Ссылка на материал: https://ficbook.

net/readfic/8570037

Gangstas
Направленность: Слэш
Автор: Liya Movadin (https://ficbook.net/authors/1899736)
Беты (редакторы): wimm tokyo (https://ficbook.net/authors/619496)
Фэндом: Bangtan Boys (BTS)
Пэйринг и персонажи: Чон Чонгук/Мин Юнги, Ким Намджун/Пак Чимин, Чон
Хосок/Ким Тэхён, Ким Сокджин
Рейтинг: NC-17
Размер: 591 страница
Кол-во частей: 34
Статус: завершён
Метки: Разница в возрасте, Преступный мир, Слоуберн, Будущее,
Альтернативная мировая история, Убийства, Наркоторговля, Огнестрельное
оружие, Первый раз, ООС, Насилие, Нецензурная лексика, ОМП, Underage, Ангст,
Драма, Дарк, Hurt/Comfort, AU, Омегаверс, Антиутопия, Любовь/Ненависть,
Жестокость

Описание:
Мы есть ночь.

Mafia AU.

Посвящение:
Дьяволятам.

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика

Примечания:
За основу взят драббл Cinco из сборника Lovaine. Географическое положение -
современная Латинская Америка. Идея пришла после прочтения «Левиафана»
Томаса Гоббса.

Трейлер работы
https://vk.com/sugarlust?w=wall-148482148_53886
https://www.youtube.com/watch?v=SqOgQhhdPqU&feature=youtu.be

Плейлист
https://soundcloud.com/ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при

этом не стать чудовищем.(с) Ницше.
 Оглавление

Оглавление 2
Часть первая. Семья поневоле 3
Семья по выбору 11
Санта Муэрте 19
Ми фуэрца 35
Син алас 50
Эл силенсио 66
Но те вайас 79
Соледад 97
Часть вторая. Но тиэнен эль корасон 114
Сангре пор сангре 142
Нэмэсис 161
Ла бода сангриента 181
Статус-кво 197
Ун долор пара дос 215
Но те дэхаре ир 239
Ке сиентэс? 262
Ло сиенто те амо 283
Аманте о энемиго 298
Ту эрес ми альма 316
Коррер эс ми дэстино 335
Эль-Ниньо 349
Эрес ми эписентро дэ долор 366
Ме мата ту силэнсио 393
Эс ора де камбиар 408
Часть третья. Бамоса вайлар 423
Респирар 440
Соло ту 461
Домар а ла бестиа 476
Десесперасьон 492
Пауса дэ фелисидад 511
Ла герра 525
Эль мар адэнтро 545
Эрес ми революсион 574
Бонус: Фелиз навидад 599
Примечание к части Я скучала.
Пожалуйста, слушайте песни.
Ash Riser - Lay Low
https://soundcloud.com/sondegang/ash-riser-lay-low?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Часть первая. Семья поневоле

«Выбор есть всегда, а если его нет, значит, ты плохо смотришь», —

повторяет про себя слова папы Чонгук и, продолжая пинать пустую пластиковую
бутылку, подходит к дому. Потрёпанный пикап отца стоит на лужайке, значит,
альфа уже дома. Чонгук задерживается у автомобиля, на котором наизусть
знает каждую царапину, пересчитывает отверстия от пуль, убеждается, что
новых нет, и, выдохнув, идет ко входу. Его и так заждались, а скандалить из-за
опоздания не хочется, но не успевает Чонгук войти в дом, как До, отец
мальчика, выходит на крыльцо.

— Наконец-то, — восклицает мужчина. — Я уже думал за тобой парней послать.

— Я не особо стремился знакомиться с твоей семьей, — бурчит

одиннадцатилетний мальчуган, прислонившись к перилам.

— Не моей, а нашей, — соединяет брови на переносице альфа. — Перестань

быть эгоистом. Хватит думать только о себе. Ты войдешь в дом, поздороваешься
с Иланом и не будешь позорить меня своей невоспитанностью.

— Это я думаю только о себе? — кривит рот мальчуган. — Это тебе плевать на
меня, раз уж ты считаешь нормальным привести в дом другого омегу и
требовать от меня называть его папой!

— Чонгук, — смягчает голос мужчина. — Я никогда не требовал у тебя этого, но

ты отказываешься понимать меня, принимать тот факт, что жизнь
продолжается, что я полюбил кого-то, кроме твоего папы.

— Это не любовь! — зажимает ладони в кулаки мальчик. — Любовь бывает один

раз, и она была у тебя с папой. Хотя была ли, учитывая, что всего лишь через три
года после его смерти ты привел в наш дом другого.

— Ты еще маленький, — садится на корточки перед ним До, — ты не знаешь, что

любовь бывает не один раз. Ты злишься на меня, но я ведь не виноват, что твой
папа нас так рано покинул. Я бы отдал свою жизнь, лишь бы он жил, но кто у
меня спрашивал? Илан прекрасный человек, у него огромное сердце…

— Хватит! Я поздороваюсь, но не жди от меня большего, — рычит мальчуган и

тянется к только недавно собственными руками выкрашенной в серый под цвет
дома двери.

На этой улице, сплошь состоящей из низких одноэтажных старых домиков, нет

ни одного дерева. Покоцанный, покрытый местами огромными дырами старый
асфальт сливается со стенами домов, создавая впечатление одной сплошной
серой картины. «Уныние» — зовет свою улицу Чонгук и снова думает о
баллончиках с краской, которыми вместе с Хосоком раскрашивает эту серость, а
на утро, после скандалов с соседями и подзатыльника от отца, сам же
3/624
выкрашивает в серый.

Четырехкомнатный дом изнутри так же не радует глаз, как и снаружи — старый

потертый деревянный пол, скрипящие двери и пожелтевшие обои. Небольшой
коридор сразу переходит в кухню, заставленную когда-то белоснежного цвета
мебелью. Если пойти прямо по коридору — гостиная, стены которой обклеены
местами отклеившимися бордового цвета обоями. Старенький диван у стены,
телевизор и низкий столик с одной сломанной ножкой, вместо которой лежат
стопками книги, — весь интерьер комнаты. Альфы не бедствуют, но за домом не
смотрят. Отец Чонгука — помощник и правая рука главы наркокартеля Амахо —
Хьюго. Их дом под защитой, с деньгами никогда проблем не было, но отсутствие
в доме омеги дает о себе знать. Времени после смерти папы вроде прошло не
так много, но с его уходом весь дом будто моментально пришел в упадок. Всё,
что осталось двум альфам от папы и супруга, — это картины восточных богов на
стене гостиной, более двадцати снежных шаров, которые омега собирал, и его
запах, который, скорее, у них в легких застрял — из дома он давно выветрился.
Папа Чонгука скончался три года назад от сердечного приступа и унес своей
смертью уют и счастье. В этих стенах не слышно не то чтобы смеха, тут даже
разговоры не ведутся, а когда они с отцом за одним столом сидели — Чонгук и
не помнит. Каждый день рождения папа пек Чонгуку торт, пропитанный тремя
видами молока, готовил лимонад из киви и винограда и украшал дом, повторяя,
что это лучший день в году, ведь родился его мальчик. Три года Чонгук дни
рождения не празднует. Ночью перед сном он вспоминает все свои дни
рождения, чтобы не позволить редким драгоценным моментам с семьёй
стереться из памяти. Чонгук ходит в местную школу, отвечает за ужин и часто
пропадает с друзьями на заброшенном складе за городом. Уже как полгода он
знает, что отец с кем-то встречается, но несмотря на то, что альфа снова стал
улыбаться и приходил после встреч счастливым, не думал, что это настолько
серьезно. Чонгук не против того, что отец будет встречаться с новым омегой,
напротив, он не мог понять, почему отец ни с кем не знакомится, но он и мысли
не допускал, что омега будет жить в их доме. Для Чонгука в этом доме все еще
живет его папа, и ничто в нем поменяться не должно.

Чонгук, толкнув тяжелую дверь, сразу проходит в гостиную, посередине которой

стоит абсолютно не вписывающийся в общую картину красивый омега лет
тридцати. Чонгук глотает собравшийся в горле ком обиды и подходит ближе.
Только сейчас маленький альфа замечает, что за омегой, прижавшись к его
ноге, прячется маленький ребенок. Чонгук неосознанно вдыхает, ловит
витающий в воздухе сильный запах апельсинов, видимо, от старшего, и слабый,
но уловимый запах граната. Омежка.

— Да вы, наверное, шутите, — рычит мальчик и, развернувшись, быстрыми

шагами идет к лестнице на чердак в свою комнату. Комната — слишком громкое
название для пропахшего сыростью крохотного помещения, в котором ничего,
кроме низкой кровати и шкафа со скомканной одеждой, нет.

— Молодец, — врывается следом отец, а Чонгук кладет подушку на лицо. — Тебе

даже поздороваться было сложно?

— А тебе было сложно сказать, что он с собой и крысёныша приведет?

— присаживается на кровати мальчик. — Что, оказывается, у меня не только
новый папа, но и брат?

— А ты слушал? — подходит к кровати мужчина. — Стоило мне рот открыть про

4/624
Илана, ты сразу уходил.

— Отец, если я не буду с ними разговаривать, от них не убудет, это максимум,

что я могу, — пытается выровнять голос мальчуган и тянется за выцветшей
джинсовой курточкой.

— Куда ты собрался? — хмурится До.

— Гулять, — бросает Чонгук и выходит за дверь.

— Мы садимся ужинать, — догоняет его на лестнице мужчина.

— С каких пор мы ужинаем? — хохочет Чонгук, проходя мимо кухни, на которой

возится Илан. Малыш сидит прямо на полу у раскрытого шкафчика и перебирает
кастрюльки. — Приятного вам аппетита, — с издевкой тянет Чон и захлопывает
за собой дверь.

— Прости его, ему нужно время, — подходит к омеге До и целует его в затылок.

— Я всё понимаю, — тепло улыбается Илан. — И ты на него не дави. Это был наш
выбор, а не его.

— Ни ты, ни я не виноваты, что мы встретили друг друга так поздно, —

расстроено говорит мужчина. — Я любил его папу, но те чувства рядом не стоят
с тем, что я испытываю к тебе, — садится за стол.

— Юни, сбегай, помой руки, — обращается к ребенку омега и накладывает в

тарелку с курицей кукурузную кашу. — Ему нужно время, — садится напротив
теперь уже мужа Илан. Пара скромно расписалась еще утром и отпраздновала
это мороженым в кафешке в центре.

— Я за тебя беспокоюсь, — накрывает рукой его ладонь альфа. — Не хочу, чтобы

ты переживал. Ты отказался от семьи ради меня, бросил свой дом и хорошую
жизнь.

— Потому что я люблю тебя, — улыбается омега. — А теперь ешь. Завтра я хочу
начать приводить дом в порядок.

Илану двадцать девять лет, он родился и вырос на соседней территории. Отец

омеги был мелким наркоторговцем, который со временем дорос до правой руки
главы одного из крупных наркокартелей региона Обрадо. Илан вырос в достатке
и под защитой. В двадцать два года он по настоянию отца поженился с альфой
из картеля, и через два года у них родился сын-омега Юнги. Пара сразу не
поладила, все чаще скандалы начали заканчиваться побоями, и даже рождение
ребенка это не исправило. Илан не любил мужа, и это было взаимно, но развод
омега получить не мог, никого, даже собственного отца, его мнение не
интересовало. Когда Юнги было три года, муж омеги погиб в столкновении
картелей, и Илан до сих пор помнит, что впервые задышал полной грудью,
услышав о его смерти. Омега вернулся в дом отца, планировал в одиночку
воспитывать сына, но судьба свела его с До. Приехавший на переговоры вместе
со своим боссом До заметил гуляющего в саду с ребенком омегу и понял, что
пропал. Альфа стал тайком пробираться на территорию другого картеля и все-
таки поймал выходящего из магазина парня. Илан после неудачных отношений
боялся подпускать к себе другого альфу, но До терпеливо и красиво ухаживал.
5/624
Спустя два месяца общения Илан уже не мог представить себя без этого альфы.
Отец был категорически против брака сына мало того, что с альфой из другого
картеля, так еще и «нищим». Картель До уступает по территории и доходам
Обрадо и считается самым последним среди картелей. В этот раз Илан
слушаться отца не стал и, несмотря на его угрозы, забрал сына и покинул
отцовский дом, услышав в спину, что у него больше нет отца и видеть его здесь
не желают. «С любимым и в шалаше рай», — убежден омега, который оставил в
Обрадо большой дом с прислугой и гарантию на сытое будущее. Все наладится,
главное, рядом с этим альфой он чувствует себя хорошо.

***

Чонгук приходит к складу самым последним. Его друзья уже сидят вокруг
небольшого костра и, передавая друг другу бутылку нагревшегося кислого
лимонада, обсуждают свой день. Намджун, Хосок и Мо знакомы с самого детства
и учатся с Чонгуком в одной школе. Намджуну двенадцать лет, и он самый
старший из парней. Его отца застрелили на пороге их дома шесть лет назад, он
задолжал местному картелю. Папа альфы появляется дома раз в неделю и,
отоспавшись, опять пропадает. Намджун, как и весь район, знает, что он
торгует своим телом, но маленький альфа все равно лезет в драку, стоит кому-
то оскорбить его папу. Он сам смотрит за домом и трехлетним братом Аароном,
отцом которого скорее всего является очередной клиент папы. Хосоку
одиннадцать лет, его папа Лэй забеременел от альфы, которому был продан, но
смог сбежать с соседней территории и обосновался в Амахо. Его, судя по всему,
и не искали. Лэй работает в местной больнице и с трудом сводит концы с
концами. Хосока по имени зовут только друзья и папа, для всех остальных он —
Сайко. Прозвище «Сайко» от английского «psycho» Хосок получил из-за своей
вспыльчивости и поведения в драках. Мо самый младший среди своих друзей,
ему девять лет, но, несмотря на возраст, он одного роста с Намджуном и
крупнее. Настоящее имя Мо — Кениль. Когда ему было пять лет, в доме
произошел взрыв из-за утечки газа. Погибли родители и старший брат ребенка,
сам Мо в тот момент сидел на лестнице во дворе и получил ожоги рук и лица.
Половина лица маленького альфы покрыта рубцами и ранами, для пластики
нужны большие деньги, и операцию могут сделать только в Ла Тиерра.
Привыкший к своему внешнему виду мальчик живет с дедушкой. Мо —
сокращённое от Монстра, именно так называют Кениля все, кто его видит. Все,
кроме троих парней, которые его приняли и считают своим другом.

Кальдрон — полуостров, в котором царит анархия. Полуостров разделен на

шесть территорий, каждая из которых управляется определённым картелем. На
западе полуостров граничит сразу с двумя другими бывшими государствами-
производителями кокаина, на юго-востоке — с крупнейшей территорией и
основным рынком сбыта, и омывается водами океана и залива. Кальдрон —
транзитный путь, и географическое расположение полуострова сделало его
идеальным местом для наркоторговцев. Самый крупный картель в регионе — Ла
Тиерра, за ним следуют по территории и сфере влияния Кордова, Обрадо, Ракун,
картель Вареса и Амахо. Картели сами контролируют порядок на своих
территориях, никакой полиции или правоохранительных органов нет. Каждый
картель делает ежемесячные взносы в Конфедерацию, штаб-квартира которой в
Ла Тиерра. Конфедерация, в которой есть представители из каждого картеля,
следит за порядком на территориях, но вмешивается только в случае крупных
конфликтов. Изначально Конфедерация была создана как орган, который будет
работать над объединением территорий в одну и воссоздаст могущественное
6/624
когда-то государство. В современном мире это удалось лишь небольшому числу
территорий, которые смогли создать государство и объявить верховенство
закона. Кальдрон должен был быть следующим, но вот уже пятнадцать лет
договориться с представителями территорий не удается — каждая хочет
получить статус управляющей.

Конфедерация обладает собственной хорошо обученной армией и своими

землями на каждой территории. Нынешний президент Конфедерации один из
бывших боссов Ла Тиерра, и именно поэтому чаще всего в конфликтах
Конфедерация становится на сторону первого картеля. Некоторые картели
отказывались вносить плату и отзывали своих представителей, но сразу после
этого обычно они резко теряли покупателей или товар до них попросту не
доходил, поэтому оставшиеся пять пока так не рискуют. Конфедерация не
вмешивается в управление, установленное картелями на своих территориях, и
не выступает третейским судом в спорах.

Войны между картелями уносят тысячу жизней ежегодно, последняя война

между Ла Тиерра и уже не существующим картелем привела к объединению и
была три года назад. Наркотики стали основным способом дохода населения. На
территориях, где в год в разборках картелей погибает более десяти тысяч
человек — постоянная нехватка врачей, именно поэтому образование
обязательно, и одарённые дети получают возможности бесплатно учиться в
колледжах, чтобы потом работать в больницах и принадлежащих картелям
учреждениях. Все альфы, достигшие совершеннолетия, или сами уходят в
наркокартели, или вербуются картелями, как живая сила. Омеги, которые
входят в правящие семьи, носят особые метки и находятся под защитой, которые
не входят, похищаются и продаются в публичные дома или на аукционах, где,
если повезет, находят покровителя и метку. За похищение омеги, который под
защитой — смерть. За похищение омеги без особой метки — похититель
остается безнаказанным. Рождение омеги в семье — трагедия как для
родителей, так и для самого омеги. Некоторые омеги уродуют себе лица,
некоторые вынуждены всю жизнь скрывать свой пол, а некоторые, не выдержав
жизнь в страхе, кончают самоубийством. Омеги — живой товар, спрос на
который, учитывая, что рождаемость омег падает, только растет. Илан боится за
Юнги, пусть он пока и ребенок, но надеется, что До, как правая рука главы
Амахо, сможет его защитить.

***

— Ну что, познакомился с новым папой? — ворошит костер Хосок и охает,

получив в лоб крышкой от бутылки. — Да не горячись, ты же знаешь, что я шучу.

— А ты не шути так, — садится рядом с закапывающим в угли картошку

Намджуном Чонгук. — У меня теперь, оказывается, и брат появился.

— Охренеть, — выпаливает Хосок.

— Омега.

— Нихуя себе, твой папаша чокнулся, приведя сюда омегу? — нахмурившись,

смотрит на него Намджун.

— Не мои проблемы, — пожимает плечи Чонгук. — Этот малец подрастет, а я его

7/624
защищать не собираюсь, не брат он мне.

— Жаль пацана, — вздыхает Хосок. — Они совсем ахуели, на прошлой неделе

моего соседа прямо из школы украли. Убил бы мразей.

После посиделок с парнями Чонгук возвращается домой и сразу замечает, что

отцовского пикапа нет во дворе, видимо, он опять на работе. Альфа кивает двум
парням картеля у двери и проходит внутрь. Илан и ребенок, судя по всему,
спят — в доме тихо. Чонгук поднимается к себе и, несмотря на то, что провонял
запахом костра, валится спать. Утром альфа, наспех приняв душ, идет на кухню
за бутербродом и видит накрытый на столе завтрак. Чонгук, проигнорировав
стоящего у стола Илана, проходит к холодильнику и, схватив банан, двигается к
двери.

— Может, ты покушаешь? — несмело спрашивает омега.

— Покушаю. Банан, — огрызается альфа и, уже выходя за порог, замечает

копошение у двери гостиной. Глаза его не обманывают, Чонгук срывается к
двери и, рывком подняв ребенка с пола, отбирает у него один из «снежных
шаров» покойного папы. Ребенок, испугавшись, начинает громко плакать, и
Чонгук передает его подбежавшему Илану.

— Не смей никогда трогать то, что принадлежит моему папе, — шипит альфа
заливающемуся слезами малышу.

Юнги притихает, боясь, что его слезы еще больше злят альфу, и, всхлипывая,
говорит:

— Ты плохой.

— Тронь ее еще раз и поймешь насколько, — зло говорит Чонгук, а Юнги,

испугавшись, зарывается лицом в грудь папы.

— Чонгук! — кричит вышедший из спальни отец, но альфа, проигнорировав его,

идет на выход.

***

Чонгук ненавидит школу и ходит сюда только, чтобы не слышать лишний раз
крики отца. Он пока не говорил отцу, но продолжать образование не планирует.
Чонгук не понимает, какая разница, будет ли он работать на картель с
образованием или без. Он убежден, что школа нужна будущим врачам или
учителям, а деньги считать он и так умеет. Он проходит в класс и, плюхнувшись
на стул, смотрит через окно на задирающего во дворе какого-то пацана
Намджуна. Урок пролетает быстро, потому что Чонгук проходит очередной
уровень в игре на телефоне, а сразу после него бежит на задний двор, где его
уже ждет их «банда». Семеро самых отвязных парней школы зовут себя
«Зверьми» и являются головной болью учителей. В банду входят также трое
альф, проживающие на одной улице с Чонгуком и учащиеся с ним в одном
классе: Лупо, Сынван, Малек. Чонгук стал негласным лидером после того, как во
время стычки два года назад избил старшеклассника. Он принимает банку
недопитого пепси от Намджуна и, глотнув, передает Хосоку.

8/624
— Папа сказал, что сегодня на обед кесадильи, приходите, — говорит Хосок.
— Возьми и Аарона, папа сегодня не на смене, останется с ним.

— Спасибо, — бурчит Намджун.

Когда альфа не дома, за Аароном смотрят соседи, которым Намджун платит из

денег, вырученных с продажи ворованных запчастей. Намджун радуется, когда
Аарона можно оставлять у Хосока, потому что Лэй готовит малышу горячее,
купает и стирает его вещи.

***

Весь день Чонгук проводит у Хосока и домой возвращается к восьми вечера.

Альфа подходит к дому и, услышав лай собаки, идет на задний двор. Прямо на
земле сидит измазанный в грязи после недавно политой лужайки ребенок, а
рядом стоят двое альф, охраняющих дом и находящих страх ребенка забавным.
Первая мысль Чонгука развернуться и пойти к себе, пусть папа ребенка,
которого почему-то нигде не видно, сам с ним разбирается, но Юнги, который
боится двигаться из-за стоящей рядом собаки, увидев брата, сразу же тянет к
нему руки. Чонгук вздыхает и идет к ребенку.

— Он же боится, какого хрена вы ржете? — зло спрашивает охранников Чон.

— Это же дворняжка, мы учим его смелости, — гогочут парни.

Чонгук молча нагибается к ребенку и, подняв его на руки, удерживая на

расстоянии, идет в дом.

— Не смей меня трогать, ты весь в грязи, — брезгливо морщит рот альфа. — Где
твой папа?

— Он купается, — всхлипывает ребенок, — и он сказал, чтобы я посидел с ними,

а они позвали соба…

— Все понятно, можешь не продолжать, — Чонгук понимает, что Илан в большой

ванной и проходит во вторую. Он ставит ребенка на середину ванны, открывает
кран и идет к выходу.

— Ты куда? — удивленно спрашивает его Юнги.

— К себе, а ты смой грязь и сиди дома.

— Но я не умею купаться, — готовится хныкать омежка.

— Не мои проблемы, — кривит рот альфа и, выйдя из ванной, идет к себе.

Альфа снимает с себя джинсы и, натянув спортивные штаны, валится на

кровать. Он лежит на кровати и подбрасывает мячик, когда дверь со скрипом
открывается, и он слышит топот ножек.

— Без стука ко мне не заходить, — строго говорит Чонгук.

— Извини, — бурчит ребёнок.

9/624
— Что тебе надо?

— Можешь мне свет включить в спальне?

— Сам вкл… ах да, ты же гномик, — усмехается Чонгук и, нехотя встав, плетется

вниз. Он проходит в отцовскую спальню и выполняет просьбу ребенка.

— Я больше не беру те шарики, — тихо говорит омега.

— И прекрасно, — одобрительно кивает альфа. — Твой папа утонул в ванной?

— смотрит на ребенка Чонгук. — Да я пошутил, — исправляется, увидев, как
наполняются слезами глаза Юнги.

Утром Чонгук просыпается из-за криков Илана, который зовет на завтрак своего
сына. Альфа с трудом разлепляет глаза и первое, что он видит, — это спину
сидящего рядом с ним на кровати и играющегося с его телефоном ребенка.

— Какого хуя… — матерится альфа.

— Нельзя ругаться, — бурчит омежка и поворачивается к нему. — Ты знаешь, что

меня зовут Юнги и мне вот столько, — растопыривает все пальцы на одной руке
малыш.

— Меня зовут Чонгук, и если ты сейчас же не уберешься из моей комнаты, то я

привяжу тебя к столбу во дворе, а та собака, вернувшись, тебя сожрет.

Следующее, что Чонгук видит, — это уносящегося на всех ногах из комнаты и

визжащего на весь дом Юнги.

10/624
Примечание к части Machine Gun Kelly - El Diablo
https://soundcloud.com/planetah/machine-gun-kelly-el-diablo

Семья по выбору

Чонгук сидит на камне на обочине перед небольшим кафе и,

уставившись на текущую вниз по улице розовую воду, думает о своем. Намджун
выливает на кафельный пол кафе очередное ведро воды, а Хосок и еще пара
парней метлами разгоняют лужи. У Чонгука пятиминутный перерыв, и он снова
вернется помогать парням. На кафе напали час назад, когда парни, услышав
выстрелы, прибежали сюда, то нападающих уже не было. По словам свидетелей,
к кафе подъехал внедорожник, из которого открыли огонь по витрине. Сразу
после того, как внедорожник скрылся, жители соседних домов посыпались на
улицу, а сейчас, уже насмотревшись на кровавые разводы, расходятся. Помимо
того, кто был целью нападающих, погибли два посетителя и официант.
Родственники уже забрали тела погибших, а мальчики помогают хозяину кафе
убрать последствия нападения. Чонгук позже узнает у отца, что случилось и кто
напал на их человека, а пока, вновь поднявшись на ноги, тянется за своей
метлой. Жизнь в квартале возвращается в прежнее русло, плач давно стих, на
улицах, где смерть превращается в обычное явление, нет места слезам. Чонгук
знает, что те, кого он видит сейчас, уже через час могут окрасить асфальт в
красный и остаться в памяти только воспоминанием. Жизнь в Кальдроне учит
ценить каждый момент с дорогими людьми, а еще она заставила Чонгука
привыкнуть к Смерти, вечно идущей рядом и прячущейся в его же тени. Мо,
засмотревшись на подъезжающие к кафе автомобили картеля, которые, видимо,
пришли осмотреть место нападения и, наконец-то, забрать последнее тело,
получает нагоняй от Намджуна и вновь принимается очищать кафель.

— Я только недавно ремонт сделал, последние сбережения вложил, —

причитает сидящий в углу хозяин кафе — пятидесятилетний альфа Боно. — На
той неделе на точку Ибо напали, и у него больше нет клиентов.

— Дядя Боно, не паникуй, — пытается приободрить мужчину Хосок. — Все всё

забудут. Мы мрем, как мухи, но жрать всё равно хочется, а твои тортильи с
сыром объедение.

— Ты меня успокаиваешь, сынок, — усмехается Боно. — Для вас у меня всегда

найдется что-нибудь вкусное.

Мальчики отходят к стенам, когда внутрь входят люди картеля Амахо. Угрюмые
и высокие альфы, руки и шеи которых сплошь забиты татуировками, подходят к
Боно, а один из них, видимо, главный, выдвинув стул, садится напротив
мужчины.

— У меня будет такая тачка, — говорит Чонгуку прилипший к витрине Хосок, с

восторгом рассматривающий новый мерседес за окном.

— Ты же хотел ламборгини, — подходит ближе Намджун.

— Думаешь, мы сможем настолько разбогатеть? — не веря, смотрит на него

Хосок.

— Думаю, что не надо принижать мечту и надо мечтать о большем, — твердо

11/624
говорит Чонгук. — А ты у нас недаром Сайко зовёшься, мне кажется, тебе всё по
плечу.

Чонгук продолжает смотреть наружу и не замечает, как от его слов загораются

глаза друга.
Допросив Боно, люди Амахо уезжают. Мальчики уже заканчивают с уборкой,
когда в кафе врывается Лэй, который сперва дает подзатыльник сыну, а потом,
притянув его к себе, крепко обнимает.

— Я так испугался, — причитает омега. — Я так боялся, что ты за тако к Боно

зашел и под пули попал.

— Ну папа, не позорь, — ноет Хосок, пытаясь выбраться из объятий.

— Папенькин сыночек, — хохочет Намджун и замирает под суровым взглядом

омеги.

— Сюда иди, — приказывает Лэй и, притянув подошедшего подростка,

прижимает к груди. Чонгук и Мо, прекрасно зная, что они следующие, сами
подходят и тоже обнимают омегу.

— Чтобы жили, — внимательно смотрит на мальчишек омега. — Вам нельзя

умирать. У вас на это слишком много причин. Вы должны вырастить братьев,
поставить их на ноги, должны стать опорой и защитой тех, кто остался, в конце
концов, вы должны купить мне дом с бассейном. Вы меня поняли? Обещаете, что
не умрете?

Мальчишки дружно кивают, и Лэй возвращается на работу.

После помощи Боно Намджун уходит домой, объясняя тем, что соседей до
вечера не будет и нужно смотреть за Аароном. Домик Намджуна находится в
самом бедном районе территории, и альфа добирается туда через час, сменив
два автобуса.

Намджун забегает в магазин на углу за рисом и сахарным песком, а после

заходит к соседям. Аарон, заметив брата, сразу бросается к нему, и Намджун,
подхватив ребенка на руки, идет к себе. Он осторожно ступает по разбросанной
по полу коридора обуви и игрушкам и, пройдя на крохотную кухню, опускает
ребенка на стульчик. Через час Аарон кушает сладкую рисовую кашу, а Намджун
приступает к уборке. В шесть вечера домой заваливается Чинаэ — папа альф.
Тридцатисемилетний худощавый омега сильно красит глаза, еще больше
привлекая внимание к черным кругам под ними. Он почти не ест дома, Намджун
сомневается, что он ест за его пределами, всё, что омега принимает, — это
алкоголь и порошок, которым часто с ним расплачиваются. Намджун проходит
мимо копошащегося в шкафу гостиной Чинаэ и продолжает собирать
разбросанные по всему дому игрушки и одежду Аарона.

— Где мой пиджак с бисером? — кричит омега, вываливая содержимое шкафа на

пол. — Почему в этом доме ничего не лежит на местах?

— Может, потому что за домом надо смотреть? — спокойно говорит проходящий

мимо с корзиной грязного белья Намджун.

— Не тебе мне указывать, — отвечает подвыпивший омега и обходит

12/624
подошедшего и просящего внимания Аарона. — Пользы от вас никакой, нарожал
на свою голову.

— Поверь мне, мы сами не рады, что у нас такой папа, — криво улыбается
Намджун. — На кухне каша, может, поешь немного, — как бы он ни злился на
папу и не убеждал себя, что ненавидит его, видеть еле стоящего на ногах омегу
невыносимо. — Останься хоть на один вечер, мне на тебя плевать, но Аарон
скучает.

— Я работаю и деньги зарабатываю, — фыркает омега, наконец-то нашедший

пиджак. — У меня нет времени с вами сюсюкаться и каши трескать.

— Ты издеваешься? — восклицает Намджун. — Еду покупаю я, счета оплачиваю

я, одеваю ребенка я. Где то, что ты зарабатываешь? Пожалуйста, сиди дома, я
смогу нас прокормить.

— Обворовывая соседей? — брезгливо морщится Чинаэ.

— Я не ворую у соседей.

— Просто в этой дыре уже и воровать нечего.

— Хватит нас позорить, я способен нас прокормить, — настаивает Намджун.

— Я никого не позорю, я танцую, — идет в коридор омега.

— Посмотри на себя, сколько их было сегодня, и зачем? Чтобы купить бутылку

пойла и сидеть в твоей любимой дыре? — догоняет его альфа.

— С чего ты решил, что можешь мне указывать, как жить? — разворачивается

мужчина и толкает мальчугана к стене.

— Когда ты умрешь, я не приду на твою могилу, не буду тебя оплакивать, —

цедит сквозь зубы Намджун, смотря прямо в глаза папы и отчаянно стараясь не
заплакать.

— Сам доживи хоть до двадцати, — отпускает его Чинаэ и тянется к двери.

— Я доживу, я должен, я Лэю обещал, — кричит ему в спину Намджун. — У меня

есть брат, который при живых родителях круглый сирота, — уже тихо говорит
альфа и садится на пол, улыбаясь Аарону, который протягивает ему свою
любимую игрушку.

***

Чонгук после обеда заходит в паб, который служит местом сходки отца и его
людей. Маленького альфу хорошо знают в пабе, поэтому никто не мешает
мальчугану беспрепятственно пройти к двери в углу и спуститься в подвал. В
сильно накуренном помещении без окон за круглым столом сидят пятеро альф, в
их числе и До. Злость и обеспокоенность мужчин чувствуется даже в воздухе,
Чонгук слышит рык их зверей, но здесь его отец, и ему нечего бояться. Чонгук
пока не чувствует своего зверя, но отец говорит, что у него он впервые проявил
себя в четырнадцать. По словам До, зверь есть в каждом человеке вне
13/624
зависимости от его пола, но только зверь сильного альфы способен
контролировать зверей и других людей. Чонгук каждую ночь слушает себя, но
пока ничего не чувствует.

— Ты почему не дома? — подходит к мальчишке До.

— Я оттуда, — врет Чонгук. Он после смерти папы и так не любил возвращаться

домой, а сейчас, когда там живут Илан с сыном, желание вообще на нуле.
Чонгук все чаще пропадает на улицах, даже на обед домой не возвращается, ест
или у Хосока, или на улице.

— Я знаю, что ты был в кафе, — достав из холодильника в углу банку пепси,

передает ему альфа. — Сильно испугался?

— Ничего я не испугался, — храбрится Чонгук и отпивает из банки. — Я хотел

спросить, кто это сделал?

— Опять ты любопытничаешь, — ерошит его волосы До, прекрасно зная, что

лучше ответить, иначе Чонгук не уйдет. — Если бы мы знали. Внедорожник был
без номеров, никто не видел, с какой стороны он въехал, но мы успели
отследить, что он скрылся в Ракун. В любом случае, это ничего не значит, он
может использовать территорию Ракуна, как транзит.

— А за что его убили? — не отстает мальчишка.

— Того пацана? — чешет шею альфа. — В том-то и дело, что ни за что. Он просто
был братом нашего информатора. Его убили, как наказание, ну или
предупреждение.

— Понятно, — опускает глаза на банку Чонгук и, потоптавшись пару секунд на

месте, идет к лестнице.

Всю дорогу до склада Чонгук думает о словах отца. Днем, когда они убирали
кафе, Чонгуку, измазанному по локоть в чужой крови, было легче, чем сейчас.
Днем он считал невинно погибшими троих, а сейчас их четверо. Кто-то просто
пришел поесть и больше домой не вернулся, а кто-то несколько раз нажал на
спуск и сейчас распивает текилу у себя дома, и целует в лоб своих детей. Чонгук
за свои одиннадцать видел трупов не меньше, чем живых, и смерть его не
напугает. Первый раз это был альфа лет двадцати, его бросили на обочине с
простреленной головой. Чонгук, которому тогда было пять лет, несмотря на
крики папы, тоже побежал на улицу смотреть. Он никогда не забудет
изуродованное лицо именно того парня, хотя после видел и похуже. Год назад в
мусорных баках они с Хосоком нашли части тела, которое, сами собрав,
похоронили на местном кладбище. Смерть уродлива, и ее тяжело принимать, но
еще тяжелее запрещать себе думать о погибшем, которого пусть и видишь
впервые. Тяжело не рисовать в голове картины о его семье, о том, о чем он
мечтал, чего хотел, знал ли, что больше не увидит рассвета, выходя из дома.
Чонгук избавился от этих навязчивых мыслей, придумывая жертвам картелей
вину. Если кто-то убит — значит, было за что. Так легче дышится. А отец сказал,
что альфа, в которого стреляли в кафе, виновен только в том, что приходится
братом тому, кто провинился. Снова эти думы, где в своей голове он заставляет
оживать каждый из сегодняшних трупов и пишет им историю. Чонгук разводит
костер, стелит на деревянный ящик куртку и, опустившись на нее, смотрит на
огонь.
14/624
— Опять с огнем разговариваешь? — проходит на склад и идет сразу к нему
Намджун, который отдал Аарона вернувшимся соседям.

— Я вижу его лицо, — не сводит глаз с языков пламени Чон.

— Дьявола? — усмехается привыкший к разговорам друга с огнем Намджун.

— Эль Диабло. Присмотрись, — настаивает Чонгук, кивая на огонь. — Он

говорит, что смешает мир с пылью и вознесётся над ним, проткнув твердь
небесную дьявольскими рогами, а все мы будем подчиняться ему ... — не
договорив, отвлекается на шум мальчуган.

Железная дверь с грохотом распахивается, и в комнату влетает

взбудораженный Хосок.

— Там Мо избивают, — кричит мальчуган и, подбежав к железному сундуку в

углу, достает из него дубинку. Чонгук и Намджун, вооружившись подручными
средствами, срываются за другом. Запыхавшиеся мальчики добегают до
соседней улицы и замирают. Плачущий Мо привязан к столбу, а вокруг него
ходят гогочущие подростки лет пятнадцати и выкрикивают обидное «Монстр».

— Их семеро, нас трое, — говорит Намджун. — Вы берите по два, я возьму троих.

— То, что ты старше, не значит, что сильнее, — пытается возразить Чонгук.

— Заткнись и присматривай за Хосоком, чтобы его опять не унесло, — отрезает

Намджун и бросается в бой.

Через двадцать минут после начала драки парни уже лежат на асфальте и
плюются кровью, но не сдаются. Намджуна пинают сразу двое, Хосок, которому
блокировали ноги и руки, все равно вырывается и дотягивается зубами до уха
противника.

— Я твое ухо откушу и выплюну, — орет Хосок и почти выполняет угрозу, но

подросток, лежащий на нем, со всей силы бьет его по лицу. Хосок сплевывает
кровь ему в лицо, и клацает зубами, пугая до этого момента уверенного в себе
подростка.

Чонгук одной рукой придерживает рассеченную бровь, из которой хлещет кровь,

а второй продолжает бить по бокам прижавшего его к асфальту альфу.
Подростки, услышав шум автомобилей, оставляют своих жертв и разбегаются, а
Чонгук сквозь застилающую глаза кровь видит лицо отца.

Из-за До в платную больницу принимают всех троих. Хуже всего досталось

Чонгуку, и альфе накладывают швы. Всю дорогу до дома До молчит, и Чонгук
еле терпит, чтобы не расплакаться.

— Отец…

— Не говори ничего, — паркует пикап во дворе дома До. — Просто нападая на

тех, кто сильнее тебя, думай о том, что рассеченная бровь не максимум, и
следующей может быть твоя жизнь.

15/624
— Они издевались над Мо, — тихо говорит мальчик.

— Мне плевать! — кричит на него отец. — Это жизнь, и каждый должен уметь
постоять за себя!

— А на что тогда друзья? — нахмурившись, смотрит на него Чонгук. — Друзья

ведь должны прикрывать спину друг друга.

— У тебя нет друзей, ты сам себе друг, хотя в твоем случае ты враг, —
усмехается До. — Только семья стоит того, чтобы ради них умереть.

— Они моя семья, — бурчит Чонгук и, спрыгнув вниз, идет к себе.

Заснуть долго не удается, и когда он уже впадает в дрему, он чувствует запах,

которым пахнет только один человек в этом доме, и видит пытающегося
взобраться на кровать омежку.

— Уже полночь, какого хуя ты не спишь? — севшим голосом спрашивает альфа,

у которого нет сил на скандалы.

— Я принес бинт, буду тебя лечить, — нагибается над его лицом ребенок. — Это
больно?

— Юнги, иди к себе, — твердо говорит Чонгук.

— Хорошо, — бурчит омежка и сворачивается калачиком рядом.

— Юнги, — вздыхает Чонгук и, смирившись, поворачивается на другой бок.

***

Чонгук приходит ко второму уроку и сразу же вызывает друзей на задний двор.

Мо продолжает благодарить парней за помощь, а они по одному, притянув его к
себе, обнимают.

— Мой отец говорит, что убиваться можно только ради семьи, что дружбы не
существует, и друг сегодня — завтра твой враг, — смотрит на парней Чон. — Я
ему верю, поэтому отныне я считаю вас своей семьей. Когда мы были
маленькими и играли у нас во дворе, мы рычали, выли, прекрасно изображали
всех зверей, которых только по ящику видели. Мы не думали тогда, что за нами
это закрепится и нас будут звать «Зверьми».

— Даже директор теперь нас так зовет, — угрюмо говорит Намджун.

— А мне нравится, — усмехается Хосок.

— Мы ведь банда, пусть нас всерьез не воспринимают и считают детьми, но мы

стоим друг за друга, мы как семья, — говорит Чонгук, и парни кивают. — Так
давайте будем настоящей семьей, будем всегда вместе и не дадим никому
поводов в этом усомниться.

— На крови клясться будем? — достает раскладной ножик и задирает рукав

толстовки Хосок.
16/624
— Убери нож, — смеется Чонгук. — Можно обойтись малой кровью. Я вырасту и
набью себе на спине лицо, которое вижу в огне. У него есть рога, значит, он
зверь. У него есть имя, значит, и меня будут так звать.

— Я и так всю жизнь считал вас своей семьей, и я буду носить на своей спине
«тигра», — говорит Хосок и ожидающе смотрит на Намджуна.

— Я волк, они ведь всех порвут ради стаи, — после раздумий отвечает Намджун.
— Я готов.

— А я просто чудовище, — потупив взгляд, тихо говорит Мо.

— Нет, — восклицает Чонгук, — в тебе сила медведя, ты бы и вчерашних уложил.

Но они подло дрались, они напали всемером на одного.

— Мне нравятся медведи, — счастливо улыбается Мо.

— Ты не урод, я не вижу ожогов на твоем лице, потому что ты мой брат, и те, кто
их не видит, — любят тебя, а со всеми остальными нам помогут наши дубинки, —
хлопает его по плечу Чонгук.

— Значит, семья, — смотрит на сгущающиеся над головой тучи Намджун.

— Семья, — кивает Чонгук.

Два года спустя.

Вчера Намджуну исполнилось четырнадцать лет. Свой день рождения альфа

провел у Хосока. Парни подарили ему новую толстовку с волчьим принтом, а Лэй
устроил праздник и накрыл стол. Намджун взял с собой Аарона, который задул
свечку на торте с заварным кремом, а потом до самого сна катался на плечах
Мо.

Намджун стоит у кассы магазинчика, ждет своей очереди, чтобы купить

сигареты, и все никак не может избавиться от гнетущей его обиды на папу.
Вчера Чинаэ не появился дома, а с утра прошел мимо в ванную с опухшим лицом
и даже не поздравил. Намджуну надо бы давно привыкнуть, ведь это
продолжается с момента, как погиб отец, но он все равно, как дурак, ждет, что в
этом году все поменяется. Он берет пачку дешевых сигарет в мягкой упаковке и
протягивая деньги продавцу, замечает топчущегося слева от него малыша-
омежку, голова которого даже до прилавка не доходит.

— И сколько ты здесь торчишь, малец? — усмехается альфа, расплатившись за

покупку.

— Мне молоко, пожалуйста, — протягивает руку с купюрой ребенок, и продавец,

выхватив деньги, идет за молоком.

Ребенок одет в дырявую на локтях джинсовую курточку, штаны на два размера

больше перевязаны веревкой, чтобы не спадали, и он, не отрываясь, смотрит на
разноцветные конфетки в стеклянной банке на стойке. Ребенок в лохмотьях,
грязные спутавшиеся волосы свисают на лоб, но Намджун взгляда увести не
17/624
может, будто бы из малыша наружу свет валит, своей яркостью альфу
очаровывает. У Намджуна нет лишних денег, дела в последнее время совсем
плохи, он уже даже курьером для картеля подрабатывать стал, чтобы
прокормить себя и Аарона, и надо бы выйти прочь и забыть про худого со
впалыми щеками ребенка, на лице которого видны только большие
непропорциональные губы, но в груди слева жжет, а на языке горечь
чувствуется.

— Эй, Чикко, — обращается он к вернувшемуся с молоком продавцу. — Дай ему

эти конфеты, положи булочек, колбасу и вон те печенья, — тычет пальцем на
полку за стойкой альфа.

— Деньги вперед.

— Чикко, я заплачу, просто дай ему то, что я сказал, — твердо говорит Намджун.
Продавец, который знает, что Намджун расшибется, но заплатит, вытаскивает
бумажный пакет и начинает собирать в него заказ.

— Это всё мне? — распахнув глаза, смотрит на альфу шокированный ребенок, от

которого пахнет топленым молоком.

— Тебе, ангелочек, а теперь топай домой, — треплет его волосы Намджун.

— Спасибо, — бурчит малыш и, развернувшись, бросается к двери, будто бы

боится, что альфа передумает, и продукты отберут. Намджун смотрит ему вслед
и усмехается, чувствует, как вся его обида и злость на папу разом
улетучиваются. Плевать, что его не поздравил с днем рождения собственный
папа, этот малыш сегодня впервые, наверное, вкус конфет узнает.

Пак Чимину пять лет, и он живет со старшим братом Амином. Папа омеги бросил
их, когда ему был годик. Он просто вышел из дома одним из вечеров и больше
не возвращался. Амину четырнадцать лет, он не ходит в школу и работает на
шахте по добыче угля. Амин зарабатывает гроши, которых еле хватает на еду.
Сегодняшнее утро Чимин запомнит на всю жизнь, точнее, молодого альфу,
благодаря которому он сидит на матрасе на полу их лачуги и ест конфеты,
поглядывая на колбасу, которую не хочет трогать, пока не вернется с работы
брат.

18/624
Примечание к части Спасибо вам, что так сильно поддержали Gangstas и
задарили его подарками, отзывами и лайками. Я только-только успокаиваюсь,
что выбрав именно эту работу, сделала правильный выбор.

Tu No Metes Cabra (Remix) Bad Bunny Ft. Anuel AA, Daddy Yankee Y Cosculluela
(BASS BOSTED STYLE)
https://soundcloud.com/user-263926213-62993/tu-no-metes-cabra-remix-bad-bunny-
ft-anuel-aa-daddy-yankee-y-cosculluela-bass-bosted-style?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Санта Муэрте

— Фух, блин, успел, — опирается о колени запыхавшийся Хосок,

который бежал до друзей пять кварталов. — Это здесь случ… — осекается,
смотря на старую и неровную кирпичную стену, разделяющую чей-то двор от
дороги.

Покрытая грязью и плесенью стена сплошь в отверстиях от пуль, но не они

заставили Хосока умолкнуть, ведь кто знает, сколько лет этим отверстиям и
сколько человек отдали свою душу Богу именно здесь. Он видит брызги
потемневшей крови, заляпавшей старый кирпич, и сам дорисовывает картину.

— Говорят, он Хьюго двадцать кусков задолжал, — кивает на лежащий на

обочине с газетой на лице труп Намджун.

— Сколько мы уже тут торчим, а его не забирают, — опускается на тротуар

Чонгук.

— Опять мы хоронить будем? Мы что, могильщики? — возмущается Хосок и,

подойдя к трупу, убирает газету. — Ебать, у него лица нет, — морщится альфа.
— Мо, брат, он твоя копия.

— Нахуй иди, — орет Мо и, засучив рукава, бросается к Хосоку. Намджун хватает

младшего поперек и, смеясь, толкает к стене.

— Остыньте, — обращается он к парням. — А ты закрой уже его лицо! — кричит

на Хосока.

— Мы позвонили в службу, его заберут, — подходят к парням двое мужчин,

живущих на этой улице.

— Если не заберут, то позвоните мне, — Намджун берет телефон одного из

мужчин и вбивает свой номер. — Вот карточка погибшего, чтобы имя и фамилию
написали, — протягивает им карточку альфа. — Только не бросайте в мусорные
баки, прошу. Уверен, у каждого человека есть хоть кто-то, кто будет искать его
могилу, чтобы оплакивать.

— Да, конечно, — кивает один из мужчин.

— Думаешь, позвонят? — догоняет идущего к остановке Намджуна Чонгук.

— Небось, обчистят и запихают в бак. Сомневаюсь, что все такие хорошие, как
мы, не обворовывают мертвецов.

19/624
— Только бы не расчленяли, а то ходи потом, Хосок, собирай части тела по
мусоркам, — фыркает Сайко, который, чтобы сгладить вину перед Мо, несет его
на спине.

— Да успокойся ты, похоронят они его, иначе я их в мусорный бак живыми

запихаю. Думаю, они это поняли, — твердо говорит Намджун.

***

После школы Чонгук с друзьями пропадает в тренажёрном зале, где парни

занимаются смешанными боевыми искусствами. Намджун подает большие
надежды, поэтому тренер обучает его бесплатно. Намджун планирует
участвовать в боях без правил, где можно хорошо заработать, и поэтому по
полной выкладывается на тренировках. Банда «Зверей» за два года разрослась
и включает в себя почти всех мальчишек четырех крупных улиц района. Парни
следят за порядком на территориях, защищают своих от нападений соседних
банд и вместе решают свои проблемы, понимая, что взрослым не до этого.

Юнги пошел в первый класс, и как бы Чонгук ни обещал себе, что омега ему не
брат и он за ним следить не будет, он теперь сам часто забирает его после
уроков или посылает своих парней. Отношения с Юнги, может, и наладились,
Чонгук принял тот факт, что у него есть очень надоедливый брат, но с Иланом
все по-прежнему. Чонгук не грубит и не скандалит, но с омегой почти не
разговаривает.

— И он мной восхищался, — рассказывает семенящий впереди омежка, пока

Чонгук, водрузив на спину его рюкзак, идет позади. — Никто так хорошо стишок
не рассказал.

— Как же ты любишь себя хвалить, — закатывает глаза альфа.

— Ты не гордишься мной? — оборачивается к нему расстроенный Юнги.

— Да мне плевать, — в доказательство сплевывает под ноги Чонгук. — А ты,

делая что-то, делай это для себя, а не чтобы кто-то гордился.

— Что-то плохое случилось? — хмурит бровки омега.

— С чего ты взял?

— Когда что-то случается, ты злишься на меня, — обиженно говорит младший.

— Я не злюсь на тебя, — старается звучать мягче альфа.

— Тогда ты посмотришь со мной мультик? — с надеждой спрашивает ребёнок.

— Не наглей! — Чонгук придерживает дверь, чтобы омега прошел в дом, и

слышит крики отца и Илана. Он бросает рюкзак на пол и, подхватив на руки
Юнги, вновь идет на улицу.

— Куда мы идем? — обнимает его за шею омежка.

— Покушаем у дяди Бима.

20/624
— Ура! — хлопает в ладоши малыш. — Я хочу картошку! Много жареной
картошки.

— Если ты будешь кушать столько жареной картошки, то, когда ты вырастешь,

твое лицо будет похоже на плохо прожаренную тортилью.

— Неправда, я буду самым красивым омегой в мире, — хмурится ребенок.

— Ну это вряд ли, потому что самый красивый омега в мире будет моим
омегой, — усмехается Чонгук и опускает Юнги на тротуар.

В первый год совместной жизни Илана и До единственной причиной, по которой

они могли поругаться, был Чонгук. Теперь пара ругается по любому поводу, и До
стал часто пропадать на работе. Чонгук, который постоянно на улицах, не
совсем понимает, в чем основная причина разлада в отношениях отца и его
омеги, и старается не вмешиваться. Сегодня До забежал домой на пару минут
переодеться, но вот уже как полчаса стоит посередине гостиной и слушает
недовольства мужа.

— Хьюго обещал тебе новый дом и охрану, но не сделал, и мне было бы плевать,
но мой сын растет…

— Он и мой сын! — перебивает его До.

— Тогда объясни мне, почему ты молчаливо терпишь выходки своего босса?

— подходит ближе Илан. — Почему ты не требуешь у него то, что тебе
причитается? Ты сутками пашешь, первым появляешься на всех горячих точках,
а об тебя ноги вытирают!

— Ты многое не понимаешь, а я слишком занят, чтобы объяснять тебе…

— Я сам из картеля! — кричит Илан. — Мой отец из торгаша превратился в

одного из самых влиятельных людей Обрадо! Знаешь, почему? Потому что он
требовал то, что ему причитается, а не сидел и не ждал, когда его босс до него
снизойдет!

— Я рад за твоего отца, — натягивает куртку альфа, — но будь добр, не

вмешивайся в мои дела с картелем.

— И это все? — догоняет идущего к выходу До со слезами на глазах Илан. — И

вот так вот заканчивается каждый наш диалог!

— Это монолог, впрочем, как и всегда, потому что ты не слушаешь, —

поворачивается к нему альфа. — Я обещал тебе и нашим детям безопасность, я
ее обеспечу, только перестань давить на меня, — уже мягко говорит До. — Мы
сделали ремонт, наш холодильник забит едой, у нас есть то, о чем большая
часть этого долбанного города и не мечтает, но будет еще больше, прояви
терпение.

***

— Дыши, — бьет локтем в бок Хосока Чонгук и кивает в сторону двух омег,
21/624
идущих к автомобилю на обочине.

— Не могу, — кладет руку на грудь Хосок, не отрывая глаз, следит за красивым

омегой его же возраста, который тянется к дверце автомобиля. Парень не
торопится открывать дверь, медленно оборачивается к альфам, и красивая
улыбка медленно расползается на кукольном личике. Хосок чувствует, как
пульсирует зажатое меж ребер сердце, и прислоняется к ограде, чтобы на ногах
устоять. Омега скрывается в автомобиле, а Хосок, отобрав у друга сигарету,
затягивается.

— Думаешь, тебе с ним что-то светит? — чешет голову Чонгук. — Он сын Хьюго, с
такими, как мы, водиться вряд ли будет.

— Он мне улыбнулся, о чем ты говоришь? — восклицает Хосок. — Я его тень уже

месяц, все время о нем думаю, и он обязательно будет моим омегой, вот
увидишь. Хосок и Луи — звучит же.

— Ты не просто психопат, ты еще и романтик, — смеется Чонгук.

— Я просто влюблен, — вздыхает Хосок.

— Ладно, Ромео, пошли к Намджуну, поможем, — хлопает его по плечу Чон и

идет к воротам.

По пути к мастерской Намджуна альфы заходят на автомойку, где работает Мо,

и, немного поболтав с ним, двигаются дальше. Намджун арендовал контейнер
для морских перевозок на обочине, который оборудовал под свою
автомастерскую. Намджун, который с детства любил копаться в автомобилях,
пусть уже и непригодных для пользования, неплохо в них разбирается. Он
некоторое время провёл в мастерской в центре, где за символическую плату и
черную работу следил за работой главного мастера. Клиентов у альфы из-за его
возраста почти нет, но Намджун не унывает — именно в этой мастерской он
тайно продает ворованные запчасти, которые добывает не только в Амахо, но и
на соседних территориях. Аарону через год в школу, Намджун хочет хорошо
одеть ребёнка и купить все необходимое.

— Сейчас уже осень и прохладно, но к лету тебе надо менять место, — проходит
внутрь Чонгук. — Это железо под солнцем будет нагреваться, и все мы
превратимся в курочек гриль.

— Неужели ты думаешь, что я за такой долгий срок хоть немного на ноги не

встану и так и буду торчать тут? — откладывает в сторону болгарку Намджун и
тянется за тряпкой, чтоб вытереть пот со лба.

— Рад это слышать, — поглядывает на дверь Чонгук. — Хосок побежал за

лимонадом и буррито, и я не хочу рядом с ним говорить, ты знаешь, что стоит
нам в чем-то не согласиться, он думает, что у нас конфликт, а потом сильно
переживает.

— Знаю, — садится на ящик из-под пива Намджун и прикуривает. — Я тебя

слушаю.

— Я хотел сказать, что рад, что ты не думаешь тут застревать и чинить

корыта, — опускается рядом Чонгук. — Я начал бояться, что…
22/624
— Что я превращусь в одного из наших соседей, осяду тут, буду зарабатывать в
день пару купюр на кастрюлю чили и все? — перебивает его усмехающийся
Намджун. — Деньги нужны, потому что мне нужно кормить себя и брата, но я
всё так же хочу большего и хочу что-то поменять, правда, пока не знаю, с чего
начать.

— Отец представит меня картелю через два года, и я буду настаивать, чтобы и
вы были представлены, — говорит Чонгук.

— Я не могу столько ждать, мне уже четырнадцать, — собирает ноги под себя
Намджун. — Есть одно дело в конце недели, — понижает тон альфа. — Парни из
картеля, с которыми я общаюсь, обещали взять меня с собой. Это будет моим
посвящением.

— Ты ведь будешь осторожным? — с беспокойством спрашивает Чон.

— Ты же знаешь, у меня нет вариантов, — улыбается Ким. — Если со мной что-то

случится, Аарон останется один, а я этого допустить не могу.

— Еда, — входит внутрь Хосок, размахивая пакетами, и замирает. — Обо мне что
ли говорили?

— Ну конечно, — смеется Чонгук и, достав из переданного ему пакета буррито,

разворачивает.

— Короче, у меня есть идея, — подтаскивает к парням старое пыльное сидение

от автомобиля Хосок и плюхается на него. — Я хочу завтра утром купить цветы.
Я даже деньги скопил, посчитал, и ровно пять роз смогу купить. Подарю их Луи.

— Он этим веником тебя отстегает, — хохочет Намджун.

— Или это скорее сделает его охрана, — смеется Чонгук.

— Да ну, парни, вы же должны меня поддержать, я очерчиваю территорию,

показываю всем и конкретно Луи, что он мой омега, — обиженно говорит Хосок.

— Ты и словом с ним ни разу не обмолвился, только и твердишь, что он твой

омега, — отпивает лимонада Намджун.

— Ну нравится он мне.

— Ладно, — хлопает его по плечу Намджун. — Не раскисай, подаришь ты ему

завтра цветы, а мне теперь придется тащиться на первый урок из-за тебя.

— Мне охрана не нужна! — щетинится Хосок.

— Мы просто для поддержания твоего духа, — успокаивает его Чонгук.

***

Хосок свою, как кажется друзьям, бредовую мысль не оставил. Утром альфа
заявился во двор школы с букетом из белых роз.
23/624
— Даже рубашку напялил, — смеется Мо, поглядывая на нервничающего друга.

— Это папа заставил, сказал, что негоже к омеге в худи явиться, — пытается
совладать с собой Хосок.

— Расслабься, ты сильно напряжен, — говорит Намджун, поглядывая на

паркующийся у ворот внедорожник Хьюго. — Если ты будешь так нервничать, ты
ему и слова сказать не сможешь.

Луи выходит из машины, поправляет бледно-голубой кардиган и в окружении

двух охранников идет к школе.

— С Богом, — толкает в спину Хосока Намджун.

— С Дьяволом, — кивает Чонгук.

Хосок прижимает к груди завернутые в газету розы и двигается к идущему ко

входу в школу омеге.

— Луи, — окликает его альфа и останавливается в пяти шагах, сканируемый

взглядом охранников. — Это тебе, — несмело протягивает букет омеге. Луи пару
секунд в удивлении смотрит то на парня, то на розы, а потом берет букет.

— Спасибо, — подносит к носу бутоны омега, не замечая, как от счастья

вспыхивают звезды на дне зрачков Хосока, — но мне не нужны цветы от
нищеброда.

Луи расслабляет пальцы, и букет падает под ноги. Газета раскрывается,

рассыпав цветы под ногами парней, и одна за другой гаснут только
вспыхнувшие звезды в глазах Хосока. Луи выпустил из рук не просто букет. Он
разжал пальцы и отпустил альфу, который секунду назад был на седьмом небе
от счастья, а теперь лежит лицом на бетонном крыльце школы.

— Может, я и нищеброд, — с трудом совладав с голосом, говорит Хосок, — а ты

высокомерная тварь.

Намджун, Чонгук и Мо сразу подлетают к другу, но это не спасает Хосока,

которого, схватив за шкирку, с силой толкают вниз с лестницы. Мо подбегает к
другу, а Хосок вновь подрывается встать, но, охнув от боли, прижимает к груди
руку и касается лбом ступеньки. Кулак Намджуна замирает в воздухе, стоит ему
увидеть, как один из охранников целится пистолетом в Чонгука.

— Убери пушку, — шипит Чонгук, приближаясь, пока дуло не касается его лба.
— Кто ты без нее?

— Мне и с ней хорошо, — гогочет альфа. — Сами его мозги с лестницы

уберете, — обращается к двум другим подросткам.

— Я сын До, если ты спустишь курок, мой отец разделает тебя и скормит твоей
семье, — у Чонгука колени дрожат от страха, но он продолжает напирать.

— Он правда сын До? — спрашивает второго охранник, держащий пистолет, и

тот кивает.
24/624
— Еще раз подойдете к молодому господину, даже твой отец вас не спасет, —
выплевывает слова альфа и убирает оружие. Мужчины вместе с Луи скрываются
в школе, а Хосок, прижимая к себе руку, продолжает стонать от боли и биться
лбом о ступеньки.

— Что с тобой? — опускается рядом Намджун.

— Кажется, я при падении руку сломал, — чуть ли не теряет сознание от боли

Хосок. Чонгук сразу тянется за мобильным.

— Отец сейчас пришлет машину, поедем в больницу, — пытается приободрить

друга Чон.

— Больше никогда не подарю никому цветы, — дрожащими губами говорит

Хосок и смотрит на стоптанные бутоны на бетонном полу. — Отныне их место
только на могильных плитах.

Намджун, несмотря на крики Хосока, своей курткой обездвиживает его руку и

помогает другу дойти до ворот.

Через полтора часа Намджун, Чонгук и Мо стоят в коридоре больницы, наблюдая

сквозь стекло за тем, как внимательно слушает врача до этого плачущий Лэй.
Хосок сидит на койке с загипсованной рукой мрачнее тучи и взгляда с пола не
поднимает. Альфа не думает о Луи и его поступке, ему стыдно, что он стал
причиной слез папы и заставил его пешком бежать до больницы.

— Вот же мрази, — нервно ходит туда-сюда Намджун.

— Это не они мрази, а тот омега, — цокает языком прислонившийся к стене

Чонгук.

Парни провожают Хосока и Лэя до дома и сидят со своим раненым другом на

кухне, пока омега наспех готовит обед. Альфы не хотели оставаться и быть
обузой для Лэя, но омега настоял.

— Я виноват, я забылся, не надо было разрешать тебе подходить к нему, —

причитает Лэй.

— Папа, перестань, — бурчит Хосок. — Откуда ты знал. Я сам не знал, я думал,

он хороший.

— Ты только не думай, что все такие, — отходит от плиты Лэй и подходит к

сыну. — Поверь мне, есть в мире омега, который будет любить тебя любого, и в
первую очередь за то, что у тебя в груди.

— Я не хочу больше, — уводит взгляд Хосок. — И омега мне никакой не нужен, я

не буду покупать любовь.

— Ты и не будешь! — накрывает ладонью его руку папа. — Она сама к тебе

придет, примет тебя таким, какой ты есть. Я очень не хочу, чтобы ты закрылся в
себе или перестал верить в любовь.

— Лучше так, — твердо говорит Чонгук, — чем получать потом дулом в лицо, а
что еще хуже, знать, что ее можно купить.
25/624
— Запрещаю вам так думать! — ставит перед парнями миски с супом омега, в
которые сам же крошит кукурузные лепешки. — Каждый из вас обязательно
встретит того, кто вас полюбит.

— А меня кто-то полюбит? — смотрит в свою миску Мо.

— Конечно, мой мальчик, — целует его в лоб Лэй. — У тебя огромное сердце, не
заметить его невозможно. А теперь ешьте.

***

Чонгук приходит домой до отца, боясь с ним столкнуться внизу, и сразу идет к
себе. Стоит альфе завалиться на кровать, как в комнату вбегает Юнги с
рюкзаком, который чуть ли не такого размера, как и сам омега, и, разложив
книжки на полу, садится на потертый коврик у кровати.

— У тебя же есть своя комната, почему ты вечно торчишь здесь? — вздыхает

альфа и, повернувшись на живот, смотрит вниз, на возящегося с учебниками
омегу.

— Мне скучно одному, — как ни в чем не бывало заявляет Юнги.

— Знаешь, ты непробиваемый, — улыбается Чонгук и, дотянувшись до головы

ребенка, ерошит темные волосы.

— Как машина отца? — выводит слова в тетрадке омега.

— Почти, — смеется альфа. — Я тебя гоню, я тебе грублю, а ты все равно

тащишься за мной и будто ни одно мое слово не замечаешь.

— Потому что я тебя люблю, — бурчит ребенок.

— Дурак ты, вот почему, — язвит Чонгук и отворачивается, чтобы скрыть улыбку.
Чонгук вдевает в уши наушники и, уже забыв, что на полу рядом копошится
брат, во всю подпевает местному рэперу. Внезапно дверь распахивается и на
пороге показывается отец.

— Юнги, иди к себе, мне нужно поговорить с твоим братом, — строго говорит
мужчина и терпеливо ждет, пока омежка нехотя собирает учебники в рюкзак.
Юнги, оглядываясь на брата, идет к себе, и тот ему улыбается, прекрасно зная,
что ребенок, которому пора бы уже привыкнуть к вечным скандалам Чонгука с
отцом, сильно переживает. Улыбкой Чонгук показывает Юнги, что не о чем
беспокоиться и все будет хорошо. Омега ему верит.

— Я тебя слушаю, — подходит к кровати До и опускается на нее.

— Ты меня не слушаешь, — садится Чонгук и убирает телефон, — но да, Хосок

хотел подарить Луи цветы, но эта мразь натравила на него своих шавок…

— Хосок идиот! — восклицает отец. — Такой же, как и ты и как самый старший,
но умом не развитый Намджун!

26/624
— Не оскорбляй моих друзей! — зло говорит подросток.

— Я устал от них, — массирует виски кончиками пальцев До. — Ты вечно

попадаешь в передряги и большей частью из-за них, а я вместо того, чтобы
решать свои дела, должен возиться с кучкой детей, возомнивших себя
мушкетерами.

— Отец, мы ничего плохого не сделали!

— Ты мой сын и твои проблемы мои проблемы, но решать их проблемы — я

больше не намерен, — серьезно говорит мужчина. — Луи — сын Хьюго, бросаясь
на его людей с кулаками, ты бы мог подумать, что это отразится на моей работе?
Луи твой будущий босс, ты продолжишь мое дело, и это то, как ты себя
рекомендуешь? Так ты думаешь получить уважение Хьюго?

— Они приставили пушку к голове парня, который просто подарил ему цветы!
— срывается на крик Чонгук.

— Плевать! — встает на ноги До. — Это было последнее предупреждение, еще

раз я получу звонок о ваших проблемах, то я сделаю так, что они и на шаг к тебе
не приблизятся.

— Не переживай, не получишь! Я сам буду способен решать свои проблемы, с

картелем в том числе, — твердо говорит Чонгук.

До уходит, а Чонгук со злостью швыряет в сторону подушку и смотрит на

вставшего на пороге со своим любимым плюшевым Снорлаксом в руках Юнги.

— Я посплю у тебя…

— Пошел вон, — рычит альфа, и омега, прикусив верхнюю губу, чтобы не

расплакаться, выходит за дверь.

Чонгуку паршиво, но не от слов отца, которые никоим образом его отношения с

друзьями не поменяют, а от того, что снова обидел ребенка. Чонгук не хотел
кричать на Юнги, но злость на отца прямо пропорциональна злости на Илана и,
следовательно, на Юнги. Он натягивает на себя толстовку и, открыв окошко,
взбирается на крохотный подоконник. Звёзд на небе не видно, прохладный
ночной воздух очищает легкие, но жаль, не унимает бурлящую в альфе злость.
Чонгука разрывает от ежечасного желания наконец-то чего-то добиться, стать в
конце концов самостоятельным и доказать отцу, что он давно не ребенок и
способен отвечать как за свои слова, так и за поступки. Но пока приходится
терпеть. Дни сменяются месяцами, а особых изменений в своей жизни альфа так
и не добился. Он отказывается слушать взрослых, даже Лэя, который твердит,
что они пока дети и что у них все впереди. Они не дети. Дети не живут в вечном
страхе не дойти до дома, не встречают почти каждое утро новостями об
очередном убийстве и явно так рано не теряют друзей, соседей и
одноклассников. Чонгук давно вырос, и плевать, что он сейчас застрял в теле
тринадцатилетнего мальчугана, он не сдастся, он покажет всему Амахо, а
возможно, всем шести территориям, что жить можно по-другому. Чонгук
закрывает окно и, спрыгнув вниз, идет к шкафу с одеждой. На дне шкафа
стопками лежат книги, которые он забрал из дома своего старого соседа после
его смерти. В этих книгах говорится о прошлом, о некогда великих
государствах, о законе и полиции, которая защищала граждан и выступала
27/624
гарантией общества. Чонгук будет продолжать бороться, но он сделает всё,
чтобы следующее поколение детей через такой ад не проходило.

Следующим утром Юнги в школу ведет охранник, Чонгук из дома не выходит и

даже школу пропускает. Он скидывает Намджуну смс, что зайдет после обеда,
забирает завтрак в комнату и продолжает торчать у себя. Ближе к обеду Чонгук
слышит доносящийся снизу обеспокоенный голос Илана и, кажется, голос
плачущего Юнги. Альфа моментально срывается с постели и бежит вниз. Юнги
стоит посередине кухни, у его ног лежит рюкзак, пиджачок мальчика чем-то
испачкан, и он плачет навзрыд. Илан пытается стащить с него грязный пиджак,
продолжая его ругать, но омега не дается и заливается слезами.

— Что случилось? — стараясь звучать спокойно, обращается к мальчику

подошедший Чонгук.

— Не твое дело, — ревет Юнги.

— Ты как с братом разговариваешь? — хмурится Илан.

— Ему всё равно, он меня не любит, — воет омега.

— Если я спрашиваю, значит, не все равно, — прислоняется к столешнице альфа,

злясь, что Илан в комнате и он не может утешить омежку.

— Я не хотел драться, — всхлипывает Юнги, — а Улис меня толкнул и вылил на

меня свой йогурт.

— А почему ты не хотел драться? — подходит ближе Чонгук.

— И правильно делал, омегам не пристало драться, — строго говорит Илан.

— Омегам пристало сдыхать на этих улицах! — кричит на него Чонгук и

опускается на корточки перед ребенком. — Почему ты не дрался? — встряхивает
он его за плечи, пугая.

— Он альфа и он больше, — шмыгает носом Юнги.

— Понятно, — поднимается на ноги Чонгук и идет к холодильнику. — Не плачь,

переоденься, а завтра ты найдешь его в школе, — он достает бутылку йогурта
из холодильника, — и выльешь это на него.

— Я не разрешал тебе воспитывать моего сына, — недовольно говорит Илан.

— Если он не сможет постоять за себя, то его сожрут, — внимательно смотрит на

мужчину Чонгук. — Ты хочешь, чтобы твой сын рос, получая затрещины? Или
хочешь, чтоб какой-то альфа завтра поступал с ним так же, как и твой бывший
муж? — язвительно спрашивает подросток.

— Не смей, — шипит Илан, но Чонгук теряет к нему интерес.

— Юнги, плевать, альфа он или омега, — снова обращается к брату мальчик, —

вылей на него этот йогурт.

— А если он меня ударит? — всхлипывая, спрашивает омега.

28/624
— Ты ударишь его в ответ, — твердо говорит Чонгук.

— Я боюсь.

— Тебе нечего бояться, он ударит тебя один раз, а я его десять, — улыбается
Чонгук. — Хорошо?

Ребёнок несмело кивает. Чонгук уходит к Намджуну, а Илан загоняет сына в

ванную комнату.

Юнги плохо спал и всю ночь во сне дрался с Улисом. Утром разбитый омега даже
от завтрака отказался и по пути в школу молча смотрел в окно отцовского
автомобиля. Юнги страшно. Он очень боится удара, но он не может
разочаровать Чонгука, не может позволить ему усомниться в нем. Он крепче
прижимает к себе бутылочку с йогуртом и твердыми шагами идет в конец
коридора, где толпятся его одноклассники, в том числе и Улис. Юнги выльет на
него йогурт, и даже если альфа его изобьет, Чонгук будет им гордиться. За пару
шагов до парня Юнги откручивает крышку и уже поднимает бутылку, как
потупивший взгляд Улис прямо перед всеми бурчит:

— Извини. Я прошу прощения за вчерашнее.

Альфа отбирает у растерявшегося омеги бутылку и под шокированные взгляды

своих одноклассников выливает ее содержимое на свою голову.

Все оставшиеся два урока проходят, как в тумане, Юнги постоянно смотрит на
часы, ему не терпится рассказать брату о своей маленькой победе. Счастью
омеги нет предела, когда он, выбежав из школы, вместо охранника отца видит
пришедшего за ним Чонгука.

— И вылил его на свою голову, — впопыхах рассказывает Юнги брату, пока они
идут домой. — Он меня испугался! Я еще вчера его поругал, сказал, что он
похож на чупакабру. Он, видимо, струсил, пока я к нему шел. Я был очень зол.

— Конечно, — улыбается Чонгук. — Боятся не всегда кулаков, он почувствовал в

тебе силу и сам сдался. Ты молодец, горжусь, что ты все-таки пошел отомстить.

— Ты мной гордишься? — светится от счастья омега и просится на руки.

— Еще бы не гордиться, — надевает на себя его рюкзак Чонгук и поднимает

мальчика на руки. — Помни, ни пол, ни размеры противника не важны, важна
твоя уверенность в себе. Покажешь им страх один раз, и всю жизнь тобой будут
помыкать. Таков закон улиц.

Вчера вечером Чонгук поймал играющего на улице Улиса и просто сказал ему
пару слов. Больше его брата задирать в школе не будут.

Два года спустя.

— Я же положил тебе бутерброд и фрукты, зачем тебе второй, — не понимая,

смотрит на заворачивающего в тортилью сыр Аарона Намджун. Аарон в этом
году пошел в первый класс, Намджун сам собирает ему завтрак и сам ведет его
29/624
в школу. Чинаэ теперь дома появляется раз в месяц. Омега, вроде, съехался с
каким-то альфой и живет у него.

— Это для Чимини, — заворачивает лепешку в фольгу ребенок.

— Уверен, твоему Чимини кладут еду, тебе не обязательно таскать ему

бутерброд.

— Не кладут, — убирает бутерброд в рюкзак маленький альфа. — Он ничего не

ест на переменах, говорит, что не хочет, но когда я кушаю, он смотрит.

— Понятно, — надевает на ребенка курточку Намджун и идет к холодильнику.

— Тогда и Чимини полагается яблоко, — закидывает яблоко в рюкзак братика
альфа и, взяв его за руку, идет на выход. Намджун оставляет ребенка у входа в
школу, а сам отправляется на работу.

Как и всегда, Чимин ждет своего единственного друга на крыльце. Чимин до

последнего не думал, что сможет пойти в школу в этом году. У них с братом
дела были плохи, Амин получил травму спины на работе, поэтому выходит не на
полную смену. С деньгами совсем туго. Всё лето омеги питались сладким чаем с
лепешками, кукурузой и жареным луком, в который только «по праздникам» они
разбивали яйцо. От и так худенького малыша остались кожа да кости, а из-за
болезненного цвета лица в школе его называют «Санта Муэрте» (Святая
Смерть). Но в один из вечеров Амин пришел домой с новеньким рюкзаком,
забитым канцелярскими принадлежностями, и синим костюмчиком, заявив, что
Чимин пойдет в школу. Ребенку неважно, откуда такие щедрые подарки,
главное, что у него красивые обновки и он сможет ходить в школу. Только
теперь Амин стал часто задерживаться на работе, и Чимину приходится самому
придумывать, что покушать, и одному ходить в школу, которая в часе езды от их
дома.

Чимин мог бы стоять и у ворот в школу, но он боится. Омега помнит альфу,

который купил ему конфеты, и, впервые увидев его, ведущего под ручку Аарона,
чуть не захлебнулся от восторга. Намджун — так зовут доброго альфу из
магазина, и Чимин каждое утро, стоя на крыльце, исподтишка наблюдает за
ним, провожающим брата. С той встречи в магазине он ни разу с ним не
разговаривал, близко не стоял, но втайне обожает его и мечтает когда-то
отблагодарить за конфеты.

— Долго ждал? — подбегает к нему Аарон.

— Нет, — врет Чимин, и мальчики идут внутрь. — А твой брат придет за тобой?

— Ты каждый день спрашиваешь, — смеется Аарон. — Конечно придет, я же

один до дома не дойду. Хочешь, мы и тебя провожать будем? Намджун добрый.

— Нет, — выпаливает омега. — За мной придут, — снова врет.

— Кстати, он дал яблоко для тебя, — шарит в рюкзаке альфа.

— Для меня? — моментально заливается краской Чимин.

— Да, сказал, передай Чимини.

30/624
— Он сказал мое имя? — широко распахнув глаза, смотрит на друга омежка.

— Чего ты так удивляешься? — не понимает Аарон.

— Просто, — прижимает яблоко к груди Чимин, решая его никогда не есть.

— Твой брат герой.

— Он такой, — с гордостью заявляет маленький альфа.

— Мой герой, — тихо добавляет омежка.

***

Намджун теперь в картеле. Он за эти годы участвовал в нескольких заданиях,

доказал свою лояльность, чем именно, даже друзьям не рассказывает и
надеется приблизиться к Хьюго. Бои без правил пришлось бросить, потому что
львиную долю его выигрыша забирал его куратор, а остальное уходило на
восстановление после травм. Вместо контейнера Намджун теперь работает на
территории огромной стоянки, где обслуживаются и остаются автомобили
картеля. Правда, работает он под начальством тридцатилетнего альфы Мозеса,
но к парню есть доверие, и он получает неплохой доход. Мо работает на
Намджуна пока только мальчиком на побегушках, но и этого хватает, чтобы
прокормить себя и дедушку. До в день, когда Чонгуку исполнилось пятнадцать,
водил его на знакомство с Хьюго, как своего последователя, служащего делу
картеля. Чонгук, конечно же, уперся и заставил отца взять с ними и Хосока,
который пошел на такой шаг втайне от Лэя.

Парни после той встречи день ходили в прострации. Во-первых, альфы, которым
пришлось побывать в особняке главного, были под впечатлением от роскоши,
скрытой за несколько метровыми бетонными стенами, а во-вторых, от самого
диалога. Чонгук всегда знал, что будет в картеле, даже ждал этого, втайне
восхищаясь отцом и его силой, но то, что он услышал в тот день, привело его в
ужас.

— Защищать любой ценой, — поглаживая подбородок усеянными кольцами

пальцами, говорил Хьюго, потребовав оставить его и подростков наедине.
— Скажу умри — умрете, скажу убей — убьете. Быть в картеле одно, быть моим
человеком — другое. Твой отец — мой человек, и такой же лояльности я жду от
его сына. Нарушите мое слово, поставите под сомнение мой приказ, не закроете
собой меня или мою семью — пожалеете, что на свет родились. Если я захочу
наказать До, я накажу вас всех. Так и с вами: если оплошаете вы, то поплатитесь
семьями. Берите пример с До, будьте верными псами. Сперва вас будут обучать,
а потом вы пройдете проверку. Всё остальное зависит именно от проверки.
Слабаки мне не нужны, и только в знак уважения к твоему отцу, я разговариваю
с вами лично. Возможно, в последний раз.

Следующие полгода прошли в относительной тишине. Парни опять пропадали в

спортивном зале, встречались после подработок и три раза в неделю проводили
с людьми Хьюго, которые обучали их стрельбе из огнестрельного оружия и
самообороне. Помимо этого трое альф под руководством Намджуна, зверь в
котором проснулся раньше всех, учились контролировать и разговаривать со
своим внутренним я.

31/624
Задание от Хьюго пришло одним майским утром. Чонгук и Хосок вместе с двумя
другими парнями под двадцать, где опытным был только один, должны были
навестить барыгу на границе с Ракун и забрать у него украденный товар. До
долго разговаривал с Чонгуком, просил его быть осторожным и извинялся, что
никак не может с ним пойти, иначе Хьюго такого им не простит. Каждому из
парней было выдано оружие, и хотя Чонгук не понял, зачем им четыре ствола,
учитывая, что противник один и, по словам парней Хьюго, угрозы не
представляет, но пистолет взял.

Это была подстава. Хьюго знал, что их будут ждать, и устроил им борьбу за
выживание. Парни оставили автомобиль через квартал и решили, что один
постучит в дверь, а остальные трое подойдут к дому с разных сторон. Их ждали
с пушками, и стреляющий был не один. Первый выстрел унес жизнь того, кто
только собирался постучать в дверь. Стреляли из крупнокалиберного ружья,
пуля, пройдя сквозь деревянную дверь, попала парню в шею.

Отстреливающихся было трое мужчин, и альфы знали, что если вернутся без
товара, то получат пулю от Хьюго, а Чонгук даже если выживет, то поплатится
его отец, поэтому было решено бороться до последнего. Хосок и второй парень
стреляли в окна, а Чонгук пытался пробраться к двери, на пороге которой
остывал труп недавнего нового знакомого. Чонгук помнит, как выломал дверь
плечом, как, задыхаясь от запаха пороха и шепча благодарности не
перестающим стрелять товарищам, которые отвлекали стрелков, пробрался
внутрь. Он помнит брызги крови на руках, как не сразу сообразил, что она не
его, а того парня, которого он отодвинул с порога. Пока в Чонгука стреляли, он,
сжавшись, сидел за барной стойкой и, воспользовавшись тем, что перелезший
через окно Хосок отвлек мужчин, выстрелил в одного из них, даже не целясь.

Хосок, у которого закончились патроны, швырнул в перезаряжающего ружье

мужчину стул, а потом добивал его бутылкой из-под пива, валяющейся до этого
на полу. Добил. Чонгук дрожащими руками забирал сумки и уже не помнит, как
они втроем добирались до автомобиля. Парни передали товар лично Хьюго и, не
дослушав его похвалу, развернулись и покинули паб хозяина картеля. Стоило
Хосоку и Чонгуку выйти на улицу, как они сразу же разошлись, потому что даже
смотреть друг на друга было невыносимо. Хосок так и пошел к Намджуну с
руками по локоть в потемневшей чужой крови. У друга он впервые в жизни
попробовал пиво и до утра просидел в его гараже, уставившись на огонь.
Намджун именно в тот вечер заявил, что отныне Хосок официально психопат,
ведь нормальный человек не полезет в самое пекло Ада без патронов в
магазине.

— Там был Чонгук, — тихо говорит Хосок. — Я не мог не зайти.

— Исчерпывающий ответ, — кивает Намджун и продолжает внимательно

смотреть на друга.

— Ты пытаешься меня успокоить, — не поднимая глаз от огня, бурчит Хосок, — я

чувствую твоего зверя.

— Пытаюсь, но у меня, судя по всему, ничего не получается, — садится ближе

старший. — Твой зверь напуган, и я понимаю, каково тебе.

— Ты никогда нам не говорил, но я знаю, что ты убивал, — тянется к бутылке

Хосок. — Я убил руками. До сих пор чувствую его под своими ладонями.
32/624
— Здесь все, как на войне, если бы ты не убил его, то сейчас мы бы оплакивали
тебя. Я не должен напоминать тебе об этом, — говорит Намджун и встает за
следующей бутылкой.

Чонгук после Хьюго сразу отправился домой. До не нашел сил зайти к сыну, а
попытка разборок с Хьюго привела к первому скандалу с боссом.

— Мой сын чуть не погиб, — кричал на Хьюго испугавшийся за сына До.

— Он не погиб, ты должен им гордиться, — не позволил своим людям вывести из

помещения разошедшегося альфу Хьюго.

— Ты не должен был так поступать с ним. Ты клялся мне, что вы узнавали и

барыга будет один.

— Зато теперь твой сын готов ко всему, — невозмутимо заявил Хьюго. — Почему
я должен был делать ему уступки? Только потому, что ты столько лет мне
служишь? Какое здесь ключевое слово? Правильно — служба. Так что убирайся и
до завтра не показывайся мне на глаза.

Чонгук, придя домой, молча поднялся к себе и, только упав лицом на свою
кровать, отпустил себя, изо всех сил пытаясь расплакаться. Он чувствует, как
собранные в глотке слезы душат его, но наружу даже слезинка не вырывается.
Он бьет кулаками подушку, надеясь уже все-таки разрыдаться, позволить хоть
какой-то части боли выйти из него слезами, но тщетно. Сколько бы альфа ни
жмурился, из раза в раз проигрывая в голове картину того, как пули разрывают
мягкую ткань, забирая жизнь человека, его слезы только собираются комом в
горле, грозясь задушить его в своей боли.

Жить в городе смерти, на одной улице с ней — терпимо. Жить с ней внутри
себя — невыносимо. Чонгук впервые отнял чью-то жизнь, и пусть это была
самооборона, того, что он убийца, это не отменяет. От мысли, что эта смерть
всего лишь первая, у него нутро леденеет. Чонгук знал, что этот день наступит,
всю жизнь верил только в одну истину — или ты, или тебя, но кровь, густой
липкой жидкостью покрывающую ладони, видеть не перестает.

Дверь со скрипом открывается, впуская внутрь Юнги, который, подойдя к

кровати, сразу на нее залезает.

— Не прогоняй меня, — просит омега и протягивает к нему руки. Юнги не знает,

что произошло, но чувствует, что что-то ужасное. Он впервые видит брата
настолько сломленным.

Чонгук и не думал прогонять, он тянет его на себя и обнимает. Юнги для него
сейчас не просто источник тепла, он сама невинность, первозданная чистота,
свет, пробивающийся сквозь обломки старой, два часа назад обрушившейся
жизни альфы. Омеге больно от того, как сильно он его сжимает, но он терпит
эту боль, лишь бы хоть немного унять ту, которая из брата исходит, вокруг него
клубится. Он видит, как альфа нуждается в нем, льнет к нему, поглаживает его
спину, обещает, что никуда не уйдет. Они сидят на его кровати в обнимку минут
двадцать, Юнги вкладывает в объятия всего себя, но старший всё равно дрожит
и ни на секунду его из рук не выпускает.

33/624
— Все будет хорошо, — шепчет мальчик.

— Все будет по-другому, — говорит Чонгук, зарываясь лицом в родное плечо.

34/624
Примечание к части YD - Matemos la curiosidad
https://soundcloud.com/yosoyyd/yd-matemos-la-curiosidad

Ми фуэрца

Чонгук, который и так приходил домой только поспать, теперь

появляется у себя глубокой ночью. После проверки он постоянно пропадает с
людьми Хьюго, который грузит парней мелкой работёнкой, а на большие
задания отправляет в качестве наблюдателей. Чонгук знает, что Хьюго что-то
замышляет, молчание и угрюмость отца это только подтверждают, но выяснить
пока не может. Чонгук бы вообще не появлялся дома, но он хотя бы раз в день
должен увидеть Юнги и убедиться, что с братом всё в порядке. Ночь после
первого убийства сильно сблизила братьев. Чонгук сам не понимает, как это
работает, но Юнги даёт ему силу. Часто придя домой, он находит омегу спящим
у себя и засыпает рядом, слушая его размеренное дыхание. Если Юнги не в его
комнате, то Чонгук обязательно пробирается к нему и, только оставив легкий
поцелуй на его лбу, уходит к себе. Зверь Чонгука, который пока только
становится и ни на секунду не умолкает, заставляет альфу постоянно
находиться в возбужденном состоянии и только рядом с омегой притихает,
довольно урчит и ластится. Чонгук про себя называет Юнги Ми Фуэрца (Моя
сила), потому что только он может заставить умолкнуть чудовище, которое
разрывает альфу изнутри. Особо ярко зверь Чонгука проявляет себя по ночам,
он словно только к вечеру просыпается, грызет альфу изнутри, поднимает на
поверхность все неприятные воспоминания, заставляя глаза наливаться кровью,
и требует действий. Пока Чонгуку сложно с ним договориться, потому что зверь,
в отличие от хозяина, слишком самоуверен, он не слушает и не воспринимает
доводы, почему то или иное сейчас невозможно, и буквально толкает в спину,
заставляя немедленно всё решать. Это одна из причин, из-за которой Чонгук без
Юнги не может. Его чудовище слушается маленького омежку и подчиняется
пока не своему хозяину, а ему.

Утром Чонгук водит Юнги в школу и сам сидит пару уроков, так как выпускной
класс, а потом пропадает в пабе Хьюго, где собираются люди картеля. Альфа с
каждой своей прибыли обязательно покупает Юнги маленькие подарки, а по
утрам по дороге в школу чуррос, посыпанные сахарным песком, которые так
сильно любит младший. Помимо этого, Чонгук дает Юнги деньги и, несмотря на
запрет Илана, всё равно тайно подсовывает их ему в карманы, чтобы омега мог
сам покупать, что хочет.

***

Положение на территории только ухудшается, Хьюго поднял арендную плату, и

почти все точки теперь принадлежат или его приближенным, или тем
несчастным, кто продолжает их удерживать, находясь на грани. Убийств стало
больше. После пары стычек с соседними картелями Хьюго держит в ежовых
рукавицах население, и дал зеленый свет своим людям. Те, кто не вносит плату
своевременно, как первое предупреждение, подвергаются избиению и не ждут
второго, зная, что это смерть.

Намджун после очередного задания, на которое ходил с людьми Хьюго и

вернулся один, получил повышение. Он теперь входит в двадцатку охранников
особняка Хьюго и один из тех, кто отвечает за его семью. Это значительно
35/624
повысило прибыль альфы и, несмотря на его молодой возраст, позволило
заработать авторитет у начальства.

Сегодня утром Намджун заходит в маленький магазин недалеко от своего

бывшего места работы за сигаретами и видит, как один из парней Хьюго
пытается выбить у хозяина, которого альфа знает с детства, плату. Намджун
кивает знакомому парню, забирает сигареты и, расплатившись, выходит. Альфа
останавливается на тротуаре, поглядывая на катающихся на самокатах,
смастеренных своими руками, детей, делает одну затяжку и, выбросив сигарету,
идёт обратно.

— Оставь его, он же сказал, что к концу недели заплатит, — облокачивается о

стойку Намджун, внимательно смотря на парня.

— Ты в это не лезь! — щетинится тот. — Ему уже давали время.

— Но торговля не идет, — плачет мужчина, прячущийся за стойкой, боясь

ударов. — Мы вынуждены поднимать цены на товар, чтобы оплачивать аренду, а
покупателей нет. У людей нет денег.

— Дай ему еще пару дней, — подходит ближе Намджун, и его зверь
подбирается, готовясь к атаке. Намджун чувствует, как парень сдерживает
агрессию, и понимает, что тот его побаивается.

— Сам Хьюго объяснять будешь, где деньги, — убирает за пояс дубинку альфа.

— Уверен, в мешках, которые ты ему передашь, он отсутствие пары купюр не

заметит, — цокает языком Намджун.

— Твое дело, если что, сам отвечаешь, — уходит альфа.

— Спасибо, — дрожащим голосом говорит продавец.

— Найди деньги, или за ними приду я, — спокойно, без угроз говорит Намджун, а
продавец окончательно решает продать всё это время с любовью хранимые часы
своего покойного омеги.

***

Юнги обожает брата и сильно по нему скучает. Он теперь в одиночестве сидит в

его комнате, где делает уроки, и часто там же засыпает, а проснувшись,
находит рядом спящего Чонгука. Юнги кажется, что только в ночи, проведенные
с братом, он по-настоящему высыпается. Юнги хочет делиться с братом всеми
своими достижениями, только его слова воспринимает, как абсолютную правду,
и мечтает быть таким же сильным, как он.

Юнги с нетерпением ждёт завтра, Кальдрон будет праздновать один из самых

больших праздников — День мертвых, и в этом году впервые Чонгук обещал
взять омегу с собой на уличные гулянья. Илан весь день готовит еду и печет
сладости, которые они положат на могилы усопших. Юнги помогает папе,
посыпает сахаром круглый хлеб, который сам отнесёт на могилу папы Чонгука.
Ещё вчера Юнги нашёл у себя в комнате большой пакет от брата, до отвала
набитый шоколадом в виде гробиков и сахарными «черепами», половину
36/624
которого он уже опустошил. Завтра с утра папа поможет Юнги нарисовать на
его лице череп, и омега уже выбрал ярко-красный костюмчик, который наденет
на празднование. Уставший больше от возбуждения в преддверии праздника,
чем от помощи папе, Юнги засыпает в десять вечера на диване, а Илан
переносит сына в кровать.

Утром Юнги просыпается от пения, доносящегося с улицы, и первым делом

бежит к окну. Ярко разодетая и поющая толпа под звуки музыки проходит по их
улице по направлению к кладбищу. Юнги бросается к себе и, переодевшись,
терпеливо ждет, пока папа закончит рисовать на его лице череп. Чонгук,
который с утра вышел за цветами, возвращается домой с охапкой оранжевых
бархатцев и, взяв под руку брата, вместе с отцом, загруженным пакетами, и
Иланом идёт к кладбищу.

Обычно серое старое кладбище сейчас напоминает бурлящую огненную лаву из-
за оранжевых цветов и гирлянд. Люди украшают могилы, раскладывают прямо
на них еду и миски с водой и разговаривают с усопшими. Согласно поверью,
именно в этот день в Кальдроне живые могут общаться с мертвыми, угощать их
едой и напитками и звать в гости. Чонгук здоровается с папой и, как и всегда,
коротко сказав ему, что любит, кладет на могилу один из его стеклянных шаров
и любимые чуррос с корицей. Потом альфа помогает отцу разложить сладости
на могилах друзей и родственников и идет к могиле отца Намджуна, которую
украшает цветами Аарон. Сам Намджун под чутким руководством Лэя чистит
сорняки. Лэй уже закончил «общаться» с умершими родными и, послав Хосока за
водой, пришел к Намджуну. Илан, боясь, что Юнги в толпе потеряется, от себя
омегу не отпускает, и обиженный мальчик не перестает поглядывать в сторону,
куда ушел брат, и уже готовится плакать, как Чонгук возвращается и, подхватив
его на руки, идет гулять меж могил.

— Я тоже умру? — тихо спрашивает Юнги, который смотрит через плечо брата
на могилу ребенка.

— Нет, — твердо говорит Чонгук, и омега чувствует, как сильно сжимаются

вокруг него руки альфы.

— Но все ведь умер…

— Ты не умрёшь, — говорит Чонгук и, сев на старую скамейку у могилы папы,

поворачивает омегу лицом к себе. — Я тебя никому не отдам, даже смерти, —
альфа натягивает на пальцы рукав худи и начинает стирать с лица омеги
размазавшуюся краску.

— Тогда я не буду бояться, — верит каждому его слову Юнги.

— Тебе в этой жизни ничего не надо бояться, потому что я с тобой.

— А если ты не будешь меня любить? — вдруг спрашивает ребёнок. — Если ты

станешь таким же, как тогда, когда мы с папой только приехали.

— Ты задаёшь слишком много вопросов, — шутливо кусает его в щеку Чонгук,

смеётся над тем, как визжит Юнги, и повторяет это и со второй щекой.

— Так ты меня не разлюбишь? — тщательно утирает рукавами щеки омега.

37/624
— Ты свое не отпустишь, — улыбается Чонгук. — Я никогда тебя не разлюблю,
потому что ты после моего папы первый омега, которого я полюбил. Доволен?

— Да, — кладет голову на его плечо Юнги.

Смеркается, люди понемногу расходятся, оставляют на кладбище одинокую

фигуру у могилы, заваленной цветами. Намджун давно отвёл Аарона домой, а
сам всё равно вернулся сюда. Только сейчас наедине с отцом он может
нормально с ним пообщаться и поделиться всем, что его мучает. Намджун
присаживается на кубик у могилы, готовясь к общению с отцом, как внезапно
его внимание привлекает снующий между могил мальчуган в натянутой чуть ли
не до глаз шапке и изрисованным лицом.

— Эй, нельзя воровать еду у мертвых, — кричит подскочивший на ноги альфа, а

мальчик, увидев, что его заметили, оставляя лоскутки штанов на колючках и
крепче прижимая к груди добытое, уносится в сторону дороги. Намджун долго
смотрит вслед убегающей фигурки, но за ним не срывается.

«Живым еда нужнее», — грустно улыбается Намджун и возвращается к отцу.

Чимин возвращается на кладбище через час. В Кальдроне дети боятся живых, а

не мертвых, вот и Чимин считает кладбище одним из мест, где он чувствует себя
в безопасности. Он хорошо запомнил место, где стоял Намджун, и двигается
прямо туда. Омега осматривается и, убедившись, что на кладбище нет ни одной
живой души, подходит к могиле. Чимин аккуратно раскладывает на могиле
пирожные и, присев рядом на корточки, изучает надгробие.

— Меня зовут Санта Муэрте, это вам от меня, — тихо говорит ребенок. — Я знаю,
что нельзя вам дарить то, что я украл с других могил, но у меня пока нет своего.
Хотя постойте, — омега шарит в кармане худи, снятого с плеч брата, которое на
нем висит, и, достав красную резинку с металлическими вставками, которой
собирает себе хвост на макушке, кладет на могилу. — Это от меня. Я люблю
ваших сыновей.

Просидев еще пару минут у могилы, Чимин поднимается на ноги и идет домой.
Намджун, который не успел далеко отойти от кладбища, заметил вошедшего
через калитку того самого пацана и пошёл за ним. Альфа сперва подумал, что
ребёнок будет осквернять могилу, но, заметив, как он на ней что-то
раскладывает, притаился за старой полуразрушенной статуей ангела. Стоило
омеге покинуть кладбище, как Намджун вернулся к могиле отца и увидел на ней
пирожные, которые они с Аароном не клали. Намджун, который так и не нашел
ответов на свои вопросы, уже собирался уходить, как заметил поблескивающую
под луной резинку. Альфа взял резинку в руки и, повертев, натянул на запястье.

***

Чонгук ночью домой не приходит, и Юнги так и засыпает, его не дождавшись.

Утром омега первым делом бежит на чердак и находит кровать брата
заправленной. Расстроившийся тем, что альфа дома не ночевал, Юнги
отказывается от завтрака и идёт на занятия. Придя в школу, он сразу идет в
класс старшего, но его нет на уроке. Юнги злится, что ему уже десять, а
мобильный так и не купили, и, просидев два урока, снова идет к классу брата.
Юнги узнает Чонгука со спины и, обрадовавшись, что тот в порядке, сразу бежит
38/624
к нему. Только подойдя ближе, Юнги замечает, что альфа прижимает к стене
красивого омегу и что-то шепчет ему на ухо, попеременно целуя в висок.

Юнги замирает у стены и не моргая смотрит на с нежностью скользящие по

плечу омеги пальцы брата. Юнги тошнит. Возможно, от голода. Надо было
послушать папу и позавтракать, иначе он не понимает, почему от одного
взгляда на парней у него в желудке образуется огромная дыра и так
предательски дрожит челюсть. Юнги, словно очнувшись ото сна,
разворачивается с одной единственной мыслью сбежать, но поздно — Чонгук
его замечает и нагоняет у лестницы.

— Как моя кроха поживает? — тянется альфа к брату, чтобы по привычке

поцеловать его в щеку, но омега отступает.

— Я не твоя кроха, — насупившись, отвечает Юнги, мечтая уже дойти до

столовой внизу и купить хоть пирожок, потому что дыра все больше и к ней
теперь добавляются щиплющие глаза.

— Моя, конечно, а чья же еще, — усмехается альфа.

— Твоя кроха у стены стоит, — смотрит в сторону коридора Юнги.

— Нет, у меня только одна кроха, — больше не пытается его поймать Чонгук.

— Это я сейчас маленький, поэтому кроха, а когда я вырасту, я буду…

— Крохой, — подмигивает Чонгук и сразу обнимает омегу. — Ну хорошо, не

обижайся.

— Ты придешь домой? — бурчит ему в плечо Юнги.

— Приду.

Пирожок Юнги не помогает. Омега решает, что он заболел, и, попросив учителя

вызвать охрану, отпросившись с последнего урока, уезжает домой.

— Пап, а я когда вырасту, буду красивым? — пьёт молоко с медом на кухне

Юнги, пока Илан варит ему средство от простуды из листьев агавы.

— Ты уже красивый, — смеётся Илан.

— Нет, я некрасивый, — кусает губы омега. — Я хочу быть таким же красивым,

как Сеси из старшего класса или Луи.

— Я не знаю, кто они, но я твердо знаю, что ты красивый, — подходит к столу

Илан и заговорщически улыбается. — Тебе нравится какой-то мальчик?

— Нет, — заливается краской омега и, схватив стакан, встает из-за стола.

— Это нормально, ты можешь мне рассказать, — хохочет Илан и отвлекается на

открывшуюся входную дверь.

— Ты заболел? — влетает на кухню обеспокоенный Чонгук. — Почему ты ушёл с

уроков?
39/624
— Никто мне не нравится! — выпаливает омега папе и, пройдя мимо брата,
бежит к себе.

Чонгук, нахмурившись, прослеживает за ним взглядом, а помрачневший Илан

решает поговорить вечером с мужем.

***

Сегодня один из редких в последнее время вечеров, когда друзья проводят

время вместе. Они сидят в гостиной Хосока после сытного ужина Лэя, а сам
омега готовит десерт на кухне. Лэй без радости принял новость о том, что сын в
картеле, но сильно не удивлялся и сцен сыну не устраивал. Выбора у молодежи
в Кальдроне особого и нет. Хосок, в отличие от Чонгука, отказался
контролировать своего зверя. Альфа заявил, что полностью ему доверяет и
будет слушать его чутье. Пусть Намджун и пытается заставить Хосока взять
бразды правления в свои руки, Хосок пока не сдается.

— Хьюго свою территорию контролирует только террором и то с трудом, мне

кажется, он о расширении думает, — говорит играющим в карты парням
Намджун.

— Куда нам расширяться, если мы то, что имеем, удержать не можем, — качает
головой Чонгук.

— Я на днях в Ракун ездил, их парни ходят с новейшим оружием, — у Мо, как и

всегда, при разговорах об оружии глаза загораются.

— Долго так продолжаться не будет, — проигрывает Хосок и тянется за

лимонадом. — Нас всех порежут, но вы не беспокойтесь, у вас есть я, всех на
фарш пущу.

— Остынь, — усмехается Чонгук. — Никто нас не порежет. Теперь у моих целей

есть лицо. Я хочу лучший мир для Юнги, хочу ему прекрасное будущее, поэтому
умирать не планирую.

— Каждый ребёнок в этой дыре его заслуживает, — твердо говорит Намджун,

поглядывая на резинку, обвивающую его запястье.

— Однозначно, — повторяют за ним Хосок и Мо.

— Я рад, что ты в итоге принял брата, и вы поладили, — обращается Намджун к

Чону.

— Это всё произошло неожиданно, — ерошит волосы Чонгук. — Но я считаю его

самым близким мне, даже ближе отца. Я люблю этого мальчугана и не хочу,
чтобы он видел то, что видим мы. Пока у него на руке есть метка картеля, и она
его спасает, но я не хочу, чтобы безопасность омеги определяла сраная метка. Я
хочу, чтобы наши папы, братья могли спокойно передвигаться по улицам, не
боясь быть похищенными или убитыми. В книгах, которые я читаю, за каждым
гражданином признается право на личную неприкосновенность. Почему в нашем
мире её должна определять какая-то метка?

40/624
— Ты бы поменьше сказки читал, — кривит рот Мо и получает подзатыльник от
Хосока.

— Отбери у человека его веру, и что от него останется? — зло спрашивает его
Хосок.

— За какие мои грехи мой брат психопат-романтик-философ? — хохочет

Намджун.

— Я вообще-то тоже книжки читаю, — опускает глаза Хосок.

— Да ладно? — выгибает бровь Намджун.

— Ну, пока страницы вырываю и в огонь бросаю, я успеваю что-то прочесть.

— А ты Юнги как брата любишь? — Мо получает второй подзатыльник за вечер в

этот раз от Намджуна.

— Ну да, — не думая, отвечает Чонгук.

— А вдруг нет? — рискует получить третий Мо.

— Ты охренел, он ребёнок, — нахмурившись, смотрит на него Чон.

— Сегодня да, но завтра он вырастет в прекрасного омегу. Сейчас из-за него ты

в школу прёшься, а потом что, под ноги цветы бросать будешь? — не отступает
Мо и сразу лезет под стол, забыв, что Хосок плохо реагирует на слово «цветы».
Хосока перехватывает вошедший в гостиную Лэй и отправляет мыть посуду.

— Я не знаю, что будет завтра, — возвращается к разговору Чонгук, помогая Лэю

убирать стол для десерта. — Но сегодня он моя кроха, и я хочу беречь его и
дарить самое лучшее. Намджун меня поймет, у тебя же Аарон.

— Понимаю, — кивает Намджун.

***

Юнги, который, делая уроки, так и засыпает у себя за столом, просыпается

среди ночи и, выпив воды, плетётся к брату, чтобы доспать у него. Чонгук
недавно пришёл домой и, только что приняв душ, вернулся к себе. Альфа в
одних спортивных штанах сушит полотенцем волосы, как, услышав
открывшуюся дверь, оборачивается на нее.

— Юнги, опять не стучишь, — усмехается Чонгук, смотря на сонного омегу,

который идет прямо к кровати брата, планируя сразу же на нее завалиться.

— Ты так поздно, — зевает Юнги и внезапно цепляется взглядом за тату на боку

брата прямо под левой стороной груди.

— Татуировка! — визжит младший. — У тебя есть татуировка, — подбегает к

старшему омега, намереваясь ее рассмотреть, но, не понятно от чего,
всполохнувшийся Чонгук хватает его за плечи и выпроваживает за дверь.

41/624
— Я никому не скажу, пожалуйста, дай посмотреть, — ноет омежка,
схватившись за косяк двери, не давая брату ее закрыть, но альфа его
выталкивает и захлопывает дверь. Чонгук сразу идет к шкафу и, достав
футболку, натягивает на себя.

Через пять минут Юнги сидит по-турецки на кровати брата и ожидающе смотрит
на него.

— Почему не показал?

— Она ещё не готова, и вообще, не твое дело, — пытается уйти от разговора о

тату, которой уже месяц, Чонгук.

— Вредина, — бурчит Юнги и заваливается на бок, готовясь спать.

— Дуй к себе.

— Ну пожалуйста, у тебя хорошо, — притягивает к себе подушку омега и

обнимает.

— Сегодня я буду много разговаривать по телефону, и ты не сможешь уснуть, —

настаивает альфа, щекоча голые пятки брата.

— С тем омегой из школы? — присев на кровати, обиженно смотрит на него

Юнги.

— Не твоё дело.

Расстроенный Юнги сползает с кровати и плетётся к двери. Утром, соврав папе,

что идёт мыть руки, Юнги пробирается в комнату брата и, обрадовавшись, что
тот спит, на цыпочках подходит к его постели. Юнги аккуратно задирает
футболку спящего альфы и в удивлении смотрит на собственное имя, красивым
шрифтом выведенное на нем.

Спустя три года

До сидит на диване с бутылкой пива и поглядывает на играющего в одиночестве

в дженгу Юнги. Омеге уже тринадцать лет, но он так ни с кем в школе не
подружился, не ходит в гости и к себе никого не приглашает. Целыми днями он
или делает уроки, или читает книги, или играет в дженгу. Илан накрывает на
стол на кухне, когда его мобильный, в котором до этого копался сын, начинает
звенеть. До просит Юнги отнести телефон папе и ложится на бок. Через
двадцать минут в гостиную заходит заплаканный Илан, который кофтой утирает
глаза. До подскакивает с места и подбегает к мужу.

— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает альфа.

— Отец позвонил, — опускается в кресло Илан.

— С ним что-то случилось?

— Нет, я просто растрогался, — успокаивает мужа омега. — Юнги, иди кушать, я

положил тебе еду.
42/624
Омега, башня которого рухнула, плетётся на кухню.

— Впервые за столько лет он позвонил мне, — рассказывает Илан. — Это

невероятно, я не могу слов найти. Он сказал, что скучает, что хочет увидеть
внука.

— Мои двери для него всегда открыты, — садится обратно на диван До.

— Он приглашает нас к себе погостить. Меня и Юнги.

— Илан, пусть он сам приезжает сюда, — нахмурившись, говорит альфа.

— Что плохого в том, что мы поедем к нему и побудем там пару дней? — не
понимает омега. — Юнги наконец-то увидит нормальные условия, поживет в
хорошем доме и заново познакомится с дедушкой.

— Мы плохо расстались с твоим отцом, у нас с Обрадо сейчас проблемы, я не

хочу вас туда отпускать. Не сейчас, во всяком случае, — твердо говорит До.
— Юнги и здесь неплохо живёт.

— Ты привык так жить с рождения! — со злостью говорит омега. — Но я видел

другую жизнь и хочу, чтобы мой сын тоже её увидел! Я всё равно поеду, —
встает на ноги Илан.

— Пока наши отношения с Обрадо не нормализуются, ты никуда не поедешь.

Прости, — спокойно отвечает До и тянется за пультом.

***

Когда Чонгук приходит к себе, то Юнги уже в его комнате сидит на кровати с
миской фруктов и листает книгу.

— Я тебя ждал, — заявляет омега, следя за тем, как снимает с себя кожанку
брат.

— Что-то случилось? — альфа подходит к кровати и, нагнувшись, целует его в

лоб.

— Дедушка звонил.

Чонгук непонимающе смотрит на брата.

— У меня есть дедушка, которого я плохо помню, и он звонил и звал в гости.

Папа говорит, мы поедем погостить, — рассказывает Юнги.

— В Обрадо? — Чонгук чувствует, как рычит зверь внутри, и сам чуть ли к нему
не присоединяется.

— Ну да.

— Отец такого не допустит, — садится на кровать альфа.

43/624
— Я думал поделиться радостью, а ты почему-то злой, — убирает в сторону
миску омега и подползает к брату.

— Какая нахуй радость! — подскакивает на ноги Чонгук, которого даже от

мысли, что Юнги может куда-то уехать, колотит.

— Не ругайся, — бурчит омега, обнимая подушку.

— Я не пущу тебя в Обрадо, да еще на несколько дней, — твёрдо говорит альфа.

— Но я же вернусь…

— Не пущу! — по новой вскипает Чонгук, сам удивляясь тому, насколько,

оказывается, он зависим от присутствия омеги в своей жизни, иначе как
объяснить эту проснувшуюся в нём злость, стоило Юнги открыть разговор про
отъезд.

— Я никогда нигде не был, — тихо говорит Юнги и сползает с кровати,

намереваясь идти к себе.

— Я покажу тебе весь мир, — перехватывает его Чонгук и сажает на постель.

— Почему ты не отпускаешь меня? — обиженно смотрит на сидящего на полу у

кровати брата.

— Потому что я не могу без тебя и дня, — кладет голову на его колени Чонгук.
— Я должен тебя видеть раз в день. Если я тебя не вижу, то будто дня и не
было.

— Хорошо, я не уеду, — после минутной паузы говорит Юнги и двигается, чтобы

альфа лёг рядом.

Утром Юнги просыпается от голоса нависшего над головой отца и видит

спорящего с ним Чонгука.

— Наконец-то проснулся, дуй к себе, — зло говорит До сонному омеге. — Больше

чтобы я не видел, что ты спишь у него.

— Отец, отстань от него, — рычит Чонгук, не выпуская Юнги из объятий.

— Это ты должен был запретить ему приходить! — кричит До, пока Юнги,
выбравшись из рук брата, сползает с кровати на пол. — Он омега, ты альфа, и вы
уже не дети, чтобы спать в одной кровати!

— Он мой брат! — подскакивает на ноги разъяренный Чонгук. Зверь отца давит

на его волю, пытается удержать слетающего с катушек парня, и Чонгук
отпускает своего, заставляя До в удивлении отшатнуться назад.

— Братья спят отдельно, у него своя комната, — уже спокойнее говорит альфа,
видя, как наливаются кровью глаза сына.

— Ты не можешь запретить мне быть с ним, — наступает Чонгук, чувствуя

нарастающий шум в ушах. Впервые за девятнадцать лет его зверь так сильно
беснуется, альфа еле сдерживается, чтобы не наброситься на мужчину. От
44/624
давящей силы отца у Чонгука будто сейчас лопнут перепонки, но он все равно
идёт напролом, из последних сил удерживает стену, не позволяя ему подавить
его волю. Юнги у него забрать нереально, и именно в эти минуты, чувствуя, как
гнутся его кости и как отдаёт привкусом кипящей крови на языке, Чонгук это
понимает. Он отвлекается от защиты и, схватив руками голову, оседает на пол.
До моментально перестает давить и на всякий случай отходит к двери. Только
сейчас впервые за всю свою жизнь Чонгук слышит его голос в голове, слышит
три буквы, складывающиеся в одно единственное слово, набатом бьющее по
вискам:

«Мой».

Юнги, который так и остался у двери, парализованный силой зверя брата, не

выпускающего его из комнаты, одними губами просит Чонгука его отпустить.

— Чонгук, — аккуратно подходит к сыну До и опускается рядом. — Завтра у него

начнется течка здесь же, в твоей кровати, и ты забудешь, что он твой брат. Ты
ведь взрослый и омег у тебя уже было немало. Неужели я должен был тебе это
объяснять?

Чонгук поднимает глаза на хлопок двери и видит, что там, где до этого стоял
Юнги, пусто. Омега бежит вниз в ванную, запирает дверь изнутри и, открыв
воду, срывается на рыдания. Илан колотит дверь, требуя сына её открыть, но
сидящий на кафельном полу и размазывающий слезы по лицу Юнги даже не
двигается. Юнги тайно влюблен в своего брата уже как три года, и об этом
знает только исписанная его именем толстая тетрадь в запирающемся ящичке в
комоде, которую омега сам обклеивает блестящими сердечками и в которую
каждый день пишет про время, проведенное с Чонгуком. Юнги знает, что
влюбляться в брата нельзя и его никто не поймет, даже сам Чонгук, но его
чувства к нему с каждым днем только растут, а бороться с ними у омеги не
хватает сил. Больно от мысли, что ему запретили спать с тем, с кем ему снятся
самые сладкие сны. Больно, что теперь долгими холодными ночами Юнги не
будет утыкаться носом в мощную грудь и вдыхать так горячо любимый запах
грозы. Но больнее всего, что у Чонгука были омеги. Юнги в свои тринадцать
даже мысли такой не допускал, а Чонгук о таком и думать не позволял. От него
никогда никем не пахло, он никогда никого не приводил, ничьё имя не
употреблял, и Юнги не знал, что его это так сильно может ударить. Там, за
порогом дома, у его брата своя жизнь, и когда-нибудь наступит день, когда он
приведёт в этот дом омегу, но если Юнги от одного упоминания о других больно,
что же будет тогда. Он продолжает рыдать навзрыд, задыхается от слёз и
неправильных чувств и не реагирует на бьющего уже чем-то тяжелым дверь
папу. Юнги запутался, ему очень плохо, его зверёк впервые поднимает голову и,
скуля, забивается в угол, такой же потерянный и непонятый никем, даже своим
хозяином. Треск, и дверь отлетает в сторону. Илан отбрасывает на пол
табуретку и притягивает Юнги к себе.

— Не нужно плакать, это пройдёт, — поглаживает он по голове сына.

— Это ты сделал? — поднимает глаза на папу омега. — Ты послал отца?

— Я думаю о тебе и твоём будущем, — утирает его слёзы Илан. — Я хочу для
тебя всего самого лучшего, и пусть сейчас ты будешь меня ненавидеть, потом
ты скажешь мне спасибо.

45/624
— А если не скажу? — отталкивает его Юнги. — Ты не можешь забрать у меня
Чонгука. Никто не может забрать у меня Чонгука, — опираясь о ванну, встает на
ноги омега и, утирая слёзы, идёт на выход. Двигаясь по коридору, он видит
стоящего у двери в гостиную Чонгука, но молча проходит к себе.

— Юнги, пожалуйста, не плачь, — прислоняется лбом к его двери альфа. — Я

клянусь тебе, что даже если против меня пойдет объединенная армия всех
территорий, тебя у меня никто не заберёт. Я тебя никому не отдам.

Чонгук слышит щелчок и, поняв, что Юнги запер дверь, пару минут, как
сорвавшийся с цепи зверь, мечется по коридору, а потом, пробив рукой дверь на
кухню, идет к машине.

Юнги так и сидит на полу за дверью, обнимая свои колени, и одними губами
повторяет клятву, данную ему братом.

***

Чимин, которому совсем недавно исполнилось одиннадцать, почти неделю не

выходит из дома. Возвращаясь домой после школы, омега заметил, как за ним
следят, и рассказал об этом Амину. Брат запретил покидать пределы дома, пока
не добудет ему метку. Амин убежден, что он сам похитителям неинтересен,
метку не носит, и сколько бы Чимин ни просил его попробовать её для себя
выбить у своего альфы из картеля, омега отказывается. Амин за двадцать лет ни
разу не подвергался похищению, поэтому не парится, и целью считает метку
для Чимина, который, несмотря на такой ранний возраст, уже привлекает своей
внешностью ненужное внимание. Чимин скучает по школе, особенно по
общению с Аароном. Аарон тоже скучает, беспокоится, что омега заболел, но
уговорить Намджуна пойти к нему в гости не может. Когда спустя неделю у
Амина с меткой не получается, то Чимин, не выдержав заточения, все-таки
после ухода брата на работу бежит в школу. Омега сильно соскучился по другу и
больше давящих на него стен не выдерживает. Счастью Аарона нет предела,
альфа на радостях угощает Чимина чуррос, а узнав про метку, сильно
расстраивается. Аарон просит Чимина не приходить в школу, обещает, что
постарается сам к нему заходить, и решает поговорить с братом.

— Чего ты нос повесил? Опять твой Чимини не пришёл в школу? — кладёт в

тарелку загрустившему брату еду уже как час возящийся на кухне Намджун.

— Он пришёл, — даже не тянется за приборами младший.

— Так прекрасно же, радуйся, — не понимает его Намджун.

— Но больше не придёт.

— Почему? — садится за стол и сам альфа.

— Чимини очень красивый, — бурчит мальчик.

Намджун перестаёт есть и отводит взгляд.

— Его ведь продадут? — смотрит на брата Аарон.

46/624
Намджун молча кивает.

— Он мой друг, когда я вырасту, я на нём женюсь.

— Ты слишком мал, чтобы думать о таком, — отодвигает от себя тарелку

старший, у которого пропал аппетит.

— Ты ведь можешь ему помочь? — двигается ближе Аарон.

— Мне для этого надо просить, и то не факт, что мне не откажут, — Намджун,
будучи не в силах сидеть напротив ребенка, который думает, что его брат всё
может, решает помыть посуду.

— Пожалуйста, у него нет никого, кроме брата, а тот не может ничем помочь, —
не сдаётся младший.

— Аарон, мы не можем помочь всем омегам этого города, — альфа стоит к нему
спиной и рад, что брат не видит ярость, исказившую его лицо. Аарону
одиннадцать лет, его другу столько же, но только то, что он омега, у которого
нет защиты, может превратить этого ребенка в живой товар на рынке. Намджун,
который должен бы уже давно привыкнуть к такому исходу для большинства
омег Кальдрона, каждый раз злится по новой, и злость эта большей частью на
свою беспомощность.

— Но это не просто омега, он мой друг! — подбегает к нему Аарон. — Обещаю, я

никогда не буду у тебя ничего просить, пожалуйста, пусть у Чимини будет
метка.

— Мне нужно поговорить с Хьюго, а потом с братом твоего Чимини, а ты

поужинай и дуй спать, — отбрасывает в сторону салфетку альфа и чуть не
валится с ног из-за прыгнувшего на него счастливого мальчугана.

Намджун готов ради Аарона на всё, но это не главная причина, почему он,
наплевав на все условия, отправился к Хьюго просить за чужого мальчугана.
Намджун никогда никого не спасал, и это первый раз, когда у него есть шанс
помочь хоть одному омеге. Отец любил говорить, что всем всё равно не помочь,
можно и не начинать. Намджун старается думать, что помощь одному человеку
уже большое дело. Ему приходится соврать Хьюго, что Чимин член семьи, пусть
и будущий. Хьюго, как ни странно, даёт согласие сразу. Он не хочет терять
хорошего работника, в котором видит огромный потенциал, и делает альфе
одолжение. Намджун встречается с Амином в их доме, Чимин из своей комнатки
так и не выходит. Чимин получает метку утром следующего дня и, вернувшись
на занятия, долго благодарит Аарона.

***

Намджун возвращается домой за полночь и в удивлении смотрит на лежащего

на диване Чинаэ, в обнимку с которым спит Аарон. Альфа осторожно, чтобы не
разбудить их, проходит на кухню и, выпив воды, ищет плед, чтобы накрыть
спящих. Когда Намджун возвращается в гостиную, то Аарон сонно потягивается
и, присев на диване, смотрит на брата.

— Папа пришёл вечером, — встаёт на ноги мальчик, — сказал, что останется, и

47/624
уснул. Я проголодался, — босоногим шлепает на кухню Аарон, а Намджун,
нахмурившись, смотрит на спящего омегу.

Стоит мальчику выйти из комнаты, Намджун садится на его место и,

приблизившись к лицу папы, ещё больше хмурится. Альфа проверяет пульс
мужчины и убеждается в своих подозрениях. Омега мертв. Тот, кто при жизни не
появлялся дома, умереть решил среди семьи. Намджун, подавив чуть не
вырвавшийся наружу от осознания всхлип, прикрывает лицо руками и не
реагирует на вернувшегося брата.

— Что-то случилось? — испуганно спрашивает мальчик.

— Папа умер, — тихо говорит альфа и тянется за мобильным, чтобы позвонить

Лэю.

Истощенное наркотиками и алкоголем сердце омеги не выдержало. Чинаэ

хоронят пасмурным утром на городском кладбище в паре метров от погибшего
мужа. Намджун накрывает его могилу цветами и не сдерживает данное омеге
слово. Альфа беззвучно плачет у могилы в окружении друзей, а Лэй забирает
Аарона к себе на пару дней.

— Я думал, что ненавижу его, — говорит сидящим вокруг прямо на мокрой от

росы траве у могилы друзьям Намджун. — Я и не люблю его. Но я так хотел,
чтобы он нормально пожил, хотел столького добиться, положить его на лечение,
показать, что можно по-другому.

— Тебе больно? — осторожно спрашивает его Мо.

— Нет, мне обидно. И страшно, — раздражённо чешет лицо, пытаясь прогнать

слёзы, альфа. — Обидно, что всё могло бы быть по-другому, а страшно, что вдруг
и мы так закончим, вдруг, я в один день проснусь, понимая тщетность своей
борьбы, и сдамся, найду отраду в алкоголе или порошке, и так и умру тихо на
диване в дыре, которую называю домом.

— Всё ведь от нас самих зависит, — обнимает его за плечи Чонгук.

— Я не думаю, что он выбирал эту жизнь, это она его выбрала, — с треснутой
улыбкой смотрит на покрытый разноцветными цветами бугорок Намджун.

— Мы будем сильными ради тех, кто остался. Пока хоть один из нас и из наших
семей ходит по этой земле, нам есть, ради кого бороться. Мы не сдадимся, —
пытается приободрить его Хосок.

— Я устал быть добрым и всем помогать, устал, потому что взамен получаю одно
зло, — поднимается на ноги Намджун. — Позавчера я помог чужому мне омеге,
которого вряд ли когда-то увижу, а сегодня я хороню родного, которого я не
спас. Где справедливость? Почему такие мрази, как Хьюго, которые лишают
родителей их детей, живут припеваючи, а я, кто готов последний кусок хлеба
отдать проходимцу, вечно получаю по лицу?

— Намджун… — сильно сжимает его предплечье Чонгук.

— Может, так и надо жить? Может, и нам надо быть такими, как Хьюго?
— пристально смотрит в глаза друга.
48/624
Парни молча опускают глаза, уставившись на свежую землю, накрывшую собой
усопшего. Каждая новая смерть, любой инцидент, событие — оставляют
глубокий опечаток не только в мыслях, но и меняют характер, подтачивают,
заставляют заново задуматься о приоритетах и определяют будущее. Не
меняется только одно: они вместе смеялись вчера вечером, сегодня вместе
плачут, и пока это неизменно — у них есть шанс.

49/624
Примечание к части Kill Yourself (Part III)-$uicideboy$
https://soundcloud.com/g59/killyourselfpartiii?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy
Плейлист постоянно пополняется
https://soundcloud.com/ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Син алас

Открыто идти против отца Чонгук не стал, и основная причина этому —

Юнги, который, в отличие от него, не может спастись от постоянного давления,
уйдя из дома на пару дней. Альфа старается не нагнетать ситуацию дома, чтобы
младший не нервничал, но приходит домой пораньше, до того, как Юнги ляжет
спать, и проводит с ним побольше времени. Помимо этого Чонгук по-прежнему
возит младшего в школу, хотя из-за работы это не всегда получается. Они
вместе играют в дженгу, ужинают и, несмотря на постоянное присутствие в
комнате Илана, наслаждаются обществом друг друга.

Обстановка в доме всё равно давящая, отец больше к теме близости братьев не
возвращается, а Юнги старается не доводить папу до истерики и держит
дистанцию с Чонгуком. Так продолжается до нового года, когда Хьюго решает
выделить Чонгуку пару своих людей и отправляет с заданием в Ракун. Чонгук
никогда Юнги ничего по поводу работы не рассказывает, а омега, который и сам
прекрасно понимает, чем занимается брат, сильно переживает из-за его долгого
отсутствия. После этого задания Чонгук вместе с Хосоком начинают пропадать в
картеле и очень редко появляются дома. Парни молча делают свою работу и за
безупречный результат и свои методы получают постоянно похвалу и
дополнительные надбавки от Хьюго. Чонгука в картеле теперь знают как Эль
Диабло. Альфа впервые озвучил это имя во время одного из заданий на соседней
территории, когда до того, как спустить курок, объявил своему противнику, что
он Эль Диабло.

Три месяца Чонгук и Хосок работают за пределами Амахо. Альфы отличаются

упорством и тем, что не понимают слова «нет». Именно эту черту в них и
рассмотрел Хьюго, который посылает их туда, где не справляются его самые
опытные помощники. С парнями договориться невозможно, с ними даже подкуп
не работает, и Хьюго, которому докладывают о каждом их шаге и слове,
прекрасно об этом осведомлен. Чоны — карающая рука Хьюго, и шансов уйти от
них нет. Намджун всё больше времени проводит с боссом и выполняет его
личные поручения. Мо работает охранником паба, в котором любит проводить
вечера Хьюго и в котором принимает гостей. Он уже привык к своему лицу и
больше не обижается на слова парней картеля о том, что паб босса охраняет
чудовище.

Вернувшись после очередного большого дела, Чонгук первым делом идет к

Юнги, которому, как и всегда, купил подарков, но в коридоре его перехватывает
отец и требует на разговор.

— Что произошло у Вареса? — стоит мужчинам оказаться снаружи, спрашивает

До.

— Ты сам прекрасно знаешь, — нервно поглядывает на дверь Чонгук, которому

не терпится увидеть брата.

— Я знаю, что ты привёз то, за чем тебя послали, но тебе не кажется, что вы с
50/624
твоим другом-психопатом совсем с катушек слетели?

— Мы сделали работу, остальное неважно, — отмахивается Чонгук.

— Вы перебили всех, кто был в баре, — кричит на него мужчина. — Тебе будут
мстить! На этой земле кровь наркоторговца редко остается не отомщенной!

— Пусть мстят, пусть придут, я не боюсь, — спокойно отвечает альфа. — Пора

крысам вылазить из нор и начать считаться с новой силой. Думаешь, мне
нравится убивать? Я предупредил, что мы не будем стрелять, если нам отдадут
товар. Они не отдали. Отныне так будет со всеми. По-другому мне эту войну не
выиграть.

— У тебя нет никакой войны, ты сам никто, — хватает его за воротник До.
— Сейчас ты машина для убийств Хьюго, и он тобой управляет. Тебе кажется,
что ты что-то решаешь и у тебя есть власть, но это совсем не так. Ты весь
обляпан чужой кровью! Не будь его псом! Посмотри на меня, я был таким же, и
что я получил?

— Нет, отец, — аккуратно убирает его руки со своего воротника Чонгук, — ты не

был таким — ты воевал ради куска хлеба, я воюю ради идеи.

— Ты и так уже на хорошем счету, ты добился столького за короткий срок, не

нужно лезть в глаза другим картелям и, упаси высшие силы, конфедерации,
построй дом, женись, будешь кататься, как сыр в масле, чего тебе неймется?
— не отпускает его До.

— Это не то, чего я хочу, но я не буду тебе рассказывать, потому что ты скажешь
«ты не сможешь», и как бы твое и чужое «ты не сможешь» ни было моим
мотиватором все эти годы, теперь я уже убежден, что смогу, и не нуждаюсь, а
сейчас позволь мне увидеть Юнги, — идет к двери Чонгук.

Юнги бросается на брата с порога и, обняв его, утаскивает в спальню пакеты с

подарками, среди которых обязательно много новой одежды. Убрав пакеты в
шкаф, омега берет куртку и бежит во двор, где в серебристом старом BMW его
ждет Чонгук.

— Гони, папа бежит, — кричит Юнги, пока альфа заводит мотор.

— Ты кушал? — выезжает на дорогу Чонгук.

— Давно.

— Значит, я сперва тебя покормлю, — притягивает его к себе альфа и целует в

макушку. Потом снова и снова, вдыхает сладкий запах граната и чуть ли не
урчит от удовольствия.

Парни вкусно кушают в любимой пиццерии Юнги, а потом Чонгук покупает

брату горячий шоколад с корицей, а себе американо, и они едут к окраине.
Чонгук оставляет машину на дороге, и они решают пешком прогуляться до
холма, на котором часто встречаются и проводят пикники парочки. Долго
погулять из-за холода не удаётся, и парни решают идти обратно к машине. Все
встречающиеся на пути люди здороваются с Чонгуком, заставляют Юнги
восхищаться братом. Чонгук сильно возмужал за последние годы. Он высок,
51/624
подкачан и красив, а перед пронзительным взглядом черных глаз из-под
отросшей челки невозможно устоять. У Юнги сердце замирает каждый раз,
когда он его видит. Сейчас он без стука к нему не заходит, не потому, что
Чонгук попросил, а потому что сам стесняется разглядывать обнаженный торс,
который видел пару раз и никогда не забудет. Юнги с тех пор часто снятся
покрытые рисунками с выступающими венами руки, кубики пресса и
перекатывающиеся мышцы на мощной груди.

Сев в машину, Чонгук греет руки Юнги своим дыханием и не торопится заводить
мотор.

— Ох, как же папа сейчас бесится и как же мне достанется, что я ушел с
тобой, — хихикает Юнги, у которого щеки из-за холода раскраснелись.

— Ничего он не сделает, максимум, поворчит, — притягивает его к себе Чонгук и

обнимает. — Как у тебя дела в школе? Тебя никто не обижает?

— Нет, — Юнги играет с его пальцами, на которых буквы складываются в слово

«la familia», а на костяшке мизинца выбита корона. — У нас уже никто не учится,
или в картели бегают, или на свидания.

— Тебя тоже звали на свидание?

— Да, и много, — чувствует, как напрягается рука брата на его бедре, Юнги, —
но я не хожу.

— И почему же ты не ходишь? — отбирает руку альфа и откидывается на спинку

сидения.

— Потому что я сравниваю всех с тобой, — бурчит Юнги и поворачивается к окну.

— Это как? — Чонгук двигается, и Юнги чувствует его дыхание, щекочущее

щеку.

— Мой альфа должен быть таким же сильным, как ты, — тихо говорит омега.
— Таким же умным, с добрым сердцем. У него должны быть такие же красивые
глаза…

— Знаешь, каким должен быть мой омега? — перебивает его Чонгук, и Юнги
отрицательно качает головой. — Крошечным, с маленьким вздернутым носиком,
с лисьими глазами, — альфа с нежностью рассматривая любимые черты. — С
вишневыми губами, — задерживает внимание на губах, — и с огромным
сердцем. Прям как ты.

— Чонгук, — заливается краской Юнги, — папа говорит, что я маленький и

ничего не понимаю, но я не маленький, мне почти четырнадцать лет, и так как у
меня никогда не было от тебя секретов, ты должен знать, что я люблю тебя по-
другому. И это плохо.

— Что же в этом плохого? — внимательно смотрит на него Чонгук.

— Нельзя любить своего брата, а ещё ты намного старше, а ещё ты меня

любишь не так, как я тебя, — еле слышно говорит омега.

52/624
— Я тебе не брат, а ещё возраст в любви не важен, — передразнивает его
альфа, — а ещё я люблю тебя больше, чем ты меня, — обхватывает ладонями
его лицо Чонгук. — Поэтому не грусти, а улыбайся. Твоя улыбка — моя причина
жить.

Юнги легонько приподнимает уголки губ, а потом озаряет салон автомобиля

своей улыбкой, согревает сердце Чонгука.

— Я так сильно по тебе скучаю, — Юнги зарывается лицом в его шею, вдыхает
любимый аромат.

— Я же вернулся.

— Я всё равно скучаю, я хочу спать с тобой в обнимку, хочу приходить к тебе в
любое время и хочу, чтобы ты чаще бывал дома.

— Пока это невозможно, кроха, но всё будет, я тебе обещаю, — целует его в
щеку, замирает на пару секунд, пробуя губами его кожу на вкус, скользит ниже,
но сразу же отстраняется.

— Ты не хочешь меня целовать, — утверждает Юнги и снова отворачивается к

окну.

— Очень хочу, но боюсь, что, попробовав тебя один раз, я не смогу

остановиться, — заводит мотор Чонгук.

— В моем классе уже все целовались, — Юнги включает музыку и, положив

голову на его плечо, следит за дорогой.

— Зачем тебе быть, как все?

— У меня в классе есть мальчик, он хочет меня поцеловать…

— Какой еще мальчик? — мрачнеет Чонгук, сильнее сжимая руль.

— Но я буду целоваться только с тобой, — начинает подпевать вокалисту

любимой группы омега.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Юнги привык к каждодневным скандалам Илана по поводу Чонгука, поэтому

молча меряет подарки брата и не отвечает ругающемуся рядом папе.
Следующим утром он демонстративно проходит мимо автомобиля охраны и
садится в машину Чонгука, который приехал сразу после работы, чтобы отвезти
его в школу. Оставив брата во дворе учебного заведения, Чонгук планирует
заехать к Намджуну, который поехал к границе встречать гостей Хьюго и
попросил отвезти приболевшего Аарона к Лэю.

По дороге к другу Чонгук замечает проехавшую мимо машину, которая обычно

возит членов семьи Хьюго, сразу за ней он видит другой внедорожник без
номеров, скрывшийся в том же повороте. Чонгук решает, не проверив свои
догадки, не беспокоить пока людей босса и тоже едет за ними. Чутье Чонгука не
53/624
подводит, стоило повернуть за угол, как он слышит выстрелы. Чонгук блокирует
своим автомобилем дорогу, привлекая внимание нападающих, и берет огонь на
себя. Альфа, который уже лежит на передних сидениях, кое-как отстреливается
и параллельно зовет на помощь. Чонгуку везет, люди Хьюго оказываются через
два квартала и пытающийся скрыться с места автомобиль перехватывают. В
автомобиле Хьюго был Луи. Погиб шофер, охранник ранен, а Луи отделался
испугом. Альфы отгоняют машину нападавших, а Чонгука срочно вызывает
Хьюго. Начиная с того дня Чонгук официально становится одним из пяти
помощников Хьюго и получает управление «разведчиками».

***

Отец звонит Илану теперь почти каждый день, До в такие моменты уходит из
дома, потому что сразу после звонка у пары начинается скандал. Илан по-
прежнему настаивает на поездке в Обрадо, а До по-прежнему не разрешает.
После очередного скандала Илан заявляет, что так продолжаться не может, и
если они не договорятся, то он уедет и больше не вернется. Уставший от
постоянных скандалов До с огромным трудом разрешает Илану уехать в Обрадо,
но вместо месяца, как просил омега, на две недели.

Чонгук в больнице, где им с Хосоком обрабатывают легкие раны после задания,

когда ему приходит смс от Юнги по поводу отъезда. В прошлом месяце Чонгук
подарил Юнги мобильный телефон, который омега хотел, и теперь постоянно
держит с ним связь. Чонгук, так и не дождавшись окончания перевязки, оставив
Хосока в больнице, срывается к отцу.

— Какого черта! Ты не должен был его отпускать! — кричит ворвавшийся в

кафе, где любит сидеть До, Чонгук. Альфа настолько разъярён, что даже не
стесняется друга отца, до этого попивающего с ним кофе.

— Это его дом, я не разрешал из-за вопросов безопасности, но сейчас наши

враги не в Обрадо, — спокойно отвечает До.

— Пусть сам едет, ребёнка не трогает! — так и нависает над столом не

находящий себе место Чонгук.

— В этом и вся твоя проблема! — бьет ладонями по столу До, и кафе сразу
покидают два посетителя, а хозяин запирает дверь и вешает табличку
«закрыто». — Твоя бы воля, ты бы привязал омегу к себе.

— Это мой омега, — приблизившись к его лицу, цедит слова Чонгук. — Мне
плевать на все твои доводы и слова, Юнги мой омега, и я его не отпускаю. Ты
своего можешь отпускать, куда хочешь.

— Твой отец жив и способен принимать решения, поэтому не забывай своё

место, — сжимает в руках чашку альфа, а Чонгук, заметив, как от нервов
дрожит челюсть отца, выдергивает стул и опускается напротив.

— А вдруг с ним что-то случится? — уже спокойнее спрашивает альфа.

— Согласись, что там и охраны больше и условия лучше, — просит себе воды До.
— Если с ним что-то и случится, то скорее всего здесь. Отпусти его, пусть
погуляет, и он будет тебе благодарен. Поверь мне, его любовь к брату, — кривит
54/624
рот альфа, — от твоего решения позволить ему развеяться только увеличится.
Не смей оспаривать моё решение и ломать мой авторитет перед семьей, —
смотрит через витрину на улицу До, борется с собой, чтобы сказать следующие
слова, — Мы оба знаем, что ты можешь отменить мое решение, что тот, кого я
создал, оказался сильнее меня, но я тебя прошу, оставь ко мне уважение семьи.

— Если через две недели Юнги не вернется, я поеду за ним, — поднимается на

ноги Чонгук и идет на выход.

***

Юнги очень рад новости о поездке, но в то же время его радость омрачает

предстоящая разлука с братом. Омега успокаивает себя тем, что Чонгук и так
порой неделями пропадает на заданиях и время быстро пролетит, и продолжает
собирать в маленький чемоданчик свои вещи. До границы омеги поедут с
охраной, а на той стороне их встретят люди отца Илана Абеля. Чонгук
приезжает домой к моменту, когда омеги уже готовятся отправляться, и, взяв
Юнги за руку, тянет в сторону.

— Через две недели я буду ждать тебя и буду писать. Ты тоже мне пиши. Не
ходи один, будь осторожен, любая опасность — звони мне, плевать, что мы на
разных территориях, я прилечу, — поглаживает большими пальцами его скулы
Чонгук.

— Хорошо, — утыкается лицом в его грудь Юнги и, простояв так пару секунд,
идет к ждущему его автомобилю. Чонгук до того, как автомобиль не скрывается
за углом, глаз с него не сводит и возвращается на работу.

***

Из-за неожиданного повышения после спасения Луи у Чонгука нет ни минуты

свободного времени, но даже при стольких заданиях и делах он всё равно
постоянно думает о Юнги и в день, минимум, два раза пишет ему. Альфы теперь
часто зависают в одном из пабов Хьюго, где у них уже есть закрепленный за
ними столик. Они пьют пиво, обсуждают свои дела и, как в былые времена,
стараются шутить, что выходит с трудом. С каждым годом парни все мрачнее и
все больше уходят в свои мысли, и даже шумные вечера у Лэя, который,
благодаря тому, что Хосок хорошо зарабатывает, смог уйти с дополнительных
подработок и ходит только в больницу, не помогают им хотя бы на время
сбросить так рано взятый на себя груз.

Намджун уже начал набивать волка на спине, поэтому сегодня вечером он

единственный, кто довольствуется колой. У Хосока уже набиты «рукава», как и у
Чонгука, только у Мо пока небольшое тату на спине. Намджун встречается с
одним омегой из картеля, часто пропадает у него. Хосок постоянных отношений
не заводит и при этом все время в обществе омег. Мо влюблен в сына шофера
Хьюго, но о взаимности только мечтает и никаких шагов не предпринимает.
Чонгук за последний год ни с кем не встречался, хотя до этого и был пару раз в
отношениях.

После паба Хосок предлагает позвать омег и поехать к заливу. Альфы

соглашаются, в итоге в свободную от работы ночь они встречают рассвет у воды.
55/624
Парни разводят костер на берегу и в свете включенных фар любуются тем, как
танцуют омеги. Все, кроме Чонгука, который, как и в детстве, предпочитает
любоваться языками пламени, облизывающими сухие ветки. Чонгук скучает.
Пусть он часто днями не видит Юнги, но он знает, что тот дома, а сейчас альфа
даже дома не появляется, все дни до его возвращения отсчитывает. Один из
омег опускается рядом с Чонгуком и, взяв в руки его ладонь, подносит к губам.
Чонгук ему улыбается, щеку поглаживает, прядь выбившихся волос за ухо
убирает, но в его глазах, кроме отражения языков пламени, ничего не видит. В
глазах Юнги Чонгук на вселенную смотрит, даже о своей войне рядом с ним
забывает.

Юнги вырос, он из неуклюжего и надоедливого мальчугана в красивого омегу

превращается, и с каждым следующим днем только расцветает, в душе Чонгука
ростки пускает. Чонгук любит его улыбку, от которой внутри щемит, а истома по
крови разливается, любит его тихий с хрипотцой голос, его сонного по утрам на
своей подушке, любит в нём всё и даже то, что в других его раздражает. Больше
всего Чонгук любит его огромное сердце, доброту, то, как он даже через себя
переступает, лишь бы близким плохо не сделать. Чонгук знает, что омега по
нему безумно скучает, но он родителей не расстраивает и брату запрещает. Он
до сих пор помнит каждую сцену, когда он гнал пытающегося его подлечить,
накормить, хоть как-то о нем позаботиться брата, а тот утром всё равно
встречал его с улыбкой. Чонгук второго такого не знает и не узнает. Он любит
Юнги и как брата, и как омегу, а с такой любовью никому не справиться, даже
расстоянию. Он потерпит, дождется своего мальчика и вновь прижмет к груди.

***

Илан и правда соскучился по отцу и дому, но он не ожидал, что, учитывая, как

они расстались, его тут так встретят. Абель долго прижимал сына и внука к
груди и попросил забыть прошлое. Юнги первый день был в шоке от огромного
дома и подарков, которыми его осыпал дедушка. Омега будто оказался в другом
мире. Если в Амахо во всем преобладает серый, то в Обрадо — цвет выжженного
кирпича. Огромный двор с бассейном, куча охраны, дорогие автомобили,
прислуга — всё это Юнги до этого видел только по телевизору, а сейчас ему
приносят завтрак в постель и исполняют любое желание. Чтобы Юнги не скучал,
Абель пригласил погостить к себе детей своих друзей, и омега целыми днями
гуляет по городу с новыми знакомыми. Дедушка настаивает, чтобы Юнги
покупал всё, что ему нравится, бронирует для него столики в лучших кафешках
территории и всячески балует. После каждого дня, полного новых открытий и
новых подарков, Юнги бежит к себе, шлет Чонгуку селфи и, если альфа может
говорить по телефону — говорит, если нет, то пишет ему огромные смс-ки, где
делится своими впечатлениями.

Кроме всего этого, Юнги втайне от папы всё-таки пошел в тату салон с омегой, с
которым больше всего подружился, и вышел оттуда с именем под левой
стороной груди. У Чонгука скоро день рождения, и Юнги сделает ему подарок.
Сегодня дедушка уехал на соседнюю территорию. Новые друзья Юнги
рассказали ему, что вчера погиб омега главы соседнего картеля, и поэтому
многие главные альфы картеля уехали на похороны. Юнги пропустил бы мимо
ушей ненужную ему информацию, но сын погибшего, судя по всему, заноза в
заднице его нового дружка, потому что мальчик, который старше Юнги на год,
никакого сочувствия оставшемуся без папы омеге не выразил. Он показал Юнги
страницу парня в социальных сетях, и Юнги заметил, что омега очень красивый
56/624
и, судя по фотографиям, очень богатый.

Только в последний день в Обрадо у Юнги плохое настроение, которое он, как
бы ни старался, скрыть не может. Он даже себе не признается, насколько ему
понравилось в Обрадо. Единственная причина, которая тянет его назад, — это
Чонгук. Остальная картина на фоне увиденной в Обрадо приобретает еще более
зловещие очертания, и Юнги впервые за четырнадцать лет ненавидит место,
которое называет домом.

По дороге к границе омега не сдерживается и, сидя на заднем сидении

автомобиля, тайком утирает слезы, которые сразу же замечает Илан и
притягивает его к себе.

— Я жил этой жизнью, но я ее не ценил, я думал, что свобода выбора лучше, чем
каждый день проживать, как принц, — тихо говорит старший. — Я полюбил До, и
он меня любит, только вот одной любви не всегда хватает. Я не хочу, чтобы ты
прожил мою жизнь, поэтому и разговариваю с тобой, делюсь своим видением.
Твой отец превращал мою жизнь в ад, а До привез меня в ад, и раньше я
надеялся, что все поменяется, что мы сможем выбраться из этой дыры или хотя
бы приведем ее в человеческий вид, но чем дальше, тем больше понимаю, что у
Амахо нет будущего, и я гублю твою жизнь, заставляя тебя гнить в этом
болоте, — целует сына в макушку омега. — Не плачь, у тебя всё равно еще есть
шанс.

— Мне и так хорошо, — звучит неубедительно Юнги, желающий не показывать

папе, что он был прав.

— Ты даже спать у дедушки не хотел ложиться, чтобы и часа там не пропустить,

на сон не потратить, — усмехается Илан. — Ты внук могущественного человека,
который готов бросить к твоим ногам весь мир. В Обрадо отличные учебные
заведения, куча модных кафешек, да у тебя там огромный дом с отдельной
гардеробной, я уже не говорю про красивых и умных альф, которых там можно
встретить.

— Мне неинтересно.

— Конечно, ты пока слишком ослеплен своей так называемой любовью к брату,

который с его характером и амбициями сам себе ищет смерть и найдет, —
раздраженно говорит Илан. — В Амахо максимум чего ты добьешься — это
закончишь школу, переспишь со своим драгоценным альфой и родишь ему
будущего сироту, которого будешь воспитывать, как и папа его дружка,
загибаясь на пяти работах и надеясь, что он проживет еще один
дополнительный день.

— Папа, пожалуйста, прекрати, — вытирает слезы Юнги.

— Я не буду больше ничего говорить, ты сам все поймешь, — отодвигается от

него Илан. — Пока мы не знаем, что бывает лучше, нас не переубедить, но ты
увидел, что есть и другая жизнь, что весь мир — это не Амахо, остальное тебе
решать.

— Мне нечего решать, я знаю, чего хочу, — отворачивается к окну Юнги и

вдевает в уши наушники.

57/624
Чонгук с отцом встречают омег у границы. Чонгук, несмотря на то, что с ночи
был свободен и мог поспать, так глаз и не сомкнул. Альфа даже к границе
приехал намного раньше, потому что не мог найти себе места от нетерпения.
Юнги, выскочив из автомобиля, сразу бросается к брату, и тот, подняв его на
руки, долго обнимает. Чонгук, так и не отпуская Юнги из рук, идет к своему
внедорожнику, подаренному ему Хьюго взамен автомобиля, который был
обстрелен. На требования До позволить Юнги уехать с ними Чонгук перед всеми
заявляет, что «своего омегу я отвезу сам». Илан уезжает с До. Всю дорогу до
дома Чонгук прижимает омегу к себе и, не переставая, целует его в макушку, в
щеки, позволяет своему зверю нанюхаться любимым запахом и почувствовать
его тепло. Он на сегодня даже от всех дел отказывается и остается на ужин. Это
первый вечер за долгое время, когда вся семья вместе сидит за столом. Юнги с
горящими глазами рассказывает брату обо всём, что увидел в Обрадо, а Чонгук
терпеливо слушает. На самом деле Чонгуку не нравится восторг Юнги, особенно
когда речь заходит о доме и возможностях Абеля. Чонгук пока не может себе
позволить такую роскошь и злится сейчас большей частью на себя. Альфа еще у
границы заметил новую одежду Юнги, его бесят эти браслеты вокруг запястья
брата, но больше всего бесит, что он начал пользоваться парфюмом, и это
поменяло его запах. Внешне Чонгук свое недовольство не показывает, не хочет
портить настроение Юнги и продолжает терпеливо слушать его рассказы.

Завтра Чонгуку исполнится двадцать лет. Юнги утром будет печь ему свой
первый торт, поэтому бежит на кухню проверить, все ли ингредиенты купила
охрана отца. После ужина Чонгук не уходит, и омега не может скрыть своего
счастья. Пожелав всем спокойной ночи, Юнги идет к себе, но даже не думает
ложиться. В час ночи он следит из своего окна за курящим во дворе братом, а
потом, убедившись, что все спят, тихо, чтобы никого не разбудить,
проскальзывает в его комнату и сразу оказывается в крепких объятиях.

— Ты думал, ты хитер, но я знаю тебя лучше, — усмехается старший, пока омега,

взобравшись на его кровать, двигается к окну, делая и ему место.

— С днем рождения! — взбирается на колени присевшему на кровати альфе

Юнги и обвивает его шею руками. — Готов получить подарок?

— Мой самый главный подарок у меня в руках, — сильнее прижимает его к себе
Чонгук. — Ты так тягуче пахнешь после душа.

— Подарка два, — заявляет Юнги и, немного отстранившись, задирает свою

футболку. — Это первый.

Чонгук не сразу понимает, что делает парень, а потом замечает выведенное на

ребре свое имя.

— Кроха, это ведь больно, — осторожно касается подушечками пальцев

татуировки альфа, который не скрывает восторга. Зверь в альфе ликует. На его
омеге его метка. Чонгук и подумать не мог, что Юнги напишет на себе его имя.
Имя брата — первая татуировка Чонгука, и самая любимая, а сейчас он
поглаживает выведенные красивым шрифтом шесть букв и чувствует как
покалывают кончики пальцев, касающиеся нежной кожи.

— Там твое имя, а значит, не больно, — довольно улыбается Юнги, заметив, в

каком приятном шоке его брат.

58/624
Чонгук привстает и, положив омегу на кровать, приближается к надписи и
оставляет на ней поцелуй. Для Юнги это тату — показатель любви к брату, для
Чонгука это отныне весь его смысл, он будет вечно любить и защищать того, на
ком выбито его имя, а пока ляжет со своим зверем у его ног и будет подчиняться
только ему.

— Я знаю, что у тебя под сердцем есть мое имя, — отвлекает его от созерцания
тату Юнги.

— Откуда? — удивленно смотрит на него сверху вниз альфа.

— Не важно, сейчас время второго подарка, — Юнги обвивает руками его шею и,
притянув к себе, неумело целует.

— Юнги, — шепчет ему в губы Чонгук.

— Поцелуй меня по-настоящему, — не отпускает его омега. — Я слышал, что ты

говорил отцу, что я твой омега, а значит, ты мой альфа. Поцелуй меня.

Чонгук, как завороженный, за его губами следит и, нагнувшись, их легонько

касается. Соблазн слишком велик, они манят его цветом вишни и ароматом
граната, блестят, как бриллианты, и Чонгук чувствует, как первая стена между
ними пылью на землю оседает. Он касается и отстраняется, боится утонуть в
том, из кого и не выныривал, и всё равно камнем идет ко дну. Чонгук целует
медленно, нежно, не углубляет поцелуй, не впивается в него, как зверь,
оголодавший по добыче, хотя это ему переломанных о простыню ногтей и
стиснутых чуть ли не до треска зубов стоит. Юнги под ним подрагивает, и это,
как по щелчку, отрезвляет альфу. Он резко отстраняется и, встав на ноги, идет к
окну и распахивает его.

— Я знаю, что я не умею целоваться, — притягивает колени к груди

раскрасневшийся омега.

— Дурачок ты, — улыбается ему Чонгук и возвращается к кровати. — Ты пока

еще маленький и многое, может, не понимаешь, но когда альфа выбирает своего
омегу, ему тяжело… — пытается подобрать слова Чонгук.

— Я знаю, что такое секс, — заканчивает за него Юнги. — Мне не пять лет.

— Тогда ты должен знать, что ты слишком мал, а я слишком слаб перед тобой,
поэтому больше никаких взрослых поцелуев, пока ты не достигнешь
совершеннолетия, — твердо говорит Чонгук.

— Я больше и не собирался тебя целовать, это был подарок, — хмыкает Юнги и

встает на ноги. — Пока папа не пошел проверять мою комнату, я пойду.

— Не уходи, — ловит его за руку альфа. — Останься сегодня со мной. У меня все-
таки день рождения, — притянув его к себе, целует в лоб Чонгук.

— Папа будет ругаться, а отец накричит на тебя, — Юнги и сам не хочет

уходить, тянется к брату и, положив голову на его грудь, слушает его
размеренное дыхание.

— Они не посмеют, — перебирает его волосы Чонгук.

59/624
Омега, скинув тапочки, ныряет под одеяло и уже через пару минут мирно
посапывает в руках Чонгука. Альфа долго не может уснуть, он всё никак не
успокоит рвущееся наружу сердце, которое замерло, увидев татуировку, и вновь
зашлось в бешеном ритме после поцелуя. Юнги для Чонгука сплошное открытие.
Он вырос перед его глазами, Чонгук может читать его настроение и мысли по
лицу, но в то же время этот омега умудряется не просто удивить его, а поразить
прямо в сердце. Чонгук и подумать не мог, что именно Юнги сделает ему
подарки, которые заставят запомнить этот день рождения на всю жизнь. Омега
двигается во сне, Чонгук крепче его к себе прижимает и, зарывшись лицом в его
пахнущие малиной от шампуня волосы, засыпает. Под утро Чонгук просыпается
не от песни «с днем рождения», а от наполнившего его легкие терпкого запаха
граната. Так Юнги никогда не пах. Его запах мягкой дымкой обволакивает
сознание, а возбуждение сладкой истомой разливается по телу. Альфа резко
открывает глаза и, повернувшись, смотрит на искаженное болью лицо брата.
Омега все еще спит и мечется во сне.

— Юнги, — нагибается к его лицу альфа, скользит взглядом по покрытой

испариной шее, ключицам, выглядывающим из-под прилипшей к телу футболке.
— Я позову Илана, — хрипло говорит он, сам не узнавая свой голос, но с кровати
слезать не торопится. До прав, у Чонгука за двадцать лет было достаточно омег,
течных в том числе, но ни один из них не ломал его волю и не позволял зверю
выйти из-под контроля человека. Он нагибается ближе к его лицу, делает
глубокий вдох, проводит губами по щеке, под его пальцами простынь с треском
рвется, но он, так же удерживая себя на весу, нависает над ним, проживая
секунды чистого, не сравнимого ни с чем удовольствия, просто находясь рядом
именно с этим омегой.

— Чонгук, — открывает глаза Юнги. — Кажется…

— У тебя течка, — альфа даже не двигается, он пожирает его лицо взглядом, то

вперед подается, то замирает.

— Чонгук, — Юнги пугается, но не того, что альфа может ему навредить, а его
взгляда. Он видит в его глазах черную бездну, в глубине которой сейчас молнии
бьют, рассекают тьму огненными вспышками. Омега тянет к нему руки,
прикасается пальцами к щеке, альфа резко назад дергается.

— Чонгук, — молит Юнги, продолжает водить ладонями по раскаленной коже,

но не обжигается. Омега тянется к нему, пытается быть ближе, потому что
трогая его — спазмы отпускают, чувствуя его запах — боль отступает, только
Чонгук не помогает. Он Юнги своим взглядом на куски растаскивает, в горящую
смолу, плещущуюся в огромных котлах на дне зрачков, живьем опускает, но не
прикасается, ближе не становится, хладнокровно его агонией любуется.

— Прости, — шепчет Чонгук и, спрыгнув с постели, хватает с пола футболку и

куртку и, отдирая от пола ноги, к которым словно привязаны булыжники,
двигается к двери.

— Чонгук, — хнычет омега, которому, стоило альфе отойти, плохо. Юнги изнутри
будто ножи распарывают, а чем дальше альфа, тем сильнее они обнаженную
плоть полосуют.

Чонгук борется со своим зверем, еле удерживается от желания вернуться в

60/624
постель, прижать омегу к себе и задохнуться от передоза эмоциями, которые ни
один порошок Хьюго не вызовет. Он кирпич за кирпичом собирает стену между
ними, которую сам разрушил, силой оттаскивает себя от того, к кому тянет как к
магниту, пытает себя изощреннее лучших палачей Хьюго, и не останавливается.
Каждый шаг от Юнги — это плоть альфы, зажатая меж челюстей зверя, морда
которого измазана кровью, но лучше так, чем ломать омеге его детство. Кто-то
должен быть сильнее, кто-то должен найти смелость и выйти из этой комнаты, в
которой воздух раскален до предела и прикосновение двух тел приведет к
взрыву, в огне которого сгорят двое, и пусть Чонгук готов гореть заживо, Юнги
нельзя. Он раз пять оборачивается, чтобы посмотреть на брата и, проглотив
раздирающую его жажду, скрывается за дверью.

Стоит Чонгуку оказаться в коридоре, как он сталкивается с До и с кутающимся в

жакет Иланом, который сразу бежит наверх.

— Ты что-то сделал… — говорит До и сразу отступает, чувствуя состояние сына.

Чонгук не дает отцу договорить, толкает его в грудь и выходит за дверь. Через
пару минут тишину раннего утра рассекает рев мотора автомобиля альфы.

Неделю Чонгук не появляется дома, сдерживает себя, грузит работой, борется

со своим зверем, но к Юнги не срывается. Юнги семь дней переживает ад, из
которого его не спасают ни таблетки папы, ни сон. Он так и лежит у себя,
повторяя в голове тот поцелуй и сгорая с именем, выбитом на боку, на своих
губах.

***

К концу недели у Лэя день рождения. Омега отказался от предложения сына

поехать в ресторан и заявил, что лучшим праздником для него будет, если все
соберутся на ужин. Весь день у Лэя были его друзья, а вечером за теперь уже
большим овальным столом в гостиной сидят Намджун, Хосок, Мо, Аарон и
Чонгук. Лэй наготовил много разной еды, но при этом не забыл приготовить
любимое блюдо каждого альфы. Время близится к полуночи, вкусно
поужинавших альф спасает от дремоты крепкий кофе, к которому Лэй помимо
торта приготовил и чуррос.

— Я собрал контейнер и для твоего брата, — смотрит на Чонгука омега.

— Уверен, он до сих пор любит пончики.

— Спасибо, — тепло улыбается ему альфа, — я правда передать ему их не могу,

но найду, как отправить.

— А нехуй было… ай, — восклицает Хосок, получив ложкой по костяшкам от

папы за ругательства. — Я хотел сказать, не надо было влюбляться в своего
брата, чтобы из-за его течки ночевать на улице.

— Любовь, по-твоему, разрешения спрашивает? — нахмурившись, смотрит на

сына Лэй. — Может, она еще и в дверь стучится прежде, чем войти? Он не твой
брат, — поворачивается к Чонгуку. — И напротив, это замечательно, что ты
полюбил человека, которого знаешь с детства, который вырос перед твоими
глазами. Я тебя не осуждаю.

61/624
— А я завидую, — скрещивает на груди руки Хосок. — Омеги меня обожают,
потому что я крут и опасен, а когда я разбогатею, меня будут обожать за мои
деньги, и я так и не узнаю, полюбит ли меня кто-то просто за то, что я Хосок. А
тебе повезло. Он тебя с детства любит просто за то, что ты есть.

— Ну что за чушь ты несешь! — кричит на сына Лэй. — Заставлю всю посуду

вымыть и дом убрать. Ты же не глуп, чтобы не понимать, почему определённые
люди рядом с тобой. Вот и отличишь того, у кого рядом с тобой сердце бьется, а
не звон монет в ушах стоит.

— А ты встречайся с богатым омегой, — доедает кусок торта Мо.

— Вот богатые мне вообще нахер не… ай! Папа, я без рук останусь!
— возмущается Хосок, потирая руку, по которой Лэй вновь ударил ложкой.

— В этом доме не матерятся! — грозится омега.

— Я не буду встречаться с богатым омегой, я вообще не буду ни с кем

встречаться. Я прекрасно и без омег живу, — встает из-за стола разозлившийся
Хосок.

— А внуки? — расстроенно смотрит на него Лэй. — Ты оставишь меня без

внуков?

— У тебя еще четыре сына, кто-то и подарит тебе внуков! — выходит за дверь
Хосок.

— Я пас, — идет за Хосоком во двор курить Мо.

— Я тем более, — встает на ноги Намджун, — при всей моей любви к тебе, Лэй,
детей заводить не планирую.

Аарон берет свою тарелку и переходит на диван, оставляя за столом Чонгука и

Лэя.

— Я не знаю, что будет завтра, — мягко улыбается расстроенному омеге

Чонгук, — но я знаю, что самая большая ошибка, которую может сделать
человек — это зарекаться. Поэтому не расстраивайся, у тебя внуков будет
больше всех в этом районе, и у меня такое чувство, что первым отцовство среди
нас примерю не я, — подмигивает ему альфа и тоже идет курить.

***

— Я хочу с тобой поговорить, — подходит к копающемуся под капотом

автомобиля во дворе До Илан. — Мой отец и тебя простил.

— Думаешь, мне так нужно было прощение твоего отца, — смотрит на омегу До.

— Ты ведь знаешь, что он не простой альфа, а фактически второй правитель

Обрадо, тебе уж точно стоило бы с ним дружить, — недовольно смотрит на мужа
Илан.

— Что ты хочешь от меня? — подходит к нему До.

62/624
— Представь на секунду, как бы мы разбогатели, если бы можно было включить
Амахо в состав Обрадо, — щурится омега.

— Ты понимаешь, что за чушь ты сейчас несешь? — обеспокоенно оглядывается

по сторонам До.

— Да перестань, ваш картель слишком слаб, чтобы покушаться на земли

другого, а Обрадо может, и ты мог бы возглавить этот процесс, — не сдается
омега.

— Илан, — шипит на мужа альфа. — Твой язык тебя до добра не доведет. Я знаю,
что твой отец промывал тебе мозги, но тут, в Амахо, за разговоры об
объединении головы рубят.

— У тебя ноль амбиций, жаль, я не понял этого до того, как мы поженились, — с

горечью говорит омега и идет в дом.

***

Чимин рано понял, что он красивый. Ещё раньше он понял, что перед его
улыбкой невозможно устоять. Впервые он задумался об этом, когда на рынке
бесплатно получил пакет яблок только потому, что улыбался молодому альфе за
прилавком. Потом история повторилась в маркете, где ему выпали леденцы
после того, как хозяин засаленными пальцами долго гладил его по волосам.
Сегодня он бесплатно позавтракал вкусным чаем с молоком и булочкой в кафе у
дороги только потому, что, улыбаясь, слушал хозяина и позволял ему пожирать
себя взглядом. Чимин красивый, и он теперь твердо убежден, что его красота —
оружие, а не, как любит повторять Амин, проклятие. Чимин приходит в школу
через день, не боится пользоваться косметикой и красит прядки волос в рыжий.
Он носит титул самого красивого омеги средних классов школы и заставляет
каждого альфу замирать. Аарон не разделяет восторгов друга, наоборот, они
теперь часто ссорятся и днями не разговаривают. Последний скандал у друзей
случился вчера после того, как Чимин вместо того, чтобы остаться на уроках,
укатил со старшеклассниками на пикники. Сегодня утром Аарон демонстративно
швыряет на стул рядом свой рюкзак, показывая другу, что место занято, но
Чимин убирает сумку и всё равно садится.

— Ну чего ты дуешься? — тянет омега и приближается к его лицу.

— От тебя несет дешевыми сигаретами, — скривив рот, отстраняется Аарон.

— Ты же знаешь, я не курю.

— Значит тот, с кем ты сосался, курит, — раздраженно говорит альфа.

— Ты плохого мнения обо мне, — поправляет волосы омега.

— Какое есть.

— Ну перестань, ты ревнуешь что ли? — вновь приближается к нему Чимин,

задевая плечом его плечо.

63/624
— Я не одобряю твой образ жизни, — открывает учебники старающийся не
смотреть на него мальчик. — Ты пропускаешь уроки, одеваешься, как не знаю
кто…

— Ты точно ревнуешь.

— Я не хочу с тобой разговаривать.

— Перестань, ты единственный альфа, которого я люблю.

— Ты это каждому, кто тебя подвозит, говоришь? — со злостью захлопывает

книгу Аарон. — Куда твой брат смотрит, если ты так рано гулять стал?

— Я тебя ударю, — серьезно говорит Чимин.

— Ты попробуй.

— Да пошел ты, — омега пересаживается за соседнюю парту.

Амин теперь частенько пропадает у своего бойфренда, и дом в полном

распоряжении Чимина. После школы омега гуляет, но возвращается всегда до
темноты. Сегодня порывшись на кухне, Чимин понимает, что Амин ничего не
готовил, и решает сходить в магазин за маисовой лепешкой с сыром. Чимин
запирает дверь и пешком идет в сторону ближайшего магазинчика, хозяина
которого терпеть не может, но дальше идти — нужен автобус, а омеге лень и
денег на билет из-за еды тратить не хочется. Чимин, перевесившись через
прилавок, следит за тем, как продавец кладет в пакет лепешку, добавляет туда
бутылку колы и початок кукурузы, щедро обмазанный майонезом. Омега
улыбается мужчине, замечая, как он облизывается, поглядывая на его словно
высеченные из мрамора ключицы, выглядывающие из-под растянутого свитера,
и внезапно чувствует, как его, схватив поперек, ставят на пол.

— Какого х… — не договорив, осекается Чимин, вдохнув обожаемый запах

древесной смолы.

— Слишком мал, чтобы жопой вертеть, — зло говорит ему всё ещё
удерживающий его, но теперь за плечи Намджун.

— Прос… — омега, который за словом в карман не полезет, рядом с этим альфой

все слова забывает.

Намджун выхватывает пакет у продавца, вручает Чимину, отмечая про себя, что
омежка перед ним безумно красив, и бросает на стойку пару купюр.

— Слышь, извращенец, — смотрит на мужчину Намджун. — Позвоночник сломаю

и не моргну.

— Он сам, — божится альфа, который прекрасно знает Намджуна.

— А ты не ищи приключений, дуй домой, — хватает за шкирку и притягивает к

себе пацана Намджун, вновь замирает, вдохнув знакомый запах топленого
молока, пропускает в кровь, дает зверю унюхать свое.

Чимин, не моргая, смотрит в глаза волка, а тот, пораженный красотой его лица и
64/624
точеными чертами, не спешит его отпускать. Намджун за свои двадцать один
такой красоты не встречал. Он опускает глаза вниз, убеждается, что у
мальчугана есть метка и выдыхает. Ни один продавец, торгующий живым
товаром, мимо такого не пройдет, но похищать этого омегу бессмысленно. Товар
без цены — не товар. Этот омега бесценен. Ему на вид лет тринадцать, а
вырастет, и все альфы вокруг вмиг обнищают, денег всего мира для этой
дерзкой красоты с запахом детства не хватит. Невинность и разврат в одном
флаконе.

— Не давай им того, чего они хотят, ангелы не должны пачкать свои крылья о
грязь, — с трудом убирает взгляд от красивого лица Намджун. — Хорошо?

— Хорошо, — скрещивает за спиной пальцы Чимин и, прижав к груди пакет,

бежит вниз по улице.

*Название главы - Бескрылый (исп. Sin alas)

65/624
Примечание к части Юнгуки
Infinity (Slowed) by Jaymes Young (лучше слушайте версию, которая в группе lust
for life под главой в вк, она лучшая)
https://www.youtube.com/watch?v=Qbxt5oh6Ohc
Рико "Сирена" Дилес, вторая половина главы
Brian Tyler - Cristo Redentor
https://soundcloud.com/temo-zenzo/brian-tyler-cristo-redentor?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Эл силенсио

Несмотря на то, что большая часть «зверей» входит в картель, Чонгук

запрещает своим парням между собой зваться людьми Хьюго и настаивает на
том, что они «Звери». Хьюго, до которого дошла информация о дележе внутри
своего картеля, этим очень недоволен и несколько раз делал парням
предупреждение.

— Вы люди картеля, нет никаких зверей, есть я и есть картель Амахо, —

постоянно повторяет Хьюго.

Намджун, Хосок и Чонгук всегда терпеливо слушают его, но не слышат. Стоит

им выйти за пределы особняка, как они вновь становятся главарями самой
крупной молодежной банды Амахо. Своим парням альфы делают различные
поблажки и помогают устроиться. «Звери» обожают своих лидеров, чувствуют
себя под защитой и способны поставить под сомнение слова Хьюго, но не альф.

Вчера вечером парни вернулись с очередного задания и праздновали победу в

пабе, куда явился и сам глава картеля. Хьюго видит в них будущих лидеров,
чувствует их плохо скрываемые амбиции и именно поэтому держит их под
личным контролем.

— В конце недели на границу за деньгами поедут мои ребята, — говорит севший

за покрытый следами от бокалов потертый стол Хьюго, пока ему наливают
виски. — Вы трое останетесь со мной, сделаем обход.

— Но на границах обычно бойня, и людей туда последние месяцы ведём мы, —

напрягается Чонгук. — Уверен, обход вы можете сделать и без нас.

— В любой структуре главное её голова, мой мальчик, — отпивает из бокала

Хьюго. — А здесь голова я, и тебе следует это запомнить. Я добро не забываю и
помню, как ты спас моего сына, но ты порой перегибаешь палку. На границу
поедут ваши подручные, а вы с полудня будете у особняка.

Хьюго залпом допивает виски и, со стуком опустив его на столик, уходит.

Намджун сразу тянется за телефоном и объявляет немедленное собрание
«зверей» на «базе». База «зверей» — это заброшенный многоквартирный дом,
который должен был быть пятиэтажным, но дальше третьего этажа дело не
пошло. Хозяина пристрелили, а здание, которое вот уже пять лет как должны
снести, так и стоит. На крыше дома альфы проводят свои собрания, прячут
оружие и отдыхают. Главари «зверей» дают указания, делятся опытом и просят
своих быть осторожными. Хосок предлагает послать за ними, как страховку,
парней, не входящих в картель, но Намджун напоминает, что если Хьюго
пронюхает, а он пронюхает, то достанется всем. Почти до утра они пьют пиво,
66/624
жарят на угле кукурузу и отрываются под реггетон.

После посиделок с парнями Чонгук отдает машину на мойку, а сам идет в душ.
Забрав автомобиль, альфа, так и не поспав, едет в школу за Юнги.

Вышедший с уроков Юнги сразу видит черный внедорожник брата у ворот и,

размахивая рюкзаком, бежит к прислонившемуся к дверце альфе. Чонгук ловит
омегу в объятия и, подняв, сажает на капот.

— Как прошел день у моей крохи? — целует его в нос альфа, но Юнги,
вцепившись пальцами в воротник его кожанки, тянет его на себя и оставляет
короткий поцелуй на губах.

У Юнги сейчас волосы цвета платиновый блонд, разрешение на который он

выпросил у папы на свой день рождения. Омега с каждым днем всё больше
расцветает, привлекает внимание и помимо восхищения вызывает у Чонгука
жуткую ревность. Чонгук, бросив все дела, приезжает сам его забирать и заодно
показывает всем, что к Юнги нет подступов. Вся школа это точно знает, и пусть
братья, переступив порог дома, расходятся, всё остальное время они свои
отношения не скрывают.

— Мы поедем домой? — с надеждой на отрицательный ответ спрашивает омега.

— Я сильно занят, но кофе выпить успею, — Чонгук притягивает за бедра

скользящего по железу парня вниз, заставляя его обнять торс альфы ногами и
целует его под ухом.

Юнги спрыгивает на асфальт и, обойдя автомобиль, садится на пассажирское

сидение. Чонгук тоже садится в автомобиль и, закурив, заводит мотор. Всю
дорогу до кофейни Юнги льнет к альфе, подпевает вокалисту, а Чонгук держит
его руку в своей правой и периодически оставляет поцелуи на костяшках. Альфа
паркуется перед кофейней, но не спешит выходить. Он нагибается вперед и,
открыв бардачок, достает из него черную коробочку.

— Это тебе, — протягивает коробочку омеге.

Юнги обожает подарки, а от него больше всего. У Чонгука потрясающий вкус, и

самое главное, он знает вкус брата. Омега второпях раскрывает коробочку и
смотрит на гранатового цвета камень в форме сердца, вдетый в кожаный
ремешок.

— Это очень красиво, — как завороженный, рассматривает подарок Юнги.

— Это просто бижутерия, — помогает ему надеть подарок альфа. — Говорят, что
какой-то древний правитель, его, кстати, тоже называли Дьяволом, подарил
своему омеге рубин в форме сердца. Когда я добьюсь своих целей, я подарю
тебе драгоценный камень, а пока пусть этот будет знаком моей любви к тебе.

— А ты сможешь купить мне тот, что был у того омеги? — загораются глаза у
Юнги.

— Нет, не смогу, — серьезно говорит альфа. — Омега с ним похоронен, и никто

не знает, где его могила, хотя, даже если бы и знали, я бы не стал забирать
символ любви, принадлежащий другому. Я закажу для тебя новый.
67/624
— Мне и этот нравится, — улыбается Юнги и отвечает на поцелуй. Чонгук целует
его долго и сладко, не отстраняется от губ, которые больше сегодня поцеловать
не сможет. Только с Юнги каждый поцелуй, как первый, и альфа уверен, что
даже всей жизни не хватит, чтобы он насытился поцелуями с ним. Через десять
минут парни сидят у окна в кофейне, Юнги пьет любимый горячий шоколад, а
Чонгук американо.

— Я теперь знаю, почему ты такой сладкий, — улыбается Чонгук, следя за тем,

как с удовольствием попивает горячий напиток младший. — Потому что весь
твой рацион — это сладости. Когда я разбогатею, я куплю тебе пряничный
домик, в котором ты будешь жить.

— А когда ты разбогатеешь? — отложив ложечку, спрашивает омега.

— Ну, я уже не беден, — усмехается альфа, — но еще пара заданий, и я начну.

— Что начнешь?

— Тебе этого не нужно знать.

— И у нас будет большой дом с бассейном? — внимательно смотрит на него

Юнги.

— С тех пор, как ты приехал из Обрадо, ты грезишь о доме и бассейне, —

соединяет брови на переносице альфа.

— Но я очень хочу такой дом, как у дедушки, ты бы видел, как там красиво, —
тараторит омега. — Я хочу себе огромную комнату и большую гардеробную…

— У нас будет одна комната, — прислоняется к спинке стула Чонгук, а омега

краснеет.

— Ну до того, как мы поженимся, она будет отдельная, — бурчит Юнги.

— Хорошо, — вздыхает Чонгук, — у тебя будет и отдельная спальня, и со мной.

— И бассейн? — подается вперед Юнги.

— И бассейн, — вертит меж пальцев зажигалку Чонгук, который с каждой

секундой всё мрачнее. — А без него ты меня любить перестанешь?

— Нет конечно, просто папа говорит, ты ничего не добьёшься и умрёшь, я в

такие дни много плачу, — отодвигает чашку Юнги.

— Плачешь, потому что я умру или потому что ничего не добьюсь? — изогнув
бровь, смотрит на него альфа.

— Ты ведь несерьёзно? — обижается Юнги.

— Просто мне не нравится, что ты много думаешь о материальном, — накрывает

ладонью его руку Чонгук. — Представь на секунду, что я не смогу этого
добиться, что мы будем жить в небольшом домике в том же районе, ты
перестанешь меня любить?
68/624
— Нет, — твёрдо говорит Юнги.

— Тогда я добьюсь всего, просто имей терпение и поменьше зависай в соцсетях

своих новых дружков, — просит счет альфа. — Не каждому везет родиться в
семье с достатком и вырасти в роскоши, но что будет дальше — зависит от нас
самих. Не важно, где мы родились, важно, где мы хотим оказаться. Всё у тебя
будет и больше, я тебя с ног до головы золотом осыплю, ты просто будь рядом,
люби меня, улыбайся мне и поддерживай, — говорит Чонгук. — Думаешь, я сам
доволен такой жизнью? Думаешь, этого я хочу своим детям? Я буду бороться и
добьюсь будущего, в котором мы будем жить в достатке, а наши дети не будут
бояться ходить по улицам. Я тебе обещаю.

***

Юнги лежит на животе на своей кровати и листает ленту в гангстаграме. Рядом

с ним сидит его одноклассник и единственный друг Мару. С Мару Юнги
сблизился в этом году после того, как омег, как отличников, посадили вместе.
Отец Мару дальний родственник Хьюго и держит магазин стройматериалов
через два квартала. Илан общается с его папой, и их дом единственный в округе,
куда пускают Юнги даже с ночёвкой. Правда ни одна ночёвка не удалась,
потому что Чонгук, в отличие от родителей, ссылаясь на отсутствие охраны у
них дома, омеге не разрешил. Это был первый раз, когда братья поругались.
Чонгук приехал к Мару среди ночи и, перекинув через плечо возмущающегося
Юнги, забрал его домой.

— Это тоже дедушка прислал? — с восторгом рассматривает лежащий на стуле

кардиган Мару.

Юнги, не поднимая головы, кивает.

— Черт, сколько он тебе подарков покупает, я даже завидую, — бурчит Мару.

— Ты же знаешь, что я всегда дам поносить, — улыбается Юнги.

— Почему он никогда не забегает домой, когда я здесь? — ноет Мару,

поглядывая в окно на звук каждого проезжающего автомобиля.

— Может, хватит залипать на моего альфу, — шутливо злится Юнги.

— Я предпочитаю думать, что он твой брат, — поправляет челку омега.

— Он мой брат и мой альфа. Глаза выцарапаю, — шипит Юнги.

— Лучше бы тем, кого он трахает, выцарапал бы, — хмыкает Мару.

— Ты что-то знаешь? — отбрасывает в сторону телефон Юнги.

— Ну в пабе у дяди он сидел с омегой на коленях и с ним и уехал.

— Я убью его, — скользит на пол расстроившийся Юнги. — Мне нужно поскорее

подрасти.

69/624
 ***

Юнги, увидев из окна внедорожник брата, паркующийся во дворе, к ужину

спускается с подкрашенными глазами. Илан сразу же отправляет его обратно
умываться, а Чонгук, сказав, что идет за сигаретами, проскальзывает в ванну за
братом.

— Ты и так самый красивый омега во вселенной, — прикрыв за собой дверь,

прислоняется к ней Чонгук.

— Поэтому ты с другими гуляешь, — нагнувшись через раковину, ватным

тампоном стирает карандаш с глаз Юнги. Альфа стоит позади него, скользит
взглядом по хрупкой фигурке, задерживает взгляд на выпяченной попке.

— Я ни с кем не гуляю, — отвечает Чонгук.

— Мне даже здороваться с альфами нельзя, а у тебя омеги на коленях сидят, —

оборачивается к нему Юнги и поворачивает голову в бок, когда альфа
нагибается к его губам.

— Это старые знакомые, наш вечер там и закончился, — не отстраняется Чонгук,

с шумом вдыхая любимый запах.

— Ты уехал не один, — у Юнги шея затекла, но если он повернется, то Чонгук

его поцелует. Омега чувствует его горячее дыхание на щеке, но не сдаётся.

— Откуда у тебя шпионы?

— Сперва ты ответь.

— Да, вечер закончился у меня в машине, — говорит альфа и за талию

притягивает его к себе.

— Вот иди его и целуй, — пытается выбраться Юнги, но Чонгук, обхватив

пальцами его подбородок, жадно и долго его целует. Он обследует его рот
языком, посасывает губы, так и не позволяя им же оставленным ранкам
заживать, открывает новые. И снова у Юнги под ногами вместо пола зыбучие
пески, в голове одна за другой взрываются звезды, а загустевшая кровь
закупоривает сосуды. Омега цепляется о его плечи, трётся о затянутые в серую
футболку мышцы и чувствует как пальцы на ногах сладкой истомой сводит. До
первой течки Юнги себе только поцелуи с ним представлял, засыпая их
вспоминал. Теперь по вечерам Юнги о красивом теле брата думает, своих
фантазий не стыдится, более того, часто именно его представляя, у себя в
комнате запирается.

— Хорошо, больше никаких омег, обещаю, — шепчет ему в губы альфа. — Буду
отвлекаться по-другому.

— Как?

— Убивая.

— Эй! — хмурится Юнги.

70/624
— Шучу, — не шутит.

***

В воскресенье вечером парни Хьюго возвращаются с товаром. Чонгук, Намджун,

Хосок и Мо слушают рассказы «зверей» о вылазке в пабе, распивая пиво.

— И тогда я понял, что ад раскрыл свои врата, — возбужденно рассказывает о

столкновении двадцатилетний Рико, который в банде уже пять лет. Рико в
картель привел Хосок, который за него и перед Хьюго заручился. Рыжий
паренек, который получил прозвище «сирена» из-за того, что не умеет тихо
разговаривать, быстро завоевал доверие альф.

— После начала перестрелки мы уже палили куда попало, не было времени

целиться, — продолжает рассказывать Рико.

— Но вы молодцы, вы выбрались, — хлопает его по плечу Хосок и снова угощает

пивом.

Распив несколько бокалов разливного пива, парни расходятся по домам. День

проходит, как и всегда, загруженным, у Чонгука не бывает времени забежать в
школу и он высылает за Юнги своих ребят. Вечером, после сходки у Хьюго,
Чонгук решает заехать домой на пару минут и, поцеловав Юнги, поехать к
Намджуну. Спускаясь на своем автомобиле вниз по улице, альфа замечает
копошащихся у мусорного бака детей и останавливает машину. Мальчишки
сразу подбегают к альфе и, указывая на бак, наперебой рассказывают про
страшную находку. Чонгук отгоняет детей и, подойдя к баку, заглядывает
внутрь. Ему хватает пару секунд, чтобы узнать по татуировкам того, чья рука
валяется на дне бака. Он достает из кармана звонящий мобильный и отвечает
на звонок.

— Намджун… — начинает Чонгук.

— Его голова в парке у паба, — не дает ему договорить Намджун. — Ничего не

предпринимай. Скажи мне, где ты, и я приеду.

— Я еду к Хьюго, — сбрасывает звонок Чонгук и, освободив набитый

картофельной шелухой пакет, берёт им руку.

К Хьюго Чонгук приезжает одновременно с Намджуном. Старший и не пытается

его остановить и следом за ним проходит во двор особняка. Пару минут парни
топчутся у дверей, пока босс разрешает им войти.

— В чем дело? Мы же недавно расстались, — поправив полы халата, опускается

в кресло Хьюго, пока ему наливают виски. До сидит в соседнем кресле и,
нахмурившись, смотрит на сына.

— В этом, — Чонгук бросает на столик перед ним пакет, из которого

выглядывает рука.

Охрана альфы подается вперед, но Хьюго останавливает их взглядом и,

поморщившись, смотрит на руку.
71/624
— У меня здесь сын, больше не смей тащиться в мой дом с такой ношей, —
цедит сквозь зубы глава картеля.

— Мне плевать, кто у тебя здесь, это рука моего человека, моего друга. Части
его тела разбросаны по всему городу. Тебе есть, что сказать нам? — рычит
Чонгук, зверь которого готов рвать и метать, несмотря на то, что против него
обнажили клыки звери шестерых альф.

— Знаешь, по идее я должен приказать тебя, как щенка, выбросить из моего

дома, потому что я не обязан тебе ничего докладывать, но ты сейчас сильно
расстроен, и я понимаю твои чувства, — прикуривает сигару Хьюго. — Ты
потерял друга. Я потерял своего человека. Неужели ты думаешь, что это сделал
я?

— Я думаю, что ты не способен защищать своих людей, что твоя система

безопасности настолько хромает, что кто-то может средь бела дня порубить на
куски твоего человека, который вчера вернулся с товаром и пополнил твою
казну, а ты сидишь и попиваешь здесь виски, — Чонгук чувствует, как Намджун
пытается его успокоить.

— Чонгук! — встревает До. — Веди себя подобающе.

— Я не с тобой разговариваю, отец, — даже не смотрит на него альфа.

— Сколько еще моих парней должно погибнуть, чтобы ты начал действовать?
— обращается к Хьюго.

— Я тебя последний раз предупреждаю, — багровеет Хьюго. — Это мои парни! И

ты мой! Я тот, кто дает тебе на хлеб, и ты обязан подчиняться мне.

— И тот, кто позволяет, чтобы меня порубили на части, — спокойно говорит

Чонгук, чувствуя, что даже охрана Хьюго в этом вопросе на его стороне.

— Я понимаю твои чувства, и обещаю, я найду тех, кто это сделал, — уже тише
говорит Хьюго.

— Лучше тебе это сделать, — бросает ему Намджун, и схватив пакет, парни идут
на выход.

— Хосок не звонил? Я боюсь за него, — идет к машине Намджун и замирает на

полпути, смотря на огненное зарево вдали.

— Какого хуя? — внюхивается Чонгук и видит выбежавшего на улицу Хьюго.

— Это лаборатория горит! — кричит Хьюго и приказывает своим людям

выдвигаться. Одна за другой машины картеля покидают двор особняка.

— Чон Хосок ебаный психопат, — сплевывает Намджун, и два внедорожника

выезжают следом за кортежем Хьюго.

На месте лаборатории одни стены, над которыми поднимается густой черный

дым. Сгорел весь товар, который готовился к продаже, Хьюго рвет и мечет, ко
всем границам разосланы люди, и ведется опрос проживающих вблизи. Намджун
продолжает звонить Хосоку, но телефон альфы выключен. Поняв, что больше
72/624
здесь делать нечего, альфы оставляют Мо следить за ситуацией, а сами едут к
Хосоку. Проезжая мимо кладбища, они замечают мерседес Хосока у дороги.
Парни сразу идут к одинокой фигуре в середине кладбища. Хосок не реагирует
на подошедших друзей и копает могилу в свете догорающих рядом свечей.

— Хосок, — подходит ближе Чонгук, но альфа не отвечает, вонзает лопату в

землю и углубляет яму.

— Хосок, — повторяет Чонгук и, не получив реакцию, силой отбирает лопату и

сам продолжает копать. Хосок опускается на камни позади и дрожащими
пальцами подносит к губам сигарету.

— Голову и руку привезли? — затягивается альфа, и Намджун кивает. — Я нашёл

всё остальное, по всей территории раскидали, — прокашливается Хосок.
— Похороним, утром я закажу табличку: «Рико Сирена Дилес, двадцать лет.
Отличный друг, прекрасный альфа, отец не родившихся детей».

Чонгук отбрасывает лопату в сторону и, присев рядом с друзьями, тоже

закуривает.

— Ты проводил его с фейерверками, — усмехается Намджун.

— Да, — кивает Хосок, — но легче не стало.

— Почему нас не дождался? — спрашивает Чонгук.

— Я так не умею. Я увидел руку, и всё. Разговаривать, обсуждать, искать

виноватых — я не умею так, — говорит с горечью и бьёт себя по груди. — У меня
тут болит, будто я ежа проглотил, не могу терпеть, — морщится, справляясь с
очередной волной боли. — Я привел его в картель, я за него отвечал, вчера он
так радовался, а потом его порубили. Я тоже хочу порубить тех, кто это сделал,
но я пока не могу.

— Это Хьюго, — тихо говорит Чонгук. — Люди Намджуна подтвердили.

— Я знаю, пусть разгребает пока останки своего товара, для него это больнее,
чем если бы положили весь его картель. Он любит деньги больше людей.

— Нашли два трупа на месте поджога, — встает на ноги Намджун и идет к

пакетам.

— Земля им золой, — спокойно говорит Хосок. — Я предложил им съебаться, но

они предпочли умереть за Хьюго.

— Мы переночуем сегодня у тебя, — помогает Хосоку Чонгук.

— У меня тесно, а вам не десять лет, — убедившись, что все части тела сложены
в могилу, начинает засыпать ее землей Хосок.

— Ляжем на полу, как в старые добрые времена, — улыбается Чонгук, поджигая

потухшую свечу.

— А если они придут? — делает паузу Хосок. — Как же ваши братья?

73/624
— Ты тоже наш брат.

— Сайко мой герой, — спотыкаясь, бежит к могиле Мо и, только благодаря

Намджуну, который ловит его, не падает лицом в еще не закопанную могилу.

— Заткнись, мелкий, — шипит Чонгук. — Выдашь еще. Ну как там?

— Думают, это вчерашние так мстят, — пытается отдышаться Мо.

К Лэю парни приходят перепачканные в земле и золе, омега по одному

провожает их в ванную, выдавая полотенца, а потом сидит на кухне и молча
пьет мятный чай. Лэй вместе с Мо расставляет свечи на пороге и поджигает их,
чтобы душа Рико нашла дорогу к ним и посидела последнюю ночь со своими
друзьями.

— Папа, прости, я не мог по-другому, — лежит на диване с головой на коленях

омеги Хосок.

— Ты всё сделал правильно, — целует его в лоб Лэй.

***

— Опять военное положение, я даже в магазин сходить не могу, — жалуется

сидящему за столом на кухне До Илан. — Все из-за склада, говорят, нам Ракун
мстит.

— Пока не найдут поджигателя, так и будет, а ты посылай в магазин охрану, —

чистит оружие До.

— Пап, — влетает на кухню Юнги. — Дай телефон позвонить, мне деньги Чонгук
ещё не закинул.

— Ты видишь, мы разговариваем, — злится Илан, — и потом, я тоже ещё денег

не положил.

— Позвони с моего, — дает Юнги телефон До, — а я положу на счет денег.

Юнги, схватив телефон отца, оставляет родителей и убегает.

— Я и так толком выйти никуда не могу, живу, как в тюрьме, — закончив

освобождать пакеты, приступает к разделыванию мяса Илан.

— Ходи, куда хочешь, с охраной, просто после шести не выходи, — копается в

телефоне супруга До.

— Твой босс хоть понимает, что с каждым днем ситуация у нас всё хуже и долго
так продолжаться не может? Амахо всю жизнь был дырой, а сейчас это просто
болото. Нужна новая кровь, нужно менять управление, — размахивает ножом
омега.

— Илан, прошу, не начинай, — устало просит До. — Если бы все было так легко.

— Всё легко, просто ты боишься.

74/624
— Мои доходы повысились, я думаю строить новый дом, мне всё подходит.

— Да хоть дворец в этой дыре построй, жить здесь будет невыносимо, —

вытирает руки о салфетку омега.

— Скоро мы с Хьюго пойдем за новым товаром, такого нет ни у кого в Кальдроне,

и дела пойдут в гору, — встав на ноги, подходит к супругу До.

— Ты, значит, опять уезжаешь? — поворачивается к нему лицом омега.

— Не сейчас, а через неделю на «ничейную» землю, так что пока я здесь, —

тянет его на себя и целует в губы альфа. — Поменьше бы ты возмущался, и цены
бы тебе не было.

— Ты бы ко мне прислушивался, и я бы не возмущался, — фыркает Илан, но на

поцелуй отвечает.

До зовет охрану наружу, и альфа, забрав оружие, уходит. Илан набирает смс
отцу с просьбой перезвонить, когда будет время, и достает из холодильника
овощи.

***

— Я задыхаюсь, — отстраняется Юнги от брата и делает глубокий вдох.

— Я задыхаюсь, когда не целую тебя, — усмехается Чонгук и вновь

приближается, накрывая его губы своими.

— Поэтому в последние дни никак дома не появишься, — обиженно бурчит

омега, которого альфа прижимает к стене за домом.

— Ты же знаешь, что творится на улицах. Хьюго не отпускает. Как всё уляжется,

буду чаще приходить, — поглаживает его скулы Чонгук.

— Я скучаю. Каждый раз, выходя с занятий, я ищу тебя, а ты присылаешь

парней.

— Потерпи ещё немного, кроха, — Чонгук, завидев вышедшего из дома отца,

идет к нему, а Юнги проскальзывает домой, еще пару минут чувствуя вкус его
обветренных губ на своих.

— Ты к Хьюго? — подходит к стоящему у автомобиля отцу Чонгук, и тот кивает.

— Поехали со мной, я тоже к нему, — кивает на свой внедорожник альфа, и До

соглашается.

Половину пути мужчины молчат, выкуривают по сигарете, и уже ближе к

особняку босса первым не выдерживает До.

— Сынок, я знаю, что нам с тобой не найти общий язык, но Хьюго опасный
человек, постарайся не идти напролом.

75/624
— Отец, я люблю тебя и, несмотря на то, что я тебе выговариваю в моменты
наших ссор, безмерно уважаю, — паркуется у дороги Чонгук. — Я прекрасно
знаю, что за тип Хьюго и на что он способен, и некоторые вещи я делаю нарочно,
я проверяю его выдержку, изучаю реакцию. Не переживай за меня, я умирать не
планирую, ты лучше за своим здоровьем следи и постарайся не позволять этому
сукиному сыну помыкать тобой.

— А что с Юнги? — смотрит на него До. — Ты же не думаешь, что я слепой и не

знаю, что вы по-прежнему бегаете друг к другу. Он ведь тоже мой сын, и у меня
сердце болит за вас обоих. Ты уверен, что тебе нужны эти отношения? Уверен,
что завтра ты не забудешь о нем и не оставишь его склеивать разбитое сердце?
Можно потерять своего омегу и любовь, но если ты не уверен в вас с Юнги и
продолжаешь давать ему надежду, ты потеряешь не только омегу, но и семью.

— Единственное в моей жизни, в чем я уверен на все сто процентов — это моя
любовь к нему, — твёрдо говорит Чонгук.

***

После школы Юнги, как и всегда по четвергам, просит охрану оставить его у
друга и делает уроки вместе с Мару. Омега скидывает брату смс, что у друга, и,
продолжая поедать фрукты, слушает Мару. Чонгук пишет, чтобы Юнги не
засиживался, и обещает приехать домой к ужину. После посиделок с другом
Юнги вызывает шофера, но просит остановить машину, не доезжая до дома,
чтобы зайти в киоск. Омега покупает себе жвачку и медленно плетётся к
калитке к себе во двор, как чувствует на своей заднице руку проходящего мимо
альфы лет двадцати, который вместо извинений нагло ухмыляется.

— Ты совсем охрен… — Юнги не договаривает, потому что вылетевшие со двора

охранники загоняют омегу во двор, а альфа, увидев громил, убегает.

Юнги сидит на кухне со стаканом ледяной колы перед собой и выслушивает

недовольство папы, как слышит шум со двора. Юнги узнает звук его автомобиля
всегда, даже если он ещё не въехал на улицу, омега чувствует его
приближение. Чонгук проходит на кухню и, стащив с себя кожанку, вешает её
на спинку стула.

— Ужинать будешь? — спрашивает Илан у мрачного, как ночь, альфы, который

сканирует взглядом сидящего с виноватым видом омегу, изучающего ободок
стакана.

— Оставь нас на пару минут.

Илан, взяв миску с жареными орехами, выходит.

— Тебе охрана уже всё доложила, конечно же, — вздыхает Юнги.

— Юнги, — вытянув стул, садится напротив Чонгук. — С каких это пор ты один
выходишь на улицу?

— Часто выхожу, или ты думаешь, я только дома сижу и тебя жду? — нервно
облизывает губы омега.

76/624
— Не дерзи.

— Ну схватил он меня за задницу, ну и черт с ним, я бы ему глаза выколол, если

бы мне поз…

— Я ему руку сломаю после того, как с тобой поговорю, — перебивает его
вскипающий Чонгук.

— Не нужно со мной так разговаривать! — зло говорит Юнги.

— Не веди себя, как ребёнок.

— Я ребёнок, мне можно!

— Запрещаю тебе без охраны или отца куда-то выходить, — по слогам

выговаривает слова альфа.

— Я не в тюрьме живу, — Юнги страшно, он впервые так разговаривает с

братом, и пусть разум твердит, что Чонгук прав, что лучше не напирать,
нежелание сдаваться его затмевает.

— Да что с тобой? — не понимая, смотрит на него Чонгук.

— Перестань меня опекать, будто я сам не могу за себя постоять. Я знаю, что в
Амахо опасно, но вы ничего не делаете, чтобы это поменять, а я не могу жить
взаперти и ездить только в школу и обратно, — зло говорит омега.

— Я должен тебя опекать, ты моё всё, — мягче говорит альфа. — А ты должен

понимать, что даже метка не дает тебе гарантий безопасности.

— Прекрати мне выговаривать, — встает на ноги Юнги. — Такое случается, но я

жив и здоров, и, поверь мне, я умею дать сдачи. Еще и наручниками меня к
входной двери прикуй.

— Надо будет — прикую, — поднимается за ним следом Чонгук.

— Видеть тебя не хочу, — шипит Юнги и, вылетев из кухни, сталкивается с

Иланом, не успевшим отбежать. Чонгук за братом не идет, он пару минут ходит
по кухне, а потом уезжает на работу.

Юнги идет прямо к себе и, завалившись на кровать, вымещает злость на

подушке. Он демонстративно отворачивается, услышав, как поворачивается
ручка двери, а поняв, что это Илан, разочаровано вздыхает.

— Ты же всё подслушал, думаешь, я тебе новое скажу? — злится омега, что его
покой нарушили и нарушитель не Чонгук, который пришел извиняться.

— Я с миром, — опускается на кровать Илан. — Твой брат деспот похуже отца.

Не выходите, не дышите, так и гниём в этой дыре.

— У меня есть метка, и я думал, меня никто не тронет, — садится Юнги.

— В этом болоте это не важно, тут нет никакого контроля, — говорит Илан.
— Помнишь, в Обрадо как ты свободно гулял, где хотел, потому что за
77/624
покушение на тебя голову бы оторвали, а тут бардак, и я уже не знаю, когда все
нормализуется.

— Я не смогу жить всю жизнь в доме, — раздраженно откидывает в сторону

подушку Юнги. — Я хочу гулять, ходить в парки и кофейни сам, без Чонгука и
охраны, а мы с Мару или у меня торчим, или у него. И пусть я люблю Чонгука, но
он не прав.

— Он думает о твоей безопасности, но не понимает, что тебе дышать нечем, им

никогда и не понять, они по-другому не жили, — с горечью улыбается Илан.

Просидев еще пару минут с сыном, омега уходит к себе, а Юнги листает журнал.

Юнги уже засыпает, когда телефон оповещает о входящем смс от Чонгука:

«Прости, если я был резок, но я боюсь за тебя. Я еду за город по делам, вернусь
к обеду и приеду в школу. Я не поцеловал тебя и ненавижу себя. Спи сладко,
кроха».

Юнги перечитывает смс три раза, не отвечает, убирает телефон под подушку и
засыпает.

Чонгук докуривает сигарету, сидя за рулем в лесной чаще, где будет первая за
эту ночь встреча, и продолжает гипнотизировать черный экран мобильного.
Омега получил смс, открыл, но не ответил. Впервые. Внутри под грудиной
противно свербит, а загустевшая кровь в черный окрашивается. Телефон
молчит, и эта тишина невыносима. Будто весь мир за окном автомобиля
останавливается, птицы в чёрное полотно неба стрелами прибитые замирают, а
упавший с дерева листок так земли и не касается. Молчит Юнги — беснуется
зверь. Чонгуку бы одно слово, и всё вокруг вновь заиграет, но омега его самым
страшным из того, что придумано, — тишиной пытает. Чонгук тянется к
бардачку, достает оружие, поглаживает пока холодный металл, обещает зверю
удовлетворить его ярость и выходит из автомобиля.

*Название главы — Тишина (исп. el silencio)

78/624
Примечание к части До последней сцены, советую прочитать слова, они про
Амахо и Чонгука.
Anuel AA - Cancion Para Su Madre
https://soundcloud.com/legacy-j/anuel-aa-cancion-para-su-madre?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Последняя сцена. Прекрасные слова, и хотя оригинал от Gipsy Kings я очень
люблю, эта версия тоже прекрасна.
Chingiz Mustafayev Palmas No Volvere Amor Mio
https://soundcloud.com/ivy-blue-369980545/chingiz-mustafayev-palmas-no-volvere-
amor-mio?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Но те вайас

— Не понимаю, почему вы и нас с собой не берёте, — вырезает что-то

наподобие копья из дерева сидящий на ступеньках дома Чонгук. Чонгука резьба
по дереву успокаивает, особенно когда его беспокоит какой-то вопрос, он может
часами, если позволяет время, этим заниматься. До проверяет оружие, дает
указание парням и готовится отъезжать по заданию босса. — Ты бы настоял,
мало ли что Хьюго говорит. Мы бы подстраховали вас, — продолжает Чонгук.

— Договоренность есть, всё под контролем, мы просто заберём товар,

расплатимся и уедем, так что вы проследите лучше за Амахо, — говорит До и
натягивает на себя бронежилет.

— Будь осторожен, отец, — отбрасывает в сторону деревяшку Чонгук и,

поднявшись, помогает застегнуть альфе жилет.

— Буду к ужину, — подмигивает До и садится за руль.

Не будет. Эта мысль молнией вспыхивает на дне сознания Чонгука, но сразу же

гаснет. Альфа слишком уверен в ангеле-хранителе отца, чтобы обратить на неё
внимание. Чонгук привык, что жизнь в Кальдроне, как поездка на машине с
неисправными тормозами со скоростью 220 км/час, когда вся надежда на своего
ангела-хранителя и милость Санта Муэрте. Чонгук просит её обойти отца,
убирает нож и идет к своему автомобилю, решая съездить в школу и забрать
Юнги с урока.

Отношения с братом после последней ссоры никак не нормализуются. Как бы

Чонгук ни старался, Юнги по-прежнему язвит, а альфа срывается, в итоге
каждое совместное времяпровождение заканчивается ссорой. Омега будто
назло брату больше не носит его подарки, каждую неделю получает посылку из
Обрадо и не вылезает из одежды, подаренной дедушкой. Чонгук объясняет
себе, что Юнги пока подросток с упрямым характером, и уговаривает себя хотя
бы сегодня не реагировать на выходки брата и не злиться, чтобы не портить
еще один день, проведенный вместе. Стоит младшему запрыгнуть на сидение
автомобиля, как Чонгук, притянув его к себе, долго целует. Юнги отвечает, сам
обхватывает руками его шею, не позволяет отстраниться. Омега и сам толком не
понимает, почему они в последнее время постоянно ругаются, и валит всё на
альфу, который теперь почти не появляется дома, запрещает ему гулять и
постоянно делает ему замечания по поводу подарков деда.

***

79/624
Автомобиль Хьюго в хвосте направляющегося к «ничейной» земле кортежа, и
альфа приказывает шофёру остановиться, не доезжая. До по рации
докладывают, что товар он заберёт без босса, альфа долго не спорит, хотя не
особо понимает, почему Хьюго развернулся. До вместе со своими людьми
заезжает на брошенный завод, где их уже должны ждать продавцы. Стоит
подъехать ближе, как сперва До замечает пятна на полу, а потом и тела тех, с
кем на встречу приехал. До приказывает своим немедленно разворачиваться, но
автомобили всё равно попадают под град пуль, и в течение двадцати минут на
заводе не утихает перестрелка. До, так и не дождавшись подмоги от Хьюго, с
трудом выбирается оттуда, потеряв при этом большую часть своих людей, и
приказывает гнать к границе, где их должен ждать босс.

— Засада. Нас уже ждали, — зажимает рану на плече До, стоя напротив
прислонившегося к капоту автомобиля Хьюго. — Это был другой картель, я не
успел понять какой, а если бы ты не забрал большую часть людей и не уехал, мы
бы могли взять кого-то и допросить.

— Зачем? — внимательно смотрит на него Хьюго. — Я прекрасно знаю, какой это

был картель, так же, как и ты.

— О чем ты говоришь? — не понимая, смотрит на него До.

— О том, что ты предатель.

До видит, как люди Хьюго окружают его, пресекая пути побега, но он и не

собирался бежать.

— Ты понимаешь, что ты несёшь? — багровеет До, который от ярости даже о

ране забыл.

— Мои люди в Обрадо работают не хуже, чем люди их главы здесь, — кривит рот
Хьюго. — Ты предупредил их о передаче на «ничейной» земле, которая
идеальное место, чтобы тихо убрать меня, только ты не учёл, что я об этом
узнаю и не поеду.

— Это полный бред, если бы это была правда, то я бы не сунулся в самое пекло,
узнав, что ты остался здесь, — восклицает До, пораженный словами босса.

— И тогда бы точно себя спалил, но ты ведь вернулся, тебя не убили, — хмыкает

Хьюго. — А знаешь, почему ты выжил? Они не убили будущего главу Амахо,
потому что именно ты должен был стать им по договоренности. Абель и его босс
давно пытаются присоединить к себе Амахо, и ты прекрасно подходишь на роль
их марионетки.

— Меня подставили, — делает шаг вперед и замирает под дулом пистолета

Хьюго До. — Я бы никогда не предал картель.

— Никто не знал о месте и времени сделки, кроме тебя, более того, у меня есть
распечатка твоих звонков. Ты предал меня и отвечать за это будет вся твоя
семья, — тычет дулом ему в грудь альфа. — Мне давно стоило бы расправиться с
твоим омегой, учитывая, чей он сын, — Хьюго спускает курок, не дав До сказать
последнее слово, и альфа падает на пол, скошенный пулей. В угасающем
сознании До продолжает мигать «не трогай мою семью», пока окончательно не
80/624
меркнет, погружая его в вечную темноту.

***

Илан помогает Юнги с макетом для школы, когда слышит шум со двора. Он идёт
к двери, и через минуту оставшийся в комнате Юнги бежит в коридор на крик
папы. Испугавшийся омега, не понимая, смотрит на сидящего на полу Илана и
двух альф картеля на пороге.

— Что случилось? — спрашивает Юнги, пытаясь поднять с пола воющего омегу.

— Он умер, До умер, — причитает Илан, а Юнги, отказываясь в это верить, в

шоке смотрит на альф.

— Вам нужно поехать с нами в морг, — говорит один из мужчин, и только тогда в
заблокированное воспринимать реальность сознание омеги просачивается
чудовищная новость. Юнги всхлипывает и, обняв сидящего на полу папу,
срывается на громкие рыдания. Убитых горем омег сажают в автомобиль и
увозят в морг больницы.

Юнги видит всё смазано, не даёт себе отчета, куда идёт, не слушает, что ему
говорят, он продолжает зажимать в руке мобильный, но сил позвонить брату не
находит. Юнги никогда не найдёт сил на такое, пусть лучше этим человеком
будет кто-то другой, Чонгук о смерти отца от Юнги не узнает.

Лицо До прикрыто, но Илан сразу узнаёт мужа по тонкому кольцу на

безымянном пальце и, подойдя к лежащему на металлическом столе альфе,
обнимает холодное тело. Персонал и охрана оставляют омег попрощаться с До,
но Юнги не находит в себе силы отлипнуть от стены у двери и подойти к отцу.
Он так и стоит там прибитый к бетону и захлебывается слезами. До любил Юнги,
и омега это чувствовал. Юнги не помнит своего настоящего отца и не
спрашивает у папы, зная, насколько ему неприятны эти воспоминания. Для Юнги
До лучший отец из всех, потому что альфа всегда с теплотой и нежностью
относился к нему, баловал его и защищал от Чонгука, который первое время его
обижал. Омега любит его запах и отказывается верить, что перестанет теперь
его чувствовать и лишится вечеров, когда До, сидя на диване, смотрел
телевизор, а Юнги мог доставать его любыми вопросами, на которые альфа
терпеливо отвечал.

— Я виноват, — хрипит Илан, поглаживая темные волосы мужа. — Я хотел, чтобы

ты стал новым правителем, я попросил отца помочь, потому что ты упертый, и
потерял тебя. Это я должен был умереть.

— Что ты такое говоришь? — слова, с трудом пробивая вакуум, в котором Юнги

запер себя со своей болью, доходят до него. — Папа, что ты говоришь?

— Я убил своего мужа, — всхлипывает Илан и, цепляясь за стол, садится на

кафельный пол. — Я отправил его на смерть. Я сказал отцу про эту встречу, и
должны были убить Хьюго, но убили До.

— Неправда, — с трудом доходит до него Юнги, стараясь не смотреть на До, в

котором он видит черты своего любимого. Юнги будто переживает страшное
дежавю, где он стоит в такой же холодной комнате, а на металлическом столе
81/624
лежит его альфа, смоляные волосы которого прилипли ко лбу. Это всего лишь
игра его воспаленного сознания, но страх парализует омегу, и он еле успевает
ухватиться за кончик стола, чтобы не упасть. Именно в этот момент Юнги
понимает, что он может пережить абсолютно всё, даже смерть отца, убитого
выстрелом в сердце, но смерть Чонгука не переживет. Юнги осознает, что если
бы можно было выбрать снова, то он выбрал бы никогда не встречать Чонгука,
не влюбляться в него, не чувствовать биение его сердца, ведь если когда-нибудь
оно остановится, то остановится и сердце омеги.

Омега с трудом прогоняет кошмарные мысли и вновь смотрит на папу:

— Умоляю, скажи, что ты лжёшь.

— Но это правда, Юнги, — поднимает на него заплаканные глаза Илан, который

продолжает зажимать в руке ладонь мужа. — Я убил его.

***

Чонгук разговаривает с друзьями у кафе, когда туда приезжают парни картеля.

Альфа по привычке кивает своим в знак приветствия, но они, смерив его
презрительным взглядом, проходят мимо.

— Я не понял, — разминает шею Хосок, готовясь научить парней манерам, и

идёт к ним. — У вас язык отсох не здороваться? — сильно толкает в грудь одного
из них.

— Он сын предателя, — указывает на Чонгука альфа, и Хосок не успевает

сломать ему челюсть, как Чонгук ломает ему нос.

— Что ты, мразь, сказал? — поднимает его с асфальта за шкирку Чонгук и

встряхивает.

— Твой отец предал картель, он доложил Обрадо о передаче, хотел смерти

Хьюго, и сдох, как собака, — пытается остановить кровь альфа, к которому
подбегают дружки, но в драку не лезут, не решаясь напасть на «зверей».

Чонгук, нахмурившись, смотрит на парня пару секунд, прокручивая в голове его

слова, а потом чувствует руки Намджуна, сомкнувшиеся вокруг себя.

— Что он говорит? — растерянно поворачивается к как и он ничего не

понимающим друзьям Чонгук, а потом, с силой оттолкнув Намджуна, бежит к
автомобилю. Друзья срываются за ним следом.

По дороге Чонгук подряд набирает отца, но тот не отвечает. Альфа чувствует,

как паника просачивается в каждую клетку организма, но продолжает сжимать
в руках руль и давит на газ. Только заехав на свою улицу, он понимает, что
парни были правы — отец мёртв. Двор дома полон людей, Чонгук с трудом
протискивается внутрь и, залетев в гостиную, замирает на пороге, отказываясь
верить, что это бездыханное тело его отца лежит посередине комнаты. Дом
напоминает обитель скорби, с округи стекаются соседи, а убитый горем Илан
продолжает обнимать труп мужа, которого только недавно привезли из
больницы. Илан будто за пару часов постарел, он растрепан, зареван, его
исцарапанные руки продолжают гладить погибшего мужа, а израненное сердце
82/624
никак не хочет смириться с потерей. Увидев Чонгука, Юнги порывается
броситься к брату, но альфа ничего не видит, он прямиком проходит к отцу и
падает на колени рядом с ним.

— Отец, — берёт его руку в свою Чонгук. — Отец… — повторяет и лижет сухие
губы, не находя слов. — Ты же обещал быть осторожным.

Юнги, слушая его голос, заливается по новой, ему больно, он любил До, но он и
представить не может, как больно Чонгуку. Намджун, Хосок и Мо стоят у двери,
не пуская никого внутрь.

— Отец, — продолжает шептать Чонгук, у которого лицо изуродовано гримасой

боли, — не оставляй меня, я пока не готов, я никогда не буду готов, —
всхлипывает альфа. — Они говорят, ты предал картель, но это ложь. Ты не
предатель, ты бы не смог, сколько мы с тобой из-за этого ругались, но ты
поклонялся одному Богу — Хьюго. Я уверен, что ты не виноват, и я клянусь тебе,
я найду тех, кто тебя подставил. Клянусь, я порублю их на куски и отбелю твоё
имя.

Чонгук говорит, а Юнги видит, как порывается рассказать ему Илан, и сильно
жмет руку папы, не давая ему открыть рот. Юнги страшно, он слышит клятву
Чонгука, видит в его глазах помимо боли и ярость и чувствует, как трясется
внутри его зверек. Намджун подходит к омегам и просит оставить сына с отцом
наедине, он не хочет, чтобы они видели, как на друге по одному мелкие-
крупные раны вскрываются, как сидит, вроде, здоров, а присмотришься, ни
одного живого места. Илан, опираясь о руку Намджуна, проходит на кухню,
Юнги топчется пару секунд у гипнотизирующего тело взглядом брата, но, так и
не найдя смелости что-то сказать, следует за папой. В коридоре он сталкивается
с закончившим разговаривать по телефону Сайко и просит рассказать ему, что
произошло.

— Это всё бред, только не верь этому, — говорит Хосок. — До не предатель, но

они говорят, он передал Обрадо о месте и времени встречи, он лично звонил
Абелю, может, даже напрямую их главному. Мутно всё.

Юнги, послушав Хосока, проходит на кухню и, закрыв за собой дверь, наливает

папе воды.

— Папа, прошу тебя, не говори Чонгуку, — тихо молит омега. — Ты совершил

чудовищный поступок, ты лишил себя мужа, а меня с Чонгуком отца, но я всё
равно не готов терять тебя. Чонгук может, он и так тебя никогда не любил, а
сейчас он, ослеплённый яростью и болью, разорвет тебя на куски и меня
тоже, — шумно сглатывает омега. — Я тоже виноват. Я звонил с телефона отца
дедушке.

— Отец обещал, что они убьют Хьюго, а До не тронут, что До станет новым
главой, — дрожащей рукой тянется за стаканом Илан. — Я поверил, что всё
получится, а Хьюго оказался умнее даже моего отца. Это начало конца. Нас
тоже убьют. В картелях предательство не прощают и мстят всей семье.

— Папа…

— А если Хьюго это не сделает, то сделает твой брат. Он ведь всё равно узнает.
Я не боюсь смерти, но я боюсь за тебя, ты всё, что у меня осталось, — тянется к
83/624
сыну Илан.

— Мы что-нибудь придумаем, — Юнги сам не верит в то, что говорит.

— Если доживём до рассвета, — смотрит на вошедшего на кухню Мо омега.

Юнги даже за стеной чувствует агонию зверя брата, всё порывается вернуться в
комнату, где разрывается от боли Чонгук, но Намджун не выпускает, позволяет
другу выплакаться. Юнги не может справиться с собственным зверем, который,
забившись в угол, оплакивает потерю — как он поможет Чонгуку, он и не
представляет. Когда Юнги наконец-то вырывается, До уже выносят из дома. Он
обнимает брата, который настолько потерян, что не сразу обнимает в ответ, а
потом, почувствовав любимый запах, льнёт и, зарывшись лицом в его плечо,
долго не отпускает.

— Я люблю тебя, слышишь, я буду любить тебя вечность, — повторяет Юнги,

сильнее к нему прижимаясь. — Ты всегда должен помнить, что есть я и я люблю
тебя. Если тебя никто не любит, значит, я умер.

— Я знаю, я верю, — хрипит Чонгук и, отпустив брата, идёт провожать отца в

последний путь.

Через полчаса Чонгук уже на кладбище стоит перед покрытой землей свежей
могилой в окружении своих друзей. Илан, у которого больше не осталось слез,
сидит на земле и дрожащими руками перебирает цветы, которые Юнги
раскладывает на бугре. До провожают в последний путь только самые близкие и
соседи, никаких пышных похорон, присущих первым людям картеля, нет потока
из людей картеля, только «звери». До официально предатель, и любой, кто
придет с ним прощаться, может получить этот же статус.
После кладбища Чонгук провожает омег к автомобилю и тянет Юнги в сторону.

— Дай папе успокоительное и уложи спать, — просит альфа. — Никуда до моего

приезда из дома не выходите. Я приставлю парней охранять вас.

— А ты не идешь с нами? — держит его за руку омега. — Пожалуйста, не

оставляй меня, поедем домой.

— Я должен поехать к Хьюго, должен показать, что я предан ему, чтобы он вас
не трогал, но потом я приду, обещаю, — с нежностью поглаживает его лицо
альфа.

— Он и тебя убьёт, тебе нельзя к нему, — не хочет отпускать брата Юнги, в

котором из-за вновь всплывших воспоминаний из морга тошнота подкатывает к
горлу.

— Не успеет, — треснуто улыбается Чонгук, впервые за почти сутки морщины на

лбу разглаживаются. — Я убью Хьюго, получу Амахо, а потом я доберусь до
Обрадо и узнаю, кто подставил моего отца.

— В Обрадо мой дедушка, и он не виноват…

— Если в смерти моего отца есть его рука, то то, что он твой дедушка, ему не
поможет. Убийц моего отца не спасти, — альфа замечает, как бледнеет Юнги,
который сразу думает об Илане. — Кроха, тебе давно пора выбрать сторону, и я
84/624
думал, что ты её уже выбрал.

Юнги молча обнимает брата и, даже несмотря на то, что Чонгук уже пытается
уйти, не отпускает.

— Я же вернусь скоро, — нежно поглаживает его по волосам альфа. — Не нужно

со мной прощаться.

— Еще чуть-чуть, — просит Юнги, нанюхиваясь любимым запахом на всю

оставшуюся жизнь.

***

Дома пусто, холодно и пахнет обреченностью. Илан лежит на диване,

стеклянным взглядом изучает потолок, а Юнги сидит за столом на кухне и
помешивает давно остывший чай в чашке. Внезапно со стороны спальни
раздается звон разбитого стекла, за которым следуют крики охраны, и
очередной камень, разбив окно, падает прямо у ног напуганного омеги. Юнги,
подскочив с места, бежит проверить папу и видит присевшего на диване Илана.

— Не подходи к окнам, — говорит ему Илан, и омеги слышат выкрикиваемое

«предатель» со двора. — Хорошо хоть не пули, — массирует раскалывающуюся
голову омега и достаёт из кармана мобильный.

Юнги идёт к двери и, осторожно выглянув наружу, видит прогуливающуюся по

двору охрану, нападающих и след простыл. Когда омега возвращается в
гостиную, Илан, подперев руками подбородок, смотрит перед собой.

— Что дедушка говорил? — опускается рядом Юнги.

— Автомобиль пришлёт, хочет, чтобы мы уехали, но я знаю, что ты предпочтёшь,

чтобы нас вместе с домом взорвали, но никуда от своего брата не уедешь, —
разглаживает ладонями брюки на коленях омега. — Только Чонгук, может, уже и
не вернётся, Хьюго его живым не отпустит.

— Папа, прошу, не говори так, — с мольбой смотрит на него Юнги. — Умрёт

Чонгук — умру и я.

— Всё равно умрёшь, — севшим после долгих рыданий голосом говорит Илан.
— Нам не выжить в Амахо после произошедшего, за нами пришлют, тем более
учитывая, кто мой отец, то, возможно, сегодня же. Скажем правду про До, нас
убьёт твой брат, будем держать втайне — нас всё равно убьют люди Хьюго.

— Так не бывает, всегда есть выход, — терзает свои пальцы Юнги.

— Он есть, — смотрит на него Илан, — мы можем уехать в Обрадо.

— Я не могу оставить Чонгука, — резко встаёт на ноги Юнги.

— Перестань мыслить, как дитя, ты уже взрослый мальчик и подумай, что от

вашей бессмысленной связи страдаешь не только ты, но и он, — устало говорит
Илан. — Чонгук не сможет нас защитить, ему нужно защищать себя. Ему нужно
спасать свою жизнь, концентрироваться на свалившихся на него проблемах, а не
85/624
заниматься защитой того, кто отчасти в этих проблемах и виноват. Уедем к
дедушке, поверь мне, ты не пожалеешь. Да, сперва будет тяжело, но чувства
без подпитки склонны к увяданию, и это пройдёт. Какая любовь в четырнадцать,
Юнги? Ты сделал Чонгука своим героем, потому что он единственный альфа,
которого ты знаешь и видишь. Ты привязан к нему и любишь его, но это совсем
не то. Ты ещё познаешь вкус настоящей любви.

— Я люблю и буду всегда любить только его, — твердо говорит Юнги, — я не

могу его бросить.

— Я и не настаиваю, — вновь ложится Илан. — Будь по-твоему, я даже твои

звонки возьму на себя, только учти, что твой альфа не дрогнувшей рукой
свернет мне шею, потому что смерть отца не прощают. А я лучше сдохну, чем
уеду без тебя. Ты эгоист, ты думаешь только о себе, мол, как я буду без него, а
если бы это и правда была любовь, то ты бы слез с его шеи и позволил бы ему
вести свою войну, не оглядываясь на дом. Так что не говори мне про свою
любовь.

— Я умру без него, — растерянно смотрит по сторонам Юнги, словно ищет, за

что зацепиться.

— От любви не умирают, — с горечью улыбается Илан. — Я любил До. Он был

первым альфой, которого я полюбил, пусть мы и ссорились, и я виноват в том,
что произошло, — всхлипывает, и горячие слезы снова обжигают лицо, — но я
безумно любил его. Как видишь, он лежит в сырой земле, а я жив и здоров. Ты
начнёшь новую жизнь в Обрадо, и если она без него и правда будет
невыносимой, то ты сможешь вернуться.

— Правда? Потом, когда вопрос с Хьюго уляжется, я смогу приехать обратно?

— с надеждой спрашивает омега.

— Конечно, я же не привяжу тебя к себе. Пусть Чонгук оправится, поднимется

на ноги, и если ваши чувства за это время не угаснут, мы вернёмся, если,
конечно, он захочет тебя вернуть. Это будет проверкой и его чувств.

— Я думаю, что по прошествии времени и поговорить с ним будет легче, я

объясню, что ты не хотел так, что вышло недоразумение, а я вообще звонил
деду из-за подарков, он поймёт, — тараторит Юнги.

— Тут я сильно сомневаюсь и не советую тебе ни при каких условиях открывать

эту тему, — испуганно говорит Илан.

— Сегодня в морге, — вновь опускается на диван Юнги, — я испугался, что

однажды на том столе будет лежать Чонгук. Я так сильно испугался, что у меня
чуть не остановилось сердце. Это было страшнее всего, что я до сих пор
переживал. Это даже страшнее мысли, что он узнает правду и убьёт меня.
Поэтому я хочу, чтобы он жил, хочу, чтобы всё у него получилось, и пусть я буду
в тысячу километров от него сгорать в одиночестве, главное, чтобы я знал, что
он жив.

— У тебя столько причин уйти и ни одной остаться, — двигается к сыну Илан.

— Уехав в Обрадо, ты спасёшь и наши жизни, и жизнь своего брата. Ты уже
взрослый мальчик, Юнги, ты должен понимать, что любовь — это не только
счастье, но и жертвы.
86/624
— Я буду надеяться, что он никогда не доберется до Обрадо и не узнает правду,
и тогда я смогу вернуться к нему, и всё будет по-прежнему, — опускает глаза
омега. — Я поеду с тобой, но я хочу с ним попрощаться.

— Нельзя, он не поймёт, что это ради его же блага, он тебя не отпустит, —

выпаливает Илан. — Ты напишешь ему письмо, но не скажешь правду, чтобы
твой брат, подвергая себя риску, не бросился в Обрадо. Скажи ты ему, что
уезжаешь ради него же, он придет за тобой. Про то, что случилось с До, мы и так
сказать не сможем. Поэтому убеди его, что ты уходишь потому что боишься
здесь жить, потому что нет защиты, на дом напали, потому что наконец-то
понял, что хочешь нормальную жизнь в безопасности и достатке. Напиши, что
тебе надо подумать о вас, что чувства не всегда решают всё, и ты хочешь свои
проверить, потому что чувствуешь сомнения. Не оставляй ему надежды сейчас,
ты подаришь ему её потом. В будущем ты объяснишь ему, что сделал это ради
него же. Сейчас он не должен хотеть тебя забирать.

— Это сделает ему очень больно, — утирает слезу Юнги.

— Иногда чтобы спасти своих любимых, мы делаем им больно, — поглаживает

его по голове Илан. — Пусть он ненавидит тебя за твою меркантильность, чем
будет ненавидеть тебя за смерть отца, — встаёт на ноги омега и идёт собирать
самое необходимое.

Юнги, просидев пару минут на диване, тянется к телефону и набирает письмо:

«Чонгук, мне страшно, и я устал бояться. Но я всё ещё на ногах. Даже смерть
отца и камни в наши окна, которые завтра могут превратиться в пули, не
способны встать между нами, пока в нас живет наша любовь. Только с тобой я
чувствую себя в безопасности, только ты даришь мне ощущение полного покоя и
счастья. Держась за твою руку, я могу даже смерти в глаза посмотреть. Я
никогда не сомневался в твоей любви ко мне, не говоря уже о своей. Да, я хочу
жизнь в безопасности, хочу достатка, покоя, возможности гулять спокойно по
улицам, но я не хочу ничего из этого, если у меня не будет тебя. Я люблю тебя.
Пусть ты будешь ненавидеть меня за мой уход, но я не переживу, если ты
убьёшь моего папу и будешь ненавидеть меня за смерть отца. Я не смогу тебе
простить смерть папы так же, как и ты не простишь ему то, что произошло с
До».

Юнги перечитывает письмо, стирает его и набирает новое.

***

Чонгук, несмотря на уговоры друзей, всё равно после кладбища сразу едет к
Хьюго. Парни не отстают от него ни на шаг. Намджун всю дорогу до особняка
продолжает повторять, что лучше сперва остыть, но Чонгук заезжает во двор
босса и безропотно терпит, пока у него забирают оружие. Пройдя во внутрь, он
сразу идёт к столу, за которым сидит Хьюго. Намджун и Хосок остаются стоять у
двери.

— Я ждал тебя, — смотрит в его глаза Хьюго. — Я соболезную твоей потере, но

настоятельно прошу тебя не делать глупостей. Твой отец пошёл по кривой
дорожке, но ты отвечаешь за себя, продолжишь достойно служить мне, я буду
87/624
относиться к тебе, как к сыну, захочешь меня предать, как До, то ляжешь с ним
рядом.

— Мой отец не предатель, — по слогам выговаривает борющийся с собой альфа.

— Сынок, тебе тяжело это принять, но он предал картель, и он понёс наказание,

таковы правила, — говорит Хьюго. — Не нужно стараться доказывать мне
обратное, нужно сделать выводы и жить своей жизнью.

— Ты ошибаешься, думая, что я буду тебе что-то доказывать, я знаю, что он был
предан картелю, мне этого хватает, — Чонгук не делает никаких движений,
следит за тоном голоса, но при всём этом видимом спокойствии между альфами
воздух искрит, а нервы всех присутствующих вытянуты в струны.

— Признаюсь, я ждал другую реакцию, ты вырос, — довольно усмехается Хьюго.

— Ты ждал, что я приеду и закачу скандал, буду палить в воздух? — скалится

Чонгук. — Нет, я продолжу свою работу на благо картеля Амахо.

— Это правильный выбор, — одобрительно кивает Хьюго.

Намджун и Хосок в шоке слушают друга, а потом вслед за ним покидают

особняк.
Стоит альфам скрыться со двора, как Хьюго подзывает своих людей.

— Выследите и убейте.

— Всех?

— Всех, — твёрдо говорит Хьюго. — Я слишком хорошо его знаю, чтобы спать
спокойно по ночам. А потом займётесь и его семьей.

***

Парни после Хьюго по требованию Чонгука сразу едут на «базу».

— Признаюсь, ты приятно удивил меня своим поведением, — опускается на один

из раскладных стульчиков Намджун, смотря на Чонгука, который пытается
развести костер и, как и всегда, ищет спасение в огне.

— Меня тоже удивил, — нервно ходит по крыше Хосок, — но неприятно. Я думал,

мы залетим и всех покромсаем.

— Втроем на тридцать вооруженных до зубов человек, браво, Сайко, ты не

меняешься, — усмехается Намджун.

— Ну сдохли бы мы, зато Хьюго бы с нами сдох, — продолжает злиться Хосок.

— До и нам был отцом, из-за него я дожил до двадцати.

— Ты тоже думаешь, как Сайко? — кивает Чонгуку Намджун.

— Нет, так думать умеет только он, хотя его мыслительные процессы и думами
не назовешь, но будьте уверены, что я это так не оставлю, и у меня есть план, —
88/624
твёрдо говорит Чонгук. — Хьюго убил моего отца, а я убью его, и чтобы не
сдохнуть сегодня в особняке в перестрелке, я решил всё обдумать и
подготовиться. Пора менять власть в Амахо, — альфа любуется пару секунд
пламенем, а потом идёт за дровами в углу, накрытыми палаточной тканью.

— Вот это я понимаю, — подтаскивает к парням стульчик готовящийся слушать

Хосок и отвлекается на звонок. — Это Мо, спрашивает, что привезти.

— Пусть вызовет наших парней, отвечающих за улицы, хочу поговорить, —

просит Чонгук.

— И пиво возьми, — говорит Хосок в трубку.

Через двадцать минут к ним присоединяется и Мо, и альфы, обсуждая планы,

ждут своих людей. Парни рассматривают планы, проверяют своих людей на
местах и подолгу спорят. Пиво быстро заканчивается, и Мо вновь отправляют
вниз за провизией.

Мо спускается вниз и, переходя дорогу, замечает паркующиеся через два дома

автомобили картеля, из которых выходят вооруженные парни. Мо натягивает
капюшон на лицо, решая незаметно проскользнуть во дворы и предупредить
своих, но слышит, как его окликают:

— Эй, чудовище.

— Чего, ребята, хотите, чтобы ваших омег попугал? — хохочет Мо, двигаясь в
сторону альф и подсчитывая их количество.

— Давай мы тебе и вторую часть лица поджарим, будет равномерно, — идут к

нему парни.

— Я и так красавец, не стоит, — сжимает в кармане нож Мо. — Вы к Чонгуку?

— Да, потолковать хотим, босс прислал. Он наверху?

Мо кивает и, задумавшись, добавляет:

— Я вас провожу.

— Умница, чудовище, — хлопают его по плечу альфы и толкают вперёд.

Мо идет к подъезду, сразу за ним следуют двое, остальные, судя по всему,

встанут у черного входа и выхода, чтобы никто не сбежал. Мо вприпрыжку
поднимается по лестницам, напевает мотив популярной песни, а альфы,
переговариваясь, идут следом. Последний входящий на телефоне Мо от Хосока,
он разблокировывает в кармане мобильный и наугад жмёт кнопку вызова,
надеясь, что Хосок будет слушать.

— У нас наверху хорошо, пиво есть, можем мясо пожарить, чего вы к нам давно
не заходите? — оборачивается к достающим оружие парням Мо.

— Вот сейчас и попробуем, — гогочут альфы.

Мо крепче сжимает в кармане нож и на последнем пролёте, резко обернувшись,

89/624
беспорядочно наносит несколько ударов по так и не успевшим опомниться
парням. Альфы придерживая горло валятся на ступеньки, заливают все вокруг
кровью, а Мо добегает до крыши и подняв руки, просит не стрелять.

— Двоих я убрал, там ещё семеро, я вроде всех посчитал, — пытается

отдышаться Мо и только замечает, как на него смотрят парни. — У меня не было
ничего, кроме ножа, — оправдывается альфа, который весь забрызган кровью.

— Какого хуя ты обратно припёрся! — утаскивает его за поставленные друг на

друга ящики, которые будут служить прикрытием, Чонгук.

— Я помочь пришёл, — бурчит Мо.

— Придурок, — дает ему подзатыльник Хосок. — Сдох бы на лестнице, я бы тебя

с того света достал.

— Сукин сын решил действовать быстро, даже время для скорби мне не
оставил, — сплевывает Чонгук. — Дадим достойный отпор.

Альфы картеля, поняв, что их наверху уже ждут, не церемонятся, пальба

начинается прямо с порога. Хосок, послушав входящий от Мо, сразу кинулся к
тайнику с оружием, но открыть его не успел. Нападающие забрасывают крышу
дымовыми шашками, что затрудняет видимость, поэтому «звери» стреляют без
разбора и не знают, скольких уже убрали. Через двадцать минут отстреливаться
больше нечем, патроны на пределе, альфы переходят к холодному оружию. Мо
вооружается куском арматуры, Хосок ножами, а Чонгук выхватывает тесак,
который валялся у костра. Намджун швыряет на середину пустой ящик из-под
пива, чтобы вычислить, где стоит враг, и подползает к Чонгуку.

— Я иду к двери, ты меня прикрываешь. У меня всего два патрона, — кричит ему
Чонгук.

— Это самоубийство! — удерживает его Намджун.

— Иначе нам не выбраться, это единственный путь наружу, — настаивает Чонгук

и отвлекается на выбежавшего на середину с дверцей от автомобиля вместо
щита Хосока.

— Эй, обезьяны, тут я, — кричит Хосок и падает на пол прижатым к нему

матерящимся Намджуном.

Этой пары секунд хватает, чтобы Чонгук добежал до стреляющих в друзей

нападающих и отрубил первую руку вместе с пистолетом. Чонгук размахивает
тесаком и не смотрит, выстрелов больше не слышно, но в ушах стоит звук
ломающихся костей и рвущейся плоти. Через еще двадцать минут Намджун
сбрасывает последнего из нападающих с крыши и валится обессиленным рядом
с друзьями.

— Будет второй заход, — придерживает исполосованную руку Хосок.

— Надо вооружиться, — прокашливается Чонгук, кивая на тайник с оружием.

— Блять, Мо ранен, — подползает к младшему Намджун и прижимает рану на

бедре друга.
90/624
Снизу доносятся очередные выстрелы и подползший к кромке крыши Чонгук
облегченно выдыхает.

— Наши подошли, — поворачивается он к друзьям и, невзирая на боль от

колотых ран, идет к тайнику. — Ещё два автомобиля, значит, опять семь-восемь
человек, мы их добьём, пусть парни отвезут Мо в больницу, а мне нужно срочно
домой, — говорит друзьям Чонгук. — Если Хьюго объявил ликвидацию, то моей
семье грозит опасность.

— Мы с тобой, — с трудом встает на ноги Хосок, пока Мо выводят из здания

поднявшиеся «звери». — Я сказал папе оставаться в больнице, Мо заберут к
нему.

Альфы покидают место бойни через черный ход, оставив за собой еще три
трупа, и пока их люди отстреливаются, несутся к дому Чонгука.

Чонгук бросает машину у дороги, бежит во двор и, перепрыгивая лестницы,

залетает внутрь:

— Юнги.

Он бегает по комнатам, открывает подряд все двери, но омег нет.

— Юнги, где ты? — на грани истерики кричит Чонгук и вновь выбегает во двор,
пока Хосок обследует дом, а Намджун двор.

— Юнги! — продолжает кричать альфа.

— Чонгук, — хватает его за плечи Намджун, — их нет дома.

— Их нет, — подтверждает спустившийся вниз Хосок, а Чонгук, достав

мобильный, набирает брата.

— Не отвечай, — просит Илан и обнимает сына на заднем сидении автомобиля,

уносящего их в Обрадо, но омега не слушается.

— Юнги, где ты? — выпаливает Чонгук.

— Мы уехали в Обрадо, Чонгук, мы…

— Слава Богу, я испугался, что вас похитили, — с облегчением выдыхает альфа.

— Это правильно, я буду спокоен за тебя. Я позвоню тебе, кроха, закончу тут
одно дело и заберу тебя.

— Чонгук…

— Береги себя, — альфа вешает трубку и оборачивается на стекающихся во двор

дома «зверей». Парни от тринадцати до двадцати, вооружившись подручными
средствами, собираются у дома Чонгука и ждут приказов своих лидеров.

— Вызывайте всех, — обращается к ним Чонгук. — Сегодня выживут либо они,

либо мы. Сегодня вы будете биться не за жизнь ваших лидеров, а за своё
будущее.
91/624
— Я уже сообщил нашим в картеле, — подходит к парням один из помощников, и
они одобрительно кивают.

— Отлично, Хосок, поезжай к складу, чтобы все были вооружены, —

распоряжается Намджун. — Будем убивать Хьюго его же оружием. Забрав всё,
выдвигайтесь к особняку, никто из тех, кто не принимает новую власть, не
должен выйти оттуда живым.

Парни одобрительно гудят.

— Мы едем к Хьюго, — заявляет Чонгук. — Убьем главного, воевать с нами никто

не захочет, подмогу ему ждать неоткуда, все территории хотят нового лидера,
мы им его подарим. Они, во всяком случае, будут так думать.

***

Хьюго о провале покушения уже сообщили, он сразу объявил полную

мобилизацию и взять особняк под защиту. Только Хьюго ждал удара снаружи и
готовился к атаке, а бойня началась внутри. Намджун с момента, как стал
отвечать за особняк Хьюго, вводил внутрь «зверей», которым было запрещено
показывать свою принадлежность банде. В итоге началась перестрелка между
охраной Хьюго, и на подмогу своим прибыли остальные «звери». Население
Амахо, поняв, что у «зверей» есть все шансы убрать Хьюго, помогает им. Также
на их сторону перешла большая часть людей картеля, которые устали от
деспотизма Хьюго. Через почти четыре часа ожесточенных боев Хьюго пал.

Чонгук запретил трогать его и добрался до гостиной уже на рассвете.

— Я недооценил тебя, — хрипит раненый Хьюго, корчась на полу под ногами

альфы.

— Ты не дал мне времени, ты нанёс удар в день моей скорби, рассчитывал, что
чем быстрее избавишься, тем лучше, но ты разбудил во мне зверя, которого я
держал в клетке, кормя обещаниями, — утирает рукавом окровавленное лицо
Чонгук. — Ты, стреляя в меня и моих братьев, снёс ту преграду, которую я, даже
несмотря на смерть отца, удерживал.

— Ты сдохнешь, ты ничего не получишь, Амахо присоединят, а тебя уберут,

потому что ты просто пёс, — сплевывает Хьюго. — Думаешь, почему никто не
вмешался, почему меня так легко сдали, потому что ты игрушка, ты сделал то,
что хотела Конфедерация.

— И я прекрасно это понимаю, — опускается на корточки рядом с ним Чонгук, —

вот только Амахо никуда не присоединят, всех один за другим я присоединю к
Амахо, жаль, ты не увидишь этого.

— Только сына моего не трогай, — сжимает зубы альфа.

— Меня твоя семья не интересует, — достаёт из-за ремня нож Чонгук.

— Признай пред всеми, что мой отец не предатель, и ты почувствуешь лезвие
моего ножа один раз.

92/624
— Он предатель, — хрипит Хьюго и сразу же взвывает от того, что Чонгук
вонзает нож в его плечо и вертит.

— Мой отец не предатель, — тихо говорит альфа и выдёргивает нож, думая,

куда бы его вонзить снова. — Ну же, скажи это.

— Предатель, — кричит Хьюго и поворачивается к Луи, которого тащат вниз по

лестнице люди Чонгука.

— Отпусти моего отца, чудовище, — кричит зарёванный Луи.

— Эль Диабло, — поправляет омегу усмехающийся Чонгук и вонзает нож в бедро

Хьюго.

Луи бросается вперед, но его тянут назад и удерживают на месте. Омега бьется
в руках удерживающих его альф и, воспользовавшись замешательством охраны,
выхватывает пистолет из-за ремня удерживающего его альфы и наводит на
Чонгука, но нажать на курок не успевает. Выстрел оглушает комнату, взвывший
от боли Луи, придерживая простреленную руку, оседает на пол, а Хосок убирает
пистолет за пояс.

Чонгук выстреливает в лоб потерявшего сознание от боли Хьюго и идёт к

парням.

— Он же был твоей первой любовью, — смотрит на друга Чонгук.

— Я вообще-то в голову целился, потом вспомнил, что мы омег не убиваем, —

пожимает плечами Хосок. — Он чуть не убил тебя.

— Чтобы никого не впускали, если что, стреляйте на поражение. Пока в Амахо не

установится наш контроль, решаем всё силой, — приказывает Намджун людям, а
Чонгук, набрав Юнги, выходит наружу.

— Кроха, — окровавленными пальцами убирает волосы со лба выдохшийся

альфа и сползает вниз по стене, следя за тем, как солнце знаменует новый
рассвет на земле проклятых. — В час дня я буду на границе ждать тебя.

— Чонгук, я не приду, — доносится до альфы приглушенный голос.

— Нечего бояться, Хьюго мертв, всё правда хорошо, мы вернёмся в наш дом, —
улыбается в трубку альфа, чувствуя, как высохшая кровь стягивает кожу на
спине.

— Мой дом здесь.

— Я правда устал, кажется, я не соображаю, — нервно трёт лицо Чонгук. — В час

я буду на границе, — говорит и вешает трубку.

Распределив людей на места, Чонгук с друзьями едет в больницу навестить Мо и

Лэя. Мо счастлив новостям, долго сокрушается, что не был с друзьями в такой
важный момент, и обещает поскорее встать на ноги. Лэй, как и всегда, просит
быть осторожными и, осмотрев их раны, подолгу обнимает каждого.

***
93/624
В час дня Чонгук стоит на границе, его парни позади, осеннее холодное солнце
бьет прямо в глаза, слепит. Чонгук жмурится, по-прежнему вдаль
всматривается, на часах уже половина второго, а со стороны Обрадо никого.
Хосок и Намджун рядом, ждут Юнги не меньше, чем Чонгук, отгоняют дурные
мысли, всем сердцем просят небеса так жестоко брата не наказывать. Чонгук
нервно ходит между автомобилей, постоянно поглядывает в сторону Амахо и
всем своим видом нервирует пограничников. В два часа дня он набирает брата,
но телефон выключен. Чонгук не сдаётся, уезжать не торопится, он словно
врастает в землю по эту сторону ветхой изгороди и взглядом в горизонт
впивается. Намджун и Хосок, несмотря на хаос в Амахо и на уйму дел, которые
предстоит ещё сделать после переворота, тоже не уходят, оставлять брата не
хотят. Внезапно телефон в руках Чонгука вибрирует, оповещает о входящем
смс, и альфа, разблокировав его, начинает читать.

«Чонгук, мне страшно, и я устал бояться. Смерть отца, камни в наши окна,
которые завтра могут стать пулями — это всё поставило последнюю точку. Я не
чувствую себя с тобой в безопасности, ты не даришь мне ощущение полного
покоя и счастья, и я не виню тебя, я понимаю, что мы живём в таких условиях,
где каждый новый день — очередное испытание. До этого дня я терпел, всё
надеялся на лучшее, но я понимаю, что смерть отца принесет нам только новые
беды. Трястись от страха, недоедать, бояться выйти наружу и всё это ради того,
чтобы держаться за твою руку? Согласись, цена слишком велика, а я всего лишь
подросток, который хочет нормальной жизни. Меня одолевают сомнения, и мне
нужно время, чтобы обо всем подумать. А пока я хочу жить в безопасности, хочу
достатка, покоя, возможности гулять спокойно по улицам. Я не вернусь в Амахо.
Я больше не хочу жить в этой дыре. Я хочу лучшей жизни, свободы,
безопасности, ты не в состоянии мне это дать, и пусть моя детская любовь
удерживала нас вместе, но больше даже она не помогает. Ты не должен меня
осуждать. Во мне нет твоей силы. Я люблю тебя. Береги себя. Выживи назло
всем. Назло мне.»

— Я знаю, ты сделал это большей частью для меня, но ты сделал правильный

выбор. В Амахо хаос, и он поглотил бы тебя. Твой брат совершил переворот, ему
нельзя сейчас терять голову. Будь сильным, не ставь себя выше него и его
безопасности. Пусть он придет в себя, пусть разберется с последствиями, и
потом вы уже спокойно поговорите и помиритесь, — пытается подбодрить
плачущего в своей комнате Юнги Илан.

— Как ты сказал, пусть лучше он ненавидит меня за меркантильность, чем

знает, что мы виновны в смерти его отца, — утирает нос Юнги. — И я хочу, чтобы
он жил, чтобы добился своих целей, чтобы я слышал, что он в порядке, и мог
дышать.

— Всё будет хорошо.

— Не будет, потому что моё сердце осталось у него.

***

Чонгук убирает телефон в карман и прислоняется к капоту автомобиля, потому

что стоять без поддержки не получается. Он не смыкает глаз вторые сутки, он
94/624
не ел, не купался, даже присесть не было возможности, но он не чувствовал
усталости. Все эти долгие часы в нем бурлила энергия и он черпал силу от одной
только мысли, что, вернувшись домой, бросит Амахо к ногам брата, даст ему
свободу и новую жизнь. Он даже боли от ран не чувствовал, потому что
постоянно за образ Юнги цеплялся, а после письма омеги вся боль мира на него
разом навалилась, придавила его к торчащим из-под земли выцветшим
колючкам и не дает дышать. Он бьёт кулаками капот, оставляя вмятины, ломает
свои кости, раздирает локти, плюется кровью, разрываемый своим зверем,
попробовавшим на вкус предательство, и отшвыривает в сторону пытающегося
его обнять Хосока. Эта не нужная больше Юнги любовь в Чонгуке, вмиг
застывшая, ко стенкам сосудов прилипшая, она по крови больше не носится,
глаза, только веки разомкнув, светиться не заставит, отныне она ноша,
пережиток прошлого, травма, дыра прямо в цель и насквозь, не залатаешь, не
избавишься. Ему привыкать жить с ней, тащить в себе, как нежеланный второй
организм, который в нем, не спрашивая разрешения, поселился и
неразделенный отныне обрубком так и останется.

«Я буду любить тебя вечность», — бьётся в сознании голосом брата.

«Твоя вечность уместилась в пару лет, для моей этой жизни не хватит, и она в
следующую перейдёт».

— Он бросил меня, — нервно трет лицо, словно пытаясь снять с него кожу,
Чонгук, задыхается от обиды и, достав пистолет, освобождает весь магазин в
небо. Он задирает пропитанную кровью и потом футболку и, приложив
раскаленное дуло к имени, которое как внутри, так и на изнанке высечено,
прижигает. Он даже не морщится, давит и давит, чувствуя, как плавится кожа,
как собирается в уродливый шрам. Испугавшийся Хосок с трудом отбирает у
него пистолет, а альфа, опираясь локтями о капот, продолжает молотить его
кулаками.

— Он ушёл в поисках лучшей жизни, оставил меня в самый тяжелый момент, —

рука не доходит до капота, его ловит Намджун и валит в грязную траву, пытаясь
удержать от того, чтобы себя калечить, но не понимает, что Чонгук боли от
переломов не чувствует, всё, что он чувствует, это его изодранное сердце в
груди, которое было целым, пока его держал в руках омега. Юнги отпустил его
сердце, и оно, как стеклянный пузырь, лопнуло, осколками в его плоть
впившись, наружу вырваться грозится. Чонгук дошёл до этой минуты, мечтая
положить голову на его колени, освободиться от боли потери отца,
почувствовать его пальцы в своих волосах и услышать его «всё будет хорошо»,
как первую истину, потому что никому никогда он так не верил, как ему, а Юнги
ушёл, оставил его одного на пороге войны. Вчера утром Чонгук осиротел, но
только сейчас он сполна то, что люди зовут одиночеством, почувствовал. У
Чонгука рядом братья, семья, исчисляемая сотнями, но сейчас на границе он
чувствует себя последним человеком на Земле, а всё потому что его любовь,
человек, который объединял в себе для альфы всю вселенную, выбрал не его. И
ничего не изменить. Ему не с кем воевать за Юнги, кроме как с омегой же, но в
этой войне Чонгук всегда будет проигравшим, потому что у него под грудиной
пусть и искромсанное сердце бьется, у Юнги его никогда и не было.

— Он оставил меня, — хрипит придавленный к земле другом альфа и бьётся

затылком о камни. — Продался за побрякушки и видимость безопасности. Он
даже не позвонил, он написал мне смс. Я даже разговора с ним, оказывается, не
заслужил. Как можно говорить человеку, что любишь его и оставлять его
95/624
одного? — выбирается из рук друга и, не веря, смотрит на него. — Неужели он
никогда меня не любил? — прикрывает грязными ладонями лицо Чонгук, пряча
за ними разбитую улыбку, и переходит на громкий хохот, пугая друзей. Хосок
сидит рядом, не в силах смотреть на сломленного друга, и обнимает прижатые к
груди колени.

Чонгук зарывается в землю пальцами, комкает, отпускает, повторяет. Нависшее

на границе молчание давит на барабанные перепонки, заставляет хотеть
кричать, чтобы птицы с деревьев от истошного крика сорвались, чтобы эта
проклятая тишина наконец-то была нарушена и доказала, что несмотря ни на
что, они живы и у них еще есть шанс. Но все трое молчат, у двоих сердце кровью
за родного человека обливается, у одного оно по швам расходится. Если бы от
любви умирали, то Чонгук бы умер, потому что то, что он чувствует прямо сейчас
— живым не оставляет. Вот только любовь не убивает, она меняет: деформирует
позвоночник, гасит звезды в глазах, погружая нутро в темноту, обрубает руки,
которые после уже ни к кому не тянутся. Уходя, она опустошает человека, и
везет тем, кому есть чем эту пустоту заполнить. Если ее не заполнить, не важно
кем или чем, она человека сжирает, высасывает душу и превращает в очередной
призрак, слоняющийся в толпе, который никогда не может ответить на простой
вопрос "а что будет завтра?", потому что просыпаясь каждое утро, твердо
уверен, что завтра не наступит. Чонгуку есть ее чем заполнить, и именно эта
цель не даст ему сдаться, и поможет вновь встать на ноги.

— В Кальдроне не будет безопасности, пока я её не установлю. Я не дам им

спокойно спать и ходить по улицам, не оглядываясь, — цепляясь за друзей,
поднимается на ноги Чонгук. — Мы придём в их дома, заберём их имущество и
души, мы объявим новый порядок, а пока вооружаемся, точим ножи. Мы
выиграли битву, но не войну. Я не прощу его, — смотрит в сторону Обрадо, а в
глазах океан боли плещется. — Даже если разверзнется земля, обнажая ад и
выпуская всех тварей наружу, даже если навеки остынет солнце, а с небес
рухнут все звёзды, я не прощу его.

*Название главы — Не уходи (исп. no te vayas)

96/624
Примечание к части killstation - extinction
https://soundcloud.com/killstation/extinction?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy
Наммины
Desire- Meg Myers
https://soundcloud.com/johnomahony/desire-meg-myers?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Последняя сцена Юнги
Woodkid Ft. Lykke Li - Never Let You Down
https://soundcloud.com/israa-gmal/woodkid-ft-lykke-li-never-let?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Соледад

Месяц после переворота у «зверей» уходит на распределение

полномочий и установление относительной стабильности. Учитывая слабость
территории и возможные нападения желающих воспользоваться хаосом, альфы
вводят в Амахо режим чрезвычайного положения, и звери сутками патрулируют
улицы. Помимо этого, Чонгук приказывает ни с кем не церемониться, и пока не
будет установлен абсолютный контроль, принимать жесткие меры. Официально
у Амахо три главы, в народе их зовут трехглавым Демоном, а неофициально
Амахо правит Эль Диабло. Через три недели после переворота руководителей
зверей вызывают в Конфедерацию. Альфы ждали приглашения, прекрасно
понимая, что как бы Конфедерация не проигнорировала смерть Хьюго, она их
без внимания не оставит. Они провели четыре часа в пути, чтобы на полчаса
присутствовать на встрече с главой Конфедерации — сорокавосьмилетним Лео
Тиаго. Грузный альфа родом из Ла Тиерра и был избран руководителем
Конфедерации четыре года назад. Срок Лео подходит к концу, и есть
подозрения, что он не будет переизбран.

Лео поинтересовался делами в Амахо, послушал идеи парней, которые заверили

его, что продолжат работать на благо района и всего Кальдрона. Лео объявил,
что познакомит их со всеми остальными главами территорий, если им удастся
навести порядок в Амахо и удержать власть, намекнув, что в случае конфликтов,
они от него помощи могут не ждать. Более того, Лео предложил парням
прислать в Конфедерацию нового представителя Амахо, взамен отозванного
человека Хьюго, и напомнил о ежемесячной плате.

***

Чонгук к себе домой с ночи убийства Хьюго не возвращался. В этом доме память
о трех умерших людях, и если двое из них лежат на городском кладбище, то
один живет в Обрадо. Чонгук не звонит и не пишет Юнги, и от него ничего за
месяц не получал. Он борется со своим зверем, который всё порывается найти
Юнги, но не для того, чтобы вернуть, а чтобы посмотреть в глаза того, из-за кого
в Чонгуке ледники поднялись и каждую ночь под лавинами воспоминаний
погребают.

Если бы это были проделки судьбы, то Чонгук бы пошел против нее. Если бы она
растащила, раскидала их по сторонам, он бы его всё равно нашел, к себе бы
пришил, но Юнги сам ушел, греется у огня в Обрадо, а Чонгук на огонь смотрит,
но тепла не чувствует. Он объясняет себе, что ему придется пинцетом из себя по
кускам брата доставать, раны зализывать, и он рад, что из-за свалившейся за
97/624
одну ночь на него ответственности в виде целого района, у него практически
нет времени думать о Юнги. Чонгук Амахо ненавидит, засиживаться здесь не
собирается. Тут на каждом углу его воспоминания поджидают, тут тени его
брата, отца и папы по улочкам слоняются и так искореженное сердце мучают.
Чонгук даже от своего внедорожника отказывается, потому что, сев в него ещё
на границе, он задыхается запахом Юнги, сползает вниз на землю и, обхватив
руками голову, пытается унять взрывающиеся там снаряды чужой нелюбви.
Чонгук не знает, от чего ему больнее: от того, что Юнги его никогда и не любил,
или от того, что ему брата из себя никакими инструментами не вытащить. До
Юнги три часа пути, можно поехать, потребовать, чтобы он вышел, но что
Чонгук ему скажет? О любви молить будет? Чонгуку такая любовь не нужна, он
на границе еще решил, что у него нет больше брата, нет омеги, нет сердца.
Чонгук не разлюбит Юнги, это просто-напросто невозможно, и он прекрасно это
осознает, но он заполнит дыру, оставленную в нем братом, своими целями, пусть
даже отныне ему не с кем разделять победы. Любовь не всегда до конца
остается и одно только счастье приносит, так бывает, жизнь случается. Чонгук
плотнее эту дверь прикроет, завалит сверху бетонной плитой, для
достоверности «не подходить, убьёт» допишет и никогда больше о ней не
вспомнит.

Звери оставили себе все имущество Хьюго, а Чонгук временно обосновался в его
особняке. Хосок и Мо, дедушка которого скончался пару месяцев назад, тоже
часто ночуют в особняке. Только Намджун по-прежнему живет у себя, не желая
оставлять брата одного и отказываясь вовлекать его с такого раннего возраста в
дела картеля. Намджун большей частью в разъездах или часами сидит в
кабинете Хьюго и разговаривает по телефону. Он занимается сохранением
клиентов, многие из которых, испугавшись новой власти, односторонне
прервали старые контракты. Чонгук, Хосок и Мо заняты внутренним
обустройством Амахо.

Сегодня парни только возвращаются со встречи в центре, как им докладывают о

приезде Луи. Мо, который сильно устал, сразу поднимается наверх спать, а
Чонгук, разлив себе и Хосоку виски, приказывает проводить к ним омегу. Луи,
который все это время провел в больнице, а потом у своего друга, несмотря на
то, через что он прошел, выглядит очень хорошо.

— Мы похоронили твоего отца, и явно не по доброте душевной, — осушает

залпом бокал Чонгук, пока Хосок, так и не притронувшись к своему,
разглядывает омегу.

— Это мой дом, — по слогам выговаривает Луи.

— У тебя нет ничего своего, — твердо говорит Чонгук, — но мы оставили тебе

жизнь, хотя ты покушался на мою.

— И прострелили руку, — с обидой смотрит на Хосока омега, а тот и не убирает

взгляд.

— Ты можешь начать новую жизнь, — говорит Чонгук. — Забери все свои вещи, и
можешь спокойно жить на территории Амахо.

— На что я буду жить? — зло смотрит на него Луи.

— Иди работать, — улыбается Чонгук.

98/624
— И кем я буду работать? — возмущенно спрашивает Луи.

— Кем работали и работают наши папы и братья, — спокойно отвечает Чонгук.

— Чем ты выше их?

— Вы не понимаете, — вскипает омега и сразу же осекается. — Я бы хотел

поговорить с Хосоком.

Чонгук молча поднимается на ноги и идёт к себе.

— Я знаю, что у нас не совсем правильно всё началось, — долго подбирает слова
Луи, — и знаю, что ты на меня зол, но мы теперь квиты.

— Меня унизили, сломали руку, я унизил тебя и прострелил твою, ну да, мы

квиты, — облокачивается о колени альфа.

— Так вот я подумал, может мы попробуем сначала, — несмело подходит к нему

Луи. — Может, ты дашь мне еще один шанс, и я докажу тебе, что я вовсе не
плохой, и тогда я был просто ребёнком.

— Может, и дам, — плотоядно улыбается Хосок, откинувшись назад.

— Твой друг жесток ко мне, я знаю, мой отец виноват, но я не хочу из-за него
жить на улице и наливать разному сброду кофе, — подходит вплотную к альфе
омега. — Я хочу жить в своём доме и хочу вернуть свою прежнюю жизнь.

— И насколько сильно ты этого хочешь? — сажает его на свои колени Хосок и

зарывается пальцами в выкрашенные в иссиня черный волосы.

— Я ведь не прекращал о тебе думать с того самого дня в школе, постоянно

искал тебя глазами и все хотел попросить прощения, — обвивает руками его
шею Луи. — Но я боялся подойти, думая, что ты оттолкнешь меня. Ты ведь
веришь мне?

— Конечно, верю, — вдыхает Хосок терпкий аромат шоколада и поглаживает

тонкую талию.

— Ты сильный альфа, ты новый правитель Амахо, а я родился в правящей семье.

Мы можем попробовать снова и стать самой красивой парой Амахо, ты ведь не
мог забыть меня, — прикладывает ладони к его груди, поглаживает. — Позволь
мне показать тебе, как сильно я жалею о том, что случилось шесть лет назад, и
как я хочу всё поменять, — расстегивает пуговицы на его рубашке Луи.

— Покажешь, но не здесь, — с омегой на руках поднимается на ноги Хосок и

идёт на второй этаж.

В шесть часов утра Мо размешивает в огромной чашке растворимый кофе и,

сделав глоток, морщится.

— И мне бы не помешало, — подходит к альфе на ходу натягивающий на себя

военную куртку Чонгук.

— Тебе-то зачем, это моя комната соседняя с Хосоком, я так глаз и не сомкнул,
99/624
думал, или оглохну от стонов, или они стену снесут, — жалуется Мо.

— А вот и герой-любовник, — усмехаясь, поворачивается к спускающемуся по

лестнице вниз Хосоку Чонгук.

— Я испугался, что опоздал, — поправляет воротник оранжевой рубашки Хосок

и, потянувшись к графину с водой, пьет из горла.

— Ждем тебя в машине, — кивает ему Чонгук, увидев спускающегося вниз

Луи, — а ты можешь кружку с собой взять, — хлопает Мо по плечу, и альфы идут
к двери.

— Доброе утро, — Хосок оборачивается к идущему к нему омеге.

— Самое доброе из всех, — подходит к нему Луи и приближается за поцелуем,

но альфа отступает.

— Ночь была прекрасна, думаю, я тебя простил, — с усмешкой смотрит на него

Хосок, — но повторять у меня желания нет. Я скажу своим парням, тебя отвезут,
куда хочешь, более того, деньги, которые отец клал на твоё имя, ты получишь,
только очень прошу, больше на мои глаза не показывайся и научись уважать
тех, кто разливает кофе, потому что в них гордости и честности намного больше,
чем у тебя, — подмигивает ему альфа и идет к двери.

— Какого черта, Чон Хосок! — кричит ему вслед готовящийся разреветься омега,
но тот, хлопнув дверью, выходит прочь.

***

Через год после падения Хьюго Звери мало того, что вернули старых клиентов,
так еще обрели новых. Чонгуку и Намджуну удалось уговорить Вареса
сотрудничать. Хьюго не любил делиться, поэтому предпочитал стабильный
доход, не развивался и всё мечтал, что получит поддержку Вареса, выдав за
него своего сына. Чонгук предложил Варесу шестьдесят процентов от общего
дохода, доказывая этим, насколько ему важен этот союз. Наладив схему
перевозок и систему работы, Чонгук под руководством Лэя начал работать в
направлении отмены меток для омег в Амахо. Как первый шаг, альфа объявил
смертную казнь всем, кто похитит омег на территории Амахо, вне зависимости
от того, какому картелю принадлежит похититель. Сразу после первой же казни
альф вызвали в Конфедерацию.

Парни приехали в штаб-квартиру Конфедерации с утра нового дня.

Расположившись за прямоугольным переговорным столом в кабинете Лео, они
терпеливо ждут, пока тот закончит разговаривать с помощником.

— До меня дошли тревожные слухи, — потирает шею мужчина и, встав со своего

кресла, идёт к столу, за которым сидят трое альф. — Пару дней назад на
территории Амахо был казнен альфа из Кордовы. Это правда?

— Правда, — отвечает Намджун.

— Конфедерация не вмешивается во внутренние дела картелей, пока это не

касается важных нам вопросов и не несет угрозу конфликта между
100/624
картелями, — говорит Лео. — Я получил жалобу из Кордовы и вызвал вас сюда.

— Тот альфа был казнен, потому что, несмотря на запрет на похищение омег на
территории Амахо, пытался похитить мальчика, но вовремя был остановлен, —
отвечает Чонгук.

— У мальчика небось не было метки? — щурится Лео, поглядывая на альфу.

— Мы отменили метки. Все омеги в Амахо равны, — отвечает вместо друга

Намджун.

— Вы слишком рано встали у руля, конечно, вы молодцы, столько добиться в

таком раннем возрасте, но вы многое упускаете, — вздыхает Лео.

— Что, к примеру? — нахмурившись, смотрит на него Хосок.

— Доход, который получают картели, в том числе и от торговли людьми, — вы

можете лишать себя такой огромной суммы, но вы не можете лишить её и
других. Вам не позволят.

— Значит, вы оправдываете похищение людей? — цокает языком Чонгук.

— Вы отменили метку в Амахо, но остальные пять территорий не отменяли и не

будут, — наливает себе в стакан воды из бутылки Лео. — Вы должны понять, что
это было ошибочное решение. За еще одну казнь из-за омеги Конфедерация
будет вынуждена принять меры. Лучше сконцентрируйтесь на работе своего
картеля, налаживайте связи.

— Это угроза? — изогнув бровь, смотрит на него Чонгук.

— Она самая, — отпивает воды Лео. — Тут Конфедерация решает всё насчет
правил, мы их вводим и мы их отменяем, так вот мы не отменяли продажу омег.
Думаю, я смог донести до вас всё, что хотел. Конфедерации есть о чем
беспокоиться?

— Есть, — подскакивает на ноги Хосок, но падает обратно в кресло,

удерживаемый друзьями.

— Вам не о чем беспокоиться, мы всё поняли, — мягко говорит Намджун, и парни

покидают штаб-квартиру.

— Какого хрена? Почему они могут отменить наше правило? — злится идущий к
автомобилю Хосок.

— Никто не может отменить наше решение, — отвечает Чонгук. — Это был наш
последний визит в Конфедерацию. Вернемся и поедем к Варесу, пора с ним
серьезно поговорить.

Варес без воодушевления слушает предложение Чонгука об объединении

территорий и отказывает альфе, будучи уверенным, что бы ему не обещали
Звери, он останется в тени. Помимо этого, слухи в Кальдроне разносятся со
скоростью света, и до Вареса уже дошло, что «звери» получили первое
предупреждение, а конфликта с Конфедерацией Варес не хочет. Парни
подозревали об ответе главы соседнего картеля, поэтому, вернувшись домой,
101/624
решили приступать к плану подрыва власти Вареса изнутри.

Варес пал спустя девятнадцать месяцев правления Зверей в Амахо, и сразу же

все картели закрыли с ними границы. Конфедерация вызвала альф к себе, но на
встречу никто не приехал. Лео выслал в Амахо своего человека с
предупреждением, но того не пустили на территорию картеля, что привело
главу Конфедерации в бешенство. Конфедерация приказала перекрыть все пути
для вывоза наркотиков с двух территорий. Звери, которые ждали подобного
решения, сильно понизили цены на товар, производимый на своей территории, а
Конфедерация, не выдержав давления со стороны покупателей, которые стали
искать пути обхода, временно сдалась.

— Нам нужен Ракун, иначе мы не выживем, — Хосок с друзьями сидят за столом,

заваленным едой, пока Лэй продолжает менять их тарелки. — У нас мизерный
доход в этом месяце, да, мы не дохнем с голоду, как хотела бы Конфедерация и
другие территории, но мы и не зарабатываем толком.

— Ракун под Конфедерацией, ей в рот смотрит, они не пойдут с нами на

контакт, — массирует лоб Намджун.

— Значит, мы возьмем Ракун. Две объединившиеся территории против одной, у

них нет шансов, — твердо говорит Чонгук.

— А что, если конфедерация с Ла Тиерра вмешаются? Они обладают мощью,

которая нам и не снилась, — спрашивает Лэй. — С Варесом вы действовали
тайно и внезапно нанесли удар, теперь Конфедерация навострила уши, а все
картели наши враги.

— Они не успеют, — встав, идет к окну Чонгук и достает из кармана пачку

сигарет. — Мы сыграем по-своему.

— А подробнее? — теряет терпение Намджун. — Как ты собираешься брать

Ракун, если мы всё равно уступаем им по числу живой силы?

— Как сказал один мыслитель: тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую
армию, не сражаясь, он берет чужие крепости, не осаждая*, — затягивается
альфа. — Мы убьем Хорхе без объявления войны.

— Я ничего не понимаю, — наливает себе рома Хосок.

— Хорхе мечтает заполучить одного из главных клиентов Ла Тиерры. Эти люди

приходили к нам за товаром, когда мы понизили цены, — начинает рассказывать
Чонгук. — Так вот мы попросим встречу с Хорхе, сказав, что у нас уже с ними
есть договоренность. Хорхе не знает, что никакой договоренности нет, но точно
знает, что мы с ними виделись, и, учитывая его жадность, он клюнет. Хорхе я
беру на себя. Вы должны будете заняться теми, кто решит взбунтоваться. Важно
не просто убить Хорхе и подчинить Ракун, важно напугать оставшихся, чтобы
больше к нам никто не лез, а все, прячась по домам, ждали, когда мы придём в
гости. Ночь падения Хорхе должна запомниться в Кальдроне, как самая
кровавая из всех, что видела эта земля. Вы можете такое устроить?
— пристально смотрит на друзей альфа, и Намджун может поклясться, что это
не отражение искусственного света на дне черных зрачков, а языки пламени
древнего огня, проснувшегося в его друге.

102/624
— Это вероломно, — почёсывает голову Мо.

— На войне все средства хороши, — накладывает ему самый большой кусок

пирога Лэй.

— Ты списал со счетов Омариона? — смотрит на него Намджун. — Ла Тиерра

может вновь обратиться к Хищникам, как много лет назад.

— Я думал об этом, когда готовил план, и знаю, что Омарион сейчас ловит рыбу
покрупнее и подальше отсюда. Ла Тиерра не успеет, а платить в два раза
больше они не захотят, — отвечает Чонгук.

Хищники, или Депредадорес — наемники, которые в большинстве своем состоят

из дезертиров из элитных частей армии соседних государств, а также бывших
военнослужащих. Они обеспечивают интересы картелей, которые им платят. Со
временем они осели на собственной территории, но и по-прежнему остались
военизированной структурой, которая за большие деньги даже может
организовать военный переворот в стране. Хищники полностью
военизированная организация, работающая только с наркокартелями, но при
этом ни в один картель не входящая. Омарион — нынешний руководитель
организации. Настоящее имя альфы Ким Сокджин, сколько ему лет, как он
выглядит, откуда родом — Звери не знают. С Омарионом, точнее, его
предшественником работала Ла Тиерра во время первой большой войны и
именно благодаря им и обрела нынешнюю власть.

Хорхе проглотил наживку, и через месяц Лео и вся верхушка Конфедерации с

ужасом смотрела на выставленную в центре стола в кабинете главного коробку
с головой теперь уже бывшего главы Ракун. Меж зубов жертвы была зажата
записка, в которой неровным почерком было выведено:

— Кто следующий?

Очевидцы говорят, что в ту ночь по улицам Ракун кровь лилась рекой. Ракун
впервые за долгие годы увидел то, что в Амахо видели чуть ли не каждый день.
Чонгук позаботился о том, чтобы вся информация, в особенности ее визуальная
часть, достигла людей в других картелях. Все социальные сети были забиты
резней, которую устроили Звери против не подчинившихся новой власти, и Эль
Диабло получил то, что хотел. В войне картелей — первой, спустя столько лет, —
погибло около семи тысяч человек, но прорваться в Амахо из-за того, что
Обрадо, Кордова и Ла Тиерра так и не смогли договориться, — не удалось, и
бессмысленная бойня на время остановилась. Отныне картель Амахо не вызывал
пренебрежение, а вызывал чистый и первородный страх.

Шесть лет спустя

Картель Амахо на сегодня второй по территории крупнейший картель

Кальдрона. Вместо ветхой изгороди три объединенные территории скрывает
толстая бетонная стена, а все подосланные к ним из других картелей шпионы
возвращаются домой частями. Родиться в Амахо стало гарантией безопасности,
потому что своих картель не трогал, а защищал. Именно это и привело к тому,
что население на подчиняемых Зверями территориях стало поддерживать своих
лидеров. Метки отныне получают все омеги, родившиеся на трех территориях.
По новому правилу, омег их могли лишать только в случае преступления. За
103/624
причинение вреда человеку из Амахо, неважно, на какой территории и кем,
провинившегося ждала жестокая кара. Все три территории объединились с
центром в Ракун, где находится штаб-квартира Зверей, и официально картель
стал называться Левиафан в честь мифического морского чудовища. По
преданию, Левиафан олицетворяет первобытный хаос, враждебный богу-творцу
и некогда им покорённый, ныне же пребывающий в состоянии сна, однако
могущем быть разбуженным.

«Он проснулся», — объявил еще на первом собрании Зверей Чонгук,

распределяя полномочия.

На встречу с новыми лидерами стекаются со всех уголков материка, с ними

считаются, их боятся. Звери известны своей бескомпромиссностью и жестокими
методами ведения бизнеса, также они известны тем, что всегда держат слово и
идут до конца.

***

Намджун возвращается из Вареса, где был на переговорах, в Амахо, решая

навестить брата, которого из-за загруженности очень редко видит. Аарону
восемнадцать лет, из неуклюжего мальчугана он превратился в красивого
молодого человека с четким овалом лица и выступающими скулами. Аарон
любит ночную жизнь и пропадает в лучших клубах Кальдрона. Он уже как год
набивает татуировки на шее и груди, покрывает их цветными рисунками, и не
слушает ворчание недовольного его образом жизни Намджуна. Как бы Намджун
ни настаивал, чтобы он продолжил образование, альфа в колледж поступать не
стал и держит в Амахо ночной клуб, который выпросил у брата.

Автомобиль Намджуна третий в кортеже, самый первый водит Мо, который

официально тоже из лидеров зверей, но предпочитает, чтобы его звали ангелом-
хранителем Волка. Мо большей частью проводит время с Намджуном, всегда
ходит за ним тенью и с радостью выполняет любые его поручения. Мо собирает
черные волосы в хвостик на затылке, носит серьгу-крестик в левом ухе, и
изображение морского чудовища на левом плече. Он часто обижается на друзей,
которые его одного на задания не пускают, а за езду без охраны долго ругают,
но ему приятно, что о нем так заботятся и счастлив быть в семье.

Намджун сидит на заднем сиденье бронированного мерседеса

представительского класса, как внезапно со стороны первого автомобиля
доносится визг покрышек по асфальту, и альфа видит, как не успевший
притормозить BMW перед ними въезжает в автомобиль Мо. Шофер и охрана
сразу тянутся за оружием, Намджун и сам достаёт свой пистолет.

— Всего лишь столкновение, всё хорошо, — кричит идущий к ним Мо и

размахивает руками. Именно его Гелендваген от Brabus и спровоцировал
аварию. — Подумаешь, чувак решил поцеловать меня в зад, — хохочет и стучит
по стеклу альфа.

— Нахуя было так резко тормозить? — опускает окно на палец недовольный

Намджун.

— Там омега, — сплевывает Мо и продолжает оглядываться.

104/624
— Какой нахуй ом… — Намджун, проследив за его взглядом, осекается.

Из-за первого автомобиля показывается омега и, перейдя дорогу, ступает на

тротуар. Намджун не слышит, что Мо, присвистывая, ему рассказывает, и
продолжает через затемненное стекло следить за ангелом. Люди ведь не могут
порхать над асфальтом и заставлять всё вокруг, даже подгоняемые ветром
листья, замирать в воздухе. Люди не ходят так, будто каждый шаг — это
огромное одолжение всему миру, в котором расхаживает такая красота. Ветер
треплет его волосы цвета жидкого золота, белая футболка задирается, обнажая
плоский живот, а обтягивающие стройные ноги черные скинни не позволяют
оторвать от них глаз. Омега будто в своем мире, будто это не из-за него
перекрыта центральная улица города и разбиты две машины. Намджун уверен,
такое с ним не впервые, этот парень знает, что он прекрасен. Он никого не
видит, ни на кого не смотрит, покачивая бедрами, идет мимо витрин и
магазинов, и никто из тех, кто следит за ним, не дышит. У него на руке ниже
локтя смерть с венком из алых маков набита, его сочные блестящие губы такого
же цвета, как и цветы. Он поднимает руку, зачесывает пальцами шелковистые
волосы назад, Намджун, как загипнотизированный, за полоской обнаженной
плоти следит и шумно сглатывает. От рыка своего зверя альфе уши
закладывает, его протяжное «мое» в голове эхом от стенок отскакивает. Омега
словно чувствует зверя, он замирает на мгновенье, оглядывает взглядом
автомобили и вновь продолжает свой путь. Омега толкает дверь клуба Аарона и
скрывается за ней, и только тогда Намджун слышит Мо:

— …и я не мог не тормознуть. Это же Санта Муэрте!

— У него на руке да, — рассеяно отвечает старший.

— Нет, его зовут так, на него пол картеля дрочит, но к нему не подойти, можно
без члена остаться, — хохочет Мо. — У него «жало скорпиона»*, где он его
прячет, никто не знает, но порубит за секунду. Да и альфа у него ого-го.

— Продолжим путь, — сбрасывает наваждение Намджун и поднимает стекло.

«Не уверен, что я сам бы не притормозил».

***

Чимину восемнадцать лет, и вот уже как три года он живет один. Амин
окончательно съехался со своим альфой, который работает в картеле, но до сих
пор от него так предложения и не дождался. Чимин с трудом закончил школу, в
колледж не поступал, и живёт в их старом доме. Последние классы омега уже
не общался с Аароном и хотя безумно скучал по другу, своей вины в разрыве их
отношений так и не признал. Аарон оказался еще упрямее и первый шаг для
примирения не сделал. Омега работает с момента ухода Амина, потому что
старший хоть и помогал ему первое время, но сейчас помогает только, когда
Чимин просит. Чимин сменил много мест, он пробовал себя как бариста, был
танцором, мастером по волосам, параллельно не пренебрегал воровством. В
шестнадцать он познакомился с альфой Ниньо, которого до сих пор называет
своей второй любовью. Первой любовью для Чимина так и остался Ким Намджун.
Ниньо промышлял воровством и научил этому и Чимина. Ниньо был ловким,
прекрасно разбирался в ключах и сейфах, а Чимин был прилежным учеником.
Сейчас Ниньо сидит в Ла Тиерра, где был пойман за попыткой крупного
105/624
ограбления, от чего его до последнего отговаривал Чимин. Омега долго грустить
не стал и уже через три месяца переехал жить к своему новому парню — альфе
из картеля Амахо. В длительных отношениях Чимин был два раза, потом
встречался с главным «оружейником» картеля, почти полгода жил в Кордове с
сыном местного банкира и, обокрав его, полгода назад смог вернуться в Амахо,
который по новым правилам своих не выдаёт. Чимин знает, что природа
наградила его потрясающей внешностью, и очень ей за это благодарен. Когда с
работой были проблемы, Чимин даже снимался обнаженным для местных
изданий, без предложений не оставался, но также эта красота привлекает
много ненужного внимания, именно поэтому омега благодарен Ниньо, который
помимо «искусства» воровства, научил его прекрасно владеть оружием, как
холодным, так и огнестрельным. Чимин может за себя постоять. Он решил на
время снова обосноваться в Амахо, осмотреться, а потом, возможно, уехать в Ла
Тиерру. Сейчас он работает официантом в самом крутом клубе Амахо и не
промышляет воровством.

***

Весь оставшийся вечер Намджун думает о том омеге и, никак не сумев

избавиться от навязчивой мысли снова его увидеть, заворачивает после встреч к
клубу. Намджун не ошибся, омега работает в клубе. Альфа видит его сразу же,
стоит войти в помещение, потому что не заметить его невозможно. Намджуну
предлагают vip-место наверху, но он, отказавшись, проходит к столику в углу,
рассчитав, что это место идеально для наблюдения за порхающим между
столиками омегой.

Чимин чувствует его присутствие сразу же, зверёк омеги поднимает голову,
внюхивается и все тянется к столику в углу, заставляя его бороться с самим
собой же. Чимин незаметно наблюдает за ним, но подойти к столику смелости
не хватает. Так всегда с Волком. Он единственный альфа во всей вселенной,
рядом с которым омега даже свое имя забывает. Он усмехается про себя,
заметив, сколько его коллег бросаются к столику, и вновь поворачивается за
заказом к очередному клиенту. Намджуну такой расклад не подходит. Он
пришел сюда только из-за него, а омега к его столику ни ногой. Альфа посылает
своего человека к администратору и через минуту к его столику идет лучшее
творение человечества, ангел во плоти, тот, от кого у Намджуна в горле
пересыхает, а разошедшийся зверь внутри дикую пляску устраивает.

— Что вам принести? — с улыбкой смотрит на него омега, в котором Намджун

смутно ловит знакомые черты.

«Ничего, просто постой здесь или даже присядь, я будто видел с трудом с
рождения, только прозрел, а сейчас от твоей яркости снова слепну».

— Мне как всегда, — отвечает вместо Намджуна подошедший к столику Аарон и

делает то, от чего старшему грудную клетку железными цепями, усеянными
шипами, сдавливают. Аарон разворачивает омегу к себе и, обхватив руками его
лицо, долго целует.

«Он мой брат», — повторяет про себя Намджун, а под обхватившей краешек
стола рукой дерево на пол осыпается. Намджун сам над собой издевается, глаз с
целующихся парней не сводит и, только почувствовав во рту привкус крови,
взгляд уводит. Зверь альфы, еще секунда, и с катушек слетит, он рычит,
106/624
когтями нутро вспахивает и зубами клацает. Намджун давит на него, видит, как
другие, его зверя почувствовав, подальше отходят, даже Аарон, от омеги
оторвавшись, испуганно на брата смотрит. Обессиленный от борьбы с
собственным чудовищем, которое отказывается понимать отказ своего хозяина,
Намджун встаёт на ноги.

— Вынужден тебя покинуть, — обращается к Аарону Намджун и, не понимая,

почему омега прячет взгляд, похлопав брата по плечу, идёт на улицу. Чимин
напуган и в смятении, он услышал только рык, но этого было достаточно, чтобы
он понял, что впервые почувствовал настолько сильного зверя и его безумие.

— Поезжайте домой, — приказывает вышедший на улицу Намджун

сопровождению и, сев за руль темно-серого мазерати Ghibli, выруливает на
трассу до границы.

В полночь трасса пустая, можно выжать максимум, только вряд ли поможет.

Этот омега принадлежит Аарону. Будь он омегой кого угодно, хоть главы Ла
Тиерра — Намджун бы объявил войну и заполучил бы его. Этот омега вызывает в
альфе неконтролируемое желание, пробуждает в звере доселе неведомую
жажду обладать. Намджун омег никогда не покупал — за этого бы состояние
заплатил, он за омегу никогда не воевал — за ночь с этим войска бы поднял, он
за внимание никогда не боролся — этого бы обхаживал. Он прикрывает веки и
представляет, каково это его сочных губ сперва аккуратно пальцами коснуться,
провести подушечками по четким скулам, линии подбородка, вдохнуть его
дыхание и подразнить своего зверя. Альфа ерзает на сидении, почувствовав, как
только лишь от мыслей о нем становится неудобно сидеть, и крепче руль
сжимает. Чистая первозданная красота, умноженная на природную
сексуальность, которая выбивает разум и оставляет Намджуна наедине с
инстинктами, обнажает звериную сущность.

Он не ангел, Намджун ошибся, он демон, крылья которого сотканы из похоти.

Судьба сыграла с Намджуном злую шутку, показала ему того, кто, всего лишь
пару раз взмахнув ресницами, в его душе ураган поднял, и сразу же забрала,
выставила между ними самого дорогого человека, и Намджуну эту преграду
никак не пройти. Обида в нем пенится, до горла поднимается, он всё два слова
повторяет и сильнее руль в руках сжимает. Ни врывающийся в окна свистящий
ветер, ни огни впереди, ни запах жженых шин — ничто не отвлекает от
намертво выбитого под веками образа омеги. Даже зверь, который в клубе без
умолку твердил «убей его» умолкает, больше не рычит, сидит ошарашенный,
душу тоскливым воем разрывает.

***

Юнги в школу записываться не хочет, всё тянет, убеждает папу, что не стоит,
что он надолго в Обрадо не задержится, но в итоге под давлением дедушки
сдаётся.

— В Амахо смута и хаос, я слишком ценю тебя, чтобы отпускать в это пекло, —
повторяет Абель и в очередной раз о Чонгуке при нем говорить запрещает.

Юнги безумно скучает, целыми днями смотрит их совместные фото, не снимает

с себя колье брата и всё ждет от него хоть весточки. За месяц в Обрадо он
107/624
исписал для Чонгука сотни страниц писем, но ни одно не отправил, он нажимает
на его номер и сразу сбрасывает. Желание услышать его голос достигает своего
апогея спустя три месяца после разлуки, и Юнги, несмотря на обещание, данное
папе, в этот раз звонок не сбрасывает. Вместо брата он слышит грубый голос
оператора, докладывающий, что абонент недоступен. Чонгук сменил номер.
Юнги, потеряв единственную связь с братом, в ту ночь до утра рыдает, а утром,
отказавшись идти в школу, закатывает истерику, требуя вернуть его в Амахо.
Илан с трудом успокаивает омегу, объясняя, что пока рано, и обещает, что к
концу учебного года он попробует уговорить деда. Юнги не знает, что
происходит в Амахо, как Чонгук, и, устав от переживаний, вновь идет к деду, но
в ответ выслушивает ругань.

— Он не твой брат! — кричит на него мужчина. — У тебя нет братьев, и ему на

тебя наплевать, иначе почему ни разу он не приехал за тобой? Почему не
выстроил перед границей конвой?

— Я обидел его, — всхлипывает омега.

— Вернись, расскажи правду тому, кому на тебя плевать, и поставь под риск
семью! — встряхивает его за плечи альфа. — Он ненавидит нас всех, спит и
видит, как наши головы поотрывает! А ты к нему хочешь, к тому, кто не
дрогнувшей рукой в тебя пулю пустит!

— Это вы виноваты, а не я! Вы это с отцом сделали, — кричит Юнги и больно

бьется затылком о стену, к которой толкает его дед.

— Ещё раз я услышу имя своего врага в этом доме, и ты будешь на улице!
— шипит альфа.

— Лучше на улице, чем с вами, — говорит Юнги и выходит из кабинета.

Юнги в школе ни с кем не общается, нелюдим, его ничего не интересует, он

ничего не планирует. Омега словно застрял в том злополучном дне во дворе их
дома в Амахо, где он, обнимая брата, клялся в вечной любви. Так проходит год,
спустя который Юнги все равно продолжает смотреть на дверь и ждать Чонгука,
пусть разум и твердит ему, что за предателями не возвращаются. На день
рождения омега вниз не спускается и папу в спальню не впускает. Юнги решает,
что больше он дни рождения не празднует. Илан сильно беспокоится о сыне,
даже к специалистам обращается, Юнги на контакт не идёт и все больше
замыкается. Одним из вечеров Илан заходит к как и всегда лежащему на
кровати в обнимку со Снорлаксом сыну, смотрящему стеклянным взглядом в
потолок, и протягивает ему бумажку.

— Не представляешь, как тяжело мне было достать его номер, но я хочу, чтобы
ты поговорил с ним и понял, что тебя в Амахо никто не ждет, — опускается на
кровать рядом старший. — Дело не в обиде на тебя и твоё, как ты считаешь,
предательство, хотя ты просто выбрал семью и жизнь лучше. Чонгук взял под
контроль Амахо и Варес, он слетел с катушек, грозится все оставшиеся
территории в крови потопить. Нет больше прежнего Чонгука, нет того, кто
якобы любил тебя. Он припеваючи живет, в его подчинении столько людей, у
него есть власть и деньги, но он не идёт за тобой. Ты не нужен ему, Юнги.

Омега выхватывает бумажку из рук папы и просит оставить его.

108/624
Юнги запирает дверь, опускается на пол и набирает номер. Пока идут гудки,
ему кажется, его сердце остановится. Юнги так свой номер и не поменял, всё
надеясь, что когда-нибудь Чонгук ему позвонит, и убеждён, что если брат не
возьмет, то это потому что узнал.

— Не звони мне больше, — первое, что слышит Юнги и задыхается от

обрушившихся на него эмоций, где даже намека на обиду на слова брата нет.
Он слышит его голос спустя год и, не сдержавшись, глухо плачет.

— Чонгук… — парализованная рыданиями челюсть с трудом двигается, а всё,

что он хотел сказать, вылетает из головы. — Я скучаю, я очень…

— Не звони мне больше, — твёрдо повторяет Чонгук. — Больше никогда не смей

меня беспокоить. Мертвецы ведь не разговаривают, а ты для меня умер ещё год
назад.

Чонгук сбрасывает звонок, а Юнги по-прежнему прижимает к раскрасневшемуся

уху трубку и слушает гудки, которые сейчас для него сравнимы со звукам
кардиомонитора, который скоро покажет одну сплошную линию.

— Юнги, — доносится из-за двери голос папы. — Открой, пожалуйста. Я боюсь за

тебя.

— Не бойся, — истерично смеется сквозь слёзы омега, до сходящей кожи чешет

имя выведенное на ребре. — Я не покончу жизнь самоубийством, потому что
мёртвые не умирают.

***

Намджун долго борется с собой, и хотя любопытство разрывает альфу на части,

он у Аарона про его пассию не спрашивает. Сегодня один из редких в последнее
время вечеров, когда братья ужинают вместе. Они сидят в любимом ресторане
младшего у искусственного озера и медленно попивают вино. Намджун
замечает, как заигрывает с обслуживающим их столик омегой Аарон и не
сдерживается:

— Как у тебя дела с твоим омегой?

— С Чимином что ли? — нарезает мясо Аарон.

— Его Чимин зовут? — хмурится Намджун. — Твой друг Чимин?

— Ага, — с блаженством проглатывает мясо младший. — Ты еще метку ему

выбил у Хьюго, если помнишь, конечно.

Намджун подзывает официанта и, хотя не планировал сегодня особо пить,

просит принести ему бутылку виски. Трезвым ему эту информацию не
переварить. Намджуну кажется, что подсознательно он даже тогда, еще много
лет назад, пошел к Хьюго просить о метке не просто какому-то омеге, а тому,
кто впоследствии будет занимать все его мысли. Будто бы судьба все это время
играла с ними, ведь сколько раз Намджун собирал обед мальчику по имени
Чимин, помогал Аарону паковать его старые вещи для омежки и даже
лекарствами делился, а сейчас сидит с ноющим сердцем, и от странной тоски
109/624
его ни одно лекарство не спасет.

— Так ты знаешь его столько лет, — после затянувшейся паузы говорит

Намджун.

— С первого класса, — усмехается Аарон. — Удивительно, что я до сих пор его не

придушил.

— Мне он кажется очаровательным, — с теплотой улыбается старший,

вспоминая, как, покачивая бёдрами, шел по тротуару омега.

— Слишком проблемный, вечно в передрягах, как он вообще до восемнадцати

дожил — удивительно, — постукивает по бокалу Аарон. — Конечно, он мне очень
дорог, но его безответственность и стиль жизни меня порой доводят до белого
каления. С чего это ты вообще решил интересоваться моей личной жизнью?

— Я же твой брат, — после паузы говорит старший. — Ладно, расскажи о себе,

как у тебя дела, а то мне скоро на встречу с Ким Минсоком, попробую уломать
Кордову встать на нашу сторону.

***

Чимин в ночь после клуба глаз не смыкает. Вернувшись после смены, он до

рассвета лежит в кровати и прокручивает в голове мимолетную встречу с
Намджуном. Омега обнимает подушку и представляет, что альфа зашел в клуб
не из-за брата, а именно из-за него. Он ведь вызвал его к столику, значит, Чимин
его привлек. В то же время он понимает, что такому, как Ким Намджун, вряд ли
будет всерьез интересен такой омега, как Чимин, будь он хоть мистером
вселенная. Чимин и не хочет так. Чимина все якобы любили и принимали из-за
внешности, для него не оставались закрытыми двери, его улыбка способна
растопить самое обледеневшее сердце, но с Намджуном так не хочется. Чимин
не хочет, чтобы его первая любовь видела в нём красивую куклу, хочется, чтобы
и у альфы, как у омеги при виде его, дыхание захватывало, а сердце биться
переставало, чтобы улыбка почву из-под ног выбивала, а руки домом стали.
Сегодня Намджун смотрел на него с интересом, но в этом интересе Чимин видел
похоть, такую же, как и у сотни других посетителей клуба. Если бы Чимин хотел
продать ему внешность, то просто пошел бы прямо к нему, вряд ли бы Намджун
отказался. Он хочет, как в тех книжках, которые ему давал в детстве дядя,
продающий чуррос. Намджун для Чимина не просто один из самых сильных альф
Левиафана, а принц из сказок. Намджун покупал ему еду, поставил ему метку,
заступался за него перед продавцом в маркете. Чимин и выжил только потому,
что все о нем думал, мечтал, что когда-то они, как в старых фильмах, столкнутся
где-то на улице, и альфа ему те самые три слова скажет. Намджун ничего в тот
вечер не сказал, но Чимин в его глазах три слова увидел, жаль вместо «люблю»,
там «хочу» было.

Чимин не планировал встречаться с Аароном, к которому он чувствует любовь,

но она не та, которую испытываешь к альфе. Аарон после побега из Кордовы дал
ему защиту, помог с работой, и как бы Чимин не был противен сам себе, он
встречается с ним большей частью из-за чувства благодарности, а еще из-за
того, что «лучше со своим, чем с кем попало». Чимин уверен, что Аарон ему
вреда не причинит, так же он уверен, что то, что между ними, не любовь. Аарону
льстит компания одного из самых красивых омег территории, а Чимину его
110/624
фамилия. А еще подсознательно омега знает, что, встречаясь с Аароном, он,
пусть и в извращенной форме, становится ближе к Намджуну и, даже занимаясь
с ним любовью, представляет его брата.

Под утро Чимин слышит шум с кухни и, выйдя из комнаты, видит заваривающего
кофе Амина. Амин еще больше похудел, круги под его глазами все темнее, он
поворачивается поздороваться, и омега подбегает к нему.

— Что это? — схватив его руку, смотрит на синяк на предплечье младший.

— Опять ты упал?

— Оступился, — отбирает руку Амин.

— Хватит! — кричит Чимин. — Уходи от него, перестань так сильно себя

ненавидеть. Эта мразь тебя снова избивает!

— Я просто ударился! — обходит его Амин.

— Не ври мне! — не дает брату перейти в другую комнату младший. — Я прошу

тебя, вернись домой, я неплохо зарабатываю, мы заживём, как прежде, тебе не
нужно жить с этим уродом.

— Я люблю его, — прикрывает ладонью лицо Амин. — Он любит меня. Пары

ссорятся, так бывает.

— Вы не ссоритесь, — прислоняется к двери, не давая брату выйти, Чимин. — Он

тебя за человека не считает, даже руку на тебя поднимает, а ты все терпишь.
Чего ты так боишься? Надо будет, я сам с ним поговорю, просто вернись домой.

— Я не его боюсь, — с горечью говорит Амин. — Ты меня не поймешь, но мне

двадцать семь лет, и меня высшие силы твоей внешностью не наделили. Кому я
буду нужен?

— Что ты несешь? — в шоке смотрит на него Чимин. — Ты боишься одиночества?

Да, блять, лучше быть одиноким, чем с ним! Ты красив, умен, трудолюбивый, ты
вырастил меня один. Почему ты принижаешь себя? И почему ты считаешь, что
ты можешь быть кого-то не достоин! Это весь мир тебя не достоин. Прошу,
Амин, пошевели своими мозгами той частью, которая не думает о твоем
ебанутом альфе, и пойми уже, что ты заслуживаешь лучшего.

— Я же говорю, ты меня не поймешь, — с грустью улыбается Амин. — Таким, как

ты, меня не понять. Ты можешь получить любого альфу, которого пожелаешь,
стоит тебе просто улыбнуться, а я…

— Ты, блять, серьёзно? — срывается на крик Чимин. — Ты правда думаешь, что

все дело во внешности? Да, она открывает двери, но обычно ты вылетаешь
оттуда сразу же, и дверь за тобой захлопывается. Дело не во внешности, дело в
твоей голове, так вот у тебя вместо головы тыква. Пойду проблююсь, а то,
послушав тебя, только на это и тянет, — Чимин выходит из кухни.

***

Несмотря на то, что Чонгук сказал, что Юнги для него мертв, омега свою любовь
111/624
к нему только взращивает, по-прежнему с его образом засыпает и просыпается.
Больше смелости звонить ему он не находит. Он до дыр просматривает
гангстаграм всех, кого знает из Амахо, надеясь хоть что-то о брате узнать, но
Чонгука будто не существует. Стоит ввести в поисковике Эль Диабло, и на
экране только окровавленные тела жертв всплывают, но Юнги даже это от
любимого не отталкивает. Юнги с трудом заканчивает школу и всё-таки подаёт
документы в колледж, лишь бы занимать голову чем-то и не сходить с ума.
Больше о Чонгуке он ни у кого не спрашивает, планирует скопить денег,
сбежать в Амахо и посмотреть в его глаза.

Одним из дней омега после школы не садится в автомобиль шофёра, а, сев в

такси, с которым договорился ещё накануне, просит ехать к границе. Он пишет
Чонгуку, что приедет в восемь вечера к границе, и просит о разговоре. Юнги
видит, что сообщение открыли и прочитали, и, несмотря на то, что не
дожидается ответа, свой план не отменяет.

Чонгук не приезжает. Юнги стоит на холоде на границе и, постукивая зубами,

всматривается в темноту впереди. Ему кажется, что он чувствует запах Амахо,
разыгравшееся воображение показывает ему свет приближающихся фар, даже
силуэт идущего к нему брата, но в реальности напротив омеги одна выедающая
глаза до горьких слез пустота. Пограничники что-то кричат позади,
предупреждают не подходить ближе, чем на пятьсот метров, Юнги и не
двигается с места, он словно прирос к влажной после недавнего дождя земле и
только шепчет посиневшими губами «пожалуйста». Чонгука всё нет, а пустота в
лицо резким холодом бьет, запах любимого человека доносит, и Юнги, своими
слезами захлебываясь, за каждый треск, шум вдали, как надежду, цепляется, из
последних сил глаза напрягает, в бездну перед ним открывающуюся
всматривается. Он видит, как в этой черной дыре один за другим все его замки
рушатся, как его планы, мечты его за руку держать, его обнимая, засыпать,
стираются. Видит, как на дне этой пропасти образ его брата сгорает, пеплом
развевается, как тепло его ладоней, до сих пор хранимое, исчезает. Бездна
между ними сдирает с Юнги кожу с его отметинами, с его прикосновениями,
забирает с губ вкус его, из него живого, не вскрывая, сердце вырывает, «оно
тебе больше не нужно» шепчет. Юнги падает на колени, зарывается пальцами в
землю, зажимает ее в кулаках и тихо плачет. Одинокая сгорбившаяся фигура,
позади которой стоят уже вызвавшие его деда пограничники, и пусть Абель
приказал им забрать его во внутрь, подойти они смелости не находят. Кажется,
что легкое дуновение ветра, и этого мальчика, все эти два года с трудом
удерживающего себя чем-то целым, по границе разнесет. Маленький омега, на
плечах которого будто бы скорбь всего человечества, шмыгает носом и
продолжает копаться в грязи, пугая своей отрешенностью повидавших войну
вояк. Будто бы весь мир вокруг накрыло щитом и только он один за пределами
остался, без защиты, без поддержки, сидит сломленный, сам себе голыми
руками могилу роет. Они не знают, что могилу на этой границе омега еще два
года назад вырыл, а сейчас смиренно проходит к ней и сам в неё ложится.
Чонгук его еще тогда похоронил, но Юнги все равно верил и ждал, но ждать
больше некого, дальше только слой черной земли и вечное одиночество. К его
могиле ходить не будут, на ней цветы не вырастут, ее даже не найдут, потому
что она у него внутри. У Юнги позади история любви, которой было суждено и в
этой, и в следующей. Впереди у Юнги только черная бездна, которую будущим
называют.

В ту ночь Юнги впервые получает пощечину от деда и после почти месяца,

проведенного взаперти, решает больше встреч с братом не искать. Юнги красит
112/624
волосы в черный, дружит с омегами в колледже и ничего больше не планирует,
не мечтает. В день своего двадцатилетия Юнги набивает на ключице «Пропасть
посмотрела в меня» (Abyss gazed back into me) в память о ночи, когда он впервые
столкнулся с ней на границе, куда не приехал брат. В память о ночи, когда он
остался один.

Конец первой части.

*«Искусство войны» Сунь-цзы

*Жало скорпиона — мексиканский нож с узким клинком.

*Название главы — Одиночество (исп. Soledad)

113/624
Примечание к части Подряд.
Bones - BlastZone
https://soundcloud.com/teamsesh/bones-blastzone-zonaporazheniya?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Linius & Kordas - Black Bimmer
https://soundcloud.com/keandysso/linius-kordas-black-bimmer-kean-dysso-remix?
in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy
IAMX - Avalanches
https://soundcloud.com/piotr-musal/iamx-avalanches?in=ivy-blue-
369980545/sets/wlep5ccw6rf1
Under Fire (CRASPORE Remix)
https://soundcloud.com/320bit/under-fire-craspore-remix?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Часть вторая. Но тиэнен эль корасон

Спустя два года.

— Святой отец, я согрешил, — альфа удобнее располагается на низком табурете

и продолжает играть с красивыми запонками на манжетах красной, как кровь,
рубашки.

— Продолжай, сын мой, — доносится глухой голос из-за решетки.

— Я воровал, я калечил и убивал, и ничего не чувствовал, — делает паузу и,

прикрыв веки, вспоминает последнюю войну. — Не думаю, что мою душу можно
спасти.

— Бог — милостив, и милость его не имеет границ. Раскайся, и он простит

тебя, — говорит священник.

— В том-то и дело, что я не раскаиваюсь, — достает из-за пояса любимый Glock

34 альфа и поглаживает. — Я буду еще убивать, и я знаю, что даже храм божий
меня отвергнет.

— Ты еще вернешься к Богу.

— Это вряд ли, — усмехается мужчина и накручивает глушитель на пистолет.

— Я бы хотел, чтобы ты передал ему мои искренние пожелания, вот только ты,
Касио, взял билет в преисподнюю, ибо нехуй было превращать церковь на моей
территории в место сбыта моего товара моим клиентам, — он слышит скрип
ножек стула по полу и выпускает в решетку всю обойму. С той стороны
исповедальни доносится глухой звук бьющегося о пол тела, и альфа убирает
пистолет.

Хосок выходит из исповедальни и, потянувшись, идет к дверце священника. Он,

поморщившись, смотрит на окровавленный труп и, плотно прикрыв дверцу,
направляется к выходу. Толкнув тяжелые двери, альфа оказывается на залитой
солнцем улице города. Хосок прикрывает веки, вдыхает полной грудью пыльный
пахнущий резиной и жареной кукурузной мукой воздух и, перепрыгивая через
лестницы, спускается вниз, где его ждут два внедорожника и его вторая после
114/624
Глока любовь — черный ламборгини авентадор.

***

— Он ведь придет, Сандор, — грубо схватив за шею, притягивает к себе

привязанного к стулу мужчину Мо. — Он уже идет.

— Мы партнеры, я с ним разговаривал, — сплевывает кровь на пол

двадцатисемилетний альфа, который убеждает себя, что его просто напугать
сюда привезли, что он обязательно выберется, но как бы он ни старался звучать
уверенно — голос дрожит.

Вот уже как полчаса один из подающих надежды молодых бизнесменов

соседней страны корчится от боли на заброшенном заводе на окраине столицы.
Под ногами Сандора осколки стекла, над головой — прогнившие балки. Сквозь
покрытые толстым слоем многолетней пыли окна даже лучик готовящегося ко
сну солнца внутрь не проникает.

— Ты же понимаешь испанский? — хлопает его по щеке Мо. — У меня вот

прекрасный испанский, а ты на меня, как баран на новые ворота, смотришь. Так
вот ответь мне до его прихода, не тяни резину.

— У нас договор, — в отчаянии повторяет Сандор. — Он не идиот, я ему слишком

дорого обойдусь!

— Ты не знаешь Эль Диабло, — ухмыляется Мо и тянет его на себя за шею. — Мы

из Кальдрона, подонок, мы чтим свои традиции и уважаем ваши, но ты нас не
уважаешь, ты наше время отнимаешь.

— Выпусти меня отсюда, мои люди ищут меня, — кричит Сандор, пытаясь
освободить завязанные за спиной руки. — Вы не с тем связались, вам от
наказания не уйти.

Альфа громко смеется над его словами и закуривает. Мо в этом году

исполнилось двадцать шесть лет, и, несмотря на свои возможности, он
отказался от пластической операции. Он ездил в страны с сильной медициной,
кому только не показывался, почти все врачи сказали, что нужна серия
операций, но даже после всех, все следы ожога убрать не получится. Мо не
хочет снова оставлять братьев в преддверии новой войны и от операций
отказался. Он так и не смог толком объяснить друзьям причину своего отказа,
но коротко сказал, что принял себя таким, какой и есть, и раз уж с детства его
зовут «монстром», то пусть так и останется. Друзья сказали, что будут любить
его любым, и поддержали его решение. У Мо роскошная квартира в центре
Ракун, гараж, полный коллекционных автомобилей, вокруг него вьются омеги, —
те из них, которые забыли об «уродстве» парня, узнав о его счете в банке, — и
альфа, который во всем слушается Хосока, тоже решил, что пока у него есть
деньги и власть, любовь можно будет купить.

***

— Это был прекрасный вечер, и я хочу поблагодарить вас всех, что вы разделили
его с нами, — обращается к толпящимся у белой мраморной лестницы
115/624
сотрудникам и коллегам седовласый мужчина лет шестидесяти. — От имени
нашего города я хочу поблагодарить вас, господин Чон, за подарок, —
поворачивается он к стоящему рядом красивому альфе лет тридцати и
протягивает руку. — Я уже двадцать девять лет как директор музея искусств, и
это всего лишь второй раз, когда нам безвозмездно подарили часть нашей
истории.

— Этот артефакт принадлежит вашей стране и народу, — Чонгук пожимает

протянутую ему руку. — Я всего лишь вернул его на законное место.

— Вы бы могли, как и многие коллекционеры, оставить его у себя, — говорит

директор.

— Его место не останется пустым, — улыбается альфа и слушает

приблизившегося к его уху помощника.

***

Тяжелые двери со скрипом открываются, впуская внутрь прохладный ветерок и

того, кого Сандор предпочёл бы никогда не видеть.

— Он уже здесь, — заскучавший Мо отходит от привязанного к стулу мужчины.

Шаги эхом отражаются от стен, заставляя загнанного в угол Сандора

неосознанно отсчитывать секунды до приближения того, кто вряд ли пришел,
чтобы даровать ему свободу. Чонгук двадцать минут назад пожимал руку
директору музея и отцу Сандора, а сейчас он испачкает эту же руку кровью. Мо
ставит рядом с пленником стул и вновь отходит к стене. Чонгук снимает
пиджак, вешает его на спинку старого стула и только потом садится.

— Мы так не договаривались, — пытается вновь распутать руки Сандор, следя за

тем, как подворачивает рукава рубашки альфа. — У нас был уговор. Выпусти
меня.

— Твой отец прекрасный человек, — зачесывает пятерней назад ниспадающие

на лоб волосы Чонгук, которые хотя и собраны в пучок на затылке, но прядки
постоянно выбиваются. — Он так искренне радовался моему подарку, он ратует
за национальное достояние своей страны, предан своему делу. Так вот я думаю,
почему всегда так, почему у таких, как твой отец, рождаются такие, как ты?
Глупые, жадные, чересчур самоуверенные, не умеющие ценить.

— Ты не дал мне времени, я не нарушал условий…

— Сразу после встречи со мной ты встречался с Оскаром, — отрезает Чонгук.

— Одно то, что, заключив со мной контракт, ты побежал к моему конкуренту,
очень сильно меня расстраивает. Но я готов закрыть на это глаза, если ты
расскажешь мне, что тебе сказал Оскар и каким образом он пытается вытеснить
меня из рынка.

— Меня найдут, а тебя расчленят, ты не в своем Кальдроне, тут ты никто!

— брызгает слюной Сандор.

— Я из Амахо, — поднимается на ноги Чонгук и прогуливается по помещению.

116/624
— Мы научили вас расчленять людей.

Чонгук кивает, и через минуту в помещение втаскивают невысокого, еле

стоящего на ногах и плачущего омегу с мешком на голове.

— Узнал? — подходит к Сандору Чонгук.

— Нет, — выпаливает альфа, — пожалуйста, отпусти его, он не причем…

— Его же Джиджит зовут? — смыкает пальцы на его плечах Чонгук. — Три года
брака, детей нет, оба гуляете, ты спишь со своим секретарем, он с мужем своего
друга. Колоритная семейка. Но это даже хорошо. Признай, тяжело прощаться с
тем, кого любишь, а тут о любви и речи нет, — продолжает массировать плечи
замершего под его руками мужчины.

Чонгук делает шаг назад, терпеливо ждет, пока его помощник развяжет альфе
руки. Сандор сразу бросается к омеге, но получает удар в шею, и падает лицом
на прогнивший пол. Его поднимают с пола, подтаскивают к стулу и вновь
сажают на него. Чонгук возвращается к нему и взглядом указывает Мо на
Сандора. Мо вновь за спиной пленника, он достает свой пистолет и вкладывает в
дрожащие руки мужчины.

— Ты выстрелишь в него, а потом в себя, — тихо говорит Чон. — Раз уж ты меня

предал, ничего мне не рассказал, то только так я могу простить твое
предательство. Представь, какая трагедия. Вы ведь любите любовные
мелодрамы, вся страна будет говорить о трагичной любви, где супруг, узнав об
измене омеги, застрелил его, а потом и себя.

— Пожалуйста, — плачет Сандор, пока альфа заставляет его удерживать

пистолет. — Отпустите его. Он не виноват.

Омега, услышав мужа, уже плачет в голос.

— Малыш, все будет хорошо, — знает, что звучит неуверенно, но повторяет

Сандор, обращаясь к омеге.

— У тебя есть выбор, — Чонгук следит за тем, как Мо заставляет Сандора

целиться в грудь супруга.

— Я скажу, я всё расскажу, только отпустите его, — воет Сандор, и Чонгук

приказывает убрать пистолет.

— Надо же, я приятно удивлен, ты не раскололся, когда угрожали твоей жизни,

а на нем раскололся. Уважаю, — усмехается Чон и становится напротив
пытающегося надышаться после отпустившего напряжения Сандора.

Через полчаса Сандор в окружении трех громил и, придерживая за плечи своего

супруга, идет к выходу.

— Омегу отпустите, а его труп скиньте в канаву, — подходит к Мо Чонгук. — Я

могу простить воровство, но предательство не прощаю.

***

117/624
— Я правда старался быть нежным, — усмехается высокий альфа и ждёт, пока
снимут боксерские перчатки.

Бокс — вторая после искусства страсть Ким Намджуна. Только на ринге он

может сбросить стресс тяжелого дня и отдохнуть. Он подходит к сидящему на
полу партнеру и ободряюще хлопает его по плечу, обещая в следующий раз дать
ему шанс. Намджун разматывает бинты на запястьях и, приподняв канаты,
спрыгивает вниз. На блестящей от пота спине красуется морда волка с
обнажёнными клыками. Он идет в сторону душа, но замирает на полпути,
увидев бегущего к нему помощника.

— Вас ждут партнеры через час, — учтиво докладывает секретарь. — Вы

приглашены на ужин, который пройдет в загородной вилле, а так как на
пригласительном стоит пометка «+1», то я предупредил господина Заира еще
вчера.

Через полчаса Намджун выходит из спортивного зала одетым в сидящий на нем,

как влитой, темно-синий костюм от Brioni. Платиновые волосы альфы зачесаны
назад, на запястье поблескивает эксклюзивный Vacheron Constantin Tour de I'lle,
а у порога его ждет шофёр, придерживающий дверцу Bentley Mulsanne.

Ангелов в Кальдроне хватает, но демон здесь один, и у него три головы.

***

Тусклое осеннее небо за окном отбивает всякое желание вылезать из теплой

постели, но встречи и работа не ждут. Именно работа и стала причиной того, что
Чонгуку пришлось вернуться в Кальдрон раньше запланированного. Чон Чонгуку
двадцать восемь лет, и ему бы понадобилось столько же, если не больше, чтобы
сколотить себе нынешний капитал, если бы не совершенный восемь лет назад в
Амахо переворот. Известный в определенных кругах, как Эль Диабло, — Чон
Чонгук один из руководителей крупнейшего в этой части света наркокартеля
Левиафан. Неофициально картель известен как «Звери» (The Beasts), из-за
выбитых на спинах каждого члена тотемных животных. У картеля есть свои
люди во всех остальных картелях и даже Конфедерации, а огромные суммы,
выделяемые на то, чтобы закрывать рты всем, кто пытался вмешиваться в их
дела, и жесткие методы ведения бизнеса себя оправдывают.

Чонгук стоит у окна в одних брюках, с его отросших мокрых волос капают вниз и
разбиваются о плечи капли воды, которые, стекая вниз по разинувшему пасть
дьяволу на спине, собираются у кромки брюк. Чонгук тянется за откинутым на
кровать полотенцем и, продолжая сушить влажные волосы, наблюдает за
охранником внизу, дразнящим псов. У смятой пустой постели позади топчется
невысокого роста альфа, густые черные волосы которого собраны в низкий
хвост.

— Я не мог понять, почему он не набрал меня напрямую, оказалось, он звонил на

второй телефон, а я поздно увидел, — отбрасывает на постель полотенце Чонгук
и идёт в гардеробную. Через пару минут он возвращается одетым в идеально
сидящий на нём серый костюм и застёгивает на запястье любимые винтажные
Patek Philippe — подарок Лэя. — Что точно он тебе сказал? — поворачивается
Чонгук к мужчине.
118/624
— Что это срочно, и что он ждет тебя в десять на вашем месте, — говорит
Джозеф, который не только друг альфы, но и его правая рука. С альфой Чонгук
познакомился четыре года назад во время передачи товара, которая
закончилась облавой. Чонгук тогда потерял многое, но обрел друга, который
плечом к плечу прошёл с ним все тяжелые годы.

— А ещё я выяснил, что такой же запрос о встрече послан и Сайко, —

продолжает Джозеф.

— Я подозреваю, о чем будет встреча, — натягивает пиджак Чонгук и идёт к

выходу. — Ты тоже будешь присутствовать.

***

— Я ещё не ложился, я устал, и от меня так несет рыбой, будто я сам лично ее
потрошил, — возмущается красивый альфа, который, на ходу поправляя рукава
рубашки, идет в сторону припаркованного у обочины черного матового
ламборгини.

— Вы пробыли на складе почти час, достаточно, чтобы пропахнуть ей, —

догоняет его помощник.

Чон Хосоку двадцать восемь лет. Он владелец сети самых известных ресторанов
и ночных клубов Левиафана. Альфу обожает желтая пресса, которая ходит за
ним по пятам, а сам он отлично играет роль любимчика публики. Только
приближенные к нему люди знают, что тот, кто сегодня ярко улыбается на
камеру и осыпает комплиментами журналистов, завтра не дрогнувшей рукой
может перекрыть воздух любому, кто задумает перейти ему дорогу. В узких
кругах Чон Хосок известен как Сайко, на его спине набит разинувший пасть
тигр, и он один из руководителей наркокартеля «Звери».

— Я бы мог поехать домой, принять душ, позавтракать, но нет, господин Ким

Намджун хочет встречаться ровно в десять, — опускается на водительское
сидение ламборгини Хосок. — Пусть всё приберут и расходятся. А ты поезжай за
мной.

***

Чёрный роллс-ройс Wraith паркуется у заднего входа ничем неприметной

двухэтажной постройки в отдалённом районе города. Не успевает Мо выключить
двигатель, как за автомобилем останавливается матовый ламборгини, увидев
который, сопровождающий их джип отъезжает вперёд. Дверца ламборгини
взлетает вверх и из нее выходит Чон Хосок, который, достав пачку сигарет,
следит за идущими к нему Чонгуком и Мо.

— Сколько лет, сколько зим, — усмехается Чонгук и обнимает друга.

— Так это тебя застать в Кальдроне невозможно! — восклицает Хосок и, обняв

Мо, пропускает его вперёд.

— Думаю, я надолго не задержусь, — говорит Чонгук. — Ты очень странно

119/624
пахнешь, явно не запах парфюма, — смеётся.

— Не дави на больное, — вздыхает Хосок. — Кстати, вечером я ужинаю у папы,

вы не приглашены.

— Я получил приглашение еще вчера, — подмигивает Мо.

— Зараза, — выругивается Хосок.

Альфы в сопровождении охраны и помощников минуют длинный коридор и,

спустившись вниз по лестнице, оказываются в подвальном помещении. В
небольшой комнатке, которая освещается за счет искусственного света, по
центру стоят два кожаных дивана и два кресла. В одном из кресел сидит
красивый мужчина с зачесанными назад платиновыми волосами. На низком
столике перед ним накрыт завтрак. Охрана и помощники остаются на ногах, а
альфы проходят к диванам.

— Простите, я слишком голоден, чтобы дожидаться вас, так что начал завтрак
без вас, — откладывает на тарелку тост Намджун и, встав на ноги, здоровается с
друзьями.

Хосок сразу подтаскивает к себе корзинку с выпечкой, а Чонгук и Мо ждут, пока

им нальют кофе.

Ким Намджуну двадцать девять лет, официально он глава судоходной компании

Traum Group, неофициально он один из лидеров наркокартеля Левиафан. За
транспортировку нелегального товара отвечает Намджун, за связи и исполнение
договоров Чонгук, Хосок и Мо. Основная прибыль картеля от торговли
наркотиками, а ввиду того, что на рынке сегодня много конкурентов, альфы
осваивают новые пути вывоза и приобретения товара, что и является главной
причиной того, почему Чонгук и Мо часто пропадают в соседних странах.

— Люблю твои методы конспирации, но терпеть не могу эту дыру, — макает

круассан в кофе Хосок.

— Люблю тебя, но ненавижу твою одержимость пестрыми цветами, — брезгливо

морщится Намджун, разглядывая ярко-красную рубашку альфы,
выглядывающую из-под черного пиджака. — У нас вообще-то проблемы, если ты
не заметил. Ла Тиерра подначивает соседей устроить травлю «зверей», а теперь
им в этом помогает наш главный рынок сбыта. Поэтому я предпочитаю
обсуждать дела там, где точно нет прослушки. Аарон за это место головой
отвечает, — кивает альфа брату, стоящему за его спиной. Из-под горла черной
водолазки Аарона выглядывает рисунок набитого на шее волка, показывающий,
кому он служит. Двадцатилетний Ким Аарон работает в службе безопасности
Намджуна. — Я готов выслушать вас. Что вам удалось узнать? — продолжает
Ким.

— Я пробил кое-что и продолжаю, мои партнеры в Пасо следят за крысами, —

отпивает кофе Чонгук. — Кстати, за поимку Эль Диабло предлагают уже полтора
миллиона, так что я вас обошел, гоните мне мой шестидесятилетний виски.

— Это ненадолго, — усмехается Намджун. — Как дела с другими территориями?

— поворачивается он к Хосоку и Мо.

120/624
— Я думаю жениться, — тянется за салфеткой Хосок и под шокированными
взглядами друзей ищет, что бы еще съесть.

— Прости? — первым нарушает паузу Намджун.

— Какого хуя? — выпаливает Мо.

— Ты и свадьба? — прокашливается Чонгук.

— А что со мной не так? — хмурится Хосок. — Я красив, богат, успешен. Вы меня

обижаете.

— Брак — это верность, — спокойно отвечает Намджун. — А ты и верность —

понятия несовместимые. Ты вчера перекрыл дорогу из аэропорта, потому что
выслал за очередным своим любовником целый кортеж, при этом другой твой
любовник устроил потасовку в клубе, и так как ты был в порту, это все решали
мои люди.

— И как это мешает мне жениться? — хмурится Хосок.

— Лэй умрет со смеху, — усмехается Мо.

— Послушайте меня, — обиженно говорит альфа. — Я на днях тайно встречался

с нашим уважаемым господином Кимом, и в ходе разговора этот старпер
открыто намекал мне, что не прочь сплавить мне своего сына. Он повторяет, что
будет счастлив, если его сын свяжет свою жизнь с таким потрясающим альфой,
как я. Я не реагировал на это раньше, но ввиду угрозы, нависшей над нами, я
решил об этом подумать. Он второй человек в Кальдроне, я войду в их семью, и
наконец-то, спустя столько лет, мы вновь можем думать об объединении, и
главное, без войны. Ваш человек будет в Кордове, парни, — восклицает альфа.
— Пусть этот омега сидит в моем особняке и тратит мои деньги, мне не жалко.

— Я думал, такое только в сериалах снимают, — смеется Чонгук. — А если

конкретнее, что он может нам дать, кроме того, что мы, возможно, расширимся
без кровопролития.

— Информацию, — по слогам выговаривает Хосок. — Каждый следующий шаг

соседей, планы, будущие операции — у него отличная сеть шпионов, и это все я
буду узнавать первым. Информация для нас дороже слитков золота.

— Простите, что вмешиваюсь, но вы о каком омеге Ким? — подходит ближе

охранник Хосока.

— Мне без разницы какой, а их что, много? — смеется Хосок.

— У него два сына, и если речь о старшем, то все еще терпимо. Главное, чтобы
не младший. У него ужасная репутация, вы должны это знать, — продолжает
альфа. — Он был среди тех четырёх альф, замешанных в скандале с групповухой
в отеле Хилтон.

— Что-то я тоже припоминаю, — задумывается Намджун, — его отец тогда как

раз-таки чуть кресла не лишился.

— Именно, — говорит охранник, — еще этот омега был женихом сына главы
121/624
инвестиционного фонда, но его буквально у алтаря бросили, видимо, семья
жениха пусть и поздно, но и узнала, что из себя представляет пассия сына.

— Мне что с этого? Меня интересует должность его отца. Мою репутацию этому
омеге всё равно не переплюнуть, — спокойно отвечает Хосок.

— Да, но ни один уважающий себя альфа не женится на том, чьё имя — синоним
слова «блядь», — несмело говорит парень.

— Ты хочешь сказать, что я себя не уважаю? — приподнимает бровь Хосок, и

воздух в комнатке сразу тяжелеет.

— Простите, я не это хотел сказать, — опустив глаза, мямлит охранник.

— А, по-моему, именно это ты и хотел сказать, — облокачивается о колени Хосок

и продолжает вертеть меж пальцев пачку сигарет. — Ты знаешь, откуда я
приехал сюда?

— Из порта, — еле слышно говорит охранник.

— Что я там делал? — не сводит с него глаз Хосок, заставляя парня дрожать от
нахлынувшего страха.

— Вы пытали информатора.

— Чем?

— Топором.

— У меня сейчас есть топор? — разводит руки Хосок.

— Нет.

— Ты, главное, не расстраивайся, у меня нет топора, зато есть это, — Хосок
тянется за вилкой. — Ты когда-нибудь выковыривал вилкой глаза?

— Хосок, — окликает его Намджун.

— Пусть ответит.

— Я сказал глупость, я очень сожалею, — падает на колени парень, — простите

меня, молю.

— Руку вытяни, — приказывает ледяным тоном Хосок.

— Умоляю, ради моего сына, простите мне мою глупость, — чуть ли не плачет
парень.

Чонгук со скучным видом рассматривает потолок и просит обновить ему кофе.

Парень, прекрасно понимая, что не сделает сам — его заставят, зажмурившись,
вытягивает дрожащую руку, но сразу же распахивает веки, услышав громкий
хохот Хосока.

— Да я пошутил, — продолжает смеяться Хосок, бросает вилку на стол и за одно

122/624
мгновенье стирает улыбку с лица: — На этот раз.

Воздух в комнате разряжается, все, выдохнув, возвращаются к обсуждению дел.

Спустя два часа на столике остается только пепельница, полная окурков, и
уставшие от переговоров альфы решают уже разойтись.

— В принципе, связи через браки одни из самых прочных, ведь залогом является
живой человек, — возвращается к теме брака стоящий у открытой дверцы
автомобиля Намджун. — Но тебе стоит все взвесить и решить, стоит ли игра
свеч. Поддержку Кима я очень хочу, но не таким путем.

— Я же сказал, что пока думаю, если мне не удастся уломать старика, то я пойду
даже на это, — раздраженно отвечает Хосок. — Помните, когда на мои объекты
резко начались нападения? Вы оба были не в Кальдроне тогда. Он мне полную
карту нападающих предоставил, и я еле успел отбиться. Правда, мои люди ему
деньги мешками потом заносили, но это не важно. Он оказал мне услугу и
сейчас хочет ее оказать, просто я должен дать его сыну свою фамилию. Таково
его условие, и я не считаю эту жертву большой.

— Учитывая то, что мы можем получить взамен — я тоже так не считаю, но

женитьба — это уж слишком, — говорит Чонгук.

— Тебе нужно будет задержаться, ты нужен нам здесь, — обращается Намджун

к Чонгуку. — Кто-то уже разнюхал, что ты вернулся.

— Не может быть, я же не Хосок, это он любимчик прессы, — мрачнеет Чонгук.

— Всё верно, они меня обожают, — довольно усмехается Хосок. — Я их тоже. Это
вы — один ходит с таким лицом, будто в голове людей пытает, второй вечно
удивлен, что при нем кто-то осмеливается дышать. Лично я человек простой, я
курирую развлечения этого города и хочу, чтобы отдых был доступен каждому.

— А по ночам разделываешь людей, — цокает языком Чонгук.

— Не людей, а врагов.

— Отличное оправдание.

— В конце недели большой прием, — прерывает словесную перепалку альф

Намджун. — Мы тоже явимся, давно не мелькали, да и покажем, что нам нечего
бояться или прятаться.

— И умрем от скуки, — вздыхает Мо, — давайте лучше к Хосоку в Иблис, я

прикажу его закрыть.

— Все будем на приеме, а потом заедем в Иблис, — безапелляционно заявляет

Намджун. — А сегодня нас ждет папа.

Больше восьми лет понадобилось четырем альфам, чтобы с нуля создать

Левиафан. Говорить о прошлом они не любят, о том, какой путь они прошли,
чтобы обладать тем, чем обладают — тем более. Они — новое поколение
гангстеров. У них свой свод законов и правил, свой, отличающийся от других
почерк, а главное — свои принципы. «Хочешь сделать что-то хорошо — сделай
это сам» — девиз наркокартеля. Они носят костюмы от лучших итальянских
123/624
домов, курят King of Denmark, живут в домах, охранной системе которых
позавидуют первые лица любого государства, но не брезгуют пачкать люксовые
часы каплями чужой крови. Выросшие на улицах, где в каждом переулке
торговали кокаином, и никогда не было гарантий увидеть следующий рассвет,
они зубами и пальцами, стертыми в кровь, прокладывали себе путь на вершину,
а сейчас восседают там на чужих костях и своего не отпустят. Их ненавидят, их
проклинают, их имена вслух не произносят, но с их мнением всегда считаются.

«Мы выбрали свою сторону, и все остальные выберут нашу», — любит повторять
Ким Намджун.

***

— Тэхен! — бежит за идущим в сторону автомобиля омегой мужчина лет

пятидесяти. — Прошу, возвращайся хотя бы раньше трех утра, твоего отца удар
стукнет.

— Ох, Оливер, как же вы все меня задолбали, — закатывает глаза парень и

тянется к ручке ярко-синего порше. — Я вернусь тогда, когда захочу, если
вообще захочу.

Через минуту автомобиль скрывается за воротами, оставив Оливера, который

вот уже десять лет как управляет особняком Кимов, придумывать очередную
легенду для господина.

Ким Тэхену двадцать два года, и он младший сын главы Кордовы Ким Минсока.
Тэхен вырос в счастливой и любящей семье. Отец омеги получил образование в
соседней стране, но вернулся в Кальдрон и решил строить карьеру здесь.
Минсок дослужился до правой руки тогдашнего главы картеля, и после его
смерти, заручившись поддержкой Конфедерации, получил кресло главы. Тэхен с
детства увлекался рисованием, при поддержке папы пошел в художественную
школу и полностью отдавал себя искусству. Омеге было четырнадцать, когда
папа заявил, что уходит к другому. Минсок, которого новость о любовнике
супруга шокировала, даже на скандал сил не нашел, зато всю свою злость и
обиду направил на детей. У альфы, который винил в уходе омеги себя, будто
помутнел рассудок, но кто бы стал слушать двух подростков, утверждающих,
что отец сходит с ума. Не успели супруги подать на развод, как омега вместе с
любовником погиб в автокатастрофе. Сильно привязанный к папе Тэхен сам с
его потерей справиться не смог, в итоге какое-то время принимал
специализированную помощь.

Минсока после смерти супруга словно подменили. Он решил во что бы то ни

стало защитить детей и не дать им повторить судьбу папы, пусть даже при этом
он перестал считаться с их мнением. Он насильно забрал Тэхена из
художественной школы и заставил поступать на юриста. Он находил и
уничтожал мольберты и кисти, припрятанные в спальне Тэхена. Минсок сжег все
картины сына, утверждая, что это пустая трата времени и уважающие себя
омеги будут получать нормальное образование, а не дурью маяться. В
университет в одно мгновенье потерявший мечту стать художником Тэхен ходил
со скандалами, не учился и закончил его только благодаря фамилии отца.
Минсок контролировал каждый шаг сыновей, из дома разрешал выходить только
на учебу, никуда без охраны, докладывающей ему все передвижения, не
отпускал. Тэхен вместе с братом несколько раз сбегали из дома, но каждый раз
124/624
их находили, а потом омег ждали долгие месяцы домашнего ареста. Самый
крупный скандал с отцом у Тэхена случился, когда альфа заявил, что омеге пора
готовиться к свадьбе. Тэхен, который даже мысль о браке без любви, а по
расчету не допускал, пригрозил отцу, что если тот не отменит свадьбу, то
покончит с собой. Минсок не сдался, более того, пообещал, что если Тэхен не
согласится, то отправит его в пансионат для омег на десять лет, лишь бы не
позволить ему превратиться в «шлюху», как и папа. Минсок был твердо
убежден, что брак окончательно выбьет всю дурь из головы сыновей, и ему не
придется больше переживать за их будущее, оставив эти заботы на их мужей.
После долгих ночей истерик Тэхен смирился. Он решил, что хуже, чем в доме
отца, все равно не будет, а если что и не понравится, то сбежать от мужа будет
куда легче, чем от Минсока. Только свадьба не состоялась. Будущий супруг
омеги, который, оказывается, долгое время встречался с другим, вместе с ним и
сбежал из Кордовы, опозорив и своих родителей, и Тэхена. Минсок, который уже
и о месте договорился, и гостей позвал, в ту ночь перенес инфаркт и его
госпитализировали. Тэхен пробыл в больнице, пока кризис не миновал, и ушел
ночевать к бывшему одногруппнику. После больницы Минсок долго
восстанавливал здоровье, ушел в вынужденный отпуск и никуда из дома не
выходил. Болезнь сильно изменила альфу, он перестал давить на детей и
ограничивать их свободу и, вернувшись на работу, сконцентрировался на
единственном, что отныне имело для него смысл — своем кресле. Несмотря на
все это, альфа всё равно не оставил попыток устроить личную жизнь сыновей, в
частности Тэсона. Минсок коротко сказал Тэхену, что испорченную неудавшейся
свадьбой репутацию еще больше не испортить, и перестал его контролировать.
Только он ошибался.

Проживший в «тюрьме» от четырнадцати до двадцати лет Тэхен будто сорвался

с цепи. Минсок удвоил попытки найти мужа для разошедшегося омеги, но его
репутация шла впереди него, и ни один нормальный альфа больше не спешил
просить его руки. Более того, теперь из-за его выходок и к Тэсону сваты не
спешат. Тэхен появляется дома под утро, любит шумные вечеринки, алкоголь и
внимание альф. После инцидента, произошедшего в отеле Хилтон, отец почти с
ним не разговаривает, а каждая попытка диалога заканчивается огромным
скандалом. Природа наделила Тэхена прекрасной фигурой, шелковистыми
волосами и безупречной кожей. Он пахнет нарциссами, пользуется огромной
популярностью у альф и одно его появление где-либо всегда вызывает фурор.
Несмотря на все это, Тэхен постоянно ни с кем не встречается и не верит в
любовь. Влюблялся за свои двадцать два года он всего лишь раз и даже всерьез
задумывался, что готов создать семью с этим человеком. Вот только Рауль,
альфа, которого любил Тэхен, предложение сделать не успел. К Тэхену попала
запись с одной из вечеринок, где был и его альфа, который, выпив больше
нормы, гордился тем, что «окрутил глупого пацана и женившись, получит кресло
его отца». Тэхен как в университете, так и среди друзей постоянно следит за
тем, как сходятся и расходятся пары, как те, кто клялся в вечной любви,
повторяют эту клятву уже другим, и твердо убежден, что жизнь — это всего
лишь отрезок, который надо проживать в свое удовольствие. Именно поэтому
Тэхен носит на ключицах справа «Любовь — ультранасилие» и считает, что и без
нее прекрасно проведет время на этой грешной земле. Его старшему брату
Тэсону двадцать четыре, и он полная противоположность младшего. Он с
отличием закончил университет и его имя ни разу не проходило в скандалах.
Сейчас Тэсон работает в известной юридической компании, планирует открыть
свое дело и тщательно скрывает свой секрет, о котором знает только брат.
Тэхен всерьез думает, что когда-то отец откажется от него и оставит все свое
наследство Тэсону, но менять свой образ жизни отказывается.
125/624
 ***

Тэхён сидит на террасе недавно открытого ресторана, попивает розовое вино и

почти не слушает щебечущих рядом друзей. За соседним столиком рядом сидит
хорошо ему известный и ненавидимый им Мин Юнги в компании своего друга.

«Сюда зачем приперся», — думает Тэхен, продолжая наблюдать за, кажется,

спорящими о чем-то соседями. Парни, у которых явно разлад в отношениях,
быстро наскучивают Тэхену, и он возвращает внимание смеющимся над
очередной шуткой друзьям. Из колонок доносится любимая песня парней, и один
из омег, встав прямо у столика, двигается под ритм.

— Извините, но не могли бы вы вести себя потише? — раздраженно спрашивает

омега за соседним столиком.

— Простите, а не могли бы свалить отсюда в Обрадо, если вам что-то не

нравится? — зло отвечает ему Тэхен.

— Может, это вам стоило поехать, к примеру, в клуб и там потрястись под
музыку? — не сдается Юнги.

— А мне похуй, — поправляет ярко-красные волосы Тэхен и демонстративно

отворачивается.

— Деньги, которые ты вкладывал в пластику, лучше бы учителям платил, чтобы

тебя манерам научили, — фыркает Юнги, и Тэхён, подскочив с места, подходит к
его столику.

— Ты что сказал, неудачный косплей на вампира? Это у меня есть пластика? Всё
вот это, — проводит рукой по лицу Тэхен, — дар всевышнего, а вот над тобой
поработать стоило бы.

— Пожалуйста, прекратите, — вмешиваются друзья парней, что останавливает

уже готовящегося плеснуть в лицо противника вино Юнги, и он залпом осушает
бокал. Юнги приехал в Кордову с папой, который решил навестить давнего
друга, и уже жалеет, что не остался дома, и тогда бы не пришлось столкнуться с
«гадюкой».

Юнги знает Тэхена уже как два года. Они не общаются, но у них постоянная
война в социальных сетях и в редкие моменты случайных встреч. Тэхен в свое
время стал отличным стимулом для Юнги и тем, кто, сам того не зная, помог
омеге от всего отвлекаться. Именно так называемая война с этим омегой стала
поглощать внимание Юнги. Они конфликтуют из-за всего, начиная от любой
вещи из лимитированной коллекции известного дизайнера, заканчивая тем, кто
посадил больше деревьев в парке и стал любимчиком своей территории. У
каждого из парней есть свои друзья и тысячи фанатов, которые готовы за своих
идолов глотки рвать. Сейчас в гангстаграме Тэхена 270.000 подписчиков, а у
Юнги 268.000, хотя два дня назад Тэхен отставал, просто позавчера он выложил
видео, на котором танцует сальсу, и повалили новые подписчики. Война у омег
за популярность, и они от нее не устают.

Столик рядом освобождается, а заскучавший Тэхён решает, оставив друзей,

126/624
спуститься к каналу. Только омега выходит из ресторана, как его сшибает с ног
пробегающий мимо парень.

— Простите, — красивый омега лет двадцати протягивает ему руку, чтобы

помочь встать, но Тэхён отталкивает его и грубо выругивается.

— Я ведь извинился, — хмурится незнакомец. Тэхён презрительно осматривает

парня и замечает бирку на груди с названием ресторана невдалеке.

— Ты, значит, работаешь в Кот д’Азур? — удивляется Тэхен. — Это уважаемое

место, как туда таких, как ты, берут? Надо бы поговорить с менеджером.

— Так тебя крыса зовут? — закатывает глаза Чимин.

— Ты проблем хочешь? — вскипает по новой Тэхен, в котором злость на Юнги

еще не прошла.

— Ой, крыска разозлилась, — хохочет Чимин и, оставив ругающегося омегу,

продолжает путь.

Чимин уже как год обосновался в Кордове. С Аароном долго продолжать

отношения не получилось, Чимин устал себе врать, а альфа быстро нашел новую
пассию. Толчком к этому решению для омеги послужил инцидент,
произошедший в квартире Намджуна. В один из дней, после ужина в любимом
ресторане Чимина, Аарон предложил продолжить вечер у него. Чимин
согласился и уже на пути к квартире Аарона альфа резко вспомнил, что ему эти
дни меняют и проверяют систему безопасности, и, отказавшись ехать в отель,
повез Чимина в квартиру Намджуна. Чимин уверенный, что это еще одна
квартира его альфы, вопросов не задавал. Стоило омеге переступить порог
роскошного пентхауса, то он сразу понял по запаху, кому принадлежит
квартира.

— Твой брат не разозлится, что мы приехали к нему? — несмело спрашивает

Чимин у раскупоривающего бутылку вина альфы.

— Ему плевать, Намджун в основном в Ракун живет, только когда в Амахо здесь
бывает, а сегодня он, вроде, не приезжал, — уверенно говорит Аарон и
разливает вино.

Чимин выдыхает и, сняв с себя кожанку, проходит к дивану. Через три часа
уставшие от любовных игр и нетрезвые парни засыпают в огромной кровати в
спальне.

Намджун приехал в Амахо еще утром, но к Аарону заскочить не успел. Решив,

что уедет к себе утром, альфа возвращается в пентхаус и, узнав у охраны, что
его брат наверху, всё равно поднимается. Аарон с омегой, охрана ему и это
сказала, и, учитывая, какой именно омега может быть с братом, Намджуну бы
было лучше уехать, но он в этот раз себя не слушает, а полностью подчиняется
требованию зверя.

Намджун проходит в гостиную, сенсоры, среагировав на гостя, заливают

комнату мягким светом, и альфа замечает бутылки и фрукты на столике. Самое
первое, что чувствует Намджун, стоит переступить порог — это запах. Сладкий,
тягучий аромат топленого молока, разбавленный запахом алкоголя, сигарет и
127/624
мяты, которой пахнет брат. Зверь остальные запахи блокирует, он с ювелирной
точностью отделяет один единственный и, вдыхая его, идет по мягкому ковру к
спальне. Замирает. В комнате помимо всех запахов отчетливо пахнет сексом, и
Намджун знает, что то, что он может увидеть в спальне, ему не понравится.
Альфа разворачивается, потому что, как бы он ни твердил себе, что к этому
омеге одно желание, оно настолько велико, что ослепленный жаждой обладать
волк, разорвет брата и не моргнет. Дойти до двери Намджун не успевает,
потому что он слышит шорох за спиной и, обернувшись, видит стоящего у
спальни и трущего глаза омегу. Мальчишка растрепан, сонный, он стоит
босиком у косяка в одной только рубашке, доходящей до середины бедра. Его
рубашке.

— Простите, — бормочет Чимин, пряча глаза, — Аарон сказал…

— Это моя рубашка, — не может отвести глаз от него альфа, рассматривает

каждый сантиметр, неприкрытый материей, и сильнее сжимает зубы, будто бы
это удержит его рвущегося к омеге зверя.

— Простите? — Чимин проснулся на шум, и сейчас ему кажется, он все еще

продолжает спать.

— Под ней ведь ничего нет, — Намджун уже перешел черту, никакого хваленого
контроля и выдержки, о которых говорят, что они у него стальные, с этим
мальчишкой не работает.

Он подходит ближе, заставляя Чимина чувствовать лопатками прохладу стены, и

взглядом в нем дыры сверлит. Альфа с интересом разглядывает набитое на
ключицах Life is a TraumA (жизнь-травма), языком по зубам проводит,
представляет, как их на этой плоти смыкает. Чимин от рыка его зверя, как по
щелчку, просыпается, сильнее в стену вжимается, с испугом на него смотрит, но
Намджун не отступает. На дне его глаз воронка расширяется, Чимина в нее
засасывает, его влечет к нему чудовищная сила, и как бы омега ни
сопротивлялся, он давление не выдерживает. Внезапно желание в Намджуне
заменяется злобой, зверь беснуется, Чимин пугается его ярости, тянется к ручке
двери, но зверь ему двинуться не дает, давит на мозг, заставляя стоять
прибитым к стене и теперь уже в голове омеги рычит. Чимин не понимает, что
случилось, почему он внезапно его так пугает, а Намджун, на два шага
отступив, моментально зверя усмиряет. У омеги перед ним распухшие губы,
следы засосов на ключицах, он окутан запахом плоти и крови Намджуна, и
именно последнее заставило волка слететь с катушек. В нем нет злости на
Чимина, но бурлит ярость к Аарону. Намджун понимает, что ему плевать на то,
что кожа омеги, как карта, которую исследовал Аарон, что он поверх его
отметин свои поставит, но злоба на брата дурманит разум, заставляет тянуться
к поясу, почувствовать прохладу металла верного друга.

— Возвращайся в постель, — кивает на дверь альфа и быстрыми шагами идет на

выход.

Чимин до утра так глаз и не смыкает, и стоит Аарону проснуться, уходит домой.
Про визит Намджуна омега ему ничего не говорит.

Намджун возвращается в квартиру к обеду за той самой рубашкой, но ее не

находит. Он запретил впускать прислугу до визита, поэтому одежда не на
стирке, а значит, ее забрал омега. Намджуна только от этой мысли волной
128/624
возбуждения прошибает.

Через месяц после расставания с Аароном, несмотря на то, что альфа просит его
остаться работать в клубе, Чимин уходит танцевать в клуб «Дыра» на окраине,
который буквально соответствует своему названию. Он танцевал гоу-гоу наряду
с другими танцорами и развлекал публику. Чимин не особо понимает, зачем
хозяину держать танцоров, учитывая, что в «Дыру» приходили только напиться,
а на парней на сцене никто почти не смотрит, но не жалуется и радуется
зарплате. Так продолжалось до того злополучного вечера, когда в клуб пришел
Ким Намджун. Увидев сидящего за первым столиком напротив мини-сцены
альфу, Чимин моментально понял за чем, скорее, за кем он пришел. Омега сразу
же забыл про танец и, так и не сумев поймать ритм, ушел в гримерку. Когда
Чимин в расстроенных чувствах вышел из клуба, то на обочине его уже ждал
мазерати альфы. Омега на дрожащих ногах прошел мимо, но, услышав, как
хлопнула дверца авто, замер. Чимин этот короткий диалог никогда не забудет.

— Я тебя вспомнил, — подходит к нему Намджун и останавливается напротив.

Все лидеры зверей хорошо одеваются и у всех на лицах отпечатан тяжелый

путь, который они прошли, чтобы занять места, которыми сейчас обладают, но
Намджун всегда выглядит по-особенному. У Чимина от него дыхание спирает, и
пусть он вида не подает, но неосознанно к чему бы прислониться ищет. Этот
альфа всегда носит костюмы, они потрясающе сидят на нем, его идеально
лежащие волосы даже ветер словно обходит, в его глазах безграничная сила, а
от его запаха у омеги голова кругом. Чимин слышал, что в переговорах
Намджуна не обойти, что не было такого, чтобы ему кто-то отказал, и верит,
потому что сам еле сейчас его харизму выдерживает.

— Я вспомнил твой запах еще в квартире, даже несмотря на то, что он

изменился, — приподнимает уголки губ в улыбке альфа. — Ты же знаешь, зачем
я приехал, — утверждает, становится ближе, все выстраиваемые Чимином
барьеры рушит. — Я люблю прямолинейных, и сам такой. Я увидел тебя один раз
на дороге, второй раз в клубе, а третий — в моей квартире, в моей рубашке, в
моей постели, и не могу забыть. Вы расстались с моим братом, и ты ушел из
клуба. Почему ты не пришел ко мне, учитывая, что ты понял, насколько ты мне
интересен?

— Зачем? — прочистив горло, спрашивает Чимин и поднимает на него глаза,

заставляя Намджуна на мгновение забыть, кто он и где он. Вблизи омега просто
сногсшибателен, Намджуну приходится вокруг зверя, который не понимает,
почему хозяин время на разговоры тратит, не хватает его в охапку и не забирает
себе, цепи обматывать, лишь бы не сорвался.

— Тебе бы, как минимум, не пришлось в этой дыре работать, — кивает в сторону
клуба альфа.

— Любите, значит, прямолинейность, — смелеет Чимин, разозлившись на слова

Волка. — Думаете, вы первый, кто меня об этом спрашивает?

— Сильно сомневаюсь, — хмурится альфа.

— И правильно, вот только я в состоянии сам себя работой обеспечить.

— Какой работой? — усмехается Намджун. — Так и будешь всю жизнь танцевать

129/624
и пиво разносить? У тебя ведь нет образования, желания что-то менять, а
внешность у тебя не вечная. Я могу помочь тебе с образованием и могу дать
тебе работу, где тебе не придется улыбаться через силу и вертеть задницей.

— Просто придется подставлять её вам, — Чимин так сильно сжимает кулаки,

что ногтями чуть ли кожу не рвет.

— Хорошо, я ошибся, — наклоняет голову влево альфа, продолжая с интересом

рассматривать паренька. — Я думал, ты уже взрослый и с тобой можно говорить
в открытую. Все-таки надо было начать с ухаживаний, на которые у меня, честно
говоря, нет времени. Надо было прислать тебе цветы, потом подарки,
пригласить на ужин…

— А потом трахнуть. Классика, — цокает языком Чимин.

— Как некрасиво, — кривит рот альфа.

— Зато правда.

— Садись в машину, я отвезу тебя домой, и по дороге мы поговорим.

— Обсудим цену? — с трудом сдерживает ярость Чимин.

— Я не хотел так грубо, но ты можешь назвать свою, — спокойно отвечает

Намджун.

— При всем уважении, господин Ким, но вы свинья. До свидания, —

разворачивается омега и, оставив альфу на тротуаре, быстрыми шагами
удаляется.

— Он тебя отшил, браво, Санта Муэрта, — подходит к Намджуну шокированный

Мо, который всё это время сидел во внедорожнике.

— Это вряд ли, — хмыкает Намджун, — скорее он цену набивает, а я подожду.

Намджун уехал оттуда с чувством азарта, а Чимин полностью разбитым. Омега

понял интерес Намджуна еще в их первую встречу в клубе, случай в квартире
это только подтвердил, а столкновение у клуба расставило все точки над «i».
Намджун его хочет, он открыто ему это заявил, вот только такие предложения
Чимин слышит постоянно, и он бы отдал всё, лишь бы никогда не услышать
такое от Волка. Чимин не хочет быть одним из омег, которые постоянно рядом с
Намджуном. Он знает их, слышал, что альфа полностью их обеспечивает, берет
с собой на встречи, потакает их желаниям и так пару месяцев, пока не встретит
нового. Чимин не может сказать Намджуну, что ему ничего от него, кроме него
самого, не нужно, что у него к нему нечто намного большее, чем просто
желание — альфа над ним посмеется. Намджун видит в нем только его
внешность, и готов сделать его своим, готов подарить омеге то, о чем он мечтал
столько лет — свое общество. Пусть одна часть Чимина и настаивает, что
предложение стоило бы принять, что он бы наконец-то получил своего принца
из грез, но вторая ему запрещает. Лучше им никогда не быть вместе, чем так.
Зверь Намджуна слишком сильный, а зверь Чимина ему уступает. Говорят, что
сила тянется к силе, сейчас Намджун тянется к его телу, и Чимин убежден, дай
он ему то, чего тот хочет, то интерес сразу же пропадет, и альфа о нем больше
не вспомнит. Чимин станет сильным, заставит зверя Намджуна взглянуть на
130/624
него по-другому, или больше никогда его не увидит. Именно тогда омега решает
начать новую жизнь и через неделю уже перебирается в Кордову, где готовится
в следующем году подать документы и поступить на дизайнера. Пока Чимин
работает во французском ресторане и в кафе–завтрак, снимает однушку и ходит
к педагогам.

***

Тэхен прослеживает за Чимином взглядом и, пнув один из камушков на

тротуаре, продолжает свой путь. Он, игнорируя восторженные взгляды
попадающихся на пути альф, спускается к каналу и любуется отражающимся на
поверхности воды светом фонарей. Внезапно внимание омеги привлекает писк
со стороны низких кустов прям у воды. Тэхён, не боясь испачкать дорогую обувь,
подходит ближе и, отодвинув нижние листья куста, видит крохотного котенка.
Омега оглядывается по сторонам, но матери малыша нигде не видно. Котенок
бы уместился в ладошку, он худой и грязный, но Тэхён не брезгует, протягивает
ладонь, аккуратно поглаживает по голове дрожащего кроху.

— Подождем твою маму? — тихо спрашивает у комочка и вздрагивает от криков

подходящих друзей.

— Вот ты где! — останавливаются рядом омеги.

— Фу, крыса, — кричит один из парней, и Тэхен сразу убирает руку. — Ты же не

трогал его?

— Нет, конечно! — Тэхен встает на ноги, продолжая исподтишка следить за

запутавшимся в траве котенком, который дрожит от холода.

— Ну что, рванем в клуб? — предлагают друзья.

— Сегодня без меня, — вздыхает Тэхен. — Завтра прием, и отец меня потащит
туда, поэтому я планирую выспаться, чтобы кожа выглядела свежей и
отдохнувшей.

Парни, болтая, возвращаются к ресторану и, дождавшись своих автомобилей,

прощаются.

Через двадцать минут после того, как омеги разъехались, синий порше
паркуется у канала, и выскочивший из него омега бежит к реке. Мама кошка
вернулась к своему котенку. Тэхен с трудом подходит к ним, ибо кошка шипит и
не подпускает, а потом наспех кутает обоих в свой дизайнерский кардиган и
возвращается в автомобиль. Весь вечер Тэхен проводит в ветеринарной клинике
и возвращается домой с новыми членами семьи, которых называет Уно и Дос.

***

Юнги три года назад закончил колледж. Омега направил всю свою энергию на
учебу и был не просто лучшим студентом, но и стал гордостью папы и всего
Обрадо. Юнги решил, что он сделает всё для того, чтобы Чонгук о нем услышал.
У всех его целей есть одно конкретное лицо, он никому об этом не рассказывает
и каждое свое утро начинает с вопроса, что бы еще сделать, чтобы доказать
131/624
Чонгуку, что он справляется, что пусть брат от него и отказался, Юнги твердо
стоит на ногах. Его злость на судьбу и обида на того, кто даже выслушать
отказался — стали мотиваторами для омеги. Чонгук говорил, что надо делать
все только для себя, а не для того, чтобы кто-то гордился, но Юнги к его словам
не прислушался. Каждый вечер омега представляет, что брат, услышав об
очередном его успехе, им восхищается, и только с этими мыслями и засыпает.
Он мог бы не учиться толком, все равно бы получил диплом, мог бы палец о
палец не ударять, и так живет в самой обеспеченной семье Обрадо, окруженный
прислугой, но Юнги работает на износ с девяти до девяти, он придумывает все
новые проекты и каждый реализует и доводит до конца.

Юнги знают в Обрадо, как активного общественного деятеля, он

организовывает и проводит благотворительные ярмарки, открыл бесплатный
книжный центр, является одним из спонсоров фонда помощи детям с
ограниченными физическими возможностями. Известный безупречными
манерами и поведением Юнги часто ставится в пример другим омегам, большая
часть которых его ненавидит. Есть за что. Озлобленный на судьбу омега,
окружил себя непробиваемой стеной и выставил штыки, которые никого не
пропускают к руинам, оставшимся в нем после отъезда из Амахо. Мин Юнги не
просто представитель «золотой» молодежи Обрадо, он высокомерный, не
подпускающий к себе никого и не скрывающий своего презрительного
отношения к окружающим омегам. Вокруг Юнги постоянно его «свита», за ним
бегают самые известные альфы Кальдрона, сегодня он всем снисходительно
улыбается, а завтра даже не здоровается. Юнги только тем, что нахмурит брови,
может закрыть любой ресторан в Обрадо, в котором ему не понравилась еда. Его
мнение для молодежи Обрадо не уступает по важности мнению деда в картеле,
и если кто-то хочет пробиться в его тусовку, то он в первую очередь должен
заслужить благосклонность Юнги. Юнги всегда и везде окружен вниманием,
является почетным гостем в любом доме и любимец прессы. Красивый омега с
кукольным личиком с достоинством отвечает на вопросы журналистов, уверенно
держится на людях, ни при каких условиях не снимает маску «безразличия», но
стоит остаться одному, как прошлое накрывает его с головой. Юнги часто видит
Чонгука во сне и, даже проснувшись, подолгу не может избавиться от образа
брата, стоящего перед глазами. Юнги уже принял, что им больше не быть
вместе, но если днем он сам в эту истину верит, то по ночам просыпается от
четкого ощущения когда-то родных пальцев, сжимающих его горло. Он
настолько привык находиться в новом образе, что порой, даже оставаясь
наедине с собой, от него не может избавиться. За Юнги постоянно ходят
журналисты, он любимая тема светской хроники и «лицо» Обрадо, ему нельзя
оступаться. Он пользуется огромной популярностью у альф, но близко никого не
подпускает. Даже если бы хотел, не вышло, потому что каждый из них уступает
образу идеального альфы, которым для омеги так и остался Чонгук.

Юнги уже свыкся со своей новой жизнью, ушел полностью в работу и дела, как в
один из дней его вызвал к себе дед и заявил, что омеге пора подумать о своей
семье. Юнги рассмеялся в лицо тому, кого терпит только из-за папы, и покинул
кабинет. Спустя пару дней разговор повторился, Юнги четко сказал деду, что
его семейная жизнь не интересует, а в ответ услышал «у тебя нет выбора».
После огромного скандала, в ходе которого Абель вновь порывался поднять на
него руку, Юнги заперся у себя и набрал номер, на который не звонил уже шесть
лет и который оказался открыт.

— Пожалуйста, не скидывай, — молит омега, услышав, что звонок принят и

сильнее прижал к уху телефон. — Он хочет, чтобы я подумал о своей семье, но у
132/624
меня есть семья, и это ты. Умоляю, Чонгук, забери меня отсюда. Восемь лет
назад я потерял не только тебя, я потерял настоящего себя. Всё, что я делаю эти
годы — притворяюсь. Я притворяюсь тем, кем никогда не был, потому что
настоящий я только с тобой.

— Простите, — доносится с той стороны тихий незнакомый голос, — но Чонгук

спит.

Юнги слышит копошение по ту сторону трубки и сонный голос брата «дай

телефон», и сбрасывает звонок. Чонгук не перезванивает.

Юнги накрывает такой волной боли, что он, пошатываясь, еле доходит до
кровати. Она голосом незнакомца по его коже расползается и на красивых
тонких запястьях уродливые полосы оставляет. Боль никуда и не уходила, она
вечно с ним, просто порой спит, не поднимает голову, а в эту ночь она
просыпается и до утра рвет Юнги на части, заставляя вновь и вновь
захлебываться своей никому, кроме него, не нужной любовью. Омега знает, что
его брат давно не один, слышал, что у него были отношения, но никогда не
позволял этой информации травить душу, не подпускал ее сквозь отстроенные
за шесть лет стены. До этой ночи. Голос Чонгука и омеги с ним взрывается в
Юнги цистерной кислотой, обжигающей внутренности и вытекающей наружу из
глаз выедающими лицо слезами.

Чонгук сидит на террасе своего особняка в спортивных штанах и футболке, и

несмотря на ночной морозный воздух, внутрь не торопится. Он продолжает
взглядом гипнотизировать последний входящий номер на телефоне, но на
кнопку "вызов" не нажимает. Он снова позвонил. Сиан — омега, с которым
сейчас встречается Чонгук, ответил на звонок, и альфу с одной стороны рвет на
части от любопытства, что хотел от него тот, о ком стоит подумать, и
стеклянная крошка на язык оседает, горло дерет, а с другой лучше бы трубку
вообще не поднимали.

Юнги. Юнги. Юнги.

Сперва несмело, одними губами потом громче и громче до надрывного крика, до

скукожившихся легких, до собственной крови под ногтями. Юнги, которого нет в
его жизни столько лет, и Юнги, чье место в сердце зияющая дыра, и холода
Чонгук больше не чувствует, потому что он с ним живет. Чонгук слышит о Юнги
даже когда прикладывает ладони к ушам, слышит отовсюду, видит везде, даже
если ослепнет, последней картиной его образ будет. Вчера в клубе Хосока перед
самым закрытием включилась IAMX — Avalanches, и Чонгука воспоминания
острыми клинками пронзили. Юнги в его машине часто эту песню включал,
лежал головой на его плече и на мелькающие за окном огни смотрел. Чонгук с
трудом с подскочившим к горлу сердцем справился, а когда пришел в себя,
выпустил в аппаратуру всю обойму. Никто из друзей и слова не сказал, потому
что привыкли, знают, понимают. Между ними несколько километров, и омеге
нужно радоваться, потому что Эль Диабло его обходит, а он делает все
наоборот. Он звонит, не дает о себе забыть, вновь и вновь всплывает, а Чонгук
идет ко дну.

***

Юнги после звонка окончательно понимает, что бороться будет один, и в день
знакомства с женихом сбегает из дома. В этот раз Юнги не бежит в сторону
133/624
Амахо, туда уже и не проскочишь, там огромный конвой, и толстая стена столько
лет стоит. Юнги бежит в Ла Тиерру, рассчитывая оттуда перебраться в
ничейную землю, но омегу ловят, а Абель приказывает избить чуть не
опозорившего его перед всеми внука до потери сознания. Сколько бы Илан ни
молил отца, это решение альфы не отменяет. Долгие полтора месяца Илан не
отходит от постели сына, который пусть и оправился от побоев, вставать
отказывается.

— Он поступил с тобой так же, как и со мной, когда я пришел жаловаться на

твоего отца, — плачет Илан, сидя у кровати омеги. — Прости меня за это.
Прости, что я привез тебя к этому извергу, забыв, каким он бывает.

— Ты не виноват, — еле шевелит распухшими губами омега. — Я сам пошел за

тобой.

— Я так за тебя испугался, что я послал ему сообщение, я написал ему…

— всхлипывает Илан, — попросил, чтобы он помог. Я даже отправил ему твое
фото с той ночи, чтобы он мне поверил…

— И он не приехал, — смотрит на потолок с разбитой улыбкой Юнги. — Как он

это сделал? Как он смог так быстро забыть меня, и почему я не могу? — смотрит
на папу. — Пусть он и меня научит, папа, пусть покажет, как он вырезал меня из
своего сердца, потому что мне вырезать нечего, потому что он и есть мое
сердце, — горько плачет омега.

Илан не отправлял Чонгуку сообщение, но испугавшись, что упертость сына и

вспыльчивость деда приведут к тому, что тот его покалечит или даже убьет,
забил последний гвоздь в гроб надежды Юнги на Чонгука.

***

— Я скажу один раз, — окликает проходящего мимо внука Абель в первый день
после того, как Юнги встал на ноги и решил поехать в свой центр. — Ты
совершил ошибку, и ты понес наказание. Это будет тебе уроком.

— Ты приказал меня избить, думая, что этим заставишь меня плясать под твою
дудку, — подходит к нему Юнги. — Только уважать тебя или, тем более, бояться
я точно не буду. Запомни, что я не папа, и ты когда-нибудь мне за всё ответишь.

— Не сотрясай воздух, малявка, — смеется Абель, — просто в следующий раз,

планируя сделать глупость, подумай, что я лучше тебя собственными руками
закопаю, чем позволю позорить мое имя.

С дедом Юнги больше не разговаривал, и решил некоторое время пожить в Ла

Тиерра, где записался на тренинги. Абель ничего против не сказал, напротив,
как бы Юнги ни кричал Илану, что ничего от него не хочет, снял для внука
хорошую квартиру в центре и выслал с ним охрану. Именно в Ла Тиерра Юнги и
познакомился с красивым альфой по имени Эрик. Только Юнги думает, что
приезд Эрика в школу, в которую он ходил на занятия, случайность, а на самом
деле он и есть альфа, с семьей которого договорился о браке Абель.

Эрику тридцать лет, и он наследник «стального короля». Отцу альфы

принадлежат крупнейшие в Ла Тиерра заводы по производству стали. Спустя
134/624
пару встреч Юнги вновь вернулся в Обрадо, а Эрик из-за загруженности за всё
это время смог вырваться к нему только три раза. Пара постоянно общается по
телефону, и из-за схожести интересов Юнги нравится проводить с ним время.
Единственное их различие — это то, что Юнги изображает примерного и
«правильного» парня, Эрик таким является. Эрик всячески поддерживает омегу,
знает о его проблемах в семье и обещает, что заберет его от деда, а пока просит
быть сильным. Юнги цепляется за Эрика, как за единственную надежду
вырваться из Обрадо, и больше никогда не видеться с деспотичным дедом, от
которого сбежать омега может только на тот свет. Юнги планирует, что брак с
известным в Кальдроне альфой, которого он не любит, не такая уж и высокая
цена, чтобы потом, когда Эрик добьется своих целей, уничтожить Абеля и
подарить свободу и папе. Эрик очень амбициозен, он не хочет продолжать дело
отца и планирует пробиться в картель, точнее создать свой. Юнги знает, что у
альфы недавно были проблемы с Кордовой, он говорил о каком-то долге
партнёрам извне, но сейчас, вроде бы, всё улажено, и Эрик по-прежнему тесно
общается с Конфедерацией и решительно настроен на то, что пробьется в
картель Ла Тиерра, притом в его верхушку. Юнги его в этом полностью
поддерживает и надеется, что у альфы все получится.

Сегодня Юнги выходит из автомобиля перед офисом своего жениха и набирает

ему сообщение, не решаясь вломиться без предупреждения.

«Малыш, я занят сейчас, обещаю, вечером заеду» — прилетает через минуту в

ответ.

Юнги убирает телефон в карман, но уходить не спешит. Он пару минут

прогуливается по двору, а потом все-таки идет к стеклянным дверям. Выйдя из
лифта, омега по привычке проходит прямо к кабинету Эрика и не реагирует на
бегущего за ним секретаря.

Эрик сидит за столом, заваленным бумаги, и, подняв голову, пару секунд

смотрит на застывшего у двери парня. Глаза — первое, что зацепило Юнги в
этом альфе. У Эрика каре-зеленый цвет глаз, но Юнги знает, что периодически,
в зависимости от настроения альфы или освещения, цвет меняется. Эрик
высокий, у него спортивное телосложение, острые скулы и тонкие губы. Эрик
сторонник здорового образа жизни, он обожает спорт, правильно питается и
ночным посиделкам с алкоголем предпочитает гольф в загородном клубе. У них
никогда не было первого свидания, Юнги согласился позавтракать с альфой, с
которым познакомился вечером, а потом они просто начали общаться. Илан и
Абель быстро нашли общий язык с Эриком, поддержали их отношения и даже
просили не тянуть со свадьбой. Юнги и сам не хочет тянуть, ему не терпится
переехать к мужу. Три месяца назад они обручились, и Юнги не снимает с
пальца красивое кольцо, подаренное женихом. Семья Эрика тепло приняла
омегу, а папа альфы каждый визит омеги в столицу обязательно уделял ему
один день, который проводил с ним. Эрик омегу балует, всегда с ним
обходителен и окружает вниманием. Юнги убеждает себя, что со временем он
тоже сможет полюбить Эрика, а если будет невыносимо, то уйдет от него,
главное сейчас, сбежать от Абеля. Юнги нравится Эрик, у них общие взгляды на
многие вопросы, но абсолютно разный темперамент. Они ни разу не занимались
сексом, и если раньше Юнги объяснял себе это тем, что они живут на разных
территориях и редко видятся, то сейчас омега начинает понимать, что проблема
не в этом. Эрик особо не настаивает, а Юнги сам инициативу не проявляет.
Только один раз, пару недель назад, после ужина в ресторане альфа предложил
поехать к нему, но Юнги хотел спать и попросился домой. Больше Эрик не
135/624
предлагал, и Юнги об этом не думал. Эрик — идеальный во всех отношениях
альфа, он красив, богат, внимателен, и Юнги не понимает, почему, учитывая, что
он все-таки его выбрал и даже по нему периодически скучает, он не чувствует к
нему даже мизерной доли тех чувств, которые испытывал к Чонгуку. В этот раз
должно получиться, Юнги должен ужиться с будущим мужем, иначе Абель
выдаст его за того, кого посчитает нужным, и всю жизнь будет им помыкать.

— Юнги, я же сказал, что вечером приеду, — хмурится Эрик.

Омега обходит стол и плюхается на его колени, моментально получив поцелуй.

— Я скучаю, — бурчит Юнги, — столько дней тебя не вижу, мне иногда просто
надо почувствовать родное плечо, две минуты, и я уйду.

— Деньги в твой фонд уже перечислены…

— Не надо, — зарывается лицом в его грудь омега. — Не говори со мной о делах,

лучше просто помолчи и обними.

— Ты что, опять куришь? — хмурится альфа, внюхиваясь в его волосы.

— Да я у шофера сигаретку стрельнул, — злится на себя Юнги, что не

надушился.

— Никаких сигарет, мой омега не должен курить, — строго говорит Эрик и не

видит, как Юнги закатывает глаза.

***

— Папа, какого черта? — кричит стоящий на огромной открытой кухне Хосок, по

одной заглядывая в каждую кастрюлю. — Где мои тамале* с говядиной?

— Чон Хосок, клянусь, я сейчас встану на ноги, и сперва ты получишь за

ругательства, а потом еще один подзатыльник за тамале! — кричит через весь
двор лежащий на лежаке во дворе у бассейна Лэй. — Женись, и пусть твой
омега готовит тебе тамале! Я посмотрю, будет ли он вообще готовить. Будешь
уличной едой питаться!

— Ну прости, не злись, — идет к нему довольный альфа, который все-таки нашел

тамале и уже жует. — Может, ты в дом пройдешь, на улице конец осени, и ты
лежишь в пальто на лежаке. Сейчас парни приедут, не позорь меня.

— Я дышу воздухом, — невозмутимо отвечает Лэй, попивая дымящийся кофе, и

оборачивается на звук шин по гравию. Двор заполняют несколько дорогих
автомобилей, из которых выходят лидеры зверей. Лэй, поднявшись с лежака,
идет в дом встречать гостей.

— Мои любимые мальчики, — скидывает на диван пальто омега и с

распростёртыми объятиями идет к альфам.

— Цветы самому красивому омеге в мире, — целует его в щеку Намджун и

вручает мужчине букет с его любимыми белыми лилиями.

136/624
— Твои любимые сигары, — обнимает его Чонгук и передает коробочку.

— Мне сказали, что это вино достойно королей, — протягивает Лэю бутылку Мо и
долго обнимает.

— Могли бы не распинаться, — хохочет Лэй. — Я знаю, что вы здесь только из-за

моей стряпни. Я даже поваров отпустил, лично сам все готовил.

— Ты у меня самый лучший, — целует его в затылок Хосок, и все проходят за

большой овальный стол посередине гостиной.

Вдоволь наевшись вкусных блюд, с любовью приготовленных Лэем, парни сидят

на диванах и, попивая кофе, обсуждают насущные дела.

— Вы строили Левиафан, я терпеливо ждал, но серьёзно, — накладывает Мо

вторую порцию бисквита Лэй, — когда вы уже меня внуками порадуете?

— Началось, — закатывает глаза Мо и с трудом отбирает у Лэя тарелку, которую

тот уже собрался забирать.

— Я так понимаю, что совсем скоро внуками тебя порадует Сайко, — усмехается
Чонгук.

— Серьезно? — опускается в кресло Лэй, с надеждой смотря на сына.

— Папа, не слушай ты его, это всё пустые разговоры, — отнекивается Хосок.

— Почему пустые? — смотрит на него Намджун. — Ты что, не сказал папе, что

женишься?

— Вы издеваетесь надо мной? — злится Лэй.

— Хосок планирует жениться на сыне Минсока, — тянется за чашкой Намджун.

— Из Кордовы? — хмурится Лэй, и парни кивают. — Но ты нас не знакомил, и

вообще твой последний омега, вроде, из Амахо. Я ничего не понимаю, —
поворачивается к сыну.

— Я сам с ним не знаком, — Хосок понимает, что теперь не отвертеться и

придется все рассказать. — Этот брак послужит нашему бизнесу.

— Брак — это не шутки, а серьёзный вопрос, — восклицает Лэй. — Ты с ума

сошел связывать себя жизнью с тем, кого в глаза не видел?

— Это чисто формальность, — вздыхает Хосок. — И потом, пока еще это всё не
точно. Я не воспринимаю этот брак серьезно, и ты не воспринимай.

— Я против! Я не разрешаю! Если уж свадьба, то по любви, — подскакивает на

ноги Лэй. — Я хочу тебе настоящую семью, омегу, который будет любить тебя
так же сильно, как я, который подарит тебе чудесных малышей…

— Папа, пожалуйста, какая любовь, мы её видели, и она нам не понравилась, —

перебивает его Хосок.

137/624
— Вот именно, что вы её не видели, иначе и речи о браке из-за бизнеса не было
бы, — отвечает насупившийся Лэй.

— Ну почему не видели, — усмехается Намджун, — одного из нас эта любовь

бросила и махнула в Обрадо, — кивает на Чонгука, — прости, брат. Второму руку
сломала. Любви нет, есть её подобие, которое можно купить.

— Не говори таких громких слов, когда-нибудь ты сильно об этом пожалеешь, —

с горечью смотрит на него Лэй. — Любовь невозможно купить, и даже если у вас
перед глазами были плохие примеры, это не значит, что и дальше будет так.
Нельзя из-за одной неудачи ставить крест на всем. Люди склонны путать любовь
с симпатией и похотью, и когда проходят эти два, они думают, что это прошла
любовь. Вы сразу почувствуете своего человека, и сколько бы вы ни были
вместе, вам все равно будет всегда его не хватать…

— Я покурить, — резко поднимается на ноги Чонгук и идет в сторону террасы.

Лэй с грустью смотрит ему вслед, а Намджун решает присоединиться к другу.

— Прости, я разворошил старую рану, а Лэй соли подсыпал, — хлопает по плечу

альфу вышедший следом на террасу Намджун.

— Всё нормально, — прикуривает Чонгук, — там нечего ворошить, заросло всё.

Прошлое осталось в прошлом. Мо говорит, ты сильно заинтересован одним
омегой, — переводит тему.

— Был сильно заинтересован, — затягивается Намджун. — Но я не люблю тех,

кто долго ломается, а этот именно из таких. Он уехал из Амахо, а я за ним бегать
не собираюсь.

Намджун искал Чимина после встречи у клуба и, узнав, что омега покинул
Амахо, сильно разозлился. Альфа не понимает, что оскорбительного в его
предложении работы, учитывая, что про цену разговор начал сам омега.
Намджун старается больше о Чимине не думать, но особо это не получается: ни
бывшие, ни нынешние его пассии изгнать омегу из его мыслей не в состоянии.
Что бы Лэй ни говорил про брак и любовь, Намджун в это не верит, и за все его
почти тридцать лет любое, даже казалось бы сильное, влечение проходило, вот
и к Чимину пройдет. Тем более после того, что про него рассказал Аарон, и всей
информации, которую для него добыли — Намджун сделал омеге правильное
предложение, максимум из того, что полагается человеку, ведущему такой
образ жизни. Это первый раз на памяти Намджуна, когда он увлечен омегой
легкого поведения, и его это сильно раздражает, потому что альфа никогда не
забудет, чем занимался его папа.

— Раз уж у нас сегодня официально выходной, может, поедем в Иблис?

— выходит на террасу Хосок, и парни кивают.

***

— Он не присылает послов. Он считает себя Богом! — кричит у себя в кабинете

Абель.

— Скорее Дьяволом, — аккуратно поправляет его помощник.

138/624
Вернувшийся с поездки в Ла Тиерру Юнги замирает в холле, прислушиваясь к
словам деда, и снимает серьги. Дед в последнее время часто нервный, Юнги
этому только рад, всё мечтает, что старого изверга стукнет удар, и он сдохнет.
Юнги поклялся, что в день его смерти закатит вечеринку в своем любимом клубе
и напьется до отключки. Абель не разрешает сыну жить отдельно, и Юнги,
уставший из-за постоянных скандалов по поводу отдельной квартиры, уже
терпит из последних сил и усиленно планирует свадьбу.

— Вы же перепроверяли всё, почему не стоят фильтры, почему эта информация

доходит до Обрадо, если мы платим столько денег, чтобы наше население
получало нужную нам информацию, а другая не просачивалась? Босс будет
рвать и метать, — продолжает кричать Абель, а Юнги подходит ближе к
кабинету. — Он делает это нарочно, он вновь пытается нас запугать, — из
кабинета доносится звук падающего предмета. — Усильте охрану на границах!
— Юнги еле успевает отбежать, как в проеме показывается побагровевший от
злости дед. — Ты чего тут ошиваешься? Неужели нечем заняться?
— набрасывается на омегу мужчина.

— Я только домой зашел, — убирает в карман серьги Юнги. — Что случилось?

— Твой проклятый братец случился, — шипит альфа и идет к бару.

— Чонгук, — одними губами произносит Юнги, чувствуя, как от поднявшихся

воспоминаний, которые никогда и не затирались, просто порой уходили вглубь,
сердце покалывает.

— Ублюдок он, думает, что весь мир принадлежит ему, но я подрежу ему
крылышки, — залпом опустошает стакан с водой Абель. — А ты без охраны
чтобы не выходил, не хватало мне еще тебя потом по району собирать.

— Ты не беспокойся, не придётся, — с горечью улыбается Юнги. — Он мимо

пройдёт, меня не заметит.

— Именно, а ты продолжай его защищать и мечтать, — кривит рот альфа и идет

на выход.

Юнги, постояв пару минут внизу, поднимается к себе, и, сев на пуфик перед
трюмо, тянется за ватным тампоном. Он начинает стирать карандаш с глаз и,
только полностью удалив, понимает, что не смачивал его средством для снятия
макияжа, а смочил слезами. Чонгук, как открытая рана, которая так и не
затянулась, и любое упоминание о брате — она снова кровоточит.

***

Сегодня день не задался с утра, мало того, что у Юнги сорвалась встреча по
поводу планируемой благотворительной ярмарки, так еще и его помощник слег
с простудой. Омега в расстроенных чувствах покидает арендуемый им павильон,
где в следующем месяце пройдет выставка молодых художников. Смеркается,
хочется спать, а Эрик пишет, что выслал за ним автомобиль и хочет поужинать,
обещает, что завтра Юнги может вернуться домой. Юнги скидывает смс папе,
что уедет в Ла Тиерру, и заходит в любимую кофейню, чтобы не ждать машину
на улице. Он заказывает себе латте и, не удержавшись, берет чуррос, от
которых вечно ком в горле. Юнги медленно жует песочное тесто, думает, что
139/624
вкуснее тех чуррос, которые ему покупал брат в Амахо, никогда не попробует, и,
расплатившись, идет к припаркованному у обочины автомобилю жениха. Только
закрыв за собой дверцу, Юнги замечает, что на сидении сидит еще кто-то, кто
именно — скрывает маска. Омега порывается выбежать из машины, но
автомобиль трогается с места, а притянувший его к себе мужчина прижимает к
его носу смоченную в хлороформе тряпку. На границе похитители меняют
автомобиль с трупом шофера в багажнике и покидают пределы Обрадо.

Юнги не знает, сколько времени спустя он открывает налитые свинцом веки, и,

повернув голову, понимает, что он все еще в автомобиле, его ноги и руки
связаны, а за окном кромешная тьма. Он прислушивается к разговору альф на
переднем сидении и чувствует, как страх парализует его тело.

— Главное, что женишок Эрика у нас, — говорит тот, кто за рулем.

— Если и сейчас эта мразь не вернет боссу его деньги с процентами, то

следующим мы заберем и вернем ему по частям его дорогого папочку, —
ухмыляется второй. — Он думал, что обведет Куша вокруг пальца, вот пусть
попробует не заплатить, мы этого красавчика ему частями вернем.

Юнги так и лежит на сидении, смотря на мелькающее за окном черное небо. Он

слышал про Куша от Эрика. Этот наркобарон с Юга, с которым у Эрика была
договоренность. Больше ничего про него Юнги не знает, кроме того, что у них
случился конфликт, который Эрик уладил. Видимо, не уладил. Если Эрик не
вернет ему деньги, то заплатит Кушу Юнги. Своей жизнью.

***

Эрик и его помощник и верный друг Квон, сидят в кабинете первого и на повторе
слушают сообщение Куша, который требует свои деньги на рассвете, иначе
обещает прислать им голову Юнги.

— У меня нет таких денег, — повторяет Эрик, — всё вложено в картель. Я

попробую с ним договориться.

— Куш укурок, он не умеет разговаривать, только ты мог связаться с таким

психопатом, — сокрушается Квон.

— Зато именно его связи и поддержка помогли мне так выслужиться перед
Конфедерацией, — отвечает парень. — Может, Абелю скажем? Это ведь его
внук, пусть поможет с деньгами! — тянется к телефону.

— Которого похитили из-за тебя! — переходит на крик Квон. — Ты хочешь войны

с Обрадо? Этот брак открыл бы перед нами новые горизонты, а теперь всё летит
в тартарары только потому, что ты согласился на то, что не сможешь потянуть.
Тебе пора обратиться к отцу.

— Ни за что! — подскакивает на ноги Эрик. — Если я расскажу отцу, то он

узнает, что это были не мои гениальные идеи про маршруты на совещании
картелей, и это не я повлиял на решение южан оставить в покое Ла Тиерру.
Отец поймёт, что это не я у него такой умный и с деловой хваткой, он лишит
меня наследства, и я вмиг обнищаю. Более того, отец никогда не даст мне такую
сумму, и я попусту спалюсь перед ним.
140/624
— Но нам не достать этих денег, и Куш убьет Юнги, — разводит руки Квон.
— Попробуй хотя бы с ним договориться, чтобы подождал, пока мы соберём
деньги.

После трехминутного телефонного разговора Эрик возвращается к Квону.

— Он непробиваем, — швыряет телефон на диван альфа и прикрывает ладонями

лицо. — Он повторяет, что, не получив к утру денег, убьет его, потому что,
видите ли, больше он в игры не играет. А если я не верну долг и через неделю,
то он пригрозил убить моего папу, — тянется к графину на столике альфа и
наливает себе воды. — Я в полной заднице. Мне придётся продать завод,
который на мое имя. Я должен быстро вернуть ему деньги, чтобы Куш не открыл
свой поганый рот и чтобы смерть внука Абеля не повесили на меня. Абель
думает, что Юнги у меня, но я не виноват, что омега не доехал. Мало ли, что за
враги у Абеля, пусть гадает, кто похитил его внука и зачем.

— Как мы объясним отцу продажу завода? — снимает галстук Квон, которому от

слов друга не по себе.

— Отец на сорванный брак разозлится сильнее, чем на продажу завода, но уже

плевать, нет жениха — нет свадьбы. Я ничего не могу поделать, — садится в
кресло Эрик и опускает лицом на стол рамку с фото Юнги.

*Тамале — тесто из никстамализированной кукурузной муки, обёрнутое

кукурузными листьями, приготовленное на пару. Тамале может содержать
начинку из мясного фарша, сыров, фруктов или овощей, нередко с перцем Чили.

*Название главы — У них нет сердца (исп. no tienen el corazón)

141/624
Примечание к части Простите, дьяволята, что так поздно, но, к сожалению,
ввиду определенных причин, еще две недели главы будут выходить
нестабильно. Пожалуйста, запаситесь терпением. Безмерно благодарна всем,
кто читает и вдохновляет меня отзывами.
Настоятельно рекомендую включить:
Вихоупы
Nightwish - The Phantom Of The Opera
https://soundcloud.com/daemon-female/nightwish-the-phantom-of-the-opera?in=ivy-
blue-369980545/sets/anarchy
Чимин
Lord Huron - The Night We Met
https://soundcloud.com/kaymhmd8/lord-huron-the-night-we-met?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Сангре пор сангре

Три часа утра, Чонгук гоняет по двору особняка своих псов и, несмотря
на морозную погоду, внутрь заходить не торопится. Он хвалит самого
проворного пса, который чуть ли не валит хозяина с ног, и замечает бегущих к
выходу охранников. Через минуту альфа слышит, как расходятся железные
ворота и во двор въезжает внедорожник Хосока.

— Чего ты так рано? — ласково треплет по зашеине огромного ротвейлера

Чонгук и обращается к подошедшему другу.

— Всё думал, сказать или нет, спать не мог, — нервно топчется на месте Хосок
и, поежившись, поднимает воротник стёганой куртки. — Знаешь, что Куш у нас
ошивается?

— Знаю, — поднимается на ноги Чон и идет к дому. — Он, вроде, нас не

беспокоит, пусть гуляет.

— Он за долгом приехал, — догоняет его Сайко.

— У нас нет ему долгов, — поворачивается к нему Чонгук. — Ты приперся ко мне

среди ночи из-за Куша?

— Он похитил омегу своего должника. Ты ведь знаешь, кто его должник, —

выпаливает на одном дыхании Хосок.

— Куш похитил Юнги? — мрачнеет Чонгук, а Хосок в его глазах блеск стали
видит.

— Да, — кивает Хосок, — и судя по всему, за омегу не заплатят.

— Сколько у нас времени? — нервно поглядывает в сторону гуляющих по двору

своих людей Чонгук, зверь которого порывается сорваться за оружием и поехать
за омегой.

— До рассвета.

— Зови Куша и наших, я прикажу накрыть стол.

142/624
— Сюда? Сейчас? — в удивлении смотрит на него Хосок.

— Быстро, и вытащите деньги.

— Но ты даже не спросил, какая сумма, а там…

— Плевать, какая сумма. Я жду, — заходит в дом Чонгук, оставив Хосока кричать
в трубку телефона.

Для Чонгука всё былое теряет свою важность, когда речь заходит о жизни Юнги.
Он даже свою гордость сожрет, но сердце омеги биться не перестанет, и не
потому что в тот же момент и сердце Чонгука навек умолкнет, а потому что
именно его улыбка удерживает эту планету целой.

Через два часа двор особняка Чонгука заполняют как автомобили лидеров
Левиафана, так и картеля Куша. Чонгук лично выходит встречать идущего к
нему с распростертыми объятиями гостя. Куша Чонгук знает уже как лет пять.
Из-за того, что у них разные интересы и в бизнес друг друга они не
вмешиваются, лично альфы общались всего пару раз.

— Я дожил, я дождался дня, когда меня примет сам Эль Диабло, — хлопает
альфу по спине коренастый мужчина.

— Прости, что, зная, что ты здесь уже столько дней, я только сейчас смог
позвать тебя на ранний завтрак, — тепло встречает его Чонгук.

Куш здоровается и с остальными парнями и проходит за огромный стол, вокруг

которого бегает поднятая среди ночи прислуга.

— Скажи честно, — смотрит на Чонгука Куш. — Я ведь не сделал ничего такого,

что могло бы тебе не понравиться. Мы люди улиц, мы знаем правила, и перейти
дорогу Левиафану последнее, чего бы мне хотелось.

— Именно поэтому я и пригласил тебя, — начинает Чонгук. — Я знаю, что ты

человек слова, и ценю твое невмешательство в мои дела, как и ты ценишь мое,
но кое-что случилось, о чем ты не мог знать и в чем точно нет твоей вины.

— Что именно? — напрягается Куш, так же его охрана и помощники, стоящие за

спиной.

— Ты похитил омегу Эрика Лауда, — постукивает по столу пальцами Чонгук.

— Да, пацан у меня, и я жду свои деньги на рассвете или вышлю этому сукиному
сыну его голову, — кривит рот гость.

— И я тебя понимаю, ты хочешь назад свои деньги, только вот в чем дело, этот
омега — мой брат, — смотрит ему в глаза альфа.

— Не понял, — нервно усмехается Куш, а потом, заметив, что Чонгук всерьез,

выхватывает свой пистолет и выстреливает в своего помощника слева. — Этот
сукин сын мне такого не говорил, — восклицает разъяренный альфа. — Я бы
никогда не тронул то, что принадлежит тебе, или того, в ком твоя кровь. Я бы не
тронул твою семью!

143/624
— Знаю, там долгая история, но наши родители были женаты, — кивает охране
Чонгук, чтобы вынесли труп. — Я же сказал, в этом нет твоей вины. Ты не мог
знать. Где сейчас омега? Он в порядке? — старается звучать безразлично
Чонгук, но выходит не очень. Одна мысль, что Юнги грозит опасность,
заставляет всё остальное терять важность. Даже обида уходит на дно, отдав
свое место беспокойству и переживаниям за жизнь того, кто пусть и сидит в нем
за бетонной стеной, но ни разу за эти годы так и не умолк.

— Мои парни держат его недалеко от Ла Тиерры, — рассеянно отвечает Куш.

— Этот ублюдок Лауд тебе не заплатит, но мы всегда играли честно, и я

заплачу, только верни моего брата, — за маской спокойствия скрывается
готовый в любой момент взорваться вулкан, и это чувствуют все находящиеся в
комнате альфы. Зверь Чонгука грызет грудную клетку, рвется на волю, и как бы
альфа ни старался, он его унять не в состоянии. Стоит ему услышать имя из
четырех букв, Чонгук не справляется, и мнимое безразличие, за которым
прячется горящее за любимого сердце, треснув, осколками сыпется под его
ноги.

— О чем ты говоришь? — подскакивает на ноги Куш. — Я и цента у тебя не

возьму, а твой брат вернется к тебе живым и здоровым. Есть кое-что важнее
денег, и это мысль, что сам Эль Диабло мне должен, — усмехается альфа.
— Когда-нибудь мне понадобится помощь, и я знаю, к кому я пойду.

— Мои двери всегда для тебя открыты, но как небольшой подарочек, можешь
быть уверен, что час Эрика Лауда настанет, и помимо его головы, ты получишь и
всё его имущество, обещаю. Ты не отказал мне, и я обрел нового друга, —
твердо говорит Чонгук. — Только еще одна просьба, омеге ничего говорить не
надо, и верните его туда, откуда забрали.

— Как скажешь.

***

Юнги снова куда-то везут, он сидит на заднем сидении автомобиля и,

прислонившись головой к окну, смотрит наружу. За окном раннее утро, люди
торопятся по делам, наверное, планируют свой день, а Юнги молится Санта
Муэрте, чтобы его везли не закапывать, а отпустили. Всю ночь Юнги провел в
каком-то пахнущем сыростью подвале, его не били, не истязали, к нему даже
никто не подходил, но неизвестность и страх перед будущим чуть с ума омегу
не свели. Юнги пытался успокаивать себя тем, что Эрик заплатит, что он его
жених, что, в конце концов, человеческая жизнь важнее всего, но так и не
понял, почему не смог проглотить это зерно сомнения в нем, которое только
разрастается. Даже в таком положении, фактически в шаге от смерти, Юнги
находит успокоение в образе брата. Омега прогоняет все мысли о смерти и о
боли, которую ему могут причинить похитители, и думает о Чонгуке. «Я стою за
твоей спиной», — повторял Чонгук долгими ночами, когда вернувшийся из
школы Юнги прижимался к нему в поисках тепла. Омега всегда ему верил, и
сейчас, несмотря на то, что они столько лет не общаются и брат вычеркнул его
из своей жизни, Юнги цепляется за его слова, в них находит силу держаться.

Если за ночь к Юнги никто так и не подошел, то утром ему принесли плед и
горячий завтрак. Он ни к чему от нервов не притронулся и принял доброту
144/624
похитителей как добрый жест перед смертью. Когда автомобиль паркуется на
обочине, Юнги уже готов кричать во весь голос и молить о спасении, но его
вытаскивают из машины и, толкнув на тротуар, уезжают. Оставшийся сидеть на
тротуаре Юнги сразу же включает мобильный, который бросили ему до того, как
автомобиль скрылся с глаз, и набирает Эрика.

— Забери меня, — чуть не плачет омега, услышав родной голос.

Через полчаса он сидит в машине обнимающего его Эрика и, всхлипывая,

рассказывает, что ему пришлось пережить.

— Ты ведь вернул деньги? Больше это не повторится? Я не смогу пройти через

такое еще раз, — жмется к альфе Юнги.

— Я сильно переживал, — целует его в макушку Эрик. — Прости, что я поставил

тебя под риск, обещаю, больше такое не повторится. Я буду защищать тебя. Он
ударил меня по самому слабому месту, он забрал самое дорогое, что у меня
есть, и хотя я не должен был ему столько, но я заплатил, потому что всё, кроме
тебя, неважно.

— Я верю тебе, — обнимает его Юнги.

Эрик только кивает, отчаянно пытаясь понять, что произошло и почему Куш
вернул омегу. В итоге альфа решает, что Куш просто сжалился над пареньком
или испугался Абеля, и весь день проводит с ним. Убедившись, что Юнги пришел
в себя, он провожает его в Обрадо и просит ничего не рассказывать деду. Юнги
и не собирался, он боится, что дед, узнав, что у Эрика были долги, отменит
свадьбу, и тогда он вновь останется под его диктатурой. На следующий день
Эрик выставляет завод на продажу и просит Юнги торопиться со свадьбой,
рассчитывая на его наследство. Юнги только рад, Эрик для него отныне не
просто альфа, который заберет его из ненавистного Обрадо, но и герой. Через
неделю Юнги объявляет папе о дате свадьбы, и омеги начинают усиленно к ней
готовиться.

***

Тэхен мысленно смеется над отцом, что он снова тащит его в свет, отказываясь
мириться с тем, что мужа омеге ему так и не найти. Тэхен ради этого всё
сделал. На нем может жениться только тот, у кого нет гордости, а в том, что она
есть в каждом, вне зависимости от социального статуса и положения, омега не
сомневается. Но Тэхену совсем не смешно от того, что снова надо цеплять
улыбку и изображать дружелюбность в стае акул, готовых его разорвать. Они
его ненавидят, хотя ненависть — это чувство, а Тэхён, по их мнению, даже его
не достоин. Он бельмо на глазу общества — неконтролируемый омега, который
своим разгульным поведением запятнал честь отца. Ким Тэхен — яркий пример
того, каким не должен быть омега-выходец из правящей семьи.

Тэхен продолжает сидеть на заднем сиденье мерседеса, который уже давно

покинули брат и отец, и сквозь стекло смотрит на заполняющуюся машинами
парковку перед зданием отеля, в котором проходит прием.

— Господин Ким, ваш отец снова звонит, — поворачивается к нему шофер.

145/624
— Правильно, я же телефон отключил, вот и достает тебя, — улыбается омега.

— Вы не пойдете вовнутрь? — нервно ерзает на кожаном сиденье альфа,

который устал от звонков босса.

— Они всегда успеют меня сожрать и кости обглодать, дай еще немного
посидеть, — откидывается на спинку сиденья Тэхен и прикрывает веки.

Тэхен отсиживается в машине не из-за страха, а из-за взаимного отвращения,

которое испытывает к собравшимся там людям, считающим себя вправе
осуждать кого-то из-за его образа жизни. Лицемеры, которые ни в чем не
уступают Тэхену, только вытворяют свои делишки под покровом ночи, а на
рассвете возвращаются в свои семьи и позируют перед прессой, как эталон
поведения. Сын главы Кордовы не имеет права вести себя, как портовая шлюха,
а Тэхен и не ведет, он просто живет так, как ему хочется. Посмотрел бы он на
этих уважаемых и достойных альф и омег, если бы они, как и он, прожили шесть
лет в одном доме с психопатом, одержимым тем, что берег честь своих сыновей.
А пока ему с ними не о чем разговаривать. Он еще немного посидит, убьет так
много времени, сколько может, и вытерпит в их обществе максимум час.

Рев мотора рассекает относительную тишину на парковке, но этого было мало,

так из припарковавшегося рядом ламборгини авентадор доносится
поставленный на полную громкость «Призрак оперы». Тэхен любит эту песню, в
исполнении Nightwish просто обожает. Он тянется к кнопочке на дверце,
опускает стекло на палец, позволяя музыке ворваться в салон автомобиля, и
смотрит в черное тонированное и немного спущенное окно соседней машины.
Хозяин ламборгини не выключает музыку и не покидает автомобиль, Тэхен и
рад, пусть даст дослушать. Омега уже вовсю подпевает, издевается над ушами
шофера, прикрывает ладонью половину лица, изображая маску.

Учитывая, что Намджун еще в офисе, а Чонгук даже не выезжал из дома, Хосок
из автомобиля не выходит. Он наслаждается музыкой, активно бьет
вымышленными палочками по рулю и подпевает. Альфа замечает, что у
мерседеса рядом приоткрыто окно и мысленно хвалит шофера с отличным
вкусом в музыке. Тэхену дико любопытно, кто же все-таки сидит в спорткаре и
слушает его любимую песню, омега решает спустить окно до конца, надеясь
этим заставить сделать то же самое и хозяина ламборгини. Хосок умолкает,
увидев, как ползет вниз черное стекло на задней дверце автомобиля, и
понимает, что песню с ним слушал не шофер. Стекло спускается, и с каждым
сантиметром, который обнажается для Хосока невыносимо долго, он думает
только о том, что не может быть. Не может человек быть настолько красивым.
Хосок нажимает кнопку на дверце и, убрав затемненное стекло, с головой
ныряет в глаза цвета меда. Они безотрывно, не моргая, смотрят друг на друга,
не видят и не слышат ничего. Будто он взглядом Тэхена к себе прибил, окутал
невидимыми нитями, и омега даже не пытается их распутать. Хосок хочет
рассмотреть красивое лицо, запечатлеть в памяти каждую родинку, шрамик, но
от глаз оторваться не получается. Сколько их было, и каждый краше другого, но
с этим омегой ни один не сравнится. В Хосоке тигр подбирается, точит когти, из-
под которых искры разлетаются, «не поднимай стекло, вечность тобой
любовался бы, сна бы себя лишил, только не поднимай стекло» рычит. Тэхен и
не сможет, потому что в плещущемся океане тьмы в глазах напротив звезды
тонут — перед вечным покоем они на пике своей красоты, их блеск
завораживает. Омега слышит рык, его зверь альфе отвечает, и Тэхен пугается.
Между их машинами два шага, мужчина к дверце не тянется, но Тэхену кажется,
146/624
что он уже в его власти, что альфе и двигаться не надо, он уже ему
подчиняется. Если и тонуть, то только в этой тьме, чтобы с головой накрыла,
чтобы этот разряд тока, который каждый миллиметр тела накрывает, не
прекращался. Слишком сладко, слишком притягательно. От омеги такие волны
исходят, что Хосок уверен, прикоснись он к нему, и будет взрыв, всё живое в
радиусе пяти километров поляжет, возьми он его на руки — и от вспышки после
взрыва солнце погаснет. Хосок до этого омеги, что такое желание, и не
подозревал, а сейчас оно его распирает, тигра контроля лишает.

Позади паркуется еще один автомобиль, и Тэхён, смутившись, на автомате

тянется к ручке дверцы, сбрасывает с себя его чары. Он стоит на асфальте, но
дверцу не отпускает, держась за нее, выравнивает равновесие, поправляет
черную шелковую блузку. Альфа выходит следом, от контраста и
притягательности цветов на омеге слепнет. Красный с черным в нем огонь
распаляет, красный с его кожей он и представлять не будет. Тэхен краем глаза
видит ставшего в трех шагах мужчину. Бесит. Тэхен, который откровенно завис
на его лице, надеялся, что альфа хоть ростом и фигурой не удался, но и тут
ошибся. Высокий, подтянутый, собравший в себе все его фетиши мужчина стоит
за спиной, и Тэхену бы давно пора двинуться в сторону входа, но подошвы его
обуви словно к асфальту прилипли.

— У тебя хороший вкус, — доносится над ухом омеги хрипловатый голос, и

Тэхена очередным разрядом тока бьет.

— Я знаю, — берет себя в руки омега. — У тебя тоже.

— О, у меня он прекрасный, — Тэхен не оборачивается, но все равно чувствует

взгляд, с которым его сканируют с пяток до кончика волос.

— И отсутствует скромность, — не выдержав, поворачивается к нему Тэхен и

сразу же жалеет. Альфа оказался ближе, чем омега думал, поэтому,
повернувшись, он сталкивается с ним и, отшатнувшись, оказывается в сильных
руках, не спешащих его отпускать. Он пахнет эстрагоном, и Тэхен неосознанно
принюхивается, жаждет вобрать в себя побольше пряного аромата, но, быстро
очухавшись, цепляет на себя презрительную улыбку и отталкивает мужчину. Он
ненавидит самодовольных альф, а этот, видимо, их главный представитель.

Омега все-таки с трудом отлепляет обувь от асфальта и двигается к входу.

Хосок идет за ним, между ними пара шагов, он ничего не говорит, но Тэхен
чувствует себя добычей хищника и сомневается, что если резко бросится в бега,
этот альфа за ним не сорвется и не сомкнет клыки на его горле. Он давит на
зверя Тэхена, как бы омега шаг ни ускорял, нагоняет, нависает сверху,
заставляя чувствовать собственное сердце, бьющееся в горле. У самого входа
омега замирает, набирается смелости для встречи с теми, кого видеть никогда
не желал. Хосок не проходит вперед, останавливается за ним, и Тэхен внезапно
чувствует, что одно присутствие за спиной пока ему незнакомого, но явно
могущественного зверя вселяет в него покой, и мысленно его благодарит.

Они входят в зал, полный людей, Тэхен замечает, как альфу встречают с
улыбками, как сразу омеги тянутся поправить идеально лежащие волосы, а на
себе чувствует или похотливые взгляды, или презрительные. Тэхен быстрыми
шагами двигается влево. Хосок идет в правый угол зала. Они расходятся, но
Тэхен все так же чувствует этот невидимый канат, которым прибил его к себе
мужчина. Он на ходу хватает бокал шампанского и проходит вглубь зала, теряя
147/624
альфу и сам теряясь от пробирающего взгляда.

«Я сегодня поеду домой не один», — думает довольный неожиданной встречей

Хосок, стараясь не упускать красивого омегу из поля зрения, но тот оказывается
ловчее.

— Где ты пропадал? — утаскивает Тэхена в угол подошедший отец. — Я тебя

уже минут сорок жду! — возмущается альфа.

— В машине был, — бурчит Тэхен. — Но я пришел, показался, можно уже

уходить?

— Не зли меня, — шипит альфа и улыбается мимо проходящим друзьям. — Стой

рядом, познакомлю тебя с важным человеком.

— Опять меня кому-то сплавить пытаешься? — ставит уже пустой бокал на

поднос мимо проходящего официанта Тэхен. — Не стоит. На мне никто не
женится.

— Он очень уважаемый в Кальдроне человек, он богат, красив, у него хороший

бизнес, и главное, он такой же ненормальный, как и ты, вы будете идеальной
парой, — говорит Минсок. — Постарайся не позорить меня, получи себе этого
альфу и избавь меня от забот о тебе!

— Будто мне эта забота нужна! — восклицает Тэхен, который устал чувствовать
себя товаром, выставленным на витрину отцом, и не реагирует на косые
взгляды официанта и попытку брата успокоить его. — Твоя забота мне дышать
не дает. Ты только о себе думаешь и о своем имени. Ты не мне счастья желаешь,
ты все пытаешься от позора отмыться, свои комплексы нами прикрываешь, все
пытаешься доказать Кордове, что ты не тот альфа, от которого омега ушел…

Тэхен не успевает договорить, как получает звонкую пощечину, и, прикрыв щеку

ладонью, в шоке смотрит на отца.

— Как ты смеешь? — у покрасневшего от нервов мужчины челюсть трясется.

Тэсон хватает качнувшегося отца и ищет телефон, чтобы вызвать шофера.

— Теперь мне можно уйти из этой дыры? — потирая красную щеку, невозмутимо
спрашивает омега и умолкает. Тэхен не оборачивается, но он вдохнул его запах
и уверен, что за его спиной стоит тот самый альфа с парковки. Минсок утирает
платком выступившую на лбу испарину и смотрит за спину сына.

— А вот и он, — натянутая улыбка расплывается на лице мужчины. — Хосок,

дорогой, как раз хотел тебе своих сыновей представить, — улыбается Минсок.

Хосок, прищурившись, смотрит на омегу, по мере понимания, морщины на его

лбу разглаживаются, а в глазах пляшут чертики.

— Это мой сын Тэхён, это Тэсон, — подталкивает омег вперед мужчина. — А это
хороший друг семьи — Чон Хосок.

— У меня нет детей, вроде бы, — задумывается Хосок, — но не думаю, что

воспитание кулаками работает.

148/624
— О нет, что вы, — замешкавшись, отвечает Минсок. — Это не то, чтобы…

— Это не ваше дело, — перебив отца, смотрит на альфу Тэхен.

— Моё дело, — становится ближе альфа, — потому что мой папа учил защищать
омег.

— Какое благородство! — фыркает омега, игнорируя то, как откровенно альфа

им любуется. — Только чему ваш папа вас не научил — это не лезть в семейные
дела чужих вам людей.

— Ну почему чужих, — ухмыляется Хосок, — кто знает, может, мы завтра

породнимся, — он приближается, Тэхен отступает на шаг назад, — может, лично
с вами станем ближе некуда, — от тона, которым это было сказано, у омеги
волосы на затылке шевелятся, и не важно, что альфа произнес «может», Тэхен
чувствует, что он не сомневается.

— Это вряд ли, — задирает подбородок омега, которого начинает раздражать в

этом альфе его самодовольство. — У меня прекрасный вкус не только в музыке,
но и в альфах, а вы, — делает паузу, взмахивает ресницами, — моему вкусу не
соответствуете.

Хосок воздерживается от комментариев, первым протягивает руку и, с трудом

скрывая улыбку, ждет, когда омега вложит свою.

— Думаю, вам, молодёжи, есть о чем поговорить, — торопливо говорит Минсок,

злясь на сына, который руку так и не протянул.

— О нет, нам абсолютно не о чем разговаривать, — выпаливает Тэхён и,

развернувшись, быстрыми шагами идет к выходу. Ему уже плевать, что со
стороны он напоминает трусишку, нужно выйти на воздух, покурить и забыть
этого самодовольного альфу.

— Прости, он рано потерял папу, немного дик, но я рассчитываю, что брак

пойдет ему на пользу, — залившийся краской Минсок мямлит извинения.

— Брак, значит, — возвращает внимание к альфе Хосок.

— Пойми меня правильно, сынок, мы все стараемся ради нашего будущего и,

отдавая что-то, хотим получить взамен не меньше, ты ведь сам бизнесмен, не
мне тебе об этом рассказывать, — говорит Минсок. — Я уже стар, а банкноты в
могилу не унесу, благо не бедствую, — потирает лоб альфа. — Самое главное
для меня — это мои дети. Я буду спокоен, если пристрою их. Я люблю Тэхена и
хочу ему только самого лучшего.

— И поэтому вы ударили его, — пристально смотрит на него Хосок.

— Я об этом жалею, — Минсок опускает глаза.

— Если бы он был моим омегой, одними сожалениями вы бы не обошлись, — от

тона Хосока лицо Минсока могильным ветром обдувает. Чон, обойдя альфу, идет
на террасу покурить и обдумать последнюю встречу.

***
149/624
— Ты можешь не мотать головой? — просит Лэй у сидящего на полу перед ним
Мо и собирает его волосы в пучок на затылке. — Все-таки тебе надо было тоже
пойти на прием, развлечься, а то сидишь тут со стариком.

— Ну какой же ты старик, — восклицает Мо. — Ты самый горячий омега

Кальдрона!

— Ведите себя прилично, молодой человек, — заканчивает с волосами Лэй.

— Так почему ты не пошел?

— Не хотел, — бурчит Мо и, встав с ковра, присаживается в кресло. — Я как

прихожу туда, где много людей, все начинают сразу пялиться и шушукаться,
мне этого не надо.

— Они узколобые и невоспитанные, но это не значит, что ты должен бояться

общества, — мягко говорит Лэй.

— Я и не боюсь, я с братьями и со своей семьей чувствую себя замечательно, а

приемы мне не нужны. От их взглядов мне хочется пострелять, но то, что я убил
за взгляд — никто не поймет, — вздыхает Мо.

— Мой дорогой мальчик, некоторые люди злы, но не все. Ты должен понимать,

что у тебя просто ожог на лице, а у них все нутро в гное, вот и вырывается
наружу. Ты у меня самый красивый и самый лучший мальчик в мире.

— Я поверю в это, если меня такого когда-нибудь полюбит омега, по-настоящему

полюбит, — тихо говорит альфа.

— Я же тебя люблю!

— Ну, папа!

— Братья тебя любят!

— Я не про это!

— Полюбит, конечно, но и ты постарайся понять, что любить себя надо не

чужими глазами, а самому. А тебе вообще кто-нибудь нравится, или тебя Хосок
покусал? — заговорщически подмигивает ему Лэй.

— Нравится.

— Кто? — подходит к нему омега, а Мо, достав телефон, листает гангстаграм.

— Вот он, — протягивает ему телефон альфа, и Лэй листает пару фотографий
красивого омеги.

— Красивый, у него подписчиков, как у какой-то звезды, кто это?

— Он не из Кальдрона, говорят, он брат Омариона, а я каждый день смотрю его

фотки, но написать боюсь.

150/624
— Только не влюбляйся во внешность, прошу, а то пообщаетесь, и весь этот
образ у тебя в пух и прах разлетится.

— Нет, дело не только во внешности, мне нравятся его мысли, я читаю его блог.
Его зовут Фей, и даже имя у него прекрасное.

— Да ты влюблен, — хохочет Лэй. — Так напиши ему.

— Я боюсь, — опускает глаза Мо. — Мне легче мечтать о нем, чем столкнуться с
правдой, где он меня пошлет.

***

Чимин с трудом просыпается от звона будильника и, спихнув его на пол с

тумбочки, поворачивается на другой бок. Телефон не затыкается, а омега,
открыв глаза, замечает, что на улице еще глубокая ночь. «Какого черта я так
рано поставил будильник?» — думает Чимин и только потом понимает, что это
звонок. Он тянется за телефоном и, не узнав номер, отвечает. Через пару минут
подскочивший на ноги омега, схватив самое необходимое, набирает службу
такси. В Амахо Чимин приезжает к девяти утра и, вбежав в холл больницы,
называет имя брата. Через двадцать минут Чимин сидит на полу у койки с
уснувшим вечным сном братом, зажав в руках его холодную ладонь и горько
плачет.

Амина привезли в больницу ночью, его жизнь спасти не удалось. Омега умер от
внутреннего кровотечения, вызванного падением с балкона третьего этажа.
Амин был беременный. Сколько бы Чимин ни кусал от боли простынь,
прислонившись лбом к койке, боль это не унимает. Чимин говорил с ним неделю
назад, но брат и слова про ребенка не сказал, и Чимин, давясь болью острыми
спицами, разворошившей нутро, рвет зубами простыню и ненавидит себя, что не
приезжал чаще, не звонил каждый день, не писал без повода, что посмел
подумать, что Амин вечный. А сейчас он целует его руку и шепчет «люблю» в
пустоту, он хоть век все слова забыв, одно «люблю» ему повторять будет —
Амин не услышит. Усок, альфа, с которым жил Амин, разговаривает с врачами в
коридоре, а Чимин, увидев его, резко срывается с места и бросается на
мужчину.

— Ты это сделал? Ты убил моего брата! — кричит обезумевший от горя омега,

вцепившись в воротник рубашки альфы, пока его пытаются оттащить санитары.
Его худи трещит по швам и расходится, но он изворачивается, он вновь на нем
виснет, цепляется пальцами в его волосы, не чувствует боли, когда ему
скручивают руки, когда бьется лицом о пропахший хлоркой кафель, и
продолжает истошно вопить, проклиная альфу. Ему вкалывают успокоительное
и укладывают на койку в пустой палате.

По официальной версии, Амин сбросился с балкона. По словам Усока, он пришел

с работы, Амин закатил скандал, и альфа ушел вниз к своим людям развеяться,
но далеко отойти не смог. Его охрана подтвердила версию босса, и дело Амина
рассматриваться не будет.

***

151/624
Утром в клубе «Иблис» тишина. Уборка только закончилась, меж столов ходит
администратор, проверяя чистоту, на фоне тихо играет The Greatest — Lana del
Rey. В основном зале, полуразвалившись на диване, сидит Хосок, рядом с ним
дремлет Чонгук, которому по ладони пытается гадать Мо, а Намджун по
мобильному слушает отчет помощника.

— Раз уж позвал, то мог бы завтрак накрыть, — убирает телефон Намджун и

тянется к недопитому кофе. — Выглядишь так же дерьмово, как и кофе, который
у тебя варят.

— Простите, ваше величество, что не зову вас во французский ресторан,

учитывая ваш тончайший вкус в еде, — вскипает Хосок.

— Чего ты такой злой с утра? — потягивается Чонгук и, отобрав руку у Мо,

хлопает его по плечу. — Что ты там мне предсказывать собрался? Что я этой
рукой дам тебе подзатыльник? — смеется и поворачивается к Хосоку: — Выпей
горячего шоколада, расслабься.

— Не бей по-больному, — улыбается Намджун. — Никогда не забуду, как на

первую выручку Хосок купил огромный пакет шоколада.

— Мне было тринадцать лет! Как я должен был себя порадовать? — бурчит
Хосок.

— Перестань, будто мы не знаем, что ты два часа в зале железо тягаешь, а

потом в своем ламбо шоколадки трескаешь, вечно у тебя на полу обертки, —
хохочет Мо.

— Да! Я сладкоежка! Ну или у меня комплекс остался с моего нищего детства,

вот я и пытаюсь съесть все шоколадки в мире, пока могу. И вообще, я не поэтому
вас позвал, — облокачивается о колени Сайко. — До вас я встречался с
Минсоком. Я все-таки женюсь.

— Вы не смогли договориться? — хмурится Намджун.

— Что конкретно он предлагает? — спрашивает Чонгук.

— Кордову и своего сына, а я ему, кроме брака, кресло главы конфедерации. Как
вам такой расклад? — смотрит на друзей.

— До Конфедерации нам еще идти, это долгосрочная перспектива, но мы можем

это сделать, — говорит Намджун. — Меня беспокоит другое. Нас все знают, мы
успешные, богатые, ты бы мог подобрать партию получше, все же речь о папе
твоих детей. Я лично не думаю пока о браке, но если и женюсь, то на том, кто не
опорочит мое имя. В конце концов, мы можем взять Кордову силой, пусть и
потери будут и это тормознет наши планы.

— С детьми ты загнул, — усмехается Хосок. — Этот брак формальность,

гарантия моей неприкосновенности взамен на его мечту сплавить сынка.
Каждый пятый брак в этой стране заканчивается разводом, и если вдруг Минсок
начнет отлынивать от своих обязательств, он получит своего сына обратно,
хорошо, если не по частям. Нам не нужна очередная война, если мы можем ее
избежать. Наша главная война и так впереди, мы, вроде, сконцентрированы
только на ней.
152/624
— Мы не просто сконцентрированы на войне, ее придется ускорить, — тянется
за пачкой сигарет на столе Чонгук.

— Из-за того, что Мины подвинули вперед дату свадьбы? — внимательно

смотрит на него Намджун.

— Да, — даже не пытается придумать другую причину Чонгук и поджигает

сигарету. — Юнги достаточно пожил в Обрадо, погулял, занимался, чем хотел и
с кем хотел, но на этом всё. Никакой свадьбы не будет. Раз уж это неизлечимо и
я все эти восемь лет, не переставая, думаю о нем, то он будет жить со мной,
перед моими глазами, и ни один альфа в мире не получит моего омегу. Мне уже
неважно, что по этому поводу думает сам омега. Мин Юнги никогда не пойдет
под венец, я не позволю его мечте сбыться.

— Я знал, что ты будешь мстить, но не думаешь ли ты, что это слишком

жестоко? — спрашивает Хосок. — Ты столько лет изображал безразличие, а
теперь так легко разрушишь привычную ему жизнь.

— Жестоко? — нахмурившись, смотрит на него Чонгук. — Жестоко было

оставить меня в день смерти отца и сбежать на запах денег. Я благодарен ему
за то, что, сбежав, он дал мне толчок, который позволил добиться всего, чего я
хотел, и я хочу ему отплатить. У меня столько денег, сколько ни Лауду, ни Абелю
не снилось, а Юнги на них падок. Думаю, он будет только рад, — зловеще
усмехается альфа.

— Значит, пора заказывать два костюма, — вздыхает Мо и тянется за чашкой

остывшего кофе. — За будущих женихов — Сайко и Эрика.

***

Чимин на похоронах брата один, он сидит на земле у свежей могилы и никак не

может смириться с мыслью, что Амина больше нет. Да, они в последние годы
жили врозь, редко виделись, но Чимин всегда знал, что, проехав пару
километров, обнимет брата, что уткнется в родное плечо и почувствует так ему
не хватающее тепло. А теперь Амин лежит под землей, и Чимину никогда
больше не услышать его размеренно бьющегося сердца под ухом и не вдохнуть
мягкий запах ириса. Чимин вздрагивает, почувствовав обвившие его руки, но
поняв, что это Аарон, сразу же расслабляется. Пару минут парни сидят в
тишине, которую нарушают только каркающие и перепрыгивающие с ветки на
ветку вороны.

— Он убил его, Аарон, я это точно знаю, — смотрит на альфу Чимин. — Он

человек вашего картеля, ты ведь можешь что-то сделать?

— Ты пережил такое горе, ты в шоке, и я понимаю, что тебе тяжело, —

поглаживает его по спине Аарон. — Но и ты пойми, зачем Усоку убивать своего
беременного омегу? Тебе тяжело смириться с мыслью, что твой родной человек
пошел на такой шаг, что сам оборвал свою жизнь, но это самоубийство, Чимин.
Отдохни, возьми себе перерыв. Ты можешь пожить в моей квартире, ни о чем не
думай, не переживай.

— Ты не хочешь меня слушать, — утирает лицо омега. — Амин никогда бы не

153/624
убил себя, более того, он бы не убил ребенка от человека, которого любил. Эта
тварь его убила, и клянусь, я узнаю правду, и тогда следующим вы будете
хоронить его.

— Не сходи с ума, — хмурится альфа и поднимается на ноги. — Усок не виноват,

и даже если бы он был виноват, то картель бы решал, какое наказание он
получит. А ты лучше оплакивай свою потерю и постарайся вернуться к
нормальной жизни. Если ты полезешь на Усока, который, кстати, не просто
человек картеля, а один из помощников моего брата, то даже я тебя не спасу.
Более того, я не захочу тебя спасать, поэтому постарайся успокоиться и приходи
в себя. Я всегда рядом, если тебе нужна будет любая помощь, то мои двери для
тебя открыты, — альфа идет к припаркованному на обочине автомобилю, а
Чимин вновь остается наедине со своим горем.

Чимин отныне навеки один. Его единственная семья, тот, кто его вырастил и
поставил на ноги, сейчас лежит под покрывалом из оранжевых бархатцев
вместе с так и не родившимся ребёнком. Амин любил жизнь, его не сломал ни
тяжелый труд, ни нищета, он прошел через такие сложности, что версия
самоубийства Чимином даже не рассматривается. Амин никогда бы не наложил
на себя руки, омега в этом уверен. Даже в самые тяжелые моменты их жизни
Амин повторял, что это временно, что все пройдет, что они обязательно увидят
рассвет следующего дня. Амин рассветов больше не увидит, Чимин тоже
отказывается их видеть до того момента, как не узнает правду.

Омега берет такси и сразу после кладбища едет в квартиру Усока за вещами
брата. Квартира альфы на третьем этаже пятиэтажного здания, где проживают
приближенные к лидерам картеля люди.

Вещи уже собраны в пакеты и ждут его в прихожей, Усока дома нет. Чимин,
утирая слезы, выносит в подъезд два пакета и, вернувшись за третьим,
замирает у горшка с фиалками на окне. Амин любил цветы, даже в их
полуразвалившемся доме всегда были цветы, с которыми брат разговаривал.
Чимин забирает фиалку и, обернувшись на шум, видит стоящего на пороге
Усока.

— Ты не пришел на кладбище, — прижимает к груди горшок еле стоящий на

ногах от пережитого горя омега. — Он даже прощания не заслужил?

— Я был на работе, поеду утром. Я знаю, что Аарон взял на себя похороны, —
отвечает альфа и проходит в комнату.

— Да, но не с Аароном жил мой брат и не ему хотел родить ребенка, — у Чимина
вновь дрожит челюсть от сковывающих горло рыданий. — Ты хоть немного
любил его?

— Послушай, твой брат был неплохим парнем, но мы толком и не жили вместе, —

опустившись на диван, потирает шею Усок. — Я не буду тебе врать, что любил
его, да, любил когда-то, но прошло.

— Амин бы не убил себя, — так и топчется на месте с цветком омега. — Он любил

жизнь.

— Этого мы уже у него не спросим, — ищет сигареты Усок. — Если ты всё забрал,
то уходи, мне твоё общество не особо приятно. Надеюсь, твой психопат-брат
154/624
хоть там найдет покой.

— Он любил тебя, — не двигается с места Чимин.

— Мне эта любовь не была нужна, и я не лгал ему, я сказал ему, что не хочу его
любви, этого ребенка, что пора нам разъехаться, но твой брат не хотел этого
понимать, — злится Усок. — Я попросил его быть понятливым, мы бы разошлись,
как взрослые люди, я встретил другого, но он не хотел уходить, всё повторял,
что у меня это пройдет.

— И поэтому ты столкнул его вниз? — смотрит ему в глаза омега.

— Я не сталкивал его, — поднимается на ноги Усок.

— Ты бил его.

— Уходи, пока я не вышвырнул тебя из дома, — Усок проходит к бару. — Или

можешь остаться и распить со мной виски, — разливает по бокалам алкоголь
альфа.

Чимин думает ровно минуту, а потом ставит горшок с цветком на столик и

проходит к дивану.

— Выпьем за моего брата, — говорит омега и берет протянутый ему стакан.

— Чирс, — чокается с ним альфа и залпом выпивает.

Через два часа и одну пустую бутылку и вторую полупустую, которые освободил
только Усок, Чимин, так ничего и не добившись, встает на ноги.

— Ну куда ты, — ловит его альфа за руку и тянет на себя. — Жаль, твой брат не
был таким. Иначе я бы никого больше, кроме него, не видел и из дома бы не
выходил, — зарывается лицом в его шею. — Оставайся.

Чимин пресекает первую реакцию — врезать ему и уйти, и решает подыграть.

Как бы и Аарон, и сам Усок ни заверяли, что Амин спрыгнул, Чимин от сомнения
избавиться не может, а так как алкоголь развязывает людям язык, то это будет
последней попыткой узнать правду, потом он уйдет.

— Так у тебя новый омега? — обвивает руками его шею Чимин, подавляя
рвотный позыв.

— Да, но плевать на него, если ты останешься, то мне никто не нужен, —

зарывается ладонями под его футболку альфа.

— А Амин о нем узнал, конечно? — шепчет ему в ухо Чимин, покусывает мочку.

— Узнал и закатил скандал, а я никогда не хотел ребенка, я вообще предложил

ему уйти, — пытается расстегнуть брюки парня Усок.

— Ну, его можно понять, — ловит его руки и убирает за спину Чимин, стараясь
оттянуть время. — Он думал, что достоин такого альфы, как ты.

— Вот ты меня понимаешь, — восклицает Усок, — а он сразу начал кидаться в

155/624
меня посудой, и я его скинул.

Чимин деревенеет в его руках, но пьяный мужчина ничего не чувствует и грубо

мнет его ягодицы.

— Скинул, значит? — с трудом выбирается из его рук омега.

— Не рассчитал чуток силы, — мямлит заплетающимся языком Усок и тянет его

снова на себя. — Но ему там будет лучше, он был вечно несчастным нытиком,
мои уши наконец-то отдохнут.

— Ты убил моего брата, — у Чимина голос дрожит от нервов, и он чувствует, как

ярость, клокочущая в горле, разливается по конечностям, не дает ему
двинуться. — Я знал, что он не самоубийца, — изо всей силы толкает его в грудь.
— Я знал, что ваши отношения до добра не доведут, — кричит иступленный
болью омега, а Усок, все-таки поймав его, валит на пол.

— Хватит орать, — шипит раскрасневшийся от алкоголя и злости альфа, пытаясь

содрать с него брюки. — Ты никому ничего не докажешь, я правая рука Волка,
твое слово против моего ноль, я и твою шею сверну — мне ничего не будет.

— Ты не с тем Паком связался, ублюдок, — бьет его лбом в челюсть омега и

пытается достать нож, припрятанный за поясом.

— Отправлю тебя к брату, шлюха, — дотягивается до его горла руками и

пытается задушить омегу Усок.

Чимин задыхается, и стоит почувствовать под пальцами прохладу металла, со

всей силой вонзает его в горло альфы. Чимин выдергивает нож, вновь вонзает,
кровь из горла нависшего над ним Усока хлещет на лицо омеги, но он ее
выплевывает и продолжает, пока бульканье и хрип над его лицом не
прекращаются и мертвый альфа не придавливает его своим весом к полу. Чимин
сталкивает с себя мужчину, бросает нож на пол и, скользя по крови, отползает к
стене.

Картель защищает своих и наказывает виновных вне зависимости от того, на

какой территории они скрываются. Чимину всё равно некуда бежать, а свою
невиновность он не докажет. Он достает пачку любимых ментоловых сигарет и
дрожащими окровавленными пальцами подносит одну к губам.

— Я отомстил, Амин, — выдыхает вместе с дымом Чимин и прикрывает веки.

Аарон приезжает к дому Усока сразу после звонка об убийстве. Он с ужасом

смотрит на залитого кровью и, кажется, находящегося в шоковом состоянии
омегу, которого ведут к автомобилю охранники погибшего, и так к нему и не
подходит.

«Прости, в этот раз я тебе не помогу», — мысленно говорит омеге Аарон и

садится за руль своего спортивного мерседеса. Альфа уверен, что он четко
рассказал Чимину о последствиях его поступка, предупредил не делать
глупостей, а если омега наплевал на его слова и все равно сделал все по-своему,
то пусть сам и несет ответственность. Возможно, тюрьма поможет Чимину
наконец-то повзрослеть.

156/624
Чимин не думает о будущем, которое его ждет, он даже в окно не смотрит, ни о
чем не спрашивает. Он так и сидит с окровавленными руками на коленях,
уставившись на спинку переднего сидения. Месть боль от потери не
приглушила, более того, она даже облегчения не принесла. Автомобиль везёт
его, возможно, в последний путь, но Чимину не страшно, он думает только о
брате, о голодных вечерах в тепле, о его улыбке, о заботе. Чимин потерял его
уже как сутки, и он даже рад, что больше у него суток без Амина не будет.

Омегу привозят в недавно построенную тюрьму, он бы хотел смыть с себя кровь

убийцы своего брата, но его сразу загоняют в одиночную камеру и закрывают за
ним решетку. Чимин проходит в угол провонявшей сыростью камеры и ложится
на койку. Он больше не плачет, он даже ничего не чувствует, он смотрит в своей
голове кино с помехами, и в нем Амин напевает любимую с детства песню омеги
The Night We Met и укладывает его спать.

«Ты всё, что было в моей жизни, а теперь у меня ничего не осталось».

***

Начальнику главной тюрьмы Амахо Паскалю в этом году стукнет пятьдесят

шесть лет, тридцать из которых он служит картелю, и благодаря
изворотливости остается у должности даже при смене руководства. Вот и
сегодня, стоило его подручным донести, что в тюрьму до рассмотрения дела
привезли красивого омегу, Паскаль первым делом приказал привести его к нему.
Альфа в ожидании заключённого раскуривает сигару, стоя у окна, когда звонит
его телефон.

— Это Ким Аарон, я звоню по поводу омеги, которого вам привели, — доносится
голос с той стороны трубки, и Паскаль, услышав фамилию, сразу неосознанно
вытягивается.

— Разбирательства не будет, смертной казни — тем более, пусть его лишат

метки и выпустят наружу, — приказывает Аарон.

— Но, господин Ким, — пытается вставить слово Паскаль.

— Я не хотел беспокоить брата, но если вы будете меня перебивать, то хорошо,

тогда вам перезвонит Намджун, — зло говорит Аарон.

— Не стоит, я всё понял, — второпях говорит Паскаль, и Аарон вешает трубку.

Чимин только как два часа в камере, а его снова куда-то ведут, не позволяют
хотя бы мысленно побыть с братом чуть дольше.
Его заталкивают в комнату, как оказывается, в душевую, а после, выдав чистую
форму, по длинным коридорам ведут к кабинету главного. Чимин не особо
понимает, что понадобилось начальнику тюрьмы от него, но терпеливо отвечает
на все вопросы. Паскаль внимательно рассматривает паренька, что-то себе
записывает, а потом требует его увести.

— Меня казнят? — спрашивает Чимин, стараясь не выдать то, как ему страшно.
Паскаль не отвечает. Стоит тюремной охране вывести заключенного, как альфа
тянется к телефону.

157/624
— Это я, — говорит Паскаль в трубку, поглядывая на дверь. — Мне тут омегу
привезли, метку я уберу, за сумму, которую я вам сбросил, могу передать, —
слушает собеседника. — О, вы не представляете, какой это омега, и если я
называю эту сумму, значит, оно того стоит. Завтра утром я выпущу его на улицу,
если вы перечислите мне деньги, я скажу вам точное время, и он, выйдя из
тюрьмы, сразу же попадет к вам, я гарантирую. Он принесет вам состояние.

***

Когда первичный шок отпускает, Чимин первым делом думает о сигарете, а

вторым об Аароне. Если сигарету достать кажется невозможным, то надежда на
Аарона всё равно есть, и пусть альфа сказал, что не поможет, Чимин за него
цепляется. Он в таком отчаянии, что готов даже просить помощи у Ким
Намджуна, но если Аарон ему не поможет, то значит, Волк тем более. Чимина
зовут смертью, и какая ирония, что он её, оказывается, так сильно боится. Он
рассматривает рисунок на руке и обещает, что если она обойдет его, он набьет
ее еще и на лопатках.

Чимин глотает две ложки бобовой каши, которую ему приносят, и, залпом выпив
бутылку воды, вновь ложится на койку. Под утро за ним приходят, и Чимин готов
плакать и хвататься за решетку, лишь бы его не уводили туда, где его, скорее
всего, поджидает Санта Муэрте. Сопротивляющегося омегу волокут прямо по
коридору в комнату, где сидит вчерашний мужчина и еще пара незнакомых
альф.

— Пак Чимин, двадцать лет, — начинает Паскаль, смотря на стоящего напротив

с закованными руками парня. — Ввиду определённых обстоятельств,
разбирательства по твоему делу не будет, ты будешь наказан лишением
гарантии своей безопасности — метки.

— Нет, — одними губами шепчет Чимин.

— Приговор надлежит исполнению немедленно.

— Нет, только не метку, — кричит Чимин, пока его волокут к низкому потертому
столику и вытягивают руку. — Я не выживу без нее, — бьется омега, — тогда уж
лучше смертная казнь! — он с ужасом следит за смотрителем, который, достав
из камина раскалённую печать, прикладывает её к когда-то подаренной ему
Намджуном метке. Чимин кричит до сорванного голоса и теряет сознание от
боли.

Омега приходит в себя через пару минут и смотрит на ноющий ожог на руке. На
месте, где была метка, что-то намазано, но рана открыта. Чимина мутит только
от вида раны, не говоря уже о боли, от которой вся рука будто залита
раскалённым свинцом, но ему не дают прийти в себя и ведут на выход. Омега
стоит у порога, отказываясь ступать и шагу туда, где его ждет что-то похуже
смерти, но его выталкивают за порог и закрывают за ним ворота. Стоит ему
оказаться на улице, то он сразу видит раскрывшуюся перед ним дверцу
автомобиля, и опять темнота.

Чимин приходит в себя в помещении, полном омег, и первым делом спрашивает,

на какой он территории. Как и ожидалось, он за пределами Кальдрона. По
словам одного из омег, которому сушат волосы, сегодня большой аукцион, и все
158/624
они будут выставлены на нем. Рука болит и, несмотря на то, что ему осмотрели
рану и наложили повязку, он просит обезболивающее и терпеливо сидит перед
зеркалом, пока ему наносят макияж. Паника немного отпустила, и Чимин решил,
что не будет унывать, он выйдет на сцену и уйдёт с тем, кто заплатит. Он не
пропадет, пусть у него забрали его нож, он добудет новый, так же он добудет
метку, а потом сбежит, нет в этом мире человека, способного удержать его или
лишить свободы, именно поэтому он сейчас позволяет этим незнакомым людям
измываться над своей внешностью и ждет вечера. Да, Аарон не дал ему умереть,
но он лишил его гарантии безопасности, и как бы Чимин ни повторял себе, что
альфа и так сделал для него многое, обида не стихает. Аарон даже не пришел
попрощаться.

***

Намджун сидит в своем кабинете и вертит меж пальцев ручку, слушая Хосока.
Аарон полулежит на диване и листает журнал, Мо и один из телохранителей
Волка спорят о чем-то у настенного бара. Хосок заканчивает доклад и,
плюхнувшись в кресло, просит у секретаря Намджуна еще один кофе.

— Где его Дьявол носит? — нервно постукивает по столу пальцами Намджун.

— Дьявол носит Дьявола, не могу, — обхохатывается Мо.

— Иногда мне кажется, что ты никогда не повзрослеешь, — тепло улыбается ему

Хосок.

— Вы выразили соболезнование семье Усока? Я так и не дошел до них, — идет к

дивану Мо.

— Я выразил по телефону и распорядился, чтобы им помогли всем, чем

можем, — разминает шею Намджун.

— Нас всех заберёт Санта Муэрте, но за Усоком она лично явилась, — берет из
вазы на столе печенье Мо. — Если и умирать, то от рук такого красавца, —
мечтательно вздыхает.

— Что ты несешь? — мрачнеет Аарон. — Ты хочешь умереть от четырех ножевых

в горло?

— Мне просто жаль Санта Муэрте, — бурчит Мо.

Намджун обычно никогда не слушает перепалки Мо и Аарона, но услышав

знакомое имя, прислушивается.

— Усока убил его омега из-за конфликта на бытовой почве, — хмурится

Намджун. — Вроде же все было так?

— Нет, — Хосок благодарит секретаря за кофе. — Усока убил брат его омеги. Там
всё мутно, но этот омега, Санта Муэрте, якобы убежден, что Усок убил его брата,
хотя там, вроде, было самоубийство.

— Чимин? — поворачивается к Аарону Намджун. — Это Чимин убийца Усока?

159/624
— Ага, — кивает Аарон, — я предупреждал его не слетать с катушек, не
придумывать, что Усок убийца, но он поехал к нему домой, зарезал его и
наплевал на мои слова. Я был уверен, что он плохо закончит, что и требовалось
доказать.

— Где он сейчас? — ручка в руке Намджуна ломается на две части, никто, кроме
Хосока, это не замечает.

— Я знаю, ты будешь ругаться, что я отменил смертную казнь, но он болен, он

реально психически болен, иначе откуда у человека талант вечно попадать в
передряги! — восклицает Аарон. — Так вот мне его жаль, и я сказал от твоего
имени, чтобы его лишили метки, но не казнили.

— Ты казнил его тем, что лишил его метки, — рывком поднимается из-за стола
Намджун и идет к окну. — Пошли вон.

— Какого черта? — растерянно смотрит на него Аарон.

— Идите делами занимайтесь, совещание закончено, — ледяным тоном

повторяет Намджун.

Все покидают комнату, Хосок идет к двери последним и, замерев у нее,

поворачивается к другу:

— Я узнаю, где он.

— Не надо, я поручу своим ребятам, ты займись делами.

— Я занят этой частью бизнеса, мне будет легче его найти, — настаивает Хосок.

— Хорошо, узнай и передай данные Матео, пусть он этим займется, — говорит

Намджун, и Сайко выходит.

«Что же ты такое, Пак Чимин, и почему всё, что касается тебя, мне настолько
важно».

***

Чимина, как и ожидалось, выводят на сцену последним. Омега, одетый в

прозрачную кремовую блузку и черные леггинсы, не успевает привыкнуть к
слепящему свету софитов, как сразу же слышит «продано» и его вновь уводят за
кулисы. Чимин даже не интересуется тем, кому, за сколько, куда он продан. Он
покорно идет за двумя громилами, выводящими его через черный ход, и садится
на заднее сидение черного внедорожника. Дверца закрывается, автомобиль
трогается с места, и в свете одного из уличных фонарей омега замечает на шее
шофера набитую голову волка и вместо того, чтобы облегченно выдохнуть,
напрягается.

*Название главы — Кровь за кровь (исп. sangre por sangre)

160/624
Примечание к части Простите за задержку и за то, что не могу ответить на
отзывы. Я читала и радовалась каждому. Огромное вам спасибо за поддержку и
надеюсь, что эта глава вам понравится и вы поделитесь со мной эмоциями.

Наммины
https://soundcloud.com/estherssounds/in-the-end
Вихоупы
https://soundcloud.com/jahseh-onfroy/teeth-interlude
Юнгуки
https://soundcloud.com/rodionis/zemfira

Нэмэсис

Чимин уже был в этой квартире, он провел здесь ночь с Аароном, а

потом пришел Намджун. Чимин слишком устал, чтобы предаваться
воспоминаниям о той ночи, когда впервые так сильно почувствовал зверя
Намджуна, поэтому он проходит к дивану, а привезший его альфа остается у
двери.

— Не утруждайся, я не собираюсь сбегать, от Левиафана ведь не скрыться, —

говорит ему Чимин и, подтянув к себе стоящую на столе вазочку, с сожалением
отмечает, что она пустая.

Чимин не помнит, когда он в последний раз ел, кажется, в тюрьме, а до

аукциона ему предлагали легкий ужин, но он был слишком нервным, чтобы
проглотить хоть кусочек. Желудок предательски урчит, и омега, наплевав на
все приличия, идет на кухню. Как и ожидалось, учитывая, что Намджун в Амахо
не живет, холодильник пустой. Чимин находит в одном из шкафов пакет
гранолы и возвращается в гостиную. Так как молока нет, он, морщась, жует
гранолу и запивает ее водой. Через полчаса охранник провожает в квартиру
незнакомого омегу, который оказывается врачом. Врач осматривает рану
Чимина, оставляет ему мазь и, сменив повязку, удаляется. Чимин уже устал
вздрагивать на каждый шум со стороны двери, ожидание вытягивает нервы в
струны, поэтому, услышав по рации охранника «босс поднимается», он и
пугается, и выдыхает — больше можно не ждать.

Через десять минут в гостиную входит Ким Намджун и, кивнув охраннику, идет
к дивану, на котором по-турецки сидит омега. Альфа снимает пиджак и,
положив его на подлокотник кресла, опускается в него.

— Я не учел, что у меня нет ничего съестного, — говорит мужчина, заметив

пакет с гранолой в руках парня и подзывает охранника. — Есть какие-то
предпочтения в еде? Аллергия на что-то? — спрашивает он Чимина, и тот
отрицательно мотает головой.

Охранник уходит, Намджун, удобнее расположившись в кресле, внимательно

рассматривает омегу. Парень перед ним вымотавшийся, его лицо осунулось,
высохшие от слез глаза покрыты пеленой усталости, и Намджун чувствует
острую тягу замотать его в плед, уложить на диван и обнять. Сейчас в этой
комнате нет никакого Санта Муэрте, взглядом заставляющего трепетать сердца,
сейчас перед ним сидит потерянный и разбитый ребенок, и альфа сам в
недоумении из-за внезапно вспыхнувших новых чувств.

161/624
— Болит? — кивает на повязку и отвлекается от странных чувств Намджун.

— Вам не нужно быть милым, чтобы трахать меня, — ставит на столик пакет
омега.

— Когда я просил о метке, я не знал, что спустя годы встречу ее хозяина, жизнь
удивительна, — игнорирует его колкость Намджун.

— И жестока.

— И жестока, — соглашается альфа. — Я соболезную твоей утрате.

— Аарон знает, что вы меня купили? — уходит от темы Чимин, который, сколько
бы ни пытался, в глаза ему посмотреть не может. Он рассматривает шторы за
ним, стену, которую еще до его прихода изучил, и, так ни за что не зацепившись
взглядом, читает надпись на пакете гранолы.

— Можешь обращаться ко мне на «ты», — мягко говорит Намджун. — Аарон пока

не знает, не думаю, что это важно.

Вернувшийся охранник раскладывает на столик перед парнями готовую еду, и

Чимин от одного только запаха шумно сглатывает.

— Ешь, — говорит Намджун.

Чимина дважды просить не надо, он подтаскивает к себе контейнер с

дымящимся мясом, а Намджун открывает для него банку колы.

— Кормите, как на убой, — нервно улыбается Чимин. — То есть кормишь.

— Я гостеприимный хозяин, — подталкивает к нему контейнер с обжаренной в

сливочном масле кукурузой альфа.

— Спасибо за вашу доброту, хозяин, — полным ртом отвечает Чимин. — Так и

буду тебя отныне звать.

— Поработать бы над твоими манерами и речью, — усмехается Намджун.

— Мои манеры идеальны, в воспитании я не нуждаюсь, — бурчит омега.

— Я бы так не сказал, нет ничего такого, что нельзя исправить, — спокойно

отвечает Намджун. — Что произошло у Усока? Я хочу знать правду.

— Ваша правда в докладе из тюрьмы, я устал повторять одно и то же, чтобы над
моими словами смеялись, — откладывает в сторону уже пустой контейнер омега.

— Если я спрашиваю, значит, мне интересно, — твердо говорит Намджун. — Я

хочу знать, с кем сейчас сижу в своей квартире. Почему ты убил его?

— С убийцей. Я убил его, и это факт, остальное вас не касается, — щетинится

Чимин. — Я не просил покупать меня, иначе сам бы обратился за помощью.

— Почему ты решил, что он убил твоего брата? — не отступает Намджун.

162/624
— Потому что он сам сказал, — восклицает Чимин. — Он сказал, что столкнул его
с балкона, что у него другой омега, и он не хотел этого ребенка, — ему стоит
огромных усилий, чтобы не сорваться на рыдания, которые уже сводят челюсть.
— Вы бы его не наказали, никто бы из картеля мне не поверил. И ты мне не
веришь.

— Я верю, — массирует лоб Намджун. — И чувствую вину. Усок ведь был моим
человеком, — он отвлекается на звонок и, закончив говорить, встает на ноги.
— Мне надо отлучиться. Ты будешь жить в этой квартире, всё, что тебе нужно,
говори охране, и тебе доставят. Ты свободен в передвижениях, но пока нет
метки, старайся один не гулять, — говорит он омеге и идет на выход.

Чимин допивает колу и, встав на ноги, убирает пустые контейнеры. Вернувшись

из кухни, он предупреждает замершего статуей у двери альфу, что идет спать, и
скрывается в спальне. Зайдя в комнату, Чимин первым делом идет в душ. Он,
стараясь не намочить повязку, минут пятнадцать стоит под струями теплой
воды, а потом, найдя на полке в ванной нераспечатанную зубную щетку, чистит
зубы. Разомлевший после душа омега, так и не найдя, что на себя надеть, а
одежду Намджуна в этот раз решив не трогать, ныряет под одеяло.

«Я уйду от тебя раньше, чем успею тебе надоесть», — думает омега, засыпая.

Среди ночи Чимин просыпается от того, что чувствует скользящую по

обнажённому бедру ладонь. Он лежит на боку, и его кожи касается манжет
рубашки альфы, омега понимает, что он одет и сидит на кровати позади.
Намджун медленно тянет одеяло вниз, до самых колен парня, и продолжает
поглаживать нежную кожу, отсвечивающую серебром из-за лунного света,
падающего из окна.

Разъезжая по делам, Намджун всё время думал об омеге, о его словах про Усока.
Альфа даже представить себе не может, через что ему пришлось пройти, и
отчетливо понимает, что поступил бы так же. Вернувшись в квартиру, он сразу
пошел в спальню проверить его, но не смог устоять. В его постели, свернувшись
калачиком, спит парень, названный его зверем самым красивым омегой
Кальдрона, и Намджун, так и не сумев побороть разрывающее его желание
прикоснуться, сдался. Он медленно гладит его бедра, поднимается к лопаткам,
сжимает зубы, чтобы не вонзиться клыками в так сильно манящую плоть.
Намджун знает, что омега проснулся, но позволяет ему притворяться спящим.
Чимин чувствует его ладонь на животе, как он легонько давит, заставляя его
лечь на спину, а потом, нагнувшись, нежно целует рядом с пупком. Альфа
задерживается, опаляет дыханием кожу, заставляя Чимина почувствовать сотни
мурашек, пробежавших по его телу. Притворяться больше нет смысла, Чимин
шумно вдыхает воздух, а Намджун, подтащив покрывало, удивляет омегу тем,
что укрывает его и встает на ноги.

— Ты уходишь? — с сомнением в голосе спрашивает присевший на кровать

Чимин.

— Ты пережил чудовищную потерю, ты ранен, и ты устал, а я пусть и зовусь

зверем, но не зверь, отдыхай и набирайся сил, — говорит Намджун и идет к
двери, оставив мысленно благодарящего его омегу одного.

Следующие две недели Намджун в Амахо не появляется. Чимин по утрам ездит к

брату на кладбище, меняет цветы, потом гуляет по магазинам, навещает старых
163/624
друзей и старается не думать о будущем, которое явно ничего хорошего не
сулит. Возвращаясь с очередного похода по магазинам, омега в сопровождении
шофера, нагруженного пакетами, идет к двери здания, в котором расположен
пентхаус Намджуна, и сталкивается с вышедшим оттуда Аароном.

— Я знал, что ты не пропадешь, — ухмыляется Аарон, внимательно разглядывая

омегу. — Показал ему, как ты прекрасно скачешь на членах? — наступает альфа
и резко оборачивается к поздоровавшемуся с ним парню, в котором Чимин
узнает Мо. Чимин лично с Мо не знаком, но не раз его видел и наслышан о нем.

— И это все, что ты мне скажешь? — хмурится Чимин, смотря на Аарона. — Ты

даже не навестил меня.

— Из-за меня ты жив, — усмехается Аарон. — Знал бы, что ты прыгнешь в

постель моего брата, и не старался бы. Дружеский совет, Намджун — не я, он
потрахает тебя и имя забудет. Его омеги совсем другого уровня, а ты привлек
его только своей красотой, которая ему быстро наскучит, поэтому не
обольщайся и думай, что дальше делать будешь.

— Он и правда не ты, и я этому очень рад, — цедит сквозь зубы Чимин и

проходит в холл здания.

— Привет, — догоняет идущего к лифту и расстроенного словами Аарона омегу

Мо.

— Привет, — оборачивается к нему Чимин.

— Я Мо, и я подумал, может, ты хочешь покататься, развеяться, — мнется альфа.

— Я бы предложил выпить кофе, но босс может разозлиться.

— Босс? — улыбается Чимин. — Я думал, ты тоже из лидеров.

— Ну да, я лидер, но мне удобно называть его боссом, — улыбается ему в ответ
Мо. — Аарон резкий на слова, но он неплохой парень, пусть его слова тебя не
расстраивают.

— Если бы я позволял словам травить душу, то от нее бы давно ничего не

осталось, — с грустью говорит Чимин. — Я устал от одиночества, шопинг не
помогает, поэтому я буду рад компании, только давай поднимемся наверх,
закажем пиццу, лень куда-то идти.

— Хорошо, — выпаливает Мо. — Буду есть пиццу с Санта Муэрте, — заявляет с

гордостью и пропускает омегу в лифт.

После двух пицц, трех бутылок сладкой газировки парни сидят на ковре и
рубятся в карты. Чимин знает, что Мо прозвали Монстром из-за его лица, но
также он знает, что альфа слывет палачом Эль Диабло, и никогда не думал, что
им будет так легко общаться. Вечно хмурый альфа, у которого всегда волосы
затянуты в тугой пучок на затылке, оказался веселым и очень приятным парнем,
и он правда скрашивает вечер омеги.

— Я хотел перекраситься в блондина, тебя косплеил, — смеется Мо, раздавая

карты. — Но Лэй сказал, что мне идут темные, а слово Лэя — закон.

164/624
— Лэй — это папа Сайко? — припоминает Чимин, и Мо кивает. — Мне тоже
кажется, что с темными ты сексуальный.

— Ну всё, теперь никогда в жизни не перекрашусь, — смеется Мо. — Я твой

фанат, если ты не понял.

— Я уже понял, — улыбается Чимин.

— Всегда восхищался тем, какой ты крутой, и тем, что ни один альфа

долбанного Кальдрона не мог сказать: Санта Муэрте — мой! Они всегда говорят,
я встречаюсь с Санта Муэрте.

— Мне не идет краснеть, а ты мне льстишь, — хихикает Чимин.

— Но я говорю правду, — обижается Мо. — Если тебе нужно куда-то ехать, я

оставлю тебе номер, скидывай мне смс, и если я буду в Амахо и свободен, то сам
буду тебя возить.

— А что насчет Намджуна?

— Ничего, ему наоборот будет спокойнее, что ты со мной, он же в Амахо сам

редко бывает. Он больше Ракун любит, там у нас главный офис и его особняк.

— И Заир, — неожиданно даже для себя добавляет Чимин и, поняв, что сболтнул
лишнее, тянется за стаканом.

— Ну да, — бурчит Мо.

— Всё нормально, — подбадривает его Чимин. — Все пассии лидеров известны в

Кальдроне, и я знал, что его последний омега Заир. Меня он просто выкупил на
аукционе, и я ни на что не претендую.

— Но ты не переживай, если он тебя обидит, то я буду с ним драться, — твердо

говорит Мо. — Правда он меня одной левой уложит, но за мной Сайко, мы
справимся. И кстати, Намджун рассказал нам про Усока, и если тебе полегчает,
то я сказал парням, что он сделал, а у нас убить омегу — это худшее
преступление, а он убил еще и беременного, так что да, парни разозлились и
могилу осквернили. Очень плохо осквернили, лучше не подходить, а тех, кто его
покрывал, Намджун лишил работы.

Начиная с того вечера, Чимин чувствует себя намного лучше, он совсем

неожиданно нашел себе прекрасного друга, и даже если они не могут увидеться
и выпить кофе, то часто болтают по телефону и играют в онлайн игры. Сегодня,
приехав из любимого кафе, где готовят лучший в Амахо шоколадный мусс,
Чимин сразу идет в душ, а потом, прихватив телефон, ныряет под одеяло. Он
часто думает о Намджуне, о том, что ему уготовано, и жить в напряжении, в
постоянном ожидании сильно действует на нервы, но он не рискует взять у
охраны его номер, поэтому, вновь отбросив телефон, засыпает.

Ночью омега просыпается, почувствовав, как прогнулась кровать, и видит

легшего рядом Намджуна. Чимин лежит на боку с руками под лицом и смотрит,
как размеренно поднимается и опускается обнажённая грудь мужчины.

— Мо не давал тебе скучать? — поворачивается к нему альфа и, протянув руку,

165/624
поглаживает щеку.

— Он замечательный, — выдыхает омега, и Намджун видит, как подрагивают его

ресницы.

— Согласен, — улыбается Намджун и, подвинувшись ближе, нависает сверху,

любуясь растерянным и красивым лицом.

Чимин кладет руки на его грудь, скорее, чтобы удержать мизерное расстояние
между ними, чем для ласки, поглаживает перекатывающиеся под кожей мышцы,
больше не смелеет. Намджун чувствует страх его зверя, но страх этот перед
неизведанным, потому что в коктейле чувств, испытываемых омегой, он и
предвкушение различает.

— Не нужно меня бояться, — убирает с его лба волосы Намджун. — Если ты не

хочешь, я тебя не трону.

Только не это. Чимина, как по щелчку, меняют, и взамен небольшому страху

приходит злость. Намджун не должен быть таким, не должен так и оставаться
идеально прекрасным альфой и продолжать расти в его сердце. Лучше бы
нагрубил, поставил его на место, потребовал то, за что заплатил, и Чимин бы
разлюбил. Он бы его из себя вынул и новую жизнь бы начал, а Намджун делает
наоборот и так из-за него горящее сердце изнутри поджигает. Чимин никогда не
верил в прекрасных принцев, не в той среде вырос, но Намджун ему с самого
детства обратное доказывал и подсознательно омега уверен, что после него
пеплом разлетится, ни время, ни расстояние ему не помогут. Поэтому всё это
понимание, нежность, сочувствие от альфы ему не нужны. Это все его сильнее к
нему привязывает, прочные канаты между ними вьет, Чимину бы их все
разорвать, забыть, чтобы потом не страдать. Омега несмело протягивает руки,
обвивает его шею и «ближе» шепчет. Довольный зверь облизывается, Чимин
веки прикрывает. Намджун, пока добро не получил, почти не дышал, его запах
не вдыхал, а сейчас разом в себя втягивает и видит, как вены на руках
вздуваются, лопнуть готовятся.

Чимин больше не может бегать от себя, его единственная попытка доказать

себе, что он не просто красивая оболочка, с треском провалилась — он за сорок
восемь часов потерял брата, убил человека, побывал в тюрьме, лишился метки и
был выставлен на аукцион. Чимин устал, всё, что ему хочется, — это прижаться
к этой груди, покрытой рисунками, оказаться в его объятиях, максимально
впитать в себя его тепло и почувствовать, пусть и временный, покой. Жаль, что
для Намджуна это будет просто секс, плата Чимина за свободу, а для омеги это
нечто большее. Нечто, что он даже себе объяснить не может, но оно наполняет
его нутро, разносится по крови патокой, и погребенное под осколками надежд
сердце пробуждает. Он касается его и запоминает ощущения, запах, взгляд,
каждое движение, каждый вздох в памяти откладывает, с трудом со своими
чувствами справляется.

Чимин мог бы быть Намджуну самым родным человеком, тем, кто одной улыбкой
эту глубокую морщину на его лбу разглаживал. Чимин мог бы быть его феей-
волшебницей, прядки его выбеленных волос с глаз сдувал, веки целовал, самые
темные ночи с ним бы переживал. Чимин бы сам не ел, но его с рук кормил, за
вкус того молока и печенья, до сих пор в памяти лелеемых, в сто раз больше бы
оплатил. Чимин мог бы растить его детей, в них его черты находить, всего себя
каждому из них дарить, но он купленный им на аукционе омега, очередной из
166/624
тех, кто был, кто будет, тот, кому выпадут ночи — одна, две, сотня, — не важно,
но ночи склонны заканчиваться, сдаваться под лучами просыпающегося солнца.
Чимин мог бы навеки во тьме остаться, лишь бы, вот так голову на его грудь
положив, его дыхание слушать, о его жар греться.

— Ты мой подарок, который я сделал сам себе, — покусывает его подбородок

альфа, все «мог бы» Чимина золой по его коже размазывает и вжимает омегу в
пахнущие свежестью простыни.

Чимин не успевает налюбоваться лицом, о котором грезил столько лет, как

Намджун, нагнувшись, его целует, на омеге его броня трескается, кусками
распадается. Сколько раз он представлял их первый поцелуй, но чтобы
настолько было хорошо, и не думал. Чимин хочет смаковать каждое мгновенье,
Намджуна его зверь грызет, то, о чем так долго грезил, немедленно взять
требует. Они целуются жадно, и оголодавший точно не один Чимин. Альфа
сминает его губы, посасывает, не отстраняется, задыхается сам и его напором
душит. Намджун не любит целоваться, и даже не планировал, но эти губы ему
во снах с ночи у клуба снятся, а сейчас он оторваться не в состоянии.

— Ты безумно красивый, — шепчет, вновь целует, — ты и сам это прекрасно

знаешь.

Намджун вжимает его за бедра в себя, а Чимин так и обвивает руками его шею,
и впервые не знает, что делать дальше. Омега теряется, он словно за пару
минут забыл всё, что делал до Намджуна в постели с альфами, но Волк сам
водит, он проводит пальцами по его губам, размазывая слюну, и давит на них,
заставляя его открыть рот.

Чимин, раскрыв губы, берет в рот указательный и средний палец, слышит рык
зверя над собой и посасывает их. Он смотрит в покрытые пеленой похоти глаза
партнера, прекрасно знает, как действует на него этот трюк, но Намджун резко
убирает пальцы и, обхватив ладонями его лицо, снова целует. Намджун сам
своей реакции удивлен, стоит просто глянуть на эти блестящие, им же
искусанные губы, как ему вновь хочется в них впиться.
Он целует его глубоко и долго, у Чимина в ушах звон от разлетевшегося и
оставляющего порезы сердца стоит, а от впившихся в ладони ногтей кожа
лопается. Его руки на ягодицах, он мнет их в нетерпении, Чимин чувствует его
жажду, трется о красивое тело, взгляд прячет. Намджун резко приподнимается,
тянется за презервативами, а Чимин любуется его телом, надписями и
рисунками, которые по нему пролегают, поглаживает и, откинув голову назад,
шире разводит ноги, позволяя альфе вновь устроиться. Они опять целуются,
сладко, пошло, до сумасшествия; у Чимина под лопатками простыня плавится, к
коже липнет. От Намджуна невыносимо хорошо, от мысли, что он берет то, за
что заплатил, — плохо, и Чимин не знает, что прямо сейчас жжёт его изнутри:
страсть или горечь. Он растягивает его мучительно долго, играет на каждом
нерве, нарочно томит — то ли себя, то ли омегу, — заставляет Чимина на его
пальцы насаживаться и, тяжело дыша, эту пытку закончить молить. Намджун и
сам не железный, перед ним обнаженный омега неземной красоты, на нем
капельки пота, как бриллианты, блестят, его золотые волосы прилипли ко лбу,
но закрытые по-прежнему глаза не позволяют альфе в них утонуть.

— Открой глаза, — приближается к лицу, руки с его тела убирает. — Смотри на

меня, — Намджун чувствует, что что-то не так, но не понимает. Он уверен, что
омега не девственник, о его похождениях от Аарона наслышан, сам его лично в
167/624
постели с братом застал, но Чимин сейчас будто впервые с альфой в одной
постели, и Намджуна это очень сильно смущает.

Чимину кажется, он все делает неправильно, он бы и хотел инициативу в свои

руки взять, но с этим альфой, как и всегда, ничего не получается. Он скован и
уверен, что утром его выставят за дверь, но неважно, он не может быть с ним
тем, кем был с другими, он не может играть. Он обнимает его, сильнее жмется,
ни на секунду из рук не выпускает, отвечает на поцелуи, но дальше не заходит,
даже когда альфа толкается, он только охает и, откинувшись на подушки,
следит за тем, как будто двигается над головой люстра. Намджун трахает его
медленно, с оттяжкой, с каждым толчком до конца погружается, но никаких
эмоций, только тяжелое дыхание взамен получает.

— Открой свои глаза, — с паузой после каждого слова выговаривает Намджун, и

омега распахивает веки, цепляется ногтями за его плечи и, сам насадившись,
максимально выгибается, заставляя зверя альфы забиться в экстазе.

Намджун приподнимает его под поясницей и, посадив на свои бедра, переходит

на резкие толчки, заставляя Чимина кусать его плечо и тихо постанывать. Он
ласкает его тело, терзает губы, покрывает поцелуями горло, ключицы, рисует на
нем, как на чистом холсте, везде, где был, свой след оставляет. Омега сам
толкается в его руку, от каждого толчка стонет, мокрые глаза на его груди
прячет. Когда Намджун, стащив презерватив, поднимается на ноги, Чимин
поворачивается на бок, ничего не говорит. Намджун идет в душ, а после
одевается. Чимин не удивлен, его скорее всего выбросят на улицу.

— Я возвращаюсь в Ракун, пару дней меня не будет, если что-то срочное, ты

можешь мне позвонить, — застегивает запонки на манжетах рубашки альфа.

— Я остаюсь? — с сомнением спрашивает Чимин.

— Послушай, у тебя тяжелый период в жизни, и я не Аарон, к которому у тебя

вполне могли быть чувства и с которым ты был более раскрепощенным. Мне не
нужно было торопиться, — мягко говорит Намджун, который прекрасно
чувствовал скованность Чимина в постели.

«У меня есть чувства к тебе, поэтому я и не могу, потому что у тебя их нет,
потому что тебя только тело интересует», — думает Чимин, но мысль не
озвучивает.

***

— Нет, нет и нет! — кричит перевесившийся через перила второго этажа Тэхен.
— Я ни за что не пойду с ним под венец!

Минсок рассказал сыну о браке с Чон Хосоком сразу после приема, и теперь
каждое утро в доме альфы начинается со скандалов. Тэхен вот уже как десять
минут кричит на отца и пугает своих кошек и Тэсона. Последний, к слову, взяв
книжку, ушел на террасу.

— Как можно так сильно ненавидеть собственное дитя, отец? — продолжает

кричать на весь дом омега. Минсок, который привык к истерикам сына спокойно
натягивает на себя пальто и поправляет воротник. — Как ты можешь отдать
168/624
меня абсолютно незнакомому человеку, да притом тому, кого зовут психопатом!

Тэхен уже успел прогуглить имя будущего мужа и явно не в восторге от

увиденного.

— Если кто и сможет тебя усмирить, то только он, — бросает ему Минсок и идет
на выход. — Поблагодари его хотя бы за подарки.

Посередине гостиной горой на ковре лежат пакеты и коробки от известных

дизайнерских домов, которые привезли Тэхену утром и к которым он так и не
притронулся.

— Поблагодарю, а как же, — фыркает Тэхен и бежит вниз. — Дай мне его
номер, — перехватывает отца у самого порога.

Хосок, который всю ночь провел в поездке с Чонгуком, сегодня встречается с

Минсоком, чтобы обговорить свадьбу. Альфа приехал в Кордову раньше
запланированного, и решил в ожидании Минсока позавтракать. Он сидит в
ресторане в мягком кресле и усиленно пытается не заснуть, когда получает смс
от номера, который вчера записал себе как «Сайко2». Тэхен спрашивает, где он,
говорит, что хочет поблагодарить за подарки. Хосок скидывает ему место и
довольно ухмыляется в ожидании дерзкого омеги.

Долго ждать не приходится, через полчаса в ресторан в сопровождении

загруженных подарками телохранителей вплывает одетый в серую пижаму с
медвежатами Ким Тэхен.
Хосок, приподняв брови, с интересом разглядывает идущую к его столу
процессию.

— Сюда, мальчики, — указывает на столик альфы омега, и парни собирают

подарки перед Хосоком. Тэхен, судя по всему, и правда встал с постели и
приехал в центр города, в самый модный ресторан, даже не расчесавшись.
Хосок от него в восторге, в день приема он встретил роскошную фурию, а сейчас
перед ним пусть и метающий взглядом молнии, но нежный и домашний парень.

— Это, — взмахивает рукой Тэхен, показывая на подарки, — мне не нужно.

— Я знал, что ты полюбишь меня и без них, — прислоняется к спинке дивана

альфа, у которого на дне зрачков чертики пляшут.

— Я не буду твоим супругом! — топает ногой разъяренный его спокойствием

омега. — Я уже понял, что ты психопат, но и ты должен понять, что этот брак
обречен на провал.

— Это еще почему? — невозмутимо спрашивает Хосок, откровенно

издевающийся над омегой.

— Я не семейный человек, и меня всё это не интересует!

— Ты мне нравишься, — цокает языком Хосок.

— Ты слепой? — Тэхен нарочно приперся в ресторан в пижаме, без капли

макияжа и с птичьим гнездом на голове, он даже тапки с кроликами не снял,
надеясь, что Хосок поймет, что ему плевать на все правила и приличия, что с
169/624
таким альфе его уровня лучше не водиться, и оставит его в покое. — Ты знаешь,
кто я и что…

— Ты Ким Тэхен, и ты мне нравишься, — перебивает его Хосок.

— Да блять, забери свои подарки и больше не смей мне что-то присылать, —

кричит на него, несмотря на телохранителей альфы, которые явно превышают
число парней Тэхена. — Я лучше с окна спрыгну, чем пойду с тобой под венец.

— Ты делаешь мне больно, — с притворной грустью говорит Хосок.

— Поговори с моим отцом и найди себе другого омегу, меня брак не

интересует, — фыркает Тэхен и, высоко задрав подбородок, идет к двери.

Дойти до двери он не успевает, как оказывается впечатанным в стену и режется

о ледяные глыбы в глазах напротив. Трое телохранителей омеги так и стоят у
стола, уставившись в дуло направленных на них пистолетов.

— Мы поженимся, будем жить вместе, у меня с твоим отцом договорённость, а я

слово не нарушаю, — вкрадчиво говорит Хосок, разглядывая поражающее
красотой лицо. Альфа будто за секунду изменился, от беспечного и весёлого
мужчины ничего не осталось, и на Тэхена сейчас смотрит сорвавший все цепи
тигр, топит его с головой в янтарного цвета глазах. — Хочешь спрыгнуть, могу
отвезти тебя в самый высокий небоскреб Ракуна, эффектно полетишь вниз, —
приближается вплотную, обжигает горячим дыханием губы.
— Сегодня вечером я познакомлю тебя с папой, и тебе лучше выказать ему
уважение и спрятать коготочки, иначе я тебе их с мясом вырву. Понял? — его
голос пробирается под кожу омеги, он в его руках вмиг деревенеет, но костер
гнева в его глазах все больше вспыхивает.

— Коленки от страха дрожат, — кривит рот Тэхен, а они и правда дрожат. — Я

твоим омегой не буду.

— Мне такой омега и не нужен, но моим супругом будешь, — скалится Хосок и

отпускает парня. — Я пришлю за тобой автомобиль в пять, и да, тебе идет
пижама, — подмигивает, заостренные черты вмиг разглаживаются, а Тэхен
понимает, что разъяренным его видеть больше не желает. Но придется.

***

— Он реально психопат, — влетает в комнату брата Тэхен. — Он мне угрожал,

открыто угрожал! Честное слово, он убьет меня и глазом не моргнет, а отцу
плевать.

— Так не доводи его, — откладывает в сторону тюбик с кремом для рук старший.

— Я пришел просить о сочувствии! — обижается Тэхен. — Теперь еще с его

папой ужинать.

— Ну поженитесь вы, и сбежишь от него.

— От такого, мне кажется, уйти только ногами вперед, — вздыхает омега.

170/624
— Отец нарочно тебе такого и выбрал, чтобы без вариантов, — двигается к
брату Тэсон.

— Ну блин! Лучше бы тебя отдал, — ноет младший.

— Тэхен!

— Прости, я знаю, что ты не по альфам, но не могу смириться с этим браком, —

бурчит омега. — Знаешь, он такой страшный в гневе, будто совсем другой
человек, и я его испугался. В то же время мне нельзя сдаваться. Пока этот
проклятый день не наступил, у меня есть шанс всё изменить. Я ему устрою
вечером, альфы ведь смотрят в рот своих папочек. Я сделаю так, что его папа
сам запретит ему жениться на мне, обещаю.

— Если он реально такой психопат, как ты описываешь, то я не советую, да и не

думаю, что такому альфе нужно чье-то одобрение, — поглаживает его волосы
Тэсон.

Ровно в пять вечера Тэхен выходит из особняка и идет к ожидающему его во

дворе внедорожнику с номерами Ракуна. Весь двор, начиная от садовника
Оливера и заканчивая охраной, усиленно изображает работу и прячет взгляд,
лишь бы не смотреть на омегу. Тэхен одет в ультра короткие джинсовые шорты
поверх черных сетчатых колготок, белый топ и красную кожанку, сливающуюся
с его волосами. Омега чересчур сильно накрашен и надушен. Он плюхается на
заднее сидение автомобиля и, достав малинового цвета блеск, размазывает его
по губам.

***

Вечером субботы охрана предупреждает Чимина, что босс будет ждать омегу в
восемь на ужин. «Возьми себя в руки, не будь размазней, этому миру плевать на
чувства», повторяет себе, пока красит глаза перед зеркалом омега. Он будет
прекрасно выглядеть, заливисто смеяться и всем своим видом покажет
Намджуну, что принял условия его игры. Чимин залечит свои раны, поднимется
на ноги и уйдет от Намджуна до того, как тот его выставит, а сейчас надо
играть ту роль, за которую альфа заплатил. Омеге пора поглубже спрятать свои
чувства и желания и подыграть одному из самых могущественных людей этой
части света. Чимин начнет новую жизнь, как и планировал еще до смерти Амина,
он не прогнется под судьбу, которая готовит таким, как он, обычно одинаковый
сценарий, он напишет свою историю сам, и даже если в ней не будет его принца
из грез, он сам справится.

Чимин надевает черные кожаные брюки, прекрасно зная, как его ноги и задница
в них смотрятся, короткую черную блузку, расшитую золотом и едва доходящую
до ремня, и, нанеся на губы прозрачный тинт, идет к ждущему его автомобилю.

Намджун заканчивает встречу с одним из партнеров, когда в ресторан входит

Чимин. Охрана альф, стоящая позади, как и сами мужчины, взгляда от парня
увести не могут, и Намджун впервые, как в нем ревность просыпается,
чувствует. Омега слишком красив, ярок, вокруг него дымка сексуальности
распространяется и каждый, кто хоть раз на него глаза поднимает, увести их не
может. Намджун бесится на так внезапно проснувшееся чувство собственности,
но еще больше на омегу, который ничего плохого, кроме того, что родился
171/624
красивым, не сделал.

Чимин с улыбкой здоровается с мужчинами и опускается на выдвинутый для

него официантом стул. Он молча попивает вино, пока альфы обсуждают дела, и
Чимин слышит, как рычит зверь Намджуна каждый раз, когда его партнер
поднимает на омегу откровенно разглядывающий его взгляд. Переговоры
заканчиваются, мужчина, попрощавшись, уходит, и наконец-то Чимина
отпускает давление, которое он чувствует от зверя Намджуна.

— Ты привлекаешь внимание, — постукивает ногтями по стакану с виски

Намджун.

— Это мое второе имя, — грустно улыбается Чимин, плохо скрывая то, что
рассматривает мужчину. Намджун потрясающе красив, он в темно-синем
костюме, из-под воротника белоснежной, открытой на две пуговицы рубашки,
выглядывают татуировки, его волосы небрежно уложены, и от него
умопомрачительно пахнет.

— Чимин, серьезно, я буду брать тебя с собой на встречи и приемы, поэтому я

найму тебе стилиста, чтобы ты правильно одевался, а еще я хочу, чтобы ты
занялся своим образованием, — говорит Намджун.

— Приехали, — вздыхает Чимин, топя обиду в вине. — Будешь создавать из меня

очередную куклу, не легче было взять готового, прямо из упаковки?

— Меня интересуешь именно ты.

— Надолго ли, — бурчит про себя омега и, потянувшись за вилкой, копается в

салате.

— Я не виню тебя, ты вырос в ужасных условиях, тебе было не до учебы, но ты

можешь начать новую жизнь, и я готов тебе помочь, — смотрит на него альфа.

— Мне не нравится этот разговор, — откладывает вилку в сторону Чимин. — Ты

купил меня на аукционе омег, купил не по доброте душевной, а потому что ты
меня хочешь, ты мне сам это говорил. Так не надо изображать из себя рыцаря,
ты достаточно им побыл, а у меня пропал аппетит.

— Как скажешь, — Намджун подзывает официанта, и через десять минут парни

сидят на заднем сидении бентли, уносящим их в квартиру альфы. Всю дорогу
Чимин с притворным интересом смотрит в окно, альфа его от созерцания
ночного города не отрывает.

Зайдя в квартиру, Чимин первым делом идет к бару, а Намджун, сняв пиджак,
рассматривает омегу.

— Ты меня неправильно понял, я не хочу тебя менять, я навел справки и знаю,

что ты собирался поступать в Кордове, — подходит к нему чувствующий укол
совести Намджун.

— Почему ты ведешь себя так, как вел бы мой несуществующий отец?

— оборачивается к нему омега. — Хочешь заняться благотворительностью,
занимайся, а я сам прекрасно со всем справляюсь. Даже наши отношения — это
бизнес, ты заплатил за меня.
172/624
— Ты упертый ребенок, — вздыхает Намджун. — Да, я заплатил за тебя, но это
не лишает тебя каких-то прав, ты всё так же свободен.

— И я могу сейчас уйти? — с вызовом спрашивает омега.

— Нет.

— Что и требовалось доказать, — залпом опустошает стакан Чимин. — А ты

заведи себе омегу для выставок, одного для ужинов с партнёрами, второго,
чтобы трахать только в позе наездника… — Чимин не договаривает, как
Намджун впечатывает его в стену и грубо целует.

— Не разговаривай, иначе будет скандал, — шепчет альфа и вновь целует. — Я

не знаю, что за мысли в твоей голове, но я не сказал ничего такого, чтобы ты так
злился.

— Я не злюсь! — кладет ладони на его грудь, чтобы удержать на расстоянии,

омега.

— Я чувствую твоего зверя, — царапает ногтями его живот Намджун. — Он

злится, а еще он обижен. Направь эту ярость на меня, выпусти ее, ты с нашей
первой ночи держишь её в себе, ставишь барьеры. Думаешь, я ничего не вижу?
Так откройся мне, будь собой, сними эти решетки.

— Ты ничего не понимаешь, — треснуто улыбается ему Чимин. — И не поймешь.

— А ты попробуй объяснить, — отпускает его Намджун.

— Я покажу, — прикусывает губу омега, который еле сдержался, чтобы не

выкрикнуть ему в лицо, как сильно любит. Нельзя. Намджун или посмеется над
его чувствами, или больше никогда на него не взглянет. Желание часто путают
с любовью, а Чимин замаскирует любовь под желания. Он подается вперед и сам
его целует, покусывает его губы и чувствует, как пол пропадает из-под ног, а
Намджун несет его в спальню. Альфа бросает его на кровать и сразу же
вдавливает в нее своим весом.

— Ты невоспитанный и абсолютно не умеющий себя вести омега, но ты во мне

зверя разбудил, и ты его успокоишь, — стаскивает с него блузку альфа и тянется
к штанам. Он переворачивает его на живот и шлепает по уже обнаженной
заднице. — Кожа на твоих ногах смотрится потрясающе, но она не везде
уместна, — разводит его ягодицы, и несмотря на легкий протест, давит на
поясницу, заставляя выпятить задницу.

— Не тебе меня учить одеваться, — шипит Чимин и, перевернувшись, седлает

его.

Он опираясь руками о его бедра, подается назад, оставляет Намджуна

наслаждаться открывшейся перед ним красотой совершенного тела. Такого
Чимина ожидал увидеть Намджун в их первую ночь, а сейчас сам оказывается к
этому не готов. Глаза омеги мечут молнии, его ногти полосуют тело, а
нетерпеливые движения и распирающее желание отдаться прямо сейчас,
превращают Намджуна самого в зверя. Он вжимает его в себя до хруста,
вгрызается зубами в плечи, насаживает до упора, заставляет Чимина стонать в
173/624
голос и, приподнявшись, тянет его на себя. Омега уже охрип и только скулит от
каждого захода, лицом вжавшись в мокрые простыни, а потом, выдохшись,
лежит на его груди.

— Твоё перевоспитание начнется с утра, — играет с его волосами альфа.

— Ни за что, — мямлит уставший парень, в котором нет сил на протест, и сразу

получает очередной звонкий шлепок по обнаженной заднице.

***

Лэй, который все еще не в восторге от идеи сына жениться на первом

встречном, на ужин пусть и нехотя, но согласился. Он сидит с Хосоком в
любимом ресторане, слушает живую музыку и буквально ловит челюсть на лету,
когда в помещение входит заставивший даже музыкантов прервать игру омега.

— Неужели это мой будущий зять? — не стирая улыбку с лица, поворачивается к

сыну Лэй.

— Он самый, — Хосок, который мрачнее ночи, разглядывает вальяжно идущего к

ним парня и еле сдерживается, чтобы не сорваться с места и не увести отсюда
прибивающего к себе внимание омегу.

— Здрасти, — Тэхен вытаскивает изо рта жвачку и, приклеив ее к ножке бокала,

опускается на стул. — Я Тэхен.

Омега чувствует, как горит левая сторона лица, но нарочно к Хосоку не

поворачивается, боится не выдержать его взгляда. Он все еще помнит тот мрак
в его глазах в ресторане и вновь с ним сталкиваться не готов.

— Я папа Хосока, меня зовут Лэй, — тепло улыбается ему красивый омега,
которого придумавшему план Тэхену приходится проигнорировать. Он берет в
руки меню и якобы с интересом его изучает.

— Чем ты занимаешься? — не сдается мужчина, пытающийся поддержать

разговор. Лэю не нравится этот вульгарный парень, в котором нет и намека на
воспитание, но он здесь ради сына, и он подавит свою неприязнь и попробует
установить контакт. — Учишься или работаешь?

— Чем только я не занимаюсь, — отбрасывает в сторону меню Тэхен и, сделав

заказ, просит долить себе вина. — Не учусь и не работаю, мой отец богат, мне не
нужно работать.

— А, может, у тебя есть какие-то интересы, хобби? — благодарит долившего ему

воды официанта Лэй.

— О, их много, я вообще личность разносторонняя, — фальшиво улыбается ему

Тэхен.

— Мы заметили, — все-таки не сдерживается Хосок, и Тэхен впервые за вечер

поворачивается к нему. В глазах альфы красным мигает предупреждение, и
пусть под столом Тэхен нервно мнет пальцы, он виду не подает.

174/624
— Я еще не до конца раскрылся, — кокетливо улыбается ему Тэхен. — Но уверен,
тебе понравится.

— Ты, вроде, на юриста учился? — Лэй чувствует ярость зверя сына и пытается
разрядить обстановку.

— Не учился, а корочку получил, — громко смеется Тэхен. — Вам нужно

подписаться на меня в гангстаграме. К черту скромность, но я один из самых
красивых и успешных омег в Кальдроне и я очень популярен. Кстати, я часто
делюсь советами по стилю в своем блоге, — нахмурившись, рассматривает
пиджак Лэя Тэхен.

— И в чем ты успешен? — игнорирует сарказм в его словах Лэй.

— Я просил мясо средней прожарки! — отрезав кусочек, брезгливо морщит нос

Тэхен. — За что платят вашему повару? — зло спрашивает официанта. — Если за
разочарование клиентов, то он отлично постарался, — мясо идеально прожарено
и пахнет безумно вкусно, Тэхена самого от себя тошнит, но выходить из роли
нельзя. — Я успешен во всем, — возвращается к вопросу Лэя. — Всё, чего я бы не
ни касался, превращается в золото.

— А сам ты любишь готовить? — Лэй следит за тем, как омега отодвигает от

себя тарелку, которую сразу же забирает официант.

— Фу, торчать на кухне не моё, для чего тогда нужна прислуга? — возмущенно
спрашивает Тэхен. — Когда мы с Хосоком поженимся, я возьму с собой своего
повара, а он готовит так, что пальчики оближешь.

— Готовят-то от сердца, делятся любовью через еду со своими любимыми, с

детьми, — говорит Лэй.

— Ненавижу этих спиногрызов — и фигуру портят, и нервы, — фыркает Тэхен.

— Есть такое, — усмехается Лэй.

— А вы чем занимаетесь? — смотрит на него Тэхен.

— Я папа четырех сыновей.

— Какая скука, — закатывает глаза омега.

— Ну с моими не соскучишься, — улыбается Лэй.

Тэхену приносят новый заказ, он ковыряется в тарелке и, положив в рот кусочек,
жует.
— Вот это другое дело, — смотрит на ожидающего вердикт официанта. — Я
теперь думаю, что это была не вина повара, а твоя, что ты ему неправильно
передал заказ.

— Простите, пожалуйста, и тот стейк был… — мямлит побледневший официант.

— Тэхен! Оставь его в покое, — омега слышит угрожающие нотки в голосе

Хосока и умолкает. — Всё в порядке, — ободряюще улыбается официанту альфа.
— Просто принцесса сегодня не в духе.

175/624
— Не нужно ругать официантов, — мягко говорит Лэй. — Человека в первую
очередь раскрывает его обращение к другим.

— Только без нотаций, прошу, мой отец их мне читать не смеет, — хмурится
Тэхен.

— Это был просто дружеский совет.

— Скучно, может, в клуб махнем, — зевает омега, обращаясь к Хосоку.

— Махнем, обязательно, — спокойно отвечает ему альфа и, попросив его

извинить, отлучается. Хосоку срочно надо выйти на воздух и покурить, иначе,
даже несмотря на присутствие папы, он перетащит омегу через стол и свернет
ему шею.

— Я как понимаю, ты тоже не в восторге от брака, — щурится Лэй.

— С чего это? — удивляется Тэхен. — Ваш сын известный и богатый альфа, о

таком только мечтать.

— Одного этого мало для счастья.

— Счастье в деньгах и в славе, — твердо говорит парень.

— Жаль, что тебя так воспитали, — грустно улыбается Лэй. — Я знаю, ты рано
потерял папу…

— Не надо, — перебивает его Тэхен. — Про моего папу ни слова. У меня

прекрасное воспитание, и в вашем не нуждаюсь.

— Молодой человек, я воспитал и вырастил четырех нынешних лидеров

Левиафана, ты думаешь с тобой не справлюсь? — выгибает бровь Лэй.

— Угрозы у вас — это семейное, — усмехается Тэхен.

— Счастье моего сына для меня превыше всего, — твердо говорит Лэй и тень
грусти ложится на лицо Тэхена, чье счастье никогда не было главным для его
отца. — Ты или сделаешь его счастливым, или познакомишься с моей скалкой.

Тэхен прыскает в кулак и впервые за вечер искренне и заливисто смеется, Лэй

наблюдает за ним и тоже улыбается. Вернувшийся Хосок просит папу пару
минут посидеть одному и провожает Тэхена до автомобиля.

— Я тебя недооценил, но знаешь, ты в пижаме куда сексуальнее, чем в этих

блядских шортах, — придерживает дверцу для прислонившегося к автомобилю
омеги Хосок.

— Признай, что лучше ты не видал, — поправляет челку откровенно с ним

заигрывающий омега. — Хочешь меня трахнуть? — цепляет пальцами пуговицу
на его рубашке. — Давай сделаем это, проводи папу, поедем, куда хочешь, и
можем трахаться до самого утра, — приблизившись, шепчет ему в ухо и
отчетливо слышит, как точит когти тигр под этой непробиваемой броней. — Брак
для этого нам не нужен. Мы же не в средневековье живем, чтобы ради секса
идти под венец.
176/624
— Ты омерзителен, и ты дешевка, — обхватывает пальцами его подбородок
альфа, заставляя смотреть в глаза. — Я впервые вижу, чтобы слухи о человеке
настолько себя оправдывали, — оттопыривает большим пальцем нижнюю губу и
грубо по ней проводит. — Но свадьбе все равно быть, а после нее тебя от меня
ничто не спасет, — толкает в грудь, заставляя сесть на сиденье, и захлопывает
дверцу.

У Тэхена, кажется, нервный срыв, он плачет всю дорогу до дома, размазывает

тушь и карандаш по лицу, и, дойдя до комнаты брата, пугает его своим видом.

— Мне плевать на него, я его ненавижу, но мне стыдно перед его папой, —
всхлипывает лежащий на его груди Тэхен. — Он такой хороший, он ни разу не
посмотрел на меня с отвращением, я не поймал в его взгляде даже укора, а я
ведь за эти годы научился все взгляды различать. Я так хочу попросить у него
прощения за своё свинское поведение.

— Если свадьба и правда будет, то ты ещё успеешь, — пытается успокоить

брата Тэсон.

— Ненавижу этого альфу, он снова мне угрожал, и теперь к моей ненависти

добавился и страх, — утирает глаза омега. — Мне нужно сорвать свадьбу, иначе,
попав к нему, я живым не выберусь.

***

— Прости за этот цирк, — вернувшись в ресторан, садится на свой стул Хосок.

— Он отвратительно себя ведёт, и он пустышка. Но я уже принял решение.

— Мне жаль его, он рано потерял папу, — говорит Лэй. — Уверен, он был лишен
любви и понимания, дети ведь такими не просто так становятся, их такими
делает жизнь.

— Папа, ты должен был кричать и бросаться посудой, мол, только через мой
труп, — не понимая, смотрит на него Хосок.

— Да, я не в восторге от твоего выбора, но сколько раз мы судили по обертке, а

потом жалели, — кладёт руку на его ладонь Лэй. — Я не привык ставить на
людях крест, и этот мальчишка ещё не потерян. Если он навредит тебе, я сам
его придушу, а пока надо готовиться к свадьбе.

***

Подготовка к свадьбе идет полным ходом. Юнги из-за постоянной

загруженности мыслями о предстоящем торжестве, и делами, придя домой
выдохшимся, сразу же отключается. Они с Эриком решили, что сама церемония
пройдет во дворе особняка Абеля, поэтому Юнги, совместно с организаторами
свадьбы, выбирает то, как будет украшен двор, и лично просматривает всё,
даже ткань скатертей сам проверяет.

Сегодня утром омега приехал в Ла Тиерру для последней примерки свадебного

костюма, но из-за беготни еще не успел увидеться с Эриком. Альфа писал в
177/624
обед, что заедет за ним в торговый центр, где находится портной Юнги, и они
вместе поужинают. Уже почти восемь вечера, Юнги закончил разговаривать с
портным, как ему звонит Эрик и просит бегом спуститься к главному входу. По
словам альфы, у главы Ла Тиерра Муньеса срочная встреча и картель
перекрывает дороги и не разрешает парковку. Юнги, схватив пакет с уже
готовой блузкой, не дожидаясь лифта, бежит по эскалатору вниз, охрана еле
поспевает за омегой.

Чонгук приехал в Ла Тиерра с незапланированным визитом впервые после

падения Ракун. Слухи о возможном браке одного из лидеров Левиафана с сыном
картеля Кордовы дошли до Муньеса, который, испугавшись союза Кордовы с
Левиафаном, вчера не санкционировано перекрыл транзит в последнюю и изъял
товар. Эль Диабло решил лично первый и последний раз предупредить Муньеса
и открыто заявить, что Кордова отныне под протекцией Левиафана. Чонгук
беспрепятственно въехал на территорию картеля, его люди предупредили
пограничников, что альфа едет на разговор с их главой и в случае
сопротивления ответит. Муньес распорядился сопроводить гостя, и к кортежу
Эль Диабло, состоящему из двенадцати бронированных автомобилей,
присоединились пять, принадлежащих Муньесу. Из-за того, что визит не был
объявлен в Ла Тиерра, пришлось выключить все светофоры, перейти на ручное
регулирование и остановить движение на всех центральных улицах, чтобы
кортеж беспрепятственно проехал к офису Ла Тиерра. На центральном
проспекте, из-за нерасторопности водителей, кортежу Эль Диабло всё равно
пришлось снизить скорость. Кортеж тормозит на улице в ожидании, когда
расчистят маршрут, а Чонгук сидя на заднем сидении роллса, продолжает
вертеть меж пальцев сигару, которую нюхает, и слушает возмущения Хосока по
спикерфону, который тоже хотел «плюнуть в лицо Муньесу».

Эрик только паркует автомобиль перед лестницами и, нервно поглядывая на

бронированные машины, стоящие посередине дороги, ждет Юнги. Ему кричат,
требуя срочно убрать машину, но он продолжает игнорировать требования и
наконец-то видит выбегающего из-за вращающихся дверей омегу.

Чонгук по сторонам не смотрит, вновь подносит к носу сигару, вдыхает терпкий

запах и, почувствовав, как встрепенулся в нем зверь, поворачивается к окну. По
ступенькам вниз, размахивая небольшим пакетом, сбегает озирающийся по
сторонам омега, и время для Чонгука останавливается. Он не видит суматоху за
окном, спешащих по своим делам людей, не слышит звуки сирены, все его
органы чувств сконцентрированы на одном единственном человеке, стоящем за
окном. Зверь в Чонгуке становится на задние лапы, тоскливо воет, поднимает в
альфе годами закапываемые воспоминания, бьет в ноздри запахом брата,
который, уходя, оставил стекать по ладоням такую же красную, как и
гранатовый сок, кровь. Этот омега проклятие того, кто проклинает. Он стал его
ведущей силой, сконцентрировал в себе все его цели и бросил его на полпути.

«Не улыбайся, никому, кроме меня, не улыбайся» — рычит Чонгук, глаз с парня
не сводит. Его улыбка в подкорке сознания толстыми иглами без анестезии
выбита, она вспыхивает в самые тёмные ночи и не светом озаряет, и покой
дарит, а стежки, его плоть удерживающие, рвет, лютую боль доставляет.
Улыбнется сейчас, и Чонгук, как эти нити, мясо с кожей срывая, расходятся,
почувствует, улыбнётся, и зверя кровью плеваться заставит. Так близко и так
далеко, а самое страшное, что так же любим, пусть и любовь эта под плитами
ненависти погребена, утрамбована — улыбнется, и в Чонгуке плиты сдвинутся.
Тяжело было не факт предательства принять и жить с ним, тяжело было себя
178/624
уговаривать, в себе эту ненависть поднимать, больше дров и бензина подливать,
позволять ей свою сущность поглощать. Тяжело знать себе цену, цепляться за
свою гордость, не позволять себя же растоптать, предпочитая топтать то, что
когда-то любовью назвал.

Чонгук не дышит, жадно его образ впитывает, первую секунду не может понять,
это мираж или правда, что за окном на расстоянии десяти шагов стоит его
Юнги. Давно не его, но зверю этого объяснить столетий не хватит. Этот мираж и
в Амахо, и в Ракун его преследует, постоянно за каждым углом деревцом стоит,
рукой машет, в пропасть безумия приглашает, и Чонгук шагает, вновь себя за
шкирку достает и повторяет. С Юнги, как в замкнутом круге, куда ни двинешься,
на призраки прошлого натыкаешься, сколько бы ни шел вперед, оказывается,
вечность на одном месте топтался.

Юнги вырос, изменился, он всегда был красивый и желанный, а сейчас эта

красота ослепляет. Чонгук не понимает, как он спокойно на улице стоит и от
прилипнувших к нему взглядов не отбивается. Его красота не вульгарная, не
объявляет о себе пестрыми нарядами или макияжем, не кричит, в глаза не
лезет. Юнги не нужно наряжаться, играть роли, думать о том, как себя
преподносить, ему достаточно просто стоять на тротуаре, и в Чонгуке Дьявол
просыпается, когти вырастают, глаза красным наливаются. Он безумно
красивый и хрупкий, кажется, если прикоснуться, то звездами по тротуару
рассеется. Юнги его личный фетиш, его безумие, тот, чье место никому не
занять и рядом даже не встать. Чонгук знал многих омег, видел и тех, кто своей
красотой луне вызов бросал, но такого, как Юнги, не встречал. Его кожа, как
нежнейший шелк, все еще под подушечками пальцев былыми прикосновениями
горит, в его глазах галактика вращается, а взмах ресниц почву из-под ног
выбивает. Юнги самое прекрасное творение человека, а Чонгук слово ему
данное не нарушит — принадлежать он будет только Эль Диабло.

Когда Юнги ушел, Чонгук сам из себя не бьющееся сердце вынул, по одному
нервы повыдергивал, эмоции отключал, резал себя и кромсал, всё любовь к
предателю пресекал. Оказалось, болезнь распространилась, метастазы по всем
органам, сколько бы ни обрубал, конца не было. Всё, что Чонгук из себя вынул,
яростью, обидой, жестокостью заменял, он полон этим до отвала, туго сшит, по-
новому собран, он лучшая версия себя, пусть и неизлечимо больного, но
обновленного. Омега по его автомобилю взглядом скользит, в Чонгуке всё давно
похороненное воскресает, костями из-под земли поднимается. Чонгук
неосознанно тянется к ручке дверцы, замечает обеспокоенный взгляд сидящего
на переднем сидении Джозефа и замирает.

Юнги бежит к серебристому спортивному мерседесу и оказывается в объятиях

альфы. Чонгук альфу сразу узнает, от рыка зверя глохнет, а все в салоне
автомобиля в страхе подбираются. Чонгук убирает руку с дверцы и,
откинувшись на сидение, продолжает следить за тем, как альфа усаживает
Юнги в автомобиль. Сигара, раскрошившись, пылью оседает на черном костюме,
а дыра в Чонгуке гнет кости, еще больше расширяется. Этому не будет конца,
потому что сердце Дьявола у Юнги в тонких пальчиках зажато, и он его или
заберет, или вечность с этой болезнью проживет. Чонгук заберет, и не только
свое сердце, но и омегу, так подло с ним поступившего, для его запястий вместо
браслетов золотые кандалы закажет, драгоценными камнями его осыпет, но рот
открыть не позволит. Выбравшему лучшую жизнь даже дышать по разрешению
полагается. Эрик Лауд — яркий представитель золотой молодежи, сын
стального короля, предмет воздыхания многих омег Кальдрона, и Юнги не
179/624
отличился. Юнги продался сперва Абелю за дом с бассейном и охраной, теперь
Лауду за счет его отца в банке, только Чонгук за него и цента не заплатит.
Альфа откидывается на спинку сидения и скалится. Чонгук устроит Юнги такой
сюрприз, о котором тот никогда не забудет, и плевать на месть и все то, через
что ему пришлось пройти после ухода брата, он просто заберет свое и прикует к
ножке кровати золотыми цепями. Раз уж место Юнги так никому занять и не
удалось, пора омеге возвращаться домой.

«Тебе наверняка безумно подходит белый — символ чистоты, главный цвет

свадьбы. Я не одену тебя в белый, потому что красный тебе подойдет лучше, он
будет оттенять твою безукоризненную кожу и прекрасно будет гармонировать с
твоим черным и прогнившим нутром», — говорит альфа в пустоту, оставшуюся
после тронувшегося с места автомобиля, и прикрывает веки, обещая зверю
скорейшее возмездие.

*Название главы - Возмездие (исп. Nemesis)

180/624
Примечание к части Хосок и то, что разрывает его колонки
https://soundcloud.com/sound_maga/av-lamborghini-gini-feat-juicy-j-maga-remix
Юнгуки.
https://soundcloud.com/paula-da-matta-1/boy-epic-scars-piano

Ла бода сангриента

— Боль имеет свойство притупляться, — передает Чонгуку бокал с

шампанским Намджун. — И твоя нынешняя злость на него и рядом не стоит с
тем, что ты чувствовал восемь лет назад.

— А не рано мы праздновать начали, ведь до штурма еще шесть часов?

— встревает в разговор нервно ходящий по кабинету Мо.

— Я тебя, вообще-то, к Хосоку отправил проверять наших, так что исчезни, —

смотрит на него Намджун, и Мо, бурча ругательства, идет на выход. — Так на
чем я остановился? — поворачивается к Чонгуку альфа.

— Еще неделю назад я бы согласился с тобой, — вытягивает ноги на низком

столике перед собой Чонгук. — Боль как была, так и осталась, но злость
притупилась. Я думал, что мы заберем себе Обрадо, уберем Абеля, начнем
готовиться к войне с Ла Тиерра, а Юнги будет оплакивать своего деда и учиться
жить с этим. Я и правда думал, что заберу его сюда, куплю его чувства и не буду
причинять ему ту же боль, с которой он оставил меня в Амахо, но я увидел
его, — поднимается на ноги альфа и идет к окну. — Оказывается, легко
отрицать свои чувства, пока вы на расстоянии, не видите друг друга. Я увидел
его на мгновенье, и будто всех этих восьми лет борьбы не было. Я все так же им
одержим, так же хотел к нему сорваться, да я, чуть свою гордость не сожрав, к
нему не бросился, чтобы просто его запах почувствовать, разок к себе прижать.
Я за то мгновенье будто всё ему простил. Я сейчас говорю эти слова, и мне от
себя самого тошно, но, Намджун, ничего не прошло, оно просто не
подпитывалось, ушло на дно, а одна встреча, и будто вчера мы с ним в Амахо во
дворе стояли и обнимались, — прикрывает веки, предаваясь воспоминаниям
восьмилетней давности. — А потом я увидел его жениха. Я увидел Эрика Лауда,
к которому с улыбкой бросился Юнги, и я все вспомнил. Я вспомнил, ради чего
Юнги ушел от меня, вспомнил ту агонию, которую переживал у могилы отца в
одиночестве, как сам себя резал и каждый порез его именем называл, и моя
ярость на него удвоилась. Продажная тварь, которая выбрала деньги, славу,
комфорт, которая бросила свою семью, хотя он никогда меня своей семьей не
считал. Боль, которую я причиню ему, лишив всего, мою собственную не
притупит, но я хочу посмотреть на его агонию, хочу, чтобы он хотя бы немного
побыл на моем месте и понял, что в ту ночь он вынул из меня душу. Такое нельзя
прощать, и я не прощу. Мы уничтожим Абеля, а Юнги будет платить мне по
отдельному счету, — делает паузу Чонгук. — Я готов умереть ради наших целей,
мы поклялись объединить все территории и создать государство Кальдрон, и мы
это сделаем. Я буду бороться ради этого, но я так же требую возмездия и не
лягу в могилу, пока его не получу.

— Я не имею права тебя отговаривать, но, как твой друг, я скажу тебе то, что
сказал бы тебе Лэй: месть отравляет, а месть любимому — месть себе. Та часть
тебя, которая до этого дня неподвластна Эль Диабло, — любит Юнги, а
растоптав эту любовь, окончательно от нее избавившись, ты превратишься в
чудовище. Вот это меня пугает.
181/624
— Я менял несколько раз свой путь, но цель не менял, не думаю, что тебе есть, о
чем беспокоиться, — твердо говорит Чонгук.

— Я беспокоюсь, что потеряю моего брата Чонгука, что ты окончательно

станешь Эль Диабло, — нахмурившись, отвечает Намджун.

***

Тэхен уже полчаса как сидит посередине гардеробной и, следя за копающимися

в груде вываленной одежды кошками, пытается выбрать наряд на предстоящую
свадьбу Юнги. Тэсон, который заскочил на обед домой, лежит на кушетке рядом
и листает журнал.

— Я буду красивее жениха, с удовольствием испоганю Мин Юнги самый главный

день его жизни, — тянется за близко лежащей блузкой Тэхен. — Надо еще
освежить цвет волос, визажиста я уже забронировал.

— Делать тебе нечего, — вздыхает Тэсон. — Тебя даже не приглашали.

— Его дед пригласил отца, так что мне персональное приглашение не нужно, —
хмыкает Тэхен и прислушивается к скрипу расходящихся в сторону ворот.
— Отец так рано вернулся? — смотрит он на Тэсона, который, оглушенный
внезапно ворвавшейся в открытые окна музыкой, роняет журнал и, подскочив на
ноги, бежит к окну. Тэхен бежит за ним, и оба брата, прилипнув к стеклу,
смотрят на подъехавший прямо к порогу дома черный ламборгини.

— Небось, твой женишок? — усмехается Тэсон.

— Невоспитанный урод, кто так к людям заезжает? — хватает в охапку котенка

Тэхен и бежит к двери.

Хосок выходит из автомобиля, снимает солнцезащитные очки и, потянувшись,

двигается к лестницам. Через минуту альфа стоит в просторной гостиной
Минсока и с интересом разглядывает интерьер, который моментально теряет
все краски, стоит ему увидеть сбегающего вниз по лестнице омегу.

— А может, мы спим? — еще с лестницы возмущается Тэхен и, преодолев

последнюю ступеньку, спотыкаясь, бежит к нему. — Тебя правилам приличия не
учили?

— Ты ведь не спишь, — ухмыляется альфа, внимательно разглядывая

остановившегося напротив парня. — А это кто? — косится на котенка в его руке.

— Это Дос. Неважно, — отмахивается Тэхен, стараясь не смотреть на одетого в

черную кожаную куртку с зачесанными назад волосами мужчину. Все-таки он
красив, даже слишком. Тэхена злит, что ему приходится бороться с собой, лишь
бы не рассматривать красивое лицо. — Зачем приехал?

— Проезжал невдалеке, внезапно захотелось своего женишка увидеть, — делает

к нему шаг Хосок и неожиданно для себя протягивает руку, чтобы убрать
лезущую в глаза омеги прядку, но тот отступает. Хосок изначально относился к
этому браку, как к бизнесу, и планировал увидеть омегу только на самой
182/624
церемонии, но после встречи на приеме он постоянно о нем думает, и даже
сегодня руки сами повернули руль к особняку Минсока. Парень его определенно
притягивает, но Хосок привык, что стоит утолить голод и хочется попробовать
новое. Так и с этим будет, а пока можно и потакать своим желаниям.

— Я не собираюсь с тобой спорить или что-то доказывать, все равно все будет
по-моему, — задирает подбородок Тэхен.

— Конечно, все, как ты хочешь, — с издевкой тянет Хосок. — Кстати, я хотел

спросить, ты собираешься на свадьбу внука Абеля?

— Собираюсь.

— Придется тебя расстроить, — кривит рот Хосок. — Ты на свадьбу не пойдешь.

— Это еще почему? — задыхается от возмущения омега. — Потому что ты

возомнил, что можешь мне указывать?

— Это была просьба.

— Не тебе решать, куда мне идти!

— Ты на свадьбу не пойдешь, — повторяет со сталью в голосе альфа, который

уже сейчас знает, что эта свадьба попадет в историю Кальдрона как «кровавая».
— Я тебе категорически запрещаю там появляться, и ты можешь хоть известись,
но последнее слово останется за мной. Потом можешь ходить хоть на все
свадьбы полуострова, на эту не пойдёшь.

— Охрана! — кричит побагровевший от ярости Тэхен, а Хосок улыбается, своей

улыбкой чуть ли не до истерики его доводит. Тэхену хочется вцепиться ему в
лицо, стереть эту самодовольную ухмылку и выставить из дома нахала, который
считает, что он способен загнать омегу в рамки, сделать то, чего даже Минсок
не смог. Тэхен повторяет призыв, но к нему не подходит ни один альфа из тех,
кто стоит у двери.

Хосок отвлекается на трущуюся о его ноги кошку и, нагнувшись, поднимает ее

на руки.

— Поставь Уно на место и убирайся из моего дома, — еле контролирует свой

голос взбесившийся омега.

— Своего тигра тогда я назову Трес, — подмигивает ему альфа, которого

откровенно забавляет ярость парня.

— У тебя есть тигр? — вмиг забывает про свое возмущение омега и с

подозрением смотрит на него.

— Да, он со мной катается, в авто сидит, хочешь покажу? — предлагает Хосок.

— Ты что, живодер? Почему животное мучаешь? — быстрыми шагами идет к

выходу Тэхен, а Хосок следует за ним. — Покажи, — доходит до ламборгини
омега и останавливается.

— Прямо здесь? — щурит глаза альфа и облизывает верхнюю губу.

183/624
— Пошел вон из моего дома! — кричит Тэхен и бежит домой.

Хосок провожает его взглядом, улыбается проходящему мимо Оливеру и

поднимает дверцу автомобиля. Хосок сомневается, что Тэхен его послушает,
поэтому по дороге в Ракун звонит Минсоку, и тот обещает, что на свадьбу
пойдет он один, чтобы не вызвать подозрений у Абеля, и просидит не больше
часа.

***

День свадьбы должен был быть одним из самых счастливых дней для Юнги, об
этом, во всяком случае, говорят все вокруг, это постоянно повторяет папа, но
только внутри у омеги ни намека на счастье. Он, вроде, все успел, все сделал, по
несколько раз списки гостей проверил, и сейчас его отделяет от новой жизни
буквально час, но вместо предвкушения в Юнги клокочет обида на судьбу, он на
алтарь, как на эшафот, смотрит. Он стоит перед огромными французскими
окнами особняка деда, наблюдает за приготовлениями на лужайке и с любимым
прощается.

Столько лет терпения, деспотизма, испытаний, страха, что он из рук Абеля не

выберется, и вот он стоит в шаге от своей главной цели, а на душе волки воют и
ледяной ветер мертвые листья гоняет. Даже в этот день прошлое Юнги ни на
миг не отпускает, а пресловутая надежда, как давно растаявшая свеча, ни
светом не озаряет, ни окончательно не погаснет. Юнги не живет в сказке, и он
это твердо знает, но от массивных ворот взгляд все равно не уводит. Он не
придет, не ворвется сюда и не заберет домой брата, который огромный особняк
своим домом так и не назвал. У Чонгука своя жизнь, заботы, омеги, ему не до
оставившего его когда-то брата, который, уходя, сам же свое сердце вырвал, во
дворе их дома похоронил. Юнги ведь был непробиваемым, маску на маске носил,
а сейчас от мысли, что не пойти ему под венец с тем, кого он всем своим
естеством любит, будто бы наизнанку вывернут, собраться не может. Он
облизывает соленые губы и, прислонившись лбом к стеклу, прикрывает веки.
Юнги никогда не узнает, каково это, вложить руку в ладонь любимого и вместе с
ним поклясться в вечной любви, но то, что он всегда будет любить только
одного альфу, не сомневается.

Эрик отличный парень, он всегда рядом, он понимающий, он спас ему жизнь,

пусть она была под риском из-за него же, у Юнги нет причин не хотеть связать с
ним свою жизнь, кроме одной, — он его не любит. Он хочет верить словам папы,
что со временем любовь придет, что, начиная жить вместе, люди часто
влюбляются друг в друга, но не может, потому что это сработало бы, если бы у
него внутри было пусто, а Юнги Чонгуком до краев заполнен. Его будущему
мужу ни в одну трещину не просочиться, даже частичку его сердца не занять,
ведь оно чуть ли не с рождения целиком и полностью принадлежит только
одному человеку. Юнги грузил себя хлопотами, постоянно повторял себе, что
брак с Эриком — возможность вырваться из-под оков Абеля, но сейчас, в момент,
когда день свадьбы наступил, он все больше в пучине мыслей тонет, от своей
любви к тому, кого хотел бы видеть своим мужем, задыхается. Если бы там
снаружи, у алтаря, его ждал Чонгук, все было бы по-другому. Юнги даже не
готовился толком, пусть и выполнял все нужные ритуалы перед свадьбой, ему
бы расписаться и съехать, его больше ничего не интересует, только
открывшиеся в самый неподходящий момент раны сильнее кровоточат, а запах
184/624
железа, забившийся в нос, дышать не дает. «Я не первый и не последний, —
успокаивает себя омега. — Сколько браков без любви, сколькие, как я, стояли у
алтаря, а носили в себе другого, и я справлюсь, я смогу, у меня нет других
вариантов», — повторяет и чувствует, как истерика подкатывает к горлу.

Интересно, знает ли Чонгук о браке? Что он почувствовал? Почувствовал ли

вообще? Потому что Юнги плачет, бегающие вокруг люди думают, от счастья и
переживаний, а он с неразделенной любовью воюет, ладони к ушам
прикладывает, терзающему его голосу зверя заткнуться приказывает. От Юнги
до Чонгука расстояние не в километрах, а литрами крови измеряется, и Юнги
уже обескровлен. Между ними стена безразличия и холода брата, и как бы он ни
старался — в одиночку эту стену не пробил. Юнги пора смириться. Он свой
выбор сделал. Он поднимает руки, помогает папе зафиксировать рукава
надетого на белую кружевную блузку атласного пиджака и наколоть запонки из
чистейших бриллиантовых камней.

— Вам сюда нельзя, он не готов! — слышит омега возгласы прислуги и,

обернувшись, видит идущего к нему жениха.

— Всё нормально, — давит из себя улыбку Юнги и позволяет Эрику коснуться

губами своей щеки.

— Ты прекраснее всех на этой земле, — любуется омегой Эрик.

— Ты чем-то озабочен? — обеспокоенно спрашивает Юнги, заметив тревожность

и усталость своего альфы.

— Даже в день моей свадьбы отец меня работой загрузил, — вздыхает Эрик. — Я
прямо из офиса и до церемонии там буду, на границе с Обрадо что-то
происходит, Муньес взволнован. Не буду тебя грузить в такой день, — еще раз
поцеловав жениха, покидает комнату альфа.

Юнги вновь поворачивается к окну и задумывается. Он не особо разбирается в

делах семьи Эрика и не планирует лезть во всё это. Всё, чего он хочет, —
спокойной, и главное, свободной от деспотизма своей семьи жизни.

— Нет, нет, нет, — внезапно восклицает омега, увидев копошение во дворе, и

подзывает прислугу. — Беги наружу и скажи им, чтобы убрали эти подсвечники
со столов! Я просил с жемчужным отливом, а не белые! Это ведь огромная
разница! — возмущается Юнги. — Найди мне срочно организатора.

Разобравшись с декораторами и организатором свадьбы, Юнги распивает на

пару с папой по бокалу шампанского и в очередной раз слушает его
наставления.

Клятва под ротондой, произнося которую, Юнги четыре раза запнулся, лужайка,
усеянная белыми розами, живая музыка от лучших исполнителей страны, и
столы, ломящиеся от обилия изысканных блюд, — украшают самую ожидаемую
свадьбу города. Юнги рука об руку с Эриком ходит между столов, улыбается
гостям, принимает поздравления.

— Так мило с твоей стороны прийти, — фальшиво улыбается стоящему у бара

Тэхену Юнги.

185/624
Тэхен ослушался не только Хосока, но и отца. Вернувшийся после работы Минсок
повторил слова альфы и заявил, что пойдет на свадьбу один и всего лишь на час.
Минсок и Тэхен разминулись. Омега, который до этого просто хотел позлить
своим присутствием Юнги, теперь хочет и Хосоку доказать, что ему никто не
указ и он приказы не выполняет.

— Я не мог пропустить эту клоунаду, — смеется ему в лицо Тэхен, а Юнги,

отвернувшись, идет дальше.

Уже давно за полночь, все гости, кроме членов семьи и самых близких,
разошлись. Юнги в обнимку с Эриком посередине лужайки медленно двигаются
под что-то ненавязчивое, льющееся из колонок, так как музыкантов тоже
отправили по домам, как слышит суматоху со стороны двора. Юнги замечает,
как нервно оглядывается в сторону двора охрана деда, а сам мужчина не
успевает встать из-за стола, как на лужайку проходят несколько неизвестных
альф, за которыми омега видит того, кого никогда больше не надеялся увидеть.
Он смотрит прямо на него, прямо в него. Для Юнги все, что между ними,
растворяется в воздухе, смазывается, он только его видит, к нему стремится.
Один его взгляд, и кто-то невидимый рычаг дергает, врубает в Юнги свет,
который слепит, счастьем его наполняет. Омега чувствует, как в нем
заржавевшие, давно забытые механизмы, скрипя, заводятся, как там, где вечно
эхом в ответ отдавало, наполнено, тепло, хорошо. Он все последние годы ради
этого момента и жил, теперь от захлестнувшего счастья умирает — тому, кто
каждый новый день без него и так умирал — это не страшно. Юнги словно
прирос к земле, он на ногах стоит за счет обнимающего его Эрика и, не веря,
смотрит на остановившегося в десяти шагах альфу.

— Чонгук, — одними губами шепчет и, выбравшись из рук жениха, улыбаясь,

делает шаг к брату.

Чонгук изменился, возмужал, черты лица заострились, взамен его любимого

худи дорогой костюм, горло альфы, кисти рук, — все покрыто татуировками,
неизменным остались только глаза, пусть и мрак в них стал беспросветным.
Юнги об этом не думает, он глохнет от счастливого визга своего зверя, мечтает
к любимому прикоснуться. Чонгук оценивающим взглядом разглядывает омегу,
жалеет, что Намджун сегодня отвечает за границы и не с ним, потому что
только Волк способен усмирить его зверя, который мысленно грызет кости
обнимающего Юнги Эрика.

— Ты не пригласил меня на свадьбу, — щурит глаза альфа, впитывая в себя так

долго ожидаемую улыбку, которая способна для него даже солнце затмить, — а
я не мог пропустить такой важный день для моего брата.

— Чонгук, я так рад тебя видеть, — срывается к нему с трудом справляющийся с

обуревающими его эмоциями Юнги, но его перехватывает Илан, который, в
отличие от своего сына, четко чувствует исходящую от альфы волнами угрозу.

— Пусти, — злится на папу омега, который не понимает, почему все на лужайке

замерли, и тянется к Чонгуку, пусть альфа к нему и шага не делает.

— Как ты посмел заявиться сюда без предупреждения? Как ты так

беспрепятственно до особняка дошел? — рычит на Чона Абель, и вокруг него
собираются его солдаты.

186/624
Юнги с трудом выбирается из рук папы, потому что обнять брата превращается
в одержимость — не обнимет сейчас, и сердце остановится. Он ради этих
объятий по утрам просыпался, как бы в отчаянии свою надежду ни топил, она
все равно выплывала. От Чонгука веет могильным холодом, но сейчас омегу это
не остановит, он повиснет на нем и своим теплом растопит ледяное сердце и
вызовет улыбку на его губах.

— Я решил сделать вам сюрприз, твоего босса навестил, — цокает языком

Чонгук, смотря на противника. — Мои люди позаботились о том, чтобы сюрприз
удался, поэтому до тебя ничего и не дошло. Ты справляешь свадьбу внуку, и мы
решили побеспокоить тебя в последний момент. Прислушайся, — поднимает
глаза к небу Чонгук, и Абель не успевает открыть рот, как где-то издалека
доносится грохот и, кажется, серия взрывов. Юнги замирает позади деда и тоже
прислушивается к взрывам.

— Все кончено, Абель, закат территорий близок, Кальдрон будет единым, — и

только сейчас оглушенный счастьем Юнги замечает, что все, кто пришёл с
Чонгуком, а также люди деда держат оружие наготове.

— Я скучал по тебе, кроха, — смотрит в глаза омеги Чонгук и выстреливает в

стоящего между ними деда, убирает преграду. Юнги, ахнув, отшатывается
назад, а подбежавший Илан оттаскивает его за стол, который уже использует,
как щит, Эрик.

Все находящиеся на лужайке сперва, не понимая, смотрят друг на друга, но

когда подкошенный пулей падает ничком Абель, а за ним и дядя Эрика, в крике
бросаются врассыпную. Инстинкт самосохранения Юнги пусть и с опозданием,
но срабатывает, он подползает к папе и прижимает ладони к ушам, потому что
от криков и автоматной очереди хочется оглохнуть. Но он не глохнет, ему
кажется, что он даже слышит, как пули рвут плоть несчастных. Юнги
продолжает, прижимая лицо к коленям, повторять себе, что это сон, что это не с
ним, скоро всё закончится, но крики не прекращаются, так же, как и выстрелы.
Он сидит прямо на линии огня, зажмурив глаза, представляет себя в Амахо, где
он вприпрыжку идет домой, а Чонгук, как и всегда, за спиной. Только в
реальности Чонгук один из тех, кто оружие держит, стреляет в других, но
кровавые раны на груди у Юнги расползаются. Омега, подняв глаза, видит
спрятавшегося за соседним столом Тэхёна, молится всем богам о спасении, и,
кажется, они его слышат, потому что вмиг всё заканчивается.

На лужайке наступает абсолютная, вытягивающая нервы в струны тишина. Это

не просто тишина, а предвестник чего-то страшного. Юнги слышит непонятное
щёлканье, потом незнакомые голоса и как по лужайке разносится когда-то им
безумно любимая песня. Последний раз он слушал эту песню несколько лет
назад и восемь часов подряд в ту ночь, после которой всё поменялось. Если Ад и
существует, то для Юнги вход в него начинается именно с этой песни, ведь
когда-то любимая песня стала потом ненавистной. Омега пытается совладать с
этими нахлынувшими на него чувствами, пытается вырвать себя из того
прошлого, где он последний раз обнимает брата, где смотрит в чёрные глаза,
полные боли и обиды, как эту боль себе перенимает. Видит, как с этими ожогами
после него, как после химической атаки, восстанавливаться и жить будет, как
даже самые дорогие дизайнерские вещи эти уродливые полосы на нём не
скроют, как он каждую ночь его вспоминает, как хоронит и хоронит каждый раз
в новой могиле, и на душе от этого кладбища уже и места нет. Он всё равно
оживает. Он всегда оживает.
187/624
И сейчас, когда Юнги на волосок от смерти — он ожил, и эта песня его на тот
свет проводит, хотя он и не против. Он любил того, кому ее пел, и умрёт под неё
и от его руки.

— Нахуя столько денег охране платил, если все вмиг сдохли, — выругивается
сидящий невдалеке Эрик, и через секунду Юнги видит, как его выволакивают
из-за стола. Омега приподнимает скатерть и осторожно выглядывает на
лужайку. Эрика швыряют на траву к ногам Чонгука.

— Зачем я тебе? — кричит Эрик. — Он за тем же столом, забери его и отпусти

меня!

Юнги в шоке слушает слова жениха и видит пытающегося встать раненного

деда.

— Ты не получишь Обрадо, мы просто так не сдадимся. — поднимается на ноги

пошатывающийся Абель, снова оседает на траву, а Чонгук теряет интерес к
Эрику, который вновь уползает в укрытие. Юнги ненавидит деда, но увидев, что
рука мужчины, прижатая к боку, стремительно окрашивается в красный,
чувствует, как сжимается сердце.

Илан прижимает лицо сына к груди, запрещая ему смотреть, и, поглаживая по

волосам, продолжает шептать слова успокоения.

— Я всех перебил, — опускается на корточки рядом с Абелем Чонгук, — тех, кто

не сдался. Даже твой босс мертв, к чему эти пустые угрозы? И я пришел не за
Обрадо, оно, скорее, как бонус, я пришел за тем, кто принадлежит мне, —
поднимается на ноги. — Любовь моя, выходи, ты же хотел меня обнять, а я не
давал приказа тебя убивать.

Юнги прикладывает ладонь к губам, его трясёт от страха, он второй рукой

хватается за траву, вонзается пальцами в неё, раздирает их до крови, но
отпустить боится, потому что кажется, так, держась за землю, он не теряет
связь с реальностью, не уступает пожирающей его бездне, которая и так всегда
рядом была.

— Любовь моя, я жду.

Одними словами он его в Амахо возвращает, все швы, которые омега сам на себя
после него накладывал, распарывает, вновь в самое нутро залезает, тянется к
тому, что, вроде, защищено было, а на деле само чуть ли из горла сейчас не
вылезет, в его руки просится.
Юнги отталкивает папу, сперва за скатерть держится, со стола тарелки вместе с
ней стягивая, поднимается. Сразу же на стол опирается, делает к нему шаг не
слушающимися его конечностями, потом ещё один.

— Зачем? — дрожащим голосом спрашивает, не веря, на него смотрит.

— Ты такой красивый, годы твою красоту только раскрывают, — открыто

рассматривает омегу альфа, взглядом заставляет Юнги чувствовать себя
обнажённым.

— Чонгук, я так хотел тебя увидеть, — едва не плачет омега. — Я так долго тебя
188/624
ждал, но что ты натворил? — оглядывается на держащих наготове автоматы
людей. — Зачем? — делает к нему шаг и замирает, не осмелившись подойти
ближе. — Уберите оружие, прошу, нужно вызвать врачей, я не понимаю…

— Я пришел не с миром, любовь моя, — приподнимает уголки губ альфа, следя

за замешательством младшего, и видит бросившегося к сыну Илана. Омегу сразу
же хватают люди Эль Диабло и оттаскивают в сторону.

— Отпустите его, — кричит им Юнги и порывается к папе, но ему скручивают

руки и не дают вырваться. — Прикажи им отпустить его, — смотрит на брата
глазами, полными обиды.

— Нет, — кривит рот Чонгук и подходит ближе.

— И меня убьешь? — обида кислотой нутро обжигает. — Ну же, пусти и в меня

пулю, — у Юнги голос срывается, приходится облизывать сухие губы, глубже
дышать, чтобы унять нервную дрожь, но ничто не помогает.

Юнги удерживают за заведенные за спину руки, он все равно дергается вперед,

он в глазах Чонгука и намека на понимание, не говоря уже о милости, не видит,
и это действует покруче ведра ледяной воды. Это не его брат. Перед Юнги не
тот человек, которому он всего себя без остатка бы отдал, перед ним монстр, в
котором мало того, что нет сострадания, так который еще и чужой болью
упивается.

— Ты не бойся, — протягивает руку альфа и поглаживает бледного парня по

щеке. — И не рычи на меня так, я слышу твоего слабенького зверька, —
ухмыляется и нагибается к лицу. — Потом в более интимной обстановке вдоволь
порычишь и коготочки покажешь. Я люблю дикарей.

— Ты убил ни в чем не повинных людей, — выплевывает слова ему в лицо Юнги и

мотает головой, чтобы уйти от неприятной ему ласки. — Ты не мой брат, ты
чудовище, но даже у чудовища есть сердце, поэтому прошу тебя, пусть моего
папу и Эрика отпустят и разреши вызвать врачей. Ты ведь не за ними приехал, —
смотрит на умирающего деда омега.

— Кстати, где твой женишок? Куда спрятался? — игнорирует его просьбу альфа
и кивает своему человеку. Через минуту к ним волокут пойманного Эрика,
который не смог ускользнуть, а Юнги чувствует, как горло дерет от
подступающих слез.

— Зачем ты пришёл? — только пытается приподняться Эрик, как его бьют

прикладом автомата в шею, и он снова на коленях. — Чего тебе надо? Ты будешь
отвечать перед…

— Не буду, а ты за свою жадность жизнью ответишь, — даже не смотрит на него

Чонгук и, вскинув руку, выстреливает прямо в лицо.
Кровь забрызгивает все вокруг, попадает на лицо Юнги, который, сорвавшись на
истошный вопль, обмякает в руках удерживающих его солдат Чонгука.

— Что ты наделал? — вопит Илан, порывающийся к сыну. — Что ты наделал?

— повторяет и причитает.

Чонгук на него не реагирует, он легонько бьет по щеке повиснушего в руках его

189/624
помощников брата и зовет его по имени.

— Поверь мне, он того не стоит, — поднимает лицо омеги за подбородок Чонгук

и замечает, как подрагивают его ресницы, и он открывает глаза. Это был не сон.
Юнги снова на лужайке перед домом, а у его ног обезображенный труп жениха.

— Что ты делаешь, Чонгук? — севшим после крика голосом спрашивает Юнги,

все всматривается в его глаза, надеясь найти хоть толику того бывшего и так
сильно любимого Чонгука. Не находит. В его глазах искра жизни пламенем
злобы сменилась, одного взгляда, чтобы обуглиться, хватает.

— Отпустите его, — приказывает Чонгук, и Юнги, почувствовав свободу, сразу

делает шаг к папе, но альфа хватает его за руку и, резко притянув, прижимает к
себе. — Я пришел за тобой, — стаскивает с шатающегося парня пиджак. Юнги
отступает, но Чонгук возвращает его на место и, разорвав на груди рубашку,
тату ищет, не находит.

Юнги пытается руки отнять, но альфа сжимает до синяков на них пальцы,

показывает свою злость, боль причиняя.

— Свёл, значит, — говорит с издёвкой, но Юнги горечь всё равно различает. — А

я нет, ты там же слева, прямо на ребре, остался, но мы не будем сравнивать
тебя, продажную тварь, и меня.

— Ты чудовище. Ты убил стольких людей, — смотрит на залитую кровью

лужайку омега, на перевёрнутые столы и белые розы, теперь обагренные
красным. — Ты правда чудовище.

— Ошибаешься, чудовище — это ты, — протягивает руку и пальцами

поглаживает нежную кожу. — Это ведь ты бросил меня и ушёл за поисками
красивой жизни, — к горлу спускается, оглаживает, под пальцами дёргающийся
кадык чувствует, давит. — Ну как? Нашел? Ты мне в ту ночь сердце разбил, а раз
его у меня больше нет, то я могу быть чудовищем. Но я тебе благодарен, ми
фуэрца, потому что злость на тебя и сделала меня тем, кем я сегодня являюсь. А
теперь встань на колени.

— Чонгук, — всхлипывает Юнги. — Прошу тебя, приди в себя, это ведь я, —

несмело тянется к нему омега, касается ладонями его лица, — ты же звал меня
своим крохой.

Альфа обхватывает его ладони, поворачивает легонько голову и, поцеловав

подушечки пальцев, притягивает к себе и нежно обнимает. Юнги не знает, когда
рванет, боится каждой следующей секунды, но зарывается лицом в его грудь,
вдыхает запах, от которого ноги подкашиваются, и сильнее прижимается.

— Такой же крошечный, каким и был, — шепчет ему в ухо Чонгук, не выпуская из

кольца рук, а Юнги, отстранившись, щекой о его щеку трется, чувствует, как
альфа губами по ней водит, уголка губ касается. Юнги бьет крупной дрожью в
его руках, но страх отошел на второй план, он, кажется, достучался до
настоящего Чонгука, и он его успокоит. Омега прикрывает веки, когда губы
брата его губ касаются, но Чонгук не углубляет поцелуй, усмехается ему в губы
и с паузой через каждое слово повторяет:

— На колени, любовь моя, и проси прощения.

190/624
— Я не буду, — обиженно восклицает Юнги, отказываясь принимать, что
оказался в дураках. Он окончательно прощается с надеждой, но гордость
растоптать не позволит. Он на колени перед этим монстром не встанет. Чонгук
над ним поиздевался, заставил на миг поверить в свою лучшую сторону, а
сейчас в его душу снова Дьявол смотрит.

— Встань на колени, иначе заставлю.

Юнги не двигается. Альфа нагибает голову к левому плечу, давит языком на

свои клыки, и омега глохнет от рыка в своей голове, моментально
сопровождающего скулежом своего забившегося в угол зверя. Он чувствует, как
голову изнутри пронзают сотни игл, будто по всей поверхности кожи мины
взрываются, из глаз брызгают слезы, и отказывающиеся подчиняться ноги,
сгибаются в коленях. «Нет, только не это, не сдавайся», — теряет свою силу
омега, из которого будто кости вынимают, и склоняется под приказом зверя
противника. Юнги никогда не подвергался настолько сильному влиянию чьего-
либо зверя, а сейчас безмолвный приказ Чонгука, и у него кости гнутся, он
оседает на колени, не в силах выдержать пытку и, обхватив ладонями лицо,
кричит от боли.

— Не сопротивляйся, больнее будет, — слышит голос брата над головой, до

крошащейся эмали сжимает зубы, у него капилляры в глазах от напряжения
лопаются, но Юнги не может не то чтобы подняться, даже двинуться. Перед
глазами темнеет, его тошнит от боли, и омега мечтает уже отключиться, лишь
бы не чувствовать, как его мясник-брат живьем разделывает.

— Больно, — хрипит обессиленный омега, сжимая пальцы в кулаки, которые

разжать не в состоянии. — Больно, больно, больно, — повторяет, чувствуя, как
по горлу вниз горячая густая кровь стекает.

— Проси прощения, — ослабляет давление Чонгук, пораженный тем, что его

мелкий и хрупкий брат терпит боль, которую не каждый альфа выдержит, и
пусть физически он сломался и на колени встал, но того, что альфа жаждет, ему
так и не дает.

— И ты простишь меня? — поднимает на него красные глаза Юнги, сделав

наконец-то вдох без боли.

— Нет, но послушать очень хочу. Сколько ночей я засыпал, видя тебя на коленях
и молящего о прощении, и чёрт возьми, — это картина на миллион, — Чонгук
пальцами зарывается в черные волосы, назад их оттягивает. — Ты потрясающе
смотришься в этой позе, но ещё лучше будет, когда я на твоё очаровательное
горло ошейник надену.

— Восемь лет назад я сделал правильный выбор, я ушел не от своего брата, а от

чудовища, — вкладывает в свой голос весь остаток своей силы Юнги. — Мне
жаль себя, что я когда-то любил такого монстра, как ты. Ты убил моего альфу.
Ты не достоин даже одной моей слезинки. Так что хочешь свернуть мне шею —
валяй, я смерти не боюсь, потому что я эти годы все равно не жил, — дёргается
в сторону омега, но альфа хватает его за шкирку и, рывком подняв с земли,
швыряет на стоящий невдалеке стол. Одно упоминание об Эрике, и в Чонгуке по
венам отрава разливается. Хочется Юнги язык вырвать, заставить проглотить
слова, запретить даже мысли допускать об ублюдке, окрашивающем в красный
191/624
траву, потому что Чонгук ревнует. Потому что Чонгук до него восемь лет шел, а
дойдя, ни с кем делиться не намерен: ни с мертвыми, ни с живыми.

Юнги падает на спину, сшибая подсвечник, приборы, и утопает в розах для

декора, разложенных посередине. Чонгук не даёт ему приподняться, тянет на
себя за лодыжки и, нагнувшись, вдавливает его в твердую поверхность.

— Смерть — не самое страшное, — кладет руку на его грудь. — Я могу вырвать

твое сердце голыми руками, но мне это неинтересно, — омега пытается собрать
уже куски свесившейся ткани на груди, но Чонгук ловит и разводит в сторону
его руки. — Я знаю твоё тело, как свои пять пальцев, — в ухо шепчет, зубами
мочку цепляет. — Ни один омега подо мной из памяти его не вытеснил. Я знаю
вкус твоих губ, твой томный голосок, до сих пор его слышу, а ты, сука, под
денежным мешком прогибаешься, ты мне в лицо про него говоришь, моих
демонов будишь. Я мечтал стать твоим первым, но ты, мразь, раздвигал ноги
только после звона монет, их у меня достаточно, и я стану последним, — Юнги
слышит, но не слушает, он все еще не отошел от пережитой боли, он
засматривается на свесившиеся над головой гирлянды, лишь бы сознание не
потерять, старается хоть какое-то сопротивление оказать. Этот искусственный
свет, который полчаса назад его путь в новую жизнь озарял, сейчас связью с
реальностью работает, не даёт в своей боли захлебнуться. — Где он, твой
альфа, который тебя бриллиантами осыпал, почему он тебя от меня не спасёт, я
ведь с того бы света вернулся, лишь бы волосинка с твоей головы не упала. Хотя
от меня тебя ничто не спасёт.

Будто Юнги не знает. Каждый участок кожи, по которому его пальцы

проходятся, расходится, везде, где он касается, уже кость видна. Юнги от
одного его присутствия распадается на куски, а от прикосновений уже в пыль
превращается. Он вдавливает его в стол, любые попытки сопротивления
пресекает, нижнюю губу до крови кусает. Юнги свою же кровь ему в лицо
выплёвывает, взамен получает новый укус, ещё больнее. Он не целует его — он
пытает, кусая, посасывая, языком в его рот проникая, волю давит.

Юнги бьётся под ним, смотрит на ходящих по лужайке альф, среди которых и
Хосока узнает, и Мо, у них помощи просит. Никто не реагирует, все будто слепые
и глухие, то, как животное на белоснежном алтаре жертву терзает, не
замечают. Только Илан, окруженный людьми, завывает, молит о пощаде для
сына, но его никто не слушает.

— Сколько ты стоишь? — обхватывает ладонями его лицо Чонгук, заставляя

смотреть в глаза. — Дом с бассейном? Несколько домов? Сколько нулей на
счету? — Чонгук тянется к ремню на его брюках, а Юнги в ужасе начинает
истошно кричать, цепляется за его плечи, даже ускользнуть получается, но его
возвращают на место, дёргают больно за волосы голову назад. — Засмущался?
— ухмыляется альфа. — Не притворяйся. Любая моя блядь имеет гордость и
честь побольше тебя. Это ты шлюха, а не те, кто на обочине стоят, потому что
они тело продают, а ты, сука, душу продал.

— Чонгук, умоляю, — просит его омега, которого от одной мысли, что этот
монстр может прямо здесь перед всеми остатки его гордости растоптать,
выворачивает. — Прошу тебя, не надо.

— Твоя красота, твоя жизнь, ты сам — отныне это всё принадлежит мне. Я тебя
покупаю. Навеки. Расписываться будем кровью, — выносит приговор альфа и,
192/624
нагнувшись, проводит языком по его горлу, рычит от удовольствия, коснувшись
желанной кожи, повторяет и смыкает клыки на его ключицах.

Юнги кричит, до сломанных ногтей вонзается в его плечи и, кажется, чувствует

привкус крови в своей глотке. Он ею давится, захлёбывается, а Чонгук,
напротив, упивается, укус углубляет, несмотря на то, что кровь залила шею и
плечо омеги, не останавливается. Он выжигает на нем свое имя, вливает в себя
его кровь, объединяет их запахи, намертво прибивает омегу к себе. Чонгук,
только напившись, отстраняется, с удовольствием облизывает кровавые губы.

— Тату ты свёл, хочу посмотреть, как метку сведёшь, — издевательски тянет

альфа.

— Ненавижу тебя, — придерживает место укуса ладонью Юнги, чувствует, как

теплая кровь стекает вниз по запястью. — Ненавижу.

— У тебя отныне новая жизнь, — встаёт на ноги Чонгук и поправляет

заляпанную кровью рубашку под пиджаком. — Только не жизнь омеги, супруга
какого-то богача, а элитной бляди. Расскажешь мне потом, каково это, купаться
в золоте, но быть при этом никем, не иметь возможности сидеть за столом с
интеллигентными людьми, смотреть в глаза. Каково это, когда все будут знать,
что ты подстилка Дьявола, а будут, я такой алмаз прятать не буду, обязательно
покажу. Я хотел, чтобы ты был моим омегой, супругом, папой моих детей, но ты
не захотел. Теперь я хочу, чтобы ты был моей шлюхой, и ты будешь. Но не
переживай, даже когда ты мне надоешь, я тебя в золотом гробу похороню,
специально его ещё драгоценными камнями отделать приказал, всё, как ты
любишь. Поэтому будь умничкой, не расстраивай меня, потому что хоронить я
тебя в таком случае живьём буду. Ты точно слышал про мои методы казни, —
последний раз окидывает взглядом лежащего на алтаре ангела, белое одеяние
которого заляпано красным. От картины дух захватывает. Чонгук обещал себе
самого красивого омегу в мире — он обещание выполнил.

— Отпусти моего сына, ты уже лишил меня отца, оставь его в покое, — кричит
ему обнимающий труп Абеля Илан. — Я всегда знал, что ничего хорошего ты ему
не дашь, отпусти его, изверг!

— Ты остаешься в Обрадо, — смотрит на него Чонгук. — Мо тебя не тронет, но

если попробуешь пересечь границу, то я не посмотрю, что ты был омегой моего
отца, и прикажу стрелять на поражение.

— Я не отдам его тебе, я убью тебя, выродка, — подскакивает на ноги Илан, но

его хватают «звери» и волокут в дом.

Юнги плохо, его мутит, высохшая кровь стягивает кожу, он, придерживая на
груди ошмётки блузки, сползает со стола и сразу падает на траву, не находя сил
встать. У него в ушах стоит крик папы, а взгляд намертво прибит к трупу деда,
который, так и не дождавшись помощи, испустил дух. В сторону, где лежит
Эрик, омега не смотрит. Юнги не видел смерть, пусть и рос с ней на одной
улице. Чонгук вечно его оберегал, к местам убийства не подпускал. В Обрадо
Юнги вообще жил в крепости и видел ее мельком в новостях. А сейчас он за
один вечер увидел ее столько, что на всю жизнь хватит. Тот, кто его от нее
уберегал, сам ему ее и показал. День свадьбы — один из самых счастливых дней
в жизни большинства омег. Юнги этот день никогда не забудет, он стал
супругом и овдовел в один вечер, а еще именно в этот вечер он понял, что его
193/624
брат, любовь всей его жизни, умер еще восемь лет назад в Амахо.

Омегу рывком поднимают с земли и ведут во двор к автомобилям Левиафана.

Юнги все время оглядывается через плечо, смотрит Чонгуку в глаза, все
пытается найти в нем хоть каплю сострадания, но альфа только скалится и
одним взглядом ему ад на земле обещает. Юнги больше не плачет, не кричит, он
покорно садится на кожаное сидение гелендвагена и прикрывает веки.

«Я верну своего Чонгука и уничтожу этого, или же ты уничтожишь меня раньше,

но просить прощения я не буду. Мне не за что».

— Хосок, проверь, всех ли наших друзей мы добили, — подходит Чонгук к другу.

— Я позвоню Намджуну, узнаю, нужна ли ему помощь на границах и нет ли
желающих вмешаться.

— Один остался, — ухмыляется Хосок, взглядом пожирая вжавшегося в ножку

стола и плачущего Тэхёна. — Ну что, котенок, я ведь сказал не приходи.
Придется теперь и тебя убить.

Тэхен впервые в жизни настолько сильно жалеет о том, что ослушался отца и
того, кто будет его мужем. Если до этого момента Тэхен не хотел связывать с
ним жизнь из-за своих принципов и жажды свободы, то если он выживет, он
сделает все, чтобы брак с чудовищем не состоялся. Тэхен увидел истинное лицо
Хосока, и видеть того, кто до смерти его пугает каждый день, он не выдержит.
Тэхен понятия не имеет, что произошло, и сильно жалеет, что не ушел вместе с
друзьями, а решил остаться и дождаться хоть какого-то провала Юнги.
Дождался. Только вместо облегчения и ехидства он весь прошедший час Юнги
сочувствовал и даже хотел помочь.

— Ты не человек, — плачет омега. — Моя смерть тебе с рук не сойдет.

— Да я шучу, иди ко мне, — пальцем заманивает забившегося под стол парня

Хосок, но тот ни в какую не подаётся. Хосок теряет терпение и, нагнувшись,
ловит его за лодыжку, резко тянет на себя. Тэхён бьётся в его руках, царапает
ему лицо, даже замахивается, но Хосок скручивает его руки и, вжав в себя,
обездвиживает.

— Повторяй за мной, — говорит в губы. — Я плохой омега, я не послушался тебя,

и я очень сильно об этом жалею.

— Ненавижу тебя! — выкрикивает Тэхен.

— Я не это сказал, — вздыхает Хосок и встряхивает парня за плечи. — Еще раз: я

плохой омега, я не послушался тебя, и я очень сильно об этом жалею.

— Пошел ты!

— Твой отец не дал тебе воспитания, но я дам, обещаю, плюйся, пока можешь,
потом я разговаривать с тобой не буду. Будешь плохо себя вести — перекину
через колено и так накажу, что сидеть не сможешь. Проводите его до Кордовы и
сдайте Минсоку, — приказывает Хосок и толкает его к своим парням.

***

194/624
Черный роллс-ройс фантом паркуется у порога, устроившегося в живописном
уголке страны отеля, и выскочивший из автомобиля шофёр спешит открыть
дверцу пассажиру. Из автомобиля выходит высокий широкоплечий альфа в
пальто до колен и, поправив его полы, идет к лестницам. На встречу важному
гостю выбегает администратор отеля и, поклонившись, лично провожает его в
спа-салон на первом этаже.

— Господин Омарион, я распоряжусь, и вся ваша усталость с дороги

улетучится, — лепечет администратор.

— Я заехал к брату, так что не суетись, — взмахивает рукой альфа и, минуя

длинный мраморный коридор со слабым освещением, идет за встретившим его
работником спа.

Омарион не переносит ароматы эфирных масел, которыми это место забито, и,

недовольно морщась, проходит в комнату с окнами на всю стену, через которые
открывается вид на покрытые снегом горы. В расположенной в полу ванне
Клеопатры лежит его младший брат, длинные волосы которого спрятаны под
шапочкой, а лицо покрыто маской. Фею двадцать лет и он родной Сокджину,
только по папе. Фей, заметив чьё-то присутствие в комнате, убирает с лица
маску и тепло улыбается брату.

— Тут красиво, правда? — спрашивает омега, следя за тем, как любуется видом
из окна Омарион.

— Даже этой красоте сложно затмить твою, — усмехается Омарион.

— Тысяча людей поют оды моей красоте, но я верю только тебе, — подплывает к
бортику омега. — Только ты разбираешься в истинной красоте, и твой вкус этому
доказательство.

— Меня позвали в Кальдрон, а я помню, как ты хотел туда, но время не самое

удачное, там назревает война, так что я решил предупредить тебя, что снова
уезжаю, — переходит сразу к делу старший.

— Что мне может грозить, если я с тобой? — обижается омега. — Я так давно
хотел в Кальдрон, я возьму своего фотографа, сделаю отличные фото. Ну
пожалуйста, Сокджин, позволь мне поехать с тобой.

Фея интересует не Кальдрон, а лидеры Левиафана, о которых в этой части света

чуть ли легенды не слагают. Фей красив, умен, богат, он уверен, что его
одиночество и не длящиеся долго связи закончатся, когда он встретит этих
альф и выберет себе одного из тех, о ком грезят все его дружки. Фей не грезит,
он делает.

— Я не хочу переживать из-за твоей безопасности, поэтому лучше останься

здесь, — теряет интерес к пейзажу альфа и поворачивается к брату.

— Ты не будешь, обещаю, и ты ведь знаешь, что я не любитель искать

приключения на свою задницу. Приставишь ко мне одного из своих псов, — дует
губы Фей. — Исо, к примеру, — щурится. — По ночам можешь его забирать, —
ехидно улыбается омега и смотрит на нахмурившегося брата.

195/624
— Исо нужен мне самому, и я люблю все красивое, а у красоты нет пола, —
игнорирует колкость брата Омарион и, присев на корточки, массирует его плечи.

— Ладно, почему бы и тебе не лечь на процедуры и не отдохнуть перед войной.

Я уверен, что мой брат перевернет Кальдрон с ног на голову, — довольно урчит
подставляющийся под его ласки Фей.

*La boda sangrienta (перевод с исп. Кровавая свадьба)

196/624
Примечание к части Все
https://soundcloud.com/oliver-jhordin-jh-solis-morales/de-la-ghetto-ft-arcangel-ozuna-
y-anuel-aa-la-ocasion-prod-dj-luian-y-mambo-kingz?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Чимин и танец
https://soundcloud.com/designerboyoficial/diles-remix-bad-bunny-ft-nengo-
flowozunaarcangel-y-farruko-prod-by-dj-luian-y-mambo-kingz?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Статус-кво

— Мо контролирует ситуацию в Обрадо, и почти все бывшие лидеры

перешли на нашу сторону, в принципе, у них не было вариантов, — полулежит в
кресле в своем кабинете Намджун.

Альфа настолько устал, что ни кофе, ни попытки заняться чем-либо не

помогают. Даже сейчас, разговаривая с братьями, с которыми у них общее
собрание впервые с оккупации Обрадо, он чувствует, как засыпает. Снятые
парнями бронежилеты валяются прямо на полу, на лицах всех троих отпечаток
усталости, недосыпа и нервных дней. Сутки Намджун, не смыкая глаз, следил за
любой угрозой на границах с владениями Левиафана, особенно со стороны Ла
Тиерра.

— Ла Тиерра закрыла все границы, в том числе с Обрадо — война будет раньше,
чем мы думали. Ты вообще меня слушаешь, или я со стеной говорю? — злится
Ким на уставившегося в одну точку Чонгука.

— Кое-кто слишком разошелся вчера, вот и грызет себя, — говорит разбирающий

оружие Хосок.

— Я наслышан, — кивает Намджун, — и раз уж тема открыта, то я хочу спросить

тебя, — смотрит на Чонгука, — ты почувствовал удовлетворение? Тебе
полегчало после того, как ты прилюдно его унизил и смешал с грязью? Да, мы
должны были убрать Абеля и его приближенных, но обязательно было делать
это перед его глазами? Обязательно было воздействовать на него зверем?

— Я не намерен слушать ваши нотации, — поднимается на ноги помрачневший

Чонгук и идет к окну. Альфа смотрит вниз на темнеющий из-за дождя асфальт,
но не видит. У Чонгука перед глазами так и стоит полный боли взгляд Юнги до
того, как тот сел в автомобиль. Чонгук все так же смотрит в блестящие глаза
брата, который, впервые его увидев, чуть не бросился в его объятия. Чего
Чонгуку стоило удержать себя на месте и не подлететь к нему — никто никогда
не узнает. Альфа вот уже столько часов прокручивает в голове картины со
свадьбы и понимает, что ничего, кроме Юнги и его глаз, не запомнил. Все гости
для него были безликими, он видел только одного человека. Под руками его
тело, в ноздрях его запах, его голос стоит в ушах, и Чонгук даже не хочет от
всего этого избавляться. Он наконец-то забрал того, о ком ни на секунду не
забывал, но месть не принесла ничего, кроме горечи, скапливающейся на языке.
Юнги теперь другой, но Чонгук остался прежним, он все так же любит брата,
как и в свои двадцать, а это значит, что он может выиграть борьбу с братом, но
себе уже проигрывает.

197/624
— Придется послушать, — ледяным тоном заявляет Намджун. — Ты перегнул
палку. В конце концов, он твой брат. А если бы он не выдержал воздействия
зверем? Что бы ты сделал в этом случае? Делая что-то, прежде всего думай о
том, сможешь ли ты без него. Восемь лет мы молчаливые свидетели твоей тоски
по брату, а вчера ты сам чуть не вогнал его в могилу.

— Я не смогу без него, и да, ты прав, доволен? — смотрит на него Чон. — Я знаю,
что перегнул, знаю, что сделал много лишнего, моя месть не должна была быть
кровавой, уж точно без крови самого Юнги.

— В любом случае, у нас сейчас слишком много забот, — уже спокойно говорит
Намджун, — но надеюсь, ты больше с катушек не слетишь.

***

Стоит автомобилю выехать со двора их дома, как Юнги ложится на сиденье и,

обняв себя за плечи, мочит кожаную обивку слезами. В салоне автомобиля нет
свидетелей его боли, никто не видит вынутой из-под брони израненной души,
которую удерживать в себе больше не получается. Он долго и горько плачет,
попутно ищет, за что ему стоит уцепиться, в чем искать новый смысл, и
залатывает дыры, ставя уродливые временные стежки, потому что сейчас в
дороге, ведущей неизвестно куда, на большее он не способен. Юнги знает, что,
летя вниз головой в очередную пропасть, надо успеть до удара найти любую
зацепку, которая, может, сразу на поверхность не поднимет, но хотя бы не даст
разбиться лицом об асфальт и удержит в приграничном состоянии, где можно
или обновить свою броню и ползти наверх, или, так и не справившись, самому
разжать пальцы и полететь вниз. Папа и его судьба — единственное, что прямо
сейчас не позволяет Юнги разбиться об асфальт.

Переживший шок опустошенный организм, устав от дум, отключается. Юнги

просыпается от стука в окно и, выйдя из автомобиля, оказывается во дворе
пятиэтажного здания. Омега сразу узнает пусть и сильно изменившуюся улицу
Амахо. Он в сопровождении двух громил поднимается в маленькую и нежилую
квартиру на третьем этаже и остается один. Юнги проходит на крошечную
кухню и, найдя кофе в жестяной банке, ставит кипяток. По-хорошему, надо бы
думать о своей судьбе, попытаться сбежать, но голова от дум уже
раскалывается, а Юнги в том, что брат капканы по всему периметру расставил,
не сомневается. Пока закипает чайник, он проходит в ванную и, стащив с себя
остатки свадебного наряда, становится под душ. Смыв кровь и усталость, омега
натягивает на себя грязные брюки и, вернувшись в спальню, становится у
небольшого зеркала на шкафу. Юнги скользит взглядом по тощим плечам,
спускается ниже к выпирающим ребрам и накрывает подушечками пальцев
выведенное на них «Jungkook». Юнги замазал имя брата, потому что Илан вот
уже почти месяц настаивает, чтобы Юнги убрал татуировку, объясняя это тем,
что его уже покойному мужу Эрику это бы не понравилось. Юнги солгал папе,
что уберет, а сам решил, что если Эрик и будет возмущаться, то объяснит ему,
что Чонгук не просто первая любовь, но и семья. Эрик, наверное, понял бы.
Теперь омеге этого уже не узнать. Сердце болезненно сжимается, стоит
вспомнить о погибшем альфе, и Юнги с трудом сдерживается, чтобы снова не
разрыдаться.

Он с отвращением смотрит на разорванную и заляпанную кровью блузку, и

натянув на голое тело пиджак, идет на выход. Юнги требует у стоящего за
198/624
дверью охранника чистую одежду и телефон, и возвращается на кухню. Он
сидит на табуретке у окна и, попивая горький кофе, смотрит на просыпающийся
Амахо. Юнги наконец-то дома. Он там, куда стремился все эти годы, но вместо
радости внутри пустота. Стоя под водой, он пытался поставить себя на место
Чонгука, представлял себя тем, кого, как думает брат, предали, но его
жестокость оправдать все равно не удалось. Чонгук сильно изменился, он
словно вынул из себя все хорошее и наполнил освободившееся место темнотой.
Но Юнги знает, что Чонгук таким не родился, а стал, а значит, глубоко внутри,
под слоями темноты, есть его настоящий брат. Чонгук недооценивает Юнги и
ошибается, если думает, что восемь лет там, где он искал рай, но обрел ад, не
изменили омегу. Чонгук сильно удивится, когда будет биться головой о гранит,
а Юнги из него высечен. Омега не представляет, что для него подготовил брат,
но мало того, что все достойно встретит, еще и сдачу даст. Они делили одну
боль на двоих все эти годы, и если Чонгук вымещает свою на нем, то и Юнги
выместит: за каждую холодную ночь, за неотвеченные звонки, за побои и
унижения от Абеля, — за все. Потому что Юнги тоже обижен, потому что он
тоже разбивался о ледяную стену между ними каждую ночь, а каждое новое
утро склеивал себя из осколков. Если это война, то Юнги будет победившим.
Восемь лет назад он уже проиграл и так и не смог справиться с последствиями,
но не в этот раз.

Через полчаса Юнги получает только худи и пакет с едой, в телефоне ему
отказывают. Метка зудит и чешется, Юнги еле сдерживается, чтобы ее не
расчесать. Он видит в зеркале пока что следы зубов, но знает, что со временем
метка примет форму. Юнги из принесенной еды забирает чили и съедает всю
миску, макая в мясо начос. В шестом часу вечера входная дверь открывается, и
пусть сидящий в гостиной Юнги не видит посетителя, он знает, кто пришел, по
метке, которая моментально начинает гореть. Омега подбирает ноги под себя и,
максимально пытаясь придать лицу спокойное выражение, умоляет своего зверя
заткнуться и не вопить от страха. Чонгук проходит в гостиную, где сидит брат,
и, сняв кожаные перчатки, становится у столика.

— Вижу, ты покушал, — смотрит альфа на пустые контейнеры на столе, —

искупался, поспал. Ты молодец.

— А ты думал, что я рыдаю или из простыней себе верёвку вью? — с вызовом

спрашивает омега.

— О, нет, это был бы не Мин Юнги, — усмехается Чонгук и подходит ближе.

— Ты, мой дорогой братец, съел львиное сердце, ведь не каждый может, только
похоронив отца, бросить все и сбежать в поисках безопасности, попрощавшись с
тем, кого якобы любил, путем смс, — Юнги чувствует злость в его голосе.

— Я не сбегал, и если я ушел, значит, у меня были причины.

— Ты их никогда и не скрывал, — кривит рот альфа. — Я помню твое письмо

наизусть, хочешь, перескажу? Да, там была не только безопасность, а еще
комфорт, ты прав. Прости, что Амахо оказался для тебя дырой, и ни мой отец, ни
я не смогли подарить тебе беззаботную жизнь в достатке.

— Ты не хочешь меня слушать.

— Хочу, — проходит к креслу альфа и опускается в него. — Я готов послушать.

Расскажи мне все, скажи, почему ты уехал, почему лгал мне в то время, я ведь
199/624
не принуждал тебя. Да, у меня были к тебе чувства, но ты мог их не принимать,
и я бы отошел. Люди не обязаны отвечать другим взаимностью.

— Я не лгал тебе насчет чувств, — убирает взгляд омега, придумывая ответ на

вопрос, который ждал и боялся. — Я не должен был так поступать, я признаю.
Но, Чонгук, — двигается к нему Юнги, — я был ребенком, я запутался, я ведь
звонил тебе и хотел вернуться, но ты ни разу не…

— Переводишь стрелки на меня! — перебивает его Чонгук. — Я искал тебе

оправдания, думал, возможно, ты испугался, возможно, был под эмоциями, но
это не сработало. Как ты мне там написал: «терпеть кошмар, чтобы иметь
возможность держать тебя за руку — цена слишком велика». Ты сделал свой
выбор, и я бы поверил тебе, напиши ты мне, что просто испугался и переждешь
перестановку сил в Обрадо, но нет, Юнги, ты захотел лучшей жизни, что мне и
сообщил. Так как тебе лучшая жизнь? Понравилась? — альфе все сложнее
сдерживать зверя, которого раздражает нежелание омеги признать свою вину.
— Я все эти годы следил за тобой и понял, что понравилась. Ты прекрасно
устроился, отучился, работал, был чуть ли не звездой Обрадо и женишка себе
выбрал под стать. А мне названивал, чтобы совесть свою успокоить, ну или
вернуться уже не к оборванцу из Амахо, а к хозяину территории. Ты можешь
сказать мне миллион оправданий, но ничто не оправдает тебя в моих глазах.
Жадности и жажде нет оправданий.

— Так отпустил бы меня! — восклицает Юнги. — Зачем ты забрал меня? Ради

мести? Так поздравляю, ты отомстил, — встает на ноги, лишь бы уйти от
направленного на него пронзительного взгляда. — Зачем ты приехал, если ты ко
мне ничего не чувствуешь? Зачем напомнил о себе?

Чонгук встает следом, и Юнги отшатывается, но альфа ловит его и прижимает к

себе.

— Потому что не забыл, — шипит ему в губы. — Потому что пытался, всё хотел от
тебя избавиться, но ты намертво засел. И если раньше одно твое слово, и я
сделал бы всё по-твоему, то сейчас мне плевать на все твои слова. Я не могу без
тебя, а значит, ты будешь жить со мной.

— Я помню всё, что ты сказал на свадьбе до того, как поставить метку, помню,
как ты убил моего деда и моего жениха, и ты смеешь думать, что я после этого
буду с тобой? Буду на тех условиях, о которых ты говорил? — пытается
вырваться омега.

— Они заслуживали смерти, ты понятия не имеешь, сколько крови на руках

Абеля, и территорию он просто так бы мне не отдал, — со злостью говорит
Чонгук. — А твой женишок ничтожество, и если ты думаешь, что я убил его из-за
тебя, ты абсолютно прав, вот только твоя правда от моей отличается, а я
оправдываться не намерен. Насчет наших отношений, а чего ты хотел? Что у
меня с тобой будут нормальные в твоем понимании отношения? Что ты станешь
моей парой? Я уверен, ты бы хотел, я богат, я глава пяти территорий, а ты ведь
падок на такое, и это все было бы твоим на законной основе, но прости,
делиться с тобой я не буду, это место другого омеги, а твое место в моей
постели.

— Серьезно? — нервно смеется Юнги. — Как ты себе это представляешь?

Будешь держать меня своим любовником, а я буду взамен целовать твои ноги?
200/624
Ты хоть понимаешь, с кем ты связался? Мне плевать, что ты там себе надумал,
но меня твои деньги не интересуют, всё, что меня интересует — это мой папа и
моя свобода. Ты отказался от меня вчера ночью, втоптал в грязь, но я встал, а от
грязи отмоюсь. Сейчас я отказываюсь от тебя. У меня нет брата, а любимого
альфы тем более.

— Ты это сделал еще восемь лет назад, и ты не в том положении, чтобы

принимать решения, — отпускает его альфа.

— Заставишь меня? — со злостью смотрит на него Юнги. — Повалишь на этот

диван и трахнешь? А потом будешь это повторять каждый раз, когда тебе
захочется?

— Цену себе набиваешь, ну да ладно, так вот и пальцем тебя не трону, ты сам
ляжешь в мою постель и сильно постараешься, чтобы мне понравилось. Я знаю,
что действует на тебя лучше любых слов, — ухмыляется Чонгук. — Я отныне
буду говорить с тобой на твоем языке, а тебе лучше перестать играть роль
обиженного и несчастного и мимикрировать, как ты обычно это делаешь.

— Я не понимаю тебя.

— Пойдем, я покажу, — двигается к двери альфа, а омега так и стоит вросшим в

пол. — Прошу, не заставляй меня тебя волочить, давай обойдемся без драмы,
вчера ее хватило, — оборачивается Чонгук.

Юнги решает, что хуже уже не будет, да и выйти из этой каморки очень хочется,
и двигается за братом. Выйдя из подъезда в холодный зимний вечер, омега,
который в одном только худи, ежится и сразу вздрагивает, когда Чонгук
накидывает на его плечи пальто. Юнги бы скинул его, но слишком холодно,
чтобы что-то доказывать.

— Садись, — кивает альфа на гелендваген на обочине, который стоит между

двумя другими автомобилями. Юнги идет к задней дверце, но Чонгук открывает
ему переднюю и сам садится за руль.

— Дорога будет длинной, располагайся поудобнее, — пристегивает ремень

альфа омеге и себе.

— Куда ты меня везешь? Можно я поговорю с папой? — просит Юнги, кутаясь в

пальто, от которого, даже несмотря на парфюм, пахнет Чонгуком.

— Твой папа в полном порядке, он хозяин огромного особняка и, закончив

оплакивать своего отца, прекрасно заживет, мне ваше имущество
неинтересно, — включает подогрев сидения альфа.

— Почему ты думаешь, что материальные богатства решают все? — смотрит на

его профиль Юнги.

— Потому что ты меня этому научил, — поворачивается к нему Чон, и Юнги сразу
же убирает взгляд. — Но это даже замечательно, мы, наконец-то, найдем общий
язык и будем друг друга понимать.

— Мне нечего тебе сказать, — прислоняется лбом к окну Юнги и смотрит на

город.
201/624
Они проезжают мимо когда-то разваливающейся, а сейчас новой школы, в
которой учились, и Юнги, увидев киоск, где покупал кукурузу, чуть ли не липнет
к окну. Он забывает о брате рядом, о событиях последних суток, его
затапливают теплые воспоминания из детства, и Юнги еле сдерживается, чтобы
не разрыдаться от эмоций. Юнги дома. Он в месте, где чувствовал себя
счастливым. Чонгук сосредоточен на дороге, крутит руль, но, заметив, как
прилип к окну омега, паркуется у дороги. К автомобилю сразу подбегает шофер
двигающегося за ними внедорожника.

— Возьми чуррос с корицей и большой латте с двойной порцией карамельного

сиропа, — спустив стекло, говорит ему альфа и поворачивается к брату. — Что-
то еще хочешь?

— Ты всё помнишь, — не успевает подавить тронувшую губы улыбку Юнги,

который даже в этой мгле находит проблески света, что не может не радовать.
Юнги с удовольствием выпивает кофе, который вкус за годы не поменял, и, поев
чуррос, полулежит на сидении. Пальто отброшено на заднее сиденье, ему тепло,
он сыт, только скучная музыка из колонок надоедает. Юнги протягивает руку
сменить песню, но она замирает в воздухе. На миг ему показалось, что не было
стольких лет разлуки, что он никуда не уезжал, а Чонгук не окрашивал в
красный его свадьбу. Они будто, как и всегда, едут домой со школы, брат вкусно
его кормит, ставит музыку, но этот миг прошел, потускнел на фоне режущей
глаза реальности.

— Можешь поменять, — видит замешательство омеги Чонгук.

Юнги уже передумал, он прислоняется головой к стеклу и больше попыток не

делает.

***

Дома вместо сочувствия Тэхена ждет скандал с отцом, который выговаривает

сыну за то, что тот ослушался и чуть не погиб на свадьбе Юнги. Тэхен даже
брату ничего не рассказывает, запирается у себя, удаляет с телефона всё, что
снял на свадьбе, так и не загрузив, и, устав вздрагивать на любое оповещение,
выключает мобильный. Утром, включив телефон, омега игнорирует поступающие
смс-ки от Хосока и сразу заходит на страницу Юнги. Было бы странно ждать, что
после вчерашнего он что-то опубликует, но у Тэхена нет больше источников, из
которых он может узнать, как он. Омега спускается вниз и, застав готовящегося
уходить отца, бежит к нему.

— Ты не знаешь, где внук Абеля? Мин Юнги?

— С чего я должен знать, и тебя почему это интересует? — удивленно смотрит

на сына Минсок.

— Неважно, — идет на кухню Тэхен и, достав вибрирущий телефон, все-таки

снимает трубку.

— Почему твой телефон отключён? — недовольным голосом спрашивает Хосок.

— Потому что твой мерзкий голос слышать не хотел, — Тэхен зубами

202/624
распаковывает пачку печенья и наливает себе молоко.

— Ты не собираешься менять роль? Мне эта уже наскучила.

— А ты не собираешься оставить меня в покое?

— Все жду, когда ты уже в меня влюбишься, — смеется альфа в трубку. — Хочу
пригласить тебя на завтрак, я в кофейне Луиджи. Не знаю, сказал ли тебе отец,
но из-за закрытия границ и официального вхождения Кордовы в Левиафан, дату
пришлось приблизить — наша свадьба через десять дней.

Тэхен вешает трубку, снова выключает телефон и опустошает стакан молока.

Омега возвращается к себе, садится на кровать и, просидев так пару минут,
срывается в гардеробную. Переодевшись, Тэхен идет к припаркованому во дворе
порше. Больше никаких угроз, истерик, войн, он поговорит с ним в открытую, он
попробует убедить его без скандалов. Тэхен не хочет жить с тем, кого не знает и
боится, не хочет терять единственное, что у него есть — свободу, а после слов
альфы по телефону, еще и не хочет влюбляться. Это звучит, как бред, в его
голове, Тэхен не влюбится в того, кого он каждой клеточкой организма не
переносит, но ему все равно страшно, что он вновь нырнет в эти чувства, и
неважно, с этим альфой или с другим, он мысленно мосты поднимает, стены
утолщает.

Любовь — несчастье, поэтому омега и носит на себе «любовь — ультранасилие»,

а те, кто убежден в обратном, — мазохисты. Тэхен когда-то верил в любовь,
считал ее самым прекрасным, что есть в мире, но отдавая всего себя, в ответ
получил только свое же изжёванное сердце. Он любви не ищет, он от нее бежит.
Любовь — это пришитые друг к другу металлическими нитями двое, вот только
пока оба на радостях иглы друг в друга вонзают, крепче стежки стягивают, не
думают, что уходя, один из них заберет отодранную с мясом часть другого. А
один точно уйдет, Тэхен в этом не сомневается. Он не понимает, зачем
заключать брак, зачем терпеть абсолютно чужого человека только потому, что
кто-то когда-то придумал, что брак — цель жизни омег, и все в это поверили.
Тэхена не интересует брак, дети и вечера в семейном круге, он не позволит
решившему нажиться отцу вернуть его на восемь лет назад, только с одним
отличием — теперь он будет подчиняться не ему, а другому альфе. Тэхен не
просто так эти годы из кожи вон лез и всем на дверь указывал, он из этой битвы
выйдет победителем.

Он подъезжает к названной Хосоком кофейне через полчаса и, оставив

автомобиль на обочине перед знакомым ламборгини, проходит внутрь. Хосок
сидит за столиком у витрины и попивает уже вторую чашку кофе. Увидев
идущего к нему омегу, он поднимается на ноги и опускается обратно в кресло
вместе с ним.

— Американо, пожалуйста, — сразу говорит официанту Тэхен и достает

сигарету.

— Простите, здесь нельзя кури…

Официант осекается под взглядом Хосока и удаляется. Альфа прикуривает

омеге сигарету и выжидающе на него смотрит.

— Не хочу скандалов, крик, угроз, — бесцветным голосом говорит Тэхен и

203/624
затягивается. — Давай поговорим, как взрослые люди.

— Я дожил до этого дня, — усмехается Хосок и готовится слушать.

— Дело абсолютно не в тебе, потому что, будь на твоем месте любой другой
альфа, — это ничего бы не изменило, — проводит пальцами по ободку
поставленной перед ним чашки Тэхен. — Ты тоже не хочешь эту свадьбу, я знаю,
но тебе легче, ты распишешься, выполнишь условия и в твоей жизни по
большому счету ничего не изменится, а я попаду из одного рабства, в другое.

— Ты жил в рабстве? — выгибает бровь Хосок. — Твоему досье позавидуют

самые крутые путаны Ракуна. Почему ты думаешь, что мне легче? Я бы лучше
заплатил твоему отцу состояние, чем связывать свое имя с твоим, но это его
единственное условие. Думаешь, мне приятно давать свою фамилию тому, чье
имя мелькало в скандале с групповухой. Проживем год и разведемся.

— Ты же сильнее, ты можешь это поменять, — всматривается в его глаза омега.

— Представь, что на нашей свадьбе будет вся Кордова, а я знатно здесь
погулял. Это не бьет по твоему достоинству?

— Не провоцируй меня, — мрачнеет альфа.

— Я же сказал, что не хочу скандалов, мы просто говорим начистоту, и я не

пытаюсь предстать перед тобой ангелочком и говорю все, как есть, —
продолжает омега. — Окей, мы распишемся, ты будешь продолжать жить в свое
удовольствие, а что насчет меня? Ты вгонишь меня в рамки, будешь
перекрывать мне кислород. Зачем, когда как и так все знают, кто я и какой.

— А кто ты? Какой ты? — откидывается на спинку кресла Хосок.

— Ты это знаешь, — убирает взгляд Тэхен. — Я не тот, кто будет тебе, как вы там
говорите, правильным супругом. Ты будешь закрывать глаза на мои гулянки?
Оставишь мне мою свободу, раз уж мы толком и не будем супругами?

— Нет.

— По-твоему, это честно? — бьет ладонью по столу омега. — Я абсолютно не

готов к семейной жизни, я люблю вечеринки, я хочу тусоваться, а ты оставь меня
в покое, не совершай эту ошибку, иначе я превращу твою жизнь в ад.

— Ты мне угрожаешь? Впервые мои слова возвращают мне, но знаешь, меня не

просто так Сайко зовут, — загораются озорные огоньки на дне глаз Хосока.

— Знай, что я и тебе фору дам, — кривит рот Тэхен.

— Так давай попробуем, кто кого, — подмигивает ему Хосок. — Кроме своей
семьи, в этой жизни я люблю Хана. И если ты меня доконаешь, если сделаешь
так, что я реально признаю, что с тобой не справился, я подарю его тебе.

— Это кто? — хмурится омега.

— Он, — кивает в сторону улицы альфа, и Тэхён, повернув голову к окну,

смотрит на торопящихся по делам людей и только потом задерживает внимание
на авентадоре, который стоит, носом уткнувшись в порше омеги на обочине.
204/624
— Ты серьезно? — старается не смеяться омега, вспоминая, что видел на
номерном знаке ламборгини надпись «Khan».

— Для всех, кто его видит — это просто автомобиль, а для меня он был целью,
ради которой я, упав, вставал. Конечно, у нас были и другие более важные цели,
но фото Хана в моем старом мобильном делало предвкушение победы сладкой.

— Ты правда сумасшедший, — выпаливает омега, который на самом деле так не

думает. Сегодня впервые Хосок рассказал ему что-то о себе, и Тэхену не хочется
признаваться, что он бы послушал еще.

— Один год пролетит быстро, и твой отец доволен, и я условия выполнил, так
что убери в сундук своих чертей и дай уже нормально подышать, — улыбается
альфа.

— А мне платить.

— Чем? — восклицает Хосок. — Будешь кататься, как сыр в масле, походишь на

тусовки и время пролетит.

— Ты не отступаешь, значит.

— Нет, — твердо говорит альфа. — Начинай выбирать костюм, времени мало,

пышного торжества не будет, скромно распишемся. Никому из нас эта свадьба
не нужна.

— Хорошо, — кивает Тэхен и, поднявшись с места, ждёт, пока ему на плечи

накинут длинное до пят нежно-голубое пальто.

Хосок опускается обратно в кресло, а Тэхен вальяжной походкой идет к своему

порше. Сев за руль, омега буквально секунду раздумывает, а потом, со всей
силы нажав на газ, дает вперед и влево, сносит крыло ламборгини и разбивает
фары обеих машин. Он знает, что делает глупость, что машина по сути ни в чем
не виновата, но если Хосок и правда любит это железо, то он хотя бы немного
побудет на месте Тэхена, которого планируют лишить того, что он любит.
Подбежавшая охрана в шоке смотрит на осколки фар на асфальте и вмятину, а
Тэхён, поправив волосы в зеркале заднего вида, выходит из автомобиля.

— Упс, — театрально прикрывает ладонью рот омега, смотря на вышедшего

наружу и явно очень злого Хосока. — Никак не научусь нормально выезжать, но
ты ведь меня простишь, — невинно хлопает ресницами и садится обратно за
руль, заметив, как наливаются кровью глаза мужчины. Тэхен вновь давит на газ
и уносится с места аварии, не желая испытывать на себе гнев Сайко. Отъехав на
достаточное расстояние, он подключает телефон к гарнитуре и набирает
Тэсона:

— Достань мне номер самого дорогого организатора свадеб. Хочу устроить

такую свадьбу, что Чон Хосок обнищает.

***

— Я тут тухну, чем быстрее мы все закончим, тем быстрее я вернусь домой, а вы
205/624
все тормозите, — выговаривает солдатам ходящий между ними Мо. — К вечеру я
хочу услышать доклад о стене и о вашей работе с местными. Я не собираюсь
торчать здесь месяц, потому что ваши ленивые задницы не дают мне результат.

— К вам пришли, — подбегает к Мо помощник, и альфа, оставив солдат в ангаре,

идет на выход.

— Папа! — восклицает Мо, увидев стоящего у ангара омегу, и обнимает его.

— Как ты приехал? Кто тебя привез?

— Сам приехал, а то дождешься от тебя приглашения, — целует его в обе щеки

Лэй. — Всё места себе не находил, думал, что мой мальчик кушает, чем занят.
Вези меня к себе, я сперва тебя покормлю.

— Ты не представляешь, как я рад, — открывает омеге дверцу своего бмв альфа.

— Я тут одичал. Чонгук не заходит, Намджун завален работой в Ракун, а Сайко
из Кордовы не вылезает, — садится за руль Мо.

— С Чонгуком я не разговариваю и не собираюсь, а вот двое других у меня

получат, взвалили на тебя огромную территорию и свалили в закат, —
возмущается Лэй. — Чего смеешься?

— Где ты таких слов понабрался? — хохочет Мо, выруливая на трассу.

— От вас же, — фыркает омега. — Ты не против, если я у тебя поживу пару дней,
а то я тоже устал от одиночества.

— Я буду счастлив, а то обо мне, кроме Санта Муэрте, никто не вспоминает.

— Это кто?

— Омега Намджуна.

— Его разве так звали? — задумывается Лэй.

— Это второй.

— Понятно, — вздыхает Лэй. — Не хочу в Амахо, не хочу готовиться к свадьбе,

которую никто из бракосочетающихся не хочет, и постоянно нервничаю.

— Я тебя понимаю, но у меня тебе будет хорошо, как минимум, я не женюсь,

братьям не мщу, и омег у меня нет, — усмехается Мо.

— Я сильно зол на Чонгука, притом уверен, я знаю еще не всё, но я зол, — стучит
по бардачку Лэй. — Он очень плохо поступил с братом, и неважно, что тот его
предал.

— Ну, тут уже ничего не поделать, ты ведь его знаешь.

— Знаю, — грустно говорит Лэй. — Он у меня единственный, с кем я с трудом

нахожу общий язык, потому что он слишком замкнут и сильно обозлен на весь
мир. Не будем об этом, всё равно рано или поздно он заявится ко мне, и тогда я
познакомлю его со своей скалкой. Он ошибается, если думает, что я не посмею
стукнуть скалкой Эль Диабло. Всю дурь из него выбью.
206/624
— Он в этом и не сомневается, поэтому к тебе не ездит, ждет, когда
остынешь, — смеется Мо.

— Как там твоя фея?

— Он Фей, — поправляет его Мо. — Никак. Он, вроде, куда-то собирается, писал
пост про скорое путешествие.

— Может, и ты выберешься, хотя знаю, ты сейчас завален, но смотри, мы бы

подстроили вам встречу. О, я это умею, — говорит возбужденно Лэй.

— Ты, конечно, у меня сваха, но я стесняюсь, — бурчит Мо.

— Перестань, ты красивый и сильный альфа, какой омега устоит! Где мои

годы, — вздыхает омега.

— Да для тебя я самый лучший, потому что ты меня любишь.

— Потому что тебя не любить невозможно, — серьезно говорит Лэй. — Ладно, я

придумаю вам встречу, а пока остановись у гипермаркета, папа сегодня тебя
так покормит, что двигаться не сможешь.

***

Чимин потягивается во сне, поворачивается на другой бок и сразу оказывается в

горячих объятиях. Омега, который последние дни засыпает и просыпается в
постели один, от неожиданности подскакивает.

— Ты пришел, — выпаливает Чимин, блеск в глазах которого выдает его радость.

Намджун, прилегший рядом прямо в костюме, приподнявшись, ловит его и
укладывает на свою грудь.

— Не думал, что ты так соскучишься, — на самом деле Намджун скучал больше,

иначе как объяснить то, что, закончив дела, он первым делом сорвался в Амахо,
чтобы полежать с омегой до рассвета, а не поехал в свой дом в Ракун. Он
поглаживает его волосы, водит по ним носом, вбирая любимый аромат, а потом,
обхватив ладонями его лицо, целует. Чимин с него не слезает, трется о него, как
оголодавший по ласке кот, и, вдоволь нацеловавшись, покоится на его груди.

— Я был сильно занят эти дни, и буду занят еще сильнее, — виновато говорит
альфа.

— Я знаю, — бурчит омега. — Мо мне рассказал. Он мне хотя бы пишет и

предупреждает.

— Мо, я смотрю, везде успевает, — усмехается Намджун.

— Тебя я вижу раз в две недели, а ты у меня и его забрал, — недовольно говорит
омега.

— Мо такой же лидер, как я, и он сейчас отвечает за Обрадо, пока там все не

нормализуется, он не сможет надолго приезжать. Но если ты сильно скучаешь,
207/624
то я могу отправить тебя к нему. Он будет счастлив.

— Серьезно? — приподнявшись на локтях, смотрит на него Чимин.

— Ты же не пленник, и я понимаю, что ты скучаешь, а вам с ним, вроде,

весело, — улыбается альфа. — Ты просмотрел брошюры колледжей, которые
тебе принесли?

— Посмотрел, но пока не выбрал.

— Поедешь со мной завтракать в Ракун? — поднимается с кровати альфа. — Мне

нужно столькое успевать, в то же время я хочу побыть немного с тобой и хотя бы
в дороге побуду.

— Поеду, — спрыгивает с кровати омега и бежит в душ, после которого быстро

собирается и спускается к ожидающему его в гостиной Намджуну.

Спустя тридцать минут, Чимин, положив голову на плечо Намджуна, сидит на

заднем сидении бентли и слушает переговоры альфы по телефону, который
отвлекается только, чтобы еще раз поцеловать омегу. Автомобиль паркуется у
ступенек высотного здания, служащего штаб-квартирой Зверей.

— Я поднимусь к Чонгуку на пару минут и сразу обратно, поедем в мой любимый

ресторан, не скучай, — целует его в носик Намджун и покидает салон
автомобиля.

Чимин спускает стекло и смотрит на сидящих через дорогу на тротуаре омег и

альф его возраста, которые, включив музыку, с кофе в руках общаются и
подтанцовывают. Сегодня утром Чимин впервые счастлив за долгое время. Во-
первых, Намджун приехал, и омега даже отрицать не намерен, что скучал. Во-
вторых, альфа привез его в Ракун, хотя Чимин был уверен, что он этого не
сделает, учитывая, что здесь у него дом и его омега. Может, Намджун тоже что-
то начал к нему чувствовать, разошелся с Заиром, может, Чимин не просто тот,
кто греет его постель. Омега хочет прогнать эти мысли, которые пусть сейчас и
озаряют его нутро, но позже могут сделать ему очень больно, но не получается.
Пусть даже на пару минут, пусть только в своей голове, мысли в которой, скорее
всего, не совпадают с реальностью — он счастлив, он в мире, где его любовь
взаимна. Сказки заканчиваются, но у Чимина до сих пор ни одна и не
начиналась, ему можно попробовать ее на вкус. Это потом, после прошедшей по
нему ураганом горечи очередной потери, он достанет марлевые повязки и
наложит на оставленные после него раны. «Смертельные», — твердит разум.
«Хуже не будет», — усмехается омега. Он нежится под попадающим в салон и
не греющим зимним солнцем и не может стереть с лица счастливую улыбку.

Намджуна нет уже минут двадцать, он скидывает смс, просит подождать еще
немного, а Чимин покидает салон автомобиля, чтобы размять затекшие после
стольких часов в пути мышцы. Он решает купить кофе и, перейдя дорогу,
подходит к киоску. Пока ему готовят кофе, он, стоя на тротуаре,
пританцовывает и улыбается парням, которые зовут его к себе. Чимин, взяв
кофе, идет к ним, его сразу окружают парни, которые оказываются танцорами
местной школы танцев. Чимин говорит, что любит танцевать и танцевал даже в
клубах, они просят показать что-то новое, и омега, передав стаканчик,
подключает к гарнитуре свой телефон. Чимин не просто любит танцевать, он
живет танцами, он выпускает так из себя боль и делится счастьем. Парни
208/624
восторженно хлопают двигающемуся омеге, и Чимин настолько уходит в танец,
что не смотрит в сторону автомобиля, у которого стоит уже вернувшийся
Намджун.

Альфа впился в него взглядом, жадно вбирает в себя каждое движение, взмах
волосами — Чимин живет танцем, Намджун живет его движениями. Омега
двигается так легко и непринужденно, будто у него нет костей. Его движения
плавные, он порхает над землей, попадает под ритм и даже предсказывает его.
Он настолько прекрасен, что кажется нереальным. Видно, что музыка его
страсть, и он получает удовольствие, позволяя при этом другим получать не
меньшее только тем, что они могут лицезреть такую красоту. Намджун видит,
как не двигаются уставившиеся на него парни, вся охрана альфы, как даже
проезжающие между ними автомобили сбрасывают скорость, чтобы урвать и
себе в память танцующего омегу, для которого словно и создавалась музыка.
Даже зверь Намджуна притихает, сложив лапы, наблюдает за самой красивой
картиной, которую он видел. Чимин кожей чувствует один-единственный
отличающийся ото всех остальных взгляд, резко останавливается, прощается с
парнями и, схватив стаканчик, бежит через дорогу.

— Прости. Ты давно вернулся? — спрашивает запыхавшийся омега и, не

дождавшись ответа от все еще прокручивающего в голове танец альфы, садится
в автомобиль. Намджун садится следом, и пару минут оба молчат. Чимину
стыдно, что его застали врасплох, он не знает, что думает о нем Намджун, и,
судя по нависшей тишине, ничего хорошего.

— Ты любишь танцевать? — вдруг спрашивает альфа, пока автомобиль везет их

к ресторану.

— Люблю. Танцы — это моя мечта, — разглаживает брюки на коленях омега.

— Тогда зачем искать место обучения и долго думать, — смотрит на него

Намджун. — Ты словно живешь с музыкой, так поступи в музыкальный, а потом я
открою тебе школу танцев.

— Я об этом никогда не думал, — Чимин в замешательстве, никто ему никогда

ничего не делал, о мечте тем более не спрашивал. И Намджун не должен, он
уже заплатил за его свободу, мог бы прекрасно обойтись без вкладывания в его
будущее.

— Так вот подумай, я помогу тебе, — уверено говорит альфа. — Если ты любишь
танцы, то и занимайся тем, что любишь.

— Ты не злишься на меня? — тихо спрашивает омега.

— Злюсь, но скорее на себя, — смотрит в окно альфа.

— На что злишься?

— На то, что не могу тебе объяснить, что есть определённые рамки поведения, и
ты в них не влезаешь, — усмехается Намджун. — Кроме меня, на тебя смотрели
все мои телохранители и шофёры, думаю, они, как минимум, сильно удивлены
тем, что у меня такой взбалмошный омега.

— Тебе так важно мнение окружающих? — обиженно спрашивает Чимин.

209/624
— Важно, и пусть ты думаешь, что это моя отрицательная сторона, я так не
думаю, — говорит Намджун и притягивает его к себе. — Я тебе могу целую
студию арендовать, и танцуй, сколько хочешь, но на улице не надо.

— Знаешь, в чем наша разница, у меня рамок нет, а ты сплошь состоишь из

них, — прячет лицо на его груди омега. — Я не понимаю, почему тебя так сильно
интересует мнение окружающих, мне лично правда оно не важно, потому что
мою жизнь им все равно не прожить, как и мне их.

— Мы живем среди людей, и их мнение все равно занимает важное место, ты

можешь со мной не согласиться, но я прошел через это. Я очень терпелив,
уверен, мы придем к компромиссу, — обнимает его Намджун и целует в затылок.

Чимин много и вкусно кушает, а Намджун решает сегодня навестить папу,

который и вогнал его в рамки, про которые говорил омега.

***

Юнги дремлет, когда Чонгук объявляет, что доехали, и автомобиль въезжает в

подземную парковку высотного здания в центре Ракун.

— Куда мы приехали? — спрашивает Юнги, пока они ждут лифт, но альфа не

отвечает.

Лифт останавливается на последнем этаже, и, выйдя из него, Юнги сразу

оказывается в большой гостиной обставленной шикарной мебелью в бежевых
тонах. Юнги, ступая по ворсистому ковру, идет к окнам на всю стену и, как
завороженный, смотрит на засыпающий город внизу.

— Тут так красиво, — восторгается омега и оборачивается к брату. — Ты здесь

живешь?

— Осмотрись, — альфа проходит к встроенному в стену бару и, достав два

бокала, кладет в них лед.

Юнги идет к стеклянной лестнице у стены и поднявшись на второй этаж,

оказывается в просторной спальне. Пока омега осматривает комнату, Чонгук
заходит следом и, передав ему бокал, толкает одну из боковых дверей. Юнги
проходит в нее и замирает на пороге огромной гардеробной. Одна стена
гардеробной заставлена обувью, вторая — одеждой от лучших дизайнерских
домов. Дверцы шкафов отделаны панелями из кожи. Открытые полки со
встроенной подсветкой так и манят прикоснуться к вещам. В отдельно стоящих
модулях с небольшими ящичками хранятся украшения и аксессуары. Первичный
восторг понемногу сменяется пониманием, которое ложится тенью печали на
лицо Юнги.

— Зачем ты привел меня сюда? — ставит бокал на трюмо в углу омега и смотрит
на брата.

— Хотел показать тебе твою квартиру. Все здесь твое, внизу на парковке есть и
автомобили, но я подумал, что ты захочешь сам выбрать, и я куплю тебе
любой, — подходит к нему вплотную альфа. — Все, что тебе нужно делать — это
210/624
желать, а я буду исполнять твои желания, — приблизившись, касается губами
его скул, а Юнги отворачивается.

— Вот, значит, как, — дрожащий голос невозможно контролировать. — Ты

привез меня сюда, чтобы показать, чем будешь платить?

— Я же сказал тебе, что ты будешь моим, а я не люблю брать просто так, ты

ведь любишь роскошь, и это ее малая часть, у тебя будет все, о чем другие и
мечтать не смеют, — внюхивается в запах, и там, где всегда болело, теперь
приятно зудит. Хочется быть к нему ближе, втирать его в свою кожу, показать,
как он в его крови по сосудам носится, как от одного присутствия его зверя
озноб бьет, клыки вырастают.

— В машине мне показалось… — осекается Юнги, глазами по воротнику его

пиджака бегает. — Да, просто показалось, как я вообще мог такое подумать, — с
горечью улыбается, на него смотрит. — Мне прямо сейчас раздеваться? Какие-то
особые пожелания в постели у тебя есть? Чонгук, нельзя купить то, что не
продается.

— Все продается, а ты, любовь моя, тем более.

— Не смей больше так меня называть! — кричит на него Юнги и толкает в грудь.
— Плевать я хотел на твои богатства и подарки, дари их, кому хочешь! Ноги
моей здесь не будет, — двигается к двери, но альфа ловит его и прижимает к
зеркалу.

— Не делай поспешных выводов, — ухмыляется Чонгук. — Подумай, — проводит

руками по спине. Забирается под худи, пересчитывает ребра, вонзается
пальцами в тонкую талию, еле сдерживается. — Не руби сразу же, не буди во
мне зверя. Я подарю тебе жизнь лучше той, что была у Абеля, что могла бы быть
с Лаудом, я подарю тебе всё, что ты захочешь. Но я тебя не отпущу. Не примешь
мое предложение сегодня, примешь завтра.

— Элитная блядь, значит? Так, значит, оно бывает? — бьет его кулаками в грудь,
но из объятий вырваться не может, Чонгук сильнее, шире, выше, он ловит его
руки, заламывает.

— У тебя ничего нет, в Обрадо ты не вернешься, на что ты будешь жить?

— встряхивает его за плечи альфа. — Как будет выживать тот, кто всегда
получал готовое, обладал штабом слуг и был любимчиком деда? Уверен, ты
даже еду себе приготовить не в состоянии. Кем ты себя возомнил?

— Думаешь все, что я умею — это раздвигать ноги? — у Юнги горло от спазмов
сводит.

— Именно так и думаю, — ни секунды не задумывается Чонгук, а Юнги, вырвав

руку, влепляет ему звонкую пощечину. Альфа потирает щеку, а омега жмурится,
успев до этого увидеть, как в его глазах вспыхивает ярость, и сразу же угасает.

— Хорошо, я могу ошибаться, а ты можешь доказать мне обратное, если,

конечно же, захочешь, — ловит его за руку Чонгук и тащит на первый этаж.

Через десять минут они снова сидят в автомобиле, который двигается в сторону
Амахо. Всю дорогу Юнги молчит, с трудом успокаивается и глотает слезы. После
211/624
въезда в Амахо, омега не сдерживается, тянется к валяющейся на бардачке
пачке красного Мальборо и, выудив сигарету, протягивает руку за зажигалкой.
Чонгук молча ему ее передает.

В Амахо они приезжают за полночь. Чонгук открывает Юнги дверцу автомобиля

и, взяв под локоть, ведет в сторону тротуара. Омега замечает, что они на одной
из улиц на окраине, и из четырех фонарей на дороге горит только один. Чонгук
толкает его в сторону покосившегося старого домика и идет следом.

— Где мы? Зачем ты привел меня сюда? — отбивается Юнги, пока альфа
заталкивает его в дом и включает свет.

Первое, что чувствует Юнги — это сильный запах сырости, ему даже приходится
периодически зажимать нос, пока он к запаху не привыкает. По скрипящему под
ногами полу они минуют крохотный коридор и оказываются в небольшой
гостиной, заваленной старой мебелью. На одной из стен обои ободраны, с
остальных они, отклеившись, свисают вниз. Окна покрыты толстым слоем пыли,
а с подоконника свисают паутины. В центре комнаты стоит, кажется, когда-то
бордового, а теперь кирпичного цвета старый рваный диван, перед ним столик с
резными ножками. На полу валяются горшки с давно сгнившими цветами, а
стертый ковер одеревенел от грязи. Юнги ни на шаг не отходит от Чонгука,
омеге кажется, что этот дом хранит в себе страшную тайну и, как в дешевых
ужастиках, на которые он ходил в Обрадо, может его поглотить. Он проходит за
альфой на кухню, где у окна стоит маленький столик, две табуретки, и
отключенный старый холодильник у покрытых будто бы столетней пылью
шкафов. Следом он вместе с альфой осматривает спальню, в которой, кроме
окутанного паутиной зеркала, низкая кровать чуть больше одноместной, комод
и узкий плетеный шкаф. В ванную заходить омега не рискует. Он бежит обратно
в гостиную и замирает у дивана.

— Что это за место? — Юнги тошнит от запахов и страшно, дом нежилой и

грязный, и лампочка над головой еле освещает комнату.

— Твой дом, — подходит к нему Чонгук. — Единственное, что я распорядился

сделать — это чтобы его топили, так что пусть и грязно, но тепло. Не хочу, чтобы
моя кроха приболела.

— Что? — не понимая, смотрит на него омега.

— Ты же говоришь, что ты умеешь не только ноги раздвигать, — поднимает

уголки губ в улыбке альфа, которому потерянный вид омеги доставляет
открытое удовольствие. — Ты будешь жить здесь. Твои документы, новый
телефон и продукты на пару дней — тебе занесут. Ты будешь под
круглосуточным наблюдением, я оставлю снаружи двух альф для твоей
безопасности, все-таки район не безопасный. Советую с утра начать искать
работу, у тебя ведь прекрасное образование, тебя уважали, принимали в любом
доме и в любой компании в Обрадо. Я-то знаю, что тебя слушали и уважали за
счет деда и его денег, а тут ты один на один с собой. Найди работу, приведи в
порядок дом и, главное, прокорми себя, потому что я тебе ничем помогать не
собираюсь. Выживай, кроха, докажи, что ты не боишься нищеты и способен себя
обеспечивать, — продолжает улыбаться Чонгук, наблюдая за тем, как
ошарашенно смотрит на него омега. — Ты не такой, Юнги, ты в такой дыре не
выживешь, с голоду помрешь, твои наманикюренные пальчики не
приспособлены к труду, так зачем ты пытаешься мне что-то доказать? Зачем
212/624
опять держать меня на расстоянии, когда я и так уже из последних сил
сдерживаюсь. Оттягивая время, ты меня с ума сводишь, — Юнги видит, как
разгорается огонь в глазах брата, и отступает, но Чонгук наступает, он давит на
него силой, у омеги вновь ноги в желе превращаются.

— Не делай этого, — выпаливает Юнги, пытаясь найти, за что бы ухватиться.

— Ты опять это делаешь. Отзови его, не надо, — ударяется о подлокотник
дивана и сгибается назад по мере того, как альфа сверху нависает. Все вокруг
смазывается перед глазами, тот стержень, за которым прятался Юнги, плавится,
омега чувствует, как его зверь готовится подчиняться, как рвет грудную клетку,
чтобы дать Чонгуку то, чего он хочет.

— Прошу, — даже язык Юнги больше не подчиняется. — Это нечестно.

— Мой маленький и милый братик, — притягивает его к себе альфа, и пусть

ментально Юнги сопротивляется, его тело подчиняется, он скребется пальцами
о мощную грудь, подрагивает. — Ты носишь мою метку, и ты подчиняешься
только моему зверю, так не дразни его, не держи на расстоянии того, кто,
дорвавшись, тебя сожрет. Дай мне то, чего я жажду, — альфа усмиряет зверя, и
Юнги выдыхает. — Садись в автомобиль, и я забуду твои слова, сказанные в
пентхаусе. Ты вернешься в квартиру в Ракуне и будешь выбирать себе
автомобиль. Ты пытался, ты правда хотел мне что-то доказать, но реальность
жестока, и никто тебя не осудит, тем более я. Я принял твою сущность еще
тогда. Неужели эта дыра и твоя попытка доказать мне то, во что я никогда не
поверю, стоит того, чтобы ты жил в этом дерьме?

— Ты не знаешь меня, — отходит на безопасное расстояние Юнги. — Мой образ

перед твоими глазами — придуманный. Я знаю, что ты сильнее и ты можешь
выиграть нечестным путем, но разве наш отец учил тебя бить тех, кто слабее?

— Не смей говорить о нем, — цедит сквозь зубы альфа. — Оставайся. Если ты не

прибежишь ко мне до рассвета, то ты идиот, а я подожду следующий рассвет. У
тебя нет дорог от меня, они все равно приведут ко мне, — скалится Чонгук и
идет на выход.

Юнги приходит в себя только от хлопка входной двери. Он изодранным мешком

опускается на грязный диван и, услышав писк, сразу же подскакивает и бежит к
двери.

— Чонгук, — кричит омега, выбегая на крыльцо, но на обочине стоит только

один автомобиль с двумя альфами, которые будут сторожить омегу. — Там
крыса! — показывает на дом альфам Юнги, но те, усмехнувшись, возвращаются
в автомобиль.

Юнги опускается на крыльцо и, грея дыханием ладони, смотрит на одинокий,

как и он сам, фонарь у обочины. Долго сидеть на улице не получается, он
продрог до костей, омега вновь идет к автомобилю с просьбой пустить его
внутрь, но получает отказ.

«Крыса меньше меня, значит, я сильнее, я смогу ее прогнать», — уговаривает

себя Юнги и возвращается в дом. Вооружившись сковородой, найденной на
кухне, он осторожно проходит в гостиную, но врага не находит.
Подскакивающий от любого шума Юнги решает, что для того, чтобы обнаружить
крысу, нужно вынести из комнаты все лишнее, иначе он даже глаз здесь
213/624
сомкнуть не сможет. Омега, пыхтя, вытаскивает в коридор все, кроме дивана, и,
собрав в углу горку из различного хлама, идет в спальню за покрывалом. В
дверь стучат, и Юнги, открыв ее, находит на пороге несколько пакетов, в двух
из которых продукты, в одном средства гигиены, и еще в одном коробка с
мобильным телефоном. Юнги включает мобильный и сразу же получает смс:

«Паспорт тебе привезут завтра, и ты можешь приступать к поискам работы.

Продукты тебе будут доставлять в течение недели, дальше выживай сам.
Больше ты от меня ничего не получишь. Оказаться слабым перед комфортом и
достатком — не стыдно. Тем более, у тебя уже есть опыт.

«Тут крысы» — набирает Юнги, думает и удаляет.

— Скотина! — швыряет в шкаф банку кофе, выуженную из пакета, омега и

радуется, что она не разбилась. Кофе всегда нужен. — Ты совсем меня не
знаешь, но я тебе обещаю, мой зверь будет ставить на колени твоего.

Юнги, как и есть в пакетах, все пихает в холодильник и, вернувшись в гостиную,

кутается в плед и валится на диван. Через секунду он сбрасывает воняющий
черт знает чем плед на пол, а еще через минуту вновь натягивает его на себя.
Надо дожить до утра, а там виднее будет.

*Статус-кво (лат. status quo ante bellum) — «положение, бывшее до

войны».

214/624
Примечание к части Песня к последней сцене Юнгуков. Советую послушать. А
еще, пожалуйста, прочитайте мой отзыв под предыдущей главой. Он последний,
и там есть о героях.
TVBUU-I Don't Think It's Gonna Change
https://soundcloud.com/tabuu_music/i-dont-think-its-gonna-change-prod-splitmind?
in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Ун долор пара дос

— Омарион прибыл в Ла Тиерру, — докладывает ворвавшийся в

переговорную штаб-квартиры Левиафана Хосок. — Пока он один.

— О цене договариваться будет, — массирует лоб Намджун.

— Пригласим его к себе, предложим свою цену за невмешательство, —

откладывает в сторону телефон Чонгук. — Я устал ждать, пора уже уничтожить
последний барьер на пути к государству.

— Пригласим, конечно, но вряд ли он примет приглашение — Хищники вечно на

защите Ла Тиерры, — цокает языком Сайко.

— Это потому, что до сих пор только Ла Тиерра была платежеспособной, а

теперь есть мы, — отвечает ему Чонгук. — Мне нужны Хищники, они военные, и
их помощь понадобится при строении государства, я хочу договориться о
долгосрочном сотрудничестве.

— Тогда я займусь этим, — хлопает себя по бедрам Хосок. — А мы разве будем

строить военное государство? — поворачивается к Чонгуку.

— Полицейское скорее, — задумывается Чон. — Ты думаешь, так легко объявить

государство, и все будут подчиняться? Нужен контроль, и не такой, как был при
картелях, а жесткий полицейский контроль. Мы сами не особо понимаем в
дисциплине, а у Хищников она железная.

— Пахнет тоталитаризмом, — хмурится Намджун.

— Не будем вешать ярлыки, — поднимается на ноги Чонгук. — Как говорится,

человек человеку — волк, поэтому возможна междоусобица, я и о ней думал.
Левиафан будет сильным и могущественным государством, которое будет
защищать своих граждан и обеспечивать свои интересы любым путем.

— Да, но то, что ты говоришь про методы управления, не делает его

привлекательным, наоборот, отпугнет народ и не даст сплотиться, — смотрит на
него Намджун.

— Мы та структура, которая будет управлять государством, нас все знают, и я не

думаю, что будут проблемы с тем, что нам передадут эти полномочия. Мы будем
распределять права, писать законы и карать за их нарушение. Мы будем
назначать власть, решать, кого и куда назначить, и, конечно же, мы будем
решать, какие мнения нужно искоренять, а какие, наоборот, продвигать.

— Мы лишаем народ права выбора, ты должен понимать, что нам просто так эти
права вряд ли отдадут, ведь речь не только об Амахо, где все мы выросли, речь
215/624
о всем полуострове и его населении, — подходит к нему Хосок.

— Да, мы лишим их каких-то прав, потому что они передадут их нам, но взамен
мы будем обеспечивать их безопасность, не будет никаких меток, границ,
разделений, никаких убийств, грабежей или насилия, — говорит Чонгук. — Ты и
Мо, — смотрит он на Хосока, — воины, лучшие из лучших, а ты, —
поворачивается к Намджуну, — дипломат. Никто из нас не может регулировать
конфликты так, как ты. Я уверен, что все вместе мы сможем создать такую
модель государства, которая подойдет всем, и населению в том числе. А пока
давайте решим вопрос с Хищниками и Ла Тиерра.

***

— Ты неподражаем, — проходит в свадебный салон, где разговаривает с

организаторами брат, Тэсон. — Твоя свадьба будет напоминать свадьбу
арабских шейхов. То ты вообще брака не хотел, то ты решил организовать
свадьбу века. Унитазы в туалетах тоже будут золотыми? — в шоке смотрит на
финальную стоимость организации мероприятия старший.

— Не обеднеет, — фыркает Тэхен и поворачивается к помощникам: — Сколько бы

у вас ни запросили, но я хочу арендовать этот замок, и вы обязаны договориться.

— Как-то не по-человечески это, — хмурится Тэсон. — Ты его еще больше

взбесишь.

— Или заставлю найти другого, потому что за деньги, которые он потратит на

свадьбу, он может купить себе хоть пять таких территорий, как Кордова.
Пошлите счет моему жениху, — обращается к организаторам Тэхен и, взяв за
руку брата, идет на выход. — Пойдем, отпразднуем мою свободу.

Вечером Тэхен катается по ковру гостиной с Уно и Дос, когда прислуга

докладывает о визите Чон Хосока. Тэхен присаживается на ковер и, мысленно
моля Тэсона не покидать комнату, смотрит на дверь. Тэсон, конечно же,
удаляется. Хосок проходит в гостиную, снимает с себя пальто и просит у
прислуги кофе с тремя ложками сахара.

— Сахар тебя убьет, — неожиданно для себя заявляет омега, продолжая чесать
пузо Уно.

— Я неисправимый сладкоежка, ничего не могу с этим поделать, — улыбается

альфа и, к удивлению омеги, опускается на ковер рядом с ним. Дос сразу же
ленивой походкой идет к нему и взбирается на колени.

— Тебе понравился план нашей свадьбы? — Тэхен прекрасно знает, что альфа
получил счет, и решает не тянуть, потому что каждая следующая минута с ним
заставляет омегу проходить через абсолютно противоположные эмоции, и ему
это не нравится.

— Я не могу разглядеть настоящего тебя, — чешет за ухом котенка Хосок. — То я

думаю, что вот он ты настоящий, то ты своим следующим шагом заставляешь
меня снова сомневаться. Мы можем играть в эту игру хоть вечность, потому что
тебе не повезло, у меня терпения океан, или мы можем прекратить все игры и
начать вести себя, как взрослые люди.
216/624
— Я не играю.

— Мне очень жаль это слышать, — смотрит на него Хосок. — Манипулировать

мной у тебя не получится. Я тебе повторяю, мы поженимся, ты поставишь
подпись на эту гребаную бумагу и проживешь со мной год, потом можешь
валить на все четыре стороны. А если ты думаешь, что твои выкидоны заставят
меня передумать, то ошибаешься. Мы распишемся в церкви в окружении только
родных и разойдёмся. Ты не захотел нормальную свадьбу, но и ту, что ты
хочешь, не получишь.

— Что и следовало доказать, ты — жмот, — кривит рот омега.

— Скорее, я не идиот. Твой свадебный подарок во дворе, — говорит альфа и

встает на ноги. — Будь добр, не показывайся на глаза и не заставляй меня
злиться до дня свадьбы.

— Я хочу свадьбу века! — бежит за ним омега. — Это мой первый брак! Я имею
право на роскошь.

— Ты же вообще не хотел свадьбу? — резко оборачивается альфа, заставляя его

отшатнуться.

— Так если ей быть, то пусть будет незабываемой, — берет себя в руки Тэхен.

— Незабываемую? — задумывается Хосок. — Хочешь свадьбу, как у внука Абеля?

Такую я могу тебе устроить, только после меня жених не выживет, —
подмигивает.

— Психопат!

— Сайко, — цокает языком альфа и выходит во двор. Тэхен идет за ним и видит
белый ламборгини авентадор, на крыше которого красуется большой алый бант.

— Это мой подарок? — удивленно смотрит на автомобиль омега. — Себе бы

лучше купил, — усмехается, увидев вместо ламборгини Хосока черный
мазератти.

— Я подумал, что ты, разбив мой, так намекаешь, что тоже хочешь ламбо, —
невозмутимо заявляет Хосок, который в ночь аварии места себе не находил. Он
всех в сервисном центре достал и, почти до отключки напившись у Чонгука,
требовал у него, чтобы тот каждую минуту объяснял ему, почему Хосоку нельзя
поехать в Кордову и свернуть шею психованному омеге.

— Мне от тебя ничего не нужно и твой тупой подарок тоже! Можешь его
забрать! — фыркает Тэхен.

— Хорошо, — спокойно говорит альфа и кивает своему человеку. Через пять

минут во дворе пусто, а трясущийся от ярости Тэхен смотрит на место, где до
этого стоял ламборгини.

— Он забрал! Он забрал мой подарок! — кричит во весь голос омега, а Оливер

бежит за чаем с травами.

217/624
 ***

Хосок после визита к Тэхену заезжает в первый попавшийся паб в Кордове и, сев
за барную стойку, просит себе виски. Он медленными глотками опустошает
стакан и двигает его к бармену, чтобы тот повторил. Тэхен не позволяет
концентрироваться на своих проблемах. Хосок и так нагружен заботами, он
разрывается между Обрадо, где Мо нужна помощь, Ракун и Кордовой, так еще и
омега его жизнь только усложняет. Хосок серьезно думал уже оставить эту
затею, планировал вновь попытаться убедить Минсока и оплатить ему за услугу
другим путем, но мужчина и слушать не стал, а альфа свое слово обратно брать
не будет. Этот омега способен взбесить его по щелчку одним своим
недовольным высокомерным взглядом, будь на его месте любой другой, то
Хосок даже разговаривать не стал, развернулся бы и ушел, но им вдвоем нужно
дойти до алтаря. Даже в редкие ночи, когда проживающему дни за рулем альфе
удается положить голову на подушку, Тэхен его не оставляет, он вечно слышит
его голос в голове и, по новой взбесившись, идет курить. Заебал. Хосок в жизни
не встречал настолько упертого омегу, который не понимает ни по-хорошему, ни
по-плохому. Плевать, что Тэхен выкинет следующим, Хосок на нем женится,
запрет его в своем доме в Ракун и вернется через год, чтобы поставить еще одну
подпись, которая закончит этот отвратительный брак. А пока надо терпеть и
контролировать своего зверя, который мечется между тем, чтобы загрызть его, и
тем, чтобы приласкать. От последнего Хосока вообще вымораживает. Он
отвлекается на шумно разговаривающих двух альф слева и вновь возвращается
к думам, где всем управляет Ким Тэхен.

Тэхен.

Кажется, Хосок повторяет это имя не только в голове, но и слышит его. Он вновь
поворачивается к парням и вслушивается. Ему не кажется, альфы рядом и
правда обсуждают Ким Тэхена.

— И теперь эта блядь выходит замуж, — присасывается к бутылке тот, кто

поближе к Хосоку. — Всегда так, хорошие омеги из хороших семей остаются
одни, а те, кто себя чуть ли не всему полуострову предлагали, семьи создают. Я
бы к нему прикасаться брезговал, а теперь он чьим-то мужем станет, детей
нарожает. Отвратительно.

— Да брось, ты на его фото в гангстаграме дрочишь, — хохочет второй и

чувствует, как заныло плечо под чужой тяжелой рукой.

— Молодые люди, у блядей, как вы говорите, смелости куда побольше, ведь они
не боятся таких мразей, как вы, и в открытую зарабатывают деньги так, как
умеют, — массируя плечо собеседника, размеренно говорит Хосок. — Ким Тэхен
живет так, как он хочет, он вне ваших рамок, а кто вы такие, чтобы осуждать
человека за его образ жизни?

— Тебя это не должно интересовать, — пыхтит один из парней, а второй, скинув

с себя руку, поворачивается к альфе.

— Но меня интересует, потому что он мой жених, — бьет лбом по носу парня
Хосок, а второго лицом о стойку, дает им пару секунд очухаться и повторяет.

— Сайко! Ты Сайко, — прикрывает окровавленный нос парень и просит

218/624
прощения.

— Теперь вы просите прощения только потому, что он омега Сайко, а не потому,

что он ваших слов не заслуживает. Не прощаю, никто не смеет обижать моего
омегу, кроме меня, — еще один удар, и мужчина отключается. — Угостишь их за
мой счет, — поворачивается к прижавшемуся к стенке бармену Хосок и, утерев
салфеткой с барной стойки костяшки, идет на выход.

«Жить с тобой — это бить морды, не сказать, что я против», — усмехается Хосок
и достает пачку сигарет.

***

Вернувшись из кофейни, Чимин узнает, что его в холле дома ждут. Он подходит
к красивому незнакомому омеге лет сорока, ожидающему его на диване у
лифта, и спрашивает причину визита.

— Меня зовут Винсент, и я здесь по просьбе господина Кима, — протягивает

руку мужчина.

— Окей, но я все равно ничего не понимаю, — нервно улыбается Чимин, но руку

пожимает.

— Мы с вами будем встречаться каждый день в течение недели, но не

переживайте, наши уроки будут длиться всего два часа, и я сильно вас
напрягать не буду, — второпях объясняет Винсент. — Второй учитель будет
приходить три раза, мы обговорим расписание, чтобы наши часы не совпадали.

— Какие уроки? Какой второй учитель? — не понимает Чимин.

— Простите, я не представился толком, — исправляется омега. — Я преподаю

этикет, в частности столовый и повседневный, второй учитель — стилист-
имиджмейкер, он будет подбирать вам образы и научит, что, как и с чем
сочетать. У нас очень мало времени до приема, поэтому эти дни будут сильно
нагружены.

— Значит, вас Намджун нанял? — не выдает дрожь в голосе Чимин, и мужчина

кивает. — Простите, но домой я вас не приглашу. Мне очень жаль, что вы
потратили свое время, но я в ваших услугах не нуждаюсь, — говорит омега и
вызывает лифт.

Поднявшись к себе, Чимин сперва переворачивает напольную вазу, а потом, сам

же ее подняв, извиняется перед цветком и, убедившись, что он в порядке,
плюхается на диван. Чимин оскорблен до глубины души, ему мерзко от мысли,
что Намджун считает его неотёсанным болваном, которого даже одеваться надо
учить. Хочется скандала, поорать, выпустить пар, оскорбить его в ответ, сделать
больнее, но вряд ли Намджун сейчас появится в квартире. Омега не может
терпеть и, уже умирая от ожидания, скидывает ему смс:

«Ваше королевское высочество, не соизволите ли вы сегодня появиться в пусть

и не царских хоромах, но в скромном жилище вашего раба, который сам сильно
удивлен, что хотя бы читать и писать умеет».

219/624
Ответ не приходит, Чимин откидывает телефон в сторону и, открыв бар, тянется
за бутылкой. После каждого нового глотка он шлет Мо смс-ки с оскорблениями
Намджуна и в ответ получает только «знаю» и «успокойся». Через почти два
часа Чимин так и заваливается на бок на ковре, опустошив почти бутылку виски,
и слышит, как открывается входная дверь. Омегу мутит, он кое-как поднимает
голову, но, так и не сумев сфокусировать взгляд, пытается подавить рвотный
позыв. Попытка не удается, Чимина выворачивает прямо на ковер. Намджун
молча идет на кухню и возвращается с бутылкой воды и рулоном бумажных
полотенец. Спазмы не отпускают, омегу рвет так сильно, что он даже голову с
пола поднять не в состоянии, так и сидит на коленях и обнимает живот.
Намджун передает ему воду и салфетки, и стоит парню немного успокоиться,
отодвигает его аккуратно на пол и сворачивает ковер.

— Полегчало? — присаживается рядом альфа.

— Мне плохо, — Чимин не поднимает глаз с пола.

— Давай я отвезу тебя в больницу, промоем желудок.

— Я пил на голодный желудок, пройдет, — отмахивается Чимин и взбирается на

диван.

Намджун идет в спальню за пледом и, укрыв омегу, садится в кресло.

Обессиленный омега, который столькое хотел высказать Намджуну, засыпает, а
альфа идет на кухню варить себе кофе.

Утро встречает Чимина чудовищной головной болью и сидящим в кресле рядом

Намджуном.

— Ты не ложился? — потирает лоб Чимин, изо рта которого пахнет

канализацией.

— Я поспал, — говорит альфа.

— Мне нужно в душ, — поднимается на ноги омега.

— Выпей таблетку, — кивает на столик альфа, и Чимин, проглотив ее, идет в

душ.

Душ и таблетка помогают, омеге немного лучше, он возвращается в гостиную и,

обрадовавшись, что Намджун не ушел, бурчит извинения.

— Бывает, — говорит альфа. — Я приехал из Ракун из-за твоего сообщения.

— Не из-за того, что тебе доложили твои учителя? — язвительно спрашивает

Чимин.

— Я понял, что это связано.

— Ты меня оскорбил.

— Послушай, через несколько дней в Ракун большой прием, который мы даем в

честь объединения с нами Обрадо и Кордовы, там будут все первые лица
полуострова и приглашенные гости. Я хочу пойти с тобой, и я не увидел ничего
220/624
плохого в том, что с тобой до приема поработают.

— По-твоему то, что я вырос в нищем районе Амахо, значит, что я не умею
пользоваться приборами или, что еще хуже, я не умею одеваться? — вскипает
омега.

— Я правда не могу понять, почему тебя так это оскорбило, — смотрит на него
альфа. — Ты умеешь одеваться, но твоя одежда не соответствует некоторым
случаям, а соответствующую ты не покупаешь. Этикет нужен всем, думаешь, все
родились, всё зная? Все учились.

— Я без сил, спасибо твоему виски, я столькое хотел тебе высказать, но сейчас
скажу одно — иди на прием без меня. Я не собираюсь учиться держать вилку и
носить чёрт знает что, потому что тебя так сильно ебет чужое мнение, меня
ничье не ебет, — со злостью говорит омега. — И я у тебя задыхаюсь, ты сплошь
состоишь из рамок, жду не дождусь, когда я тебе надоем.

— Выбирай выражения, я не разрешаю так со мной разговаривать, — со сталью в

голосе говорит альфа, и Чимин уже жалеет, что нагрубил. — Не хочешь идти на
прием — прекрасно, и если ты так сильно хочешь меня достать и надоесть, то
поздравляю, у тебя неплохо получается, — поднимается на ноги Намджун.

Альфа уходит, а Чимина снова тошнит, только в этот раз не от виски.

***

После плохого сна, единственное, чего хочется Юнги — это любимый американо
из кофейни в Обрадо, который, благодаря его помощнику, сейчас бы ждал его на
столе в кабинете, но в реальности все, что у него есть, — банка с растворимым
кофе, воду для которого даже кипятить не в чем. Юнги вываливает наружу все
содержимое шкафчиков на кухне и с отвращением смотрит на старую, покрытую
слоями грязи посуду. Он выбирает из груды хоть немного годные для готовки
приборы, а остальное выносит к вчерашней горке в коридоре. Юнги собирает
посуду в раковину, открывает воду и ждет, что она и без его вмешательства всё
помоет. Юнги никогда не занимался домашними делами, привык, что за него
даже постель заправляли, поэтому от мысли, что он или помоет посуду, или
останется голодным, хочется выть. Он поднимается с табурета, подходит к
раковине и, достав из нее тарелку, начинает рукой ее тереть. Кое-как отмыв
тарелку, он переходит к сковороде. Из-за отсутствия моющего средства, со
сковородой приходится посложнее, потому Юнги включает плиту и, набрав в
сковороду воды, ставит ее на огонь, позволяя кипятку очистить ее от грязи.
Пока вода в сковороде закипает, он распределяет продукты, а потом, пожарив
яичницу, скромно завтракает. Закончив с едой, он оставляет все на столе и
выходит наружу, автомобиль так и стоит на обочине. Омега подходит к нему и
стучит в стекло, которое опускается.

— Имейте совесть, подбросьте денег на моющее средство или, еще лучше,

отвезите меня к границе, — стекло поднимается, его даже ответом не
удостаивают.

Вернувшись в дом, он около часа лежит на диване, а потом, разозлившись, вновь

идет наружу. Если Чонгук думает, что трудности его сломают и он прибежит к
нему, то он ошибается. Юнги у себя дома, на своей земле, он докажет этому
221/624
заносчивому альфе, как он ошибается, и выживет назло ему.

— Где мои документы? — подходит он снова к автомобилю, и ему протягивают

его паспорт и два пакета, в которых Юнги находит средства для мытья посуды и
ванной с туалетом, и серый пуховик с шапкой. Юнги заносит пакет в дом и,
вернувшись, требует отвезти его в центр. Как ни странно, ему открывают
дверцу автомобиля. Омега просит денег на интернет и, получив двадцатку,
сходит на центральной улице, и, поражаясь тому, как сильно изменился Амахо,
идет к интернет-клубу. Он арендует себе компьютер и наспех составляет
резюме по шаблону, который находит в сети. Омега сразу же распечатывает его
в нескольких вариантах на всякий случай. Юнги не знает, кому отправлять
резюме, он никогда не искал работу, он даже то, чем занимался, оформить не
может, потому что большой частью вел социальные проекты и работал на себя.
Юнги, который закончил Маркетинговые коммуникации и PR, никогда не работал
только по своей профессии, и, так как не имеет соответствующего опыта, свое
резюме в этом направлении не рассылает. Он на всякий случай посылает резюме
в местный детский фонд и еще пару компаний, описание профиля которых, по
его мнению, ему подходит, и идет домой. Юнги с помощью ролика из интернета
варит себе три ложки из пачки макарон и тушит в сковороде две помидорки
вместо соуса. Чонгук сказал, что продукты будут привозить в течение недели,
значит, Юнги надо сильно экономить. Он понятия не имеет, когда найдет
работу, и найдет ли вообще.

Весь следующий день он ждет звонка по поводу работы, но ему не звонят. Юнги
понимает, что Чонгук затеял игру, в которой у омеги шансы выиграть равны
нулю, и вновь впадает в отчаяние. Он нервно ходит по дому, а потом, чувствуя,
что стены двигаются на него, а голова от мыслей чуть ли ни лопается, выходит
наружу. Юнги натягивает на голову шапку и, застегнув пуховик, пешком идет в
сторону границы. «Где упаду, там и умру», — думает омега, следя за ползущим
за ним внедорожником. Его никто не останавливает, и это поднимает Юнги дух.
Он проходит всего пять кварталов и, выдохшись, падает на тротуар, дальше
идти сил нет, и даже до утра пешком он вряд ли дойдет до границы. Плюнув на
внедорожник, омега утирает рукавами толстовки слезы обиды и сворачивает к
кладбищу. Там его хотя бы трогать не будут. Он пробирается через колючие
заросли давно забытых могил и идет к центру, где даже издалека видны свежие
цветы. Юнги быстро находит могилу До и опускается на землю у нее.

— Отец, прости, я так долго шел к тебе, — наконец-то плачет навзрыд Юнги,
освобождает душу, которая восемь лет тихо оплакивала отца за несколько
сотен километров от него. — Прости не только за это, прости и за моего папу, за
то, что не стал тебе сыном, который навещал бы и в День мертвых звал к себе,
прости за всё. Прости, что разбил сердце Чонгуку, что превратил одного из
добрых людей Амахо в чудовище. Отец, мне так плохо, — накрывает ладонями
холодную плиту. — Если то, что я чувствую — мое наказание, то оно заслужено,
ты никогда меня не обижал, ты всегда был рядом и согревал, а я так плохо
поступил с тобой и тем, кого ты любил. Он все время спрашивает, почему я
ушел, но отец, как мне сказать ему, что мы испугались, что я убежал, потому что
хотел спасти папу. Я не хочу верить в то, что Чонгук навредит моему папе, если
узнает о сговоре с Абелем. Я даже этого не боюсь больше. Я боюсь, что если он
узнает, он больше никогда на меня не посмотрит, что тот Чонгук, которого я
любил и люблю, окончательно исчезнет, а его место займет Монстр, в сердце
которого не будет сострадания, — всхлипывает и убирает с плиты опавшие с
кустов листья. — Я так скучаю по тому времени, я хочу вернуться в наш дом, где
ты и папа, где Чонгук, тот Чонгук, а не чудовище, которое я встретил на
222/624
свадьбе. Я бы все отдал ради года той жизни, которую не ценил, ведь,
возвращаясь домой, я попадал в семью и тепло, я чувствовал себя любимым и
счастливым. А сейчас я не знаю, зачем живу, почему я все еще стою на ногах,
если нет никакого смысла. Я потерялся, я сильно устал, а эта тайна съедает
меня заживо, — ушедший в мысли Юнги не замечает копошение рядом и
вздрагивает, когда на корточки у могилы опускается красивый омега с
золотистыми волосами.

— Чон До, ого, я слышал о нем, — читает надпись на могиле Чимин. — Так он
твой отец?

Юнги утирает кулаками слезы и кивает.

— А я к брату пришел, — кивает в сторону Чимин. — Тоже здесь лежит.

— Соболезную, — бурчит Юнги, недовольный тем, что ему помешали.

— Так ты брат Эль Диабло? — не собирается уходить Чимин.

— К сожалению.

— Чего так?

— Долго рассказывать.

— Мне делать нечего, скучно, хочешь, поедем в кофейню, меня шофер ждет у
калитки? — предлагает Чимин.

— Мне нечем платить за кофе, — тихо отвечает Юнги, кусая губы.

— Я угощаю.

— Обойдусь.

— Чего ты такой колючий, будто ты смысл жизни потерял, — усмехается омега.

— Я потерял.

— Тем более мы идем пить кофе, потому что я в процессе, тоже теряю, —
поднимается на ноги Чимин.

— У меня нет денег, у меня вообще нет денег, — поднимает на него зареванное
лицо Юнги. — Я даже с кофейни обратно приехать не смогу. Я купил печеньку в
интернет-клубе, и всё думаю, лучше бы хлеба купил. Я не могу так, у меня
всегда были деньги.

— У тебя лицо знакомое, постой, ты не… — задумывается Чимин.

— Мин Юнги, — перебивает его омега.

— Вспомнил, видел твой профиль в гангстаграме, но черт, что с тобой

произошло? — удивленно смотрит на него Чимин.

— Ты правда хочешь послушать?

223/624
— Очень.

Через полчаса парни сидят в уютной кофейне, и стесняющийся Юнги

отказывается заказывать к кофе пирожное.

— Да расслабься, это не мои деньги, а альфы, с которым я живу, так что прошу,
закажи хоть всю кофейню. Он так меня бесит, пусть обнищает, — фыркает
Чимин. Юнги улыбается и заказывает малиновое пирожное. Он рассказывает
Чимину всё с момента отъезда из Амахо, скрыв истинную причину.

— Ничего себе история, а я еще на свою жизнь жалуюсь, — смеется Чимин.

— Теперь ты рассказывай, — просит Юнги и, дослушав нового знакомого, пару

минут в шоке смотрит на дно своей чашки.

— Так, значит, ты с Намджуном? Он был Чонгуку, как брат, — наконец-то

поднимает голову Юнги.

— Они и сейчас братья, их четверо.

— Да, я знаю всех четверых и всех ненавижу, — бурчит Мин.

— Мо лапочка, — улыбается Чимин.

— Он не помог мне, никакой он не лапочка.

— Твой хвост прилип к витрине, — кивает на окна Чимин, и Юнги видит

охраняющих его альф.

— Плевать.

— Что будешь делать?

— Повешусь.

— Я серьезно.

— Работу искать, мне надо на что-то жить, а потом сбегу в Обрадо, заберу папу,
и покинем Кальдрон.

— Ты должен доказать этому заносчивому мудаку, что ты не тряпка и прекрасно

без его помощи обойдешься. Я тебе помогу, — твердо заявляет Чимин.

— Как? — треснуто улыбается ему Юнги.

— Для начала найду банкомат и сниму денег, потом поищем тебе работу.

— Зачем тебе помогать мне? — не понимает Юнги.

— Я помогаю нам, — барабанит пальцами по столу Чимин. — Во-первых, мы

земляки, во-вторых, мы омеги, кто, если не мы, будет нас поддерживать и
помогать? А еще, мы в одной заднице, и завтра, когда мой выставит меня за
дверь, я буду жить с тобой. Не пугайся, — смеется, — поделим расходы.
224/624
— Я стесняюсь принимать помощь, — вновь опускает глаза Юнги. — Мне нечем
тебе отплатить.

— Почему ты так уверен, что за все надо платить? — подается вперед Чимин.
— Не кисни только, и прорвемся.

Омеги покидают кофейню и заходят в торговый центр, где Чимин снимает

деньги и передает отнекивающемуся Юнги небольшую сумму на самое
необходимое. Он записывает Юнги свой номер, берет его и просит не унывать.
Чимин действует на Юнги, как подзарядка, после встречи с ним омега
воодушевлен, и даже провонявший сыростью дом кажется милее. Утром Юнги
просыпается от барабанящего в дверь Чимина, который принес кофе и завтрак.
Омега проходит в дом и морщит нос.

— Фу, как ты живешь здесь? — разглядывает дом Чимин.

— Начну работать и найму людей, чтобы убрались, — с удовольствием пьет кофе

Юнги.

Чимин прыскает, а потом, заливаясь смехом, валится на диван.

— Серьезно? Ты о прислуге думаешь? Засучи рукава и убирайся, никакой

прислуги, — утирает слезы смеха Пак.

— Но я не умею, — растерянно смотрит на него Юнги.

— Эти богатые детки, — закатывает глаза Чимин. — Доставай ведро, моющее

средство и перчатки, я поехал за пылесосом, — подскочив на ноги, идет к двери
Чимин.

— Я не буду убираться! — бежит за ним Юнги. — Я не умею и не хочу! И пальцем

к этой грязи не прикоснусь! — продолжает кричать вслед новому другу омега, а
потом, вернувшись в дом, все-таки находит ведро.

До самого вечера омеги под ворчание Юнги трут полы, окна, потолки и только с
темнотой, выдохшись, валятся на диван. Чимин заказывает пиццу, а Юнги
убирает посуду.

На следующий день Чимин скидывает Юнги адрес и просит подойти на

собеседование. «Я хотел, чтобы тебя взяли официантом, но у тебя никакого
опыта в сфере обслуживания, так что пробуешься пока посудомойщиком».

Юнги буквально летит к указанному другом адресу, радуется, что наконец-то

его хотя бы позвали на собеседование. Омега проходит в небольшое кафе,
специализирующееся на тако и буррито, и внимательно слушает хозяина-бету
средних лет.

— Ты здесь с девяти до пяти, день работы — семь долларов, — объясняет омеге

хозяин кафешки.

— Семь долларов? — удивленно смотрит на него Юнги. — Вы так пошутили?

— Не понял, — хмурится мужчина. — Это ты сейчас шутишь?

225/624
— Вы издеваетесь? Семь долларов — цена моего кофе, я буду восемь часов мыть
вам посуду, чтобы в конце дня получить деньги на кофе? — не скрывает своего
возмущения Юнги.

Через пять минут Юнги стоит на тротуаре и со злостью смотрит на закрывшуюся

за ним дверь.

— Ты совсем охренел? — кричит на него по телефону Чимин. — Чего ты ожидал,

что тебе будут платить штуку в день за мытье посуды?

— Это ты охренел! Как можно работать на семь долларов? Это издевательство

какое-то, — никак не может смириться с услышанным в кафе омега.

— Блять, я всё время забываю, с кем разговариваю, — уже спокойнее говорит

Чимин. — Послушай, люди на эти семь долларов покупают хлеб, пачку макарон,
банку кофе и рис, готовят дома ужин и отправляются на следующий день снова
на работу. Забудь уже, что ты когда-то пил кофе на семь долларов, что обедал в
лучших ресторанах и мог позволить себе всё, чего хотел. Тот Юнги умер. Сейчас
ты обычный парень, выросший на улицах Амахо, которому надо выживать. Если
ты будешь постоянно цепляться за прошлое и оплакивать себя несчастного,
который, видите ли, не может купить себе кофе — то лучше прямо сейчас
поезжай к брату и стань его собачкой. Сегодня я могу позволить себе все, что
хочу, но оказавшись на улице, я, как и раньше, буду есть тортилью с сыром на
завтрак, обед, ужин и радоваться.

— Ты прав, прости, что подвел тебя, — кусает губы Юнги. — Я вернусь в кафе и
извинюсь.

— Так это не делается, иди уже домой, я еще что-нибудь поищу.

***

Чонгук идет быстрыми шагами по длинному коридору, Джозеф еле успевает за

ним. Альфа толкает массивную дверь и, оказавшись в кабинете друга, проходит
к креслу. Чонгук под удивленными взглядами Хосока и Намджуна как и есть в
пальто до колен опускается в кресло и просит себе кофе.

— Я сказал, что приеду к тебе после совещания, не ожидал, что ты сам

зайдешь, — отпускает своих людей Намджун и идет к дивану.

— Поговори со своим омегой, чтобы он рядом с моим братцем не ошивался, —

отпивает кофе Чон.

— Не понял.

— Мои доложили, что он сутками торчит у Юнги, покупает ему еду, даже работу
обещал, — смотрит на него Чонгук.

— И что в этом плохого? — усмехается Намджун. — Чимин дружелюбный и ему

скучно в Амахо, пусть дружат.

— Помогать Юнги я запрещаю, — Чонгук со стуком опускает чашку на блюдечке,

226/624
а Хосок присвистывает. — Если он появится во дворе дома Юнги, я прикажу
своим парням запихать его в багажник и привезти к тебе.

— Если твои парни хоть пальцем тронут Чимина, я пришлю тебе эти пальцы в
подарочной упаковке, — обещает Намджун. — Это мои деньги, и Чимин волен
тратить их, на кого хочет.

— Алло, остыньте, — разинув рот, смотрит на них Хосок. — Вы серьёзно сейчас

будете ругаться?

— Я свое слово сказал, — поднимается на ноги Чонгук и поправляет полы

пальто.

— Ты оставил его в разваливающемся доме, обрек на голод, мечтая, что он

прибежит к тебе. Ты поставил ему условия, и если Юнги их выполняет, в чем
твоя проблема? — поднимается следом Намджун. — Какая разница, помогает
ему кто-то или нет, он же не удавился и не оплакивает свою жизнь, он учится
жить по-новому, а ты отойди. Если он не выдержит — он сам прибежит, все
равно, с Чимином или без него, по-королевски жить, как он привык, он не
сможет.

— У меня складывается ощущение, что ты против меня, — хмурится Чонгук.

— Я просто за справедливость.

— Я согласен с Намджуном, — кивает Хосок.

— Всё с вами ясно, — недобро улыбается друзьям Чонгук и выходит.

— Ставлю двадцатку, он поехал жаловаться на нас Мо, — хлопает ладонью по

столику Хосок.

— Я не спорю, потому что уверен, что это так, — говорит Намджун. — Вот и
прекрасно, Лэй в Обрадо, он ему мозги вправит.

— Мой папа в Обрадо? — вскидывает брови Хосок.

— Вот такой ты сын.

— Я всегда знал, что он мелкого больше всех любит, ни дня без него прожить не
может, — обиженно говорит Сайко.

— А ты ревнуешь, — улыбается Намджун.

***

— Я всё записываю, — Юнги следит за тем, как развешивает новые занавески на

вымытые окна Чимин. — Всё, что ты покупаешь, я тебе верну, обещаю.

— Обязательно, и с процентами, — спрыгивает с табурета омега.

— А твой альфа не против, что ты у меня пропадаешь? — спрашивает Юнги,

разливая им кофе.
227/624
— Ему плевать, он уже три дня как не объявляется после нашей ссоры, я тебе
рассказывал же про учителей, — стоит вспомнить, как моментально портится
настроение Чимина.

— Вот ты его любишь столько же, сколько я люблю своего, то есть того Чонгука,
а в итоге мы оба не получили от этой любви ничего хорошего, — вздыхает Юнги.

— Ну, любовь не приходит с гарантией счастья, — грустно улыбается ему Чимин.

— Ты такой красивый, и как человек, ты кажешься мне прекрасным, но при этом

ты одинок и несчастен, — с грустью говорит Юнги. — Скажи это Тэхену, он глаза
закатит. Типичный представитель тех, кто считает, что если ты красив, то мир у
твоих ног.

— Это кто? — пытается вспомнить, где он слышал это имя, Чимин.

Юнги листает гангстаграм и передает телефон Чимину.

— А, этот грубиян, знаю его. Неприятный тип, — фыркает Пак.

— А я скучаю по нашим с ним разборкам, хотя уверен, он от счастья шампанское

распивает, празднует мое падение, — усмехается Юнги.

— Ладно, ложись рано, с утра у тебя собеседование в кафе. Мой друг там
администратор, он обещал, что проблем не будет, но постарайся понравиться,
никаких «мне нужна прислуга», «я кофе никому нести не буду». Обещаешь?
— спрашивает Чимин, и Юнги кивает.

Собеседование, как Юнги кажется, проходит хорошо. Ему обещают перезвонить

в течение дня, и омега, в ожидании Чимина, который обещал зайти на обед,
ставит на плиту воду для риса и, прихватив телефон, валится на диван.

— Я написал ночью пост в гангстаграм после того, как мы вспоминали Тэхена, —

стоит Чимину войти в дом, начинает Юнги. — Всё время, что я веду страницу, я
всегда отказывался от рекламы, так как ни в чем не нуждался. Вчера ночью я
написал пост, что открыт для рекламы, и ты не поверишь, с утра мой дайрект
взрывается. Мне написали все, начиная от мебельных магазинов, заканчивая
линией соков для детокса и бутиками. Все хотят рекламу!

— И как мы сразу не додумались, — освобождает пакет с продуктами Чимин на

стол.

— Весь Обрадо знает, что случилось на моей свадьбе, и я думал, что меня или
ненавидят, или жалеют, но у меня, оказывается, невероятно выросло количество
подписчиков после свадьбы! — не умолкает Юнги. — Пообедаем, и я начну
договариваться о рекламе, потом уже буду слать резюме только по своей
профессии. Чтобы не доставать подписчиков одной рекламой, я буду еще писать
посты о своей жизни. Я снял для сториз дом ночью, там столько откликов,
конечно, некоторые пишут, мол, так тебе и надо, но есть и те, кто поддерживает
меня и искренне сочувствует, — восторженно рассказывает омега. — Еще я
загрузил фото и написал под ним, что жду своего принца и меня похитил
Дракон. Не представляешь, какой ажиотаж под постом, они хотят продолжение.
Они думают, это сказка, а это, блять, моя жизнь, — уже тихо добавляет омега.
228/624
— Мне нравится твой настрой, — подходит к нему Чимин. — Некоторые люди
любят следить за чужой красивой жизнью, а еще больше они любят, когда тот,
кто сегодня блистал, падает. Думаю, число твоих подписчиков будет только
расти.

Утром следующего дня Юнги вновь отправляется в интернет-клуб и

переделывает свое резюме, которое сразу же рассылает в пиар-агентства.
Товары для рекламы в гангстаграме присылают Юнги прямо домой, он пишет
пост или добавляет в сториз, в зависимости от договоренности, и оставляет всё
присланное себе. Таким образом всего лишь за пять дней у Юнги уже есть новая
посуда, несколько комплектов одежды и уходовая косметика. Помимо
обустройства дома, омега продолжает ходить на собеседования, которые ему
устраивает Чимин, и всё ждет звонков из-за резюме. Чонгук слово сдержал,
ровно через неделю Юнги перестали приносить продукты, а так как он ел в
основном то, что приносил Чимин, он может еще неделю прожить на то, что
осталось. Юнги пишет новый пост в сториз, что некоторое время рекламу будет
делать за деньги, а не за товар. Из-за большой посещаемости его страницы
первое предложение он получает уже через пятнадцать минут. Деньги пусть и
небольшие, но на еду и самое необходимое хватает. Из-за отсутствия
собственной карточки, деньги за него получает Чимин.

Утром четверга Юнги наконец-то позвонили из кофейни, и он будет работать там

официантом. Первый рабочий день проходит тяжело, Юнги старается
копировать других официантов, внимательно слушает администратора и все
время помнит слова Чимина об обходительности. Как бы ни было тяжело, Юнги
работает над выражением лица, старается чаще улыбаться и быть терпеливым к
капризам клиентов. По вечерам Юнги продолжает рассылать резюме и получает
всего три ответа и все с отказом. Жизнь понемногу налаживается, у Юнги
исправляется настроение, но это длится ровно до того момента, пока одним
утром он понимает, что не может войти на свою страницу, а потом не может
найти ее в интернете. Юнги откидывает телефон в сторону и бежит наружу.

— Где он? Где сидит ваш босс? — подлетает к охране растрёпанный омега, у
которого от злости руки дрожат. Это точно проделки Чонгука, у Юнги до этого
момента никогда не было проблем со своей страницей.

Альфы в недоумении смотрят на него и молчат. Юнги, выругавшись,

возвращается в дом и, схватив телефон, набирает номер брата. Чонгук не
отвечает. Он хватает курточку и, по пути скидывая администратору кафе смс,
что опоздает, идет к машине.

— Отвезите меня к Чонгуку немедленно! — приказывает омега и взбирается на

заднее сидение.

Юнги повезло, Чонгук оказывается в Амахо, и через двадцать минут омега уже
стоит в холле бизнес-центра, на пятом этаже которого переговоры альфы. Юнги
просят подождать в автомобиле Чонгука и провожают его к роллсу у главного
входа. Омега, которого разрывает от злости, не может даже на интернет
отвлечься, всё поглядывает в окно и ждет, когда появится Чонгук. Стоит ему
увидеть идущую в окружении нескольких людей фигуру брата, он выходит из
роллса и подлетает к нему.

— Как ты посмел? — кричит на всю улицу омега, еле сдерживаясь, чтобы не

229/624
вцепиться в воротник до тошноты выбеленной рубашки. — Какое ты имеешь
право взламывать мою личную страницу!

— Тебе надо успокоиться, — спокойно говорит альфа, а его люди отходят.

— Это моя страница! Я живу за её счет! Ты не имеешь права так поступать! — не

может угомониться Юнги, а спокойствие на лице Чонгука все больше его
раздражает.

— Сбавь тон, иначе у нас не получится диалог, — становится ближе Чонгук,

Юнги не отступает.

— Ты подло играешь.

— Ты думаешь, я играю? — усмехается Чонгук. — Как тебе новый дом?

— Замечательно.

— Не сдаешься?

— И не думаю, — твердо говорит омега.

— Ты думаешь, так ты свое имя отбелишь? — цинично спрашивает альфа.

— Ты думаешь, цель моей жизни — это поменять твое мнение обо мне? — кривит
рот омега. — Верни мою страницу, пусти меня к папе, дай мне с ним поговорить,
он даже телефон не включает.

— Поехали со мной в Ракун и пущу.

— Это шантаж.

— Чем быстрее ты перестанешь играть роли, тем скорее у тебя все будет
замечательно. Ты не рожден для труда, ты же долго не протянешь. Я знаю, что
тебе помогают, но, Юнги, как долго это продлится? — пристально смотрит на
омегу Чонгук. — Ты и правда будешь жить на мизерную зарплату в этой
помойной яме? Не проще ли сказать мне правду, признаться уже, что ты купился
на деньги деда, или рассказать, кого ты покрываешь. Третьего тут не дано.

— Не понимаю, о чем ты, — бледнеет Юнги. — Я тебе уже рассказал, что уехал,
потому что испугался.

— Чего именно? — Чонгук так близко, что его дыхание обжигает щеку, но
сделать хоть шаг назад, показать, что Юнги боится. Единственное чего Юнги на
самом деле боится, что брат узнал правду о смерти До. — Ты говорил, что со
мной тебе ничего не страшно. А я ведь не умер, так чего ты испугался, что за
пару часов оборвал всё и сделал меня своим прошлым? Расскажи мне правду.

— Моя правда тебе не подходит, — отмахивается Юнги, стараясь уйти от

разговора. — Я хочу обратно свою страницу.

— Ты ее не получишь, хочешь зарабатывать — зарабатывай не своим именем, а

трудом, — притягивает его к себе Чонгук. — Или же ты можешь выбрать другой
путь. Не хочешь квартиру, подарю тебе особняк, штаб прислуги, этот долбанный
230/624
город, — всё, что ты хочешь, только перестань ломать комедию, я теряю
терпение. Я восемь лет ждал, думаю, достаточно.

— Ты болен, — выпаливает Юнги, смотря в его глаза, перед темнотой которых

утреннее солнце меркнет.

— Я не отрицаю, что я по тебе с ума схожу, — с шумом вдыхает его запах альфа.
— В этой смешной шапке и огромной куртке, неважно, ты для меня самый
желанный омега в мире, так не дразни моего зверя.

— Так это продолжаться не может, если ты сам мне все дороги не откроешь, то
я найду свою, я больше это терпеть не намерен, — отталкивает его Юнги.

— Сбегать — единственное, что ты умеешь, — ухмыляется альфа, — но не в этот

раз: тебе запрещено покидать Амахо. Если ты сбежишь, то ты понесешь
наказание за нарушение границ, поэтому прежде чем что-то делать, хорошо
подумай. Проводите моего дорогого брата домой, — поворачивается альфа к
своим парням. — А принца ты не дождешься, ты обречен на Дракона, —
подмигивает он Юнги и идет к роллсу.

***

— Я больше так не могу, он перекрывает мне кислород, я не удивлюсь, если

меня завтра и из кафе уволят, — говорит Юнги вечером сидящему на лестнице
его дома и курящему Чимину. — Я от него уже что угодно ожидаю. Он хочет
меня довести.

— Так дай ему то, чего он хочет, — выпускает дым в ночное небо Пак.

— Ты сейчас шутишь? — хмурится Юнги и, отобрав у него сигарету, сам

затягивается.

— Я бы так сделал, — пожимает плечами Чимин. — А потом я бы обобрал его до

нитки и свалил в закат. Именно это я и сделаю со своим, если он продолжит
меня обижать. Я уже сто раз начинал с нуля, и я устал, захочет выставить —
заплатит. И похуй уже, что я его столько лет люблю. Похуй на любовь, если она
не дает мне ничего, кроме отрицательных эмоций.

— Я так не могу, — опускается рядом Юнги. — Я этого Чонгука не люблю, я

люблю того, кого оставил здесь восемь лет назад. Этот Чонгук вызывает во мне
только злость. А еще он это нарочно делает, он хочет меня растоптать,
доказать, что меня можно купить, а я доказал ему всего за две недели, что я
могу выжить и без него, что я не пустышка, вот он и бесится, продолжает меня
ломать. Одно я знаю точно, он не даст мне подняться, будет выставлять
преграды, и даже работу мне здесь искать бесполезно — он не позволит. Я хочу
вырваться отсюда.

— Вырваться из когтей Левиафана можно только, если они сами отпускают, ну

или на тот свет, — с горечью улыбается Чимин. — Ты забываешь, что он не
просто твой брат и бывший, он один из самых могущественных людей здесь,
неужели ты думаешь, что ты сможешь от него скрыться?

— Не попробую — не узнаю, — ежится от холода Юнги. — За тобой приехали, —

231/624
кивает на остановившийся на обочине мерседес.

Чимин встает на ноги, а Юнги тянет его на себя:

— Можно я тебя обниму?

Чимин сам обнимает в ответ.

— Впервые в жизни я обрел друга и за такой короткий срок, — мнется Юнги.

— Ты будто прощаешься, — нервно усмехается Чимин и хлопает его по плечу.

— Не унывай, ты же знаешь, что как бы сегодня было невыносимо, завтра будет
полегче. Даже вселенной скучно вечно ходить с одним лицом.

В четыре утра Юнги, не включая свет, натягивает на себя новую толстовку,

подаренную Чимином, сверху он надевает пуховик, и, прихватив шапку и рюкзак
с документами и самым необходимым, перелезает через окно. Убедившись, что
за ним нет хвоста, омега через дворы выбирается на параллельную дорогу и
садится в ожидающее его такси. До границы омега добирается без
происшествий. Он сходит, не доезжая до поста, и пешком идет мимо пока еще
не разрушенной стены и колючих проволок. Если он видит вооружённых
пограничников, то ложится на землю и ползет дальше. Юнги проберется в
Обрадо, заберет папу, и они сбегут из Кальдрона. Юнги понимает, что папа под
наблюдением, но он прекрасно знает потайной ход деда в особняк, и если папа
сам еще не сбежал, то Юнги его вытащит.

Омега никак не может найти лазейку, чтобы прорваться на ту сторону, и

продолжает двигаться дальше. Из-за того, что Обрадо захвачен совсем недавно,
граница между ним и Амахо пока снесена только частично, но Юнги не сдается и
уверен, что найдет проход, где не будет пограничников. Даже при стене, дед
рассказывал, как часто они ловили перебежчиков, которым каким-то образом
удавалось пройти на другую сторону. Кажется, Юнги видит чуть поодаль
разодранные проволоки и начинает быстрее ползти туда. Ему не показалось,
впереди наполненная стоячей водой большая яма, если нырнуть в нее, то можно
вынырнуть на другой стороне. Вот только Юнги не умеет плавать и не уверен в
глубине ямы. Он проклинает себя, что, учитывая наличие бассейна в доме и всех
возможностей, так и не научился плавать, и всё равно подползает к яме. Он
бросает в нее камень, но ему это ничего про глубину не говорит. Отчаявшийся
омега решает, что попробует держаться края, и пусть вода грязная и пахнет, он,
хватаясь за кусты по краям, сможет преодолеть это расстояние. Юнги уже
тянется к замку, чтобы снять куртку, как слышит глухой рык прямо над ухом и
заваливается на бок, чуть не упав в воду. Омегу за шкирку поднимают с земли и
толкают вперёд. Юнги видит собаку, обнаружившую его, и недобро на него
поглядывающих троих вооруженных пограничников.

— Ты бы сдох в этой яме, лично я оттуда семь трупов достал, — сплевывает тот,
кто его поймал. — Думаешь, просто так тут нет поста? Просто эту яму никто не
пройдет. Перебежчик, значит.

— Я вам все объясню, — стряхивает с себя землю Юнги.

— Объяснять будешь суду, ты пойман при незаконном пересечении границы и

понесешь за это наказание.

232/624
— Вы не понимаете, там мой дом, — показывает в сторону Обрадо Юнги. — Я
просто хотел вернуться домой, — пытается убедить их омега.

— Покажи документы, — требуют пограничники, и Юнги, достав паспорт,

передает его первому, который вбивает имя в планшет в руке.

— О, Мин Юнги, ты значишься в списках не выездных, ты вдвойне нарушил

закон Левиафана, — выносит вердикт пограничник. — Мы передадим тебя суду,
а они сами выберут наказание. Двигайся, — толкает его в спину мужчина,
заставляя идти в сторону огней.

— Какое наказание? Меня не за что наказывать, пожалуйста, отпустите меня

домой, — пытается договориться Юнги.

— Наказания разные, но раз уж ты омега, тебя лишат метки и продадут, обычно

делают так, и потом ты уже вдоволь попутешествуешь по всему Кальдрону, —
гадко ухмыляется альфа.

— Ничего подобного! — останавливается Юнги. — Мне нужно позвонить, —

тянется за телефоном, но его отбирают, и омегу уже волокут к посту.

— Вы не имеете право, я брат Эль Диабло, позвоните ему, дайте мне с ним
поговорить. Вы не понимаете, во что ввязались, — кричит на всю границу омега,
пока его пихают в служебный автомобиль.

То ли все вокруг оглохли, то ли у Левиафана и правда настолько жесткие

законы, что они не ставят различий. Юнги бьет крупной дрожью, он, что есть
силы, колотит по переднему сидению, требуя разговора с Чонгуком, но ему
наклеивают на рот клейкую ленту и надевают наручники. Юнги помнит рассказ
Чимина, он до сих пор, смотря на ожог на руке друга, дергается от мысли, как
это больно, не говоря уже о том, через что тому пришлось пройти в ту ночь.
Теперь Юнги сам это проходит, и пусть он отказывается верить в то, что Чонгук
не приедет и не спасет его — паника сводит конечности, а тлеющая надежда
грозится оставить его в темноте. Когда автомобиль останавливается перед
двухэтажным зданием давно заброшенного театра и его волокут наружу, то у
Юнги уже мокрое от слез лицо. Ему так страшно, что ноги ему не подчиняются,
они волочат его по асфальту, далее по частично отбитым мраморным лестницам,
но он не чувствует боли, всё, что он может — это беззвучно рыдать и
продолжать оглядываться, в надежде увидеть роллс брата. На улице никого
нет.

Они проходят в помещение с тусклым светом и омегу ведут дальше по коридору.

Юнги заталкивают в небольшую, заваленную старой мебелью комнатку и
сдирают с губ скотч.

— Позовите Чонгука, — срывается на рыдания Юнги. — Вы не тронете меня, вы

не можете, он убьет вас, — кричит омега, пока его сажают на стул и
пристегивают к нему руки.

— Тебя лишат метки и выставят на продажу, чем больше ты орешь, тем сильнее
ускоряешь процесс, так что заткнись и жди своей очереди, — шипит один из
альф и проверяет его руки.

— Если хоть волосинка упадет с моей головы, он вас живьем сожжёт, вы не с

233/624
тем связались, — выкрикивает Юнги, но альфы выходят и запирают за собой
дверь.

В комнате горит только одна лампочка и пахнет старой мебелью. Темнота по

углам настолько густая, что Юнги кажется, что она двигается. Тишина давит на
барабанные перепонки, всё, что он слышит — это гулкое биение собственного
сердца. Израненное, ободранное, переполненное обидой на судьбу и носящее в
себе одну только боль и горечь — оно по-прежнему бьется. Сколько ночей Юнги
закрывал глаза, мечтая не проснуться, но оно своим стуком его всё равно по
утрам будило, оно вечно на что-то надеется, вечно чего-то ждет и сейчас боится,
трепещет от страха под костями, но все равно бьется. Юнги даже представлять
не хочет боль, которую ему причинят, прижигая метку. Метки. У него их целых
две. Юнги уверен, что он уже от боли дух испустит, с него проще всю кожу
содрать, чем по одной метке прижигать. Юнги не выживет, а Чонгук не идет,
думать, что он так и не придет — омега не хочет. А ведь он не приходил,
сколько часов ожидания заканчивались пустотой, сколько рассветов не
принесли рассвета, и сколько ночей он, запихав в рот подушку, ждал его, но так
и не дождался. И сейчас стоит на грани, ноги под стул убирает, расползающейся
темноты боится и всё равно ждет. Если надежда умирает последней, то
надежда Юнги умрет вместе с ним, а пока это сердце бьется, он будет ждать
его. Юнги прикрывает веки, слушает скулеж своего напуганного зверька, и, как
мантру, повторяет имя брата.

«Хотя бы сегодня, пожалуйста, приди, умоляю, спаси меня. Сколько раз ты

окунал меня головой в реальность без тебя, но я все равно жду, и ты прав, у
меня нет гордости и самоуважения, потому что там, где ты, я свое имя забываю.
Приди, я боюсь, не позволяй им делать мне больно, не разрешай ко мне
прикасаться и твое имя с меня сдирать».

Юнги пытается освободить руки, но это бесполезно, он только раздирает о

железо кожу на запястьях. Он слышит, как поворачивается ключ в двери,
смотрит на нее с надеждой и, увидев людей в форме, «пожалуйста, не надо»
просит. От беспрерывных рыданий у него уже голос сел, он не в силах больше
сопротивляться, его вновь ведут по коридору, Юнги с трудом ногами
передвигает, его толкают к кирпичного цвета занавесям и останавливаются.

— Вы делаете ошибку, — с мольбой смотрит на своих мучителей омега. — Вы о

ней сильно пожалеете. Пожалуйста, одумайтесь.

Ему не отвечают, с него молча снимают наручники, и Юнги сразу прячет руку, на
которой метка До, с нее, наверное, начнут. У него под ногами пол рябью идет, он
утирает руками глаза, которые слезы накрывают, осматривается, никого больше
не видит. Он ищет глазами инструменты пыток и, не найдя, думает, что его
дальше поведут, но его никуда не ведут и выталкивают за занавеси. Юнги
оказывается на плохо освещенной сцене, только на нее падает сверху свет, а
вокруг темнота вырви глаз.

— Мин Юнги, двадцать два года, — громко объявляет стоящий слева альфа, и
Юнги понимает, что его прямо привели на аукцион. Теперь понятно, почему они
в старом театре, но вместо облегчения, что метки прижигать не стали, его
накрывает паникой похлеще. Значит, продают. Вот так вот быстро, за пару часов
его судьбу решили. Он оборачивается к двум альфам, стоящим позади, и
срывается к краю сцены, чуть не свалившегося за бортик омегу ловят и
возвращают обратно.
234/624
— Меня нельзя купить, — кричит в темноту омега, — тот, кто купит меня,
пожалеет об этом, — рыдания вновь подкатывают к горлу, но Юнги их
сдерживает, он плакать перед уродами, которые покупают живой товар, не
будет.

Из зала не доносится ни звука. Юнги продолжает всматриваться в темноту, но

ничего не различает.

— Я не продаюсь, — кричит омега, когда его подталкивают вперед под

прожектор, и вновь пытается сбежать.

— Омега меченный, метку может снять покупатель, — продолжает объявлять

альфа.

— Нет, — Юнги от чужих слов по новой ломает, а то, что раньше титановым
было, скорлупой в горле собирается, — отпустите меня домой. Пожалуйста,
позовите Чонгука, — истошно вопит омега и жмурится от яркого света,
резанувшего глаза.

По всему залу по одному загораются прожекторы, и Юнги нужно пару секунд,

чтобы привыкнуть к свету. Он промаргивается и только сейчас замечает, что зал
пустой. Почти. На переднем ряду в красном кресле с бархатной обивкой сидит
Эль Диабло. Альфы, до этого стоящие рядом с Юнги, испаряются, но омега
больше не делает попыток сбежать. Даже если овальный потолок над его
головой покроется трещинами и начнет обрушаться прямо на него — Юнги с
места не двинется. В нем за один миг весь запас сил иссяк, он остался пустым
сосудом, без шанса его восполнить. Сил будто никогда и не было.

Он один. Всю свою жизнь он один среди толпы, цепляясь за придуманный образ,
очередную преграду головой разбивал, ставил швы, обрабатывал и к другой
себя волочил, а сейчас этот образ — сажа на ладонях, чернее самой тяжелой
ночи, сидит напротив, смотрит сквозь, в Юнги нежелание быть пульсирует.
Страшно не то, что напротив личный палач, душегуб и смерть в одном лице
восседает, ухмылкой гвозди в оголённую плоть вбивает, страшно, что это тоже
очередная ночь из тысячи, что были, и сотни, что будут, что ничего не
изменится, что пусть в этот раз Юнги не только на лоб швы наложит, а самого
себя перекроит, но он опять будет смотреть на просыпающееся солнце сквозь
стекло и опять будет жить.

Испытания нужны, чтобы крепче стать, но Юнги никогда не хотел броню

отращивать и стержень утолщать. Он не подопытный, на котором она опыты
ставит, всё выдержку проверяет, там, где не сломала, дозу увеличивает. Ведь
можно же просто быть, без этих температур, которым крематорий позавидует,
без вечной ноши где-то в груди, что не продохнешь, без ободранных пальцев и
глазниц, на дне которых океан боли плещется. Можно ведь? Можно, но другим,
не тем, кого она в лоб при рождении поцеловала, отпечаток оставила. Стоит
опять перед очередным испытанием, перед тем, от кого полосы на теле не
заживают, а от каждой раны уже гноем пахнет, и о завтрашнем рассвете
думает. Лучше бы не был, думает. Только никто его и не спрашивает, никогда не
спрашивал. Делает наконец-то вдох, проглатывает раздробленное сердце и
делает шажок вперед.

— Ты, — Юнги даже голос свой не узнает.

235/624
Он, не отрываясь, смотрит на брата, тычется в пустоту в его глазах, как в дуло
пистолета, и чувствует, как кровь стынет, а сердце наконец-то умолкает. То, что
он испытал, думая о сведении метки, а потом перед ужасом быть проданным, и
рядом не стоит с тем, что он чувствует, смотря в глаза того, от кого ждал
помощи. Чонгук смотрит в ответ, у Юнги кожа, лопаясь, сходит, обнажает кости,
в которые, как в клетку, заключено догорающее сердце, Дьявол взмахнет
ресницами, и оно потухнет. Его взгляд ткани поражает, пропитывает ядом
ненависти. Юнги уверен, проведи он ладонями по своему телу, они влажными
станут, липкой кровью покроются. Он звал, он верил, надеялся и ждал, и как же
он ошибался. Монстр напротив него всё с самого начала знал, устроил себе
представление, его болью упивается. Но что знает о боли тот, кто ее один раз
пережил, а потом взращивал, искусственно поддерживал. Чонгук хотел
развлечений, хотел посмотреть на его боль, Юнги его в ней искупает. Он
чувствует, как поднимается на ноги его истерзанный и разъяренный зверь, как
стряхивает с себя удерживающие его оковы и требует возмездия. Юнги
медленными шагами, удерживая равновесие, подходит к краю сцены и
опускается на пол, оставляя между ними десять шагов.

— Насладился зрелищем? Я был так жалок, — бегает глазами по рядам,

набирается сил.

— Я ведь предупреждал, а ты ослушался, — спокойно отвечает альфа, как ни в

чем не бывало разговаривает с тем, кто одна большая открытая рана, из кого
боль чистой воды хлещет, глаза туманит.

— Мне очень больно, — честно говорит Юнги, свешивает ноги со сцены. — Так
больно, что чтобы ты ее понял, ты должен ее почувствовать, — спрыгивает вниз
и подходит к брату.

Чонгук подбирается от неожиданной реакции омеги, у которого даже слезы

высохли, чувствует, как рубашка грудь сдавливает.

— Ты поделился со мной своей болью, показал мне, как может быть плохо, —
продолжает Юнги, — а сможешь мою вынести? — в упор смотрит, Чонгуку
взгляд отвести хочется. — Я ждал тебя на морозе несколько часов, получил
пощечину, домашний арест, а ты не приехал, — облизывает сухие губы омега.
— Но я всё равно тебя ждал, сидел в своей тюрьме, глаз с ворот не сводил. Мой
дед избил меня, — всматривается в его лицо Юнги и видит, как он мрачнеет, как
глаза прячет, — избил так, что я ходить не мог, не сам, их было двое, и им было
только в радость. Я месяц не вставал с постели, — Юнги приходится сделать
паузу, ибо челюсть дрожит. — Папа послал тебе смс, а ты не приехал.

— Неправда, — еле слышно выпаливает Чонгук, в котором от слов брата

тектонические плиты сдвигаются, позвоночник перемалывают. Альфа чувствует
зверя омеги, отпор дать и не планирует, но себя собрать не может. Юнги самое
страшное наказание для любящего выбрал, он тому, кто им дышит, кто его до
последнего вдоха защищать обязался, свою боль показывает, его ничтожность
доказывает.

— Мой дед хотел насильно сыграть мне свадьбу, а я в момент своего отчаяния
позвонил тебе, думал, ты не позволишь, ты же любишь… — осекается, —
любил, — разбито улыбается. — Трубку взял твой омега, и я успел услышать
твой голос. Ты не перезвонил, — вдыхает спертый воздух, выдыхает, голос
236/624
срывается, — не перезвонил. Я в ту ночь умирал до рассвета, я грыз свои
запястья, чтобы унять свою боль, но я всё равно ждал тебя. И сегодня на
границе, с момента, как меня обнаружили, до самого последнего я ждал тебя. Я
звал тебя, — горло сводит от скопившихся рыданий, но он не останавливается.
— Ты говоришь, я сделал тебе больно, но я сделал тебе больно один раз. Я
сделал тебе больно, бросив тебя тогда, ты делаешь мне больно каждый день эти
восемь лет. Ты так ни разу и не увидел мои раны, ты упиваешься своими. Если
бы ты пригляделся, то ты бы заметил, что я весь состою из трещин, и каждая из
них из-за тебя, потому что никто в этом мире не может ранить меня так сильно,
как ты, потому что больнее всего нам делают те, кому мы отдаем свое сердце, —
с каждым словом омеги в Чонгуке поднимается густая черная ненависть к себе,
она его душит, он раздирает ногтями горло, все пытается воздух глотнуть, но
все равно задыхается.

Боль Юнги накрывает его куполом, прошибает тело волнами, с удвоенной силой
возвращается. Юнги давит и давит, заставляет в голове сосуды взрываться, у
Чонгука перед глазами темнеет, он обхватывает ладонями лицо, но не отвечает,
он не может. Его любовь, его смысл, тот, кто всю жизнь держал его на плаву,
проживал ад на земле и ждал его, но Чонгук не пришел. Ни разу на зов
любимого не откликнулся. Так Чонгука никогда не наказывали, так никто бы и
не смог, только тот, в ком он с головой утонул, может. И Юнги наказывает, он
наполняет его отвращением к себе, показывает его ничтожность, а Чонгук
харкает кровью, зубы до крошащейся эмали сжимает, но терпит. Он заслужил.
Юнги стоит напротив, даже не касается его, а будто бы ногтями грудную клетку
разодрал, обмотал зверя колючими цепями, до сердца добрался и сжимает его в
руке, все на прочность испытывает. Насколько же он силен, что одним взглядом
его на колени поставил, сломал того, кто страх своим именем внушает, и не
позволяет двинуться. Чонгуку кажется, он это напряжение не выдержит,
выгорит дотла, но если он, так к нему и не прикоснувшись, его снова потеряет,
то лучше так.

— Ты ошибся, Чонгук, — становится ближе Юнги, коленями его колен касается.

— Если и убирать с меня метки, то все три, — говорит омега и тянется к вороту
худи. — Эту, — показывает на место укуса на ключицах, — эту, — задирает
рукав, показывая метку До, — и вот эту, — ядовито улыбается и задирает подол
худи, обнажая словно пульсирующее имя, выбитое на ребре.

«Чонгук» выжигается на сетчатке глаз альфы, пока Юнги словами-спицами его

мозг ворошит. Не свел.

— Юнги, — хрипит Чонгук, чувствуя привкус железа во рту. Он подрывается

встать, но пронзенный теперь уже чужой-своей болью, опускается обратно в
кресло.

— Мой Чонгук умер, а я все отказывался его хоронить, — Юнги прикрывает веки,
чтобы избавиться от песка, забившегося под них. — Я больше не жду тебя. Я
больше никогда не буду ждать тебя, — тихо говорит омега и волочит себя к
выходу, у которого стоят люди альфы.

Юнги отдаляется, но страдания Чонгука не утихают. Дело не в омеге, а в боли,

которая собой огромный зал наполняет, выпустить ее наружу, и всё в пепел
превратится, по выжженной земле ветром развеется. Вот оно, значит, как
бывает, если перейти черту — никакого облегчения, только собственное сердце,
в груди клокочущее, и самый сильный зверь Кальдрона, предсмертные хрипы
237/624
испускающий. Больно от его взглядов, от той ноши, которую он носит, от
влияния его зверя, но больнее всего от его «я тебя больше не жду». Зачем тогда
Чонгуку вообще всё это, зачем ему весь мир, если его не ждет тот, для кого он
всего и достиг. Он сам поджег фитиль и молча за тем, как его мальчик догорал,
следил. Восемь лет Чонгук взращивал в себе обиду на него по эту сторону
границы, и восемь лет Юнги умирал по ту. Вернулся бы Юнги к нему, положил
бы руку на его грудь, понял бы, как кровь от одного его прикосновения
вскипает, как мертвое сердце только при нем оживает, а в глазах огонь жизни
загорается. Юнги его не простит, Чонгук без него умрет. Чонгук упивался своей
местью, навстречу не пошел, не захотел оставить прошлое в прошлом и, думая,
что накажет сегодня брата, себя живьем в могилу вогнал.

Прожекторы гаснут, в Чонгуке темнота гуще становится. Юнги поставил его

зверя на колени не приказами, не надрессированным зверем, а своей болью.
Болью от холодных ночей, одиночества, побоев, унижений и решетками на своих
окнах. Болью первосортной, той, после которой не живут, он просто передал
ему свою, обрушил разом на его голову и оставил справляться с ней одному. Как
он ее носил-то столько лет, как он с ней жил, если Чонгук парализован,
двинуться не может. Как его сердце ее выдерживало, если у Чонгука оно в
клочья, если его зверь кровью истекает. Юнги обнажил боль, и все по периметру
замерло, почернело, всё живое погибло, а Чонгук живым и не был. Восемь лет он
был пародией на человека и, только задышав, когда его увидел, сам
собственными руками себя убил. Сделал больно Юнги, сам в квадрате ее
получил. Умирает сейчас в одиночестве в пыльном зале старого театра, охрана
косится, подойти боится, а Джозеф вызывает Намджуна. Чонгук, вроде, жив,
сидит в кресле, бесцветным взглядом на пустую сцену смотрит, а Джозеф видит,
как белая рубашка алыми пятнами покрыта и слышит скулеж того, перед кем
его собственный зверь преклоняется.

Некого винить, не к кому бежать, чтобы голову на колени положить, прошептать

«я так долго шел», заживляющие ладони на своих ранах почувствовать. Чонгука
не ждет тот, к кому он бы каждую новую жизнь возвращался. Чонгуку можно
больше не рождаться. Он так и сидит, погребенный их общей болью, слушает
мертвое нутро, по которому ядерным взрывом Юнги прошелся, и шепчет в
пустоту:

— Мы так и не смогли стать «мы», мы остались ты и я, а единственное общее,

что у нас было, — это боль.

Он поднимает искаженное муками лицо к потолку, смотрит на единственную

лампочку, мигающую над головой. Она гаснет.

*Un dolor para dos (перевод с исп. Одна боль на двоих)

238/624
Примечание к части Визуализацию Фея, Тэсона и Лэя можно посмотреть в группе
https://vk.com/sugarlust
ВиХоупы. Этой версии песни в вк я не нашла.
Bright Lights - Thirty Seconds to Mars
https://soundcloud.com/user-377994607/bright-lights-thirty-seconds-to-mars?in=ivy-
blue-369980545/sets/anarchy
Для всей главы
CHASE ATLANTIC-Okay
https://soundcloud.com/chaseatlantic/okay-2?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Но те дэхаре ир

Уже закат следующего дня, а Юнги так и лежит на диване,

уставившись в покрытый трещинами потолок. Он вставал только пару раз по
нужде и опять валился на диван. Сколько бы омега ни пытался уснуть, не
получается — возбужденный мозг не позволяет ему впасть в забвение, не
вырывает его из мучительной реальности хотя бы на пару часов. Из Юнги будто
все силы выкачали. Никогда ранее он настолько сильно не чувствовал своего
зверя, он будто с ним только познакомился, и это знакомство его опустошило.
Юнги чувствует себя, как после мощного нервного срыва, даже за водой с
трудом поднимается, а севший телефон, который ему вернули на выходе, так и
валяется отключенным рядом. Он постоянно возвращается мыслями в тот театр,
все так же смотрит в глаза Чонгука и делит с ним боль одну на двоих. Легче
после его монолога не стало, наоборот, Юнги кажется, что теперь его боль
умножена на два, ведь он впервые так ярко прочувствовал агонию брата. Ближе
к ночи он слышит стук в дверь и, выкрикнув «открыто», поворачивается на
другой бок.

— Я не могу до тебя дозвониться, — врывается в гостиную Чимин и, положив

пакеты с едой на столик, садится рядом. — Что случилось? — омега замечает по
состоянию друга, что явно что-то плохое.

— У меня нет сил рассказывать, — честно говорит Юнги и кутается в плед.

— Хорошо, — поднимается на ноги Чимин. — Я накрою на стол, ты поешь, и силы

появятся.

— Я не хочу есть.

— Я не спрашивал, — достает контейнеры с едой Чимин и бежит на кухню за

стаканами.

Через час после того, как Юнги под руководством Чимина съедает кесадилью и
запивает ее колой, он вкратце рассказывает ему про прошлую ночь.

— Ты всё правильно сделал, — выносит вердикт Чимин. — Он заслужил эту боль,

и если он ее прочувствовал, значит, он и правда без тебя не может. Не кори
себя, лучше подумай, что ты будешь делать дальше.

— Я не знаю, — честно говорит Юнги, пока друг копается в телефоне. — Сейчас я

просто хочу, чтобы мои силы вернулись ко мне, а еще я хочу папу.

— Твой брат после вчерашнего не пытался с тобой связаться? — спрашивает

239/624
Чимин, и Юнги отрицательно качает головой. — Думаю, он уже не будет так
давить на тебя, и ты сможешь связаться с папой.

— С трудом верится, — вздыхает Юнги.

— Проверь свою страницу, — двигается ближе Чимин.

— Зачем? — не понимает Юнги.

— Скажи мне данные, я проверю, — теряет терпение Чимин и открывает

гангстаграм. — Что и требовалось доказать, она на месте, — показывает другу
свой телефон омега.

— Значит, он вернул ее, — растерянно говорит Юнги.

— Значит, ты свободен, — усмехается Чимин. — Что ты все-таки будешь делать?

— Я знаю точно, что не хочу в Обрадо, — уверенно говорит Юнги. — Амахо мой
дом, здесь могила моего отца, здесь прошло мое детство. Я хочу остаться, и я
привезу сюда папу и начну новую жизнь. Если папа не захочет переехать, то я
все равно не уеду. Я должен доказать себе, что могу устроиться сам, и
перестать жить за чужой счет, будь то деда или брата.

— Мне нравится твоя идея, — ободряюще улыбается ему Чимин. — Ты найдешь

хорошую работу, у тебя отличное образование, ты добьешься всего, что ты
хочешь. А еще, пусть это эгоистично, я не хочу тебя терять, так что оставайся.
Обрадо тоже часть Левиафана, и если он захочет тебя достать — он достанет
везде. Так зачем бежать.

— Думаю, он больше меня не тронет, — тихо говорит Юнги. — Ему было очень
плохо вчера, я чувствовал его боль.

***

Намджун приезжает в театр через полчаса после звонка Джозефа и, приказав

включить свет, отправляет охрану альфы ждать на улице, и идет к сидящему на
переднем ряду другу. Намджун опускается в кресло рядом с Чонгуком и долго
подбирает слова, но, так и не подобрав, интересуется его состоянием.

— Еще немного, и я соберусь, — бесцветным голосом отвечает Чонгук.

— Конечно, соберёшься, ты же Эль Диабло, — усмехается Намджун. — Но

расскажи мне, что случилось?

— Я перегнул палку. Мне больше нечего сказать.

— Я чувствую, как ты подавлен, неужели Юнги тебя сломал? Неужели этот

хилый омега смог так сильно повлиять на твоего зверя? — смотрит на него
старший.

— Он особо и не распускал своего зверя, он просто поделился болью. Он

рассказал мне, как ждал меня, и я, — осекается Чонгук, — я ни разу не оправдал
его ожиданий, Намджун. Я позволил каким-то мразям касаться моего мальчика.
240/624
Его запирали, били, а я был настолько ослеплен своей яростью, что даже мысли
не допускал, что ему может быть больно и без меня.

— Думаю, самое время отпустить его, оставить всё…

— Отпустить? — поворачивается к нему Чонгук, и Намджун уже жалеет, что

открыл рот. — Я никогда его не отпущу. Он мой омега, я люблю его, и плевать,
что уже во второй раз жизнь раскидывает нас по разные стороны. Я пойду за
ним и в третий. И в четвертый. Я буду добиваться его бесконечно, но я его не
отпущу.

— Ты меня удивляешь, — хмурится Намджун. — Как ты собираешься собрать

воедино то, что сам и разбил? Думаешь, он тебя простит?

— Я сделаю всё для этого, — уверенно говорит альфа. — Сегодня я заново в него
влюбился, — разбито улыбается. — Ты не представляешь, насколько он силен.
Он моя кровь и плоть, мой дом, моя семья. Он тот, кто родит мне таких же
сильных и красивых сыновей. Ничто и никто в этом мире не встанет между нами.
Юнги все равно будет моим.

— Это будет тяжелый путь.

— А когда у нас было что-то легко? — горько усмехается Чонгук. — Я

отвратительно поступил с Юнги, и я сильно об этом жалею, но я не собираюсь
стоять в стороне и ждать, что же выберет омега. Я буду рядом с ним, буду везде,
где он, а Юнги может об этом и не знать. Я его не отпущу и обязательно все
исправлю. Сейчас нам нужно заняться Омарионом и свадьбой Хосока. Время,
отведённое мной на самобичевание, закончилось, пора разбираться с нашими
врагами, — поднимается на ноги альфа, и Намджун следует за ним.

***

— Как ты? — проходит в комнату брата Тэсон и опускается рядом на кровать.

— Я проиграл, — с грустью смотрит на лежащий рядом белый костюм Тэхен.

— Через пару часов я стану его супругом.

— Ты не проигрывал, — пытается подбодрить его старший. — Ты же не в тюрьму

отправляешься. Я буду тебя навещать, ты будешь приезжать, а время летит так
быстро, что ты и не заметишь, куда делись двенадцать месяцев.

— Я боюсь, — притягивает колени к груди омега. — Это я с виду такой

непробиваемый и везде свой парень, а на деле я боюсь уезжать из дома, от
тебя, боюсь жить с тем, кого толком не знаю. Как я буду сутками находиться
наедине с ним? Что мне делать, если он вдруг захочет провести со мной ночь?
— с грустью смотрит на брата.

— Ты же говорил, что предлагал ему себя, но он не заинтересован.

— Я был уверен, что он не заинтересован, поэтому и предлагал, но откуда я

знаю, как он поведет себя, когда мы уже будем женаты, — кусает губы Тэхен.

— Скажешь ему все, как есть, что ты не хочешь, — говорит Тэсон. — Я не особо
241/624
люблю альф, ты прекрасно знаешь, но этот, несмотря на все, что ты вытворял,
ни разу тебя и пальцем не трогал. Я не думаю, что он не поймет, а если не
поймет, вырубишь его и сбежишь.

— Овдоветь? — смеется Тэхен. — Это ведь прекрасная идея! Хотя я не хочу быть
убийцей, я скорее сделаю так, что он вернет меня в этот дом максимум через
месяц.

— Ты умеешь заебывать, — швыряет в него подушку старший, а Тэхен тянется за

мобильным.

— Юнги вернул страницу! — спрыгивает с кровати омега.

— Ты превратился в его фаната, — качает головой Тэсон.

— Ты же видишь, что он постит, мне кажется, ему хуже, чем мне, и я, смотря на
него, не хочу жаловаться или унывать, — говорит Тэхен, листая ленту Юнги. — Я
репостну его пост.

— Ты с ума сошел? — выпаливает Тэсон. — Ты прекратишь вашу глупую войну?

Ты же обожал быть с ним в контрах.

— Плевать на войну, — отмахивается Тэхен. — У меня много подписчиков, а ему

нужна реклама и деньги, пусть и мои закажут, мне не жалко.

— Я всегда знал, что у тебя золотое сердце, иначе как объяснить то, что ты
перед всем Кальдроном первым протягиваешь руку своему врагу, — улыбается
Тэсон.

— Когда ты в полной заднице, всё остальное теряет значение, — говорит Тэхен

и, репостнув пост Юнги о рекламе, пишет под постом про Дракона «лучшее».

***

— Он меня репостнул! — подпрыгивает на месте Юнги. — Ким Тэхен репостнул

мой пост!

— И… — ложка с йогуртом замирает в руке Чимина, так и не дойдя до рта.

— Ты не понимаешь, он сделал первый шаг! — бегает по комнате омега.

— Думаешь, он меня пожалел? Мне не нужна жалость! — мгновенно мрачнеет.

— Так напиши ему и спроси, — пожимает плечами Чимин и возвращается к

йогурту.

Юнги пару минут ходит по квартире, а потом, все-таки решившись, открывает

дайрект.

Ю: Спасибо.

Т: Пожалуйста.

Ю: Это было неожиданно.

242/624
Т: Еще неожиданнее то, что у меня сегодня свадьба, но постов с мероприятия не
будет.

Ю: Ого, тебя можно поздравить?

Т: С несчастьем. Не приглашаю тебя, потому что свадьбы толком и не будет,

просто распишемся, потом я напьюсь. Да и чего скрывать, мне нечему
радоваться.

Ю: Хочешь поговорить?

Т: Хочу умереть.

Удаляет.

Т: Нет, все нормально.

Ю: Пиши, если что. Я выслушаю.

Т: Может, зайду как-нибудь на кофе.

Ю: Буду рад, только кофе сам неси.

Чимин обещает зайти на ужин, а Юнги уходит на работу. Вечером по дороге

домой Юнги заходит в маркет и покупает необходимые для ужина продукты.
Днем на обеденном перерыве Юнги внимательно слушал повара в их кафе,
который объяснил ему, как приготовить вкусную пасту в сливочном соусе, и
решил, что хватит Чимину его угощать, сегодня он его покормит. Юнги бегает
между гостиной и кухней, накрывая на стол и продолжая помешивать грибной
соус в сковороде. Он решает нарезать салат, пока соус варится, и,
вооружившись ножом, садится за столик в гостиной, как слышит стук в дверь.

— Знал, что ты не пропустишь такой вкусный ужин, — распахивает дверь

улыбающийся Юнги и застывает на месте, увидев стоящего снаружи Чонгука.

— Можно войти? — спрашивает альфа, изо рта которого из-за холода идет пар.

Юнги запоздало кивает и отступает, пропуская брата внутрь. Чонгук снимает

кожаные перчатки и, как и есть, в черном пальто до колен проходит в гостиную.
Юнги топчется позади, не зная, что сказать, и в итоге решает просто
понаблюдать за альфой. Чонгук останавливается посередине комнаты, с
интересом ее рассматривает, замечает, как тепло и уютно, будто эта не та
покрытая паутиной воняющая дыра, в которую он впервые привёл брата. В доме
чисто, светло, на стене висят сиреневые гирлянды, на полу пушистый ковер, а
на низком столике перед диваном лежит дощечка и стоит миска овощей. Юнги
же рассматривает его. Чонгук невероятно привлекателен, его черные, как
смоль, волосы собраны в хвост на затылке, четкая линия подбородка,
выпирающие скулы, мощная грудь, на которой с трудом застегнута рубашка, и
выглядывающие из-под воротника рисунки, от желания увидеть которые
полностью сводит челюсть. Ни один альфа одним своим присутствием не
скручивал в узлы его внутренности, не заставлял зверя скулить от желания
подчиниться. От него пахнет морозом, парфюмом, табаком — эти запахи
смешиваются с природным, и Юнги решает глубоко не вдыхать, лишь бы не
243/624
позволять умопомрачительному запаху выбивать почву из-под его ног. Чонгук
оборачивается, смотрит потемневшим взглядом, и по пламени на дне его
зрачков омега понимает, что проебался. Юнги слышит его зверя и уже уверен,
что тот почувствовал его неуместное желание. Он сразу садится на ковер и,
подтащив к себе дощечку, начинает нарезать овощи.

— Горит? — кивает на метку альфа, уверенный, что она сейчас ноет, потому что,
когда они рядом, у него самого под грудиной пожар поднимается, кости плавит.

— Не твое дело, — бурчит Юнги, пытаясь сконцентрироваться на салате.

— Ты хорошо устроился, — проходит к дивану Чонгук, решив не зацикливаться

на неприятной Юнги теме, хотя прекрасно почувствовал желание омеги и сам не
может успокоиться — смотреть на него все только усугубляет.

— Зачем ты пришел? — не отвлекаясь, спрашивает Юнги.

— Хотел тебя увидеть, — не лжет Чонгук, который следит за красивыми руками,

умело справляющимися с огурцами.

— Увидел. Дверь там, — указывает ножиком в сторону коридора омега.

Юнги в спортивных штанах и растянутой заляпанной пятнами футболке, его

раскрасневшиеся щеки так и манят к ним прикоснуться. Чонгуку хочется убрать
со лба омеги ниспадающие на глаза волосы, пропустить их через пальцы,
почувствовать нежность шелка на своих ладонях. Он такой домашний, нежный,
смешно морщится, Чонгук еле сдерживается, чтобы не присесть ближе, не
вдохнуть обжигающий легкие аромат гранатов. Хочется с ним целоваться, до
безумия хочется вновь попробовать эти губы, но он только смотрит, а Юнги
прячет взгляд, потому что чувствует, как он его разглядывает и как его зверь
только на один взгляд уже реагирует, метку чесаться заставляет. Омега
заканчивает нарезать салат и добавляет в него кубики феты. Он пару секунд
думает и добавляет сверху еще и горсть оливок.

— Что за салат такой, ты в него столькое пихнул, — следит за его руками Чонгук.

— Зато будет вкусно, — перемешивает ложкой салат омега.

— Ты спишь здесь? — Чонгук замечает рядом с диваном сложенные стопкой

одеяла и подушки.

— Спальня отвратительна, ее ни одно средство не отмоет, так что она служит

мне чуланом, а сплю я здесь, — отвечает омега.

— Ты можешь все поменять, — злится на свой поступок альфа, — тебе не нужно

тут жить. Можешь забрать квартиру, которую я показывал тебе в Ракун, она
полностью была сделана для тебя.

— И взамен спать с тобой? — поднимает на него глаза Юнги.

— Нет, — не убирает взгляд альфа.

— Спасибо за щедрость, но вынужден отказаться, — поднимается на ноги омега

и бежит на кухню проверять макароны. — Будешь ужинать? — спрашивает
244/624
вернувшийся Юнги.

— Боюсь отравиться, — улыбается альфа.

— Значит, не будешь, — кривит рот омега.

— Буду, — альфа вспоминает, что за весь день ел только сэндвич с кофе в офисе
у Намджуна утром, но самое главное — хочется еще немного побыть с омегой.
— А тебе хватит?

— Я все равно готовил много, но Чимин не пришел, — возвращается на кухню

Юнги.

Омега наполняет две тарелки пастой, поливает соусом и, посыпав пармезаном,

несет в гостиную. Они едят салат прямо из миски, Чонгук подтверждает, что он
вкусный. Юнги сидит на ковре напротив и радуется, что у него с первого раза
получился такой вкусный соус. Они молча ужинают, и Чонгуку кажется, они
дома, скоро отец вернется с работы, что после ужина, пока Юнги будет мыть
посуду, он будет, как и раньше, тайком от Илана воровать у брата поцелуи.
Юнги будет хихикать, но все равно тянуться за еще одним. Омега думает о том
же, только если эти воспоминания наполняют Чонгука светлой грустью, у Юнги
от них ком в горле, он им давится.

Чонгук заканчивает первым, а Юнги, улыбнувшись про себя, хватает его тарелку
и бежит доложить все, что осталось в кастрюле. Чонгук от добавки не
отказывается, он так голоден, будто неделю не ел.

После ужина Юнги моет посуду, а Чонгук, прислонившись плечом к шкафу

рядом, смотрит на него. Хочется подойти и обнять его со спины, поцеловать в
шею по линии роста волос, показать, как его прямо сейчас в эту минуту
разрывает от не вмещающейся в него нежности, и альфа бы пошел на поводу
своих желаний, утопил бы его в ней, но пугать омегу не хочется. Чонгук и так
ходит по тонкому льду и давить на него не будет, потому что следующего раза
тогда может больше и не быть. Юнги тяжело с ним находиться в одной комнате,
он лишний раз не оборачивается, ничего не говорит, боится встретиться с
взглядом темных глаз.

— На самом деле я зашел сказать, что твой папа свободен, ты можешь поехать к
нему или дождаться его. Ему вернули телефон, — прерывает тишину альфа.
— Парни, которые тебя охраняют, никуда не денутся, они будут так же отвечать
за твою безопасность и помогать, когда тебе надо.

— Как это мило, — язвит Юнги.

— Ты свободен в передвижениях, можешь жить на любой территории, —

продолжает Чонгук.

— То есть ты отпускаешь меня? — поворачивается к нему омега.

— То есть ты будешь жить все равно в Кальдроне, но это не значит, что я тебя
отпускаю, — становится ближе альфа. — Мы можем попробовать начать с
начала, можем забыть про прошлое.

— У нас ничего не получится, — вновь отворачивается Юнги.

245/624
— Почему? — слова омеги острее любого ножа.

«Потому что рано или поздно ты узнаешь правду и возненавидишь меня».

— Потому что ты унизил меня, — озвучивает Юнги. — Потому что ты убил ни в

чем неповинного человека только из-за того, что он хотел на мне жениться.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я убил Лауда, чтобы тебе что-то

доказать, — мрачнеет Чонгук. — Я убил его, потому что он убил тебя.

— Я не понимаю тебя, — выключает воду Юнги и начинает собирать посуду в

шкаф.

— Он подписал тебе смертный приговор в ночь похищения Кушем, а я такое не

прощаю. Ты можешь продолжать оплакивать эту мразь, но я не позволю ему
встать между нами. Я никому больше этого не позволю, — твердо говорит
Чонгук. — Ты мой омега, а я твой альфа, и пусть у нас было тяжёлое прошлое,
будущее будет прекрасным.

— Как так? — ошарашенный новостью Юнги держится за края раковины, лишь

бы устоять на ногах. Эрик не мог так с ним поступить. Он отказывается верить в
слова Чонгука, ведь он, как вчера, помнит разговор с Эриком в автомобиле, его
объятия после спасения и обещание всегда защищать. Почему ему опять
солгали, почему те, кого он считал самыми близкими, кормили его ложью и
делали из него идиота.

— Ты заплатил за меня? — дрожащим голосом спрашивает омега. — Это ты меня

оттуда вытащил? — прячет глаза, ответа даже не дожидается, он знает, что он
положительный. — Я такой дурак, я ведь верил ему. Я верил тебе. Я верил папе,
когда он сказал про смс. Почему вы все так поступаете? — смотрит с
вскрывающей болью, Чонгук подается вперед, чтобы обнять, но омега
отворачивается. — Пожалуйста, уходи.

— Уйду, — все-таки подходит со спины Чонгук. Его дыхание щекочет затылок,

Юнги чувствует исходящий от него жар и не дышит. — Спасибо за ужин, —
шепчет альфа и легонько целует в макушку. Чонгук видит, как подрагивают
плечи омеги, но рука замирает в воздухе в паре сантиметров, обнять его он так
смелости и не находит. — В последний раз я так вкусно кушал, когда был жив
папа, — говорит альфа и идет на выход.

Юнги еще долго сидит на кухне и, куря в окно, думает о своем окутанном ложью
и предательством прошлом.

***

В пять часов вечера Тэхен, закончив собираться, спускается в гостиную, где его
ждет отец и брат.

— Хотя бы для приличия перестань хмуриться, — требует у сына Минсок.

— Мне нечему радоваться, — фыркает омега. — Поехали уже, закончим с этим.

246/624
Они выходят наружу и идут к ожидающей их машине, как во двор въезжает
гелендеваген, из которого выходит одетый в черный костюм и белую рубашку
Чон Хосок.

— Жених поедет со мной, — объявляет альфа, поздоровавшись, а Тэхен без

единого протеста взбирается на заднее сидение гелендевагена.

— Мог бы на переднее сесть, — садится за руль Хосок. — Я тебе не шофер.

— Не растаешь, — кривит рот омега.

— Сядь вперед, — закипает Хосок.

— Так попробуй и пересади меня, — шипит Тэхен.

Альфа выходит из автомобиля и подойдя к дверце омеги, распахивает ее.

— И не подумаю… — не успевает договорить Тэхен, как Хосок, схватив его в

охапку, усаживает на переднее сидение и пристегивает ремень.

— Психопат! — кричит Тэхен вернувшемуся за руль альфе и отворачивается к

окну.

— Я думал, ты вырядишься, как в ресторан тогда, — усмехается Хосок и

выезжает со двора.

— Слишком много чести для тебя.

— Ничего, у тебя еще будет шанс, — подмигивает ему Хосок и прибавляет звук
льющейся из колонок Bright Lights.

Тэхен молчит, так и смотрит на меняющийся пейзаж за окном, а Хосок на него.

Омега без косметики, и пусть его язык, как жало змеи, он выглядит уязвимым,
никакого огня в глазах, желания нагрубить, ответить. Он сидит в салоне
автомобиля, а Хосоку кажется, его здесь нет. Тэхен весь в мыслях, он, прикрыв
веки, думает о чем-то своем, и Хосок бы отдал все, чтобы хотя бы на секунду
оказаться в его голове и узнать, откуда вся эта агрессия, бунтарство, злость.

— Признаюсь, я думал, ты выйдешь наружу, обмотанным бомбами, и будешь

грозиться взорвать себя, но ты меня удивил, — все-таки вновь нарушает тишину
альфа.

— Я просто подумал и решил, что, в принципе, тебе от этого брака куда хуже, —
наконец-то поворачивается к нему Тэхен и, столкнувшись глазами с темным
взглядом, сразу же возвращает внимание к дороге. — Я стану супругом богатого
и известного альфы, одного из правителей полуострова, буду тратить твои
деньги, жить в свое удовольствие, а что получаешь ты? Людское осуждение,
убитые нервы и омегу, которому ты бы добровольно никогда не дал свою
фамилию. Так что у меня все хорошо. Я тебя уделал.

— Я бы не был таким самонадеянным, — усмехается Хосок.

Оставшиеся тридцать минут до церкви они едут в полной тишине, а Хосок с

трудом концентрируется на дороге, продолжая поглядывать на красивого омегу,
247/624
с которого периодически будто сползает маска. Хосок жалеет, что не взял
шофера и не может насладиться редкими минутами, как ему кажется,
настоящего Тэхена. Тэхен и так еле сдерживается, чтобы не разреветься, а
музыка и обжигающий лицо взгляд делают только хуже, он шепчет себе «все
будет хорошо, не сломайся» и, глубоко вдохнув, возвращает взгляд.

— Хватит на меня пялиться.

Автомобиль стоит на светофоре, они пару секунд смотрят друг на друга, и Хосок
понимает, что тот Тэхен, который ему нравится, опять погребен под тем, кого он
не выносит. Когда они паркуются перед церковью, вокруг которой стоят
вооруженные люди и бронированные автомобили, то Тэхена от паники
подташнивает. Хосок уже вышел из автомобиля, открыл ему дверцу, а омега
словно прилип к сидению, он не может заставить себя выйти и с трудом
справляется с застрявшим в горле сердцем. Страшно. Альфа стоит в шаге от
него, нервно постукивает пальцами по отполированной дверце, считывает
эмоции с его лица, и Тэхену бы надо взять себя в руки, закопать страх так
глубоко, как можно, но не получается. У него губа дрожит, и омеге приходится,
опустив зеркало, притвориться, что он проверяет макияж, которого на лице и
нет. Тэхен выходит из автомобиля и отказывается подавать руку альфе, но
Хосок и не спрашивает, хватает его руку, сжимает его ладонь и ведет к церкви.

В церкви их, помимо священника, ждут родные и близкие. Тэхен видит отца и
брата, сидящих слева, и, кивнув им, продолжает смотреть вперед.

— А где твои друзья? — спрашивает его Хосок, увидев со стороны жениха только
двоих гостей.

— У меня их нет, — честно отвечает омега и проходит вперед.

Хосок это не комментирует и, остановившись напротив, готовится слушать

священника.
Тэхен видит сидящего на переднем ряду Лэя, который окружен сыновьями, и
сразу прячет глаза. Он не слушает священника, пропускает вопрос про согласие
и отвечает только после второго раза. Пара обменивается кольцами, и
священник объявляет: «можете поцеловаться». Тэхен сразу же делает шаг
назад, но Хосок обхватывает его за талию, притягивает к себе и легонько
касается губ. Тэхен знает, что на них смотрят, что пусть он и не хочет этот брак,
но уже сделал шаг, он жмурится, на поцелуй не отвечает, а Хосок и не давит.
Альфа отпускает парня и отходит. Хосоку было мало, ему хотелось углубить
поцелуй, хотелось сильнее прижать его к себе, почувствовать его на вкус. «Он
просто красивый, вот и действует так», — думает про себя альфа, продолжая
поглядывать на потерянного омегу. Пусть он скучает по нему, постоянно
вспоминает его хрипловатый голос и начиненный минами взгляд, это пройдет.
Теперь Тэхен полностью принадлежит ему, будет жить с ним, и у Хосока это
пройдет. По-другому быть не может.

— Первый раз я на свадьбе, где против обе стороны, — говорит Чонгуку

Намджун, заметив, как пытался уйти от поцелуя омега.

— Все мы знаем, зачем этот брак, — спокойно отвечает Чонгук.

— А омега красивый, — встревает Мо.

248/624
— Не такой я представлял свадьбу своего сына, — сокрушается Лэй.

После церемонии Тэхен сразу двигается к выходу, но Хосок, схватив его за

локоть, тянет обратно и удерживает на месте.

— Ты поедешь с папой в мою квартиру в Амахо, поживешь пока там, потом,

возможно, переедешь ко мне в Ракун, — не переставая улыбаться гостям,
шепчет ему в ухо альфа. — Папа тоже живет в Амахо, и я буду спокоен за тебя.

— А ты обо мне беспокоишься? — вонзается ногтями в удерживающую его руку

омега, но Хосок и бровью не ведет.

— Ты теперь мой супруг, и ты можешь быть отличной мишенью для моих врагов,
так что это в целях безопасности, не обольщайся, — отбирает у него руку, на
которой уже проступает кровь альфа. — Я не позволю никому манипулировать
мной через тебя, и если ты сейчас не спрячешь коготочки, я, как и обещал тебе,
их выдерну.

— Давай, выдерни, тогда мой слепой отец поймет, что ты за человек, и заберет
меня отсюда, — не задумываясь, отвечает Тэхен.

— Узнаю бестию, только не дождешься, — ухмыляется Хосок.

— Я хочу брачный контракт, — внезапно вспоминает Тэхен.

— Это еще откуда? — хмурится альфа.

— Оттуда. Я не хочу через год возвращаться к отцу, а он мне и гроша не

оставит, так что я хочу брачный контракт, чтобы мне было на что жить после
развода. Я понимаю, ты жмот, мне особо не выделишь, но думаю, мы можем
договориться.

— Всё зависит от твоего поведения. Попрощайся со своими и поедешь ко мне

домой, — говорит Хосок.

— А я не собираюсь запирать себя в твоей квартире, — поправляет волнистую

челку омега. — В конце концов, у меня свадьба, и плевать, что она с тобой, я
буду праздновать. У меня бронь в лучшем клубе Амахо, я заранее обо всем
позаботился, так что я сегодня гуляю за свой счет, раз уж мой муж не захотел
раскошелиться на праздник, и не еду домой.

— Я не разрешаю, потому что я предлагал тебе нормальную свадьбу, а ты

устроил цирк, поэтому сядь в машину и поезжай домой, потом поговорим, —
Хосок не слушает возмущения омеги и идет к друзьям, а Тэхен к семье. Он долго
обнимает Тэсона, кивает отцу и идет к мерседесу, в котором его ждет Лэй.

— Опустим любезности, я просто дам тебе свой адрес и контакты, надо будет,
приезжай, я тебя беспокоить не собираюсь, — спокойно говорит севшему рядом
омеге Лэй. — Но я хотел бы, чтобы ты знал, что мой сын не тот, кем кажется,
впрочем, ты и сам не такой.

— Не нужно пытаться копаться в моей голове, — старается звучать мягко Тэхен.

— Я не держу на вас зла, и я с вами не воюю, я просто хочу побыть в
одиночестве, поэтому простите мою грубость, но чем меньше я буду видеть вас
249/624
и вашего сына, тем легче мне будет перенести этот год.

— Как скажешь, — улыбается Лэй и больше попыток начать диалог не делает.

Тэхен никогда не был в Амахо, поэтому он, прилипнув к окну, любуется

архитектурой города и старается не думать о кольце, впившемся в палец. Лэй
сходит раньше омеги и скрывается за массивными железными воротами, а Тэхен
едет дальше. У Хосока просторная и красивая квартира, одна гостиная способна
уместить в себе школьный спортзал. Квартиру охраняют двое вооруженных
людей, а шофер предупреждает Тэхена, что отныне он в распоряжении омеги.

Тэхен даже рад, что не было празднования, он с трудом продержался эти

полчаса в церкви, еще несколько часов среди людей он бы не выдержал и точно
бы сломался. Он еле стоял у алтаря и постоянно прятал мокрые глаза, лишь бы
не дать никому, и в первую очередь Хосоку, возможности увидеть его слабость.
Омега проходит внутрь и сразу идет в ванную. Квартира пустая, можно не
прятаться и его никто не услышит, но Тэхен все равно открывает воду и сев на
кафельный пол, долго и громко рыдает. Он бы продолжил, если бы не стук в
дверь, предупреждающий, что привезли его вещи и кошек. До десяти вечера
Тэхен распределяет свои вещи, а потом говорит по телефону с Тэсоном,
постоянно нервно поглядывая на дверь.

— Лучшая брачная ночь из всех, — улыбается брату Тэхен, поглаживая кошек, —

представляешь, у него огромная квартира, а спальня всего одна. Я все же
надеюсь, что он так никогда и не заявится с ночёвкой, а если и заявится, то
будет спать на диване в гостиной. Мне пора собираться, мои ждут меня в клубе.

— Надеюсь, все пройдет хорошо и твой не слетит с катушек.

— Он даже на ночь не приехал, ему так же плевать, как и мне, — вешает трубку
омега и идет подкрашивать глаза.

Через полчаса Тэхен надевает черные облегающие ноги брюки, заправляет в них
черную тонкую футболку и завершает образ массивным ремнем,
подчеркивающим тонкую талию. Придав объём завитым на концах волосам,
омега спускается к машине и приказывает шоферу ехать в клуб. Тэхен
отключает телефон еще в автомобиле и, переступив порог развлекательного
заведения, свою новую жизнь начинает с шести шотов текилы. Омега танцует
так, как никогда не танцевал, прибивает к себе внимание всех присутствующих
и еле успевает принимать комплименты и коктейли. Уже давно за полночь,
Тэхен с танцпола не сходит, он боится, что если музыка прекратится и он
остановится, то вся его реальность разом обрушится на плечи и придавит его к
блестящему, усыпанному мишурой полу. Под музыку почти не думается, тело
откликается на биты, алкоголь разносится по крови, и в этом слепящем свете
софитов Тэхен чувствует себя свободным. Он словно сбросил груз, который
тащит на себе последние месяцы, нет никакого Хосока, не было свадьбы, он
будет гулять до пяти утра и отоспится в своей кровати в особняке, пока его не
разбудит голос недовольного отца. Он прикрывает веки и кружится по танцполу,
уже не пытаясь даже танцевать со своими, он будто один во всем целом мире,
он свободен. Еще один поворот, и он чувствует крепкие руки вокруг талии,
ударивший в нос так хорошо знакомый запах и, распахнув веки, вмиг трезвеет.
Клуб пустой, они стоят вдвоем прямо посередине в полном одиночестве, он все
так же прижимает его к себе и смотрит так, что Тэхену хочется спрятаться. Он
боится этого Хосока, он уже видел его в ресторане в Кордове, но тогда была
250/624
надежда, что Тэхен вырвется, а пару часов назад он сам поставил подпись под
их именами и вверил себя в руки того, кого зовут Сайко. У Тэхена гудит голова,
он выбирается из его рук и делает шаг в сторону бара, но альфа ловит его и,
ловко перекинув через плечо, идет на выход.

— Меня тошнит, — барабанит кулаками по его спине омега.

— Так проблюйся, — невозмутимо отвечает Хосок.

— Я не могу блевать, пока вишу вниз головой, я захлебнусь.

— Так давай, я не против овдоветь в первый же день брака, — сажает его на

сидение Хосок, но не закрывает дверцу, нависает сверху. — Ты так все равно
долго не проживешь.

Тэхен вздрагивает от хлопка двери.

— Я запретил тебе уезжать, ты ослушался, — садится за руль Хосок.

— Ты мне не указ, — старается звучать уверенно омега, но особо не получается.

— Мой муж не приехал для брачной ночи, я ушел гулять.

— Я приехал, но нашел вместо тебя котов.

— Уно — кошка, — заплетающимся языком отвечает омега и двигается к дверце,

будто он на полном ходу выскочит из автомобиля.

Хосок больше не разговаривает, его губы твердо сжаты, брови нахмурены, он с

такой агрессией крутит руль, что Тэхен уверен, он вместо него омегу
представляет.

Приехав в квартиру, Тэхен, на ходу сдирая с себя одежду, идет в душ. Он долго
стоит под водой и отказывается выходить, учитывая, что в квартире Хосок, а он,
зайдя в душ, не взял одежду. Устав торчать в ванной, омега решает, что альфа,
наверное, все-таки в гостиной, и, обмотав вокруг бедер полотенце, выходит из
ванной. Прикрыв за собой дверь, он понимает, что его ожидания не
оправдались — Хосок стоит у окна. Пиджак альфы лежит на кровати, а он с
руками в карманах брюк поворачивается к омеге и буравит его взглядом.

— Я думал, ты утонул, — скользит заинтересованным взглядом по телу омеги

Хосок.

— Не дождешься, — подавив смущение, проходит к кровати, на которой лежит

бархатный халат, Тэхен. Омега тянется за ним, но Хосок передвигается как
пантера, Тэхен не понимает, как он оказался позади, но схватить халат первым
не успевает.

— Отдай! — пытается дотянуться до халата омега, но Хосок отбрасывает его в

сторону и притягивает парня к себе.

— Не нужно одеваться, — проводит губами по его щеке Хосок. — Ты не умеешь

себя вести, у тебя отвратительный характер, — скользит ладонями по голой
спине, поражается нежности кожи, — но ты безумно красивый. Я никогда не
встречал никого красивее. Я уверен, что ты такой же, как и я, тебе не нужна
251/624
любовь, чтобы заняться сексом. Жаль только, что ты пахнешь цветами, но это не
смертельно.

— Я и парфюм куплю цветочный, — пытается выбраться из его рук омега, но

Хосок не отпускает.

— Мы уже женаты, — еле сдерживается, чтобы не поцеловать манящие губы,

Хосок, которые он сегодня попробовал и о которых думал все последние часы.
— Неужели ты не знаешь, чем занимаются молодожены в брачную ночь?

— Я не хочу, — кладет ладони на его грудь Тэхен, зверек которого вопит от

страха. — Мы женаты формально, нам этого не надо, — давит на него, но альфа
ни на миллиметр не сдвигается.

— Перестань, я видел, что ты творил на танцполе, — Хосок играет с ним в игру,

но не только она ведет его, с самой первой встречи он хочет его, а сейчас
чувствует, как от одних прикосновений возбуждение волнами проходит по телу.
Он опускает руки к полотенцу, а омега резко толкает его, но выбраться не
успевает. Хосок валит его на постель и вдавливает в нее своим весом.

— Это тоже игра? — сжимает его запястья над головой Хосок и водит губами по
скулам. — Хочешь меня подразнить? Я подыграю, — он тянется к полотенцу, но
рука до него не доходит, потому что Тэхен, превозмогая ужас, сковавший его
горло, смотря прямо ему в глаза, еле слышно шепчет:

— Не надо.

Хосоку хочется что-то съязвить в ответ, уколоть побольнее, но в глазах омеги

стоит чистый неприкрытый страх, и он чувствует поднимающуюся внутри
ненависть к самому себе. Она бьется волнами о ребра, заставляет разжать
пальцы и прятать глаза. Хосок отпускает парня и, встав на ноги, поправляет
рубашку. Тэхен сразу же кутается в халат и отбегает к стене у двери.

— А где твоя бравада? Ты что, струсил? — злится на себя и на омегу Хосок. Он

понятия не имеет, что сейчас произошло и почему его зверь чувствует себя
настолько виноватым, и, нахмурившись, берет пиджак с кровати.

Омега не отвечает, но смотрит так, что у Хосока кожа трескается, обнажает его
незащищенную теперь уже ничем душу, которую Тэхен одним взглядом
царапает. Хосоку хочется испариться, лишь бы не чувствовать на себе этот
вскрывающий и заставляющий себя ненавидеть взгляд.

— Ты правда испугался, — делает к нему шаг Хосок, ведомый желанием

приласкать, успокоить, но омега сильнее вжимается в стену. Отвращение к себе
у альфы только увеличивается. — Я ухожу, только перестань смотреть на меня,
как на чудовище, — тихо говорит и выходит за дверь.

Хосок садится в автомобиль, но не заводит его. Он все никак не может выкинуть

из головы испуганный взгляд омеги. Буквально на мгновение Хосоку показалось,
что он только познакомился с Тэхеном, что это и есть настоящий омега, на
котором он женился. Он не собирался спать с ним, и плевать, что хочет его с
первой встречи, он хотел проверить, как далеко может зайти Тэхен, и в итоге
проучил не его, а себя. Хосок сам себе противен, что не сразу понял, что омега
искренен в своих «не надо», а продолжил давить. Или Тэхен и правда настолько
252/624
не выносит его, или тут что-то кроется. Хосок выяснит.

Всю ночь Тэхен плохо спит, он все ворочается по постели, ругает себя, что
струсил, что пошел первой трещиной и позволил Хосоку увидеть себя
настоящего, а он точно увидел. Кое-как уснув под утро, омега спит пару часов, а
проснувшись, первым делом спрашивает у Юнги, куда приехать.

***

— Таким образом я решил делать это бесплатно, — объясняет уставившемуся на

него Чимину Юнги.

— Я ничего не понимаю.

— Послушай, очень много компаний, у которых есть целые отделы маркетинга,

но при этом у них позорная маркетинг-стратегия, — объясняет Юнги. — Я,
просматривая компании, в которых слабый маркетинг, буду писать им лозунги,
посты, возможно, даже лого делать, и буду все это размещать на своем сайте,
обязательно при этом их отмечая. В Обрадо я делал это все для себя сам, и я это
умею.

— Но что это даст тебе? — все равно не понимает Чимин.

— Кому-то же моя версия понравится, — улыбается Юнги. — Меня не берут на

работу в эту сферу, потому что у меня нет опыта. А я таким образом буду им
показывать то, что сделал для них, если кто-то захочет, тогда будем говорить о
долгосрочном сотрудничестве.

— Да ты мега-мозг, — восхищается другом Чимин, а Юнги бежит открывать

дверь.

— Обниматься, наверное, не будем, — стоит на пороге Тэхен и протягивает Юнги

кофе.

Юнги приглашает его войти, а Тэхен, пройдя за ним в гостиную, видит Чимина и
извиняется, что взял только два кофе. Юнги знакомит парней, Чимин
напоминает омеге о столкновении, не удивительно — Тэхен не помнит.

До обеда парни делятся новостями, а потом шутят, что их альфы братья.

— Вы семья, а мой временное явление, — бурчит Чимин.

— Но в жопе мы все, — говорит Тэхен, у которого настроение уже намного

лучше.

Через полчаса в дверь стучат, и так как Чимин с Юнги покупают домен для
нового сайта, Тэхен идет открывать.

— Привет, я Мо, мы виделись вчера на свадьбе, — говорит ему стоящий на

пороге альфа. — Я за Чимином.

Омега скользит взглядом по его лицу, неосознанно задерживает внимание на

ожоге.
253/624
— Чем быстрее позовёшь его, тем быстрее я исчезну, — зло говорит Мо,
которому взгляд не нравится.

— Прости, да, сейчас, — понимает, что облажался, Тэхен и идет за Чимином.

Чимин обещает Юнги зайти завтра и уезжает с Мо на обед. Тэхен еще полчаса
сидит с Юнги, потом провожает его до работы и возвращается к себе. Покормив
кошек, он вновь болтает с братом, разбирает вещи и, устав сидеть в интернете,
спустившись вниз, просит шофера отвезти его куда-нибудь поужинать. Дом
душит, хочется видеть людей, тогда Тэхен о своем положении не думает. Он
ужинает в уютном ресторанчике в одиночестве и, заказав кофе, тянется к
телефону, когда замечает, как начинают суетиться официанты, а
администратор бежит к двери. Тэхен думает, что пришел Хосок, но в дверь
входит тот парень с ожогом на лице и, кивнув администратору, никуда не
смотря, идет к столику у окна. Он делает заказ, разговаривает по телефону, и
стоит ему повесить трубку, как Тэхен, поднявшись с места, идет к нему.

— Можно я сяду? — робко спрашивает омега.

— Плохо рассмотрел? Еще хочешь? — хмурится альфа.

— Не язви мне, а то так отвечу, в осадок выпадешь, — фыркает омега.

Мо улыбается и кивает на стул.

— Я знаю, что это было грубо, — начинает Тэхен.

— Не нужно извиняться, ты не первый и не последний, — отклоняет очередной

звонок Мо.

— Ты сам не исправляешь? В смысле, не делаешь операц…

— А надо? — перебивает его Мо.

— Прости, я опять несу чушь, — злится на свой язык омега.

— Как Сайко тебя одного отпускает? — переводит неприятную для него тему Мо.

— А я не спрашиваю разрешения, — пожимает плечами Тэхен.

— Мило, — смотрит на экран мобильного Мо и видит надпись «Сайко».

— Вспомнишь черта, — берет трубку. — Я приеду после полуночи, — говорит в
трубку. — Мне нужно еще к Намджуну заехать. Ага. Я ужинаю с твоим омегой,
кстати. На улице! В ресторане, конечно! Ему мое лицо не нравится. Что ему
передать? — спрашивает Тэхена.

— Чтобы не приходил.

— Не приходи, — говорит в трубку и сбрасывает звонок. — Обиделся, — смеется.

— Ты друг Чимина? — спрашивает его Тэхен.

— Санта Муэрте — моя любовь, — заявляет альфа.

254/624
— Ты шутишь? — не понимая, смотрит на него омега.

— Нет, просто это такая любовь, которой желаешь лучшего, а Намджун в этом
вопросе идеален.

— Или у тебя сил на него не хватает, — язвит Тэхен.

— Или я люблю Чимина, как своего младшего брата, — отрезает Мо.

— Ты не держишь на меня зла? — тихо спрашивает омега.

— Тогда я должен быть зол на весь Кальдрон, — усмехается Мо и просит счет.

***

Намджун не приходит. Уже шестую ночь Чимин засыпает в квартире один, а от

альфы нет вестей. Сегодня перед сном омега читает новый пост Юнги и, не
сдержавшись, заходит на страницу Заира. На фото усыпанные кольцами пальцы
Заира, покоящиеся на его же бедре. Фото сделано в автомобиле, и Чимин сразу
узнает салон бентли Намджуна. Подпись под фото «это был прекрасный вечер».
Следующие фотографии все с места проведения приема, Заир или позирует сам,
или снимает обстановку. Чимин откладывает телефон в сторону и идет на
балкон. Свежий воздух не помогает, сколько бы омега ни вдыхал, он собирается
комьями в глотке и не проходит дальше. То, что Чимин увидел, было ожидаемо,
но это не облегчает его состояние, а не подчиняющееся разуму сердце от обиды
ноет. Каждый день он повторяет себе, что у них не отношения, что ничто, кроме
секса, их не связывает, но все равно постоянно мечтает о большем и не
перестает называть его про себя своим альфой. Чимина эта связь убивает. По
утрам он нежится в его объятиях, а каждый вечер смотрит на дверь, гадая, кого
Намджун выберет на ночь. Всю последнюю неделю он выбирает не его. Будучи
уверенным, что и сегодня выбор не в его пользу, задыхающийся омега
натягивает вязаный кардиган прямо на пижаму и, выйдя наружу, требует одного
из охранников отвезти его к Юнги. Оставаться одному невыносимо, и только
один человек на всем полуострове может хоть немного, но облегчить его
состояние. Юнги не задает лишних вопросов, ныряет под одеяло на диване и,
подвинувшись, предоставляет место и для Чимина.

— Я знаю, что больно, — поглаживает его по волосам Юнги, пока Чимин,

зарывшись лицом в подушку, усиленно старается не выдавать то, что плачет.
— Я настаиваю, что тебе нужно с ним поговорить, тебе надо сказать ему, что ты
столько лет его любишь, и даже если он тебя отвергнет, ты будешь знать, что
сделал все от тебя зависящее.

— Если я буду продолжать эти отношения, мне всегда будет больно. Я винил
раньше Амина, который не уходил от своего садиста, так еще и убийцы, из-за
своей им одержимости, а теперь я боюсь, что сам превращаюсь в него. Да,
Намджун не Усок, но если мне так плохо от того, что я делю его с кем-то, а я
буду продолжать делить, то зачем мне это терпеть? Зачем убивать себя?
— шмыгает носом Чимин. — Я обещал себе, что уйду от него еще в первую ночь,
а я только и делаю, что тяну и надеюсь. Больше так не будет, я продумаю
каждую деталь своего плана и вырву из своего сердца эту занозу.

255/624
Среди ночи омеги просыпаются от настойчивого стука в дверь, и Юнги идет
узнавать, кто ночной гость, которого пропустила охрана. Он распахивает дверь
и, увидев на пороге Намджуна, вновь ее закрывает.

— И тебе привет, — толкает дверь альфа и проходит внутрь.

Чимин, услышав его голос из коридора, кутается в одеяло и садится по-турецки

на диван. Намджун проходит в гостиную и останавливается напротив укрытого с
головой омеги.

— Ты заблудился? — старается не умиляться укутанному омеге альфа, но не

выходит.

— Ты все равно не приходишь, какая разница, где я сплю, — бурчит под нос
Чимин.

— Ты спишь в моей постели, — подходит ближе Намджун.

— А сам ты где спишь? — не сдерживается Юнги и садится рядом с Чимином.

— Ты бы помалкивал лучше, — зло говорит ему Намджун и, нагнувшись, вместе с

одеялом поднимает на руки Чимина.

— Я сам могу ходить, — возмущается омега, пока Намджун с ним на руках идет к
двери. Он ставит его на пол на пороге и, сняв с крючка кардиган, кутает в него
его.

Чимин натягивает на ноги валенки и молча идет к припаркованному у обочины

бентли.

— Я нагрубил тебе в ту ночь, признаю, — разворачивает автомобиль Намджун.

— Но это не повод сбегать из дома.

— Если бы я сбежал, ты бы меня не нашел, — тихо говорит омега.

— Из-под земли бы достал, — усмехается Намджун. — Я понял свою ошибку,

больше никаких учителей.

— Я могу просто не выходить с тобой, все равно тебе есть с кем, — не

сдерживается Чимин и чувствует, как напрягается альфа. — Мне это подходит.

— Я хотел с тобой поужинать, но судя по времени — это уже будет завтрак. Я

голоден, как волк, — говорит Намджун, игнорируя его намек на Заира, и думает,
куда бы поехать.

— Я не хочу есть и переодеваться среди ночи, чтобы куда-то тащиться, тоже,

оставь меня дома.

— Ты и так хорошо выглядишь, — смотрит на растянутую футболку и пижамные

штаны Намджун. — Я дам тебе свое пальто, чтобы ты не простудился.

— Какая забота! А если люди увидят, что ты гуляешь с пугалом в пижаме? Как
ты это переживешь? — восклицает Чимин, а Намджун, проигнорировав его
подколы, тянет его на себя и обнимает.
256/624
Через полчаса они сидят в первом попавшемся открытом кафе, Намджун ест
лосося на подушке из овощей, а Чимин доедает уже вторую вафлю, на которой
горка из сливок и фруктов, и думает заказать еще панкейков.

— Я не собирался есть, а сейчас не могу остановиться, — набитым ртом говорит

омега.

— Ешь, если тебе вкусно, — улыбается Намджун, который уверен, что после
всего съеденного Чимина точно вывернет. — Первый раз вижу, что у тебя такой
хороший аппетит, и мне безумно это нравится.

Чимин моментально откладывает вилку и тянется к чашке.

— В чем дело? — спрашивает Намджун насупившегося парня.

— Я наелся, — тихо говорит омега, который иногда забывается и позволяет себе

чувствовать себя с ним, как с самым близким человеком. — Кстати, почему бы
тебе не взять меня в Ракун, я так хочу посмотреть, где ты живешь.

— Там скучно, — мрачнеет Намджун. — У меня огромный и пустой дом.

— Я все равно хочу посмотреть, — настаивает Чимин, не сомневаясь, что ему

откажут. — Место рассказывает о человеке лучше всего.

— Тогда расскажешь потом, что оно скажет обо мне, — допивает кофе альфа.
— Поехали.

— Прямо сейчас? — удивленно смотрит на него омега.

— У тебя есть планы? — поднимает бровь альфа. — У меня там дела, ты

побудешь в особняке, отоспишься, а я заберу тебя вечером.

Чимин с трудом скрывает радость от новости и бежит к автомобилю. Он думал,

Намджун никогда не возьмет его туда, где его пассия, тем более пресса
приписывает им скорейшую свадьбу. Всю дорогу до особняка Чимин подпевает
радио, достает Намджуна и умолкает только, когда они целуются. Когда
начинается его любимая песня, омега чуть ли из люка не вылезает, Намджун с
трудом удерживает его в салоне и с удовольствием наблюдает за ним. Чимин
заставляет хотеть радоваться, вечно невозмутимый альфа всю дорогу не может
стереть с лица улыбку, наблюдая за плясками омеги на сидении. Он, как сгусток
энергии, никуда не умещается, к нему хочется ближе, он заряжает уставшего
после суток на ногах Намджуна силой.

Чимин искренне поражен размером особняка. Он гуляет по двухэтажному дому,

несмотря на холод, выбегает и в сад и восхищается шикарным патио. Чимин
убеждается, что Заир лжет в социальных сетях, он не живет в особняке, но он
явно здесь бывает, омега узнает гостиную и балкон с его фото.

— Пойдем, я покажу тебе спальню, — ловит Чимина Намджун и ведет наверх,

где сразу же укладывает его на кровать и долго целует.

— Я еще не весь первый этаж рассмотрел, — ноет омега, но при этом

приподнимает бедра, позволяя альфе беспрепятственно избавить его от
257/624
одежды.

Они занимаются любовью до рассвета, потом продолжают в душе, после

которого Намджун уезжает на работу, а Чимин ложится спать. Проснувшись в
полдень, омега делает себе кофе и продолжает экскурсию по особняку.
Закончив рассматривать отделанные со вкусом комнаты, омега проскакивает в
кабинет Намджуна и, усевшись в кожаное кресло, представляет себя большим
боссом. Чимин, который обчистил не один дом и офис, сразу замечает
замаскированный под шкаф в углу сейф и, не сумев подавить
профессиональный интерес, подходит к нему. Хорошенько рассмотрев сейф,
омега понимает, что с такой махиной одними руками ему не справиться, и
возвращается на кухню. До самого вечера он думает о содержимом этого сейфа,
которое может очень сильно ему помочь с его планами, и решает раздобыть
ключи.

***

— Я нервничаю, — бурчит Мо, смотря на прицелившихся в них парней, по ту

сторону от разделяющего на две части помещение стекла. — Сайко, брат, я тебя
люблю, уважаю, но то, что я сказал, что умру за тебя, не значит, что я правда
хочу умереть.

— Ну ты и подлец, — хохочет Хосок. — Можешь выйти за стекло, только

готовься, всю оставшуюся жизнь я буду звать тебя трусом.

— Да вы все трусите, только я это признаю, — пожимает плечами Мо, смотря на

невозмутимого Намджуна, летающего где-то у себя в мыслях Чонгука и
курящего в стороне Аарона. — Вы вечно идете на поводу этого психопата.

— Омарион прибыл, — докладывает Джозеф, а Хосок, сокрушаясь, что гость

прибыл раньше ожидаемого, приказывает стрелять.

Полигон оглушают выстрелы, пули впиваются в стекло, но ни одна не проходит.

Хосок хлопает.

— Почему вы не хлопаете? — смотрит на друзей Сайко. — Я такое стекло нам

достал, во все дома, в офис его установлю.

— Ты молодец, — усмехается Намджун и идет за Чонгуком к вошедшему на

полигон в окружении своих людей Ким Сокджину. Высокий широкоплечий альфа
с убранными назад волосами останавливается на пороге и с интересом
разглядывает собравшихся. Сокджин скидывает накинутое на плечи серое
пальто, которое сразу же ловит его помощник, и, сняв перчатки, протягивает
руку Чонгуку.

— Я думал, ты поскромнее, — скользит взглядом по десятку автомобилей и

людей снаружи Чонгук. — Тебе бы стоило прятаться от своих клиентов, а не
показывать, что ты решил погулять у их врагов.

— Мои услуги продаются, — усмехается Сокджин, — мне не от кого скрываться,

я сам выбираю покупателя. Неплохо у вас тут, — рассматривает стекло и по
одному здоровается с каждым альфой. Когда он пожимает протянутую ему руку
Мо, то взгляд задерживается на лице альфы, и младший хмурится.
258/624
— Чего уставился?

— Да вот думаю, неужели у Левиафана не хватило денег купить тебе новое

лицо, — щурится Омарион.

— Убью, — шипит Мо и вскидывает руку, но Сокджин ловит кулак на лету,

разворачивает альфу спиной к себе и сжимает с такой силой, что Мо кажется, он
сломает его позвоночник.

— Отпусти его, или клянусь… — Хосок не договаривает, Мо бьет затылком в

челюсть и, вырвавшись, попадает в руки Чонгука, который крепко его
удерживает. Сокджин сплевывает кровь на пол и усмехается.

— Хочешь, чтобы я на тебя был похож? — слизывает кровь с губ Омарион,

пристально смотря на Мо.

— Мы еще поговорим, — обещает Мо.

— Обязательно, чудище, — подмигивает ему Сокджин.

— Следи за языком, — мрачнеет Чонгук. — Как бы тебе потом не пришлось

разговаривать со всеми нами.

— Не думаю, что он нуждается в защите, он сам прекрасно справляется, —

улыбается ему Сокджин. — Это мой дядя Шивон, он отвечает за все операции, —
знакомит он альф с мужчиной, стоящим справа от него.

— Мы о вас наслышаны, — подает руку альфе Намджун.

— Поговорим наверху, — кивает в сторону железной лестницы Чонгук, и все

идут туда.

Удобно расположившись вокруг овального стола, альфы приступают к

переговорам.

— Я наслышан о вас, признаюсь, даже испытываю восхищение, вы не просто

ободранцы, которые поднялись с нуля и стали королями Кальдрона, вы семья,
это поражает, — звучит искренне Омарион. — Вы знаете, зачем я здесь.
Конфедерация всегда щедра, когда им грозит опасность, и я получил очень
заманчивое предложение, а сейчас мне интересно послушать ваше.

— Скажи нам сумму, чтобы мы знали, с чего начинать, — говорит Сайко.

— В этот раз меня интересуют не деньги, — подается вперед Сокджин и видит,

как внимательно его слушают альфы. — Уже столько поколений Хищники
кочуют, у нас нет своей земли, мы разбросаны по миру и собираемся только для
нового дела.

— А остров? — хмурится Намджун. — Вы же там расположены.

— Остров — наш полигон, но не наш дом. Мы живем там, где работаем, и я хочу
это поменять, — говорит Омарион.

259/624
— Мне уже не нравится этот разговор, — откидывается назад Чонгук.

— Дослушай, — говорит ему Шивон и продолжает вместо Сокджина. — Огромная

часть Кальдрона пустует, вы называете ее «ничейной» землей. Мы не будем
воевать за Ла Тиерру и отбирать у вас земли, а вы прекрасно знаете, что мы это
можем. Не будет войны, жертв и потерь, если вы отдадите нам «ничейную»
землю.

— Что за бред! — восклицает Мо.

— Чудище хочет что-то сказать, — скалится Сокджин, который, как бы ни

старался, взгляд от паренька убрать не может. Все переговоры он смотрит
только на него. Его лицо далеко от совершенства, но при этом Сокджин с
удовольствием бы приблизился и разглядел все до мелочей.

— Я тебе лицо сломаю, — сжимает кулаки Мо.

— Прекратите, — со сталью в голосе приказывает Намджун и поворачивается к

Омариону. — Объясни, чего ты конкретно хочешь.

— Я верю, что в Кальдроне можно построить государство, и я хочу быть его

частью, — говорит Сокджин. — В то же время я четко понимаю, что вы не дадите
мне управление, но я хочу власть, равную вашей, в будущей структуре и хочу
дать дом моим людям, где они смогут построить семьи и куда будут
возвращаться.

— Ты распускаешь хищников? — выгибает бровь Чонгук.

— Нет, они будут воспитывать защитников нового государства, вам ведь нужен
наш опыт, — рассказывает Омарион. — Вы наркоторговцы, а не вояки, а мы
воины. Ла Тиерре не выиграть войну против нас всех, даже если ей помогут
третьи государства. Народ Ла Тиерры тоже хочет государство. Вы ведь знаете,
что я никогда не приезжаю неподготовленным, и я всегда узнаю, какое
настроение на территории.

— То, что ты предлагаешь, угрожает суверенитету будущего государства и

даже пахнет военным переворотом, — кривит рот Чонгук.

— Никакого государства пока и нет, и переворотов не будет, мы будем

подчиняться центральной власти и настаиваем, чтобы вы не ставили отличий, —
твердо говорит Сокджин. — Мы хотим свою страну.

— Почему Кальдрон? — спрашивает Намджун.

— Потому что вы дали всем надежду, что можно объединить людей и

стремиться к государству, прекратив беспредел наркокартелей, — смотрит на
него Омарион. — Я хочу быть частью такого государства и готов предложить
свои услуги взамен. Нам некуда идти, мои люди хотят место, которое будут
называть домом.

— Нам нужно подумать, — поднимается на ноги Эль Диабло.

— Я понимаю, — встает следом Сокджин и остальные. — Мы готовы подписать

все нужные бумаги, чтобы вы перестали подозревать нас в желании переворота.
260/624
— Оставайся пока в Амахо, завтра мы все будем ужинать у нашего папы и
вернемся к этому разговору, — говорит ему Чонгук.

— Я приехал с братом, — уже снаружи говорит Сокджин, и Мо напрягается. — Я

бы хотел и его взять на ужин, раз уж он будет в кругу вашей семьи. Пусть
заодно и познакомится, и перестанет скучать, — договаривает альфа и садится
в автомобиль.

— Я даже рад, что ты взял меня с собой в Амахо, а не оставил в Ла Тиерре, —

говорит ожидающий его в салоне роллса Фей. — Так вот он, значит, какой Эль
Диабло, — смотрит через затемненное стекло омега, пока их автомобиль
покидает территорию. — Я хочу познакомиться с ним поближе.

— У тебя будет шанс, — достает телефон Омарион. — Мы ужинаем у них завтра.

Фей довольно улыбается и кладет голову на плечо брата.

*Название главы — Я тебя не отпущу (исп. No te dejaré ir)

261/624
Примечание к части Простите за задержку.
Наммины.
Alexiane - A million on my soul
https://soundcloud.com/lots13/alexiane-a-million-on-my-soul-1
Ужин
P!nk - White Rabbit
https://soundcloud.com/cosmic_sans/pnk-white-rabbit-japan-bonus-track?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Ке сиентэс?

Хосок здоровается с охраной у лифта, набирает код на двери и

проходит в гостиную. Сенсоры, реагируя на гостя, сразу же заливают комнату
мягким светом. В доме стоит абсолютная тишина, столик перед диваном
завален коробочками из-под китайской еды, омеги нигде не видно. Хосок, ступая
по мягкому ковру, идет дальше по коридору и, подойдя к приоткрытой двери
спальни, останавливается. Он легонько толкает дверь и, не выдавая себя,
замирает на пороге. Тэхен лежит на боку на ковре у кровати спиной к нему и
сюсюкается с кошками. Уно, в отличие от Тэхена, сразу замечает альфу и,
потянувшись, идет к двери за своей дозой ласки, а Дос лежит на спине, пытаясь
поймать ладонь омеги, почесывающую его пузо.

— Кто самый красивый мальчик в мире? — тискает кота Тэхен. — У кого на

лапках подушечки, а носик — пуговка?

Дос мурчит, пока омега подряд целует его в лобик, и пытается вырваться, но
Тэхен хватает его в охапку и, прижав к груди, катается по полу. Хосок
прислоняется к косяку двери, отказавшись от мысли мешать идиллии, и
получает искреннее удовольствие от картины. Тэхен выглядит таким
счастливым с кошками, нет вечной тени печали и нахмуренных бровей, альфе
хочется присоединиться к нему и, пока он играет с котами, поиграть с ним
самим, или же просто присесть в углу и понаблюдать за тем, как он дарит
любовь своим питомцам. Повернувшись направо, омега замечает стоящего у
двери Хосока и сразу присаживается на ковре, отпускает требующего свободу
кота.

— Я вижу, они освоились, — проходит в комнату Хосок и опускается в кресло в

углу. — Им главное, чтобы было тепло и живот был полным.

— Им главное, чтобы их любили, а я их люблю, — тянется за игрушечной мышью

Тэхен.

— И это ты носишь татуировку, что любовь — ультранасилие? — усмехается

Хосок, вспоминая надпись на ключицах парня, о которой долго думал. Ему очень
интересно, что заставило омегу набить на себе такую странную надпись, но
спрашивать в открытую и показывать свой интерес не хочется.

— Любовь к животным прекрасна, — ловит проходящую мимо Уно Тэхен. — Они

любят тебя бескорыстно и поэтому заслуживают всей любви мира. Люди ее не
заслуживают.

— Как категорично. Можно подумать, у тебя такой опыт с людьми, — с издевкой

говорит альфа.
262/624
— Того, что было, мне хватило, — не желает обсуждать эту тему Тэхен.

— И кто тебе сердце разбил? — не сдается альфа.

— Думаешь, мне можно разбить сердце? — фыркает омега, натянув свою

любимую маску.

— Давай без твоих актерских замашек, — моментально злится Хосок. — Мне

разбивали сердце, и я не считаю ниже своего достоинства это признавать.

— Я бы пожал руку этому омеге, — с интересом смотрит на него Тэхен.

— Он живет здесь, в Амахо, его зовут Луи, можешь и пожать.

Тэхен уже не любит имя Луи, хотя непонятно с чего. Этот альфа не его, чувств к
нему нет, но мысль, что у него были или, может, даже все еще есть чувства к
какому-то Луи, омегу раздражает. Интересно, какой этот Луи и что привлекло в
нем Хосока. Тэхену вообще внезапно хочется знать, какие омеги нравятся его
мужу, сколько у него их было, скольких он любил, как он ухаживает. Тэхен не
понимает, откуда такой интерес к прошлому Хосока, и, перестав об этом думать,
вновь смотрит на альфу:

— Мне никто не разбивал сердце, это я разбиваю. Хочешь, и тебе разобью?

— И, как напуганный зверек, забьешься в угол? — скалится альфа, и Тэхен сразу

бледнеет. — Знаешь, твоя реакция в брачную ночь меня сильно удивила. Я аж
задумался, может, есть два Ким Тэхена? Потому что ты той ночью и тот, про кого
я наслышан, — абсолютно разные люди.

— Я сыграл, а ты поверил, — поднимается на ноги омега и идет к трюмо. — Я не

хочу с тобой спать, а ты напирал, вот и все, — тянется за увлажняющим кремом.
— Наш брак ради партнёрства, так зачем все усложнять.

— Затем, что я тебя хочу, — подходит со спины Хосок, и Тэхен сразу каменеет.
— Да, это партнерство, но желание никто не отменял. Ты красивый, ты горячий,
мы можем отлично провести это время, пока вместе, — разворачивает его к
себе, а омега уговаривает себя хотя бы в этот раз не показать свой страх.
— Почему бы нам не попробовать? — цепляет пальцами подбородок,
поглаживает щеку.

— Проблема в том, что я тебя не хочу, — обходит его Тэхен и, присев на кровать,
мажет руки кремом.

— А кого ты хочешь? — прислоняется к трюмо альфа. — Ты ни с кем не

встречаешься эти месяцы, а пока мы в браке, я не позволю позорить мое имя и с
кем-то путаться, так в чем твоя проблема? У тебя нет морального кодекса, а я
открыто заявляю тебе, что хочу тебя.

— Он есть — я сам выбираю себе партнеров.

— И какие там пункты? — подходит к нему Хосок.

— Красивый, — задумывается омега, нарочно тянет время, понимая, что

263/624
ответить толком не может. Тэхен никогда не задумывался о своем идеальном
типе, его у него и нет. — Сексуальный, умеет ухаживать, дарит подарки…

— Делится тобой с друзьями. По этому пункту я, к твоему сожалению, не

подойду, а по остальным очень даже, — ухмыляется Хосок.

— Ты думаешь, меня это задевает? — тихо спрашивает омега, усиленно втирая

крем в руки.

— Сомневаюсь, — цокает языком Хосок, — ведь если сын такого важного

человека запирается в номере отеля и трахается сразу с четырьмя альфами —
тоже детьми важных людей, — прекрасно зная, что информация об этом
просочится в прессу — его ничто не задевает. Ему на все похуй.

— Ты не отличился, — горько улыбается Тэхен и поднимается на ноги. — Я бы

удивился, если бы ты не сказал про Хилтон, ну да ладно, пора привыкнуть, что я
вообще больше не удивляюсь.

— Прости, я не должен был, это не мое дело, — Хосок снова перегнул палку. Он
не знает, почему так бесится из-за прошлого того, кто должен быть ему
безразличен, но с каждым следующим днем он все больше привязывается к
Тэхену. Его постоянно тянет в квартиру в Амахо, хочется переехать сюда, но он
даже себе признаваться не хочет, что именно из-за этой пугающей его тяги,
продержавшись в квартире максимум час, сбегает.

— Вечером мы ужинаем у папы, ты пойдешь со мной, — меняет тему Хосок.

— Мы будем не одни, это семейный ужин, плюс гости, поэтому, если решишь
одеться так, как тогда, то учти, что после ужина я прикую тебя наручниками к
кровати и выебу, и в этот раз твоя, как ты сказал, актерская игра с напускным
страхом, не поможет.

Хосок покидает квартиру, а Тэхен, просидев еще полчаса в спальне, едет в

центр пообедать с Юнги, у которого перерыв, и с Чимином.

***

Омеги встречаются в уютной кофейне недалеко от места работы Юнги и, заказав

себе еду, обсуждают последние новости и заодно думают, что надеть Тэхену на
ужин. Чимин предлагает пойти голым, а Юнги просит Тэхена его не слушаться.
Вкусно пообедав, парни переходят к кофе, и Тэхен рассказывает друзьям про
диалог с Хосоком.

— Я помню Луи, — говорит Юнги. — Он был самым красивым парнем в школе, я

тогда совсем зеленый еще был, но знал, что Хосоку он очень нравится. Потом я
узнал, что он подарил ему цветы, белые розы, а охрана Луи сломала ему руку.

— Какой кошмар, — у Тэхена сердце сжимается, стоит подумать о подростке,

которого так жестоко отвергли. Сейчас сложно поверить в то, что кто-то мог так
поступить с самим Сайко, но Тэхен уверен, что Юнги говорит правду.

— Но не переживайте, — продолжает тем временем вместо друга Чимин, —

Хосок трахнул Луи и выставил его за дверь. Весь Амахо про это знает, потому
что он жаловался, что им попользовались.
264/624
— Отомстил, значит, и так жестоко, — опускает глаза к чашке Тэхен. — Как
можно было так поступить с тем, кого любишь?

— Можно и похуже, — с шумом втягивает холодный латте через трубочку Чимин,

косясь на Юнги. Последний сразу прячет глаза, а Чимин решает уйти от
неприятной темы и поворачивается к Тэхену:

— Расскажи, ну, а каково это сразу с четырьмя? Я никогда не пробовал.

— Я даже с одним не пробовал, — смеется Юнги. — Мне кажется, я вообще умру

девственником.

— Сказал омега, на которого Эль Диабло облизывается, — хохочет Чимин.

— Боюсь, с таким альфой у тебя нет шансов умереть девственником. Так что
насчет групповухи? Каково это? — смотрит на Тэхена.

— Я не знаю, — бурчит омега.

— В смысле? — не понимает Юнги.

— Я не хочу об этом говорить, — отодвигает от себя чашку Тэхен, мечтая

провалиться сквозь землю.

— Хорошо, — тепло улыбается ему Юнги. — Прости, что мы подняли неприятную

тебе тему.

— Вы знаете то, что знают все, — поглядывает в окно Тэхен. — Но та ночь была
совсем не такой. Никто этого не знает, и я вам расскажу, если вы поклянетесь
никогда никому про это не говорить.

— Мне как-то не по себе, — хмурится Чимин. — Я не хочу, чтобы ты рассказывал

то, чего тебе не хочется, но говорят, что это помогает облегчить душу. Я —
могила, можешь не сомневаться.

— Я тоже, — подтверждает Юнги.

— Это случилось после первого инсульта моего отца, можно сказать, что это
было началом моей карьеры, — нервно усмехается Тэхен. — Мы были в
ресторане отеля, праздновали день рождения моего друга. Я только начал тогда
чувствовать свободу, все пытался кому-то, точнее, отцу что-то доказать. Я
страшно напился в ту ночь. Потом я помню, что поднялся в номер, который
забронировал именинник, у него был бассейн прямо на террасе, мы хотели
освежиться. Только оказавшись в номере, я понял, что был единственным
омегой и там были еще трое наших знакомых альф. Что было дальше, я почти не
помню, это потом я узнал, что мне подсыпали что-то в коктейли.

— Блять, — не выдерживает Чимин, а Юнги, прикрыв ладонями лицо, пытается

унять ноющее за друга сердце. Тэхен на них не реагирует, он продолжает
монотонным голосом рассказывать и, не отрываясь, смотрит в одну точку в окне.

— Под утро я проснулся в постели с четырьмя альфами, и сами понимаете, в

каком состоянии. Я сразу собрался и решил рассказать все отцу, он бы, конечно,
принял соответствующие меры, и Конфедерация бы наказала этих альф, но я не
265/624
смог.

— Почему? — еле сдерживает слезы обиды за него Юнги. — Почему ты не

наказал этих ублюдков, почему весь Кальдрон называет эту ночь отрывом омеги
Ким? Это ведь было изнасилование.

— Они поймали меня в коридоре, втащили обратно и включили на плазме то, что
сняли ночью. Да, это было изнасилование, это даже на видео видно, что я в
отключке и не соображаю, но они пообещали, что это видео увидит весь
Кальдрон, а я понял, что если мой отец его увидит, то он не переживет. Я бы
умер от стыда, но отец скончался бы раньше от позора, — Тэхен утирает
выступившие слезы и, совладав с дрожащим голосом, продолжает. — Я просто
ушел оттуда, а персонал отеля разнес слух, что была оргия с сыном главы
территории, я и не отрицал. Вот, что произошло в ту ночь.

— В этом-то и вся проблема, в том, что мы молчим, мы прячем, терпим, а эти

ублюдки ломают нам судьбы, — бесится Чимин. — Это неправильно! Ты должен
был наказать их. Они не могут, как ни в чем не бывало, радоваться жизни.

— Я не мог не молчать, — смотрит на него Тэхен. — Моя семья прошла через

многое, ты знаешь про папу, его любовника, я и так не подарок. Мне плевать,
если весь Кальдрон будет смотреть видео, на котором меня трахают четверо
альф, но я умру от стыда, если его увидит отец или брат. Это уже в прошлом, да
и после того случая никто не хотел со мной брака, так что я даже в этом нашел
положительную сторону.

— Ты идиот, — выносит вердикт Юнги. — Твой отец бы это пережил. Неважно,

кем тебя считают на территории, меня бесит, что эти твари остались
безнаказанными, и, черт знает, со сколькими они повторили то же самое. Ты
ответственен за последствия, ты должен был это остановить, а сейчас,
возможно, на твоей совести судьба еще нескольких омег. Найти бы их и
прирезать.

— Что искать-то, — опускает глаза Тэхен. — Они прекрасно живут, двое даже
женились, счастливые отцы. А что бы ты сделал? — смотрит на нахмуренного
Чимина.

— Я бы отрезал им яйца и запихал им в рот, — не задумывается Чимин. — Я прям

сейчас готов это сделать.

— Ты поклялся, — просит его Тэхен. — Прошу, оставьте этот разговор здесь.

— Скажи Сайко, — подается вперед Юнги, — Тэхен, пожалуйста, скажи ему. Они
с самого детства борются за отмену меток и права омег, они государство строят,
чтобы граждан защищать. Скажи Сайко, клянусь тебе, он им не только яйца
отрежет.

— Нет! — восклицает Тэхен. — Я пережил это, все в прошлом. Никто никогда не

узнает правду. Это мой позор.

— Я слово нарушать не буду, — кладет руку на его ладонь Юнги. — Но мне очень
больно за тебя.

— Все нормально, человек ко всему привыкает, а если боль становится

266/624
постоянным спутником, то и к ней тоже, — с трудом давит из себя улыбку Тэхен.

— Знаете, мне Аарон пишет, — достает пачку сигарет Чимин. — Намеки кидает,
мол, вспомним прошлое. Приглашает покататься, я знаю, на чем конкретно, и
вот я думаю, если он не прекратит, я расскажу его брату, и мне похуй, что я могу
испортить их отношения. Я за свои двадцать лет понял одну вещь, всем на тебя
наплевать, ты один в этом мире, вот и тебе должно быть наплевать. А то, что
тебе, Тэхен, было не наплевать, привело к тому, что четыре ублюдка живут
припеваючи, а ты живешь с такой травмой и терпишь оскорбления.

— Я не так силен, как ты.

— Нет, ты силен, ты просто не так смел, — улыбается ему Чимин. — Но я тебя

научу. Я вас обоих научу! — хлопает по столу и просит пепельницу.

— Все наладится, я проживу этот год с Хосоком, добьюсь от него контракта,

потому что отец уже в открытую заявляет, что я и цента от него не получу, и
потом уеду из Кальдрона. Вам не стоит за меня переживать, — ободряюще
улыбается друзьям Тэхен.

***

Намджун садится на заднее сидение своего бентли и приказывает шоферу ехать

в Амахо. Альфа скучает по Чимину, и его это уже беспокоит. Намджун несколько
раз был в отношениях, но таких странных чувств ни к кому не чувствовал. С
Чимином все по-другому. Намджуну нравится наблюдать за ним, за тем, как он
ест, как спит, как улыбается, особенно когда в нем включается болтушка, и
альфа жадно считывает с его лица все эмоции. Чимин, как огонь, Намджуна он
греет. Альфа впервые в жизни, выйдя за порог их квартиры, сразу же хочет
обратно. Он любит засыпать, уткнувшись в его шею, до одури любит его запах,
обожает целовать его пальцы, каждый миллиметр его тела и не насыщается.
Если Намджун долго не видит омегу, то его ломает. Сколько раз, несмотря на
плотный график, он срывался в Амахо, только бы глянуть на то, как он спит,
убедить зверя, что омега все еще в его постели. Тягу к нему отрицать
бесполезно. Намджун потерял вкус ко всему, кроме него. Насколько они разные,
настолько Намджун им одержим. Он привлек его своей внешностью, альфа
хотел от него только секса, а сейчас не знает, когда секс отошел на второй
план, потому что с Чимином хочется пробовать новые блюда, кататься в
темноте, хочется дарить ему подарки и видеть звезды в его глазах, хочется,
чтобы он всегда был с ним рядом, потому что даже мысль о том, что это может
когда-то закончиться, будит в альфе зверя. Намджун впервые в жизни
разрывается между разумом и чувствами и понимает, что битву с сердцем ему
не выиграть. Даже сейчас, пока автомобиль уносит его в Амахо, он предвкушает,
как прижмет его к себе и, зарывшись носом в его волосы, будет получать
жизненно необходимую ему дозу этого конкретного омеги. Альфу отвлекает от
мыслей входящее смс от Заира, и он тянется за телефоном.

«Помнишь, ты обещал помочь мне с арендой павильона, можешь заскочить в

студию на пару минут, если ты все еще в Ракун?»

Намджун еще не выехал из территории и просит шофера свернуть к студии

Заира. Скоро будет почти год, как он встречается с этим красивым омегой.
Заиру двадцать пять лет, он родился и вырос в Ракун в семье знаменитого
267/624
пластического хирурга и стоматолога. Заир не пошел по стопам родителей и,
закончив факультет изобразительных искусств, открыл бутик одежды, которую
сам придумывает. Заир прекрасно воспитан, у них полное взаимопонимание в
постели, и Намджун даже думал, что в этот раз его отношения будут
длительными, но теперь есть омега в Амахо и он крепко держит сердце альфы в
руках.

Намджун подъезжает к студии Заира и, пройдя сквозь стеклянные двери, идет в

сторону хорошо знакомой мастерской. Заир, который фактически живет в
мастерской, с чашкой кофе в руках и в шелковом халате подходит к альфе и
целует его. Намджун отказывается от кофе и спрашивает, в чем проблема с
павильоном.

— Проблем нет, но мне нужно его расширить для дорожки, — начинает

рассказывать Заир, пока альфа задумчиво ходит меж столов, заваленных
тканями и эскизами. Он замирает у стола у окна, на котором стопки журналов, и
поднимает к лицу раскрытый журнал, на котором видит фото хорошо ему
знакомого омеги.

— О, я моделей выбираю для показа, хочу устроить фееричное шоу, и решил

уйти от стандартной внешности, вот ищу новых, — отпивает кофе Заир, следя за
тем, как рассматривает фото, а потом обложку журнала Намджун.

На фотографии обнаженный Чимин. Омега стоит спиной к фотографу, томно

смотрит в камеру через плечо. Вокруг Чимина обвивается змея, в руках у него
надкусанное красное яблоко, поднесенное к губам.

— Ничего пошлее в жизни не видел, — со злостью отшвыривает журнал

Намджун. — Делай с павильоном что хочешь, я все устрою, — говорит он Заиру и
быстрыми шагами идет на выход.

Заир провожает его растерянным взглядом, а потом доливает в кофе коньяк и,

чокнувшись с манекеном, делает глоток из чашки.

Намджун отпускает шофера, сам садится за руль и, сорвавшись с места,

оставляет за собой клубы пыли. Он в такой ярости, что руки, крутящие руль,
дрожат, а от рыка зверя барабанные перепонки грозятся лопнуть. Долбанный
Пак Чимин, у которого нет никаких барьеров, принципов, правил —
единственный человек в мире, который может вывести его из себя. Намджун
бьет кулаком руль и, выехав на трассу, следит за перешедшей за двести
стрелкой спидометра. Он не чувствует скорости, не видит смазанный пейзаж за
окном и продолжает давить на педаль. Надо успокоиться. Никто не должен так
на него влиять, никто не может выводить из себя самого хладнокровного и
терпеливого человека в Кальдроне. Он съезжает с дороги, выключает двигатель
и, достав сигарету, опускает стекло. Намджун злится на свою реакцию больше,
чем на Чимина, который, судя по всему, может себе позволить голым
разгуливать по улицам. Может, и разгуливал, руль получает очередной
незаслуженный удар кулаком. Как хорошо, что до Амахо ехать около двух часов,
и когда альфа доедет, то он немного успокоится, потому что будь Чимин сейчас
здесь, Намджун уверен, что он бы наговорил ему такое, что потом ничем не
исправить. Докурив сигарету, он достает мобильный и набирает своего
помощника:

— У меня будет необычное, но очень важное задание, — говорит альфа. — Я

268/624
назову тебе журнал, ты найдешь все выпуски за определенную дату и
уничтожишь. Потом найдешь модельное агентство, которое делало
фотографию, и заберёшь у них архив с одним конкретным омегой.

Намджун приезжает домой в Амахо за полночь. Чимин не спит, он сидит на

диване, смотрит мультфильм и топит маршмелоу в какао. Увидев альфу, он с
улыбкой поворачивается к нему, но Намджун, который мрачнее ночи, на ходу
стягивая с себя пиджак, идет прямо в спальню. Омега, удивленный холодом
альфы, пару минут просидев в гостиной, все же идет следом и, не обнаружив
его в комнате, понимает, что он в душе.

Намджун купается, а Чимин нервно ходит по комнате, думая, как бы намекнуть

ему, что он тоже хочет на ужин. Судя по всему, Намджун не в духе, но омега
надежду терять все равно не хочет. Он даже не представляет, каково это,
ужинать в кругу семьи, он просто хочет хотя бы со стороны на это посмотреть,
увидеть людей, которых так сильно любит его альфа. Сегодня, когда Тэхен
говорил про ужин, Чимин мысленно готовился, что Намджун возьмет его с собой,
тем более, ужин в Амахо и альфа приехал к нему.

— Ты еще долго? — проскальзывает сгорающий от нетерпения омега в ванную и

топчется у душевой. Чимину бы одно слово, и он бы побежал готовиться, он
даже наряд выбрал, увлажняющую маску сделал, а Намджун все не выходит.

— Присоединяйся, — подзывает его внезапно альфа.

— Ну не сейчас же, — ноет омега, которому придется вновь укладывать волосы,

но Намджун настаивает.

Чимин стаскивает с себя одежду и, пройдя в душ, сразу оказывается прижатым

к мокрому кафелю. Намджун не позволяет ему даже глаз открыть, сразу
впивается в его губы и жадно целует. Чимин от напора теряется, альфа терзает
его губы, он то ли на нем свою злость вымещает, то ли правда так сильно
соскучился, что воздух перекрывает. Чимин почему-то уверен, что причина в
первом.

— В чем дело? — отстраняется омега и хмуро смотрит на него из-под мокрой

челки.

— Я просто хочу тебя, — нависает сверху, от его взгляда в наполненной паром

душевой моментально стужа.

Чимин скользит пальцами по его груди, подставляет лицо под воду и позволяет
альфе поднять его за бедра. Он обвивает его торс ногами, обхватывает
ладонями лицо и, целуя, чувствует, как Намджун насаживает его на свои
пальцы.

— Ты сегодня как-то по-особенному голоден, — улыбается в поцелуй омега,

который от желания в глазах альфы сам, как огонь, вспыхивает. Намджун долго
не растягивает, заменяет пальцы своим членом и заставляет омегу до крови
впиться ногтями в его плечи. Через пару минут душевую наполняют протяжные
стоны Чимина, которого с остервенением трахает Намджун.

Когда они выходят из душа, Чимин еле стоит на ногах, а Намджун, пройдя в
гардеробную, выбирает себе костюм на ужин. Чимин второпях сушит волосы и,
269/624
забежав за ним в гардеробную, находит альфу полностью одетым. Намджун
застегивает часы на запястьях, а омега все вертится вокруг него.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — замечает нерешительность парня Намджун.

— А куда ты собираешься? — встав на цыпочки, поправляет воротник его

рубашки Чимин.

— Я собираюсь на ужин, он большей частью деловой, — аккуратно убирает со

своей шеи его руки Намджун и замечает, как резко грустнеет омега.

— Хорошо, — с треском разбивается маленькая мечта омеги. Вроде, не должно

быть обидно, но почему тогда под языком отвратительная горечь собирается, а
глаза от непрошенных слез щиплет.

— Ты ложись, не жди меня, — проходит в спальню альфа.

— Я все время забываю тебе сказать, — присаживается на постель Чимин, — я

хочу метку.

— Она больше не нужна, — говорит Намджун. — Эра территорий прошла, так что
и омеги все свободны.

— То есть я могу абсолютно свободно передвигаться по полуострову и даже

выйти за его пределы? — удивленно смотрит на него Чимин.

— Можешь. А куда ты собрался? — приподняв бровь, смотрит на него альфа.

— Никуда, — отмахивается Чимин. — Это на будущее.

— Мне нравится то, что ты всегда думаешь о будущем, поэтому ты никогда не

пропадешь, — кривит рот Намджун.

— Если ты хочешь что-то мне сказать, то говори, — хмурится Чимин и встает на

ноги. — Не знаю, на кого ты взбесился, но я не идиот и прекрасно вижу, что ты
не в духе. Вымещать на мне свою злость не стоит.

— Я зол именно на тебя, — подходит ближе Намджун. — Знаешь, я все

последние часы думаю, ищу тебе оправдания, но у меня плохо получается.
Помоги мне, объясни, неужели никакого другого вида дохода, кроме того, что
сниматься обнажённым, ты не нашел? — напирает альфа. — И вообще, раз уж
мы об этом говорим, то расскажи мне всё, чтобы я больше не удивлялся, чтобы
знал, чего ожидать. Что ты еще делал, кроме того, что сверкал голой задницей
перед всем населением? А с Аароном ты почему спал? За защиту? За деньги? Кто
еще тебе платил за твое тело?

Чимин не задумывается, бьет кулаком прямо в челюсть, замахивается для

второго удара, но Намджун валит его на постель и заламывает руки.

— Пусти меня, сволочь, — кричит Чимин. — Ты, блять, думаешь, что будешь меня
оскорблять и я это проглочу?

— А чего ты оскорбляешься? — встряхивает его альфа. — Я ведь правду говорю.

Я смотрел твое фото. Неужели ты не мог просто пойти работать?
270/624
— Ты серьезно думаешь, что быть омегой в этом блядском мире так легко?
— бьет локтями его в грудь, но Намджун не отпускает. — Это вы можете найти
любую работу, а нас даже не везде берут! Да, я работал в разных местах, но в
каждом месте не больше месяца, потому что если омега красив, то он
обязательно блядь, если он красив, то его точно надо затащить в постель. Вот
поэтому у меня никогда не было постоянного места работы! Потому что все,
начиная от босса до клиентов и персонала, считали, что у красоты есть цена и
предлагали мне ее. Она есть, но она не деньгами измеряется. Но тебе этого не
понять. Да, ты прав, я спал с Аароном за защиту, но даже если бы я по той же
причине спал со всем Амахо, ты не имеешь права меня осуждать.

— Ты хоть понимаешь, что я чувствую? — до синяков впивается пальцами в его

плечи Намджун.

— А ты, — срывается голос омеги, он даже расслабляется в его руках, не

борется. — Ты понимаешь, что чувствую я?

— Я чувствую ревность. Она меня сжирает. А еще я чувствую злость и ярость. Я

хочу глаза всем, кто на тебя смотрел, вырвать. Это мои чувства. Что ты
чувствуешь? — смотрит в его глаза.

— Обиду, огромную обиду, — севшим голосом отвечает омега, — потому что ты

настолько зациклен на моем прошлом, что никогда не позволишь быть нашему
будущему.

Намджун смотрит пару секунд, не моргает, а потом резко отпускает его и встает
на ноги.

— Лучше какое-то время нам не видеться, — идет в гардеробную за пиджаком

альфа.

— Согласен, — тихо говорит Чимин, по одному вынимая из себя его осколками

впившиеся слова. Он бегает пустым взглядом по комнате, по шторам, по ковру,
по картине на стене, останавливается на тумбочке, на которой портмоне,
телефон и ключница Намджуна. Сейф в особняке с ключевым замком, что сильно
облегчит работу омеги, если он найдет ключ. Чимин, поглядывая на дверь,
аккуратно снимает ключ из кольца и вновь возвращается на кровать.

— Я хочу поехать в Ракун, погуляю, развеюсь, подниму испорченное тобой

настроение, — заявляет он вернувшемуся альфе.

— Можешь оставаться в особняке, я туда не собираюсь, — говорит ему Намджун

и, забрав принадлежности, идет на выход.

Сразу после ухода альфы Чимин вызывает шофера. Это тупик, он висит на
волоске от того, что Намджун его прогонит. Чимину нужно вырваться из
Кальдрона, оставить здесь свое прошлое и никогда не возвращаться туда, где
хоть что-то напоминает о Ким Намджуне. Он проверит содержимое сейфа, а
потом решит, что делать дальше.

Приехав в Ракун, он сперва полтора часа гуляет по центру, легко ужинает в

кафе и только потом отправляется в особняк. Особняк напичкан камерами,
омега их еще в прошлый раз подсчитал. Но не страшно, записи обычно
271/624
просматривают только когда что-то пропадает. Чимин сегодня ничего воровать
не собирается. Он спускается вниз среди ночи, не включая света, с помощью
фонаря на телефоне проскальзывает к сейфу и открывает его. Одна полка
сейфа полностью занята какими-то бумагами и документами, а все три
нижние — наличкой. В сейфе, судя по надписям на пачках, половина миллиона.
Чимину столько и не нужно, но сейчас он хотя бы знает, что деньги в нем точно
есть. Он возвращает пачки обратно, закрывает сейф и, решив утром, до
возвращения в Амахо, снять копию ключа, идет спать. Омега надеется, что
Намджун отсутствие ключа не успеет заметить.

***

— Папа, пожалуйста, хватит, я устал, я не хочу слушать про Чонгука и то, какое
он чудовище, приезжай уже, — говорит Юнги в трубку и заворачивает в свой
квартал.

Сегодня Юнги работал до последнего клиента, потому что пришлось заменить

отпросившегося официанта, он валится с ног, мечтает о горячем душе и сне.
Вчера Илан наконец-то связался с сыном, и Юнги записал его новый номер.
Омега почти полтора часа рассказывал сыну, как ему тут тяжело одному, и
требовал вернуться домой. Юнги четко сказал папе, что не вернется, но Илан не
сдается.

— Я тебе повторяю, если ты так сильно скучаешь по мне, то переезжай сюда, мы

поместимся. Захочешь, купишь себе новую квартиру, но я туда не вернусь. Я
ненавижу Обрадо, а теперь мне пора в душ, — лжет Юнги и вешает трубку.

Пройдя еще десять минут, он подходит к уже слившемуся со скудным пейзажем

автомобилю и передает охранникам пакет с двумя кусками пирога. Юнги часто
забирает что-то вкусное из кафе для альф, которые его охраняют. Он проходит в
дом и, сняв с себя куртку, идет в гостиную. Что-то не так. Юнги замирает на
пороге гостиной, не понимая, что же изменилось, и, заметив приоткрытую дверь
в спальню, заходит в комнату и включает свет. Омега не узнаёт свою же
спальню. Комната вычищена, на стенах обои, на блестящем отполированном
полу новый ковер. У стены стоит двуспальная кровать, рядом шкаф для одежды
и большое напольное зеркало. Юнги понятия не имеет, как можно было успеть
за десять часов сделать и ремонт, и собрать комнату, но решает подумать об
этом потом. Он достает телефон и набирает брата. Чонгук, как и всегда,
игнорирует звонки, поэтому омега скидывает ему смс.

«Я не просил. В последний раз ты делаешь что-то без моего ведома. Мне твои
подачки не нужны».

Сообщение доставлено, но ответа нет. Юнги отбрасывает телефон в сторону и

идет в душ. Желание спать отходит на второй план, потому что в душе Юнги
придумывает новый слоган для магазина бытовой техники и, схватив телефон,
начинает набирать текст, который сразу же размещает на своем сайте.

Утром, придя на работу, Юнги только натягивает на себя футболку с логотипом

их заведения, как вбежавший в складское помещение второй официант срочно
просит у него косметичку. Юнги честно отвечает, что у него ее нет и выходит в
зал. В кафе занят только один столик, за которым сидит Чонгук и с улыбкой
слушает стоящего напротив хозяина. Охрана альфы стоит у дверей.
272/624
«Какого черта», — думает Юнги и идет к стойке с заказами, но его окликает
хозяин и просит обслужить клиента. Омега закатывает глаза и нехотя идет к
столику.

— Что желаете на завтрак? — достает Юнги блокнот и готовится записывать.

— На твой вкус, — улыбается ему Чонгук, — я голоден, как волк. Было бы

замечательно позавтракать у тебя, до сих пор вкус пасты помню, но ты не
приглашаешь, а я не хочу навязываться.

— И правильно делаешь, заказ будет через двадцать минут, а пока я налью тебе
кофе, — Юнги идет за кофейником.

— Будь с ним милее, это очень важный гость, — ловит его за локоть хозяин
кафе.

— Я мил со всеми клиентами, — улыбается ему Юнги и возвращается к столику

брата.

— Зачем ты приехал? — наливает ему кофе омега. — Будешь моим последним

клиентом?

— О чем ты? — якобы не понимает альфа.

— Ну, зная тебя, меня после твоего визита уволят, — цокает языком Юнги.

— Ты плохо меня знаешь.

— Я не буду благодарить тебя за спальню и более того, если ты хочешь, чтобы я

с тобой хоть здоровался, так больше не делай, — серьезно говорит омега.

— Я просто не хотел, чтобы ты спал там, где ешь.

— У меня неплохая работа, будет еще лучше, и поверь мне, я точно сам мог бы
купить себе кровать.

— Хорошо, больше не буду, и, в качестве примирения, прошу, позавтракай со

мной, — смотрит на него Чонгук.

— Я на работе.

— Я единственный клиент, и никто тебе и слова не скажет, так что принеси и

себе еды, — просит альфа.

— Хорошо, при условии, что ты больше мне подарочки не делаешь.

Через несколько минут Юнги под шокированные взгляды остального персонала

садится за стол альфы и приступает к завтраку. Омега заказал для Чонгука все,
что было в меню, заговорщически прошептав хозяину, что пусть клиент платит.
Юнги доедает открытый бутерброд с пережаренными бобами и сыром и тянется
к вафлям. Чонгук почти ничего не ест, копается в яичнице с чоризо и сам себе
доливает кофе.

273/624
— Понимаю, что Эль Диабло вряд ли завтракает в забегаловках по типу этой, но
мог бы хотя бы ради приличия поесть, — набитым ртом говорит Юнги, который
не успел утром позавтракать и планировал перекусить на работе.

— Ты так аппетитно ешь, что не хочется глаз сводить, — улыбается Чонгук.

Юнги сам удивлен, обычно до полудня он пьет только кофе и может погрызть
сыр. Внезапно вилка замирает в руке омеги. Такой аппетит у омеги просыпается
в преддверии течки, значит, она не за горами. Юнги сразу же откладывает
вилку и тянется за кофе.

— В чем дело? — спрашивает альфа.

— Я наелся, — бурчит омега. — Я бы хотел поехать к нам… — осекается Юнги, —

в тот дом. Я проезжал мимо и видел, что он на месте. Ты можешь дать мне
ключи?

— Зачем тебе туда? — мрачнеет Чонгук.

— Как бы ты ни злился на меня, но это и мой дом, я хочу вернуться туда, где
вырос, пусть хотя бы на пару минут, — просит Юнги.

— Он под охраной, — отпивает кофе альфа. — Я не разрешаю его сносить, более

того, оберегаю, как память о родителях. Первое время на него нападали, даже
поджечь пытались.

— Зачем? — не понимает омега.

— Это были в основном люди Хьюго, те, кто был верен своему боссу. Отец ведь
умер предателем, они даже краской на стенах это слово писали, а я захватил
эти земли, кормлю их, строю им будущее, но от обидного «предатель» имя отца
очистить так и не смог.

— Он не был предателем, — у Юнги челюсть дрожит от воспоминаний той ночи.

— Я в этом не сомневаюсь, — с грустью говорит Чонгук. — Но людям это не

докажешь. Я так и не нашел подонков, которые подставили отца.

Юнги утыкается взглядом в тарелку, боится глаза поднять. Он живет с этим

страхом внутри уже почти девять лет, но сейчас, стоило Чонгуку вспомнить ту
ночь, как от паники у омеги кровь в жилах стынет.

— Мне нужно вернуться к работе, — резко поднимается с места Юнги. — И не

смущай персонал, не приходи больше сюда.

Омега идет к стойке заказов, лопатками чувствуя обжигающий взгляд. Чонгук

сидит еще пару минут, а потом, расплатившись, покидает ресторан.

— Не знаю, что у тебя за отношения с Эль Диабло, но сегодня можно уже не

работать, — считает купюры довольный хозяин.

Весь оставшийся день Юнги сам не свой, он постоянно думает о словах Чонгука
и задыхается под тяжестью прошлого. Придя домой, он звонит Чимину и, узнав,
что друг на другой территории, сильно расстраивается. Омеге кажется, что он с
274/624
ума сойдет от дум, и чтобы хоть как-то занять себя, он решает пойти погулять
по готовящемуся к новому году Амахо. Юнги медленно гуляет мимо
разукрашенных витрин, как получает звонок от незнакомого номера.

Звонящий представляется главой отдела кадров местной хорошо известной

маркетинговой компании и просит завтра утром подойти в их офис со своим
портфолио для интервью. Юнги, пока слушает мужчину, чуть ли не
подпрыгивает от радости. Он запоминает адрес и собирается обратно домой,
чтобы готовиться к интервью, но понимает, что собрать портфолио на телефоне
он замучается. Просидеть в интернет-клубе он до утра не сможет, да и два
попавшихся по пути интернет-клуба, учитывая, что уже почти десять вечера,
закрыты. Омега набирает Тэхена и спрашивает, может ли он одолжить ему на
одну ночь ноутбук.

— Мы на ужине у папы Хосока, — расстроенно отвечает Тэхен. — Я сейчас что-

нибудь придумаю и перезвоню.

Через десять минут Тэхен перезванивает и говорит, что пришлет шофера с

ноутбуком папы Хосока, которым тот и так сейчас не пользуется. Юнги просит
не беспокоиться, спрашивает адрес и говорит, что, так как он в центре, заедет и
сам его заберет.

***

Пусть Лэй и выражает показное недовольство, когда сын заявляет об ужине с

Омарионом в последний момент, в глубине души он рад, что его мальчики
уважают его мнение и особо важные встречи проводят в его присутствии. С
раннего утра Лэй поднимает на ноги всю прислугу, вызывает лучших поваров и
бегает по дому, готовясь к вечеру. Омега еще в полдень скидывает смс Тэхену с
просьбой приехать и помочь, а в ответ получает «я вам не прислуга». Лэй не
обижается, отсылает ему смайлик с поцелуем и возвращается к своим хлопотам.
В семь вечера большой прямоугольный стол посередине гостиной уже накрыт и
ждет гостей. Лэй нервно ходит по комнате, постоянно поглядывая на дверь, и,
наконец-то увидев вошедшего Намджуна, бросается к нему.

— Где вас носит? — возмущается омега, подставляя щеку для поцелуя. — Вы

хозяева дома и вы должны встречать гостей, а тут гости уже на пороге считай, а
вас и след простыл. С лицом что? — смотрит на синяк.

— До ужина еще час, — пытается успокоить его Намджун и просит себе воды,
игнорируя вопрос про лицо, помнящее кулак Чимина.

— Я долго думал, что надеть, и в итоге мне все не нравится, Фей на меня точно
не посмотрит, — ноет вошедший следом Мо, который по просьбе Хосока,
задержавшегося с Чонгуком, привез и Тэхена.

Тэхен проходит в гостиную особняка и, стараясь не выдавать восхищение,

рассматривает интерьер. Омега прекрасно выглядит, на нем черные атласные
брюки и темно-красный пиджак с черным воротником, надетый на белую блузку.

— Добрый вечер, — здоровается со всеми сразу, прячущий глаза от Лэя, Тэхен и

подходит к столу. Восхитившись сервировкой, Тэ идет к диванам, чтобы
присесть, как его окликает Лэй.
275/624
— Иди за мной, успеешь посидеть, — говорит омега, и Тэ послушно следует за
ним.

Тэхен проходит за Лэем на кухню, в которой и без них много людей, и топчется у
двери. Лэй достает из шкафчика бокал и, плеснув себе просекко, залпом
выпивает. Повторяет.

— Я иду к сыновьям, а ты проследи за кухней, у нас всего двадцать минут

осталось, все должно быть готово в срок, — говорит он следящему за ним омеге.

— Я не понял, вы будете пить вино, а я буду тут торчать? — искренне

возмущается Тэхен.

— Я с утра еще ни разу не присел, а ты только соизволил явиться, так будь добр,
помогай, — как ни в чем не бывало заявляет Лэй и, прихватив свой бокал,
выходит из кухни. Тэхен, который уверен, что своим присутствием только
мешает, берет с серебряного подноса канапе с сыром и отходит в угол.

Намджун общается с нервничающим в преддверии визита Фея Мо, Лэй попивает

просекко, сидя на диване, когда двери распахиваются, впуская в дом Хосока,
Чонгука и Аарона. Передав верхнюю одежду прислуге, альфы проходят внутрь и
здороваются с присутствующими. Чонгук садится в кресло напротив Лэя и
отказывается от вина, а Хосок спрашивает у папы, где Тэхен.

— На кухне ужин готовит, — хохочет Лэй и следит за сыном, идущим на кухню.

Хосок находит Тэхена, сидящим на табуретке в углу и дегустирующим блюда,

которые ему любезно накладывает повар.

— Ты бы ужина дождался, — подходит к нему улыбающийся альфа.

— Я был голоден, — с удовольствием жует нежнейшее мясо омега.

— Прекрасно выглядишь, — звучит искренне Хосок.

— Я просто те шорты в Амахо не привез, — еле сдерживается, чтобы не

рассмеяться, Тэхен.

— Судя по тому, какой ты сегодня покладистый, думаю, мы отлично будем

изображать супружескую пару.

— Могу быть для тебя, кем угодно, только составь нам контракт, — тянет омега.
— Мне хоть что-то за эти нервы должно же выпасть.

— Ты ни о чем, кроме своего беспечного будущего, думать не можешь, — кривит

рот альфа и прислушивается к шуму. — Пошли в гостиную, кажется, гости
приехали.

Сокджин в окружении брата и дяди проходит в комнату и, вручив хозяину дома

пакет с подарком, здоровается. Фей улыбается Лэю, а зачарованный красотой
второго Шивон легонько касается его руки губами.

— Прошу всех к столу, — после секундной растерянности от такого внимания

276/624
приглашает гостей Лэй, и все занимают свои места.

Чонгук знакомит Кимов с членами своей семьи, и после взаимных любезностей

прислуга приступает к обслуживанию. Тэхен садится рядом с Хосоком, Фей
усаживается напротив Чонгука рядом с братом. Мо, который никак не может
прийти в себя, увидев Фея, сидит по правую сторону от Сайко. Омега еще
красивее, чем на фотографиях, у Мо надежда с каждой секундой тает. Когда
Фей протянул ему руку еще на пороге, Мо растерялся и не ответил бы, если бы
не подтолкнувший его Намджун. Пока их обслуживают, альфа глаз с него свести
не может, а получив адресованную себе улыбку, чуть от счастья не задыхается.

Омарион разговаривает с Намджуном, но при этом замечает всё, что происходит

за столом. Его брат уже очаровал младшего Кима, и Сокджину его жаль,
слишком мелкая рыбешка для Фея. Сайко вообще никого, кроме своего омеги, не
видит, и Сокджин прекрасно его понимает. Супруг Хосока потрясающе красив, и
он сам бы глаз с него не сводил, если бы не ответный угрожающий взгляд
Хосока и не долбанное желание все время смотреть на парня с обожжённым
лицом. После встречи на полигоне Сокджин навел справки о Мо и искренне
поразился его силе и роли в становлении Кальдрона. Этот мальчуган, который
действует на Сокджина, как магнит, — один из лидеров Левиафана, и челюсть
альфы прекрасно помнит его кулак. Мо явно влюблен в Фея, но Сокджину не
хочется его жалеть, как Аарона, напротив, он на это злится.

Фей тем временем нахваливает еду, рассказывает про свое недавнее

путешествие и бесится, что Чонгук в открытую его игнорирует. Этот альфа
определенно ему нравится. Он красивый, харизматичный, в его руках
сконцентрирована огромная власть, только в его глазах даже намека на
заинтересованность нет, и это сильно расстраивает. Чонгук будто смотрит
сквозь, а Фей уверен, что выглядит потрясающе, вот парень с ожогом, имя
которого он забыл, глаз с него не сводит. Шивон явно ухаживает за Лэем, оно и
понятно, омега очень красивый и от него исходит приятная теплая энергетика,
он с такой любовью смотрит на сыновей, что у Омариона под грудиной свербит.
Они большая, любящая друг друга семья, которой у Сокджина с Феем никогда не
было. Фей, который, как бы ни старался, не может привлечь внимание Чонгука,
отвечает на ухаживания Аарона, а потом вместе с ним идет на террасу.

— Иди за ним, — шипит Сайко Мо, и Тэхен прислушивается.

— Он там с Аароном, — бурчит Мо, у которого на лбу уже дырка из-за взгляда
Омариона.

— Дуй за ним, — поддерживает мужа Тэхен и отвлекается на звонок от Юнги.

— В чем дело? — спрашивает его Хосок, и омега рассказывает про просьбу

друга.

— Пошлем ему ноут папы, все равно тут пылится, — предлагает альфа, и Тэхен
чуть в ладоши от счастья не хлопает, вызывая у Хосока дикое желание его
поцеловать.

После ужина хозяева дома и гости пьют кофе, расположившись на диванах,

Сокджин повторяет свое предложение о сотрудничестве, и Чонгук заявляет, что
они его принимают при условии, если хищники подпишут определенные бумаги.
Во время следующего перекура на террасе Мо смелеет и прикуривает Фею.
277/624
— Если хочешь, когда у тебя будет время и желание, я могу показать тебе
Амахо, — удивляется, что не спутал слова, альфа.

— Я буду очень рад, — улыбается ему Фей, всё время оглядываясь в надежде,
что и Чонгук выйдет покурить, но Эль Диабло слишком занят переговорами с его
братом.

— Я запишу тебе свой номер, — еле переборов себя, предлагает Мо и чуть не

умирает от счастья, получив согласие.

— Аарон мне тоже предложил погулять. Может, втроем погуляем? — вбивает в

его телефон свой номер Фей.

— Конечно, — не показывает то, что расстроился, Мо. Парни возвращаются в

комнату, и Фей идет к брату, который сидит напротив Чонгука на диване, и
опускается рядом.

— Я всегда представлял Амахо немного по-другому… — воспользовавшись

паузой, вставляет омега, и Сокджин, поняв игру брата, просит его извинить.

— Разочарован или удивлен? — не дает ему договорить Чонгук и впервые

смотрит прямо в глаза, заставляя Фея чувствовать табун мурашек,
пробежавшихся по спине. Если и выбирать себе альфу, то только такого, от
одного взгляда которого голова кругом идет.

— Удивлён. Это просто вау, — прикладывает ладонь к груди Фей. — Очень

красиво.

— Приятно это слышать, — крутит меж пальцев бокал виски альфа и вновь
теряет к нему интерес.

— Я даже рад, что вы с моим братом договорились и я смогу подольше побыть

здесь, — присаживается поближе под предлогом дотянуться до пирожных
омега.

— Сколько пожелаешь, мы гостеприимны, и если тебе что-то захочется, всегда

можешь обратиться, — поднимает уголки губ в улыбке Чонгук.

Тэхен наблюдает за ними и прекрасно видит, как открыто заигрывает с

Чонгуком омега. Он отвлекается на звонок и, ответив, просит Юнги подождать.

— Он приехал, дайте ноутбук, я ему передам, — подходит к Лэю омега.

— Пусть зайдет, я очень хочу с ним познакомиться, — просит Лэй.

— Я не думаю, что Юнги будет приятно здесь находиться, — косится в сторону

Чонгука и воркующего с ним Фэя Тэхен.

— Именно поэтому пусть зайдет, — твердо говорит Лэй, а Тэхен, закатив глаза,
просит Юнги зайти в дом.

Юнги, который ходит между автомобилей во дворе, бросает в урну пустой

стаканчик из-под кофе и идет к двери, у которой стоит охрана.
278/624
— У вас что, тут вечеринка? — смеется омега, кивая на автомобили, хмурая
охрана смеряет его высокомерным взглядом и распахивает двери.

Юнги заходит в дом и замирает прямо на пороге, уставившись на разодетых

людей. Все, кто в комнате, моментально поворачиваются к неожиданному гостю,
но Юнги смотрит только на Чонгука, который словно прирос к дивану. Юнги
хочется сквозь землю провалиться, он в огромном пуховике, грязных кедах и
нелепой шапке. Ему стыдно, что он, тот, кто украшал своим присутствием все
приемы и вечеринки Обрадо, чувствует себя, как выставленный на показ
замарашка, которого разглядывают собравшиеся гости. Он смутно припоминает
лицо красивого омеги, сидящего рядом с братом, и с трудом сводит с него
взгляд.

— Я пришел за ноутбуком, — выпаливает Юнги.

— Что за кроха, — усмехается Сокджин и умолкает, почувствовав поднявшего

голову зверя с левой части комнаты. — Это уже интересно, — думает альфа,
следя за перекрестными взглядами Чонгука и Юнги, и впервые за вечер
сочувствует своему брату.

— Юнги, ты меня, наверное, не помнишь, — подходит к омеге Лэй, — я папа

Хосока.

Растерявшийся Юнги протягивает ему руку, но Лэй тянет его на себя и крепко
обнимает.

— Поужинаешь?

— Мне нужен ноутбук, — как болванчик, повторяет мечтающий уже испариться

Юнги и, выхватив из рук подошедшего Тэхена ноут, бежит к двери.

Чонгук рывком поднимается с места и идет за ним.

— Юнги, постой, — окликает его альфа уже во дворе.

— У меня много дел, мне надо портфолио сделать, новый слог…

— Да подожди, я тебя отвезу, — перебивает его Чонгук.

— Не надо, — делает шаг назад омега. — Возвращайся в дом, мне и так очень
неловко, особенно перед папой Хосока, а ты тем, что торчишь на улице со мной,
все только ухудшаешь. Прошу, позволь мне пойти самому.

— Хорошо, я не буду спорить, — видит, как переживает омега, альфа. — Я

помню, что обещал не давить. Тебя шофер отвезет, — он подзывает одного из
охранников, и омегу провожают к джипу.

Чонгук возвращается в дом, но все мысли остаются рядом с Юнги, он вновь

опускается на диван, но Фей больше ничего не говорит, молча сидит рядом и
изображает интерес к посуде на столике.

Мо так и стоит у стены, все его чувства на лице написаны. Тэхен, который
уверен, что ему от Юнги достанется, долго о друге думать не может, у него
279/624
сердце из-за Мо щемит.

— Подышишь со мной? — подходит он к альфе, кивая на террасу.

— Мне и здесь неплохо, — бурчит Мо, который прекрасно видит интерес Фея к
Чонгуку.

— Пошли, там нечего рассматривать, — хватает его за руку Тэхен и тащит в

сторону террасы.

Через пару минут на террасу выходит Омарион и с интересом разглядывает

Тэхена.

— Вернусь-ка я внутрь, к своему мужу, — делает акцент на последнем слове

омега и под пристальным взглядом улыбающегося Омариона толкает
стеклянную дверь. Мо скользит по альфе бесцветным взглядом и вновь смотрит
на улицу. Он выдыхает в ночное небо дым, снова затягивается. Сокджин стоит в
двух шагах, прислонившись к перилам, смотрит в упор, нервирует Мо.

— Чего тебе? — раздраженно спрашивает Мо, у которого и так настроение ни к

черту после заинтересованности Фея в Чонгуке.

— Выбрось эту гадость, — косится на сигарету Омарион. — Здоровье губишь.

— У тебя спросить забыл, — усмехается Мо и вновь затягивается, но Сокджин

вынимает сигарету из его рта и отправляет вниз.

— Только потому, что здесь мой папа и я слишком сильно его уважаю, я не
разобью тебе морду, — с силой толкает его в грудь Мо и напирает, Омарион ни
на шаг не отступает, смотрит прямо в глаза, скалится, провоцирует. Зверь Мо
рычит, он сжимает и разжимает кулаки, упираясь лбом в его нос, и альфа,
усмехнувшись, отступает.

— Хочешь курить, кури нормальное, а не дерьмо, — достает из внутреннего

кармана пиджака сигару Сокджин и нюхает. — Я тут справки навел, ты,
оказывается, боец.

— С чего это такое внимание к моей скромной персоне? — бьет по руке,

протянувшей ему сигару, Мо.

— Всегда изучаю противника, — поджигает сигару Сокджин. — Кто твой

учитель?

Мо оборачивается и через стекло смотрит на разговаривающего с Сайко

Намджуна, Сокджин следит за его взглядом.

— Отличный учитель. Волк хороший боец, — кивает Омарион. — Хочешь

спарринг? Я тоже боец, выпустим пар, а то я только угрозы слышу.

— Я руки о тебя пачкать не буду, — цедит сквозь зубы Мо.

— Ты мелочь, я старше тебя, где твое уважение? — выгибает бровь Сокджин.

— Поверь мне, я знаю, что ты старше, время тебя не пощадило, — ухмыляется

280/624
Мо. — По твоему лицу я тебе сорок точно дам, так вот, будь тебе хоть сто, мое
уважение не получишь, — толкает его в грудь и идет внутрь.

Еще через полчаса гости, попрощавшись, идут на выход. Альфы договариваются

встретиться с утра в Ракун, а Лэй просит заварить ему чая с травами.

— Как же он красив, — бурчит сидящий на диване Мо.

— Очень красивый, согласен, — подтверждает Лэй.

— А ты безбровый, — хохочет Аарон.

— Аарон! — зло шипит Лэй.

— Но у него и правда же нет брови! — тихо говорит Аарон.

Тэхен, который уже получил от Юнги шесть смс с угрозами, поднимается с места
и подходит к Лэю.

— Можно вашу косметичку?

Омега посылает за ней прислугу наверх, а Тэхен, достав из нее карандаш для
бровей, садится на диван рядом с Мо.

— Сейчас я дорисую тебе бровь, — торжественно объявляет омега.

— Издеваешься? — в шоке смотрит на него Мо.

— Я профессионал в мейке, прошу, доверься мне. Твоя бровь на месте, просто

надо дорисовать, — настаивает Тэхен.

Вернувшиеся с улицы лидеры Левиафана замирают у дивана, на котором Тэхен

усиленно что-то выводит на лице насупившегося Мо.

— Что вы делаете? — не выдерживает Хосок.

— Бровь ему рисует, — отвечает сыну Лэй. — А ты не мешай, — тянет его к себе
за рукав пиджака.

— Нифига себе, — смотрит в зеркальце Мо, — у меня и правда появилась бровь.

— Ага, — гордится собой Тэхен.

— Вот скажи мне, — смотрит на омегу Мо. — Может ли красота полюбить

уродство?

— Во-первых, ты не уродство, — хмурится Тэхен, — во-вторых, тебя же Санта

Муэрте любит! Значит, может.

Намджун моментально поворачивается к парням и прислушивается.

— А он самый красивый парень из всех, кого я видел, — продолжает Тэхен, — ну

ладно, Юнги тоже красивый, я тоже ничего, не суть, — заболтавшийся омега не
замечает, как все присутствующие слушают его с улыбкой и не видит полный
281/624
нежности взгляд мужа.

— Я хочу познакомиться с Санта Муэрте, — твердо говорит Намджуну Лэй. — Я

хочу увидеть омегу, который покорил сразу двух моих сыновей.

Намджун молчит. Не отрицает.

*Qué sientes? (перевод с исп. Что ты чувствуешь?)

282/624
Примечание к части Юнгуки
Yeah Right (Feat Joji)
https://soundcloud.com/kyudai-sadstation/yeah-right-feat-joji?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Наммины
SHOW ME LOVE (tatu Witch Remix)
https://soundcloud.com/user239044177/show-me-love-tatu-witch-remix?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Мо
Ремикс сделал дьяволенок и это саундтрек всего фанфика.
Mr.Sandseok-Gangstas
https://soundcloud.com/user-100339429/gangstas?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Ло сиенто те амо

На выходные к Тэхену приезжает брат, и омега упрашивает его

погостить до понедельника. Тэхен не предупреждал Хосока о визите, решив,
что, когда Тэсон будет в Амахо, у альфы не будет выбора и прогонять он его
точно не будет. К удивлению Тэхена, Хосок тепло принял Тэсона и даже
предложил лично показать ему Амахо, но омеги, которые хотят провести время
вместе, от предложения отказываются. Хосок домой не заезжает, но при этом к
ним часто поднимается человек альфы и узнает, нужно ли им что-нибудь. Утром
воскресенья Тэхен завтракает с друзьями и знакомит с ними брата. Омеги тепло
принимают Тэсона, после завтрака гуляют по центру, а потом расходятся по
своим делам.

— Я боялся за тебя, переживал, но сейчас понимаю, что напрасно, — говорит

младшему Тэсон, пока тот кладет кошкам еду. — Я рад, что у тебя здесь
появились друзья, да и твой муж все-таки приятный.

— Я не жалуюсь, — опускается на диван рядом с ним Тэхен. — Я бы солгал, если

бы сказал, что он на меня давит или измывается, мы просто подолгу находиться
вместе не можем, сразу ругаемся, а в остальном это идеальный брак, и я
продолжаю следить за календарем и ждать свободы.

Парней прерывает вошедший в квартиру Хосок и прямо с порога заявляет, что

они едут на ужин.

— А как же твои дела, Левиафан и все такое? — растерянно смотрит на него

Тэхен.

— Я свободен ближайшие часы и не хочу, чтобы твой брат думал, что твой муж
не гостеприимный, так что поужинаем втроем, — альфа, нагнувшись, поднимает
на руки кошек, к которым сильно привязался.

Омеги идут переодеваться, и через полчаса все трое сидят в уютном

итальянском ресторанчике за столиком у окна. Ужин проходит замечательно,
Тэхен даже ревнует мужа к брату, с которым ему настолько интересно. Они
обсуждают все, начиная от автомобилей до вкладов, и омега, откровенно скучая,
опустошает очередной бокал вина. Хосок привозит их домой и вновь уезжает.

— Можно его не ждать, — стаскивает с себя пиджак Тэхен и проходит в

283/624
гостиную.

— Мне показалось, или я расслышал нотки грусти в твоем голосе? — с улыбкой

спрашивает Тэсон.

— Еще чего, — отнекивается Тэхен и идет в душ.

На самом деле ужин был настолько теплым и приятным, что Тэхен не хотел,
чтобы он заканчивался. Хосок интересный собеседник, он галантный, приятный,
его любят даже официанты, и Тэхен восхищается Лэем, который смог воспитать
такого сына. Он хотел, чтобы Хосок остался. Да, он прекрасно понимает, что
альфа уехал, чтобы братья побыли вместе, да и любой их контакт заканчивается
скандалом, но когда ламборгини отъехал, у Тэхена в горле запершило.

Утром Тэхен провожает брата в Кордову и по пути домой получает смс от Лэя,
который просит срочно зайти. Тэхен, который почему-то никак не может
расслабиться в обществе омеги, все же едет в особняк. Во дворе особняка он
видит белый ламборгини, в этот раз без бантов, и, думая, почему он здесь, идет
в дом. Лэй находится в джакузи внизу.

— Раздевайся и ныряй, пообщаемся, — говорит Лэй и берет с подноса на бортике

бокал.

— Вы написали, это срочно! — злится Тэхен.

— Твой муж прислал твою машину сюда, сказал, что ты не берешь подарок и я
могу ее забрать, — откидывается на бортик Лэй. — Мне она не нужна, да и за
рулем сидеть желания нет, так что заберешь подарок и не будешь ломаться.
Были бы у тебя мозги, всё, что дают, ты бы брал, а то с твоим отвратительным
характером останешься завтра на улице без ничего. Пойми уже, что, если ты
сделаешь к Хосоку шаг, он сделает два в ответ.

— Отсюда поподробнее, — раздевается Тэхен и, присоединившись к омеге,

просит себе мимозу.

Тэхен уезжает от Лэя с прекрасным настроением. Они разговаривают на разные

темы, но никто не лезет ни к кому в прошлое, не делится личным. С Лэем
оказывается удивительно легко общаться, и Тэхен ловит себя на мысли, что ему
хочется почаще проводить с ним время. Омега забирает подарок Хосока.
Возвращаясь домой, Тэхен проезжает мимо цветочного магазина и,
припарковавшись на обочине, покупает несколько букетов, решив, что в
квартире не хватает цветов. Тэхен только распределяет цветы по вазам в
гостиной, как в дверь входит Хосок.

— Я видел автомобиль, и я рад, что ты забрал подарок, — присев на корточки,

здоровается с кошками альфа.

— Не пропадать же добру, — пожимает плечами омега и, убрав пакеты,

проходит к дивану.
Хосок поднимается на ноги, снимает с себя кожанку и только сейчас замечает
расставленные на столике цветы.

— Оранжерею разбить собираешься? — хмуро смотрит на цветы альфа.

284/624
— Раз уж ты мне их не даришь, я сам себя радую, — фыркает омега и тянется за
журналом.

— Могу подарить тебе что угодно, но вот это, — кривит рот альфа, смотря на
вазу с белыми розами, — нет.

— Что за ненависть к безобидным созданиям? — удивляется Тэхен. — Я очень

люблю цветы.

— Вот и покупай их себе сам, а я лучше буду дарить тебе украшения и все
остальное.

— Цветы могут обрадовать побольше твоих украшений или железяки во дворе,

ты не умеешь ухаживать за омегами, — сводит брови на переносице Тэхен.

— Да брось, уверен, ты бы лучше колье, как подарок, принял.

— Ты волен думать обо мне, что хочешь, но не воспринимай свои мысли за

единственную истину, — обиженно говорит Тэхен и поднимается на ноги. — Я
спать.

Тэхен не понимает, почему его так сильно задевает то, что Хосок из-за другого
омеги не переносит белые розы, и отказывается признавать, что ревнует мужа к
прошлому. Хосок валится на диван и, позволив Дос примоститься рядом,
набирает Мо.

***

Интервью проходит отлично, и Юнги, наконец-то, получает так горячо им

желаемое предложение о работе. Омега выйдет работать на новое место с
первого числа в качестве проект менеджера. Юнги сразу же увольняется из
кафе и оставшиеся до работы восемь дней решает заняться домом и рекламой.
Сегодня с утра он записал несколько сториз, как рекламу присланного ему еще
два дня назад бьюти-бокса, и одну сториз от себя с просьбой навестить приют
животных в Амахо, а не покупать их в зоомагазинах. После этого Юнги
прибрался в доме и поехал в магазин за продуктами. Весь день омега проводит в
одиночестве, потому что Чимин постоянно пропадает в Ракун, а Тэхен пишет,
что зайдет завтра, так как едет с кошками на прививки, а потом его позвал Лэй.

Ближе к вечеру Юнги чувствует, что ему нехорошо. Он ложится на диван,

надеясь, что спазмы отпустят, но они становятся только сильнее. Омега еле
поднимается с дивана и, дойдя до аптечки, судорожно ищет таблетки, которыми
закупился в тот же день, когда понял, что скоро течка. Он наспех проглатывает
нужную дозу и, завернувшись в плед, снова валится на диван. Минуты идут, но
Юнги только хуже. С момента, как у него началась первая течка, он пьет
лекарства, которые не совсем снимают симптомы, но позволяют ему хотя бы
передвигаться и уменьшают желание, но сейчас они не работают. Юнги тошнит,
холодный и липкий пот стягивает кожу, он мечется по дивану в поисках позы,
которая бы облегчила его состояние и, дотянувшись до телефона, набирает
Тэхена.

— У меня течка, и мои таблетки не помогают. Я не в состоянии идти в аптеку,

прошу тебя, найди что-нибудь помощнее, или я сейчас умру, — умоляет друга
285/624
Юнги, и тот обещает, что все сделает.

Тэхен консультируется со своим врачом и, купив прописанные им лекарства,

несется к дому друга. Юнги совсем плох, его лихорадит, как от высокой
температуры, а его бледные губы сливаются с лицом.

— Мне все хуже и хуже, — ноет омега. — Никакого облегчения, хотя я горсть
выпил. Я не переживу эту ночь.

— Не паникуй, — размешивает в воде порошок Тэхен, — мой врач сказал, что

выпьешь это и будешь, как огурчик. Ты, кстати, потрясающе пахнешь, никогда
такой запах не встречал.

— Оставь любезности, дай уже мне эту отраву, — стонет Юнги и, взяв стакан,
залпом осушает содержимое.

Через полчаса Юнги засыпает, а Тэхен, решив, что ему полегчало, возвращается
домой.
Юнги видит брата во сне. У Чонгука красные глаза, вокруг него языки пламени,
но Юнги липнет к нему, видит, как покрывается волдырями кожа, которую
касается огонь, но продолжает о него тереться, стонет его имя и раздвигает
ноги, моля подарить ему избавление. Стоит ему почувствовать тяжесть тела
брата на себе и его ладони, сжимающие бедра, как омега кончает. Он
просыпается в полночь от ощущения мясорубки в животе и мокрых штанов на
ковре на полу, на который свалился с дивана. Рука по-прежнему сжимает член,
и он один в квартире.

— Не помогло, — отвечает он на смс Тэхена и видит, как друг перезванивает.

— Мне жаль это говорить, но не поможет, — вздыхает Тэхен. — Я снова

переговорил со своим врачом, он сказал, что если омега носит метку выбранного
им альфы, то течка пройдет мучительно. Тебе надо терпеть.

— Я постараюсь, — сам себе не верит Юнги и сбрасывает звонок.

Перед глазами Чонгук, на бедрах горят следы его ладоней, словно это был не
сон. Юнги скребётся ногтями о пол и воет от бессилия. Самоудовлетворение не
помогает, пожар все больше разгорается, а помутневший разум истошно вопит,
требуя своего альфу.
Решив, что горячий душ хотя бы немного снимет спазмы, Юнги с трудом
поднимается на ноги, но сразу же падает на пол, потеряв сознание.

***

Тэхен не может уснуть. Он уже в который раз идет на кухню за водой и, решив,
что так не пойдет, звонит Хосоку.

— У меня в Амахо нет врачей, но мне срочно нужен врач для омег, а ты можешь
поднять любого, — говорит мужу омега. — Прошу тебя, найди его, пусть едет к
дому Юнги, я тоже туда поеду.

— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает альфа.

286/624
— У меня к тебе просьба, уважай решение Юнги и не говори Чонгуку, что у его
омеги течка.

— Оу, сегодня в Амахо сгорит один дом, — присвистывает альфа.

— Я же попросил!

— Хорошо, — коротко отвечает Хосок и следом набирает помощника.

Через полчаса Тэхен стоит у кровати, на которую они с доктором уложили Юнги.
Юнги не в себе, он бредит, мечется, то плачет, то улыбается. Такое ощущение,
что он видит то, чего они не видят. Тэхену от его состояния страшно.

— Ему может помочь только одно средство, но оно очень опасное, —

поворачивается к нему врач. — Сам омега не в состоянии принять решение, а вы,
как я понимаю, не член его семьи, чтобы это сделать.

— Что за средство? И почему ему настолько плохо? — спрашивает Тэхен.

— Я вижу у него укус на ключицах, его зверь уже выбрал своего, и омегу выбрал
альфа, — повторяет слова предыдущего врача доктор. — Такое бывает очень
редко, но это именно тот случай, когда у пары очень сильная связь. Тут все
бессильны. Или вы должны позвать его альфу, или можно вколоть ему
лекарство, но у него побочный эффект, были случаи, когда после уколов течка
прекращалась навсегда.

— Нет! — выпаливает Тэхен. — Этого точно не надо.

— Тогда я могу идти, — собирает вещи врач. — Мне жаль паренька, это очень
больно и тяжело, но если он продержится сорок восемь часов, то потом будет
легче, и ему помогут его обычные лекарства.

Тэхен пишет Хосоку, что останется с Юнги, и садится на кровать. Омега его все
больше пугает, он периодически широко распахивает глаза, зовет брата и вновь
отключается. Тэхен два раза с трудом меняет промокшую насквозь одежду и
чуть ли не плачет от беспомощности.

В три часа ночи Юнги сползает с постели и просит воду, Тэхен идет на кухню, а
когда возвращается, находит обнаженного друга, сидящем на полу в душе под
водой.

— Я умираю, — плачет Юнги. — Я больше не могу. Позови Чонгука, пожалуйста,

пусть он придет.

— Ты же не в себе, ты потом убьешь меня, — садится на корточки рядом с

душевой Тэхен.

***

Чонгуку не спится. Зверь в нем напряженный, не может найти покоя и не

позволяет даже задремать. Альфа встает с постели и, подойдя к окну,
распахивает его, вслушивается в тишину, которую ничто не нарушает. Он
смотрит во двор, по которому гуляют собаки, и, решив уже не ложиться,
287/624
одевается и идет вниз. Чонгук гладит подбежавших к нему любимцев и тянется
за зазвонившим телефоном. В четыре утра его могут побеспокоить только по
очень важному делу, поэтому, увидев на экране мобильного номер одного из
приставленных к Юнги охранников, альфа сразу принимает звонок.

— Что случилось? — нервно спрашивает Чонгук.

— Вы просили обо всем докладывать, так вот супруг господина Сайко приходил,
с ним был еще один омега, судя по чемоданчику, врач.

— Хорошо, — Чонгук сбрасывает звонок и идет к стоящему прямо у ворот джипу.

Забрав у охраны ключи, он взбирается на сидение и уже в пути набирает брата.

— Что с Юнги? Почему твой там среди ночи ошивается? — выпаливает альфа,
стоит Хосоку ответить.

— Эээээээ…

— Хосок, блять.

— Заболел. Не слышу тебя, заезжаю в тоннель, — вешает трубку Сайко.

— Хосок!

«Срочно уходи оттуда, Чонгук едет», — получает Тэхен смс от мужа и, настроив
воду для Юнги, идет к автомобилю. Только омега в него садится, как перед
домом паркуются несколько автомобилей, и из джипа выходит Чонгук. Тэхен
приказывает шоферу выдвигаться и мысленно посылает другу поддержку.

Чонгуку и входить в дом не надо, чтобы понять, чем именно заболел Юнги. В
Чонгуке будто все поры раскрываются, он жадно вдыхает умопомрачительный
запах, только каждый вдох вместо облегчения муку приносит. Он замирает у
двери на пару секунд, а потом, толкнув ее, заходит в коридор и чуть не
задыхается от запаха граната, который моментально пробуждает и так редко
дремлющее рядом с братом желание и выводит его на абсолютно новый,
животный уровень.

Каждый шаг — это с трудом сохраняемый баланс между тем, чтобы, снося все
двери и стены, до Юнги дорваться или прибить себя к полу и во имя их любви
дальше не двигаться. Чонгук полюбил Юнги с его первого обиженного взгляда, с
двух слов «ты плохой», любил будто бы еще до рождения, только его ждал. Это
потом братская любовь переросла в нечто большее, нечто, что распирает его
изнутри и заставляет каждого встречного омегу быть безликим, потому что
Чонгук, кроме Юнги, никого не видит. Чонгук, кроме Юнги, никого не хочет.
Когда-то давно он силой вытащил себя из постели, оставив течного омегу,
позволил зверю изгрызть свои внутренности, но и пальцем к нему не
прикоснулся, потому что у него с Юнги не просто желание, а любовь. Как он
поступит сейчас, что будет, когда он пересечет порог комнаты — альфа не
представляет, но по рыку в своей голове за брата боится.

Он минует коридор, но Юнги в гостиной нет. Судя по беспорядку в комнате —

это длится давно. Чонгук толкает дверь спальни, но и она пустая, альфа уже
собирается звать брата, как слышит шум воды и подходит к ванной.

288/624
— Чонгук, — доносится глухой голос изнутри, и альфа забывает про всю
нежность, не рассчитывает силу и дверь чуть с петель не слетает. Он смотрит
на сидящего на полу под водой голого омегу, чувствует, как распрямляются
скукоженные органы, и зверь вопит, стремясь дотянуться до своего.

— Чонгук, — тянет к нему руки Юнги, у которого при виде брата глаза блестят.
— Чонгук, — повторяет, в альфе одна за другой цепи слетают.

Чонгук оказывается до этого и понятия не имел, что можно вот так сильно
желать человека. Это не желание — это чистый голод, и Чонгук знает, что
только плоть его брата может его утолить. Он выключает воду, хватает
полотенце и, укутав Юнги в него, переносит на руках в спальню.

— Тихо, маленький, я же здесь, — шепчет он, пока Юнги скребется о его

рубашку, тянется, трется.

Альфа укладывает его на постель, сдерживается, ни на секунду не забывает,

что перед ним непроходимый барьер — и это истинное желание Юнги. Сейчас
омега ничего не стыдится, он уже сбросил с себя полотенце, взобрался на него
абсолютно обнаженным и тянется к ремню его брюк, нетерпеливо шепчет
«быстрее», но Чонгук знает, что это течка, что сущность взяла верх над
разумом, а настоящий Юнги даже поцеловать его не позволит. Он ловит его
руки, уже расстегнувшие ремень на брюках, и подносит к губам. Целует по
одному пальцы, ладони, не выпускает, потому что омега сразу его раздеть
пытается. Если и пытать Эль Диабло, то только так, потому что это невыносимо,
потому что он уже о полной капитуляции объявить готов. Его омега в его руках,
он обнаженный, сам ноги разводит, приглашает, а Чонгук зубы о зубы трет, так
сильно пальцы в кулаки сжимает, что кажется, под ногтями кожа лопается.

— Чонгук, пожалуйста, — молит омега, которого старшему пришлось вжимать в

постель, чтобы он перестал свои руки вырывать. — Почему? Ты не хочешь меня?
— у Юнги от обиды глаза блестят. Ему намного лучше, он одним присутствием
Чонгука насыщается, но все равно пытается его раздеть, а альфа не позволяет.

— Почему? — обиженно тянет омега и трется бедрами о его твердый член,

покрывает поцелуями его лицо, тянет на себя. — Ты же тоже хочешь, я это вижу,
умоляю, помоги мне.

— Ты не представляешь, как хочу, — выдыхает Чонгук, не дает двинуться, — это

желание меня на куски рвет, — вжимает его лицом в свою грудь, лишь бы на эти
алые губы не смотреть, не желать язычок поймать, не задушить его собой. — Я
бы тебя так трахнул, что у тебя бы ноги не соединялись. Я безумно хочу тебя, —
выпаливает в ухо, прикусывает мочку, — хочу, чтобы ты кричал от удовольствия,
хочу исследовать все твое тело языком, каждый его миллиметр, — Юнги
замирает, внимательно слушает. Каждое слово Чонгука по коже огненной лавой
проходится. — Я никогда никого так сильно не хотел, никогда никто не вызывал
во мне такого дикого желания. Я хочу тебя целовать, пока не начнешь
задыхаться, и трахать так глубоко, чтобы ты чувствовал мое желание каждой
своей клеточкой, — просовывает руку между ними и обхватывает его член
пальцами. — Но я не могу, пока ты сам не позволишь, — целует влажные губы
альфа. — А сейчас это не ты, это твой зверь, который сводит с ума моего, и если
я не сорвусь, я поставлю себе памятник в центре Амахо, потому что ты даже не
представляешь, каково это, держать тебя в руках и не перейти черту, — он
ласкает омегу, а тот сам толкается в его ладонь, упивается его голосом,
289/624
продолжает постанывать и кончает.

— Я будто горю, — хнычет отдышавшийся Юнги и вновь забирается на него.

Он седлает альфу, задевает его твердый член — Чонгук в пепел превращается.

Альфа сжимает в кулаках простыни, рвет их, лишь бы не впиться, лишь бы не
схватить его за молочные бедра и, повалив на постель, не засадить до упора.
Юнги такой красивый, его глаза окутаны пеленой похоти, капли пота скользят
по влажному телу, и Чонгук, подавшись вперед, их слизывает. Он скользит
ладонями по его спине вниз, разводит его ягодицы. Юнги откидывается назад,
Чонгук размазывает меж ягодиц обильно выделяющуюся смазку и проталкивает
в него палец.

— Ты такой узкий, такой горячий, ты убиваешь меня, — хрипит альфа.

— Пожалуйста, — приближается к его лицу омега, — возьми меня, я сам хочу,

умоляю, — трется, кусает его губы до вкуса крови, мстит за пытку.

Чонгук проталкивает в него еще два пальца, и омега, глухо застонав, начинает
на них насаживаться. Юнги трахает себя его пальцами и продолжает молить о
члене, но Чонгук не сдается. Он обматывает зверя цепями, о которые тот свою
кровь оставляет, не позволяет вырваться. Даже на пике своего разврата омега
напоминает ангела. Он, откинув голову назад, кусает свои губы, позволяет
Чонгуку вылизывать свою шею и снова кончает. Юнги лежит распятым на
простынях, его голова свешивается с кровати вниз, а Чонгук покрывает
поцелуями его живот, пробует на вкус. Юнги обхватывает его руками,
притягивает к себе и долго и сладко целует. Альфа чувствует, как рука омеги
проскальзывает в его брюки, обхватывает пульсирующий член, и видит восторг
на дне глаз брата.

— Хочу его в себе, — порывается приподняться Юнги, но Чонгук давит на грудь,

не позволяет. — Не отказывай мне, пожалуйста, дай попробовать хотя бы.

Юнги одурманен похотью, она в нем вместо крови носится. Он бьет кулаком его
по груди и, продолжая сжимать в руке его член, облизывается. Чонгук от его
похоти и разврата в шоке, он буквально на пару секунд любуется этим огнем,
вспыхнувшим на дне его глаз, как чувствует его большой палец на головке.

— Так тебе нравится? — с самым невинным видом спрашивает омега, и альфа

подается бедрами вперед, потом еще, упускает момент, когда Юнги скользит
вниз, и в последний момент, вжав его в простыни, твердо говорит:

— Нет.

Юнги бьется, ругается, просит, Чонгук вдавливает его лицом в подушку и,

покусывая белоснежную спину, молит успокоиться. Чонгук сам на пике, член
болезненно ноет, ему кажется, что еще немного, и он от никак не находящего
выход возбуждения лопнет, но отдаться желанию не рискует. Когда течка
закончится, Юнги его возненавидит, но его ненависть все равно отвращение
Чонгука к самому себе не переплюнет. Юнги рядом с ним даже в глаза не
смотрит, прикосновений боится, и альфа не хочет из-за течки ломать эту
хрупкую связь, установившуюся между ними. Лучше он себя сломает.

Юнги выбирается из-под него, расстёгивает мокрую рубашку и, покрывая

290/624
поцелуями его грудь и живот, вновь возвращается к члену. У Юнги колени
сводит от желания почувствовать его в себе, он продолжает облизывать губы,
Чонгук продолжает умирать. Зверь требует свое, уговаривает плюнуть на все
принципы и трахать омегу, пока он не отключится. Чонгук не знает, с кем ему
справляться: с омегой, который сам его уже одними взглядами трахнул, или со
слетевшим с катушек зверем, который до плоти дорваться пытается. Он вновь
разворачивает Юнги спиной к себе и, несмотря на все его протесты, трахает его
своими пальцами, покусывая плечи и заставляя выгибаться до хруста в
позвонках.

— Я еще хочу, — бурчит выдохшийся омега и отключается на его груди.

Чонгук, воспользовавшись тем, что он спит, идет в душ, а потом до рассвета

глаз не смыкает. Они так и лежат посередине разворошенной постели с
переплетенными конечностями, один выдохшийся после ласк, второй —
умирающий от их нехватки. Проснувшись утром, Юнги требует продолжения, а
Чонгук, удовлетворив его не так, как тому хотелось бы, заказывает еду и,
оставив омегу дремать, идет в гостиную звонить Хосоку.

— Найди мне нормального врача, пусть что-то сделают, иначе я не выдержу, —

говорит брату альфа. — Я прошел через ад ночью, еще одной такой ночи я не
переживу.

— Ищу, блин, — ругается Хосок. — Да засади ты ему.

Чонгук бросает трубку.

Чонгук с трудом кормит Юнги, который обнаженным сидит на его коленях в

гостиной и за каждый проглоченный кусочек требует ласку. Посланный Хосоком
врач приезжает в обед и находит измученного альфу и бодрого и счастливого
омегу, который отказывается его отпускать.

— Не хочу уколов, — вопит Юнги, пока Чонгук фиксирует его на своих коленях и
шлепает по заднице, умоляя успокоиться. — Не надо уколов! Чонгук,
пожалуйста, останься со мной, не уходи, я буду себя хорошо вести, обещаю, —
слезно молит омега, но альфа не сдается. Он целует его в шею по линии роста
волос и, пока врач делает укол, шепчет ему, как сильно его любит.

Юнги засыпает на его руках. Чонгук аккуратно укладывает его в постель и,

накрыв одеялом, возвращается к врачу.

— Он скоро очнется, но будет вялым, и такого сильного желания не будет, пик

он уже пережил, — говорит доктор. — Делайте ему уколы еще два дня. А
вообще, молодой человек, если вы не в состоянии проводить со своим омегой
его течку, то и пробовать его кровь не стоило.

— Это не ваше дело, — угрюмо отвечает ему альфа и провожает до двери.

Чонгук не уходит, он отменяет все дела и остается с Юнги еще два дня. Омега
спит в его объятиях, ест только из его рук, альфа его купает, переодевает, и
Юнги получает столько поцелуев, что губы распухают. На третий день Чонгук
уезжает в Ракун, а Юнги остается на попечение Тэхена.

***
291/624
Намджун знает, что Чимин вернулся в Амахо. Эти два дня он не ездил в особняк,
хотя подолгу был в Ракун, и нарочно держит себя на расстоянии от омеги,
пытаясь проанализировать их отношения и решить, что делать дальше.
Отрицать свои чувства к нему Намджун больше и не пытается, но как начать
заново строить отношения с тем, с кем они не совсем нормально начались, он не
знает. Альфа задерживается в клубе после встречи с партнёрами и, заказав себе
выпить, приказывает всем покинуть помещение. Так продолжаться не может.
Если бы Намджун знал, что тогда на дороге под восторженные крики Мо,
встретил омегу, которого его зверь выберет своим, то он бы сразу же его
забрал, ухаживал бы, пригласил на свидание, но точно бы не покупал на
аукционе, не выставлял между ними счет и не опошлял их отношения. Но ведь
нет ничего такого в мире, что нельзя поменять. Намджун сам пример этому,
стоит вспомнить, с чего они начинали и где оказались. Он попробует. Намджун
сделает первый шаг. Он, так и не прикоснувшись к бокалу, рывком поднимается
с кресла и идет на выход. Он поговорит с Чимином, предложит ему начать
заново, потому что альфа уверен, что если они сделают шаг друг к другу, то все
остальное можно будет понемногу решить. Намджун порвет с Заиром, заберет
Чимина в Ракун, и они попробуют зажить, как нормальная пара, без этого
прошлого, в котором слишком много грязи.

Чимин выходит из душа и, одевшись, ложится на кровать, общаясь по телефону

с Мо. Он обещает Мо позавтракать с ним завтра и только отключает связь, как,
обернувшись, видит стоящего на пороге Аарона.

— Как ты вошел? — присаживается на постели явно недовольный визитом

незваного гостя омега.

— Это ведь мой дом, — ухмыляется альфа и подходит к кровати.

— Это дом твоего брата, — поднимается на ноги омега и идет к трюмо за

резинкой для волос.

— Мне точно не нужно твое разрешение, чтобы приходить.

— Так зачем ты пришел? — собирает короткий хвостик на затылке Чимин, следя

через зеркало за подошедшим к нему со спины Аароном.

— Соскучился, — нюхает пропитанные запахом брата вперемешку с шампунем

волосы альфа. — Я тебе пишу, ты не отвечаешь, вот и решил сам навестить,
узнать, почему ты забыл старого друга.

— Если я не отвечаю, значит, текст твоих смс-ок мне не нравится, — пробует

обойти альфу Чимин, но тот не пропускает.

— Да брось ты, — щетинится Аарон. — Так быстро ты бывших забываешь?

— становится вплотную. — Он трахает лучше, чем я? — проводит костяшками по
обнаженному горлу. — Я вообще-то соскучился, думал, погуляем, как и раньше,
пообщаемся, а ты из себя снежного короля строишь.

— Ты ведь знаешь, что одно мое движение, и из твоей глотки нож торчать
будет? — мрачнеет Чимин. — Подвинься.

292/624
— Знаю, ты ведь святая смерть, — напирает Аарон, — только святого в тебе ноль
целых ноль десятых. Мой брат может обмануться, но я знаю, что за шлюха
скрывается за этой оболочкой.

— Почему, интересно, я упустил тот момент, когда ты превратился в такую

тварь? — выплевывает слова ему в лицо омега.

— Ну перестань, я же не со зла, я правда соскучился по нашим бешеным ночам,

думал, ты быстрее надоешь Намджуну, а ты только располагаешься, — смягчает
голос Аарон. — Ты знаешь, что ты у него даже не второй?

— Если ты думаешь, что твои оскорбления меня задевают, то ошибаешься, у

меня к таким, как ты, броня, так что уходи, ты меня утомил.

— Я тебе еще тогда говорил, я думал, ты умнее, а ты оказываешься глупцом, —

вздыхает Аарон. — Если ты думаешь, что после того, как мой братец наиграется,
я приму тебя с распростёртыми объятиями — ты ошибаешься. Намджуну уже
плевать на тебя, иначе где он, почему ты постоянно ночуешь один? Поехали ко
мне, обещаю, тебе понравится, мне такой товар привезли, улетишь, —
заставляет Чимина вжиматься в трюмо.

— Во-первых, твой брат меня не бросит, — четко выговаривает слова омега,

которого бесит каждое слово Аарона. Чимин устал от унижений и оскорблений,
хочется оскорбить в ответ, и он себе не отказывает. — Если надо будет, то я сам
его брошу, а пока он выкупил меня и обеспечивает всем, что я хочу, я этого
делать не собираюсь. Во-вторых, мои услуги дорого стоят, а ты слишком мелкая
рыбешка для меня. С чего мне трахаться с тем, у кого столько денег и связей, а
сам он при этом из себя ничего не представляет. Ты явно проигрываешь брату,
которому принадлежит весь Кальдрон, так что не обижайся, малыш, что я
выбираю короля, а не его прислугу, и умерь свой аппетит. Намджун…
— замечает стоящего на пороге альфу Чимин и вмиг бледнеет.

— Я вам не помешал? — спрашивает Намджун, а Чимин его тяжелый взгляд еле

выдерживает. Альфа мрачнее тучи, брови сведены на переносице, омега даже
искорки света в черных глазах разглядеть не может.

— Намджун, я… — поворачивается к нему Аарон.

— Пошел вон, я с тобой потом поговорю, — даже не смотрит на него брат, и

Аарон, как побитый щенок, покидает квартиру.

— Ты слышал? — делает несмелый шаг к нему Чимин. — Я от злости так говорил,

хотел, чтобы он ушел…

— Верно, так и надо было делать, но говоря о нем, а не обо мне, — проходит в
комнату альфа и останавливается напротив. — Значит, пока я плачу, ты будешь
раздеваться?

— Намджун…

— Раздевайся.

— Послушай меня, — Чимина душит обида и злость на свой длинный язык.

293/624
— Я сказал раздевайся, — смотрит так, что в Чимине сосуды лопаются. — Я ведь
плачу, я тебя полностью обеспечиваю, у тебя платиновая карта, так будь добр,
отрабатывай.

— Почему ты не веришь мне? — восклицает омега и подходит ближе. — Я с

тобой не из-за денег.

— А из-за чего? — становится впритык альфа, наблюдает за подрагивающими

ресницами. — Почему ты со мной, если причина не в моих возможностях?

— Потому что я люблю тебя, — выпаливает Чимин раньше, чем успевает

подумать. — Я люблю тебя четырнадцать лет и восемь месяцев, — договаривает
и слышит, как с треском расходится по швам его сердце, потому что Намджун
смеется. Альфа сперва улыбается, а потом переходит на громкий смех,
заставляя Чимина давиться своей любовью.

— Я думал, ты сможешь придумать правдоподобный ответ, — усмехается

Намджун.

— Ты не веришь мне, — смаргивает непрошенные слезы Чимин.

— Подумай, что делать, потому что если ты не собираешься давать мне то, за
что я заплатил, то можешь снять всё, что есть на твоей карте, и собирать
вещи, — идет к двери Намджун.

Намджун прислоняется спиной к стенке уносящего его вниз лифта и прикрывает

веки. Не получилось. Один, он уверен, единственный раз в жизни он влюбился,
по-настоящему, до сердца, перекрывающего воздух в глотке, но не в того. Пак
Чимин как был тем, кто шел на блеск, тем им и остался, и чем быстрее Намджун
это остановит, тем лучше. Эти отношения сплошной фарс, и даже хорошо, что
Намджуну не придется в них нырять. Любовь нужна бездельникам, а у него
забот и дел по горло, он забудет омегу с золотистыми волосами, заменит его
сотней других и не пожалеет.

***

— Боюсь, мы бессильны здесь, — топчется перед большим дубовым столом в

кабинете Муньеса его помощник. — Омарион официально отказался от
сотрудничества, а наши соседи тянут время и не дают точного ответа. Таким
ходом мы уже проиграли войну, так ее и не начав.

— Нужно было душить их в зародыше, но мы были слишком самонадеянные,

чтобы придавать серьезное значение каким-то ободранцам из Амахо, и в итоге
теперь мы в тупике, — сметает со стола бумаги альфа.

— Есть еще вариант, что мы согласимся присоединиться и получим должности в

их государстве.

— Конфедерация на такое не пойдет, Лео даже слушать не станет, — говорит

Муньес. — Испокон веков Ла Тиерра и Конфедерация — один организм, мы не
можем действовать отдельно.

— Будем тогда ждать, что решит Конфедерация.

294/624
Конфедерация себя долго ждать не заставляет. Вечером следующего дня
Муньес получает данные о месте и времени, где будет Эль Диабло, и приказ его
убрать.

— Они передали, что, если убрать идейного вдохновителя, — Левиафан

развалится, поэтому мы должны послать людей. Эль Диабло собирается
навестить «ничейные» земли, — докладывает Муньесу помощник.

— Мы не будем никого посылать, да и так больше риска быть обнаруженными до

самого нападения. Мы будем очень щедры к местным, и они сами все сделают.
Эль Диабло подохнет там же, где и его отец.

***

— На «ничейной» земле мелкие банды, но я своим визитом хочу выказать им

уважение и показать, что мы открыты для сотрудничества, — говорит сидящим в
переговорной друзьям и партнерам Чонгук. — У меня, как назло, на следующей
неделе слишком много встреч, и Минсок требует на разговор, поэтому я заскочу
в «ничейную» землю по пути в Кордову, и все уже встретимся там.

— Давай сделаем так, — перестает играть с ручкой Сайко. — Я съезжу на

«ничейную» землю, ты знаешь, у меня там друзья, я и поговорю с бандами и к
своим заскочу, а потом уже приеду в Кордову к своему любимому тестю.

— Не парься, я думаю, что успею, — отказывается Чонгук.

— Но зачем тебе торопиться, если я и так буду свободен, — не сдается Сайко.

— Омарион с Намджуном будут в Ракун, ты разберешься с поставщиками, а я
поеду на «ничейную» землю.

— Я тоже! — поднимает руку счастливый, что наконец-то выедет на дело, Мо.

— Я прикрою Сайко, если что. Он без меня никуда, — охает от больно сжавшего
его плечо Хосока.

— Хорошо, — усмехается Чонгук. — Только будьте осторожны.

***

Чимин опускается на кровать и, не отрываясь, смотрит на дверь, в которую

вышел альфа. Значит, все кончено. Ему и сбегать не пришлось, Намджун сам его
выставил, тут и думать не о чем. Чимин ничего не чувствует: ни обиды, ни
разочарования, ни боли. Он такой опустошенный, что собственные мысли эхом в
голове отдают. Чимин знал, он все это время понимал, что Намджун над его
чувствами посмеется, и поэтому так долго молчал, но все равно не был готов к
этому. Чимину разбивали лицо, марали его тело, плевали в душу, но сердце
всегда было надежно защищено, оно всегда было в безопасности, потому что
принадлежало только одному человеку. Этот человек десять минут назад
разорвал его в клочья и заставил Чимина, давясь ошметками, проглотить свою
любовь. Он вздрагивает на звонок и долго смотрит на экран телефона, думая,
отвечать Мо или нет. Альфа звонок не сбрасывает, и Чимин снимает трубку.

295/624
— Да, — старается звучать твердо омега.

— Я подумал, и хочу, чтобы мы вместо завтрака поехали погулять, Фей же

приехал, — у Мо отличное настроение, Чимин это по его голосу чувствует. — Ты
меня слушаешь?
Чимин не может и слова вымолвить, они все застревают в горле, и наружу
только свист вырывается.

— Что случилось? — сразу меняет интонацию Мо.

— Ничего, правда, — пытается не разрыдаться проигрывающий себе битву

омега.

— Чимин.

— Намджун меня отпустил.

— То есть?

— Аарон был здесь, облил меня грязью, — всхлипывает омега, — а я был зол на
него, хотел его задеть, наговорил ему глупостей про его брата. Намджун все
услышал. Неважно. Завтра поговорим, я не в состоянии, — вешает трубку Чимин.

Мо пару секунд смотрит на потухший экран телефона, а потом, встав из-за

стола, за который только сел, идет к припаркованному на обочине бмв.

Долго искать Аарона не приходится, он находится в своем клубе, который

показывает Фею. Омарион, который приехал за братом и ждет, пока шофер
припаркуется, видит выскочившего из автомобиля у клуба Мо и, решив, что это
связано с Феем, в окружении охраны быстрыми шагами идет за ним. Мо
поднимается на второй этаж, его глаза налиты кровью, он никого не видит,
сшибает по пути несчастного официанта и идет прямо вглубь ВИП-комнаты, где
сидит Аарон.

— Какие люди, — разводит руки Аарон, завидев Мо, но альфа подлетает к нему и
с размаху бьет по лицу. Аарон сплевывает кровь и, набросившись на Мо, валит
его на пол. Мо ловко уворачивается от ударов и, оседлав Аарона, продолжает
его бить.

— Ты подонок, я тебя предупреждал оставить его в покое, я говорил, что сломаю

тебе лицо, — без остановки бьет его Мо и сам получает.

Охрана парней пытается разнять альф, но безуспешно, они намертво вцепились

друг в друга. Фей, прикрыв ладонью рот, в шоке вжимается в стену, а
подошедший Омарион, схватив Мо за горло, рывком снимает его с альфы и с
силой вжимает в себя.

— Раунд, — кричит Омарион. — Остыньте!

Сокджин приказывает своим людям проводить Фея в автомобиль.

Аарон, держась за бока, запускает руку в ведерко со льдом.

— Мудак, — смотрит он на Мо. — Мое лицо заживет, а ты так и останешься тем,

296/624
кем детей пугают. Мой брат убьет тебя.

— Мне похуй, беги, зови его, — вновь порывается наброситься на него Мо, но
Омарион так его скрутил, что вырваться не получается. — Всех зови, прячься за
спинами, как и всю жизнь, — кричит уже в след ковыляющему на выход в
окружении охраны младшему Киму.

Омарион отпускает альфу, и Мо, утирая кулаки о рубашку и размазывая кровь по

лицу, идет вниз. Оказавшись на улице, он глубоко вдыхает ночной воздух, но не
может надышаться. Напряжение не отпустило, он, со второго раза вынув
сигарету из пачки, трясущимися пальцами подносит ее к губам.

— Ты тоже хочешь? А то я не насытился, — поворачивается Мо к

остановившемуся на тротуаре Омариону.

— Хочу, — усмехается альфа, — но я за цивильный бой. У тебя отлично

поставлен удар, но злоба не дает тебе концентрироваться на точечных ударах.
Ты бьешь будто с целью убить, я бью, чтобы доставить максимальную боль.
Приходи ко мне, и я тебя научу.

— Обойдусь, — сплевывает под ноги Мо и идет к бмв, провожаемый

пристальным взглядом Сокджина.

— Признаюсь, я недооценил этого Мо, — улыбается севшему рядом на сидение

брату Фей. — В нем что-то есть.

— Забудь. Он мой.

*Название главы — Прости, что люблю тебя (исп. lo siento te amo)

297/624
Примечание к части Первая половина
Rvssian X Sfera Ebbasta - Pablo
https://soundcloud.com/r3onthemix/rvssian-x-sfera-ebbasta-pablo-r3-bootleg
Ничейная земля - Мо и Сайко
CHANGE ME [Prod. Beatz Era]
https://soundcloud.com/unaverage-gang/change-me?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
ВиХоупы
The Irrepressibles - Two Men In Love
https://soundcloud.com/vincent-edpmc-1/the-irrepressibles-two-men-in?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Аманте о энемиго

— И кормил с ложечки, — завершает свой рассказ Тэхен, поглядывая на

красного, как рак, друга. Юнги, обняв колени, сидит на диване и, насупившись,
изучает рисунок на ковре. После каждого слова Тэхена сгорающему от стыда
Юнги хочется выйти во двор, схватить лопату и, вырыв яму, залезть в нее, лишь
бы никогда больше не видеть Чонгука.

— Это было самое безобидное из того, что ты рассказал, — трет чешущийся нос
Юнги. — Я помню его физически: прикосновения, поцелуи. Я помню это кожей,
но абсолютно не помню первую ночь, о чем мы говорили, что делали.

— Я сомневаюсь, что вы вообще разговаривали, — смеется Тэхен. — У тебя

прекрасный альфа, он мог бы воспользоваться положением, свалил бы все на
твою течку, но он продержался.

— Когда у меня началась первая течка, он тоже продержался, — с гордостью

заявляет Юнги. — А сейчас мне немного неудобно, ты говоришь, что я склонял
его к сексу.

— О, ты не склонял, ты чуть его не изнасиловал, во всяком случае, именно так

мне рассказал Хосок, — хохочет омега и получает журналом в лицо. — Ладно, не
бесись, что было, то прошло. Тебе надо думать о работе. У тебя первый день
завтра, а мы еще не пошли покупать тебе одежду. Сделаем шоппинг, и я побегу
домой. Я жду доставку, наконец-то мне привезут принадлежности, и я буду
рисовать.

— Всё, выдвигаемся. Возьмем самое необходимое, потом увидимся с Чимином.

Он закрылся, не отвечает или отвечает так, будто не хочет общаться, —
подскакивает на ноги Юнги.

Погуляв по магазинам, омеги собирают пакеты в автомобиль и идут в кафе, где

их уже ждёт Чимин. Пак сперва отказался от встречи, сказал, что у него дела, но
Юнги пригрозил приехать и проверить его дела, если он не придет. Друзья
садятся за столик и, сделав заказ, обсуждают последние новости.

— Совсем скоро нам придется попрощаться, — до того, как парни поднимаются,

выпаливает Чимин. — Я всё собирался духом вам сказать, но уже нечего тянуть.
Мне пора уезжать.

— Как так? Что ты несешь? — моментально расстраивается Юнги. — Мы же

298/624
друзья, я тебя не отпущу!

— У меня все кончено с Намджуном, — жует губы Чимин. — Мне нечего здесь
делать.

— Или ты нормально все расскажешь, или я тебя стукну, — хмурится Тэхен, и

Чимин вкратце рассказывает про ночь в квартире альфы.

— Намджун идиот, — выносит вердикт Юнги. — Он не может тебя потерять, я

поговорю с Чонгуком, он все ему объяснит.

— Что объяснять-то? Мне кажется, ему нужен был повод, чтобы красиво
избавиться от меня, вот он его и нашел, — грустно улыбается Чимин. — Если я
задержусь здесь, то его слова окажутся правильными. Я могу жить на чьем
угодно содержании и совесть не уколет, но жить на таких условиях с ним — я не
хочу, и пока моя любовь к нему не превратилась в ненависть, я уеду. Он не
верит ни одному моему слову, посмеялся над моей любовью и укатил к своему
любимому.

— Ты просто сейчас расстроен, — берет его за руку Юнги. — И с чего ты взял,

что он сразу укатил к другому?

— Заир выставил фото из особняка.

— Ой хватит, — злится Тэхен. — Во-первых, перестань смотреть его страницу и

ковыряться в своих ранах — это чистой воды мазохизм. Во-вторых, с чего ты
взял, что фото новое?

— А зачем Заиру ставить старое? — хмурится Чимин.

— Не знаю! — восклицает Юнги. — В любом случае, я тебя не отпускаю.

— У меня впервые в жизни появились друзья. Думаешь, мне легко принимать

такое решение? — спрашивает Чимин. — Но я не могу оставаться там, где он. Не
могу жить в страхе, что сейчас его автомобиль проедет или я его увижу и вновь
залезу под эту боль. Я задыхаюсь в Кальдроне, тут одни плохие воспоминания, а
хорошие я построить так и не смог. Постарайтесь меня понять.

— А деньги?

— Об этом не переживайте.

— Он даст тебе деньги? — переспрашивает Тэхен. — Если не даст, то я могу

помочь.

— Даст, — усмехается Чимин. — Я уйду, но не просто так. Он ошибается, если

думает, что можно посмеяться над моими чувствами и я это просто так с рук
спущу. Меня, блять, Санта Муэрте зовут.

— Я помню твои слова по поводу воровства, так вот, пожалуйста, не

предпринимай необдуманных действий, — просит Юнги. — То, что ты до сих пор
удачно это все проворачивал, не значит, что и в этот раз получится. Ограбить
лидера Левиафана — это не то же самое, как ограбить сынка какого-то богача. Я
боюсь за тебя.
299/624
— Все будет хорошо, — ободряюще улыбается друзьям Чимин.

***

— Что с лицом? — Намджун подходит к стоящему в подземной парковке у

автомобиля Мо.

— Упал.

— На Аарона?

— Он, значит, уже доложил, — цокает языком младший.

— Почему ты набросился на него? — наступает Намджун. — Он ведь младше, он

ребёнок, а ты взрослый человек, ты лидер, в конце концов. Что это за
поведение?

— Он обидел моего друга, — старается не смотреть в глаза Намджуна Мо, но

первый отчетливо чувствует, как закипает альфа.

— Аарон твой брат, а кто тебе Чимин? — уже спокойнее спрашивает Намджун.
— И потом, с чего ты взял, что я бы не защитил Чимина, если бы его обидели?

— Ты его обидел! — восклицает Мо и садится на капот своего бмв.

— Пойми уже, что ты не ангела защищаешь.

— Чимин не заслуживает подобного отношения.

— Влюбился все-таки, — усмехается Намджун.

— При всем моем уважении… — подскакивает на ноги Мо.

— И на меня с кулаками набросишься? — нотки стали в голосе Намджуна

усмиряют его пыл. — Чтобы помирились с Аароном, и больше такого не было.

— Я мириться не буду, более того, пусть мне на глаза не показывается, иначе я

за себя не отвечаю, — сплевывает Мо и идет к лифту.

— Мо! — кричит ему вслед Намджун. — Кениль, я с тобой разговариваю!

Альфа даже не оборачивается.

Намджун, простояв пару минут, идет обратно к бентли. Он о Чимине не забывает

ни на секунду, и забыть не дают. Омега не звонит, не пишет, не ищет встреч, и
Намджун убеждается, что тот, значит, сам был не против уже вырваться на
свободу. Намджун все равно ждет, даже несмотря на то, что Чимин решил
воспользоваться самым дешевым способом, сочинив байку про любовь. После
встречи с Мо Намджун едет в клуб и, позвав брата за собой, заходит в комнату
для персонала.

— Думаю, ты знаешь, зачем я пришел, — прислоняется к стене с руками в

300/624
карманах брюк старший. — Твое поведение вышло за все рамки.

— Ты серьёзно будешь меня отчитывать из-за омеги, с которым спишь?

— вскипает Аарон.

— Что ты делал в моей квартире, зная, что меня нет? Зачем ты вообще заходишь
в мою спальню и общаешься с моим омегой? — спрашивает Намджун.

— Да я трахал его на той же кровати… — Аарон, не сумев удержать равновесие

от удара в челюсть, падает на пол. — Ты ударил меня! — кричит альфа. — Ты
ударил меня из-за пацана, который не умеет любить, но прекрасно умеет
пользоваться! Он даже тобой пользуется!

— Научись уважать людей, — за шкирку тянет его наверх Намджун. — И близко

к Чимину не подходи, потому что так отделаю, что ходить не сможешь.

— Ты вместо того, чтобы говорить с уродцем, который мне лицо разбил, на меня
напираешь? — кричит раскрасневшийся Аарон.

— Его зовут Кениль, — встряхивает брата Намджун. — Я виноват, что ты вырос

таким мудаком, но я могу это исправить, — отталкивает альфу и встает на ноги.
— С этого момента у тебя нет клуба. Я забираю все твои спорткары, блокирую
карты и оставляю только квартиру. Я хотел дать тебе образование, но ты не
захотел, а теперь, будь добр, зарабатывай, как тебе угодно, и живи. Слезь уже с
моей шеи и покажи, на что ты способен.

— Ты с ума сошел? — кричит ему вслед Аарон, голос которого дрожит.

— Намджун, ты не можешь так со мной поступить! — брат, громко хлопнув
дверью, оставляет его одного.

***

— Ну как, помогает? — останавливается рядом с готовящимся стрелять

Чонгуком Сайко. Из тарелкозапускателя вылетает тарелка, и Чонгук поднимает
ружье.

— Знаешь, я бы по омегам пошел, а не вот это вот все, — вздыхает Хосок и идет
за направляющимся к скамейке Чонгуком.

— Я так выпускаю пар.

— Тебе трахаться надо, а не стрельбой пар выпускать.

— Я не хочу. После того, как я побыл с Юнги в его течку, я точно уверен, что это
дохлый номер. Меня никто, кроме него, не интересует, и заниматься сексом хоть
с мистером вселенной мне не поможет.

— Как хорошо, что я так ни на ком не помешан, — прислоняется к спинке скамьи

Сайко и жмурится от бьющего по глазам солнечного света.

— Разве? — поворачивается к нему Чонгук.

— Не сомневайся. Только скажи мне, как ты понял, что это любовь? Я спросил у
301/624
Намджуна, но он меня послал.

— Ты сам это поймешь, — поднимает прислоненное к скамье ружье Чонгук и

встает на ноги. — Тут нет правил или инструкций, ты просто просыпаешься в
один день и понимаешь, что задыхаешься, и задохнешься, если не увидишь, не
услышишь, весточки не получишь.

— Ну, я не задыхаюсь, но чешусь. Это считается? — догоняет его хохочущий

Хосок.

***

Юнги нравится новое место работы. Коллектив встречает его радушно, помогает
освоиться, и омега понемногу вливается. Пока ему дают легкие задания,
позволяя адаптироваться, но Юнги, которого уже назвали «генератором идей»,
сам просит больше работы. Он придумывает посты, ведет социальные сети
клиента и стоит над головой дизайнера, пока продукт абсолютно не готов.

Сегодня вечером вернувшийся после работы Юнги находит дома папу, которого
впустила охрана. Омега бросается на шею мужчины, и после долгих объятий они
приступают к готовке ужина.

— Я думал, ты уже не приедешь, — помешивает рис в кастрюльке Юнги.

— Как я мог не приехать к своему сыну, — убирает чистую посуду в шкаф Илан.
— Я до последнего ждал, что ты одумаешься, вспомнишь о папе и вернешься
домой, но мое сердце больше не выдержало. Как только я въехал в Амахо,
прошлое накрыло меня с головой. Будто я никогда и не уезжал из этой дыры.

— Зря ты так, Амахо сильно изменился, процветает.

— А ты живешь в дыре.

— Это не дыра, это мой дом, — хмурится Юнги, — и когда я заработаю побольше
денег, я сделаю капитальный ремонт и беседку на лужайке поставлю.

— Ты неисправим, — перекладывает в миску салат Илан. — Ты всегда любил чем-

то заниматься, и я рад, что ты работаешь и тебе нравится, но Юнги, ты
наследник огромного состояния, зачем тебе торчать здесь?

— Здесь мой дом.

— И Чонгук, — ядовито говорит Илан.

— И Чонгук, — спокойно повторяет Юнги.

— После того, как он забыл о тебе на целых восемь лет, после того, что он
сделал на твоей свадьбе, ты все еще смеешь…

— Если ты хочешь, чтобы мы продолжили общаться, то не будешь вспоминать

прошлое, — отрезает Юнги.

— Я хочу для тебя только самого лучшего, — опускается на табурет Илан.

302/624
— Поэтому ты солгал мне про смс Чонгуку? Сказал, что послал ему фото, а я
потом убивался, что мой альфа так и не приехал, не спас меня, — шипит омега,
смотря на побледневшего папу. — Мы уже проходили через это, и в этот раз я
сам буду выбирать себе лучшее, а не тебя слушать, — в дверь стучат, и Юнги,
отбросив ножик, которым нарезал помидоры, идет ее открывать.

На пороге стоит Чонгук, и Юнги жалеет, что все-таки не вырыл яму. Стоять
напротив того, следы чьих ладоней до сих пор горят клеймом на коже — пытка
не из легких. Он заглядывает за Чонгука, бегает глазами по выцветшей траве,
но на брата смотреть не может. У Юнги даже кончики ушей покраснели, и
пожалевший его альфа первым делает шаг, чтобы убрать созданную им же
неловкость между ними.

— Привет, — говорит Чонгук, смотря на омегу.

— Привет, — прячет глаза смущенный Юнги.

— Я тебе звонил, ты ни разу не перезвонил, — смотрит на покрасневшего парня

с улыбкой Чонгук и кивает топчущимся за ним телохранителям. Те
возвращаются в автомобили.

— Папа приехал, — впустив альфу в дом, закрывает за ним дверь Юнги.

Омега возвращается на кухню, Чонгук идет за ним. Он здоровается с Иланом,

который смеряет его недобрым взглядом, и возвращается к салату.

— Останься поужинать, — просит Юнги брата и вновь тянется за ножиком.

— Не думаю, что это хорошая идея, — заявляет Илан. — Я не сяду за стол с

человеком, который убил моего отца.

Юнги со стуком опускает нож на дощечку и тянется за водой. Омега меж двух
огней, он прекрасно понимает папу, но также он прекрасно помнит попытки
деда убить Чонгука и его роль в смерти До, не говоря уже о том, как Абель
относился к самому Юнги. Отныне, если выбирать, то Юнги всегда будет
выбирать Чонгука.

— Я сам не горю желанием, я зашел пригласить на ужин Юнги, но понимаю, что

он давно не видел папу и… — говорит альфа.

— Я пойду! — перебивает его омега.

— Юнги! — восклицает Илан. — Твой папа только приехал!

— И уже весь мой мозг съел, — убирает стол Юнги. — Вернусь и посидим, а на
пока мне достаточно твоих слов. Подожди меня минут десять, я переоденусь, —
просит Чонгука омега, и тот кивает.

Илан убирает салат в холодильник и, налив себе чаю, опускается на табуретку,

Чонгук так и стоит, прислонившись к косяку двери и пристально смотрит на
омегу.

— Скажи мне честно, ты любил моего отца? — спрашивает Илана альфа.

303/624
— Что за вопрос? — фыркает омега.

— Тем не менее ты на него ответить не можешь.

— Любил, конечно, но тебя я не переношу. Ты моему сыну жизнь сломал. Ты, как
пиявка, в него вцепился и жить не даешь. Посмотри, во что ты его превратил,
где он живет.

— Он умный, трудоспособный, бесстрашный, — цедит сквозь зубы Чонгук. — Он

создал уют из голых стен, я ничем ему не помогаю, всё, что ты пьешь и будешь
есть здесь, куплено на заработанные им деньги. Ты бы в него больше верил.

— Не тебе меня учить, — рычит Илан. — Ты лишил моего сына шанса на счастье.

— Мне твоя симпатия не нужна, но я люблю твоего сына, и лучше тебе принять
это. Если хочешь нянчить внуков, будь со мной милее, потому что даже Юнги ты
уже раздражаешь.

— Я готов, — выбегает в коридор одетый в горчичного цвета блузку и черные

скинни Юнги.
Губы омеги покрыты бесцветным блеском, глаза тонко подведены карандашом,
а в ушах поблескивают камушки. На дворе ранняя весна, Юнги натягивает на
себя подаренную Тэхеном кожанку, а пропустивший его вперед Чонгук глаз от
него отвести не может. Неудивительно, что Чонгука никогда никто больше не
привлекал, потому что самый красивый, самый желанный и самый любимый
почти с рождения жил в его доме. Альфа усаживает омегу на переднее сиденье
своего гелендвагена, а сам садится за руль.

— Куда поедем? — спрашивает Юнги, пока Чонгук выезжает со двора. — Я,

честно говоря, умираю с голоду, недавно с работы пришел и не ел еще.

— Поедем в самое вкусное место, — улыбается ему Чонгук. — Как тебе работа?
Нравится?

— Очень, — воодушевляется Юнги. — Отличный коллектив, и я каждый день

узнаю что-то новое.

— Поражаюсь тебе и горжусь тобой. Все-таки ты наш, потому что делать деньги
из всего — это черта Чонов, — смеется альфа.

Автомобиль альфы и его сопровождения останавливаются перед маленьким

семейным мексиканским рестораном, мимо которого Юнги несколько раз
проходил, но не заходил. Ресторан с пятнадцатью столиками держит пара,
омега сам наряду с официантами обслуживает, а альфа заведует на кухне.
Хозяева — друзья Лэя, и впервые Чонгук поел здесь с семьей и остался в
восторге. Юнги недоволен, что ресторан пустой, но Чонгук объясняет, что это
вынужденные меры в целях безопасности. Они вкусно кушают, Юнги
рассказывает про офис и проекты, Чонгук с удовольствием его слушает. На
десерт Юнги заказывает тако из вафель, начиненные кремом, двумя видами
мороженого, сливками и сезонными фруктами, но доесть его не в состоянии.

— Спасибо тебе, — бурчит Юнги, отпив кофе. Омега понимает, что совсем
игнорировать тот факт, что они вместе провели его течку, нельзя.
304/624
— Не за что, — Чонгук прекрасно знает за что.

Внезапно спокойная музыка, льющаяся из колонок, сменяется на ритмичную, и

Юнги начинает пританцовывать на месте.

— Хочешь танцевать? — спрашивает Чонгук и протягивает ему руку. Юнги

мешкает пару секунд и вкладывает руку в его ладонь. Альфа выводит его на
середину, прижимает к себе и начинает двигаться под музыку.

— Помнишь, ты брал меня на руки, и мы танцевали, когда ужинали у дяди

Чичо, — кружится Юнги, отступает на пару шагов и вновь оказывается в
объятиях альфы.

— Ты был коротышкой, вот и приходилось с тобой так танцевать, — вновь ловит

отдаляющегося омегу Чонгук.

— Зато сейчас я высокий, — прислоняется лицом к его груди выдохшийся Юнги.

— Ну да, сейчас ты мне до плеча достаешь, — усмехается альфа и, не

удержавшись целует его в макушку.

Они больше не двигаются под музыку, так и стоят посередине зала, обнявшись,
игнорируя весь мир за пределами их объятий, словно ничего плохого между
ними никогда и не было.

***

На «ничейную» землю Хосок и Мо въезжают без каких-либо препятствий. В этой

части Кальдрона собрались не принадлежащие каким-либо территориям люди,
многие из которых объединились в банды и промышляют мелкой
наркоторговлей и грабежом. Ни одна из банд за столько лет не смогла
установить единоличный контроль, и постоянные разборки и убийства уже
давно стали нормой для местного населения. Разваливающиеся дома,
отсутствие какой-либо инфраструктуры и смерть, которая гуляет по улицам,
напоминают альфам Амахо, которое они видели в детстве. Жуткое место,
приехав в которое, сразу хочется уехать и забыть.

Звери приехали в составе сорока вооруженных человек, Хосок требует не

выбиваться из кортежа, внимательно следит за улицами, но дурное
предчувствие его не покидает. Первые две встречи с самыми крупными бандами
проходят хорошо, они сразу дают согласие на объединение, более того,
утверждают, что ждали приглашения. По-быстрому поев в небольшой
забегаловке у дороги, парни выдвигаются дальше, на третью встречу. Хосок
должен поговорить еще с тремя главарями. Мо это место выбивает из колеи, его
тошнит от пахнущего уличными кострами воздуха, такое ощущение, что этот
запах забился в ноздри, и, даже вернувшись в Амахо, он продолжит его
чувствовать. Подъехав к месту обитания третьей банды, главарь которой
Малкольм — давний знакомый парней, Хосок высылает своих людей, чтобы
предупредить его о разговоре, и нервно постукивает пальцами по рулю, смотря
на одноэтажную постройку с треугольной крышей, в которой скрылись двое его
парней. Проходит десять минут, парни не возвращаются. Хосок приказывает
вооружиться и готовиться к штурму, как им на встречу выходит сам Малкольм и
305/624
разводит руки для объятий. Хосок с Мо идут к альфе.

— Сколько лет, сколько зим, — обнимает альф Малкольм. — Сайко, я думал, ты

забыл про нас.

— Где мои парни? — опускает любезности Хосок, а Мо все поглядывает в

сторону постройки.

— Мы их пивом угостили, проходите внутрь, на улице холодно, — приглашает

альф Малкольм.

Хосок кивает, но глубокая морщина на лбу не разглаживается. Они уже

подходят к железным дверям, за которыми скрывается Малкольм, как Хосок,
услышав выстрел, кричит «снайпер» и толкает Мо на землю. Двое идущих
позади парней падают скошенными пулей, железная дверь оказывается закрыта
изнутри — Малкольм оставляет альф на открытой местности.

— Прячьтесь за автомобилями, они стреляют из домов слева, — кричит Хосок

своим людям и продолжает хаотично стрелять по окнам.

Бронированные автомобили окружают альф, защищая от пуль, Хосок садится за

руль одного из них, приказывает Мо продолжать палить по окнам и прикрывать
и, нажав на газ, несется в сторону дома, в котором, минимум, двое стрелков.

— Этот психопат протаранил дом! — смотрит на снесшего стену автомобилем

Хосока Мо.

Хосок, всадив пули в снайперов, пытается выехать из-под обломков. Мо, поняв,
что по-другому этот град из пуль не остановить, сам взбирается за руль второго
джипа и планирует лично расквитаться со снайпером во второй постройке.

— Не прекращать огонь, — кричит он своим людям.

Далеко отъехать Мо не удается, эти снайперы оказываются умнее предыдущих и

стреляют по колесам. Джип заносит, и, наехав на булыжник, автомобиль
переворачивается. Хосок видит перевёрнутую машину и, плюнув на попытку
выехать, пешком бежит к выползшему из машины с залитым кровью лицом
другу. Мо ползет в сторону своих людей и, оглянувшись, видит, как взрывается
бензобак джипа, в который попала пуля. Он перестает двигаться и сидит на
земле, стеклянным взглядом уставившись на пожирающий железо огонь.

— Уходи оттуда, Мо, — кричит Хосок, который не может подобраться ближе к

сидящему в эпицентре перестрелки другу.

Мо ничего не слышит и не видит, кроме огня. Он, как завороженный, смотрит на

языки пламени, облизывающие железо, и даже двинуться от страха не в
состоянии. Мо не на «ничейной» земле, он не слышит голос друга, который не в
состоянии прорваться в вакуум, в котором альфа сидит на лестнице их старого
дома, и, услышав хлопок, чувствует, как кожа сползает с лица, заставляя даже
от легкого дуновения ветерка корчиться от боли. Запах собственной горелой
плоти забивается в легкие, и из губ слетает так уже никогда не достигшее
адресата «папа».

— Мо! — надрывает голосовые связки Хосок и, воспользовавшись тем, что его

306/624
люди открывают автоматную очередь по постройке, бежит к другу, валит его на
землю и охает от резкой боли, пронзившей плечо.

— Не бойся, малыш, — Хосоку больно, кровь пропитала рубашку насквозь, но он

не отпускает младшего и продолжает крепко обнимать. — Я тебя огню не отдам,
все хорошо, — и Мо, словно проснувшись ото сна, обнимает его в ответ и, подняв
руку к лицу, в ужасе смотрит на красную ладонь.

— Ты ранен, — выпаливает Мо. — Сайко ранен! — кричит людям. — Срочно

машину мне, ему надо в больницу.

— Сперва добьем этих ублюдков, — морщится Хосок. — Потом больница.

— Снайперов добили, босс, — докладывает подошедший помощник. — Мы не

знаем, сколько человек с Малкольмом внутри, нужно позвать подкрепление.

— Окружите, никого не выпускайте. Раненых везите за мной. Довезу Сайко до

больницы и вернусь, — помогает Хосоку взобраться на сиденье автомобиля Мо.

— Тебе самому врач нужен, — усмехается Хосок и мирно сидит, пока Мо туго
перевязывает его плечо.

— Только не отключайся, — садится за руль альфа.

— Да я как огурчик, — просит сигарету Хосок.

Мо срывается с места в сопровождении еще двух автомобилей, в которых

раненые, и набирает Чонгука.

***

— Выезжаем в Кордову, поговорим с Минсоком, — объявляет Чонгук сидящим в

его кабинете Намджуну, Сокджину и Шивону и отвлекается на входящий от Мо.

— Наконец-то вышли на связь, — нажимает кнопку спикерфона Чонгук. — Ну как

вы там…

— Срочно пришли подкрепление, Малкольм на нас напал, есть убитые и

раненые. Пусть меня встречают врачи у границы, Хосок поймал пулю.

— Что ты говоришь? Ты как? — подскакивает на ноги Чонгук, а Намджун

моментально тянется за телефоном.

— Жив.

— Ты ранен? — подходит к телефону Сокджин.

— Это была западня, шлите людей, — кричит Мо и сбрасывает звонок. Альфы

моментально высылают к границе врачей и сами выезжают.

Через час они видят изрешечённые два джипа, и медики сразу приступают к
своим обязанностям. Хосока перекладывают на носилки, а Мо, которого нервное
напряжение отпустило только, когда он довез брата, из машины вываливается
307/624
прямо в руки Чонгука.

— Ты ранен? Ты весь в крови, — подходит к ним Сокджин, в глазах которого

читается беспокойство.

— Все хорошо, просто автомобиль перевернулся, — говорит Мо и, держась за

Чонгука, идет к скорой.

— У тебя может быть внутреннее кровотечение, надо все проверить, — не

отходит от него Сокджин.

— Да я в порядке, — отмахивается Мо и опускается на землю.

Мо перекладывают на каталку, осматривают раны приехавших с ним парней, и

Намджун выезжает обратно на ничейную землю, вместе со своими людьми.

Оказав первую помощь на месте, альф перевозят в больницу в центре города.

Хосоку повезло, пуля его просто задела, и, придя в себя, альфа первым делом
спрашивает про Мо. Мо продезинфицировали раны и перевязали, поэтому, узнав,
что Хосок пришел в себя, он забегает в его палату и, сев на койку, кладет голову
на его живот.

Чонгук и Омарион так и стоят у стены, и второй, сжав губы, смотрит на то, как
обнимает брата Хосок. Сокджин испугался. Он, услышав взволнованный голос
Мо, сразу понял, что случилось что-то ужасное, но он рад, что Мо сам позвонил,
потому что если бы звонил Хосок, Сокджин за эти пары секунд поседел бы. Он
понятия не имеет, почему так сильно стал переживать за пацана, и даже сейчас
злится на себя, что не может побороть порыв подойти обнять его. Мо ребенок,
несмотря на кровь на его руках, и звери к нему так же относятся, оберегают
того, кто оберегает их. Сокджин тоже хочет оберегать. Есть в этом дерзком
пацане что-то, что сильно притягивает Омариона, а что это именно — он пока
разгадать не может. Сокджин обещает себе, что в следующий раз поедет с ним
и глаз с него не спустит. Залитое кровью лицо альфы он точно долго не забудет.

— Ты испугался огня, — поглаживает голову Мо Сайко. — А я испугался, что ты

умом тронулся.

— Я выполз из авто, когда оно перевернулось, это потом оно взорвалось, —

бурчит Мо.

— Если бы с тобой что-то случилось, то папа бы от меня отказался, — смеется

Хосок.— Кстати, надеюсь, вы ему ничего не сказали? — смотрит на друзей.

— Нет, я знал, что ты взбесишься, а еще я подумал, он испугается, не услышав

твой голос, так что теперь можешь сам ему позвонить. И мужу мы твоему не
звонили, — говорит вернувшийся с выполненным заданием из «ничейной» земли
Намджун.

— Да ему и не нужно, ему плевать, — усмехается Хосок и набирает Лэя.

Омега, который по голосу сына сразу понимает, что случилось что-то плохое,
сразу выезжает в больницу. Только увидев сидящего на койке с перевязанным
плечом альфу, Лэй выдыхает и обнимает его. Закончив обниматься, Лэй утирает
слезы, а потом, дав ему легкую пощечину, просит себе воды.
308/624
— А вы куда смотрели? — кричит прямо в палате на потупивших глаза альф Лэй.
— Вы мне двух сыновей чуть не угробили, — прижимает к себе прибежавшего в
палату Мо. Сокджину очень хочется улыбаться, но он не уверен, что тоже не
получит от Лэя, если улыбнется. Шивон предлагает Лэю спуститься в кафе вниз
и выпить чай с травами, и омега, грозясь вернуться, подает ему руку.

— Мне кажется, или твой дядя подкатывает к моему папе? — хмуро смотрит на
Омариона Хосок.

— Тебе кажется, — улыбается Сокджин.

— Это хорошо, иначе ему не жить.

Пока Лэй с Шивоном ждут чай, омега пишет Тэхену смс.

«Неважно, какие у вас отношения, но ты должен знать, что твой муж ранен и он
в центральной больнице».

Тэхен не отвечает, а Лэй возвращается к беседе с Шивоном.

***

Тэхен скучает. Даже рисование не помогает, потому что со всех холстов на него
смотрит Хосок. Уже вторые сутки от Хосока нет вестей, и омегу бесит, что альфа
о нем не вспоминает. Писать первым Тэхен и не собирается, поэтому, достав из
холодильника пакет с морковкой, он включает третий сезон любимого сериала
и, обняв кошек, приступает к просмотру. Тэхена отвлекает от экрана планшета
входящее сообщение от Лэя, и сердце пропускает удар. Замерший на диване с
телефоном в руках омега чувствует, как в комнате разом испаряется весь
кислород, и слышит скулеж своего задыхающегося зверя. Ему не сразу удается
подняться с дивана, Тэхён, путаясь в конечностях, доходит до коридора и,
натянув на себя висящую в прихожей куртку мужа, набирает шофера. Всю
дорогу до больницы он еле сдерживается, чтобы не плакать, нюхает запах
альфы, идущий от куртки, и продолжает молиться, чтобы с Хосоком все было
хорошо. Тэхен упустил момент, когда Чон Хосок перестал быть его ненавистным
мужем по контракту и превратился в того, от упоминания чьего имени у него
сердце в груди в пляс пускается. Сейчас оно будто даже не бьется.

Через двадцать минут Тэхен вбегает в холл больницы и, узнав, где лежит его
муж, поднимается наверх. Омега видит топчущихся вооруженных людей в конце
коридора и идет к ним. Альфы, нахмурившись, смотрят на парня в пижаме с
принтом сердца, у которого глаза и рот, и еле скрывают улыбки. Тэхен влетает в
палату и, пытаясь отдышаться, смотрит на воркующего с проверяющим его
врачом-омегой мужа.

— Жив, улыбаешься, флиртуешь, значит, могу идти, — выпаливает Тэхен,

хватаясь за ручку дверцы, чтобы устоять на ногах, потому что альфа жив и
рыдать теперь хочется от счастья.

Хосок подрывается с места и, охнув, под ругательства врача опускается на

койку.

309/624
— Не уходи, — просит альфа и, разглядывая его наряд, улыбается. — У меня
дежавю. Подойди.

— Я думал, ты непробиваем, а тебя ранили, — вешает куртку на спинку стула

омега и, кивнув выходящему из палаты врачу, подходит к койке. — Пулевое?

Хосок кивает.

— Больно? — мнется Тэхен прежде, чем спросить.

— Как увидел тебя, все прошло.

— Хосок! — кусает губы, чтобы не улыбаться, Тэхен. — Почему я узнаю

последним?

— Я не думал, что тебе это интересно, а радовать тебя не хотелось, — берет его
руку в свою альфа.

— Я не чудовище.

— А мне жалость не нужна.

— Я не жалею, я просто испугался. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Да,

у нас не брак, а черт-те что, но я переживаю, — звучит искренним омега.

— Все хорошо, — улыбается Хосок и тянет на себя. — Только тахикардия

замучила.

— Я позову врача, — обеспокоенно говорит Тэхен.

— Может, мне просто кажется. Послушаешь? — предлагает альфа.

Тэхен подается вперед и, положив голову на его грудь, слушает. Все

беспокойства, страх, паника сразу отпускают. Тэхен мог бы вечно вот так вот
лежать на его груди и чувствовать полное спокойствие, а Хосок не соврал,
стоило увидеть омегу, и плечо даже ныть перестало.

Поднявшийся проверить сына Лэй удивленно смотрит на топчущихся у двери

Чонгука и Намджуна.

— Вы что, охрана? Чего не заходите? — спрашивает омега.

— Нельзя, — кивает на окошко Намджун, и Лэй, заглянув внутрь, видит

лежащего на груди Хосока Тэхена.

— Ну, тогда и мне нельзя.

В день выписки Хосока к альфе приезжает вся его семья. Тэхен, который молчит
все время, пока муж собирается, только у автомобиля Лэя, не выдержав,
подходит к нему:

— Я не понял, ты куда собираешься?

— К папе, — прислоняется к багажнику Хосок.

310/624
— У тебя есть свой дом, — злится омега. — Думаю, я могу подать тебе пульт и
стакан воды.

— Думал, не предложишь, — смеется Хосок и, несмотря на недовольство Лэя,

который настаивает, чтобы сын, пока полностью не оправится, оставался с ним,
садится в ламборгини своего омеги.

***

Хосок порывается на работу уже следующим утром, и сколько бы Тэхен ни

просил его остаться, альфа уходит. Тэхен убирает подушку и одеяло с дивана,
на котором провел ночь альфа, и едет к Юнги. Вечером Хосок шлет смс, чтобы
омега приехал в ресторан. Они ужинают там же, где ели с Тэсоном, Тэхен
заказывает себе огромный десерт и предлагает его поделить. Хосок не задает
вопросы про прошлое, не лезет в душу, они говорят обо всем и домой приезжают
вместе.

— Ты ничего себе не покупаешь, — говорит после душа альфа тискающему

кошек Тэхену.

— Мне ничего не нужно.

— Это странно, учитывая твои…

— Что?

— Я думал, ты любишь шмотки.

— Если настаиваешь, гони карту, завтра я ее опустошу, — протягивает ладонь

омега.

— Поцелуешь, отдам.

— Совсем обалдел.

— Просто так мы ничего не делаем.

— Обойдусь, — фыркает Тэхен. — Дай контракт с половиной имущества мне, и

поцелую, карта не нужна.

— Обойдешься.

Тэхен смотрит сериал, а Хосок дремлет рядом. Омега не дергается, когда альфа
кладет голову на его колени, якобы чтобы лучше видеть экран планшета в его
руке. Досмотрев серию, Тэхен поднимается идти спать, но Хосок тянет его
обратно и, мягко усадив на себя, обнимает.

— Немножечко, — просит альфа, уткнувшись лицом в его плечо, а Тэхен

закатывает глаза, но не двигается.

Утром в гостиной Тэхена ждет огромный букет белых лилий с карточкой, на

которой написано:
311/624
«Белые розы я тебе никогда не подарю, но все остальные буду дарить каждый
день».

Тэхен улыбается и ставит цветы в вазу. Начиная с того дня, он каждое утро
получает свежие цветы и записочки, от которых рот до ушей. Тэхену кажется,
что его свидания с мужем только начались. Они редко едят дома, после работы
Хосок или сам его забирает, или Тэхен подъезжает, потом они смотрят кино,
играют в игры и с каждым разом они все ближе. Теперь лежать в обнимку норма,
поцелуй в затылок обязательно, и если Хосок уезжает на другую территорию, то
они весь день переписываются. Альфа сам рвется домой. Друзья шутят, что его
держат за яйца, ведь вместо отдыха со всеми, он бежит к Тэхену, а Лэй, узнав,
что Хосок впервые подарил какому-то омеге цветы, начал посещать детские
магазины.

Вчера после душа Хосок копался в холодильнике в одних спортивных штанах, а

Тэхен глаз с его спины увести не мог. Все в его внешности идеально, эти
перекатывающиеся мышцы, в меру подкачанные руки, тигр с разинутой пастью
на спине. Тэхену так хотелось прикоснуться к скалящемуся зверю, что он не
сдержался, и пока Хосок выбирал, из чего сделать бутер, приложил ладонь к его
спине и провел по зловещей морде. Альфа замер, ничего не сказал, не
повернулся. Тэхену кажется, он даже не дышал. Смутившийся омега убрал руку,
а Хосок, развернувшись, вжал его в стойку.

— Не делай так, если не идешь дальше, а то мне понравилось, — прошептал ему

в ухо Хосок и как ни в чем не бывало пошел в гостиную.

— Оденься! — крикнул ему в спину поздно опомнившийся Тэхен и, прихватив

сырную нарезку и бутылку вина, ушел в спальню. Хосок вместе с планшетом
пить ему в одиночестве не дал.

До той кошмарной ночи в Хилтон Тэхен был только с Раулем. Секс со своей
первой любовью ему понравился, но он точно не был таким, каким ему его
описывали дружки или он читал в романах. Не было никаких звезд,
взрывающихся в голове, или ощущения полной эйфории. После предательства
Рауля и ночи в Хилтон, которую помнило только тело, омега никого к себе
близко не подпускал, он окончательно потерял доверие к альфам и решил, что у
него никогда не будет отношений. Теперь же Тэхен каждый день думает о
Хосоке, о том, каково это оказаться в его руках, почувствовать его ласки и
самому его ими одарить. Ему даже сны с Хосоком снятся, после которых
приходится сбрасывать возбуждение самому. Первое время омега гнал от себя
эти мысли, а сейчас сам о ночи с ним мечтает и представляет, как подолгу они
будут целоваться. Тэхен больше не отрицает, он хочет своего мужа, и только
страх не дает ему пойти дальше.

Для Хосока ночи с Тэхеном пытка, он, будто вечно голодный зверь, смотрит на
самую сочную вырезку на витрине, но прикоснуться не может. Омега красив,
притягателен и сексуален — Хосок хочет его постоянно и удивляется, как до сих
пор ни одни его брюки не лопнули. Хосок ни в ком утешения не ищет, заменить
его не пытается, так и капает слюной на пол, но напирать боится. Он видит
желание в глазах Тэхена, но не понимает, почему тот не делает шаг.

***

312/624
Сегодня адвокат Хосока принес контракт, который альфа поручил подготовить
для омеги. Плевать, что у них особо не сложилось, если Тэхен настолько сильно
хочет этот клочок бумаги, Хосок ему его подарит. Альфа, еще раз пройдясь по
пунктам, просит закинуть его в автомобиль, планируя вечером передать Тэхену
для подписи, и возвращается к делам.

Как назло, из-за дел в Ракун Хосок возвращается домой за полночь. Он, сняв
верхнюю одежду и взяв контракт, идет в спальню, но омега спит. Хосок кладет
контракт на тумбочку и, посмотрев пару минут на сладко спящего Тэхена, не
сдержавшись, ложится рядом. Тэхён, почувствовав обнявшие его руки,
просыпается, но не отдаляется и не сбрасывает их с себя, а наоборот
поворачивается к альфе лицом.

— Я думал, ты уже не придешь, — сонно бурчит омега.

— Я скучал, — приближается губами к его лбу Хосок, но Тэхен тянется к губам.

Хосок долго не думает, нежно касается его губ, отстраняется и вновь

приближается. Он углубляет поцелуй, а Тэхен, обвив руками его шею, позволяет
ему уложить его на лопатки и забывается в долгом и сладком поцелуе. Вот,
наверное, что испытывают герои любимых книжек Тэхена, впервые касаясь губ
любимых. Нет, звезды все еще не взрываются, но от тепла, затапливающего
омегу изнутри, не хочется открывать глаза, не хочется, чтобы это
заканчивалось. Желание моментально кипятит кровь, зверь в Хосоке скребется,
требует еще, и альфа, чувствуя, что не сможет остановиться, прерывает
поцелуй. Тэхен моментально смущается, и Хосок видит обиду в его глазах.

— Я боюсь, что не смогу остановиться, — оправдывается альфа.

— Тогда не останавливайся.

Хосок замирает на пару секунд, не видит на дне зрачков того страха, с которым
столкнулся в брачную ночь, напротив, замечает, как блестят его глаза, и вновь
впивается в желанные губы. Просто поцелуи, легкие прикосновения, а у Хосока
по всей коже разрядами тока бьет. Хосок никогда ранее такого не испытывал,
даже не думал, что только поцелуи с одним конкретным человеком уже
поднимут его на вершину удовольствия. Все, кто был до, остаются в уже
кажущемся далеком прошлом, один поцелуй, и он забывает вкус других губ, тех,
кто к нему касался, кого касался он сам. Он целует того, к кому у него безумная
тяга, и сейчас тот огонь, вспыхнувший пару месяцев назад под «Призрак
оперы», разгорается с огромной силой, Хосок в нем сгореть не против. Он
целует нежно, старается не срываться, но Тэхен сам нетерпеливый, забирается
руками под его футболку, поднимает ладони к груди, царапает обнажённую
кожу, и Хосок, стащив ее с себя, медленно его раздевает. Он покрывает
поцелуями каждый миллиметр тела омеги, возвращается к губам, а Тэхён,
который вначале заливался краской и был несмел, сам проявляет инициативу,
трется о его пах и помогает расстегнуть брюки.

Они лежат обнаженные в объятиях друг друга, слившись в одно целое в темной
комнате, где единственный свидетель их ночи любви, заглядывающая в окно
луна, но даже с ней Хосок бы не поделился. Хосок растягивает его долго, без
резких движений, заставляет от нетерпения царапаться и ныть. Тэхен ерзает на
мокрых от пота простынях, поглаживает его плечи и все ждет, когда же
313/624
сознание забьет тревогу, когда уже его вновь накроет паникой и он сбежит, но
ничего не происходит. Напротив, хочется ближе, больше, ни в коем случае не
отстраняться, не выпускать. Тэхену слишком хорошо, настолько, что он
начинает думать, что это сон. Не может тот, кого он искренне возненавидел при
первой же встрече, так тонко играть на струнах его души, и за такой короткий
период превратиться в того, к кому омега сам тянется.

Когда Хосок толкается — Тэхен жмурится. Альфа целует его веки, шепчет
нежности, медленно входит и, пока морщины на лице омеги не разглаживаются,
не переходит на толчки. Спустя пару минут ноги Тэхена обвивают его талию, он
сам притягивает альфу к себе и, впившись ногтями в его плечи, глухо стонет.
Хосок трахает его под сладкое «еще» и сам умирает от того, насколько с
Тэхеном хорошо, насколько с ним по-другому. Это по-другому застревает в горле
комом, ноет под грудиной, врубается мигающими сиренами в голове,
предупреждая, что так сильно, что опасно, что так близко, что любое
расстояние и не выжить, но Хосок не из тех, кто отпускает, он этого омегу не
потеряет. В его руках Тэхен про все забывает, про ночи слез, обиду,
разрывающую грудь, укоризненные взгляды, плевки и ненависть в чужих глазах.
В его глазах Тэхен божество, альфа восторга и не скрывает, а омега с каждой
секундой, как его уверенность наполняет, чувствует. Так и должно быть между
двумя, когда один другому раны поцелуями залечивает, а взамен бьющееся в
такт со своим сердце забирает. Каждое прикосновение — пожар, каждый
вздох — прощание с былой горечью, рык зверя — его выбор.

Первые лучи солнца пробиваются в спальню, где на разворошенной постели

лежат двое. Выдохшийся за ночь Тэхен сладко спит в его руках, а Хосок держит
так, будто отберут. Телефон на тумбочке вибрирует, альфа нехотя за ним
тянется. Чонгук пишет «срочно», и Хосок впервые в жизни хочет послать
подальше весь Левиафан и даже самого Эль Диабло, лишь бы продолжить
лежать с самым прекрасным созданием в мире, но долг зовет. Он оставляет
легкий поцелуй на вишневых губах, которые терзал всю ночь, аккуратно
накрывает омегу одеялом и покидает квартиру.

Тэхен просыпается к полудню, он сладко потягивается и сразу хмурится от того,

как ноет поясница и саднит задница. Омега сквозь сон улыбается, вспоминая
ночь, и, повернувшись на бок, сразу грустнеет — Хосока нет. Это была
потрясающая ночь, они не занимались сексом, они делились чем-то личным, и
Тэхен чувствует такое счастье, что оно в него не умещается. Омега поднимается
с постели и сразу идет в душ. Горячая вода — блаженство, Тэхен думает, что
вечером обязательно примет душ с Хосоком. Никакого стеснения и раздумий, он
больше не будет тратить время на отрицание своих чувств и полностью утонет в
своем альфе. Накупавшись, он выходит в спальню и, проходя к гардеробной,
замечает бумажную папку на тумбочке с фиолетовым бантиком сверху. Подарок.
Обрадовавшийся вниманию альфы Тэхен подходит к тумбочке и, стащив
ленточку, открывает папку. Он быстро пробегается глазами по первой странице,
переворачивает и, дочитав, швыряет ее о стену.

— Трахнул меня и заплатил контрактом, — опускается на кровать раздавленный

свалившейся на плечи реальностью омега. Он обхватывает руками голову и
даже не реагирует на взобравшегося на колени и требующего внимания Доса.
Тэхену больно, его сердце, которое вчера ночью впервые по-новому забилось,
почувствовало свое — сейчас вновь обмотано колючими проволоками. — Лучше
бы это был сон, от него ведь можно проснуться, а от такой реальности мне не
сбежать, — смаргивает непрошенные слезы и, рывком поднявшись с места, идет
314/624
одеваться.

Омега, схватив контракт, выбегает из квартиры и требует шофера отвезти его к

мужу. Уже сидя в автомобиле, Тэхен обещает себе, что докажет Хосоку, что его
так просто не сломать, но от обиды, что альфа подумал, что он ему отдается
ради чего-то, — горло все равно дерет.

*Amante o enemigo (перевод с исп. Любовник или враг)

315/624
Примечание к части Песня Намминов убивает, на саундклауде не смогла найти,
есть в вк в группе.
Наммины
light a fire-vision beat production
https://www.youtube.com/watch?v=-62jF5CFTVI
Юнгуки
Lykke Li - So sad so sexy
https://www.youtube.com/watch?v=85hTxJflOqc

Ту эрес ми альма

Поехать домой после встречи с Чонгуком не получается. Как бы Хосоку

ни хотелось, но вместо продолжения утра в объятиях супруга, ему приходится
навестить офис Зверей в центре, где его уже ждут для встречи партнеры. Альфе
тяжело концентрироваться на работе, потому что все его мысли о сладко
спящем в его постели омеге. Хосок заканчивает слушать последнего на это утро
гостя, когда ему докладывают о визите Тэхена. Хосок сильно удивлен, что
омега, которого он оставил всего как три часа назад, решил навестить его, и,
проводив гостя до двери, просит впустить Тэхена.

— День однозначно будет отличным, — закрывает за омегой дверь Хосок и,

обняв его со спины, зарывается носом в пахнущие нарциссами волосы.

— Что это? — выбирается из его объятий Тэхен и машет перед лицом знакомой
папкой.

— Контракт, — улыбается Хосок. — Всё, как ты хотел.

— Он мне не подходит, — швыряет папку на стол и сам прислоняется к нему

Тэхен. — Ты провел со мной ночь и заплатил за нее контрактом, только ты не все
учел.

— Нет же, я забыл тебе сказать…

— Мне этот контракт не подходит, — зло смотрит на него омега. — Думаю, я

стою куда больше!

— Что ты несешь? — хмурится остановившийся напротив альфа. — То, что было

ночью, не было актом купли-продажи.

— Я тоже так думал. Перепиши контракт.

— И ночей будет больше? — притягивает его к себе Хосок и всматривается в

глаза, все пытаясь найти намек на шутку.

— Ты был прав, то, что мы женаты по контракту, не значит, что мы не можем

весело проводить время, — старается контролировать свой голос омега.

— Если бы я знал, что тебя можно купить, я бы столько не тянул, — отпускает

его Хосок, который чувствует, как моментально улетучивается все хорошее
настроение и на смену ему приходит злость. Альфа злится на себя, что во
второй раз совершил ошибку, что так и не запомнил урок, который преподал ему
Луи. — Перепишу, — идет к окну. — Можешь не сомневаться.
316/624
Когда Хосок оборачивается, то омеги и след простыл. Он проходит к креслу и,
опустившись в него, просит у секретаря воды и таблетку от головной боли.
Хосок берет контракт со стола, вертит его в руке, а потом выкидывает в урну.
Он по уши влюблен в собственного мужа и готов подарить ему не половину, а
все свое состояние, только Тэхен снова ведет себя так, будто его ничего, кроме
денег и свободы, не интересует. Хосок вновь возвращается в свои
четырнадцать, он стоит во дворе школы с букетом роз, которые растоптал
парнишка, которого он любил, только потому, что он нищий. Сейчас у Хосока
огромное состояние и власть, но омега, которого он полюбил, требует платить
ему за возможность быть рядом. Тэхен ничем от Луи не отличается, только Луи
растоптал цветы, а Тэхен — его сердце. Хосок никогда ранее так ни к кому не
тянулся, он не сгорал ни в чьих руках, чтобы утром возродиться и снова все
повторить. Хосок его обожает, даже сейчас, злясь на его выходку, он тянется к
нему, хочет быть ближе. Ему кажется, он стал одержим Тэхеном, его голосом,
запахом, улыбкой. Это бесит на раз. Он надеется, что его помешательство на
этом омеге пройдет, впереди столько месяцев, не может быть, что альфа от
него не устанет, а пока он хочет быть с ним, и неважно, сколько ему придется
заплатить. Неважно, даже если плата будет не деньгами. Он набирает адвоката,
просит подготовить новый контракт и, откинувшись на спинку сидения, вновь
вспоминает лучшую ночь в своей жизни.

***

— Так куда мне ехать? — отрывает от дум уставившегося на спинку сидения

автомобиля Тэхена шофер. Омега уже десять минут как сел в машину, но так и
не назвал пункт назначения.

— Домой, — выпаливает Тэхен. — Нет, не надо домой, я там задыхаюсь, —

бурчит. — Оставьте меня в центре.

Омега выходит из автомобиля на центральной улице и, зайдя в небольшую

кофейню, садится за столик в углу. Всегда, когда Тэхену тяжело, он идет в
людное место и, устроившись в уголке, наблюдает за людьми. Находиться в
толпе, пусть даже ей до него нет дела, — беспроигрышный вариант. Он
постоянно отвлекается на людей, и это не дает ему концентрироваться на
собственном мире, который прямо сейчас разваливается. Ребенок за столиком в
центре настаивает на еще одной порции мороженого, но его папа пока стойко
держится. Парочка у окна делает совместное сэлфи. Группа парней, объединив
два стола, что-то чертят, и именно они привлекают к себе внимание омеги.
Тэхен подходит к ним и, улыбнувшись, просит карандаш и бумагу. Он
возвращается на свое место и, отодвинув чашку с дымящимся американо,
делает наброски. Тэхен не знает, что будет рисовать, он не думает об этом,
просто выводит штрихи, соединяет, пытается отвлечься от грызущего его
чувства ненужности. Тэхен — красивая кукла, которую выбирают то из-за
внешности, то из-за должности отца, а наигравшись, отбрасывают в угол.
Сколько раз его уже роняли, ломали, калечили, он сам себя криво-косо зашивал,
собирал, только Хосок его не сломает, он по нему, как танк, пройдется, оставит
после себя пыль, и Тэхену уже никогда не собраться. Как же хорошо ему было
ночью, как остро он чувствовал свою нужность, тепло, как самозабвенно ему
отдавался, но утро швырнуло его лицом в реальность, в которой Хосок брал то,
за что заплатил. Так больно даже после Рауля не было. На миг Тэхену
показалось, что вот он, альфа, которого он ждал всю жизнь, что именно Хосок
317/624
тот, в чьих руках он будет чувствовать себя настоящим, разобьет все свои маски
и заживет новой жизнью, но как жаль, что ему просто показалось. Хосок с
первой ночи не скрывал свое желание, даже акцент на сексе делал, но за время,
что альфа был раненным, картина смазалась, Тэхену стало казаться, что между
ними не просто сексуальное притяжение, а любовь. Идиот. Таких, как он, не
любят, такими только пользуются. Тэхен по-настоящему влюблен в своего мужа,
только тот так и не сбросил надетые обществом очки и не видит его
настоящего. Уже и не увидит. Тэхен намертво приклеит обратно свою маску и
сыграет роль до конца.

Он отпивает кофе и, подняв бумагу, смотрит на то, что рисовали его пальцы. На
бумаге карандашом нарисован тигр, выбитый на спине мужа, из пасти которого
торчат стебельки переломанных нарциссов. Из цветов на землю капает кровь.
Он комкает бумагу и, отбросив ее на стол, просит счет. Тэхен покидает
кофейню, а убирающий за ним официант распрямляет бумагу, пару секунд
смотрит на рисунок, а потом, сложив, убирает листок в карман.

***

Чимину плохо. Он задыхается в квартире, на улице, в этом огромном городе.

Омега не может найти себе место, не в состоянии унять ноющее сердце и
избавиться от отвратительного чувства ненужности. Ему несколько раз даже
кажется, что стиснутое в чужих ледяных руках сердце вот-вот не выдержит и
лопнет. Поняв, что, замуровав себя в пропахшей тем, кто его до этого состояния
довёл, квартире, он свое положение только ухудшает, омега выходит на улицу.
Чимин приезжает на кладбище до рассвета, раскладывает на могиле брата
цветы и, присев на землю, зажигает свечи.

— Знаешь, может, так и нельзя говорить, может, я веду себя, как последний
слабак на этой земле, но иногда я тебе завидую, — облизывает сухие губы
Чимин. — Мне так плохо, что я задумываюсь о том, что почему бы мне просто не
закрыть глаза и не просыпаться. Не вставать снова, не придумывать себе цели,
не цепляться за призрачную надежду, а потом, когда она растворяется в
воздухе, не умирать. Как мне справляться с моими проблемами, вызовами, если
я со своим состоянием не справляюсь? — смотрит на цифры, выбитые под
именем брата. — Встань, дай мне по мозгам, плюнь мне в лицо за эти мысли, но
ты не встанешь, а перед мертвым можно быть слабым, можно забыть, что я
Санта Муэрте, тот парень, которому все нипочем, который ничего не чувствует.
Но я чувствую, — всхлипывает. — Я чувствую боль. Я устал умирать каждый
день, Амин. Я люблю его, так люблю, что себя ненавижу. А он, — умолкает омега
и тянется к свечке, которой поджигает сигарету. — Он меня нет. Он никогда и
не любил меня, и это нормально, я ведь это друзьям говорю. Я тебе твердил уйти
от своего, забыть про отношения, которые приносят тебе только боль, так что со
мной случилось? Почему я так к нему прибит, что до сих пор не ушел, почему я
довел все до этого момента? — выдыхает дым. — Мне надо уйти, Амин. Я не
знаю, вернусь ли когда-либо, смогу ли посидеть с тобой, но у тебя будут свежие
цветы, я договорился со сторожем. Ты скажешь, что я сбегаю, но если я
останусь — я не выживу. Я ее чувствую, меня зовут ее именем, и она ходит за
мной по пятам, а сейчас она совсем близко, потому что я потерял смысл, а она
всегда рядом с теми, кто его теряет. Мне надо найти новый. Не найду —
придумаю. Я ухожу, чтобы спасти себя. Расстояние залечит эту рану. Пусть
сейчас и сложно в это поверить, но я выну его из своего сердца, даже если
придется вынуть и само сердце. Я хочу жить, хочу чему-нибудь научиться, хочу
318/624
создать что-то свое. Я всю жизнь думал, что я половинчатый и буду целым
только с ним, но это ложь. Я всегда был целым. Если любовь приносит боль, ее
надо убить. Ты только верь в меня, и я смогу. Я убью ее.

Он поднимается на ноги, стряхивает с себя пыль и, посмотрев на небо, на

котором просыпается солнце, идет к калитке. Намджун его только от жалости
не прогоняет, а это последнее, что нужно Чимину. Он ни разу не услышал от
него ни одного признания, ничего, что бы уверило его в обратном. Чимин и не в
такое попадал, но всегда выбирался, и пусть в этот раз все сложнее, он снова
выберется. Он учит друзей любить себя, говорит, что это самое главное, а сам
постоянно живет в страхе, что Намджун его не полюбит. Он и не должен.
Влюбляются не с гарантией взаимности, Чимину пора уже и самому
прислушиваться к своим словам.

Чимин закончит эти отношения так же неправильно, как они и начались,

поэтому, вызвав шофера, просит отвезти его в Ракун. Приехав на территорию,
омега не сразу едет в особняк, а идет завтракать в ресторан, в котором они уже
бывали с Намджуном. Чимин не может попрощаться с альфой, но он
попрощается с местом, где они провели счастливые часы. Омега только
приступает к панкейкам, как в помещение входит Заир с другом, и парни
занимают место у окна. Чимин неосознанно любуется красивым парнем, а потом,
подавив уколы ревности, возвращает внимание к еде. Заир — идеальный омега
для Намджуна. У него нет такого чудовищного багажа прошлого, он вырос в
прекрасной семье, образован, владеет собственным бизнесом, является
примером для подражания. Заир вырастит Намджуну прекрасных детей, не
заставит его стыдиться и будет гордостью своего альфы. Он полная
противоположность Чимину, который ест пересоленные от слез панкейки,
давится, но продолжает их в себя пихать, потому что он больше в этот
долбанный ресторан, где Намджун держал его за руку, не вернется. Чимин
просто эпизод, а Заир целая история, и пусть он сейчас по швам расходится от
мысли, что альфа забудет его в объятиях другого омеги, — это реальность.
Больно, но не смертельно. Люди не должны умирать от неразделенных чувств, и
Чимин не умрет. Любовь — это не смысл жизни, она то, что может сделать ее
красочнее, но Чимину и черно-белое нравится, он привыкнет. Закончив завтрак,
омега расплачивается и покидает ресторан.

Вывести из особняка деньги не оказывается сложно. Он забирает всю сумму,

пихает пачки в рюкзак и, вернувшись в Амахо, прячет их в своем старом доме
под досками в полу. Обратной дороги нет. Чимин сделал выбор. Теперь осталось
попрощаться с друзьями.

***

Чимин приезжает к Юнги вечером, где уже и Тэхен, и, не найдя Илана,

спрашивает о нем.

— Сегодня ты вряд ли с ним познакомишься, — достает пирожные из

холодильника Юнги, и омеги садятся за столик на кухне. — Он уехал к своим
друзьям, говорит, от меня у него мигрень.

— Иногда я думаю, что чем некоторые родители, не страшно и сиротой быть, —

усмехается Чимин.

319/624
— Это грубо, — хмурится Юнги.

— Как ты? — спрашивает Чимина Тэхен. — Есть новости?

— Есть, к утру меня здесь не будет. Я пришел попрощаться, — твердо говорит

омега.

— Чимин, пожалуйста, — замирает рука Юнги с чашкой в воздухе.

— Все решено, — смотрит на друзей омега. — Я покину ночью Амахо, переберусь

в Кордову, а оттуда дальше. В Кальдроне я не останусь, мне нужно исчезнуть.

— Так просто уйди от него, живи у меня, найдем работу…

— Нет, — перебивает Юнги Чимин. — Он купил мне молоко и хлеб, он тот, из-за
кого я впервые попробовал конфеты. Я носил хлеб его отцу, украшал его могилу.
Он дал мне метку. Я любил его, видят небеса, я всем сердцем любил его, —
срывается, отворачивается, стараясь спрятать слезы. — Но я больше не могу. Я
не смогу жить здесь и постоянно трястись от страха, что встречу его.

— Ты сбегаешь, — тихо говорит Тэхен и, подвинувшись ближе, обнимает его за

плечи.

— Да, — шмыгает носом Чимин.

— От чувств не сбежать, — горько улыбается Юнги. — Я живое доказательство.

Я любил человека, которого не видел восемь лет. Куда бы ты ни сбежал, ты
тащишь его в себе.

— Но их можно из себя вытащить, я в это верю, я это сделаю, — восклицает

Чимин. — Я устал почти пятнадцать лет любить того, кому всегда было меня
жалко и не больше. Да я любой от него жест за любовь принимал, а он просто
заботился. Я виноват. Он ведь не должен был меня любить. Это письмо, —
достает из кармана свернутую бумажку омега. — Передайте его Мо,
пожалуйста. Я не буду с ним прощаться, у меня не хватит на это сил. Я не смогу
сразу с вами связаться, просто знайте, что я буду в порядке, и когда все
уляжется, мы поговорим.

— Что уляжется? Что ты натворил? — обеспокоенно спрашивает его Тэхен.

— Именно поэтому я даже вам не скажу, куда еду, и звонить не буду, я не хочу,
чтобы он нашел меня. И Мо ничего не скажу до поры до времени.

— Так ты знаешь, что он будет искать тебя, так чувства есть…

— Нет никаких чувств! — рывком поднимается с места Чимин. — Он будет искать

меня не из-за них. Я не хочу больше танцевать, сниматься голым, думать о куске
хлеба, и хотя это подло, но это будет последняя благотворительность Ким
Намджуна, пусть и без его ведома.

— Чимин…

— Давайте закроем эту тему, или я уйду.

320/624
— Я не смогу притворяться, будто все нормально, я тебя не отпущу, — встает
следом Юнги.

— У тебя нет вариантов, — обнимает его Чимин. — Мы обязательно еще

встретимся, а сейчас ты должен меня отпустить.

— Ненавижу его, — бурчит Тэхен и, тоже встав, обнимает Чимина. — Ненавижу

всех альф Кальдрона.

— Может, Мо бы тебе помог, может, если… — не отступает Юнги.

— Если мне кто-то помешает, кто-то из вас проговорится, то я на вас никогда не

посмотрю. Клянусь, — твердо говорит Чимин.

Чимин уходит от Юнги через два часа и, оставив плачущих друзей, приезжает в
квартиру и сразу начинает собирать вещи. Он выходит из квартиры в час ночи с
сумкой в руке, где собрано самое необходимое, и с пустым рюкзаком на спине, в
который соберет деньги. Чимин просит шофера отвезти его к Юнги, но в дом не
заходит. Стоит шоферу отъехать, как омега вызывает такси и уезжает в свой
старый дом. Забрав деньги, он садится в машину старого приятеля из Кордовы
и, мысленно попрощавшись с Амахо, уезжает в Кордову. Через сутки Чимин
покидает Кальдрон.

***

Смотреть на телефон не помогает, экран так и остается черным — Чимин не

звонит и не пишет. Намджун сам себя изгрыз, но подавить свою гордость и
после всего сказанного поехать к нему первым не может. Он осознает, что
услышал от Чимина то, что век бы не желал слышать, но не понимает, почему,
несмотря на такую голую правду омеги о том, что он им пользуется, он все еще
ждет от него весточки и так сильно хочет его увидеть. Даже дешевое
оправдание Чимина словами про любовь не отвратили альфу от него. Чертов Пак
Чимин как засел под ребрами, так и не вылезает, заставляет скалу трещинами
покрываться и еле сдерживаться, чтобы не сорваться к нему и не извиниться.
Извиниться? Намджун чуть себя по лицу не бьет. За что ему извиняться? Это
Чимину следовало бы извиниться за свои слова, ведь альфа вытащил его с
долбанного аукциона, обеспечил всем, что хотел омега, не ломал его волю, не
заставлял делать то, чего он сам не хотел, полюбил. Полюбил? Намджун встает
на ноги и распахивает окна.

Слишком громкое слово «любить». Он ему нравится. Просто впервые в жизни

Ким Намджуну кто-то вот так вот сильно нравится. Настолько, что он снова
готов закрыть на все глаза и вернуться в эту долбанную квартиру в Амахо.
Намджун сам себя бесит, пинает ни в чем не виноватую урну в углу и вновь
опускается в кресло. С Чимином невероятно. С ним все по-другому, все
неправильно, но так сладко, что легкие судорогой сводит. Он опять проглотит
свою гордость, опять пойдет к нему. Глупо отрицать, бороться с собой,
Намджуну нужна доза его золотого мальчика, пусть тому ничего, кроме его
денег, и не нужно.

Намджун просит себе кофе и только тянет к себе ноутбук, как получает звонок
от охраны квартиры в Амахо. Ему докладывают, что омега, который ушел вчера
321/624
ночью, домой так и не вернулся. Альфа вешает трубку, откидывается на спинку
сидения и прикрывает веки. Наверное, Чимин гуляет с друзьями или, может, в
Ракун опять поехал, решает Намджун, и уезжает на встречу с Чонгуком. Ла
Тиерра активировалась на транзитных путях, источники Омариона
докладывают, что Конфедерация стягивает к границам силы — Намджуну
сейчас не до гулянок Чимина.

***

Забыть все равно не получается. Уже два часа дня, когда Намджун наконец-то
может поесть, но, сев на заднее сидение автомобиля, он приказывает ехать
домой в Амахо, а не в ресторан. По пути Намджун все-таки проглатывает свою
гордость и набирает Чимина. Телефон отключён. Беспокойство пока еще
червячком грызет Намджуна изнутри. Приехав в квартиру, альфа узнает, что
Чимина ночью отвезли к Юнги. Намджун убежден, что омега у него, и едет к
Юнги. Юнги дома не оказывается, и альфа, спросив у охранников,
приставленных Чонгуком, где он работает, отправляется в офис и посылает
шофера наверх за омегой.

— Я вообще-то на работе, мог бы подождать, — выбегает на улицу Юнги.

— Где Чимин? — сразу переходит к делу Намджун.

— Откуда я знаю? — с притворным интересом рассматривает куст на обочине

омега.

— Он ушел? — Намджун знает ответ на свой вопрос, он уже понял это по тому,
как Юнги прячет глаза и натягивает рукава свитера. — Куда?

— Я ничего не знаю.

— Юнги.

— Пытать меня будешь? — с вызовом смотрит в его глаза омега.

— Я просто хочу знать.

— Оставь его в покое. Ты ведь дал ему выбор, он выбрал, так в чем дело?

— В чем дело? — тихо переспрашивает альфа, скользит бесцветным взглядом по

зданию, омеге, не может собраться. — Значит, уехал, — выдыхает, чувствуя
впивающиеся в горло колючки. Юнги кивает и идет ко входу. Омеге от вмиг
поменявшегося альфы не по себе. Намджун моментально сдулся, поник, он
будто только что понял, какую силу имеют слова, а Юнги смотреть на это
неприкрытое сожаление в его глазах не в состоянии. Альфа топчется еще пару
минут на тротуаре, а потом садится в машину и приказывает ехать на
кладбище. Он идет по недавно расчищенной тропинке к папе, но, не дойдя,
замирает у могилы с еще свежими цветами, на которой видит знакомую
фамилию. Альфа вспоминает, что брата Чимина звали Амин, и, подойдя ближе,
находит на земле окурки любимых Чимином сигарет.

Намджун с Чимином оба вышли из Ада, потеряли в пути самых родных, и если в
одном, несмотря на всю власть и состояние, сквозняки, которые при виде омеги
322/624
умолкают, сменяются летним бризом, то что в Чимине — альфа не знает.
Чимин — дитя солнца, им обласканный, людьми обиженный, он словно
невесомый, ангел, сошедший на землю, благословивший ее своим присутствием.
А сейчас этот ангел покинул Намджуна. Альфа своим ядовитым языком его
ранил, и омега не вернется, Намджун в этом уверен. Даже если Чимин с ним из-
за денег, Намджун не должен был злиться, в конце концов, это ведь не должно
быть взаимно. Это был контракт, и Намджун бы его снова собственной кровью
подписал, потому что Чимина нет всего как сутки в его жизни, а будто вечность,
а сколько еще таких дней. Какая разница, что он его не любит, он же был с ним,
но Намджун потерял его и вместе с ним свой воздух. Он стоит еще пару минут у
могилы Амина и идет к папе.

— Прости, я без цветов, да и ты бы предпочел бутылку вина, — усмехается

альфа и усаживается на мраморную скамейку сбоку. — Знаешь, мне бы винить
тебя, потому что ты не научил меня вести себя с омегами, но я не буду. Я виню
себя. Я познакомился с мальчиком, у него золотые волосы, глаза щелочки, когда
улыбается — они исчезают. Когда он ходит по улице, все останавливаются, а я
умираю от ревности. Когда он улыбается — дневной свет меркнет. Когда он…
— хлопает по карманам, достает сигареты. — А я его потерял. Я всегда думал,
что я решаю все, а тут он ушёл, сломал мой сценарий, написал свой. Если он
правда был со мной из-за денег, то остался бы, умаслил бы меня сладкими
речами, я ему даже свой особняк бы подарил, но он ушел, значит, мои деньги
его не интересовали, значит, я мудак. Папа. Я ненавидел тебя все время, пока
ты был жив. Ненавидел за твой образ жизни, за позор, за твое безразличие, а
когда ты умер — часть меня умерла с тобой. Оказывается, я тебя любил. Вот
такого вот эгоистичного, никчемного родителя, но я любил. И сейчас, когда
будто бы кто-то ладонью держит мое сердце и сжимает так, что я задыхаюсь,
мне некому рассказать про это, кроме тебя. Папа, я полюбил его, я готов это
принять, я готов перейти через все, сделать то, что когда-то казалось мне
немыслимым, но его здесь нет. Я найду его, мы поговорим. Я верну его, я
предложу ему стать моим омегой и больше никогда не отпущу. Он сбежал из-за
моих слов, из-за своего неопределённого положения, я все оформлю. Я не могу
без него. Я знаю, что все остальные будут подобием, что, если не перешагну
через свои принципы, рискую провести несчастную жизнь. Даже если он лгал
про чувства, я буду в них верить. Я люблю его, — сперва несмело, выдыхая дым.
— Я безумно люблю его. Он заставляет меня чувствовать себя живым. Жаль, что
я понял это, потеряв его.

Просидев еще пару минут у могилы Чинаэ, альфа прощается с папой и

возвращается к автомобилю. Намджун звонит своим людям, требует проверять
границы, искать Чимина, а сам думает, что если бы не количество работы, то
напился бы. Чимин не мог далеко уйти, и пока он в Кальдроне, Намджун его
найдет, а потом объяснит, что без него не может. Он постоянно на связи со
своими людьми, сам ночует в Амахо, все ждет, что омега в квартиру приедет, но
уже вторые сутки, а от омеги нет новостей. Намджун теряет терпение, надежду,
смысл жизни, места себе не находит. Он удваивает поисковые усилия, не может
сконцентрироваться на работе и даже засылает шпионов в Ла Тиерру.

Неделю спустя Намджун приезжает в особняк за бумагами, но не может найти

ключи от сейфа. Альфа поднимается за дополнительными и, открыв сейф,
находит его пустым. К дверце сейфа изнутри приклеен желтый стикер, на
котором нарисован череп с розами. Намджун пару секунд смотрит на рисунок, а
потом садится на пол и громко хлопает в ладони. Браво, Пак Чимин. Намджун
чувствует себя идиотом, которого так легко обвели вокруг пальца. А ведь это
323/624
было ожидаемо, но Намджун все равно искал ему оправдания, называл его
ангелом, думал, что обидел его словами. Чимин — ангел, но падший. Намджун
был убежден, что Чимин уехал, потому что оскорбился, а он просто ограбил его.
Так отвратительно Намджун себя никогда не чувствовал. Он встает на ноги и,
схватив кий с бильярдного столика, ломает его надвое голыми руками.

«Я найду тебя и заново воспитывать буду. От меня нельзя так легко сбежать».

Альфа вылетает в коридор и вызывает начальника своей охраны. Намджун

Чимина из-под земли достанет, привяжет к себе пацана, который выставил его
посмешищем. Если Чимин и правда к нему ничего не чувствует, то жить с Волком
и будет его самым страшным наказанием. Санта Муэрте забирает жизни, но
Волк свою вернет, и вдобавок, заберет у нее свободу.

***

Чонгук не солгал, отцовский дом охраняют. Юнги подходит к парням в

небольшой новой пристройке у дома и, набрав брата, передает им телефон. Для
омеги открывают дверь, но Юнги долго не может осмелиться войти. Этот дом
девять лет был местом, где Юнги попробовал вкус счастья и за одну ночь
превратился в обитель боли и печали. Топчущийся у двери Юнги чувствует
косые взгляды охранников за спиной и, собравшись, переступает порог. В доме
ничего не изменилось, словно только вчера они с папой, наспех собравшись,
покинули это место. Он задерживается на пару минут в коридоре и проходит в
гостиную. Юнги проводит пальцами по расставленным над камином снежным
шарам папы Чонгука, по занавескам, которые выбирал с Иланом, опускается на
любимый скрипящий диван До и, не справившись с нахлынувшими
воспоминаниями, прикрыв лицо, тихо плачет. Именно здесь он впервые обрел
семью и, только потеряв ее, полностью осознал, что такое одиночество. Каждый
вечер в этом доме был полон тепла и уюта, а потом еще и любви, ведь Чонгук,
который не любил проводить время дома, старался забежать на ужин, чтобы
успеть побыть с братом до того, как он уснет. Здесь был их первый поцелуй,
первая ссора, первые слёзы и объятия следом. Юнги часами играл с отцом в
дженгу за потертым столиком, пока вечно недовольный Илан готовил ужин, и
ждал от Чонгука десерт, потому что старший без него домой не возвращался.

Юнги утирает слезы и, встав с дивана, идет наверх. Он проходит в комнату

брата, на которой даже постель не заправлена, словно столько лет ждет
хозяина и, взобравшись на нее, обнимает подушку. Она пахнет им. Любимые
плакаты Чонгука на стене, даже корявые рисунки Юнги на обоях на месте.
Самые сладкие ночи Юнги провел в этой кровати в объятиях того, кого потом
назвал своим альфой. Только с Чонгуком он чувствовал безопасность и покой, и
поэтому после отъезда он забыл, что такое хороший сон, и просыпается вечно
разбитым. Высохшие слезы неприятно стягивают лицо, и омега, полностью
предавшись воспоминаниям, медленно впадает в дрему и засыпает.

Юнги не слышит вибрирующий телефон, лежащий рядом, поэтому Чонгук

набирает охрану и, узнав, что спустя три часа брат все еще в доме, едет туда.
Чонгук проходит в дом и, ни секунды не задумываясь, сразу идет к себе. Так
было всегда, именно в своей комнате он вечно находил своего брата и в этот раз
не ошибся. Юнги лежит в кровати и, обнимая подушку, сладко спит. Чонгук
аккуратно, чтобы не разбудить, присаживается рядом и убирает пальцами
волосы с глаз омеги, а потом, стащив с себя пиджак, ложится рядом. Он
324/624
притягивает его к себе и, крепко обняв, прикрывает веки.

— Чонгук, — сонно бурчит омега.

— Я тебя разбудил, — целует его меж глаз альфа. — Пусть за окном весна, но
здесь холодно, как бы ты не заболел, — пытается укутать его в одеяло.

— Я не хочу идти домой, — утыкается лицом в его грудь Юнги. — Там папа, а мы
с ним не ладим.

— Давай купим тебе новый дом…

— Нет, — хмуро смотрит на него Юнги. — Я люблю нынешний дом, и я хочу его
переделать. И я это сделаю.

— Ты ведь знаешь, что я в твоей силе не сомневаюсь, — нежно поглаживает его

по волосам Чонгук.

— С чего ты взял, что я хочу доказать что-то тебе, — улыбается ему Юнги,
играясь с пуговицей на его рубашке. — Я хочу доказать себе. И я еще кое-что
хочу, — несмело добавляет.

— Что же? — от близости омеги и хрипотцы в его голосе Чонгука в жар бросает.
В маленькой комнате и так обычно дышать тяжело, а сейчас почти невозможно.

— Поцеловать тебя, — поднимает взгляд из-под ресниц омега и приближается.

Чонгук перехватывает инициативу, накрывает его губы своими, и парни

забываются в долгом и сладком поцелуе. Юнги с трудом ловит ртом воздух в
секундные перерывы и вновь прикрывает веки. Омега лежит на лопатках,
вдавливаемый в простыни весом альфы, и, отвечая на поцелуй, скользит
ладонями по мощной спине, царапает ткань рубашки. Чонгук дает ему
отдышаться, спускается к горлу, покрывает поцелуями ключицы, задерживается
на тату. Юнги зарывается пальцами в его волосы, стаскивает резинку и,
распустив их, играет с прядями.

— Ты очень красивый, — нависает сверху альфа. — Ты тот самый красивый

омега, который будет принадлежать мне.

— Я еще выбираю, — улыбается Юнги в поцелуй.

— И кто мои противники, я хочу знать, кого мне нужно убрать, — мрачнеет
Чонгук.

— Не шути так.

— Я не шучу, — усмехается. — Так кто они?

— Ну… — задумывается Юнги и сразу хохочет от того, как щекочет его альфа.
Юнги барахтается в постели, пытается его оттолкнуть, из глаз уже слезы от
смеха текут, но Чонгук не жалеет.

— Хватит, — взбирается на него омега и, отдышавшись, смотрит на брата. Пару

секунд они молча любуются друг другом, а потом Чонгук приподнимается и,
325/624
обхватив его за талию, опрокидывает на кровать и глубоко целует. Юнги на
напор напором отвечает, он сам расстегивает его рубашку, стаскивает с его
плеч и поднимает руки, чтобы альфа снял с него свитер. Они, целуясь,
продолжают раздевать друг друга, и, только оказавшись полностью
обнаженным, Юнги резко замирает и прячет лицо на его плече.

— Что случилось? — нежно спрашивает альфа, покусывая мочку его уха. — Ты

боишься или не хочешь?

— Я хочу, — бурчит Юнги и поглаживает кубики на его животе, — и я не

боюсь, — тянется к его губам и расслабляется.

Чонгук покрывает его тело поцелуями, играет языком с его сосками и слушает
тяжелое дыхание. Омега зажат, он смущается, но альфу не отталкивает, сам в
руки дается. Чонгук растягивает его медленно, отвлекает Юнги ласками,
изучает его тело и нужные точки и, только убедившись, что он готов его
принять, толкается. Не готов. Чонгуку в течку сильно помогала смазка, а сейчас
он с трудом проталкивается в жмурящегося омегу.

— А говорят, это хорошо, — буравит ногтями его плечи боящийся сделать вдох
Юнги и еле сдерживается, чтобы не кричать.

— Потерпи немного. Я знаю, что я у тебя первый, — шепчет альфа и с трудом

двигается.

— Я не девственник… — выгибается, стараясь максимально расслабиться.

— Я это понял, когда у тебя была течка, — толкается до конца Чонгук и,

зарывшись лицом в выемку между ключиц, позволяет омеге привыкнуть. — Я
оскорблял тебя, унижал, я считал тебя продажным и смешивал с грязью, но ты
ангел, и я благодарен тебе за то, что ты позволил мне быть первым, —
обхватывает ладонями его лицо, касается губами его скул.

По мере того, как Чонгук двигается, боль отступает, и Юнги чувствует

разрастающееся внизу живота возбуждение. Он откидывается на подушки,
полностью вверяя себя в руки того, кого выбрал своим альфой еще будучи
ребенком. Вся поверхность кожи омеги покалывает от возбуждения,
внутренности вытянуты в струны, и при каждом прикосновении Чонгука они
лопаются, отдают в ушах глухим хлопком, и все по новой повторяется. Они шли
друг к другу столько лет, через столько потерь, приобретений, обманов и истин,
выплаканных слез, а дорвавшись, вгрызаются, до оглущающих битов сердца в
ушах, до стонов, не пойми, от боли или удовольствия. Юнги сам подается
бедрами вперед, он смыкает руки на его шее в замок и сам насаживается на
член, откровенно получая удовольствие от чувства наполненности,
распирающего его изнутри. Сперва Юнги просто рвано дышит, но переходит на
громкие стоны, когда альфа меняет угол проникновения и движения становятся
глубокими.

— Не останавливайся, — грызет подушку, почти не чувствуя свою задницу,

зажатую в чужих больших ладонях. — Не останавливайся, а то умру, —
бормочет, расходясь на части от удовольствия.

Будто Чонгук собирается. Он от его узости и податливости с ума сходит. Зверь

берет свое, рычит от удовольствия и крепче прижимает его к себе, пока омега
326/624
не пищит, что «больно». Чонгуку сложно контролировать с ним силу, он не хочет
сделать ему больно и сам сгорает от осторожности. Юнги кажется, старая
скрипящая кровать не выдержит, разлетится в щепки, но он не разрешает
делать паузы, исполосовывает его грудь ногтями и, до хруста выгибаясь,
принимает его полностью, без остатка. Чонгук отчетливо видит следы своих
ладоней и губ, расцветающие алыми цветами на белоснежной коже, вгрызается
в его горло, лижет пульсирующую метку, кормит своего зверя, но не
насыщается. Ноги омеги на его плечах, он кусает его лодыжки, размашисто
двигается, любуясь самой красивой картиной в своей жизни и, если именно ради
этого он уже прошел ад на земле, то готов пройти еще несколько раз. Юнги
лежит, распростертый на его кровати, его тело блестит от пота, искусанные
губы манят цветом крови, он рвано стонет, мечется по постели, как не в себе, и,
сжав его в себе, кончает. Чонгук выходит из него и, кончив ему на живот,
пытается отдышаться после потрясения. Долго лежать вдвоем невозможно,
одно прикосновение, один взгляд, и по комнате разлетаются искры и
поднимается новый пожар. Юнги осмелел, он уже более раскрепощенный, он
шире разводит ноги и, когда альфа сажает его на себя, уже без смущения берет
все в свои руки. Первое знакомство, первый поцелуй, первый секс — этот дом
столько лет носил в себе тайну двух сердец и стал местом, где они соединились.
Стены, которые много лет назад слушали робкие признания, этой ночью впитали
в себя стоны дорвавшихся друг до друга любовников и стали свидетелями
слияния не только двух тел, но и обреченных на долгие годы разлуки душ. Они
засыпают только на рассвете, сплетаются в одно, убаюкиваемые биением двух
сердец.

— Я люблю тебя, — говорит Чонгук, поглаживая его щеку, — я не хочу ответа, не

для этого говорю, но я любил тебя, люблю и буду любить всегда, пока бьется
мое сердце — оно принадлежит только тебе.

Юнги хочется кричать, что тоже любит, хочется вскрыть грудную клетку и
показать сердце, на котором выбито имя из шести букв, но поганая
недоговоренность и страшная тайна застревают костью в горле, не позволяя и
слову вырваться. Он играет с его волосами, целует в уголок губ и прикрывает
веки. Чонгук должен это понимать без слов. Чонгук это знает.

Утром Чонгук отвозит Юнги домой, а сам уезжает на работу, пообещав, что
вечером они пойдут на ужин. «На свидание?» — переспрашивает Юнги, и альфа
улыбается. Омега забегает в дом и, коротко поздоровавшись с папой, бежит в
душ, и начинает готовиться к работе, но Илан идет следом.

— Где ты был всю ночь? — нависает сверху старший, пока Юнги сушит волосы.

— В старом доме остался.

— С ним? — задыхается от возмущения Илан.

— С ним, — как ни в чем не бывало подтверждает Юнги.

— Юнги!

— Мне двадцать два года, я сам могу выбирать себе альфу, — натягивает на
себя пиджак омега.

— Он твой брат!
327/624
— Этот вариант уже не катит, — фыркает Юнги.

— Юнги! Он разобьет тебе сердце. Он снова сделает это. Почему ты не учишься

на ошибках? А если он узнает правду? — догоняет его уже в коридоре Илан.

— Он не узнает. И тебе лучше день и ночь молить небеса, чтобы он не узнал, —

оборачивается к нему Юнги. — Я люблю его, папа, и жизнь слишком коротка,
чтобы я отныне потерял хоть день.

***

После работы Юнги встречается с Тэхеном, который, услышав о ночи, визжит

так, что отпугивает остальных посетителей.

— Жаль, я не могу Чимину рассказать, — грустнеет Юнги. — Где он? Как он? Я
так за него переживаю.

— Я тоже, — бурчит Тэхен. — Постоянно жду от него вестей.

— У тебя что нового?

— Мы переспали.

Теперь очередь Юнги визжать.

— Так это же замечательно, он ведь нравится тебе, чего ты нос повесил?

— спрашивает омега.

— Вообще, это было еще до отъезда Чимина, просто было не до этого и я не

говорил, — рассказывает Тэхен. — Да, он мне нравится, то есть это больше, чем
нравится, но у нас ничего не выйдет, — отпивает воды. — Утром я нашел
подарок — контракт.

— И? — не понимает Юнги.

— Он заплатил за ночь контрактом.

— Не может быть, — растерянно смотрит на него Юнги.

— Может, — разбито улыбается Тэхен. — Я поехал к нему, и он даже не отрицал.

Наши отношения — бизнес, и я, кажется, разбогатею.

— Перестань.

— Он считает меня продажным, без морали, и я его не осуждаю, я сам создал

этот образ и теперь никогда от него не избавлюсь. Но я не унываю, я уйду от
него не нищим, смогу рисовать, открою галерею и, наконец-то, буду жить, как
хочу, — подбадривает сам себя Тэхен.

— И один.

— Нет в этом мире человека, который захочет жить со мной, и нет того, с кем
328/624
хотел бы я, — грустно говорит Тэхен.

— Но ты хотел с ним?

— Хотел, но опять ошибся. Я от злости все его портреты под кровать запихал.
Ночью залезу на крышу и сожгу. Устрою шабаш, приходи, — смеется.

— Серьёзно, вы не можете меня так мучить, — врывается в кофейню Мо и,

поцеловав Тэхена, плюхается на стул. — Я устал перечитывать письмо, в
котором, кроме «я люблю тебя», ничего нет. Будто я не знаю, что любит! Я
люблю его больше, поэтому, умоляю, скажите мне, где моя Санта Муэрте.

— Мы правда не знаем, — наливает ему воды из бутылки Тэхен.

— Ты не можешь не знать, — подается вперед Мо и смотрит на Юнги. — Он

точно тебе сказал.

— Клянусь, я не знаю и сам сильно переживаю.

— Он ограбил Намджуна, волк зол, грозится его на куски порвать, но я знаю, что
он скучает, он часами сидит в кабинете и смотрит его фотки на телефоне, —
говорит Мо.

— С трудом верится, — бурчит Юнги.

— Конечно, он не показывает, но я его слишком хорошо знаю, и он точно

скучает, — без сомнений говорит альфа. — Ладно, обещайте сообщить мне, как
только он с вами свяжется, а сейчас мне надо бежать, у меня Фей в машине
сидит, я ему сегодня показываю Амахо.

— Уже не сидит, — подходит к столику одетый в белые брюки и бежевую блузку

Фей и улыбается омегам.

— Тэхена ты знаешь, а это Юнги, — выдвигает для омеги стул Мо.

— Ты выглядишь по-другому, — усмехается Фей, вспоминая внешний вид Юнги

на ужине.

— Да и ты без фильтров совсем другой, — парирует Юнги, а Тэхен прикусывает

губу.

— Может, мы погуляем вместе, все-таки мы тут задержимся, и я буду рад новым

друзьям, — предлагает Фей.

— Можно, но не сегодня, — поднимается Юнги. — Мне пора на работу.

— С таким братом, как у тебя, тебе не нужно работать, — сканирует его

взглядом Фей, который сразу же после ужина навел про омегу справки.

— Не все живут за счет братьев, — зло смотрит на него Юнги.

— И не все спят со своими братьями…

Фей не договаривает, как Юнги, перегнувшись через стол, хватает его за волосы
329/624
и бьет лицом о стол, потом еще и еще, пока от красивого лица не остается
кровавое месиво. Юнги стряхивает наваждение и возвращается к
действительности, где он так же спокойно стоит перед смотрящим на него с
вызовом омегой.

— Я скажу один раз, и ты запомнишь, — приближает к нему лицо Юнги. — Не

лезь ко мне, обходи меня за километры, так же, как и моего альфу, иначе я тебе
обещаю, что дети Кальдрона будут находить части твоего тела в мусорных
баках. Ты плохо меня знаешь, да, я был принцем в Обрадо, но я вырос на улицах
Амахо, а мы за себя и за своё глаза выкалываем.

— Ахуеть, — как завороженный, слушает Юнги Тэхен. — Теперь я понимаю,

почему он тобой одержим, и, кажется, я сам тоже влюбился.

— То, что у тебя нет воспитания — на лице написано, — цокает языком Фей.
— Только я высшая лига, вам со мной не тягаться. И ваши альфы меня не
интересуют, бойтесь, что я их заинтересую, — Фей берет шокированного
диалогом омег Мо за руку и идет на выход.

***

Ужин с Чонгуком перетекает в завтрак, и Юнги радуется, что завтра выходной и

не надо идти на работу. Сегодня Юнги впервые гость в особняке Чонгука в
Ракун, где они и проводят ночь. Утром омега в его рубашке бегает по огромной
кухне, а Чонгук с чашкой кофе в руке и в одних спортивных штанах успевает
шлепать его по голой заднице.

— Лучшие блинчики в мире, — рисует на блине смайлик шоколадной пастой

омега и ставит на стол. — Ты будешь в восторге.

— Я уже в восторге, — облизывает взглядом его ноги альфа, но Юнги бьет его по
рукам, а потом вручает ему вилку и нож.

Чонгук с удовольствием завтракает и до того, как подняться переодеваться,

сажает его на кухонный стол и долго целует. Ладони альфы задирают рубашку
омеги, мнут его ягодицы, и он все ближе притягивает его за бедра к себе.

— Ты опять возбужден, — просунув руки в его штаны, томно прикусывает

нижнюю губу Юнги.

— С тобой по-другому не получается, — обхватывает зубами кожу на его

подбородке альфа.

— Иди уже, тебя братья ждут, — целует его Юнги.

Юнги счастлив. Ему мало Чонгука, он хочет быть с ним все время, не может
заснуть, если не в его руках или без его «спокойной ночи», но в то же время
страх того, что это все мираж и он под реальность рассыпается, не позволяет
ему наслаждаться каждым моментом. Ощущение надвигающейся трагедии,
чего-то, из-под чего он не вылезет, сжимается вокруг горла толстой веревкой и
не дает дышать. Даже смотря в любимые глаза, он постоянно думает о правде,
которая сломает Чонгука и убьет его самого.

330/624
 ***

— Провокация? — соединяет брови на переносице Намджун, который стоит в

переговорной в офисе Зверей и смотрит на расположившихся вокруг
прямоугольного стола друзей и партнёров. — Ты хочешь нарваться на конфликт?
— поворачивается к Чонгуку.

— Мы теряем время, — отбрасывает в сторону ручку, с которой играл Чон. — Они

не нападают, все силу набирают, а мы не можем построить государство без
полного объединения полуострова. Поэтому войну начнем мы.

— Ты собираешься устроить вооруженный конфликт на транзитном пути, ты

понимаешь, что будут жертвы с обеих сторон? — спрашивает его Сайко.

— А как выиграть войну без жертв? — смотрит на него Эль Диабло. — Жертвы на
нашем пути не страшны, мы боремся за будущее Кальдрона, за будущее наших
детей.

— Я думаю, что Ла Тиерра сдастся, нам надо еще немного подождать, —

опускается в кресло Намджун.

— А я говорю, что устал ждать и тянуть время, — встает на ноги Чонгук.

— Вместо того, чтобы начать заниматься устройством государства, мы только и
делаем, что сидим и ждем, что же решит Ла Тиерра.

— Я не буду убивать своих граждан, и плевать, что они с чужой территории,

только чтобы Ла Тиерра объявила войну, — поднимается на ноги Сайко. — Мы не
так договаривались.

— А как мы договаривались? — багровеет Чонгук. — Мы хотим государство,

хотим объединения, но не все люди разделяют наши желания.

— Позвольте вмешаться, — прерывает грозящий перейти в конфликт спор

парней Омарион. — Я понимаю Чонгука, и он прав в том, что Ла Тиерра нарочно
тянет время и собирает силу, но я тоже против провокации, которая обойдется
гибелью минимум сотни парней, потому что транзитные пути в среднем
охраняют столько человек. Мне плевать на жизни чужих мне людей, но если это
когда-то вскроется, а скорее всего вскроется, потому что у погибших, конечно
же, есть семьи, то Левиафан не сможет править Кальдроном. Народ вас не
примет.

— Народ вообще не будет ничего решать, — усмехается Чонгук. — Я положил на

это дело двадцать лет, я войну для них выиграю, создам систему, обеспечу
безопасность…

— И заткнешь всем рты, — перебивает его Намджун.

— Надо будет, заткну. Мало получить власть, главное, суметь ее сохранить,

именно поэтому закон в Кальдроне будет стоять на вершине всего, — заявляет
Чонгук.

— Закон, который напишем мы? — выгибает бровь Сайко.

331/624
— Именно.

— Тоталитаризм, значит, — усмехается Сокджин.

— Я не верю в любовь к лидерам, я верю в страх перед лидерами, — настаивает

Чонгук.

— Соглашусь, что этот метод работает, но он обычно краткосрочный и длится

вплоть до момента, пока действующий лидер у власти, потом государство
рассыпается, как карточный домик, — говорит Омарион.

— Мы еще будем говорить о модели государства и системе, которая будет

поставлена, сейчас я хочу, чтобы мы решили насчет Ла Тиерры. Вы мою идею
провокации не поддерживаете, так предложите лучше, — опускается вновь в
кресло Чонгук.

— Ультиматум, — подскакивает Мо. — Давайте выдвинем ультиматум и дадим

им определенное время, если они не примут условия, а время истечет, мы по
ним ударим. Мы будем чисты перед всеми, потому что дали время и поставили
условия.

— Это хорошая идея, — подмигивает ему Омарион. — Твоя голова под этими
косами варит.

— Это не косы! — кричит разъяренный Мо.

— Я согласен, — кивает Намджун. — Вы что думаете? — смотрит на остальных.

***

Война между Ла Тиеррой и Левиафаном начинается утром в среду.

Конфедерация и Ла Тиерра отказываются выполнить условия Левиафана и
сдаться и полностью закрывают границы, готовясь к вооруженным действиям.
Сайко и Джозеф отвечают за граничащую с Ла Тиеррой Кордову и нападение
ведут оттуда. Омарион отвечает за ничейную землю, Мо за Обрадо. Намджун
курирует все действия из Ракун, а Эль Диабло ведет основную силу.

Тэхен не отлипает от телефона, переживая за отца и мужа. Лэй с ума сходит за

сыновей, часто приезжает к Тэхену, и они часами молчат, разделяя одну боль на
двоих. Юнги каждый вечер сидит у окна, все ждет, что сегодня уже Чонгук
приедет. И только Намджун никого не ждет, но ищет. Он найдет Чимина, и пусть
он говорит себе, что для мести, но его улыбка не просто удовольствие, но и
жизненная необходимость. Намджун себе даже умирать, пока вновь не увидит
Чимина, запрещает.

***

Четвертый день боев, Левиафан, полностью окружив Ла Тиерру, готовится к

финальному броску. Омарион достает Мо контролем и, узнав, что Намджун
вызвал его из Обрадо и отправил на передовую к Чонгуку, звонит альфе и
требует вернуть Мо в Обрадо.

332/624
— Я лучше тебя знаю, кого куда направлять. Ты вчера к нам присоединился, а
уже даже в военную тактику вмешиваешься! — возмущается Намджун в
телефон.

— Я ни в коем случае не ставлю под сомнение твою работу и, более того, считаю,
что ты прекрасный стратег, но Мо лучше бы занимался обороной Обрадо, ты
ведь знаешь, что он любит бросаться в гущу событий, тем более, когда кому-то
из вас грозит опасность. Вспомни, что было на «ничейной» земле, куда он
поехал с Хосоком. Мы не можем так сильно рисковать, — спокойно говорит
Сокджин, уверенный, что рисковать Мо он точно не собирается. — Я поеду к
Чонгуку, до «ничейной» земли все равно, не пройдя Эль Диабло, никто не
доберется, и мы вражескую силу не пропустим. Верни Мо в Обрадо.

— Хорошо, — вздыхает Намджун, понимая, что Омарион прав, и набирает

Чонгука.

Когда Омарион присоединяется к Чонгуку, он со злостью отмечает, что Мо все

еще с альфой. Оказывается, Мо оставил Обрадо на своих людей и поклялся ни на
шаг от Эль Диабло не отходить. Так как основные бои идут на границе Ла
Тиерры с Кордовой, все силы понемногу стягиваются к Сайко. Омарион, которого
раздражает вторые сутки не сходящий с передовой Мо, вместо очередного
разговора с Чонгуком идет к альфе и находит его в пристройке у границы, где
он раздает указания своим людям.

— Чего тебе? — спрашивает его Мо после того, как заканчивает со своими

людьми.

— Мы с тобой работаем вместе.

— Кто это сказал? — моментально закипает альфа. — Мне нянька не нужна.

— При чем здесь нянька, — хмурится Сокджин.

— Мы на пороге последнего рывка, и Ла Тиерре конец, я дошел до этого момента

и дальше без тебя обойдусь, — огрызается Мо.

— Я возглавляю операцию, ты мне помогаешь.

— Я звоню Сайко, — сплевывает на пол взбесившийся Мо.

— Набирай уже сразу Эль Диабло или Волка, я получил их добро, и, кстати,
Сайко нормально выполняет поручения Намджуна, потому что Волк — мозг, а
чего ты рыпаешься? — напирает Сокджин.

— Может, потому что ты не Волк! — толкает его в грудь Мо. — Я под твоим
руководством воевать не собираюсь.

— Как скажешь, — закатывает глаза Сокджин и обходит альфу. — Надоело с

ребенком возиться, — последнее, что слышит Мо, а потом, почувствовав острую
боль на затылке, падает на пол.

— Ты его вырубил, — приподняв брови, смотрит на Сокджина Шивон.

— Он не оставил мне выбора, — пожимает плечами Сокджин. — Мы входим в Ла

333/624
Тиерру, а этот пацан обожает всех грудью прикрывать, я не хочу бегать за ним,
вместо того, чтобы давить Конфедерацию. Пусть ему сделают укол и следят. До
конца главной битвы чтобы я его на поле боя не видел.

— Твоя забота о нем меня пугает, — усмехается Шивон. — Особенно учитывая

то, что он тебя с потрохами сожрать может.

— Я ему не по зубам, — подмигивает дяде Сокджин и, легонько похлопав

лежащего на полу парня по заднице, поднимается на ноги.

*Название главы — Ты моя душа (исп. Tu eres mi alma)

334/624
Примечание к части LDR-body electric remix
https://soundcloud.com/blvck-ceiling/ldr-body-electric-bc-remix

Коррер эс ми дэстино

Мо разрывает от злости и унижения, которые он носит в себе уже почти

неделю, но пойти против обещания, данного Эль Диабло, не может. Придя в
себя после подлого удара Омариона, альфа сразу сорвался за ним, но напоролся
на препятствие в лице Чонгука, который потребовал клятву от Мо, что до того,
как они не уничтожат противника, он личными разборками заниматься не будет.
Все это время Мо нарочно не появляется там, где предположительно может
находиться Сокджин, снижает до минимума их встречи, боясь, что сорвется и
нарушит обещание. В редкие часы, когда он вынужденно присутствует на
переговорах, где есть Омарион, он до хруста пальцев сжимает и разжимает
кулаки, старается в его сторону не смотреть и обматывает вокруг бесящегося
зверя цепи. Они не разговаривают, друг на друга даже не смотрят, но воздух в
комнате, где они вдвоем, всегда нагревается до предела и пахнет кровью.

Сегодня Мо приезжает на бои один, он поддерживает своего охранника,

который будет выступать, и занимает место у ринга. За пару минут до начала
боев он замечает копошение справа через десять стульев и видит
остановившегося в окружении своей охраны Сокджина. Зверь альфы
моментально рычит, порываясь сорваться к нему и отомстить, но Мо усмиряет
его, нахмурившись, следит за мужчиной, который, поправив пиджак, опускается
на стул. Бой начинается, Мо забывает про Омариона и громко поддерживает
друга, который забирает победу. Он поздравляет альфу с победой лично,
фотографируется с ним на память о вечере и, когда возвращает внимание к
залу, Сокджина не находит.

Омарион не может к нему подступиться, у Мо на лбу красным мигает «не

подходи, убьет», и альфа скучает. Ему не хватает огрызающегося паренька,
который слишком бурно реагирует на его подколы, и даже на переговоры идти
не хочется, потому что Мо, который открыто его игнорирует, приходит на один
из трех. Уставший от постоянного напряжения в ожидании взрыва Омарион
снимает чеку с гранаты в субботу в клубе через неделю после окончания войны.

У Мо отвратительное настроение, причина которому не только усталость и

бесчисленный список дел, но и Фей, который в последний момент отменил
долгожданную альфой встречу. Мо планировал отпраздновать с омегой победу
Левиафана, а в итоге сидит в клубе в одиночестве и заканчивает опустошать
первую бутылку виски. Мо пришел напиться не только из-за Фея, а в первую
очередь из-за одиночества, которое стало ему нежеланным другом в последнее
время, и именно сегодня, после того как Фей укатил с Аароном в Ракун,
которому, видите ли, после решения Волка нужно утешение, оно достигло
апогея. Сайко полностью утонул в своем омеге, с ним невозможно увидеться
после работы, Намджун вечно занят, а Эль Диабло свое редкое свободное время
проводит с Юнги. Мо не хочется доставать Лэя своим нытьем, и он безумно
скучает по Чимину, которому всегда можно было позвонить, и омега нашел бы
нужные слова. Он в тайне от Намджуна и сам контролирует людей друга,
направленных на поиски, но ничего утешительного пока так и не услышал.

Мо опрокидывает очередной бокал в одиночестве в закрытой для публики

лаундж-зоне, когда охрана пускает внутрь Омариона. Сокджин подходит к
335/624
столику и, выдвинув кресло, собирается присесть.

— Занято, — рычит Мо, бокал в руках которого грозится покрыться трещинами.

Омарион не слушает его, опускается в кресло и, подтянув к себе бутылку,

требует стакан. Он чокается с Мо, у которого из глаз от ярости чуть ли искры не
идут и, залпом выпив, повторяет.

— Долго от меня бегать будешь? — ухмыляется старший, добавляя в стакан с

толстым дном два кубика льда.

— Это я бегаю? — багровеет Мо. — Я тебя не убил только потому, что братья не
разрешают, но уже на грани, а ты нарываешься.

— Только и умеешь, что языком молоть, — хмыкает Сокджин, опустошив стакан.

Мо прикрывает веки, откидывает голову назад, а Сокджин четко видит, как
вздулись желваки на чужом лице. Терпеть больше нет сил, зверь Мо срывает
последнюю цепь, Омарион готовится слышать треск своих костей.

— Заебал, — ногой отталкивает столик Мо и, подавшись вперед, хватает

противника за воротник. — Это тебе за то, что вырубил меня, — бьет лбом в
челюсть альфу. Сокджин обхватывает его поперек и, потянув на себя,
опрокидывает на пол. Следом о пол разбиваются стаканы и бутылки.

— Не лезть! — кричит Омарион подбежавшей охране, коленом давит на

позвоночник лежащего ничком альфы и, обхватив его за горло, душит.

Мо бьет затылком снова, кажется, по челюсти и, вырвавшись, подряд три раза

бьет альфу кулаком по лицу.

— Я тебя жалею, — скалится Сокджин, облизывая кровь.

— Убью, блять, — рычит раскрасневшийся Мо и, пытаясь достать до ребер

удерживающего его за глотку мужчины, получает кулаком в челюсть. Он,
выплевывая кровь, продумывает следующую атаку, но Сокджин прерывает
паузу. Альфа бьет подряд в живот, в бок и в челюсть, и откинувшийся на спину
Мо, кажется, теряет сознание. Он промаргивается, отгоняет сгущающуюся
перед глазами темноту и только сейчас понимает, что имел в виду Сокджин,
когда говорил, что бьет не со всей силы. У самого Омариона под глазом
расплывается синяк, его губы покрыты алой кровью, и каждое движение
доставляет боль.

— Я убью тебя, — хрипит Мо, пытаясь сфокусироваться на люстре над головой.

Он замахивается, но мимо, рука падает на пол, и он чувствует пальцы
склонившегося над ним Сокджина на обожжённой стороне лица. — Не трогай, —
шипит.

Омарион не слушается, как завороженный, рассматривает покрытую рубцами

кожу и нежно проводит по ней пальцами.

— Я все еще могу научить тебя драться, — вдавливает его в пол, не давая и
шелохнуться. — Тебя учили улицы, а меня профессионалы, я покажу тебе, куда
бить, и никто не сможет положить тебя на лопатки.

336/624
— Пошел ты, — пытается подняться Мо, но не получается. Каждый сантиметр
тела прошивает нечеловеческой болью. Мо кажется, что он — одна сплошная
открытая рана, болит вся поверхность кожи, но пусть он и мечтает о ванне,
наполненной льдом, сдаваться он не будет. Он, превозмогая боль,
приподнимается и, попав противнику кулаком в скулу, хаотично осыпает его
ударами. Через минуту он снова на лопатках, а пальцы Сокджина смыкаются
вокруг его горла.

— Хорошо, ты выиграл в этот раз, отпусти меня, — еле двигает окровавленными

губами Мо, который на грани того, чтобы вновь не потерять сознание, только в
этот раз от нехватки кислорода. Болит все нутро, будто бы Сокджин расплющил
все органы, и альфу сейчас ими же стошнит.

— Еще нет, — Сокджин обхватывает пальцами его подбородок, не дает Мо

среагировать на это прикосновение и целует. Жестко, больно, с напором
впивается в его разбитые губы, раны расходятся, кожа лопается, и
захлебывающийся то ли возмущением, то ли своей-чужой кровью Мо, вложив
всю силу, толкает его в грудь и отползает.

— Ты ебнулся! — кричит обезумевший альфа, сам не понимая, откуда берет

силы. Он с усилием трет губы, будто бы тогда поцелуй и из памяти сотрется.
— Ты мудак, я убью тебя за это, я отрежу тебе язык и в задницу засуну! — у Мо
глаза от не умещающегося в него гнева сверкают.

— Я выиграл бой, а это был мой трофей, — подняв с пола бумажную салфетку,
вытирает кровь Омарион.

— Я тебе это просто так с рук не спущу, извращенец хренов, — держась за бока,
поднимается на ноги со второго раза Мо и обходит альфу.

— Я всегда готов повторить, — скалится Сокджин и не успевает обернуться, как

стул ломается о его спину и голову и разлетается в щепки.

— Победа будет за мной, — охая, натягивает на себя пиджак Мо и идет на

выход, оставив пытающегося выпрямиться после удара Омариона на полу.

***

Война заканчивается раньше, чем ожидали Звери, потому что Лео, нарушив все
договорённости с Ла Тиерра, сбегает из Кальдрона, а оставшийся один на один с
могущественным врагом Муньес объявляет о капитуляции. Муньес, до принятия
решений о его дальнейшей судьбе, помещается за решетку, а Чонгук объявляет
в розыск Лео. Народ, большая его часть, празднует день создания государства и
восторженно встречает первое выступление Эль Диабло по самому крупному
телеканалу страны.

— Левиафан обещал вам объединение, мы свое обещание выполнили, — говорит

в камеру из своего кабинета альфа. — Нам потребуется время, чтобы установить
порядок и распределить полномочия, но начиная с этого момента Левиафан
будет управлять государством. Все, кто выступал против государства, —
понесут наказание, и даже те, кто думает, что они скрылись от нашей карающей
руки. Мы создадим сильное государство, которое обеспечит права и
безопасность своих граждан, и в этом нам нужна ваша помощь. Этот день, на
337/624
основе договора, заключенного между нами, будет отмечаться в календаре
днем создания государства Кальдрон. Мы благодарим вас за оказанное нам
доверие и обещаем, что все вместе мы превратим Кальдрон в могущественное
государство и построим будущее нашим детям, — заканчивает свою речь лидер.

Чонгук снимает микрофон, и съемочная группа покидает его кабинет, оставив

там шестерых хмурых альф, которые не спят уже больше двух суток.

— Опять мятеж, — вздыхает Мо, поглядывая на телефон. — Ребята уже выехали.

— Это было ожидаемо, следовательно, мы готовы, — трет виски Намджун. — Их

будет много в первое время, потому что не мы одни хотим управлять целым
полуостровом. Нам надо немного потерпеть.

— Всех, кто замешан в мятежах или поддерживает тех, кто выступает против, —
за решетку, — твердо говорит Чонгук. — Мы уже формируем министерство
внутренних дел, и ты, Сайко, за него отвечаешь, — поворачивается к другу.
— Благо, мы отстроили достаточно тюрем, заполним их, надо будет, еще
построим. Народ должен понять, что все делается для их блага, а если не
понимают, мы им объясним. Мы должны найти Лео, хоть из-под земли достать, и
если Муньесу грозит пара десятков лет, то с Лео я на тюрьму не соглашусь. Он
будет первым на Кальдроне, кого мы приговорим к смертной казни.

— Ничего против смерти этой мрази не имею, но смертная казнь сразу же, как
мы пришли к власти, может сильно ударить по нашему имиджу, — прерывает
его Намджун.

— Мне плевать на Лео, я бы его и без суда и следствия закопал, но у меня другая
цель, — говорит Чонгук. — Мы будем обладать неограниченной властью и только
мы, правящая верхушка, будем решать вопрос жизни или смерти. Смертная
казнь — это приговор, который может выносить именно государство. Люди
должны бояться смерти, а не бросаться в бой, особенно учитывая, что они,
скорее всего, будут против нас, с мыслями, что умирают ради правого дела и,
возможно, попадут в рай. Я не хочу слышать разговор о рае или аде, поэтому в
нашем государстве у церкви не будет никакой роли. Я буду еще думать, но мы
снизим до минимума количество церквей и понемногу отберем у людей религию.
Единственной их верой будет Левиафан.

— Я думал, что после войны мы наконец-то задышим свободно и отдохнем, а все

только начинается, — закатывает глаза Мо.

— В первую очередь займемся военными структурами, потому что в случае

гражданской войны нам нужны будут силы, — вмешивается Омарион.

— Ты и будешь этим заниматься, — говорит ему Чонгук. — Ты вместе с Хосоком

займешься системой государственных служб и органов по охране
общественного порядка. Намджун будет устанавливать связи с нашими
государствами-партнерами, а также будет контролировать возможность
денежных переводов извне, я не хочу, чтобы третья сторона пыталась
вмешиваться в нашу внутреннюю политику, а желающих будет много. Куда
легче поставить на колени новорожденное государство, чем ждать, пока оно
встанет на ноги. Закончим с внутренними распрями, поднимем экономику, и
Кальдрон перестанет быть транзитным путем или государством, производящим
и продающим наркотики. А Муньес, если не поможет в поисках Лео, сядет
338/624
пожизненно.

Полгода спустя

Все стены, разделяющие территории, снесены, и Левиафан, объявив об

объединении, начинает формировать власть. Столицей Кальдрона, несмотря на
протесты населения Ла Тиерры, которое привыкло, что их территория издавна
считалась самой большой и лучшей на полуострове, становится Амахо. Амахо
превращается в административный и культурный центр страны, штаб-квартира
лидеров тоже переезжает сюда, и Кальдрон вступает в новую эру.

Чонгук сильно устает, прошло уже столько времени с создания государства, а он

все так же не вылезает из офиса и не может взять себе отдых, потому что все
бегут с проблемами к нему. Он вспоминает о еде только, когда приходит Лэй, и
под его надзором наспех принимает пищу и вновь возвращается к работе. Он
добился цели, получил то, к чему шел с самого детства, но насладиться
триумфом нет времени.
Чонгук, как вчера, помнит долгие вечера, когда он сидел на подоконнике своей
комнатки в отцовском доме и взахлеб читал книги о государстве и праве. В
честь самой любимой из них он и назвал тогда еще насчитывающий всего пару
десяток человек картель Амахо. Он знал, что будет сложно, что война — не
главная его проблема, а именно строение государства заберет все силы. Чонгук
превратит Кальдрон в самое могущественное государство в регионе, и даже
если ради этого придется примерить облик Эль Диабло — он готов.

Единственная радость Чонгука — это смс-ки от Юнги и его непременное

«спокойной ночи», только омега ложится спать, а Чонгук продолжает работать.
Сегодня он впервые за эти месяцы сдается требующему его отдохнуть
Намджуну и, закончив пораньше, высылает за Юнги автомобиль. Придя в свою
квартиру в Амахо, альфа только снимает пиджак, как следом в дверь входит
Юнги. Чонгук не дает омеге даже поздороваться, притягивает его к себе и долго
целует. Юнги тоже постоянно занят, у него новый проект, подъем по карьерной
лестнице и вечные скандалы с папой. Он сильно скучает по Чонгуку, все больше
грузит себя работой, чтобы не грустить о брате, а в выходные встречается с
Тэхеном. Омеги уже забыли, когда последний раз просто сидели за вкусным
кофе и, делясь новостями, беспечно смеялись. Сейчас они при встрече большей
частью молчат, скучают по своим альфам и переживают из-за Чимина, который
так и не объявился.

Чонгук, который сильно устал, извиняется, что не пригласил омегу в ресторан, а

Юнги, доедая третий кусок пиццы, просит его не беспокоиться.

— Мне главное, что ты рядом, — вытирает руки Юнги и откидывается на спинку

дивана, чтобы Чонгуку было удобнее лежать головой на его коленях. — Чонгук,
от Чимина нет вестей, я сильно переживаю. Намджун ничего не говорил?

— Мне не до этого, но уверен, если бы он его нашел, то я бы об этом знал, —

отвечает альфа. — Скоро все устаканится, все начнут заниматься своими
делами, Чимин объявится, а я буду больше времени проводить с тобой.

— Я жду, я очень сильно по тебе скучаю, а ты все время загружен работой, —

нагнувшись, целует его в лоб Юнги и после небольшой паузы несмело
продолжает. — Чонгук, мы никогда не говорим о твоих делах, и, может даже, ты
339/624
меня не поймешь, но я по работе общаюсь со многими людьми, и после
подавления недавнего мятежа в Обрадо, люди говорят, что ты плохой лидер.

— Не слушай их, — поворачивается на бок альфа.

— Ты установил контроль над интернетом, полностью подчинил себе все

средства массовой информации, я даже слышал, что вы проверяете…

— Юнги, — хмурится альфа. — Вернемся к старой традиции, по которой ты не

обсуждаешь со мной мою работу, — приподнимается и валит насупившегося
брата на диван. После пары долгих поцелуев омега сдается и, обвив его шею
руками, позволяет Чонгуку стащить с него брюки.

***

Хосок появляется в квартире раз в неделю. Они не разговаривают, не обсуждают

ничего, молча ужинают, потом альфа играет с котами, а ночью трахает Тэхена
до тех самых пресловутых звездочек перед глазами.

После скандала из-за контракта в кабинете у Хосока омега долго не мог найти
себе место, сколько бы ни уговаривал себя так бурно не реагировать, но все-
таки сорвался. Стоило Хосоку вечером того же дня появиться на пороге их
квартиры, то первым в него полетела напольная ваза. Альфа, не ожидающий
нападения, не успел увернуться, но к полету пульта уже был готов и поймал его
на лету. Вместо обиды в Тэхене бушевала ярость, он сжимал зубы от
напряжения, хаотично искал в гостиной, что метнет следом в мужа, и, только
получив по голове книгой, замер. Хосок не растерялся, пошел в контратаку, в
результате через пятнадцать минут посередине разгромленной гостиной Тэхен,
не найдя, что бы еще швырнуть в мужа, вцепился ногтями в его лицо, а Хосок,
удерживая его за волосы, пытался спасти свои глаза. Еще через десять минут
двое парней на полу гостиной занимались любовью, где каждый пытался
сделать другому больнее. Хосок после секса долго пытался залепить
пластырями кровоточащую спину, а Тэхен прикладывал лед к губам и ключицам.
Эти странные, не попадающие ни под какую категорию отношения — омеге
подходят. Хосок переписал контракт, оплачивает любые прихоти Тэхена, и секс
у них такой же безумный и потрясающий. Только в постели они не
притворяются, жадно пьют друг друга и не скрывают своей страсти, которую
назвать чувством ни один не желает. В постели можно целоваться, обниматься,
спать в объятиях, дарить любовь и получать в ответ вдвойне, а утром как ни в
чем не бывало расходиться в ожидании следующей ночи.

Сегодня Тэхен был в гостях у отца, гулял с Тэсоном и, наконец-то, нашел

галерею, где планирует вывесить как свои картины, так и начинающих
художников, и договорился о ремонте. Вернувшись домой, он застает в гостиной
попивающего кофе Лэя и, прихватив блюдо с печеньями, присоединяется к нему.

— Может, ты хотя бы мне расскажешь, что случилось? У вас же, вроде, все
налаживалось, — аккуратно спрашивает омегу Лэй.

— У нас все хорошо, — пожимает плечами Тэхен.

— Не лги мне.

340/624
— Он просто сильно занят и редко приходит, — откусывает печенье Тэхен.

— Лжешь.

— Я не лгу, когда мы вместе, то постель горит.

— Если бы все дело в сексе, — понуро говорит Лэй.

Лэй уходит, а Тэхен возвращается к своим делам. Он заканчивает рисовать

своих кошек, поправляет кистью корону на голове Уно и, повернувшись, смотрит
на недовольного Доса на диване.

— Ну она же твоя мама, она тебя родила, сама не ела, а тебя кормила, —
объясняет коту омега. — Не надо пытаться меня взглядом испепелить. Хорошо,
я нарисую на твоей голове венок, — вздыхает парень и вновь тянется за кистью.

Хосок приходит к полуночи, хватает омегу прямо с порога и, прижав к стене,

долго целует.

— Плохой день? — спрашивает в поцелуй Тэхен.

— Очень плохой, — ведет его за собой на кухню альфа и, посадив на стол,

сдирает с него пижамные штаны. Тэхен расстёгивает его рубашку, спускает с
плеч и разводит голые ноги. Он хаотично водит ладонями по обнаженной груди,
пока его подготавливают, самозабвенно насаживается на пальцы и не уступает
инициативу. Хосок трахает его остервенело, Тэхен боится, что ножки стола не
выдержат, но все равно требует жестче.

— Твой папа приходил, — выдыхает Тэхен, пока Хосок укладывает его животом
на стол и снова пристраивается.

— Нахрена вспоминать моего папу, когда я тебя трахаю, — давит на его

поясницу, заставляя максимально выгнуться, альфа.

— Тебе это не мешает, — стонет омега от размашистых толчков и, укусив ребро

ладони, умолкает. Столу надо отдать должное, он выдерживает дикий секс.

Тэхен натягивает на себя штаны, наливает воды из графина, а Хосок идет в душ.
Альфа выходит из спальни одетый в костюм и сразу двигается на выход.

— Вернусь под утро.

— Надо же, как вырядился, — ставит стакан в мойку омега. — Свидание?

— Ревнуешь?

— Еще чего, — фыркает Тэхен.

— Я еду в офис, у нас много дел, не скучай, — подмигивает ему альфа.

— Хосок, — подходит к нему Тэхен. — Не говори ничего папе о нас, он

нервничает, а ему и так тяжело с вами.

— Ты заботишься о моем папе? — выгибает бровь альфа.

341/624
— Раз уж мы играем любящих супругов, то давай играть хорошо.

— Возьму у тебя уроки актерского мастерства, — Хосок, не удержавшись, целует

его и выходит за дверь.

Спустя 4 месяца

— И мы впервые из всех агентств получили государственный заказ, вот так вот

просто, — улыбается Юнги. Он сидит в ванне, прислонившись спиной к бортику,
между его ног, удобно расположившись, дремлет Чонгук. — Не знаю, мне не
верится, что ты не постарался, — играется с его волосами омега, пока альфа
целует его в коленки.

— Ты единственный профессионал, в чьей работе я не сомневаюсь, — уверенно

говорит Чонгук и пытается повернуться.

— Не двигайся, — не разрешает Юнги.

— Я хочу тебя видеть. Я хочу тебя.

— Мы только сели в ванну, а до этого уже занимались любовью, не будь

ненасытным, — журит его омега.

— Как можно насытиться тобой, — массирует его бедра Чонгук. — И что ты

делаешь с моими волосами?

— Увидишь, — продолжает заплетать его волосы омега, который периодически

прерывается на поцелуи. Через пятнадцать минут Юнги натягивает на себя
халат, а Чонгук стоит обнаженным перед зеркалом и смотрит на свое
отражение.

— Что за косички?

— Тебе идет, — подходит сзади Юнги и, обняв его, кладет голову на «Дьявола»
на его спине.

— Предлагаешь мне так поехать в офис лидеров? — смеется в зеркало альфа.

— Господин глава государства, если вы будете выступать с этими косичками, то

покорите всех омег страны.

— Мо они больше идут, — пытается распутать волосы альфа.

— Они боятся тебя и не обсуждают то, что ты в отношениях с братом, но косички

точно обсудят, — хихикает Юнги. — Я уже представляю заголовки газет.

— Так может дадим им новую пищу для сплетен, — притягивает его к себе
Чонгук.

— Какую же? — недоумевает омега.

— Может, тебе пора стать первым омегой страны? — смотрит в глаза альфа.
342/624
— В смысле?

— Я люблю тебя, Юнги, и я хочу прожить с тобой все оставшееся мне время, —
твердо говорит Чонгук.

— Ты делаешь мне предложение? — в шоке смотрит на него Юнги.

— Я хотел сделать это красиво, все придумывал, как и где, но я постоянно

откладываю, то война, то устройство государства, и дела не заканчиваются, а
только увеличиваются, — берет его за руку альфа. — Не хочу больше тянуть, так
что будешь ли ты моим супругом?

— Да, — выпаливает Юнги, даже не задумываясь. — Тысячу раз да!

— восклицает и чувствует, как ступни отрываются от пола, и Чонгук, подняв его
на руки, кружит по комнате.

Юнги уверен, что голова у него сейчас кружится не от того, что альфа его на
пол не опускает, а от счастья. Только что омега услышал то, о чем еще год
назад даже мечтать не смел. Когда-то даже возможность разговора с ним
казалась Юнги нереальной, но они уже почти живут вместе и теперь он сделал
ему предложение. Юнги мечтал стать его омегой с детства, но стать его
супругом и мечтать не смел, и пусть в ушах до сих пор стоит голос альфы, он
своему счастью не верит.

— Я люблю тебя, — уткнувшись в плечо, повторяет ему Юнги. — Ты ведь

помнишь мои слова, помнишь, что я буду любить тебя до самой смерти.

— Помню, — тепло улыбается ему Чонгук. — Я за эту фразу, как за спасение,

держался, и я буду любить тебя даже после смерти, потому что смерть — это не
конец. Буду любить тебя в каждой следующей жизни.

— Значит, и в этой, и в следующей, — целует его губы омега, и альфа кивает.

Чонгук мечтал о государстве двадцать лет, ложился спать с мыслями о

Кальдроне и с ними просыпался, но счастье от победы в войне и объединении и
рядом не стоит с тем, что он почувствовал, услышав «да» из уст брата.
Оказывается, мечта у Чонгука была одна, и она сейчас в его руках, виснет на его
шее, тихо шепчет «люблю», и альфа бы еще сто войн прошел, лишь бы потом
прийти к нему и уткнуться лицом в его колени. Счастье одного из самых сильных
людей этой части света — маленький упертый омега, и если сегодня Чонгук
потеряет Кальдрон — он это переживет, но если он потеряет того, кем дышит
уже столько лет, — он не увидит следующего же рассвета. Чонгук испортил ему
свадьбу, и взамен подарит лучшую на полуострове, если не во всем мире. Юнги
будет жить беспечно, под защитой, и никогда не узнает, что такое одиночество.
Он сделает для этого все возможное. Сегодня у него сбылась самая главная
мечта, и теперь ее место занимает следующая, ради которой он будет стараться
всю жизнь. Эта мечта — счастье Мин Юнги, омеги, который подарил сердце
Дьяволу.

Юнги крепко обнимает альфу, прячет на его плече мокрые от счастья глаза и
гонит от себя дурные мысли. Некоторые тайны могут никогда не раскрыться, и
Юнги предпочитает похоронить свою, которая в один миг может лишить его
самого главного человека в жизни. Никто не знает, что будет завтра, как
343/624
распорядится с ними судьба, поэтому Юнги не хочет терять ни минуты и не
будет лишать себя счастья, даже если оно, возможно, будет временным.

***

— У меня паника, — нервно ходит по гостиной своего особняка Лэй.

— А я в чем виноват? — поглядывает на него сидящий в кресле Тэхен.

— Он позвал меня на свидание, — падает в кресло Лэй.

— Он?

— Шивон!

— Я так и знал, — хлопает в ладони Тэхен. — Я видел, он вас взглядом

облизывал.

— Выбирайте выражения, молодой человек, — хмурится Лэй, а потом,

подвинувшись ближе, спрашивает: — Это так заметно?

Тэхен кивает.

— Он пригласил меня на ужин, а я не знаю, что делать, — вновь сокрушается

Лэй.

— Идти на ужин, — смеется Тэхен.

— Куда мне в таком возрасте на свидания бегать, у меня четыре сына, внуки,
надеюсь, на подходе, — вздыхает старший.

— Пожалуйста, перестаньте, вы только и делаете, что обо всех заботитесь,

теперь позаботьтесь о себе, и любви все возрасты покорны, — восклицает омега.

— Любви? Нет никакой любви, — заливается краской Лэй.

— Так когда свидание?

— Через четыре часа.

— У нас мало времени! — подскакивает на ноги Тэхен. — Надо готовиться!

— хватает Лэя за руку и тащит наверх.

Через три часа Тэхен с восхищением любуется красивым омегой, крутящимся

перед зеркалом.

— Может, мне бросить рисовать картины и стать визажистом? — задумывается

Тэхен, рассматривая макияж омеги.

— Отрицать, что ты в этом талантище, — никто не будет, — поправляет

собранные в низкий хвост волосы Лэй. — Если что, я у друзей, Хосоку ничего не
говори. Это первое свидание, может, последнее, я не знаю, как дети
отреагируют.
344/624
— Да вас не должно заботить их мнение! — негодует Тэхен.

Он провожает омегу до автомобиля, но не успевает Лэй в него сесть, как во двор

въезжает Хосок, и сердце Тэхена пропускает удар.

— Пап, ты куда? — подойдя к омегам, спрашивает уставившийся на Лэя Хосок.

— К друзьям, — прокашливается Лэй.

— Ты всегда красив, но сегодня по-особенному, — улыбается альфа.

— Опаздываю, нет времени на любезности, — отмахивается Лэй и поспешно

садится в автомобиль.

— Куда это он? — смотрит вслед выезжающему со двора автомобилю Хосок.

— Он так одет, будто на свидание собрался.

— Гулять, — злится Тэхен. — Имеет право! Он вас вырастил, на ноги поставил,

сам не ел, вас кормил. Куда хочет, туда и едет!

— Чего ты вскипел? — удивленно смотрит на разошедшегося омегу Хосок.

— Ты зачем приехал? — поправляет челку резко угомонившийся Тэхен.

— Хотел папу видеть, но он уехал.

— Поужинаем? — спрашивает омега.

— Лучше потрахаемся, — притягивает его к себе альфа.

— Закажешь мне такос, — бурчит ему в губы Тэхен.

— Опять? — смеется Хосок. — Ты в последнее время только их и ешь, притом

тоннами.

— Тебе жалко что ли? — обижается омега.

— Нет, конечно, просто это вредно, и вообще ты раньше любил другую кухню, а
теперь ешь только фаст-фуд, — оправдывается альфа, пока они идут к машине.

— Я раньше и с такими хамами, как ты, не водился, но как видишь, жизнь

странная штука, — хохочет омега и плюхается на сидение ламборгини.

***

Фею все неинтересно, и он здесь неинтересен. Фей с детства привык, что в

отражении глаз напротив видит обожание, а за столько месяцев в Амахо
единственное, с чем он сталкивается, — это холод и безразличие. Даже
любимый брат, всегда находящий на него время, настолько погряз в строении
государства, что спрашивает его о самочувствии только по телефону. Фею
хочется топать ножкой, обиженно дуть губы, но на представление и смотреть
некому.
345/624
Фей выходит из душного помещения клуба наружу, достает тонкую сигарету и,
дождавшись, пока ему прикурят, ждет свой автомобиль. Докурив, омега
передумывает садиться в автомобиль и, несмотря на то, что время второй час
ночи, решает прогуляться. Он приказывает охранникам держать расстояние, не
мешать ему наслаждаться покоем и медленными шагами идет вниз по тротуару.
Фей волочит свесившуюся с плеч длинную прозрачную накидку по земле и
снисходительно улыбается редким прохожим, очарованным его красотой. Он все
так же сногсшибательно красив и ярок, приковывает к себе внимание, вызывает
интерес, но это не работает в случае с альфами, которые интересны ему самому.
Фею надоело его состояние, после переезда он стал все более раздраженным,
настроение не исправляют ни гулянки, ни новые знакомства. Он приехал в
Кальдрон воодушевленным, с четкими целями и планами, но ничего из того, что
он планировал, не реализовалось, и омеге кажется, он теряет хватку.

Мимо проносятся редкие автомобили, фонарей становится все меньше, но Фею

нечего бояться, за ним в двадцати шагах идет охрана. Он дышит, пусть и не
совсем свежим воздухом, и серьезно думает сказать брату, что хочет обратно на
остров. Внезапно его внимание привлекает рев мотора стремительно
приближающегося автомобиля, и рядом останавливается черный ламборгини.
Стекло спускается вниз, и Фей видит сидящего за рулем Хосока.

— Ты что, заблудился? — спрашивает через открытое окно альфа, а Фей рукой

отгоняет бегущую к нему охрану.

— Подвезешь? — подходит ближе омега.

— Садись, — отвечает Хосок, и дверь ламборгини поднимается. Фей опускается

на сидение, и автомобиль трогается с места. — Не гуляй так поздно, ситуация на
полуострове пока еще нестабильная, — говорит Хосок, пропуская внедорожник.
— Не ищи приключений, ты привлекаешь внимание.

— Ты считаешь меня красивым? — задумавшись, спрашивает омега и с

интересом разглядывает мужчину. Хосок одет в черную кожанку на белую
футболку, он явно любит украшения, о чем говорят кольца на его пальцах на
руле и кожаные браслеты на запястьях. Его темно-каштановые волосы меняют
цвет от пепельных до красных под светом заглядывающих в салон автомобиля
фонарей. Его сила чувствовалась даже на расстоянии, но сейчас в тесном салоне
она чувствуется ярче. Фей, вроде бы, особо не пил сегодня, но его к нему явно
влечет.

— Да, ты красивый, — не задумывается альфа, не отрывая глаз от дороги.

— Мне грустно, — тихо говорит Фей, понимая, что и этот альфа занят, правда
история там мутная, и достает сигарету. — Можно?

Хосок кивает.

— Почему тебе грустно?

— Я скучаю по дому, друзьям, тут мне даже выпить не с кем, — жалуется омега,
поглядывая на мелькающие за окном деревья.

— Ты мог бы завести новых друзей, — наконец-то смотрит на него альфа.

346/624
— Приходи к нам, мой тоже скучает, может, вдвоем гулять будете.

— Я ему не нравлюсь, — бурчит Фей, у которого под грудиной от «мой» щемит.

Хотелось бы, чтобы и его кто-то такой сильный с теплотой называл «мой», а
главное, чтобы он сам мог назвать кого-то своим, но Фею вечно достаются те, в
ком он сам не заинтересован. А потом говорят «ты красивый и все у тебя
заебись», Фей бы в лица тем, кто так думает, рассмеялся.

— Почему ты не нравишься Тэхену? — не понимает Хосок.

— Он видит во мне угрозу своему дружку, хотя мне его альфа больше
неинтересен.

— Это все слишком сложно для меня, — усмехается Хосок. — А ты угроза?

— Юнги? Вряд ли, — ослепительно улыбается ему Фей. — Подбросишь меня до

дома?

— Не оставлю же на улице.

До дома они обсуждают музыку, Фей рассказывает Хосоку про остров, и когда
автомобиль паркуется перед воротами, омега не хочет выходить, но дверца
поднимается.

— Спасибо за приятный вечер, тигр, — резко нагибается Фей и, поцеловав его в

щеку, бежит к воротам.

Хосок, развернувшись, отъезжает, а закуривший во дворе особняка Фей решает

все же задержаться в Кальдроне.

***

Намджун опускается на заднее сидение бентли, а шофер сразу отключает

радио, прекрасно зная, что босс отдыхает только в пути до следующего пункта
назначения. В этот раз альфа удивляет своего шофера и просит вновь включить
радио. Шофер просьбу моментально исполняет, а Намджун, откинувшись на
спинку сидения, наслаждается песней, под которую несколько месяцев назад
прямо на улице танцевал самый красивый омега из всех, которых он видел.
Намджун будто бы снова стоит на улице перед офисом и наблюдает за
порхающим над тротуаром Чимином.

Не проходит, не притупляется, не заживает.

Если бы не взвалившийся на плечи альфы груз, связанный с государством, он бы

с ума сошел от своих мыслей. Намджун живет только воспоминаниями, копается
в их ворохе, все новые детали восстанавливает и в каждой картинке из
прошлого восседающий на престоле Чимин. Омеги нет, он словно сквозь землю
провалился, Намджун не перестает его искать, каждое утро начинает со звонка
своим людям. Огромный Кальдрон превратился для Намджуна в персональную
камеру, где он без его улыбки задыхается. Они небо и земля, абсолютно разные,
но при этом Намджуну больше никто не нужен. Он всегда четко следовал
оформленному в своей голове идеалу омеги, но появился мальчик с золотыми
волосами, который стер в порошок идеал Намджуна и сам занял его место.
347/624
Злость, обида, ревность — все отходит на второй план перед жаждой Намджуна
снова его увидеть, привести домой и никогда не отпускать. Намджун с уходом
Чимина будто бы потерял часть себя, и если днем работа и моргнуть не дает, то
ночи просто невыносимы. Намджуну не нужен образованный, умеющий себя
вести, «правильный омега», ему нужен идеальный во всем Пак Чимин, который,
оказалось, не так уж от него и отличается. Чимин, с ладоней которого капает
кровь убийцы его брата, чьи обнаженные фотографии видел весь Кальдрон,
который говорит, потом думает, злится так, что взглядом испепеляет, а когда
смеется, давно завядшие цветы голову поднимают. Намджуну нужен его
мальчик, который доказал, что эти тридцать лет альфа не жил, но он ушел,
оставил его, погребенного под воспоминаниями. С Заиром Намджун не видится,
на смс-ки не отвечает, и омега больше не пишет, берет паузу, ждет, когда
нормализуется положение в стране.

Песня заканчивается, Намджун опускает стекло, чтобы подышать, и отвлекается

на звонок. Он смотрит на экран и, увидев номер своего помощника, отвечает:

— Слушаю.

— Мы нашли его.

Вечно невозмутимому Намджуну нужно пару секунд, чтобы нормализовать

голос. Почти год понадобился ему, чтобы наконец-то услышать три заветных
слова.

— Вы уверены?

— Да, он очень далеко забрался.

— Он вас вычислил?

— Нет, мы сперва решили вам доложить.

— И правильно сделали. Никаких действий не предпринимать, я сам прилечу.

Намджун вешает трубку и впервые за этот год чувствует, как кислород

насыщает кровь. Он наконец-то увидит своего омегу, прижмет к себе и больше
никогда не отпустит. Альфа нашел его, и все проблемы, заботы, горечь — все
мигом теряет важность, рассеивается, как утренний туман с первыми лучами
солнца.

Намджун звонит своим людям, требует подготовить самолет и говорит Чонгуку,

что будет отсутствовать два дня.

*Название главы — Бежать — моя судьба (исп. Correr es mi destino)

348/624
Примечание к части Спасибо за невероятную поддержку, которую я получила к
прошлой главе. Вы не представляете, как сильно вдохновляете своим
присутствием под главами.

Фото Мо и Омариона, если у вас нет вк https://ibb.co/BffXTz6

https://ibb.co/RzW3L8C

Наммины
Can't Get You out of My Head (feat. Sara Phillips)
https://soundcloud.com/user-624696991/epic-cover-cant-get-you-out-of

Момарионы
BAD GUY — ALEX HOLTTI
https://soundcloud.com/user-180964956/bad-guy-alex-holtti-official-music?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Эль-Ниньо

После шестичасового перелета самолёт, наконец-то, приземляется, и

Намджун, сев в поджидающий его роллс, приказывает шоферу не медлить.
Шофер сразу берет курс к месту проживания Чимина, а альфа в очередной раз
рычит в трубку на грозящегося прилететь следом, если он обидит омегу, Мо.
Намджун мог бы поспать в пути, хотя бы немного сбросить накопившуюся
усталость, но неумолкающие в голове голоса не дали сомкнуть глаз. Как бы он
ни придумывал монолог, ни готовил речь к встрече с Чимином, он уверен, что
увидит его, и все забудет. Устав воевать с самим собой, Намджун решает
разбираться прямо на месте.

Автомобиль паркуется за квартал, не доезжая до пятиэтажного дома, где живет

омега. Время — девять утра, по данным, которые для него собрал его помощник,
Чимин нигде не работает, и Намджун рассчитывает поймать его дома. Он
выходит из автомобиля и в сопровождении своих телохранителей и помощника
идет по пустующей в такую рань улице к дому. По словам помощника, омега
живет один и очень редко покидает квартиру. Намджун оставляет своих людей
на первом этаже и вместе с помощником поднимается на третий. Пару секунд
постояв у двери, он кивает мужчине, а сам отходит, понимая, что если Чимин
увидит его в глазок, то дверь не откроет. Помощник стучит в дверь, но в ответ
тишина. Он стучит громче, и Намджун слышит копошение за дверью, а потом
голос, который заставляет зверя встрепенуться.

— Кто вы?

— Санэпидемстанция, на вас поступила жалоба от соседей ниже, —

докладывает мужчина и приближает к глазку заранее состряпанное
удостоверение. Ключ в замке поворачивается, омега открывает дверь и,
почувствовав так хорошо знакомый запах, моментально пытается ее захлопнуть,
но Намджун оказывается проворнее, он плечом толкает дверь вместе с чуть не
отлетевшим в сторону Чимином и, оставив помощника на лестничной площадке,
закрывает ее за собой.

— Ну здравствуй, — смотрит альфа на одетого в пижамные штаны и покрытую

пятнами футболку парня. Чимин лохматый, его длинные, отливающие золотом
349/624
волосы закрывают глаза, под которыми расплываются круги, он будто не спит
сутками и выглядит настолько вымотанным, что сердце Намджуна, не
подчиняющееся рассудку, болезненно сжимается.

— Намджун, — выдыхает пришедший в себя Чимин и, резко дернув на себя

выдвижной шкафчик тумбочки в коридоре, достает свой любимый нож.

— Сбежал, не попрощался, а теперь ножом мне угрожаешь, разбиваешь мне

сердце, — достает пистолет из-за пояса альфа и, накручивая на него глушитель,
медленно подходит ближе. У Чимина кровь отливает от лица, он чувствует, как
она дышит ему в затылок, и пятится назад.

— Пожалуйста, не надо, — еле двигает губами, смотрит с мольбой, но Намджун

в его глазах только усталость видит.

— Ты серьезно думаешь, что я тебя убью? Что я могу тебе навредить?

— восклицает альфа, все его спокойствие мигом улетучивается. Он кладет
пистолет на тумбочку и, подойдя ближе, останавливается напротив. — Это для
тебя, если ты решишь и последнюю грань перейти, — кивает на оружие. — Я не
наказывать тебя приехал, а поговорить.

— Я верну тебе деньги, — убирает нож Чимин и выдыхает. — Я потратил только

небольшую часть, но я верну, — второпях говорит омега. — Уходи, пожалуйста,
оставь мне счет, я все переведу, — подходит вплотную к Намджуну, вынуждая
того двигаться к двери. — Уходи.

— Мне плевать на деньги, — врастает в пол альфа, и омега упирается в мощную

грудь.

Чимин гонит его из дома, но в то же время задыхается от запаха, бегает глазами

по воротнику пиджака, еле сдерживаясь, чтобы не приблизиться, зарыться в
него лицом. Опора Чимину сейчас жизненно необходима, он ее не ждал, привык
все на себе таскать и в этот раз бы справился, но Намджун стоит напротив, в его
глазах нет злости, одни вопросы, и пусть ни на один из них омега не готов
ответить, он жаждет почувствовать эти руки вокруг себя. Намджун смотрит
сверху вниз, сам еле сдерживается, чтобы не прижать к себе мелкого пацана,
который сильно сбросил вес, он хочет провести по впалым щекам, дотронуться
до острых скул, утонуть в его нежности, без которой все эти ночи прокляты.

— А зачем ты приехал? — тихо спрашивает Чимин, нервно поглядывая на дверь

позади себя.

— За тобой, — говорит альфа и, не удержавшись, проводит пальцами по его

щеке. — Вернись ко мне.

— Ты с ума сошел? У меня новая жизнь, небольшой бизнес, да, на твои деньги,
но я купил голые стены и сделал из него один из лучших клубов города. Я не
собираюсь бросать все только потому, что тебе снова захотелось со мной
поиграть, — отступает омега, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос.
Хочется вцепиться в воротник его идеально выглаженной рубашки, кричать об
их последнем разговоре, спросить, зачем прогонял, если не отпустил, зачем
вскрывает только затянувшиеся корочкой раны.

— В доме кто-то еще есть? — альфа замечает, что омега все время говорит тихо
350/624
и пытается его выставить за порог, но Чимин отрицательно мотает головой.
— Откроешь себе клуб в Амахо, если это твоя мечта. Начнешь новую жизнь в
Амахо. Я без тебя не уеду.

— Послушай, если ты не пришел оторвать мне голову и тебе не нужны деньги,

то прошу, уходи, — идет к двери Чимин и хватается за ручку.

— Ты не слышал, что я сказал? — поворачивается к нему Намджун. — Я хотел

оторвать тебе голову, а до этого я хотел заставить тебя страдать, хотел
показать тебе, что значит обворовать лидера Левиафана, но я хотел этого пару
секунд из этих одиннадцати месяцев без тебя, все остальные секунды, минуты и
часы я скучал. Я без тебя не уйду, или ты сейчас оденешься и мы поедем в
аэропорт, или я перекину тебя через плечо и мы опять же поедем в аэропорт.

— Я не хочу, — приоткрывает входную дверь омега, виснет на ручке, стараясь

продержаться до конца, не сдаться змею-искусителю, который сейчас
обвивается вокруг него, а потом вновь безжалостно выставит за порог, только в
этот раз все по-другому. В этот раз Чимин принимает решения не только за себя.
— Я не поеду обратно в Амахо, я больше не буду твоей игрушкой. Я начал новую
жизнь и мне… — омега умолкает, а Намджун слышит детский плач из комнаты в
глубине коридора. Сперва альфа думает, что ему показалось, но плач нарастает.

— Ты сказал, ты один дома, — возвращает внимание к побледневшему Чимину.

Омега прикрывает входную дверь, проходит мимо Намджуна и срывается в

комнату, где уже надрывается от плача ребенок. Растерянный Намджун пару
секунд топчется в коридоре, а потом идет следом. Когда альфа приоткрывает
дверь, он видит ходящего по комнате Чимина, который прижимает к груди
малыша в ползунках и напевает ему песню The Night We Met. Намджун
прислоняется плечом к стене и, не отрывая глаз, смотрит на него. Тысячу
мыслей галопом проносятся в голове, но ни одна из них Намджуну не нравится.
Чимин видит альфу, но продолжает успокаивать малыша, который, засунув в рот
кулак и положив голову на его плечо, сопит. Омега аккуратно кладет
задремавшего ребенка в кроватку и продолжает ее качать, чтобы он не
проснулся. Намджун подходит ближе, Чимин шипит, что он его разбудит, но
альфа заглядывает в кроватку и пару секунд с интересом рассматривает
ребенка. Покачав пару минут кроватку, Чимин хватает Намджуна за руку и,
выведя его в коридор, прикрывает за собой дверь:

— Уходи, пожалуйста.

— А то меня его отец прибьет? — кивает в сторону спальни Намджун.

— Намджун, прошу, я рядом с тобой задыхался, и я только начал дышать. У меня

есть любимый альфа, есть сын, оставь меня, — слезно молит его омега.

— Ты меня за идиота держишь? — вжимает его в стену Намджун, впивается

испытывающим взглядом в глаза. — Это мой ребенок, — не спрашивает, не
сомневается, утверждает, у Чимина пол под ногами рябью идет.

— Что ты несешь? — восклицает омега, и квартиру вновь оглушает

пронзительный детский плач.

Чимин срывается в спальню, вновь берет ребенка на руки и пытается успокоить.

351/624
В этот раз малыш никак не угомонится, чуть ли не задыхается от слез. Намджун
подходит со спины и просит дать ему убивающегося ребенка. Чимин сперва
отказывается, но раскрасневшийся малыш уже хрипит, и омега передает его
альфе. Намджун, который сам растил Аарона, сразу же прижимает его к себе и
нежно похлопывает по его спине, малыш умолкает.

— Говорю же, мой сын, — усмехается альфа, продолжая успокаивать ребенка.

— Он мой запах чувствует, тянется, и зверь у него сильный, весь в отца. Собери
все необходимое для полета.

— Это не твой сын! — уже тихо говорит Чимин и тяжело опускается на постель.
— Это мой сын.

— Не заставляй меня злиться, — касается губами темечка ребенка альфа. — Он

чувствует моего зверя и пугается, когда я злюсь, просто возьми все, что малышу
необходимо в дороге. У нас будет много времени поговорить.

— Отдай мне моего ребенка и уйди уже из моей жизни, не нужно было меня
искать, — вновь подходит к нему омега. — Зачем ты вообще меня искал?

— Если ты не поедешь со мной, — кладет уснувшего ребенка в кроватку

Намджун. — Я заберу своего сына, и ни одна сила в мире тебе его не вернет.

— Ты не посмеешь, — дрожащим голосом говорит Чимин.

— Хочешь проверить? — наступает Намджун. — Ты скрыл от меня моего сына!

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, я имею право, — цокает языком альфа. — Проведем тест на отцовство,

раз уж ты упираешься, мне этот тест не нужен, я знаю, что он мой сын, докажем
все, как надо, и я заберу своего ребенка. Можешь потом жить свободно, вот
только сможешь ли?

— Не смей, — шипит Чимин, который от одной мысли, что его могут разлучить с
малышом, готов выгрызть альфе лицо.

— Разве не правильнее будет, что ребенок останется с отцом, который может

обеспечить ему будущее, чем с тем, кто до этого момента выживал за счет
украденных денег, на котором висит убийство, который…

— Ты не лучше!

— А ты докажешь? — скалится альфа. — С моими связями и деньгами я даже

нимб могу себе на голову водрузить и объявить себя святым. Собирайся,
поговорим в пути, нам многое надо обсудить, и если ты открыт к диалогу, я
давить на тебя не собираюсь, — он идет наружу, чтобы дать указания своим
людям, а Чимин обреченно открывает дверцу шкафа и, достав спортивную
сумку, складывает в нее детские вещи.

***

— Детского сидения нет, я не знал, что у меня есть ребенок, — смотрит

352/624
Намджун на сидящего рядом с ним в машине Чимина и малыша в его руках,
который играет с погремушкой. — Как его зовут?

— Ниньо.

— Ты назвал моего сына малышом? — смеется альфа и просит дать ему ребенка.

Для Намджуна последние два часа прошли, как в тумане, даже держа в руках
одетого в желтый мягкий комбинезон ребенка, он все никак не мог отделаться
от мысли, что все это сон, самый лучший, который ему снился, и он обязательно
проснется, чтобы склеить разбитое на сотню осколков сердце. От таких снов
лучше не просыпаться вовсе. Но это не сон, потому что малыш в его руках сопит,
Намджун касается губами его щек, втягивает в себя этот ни с чем не сравнимый,
присущий именно младенцам запах и чувствует, как его титановый каркас, не
выдерживая нежности, гнется. Намджун никогда не думал об отцовстве, всегда
все вопросы, касающиеся семьи, на потом оставлял, но откуда он знал, что
держать в руках сына, которого ему подарил тот, кому он отдал свое сердце, —
это чистое счастье, которое ни за какие деньги не купишь. Как он мог
заблуждаться, думая, что придет время, он выберет похожего на него по
характеру омегу, создаст с ним семью и детей заведет. Это было возможным и
даже сработало бы, но до того момента, как он встретил Чимина, как позволил
ему расцвести в его сердце цветами, которыми Санта Муэрте венок украшает.
До того момента, как он взял в руки их общего сына, узнал себя в его глазах,
Чимина в носике и пухлых губах, поручил своему зверю охранять и оберегать
хоть ценой жизни. Как же он ошибался, думая, что настоящую семью можно
спланировать, что все можно расписать по пунктам и ставить перед
выполненными галочки. Пак Чимин ворвался в его жизнь с легким ветерком на
залитой солнцем улице Амахо, взмахнул ресницами, и пала первая крепость.
Никакие планы над ней не властны, она приходит в самый неожиданный
момент, часто через все круги ада проводит, но если выстоять, не сломаться,
пойти до конца, она такое счастье на голову обрушивает, что Намджун прямо
сейчас в салоне люксового автомобиля слышит, как биты сердца уши
закладывают.

Роллс подъезжает прямо к самолету, и Намджун, передав сумку омеги

помощнику, помогает Чимину подняться на борт. Ниньо первый час в полете
безостановочно плачет от заложенных ушей, а потом, наевшись, наконец-то
засыпает. Чимин устало опускается в кресло напротив читающего что-то на
планшете Намджуна и просит себе сока.

— Поешь лучше, ты ведь не завтракал, — отрывает глаза от экрана Намджун.

— Я не хочу.

— Ты давно себя в зеркале видел? Ты сильно похудел.

— Я смотрю за ребенком, Ниньо беспокойный малыш, — улыбается Чимин.

— Пока я был беременный, я везде бегал, все успевал, я за почти пять месяцев и
клуб запустил, но после родов пришлось нанять человека, я не могу оставлять
малыша пока.

— Я счастлив, что ты его родил, но я хочу узнать, почему ты не сказал мне? Ты

уже в Амахо знал, что беременный?

353/624
— Я узнал о беременности после отъезда, но даже если бы я узнал в Амахо, я бы
тебе ничего не сказал, потому что ты бы спокойно заявил, что он не твой, —
выпаливает Чимин.

— Я, наверное, заслужил такое отношение, — опускает глаза альфа.

Чимин еще в Кальдроне подозревал о беременности, но проверять отказывался.

Прибыв в нынешнюю страну проживания, омега первым делом поехал в
больницу. Чимин ни на секунду не сомневался, что оставит ребенка. Ниньо стал
для Чимина спасением от одиночества, новым смыслом, семьей, которой у него
никогда не было, и частичкой того, кто навеки останется в сердце омеги. Он
распределил деньги на два счета, большую часть положил в банк на имя сына, а
остальное потратил на клуб и оставил им на проживание. Чимин ждал
Намджуна в первый месяц, вздрагивал от любого шума, увидев на дороге его
любимые марки автомобилей, инстинктивно прятался, но месяцы сменяли друг
друга, от альфы новостей не было. Омега не сомневался, что его даже не ищут,
ну или ищут, чтобы деньги вернуть. Он скучал по друзьям, но боялся связаться,
потому что, учитывая, что он был в положении, а о реакции Намджуна только
предполагал, он не хотел подвергать ребенка опасности.

— Я не знаю, что я делаю в этом самолете, зачем нам все это, — теребит подол
футболки Чимин. — Если ты думаешь, что я буду с тобой только потому, что у
нас общий ребёнок, ты заблуждаешься.

— У тебя проблемы с памятью? — хмурится альфа. — Я хотел тебя забрать еще

до того, как узнал о ребенке.

— Зачем?

— Потому что… — умолкает, набирается сил, а Чимин ждет. — Потому что понял,
что не могу без тебя. Я люблю тебя.

— Мне рассмеяться в ответ на твои чувства? — на самом деле Чимин не знает,

как сдерживает готовящиеся брызнуть из глаз слезы. — Что ты знаешь о любви?

— Ничего не знаю, — честно отвечает Намджун, — поэтому и не понимал, что это

она. А что знаешь ты?

— Многое, — горько усмехается Чимин и опускает глаза, пытаясь успокоиться и

продолжить разговор без дрожи в голосе. — Мне было пять лет, когда я впервые
встретил альфу, которого потом полюбил. Мы с Амином вечно были одни против
всего мира, он работал, а я смотрел за домом. Одним прекрасным днем я пошел
в магазин за молоком, а там стоял он, — кусает губы Чимин, старается глотнуть
побольше воздуха. — Он набрал мне пакет вкусностей и даже денег не взял.

— Что было потом? — Намджун внимательно слушает.

— Спустя пару лет мы вновь встретились, опять в магазине, и он заступился за

меня.

— Ты был очень красивым еще тогда, — улыбается Намджун.

— Всех, кого я встречал после, я сравнивал с ним, — не зацикливается Чимин и

продолжает: — Я часто ходил на кладбище к его папе, разговаривал с ним,
354/624
думая, что так буду ближе к его сыну. Я даже навещал его могилу на день
мертвых. В школе я учился с его братом в одном классе, и когда он передавал
мне фрукты и бутерброды, я запирался в туалете и плакал от счастья. Потом я
стал встречаться с его братом, с десятком других альф, но его место так никто и
не занял, а для меня в его сердце места не было, — горько улыбается. — Но
однажды я вновь обрел надежду. Я был счастлив, не когда он заплатил за меня
и вытащил с аукциона, а когда на мой рассказ, почему я убил Усока, он сказал,
что верит. Правда, потом моя надежда лопнула, как мыльный пузырь, потому
что на мое признание в любви он рассмеялся.

— Значит, мне не казалось, значит, тот маленький омежка был ты, — тянется к
внутреннему карману пиджака Намджун и, достав портмоне, что-то в нем ищет.
— Это твое? — протягивает омеге резинку для волос, и Чимин больше не
сдерживается, прикрывает ладонью рот и поворачивается к иллюминатору.

Намджун поднимается со своего кресла и, сев рядом, притягивает его к себе и

крепко обнимает. Чимин прячет лицо на его груди, и только вздрагивающие
плечи выдают то, что омега плачет. Если новость о ребенке сделала Намджуна
счастливым, то подтвержденные подозрения о том, что они с Чимином выбрали
друг друга еще в детстве, заставляют зверя в нем ликовать. Он любит его, и
любовь Намджуна взаимна.

— Я люблю тебя не пятнадцать лет, а всего как полтора года, но я всегда

хранил в себе образ того ребенка, рядом с которым пробуждался мой зверь, —
поглаживает его волосы Намджун. — Ты моя судьба, Пак Чимин, и больше я тебя
не отпущу. Я знаю, что натворил много плохого, но и ты не святой. Давай
попробуем заново, сотрем наше прошлое и напишем новое будущее. Я готов это
сделать.

— Тебя словно подменили, — отстраняется Чимин. — Сегодня ты сказал больше

слов, чем за все наше время знакомства. Сейчас для меня самое главное — это
благополучие Ниньо, со всем остальным мы разберемся позже.

— Я понимаю, — садится на свое место альфа. — Пока тебе нужно отдохнуть.

Было бы замечательно, если бы ты попробовал поспать, потому что, как только
мы прилетим, твои друзья сразу же прибегут.

Прилетев на Кальдрон, Намджун приказывает шоферу ехать к Лэю и начинает

давать распоряжения по телефону, чтобы в особняк привезли все нужное
малышу и в первую очередь кроватку. Пока особняк не будет готов, омега
побудет с Лэем. Чимин отнекивается, утверждая, что и сам со всем справится, но
Намджун даже слушать отказывается.
Лэй только недавно вернулся с кофепития с Шивоном, как ему докладывают о
Намджуне. Омега ошибся, первое свидание с Шивоном стало не только не
последним, но и открыло им череду прекрасных встреч. Сейчас Лэй хотя бы один
раз в день видится с альфой, постоянно с ним на связи и чувствует себя
влюбленным мальчишкой. Как оказалось, у них с Шивоном много общего. Альфа
никогда не уделял время личной жизни, растил племянников и занимался
семейным бизнесом, а Лэй ставил на ноги сыновей и уже всерьез решил, что его
личная жизнь закончена. С момента знакомства с Шивоном он стал по-другому
относиться к себе, и в полной мере осознал значение фразы «не важно сколько
тебе лет по паспорту, важно, сколько тебе в душе».

Лэй идет к дверям встречать внезапно решившего навестить его старшего сына
355/624
и замирает на месте, увидев в его руках ребенка и топчущегося позади
невысокого роста омегу.

— Это Ниньо, — объявляет Намджун, — мой сын.

Лэй судорожно ловит ртом воздух, а потом сразу тянется за тихо наблюдающим
за всем ребёнком и, прижав его к себе, идет к дивану. Стоять на ногах в таком
состоянии не получается.

— Мой первый внук, мой самый любимый, — легонько целует ребенка в лоб Лэй,
пока гости занимают места. Чимин смущается, прячет взгляд, а Лэй убаюкивает
ребенка.

— Ты Санта Муэрте? — спрашивает омега, пока Ниньо играет с пуговицами на

его блузке.
Чимин кивает.

— Не представляешь, как я хотел с тобой познакомиться, — восклицает омега.

— И теперь ты пришел ко мне с лучшим подарком.

Чимин не успевает ответить, как входная дверь распахивается, и в дом вбегает

Мо. Альфа, которому уже доложили о приезде лучшего друга, подходит к
Чимину и, не дав тому открыть рот, обнимает.

— Не прощу, — шепчет Мо, не выпуская омегу, под взгляды Намджуна и Лэя.

— Прости, — целует его в щеку Чимин. — Я не мог по-другому.

Мо отвлекается на писк со стороны папы и в шоке смотрит на ребенка.

— Это…

— Твой племянник, — с гордостью заявляет Намджун.

— Ебанный в рот… ай, — ловит прилетевшую в него от папы подушечку.

— Не матерись при ребенке! — шипит Лэй.

— Это же маленький Санта Муэрте, — подходит к дивану Мо и нагибается к

ребенку.

— Это волк, он альфа, — поправляет его Намджун.

— Он точно в папу, такой же красивый, — Мо опускается на пол у ног Лэя и

щекочет пузо ребенка. — Дядя Мо научит тебя всех одной левой укладывать.

Отдохнуть у Чимина не получается, потому что весть распространяется со

скоростью света, и уже через полчаса омегу обнимают визжащие друзья,
которые пугают ребенка, и его приходится долго успокаивать.

— Он такой крошечный, — играет с его пальчиками Тэхен.

— Со сладкими щечками, — добавляет смеющийся Юнги и поворачивается к

другу: — Как ты мог скрыть от нас такое?
356/624
— От отца скрыл, от вас и подавно, — отвечает за Чимина Намджун.

Ближе к вечеру в особняк приезжают Чонгук и Сайко.

— Как его зовут? — спрашивает Хосок Намджуна, пока ребенок, вцепившись в

его мизинец, пускает пузыри.

— Ниньо.

— Малыш? — переспрашивает удивленный альфа, и Намджун кивает.

— Оригинальнее ничего не придумали? — еле сдерживается, чтобы не

расхохотаться, Хосок.

— А как бы ты своего назвал?

— Сайко три, Сайко четыре, Сайко пять…

Тэхен прыскает, а альфы предлагают Хосоку читать больше книг. На ужин,

который в срочном порядке организует Лэй в честь нового члена семьи,
приезжает и Омарион с семьей. Тэхен весь вечер замечает знаки внимания,
оказываемые мужу со стороны Фея, но решает на этом не зацикливаться.

— Многое поменялось с моего отъезда? — подходит к заскучавшему за столом

омеге Чимин.

— Да, вроде, все по-старому, — пожимает плечами Тэхен.

— Уверен? — щурится Чимин. — А ты давно знаешь, что Рапунцель на твоего

запал? — кивает в сторону улыбающегося Хосоку Фея.

— Ты тоже заметил? — хмурится Тэхен, понимая, что не одному ему это кажется,
а значит, и правда между этими двумя что-то происходит.

— Тут только слепой не заметит.

Фей передает бокал Хосоку, а Тэхен вилку чуть ли не гнет под столом.

— Пару дней назад я почувствовал на нем запах, который чувствую и сейчас, —

нагибается к Чимину Тэхен. — Надеюсь, что все не так, как кажется, потому что
пусть у нас и ненормальные отношения, но я требую к себе уважения. Нам
осталось изображать этот брак один месяц, потом может гулять, с кем хочет и
как хочет, — с трудом договаривает омега, у которого от нервов челюсть сводит.

На самом деле Тэхен ревнует. От одной мысли, что Хосоку может нравиться
Фей — холодеет нутро. Все спокойствие и уверенность под натиском ревности
испаряются, оставляют омегу наедине со страхом потерять того, кто ему
никогда и не принадлежал. Чимин замечает резкую смену настроения друга,
корит себя за неуместные выводы и просит не придумывать того, чего, может, и
нет.

Юнги сюсюкается с ребенком, который отказывается спать, а сидящий рядом

Чонгук шутит, что он лысый.
357/624
— Он же ребенок, и он не лысый, просто волос мало, — смеется Юнги. — Ты что,
волосатым родился?

— Ага, волосы в хвост были убраны, — воспользовавшись моментом, целует его в

нос альфа. — Выбирай дату свадьбы, и начнем готовиться, чем быстрее, тем
лучше, потому что я очень хочу жить с тобой и я тоже хочу такого мелкого, —
серьезно добавляет.

— Попридержи коней, — смеется Юнги. — Я еще не решил, хочу ли я сейчас

ребенка или нет.

Омега прогуливается с ребенком по гостиной, а Чонгук с них глаз не сводит,

чувствует, как неведомая доселе теплота его сердце окутывает. Когда-то Юнги
будет нянчиться и с их сыном, с двумя, с тремя, чем больше, тем лучше, потому
что находить в каждом из них частичку любимого — новая доза счастья для
альфы.

Чимин устал, он еле на ногах стоит, и до сих пор не может поверить в то, что он
в семье, что все собрались из-за него, его так тепло приняли, а сейчас они
играют с Ниньо, обсуждают, какие подарки ему подарят. Потерявший грань
между реальностью и иллюзией омега оставляет малыша на попечение
дедушки, просит его извинить и поднимается в ванную на втором этаже. Чимин
запирает дверь изнутри и, открыв воду, поднимает глаза к зеркалу, из которого
на него смотрит бледный и вымотанный омега.

— Не верь, не устраивайся, сказок не бывает, не с тобой, — шепчет он своему

отражению и вздрагивает от стука в дверь. Чимин, услышав, что это Юнги,
открывает дверь и впускает друга внутрь.

— Ну чего ты? — смотрит на него Юнги. — Почему у тебя такой вид, будто ты
сейчас разревешься?

— И не думаю, — бурчит Чимин. — Просто все так странно, неправильно, не по

моему сценарию, и это выбивает меня из колеи.

— А что было по твоему сценарию? — хмурится Юнги.

— Я должен был растить ребенка в одиночестве и никогда не возвращаться в

Кальдрон, — говорит Чимин, прислоняясь к выложенной кафелем стене. — Но
все вышло совсем по-другому. Я всегда мечтал о семье, ты знаешь, что я вечно
одинокий, сам по себе, и я боялся, что мой сын будет таким же, как и я. Я думал,
и у него не будет никого, с кем бы он мог делить радость или свои плохие дни. А
сейчас я вижу, что даже если меня не будет, у Ниньо есть столько дядь,
дедушка, отец. У него есть семья.

— Самое главное, что у него есть ты, — хлопает друга по плечу Юнги. — Вы
будете прекрасными родителями. Не знаю, что и как будет у вас дальше, но он
сделал первый шаг, остальное за тобой.

Чимин кивает и, выпроводив друга, умывается холодной водой, решив вернуться

вниз. Даже пара минут без Ниньо мучительна. Когда он выходит из ванной, он
сталкивается с Намджуном.

358/624
— Я их сейчас прогоню, Лэй сам накормит и уложит ребенка, ему уже привезли
все необходимое. А ты пойдешь спать, — объявляет альфа.

— Я не могу спать без него, — улыбается ему Чимин.

— Значит, он будет спать с тобой. Я приеду завтра и надеюсь найти тебя

отдохнувшим.

— Хорошо, — бурчит Чимин и пару минут оба молчат, а потом омега вновь
поднимает глаза: — Как все будет? Что мы будем делать? Притворимся, что
ничего не было?

— Ты можешь мне довериться?

Омега несмело кивает, а Намджун, нагнувшись, оставляет легкий поцелуй на

его губах.

— Отдыхай, набирайся сил, а остальным займусь я.

***

В среду утром у Тэхена начинается течка, лидеры Кальдрона теряют Хосока на

неделю. Через неделю альфа появляется на совещании сильно похудевшим, с
темными кругами под глазами от недосыпа, но безумно счастливым. Чонгук
понимающе хлопает друга по плечу, Омарион напевает песню про то, что скоро
они потеряют и второго соратника, потому что Намджун сейчас большую часть
времени проводит дома и нянчится с Ниньо, к которому даже отцу надо стоять в
очереди. Хосок матерится и, вытянув ноги, вызывает секретаря. Альфа требует
себе двойной эспрессо и засыпает, его не дождавшись.

Кальдрону уже почти год, но ситуация в стране не нормализуется, а только

ухудшается. В городах постоянно вспыхивают мятежи, люди протестуют против
жестких методов Левиафана, требуют свободные выборы, а лидеры продолжают
сажать всех за решётку, нарушают свободу слова и право собраний. Полиция и
армия подчиняются лидерам, жесткую дисциплину в системе контролируют
Хищники. Из положительных изменений — это поддержка и развитие
государством мелкого и среднего бизнеса, налаживание судебной системы,
бесплатные медицинские услуги. Чонгук настолько боится переворота или
вмешательства со стороны, что на корню душит любое проявление. СМИ
полностью подчиняются Левиафану, а неугодные принудительно закрываются.

***

Сегодня Лэй с трудом выставил Чимина из дома и, посадив его в ламборгини

Тэхена, отправил отдыхать с друзьями и перестать трястись над Ниньо. Лэй
кормит малыша, который в процессе же засыпает и только тянется за
телефоном ответить наконец-то убивающемуся с утра Шивону, как в дом
влетает Мо.

— Тихо, — шипит Лэй сыну, косясь на посапывающего внука в люльке на диване

и тащит его в сторону кухни.

359/624
— Почему он вечно спит? — прыгает на стол Мо и свешивает ноги. — Как ни
приду, он дрыхнет, и поиграть с ним не могу.

— Потому что он младенец, они только едят и спят.

— Блин, я тоже так хочу.

— Я тебе еду подогрею, — открывает холодильник омега. — Ночью пришло

вдохновение, я мясной пирог пек, а Чимин сварил рис и чили.

— Я не буду кушать, — спрыгивает со стола Мо и подходит к мужчине. — Я

пришел с тобой поговорить.

— Ну хорошо, — пожимает плечами Лэй и, достав два стакана, ставит на стол

графин с лимонадом. — Слушаю.

— Я даже не знаю, как начать, — мнется Мо. — Если я спрошу Сайко, он меня не
поймет, да я сам этот пиздец не понимаю. Ай! — пищит от того, что Лэй больно
щипает его за плечо.

— Говори уже! Ты меня пугаешь.

— Ну типа есть парень, мужчина, я хочу его убить.

— Что? — в ужасе смотрит на него Лэй.

— Нет, плохая идея, забудь, — идет к двери Мо.

— Мо! — бежит за ним Лэй, — а ну вернись, — уже тихо пробегая мимо малыша.

— Правда, забудь, — отмахивается Мо. — Потом поговорим, — целует его в щеку

альфа и уходит, оставив расстроенного мужчину одного.

Чертов Омарион, заебал. Мо места себе не находит, и пусть ссадины и синяки

уже зажили, но воспоминание о поцелуе никуда не уходит, и каждый раз ему
хочется отрезать свои губы, потому что он чувствует на них чужие. Альфа
прислоняется к автомобилю и закуривает. Нет человека, нет проблемы. Может,
ему и правда убить Омариона, но сперва отрезать его отвратительный язык,
который он засунул в его рот. Омарион ходит, как ни в чем не бывало, сидит на
совещаниях, делает свою работу, так же с ухмылкой здоровается — Мо
представляет, как с него кожу живьем сдирает.

***

Вечером, застав в клубе Сайко, Мо решает попробовать с ним поговорить,

объяснить, что не хочет видеть и слышать Омариона, и попросить отослать
альфу из Амахо. Но каждый раз, когда он пытается открыть рот и произнести
ненавистное имя, он залпом опустошает очередной стакан и вновь
поворачивается к воркующим с ним омегам.

— Нет, нет, вон с ним тусуйтесь, — снимает с колен только присевшего омегу
Сайко. — Я занят.

360/624
Мо прыскает, за ним все остальные.

— Никогда не думал, что услышу такое от Сайко, — громко смеется один из

постоянных гостей клуба, омега, с которым у Хосока когда-то давно была
интрижка.

— Сайко не изменился, — подмигивает Хосок, — просто у него больше ни на кого

не встанет.

— Даже если я сделаю так, — томно шепчет омега, медленно двигаясь под
музыку.

— Правда, без вариантов, я так и понял, что влюблен, ни на кого не встает, —

разводит руками Хосок.

Мо уже чуть ли по полу от смеха не катается и резко мрачнеет, заметив идущего

к ним Омариона.

— Этот чего приперся, — бурчит Мо, у которого мгновенно портится настроение

и, допив виски, ждет, пока сидящий на нем омега вновь наполнит стакан.
Омарион передает пиджак и, подойдя к столику, кивает парням. Он опускается
в кресло напротив Мо, перекидывает ногу через ногу и, взяв сигару из
поднесенной к нему сигарницы, нюхает, глаз от парня не отрывает.

— Как дела? — двигает к Омариону стакан Сайко.

— Бывало получше, — Сокджин сканирует взглядом ерзающего на Мо омегу,

которому готов голову оторвать.

Сокджин откровенно пялится на Мо, даже Сайко замечает, заставляет его

смущаться. Мо плевать, он придерживает омегу за бедра, поглаживает и шепчет
ему пошлости. Омарион ставит стакан на столик, боясь, что швырнет его в
лапающего омегу Мо, которому бы сам череп раскроил, лишь бы не видеть, как
он с кем-то сосется. Долбанный пацан, может, даже неосознанно, хотя точно
нарочно после поцелуя доказывает Омариону, что ему неинтересно, а в альфе
зверь азарта только просыпается, глаза кровью наливаются.

— Что между вами двоими, чего вы так сильно друг друга не переносите?
— внезапно спрашивает наблюдающий за парнями Сайко.

— Просто кое-кто абсолютно не умеет вести себя в обществе старших, вы его не

воспитали, — обводит пальцами ободок стакана Омарион.

— Кое-кто слишком высокого мнения о себе, — парирует Мо.

— А ну стоп, опять кулаками махаться будете? Я сам любитель подраться, но

каждая ваша встреча — мордобой, — восклицает Хосок. — Вы что, омегу не
поделили? Или ты считаешь моего парня недостойным твоего брата?

— Куда тебя унесло, — фыркает Омарион.

— Он просто мне не нравится, терпеть не могу таких, — поднимается на ноги

Мо. — Даже пить в его обществе тошно, так что вы как хотите, а я буду гулять в
другом месте, — он берет за руки двух омег и идет на выход под тяжелым
361/624
взглядом Омариона.

— Ещё раз ты ударишь его, то следующий спарринг будет со мной, — становится

вмиг серьёзным Сайко.

— Я не ударял его, мы дрались. Тебе не нужно так его защищать, он прекрасно

умеет за себя постоять.

— Да, но он уступает тебе в весе и в опыте.

— Я хорошо отношусь к нему, — даже слишком умалчивает, — не думай, что я

хочу ему навредить.

— Вот и хорошо, — кивает Сайко и отказывается пить дальше, потому что его в
кровати ждет Тэхен.

Альфы сидят еще около получаса, каждый летает в своих мыслях, и Омарион,
так и не сумев усмирить рвущегося за Мо зверя, просит его извинить. На выходе
Сокджин узнает, что Мо уехал к себе, берет в баре бутылку виски и приказывает
шоферу ехать к нему.

***

Квартира Мо на последнем этаже недавно отстроенного здания в центре в

Амахо. Сокджин оставляет телохранителей с шофером и, поднявшись наверх,
просит охрану Мо о визите не докладывать. Он показывает им бутылку с виски
и, подмигнув, говорит «будем праздновать». Альфа проходит в темный коридор,
ставит послужившую отличным прикрытием бутылку на тумбу в углу и идет к
полоске света под дверью в спальню. Он легонько толкает дверь и, переступив
порог, смотрит на лежащего на кровати обнаженного Мо, который пьет из
бутылки, пока один из омег покрывает поцелуями его грудь, а второй танцует
под музыку прямо на кровати.

— Пошли вон, — громко говорит Омарион, и все трое вмиг оборачиваются к

двери. — Я вам сказал, — повторяет Сокджин, смотря на ошарашенных омег, и
достает из-за пояса пушку.

Омеги, взвизгнув, впопыхах хватают разбросанную по полу одежду и бегут в

коридор.

— Какого хрена? — с трудом фокусирует на нем взгляд Мо, пока убежденный,

что это разыгравшееся под алкогольными парами воображение.

— Ты мне скажи, какого хрена, — делает к нему шаг Сокджин. — Какого хрена
ты настолько туп, что не понимаешь, как у меня от тебя башню срывает.

— Больной ублюдок, — наконец-то, Мо понимает, что это реальность, и,

перегнувшись через кровать, выдергивает ящик тумбочки. Проследивший за ним
Сокджин за мгновение до первой выпущенной в него пули успевает вылететь за
дверь, по которой беспорядочно стреляет Мо.

— Ты пальнул в меня, сукин сын, — кричит с той стороны Омарион и,

воспользовавшись тишиной, появляется в проеме и стреляет в стену за
362/624
изголовьем кровати.

— Убирайся, — кричит в ответ Мо и продолжает стрелять. В квартиру забегают

охранники, но Омарион выкрикивает им, что все в порядке.

— Твоя прислуга прискакала, прикажешь меня выставить? У самого задницы не

хватает? — обращается к Мо Омарион.

— Пошли вон, — орет на своих Мо, а Сокджин, услышав, что альфа перезаряжает
пистолет, залетает в спальню и, не дав ему опомниться, валит его на постель.

— Тихо, — шипит Сокджин, блокируя его конечности. — Нахрена ты так

нажрался?

— Твою рожу забыть хотел, — бьет его коленом в живот Мо и обмякает,

почувствовав, как тошнота подкатывает к горлу.

— Я не хочу тебе навредить, — шепчет Омарион, — я хочу сделать тебе хорошо.

— Если исчезнешь из Кальдрона — мне будет очень хорошо, — приходит в себя

Мо и вновь пытается спихнуть с себя тяжелого мужчину.

— Ты не знаешь, что такое хорошо, а я могу тебе показать, — не может

удержаться Сокджин и пропахшими железом и табаком пальцами проводит по
губам парня. — Позволь мне.

— Ты долбанный извращенец, — шипит Мо, чувствуя, как дергается член от его

прикосновений, и отворачивается. — Слезь с меня.

— Ты слишком пьян и не звучишь убедительно, — усмехается Омарион и,

удерживая его руки, покусывает его челюсть, горло, спускается ниже.

Мо даже в пьяном тумане в шоке от того, как тело реагирует на просто

прикосновения, и хочется, чтобы Сокджин стал активнее. В то же время Мо
даже себе в этом признаваться запрещает и вновь толкает его, готовится бить
по лицу и опять оказывается вжатым лопатками в простыни. Сокджин будто бы
опытный кукловод, и сейчас он дергает за невидимые нити, заставляя его тело
подчиняться, а разум сжирает Мо, показывая картинки того, как он лежит голым
под альфой и ему это нравится. Мо себя ненавидит, еще больше он ненавидит
Сокджина, который точно что-то подмешал в его выпивку в клубе, иначе быть
такого не может. Мо по омегам, ему всю жизнь нравились омеги, он помешан на
Фее, тогда какого черта он чуть ли не готов кончить от того, что Сокджин его
ягодицы мнет, покусывает ключицы.

Долбанный Омарион нависает сверху, смотрит так, будто он перед ним лучшее
творение человечества, и даже пьяный в стельку Мо чувствует, как этот взгляд
под кожу пробирается. На него никогда так не смотрели, а смотрели по-
разному — с любовью папа и братья, с нежностью Чимин, со страхом все враги,
но больше всего с ненавистью, с отвращением, с жалостью и с испугом. Сокджин
смотрит с восхищением, чистым и неприкрытым восторгом, от которого у Мо под
животом все в узел сворачивается, и его растаскивает на сотни эмоций, из
которых он четко распознает одну — хочется прижаться крепче, попросить не
останавливаться, пусть делает, что хочет, лишь бы смотрел так. Мо его взгляду
верит, сомнений не допускает. Он впервые в жизни на месте тех, кто без
363/624
дефектов, тех, за кем не ползет тенью прозвище Монстр, и ему так хочется
здесь остаться.

В Мо ничего не изменилось, ожог на месте, раны так же в глаза бросаются,

только Сокджин их не видит, что любящему внешняя оболочка, если любовь
вглубь смотрит, скрытое от глаз разглядывает и о чужое огромное сердце
греется. Сокджин попал, и пусть единственный путь быть к нему ближе — это,
воспользовавшись его состоянием, сорвать пару поцелуев, Омарион их на сотни
других не обменяет. Этот мальчик не просто сгорел в огне, он сам стал им, и
именно пламя в его глазах душу Омариона встрепенуло, на его сердце его имя
выжгло. В нем все прекрасно, каждый шрам, рубцы, пятна — все идеально,
жаль, что Мо этого сам не видит, но пусть позволит, и Сокджин ему покажет,
научит, откроет глаза и каждому, кто будет его потом монстром называть,
собственноручно язык отрежет. А пока он снова целует, ломает чужую слабую
оборону, врывается в его рот и душит напором. Мо выгибается, пока пальцы
Омариона вокруг его члена скользят, он оттягивает крайнюю плоть, играет с
головкой, и Мо почти не сопротивляется, предпочитает думать, что все еще не
может вырваться. Сокджин водит ладонью по члену, Мо кладет подушку на лицо
и, зажав зубами ткань, с глухим стоном бурно кончает.

— Лицо закрывать я тебе запрещаю, — рывком убирает подушку Сокджин и, не

дав ему открыть рот, впивается в губы с жестким поцелуем с привкусом железа.

— Сука, — рычит Мо и валит его на спину, прекрасно осознавая, что ему просто
уступили. — Ты больной, так нельзя.

— Кто сказал нельзя? Почему нельзя? — Мо вновь в его власти, не в состоянии

двинуться.

— Все. Это неправильно, это ни в какие рамки не лезет, — отчаянно восклицает

младший.

— Чего ты хочешь? — приближается к лицу притихшего парня Омарион. — Будь

честным перед собой, тогда ничто не страшно. Никто не сделает тебе так
хорошо, как могу сделать я, и никто не встанет между нами, ни одна сила в
мире, если только ты это примешь.

— Да пошел ты, — ревёт, как раненый зверь, Мо. — Я не буду позориться перед
своими братьями и всем Кальдроном, я просто пьян, а теперь убирайся, пока я
не вызвал всю армию полуострова!

— Которая подчиняется мне? — ухмыляется Сокджин и, встав на ноги,

поправляет рубашку.

— Если кто-то узнает о том, что здесь произошло…

— О чем именно? — подходит к кровати Омарион. — О том, что ты кончил только

от моих прикосновений или мы целовались?

— Обо всем! Я клянусь, я не посмотрю на соглашение с братьями, я тебе сердце

вырву! — швыряет светильник на пол Мо.

— Я про свои любовные похождения не рассказываю, такую прелесть тем более

в тайне держать буду, чужим ушам и глазам касаться не дам, но ты сам
364/624
придешь ко мне, я тебе обещаю. Я подожду, — подмигивает ему Омарион и идёт
к двери.

*Название главы El Nino (перевод с исп. — «малыш, мальчик»)

365/624
Примечание к части Юнгуки
La Llorona - Angela Aguilar
https://soundcloud.com/user-980983024/la-llorona?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Хосок, последняя сцена
Occul-CanCER
https://soundcloud.com/tyran-mammon/cancer?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Эрес ми эписентро дэ долор

— Ты или работаешь, или с ним шляешься, папы для тебя будто не

существует! — выговаривает Илан, пока недавно вернувшийся с работы Юнги,
открыв ноутбук, читает контракт нового заказа.

Юнги нравится заниматься проектами, и он с удовольствием берет новые.

Каждая новая победа — это вдохновение для следующей и опыт, который
поможет омеге в будущем. Когда-нибудь Юнги обязательно откроет свою
компанию, в последнее время эта идея прочно засела в его голове, а пока он
учится.

— Папа, ты мешаешь, я приду позже, и поужинаем вместе, дай мне дочитать

контракт, — просит омега обиженного Илана, и тот, громко хлопнув дверью,
выходит из спальни. Через полчаса Юнги помогает ему накрыть на стол и
накладывает на только что поджаренные тортильи смесь из курицы и печеной
фасоли.

— Завтра утром выходной, и я иду на могилу отца, давно у него не был, —

раскладывает по тарелкам салат Юнги. — Хочешь со мной?

— Я недавно там был, — отмахивается Илан. — Ты знаешь, как на меня

кладбища влияют, слишком многих я похоронил за эти годы, так что иди один.

— Я буду не один, Чонгук тоже пойдет, наконец-то он вернулся в Амахо, а то в

последнее время он постоянно в Ла Тиерре пропадает. У отца завтра день
рождения, жаль, что ты не помнишь, — с грустью говорит омега.

— Неудивительно, что я забыл, — фыркает Илан. — С такой жизнью странно, что

я свое имя не забыл.

— Ты только умеешь что жаловаться, — жует еду, не чувствуя вкуса, Юнги.

— Мало мне было стольких лет нищеты, унижений, страха, так и ты решил
добавить, вернулся в это богом забытое место к чудовищу, которое лишило меня
семьи! — зло говорит Илан.

— Я больше так не могу, — резко поднимается из-за стола Юнги. — Несмотря на

мою любовь к тебе, папа, ты невыносим, и пока ты не уедешь обратно в Обрадо,
я в этот дом не вернусь, — бросает салфетку на стол омега.

— Не разыгрывай драму, — встает следом Илан. — Хочешь с ним жить, небось,

повод ищешь отсюда уйти…

— Мне повода, чтобы жить с ним, не нужно!

366/624
— Глупый ребенок, максимум, на что ты можешь рассчитывать — это быть его
шлюхой, а потом, когда ты ему надоешь и он выставит тебя за шкирку из дома,
ты прибежишь обратно ко мне, потому что у тебя, кроме меня, никого нет!
— восклицает Илан.

— Он сделал мне предложение, — оборачивается Юнги, пристально смотрит на

мужчину.

— Что? — с трудом двигает губами ошарашенный Илан.

— Да, папа, мы скоро поженимся, и я буду жить у него на правах его супруга, —
идет к выходу Юнги.

— Нет, Юнги, не сходи с ума, — бежит за ним омега. — Брак — это не шутки!

— Именно! Жаль, ты этого в свое время не понял, — отталкивает его Юнги и,

схватив куртку, выходит наружу. Он переходит дорогу и набирает Чонгука.

— Привет, — заходит за соседний дом омега. — Ты все еще на работе?

— Да, — отвечает альфа. — Что-то случилось?

— Уже десятый час, на дворе ночь, предлагаю тебе уехать с работы.

— Обещаю, допоздна сидеть не буду, — улыбается в трубку Чонгук.

— Нет, я предлагаю тебе немедленно уехать оттуда и забрать меня с

параллельной от моей улицы, — настаивает Юнги.

— Что-то все-таки случилось, — обеспокоенно говорит альфа. — Почему ты на

улице?

— Я больше не могу с ним жить, — с отчаянием говорит омега. — Я правда

старался, но у меня сил не хватает, пожалуйста, приезжай, я с тобой побуду, и
все пройдет.

— Я сейчас приеду, а ты зайди пока куда-нибудь, не стой на улице, — говорит

Чонгук и сбрасывает звонок.

Через полчаса Юнги видит подъехавший к тротуару гелендваген и, обойдя

автомобиль, садится на переднее сидение. Чонгук целует его в щеку и выезжает
на дорогу.

— Я же просил тебя куда-нибудь зайти, хоть в придорожное кафе, — хмурится

альфа. — Ваш дом не в безопасном районе, не гуляй тут по ночам один.

— Я хотел подышать воздухом, — подключив телефон к аудиосистеме, ищет

любимую в последнее время песню La Llorona, исполняемую Аngela Aguilar, Юнги.
— Нашел! — восклицает и прибавляет звук.

— Поссорились с папой, вот и прекрасно, будешь жить у меня, — довольно

улыбается Чонгук.

367/624
— Буду, потому что к нему возвращаться не хочу, — бурчит Юнги. — Хотя я у
тебя от скуки умру, ты весь последний месяц за пределами Амахо.

Чонгук съезжает на обочину и, остановив автомобиль, притягивает омегу к себе

и обнимает.

— Когда мы поженимся, я уже буду меньше разъезжать, пока мне срочно надо
решить пару вопросов, — поглаживает его щеку альфа. — Ты выбрал дату
свадьбы?

— Думаю, может, ближе к осени, — говорит Юнги и стаскивает с себя куртку, в

автомобиле жарко.

— Ты с ума сошел? Мне ждать почти год? — возмущается альфа. — Нет уж,
поженимся в следующем месяце. С моими возможностями мы сможем все
организовать в лучшем виде. Да я хоть завтра бы женился, просто хотел тебе
красивую свадьбу.

— Ну давай тогда в день влюблённых? — предлагает в шутку Юнги.

— Вот и отлично, до него у нас почти две недели, все успеем, — неожиданно
соглашается Чонгук.

— Эй, я пошутил, это слишком быстро, — растерянно смотрит на него омега.

— Решено, — не допускает возражений Чонгук. — Я хочу, чтобы мы жили, как

раньше, чтобы, приходя домой, я знал, что ты там и ждешь меня.

— Я сильно переживаю, потому что я не просто заключаю брак, я буду омегой

главного человека Кальдрона, а значит, тем, с кого будут брать пример, — тихо
говорит Юнги. — Я буду вести социальные проекты, заново начну деятельность,
которую вел в Обрадо. Я очень хочу, чтобы ты мной гордился, а народ Кальдрона
считал меня достойным супругом лидера.

Чонгук обнимает его, и пару минут они молча слушают песню и наслаждаются
покоем.

— Я уже сто лет за рулем не был, — отстранившись, вдруг говорит Юнги.

— Возьмешь один из моих автомобилей в гараже, я бы тебе давно подарил, но

твоя реакция порой пугает, — усмехается Чонгук.

— Я сам себе куплю, можешь не сомневаться, а пока можно дальше я поведу

этого железного монстра? — просит омега.

— Можно, конечно. Садись, — ухмыляясь, хлопает по бедру Чонгук.

— Может, мы местами поменяемся? — хмурится Юнги.

— Да ты такой крошечный, что и так поместишься, — протягивает руку Чонгук и

отодвигает сидение. Юнги театрально вздыхает, а потом взбирается ему на
колени и, обвив руками шею, смотрит в глаза.

— Ну что, господин Чон, вы слишком жадный, чтобы дать мне поводить?

368/624
— Ни в коем случае, господин Мин, я просто хочу сперва получить свою дозу
поцелуев, — передразнивает его альфа.

Поцелуи с Юнги ни с чем не сравнить. Чонгук знает, что стоит коснуться его
манящих губ своими — и все заботы в миг испаряются. В топе любимых занятий
альфы — поцелуи с Юнги занимают почетное второе место, и если бы не
необходимость отлучаться, то он уверен, что большую часть дня проводил бы,
пробуя эти губы. Он целует его сперва медленно, касается уголка губ,
оттягивает зубами нижнюю, но не впивается, не толкается языком внутрь,
смакует каждое мгновение, наслаждается. Опробовав каждый миллиметр, он
переходит к более активным действиям, проводит языком по отдельности по
верхней и нижней губам, омега приоткрывает рот, впускает настойчивый язык, и
нежности им хватает на пару секунд. Спустя эти секунды, Юнги зарывается
руками в его волосы, а Чонгук, вцепившись в его бедра, вжимает его в себя, и
поцелуи превращаются в глубокие и жесткие. Они целуются жадно и громко,
причмокивают от удовольствия, задыхаются, но из накрывающего с головой
омута страсти не выныривают. Руль неприятно упирается в поясницу, Юнги в
салоне тесно, но он все равно не возвращается на свое место, более того,
положив ладонь на руку альфы, спускает ее ниже на свои ягодицы и позволяет
Чонгуку грубо мять их, продолжая вылизывать его рот.

— Как хорошо, что окна затонированы, — тяжело дышит Юнги.

— У меня дохуя домов и квартир, а я хочу трахнуть тебя в автомобиле

посередине улицы, — оттягивает зубами мочку его уха альфа.

— У меня болит спина от руля, и голова в потолок упирается, но я хочу, чтобы ты

трахнул меня в машине, — томно шепчет омега и прикрывает глаза от
удовольствия, почувствовав, как альфа, оттянув пояс его спортивных штанов,
пробирается внутрь.

Юнги задирает футболку до груди, позволяет Чонгуку жадно исследовать

полуобнаженное тело, а сам двигается на его бедрах, нарочно проезжаясь по
затянутому в брюки члену. Юнги, опираясь коленями о сидение, спускает штаны
и, положив голову на плечо альфы, максимально выгибается, позволяя ему
насаживать его на свои пальцы. Второй рукой Чонгук расстёгивает свои брюки
и, немного спустив их, проводит ладонью по стоящему члену. Юнги покрывает
поцелуями его шею, вновь возвращается к губам и, почувствовав головку члена,
упирающегося в колечко мышц, жмурится. Чонгук входит медленно и плавно,
сам придерживает его под ягодицами и, толкнувшись до конца, замирает.
Омега, опираясь руками о его плечи, сам начинает двигаться, приподнимается
почти до конца и вновь опускается на член, заставляя Чонгука терять рассудок,
а пальцам на его бедрах оставлять следы на молочной коже. Альфа прибавляет
звук в аудиосистеме, и Юнги уже стонет в голос, смешиваясь голосом с певицей,
пока Чонгук, взяв инициативу в свои руки, натягивает его безвольное тело на
себя.

Через двадцать минут Чонгук курит в окно, а разомлевший после секса Юнги
полулежит на сидении рядом и продолжает оттирать мокрыми салфетками
сперму со своего живота.

— Все-таки лучше в постели, — выносит вердикт омега, ярко чувствуя синяки на

пояснице от руля.
369/624
— Согласен, — тушит окурок в пепельнице Чонгук и заводит автомобиль.
— Доедем и продолжим, а то мой аппетит только разыгрался.

***

— Зачем ты приехал? Вдруг Хосок зайдет? — подходит к передающему прислуге

коробку с пирожными Шивону Лэй.

— Я еду на работу, решил увидеть тебя, чтобы день начался хорошо, —

улыбается ему альфа, — а ты так нехорошо меня встречаешь. Как маленький
боксер поживает? — подходит Шивон к дивану, на котором лежит Ниньо, пока
Чимин меняет ему подгузник.

— Он меня бросает, — грустнеет Лэй. — Намджун закончил обустраивать дом и

забирает у меня моего цыпленочка.

— Вы можете навещать его в любое время, — тепло улыбается омеге Чимин. — Я

очень вам благодарен за помощь, но я не хочу больше вас обременять.

— Ты и не обременял! — восклицает Лэй. — Ты все делал сам, и вы с Ниньо

скрашивали мои одинокие дни.

— Посидите с ним, я пойду вещи собирать, — кутает в тонкое одеяльце ребенка

Чимин и идет к лестнице.

— Может, все же скажем твоим сыновьям, что мы встречаемся? — опускается на

диван рядом с Лэем Шивон. — Мы взрослые люди, и мне не нравится, что мы
прячем наши отношения, будто мы делаем что-то плохое.

— Я пока не готов, они тоже, — опускает глаза Лэй. — Когда придет время, я сам
им все расскажу, а ты не нервируй меня лишний раз и не беги впереди паровоза.

— Я скучаю по тебе, я не хочу раз в неделю ужинать с тобой, я хочу видеть тебя
чаще, хочу отвезти на остров, показать тебе мою конюшню, но не могу, —
грустно говорит Шивон.

— Всему свое время, — накрывает ладонью его руку Лэй. — Будь терпеливее.

Чимин заканчивает складывать вещи в небольшой чемоданчик, привезенный Мо,

и садится на постель. Сегодня вечером они с Ниньо переезжают в купленный
Намджуном сразу после войны для себя дом в Амахо, потому что омега
отказался уезжать далеко от друзей и Лэя, к которому привязался. Чимин никак
не может определиться с тем, что и как будет делать дальше, и главное, что
ждать от Намджуна. Уставший от обуревающих его дум, Чимин снова все
оставляет на «завтра» и, прихватив носочки малыша, идет вниз.

— Не обращай внимания на меня, — наливает Чимину чай Лэй. — Да, я буду

скучать, но я рад, что у вас с Ниньо будет свой дом, и Намджун не позволит
никому вам навредить.

— Только он сам может, — грустная улыбка трогает губы Чимина.

370/624
— О чем ты? — сводит брови на переносице Лэй.

— Он угрожал отобрать у меня ребенка, собственно, поэтому я и поехал в

аэропорт.

— Он с дуба рухнул! — восклицает Лэй. — Клянусь, я ему за такое язык оторву.

Никто не смеет разлучать папу и ребенка!

— Никогда не видел тебя таким, — усмехается Шивон.

— А ты попробуй у меня детей забрать, и я тебе покажу, каким могу быть, —

сверкает глазами Лэй, и альфа отодвигается.

После обеда Чимин получает сообщение от Намджуна, который извиняется, что

никак не вырвется, но обещает приехать к восьми.

— Ты бы просто прислал машину, и мы бы уехали, тебе не нужно самому

приезжать, оставлять работу, — пишет ему омега.

— Я сам хочу.

Вечером Намджун, как и обещал, приезжает сам и, взяв вещи, под голос
причитающего Лэя идет на выход. Всю дорогу до особняка альфа играет с
сыном, а Чимин за ними наблюдает.

Намджун скромно назвал новое жилище домом, но Чимин, стоя во дворе, с

восторгом смотрит на двухэтажный особняк с садом и бассейном. Восторг
увеличивается в разы, когда омега заходит внутрь и рассматривает богатое
убранство, но настроение сразу же сменяется грустью, потому что Чимина снова
накрывает противное чувство того, что это не его место и он сюда не
вписывается. Отогнав плохие мысли, он идет следом за альфой на второй этаж и
ждет, пока тот, удерживая в руках малыша, открывает дверь.

— Это твой дом, если что-то не понравится, можешь все поменять. Вот и его
комната, — Намджун укладывает заснувшего в пути Ниньо в кроватку, а Чимин с
нескрываемым восхищением смотрит на отделанную в цвете слоновой кости с
элементами яркого желтого цвета большую детскую комнату.

— Он все равно будет спать со мной, — бурчит омега, косясь только на одну
кроватку в детской.

— Сейчас да, но как подрастет — переедет сюда. В твоей спальне тоже есть
кроватка для него, никто вас не разлучит, — улыбается Намджун.

— Никто, кроме тебя, и не может, — не сдерживается Чимин.

— Прости мне те слова, я вспылил, — тихо говорит альфа. — Моя спальня

последняя по коридору, я не собираюсь тебе мешать или осложнять твою жизнь,
но я собираюсь убедить тебя в том, что мои намерения чисты и мои чувства к
тебе не просто слова.

— Тебе придется очень постараться, — смотрит на нарисованный на стене

корабль с желтыми парусами Чимин.

371/624
— Пусть это будет и сложный путь, но я на него встану, — подходит со спины
альфа. — Пока он спит, пойдем, я познакомлю тебя с его няней, я лично выбирал
его из пятнадцати претендентов, если он тебе не понравится, мы еще поищем.

Няней Ниньо оказывается сорокапятилетний приятный омега Маури, который

уже семнадцать лет смотрит за детьми. Чимину мужчина нравится, но он
планирует еще посмотреть на него в работе. Оставшуюся часть вечера Чимин
занимается распределением вещей Ниньо, потом кормит его и передает отцу,
который особняк так и не покидает. Закончив с делами, омега забирает у
Намджуна капризничающего Ниньо и, уложив его спать в своей спальне, сам
готовится ко сну. Он долго не может уснуть из-за того, что возбужденный
столькими событиями за день мозг отказывается отключиться. Чимин
ворочается на постели и прислушивается к шагам в коридоре, пытаясь узнать,
когда Намджун пойдет спать, и сам засыпает в процессе.

***

Следующий день проходит весело, Чимин с утра вместе с Маури и Ниньо ходит
по магазинам, потом приходят Тэхен и Юнги, и омега отдыхает, пока
окруженный вниманием ребенок его не беспокоит. Выпроводив друзей, Чимин
только собирается в душ, как в дверь входит Аарон. Прекрасное настроение
мгновенно улетучивается, и омега сразу готовится обороняться, но Аарон
удивляет, он подходит к нему и тихо просит показать ребенка. Чимин провожает
Аарона наверх, где няня укладывает Ниньо, и, взяв его на руки, передает альфе.

— Я и подумать не мог… — осекается альфа.

— Что я буду достойным родить твоему брату сына? — язвит Чимин.

— Нет, что у вас все так серьезно. Он такой красивый, — поднимает малыша над
головой альфа под обеспокоенный взгляд его папы. — Не бойся, я не уроню
своего племянника, — Аарон омегу успокаивает, а сам боится ненароком
навредить ребенку.

Он аккуратно опускает его в кроватку и легонько щипает выглядывающий из-

под задравшейся футболочки животик. Ниньо кряхтит и пытается поймать его
руку, Аарон сдается и, нагнувшись, пару раз целует его в щечки.

— Он такой круглый, — смеется альфа, пока парни спускаются вниз.

Чимин для приличия предлагает Аарону кофе, и тот, к его сожалению, не

отказывается.

— Я хочу извиниться за то, что натворил, — звучит искренне присевший на диван

напротив омеги Аарон. — Я до последнего не хотел воспринимать тебя, как пару
Намджуна, потому что всегда считал, что ты мой. Я даже сейчас так считаю, но
признаю поражение.

— Ты эгоист, Аарон, — грустно улыбается ему Чимин. — Я никогда тебе и не был

нужен, может, только в самом детстве у тебя была ко мне симпатия, а все, что
ты делал потом, — это только, чтобы доказать, что ты лучше Намджуна. Ты так и
не захотел принять то, что я всегда любил твоего брата. Тебе нужно чем-то
заняться, найти любимое дело, тогда вместо зависти к брату твое время будет
372/624
посвящено чему-то новому.

— С чего ты взял, что я ему завидую? — возмущается Аарон. — Меня просто

бесит, что он выбрал тебя, выбрал того, кто с самого детства был со мной.

— Это я выбрал, — наливает ему кофе омега. — Меня нельзя выбрать. Найди
себе занятие, повзрослей уже, и, поверь мне, тогда твоя жизнь резко
поменяется, и в лучшую сторону.

— С этим будет сложно, — кривит рот Аарон. — Не знаю, слышал ли ты, но мой
дорогой братец забрал у меня все из-за того, что случилось в той квартире.

— В смысле?

— Он лишил меня всего, кроме квартиры. Я даже сюда приехал на машине

друга.

— Для тебя это самое жестокое наказание, — не скрывает улыбки Чимин.

— И да, я знаю, что заслужил, но теперь все хорошо, он нашел тебя, у вас сын, а
он все равно ни в какую не возвращает мне клуб, — жалуется альфа.

— Так ты просить приехал? — приподнимает брови омега.

— И это тоже, — вздыхает Аарон. — У тебя есть на него влияние, ты можешь

отнекиваться, но он точно к тебе прислушивается, прошу тебя, замолви за меня
словечко. Я правда искренне сожалею о сделанном.

— Намджун не тот альфа, которым можно манипулировать, ты это лучше меня

знаешь, да и я не горю желанием просить его за тебя, — мрачнеет Чимин.
— Просить и не нужно. Докажи ему действиями, что ты меняешься, займись чем-
нибудь, хоть работу найди, и он обязательно пойдет тебе навстречу.

— Я и работа? — восклицает Аарон. — Кем я буду работать? Официантом?

— Прекрасная работа, и ты сильно ошибаешься, если думаешь, что тебя сразу

возьмут им работать, — злится омега.

— Пожалуйста, поговори с ним, — не отступает Аарон. — А я обещаю

попробовать поработать. Послушаюсь тебя в этот раз. И еще, можно я буду
иногда навещать пузатого?

Чимин кивает и, проводив Аарона, поднимается в ванную. Высушив волосы,

омега выходит из спальни, чтобы проверить, чем занят внизу Ниньо с няней, и
видит поднимающегося наверх охранника.

— Это вам, — передает мужчина ему небольшую коробочку.

Чимин прямо в коридоре распаковывает коробку, и достав открытку с

изображением Санта Муэрте, переворачивает и читает надпись:

«Подойди к синему мазерати во дворе».

Омега, усмехнувшись, возвращается в спальню и, сняв пижамный костюм,

373/624
переодевается в джинсы и футболку. Он расчесывает отросшие платинового
цвета волосы и, придав им пальцами объём, бежит вниз. Подойдя к мазерати,
Чимин находит на лобовом стекле автомобиля конверт и, открыв его, достает
очередную открытку:

«Садись за руль и поезжай по маршруту, установленному навигатором».

Чимин думает, стоит ли звонить Намджуну и спрашивать, что за игру он затеял,

а потом все же решает не портить сюрприз и сыграть в эту становящейся
интересной игру. Он возвращается в дом, предупреждает няню, что уходит, и,
чмокнув Ниньо в лобик, идет к машине. Чимин следует по заранее
установленному маршруту и паркуется перед бывшим клубом Аарона. Чимин
перепроверяет маршрут и, убедившись, что автомобиль его точно привез сюда,
выходит наружу. У дверей в бывшем месте работы омеги его уже поджидает
помощник Намджуна, который провожает его внутрь.

Чимин проходит в плохо освещаемое, как обычно, помещение клуба и идет к

тому самому столику в углу, где больше года назад сидел Намджун. Клуб
абсолютно пустой, из динамиков доносится спокойная музыка, а за столиком,
постукивая по нему пальцами, сидит Ким Намджун. Увидев подошедшего
Чимина, альфа встает на ноги и, передав ему меню, не позволяет сесть.

— Ты же не думаешь, что я буду кормить тебя здесь, — улыбается Намджун.

— Это небольшая остановочка до нашего ужина.

— Ладно, я подыграю, — улыбается Чимин. — Могу я сесть?

— Нет, — снова опускается на стул Намджун. — Спроси, что я хочу выпить.

— Ты издеваешься? — хмурится омега.

— Вспомни тот вечер здесь, когда ты впервые обратился ко мне, а потом пришел
Аарон, — говорит Намджун. — Я зашел сюда за тобой в тот вечер, я хотел
познакомиться, но ничего не вышло. Я хочу познакомиться заново, хочу начать
сначала и очень хочу, чтобы ты мне помог.

— Хорошо, — улыбается Чимин. — Что вы будете пить? — жеманно тянет омега,

вспоминая свою работу здесь.

— Виски.

Чимин не успевает обернуться к бару, как на столе уже стоит бутылка виски и
стаканы.

— Выпей со мной, — отодвигает для него стул Намджун.

— Я тогда за стол не садился, — не понимает омега.

— Пожалуйста, я же сказал, мы начнем заново и по-другому.

Чимин садится.

— Меня зовут Намджун, я увидел тебя днем на улице, ты зашел сюда, а я так и
не смог выбросить твой образ из головы, и вот наступила ночь, и я здесь, —
374/624
говорит альфа.

— Как романтично, — закатывает глаза Чимин.

— Я могу и не романтично, — подается вперед Намджун, и Чимин уже жалеет о

сказанном, потому что успевает уловить промелькнувший в глазах альфы и
когда-то ставший привычным холод.

— А меня Санта Муэрте зовут, — тянется за бутылкой омега и наливает альфе

виски. — Покажи, как ты ухаживаешь за омегами, за теми, которых не
покупаешь на аукционе.

— Я впервые встретил омегу, за которым и правда хочется ухаживать, — мягче

говорит Намджун. — Я обещал, что ты сможешь работать и здесь, так вот это
твой новый клуб. Я буду спонсором, а ты покажи, на что способен. Если ты его
поднимешь, я помогу тебе целую сеть открыть.

— Ты даришь мне клуб Аарона? — в шоке смотрит на него омега. — Не делай

этого, он и так меня не особо любит, а я не хочу быть яблоком раздора между
братьями.

— Оставь его на меня, — твердо говорит альфа. — Клуб твой, и я хочу, чтобы он
приносил доход, ты можешь переделать его, как хочешь, единственное, о чем я
беспокоюсь — Ниньо не должен полностью оставаться на попечении нянь, а
должен получать любовь папы, но это, я думаю, ты и без меня знаешь.

К виски альфа так и не притрагивается, подает Чимину руку, и они едут ужинать
в любимый ресторан омеги. Чимин отлично проводит время, отвечает на
вопросы Намджуна про прошлое и много улыбается. Альфе интересно все, что
касается омеги, он с удовольствием слушает парня и с трудом давит в себе все
частые порывы его поцеловать. Если в ресторане их отделяет столик, и зверя
можно контролировать, то этот контроль трещит по швам в тесном салоне
автомобиля. Между ними расстояние в вытянутую руку, обещание Намджуна и
разбитое сердце Чимина, которое альфа надеется склеить, и даже если он
может нарушить первые две преграды, то последнюю ни в коем случае. Чимин
чувствует его желание, слышит в голове зверя, который тянется к своему альфе,
и рык в ответ, но продолжает сжимать пальцами колени и смотреть на
мелькающие за окном фонари.

Приехав домой, они на цыпочках пробираются в спальню и любуются мирно

спящим малышом. Чимин расстается с Намджуном в коридоре, альфа,
нагнувшись, легонько касается губами его щеки, а омега, прислонившись к
стене, играет с пуговицами на его рубашке.

— Первое свидание было неплохим, — жует свои губы Пак.

— Второе будет лучше, — заверяет Намджун.

— Я никогда не был на свиданиях, особо сравнивать не с чем, но мне

понравилось, — тихо говорит омега.

— Спи крепко, — грустнеет от его слов альфа. — Я буду устраивать тебе

свидания каждый день своей жизни.

375/624
 ***

— Это мирная демонстрация, мы не можем ничего сделать, — смотрит из окна

офиса вниз на собравшуюся толпу Намджун. — Нет актов вандализма, они не
портят ничье имущество, они требуют внимания, пусть полиция просто
удерживает, но не вмешивается.

— Они хотят жить в безопасности, в стабильности, но при этом им не нравятся

налоги, а как я должен платить зарплаты тем, кто их безопасность
обеспечивает? — зло спрашивает Чонгук, который смотрит из окна, как кучка
парней сжигает его портрет. — Я прислушался, мы закрыли основные пути
наркотрафика через нашу территорию, снизили до минимума наше участие в
наркоторговле, у нас нет дополнительной прибыли, как, блять, избавляться от
наркоторговли, если таким ходом нам придется к ней вернуться, чтобы была
прибыль. На поднятие туризма нужны годы, экономики как таковой и не было,
они хотят все и сразу.

— В любом случае их надо выслушать, — вмешивается Сайко. — Пообещаем

снизить налоги и подумаем, как безболезненно выйти из этой ситуации. К
наркоторговле мы возвращаться не будем ни в коем случае.

— Слушались бы вы меня, и не пришлось бы так мучиться, — кривит рот Чонгук.

— Так быстро остановить работу картеля было ошибкой.

— В этот раз я на стороне Чонгука, — вмешивается Омарион. — Возможно, его

идея с жесткими рамками была правильной. Тот склад с оружием, который мы
обнаружили в Обрадо на прошлой неделе — доказательство того, что что-то
готовится.

— Простите, опоздал, — влетает в кабинет Мо и здоровается с парнями, при этом

демонстративно отказавшись пожать руку Омариона. — Я не мог проехать, все
дороги перекрыты.

Сокджин с ухмылкой следит за альфой, который в его сторону даже не смотрит.

Мо чувствует, как он сверлит его взглядом, но не оборачивается.

— Еще не поздно все нормализовать, дайте мне добро, и надо будет, я их всех
засажу, — поддается вперед Чонгук. — Я установлю жёсткие рамки, налажу
дисциплину, и никто, будь то изнутри или извне, не посмеет покуситься на нашу
власть.

— Я против, — твердо говорит Намджун. — Я уверен, мы придем к консенсусу. Я

не хочу государство, в котором люди будут бояться власти, будут бояться
выходить на улицу и думать о каждом слове.

— Я поддерживаю Намджуна, — кивает Сайко и смотрит на Чонгука. — Я вообще

считаю, что если бы ты поменьше пропадал в Ла Тиерре и Обрадо и занимался
бы государством, то большинства проблем бы не было.

— У нас там базы вообще-то, — кривит рот Чонгук. — И не переживай, я все

успеваю.

— Я тоже поддерживаю Намджуна, — говорит Мо.

376/624
— Сегодня они требуют снижения налогов, завтра потребуют выборы, и что вы
сделаете? Они нас точно не выберут, — выгибает бровь Чонгук.

— Если наши соседи смогли, и мы сможем, нам нужно время и терпение, —

спокойно отвечает Намджун. — А пока я выйду к ним и успокою. Потом будем
сидеть думать, и если надо будет, то пригласим советчиков из-за рубежа.

— Ну попробуй, — тянется за сигаретами Чонгук.

Выслушав Намджуна, люди сворачивают плакаты и начинают расходиться.

Настроение Чонгука это не улучшает. Он сидит в кабинете теперь уже один и
смотрит из окна на стремительно пустеющую улицу. Его мечта, став
реальностью, не совпала с ожиданиями. Правильную ли он вообще выбрал
мечту? Может, Кальдрон так и должен был остаться разрозненным и
поделенным между картелями. Чонгук мечтал о сильном и независимом
государстве с одним центром, а ведь куда было бы легче оставить картель
Амахо, подчинить всех себе силой и установить режим, который действовал еще
при отце — с метками, казнями и полным подчинением лидеру. Он вырос в аду,
где омег продавали на аукционах, все детство и юношество находил своих
знакомых частями в мусорных баках, не знал, что такое защита, и всегда
полагался только на себя и своих братьев. Он хотел это изменить, думал, люди
заслуживают лучшего, а в итоге со дня создания государства народ всем
недоволен. Чонгука бесит, что, учитывая, что он столькое для них сделал и они
могут свободно гулять по улицам и не бояться за своих детей, им всего мало. Он
со злостью отмечает про себя, что как бы он не ненавидел Хьюго, тот был прав,
говоря, что люди не понимают по-хорошему, что только страх лучше всего
управляет толпой. Если для создания дисциплины и порядка Чонгуку придется
применять жесткие методы, то он даже братьев не послушается и пойдет на
это. А пока он сделает встряску, создаст проблему, вызовет на нее реакцию и,
когда население само будет требовать у государства ее решить, покажет им,
какой именно метод самый действенный. Слишком многое на кону. Сейчас
нужно позвонить Юнги, услышать его голос и найти временный покой.

***

После тяжелого дня всё, что хочется Хосоку — это доехать до квартиры, лечь на
диван рядом с Тэхеном и смотреть абсолютно неинтересные ему фильмы жанра
нуар, лишь бы лежать головой на его коленях. Хосок набирает по дороге омегу,
чтобы спросить, хочет ли он что-нибудь из кондитерской, но Тэхен говорит, что
не дома, а у брата в Кордове. У Хосока моментально портится настроение.

— А сказать мне нельзя было? — рычит в трубку альфа.

— Зачем мне докладывать тебе о передвижениях? — как ни в чем не бывало

заявляет Тэхен.

«Чтобы я домой, как угорелый, не несся!»

— В следующий раз, пожалуйста, говори, — вешает трубку Хосок и, приехав в

квартиру, сразу идет в душ.

Он так сильно устал, что идея поехать от злости к Мо и напиться уже не кажется
377/624
ему привлекательной. Хосок выходит из душа разомлевшим и, высушивая
полотенцем волосы, идет к бару выпить сто грамм коньяка перед сном. Он
только ставит бутылку на стойку, как охрана докладывает о визите Фея.
Удивившийся неожиданному гостю Хосок просит его впустить. Пока Фей
поднимается, альфа натягивает на себя футболку.

— Чем обязан визиту? — пропускает омегу в квартиру Хосок.

— Ты же сам предложил мне попробовать подружиться с твоим омегой, —

поднимает бутылку мартини Фей. — Сегодня одиночество затопило меня с
головой, я в отчаянии, вот и приехал, — проходит в гостиную омега и, поставив
бутылку на столик, снимает кожанку и разматывает шелковый шарфик. — И где
он? — оборачивается он к альфе, прекрасно зная, что Тэхен в Кордове, он
слышал разговор Мо с охранником Хосока, пока они ждали машину после ужина.

— Тебе лучше прийти в другой раз и заранее предупредить, — говорит ему

Хосок. — Его дома нет.

— Вижу, и ты этому удивлен, — опускается коленями на диван Фей и, собрав

ноги под себя, удобнее устраивается.

— Я собирался поспать, — убирает пальцами влажные волосы назад Хосок, — и

если ты без машины, мои парни тебя отвезут.

— Может, хоть по бокалу пропустим? — обиженно тянет омега.

— Я пить не буду, но тебе налью, — идет к бару Хосок.

Он достает бокал для мартини, проходит на кухню и, закинув в него две оливки,
возвращается к омеге.

— Был бы у меня такой альфа, я бы из дома не выходил, — улыбается ему Фей,

принимая из рук Хосока уже наполненный бокал. — И красив, и богат, и мартини
лично подает.

— Я такой один, и я занят, — подмигивает ему Хосок и отвлекается на входящий

смс от Тэхена.

— НЕ СМЕЙ ВЕШАТЬ ТРУБКУ, ПОКА Я ГОВОРЮ!

— НЕ КРИЧИ НА МЕНЯ! — пишет ему в ответ альфа. — МОГ БЫ И ПРЕДУПРЕДИТЬ.

— Я сильно занят, ты знаешь, что я готовлюсь к выставке в Кордове. Ты дома?

— Да.

— Проверь, покормили ли кошек, если нет, то ты знаешь, где корм.

— Хорошо.

— Чем ты занят? Без меня новую серию не смотри!

— Я спать собираюсь.

378/624
— Плохих тебе снов, — пишет Тэхен и следом присылает смайлик с высунутым
языком.
Хосок отправляет поцелуй и знак 18+.

— Это он? — косится на телефон Фей.

— Он, — подтверждает Хосок. — Ты допил? Иди тоже спать, детское время

прошло.

— Ладно, я понял уже, что ты мне не рад, — грустно говорит Фей. — Еще один
бокал и ухожу.

Просидев в итоге у Хосока полчаса и последив за тем, как он играет с кошками,

Фей уходит.

И тут без вариантов. Они были наедине, Фей открыто показывал

заинтересованность, но даже сидя с ним на одном диване, альфа общается со
своим мужем. Фея это веселит, он признается, что хотел бы отношений с
Хосоком, но больше всего ему нравится дергать за ниточки и играть с людьми.
Интересно, могут ли самые завидные альфы Кальдрона забыть своих омег из-за
него или нет. А пока он хочет танцевать, и поэтому приказывает шоферу ехать в
клуб.

***

Утро четверга начинается с новости о перестрелке в центре Амахо, в которой

ранены шесть человек, двое из которых — полицейские.

— Они его нашли! — нервно ходит по кабинету Чонгука, в котором собрались

лидеры, Сайко. — Оказывается, оружие в этом городе валяется на обочине, что
люди могут его подобрать и стрелять в стражей порядка. Что за бред?

— Пусть твои люди продолжают допросы, я уверен, что за этим кто-то стоит, —
обращается к Омариону Намджун. — У населения паника, люди боятся выходить
на улицу. Сегодняшний инцидент сильно подорвал веру людей в государство.
Веру в нас.

— Они требуют расследования, результатов, хотя с инцидента прошло всего

пару часов. Перед офисом опять народ собрался, — потирает переносицу Мо.

— И конечно же, все, чего они хотят — свержение нынешней некомпетентной

власти, не способной обеспечить безопасность граждан, — язвит Чонгук.

— Честно говоря, такое ощущение, что они видят только плохое, — говорит
Омарион. — Любой повод, и уже улицы пестрят плакатами «долой зверей», а
интернет, который мы, вроде, фильтруем, кишит заголовками про нашу
несостоятельность.

— Не знаю, как вы, но я не собираюсь терять то, на что положил свою жизнь, —
поднимается на ноги Чонгук. — Нам нужно пересмотреть правление, а пока
предлагаю ввести в стране режим чрезвычайного положения. Они поймут, что
после случившегося это ради их же блага.

379/624
— Из-за перестрелки, в которой нет даже погибших — это абсурд, — заявляет
Намджун.

— Это сегодня не было жертв, но если мы будем бездействовать, завтра все

может повториться и уже в более крупном масштабе. Хотя, если нас свергнут,
это будет не нашей проблемой, — усмехается Чонгук. — Кальдрон похож на
картонную коробку, которую разодрали собаки, а вы, склеив ее обратно с
помощью ленты скотча, еле держите в целостности. Пора залить ее цементом.
Пора обыскать каждый дом, найти следы, которые приведут нас к заказчикам, а
потом вывести их на улицу и перед всеми расстрелять. Тогда никто не посмеет
даже голову поднять. Народ Кальдрона потерял страх, если средь бела дня
стреляет в своих же, если сжигает фотографии лидеров на площади, если
считает, что имеет право диктовать условия тем, кто их объединил и позволил
называться народом. Возродим Левиафан, вернем наше имя, которое вселяло
страх даже за пределами полуострова. Вы все еще хотите говорить с ними на
языке закона? — обращается к братьям альфа.

— Твои методы слишком радикальны, — смотрит будто сквозь Намджун. — Если

мы сделаем по-твоему, то начнется хаос. Мы вернемся обратно в Амахо
десятилетней давности. Я не хочу, чтобы мой сын рос в тоталитарном обществе,
которым управляют наркобароны, нет суда, а любая провинность карается
смертью. Я против.

— А мы голосуем? — опирается руками о стол Чонгук и пристально смотрит на

альфу.

— Нет, пока мы ищем ублюдков, подбросивших оружие, и пытаемся успокоить

людей, об остальном мы поговорим позже, — идет на выход Намджун.

***

Тэхена будит запах кофе, идущий с тумбочки у кровати, и голос брата,

повторяющий «твой психопат приехал». Омега потягивается и, присев на
постели, тянется к кружке брата.

— Он купил тебе кофе, так что оставь мой, — отбирает кружку Тэсон и делает
глоток.
Через двадцать минут Тэхен стоит во дворе у ламборгини и, потягивая вкусный
латте из бумажного стаканчика, жмурясь от лучей зимнего солнца, поглядывает
на мужа.

— Не мог до вечера потерпеть? — спрашивает омега.

— Жить без тебя не могу, — подходит вплотную Хосок и легонько целует в губы
с кофейным вкусом.

Тэхен опускается на переднее сидение автомобиля и досыпает головой на

плечах мужа, пока они возвращаются в Амахо. Приехав домой, омега первым
делом здоровается с кошками, а Хосок меняет джинсы и кожанку на костюм и
готовится ехать на работу. Тэхен, обнимаясь с Дос, опускается на диван и сразу
же замечает аккуратно сложенный у подлокотника оранжевый шарфик. Омега
отпускает кота и, потянувшись за шарфиком, подносит его к лицу. Утром в
квартире была прислуга, и, видимо, она и сложила шарфик, который
380/624
принадлежит Фею, — Тэхен этот запах хорошо знает. Он комкает в руках
дорогую ткань и чувствует, как озеро между ним и Хосоком в океан
превращается. Хосок уже на пороге, а Тэхен не может разжать онемевшую
челюсть и открыть рот.

— Хосок, — с трудом собравшись, произносит и на ватных ногах идет в коридор.

— Что это? — показывает шарфик.

— Хм, — задумывается альфа. — Шарфик Фея.

— Что он делал здесь, в доме, в котором я живу, — прислоняется к тумбе омега,

стараясь не выдать то, чего ему стоит это напускное спокойствие. А стоит
много. Тэхен чувствует, как его сердце за мгновение скукоживается, высыхает и
прахом разлетается по израненному нутру. Вроде, был готов, знал, что
ожидаемо, но никакая подготовка и установленные правила не работают там,
где дело касается Хосока. — Ты бы подождал неделю, — облизывает сухие губы,
бегая глазами по стене, потому что смотреть на того, кто эпицентр его боли,
никаких сил не хватает.

— Неделю? — подходит ближе Хосок. — Подождал бы для чего? Фей заходил

просто выпить, тебя увидеть.

— У нас осталась неделя до развода, — отступает омега, отказываясь дышать

его запахом.

— Я и забыл про развод, — прислоняется плечом к стене рядом помрачневший

Хосок.

— Он был здесь вчера?

Альфа кивает.

— Послушай, не знаю, что ты надумал, но я не подлец, я бы не привел омегу в

наш дом, меня вообще другие омеги не интересуют, — протягивает руку к его
щеке Хосок, но Тэхен снова делает шаг назад.

— Я уже чувствовал его запах, но я не знал, что все настолько…

— Настолько, что? — злится Хосок. Его задевает недоверие, что Тэхен может
позволить себе подумать о том, что он ему изменяет. Значит, Тэхен сам такой,
если он такую мысль допускает. — Я же сказал, у меня с ним ничего не было! И
даже если бы было, с чего тебя это стало задевать? Я тебе доверяю, я не
допрашиваю, чем ты в Кордове занимаешься и с кем видишься в городе, где
прошло твое яркое прошлое. Хотя, зная тебя, у меня оснований больше, — не
скрывает ядовитую ухмылку.

— Ты не знаешь меня, — разбито улыбается Тэхен в ответ. — Так и не узнал,

иначе бы не говорил такого.

— А ты не смей обвинять меня в том, чего не было!

— Я не обвиняю тебя, я просто спросил, — возвращается в гостиную омега.

— И что теперь? — выкрикивает из коридора альфа, который уже и уходить не

381/624
хочет.

— Ничего, через семь дней все закончится, — устало говорит Тэхен и опускается
на диван.

— Вот и прекрасно, можешь даже не ждать семь дней и сейчас валить, —

хлопает дверью Хосок, а Тэхен слышит звон разбившегося вдребезги
собственного сердца.

Так и должно было быть. Этот брак был обречен с самого начала, но Тэхен
почему-то решил, что у них есть шанс, что все можно поменять, и сделал
ошибку. То, что началось, как контракт, по истечении срока должно
закончиться. Он умеет справляться с болью, со столькой справился и с этой
разберется, пусть даже сознание и вопит, что не в этот раз.

В обед Тэхен едет в город увидеться с Юнги, которому обещал встречу еще два
дня назад. Омега слышит рассказы друга, но не слушает, Юнги его
отрешенность сразу замечает и допытывается, в чем дело.

— Фей был у нас дома, — коротко рассказывает ему диалог с Хосоком Тэхен.

— Вот же мразь, я точно ему пакли вырву, — бесится Юнги.

— Не надо, он-то в чем виноват? — смотрит на него Тэхен.

— Он нарочно это делает, он нас провоцирует.

— Неважно, это я не должен был так реагировать, — говорит Тэхен. — У нас брак
только формально, ну да, мы занимаемся сексом и это все, по сути он не обязан
хранить верность тому, на ком женился из-за территории.

— Но он хранит, я в этом уверен, — восклицает Юнги. — Сайко не тот альфа,

который, если трахает кого-то на стороне, будет это скрывать.

— Я знаю, и я верю, что у него с Феем ничего не было, меня задевает, что он
думает, что я могу найти кого-то на стороне, он мне это заявил, потому что,
видите ли, у меня разгульное прошлое, — с обидой говорит омега.

— Рассказал бы ты ему правду.

— Мне ничья жалость не нужна.

— Это не жалость.

— В любом случае, я устал от неопределённости, и если даже мнимая измена

так плохо на меня подействовала, то представь, что со мной будет потом, — с
грустью говорит Тэхен. — Я с каждым днем все сильнее к нему привязываюсь,
все больше его люблю, а это неправильно. Хорошо, что все заканчивается, я хочу
определенность, новую жизнь, я устал от такого положения.

— Может, вы попробуете поговорить? — предлагает Юнги.

— После того, как он заявил, что я могу валить прямо сейчас, разговаривать с
ним у меня нет желания, — бурчит Тэхен.
382/624
Вечером Хосок не приезжает. Тэхен долго не ложится, до последнего ждет, но
альфа не пишет, а омега сам не звонит. Следующий день все повторяется, от
Хосока ни слуха. Еще через день Тэхен начинает собирать вещи и вечером
вместе с кошками уезжает в Кордову. Благо, Минсок в командировке, ему
объяснять пока ничего не нужно. Тэсон знает, что договоренность о сроке брака
подходит к концу, лишних вопросов не задает, а Тэхен говорит, что хочет
побыть один и снимает квартиру в пригороде. Он рассчитывает, что
бракоразводным процессом займется Хосок и его помощь ему не нужна,
закупается холстами и красками и сутками не выходит из дома, изображая свою
боль на бумаге.

***

— Как же он меня бесит и как я по нему скучаю, — говорит сидящему на полу

Мо, который разбирает новую игрушку, Сайко. Хосок уже три дня как ночует у
Мо, все ждет, когда омега ему позвонит. Сперва Хосок ждал извинений, теперь
ему хватит и обычного «привет», чтобы сорваться к нему.

— Да он отличный парень, поезжай к нему, сыграйте новую свадьбу, нарожайте

мне племяшек и живите, чего вы никак не договоритесь, — набитым ртом
предлагает Мо.

— Он актер, и я не могу разобраться в его масках.

— Ты тоже актер, иначе бы давно сказал ему, что любишь, — фыркает младший.

— Я даже на его прошлое и стервозный характер глаза закрыть готов, но меня

так раздражают его попытки изображать из себя ангела и обижаться, когда
говоришь правду, что еле сдерживаюсь, чтобы не орать, — хмурится Хосок.

— Когда любишь — не выбираешь, — вздыхает Мо. — Она приходит без

разрешений, свой список с твоим не сверяет.

— Ты чего в романтику ударился? — хохочет Хосок и тянется к коробке с тако и

пиву.

— Ну правда, ей похуй, кем был твой избранный, откуда он, чем занимался,
альфа ли омега…

— Тут ты загнул, какой нахуй альфа, — смеется Хосок.

— Ну, а что, даже в Левиафане есть пары альфа и альфа, про омега и омега ты и
так знаешь.

— Я знаю, что есть, и мне похуй, кто себе кого выбирает, но лично меня только
омеги интересуют. Ты чего, на альф переключился? — приподнимает брови.

— Не дай дьявол, — бурчит Мо. — А представь?

— Тогда я обнимать тебя больше не буду, мало ли у тебя на меня встанет, и

вообще не порть мне аппетит, — жует тако Хосок.

383/624
— Хорошо, — тихо говорит Мо и тоже тянется за пивом.

Мо не может выкинуть из головы ту ночь в своей квартире. Он строго настрого

наказал своей охране о перестрелке в квартире никому из лидеров не говорить,
ведет себя, как ни в чем не бывало, но стоит увидеть или услышать Сокджина,
как хочется сквозь землю провалиться, хотя проваливаться должен он. Пусть Мо
и был пьян, но он прекрасно помнит то, что вытворял альфа с его телом, а
главное, как он сладко кончал от его руки. С той ночи Мо два раза приводил к
себе омег, но дальше предварительных ласк не зашло. У него уже плохо
скрываемая паника, и он мысленно возвращается к словам Хосока, сказанным
пару недель назад в клубе: «ни на кого не встает, потому что влюблен». Он
гонит от себя эти мысли и продолжает ждать, когда это пройдет. Бить Сокджина
уже не хочется, да и ему его не одолеть. Сокджин больше никаких шагов не
предпринимает, близко к нему не подходит, и Мо в душе ему за это благодарен.
Привычный мир и восприятие альфы треснуло за одну ночь, и он настолько в
нестабильном состоянии, что любое давление со стороны Омариона, и Мо
выпустит в него обойму, а потом и в себя, потому что рассудок, который не
принимает то, что им было хорошо той ночью, в то же время подкидывает
картинки именно оттуда, заставляя Мо ублажать себя, думая об Омарионе. Мо
думает, что игнор со стороны Омариона — это доказательство того, что тому
больше неинтересно, он свое получил, а Сокджин, как опытный охотник,
расставил сети и ждет, когда добыча попадет в них. Мо уже попал, и с каждым
следующим днем все больше в них запутывается. Он вздрагивает от звонка
телефона и, увидев имя Фея, бьет себя по лбу.

— Блять, я обещал погулять с Феем и забыл.

— Ну нихрена себе, ты забыл про мистера вселенная, на которого сутками

дрочишь, — удивленно смотрит на него Сайко.

— Я, наверное, устал просто, — врет Мо, понимая, что забыл, потому что, кроме
Омариона, ни о ком не думает, и, сняв трубку, идет в коридор.

***

Утром Чонгук вызывает всех срочно в офис, и прибывшие альфы узнают, что Лео
найден. Страна, в которой он задержан, отказывается выдать преступника
Кальдрону, учитывая, что его ждет на родине смертная казнь. После
двухчасовых переговоров, альфы, так ни к чему не придя, расходятся по своим
делам.

Хосок больше терпеть не намерен, он до начала своих дел решает отправиться в

квартиру и хотя бы увидеть несносного омегу. Тишина встречает Хосока с
порога, он бы подумал, что Тэхен ушел гулять, но кошки, которые всегда ждут
его в коридоре, тоже отсутствуют. Хосок чувствует, как пустота квартиры
пробирается в него, его мысли настолько громкие в этой тишине, что рвут
барабанные перепонки, а сердце покрывается тонким слоем льда. Он проходит в
гостиную, вроде, все на месте, ничего не изменилось, Тэхену, кроме одежды, и
забирать нечего, но в то же время квартира пустая. Хосок не видит дорогой
мебели, красивый декор, технику, он видит выжженную пустыню, посередине
которой остался один. Этот дом был местом, в которое Хосок возвращался
только из-за него, он ушел, и тут вьюга воет, цветы высыхают, а любимый диван
холоднее могильных плит. Он опускается в кресло и, обхватив руками голову,
384/624
дышит пока все еще уловимым запахом нарциссов.

— Я не дам тебе развод, — прислоняется к спинке. — Умру, но развод ты не

получишь, потому что я тебя, несносного, люблю.

Хосок рывком поднимается на ноги и набирает омегу. Как и ожидалось, телефон

выключен. Альфа не теряется, звонит следом Тэсону, но тот уверяет его, что
понятия не имеет, где омега. Хосок, не желая терять ни минуты, решает сразу
поехать к Юнги, потому что с ним Тэхен точно всегда на связи.

Юнги, у которого выходной, находится в доме Чонгука. Омега сидит на ковре

перед ноутом в окружении бумаг и пьет кофе из огромной чашки. Он даже не
встает с пола, когда входит Хосок, и, более того, приглашает и его
присоединиться.

— Я ненадолго, мне срочно надо в Кордову возвращать моего муженька, —

нервно ходит вокруг альфа.

— Это приятно слышать, — улыбается Юнги.

— Скажи мне, где он? Ты не можешь не знать, я и так его найду, но не хочу
терять время.

— Я скажу, но сперва ты мне скажешь, зачем ты его ищешь.

— Не твое дело, — мрачнеет Хосок. — Не отнимай мое время.

— Тогда флаг тебе в руки, иди и ищи, — пожимает плечами омега, — но даже
если ты его найдешь, вряд ли он вернется к альфе, который не видит его
настоящего и при каждом удобном случае обижает.

— Я его не обижаю! — восклицает Хосок. — Это он меня во всех смертных грехах

обвиняет, а потом сразу же включает ангела.

— Он не включает ангела, он такой и есть.

— Да я и не спорю, просто легко искать в чужом глазу соринку, когда в своем

бревна не замечаешь!

— Повторяю вопрос, зачем ты его ищешь? — захлопывает крышку ноутбука

Юнги.

— Затем, что люблю его! Это ты хотел услышать?

— Неважно, что я хотел услышать, мне важно, чтобы ты еще больше его не
обидел, — с грустью говорит Юнги. — Он ведь ушел, потому что устал от ваших
недоделанных отношений, потому что он такой же идиот, как и ты, и вы оба
меня заебали.

— Тебя мой папа укусил? Где мой омега? — теряет терпение Хосок. — Я давно
закрыл глаза на всё, и на его блядское прошлое в том числе, хотя каждый его
отъезд в Кордову доводит меня до белой горячки! Я хочу с ним нормальных
отношений, и мы начнем все заново, если, конечно, я не ошибаюсь насчет того,
что и у него есть чувства. Они ведь есть?
385/624
— Пусть он сам тебе скажет, — фыркает Юнги. — Только дай ему немного
времени побыть наедине, разобраться в себе, не дави на него и, пожалуйста,
следи за языком.

— Я будто с ребёнком общаюсь, — плюхается в кресло альфа и вытягивает

длинные ноги. — Если он хочет отношений со мной, то пусть вернется, и мы
заживем, не хочет, я умолять его не буду, но нельзя же вот так вот сбегать, я,
как минимум, заслужил разговора. И время я ему не дам, потому что я тут
разрываюсь!

— Ты ведь не разговариваешь с ним, ты только обвиняешь!

— Думаешь, мне легко? — облокачивается о колени альфа. — Да одна мысль, что

он вернулся туда, где прожил годы в гулянках, меня выбешивает. А он
постоянно торчит в Кордове, и стоило мне от злости сказать поезжай, он сразу
же свалил!

— Там его семья!

— И его любовники!

— Нет у него никаких любовников, — с горечью говорит Юнги.

— Ну да, а я мембер какого-то бэнда, и мы собираем стадионы, — язвит Хосок.

— Мне нужно кое-что тебе рассказать, — устало говорит омега, — но сперва ты

поклянешься, что не убьешь никого. Умру только я, когда Тэхен узнает, что я
тебе рассказал.

— Ему что-то угрожает? — напрягается Хосок.

— Нет, это из его прошлого.

— Так пусть он мне и расскажет тогда.

— Он никогда тебе этого не расскажет, он не сможет, а ты так и будешь чуть

что даже неосознанно давить на эту рану, не позволяя вам обрести счастье, —
подползает ближе Юнги. — Я устал от того, что вы два идиота, которые любят
друг друга, но уже на грани того, чтобы эту любовь потерять. Одному из вас не
хватает смелости признаться в чувствах, а второму рассказать правду и стереть
с себя пятно.

— Не томи тогда, расскажи, — смотрит на него альфа.

— Ты клянешься?

— Да ну нахуй, как я могу клясться, если не знаю, о чем речь.

— Тогда уходи.

— Да, блять, хорошо, клянусь не убивать, — закатывает глаза Хосок.

— Речь будет о той ночи в Хилтон.

386/624
— Слышать про нее не хочу, меня раздражает даже упоминание об этом его
прошлом, — поднимается на ноги альфа. — Ты прав, лучше я пойду и сам его
найду, чем терять с тобой время, — идет к выходу Хосок.

— Это было изнасилование, — выкрикивает ему в спину Юнги, и Хосок врастает

в пол. Не оборачивается, не двигается, так и стоит между омегой и дверью,
чувствуя, как просыпается его зверь, среагировавший на одно только слово.

— Его напоили, подсыпали что-то в коктейль, он был не в себе, — Юнги

умолкает, потому что Хосок, развернувшись, быстрыми шагами идет к нему и,
нагнувшись, словно омега ничего не весит, поднимает его за плечи на ноги и
встряхивает:

— Что ты, блять, несешь?

Юнги уже жалеет, что открыл рот, потому что янтарный цвет в глазах напротив
затапливает радужную оболочку, а в зрачках бездна раскрывается.

— Он был там на дне рождения друга, — тараторит Юнги, — но друг и его

друзья заперли его в номере, что было дальше, ты знаешь…

— Чушь! — выпаливает альфа, а морщина на лбу все глубже. — Я перестану его

уважать, если ты продолжишь. Он сочинил байку, и ты поверил? Если бы это
было изнасилование, то Минсок, а я его неплохо знаю, всю Кордову бы на уши
поднял и тех ублюдков бы наказал. Да, блять, нахуя омеге так позориться перед
полуостровом? Он бы правду рассказал.

— Ты делаешь мне больно, — хмурится Юнги, косясь на пальцы альфы,

сжимающие его плечи, и Хосок его отпускает. — У них есть видео, —
продолжает. — Они его им шантажируют, и Тэхен не хотел, чтобы отец и брат
это видели, да весь полуостров бы это увидел, поэтому он никому не рассказал.

— Нет, не может быть, как так можно… — отшатывается альфа, в котором шок
по мере осознания сменяется яростью. — Как он мог позволить к себе такое
отношение? Как он это все в себе … почему он мне ничего не рассказал? Ты ведь
не лжешь, Юнги? — уверен, что не лжет, это ведь очевидно.

У Хосока волосы на затылке от ужаса шевелятся. Сколько всего он видел, через

что только не прошел, скольких свинцом лично накормил и сколько ран на себе
залечил, но так страшно никогда не было. Хосоку на мгновенье кажется, что он
и есть Тэхен, он омега, с которым так подло поступили и оставили одного перед
общественностью с клеймом на лице и огромной дырой в груди, которая и
правду засосала. Теперь и обида в глазах Тэхена на разговоры о прошлом
понятна, и тот страх в первую ночь, и постоянно сползающие маски, которые с
каждым следующим днем становились все тоньше и прозрачнее, понятны.
Хосоку плохо. Он чувствует, как ему душно, подходит к окну, распахивает его,
но облегчения нет, все его органы будто бы в узлы скручены. Он злится на
Тэхена, что скрыл, в нем бурлит ярость на тех, кто это сделал, но ненавидит он
только себя. Сколько раз он его этим ядом уколол, сколько гадостей наговорил,
обижал, заставлял из раза в раз в прошлое, из которого омега пытался сбежать,
вернуться. Он ведь его как увидел, понял, что это все игра, он почувствовал это
еще на том приеме, где отец его ударил. А этот цирк в ресторане с Лэем,
попытка себя так открыто предложить и при этом дрожать в его руках в
387/624
брачную ночь. Это все слишком, у Хосока сейчас голова лопнет от этой
чудовищной информации. Омегу, на которого он голос не повышает, втоптали в
грязь и заставили пройти через такое в одиночестве. Хосок жалеет о двух
вещах, что не встретил Тэхена раньше и не спрятал его от тварей и что так и не
озвучил ему свои чувства. Первое изменить нельзя, второе пока тоже. Хосоку
даже дышать до того, как он этим ублюдкам головы не оторвет, запрещено.

— Держи, — протягивает ему стакан с водой Юнги, и альфа с благодарностью

принимает.

— Кто еще знает? — с трудом спрашивает Хосок, в котором ярость кровь

кипятит.

— Я и Чимин, больше никто.

— Я сам виноват, что он мне не доверился, — прикрывает веки Хосок.

— Такое не расскажешь, да и он был уверен, что ты ему не поверишь, — говорит

Юнги. — Представь, ты так же бы среагировал при нем, как со мной изначально,
сказав, что он снова играет.

— Это бы его разбило.

Юнги кивает.

— Мне надо идти, пока я к нему не поеду, ты прав, пусть он побудет наедине. И
прошу, не говори ему про наш разговор.

— Я жить хочу, конечно, не скажу, но, Хосок, ты обещал, что никого не

убьешь, — просит его Юнги.

— Я держу обещания, — ставит стакан на столик альфа. — И, Юнги, спасибо.

Хосок выходит из дома и, направляясь к ламборгини, набирает Джозефа.

— Ты же сейчас в Кордове? Так вот, я хочу, чтобы ты узнал, кто был в Хилтоне в
ту ночь с моим супругом. Неважно, зачем мне это. Найдите их и привезите в
нашу точку. Буду в Кордове через два часа.

Альфа сбрасывает звонок и, сев за руль, выезжает со двора. Рев мотора не

заглушает рев зверя, стоящего в ушах. Он зашел к Юнги за своим омегой, а
вышел со вкусом крови во рту и сдавливающей грудь ношей, сбросить
которую — необходимость, чтобы жить дальше. Пусть даже все свои
внутренности выхаркает, ему не поможет, эту боль только чужая заглушить
может. Он давит на газ, а перед глазами картинки сменяются, альф без лица
показывают, он рубит им руки, ноги, пальцы по одному сантиметру отрезает.
Впитывает их крики, мольбу, но легче не становится, зубы сильнее сжимаются,
во рту вместо слюны кровь чувствуется. Ким Тэхен его омега, муж, его любовь.
Хосока учили защищать семью, за свое глотки рвать, умирать, не раздумывая, а
он с ним год прожил, слепцом был, таким и остался, так бы и не прозрел, если бы
Юнги правду не рассказал. Чем Хосок от тех, кто Тэхена до сих пор окружал,
отличается? Ничем. Он так же его оскорблял, обижал, пальцами в кровоточащие
раны лез и давил, ковырял. А Тэхен молчал. Смотрел в глаза с неподъемной
грустью и маску склеивал. Все будет по-другому. Отныне никто к его мальчику
388/624
не подойдёт, слова дурного не скажет, иначе Хосока не Сайко зовут.

«Даже если ты не примешь меня, я буду тенью за твоей спиной. Я не уберу

оружие, отстрою вокруг тебя стены, через которые зло не просочится, я стану
землей, по которой ты ходишь, твои ступни острых камней не коснутся. У меня в
груди решето, но есть ты, и все срослось. Прости, мой мальчик, что я не был с
тобой в твои темные времена, но я клянусь, что вечность тебе служить и
темноту руками разгонять буду».

Мо разминает шею, остановившись на тротуаре, только закуривает, как мимо на

огромной скорости пролетает знакомый ламборгини, и вот сигарета альфы уже
под ногами валяется.

— Какого хуя… Сайко, — смотрит на клубы пыли, оставленные после

автомобиля, Мо и бежит к своему внедорожнику.

Догнать Хосока нереально, даже приблизиться не получается. Мо набирает его

по телефону, но альфа не отвечает. Куда бы ни несся так Сайко, хорошего
ждать не приходится, Мо набирает Чонгука, которому до этого уже позвонил
Юнги.

— Не слезай с его хвоста. Мы едем, — говорит ему Эль Диабло, и Мо сильнее на

газ давит. — Я уже предупредил парней в Кордове, Сайко надо задержать, и
пока мы не приехали, это твоя работа.

— Да что, блять, случилось? — кричит Мо.

— Он едет мстить.

— Когда Сайко мстит, его ничто не остановит.

— Мо, ты должен, иначе случится непоправимое.

— Я понял, — сбрасывает звонок альфа.

Хосок с трудом успевает притормозить, увидев поджидающий его конвой,

поставленный Эль Диабло, сразу после прохождения границы в Кордову, и,
выйдя из машины, достает оружие.

— Разошлись, — кричит на парней альфа и поднимает руку с пистолетом. — Всех

уложу, если не разойдетесь.

Парни, которые получили приказ, пытаются подойти ближе, но Хосок

предупредительно стреляет в воздух, а потом бьет первого подошедшего к нему
парня по лицу и целится в ноги второго. Парни расступаются, планируя зайти
сзади, но Хосок продолжает стрелять по земле и возвращается к машине.

— Не отойдете, перееду, — не угрожает, а утверждает Хосок и вновь срывается

с места. Конвой расступается.

Альфа подъезжает к дому, когда-то служащему точкой сходки зверей, и, выйдя

из машины, кивает стоящим во дворе парням. Чем ближе зверь к добыче, тем
сильнее чешутся клыки. Он закрывает за собой калитку и направляется к двери,
когда слышит звук шин по асфальту, и через минуту к нему бежит Мо.
389/624
— Иди делом займись! — рычит на него Хосок и идет к двери.

— Сайко, стой! — спотыкаясь, бежит к нему Мо и, не дав альфе ступить на

лестницу, виснет на его спине. — Не знаю, что происходит, но тебя нужно
задержать.

— Я не хочу делать тебе больно, — сбрасывает его с себя Хосок, но не успевает

сделать и шага, как падает, прижатый к земле Мо. Он обхватывает его лицо
руками, чтобы не бить, но мелкий не отпускает, Хосок разворачивается,
вдавливает его в землю. Мо страшно от такого Хосока, его вены вздулись, глаза
налиты кровью, а пальцы вокруг горла все сильнее сжимают.

— Успокойся, прошу, успокойся, — молит Мо, пытаясь столкнуть его с себя.

— Пусти, убью тебя, если не отпустишь, — хрипит Сайко. — Эти мрази

изнасиловали моего омегу. Им не жить!

— Я сам их убью, если это правда, — все равно не отпускает его рубашку Мо,
пытаясь максимально оттянуть время до приезда Чонгука.

— Это правда, Мо. Мои люди нашли их, они в этом доме, отпусти меня.

— У меня приказ, брат, — прячет виноватый взгляд Мо.

— А у меня жажда крови, — говорит Сайко и, пока получивший в бок удар Мо

приходит в себя, поднимается на крыльцо.

— Двое женаты, дети, один прожигает жизнь, второй ведущий на

развлекательном канале, местная звезда. Кстати, один в администрации
Кордовы, вы сами назначали. Четвертый сын главы нашего банка, —
докладывает Хосоку стоящий у двери Джозеф.

— Плевать, на тот свет они с собой ничего не заберут, — Хосок толкает дверь и
заходит внутрь, не увидев подъехавшие автомобили Эль Диабло. Альфа минует
небольшой коридор и входит в комнату, в которой на коленях с завязанными за
спинами руками и с кляпами во рту стоят четверо альф, окруженных его
людьми.

— Ну что, ублюдки, вы в ужасе? Знаете, что я с вами сделаю, — выдергивает из-

за спины своего солдата нож Хосок, — порублю, а потом вас разделают и
вышлют вашим семьям на ужин. Они не подавятся, не будут знать, чью гнилую
плоть жрут.

Парни пытаются выплюнуть кляпы, не понимают, в чем дело. Один от страха

уже обмочился.

— Ким Тэхен. Где видео? — подходит к первому и с размаху бьет его по лицу
Хосок и вытаскивает кляп.

— Пожалуйста, умоляю, мы ни в чем не виноваты.

— Где видео? — проводит лезвием по обнаженной глотке.

390/624
— Хосок, — в комнату входит Чонгук.

— Вы же лидер, — увидев его, кричит парень. — Пожалуйста, отпустите нас, мы

ни в чем не виноваты.

— Чонгук, уходи, — не оборачивается Хосок. — Я убью их. Тебе меня не

остановить. Никому не остановить.

— Хосок, послушай, я не знаю, что они наделали, подробности мне не

рассказали, но уверен, ты не просто так зол. Мы придумаем им приговор, но
убивать четверых граждан, двое из которых работают на нас же — нельзя.

— Они изнасиловали моего омегу, — хватает за воротник брата и выплевывает

слова ему в лицо Хосок. — Эти ублюдки изнасиловали Тэхена и сняли это на
видео, шантажируя его. О каком суде ты мне говоришь?

— Смерть будет для них избавлением, — мрачнеет Чонгук, и Хосок его

отпускает. — Слишком легкая расплата.

— Он прав, хотя убил бы, воскресил бы и повторил бы, — подтверждает Мо.

— Давайте зальем им в глотки свинец, как в той книжке про жестокого
правителя. Я сам залью, пусть сдохнут в мучениях!

— Ты не помогаешь, — качает головой Джозеф.

— У меня внутри горит, не напьюсь их крови, покоя себе не найду. Ты знаешь

меня, — заворачивает рукава рубашки Хосок и вновь с размаху бьет первого из
альф по лицу. — Где запись?

— У меня, — рыдает мужчина, — она в кабинете, дома.

— Позвони своим, пусть ее передадут моему человеку. Копии есть?

— спрашивает Сайко, а альфа отчаянно мотает головой.

Через полчаса Джозеф возвращается и передает Хосоку флэшку. Альфа требует

ноут и, выйдя в коридор, подключает носитель. Видео начинается с входа в
номер одного из стоящих на коленях альфы, который, держа за руку Тэхена,
знакомит его с остальными, кто в номере. Хосок захлопывает крышку ноута и,
вынув флэшку, бросает ее на пол и выпускает в нее обойму. Альфа, у которого
глаза кровью только от пары секунд на видео налиты, возвращается в комнату и
требует топор.

— Обреки их на страдания, — вновь подходит к нему Чонгук. — Пусть мечтают о

смерти. Убив их, ты подаришь им избавление. Если бы кто-то поступил так с
моим омегой, то я бы сделал ему очень больно, так больно, что он молил бы о
смерти. Подумай об этом, а если все же решишь казнить, я помогу закопать.
Такое нельзя простить.

Хосок задумывается и после небольшой паузы требует вызвать «скорую» зверей

и просит всех на выход.

Через несколько минут вошедшего за Сайко Мо выворачивает прямо на пол, и

он, оттащив «мясника» в сторону, оставляет несчастных на прибывших врачей.

391/624
— Ты отрезал одному член, — прислонившись к гелендвагену уже у въезда в
Амахо, говорит Чонгук. — Остальным переломал все конечности. Все переломы
открытые. Даже меня порой твои зверства пугают.

Мо опять мутит.

— Отрезал и запихал ему в глотку, — прикрыв веки, выдыхает табачный дым

Сайко. — Тому, кто подстроил западню, отрезал, и тому, кто его другом
назывался и привел его в тот номер. Предлагаю вводить, как наказание за
изнасилование.

— Я за, только ты искупайся, а я подчищу следы, — усмехается Чонгук.

— Нечего подчищать, я сказал им, что если кто-то узнает о том, кто это сделал,
я пришлю им головы членов их семьи, так что на них напали люди в масках,
сводили старые счеты, — говорит Хосок. — Только легче мне не стало. Что бы я
ни сделал, боль Тэхена мне не забрать, и это меня убивает.

Утром Кордова просыпается от шокирующей новости. Четверо зверски избитых

известных бизнесменов, чудом не скончавшиеся от потери крови,
госпитализированы со страшными ранами. Вся Кордова разыскивает маньяка,
отрезающего гениталии, а Чонгук высылает на территорию помощь из Амахо.

***

Тэхен сидит на кровати в крохотной спальне новой квартиры и уже несколько

минут безотрывно смотрит на две полоски, отражающиеся на тесте в его руках.
Он не понимает, что чувствует, не знает, как реагировать, и с трудом
избавляется от первой мысли сразу же побежать к Хосоку и рассказать про
беременность. От альфы по-прежнему нет новостей, он не звонит, не приезжает,
а Тэхен не перестает ждать. Омега четко принял, что любит его, но не хочет,
чтобы их отношения начались заново из-за беременности. Тэхен не сомневается,
что Хосок захочет ребенка, а даже если не захочет, омега его оставит. У Тэхена
впервые в жизни появится настоящая семья, и, если в ней не будет Хосока, он
сам в состоянии заменить своему ребенку и отца, и папу. Пока он никому ничего
говорить не будет, подождет еще немного Хосока, и если тот все-таки подпишет
бумаги о разводе, то Тэхен вместе с малышом и без него прекрасно проживет.
Сейчас остается только надеяться. Тэхен тянется за мобильным, чтобы в сотый
раз за день проверить пустующие «входящие», а после листает ленту новостей
в твиттере. Телефон с открытой новостью про маньяка соскальзывает из рук
Тэхена на ковер.

«Не может быть. Это просто совпадение, что все четверо пострадавших мои
бывшие друзья. Наверное, то, что они сделали со мной, было не самым
страшным их грехом», — думает омега.

Тэхен не знает, что для Хосока это и было их самым страшным грехом.

*Название главы Eres mi epicentro de dolor (перевод с исп. — Ты мой

эпицентр боли)

392/624
Примечание к части Юнгуки, вторая половина главы c церкви и до конца
EPIC COVER ''Don't Speak'' By Hidden Citizens
https://soundcloud.com/user-864716002/epic-cover-dont-speak-by-hidden-citizens-
reawakenings-vol2?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Ме мата ту силэнсио

Сколько бы Чонгук ни предлагал провести большое торжество, которое

организуют приглашенные люди, Юнги настоял на свадьбе в узком кругу и взял
ее организацию на себя. Сама церемония пройдет в заново отреставрированной
после войны церкви в Амахо на закате. После церемонии гости отправятся в
особняк Чонгука, на лужайке которого и начнется все веселье. Юнги вместе с
Тэхеном занимаются оформлением лужайки, которую украшают живыми
цветами и лентами. Юнги выбирает для оформления цвет слоновой кости и
нежно голубой, Тэхен добавляет ярко-оранжевые ленточки, которые будут
обвивать приборы и подсвечники. Для церемонии Юнги заказал два костюма, в
церкви он будет в белом костюме и синей рубашке, а приехав в особняк,
переоденется в темно-бордовый костюм, который специально для него сшил
лучший портной Кальдрона. Юнги за два дня до церемонии выкрасил волосы в
черный, длину при этом не тронул. Чонгук заказал себе темно-синий костюм,
который наденет на белую рубашку, чтобы гармонично смотреться с нарядом
омеги. Завтра в пять часов вечера Юнги в окружении друзей и близких
отправится в церковь, вложит руку в ладонь того, кому уже много лет назад
подарил свое сердце.

— Нет, нет, нет! Одумайся, ради всего святого! — восклицает Илан, пока
сидящий на полу особняка Чонгука Юнги проверяет план рассадки гостей.
Рядом с ним же на ковре в люльке лежит Ниньо и пускает пузыри, пока его папа
помогает Тэхену выбирать цветы для букета жениха.

— Тебе нельзя за него, — нервно ходит по комнате Илан.

— Почему? — не сдерживается Чимин, который не скрывает неприязни к

мужчине. — Почему ему нельзя построить семью с любимым человеком?

— Потому что их брак обречен, — зло шипит на него Илан. — Ты пожалеешь,

Юнги, потому что ваши отношения зависят не от вас, а от внешних факторов. Ты
думаешь, я тебе враг, но я хочу тебе только хорошего, жаль, ты этого не
понимаешь.

— Я уже говорил тебе, что твое «хорошее» меня до добра не довело, поэтому ты
можешь не приходить на свадьбу. Пусть для тебя это будет обычный день, —
старается звучать спокойно вымотанный приготовлениями к свадьбе Юнги.

— И прекрасно, я не буду свидетелем этого цирка. Ты ни во что не ставишь

своего папу, нам с тобой больше не о чем разговаривать, — Илан хватает
кардиган и идет на выход.

— Не понимаю, почему он так ненавидит Чонгука, — качает головой Тэхен и

берет на руки ноющего Ниньо.

— И я не понимаю, — лжет Юнги.

393/624
— Кто это у нас такая кнопочка, — целует в нос малыша Тэхен. — Маленькие вы
такие хорошенькие, а вырастете и в нас превратитесь.

— Ой, не говори, — подтверждает Чимин. — Ему и годика нет, но уже с

характером, весь в отца, то ему не нравится, это не то, насчет всего у него есть
свое мнение.

— Интересно, у меня кто будет, — поднимает над головой визжащего от радости

Ниньо Тэхен.

— Да какая разница… — осекается Юнги. — Ты что…

Тэхен кивает.

— Ебать, мне нужно покурить, — бьет себя по коленям Чимин.

— Ты же бросил, — хмурится Тэхен.

— Я бросил, когда узнал, что жду Ниньо, но сейчас опять начну.

— Сиди, курить — плохо. Я тоже брошу, — журит его Юнги. — Ты уверен, что
беременный? — оборачивается он к Тэхену. — Вас предохраняться не учили?

— Мы прерывались, правда не всегда, — опускает глаза омега.

— Ты в каком веке живешь? — ругается Юнги. — Прерываться — это не

предохраняться! Ты точно уверен, что ждешь ребенка?

— Да, я уже и в больнице был.

— Но, блять, вы же расстались, ну как так, — причитает Чимин.

— Не расстались, а в ссоре, — улыбается ему Юнги.

— Что будешь делать? Родишь? — подползает ближе Чимин.

— Во-первых, скажу его отцу, — твердо заявляет Тэхен. — Я люблю его отца,
пусть он и хамло страшное, и я хочу родить малыша, потому что его пока и нет,
но я уже забываю, что такое одиночество. Хочу, чтобы и у меня было такое же
крохотное чудо, как мистер Ким Пак Ниньо Кнопочка. Во-вторых, раз уж я решил
его оставить, я не собираюсь растить его один, пусть его отец постарается и
обеспечивает своего сына, я не должен все тащить на себе. Неважно, что у нас
не получился брак, да и отношения толком не вышли, это все не мешает
каждому из родителей нести ответственность.

— Думаю, его отец будет счастлив, — хихикает Юнги.

— Ты что-то знаешь, — щурится Чимин.

— Нет, но это правильный поступок — рассказать его отцу, тем более решение
насчет ребенка все равно принимаешь ты, — серьезно говорит Тэхену Юнги.

— Да, кстати, вы, наверное, читали новости о четырех альфах, одного из

которых кастрировали? — внезапно спрашивает Тэхен.
394/624
Чимин кивает, а Юнги изображает интерес к кружевным ленточкам на полу.

— Знаете, что странно, эти парни те самые, кто был в ту ночь в отеле, —
задумчиво говорит Тэхен. — И вот я думаю, то ли это карма, которая, к слову,
очень жестоко с ними обошлась, то ли…

— Карма! Она работает, — выпаливает Юнги. — Ты ведь не говорил об этом

Хосоку?

— Нет, конечно. В любом случае, это было очень жестоко, — тихо говорит Тэхен.

Омеги отвлекаются на шум со двора, и через пару минут в гостиную входит

Чонгук.

— Ладно, нам пора, — поднимается на ноги Чимин. — Завтра большой день, всем
надо выспаться, — подмигивает он Юнги.

— Побудьте еще немного, я хочу пообщаться с племянником, — забирает у

Чимина ребенка альфа и идет к креслу. — Тем более Намджун заедет, он тебя и
заберет, — Чонгук прижимает к себе Ниньо и целует его пальчики.

Тэхен, который в глубине души надеялся, что и Хосок будет с Чонгуком,

расстроенно убирает в коробки ленточки и, поднявшись, собирается домой.
Омега, попрощавшись с друзьями, выходит во двор и сразу же видит
припарковавшийся прямо напротив лестницы черный ламборгини. Он здесь.
Тэхен с трудом преодолевает ступеньки и на ватных ногах идет к стоящему у
клумб своему автомобилю. Хосок, как думает омега, судя по всему, увидев
автомобиль Тэхена, в дом не вошел. Тэхена обижает то, что альфа его открыто
игнорирует, но в то же время сам он разговор с ним начинать не собирается и
каждый день со страхом ждет бумаг для развода. Омега не видит его за
тонированными стеклами, но уверен, что он сидит в автомобиле. «Если захочешь
поговорить, сам подойдешь», — идет к своей машине Тэхен, все надеясь, что
Хосок выйдет, но со стороны ламборгини ни звука.

Хосок сидит за рулем, постукивает по нему пальцами и, не отрываясь, следит за

омегой. Хосок поедет за Тэхеном, вернет его в свой дом, но позже, он хочет,
чтобы омега все обдумал, не хочет навязываться и в то же время безумно
скучает. Тэхен такой же яркий, красивый, маска безразличия отлично на нем
сидит, но Хосок даже сквозь блестящую игру красноволосого актера
разглядывает грусть в любимых глазах цвета кофейной гущи. Как бы зверь ни
бился и ни стремился к своему омеге, Хосок боится, что пока Тэхен не готов, что
раны от его слов все еще свежие, а альфа его отказ не переживет.

Намджун приезжает через час, не задерживается, сразу забирает свою семью и

уезжает домой, оставив будущих супругов наедине. После того, как все гости
расходятся, Юнги, так и оставив бардак в гостиной, поднимается в душ, а после
ложится в объятия Чонгука.

— Завтра ночью я уже буду обнимать своего мужа, — выдыхает Юнги, зарываясь
лицом в его грудь.

— Изменится только статус, все остальное будет по-прежнему, — целует его в

пахнущие кокосовым шампунем волосы Чонгук.
395/624
— Чтобы до пяти часов вечера я тебя завтра не видел, — говорит Юнги. — Хочу,
чтобы ты соскучился, и вообще, видеть жениха до церемонии — дурной знак.

— Я скучаю по тебе, даже держа тебя в своих руках, — поглаживает его голый
живот Чонгук, пытаясь пробраться за резинку боксеров.

— Не сегодня, — убирает его руку омега. — Завтра будет брачная ночь.

— Но это будет завтра, а я хочу сегодня, — хмурится альфа.

— Ночью я надену чулки, у меня даже подвязка готова, — подмигивает ему

омега.

— Не поступай так со мной, — молит Чонгук. — Давай сегодня отрепетируем,

чтобы завтра все прошло хорошо. Ну же, где чулки?

— Так, всё, спокойной ночи, — отодвигается Юнги и кутается в одеяло,

игнорируя недовольство альфы.

***

— Завтра свадьба моего сына, а я опять не могу от души радоваться, — говорит

сидящему рядом на диване Хосоку Лэй. — Почему вы так любите все усложнять,
будто бы бессмертны, будто это не ваше время утекает?

— Папа, ему нужно время подумать, пусть подумает, — устало говорит альфа.

— Ты же любишь его, сынок, более того, я знаю, что он любит тебя, почему бы
вам просто не протянуть друг к другу руки? — с мольбой смотрит на него омега.
— С тех пор, как он ушел, ты не улыбаешься, Хосок, а мое сердце кровью
обливается.

— Люблю и отрицать не буду, но я не хочу на него давить, не хочу его обижать,

я уже достаточно ошибок сделал, — говорит альфа. — После свадьбы Чонгука я
поеду к нему и скажу, что чувствую, если он захочет вложить свою руку в мою, я
буду счастлив, если откажется, я буду вновь его добиваться, чего бы мне это не
стоило.

— Почему не прямо сейчас? — не понимает Лэй.

— Ты многое не знаешь, а я рассказывать не буду, — угрюмо отвечает Хосок, —

но сейчас рано. Я хочу, чтобы он тоже определился, чтобы понял, может он жить
без меня или нет. Я без него не могу. А ты, пожалуйста, не переживай, во-
первых, это влияет на твое здоровье, во-вторых, не обижай Чонгука грустной
миной, он так долго ждал этого дня.

***

— Как мне это понимать? Как ты мог возобновить работу картеля, открыть пути,
более того, поставить их охранять наших людей и не сказать нам? — кричит
обычно спокойный Намджун на стоящего у окна в кабинете Чонгука. — Почему я
396/624
узнаю об этом только сейчас, когда как по пути уже прошла первая партия?

— Я нарочно ничего не скрывал, — спокойно отвечает Чонгук. — Более того, на

одной из наших встреч я говорил, что пора возродить картель.

— Ты не говорил, что возродишь его! — не может успокоиться побагровевший

Намджун. — Мы опять транзитный путь для наркоторговцев!

— И у нас опять отличный доход, на который мы купим новое вооружение и

поднимем экономику.

— Чонгук, ты играешь с огнем, — подходит к нему альфа. — Мы команда, мы

семья, ты не должен был делать такое через наши головы.

— Мы семья, а в семьях бывают разногласия, — говорит Чон. — Мы столько лет

этим занимались, продолжим еще пару лет, поднимем страну, а потом будем
сворачивать, но не сразу, как в прошлый раз, когда нам пришлось оплачивать
невыполненные нами контракты и понести огромные убытки, а понемногу.

— Мы ведь создали государство в том числе, чтобы бороться против

наркоторговли, — нервно смеется Намджун.

— Но помимо этой цели у нас есть еще сотня других, на реализацию которых
нужны деньги, а ничто не приносит столько денег, как наркотики, — заверяет
его Чонгук.

— Если кто-то узнает, то нам конец.

— Вот поэтому я говорю, что мы должны сменить методы правления, и тогда нам
бы не пришлось бояться того, что кто-то может узнать. Мы есть закон, и если мы
возрождаем картель Амахо, то людям ничего не остаётся, кроме того, как
принять это.

— Ты меня совсем не понимаешь, — лохматит волосы Намджун. — Я тебя тоже

не понимаю. Да, я согласен, все пошло не так, как мы планировали, но твой
радикализм сделает все только хуже. Более того, ты не посоветовался с
братьями. Ты сам этого не замечаешь, но ты отделяешься от нас.

— И не думаю, — хмурится Чонгук. — Я хочу, чтобы Кальдрон процветал и чтобы

Звери были во главе всего. Я делаю это ради нас, а вы говорите о либеральных
методах, идете на уступки и думаете о выборах.

— У нас встреча через пару минут, потом твоя свадьба, но мы это так не
оставим, — вздыхает Намджун. — Вернемся к этому разговору после торжества.

***

— Костюм привезли, иди переодеваться, я пока продолжу за тебя, — через

полчаса шепчет на ухо Чонгуку Намджун и садится на его место в переговорной.

Чонгук устало потирает лоб и, кивнув другу, идет в свой кабинет. Альфа заранее
распорядился, чтобы прессы на свадьбе не было, но к церкви уже подъехали
журналисты, поэтому Чонгуку пришлось отправить туда своих людей и
397/624
приказать закрыть всю улицу для въезда посторонних. Чонгук поедет на
свадьбу прямо с работы так же, как и остальные лидеры Левиафана. Обстановка
в стране напряженная, на границе с Ла Тиерра звери обнаружили арсенал с
оружием и теперь выясняют, кто стоит за сорвавшимся мятежом. Чонгук
обещает себе, что хотя бы в самый важный день не будет думать о работе, но
мысли о тех, кто хочет подорвать его власть изнутри, альфу не покидают. Он
заканчивает застегивать запонки, поправляет волосы и тянется за пиджаком.
Друзья жениха будут одеты в костюмы, и у всех в нагрудных карманах пиджака
будет синий платочек под цвет костюма Чонгука. Ближе к четырем вечера
Чонгук, получив звонок, отлучается по делам, пообещав братьям, что будет к
пяти, а альфы собираются в церковь.

— Церковь окружена, всех проверяем, журналистов нет, — докладывает Мо

Намджуну, пока они идут к ожидающим их у тротуара автомобилям.

— Хорошо, — кивает Намджун. — Сайко поедет со мной, мы по пути зайдем в

администрацию, ты поезжай с Омарионом и пораньше, лично все проверь, все-
таки свадьба главного, я боюсь покушений.

— Я и без него справлюсь, — насупившись, отвечает Мо и косится на

прислонившегося к бентли Омариона, который единственный, кто не вставил
синий платочек в кармашек, а размахивает им.

— Потанцуем? — выкрикивает ему Омарион, а Мо испепеляет его взглядом.

— Любит же он тебя подразнить, — хлопает Мо по плечу Намджун и садится в

роллс.
Мо понуро плетется к Омариону.

— Поехали проверять безопасность, — в глаза не смотрит, идет дальше к своему

внедорожнику.

— Садись, — кивает на бентли Сокджин. — Мы поедем на свадьбу на моей

машине.

— Ничего подобного, — твердо отвечает Мо. — Или едешь со мной, или за мной.

— Да без проблем, — идет к внедорожнику Омарион и садится на переднее

пассажирское сидение. — Тебе идут костюмы, — удобнее располагается
альфа, — но признаюсь, в растянутых худи ты по-особому очарователен.

— Заткнись, или будешь на свадьбе с окровавленной рожей, — выруливает на

дорогу Мо.

— У тебя нет вкуса жизни, — серьезно заявляет Сокджин. — То, как ты живёшь,
ни в какие рамки не лезет. Как можно есть в машине? — с отвращением смотрит
на пачки распечатанных чипсов, — как вообще можно водить это корыто, оно
жесткое, не стильное. И твоя квартира похожа на улицу красных фонарей. А эти
татуировки, — кривит рот, — ты набит ими, как картина спившегося художника.
Сколько же мне придется над тобой поработать, — театрально вздыхает.

— Ты ничего не попутал? — резко тормозит Мо, и не пристегнувшийся Сокджин

чуть не бьется головой о стекло. — Ты, блять, кто такой, чтобы мне вкус
прививать? У меня он прекрасный, ты на себя посмотри, мистер холеность. Ты
398/624
без крема для рук из дома выходишь? Идеально выглаженные костюмы, волосы,
которые ветер не берет. Да меня тошнит от тебя и твоей «ахуенности».

— Ты меня еще голым не видел, — подмигивает ему альфа.

— Заткнись, иначе я тебя высажу, — рычит Мо.

— Ты слишком напряжен, тебе надо расслабиться, и ты знаешь, куда прийти, —

нарывается Сокджин, но Мо прибавляет звук в аудиосистеме и заглушает голос
альфы.

***

Чонгук сидит на заднем сидении автомобиля и, пока шофер везет его на

последнюю до свадьбы встречу, думает об омеге, который будет ждать его у
алтаря. Чонгуку грустно, что отец не увидит этот день, но он уверен, что До был
бы счастлив за сына, который назовет сегодня своим мужем того, кого любит
половину своей жизни и будет любить вечность. Юнги его островок спокойствия
в окружающем хаосе, свет, идя на который, Чонгук вырвется из любой тьмы, и
тот, ради которого хочется побеждать. Улыбка Юнги, его объятия, «я люблю
тебя», произнесенное его грудным голосом, — это все то, что заставляет
Чонгука чувствовать себя человеком, а не машиной, которая добивается
материальных целей, а добившись, не чувствует вкуса победы. Свобода
Кальдрона доказала альфе, что достижение любой, даже самой большой цели и
рядом не стоит с тем счастьем, которое он испытывает, если дело касается
Юнги. Этот омега не просто заставил его полюбить жизнь, он сделал его
человеком. Восемь лет без Юнги были страшными не только для Чонгука, но и
для всех, кто стоял на его пути, а сейчас он никакую грань не перейдет,
фатальных ошибок не совершит, потому что рядом с ним есть тот, кто может
остановить его одним только недовольным взглядом. Пусть Чонгук и не
позволяет Юнги вмешиваться в его дела, якобы не слушает, но все равно
прислушивается, перед каждым следующим шагом он задает себе вопрос «что
бы Юнги на это сказал?» и не ошибается. Юнги его путеводная звезда, и Чонгук
хочет идти на его свет вечно. Любить человека — дар, который Чонгук получил
еще в раннем возрасте, и он его не потеряет. Этот омега всегда был его семьей,
с подписью или без, и ни одна сила в мире не в состоянии их разлучить, время
уже сдалось. Он повторяет про себя клятву, которую произнесет Юнги, и
чувствует, что нервничает так, как никогда не нервничал.

***

На другом конце города Юнги стоит у окон на всю стену и, пока за ним в
суматохе бегает прислуга, заканчивая последние приготовления, думает о
своем альфе. О том, в чью руку вложит свою и поклянется в вечной любви.
Чувства, которые он испытывает сейчас, и близко не похожи на те, что он
испытал в преддверии свадьбы с Эриком. Омега не хочет вспоминать то время,
ту боль и обиды, но картинки сами всплывают в голове, и пусть и не омрачают
этот день, но от них тяжело. Юнги любил один раз и пронес эту любовь через
столько лет, а сейчас каждый новый день начинает с благодарности за счастье,
которым его одарили небеса. Чонгук тот, с кем он готов пройти весь свой путь, и
если даже он будет сомневаться во всем мире, в нем не станет.

399/624
— Хватит смотреть вдаль, — хлопает его по плечу Чимин. — Пора выдвигаться.

— Сколько бы вы все ни старались, но все равно самым красивым сегодня будет

мой внук, — с гордостью заявляет Лэй, в руках которого одетый в розовый
костюмчик Ниньо.

— Его отца инфаркт стукнет, когда он увидит его наряд, — смеется Чимин.

— Вызовем скорую, — хмыкает Лэй. — Я разложил костюмчики на кровати, какой

Ниньо выбрал, тот и надели. У нас свобода выбора.

Тэхен, не смотря в зеркало, наносит на губы бесцветный блеск, пока Чимин

второпях натягивает на себя пиджак. Тэхен одет в бежевые брюки и черно-
белую полосатую рубашку. Чимин в серых брюках и белой рубашке, его запястья
обвивают браслеты, пальцы усыпаны кольцами. Лэй в темно-фиолетовом
костюме, на белую рубашку. Все омеги надели белые рубашки, как поддержка
Юнги.

— Отец и Тэсон уже на свадьбе, все собрались, а мы еще не выехали, —

нервничает Тэхен и торопит парней.

***

Гостям приходится пешком добираться до церкви, потому что вся улица

заставлена автомобилями. Церковь украшена белыми ленточками и цветами, на
концах скамей укреплены украшения. Вокруг алтаря стоят цветочные
композиции в вазах. Юнги уже приехал в церковь, сидит в комнатке, и пока Лэй
скептически рассматривает его наряд и поправляет волосы, омега, прижимая к
груди букет из белых лилий, нервно спрашивает друзей, приехал ли Чонгук.
Юнги грустно, что папа отказался приехать на свадьбу, но омега не теряет
надежду, что, идя к алтарю, увидит его среди гостей. Юнги залпом опустошает
уже второй стакан холодной воды, все никак не может определиться, надеть ли
венок из живых цветов или нет, и снова водрузив его на голову, нервно
поглядывает на улицу. Он так сильно нервничает, что его подташнивает. Омега
уже жалеет, что они просто не расписались, молит небеса дать ему сил не
грохнуться в обморок перед гостями и, опустившись в кресло, просит у Чимина
вина.

— Приехал! — влетает в комнату запыхавшийся Тэхен. — Твой альфа здесь.

Юнги выдыхает. Будто бы он мог не приехать.

***

Чонгук, кивнув друзьям, проходит к алтарю и, поправив пиджак, смотрит на

двери в ожидании омеги. Альфа явно нервничает, Намджун сразу это замечает и
решает подбодрить жениха.

— Я никогда не женился, но думаю, это нормально — нервничать из-за

свадьбы, — подходит ближе Ким.

— Все нормально, — говорит Чонгук, и Намджун верит.

400/624
Тэсон, увидев жениха, сразу направляется в комнатку, где сидит Юнги с
друзьями, но проходя мимо гостей, спотыкается и чуть ли не падает, если бы не
сильные руки, поймавшие его.

— Спасибо, — поднимает глаза омега и смотрит на высокого молодого альфу,

рядом с которым стоит длинноволосый красивый омега.

— Аккуратнее, — усмехается Аарон, оценивающим взглядом рассматривая

омегу.

— Простите, — пытается обойти парней торопящийся Тэсон.

— Прощаю, — хмыкает Фей, и Тэсон оборачивается к нему.

— А я тебя нет, если ты будешь продолжать крутиться вокруг мужа моего

брата, — улыбается ему Тэсон, который вспомнил, что Тэхен показывал ему его
страницу.

— Дай-ка подумать, — задумывается Фей. — Кто твой брат…

— А ты подумай, скольких занятых альф увести хочешь, — язвит Тэсон, косясь на

смеющегося над ними Аарона.

— Ах, Тэхен что ли, — театрально взмахивает руками Фей. — Говорю же,
безвкусица у вас в крови, — с презрением рассматривает на самом деле хорошо
подобранный наряд омеги.

— Сядешь на скамью, оглядывайся, могу космы к ней привязать, — подмигивает

ему Тэсон и идет прочь.

— Омеги в Кальдроне бешеные, — смотрит ему в след Фей.

***

Все гости занимают места, Лэй поправляет Чонгуку воротник пиджака, говорит
напутствующие слова, морщина на лбу Чонгука не разглаживается.

— Сегодня твой день, сынок, не позволяй ничему его омрачать, — обнимает Лэй
альфу и идет к скамье.

Тэхен и Чимин стоят напротив альф, ждут жениха. Чимин читает смс от няни,
что Ниньо заснул в комнатке, и пересылает его Намджуну, который, увидев, что
омега достал телефон, сразу начинает беспокоиться о ребенке. Тэхен на Хосока
старается не смотреть, хотя это очень тяжело, одетый в темно-красный костюм
альфа буквально прибивает к себе взгляд. Тэхен изучает потолок церкви, но ни
на секунду не перестает чувствовать впившийся в него взгляд мужа. Хосок с
восторгом и гордостью поглядывает на красивого парня, который все еще его
муж и, как альфа надеется, им же и останется.

Гости умолкают, помещение наполняют звуки музыки, и двери распахиваются,

показывая стоящего на пороге с лилиями в руках Юнги. Все гости с
восхищением смотрят на одетого в белоснежный костюм и с венком на голове
401/624
омегу. Лэй промаргивается, прогоняя непрошенные слезы, и поглядывает на
ободряюще улыбающегося ему сидящему на скамье по ту сторону от прохода
Шивону. Чонгук стоит у алтаря, рядом с ним стоят его братья, все с восторгом
смотрят на медленно приближающегося в белоснежном костюме Юнги,
которому подмигивают стоящие напротив друзья. Чонгук глаз с него не сводит,
замечает все: и как поблескивают в ушах длинные серьги, и смущенную улыбку,
и пальцы, которые еще немного и обезглавят ни в чем не повинные цветы. Юнги
только его и видит, на него смотрит, ничего не слышит, идет на свой маяк и
знает, что, как дойдет, протянет руку и почувствует покой. Так и оказывается.
Альфа подает ему руку, и остановившийся напротив Юнги передает цветы
Чимину.

— Мы собрались сегодня здесь, чтобы скрепить узами священного брака два

любящих сердца…

Юнги почти не слушает священника, смотрит на Чонгука и чувствует, как

напряжен его зверь.

— Согласны ли вы, Мин Юнги… — слышит омега и, не дослушав, выпаливает

«да». Гул одобрения проносится по залу, священник улыбается и поворачивается
к альфе.

— Согласны ли вы, Чон Чонгук, взять в законные мужья Мин Юнги, чтобы быть с
ним в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не
разлучит вас?

Тишина.

Все перешёптываются, священник кашляет, где-то у двери падает напольный

подсвечник, но Юнги ничего не слышит. Тихо так, что хочется кричать до
разорванных легких, или эту чудовищную тишину нарушить, или проснуться.

«Наверное, он нервничает больше, чем я», — думает Юнги и облизывает сухие

губы, блеск он уже съел.

Священник повторяет вопрос, а во взгляде напротив вьюга сердце в лед

превращает, там тьма настолько едкая, что слезятся глаза. На него из этих глаз
дуло смотрит, и Юнги уверен, что он — цель поражения. Именно тогда Юнги
понимает, что не дождется. Чонгук не открыл рот, не двинулся, замер статуей у
алтаря, но омега знает, что букв в его ответе будет три, а не две, чувствует, как
в обители не его бога пол трескается, а пламя из ада ступни лижет.

— Нет.

Это пламя его сердце испепеляет.

Никто никогда не спрашивает, что чувствует человек в момент, когда узнает о

потере, горе, слышит то, чего бы век слышать не желал. Все говорят о будущем,
помогают справляться, обещают, что и это пройдет, а как ту самую секунду
переживает человек, никто, кроме него, не знает. И узнают только на личном
опыте. И хорошо, что не спрашивают, потому что как им сказать, что через одно
слово из трех букв Юнги и Чонгук уже не просто разбившаяся пара, а враги. Как
им объяснить, что за одно мгновенье, когда альфа открыл рот, а в мире омеги
свет навеки погас, Юнги снова пятилетний мальчик, приехавший в чужой дом и
402/624
лбом о враждебность и холод ударившийся. Как он им скажет, что, мечтая о
семье, он ее так и не обрел, а свою собственную не построил. Что вся его
жизнь — это идти следом за Чонгуком, прятаться за его спиной, в его глазах
причины жить находить, а сегодня причину умереть прочитать, но почему-то по-
прежнему дышать и на него смотреть. Что он чувствует прямо сейчас? Он
чувствует раскрывающуюся под ногами пропасть, которая несет ему
обреченность на вечное одиночество, потому что в жизни каждого бывает
человек, которого никем не заменить, хоть сотню на его место посади, все равно
в толпе его искать будешь. Люди приходят и уходят, оставляют после себя след,
воспоминания, тепло ладоней, общие любимые места, а есть Чонгук, который
уходя, после себя выжженную пустыню, посыпанную радиоактивным пеплом,
оставил — отныне на ней ничему не вырасти. Что чувствует Юнги? Обреченное
на несбыточность желание вернуться на минуту назад, и отчаянно вопит внутри,
осознавая, что это нереально, что все, что хоть как-либо облегчило бы его
участь — невозможно. Юнги обречен вечность захлебываться в пучине
воспоминаний, но не утонуть, и это его самое страшное наказание.

Юнги прикрывает веки, думая, что было бы куда легче, если бы прямо сейчас его
сердце бы не выдержало, не пришлось бы переступать в будущее, где он жизнь
изображает, а здесь ее настоящую на этом моменте прекратить. Вцепиться бы
ему в идеально выглаженный воротник рубашки, трясти бы, молить вернуться
на пять минут назад, не отбирать надежду, не разделять жизнь на до и после,
потому что после и не жизнь вовсе. Он ведь знает все его болезненные точки,
куда бить, где поднажать, снимает кожу взглядом, ухмылкой кости дробит. Ему
и рот открывать, чтобы Юнги под концентрированной болью согнулся, не надо.
Он уже убил его тишиной, секундной паузой, молчанием, а теперь сверлом во
взгляде в сердце дыру буравит. Юнги не чувствует боли, из него наружу обида
рвется, ее в него цистернами залили, выливается, затапливает, но почему-то в
этой кислоте только он один плавится, скоро с землей сравняется. Он не
выдерживает эти жалеющие взгляды, кто-то глаза прячет, видит это
непонимание в глазах близких, воет от триумфа в чужих и чувствует, как дыра в
нем его же засасывает. Сколько он шел к нему, сколько жаждал, и опять в
обход, опять мимо, опять выросшая между ними стена, могильная плита,
железные прутья, океаны слез — неважно, если бог его испытывает, то Юнги
сдается, заранее лопатками в могилу ложится и «закапывай» просит.

Эта тревога сидела в нем с утра, он ее игнорировал, не давал поднять голову,

дураком был. Лучше бы подготовился, а не разом под такой тяжестью остался.
Наказание не болезнью, не увечьями, не горем, наказание человеком, чей отказ
глубоким шрамом по сердцу прошелся, оставил весь внешний мир неизменным,
а внутри пепелище былых мечтаний. Наказание любимым, родным, своей кровью
и плотью. Наказание тем, с кем уже никак и без кого никогда. Юнги
отшатывается, цепляется за воздух, окруженный коконом нечеловеческой боли,
в которую ни голоса, ни возмущение не просачиваются. Кто-то его за руку тянет,
то ли Тэхен, то ли Лэй, что-то говорят, но он по-прежнему смотрит на того, кого
вместо палача любимым называл, того, кто казнил не тело, не душу, а мечту, а
теперь предсмертные хрипы впитывает, сильнее становится. Юнги в голове сто
раз «за что?» спросил, но губы так и не разомкнулись, ему вообще кажется, он
нем, глух и слеп, и все, что происходит, — это память о прошлом, потому что он
давно не существует, потому что живым такая боль не под силу.

— Я ошибся дважды, — доносится до Юнги когда-то родной голос, и Чонгук

делает к нему шаг. — Когда полюбил тебя и когда не выполнил то, что обещал
тебе на свадьбе в Обрадо. Обе эти ошибки можно исправить.
403/624
Юнги открывает рот и закрывает, кроме сдавленного хрипа из губ ничего не
вылетает.

— Вы убили моего отца и оставили его в памяти всего полуострова предателем,

а ты столько лет мне лжешь, в глаза смотришь, — хватает его за плечи, у Юнги
будто костей нет, виснет в его руках тряпичной куклой, чувствует, как больно
бьются об обнажённое и раненое нутро слова брата. — Как ты себе это
представлял? Всю жизнь бы молчал о том, что вы имя моего отца опорочили?

— Что ты несешь? Чонгук! — пытается вклиниться Лэй, забрать омегу из его рук,
но Чонгук сам отпускает, и Юнги, не выдержав, оседает на ступень.

Мо и Омарион поспешно выводят гостей, в церкви остаются только близкие.

— Еще и смелости хватает мне в глаза смотреть! Дрянь, — сплевывает Чонгук.

— Мы испугались, — опускает глаза Юнги, от спазмов в горле задыхается.

— Папа не хотел так…

— Я на грани сейчас, я могу убить тебя, — вновь рывком поднимает его на ноги и
вжимает в колонну, Юнги чувствует, как трещат кости под его руками. Он
обхватывает пальцами его горло, надавливает, Юнги вместо разноцветной
мозаики на потолке, темные пятна видит. Он, задыхаясь, вцепляется пальцами в
руку брата, пытаясь хотя бы глоток воздуха сделать, хрипит и слышит режущее
слух:

— Убью тебя, сука.

«Так убей, — сдается мысленно Юнги, — лучше смерть, чем мои попытки длиной
в годы осознать, что ты от меня отказался».

Чонгук следит за тем, как жизнь покидает обмякающее тело, подсознание

истошно вопит прекратить, не совершать роковую ошибку, но разъяренный
зверь видит только прощание с отцом, кровь за кровь требует.

— Ты убиваешь его! — кричит Намджун, оттаскивая альфу, пока Хосок ловит

сползающего по колонне на пол Юнги. Намджун не может удержать Чонгука,
тот с силой отталкивает его, но к омеге больше не подходит.

— Смерть — это роскошь для тебя, — по слогам выговаривает Чонгук, с

презрением смотря на ползающего на каменном полу и держащегося за горло
омегу. — Но мразь, которую ты зовешь папой, сдохнет.

— Нам надо поговорить, — прокашливается Юнги и с мольбой смотрит на него.

— Пожалуйста, дай мне объяснить. Чонгук, — пытается встать на ноги, опираясь
о колонну, но альфа, развернувшись, идет на выход. — Ты не можешь так
поступить! — кричит ему вслед омега. — Не отбирай у меня надежду, скажи, что
мы поговорим.

Чонгук не останавливается, доходит до двери, выходит прочь, в Юнги эхом звук

хлопнувшей двери застревает. Он вновь оседает на пол и, прислонившись к
стене, смотрит на то, как альфы по одному выходят из церкви.

404/624
— Вы тоже меня ненавидите? — спрашивает Юнги, всматривается в лица,
друзья глаза прячут.

— То, что сказал Чонгук, правда? — садится рядом Чимин, и Юнги кивает.

— Мне очень жаль, — подходит к нему Лэй, — но тебе стоило с ним поговорить
до всего этого.

Жаль, надо было, если бы… эти люди не понимают, что не помогают. Говоря о
том, что не исправить, обратно не вернуть, они его участь не облегчают. Почему,
умирая от разлуки, Юнги не может послушать тишину в ответ, а должен
слушать попытки его успокоить, будто бы он деньги проиграл, без работы
остался, будто бы автомобиль в кювет заехал или дом сгорел. Юнги любовь
потерял, и ему не жаль, не надо было и не если бы…

Ему вынимай его из себя и живи.

Ошибка системы.

Вынимай его из себя и умри.

***

— Да постой же, — догнав, вжимает Чонгука в гелендваген Намджун, а

остальные парни их окружают. — Откуда ты узнал?

— Меня Муньес вызвал, — обхватывает руками голову Чонгук и, подняв лицо к

вечернему небу, пытается надышаться. — Я не хотел ехать к нему в день
свадьбы, но он сказал, что информация важная. Он хотел, чтобы я ему срок
скосил, а я отказал. В итоге он выменял информацию на мое обещание
уменьшить в два раза его срок.

— Что он тебе сказал?

— Что как мне живется с мыслью, что я женюсь на том, кто опозорил и убил
моего отца! — выкрикивает альфа, порываясь вернуться в церковь и оторвать
голову омеги.

— Ты ему поверил? — вновь вжимает его в автомобиль Намджун.

— О да, — сбрасывает с себя его руки альфа. — Илан доложил Абелю о встрече,
все о короне мечтал, а когда не вышло и отца убили, они вместе с сынком
свалили к деду, оставили меня сиротой и опозоренного. Как я мог быть таким
слепцом? Как я позволил такое? — до окровавленных костяшек молотит по
капоту автомобиля.

— Вот же мразь, — сплевывает Сайко.

— Ебать, — Мо пытается найти пачку сигарет.

— Ты сейчас в ярости, и ты можешь совершить ошибку, — пытается его

успокоить Омарион.

— Я спокоен, — лжет Чонгук, в котором беснуется зверь. — Я ненавижу его. Я

405/624
никогда не думал, что любовь может за мгновение превратиться в ненависть, но
я так сильно ненавижу, что хочу ломать ему пальцы и видеть, как он
скручивается от боли. Я всегда верил только ему, всегда искал оправдания, но
никто и даже вы не смеете мне сейчас говорить, что он не виноват, что был
ребенком. Да, был, и я ему отъезд простил, но знать, как я тяжело переношу
унижения, как я одержим идеей отбелить имя отца, и лгать мне в лицо? Это
непростительно! — открывает дверцу автомобиля Чонгук.

— Куда ты? — окликает его Сайко.

— Мне нужно развеяться.

— Следите за ним, — приказывает своим Намджун.

Чонгук срывается с места, оставляет за собой клубы пыли и шокированных

новостью друзей. Он до последнего отказывался верить, всю дорогу до церкви
проигрывал в голове разговор с Муньесом и только в церкви, всматриваясь в
глаза Юнги, окончательно убедился, что это правда. Его мальчик, его сила,
смысл так и останется в памяти первой и несчастной любовью, той самой, о
которой никогда не говорят, но помнят вечность. Он столько лет наблюдал за
тем, как Чонгук терял, обретал, терял. Видел, как он падал в траву, раздирая
руки о колючки, как жевал землю, лишь бы дёсны до крови не искусать, следил
за его агонией, оставил его наедине с горем и уехал. Чонгук простил. Он выбрал
другого альфу, смотрел со стороны, как ревность Чонгука сжирает, кости
обгладывает, и под венец с ним пошел. Чонгук простил. Выслушал его боль,
поделил на два и все равно простил. Но как простить ложь длиной в почти
десять лет? Как простить то, что человек в вечной любви клялся, а из себя
правду так и не вынул. Чонгук поднялся с низов, столького добился, но все его
победы меркли сразу же, стоило к могиле отца прийти. Его отца убили не в бою,
а за предательство, которое он никогда не совершал. Весь Амахо знает одну
правду, по которой До сдал картель и от которой Чонгук ночами плохо спит. Он
искал убийц по всему свету, а в своем доме не додумался. Сколько раз они с
Юнги об этом говорили, столько у него было шансов рассказать правду, но он
продолжал смотреть ему в глаза и лгать. Человек, которого он любит, во второй
раз выбил из-под его ног почву, голыми руками вынул его сердце, а ведь альфа
знал, что сердце ему и не нужно, только ради него его и держал. Юнги убил
Чонгука правдой, доказал, что его прощение, доброта, милосердие никому не
нужны. Он показал ему, что идя на уступки, протянув ему руки, в итоге он
получил нож в спину. Чонгук столько раз себя останавливал, прислушивался,
предпочитал думать, что это он не прав, а что он получил в итоге? Лицемерие.
Мин Юнги ничем от своего папы не отличается — двуличная тварь, которая,
воспользовавшись чувствами Чонгука, подобралась настолько близко. Он
заворачивает на кладбище и, дойдя до могилы отца, опускается на скамейку.

— Я никогда и не сомневался, даже мысли такой не допускал, — кладет ладони

на каменную плиту. — Сегодня я узнал, кто виноват в том, что я остался сиротой,
кто разлучил меня с тем, кто любил не за мои деньги и власть, а просто потому
что я есть. Я очень сильно зол на себя, что был ослеплен любовью и не видел
очевидного. Отец, мы так хорошо с тобой жили вдвоем, но ты привел эту змею и
ее змееныша в нашу семью, а я его полюбил. Мы оба виноваты, но я это
исправлю. Они заплатят за то, что разрушили нашу семью, и за то, что убили
тебя. Илан хотел красивой жизни, а эта мразь за ним повторяла, а в жертву они
принесли тебя. Один тебя убил, второй это убийство покрывал. И пусть только
заикнется, что он сделал это от страха за папу, я там же сверну ему шею. Ведь я
406/624
отдал ему сердце, собрался назвать его мужем, неужели он допускал мысль, что
я убью его тварюгу отца? Если допускал, значит, он так меня никогда и не
любил, потому что когда любят, больно не делают. Обещаю, я отомщу. Я
протащу своего братца через Ад на земле, дам ему почувствовать все то, что
десять лет назад чувствовал я. Отныне нет Чон Чонгука, есть только Эль Диабло,
и последняя сила, которая меня удерживала, сдохла для меня в той церкви. Я
больше не веду ни с кем переговоров.

***

Юнги сидит на полу в полупустой церкви и смотрит на лепестки цветов,

рассыпанные по ковру. День влюбленных — отличный повод еще раз признаться
в любви, начать отношения, но у Юнги траур по ней. Кто-то на валентинках
имена выводит, а у Юнги это имя раскалёнными спицами на сердце выжжено и
болит сейчас, кровоточит, ни один доктор в мире его не вылечит. Чонгук ушел,
взмахнул рукой, отрезал все ниточки, его на ногах держащие, забрал с собой
сон, надежду, обрубил концы. Превратил его в заблудшего путника, в того, кто,
тычась о его ладонь, на свет шел, а теперь обречен на темноту. Юнги хоронил
любовь во дворе отцовского дома, хоронил у Абеля, а прямо сейчас в храме
божьем хоронят его. В глазах Чонгука не было и намека на прошлого, ни толики
нежности, там одна лютая ненависть, злость, жажда крови, и Юнги не уверен,
искупайся он в ней — насытится. Даже если сдвинутся стены, опустится купол,
погребут его живьем на месте, где он клятву вечной любви озвучивал — Юнги
не испугается. Умирать страшно, но еще страшнее таким как он выживать — не
сломанным, не разбитым, а уничтоженным, пылью под его ступнями
размазанным. Юнги не знает, как ему жить с вынутой душой, где в пустом нутре
«я тебя вечно», а в ответ только эхо. Он, как поднятый с глубин сгнивший
корабль, выброшенный на берег, забытая ребенком потрепанная игрушка на
обочине, провожающая автомобили стеклянным взглядом, ведь ни один в его
сторону не свернет, тот, кому некуда идти, не к кому прильнуть. Юнги не
вымолить прощения, не объяснить, про то, как он только из-за этой любви и
выживал, не рассказать. Чонгук его не простит, каждую угрозу выполнит, но
Юнги не думает о боли и испытаниях, только о том, что там, где было налажено
хрупкое доверие, связь построена, вновь выросла стена и только одна могила
ровно посередине, в которой она покоится. Сквозняк врывается в помещение,
окутывает заледеневшего изнутри омегу, он ежится, сам себя обнимает, и
подтянув колени к груди, зарывается в них лицом. Эта зима не запомнилась
минусовой температурой, но холода в глазах Чонгука, чтобы всю планету
остудить, хватит.

Согласны ли вы, Мин Юнги, сдохнуть прямо сейчас, прямо здесь, лишь бы не
проходить все заново, не проживать ночи, полные одиночества, и дни агоний,
чтобы не искать его в других, не дышать, чувствуя его запах, не выдерживать
полный ненависти взгляд, не биться головой о стены, прячась от призраков
прошлого… пока смерть не разлучит вас?

Согласен.

Смерти не пришлось их разлучать. С этим прекрасно жизнь справилась.

*Название главы — Твое молчание убивает меня (Исп. Me mata tu silencio)

407/624
Примечание к части СARL LEVITATE - ALXNE
https://soundcloud.com/user-74094172-537967649/sarl-levitate-alxne?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Эс ора де камбиар

— Мне надо идти, надо к папе, он к нему поехал, он его убьет, — резко
поднимается с пола Юнги и, пошатнувшись, хватается за скамью.

— Я тебя отвезу, — делает шаг вперед Тэхен.

— Не надо, — волочит себя на выход омега. — А еще не надо быть рядом со

мной, успокаивая свою совесть, — смотрит на омег, прячет взгляд от Лэя. — Я
знаю, что вы меня осуждаете, и мне будет легче справиться одному, чем видеть
сожаление и укор в ваших глазах. Я правда так не хотел, — обращается к Лэю.
— Вы имеете полное право меня ненавидеть, потому что я скрывал от него
правду, но я ему не лгал. Я люблю его.

— Никто из нас не идеален, все мы делали ошибки и сколько еще сделаем, —

тихо говорит Лэй. — Но мы семья, значит, вместе и через это пройдем. Я хочу,
чтобы ты знал, что ты не один. Не забывай об этом.

Юнги выходит на опустевшую улицу и идет в сторону своего дома. До дома идти
где-то полчаса, этого хватит, чтобы немного взять себя в руки и подготовиться к
встрече с альфой, которого сейчас он боится. Если бы не мысли об Илане, то
Юнги бы даже с места не двинулся, лег бы на тротуар и ждал, когда уже
прекратит биться его изношенное сердце. Он только обрел потерянную любовь,
встал на ноги, задышал полной грудью, как на его плечи новый неподъемный
груз лег. Юнги из раза в раз должен умирать и снова ни ради себя, ни ради
своего будущего, наступление которого уже отчаянно не хочется.

Когда Юнги проходит в гостиную, то Илан запихивает в сумку последнюю стопку

своих вещей.

— Наконец-то, я и твои вещи собрал, мы уезжаем, — говорит омега, освобождая

содержимое шкатулки с драгоценностями прямо в чемодан.

Юнги проходит мимо и, стащив с себя пиджак, ложится на диван.

— Я только узнал о том, что случилось в церкви, от главного сплетника Амахо, —

ищет, что бы еще прихватить, Илан. — Ты чего разлегся? Тебе жить надоело?

— Нам некуда бежать.

— Юнги! Этот психопат свернет мне шею, и пока он не приехал, у нас есть шанс
скрыться, — пытается поднять его омега.

— От него не сбежать.

— Вставай уже, — тянет его за руку Илан, но Юнги отворачивается.

— Папа, — всхлипывает омега. — Хотя бы раз в жизни подумай не только о себе.

Посмотри на меня, я только что потерял человека, которого любил, мой день
408/624
свадьбы окрасился в черный, а ты думаешь о том, как сбежать.

— Юнги, он тебя не убьет, он меня убьет, — опускается рядом Илан.

— И меня тоже, — истерично смеется Юнги. — Ты не видел его, на меня смотрел

монстр, от Чонгука в нем ничего не было. Если бы не Намджун, он меня бы в
церкви убил. Я устал убегать, скрываться, я от всего устал, — шмыгает носом и
смотрит в потолок. — Тебе нечего бояться, он будет делать больно мне. Он
счёты со мной сводит. Я видел ненависть в его глазах, будто это не мой Чонгук.

— Я вызвал такси на заднюю улицу, уедем, начнем новую жизнь, денег у меня на
счету достаточно, — поглаживает его по волосам Илан. — Я не позволю ему
навредить тебе, но ты должен мне помочь.

Лужайку озаряет свет фар, падающих в окно, и Илан, прикрыв ладонями лицо,
шепчет, что «не успели». Когда дверь открывается, Юнги присаживается на
диван и чувствует, как в нем поднимается никак не сдающаяся надежда
поговорить с ним и все объяснить. Чонгук проходит в гостиную один. Он в том
же костюме, но без пиджака, рукава рубашки подвернуты, обнажая рисунки,
которые омега знает наизусть. Альфа мрачнее тучи, морщинка на лбу будто еще
глубже, чем в церкви, он проходит к плазме на стене и, остановившись напротив
омег, смотрит на Илана:

— Ради чего?

Илану плохо, от альфы исходит смертельная опасность, он чувствует, как стук

сердца закладывает уши, а комната перед глазами плывет.

— Я так не хотел, — единственное, что получается вымолвить.

— Ты не просто убил моего отца и оставил меня сиротой, ты столько лет помогал
Кальдрону считать его предателем, так я спрашиваю тебя, ради чего ты это
сделал? — Чонгук говорит спокойно, голос не повышает, но с каждым словом из
Юнги будто ребра вынимает.

— Я хотел ему место главы, хотел, чтобы его работу ценили, чтобы он поднялся,
мы бы вырвались из этой дыры, — всхлипывает Илан.

— Ради денег, — кривит рот альфа.

— Чонгук, все не так… — пытается вмешаться Юнги.

— К тебе я еще вернусь, — даже не смотрит на него Чонгук. — Твои руки в крови
моего отца, того, кто вырвал тебя от деспота, подарил тебе шанс на новую
жизнь, того, кто любил тебя, — подходит ближе к мужчине, Илану кажется, он
задыхается. Это не просто страх и нервы, его сердце бьется так сильно, что
омегу трясет.

— Папа, — срывается к нему видящий, что тому плохо, Юнги, но Чонгук ловит
его и вжимает в себя.

— А ты? Ради чего ты молчал? — встряхивает омегу за плечи.

— Чонгук, ему плохо, — оглядывается на бледного мужчину Юнги.

409/624
— Пусть сдохнет, мне не придется руки пачкать.

— Чонгук, пожалуйста, я не лгал тебе, я был с тобой искренним, да, я утаил

правду, — пальцы на локтях омеги все сильнее сжимаются. — Прошу, позволь
мне помочь папе.

— Ты хочешь, чтобы я верил в твою искренность, но у тебя уже была

возможность рассказать мне правду, снять этот груз с моих плеч. Ты знаешь, как
я мучился от мысли, что не могу отбелить имя отца, но ты, смотря мне в глаза,
молчал. Ты продолжал гнуть свою линию, — он приближает лицо, Юнги знает,
что это апогей трусости — взять и закрыть глаза, лишь бы перед собой эту
черную бездну, вселяющую животный ужас, не видеть, но все равно на пару
секунд прикрывает веки. — Ты меня бросил, оставил наедине с
разваливающимся Амахо и охотниками за моей головой, нашел себе жениха,
свадьбу собирался сыграть — я все простил, принял, подумал, ты был ребёнком,
ты раскаиваешься, ты любишь. Но любил только я, Юнги, ты не любил, — вновь
встряхивает, у омеги ноги от пола отрываются. — Ты любил только себя. Я чуть
не сделал тебя первым омегой Кальдрона, но все, что ты заслуживаешь —
сточная канава. Я бы убил тебя. В церкви я думал, что убью тебя. Можешь себе
представить, как быстро любовь может превратиться в ненависть? — нервно
усмехается.

— Это не ненависть, это злость, ты просто зол сейчас, — тараторит омега.

— Чонгук, наша любовь не может пройти вот так быстро.

— Я тоже так думал, но злость прошла на кладбище, а моя ненависть к тебе

растет с каждой следующей секундой, с каждым твоим словом, — шипит альфа.
— Виновные должны нести наказание.

— Тебе нужно успокоиться, потом мы поговорим, я все тебе расскажу. Смерть

моего папы не вернет твоего отца, — хватает его за руку Юнги.

— Мне точно полегчает, — отбирает руку альфа.

— Нет, Чонгук, умоляю, ты не можешь так поступить, — со слезами на глазах

смотрит на него омега.

— Кто меня остановит? — становится вплотную альфа. — Ты, что ли? — нежно
проводит по его горлу, касается посиневших следов от своих пальцев. — Больно
было? — всматривается, Юнги видит на дне его глаз нежность, кивает,
морщинка на лбу разглаживается, надежда наполняет нутро. — Я могу сделать
больнее, — скалится Чонгук, омега его отталкивает, но тот даже на сантиметр
не двигается.

— Ты не мой Чонгук, — с трудом контролирует разрывающие горло рыдания

Юнги.

— Твоего Чонгука никогда и не было, — кривит рот альфа. — Я любил тебя, а

сейчас я абсолютно свободен от всех рамок и принципов, потому что я тебя,
мразь, ненавижу. Я хочу, чтобы ты страдал, чтобы почувствовал, каково это,
быть никем, хочу сделать тебе больно. Я закрою все двери, все выходы, ты
будешь барахтаться в канаве и ползать у меня в ногах. Жизнь, о которой ты
мечтал, будет у других, а ты будешь смотреть на нее со стороны. Нет ничего
410/624
страшнее того, как твоя мечта сбывается у других. Я дам тебе попробовать это
чувство на вкус.

— О чем ты говоришь? — сам не понимает, как держится на ногах, Юнги.

— Деньги, золото, роскошь — я все тебе подарю, обещаю, но при этом ты будешь
никем, ты даже говорить без разрешения не посмеешь. Как ты говорил, хочешь
быть примером для подражания? Интересно, захочет ли кто-то подражать тому,
кого я из тебя сделаю? — поглаживает его скулы альфа. — Ты не виноват, все
твой папа, он сказал сбежать, и ты сбежал, он сказал молчать, ты молчал, а раз
уж у тебя своих мозгов нет, то отныне ты делаешь все так, как я скажу, но
сперва ты похоронишь своего папу так же, как я похоронил своего отца.

— Не смей, — вновь хватает его за руку омега. — Не хочешь меня слышать и

понимать, уходи, я без тебя не умру. Только не трогай его. Твой отец не
вернется, а больно ты мне и без его смерти делаешь.

— Обидно, наверное, что всю свою жизнь живешь ради другого, а в итоге он
сдохнет — ты все равно не уберег, — на мгновенье тень печали ложится на лицо
альфы. Юнги опускает глаза, не озвучивает, что этим человеком для него всегда
был Чонгук, а не Илан, как думает альфа. — Ты утолишь мою жажду мести,
иначе я не найду себе покоя, — двигается в сторону бледного, как полотно,
Илана Чонгук, которого готов придушить голыми руками.

Внезапно со двора слышен скрежет шин и голоса. В дом входят остальные

лидеры зверей, Хосок сразу подходит к Чонгуку и становится между ним и
Иланом. Мо за руку оттаскивает Юнги к двери.

— Защитники явились, — кривит рот Чонгук. — Вы не имеете право

вмешиваться.

— Злость отравляет твою кровь, и ты можешь натворить глупость. Ты

успокоишься и будешь мыслить ясно, — подходит к нему Намджун.

— Злость? — хватает его за воротник Чонгук, и звери напрягаются. — Ты будешь

защищать убийцу моего отца и моего подлого братца, который уничтожил мою
жизнь?

— Я всегда на твоей стороне, — обхватывает его за запястья Намджун. — И как

твой брат, я должен остановить тебя от необдуманных действий.

— Тебе не скрыться от меня, я из-под земли вас достану, — скалится Чонгук,

смотря в глаза напуганному Юнги.

— Ты успокоишься, и вы поговорите, а пока ты к ним не приблизишься, мы не

позволим, — четко выговаривает Намджун.

— Разговаривать — последнее, что я буду делать с этой тварью, — сбрасывает с

себя его руки Чонгук и, пока звери выводят омег, закуривает.

— Чонгук, так нельзя, — подходит к нему Сайко. — Ты не тот, кто будет убивать
того, кто слабее.

— Эта змея лишила меня семьи, и только его смерть может подарить мне
411/624
покой, — с трудом выговаривает альфа, в котором клокочет ярость теперь уже
на своих братьев. — Вы должны были быть на моей стороне. Вы должны были
раньше меня оторвать голову Илану, ведь мой отец был и вашим отцом. Я бы
сделал именно так за Лэя, — смотрит в глаза брату.
Хосок опускает глаза.

***

Приехавшая в дом Кима скорая вкалывает Илану успокоительное, и Юнги,

уложив обессиленного мужчину в приготовленную Чимином постель, спускается
вниз к вернувшемуся Намджуну.

— Какое-то время тебе придется прятаться, — говорит альфа. — Здесь долго

находиться нельзя, Сайко ищет тайную квартиру, о которой никто, кроме нас, не
будет знать. Вы будете под охраной, пока твой брат не успокоится. От тебя
требуется никуда не выходить и избавиться от своего телефона.

— Но моя работа… Хотя я туда после свадьбы не вернусь, мои коллеги видели
этот позор, — потупив взгляд, говорит омега. — Почему ты помогаешь нам?

— Особой симпатии к тебе у меня нет, — честно говорит Намджун, — потому что
я свидетель агонии Чонгука, но я делаю это ради него. Он в ярости, и может
сделать то, из-за чего будет страдать всю жизнь. Ему нельзя убивать твоего
папу, он себе этого потом не простит, пусть сейчас и не осознает.

Юнги поднимается в спальню для гостей и, даже завернувшись в одеяло,

продолжает дрожать от холода, который внутри. Он знает, что все кончилось,
что это тот самый конец, который пишут в конце книг, фильмов, что уже и титры
пошли, но конец не жизни, не истории, не страданий, а конец их любви. Любовь
редко умирает, чаще ее убивают. Сегодня у погибшей два палача, один не
договорил, второй отказался слушать. У нее нет места на кладбище, в день
мертвых цветы не несут, потому что для тех, кто ее оплакивает, каждый день —
день мертвых, а ее кладбище на пепелище когда-то бьющегося в такт с другим
сердца. Юнги хоронил людей, но так горько он плачет впервые, хороня любовь.
Часть его отказывается верить, не принимает, эта часть не хочет смиряться,
вселяет никчемную надежду и делает больнее, чем если бы он сразу принял, что
дальше дороги нет.

Юнги боится Чонгука до трясучки, его давно нет рядом, но стужа, вселившаяся в
омегу от его голоса, взгляда, покрывает инеем сердце, заставляет леденеть
нутро. Как так бывает, что тот, в чьих руках и умереть было не страшно, вмиг
превращается в самого страшного монстра, что из глаз, смотрящих с любовью,
исходит лютая ненависть, выворачивающая наизнанку. Почему кто-то получает
любовь как на блюдечке, даже бороться не приходится, а кто-то идет к ней по
минному полю, где каждую мину уже собой опробовал, до цели так и не дошел.
Сегодня должен был быть самый счастливый день в его жизни, но Юнги счастье
описать так и не сможет, он его сполна опробовать не успел. Ему кажется, что
из таких, как он, люди не получаются, только нечто, что пустоту в себе всем
подряд забивает, лишь бы из каждой щели сквозняки не выли. Сколько их
судьба испытывала, сколько преград они преодолели и вновь вернулись в
начало, где они по разные стороны фронта, а между ними война не на жизнь, а
на смерть, где первая жертва всегда она. Она, которая держала его на плаву,
провожала в каждый новый день, вселяла веру, и она, которая сегодня в чужих
412/624
глазах умерла и оставила Юнги одного. Он не хочет верить в его слова,
отказывается принимать реальность, в которой Чонгук бы убил его папу, но
глаза красноречивее всех слов. «У меня с тобой любовь длиною в вечность, а что
у тебя? — спрашивает пустоту, глотая жгучие слезы. — Все, что мне осталось,
обрывки воспоминаний и осколки так и не сбывшейся мечты. Пропасть никогда и
не смотрела в меня, — поглаживает выбитые на ключицах слова, — я сам всегда
и был той пропастью, которая поглотила нашу любовь».

***

Утром Илан даже чайник не ставит, так и сидит у окна на кухне особняка и
смотрит на сад. Юнги, приняв душ, берет на руки Ниньо и играет с ним, пока
Чимин готовит ему кашку.

— Ты не бойся, он просто зол сейчас, он успокоится, и все нормализуется, —

говорит вымотанному беспокойной ночью папе Юнги.

— Ты сам веришь в то, что говоришь? — разбито улыбается Илан. — Не веришь,

иначе бы не прорыдал всю ночь. У тебя глаза опухли.

— Я хочу верить, — пытается приободрить мужчину Юнги. — Мы будем жить,

как прежде, если он хотел нам навредить, то сделал бы это вчера, он просто зол.
Я не верю его угрозам, один раз мы с ним через такое уже проходили, он просто
выставит меня из своей жизни, забудет обо мне, а я без него не умру, — тихо
добавляет.

— Юнги, я знаю, что я виноват, что из-за меня ты последние десять лет не
можешь начать нормально жить, и я очень сильно сожалею о том, — делает
паузу, пытаясь проглотить ком в горле, Илан, — что наделал. Я поэтому и не
хожу на его могилу, агрессивно реагирую на любое упоминание его имени,
потому что мне стыдно, потому что Чонгук прав, я убил его отца.

— Мы через столькое прошли и с этим справимся, — заверяет его Юнги и

оборачивается на вошедшего на кухню Намджуна.

***

Хосок паркуется перед первым попавшимся кафе и, пройдя внутрь, просит себе
двойной эспрессо. Голова раскалывается с утра, и таблетка не помогла. Он в
ожидании кофе массирует виски, и внезапно взгляд цепляется за рисунок на
стене. Альфа поднимается с места и, подойдя ближе, видит за стеклом тигра, в
клыках которого нарциссы. Или у Хосока от головной боли и рассудок помутнел,
или на рисунке он и Тэхен. Он оборачивается к залу и, увидев вытирающего стол
у окна официанта, подзывает его к себе.

— Откуда рисунок?

— Я не знаю, нужно спросить у хозяина, — машет в сторону витрин с пирожными

официант, и к ним идет молодой альфа.

— Я могу вам помочь? — спрашивает он Хосока.

413/624
— Я хочу знать, откуда рисунок, — стучит по стеклу пальцем Хосок.

— Честно говоря, я не знаю имени автора, один из наших посетителей нарисовал

его и оставил на столе. Мне понравился рисунок, и я повесил его на стену, —
отвечает парень.

— Омега?

Хозяин кафе кивает.

— Как он выглядел?

— Красивый, — мечтательно улыбается парень. — Очень красивый, с красными

волосами…

— Я забираю рисунок, — Хосок сразу понимает, о ком речь. — Я заплачу за него.

— Он не принадлежит мне, — хмурится парень.

— Этот омега подарит тебе картину, обещаю, — снимает со стены рамку Хосок и
возвращается за свой столик.

«Вот значит, что ты обо мне думал, — поглаживает Хосок цветы на рисунке.
— Обещаю, ты узнаешь настоящего Хосока и он никогда не сделает тебе
больно».

Рассматривая рисунок, альфа внезапно вспоминает про выставку, о которой

говорил Тэхен, и, набрав помощника, просит скрытно узнать, когда она. Через
пятнадцать минут Хосок, открыв сообщения, облегченно выдыхает, что не
проморгал ее, и она завтра. Он перезванивает помощнику и дает указания.

***

У Тэхена после свадьбы Юнги нет настроения, и он бы даже выставку отменил.

Мысленно омега постоянно рядом с другом, который на связь не выходит. Омега
решает, что после выставки поедет в Амахо и навестит Юнги в его новой
квартире. Они договорились с Чимином, что, несмотря на то, что Юнги, не
рассказав им, их обидел, они будут рядом и поддержат его так же, как когда-то
тот поддерживал их. Выставка проходит неплохо, людей пришло больше, чем
ждал Тэхен, но его картины не покупают. Тэхен рад, что художники, которые
представлены в его галерее, пользуются популярностью, но ему грустно, что
никому его картины не нравятся.

— Не грусти, дело не в тебе, а в настроении масс, — хлопает его по плечу

давний знакомый и знаменитый искусствовед Кальдрона. — Мне нравится, как
ты рисуешь, красивые линии, гармония, но все твои последние картины в одном
настроении, а у всех людей, которых ты изображаешь, одни и те же глаза. Плюс
ко всему, много картин с тиграми, а они ассоциируются с агрессией. Дело не в
том, что ты плохо рисуешь, дело в том — что ты рисуешь. От твоих картин веет
грустью, но не приятной, умиротворяющей, а той самой, от которой вспоминают
первую неудавшуюся любовь, потерю важного.

— Я понимаю, — опускает глаза Тэхен.

414/624
За всю выставку Тэхену удается продать только одну картину, которую он сам
лично не особо любит. Он рисовал ее еще дома у отца. На картине изображены
деревья, и только одно из них гнется от ветра. Ветра нет, потому что на
остальных деревьях даже листик не колышется. Тэхен хотел показать картиной,
что образно этот ветер внутри человека, и пусть другие не видят поводов и не
чувствуют «ветра», который для омеги горе, неудачи, потеря, но человек под
ними сгибается.

Тэхен уже собирается домой, как в галерею врывается средних лет бета и,
представившись ценителем искусства, подходит к картинам. Тэхен в его
компетентности сомневается, потому что гость не рассматривает картины, а
читает имена под ними. В итоге, закончив прогулку по галерее, гость скупает
все картины Тэхена. Омега с улыбкой его благодарит, обещает все выслать по
указанному адресу и, когда гость выходит за порог, окликает его:

— Скажите, пожалуйста, моему мужу, что он мой любимый клиент.

***

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — с этими мыслями каждое утро

просыпается Чимин, вздрагивает от каждого телефонного звонка или визита,
как бы не боролся с этим вечным ожиданием плохого, но проигрывает. Чимин
прекрасно понимает, что ему бы не помешала помощь специалиста, что это
ненормально, жить в страхе, что счастье рассыпется, как карточный домик. Он
окружен заботой, его телефон не умолкает от просьб прислать спящего,
кушающего, играющего Ниньо, Лэй приезжает к внуку каждый день, а Намджун
чуть ли не на руках его носит. Чимин никогда не думал, что счастливой жизни
нужно учиться. Он привык, что всегда один, а за спиной каждого улыбающегося
в лицо в руках кинжал зажат. Надо учиться доверять, учиться перекладывать
ответственность, принимать помощь, но пока у него плохо получается. Даже
сейчас, стоя на пороге спальни Намджуна, он смотрит на собравшегося на
работу альфу, который, не боясь помять костюм, лежит рядом с устроившимся
посередине разворошенной постели Ниньо и периодически зарывается лицом в
его голый животик, заставляя задравшего ножки малыша визжать от
удовольствия, Чимин не верит.

— Ты опоздаешь, — прокашливается омега и проходит в комнату.

— Мы не можем расстаться, — не отвлекаясь от ребенка, говорит Намджун.

— Видишь, он меня не отпускает, — показывает на свои до этого идеально
уложенные волосы альфа, в которые обеими руками вцепился Ниньо.

— Маленький щекастый хулиган, — подходит к постели омега и спасает альфу,

подняв ребенка на руки. — Нини, ты не проголодался? — спрашивает явно
недовольного тем, что его разлучили с отцом, ребенка.

Намджун заправляет рубашку и, надев пиджак, идет к зеркалу поправить

волосы.

— Ты сегодня в клуб поедешь? — поворачивается к Чимину альфа.

— Да, я должен получить поставку, сам все приму, а еще хочу проверить
415/624
ремонт, — отвечает Чимин. — Тэхен приедет, он занят дизайном.

— Значит, у нас с Ниньо будет чисто вечер альф, — подмигивает сыну Намджун.

— Отрывайтесь, — смеется Чимин и вместе с малышом провожает Намджуна до

автомобиля.

***

Чимин решил, что назовет клуб EGO в честь песни, которой заслушивался, пока
был в бегах. Чимин любит текст этой песни и считает, что она написана именно
для него и таких, как он. Тэхен предложил взять в оформлении фиолетовый цвет
за основу, и Чимину идея понравилась. Стены, сцена, даже вывеска уже готовы,
остается интерьер, но омега уже заказал мебель, а сегодня идет принимать
аппаратуру. Пока у Ниньо дневной сон, Чимин набирает новый номер Юнги,
чтобы узнать, как он себя чувствует, но мобильный друга выключен. После
обеда к Ниньо приезжает дедушка, и Чимин с удовольствием выпивает с ним
кофе. Ближе к вечеру Лэй уходит, а Чимин, поднявшись наверх, готовится ехать
в клуб. Омега натягивает на себя черные скинни джинсы и черную футболку с
принтом любимой Санта Муэрте, подкрашивает глаза и собирает короткий хвост
на затылке. Намджун разрешил ему брать любой автомобиль, но Чимин пока
предпочитает ездить с шофером, поэтому, плюхнувшись на заднее сидение
мазерати, просит отвезти его в клуб.

Уже почти десять ночи, Чимин не ужинал и даже не обедал, он только

периодически звонит няне и узнает, как Ниньо. Работы очень много, а стоит на
день хотя бы не заявиться, то что-то приходится переделывать. Чимин
разминает затекшую шею у покрытой пленкой сцены и продолжает давать
распоряжения парням, которые устанавливают подсветку, когда замечает, как
все обеспокоенно смотрят на дверь.

Намджун приехал домой, поиграл с сыном, а Чимин все еще не вернулся. Альфа
решил не дожидаться его дома и заехать в клуб. Он проходит внутрь и сразу же
видит стоящего спиной к нему у сцены омегу. А еще он видит, с каким восторгом
слушают его работники и как бегают вокруг него. Намджун ревнует. Чимин
даже не старается, но все альфы по периметру уже в его власти. Омега его
замечает, оборачивается и широко улыбается, всю усталость Намджуна
обворожительной улыбкой снимает.

— Мне нравится, как ты здесь все устроил, — подходит к нему альфа.

— Твои деньги, моя гениальность, — улыбается Чимин.

— Дело не только в деньгах, у тебя хороший вкус.

— Да это все Тэхен, — смущается омега.

— Я же знаю, что не только он. Ты ужинал?

— Да нет, наверное, — задумывается Чимин и только сейчас чувствует острый

голод.

— Думаю, на сегодня достаточно, — берет его под руку Намджун.

416/624
— Я еще хотел стойку проверить, — ноет Чимин, но не сопротивляется.

— Ты идешь ужинать, а потом отдыхать, — сажает его в роллс альфа, а сам

проходит за руль. — Где хочешь поужинать?

— Да кухни уже закрыты везде, — стаскивает с волос резинку омега и массирует

корни. Чимин не замечает, как пристально смотрит на него альфа, который
даже моргнуть боится, чтобы не пропустить ничего.

— Скажи мне, где ты хочешь поесть, и мы откроем, — говорит Намджун.

— Ну вообще-то, — задумывается Чимин, — я бы хотел буррито, большую колу и

картошку под сырным соусом!

— Значит, едем за всем этим, — заводит автомобиль Намджун. — Только если ты

не съешь все перечисленное, я разозлюсь.

— Я не испугаюсь, — хихикает Чимин.

Намджун, который никогда не ест джанк-фуд, удивляет Чимина, добавив в заказ

пакет тако с курицей для себя и начос. Они едят в роллсе, пачкая кожаные
сидения соусом и крошками, смотрят на ночное небо и наслаждаются моментом.
Чимину впервые за день спокойно, он не ждет подвохов, звонков, и даже если
весь мир сейчас перевернется, ему хорошо. Только Ниньо рядом не хватает.

***

— Я так и не смог преодолеть этот невидимый барьер между нами, этот ребенок
не подпустил меня к себе так же близко, как это сделали вы, — жалуется
Хосоку, пока лифт несет их наверх, Лэй. — Я понятия не имею, что у него в
голове, и поэтому я здесь.

— Это плохая идея, папа, — трет переносицу альфа. — Он ведет себя, как ни в
чем не бывало. Намджун пытался поспрашивать, он сразу становится
агрессивным и запрещает говорить на эту тему. Он, в принципе, прав, это его
личная жизнь, мы не можем вмешиваться, пусть уже и так вмешались, спрятав
их. Мне кажется, это затишье перед бурей. Чонгук не тот, кто оставляет все
просто так.

— Я с тобой согласен, но я боюсь, что он может в порыве ярости совершить

глупость и страдать потом будет сам же.

— Он пальцем его не тронет, — заверяет Хосок. — Да, он зол, но он его любит,

поэтому я лично спокоен. Максимум, поорут друг на друга, оскорблять будут, ну
или расстанутся.

— Я все равно попробую с ним поговорить, а потом поговорю и с Юнги, точнее, с

его папой, который все это время своим молчанием уничтожал будущее сына.
Хотя и Юнги виноват, мог бы хотя бы посоветоваться, — вздыхает омега.

Лифт останавливается на нужном этаже, и Хосок провожает папу до кабинета

Чонгука.
417/624
— Лучшее событие за день, — поднявшись с места, идет навстречу к мужчине
Чонгук и целует его в щеку. — Проходи. Кофе будешь?

Лэй отрицательно мотает головой и садится в кресло.

— Приезжай вечером на ужин, я приготовлю твои любимые блюда, — говорит

омега.

— Приеду, только и Чимина позови, — говорит Чонгук. — Хочу Ниньо увидеть.

— Как ты, сынок? — подается вперед Лэй.

— Хорошо.

— Я беспокоюсь о вас обоих.

— О нем тебе не стоит беспокоиться, он отлично жил двадцать три года и

столько же проживет, — постукивает карандашом по столу альфа.

— Ты сейчас очень зол, но я уверен, что он тоже страдает, ему плохо, да он в

день свадьбы…

— Хватит, прошу, — перебивает его альфа.

— Ты ведь не сделаешь глупость? Ты не прольешь кровь из-за мести? — с

мольбой смотрит на него Лэй.

— Ты думаешь, я убью его? — кривит рот альфа. — Нет, можешь быть спокоен,
убивать я точно не буду, но я отомщу за смерть отца. Я заставлю их заплатить,
но не жизнью. Ты мне, как родной папа, мое уважение к тебе безгранично, и
именно поэтому ты единственный, с кем я обсуждаю этот вопрос. Я понимаю
твое беспокойство, но прошу больше к этому разговору не возвращаться, —
говорит альфа стальным голосом, по Лэю мурашки пробегаются.
— Пожалуйста, — добавляет, но тон не смягчает.

— Надеюсь на твое благоразумие, сынок, — отлично поняв послание, встает на

ноги омега. — Просто помни, что некоторые ошибки не исправить даже кровью,
и тут ошибающимся можешь быть именно ты, а не Юнги.

***

Мо сидит на капоте своего внедорожника и, забыв прикурить сигарету,

открывает и закрывает крышку серебряной зажигалки. Зимнее небо сливается
цветом со стелящимся по земле сизым туманом. За спиной Мо звери готовятся к
проверке, справа от него военная база. Мо никого не видит и не слышит. Он
заперт в куполе своих мыслей, в которых чаще, чем хотелось бы, всплывает
одно имя. Он не дает ему покоя ни днем, ни ночью. Днем он маячит перед
глазами, заставляет прятать взгляд, мечтая спрятать себя. По ночам он правит
его мыслями и даже во сны лезет.

Помяни черта. Бентли останавливается рядом с ламборгини Хосока, который сам

внутри базы. Омарион выходит из автомобиля, одет с иголочки, костюм сидит
418/624
идеально, волосинка к волосинке, на пальце перстень поблескивает,
распространяет ауру уверенности и харизмы, альфы на него с восторгом
смотрят, подражать хотят, а на лице Мо кривая гримаса застыла. Хочется биться
головой о капот, лишь бы его образ из головы вытрясти, но у Мо смутные
подозрения, что ему это вряд ли поможет. Омарион поворачивается к
внедорожнику, смотрит на него в упор. Растянутое худи, кеды, волосы,
собранные на затылке, прикуривает, Омарион мечтает каждый палец,
удерживающий сигарету, по отдельности облизать. Он такой простой, похож на
подростка с улиц Амахо, а силы в нем не меньше, чем в Сайко. С виду никакой,
но концентрирует в себе все внимание альфы, вроде, бесцветный, а в голове
Сокджина фейерверками взрывается. Он спрыгивает с капота, тушит сигарету
подошвой кед и демонстративно мимо проходит, Омарион себе не отказывает.
Он хватает его за руку, резко притягивает к себе, у Мо глаза от шока
округляются. Он много чего может предугадать, привычки братьев наизусть
знает, манеру поведения за годы изучил, но с Омарионом только в русскую
рулетку играть — никогда не знаешь, когда выстрелит. Вот и сейчас,
шокированный его поведением в районе, где база, кучками стоят звери, а
наружу в любой момент могут выйти лидеры, этот психопат вжимает его в себя
и шумно вдыхает его запах.

— Мне из-за тебя так сложно, настолько, что невозможно, — говорит в ухо, а Мо,
толкнув его в грудь, собирается замахнуться, но кулак на лету ловит Сайко и
обнимает парня со спины.

— Отставить драться, — щекочет мелкого Сайко. — Приберегите силы, будет

кому рожу разукрасить, а теперь пошли внутрь, Волк зол.

Хосок отпускает Мо и идет вперед. Мо чувствует за спиной Омариона, а еще

больше он чувствует, как жадно его рассматривает альфа. Воспользовавшись
тем, что Хосок отошел подальше, он резко тормозит на полпути и,
развернувшись, хватает его за воротник:

— Забудь.

— Даже под страхом смертной казни не подумаю, — ухмыляется Сокджин.

— Ты больной ублюдок.

— Ты в этом виноват, я так тебя хочу, что мне башню срывает, — становится
вплотную, Мо от него, как ошпаренный, отскакивает.

— Да что, блять, с вами? — оборачивается к ним Хосок и видит довольного

Омариона и раскрасневшегося Мо.

— Любовь, — цокает языком Сокджин и проходит вперед. Мо, так и не найдя, что
ответить, бежит внутрь базы, а Хосок, качая головой, идет следом.

***

Чонгук ищет Юнги по всему Амахо, но не находит. Намджун поступил умно, он

спрятал омегу, не вовлекая в это дело лишних людей, и Чонгуку даже не у кого
требовать ответы на свои вопросы. Не у кого, кроме самого Намджуна, но он
молчит. Последняя надежда альфы на Мо, но тот клянется, что даже от него
419/624
местоположение омеги скрыли, и Чонгук, который знает Кениля с детства, ему
верит. Единственные люди, которые знают, где омега, — Сайко и Намджун, но
их не расколоть. Чонгук приказывает установить слежку за омегами своих
братьев, будучи уверенным, что они точно своего дружка навестят, и пока ждет.
Чонгук не понимает, на что рассчитывает его семья, говоря, что его злость
пройдет. Как может пройти злость на убийцу, длиной в десять лет? Это не
злость даже — это холодный расчет, найти и отомстить. Чонгук знает, что
полной грудью, пока это не сделает, не задышит.

Утро встречает Чонгука полыхающим из-за вчерашней смерти в тюрьме

знаменитого активиста Кальдрона. Активиста не убивали, он скончался от
сердечного приступа, но показания врачей народ не убедили. Чонгук
застегивает пуговицы на рубашке, параллельно смотря новости по плазме на
стене. Еще вчера специальная служба доложила альфе, что планируются
масштабные выступления по всему полуострову. Чонгук приказал
контролировать интернет, заблокировать сайты, призывающие к собранию,
привлечь к ответственности подстрекателей, но все равно улицы полны людей,
одетых в футболки с фотографией умершего, и с плакатами, требующими смену
власти. Чонгук достает второй мобильный и, набрав номер, прикладывает его к
уху.

— Чудесное утро, не правда ли? — спрашивает он собеседника. — Пусть твои

люди будут готовы, если мы не сможем решить эту проблему цивильно, то я
больше никого слушать не буду, и мы начнем.

Альфа сбрасывает звонок и, схватив пиджак, идет наружу, где его уже ждет
шофер.
Как и ожидалось, в штаб-квартире Зверей ажиотаж. Автомобиль Чонгука с
трудом пробивается через негодующую толпу, охране приходится создать
живой коридор, чтобы машина, залитая краской, заехала в подземную парковку.
Чонгук заходит в переговорную, в которой уже сидят все лидеры и Шивон, и
просит себе кофе.

— Ну что мы им на этот раз пообещаем? — выдернув стул, садится альфа.

— Будем просить прощение за то, что у человека оказалось слабое сердце?

— Может, он бы не умер, если бы его не посадили, — бурчит Мо.

— Умер, так земля ему пухом, — выгибает бровь Чон. — Я не понимаю, почему
мы должны каждый долбанный день терпеть такой беспорядок. Над нами
небось весь мир смеется. Вместо того, чтобы приводить в порядок государство и
поднимать экономику, мы каждый день слушаем вой собравшихся под окном
недовольных. Почему до сих пор не выпустили полицию их разогнать, пусть
применяют слезоточивый газ и резиновые пули.

— В этот раз мы так легко не отделаемся, — крутит ручку меж пальцев

Намджун. — Думаю, нам и правда пора менять что-то. Я лично устал от этого
беспредела, я хочу уже стабильности.

— Наконец-то! — восклицает Чонгук.

— Предлагаю назначить выборы, — отбрасывает в сторону ручку Намджун и

пристально смотрит на Чонгука. Чон смотрит в ответ, не моргает, а по мере
осознания слов старшего, зловещая улыбка расплывается по красивому лицу.
420/624
— Ты шутишь, да?

Намджун отрицательно мотает головой.

— Да ты охренел! — оттолкнув стул, поднимается на ноги Чонгук. — Какие нахуй

выборы? Кто будет голосовать за наркобаронов? Кто будет вообще за нас
голосовать, если все эти митинги против нас же?

— Значит, нам не нужно заниматься политикой, займемся бизнесом, — цокает

языком Сайко. — Я тоже устал от всего этого, я хочу покоя.

— А вы думали, будет легко? — зло смотрит на них Чонгук. — Как вы вообще

даже мысли о сдаче власти допускаете? Вы забыли, как мы к этому шли?
Забыли, скольких мы положили, сколько потеряли? Это ведь была наша мечта!

— Это была твоя мечта, Чонгук, — рычит Намджун. — Нашей мечтой было
безопасный и стабильный Кальдрон, твоей мечтой была власть.

— Так, значит, — нервно чешет подбородок Чон. — А вы? — оборачивается к

Омариону, Мо, Шивону. — Вы тоже поддерживаете этот бред? Вы готовы вот так
вот сдать кому-то то, что мы получили своим потом и кровью?

— Будем голосовать, — поднимается на ноги Намджун. — Никто не будет

единолично принимать решения. Мы прямо сейчас проголосуем за или против
выборов и закроем этот вопрос. Если будет за, мы выйдем к людям и назначим
дату выборов, если будет против, усмирим их силой и продолжим сидеть на
пороховой бочке, пока она не рванет.

— Какое голосование? Я могу решить этот вопрос за час! — прислоняется

лопатками к стеклу Чонгук и с вызовом смотрит на братьев.

— Так же, как ты решил вопрос с картелем? — смотрит на него Сайко. — Я не

хочу иметь ничего общего с картелем Амахо, а из-за тебя мы все наркобароны.

— Бывших наркобаронов не бывает, не надо меня винить, — усмехается Чонгук.

— Кто за то, чтобы провести выборы, учитывая, что мы будем, скорее всего,
отстранены от власти? — громко спрашивает Намджун.

Сайко, Мо и сам Намджун поднимают руку.

— Хищники воздерживаются от голосования, — говорит Омарион за себя и дядю.

— Я приехал сюда в поисках дома, такова была договорённость, а сейчас я буду
смотреть на ситуацию. Поэтому я не голосую ни за один вариант.

— Значит, трое «за», а один «против», — смотрит на Чонгука Намджун. — Или ты

все же передумаешь?

— Вы не даете мне совершить месть и прячете от меня Юнги, я терплю, сейчас

вы хотите отобрать у меня то, ради чего я положил жизнь, и вы думаете, я опять
стерплю? — цедит сквозь зубы альфа. — Я не позволю вам отдать им мое
государство!

421/624
— Кто сказал, что оно твое? — вскипает Сайко. — Оно наше.

— Я тоже голосую, — возвращается к столу Чонгук. — Я голосую за свое

отделение. Больше нет Зверей, картеля Амахо и государства Кальдрон.

— Что ты несешь? — нахмурившись, смотрит на него Намджун.

— Говорю правду, — скалится Чонгук. — А вы выходите к своим людям и

объявляйте о выборах, отдайте нашу мечту кому-то другому.

Чонгук, сопровождаемый абсолютной тишиной, идет на выход. Он спускается на

парковку, останавливается у автомобиля, рядом с которым уже стоит Джозеф, и
прикладывает к уху телефон.

— Приводи армию в полную боеготовность, будем отделяться. Пока я не приеду,

только готовиться, — Чонгук вешает трубку и садится в автомобиль. — Я
слишком долго играл по вашим правилам, теперь вы поиграете по моим, —
усмехается про себя альфа и приказывает шоферу трогаться.

*Название главы — Время перемен (Исп. Es Hora de Cambiar)

Конец второй части.

422/624
Примечание к части Юнгуки
Mikky Ekko — Stay (Original Demo)
https://soundcloud.com/mikkyekko/stay-original-demo-1/s-VO3Vz?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Песня Вихоупов
Vico C + Daddy Yankee + Eddie Dee + Tego Calderon + Ivy Queen - Los 12 Discípulos
(Salsa)
https://soundcloud.com/elcartelrecordsradio/los12discipulos05?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Часть третья. Бамоса вайлар

Намджун объявляет о выборах нового лидера во вторник утром. Выборы

должны будут пройти через три недели, а пока Кальдроном все еще управляют
Звери. Чонгук отказывается посетить совещание Зверей в день объявления о
выборах и уезжает в Ла Тиерру. В шесть вечера того же дня Ла Тиерра и Обрадо
объявляют об отделении от государства Кальдрон и провозглашают себя
независимым государством Левиафан, которым управляет Эль Диабло. Новость
настигает Зверей в штаб-квартире, и первые минуты все лидеры в шоке
поглядывают друг на друга. Придя в себя, Намджун требует Омариона и Мо
выслать в Ла Тиерру и Обрадо всех своих людей, а сам, обхватив руками голову,
смотрит на мобильный на столе. Альфе нужно пару минут, чтоб успокоиться и
набрать Чонгука.

— Вижу, новость до вас дошла, — усмехается в трубку Чон.

— Что ты натворил? — еле сдерживается, чтобы не кричать, Намджун.

— Во-первых, срочно отзови парней, которых ты, небось, уже выслал в мое
государство, — говорит Чонгук. — Я выставил там армию, любое ваше действие
будет рассматриваться как вторжение, и я дам приказ о начале военных
действий. Во-вторых, это вы отказались от мечты, я от своей не отказывался.

— Как? Как тебе удалось? — хватает трубку Сайко. — Как ты это все подготовил?
Ты, еще обнимаясь с нами, планировал нож в спину вонзить?

— Успокойся, никому я нож в спину не вонзал. Пока, — цедит сквозь зубы

Чонгук. — Готовлюсь я со дня создания государства: и оружие скупаю, и людей
тренирую, правда за пределами Кальдрона, спасибо Кушу, вновь поддержал.
Если быть честным, готовился я не к отделению, а к новому методу правления,
думая, что даже если не все, но некоторые из вас меня поддержат, но я
ошибался, и пришлось направить подготовку в иное русло. Вы отобрали у меня
Кальдрон, я отобрал у вас его половину, но отберу все. Было бы хорошо, если бы
вы отдали мне полуостров добровольно и отошли от дел. Вы можете спокойно
жить и работать в Кальдроне, для вас ничего, кроме того, что вы лишитесь
политической власти, не изменится.

— А для тебя изменится, — все-таки срывается на крик Намджун, — кончай

своевольничать, иначе, клянусь, я тебя за решётку упеку!

— Давай без угроз, — ухмыляется Чонгук. — Чего ты теряешь? Отойди от власти,

отдай мне полуостров.

423/624
— Чтобы ты установил тоталитаризм?

— Чтобы я установил дисциплину.

— Этого никогда не будет, я не позволю тебе вернуть Кальдрон в прошлое!

— сжимает трубку до треска Намджун.

— Значит, готовься к войне.

— Ты ее проиграешь, Чонгук, — вмешивается Хосок. — Ты достиг сегодняшних

высот, потому что ты был в семье, потому что мы были вместе. Сейчас ты один,
брат. Одумайся, прошу. То, что ты вытворяешь, — не по-человечески.

— Во мне не осталось ничего человеческого, — спокойно говорит Чонгук. — Не

присылайте ко мне никого, я не хочу убивать своих, но если придётся — убью.
Отныне мы два разных государства, и если вы объявите войну, то я приму вызов.
Можете быть уверены, что я к ней готов. Я и так слишком много времени
потратил на переговоры, которые закончились ничем. Вы не разрешили мне по-
своему разобраться с Лео, но хочу, чтобы вы знали, что он с простреленной
головой лежит в котловане будущего здания. Никто из тех, кто стоял на моем
пути или будет стоять, — не выйдет сухим из воды.

— Склад с оружием был твой, — нервно смеется Хосок. — И тот инцидент с

огнестрелом, ты это подстроил, ты вызывал реакцию, рассчитывал, что люди
потребуют жестких методов, но не вышло.

— У меня всегда есть план Б.

— Папа разочаруется, — качает головой Мо.

— Я люблю его. И вас тоже, — твердо говорит Чонгук. — Поэтому я прошу вас
отдать мне правление и отойти. Я не хочу с вами воевать. Я даже простил вам,
что вы спрятали от меня моего братца. Не начинайте военных действий, сдайте
власть. У вас будет достаточно времени, чтобы подумать.

Альфа вешает трубку, а Намджун сразу же требует Мо набрать высланных на

границы людей. Чонгук был прав, на границах уже обведена колючая проволока
и ходят вооруженные люди.

— Их там и правда целая армия, — вешает трубку Мо. — Половина зверей

перешла к нему. Они готовились к этому месяцами. Он выставил нас идиотами.

— Потому что мы ему доверяли, — трет переносицу Хосок. — Как дела с

хищниками?

— Есть перебравшиеся, — докладывает Омарион. — Что будем делать?

— Укрепляем границы с нашей стороны. Зовите прессу, объявим военное

положение и проведем референдум. Если люди согласятся, то мы останемся у
власти, разберемся с Чонгуком и вернем территориальную целостность, если
нет, то подвинем дату выборов. Узнать бы, что в голове у этого дьявола и что он
собирается делать. Пока проверьте своих, нужно провести чистку, скорее всего,
он оставил шпионов.

424/624
 ***

Чонгук выходит на террасу своего купленного еще три месяца назад особняка в
тропическом стиле в пригороде Ла Тиерры и, опираясь на перила, смотрит на
двор, который полон его людьми и автомобилями. Парни загружают в
автомобили оружие, проверяют боеприпасы. Чонгук привез с собой из Амахо
своих любимых собак, но сегодня он их еще не выпускал, альфа предвкушает,
как ночью, освободившись, вернется к любимым псам и вдоволь с ними
наиграется. Он поднимает голову к залитому красной краской небу, усмехается,
что город собирается спать, а Левиафан просыпается.

«Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного,

который осмелился бы потревожить его. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти
его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые
части тела его сплочены между собою твёрдо, не дрогнут. Сердце его твёрдо,
как камень, и жёстко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в
страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копьё, ни
дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. Он
кипятит пучину, как котёл, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за
собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему;
он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми
сынами гордости», — цитирует Чонгук ответ Бога из Книги Иова и выдыхает.

Цель оправдывает средства, убежден Чонгук, и назад пути нет. Вооруженный

захват власти был запасным планом альфы, но винить себя он не будет. Чонгук
не для того столько лет шел к цели, чтобы, дойдя, отдать ее другому. Он есть
Левиафан, и это чудовище выбрало своим домом Кальдрон. Дом должен
соответствовать его хозяину, Чонгук все для этого сделает. Подготовка
занимала много времени, а то, что все приходилось делать тайно, — замедляло
процесс. Базы на территории Обрадо и Ла Тиерры были полностью под
ответственностью Чонгука, поэтому он спокойно напичкал их оружием и все
встречи проводил там. Куш откликнулся сразу же, Чонгук заплатил ему
хорошую сумму, и тот привез людей и лично согласился заниматься обороной.
Население территорий поставлено перед фактом — они или подчиняются новой
власти, или будут сидеть в тюрьмах, особо активные умрут. Чонгук ни с кем
церемониться не будет. Он, въехав в Ла Тиерру, сразу же приказал закрыть
границы — никто не может выехать с территории и уж тем более въехать. У
кого-то семьи остались по ту сторону, но альфа рассчитывает, что быстро решит
вопрос со Зверьми и Кальдрон вновь станет целым.

Улицы патрулируют вооруженные люди, которым четко отдан приказ — в случае

сопротивления стрелять на поражение. Напуганное внезапными изменениями
население пока только в себя приходит, на улицу почти никто и не выходит. Ла
Тиерра будет репетицией перед новым государством Кальдрон. Жесткий
контроль, полное подчинение власти и единый центр. Чонгук не хочет войны с
братьями и надеется, что, когда придет время и он будет полностью готов,
заберет власть без крови. Он сделает то, о чем мечтал, пусть мечта в процессе и
исказилась. Люди не понимают по-хорошему, только и знают, что требуют, при
этом не предоставляют ему время и не помогают. Чонгук сделает Левиафан
сильным и успешным государством, на которое будут равняться и жить в
котором будет мечтой. Основной путь наркотрафика лежит через Ла Тиерру,
этих денег хватит, чтобы обеспечить государству хорошее будущее и покупать
самое последнее оружие. Деньги от наркотиков поднимут уровень жизни
425/624
населения, и если Кальдрон не захотел проявить терпение и только и знал, что
кричал о правах, тут каждый, кто откроет рот, получит или пулю, или пачку
купюр. Экономика, основанная на наркоторговле, не рухнет. Параллельно
Чонгук будет готовиться к войне за Кальдрон. Он до последнего не хотел так, но
новость о выборах была последней точкой. Больно, что ни один из братьев его
не поддержал и так и не понял, но альфа это переживет. Больно, что в процессе
все забыли, к чему стремились и для чего это делали. Пусть они зовут Чонгука
эгоистом, но он хотел другого будущего не только для Кальдрона, но и для
своей семьи. Семьи у него нет, отныне он работает только для себя.

Джозеф отвечает за Обрадо, Чонгук лично курирует Ла Тиерру, Куш отвечает за

границы, которые охраняет армия. Намджун не идиот, если он рванет в
Левиафан, война начнется немедленно. Чонгук думает, альфа будет пока
готовиться, тем более они уже увидели тяжелую военную технику и людей на
границах, и ему это на руку, он блефовал в ходе разговора со старшим, он сам
пока не готов воевать. Из-за того, что планы пришлось резко поменять, Чонгук
еще ждет прибытие наемников и оружия, а пока ему нужно поговорить с
людьми и отпраздновать смерть Лео.

Альфа, натянув на себя пиджак, идет к своему внедорожнику, и процессия из

двадцати автомобилей провожает его к базе, которая и была началом
зарождения государства Левиафан. Чонгук проходит внутрь, собравшиеся
внутри лидеры подразделений, бывшие военные, головорезы, все, кто здесь
ради наживы, и те, кто горит за идею, умолкают и устремляют свои взгляды на
нового лидера.

— Сегодня наступила новая эпоха в жизни полуострова, — начинает Чонгук,

остановившись на железном помосте. — Год назад Звери захватили полуостров
и создали государство, которое оказалось недееспособным из-за желания моих
партнеров соответствовать чьим-то ожиданиям, а не своим. Мы обещали вам
должности, беззаботную жизнь, а сейчас Кальдрон в долговой яме, казна
пустует, и, более того, государство стоит на пороге смены власти, которую
получит тот, кто, сидя дома перед телевизором, наблюдал за тем, как мы теряли
кровь на улицах. Я исправлю эту ошибку. В государстве Левиафан — один закон.
И все вы, и население принесет присягу мне. Кто будет против — не увидит
завтрашнего рассвета, можете не сомневаться. Игры закончились. Левиафан
превратится в могущественное государство с вами или без вас. Выходите на
улицы, заходите в каждый дом, прослушивайте телефоны, контролируйте
интернет, любая информация, которая вредит государству, — повод для
привлечения к ответственности. Карательным органом будет руководить Куш, —
смотрит на альфу Чонгук. — Я хочу видеть результат того, за что плачу. Я
возвращаю смертную казнь, я возвращаю полный контроль картелю. Будьте мне
верны, и я, в отличие от моих бывших партнёров, сдержу данное вам слово.
Обещаю. А пока наводите порядок внутри и готовьтесь к войне.

Чонгук выходит из базы и идет к автомобилю, который увезет его на ужин с

самыми близкими соратниками. Если мечта не соответствует реальности, ее
нужно подкорректировать. Чонгук вернет себе Кальдрон и Юнги. Его злость на
омегу ему на руку. Именно Юнги стал последней каплей, переполнившей чашу
терпения альфы. Чонгук не почувствовал горечи, когда ему доложили о том, что
Звери объявили о референдуме. Чонгук сейчас ничего, кроме жажды обладать,
не чувствует. Злость на братьев и омегу — его ведущая сила, а все остальные
чувства, присущие людям, альфа заблокировал. За тридцать лет, будучи Чон
Чонгуком, он так и не получил ничего из того, что хотел, но отныне, став Эль
426/624
Диабло, он получит все.

Альфы Левиафана сидят в ресторане в центре Ла Тиерры и празднуют удачное

отделение. Чонгук почти не ест и не пьет, он вертит в руке бокал, смотрит на
новую семью, слушает их разговоры, подпитывается их нетерпением и огнем в
глазах. К альфам уже присоединились омеги, которые красотой бросают вызов
звездам, Чонгук ни на одном внимание не задерживает, потому что видел того,
кто заменял для него эти звезды. Он смотрит сквозь, былые времена
вспоминает, чувствует, как грудь сдавливает от ощущения, что он впервые что-
то празднует не со своими братьями. Сразу от всего избавиться невозможно,
Чонгук работает над собой, не позволяет картинкам из прошлого ставить под
сомнение его настоящее, но там, где дело касается семьи, ему все еще тяжело.

— Всегда восхищался твоей силой, — снимает с колен красноволосого омегу

Куш. — Мы празднуем, а ты как в воду опущенный. Прибавьте звук музыке, —
оборачивается к официантам. — А ты кончай его глазами сверлить, —
обращается к красивому блондину в конце стола, — подойди, налей ему выпить,
он не кусается.

Хрупкий омега лет двадцати с белоснежными волосами подходит к Чонгуку и,

опустившись на его колени, обвивает тонкими руками его шею. Альфа
разговаривает с Кушем, его ладонь покоится на бедре паренька, чей вес он
почти не чувствует.

— Я могу поднять вам настроение, — улыбается омега, приблизив лицо, и

тянется за бутылкой, чтобы налить ему выпить.

— Попробуй, — усмехается Чонгук, проводит ладонью по кожаным штанам

паренька, сжимает чуть выше колен, «все не то» думает.

— Я вам не нравлюсь? — пригубив стакан, спрашивает омега.

— В том-то и дело, — нюхает запах мяты альфа. — Мне никто не нравится.

Он ростом как Юнги, такой же тоненький, и это единственное, что у них общее.
Чонгук трахает его с остервенением, вдавливает в огромную кровать, в которой
омега может заблудиться, заставляет кричать не только от удовольствия, а от
ощущения переломанных костей, и не разрешает убирать подушку с лица. Легче
не становится. Сразу после секса он вызывает шофера, и, выставив омегу за
дверь, идет в ванную и открывает воду.

Юнги везде, но главное — внутри. Чонгук его за восемь лет никем заменить не
смог, с чего он взял, что сейчас получится. Он скучает по нему, по его голосу, по
смеху, по теплу. Чонгука это разрывает. Он может выстоять в борьбе против
всех, но в борьбе с собой неизменно проигрывает, там, где Юнги, он вечно
проигравший. Чонгук без него не может, не то чтобы из мыслей выкинуть, даже
тепло его рук не забывает. Тело альфы — это тетрадь памяти, он бы разрисовал
каждый сантиметр, которого касались его тонкие пальцы, но ему, чтобы это
помнить, и рисунки не нужны. Если раньше Чонгук и допускал мысль, что
протащит его через все круги ада даже с расстояния, то сейчас он эту идею не
приемлет. Он был жив, пока Юнги его касался, а сейчас по частям отмирает.
Чонгук должен его видеть, слышать, касаться, а любить, чтобы свою
боль/привычку притуплять, ему и не надо. Никакого расстояния между ними не
будет, свободу от него Юнги не получит.
427/624
 ***

С момента переезда Юнги в новую квартиру прошло три недели. Всю первую
неделю Юнги, который, наконец-то, остался один и свободен от страха, что его
зареванного в любой момент может застукать Чимин, не выходил из спальни. Он
выставил пришедшего за ним в первое же утро папу за дверь со словами:

— Да, я сильный, непробиваемый, всегда на ногах стою, меня ничему не

сломать, но мне нужны эти долбанные семь дней. Я буду сидеть в этой комнате
и отказываюсь кого-то видеть, дай мне выплакаться, настрадаться, умирать и
воскрешаться, снова умирать, потому что я не просто потерял любовь, я
превратился в его глазах в последнюю мразь, и так и не смог его убедить, что
мое сердце все это время билось ради него. У каждого горя есть срок принятия,
я себе выделяю семь дней, продержу траур, похороню его и выйду отсюда.
Больше ты слез в моих глазах не увидишь. Обещаю.

Илан с того дня пару раз в день клал у двери омеги поднос с едой и забирал его
почти нетронутым. Юнги слово сдержал, через семь дней к Илану вышел сильно
похудевший, бледный омега, который, поздоровавшись с папой, как ни в чем не
бывало сел завтракать. Больше о Чонгуке с Иланом он не говорил. Больше Юнги
не плакал. Даже наедине. Илан прислушивался, подолгу у его дверей стоял, но
Юнги видимо выплакался. Вернуться в офис на работу Юнги сил так и не нашел,
искать новую работу тоже. Он рассчитывает, что скоро выйдет новая сплетня,
люди забудут про позор на свадьбе, и на улицу почти не выходит. Так
продолжается пару дней, пока одним из вечеров Чимин не заявляет омеге о том,
что ему нужен доверенный человек в клубе:

— Ты будешь меньше людей видеть, ночь же, следовательно, и сплетен будет

мало, — говорит Чимин. — Ты контролируешь работу, следишь за персоналом,
что-то типа администратора. Я буду хорошо платить и буду спокойным, что ты
там. Я не могу подолгу бывать на работе. Ты знаешь, у меня Ниньо.

Юнги, хотя и не имеет опыта работы в этой сфере, сразу же соглашается. Омеге
везет, что Чимин приставляет к нему своего помощника, и понемногу Юнги
вливается в ночную жизнь Амахо, максимально выкладываясь на работе. Их
квартиру по-прежнему охраняют люди Намджуна, к ним приставлен шофер с
автомобилем, но омеги теперь спокойно передвигаются по Амахо, учитывая, что
Чонгук перебрался в Ла Тиерру.

Шок — было первым, что испытал Юнги, услышав новости о разделении. Илан,
кроме шока, испытал еще и отчаяние, потому что дом отца остался в руках
Чонгука, а счета Абеля по-прежнему заморожены. Чонгук расколол на две части
государство, за которое боролся, которое сам создал, и расколол не только его,
но и семью, самую крепкую из всех виданных. Жизнь с ее «ничто не вечно»
опять доказала свою правоту.

В ночь разделения территорий Юнги запирается у себя и, прижав к груди

подушку, с горечью думает о том, как изменился брат, и о том, что он тоже в
этом виноват. Юнги скучает по нему, но стоит вспомнить их последнюю встречу,
хочется забиться в угол и никогда его больше не видеть. Юнги скучает по
Чонгуку, но сейчас это не его брат — это Дьявол во плоти или, как нарекли его в
народе, Эль Диабло. В его глазах тьма, вместо крови яд ненависти, вместо
428/624
сердца глыба льда, в нем нет сострадания, и им лучше никогда не встречаться,
потому что омега после этой встречи не выживет. Все, что Юнги остаётся, —
хранить в потайных уголочках сердца образ любимого, их ночи, полные любви и
нежности, их общие мечты, которым не было суждено сбыться. Сейчас у них и
мечты разные. Чонгук начал свою реализовывать, получил государство, раздает
приказы, готовится к будущему, а Юнги не будет сидеть и оплакивать то, что
прошло, он пойдет за своей мечтой. Правда, оказывается, что у него ее нет.
Оказывается, что все его мечты были связаны с ним. Вот оно как бывает, когда
делаешь человека смыслом, когда настолько сильно его в себя пускаешь, что он,
уходя, с корнями вырывает и всю силу. Юнги начнет сначала, он придумает себе
новую мечту, потому что слова «сдаваться» в его лексиконе никогда не было,
потому что он называл его своей силой, и омеге пора стать силой для себя.
Юнги каждое утро начинает с новостей, ищет его имя в поисковике и сам не
знает, что ожидает увидеть. Чонгук строит государство, живет, радуется жизни,
постоянно на встречах, лично все вопросы курирует, а Юнги после работы сидит
в четырех стенах и их любовь оплакивает. Он по ночам часами лежит в кровати
и изучает потолок, цветное кино на нем смотрит, где Чонгук его целует, где
клянётся в любви, которая на следующую жизнь переходит, засыпает.
Просыпается в холодном поту, долго ото сна, где альфа на него распарывающим
кожу взглядом смотрит, отходит и снова в мир притворяться выходит. Омегу от
себя тошнит. Особенно остро он чувствует эту тошноту, когда после очередной
бессонной ночи, посвященной воспоминаниям, он читает новость о том, что Эль
Диабло, несмотря на загруженность, появился в опере, где выступала звезда Ла
Тиерры. На фотографиях лидеры Левиафана, рядом с которыми сидят и омеги.
Юнги чувствует, как осознание, что брату хорошо, что он не страдает, остро
полосует по внутренностям, и клянется больше о нем не вспоминать, пусть даже
все то, что Юнги хотел ему рассказать, так и осталось невысказанным.

Юнги постоянно пропадает на работе, бывают дни, когда он даже спит в

кабинете. Он постоянно применяет новые идеи, приглашает новых диджеев, сам
пишет сценарии программ, много времени проводит в интернете и учится на
опыте лучших клубов мира. Юнги старается почти каждую ночь лично выходить
в зал, но если работы с отчетами много, то отправляет помощника. Омега
начинает замечать, что привлекает внимание, первое время пусть и не знает,
как реагировать на ухаживания и подарки, но потом, послушав Чимина, который
настаивает, что он должен жить своей жизнью, принимает подарки и даже пару
раз ездит домой в машине ухажеров. На свидания Юнги не ходит, хотя
желающих заполучить себе одного из самых красивых и ярких омег Амахо,
предостаточно. Юнги теперь платиновый блондин, лисий разрез глаз всегда
подчеркнут карандашом, он больше не экономит на своей внешности и
одевается в бутиках, которые за жизнь в Амахо обходил. Только сам Юнги знает,
что под этой безупречной маской скрывается разбитое сердце, но и его он
обещает себе склеить. Как бы Юнги ни объяснял себе, что, пытаясь найти
информацию про Чонгука, он делает себе больнее, не позволяет ранам зарасти,
он все равно продолжает каждую ночь набирать в поисковике его имя и читает
новости с вражеских территорий. Новых фотографий альфы нет, но очень много
текста с его словами, от которых у Юнги мурашки. За Чонгуком пошли звери, он
способен повести за собой хоть весь полуостров, это не сработало до этого,
потому что его радикализм держали в рамках, но теперь он свободен, и Юнги
боится, что альфа выиграет эту войну и Кальдрон превратится в пристанище
картелей и пойдет по пути тоталитаризма. И тогда между ним и Чонгуком не
будет ни зверей, ни охраны, ни спасения. Поэтому омега даже рад, что брат
решил наказывать его самым действенным способом — игнорированием.

429/624
Чонгук не звонит, не ищет, не угрожает, хотя омега уверен, что с его
возможностями даже граница государств не проблема. Он пережил без Чонгука
столько лет, чуть не умер от разлуки, еще раз он через такое проходить не
будет. Юнги больше не поставит на себе крест и не похоронит себя в очередном
дне, когда они расстались. Он никому, и тем более себе, не позволит себя
жалеть. Пусть Чонгуку на него наплевать, но даже если когда-то он захочет
поинтересоваться тем, как поживает Юнги, он найдет омегу в прекрасном
настроении и виде.

***

Уже второй месяц у Юнги новая жизнь, точнее пародия на нее, он ходит на
работу, гуляет с друзьями, улыбается только Ниньо, всех слушает, сам не
говорит, не чувствует радости, много язвит и курит. Юнги вернулся к своему
образу в Обрадо, к извращенной форме, сковал новую броню.

Народ Кальдрона быстро привыкает, что на территории полуострова два

государства. Как и часто в жизни, то, что казалось неприемлемым, со временем
превращается в обыденность. Пусть Кальдрон расколот на две части, судьба его
неизвестна, люди все так же едят, гуляют, рожают детей и разгоняются под
двести двадцать, будто рядом ангел хранитель сидит. И Юнги живет, старается.
Он по-прежнему улыбается, покупает подарки Ниньо, ходит на встречу с
друзьями, усиленно притворяется и всех, кроме Чимина и Тэхена, убеждает в
том, что он в порядке. Друзья свое мнение от Юнги и не скрывали, оба сразу
сказали, что он тоже виноват, но не отошли, напротив, стали чаще приезжать,
звонить, и омегу одного не оставляют. Юнги благодарен им за поддержку и
уверен, что без этих двоих ему было бы куда сложнее восстанавливаться.

Сегодня в клубе закрытая вечеринка. Сын местного бизнесмена, отец которого

нажил состояние на продаже оружия зверям во время войны с Ла Тиерра,
празднует день рождения. Юнги приехал в клуб раньше обычного, чтобы
проверить, учтены ли все пожелания именинника. Чимин тоже на работе, но, по
его словам, он только на час приехал, и сразу побежит к ребенку. Юнги заверяет
его, что со всем справится, и провожает домой. Тема вечеринки — вампиры,
поэтому и гости, и персонал одеты соответствующе. Юнги в черных скинни
брюках, красной шелковой свободной блузе, губы покрыты тональным, глаза
сильно накрашены, длинные серьги красиво подчёркивают тонкую шею. Он
ходит меж рядов, лично следит за столиками, ди-джеем и не может отказать
просьбе именинника сфотографироваться с ним и его друзьями.

«Чтобы ты не скучал», — приходит под утро на телефон Чонгука скрин из

гангстаграма именинника.

Пока еще даже не ложившийся альфа приближает экран к лицу, а потом

увеличивает фото и жадно всматривается в фотографию брата. «Только вчера
мы расстались, а ты уже блядуешь, — кривит рот Чонгук, рассматривая
изваянное лучшими скульпторами мира лицо. — Наслаждайся свободой, пока
можешь».

Чонгук сохраняет скрин, в котором отмечен и аккаунт Юнги, и с того дня

проверяет гангстаграм омеги. Юнги не долго страдал. Чонгук листает его ленту,
страница омеги полна фотографий цветов, коробочек из дорогих бутиков с
подарками, клуба, в котором, как Чонгук узнал, он работает, его пальцев,
430/624
усыпанных кольцами. Альфа листает дальше, фото Юнги, высунувшегося из
люка бмв, снимали со спины, лица омеги не видно, но альфа замечает, как
сильно отросли его платиновые волосы, собранные в низкий хвостик,
неосознанно пытается разглядеть номер автомобиля, представляя, как найдет и
расчленит хозяина. Каждый раз, беря в руки телефон, чтобы открыть его
страницу, Чонгук переносит стресс, он до скрипа сжимает зубы, но остановиться
смотреть не может. К концу недели у Юнги в профиле новые фотографии,
коктейли, вечерний образ, лицо скрыто, и снова огромные букеты, которыми
заставлен пол всей комнаты. Чонгук только собирается швырнуть телефон о
стену, как замечает обновление, он открывает фото и, кажется, не дышит.
Наконец-то Юнги поставил сэлфи. На него с экрана смотрит красивый омега с
озорными огоньками на дне зрачков, а под фото подпись «Cuanto cuesta
comprarte?» (сколько ты стоишь?). Телефон все-таки разбивается о стену. Он
знает, что Чонгук смотрит его страницу. Альфа усмехается и, откинувшись на
спинку кресла, начинает смеяться в голос. Следующим утром Чонгука в
гангстаграме ждет новое фото, на котором снят завтрак Юнги у бассейна, альфа
узнает по кафелю, что это у Лэя, и подпись под фото: «No tienes tanto dinero» (у
тебя денег не хватит). К вечеру новое фото, где рука омеги на бежевом
подлокотнике автомобиля покоится на другой руке, и подпись «ми фуэрца».
Чонгуку срывает башню.

— Ты провоцируешь зверя, сынок, что ты творишь, — качает головой Лэй, пока

Юнги ест его пончики. — Зачем ты выставляешь фотографии с этими подписями.

— Пожалуйста, мне уже весь мозг Тэхен и Чимин съели, вы хотя бы не

трогайте, — набитым ртом просит омега. — Я не провоцирую, я показываю всем
своим врагам и ему в том числе, что мне плевать.

— Когда плевать, то вообще ничего не делаешь.

— А с чего ему думать, что я сижу и оплакиваю то, что он бросил меня у алтаря и
опозорил перед всеми. Я прихожу в себя и радуюсь жизни, а он пусть что там
себе строит и строит. Я хочу сбросить прошлое, — пожимает плечами омега.

— Оно же у тебя внутри, а не в этих фотках и мишуре.

— Внутри у меня все каменное, — тянется за холодным чаем Юнги.

***

Намджун по дороге в штаб-квартиру заезжает к Лэю. Омега тяжелее всех

перенес новость об отделении Чонгука, ему даже скорую вызывали. Сколько бы
Хосок ни просил папу переехать к нему, он отказывается, поэтому альфа
последние ночи остается с ним. Чимин тоже не оставляет омегу, привозит к
нему Ниньо, отвлекает от дум, и Лэю немного лучше. Намджун уже давно
подозревает, что у Лэя роман с Шивоном, который постоянно в его доме, но на
эту тему не говорит. Он не будет вмешиваться в личную жизнь папы, но за
Шивоном следит. Сейчас альфа даже рад, что Шивон помогает папе отвлекаться
от тяжелых дум и вызывает особую улыбку, что даже сыновьям не под силу.
Просидев с Лэем час и убедившись, что он в относительном порядке, Намджун
выходит на улицу и видит припарковавшихся Сайко и Мо.

— Почему не на работе? — спрашивает альфа, и парни опускают глаза.

431/624
Намджун знает, что поступок Чонгука ударил по всем, и единственный человек,
с которым альфам не приходится притворяться непробиваемыми — это Лэй.
Парни приходят к нему, чтобы положить голову на его колени и, пусть даже
молча, делиться с ним болью от поступка брата. Чонгук был не просто лидером
Зверей, ведущей силой, он был тем, кто вдохновлял. Именно Чонгук даже в
моменты, когда казалось, что у них ничего не получится, мог словами, порой
подзатыльниками вернуть им веру в свои силы и заставить идти дальше. Чонгук,
сам того не осознавая, был связующим звеном этой семьи, и сейчас,
отделившись от них, он порвал эту связь, и каждый из лидеров чувствует себя
потерянным. Хосок от дум по ночам не спит, с трудом сдерживается, чтобы не
позвонить брату и не высказать все, что о нем думает, но не делает этого, так
как боится обратной реакции, того, какие глубокие раны Чонгук может оставить
своими словами. Мо и говорить не хочет, он пусть и по-детски все еще мечтает,
что все наладится, что Чонгук вернётся, и они как ни в чем не бывало начнут все
заново. С момента отделения Чонгука альфы ни разу не собрались вместе,
помимо часов переговоров, и каждый в душе боится, что больше и не соберутся.

***

Результаты референдума не удивляют Зверей. Народ голосует за сохранение

власти зверей под руководством Намджуна до определения дальнейшего
статуса Ла Тиерры и Обрадо. Намджун, который из-за всего, что на них
свалилось, даже сына толком не видит, приходит домой под утро, чтобы хотя бы
на пару часов сомкнуть глаза и немного побыть с семьей. Сегодня он даже не
нашел сил подняться наверх и сразу идет к бару. Он не включает свет,
отбрасывает прямо на пол пиджак и, налив себе виски, тяжело опускается на
диван. Альфа кладет голову на спинку, прикрывает веки, но покоя из-за
жужжащих в голове мыслей не чувствует.

— Ты вернулся.

Намджун вздрагивает от неожиданности и смотрит на стоящего у лестницы

Чимина. Омега включает свет в комнате и, подойдя к дивану, садится рядом.

— Как ты так передвигаешься, что я тебя не услышал, — еле выдавливает из

себя улыбку уставший Намджун.

— Я и не старался, просто ты весь в мыслях, — двигается ближе омега. — Ты в

порядке?

— Нет, — с горечью говорит альфа и снова упирается затылком о диван. — Я

совсем не в порядке.

— И я понимаю, — тихо говорит Чимин. — Сколько я себя помню, вы вместе. Вы

же демон с тремя головами. Так было, есть и будет. Я верю, что он вернется. Вы
сможете решить недоразумения.

— Одна часть меня убеждена, что мы сделали все правильно, решив провести
честные выборы, вторая винит меня в том, что я расколол семью, — прикусывает
нижнюю губу Намджун. — Всю жизнь он был рядом. Мы никогда не воевали на
разных фронтах, у нас общие цели, общий путь и победу мы праздновали
вместе, и скорбели вместе. А сейчас он ушел, поднял стены, выставил армию, и я
432/624
ничего не могу с этим сделать.

— Намджун, — кладет руку на его бедро и всматривается в глаза Чимин. — Вы

братья, вы не будете воевать друг против друга. Я уверен, что Чонгук не пойдет
против тебя.

— Он уже пошел, — вновь прикрывает веки альфа. — Он был прав, наша мечта
на вкус, как полынь. Зачем мы не стали просто зарабатывать на жизнь, зачем мы
решили что-то менять, потеряв в итоге себя…

— Посмотри на меня, — требует нахмурившийся Чимин. — То, что вы сделали

для Кальдрона, войдет в историю. Я могу выходить на улицу, не важно, с меткой
или без. Я могу получать образование, работать, никто не покусится на мою
свободу, иначе его ждет наказание. В мусорных баках нет трупов, дети
Кальдрона не хоронят свои семьи. Ниньо будет расти в свободном государстве,
обеспечивающим его права. Не смей принижать ваши заслуги, не смей
спрашивать зачем.

— Я понимаю это все, правда понимаю, но я потерял брата, — кладет голову на

его плечо альфа. — Я потерял того, кто был для меня надеждой, того, слушая
кого, я верил, что у нас получится, а теперь мы враги. У меня нет сил бороться,
потому что бороться против него я не смогу.

— Ты будешь бороться за свою семью. За своего сына. А с Чонгуком вы решите

все без оружия. Сделаете все возможное для этого, — обхватывает ладонями
его лицо омега. — Хочешь поспать сегодня с Ниньо?

— Почему ты такой? — целует тыльную сторону его руки альфа. — Почему,

несмотря на все дерьмо, что я совершил, ты даешь мне шанс?

— Потому что Звери научили меня понятию семья, и в семье люди слушают друг
друга и принимают, — улыбается Чимин. — Вы с Чонгуком семья. Вы оба этого
никогда не забудете, а теперь пошли, поспи хотя бы пару часов, — омега подает
ему руку, и парни вместе поднимаются в спальню, где в кроватке у постели спит
малыш. Чимин сбрасывает халат, ныряет под одеяло и, похлопав рядом, ждет,
когда альфа присоединится к нему. Намджун притягивает омегу к себе, крепко
обнимает, слушает его размеренное дыхание и засыпает.

***

— Всю жизнь вы меня психопатом называли, а психопат Эль Диабло, —

придерживает для Намджуна дверь офиса Сайко и, выйдя на залитую весенним
солнцем улицу, потягивается.

— Вы каждый по-своему психи, — усмехается ему старший. — Вечером жду вас

всех у себя, пройдемся по всем пунктам, сопоставим информацию.

— Я могу опоздать.

— Ты куда собрался?

— За своим омегой поеду, не хочу больше время терять, да и умираю уже без его
ворчания, — заявляет Хосок.
433/624
— А если он не приедет?

— Через плечо перекину и привезу, — хмурится Хосок. — Ладно, шучу, только не

говори так, пусть я и слишком крутой для этого мира, но его отказ мне точно
сердце разобьет.

— Ну удачи, — хлопает его по плечу Ким и садится в роллс.

***

— Я хочу валяться так вечность и ничего не делать, никуда не ходить, просто

позволять Дос массировать лапками мою голову, — говорит лежащий на ковре в
позе морской звезды Тэхен, пока по нему ходит кот. Тэхен с утра вместе с
кошками приехал к брату, по которому соскучился. — Так, живот не топтать, —
снимает с себя кота омега, — там тигренок.

— Отец приедет к вечеру, лучше уходи до его визита, а то опять начнется

«вернись к мужу, не позорь меня», — кривит рот Тэсон.

— Да к тому времени я уеду, — бурчит Тэхён и прислушивается к нарастающему

со двора звуку музыки. — Это что, сальса? — прислушивается к музыке омега.
— Я знаю только одного психопата, который слушает с таким звуком музыку и не
глохнет.

Тэхён, подскочив на ноги, бежит к окну и, отодвинув занавеси, смотрит вниз.

Черный ламборгини останавливается у лестницы, за ним паркуются два
внедорожника, из окон которых торчат цветы. Тэхен кусает губы, чтобы скрыть
улыбку, и наблюдает за тем, как из автомобиля выходит Хосок и идет к
внедорожникам. Альфа в черных брюках и черной шёлковой рубашке под темно-
красным пиджаком. Он снимает солнцезащитные очки, убирает их в нагрудный
карман пиджака, что-то говорит своим парням и, повернувшись лицом к
особняку, выкрикивает:

— Я знаю, что ты здесь, так вот слушай меня и запоминай. Ты самый странный
омега из всех, кого я встречал, ты доводишь меня до нервного срыва, я живу с
тобой, как на поле боя, да ты, блять, мне лицо исцарапал! — размахивает
руками. — Иногда я всерьез думаю о том, что ты бы мог поджечь мою квартиру,
и неважно, что я бы был в ней! Ты истеричный, невоспитанный, абсолютно не
считающийся ни с кем омега, и я тебя вот такого вот сумасшедшего люблю! Я
без тебя не могу! Я без тебя не хочу, — делает паузу, меряет нервными шагами
двор.

Тэхен слышит каждое слово и чувствует, как сердце в груди раздувается. Он

верит ему, верит каждому слову, впервые чувствует, что не хочется
переспрашивать, не нужно искать доказательств этой любви, хочется просто
выйти к нему и выкрикнуть в ответ «я тоже». Сказать, глядя в глаза, что любит
весь этот долбанный год и готов любить до последнего вдоха.

— Ты такой же психопат, как и я, ты мой свет, а я твоя тьма, ты, как пятница, а я
бутылка вискаря, да ты, блять, кетчуп к моей картошке фри, и я, черт возьми,
люблю тебя!

434/624
Тэхен прыскает в кулак и продолжает смотреть на мужа.

— У нас на пороге война, я ее не боюсь, но проснувшись утром, я испугался, что

тебя больше не увижу, что теряю время на обиды, недопонимание, что, в конце
концов, так и не спросил тебя, хочешь ли ты жить со мной так же, как я хочу с
тобой! Не знаю, примешь ли ты меня или нет, но если я не спрошу, я себе этого
не прощу. Выходи, станцуем или первый наш танец, или последний. Хватит ли у
тебя смелости? — скользит взглядом по окнам альфа.

— Так, значит, — фыркает Тэхён и, закрыв шторы, бежит вниз.

Омега распахивает тяжелые двери и жеманной походкой идет к лестницам.

— Я танцую лучше всех в Кордове, — задирает подбородок Тэхён, с вызовом

смотря на мужчину.

— Я танцую лучше всех на Кальдроне, — протягивает ему руку Хосок, но омега

свою не вкладывает, спускается вниз, обходит его и, подойдя к автомобилю, из
которого торчат красные, как кровь, розы, вытаскивает одну и зажимает ее
зубами.

Хосок усмехается, вновь протягивает руку и, стоит омеге вложить в нее свою
ладонь, притягивает его к себе и кружит в танце. Они держатся за руки, Тэхен
делает круговые движения бедрами, отступает, Хосок наступает, ловит его,
отпускает, и все повторяется под музыку. Тэхен не лукавил, он прекрасно
двигается, чувствует музыку, и Хосок не лгал, его гибкости может позавидовать
любой танцор. Омега, флиртуя, уходит от рук, но вновь в его сети попадает. Их
танец показывает то, что они словами выразить не смогли, заражает страстью,
заставляет стремиться друг к другу, даже нарушая правила танца. Тэхен льнет,
Хосок, прикрыв веки, урывает его запах, прикосновения, обнимает на мгновенье,
но вечность обещает. Они, как двое детей, улыбаясь, кружатся по двору,
расстаются на секунды и, вновь обнявшись, позволяют музыке соединить их.
Хосок, не отрывая взгляда от его глаз, обхватывает его за талию, позволяя
Тэхену спокойно откинуться максимально назад, не боясь того, что альфа его
отпустит. Хосок резко тянет его обратно на себя, обнимает и чувствует, как
колотится сердце в груди омеги.

Песня заканчивается, альфа берет цветок, зажатый в зубах Тэхена, укорачивает

стебель и, нежно убрав его волосы, кладет за правое ухо и накрывает его губы
своими. Они целуются долго, подглядывающий Тэсон, смутившись, отходит от
окна, а вернувшийся Минсок, обрадовавшись, что они помирились, тенью
проскальзывает в сад, лишь бы не мешать.
Хосок отрывается от его губ, прислоняется лбом ко лбу и шепчет:

— Я люблю тебя, бестия. Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.

— Почему так долго шел? — накрывает ладонями его пальцы на своем лице
Тэхен.

— Хотел дать тебе время, — говорит Хосок и сгибается от кулака в живот.

— В следующий раз, когда захочешь дать время, вспомнишь мой кулак, — зло
говорит омега. — Какое нахуй время, я тут извелся, что ты меня не любишь, уже
пол Амахо перетрахал, только и ждал, что я свалю…
435/624
— Заткнись, умоляю, — закатывает глаза Хосок.

— Что тебе похуй на меня, что ты...

Хосок притягивает его к себе и затыкает самым действенным способом — он

вновь его целует. Закончив целоваться, Тэхен оборачивается и смотрит на то,
как парни разгружают из джипов букеты. Все букеты разные, и каждый
красивый.

— Я купил тебе все существующие на полуострове сорта и виды. Все,

абсолютно, — с гордостью говорит Хосок.

— Ты психопат, но ты мой психопат, — смеется Тэхен.

— Поехали домой. Закажем пиццу, досмотрим сезон, займёмся любовью…

— Ни за что!

Хосок вмиг грустнеет.

— Мы закажем суши, — берет его за руку Тэхен, а альфа улыбается, поднимает

его на руки и кружит.

— Мне хочется кричать от того, как я тебя люблю, — целует его в подбородок
Хосок.

— Вот такого вот странного и любишь? — обвивает руками его шею Тэхен.

— Вот такого сумасшедшего, несносного, вечно недовольного, мстительного и

люблю!

— Несмотря на то, что ты ничего хорошего про меня не сказал, я тоже тебя
люблю, — бурчит Тэхен. — А теперь грузи цветы обратно в машины, они все в
квартиру не поместятся, поэтому я заберу лилии и нарциссы, а остальное будем
дарить омегам по дороге в Амахо.

Тэхен бежит наверх за кошками, а Хосок приказывает убрать цветы. Омега

выходит наружу, ставит переноски с кошками на лестницу, возвращается в дом
за кардиганом, а когда вновь выходит наружу, видит, что Хосок освободил своих
друзей, которые очень рады его видеть.

— Я по ним не меньше соскучился, все ходил по дому и звал, — целует меж глаз
Доса альфа.

— Тебе бы детей уже заводить, — усмехается, прислонившийся к перилам, Тэсон.

— У детей свое место, у кошек свое. Я, кстати, даже имена детям придумал, — с
гордостью заявляет Хосок. — Правда, сомневаюсь, что твой братец с его
замашками захочет родить мне сына.

— Ты сейчас серьезно? — смотрит на него Тэхен.

— Я и не настаиваю, главное, твое желание, но придумать имена мне даже ты

436/624
не можешь запретить, — помогает кошкам обратно залезть в переноски Хосок.

— И что ты там придумал?

— Первенца назовем Тайга, как тигр, будет таким же сильным духом, как и
отец, — Тэхен фыркает, — но еще сильнее, как папа, — исправляется альфа.

— Ты не посмеешь назвать моего омежку тигром! — злится Тэхен.

— Хорошо, только если у нас будет альфа, мы назовем его Тайга, — обиженно
говорит Хосок. — А как омегу назовем?

— Вивьен.

— Красиво.

— Конечно, красиво, я же не ты, чтобы ребенка тигром называть, ему с этим

именем жить, — хохочет Тэхен.

— Меня Сайко зовут, и я же не умер, — смеется Хосок.

— Ты единственный в своем роде, — улыбается ему Тэхён, и они идут к

автомобилям.

Всю дорогу до Амахо Хосок не выпускает его руку, а Тэхен не может стереть
улыбку с лица. Тэхён, наконец-то, едет домой, где Хосока будет ждать еще один
сюрприз, а омегу — его же картины, развешенные по стенам, а самое главное,
тот самый рисунок из кафе, который альфа сам вставил в раму и повесил в
спальне.

***

Мо допивает колу в придорожной забегаловке и, попросив счет, открывает

гангстаграм. Достаточно известный в Амахо журналист светской хроники вот
уже три года как живет со своим гражданским супругом, который тоже альфа, и
ведет свою страницу в социальных сетях. Мо находит его страничку и листает.
До чего он докатился, что вместо того, чтобы поговорить с кем-то, попросить
совета, он сталкерит звезд. Пара, за которой он следит, вроде, счастлива —
готовят, выгуливают собак, ездят в походы, и Мо впервые в жизни задается
вопросом, почему общество, которое спокойно относится к парам альфа и омега,
не может так же относиться и к остальным. Даже под постами этого журналиста
находятся те, кто ругается, пишет оскорбления. Мо аж передергивает, и он
выходит из Гангстаграма. Какая разница, кого любит и с кем живет этот альфа,
он ведь не замахивается на чужое счастье, не призывает всех жить, как он, он
просто строит свою семью и живет так, как подсказывает ему сердце. Мо
отбрасывает телефон в сторону и прислоняется к спинке стула. Нет, он не
влюблен в Сокджина, не думает об их совместном будущем, не планирует с ним
жизнь. Он просто впервые заинтересовался и другими формами любви, во
всяком случае, именно так он себе свой внезапный интерес и объясняет. Мо
пытался поговорить с Лэйем, но не осмелился, после реакции Хосока он к
Намджуну даже не подойдет. Он устал, что с той ночи прошло столько времени,
а губы до сих пор горят. У Мо даже секса толком с того дня не было, он и не
хочет секса, он хочет сидеть с этим холеным индюком, нюхать его запах и
437/624
позволять себя целовать. Ну нахуй, это какой-то вирус, который он подцепил и
пройдет.

Альфа идет к автомобилю на обочине и, сев за руль, набирает Намджуна, чтобы

узнать, есть ли для него какое-то задание. Намджун посылает его отдыхать, и
Мо решает сходить в зал, размять мышцы. Он, переодевшись, выходит на ринг и,
проведя два боя, идет в раздевалку. Лучше бы Намджун загрузил его работой,
потому что быть свободным ему категорически нельзя, стоит улучить время, как
в голову Сокджин с его наглой ухмылкой лезет. Мо стоит под теплой водой,
мылит волосы, распутывает длинные пряди и, прикрыв веки, позволяет воде
ласкать тело. Он не слышит, как открывается дверь в душевую, а потом дверь в
его кабинку, почувствовав, что вода остановилась, оборачивается и оказывается
вжатым лопатками в кафель.

— Сколько мне еще ждать? — нависает сверху Омарион, утягивая взглядом в

черный омут.

Мо не отвечает, открывает воду, которая мочит костюм альфы, бьет лбом по

губам, следя за тем, как кровь, смешиваясь с водой, утекает в трап. Он не дает
Сокджину ответить, тот и не собирался, хватает его за воротник и,
развернувшись, вжимает в стену:

— Вечность, — шипит ему в губы Мо, собирается душить, но зависает,

разглядывает его губы, по которым капли воды вниз сползают, не моргает,
приближается и, сам от себя не ожидая, поднявшись, впивается в них. У Мо в
голове врубаются все сирены разом, но он отлипнуть не в состоянии, он целует
его жадно, глубоко, не отстраняется. Вот что значит настоящий поцелуй, когда
от мыслей о нем тело истомой наполняется, а реализовав, внутри разом все
зарытые бомбочки взрываются, распространяют импульсы удовольствия по
всему телу. Мо млеет в его руках, а Омарион времени не теряет, сильнее его к
себе прижимает и отвечает на поцелуй. Сокджин пришел сам целовать, пусть
даже потом опять со льдом на губах, возможно, на всем лице сидеть, но то, что
Мо его поцелует, совсем не ожидал. У него в районе груди покалывает, если бы
он мог, то щелкнул бы, и время остановил, лишь бы поцелуи с этим конкретным
парнем никогда не заканчивались. Они целуются второпях, один, чтобы голод
хотя бы немного заглушить, другой — от страха быть обнаруженным. Мо
задыхается, цепляется пальцами с отбитыми костяшками за воротник абсолютно
промокшего пиджака, Омарион хаотично по нему ладонями водит, грубо
вжимает его в себя, отказывается отпускать, даже когда Мо отстраняется.

— Ты воздержался от голосования, — лижет свои губы Мо, со страхом на дверь

поглядывает. — Я это запомнил.

— Я не в семье и голосую по-другому, — убирает прилипшие ко лбу волосы

альфы Сокджин. — Ты все еще боишься?

— Я ничего не боюсь, — смотрит в упор Мо.

— Боишься, — ловит его руку альфа и, подняв к лицу, целует израненные

костяшки. — Я не люблю бросаться словами, бегу от обещаний, ненавижу, когда
зарекаются, но я скажу тебе другое. Ты никогда не узнаешь, куда приведет тебя
дорога жизни, если не попробуешь. И дело не во мне сейчас, — вновь целует.
— Ты поступаешь так, как от тебя ожидают, живешь по, вроде бы, устоявшимся
принципам, приблизительно знаешь, что дальше и как. Вся твоя жизнь —
438/624
достаточно ровная дорога, а ты попробуй сойти с нее, выбери параллельную,
пусть на ней и асфальта нет. Ты всю жизнь ее видишь, она рядом, и, дойдя до
конца и ни разу не сойдя со своей, ты в конце пути все равно с горечью
подумаешь, а что, если бы я попробовал, а вдруг бы все сложилось по-другому.
Не бойся, запомни, что ты не робот, ты человек, а следовательно, тебе можно
сходить с пути, можно не следовать заранее установленной программе и уж
точно не соответствовать ожиданиям. Я повторю вопрос, который задавал еще
тогда: чего ты хочешь, Кениль? Ты уже готов ответить, но тянешь, а мне ждать
все сложнее.

— Сейчас парни зайдут купаться, — прокашливается Мо, убирая взгляд, — я

голый, а ты мокрый. Мы можем поговорить потом?

— Можем, конечно, — усмехается Омарион, — я уже привык, что ты постоянно

убегаешь, только, Кениль, от себя не убежишь, — подмигивает ему альфа и
выходит прочь.

Название главы — Потанцуем? (Пер. с исп. vamos a bailar)

439/624
Примечание к части Момарионы
Pull Me Down (Emperor Remix)
Тяни меня вниз, если хочешь. Я надеюсь, что хочешь (с)
https://soundcloud.com/mikkyekko/pull-me-down-emperor-remix?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Респирар

— Я плохой сын, папа, — понуро плетется к сидящему у бассейна Лэю

Мо.

— Что ты такое говоришь? — обеспокоенно спрашивает омега и, схватив его за

руку, сажает на плетеный диван рядом. — Ты самый лучший сын, о тебе все
папы мира мечтают, — целует его в висок.

— Папа, у нас война, раскол, брат стал врагом, а все, о чем я думаю, — это
человек, который мне нравится, — второпях говорит Мо, словно боится
передумать или раньше, чем закончит, столкнуться с непониманием в родных
глазах. — Я почти не участвую в переговорах, не могу ни на чем
сконцентрироваться, даже Намджун сделал мне замечание.

— Так бывает, когда весь твой мир соединяется в одном человеке, — тепло
улыбается Лэй, который за последний месяц сильно исхудал от нервов и
переживаний. — Это не делает тебя плохим альфой, сыном, человеком.

— Я правда старался, я боролся с собой, сопротивлялся этим странным чувствам,

но я проигрываю, я не могу от него скрыться, он везде, — смотрит на гладь воды
Мо.

— А зачем прятаться? — не понимает Лэй.

— Потому что это неправильно, — опускает глаза Мо и нервно теребит свои

джинсы. — Мне очень стыдно, и я не знаю, как тебе сказать.

— Послушай, — берет его за руку Лэй. — Я же твой папа, значит, во мне уже
изначально заложено, что я тебя выслушаю и приложу максимум усилий, чтобы
понять. Какой тогда из меня родитель?

— Ну, многие родители не понимают своих детей… — бурчит Мо.

— Они бракованные, — усмехается Лэй. — Расскажи.

— Тот человек, который мне нравится… — задерживает дыхание Мо, понимая,

что правду озвучить сил не хватает. Семь букв, но альфа не может заставить
себя произнести хоть одну. Это имя застревает в горле, и как бы Мо ни старался
сказать, освободиться от этой тяжелой ноши, у него не выходит. Вдруг Лэй все
же не поймет, да и как ему понять, если Мо сам до конца себя принять не
может. Почему Мо вообще решил, что он уже готов поделиться с кем-то, что
сможет так легко рассказать про Омариона? Мо хочется вновь сбежать — встать,
наплести какую-нибудь чушь и не показываться на глаза Лэю пару дней.

— Омарион, — вздыхает Лэй, и Мо от неожиданности чуть не подскакивает.

440/624
— Папа? — в шоке смотрит на него альфа.

— Думаешь, я, как твой папа, не заметил бы, что между вами что-то происходит?
— улыбается омега.

— Но как?

— Ты не смотришь на него, — хлопает его по бедру Лэй. — Ты никогда не

смотришь и ты переигрываешь, пытаясь его игнорировать.

— Я позор семьи, — прикрывает ладонями лицо Мо.

— Да, потому что ты ведешь себя, как дурак, — смеется Лэй. — Это нелегко
принять, но в то же время кто мы такие, чтобы придавать любви только одну
форму. Откуда мы, в конце концов, знаем, какая ее форма правильная, а
какая — нет. Если в твоем сердце загорается огонь к кому-то, то неважно альфа
он, омега или бета. Мое счастье — это счастье моих детей, и если этот
высокомерный альфа делает тебя счастливым, то я это приму.

— Почему ты такой? Почему ты всегда даешь нам шанс, всегда поддерживаешь

и понимаешь? — смотрит на него Мо.

— Когда твоя жизнь, большая ее часть, — это попытки не захлебнуться в

проблемах, которыми тебя щедро одаривает судьба, ты начинаешь на все
смотреть по-другому, — усмехается Лэй. — Я столькое пережил, я из ада
вернулся, и было бы странно, что после всего этого я бы не изменился.
Необходимо пользоваться всеми возможностями, радоваться каждому дню и
запрещать себе тянуть с принятием решения. Счастье, к сожалению, скоротечно,
и если сейчас оно в твоих руках, ты осознаешь, что именно делает тебя
счастливым, то наплевать на то, что о тебе подумают, скажут, поймут ли. Хватай
свое счастье и держи его близко к сердцу. Потом у тебя хотя бы останутся
воспоминания, а не горькое: «Почему я не послушал свое сердце?»

— Мне кажется, я только что дышать научился, — обнимает его Мо. — Ты не

представляешь, какой груз с меня снял. Я задыхался. Я знаю, что братья меня не
поймут, и не пошел к ним, но то, что ты знаешь и не осуждаешь меня, уже
делает меня счастливым.

— Твои братья тебя любят, — поправляет его волосы омега. — Я не думаю, что
эти глупцы будут не уважать твой выбор и потеряют тебя. А пока не вини себя и
перестань оглядываться, никто твою жизнь за тебя проживать не будет, и
именно поэтому выбирать должен ты, а не языки вокруг тебя.

Мо уезжает от Лэя с поднятым настроением, а омега, достав телефон,

разблокировывает.

— И от тебя мне внуков не дождаться, — качает головой Лэй и набирает Чимина.

***

Нравится. Привлекает. Интересен. Ни одно из этих слов в голове Омариона к Мо

не подходит. А то, которое подходит, — пугает. У Сокджина к нему так сильно,
что он хочет видеть его каждую секунду, так глубоко, что точно никогда не
441/624
вынуть, не избавиться. Это чувство в нем не умещается, изнутри скребется,
рвется наружу, требует утопить Мо в своем внимании, жажде и нежности. Этот
мальчик концентрирует в себе все, о чем Сокджин даже мечтать не смел. То,
как он говорит, смотрит хмуро из-под отросшей челки, его ссадины, разбитые
костяшки, даже глаза, в которых грусть неподъемная, обида на
несправедливость, поднимают в альфе доселе неведомые чувства, наполняют
его светом. Когда они в новой компании и Мо становится к людям правой
стороной, Сокджин вопить от обиды готов. Он же как неогранённый алмаз,
почему эти злые языки сломали его веру в себя, почему он вечно пытается
спрятать обожжённую сторону, когда как каждый шрамик идеален, за каждую
ранку Сокджин и убить, и умереть готов. Он такой красивый, что там, где он
стоит, Омарион больше никого не видит. Он часами бы им любовался,
наслаждался тем, как он ходит красиво, смеется, то, как он курит — искусство, и
тоска по нему альфу сжирает. Сокджин не может ждать, терять время, он не
уверен ни в чем, в том, что увидит завтрашний рассвет, — тем более, а мальчик
убегает, близко не подходит, Омарион воспоминаниями об их поцелуе живет. Он
бы его собой закрывал, укутал бы, не отпускал, но Мо ему не верит, оно и
понятно, когда ты цель для издёвок и ядовитых слов, в хорошее так легко и не
поверишь, но Омарион пытается, сильно старается. Было бы куда легче вскрыть
грудную клетку, показать, как его сердце с его именем бьется, открыть
черепную коробку, засунуть в свою голову и дать посмотреть цветные фильмы в
голове, в каждом из которых он. У Сокджина терпение на пределе, а каждая
ускользающая минута, в которую они не вместе, — погубленное время, которое
не вернуть назад.

Омарион стоит у окон на всю стену в своем пентхаусе с зажатой в руке трубкой
и, прислонившись лбом к стеклу, смотрит на редкие в этот час ночи автомобили
внизу. Он никогда не был хорошим человеком, а с Мо отчаянно хочется, но не
получается.

***

Чонгук отказывает во встрече все еще верящему в то, что его можно
переубедить, Намджуну семь раз, но альфа не сдается и в итоге своего
добивается. В четверг после заката лидеры Зверей приезжают к границе с Ла
Тиерра. По договорённости с вражеской стороной, если кто-то попробует
перейти границу или откроет огонь, то конфликт начнется немедленно. Чонгук
со своими людьми стоит напротив четырех парней и с вызовом смотрит им в
глаза. По обе стороны от границ вооруженные люди, снайперы держат друг
друга на прицеле, все напряжены до предела, при этом тихо так, что слышен
треск веток под лапками енотов.

— Отлично выглядишь, будто бы не ты семью предал, — сплевывает под ноги

Сайко.

— Знаешь же, я не переношу предателей и себя к ним не отношу, мы просто не

сошлись интересами, — усмехается Чонгук. — Кстати, поздравляю, вас избрали
временными правителями. Стыд и срам, те, кто должен выбирать, кому жить, а
кому умирать, сами становятся избранными.

— У тебя все еще есть шанс одуматься, — игнорирует его издевку Намджун.
— Вернись домой, распусти своих людей, и мы замнем конфликт.

442/624
— Ты так и не понял, что я в ваши рамки не умещаюсь, — выгибает бровь Чонгук.
— Зачем мне довольствоваться малым, если я могу получить куда больше.

— Чонгук, прошу, одумайся уже, — цедит сквозь зубы Намджун и делает шаг
вперед.

— Стой, иначе мои выстрелят, — багровеет альфа. — Ты никак не примешь то,

что я говорю серьезно. Отдайте мне оставшиеся территории, я оставлю вам
имущество. Это мой полуостров.

— Так мы никогда не договоримся, — чешет голову Мо.

— Я четко знаю, чего хочу, и мои желания с вашими не совпадают, — отвечает

Чонгук. — Я теряю время, а вы мешаете мне строить государство.

— Ты же один из нас, — обращается к нему Сайко. — Мы же братья, как ты

можешь так разговаривать с теми, с кем вырос.

— Как вы можете не учитывать мои желания? — сводит брови на переносице

Чонгук. — Вы думаете только о себе, чувствуете себя преданными, а попробуйте
встать на мое место. Я тоже потерял, я тоже разочарован, я тоже остался без
поддержки тех, кому доверял. Так что вы не одни тут пострадавшие.

— Ты монстр, Чонгук, — тихо говорит Намджун. — Ты потерял его и потерял

грань между хорошо и плохо. Делая ужасающие вещи, ты все равно находишь
себе оправдания. То, к чему ты стремишься, неприемлемо, мы не позволим тебе
вернуть Кальдрон в прошлое.

— Именно потому, что я, как ты говоришь, монстр, лучше не лезьте на рожон, не

играйте в крутых парней, обойдемся без жертв, отдайте мне полуостров. И я не
собираюсь возвращать Кальдрон в прошлое, я хочу ему большое будущее.

— Иначе что? — подается вперед Мо.

— Перебью всех, — не медлит Чонгук.

— Даже нас? — смотрит пристально в его глаза Мо.

— Если придется.

— Тогда давай, прямо сейчас начни, брат, — сплевывает Мо и, согнувшись,

переходит через проволоку.

— Мо! — кричит Сайко, но он не успевает.

Земля под ногами Мо комьями взлетает вверх от вонзившихся пуль, а

подлетевший Омарион, схватив его поперёк и раздирая руку, зацепившуюся о
проволоку, оттаскивает его обратно и продолжает истошно кричать «не
стрелять».

— Лучше бы я сдох, чем увидел бы твое настоящее лицо, — кричит Мо, пытаясь
вырваться из рук Омариона. Чонгук отворачивается, и вся процессия идет к
автомобилям, оставив застывших на месте альф Зверей.

443/624
— Значит, вот оно как, — еле выговаривает Намджун.

Сокджин платком прикрывает изодранное о проволоку запястье и сидит на

земле рядом с дрожащим от пережитого напряжения Мо, который не верит, что
брат молча смотрел на то, как в него стреляли. Сайко и Намджун стоят рядом,
не находят слов.

— Мне плохо, мне очень плохо, — стучит зубами от нервов Мо, который словно в
прострации. — Как он мог?

— Ты точно не ранен? — продолжает рассматривать его Омарион. — Так бывает,

это жизнь, где родной сегодня, завтра чужой, но ты ведь справишься?
— всматривается в глаза. — Ты ведь сильный? — Мо кивает, а потом встает на
ноги и, держась за автомобиль, идет к дверце, садится за руль и срывается с
места.

— Признаюсь, так плохо я себя никогда не чувствовал, — говорит Хосок,

поглядывая туда, где стоял Чонгук. — Спасибо, — хлопает по плечу все еще не
пришедшего в себя Сокджина, у которого до сих пор перед глазами Мо, идущий
навстречу пулям.

Альфе кажется, что он за пару секунд поседел. Сокджин не может унять дрожь
в руках от нервного перенапряжения, продолжает видеть перед глазами
наводящую ужас картину. А если бы они не промахнулись, если бы Мо все-таки
зацепило, как бы дальше жил Сокджин? У Омариона, у которого на все вопросы
приготовлены ответы, на этот его нет. Даже мысли о том, что, проснувшись
одним утром, он будет знать, что больше никогда не увидит Мо — заставляют
хотеть ударить себя по лицу, да посильнее, чтобы сразу отключиться и не
думать о таком. Сокджин понимает, что братья верят в Чонгука, но он знает, что
в этом Чонгуке нет ничего от прежнего. Он с Чонгуком отдельно разберется, он
ему сегодняшнее не простит, но сперва он найдет мелкого и отвесит ему
подзатыльник за впервые в жизни перенесенный стресс. Звери возвращаются в
штаб-квартиру и после переговоров расходятся.

***

Сокджин ищет Мо в его любимых местах, а в итоге альфа находится в своей

квартире. Он сидит на полу гостиной, гипнотизирует взглядом бутылку пива,
даже не двигается, когда входит Омарион.

— Пришел за благодарностью, я же тебе спасибо не сказал, — язвит Мо, но

Омарион срывается к нему, хватает за шкирку и с силой впечатывает в стену.

— Ты, мелюзга, каждый раз, когда ты выкидываешь хуйню, которая грозит твоей
жизни, я хочу сам тебе позвоночник сломать, — прикладывает спиной к стене,
Мо морщится от боли. — Каждый долбанный раз, когда ты бросаешься на
передовую, я трясусь от страха, когда ты ведёшь себя так безответственно — я
сдыхаю, когда ты, как ни в чем не бывало, уходишь — я задыхаюсь, — сжимает
его горло ледяными пальцами, выплевывает слова в лицо, а Мо молчит. Страх
потери и отчаяние в чужих глазах, как лучший антидот, очищает голову от
картин, где Мо куски себя на полу склеивать пытался, оставляет одно только
клубящееся желание между двумя. Он о нем беспокоится, он переживает, такое
не сыграешь, не включишь временно, чтобы в другого уверенность вселить. Это
444/624
идет из самых глубин, и пусть Мо часто, если не постоянно, ошибается в людях,
Омариону он верит и впервые за долгие годы отключает вечное
предупреждение «будет больно». Будет. Боль идет параллельно с блаженством,
недаром говорят, что если чешется, то заживает. У Мо не то чтобы чешется, у
него кожа там, где пальцы Сокджина касаются, вздувается, по швам
расходится. Мо пристально смотрит, а потом прикрывает веки и, разомкнув
губы, шепчет:

— Дыши.

И Сокджин целует, впивается в его губы, так сильно его в стену вжимает, что Мо
кажется, он сквозь нее пройдет. Сокджину не легче, он до того, кто в нем по
одному все механизмы включает, дорвался. Снова. На минуту, пять, на час —
неважно, урвать бы побольше, унести на губах его вкус, в волосах — запах,
часами сидеть, прокручивая в голове каждый жест, вспоминая каждый вздох. Он
не спрашивает разрешения, не думает, как ребёнок, заведенный в магазин
игрушек, вместо старта «бери, сколько унесешь» слышит. Он берет, вбирает его
в себя, отпечатывает в подкорке сознания, изнанке ладони, вшивает нитями в
сердце.

Мо сам стаскивает с него пиджак, рубашку, с себя футболку, сползает на пол

вместе с ним, раздирает спину о стену, выдергивает ремень, ни на секунду от
губ не отлипает. Мо больно от свиста пуль в ушах, посланных братом, от того,
что тот, кого он считал идолом, чуть его не убил, больно от своей тяги, от
несправедливости, он делает себе еще больнее — он позволяет ему вгрызаться
в свою шею, сам вдавливает его в себя со всей силы, мечтает, чтобы Сокджин
ему кости деформировал, потому что с сердцем Чонгук уже сам справился.

Мо, только почувствовав прохладу пола, понимает, что он голый. Сокджин

кусает, оттягивает зубами кожу, целует до пятен, царапает ногтями, он в него
будто зарывается, Мо сильнее требует, его напор и жажда боль внутри
притупляют. Он хватает его израненную руку, лижет кровавые полосы на
запястье, видит в глазах океан нежности, который его обволакивает, тонет в
нем, не выныривает. Сокджин кусает его ягодицы, Мо толкает его в грудь,
седлает, покрывает поцелуями шрам под грудью, альфа за волосы отрывает его
от себя и вновь в губы впивается. Когда он обхватывает пальцами его член, Мо
откидывает голову назад, ничего не соображает, растворяется в тумане,
застилающем глаза. Чужое желание все предохранители в его голове снимает,
Сокджин ему надрачивает, Мо сам толкается. Сокджин соединяет в ладони их
члены, Мо смотрит, как двигается его рука на плоти, как размазывает смазку,
шумно дышит и, упав на спину, больно бьется затылком о пол. На боли внимание
акцентировать не хочется, он от того, как же ему блядски хорошо, как он
выворачивает ему нутро, скручивает кости, как умело играет на его теле
Омарион, чуть ли не воет. Альфа будто бы снял с него всю кожу, и любое
прикосновение по открытой плоти бьет импульсами по всему телу.

— Еще, — шепчет младший, тянет его на себя, целует сладко, глубоко,

вздрагивает от каждого грубого прикосновения к своему члену, всматривается в
лицо, будто не верит, что это удовольствие от другого альфы получает, вновь
губы размыкает.

— Больно? — спрашивает Омарион, сжимая его член.

— И это все, что ты можешь? — ухмыляется Мо и резко приподнимается.

445/624
Мо соединяет его руки в своей и, вжимая в пол, покрывает укусами. Он не
целует, не ласкает, он возвращает ему свою боль, а Сокджин покорно замирает,
поглаживает его бедра, крепкую задницу, пересчитывает ребра, «идеально»
шепчет. Мо кажется, за пределами этой комнаты мира нет, что выйди он за
дверь и полетит вниз головой в огненную пропасть. Весь мир для него здесь и
заканчивается, это и есть счастье, про которое говорил Лэй, и оно буквально в
его руках, потому что все, что за пределами огня в этой гостиной — мерзлота и
темнота.

— Хочу тебя, — оттягивает зубами его нижнюю губу Сокджин. — Хочу в тебя.
Позволь мне сделать тебе хорошо, — давит большим пальцем на колечко мышц,
Мо дергается. — Я остановлюсь, если попросишь, обещаю.

Мо смотрит на него с нечитаемым взглядом, словно в своей голове ответ на его

вопрос ищет. Мо страшно, он понятия не имеет, каково это, и уверен, что
учитывая, что омегам помогает естественная смазка, то ему, как альфе, будет
очень больно. Сокджин обхватывает ладонями его лицо, долго и сладко целует,
«я буду аккуратен» шепчет.

— Попробуй не быть, — отвечает укусом на укус Мо.

— У меня были альфы, — прекрасно видит его беспокойство Сокджин, — я научу

тебя, как это делать так, чтобы оба партнера получали удовольствие, и уверен,
что тебе понравится настолько, что ты попросишь повторить.

Сокджин спрашивает, где смазка, не оставляет Мо времени сориентироваться,

толкает его на пол, разводит ноги и начинает массировать колечко мышц. Он не
делает резких движений, и успокоившийся Мо расслабляется, но напрасно. Мо
снова напрягается, стоит альфе протолкнуть в него первый палец. Сокджин
просит расслабиться, но у Мо это особо не получается — тяжело расслабиться,
когда его девственную задницу пальцами буравят. Мо злится на себя, что
согласился, от возбуждения и следа не осталось, он уже собирается оттолкнуть
альфу, как с трудом сдерживает вскрик, когда Омарион касается правильной
точки. Мо дрожит, вцепившись одной рукой в его шею, сам на пальцах
двигается и с гортанным рыком кончает, впервые в жизни чувствуя, как от
оргазма перед глазами мутнеет. Сокджин оставляет следы своих зубов на его
бедрах, растирает свою похоть на его усеянной шрамами и витиеватыми
рисунками коже, собирает языком с него капли пота и убрав пальцы,
раскатывает на члене презерватив. Он толкается медленно, двигается глубже,
Мо больно, он пихает кулак в рот, не разрешает медлить, потому что она
спасает, глушит душевную.

— Не церемонься, не тяни, не жалей, — раскинув по сторонам руки, пытается

выгнуться альфа, и Сокджин начинает двигаться.

Они тяжело дышат, матерятся, один от узости, второй от противоречивости

желаний. Мо уверен, у него вместо спины кровавое месиво, но доползти до
ковра нет сил. Он сквозь пелену страсти любуется нависшим над ним крепким
телом, бусинками пота, скатывающимися по рельефному животу вниз и
разбивающимися уже на самом Мо, и облизывается от желания вновь
прикоснуться. Сокджин натягивает до упора, у него самого колени изодраны, он
поддерживает его за бедра, насаживает на член, снимает, повторяет. Сокджин
держит его так крепко, что делает больно, его пальцы на коже младшего
446/624
клеймо выжигают, альфа не отпускает, глубже двигается, не дает между ними
воздуху просочиться. Весь мир Сокджина все последние месяцы
концентрируется на одном человеке, все его мокрые сны именно с этим
мальчишкой, который сейчас надрывно стонет под ним, и альфа все еще боится,
что наступит утро и все это окажется сном.

Он приподнимает его за бедра, обнимает до хруста в позвонках, чувствует, как

Мо зарывается ногтями в его плечи, и только рад меткам от него, которые
лелеять будет. В какой-то момент Сокджин думает, что это не он, а его трахают,
потому что Мо садится сверху, крепко обхватывает коленями его бедра и сам
двигается, альфа за его темпом не успевает и, не выдержав напора,
обхватывает его за поясницу и заставляет сделать паузу, но поздно. Мо уверен,
что кончает он только от мысли, что Омарион, о котором он, не переставая,
думает все эти месяцы, трахает его на полу его же гостиной. Вена на шее
Сокджина вздулась, его мокрые волосы прилипли ко лбу, он напоминает Мо
хищного зверя, который только приступил к трапезе, и уже похуй, что главное
блюдо — сам альфа. Он двигается навстречу, сам себя предлагает, помогает и
языком его губы утирает. Выдохшийся Мо проводит ладонями по мощной груди,
на которой уже набухли налившиеся красным оставленные им царапины, а
потом, поцеловав его в плечо, следит за тем, как Омарион стащив презерватив,
кончает на его бедра. Они лежат на спинах, измазанные в крови и сперме и,
тяжело дыша, смотрят на потолок. Мо поворачивается на бок, любуется
красивым профилем, протягивает руку, чтобы убрать со лба Сокджина
прилипшие пряди, но альфа тянет его на себя и крепко обнимает. Он целует его
синяки, каждый укус зализывает, на некоторые нарочно давит, Мо морщится, но
не отталкивает.

Когда Омарион, покрыв поцелуями его живот, спускается ниже и берет в рот его
член, Мо от взорвавшихся в нем разом чувств задыхается. Одна мысль, что ему
сам Омарион отсасывает, заставляет альфу скрестись о пол, лишь бы не
кончить, еще немного продлить дикое удовольствие, от которого по всему телу
разрядами тока бьет. Он пропускает меж пальцев его черные пряди, целует его
со своим вкусом на губах и там же на полу отрубается. После душа они лежат в
кровати с одной сигаретой на двоих, курят прямо в постели, даже окно
открывать ни у кого сил нет.

— Я хочу свое имя на этой попке, — шлепает его по оголенной заднице Сокджин
и облизывается. — Хотя бы одно тату у тебя будет со вкусом.

— Обойдешься, — хмыкает Мо и мурлычет, когда альфа проводит пальцами меж

ягодиц. — Я набью там имя того, кому отдам свое сердце, — задумывается.
— Мне никогда не разбивали сердце, — выдыхает дым. — Не разбивали, потому
что мне некому было его отдавать, никто и не хотел. Так вот несмотря на это,
мне кажется, что это больно. Я думаю, что могу убить за разбитое сердце.

— Ты мое сердце, — как будто это так просто, заявляет Омарион и сажает его на
себя. — Прыгая в огонь в следующий раз, хотя бы на миг думай обо мне, я и
представить свою жизнь без тебя не могу, физически не вывожу это.
Понимаешь?

— Понимаю, — тушит сигарету о пепельницу Мо. Он усиленно прячет лицо,

стараясь не показывать, как от слов альфы у него непроизвольно улыбка
расползается. — Сдыхать запрещено. Как ты понял, что у тебя ко мне… ну это…

447/624
— Я могу умереть за тебя. Я умру за тебя.

— Исчерпывающе, — хмыкает Мо и сползает вниз. Он смыкает пальцы на

покрытом венками члене, оглаживает и ставит перед фактом: — Я хочу
попробовать.

Мо обхватывает губами его член, и Сокджин, откинув голову назад, умирает в

пятый раз за эту ночь, так умирать он вечность готов. У Омариона в постели
железная выдержка, он знает, что за ночь через нее несколько проходят, но Мо
облизывает головку, причмокивает, и Сокджину приходится внутреннюю
сторону щеки прикусить, лишь бы раньше времени на его же лицо не спустить.

Рассвет встречает их выдохшимися посередине разворошенной постели. Мо

спит, Омарион поглаживает его спутавшиеся волосы и не хочет спать, боится,
что это не повторится, все запоминает.

— Ты будешь сомневаться во всем, даже во мне и в моих поступках и действиях,

но прошу, никогда не сомневайся в моей любви к тебе. Моя любовь к тебе —
единственное, что имеет значение. Не забывай об этом. Обещаешь? — дышит в
ухо.

— Обещаю, — сонно бурчит Мо и поворачивается на другой бок, отказываясь

просыпаться.

Омарион, который был уверен, что альфа спит и не слышит, целует его в лоб и
кутает в одеяло. Мо сквозь сон его заботе улыбается. Там, за порогом сна,
братья, война и угрызение совести. Там ненависть к себе, страх быть непонятым
и необходимость притворяться. Мо хочет остаться здесь, в этой прокуренной
комнате, на простынях, пахнущих потом и спермой, в его руках, за которыми ему
больше не страшно быть Монстром.

Омарион, проверив, что Мо в этот раз точно уснул, заходит в душ и, открыв воду,
достает телефон.

— Слушай сюда, ты, блять, чуть не попал в него, думаешь, я тебе это с рук
спущу? — старается не кричать на собеседника альфа.

— Успокойся, думаешь, мои люди промахнулись бы, если бы я этого не захотел?

— Ты перегнул палку, Чонгук.

— Я бы не навредил ему.

— Лучше бы твои слова были правдой, иначе я убью за него, и даже тебя.

— Я знаю.

Когда Омарион возвращается в спальню, Мо, охая, пытается подняться с

постели.

— В следующий раз я тебя трахну, — угрожает младший, и сдавшись, вновь

падает на подушки.

***
448/624
Уже утро, Юнги заканчивает работать с отчетами, которые передаст вечером
Чимину, и спускается в зал. Клуб давно пустой, уборщики заняты наведением
чистоты, остальной персонал, кроме одного из барменов, который натирает
бокалы, ушли домой. Юнги думает, что ему тоже не помешал бы сперва душ, а
потом сон, дает последние распоряжения уборщикам и видит вошедшего в клуб,
видимо с очередной гулянки, Фея.

— Неужели и вы закрылись, — проходит в клуб Фей, который, судя по его виду,

выпил не один бокал. — С таким администратором вы скоро навсегда
закроетесь, — опирается о столик омега, смотря на Юнги.

— Даже слова на тебя тратить — лень, — натягивает кожанку Юнги.

— Знаешь, что странно, что любят всегда таких мразей, тех, кто с виду ангел, а
внутри гниль, — тянет Фей, — а я вот с виду гниль…

— А внутри ты ангел, — гогочет Юнги.

— Ты предал брата, даже не альфу, а брата, понимаю, ты бы мечтал, чтобы

правда не открылась, — становится впритык омега. — Но облом, тебе ни его
деньги, ни слава не достались. Как по улицам ходишь? Под землю не
проваливаешься? — у Фея язык заплетается, но он не умолкает. — Знаешь,
притворяться несчастным помогает, люди таким сочувствуют, по голове гладят,
вот только это не от большой любви, а потому что, смотря на тебя, они думают,
что им самим не до такой степени херово. Таких, как я, не любят, таких или
осуждают, или ненавидят, потому что такие не ищут сочувствия.

— Не нарывайся.

— А то что, расплачешься? — хохочет Фей. — Притворяясь несчастным, ты

внимания окружающих добивался, даже к нему в постель вернулся, а теперь
ищи следующего, хотя ты никому с твоими данными не сдался.

Юнги грубо хватает его за руку и тянет к выходу. Фей заваливается на бок, но
омега его не отпускает, буквально волочит на порог.

— Пошел нахуй из клуба, или я отдеру твои наращённые пакли!

Бармен оттаскивает Юнги от Фея и с трудом удерживает на месте. Юнги не

знает, что произошло, почему его так замкнуло, но в то же время понимает, что
так оно и должно было случиться, он ведь бочка, в которой обида, злость, страх
копятся, а Фей поднес спичку, и рвануло. Каким бы терпеливым ни был человек,
у всех есть свой лимит, и сейчас, когда всплеск адреналина прошел, хочется
забиться в угол и рыдать, и рыдать, хоть медицинскими щипцами вынуть из себя
эту концентрацию злости на одного человека, а будто на весь мир.

Юнги благодарит бармена за помощь и, смущаясь, идет на выход. Ни

разговаривать, ни объяснять, ни оправдываться — ничего не хочется. Хочется
вообще сидеть в темной комнате и не выходить, но его не оставляют в покое то
друзья, то папа, даже сдохнуть не дают. Доехав до дома, он швыряет кожанку
на пол в коридоре и сразу идет в спальню.

449/624
 ***

Чимин оставляет коляску с Ниньо посередине зала и, пока персонал сюсюкается

со звездой сегодняшнего утра, зовет Юнги к себе с отчетом. Ночь была тяжелая,
были подравшиеся, один омега перепил, Юнги мечтает быстрее доложить о
делах боссу и пойти спать до вечера. Чимин благодарит Юнги за оперативное
вмешательство и решение проблем и, отправив его отсыпаться, возвращается в
зал к сыну. Омега замирает у барной стойки, смотря на Аарона, который держит
в руках дрыгающего ножками Ниньо.

— А вот и папа, — замечает омегу Аарон и, прижав к себе Ниньо, идет к нему.
— Мой племянник уже посещает ночные клубы, весь в дядю, — смеется альфа, а
Чимину сложно улыбнуться в ответ, потому что он подозревает, что Аарон не
просто так пришел.

— Мы с ним пойдем гулять, вот я его и взял, чтобы домой не возвращаться. Как у
тебя дела? — забирает начавшего капризничать, увидев папу, малыша Чимин.

— Неплохо, даже несмотря на то, что ты теперь владелец моего клуба, — кривит
рот альфа.

— Я этого не хотел, — опускает глаза омега.

— Но тем не менее это так. Я обижен на брата, и я разочарован в тебе. Намджун

мог бы сделать тебя кем угодно, а не отдавать мой клуб, — угрюмо говорит
альфа. — Такое ощущение, что меня не существует, всем на меня наплевать,
даже самому родному человеку. Я понимаю, у него есть сын и ты, но до вас я был
его семьей, и да, я ошибался, но и вы не святые, так почему отвечаю только я?

— Аарон…

— Я не могу найти работу! — вскипает парень. — После нашего разговора я

старался, половина не берет меня, думая, что я брат Волка и руки пачкать не
буду, а половина говорит, что нет опыта. Как я должен выживать? И зачем мне
это? Мне кажется, даже если я покину Кальдрон, никто этого не заметит. У меня
больше ругаться или скандалить сил нет. Всего вам хорошего, а я пойду. Ты
занял мое место в его доме и в его сердце, поздравляю, — договаривает альфа и
идет на выход. Чимин передает ребенка помощнику и бежит за ним.

— Аарон, постой! — кричит омега и догоняет альфу уже на тротуаре.

— Чего тебе? — зло смотрит на него парень.

— Ты не прав, — пытается отдышаться омега. — Ты его семья, так было, есть и

будет. А еще ты моя семья, ты семья Ниньо. Я согласен, что он был не прав,
отдавая мне клуб, но в том, что он тебя любит, не сомневайся, — смотрит на
него Чимин. — На твоего брата столько свалилось. Ты хоть новости смотришь? Я
тоже по нему скучаю. Я толком не вижу его, но я знаю, что он не спит, почти не
ест, он все время на нервах. Аарон, тяжело быть старшим, а еще тяжелее быть
лидером стольких людей. У него нет сил терпеть и наши капризы. Все, что мы
можем, — это помогать ему или хотя бы не мешать. Да, он отдал клуб мне, но
кто сказал, что и ты не можешь работать со мной. Когда-то давно ты стал моей
семьей, ты кормил меня, давал поносить одежду, ты был единственным
450/624
человеком, которому не было плевать на грязного омежку, шатающегося по
улицам. Такое не забывают. Я не забуду. Давай работать вместе, сделаем клуб
лучшим в Амахо, откроем такие же в Ракун и Кордове. Что нам мешает? Что
может нас остановить? Ты ведь помнишь, что когда мы вместе, то сворачиваем
горы?

— Или запираем учителя в туалете, — смеется альфа, которого обуревает

ностальгия по школьным годам.

— Кто, если не ты, научит Ниньо всем этим трюкам? — улыбается Чимин.

— Я подумаю. Обещаю.

Аарон уходит, а Чимин возвращается на работу. Следующим вечером альфа

приходит в клуб и сразу идет в кабинет Чимина. Начиная с того дня Аарон
следит за порядком и безопасностью в EGO.

***

Возвращение Тэхена в Амахо омеги празднуют в клубе Чимина. В этот вечер ни

Чимин, ни Юнги не работают, они берут себе лучший столик наверху и, заказав
вкусных коктейлей, отдыхают. К ним так же присоединяется приехавший
навестить брата Тэсон.

— Когда уже ты ему скажешь? — ставит полупустой бокал на столик Юнги.

— Я так переживаю, все никак не могу собраться, — понуро отвечает Тэхен.

— Ты такой дурак, — закатывает глаза Чимин. — Он же тебя обожает, ты просто

представь, как он малыша полюбит.

— И я это говорю, но он не слушается, — вздыхает Тэсон.

— Все равно страшно, — допивает свое смузи омега и хмурится, заметив

идущего к соседнему столу Фея. Фей, почувствовав на себе взгляд,
оборачивается, и, увидев парней, поворачивает к ним.

— Ему, кажется, мало было, — мрачнеет Юнги.

— Мальчики, смотрю на вас и умиляюсь вашей дружбе, вы прям как три

мушкетера, а ты Дартаньян? — косится на Тэсона Фей. — Могли бы и меня
пригласить для приличия.

— Ну так садись, — усмехается Чимин.

— Меня тошнит, — прикрывает рот Тэхен.

— Это очень грубо, — грустнеет Фей.

— От тебя тоже подташнивает, но не до такой степени, — смеется Тэсон.

Фей просит себе пина-коладу и слушает рассказ Тэхена про выставку.

451/624
— Как это романтично, мне обычно просто дарят подарки, никакой
изобретательности, — вздыхает Фей.

— А ты правильных альф находи, — говорит ему Тэсон.

— Ты что ли меня научишь, учитывая, что ты по омегам, — прыскает Фей.

— Ну, советы дать могу.

— Завтра приеду в Кордову на шоппинг, может, выпьешь со мной кофе?

— спрашивает его Фей. — Поделишься мудростью.

— Ну как дела у самых красивых омег полуострова? — прерывает парней

подошедший к столику Аарон, и Фей целует его в щеку.

— Признаюсь, ты меня своим трудолюбием покоряешь, — улыбается ему Фей.

— Он молодец, я не ожидал, но он реально ответственен, скажу Намджуну,

пусть уже поговорит с ним, — шепчет на ухо Юнги Чимин.

— Рано пока, — тихо отвечает Юнги. — Пусть хотя бы месяца два поработает.

— Хорошо.

— Завтра в Кордову еду, с Тэсоном пообедаю, ты отсыпаешься? — ерошит

волосы альфы Фей.

— Плевать на сон, когда я могу пообедать с такими красивыми омегами, —

заверяет его Аарон.

— Я буду со своим омегой, — хмыкает Тэсон, — один взгляд в его сторону, и я

тебя покалечу, — обращается к Аарону.

— Отлично, буду, как султан в гареме, — смеется Аарон. — И на чужое добро не

позарюсь.

— Я тоже хочу, чтобы меня так защищали, — дуется Фей и просит себе водки с
редбуллом.

***

Чимину не надо было соглашаться и на третий бокал, он идет в туалет и

чувствует, как его ведет. Омега уже проводил друзей, планирует и сам
отправиться домой. Он проходит сквозь толпу беснующейся молодежи и дойдя
до стойки просит у бармена воды. Пока бармен наполняет его стакан, он
поворачивается к подсевшему рядом альфе лет двадцати пяти, который уже
минуту буравит его взглядом.

— Позвольте вас угостить, — предлагает парень.

— Я занят, — твердо отвечает омега.

— Я же не предлагаю поехать ко мне, — с издевкой тянет альфа. — Хотя ты

452/624
можешь и об этом подумать, — становится ближе, а бармен кивает Аарону,
который быстрыми шагами направляется к ним.

— Он занят, — доносится хорошо знакомый Чимину голос, и альфа вздрагивает.

Через минуту на стойке остается его нетронутый бокал, а альфы и след
простыл.

— Теперь вы должны мне коктейль, господин Ким, — жеманно тянет Чимин и

подмигивает ретировавшемуся, стоит увидеть брата, Аарону.

— Я сделаю тебе его дома, — берет его под руку Намджун и ведет на выход. У
порога Чимин спотыкается и виснет на альфе. Намджун сажает его на заднее
сидение и, приказав шоферу выдвигаться, садится рядом.

— Ты чего такой красивый? — тянет омега, у которого игривое настроение, и

поглаживает рукав его пиджака.

— Кто бы говорил, — ловит его руку альфа. — Я уже жалею, что ты работаешь в
клубе, как ни зайду, все глаза на тебе, хотя на стойках полуголые парни
танцуют.

— Ревнуешь, — пытается взобраться на него омега.

— Ты пьян, — усмехается Намджун, но омеге не мешает.

— Я не пьян, — серьезно говорит Чимин. — Просто чуток смелее. И я так сильно

хочу тебя. Знаешь, когда у меня был последний секс?

— Не хочу знать, — мрачнеет Намджун. — Я ревную.

— Да с тобой он и был!

— Продолжай, — довольно улыбается альфа.

— Возьми меня за задницу, иначе клянусь, я выйду из машины! — не на шутку

злится Чимин.

— Ты сам напросился, — притягивает его к себе Намджун.

Когда автомобиль паркуется во дворе, Чимин буквально вываливается из него и,

придерживая пояс брюк, бежит в дом. Следом выходит Намджун, который, в
пути заправляя рубашку, старается не бежать за омегой, но это сложно
выходит.

Намджун понимает, что Чимин в его спальне, увидев открытую дверь и свет. Он
на цыпочках проходит мимо комнаты Ниньо, где он спит с няней, и, забежав к
себе, видит абсолютно голого омегу, расположившегося на его постели.

— Спать ты сегодня не будешь, — плотоядно усмехается альфа и, стаскивая с

себя одежду, залезает на кровать.

Намджун был прав, всю ночь они переворачивали комнату, трахались даже в
душе, бегали вниз за водой и еле добегали обратно до кровати. Один раз они
даже к Ниньо заскочили. Год воздержания, в течение которого каждый лелеял
453/624
воспоминания их близости, наконец-то завершился. Намджун и не хотел никого,
его вообще омеги после Чимина не интересовали, и это неудивительно, потому
что этой ночью альфа убедился, что никого никогда настолько сильно не
жаждал, и если бы ему пришлось ждать Чимина хоть век, то он бы дождался.
Утром Чимин просыпается от того, как ноет тело и кто-то дергает его за челку.

— Какого… — раскрывает глаза омега и умиляется, уставившись в круглые

черные глазки лежащего на подушке Ниньо.

— Он хотел видеть папу, я его принес, — натягивает на себя рубашку перед

зеркалом Намджун, а омега шумно сглатывает, наблюдая за
перекатывающимися мышцами, которые, к его сожалению, уже прикрывает
ткань.

— Моя жизнь, — целует малыша в щечки Чимин, а Ниньо с восторгом

рассматривает выбитую на его руке Санта Муэрте.

— Мне надо бежать, а ты постарайся поспать днем, потому что по ночам ты

отныне не спишь, — нагибается к нему альфа и долго и сладко целует под писки
малыша. Ниньо поцелуи тоже достаются. Намджун уходит, а Чимин, подтащив к
себе ребенка, пытается задремать, но у Ниньо другие планы.

У Намджуна замечательное настроение, несмотря на все, он даже напевает,

умолкает только, когда шофер на него странно смотрит. Пусть все, что
происходит за пределами дома, его расстраивает, он знает, что, переступив
порог, окунется в неземное счастье. Двое людей в этом доме — его смыслы
жизни и те, ради кого он готов бороться со всеми силами мира, лишь бы иметь
возможность возвращаться к ним.

***

Стоит Тэхену переступить порог дома Лэя, как омега не дает ему открыть рот, а
сразу притягивает к себе и долго обнимает. Тэхена это так сильно трогает, что
он прячет намокшие глаза на его плече. Через пятнадцать минут омеги сидят на
диване и, попивая чай, едят испеченный Лэем торт.

— Спасибо, что дал ему шанс, что не позволил ничему встать между вами, —
поглаживает его руку Лэй.

— Не надо говорить мне спасибо, я ведь вернулся ради себя, потому что я люблю
его, — смущается Тэхен. — Что у вас нового?

— Я сегодня ночую у Шивона, — заговорщически подмигивает Лэй и двигается

ближе. — Он сказал, что будет сам готовить ужин, и я так сильно нервничаю, не
знаю из-за чего — из-за ночёвки с альфой или из-за того, что впервые буду спать
не дома спустя столько лет.

— Я думаю, вы проведете чудесную ночь, — улыбается Тэхен.

— Дедушка, мы приехали, — входит в дом Чимин с Ниньо на руках, и Лэй,

подскочив на ноги, бежит к внуку.

Чимин здоровается с Тэхеном, пока Лэй стаскивает с малыша джинсовую

454/624
курточку, и просит себе сока.

— Ты спишь с ним? — округляет глаза Тэхен, почувствовав сильный запах альфы

от друга.

— Молчи, здесь ребенок! — пытается звучать серьезно Чимин.

— От тебя несет им! — Тэхен берет Ниньо в руки и начинает его тискать, но папа
малыша его отбирает.

— Ему нужно сменить подгузник, — кладет Ниньо на диван Чимин и копается в

сумке. — Ты и поменяешь.

— Но я не умею, — растерянно смотрит на него Тэхен.

— Так тебе надо учиться же, у тебя уже пузо выпирает, — подмигивает ему
друг.

— Хосок не замечает, — поникшим голосом отвечает омега. — И то, что меня

тошнит от всего и что каждое утро я обнимаюсь с белым другом.

— Или он слишком тактичный, — гогочет Чимин и умолкает, увидев округленные

глаза остановившегося в двух шагах Лэя.

— Боже мой, — прикрывает ладонью рот старший. — Тэхен…

— Чимин, дырявая башка, я не хотел, чтобы вы так узнали… — ноет Тэхен.

— Ты хочешь, чтобы стариковское сердце лопнуло? — обнимает его

прослезившийся Лэй.

— Вы не старик, — задыхается от объятий Тэхен.

— Но я умираю от счастья, у меня будет внук, еще один, — тараторит Лэй. — Кто
твой врач, где ты наблюдаешься, нужно заранее все…

— Этого я и боялся, — закатывает глаза Тэхен.

— Это лучше, чем рожать одному в чужой стране, — с грустью говорит Чимин.

— Следующего будешь рожать под моим контролем! — обещает ему Лэй.

Чимин смеется, а Лэй, взяв Тэхена за руки, идет к дивану.

— Почему ты не сказал ему? Почему не даешь ему поводов для счастья, сейчас
именно самое время, ты знаешь, как он тяжело переживает то, что произошло с
Чонгуком.

— Я набираюсь смелости, — тихо говорит омега.

— Чтобы делиться счастьем, она не нужна. Мы проживаем не лучшие времена, я

вздрагиваю от любого звонка или автомобиля, въехавшего во двор, все боюсь
услышать плохую новость о моих детях, а ты даришь надежду. Подари ее и ему,
тем более ты решил родить этого ребенка, — смотрит на него Лэй, который
455/624
впервые со свадьбы Чонгука чувствует, как счастье врубает свет там, где был
абсолютный мрак.

***

Вечером субботы Тэхен пишет Хосоку, что ждет его на ужин. Альфа, несмотря на
загруженность, омеге не отказывает. Тэхен встречает его на пороге и,
поцеловав, ведет за руку на кухню. Хосок не любит говорить про работу дома,
поэтому за ужином он слушает рассказы Тэхена про то, как прошел его день, а
потом помогает убрать со стола.

— Тако и чили, все из моего ресторана, — убирает недоеденное в холодильник

Хосок.

— Не думал же ты, что я буду тебе готовить, — смеется Тэхен, — я себе даже не
готовлю.

— Мне и не нужно, — возвращается к столу Хосок и снимает с него Уно. — Мне

главное, что ты есть и ты со мной.

— А теперь мы будем пить чай, — достает из холодильника коробку омега.

— Ты когда-то видел, что я пью чай? — удивленно смотрит на него альфа.

— Придется, — Тэхен вытаскивает из коробки торт и ставит его на стол. Тэхен

решил, что чем заикаясь что-то объяснять, торт все скажет за него. Альфа пару
секунд скептически рассматривает странный торт и, подняв глаза на омегу,
спрашивает:

— Почему этот торт в виде термометра?

Тэхен три раза подряд легонько бьется лбом о стол.

— Малыш, серьезно, кто-то заболел? — обеспокоенно смотрит на него Хосок.

— Да, блять, Чон Хосок, какой нахуй термометр с двумя полосками, —

подскакивает на ноги омега. — Это гребанный тест на беременность, потому что
я, блять, беременный! У меня живот, как корма корабля, а ты каждую ночь его
целуешь и гладишь, и ни один сука раз не спросил почему.

— Я думал, это все твои буррито виноваты, — пытается переварить информацию

альфа.

— Да ну нахуй, — взмахивает рукой омега и идет в гостиную.

Хосок, который так и остается сидеть за столом, все пытается привести в

порядок мысли, в которых красным мигает слово «беременный», но осознание
никак не наступает. Внезапно до альфы все же доходит, он срывается с места и,
поймав омегу прямо на пороге гостиной, разворачивает лицом к себе и пытается
подобрать слова.

— У нас будет ребенок…

456/624
— Да! — восклицает Тэхен и пищит от того, как сильно Хосок вжимает его в
себя. — Ты меня раздавишь!

— Прости, прости, — отстраняется альфа. — Я просто… я не знаю, — в горле

вмиг пересыхает, и настоящий термометр бы точно не помешал, у Хосока,
кажется, кровь кипит. — Я буду хорошим отцом? Я ведь буду…

— Ты мне скажи, — скрещивает руки на груди Тэхен.

— Буду! — восклицает альфа. — Я так тебя люблю, и мне кажется, я умираю.

— Так, я не собираюсь растить сына один, — еле сдерживается, чтобы не

смеяться над его реакцией, омега.

— Ты не понимаешь, — хватает его за плечи Хосок. — У нас будет ребенок. У

меня и у тебя, наш ребенок. Надо сказать папе, братьям! У меня будет сын!
— кричит альфа.

— Этот дом от твоих криков уже точно знает, — закатывает глаза омега.

Тэхен еще умудряется шутить, издевается над ним, смотрит, как на

сумасшедшего, а у Хосока внутри огорошенный счастьем зверь беснуется, места
себе не находит. Этот омега явно не понимает, что только что сказал альфе
новость, перед которой все остальное теряет значение. Хосоку приходится
ладонь на грудь приложить, пару раз даже надавить на нее, потому что
кажется, что неготовое к такому счастью сердце наружу вылезет. У них будет
ребенок, крошечный малыш, который будет держать его за руку и с которым
вместе они будут заново открывать для себя мир. Малыш с чертами любимого
омеги, тот, кто будет звать его отцом, и тот, кого Хосок будет называть своим
смыслом. Хосок уже сейчас готов на колени перед еще не родившимся ребенком
встать и в вечной любви поклясться, но Тэхен и так на него странно смотрит,
поэтому альфа молча, не отпуская его руку, идет к дивану и тяжело опускается
на него.

Хосоку страшно, он сидит на диване и ни на секунду не выпускает из объятий

Тэхена, который пытается пойти за водой для мужа. Эйфория никуда не ушла,
но теперь она борется со страхом, потому что Хосок впервые в жизни боится
разочаровать. Он только учится быть достойным своего омеги альфой, а теперь
надо научиться стать лучшим отцом для крошечного человечка, и Хосок уже в
отчаянии. Он решает проконсультироваться у Намджуна, нежно целует
притихшего омегу в висок и без остановки повторяет «спасибо».

— Ну перестань, — смущается Тэхен и удобнее располагается в его руках.

— Правда, спасибо, что приехал на тот вечер, спасибо, что несмотря на все, что
я тебе говорил и как поступал, вернулся, спасибо, что выбрал меня, спасибо, что
станешь папой нашего малыша. Я не могу тебе объяснить, но держать тебя в
моих руках заменяет мне весь мир, поэтому я больше не хочу ни власти, ни
земель, хочу просто иметь возможность обеспечивать свою семью, все
остальное потеряло вкус, потому что я нашел самое главное — тебя.

— Я люблю тебя, — бурчит Тэхён и крепче обнимает мужа. — Я знаю, что ты

будешь прекрасным отцом, и ты не сомневайся.

457/624
Утром следующего дня совещание зверей прерывает вбежавший в кабинет и
размахивающий руками Хосок.

— Парни, я стану отцом! — восклицает Хосок и по очереди обнимает

поздравляющих его братьев. Только в сторону бывшего кресла Чонгука с
грустью смотрит.

***

Вечером Тэхён, открыв дверь в квартиру, еле пробирается сквозь заваленный

инструментами коридор в гостиную, где Хосок наливает в два бокала яблочный
сок.

— Что за… — скептически рассматривает бардак, от которого в восторге кошки,

омега.

— Я сейчас приберусь, — идет к нему Хосок. — Мы сделаем спальню для гостей

его комнатой, а вот это тебе, — вытаскивает из кармана коробочку с бантиком и
протягивает омеге.

Тэхен открывает коробочку и с улыбкой смотрит на красивый браслет.

— Этот подарок я забираю, только убери коридор, — просит омега. — И чем

переделывать комнату, лучше бы кроватку купил! Чимин сказал, что это самое
главное.

— Кроватку чтобы ставить — место нужно, — уверенно говорит альфа. — Может,

мне дом купить? — задумывается. — Серьезно, я куплю дом, мне нужен сад, где
вы будете гулять.

— Хосок, мне нравится наша квартира, — пытается успокоить уже

планирующего в голове проект дома альфу. — И скажи мне, с каких пор ты
разбираешься в ремонте? Позови мастеров.

— Я сам хочу! — обиженно говорит альфа.

— Делай, что хочешь, а я спать, — отмахивается Тэхен.

— Ну любимый, не иди спать, — ловит его за руку Хосок. — Я хотел, как в

фильмах, я крашу стены, пачкаю тебе нос краской, потом мы измазанные в
краске целуемся…

— Если бы я не знал, кто ты на самом деле, меня бы это умилило, но, Чон Сайко
Хосок, ты меня пугаешь, — нахмурившись, смотрит на него Тэхен.

— Ладно, вызову завтра мастеров, — вздыхает Хосок и начинает убирать бардак.

Тэхён, приняв душ, только ложится в постель, как в спальню входит альфа и,
взобравшись на кровать, начинает массировать его ноги.

— Что ты делаешь? — откладывает крем для рук на тумбочку Тэхен и смотрит на

мужа.

458/624
— Я сегодня все перерывы на работе читал, как ухаживать за беременным
омегой, — воодушевленно рассказывает Хосок. — Я даже подписался на пару
блогов, так вот массаж ног поможет от отеков. Утром встанем пораньше и до
работы будем с тобой гулять пешком, свежий воздух полезен вам с малышом, в
четверг поедем на прием к доктору Диасу, я уже записался.

— Это еще кто? — спрашивает Тэхён и, не моргая, смотрит на мужа, пока мозг
переваривает вываленную на него информацию.

— Доктор нашего малыша, он лучший на Кальдроне, я обо всем договорился, и я

даже на родах буду, — гордится собой Хосок.

— Ты совсем охренел? — набрав в легкие воздуха, кричит на него Тэхен.

— Ты мне не запретишь! — не сдается альфа, пытаясь поймать ноги омеги,

которые тот ловко собирает под себя. — Я хочу быть рядом с тобой в такой
важный момент, и я хочу первым взять ребенка на руки! И кстати, чуть не забыл,
по субботам у нас гимнастика для беременных.

— Пошел вон, Чон Хосок! Дай мне поспать, — швыряет в него подушку омега.

***

Сегодня у Юнги день рождения, а хочется день смерти. Чимин настоял, чтобы
омега взял выходной, но Юнги все равно с утра на работе, следит за тем, как
ребята таскают в его кабинет букеты, ни одну визитку с цветов не снимает, он
знает, что единственная, которая ему интересна — отсутствует. Через полчаса
приезжает последний ухажер омеги, с которым был один ужин и пара
покатушек. Юнги лично забирает огромный букет из кроваво-красных роз,
коробочки с подарками, судя по логотипу, ювелирные украшения, омега даже не
открывает, благодарит альфу за внимание и, выслав все к себе в кабинет,
возвращается к работе. Праздновать с друзьями Юнги будет в субботу, чтобы
всем было удобно, а сегодня отработает полную смену и уйдет есть папин торт
и отсыпаться. Он прекрасно выглядит в новом купленном специально для этого
дня бирюзовом костюме, получает комплименты и подарки, ослепляет всех
сияющей улыбкой. Несмотря ни на что, он продолжает каждый час проверять
телефон, сам над собой смеется, что все равно ждет. В середине вечера Юнги
запирается в туалете, раз десять, несмотря на запрет Намджуна, набирает его
номер и удаляет. Как же он невыносимо скучает. Чонгук для Юнги, как сыр в
мышеловке, он безумно хочет и знает, что сдохнет. Чонгук ему хорошего отныне
не принесет, а Юнги по-прежнему от соблазна хотя бы его услышать отказаться
не может.

— Просто скажи с днем рождения, — сидит на опущенной крышке унитаза и

затягивается сигаретой омега. — Неужели так сложно поздравить? Зачем я
родился, если ты меня не поздравляешь. Я тут умираю без тебя, растворяюсь в
твоей ненависти, не пытай меня игнорированием. Просто поздравь меня.
Умоляю.

Телефон молчит.

Юнги открывает галерею на телефоне, выбирает фото последних роз, которое

сделал в кабинете, размещает его в гангстаграме и подписывает «с днем
459/624
рождения меня». Может он и правда забыл. Юнги напомнит. Омега отчаянно
верит, что брат следит за его страницей. Он возвращается в зал, проверяет
персонал и следит за беснующимися гостями. Уже почти четыре утра, клуб скоро
закроется, Юнги устало идет к бару и, повернувшись, видит приятного альфу,
одного из постоянных гостей клуба.

— Можно я вас угощу? — спрашивает парень.

— На работе не пью, — улыбается ему омега.

— Даже несмотря на то, что сегодня мой день рождения, — грустнеет парень.

— Ты один? — хмурится Юнги, и альфа кивает. Какая ирония, у них обоих

сегодня день рождения и оба проводят его в одиночестве. Да, Юнги хотя бы мог
провести его с друзьями, он даже знает, что утром они к нему обязательно
зайдут и Ниньо будет вручать подарок, ему Лэй по секрету рассказал, но сейчас
он разбит и одинок так же, как и этот парень, нехотя попивающий ром с колой.

— Я буду лонг-айленд, — подмигивает Юнги бармену и присаживается рядом с

альфой.

— За нас! — парни чокаются бокалами.

Посидев с альфой и допив коктейль, Юнги возвращается к работе. Минут через

десять омегу начинает мутить, и он еле добегает до служебного туалета. Юнги
нагибается, но вырвать не получается. Еще через минуту он сползает на пол, но
не падает, его подхватывают чьи-то руки, и ноги омеги отрываются от пола.
Юнги, вроде бы, в себе, он сквозь туман видит, что идет к главному входу, кто-
то открывает дверцу синего мерседеса, он чувствует руки на своем поясе, но
язык словно разбух, а вместо вопросов из омеги только хрип вырывается. Когда
Юнги окончательно приходит в себя, он понимает, что лежит на заднем сидении
внедорожника. Он, с трудом открыв глаза, смотрит на шофера и вновь
отключается. В следующий раз Юнги приходит в себя, когда его волокут к
другой машине, и, обернувшись через плечо, он сквозь кромешную тьму
замечает автомобиль напротив проволоки и запоздало понимает, что это
граница.

Юнги набирает в легкие побольше воздуха, но даже звука издать не удается.

Его пихают в автомобиль, швыряют следом мобильный, и обрадовавшийся, что
сможет связаться с Намджуном, Юнги сразу разблокировывает телефон. Сети
нет, зато на экране открыто сообщение от выбитого на сетчатке глаз номера:

— С днем рождения, моя слабость.

Название главы — Дыши (Пер. с исп. Respirar)

460/624
Примечание к части С днем рождения, Сахарочек.
BTS-Louder than bombs
https://soundcloud.com/laila-blox/bts-louder-than-bombs

Соло ту

Альфы на переднем сиденьи молча наблюдают за жалкими попытками

Юнги освободить руки, которые после того, как омега набросился на шофера и
расцарапал ему лицо, все же пришлось завязать. Сомнений быть не может, брат
все-таки вспомнил о нем, но в Юнги вместо страха агрессия, ему кажется, что у
него такой прилив адреналина, что он голыми руками может с двумя альфами
справиться, только бы их освободить. У него есть время только до пункта
назначения, потому что омега уверен, попади он в руки Чонгуку — не выберется,
поэтому нужно приложить максимум усилий и вырваться пока не поздно. Поняв,
что руки не освободить, он начинает бить локтем стекло, испытывает боль, но
не сдается, ему нужно, чтобы альфы вновь остановились и подошли к двери.
Только альфы на него сперва не реагируют, а потом обещают, что если он не
заткнется, вырубят. Юнги смиряется. Быть в отключке — последнее, что ему
хочется. Адреналин идет на спад, и его место занимает страх, который
парализует омегу. Юнги впервые за последние годы настолько страшно, и он не
видит, за что бы уцепиться. В его первый приезд в Амахо после побега, он
успокаивал себя тем, что зубами себе новую дорогу проложит, освоится, найдет
работу, а сейчас его везут непонятно куда, но Юнги уверен, что там его ждет
личное чудовище. Страх просачивается внутрь, забивается в глотку вязкой
жидкостью, и Юнги от паники начинает задыхаться.

С трудом взяв себя в руки, омега замечает, что они съезжают с основной дороги.
Он спрашивает у альф, куда они едут, его игнорируют. Автомобиль минует
раскинувшиеся по обе стороны от дороги рощи авокадо и заезжает во двор
двухэтажного загородного дома в тропическом стиле. Пока автомобиль
медленно двигается ко входу, Юнги замечает вооруженных людей как на крыше
дома, так и во дворе. Автомобиль объезжает небольшой фонтан,
останавливается перед парадным входом, и дверь справа от Юнги открывается.
Омегу снова, словно он не человек, а какая-то вещь, хватают под руки и волокут
в дом. Вплоть до двери на втором этаже сопротивляющегося и кричащего Юнги
не отпускают, отбирают телефон и, затолкнув в комнату, запирают дверь на
ключ.

— Выпустите меня, сволочи! — кричит омега и сперва бьёт дверь кулаками, а

потом ногами. Даже то, что Юнги слышит отдаляющиеся шаги, не
останавливают его от того, чтобы продолжать молотить дверь. Устав биться о
нее сам, Юнги начинает бить по двери серебряным декоративным
подсвечником. Грохот в комнате не прекращается еще минут двадцать, но к
омеге так никто и не поднимается.

Юнги, устав от попыток привлечь внимание, отбрасывает в сторону согнувшийся

подсвечник и идет к двери на балкон. Выйдя наружу, он видит внизу бассейн и
гуляющих вокруг него псов. Чонгук часто рассказывал омеге про псов, но так с
ними его и не познакомил. Альфа говорил, что у него семь аргентинских догов, и
они его вторая семья после Зверей. Чонгук ухаживает за ними с рождения, сам
обучает, а когда он отсутствует, за собаками смотрит специальный человек.
Юнги даже с расстояния пугает вид крупных собак белого цвета, у одного на
левом глазу черное пятно. Даже если бы омега, пересилив страх собак, добрался
461/624
до первого этажа, то гуляющую во дворе охрану ему точно не пройти. Юнги
обречённо вздыхает и, завалившись на кровать, решает дождаться Чонгука и
потом уже дальше решать, как быть.

Уже давно рассвело, к омеге так никто не зашел, живот предательски урчит,
напоминает о том, что последний раз Юнги ел вчера в пять вечера. Он вновь
идет к двери, только теперь не колотит ее, а требует поесть. Внезапно Юнги
замечает еще одну дверь сбоку, а учитывая, что в ванной он уже был, он
подходит к ней и поворачивает ручку. Омега оказывается в огромной
гардеробной, больше, чем сама спальня, которая заполнена одеждой, обувью и
аксессуарами. Юнги перебирает наряды, проверяет размеры и нервно
усмехается, поняв, что все, что в гардеробной, подобрано под него. Через минут
десять входная дверь открывается, приготовившийся бить светильником гостя
омега замахивается, и если первый удар настигает принесшего ему еду альфу,
то во второй раз он замахнуться не успевает, как мужчина с силой отталкивает
его и, пока упавший на пол омега потирает ушиб на заднице, матерится и
выходит прочь. Юнги подползает к подносу, с грустью отмечает, что из-за его
провалившегося нападения, миска с чили перевернулась и довольствуется
рисом с овощами. Он запивает еду водой, съедает чурос и, взобравшись на
кровать, включает телевизор. По новостям показывают Ла Тиерру, возвышают
нового лидера, омега кривит рот, продолжает щелкать пультом и понимает, что
каналы Амахо здесь не ловят. Ближе к вечеру вновь приходит охранник,
которому Юнги оставил шишку на лбу, и ставит на тумбочку рядом с лежащим
на кровати омегой поднос с дымящимся мясом и тарелку нарезанных фруктов.

***

— Как это не можете найти? — утирает слезы сидящий на диване у Лэя Илан.
— Он ведь не мог сквозь землю провалиться, его точно похитили. Это чудовище
дорвалось до моего мальчика, — всхлипывает и принимает стакан воды из рук
Тэхена. Все омеги, узнав о том, что Юнги не вернулся домой со смены, приехали
к Илану, а потом перебрались к Лэю, где ждут новостей от альф.

— Я обзвонил всех его знакомых, все говорят, он был в клубе, а потом пропал,
будто испарился, — не может взять себя в руки Лэй и подскакивает с места,
увидев вошедшего в дом Намджуна. — Ну что? Вы смогли узнать, где он?

Альфа, который мрачнее тучи, проходит к креслу и потирает лоб.

— Мне нечем вас порадовать, — тихо говорит Намджун. — Юнги в Ла Тиерре.

— Я так и знал, — срывается на рыдания Илан, за которым их повторяет Ниньо.

Чимин забирает ребенка наверх.

— Он вышел из клуба под утро, сам сел в автомобиль, который пересек

границу, — продолжает альфа.

— Да быть этого не может! — восклицает Тэхен. — Юнги его, как огня, боится,
он бы в жизни…

— Я не сомневаюсь, — перебивает его Намджун. — Думаю, что это была

ловушка, но факт остается фактом, он там, откуда мы его пока не можем
достать.
462/624
— А если он покалечил моего ребенка, а если убил? — не может успокоиться
Илан.

— Я знаю своего сына, — хмурится Лэй. — Он не сделает Юнги больно.

— Потому что больнее некуда, — кричит на него Илан, — потому что омегу,
которого бросили у алтаря, уже не задеть!

— Нам нужно успокоиться, — вмешивается вернувшийся Чимин. — Юнги

обязательно выйдет на связь с нами.

— Или же мы с ним, — говорит Намджун и, достав телефон, идет к окну. Все в

комнате умолкают.

— Зачем ты его забрал? — спрашивает собеседника альфа.

— Что плохого в том, что он гостит у брата? — даже не видя его, Намджун
уверен, что Чонгук ухмыляется.

— Чонгук, верни омегу домой, не сходи с ума.

— Он мой брат, а не твой. И он не вернется.

— Чонгук, это преступление. Ты похитил человека.

— Ну так приезжайте, арестуйте меня, заберите бедную жертву. Не трать мое

время.

— Дай мне трубку, — кричит Илан и пытается отобрать телефон. — Верни мне
моего сына, монстр!

— Верну, когда надоест, обязательно. А пока он отрабатывает твое право на

жизнь, — усмехается альфа и сбрасывает звонок.

***

Вечером Чимин приезжает с Ниньо к Тэхену. Омега, который знает, что Хосок до
утра на базе, упрашивает Чимина остаться с ним. Чимин звонит Намджуну,
предупреждает, что ночует у друга, альфа только рад, он не может приехать
домой. Омеги возятся с малышом, с восторгом наблюдают за его реакцией на
кошек и хоть как-то стараются отвлечься от мыслей о тяжёлой судьбе друга, но
не получается.

— Как думаешь, что с ним? Он правда может навредить ему? — подползает к

сидящему на ковре и кормящему Ниньо Чимину Тэхен.

— Мне тебя успокоить или сказать правду? — грустно улыбается Чимин. — Я

видел другого Намджуна, того, каким он становится, когда кто-то переходит
ему дорогу. Я замёрз от холода в его глазах в ту ночь, когда он застал мой
разговор с Аароном. Да даже в бегах я серьёзно порой думал, что он способен
пусть и не открутить мне голову, но вернуть меня в то самое дно, из которого
сам и вытащил. А этот ведь не просто так Дьяволом зовется. Я от человека,
463/624
который так легко расколол на две части свое же государство, пошел против
своей семьи — ожидаю, что угодно, и просто молюсь, чтобы Юнги вышел из
этого всего с минимальными потерями.

— Я понимаю, о чем ты, — понуро отвечает Тэхен. — Я впервые такого Хосока на

свадьбе Юнги в Обрадо увидел, даже думал, что никогда наедине с ним в одной
комнате не смогу остаться, сдохну от страха, но дома он совсем другой. Я порой
даже думаю, что то, что было тогда, — мне показалось.

— Я надеюсь на наших альф, что они это так не оставят, и Юнги вернется домой.

— Что за… — нахмурившись, смотрит в телефон Тэхен, и Чимин его у него

отбирает.

Один из популярных в Амахо блогеров, которого постоянно обвиняют в том, что

он подлизывается к власти, более того фанатеет по Чон Чонгуку, выставил
сториз из клуба Чимина, на котором Юнги принимает очередной букет, а в
следующем сториз написал текст: «Ради подарков и внимания Эль Диабло
можно и родину продать».

— Что за бред? — непонимающе смотрит на друга Тэхен.

— Они думают, Юнги сам свалил в Ла Тиерру, а учитывая, что мы враждуем, и

они сепаратисты, Юнги теперь будут обвинять в предательстве, — тихо говорит
Чимин. — Мало ему было унижений после свадьбы, а теперь это.

***

Солнце садится, Юнги смотрит вниз с балкона, следит за тем, как садовник
поливает лужайку, и с одной стороны хочет, чтобы Чонгук уже появился и это
действующее на нервы ожидание закончилось, а с другой — до трясучки боится
этого момента. Внезапно омега замечает, что собак нет, садовник второпях
выключает воду и, бросив шланг, убегает, задний двор абсолютно пуст, и у
небольших ворот в глубине сада, которые, Юнги уверен, ведут к свободе, никого
нет. Юнги думает, что даже если снайперы на крыше, то главное — доползти до
огромных кустов роз и в их тени добраться до калитки. Выбравшись из этой
тюрьмы, Юнги сразу найдет связь, и Намджун его вытащит. Он снимает обувь,
босиком перелезает через перила, свешивается вниз и по колонне сползает на
землю. Юнги на руку, что уже стемнело, он, пригнувшись, бежит к кустам и
прислушивается к голосам с переднего двора. Омега уже за первым кустом,
ползет по грязи после недавнего полива ко второму, как слышит угрожающий
рык над ухом и чувствует, как сердце пропускает удар. Юнги медленно
оборачивается и видит нависшего сверху пса. У страха глаза точно велики,
потому что Юнги кажется, что собака размером с медведя, с обнаженных клыков
слюна капает, и, еще мгновенье, они сомкнуться вокруг его горла.

— Пожалуйста, будь хорошим песиком, — шепчет омега, готовясь реветь во весь

голос, но пес оборачивается на свист, и через мгновенье рядом с ним на
корточки опускается Чонгук, обнимает собаку за шею и отсылает. Юнги,
которому уже стыдно за свой страх, утирает лицо, забыв, что его руки в грязи, и
смотрит на вставшего на ноги Чонгука, который, не сказав ему и слова,
развернувшись, идет в дом. Юнги слышит только брошенное братом охране «в
ванную его, пусть отмоется, потом ко мне». Омега не успевает возмутиться, как
464/624
его, грубо подняв с земли, ведут в дом. Пока он идет к лестнице, осматривается,
альфы в гостиной нет.

Юнги заходит в ванную, стаскивает с себя измазанную в грязи одежду и

становится под воду. Чонгук здесь. Юнги знал, что они рано или поздно
встретятся, столько времени с этой мыслью прожил, но все равно оказался не
готов. Он понятия не имеет, о чем они будут говорить, пусть Юнги и есть, что
сказать брату, он в том, что Чонгук будет слушать, сильно сомневается. Главное
сейчас, это не запутаться в своих конечностях и достойно выдержать его
уничтожающий взгляд и ядовитые слова. Он выходит из ванной и, пройдя в
гардеробную, натягивает на себя белую футболку и спортивные штаны. Юнги,
заметив, что дверь спальни открыта, босиком идет вниз. Он замирает на
последней ступеньке, держась за перила, набирается сил сделать последний
шаг. Чонгук сидит в кресле с бокалом в руке и пристально смотрит на него. На
улице было темно, и Юнги толком его не рассмотрел, а сейчас видит, что альфа
изменился, нет так горячо любимых младшим длинных прядей, лицо суровее,
взгляд пугающий. Омега, видимо, себя накрутил, потому что ему кажется, что у
Чонгука даже тень устрашающая. Юнги делает последний шаг и, ступая по
ворсистому ковру, подходит к дивану.

— Сегодня второй раз я спас тебя от собак, не советую делать третью попытку,
они обучены жрать таких, как ты, поэтому из дома без сопровождения не
высовывайся. И попытка сбежать тебе ничего, кроме разочарования, не даст, —
смотрит на него сквозь бокал альфа.

— Ты долго плакать будешь? — вскидывает бровь осмелевший омега, который

убеждает себя, что, что бы между ними ни случилось, одно неизменно — Чонгук
его брат.

— Не понял.

— Ну, если меня собаки сожрут, — криво улыбается Юнги.

Медленная улыбка расползается по лицу альфы, а темнота в глазах становится

гуще:

— Я сам тебя сожру.

— Зачем я здесь? — игнорирует не угрозу, а скорее утверждение омега. — Я

думал, оставить меня у алтаря и сделать предателем перед всем Амахо и было
твоей местью. Чего ты еще хочешь? — Юнги разрывает от количества вопросов,
от непонятного положения, от страха вперемешку с неуместной нежностью,
которую он испытывает, увидев его столько времени спустя. Чонгук ничего не
говорит, разминает шею, а потом встает, Юнги инстинктивно отступает, но
альфа к нему и не двигается — берет пиджак и идет на выход.

— Я не понял, — выдыхает Юнги. — Я с тобой разговариваю! — кричит ему

вслед. — Ответь мне!

Дверь за Чонгуком закрывается, омега так и остается стоять посередине

гостиной в шоке от того, что альфа его не то чтобы проигнорировал, он повел
себя так, будто в комнате он один.

Всю ночь до утра Юнги не может сомкнуть глаза, он без остановки прокручивает
465/624
в голове режущий взгляд брата и с трудом сдерживается, чтобы не рыдать от
отчаяния. Весь следующий день омега слоняется по дому, выходить из-за страха
перед собаками не рискует. Пару раз Юнги пытается завязать разговор с
прислугой и охранниками, но от него или убегают, или ведут себя так, будто он
не в комнате. Омега по одной обыскивает все комнаты, но никаких средств
связи с внешним миром не находит.

***

Тэхён, наконец-то, приезжает в Кордову на обед с отцом, который всю неделю

об этом просит. Минсок вне себя от счастья, что будет дедушкой, он заваливает
Тэхена вопросами, все предлагает переехать к нему, мол, у него дом, сад, но
омега напоминает отцу, чей он муж.

Попрощавшись с отправившимся на работу отцом, Тэхен решает заскочить на

работу к брату, и потом уже вернуться в Амахо, потому что переживающий
Хосок закидал его смс-ками и не отстает. Тэхен залетает в офис к брату и
замирает на пороге его кабинета. Тэсон показывает на ноуте что-то сидящему
рядом Фею, стол заставлен пустыми бумажными стаканчиками из-под кофе.

— Я вам не помешал? — выгибает бровь Тэхен.

— О, проходи, — поднимается на ноги Тэсон. — Ты знал, что Фей пишет книгу?

— О чем же? — опускается в кресло Тэхен. — Об уходе за волосами?

— Вообще-то это роман, — обиженно бурчит Фей.

— А твой бойфренд не ревнует тебя к Рапунцель, с которой ты постоянно

тусуешься? — смотрит на брата младший.

— Наши отношения основаны на доверии, и Рапунцель меня, как пара, не

интересует, — усмехается Тэсон, а Тэхен замечает, как грустнеет Фей, но не
комментирует.

— Я возвращаюсь в Амахо, можем вместе вернуться, чтобы не скучать в пути, —

предлагает Фею Тэхен.

— Да, наверное, вернемся, — начинает собирать бумаги Фей.

— Ты же говорил, что ты до завтра остаешься, — удивленно смотрит на него

Тэсон.

— Я передумал, вспомнил, что у меня дела.

***

Вечером Тэхен лежит на кровати, поглаживает Уно и слушает попытки мужа

добиться ответа от малыша.

— Ты его утомил, — зевает омега.

466/624
— Не вмешивайся в разговор отца и сына, — недовольно бурчит Хосок.

— Мне холодно, закрой живот. Я и так хожу в длинных футболках, все

задирается, а теперь еще ты, как на музейный экспонат, пялишься, — ворчит
Тэхен. — Вроде, малыш один, но кажется, два, пузо как арбуз.

— Оно очаровательно, я люблю его, — целует живот Хосок, а Тэхен тянет его на
себя и обхватывает ладонями его лицо.

— Ты меня обижаешь, — дует губы омега. — Я уйду от тебя.

— Не говори так, ты разбиваешь мне сердце.

— Я секса хочу, я так больше не могу, клянусь, на альф на улице вешаться буду,
если ты опять вместо того, чтобы меня трахнуть, сто одну причину, почему это
опасно, приведешь, — зло говорит омега.

— Но все пишут, что на позднем сроке нельзя, даже врач рекомендовал воздер…

— Он сказал не часто, а не что вообще без секса! — кошка, испугавшись крика

омеги, спрыгивает на ковер. — Последний раз предупреждаю, или мы
трахаемся, или у тебя будет только один сын, потому что я слишком люблю секс
с тобой, чтобы несколько месяцев воздерживаться, — угрожает омега.

— Но я же удовлетворяю тебя, — пытается оправдываться альфа.

— Я хочу твой член, — по слогам выговаривает Тэхен и, притянув его к себе,

целует. В эту ночь Хосоку уйти от супружеских обязанностей во благо малыша
не удается. Альфа и сам счастлив.

***

— Что у него в голове? — прикуривает сигарету Сайко и поворачивается к

смотрящему на выжженную солнцем пустошь Намджуну. Лидеры посетили
боевые учения, которые закончились минут десять назад, но уезжать не
торопятся.

— Если бы я только мог это узнать, — вздыхает Намджун. — Он не

предпринимает никаких действий. По словам разведчиков, он налаживает
порядок внутри, отрезал всю связь с внешним миром. Я не знаю, будет ли он
довольствоваться тем, что имеет, или захочет весь Кальдрон. Он ничего не
говорит, но зная его характер, сомневаюсь. Мы должны вернуть наши земли, но
мы потеряли столько живой силы, которая перешла к нему, плюс у нас и
вооружения мало.

— Нам нужно наращивать силу, скупить оружие, если рванёт, будем готовы, а
также будем готовиться к войне за наши территории, — пытается приободрить
его Хосок. — А пока надо смириться, что на территории Кальдрона два
государства.

— Как это ни прискорбно, но Чонгук был прав, деньги в наркоторговле и то, что
мы так внезапно потеряли половину страны и стоим на пороге войны, не
оставляет нам времени для дум о других источниках дохода, — с трудом
467/624
признается альфа. — Мы вынуждены вернуться к работе с картелями. Самая
крупная поставка у нас будет через месяц, этих денег хватит, чтобы оплатить
наш заказ на оружие. Мы должны держать это в тайне и не только от врагов, но
и от населения. Главное сейчас — обеспечить безопасную поставку и забрать
деньги, — разминает шею альфа. — Странно, — всматривается в идущих к ним
Омариона и Мо Намджун. — Они не грызутся.

— Неужели успокоились, — усмехается Хосок, — а то вечно, как кошка с

собакой.

— Можно разъезжаться? — виснет на Хосоке Мо.

— Можно до вечера, потом обсудим поставку и обеспечение ее безопасности, —

хлопает его по плечу Сайко.

Автомобили по одному отъезжают с полигона и возвращаются в город. Черный

внедорожник паркуется за бентли на одной из улиц спального района Амахо.
Стоит Мо войти в квартиру, как Сокджин притягивает его к себе и целует.

— Я уже перед Волком готов был тебя поцеловать, — прерывает мокрый поцелуй
альфа.

— Не смей, там же пристрелю, — шипит Мо.

— Сегодня переночуй у меня после встречи, — просит Омарион.

— Нет, — твердо говорит младший.

— Хватит бояться, ты параноик.

— Я за осторожность.

— Да им должно быть похуй на то, с кем ты трахаешься, — злится Сокджин, для

которого каждый день без альфы — пытка.

— Ты человек таких взглядов, а они — других, — не сдается Мо в борьбе

словами, но сдается, когда альфа утаскивает его в спальню и валит на кровать.

— Я тебя обожаю, так бы и сожрал, — стаскивает с него одежду Омарион.

— Интересный у тебя способ выражения симпатии, — улыбается Мо и

приподнимает бедра, помогая Сокджину избавить его от белья.

— А ты у них спрашивал про нас?

— Я сказал нет.

— Трус.

— Сам ты трус, — толкает его на кровать Мо и, взобравшись сверху, сжимает

коленями его бедра. — Я первый! — объявляет Мо и сразу же оказывается на
лопатках.

— Обойдешься, я старше, — приподнявшись, покрывает поцелуями его плечи

468/624
Омарион и подминает под себя.

Через пару минут комнату наполняют стоны и пошлые шлепки голых тел друг о
друга. Мо, раскинув руки по сторонам, свешивается с кровати головой вниз и
сам подается тазом вперед, заставляя Сокджина сгорать от его податливости.
Омарион знает его тело, как пять пальцев, сразу двигается в нужном
направлении, рисует пальцами узоры на его взмокшем животе и растягивает
членом стенки его ануса. К утру на бедрах Мо будут следы его ладоней, а на
Сокджине укусы, которые обожает, как метку, оставлять на нем Мо, не
подозревая, что сгорающий от страсти Омарион дрочит, касаясь его следов от
зубов. Телефон Омариона начинает звонить, альфа, не отвлекаясь, тянется за
мобильным и видит имя Намджуна.

— Мы же только расстались, — недовольно говорит Омарион, собираясь принять

звонок.

— Черт, черт, черт, — пытается выбраться из-под него Мо, но Омарион хватает
его железной хваткой за бедра и толкается до упора. — Вдруг они проследили,
вдруг они знают, — теряется в ощущениях Мо. — Мне конец, Сайко мне голову
оторвет.

— Да уймись ты, — продолжает его трахать Омарион, сгибается к лицу и,

всматриваясь в глаза побледневшего альфы, подносит трубку к уху:

— Слушаю.

Мо почти не дышит, боится даже этим себя выдать, пихает в рот кончик
простыни и с ужасом смотрит на альфу, который медленно и с оттяжкой
погружается в него, выходит до конца и повторяет, при всем при этом обсуждая
с Намджуном вопрос того, кто именно поедет сопровождать первую поставку.
Мо, понимая, что стоны от бьющего по простате члена контролировать куда
сложнее, чем злость на Омариона, пытается отползти назад, но старший ставит
мобильный на громкоговоритель, бросает на постель и, обхватив обеими руками
его за бедра, резко насаживает его на себя, продолжая двигаться в бешеном
ритме. Мо зажимает рот обеими ладонями и, только услышав гудки, изливается
себе на живот, содрогаясь от умопомрачительного оргазма, который получил,
двигаясь по лезвию ножа. Сокджин кончает следом, заваливается на бок и
следит за тем, как раскрасневшийся от гнева альфа пытается выбраться из
постели.

— Да ты, блять, обдолбанный мудак, — орет на него Мо, параллельно натягивая

на себя штаны.

— Ты бы искупался, что ли, — кривит рот Сокджин, следя за тем, как одевается
парень.

— Психопат! А если бы он понял! — не может угомониться Мо.

— Он, конечно же, понял, что я кого-то трахаю, — усмехается откинувшийся на

спину Омарион. — Но то, что этот кто-то — его маленький братик — нет.

— Мудло, — швыряет в него поднятую с пола подушку Мо и идет к двери.

Через пару минут разомлевший после лучшего секса в его жизни Омарион как и
469/624
есть голым подходит к окну и смотрит на отъезжающий внедорожник.

***

Вечером третьего дня заключения Юнги слышит шум со двора и понимает, что
Чонгук приехал. Он не успевает добежать до двери, чтобы вывалить на него все,
что он о нем думает, как она распахивается и внутрь проходит альфа.

— Явился! — восклицает Юнги. — Может, ты уже объяс…

— Оденься красиво, поедем ужинать, — Чонгук проходит мимо брата и идет к

бару.

— Я никуда не пойду, пока ты не ответишь на мои вопросы! — возмущается

Юнги, идя за ним, но альфа как ни в чем не бывало достает из шкафа хьюмидор
и выбирает сигару. Понюхав ее, альфа убирает сигару во внутренний карман
пиджака и, пройдя к креслу, обращается к охраннику:

— Проводите омегу наверх переодеться, если не захочет сам, помогите.

— Да что с тобой… — в шоке смотрит на него Юнги и сбрасывает с себя руку

подошедшего охранника. Его вновь берут под локоть, но Юнги, оттолкнув
охранника, сам идет к лестнице. Он, стащив с вешалки первый попавшийся
пиджак, напяливает его на футболку и возвращается в гостиную.

— Ты шутишь? — приподнимает бровь Чонгук, скептически разглядывая омегу.

— Я не в настроении тебя развлекать, — цедит сквозь зубы младший, которого

переполняет гнев.

— Зато у меня оно отличное, — усмехается Чонгук и кивает своим парням. — Или
ты переоденешься и приведешь себя в порядок, или пойдешь голым. Я тебе
обещаю.

Юнги шумно сглатывает, чувствует, как негодование достигает апогея, и, не

успев ни о чем подумать, срывается к нему, чтобы, как минимум, стереть с его
лица эту наглую ухмылку. Чонгук даже бровью не ведет, а омегу хватают в двух
шагах от альфы, словно он тряпичная кукла, и вновь тащат наверх.

— Прежде, чем сделать еще одну глупость, хорошо подумай, я словами на ветер
не бросаюсь, — скалится Чонгук, а Юнги рычит в ответ, пытаясь выбраться из
захвата, но безуспешно.

Омегу заталкивают в гардеробную, и он, закрыв за собой дверь, прислоняется к

ней. Юнги рассматривал разные сценарии событий, но такого не предусмотрел.
Чонгук ведет себя, как абсолютно чужой ему, и Юнги теперь уже уверен, что
угроза альфы про ужин голышом вполне реальна. Он не будет больше
провоцировать его в пределах дома, тем более перед его людьми, они поедут на
ужин, и сегодня вечером Юнги услышит ответы на свои вопросы и все решит. Он
останавливает выбор на прозрачной блузке цвета сирени, узких черных брюках
и черном пиджаке с кружевным воротником. Омега подкрашивает глаза и,
придав волосам объем, вновь идет вниз.

470/624
Чонгук доволен, Юнги видит это по тому, как альфа жадно рассматривает его.
Если бы у Юнги была возможность просочиться в мысли Чонгука, то его
«доволен» даже близко не стояло бы к тому, какое удовольствие получает
альфа, разглядывая омегу. Платиновые волосы и бледная кожа потрясающе
красиво контрастируют с черным костюмом. Из-под не застёгнутого пиджака
видна покрытая слоем прозрачной ткани кожа, зверь в альфе подбирается,
облизывается. Чонгук наконец-то чувствует то самое сексуальное желание,
которое превращает все его тело в бомбу с часовым механизмом, где нужное
время задаст один только взгляд омеги. После расставания с Юнги Чонгук не
знает, что такое по-настоящему, до внутреннего тремора, желать омегу. И вот
оно снова проснулось. Юнги от его взгляда не по себе, он захлопывает полы
пиджака и, развернувшись, идет к двери.

Через пять минут омега сидит в автомобиле и, пока Чонгук выруливает со двора,
считает бегущих за ними собак.

— Твоя кислая мина портит мне настроение, — прерывает затянувшуюся тишину

Чонгук. Они уже въехали в центр города, Юнги узнает любимые магазины и
кафе по светящимся в темноте вывескам.

— Мне нечему радоваться, — поворачивается к нему омега. — Отпусти меня. Я

хочу вернуться домой. Ты сам сказал, что между нами больше ничего нет, или
это такая месть у тебя — не ставить меня ни во что? Игнорировать? Не слышать?

Альфа съезжает на обочину и останавливается. Автомобили за и перед ними

повторяют за ним.

— Месть? — смотрит на него Чонгук. — Я не мщу тебе. Если уж мстить, то твоему

родителю. А что мне мстить тебе, если ты абсолютно пуст.

— Тебе меня не оскорбить, — задирает подбородок омега, стараясь не выдавать

то, как его даже тон голоса Чонгука при разговоре с ним задевает. — Зачем
тогда я здесь, столько времени прошло, ты ни разу не появлялся, не вспоминал
обо мне, а тут резко ностальгия ударила?

— Ты всегда меня интересовал и всегда был в моих мыслях, просто, как сам
знаешь, я был чуток занят, — протягивает руку Чонгук и убирает прядку волос
за ухо омеги.

— Так зачем я тебе? — отодвигается Юнги.

— Я не смог найти тебе замену, а я пробовал, искал, никто так не будоражит мои
мысли, как ты, — приближается Чонгук, Юнги уже вжат в дверцу, дальше
двигаться некуда. — Ты знаешь, что я не привык отказывать себе, тем более я
могу себе тебя позволить.

— Серьезно, что ли? — кривит рот омега, уговаривая себя, чтобы не врезать ему
по наглому лицу, потому что боится, что этот Чонгук может ответить, и Юнги
точно отключится.

— Денег у меня хватает, — проводит большим пальцем по его скулам альфа, — а

ты мне и бесплатно дашь. Я чувствую, как твой зверь поскуливает от моей
близости.

471/624
— Ошибаешься, — рычит Юнги и сбрасывает с себя его руку. — Альфа, которого
я знал и любил, умер в день нашей свадьбы, а тебя я не знаю, ты мне чужой.

— Значит, будем заново знакомиться, — усмехается Чонгук. — Просто прими, что

я тебя не отпущу, и я очень не хочу делать тебе снова больно.

— С чего ты взял, что сделал мне больно? — Юнги сложно контролировать голос,
потому что на каждое слово этого Чонгука хочется кричать.

— Вижу, что не сделал, — кривит рот альфа, — ты же пустая кукла. В любом

случае, делай, что я тебе говорю, и тогда, возможно, моя месть твоему папе так
и не увидит свет. Ты лучше всех знаешь, что я человек прямолинейный, не
люблю ходить вокруг да около, так вот, я в тебе разочарован, очень сильно, —
прислоняется к спинке сидения Чонгук. — Я ведь обращался с тобой, как с
божеством, я думал, что ты вообще не из этого мира, ты, даже уехав, им для
меня остался, а сейчас понимаю, что ты никогда божеством и не был, это я на
тебя нимб водрузил.

— Не говори так, — тихо просит Юнги. — Я все тот же, это ты изменился.

— Я не изменился, мне просто больше не нужно стараться быть лучше, —

поворачивается к нему. — Отныне я буду обращаться с тобой так, как ты этого
заслуживаешь, а ты будешь выполнять все, что я тебе буду говорить.

— Ты не можешь меня заставить, — зло смотрит на него Юнги.

— Заставлять? — вновь приближается к нему Чонгук, и омега задерживает

дыхание, чтобы не дышать его запахом, вытеснившим все остальные из салона.
— Мне не придется тебя заставлять, — говорит вкрадчиво, Юнги, не отрываясь,
в его глаза смотрит, чувствует, как по телу табун мурашек проносится. Чонгук
уже губами его скул касается, водит носом по щеке, спускается к уху,
прикусывает мочку и шепчет:

— Ты уже готов.

Юнги прикрывает веки и, собрав волю, которую подавляет зверь брата, в кулак,
со всей силы толкает его в грудь. Чонгук усмехается и «моргает» фарами,
стоящему впереди внедорожнику. К его дверце сразу подбегает альфа.

— Омега поедет с вами, — говорит он ему, — боюсь, шею ему сверну,

раздражает.

Юнги только набирает воздух в легкие, чтобы возмутиться, как дверь с его
стороны открывается и его берут за локоть.

— Что ты, блять, о себе возомнил! — успевает выкрикнуть омега, и его

подталкивают к автомобилю впереди.

Юнги сидит в машине и, шмыгая носом, пытается не плакать от обиды. Он не

знает этого Чонгука, не понимает, чего он пытается добиться. Этот человек,
который едет за ними, абсолютно ему не знаком. Он играет с ним, издевается,
пытает холодом, и омега не понимает, как можно было так быстро избавиться от
своей любви, если в Юнги она по-прежнему не умещается, диафрагму гнет. Если
Чонгук думает, что унижения сломают его, то он ошибается — ломать больше
472/624
нечего, и пусть он считает его слабым, Юнги больше себя в обиду не даст. Он
даже его зверя больше не боится. Юнги своего не зря дрессировал.

Автомобили паркуются у ресторана, Юнги через стекло видит, как альфа

скрывается внутри, и ждет, когда ему откроют дверцу.

Когда Юнги заходит в ресторан, то Чонгук уже сидит за столиком в пустующем

помещении и разговаривает со склонившемся рядом шеф-поваром. Юнги тоже
проходит к столику и опускается на стул. Чонгук захлопывает меню и, отдав его
официанту, смотрит на омегу.

— Сходи макияж поправь и поменьше реви, научишься себя хорошо вести, и все
будет замечательно, — откровенно над ним надсмехается Чонгук.

— Не льсти себе, ты последний человек на планете, из-за которого я буду

реветь, — бросает салфетку на стол и все равно идет в туалет омега.

Чонгук был прав, видимо, пытаясь не плакать, Юнги размазал под глазами
карандаш. Он смачивает под водой салфетки и, убрав черные круги под глазами,
возвращается за столик, на котором уже стоят закуски и полные бокалы.

— Я хочу поговорить, — не притрагивается к приборам омега, а Чонгук с

удовольствием пробует брускеты с разными начинками. — Я не мог тебе
рассказать правду.

— Об этом мы говорить не будем, — тянется за бокалом альфа. — Я знаю, что ты

не сказал мне, защищая своего папу.

— Значит, ты меня понимаешь, — подается вперед Юнги. — Понимаешь, что я не

лгал, я просто не мог…

— Понимаю, что ты собирался заключить со мной брак и мечтать, чтобы правда

никогда не всплыла. Ешь, — нарезает мясо на своей тарелке альфа.

— Я не голоден, — говорит Юнги. — Что со мной будет? Что в твоей голове?

— Я расскажу, — откладывает вилку Чонгук, — и ты все запомнишь. Спасать

тебя никто не будет, потому что этим обычно я занимался. Так как я больше не
альфа, который тебя любит, советую тебе быть покладистым и не испытывать
мое терпение.

— Я не игрушка.

— Самая красивая, самая дорогая и моя, — отпивает вино альфа. — В Ла Тиерре

ты абсолютно свободен в передвижениях, но за пределы не выйдешь, у тебя
будет все, что ты только пожелаешь. Дом, в котором ты сейчас остаешься, твой,
прислуга, автомобили в гараже. Все это твое, и будет еще больше, если ты
будешь умницей. Считай, я перебил торги и забрал тебя у тех в Амахо, кто дарил
тебе подарки.

— Ты серьезно думаешь, что я продаюсь?

— Если я могу тебя купить, значит, да. Ты продаешься не только за деньги, но и

за жизнь твоего папы. Ты дорогое удовольствие, потому что денег у меня много,
473/624
но ненависть к твоему папе бурлит, и я еле сдерживаюсь, чтобы не приказать
его убрать.

— Это подло.

— Зато я честен, в отличие от тебя.

— Что твой народ думает о правителе, который держит у себя насильно омегу,
своего брата?

— Моему народу думать запрещено, а вот твой свои мысли не скрывает.

— Что ты имеешь в виду?

Чонгук достает мобильный и, открыв страницу омеги, передает его ему.

Юнги все больше бледнеет по мере того, как читает комментарии под
последней фотографией из клуба в Амахо.

«Блядь, которая променяла родину на член», «течет по нему, вот и съебался к

любимому братцу», «ты позор Амахо», «подстилка врагов государства».

Юнги закрывает страницу и, чувствуя, как песок забивается под веки,

возвращает телефон брату.

— Я знаю, ты чувствуешь обиду, разочарование, стыд. Мне кажется, ты

заслужил.

— Ты так сильно меня ненавидишь, что хочешь трахать? — криво улыбается

Юнги.

— Да, — не задумывается альфа. — Хочу. Только тебя. Не отрицаю. А теперь

выпьем за твою новую жизнь, самая дорогая блядь полуострова.

Юнги чувствует, как в нем снежным комом растет обида. Пальцы дрожат от
нервного напряжения, перед глазами все смазывается, но он тянется за бокалом
и, приблизив его к губам, делает глоток, потом еще один и еще один. Ставит
бокал на стол, отодвигает тарелку под пристальным взглядом Чонгука,
поднимается с места, поправляет пиджак и, развернувшись, идет к двери,
шепчет себе «не упади». Прямо перед дверью вырастает бугай, Юнги смотрит
на него пару секунд, делает шаг влево, чтобы обойти, но, услышав за спиной
голос папы, замирает. Омега оборачивается к Чонгуку, быстрыми шагами
возвращается к столику и, схватив лежащий на нем телефон, смотрит на экран.
Юнги слышит из громкоговорителя голос одного из приставленных к ним
Намджуном в Амахо альф — Файнса, а также голос папы, который, кажется,
вновь пригласил охранника выпить лимонад.

— Что… что это… — Юнги прекрасно осознает, что он только что слушал, но
верить отказывается.

— Садись, десерт тут божественный, — проглатывает последний кусочек мяса

альфа и прикладывает салфетку к губам. — Файнс так же божественно шеи
сворачивает, — двигает к нему тарелку с остывшим блюдом Чонгук.

Юнги тяжелым мешком опускается на стул. Ужин проходит в тишине, омега

474/624
ничего не ест и на обратном пути даже рад, что Чонгук не усадил его в свою
машину. Видеть его нет сил. Кажется, Юнги теперь понимает, что к нему
испытывает Чонгук. У них это теперь взаимно.

Название главы — Только ты (пер. с исп. Solo tu)

475/624
Примечание к части Юнгуки с самого начала
billie eilish - no time to die
https://soundcloud.com/user-billie200/no-time-to-die1?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Домар а ла бестиа

Вот уже шесть дней как Юнги безвылазно сидит в особняке и

вздрагивает от шума любой въехавшей во двор машины. Чонгук не появляется,
омега от невозможности получить ответы на свои вопросы на стены лезет. Он
несколько раз просил прислугу одолжить ему телефон, но и они копируют
поведение босса, притворяются, что Юнги просто-напросто не существует, и
игнорируют его вопросы. Один раз ему удалось стащить забытый охранником
телефон на кухне на столе, но он даже из комнаты не успел выйти, как
мобильный у него отобрали. Юнги кажется, что заточение и есть месть Чонгука.
Он с ума сходит от невозможности связаться с домом и нарастающего с каждым
днем страха, что ему из этого особняка больше никогда не выбраться.

В воскресенье вечером у Юнги начинается истерика. Сперва он разносит свою

спальню, потом бежит вниз и даже, несмотря на пытающуюся его утихомирить
охрану, успевает швырнуть стул в стеклянный шкаф в гостиной. Юнги клянется
перерезать себе вены, если его сейчас же не отвезут к Чонгуку, и до порезов
сжимает в руке стекло, подобранное с пола. Охрана набирает босса, и через
пять минут автомобиль уносит омегу в ночь. Чем дольше они в пути, тем меньше
у Юнги желания видеть брата. Расстояние между ними сокращается —
решимость испаряется, и Юнги уже жалеет, что начал это представление в
надежде уже поговорить с ним и все выяснить. Ночь — время Чонгука. Если до
сумерек в Юнги кипит адреналин и ему кажется, что он со всеми монстрами и,
главное, с их предводителем справится, стоит темноте расползтись по улицам,
то в нем заселяется дикий страх. Ночь — это глаза Чонгука, этот мрак ему даже,
если он свое сердце подожжет, не рассеять. Чонгук и есть ночь, и Юнги с
опозданием понимает, что выбрал не лучшее время суток, чтобы поговорить с ее
повелителем.

Автомобиль паркуется у двухэтажной постройки, покосившаяся вывеска на

которой говорит о юридической конторе. Перед постройкой еще пять
автомобилей, среди которых и гелендваген брата. Юнги заводят внутрь и
оставляют ждать в холле в окружении вооруженных альф, а один из парней,
который его привез, поднимается по лестнице наверх. Юнги топчется на месте,
нервно оглядывается по сторонам, рассматривая обшарпанные стены и
валяющуюся на полу ножку от стула, и вздрагивает, услышав полный боли стон.
Стон нарастает, он слышит обрывки голосов, среди которых различает голос
брата, опять крик боли, и не выдерживающий чужой агонии Юнги,
развернувшись, идет к двери, но замирает, услышав:

— Ты же так жаждал меня увидеть, куда делась твоя прыть? — омега

поворачивается к спускающемуся вниз альфе и больно кусает внутреннюю
сторону щеки, чтобы унять подкатывающую к горлу теперь уже настоящую
истерику.

Чонгук спускается медленно, на ходу вытирает о грязную тряпку запачканные в

крови руки. Рукава серой рубашки подвернуты, она вся забрызгана кровью,
Юнги от одного ее вида тошнит, а Чонгук как ни в чем не бывало размазывает
476/624
на себе расплывшиеся пятна и идет к нему. Когда альфа подходит ближе, Юнги
видит, как парни волокут наружу нечто, что когда-то было человеком, а сейчас
напоминает окровавленную тушу, которая, к удивлению омеги, все еще дышит и
даже издает звуки.

— Я бы приехал позже, но ты настоял, — разминает шею Чонгук, бросает тряпку

на пол, а потом больно хватает пальцами, пахнущими чужой кровью, его за
подбородок и вжимает в дверь: — Это первый и последний раз, когда ты
манипулируешь мной, угрожая самоубийством, — и голос, и взгляд альфы
моментально меняются, заставляя Юнги в сотый раз пожалеть об идее его
увидеть. — Ты, кажется, совсем ничего не понял, хотя я объяснял доступно.
Выкинешь такое еще раз, и я обещаю, что лично наглядно тебе
продемонстрирую, как вспарывать стеклом кожу. На тебе же, — продолжает
Чонгук, сжимает его подбородок до синяков.

— В кого ты превратился? — у Юнги горло сводит от спазмов, а глаза застилают

ненавистные слезы.

— С предателями только так, — скалится Чонгук и отпускает его. — Тот урод

докладывал моим братьям важную информацию, я его помучил. Так что тебе
повезло куда больше.

— Повезло ли? — опирается ладонями о его грудь, пытаясь оставить между ними
расстояние Юнги, которому удалось отогнать слезы и взять себя в руки, но
альфа давит. — Пусти и мне кровь, ты насытишься, все закончится, и мне не
придется видеть чудовище, которое поглотило моего брата.

— Ты мне для другого нужен, — оглаживает костяшками его щеку, на грани

пропасти дарит нежность, от которой омегу наизнанку выворачивает. — С тобой
я хочу играться. Ты не представляешь, какое наслаждение мне доставляешь,
даже когда как сейчас одним взглядом убить пытаешься. Ты такой красивый, —
касается губами скул, — так сладко пахнешь, а как ты стонешь, блять, как же я
соскучился по твоим стонам, — проводит ладонями по груди, медленно
спускается до пояса брюк. — Поезжай домой, сними эти тряпки, надень чулки и
жди меня.

— Я лучше сдохну, — твердо говорит Юнги и даже подается вперёд, показывает,

что не боится.

— Хорошо, только сдохнешь ты не один, — усмехается Чонгук и достает из

кармана телефон. Альфа слушает гудки, продолжая рассматривать красивого
парня перед ним, откровенно разглядывает его ноги, не скрывает мыслей, а
Юнги, впившись взглядом в телефон у его уха, не понятно, чего ждет.

— Чем мой папа занят? — спрашивает Чонгук собеседника, и Юнги прислоняется

затылком к стене. — Ах, он был у Намджуна, но уже вернулся. Думаешь, спит?
Ничего. Разбуди и пусти пулю в лоб, — сбрасывает звонок Чонгук, а
соскобливший себя со стены Юнги бросается на него.

— Перезвони ему, — пытается дотянуться до телефона омега, чье сердце

держит в когтистых лапах чудовище. — Перезвони, — кричит во весь голос и
виснет на его руке, отчетливо видя, как Файнс спускает курок и навеки
застывший взгляд папы. Чонгук только усмехается, поднимает руку с
телефоном, до которой омега не может допрыгнуть, издевается.
477/624
— Перезвони, перезвони, перезвони, — молотит его по ребрам Юнги, бьет изо
всей силы, но Чонгук словно ничего не чувствует. У Юнги костяшки болят, но он
не останавливается, и бьёт и пытается телефон достать. — Перезвони, —
хрипит, сползает, цепляясь за его рубашку. Альфа резко обхватывает его за
талию, разворачивает, вжимает в себя спиной и спрашивает в ухо:

— И что ты сделаешь?

— Перезвони, — еле губами шевелит обессиленный омега, которому Чонгук

локтем воздух перекрывает. — Я сделаю то, что ты сказал.

Чонгук резко отпускает его, и Юнги чуть не падает на пол.

— Отмена, — говорит одно слово в трубку альфа, и омега, шатаясь, двигается к

выходу.

Юнги не знает, как он доходит до автомобиля, не запоминает дорогу, доезжает

до дома и запирается в ванной, пытаясь смыть с себя впитавшийся в кожу запах
чужой крови. Под душем слез не видно, вода их в трап уносит, и Юнги прятать
красные глаза и демонстративно пытаться быть сильным не нужно. С чего он
вообще взял, что он сильный? Он самый слабый из всех, покрыт невидимыми
ранами, изнутри разрушается, его вечная улыбка, уже намертво приклеенная
маска, и даже когда Юнги хочется кричать на весь мир, что он устал, что больше
не справляется, его ноги не подгибаются, улыбка не сползает, ему никто не
верит. Для всех Юнги непробиваемая скала, титановый стержень, тот, кого не
сломать, и он настолько вжился в эту роль, что ему из нее не выбраться, что
даже в пустом доме он плачет, заперевшись в ванной. Юнги долго учился быть
сильным, а стать снова слабым ему и века, которого у него нет, не хватит.

Можно хоть час так простоять и, захлебываясь, плакать, вот только он уже это
проходил — Чонгука не выплакать, не вытащить, не избавиться. Сколько ночей
он еще в Обрадо проревел, сколько раз на зеркальную гладь искусственного
озера в центре города, как на самые мягкие объятия, смотрел, но что-то ему
подсказывает, что даже на том свете эти черные глаза с застывшими на их дне
льдинками льда, его преследовать будут.

Угрозами, упрямством, войной Чонгука не победить, Юнги это прекрасно за три

встречи с ним здесь понял. Он может плакать, молить, ползать перед ним на
коленях в поисках пощады — Чонгук не прислушается. Этот Чонгук словно
потерял способность чувствовать. Ему неведомы жалость, прощение,
сочувствие. Юнги бы пора смириться, что ни его истерики, ни попытка в
открытую воевать — ни к чему хорошему не приведут. Но как сломать этот
барьер, как научиться подстраиваться под него и заставить его подстраиваться
под себя — омега не знает. Одно он знает точно, пора этому учиться, или
погибнут не только они с папой, а еще очень много людей. Намджун не знает, с
кем имеет дело, но Юнги теперь это прекрасно понимает. Юнги увидел то, во
что превратился брат, а лидеры Зверей нет. Там, где они все еще надеются, у
Юнги ей даже не пахнет.

Он сушит волосы, голым проходит в гардеробную и, выдвинув ящичек с бельем,

достает чулки. Давя в себе сопротивление и злость, он натягивает их на себя и
ложится в постель. Он сможет. Главное не то, что сейчас, а то, что будет
дальше. Юнги должен справиться, не ради себя, а ради всех.
478/624
Внизу тишина, пару раз открывается входная дверь, но наверх никто не
поднимается. Юнги притягивает колени к груди, не может согреться, знает, что
не от холода, от нервов зубы стучат. Истощенный переживаниями организм
понемногу отключается, и омега засыпает. Среди ночи Юнги кажется, что
прогибается кровать под еще одним телом, но он не может проснуться. Юнги
потягивается, поворачивается спиной к двери и чувствует большую ладонь,
оглаживающую его живот и бедра. Юнги резко просыпается, пытается
развернуться и оказывается вжатым в постель Чонгуком.

— Пусти, — рычит омега, окончательно проснувшись, но альфа ложится на него,

заставляя задыхаться от тяжести, и, обхватив ладонями его лицо, смотрит в
глаза. Комнату освещает только падающий в окно свет луны, но его хватает,
чтобы Юнги чувствовал, как от дикого взгляда глаз напротив на нем кожа
вздувается. Он слышит его рык в голове, чувствует, как он трется о его голое
тело, и отчаянно пытается выбраться, но даже шелохнуться не выходит.
Чонгук — бетонная плита, и Юнги намертво прибит ей к этой кровати.

— Прекрати, — с придыханием, откинув голову назад, говорит омега. — Ты

знаешь, я ему не подчиняюсь. И тебе не подчиняюсь.

— Разве? — вкрадчиво спрашивает альфа и проводит языком по его губам,

смакует на языке любимый вкус кровавых гранатов. — Раздвинь ноги.

— Верни мне моего Чонгука, — смотрит с мольбой Юнги, игнорируя его слова, с
трудом освобождает одну руку, но на долю секунды. — Прошу, избавься от этого
монстра, вспомни, кто ты такой, вспомни свои слова, что если меня обидят, ты
обидишь их сильнее. У кого мне искать защиту от тебя, если ты всегда и был
моей защитой?

— Я жду, — даже выражение лица не меняется, все, что он говорит Чонгуку,

бьется о ледяную стену, которую омега пробить не в силах.

Юнги только горько усмехается, расслабляется под его руками, смотрит пару
секунд пристально в глаза, в которых режущий холод, и, повернувшись лицом к
двери, раздвигает колени. На мгновенье Чонгука наполняет приливом
небывалой нежности, он нагибается к его лицу, наблюдает за тем, как
подрагивают ресницы уставившегося на дверь омеги, чувствует, как он
напряжен и как внутри поднимается желание его обнять, соврать, что все будет
хорошо, но альфа слишком долго жил для кого-то, а не для себя, поэтому он
зарывает это чувство под своей обидой и разочарованием и поглаживает тело,
один взгляд на которое доставляет ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
Интересно, подозревал ли когда-то Юнги, какую власть над ним имеет, осознает
ли омега, что даже сейчас, несмотря на их войну, Чонгук умереть ради его
голоса готов. Он забрал его из Амахо, прикрываясь местью, а на самом деле
потому, что все эти дни, пока он был здесь один, он в свой календарь жизни не
вводил, потому что, не зная, что он рядом, Чонгук и не жил. Хорошо, если не
осознает. Чонгуку это не надо. Мин Юнги единственное слабое место альфы, и
эту тайну ему лучше унести с собой в могилу.

Юнги прикрывает веки, под которыми можно представлять, что угодно, лишь бы
не быть здесь, не в постели со своим отныне уже врагом, который уже давно
уничтожил его душу, а теперь покушается и на тело, но это не помогает. Он не
видит Чонгука, но чувствует его каждой клеточкой тела. Чонгук трахает его
479/624
жестко, до искусанных до крови губ, стреляющей боли в пояснице, до хруста
костей и так и не озвученного «хватит». Он вертит его на своем члене, как
хочет, Юнги и звука не издает, только жмурится от особо глубоких толчков и
продолжает глотать смешанную со слюной кровь.

Нет любви, нет нежности, есть только похоть. Чонгук не лгал, он хочет его до
безумия сильно, абсолютно неправильно, так, как человек человека хотеть не
может — между ними умещающееся в рамки нормального «человеческого»
никогда и не было. Между ними ненависть — самая лютая, любовь — самая
сильная, расстояние — невозможно, смерть — не предел. Юнги видит огонь
желания в его глазах, чувствует, как на бедрах, на которые его ладони ложатся,
ожоги остаются, а пальцы «Эль Диабло» выводят. Чонгук размазывает его по
простыням, заставляет извиваться под собой, пытаясь вырваться, закончить уже
неизвестно сколько длящуюся вакханалию, из-за которой омега почти не
чувствует задницы. Чонгуку будто наплевать на то, что он чувствует, хотя ему
точно наплевать, иначе он бы не терзал так жестоко его тело, не заставлял бы
омегу чувствовать боль от осознания, что тот, кто сдувал с него пылинки, сейчас
ломает его кости. Юнги мстит в ответ, до кровавых полос исполосовывает его
спину, раздирает, собирает под ногтями его кожу, зубами пронзает. Чонгук
заламывает его руки, фиксирует голову руками, заставляя смотреть на него, и
нарочно замедляет движения, растягивая пытку. На постели нет ни подушек, ни
покрывала, только два потных тела, между которыми ненависть — чистейшая,
неприкрытая, похоронившая все остальное, но прекрасная в первозданной
красоте. Она скручивает их, ломает, друг без друга не разрешает. Кто-то делает
смыслом человека, Чонгук сделал чувство.

— Не надо мне так мстить, якобы делать больно, — альфа смотрит на свою
исполосованную грудь, по которой скатываются вниз бусинки крови. — Я могу
ответить.

— Ты не посмеешь сделать мне больно, — кривит распухшие после жестких

поцелуев губы Юнги, обвивает руками его шею и приподнимается, продолжая
сидеть на его члене. — Ни царапины не оставишь, мое тело твой храм, ты сам
признал, что не нашел мне замену, так что не бросайся словами.

— Ты прав, — ухмыляется Чонгук и, толкнув его на постель, переворачивает на

живот.

Юнги максимально выпячивает задницу, чтобы облегчить проникновение, но все

равно больно от резких толчков. Он зубами вцепляется в простыни, пока Чонгук
натягивает его на себя, нарочно грубо трахает, заставляя скулить. Изодранные
чулки свешиваются с ног Юнги, мокрые простыни липнут к спине, ему уже
дышать тяжело, но зверь не насыщается. Он жрет его плоть до рассвета, и даже
под первыми лучами пробившегося в комнату солнца Юнги видит, как двигается
люстра над головой.

Омега просыпается в полдень один на разворошенной постели,

переворачивается на бок и охает от боли. Тело Юнги будто поле боя, и каждый
сантиметр всей поверхности кожи ноет и побаливает. Он с трудом поднимается
с кровати и, продолжая материть Чонгука, доползает до ванной. До того, как
спуститься вниз и заткнуть свой орущий от голода желудок, омега включает
телевизор и находит канал с новостями. По новостям показывают провокацию в
Обрадо, где военным силам пришлось наводить порядок. Диктор говорит о
врагах извне, с упором на лидеров Амахо, которые якобы хотят подорвать
480/624
власть нынешнего лидера. Юнги выключает телевизор и спускается вниз. Когда
омега заходит на кухню, он замечает, как второпях убирает телефон прислуга,
которая до этого что-то с интересом на нем смотрела.

— Что у вас там? — нахмурившись, спрашивает Юнги.

— Ничего, — заикаются парни, а омега, подойдя, протягивает руку.

— Дайте мне телефон, или я найду причину, по которой ваш господин вас
уволит. Я знаю, что вам запрещено давать мне средства связи, но я просто хочу
посмотреть то, что вызвало у вас такой бурный интерес.

Парни нехотя протягивают ему мобильный.

Юнги включает видео с центра Обрадо, где власти открывают огонь по

демонстрантам. Юнги возвращает телефон, садится за стол и, пока ему
накрывают завтрак, с ужасом думает о чудовище, в которого превратился брат.

***

Чонгук приходит под утро, заходит в душ, а Юнги хотя и проснулся, вида не
подает. Альфу это особо и не интересует, он после душа ложится рядом,
притягивает его к себе, и омега чувствует его ладонь внизу живота. Чонгук
стягивает вниз его белье, разводит ягодицы, второй рукой за живот вжимает его
в себя. Он целует его в шею по линии роста волос, нежно проводит губами по
плечам, у Юнги перед глазами, как его солдаты в безоружных стреляют, стоит.

— Сколько было погибших? — севшим голосом спрашивает Юнги, рука,

оглаживающая живот, замирает.

— Трое.

— И ты так спокойно говоришь об этом, — с горечью говорит омега.

— Государство без жертв не построить, а я не стреляю в гражданских, можешь

мне поверить.

— Чонгук, — оборачивается к нему Юнги и обхватывает ладонями его лицо. — Я

боюсь того, в кого ты превратился, боюсь войны, боюсь смерти.

— Пока ты со мной, бойся только меня, — целует тыльную сторону его ладони
альфа.

— Жадность и жажда власти никого до добра не доводила, остановись, прошу, я

не хочу, чтобы ты погиб, — всматривается в его глаза омега.

— Я и не собираюсь, — убирает с себя его руки альфа, — ты лучше о себе думай

и раздвигай ноги, когда я хочу, тогда твоей жизни ничего угрожать не будет, я
обещаю.

— Ну ты и сволочь, — отталкивает его Юнги и сразу оказывается прижат лицом в

подушку, которую жует следующие двадцать минут, пока Чонгук его трахает.

481/624
Юнги даже по имени его больше называть не хочет. Для Юнги его имя —
сокровенное, с ним связано только все самое светлое, но тот, в чьих объятиях он
каждую ночь осыпается в пепел — не Чонгук. Это Эль Диабло, которого ничего,
кроме его тела, не интересует. Юнги запрещено разговаривать, выражать
мнение, сопротивляться, но если он будет следовать запретам, если позволит
этому чудовищу окончательно сожрать мозг Чонгука — он потеряет брата.
Своего альфу он уже потерял. Юнги вернет человека, которого любит, он все
для этого сделает.

Утром Чонгук только приезжает на базу, как получает от Юнги смс со списком
требований.

— Не долго ты ломался, — усмехается альфа и пересылает смс помощнику с

подписью «выполнить». Чонгук уезжает из Ла Тиерры на три дня, Юнги за это
время успевает на новом порше — подарке альфы, доехать до границы,
убедиться, что там армия, подсчитать, сколько людей Чонгук приставил к нему,
и погулять по центру.

***

— Это временно, — повторяет себе сутками напролет Мо, но чем больше

времени они проводят вместе, тем сильнее не хочется расставаться.

Сокджин, как болезнь, напасть, она сжирает его мозг, и тут никакая вакцина не
спасет. Когда они вместе, Мо все равно скучает, когда он один — он без него
сгорает. Мо никогда ранее подобного не чувствовал, сталкивается с настолько
поглощающим чувством впервые, и перестал ревновать братьев к их половинкам
только сейчас, осознавая, каково это, когда бываешь помешанным на одном-
единственном человеке. Сегодня утром Мо, чтобы хотя бы немного развеяться,
навещает Ниньо, следит за тем, как недавно начавший ходить малыш исследует
гостиную и швыряется в него игрушками.

— Ну так не пойдет, я только отстраиваю башню, ты ее разрушаешь, — жалуется

Мо и тянется за яблоком на столике. — Не любишь ты своего дядю.

— Момо, — визжит Ниньо и подтверждает его утверждение, швырнув в него

деревянный кубик. Мо притворяется, что плачет.

— Не обижайся, он же ребёнок, — опускается на ковер рядом Чимин, который с

момента похищения Юнги постоянно пропадает в Ego и сам контролирует
работу клуба.

— Я просто давлю на жалость, — смотрит на него сквозь пальцы альфа и

продолжает хныкать.

— Он сын Намджуна, тут это не поможет, — смеется омега. — Как у тебя дела?
Только про войну не рассказывай.

— Неплохо.

— Я рад, что ты нашел себе кого-то, но когда уже познакомишь? — подмигивает

ему Чимин.

482/624
— С чего ты взял? — бурчит Мо. — Никого я не нашел.

— Не успевает один засос на тебе поблекнуть, как новый появляется, —

оттягивает ворот его рубашки Чимин, и Мо отскакивает. — Мне-то ты можешь
рассказать.

— Нечего рассказывать, — подскакивает на ноги альфа, — и вообще я

опаздываю, — он подхватывает на руки Ниньо и, пару раз чмокнув щечки
пахнущего бананами после бананового пюре малыша, идет на выход.

***

Мо приезжает на полигон последним, кивает усиленно что-то доказывающему

группе парней Сайко и проходит внутрь. В углу у стены стоит Сокджин, Мо его
спину ни с чьей не спутает. Он двигается к нему, но, не дойдя, замирает.
Напротив альфы стоит хорошо знакомый Мо омега, один из лучших снайперов
зверей и, судя по всему, с ним заигрывает. Сокджин отвечает, опирается на руку
рядом с его головой, что-то ему шепчет, Мо представляет, как прикладывает его
лбом о бетон. Он разворачивается, проигнорировав здоровающихся с ним
парней, быстрыми шагами идет наружу. Мо доходит до своего автомобиля,
прислоняется к капоту, достает сигареты и давится черным дымом ревности,
прущим из всех пор. А ведь он никогда не задумывался, сколько у Омариона
таких, как он. Мо уверен, что о нем в этом долбанном Амахо каждый второй
мечтает, а он, идиот, себя особенным почувствовал. Хочется кулаки в мясо
разбить, желательно о его красивое лицо, что в него странные чувства вселяет,
продохнуть не дает. Сокджин идет к нему, Мо чуть зажигалку не ломает.

— Чего не зашел? — останавливается напротив Омарион, плотоядно улыбается.

— Пошел на хуй, — сплевывает под ноги Мо и идет к дверце.

— Я не понял, — хмурится Сокджин.

— Повторяю, — открыв дверцу, смотрит ему в глаза Мо. — Пошел на хуй, — по

слогам.

— Серьезно? — хмыкает Сокджин, скользит взглядом по забрызганному грязью

после недавнего дождя окну, а потом резко вжимает его в дверь. — Повтори,
блять.

— На хуй, — цедит сквозь зубы Мо, машет кулаками, но не дотягивается до

лица.

— Я требую уважения, — встряхивает его альфа.

— Я тоже, блять.

— Разошлись, — оттаскивает Сокджина от Мо остановившийся рядом Хосок.

— Объясните мне, что за хуйня между вами происходит?

— Да вот у кое-кого воспитания нет, — хрустит шеей Сокджин, косясь на Мо.

— Долбоеб, — отталкивает его и садится за руль Мо. Альфа сразу заводит

483/624
автомобиль и уезжает.

— Я тебе что говорил? — становится вплотную к Омариону Сайко, впивается

недоброжелательным взглядом. — Я говорил не лезь к нему, не трогай.

— Я не трогаю, — с наглой ухмылкой смотрит на него Сокджин.

— Я идиот, по-твоему? — теряет терпение Хосок. — Он тебя с омегой увидел и

взбесился.

— Приревновал, небось, — цокает языком Сокджин.

— Он ребенок, и мне похуй, что ему почти столько же, сколько и мне, я не знаю,
что в его голове, но подозреваю, что как бы это ни было дико, ты ему
симпатичен. Сперва я думал, что как идол, мол, хочет на тебя похожим быть,
чему-то научиться, но вижу, что ошибался, — морщит рот Хосок. — Ты взрослее и
умнее, ты можешь поговорить с ним, отвести его от себя. Ему это не надо.

— А может, у нас взаимно? — усмехается Сокджин.

— Не беси меня, — рычит Хосок. — Ты ему психику сломаешь, если уже не

сломал. Поговори с ним, как брат с братом, объясни, что это не дело. Я не хочу в
это вмешиваться.

— Ты меня не слушаешь, — вздыхает Омарион. — Говорю же, у нас взаимно.

Нравится он мне.

— Это ты, блять, меня не слушаешь, — толкает его в грудь Сайко. — Тронешь
его, я тебе руки сломаю.

— Я уже тронул, — вскидывает бровь Омарион.

— Ублюдок, — бьет его в лицо с размаху Сайко. Сокджин не теряется, сразу

отвечает, и альфы, вцепившись друг в друга, падают на землю.

Сайко молотит его по бокам что есть силы, не дает голову поднять. У него глаза
кровью от слов Омариона налиты, и он не сомневается, что голыми руками ему
голову оторвет. Сокджин делает обманный ход, бьет его локтем по лицу,
разворачивается и оказывается повисшим в руках своей охраны. Парни с трудом
оттаскивают их друг от друга и расступаются, открывая дорогу идущему к ним
Намджуну.

— Совсем крыша слетела? — зло спрашивает Намджун. — Вам что, по пять лет?
Когда вы уже закончите членами меряться? Как мне с вами войну выиграть, если
вы друг с другом воюете?

— Я ему лицо сломаю, — кричит побагровевший от ярости Сайко, но его не

отпускают.

— Да что произошло? — устало трет переносицу Намджун. — Вы же взрослые

люди, неужели нельзя решить ваши недомолвки разговором? — подходит к
Хосоку, стряхивает с его плеч землю. — Почему вы сразу кулаками
размахиваете, кровь пускаете? Всегда можно прийти к компромиссу, было бы
желание поговорить.
484/624
— Он спит с Мо, — нагибается к его уху Сайко, и через мгновенье Омарион, не
удержав равновесия, ничком падает на землю, пока Намджун разминает
запястье.

— Отличный удар, — сплевывает кровь Омарион, — что и ожидалось от Волка.

— Я убью тебя, — поднимает его за воротник Намджун и вновь впечатывает в

землю кулаком.

— А говорил, все можно разговорами решить, — пытается отползти Сокджин, у

которого перед глазами темнеет. — Вы сломаете ему психику, а не я, если
будете так себя вести. Мне он очень важен.

— Исчезни, пока я в тебя магазин не выпустил, — кричит Намджун и, пнув его

ногой в бок, матерясь, идет к роллсу. — Ты чего ждешь? — оборачивается к
Хосоку. — Остынем, потом разберемся.

Сайко нехотя плетется за ним.

***

Мо катает по столу пустую бутылку колы, ждет, когда официант принесет

следующую, и смотрит на севшего напротив Сокджина.

— С лицом что? — рассматривает ссадины и кровоподтеки младший.

— Упал, — выхватывает из рук официанта напиток Сокджин, прикладывает к

лицу, а потом залпом выпивает половину бутылки.

— На кого же?

— На Сайко и Волка.

— За что они тебя? — напрягается Мо.

— Да просто решили кости размять, — отмахивается Омарион. — Так ты

приревновал?

— С чего ты взял? — прячет глаза альфа.

— Давай без игр и этих вечных масок, — подсаживается к нему Сокджин. — Я

тоже ревную тебя.

— Меня-то к кому? — нервно усмехается Мо.

— К Хосоку. К Чимину.

— Да брось, — смеется.

— Люди эгоисты, мы с трудом едой делимся, не говорю уже о человеке, —

допивает колу Омарион, пытаясь открыть заплывший правый глаз. — Омега, с
которым ты меня застал, хотел уроки вольной борьбы, признаюсь, хотел в
485/624
интимной обстановке, а я подыграл. Да, мне не стоило. Но я хочу, чтобы ты
понимал, что этот омега, второй, третий, могут получить от меня общение,
улыбку, но я полностью и целиком принадлежу только тебе.

— Я повел себя, как ребенок, — опускает глаза Мо и чувствует, как альфа под
столом берет его руку в свою.

— А я никогда не могу вовремя притормозить, — улыбается Сокджин. — Я

искуплю вину. Сегодня я приготовлю нам ужин. Ты не представляешь, как
вкусно я жарю мясо.

— Ты умеешь готовить? — удивленно смотрит на него Мо.

— Я кладезь скрытых талантов, — подмигивает ему Сокджин.

— Я приду только при условии, что на тебе ничего, кроме фартука, не будет, —
щурится Мо.

— Будет сделано.

***

— Я так переживаю, — подкрашивает глаза Чимин, через зеркало наблюдая за

тем, как Лэй возится с лежащим на кровати Ниньо. — Я никогда не был в
высшем обществе, боюсь опозориться.

— Пусть это они боятся, — фыркает Лэй. — Их почтит своим присутствием самый
красивый омега Амахо, — слышит вздох пьющего на диване чай Илана. Лэй
старается не оставлять омегу одного и постоянно приглашает его к себе.

— Я часто собирал Юнги на приемы в Обрадо, — всхлипывает Илан. — Он всегда

был таким красивым, и вечно со мной ругался, потому что я всегда просил его
присматриваться к альфам, не отказывать сразу, давать шанс. Кто знает, может,
если бы Юнги встретил хорошего парня и был бы счастлив, то и Чонгук бы уже
его отпустил.

— Они любят друг друга, — хмурится Чимин. — Юнги восемь лет носил в себе
эту любовь, как, по-вашему, он бы встретил другого альфу? — кривит рот омега.

— Любовь — это у вас в голове, — спокойно отвечает Илан. — Сегодня любит

Чонгука, завтра полюбит другого, мы не герои мелодрам, это реальная жизнь.

— Мне сложно вас понять, я даже пытаться не буду, — не скрывает свое

раздражение Чимин, а Лэй гладит его по спине, жестом успокаивая. — Я любил
Намджуна с пяти лет, да, тогда это была другая любовь, но все эти годы, будучи
уверенным, что он меня никогда не выберет, я все равно продолжал его любить.
Я встречался, как вы говорите, с другими, заводил отношения, но всегда
продолжал любить только Ким Намджуна.

— Ты так говоришь, потому что у вас сын, ты хорошо устроился…

— Моего воспитания на вас не хватает, — щетинится Чимин, а Лэй предлагает

Илану погулять в саду и не нагнетать обстановку.
486/624
— Я очень рад, что Намджун пригласил тебя, потому что на приеме первое лицо
государства должно присутствовать со своей половиной, — меняет тему Лэй.

— Мы даже не супруги, меня все это очень сильно смущает, — заканчивает с

макияжем Чимин.

— Это все формальности, — отмахивается Лэй. — Вы живете вместе, растите

сына, а злые языки всегда найдут, к чему придраться. Иди на прием, отлично
повеселись, а мы с моим внуком с удовольствием побудем наедине. Я опять буду
сильно стараться, чтобы он и мое имя произносить научился.

— Да он только папа и Мо говорит. Намджун уже извелся, что он к нему никак не

обращается, — смеется Чимин.

Прием для сбора средств на борьбу с Левиафаном проходит в зале самой

большой гостиницы Амахо. Тэхен не сможет составить компанию мужу из-за
плохого самочувствия, и Чимина это расстраивает. Омега, который одет в
прекрасно на нем сидящий костюм цвета слоновой кости, спускается вниз и
вкладывает руку в ладонь ждущего его альфы.

— Ты восхитителен, — шепчет ему Намджун, и Чимин улыбается.

Альфа сам выглядит роскошно в темно-сером костюме, его волосы убраны назад,
на запястье поблескивает любимый Vacheron Constantin Tour de I'lle. Всю дорогу
до места назначения Чимин вертит головой, не позволяя Намджуну съесть его
блеск для губ, и с улыбкой слушает его недовольство. Когда они выходят из
автомобиля, Чимин жмурится из-за вспышек фотоаппаратов и в кольце охраны
быстрыми шагами идет к лестнице, желая поскорее скрыться внутри. Чимин,
который, вроде бы, привык к вниманию к себе, все равно от сразу разом
уставившихся на него глаз теряется. Все рассматривают омегу лидера, кто-то с
теплотой, кто-то оценивающе, а кто-то с неприкрытой неприязнью. Чимину от
этих взглядов неуютно. Намджуна сразу окружают подошедшие альфы, а
Чимин, взяв бокал шампанского, прогуливается по залу. Несколько раз к нему
подходят знакомиться, спрашивают о здоровье малыша. Пару раз Намджун сам
знакомит его с людьми, просит далеко не отходить, но Чимин их разговоры
толком не понимает и чувствует себя не в своей тарелке. Хочется вернуться
домой, взять малыша к себе в кровать и слушать его кряхтение. Чимин уже
столько времени здесь, но стоит взглянуть на часы, настроение скатывается в
пропасть, оказывается, прошел всего час. Омеге уже даже улыбаться сложно.
Проходя мимо разбившихся на кучки гостей, он точно несколько раз слышал
свое имя, видел эти оценивающие взгляды и шепот. Уставший быть милым
Чимин находит Намджуна на террасе с двумя мужчинами, останавливается
рядом и, взяв за рукав пиджака, тихо шепчет «хочу домой».

— Ну чего ты? — оборачивается к нему альфа. — Тебе настолько скучно?

— Да, а еще мне не по себе здесь.

— Мы пришли вместе и уйдем вместе, потерпи еще час, обещаю, уедем, —

целует его в висок Намджун. — Нельзя омеге лидера уходить с мероприятия,
которое лидер же организовал.

Чимин возвращается в зал и, еще немного по нему погуляв, идет в туалет.

487/624
Справив нужду, он только собирается открыть дверь кабинки, как слышит свое
имя. Омега прислушивается.

— Я тебе точно говорю, это тебя на Кальдроне не было эти годы, но этот омега
тем, что из койки в койку прыгает и известен. Да он сирота, воришка, шлюха,
ничем не гнушается. Представь, сделать своим омегой убийцу, того, кого ты сам
выкупил на аукционе. Это отвратительно. Уверен, он даже ребенка на стороне
нагулял.

— Что с людьми любовь делает, — вздыхает его собеседник.

— Какая любовь! Он на него порчу наложил, иначе я не понимаю, как альфа в

своем уме может отказаться от стольких прекрасных кандидатов и жить с такой
блядью.

— Говорят, у него же омега был в Ракун.

— Да, уж точно получше этого, но он его бросил ради необразованного глупого

паренька, который только и умеет, что ноги раздвигать.

В любое другое время Чимин бы вылетел из кабинки и заставил обоих омег

налакаться воды из унитаза, но сегодняшний Чимин себе этого позволить не
может. Он с трудом давит в себе рвущегося разорвать на куски парней зверя и
убеждает себя, что не пристало омеге лидера выходить на рукопашную и
опускаться на их уровень. Чимин ждет, когда омеги покинут помещение, и
только потом возвращается в зал. За свои годы он привык, что о нем или молчат,
или говорят только плохое, только в этот раз обиднее, потому что и Намджуна
приплели. Он выходит на балкончик и набирает Тэхена.

— Тут даже матом душу не освободишь, — говорит в трубку Чимин и косится на

проходящего мимо старика во фраке.

— Что у тебя стряслось, докладывай, — что-то жует Тэхен.

— Может, хватит жрать, лучше бы ты на прием приехал, не заставлял меня тут

одного страдать!

— Да меня тошнит постоянно, приехал бы и всех заблевал! А не жрать, как ты

выражаешься, я не могу! Так и живу — жру и блюю, — хохочет Тэхен.

— Тут к твоему муженьку подкатывают, — у Чимина сразу отличное настроение,

стоит просто услышать друга.

— Не понял, кто там такой бессмертный к моему мужику решил подкатить, —

моментально вскипает Тэхен, и Чимин еле держится, чтобы не рассмеяться.
— Иди к нему, оттащи моего оттуда! Пусть только приедет домой, я ему покажу,
как без меня по приемам шляться и с омегами знакомиться. Пусть лучше не
бесит меня, иначе отрежу ему достоинство и замариную.

— Ты очень злой, Тэтэ, тебе надо на курсы управления гневом, — смеется Чимин.
— Да шучу я, он с Намджуном стоит, а я просто хотел развеяться.

— Тебя кто обидел? Мне приехать? Я выезжаю.

488/624
— Не надо никуда приезжать, да и не обидел меня никто, — тихо говорит Чимин.
— Лучше скажи мне, почему я не могу бить рожи тем, кто, не зная меня,
оскорбляет? Я сам-то знаю почему, но мне нужно со стороны услышать, иначе
все-таки набью.

— Окей, я понял, — заканчивает жевать Тэхен. — Ты ахуенный, красивый,

сильный омега, а все, кто смеет тебя оскорблять, как сказал тот древний старик,
пусть сперва наденут твои тапки и пройдут в них твой путь. Но они не смогут.
Они сдохнут сразу же, сдадутся перед первым же препятствием. Так вот
подумай, зачем Пак Чимину — Санта Муэрте пачкать свои руки о слабаков, зачем
тратить свои слова на тех, кто даже твоего взгляда не заслуживает. Скажи им
мысленно бэсо ми куло (поцелуй меня в задницу) и, задрав подбородок, иди к
моему мужику и проверь, чем он там занят.

— С тобой не соскучишься, — хохочет Чимин и, увидев Намджуна, прощается с

другом и наконец-то отправляется домой.

В салоне автомобиля оба молчат, Чимин, съедаемый думами, и Намджун,

занятый проверкой телефона.

— Больше не возьму тебя на эти скучные приемы, обещаю, — убирает

мобильный альфа и притягивает его к себе.

— Напротив, я хочу на них ходить, более того, ни один не пропускать, —

уверенно говорит омега.

— Что за смена в настроении? — с улыбкой смотрит на него Намджун.

— А еще я хочу получить образование.

— Похвально.

— Я многого не понимаю, толком не учился, но я хочу начать заново,

выучиться, — смотрит на него Чимин.

— Я все организую.

— Ты не понял, я сам хочу выучиться, готовиться, заниматься, сдать экзамены…

— Но у тебя ребенок, клуб, я, — хмурится альфа. — Как ты собираешься

успевать?

— Столько людей и учатся, и работают, и детей растят. Чем я хуже? — злится

омега.

— Мне нравится твой настрой, но я не хочу, чтобы ты переутомлялся, я помогу

поступить, а ты учись…

— Нет.

— Ты очень упертый, — качает головой Намджун.

— Я ничего не ел на приеме, не говорил прислуге готовить сегодня, купим по

дороге кое-что, я приготовлю быструю пиццу? — меняет тему омега, который
489/624
уже все решил.

— Я пошлю шофера за продуктами, — целует его пальцы Намджун.

— Я сам хочу зайти в маркет, люблю выбирать продукты.

Автомобиль паркуется перед небольшим круглосуточным маркетом, и омега

бежит внутрь. Намджун, которому пришлось ответить на звонок, пока к нему
присоединиться не может. Чимин закидывает в корзину продукты, ищет на
прилавке соус песто и чувствует ладонь, легшую на его задницу.

— А я уже почти закончил, — мурлычет омега и, повернувшись, отталкивает

незнакомого альфу. — Ты, блять, кто такой?

— Санта Муэрте, забери мою душу, — поет незнакомец и наваливается грудью

на парня. — Быстро ты старых знакомых забываешь.

— Память у меня прекрасная, — зажимает в руке бутылочку табаско омега, —

Съебись или пожалеешь.

— Заставь меня пожалеть, — опаляет дыханием с запахом перегара лицо, и

Чимина чуть не выворачивает. Он только вскидывает руку, как видит, что альфа
головой сшибает с прилавка все продукты и мешком падает на пол.

— Ни на секунду тебя нельзя оставить, — выдыхает Намджун.

— Я не виноват, что я магнит для неприятностей, — обиженно бурчит Чимин.

— Или магнит для альф, — идет к кассе Намджун. — Приставлю к тебе охрану,
один больше не гуляешь.

— Да я бы ему табаско в глаза закапал! — догоняет идущего к автомобилю

альфу Чимин и садится в машину.

— Не сомневаюсь, но рисковать не хочу, — распаковывает для него пачку

мармелада со вкусом персиков Намджун. — Ты умный, красивый, добрый
мальчик, люди из всего этого видят только — красивый. Признаюсь, и я, впервые
увидев тебя, только об этом подумал.

— О чем конкретно? — отбрасывает на сидение мармелад омега и взбирается к

нему на колени. — Расскажи свои мысли.

— Я подумал, что сорвал бы с этого омеги тряпки и голым усадил бы на себя,

лишь бы любоваться открывшимся мне видом, что вылизал бы его с головы до
пяток, на каждом сантиметре тела метку оставил, — забирается руками под его
блузку Намджун.

— Проследи, чтобы шофер не оборачивался, — шепчет ему в ухо Чимин и

сползает вниз. — Готовить я сегодня не буду, — расстегивает ремень на брюках
мужчины.

— Я предпочту поужинать тобой, — пропускает золотистые прядки меж пальцев

Намджун и громко выругивается, когда Чимин берет в рот сразу и на всю длину.

490/624
 ***

— Как это сорвалась поставка? — не понимая, смотрит на Сайко Намджун.

— Левиафан вмешался, — лохматит волосы Сайко. — Напали, отобрали товар

еще на границе с Кальдроном. Хорошо, что с этим так вышло, это мелочь, к
большой поставке с нашими друзьями мы хорошо подготовимся.

— Ты идиот? — срывается Намджун. — Нам конец. Не будет никакой большой

поставки и тем более новых партнеров. Думаешь, Чонгуку эта мелкая поставка
нужна была? Он просто показал всем, что с нами работать небезопасно и
рискованно, все клиенты потекут к нему, а мы будем сами мастерить оружие,
потому что отпор ему нам давать нечем!

— Ебать, я об этом не подумал, — чешет лоб Хосок.

— Он выигрывает, но пока, — нервно ходит по комнате Намджун. — Хорошо,

Чонгук, ты молодец, отличный ход, но и у меня есть туз в рукаве, — бормочет
про себя.

— И что у нас за туз? Сдаться ему? — выгибает бровь Сайко.

— Не глупи. Наш туз живет в его особняке и спит с ним в одной постели. Мы
объединим Кальдрон и образумим нашего разошедшегося брата, а Юнги нам
поможет.

— Думаешь, он согласится? Вся его жизнь предательство, теперь еще одно…

— Юнги до этого момента никогда не предавал Чонгука, но при этом получал

как за предательство, так пусть теперь по-настоящему предаст, обидно не
будет, — проходит к креслу Намджун. — Он согласится, если хочет спасти
своего брата. Я хочу вернуть не только земли, но и Чонгука, а Юнги
единственный, кто может нам помочь. Но до этого ты должен вычислить, кто
докладывает Чонгуку про поставки. Откуда он знал про день и время, если мы
нарочно не обсуждаем информацию за пределами кабинета?

— Сперва проверим наличие жучков в кабинете.

— Сегодня же приступай, надо найти подлеца, иначе мы вечно будем

проигрывать.

*Название главы — Приручи зверя (исп. Domar a la bestia)

491/624
Примечание к части Дьяволята, осталось очень мало, я не знаю точно, сколько
глав, и устала от этого вопроса. А еще я устала от вопроса "кто в фф умрет",
"будет ли счастливый конец" и тд.
Пожалуйста, я очень хочу дописать эту работу, потому что она последняя
большая работа у меня, и я прошу некоторых из вас, не убивайте мое
вдохновение грубостью и нетерпением. Поверьте, как только я чувствую
вдохновение, я сразу пишу, потому что я люблю Гангстас, я хочу вам о нем
рассказать. Вы же сами видите, я ставила главу в четверг, ночью внезапно
пришло вдохновение - я написала, но чем ближе к финалу, тем больше мне надо
думать, чтобы ничего не упустить, и времени, следовательно, нужно больше. Я
ненавижу мучить читателя, тянуть, ждать, когда залайкают, поумоляют. Я пишу
сразу же, как могу, и прошу у вас понимания. Я не устаю от Гангстас, я устаю от
читателей, которые думают, что фанфики сами себя пишут.

Все сцены с Юнгуками на репите с самого начала, пожалуйста

BLVCK CEILING-SetMefree
https://soundcloud.com/blvck-ceiling/setmefree?in=ivy-blue-369980545/sets/some-
day/

Последняя сцена Наммины/Ниньо. Не нашла в саундклауде, но очень советую

включить.
Pink Reprise Two Feet
https://www.youtube.com/watch?v=G_4tAgeEIf4

Десесперасьон

Юнги с трудом размыкает глаза и, повернувшись на другой бок, видит,

как Чонгук собирается на выход. Альфа, заметив, что омега проснулся, подходит
к нему и кладет рядом небольшую коробочку с бантиком.

— Что там? Твое сердце? — присев на постели, косится на коробочку Юнги.

— Боюсь, у меня его нет, — натягивает на себя пиджак Чонгук и следит за тем,
как омега открывает коробочку. Юнги сперва думает, что это толстый браслет,
но, вытащив украшение из коробочки, понимает, что это чокер из белого золота,
усыпанный драгоценными камнями.

— Я думал, что из-за войны и оккупации территории Кальдрона ты обнищал, а ты

мне такой дорогой подарок сделал, — кривит губы Юнги.

— Моих денег на три поколения хватит, ты не переживай, — подходит вновь к

кровати Чонгук. — Вечером я хочу видеть его на тебе.

— Я не ношу ошейники, пусть даже они будут стоить полмиллиона, —

отодвигает от себя коробочку омега.

— А я не спрашиваю, что ты носишь, поэтому вечером я увижу свой подарок на

твоей очаровательной шее, а пока отдыхай и развлекайся, — Чонгук идет на
выход, а Юнги вновь кутается в одеяло.

Оставаться дома тяжело, Юнги кажется, такими темпами у него скоро уже
нервы сдадут. Он не может сбежать, не знает, как о себе сообщить, как
вырваться из этих все плотнее его обвивающих пут. Жить с этим Чонгуком
492/624
невыносимо, хотя это и совместной жизнью не назовешь. Юнги из последних сил
за надежду, что все станет как прежде, цепляется, но с каждым следующим
днем она все больше тускнеет. Эль Диабло ему абсолютно чужой, в его словах,
прикосновениях, взгляде нет ничего от прежнего Чонгука, и это разрывает
омеге сердце. Юнги отказывается верить, что их любовь закончится вот так, где
один предал, а второй стал монстром, он все пытается разглядеть в Чонгуке
хоть что-то от него прошлого, но тщетно — альфа тщательно его прячет, в том,
что глубоко внутри он все еще есть, — омега пока не сомневается. Сейчас Юнги
хочет только одного — оказаться от него подальше, не видеть этого монстра до
того, как вернется брат, сбежать от его унижений и слов, каждое из которых
оставляет болезненный след на сердце и делает будущее воссоединение
невозможным. Чонгук не понимает, что своим таким отношением, болючими
словами и грубыми действиями он все больше отдаляет от себя Юнги, который
пока все еще цепляется за светлый образ брата, винит себя в том, что с ним
стало, и старается не терять надежды. Но надолго ли его хватит? Юнги
прикрывает веки и представляет, что он в Амахо, что по-прежнему после работы
бежит на свидания с ним, что не было дня их свадьбы, Чонгук не убивал его
словами и не охладел вмиг, превратившись в чудовище, которое жрет его душу.
Стоит открыть глаза, и Юнги видит потолок ненавистной спальни и остается
лицом к лицу с пугающей его правдой.

Весь день Юнги проводит в центре, наблюдает за людьми, два часа сидит в
книжном кафе, а ближе к вечеру просит шофера отвезти его в торговый центр.
Юнги нарезает круги по этажам, незаметно для своей охраны поглядывает на
магазины электроники и техники и все думает, как бы ему купить мобильный,
учитывая, что его ни на секунду не оставляют.

Юнги перемеривает несколько кожанок в бутике, заходит за латте, а потом идет

к банкомату и снимает деньги. Охрана по-прежнему ходит за ним тенью, и Юнги
решает, что если Чонгук спросит, зачем ему наличка, скажет, что в одном из
магазинов не сработал pos-терминал. Юнги убирает деньги в карман и вновь
заходит в бутики. Потратив еще час времени на покупку ненужной ему одежды,
Юнги опускается на диван в магазине и, следя за гуляющей за стеклом охраной,
просит себе воды. Милый омега лет двадцати пяти приносит ему стакан, и Юнги
просит его задержаться. Поговорив с ним, Юнги пьет воду, вновь начинает
рассматривать одежду и в раздевалке забирает принесенную ему коробочку.
Юнги отдал омеге всю наличку, которую хватило и на телефон, и на номер, а
еще и за оказанную ему услугу. Он в раздевалке же вставляет карту в телефон,
убирает звук и вибрацию и выбрасывает коробочку, оставив только зарядное
устройство. Юнги сразу набирает Чимина и, ничего не объясняя, срочно требует
номер Намджуна.

— Я думал, ты не возьмешь, — облегченно выдыхает омега, услышав знакомый

голос. — Как мой папа?

— Юнги, ты в порядке? — спрашивает его удивленный тем, что омега вышел на

связь, Намджун. — Это твой номер?

— Намджун, пожалуйста, умоляю, спаси меня, вытащи отсюда, этот монстр…

— Я сделаю все возможное, продержись, я обязательно верну тебя домой, но

мне нужно время, — перебивает его альфа.

— У меня его нет, — чуть не плачет Юнги, — ты не представляешь, в кого он

493/624
превратился, прямо сейчас вытащи, хочешь, к границе подъеду. Скажи, и я
сделаю что угодно, только вытащи меня отсюда.

— Юнги, я понимаю тебя, я ведь сам тебя от него прятал, но нам нужно
обдумать, как это сделать, чтобы не навредить тебе, — тихо говорит Намджун и
делает паузу: — Я знаю, что ты хочешь спастись от него, но не хочешь ли ты
спасти и его?

— О чем ты? — не понимает омега.

— Я тебе сейчас объясню.

— Это не Чонгук, и ты ошибаешься, если думаешь, что его можно провести, —

через пару минут после монолога Намджуна говорит Юнги. — Был бы хоть
малейший шанс, и я бы сделал то, что ты говоришь, но это чудовище поглотило
его, а еще я не понимаю, как после всего, что я пережил, ты можешь предлагать
мне такое? — если бы не страх быть обнаруженным, Юнги бы кричал, потому что
все нутро от слов Намджуна негодует. — Как ты вообще посмел подумать, что я
предам его, пусть даже этот альфа больше не мой брат и любимый. Мне надо
выходить, я перезвоню, надеюсь, тогда ты скажешь, как меня спасти, а не
оставишь наедине с чудовищем, в котором от моего брата осталось только имя.

Юнги прячет телефон в карман и, забрав покупки, выходит из магазина. Он

даже думать о словах Намджуна отказывается, и дело не в страхе, что если все
раскроется, то этот Чонгук точно оторвет ему голову, а в мысли, что он может
поступить так с тем, кому еще в пять лет отдал свое сердце. Юнги от одного
слова «предатель» передергивает. Он и так обречен вечность носить это
клеймо, а теперь Намджун хочет, чтобы Юнги докладывал ему все, что
происходит в Ла Тиерра. Намджун не понимает, что этот Чонгук забыл, что такое
семья и любовь, что любая ошибка омеги — и пострадает не только он сам, но и
звери, на которых обрушит свою ярость Эль Диабло. Юнги его боится и не
понимает, почему этот страх не испытывают и лидеры Зверей, почему Намджун
так отчаянно убежден, что в этом монстре по-прежнему живет его брат, когда
как сам омега уже сомневается.

Вечером за столом в гостиной Юнги ковыряется вилкой в пасте, которую сам

заказал повару, и пьет уже второй бокал вина, когда в дом входит Чонгук.

— Надо же, ты вспомнил обо мне, — язвит Юнги и, отложив вилку, идет к
одетому в черный костюм мужчине, у которого явно нет настроения. Юнги ему
его еще больше испортит. Хватит быть жертвой, потому что ни мольбы, ни
попытки достучаться до запрятанного глубоко Чонгука — ему не помогают.
Юнги покажет ему, каким стал за восемь лет без него. Не зря он броню
выковывал, новый образ примерял, язык и когти подтачивал — это все помогло
ему не сдохнуть у деда, и это поможет поставить на колени слишком много о
себе думающего Эль Диабло. Юнги принимает условия игры.

— Я о тебе ни на секунду не забываю, — протягивает руку альфа и поглаживает

шелковую щеку, скользит вниз к горлу, проводит по нему. — Где мой подарок?

Юнги, который сам уже забыл про чокер, не сразу понимает, о чем альфа.

— А, твой ошейник я выбросил еще утром, — пожимает плечами омега.

494/624
Чонгук убирает руку, идет к креслу и требует у прислуги виски.

— Я хочу поговорить с папой, — поворачивается к нему Юнги.

— Надень обратно мой подарок, — смотрит будто сквозь альфа.

— Чонгук.

— Я жду.

— Я не буду носить ошейник, — топает ногой возмущенный омега.

— Это будет единственное, что ты будешь носить в этом доме, — берет стакан,
который ему передает прислуга, Чонгук и требует принести ему чокер.

— Я же сказал, что выбросил его! — лжет Юнги, и через пару минут прислуга
спускается с коробочкой, которая так и осталась лежать на тумбе у кровати.

— Наденьте на него мой подарок, — кивает охране альфа.

Юнги нервно усмехается, все еще отказываясь верить в то, что Чонгук угрозу
выполнит, и пятится назад, заметив, что два охранника у двери двинулись на
него.

— Да ты совсем охренел! — кричит на спокойно попивающего виски альфу.

— Ты, блять, чего добиваешься? Довести меня хочешь? — уходит от рук охраны
омега. — Не дождешься! — отнимает у охранника коробочку и, разорвав ее,
достает чокер.

Юнги сам только с четвертого раза с трудом надевает на себя чокер и

поправляет его. Потом омега, разрывая пуговицы, стаскивает с себя рубашку,
следом немедля снимает брюки.

— Что ты делаешь? — выгибает бровь Чонгук.

— Раздеваюсь, — хмыкает Юнги. — Ты же сказал, что чокер будет

единственным, что я буду носить в этом доме, — он сгорает от стыда, ведь в
комнате, кроме них, еще двое, но назад дороги нет, он не позволит Чонгуку
думать, что у него получается его ломать, Юнги лучше сам себя сломает. Он
обхватывает пальцами резинку боксеров и, медленно опустив скользящее под
пристальным взглядом альфы вниз по ногам белье, перешагивает через него и с
вызовом смотрит на брата.

— Я своего тела не стесняюсь, хочешь, чтобы голым ходил, без проблем, —

медленной походкой идет к столу Юнги, у которого меж лопаток от взгляда
Чонгука горит, и наполняет свой бокал вином.

— Пошли вон! — рычит на замершую на месте и уставившуюся на омегу охрану

Чонгук и с силой сжимает бокал. Виски стекает вниз по запястью, забирается
под рукава рубашки альфы, а все еще стоящий к нему спиной у стола Юнги
отчетливо слышит, как в его голове рычит беснующийся зверь брата, и довольно
облизывает губы.

Чонгук наблюдает за омегой, ставит на столик треснутый стакан, который сразу

495/624
разваливается, пытается вернуть контроль над разъяренным зверем, который не
хочет понимать, почему задницу его омеги видели еще двое альф. Чонгук знает,
что он ревнивый, знает, что его абсолютно ненормальная ревность в свое время
чуть не заставила залить красным улицу, на которой Юнги обнимался с Эриком.
Альфа все свои годы с этим борется, старается контролировать зверя, но Юнги
прямо сейчас ударил его по самому больному месту. Юнги прекрасно знает, как
манипулировать им, он уверен, что одна его улыбка другому — в Чонгуке все
предохранители перегорят, любой контакт, и альфа взрывом ярости весь
периметр уничтожит, только его и пальцем не тронет. Чонгук, кажется,
начинает понимать. Омега явно принял условия игры, но это не значит, что ему
позволено показывать тело, на котором выбито имя Чонгука, другим альфам.

Когда Юнги оборачивается, зверь уже спокоен, а в гостиной, кроме них двоих,
никого нет.

— Ты правда закопал его, тот Чонгук бы так не сделал, — опускается на диван

напротив омега и, не отрывая взгляда от потемневших от желания глаз,
медленно перекидывает ногу через ногу.

Между ними расстояние в пять шагов, Чонгуку ничего не стоит его преодолеть и
почувствовать бросающую вызов бриллиантам на горле омеги кожу на вкус, но
он не двигается. Альфа из последних сил удерживает рвущегося к Юнги зверя и
откровенно наслаждается обнаженным парнем, на котором нет ничего, кроме
чокера с переливающимися под искусственным светом камнями. Там, где Юнги,
все вокруг меркнет, он обладает удивительным даром поглощать все внимание
Чонгука, одним взмахом ресниц заставляет все нутро трепетать. Невероятен.
Ничего странного, что Чонгук именно на него обречен, что ему никогда никого
даже рядом с красотой этого омеги стоящего не найти. Такая красота рождается
раз в несколько веков, но принадлежит она всегда только дьяволу. Как бы
Чонгук всем естеством к нему ни рвался, он не двинется, омега сам в его руки
придет.

— Иди ко мне, — хлопает по бедру Чонгук, но Юнги и с места не двигается. — Не

отнимай мое время, выполняй, или голым ты отныне будешь ходить не только
дома, я тебе обещаю, — блефует, он этой красотой ни с кем делиться не будет.

— Бойся, что мне понравится светить задницей, — кривит рот Юнги и, допив
вино, вытягивает руку и опускает бокал, который с глухим стуком падает на
ковер и катится под диван.

— Будь хорошим мальчиком, мы больше не будем играть роли, я не буду

притворяться тем, кем не являюсь, а ты тем более, — подзывает его альфа. — Не
заставляй меня повторять, иди ко мне.

— И не подумаю, — улыбается Юнги, но улыбка сразу стирается, когда Чонгук

поднимается на ноги. Юнги не успевает встать с дивана, как подошедший альфа
поднимает его на руки, обхватывает под ягодицами и вжимает в себя.

— Как мне тебя наказать? — кусает мочку уха омеги.

— Отпусти, — пытается спрыгнуть на пол Юнги, но Чонгук сильнее сжимает

руки на его ягодицах.

— Отпусти, оставь меня в покое, не трогай, — облизывает его губы, — а стоит к

496/624
тебе прикоснуться, ты сам тянешься, урчишь, подставляешься. Хватит, не играй
со мной, признай, что ты зависим не меньше, чем я, — опускается на диван,
заставляет Юнги обвить ногами его торс и проводит ладонями по обнажённой
коже. Он нюхает любимый запах, зарывается пальцами в волосы, резко дергает
назад голову и, оттянув зубами чокер, проводит языком по кадыку.

— Я так больше не могу! — пытается отстраниться Юнги, который знает, что

брат прав, и чувствует себя идиотом. Он и правда не может контролировать
свою реакцию на него, сам тянется, после поцелуя следующий требует, и Юнги
это знает, но то, что знает и Чонгук, заставляет его и злиться, и смущаться
одновременно. — Я чувствую, что ты хочешь меня, — собравшись, заявляет
омега. — Я вижу это в твоих глазах, но я хочу вернуться в спальню. Один, —
смотрит прямо в глаза, не делает пауз, боится, что струсит под давящим
взглядом и не договорит. — Я не хочу заниматься с тобой сексом, поэтому, будь
добр, убери руки от моей задницы и найди кого-нибудь другого, чтобы
потрахаться.

— Как скажешь, — зловещий оскал портит красивое лицо альфы, — сегодня я

тебе подыграю, прощу тебе твою шалость, — грубо отталкивает омегу, и тот, не
удержав равновесия, падает на ковер, — только потому, что ты сам разделся,
доставил мне удовольствие, но в следующий раз, обещаю, я тебя за такое
поведение накажу, — Чонгук встает на ноги, берет пиджак и идет на выход,
оставив потирающего ушиб на заднице Юнги на полу.

***

Юнги прячет телефон в гардеробной в ящичке с бельем. Гардеробную убирают

раз в неделю, и в дни уборки омега забирает телефон с собой. Он никому больше
с этого номера, как и просил Намджун, не звонит. Альфа заверил его, что с
папой все в порядке, они его не оставляют, и запретил рисковать телефоном,
чтобы узнавать его самочувствие.

Юнги не собирается оставаться в Ла Тиерре и помогать Намджуну со сбором

информации, он вернется в Амахо, с помощью или без, а пока он ждет плана от
Намджуна. Сегодня с утра Юнги мутит, и омега, который сперва валил все на
завтрак, подумав, понимает, что скорее всего это приближающаяся течка.
Только не это. Течка — это почти семь дней помутненного сознания, где тот,
кого он буквально не выносит, правит его телом. Юнги сбрасывает смс
Намджуну и получает в ответ «потерпи немного». Хочется орать, что терпеть
нет времени, что если его прямо сейчас не вывезут из Амахо, то неделю он будет
сгорать в огне похоти, стонать имя ненавистного ему человека и уже никогда не
выберется отсюда, потому что течка с Чонгуком — это не просто сумасшедший
секс-марафон, а нечто интимнее, когда они говорят друг другу то, о чем в
трезвом уме молчат. Течка с ним сломает всю его гордость, и все слова после
будут звучать неубедительно. Юнги понимает, что Намджуну сложно, учитывая
состояние между территориями, что это может вылиться в войну, но омега
боится, что Чонгук перейдет черту, сделает что-то, что навеки отвратит его от
брата, и поэтому так сильно его торопит. Юнги осознает, что он в этой борьбе
один против монстра, но как ему вести войну, в которой он изначально
проигравший, не представляет.

К вечеру, несмотря на таблетки, состояние омеги ухудшается, он запирается у

себя в комнате, гипнотизирует телефон и, поняв, что помощи сегодня не
497/624
дождется, идет вниз. Юнги ничего не обдумывает, не взвешивает все за и
против, он просто выходит во двор, одной рукой держась за живот, второй
открывает дверцу порше и садится за руль. Он краем глаза замечает
засуетившуюся охрану и, не дожидаясь их, немедля, выезжает за ворота.
Охрана все равно догоняет омегу на трассе к границе. Юнги тошнит, спазмы
скручивают живот, но он давит на газ, следует миновать центр, разгоняется до
ста восьмидесяти и не оглядывается назад. Обеспокоенная поведением омеги
охрана докладывает Чонгуку, что он несётся к границе.

Юнги уговаривает себя не терять сознание, спортивные штаны липнут к

кожаным сидениям, перед глазами расплываются пятна, но он сильнее руль
сжимает, «ты сможешь» шепчет. У Юнги нет дороги назад, у него отныне
вообще нет вчера, есть только сегодня, и если он вырвется, то все начнется с
нуля, весь пройденный путь останется за этой границей, в руках того, для кого
он эти двадцать пять лет и жил, дальше только белый лист, на котором Юнги
или новые пункты «выполнить» распишет, или одно слово из шести букв
напишет.

Чонгук может его остановить только, если они будут стрелять, так пусть
стреляет, пусть сорвет последнюю маску, покажет Эль Диабло во плоти.
Умирать не страшно. Страшно было бы не попробовать. Юнги никто не спасет,
тот, кто спасал, — стал мучителем, значит, он сам себя отсюда вытащит. Он
видит машущих ему пограничников, в зеркале заднего вида уже и прекрасно
знакомый гелендваген замечает, но только болезненно улыбается и,
обрадовавшись, что стены пока так и не возвели, берет целью проволоку. Еще
пара метров, и Юнги окажется на той стороне — неважно, земли или на небе. Он
на мгновенье прикрывает веки, увидев наведенные на него по краям винтовки,
чуть не скулит от страха, вся бравада перед лицом смерти вмиг улетучивается.
Когда он открывает глаза, то с ужасом видит, что несется на остановившийся
поперек границы, прямо перед ним, гелендваген.

— Нет, блять, нет, ты меня так не остановишь, — уходит влево омега, но и

гелендваген двигается вперед.

Чего он добивается, почему не стреляет, да хоть по колесам, почему он сам стал

его препятствием, ведь протарань его Юнги, то погибнут они оба. Только сейчас
омега понимает, что больше, чем страх смерти, в нем живет страх потерять
Чонгука.
Долбанное дежавю, где бездыханное тело Чонгука лежит на металлическом
столе, бьет прямо под дых, спирает дыхание. Юнги может принять собственную
смерть, но даже миг осознания, что Чонгук больше никогда не откроет глаза,
приносит ему ни с чем не сравнимую боль. Что бы между ними ни было, вместе
они или порознь — Юнги должен знать, что Чонгук жив. Пока Юнги это знает, у
него есть силы переходить в следующий день. Пусть это неправильно, пусть
люди скажут, что так не бывает, а Чимин еще и подзатыльник отвесит, у Юнги с
этим альфой слишком сильно, чтобы остальные поняли, он понимания и не ищет
больше. У него с Чонгуком детство, вера, любовь. У него с ним заведенное
сердце, к которому альфа просто разок прикоснулся, первый поцелуй,
уверенность в своей силе, которую именно Чонгук в него и вселил. У него с ним
желание жить и бороться, доказывать себе, что он все может, вечная
одержимость быть завтра лучше, чем сегодня, а без него даже синева неба на
весь год серая. Юнги под серым небом проживет, зная, что Чонгук это небо
никогда не увидит — не выживет.

498/624
Юнги, выругавшись, изо всех сил давит на тормоз и автомобиль оставляя за
собой клубы поднявшейся до небес пыли, замирает в двух метрах от
водительской дверцы гелендвагена. Юнги выдыхает, прислоняется лбом к рулю
и закрывает глаза. Он не проиграл. Он выбрал.

Через пару минут дверца рядом открывается, омега чувствует его запах, сам
обвивает его шею, пока альфа берет его на руки и несет к своей машине.

— Так нечестно, — хрипит Юнги, зарываясь лицом в его плечо, чувствуя, как от
близости в нем кровь вскипает, — ты поступил нечестно. Ты должен был
стрелять.

— Ты должен был меня протаранить, — сажает его на сидение Чонгук,

выдергивает ремень и пристегивает.

— Я бы не смог, — следит затуманенным взглядом за его руками Юнги.

— А с чего ты взял, что я бы смог стрелять в машину, в которой ты?

— поглаживает его щеку альфа, прислоняется лбом к его лбу.

— Ты все еще мой Чонгук, — разбито улыбается ему Юнги и теряет сознание.

***

Жарко. Этот огонь идет изнутри, Юнги боится открыть глаза, потому что ему
кажется, он летит вниз головой в жерло вулкана и отказывается сталкиваться
лицом к лицу с языками пламени. Он крепче сжимает веки, извивается на
мокрых простынях, которые, отлипая от него, словно и кожу кусками отдирают,
и глухо стонет. Он на нем, он в нем, он везде, куда бы омега ни двинулся. Юнги
прилип к телу, которое знает на ощупь, чувствует его под своими ладонями и с
каждым толчком все сильнее коленями его бедра сжимает. Чонгук ласкает,
облизывает его с ног до головы, и Юнги, для которого все эти несколько суток
как одна длинная ночь, размыкает губы для мокрого и глубокого поцелуя,
отказывается его прерывать, даже задыхаясь. Его потряхивает от очередного
оргазма в его объятиях, он утыкается носом в его плечо, царапается и до боли
кусает язык, чтобы не шептать в бреду «люблю». Любит до самого дна, до
последней капли, до разъедающей внутренности одержимости, до каждого
вдоха, в котором его имя. Юнги не знал другого альфу и знать не хочет, для
него всегда был, есть и, как бы ни было больно это признавать, будет Чонгук.
Юнги не выбирает, там, где Чонгук, никогда не выбирал. А сейчас, спустя
столько времени, он получает ее взамен, чувствует в каждом прикосновении,
читает в глазах, испивает из губ, которые открываются только для поцелуев, но
с каждым из них Юнги четко «люблю» слышит. Нежность Чонгука
обезоруживает, заставляет еще больше себя ненавидеть, вспоминать, кого он
по собственной же вине потерял и кого обрел взамен. Юнги прячется в его
объятиях, знает, что с ним ему ничего, кроме разбитого сердца, не грозит, и
успокаивается для очередной передышки.

— Я хочу сбежать от тебя, ты меня уничтожаешь, — Юнги лежит на спине на

мокрых простынях, неприятно стягивающих кожу, смотрит в бездонный омут в
глазах напротив.

— Ты можешь сбежать, но я все равно тебя верну, потому что… — умолкает,

499/624
омега видит замешательство альфы, обхватывает ладонями его лицо и
спрашивает в губы «почему».

— Потому что я без тебя не могу, — тихо говорит Чонгук и кладет голову на его
грудь. — Ты все, что у меня осталось.

Юнги пытается продолжить разговор, знает, что правильный момент, что они,
возможно, смогут прийти к компромиссу, но сухие рыдания дерут горло, и он
рад, что альфа не видит, как слезы застилают его глаза. Чонгук не видит, но под
его ухом висит на ниточке, трясется сердце, он все и так чувствует.

Течка заканчивается на седьмой день, Чонгук уходит на работу, а Юнги,

проследив с террасы за тем, как отъехал его автомобиль, идет в гардеробную и
набирает Намджуна.

— Говори, что от меня требуется, я все сделаю, — опускает любезности Юнги.

— Почему ты передумал?

— Мой Чонгук жив, он просто зарыт в глубине, и я его достану. Намджун, ты

поклянешься мне, что Чонгук останется жив.

— Я этого и хочу.

***

— А ты правда упал в чан с кипятком? — бегут за идущим к автомобилю Мо

мальчишки лет семи и восьми.

— Правда, — кивает альфа, морщась от падающего в глаза солнца.

— Папа говорит, что ты такой страшный, потому что ты проклят, — выкрикивает

второй мальчуган.

— Нет же, его сатана поцеловал, — исправляет его второй.

— Слушай сюда, мелюзга, — вырастает перед ними Омарион, и даже Мо от

неожиданности отскакивает. — Это меня поцеловал сатана, прямо вот сюда, —
показывает свою щеку, — и с тех пор я питаюсь только маленькими и глупыми
детьми, прям как вы, развожу костер во дворе и поджариваю на вертеле, —
клацает зубами, и мальчики с визгом разбегаются.

— Откуда ты появился? — удивленно смотрит на него Мо. — И зачем ты детей

напугал?

— Это не дети, — разминает шею Сокджин, — а маленькие монстры. Поражаюсь,

как ты спокойно терпишь все это.

— Я просто привык, — пожимает плечами Мо и толкает дверь придорожного

кафе.
Сокджин идет за ним. Альфы опускаются за свободный столик и, пока им
наливают кофе, выбирает из меню, что бы поесть.

500/624
— К такому нельзя привыкать, — сделав заказ, возвращается к разговору
Сокджин. — Я понимаю, ты устал от тупости некоторых людей и вечных попыток
указать им на это, поэтому ты просто звякни, я примчусь и сожру их.

— Обойдусь, — смеется Мо. — Столько лет и без тебя справлялся.

— Знаю, просто меня бесит, что эти люди слепые, что в огромном букете
доброты и красоты они нашли, по их мнению, изъян, и больше ничего, кроме
него, не видят, — злится Сокджин.

Закончив обед, парни расплачиваются и выходят наружу.

— Твои братья с тобой еще не говорили? — следит за прикуривающим Мо

Сокджин.

— Я ездил по поручениям Намджуна, — затягивается Мо. — Что-то еще

случилось?

— Они знают, что мы встречаемся, — как ни в чем не бывало заявляет Омарион.

— Ты шутишь? — нервно смеется Мо.

— Не шучу, они оба знают, просто будь готов к разговору.

— Что ты, блять, несешь? — в ужасе смотрит на него Мо.

— Так это же замечательно, расслабься, нам больше не нужно прятаться…

— следит за бегущим к автомобилю Мо Сокджин и остается на тротуаре один.

***

У Мо паника, так страшно ему даже в преддверии самых крупных разборок не

было. В глубине сознания он понимает, что братья ему не навредят, но одно то,
что они знают, приводит его в ужас. Мо нужна помощь, защита, эликсир
смелости, что угодно, лишь бы выстоять перед осуждающим взглядом Намджуна
и разъяренным Сайко. Только один человек на всей планете может справиться с
обоими. Мо разворачивается и едет к папе. Альфа врет Лэю, что приехал только
потому, что соскучился, и сидит у него вот уже шестой час.

— И как долго ты будешь прятаться? — уже ночью спрашивает его Лэй.

— Я не прячусь, я под твоей защитой, — шуточно дерется из-за пирога с Ниньо

Мо. Ниньо, родители которого заняты, гостит сегодня у дедушки.

— Я вам всем поварешкой по голове настучу, даже тому, кто думает, что от меня
скрылся, — грозится Лэй и продолжает накрывать на стол.

— Кто придет на ужин? — сажает себе на шею малыша Мо и бегает по комнате,

пока довольный Ниньо его подгоняет своим «Момо».

— Тебя покормлю, может, остальные зайдут, — раскладывает приборы Лэй.

— Упаси господи, — недоговаривает Мо, как в гостиную входят Намджун и

501/624
Хосок.

— За папкой спрятался? — зло смотрит на Мо Сайко, и младший пятится назад.

— Я тебе все объясню, — заикается Мо и по мере того, как к нему идет Намджун,
отходит назад.

— Сына моего отдай, — злится альфа, и Мо только сейчас вспоминает, что Ниньо
на его плечах. Мо передает дрыгающего ногами от радости при виде отца
ребенка Намджуну.

— Руки помыли и за стол, — строго говорит Лэй.

— Помою, а как же, — берет за шкирку Мо и волочит на террасу Сайко, — но

сперва с ним поговорю.

Намджун поднимает сына над головой, опускает и, целуя, интересуется у пока

толком не разговаривающего ребенка, как у него дела.

— Да оставьте вы Кениля в покое, — смотрит на Намджуна Лэй.

— Ничего Сайко ему не сделает, он шутит, — улыбается ему альфа.

— Чимин на работе? — интересуется омега.

— Да, наш папа деловой, поэтому сегодня забираю и укладываю Ниньо я, не

будем мешать ему разбираться с клубом, — отбирает у ребенка тарелочку
альфа.

— Омег тебе мало было? — толкает к стене побледневшего Мо Сайко.

— Я буду драться, — принимает боевую стойку Мо.

— Ты уж постарайся, — кривит рот Сайко. — Вот и виновник подъехал, — следит

альфа за бентли, паркующимся во дворе.

— Он ни при чем, — пытается увести его внимание от ничего не подозревающего

Омариона внизу. — Я взрослый мужчина, я сам его выбрал.

— Я ему позвоночник сломаю.

— Нравится он мне, — сглатывает Мо, смотря в глаза брату. — Очень нравится.

Мне никто никогда так не нравился. Я хочу тебе объяснить, это знаешь, ты
смотришь на него и понимаешь, что хочешь жить, лишь бы всегда его видеть.

— Что за чушь ты несешь? — багровеет Сайко.

— Я люблю его! — восклицает Мо, который сам от себя признания вслух не

ожидал. — Я люблю его, так же как и ты Тэхена!

— Тут ты загнул, — рычит Хосок, — никто не может любить Тэхена, как я, то есть
так никто не может любить!

— Но я люблю этого напыщенного индюка, и мне давно неважно, что он альфа.

502/624
Почему тебе это важно? — бурчит Мо.

— Ты любишь меня? — прислоняется к двери поднявшийся наверх Омарион, и Мо

отворачивается. — Я ведь слышал, не игнорируй меня, — идет к нему, — ты
сказал, что любишь меня.

— Тебя вообще не пригл… — идет на него Сайко, но Омарион его отталкивает и

разворачивает Мо к себе.

— Скажи еще раз, молю. Неужели так сложно это повторить? — становится
ближе к нему Сокджин. — Мне несложно. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — тихо говорит Мо. — Доволен?

— Очень, — улыбается Омарион.

— Фу, бля, — закатывает глаза Хосок и, вернувшись в гостиную, забирает Ниньо

к себе на колени.

— Вот вырастешь, найдем тебе красивого, вкусно пахнущего омегу, тебе

противные альфы не нужны, да и воняют они, — говорит вцепившемуся в его
пальцы малышу, а сидящий рядом Шивон еле смех сдерживает.

За ужином Намджун кормит расположившегося на коленях сына, Лэй

рассказывает про успехи Ниньо, а Хосок злится, что так и не нашли утечку,
потому что вчера слили информацию о с трудом полученной поставке, и клиент
ее отменил. Звери несут огромные убытки, и положение на территориях все
больше ухудшается. Люди требуют вернуть отделившиеся территории, торговля
с зарубежом заморожена, никто не хочет сотрудничать со страной, которая в
положении войны, еще немного, и Звери не смогут удержать идущую на дно
экономику.

После ужина Шивон вызывается помочь Лэю с десертом, а Мо идет к сидящему

на диване Сайко.

— Ты разочарован во мне, — садится рядом альфа, — ты, наверное, даже меня

ненавидишь, но если тебе станет легче, то можешь меня побить, только не
игнорируй.

— Точно, мне ведь полегчает, — приподняв бровь, смотрит на него Сайко, и Мо

весь подбирается. — Ты идиот, — восклицает Хосок и отвешивает Мо
подзатыльник, а потом притягивает его к себе и обнимает. — Раз уж ты по
альфам, то мог бы кого и получше найти, — хлопает его по плечу.

— Но ты ведь занят, — подмигивает ему Мо.

— Ах ты гадёныш, подлизался, — ерошит его волосы Хосок.

Наконец-то напряжение последних месяцев отпускает, и Мо впервые едет домой

с ощущением абсолютного счастья, зародившегося внутри, и с покоящейся на
его бедре рукой, хозяина которой можно больше не прятать.

***

503/624
Лэй утром следующего дня навещает Тэхена, который стал реже выбираться из
дома, и только к врачам, и, наполнив его холодильник домашней едой, по
дороге заезжает к Чимину передать оставшуюся у него вчера любимую игрушку
Ниньо.

Чимин как и всегда весь в делах, он сидит на полу рядом со стопкой книг для
поступления, одновременно собирает с Ниньо домик из кубиков, разговаривает
по телефону с администратором клуба и собирается ехать к репетитору.

— Давай я и сегодня малыша заберу, — предлагает Лэй, видя, как загружен

омега.

— О нет, — категоричен Чимин, — во-первых, он будет гулять с няней, пока я

буду на уроке, во-вторых, я знаю, что у вас сегодня прогулка на берегу с
Шивоном. Ниньо вам свидание испортит.

— Ниньо самый главный альфа для меня, и потом, Шивон может и с нами
посидеть, — фыркает Лэй.

— Нет, вы лучше поговорите с сыном, а то он меня не слушает, пусть перестанет

высылать за мной толпу своих головорезов, стыдно на улицы выходить, —
меняет тему Чимин.

— Он беспокоится о твоей безопасности.

— Он вообще параноик.

— Я не могу его осуждать, у него хватает врагов, а вы самое дорогое, что у него
есть, — с нежностью говорит Лэй.

— Я это все понимаю, — вздыхает Чимин. — Надо, наверное, привыкать к тому,

что я омега лидера.

— Давно пора, — улыбается Лэй и, поиграв немного с Ниньо, уезжает домой.

Лэй счастлив за детей, только мысли о Чонгуке не дают покоя, но омега

надеется, что альфа одумается, вспомнит, кто он на самом деле, и вернется в
семью. Лэй звонил Чонгуку, просил о встрече, но альфа отказал, омегу это хоть и
обидело, он виду не подал.

Вечером Лэй гуляет с Шивоном на причале, они там же ужинают в одном из

рыбных ресторанов, пьют вкусное вино, и омега забывает про войну и
разделение.

— Счастье — это знать, что твои дети в порядке, — пригубив вина, говорит Лэй.

— Согласен, — кивает Шивон, — а еще счастье — это видеть, как ты

улыбаешься.

— У тебя удивительный дар заставлять меня улыбаться, даже когда я не хочу, —

накрывает ладонью его руку Лэй.

— Мне не мало лет, я в стольких странах мира побывал, поработал, но такого,

504/624
как ты, не встречал, — звучит искренне Шивон. — Теперь я понимаю фразу, что
есть люди, изнутри которых льется свет, ты именно такой, к тебе тянутся, тебя
любят. Ты невероятно сильный, ведь, несмотря на твое прошлое и то, что ты
пережил, ты не терял веры, ты собрался и идешь дальше. Более того, ты ведешь
вперед и детей.

— У тебя нет других вариантов, когда есть те, кто черпает в тебе силу. Ты
должен быть источником этой силы, может, это и есть твое предназначение.

— Ты стал их семьей, ты стал моей семьей, я восхищаюсь тобой, — перегнувшись

через стол, касается губами его скул альфа.

— Я хочу, чтобы они познали счастье, нашли свой путь, чтобы любые преграды
достойно встречали и отвечали, — улыбается Лэй. — Всем нам бывает тяжело
вести борьбу, но еще тяжелее это делать в одиночестве. Если то, что у них есть
я, хоть и немного облегчает для них эту борьбу, то я счастлив.

— Отныне я хочу ухаживать за тобой, хочу радовать, хочу подарить тебе хоть
частичку света, который даришь мне ты. Я хочу, чтобы все дни со мной ты
запомнил, как теплые, — говорит Шивон.

— Ты это уже делаешь, — смотрит на море омега. — Не помню, говорил ли я

тебе, но я очень люблю море. Для меня оно необъятно. Я не смотрю на карты, не
воспроизвожу в голове эти линии и границы, которые отведены каждому морю в
мире. Я становлюсь на берегу и смотрю на горизонт, вижу, что там, вдали, море
сливается с небом, что у него нет конца, и мечтаю, чтобы его не было и у людей.
Мы отпечатываемся в памяти других поступками, словами, теплом, которое
дарим, эмоциями, которые вызываем, это все то, что делает нас живыми в чужих
воспоминаниях. Даже когда наше тело будет предано земле, мы будем
продолжать жить в чьей-то памяти. Так вот я хочу, чтобы про меня говорили, что
Лэй — это море. Я бы хотел стать морем.

— Боюсь, ты уже океан, — усмехается Шивон. — Я заберу тебя на свой остров,

поживешь окруженный водой.

— Кто знает, может, и съездим, — пожимает плечами омега и вновь возвращает

взгляд морю.

***

В субботу вечером кормящего на кухне кошек Хосока пугает крик Тэхена. Альфа,
бросив миски на пол, бежит в спальню и видит обхватившего живот омегу,
который просит вызвать врача. Еще пару часов назад Тэхен чувствовал тянущие
боли внизу живота, но теперь они усиливаются. Врач по телефону требует
немедленной госпитализации и обещает быть в больнице в кратчайшие сроки.
Перепуганный Хосок сажает омегу в машину и по пути набирает папу. После
осмотра и анализов прогнозы не утешительны, у Тэхена угроза выкидыша, врач
настаивает на том, чтобы омега остался в больнице под наблюдением.

— Что это значит? Я ничего не понимаю, — ходит по коридору обхвативший

голову Хосок. Мо, Чимин и Лэй тоже в больнице, все перепуганы состоянием
Тэхена и пытаются успокоить Хосока. — Я хочу видеть моего омегу, когда меня к
нему пустят?
505/624
— Успокойся, сынок, — берет его за руку Лэй. — Врачи знают лучше, что нужно
Тэхену, скоро мы его увидим.

— Вдруг они что-то скрывают от меня, вдруг боятся? — смотрит на папу Хосок.

— Это вряд ли, — говорит подошедший Чимин. — Главное, он здесь под

наблюдением, все будет хорошо.

— Да, все должно быть хорошо, — нервно улыбается Хосок. — Тэхен сильный,
ему станет лучше обязательно, — говорит, себя убеждает, с трудом скрывает от
родных то, что он на грани.

Чон Хосоку тридцать три года, он вылез из трущоб, стольких до этого дня
потерял, на нем самом ни одного живого места, но он и слезинку не проронил, с
достоинством удары принимал, к следующим готовился, но в конце коридора в
палате омега, и один его стон боли — альфа разрыдаться готов. Пусть всю его
боль ему отдадут, Хосок ее примет, всю жизнь испытывать готов, лишь бы с
Тэхеном ничего не случилось, лишь бы тот, кого он сердцем называет, всегда
улыбался и не знал, что такое страдания. Лэй чувствует, как напуган сын, молча
его к себе притягивает, обнимает, подбадривает.

— С ним все будет хорошо, я тебе обещаю, ты же веришь папе? — в лицо

всматривается Лэй, альфа кивает.

Вышедший в коридор врач объявляет, что омегу можно навестить, и все сразу
идут к палате Тэхена.

— Как ты, любимый? — целует его руку Хосок, который, только увидев его, будто
сделал первый вдох, и кладет голову на его плечо.

— Нормально, — поглаживает его волосы Тэхен. — Ты врачей пугаешь.

— Ни в коем случае, — оправдывается Хосок, не понимая, кто доложил Тэхену,

что он пару часов назад внизу катаной всех порубить грозился.

— Мне придется тут побыть, а ты ходи на работу, заботься о кошках, и время

пролетит, — улыбается ему омега.

— Я тоже здесь поживу, — твердо заявляет Хосок. — Котов отдадим Мо на

время, как раз будет ему наказанием. Я не поеду домой без тебя.

— Поедешь, не беси меня, Чон Хосок, мне нельзя злиться, — хмурится Тэхен. — У
меня в животе тигр, он такой же сильный, как и его отец, тебе не нужно за него
беспокоиться.

— Я за тебя беспокоюсь, — бурчит альфа.

— Ты его обидел, — хмыкает Тэхен, косясь на живот.

— Думаешь, он понимает? — испуганно спрашивает альфа.

— Ох, Тэхен, у тебя муж паникер, — смеется прислонившийся к окну Чимин.

506/624
— Посмотрел бы я на твоего, если бы Ниньо что-то грозило, — защищает своего
альфу Тэхен.

— Ну ему грозило, мой даже не знал о Ниньо, — резко грустнеет Чимин.

— И ненавидит себя за это, — тихо говорит вошедший в палату Намджун.

— Ты ведь не знал, — позволяет Намджуну обнять его со спины Чимин.

— А где, кстати, Ниньо, вы же гулять ходили? — целует его в макушку альфа.

— Я отправил его с няней домой, не стал в больницу брать.

— Омеге нужен отдых, — входит врач. — Он будет под моим личным

наблюдением.

— А ты будешь под моим личным наблюдением, — Лэй тянет Хосока на себя и

извиняется перед врачом за выходки сына.

***

Автомобиль Намджуна заезжает на мост, Чимин, положив голову на его плечо,

дремлет, и альфа, стараясь не беспокоить омегу, достает из кармана мобильный
и матерится, что он разрядился. Шофер протягивает ему оставленный в машине
второй телефон, а этот забирает на зарядку. Автомобиль съезжает с моста и
упирается в небольшую пробку. За окном моросит, Чимин тяжело вздыхает и
меняет позу.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает альфа.

— Плохо себя чувствую, — расстёгивает ворот рубашки омега. — Откроем окна,

мне что-то воздуха не хватает.

Намджун отпускает стекла вниз и массирует его шею. Чимин подставляет лицо
под попадающие с ветром на лицо мелкие капли дождя, но легче не становится.
Грудь омеги сдавливает железным обручем, и как бы он ни пытался глубже
вдохнуть, не получается.

— Наверное, впереди авария, — говорит шофер, думая, как бы объехать, а

Чимин, потянувшись, смотрит в окно.

Дождь ухудшает видимость, невозможно ничего разглядеть, водители впереди

делают коридор для автомобиля скорой помощи. Намджун получает звонок, а
Чимин видит под светом фар проехавшей вперед скорой автомобиль, из-за
которого пробка. Омега промаргивается, вновь всматривается, чувствует, как по
спине холодок пробегается, на затылке волосы шевелятся. У Чимина мгновение
до пропасти, которая уже открыла пасть, чтобы поглотить его. Мгновенье, когда
можно прикрыть веки, решить, что показалось, замереть в этой секунде, не
двинуться в следующую, которая в нем, все еще живом, кости, не вынимая,
раздробит. Чимин выбирает второе, он сам в нее ступает, выпаливает «Ниньо» и,
резко открыв дверцу автомобиля, бежит наружу.

Ничего не понимающий Намджун срывается за ним и, только выйдя, замечает,

507/624
что это его автомобиль с отверстиями от пуль поперек дороги. Тело шофера
лежит на асфальте, на лбу зияет дырка от пули. Намджун не слышит, что
говорят ему телохранители, вой сирен, он слышит только, кажется, отныне
навеки отпечатавшийся в сознании истошный крик Чимина, зовущего сына. Он,
шатаясь, на гнущихся ногах подходит ближе, видит, как омега рыщет по
автомобилю, как продолжает кричать, так сильно обхватывает ладонями свое
лицо, что рвет ногтями на нем кожу.

Ребенка нигде нет. Обезумевший от горя Чимин отбивается от людей, трясет

отодранное от сиденья пустое детское кресло и воет. Скорая забирает еще
дышащего няню, но он без сознания. Намджун стоит рядом с машиной,
стеклянным взглядом смотрит по сторонам, он не соображает, он словно под
куполом, и информация, которая его убьет, до конца в мозг так и не
просачивается. Он делает шаг к Чимину, замирает, делает второй, до омеги
метров десять, но преодолеть их кажется чем-то нереальным. Чимин оседает на
мокрую землю бескостным мешком, так и не выпуская из рук кресло,
продолжает звать сына.

— Где мой ребенок? — смотрит на окружающих его мужчин Чимин, пока

добравшийся до него Намджун онемевшими руками пытается поднять его с
земли. — Где он? — оборачивается к альфе и бьет его по груди, потому что не
справляется, потому что чудовищная реальность в нем не умещается.

Чимин не воспринимает эту правду, из-за которой в нем сердце пенится,

отказывается прислушиваться, хватает его за воротник, ломает свои ногти и
молотит, и молотит. Намджун боится, что Чимин не выдержит, он сам не
выдерживает, и если омеге, осыпая его ударами, легче, то он готов терпеть, но
легче ему не становится, пока он Ниньо к груди не прижмет — и не станет.
Чимина тошнит от страха потери, но не выблевать, не выкричать, даже не
выплакать, она на убыль не идёт, слой за слоем накладывается, разрастается,
превращает его в сгусток боли, дотронься — и весь периметр накроет, то, что он
выдерживает, сотня других не выдержит. Чимин не понимает, как его сердце до
сих пор не лопнуло, ведь показалось, что от той машины до этой оно в нем раз
сто взорвалось, так почему он дышит, кровь качает и в каждую следующую
секунду переходит. Он уже даже не плачет, он кричит, представляет, как ему
любимый запах малыша теперь только с оставшихся вещей собирать, и,
вцепившись в свои волосы, клоками их вырывает, пугает всех вокруг, но он не
чувствует боли, потому что физическая боль мясорубку внутри не глушит. Чимин
умирает несколько минут, никак не сдохнет.

Намджун пытается поймать его руки, чтобы омега перестал калечить себя,
вжимает его в себя так сильно, как может, и чувствует, как бьется он в его
руках. Чимин одна большая открытая рана, пульсирует так сильно, что земля
под ногами трясется. Его лишили самого дорогого, что у него было, у Чимина
отобрали сына, и никто не знает, как с этим справляться, справляются ли,
неужели не седеют вмиг, не ломаются поперек, не слепнут и продолжают
видеть утреннее солнце, продолжают жить, как они вообще выживают, если
Чимин умирает самой мучительной смертью из всех. Он отталкивает Намджуна,
потому что посередине улицы ему не хватает воздуха, он вновь на земле,
ползает по асфальту, собирая под ладонями осколки разбитого стекла, и молит
дать ему Ниньо.

— Его нет, его здесь нет, — шепчет с болью Намджун, который готов себе язык
за эти слова вырвать. — Я найду его, обещаю, что найду, — альфа сам бы
508/624
разрыдался, потому что тот, кто, вроде бы со всем справляться силы находил, к
такой реальности готов не был, можно ли вообще подготовиться к тому, что у
него заберут его ребенка. Намджуну хочется сесть рядом с Чимином, хочется
раскроить себе череп, чтобы не осознавать, рыдать, захлебываясь от страха, что
он потерял ребенка, но ему нельзя. Он должен быть сильнее, он должен вернуть
Ниньо и помочь Чимину, и плевать, что он буквально по швам расходится —
слабость ему не полагается. Чимину протягивают воду, но он отшвыривает
бутылку и продолжает цепляться за Намджуна, моля его сказать, что это
неправда.

Намджун, обхватив голову, смотрит по сторонам, он в таком шоке, что забывает

даже свое имя, не знает, какой шаг предпринять. Подъезжают родные, Намджун
передает им Чимина и, достав телефон, набирает того, у кого всегда были
ответы на все вопросы.

— Опять будешь философствовать, у меня нет времени, — лениво тянет

ответивший на пятом гудке Чонгук.

— Ниньо, — проглатывает ком Намджун. — Мой сын у тебя?

— С чего ему быть у меня? — становится вмиг серьезным Чонгук.

— Чонгук, моего сына забрали, — задыхается, не может контролировать свой

голос Намджун. — Ниньо похитили.

— Что ты говоришь? — отказывается верить Чонгук.

— Чонгук, что мне делать?

Чонгук слышит плач Чимина и крики с той стороны трубки, судорожно думает,
какой шаг предпринять, но мозг, ошарашенный чудовищной новостью,
блокирует любую способность мыслить.

— Были требования о выкупе? — наконец-то приходит в себя Чон.

— Нет, я только узнал, — до Намджуна слова доходят с трудом.

— Держи телефон рядом, будут.

— Чонгук…

— Возьми себя в руки, Намджун, — твердо говорит Чонгук. — Я знаю, что тебе
страшно. Мне тоже страшно, но мы найдем его, я тебе обещаю. Никто не смеет
тронуть твоего сына и моего племянника. Я клянусь тебе, что найду его, только
приди в себя, Намджун. А пока срочно прикажи закрыть выезды из города…
Намджун…

Видимо, Намджун уронил телефон. Чонгук набирает Куша и требует его

немедленно к себе.

Намджун закрывает выезды, приказывает проверять каждую машину,

просмотреть камеры. Автомобиль нападающих находят в пригороде, но он пуст.

Лэй не может справиться с охрипшим от криков и обезумевшим Чимином,

509/624
который вновь вцепился в ворот Намджуна. Сайко с трудом оттаскивает Чимина
от потерянного брата и удерживает омегу, пока врачи готовят укол.

— Найди моего сына, — кричит на своего альфу Чимин, пока ему прямо на
улице, в луже воды, вкалывают успокоительное. — Найди моего сына, — уже
тише. — Найди его и обагри весь мир их кровью, — Намджуну от блеснувшего
безумия в глазах Чимина не по себе.

Он найдет и скормит им их же сердца, потому что похитить маленького волка —

непростительное преступление. Потому что похитители не учли, что волки
живут в стае.

*Название главы — Отчаяние (исп. Desesperación)

510/624
Примечание к части Santino Le Saint-Maria Don't Call Me
https://soundcloud.com/santinolesaint/maria-dont-call-me?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Пауса дэ фелисидад

Эти люди, они не оставляют Чимина в покое. Вокруг него постоянно

тени, которых он узнает только по голосам. Они говорят, что все будет хорошо,
что Ниньо найдут, а Чимин ничего, кроме плачущего от холода и голода
ребенка, перед глазами не видит. Сегодня под утро в этот купол, сотканный из
чистейшей боли и отчаяния, просочился голос прислуги, которая обсуждала, что
ребенок давно мертв. Чимин не помнит, что он сделал, но помнит, что сидел на
полу перед ванной комнатой, а Лэй мокрым полотенцем оттирал с его рук кровь.
В ванную дойти у Чимина сил не хватило. У него их на то, чтобы с места встать,
не хватает, но это не помешало ему голыми руками разодрать лицо несчастного,
позволившего себе употребить слово «мертвый» по отношению к Ниньо.
Мертвым станет весь мир, если Ниньо не вернется к папе. Полное безразличие
ко всему извне сменяется часами истерики, когда омегу приходится сдерживать
троим альфам, потому что Чимин рвется убивать, а в итоге убивает себя, вновь
отключаясь до следующего осознания, что Ниньо не в его руках.

Намджун не может сидеть дома и успокаивать Чимина, он в себе даже смелости

ему в глаза смотреть не находит. Намджун ищет их сына и клянется себе, что,
если не найдет, сам себе лично могилу выроет и в нее ляжет. Он сильно
переживает за состояние омеги, настолько, что не замечает, как сам уже на
пределе. Чимин освобождает душу криками и часами в отключке из-за лекарств,
Намджуну приходится быть в трезвом уме, и, максимум, что ему полагается —
периодически биться лбом о стену своего кабинета, пытаясь передать часть
этой боли камню.

Спустя десять часов после исчезновения Ниньо, услышавший очередной доклад

о том, что на след похитителей не напали, Намджун срывается. Он чувствует,
как горечь от осознания, что чем дальше идет время, тем меньше шансов найти
сына живым, растирает соль по продолжающим кровоточить ранам. Он с трудом
подходит к окну, оставив позади братьев, чтобы скрыть от них то, как его лицо
искажено от боли, но стоит почувствовать на плече руку Хосока, в Намджуне
пылью оседает стена, удерживающая его эмоции, обнажает израненную душу и
боль отчаявшегося найти своего сына отца. Ровно пять минут роскоши, когда
Намджун, зарывшись лицом в плечо брата, становится человеком, а не Волком.
Мо поит его водой, не выдерживающий его боли Омарион выходит в коридор с
телефоном.

Дома у Намджуна, кроме родных, постоянно дежурят врачи, Чимина не

оставляют без присмотра, но пусть хоть весь Амахо соберется у них во дворе —
омеге не легче. Чимин проходит стадии горя до последней каждый час, только
не принимает, раз за разом их переживает. То он кричит на весь дом, что это
неправда, что Ниньо у Лэя, видит омегу, говорит он у Тэхена, понимает, что ему
ребенка никогда не отдавал, начинает яростно биться руками и головой о любую
поверхность, пока его от него же защищают. Омега в агонии предлагает отдать
его грабителям, умоляет Лэя вынести на улицу все его золото, все деньги,
кричит, что и особняк пусть забирают. Падает на колени и молит Санта Муэрте
забрать его жизнь и вернуть Ниньо. Потом вмиг сдувается, падает там же, где
сидел, и часами стеклянным взглядом смотрит на дверь. Плохо всем, никто за
511/624
эти сутки не ел, не садился, но каждый понимает, что боль Чимина ни с чьей не
сравнить, не каждому после такого выжить. И Чимин не выжил, его жизнь
остановилась ночью под дождем на мосту, где он не смог найти своего ребенка.

Намджун приходит к вечеру, полный людей дом встречает его тишиной, он

подходит к лежащему на полу у двери омеге. Чимин под толщей боли, он ничего
не видит и не слышит. Намджун опускается рядом, чувствует, как боль омеги и
его, сплошь из нее состоящего, к земле гнет, поглаживает его по волосам,
Чимин даже не моргает. Чимин стал прозрачным словно, Намджун видит
сеточки сосудов на бледных руках, то, как он дышит через раз, еле себя
заставляет, кажется, плохая новость его моментально убьет, он не будет
бороться, учиться выживать, он просто прикроет веки и не сделает больше вдох.
У Чимина забрали его сердце, его душу, того, кто был его частью, и самый
сильный омега Кальдрона с таким не справится.

— Они вышли на связь, — тихо говорит Намджун. — Назвали цену.

Сообщение от похитителей пришло час назад. Похитители, которые, конечно же,

себя не назвали, требуют за жизнь ребенка огромную сумму, которую Намджун
должен им перечислить и потом поехать в столицу соседней страны, где якобы
ему передадут ребенка.

— Отдай им все, и наши жизни, но верни Ниньо, — бледными губами шепчет

Чимин.

— Отдам, — Намджун умалчивает, что похитители из картелей редко

возвращают жертву живым в этой части мира, поэтому собирает армию и
готовится к еще одной битве.

Намджун ненавидит себя, что не может сказать Чимину хорошую новость, и

успокаивает его тем, что, возможно, в этот раз небеса смилуются и сделают для
их семьи исключение. Сам альфа потерял последнюю нить надежды, за которую
цеплялся, и только омега, пока все еще ждущий его дома, останавливает его от
отчаянного желания пустить себе пулю в висок. Если Чимин не справится,
оставит его, то Намджун точно знает, что закроется у себя в кабинете и сделает
то, о чем даже думать не смел. Он почти мертв, пропажа ребенка вырвала ему
хребет, и ползет он по земле только потому, что Чимин все еще ждет от него
новостей.

***

Сегодня Чонгук другой, Юнги это сразу чувствует. Его плечи опущены, в глазах
замешательство, его словно что-то грызет, он идет прямо к бару, но, кажется,
забывает за чем. Возвращается без бокала к креслу и, опустившись в него,
мутным взглядом смотрит на омегу.

— Что случилось? — подходит к нему Юнги. Он уже уверен, что случилось что-то
плохое, но какой у этого плохого масштаб, что сам Эль Диабло такой
сломленный.

— Ниньо похитили, — с трудом говорит альфа, и Юнги в ужасе прикрывает

ладонью рот. — Я ищу его, я уже всем, кого знаю, сказал, со всеми связался, но я
не могу его найти. Я боюсь, если это картели, то…
512/624
— Чонгук, — опускается на ковер напротив него омега. — Умоляю, не думай о
плохом, ищи дальше, хоть из-под земли достань, ты можешь, ты же Дьявол, тебе
просто надо взять себя в руки, — говорит Юнги, а сам чувствует, как спазмы
парализуют горло. — Подумай, о ком ты еще не вспомнил, кого не рассмотрел.
Умоляю, только найдите его, — голос срывается.

Одна мысль, что малыша отобрали у семьи, что ему прямо сейчас угрожает
смерть, срывает в Юнги все плотины, и омега, прикрыв ладонями лицо, горько
плачет. Он пытается еще что-то сказать, подбодрить альфу, отправить свое
чудовище вершить правосудие, но из него, кроме всхлипов, ничего не выходит.
Чонгук притягивает его к себе, утирает ладонями мокрое лицо и, поцеловав в
лоб, клянется, что найдет.

Чонгук вновь уходит, а Юнги до утра смотрит на номер Намджуна, но так и не

находит сил ему позвонить. Он не знает, что сказать альфе, который потерял
ребенка, как попросить к телефону убитого горем Чимина, как вообще в такой
ситуации подобрать слова. Юнги снова заливается слезами, молит высшие силы
беречь малыша и, как загнанный в клетку зверь, мечется по гостиной. Слезы
высыхают, но болящее за семью Ким сердце по-прежнему ноет. Юнги, которому
и так с утра было плохо, чувствует, как тошнота подкатывает к горлу, и,
склонившись над унитазом, думает, что не мешало бы заняться больным
желудком, который, стоило понервничать, снова дал о себе знать. Но не сейчас.
Сейчас ничто не важно, кроме крохи, находящегося в руках врага. Юнги верит в
силу Чонгука, и он будет верить до последнего. Его альфа найдет малыша, и
Юнги еще прижмет сына своего друга к груди.

***

Через двадцать часов после похищения ребенка, источники докладывают

Чонгуку, что один из старейших картелей, действующих в соседнем
государстве, учитывая шаткое положение в Амахо, пошел на такой
самоуверенный шаг. Картель, уверенный в том, что раскол сильно ослабил
Волка, воспользовался возможностью легкой наживы, но не учел, что Эль
Диабло из-за своего племянника закроет глаза на конфликт.

У Чонгука всегда было больше связей, чем у братьев, особенно с картелями.

Альфа предпочитал лично участвовать на переговорах с крупными картелями,
часто разъезжал, его знает и о нем наслышан весь криминальный мир материка.
Он обратился ко всем, кого знает лично, к остальным выслал своих людей, с кем-
то переговорил по телефону, и вот сегодня он узнал новость, которая, наконец-
то, позволила ему задышать.

Чонгук, пока не получает подтверждения тому, что ребенок жив, не говорит

Намджуну, боится, что сломленный трагедией нетерпеливый брат, сделает
ошибку. Он тщательно рассчитывает время, которое осталось до того, как
Намджун выедет в другую страну, отправляет за Ниньо Джозефа, приставив к
нему лучших своих людей, и делает пару звонков. Чонгуку приходится
пожертвовать крупной суммой, рассчитанной на закупку вооружения, которую
он переводит двум другим картелям, один из них будет содействовать Джозефу,
а второй слил информацию про местонахождение ребенка. Потом альфа
набирает Намджуна и, сказав ему, чтобы он перечислил определенную сумму
513/624
картелю, с которым уже договорился Чонгук, называет ему место в столице, где
его будет ждать Джозеф.

Ни один картель не вмешивается в резню, которую устраивают Эль Диабло и

Волк за Ниньо. В этот день один из сильнейших картелей материка полностью
лишается своей верхушки и сразу же поглощается соседним, с которым и
договаривался Чонгук. Намджун запрещает братьям ехать с ним, оставляет на
них территории и просит быть начеку. Как только Джозеф, забрав ребенка,
возвращается в Ла Тиерру, Намджун приказывает закрыть выходы из особняка
картеля. Ни один выстрел не доносится в ту ночь из особняка, посмевшего
покуситься на жизнь сына Волка главы картеля. Говорят, Намджун лично
порубил на куски и главного, и всех его приспешников, но семью не тронул.
Альфа возвращается в Амахо без остановок, весь в крови, отказывается
заходить в особняк через главный вход, думая, что переоденется и поедет с
Чимином за Ниньо, но еще с улицы слышит, как кричит омега, и, вбежав в дом,
падает на колени рядом с сидящим у дивана парнем.

— Мы нашли его, — обхватывает покрытыми свежими порезами, ранами на

костяшках руками его лицо. — Ниньо у Чонгука.

— Это их кровь? — поглаживает ладонями его грудь плачущий от счастливой

новости Чимин, боясь, что альфа ранен.

— Их, — ловит и целует его руку Намджун.

— Хорошо, ее много, значит, они мертвы, — задыхающийся от чувств Чимин

обнимает голову альфы и слышит, как впервые за сутки плачет в кресле в углу
до последнего старающийся быть сильным для них же Лэй. Слезы боли
сменяются слезами счастья. Чимин, который за одно мгновенье будто обрел
крылья, все равно взлететь не может. Агония последних часов забрала все силы,
омега ползком пытается добраться до двери, уверен, что встанет на ноги,
увидев сына, но Намджун поднимает его на руки и, прижимая к себе, идет во
двор.

***

Чонгук, забрав Ниньо у Джозефа, привозит его в особняк, и счастливый увидеть

малыша Юнги не выпускает его из рук. Ребенка осматривают врачи в особняке
альфы, Юнги его кормит, меняет подгузник и с болью в сердце смотрит на
грязную одежду малыша. Чонгук подходит к довольному и сытому ребёнку,
сидящему на диване и играющему с пустым стаканчиком, и, опустившись на
ковер, упирается лбом в его живот.

— Скажи Эль Диабло, — щипает его щеки Чонгук.

— Не говори это, скажи Чонгук, — уговаривает ребенка Юнги.

— Дябло, — визжит Ниньо и швыряет стакан на ковер.

Чонгук победно улыбается и поднимает его на руки:

— Отныне ты официально дядин любимчик, — целует его в макушку альфа.

— Ты ведь соскучился по родителям?
514/624
Юнги наблюдает за ними и чувствует, как сжимается сердце в груди. Чонгук так
аккуратен и бережен с ребенком, омега видел, как ему было плохо, когда он
думал, что не найдет Ниньо, и убеждается, что кто бы что о нем ни думал и кем
бы ни пытался казаться альфа, он Чон Чонгук — его любовь, его брат, его семья.
И сегодня, найдя ребенка, бросив на это все свои ресурсы и не жалея себя, он
доказал, что он все еще Зверь, и семья важнее всего.

***

Намджун летит к границе вместе с Чимином, за ним несутся Сайко и Мо. Тэхену,
который по-прежнему находится в больнице, про ребенка договорились не
говорить, не ухудшать его состояние. Лэй пытался выехать с сыновьями, но
омеге резко стало плохо от переживаний, и он, выставив всех, заверил, что о
нем позаботится его врач. Илан тоже остался дома, чтобы приглядеть за омегой.

Автомобили подъезжают к границе, и Чимина, который сейчас в шаге от сына,

не заботит конфликт и война. Он выбегает из машины, два раза спотыкается и,
добежав до Чонгука, к груди которого прижимается ребенок, протягивает руки и
отшатывается. Намджун еле успевает поймать не справившегося с чувствами
омегу и аккуратно сажает его на траву. Альфа забирает у Чонгука визжащего и
радующегося отцу ребенка и, поцеловав его, сразу передает Чимину. Намджун
бы не отпускал Ниньо, нанюхался бы вдоволь, расцеловал бы карапуза, который
вцепился пальчиками в его воротник, но папа важнее. Чимин прижимает
непоседливого ребенка к груди и плачет так горько, что Чонгуку не по себе.
Омега не справляется с нахлынувшими эмоциями, пугает уже ревущего в голос
от состояния папы ребенка, но все равно его не отпускает, загнанным зверем на
всех, кто к нему руки протягивает, смотрит.

— Спасибо, — поднимает мокрые глаза на Чонгука Чимин. — Спасибо, —

покрывает поцелуями голову Ниньо.

— Я тебе жизнью обязан, — говорит брату Намджун, которого душат спазмы в

горле.

— Мне не нужна твоя жизнь, — тихо отвечает Чонгук.

— Спасибо, — вторят топчущиеся позади Волка Мо и Сайко, которые глаза с

земли не поднимают, и Чонгук им кивает.

— Ты все-таки не потерян, брат, — если бы не чертовы проволоки, Намджун бы

его обнял, и эта неловкая пауза между ними это только доказывает.

— Ниньо мой племянник, и никакая война не изменит того, что я люблю его.
— «Тебя» не договаривает. — Пусть сделает тату с моим именем, когда
вырастет, — подмигивает Чонгук и возвращается к автомобилям.

***

— Я понимаю, это твой племянник, но таким ходом нам войну не выиграть, —

говорит опустившемуся на сидение рядом Чонгуку Куш. — Ты заплатил ради его
свободы сумму, равную стоимости небольшой армии.
515/624
— Заплатил, — кивает Чонгук. — И заплатил бы еще больше, если бы
понадобилось.

— Я просто не понимаю, — смотрит на него Куш. — Почему мы не начинаем

военные действия. Мы даже сейчас можем по ним так ударить, что они не
оправятся, тем более момент подходящий, Волк еще после похищения в себя не
пришел.

— Ты знаешь, что мы ждем поставку вооружения.

— Нам и того, что есть, хватает! — восклицает альфа, привлекая внимание

шофера. — Давай уже заберем этот чертов полуостров!

— Я лидер Левиафана, и мне лучше знать, когда мы нападем, — четко говорит

Чонгук и смотрит так, что Куш не находит, чем ответить.

***

Юнги толком не представляет, чем именно он может помочь Намджуну. По

словам альфы, единственное, что от него требуется на данном этапе — это
завоевать доверие Чонгука и попробовать выяснить, кто из Амахо сливает ему
информацию. Оба задания очень сложные. Несмотря на некое подобие связи,
установившейся между ними после течки, Чонгук все равно особо шагов для
сближения не предпринимает, ужинает с омегой, спит с ним, ничего не
обсуждает. Со вчерашнего дня альфа вообще в особняке не появляется, и омега
уверен, что он опять что-то замышляет против Амахо.

Устав торчать дома в ожидании Чонгука, ночью Юнги вызывает шофера и

требует отвезти его в клуб, прекрасно зная, что брату о его гуляниях доложат и
в этот раз он точно явится. Юнги сидит в душном помещении в окружении
шестерых альф, которые глаз с него не сводят, будто он испарится. Хотя бы
пользуясь отсутствием босса можно разглядеть омегу, который с первого
взгляда обычный, но есть в нем что-то, что заставляет оборачиваться, а потом и
вовсе не позволяет глаз от него оторвать. Боссу надо отдать должное — вкус у
него отменный.

Юнги опустошает третий бокал, требует четвертый. Он и без Чонгука прекрасно

повеселится. Юнги шлет одному из альф воздушный поцелуй и, отпив от только
принесенного бокала, встает на ноги. Все моментально подбираются, готовятся
сопровождать омегу главного.

— Я танцевать, мальчики, — бросает им Юнги и через живой коридор спускается

вниз, и останавливается прямо в середине танцпола.

Танцующая рядом молодежь слишком разошлась, чтобы обращать на него

внимание, Юнги поднимает руки, покачивает бедрами под ритм, трясет головой,
заставляя золотые пряди накрывать вуалью глаза. Юнги отдается музыке,
позволяет несущемуся по крови алкоголю руководить его телом и, прикрыв
веки, наслаждается моментом. Он танцует так, будто он один, его никто не
видит, откидывает голову назад, подставляет лицо под свет софитов, двигается
плавно, подпевает вокалисту, зарывается пальцами в волосы, и музыка резко
заканчивается. Юнги распахивает глаза и видит, что он в пустом клубе, а в
516/624
десяти шагах от помоста стоит Чонгук, и темнота в помещении меркнет перед
темнотой в его глазах. Юнги, споткнувшись, идет в противоположную сторону к
бару и только прислоняется к стойке, как чувствует его дыхание в своих
волосах. Омега ложится грудью на стойку, стучит по ней чьим-то пустым
бокалом, но никто не подходит. Рука Чонгука скользит по взмокшей и
прилипшей к телу блузке, пробирается под ткань. Он оглаживает его живот,
поднимается к груди, обхватывает пальцами сосок, и Юнги сам подается назад,
впечатывается спиной в его грудь, скользит вниз, нарочно задницей трется, на
члене задерживается. Его пальцы до побеления сжимают отполированную
стойку, он выгнулся так, что еще немного, и сломается, но Чонгук лижет ему за
ухом, посасывает мочку, Юнги больше ласк требует.

— Как же сильно ты хочешь, — с хрипотцой в ухо шепчет альфа, Юнги разом его
запах вдыхает.

Его руки уже расстегнули брюки омеги, широкая ладонь обхватила его член,
Юнги поскуливает от пальцев, поглаживающих головку, его разрывает от
желания. Юнги хочется, чтобы Чонгук не останавливался, продолжал ласкать,
чтобы вошел разом на всю длину, без подготовки вбивал его в стойку, заставлял
кричать громче музыки. У Чонгука другие планы, он проводит по длине,
сжимает у основания, второй рукой проводит по ложбинке меж ягодиц, грубо
нажимает на дырочку и толкается. Он трахает его пальцами, одновременно
надрачивает, у Юнги ноги разъезжаются, и если бы альфа его не удерживал, он
бы давно был распластанным по полу. Юнги тяжело дышит, скребется ногтями
по стойке, хрипит «еще» и глубже на его пальцы насаживается. Чонгук
прикусывает плечо, Юнги со стоном кончает ему в руку и, подрагивая от
оргазма, виснет в его руках.

По дороге домой омега спит на заднем сидении головой на его груди и не

просыпается, когда альфа поднимает его наверх и укладывает в постель.

— Ты обо мне так редко вспоминаешь, — обиженно бурчит сонный Юнги, из-под
полуспущенных ресниц следя за тем, как раздевается Чонгук.

— Ты знаешь, что я занят.

— Ах да, у тебя война, — потягивается Юнги.

— Лучше бы она, чем то, что происходит сейчас, — отвечает Чонгук и снимает
часы с запястья.

Чонгука уже раздражает нынешнее положение дел. Намджун шагов не

предпринимает, он и не может, Чонгук проводит последние учения, но его
союзники его торопят, всё требуют весь полуостров, особенно Куш, который
достает альфу, говоря, что он стал довольствоваться меньшим. Ни в коем
случае, просто Чонгук вырос со зверями, с ними вместе прошел путь и знает, на
что они способны. Пусть с финансовой точки зрения Намджуну сейчас тяжело,
но все три лидера и их люди, даже без достаточного оружия, могут выйти
победителями из этой войны. Поэтому Чонгуку надо основательно
подготовиться, все учесть, но его партнеры, которые теряют терпение, не дают
ему времени.

Через полчаса дикого секса, Юнги лежит обнаженным на животе и смотрит на

прислонившегося к спинке кровати и читающего что-то на телефоне альфу.
517/624
— Скажи, Чонгук, ты не скучаешь по братьям?

— Не доставай, — не отвлекается от чтения альфа.

— Ну я хочу поговорить, — бурчит омега и подползает ближе, кладет голову на

его бедро, водит пальцами по рисункам. — А по папе?

— Скучаю.

— Тогда зачем все это?

— Ты не отстанешь, да? — убирает телефон на тумбочку альфа. — Я всю жизнь

хотел вытащить Кальдрон из болота, в котором он увяз. Я хотел создать
государство, а сильное государство — это в первую очередь его экономика. Но
мне не позволяли концентрироваться на экономике, отвлекая недовольствами,
требуя все и сразу. А потом вдруг мои братья решили, что, несмотря на все
трудности, которые мы прошли, созданное нами государство можно отдать
другим. Это мой полуостров, это моя мечта. И я усвоил урок, что люди
неблагодарные, я создам его кровью, первое время ее, возможно, будет много,
зато потом все будут жить в достатке и дышать свободно. Кто, в конце концов,
пришел к власти там, где вечно царил хаос, без крови?

— А ты? — не сдается омега. — Ты ведь продолжаешь терять, семью уже

потерял. Ты же ради Ниньо обо всем позабыл, отключил в себе режим «я всех
прикончу из-за земли», так не включай его обратно. Не теряй свою
человечность.

— Жертвы в таком деле необходимы, нельзя обрести все, не теряя ничего, —

шлепает его по заднице Чонгук. — Тебя вообще политика пусть не интересует.

— Меня интересуешь ты и твое благополучие, — взбирается на него Юнги.

— Неужели, — оттягивает зубами его губу альфа. — Ты же не думаешь, что я

забыл, кто ты и что ты натворил.

— Сейчас забудешь, — целует его омега.

Юнги приходится почти два часа притворяться спящим, пока альфа, наконец-то,
засыпает. Омега осторожно поднимается с кровати, обходит ее и только тянется
за телефоном, как Чонгук поворачивается на другой бок, и Юнги еле успевает
отойти от кровати.

— Ты что делаешь? — открыв глаза, смотрит на него Чонгук.

— В туалет иду, — не теряется омега.

Только заперевшись в ванной, Юнги выдыхает, он чуть не попался. Чонгук спит

чутко, и омега решает зачеркнуть план проверить его телефон.

***

Чонгук заканчивает раздавать указания и, повернувшись к Кушу, слушает его

518/624
доклад о границах, когда в помещение базы, размахивая бумажным пакетом с
лого очередного бренда, заходит Юнги. Омега в ультракоротких шортах,
которых не видно из-под свободной черной футболки, игнорируя уставившиеся
на нем взгляды, ленивой походкой идет к брату и, приподнявшись на цыпочках,
целует его в щеку.

— Я устал от одиночества, требую у великого лидера пообедать со мной!

— торжественно заявляет Юнги, нисколечко не смущаясь остальных
присутствующих.

На самом деле, Юнги подозревает, что ему за то, что он без разрешения явился
на базу, достанется, но он должен был посмотреть на место, в котором альфа
все и планирует.

— Кое-кто получит сегодня ремнем по заднице, — тон Чонгука не оставляет

сомнений, что это не просто угроза, а его жадный взгляд, облизывающий ноги
омеги, вселяют уверенность, что ночью будет очень жарко.

— Грех такую попку ремнем огревать, — тоже разглядывает стройные ножки

Куш и, заметив тяжелый взгляд Чонгука, сразу уходит.

— Ну пожалуйста, ты же не откажешь мне, — играет с пуговицами на рубашке

брата Юнги.

Чонгук не успевает ответить, как к нему подходит какой-то альфа, и они

отходят. Что бы ему ни говорил альфа, омега уверен, что Чонгука это злит,
потому что он вызывает своих людей и, приказав проводить Юнги к автомобилю,
идет вглубь помещения. Юнги уже доходит до ворот в окружении двух парней,
как резко тормозит и, заявив, что забыл кое-что сказать брату, резко
развернувшись, бежит обратно. Омега находит альфу за военным автомобилем в
глубине зала и, остановившись с другой стороны, слышит, как Чонгук громко
говорит с Кушем. По голосу брата Юнги понимает, что он сильно зол и пахнет
конфликтом.

— Я сказал тебе, что сейчас мы к войне не готовы.

— А я говорю, что ты все время оттягиваешь, давай наступим, они сдыхают с

голоду, мы их в порошок сотрем.

— Я уже проходил одну войну с ними и лучше тебя знаю, когда и как нужно
наступать, — раздраженно отвечает Чонгук. — Ты прекрасно знаешь, что мы
блефуем, первая поставка отменилась, заказ на вторую мы только сделали. У
нас нет достаточного количества оружия и людей, мы не готовы, и именно в
наших интересах тянуть и пугать.

— Ты тянешь в надежде, что они сдадутся, они ведь твоя семья, ты не хочешь
конфликта, твой братец этому доказательство, — кривит рот Куш. — Ты должен
был открутить ему голову, доказать всем, что тебе плевать на семейные узы, а
ты его лелеешь. Тебе не выиграть войну, пока тебе есть, на кого оглядываться.
Он тянет тебя вниз.

— Сегодня последний раз, когда я слышу его имя из твоих уст, еще раз ты
скажешь что-то про Юнги, и я, несмотря на наш контракт, вырву твой язык, —
Юнги чувствует, как холодок пробегается по спине от тона Чонгука.
519/624
— Но мы потеряли клиентов, у нас крыса завелась, плюс мы теперь и деньги
потеряли, я боюсь, что мы и территории потеряем, — уже тихо говорит Куш.

— Крысу ищите, и чем быстрее найдете, тем лучше, я лично ее выпотрошу, —

Юнги шумно сглатывает. — А насчет всего остального — это моя армия, мои
люди, а ты контрактник, так выполняй условия своего контракта и не прыгай
выше головы.

— Мы же как двухголовый демон, — обиженно говорит Куш.

— Демон один, и у него одна голова, — Юнги слышит отдаляющиеся шаги и

разворачивается, чтобы уйти, как слышит брошенное в след Чонгуку «ты еще
пожалеешь» от Куша.

***

С похищения Ниньо прошел месяц, Чимин тяжело справляется с последствиями

душевной травмы, которую пережил за самые страшные сутки в своей жизни.
Омега не выпускает Ниньо из рук, никому, кроме членов семьи, ребенка больше
не доверяет. Бывший няня ребенка пришел в себя, Намджун распорядился,
чтобы у него был должный уход, а нового больше не ищет. Чимин отказался от
услуг няни, сам смотрит за ребенком. В клуб омега пока не ездит, решает
проблемы с Аароном по телефону и получает помощь психолога на дому. Чимин
знает, что он оправится, придет в себя, у него и вариантов нет, он пример и
опора своего сына. Чимин станет еще сильнее, чтобы защитить Ниньо, которого
и так достаточно напугал слезами в первые дни воссоединения. Он будет самой
крепкой опорой для своего сына, и если население Амахо думает, что
ползающий по полу особняка и оплакивающий своего ребёнка омега никогда не
станет прежним — они правы. Чимин станет сильнее. Ради себя, ради своей
семьи. Омеге нравится проводить время с ребенком, раньше он постоянно ездил
по делам, видел его большей частью по вечерам, а сейчас даже у Лэя не
оставляет, все время рядом держит. Ниньо теперь спит в комнате родителей,
Намджун только рад, он сам от себя ребенка отпускать не хочет. Ниньо растет
энергичным сорванцом, переворачивает вверх дном дом и своим звонким смехом
радует родителей. Родители маленького альфы понемногу приходят в себя,
залечивают раны. Тэхена выписали две недели назад, и омега почти каждый
день проводит в особняке Намджуна. Пока альфы пропадают на работе, Тэхен
практикуется рисовать Ниньо, учит с ним новые слова и не дает скучать своему
другу. Сайко сам часто бывает у Намджуна. Похищение Ниньо еще больше
объединило семьи, теперь после работы и дел все первым делом бегут к
Намджуну, чей дом стал местом встречи всех членов семьи. Альфы по-прежнему
косятся на Омариона, но лишнее себе не позволяют, притворяются, что ни
взглядов, ни знаков внимания двух парней друг к другу не замечают.

Сегодня уставший после тяжелого дня Хосок заезжает к Намджуну за супругом

и задерживается, потому что Ниньо надоело кататься на Мо, и он потребовал
сменить «лошадку». Наигравшись с малышом, которого папа забирает
укладывать спать, Хосок с Тэхеном прощаются с хозяевами дома. Омега с
трудом опускается на сидение ламборгини, ворчит, что Хосок мог бы взять
машину поудобнее, и вызывает у мужа улыбку.

— Ты страшный ворчун, — выруливает со двора Сайко. — То тебе автомобиль не

520/624
нравится, то запах моего парфюма, то еще что…

— Да я будто на земле сижу, — спускает стекло Тэхен, впуская внутрь вечерний

воздух. — А выходить из него с моим пузом то еще испытание.

— А ты не выходишь, ты выкатываешься, — хохочет Сайко и получает кулаком в

плечо. — Я же любя, — ловит кулак и подносит к губам.

— Ты просто завидуешь, потому что я выше ростом, — хмыкает омега.

— Завидую? — усмехается Хосок. — Наоборот, я счастливчик, у моего омеги

такие длинные ноги и вообще он супермодель.

— Останови, — внезапно просит Тэхен. — Давай постоим у моря.

Хосок съезжает на обочину и, припарковавшись, помогает Тэхену выйти из

автомобиля. Лунный диск отражается на поверхности воды, завораживает
красотой. Они сидят на капоте ламборгини, один с двумя сердцами, второй, кто
эти сердца всю жизнь оберегать будет. Хосок любуется точеным профилем,
Тэхен поворачивается к нему, улыбается — альфу от переполняющих чувств
разрывает. Хосок влюбился уже не помнит в который раз, и самое смешное, что в
одного и того же человека.

— Ты так странно на меня смотришь, — смущается Тэхен.

— Счастью своему не верю, — притягивает омегу к себе Хосок и обнимает.

— Хосок, — бурчит ему в грудь Тэхен. — Я знаю, что это ты покалечил тех альф,
и подозреваю, кто тебе это все рассказал.

Хосок в его объятиях моментально каменеет, молчит.

— Я знаю, кто мой муж, кого я выбрал своим любимым человеком, —

отодвинувшись, смотрит ему в глаза Тэхен. — Знаю, что эти руки, которыми ты
меня обнимаешь, резали чужую плоть. Я долго об этом думал, проходил стадии
от ужаса до принятия, все не мог понять, что я чувствую. Ты жесток с врагами,
ты бескомпромиссен там, где это касается семьи, и я, как нормальный человек,
должен бояться тебя, ненавидеть за зверства, которые ты учинил, но я не
чувствую ничего такого даже близко, — омега не дает Хосоку его перебить и
продолжает: — Я с каждым днем люблю тебя все больше, хотя казалось бы, куда
больше, и я не боюсь тебя, напротив, я боюсь, когда ты не рядом. Ты выбрал
меня, — берет его руки в свои. — Даже не зная той правды, а потом, узнав ее, ты
все равно выбрал меня.

— Кто я такой, чтобы выбирать тебя, — целует его костяшки альфа.

— Выбираешь всегда ты, а я тот, кто перегрызет глотку любому, кто посмеет
плохо на тебя посмотреть.

— Интересные у нас отношения, — смеется Тэхен.

— Они мой смысл жизни, — тихо говорит альфа и притягивает его к себе. — Они
то, что делает меня счастливым. Можешь себе представить постоянное чувство
абсолютного счастья? Неважно, каким будет день, что он мне принесет, будут
ли конфликты, проблемы. Только открыв глаза утром, я поворачиваюсь к тебе,
521/624
осознаю, что ты рядом, и все остальное теряет важность. Я просыпаюсь
счастливым.

— Мне не нужно это представлять, — кладет голову на его грудь Тэхен. — Я это
проживаю каждое утро.

***

— У меня волосы, как у папы! — бежит вперед Ниньо, держась за хвостик на

макушке, в который ему собрал волосы Чимин, пока родители медленно идут за
ним. Телохранители лидера и его семьи идут невдалеке, держат расстояние.
Чимин попросил пройтись домой пешком, хочется подышать свежим воздухом,
да и Ниньо любит побегать по улицам. После похищения Чимин сам настаивает,
чтобы вся семья была постоянно окружена охраной.

— Осторожно, опять упадёшь, — строго говорит Намджун, но Ниньо продолжает

бежать, пока не замирает на месте, услышав звук со стороны мусорного бака.
Маленький альфа сразу двигается в ту сторону, но охрана отца ловит его.

— Куда тебя несет? — закатывает глаза Чимин.

— Там что-то есть, — показывает на бак ребенок.

— Ты не боишься? — спрашивает его отец.

— Нет, — твердо говорит Ниньо, — хочу посмотреть.

Намджун просит опустить ребенка на землю и, взяв его за руку, идет к бакам.

— Намджун, — окликает его Чимин. — Вдруг там части, сам понимаешь…

— Я не до такой степени плохой лидер, чтобы этот беспредел в моем городе

продолжался, — улыбается ему Намджун и, подойдя к бакам, видит щенка,
вцепившегося зубами в пакет мусора.

— Щеночек, — визжит Ниньо, и Намджун еле успевает поймать бросившегося к

собаке сына.

— Я хочу к щеночку, — капризничает Ниньо.

— Он болен, — нахмурившись, смотрит на покрытое открытыми ранами

несчастное животное Намджун.

— Бедный малыш, — подходит к ним Чимин и с болью смотрит на собаку.

— Заберем его в клинику, — кивает Намджун своему человеку.

— Не надо в клинику, — кричит Ниньо и, отбившись, добегает до заползшего под

бак от страха пса. — Заберем домой.

Намджун удивлен храбрости сына, а еще больше он восхищен тем, что Ниньо,
несмотря на вид собаки, по-прежнему пытается ее достать.

522/624
— За тобой самим смотреть надо, как ты за собакой смотреть будешь?
— вздыхает Чимин. — Сейчас тебе не нужна собака, мы найдем дом этому
малышу.

— Я хочу его, — топает ножкой Ниньо, готовясь разразиться плачем.

— Вырастешь еще чуток, и отец купит тебе сильного пса, — пытается успокоить
его омега.

— Я хочу этого! — не отступает маленький альфа.

— Почему ты хочешь этого? — садится на корточки напротив раскрасневшегося

ребенка Намджун.

— Он сильный, он ест мусор, не боится холода и хулиганов, — трет кулачками

глаза Ниньо.

— Ты прав, — улыбается ему Намджун, который видит в ободранном псе себя и

своих братьев. — Мы вылечим его и заберем себе.

— Ты серьезно? — с улыбкой смотрит на него Чимин, и альфа кивает.

Забрав собаку, семейство Ким всем составом отправляется в ветеринарную

клинику, откуда с трудом забирает не понимающего, почему пса нельзя
вылечить сегодня же, Ниньо. С того дня каждое утро Ниньо начинается с
вопроса, когда уже привезут Демона. Именно так называл своего пса Ниньо,
который сам сократил имя любимого героя Деймона из рассказов, которые
читает ему перед сном папа.

***

У Чонгука опять плохое настроение. Юнги это сразу, как альфа переступает
порог, чувствует. Омега, который до этого листал на диване журнал,
откладывает его в сторону и смотрит на идущего к нему брата.

— Выйдем, поужинаем где-нибудь, хочу отвлечься, — нагибается к нему Чонгук,

и Юнги послушно подставляет губы. Альфа выругивается, услышав звон
мобильного, и, достав телефон, отходит к окнам. Кто бы ни звонил, у Чонгука
теперь отличное настроение.

— Все в порядке? — спрашивает его нахмурившийся Юнги.

— Все просто отлично, — цокает языком альфа. — Я только что узнал, что у моих
братьев все плохо, значит, скоро сдадутся. Иди переодеваться, — бросает
телефон на диван Чонгук и идет к бару.

Юнги встает с места, не сводя глаз с широкой спины у бара, дрожащими от

напряжения пальцами открывает входящие на еще не погаснувшем экране и
запоминает последние четыре цифры последнего номера. Омега идет к
лестницам и, заперевшись в ванной, скидывает Намджуну смс:

— Этот номер только что звонил из Амахо, докладывал ситуацию. Узнайте, у

кого в номере эти последние цифры, и найдете предателя.
523/624
Собирающийся домой Намджун подносит телефон к глазам и каменеет. Он
прекрасно знает, чей номер прислал ему Юнги.

Перед глазами моментально вспыхивает, слепит яркая улыбка Мо, та самая,

которой он улыбается одному единственному человеку и раздражает братьев.
Намджун четко видит, как эта улыбка покрывается уродливыми черными
трещинами и осыпается на пол. Неважно, какой урон он нанес государству
Зверей — все можно восстановить и вернуть, но ту самую улыбку, которая
смущала братьев, зажигала на дне глаз папы огоньки — не вернуть. Намджун
опускается в кресло и, продолжая гипнотизировать взглядом телефон,
откидывает голову назад. Еще пара минут ощущения счастья. Эти жалкие
минуты все, что может подарить ему Намджун. Тот, кого постоянно обзывали и
от кого все в ужасе убегали, в этот раз убежит сам. Оставит на поле боя свое
истерзанное сердце и, что самое страшное, — надежду, которую столько лет
вселял в него Лэй и братья и которую взмахом руки уничтожил Омарион.

*Название главы — Счастье на паузе (пер. с исп. Pausa de felicidad)

524/624
Примечание к части Не забывайте про музыку. Осталось две главы. Запасемся
терпением.

Для меня это песня Момарионов

Dr. Dre "I Need A Doctor" feat. Eminem and Skylar Grey
https://soundcloud.com/interscope/dr-dre-i-need-a-doctor-feat-eminem-and-skylar-
grey?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Юнгуки
XXXTENTACION-UGLY
https://soundcloud.com/jahseh-onfroy/ugly
Последняя часть главы
Not About Angels (Birdy)
https://soundcloud.com/sans0n/not-about-angels-birdy?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Ла герра

Намджун долго стоит у окна в кабинете офиса и смотрит на

скрывающееся за горизонтом солнце. Ещё одна потеря, еще один человек,
которому он выделил место у себя в душе, а он ее разворошил. Сокджин был
первым после братьев, кому Намджун позволил себе роскошь доверять, и
напрасно. Он ведь еще с голосования по выборам стал присматриваться к
Омариону, но потом произошло отделение, начался бардак, похитили Ниньо, и
его внимание рассеялось. Омарион ответит за предательство, это несомненно,
но альфу сейчас заботит другое — как это переживет Мо. Намджун шумно
выдыхает, прислоняется лбом к стеклу и прикрывает веки. Мо выбрал его своим
человеком, Намджун до сих пор не хочет говорить, что полюбил. Эта новость
сломает их мальчика, и Намджуна бесит, что самое тяжелое в этот раз выпало
на его долю. Мо и так ранимый, всю жизнь старшие пытались окружить его
стеной, не давать ядовитым словам просочиться, а в итоге проморгали
Омариона, который завладел сердцем их брата, и пара минут отделяет их от
того, чтобы услышать, как это сердце треснет прямо в груди Кениля. Намджун
бы многое отдал, лишь бы эту ношу понес кто-нибудь другой, но он должен
поставить Мо в известность и поскорее решить этот вопрос, пока Сокджин опять
им не навредил. Намджун проходит к столу, берет мобильный и, набравшись
смелости, звонит Мо.

— Где ты сейчас? — сразу задает вопрос альфа.

— Гуляю, — мнется Мо.

— Скажи мне правду, это очень важно.

— Я у Сокджина, — тихо бурчит альфа.

— Он тебя слышит?

— Нет, он в ванной, а в чем дело? — обеспокоенно спрашивает младший.

— Мне нужно, чтобы ты немедленно покинул его квартиру. Придумай

правдоподобный повод и уходи.
525/624
— Я не понимаю, — растерянно отвечает Мо.

— Ему больше нельзя доверять. Прошу тебя, Мо, покинь квартиру, приезжай в
офис, я все тебе объясню.

— Я с места не двинусь, пока ты не скажешь мне, что происходит, — твердо

говорит Мо.

— Сокджин сливал Чонгуку информацию, они работают вместе. Уходи оттуда, я

выслал туда своих людей, не знаю, на что он способен.

— В чем дело? — Мо вздрагивает и, убрав телефон в карман, поворачивается к

прислонившемуся к двери Омариону. Альфа только вышел из душа, он в одних
спортивных штанах, с его волос стекает вода, капли которой разбиваются о
широкие плечи.

— Дело вышло, надо к Намджуну съездить, — не понимает, как у него язык не

заплетается, Мо. Он толком информацию не осознал, но мигающее в голове
ярко-красным «предатель» слепит.

— Ну как так, — разминает шею Омарион и, откинув полотенце на спинку стула,

проходит к мойке. — Мы ведь хотели пива выпить, тако заказать, — достает из
верхнего шкафчика стакан и наполняет водой из-под крана.

— В другой раз, — буравит его спину взглядом Мо, с трудом оторвав подошвы от
пола, двигается к двери, но на полпути замирает.

Мо не может вот так вот уйти. Он не выйдет за эту дверь, так и не спросив, не
посмотрев в глаза, в которых все это время видел любовь, а оказалось, это был
всего лишь верхний слой, под которым настоящий Сокджин, который, вжимая
его в простыни в этой квартире, помогал Чонгуку выиграть войну. Войну, в
которой падет и Мо. Разве любовь бывает такой? Разве когда любят, то своего
любимого подставляют? Это слишком тяжело, слишком несправедливо. Мо не
знает, как это назвать, когда за миг все светлое в нем покрывается густой
черной тоской по былым чувствам, по той, кого, оказывается, можно было вот
так легко убить, принести в жертву своим амбициям. Мо так не сумел бы.
Возможно, это и есть его личная трагедия, его ахиллесова пята, ведь в этом
мире, чем туже затянуты стежки, чем толще наложен цемент — нет шансов, что
ее пробьют, а Мо не то чтобы границы очерчивал, оборону строил, он руки
раскрыл, в объятия пригласил, поэтому они всегда уходили и оставляли за собой
разворошённое поле чужих надежд. И Сокджин уходит, только после него одна
съедающая его живьем пустота, в которой Мо ничего больше не взрастит.

Мо считал всю свою жизнь испытанием, чьей-то плохой шуткой, а оказалось, что
все это было просто вступлением, что настоящая боль, это когда тот, с кем он
летал, собственными руками его крылья подрезал и смотрит сейчас, как он со
скоростью света навстречу чудовищной реальности, в которой он так и остался
не способным вызвать любовь монстром, разбиваться летит. Мо чувствует, как
насквозь прошитое нитями любви сердце сейчас от них избавляется,
расползается по нутру огненным диском, который его разрушает. Если Мо не
выскажется — этот огненный диск ядерным грибом в нем поднимется. А ведь
оно полностью принадлежало ему, ведь Мо сам его из груди вынул, в его руки
вложил, не давал руководства к пользованию, не просил быть осторожнее,
526/624
сделал любимую ошибку всех влюбленных, думал, это изначально и
предполагается, был уверен, что, принимая чужое сердце, люди уже обязуются
его беречь, ведь если не так, то зачем ладони открывать, зачем брать его и еще
лживые речи о «вечности» толкать.

Он сжимает ладони в кулаки, собирается с духом, оборачивается к своей

панацее и своей смерти и натыкается на дуло зажатого в руке Омариона
пистолета. Будто бы Мо факта предательства мало было, будто бы не раскидало
его гниющую от чужой нелюбви плоть по стенам бежевой кухни, и не его сердце
под ноги оседает.

— Правда, значит, — разбито улыбается.

— Правда, но моя отличается от твоей, — хмуро смотрит на него Омарион. — Я

не буду оправдываться, говорить, что я так не хотел. Ты не заслуживаешь лжи. Я
хотел и осознанно пошел на сделку. Мы с Чонгуком очень похожи, мы
амбициозны, — следит за смотрящим будто сквозь него парнем. — Я не
предпринимаю необдуманных шагов, именно так я и выбрал вас вместо Ла
Тиерры тогда, и именно обдумав, я выбрал Чонгука, потому что он стремится к
большему, потому что я стал воевать за вас, рассчитывая на особое положение в
новом государстве, а в итоге государства-то нам и не осталось. Вы решили
отдать его тому, кого выберут, а что бы я делал, как бы смотрел на своих людей,
зная, что потерял, не успев обрести? — делает шаг вперед. — Я не хочу
возвращаться обратно на остров, не хочу работать на кого-то, я хочу быть
частью государства Левиафан, потому что государство Зверей обречено на крах.
Мне не легко далось это решение. Все было бы идеально, если бы не ты. Именно
ты единственная причина, по которой я прямо сейчас чувствую себя ублюдком.

— Ты и есть ублюдок, — выплевывает слова Мо.

— Возможно, — кивает Омарион. — Да, я все это сделал осознанно, делал ради
определенных целей, но я все равно люблю тебя.

— Заткнись.

— Я правда люблю тебя, я никогда никого не любил до тебя, — с трудом смотрит

на него Омарион.

— Заткнись, — шипит Мо.

— Ты не поверишь, не примешь, я и это учел, — с грустью говорит Омарион.

— А это ты учел? — достает резко из-за пояса пистолет Мо и целится ему в лоб.

— Да, только ты промедлил, — усмехается Сокджин. — Когда они будут здесь?

— Какая разница, ты через меня не пройдешь, — уверенно говорит Мо.

— Пропусти меня, я не хочу делать тебе больно.

— Серьезно? — громко смеется Мо, у которого одно желание — порвать его на

куски. Не хочет делать больно, а сердце Мо обратно в его же глотку запихал,
прикрыл рот ладонями, заставляет глотать. — Похуй, что мы спали вместе, что
ты вешал мне лапшу на уши, я альфа, который ради своей семьи любому голову
527/624
оторвет.

— За это я тебя и люблю, — улыбается Сокджин, — ты не умеешь до половины,

ты с разбегу и в омут с головой.

— Стой на месте, — кричит Мо, увидев, что Сокджин приближается. — Не

заставляй меня стрелять, дождись моих братьев.

— Меня ждет или смерть, или тюрьма, для меня выбор одинаковый, — делает
еще один шаг Омарион, — так что если ты хочешь стрелять, то самое время, —
резко подается вперед, охает от разорвавшей плоть пули и скручивает ему руку.

— Ты выстрелил, — за секунду до того, как Сокджин бьет его лбом, Мо видит в

его глазах горькое разочарование, только он из него весь соткан. Мо смаргивает
темноту от сильного удара, пытается освободить руку с оружием, вновь
получает по лицу и чувствует дуло на виске.

— Я люблю тебя, — говорит Сокджин, второй рукой зажимая рану на плече.

Ладонь стремительно покрывается кровью, Мо уверен, что ему больно, но альфа
даже бровью не ведет. — Я безумно сильно люблю тебя, это просто не наша
весна, — бьет его в висок задней частью пистолета. Мо теряет сознание.
Омарион аккуратно укладывает его на пол, оставляет легкий поцелуй на лбу и
двигается на выход.

Когда Мо приходит в себя, Сокджина и след простыл, на полу размазанные

капли крови, а в квартиру врываются звери.

— Как ты? — опускается на пол Сайко и осматривает альфу.

— Я не смог его удержать, — прячет глаза от стыда Мо.

— Ты должен был просто тихо уйти, — опускается на стул Намджун и передает

ему пакет льда. — Ты ранил его. А если бы он убил тебя?

— Он бы мог, — не скрывая обиды, отвечает Мо.

— Ничего, — тянет его к себе Сайко и обнимает, — и это пройдет.

Намджун высылает людей к границам, приказывает никого не выпускать, но

Сокджина и след простыл. Исчезли и Фей с Шивоном.

***

Чонгук встречает Омариона и Шивона на базе. Отчаянно сопротивляющегося

такому раскладу Фея не удается уговорить успокоиться.

— Я только освоился, только нашел любимые места и людей, с которыми мне

хорошо, — кричит Фей, стоящий у автомобилей на улице, — вы опять это
сделали, опять, не спросив моего мнения, вырвали меня из места, где мне было
хорошо!

— Если бы ты остался там, меня бы тобой шантажировали, — устало трет лоб

Омарион, которому прямо на границе сделали перевязку, пуля прошла на вылет.
528/624
— Опять эта долбаная песня! — продолжает кричать омега. — Да поймите вы,
что мне плевать! Я хочу нормальной жизни, я устал, что вы тащите меня туда-
сюда, как какую-то вещь.

— Такова наша работа, — злится Шивон, который из-за открывшейся правды

оставил в Амахо намного больше, чем просто друзей и любимые места.

— Я заблуждался, я думал, что деньги — самое главное, но меня уже не радует

ваш доход, я вообще не хочу иметь с вами ничего общего, — резко сдувается
Фей, и Сокджин видит, как наполняются слезами его глаза.

— Фей, пожалуйста, не плачь, — морщась от боли в плече, притягивает его к

себе альфа. — Не только ты потерял.

— Но ты сам это выбрал, а я — нет, — отталкивает его омега и идет к

автомобилю.

— Откуда они узнали? — направляется к стоящему у входа на базу Чонгуку

Омарион. — Как, блять, они поняли, что это я?

— Я пытаюсь это выяснить, — трет переносицу Чонгук. — Тебе нужно в

больницу, пусть нормально осмотрят рану.

— Похуй на больницу, у тебя крыса, найди ее, и я сам оторву ей голову, — рычит
Омарион. — Все так хорошо шло, еще немного, и мы победили бы без потерь, а
теперь что? Он меня не простит, — бьет ногой железную дверь. — Не так это
должно было быть.

— Ты сейчас просто расстроен, — пытается его успокоить Чонгук, который сам

зол, что Сокджина раскрыли.

— Да, блять, я на него пушку наставил, — хватает его за воротник альфа,

смотрит взглядом, в котором океан боли. — А он в меня выстрелил, он серьезно в
меня выстрелил, и если бы я не помешал, то эта пуля была бы в моем сердце. И
да, я это заслужил.

— Мы дождемся поставки и пересмотрим план, — обхватывает пальцами его

запястье Чонгук.

— Мы бы давно получили поставку, если бы ты не отвалил все деньги за Ниньо и

не напугал наших партнеров уничтожением старейшего картеля на материке.

— Мой племянник важнее оружия и картелей, — мрачнеет Чонгук. — Ты же сам

мне звонил и выл, моля его найти. Я сделал новый заказ у другого поставщика,
заплачу своими деньгами, можешь не переживать.

— Да, прости, я просто растерян, — опускается на корточки Омарион и

прислоняется затылком к железным пластинам за спиной. — Я хочу оставаться
лидером, хочу власти и дом своим людям, но ты знаешь, пусть я и не озвучивал,
но одной из основных причин является Кениль. Я согласился на такую
уродливую роль, хотя мог покинуть Амахо с тобой, я остался, взял на себя
клеймо предателя, упал в его глазах ниже некуда, и мне ему это не объяснить.
Он мне не поверит, — смотрит на Чонгука с неприкрытой болью. — Как мне
529/624
сказать ему, что я остался, чтобы ничего не упустить, чтобы в случае реальной
угрозы быть рядом, а главное, следить за шагами Намджуна, и если он решится
сделать глупость и сорваться в бой, успеть предупредить тебя. Сделать все,
чтобы никто из твоих братьев не пострадал, чтобы Кениль не пострадал, —
сплевывает альфа и поднимается на ноги. — Я Омарион, у меня нет
привязанностей к людям, я не отказываюсь от власти ради кого-то, но перед ним
я бессилен, а теперь меня раскрыли, и я не знаю, что там происходит, что будет,
но если с ним что-то случится, я никогда себе этого не прощу. Я нам с тобой
этого не прощу.

— Поезжай домой, отдохни, дай ране зажить, утром встретимся здесь, —

хлопает его по плечу Чонгук, который прекрасно понимает друга.

— Никакого отдыха, я хочу, чтобы все закончилось, заберем этот долбанный

полуостров, парни успокоятся, я пойду молить Кениля о прощении…

— До сих пор дергаюсь каждый раз, когда ты о нем говоришь, — смеется Чонгук.

— Ты единственный, кто, узнав о нас, мне не врезал, — впервые за сутки

улыбается Сокджин.

— Меня не интересует, кто с кем спит и кого любит. Я считаю, что Кениль
взрослый парень, чтобы сам мог делать выбор, — прислоняется к стене Чонгук.
— Сильно от моих братьев досталось?

— У меня лица считай не было, — сплевывает Сокджин.

— Сайко небось разошелся, — с теплотой улыбается Чонгук, вспоминая, каким

может быть брат.

— Волк меня вообще в нокаут чуть не отправил.

— У Намджуна отлично поставлен удар, я сам тяжело после него поднимаюсь.

Поднимался, — исправляется Чонгук. — Ладно, пойдем внутрь, обсудим дела, а
вечером продолжим за ужином.

***

— Пахнет вкусно, — Мо проходит на кухню, где у плиты стоит Лэй, и

прислоняется к заваленному овощами столу.

— И будет вкусно, — заверяет его омега, обжаривая на раскалённой сковороде

перец чили и болгарский перец. — Подай мне миску с мясом, — просит Лэй и Мо
передает.

— Как ты, папа? — подходит ближе альфа.

— Нормально, сынок, — добавив к овощам мясо, накрывает сковороду крышкой

омега, позволяя им тушиться, и оборачивается к нему. — Ты сам-то как?

— Не знаю, — честно отвечает Мо. — Пока, наверное, не до конца осознаю. А

любить это больно, — усмехается.

530/624
— Очень больно, — берет его руку в свою омега.

— Пап, я знаю, ну, я подозреваю, что Шивон…

— Да, мы встречались, — прячет глаза Лэй. — Намджун приехал и лично

рассказал мне про предательство.

— Как ты справляешься? — с болью смотрит на мужчину Мо. — Пап, я могу это

пережить, не первый раз, никто из тех, кого я любил, не любил меня в ответ. Я к
этому привык, пусть чувства к Омариону и другие, но и к этому я привыкну. Но
тебя в обиду я не дам, я любого убью за тебя.

— Не надо, да и не за что его убивать, — поглаживает его по щеке Лэй.

— Как ты можешь так говорить? — не понимает альфа

— Он написал мне, — помешивает мясо омега. — Я не виню его.

— И что он написал? «Прости»? — кривит рот Мо.

— Нет, он сделал то, что сделал бы я, — хмыкает Лэй. — Он написал, что был
против, но Омарион сделал выбор, а он ему как сын. Цитирую «куда дети, туда и
я, пусть даже мое вырванное из груди сердце останется в Амахо». Я бы поступил
так же.

— Это несправедливо, — качает головой альфа.

— Согласен, но меня больше волнуешь ты и то, что те отвратительные мысли,

которые мы с трудом отогнали, вновь возвращаются. Как это привык? Зачем к
такому привыкать? — возмущается Лэй.

— Но это правда, всегда выбирали нормальных, а не меня…

— Ты нормальный! — машет лопаткой омега.

— Хорошо, выбирали красивых, а этот выбрал власть. То же самое, — бурчит Мо.

— Кениль, — тянет его к себе Лэй. — Тебе было хорошо?

Альфа кивает.

— Тогда не жалей ни о чем.

— Но тут ноет, — трет грудь Мо, — каждый час, без остановки, я боюсь, что
вечно будет ныть.

— Ноет, знаю, но со временем будет притупляться, — нежно улыбается ему Лэй.

— Такова жизнь, что то, что кажется, будет навеки, в секунду лопается, как
мыльный пузырь, все обещания разлетаются в воздухе, и никто не дает
гарантий. Если жить, боясь потерять, то и обрести не успеешь. Кто знает, что
будет завтра, может, у вас еще будет возможность поговорить, а если нет, то
мир не закончился, по-прежнему светит солнце, поют птицы, мясо папы
подгорает, — хохочет омега. — Я это к тому, что каждый человек на твоем пути
оставляет в тебе что-то, Омарион оставил тебе теплые воспоминания. Мы, люди,
531/624
любим зацикливаться именно на плохом, ты застрял в вашей последней встрече,
а ты отпусти ее, вспоминай все до этого дня, и дышать станет легче, —
раскладывает тарелки на столе Лэй, а потом, подойдя к Мо, берет его за руки.
— Посмотри на себя, вспомни, откуда ты и чего добился. Спроси себя, почему те
трудности и потери тебя не сломали, а какой-то человек сломает, пусть даже ты
отдал ему свое сердце. Сейчас тебе будет больно, ты будешь чувствовать ее с
каждым днем все острее, потому что еще слишком свежо, потому что этот
город — минное поле из ваших воспоминаний, и воздух в нем пахнет только его
запахом, но потом понемногу этот запах будет рассеиваться. Воспоминания
начнут затираться, их место займут новые. Кениль, ты изначально сильный, ты
таким родился, но перед ней все равны, и все проходят эту стадию принятия.
Дай себе время, помоги своему сердцу продержаться и выйти из битвы
достойно.

После обеда, в ходе которого Лэй заставляет Мо съесть все до последнего

кусочка, альфа уезжает. Омега, который дал прислуге выходной, прибирает
кухню. Лэй достает посуду из машинки, убирает все на свои места, вытирает
стол и выходит в сад. Он срезает три белые розы с ближайшего куста,
возвращается на кухню, ставит цветы в вазу. Поправляет кружевную салфеточку
и, поставив на нее вазу, тянется за отрезанными стебельками, чтобы убрать их,
но внезапно оседает на пол и, прикрыв лицо ладонями, всхлипывает.

Когда Хосок был маленьким, Лэй плакал на заднем дворе. Выбегал наружу,
выделял себе пару минут, а потом вытерев лицо, возвращался в дом и с улыбкой
готовил ребенку ужин. Лэй думал, что он прекрасно скрывает от сына минуты
слабости, но маленькому альфе хватало одного взгляда на папу, чтобы понять,
как тому тяжело. Хосок Лэя не сдавал — притворялся, что ничего не видел.

И сейчас Лэй тихо, в полном одиночестве переживает потерю сына, разбитое

сердце Мо и только раскрывшееся, но сразу же познавшее вкус одиночества
свое. Лэю нельзя плакать, потому что в день, когда сломается он, — сломаются
его дети. Он должен быть сильным, пусть даже у него внутри давно руины. Ради
них. Скоро к омеге зайдет Илан, и он вновь поднимется на ноги, достанет из
шкафа муку и испечет Тэхену персиковый пирог. Илан поможет, поэтому пирогов
будет несколько, всем достанется. Лэй не хочет страдать, плакать, грустить, он
сделает то, что умеет лучше всего — вызовет улыбку на лицах любимых,
потратит свое время не на страдания, а на вкусные пироги, которые с
удовольствием съедят те, кого он любит. Лэй убежден, что ничто так хорошо не
говорит о его любви, как блюда, в которые он вкладывает свою душу. Он,
опираясь о стол, поднимается на ноги, утирает лицо и убирает стебельки в
мусорку.

***

В понедельник ночью Тэхена, у которого на несколько дней раньше срока

начинаются схватки, кладут в больницу. Хосок готов к родам уже как месяц. Он
каждый день перепроверяет сумку омеги, что-то в нее добавляет, на следующий
день убирает. Он постоянно достает Тэхена вопросами о самочувствии и не
отлипает от планшета, грозясь превратиться в ведущего акушера Амахо. Вот и
сегодня, стоило омеге согнуться надвое в коридоре, Хосок, не теряя
самообладания, взял в одну руку сумку, второй придерживая супруга за талию,
говоря ободряющие слова, пошел с ним к лифту. Его самообладания хватило
ровно до того, как омегу забрали в родильное отделение. Стоило Тэхену
532/624
скрыться с поле зрения, как у альфы начался приступ паники. Хосок, который
ненавидит больницы, пока омега рожает, с ума сходит в комнате ожиданий.
Поддержать будущих родителей приезжает вся семья, которая быстро забывает
о рожающем омеге и бросает все силы на то, чтобы успокаивать сильно
переживающего будущего отца.

Через три часа к ним выходит врач и объявляет о рождении ребенка.

Счастливый Хосок, подняв грузного мужчину на руки, будто он ничего не весит,
кружит по коридору, а потом забегает в палату приходящего в себя супруга. У
Тэхена бледные губы, он обессиленный, но увидев мужа, все равно улыбается и
протягивает ему руку. Хорошо, что омега улыбнулся, а то вид измученного
супруга до смерти пугает Хосока.

— Любимый, — садится рядом на койку Хосок, — как ты?

— Каково это быть отцом? Папой утомительно, — смеется омега.

— А где мой сын? — осматривается альфа.

— Сейчас его принесут, — отвечает ему врач, и толпящиеся у двери Лэй,

Намджун, Чимин с Ниньо и Мо расступаются, впуская внутрь медбрата, в руках
которого сверток.

Хосок поднимается с места и, не чувствуя под ногами пола, идет к нему. Ему
протягивают сверток, и Хосок, подняв к лицу краснолицего и явно недовольного
чем-то малыша, не находит слов.

— Альфа, вес три килограмма, Тайга зовут, — тихо говорит Тэхен, и Хосок,
поцеловав ребенка в лоб, кладет его на грудь омеги, а сам зарывается лицом в
его плечо. Тэхен молча лежит, обнимая двух своих альф, ждет, когда муж
успокоится. Хосоку нужно время, чтобы осознать масштаб счастья, которое ему
подарил Тэхен. Он не думает, что пара минут, пока он прячет свои мокрые глаза
от родни, для этого будут достаточны, но он хотя бы совладает с сердцем, на
котором прямо сейчас рядом с именем супруга выжигается такое дорогое
«Тайга».

— Я сейчас плакать буду, — улыбается Тэхен, которого переполняют эмоции, и

целует супруга в затылок. — Тайга тоже готовится реветь.

— Нет, не надо, — наконец-то проглатывает ком в горле Хосок и всматривается в

лицо хмурящегося малыша. — Он такой маленький.

— Ниньо, идем знакомиться с братиком? — зовет прячущегося за ногой отца

ребенка Тэхен.

— Не буду, — бурчит малыш, но все равно двигается к койке. Хосок поднимает

его на руки, и Ниньо, нахмурившись, смотрит на Тайгу.

— Он некрасивый, — выносит вердикт маленький альфа.

— Нини, — возмущается Чимин.

— Ну он красный! — ноет малыш.

533/624
— Грубиян, — забирает сына Намджун. — Это твой брат. Ты будешь его
защищать и любить.

— Ладно, — вздыхает Ниньо и просится на руки Мо, зная, что точно найдет у
него в карманах вкусняшки, которые ему не дает папа.

Альфы, поздравив молодых родителей, покидают палату, в палате остается

Хосок и омеги. Хосок лежит головой на плече мужа, а Лэй, передав ребенка
медбрату, который уносит его кормить, тоже собирается на выход.

— Я даже фотку Юнги послать не могу, — с грустью говорит Чимину Тэхен.

— Уверен, он был бы счастлив, — улыбается Чимин, который безумно сильно

скучает по другу.

— Пошли, сынок, завтра приедем, — берет за руку сына Лэй.

— Но я не хочу их оставлять, — сопротивляется Хосок. — Я еще раз хочу увидеть

ребенка.

— Я хочу спать, — строго говорит ему Тэхен. — Поезжай домой, тоже отдохни.

— Хорошо, — боится спорить с мужем альфа. — Обещаю, когда ты приедешь

через три дня, ты не узнаешь квартиру, я все там украшу.

— Хосок, пожалуйста, можно ничего не трогать, — закатывает глаза омега,

вспоминая недавний ремонт.

— Но я хочу хоть что-то сделать для тебя, ты мне сына родил, — обижается
Хосок.

— Я напишу список того, чего бы мне хотелось, — подбадривает его омега.

***

— Я смотрюсь как большой босс? — спрашивает крутящийся в кресле Юнги

расположившегося на диване и изучающего телефон брата, который на него не
реагирует. — Чонгук, мне не нравится Куш, — серьезно вдруг говорит омега,
рассматривая кабинет альфы.

— Не понимаю по-кошачьи, — не отвлекаясь, отвечает Чонгук.

— Так бы и прибил его за то, что он меня почти сутки в подвале держал, —
возмущается омега.

— Он и не должен тебе нравиться, главное, чтобы он нравился мне, — наконец-

то отлипает от экрана Чонгук и смотрит на него. — Почему ты все еще здесь?

— Потому что мне скучно, — хмыкает Юнги.

— Сходи погуляй, зайди в магазины и больше без предупреждения ко мне не

заявляйся, — строго говорит альфа.

534/624
— Ты очень грубый, и ты меня постоянно обижаешь, — дует губы омега и,
спрыгнув с кресла, идет к нему. — Я ведь могу по-настоящему обидеться, —
присаживается рядом.

— Ничего, пообижаешься и остынешь, — усмехается Чонгук.

— Куш плохой, я чувствую, что он тебе навредит, и я из-за этого переживаю, —

тихо говорит омега.

— Юнги, — притягивает его к себе альфа, — не лезь в мои дела, я тебе это уже
пару раз говорил, так вот говорю в последний раз, не суй свой очаровательный
носик в то, что тебя не касается.

— Это меня напрямую касается! — восклицает омега. — Ты враждуешь с

собственной семьей, лишил меня возможности видеть папу, и я знаю, что на
самом деле ты и сам страдаешь. Ты можешь найти другой выход из ситуации,
прийти к компромиссу, но твое окружение тебя душит, — Юнги умолкает,
увидев вошедшего в кабинет Омариона. — Привет, предатель, — кривит рот
омега.

— От такого слышу, — проходит к креслу Омарион.

— Я никого не предавал, просто кое-кто дальше своего носа не видит, — косится

на вернувшего внимание телефону Чонгука омега.

— Ты ездил в CME, все ли прибыло из наших заказов с первой поставкой?

— спрашивает друга Чонгук.

— Нет еще, после тебя поеду на завод, — отвечает Сокджин и поворачивается к

Юнги. — Тебя проводить или сам выйдешь?

Юнги, фыркнув, идет на выход.

— Что он здесь делает? — опускается в кресло Омарион.

— Меня навещает.

— Держи его подальше от нашей работы, не нравится он мне, а ты еще про

завод при нем говоришь.

— У вас это взаимно, — откладывает в сторону телефон Чонгук. — А про завод я

нарочно, хочу кое-что проверить.

***

В конце недели Юнги, которому не дает покоя упомянутый братом CME, все-таки
решает подъехать к бывшему заводу по производству цемента и глянуть, что
Чонгук там собирает. Омега понимает, что от хвоста ему не избавиться, поэтому
решает, что в случае чего, скажет, что просто катается по вечернему городу. Он
уже подъезжает к заводу, о котором был наслышан еще от Эрика, который
планировал купить его и заново запустить работу, как видит военные
автомобили. Подошедший к автомобилю омеги альфа в форме требует его
развернуться. Юнги хлопает ресницами, бурчит что-то про то, что хотел срезать
535/624
путь и обреченно разворачивается. Вернувшись в центр, он паркуется у кофейни
и, подойдя к остановившейся на обочине охране, просит прикурить.

— У нас теперь вся территория в военных, что ли? — возмущается омега, пока
ему достают зажигалку. — Всю жизнь я спокойно проезжал в том районе, а
сейчас меня развернули.

— Там секретный объект, нельзя, — убирает зажигалку альфа, и Юнги идет пить
кофе.

***

Мо выстрелил в него. Он чуть не убил человека, которого полюбил. Мо выдохнул

только после того, как разведчики Намджуна доложили, что альфа жив. Пусть
Сокджин так подло с ним поступил, он бы не простил себе его смерть и уверен,
что промахнулся не потому, что Омарион помешал, а потому что сам этого
хотел.

Надо концентрироваться на другом, надо отвлекать себя от мыслей, которые

доставляют боль, пробовать их глушить. Мо это и делает. Он уходит из штаб-
квартиры зверей последним, лично занимается даже теми поручениями,
которые могли бы сделать его люди, всячески забивает свою голову, но легче не
становится. Куда бы Мо ни двинулся, перед ним он стоит. Буравит взглядом
темных глаз, ухмыляется, Мо хочется себе череп проломить, лишь бы вытащить
из себя образ, который его пытает. Неделю он ночевал у папы, к себе вернуться
сил не хватало. Каждый уголок, каждая вещь в его квартире напоминают о
Сокджине. Его кружка с недопитым кофе, которую Мо нашел, вернувшись за
сменной одеждой, и сразу же швырнул в мусорку, вызвала в нем такую бурю
ярости и горечи, что даже бутылка виски в ту ночь от разбитых о зеркало в
ванной костяшек не спасла.

Квартира, где проходили их редкие свидания, пахнет им, несет в себе

болезненные воспоминания, и сколько бы Мо ни пытался убедить себя, что он
сильный и взрослый — с Омарионом не получается. Мо страдает и думает, что
свои страдания скрывает, но и Сайко, и Намджун прекрасно видят в его глазах
пустоту, оставленную вероломным поступком Омариона. Сайко постоянно зовет
его к себе, сперва ужином заманивает, потом поиграть с Тайгой, Мо вечно
находит причины не идти. Он понимает тех, кто говорит, что справляться с
болью помогают люди, что, окружив себя ими, бороться легче, но с ним это не
работает. Мо легче одному, он часами может гулять по ночному пустому городу,
наблюдать за тем, как его демоны жрут его душу, а утром чувствовать легкость
вплоть до следующей ночи. С людьми ему тяжелее, приходится постоянно
контролировать мимику, эмоции, переживать, что грузит их одним лишь своим
присутствием, и играть роли. Мо этого всего не хочется. Он большой мальчик,
прекрасно понимает, что это пройдет, а пока не прошло, пока по-прежнему
раздирает в нем изнутри стежки и кровоточит, он будет терпеть в одиночестве.

Всю жизнь, из года в год, извлекая уроки, Мо убеждал себя, что его не полюбят,
принял эту правду и облегчил себе будущее. Почему же с Сокджином не
сработало? Почему Мо поверил в другую правду, подумал, что он особенный. Он
все тот же обожжённый мальчишка, за которым шлейфом ползет
нашептываемое разными голосами «чудовище». Все тот же не нужный никому,
кроме семьи, угловатый паренек, который вдруг поверил в то, что сказки
536/624
реальны, а монстров можно полюбить. Фальшь. Вся его жизнь одна большая
фальшь, и поэтому он больше не будет слушать папу и верить. Монстров не
любят. Монстры должны умирать в одиночестве.

***

Не то чтобы Сокджин не знал, что будет больно. Не то чтобы он все это время
мысленно к этому не готовился. Он вроде все учел, все ждал, но ударило все
равно больнее. Он подъезжает к дому, часами сидит в выключенной машине и,
скуривая подряд одну за другой, смотрит фильмы с ним в голове. Улыбается,
вспоминая его звонкий смех, грустит, видя, что ему плохо, умирает, вспоминая
его взгляд на кухне. Под микроскопом в голове разглядывает бездонное
разочарование и боль в чужих глазах, делает себе еще больнее. Сокджину
больше умирать не страшно, а до этого момента было. Ему все уже давно
надоело — работа, деньги, власть. Он, только его увидев, ощутил вкус жизни,
захотел жить по-настоящему, а потом сам с корнем из себя эту возможность
вырвал, решил, что он все учел, что провернет по-своему, вмешалась судьба, и
Сокджин потерял то, что не хотел.
Лучше бы он потерял Кальдрон.

Он впервые понимает, что сделал человека равнозначным полуострову, что

поставил кого-то рядом с такими возможностями, и усмехается. Они завоюют
Кальдрон, у зверей нет шансов перед их оружием и людьми, они станут
королями однозначно, но зачем. Мо его не простит, на него не посмотрит, не
доверится, и даже мысль эта его убивает. Омарион выполнит условия договора и
сделает все, чтобы с Мо ничего не случилось. Отныне не Кальдрон, а именно это
цель его жизни. Оказывается, не нужен ему полуостров. Оказывается, ему
нужен человек. Один единственный, самый красивый, с улыбкой, озаряющей все
вокруг и залечивающей на Омарионе все раны, даже смертельные. Монстры не
умеют любить. Монстров не любят. Монстры должны умирать в одиночестве. А
его полюбили, он полюбил, но он все равно умрет в одиночестве.

***

Чонгук все чаще приходит домой без настроения, толком ничего не говорит,
полчаса играет во дворе с собаками и поднимается поспать, прижав к себе
омегу. Привыкший работать и вечно быть чем-то занятым Юнги умирает от
скуки, но брат непреклонен, по-прежнему его никуда, кроме погулять, не
отпускает, а о возвращении в Амахо даже слышать не хочет.

Уже смеркается, Юнги, который неважно себя чувствует, решает покататься с

открытыми окнами, развеяться, все равно альфа раньше полуночи домой не
заявится, и спускается вниз. Юнги выезжает со двора, подмигивает в зеркале
заднего вида своему «хвосту», и держит курс к пригороду. Юнги планирует
выехать на пустые трассы, где можно спокойно покататься и не бояться пробок.
По дороге омега заезжает в любимую кофейню взять с собой кофе и прямо у
двери сталкивается с Феем.

— Почему ты везде? — смеряет его презрительным взглядом Мин.

— Ну или ты меня сталкеришь, — смеется Фей.

537/624
— И как тебе? Нравится быть братом предателя? — выгибает бровь омега.

— Кто бы говорил, — вздыхает Фей. — Хотя тебе лучше, ты хоть с тем, кого
хотел, а я оставил друзей и человека, который мне нравился.

— Тебе может кто-то нравиться? — усмехается Юнги. — Опять чей-то альфа?

— Неважно, ты все равно настроен враждебно, — пытается обойти его Фей.

— Прости, я привык, что с тобой веду себя именно так, и никак не исправлюсь, —
хватает его за локоть Юнги. — Заходи в особняк завтра, я весь день буду дома,
поболтаем.

— Хорошо.

Через тридцать минут, проведенных на светофорах и в пробках, Юнги выезжает

из центра и, спустив стекла, позволяет прохладному вечернему ветерку играть
со своими волосами. Юнги ставит на повтор любимую песню и нарочно
издевается над следующим за ним автомобилем, то резко сбрасывает скорость,
то разгоняется и отрывается. Юнги левой держит руль, правой достает из
кармана пачку сигарет, вытащив одну, зажимает ее губами и прикуривает.
Омега делает пару затяжек, щелчком выбрасывает сигарету за окно и видит,
как порыв ветра возвращает ее обратно в салон, прямо на его бедра. Юнги не
стряхивает ее вниз, боясь возгорания, и пытается взять, чтобы вновь выбросить.
Он обхватывает тлеющую сигарету пальцами, матерится, что автомобиль сзади
сигналит, поднимает глаза и видит прямо перед собой свет слепящих его фар.

Удар, скрежет, еще один удар, и темнота.

***

Юнги сладко спит, он давно не чувствовал такой покой и умиротворение, ему не

снятся кошмары, но противный пикающий звук мешает и действует на нервы. Он
открывает глаза и сразу понимает, что не в спальне особняка. Омеге нужно пару
минут, чтоб вспомнить последние события.

— Вы попали в небольшую аварию, — говорит остановившийся рядом врач.

— Вспомнил, сигарета, — приподнимается Юнги и, почувствовав глухую

головную боль, поднимает руку и касается повязки на лбу.

— Пара ушибов, — говорит врач, — но вашей жизни ничего не угрожает. Более

того, вы можете поехать домой.

— Так я легко отделался? — радуется омега.

— Да, более того, нет угрозы выкидыша.

— Что? — не понимает Юнги.

— Вы ведь знаете, что беременны? — врач, приподняв брови, смотрит на

растерянного омегу. — Судя по всему, нет, — качает головой.

538/624
— Это какая-то ошибка, — бурчит Юнги и опускает глаза на живот. — Вы
уверены? — врач кивает. — Нет, только не это, — второпях слезает с койки
омега, наспех собирается и выходит в коридор. Он сразу видит парней Чонгука,
стоящих у окна, и подходит к ним: — Вы ему говорили об аварии?

— Только что, — уводят взгляд альфы.

— Думали, что если умру, сбежите? — не знает, откуда у него силы шутить
после новости, омега. — Отвезите меня домой.

Юнги сидит на заднем сидении автомобиля и, прислонившись к окну, думает о

словах врача. Значит, вот откуда и тошнота, и плохое самочувствие. Омега
аккуратно прикладывает руку к животу и сразу одергивает. Беременность в
планы Юнги не входила, именно поэтому они всегда с Чонгуком предохранялись.
Всегда, кроме семи дней, когда Юнги сам умолял его кончить в него. Он подряд
несколько раз бьется головой о стекло и, прикусив язык, вновь смотрит на свой
плоский живот. Юнги не знает, что он должен чувствовать, что вообще
чувствуют омеги, когда узнают о ребенке. Да, большинство радуется, но это
если ребенка планировать, ждать, но он даже думать о таком не смел. У них с
его отцом и отношений толком нет, и пусть Юнги беременный от человека,
которого безумно любит, — даже намека на радость он не чувствует. После
отъезда в Обрадо и восьми лет убежденности, что им не воссоединиться, Юнги
все равно мечтал о семье с ним, о детях, которые у них родятся и которых они
будут вместе воспитывать, но больше он не мечтает. Возвращаться к началу,
думать о том, что бы у них могло быть, не хочется. Каждый раз мечтая и
надеясь — Юнги больно бьется о жестокую реальность, которая будто бы назло
дает ему противоположное тому, что он хотел. Омеге кажется, что у него есть
только сегодня, и завтра никогда не наступит, поэтому он запретил себе мечты
о семье, о детях, о том, что у них с Чонгуком все может быть хорошо. Сейчас у
них с Чонгуком есть ребенок, и только Юнги решать, увидит ли он свет или нет.
Юнги не будет больше надеяться, если завтра наступит, то он завтра все и
решит. Сегодня решать ничего не хочется, хочется нырнуть в свою постель и
вернуться в небытие, из которого его вырвал тот аппарат в больнице.

Юнги свой план реализует. Приехав домой, он сразу поднимается в спальню и

залезает под одеяло. Он не успевает прикрыть веки, как слышит скрежет шин
со двора, и через пару минут дверь распахивается, и в комнату влетает Чонгук.

— Как ты? — подходит альфа к кровати и смотрит на повязку на голове омеги.

— Почему я так поздно узнал? Что сказал врач? Почему ты приехал домой?
— опускается на постель рядом.

— Слишком много вопросов, — тихо говорит Юнги, сам не понимая, откуда это
отчаянное желание разреветься. Хочется броситься в его объятия, сказать, что у
них будет малыш, что пора заканчивать игры в войну, сконцентрироваться на
более важном, но омеге страшно, что важно это может быть только для него
одного. Чонгук никогда не забывает назвать среди приоритетов Кальдрон, с
чего Юнги взял, что из-за ребенка забудет. — Я в порядке, пара ушибов.

— Ты не представляешь, как я испугался, — ложится рядом Чонгук и, притянув

его к себе, обнимает со спины.

Чонгуку позвонили двадцать минут назад, и он ничего после слова «авария» уже
не слышал. Узнав, что омега едет домой, Чонгук сразу рванул в особняк. Он пару
539/624
раз перезванивал охране и спрашивал одно и то же, боясь, что от него правду
скрывают и Юнги на самом деле сильно пострадал. В момент, когда он получил
звонок, он был на совещании с Кушем и Омарионом. Чонгук даже объяснять
ничего не стал, просто встал и вышел из кабинета, направляясь к машине. Он
своей реакции на имя Юнги давно не удивляется, но то, что сейчас, учитывая,
что в нем все равно обида на него и разочарование, реакция не изменилась, его
удивляет — пусть весь мир летит к чертям, Чонгук от омеги не отвлечётся. Он
обнимает его, чувствует биение его сердца под ладонью, слышит голос и все
равно боится. Это и есть самое тяжелое в их отношениях, Чонгук боится его
потерять, даже держа в руках.

— Чего ты испугался? — соединяет свои пальцы с его Юнги.

— Что потерял тебя.

— Я настолько важен?

— Важнее всего и всех, — зарывается лицом в его шею альфа. — Ты самое

важное, что есть у меня.

— Но ты все равно не выбираешь меня, — поворачивается к нему лицом Юнги.

— Ты выбираешь войну, обиду, злость. Иногда я думаю, что было бы, если все
сложилось по-другому. Если бы мы познакомились в других условиях, мы бы
встречались, как все нормальные люди, без лжи, разочарования, мести, потом
бы поженились, растили бы вместе детей… ты можешь себе такое представить?

Чонгук откидывается на подушку и прикрывает веки.

— Я не хочу представлять. Я знаю, чего я хочу, и сейчас я хочу, чтобы ты был в

порядке, и Кальдрон.

— Я не в порядке, Чонгук, — присаживается на постели Юнги, массирует

пальцами горло, словно помогая этому раздирающему комку рассосаться. — Я
совсем не в порядке. Для тебя важнее Кальдрон, чем я, ты зря назвал его
вторым. Если бы ты думал обо мне, ты бы не держал меня в заложниках, не
шантажировал жизнью моего папы, ты бы закрыл дверь в прошлое, в котором я
тоже виноват, я признаю. Ты бы дал нам шанс на будущее. Чонгук, если кто-то
из твоих братьев погибнет в войне, ты сможешь себя простить?

— Не погибнут, — сомневается альфа после того, как Омариона раскрыли.

— Прошу, подумай об этом.

— Я думаю, — устало говорит Чонгук, крепче его к себе прижимает. — Я обдумал

все до мелочей. Никто не пострадает, если они пойдут мне навстречу и все
пройдет по-моему.

— А что потом?

— Я создам могущественное государство, которое все будут уважать и бояться,

ликвидирую картели, подниму экономику, но уже поэтапно, по моему плану, а не
как было, где они хотели и права, и все сразу.

— Что будет со мной? — смотрит на него внимательно Юнги.

540/624
— Ты будешь со мной. Ты всегда будешь со мной. Это будет наш полуостров.

— А если я не захочу?

Альфа молчит.

— Ответь мне, — требует омега.

— Я без тебя не смогу, — не уводит взгляда Чонгук.

— Это не ответ.

— Я тебя люблю, — говорит Чонгук. — Да, я все равно тебя люблю. Всегда, даже
в моменты, казалось бы, лютой ненависти к твоим поступкам, я тебя люблю, —
горько улыбается.

— Твои поступки говорят об обратном, — уводит взгляд Юнги. — Помирись с

братьями, давай уедем, я тоже закрою дверь в прошлое, начнем новую жизнь…

— Ты говоришь, как они, — мрачнеет Чонгук. — Мне бросить все, ради чего я
жил?

— Ты не бросаешь, ты делаешь выбор, — подползает ближе Юнги. — Всегда

надо делать выбор, и пока он не стоит остро, ты можешь сделать его с
минимальными потерями.

— Я хочу Кальдрон.

— Тогда больше не говори мне, что любишь меня, — отворачивается Юнги.

— Эта война может лишить тебя семьи, а самое страшное, что ты можешь из нее
не выбраться. Тогда ты накажешь меня самым действенным способом. Твоя
смерть — мое самое страшное наказание. Неужели ты хочешь для нас этого?

— Я не собираюсь умирать, и тебя никто пальцем не тронет, — тянет его на себя

Чонгук. — Хотя бы ты в меня верь.

— Я больше ни во что не верю. Слова о любви ничтожны, если не подтверждать

их действиями, — кусает губы от обиды Юнги. — Я люблю тебя, и я готов все
забыть и начать с тобой новую жизнь прямо сейчас, потому что я знаю, что твое
место в моем сердце никому не занять, что бы между нами ни было, через что бы
мы ни прошли, ты мой альфа, ты тот, без кого мне ничего не нужно. А тебе
нужно все, кроме меня. Спокойной ночи, — Юнги кутается в одеяло и,
отвернувшись к окну, пытается заснуть. Чонгук так и сидит, не подтверждает и
не отрицает его слова, заставляет Юнги чувствовать крошки собственного
сердца на языке.

***

Утром во вторник на пресечении границ Обрадо и Кордовы начинается

перестрелка. По словам пограничников со стороны зверей, огонь открыл
Левиафан, по словам Левиафана — звери. Намджуна новость застает в
кабинете, и он сразу приказывает всем силам отправиться к границе и сделать
541/624
все возможное, чтобы не пропустить врага на свою территорию. Чонгук узнает о
внезапно вспыхнувшем конфликте от Куша, который докладывает, что Звери
наступают. Удивленный неожиданным рискованным ходом Намджуна, Чонгук
приказывает стягивать к границам всю силу и дать врагу достойный отпор.
Чонгук продолжает раздавать указания, а сам направляется к Кушу в зону
конфликта.

Юнги узнает о начале войны от всполошившейся прислуги и, сразу побежав в

спальню, набирает Намджуна.

— Что случилось? — спрашивает омега, стоит Намджуну ответить.

— Он все-таки начал военные действия, а ты нас не предупредил.

— Он не ведет при мне разговоры, а вообще это странно, я не заметил перемены

в его настроении, — растерянно отвечает Юнги. — В любом случае, я узнал кое-
что важное, у них нехватка вооружения и людей, но они убеждены, что вы все
равно слабее. У вас есть шанс победить Левиафан, потому что они блефуют, а
сами ждут поставки. Если вы будете тянуть, они все получат, и их не победить,
поэтому думаю, ты сам понимаешь, что надо действовать.

— Ты уверен, что это был блеф? — хмурится Намджун.

— Я слышал его разговор с Кушем, поэтому я и удивлен, что он, будучи не

готовым, начал войну. И еще, если хочешь победить, то тебе нужно вывести из
строя не их базы, а бывший завод по производству цемента. Я не знаю, что там,
но явно что-то важное.

— Это интересно, потому что полученная мной информация говорит о том, что
базы Чонгука по большому счету пустые. Думаю, теперь я знаю, где он держит
оружие. Прекрасная информация, если она правильная, то мы быстро
разберёмся с Левиафаном.

— Намджун, мой брат не должен пострадать, прошу, не забывай об этом, потому

что я тебе доверяю. Я чувствую угрозу ему от Куша и надеюсь, что вы его
спасете.

— Тебе не нужно об этом напоминать, он и моя семья тоже, — вешает трубку

Намджун и начинает набирать лидеров Зверей.

***

Война застает Хосока дома, где он вместе с кошками приглядывает за сладко

сопящим в люльке малышом, пока вымотанный бессонной ночью Тэхен спит в
спальне. Проснувшийся от поцелуя Тэхен сразу понимает, что случилось что-то
плохое.

— Война, — тихо говорит альфа, и омега чувствует, как падает в пропасть его
сердце. Хочется повиснуть на нем всеми конечностями, никуда не отпускать,
запереть все двери, заколотить окна, лишь бы остался здесь, не выходил за
порог, который может больше не переступить. Но Тэхен не может, все, что он
может — это задыхаться от несправедливости судьбы и пытаться достойно
проводить любимого, добровольно отдать его в руки той, которая может его не
542/624
вернуть.

— Я вернусь. Обещаю. Смотри за малышом и береги себя, я обязательно

вернусь, — целует его альфа.

— Попробуй только не вернуться, — держит его за воротник, намертво пальцами

вцепляется. — Чон Хосок, попробуй только. Только посмей. Клянусь, в этот раз я
не переживу.

— Я же пообещал, — целует его альфа, потом малыша и выходит за порог.

Война приходит к Лэю, когда он гуляет в саду. Омега состригает кусты,

предаваясь воспоминаниям о былых днях, собирается после зайти в душ, но
услышав новость от прислуги, опускается на лежак и, прикрыв веки, одними
губами молит Санта Муэрте не трогать никого из его семьи:

«Слава тебе, Санта Муэрте, добрая и прекрасная, ты есть любовь, и доброта твоя
бесконечна, так оставь моих детей еще век жизни радоваться, защити их от
своих прикосновений, позволь им смех внуков и правнуков услышать, забери
взамен мою душу, все я видел, все попробовал, пусть и чуточку, но устал».

Война садится на скамью рядом с Чимином, следящим за тем, как Ниньо гоняет
по двору выздоровевшего Демона. Омега не может дозвониться до Намджуна, у
которого постоянно занято, и чувствуя, как паника душит его ледяными
пальцами, схватив ребенка, бежит в дом.

— Папа, что случилось? — капризничает рвущийся обратно во двор Ниньо и,

только увидев слезы на глазах омеги, умолкает, а через секунду
присоединяется к нему.

— Ты почему плачешь? — сразу утирает слезы Чимин.

— Потому что ты плачешь, — ревет ребенок, и омега, увидев на экране телефона

«любимый», облегченно выдыхает и принимает вызов.

— Не выходите никуда, — просит Намджун, — береги себя и ребенка.

— Намджун, мне страшно, еще мы утром поругались из-за дурацкого сиропа, —

не кстати вспоминает Чимин небольшой спор с альфой из-за того, что Ниньо
полезен мед, а не кленовый сироп. — Пусть я и злился на тебя, —
всхлипывает, — но ты же знаешь, что я тебя люблю? Ты же вернешься ко мне?

— Знаю, — нежно говорит Намджун. — Я вернусь к моему Санта Муэрте, даже

если придется пройти сто войн. Поцелуй от меня Ниньо.

— Сам приедешь и поцелуешь! — отказывается Чимин. Омега еще пару секунд

слушает гудки, а потом идет кормить ребенка.

Война находит Мо на базе, где он, узнав о прорыве границы с Обрадо, собрав
людей, на полной скорости несется туда. Сегодня никто из его семьи не
пострадает, Мо не позволит. Они дали ему дом и любовь, и за свою семью даже
умереть не страшно, но он не умрет, он будет биться до последнего и защитит
любимых.

543/624
Война приходит на Кальдрон теплым майским днем, гасит солнце, чтобы зажечь
новое или навек обречь полуостров на мрак.

*Название главы — Война (исп. La guerra)

544/624
Примечание к части Мой отзыв под главой до самой главы не читайте. СПОЙЛЕР.

С самого начала главы

Hannah Cartwright Ross Tones - All You Leave Behind
https://soundcloud.com/lttl3on3/hannah-cartwright-ross-tones?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Намджун и Чонгук
Swan Dive [Prod. Skress]
https://soundcloud.com/convolk/swan-dive?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Чонгук и его мысли

BVG - I'm Still In Love With You
https://soundcloud.com/feelings-are-real/bvg-im-still-in-love-with-you-ft-joshua-grey?
in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Дальше читать под Bebe - Siempre Me Quedara

https://www.youtube.com/watch?v=C4cmJ7QqBMI
Sophie Hunger - Le Vent Nous Portera
https://soundcloud.com/kosmahissi/sophie-hunger-le-vent-nous-portera?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Последняя сцена
CLANN - I Hold You
https://soundcloud.com/house-of-youth/clann-i-hold-you?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Эль мар адэнтро

Юнги нервно ходит по дому, бежит во двор на каждый шум и не

находит себе места. Он уверен, что то, что передают по новостям, неправда, и
жаждет узнать, что же на самом деле происходит на границе территорий и
насколько велика угроза. Устав проигрывать в голове возможные сценарии
событий, омега садится за руль и решает поехать к Фею. Возможно, он будет
знать больше, чем Юнги. Его сопровождают до дома Омариона, и Юнги, который
проводит у Фея два часа, нового ничего так и не узнает. Фей сам в панике, не
видит брата уже как два дня и безумно переживает как за него, так и за своего
любимого, оставшегося по ту стороны границы, имя которого он Юнги так и не
сказал.

Юнги возвращается в особняк с сумерками в подавленном настроении, его снова

мучает тошнота, только в этот раз он уверен, что она из-за переживаний за
Чонгука. Он проходит в дом и буквально волочит себя на второй этаж, чтобы
лечь ничком на кровать, обнять себя за плечи и молить Санта Муэрте не тронуть
его любимых, пусть она к его мольбам эти годы и не внемлет. Стоит переступить
порог спальни, как Юнги замирает на месте и чувствует, что от
всепоглощающего ужаса не в силах сделать следующий шаг. Спальня
перевернута. С кровати снят даже матрас, на полу содержимое тумбочек и
шкафчиков. Юнги кое-как, держась за стены, проходит к гардеробной и,
привалившись к зеркалу спиной, прикрывает ладонью рот, на корню пресекая
готовящийся вырваться из него стон отчаяния. Выдернутый ящичек с бельем
лежит на полу.

545/624
— Неплохо ты поработал.

Юнги вздрагивает от неожиданности и оборачивается к двери, в проеме которой

стоит Чонгук.

— Это ищешь? — альфа достает из кармана телефон омеги. — Так возьми, —

протягивает ему.

Юнги знает, что надо бы что-то сказать, но ни оправдываться, ни объясняться

сил нет. Чонгук и не послушает. Он до этого момента ни разу и не слышал. От
альфы волнами исходит агрессия, по ступням выше поднимается, грозится
омегу с ног свалить. Разговаривать с Чонгуком, когда в его глазах беззвёздная
ночь, — бесполезно. От такого Чонгука бы сбежать, сорваться, хоть в окно
выпрыгнуть и больше не оглядываться, но Юнги устал бежать. Он пытается
делать очередной вдох, смотрит прямо в глаза, в которых темнота в спирали
скручивается, и мечтает оказаться по ту сторону зеркала.

— Страшно? — делает к нему шаг Чонгук. — Я вижу, что да. Вижу, как дрожат
твои руки, чувствую, как быстро бьется твое сердце, — становится вплотную.
— Ты прав, мы всегда выбираем, но знаешь, в чем наша с тобой разница, —
обхватывает пальцами подбородок еле стоящего на ногах омеги. — Я, делая
выбор, просчитываю и последствия, ты, делая выбор, просто закрываешь
глаза, — разворачивает его лицом к зеркалу, удерживает силой, оставляет на
бледных запястьях наливающиеся красным следы. — Смотри на себя, —
встряхивает, фиксирует лицо, и на Юнги с зеркала смотрит сливающийся со
стенами омега, за которым альфа, у которого вены на руках вздулись, а в глазах
пламя из ада разгорается. — У нас с тобой война длиной в бесконечность, но она
стоит каждого года, — грубо размазывает большим пальцем блеск на его губах,
не дает открыть рот. — Ты делаешь это постоянно, у тебя кровь такая,
прогнившая, но я все равно тебя принимаю, все равно не отпущу. Твое имя
написано на мне кровью, мне от тебя не избавиться, не забыть, не выкинуть, —
так сильно встряхивает, что Юнги вскрикивает. — Ты принадлежишь моему
зверю, я принадлежу тебе, но это не значит, что я не могу сделать тебе больно.

— Ты делаешь больно только тем, что смотришь так, — пытается скинуть с себя
его руки Юнги, но Чонгук сильнее вжимает его спиной в себя, внюхивается в
шею. — Я не буду оправдываться. Я сделал это осознанно.

— Я знаю, — шумно вдыхает альфа и разворачивает его лицом к себе. — У меня

война, и я выйду из нее победителем, потом я вернусь, и тебе лучше будет
постараться, чтобы я не показал тебе ад на земле.

— Я уже видел ад в твоих глазах, — горько усмехается Юнги, — я думал, что он

для других, я исключение, оказалось, что ад этот мой персональный.

Чонгук смотрит пару секунд в его глаза, продолжает сжимать пальцами его
плечи, а потом резко отпускает и выходит за дверь. Юнги сразу же бежит за
ним, игнорирует вошедшего в спальню охранника и продолжает звать брата по
имени.

— Переведете его и Фея в убежище, обыщите, чтобы никаких средств связи, —

приказывает Чонгук мужчине. — Я запрещаю с ними разговаривать, — охранник
кивает.

546/624
— Чонгук, постой, — пытается догнать идущего к лестницам альфу Юнги, но тот
и шага не замедляет. — Пожалуйста, не уходи так, там за порогом война,
послушай меня, — ловит его за руку, но Чонгук его отталкивает и спускается
вниз.

— Чонгук, возвращайся живым, — кричит с перил омега. — У нас все

неправильно началось, неправильно шло, но пусть это неправильно длится
вечно. Жизнь без тебя и есть ад, пожалуйста, Чонгук, только вернись, — тихо
всхлипывает и садится на ковер, долго еще смотря на закрытую за братом
дверь, в которую тот может больше не войти.

***

Разговор между лидерами Левиафана и Зверей состоялся спустя два часа после
начала военных действий.

— Напрасно ты начал войну, ты всего лишь приблизил ваш крах, — говорит в

трубку находящийся на главной базе Чонгук.

— Я не начинал войну, но я ее закончу, — твердо отвечает Намджун.

— Поступи умно, отзови свои войска, уступи мне власть, и обещаю, никто не
пострадает, — твердо говорит Чонгук.

— Мой народ верит в меня, иначе бы мне не отдали власть, и я его не подведу,
Чонгук, — отвечает Намджун. — Я не позволю тебе установить на Кальдроне
тоталитаризм. Если ты добровольно сдашься, обещаю, я сделаю все возможное,
и ты сохранишь жизнь, свободу и лицо.

— Ты сделал свой выбор, брат, — цокает языком Чон.

— Как и ты, брат.

***

Чонгук бросает на Амахо все свои силы, и в первые часы боев преимущество на
стороне Левиафана. Альфа лично руководит операциями по отражению ударов
из Амахо, Омарион пытается прорваться в Кордову. Рассвет следующего дня
Омарион уже встречает за границей Кордовы, Левиафан ликует, но не долго,
потому что Звери идут в контрнаступление. Чонгук разрывается между двумя
территориями, старается лично все проконтролировать. Когда Чонгук в
очередной раз возвращается в Ла Тиерру, он узнает от Сокджина, что уже
прибыли наемники.

— Я ждал их через два дня, как они успели собраться, если мы только их
вызвали? — спрашивает альфа у стоящего позади военного автомобиля
Омариона.

— У тебя тоже ощущение, что появился третий игрок? — хмурится Сокджин.

— У меня уже уверенность, — Чонгук отвлекается на телефонный звонок из

штаба.
547/624
Спустя час Чонгук вновь набирает Намджуна, требуя, чтобы Звери сдались. У
Намджуна нет шансов выиграть войну, этому подтверждение новая сила,
прибывшая в Ла Тиерру. Чонгук не понимает, на что надеется брат, почему не
делает шаг к нему, а продолжает посылать своих людей на смерть. Намджун
вновь отказывается, более того, обвиняет Чонгука в трусости, что тот начал
необъявленную войну. Поняв, что дело не чисто, Чонгук настаивает на встрече
на границе с Ла Тиеррой. Намджун с трудом, но соглашается. Армия обоих
лидеров занимает всю линию границы, но не успевает Намджун дойти до
Чонгука, как в альфу не понятно откуда начинают стрелять.

— Прекратить огонь! — кричит Чонгук, но в суматохе его никто не слышит.

Альфу, прикрыв, уводят с границы. Взбесившийся из-за того, что кто-то без
приказа посмел стрелять, Чонгук разносит штаб, требует найти снайпера, а сам
выезжает к Кушу в Обрадо.

Звери, поняв, что основная сила Левиафана сконцентрирована пока в Ла Тиерре,

перенаправляют большую часть ударов на Обрадо и даже делают успехи.
Тяжелая артиллерия Левиафана наносит несколько ударов по позициям зверей в
Амахо, и Намджун приказывает отвечать. Ким рассчитывает уничтожить
вооружение противника и обеспечить этим себе преимущество. Звери уже
установили координаты завода, к границе вереницей двигаются военные
колонны, которыми руководит Сайко. Мо, который удерживал нападения с
Обрадо, тоже возвращается в Амахо для решающего удара. У Намджуна не
хватит сил продержаться, если базу и оружие Левиафана не уничтожить.

***

— Мы не можем прорваться в Амахо, пока, к сожалению, только оборону

держим, но мы двинулись вглубь Кордовы, и наши враги несут существенные
потери. Главное, они никак не могут продвинуться ни сюда, ни в Ла Тиерру, —
докладывает Куш, пока Чонгук ходит между заваленных картами и бумагами
столов. Помощник Куша — Санчез — стоит, прислонившись к одному из столов, и
молча наблюдает за альфами. Чонгук приехал в укрытие Куша на границе с
Кордовой полчаса назад. Он переговорил с военными, отправил Омариона
заменить его в Ла Тиерре и, оставив внизу своих людей, сразу поднялся к
партнеру.

— Я так и не понял, почему мы не развернули масштабные бои на границе с Ла

Тиерра, а пытаемся взять Кордову и прорваться в Ракун? — спрашивает Куш.

— В Амахо концентрация их силы и штаб-квартира — большая часть силы Зверей

именно там, мы бы угробили кучу времени, людей и оружия на бессмысленную
бойню за Амахо и топтались бы на месте, а мы пошли в обход, возьмем их в
окружение и добьем в центре, — объясняет Чонгук, который параллельно все
пытается сложить в голове картину последних событий. — Они всполошились,
но их мало, они одновременно пытаются сейчас держать оборону Кордовы и
боятся передвинуть туда всю силу. Думаю, Намджун пожертвует Кордовой,
чтобы не потерять Амахо и Ракун, но мы на Кордове не остановимся, возьмем их
в кольцо и задушим, — достает мобильный Чонгук, думая набрать Омариона.

— Не устану поражаться твоей тактике, даже жаль, что так вышло, и нам
придется попрощаться, — вздыхает Куш, остановившись напротив альфы, и
548/624
Чонгук чувствует, как поднимает руку с зажатым пистолетом Санчез.

— Интересно, — приподнимает уголки губ в улыбке Чонгук. — Твой человек

целится в меня?

— Да, и ждет моего приказа, чтобы размазать твои мозги по стене, — цокает
языком Куш. — Ты прекрасный стратег, мне очень нравится, как ты мыслишь, я
даже завидую тому авторитету, который у тебя перед твоими, прости, теперь
уже моими людьми, но я устал играть в игры, слушаться тебя, быть вторым,
отныне я Эль Диабло, а ты — прошлое, — говорит альфа. — Я завоюю
полуостров, второй эшелон моих людей на подходе, я уничтожу Зверей и стану
демоном с одной головой. Сделаю то, на что ты не осмелился.

— Вот оно что, — щелкает пальцами довольный Чонгук, — я все не мог понять,
что я упускаю.

— То, что я придумал такой гениальный план? — самодовольно ухмыляется Куш.

— Не льсти себе, я знал, что ты не чист, но я не знал, что ты так и не стал

развиваться, — криво улыбается Чонгук. — Ты, даже думая, что избавляешься от
меня, берешь себе мое имя, так и останешься вечность в моей тени. Куш, как
сказал один близкий мне человек, жадность и жажда власти до добра не
доводят, лучше бы ты прислушался к этому.

— Ты бы мог их прямо сейчас уничтожить, но ты их душишь, доводишь до

отчаяния, и я знаю, что дальше, — размахивает руками Куш, Санчез продолжает
целиться в голову Чонгука. — Ты отрезаешь им пути отхода, чтобы они сдались,
чтобы не проливать кровь, но я не верю в узы семьи, не верю в братство, война
есть война, и эту я выиграю. Я убью всех, кто может претендовать на власть,
расчищу свой путь. Я не слаб, а ты из-за семьи слаб.

— Семья делает человека сильным, я понял это после отделения, — качает

головой Чонгук. — И ты прав, я тот, кто убьет за каплю крови моих братьев,
конечно, я бы им ее не пролил. Ты не знаешь, что такое семейные узы, хотя я и
пытался дать тебе шанс это прочувствовать, — смотрит в упор, пусть альфа и
под прицелом, но мурашки по коже от вселяющего страх взгляда у Куша. — Мы,
звери, мы ели одну тортилью на четверых, мы находили наших друзей
расчленёнными и хоронили их собственными руками, а еще мы мстили, —
скалится. — Мы жили по принципу кровь за кровь, будучи сами ранеными,
прикрывали других. Семья — это когда ты бросаешься под град пуль ради
своего брата, и ты уверен, что другой брат тоже бросится под пули, чтобы
прикрыть тебе спину. Семья — это когда можно прикрыть веки и сделать шаг
вниз, зная, что тебя обязательно поймают. Мне тебя жаль, у меня хотя бы
остались воспоминания и их тепло греет мое сердце, ты жил один и сдохнешь в
одиночестве, потому что ты предпочитаешь только брать, но не отдаешь ничего
взамен. Так это не работает.

— Я буду жить, как король, установлю абсолютную власть, и поверь, что всегда
буду окружен желающими присягнуть. А ты умрешь в этом кабинете в
одиночестве, — с издевкой говорит Куш. — Хотя не переживай, твоя семья на
том свете тебя догонит, и самое главное, в знак былой дружбы, у меня для тебя
есть особый подарок — твой драгоценный омега будет на том свете с тобой, —
гадко улыбается. — Я знаю, что ты послал его в укрытие, вот только я поменял
пункт назначения, твой братец сейчас на заводе, на том самом, по которому с
549/624
минуты на минуту ударит твой брат, — ни мускул не дергается на лице Чонгука,
будто эти слова его даже не касаются. Куш нарочно прислушивается к его
зверю, к тому, кто своим рыком всех в переговорной молчать заставлял, но
ничего не слышит. Куш и не представляет, чего Чонгуку стоит махом вырубить
все свои чувства, обернуть в кровавые простыни зверя, убеждая его, что кровь
эта не омеги, а его собственная, потому что кровь Юнги пролить никто не
посмеет. Пока Эль Диабло жив — и волосинка с головы Юнги не упадет, но знать
это такой мрази, как Куш, не надо. Чонгук не покажет ему свое настоящее
нутро, то, как от одной мысли, что Юнги грозит смерть, у него мутнеет рассудок
и трескаются кости, грозясь выпустить зверя, обрушить его на голову
проклятого, который посмел тронуть его омегу.

— Какая ирония, тот, кого ты не хотел убивать, убьет твоего омегу. А бедняга
Омарион уже, наверное, мертв, я послал к нему своих людей. Тебе неоткуда
ждать помощи, — заявляет Куш.

— Ты думаешь, смерть Юнги — это месть мне? — громко смеется Чонгук. — Я

сам бы его убил за сдачу местоположения и то, что он натворил, да вот время
пока не нашел. Лучше бы ты выбрал что-нибудь другое, чтобы сделать мне
больно, смерть этого предателя меня не тронет.

— Ты блефуешь! — кричит разъяренный Куш, которому находящийся в шаге от

своей могилы Чонгук не дает почувствовать вкус триумфа.

— Ты стрелял в моего брата, из-за этого я сильно расстроен, — вздыхает Чонгук.

— В любом случае, мне пора возвращаться к своим людям, объявить о смерти

павших в битве лидеров и взять командование на себя, — заявляет Куш. — К
рассвету Кальдрон будет моим, потому что я не знаю жалости, а тебе сладких
снов, Эль Диабло, — кивает Санчезу альфа.

Санчез не успевает нажать на курок, как прилетевший в него с силой

мобильный, рассекает его лоб, и пока альфа прикрывает ладонью рану, кровь из
которой заливает его глаза, и, не целясь, стреляет, Чонгук правой рукой хватает
за горло не успевшего сориентироваться Куша и вдавливая его в стену,
выдергивает из-за пояса его же пистолет и стреляет в Санчеза. Он нарочно
отбрасывает пистолет в сторону, отказывается дарить Кушу легкую смерть от
пули, обещает ему мучения.

— Я тебя предупреждал не произносить своим грязным ртом имя моего омеги, —

цедит сквозь зубы Чонгук, наконец-то, ослабляет путы, выпускает наружу
разъяренного и жаждущего крови предателя зверя.

Куш, который физически не уступает Чонгуку, в этот раз не справляется. Он

бьется, раздирает руку, пытается ногой его обезвредить, но в подпитываемом
яростью Чонгуке сейчас будто сила пяти альф, он впечатывает альфу в стену,
тянет на себя, повторяет, видит, как на стене позади головы Куша остаются
кровавые пятна, довольно усмехается. Куш хрипит, не оставляет попыток
вырваться, но Чонгук вжимает его в стену, чувствует, как дергается под
пальцами чужой кадык, сильнее сжимает его пальцами. Он буравит его диким
взглядом, в котором сосредоточена вся ярость на альфу, упивается хрустом, его
хрипами, глазами из него душу высасывает. Он продолжает монотонно
впечатывать затылком альфу о стену, размазывает по ней его кровь, не
останавливается. Последнее, что видит Куш в своей жизни — это языки пламени
550/624
на дне чужих зрачков, и именно с ними, отпечатавшимися на сетчатке глаз,
испускает дух. Чонгук убирает руку, тело с глухим стуком падает на пол, а
альфа смотрит на окровавленные пальцы, которыми почти вырвал мужчине
глотку, и утирает их о брюки. Чонгук подходит к Санчезу, поднимает с пола
телефон с треснутым экраном и набирает Намджуна. Четыре гудка ожидания
длятся для него вечность. На смену ярости приходит первобытный страх. Чонгук
уверен, что рука с телефоном дрожит не из-за резко отпустившего адреналина,
а из-за страха, что он в любую минуту может потерять Юнги.

— Намджун, послушай меня…

— Ты не имеешь право звонить мне в разгар боя!

— Намджун, ты собираешься бить по базе, про которую тебе сказал Юнги. Я

знаю, что он сливал тебе инфу, и давно ее освободил, так вот отмени удары, не
взрывай базу, — просит Чонгук.

— Может, и войну остановить, и земли тебе сдать? — рычит альфа.

— Куш отправил туда Юнги, ты убьешь его.

— Я перестал тебе верить, ты стрелял в меня, не трать мое время, — вешает

трубку Намджун.

Чонгук в шоке смотрит на черный экран телефона, а потом вновь перезванивает,

Намджун не берет. Альфа набирает своих людей, узнает их местоположение, с
ума сходит от своей беспомощности, потому что в районе завода никого из его
людей нет. Он продолжает звонить без остановки Намджуну, пока вновь не
слышит его голос.

— Клянусь тебе могилой отца, я не лгу, Юнги там и ты убьешь его. Дай мне
время вывести его, я не могу дозвониться ни до кого из своих, там люди Куша,
они мне не подчиняются, а я сам в Обрадо, мне не доехать.

— Эта база твой гарант победы, а я не идиот, Чонгук. Прощай.

Чонгук вновь слышит гудки, растерянно смотрит по сторонам, а потом бежит

вниз и, выйдя наружу, наконец-то дозванивается до Шивона.

— Я уверен, ты ближе, чем я, лети к базе, выведи оттуда людей, там Юнги и
Фей, — приказывает Чонгук.

— Там нет наших людей, мы всех отозвали, так как знаем про удар, он будет
через пару минут, — растерянно отвечает Шивон. — Но там наемники Куша,
пусть он…

— Куш нас предал! — кричит Чонгук. — Его люди мне не подчиняются, до

Омариона дозвониться не могу.

— Нет, только не это, — с трудом говорит Шивон, который понимает, что до

завода не успеть. Он хватает рацию, узнает, что из их людей у базы никого нет.
Куш от имени Чонгука отозвал всех, предупредив об ударе, оставил двух омег
внутри, а своим людям приказал оцепить территорию.

551/624
— Никого из наших поблизости нет, — докладывает он Чонгуку, — там только
его наемники, и даже если найду кого-то из наших — он всем объявил про удар,
никто туда не полезет. Чонгук, я лечу в Ла Тиерру, но я не успею, — срывается
голос Шивона, который боится за племянника. Чонгук вешает трубку и
прислоняется лбом к стене. Если всматриваться так близко, то трещины на
осыпающейся штукатурке похожи на карту. Чонгук скребется пальцами о
покрытие, растирает его, убирает границы, оставляет серое пятно и, вновь
прислонившись, прикрывает веки.

Вот он, момент выбора, как говорил Юнги. Чонгук стоит в шаге от мечты, и да,
она сегодня как никогда близка к реализации. Пусть его предал соратник и
среди армии вот-вот может начаться бойня между наемниками и своими — он бы
все равно выиграл. Звери всегда идут напролом, они, как истребитель без
пилота, врываются в бой, сметают первые ряды и на этом все, потому что любой
силе нужно управление, нужен ведущий, тот, кто не позволит расходовать
энергию на лишнее и сконцентрирует на главном. Этим пилотом всегда был
Чонгук, и пусть сейчас у него нет силы зверей, но у него есть голова, а в ней
отличная тактика, как выйти из войны победителем. Для этого Чонгуку просто
нужно присоединиться к своим людям и повести их дальше.

За Кальдрон. За абсолютную власть. За мечту, которая не дала ему погибнуть

еще в детстве.

Вот он, момент истины, когда Чонгуку надо выбирать между мечтой и мечтой.
Юнги говорил в один из их вечеров, что то, что он назвал его первым, все равно
не значит, что омега важнее Кальдрона, а альфа промолчал. Чонгук хотел,
чтобы он так думал, чтобы все так думали. Более того, альфа и сам не хотел
допускать мысли, что у его, казалось бы, главной мечты есть конкурент. Хотя
какой конкурент, когда у Мин Юнги в его сердце их никогда не было. Он
легонько бьется лбом о стену и горько улыбается.

Мин Юнги оставил его, убитого смертью отца, и уехал защищать своего папу,
вернулся, вложил руку в его ладонь, скрыл правду, рассказал братьям про его
планы, сливал информацию, а проклятое сердце Эль Диабло все еще горит от
мысли, что запертый на базе омега может погибнуть. И в этот момент Чонгук
представляет, что он выиграл войну, смог усмирить братьев, получил
абсолютную власть, но что дальше? Мечта прекрасна, пока о ней мечтаешь,
достигнув ее, Чонгук почувствует только горечь, потому что ни одна мечта в
мире не стоит того, чтобы потерять омегу, смех которого заставляет
чувствовать жизнь. Хладнокровный и целеустремленный Эль Диабло трещит по
швам от мыслей об умирающем омеге, которого не спас, которого принес в
жертву своим амбициям, будто бы жертвы в виде семьи было мало.

Чонгук все эти годы после смерти отца думал, что его любовь к Юнги — это
слабость, что те, кто вместо должности выбирают любимого и время,
проведенное с ним, те, кто бросают ради любви всех и даже свою семью, те, кто
жертвует своим состоянием и именем, выбирая любовь, — слабые. Он был
убежден, что человек, жертвующий всем ради человека, — изначально обречен
на жалкий удел. Но сейчас, в шаге от того, чтобы стать королем и потерять
маленького омегу, он думает только о нем и не чувствует себя слабым. Юнги —
его сила. Он не умирал из-за Юнги. Он мечтал из-за Юнги. Стоило просто
закрыть глаза и на миг вернуться в прошлое, которое слишком затерто и
загружено, и вытащить из него самое главное, то Чонгук понимает, что все это
делал ради Юнги, думая о нем, а не ради власти над Кальдроном.
552/624
С чего начался его путь? Ведь он начался с того, что Чонгук хотел своему брату
свободы передвижения, чтобы ему не грозила угроза похищения, чтобы он не
знал, что такое аукционы омег, чтобы альфа мог купить ему дом… Все остальное
было вторым, третьим, первым всегда был Юнги. Значит, мечта Чонгука была,
есть и всегда будет Юнги, а не Кальдрон с его территориями и власть. Он так и
не открывает глаза, смотрит на выбитую под веками картину, там Юнги
улыбается, альфа ему в ответ, он держит его руки, целует пальцы и не
представляет, что, обретя все то, к чему стремился, потеряет омегу.

Чонгук не сдается, не трусит, не показывает слабость — Чонгук выбирает.

— Намджун, — прикладывает трубку к уху альфа, тяжело дышит. — Отмени

удар, я сдаюсь.

— Что? — не верит, переспрашивает альфа.

— Я еду на границу, выйду с поднятыми руками, отмени удар по базе, — четко

повторяет альфа. — Я отдам приказ остановить бои, те, кто будут продолжать
бороться, — наемники. Омарион отправился на вторую базу в Ла Тиерре, но Куш
сказал, он погиб.

Намджун все равно не верит, он шумно дышит в трубку, безуспешно пытается

переварить информацию. Звери еле держатся, уже не факт, что даже после
разрушения базы с оружием выиграют, потому что Левиафан, как саранча, их
слишком много и большая часть профессионалы, а тут тот, кто в шаге от победы,
заявляет, что сдается. Чонгук звучит искренним, да и шутить особо Эль Диабло
не любит, и от мысли, что тот, кто мог бы соорудить себе престол и получить
абсолютную власть, отказывается от этого ради омеги, у Намджуна холодок по
спине пробегается.

— Как же сильно… — прокашливается Намджун. — Это безумие.

— Так сильно, — альфа уверен, что Чонгук улыбается. — Так сильно, что все
остальное теряет значение.

— Хорошо, я отменю удар, но если это была уловка, то клянусь, в этот раз я тебя
не прощу, — опускает трубку Намджун и поворачивается к своим.

Чонгук не солгал, со всех точек поступают сообщения, что Левиафан бросает

оружие. Намджун словно в прострации, стоит у границы, где пару минут назад
от грохота оглохнуть можно было бы, и смотрит на не менее шокированных
братьев и растерянных солдат, которым не с кем воевать.

— Я бы сделал то же самое, — сплевывает измученный боями Хосок, и Намджун

кивает.

— Мне никогда не стать таким сильным, как Эль Диабло, — вздыхает Мо и

продолжает искать среди прибывающих к границе в ожидании своего лидера
людей Левиафана Омариона.

Намджун еле успевает переговаривать со своими людьми, добивает

отказывающихся бросать оружие наемников и поглядывает на границу в
ожидании Чонгука. Он высылает Сайко с людьми на базу за Юнги и, узнав, что
553/624
омега и правда там, просит привезти его к нему.

Мо, который остается с Намджуном, на заданиях сконцентрироваться не может,

и в итоге, не выдержав, все-таки идет к брату.

— Я хотел узн…

— Мне жаль такое говорить, но напрасную надежду давать тебе не буду, —

перебивает его Намджун, который сразу понимает, зачем подошел младший.
— Чонгук сказал, что отправил его на вторую базу в Ла Тиерре, но он погиб.

Мо шумно сглатывает, смотрит пару секунд на брата, не моргает, но стоит

Намджуну сделать к нему шаг, как отступает и быстрыми шагами идет наружу.
Он выходит на улицу, с силой оттягивает ворот футболки, грозясь ее порвать, и
чувствует, как задыхается. Вокруг проносятся люди, кто-то спрашивает, в
порядке ли он, Мо, как болванчик, всем кивает, продолжает идти, сам не знает
куда, путается в конечностях и по-прежнему, кажется, не дышит. Омарион не
мог погибнуть, это невозможно, потому что этот вечно ухмыляющийся наглец
живучий, как черт. Мо не будет верить в его смерть, пока собственными глазами
не увидит, а он не увидит, потому что Омарион не может умереть до того, как
Мо не выбил из него все дерьмо, пока не поделил на два всю ту боль, что носит в
себе, пока сто раз не спросил его «за что?»

Солдаты что-то у него вновь спрашивают, все вокруг суетятся, кто-то уже вовсю
празднует победу, но Мо ничего не слышит и не видит, все его мысли рядом с
одним конкретным человеком, из-за которого так болезненно ноет сердце.

Мо не простит себе, если не проверит. Он знает, где вторая база Левиафана,

отмахивается от подбежавшего к нему Намджуна и, сев за руль джипа,
выезжает в Ла Тиерру. Он беспрепятственно добирается до базы по пустым
улицам. Люди, которые уже слышали про новость о конце войны, из дома по
требованию Намджуна не выходят. Всю дорогу Мо, как мантру, повторяет про
себя «он жив», периодически бьет руками по рулю и очень сильно старается не
плакать. Хотя надо бы. Хотя бы сейчас, ведь самое время. Он один за
затемненными стеклами, ему не нужно никому доказывать, что он сильный
альфа и слезы это не про него, надо бы выплакать свой страх, который
скручивает его внутренности, начать оплакивать любовь, которая и правда
подарила ему тепло и ощущение счастья, пусть и счастье это горчило в конце.
Мо найдет Омариона, изобьет его до отключки за то, что посмел попробовать
умереть, за то, что себя не уберег, что обрек Мо на участь оставшегося, ведь
уходящему всегда легче.

Мо видит поднимающийся в небо черный дым, еще не доезжая до базы. Он

останавливает автомобиль у базы и с ужасом смотрит на пламя, пожирающее
правую часть одноэтажного здания. Огонь понемногу ползет влево, грозясь
полностью взять в свою власть постройку. Военный автомобиль с убитым
шофером стоит в паре метров от входа, судя по следам на земле, кого-то
волокли внутрь. Мо опускается на корточки, всматривается и очень надеется,
что потемневшие капли на земле — следы машинного масла.

Он опоздал.

Что же это за напасть такая — любовь, что даже несмотря на масштаб боли,
которую причинил ему этот альфа, Мо губами шепчет молитву, упрашивая Санта
554/624
Муэрте не забирать его жизнь. Мо кажется, что даже увидев его остывающий
труп, он не поверит в такую горькую правду. Да, Омарион предатель, он разбил
его сердце, подло поступил по отношению к его семье, но Мо никогда не желал
ему смерти, пусть и сам на него оружие наводил. Возможно, Мо сейчас жалок,
что задыхается от мысли, что Омарион мёртв, но ему плевать. Отрицать свои
чувства, пытаться с ними бороться — пустое времяпровождение. Мо решил, что
время его раны залечит, что, как и говорил папа, все понемногу само пройдет,
начнет затираться в его памяти, пусть и оставит рану в сердце. Он давно
принял, что любит его, но то, что ему придется хоронить любимого, принимать
отказывается.

Любовь не выбирают, выбирает всегда она. Возможно, если бы у людей была

возможность выбирать ее, как товар в интернет-магазинах, где можно
понаставить галочки как перед размером, так и перед цветом, качеством, то
счастливых людей в мире не осталось бы, потому что то, что будет вогнано в
какие-то рамки — не любовь. Потому что настоящая любовь — это когда
идеально продуманный до мелочей образ, разбивается о того, кто даже рядом с
твоими параметрами не стоит, но уже крепко держит в руках твое сердце.
Омарион — абсолютная противоположность его мечтам о любимом, он даже не
омега, улыбается своим мыслям Мо, но никто в этом мире, пусть и с идеальными
качествами, не вытеснит из его сердца самодовольного альфу, одна ухмылка
которого поднимала в нем бурю чувств.

Мо поднимается на ноги, слышит треск сдавшейся огню крыши и сразу

отскакивает. Страх за жизнь Омариона сменяется страхом перед огнем, который
словно принимает очертания лица чудовища, смеется над испугавшимся альфой
и ползет дальше, грозясь не оставить от базы ничего, кроме пепла. Мо вновь
ребенок, который сидит на пороге своего дома и кричит от боли, чувствуя, как
языки пламени лижут его кожу и забирают жизнь его семьи. Он в ужасе
прикрывает лицо ладонями, отбегает к автомобилю, продолжая шептать «нет,
нет, нет». Ему кажется, что его одежда горит, кажется, что дым забился в
легкие, а кожу стягивает чудовищная боль от по новой открывшегося ожога. Мо
хочет домой, к папе, к братьям, хочет слышать голос Сайко, нашёптывающего,
что «все будет хорошо», но слышит только треск дерева и звон лопнувшего
стекла.

Там внутри, в этом пекле, альфа, которого Мо назвал своим, тот, кому впервые
он открыл свое сердце и в чьих руках почувствовал себя любимым, но он не
может перебороть страх, чтобы ворваться на базу, найти Омариона и вырвать из
лап огня человека, которого до сих пор любит. Он сейчас сядет в автомобиль,
вернется к братьям, начнет с ними восстанавливать полуостров и попробует
жить дальше. Жить ли? Мо вновь поворачивается лицом к огню, пусть и со
страхом, но смотрит на чудовище, разинувшее пасть, которое продолжает
обгладывать теперь уже стены базы. Что бы Мо ни сделал, каких бы высот ни
достиг, какие бы цели, чтобы продержаться, ни придумал, перед глазами вечно
будет стоять эта картина. Огонь, насмехающийся над ним и пожирающий тело
его любимого человека. Мо с этим жить отказывается.

— Ты меня не тронешь, — шепчет Мо и делает шаг. — Ты забрал у меня мою

семью. Ты забрал у меня мое лицо, но его забрать я тебе не позволю, — еще шаг.
— Я его тебе не отдам, — рычит и срывается вперед.

Мо на ходу обматывает футболкой лицо и заходит со стороны, куда огонь еще

не дошел. Омариона нигде нет, он пробирается глубже, кашляет от забившегося
555/624
в легкие дыма, идет навстречу пламени и продолжает кричать его имя. В ответ
только шум частично осыпающегося под ноги потолка. Может, Куш солгал,
может, Намджун неправильно расслышал, и Омарион даже не здесь, а Мо
борется с тем, кто сильнее его, приносит себя в жертву тому, кто не забрал его
еще столько лет назад. Но в Мо живет надежда. Она не дает ему сдаваться, не
позволяет пламени подбираться ближе, борется вместе с альфой, толкает
вперед, шепчет, что он должен проверить.

Дышать становится все тяжелее, Мо знает, что глубже ему не пробраться, он

продолжает отчаянно звать альфу и наконец-то слышит стон. Сперва Мо думает,
что ему показалось, но стон повторяется, и Мо, прикрывая лицо от жара, бежит
в сторону угла, из которого он доносится. Сквозь дым и падающие балки он
находит Омариона в углу на полу, альфа ранен, но жив, Мо, не теряя времени,
поднимает его и, взвалив на плечи, двигается на выход. В шаге от них падает
балка, но Мо перешагивает через нее и, несмотря на охваченную огнем ногу,
волочит себя дальше. Только выйдя наружу и опустив Омариона на землю, он
тушит огонь, охвативший его брюки, и заваливается рядом.

— Я умер и попал в рай, хотя с моими грехами небесная канцелярия спутала

бумаги и подарила мне ангела, — вымученно улыбается Сокджин, и Мо очень
хочется его ударить.

— Ты сильно ранен, и это единственная причина, по которой я тебе не врежу, —

нагнувшись к нему, рассматривает рану на животе альфа.

— Я нарочно не терял сознание, — еле двигает губами Сокджин. — Все ждал

тебя, не знаю почему и как, просто просил ее позволить мне еще раз тебя
увидеть.

— Ты можешь заткнуться? — туго затягивает его же рубашкой рану Мо.

— Ты должен знать, что я ждал, — не умолкает Омарион, которому каждое слово

дается с трудом. — Я ждал тебя не для того, чтобы ты спас меня, а чтобы
умереть с мыслью, что ты все еще любишь меня. Мы проиграли?

— Чонгук сдался, — заканчивает с перевязкой Мо. — Отвезу тебя в больницу,

дальше вами Намджун займется, — пытается привстать, но Сокджин хватает его
за руку.

— Ты знаешь, что ты полез в огонь?

Мо кивает.

— Я больше никогда не буду спрашивать тебя, любишь ли ты меня. Я это

знаю, — довольно ухмыляется, а Мо закатывает глаза.

***

Чонгук добирается до оккупировавших центр Ла Тиерры Зверей в полдень. Он

проходит сквозь живой коридор к лидерам Зверей и, остановившись напротив,
смотрит на стоящего позади них и опустившего глаза Юнги.

— Я проиграл войну из-за омеги, — криво улыбается Чонгук.

556/624
— Мы выиграли из-за наших омег, — говорит Намджун. — Ты меня поражаешь,
ты ведь мог сбежать или у тебя очередной план в голове?

— Я не помню, что я когда-то бежал от последствий своих поступков, брат, —

цедит сквозь зубы Чонгук, буравя альфу недобрым взглядом. — То, что ты не
поверил мне, ударило больнее, чем то, что ты забираешь Кальдрон.

— Ты стрелял в меня, — уводит взгляд Намджун, — я ведь не знал, что это был
не ты. И я не забираю Кальдрон, он не мой.

— Он бы не выстрелил в тебя, — бурчит Юнги, не поднимая глаз, и легкая

улыбка трогает губы Чонгука.

— Юнги, — зовет альфа, и омега, кое-как двигая ногами, подходит ближе. — Ты

в порядке?

Шок сменяется непониманием в глазах омеги, он растерянно смотрит на брата,

мнет в руках подол футболки, не знает, что ответить. Юнги ожидал что угодно,
но не вопрос о его самочувствии, не эту нежность в голосе.

— Чонгук, — тихо говорит омега. — Единственное, чего я хотел — это спасти

твою жизнь, и ты, конечно же, не будешь меня слушать, верить, но это моя
правда.

— Я тебе верю, — Чонгук становится вплотную, обхватывает ладонями его лицо,

поглаживает. — Я испугался, что не успею, что потеряю тебя. Я проиграл, я
отдал полуостров, но я вижу тебя живым, и мне не больно.

— Ты не проиграл, — несмело тянется вперед омега и прислоняется лбом к его

груди. — Ты сделал выбор.

Они стоят так минут пять, пока остальные альфы, отвернувшись,

переговариваются о своем. Юнги слушает его сердце, которое сегодня показало
всему Кальдрону, для кого оно бьется, а Чонгук, зарывшись носом в его волосы,
вдыхает свой персональный кислород и чувствует, что мир, который он так
отчаянно желал завоевать с самого детства, он держит в своих руках.

Парней разлучают, и как бы Юнги ни хотелось плакать, требовать, чтобы его

альфу не трогали, чтобы вернули в его объятия, он не дает слезам выход,
провожает его с улыбкой и, обняв свой живот, шепчет «все будет хорошо». Юнги
будет в это верить.

***

К следующему рассвету Звери, разгромив оставшихся наемников, приступают к

зачистке. Чонгук и Джозеф помещаются под стражу до трибунала. Омарион и
Шивон, который получил ранение в живот от наемника, присоединятся к ним
после больницы. До наведения порядка, Намджун объявляет в стране
чрезвычайное положение. Учитывая добровольную сдачу Чонгука, Намджун
настаивает на сроке для альф до десяти лет, чем вызывает волну негодования
по всей стране. Народ начинает бунтовать, требует от Намджуна казнить
лидеров Левиафана, улицы вновь превращаются в поле боя, только теперь это
557/624
гражданская война. Через неделю после объединения Кальдрона Намджун
выступает по местному телевидению с обращением:

— Альфа, которому вы требуете смертную казнь, и создал государство

Кальдрон, создал условия для того, чтобы вы не боялись, освободил наших омег,
подарил нашим детям будущее. Этот альфа добровольно сдался и остановил
войну на второй день, минимизировав жертвы, поэтому я прошу у вас понимания
и милосердия.

Бунт вспыхивает с новой силой, население идти на уступки отказывается. Более

того, они начинают осаждать штаб-квартиру зверей, грозясь переворотом, если
Намджун сам не сложит полномочия. Намджун, который с начала военных
действий еще ни разу не видел семью, с ума сходит. Народ настроен
решительно, по всему Амахо развешаны плакаты и даже из окон домов висят
постеры с требованием смерти Эль Диабло, и пусть разум подсказывает, что
Чонгук заслужил, но сердце Намджуна это принимать отказывается. Намджун
меж двух огней, или он пойдет на поводу народа и потеряет брата, власть,
зверям придется покинуть Кальдрон, или он примет жесткие меры и объявит
войну своему народу. Уставший думать альфа к вечеру вызывает Сайко и Мо и
отправляется к находящемуся временно в центральной тюрьме Амахо Чонгуку.

— Они хотят моей смерти? — улыбается братьям Чонгук. Прошла всего неделя,
но Чонгук уже осунулся, под глазами круги. Он выглядит измотанным, даже его
голос стал бесцветным, а в глазах пустота обречённого на неизвестность
человека. — Я бы хотел себе смерти, только Джозефа отпустите, это был мой
приказ, а он обязан подчиняться. Я и за него понесу наказание.

— Ты не умрешь, — твердо говорит Ким. — Ты наш брат, ты спас моего сына, я

сделаю все для этого.

— У тебя не получится. Это так не работает, — потягивается на стуле Чонгук.

— У тебя нет абсолютной власти. Изначально ты сам себя лишил определенных
прав, ты передал их им, поэтому ты должен теперь прислушиваться.

— Скажи мне, Чонгук, — долго мнется Намджун прежде, чем спросить, —

объясни, каким ты видел Кальдрон. Тот самый, твой Кальдрон.

— Это долго, — отмахивается альфа.

— Ты попробуй.

— Дайте тогда закурить, — просит Чонгук и терпеливо ждет, пока Мо поджигает

ему сигарету.
— Кальдрон никогда не был государством, мы начали с нуля, и ты сейчас заново
начнешь с нуля, если, конечно, ты сумеешь сохранить власть, хотя я
сомневаюсь.

— А ты представь, что я сохранил власть, плевать как, расскажи мне, как бы ты

поступил на моем месте, — настаивает Намджун.

— Хорошо, представим, что ты сохранил власть и ты правитель, — выдыхает

дым Чонгук. — Так вот первое и самое основное — у тебя должна быть
абсолютная власть изначально, то есть, как пришел к власти, ты ставишь всех
перед фактом, что последнее слово за тобой, потому что, пытаясь
558/624
балансировать, идя на уступки, ты сам себе создашь проблемы, — затягивается.
— Например, в случае войны или спорных моментов, как сейчас со мной и моим
наказанием, ты не сможешь договориться с народом, так как ты изначально
лишил себя определенных прав. Оказавшись перед проблемой, ты захочешь
вернуть себе права, которые сам же добровольно отдал народу, но это приведет
к куда большему конфликту, чем если бы ты изначально все начал по этой
схеме. Начнутся восстания, требования уйти в отставку и, возможно, даже тебя
свергнут, — альфы внимательно слушают брата. — Закон должен быть мерилом
добра и зла, а ты соответственно законодатель. То есть, масштаб моей вины и
наказание можешь определять ты, как единственное мерило. Ты не можешь
подчиняться гражданским законам, потому что если над тобой будет закон,
судья, кто-то третий, то опять же твое положение шаткое и ты продержишь
власть на короткий срок. В нашем случае, над тобой народ, который считает, что
может тебе диктовать. Нельзя делить свою власть, поделишь — проиграешь. Не
позволяй кому-то переплюнуть твой авторитет, даже если этого кого-то
придется изолировать, — говорит Чонгук. — Поэтому я и сажал активистов,
поэтому пытался лишить их трибун, с которых бы они вещали. Авторитет
лидера — непоколебим. Хотя бы разок в нем засомневаются, то тебе конец.
Делай основной фокус на экономику, работай в направлении хороших зарплат,
хороших условий жизни — пусть народ будет довольным, пусть поймет, что
государство о нем заботится, кормит его, а захочет отрубить кормящую руку —
руби ему голову, — Мо прыскает. — Мой Левиафан — единственное государство,
которое в нынешних условиях имеет право на существование, все остальные
Кальдрону не подходят. Бери за основу его модель, иначе сюда вернется хаос. Я
убежден, что кто бы ни пришел к власти, он эту территорию другими способами
не удержит — Кальдрон будет ждать раздробленность и новая эра
наркокартелей. Управлять обычным полуостровом было бы легче, но Кальдрон
слишком интересен другим странам, мы транзитный хаб для наркоты, нам не
подходит модель, которая бы подошла другим. Удерживать этот полуостров
единым можно только железной рукой, или его поделят и растащат, и не только
само население, возможно, будет вмешательство извне. Особенно сейчас, когда
Кальдрон так слаб.

— Ты все-таки выиграл войну, — усмехается Хосок, когда альфа умолкает. — Ты

сидишь за решеткой, вроде, сдал свои земли, потерял власть, но при этом все
возвращается к тому, что ты и хотел создать. Ты все равно получишь ту самую
модель, про которую рассказывал нам в детстве на крыше.

— Возможно, — кивает Чонгук. — Если вы хотите удержать государство,

подарить вашим детям безопасное будущее без наркотиков, вы возьмете мою
модель. Если хотите уйти на покой, то дело ваше.

— Я был категорически против твоих методов, но признаю, что был слеп, что
думал, что можно будет добиться всего разговорами и уступками, — говорит
Намджун, потирая лоб, — но сейчас, когда каждый второй на улице требует
твою голову, я понимаю, что не сдам власть. Мы не уйдем из Кальдрона, и пусть
мы тоже виноваты, что все сложилось так и ты потерял свою мечту, но пока ты
здесь, мы власть удержим. Я тебе обещаю, — Сайко и Мо согласно кивают.

— Ты ни в какую не хотел прислушиваться, — улыбается Чонгук, — а ради меня

поменял видение на правление.

Альфы уходят, а Чонгук возвращается в свою одиночную камеру и продолжает

ждать того, кто пока его так и не навестил.
559/624
 ***

После разговора с Чонгуком, звери запираются в штаб-квартире на двенадцать

часов, и стоит им ее покинуть, как в Кальдроне начинается новая эра. Намджун
высылает на улицу полицию, насильно загоняет людей в дома, отказавшихся
сажает. Альфа объявляет, что остается у власти, более того, назначает Хосока
министром внутренних дел и отдает ему полный контроль над полицией.
Намджун ставит силовые структуры перед фактом, или все беспрекословно
подчиняются лидеру, или альфа вернет на полуостров наемников, оставит своих
без дохода и работы. Население, которое уже не раз имело дело с наемниками и
побаивается все еще дислоцированных на территории Кальдрона людей Эль
Диабло, понемногу умолкает. В качестве уступки, Намджун обещает, что все
бывшие лидеры Левиафана проведут десять лет в одиночной камере без
возможности любых встреч.

***

Юнги не может радоваться победе, все его мысли рядом с Чонгуком, к которому
он так и не может набраться смелости сходить. Юнги стыдно. Стыд сжирает его
сутками, заставляет ненавидеть свое отражение в зеркале, обвинять себя в том,
что брат оказался за решеткой, и даже то, что основной план — жизнь Чонгука,
реализовался, омегу не успокаивает. У Юнги нет сил смотреть ему в глаза. Юнги
настолько тяжело переживает свой поступок, что постоянно плачет, притом уже
не важно втайне или перед всеми. Стоит омеге услышать имя брата, он сразу
заходится в рыданиях и долго не может успокоиться. Узнавшие о его положении
друзья просят Юнги быть сильным, не переживать так, ведь это вредит малышу,
но омега не в состоянии себя контролировать. Он уверен, что стоит ему
услышать голос Чонгука или даже мельком его увидеть, то он сам свое сердце
из груди вырвет, перед ним поставит, потому что иначе он не сможет доказать
ему, что любит его безумно, что любить его никогда не разучится, пусть и вкус у
этой любви горькой полыни.

Илан, к удивлению омеги, новости о внуке радуется, старается окружить его

заботой, много говорит о будущем. Он не отпускает от себя парня, все не
нарадуется, что сын с ним. Юнги подолгу сидит у друзей, не отлипает от
растущего по часам Тайги, играет с Ниньо, много разговаривает с Лэем про
Чонгука и в итоге все-таки решается. Юнги знает, что Фею разрешили навестить
дядю и брата, и обращается с аналогичной просьбой к Намджуну.

Юнги отказывается от сопровождения, заверяет Намджуна, что справится, и

настаивает, что поговорит с ним наедине. Намджун распорядился, и Чонгука
сажают за стол в пустой комнате свиданий, в котором его ждет омега.

Юнги сильно нервничает, сердце в груди бешено бьется, он первые секунды на

него и смотреть не может, сидит и молча раздирает пальцы под столом.

— Я скучал, — прокручивает на запястье железные наручники Чонгук, который

все ждал этого момента.

— Чонгук, — поднимает глаза на него Юнги, но снова слов не находит.

560/624
— Ты будешь меня ждать? — впитывает в себя любимый образ альфа,
запоминает каждый взмах ресниц, то, как дрожат губы, которые с
остервенением жует омега.

— Чонгук, я устал ждать, надеяться, верить, — всхлипывает Юнги, который

прямо сейчас на стуле по швам расходится. — Мне кажется, что все, что мы
умеем — это делать друг другу больно.

— Значит, я могу не выходить, — с горечью говорит альфа.

— Может, мы ее потеряли? — даже не делает попыток стереть с лица

скатившуюся слезу.
— Может, похоронили еще в старом доме тогда, просто не поняли этого? Я так
плохо поступил, я все время так поступ…

— Я не терял любовь, чтобы ее находить, — перебивает его альфа. — Меня не

интересует прошлое и что в нем было. Ответь мне, ты будешь ждать меня?

— Чимин говорит, жизнь — это травма, — облизывает губы Юнги, — я полностью

с этим согласен, на собственной шкуре попробовал. Тэхен считает любовь
ультранасилием, и да, от нее слишком больно, но ты, Чонгук, — всхлипывает, —
ты моя пропасть, безысходность, ты первозданное отчаяние, ты мой тупик,
конечная остановка, моя точка, и как бы я хотел отвечать за свои слова, как бы
хотел не просто сказать, что не буду, а не ждать! — восклицает омега и
прикрывает ладонями лицо. — Я не могу. Я даже смотреть тебе в глаза не могу.

— Я столько боли тебе причинил, Юнги, не забывай, что мы квиты, но не отбирай

у меня надежду, — подается вперед альфа. — У меня, кроме нее, ничего нет, и
пусть я самый страшный человек во вселенной, я, цепляясь за нее, выйду
отсюда. Ты и есть моя надежда, и пока я дышу, я буду надеяться, — рвется его
обнять, но из-за наручников, пристегнутых к стулу не может. — Меня обманули,
Юнги, все мои книги, все эти лидеры и их речи, окружение, меня обманули — ты
и есть моя победа, мое главное завоевание, моя отрада, цель жизни, моя мечта.
Ты, а не земли, деньги, власть. Сколько же времени я ошибался, сколькое
положил, сколько, интересно, жизней я приносил в жертву нашу любовь ради
блеска металла и земель, но я прозрел. Там, после разговора с Кушем, я словно
проснулся от длительного сна. Жди меня, умоляю тебя, жди, потому что в этот
раз я выбрал, в этот раз я не сделаю ошибку.

— Я больше не приду, — утирает мокрое лицо Юнги. — Ты будешь содержаться в

колонии строгого режима. Намджун пошел по твоему пути, возродил Левиафан,
и единственная уступка, которую он сделал народу — ты, после того, как тебя
переведут, не сможешь никого видеть десять лет. Десять лет, Чонгук, как я
переживу такую разлуку, как я справлюсь с тем, что однажды уже меня убило? И
оба раза виноват был я, — прикрывает ладонью рот, стараясь унять рыдания.

— Пожалуйста, только не плачь, — просит Чонгук. — Я все переживу, со всем

справлюсь, но твои слезы не могу, твои слезы похуже лезвия моих врагов,
оставивших следы на моем теле, умоляю, не плачь.

— У тебя много времени впереди, и я принес тебе кое-что, — омега кивает

охраннику и ему передают потрепанную толстую тетрадь. — Это мой дневник,
там почти все мои дни, начиная с десяти лет. Читай по одному дню, проживи их
со мной, пусть бумага расскажет то, чего я не смог, а ты не послушал, —
561/624
двигает к нему тетрадку. — Там все без прикрас, все как есть. Я сделал много
плохого, я причинял тебе боль, я все это признаю, но и ты не был ангелом.

— Если бы человеческая проницательность определялась количеством звёзд, у

тебя не было бы ни одной, — смеется Чонгук. — Но я люблю тебя и без них. Я
изначально и потянулся к твоей беззвёздной темноте и только потом разглядел
свет. Дай мне надежду, Юнги. Дай мне за нее уцепиться. Я не имею права
просить тебя ждать меня, но я прошу тебя хотя бы солгать мне, иначе я не
смогу.

— Я не скажу тебе, что буду ждать тебя, но тебя точно будет ждать кое-кто
другой, значит, ты должен выйти, — встает на ноги Юнги, сквозь слезы
улыбается замешательству в глазах альфы. — Я беременный. У меня в животе
растет твоя надежда.

— Юнги… — Чонгук осекается, и прислушивается к внезапно наступившей

абсолютной тишине и покою внутри.

Одно слово — беременный, и в Чонгуке война останавливается, все думы, мысли

о завтрашнем дне, страх за будущее, серые стены, которые за две недели уже
стали ненавистными, а ему их еще десять лет видеть, все в миг затирается,
теряет свою важность, альфа обретает покой и такое умиротворение, которое
никогда ранее не испытывал. Впервые в истории человечества Бог
смилостивился над Дьяволом, спустился на землю и поднес ему подарок,
который темноту из всех углов выбил, светом озарил.

Чонгук ведь мечтал о семье с Юнги еще будучи подростком. Представлял, как
они вырастут, он сделает ему предложение, сыграет самую красивую свадьбу из
всех, будут вместе строить свое будущее. Дети — были отдельной мечтой
Чонгука. Альфа еще до того, как узнал правду об Илане, представлял, что у них
будет много малышей, и очень хотел хотя бы одного омегу. Он был бы
сокровищем отца, и Чонгук носил бы его только на руках. После раскола Чонгук
перестал думать о детях, он больше не мечтал, все, чего ему хотелось, кроме
Кальдрона, — чтобы Юнги был рядом. Альфа подсознательно запрещал себе
мысли о ребенке, потому что подозревал, что Юнги родить от него не захочет, и
чтобы в момент, когда омега ему это объявит, больно не было, заранее себя
подготавливал. Чонгук и мысли, что Юнги решится, не допускал, поэтому и
задыхается сейчас под накрывшим его лавиной счастьем, все осознать не
может. Юнги не просто забеременел, он уже решил, что родит ребенка, иначе
не говорил бы, что малыш будет ждать отца. Чонгук дергается вперед, потому
что первое желание прижать к себе омегу, поблагодарить его за счастье быть
отцом, показать своими объятиями, как сильно альфа счастлив, как долго этого
ждал, но пристегнутые к стулу наручники, заставляют вновь опуститься на свое
место, оставляют на запястьях красный след. У них будет ребенок, плод любви,
щедро приправленной недомолвками, предательством, расстояниями длиной в
чужую жизнь, но всегда выживающей.

Они редко говорят о любви, почти не делают признаний с момента, как всплыла
правда, но любовь к Юнги в каждой клетке Чонгука, в каждом взгляде,
обращенном на омегу. Эта любовь и есть единственная причина, почему альфа
стоит твердо на ногах и с готовностью встречает каждый следующий рассвет,
не важно, что он принесет. Теперь у их любви будет продолжение. Малыш, в
котором сердце Чонгука соединится с сердцем Юнги. Тот, кто будет носить в
себе частичку каждого родителя и в ком они будут видеть отражение себя.
562/624
Чонгук уже его любит, не видя, не взяв его на руки, он уже отдал ему сердце и
всего себя. Внезапно счастье меняется болью, Юнги замечает тень печали,
легшую на лицо альфы. Чонгук не поднимет малыша на руки, как только он
появится на свет, не сможет познакомить его с миром, не увидит первые шаги,
не ответит ни на одно «почему?», а самое главное, не защитит. Он не будет
стеной, за которой всегда может спрятаться ребенок, не будет тем, к кому тот
будет бежать, если обидят, не утрет первые слезы обиды и не пообещает весь
мир ради его улыбки. Осознание больно полосует внутренности, альфе хочется
рычать из-за несправедливости, из-за собственной глупости, что не остановился
вовремя, что сам загнал себя в эти стены и обречен десять лет не видеть
солнце.
Чонгук в тюрьме, он потерял полуостров и все свое имущество, но он все равно
один из самых богатых людей Кальдрона, у него огромные суммы на счетах в
банках других стран, ему нужно сделать один звонок, и он часа в этой тюрьме
не задержится, но Чонгук обещал. Чонгук должен заплатить за всю боль, что
причинил семье и людям полуострова, он должен понести наказание. Он не
хочет больше покидать Кальдрон, оставаться вдали от тех, кого любит, жить в
бегах. Десять лет — плата за все плохое, что он совершил. Десять лет без Юнги
и сына — худшее наказание для альфы, но в этот раз у него есть шанс все
исправить.

— Спасибо, — наконец-то обретает голос Чонгук. — Спасибо, что, несмотря на

все, что я натворил, ты носишь нашего ребенка.

— Ты будешь прекрасным отцом, я никогда не забуду, как ты заботился обо мне

и каким сильным ты меня воспитал, — улыбается Юнги. — Я люблю нашего
ребенка и жду его, пусть его отец и попил у меня крови.

— Готов подставить тебе свое горло на круглосуточное пользование, только

береги себя и его.

— Я не буду тебя обнимать, не буду делать больнее, — еще минуту просит у

охранника омега. — Я не хочу запоминать тепло твоих объятий, уносить с собой
твой запах. Меня впереди ждут долгие годы без тебя, и я не знаю, как я
справлюсь, поменяется ли что-то. Я не скажу тебе, что буду тебя ждать, но
скажу, что ты должен выйти отсюда живым и здоровым, — медленно идет к
двери.

— Юнги, — окликает его Чонгук. — Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя.
Сегодня, завтра…

— И в следующей, — оборачивается к нему омега. — Я знаю, Чонгук. Я тебя

тоже, только давай представим, что в этот раз у нас нет следующей, давай
проживем нашу любовь в этой, — грустно улыбается и выходит за порог.

***

Омарион ждет его в палате. Все время на любой шум вздрагивает, но

единственные его посетители — Намджун, лежащий в соседней палате Шивон и
Фей. Сокджин не устает сам себе удивляться, но он не думает о том, что
потерял полуостров, что за воротами больницы его ждет заточение на долгие
годы, он думает только о нем. Альфа продолжает смотреть на дверь и ждет,
когда Мо переступит через порог. Сокджин знает, что он виноват, он признает,
563/624
что ради выгоды рискнул самым главным, что обрел совсем недавно, поэтому и
ждет его. Он хочет попросить прощения, в десятый, сотый, надо будет хоть в
миллионный раз. Он готов просить об этом хоть всю жизнь, пусть только их
отношения не заканчиваются так, пусть Мо не уходит, оставив альфу наедине с
невысказанными словами, с сожалением, которое грызет душу и не позволяет
найти покоя.

Мо приходит каждый день. Он паркует свой джип перед больницей, но не

выходит из него. Сколько раз он тянулся к дверце, решал, что в этот раз все, он
точно пойдет к нему, и они выяснят все и поставят точку, но вновь замирает на
месте. Из-за Омариона Мо переборол страх огня, и он может хоть кричать на
весь мир, что ему безразлично, что было и прошло, один этот факт говорит все
за себя. Из-за Омариона Мо впервые открыл свое сердце. Жалел. Может, еще
пожалеет, но чувство тепла, затапливающее его грудь стоит этого. Из-за
Омариона Мо сейчас, как тринадцатилетний подросток, торчит на парковке и не
может найти в себе смелости пойти к нему. Все это не значит, что Мо простит
Сокджина, но выслушать попробует. Лэй говорит: «Не додумывай, не решай за
другого, не гадай. Пойди и спроси. Открыто лицом к лицу. Это очень сложно, но
сложнее жить жизнь, которую сам из-за своей трусости разрушил». Мо пойдет.
Докурит сейчас первую сигарету за день и пойдет к нему.

Он проходит в палату тихо, подтаскивает к койке стул и опускается на него под

счастливый взгляд наконец-то дождавшегося Сокджина.

— Прежде, чем ты что-то скажешь, — смотрит ему в глаза Кениль, — я хочу,

чтобы ты знал, что я тяжело пережил твое предательство, что я прошел от
стадии размазать твои мозги по стене до никогда больше не встречаться с
тобой. Я не собираюсь закатывать истерик или избивать того, кто лежит в
больнице, хотя последнее очень хочется, но я хочу, чтобы ты честно ответил
мне. Хотя бы раз за все наши отношения скажи мне правду. Зачем ты начал это
все, если ты не любил меня? У тебя же был огромный выбор, ты хотел
разнообразия? Уродца в свою коллекцию?

— Не смей, — шипит Омарион и приподнимается на подушке. — Не называй себя

уродцем, не беси меня!

— Зачем тогда? — тихо переспрашивает Мо. — Я ведь стрелял в тебя. Ты не

представляешь, через что я прошел, думая, что чуть не убил тебя.

— Только не перебивай, — просит Сокджин, пытаясь удобно сесть, чтобы рана

не беспокоила. — Я не буду много говорить, просто вспомни слова, которые я
сказал тебе в нашу первую ночь. Я поверил в то, что я бог, что смогу удержать и
полуостров, и нашу любовь, но я погорел. Я хотел быть рядом, хотел в
решающий момент прикрыть твою спину, хотя бы раз защитить того, кто всю
свою жизнь защищал других. Того, кто заменил мне сердце. Я ошибся. Я прошу
прощения. А ты никогда не смей сомневаться в том, что я полюбил тебя. Тебя не
любить невозможно, я поражаюсь, как все те, кто был до меня, кто окружает
тебя, не поняли и не увидели то, насколько ты прекрасен как внутри, так и
снаружи. Я счастливчик, что я это увидел, а еще больше счастливчик, что ты
ответил мне взаимностью. Я люблю тебя, Кениль, и я готов всю жизнь тебе это
доказывать, пока твоя голова под этими космами мне не поверит.

— Ты знаешь, что тебя ждут десять лет в тюрьме? Что ты обрек нас на разлуку,
так где эта любовь? — хмурится Мо. — Я что, по-твоему, буду вязать носочки и
564/624
на ворота смотреть? Ты совсем охренел?

— Я знаю, что Эль Диабло сядет, для него это дело чести. Я в тюрьму не
собираюсь, — улыбается.

— Думаешь, я позволю тебе сбежать? — нагибается к нему альфа.

— Думаю, что ты мне поможешь, — тянет его на себя Сокджин и долго целует.

***

Хосок врывается к Намджуну последним и в шоке смотрит на альфу и сидящего

в кабинете Мо.

— Как это они сбежали? — восклицает Сайко. — Он был под охраной в больнице,
там десяток наших людей, но никто понятия не имеет, каким образом еще не
оклемавшиеся двое альф покинули полуостров!

— Я лично допросил всех парней и их врачей, они словно сквозь землю

провалились, — разводит руки Намджун. — Мало мне было проблем, теперь и их
побег мне народ не простит.

— Но как? — не может успокоиться Сайко. — Они что, телепортировались?

— Последним в больнице был наш папа, он виделся с Шивоном, в тот же вечер

альфы исчезли, — говорит Намджун.

— Ты думаешь…

— Нет! — перебивает Сайко и подскакивает на ноги Мо. — Папа тут не при

чем, — мнется, — они просто наемники, значит, суперумные. Для них тюрьма —
это смерть. Думаю, это магия.

— Думаю, я тебя налысо побрею, — рычит Сайко. — Не умничай!

— Они покинули полуостров, наша юрисдикция дальше не распространяется,

давайте сконцентрируемся на более важных вещах, — не хочет тратить время
на сбежавшего наемника Намджун, которому целый полуостров поднимать.

— А Фей? — смотрит на него Сайко.

— Он остался, я говорил с ним, и он клянется, что понятия не имеет, где его

семья.

— Ну конечно, — смеется Мо и сразу перестает из-за мрачного взгляда Сайко.

***

Фей выходит на улицу и, потянувшись, идет к припаркованному на обочине

спортивному автомобилю, за рулем которого сидит Тэсон. Омега садится на
переднее сидение, оставляет на щеке парня легкий поцелуй и сладко
улыбается.
565/624
— Куда поедем? — спрашивает Тэсон.

— Неважно, главное, что я с тобой, — потягивается Фей. — Может, поедим

сперва?

Тэсон улыбается и заводит мотор.

— Вся страна на ушах из-за побега, а ты не выглядишь обиженным, что семья

тебя бросила, — усмехается Тэсон.

— Может, она меня и не бросила, — усмехается Фей и, достав тонкую сигарету,

опускает стекло. — Может, меня просто впервые в жизни спросили, чего хочу я.

***

До перевода в тюрьму, где Чонгук проведет свой срок, к нему заходит

настаивающий на встрече наедине Лэй. Он долго обнимает альфу, а потом
садится напротив и не выпускает его рук.

— Папа, больше всего я виноват перед тобой, я знаю, — опускает глаза Чонгук.

— Что было, то прошло, — тепло улыбается ему омега. — Мои дети со мной, ты
жив, большего мне не надо.

— Я причинил тебе столько боли…

— И себе, сынок, — смотрит на него омега. — Ты в первую очередь враг самому

себе. Нет наказания хуже, чем не видеть своего омегу, как растет твой сын, не
взять его на руки. Ты выйдешь другим человеком, ты уже им стал, в момент,
когда ты выбрал семью, я выдохнул, я понял, что мой сын вернулся.

— Мне есть ради чего выходить, — улыбается Чонгук. — Я продержусь, обещаю,

я выйду, я возьму на руки Юнги и сына, а ты еще станцуешь сальсу на моей
свадьбе.

— Это вряд ли, — грустно улыбается Лэй. — Я пришел попрощаться, пока мне
можно тебя увидеть.

— Ты уезжаешь? — хмурится Чонгук.

— Да, — кивает Лэй и уводит взгляд, — боюсь, оттуда не возвращаются.

— Папа, — напрягается Чонгук.

— Я болен, сынок, очень тяжело болен, мне осталось несколько месяцев, может,
меньше, — старается улыбаться Лэй, но улыбка получается вымученной.

— Что ты говоришь? — отказывается верить Чонгук, не принимает слова,

которые четко слышал. — У меня есть деньги, я найду тебе лучших врачей, мы…

— Я все сделал, ко всем обращался, — перебивает его омега. — Сам знаешь,

деньги не были проблемой, но эта болезнь сожрала меня, больше ничего не
566/624
сделать, осталось только ждать.

— Они знают? — глотает раздирающий глотку ком Чонгук.

— Никто не знает и не узнает до последнего, — говорит Лэй. — Я не хочу

жалости, не хочу прощаний, не хочу, чтобы эта новость заставила огонь в глазах
моих детей погаснуть. Я хочу до последнего быть их папой, сильным и веселым
Лэем, не мешай моему желанию.

— Папа, — Чонгук не справляется, глаза наполняют слезы, и даже присутствие

охраны не смущает того, кого зовут дьяволом. — Это я виноват, ты из-за меня…
— говорить не получается, лицо альфы искажено болью.

Только не это, Чонгук не может потерять свою главную звезду, того, чей свет
озарял его путь и всегда вел вперед. Он не готов, к такому ведь и не
подготовиться. Лэй — это жизнь и любовь. Он не может уйти, не может оставить
детей, которые только на ноги встали, еще не раз падать будут. Кто им раны
перевяжет, а сердечную боль своими объятиями заберет, кто будет их ждать
всегда даже там, где больше никто не ждет, кто примет их любыми и простит,
любую ошибку объяснит и невидимую для них дверь откроет? Для кого-то он
просто старший в семье Зверей, для Чонгука и его братьев он источник силы,
тот кто одним своим присутствием рядом вселял в них веру в себя. Без таких,
как Лэй, не поднимаются, не добиваются своих целей, без таких с войны
победителями не возвращаются. Лэй не может уйти, он должен быть рядом с
внуками, должен научить их вере в себя и подарить им силу, которую дарил их
родителям. Чонгук без него не справится.

— Никто не виноват, — поглаживает его ладонь Лэй. — Это жизнь, так бывает.
Каждому отведено свое время, мое подходит к концу.

— Я тебя довел, — кусает внутреннюю сторону щеки Чонгук, который

задыхается от слез, а омега, встав с места, обходит стол и подходит к нему. Лэй
прижимает его лицо к груди, чувствует, как мокнет тонкая блузка, сам отчаянно
держится, но не плачет, знает, что Чонгука это убьет.

— Неправда, ты мне жизнь продлил, я не хотел умирать, пока не увижу вас

вновь вместе, пока не буду уверен, что вы, как и в детстве, стоите друг за друга
горой, — поглаживает смоляные волосы, целует его в макушку. — Из-за тебя я
так долго и продержался, хотя мне говорили, что не смогу. Я хотел, чтобы война
закончилась, чтобы вы воссоединились, я бы не смог уйти, не убедившись, что
вы вместе. Мне больно, что ты потеряешь десять лет, но я спокоен, что там, за
порогом, тебя ждет твоя семья, — Лэя окликает охранник, и омега кивает. — Я
спокоен за тебя, Чонгук, а теперь твое время быть спокойным за меня и
отпустить.

— Не отпущу, — сильнее вжимается в него Чонгук. — Как можно отпускать туда,

откуда не возвращаются? Как ты можешь просить меня о таком, когда как я…
— пытается набрать в легкие воздуха, — я не хочу без тебя. Папа, не уходи,
умоляю, побудь еще. Я очень боюсь, что не увижу тебя больше.

— Смерть — это не конец, Чонгук, кому, как не тебе это знать, — нагнувшись,
целует его в лоб омега и обхватывает ладонями лицо. — Мы еще встретимся,
может, и встречались, может, у меня было другое имя, но я чувствую, что я
всегда был рядом, оберегал тебя и буду оберегать, даже с того света, — стирает
567/624
пальцами дорожки слез с чужого лица. — Если очень сильно любишь человека,
ваша связь не подчиняется временным рамкам и не прерывается со смертью, ты
встречаешь его в каждой следующей жизни. Ты любишь меня, семью, Юнги —
ты всех еще встретишь. Не плачь обо мне. Я прожил прекрасную жизнь, мои
мечты исполнились, я был окружен своими детьми и знаю, что буду жить в
ваших сердцах, значит, я буду жить вечно.

Пять месяцев спустя

Первый раз Мо приехал на остров через два месяца после побега Омариона. Мо
так и не сказал братьям, что он знал о планируемом Омарионом побеге, но
уверен, что они это и так знают. Он знает, что поступил неправильно, что
впервые в жизни нарушил слово, данное братьям, но с сердцем договориться
так и не смог. Мо не помогал Омариону сбежать, но он промолчал, не принял
мер и позволил наемникам покинуть полуостров.

Спустя неделю после побега Омариона Мо начал получать от него письма. Не

смс, не чаты, не звонки, а настоящие бумажные письма, которые приходили к
нему с интервалом в день. Первые дни он к ним не притрагивался, но
любопытство взяло верх и однажды вечером, после тяжелого дня, он прихватил
с собой бутылку пива и потянулся к первому письму.

«Я люблю тебя».

От чудовища.

Мо открыл второе письмо. То же самое. Он судорожно раскрыл все, что

накопились, но текст не менялся. Полтора месяца Мо получал одинаковые
письма, складывал их в шкафчик на кухне, не звонил ему, не спрашивал ничего.
А потом пришло письмо, которое заставило его впервые с их разлуки набрать
его номер.

«Мои мысли путаются не потому, что я не знаю, что тебе сказать, а потому, что
сказать хочется слишком многое. Я пишу тебе от руки, потому что не хочу, чтобы
ты читал мои слова через безжизненный экран, ведь на этом листе жизни куда
больше. Здесь мой запах, тепло моих пальцев, мое не умещающееся в груди
желание дать тебе прочувствовать хоть частичку меня, когда я сам умираю от
жажды получить взамен от тебя хотя бы точку на бумаге. Я бы приложил ее к
сердцу.

Тебя всю жизнь называли монстром из-за несчастного случая, из-за того, в чем
ты не виноват, но единственное чудовище здесь — это я. Таких, как я, к
сожалению, много, но нас не презирают, не оскорбляют, не гонят за отличия,
потому что у нас их и нет. Мы монстры внутри. Самый страшный их вид. Я и мне
подобные — это те, кто разбивают сердца, которые клялись оберегать, кто
ставит выше родной души материальные блага, кто считает себя богом и
думает, что волен решать судьбу человека. Мы настоящие монстры, а не ты.
Прошу, запомни это. Я с тобой вырос. Ты научил меня многому, но самое
главное, ты научил меня любить. Я и понятия не имел, что когда-то полюблю так
сильно, что мысли об этом человеке вытеснят все остальные. Нет, я не влюбился
в тебя с первого взгляда, не утонул в красоте твоих глаз, хотя правда, красивее
не видел. Я влюблялся в тебя понемногу, с каждым новым рассветом, твоей
улыбкой, неважно, мне или твоей семье. Я влюблялся в твою мимику, в
568/624
морщинки на лбу, когда ты хмурился, в твое отчаянное желание махаться
кулаками, в то, как ты до последнего боролся за справедливость, в то, каким
котенком ты становишься рядом с Лэем, в то, какой ты человек. А человек ты
потрясающий. Твое сердце способно уместить в себя целый мир, и ты был готов
подарить ему его, но они не захотели, им суждено остаться слепцами и не
познать счастье, которое я испытываю, когда ты улыбаешься мне. Я знаю, что
потерял тебя. Знаю, что потерял по собственной вине. Но я не смирюсь. Я,
может, и не верну тебя, но это не помешает мне любить тебя. Каждый день, до
конца своей жизни я буду писать тебе три слова, и клянусь, их от меня больше
никто не услышит. Потому что ты единственный человек на планете, кого будет
любить чудовище. Твое чудовище».

Мо встречает рассвет на диване с зажатым меж пальцев письмом, которое

прочитал раз сто. Стоит первым лучам солнца пробиться в квартиру, как он
рывком поднимается на ноги и, схватив телефон, идет на балкон. Они
разговаривают меньше минуты, Мо просто спрашивает местоположение,
отказывается от самолета и, сухо попрощавшись, возвращается в спальню за
рюкзаком. Мо не говорит братьям, куда уезжает, просит себе мини-отпуск и
отправляется в соседнюю страну, из которой будет добираться до острова.

***

В этот раз покинуть Кальдрон было еще легче, потому что Мо сопровождает
папу, который, несмотря на недовольства сыновей, летит навещать Шивона.

— Обиды, недомолвки, игры в гордость — это все мешает вам жить, портит вам
кровь, отдаляет от людей, которые вам по-настоящему дороги. Но это не моя
жизнь, — заявил перед отлетом недовольным сыновьям Лэй. — Да, он поступил
плохо, но я его выслушал, поставил себя на его место и понял, что поступил бы
так же. А теперь я хочу побыть с ним. Я не буду терять время на холодную
войну, это удел нового поколения, когда как вместо того, чтобы учиться
выяснять отношения на месте, вы играете в войнушки и изображаете индюков.
Флаг вам в руки, а я пошел.

Никто из присутствующих не нашел, что ответить омеге.

Омарион и его дядя нежеланные лица на Кальдроне, и пусть они общаются со

Зверями, Намджун прилетать не разрешает, предупреждает, что безопасность
обеспечивать не будет, и разъяренная толпа их порвет. Сокджин не настаивает,
хотя и знает, что народ Кальдрона теперь слушается во всем своего лидера,
установившего железные рамки.

***

— Как же все болит, — ноет, зарывшись головой под подушку, Омарион. — В

каждый твой приезд я клянусь себе, что не выпущу тебя из рук, пока ты здесь,
но кажется, я старею, — приподнявшись на локтях, смотрит на остановившегося
у окна обнаженного Мо, который не отрывает взгляда от разбивающихся внизу о
скалы волн.

— Ну вот, меня ждет жизнь со старпером, — возвращается в постель Мо и сразу

569/624
оказывается в его объятиях.

— А старперы так умеют? — вжимает его в постель Сокджин и блокирует

конечности.

— Значит, война? — щурится Мо, и альфа кивает. Через минуту оба альфы на
полу, и завязавшаяся между ними перепалка быстро перетекает в настоящий
бой, где никто уступать не хочет.

— Ты мне чуть челюсть не сломал, — морщится Омарион, сплевывая на пол

кровь, пока довольный Мо взбирается на него и ластится, как кот. — Как у тебя
рука поднимается такую красоту портить?

— Ты сам меня научил этому приемчику, — подмигивает альфа и толкает его на

пол, — я выиграл, значит, кое-кому сейчас будет очень жарко.

— Я тебе уступил, — фыркает Сокджин.

— И вот так каждый раз! — злится Мо. — Ты никогда не можешь признать, что я
тоже отлично владею борьбой!

— И что, мы теперь всю жизнь будем драться и трахаться? — тянет его на себя
Сокджин и целует, разделяя с ним вкус собственной крови. — Не скажу, что мне
не нравится, но может, мы будем делать это уже в нашем доме?

— Это разве не твой особняк? — хмурится Мо.

— Глупый, — улыбается Сокджин. — Я к тому, что, может, мы уже съедемся. Я

хочу жить с тобой, а не ждать, когда ты сможешь вырваться и прилететь ко мне
на пару дней.

— Я не хочу оставлять семью, — опускает глаза Мо. — Кальдрон мой дом.

— Но ты же знаешь, что я не могу туда вернуться, — с грустью говорит Омарион.

— Я вернулся к семейному делу, получил крупные сделки, у меня все
налаживается, только тебя не хватает. Мы бы могли работать вместе. Ты всегда
можешь навещать братьев, они тоже могут прилетать, когда захотят, прошу,
подумай об этом.

— Я спрошу у папы, как нам быть, — заявляет Мо. — У него всегда есть ответы
на все вопросы.

Тем же вечером до ужина Мо находит Лэя, сидящим в саду, из которого

открывается вид на море, и, подойдя к нему, присаживается рядом. Мо сразу
переходит к делу, рассказывает папе о предложении Омариона.

— Я не скажу, что я этого не хочу, — завершает рассказ альфа. — Я сам по нему

постоянно скучаю, и пусть у нас получается не совсем нормальная семья, но я
хочу с ним жить. В то же время, я хочу быть рядом с тобой и братьями.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — тепло улыбается ему Лэй, — и раз уж

ты пришел за советом, то надеюсь, ты прислушаешься. Вы выросли вместе,
прошли такой длинный и совсем нелегкий путь, сегодня вы взрослые мужчины,
и конечно, тебе хотелось, обретя его, не терять ничего. Странно, что ты
570/624
думаешь, что потеряешь. Если ты переедешь сюда — это не значит, что ты
потеряешь семью или тебя сразу же разлюбят твои братья.

— Просто Омарион предатель для Зверей, — бурчит Мо, — я не думаю, что Сайко
прилетит сюда гонять со мной мячи…

— Прилетит, куда денется, — хохочет Лэй, — а не прилетит, я его скалкой огрею.

Теперь серьезно, ты волен выбрать, что хочешь — или продолжать так жить или
съехаться, но позволь сказать тебе кое-что. У Намджуна уже есть семья, у них
растет чудесный малыш, у Сайко то же самое. Чонгук, — омега осекается,
смаргивает пелену грусти, накрывшую глаза, — он тоже не один, что бы там ни
было, у него тоже есть семья. Все братья любят тебя и будут любить всегда, вне
зависимости от твоего выбора, другой вопрос, что ты должен понимать, что
сейчас большая часть их времени принадлежит их семьям. Сейчас ты на это
нормально реагируешь, но с годами тебя это будет задевать, и вот чтобы потом
ты не винил их ни в чем, не говорил, пусть и не вслух, что «я из-за вас не выбрал
личную жизнь», сделай правильный выбор. Получится у вас с Омарионом —
прекрасно. Не получится — ты сам ответственен за последствия. Понимаешь,
куда я веду?

Мо кивает.

***

Морской воздух полезен Лэю, он уже не может подолгу гулять с Шивоном, но

часами сидит на берегу, отдыхает, а альфа только рад.

— Ты всю жизнь жил ради кого-то, оставшееся время ты будешь жить ради себя,
а я все для этого сделаю, — обещает Шивон и целует его руки. Лэй в ответ мягко
улыбается, вновь тянет его к воде и даже намокшие ноги его не останавливают.
Лэй рассказал Шивону про болезнь еще в больнице на Кальдроне. Альфа,
который тяжело перенес эту новость, пообещал себе, что пока Лэй рядом, не
даст мыслям о скорой разлуке испортить оставшееся им мизерное время.

— Впервые покидаю полуостров, свою семью с чувством абсолютной легкости, —

подставляет лицо под теплые лучи солнца омега. — Я спокоен за них. Именно
сейчас я чувствую, что они и без меня справятся. Они выросли, многое
пережили, осознали, сделали выводы. Я могу гулять здесь с тобой, не
переживая, что они опять заварили кашу. Я могу уйти, не боясь, что они вновь
расколют семью, — треснуто улыбается.

— Ты так им и не сказал? — поглаживает длинные белые волосы, которые носит

омега, Шивон.

— Они подозревают что-то, да и мне было пару раз очень плохо, но они молодцы,
они держатся, хотя Чимин говорил с моим врачом, небось, ножом угрожал, —
вновь улыбается. — Они ведь видят, как я стремительно теряю в весе. Они по-
прежнему улыбаются, стараются вести себя, как ни в чем не бывало, но я вижу,
как им больно, и ненавижу себя, что в этот раз причиной боли являюсь я сам.

— Они любят тебя.

— Я знаю, — позволяет обнять себя Лэй.

571/624
— И я люблю тебя, — целует его в макушку Шивон и, повернувшись, смотрит на
горизонт, где небо соединяется с водой.

— Когда будешь скучать по мне, смотри на море, я обязательно дам тебе знак,
что рядом, — прислоняется затылком к его груди омега.

***

В день родов Юнги Чонгук места себе не находит, мечется раненным зверем по
камере, все ждет весточки. Намджун просил охранников передать альфе, что
омегу забрали в больницу три часа назад, и все это время Чонгук с ума сходит,
не умолкает, все требует, чтобы узнали, как там его омега.

Роды Юнги проходят легко, он держится молодцом вплоть до момента, как сына
подносят к груди. Не справившийся с эмоциями омега прижав к себе ребенка,
рыдает, большая часть собравшихся думают от счастья, что стал папой, а Юнги
плачет, потому что рядом с койкой не видит Чонгука. Он вроде знал, что так
будет, морально готовился, но ноющее от разлуки сердце отказывается
понимать, обливается кровью, пока омега обливается слезами. Все эти месяцы
Юнги разговаривал с животом, рассказывал ему их историю с отцом, заверял,
что они оба его любят и Чонгук еще поднимет малыша на руки, но реальность
все равно оказалась невыносимой. В реальности Юнги покинул больницу с
ребенком в машине Сайко, и в их небольшой квартире в пригороде его никто не
ждал.

***

— У тебя родился омега, — подходит к камере брата Сайко. В этот особый день
Хосок отказался прислушиваться к правилам, а Намджун не стал отговаривать.
Чонгук, прислонившись лбом к железным решеткам, благодарит брата за
новость и, наконец-то, выдыхает.

— Как Юнги? — спрашивает альфа.

— Он в порядке, — кивает Сайко, — если не считать, что сильно скучает, —

уводит взгляд. — Чонгук, у тебя замечательная семья, которая тебя безумно
любит. Ты ведь продержишься? Ты ведь вернешься к ним? К нам?

Чонгук кивает.

***

Лэй умирает тихо в своей постели через три дня после рождения сына Чонгука.
Он возвращается от новорожденного внука вечером, целует собравшихся на
ужин детей и, поднявшись к себе, больше вниз не спускается.

Утром прислуга, не сумев разбудить Лэя, вызывает Сайко. Время омег быть
сильными, потому что убитых горем альф спасают только их руки и их слова.
Хосок вроде держится, руководит траурной церемонией, сам опускает папу в
могилу, а вернувшись домой, до утра лежит на коленях Тэхена и беззвучно
572/624
плачет. Хосок знает, что пока все еще горячо, пока боль не такая острая, он все
еще не признает, что папа его оставил. Он знает, что осознание придет намного
позже, когда остальные начнут смиряться, его ударит так сильно, что подняться
будет очень сложно. Сколько Хосок себя помнит, папа всегда был рядом. Он
даже мысли не допускал, что однажды встретит рассвет зная, что папа его не
увидит. Он принимал одну единственную истину, в которой родители всегда
рядом с детьми, и от фразы "никто не вечен" хочется волком выть. Папы должны
быть вечными, потому что не важно сколько Хосоку — 30, 40, 60, он сейчас
маленький ребенок, которому жизненно необходимы его мягкие объятия, от
которых остались только воспоминания, и пока все еще остро чувствуемый
запах. Тэхен тоже любил Лэя, но он знает, что чувства Хосока не сравнятся с его
страданиями. Он продолжает поглаживать его по волосам, шепчет, что
отпустит, что должно отпустить. Хосок только облизывает соленые губы и
продолжает прятать мокрое лицо на его животе. Отпустит. Заберет часть его
души, и отпустит.

Намджун целует Ниньо перед сном, объясняет ребенку, что дедушка уехал
отдыхать, но на вопрос малыша, когда он вернется, не может ответить из-за
душащих его слез. Убитый горем Чимин, который был ближе всех омег к Лэю, не
отпускает Мо в первую ночь после похорон, настаивает, чтобы он разделил боль
с ними, но альфа возвращается к себе. Оплакивать смерть любимого родителя в
одиночестве не получается, после полуночи дверь открывается и в квартиру
входит Омарион.

— Но как? — поднимает к нему зареванное лицо Мо.

— Я не простил бы себе, если бы оставил тебя в эту ночь, пусть хоть камнями
закидают, — опускается на пол рядом Сокджин и притягивает к себе. — Дядя
поехал на кладбище, думаю, ночью его никто не заметит.

Только Чонгук, узнав о новости за решеткой, принимает ее в одиночестве,

раздирает руку о камень и глухо рыдает, прощаясь с первым омегой, которому
подарил свое сердце, а на следующий день по телефону он узнает, что Юнги
назвал их сына именем папы.

Вернувшись на остров, Шивон ставит Омариона перед фактом — он отделяется

от Хищников, покупает корабль, который называет «Лэй», и пускается в
кругосветное путешествие. Шивон будет искать обещанные Лэем знаки в море.

«Не помню, говорил ли я тебе, но я очень люблю море. Для меня оно необъятно.
Я не смотрю на карты, не воспроизвожу в голове эти линии и границы, которые
отведены каждому морю в мире. Я становлюсь на берегу и смотрю на горизонт,
вижу, что там, вдали, море сливается с небом, что у него нет конца, и мечтаю,
чтобы его не было и у людей. Мы отпечатываемся в памяти других поступками,
словами, теплом, которое дарим, эмоциями, которые вызываем, это все то, что
делает нас живыми в чужих воспоминаниях. Даже когда наше тело будет
предано земле, мы будем продолжать жить в чьей-то памяти. Так вот я хочу,
чтобы про меня говорили, что Лэй — это море. Я бы хотел стать морем».

*Название главы — Море внутри (Пер. с исп. El mar adentro)

573/624
Примечание к части Все песни не уместились, но вы всегда можете послушать
плейлист Gangstas
https://soundcloud.com/ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Diary Of Dreams - She And Her Darkness

https://soundcloud.com/geronmo-sm/diary-of-dreams-she-and-her-darkness-
subtitulada/s-VO3Vz?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

EPIC COVER ''Sail'' By Jack Trammell (AWOLNATION Cover)

https://soundcloud.com/user-624696991/epic-cover-sail-by-jack?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
Смерть и кладбище
La Llorona - Angela Aguilar
https://soundcloud.com/user-980983024/la-llorona?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy
У нее потрясающие слова, и вообще навечно любимое
Caruso - Julio Iglesias
https://www.youtube.com/watch?v=gXe1JtJgeCA

К концу главы слушайте

Too Far Moon-Til My Heart Stops
https://soundcloud.com/toofarmoon/til-my-heart-stops?in=ivy-blue-
369980545/sets/anarchy

Эрес ми революсион

Первый год за решеткой был для Чонгука самым тяжелым, он никак не

мог смириться, что его впереди ждут столько лет заточения, и постоянно жил с
надеждой, что все это плохой сон и он обязательно проснется. В этот раз
надежда не оправдалась. Человек ко всему привыкает, и Чонгуку, который
понял, что, не отсидев срок, тюрьму не покинет, тоже пришлось привыкать. Два
раза в год он говорит по телефону с Юнги, а после, как только Лэй немного
подрос, уже и с ним. Юнги всегда повторяет, что все хорошо, рассказывает про
свои успехи на работе, но Чонгук уверен, что он не договаривает, и каждый
божий день ненавидит себя за то, что не рядом и не может поддержать своего
омегу. Юнги какое-то время не разговаривал с Намджуном, не мог ему простить
то, что Чонгуку запретили встречаться с семьей, но именно его альфа стал
причиной того, что омега перестал злиться на старшего. Давление, оказываемое
на Намджуна со стороны людей снизилось, но никогда не исчезало совсем. Юнги
пусть и не понял, но принял позицию своего альфы и перестал скандалить с
Намджуном, и пытаться прорваться в тюрьму. Еще спустя какое-то время он
понял, что так даже легче, ведь встречайся он с Чонгуком пару раз в год, то,
вернувшись в свой дом, в реальность, где альфа остался за решетками и омега
дома один, он по-новой будет переживать тот самый ужасный день, когда
Чонгуку вынесли приговор и Юнги услышал, что десять лет обречен прожить без
него. Их разговоры длиною в десять минут, которые по шесть месяцев ждет
Чонгук, — единственное, что помогает альфе переходить изо дня в день. Юнги
обычно рассказывает про дела, делится успехами Лэя, улыбается в трубку и
подбадривает своего альфу, но Чонгук уверен, омега не до конца честен.
Впервые за решёткой Чонгук испытал ярость после разговора с Лэем, который
уже пошел в первый класс. Омежка, который, в отличие от папы, ничего не
приукрашивает, честно сказал отцу, что папа по ночам плачет. Сколько бы
Чонгук ни пытался узнать почему, Лэй объяснить не смог, время истекло, и
574/624
вернувшийся в комнату Юнги забрал у ребенка трубку.

— Юнги, пожалуйста, если тебе тяжело, не скрывай это, — молит Чонгук — Да, я
вряд ли могу тебе помочь, сидя здесь, но мои братья помогут, просто скажи, что
тебя мучает.

— А ты не знаешь? — горько усмехается омега. — Ничто в этом мире не может

сломать меня, Чонгук, кроме разлуки с тобой, но ты сам выбрал ее, и если в
начале я это понимал, то сейчас уже нет. Ты нужен мне здесь, рядом с нашим
сыном, а ты сидишь в четырех стенах и будешь сидеть еще несколько лет. Я
отказываюсь с этим мириться, Чонгук, ты не заслужил такого наказания. Мы его
не заслужили.

— Мне так же тяжело, как и тебе, — виновато говорит альфа, — но, Юнги, я не
сбегу. Бывают моменты, когда я решаю, что плевать на все, я соберу своих,
сломаю эти стены, но они быстро проходят. Я не хочу такую свободу. У меня есть
шанс вернуться домой и увидеть своего сына, а родители тех, кто погиб в моей
войне, своих детей больше никогда не увидят. Одно дело, когда тебя называют
предателем и смотрят, как на врага, другое, когда ты подлец. Я подлецом
никогда не был, и именно поэтому не забуду тех, чья кровь на моих руках. Мне
не вернуть ушедших из жизни, но десять лет без тебя для меня чудовищное
наказание. Я должен его понести, — твердо говорит Чонгук. — Я знаю, что тебе
трудно, но также я знаю, что у тебя обостренное чувство справедливости и ты
меня поймешь. Осталось немного, обещаю, скоро я буду дома.

***

Еще через два года Лэй рассказал по телефону отцу, что его в школе называют
сыном предателя и обижают. Чонгук в тот день разнес камеру и чуть решетки не
согнул, требуя вызвать Намджуна.

— Скажи мне правду, что происходит с моей семьей? — рычит альфа,

вцепившись пальцами в железные прутья. Намджун прекрасно видит
изодранные о камни костяшки, прячет взгляд, собирается духом.

— Ты знаешь, что Юнги сильный…

— Знаю, блять, но у каждой силы есть предел! Сколько еще он должен быть
сильным? — кричит Чонгук. — Что с ним? Почему вы его не оберегаете? Он ведь
тоже семья!

— Не смей, — вскипает Намджун. — Даже мысли такой не допускай. Мы

оберегаем, защищаем настолько, насколько можем, но уберечь от злых языков
тяжело. Раньше было тяжелее, он не мог найти работу, его обвиняли в
предательстве, требовали, чтобы и его посадили, а принимать нашу помощь он
отказался. Ты же знаешь, каким упертым может быть твой омега.

— Знаю, — разбито улыбается Чонгук.

— Сейчас все хорошо, ты должен им гордиться, — подходит ближе Намджун.

— Он создал свою компанию, делает успехи в сфере рекламы, воспитывает
чудесного ребенка, — протягивает альфе фотографию маленького омежки в
костюме дракона. — В школе была постановка, мой тоже играл, но драконом
575/624
выбрали твоего, — улыбается.

Чонгук с любовью смотрит на фото, разглядывает любимые черты. Каждый раз,

когда кто-то из братьев заходит, они приносят ему новые фотографии сына,
которые Чонгук собирает под подушкой и, ночью поцеловав, желает спокойной
ночи.

— Чонгук, — приближается Намджун. — Знаю, это звучит неправильно, но ты

уже отсидел большую половину срока, я тут говорил с Омарионом, они могут
организовать сцену нападения на тюрьму, представим все так, что твои бывшие
соратники тебя забрали, государство было бессильно. Вы с Юнги переберетесь
на остров, а оттуда уже куда захотите.

— Только не сюда, — кривая улыбка портит красивое лицо Чонгука. — Нет, здесь
могилы моих родителей, здесь вы, здесь братья моего сына, я не хочу ему
будущее в чужой стране, окруженным чужими людьми. Лэй вырастет в семье так
же, как и мы росли, чтобы у него всегда было рядом плечо, на которое он может
опереться. Я не позволю сыну из-за моих ошибок жить на чужбине. Слышать об
этом больше не хочу. Я отсижу до конца, а ты пока заботься о моей семье.

— Лэя обижают в школе, но уверяю тебя, у него прекрасные защитники, —

смеется Намджун. — Осталось совсем мало, скоро ты выйдешь и сам будешь
оберегать семью.

— Как ты сам? Справляешься? — отходит вглубь камеры Чонгук.

— Было тяжело, — честно говорит альфа, — но сейчас уже все встало на рельсы,
и мне легче. Мы ввели смертную казнь за наркоторговлю. Делаем упор на
туризм, медь. Traum Group не ликвидировали, я перевел его на имя Чимина.
Вроде, держимся, но тебя сильно не хватает.

Иногда недели проходят как один день, а иногда одна ночь длится вечность. В
такие ночи, когда Чонгук сидит на койке, прижав колени к груди, единственное,
что не дает ему сорваться в разинувшую под ногами пасть пропасть — дневник
Юнги и маленький омежка, который при каждом телефонном разговоре
настаивает, что он любит отца больше, и уставший спорить Чонгук всегда
сдается. Чонгук читает дневник Юнги, узнает в каждом слове себя, пропускает
через себя его боль, отчаяние, одиночество — чувствует, что жив. Записи, где
Юнги пишет, что любит его — альфа выбивает под своими веками. Чонгук в
миллионный раз обещает себе, что выйдет из тюрьмы, что обязательно прижмет
к груди омегу, который пусть и не говорит, что ждет, но в конце каждого
разговора обязательно шепчет «люблю». Это «люблю» стоит того, чтобы сжать
зубы и продержаться. А пока он представляет, как вернется в Амахо, как
обнимет любимых омег, и выживает. Надежда на счастье со своей семьей
покинет Чонгука только с его смертью. Поэтому Чонгук провожает эти
чудовищные ночи, встречает новый рассвет, поглаживая нагрудный карман
формы, в котором фото Лэя с его первого дня рождения. Девять из них Чонгук
уже пропустил. Чонгук в тюрьме ни с кем не общается, да и никто к Эль Диабло
не приближается, обходят стороной, даже охрана лишний раз на рожон не
лезет. Последний год заключения — самый тяжелый. Казалось бы, вот они
несколько месяцев, и его мечта наконец-то исполнится, но у Чонгука резко
заканчивается терпение. Он с трудом проживает дни, которые словно тянутся
вечность, с ума сходит от нетерпения и у него начинаются проблемы со сном.
Сон был единственным спасением альфы, потому что во сне время пролетало
576/624
быстро, и утро на еще один день приближало его к дате выхода. Страх
заточения сменяется страхом перед тем, что ждет его за стенами. Чонгук знает
парней, которые отсидели различные сроки и вернуться к нормальной жизни так
и не смогли. Он понимает, что, выйдя отсюда, начнет заново всему учиться, и
главное доверию, ведь первое, что забирает тюрьма у человека — это
способность доверять людям. Многие поэтому выходят на время и возвращаются
обратно за решетку, некоторые окончательно закрываются. Вторая война
Чонгука с самим собой начнется там, за пределами тюрьмы, где он должен
будет доказать в первую очередь себе, что он станет пусть и не прежним, но
лучшей версией себя. Десять лет заточения — не проходят бесследно. В
большинстве случаев за такой срок осужденные остаются без родни и тех, кто
ждет, но Чонгука ждут, и именно уверенность в этом не дает ему сломаться.

Десять лет спустя

Весь Кальдрон готовится к одному из главных праздников страны — Дню

мертвых. Со вчерашнего дня люди сооружают «алтари смерти» на могилах
родных и близких, пекут традиционные угощения, готовят любимые блюда
усопших, а самое главное — наряжаются к параду.

Президент Кальдрона, сорокатрехлетний Ким Намджун, покидает рабочее

место, как и всегда, самым последним. Намджун обязательно поедет на
кладбище к своим папам и друзьям, но сперва он заедет домой за своей семьей.
Намджун уже пробыл у власти два срока, и если первый после войны срок был
очень сложным и чуть не вылился в очередную гражданскую войну, то второй
срок его президентства принес Кальдрону процветание, и полуостров сейчас
переживает экономический бум. Намджун поэтапно налаживал жизнь на
полуострове, максимально старался избежать радикальных мер и учился на
ошибках Чонгука. У Намджуна есть все шансы быть избранным на третий срок
без каких-либо манипуляций.

По дороге домой Намджун набирает Чимина и, узнав, что омега в клубе,

приказывает шоферу свернуть туда. Персонал расступается, пропуская главу
государства и супруга их шефа. Чимин не просто поднял клуб, сегодня EGO
функционирует даже за пределами полуострова. Аарон и Чимин ведут успешный
бизнес, и омега даже шутит, что зарабатывает больше мужа. Намджун
поднимается в кабинет Чимина, с которым они официально зарегистрировали
брак, когда Ниньо исполнилось пять лет. Церемония бракосочетания была
скромной, самые близкие собрались в небольшой церкви, где двое любящих друг
друга стали супругами. Чимин не захотел пышной свадьбы, Намджун не
настаивал. Альфа проходит в кабинет супруга и видит насупившегося старшего
сына, который из-под отросшей челки обиженно смотрит на отчитывающего его
папу.

— Что он натворил? — вздыхает альфа и, подойдя к мужу, целует его. Ниньо

сразу выпрямляется, подбирается в присутствии отца.

— Опять подрался, — массирует свой лоб пальцами, усыпанными кольцами,

Чимин. — Звонили из школы, ударил двух пацанов из соседнего класса.

Годы только раскрыли красоту Чимина. Они живут вместе больше десяти лет, а
Намджун так и не научился не задерживать при омеге дыхание. Чимин
потрясающий, он по-прежнему причина аварий на дорогах, а еще злости Ниньо,
577/624
который готов драться с каждым альфой, который смеет смотреть на его папу.

— Сколько мне тебе объяснять, что проблемы надо решать не кулаками. Ты же

мое лицо, почему ты меня позоришь? — подойдя к сыну, спокойно спрашивает
Намджун.

— Отец, — бурчит ребенок, не смея поднять глаза. Намджун ни разу не повышал

на Ниньо голоса, никогда толком и не наказывал, этим большей частью
занимается Чимин, но маленький альфа до дрожи боится зверя отца.

— Отвечай.

— Они обижали омегу, — кое-как размыкает губы Ниньо. — Они поймали его во
дворе, пытались ему волосы отстричь. И Тайга дрался, — смелеет подросток, —
но его отец его не ругает, вон даже сказал скакалку даст или каталку. Я не
понял.

— Его отец Сайко, а твой — Ким Намджун, еще одна драка, и будешь учиться на
дому, — строго заявляет альфа.

— Тогда кто будет защищать Лэя? — делает шаг вперед, но сразу замирает под
взглядом отцовских глаз Ниньо. — Он такой лох, его все обижают.

— Так ты Лэя защищал? — улыбается Чимин.

— Ну да, — бурчит Ниньо.

— Юнги же постоянно жалуется, что ты изводишь бедного омежку, ты в его

волосы карандаши вплел, соком облил, — говорит Чимин, натягивая на себя
кардиган. — Похвально, что ты поменялся, а то вы не ладите.

— Только я могу его изводить, — бормочет Ниньо.

— Ниньо! — злится Намджун, и мальчик вздрагивает. — Не лезь к омеге и

перестань махаться кулаками. Последний раз предупреждаю.

Намджун, оставив семью, выходит в коридор и набирает Сайко.

— Ты серьезно предложил двум драчунам скалку? Что за пример ты подаешь

детям? Что за воспитание? — возмущается в трубку альфа.

— Обижаешь, — хохочет с той стороны трубки Хосок. — Я предложил им катану.

Какая нахер скалка?

Намджун, который привык к безрассудству брата, с которым справляется только

Тэхен, убирает телефон и возвращается в кабинет.

— Ты, молодой человек, отправляешься домой и до нашего приезда никаких игр!

— заявляет Ниньо Намджун.

— Но сегодня день мертвых! — ноет мальчишка.

— Забыл, — цокает языком альфа. — Наказание начнется с завтрашнего дня.

578/624
— Заедем к Тэхену, — закончив собираться, подходит к ним Чимин. — Нини у
него, заберем, потом вместе поедем на кладбище.

Ниньо выходит из кабинета первым, а Намджун ловит двинувшегося к двери

Чимина и, воспользовавшись моментом, долго и глубоко его целует.

Через семь лет после рождения Ниньо Чимин узнал, что ждет ребенка, и сразу
решил, что родит. У Кимов родился сын омежка, которого назвали Амин, но
родители зовут его ласковым Нини. Амин ходит в нулевой класс, вьет веревки из
отца и требует, чтобы его называли Санта Муэрте.

***

— Готово, теперь время Сайко-четыре, — торжественно объявляет сидящий в

кресле с младшим сыном Кимов на коленях министр внутренних дел Кальдрона
Чон Хосок. Хосок закончил собирать на макушке Амина «пальмочку» и, опустив
его на пол, сажает на себя своего второго сына омегу Вивьена.

— Прям салон красоты, — хохочет остановившийся в дверном проеме Тэхен,

поглядывая на омежек, которых собирает на праздник его муж. — Дорогой
мастер по волосам, может, и мне прическу соберете? — подмигивает альфе.

— Соберу, а как же, — расчесывает спутавшиеся волосы сына Хосок. — Только

ночью.

— Я уже приготовил хлеб и угощения, долго не затягивай.

— Приготовил, ну как же, опять все заказал и сидит, а я тут с утра продохнуть
не успеваю, — жалуется альфа.

— Конечно, заказал, — подпирает руками бока Тэхен, — делать мне нечего с

мукой возиться, тем более, я предпочитаю доверять все профессионалам, чем
просто продукты изводить. Не нравится? — фыркает. — Сам пеки!

— И испеку! — не остается в долгу Сайко. — В следующем году я займусь

угощениями.

— Выключи! — одновременно выкрикивают супруги Тайге, который включил на

планшете Призрак оперы.

— Ну папа, — ноет Ви, — вы достали ругаться, а потом целоваться. Это фу.

— В этот раз никаких поцелуев, — развернувшись, идет на кухню Тэхен.

— Будут поцелуи, — заговорщически шепчет на ухо сыну Хосок. — Но позже.

Через два года после рождения Тайги, у пары родились близнецы омеги —
Вивьен (Ви) и Дилан (Ди), отец зовет их Сайко четыре и Сайко пять. Хосок души
в детях не чает и лично ими занимается. Тэхен когда был беременным, узнав,
что носит близнецов, сильно испугался, что не справится. Омега только начал
заново запускать работу галереи, получил интересные предложения, и если с
одним ребенком он бы еще справился, с двумя сразу — он сомневался. Хосок
заверил супруга, что лично будет заниматься детьми и их воспитанием, а не
579/624
взвалит все на него, следовательно, у того будет больше времени на его
галерею.

Вивьен и Ди восемь лет, они ходят в школу, и их называют самыми модными и

шумными омегами школы. Дядя Омарион балует омежек, постоянно шлет из
своих путешествий им лучшие наряды и украшения, чем вызывает недовольства
Тэхена, который видит в сыновьях себя прошлого и запрещает им потакать.
Хосок в этом вопросе супруга не поддерживает. Он учит Ви и Ди
самостоятельности, умению постоять за себя и недоговаривает супругу, когда
говорит, что два раза в неделю они едут втроем гулять. На самом деле Хосок
учит омег самообороне, а Ви он даже научил попадать в мишень. Тэхен
притворяется, что не в курсе. Он знает, что Хосоку очень важно, чтобы его омеги
всегда могли постоять за себя. Пусть сегодня на Кальдроне нет того
беспредела, который был несколько лет назад, Хосок все равно боится и готовит
детей к тому, чтобы они могли сами ответить обидчикам, если рядом нет отца
или братьев. Тэхен руководит галереей, ведет государственную программу
культуры, их скандалы с мужем по-прежнему освещает желтая пресса. Семья
Сайко не умеет скрывать эмоций и даже не пытается — они постоянно громко
ругаются, а потом еще громче мирятся.

Выбежавший в коридор Амин носится за Трес, которого завели после смерти Уно,
старенький Дос спит на коленях Вивьена.

— Он опять грохнулся, — закатывает глаза услышавший писк из коридора

одиннадцатилетний Тайга, который сидит на диване с планшетом. Тайга
откладывает планшет и идет в коридор поднимать с пола готовящегося реветь
Амина.

— Ты бы хоть расчесался! — кричит сыну с кухни Тэхен. — Ты на Тарзана похож!

Пусть отец и тебе волосы соберет!

Тайга, чьи отросшие чуть ли не до плеч волосы лезут в глаза, отмахивается и,

подойдя к сидящему на полу Амину, нагибается к нему.

— Губастый, ты почему такой неуклюжий? — хмурится альфа. — Больно

ударился? — тихо спрашивает, чтобы не стать объектом насмешек отца.

Амин, глаза которого полны слез, отчаянно мотает головой, а потом пальцем
показывает на раскрасневшуюся коленку, выглядывающую из-под шорт, и
бурчит «целуй».

— И не подумаю, — фыркает Тайга, косясь на коленку, и Амин незамедлительно

включает «сирену», оглушая весь дом.

— Ладно, — быстро чмокает его в коленку Тайга и, взяв ребенка на руки,

возвращается в гостиную, где Хосок закончил заплетать косичку Ви.

— Дядя Намджун приехал, — кричит сидящий теперь уже на подоконнике Ди.

— Пусть Амин с нами поедет, зачем его забирают? — расстраивается Тайга.

— Не переживай, — подмигивает ему Сайко, — вырастешь, пойдем войной,

отвоюем тебе омежку.

580/624
— Он мне не нравится! — насупившись, отвечает Тайга, и только успокоившийся
Амин вновь ревет во весь голос.

***

Намджун оставляет Чимина и детей с Тэхеном, а сам, забрав Хосока, просит их

приехать следом.

— Ты жестокий, чего не сказал, что его на день раньше выпустили? — уже в

автомобиле, направляющемся на кладбище, спрашивает Сайко.

— Я знаю, куда он отправится, там и увидятся, — отвечает Ким.

По дороге к ним присоединяется внедорожник Мо и Омариона, которые

прилетели на Кальдрон еще два дня назад, готовясь встречать Эль Диабло.
Спустя десять лет Омарион уже свободно передвигается по Кальдрону, но
теперь Мо не хочет возвращаться. Младшему нравится жить на острове,
тренировать армию, которая нарасхват, и приносит им миллионы в казну. Мо и
так минимум раз в месяц прилетает домой, встречается с братьями, а главное
радует племянников подарками. Дети его обожают, а Ви и Ди влюблены, из-за
чего часто становятся объектами шуток на семейных ужинах, и изводят
Омариона, к которому ревнуют дядю. Мо и Омарион по-прежнему часто дерутся,
и старший даже жалуется, что на свою голову слишком хорошо научил приемам
младшего. Их связь с каждым годом только крепчает, Мо наконец-то обрел
уверенность, а Омарион нашел свой дом в одном человеке.

Чонгук безумно сильно хочет видеть сына и омегу, но сперва он должен увидеть
человека, который стал его домом. Все эти десять лет он, не переставая, думал
о папе, и может даже поклясться, что некоторыми ночами Лэй приходил,
садился у изголовья и поглаживал его спутавшиеся волосы. Во время прогулок
на внутреннем дворе, стоило порыву ветра принести с детства знакомый альфе
запах моря, как Чонгук замирал и, глубоко вдыхая, здоровался с Лэем. Он берет
в охапку бархатцы у калитки и, игнорируя уставившихся на него понемногу
собирающихся на кладбище людей, идет к могиле папы. По пути он
останавливается у могил родителей, кладет на надгробие цветы, обещает
вернуться и двигается дальше.

Чон Лэй

3070 — бесконечность.

Альфа опускает цветы на ухоженную могилу и садится рядом.

— Здравствуй, папа, — прокашливается Чонгук. — Я вернулся домой, но он пуст

без тебя. Ты не уходишь из моих мыслей, ты снишься мне во снах, я чувствую
твои руки в своих волосах, — делает паузу, чувствуя, как тяжело подбирать
слова.

Чонгук сутками в камере разговаривал с Лэем, не умолкал, все изливал ему

душу, говорил о своих чувствах, а сейчас, стоя у могилы, с трудом размыкает
челюсть. Потому что больно. Потому что был уверен, что он еще успеет, а все,
что ему осталось, — это говорить с могилой. Слезы душат альфу, он вновь
пытается набраться сил, со свистом выпускает воздух из легких и двигается
581/624
ближе, поправляет цветы.

— Я не был с тобой в твои тяжелые дни физически, но я хочу, чтобы ты знал, я

бы согласился умереть за тебя. Я бы забрал всю твою боль, — все-таки
срывается на слезы Чонгук. — Папа, мне очень тебя не хватает — твоих мудрых
слов, поддержки, твоего голоса. Я никогда не прощу себе, что ты столько
нервничал из-за меня, — облизывает соленые губы. — Делая что-то, мы не
думаем о последствиях для других. Я столько размышлял эти годы и понял, что
и я в числе твоих убийц. Ты нервничал, перенес стресс, ты боялся, пусть и не
показывал этот страх. Мои поступки укорачивали твою жизнь. Лучше бы ты
плакал, кричал, лучше бы выливал эту боль на нас, чем молча терпеть и
поддерживать нас, удерживая в себе эту бомбу, которая в итоге взорвалась и
унесла твою жизнь. Прости, — всхлипывает, прикрывает ладонями лицо и
чувствует руку, легшую на плечо. Альфа поднимает глаза и только сейчас видит
присевших рядом братьев.

— Мы все виноваты, — проглатывает ком в горле Хосок, у которого самого глаза

на мокром месте. — Но я уверен, что папа бы нас за такие мысли отругал.

— Я думаю, он не винит нас, — шмыгает носом Мо. — В последние дни я даже

сказал ему, что женюсь, что ребенка заведу, сделаю все, лишь бы он улыбнулся,
он запретил. «Слушай свое сердце, сынок, иначе с того света вернусь и по
голове настучу», — альфы смеются. — Он любил нас такими, какие мы есть. Это
ведь и есть семья — ты любишь человека вне зависимости от масштабов боли,
которую наносят его поступки.

— Я не думал, что Юнги назовет нашего сына его именем, но я так благодарен
ему за это, — поднимается на ноги Чонгук.

— Мы все ему благодарны, — хлопает его по плечу Намджун. — Папа будет жить
вечно.

Смеркается, кладбище понемногу наполняют люди, сотни свечей зажигаются на

могилах, отовсюду доносятся голоса, кто-то включает музыку с национальными
мотивами. Мо достает сигарету и, оставив братьев, идет к калитке, где топчется
Омарион.

— Дашь прикурить? — спрашивает Сокджин, прислонившийся к джипу.

— Оно тебя убьет.

— Если разлука с тобой не убила, ничего не убьет, — подмигивает Омарион и

ждет, пока ему прикурят.

***

— Ненавижу его! — бурчит спрыгнувший из внедорожника красивый омежка и

поправляет на себе короткую красную кожанку.

Лэю в этом году исполнится десять лет, у него шелковистые волосы цвета
вороного крыла, доходящие до лопаток, которые он категорически запрещает
папе стричь. Лэй взял у родителей не только красоту, но и огромную силу,
которая даже Юнги порой пугает. Зверь Лэя поднял голову еще в шесть лет, и
582/624
омега, который на вид выглядит, как хрупкая куколка, ничего не боится. Именно
отсутствие страха довело до того, что омеги с Лэем дружить отказываются, его
называют странным, а альфы его или боятся, или пытаются задирать. Лэй
дружит с Ви и Ди, много времени проводит у Тэхена и плохо ладит с Тайгой и
Ниньо. Лэю было шесть лет, когда заболтавшийся с Чимином Юнги вошел в дом и
оставил сына во дворе, забыв про собаку. Демон — пес Ниньо, оказался
огромным догом. Когда Демон рыча двинулся на Лэя, тот не бросился в бега и
даже не испугался — выбежавший на улицу Юнги не почувствовал страх сына.
Лэй, напротив, протянул руку и назвал милым лёгшего у его ног обычно злого и
никого, кроме Ниньо и Чимина, к себе не подпускающего Демона. Приехавший от
друга Ниньо в ту же минуту возненавидел омегу, покорившего его верного
друга. Ниньо не знал в то время, что путает ненависть и восхищение, которое в
будущем выльется во влюбленность в омегу, который даже смотреть в его
сторону пока отказывается. Лэй красивый, и он знает это, Юнги это только
хлопот доставляет.

Вышедший из серебристого порше Чимина Ниньо подставляет щеку Юнги для

поцелуя и рычит на Лэя. Лэй не теряется, топает затянутой в короткие джинсы
ножкой и рычит в ответ.

— Мой отец президент, если я захочу, тебя на кладбище не пустят, — не может

успокоиться Ниньо, которого вечно обламывает перед всеми омега.

— Мой отец Эль Диабло, захочет — тебя в пыль сотрет! — не остаётся в долгу
Лэй.

— Я его не боюсь, — фыркает альфа.

— Ну да, ты же его фанат, — хохочет Лэй, пока папа обнимается с подъехавшим

Тэхеном и сюсюкается с Амином. — Тайга, я прав?

— Однозначно, — жует тако альфа. — У него ники во всех соцсетях Эль Ниньо,
он копирует Диабло.

Лэй здоровается с подошедшими Ви и Ди, обнимает Амина.

— Ты бы поменьше жрал, — морщится Ниньо, косясь на друга.

— Я массу набираю, устал быть дрыщом, — продолжает есть Тайга.

— Как бы ты жирка не набрал, — закатывает глаза Ди. — Ниньо, мне нравятся

твои сбритые виски, может, и нашего к парикмахеру потащить, а то его космы
лэевские переплюнут.

— А мне нравится, — хмыкает Лэй и получает поцелуй в щеку от Тайги и

разъярённый взгляд Ниньо.

— Завтра я увижу отца, — внезапно хлопает в ладоши Лэй, — и первое, что я у

него попрошу, — смотрит на Ниньо, — чтобы он рассказал, как вырвал глотку
тому мужику, а вам не расскажу.

— Лэй, — хмурится Юнги. — Не говори глупостей.

Дети, увидев Мо и Омариона, бегут к ним, а Юнги возвращает внимание

583/624
друзьям. Юнги открыл свое маркетинговое агентство, которое, благодаря
упорству и своему труду, превратил в одно из самых успешных на полуострове.
Он купил им с Лэем большой дом, а папе квартиру. Юнги тяжело переживает
разлуку с Чонгуком и всем сердцем благодарен Лэю, одно существование
которого не дало ему опустить руки. Юнги, как только Лэй немного подрос,
перенаправил все свои силы на их будущее. Рядом была семья, его никогда не
оставляли одного, поддерживали, и Юнги благодарен всем, кто внес вклад,
неважно, поддержкой или материальной помощью, в его настоящее. Юнги
неплохо устроился, живет за счет заработанных им же денег, оплачивает
образование сына и ни разу не обращался к счетам, которые ему оставил Чонгук.

Так было не всегда. Первое время его даже на работу не брали, что и послужило
тем самым толчком для создания собственной компании. Первый год после
войны Юнги не мог выходить из дома из-за постоянных оскорблений, но он
твердо стоял на ногах, старался не реагировать. Он уже даже привык, что
стоило зайти в продуктовый, то его все покидали, а некоторые продавцы
отказывались обслуживать «омегу предателя». Юнги на все только улыбался, с
высоко поднятой головой проходил по рядам, где с обеих сторон на него лился
яд, и, только заперевшись дома, глухо плакал. Больше всего Юнги боялся за Лэя,
переживал, что ребенок не справится с ненавистью, что даже в школу ходить не
будет, но его страхи были напрасны. Да, Лэя до сих пор задирают, но он под
защитой. Все знают, кто его братья, и сколько раз все дети их семьи приходили
домой побитыми, а причина драки всегда была одна — Лэй. Юнги стал
спокойнее. Он понял, что даже если он не будет рядом с сыном, его будет кому
защитить. Каждый из детей их семьи друг за друга горой. Юнги счастлив, что у
Лэя такая большая семья, и изо дня в день ждет возвращение своей.

Предатель — от этого слова хотелось кричать. Иногда Юнги казалось, что даже
когда он один дома, с каждого угла он слышит сперва нашептываемое, а потом
становящееся все громче слово, которое ненавидит. Он лучше всех знает
масштаб преступления Чонгука, был свидетелем тому, что творил его брат, но
сердце в такие моменты глушит разум, и у омеги ни разу не было желания
повторить вслед за толпой это ненавистное слово в адрес брата. Чонгук не
любит говорить про тюрьму, сколько бы Юнги его ни спрашивал, как он там,
альфа сразу меняет тему, просит рассказать о себе, и омега понимает, что ему
еще хуже. Чонгук, в отличие от Юнги, не отрицает своей вины, не прикладывает
ладони к ушам, он не бежит от себя прошлого и выбирает расплату. Только у
Юнги эта расплата поперек горла стоит. В этой войне потеряли все, и только
Юнги со своей потерей даже спустя года смириться не в состоянии.

За все эти годы Юнги и мысли не допускал о другом альфе, у него даже времени
на это не было. Он сконцентрировался на работе, на будущем Лэя, и пусть
предложения были и немало, Юнги даже думать отказывался, а от особо
настойчивых кандидатов его спасал Сайко. Со временем с Сайко никто больше
связываться не хотел, и Юнги перестали трогать. Эксцентричный министр
внутренних дел вел себя не совсем как стоило бы государственному лицу, и
люди перестали лезть на рожон. Не говоря уже о его супруге, который однажды
во время общего ужина омег, услышав оскорбление в адрес Юнги, надел на
голову несчастного супницу. Юнги даже шутить на тему другого альфы
запрещает. Он и не пытается никому объяснять, каково это с пяти лет любить
Чон Чонгука, его вряд ли поймут. Юнги достойно несет свое наказание, и пусть
он не сидит за решёткой, как Чонгук, но он отключил половину своего сердца,
которая не принадлежит Лэю, и включит, когда его альфа переступит порог.

584/624
Илан нашел любимое дело, он варит джем, который пользуется популярностью
и приносит омеге доход. Илан сам себя обеспечивает, а еще он пихает деньги в
карманы внука. Сейчас Илан на выставке джемов в другой стране.

Омеги начинают с могилы Амина и дальше поочередно навещают всех

остальных, пока Юнги не замирает, увидев трех братьев у могилы Лэя.

— Это же… — спрашивает маленький Лэй, беря папу за ладонь, и застывший на

месте Юнги ему кивает.

— Отец, — кричит Лэй и бежит к обернувшемуся альфе, который сразу

раскрывает объятия.

Лэй спотыкается о кочки, пару раз чуть не падает, и добежав, прыгает в руки
отца, который сразу прижимает его к себе и крепко обнимает. Подошедшие
следом Ниньо и Тайга с восторгом смотрят на альфу, который для них кумир.

— Мой драгоценный мальчик, — поглаживает покоящуюся на плече голову

альфа. — Ты не представляешь, как долго я жил мечтами прижать тебя к себе.

— Я все равно люблю тебя больше, — улыбается Лэй, пока отец все крепче его
обнимает.

Чонгук держит в руках сына, с трудом верит в то, что это реальность. Долгими
холодными ночами в камере он постоянно проигрывал в голове сцену, когда
возьмет на руки своего маленького омегу, а сейчас ему страшно, что это опять
мираж, что в реальности Лэя от него отделяет железная решетка. Он крепче
прижимает к себе омегу, ощущает тяжесть в руках и понемногу успокаивает
готовящееся лопнуть от разочарования сердце. Лэй здесь, с ним, в его объятиях.
Лэй — его частичка, его душа, тот, кто был создан Дьяволом и Ангелом, и тот,
ради кого Чонгук готов абсолютно на все. Он не хочет отпускать сына, осыпает
поцелуями его лицо, но подходит Юнги, и альфа тянет и его на себя.

— Как же безумно я скучал, — вжимает лицо омеги в свою грудь Чонгук.

— Как же долго я ждал, — комкает пальцами его рубашку Юнги, не в силах

поднять голову.

— Дождался ведь, — ставит на землю Лэя Чонгук, и, обхватив ладонями лицо

Юнги, долго целует.

— Вечность бы ждал, — шепчет в его губы омега, и все молча отходят,

оставляют воссоединившуюся спустя долгие годы семью наедине.

***

Никто не забыт в этот вечер на Кальдроне. Живые отдают дань уважения

мертвым, говорят им важные слова, которые не успели сказать, повторяют те,
которые были озвучены, и покидают кладбище с чувством умиротворения. В этот
день смерть на Кальдроне — гость за столом, а пока она сидит на камне у входа
на кладбище, разглаживает костлявыми пальцами складки на ярко-оранжевой
юбке, обрамленной черными кружевами, следит за гостями в ее царстве
мертвых. Кладбище почти опустело, только у могилы Лэя все еще стоит его
585/624
семья.

Она поднимается на ноги, поправляет массивный венок из кроваво-красных роз

на голове и, завернушись в большой цветастый платок, медленно идет к ним.
Останавливается у соседней могилы, слушает, как общается семья с усопшим, и
подняв ладонь к лицу, смотрит на потрепанную резинку для волос, а потом на
Намджуна. «Он должен был умереть с голоду. Ты стал его целью, и он
выжил», — резинка в ее руке испаряется, и ее место занимает кровавый рубин.
Она поворачивается к Юнги, который обнимает своего альфу, и шепотом ветра
доносит до омеги: «Ты должен был умереть от разлуки, но она меня победила.
Ладно, в этот раз я сдалась. Вас разлучать тяжелее всего, вы и на том свете
друг друга ищете, никому покоя не даете». Теперь вместо рубина на ее ладони
лепестки белых роз, и смотрит она на улыбающегося сыновьям Хосока. «Ты
должен был умереть на войне, но я убила свою сестру, чтобы ты вернулся к
нему, потому что в этот раз он бы правда не смог без тебя». Лепестки
разлетаются, а на ладони Смерти теперь глубокий ожог. «Ты должен был
потерять его в огне, — смотрит на Кениля, — но я удерживала его до
последнего, чтобы ты решился. Ты не разочаровал». Она делает шаг к парням,
опускается на корточки у могилы Лэя и дыханием гасит все свечи. «Я ухожу, я
забрала у вас того, кто был вашей опорой, но он заверил меня, что вы
справитесь, а я поверила, не разочаруйте», — поднимается на ноги, пока парни
в спешке пытаются вновь зажечь свечи. Она отходит на пару шагов, замирает и,
вновь обернувшись, смотрит на детей:

— Не зовите меня к себе только потому, что солнце встало немного позже
обычного, по каждому поводу и без, потому что иногда я эти мольбы слышу, но
заберу я не вас, а то, что вам дорого.

Никто ее никогда не видел и не слышал, но все чувствуют ее присутствие,

знают, что она всегда рядом, и отчетливо понимают, что каждая секунда — это
возможность сделать все правильно, измениться, а главное шанс на то, чтобы
говорить все здесь и сейчас, а не откладывать на завтра, которое может
никогда не наступить. Звери не знают, что там, за этой границей, где они
окажутся после того, как она коснется их, но они знают, что пока бьется их
сердце, носит в себе образы любимых и покинувших их, память о них вечная.
Звери не говорят любимым «прощай», засыпая их последнее ложе землей, они
говорят «до следующей», и надежда на следующую, хоть и немного, боль от
потери притупляет.

***

Сразу после кладбища Чимин требует всех к себе на ужин, который готовит
каждый год ко дню мертвых. После смерти Лэя именно дом Намджуна стал тем
самым отцовским домом, куда приходят остальные члены семьи и заваливаются
дети. Чимин, которому удалось больше остальных омег проводить время с Лэем,
перенял у ушедшего его лучшие качества, стал тем самым главным омегой,
который, несмотря на юный возраст, отличается мудростью. Чимин успешный
бизнесмен, Санта Муэрте, который ставит на колени давно уже без ножа, а
словами, одна из самых ярких и уважаемых фигур Кальдрона. Сегодня сложно
представить, что омежка-сирота из трущоб, который прошел все круги ада,
станет одним из самых уважаемых людей Кальдрона, но это правда. Чимин
добился уважения своим стойким характером и неумением отказываться от
своих принципов. Его прошлое не забыто, оно всегда с ним, для этого просто
586/624
стоит взглянуть на свое запястье, где рядом с Санта Муэрте, пусть и поблекшие,
но ожоги от метки. Чимин знает, кто он и откуда, и не важно, где он сейчас, он
это всегда будет помнить и это помогает ему принимать правильные решения.
Для всех остальных Чимин вечно выглядящий безупречно дерзкий омега, дома
он папа, муж, друг и просто любимый брат каждого из зверей.

Пока альфы на террасе, покуривая сигары, радуются возвращению брата, а дети

следят за тем, как рубятся в приставку Тайга и Ниньо, Чимин хлопочет за
столом. Тэхен доливает себе вина, слушает рассказы Чимина про клуб, а Юнги
складывает салфетки и всем своим видом показывает, что он не здесь.

— У кого-то сегодня будет секс, — чокается с пустым бокалом на столе Тэхен, и

Юнги не сразу понимает, что это про него.

— Молчи, пожалуйста, — бурчит Юнги. — Я будто с ним только знакомлюсь,

стесняюсь даже подойти, а этот скотина с братьями торчит, нет бы ко мне
прийти, — косится на дверь на террасу.

— Ночью он будет полностью твоим, — подмигивает Чимин. — Тебе бы

подготовиться, что ли, твой альфа десять лет омег не знал.

— Ой все, прощай, Юнги, мы тебя еще долго не увидим, — жует кусочек ананаса
Тэхен.

— У тебя в голове вообще что-то кроме секса есть? — морщится Юнги.

— Секс — это жизнь. Секс с Чон Хосоком — это ахуенная жизнь, — тянет Тэхен и,
услышав недовольное «папа», вздрагивает.

— Чего тебе? — смотрит на Ди омега. — Откуда ты по-твоему взялся?

— Тэхен, умоляю, — закатывает глаза Чимин, и Ди уходит.

— В Лэе зверь его отца, — смотрит на друзей Юнги. — Сегодня, когда они были
вместе, я это отчетливо почувствовал. Этот мелкий устроит мне веселую жизнь.

— А по-моему, зверь вас обоих, вы же оба сильные, — пожимает плечами Чимин.

— Я даже знаю, почему они с Ниньо не ладят, у них самыми первыми звери
проснулись и у обоих сильные. Я рад за своего, — тень печали ложится на лицо
омеги. — Я никогда не забуду ту ночь, когда потерял моего малыша. Он должен
быть самым сильным, чтобы сердце его папы больше никогда не проходило
через тот ад, чтобы я был спокойным, что мой Ниньо любому, кто на него
покусится, глотку перегрызет, — гневно сверкает глазами Чимин и вместе с
Тэхеном идет к двери встречать приехавших Тэсона с Феем, Минсока и Аарона с
супругом и детьми.

Тэсон и Фей уже как восемь лет живут вместе в особняке Минсока. Фей все-таки
издал книгу, которая сразу полюбилась читателям, и работает уже над
четвертой. Три года назад они усыновили чудесного омежку, которого сегодня
оставили с няней. Минсок давно не работает, занимается выращиванием овощей
и фруктов на земельном участке, который купил сразу после войны. Он часто
гостит в Амахо, а когда не навещает внуков, то обязательно шлет им свежие
овощи и фрукты. Аарон женился на танцовщике из своего же клуба. Бурный
роман перетек в крепкие отношения, и сегодня у пары два сына. Намджун
587/624
сперва не одобрял брак брата, Чимин думал, из-за того, что тот выбрал парня с
не очень хорошей репутацией, и собирался объявить своему альфе войну, но
Намджун честно сказал, что из-за того, что супруг Аарона похож на Чимина.
Чимин промолчал.

Чимин зовет всех за стол, Юнги вызывается позвать альф и выходит на террасу.

— Идите к столу, не злите Чимина, — мягко улыбается мужчинам Юнги, и все,

кроме Чонгука, двигаются к двери. Юнги подходит к прислонившемуся к
перилам альфе, и тот сразу тянет его на себя.

— А вы, господин Чон, ужинать не собираетесь? — играет с пуговицами на его

рубашке. — Вы не голодны?

— Я очень голоден, но я не хочу еду, — нагнувшись, обхватывает зубами его

нижнюю губу альфа. — Я так голоден, что готов тебя сожрать.

— Кое-кто в тюрьме только и делал, что отжимался, — проводит пальцами по

затянутым в ткань бицепсам омега. — Посидим, отправим Лэя к Тэхёну, и я тебя
покормлю, — томно шепчет. — Только учти, мой голод твоему не уступает.

— Ты поразительный, — поглаживает его щеку Чонгук. — Ты ведь мог найти себе

другого, уверен, отбоя от желающих не было, другой вопрос, что я бы их в ряд
поставил и каждому бы голову открутил, — получает кулаком в плечо. — Я даже
от мысли о другом альфе вскипаю, но если совсем честно, для меня самое
главное ты, и я бы не понял, но принял.

— Мне не до альф было, — усмехается Юнги, — да и тяжело найти конкурента

Чон Чонгуку. Помнишь, я говорил тебе, что всех с тобой сравниваю?

Альфа кивает.

— Так вот даже рядом никого поставить не смог.

Все занимают места за столом, Чонгук не выпускает руку сидящего рядом Лэя,
целует его ладонь, сам за ним ухаживает. Счастливый присутствию отца омежка
светится от счастья, ластится к альфе.

— Ты знаешь, что ты мое сердце? — прижимает к груди его голову Чонгук.

— А Ниньо меня обижает, — поправляет волосы Лэй, сверлит недобрым взглядом

сидящего напротив и побледневшего паренька.

— Ниньо? — смотрит на него с улыбкой Чонгук, вспоминая грязного малыша, чье

похищение чуть не заставило альфу поседеть. — Не верю, он же джентльмен, —
счастливая улыбка озаряет лицо мальчугана.

— Он не обижает, — вступается за друга Тайга. — Наоборот, мы защищаем омег.

Просто эти омеги… они у себя на уме, думают, они суперкрутые и постоянно
лезут драться…

— Тайга, — внимательно смотрит на сына Тэхен. — Что ты сказал про омег?

— Нет, папа, ты не понял, — бормочет раскрасневшийся мальчик, — это отец так

588/624
сказал.

Хосок хлопает себя по лбу.

— Почему ты вечно меня подставляешь? — возмущенно спрашивает Сайко.

— Я боюсь его, — шепчет Тайга.

— Я тоже, — одними губами отвечает Хосок, и все за столом громко смеются.

— В любом случае, вы семья, и вы друг за друга горой, вы же это понимаете?

— смотрит на детей Чонгук, и те кивают. — Всегда это помните, иначе потеряете
слишком много времени, и главное то, что уже не сможете вернуть.

— Выпьем за семью, — поднимает бокал Намджун, у которого на коленях грызет

яблоко Амин. — За Левиафан. За Зверей. Пусть этот дом всегда будет полон
смеха и каждый из вас занимает свое место за этим столом.

Ужин продолжается в веселой обстановке. Амин успевает уделить внимание

каждому взрослому, получает со стола запрещённые в обычные дни сладости, и
даже когда папа не разрешает больше есть шоколад, он идет к Тайге, и тот
тайно набивает его карманы конфетами. Омарион шутливо грозится войной Ди и
Ви за то, что они не отлипают от его альфы, изображает ревность, в итоге
сдается очарованию двух омежек. Привыкший к скитаниям и одиночеству
Омарион наконец-то обрел семью.

После ужина альфы перебираются на диваны, омеги пьют кофе за столом, а

дети, несмотря на позднее время, играют во дворе в мяч. Намджун рассказывает
Чонгуку про государство, но внезапно внимание последнего отвлекает
подошедший и протягивающий ему раскраску Амин.

— Он вылитый Чимин, — берет на руки омежку Чонгук и сажает на колени.

— Мои близняшки тоже на папу похожи, а я ревную, — вздыхает Хосок.

— Тайга твоя копия, не ревнуй, — смеется Омарион. — Вот Лэй умудрился взять
черты обоих родителей, если я встречу этого ребенка на улице, я сразу пойму,
что он ваш сын.

— Он очень красивый, в папу пошел, — обернувшись, с теплотой смотрит на

пытающегося гадать на кофе Юнги. — Чувствую, как будет у нас голова болеть,
когда они подрастут, — помогает Амину закрашивать лисичку Чонгук.

— Болеть будет у меня, — жалуется Хосок. — С вашими-то все ясно.

— Что это ясно? — мрачнеет Чонгук, за ним повторяет Намджун.

— Ничего, забейте, — тянется за бокалом Сайко, а Мо хохочет.

Год спустя

— Согласны ли вы, Чон Чонгук, взять в законные мужья Мин Юнги, чтобы быть с
ним в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не
589/624
разлучит вас?

Юнги стоит в белом костюме у алтаря, его держит за руки Чонгук, на переднем
ряду сидят все члены семьи, занявшие всю скамью слева дети, как и всегда, не
могут что-то поделить, но омега ничего не видит и не слышит, все его внимание
на красивом альфе напротив.

Чонгук, учитывая две предыдущие сорванные им же свадьбы, все тянул, боялся

сделать Юнги предложение. Каково же было его удивление, когда предложение
сделал омега. На одном из очередных свиданий, на которое обязательно
приглашал его раз в неделю альфа, Юнги прямо заявил ему, что хочет стать
мистером Чон. Счастью Чонгука не было предела. Чонгук купил им большой
особняк, где самая лучшая комната сразу же досталась Лэю. Первые полгода
альфа только и делал, что занимался сыном, выполнял его желания и пытался
наверстать упущенное время. Он сам забирал омегу из школы, возил в парки
развлечений и даже по магазинам ходил с ним вместе, отказываясь выпускать
сына из поля зрения. Лэй обожает отца, до сих пор прибегает к ним в спальню и,
подвинув папу, спит на груди альфы. Чонгук может отказать в каких-то
вопросах всем, даже Юнги, но Лэю не отказывает. Лэй утром бежит в комнату
родителей, где Чонгук обязательно расчесывает его волосы, потому что Юнги,
по словам омеги, делает это больно. Альфа следит, чтобы Лэй хорошо завтракал,
а на их посиделки с Ви и Ди сам заказывает доставку из лучшего кафе и, по
словам Хосока, грозится скинуть его с пьедестала любимого альфы омег. На
самом деле, у них обоих нет шансов, потому что лучшим дядей все равно
остается Омарион, который продолжает баловать всех омег подарками из
других стран. Чонгука обожают и побаиваются Ниньо и Тайга, которым только
нужен повод завалиться в особняк Чонов, и хотя бы подышать рядом со
знаменитым Эль Диабло, одно имя которого до сих пор заставляет вздрагивать
население Кальдрона. И только Амин не слезает с рук отца, игнорирует всех
альф, идет только к Тайге и, несмотря на юный возраст, смеряет всех таким
презрительным взглядом, что даже Чимин поражается. Намджун доволен
поведением сына, обожает то, что маленький омега всегда выбирает отца и его
внимания не купить никакими подарками. Однажды на очередном ужине альфы
поспорили, к кому подойдет обниматься уставший после дня полного игр
омежка, и все проиграли. Чем только его ни заманивали Хосок, Мо и Чонгук,
Амин нашел взглядом отца и, подойдя к нему, взобрался на его колени.
Довольный Намджун прижал к себе ребенка и одарил всех присутствующих
торжествующей улыбкой. Чонгук занимается оборонной промышленностью,
помогает братьям с государством, но сам к правлению возвращаться
отказывается. Он добился того, чего хотел — Кальдрон в хороших руках, и альфа
решил окончательно уйти в бизнес и больше времени проводить с семьей.

— Десять лет я нес заслуженное наказание за ту боль, что причинил всем, но в

первую очередь тебе, — берет Юнги за руку Чонгук. — Десять лет ты в
одиночестве растил нашего сына, терпел оскорбления и унижения,
расплачиваясь за то, чему начало положил я. Эти годы не сотрешь взмахом руки,
не забудешь, но они прекрасный урок для меня…

— Для нас, — перебивает его Юнги.

— Для нас. Разлука с тобой смерти равна. Я больше не хочу терять ни минуты.
Согласен.

— Согласны ли вы, Мин Юнги, взять в законные мужья Чон Чонгука, чтобы быть с
590/624
ним в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не
разлучит вас? — обращается священник к омеге.

Юнги молчит, потом резко нагибается вперед, хмурится, Чонгук обеспокоенно

смотрит на омегу.

— Да просто пинается мелочь, — поглаживает внушительный живот омега,

который на последнем месяце. — Согласен.

— Объявляю вас законными супругами!

— Люблю тебя, — целует его Чонгук, — буду любить вечность.

— Обними меня, и я забуду про все за пределами твоих рук.

Чонгук, держа за руку Юнги, спускается вниз с помоста. Пара принимает

поздравления от друзей и близких. Намджун целует в макушку обнимающего
его Чимина, а Тэхён, положив подбородок на плечо мужа, смотрит на
светящихся счастьем друзей.

— Предлагаю на медовый месяц прилететь к нам, — хлопает Чонгука по плечу

Омарион и обнимает.

— После родов, — мягко улыбается ему Юнги, — а то боюсь, в пути же рожу.

— А можно и нам медовый месяц? — загорается Хосок.

— В последний медовый месяц ты сделал мне близняшек, опять подгузники

менять хочешь? — приподнимает бровь Тэхен.

— Я уже профессионал в этом, — целует мужа в нос альфа, а Тэхен прячет

улыбку на его груди.

***

— У меня будет тату с дьяволом на спине, — объявляет Ниньо, следя за

толпящимися у алтаря взрослыми.

— А у меня будет тату «и в этой, и в следующей», — хмыкает Лэй.

— Это еще зачем? — удивленно смотрит на него Ниньо.

— Потому что я хочу любовь, как у моих родителей, где в каждой из жизней он
будет находить меня, — заявляет омега.

— Ладно, буду искать, значит, — бурчит Ниньо.

— Ты что-то сказал? — с трудом скрывает улыбку отлично расслышавший его

слова Лэй.

— Ничего, — отмахивается Ниньо.

— Он сказал, что будет искать… Ай, — кричит Тайга, получив подзатыльник от

591/624
Ниньо, и вся церковь смотрит на детей.

— Простите, — по очереди бурчит каждый, а Тайга водружает венок из белых

лилий на голову сидящего рядом с чупа-чупсом во рту Амина, который
незамедлительно его скидывает.

— Только не это, — обреченно вздыхает следящий за младшим сыном Намджун.

— А, по-моему, именно это, — прислоняется головой к его плечу Чимин и смеется

с отчаянных попыток Тайги вернуть венок на голову рычащего малыша.

Чонгук выходит из церкви с обвившим вокруг его торса ноги Лэем на руках и с
Юнги и жмурится от бьющего в глаза солнца.

— И солнце вспыхнуло, — напевает Лэй.

— Оно никогда и не гасло, — улыбается ему Юнги.

— Гасло, в твоей тетрадке было написано, — прячет глаза ребенок, выдавший,

что читал дневник папы.

***

Отрывки из дневника Мин Юнги:

13.03.3105

И солнце погасло. В день, когда наш автомобиль пересек границу с Обрадо, я

понял, что оно будет светить всем, но не мне. Я погасил его сам. Лишил себя
возможности быть с тобой, отрубил свои руки, к тебе тянущиеся, и обрек себя на
вечные страдания. В глубине души я знаю, что не хватит слов, чтобы объяснить
тебе, что я испугался, что я уехал не потому, что хотел безопасности или денег
деда, а потому, что боялся, что ты убьешь моего папу. Я многое мог бы тебе
простить, этого бы не смог. Может, я и трус, Чонгук, но я любил тебя. Уходить,
любя, — самое страшное наказание.

Гукюн

11.05.3103

Он опять не дома. Уже за полночь. Отец сидит перед телевизором, папа

замачивает на завтра бобы, а я лежу в его кровати и слушаю сверчков. На нашей
улице не горят фонари, но если ему нужен свет, то пусть идет на свет моего
сердца. Я жду. Я всегда буду его ждать.

Mental breakdown

25.07.3102

Я люблю его, и пусть наша любовь неправильная, она ментально больна, я не

позволю папе называть эти чувства детскими. Я люблю его так, как никто ни в
592/624
одной книге не любил. Какая разница, сколько мне лет, если, когда он смотрит
на меня, я отчетливо чувствую, как у меня в животе танцуют сальсу бабочки.

Mental breakdown

21.03.3103

Я видел в его глазах безумие. Все, кто видят этот взгляд, боятся, я это знаю, но я
не боюсь, потому что он любит меня. Он защищает меня. Он зовет меня своей
силой и не догадывается, что это он моя сила.

Gods and monsters

10.04.3105

Они говорят, боль уйдет на закате. Я не отличаю закаты от рассветов, моя боль
не меняет форму, не накатывает волнами, не приходит по часам. Она сидит во
мне, как у себя дома. Я есть боль.

Гукюн

01.09.3105

Вчера я хотел умереть. Я хотел обмотать вокруг шеи простыню. Хотел выпить
все таблетки из папиной аптечки. Хотел погладить лезвием мои запястья. Все,
на что меня хватило, — это исписать двенадцать страниц со словами «я люблю
тебя, Чонгук».

Ultraviolence

15.05.3107

Мы с Богом не ладим. Для Бога я не существую. Но что делать тому, от кого

даже его Дьявол отказался?

Gods and monsters

17.11.3109

Каждое утро я спрашиваю себя «как ты смог?», «как ты проснулся, если в тебе
жизни ноль целых ноль десятых?» Ошибка. Надо бы спрашивать «зачем?»
Ждешь ее, а она не приходит.

Гукюн

29.07. 3111

593/624
У него другой. Интересно, знает ли он, что Чонгук любит кофе без молока, что,
когда выпьет, любит, чтобы играли с его волосами? Знает ли его новый омега
карту шрамов на его спине, то, сколько у него улыбок и какая именно для него?
Любит ли он его так, как я люблю? Если любит, я прощу. Я просто тихо умру.

Mental breakdown

01.01.3112

Они говорят, человек ко всему привыкает, как мне привыкнуть жить без него,
если все, что я делаю — это умираю. Можно привыкнуть каждый день умирать,
жить без него — не привыкнуть.

Ultraviolence

06.08.3105

Я больше не чувствую его запах. Он выветрился из моей одежды, моих вещей.

Его толстовка, которую я забрал с собой из Амахо, пахнет уже чем угодно, но не
им. Кажется, мне больше не нужен нос.

Ultraviolence

12.11.3112

Папа говорит, все наладится, я еще найду своего человека — я красив, умен и
богат. Почему они не видят, что из меня внутренности вываливаются, что я
хожу, обнимая себя сам — расслаблю руки, и рассыпаюсь. То, что держало меня
целым, — осталось там. То, что держало меня целым, — меня не хочет. Я сам
себя больше не хочу.

Mental breakdown

03.03.3112

Он груб со мной, не считается с моими чувствами, делает больно молчанием, не

перезванивает, не ищет. Я глуп, все еще верю, надеюсь, жду, что он вернется за
мной. Надежда в моем случае не спасительна. Надежда губительна.

Gangstas

08.02.3113

Когда мы встретимся, я скажу ему, как сильно его люблю. Когда мы встретимся,
я его обниму, не буду отпускать, прижмусь крепко-крепко, чтобы он
почувствовал, как мое сердце только для него бьется.

Gangstas

594/624
04.03.3113

Мы встретились. Он меня убил.

Gangstas

28.10.3113

Он считает меня врагом, но враг я только себе, потому что, делая больно ему, я
убивал себя.

Mental breakdown

05.11.3113

Он серьезно думает, что сломает меня? Он так убежден, что я не справлюсь, что
я начинаю сомневаться в том, что он искренне считал меня «фуэрца». Чонгук,
меня не сломать, я продержусь на воде и тортилье, но мою гордость никто не
растопчет. Ты прожевал мое сердце и выплюнул, но гордость не тронешь.

Гукюн

13.02.3114

У меня завтра свадьба. Если меня спросят, что такое счастье, я скажу, что это
он. Моя боль, идущая за руку с счастьем. Я все еще лгу ему, не могу найти сил
сказать правду и запрещаю себе радоваться. Вдруг он не поймет, вдруг
достанет оружие, и тогда я буду оплакивать сразу двоих. Мне страшно. А еще
мне стыдно. Он так ласков со мной, так хорошо заботится, опекает, а у меня ком
в горле, от каждого его «люблю» хочется кричать, что не за что. Меня нельзя
любить. Я не заслужил. Опять плачу. Буду на свадьбе зареванным, хорошо, что
можно всем наврать, что от счастья плакал. Чонгук, обещаю, я скоро соберусь и
все тебе расскажу. Ты только выслушай, дай мне шанс попросить прощения.

Mental breakdown

14.02.3114

Он сказал нет. Три буквы, одно слово. Нет. Я ведь живой человек, Чонгук. По
живым у алтаря таким словом не бьют. По живым, которые твоим именем живут,
тем более.

Гукюн

25.04.3114

Смотрит на меня так, будто ничего не видит, смотрит, как на труп, подобие
595/624
человека, не слышит, не замечает. Наказание игнорированием — самое
страшное. Пытка тишиной — слишком чудовищна. Поздравляю, Чон Чонгук, ты
доигрался, а я сломался.

Ultraviolence

13.05.3114

Мой палач. Говорит, и каждое слово на вылет, не останавливается, добивает,

ковыряется в старых ранах, новые открывает, я все равно люблю. Я не умею
любить других. Я умею любить только его.

Gods and monsters

21.06.3114

Мне бы чаще к нему льнуть, подползать ближе, пока он спит, упираться лбом в
плечо и лежать так вечность. Он встанет, оттолкнет, оставит меня в
остывающей постели, живьём в ледяном гробу похороненным. Я люблю тебя. Я
так тебя люблю, что ненавижу себя.

Ultraviolence

25.06.3114

Говорили же, будет больно, но я рожден самоубийцей, лезу дальше. Там, где
надо бы забыть — запоминаю, держу его руку, впитываю тепло, пока не отнял,
ворошу свое нутро, якобы дыма, оттуда идущего, не замечаю. Но, а что делать,
если единственная причина, по которой я чувствую себя живым, — это он.

Gods and monsters

09.12.3106

«Вытащи его из себя», — будто бы так легко, будто это просто гниющая плоть —
ампутируешь, и дальше проживешь. Только ампутировать здесь нечего. Разве
только сердце.

Gangstas

23.07.3114

У нас будет ребенок. Кажется, я могу любить кого-то так же сильно, как его.
Кажется, он сидит внутри и лечит мои раны, соединяет сосуды, включает
жизнеобеспечение. Пожалуйста, пусть мне не кажется.

Gangstas

596/624
27.07.3114

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при

этом не стать чудовищем. © Ницше. Он не станет чудовищем, я не позволю. У
него есть я и есть семья. Мне плевать, что говорят и думают другие, я не дам
надежде умереть, я буду цепляться за нее и верну Чонгука домой, пусть даже
если он не вернется ко мне, никогда мне в лицо не посмотрит. Даже если без
него я сам не выживу.

Gangstas

05.08.3114

Он хотел создать на Кальдроне систему, но поторопился, не смог реализовать

задуманное, а я знаю, как работает его голова, знаю, на что он способен. Чонгук
сдал Кальдрон, посадил себя за решетку, сам себя наказал, отказавшись от
семьи, а в итоге Кальдрон будет процветать по его же плану. По картине в его
голове. Они говорят, Эль Диабло проиграл. Эль Диабло никогда не проигрывает.
Даже сидя за решеткой, он исполнил свою мечту — он создал страну, в которой
не страшно жить. Чонгук герой Кальдрона. Чонгук мой герой. Он подарил
светлое будущее своему сыну и тысячам детей полуострова. Он расплачивается
за ошибки, он обрек себя на заточение, и как бы я порой ни винил его за то, что
он не стал бороться за свою свободу — я его понимаю. Я не мог полюбить
другого альфу. Мой альфа сильный и справедливый, а я буду стараться
соответствовать ему. Пусть крохотная жизнь во мне еще и не увидела свет, но я
воспитаю Чонгуку достойного сына. Я докажу всему полуострову, что даже
отняв у меня мою любовь, им не сломать мой дух. Я докажу это и его семье,
которая как бы его ни любила, но молча наблюдает за тем, как он гниет в
тюрьме. Пусть они с этим смирились и приняли. Пусть это принял сам Чонгук. Я
эту рану на сердце никогда не смогу залечить. Десять лет нашего ада с
Чонгуком я никому, кроме него самого, не прощу. Я омега Эль Диабло, и
стыдятся пусть все остальные. Мне стыдиться нечего. Я буду любить его и в
этой, и в следующей жизни. Мне не забыть боль, которую он мне причинил, но я
все равно пойду за ним хоть в ад. Я буду верить, что и он пойдет.

Gangstas

— Каждый день я читал твою тетрадь, — смотрит на Юнги Чонгук,

остановившись на пороге церкви, пока гости разбредаются по автомобилям,
собираясь в особняк новобрачных на празднование. — Перечитывал. Иногда
позволял себе читать не больше предложения. Твои слова вытащили меня
оттуда. Твоя боль, которую я поклялся унять, раны, которые я причинил и я же
буду залечивать каждый день. Твоя вера в меня спасла меня. Там, где весь мир
от меня отвернулся, ты все равно смотрел мне в глаза и держал за руку, сколько
бы я ни пытался тебя оттолкнуть. Я подарю тебе лучшее творение человека, я
буду болеть с тобой и выздоравливать, я пойду за тобой в Ад, я откажусь ради
тебя от всего и даже умирать буду с твоим именем на губах.

— Ты только живи, умирать я тебе не разрешаю, — обнимает его Юнги. — Когда-

то давно я испугался пропасти, которая посмотрела в меня на границе с Амахо.
Я подумал, что обречен на жизнь без тебя. Сегодня я вложил свою руку в твою и
посмотрел ей в глаза. Ты моя пропасть, в которую я добровольно нырну. Я
597/624
больше ничего не боюсь. Нас не сломала война, предательства, разлука длиной
в восемнадцать лет. Нас ничему не сломать. Я люблю тебя. Буду любить
всегда, — показывает теперь уже мужу ребро ладони, на котором мелкими
буквами выбито:

In hoc et sequenti.

*Название главы — Ты моя революция (исп. Eres mi revolucion). The end.

598/624
Примечание к части С последних событий прошло шесть лет. С наступающим,
дьяволята.

Zion Y Lennox Ft Daddy Yankee - Yo Voy

https://soundcloud.com/dj_harold89/zion-y-lennox-ft-daddy-yankee-yo-voy-remix-intro-
acapella-pro-by-dj-harold-rodriguez?in=ivy-blue-369980545/sets/anarchy

Бонус: Фелиз навидад

— Ну что, все готовы? — разминает шею широкоплечий красивый

альфа, черные волосы которого собраны в тугой хвост на затылке, и натягивает
на руки кожаные перчатки.

Среди проселочной дороги, ведущей к скрытому за высокими деревьями, хорошо

охраняемому особняку, стоят шесть бронированных внедорожников, которые
два часа назад сошли на берег.

— Будет жарко, — открыв багажник, поглаживает аккуратно разложенные там

стволы тот, кого называют Сайко, и в предвкушении потирает ладони.

— Никакого огнестрела, — строго говорит высокий мужчина с едва заметной

сединой на висках, пробивающейся через платиновый блонд. — Без фокусов, мы
сделаем все тихо. Неужели великий Сайко с ним в рукопашную не справится?
— нарочно подначивает друга. — Или ты Эль Диабло оскорбить хочешь, забыл,
небось, как он голыми руками кое-кому глотку вырвал.

Чонгук, который несколько лет назад покончил с прошлым, но так и остался Эль
Диабло для всего полуострова, прокашливается и отворачивается.

— Ну, а зачем тогда я перся сюда, если вы собирались все решать мирно? — с
возмущением захлопывает багажник Сайко и зачесывает назад лезущую в глаза
челку. — Я хотел все по-быстрому, если мы к утру не вернемся домой, Тэхен со
мной разведется, а я лучше сдохну здесь, чем останусь без него.

— Умолкните, я вижу движение, — открывает двери своего автомобиля Эль

Диабло и, так их оставив, идет к дороге с раскрытыми объятиями. Сайко все-
таки берет с собой свой любимый пистолет и идет следом. Намджун кивает
своим парням, чтобы были наготове, и заходит справа. Через десять минут двое
мужчин волокут к автомобилю Чонгука третьего, находящегося без сознания.

— Если бы ты его не стукнул, никак бы не успокоился? — зло смотрит на Сайко,

убирающего за спину пушку, прикладом которой он и ударил их пленника,
Намджун.

— Я его все еще не простил, он мне мелкого совратил, — сплевывает на землю

Хосок.

— Ты никогда не изменишься, — усмехается Чонгук и, приказав не включать

фары, двигается к порту. Когда они уже отплывают, на острове врубается
тревога.

За десять дней до. Особняк экс-президента Кальдрона Ким Намджуна.

599/624
— А ну, все, перестали скакать по дому и уселись по местам и чтоб молчали!
— кричит ворвавшийся в дом вслед за детьми Тэхен и, откинув в сторону
полушубок из искусственного меха, падает в кресло и просит себе воды. — Мне
так плохо, что я всем сейчас плохо сделаю! Не бесите папу!

Ви и Ди, сразу же притихнув, садятся на диван и смотрят в свои телефоны.

Спустившийся вниз сонный Амин, увидев кузенов, бежит к ним, и снова
начинаются визги, которые мгновенно обрываются, стоит в комнату войти
Чимину и посмотреть на сына своим фирменным взглядом, не сулящим мелкому
ничего хорошего. Амин, позвав омег за собой, идет с ними на террасу.

— Что случилось? — садится рядом с явно расстроенным другом Чимин.

— Ты должен быть готов к тому, что я скажу, — облокачивается о колени Тэхен,

усеянными перстнями пальцами поправляет русо-пепельного цвета волосы, не
прерывает затянувшуюся паузу. В этом весь Тэхен, и Чимин к этому привык, не
торопит, еле терпит, когда идеально выдержанная для пущего эффекта пауза
сама закончится.

— Мне кажется, Хосок с кем-то встречается, — прикрывает веки Тэхен, озвучить

то, о чем он думает последнее время, оказывается очень тяжело.

Чимин смотрит на него пару секунд, не моргая, и чувствует, как губы

расползаются в предательской улыбке. Он понимает, что так друга не
поддержит, но лицо не контролирует и под укоризненным взглядом Тэхена
срывается на громкий хохот.

— Я лучше в то, что земля плоская, поверю! Да скорее Ким Намджун хотя бы
разок со мной при других потанцует, да, блять, это случится в день, когда хотя
бы одно мое утро без бокала шампанского начнется, да скорее…

— Да понял я! — восклицает явно недовольный реакцией друга Тэхен. — Но это

так, иначе я не понимаю, почему он пропадает. Я каждый вечер его нюхаю, я как
пылесос на нем, от него пахнет яблоками и, блять, если бы я почувствовал этот
запах только один раз! Кто бы это ни был, он каждый день к нему бегает, нет
другого омеги с таким запахом среди нас, плюс он стал задерживаться и секса у
нас не было три дня! А вчера я пытался на него залезть, а он так и не проснулся,
или притворился.

— Тэхен, ты себя накручиваешь, — прокашливается Чимин и берет себя в руки,

чтобы, как настоящий друг, поддержать омегу. — Запах ничего не значит, а
секса нет, потому что ты его затрахал.

— Надо было к Юнги поехать, чего я к тебе приперся, — встает на ноги Тэхен и
ищет полушубок.

— Пусть дети остаются, поехали позавтракаем во французской кофейне,

погуляем, у меня сегодня выходной, и Юнги позовем, — хватает его за руку
Чимин, который зол на себя, что еще больше расстроил друга.

— У меня нет настроения, мне кусок в горло не лезет.

— Ну так спроси его напрямую, — поглаживает его по плечу Чимин.

600/624
— Поговорите.

— Тогда он подумает, что я сомневаюсь в своей ахуенности.

— Ты идиот.

— Чимин, а если это правда? — с болью смотрит на омегу Тэхен. — Если он устал
от меня? Я ведь бываю невыносимым, я страшный скандалист, а если…

— Ты с ума сошел! — снова кричит на него Чимин. — Любой альфа этого

полуострова может только мечтать о таком омеге, а Сайко, он же без ума от
тебя. Ты дурак, он так на тебя смотрит, он тобой дышит, даже братья над ним
издеваются из-за того, что он липнет к тебе, как банный лист. Намджун любит
меня, Чонгук любит Юнги, но ни один из них не умеет проявлять чувства так, как
это делает твой психопат. Он только твой психопат, у него даже на спине
выбито «психопат Тэхена, если найдете, верните его законному владельцу».
Вставай, поедим, и ты поговоришь с мужем, — просит у прислуги жакет Чимин.
— Ниньо с утра уехал, не у вас случайно?

— Был, забрал Тайгу, и свалили, — Тэхен уныло плетется за Чимином.

***

— Я обещал им подъехать, но вместо завтрака доеду только к обеду, —

потягивается Юнги, который лежит в постели в объятиях Чонгука. Альфа
обнимает его со спины, продолжает целовать его в шею. — Чонгук, правда, —
хихикает омега, когда муж шлепает под одеялом его по голой ягодице.

— Нам никуда сегодня не надо, у меня свободное утро, я не отдам тебя даже
друзьям, — подминает под себя омегу Чонгук и оставляет короткий поцелуй на
губах. Юнги смотрит на него, поглаживает его плечи, мышцы, каждый шрам
целует. Они углубляют поцелуй, Юнги зарывается в его длинные волосы,
вжимает его в себя. Чонгук разводит под одеялом его колени и, как ужаленный,
откатывается на свою сторону кровати, услышав пинок в дверь и визг на весь
дом «папа».

Маленький Лукас, которому исполнилось пять лет и который может

похвастаться тем, что присутствовал на свадьбе своих родителей, будучи
пузожителем, карабкается на кровать с вырванным из альбома листом и
устраивается между ними.

— Любимый, папа же говорил, что прежде, чем заходить к брату или к нам, надо
стучать, — тянет на себя малыша и целует его в носик Юнги.

— Я стучал, — насупившись, отвечает Лукас, который сильно похож на отца. У

него такие же темные, как у отца, волосы, большие глаза и даже родинка под
губой. От Юнги ему достались только губки.

— Ты пнул дверь и сразу вошел, — ерошит его волосы Чонгук. — Что хотел, мой
карапуз?

— Я хотел показать рисунок, — Лукас протягивает листок отцу, а Юнги, поймав

его за пухлую ручку, смотрит на пальцы.
601/624
— Ты сам что ли себе ногти накрасил? Попросил бы брата, — смеется омега,
смотря на неаккуратно покрытые лаком ногти.

— Брат слишком занят, — останавливается у двери семнадцатилетний Лэй,

который одет в белые джинсы, кроссовки и серую кожанку, что говорит о том,
что омега готовится к выходу.

Лукас сидит теперь на отце, показывает ему медведя, которого старательно

выводил с утра. Чонгук хвалит сына и, посмотрев на старшего, спрашивает, куда
он.

— Гулять пойду.

— Подожди. Я тебя отвезу, — приподнимается Чонгук и, сняв с себя Лукаса,

передает папе.

— За мной уже приехали, — бурчит Лэй, и альфа сразу грустнеет, что сын снова
отказывается от его компании. — Отец, ты можешь меня потом забрать после
прогулки, — добавляет омега, Чонгук сразу улыбается.

— Только осторожнее и телефон при себе держи, — кричит в спину уже

ушедшего омежки Чонгук и, снова повалившись на кровать, недовольно
говорит: — Приехали за ним, отец может его больше не сопровождать.

— Не обижайся, он уже не маленький, у него есть друзья, но любит он сильнее

всех все равно своего отца, — нагнувшись, целует в щеку мужа Юнги. — Посиди
с Лукасом, я в душ и сделаю мелкому завтрак, — омега скрывается в ванной.

— Ну что, герой, тебе хотя бы отец пока нужен? — берет на руки ребенка Чонгук
и покорно терпит, пока Лукас выводит фломастером рисунки на его щеке,
которые называет татуировками.

***

Поговорить с Хосоком Тэхен так и не решается, а после встречи с друзьями

начинает думать, что, возможно, он это все выдумывает. Хосок приходит домой
уставшим, тащит за собой яблочный шлейф, из-за которых омега все яблоки из
дома выбросил, после душа целует детей и, только приобняв мужа, отрубается.
Тэхен понимает, что больше, чем запах, его задевает то, что Хосок с ним не
разговаривает. Раньше после работы они, уложив детей, часами сидели на
кухне, рассказывая друг другу о прошедшем дне, а сейчас уже как месяц альфа
сразу идет спать. Тэхен решает, что муж все-таки сильно выматывается за день,
а с яблоками решает разобраться по ходу дела. Особо концентрироваться на
своих подозрениях Тэхену не удается, потому что в понедельник неожиданно
для всех на Кальдрон прилетают Омарион и Мо. Обрадовавшиеся дорогим
гостям, друзья сразу бронируют столик в любимом ресторане и готовятся к
ужину, на котором пара обещает сделать важное объявление. Дети радуются не
меньше взрослых, потому что обожают дядь, у которых гостят на каникулах и
которые их балуют.

Днем в день ужина в честь гостей Лукас рассекает во дворе на подаренной

Омарионом машинке, точной копии гелендевагена Эль Диабло с выведенной на
капоте надписью «Диабло Лукас». Припарковавший невдалеке свой черный
602/624
мустанг, Ниньо стоит, облокотившись об автомобиль, подбадривает малыша и
исподтишка подглядывает за помогающим папе накрывать стол для ланча в
беседке Лэем. Ниньо восемнадцать лет, он по-прежнему выбривает виски и
оставляет короткий хвостик на затылке, на бедре альфы выбито скрываемое от
отца «и в этой, и в следующей», такая же надпись красуется на запястье Лэя.
Юнги омегу ругал за татуировку в таком раннем возрасте, но Чонгук защищал,
мол, это в память о них, хотя это в память о новой истории любви, о которой
альфа якобы не подозревает. Юнги скрывается в доме, а Лэй сразу же
подбегает к Ниньо, и тот ворует у него поцелуй.

— Я папе скажу, — визжит Лукас, от зоркого взгляда которого поцелуй не

ускользнул, а сразу присевший напротив него на корточки Ниньо обещает его
покатать на мустанге взамен на молчание.

Ниньо высокий, как отец, он не вылезает из зала, учится на факультете

экономики и менеджменте, и самый популярный парень потока. Об их
отношениях с Лэем подозревают родители и родня, но все предпочитают их не
замечать. Лэй без какой-либо помощи со стороны родителей поступил на
юридический факультет, является заместителем председателя студенческого
совета, сам разработал дизайн и ведет социальные сети своего факультета.
Преподаватели обожают Лэя, пророчат ему большое будущее. Чонгук, когда
Юнги нет в поле зрения, шутит, что способность всему быстро учиться омежка
перенял от отца, а красоту и умение всегда доводить до конца начатое от папы.
Лэй начал ходить на свидания с Ниньо год назад, до этого их отношения
состояли из встреч на семейных мероприятиях и телефонных разговоров. Лэй бы
еще немного помучил самодовольного альфу, но сам влюблен в него
окончательно и бесповоротно уже как три года. Никто из окружающих не может
понять, как отличник, мозг группы, омега, который без шуток собирается когда-
то баллотироваться в президенты Кальдрона, встречается с бывшим хулиганом
и любителем проводить ночи за решеткой за мелкие нарушения, благодаря
всегда не просто угрожающему отцу. Пусть никто не понимает что общего,
казалось бы, в абсолютно разных людях, но главное, это понимают сами парни.
Общее у них любовь, которая, как и всегда, не сверяется со списком за и против,
а ногой открыв дверь в сердце, располагается там и обставляет комнату. Лэй и
Ниньо самая контрастная и яркая пара Кальдрона.

— Кино отменяется, ужинаем с дядями, но завтра мы обязательно пойдем, —

нажимает пальцем на его носик, который копия папиного, Ниньо и моментально
отскакивает, заметив въезжающий во двор внедорожник Эль Диабло. Чонгук
останавливает автомобиль и, спустив стекло, в шутку спрашивает у
пытающегося его объехать Лукаса дорогу. Лукас, как бывалый водила, машет
руками, помогает отцу выпрямить автомобиль, но думающий о безопасности
ребенка Чонгук, его больше не заводит. Альфа выходит из авто, разминает
затекшую шею и, подняв на руки ребенка, целует его в лоб.

— Твой гараж уже мой переплюнул, — смеется Чонгук и вновь сажает малыша в
его машину.

— Как дела, малец? — смотрит на Ниньо альфа и целует Лэя, который уже
подставил ему щеку. — Чего на улице стоишь, не заходишь?

— Я уезжаю, — мямлит Ниньо. Он по-прежнему боготворит Чонгука и боится его

не меньше, чем собственного отца. — Я зашел дяде Юнги кое-что от папы
передать.
603/624
— Понятно, — усмехается Чонгук и, похлопав его по плечу, идет в дом. Альфа,
сняв пиджак, подходит к нарезающему на кухне салат Юнги и обнимает его со
спины.

— Надеюсь, мальчишку не напугал? — омега, обернувшись, оставляет короткий

поцелуй на покрытой щетиной щеке мужа.

— Не делай из меня чудовище, — зарывается лицом в его плечо Чонгук. — Я так

рад, что у тебя подряд выходные, обожаю видеть тебя дома, когда
возвращаюсь.

— А я обожаю руководить своей компанией и быть в делах, а не нарезать

салаты, — недовольно заявляет Юнги.

— Я нарежу, — пытается забрать у него нож альфа, но Юнги не дает. — Еще три
дня, и ты вернешься на работу, а пока не вернулся, проведем побольше времени
вместе, потом будем видеться только за ужином, — опускает ладонь ниже и
зажимает его ягодицы.

— У меня нож в руках, — смеется Юнги. — Я возвращаюсь с работы обычно

раньше, чем ты, так что это я должен возмущаться.

— Я же обещал исправиться, — целует его в шею Чонгук и напрягается, услышав

со двора рев мотора отъезжающего мустанга. — Не понимаю, о чем Намджун
думал, покупая ему эту тачку, он водит как бешеный, на дороге его встречал…

— Пожалуйста, не начинай, — закатывает глаза омега и перекладывает овощи в

миски с салатом.

— Я поговорю с Намджуном.

— Ты за Лэя переживаешь или за Ниньо? — поворачивается к нему Юнги.

— За Ниньо, конечно, — отвечает Чонгук. — И потому, что мой сын из этой тачки
не вылезает.

— Хватит быть злюкой и смирись уже.

— Я и не против, но они пока маленькие, вот после тридцати пусть катаются…

— Еще скажи, они не целуются, — хохочет Юнги.

— Я полуостров спалю, — мгновенно хмурится альфа.

— Чонгук, тебе напомнить, как тебе ничего не мешало целовать меня, когда я
был совсем мелким? Твоему сыну уже почти семнадцать.

— Это другое! Ты должен быть на моей стороне.

— Не смей что-то Ниньо говорить, а тем более Намджуну, он и без тебя слишком
строг с ребенком. Ниньо хороший парень, ответственный, и я знаю, что он любит
Лэя. Ты тоже это знаешь, а когда любят — не вредят, — вручает мужу графин с
лимонадом омега и отправляет его во двор.
604/624
 ***

— Я думал, позвоню Ниньо, — вздыхает Амин и клеит очередной пластырь со

смайликами на костяшки сидящего за рулем шевроле камаро Тайги. — Но
позвонил тебе.

— И правильно сделал. Всегда мне звони, — любуется нелепо наклеенными на

разбитые костяшки пластырями альфа, который долго их не будет снимать.

Тайге восемнадцать лет, он учится на факультете финансов и банковского дела

и является чемпионом Кальдрона по боксу среди юниоров. Свою любовь к боксу
Тайга перенял от дяди Намджуна. Ниньо, в отличие от друга, по следам отца не
пошел, и хотя у него лучший учитель на полуострове, в профессиональный спорт
не ушел. Тайга высокий, как и папа, и уже выше отца на голову, он по-прежнему
редко стрижется и разрешает заплетать в косы свои доходящие до лопаток
волосы братьям. Он заслуженно несет имя Сайко-три, известный драчун,
вспыльчивостью не уступает Хосоку и поклоняется одному богу, имя которому
Ким Тэхен. Тайга покоритель сердец омег, зачинщик всех скандалов и разборок,
из которых в результате приходится вытаскивать всех детей Зверей. Тайга взял
от родителей лучшее, он красив, умен, и главное, самый веселый член семьи. У
него, в отличие от отца, который отказывается прощать Омариона за Мо,
отличные отношения с ним. Сокджин часто шутит, что, если что всегда готов
усыновить любимого племянника. Тайга чаще остальных детей ездит на остров,
возвращается всегда с синяками, потому что его любимое времяпровождение —
это сопровождаемые матом Мо спарринги с Омарионом. Младший Сайко гордо
носит имя «рыцаря омег», чрезмерно опекает всех омег семьи, особенно Амина,
которого зовет Нини. Амину двенадцать, он учится в школе и сменил на посту
Лэя, как главного пожирателя сердец всех мальчишек школы. О его красоте
говорит весь Кальдрон, ему пророчат будущее самого красивого омеги
полуострова. Его аккаунт в гангстаграме читают почти четыре миллиона
человек, он уже снимался для рекламы одежды для подростков, является лицом
популярного в регионе бренда. Амина все знают под именем «принц Нини»,
которым раньше называл его только отец. С отцом у Амина особые отношения, и
как бы Чимин ни притворялся, что ревнует, он всегда с замиранием сердца
следит за взаимоотношением своих любимых. Намджун чрезмерно балует
Амина, выполняет любые его желания, и при этом слишком строг с Ниньо, но в
этом Чимин его не винит. Омега знает, что Намджун боится, что его сын пойдет
по кривой дорожке и испачкает руки тем, от чего потом не отмоешься. Пусть
сегодня Кальдрон живет совсем другой жизнью, чем лет десять назад, Намджун
мысленно все еще застрял во временах, когда полуостров был центром
наркоторговли и людского трафинга. В одном Намджун абсолютно спокоен, он
знает, что вокруг Амина братья, которые никому не позволяют его обидеть. Амин
обожает своих братьев и очень хочет быть похожим на Лэя, правда у него это не
особо получается. У Амина, в отличие от спокойного и рассудительного Лэя,
игривый характер, Чимин часто шутит, что его будто Тэхен родил. А еще Амин
любит внимание, особенно одного конкретного альфы, которым крутит как
хочет. Вот и сегодня он нарвался на неприятности, и вызвал того, кто ради него
незамедлительно готов броситься в любую битву.

— Папа не разрешает мне бить людей, если это не на ринге, и он точно меня за
разбитые костяшки за волосы оттаскает, — усмехается Тайга, — но я тому
ублюдку, шоферу твоего дружка, все равно челюсть сломаю. Потом, когда
605/624
отвезу тебя домой.

— А стекло его машины обязательно было рукой разбивать? — хмурится Амин.

— А нечего ему было тебя оскорблять и дядю Намджуна обзывать, — закипает

по новой Тайга. — Столько лет прошло, а некоторые все равно при любом
конфликте прошлое поднимают. Мы не должны платить за ошибки наших
родителей.

— Ты такой вспыльчивый, — дует на его костяшки Амин. — Придешь сегодня к

нам? Мы с папой игру смотреть будем.

— В прошлый раз твой отец пообещал, что если еще раз меня со своими омегами
увидит, то поймает и пристрелит, — хохочет Тайга.

— Он и пальцем не тронет, ты забыл, что мой отец меня слишком любит. Я его
обниму, и он про тебя забудет, — улыбается Амин.

— Хорошо, принесу тебе твой любимый карамельный попкорн, посмотрим

первый тайм вместе, и до темноты я уеду.

— Но я хотел и тот ужастик с тобой посмотреть, — выпячивает нижнюю губу

омега. — Папа не разрешает мне его смотреть, а с тобой разрешит.

— Ладно, посмотрим и его.

— Ура! — хлопает в ладоши Амин. — А я обещаю не болтать и не бояться.

— Тебе нечего бояться, когда я рядом, — подмигивает ему альфа и заводит

автомобиль.

***

— И ты согласился? — выгибает бровь Хосок, пристально смотря на Мо.

— Еще бы он не согласился, — довольно ухмыляется Омарион, который стоит

позади своего альфы, положив подбородок на его плечо. Сокджин, как и всегда
выглядит безукоризненно. Он одет в идеально сидящий на нем синий костюм,
который, как и весь гардероб альфы, сшил специально для него один из лучших
портных мира.

— Я ведь могу еще передумать, — криво улыбается Мо и незаметно для

остальных заводит руку за спину и, накрыв через брюки член Сокджина,
легонько сжимает.

— Я вот не могу передумать, — не остается в долгу Омарион, и просунув руку

под толстовку Мо, поглаживает его по спине, знает, как альфа реагирует на его
прикосновения. Мо по-прежнему обожает спортивный стиль в одежде,
зачесывает на бок длинную челку, и уже не оставил на ушах свободное от
проколов место.

— То есть вы оба считаете, что мы ничего не замечаем? — хмурится Намджун,

раскуривая сигару, и Мо отходит от Сокджина, скорее боясь все так же мрачного
606/624
после новостей Сайко.

На ужине, где от галдежа и криков официанты потеряли голову, Мо и Омарион

объявили, что решили оформить свои отношения, более того, хотят сделать это
на Кальдроне в кругу семьи. После того, как объятия и поздравления
закончились, альфы оставили омег и детей внутри, а сами вышли покурить
сигары, но наедине остаться им не дают. Младшенький Чонгука продолжает
отчаянно молотить дверь на террасу, требуя отца, и Юнги с трудом уводит сына,
пытаясь объяснить ему, как вреден табачный дым.

— Я тут вечеринку на день рождения Тэхена закатываю, заодно и на Новый

год, — поддается вперед Хосок, — омеги не знают, это типа сюрприз. Я ресторан
забронировал, там все как надо украсят. Я над этим работаю. Может, добавим
сюда и ваше альфа-бракосочетание, ведь за неделю толковое место не найти.

— Прекрасно, — вдохновляется Омарион, — и долго ждать не придется. Еще

неделя, и этот красавчик станет моим мужем.

— Сегодня брак, завтра ребёнок, — усмехается Чонгук.

— Нет, — выпаливают оба одновременно.

— Детей не хотим, нам хватает племянников, — продолжает Мо.

— Отлично, Сайко все сделает, — хлопает себя по коленям Хосок и поднимается

на ноги.

— Может, и я помогу с организацией, — встревает Намджун. — Тэхен тебя скоро

домой пускать не будет, и так не видит.

— Моя бестия поймет, что я ради благого дела, — с гордостью заявляет Хосок.
— Более того, раз уж его вечеринку я отдаю, я ему закачу пати века. Тем более
надо сделать все запоминающимся, — грустнеет.

— Чего ты так раскис? — опускается в кресло рядом с камином Мо и передает

Сайко виски. — Мы как прилетели, на тебе лица нет.

— Я в печали, потому что мои деточки через год уезжают, и это последний наш
Новый год вместе, — тихо говорит Хосок.

— Ты про Ви и Ди?

— И самое страшное, что Тэ их поддерживает, говорит, им нужно быть

самостоятельными, и я это понимаю, но как я буду без моих малышей? — с
грустью говорит альфа. — Я же их каждое утро и перед сном целую, спрашиваю,
как они день провели, да я без их голоса в доме с ума сойду.

— Целуй по скайпу, — кладет руку на его плечо Мо. — Не будут же они вечно с
вами жить, тем более они умнички, выиграли такой грант, станут будущими
учеными и гордостью родителей.

— Я и горжусь, честное слово, — выпаливает Хосок, — но я без них не смогу, и

из-за своего эгоизма отнимать у них мечту тоже не смогу, — добавляет
поникшим голосом. — Ничего, буду каждую неделю к ним летать.
607/624
Альфы сочувствующе смотрят на Хосока, каждый понимает, что когда-то и для
них придется время прощаться, и возвращаются внутрь.

— Амин говорит, что никогда от меня не съедет, даже если вступит в брак, его
муж будет с нами жить, — с гордостью заявляет Намджун, когда они входят в
зал, и сразу умолкает, заметив явно недовольного его словами Чимина.

— Потому что ты сюсюкаешься с ним, как не знаю кто, — ставит пустой бокал на
поднос омега и подходит ближе к альфам. — Я тебе уже говорил, меняй свое
поведение с ним, это ни в какие рамки не лезет. Эта избалованная мартышка
сидит на твоей шее и свесила ножки, а ты только рад. Научись уже ему
отказывать, а то когда ты с ним, я напрочь забываю, что ты Ким Намджун, Волк,
гроза Кальдрона. Он управляет тобой, как хочет.

— И прекрасно! — с любовью смотрит на сидящего невдалеке сына, который,

поймав его взгляд, шлет ему воздушный поцелуй. — Он мое все, а вообще ты сам
виноват. Ты родил мне принца, и я обращаюсь с ним по-королевски, — тянет к
себе омегу Намджун.

Дети, которые во время ужина занимали отдельный столик, все, кроме Лукаса,
который провел его на коленях отца, отчаянно уговаривающего его поесть,
теперь собрались вокруг Лэя, показывающего какой-то подкаст.

— Дядя Мо, — подойдя, обнимает его Ви, — может, ты отца успокоишь, скажешь,
чтобы перестал так сильно переживать, мы большие, и правда хотим увидеть
мир.

— А меня кто успокоит? — целует его в макушку Мо. — Я тоже буду скучать, но
мы с Сайко договорились, что будем к вам часто летать.

— Дядя Омарион! — бежит к Джину услышавший Мо Ди, — объясни ты этим

двоим альфам, что не надо к нам летать, мы свободы хотим! И дядя Аарон там
живет, если нам что-то понадобится, мы сразу обратимся к нему.

— Не переживай, — ерошит его волосы Омарион, — обоих в джунгли сошлю и

дорогу обратно закопаю. Никто вас беспокоить не будет.

Вивьен и Дилан с отличием оканчивают школу и недавно выиграли грант на

обучение в лучшем университете соседней страны. Омеги, которые с детства
показывали интерес к учебе и правда являются гордостью родителей. Ви и Ди
единственные дети Зверей, из-за которых родителей ни разу не вызывали в
школу, и они не получали предупреждений. Даже у Лэя есть темные пятна в
школьной биографии. Хосок, который ухаживал за омегами с самого рождения,
души в детях не чает, считает, что у них особая связь с отцом и любит
подначивать этим Тэхена, который обычно на усилия мужа не реагирует. Тэхен
тоже грустит, что придется попрощаться с детьми, но он убежден, что жизнь
вдали от родителей сделает омег только сильнее, и на истерику мужа
закатывает глаза. После ужина все расходятся по домам, решив, что завтра же
начнут обсуждать подготовку к бракосочетанию. Намджун настаивает, чтобы
Омарион и Мо оставались у него, но Сайко буквально пихает в свой автомобиль
Мо, на радость детям, а Омарион, который хочет еще немного пообщаться с
Чонгуком и с Намджуном, вместе с ними уезжает к последнему. Послезавтра Мо
и Омарион вернутся на остров и приедут на Кальдрон только в день свадьбы.
608/624
 ***

Чимин по-прежнему руководит сетью ночных заведений, только теперь у него

так же есть ресторан высокой кухни и несколько кондитерских магазинов. Он
принципиально не стал переносить офис из своего первого места работы —
клуба, и до сих пор все дела решает в небольшом кабинете на втором этаже.

Вот и сегодня Чимин выходит из припарковавшегося у обочины черного бмв,

кивает шоферу, отпуская его, и, улыбнувшись стоящей у дверей охране,
проходит в клуб. Переступив порог клуба, он снимает с себя тонкое пальто и,
передав его помощнику, сразу идет к лестнице наверх. Клуб готовится к
открытию через час, пока, кроме персонала, снующего туда-сюда, внутри никого
нет. Омега просит себе американо и, засев за бумаги, занимается отчетами до
самой ночи. Периодически он отвлекается на звонки от мужа или детей,
второпях поедает принесенный ему помощником салат и продолжает работать.
Чимин обожает свою работу, пусть и нервотрепки от нее тоже достаточно.
Намджун работает вместе с Чонгуком, они занимаются оборонной
промышленностью, отлично зарабатывает, но Чимину важно, что у него всегда
есть свои деньги. Кому, как не Санта Муэрте знать, как важно при любых
условиях иметь подушку безопасности и чувствовать, что он твердо стоит на
ногах. Чимин никогда не забудет свое прошлое, он на нем и строит свое
будущее. Он активно занимается благотворительностью, вместе с Юнги
спонсирует детские дома, помогает Тэхену с его приютами для животных. Чимин
очень хочет, чтобы ни один ребенок в мире не проходил через то, через что
прошел он, и понимает, что не в состоянии накормить и дать образование всем,
поэтому старается это делать хотя бы для детей их города. И у него это
получается. Во всех своих объектах он при наборе персонала отдает
предпочтения именно нуждающимся, помогает устраивать на работу детей из
неблагополучных районов. Санта Муэрте любили, еще когда он был супругом
президента, за все добро, что он делал для народа, но даже сейчас, спустя годы
как Намджун отказался баллотироваться, Чимина по-прежнему уважают и
обожают. Каждый, кто приходит к его двери, знает, что уйдет не с пустыми
руками, потому что голодного поймет только голодный. А Чимин когда-то чуть
не умер от голода.

Он поднимает голову от бумаг, массирует шею и разминает затекшие плечи. На

часах почти полночь, и так как Намджун сегодня задержится, Чимину нужно
домой, иначе Амин, который сто процентов висит на телефоне с Тайгой, не
ляжет, а утром на курсы его невозможно будет разбудить. Сегодня Чимин не
выходит, как обычно, через черный ход, а решает по пути подойти к бармену и
лично вручить ему новое меню напитков. Он спускается в зал, который уже
полон беснующейся молодежью, и чувствует, как моментально все внимание
концентрируется на нем. Годы только раскрыли красоту Чимина, он словно
плывет по залу, фирменной походкой от бедра, проходит мимо расступающихся
перед ним парней и, облокотившись о стойку, протягивает моментально
подбежавшему бармену файл. Сказав все, что он хотел, Чимин идет на выход и
улыбается, увидев вместо бмв с шофером облокотившегося о мустанг Ниньо.
Альфа, который с возрастом все больше становится похож на отца, стоит в
кожанке и спортивных штанах, с неуложенными лохматыми волосами, судя по
всему, он приехал из дома. Ниньо сразу идет к пассажирской двери и, открыв ее,
приглашает папу сесть. Омега подходит к дверце, но прежде чем сесть,
становится на цыпочки и целует сына в щеку.
609/624
— Вымахал, блин, — журит его Чимин. — Весь в отца пошел. Живу среди
гигантов.

— Зато мы все обожаем нашего гномика, — садится за руль Ниньо.

— Что ты сказал? — восклицает Чимин, но Ниньо хватает его руку и подносит к

губам. Альфа рулит левой, в правой так и держит руку папы.

— Чего не отдыхаешь, шофер бы приехал, — проверяет телефон Чимин.

— Я соскучился по тебе, так что вместо того, чтобы поваляться после душа,
решил, что сам приеду, — подносит к губам запястье омеги и целует давно
поблекшее пятно от когда-то выжженной метки. С самого детства Ниньо целует
папу туда и обещает, что из-за его поцелуев там скоро ничего не останется. Он
прав, потому что за эти годы от безобразного шрама почти ничего не осталось.
Жаль, что воспоминания поцелуями не лечатся, и каждый омега этого
полуострова, которому за тридцать, никогда не забудет, что это за метка и чего
стоила ее потеря. Они доезжают до особняка с одновременно вернувшимся с
работы Намджуном. Альфа выходит из роллса, кивает прошедшему мимо Ниньо
и, поймав Чимина, сразу целует его в губы. Остановившийся Ниньо кривит рот и
скрывается в доме.

— Так поздно, — прерывает поцелуй Намджун. — Ты, наверное, сильно устал.

— Бокал вина, ванна, твои поцелуи, и усталость как рукой снимет, — улыбается
обнимающий его за шею Чимин.

— Тогда иди в дом, бери бутылку, а я приготовлю для тебя ванну, — вновь
целует его Намджун. Чимин первым делом идет к Амину, который, услышав стук
в дверь, сразу пихает телефон под подушку и притворяется спящим. Чимин
осторожно подходит к кровати сына и, нагнувшись целует его в лоб.

— Знаю, что не спишь, но подыграю, — шлепает его по заднице через одеяло

омега и идет на выход. Следом Чимин открывает дверь в комнату Ниньо,
который убирает телефон от уха и спрашивает, что ему нужно.

— Трубку дай, — садится на кровать Чимин и альфа покорно протягивает ему

телефон.

— Лэй, солнце, папу позови.

Следующие пять минут Чимин под взглядом насупившегося Ниньо, обсуждает с

Юнги завтрашнюю встречу омег, и наконец-то вернув сыну телефон и пожелав
ему спокойной ночи, идет к себе.

Он толкает дверь в ванную и видит сидящего на бортике и проверяющего воду

мужа. Намджун в одних штанах, Чимин любуется его обнаженным торсом,
телом, которое обожает, руками, на которых следы всех минувших битв и будут
новые, если кто-то посмеет посягнуть на самое дорогое, что есть у Намджуна —
его семью. Чимин его любит, и любит все больше с каждым днем. Сколько бы
скандалов у них ни было, через что бы они не прошли, ничего этой любви не
мешает. Она растет, крепчает, потуже стягивает объединяющие их невидимые
нити, и оба стараются их только укреплять. Главная причина раздора у
610/624
Намджуна и Чимина — воспитание детей. Альфа слишком строг, а Чимин против
этого. Даже самый громкий скандал из-за детей обычно заканчивается
страстными поцелуями, и пока они оба, выговорившись и разнеся дом, находят в
себе силы и желание кидаться в объятия друг друга, их любовь непоколебима.
Единственный раз, когда Чимин не пустил после скандала Намджуна домой —
это когда альфа в наказание за очередную драку Ниньо три года назад посадил
его за решетку и отказался выпускать, пока не пройдет минимум трое суток.
Чимин ему этого не простил, а Намджун поздно осознал, что наделал. Ниньо —
буквально сердце Чимина, несколько лет назад вырванное из его груди, и
альфа, которому ярость затуманила разум, не учел это и сделал больно тому,
без кого не дышит. Намджун вытащил Ниньо, долго молил о прощении и получил
его. Теперь он таких ошибок не совершает, но с детьми по-прежнему строг.

— Черт, я забыл бутылку и бокалы, — обернувшись, бежит вниз Чимин, а когда

возвращается, то Намджун, уже раздевшись, сидит в ванне.

— Я так и понял, мистер Ким, что ванну вы делали для себя.

— Никаких ошибочных выводов, — подмигивает ему Намджун и подзывает к

себе.

Чимин вздыхает, но долго его уговаривать не приходится, он стягивает с себя

одежду, с бельем нарочно медлит, следит за тем, как Намджун буквально
слюной давится, и наконец-то абсолютно обнаженным идет к ванне. Омега сразу
оказывается в объятиях, затащившего его в воду мужа, и обвив руками его шею,
позволяет себя долго целовать. Дальше Намджун не идет, он поворачивает
омегу спиной к себе и начинает массировать его плечи. Чимин полностью
расслабляется, в блаженстве прикрывает веки и отдается в любимые руки. Из
ванны они вылезают только когда вода остывает. Усталости будто бы и не было,
осторожно, чтобы не разбудить детей, они идут на кухню, наедаются в три часа
ночи бутербродами с сыром, и запив все это бутылкой вина, валятся на диван у
камина, где в объятиях друг друга и засыпают. Не просыпаются даже, когда
спустившийся вниз за конфетами Амин накрывает их толстым пледом.

— Всегда писал в сочинениях, что любовь — это мои родители. Ни разу не

ошибся, — прислоняется к плечу доедающего за родителями бутерброды Ниньо
омега, и получает поцелуй в макушку.

Наши дни.

— Не делай так, — легонько бьет расческой по голове Чонгука расчесывающий

его волосы Юнги. Чонгук сидит на кровати спиной к омеге, который играет с его
волосами последние минут двадцать, и обещает сам их собрать. Ноги Юнги
обвивают торс альфы, и тот, воспользовавшись этим, периодически ловит его за
лодыжку и щекочет пятки, лишь бы послушать его заливистый смех. Юнги
расчесывает прядь, нагибается к плечу, целует альфу в тату на нем и, положив
голову, замирает.

— Чего притих? — оборачивается к нему Чонгук.

— Иногда я, сам того не желая, задумываюсь о том, что, если бы ты не вернулся

из тюрьмы, я бы не выжил, — бурчит Юнги и крепко обнимает мужа.

611/624
— Если бы я не вернулся, — берет его за руку и подносит ее к губам Чонгук, —
ты бы вырастил нашего сына, поставил бы его на ноги и был бы тем же самым
сильным омегой, который справится со всем вопреки.

— Ты забываешь, что ты моя сила, — улыбается Юнги.

— А ты забываешь, что ты сильнее меня, — притягивает его к себе Чонгук для

поцелуя и, услышав визг шин и сигналы со двора, срывается с кровати к сейфу в
гардеробной. — Бери детей и спускайтесь в погреб, — заряжает пистолет альфа
под напуганным взглядом Юнги и набирает Намджуна.

— Чонгук, кто посмел… — Юнги не успевает договорить, как в комнату,

предварительно постучав, врывается охрана и докладывает, что внизу их ждет
разъяренный Мо.

— Он мою семью напугал, — убирает оружие Чонгук, — убью этого мальца.

Юнги вслед за мужем бежит вниз и видит мечущегося по гостиной Мо.

— У меня там армия, приказа ждет, я небо с землей соединю, я на куски всех…
ой, мое солнце, — берет на руки проснувшегося и идущего к нему Лукаса Мо и
обнимает. — Прости, злой дядя Мо тебя разбудил.

Чонгук и Юнги стоят на лестнице, и если последний готов убить Мо за то, что он
ворвался в их дом посередине ночи и разбудил ребенка, то Чонгук еле
держится, чтобы не рассмеяться.

— Дядя Мо, что случилось? — сбегает с лестницы Лэй, который, судя по всему,
даже не ложился.

— Ты опять с намджуновским дьяволенком по телефону до утра трещишь?

— хмурится Чонгук, но Юнги просит его умолкнуть и идет к Мо. Он забирает
Лукаса и просит Лэя уложить брата спать. Лэй ворчит, но приказ папы
выполняет.

— Так что случилось? — Юнги кутается в халат и, собрав ноги под себя, садится
на диван. Омега не помнит, когда в последний раз видел Мо таким напуганным,
и чувствует, как паника подкатывает к горлу.

— Сокджина похитили, — поникшим голосом отвечает альфа. — Выкуп не

требовали, со мной никто не связывался, я в панике, — нервно ходит по дому Мо.
— Я своих поднял и сразу к вам собрался, по дороге Волка и Сайко набрал, а вот
и они, — свет фар со двора заливает через окна гостиную семьи Чон.

— У него были враги? — спрашивает Чонгук, пока шокированный Юнги пытается

успокоить Мо.

— Да дохрена, сам знаешь, чем мы занимаемся, кого-то защищаем, а кто-то на

нас зубы точит. Мне страшно, мне чертовски страшно, — ерошит свои волосы
альфа. — Если этот сукин сын умрет, я его откопаю и снова убью!

— Не думай даже, — обнимает его Юнги, — не смей и мысли такой допускать!

Он обязательно найдется.

612/624
— Приехали по первому зову, — влетает в комнату Сайко и сразу идет к братьям.

— Расскажи все, что знаешь, — заходит следом Намджун и, сняв пиджак,

садится на диван.

— Я был с парнями, обсуждал новый заказ, вызвал Омариона, ему ехать было
десять минут, в итоге его тачку на обочине нашли, выключена, а его нигде нет,
потом нашли следы от шин, кого-то волокли, я сложил дважды два и вот я
здесь, — разводит руки Мо.

— Кто мог пробраться на остров, если он охраняем? — хмурится Юнги.

— Видимо, есть брешь, я с ней разберусь, но сперва мне надо найти

Омариона, — у омеги сердце сжимается из-за дрогнувшего голоса Мо. — Я знаю,
мы как кошка с собакой, но я люблю его, я правда ни перед чем не остановлюсь,
но его найду.

— Конечно, любишь, — улыбается Юнги, пока Сайко закатывает глаза, — мы это

знаем, также знаем, что у вас своеобразное проявление любви.

— Не переживай, объявится твой Омарион, — пытается приободрить его Эль

Диабло. — Ты правильно сделал, что сперва к нам приехал.

— А чего вы такие спокойные? — вновь срывается Мо. — Почему будто бы вам

похуй? Почему ничего не делаете? Напрасно я искал у вас понимания, лучше бы
сразу к Санта Муэрте поехал. Вы все еще не можете проглотить то, что он
альфа.

— Бля, не делай из нас монстров, — Хосок бесится. — Нам не похуй, мы сейчас

развернем штаб и все сделаем. До свадьбы еще четырнадцать часов, найдется
твой герой-любовник.

— А вдруг он убежал? Вдруг не хотел свадьбы? — мешком оседает в кресло Мо.

— Но ведь он сам сделал предложение! — сам себя успокаивает альфа. — Я его,
как найду, отпинаю, и рожу сломаю, он ответит за то, что мне сейчас очень
страшно! Чимин, — он оборачивается к вошедшему в дом омеге, который,
несмотря на уговоры мужа, не смог остаться дома и сразу бросается к нему.
Парни пару минут молча обнимаются.

— Я не ревную, — кривит рот Намджун. — Совсем.

— Любимый, — глаза Хосока загораются при виде вошедшего следом Тэхена.

— Я не хотел тебя будить…

— Я понял, — отмахивается Тэ и целует Мо.

— У вас все нормально? — Чонгук, нахмурившись, смотрит на семью Сайко,

холод между ними не заметить невозможно.

— У нас ведь все нормально? — обращается к супругу Хосок и блеск в его глазах
пропадает.

— Все заебись, — даже не смотрит на него Тэхен, который сегодня видел мужа
только, когда он прошел мимо в спальню и завалился на кровать.
613/624
— Так что будем делать? С чего начнем? — поднимается на ноги Намджун,
решив вернуться к главной теме, пока не началось кровопролитие между
Тэхеном и Хосоком.

— В чем дело? Я тебя обидел? — подходит к мужу теперь уже паникующий

Хосок. — Что ты делаешь? — удивленно смотрит на нюхающего его Чимина
альфа.

— Парфюм хороший.

— Вообще-то у меня трагедия! — встревает Мо, отчаянно пытающийся привлечь

к себе внимание.

— Поднимаем всех, а пока кто-нибудь, к примеру, Сайко, свари кофе, у нас есть
уже тринадцать с половиной часов, чтобы найти Омариона, — распоряжается
Чонгук.

Никто больше в постель не ложится. Из-за праздника везде выходной, всех

детей отправляют к Сайко, где за ними будет присматривать приехавший в
гости на праздники отец Тэхена, а омеги вместе с мужьями пускаются на поиски
пропавшего жениха.

***

Омариона нигде нет. Люди Мо прочесали весь остров, Звери продолжают поиски
на Кальдроне, но безуспешно. Никаких требований о выкупе по-прежнему нет,
никто на связь не выходит, и с каждой следующей секундой Мо все хуже. Он
уже прошел стадию отрицания на острове, пережил гнев и торг на Кальдроне и,
вернувшись в пустой особняк Чонгука, сидит на камне во дворе, уставившись в
одну точку, и продолжает гипнотизировать экран мобильного телефона. Омеги
страдают вместе с Мо, каждый пытается облегчить его страдания и каждый
прекрасно знает, каково это потерять любимого. Отчаявшийся Мо благодарит
парней и, попросив одиночества, отправляется на могилу папы. Весь последний
час Мо сидит на могиле Лэя, делится с ним своей болью, говорит, как скучает и
как ему прямо сейчас не хватает именно его объятий, способных утихомирить
любую боль. Рядом с ним собирает оранжевые бархатцы в очередной венок
Санта Муэрте и клянется, что она в этот раз точно ни причём. Мо возвращается в
дом Эль Диабло разбитым, еще по дороге выясняет, что новостей по-прежнему
нет и, упав на диван, прикрывает лицо ладонями. Чимин сразу бежит на кухню
принести Мо что-нибудь перекусить, почти уже сутки альфа и крошки в рот не
брал. Юнги и Тэхен молча сидят на диване, не зная, как облегчить его
страдания.

— Не понял, — останавливается рядом с Мо Намджун. — Ты что плачешь?

— Он серьезно плачет, — подходит к ним Чонгук и кладет руку на плечо друга.

— Да бля, — отшвыривает в сторону телефон Сайко и, подскочив на ноги, идет к

парням. — Я этого не выдержу, мое сердце не каменное. Помнишь, ты говорил,
что мы не соображаем, когда с нашими омегами что-то, мол, мы нюни
распускаем, а ты такой крутой и у вас с Омарионом все по-другому?

614/624
Мо, не понимая, смотрит на него, а Намджун и Чонгук отходят на безопасное
расстояние.

— Мы подумали, что почему бы не вернуть старую традицию, — продолжает

Сайко, нервно поглядывая на мрачнеющего мужа, — и похитили Омариона,
чтобы и традиция с похищением жениха была и на твою рожу поглядеть. Он у
меня в гараже, но ты пойми, что мы…

Сайко не договаривает, потому что Мо бьет его кулаком в челюсть, и стоит

альфе сфокусировать взгляд, как он получает второй кулак, теперь уже от
Тэхена. Юнги отталкивает обнимающего его только для того, чтобы
обезвредить, Чонгука и так матерится, что все цветы в комнате вянут. Намджуну
везет меньше, он не успевает поймать летящий в него поднос с закусками для
Мо от Чимина и салфетками оттирает с себя майонез и кетчуп.

— Эль идиота! — продолжает кричать на весь дом Юнги. — Как же вы

додумались? Это чей гениальный в своей тупости план был? — омега натягивает
на себя жакет и вместе с Мо и другими омегами бежит на выход, чтобы
отправиться за Омарионом. Сгорающие от стыда альфы топчутся на месте, а
потом идут следом.

Омарион находится спящим на заднем сидении одного из внедорожников Сайко

в запертом гараже. Альфа пристегнут к сидению, и еле дожидается, пока Мо
кусачками ломает наручники, но вместо поцелуя Омарион получает кулаком в
лицо, правда сразу после крепкое объятие и поцелуй в губы.

— Я так испугался, — удерживает его лицо в ладонях Мо и покрывает

поцелуями. — Я думал, я умру. Если бы не нашел тебя, то умер бы.

— Так я рад даже, что твои братья так жестоко пошутили, — ухмыляется
Омарион и получает кулаком в бок. — Блять, больно же, — сразу бьет в ответ, —
но Мо ловит его руку, так и сидит на заднем сидении, оседлав его, и страстно
целует в губы. Омарион ему не уступает, наконец-то освободившимися руками
поддерживает его под ягодицами, сильнее в себя вжимает, целует с привкусом
собственной крови.

— Может, нам их оставить? — отворачивается Чонгук, но Намджун и Сайко

продолжают следить за, кажется, уже раздевающей друг друга парой на заднем
сидении внедорожника.

— Знаешь, что я еще люблю в тебе, — оттягивает губы альфы Мо, — стоит мне к
тебе прикоснуться, и у тебя стоит.

— Поехали в отель, потом твоих братцев прибью, — не хочет отпускать

сползающего с его бедер Мо Омарион. Мо идет к воротам к омегам, а Омариону
нужно пару минут, чтобы прийти в себя и поправить одежду, в которой он уже
несколько дней.

— Говорю же, мы, наоборот, вам помогли, укрепили связь, — пятится назад по
мере наступления Омариона Сайко.

— Я вас уничтожу, — шипит Омарион, остановившись перед альфами, на лице

одного из которых расцветают синяки, а второй пытается спрятать под
пиджаком испачканную кетчупом рубашку. — А этому чего не досталось?
615/624
— выгибает бровь, смотря на Чонгука, — он меня ведь заманил.

— Его наказание куда больнее, чем синяки, — усмехается Юнги и снова

матерится.

— Лучше бы побил, — Чонгук, который знает, что ближайшие дни будет спать на
диване в гостиной, опускает глаза и тяжело вздыхает.

— И как долго вы бы нас пытали? — спрашивает Омарион.

— Мы думали, что привезем его прямо на свадьбу, это же традиция, похищение

жениха, — мямлит Хосок, — но согласитесь, что это было отличной проверкой
чувств…

— Мои чувства проверять незачем было, — хватает его за воротник Омарион, и

ткань трещит под его пальцами. — Если бы не боялся оставить ваших детей
сиротами, клянусь, я бы вас живьем закопал, всех троих! — глаза альфы опасно
блестят, и ни один из Зверей, которые прекрасно знают, что виноваты, не
решается дать отпор.

***

На то, чтобы собраться на свадьбу, остается всего два часа. Тэхен и Чимин бегут
в салон красоты, а Юнги едет сперва за Лукасом. Альфы с детьми приезжают в
ресторан раньше омег, которые все еще собираются. Омеги, которые ждут
Чимина, решившего в последний момент осветлить корни волос, приезжают
последними. Стоит омегам переступить порог ресторана, как они замирают
перед открывшейся перед ними картиной. Прямо посередине зала стоит арка из
белых роз. Розами украшены также столы и колоны в зале, но все внимание омег
на огромной, занимающем почти одну стену портрете Тэхена.

— Это же… это мой любимый художник, я узнаю его из миллиона! — подходит к
портрету ошарашенный омега.

— Я совсем запутался, — чешет голову Юнги, — на салфетках вышито «с днем

рождения, Тэхен», но мы же, вроде, на свадьбу приехали.

— Я делал вечеринку для тебя, но пришлось отдать ее Мо, сделаю тебе новую!
— подходит к супругу Хосок. — Твой любимый цвет синий и тут все должно было
быть сделано с синим цветом, но пришлось добавить белый и розы, знаю, ты их
не любишь, сам их ненавижу. Одним словом, пожалуйста, не думай, что это твоя
вечеринка, у тебя будет самая крутая.

— Мне и эта нравится, — усмехается удивленный сюрпризом мужа Тэхен.

— Приятно это слышать, — подходит к парням омега лет сорока и улыбается.

Тэхен сразу же чувствует тот самый запах, который ловил на муже последние
дни. — Я организатор. Мы с вашим мужем работали над этим…

— Так вот оно что, — прерывает его улыбающийся Тэхен. — Ты готовил мне
вечеринку? — смотрит на Хосока, и альфа кивает. — А я думал, ты мне
изменяешь.

— Что? — восклицает Хосок, и все присутствующие поворачиваются к ним. — Ты

616/624
что несешь?

— Ты приезжал уставшим, не уделял мне внимание, еще и пах другим омегой, —

косится на организатора Тэхен. — Вот я и подумал…

— Да как ты мог! Как ты позволил себе такие мысли! — мечется по залу Хосок.
— Ты меня обидел! Я, кроме тебя, омег не вижу, я с ума по тебе схожу, а ты вот
какого обо мне мнения!

— Может, вы потом поругаетесь, — пытается вмешаться Чимин, а Хосок, схватив

Тэхена за руку, тащит его наружу. Он отпускает омегу, только когда они
оказываются во дворе у ламборгини альфы.

— Ты серьезно? — с обидой смотрит на него Сайко. — Ты можешь о таком

подумать?

— Прости, я идиот, — пытается обнять мужа Тэхен. — Теперь нужно вернуть

Юнги садовые ножницы, — вздыхает.

— Эй, а ножницы зачем? — округлив глаза, смотрит на него Хосок, и по мере

осознания отступает назад. — Ты бы…ты… да ты маньяк!

— Но ты же меня любишь, — смеется Тэхен и умолкает сразу же, когда Хосок,

прижав его к дверце ламборгини, встряхивает за плечи.

— Люблю, блять, — зло шипит альфа. — Я пахал на работе, знаешь, у нас

поставки, а потом в ресторане торчал, все, вплоть до салфеток, сам выбирал, а
ты меня в измене обвиняешь?

— Мне показалось, — виновато говорит Тэхен. — Ты просто не хотел меня эти

дни, я подумал, тебя кто-то другой удовлетворяет.

— Я всегда тебя хочу! — кричит Хосок на весь двор, и вышедшие покурить Тайга
и Ниньо сразу прячутся за гелендевагеном Чонгука. — И никто в этой долбанной
вселенной не способен меня удовлетворить. Кроме тебя.

— Лучше нам свалить, не хочу слушать подробности интимной жизни твоих

родителей, — шепчет Ниньо брату, но тот с силой заставляет его остаться на
месте.

— Надо было раньше валить, теперь они поймут, что мы подслушиваем, и папа
разозлится, — шипит Тайга, и Ниньо сдается.

— Прям вот так вот всегда и хочешь? — играет с пуговицами на бордовой

рубашке Хосока омега, трется бедром о него, и морщины на лбу альфы
разглаживаются. — Я ведь соскучился, — спускает руку вниз и поглаживает
сразу же реагирующий на его ласки член альфы.

— Бестия, — ухмыляется Хосок и, подняв дверцу ламбо, толкает омегу внутрь.

— Валим, — кричит Ниньо и бежит обратно в ресторан, Тайга еле за ним

успевает.

Хосок с Тэхеном на крик не реагируют, опускают дверь и, получая синяки,

617/624
пытаются наспех раздеться в тесном салоне автомобиля.

— Как же бесит твоя любовь к спорткарам, — расстегивает рубашку мужа Тэхен.

— Сто раз просил побольше автомобиль взять. Юнги с Чонгуком поэтому только
внедорожники и берут, они в них даже в гараже, когда от детей прячутся, с
комфортом трахаются, а у Намджуна роллс, как корабль, всю Камасутру можно
испробовать.

— Не говори при нем, — сажает избавившегося от штанов мужа на колени Хосок

и поглаживает руль автомобиля. — Не обижай мой ламбо.

— Клянусь, еще немного нежности к груде железа, когда я сижу на твоем члене,
и я ночью спущусь в гараж и спалю все твои автомобили! — Тэхен умолкает,
потому что говорить с чужим языком во рту сложно.

Вышедший через пару минут наружу, чтобы ответить на звонок, Намджун,

растерянно смотрит на странно двигающийся автомобиль друга на парковке,
сперва думает, что у него проблемы со зрением, а когда наконец-то понимает,
почему ламборгини так трясет, поспешно покидает двор ресторана.

Вся церемония бракосочетания длится три минуты, потому что официально пара
будет заключать брак в другой стране. Омарион и Мо поклялись друг другу в
любви перед друзьями и показали «кольца», которые выбили на безымянных
пальцах. Гости наслаждаются вкусной едой, не перестают хвалить Хосока,
который даже меню сам утверждал, и общаются. Амин вплетает в свои волосы
сорванные с арки розы, следит за катающим Лукаса на своих плечах Тайгой. Лэй
украдкой шлет сидящему рядом с Чонгуком и, как и всегда, внимательно
слушающему его Ниньо воздушный поцелуй. Мо это замечает, подмигивает
племяннику. Омарион вновь спорит с Сайко о чем-то, Мо, положив голову на
плечо Чимина, слушает его рассказы про детей. Юнги помогает Ви и Ди выбрать
на планшете наряд на вечеринку у друзей. Тэхен пишет пошлые смс-ки мужу, в
деталях описывая что и как с ним сделает, отвлекает его от Омариона.

— Продолжим у нас! — заканчивает поставлять сыну розы Намджун и

обращается к семье.

— Как раз Лукаса уложу, — поддерживает его Юнги, с нежностью смотря на

заснувшего на коленях отца малыша. Чонгук заворачивает ребенка в свой
пиджак и несет к машине.

Дома у Чимина парни сразу включают гирлянды на елке, зажигают камин, пусть
на Кальдроне снега почти не бывает, но все равно холодно. Дети устраиваются
на полу на толстом ковре с монополией и горячим шоколадом, который
быстренько готовит Лэй, а взрослые занимают места у камина. Тэхен с Чимином
под чутким руководством Мо делают коктейли у барной стойки, уставший Юнги
устроился на полулежащем в кресле Чонгуке, получает поцелуи и урчит от
удовольствия. Внезапно омега подскакивает на ноги и идет к колонкам, выбирая
на телефоне, что бы подключить.

— Хотите что-нибудь романтичное?

— Давайте тряхнем стариной, — забывает про коктейли Мо. — Покажем детворе,

как надо двигаться.

618/624
— Хочу танцевать, — поддерживает его Тэхен и подмигивает мужу, который
сразу снимает пиджак и демонстративно швыряет его на пол, всем своим видом
показывая, что он готов.
Юнги включает один из последних хитов на полуострове, подзывает пальцем
Чонгука к себе, и альфа, взяв его на руки, кружится под визги детей. Тайга
танцует с Ви и Ди, Амин им хлопает, а Ниньо никак не решится.

— Ниньо, — зовет сына Намджун. — Пригласи, не бойся Эль Диабло, если что, я
здесь, прикрою.

— У меня багажник полный пушек, — встревает Хосок и сразу исправляется, —

хлопушек. Новогодних фейерверков.

Чонгук только усмехается и кивает залившемуся красным Ниньо, который идет

приглашать на танец Лэя. Чимин ставит на стол бокалы, хлопает друзьям, и
только собирается сесть, как Намджун, встав, берет его за руку.

— Потанцуем? — спрашивает альфа.

— Ты, вроде, не пил, — с сомнением смотрит на него Чимин.

— Я серьезно.

— Не верю, — смеется Чимин, — за все годы, что мы вместе, ты ни разу не

танцевал со мной при людях. У тебя же пунктик.

— Молчи, — выводит его на середину Намджун, — я был идиотом, но

исправляюсь.

Не привыкшие видеть Намджуна танцующим, дети и братья собираются вокруг и

хлопают, пока он кружит счастливого, что наконец-то может станцевать с
мужем, Чимина в танце.
Еще через два часа в гостиной абсолютная тишина, дети так и уснули, кто на
толстом ковре, кто на одном из диванов. Чимин накрыл всех пледом, убавил
огонь в камине, убирает с пола кружки и тарелки с печеньями. Альфы дремлют
кто где, Хосок с Тэхеном на кухне, и судя по доносящимся оттуда визгам, их
лучше не беспокоить.

— А брачной ночи не будет? — идет к лежащему на диване Мо Омарион и

заваливается сверху.

— Ты, как кабан, — лупит его подушечкой Мо, — я задохнусь.

— За столько лет не задохнулся и сейчас выживешь, — зарывается лицом в его

шею Сокджин и Мо притихает, обнимает его. — Мне кажется, я ревную тебя к
Кальдрону. К твоей семье. Даже к этому дому.

— Тебе кажется, — вжимается в спинку дивана Мо, чтобы Омарион удобнее

расположился.

— В таких вопросах я обычно не ошибаюсь, — смотрит на него альфа.

— Ты думаешь, я идиот? — приподнимается Мо. — Ты правда считаешь, что

сейчас лучшее время для наших разборок?
619/624
— Каких разборок? — делает невинное лицо Сокджин. — Мы просто
разговариваем, и я, как твой уже муж, делюсь с тобой своим беспокойством.

— О нет, дорогой, — опасно блестят глаза Мо, — знаю я тебя, успел уже изучить
за эти годы. Ты ревнуешь абсолютно ко всему, даже к этому долбанному дивану,
я уверен.

— Да перестань, — отмахивается Омарион и, встав на ноги, идет в сторону

террасы.

— И то, что ты убежишь, я тоже знал! — Мо скидывает на пол подушечки и

бежит за альфой.

— Я вышел покурить, — пожимает плечами Омарион и ищет пачку сигарет в

кармане. Не находит.

— Я думал, после последней нашей ссоры мы договорились, что ты не будешь

меня ревновать.

— Я и не ревную, — ежится от холода Омарион, который в одной рубашке, и

благодарит обнимающего его со спины Мо улыбкой. — Это не ревность, я не
знаю что это, — поворачивается к нему лицом. — Тебя же все любят, тебя
невозможно не любить, ты самый красивый, умный, добрый человек из всех,
кого я встречал, а я не такой. Что там лукавить, я, делая предложение, до
последнего боялся, что ты откажешь.

— Ты не веришь в мои чувства? — с обидой смотрит на него Мо.

— Верю, но это не мешает мне бояться, а мой единственный страх — потерять

тебя. Моя трагедия в том, что я ревную тебя к целому полуострову, и сам этим
не горжусь.

— Давно я тебя не лупил, — вздыхает альфа.

— Синяки еще не сошли, — улыбается Омарион.

— Послушай, до того, как я встретил тебя, меня никто не любил, — тихо говорит
Мо и прикладывает ладонь к губам Омариона, чтобы тот не мешал ему
договорить. — Да, у меня была и семья, братья, друзья, все они любят меня, а я
их не меньше, но меня никто никогда не любил, как альфу, не звал на свидания,
не планировал со мной свое будущее, и уж тем более не думаю, чтобы кто-то
захотел бы связать со мной жизнь. Ты, возможно, и не знаешь, но я любовь
покупал, я знал, что со мной встречаются из-за моих денег, и даже семью бы
построили со мной из-за них, никто, кроме моей семьи, омег, которые в этом
особняке и тебя — меня не любил. А я любил. Думал, что это любовь. Любил
твоего брата, боготворил его, а сейчас мне никто не нужен. Никто, кроме тебя.
Ты не просто стал моим альфой, ты вселил в меня уверенность, ты заставил
меня принять и полюбить себя таким, какой я есть, тебе даже удалось то, что не
удалось моему папе, а ведь ему удавалось все. Я больше не стесняюсь своего
лица, хотя первое время, когда ты целовал шрамы от ожогов, я умирал от
смущения. Сейчас я люблю каждый шрам, ты меня этому научил. И ты самый
сексуальный, дикий, безумно красивый альфа полуострова, — тянет его за
ремень брюк резко на себя Мо, — ревнуешь меня? Ты хоть представляешь, как
620/624
сильно я был напуган, думая, что тебя похитили? Так нечестно, вечно я тебя то
из огня достаю, то от похитителей спасаю, я уже поседел от страха за твою
жизнь, а ты только ухмыляешься, а еще сцены ревности мне закатываешь.

— Это потому, что если бы они похитили тебя, я бы этой шутки не понял, —
опасно блестят глаза Сокджина. — Чонгук знает, что я разговаривать, слушать
не буду, я к чертям все здесь разнесу. Я ужасный человек, и только рядом с
тобой я об этом забываю. А насчет моей ревности, я знаю, что она яд, знаю,
насколько это неправильно, и я над этим работаю, — вздыхает Омарион.
— Когда мы на учениях, вообще с ума схожу, поэтому и разделил нас, чтобы ты с
солдатами отдельно занимался, а я отдельно, иначе боюсь сам себя без армии
оставить. И на Кальдрон прилетать не люблю, тут у меня столько конкурентов.

— Будь добр, засунь эту ревность так глубоко, чтобы больше никогда не
всплывала, — твердо заявляет Мо. — Я думал, мы оставили это в начале наших
отношений, так вот предупреждаю, если мы вернемся во времена, когда ты без
моего ведома «чистил» мое окружение, которое, как тебе казалось, флиртует со
мной, я… — делает паузу. — Я от тебя уйду. Ты же знаешь, что я могу.

— Можешь, — кивает побледневший Омарион, — но я обещаю, я буду держать ее

под контролем, а ты больше это даже не озвучивай. Не смей.

— А то что? — становится вплотную Мо, сверлит альфу наглым взглядом,

собирает пальцы в кулаки, готовится дать отпор, но Омарион не нападает. Он
уходит влево, резко оборачивается к расслабившемуся Мо, и обхватив его торс,
блокирует руки.

— Сукин сын, — пытается достать его ногами Мо, на ходу соображая, какой
прием использует Омарион, а последний вжимает его в перила терасы,
заставляет нагибаться назад. Мо не вываливается по ту сторону только из-за
перил, упирающихся в задницу, и из-за рук Омариона, вцепившихся в него, как
клешни.

— Ну что, не такой борзый? — нависает над ним Сокджин. — Отвечаю на твой

вопрос — до смерти зацелую. А пока собери цветочки.

Омарион разжимает пальцы и не сумевший удержать равновесие Мо,

заваливается по ту сторону перил, прямо в любимые кусты Чимина.

Из кустов доносится отборный мат, и пока Мо из них выбирается, Омарион

возвращается в гостиную и как ни в чем ни бывало общается с Намджуном.
Вошедший за ним в дом через пару минут Мо выдергивая из волос застрявшие
там сухие листья, идет к бару и, попивая виски, сверлит альфу недобрым
взглядом.

Омарион знает, Мо ему такое с рук не спустит, готовится получить по первое

число, но младший выбирает самую страшную пытку — он за весь оставшийся
вечер больше на него не реагирует. Готовый терпеть какие угодно побои и
скандалы, Омарион не выдерживает, сам подходит к лежащему на диване
любимому, просит прощения и предлагает в качестве мести столкнуть и его с
перил.

Мо мучительно долго думает, а потом усмехается, отодвигается и делает место

на диване и для него.
621/624
— Моя месть будет другой, — поглаживает его волосы младший. — Отныне на
всех утренних пробежках, куда ты меня насильно тащишь, ты будешь без
футболок, а я бегать не буду, я буду сидеть с кофе на террасе и любоваться
видом.

Омарион молча соглашается.

— Жаль, что папа этого не увидел, — прислоняется к косяку двери Хосок,

поглядывая на членов своей семьи, расположившихся в гостиной, пока Тэхен за
ним пытается привести в порядок свою одежду.

— Я уверен, что он видит, — обнимает его со спины омега. — Пока он здесь, —

кладет руку на его сердце, — значит, он и здесь, кивает в сторону гостиной.

Хосок присоединяется к братьям, и через полчаса в гостиной наступает

абсолютная тишина. Чимин, стараясь никого не разбудить, берет со стойки
бутылку распечатанного вина и идет на террасу. Он достает из-за
отодвигающегося кирпича в стене пачку сигарет и зажигалку, которые прячет
от Ниньо, и плюхается на кресло-пуфик. Омега только подносит бутылку к
губам, как видит перед носом два бокала. Чимин усмехается подтащившим к
нему пуфики Юнги и Тэхену и наливает им вино.

— Я устал, как собака, но, блять, я так счастлив, — чокается с друзьями Тэхен.

— Я счастливее некуда, — кладет голову ему на плечо Чимин.

— Мое счастье спит в спальне, второй на ковре, а тот, кто мне их подарил, на
диване, — с любовью говорит Юнги. — Ближайшие пару ночей наша огромная
кровать будет только в моем распоряжении, буду отрываться, как хочу. Мой
Диабло наказан за похищение, а я его помучаю. Он же мне спать не дает! Я
крохотный, занимаю малюсенькую часть кровати, а этот боров оккупирует и всю
кровать, и меня в придачу! Ладно, меня занесло. Моя семья — мое главное
счастье, — улыбается омега. — Я ведь почти десять лет жил с твердой
убежденностью, что счастье не для меня, что я никогда не смогу его обрести, а
сейчас я понимаю, что ошибался, что как же хорошо, что тогда я не сломался, не
сдался, не свернул с пути. Если бы я остановился, я бы лишил себя всего, что
сегодня делает меня счастливым. Я верил в свои силы, сделал отличную
карьеру, самореализовался, и самое главное, продолжал верить в нашу любовь.
Ни о чем не жалею.

— Оно и мне не полагалось, — затягивается Чимин, — я думал, что счастье — это

не умереть сегодня, что если я дожил до утра, то уже не на что роптать. Я и
понятия не имел, что когда-то буду не выживать, а жить, что обрету семью, о
которой запрещал себе мечтать, потому что… — делает паузу, — потому что
таким, как я, полагалось закончить где-то на обочине. Я боролся за него, я
воевал, я сбегал, очень много раз падал, позволил содрать с меня кожу, а потом
понял, жизнь может швырять меня по стенам, утыканным штыками, но пока ни
один из них не достиг моего сердца, у меня есть шанс. У всех он есть. Сколько
раз мы падали, но каждый раз вставали, так я и хочу воспитать своих детей,
хочу, чтобы они понимали, что даже если сейчас очень плохо, невыносимо и
кажется, что из этой ямы не выбраться, они верили в себя, в свои силы. Хочу,
чтобы, упав, они смогли сами, без чьей-либо помощи подняться. Пока я рядом, я,
конечно, буду на их стороне, буду закрывать их собой.
622/624
— А я думал, что разбитое сердце не склеить, был твердо убежден, что мне
счастья не видать, потому что я просто в него не верил. Когда один раз тебе
делают больно, то второй раз ты в это не полезешь, всегда будешь ждать
подставы, — забирает у Чимина сигарету Тэхен. — А потом я встретил моего
психопата. Он ворвался в мою жизнь, как вихрь, перевернул ее с ног на голову, и
я чертовски ему благодарен. Он показал мне, что я ошибался, что не все то, что
мы зовем любовью, ей и является. Любовь — это не сладкие речи и свидания под
луной с обещаниями, большинство из которых ни один не выполнит. Любовь —
это война, где один закрывает другого грудью, а второй штопает его раны.
Любовь — это Чон Хосок и наши дети.

— Счастье любит тишину, — вздыхает Чимин.

— С Сайко это не прокатит, — хохочет Тэхен и вновь наполняет их бокалы.

— Я за свое счастье всегда бороться буду, головы поотрываю, — заявляет

Чимин, — я с таким трудом его получил, никому не позволю отнять его у меня. В
то же время я знаю, что я омега Волка, и наша совместная жизнь мне доказала,
что он не даст мне портить маникюр, я просто за его спиной постою, он сам всем
глотки перегрызет, — мечтательно улыбается внезапно сильно соскучившийся
по мужу омега.

— Пап, — выходит к парням Лэй, и они зовут его к себе.

Чимин убирает сигареты, а Тэ сразу протягивает ему свой бокал.

— Убери, — шипит на друга Юнги.

— Ой, не начинай, — закатывает глаза Тэхен, а Лэй, улыбнувшись, обнимает

папу.

— Дедушка бы тобой гордился, — целует сына в макушку омега. — Ты носишь

имя самого доброго омеги Кальдрона, и ты так на него похож своим характером.

— И правда похож, только ты справляешься с нашими сорванцами, — улыбается

ему Тэхен.

— Лэй, дедушка Илан прилетает утром, а не в обед, рейс поменяли, — говорит

сыну Юнги. — Нам надо подготовить его комнату. Кстати, Шивон так и не
ответил Хосоку?

— Ответил, — тихо говорит Тэхен. — Он не приедет, как и обычно. Но ничего,

наберем его сразу после полуночи, он ошибается, если думает, что мы дадим
ему спокойно сидеть. Тэсона тоже не будет, — с грустью добавляет, — у Фея
показ коллекции, и они проведут праздник вдвоем в Париже.

— Завтра этот год закончится, он был не легким, многих у нас забрал, еще раз
напомнил нам о том, чтобы мы были внимательны и берегли тех, кто остался, —
поднимается на ноги Чимин и облокачивается о перила, любуясь садом в свете
фонарей. — Следующий будет намного лучше, и пусть некоторые потери нам не
вернуть, пока мы не нарушаем главное правило, у нас все будет хорошо. Мы со
всем справимся.

623/624
«А главное правило — если любишь кого-то, говори ему это. Говори каждый
день, в каждый миг, когда хочется, не молчи, не оставляй на завтра, не убеждай
себя, что скажешь после обеда, после работы, во время прогулки, потом…
Говори сразу, не тяни, даже если страшно, даже если кажется, в ответ получишь
холодную тишину, какая тебе разница, если режущий холод тишины ты
получаешь в ответ, даже ничего не сказав. Скажи прямо сейчас, потому что
однажды, когда ты, наконец-то, решишься — говорить будет уже некому, ведь я
всегда рядом», — она поднимается со ступенек и, проходя мимо деревьев,
обмотанных серебристыми колокольчиками, касается их своей костлявой рукой,
забирает с собой пару листиков, которые добавит к венку.

Чимин смотрит в сторону, откуда доносится звон колокольчиков, но ничего,

кроме деревьев, не видит, а потом протягивает руку и ловит первую снежинку,
легшую на его ладонь. Первую за почти что десять лет на Кальдроне. Через
пару часов счастливая детвора выбежит на улицу, и омегам лучше бы тоже
поспать, отдохнуть перед завтрашним праздником, но спать не хочется. Хочется
сидеть на террасе с теми, кого любишь, неважно, рядом ли они или между вами
тысячу километров, и ты слышишь их звонкий смех по телефону. Поспать они
успеют.

*Название главы — Счастливого Рождества (исп. Feliz Navidad).

624/624