I

don’t mean to please grand

Не мысля гордый свет забавить,
people.

With love friends’ notions I’d

Вниманье дружбы возлюбя,
rate

And give you all that 1 could

Хотел бы я тебе представить
scribble

As pawn that’s worth of dear

Залог достойнее тебя,
mate.

Its worth of fine and charming

Достойнее души прекрасной,
soul,

Of saint fulfilled generous

Святой исполненной мечты,
dreams,

Поэзии живой и ясной, Of lively lucid verse’s glow,

Of lofty thoughts, of simple

Высоких дум и простоты;
things.

Но так и быть — рукой пристрастной All right, by hand unfair own

You take my set of florid

Прими собранье пестрых глав,
rhymes

Which are half-funny and half-

Полусмешных, полупечальных,
mournful,

Of common thinking, somewhat

Простонародных, идеальных,
thoughtful,

Небрежный плод моих забав, Slipshod result of my pastimes,

Of sleepless nights, of
Бессонниц, легких вдохновений,
inspirations,

Of years young but whithered

Незрелых и увядших лет,
hard,

Of mind some cold

Ума холодных наблюдений
observations,

И сердца горестных замет. Of grievous notes of the heart.

ГЛАВА ПЕРВАЯ CHAPTER ONE

He hurries up to live, As well as

И жить торопится и чувствовать спешит.
he does to feel.

Кн. Вяземский. K. Vyasemsky.

I I

‘My uncle keeps to honest

«Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, systems: By falling ill yet not in
jest,

He made me love him with

Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог. insistence And couldn’t find
some better test.

Well, his example gives a

Его пример другим наука; Но, боже мой, какая скука lesson; But, goodness me, it’s
quite distressing

To sit with him all day and

С больным сидеть и день и ночь, Не отходя ни шагу прочь! night, Not stepping out of his
sight.

And what insidiousness you

Какое низкое коварство Полуживого забавлять, show, When you amuse a man
half dead

Arrange the pillows in bed Then

Ему подушки поправлять, Печально подносить лекарство, give him drugs in sadness,
though

You sigh not speaking of your

will: When will the devil come
Вздыхать и думать про себя: Когда же черт возьмет тебя!»
for him!’

II II

The young scapegrace was so

Так думал молодой повеса, Летя в пыли на почтовых, deeming, When he by post-
chaise in dust

Was shaking. Due to Zues he’s

Всевышней волею Зевеса Наследник всех своих родных. being The heir of all relatives in
trust.

Друзья Людмилы и Руслана! Ruslan’s, Lyudmila’s friends!

Somehow, Without prefaces,

С героем моего романа Без предисловий, сей же час Позвольте
just now, For hero of my book
познакомить вас:
Let me attract attentive look:

Onegin, friend of mine for

Онегин, добрый мой приятель, Родился на брегах Невы, years, Was born on Neva-river’s
banks.

May be, you rose from the clans

Где, может быть, родились вы Или блистали, мой читатель;
In those places, or have dears,
 Somewhere you could look at
Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня1.
me, But harmful is the North
for me,

III III

His father served for many

Служив отлично благородно, Долгами жил его отец, years, And fell in debt, such big
and vast,

That, giving balls three times a

Давал три бала ежегодно И промотался наконец. year, He squandered all he had
at last.

But Eugene’s fate for him was

Судьба Евгения хранила: Сперва Madame за ним ходила, fair: At first by Madame he was
cared,

But then a frenchman took her

Потом Monsieur ее сменил.
place.

The boy was frisky but with

Ребенок был резов, но мил.
grace.

Monsieur l’Abbe, a Frenchman

Monsieur l'Abbé, француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, mere, To give the boy some
chance to rest,

Was teaching him with ready

Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой, jest, With morals never was
severe,

For pranks reproved with

Слегка за шалости бранил И в Летний сад гулять водил. gentle talks, To Summer
Garden took for walks.

IV IV

Insurgent youth is not yet

Когда же юности мятежной Пришла Евгению пора, endless. When Eugene was to
change his sort

In times of hopes, tender

Пора надежд и грусти нежной, Monsieur прогнали со двора. sadness, Monsieur was driven
from the court.

Onegin’s now free from care. In

Вот мой Онегин на свободе; Острижен по последней моде,
fashion has he cut his hair,

Like London dandy, well

Как dandy2 лондонский одет — И наконец увидел свет. arrayed, First coming to the
world he made.
 His French was so perfect now,
Он по-французски совершенно Мог изъясняться и писал; That he could chat, as well as
write,

He was in dances quick and

Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно; light, Without tension he could
bow:

Чего ж вам больше? What more you want?

The world said: why, He is a

Свет решил, Что он умен и очень мил.
clever, pretty guy.

V V

We all to learn had little go And

Мы все учились понемногу Чему-нибудь и как-нибудь,
anyhow something got,

With education, as you know,

Так воспитаньем, слава богу, У нас немудрено блеснуть. We all can shine, and bless it
God!

Onegin was in eyes of people,

Онегин был по мненью многих (Судей решительных и строгих) (Which were in judgements
strict, not feeble,)

A pedant but of science man.

Ученый малый, но педант: Имел он счастливый талант
He had a happy talent then:

He was enabled, slightly

Без принужденья в разговоре Коснуться до всего слегка, rushing, To speak of anything at
once,

As real expert does by chance.

С ученым видом знатока Хранить молчанье в важном споре
He could be silent in discussion,

His epigram’s unwaited file

И возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм. Could make all pretty ladies
smile.

VI VI

But Latin’s not in fashion now.

Латынь из моды вышла ныне: Так, если правду вам сказать, To tell the truth but frank
enough,

He knew the Latin anyhow: To

Он знал довольно по-латыне, Чтоб эпиграфы разбирать,
talk about epigraf,

Of Jouvenale to talk much

Потолковать об Ювенале, В конце письма поставить vale, better, To end with vale own
letter,
 Remembered, though with
Да помнил, хоть не без греха, Из Энеиды два стиха.
mistakes, Two little verses of
Enaid’s.

He never wished to rummage

Он рыться не имел охоты В хронологической пыли quickly In chronological thick
dust

Of writings of the life in past,

Бытописания земли: Но дней минувших анекдоты
But ancient anecdotes deeply -

From Romul to the present day

От Ромула до наших дней Хранил он в памяти своей.
- In depth of mind he kept away.

VII VII

Not having any higher passion

Высокой страсти не имея Для звуков жизни не щадить,
To rhymes to dedicate his life,

Iambus he, at frank confession,

Не мог он ямба от хорея, Как мы ни бились, отличить. From trochee couldn’t tell
meanwhile.

Feocrite, Gomer were reproved,

Бранил Гомера, Феокрита; Зато читал Адама Смита Yet Adam Smith was well
approved,

In house-keeping he was best

И был глубокой эконом, То есть умел судить о том,
Arid any problems put to test:

Of how state itself enriches,

Как государство богатеет, И чем живет, и почему And how lives, which way and
why

Without gold can revive While

Не нужно золота ему, Когда простой продукт имеет.
simple product is its richness:

His father didn’t understand

Отец понять его не мог И земли отдавал в залог. Arid put in pledge the whole
land,

VIII YIII

To tell you all, what he had

Всего, что знал еще Евгений, Пересказать мне недосуг;
known, I haven’t any time at all.

His genius was unique, alone,

Но в чем он истинный был гений, Что знал он тверже всех наук, He knew of something best of
all,

Which was for him from time of

Что было для него измлада И труд, и мука, и отрада, childhood Like work and
torment, was delightful,
 Which pressed his spirits all the
Что занимало целый день Его тоскующую лень, — way And kept his laziness for
day, -

It was the art of tender passion,

Была наука страсти нежной, Которую воспел Назон,
By Nazon brightly glorified.

But Nazon was by world denied

За что страдальцем кончил он Свой век блестящий и мятежный And suffered past rebellious
session:

Moldavia, that’s far away From

В Молдавии, в глуши степей, Вдали Италии своей.
Italy, was end of way.

IX IX

………………….. …………………..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…………………..

X X

From early times he was

Как рано мог он лицемерить, Таить надежду, ревновать, dissembling, Some hidden hope
he could leave,

He pined away, he was

Разуверять, заставить верить, Казаться мрачным, изнывать, dissuading, Was dull and
jealous, made believe;

Являться гордым и послушным, Внимательным иль Could come such proud or

равнодушным! obedient, Could be attentive or
indifferent;

Was languishing and taciturn,

Как томно был он молчалив, Как пламенно красноречив,
Eloquent ardently in turn;

In hearty letter, as its sender,

В сердечных письмах как небрежен!
He was slipshod.

Одним дыша, одно любя, For all of that

Как он умел забыть себя! Of own life he could forget!

His look was always quick and

Как взор его был быстр и нежен,
tender,

Was impudent and shy;

Стыдлив и дерзок, а порой Блистал послушною слезой! sometimes Could show how
tear shines,

XI XI
 Was seeming new on each
Как он умел казаться новым, Шутя невинность изумлять, occasion, With jokes innocence
amazed.

Could give a fright by

Пугать отчаяньем готовым, Приятной лестью забавлять, desperation, With flattery could
draw one’s gaze,

Was able any glimpse of

Ловить минуту умиленья, Невинных лет предубежденья sweetness, Of vergin years bias
giftness

With passion and the wit to

Умом и страстью побеждать, Невольной ласки ожидать, gain, For sudden tenderness to
wait,

For words of love to be

Молить и требовать признанья, Подслушать сердца первый звук, entreating, First move of heart
to catch by chance,

To chase the love and all at

Преследовать любовь, и вдруг Добиться тайного свиданья... once To get agreed a secret
meeting,

And then from people far away

И после ей наедине Давать уроки в тишине!
To give her lessons all the day?

XII XII

And how could he be annoying

Как рано мог уж он тревожить Сердца кокеток записных! The hearts of ladies, whom he
knew!

But when his thoughts were of

Когда ж хотелось уничтожить Ему соперников своих, destroying His own rivals,
though few,

His scandal talks were such

Как он язвительно злословил!
backbiting!

His nets for them were so

Какие сети им готовил!
frightening!

But blissful husband of

Но вы, блаженные мужья, С ним оставались вы друзья: coquette, To part from him you
did regret!

By cunning husband he was

Его ласкал супруг лукавый, Фобласа давний ученик, greeted, Of Faublas previous a
fan;

By one mistrustful old man;

И недоверчивый старик, И рогоносец величавый,
Him stately cuckold admitted,
 Who’s always proud of himself,
Всегда довольный сам собой, Своим обедом и женой.
Of dinner and of wife herself.

XIII. XIV XIII, XIV

………………….. …………………..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…………………..

XV XV

Sometimes, when he’s in bed

Бывало, он еще в постеле: К нему записочки несут. yet sleeping, Some papers they
are bringing him.

Что? What?

Приглашенья? Invitations for a meeting?

В самом деле, Три дома на вечер зовут: Three houses will wait for him.

Some balls, one children’s

Там будет бал, там детский праздник.
entertainment...

What will he choose for his

Куда ж поскачет мой проказник?
engagement?

С кого начнет он? With which to start?

In wonder style To every place

Все равно: Везде поспеть немудрено.
he came in time.

Meanwhile he’s dressed for

Покамест в утреннем уборе, Надев широкий боливар3, walk at morning, His bolivar
he’s having on {3]

And comes to bouieward quite

Онегин едет на бульвар И там гуляет на просторе, forlone: He there at a space is
walking

Until his breget sleepless, fine

Пока недремлющий брегет Не прозвонит ему обед. Will strike the bells for him to
dine.

XVI XVI

Уж тёмно: в санки он садится. Its dark.

In sledge he’s sitting now. -

«Пади, пади!» — раздался крик;
Away, away! - the driver marks,

And, covered with the frosted

Морозной пылью серебрится Его бобровый воротник. gown, His beaver collar now
sparks.
 To Talon’s surely he’s raiding.
К Talon4 помчался: он уверен, Что там уж ждет его Каверин.
Kaverin there is awaiting.

He comes: the corks for ceiling

Вошел: и пробка в потолок, Вина кометы брызнул ток; pass, The wine like comet
splashes fast.

A bloody roast-beef is given,

Пред ним roast-beef окровавленный, И трюфли, роскошь юных
And truffles, splendour of
лет,
teenage,

In France of cooking highest

Французской кухни лучший цвет, И Страсбурга пирог нетленный gauge; And pie train
Strassburg, freshly driven,

Between the Limburg lively

Меж сыром лимбургским живым И ананасом золотым. cheese And best pine-apple gold
squeese.

XVII XYII

The thirst demands some more

Еще бокалов жажда просит Залить горячий жир котлет, of drinking To cool hot cutlet’s
fat at once,

But breget bells are now

Но звон брегета им доносит, Что новый начался балет. clinking: New ballet will begin
by chance,

Of theatre strict legislator,

Театра злой законодатель, Непостоянный обожатель
Inconstant adorer of later

Quite charming actresses, he is

Очаровательных актрис, Почетный гражданин кулис,
An honoured cityzen of links.

For theatre Onegin’s speeding.

Онегин полетел к театру, Где каждый, вольностью дыша,
In it each man is free at all:

He may each entrechat catcall,

Готов охлопать entrechat, Обшикать Федру, Клеопатру,
Or hiss Moina, Fedra greeting;

Or Cleopatra may encore (By

Моину вызвать (для того, Чтоб только слышали его).
others to be heard once more).

XVIII XYIII

Enchanting land! In days of

Волшебный край! там в стары годы, Сатиры смелый властелин, wisdom, Of satire great
potentate,

Fonvizin shone, a friend of

Блистал Фонвизин, друг свободы, И переимчивый Княжнин; freedom, Knyazhnin was always
 up-to-date.

With Ozerov all were delighted,

Там Озеров невольны дани Народных слез, рукоплесканий
Semyonova with him divided

The tears of the people’s awe.

С младой Семеновой делил; Там наш Катенин воскресил
Katenin there could restore

Of Corneille stately genius;

Корнеля гений величавый; Там вывел колкий Шаховской there Was known prickly
Shakhovskoy

Who wrote comedies with joy;

Своих комедий шумный рой, Там и Дидло венчался славой, With glory Didla’s crowned
there.

And there, in the shades of

Там, там под сению кулис Младые дни мои неслись. links, My younger days were
rushing things,

XIX XIX

My goddesses’ what are you?

Мои богини! что вы? где вы?
where?

Внемлите мой печальный глас: You listen to my grievous call:

Are you the same, or others

Всё те же ль вы? другие ль девы, Сменив, не заменили вас? dared To change, replace you
there all?

Услышу ль вновь я ваши хоры? Shall I again your chorus hear?

Узрю ли русской Терпсихоры Of Russian Terpsichore’s dear

Душой исполненный полет? Shall see emotional flight?

Иль взор унылый не найдет Or dismal eye will never find

At boring stage some known

Знакомых лиц на сцене скучной, И, устремив на чуждый свет actor, And, turning to unknown
world

My disillusioned lornette, Of joy

Разочарованный лорнет, Веселья зритель равнодушный,
some careless spectator,

With yawn I’ll cover disrespect

Безмолвно буду я зевать И о былом воспоминать?
And shall of bygone recollect?

XX XX

Each box in theatre is shining,

Театр уж полон; ложи блещут; Партер и кресла — все кипит;
In pit each stall already boils,
 In gallery the claps are flying,
В райке нетерпеливо плещут, И, взвившись, занавес шумит. And rising curtain makes a
noise.

Half-aireal and resplended, To

Блистательна, полувоздушна, Смычку волшебному послушна,
magic bow all attended,

Istómina’s in front of pit, With

Толпою нимф окружена, Стоит Истомина; она,
nymths she waits to make a hit.

With one of feet the floor she’s

Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, touching, With other slowly she
wheels,

Then sudden caper - and she

И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола; fleets Like down from Eolus
marching,

She makes her figure twine and

То стан совьет, то разовьет И быстрой ножкой ножку бьет. twist, With quick her foot the
foot she beats.

XXI XXI

Все хлопает. Each claps.

Onegin now enters, For stalls

Онегин входит, Идет меж кресел по ногам,
comes over the feet,

Lornette his double slantwise

Двойной лорнет скосясь наводит На ложи незнакомых дам; renders To see all ladies to be
fit,

He cast a glance at ladies’ tires,

Все ярусы окинул взором, Всё видел: лицами, убором
At circles but with looks, attires

Was terribly unsatisfied. With

Ужасно недоволен он; С мужчинами со всех сторон
every man at any side

He bowed. Unattending body,

Раскланялся, потом на сцену В большом рассеянье взглянул, At stage he looked as if by
chance,

Turned off, then yawned and

Отворотился — и зевнул, И молвил:
said at once:

«It’s time to change them in a

«Всех пора на смену;
body,

Too long by ballets I was

Балеты долго я терпел, Но и Дидло мне надоел»5. pressed, By Didle too I am
depressed».
XXII XXII

Yet Cupids, devils and the

Еще амуры, черти, змеи На сцене скачут и шумят; serpents Make noise and hop in
front of pit;

Yet some of weary men-

Еще усталые лакеи На шубах у подъезда спят; servants At entrance on fur-
coals sleep;

Yet someone hisses, feet are

Еще не перестали топать, Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать; stamping, Some blow nose,
cough, are clapping;

Yet outside, as well’s inside,

Еще снаружи и внутри Везде блистают фонари;
The lanterns everywhere shine;

Yet, being chilled, are striking

Еще, прозябнув, бьются кони, Наскуча упряжью своей, horses, Annoyed by harness;
near light

The drivers all themselves

И кучера, вокруг огней, Бранят господ и бьют в ладони — incite By clapping; each his
master curses...

Onegin’s out by himself, He

А уж Онегин вышел вон; Домой одеться едет он.
goes to redress himself.

XXIII XXIII

Shall I portray in truthful

Изображу ль в картине верной Уединенный кабинет, picture Secluded study of the
best,

All fashioned model of the

Где мод воспитанник примерный Одет, раздет и вновь одет? creature Who’s dressed,
undressed, anew redressed.

All fancy goods for whims

Все, чем для прихоти обильной Торгует Лондон щепетильный abundant Which are supplied by
busy London

All over the Baltic waves For

И по Балтическим волнам За лес и сало возит нам,
forest, fat and hand-made lace;

All things by Paris craft

Все, что в Париже вкус голодный, Полезный промысел избрав, invented To help the idle
hungry taste

The great prosperity lo waste -

Изобретает для забав, Для роскоши, для неги модной, —
To have at home he intended:

Philosopher among his mates

Все украшало кабинет Философа в осьмнадцать лет. With them his room he
decorates.

XXIV XXIV

Visantine tubes with amber,

Янтарь на трубках Цареграда, Фарфор и бронза на столе, treasures Of bronze and
porcelain of the past;

For coddled sense the best of

И, чувств изнеженных отрада, Духи в граненом хрустале; pleasures: Perfume in bottles of
cut glass.

Some files of steel for nails,

Гребенки, пилочки стальные, Прямые ножницы, кривые some combs, Some scissors,
straight and wry: he owns

For teeth the brushes, and for

И щетки тридцати родов И для ногтей и для зубов. nails, Some thirty kinds for all
avails.

Rousseau (I’d say as if

Руссо (замечу мимоходом) Не мог понять, как важный Грим bypassing), Of how dared
pompous Grim

To brush his nails in front of

Смел чистить ногти перед ним, Красноречивым сумасбродом6. him, Eloquent madcap, wasn’t
grasping.

The knight of freedom and of

Защитник вольности и прав В сем случае совсем неправ. right, In case like this he wasn’t
right.

XXV XXV

You may become a man of

Быть можно дельным человеком И думать о красе ногтей: business And think of beauty of
the nails.

With age to argue is unfitness;

К чему бесплодно спорить с веком? Обычай деспот меж людей. The custom’s despot of the
males.

Like great Chadayev, Eugene

Второй Чадаев, мой Евгений, Боясь ревнивых осуждений, dear Of jealousy reproach
feared,

Was pedant, judging of the

В своей одежде был педант И то, что мы назвали франт. cloth, We’ll call him dandy for
the forth.

At least three hours he daily In

Он три часа по крайней мере Пред зеркалами проводил
 front of mirrors gladly spent,

And from his dressing room he

went Like giddy Venus, when
И из уборной выходил Подобный ветреной Венере,
quite gaily,

In man’s attire all arrayed, The

Когда, надев мужской наряд, Богиня едет в маскарад.
goddess comes to masquerade.

XXVI XXVI

The modern taste of his attire,

В последнем вкусе туалетом Заняв ваш любопытный взгляд,
To keep your curious gaze,

To meet the scholar world’s

Я мог бы пред ученым светом Здесь описать его наряд; desire I could describe, you’d
be amazed.

Of course, it would be so bold,

Конечно б это было смело, Описывать мое же дело:
Describing is what I must hold.

B By pantalones, frac, gillette -

Но панталоны, фрак, жилет, Всех этих слов на русском нет;
In Russian they are absent yet.

I now see, of it confessing, That

А вижу я, винюсь пред вами, Что уж и так мой бедный слог
even my such poor style

Yet might be less fulfilled for

Пестреть гораздо б меньше мог Иноплеменными словами, while By foreign words without
pressing,

Yet long ago did I look For

Хоть и заглядывал я встарь В Академический словарь.
words in Academic Book.

XXVII XXVII

To other things let’s make

У нас теперь не то в предмете: Мы лучше поспешим на бал, approach: For ballet we shall
hurry up.

To it headlong in simple coach

Куда стремглав в ямской карете Уж мой Онегин поскакал.
Onegin now has sped up

In front of darkened silent

Перед померкшими домами Вдоль сонной улицы рядами homes, Along the sleepy streets
in rows;

All double lanterns in the sight

Двойные фонари карет Веселый изливают свет
Are stretching their joyful light,

And make some rainbows on

И радуги на снег наводят; Усеян плошками кругом, snow. By lampions dotted from
the sides

A splendid house now shines, In

Блестит великолепный дом; По цельным окнам тени ходят,
windows some shades can flow,

Appear profiles of heads Of

Мелькают профили голов И дам и модных чудаков.
ladies and of fashion cranks.

XXVIII XXVIII

My Eugene is in front of home.

Вот наш герой подъехал к сеням; Швейцара мимо он стрелой Hall porter shadfly he
bypassed,

Up marble footsteps he has

Взлетел по мраморным ступеням, Расправил волоса рукой, flown, With hand has mended
hair fast.

Вошел. Came in.

The hall is full of crowd; The

Полна народу зала; Музыка уж греметь устала; music’s weary of sound;

Mazurka is the crowd’s choice;

Толпа мазуркой занята; Кругом и шум и теснота;
All round are crush and noise;

The spurs of horse-guards-man

Бренчат кавалергарда шпоры; Летают ножки милых дам; are jingling, Each foot of pretty
ladies flies,

At their fascinating signs The

По их пленительным следам Летают пламенные взоры, flaming looks of men are
fleeting.

Through roar of fiddles never

И ревом скрыпок заглушен Ревнивый шепот модных жен. thrives The jealous whisper of
styled wives.

XXIX XXIX

In days of gaiety and wishes I

Во дни веселий и желаний Я был от балов без ума:
could at ballets lose my wit;

It’s better place for passing

Верней нет места для признаний И для вручения письма.
letters fit.

Oh, you, the husbands so

О вы, почтенные супруги!
honoured!

To you I’ll give my service;

Вам предложу свои услуги; Прошу мою заметить речь: Я вас хочу
forward You keep on mind my
предостеречь.
 speech to you;

I’d like anew to warn all you:

Вы также, маменьки, построже За дочерьми смотрите вслед: You, mothers, should be more
severe,

While looking after girls, and

Держите прямо свой лорнет! yet At them keep strictly your

lornette!

Не то... не то, избави боже! If not... if not, let God deliver!

I write it, as for long my time I

Я это потому пишу, Что уж давно я не грешу.
haven’t any sin of mine.

XXX XXX

Alas! for funs, which can be

Увы, на разные забавы Я много жизни погубил! differed, I’ve ruined much of
own life.

But if the morals never shifted,

Но если б не страдали нравы, Я балы б до сих пор любил.
My love to ballets could survive.

I like teenage’s lively madness,

Люблю я бешеную младость, И тесноту, и блеск, и радость, The tightness, brightness and
the gladness;

Of ladies well-considered dress.

И дам обдуманный наряд; Люблю их ножки; только вряд
I love girls feet. But it’s a stress

To try to find in Russia whole Of

Найдете вы в России целой Три пары стройных женских ног. them three pairs straight and
fine.

Ah! I’ll forever keep in mind

Ах! долго я забыть не мог Две ножки...
Small feet of lady.

Грустный, охладелый, Sad and cold,

I do remember them; in dream

Я всё их помню, и во сне Они тревожат сердце мне. They trouble all my heart, such
grim.

XXXI XXXI

In what a waste, when? where?

Когда ж и где, в какой пустыне, Безумец, их забудешь ты? how? You, madman. will all
them forget?

Ah, feet, such small, where are

Ах, ножки, ножки! где вы ныне? Где мнете вешние цветы? you flow, What vernal plants
 are trampling yet?

In eastern comfort being

Взлелеяны в восточной неге, На северном, печальном снеге cherished Sad northern snow to
embellish.

You never stamped your small

Вы не оставили следов: Любили мягких вы ковров foot-prints. You liked smooth
carperts of some prints

To touch in splendid
Роскошное прикосновенье.
admiration.

Давно ль для вас я забывал Is it high time as I forgot

For you the glory and the laud,

И жажду славы и похвал, И край отцов, и заточенье? The father’s land,
incarceration?

But happiness of youth has

Исчезло счастье юных лет, Как на лугах ваш легкий след. gone Like light foot-prints in
fields forlone.

XXXII XXXII

Diana’s breasts, the cheeks of

Дианы грудь, ланиты Флоры Прелестны, милые друзья! Flora Delightful are, my freinds,
you see!

But foot, such small, of

Однако ножка Терпсихоры Прелестней чем-то для меня. Terpsichore More charming
somewhat is for me.

It is predicting to my gazing
Она, пророчествуя взгляду Неоцененную награду, Reward, which I can’t be
appraising,

Conditionally by its charms

Влечет условною красой Желаний своевольный рой.
Self-willed desires it alarms.

My friend Elvina! Nothing

Люблю ее, мой друг Эльвина, Под длинной скатертью столов, hinders To love it under table
cloth,

In spring at grass and so forth,

Весной на мураве лугов, Зимой на чугуне камина,
At iron fire-place in winters,

At smooth of parquets in the

На зеркальном паркете зал, У моря на граните скал. halls, At sea on granite and at
malls.

XXXIII XXXIII
 I keep in mind the sea, quite
Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам,
stormy: What envious I was
when waves

In turn to girl were all

Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам! returning With love to feet to
lay themselves.

With waves I wished myself

Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами! somehow To touch her dear feet
by mouth.

Among all those ardent days Of

Нет, никогда средь пылких дней Кипящей младости моей boiling youth, such bright and
gay,

I never wished with such a

Я не желал с таким мученьем Лобзать уста младых Армид, torture To kiss young Armid’s
pretty lips,

Or roses of flaming cheeks, Or

Иль розы пламенных ланит, Иль перси, полные томленьем; bosom, which awaits for
fortune.

Ah, never impulse of the sense

Нет, никогда порыв страстей Так не терзал души моей!
Put rack my soul ever hence.

XXXIV XXXIV

Мне памятно другое время! But other times in mind I bear!

I saw myself in cherished

В заветных иногда мечтах
dream

To keep the happy stirrup

Держу я счастливое стремя...
dare...

Meanwhile small foot in hands l

И ножку чувствую в руках;
feel;

And works again imagination.

Опять кипит воображенье, Опять ее прикосновенье
Again her touch of fascination

In cold heart is kindling blood...

Зажгло в увядшем сердце кровь, Опять тоска, опять любовь!.. Again the grief, of love the
flood!

The talkative my lyre’s tired To

Но полно прославлять надменных Болтливой лирою своей;
glorify all haughty ranks.

They don’t cost yet neither

Они не стоят ни страстей, Ни песен, ими вдохновенных: sense, Nor any songs, by them
inspired:

Of sorceresses words and peep

Слова и взор волшебниц сих Обманчивы... как ножки их. Delusive are... as their feet.

XXXV XXXV

Что ж мой Онегин? What’s my Onegin?

Way is endless To bed from

Полусонный В постелю с бала едет он:
ballet; half asleep

He speeds through Petersburg,

А Петербург неугомонный Уж барабаном пробужден. all restless, Awoken by drums’s
beat.

The hawkers walk, gets up the

Встает купец, идет разносчик, На биржу тянется извозчик, salesman, Is dragging to
cabstand a cabman,

With jug young woman goes

С кувшином охтенка спешит, Под ней снег утренний хрустит. fast, By feet she crushes snow-
dust.

The morning pleasant noise

Проснулся утра шум приятный.
arose.

Открыты ставни; трубный дым Each shutter’s open, and dry

Blue smoke rises to the sky,

Столбом восходит голубым, И хлебник, немец аккуратный, And thorough German baker
goes

In paper cap for each of us To

В бумажном колпаке, не раз Уж отворял свой васисдас. open his wasistdas.

XXXVI XXXVI

Of ballet’s noises being tired,

Но, шумом бала утомленный И утро в полночь обратя, Transforming morning into
night,

He calmly sleeps in bed, retired

Спокойно спит в тени блаженной Забав и роскоши дитя. From pastimes, flourishing big
child.

The afternoon he passes, ready

Проснется за полдень, и снова До утра жизнь его готова,
Again to waste his day already.

His life’s monotonous and is

Однообразна и пестра. И завтра то же, что вчера. mixed, The same for many days
is fixed,

But was my Eugene satisfying

Но был ли счастлив мой Евгений, Свободный, в цвете лучших лет,
By being free in prime of life,
 Among his victories to thrive,
Среди блистательных побед, Среди вседневных наслаждений?
And his amusements gratifying?

May be, in vain he was at feasts

Вотще ли был он средь пиров Неосторожен и здоров?
Such careless and fine at least?

XXXVII XXXVII

His passions were too quickly

Нет: рано чувства в нем остыли; Ему наскучил света шум; cold, And he was bored by
worldly noise;

Not very long he could behold

Красавицы не долго были Предмет его привычных дум;
The girls as object of his choice;

Adulteries were not adonng;

Измены утомить успели; Друзья и дружба надоели, His friends and freindship made
him boring,

As now not at any time He

Затем, что не всегда же мог Beef-stеаks и страсбургский пирог could bear-steaks and
Strassburg pie

With fizz by bottle wine be

Шампанской обливать бутылкой И сыпать острые слова, pouring While saying clever
pncky word -

Because of ache of own head.

Когда болела голова; И хоть он был повеса пылкой, And, though staying rake
adoring,

He ceased to like (with them

Но разлюбил он наконец И брань, и саблю, и свинец. was led) Invectives, sables and
the lead.

XXXVIII XXXVIII

His illness never was

Недуг, которого причину Давно бы отыскать пора, distinguished From illness,
known so far,

Which they are calling spleen in

Подобный английскому сплину, Короче: русская хандра English, In Russian known as
khandra.

It caught him now and for ever;

Им овладела понемногу; Он застрелиться, слава богу,
But yet to kill himself he never,

Thanks God, had any wish to

Попробовать не захотел, Но к жизни вовсе охладел. try; But at the life his look was
wry.
 Child-Harold’s copy, grim,
Как Child-Harold, угрюмый, томный В гостиных появлялся он;
morose To inner rooms and
halls he came;

The boston, gossips were in

Ни сплетни света, ни бостон, Ни милый взгляд, ни вздох
vain, Or dear looks or sighs - all
нескромный,
those

Did never touch hire as before,

Ничто не трогало его, Не замечал он ничего. He caught the sight of nothing
more.

XXXIX. ХL. ХLI . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . XXXIX, XL, XLI …………………..

. . . . . . . . . . . ………………….. …………………..

ХLII XLII

Of higher world the queer

Причудницы большого света!
ladies!

The first he made - he left you

Всех прежде вас оставил он;
all;

It’s true, that all we live in ages,

И правда то, что в наши лета Довольно скучен высший тон;
When rather boring is high call.

Arid though ladies can be

Хоть, может быть, иная дама Толкует Сея и Бентама, talking Of Say and Bentham at
the walking,

But as a whole their talk Is

Но вообще их разговор Несносный, хоть невинный вздор;
harmless, but unpleasant mock.

Besides, they all are so pure,

К тому ж они так непорочны, Так величавы, так умны,
Magestic, for the love unfit,

Are full of piety, of wit, Such

Так благочестия полны, Так осмотрительны, так точны,
cautious, that we can’t endure,

And always turned, from us - I

Так неприступны для мужчин, Что вид их уж рождает сплин7. mean. That their looks give rise
for spleen.

XLIII XLIII

And you, the girls all young,

И вы, красотки молодые, Которых позднею порой good looking, Whom droshkies
quickly take away

In late of evening, such

Уносят дрожки удалые По петербургской мостовой, amusing, Along the Petersburg
high-way,
И вас покинул мой Евгений. By him were left at your
employments.

Отступник бурных наслаждений, Apostate of wild enjoyments,

At home did he shut himself

Онегин дома заперся, Зевая, за перо взялся, And yawning, tried to write of
self.

He tried, but of the work

Хотел писать — но труд упорный Ему был тошен; ничего persistent He felt yet sickness.
Nothing good

Could come of such a lazy

Не вышло из пера его, И не попал он в цех задорный mood. He didn’t join the guild
existent

Of men, whom I can’t judge for

Людей, о коих не сужу, Затем, что к ним принадлежу. long, As I myself to them
belong.

ХLIV XLIV

Devoted to lazy feeling, With

И снова, преданный безделью, Томясь душевной пустотой,
void in soul, he resstrains

His temper, in his chair sitting,

Уселся он — с похвальной целью Себе присвоить ум чужой; And aims to own each other’s
brains;

With ranks of books his shelf

Отрядом книг уставил полку, Читал, читал, а всё без толку: fulfilling, For long he eagerly
was reading,

But saw: annui, the rave, the

Там скука, там обман иль бред; В том совести, в том смысла нет; harm, The fraud; nor shame,
nor sense, nor charm;

In all of them restriction’s

На всех различные вериги; И устарела старина,
queer; Antiquity the old backs.

И старым бредит новизна. The novelty with ages smacks.

Like women, books were all left

Как женщин, он оставил книги,
here,

And shelf with dusty books

И полку, с пыльной их семьей, Задернул траурной тафтой. anew With mourning taffeta he
drew.

ХLV XLV

Of world conventions breaking

Условий света свергнув бремя, Как он, отстав от суеты, load Like he I lagged behind of
fuss,

С ним подружился я в то время. I was his friend some while ago.

Мне нравились его черты, I liked his features in the past:

Devotion to dreams unwitting,

Мечтам невольная преданность, Неподражательная странность
Unimitated strange unfitting,

His sharp, but somewhat

И резкий, охлажденный ум.
cooling wit.

Я был озлоблен, он угрюм; I was embittered, he… unfit.

We knew the game of passion’s

Страстей игру мы знали оба; Томила жизнь обоих нас; oath; By life were anguished as
a rule;

The heat of hearts became all

В обоих сердца жар угас; Обоих ожидала злоба cool; Besides we were awaited
both

By spite of fortune and of mean,

Слепой Фортуны и людей На самом утре наших дней. While both were beginners
then.

XLVI XLVI

Who has ideas and is living, He

Кто жил и мыслил, тот не может В душе не презирать людей;
looks at people with disdain,

He has a trouble from the

Кто чувствовал, того тревожит Призрак невозвратимых дней: feeling Of spook of unreturning
day.

He hasn’t any fascinations, But

Тому уж нет очарований, Того змия воспоминаний,
has some snake of recollections,

And him repentance badly nags;

Того раскаянье грызет. Все это часто придает
This inspiration often adds

Great charm to any

Большую прелесть разговору.
conversation.

At first his language me

Сперва Онегина язык
confused,

But in a while I had been used

Меня смущал; но я привык К его язвительному спору,
To caustic, hot argumentation,

To jokes mixtured with the bile,

И к шутке, с желчью пополам, И злости мрачных эпиграмм.
To epigrams with no smile.
XLVII XLVI1

And often in the summer’s

Как часто летнею порою, Когда прозрачно и светло sphere, When clear is the sky at
night

All over the Neva river, When

Ночное небо над Невою8 И вод веселое стекло
waters, being gaily light,

Do not reflect Diana’s features,

Не отражает лик Дианы, Воспомня прежних лет романы, Recalling bygone novel’s
creatures,

Recalling former love, such

Воспомня прежнюю любовь, Чувствительны, беспечны вновь,
free, Perceptible and carefree,

By night’s benevolent light

Дыханьем ночи благосклонной Безмолвно упивались мы! breathing We mutely reveled
and could fail!

Like convict in the stocks from

Как в лес зеленый из тюрьмы Перенесен колодник сонный, jail If brought to forests while
he’s sleeping,

We all were taken by the

Так уносились мы мечтой К началу жизни молодой. dreams, As if young life anew
begins.

XLVIII XLVIII

With utterly regretful soul, On

С душою, полной сожалений, И опершися на гранит, granit leaning, straight.
upright,

Stood Eugene, thoughtful, quite

Стоял задумчиво Евгений, Как описал себя пиит9. alone, As poet himself
described.

Night sentries, far from one to

Все было тихо; лишь ночные Перекликались часовые, other, In stillness called each
one another;

Of droshky light, remote noise

Да дрожек отдаленный стук С Мильонной раздавался вдруг;
From Million street was heard.

Some boys In boat with its oars

Лишь лодка, веслами махая, Плыла по дремлющей реке: rowed Along the sleepy Neva’s
stream,

And we adored, like in a dream,

И нас пленяли вдалеке Рожок и песня удалая... Some song of horn and man,
such bold...

More sweet, than joys beneath

Но слаще, средь ночных забав, Напев Торкватовых октав! the moon, Will stay of Torkwat’s
octaves tune!

XLIX XLIX

Oh, Brenta! I again shall see

Адриатические волны, О Брента! нет, увижу вас
you. My dear Adriatic waves,

Inspired, I again shall feel you,

И, вдохновенья снова полный, Услышу ваш волшебный глас!
Your magic voice for me awaits!

Appolo’s children took it

Он свят для внуков Аполлона; По гордой лире Альбиона sacred; For Albion proud lyre
rated

Он мне знаком, он мне родной. I love him, he’s my kin in-law.

Ночей Италии златой Italian nights I shall adore.

And being free, again revel In

Я негой наслажусь на воле, С венецианкою младой,
girl from Venece, pretty, young,

Sometimes she’s talkative or

То говорливой, то немой, Плывя в таинственной гондоле; dumb, In secret gondola I’ll
travel

With her, my lips will find anew

С ней обретут уста мои Язык Петрарки и любви. Petrarka’s language ‘I love you’
.

L L

But will it come, my day of

Придет ли час моей свободы?
freedom?

Пора, пора! — взываю к ней; Its time! - I everyday appeal.

At sea I wait for better season,

Брожу над морем10, жду погоды, Маню ветрила кораблей.
The sails of ships I call, I feel,

That under gale, en waves in

Под ризой бурь, с волнами споря, По вольному распутью моря
boat All over the sea crossroad

Когда ж начну я вольный бег? Should I begin my freedom

flight.

It’s time to leave for life the

Пора покинуть скучный брег
tight

And hostile shore, I shall be

Мне неприязненной стихии И средь полуденных зыбей, rushing To come to midday
desert steppe
Под небом Африки моей11, Вздыхать о сумрачной России, In Africa; at any step To sigh
about mirky Russia,

In which 1 loved and suffered

Где я страдал, где я любил, Где сердце я похоронил. hard, And where buried I my
heart.

LI LI

Onegin was already ready With

Онегин был готов со мною Увидеть чуждые страны;
me some foreign lands to rate,

But fate for us was never

Но скоро были мы судьбою На долгой срок разведены. steady: For long we had to
separate.

Away had passed his old father,

Отец его тогда скончался. Перед Онегиным собрался
Onegin was attacked by rather

Aggressive lenders each

Заимодавцев жадный полк. У каждого свой ум и толк: offends, Each has his own wit
and sense.

But Eugene all the lawsuits

Евгений, тяжбы ненавидя, Довольный жребием своим, hated With lot contented, gave
all them

Inheritage, he had by then, Not

Наследство предоставил им, Большой потери в том не видя
seeing loss in all, he wasted

Or may be guessed from far

Иль предузнав издалека Кончину дяди старика. away That uncle his would pass
away.

LII LII

Report for him was so sudden

Вдруг получил он в самом деле От управителя доклад,
From steward:

“Uncle is in bed, His breath

Что дядя при смерти в постеле И с ним проститься был бы рад. again began to harden, To see
his nephew he’d be glad”.

In sadness he it all was reading,

Прочтя печальное посланье, Евгений тотчас на свиданье At once he hurried for the
meeting,

By post-chase he headlong
Стремглав по почте поскакал И уж заранее зевал, went, Was yawning sweetly
before hand,

Prepared for the sake of money

Приготовляясь, денег ради, На вздохи, скуку и обман To sighs, to boredom and to
 fraud

(With all that I began my

(И тем я начал мой роман); Но, прилетев в деревню дяди, thought). But when he reached
it in a hurry,

On table Eugene found then For

Его нашел уж на столе, Как дань готовую земле.
funeral prepared man.

LIII LIII

He found house full of servants;

Нашел он полон двор услуги; К покойнику со всех сторон
To see deceased, from any sides

His friends arrived like vile

Съезжались недруги и други, Охотники до похорон. observers Who come to funerals
all times.

Deceased was buried after

Покойника похоронили. Попы и гости ели, пили meeting, The priests and guests
were drinking, eating,

Then all they grandly went

И после важно разошлись, Как будто делом занялись. away, As if they spent a
business day.

The former foe of the orders,

Вот наш Онегин — сельский житель, Заводов, вод, лесов, земель The waster, Eugene of the
lands,

Of waters, forests and of hands

Хозяин полный, а досель Порядка враг и расточитель, Is master in the country
borders;

He’s very glad that former pass

И очень рад, что прежний путь Переменил на что-нибудь.
He changed for anything at last.

LIV LIV

At first two days anew he drove

Два дня ему казались новы Уединенные поля,
Along secluded lone fields

In coolness of the gloomy grove

Прохлада сумрачной дубровы, Журчанье тихого ручья; With purl and babble of still
streams,

On third day, looking all

На третий роща, холм и поле Его не занимали боле; around, He saw nor copse, nor
hill, nor ground;

He quickly sleepy was from

Потом уж наводили сон; Потом увидел ясно он, them, And grasped all clearly
 by then:

In country tedium’s prevailing

Что и в деревне скука та же, Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Without palaces or streets,

Nor ballets, cards, nor verse

Ни карт, ни балов, ни стихов.
one meets.

Khandra pursued him, always

Хандра ждала его на страже,
waiting,

It looked for him through all his

И бегала за ним она, Как тень иль верная жена. life Like own shade or loyal
wife.

LV LV

But I was born for peaceful

Я был рожден для жизни мирной, Для деревенской тишины; living, In village stillness gladly
breathe,

In country lyre is more ringing,

В глуши звучнее голос лирный, Живее творческие сны.
More vivid are creative dreams.

Devoted to childish leisure 1

Досугам посвятясь невинным, Брожу над озером пустынным,
hike at lake in desert nature,

And far niente is my law. I wake

И far nientе мой закон. Я каждым утром пробужден
at mornings to adore

The sweet prosperity and

Для сладкой неги и свободы: Читаю мало, долго сплю, freedom; I read a little, sleep
for long,

Летучей славы не ловлю. For flying glory don’t long.

The same I was in time of

Не так ли я в былые годы
wisdom,

All days I spent in sleep, in

Провел в бездействии, в тени Мои счастливейшие дни? shades, And there had my
happiest days.

LVI LVI

The love, the plants, the void,

Цветы, любовь, деревня, праздность, Поля! я предан вам душой. the village, The fields! to you
I’m staunch a friend.

From Eugene differ I my image,

Всегда я рад заметить разность Между Онегиным и мной,
To note this I always trend,

In order that derisive reader,

Чтобы насмешливый читатель Или какой-нибудь издатель
 Or any editor, too eager

For intricate and slander talk,

Замысловатой клеветы, Сличая здесь мои черты, In checking all my traits for
mock,

Could not repeat, yet being

Не повторял потом безбожно, Что намарал я свой портрет, shameless, That I could scribble
own face

Like Byron, poet of grace. Or

Как Байрон, гордости поэт, Как будто нам уж невозможно
it’s impossible or faithless

To write about otherself As if

Писать поэмы о другом, Как только о себе самом.
about ownself?

LVII LVII

All poets, meanwhile I’ll note,

Замечу кстати: все поэты — Любви мечтательной друзья. Of dreamy, pensive love are
friends,

Sometimes in dream they all,

Бывало, милые предметы Мне снились, и душа моя whom dote, To soul mine
arrived like guests:

My soul secret forms was

Их образ тайный сохранила; Их после муза оживила: keeping, My muse made all
them once more living,

And I, untroubled, glorified The

Так я, беспечен, воспевал И деву гор, мой идеал,
girl from rocks, ideal my,

And girls, at banks Salgirian

И пленниц берегов Салгира.
captured.

But now, friends, from all my

Теперь от вас, мои друзья,
sides -

‘Of whom your own lyre sighs?’

Вопрос нередко слышу я: «О ком твоя вздыхает лира? By you I’m often briskly
questioned, -

‘To whom in throng of jealous

Кому, в толпе ревнивых дев, Ты посвятил ее напев? girls You dedicated tune of
hers?’

LVIII LVIII

’Whose glance, exciting

inspiration, With sweet caress
Чей взор, волнуя вдохновенье, Умильной лаской наградил
gave best reward
 For thoughtful singing with
Твое задумчивое пенье?
attention?’

‘And whom your lovely verse

Кого твой стих боготворил?»
adored?’

Ah, no one, my friends, believe

И, други, никого, ей-богу!
me!

But road alarm of love then

Любви безумную тревогу
filled me.

Я безотрадно испытал. All that I gladlessly survived.

He’s blessed, who with his love

Блажен, кто с нею сочетал
combined

Of rhymes the fever: he could

Горячку рифм: он тем удвоил Поэзии священный бред,
double Of poetry sacred scraps,

Arid, following Petrarka’s

Петрарке шествуя вослед, А муки сердца успокоил, tracks, Could calm his heart’s
the biggest trouble.

Could catch the glory by the

Поймал и славу между тем; Но я, любя, был глуп и нем. way: But I in love was dumb,
inane.

LIX LIX

The love’s foregone, the muse

Прошла любовь, явилась муза, И прояснился темный ум. appeared, And clearer my mind
became,

I’m free, but look for union,

Свободен, вновь ищу союза Волшебных звуков, чувств и дум; geared In sound, sense and
temper game/

I write, and heart yet isn’t

Пишу, и сердце не тоскует, Перо, забывшись, не рисует, boring, The pen unwitting isn’t
drawing

Along unfinished rhymes of

Близ неоконченных стихов, Ни женских ножек, ни голов; words No girl’s small feet and
no heads.

Extinguished ash will not be

Погасший пепел уж не вспыхнет, Я всё грущу; но слез уж нет,
heating, Without tears I am sad

And in a while of storm the

И скоро, скоро бури след В душе моей совсем утихнет: track In soul mine will soon be
ceasing,

And then I shall begin to rhyme

Тогда-то я начну писать Поэму песен в двадцать пять. New couplets, more than
twenty five,

LX LX

Already I of plan was thinking,

Я думал уж о форме плана И как героя назову;
Of name of person number one,

From novel’s only beginning —

>Покамест моего романа — Я кончил первую главу;
I’ve finished now chapter one.

I checked it all, and very

Пересмотрел все это строго: Противоречий очень много, strictly; In many places
contradictory,

But never wanted to correct; To

Но их исправить не хочу. Цензуре долг свой заплачу
censorship I’ll pay my debt;

To journalists I put at mercy Of

И журналистам на съеденье Плоды трудов моих отдам:
labour mine some real fruit.

You get along the Neva’s route,

Иди же к невским берегам, Новорожденное творенье, Newborn by me the work of
fancy;

For me the glory bring, of

И заслужи мне славы дань: Кривые толки, шум и брань! course: Wry talks, the noise, a
lot of curse!

ГЛАВА ВТОРАЯ CHAPTER TWO

O rus!.. O , rus!

Ноr. Hor

О Русь! O Russia!

I I

The hamlet, where Eugene’s

Деревня, где скучал Евгений, Была прелестный уголок;
boring, Is nice and cosy a nook,

In it a friend of joys quite virgin

Там друг невинных наслаждений Благословить бы небо мог. Could bless the sky if cast a
look.

His house stood in place

Господский дом уединенный, Горой от ветров огражденный, selected, From winds by
mountains protected,

On river’s batik; and far away

Стоял над речкою. Вдали Пред ним пестрели и цвели
 In front of it, all looking gay,

Some meadows and fields

Луга и нивы золотые, Мелькали селы; здесь и там extended; Somewhere villages
were seen,

Some herds were walking in the

Стада бродили по лугам, И сени расширял густые scene, By garden canopies were
ended,

It was neglected., large in

Огромный, запущенный сад, Приют задумчивых дриад. gauge, Of dryads shelter for an
age.

II II

The honoured castle was

Почтенный замок был построен, Как замки строиться должны: erected Like all such castles: it
was fine

And placid, solidly effected, In

Отменно прочен и спокоен Во вкусе умной старины.
style of clever old time.

At any place there are some

Везде высокие покои, В гостиной штофные обои, chambers, Of damask are in
rooms wallpapers,

The portraits of the tsars on

Царей портреты на стенах, И печи в пестрых изразцах. walls, And motley tiles on
stoves.

All’s By now much dilapidated,

Все это ныне обветшало, Не знаю, право, почему;
Indeed, I don’t know why.

But anyway the friend of mine

Да, впрочем, другу моему В том нужды было очень мало, To be light-hearted had been
fated,

As he indifferently could yawn

Затем, что он равно зевал Средь модных и старинных зал.
Inside antique or modern hall.

III III

Onegin had that room for living,

Он в том покое поселился, Где деревенский старожил In which his uncle lived on
earth:

At window he flies was killing

Лет сорок с ключницей бранился, В окно смотрел и мух давил.
And daily house-keeper cursed.

It all was simple: floors of oak,

Все было просто: пол дубовый, Два шкафа, стол, диван пуховый, Divan, the table, large
wardrobe,
 Of any ink not any spot, In room
Нигде ни пятнышка чернил. Онегин шкафы отворил;
two cupboards they had got:

In one he saw of brandies

В одном нашел тетрадь расхода, В другом наливок целый строй, order, In other found debit
book,

A jug for apple juice he took, An

Кувшины с яблочной водой И календарь осьмого года:
old calendar in order:

The old man had no time To

Старик, имея много дел, В иные книги не глядел.
read the books of other kind.

IV IV

Among his properties alone, To

Один среди своих владений, Чтоб только время проводить,
pass away his lazy time,

He wanted to establish own, In

Сперва задумал наш Евгений Порядок новый учредить.
orders newer fashioned line:

In country’s place the man of

В своей глуши мудрец пустынный, Ярем он барщины старинной wisdom, He gave his serfs a
piece of freedom:

The corvee yoke changed for

Оброком легким заменил; И раб судьбу благословил. rate, And serfs were blessing
their fate.

For that a neighbour in his

Зато в углу своем надулся, Увидя в этом страшный вред, farming Was puffing up: to his
big farm

He saw in it some dreadful

Его расчетливый сосед; Другой лукаво улыбнулся, harm; The other smiled, but
smile was cunning;

And they expressed the

И в голос все решили так, Что он опаснейший чудак. common wish To call him
dangerous queer fish.

V V

At first they came to him for

Сначала все к нему езжали; Но так как с заднего крыльца
visit But as he usually was gone

(For him to hide was very easy

Обыкновенно подавали Ему донского жеребца,
By riding stallion from the Don,

When suddenly from village

Лишь только вдоль большой дороги Заслышат их домашни дроги,
rear He could some droshky’s
—
sounds hear),
 Such acts insulted neighbours
Поступком оскорбясь таким, Все дружбу прекратили с ним. all, They stopped to come to
him at all.

’He’s ignoramus’, said the

«Сосед наш неуч; сумасбродит; Он фармазон; он пьет одно neighbours, ’He is free-thinker,
drinks red wine

From glass not stopping For a

Стаканом красное вино; Он дамам к ручке не подходит; while’. He never kisses hands of
ladies,

Says yes or no, never да-с Or

Все да да нет; не скажет да-с Иль нет-с». Таков был общий глас. нет-с’(the words, they all would
pass).

VI VI

In own village to appear New

В свою деревню в ту же пору Помещик новый прискакал
landlord in a droshky came,

And to the same and strict

И столь же строгому разбору В соседстве повод подавал: revealer, To neighbourhood
occasions gave.

By name he was Vladimir

По имени Владимир Ленской, С душою прямо геттингенской, Lensky. With Göttingen in soul
frankly,

He, dandy in his prime,

Красавец, в полном цвете лет, Поклонник Канта и поэт. approves All Kant’s ideas and
his moves.

He brought from Germany his

Он из Германии туманной Привез учености плоды:
dear, As poet, of learning fruits,

Were full of liberty his views

Вольнолюбивые мечты, Дух пылкий и довольно странный, And soul. Ardent, somewhat
queer

Was his emotional speech.

Всегда восторженную речь И кудри черные до плеч. Black curls his shoulders could
reach.

VII VII

From cold world of dissipation

От хладного разврата света Еще увянуть не успев,
To fade away not having time,

His soul’s warmed with

Его душа была согрета Приветом друга, лаской дев; inspiration By lady’s greetings,
friendly kind.
 Concerns of heart he was
Он сердцем милый был невежда, Его лелеяла надежда, ignoring, He future hopes was
adoring,

And of the world new lustre,

И мира новый блеск и шум Еще пленяли юный ум. noise Fulfilled his wit with
future joys.

By honeyed dream he was

Он забавлял мечтою сладкой Сомненья сердца своего; amusing The doubts of his own
heart;

For him the aim of life was

Цель жизни нашей для него Была заманчивой загадкой, smart Quite puzzling riddle,
much alluring,

He puzzled over effect, In it

Над ней он голову ломал И чудеса подозревал.
could miracles suspect.

VIII VIII

He did believe, that soul dear

Он верил, что душа родная Соединиться с ним должна,
Will join enevitably him,

That she, delightless in the

Что, безотрадно изнывая, Его вседневно ждет она; near, Is daily waiting just for
him;

And he was sure: friends are

Он верил, что друзья готовы За честь его приять оковы ready To suffer all for him
already,

Will never tremble their hand

И что не дрогнет их рука Разбить сосуд клеветника;
To beat the slander off a man;

That there are by fate selected

Что есть избранные судьбами, Людей священные друзья;
Of people dear sacred friends;

That their friendship never

Что их бессмертная семья Неотразимыми лучами ends; By unreflected rays
effected,

It will sometime all us illume,

Когда-нибудь нас озарит И мир блаженством одарит. Will gift the world some blessed
perfume.

IX IX

Regret, resentment, being

Негодованье, сожаленье, Ко благу чистая любовь sorry, Some pure love to every
boon,
 Some sweetish torture of the
И славы сладкое мученье В нем рано волновали кровь. glory His blood excited very
soon.

With lyre, while abroad

Он с лирой странствовал на свете; Под небом Шиллера и Гете residing, In Goethe’s, Shiner’s
places hiking,

By their poetic light He own

Их поэтическим огнем Душа воспламенилась в нем;
soul did ignite.

Of art high muses fine

И муз возвышенных искусства, Счастливец, он не постыдил: impressions He, happy, never
put to shame,

In songs could proudly retain

Он в песнях гордо сохранил Всегда возвышенные чувства,
For all his life exalted passions

And impulses of virgin dream,

Порывы девственной мечты И прелесть важной простоты.
And grand simplicity in him.

X X

He sang of love, for love was

Он пел любовь, любви послушный, И песнь его была ясна, loyal, His song was clear like
the noon,

Like thoughts of simple lady’s

Как мысли девы простодушной, Как сон младенца, как луна soul, Like dreams of child, or
like the moon

In deserts of the heaven’s

В пустынях неба безмятежных, Богиня тайн и вздохов нежных. districts, The goddess of the
sighs and secrets.

He sang of partings and of

Он пел разлуку и печаль, И нечто, и туманну даль, griefs, Of something, foggy
misbeliefs,

And of romantic finest rose. He

И романтические розы; Он пел те дальные страны,
sang of countries: far away

In them in stillness of the day

Где долго в лоно тишины Лились его живые слезы;
He real tears could expose;

He sang of how life could fade;

Он пел поблеклый жизни цвет Без малого в осьмнадцать лет.
All that in his teenage he made.

XI XI

The one was Eugene in these

В пустыне, где один Евгений Мог оценить его дары, deserts, Who could evaluate his
gifts.
 But landlords of the country’s
Господ соседственных селений Ему не нравились пиры; peasants Were never liked by
him at feasts;

The noisy talks he was

Бежал он их беседы шумной. Их разговор благоразумный escaping; All their prudent talk,
such raving,

About haying and of wine, Of

О сенокосе, о вине, О псарне, о своей родне,
kennels, of relation’s lint, -

Could never show shining

Конечно, не блистал ни чувством, Ни поэтическим огнем, passion, Nor sparks of poetic
light,

Nor sharpness, nor some sign

Ни остротою, ни умом, Ни общежития искусством; of mind, Nor of communal life
succession;

But talk of their dear wives By

Но разговор их милых жен Гораздо меньше был умен.
absent wit him always strikes.

XII XII

He’s handsome, rich, of fair

Богат, хорош собою, Ленский Везде был принят как жених; manner. And neighbours said:
he needs a bride.

Such custom’s known

Таков обычай деревенский; Все дочек прочили своих everywhere: To marry
daughters every tried

To have half-Russian neighbour

За полурусского соседа; Взойдет ли он, тотчас беседа dear; As quickly as he can
appear

They speak to him of no more,

Заводит слово стороной О скуке жизни холостой;
But being bachelor is bore;

Him call to sit to samovar, And

Зовут соседа к самовару, А Дуня разливает чай;
Doonya quickly gives him tea,

They whisper her, You, Doonya,

Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
see!

Then bring to Doonya some

Потом приносят и гитару:
guitar,

And she is squeaking (dear

И запищит она (бог мой!): Приди в чертог ко мне златой!..12 me!): In gold chamber visit
me!...

XIII XIII
 But Lensky, having no wishes
Но Ленский, не имев, конечно, Охоты узы брака несть, Of marriage ties the weight to
have,

To Eugene sent his hearty

С Онегиным желал сердечно Знакомство покороче свесть. greetings: Some hints on
nearness he gave.

Они сошлись. They friends became.

But wave and stone, The ice

Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень
and flame, the verse and prose

Have less in difference between

Не столь различны меж собой.
Each one.

At first they’d nothing seen In

Сперва взаимной разнотой
common.

Then they estimated Each one

Они друг другу были скучны; Потом понравились; потом
another; daily forth

They met each other, riding

Съезжались каждый день верхом И скоро стали неразлучны. horse, And then became
unseparated.

Such men (I’m first of them to

Так люди (первый каюсь я) От делать нечего друзья. blame) From boredom dear
friends became,

XIV XIV

But even such a friendship,

Но дружбы нет и той меж нами. Все предрассудки истребя, readers, We haven’t now; each
of us

Without prejudice considers

Мы почитаем всех нулями, А единицами — себя.
The others oils but us as ones.

To be Napoleon each wishes,

Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы But millions of the two-legged
creatures

For us are only some tools, And

Для нас орудие одно; Нам чувство дико и смешно.
all ones passionate are fools.

But Eugene was beyond

Сноснее многих был Евгений; Хоть он людей, конечно, знал conception: Of course, he knew
the people well,

In general he gave them hell,

И вообще их презирал, — Но (правил нет без исключений) But any rule has some
exception:
 He differed people in effect,
Иных он очень отличал И вчуже чувство уважал. And other’s passions could
respect.

XV XV

To Lensky he could listen

Он слушал Ленского с улыбкой.
smiling.

Поэта пылкий разговор, His ardent talk was full of haze;

His wit of poet was milding; His

И ум, еще в сужденьях зыбкой, И вечно вдохновенный взор, —
constantly inspired faze, -

He tried his cooling word to

Онегину все было ново; Он охладительное слово own, To keep away from man
like this;

He thought: a fool would

В устах старался удержать И думал: глупо мне мешать trouble his Such quickly fading
high affection,

Without me his time will come,

Его минутному блаженству; И без меня пора придет;
But now let him live in calm

And great belief in world’s

Пускай покамест он живет Да верит мира совершенству; perfection, Forgive him ardour
of his age,

Простим горячке юных лет И юный жар и юный бред. Of young delirium high rage.

XVI XVI

Each topic’s argued at the

Меж ими все рождало споры И к размышлению влекло: meetings: To meditate they
were in mood

On real price of ancient

Племен минувших договоры, Плоды наук, добро и зло, treaties, On evil, good, on
science fruit,

On old prejudices harmful,

И предрассудки вековые, И гроба тайны роковые,
Eternal secret tombs alarmful,

The fate and life in their turn To

Судьба и жизнь в свою чреду, Все подвергалось их суду.
their judgement could return.

The poet in heat of judgement

Поэт в жару своих суждений Читал, забывшись, между тем
Some nothern poem could cite,

As if to prove that he was right.

Отрывки северных поэм, И снисходительный Евгений, And Eugene, passionate,
indulgent,
 Who understood it wee a hit, All
Хоть их не много понимал, Прилежно юноше внимал.
his attention paid to it.

XVII XVII

But often passions were

Но чаще занимали страсти Умы пустынников моих. invading The mind of hermits,
of my men.

Of passions press at last

Ушед от их мятежной власти, Онегин говорил об них escaping, Again Onegin said of
them

Unwillingly, with sighs of pity:

С невольным вздохом сожаленья: Блажен, кто ведал их волненья He’s blessed, who knew all
their pretty

Effects, but stepped away

И наконец от них отстал; Блаженней тот, кто их не знал, anew; He’s blessed much more,
who never knew

The love; who cooled it with

Кто охлаждал любовь — разлукой, Вражду — злословием; порой divorcement, By scandal enmity
could strand,

And yawned with happy wife

Зевал с друзьями и с женой, Ревнивой не тревожась мукой, and friend, Not troubled by the
jealous torment;

Who father’s money never

И дедов верный капитал Коварной двойке не вверял. trusts To cunning friends, to
crufty cards,

XVIII XVIII

When we shall gather under

Когда прибегнем мы под знамя Благоразумной тишины, banner Of stillness, rational and
cairn,

When well have cooled the

Когда страстей угаснет пламя, И нам становятся смешны passions temper And no more
they would alarm

All us, well laugh at their

Их своевольство иль порывы И запоздалые отзывы, — impulse, At late ridiculous
opinions,

Then we’ll submissively obey To

Смиренные не без труда, Мы любим слушать иногда
hear stories by the way

About other’s restless passions,

Страстей чужих язык мятежный, И нам он сердце шевелит. And other’s love will touch the
 heart, -

We’ll be like invalid in hut, Who

Так точно старый инвалид Охотно клонит слух прилежный
nears ears to confessions

Of boasting moustached young

Рассказам юных усачей, Забытый в хижине своей. guards Who conquered pretty
ladies’ hearts.

XIX XIX

But all the youngsters, always

Зато и пламенная младость Не может ничего скрывать. flaming, Could never enmity
conceal,

The sadness, gladness, love

Вражду, любовь, печаль и радость Она готова разболтать. inflaming They all were ready
to reveal.

Onegin no love could hook in,

В любви считаясь инвалидом, Онегин слушал с важным видом, But listened with a pompous
look-in

To Lensky speaking of himself,

Как, сердца исповедь любя, Поэт высказывал себя;
Revealing all his heart itself,

His conscience Lensky was

revealing, His own soul
Свою доверчивую совесть Он простодушно обнажал.
criticized.

Onegin quickly recognized The

Евгений без труда узнал Его любви младую повесть,
talk of love, which was fulfilling

With many senses all this fuss,

Обильный чувствами рассказ, Давно не новыми для нас.
Which is antique for all of us.

XX XX

Ah, he could love; they don’t

Ах, он любил, как в наши лета Уже не любят; как одна now Have anything like real
love

Of poet, who’s anyhow

Безумная душа поэта Еще любить осуждена:
Convicted to the truthful love:

One vision always, everywhere,

Всегда, везде одно мечтанье, Одно привычное желанье,
The rime desire comes to dare

Одна привычная печаль. To comfort sorrow and grief.

And nothing cooled his strong

Ни охлаждающая даль,
belief:
 Nor longest years of the
Ни долгие лета разлуки, Ни музам данные часы, partings, Nor all to muses given
time,

Nor foreign beauties so fine,

Ни чужеземные красы, Ни шум веселий, ни науки Nor sciences, nor evening
parties

Could change his soul little bit:

Души не изменили в нем, Согретой девственным огнем.
Some virgin fire flamed in it,

XXI XXI

Yet child, by Olga fascinated,

Чуть отрок, Ольгою плененный, Сердечных мук еще не знав,
Ignorant yet of hearty pains,

He, touching witness,

Он был свидетель умиленный Ее младенческих забав; captivated By childish
prettiness of games

In shade of old trees protective,

В тени хранительной дубравы Он разделял ее забавы, He was in games her mate
effective.

And parents foresaw the fate:

И детям прочили венцы Друзья-соседы, их отцы.
Were calculating wedding date;

In stillness of the humble grove

В глуши, под сению смиренной, Невинной прелести полна, Of innocence some charming
loom,

She near parents could bloom,

В глазах родителей, она Цвела, как ландыш потаенный,
Like lilies in the valley grow,

Unknown in the thick of grass

Незнаемый в траве глухой Ни мотыльками, ни пчелой.
To bees, to moths at no paths.

XXII XXII

To her was due first dream

Она поэту подарила Младых восторгов первый сон, unquiet Of poet: at love the
drive,

And thought of her in him

И мысль об ней одушевила Его цевницы первый стон. inspired First moan of his
conscious life.

But you forgive him, games in

Простите, игры золотые!
stillness!

He liked the grove’s timid

Он рощи полюбил густые,
thickness,
 He liked the stillness, lone
Уединенье, тишину, И ночь, и звезды, и луну, mood, The night, the stars, the
round moon.

The moon, this miracle in

Луну, небесную лампаду, Которой посвящали мы heavens, To which we
dedicated nights

At meetings but without lights,

Прогулки средь вечерней тьмы, И слезы, тайных мук отраду... And tears, secret torment’s
gladness...

But now dear moon for us Is

Но нынче видим только в ней Замену тусклых фонарей.
mere lantern in the skies.

XXIII XXIII

She’s dutiful and always

Всегда скромна, всегда послушна, Всегда как утро весела, modest, As fresh as morning,
always gay,

Like life of bard, such simple,

Как жизнь поэта простодушна, Как поцелуй любви мила; honest, Like kiss of love at
dawn of day;

The eyes are blue as depth of

Глаза, как небо, голубые, Улыбка, локоны льняные, heavens, The smile, the flaxen
curls of hairs,

The movings, voice, the figure

fine, All Olga has... but you can
Движенья, голос, легкий стан, Всё в Ольге... но любой роман
find

At any novel those features, Her

Возьмите и найдете верно Ее портрет: он очень мил,
own portrait, very nice;

I was in love with it sometimes,

Я прежде сам его любил, Но надоел он мне безмерно. But soon was bored by pretty
creatures.

Allow me, the readers mine, To

Позвольте мне, читатель мой, Заняться старшею сестрой.
show you her elder line.

XXIV XXIV

Tatyana was the name of

Ее сестра звалась Татьяна...13 Впервые именем таким sister... Such name we use to
gratify

The novel’s pages of my either,

Страницы нежные романа Мы своевольно освятим.
At will that name well sanctify.
 Why not? It’s pleasant and
И что ж? оно приятно, звучно; Но с ним, я знаю, неразлучно sonorous; With it, I know,
always goes

Reminiscence of old time, Of

Воспоминанье старины Иль девичьей!
maiden’s room!

Мы все должны We must meanwhile

Confess; we have the taste

Признаться: вкусу очень мало У нас и в наших именах quite mere In life, as well as in
the names,

(Not speaking of the verses

frames). The education can’t
(Не говорим уж о стихах); Нам просвещенье не пристало,
adhere

To us: from it we have not more

И нам досталось от него Жеманство, — больше ничего. Than mincing manners to
adore.

XXV XXV

But well, she’s named Tatyana;

Итак, она звалась Татьяной. Ни красотой сестры своей, gladless, Nor by her sister’s
pretty grace,

Nor by her pleasant ruddy

Ни свежестью ее румяной Не привлекла б она очей. freshness She’d catch one’s
eyes by simple face.

She’s wild and sad, is daily

Дика, печальна, молчалива, Как лань лесная боязлива, silent. Like forest calf, she’s
often frightened,

In own family she was Like

Она в семье своей родной Казалась девочкой чужой. strange a girl in thoughts quite
lost;

She never could caress inspire

Она ласкаться не умела К отцу, ни к матери своей; For parents; it all seemed
wrong.

Yet being child, in children’s

Дитя сама, в толпе детей Играть и прыгать не хотела throng To play and jump had
none desire,

But at the window, not gay,

И часто целый день одна Сидела молча у окна.
Was mutely sitting all the day.

XXVI XXVI
 To pensiveness she got
Задумчивость, ее подруга От самых колыбельных дней,
accustomed From cradle to the
present day,

And drifting of the country’s

Теченье сельского досуга Мечтами украшала ей. pastime In all her dreams
looked better, gay.

Her tender fingers didn’t dare

Ее изнеженные пальцы Не знали игл; склонясь на пяльцы, To take a needle; she could
never

Some frame and lace for

Узором шелковым она Не оживляла полотна. working fit, In silk embroider
never did.

As sign of lust for future being

Охоты властвовать примета, С послушной куклою дитя
The master of her home, child

In games with doll can train for

Приготовляется шутя К приличию — закону света, mild Decorum of the loyal
living:

Importantly repeats for doll The

И важно повторяет ей Уроки маменьки своей.
mother’s lessons, though small.

XXVII XXVII

Yet being child, at any year

Но куклы даже в эти годы Татьяна в руки не брала;
Tatyana didn’t play with doll;

About news and fashions dear

Про вести города, про моды Беседы с нею не вела.
With dolls she didn’t talk at all,

For all the childish tricks felt

И были детские проказы Ей чужды: страшные рассказы sorry, To them was stranger;
dreadful story

In winter darkness of the night

Зимою в темноте ночей Пленяли больше сердце ей. Was captivating heart and
mind.

But when the nurse in summer

Когда же няня собирала Для Ольги на широкий луг gathered To Olga all her little
friends,

Tatyana hadn’t any trends To

Всех маленьких ее подруг, Она в горелки не играла,
play with them in any weather:

She’s always bored by loud

Ей скучен был и звонкий смех, И шум их ветреных утех. laughs By noise of their playful
muffs.
XXVIII XXVIII

On balcony at morning sitting

Она любила на балконе Предупреждать зари восход, She liked to meet the break of
day,

When clouds in the sky are

Когда на бледном небосклоне Звезд исчезает хоровод, drifting And stars in turn all get
away,

And calmly edge of earth is

И тихо край земли светлеет, И, вестник утра, ветер веет, lighting, And, sign of day, the
wind is rising,

И всходит постепенно день. And gradually rises day.

In winter, when the night’s

Зимой, когда ночная тень
weak shade

Possesses half of world existing

Полмиром доле обладает, И доле в праздной тишине, Much longer, in the softened
loom

Of pale and foggy, sleepy moon

При отуманенной луне, Восток ленивый почивает,
The lazy East is yet asleeping, -

At usual hour stirred up, In

В привычный час пробуждена Вставала при свечах она.
candle’s light she’s getting up.

XXIX XXIX

The novels were for many years

Ей рано нравились романы; Они ей заменяли всё; Her inner life, were liked by
her;

She loved the fraud about fears

Она влюблялася в обманы И Ричардсона и Руссо. Of Richardson and by
Rousseau.

Her father was good-humoured

Отец ее был добрый малый, В прошедшем веке запоздалый; being, From age retarted.
Scornful feeling

He had of books, as no harm In

Но в книгах не видал вреда; Он, не читая никогда,
them he saw, but no charm

Could grasp in idle, futile

Их почитал пустой игрушкой И не заботился о том, reading, Was not concerned a
little bit

Of what the secret book, she

Какой у дочки тайный том Дремал до утра под подушкой. hid, In daughter’s bed till day
was dreaming
 His wife herself such feeling
Жена ж его была сама От Ричардсона без ума.
had: From Richardson to be
quite mad.

XXX XXX

She liked the books of

Она любила Ричардсона Не потому, чтобы прочла, Richardson Yet no because
them all she read.

And not because the Grandison

Не потому, чтоб Грандисона Она Ловласу предпочла;14 To Lovelace was by her
prefered;

It was because of cousin dear:

Но в старину княжна Алина, Ее московская кузина,
In Moscow princess Alina

Was talking much of them with

Твердила часто ей об них.
pride.

For husband then she was yet

В то время был еще жених
bride.

But, being wife, she willy-nilly

Ее супруг, но по неволе; Она вздыхала по другом, Yet sighed for man of other
kind,

Who pleased her soul and the

Который сердцем и умом Ей нравился гораздо боле: mind, Much more was touching
all her feeling:

Good guy and sergeant of the

Сей Грандисон был славный франт, Игрок и гвардии сержант. guards, This Grandison could
play the cards.

XXXI XXXI

Like he, she was well-dressed,

Как он, она была одета Всегда по моде и к лицу; in fashion, In best attires every
day;

But soon, not asked for her

Но, не спросясь ее совета, Девицу повезли к венцу. concession, Was to the altar led
away.

To dissipate her greatest woe

И, чтоб ее рассеять горе, Разумный муж уехал вскоре
Judicious husband had a go:

To village own took her soon;

В свою деревню, где она, Бог знает кем окружена,
But she was often in a fume,

Some days was crying, then

Рвалась и плакала сначала, С супругом чуть не развелась; was trying To get divorce from
 newly man;

But soon to farming she began

Потом хозяйством занялась, Привыкла и довольна стала.
To be accustomed and relying.

By us the habits have been got

Привычка свыше нам дана: Замена счастию она15.
Instead of happiness from God.

XXXII XXXII

The habits sugared all her woe

Привычка усладила горе, Не отразимое ничем; Which wasn’t smoothed by any
chance:

But soon she all was full of go,

Открытие большое вскоре Ее утешило совсем: By it she calmed herself at
once:

Between affairs and the leisure

Она меж делом и досугом Открыла тайну, как супругом
She found out with a pleasure

The way to keep her man away!

Самодержавно управлять, И все тогда пошло на стать.
And everything became o’key.

She was the works in fields

Она езжала по работам, Солила на зиму грибы, observing, She salted
mushrooms, punished men,

She kept accounts; always then

Вела расходы, брила лбы, Ходила в баню по субботам, On Saturdays they bath were
serving,

Sometimes she beat a house-

Служанок била осердясь — Все это мужа не спросясь. maid, - All that not asking man
she made.

XXXIII XXXIII

Sometimes with own blood she

Бывало, писывала кровью Она в альбомы нежных дев, wrote To lady’s album if by
chance,

Then changed in strict and

Звала Полиною Прасковью И говорила нараспев, quick a mode The maiden’s
names by names from France,

She tried her corset tight to

Корсет носила очень узкий, И русский Н как N французский wear, And Russian “н” in
French best manner

Through nose singingly could

Произносить умела в нос; Но скоро все перевелось: say, But soon her mood could
pass away:
 To her it all seemed rather
Корсет, альбом, княжну Алину, Стишков чувствительных тетрадь queer, She all forgot, replaced
again

Each name from France by

Она забыла: стала звать Акулькой прежнюю Селину Russian name, Forgot princess
Alina dear;

And she herself renewed at last

И обновила наконец На вате шлафор и чепец. Night-cap and dressing-gown
fast.

XXXIV XXXIV

Her husband’s love to wife was

Но муж любил ее сердечно, В ее затеи не входил, hearty, Her deeds he took for
mere crank,

To trust his wife he was light-

Во всем ей веровал беспечно, А сам в халате ел и пил; hearted, In dressing-gown ate
and drank.

His life was calm, without woe.

Покойно жизнь его катилась; Под вечер иногда сходилась Sometimes his neighbours in
his home

Would come together at week-

Соседей добрая семья, Нецеремонные друзья, ends, Unceremonious dear
friends,

To grieve, to talk of new affairs,

И потужить, и позлословить, И посмеяться кой о чем.
To laugh, to gossip for a while,

And thus the time would pass;

Проходит время; между тем Прикажут Ольге чай готовить, meanwhile They ask, and Olga
tea prepares;

Then supper... time to be in

Там ужин, там и спать пора, И гости едут со двора. bed, And soon the guests all
home get.

XXXV XXXV

They kept in peaceful life some

Они хранили в жизни мирной Привычки милой старины; customs Of dear old days; it
means:

They were at Shrove-day

У них на масленице жирной Водились русские блины; accustomed To have the fattest
Russian blins;

They had a fasting twice a year,

Два раза в год они говели; Любили круглые качели, They liked of round swing high
gear,

The guessing songs and round

Подблюдны песни, хоровод; В день Троицын, когда народ, dance, On all Whitsundays
caught a chance,

While people yawn in church at

Зевая, слушает молебен, Умильно на пучок зари prayer, To find a bunch of
praying grass

And drop some tears twice or

Они роняли слезки три; Им квас как воздух был потребен, thrice; They needed kvass not
less than air,

At table each of dear guests

И за столом у них гостям Носили блюды по чинам. Had course according to the
ranks.

XXXVI XXXVI

И так они старели оба. And so grew they old both.

But soon for husband, all at

И отворились наконец
once,

The door of coffin was

Перед супругом двери гроба, И новый он приял венец. unclosed: To have new wreath
he got a chance;

He died at hour of dinner,

Он умер в час перед обедом, Оплаканный своим соседом, Bermoned by his neighbours
dear,

By children and by loyal wife

Детьми и верною женой Чистосердечней, чем иной.
With candid never seen in life.

He was a common Russian

Он был простой и добрый барин, И там, где прах его лежит, barin, Was kind and good; at his
remains

The monument in words

Надгробный памятник гласит: Смиренный грешник, Дмитрий
explains Submissive sinner,
Ларин,
Dimitry Larin,

The brigadier, a slave of God,

Господний раб и бригадир, Под камнем сим вкушает мир.
Has peace by him forever got.

XXXVII XXXVII

At his Penates, quite permissive

Своим пенатам возвращенный, Владимир Ленский посетил Vladimir honoured all, who
died;
 At neighbour’s monument
Соседа памятник смиренный, И вздох он пеплу посвятил; submissive He dedicated him a
sigh;

His heart was sad, his voice was

И долго сердцу грустно было.
mournful.

«Рооr Yorick!16 — молвил он уныло. — ‘Ah, poor Yorick, said he, joyful

He kept me often in his hands,

Он на руках меня держал. Как часто в детстве я играл While I could show many
pranks

With medal for Ochakov

Его Очаковской медалью! Он Ольгу прочил за меня, playing, Intended Olga for my
wife

And wondered: would he be

Он говорил: дождусь ли дня?..»
alive?’

И, полный искренней печалью, Sincerely, in grief embracing

His heart, Vladimir qickly

Владимир тут же начертал Ему надгробный мадригал. penned At tomb a madrigal by
hand.

XXXVIII XXXVIII

By writing verse, the dismal

И там же надписью печальной Отца и матери, в слезах, mourner Of parents, with
running eyes,

The ashes patriarchal

Почтил он прах патриархальный...
honoured.

Увы! на жизненных браздах Alas! On furrows of lives

New generations by some

Мгновенной жатвой поколенья, По тайной воле провиденья, reason, At secret will of great
provision

Arise and ripen, then will fall,

Восходят, зреют и падут; Другие им вослед идут...
And others after them come all,

To-day frivolous generation

Так наше ветреное племя Растет, волнуется, кипит
Matures, stirs, already tests

Grandfathers to the tombs do

И к гробу прадедов теснит. Придет, придет и наше время, press, It comes, the time of
exitation,

Grandchildren once upon good

И наши внуки в добрый час Из мира вытеснят и нас! day Will press from world all us
away.
XXXIX XXXIX

Meanwhile in life you try to

Покамест упивайтесь ею, Сей легкой жизнию, друзья! revel, As much as I you take
form it!

I grasp its vanity, and never Too

Ее ничтожность разумею И мало к ней привязан я;
much I was attached to it;

For fantoms I my eyelids closed;

Для призраков закрыл я вежды; Но отдаленные надежды
But some remote dear hopes

Sometimes are troubling wit

Тревожат сердце иногда: Без неприметного следа and heart: Without printing
pretty mark

To leave the world I would he

Мне было б грустно мир оставить.
sorry.

I live and write not for

Живу, пишу не для похвал;
applause,

But, seems to me I’d wish, of

Но я бы, кажется, желал Печальный жребий свой прославить, course To fill my fate with kind
of glory.

In hope that by future friend Of

Чтоб обо мне, как верный друг, Напомнил хоть единый звук.
me some sound will be said.

XL XL

The heart of somebody he’ll

И чье-нибудь он сердце тронет; И, сохраненная судьбой, cherish, Arid, kept by touch of
truthful fate,

Perhaps, in Lethe won’t perish

Быть может, в Лете не потонет Строфа, слагаемая мной; My verse, by wit and heart well
made;

Perhaps, in front of portrait

Быть может (лестная надежда!), Укажет будущий невежда famous, To people future
ignoramous

Will show my renowned face

На мой прославленный портрет И молвит: то-то был поэт!
And say: ‘It’s poet of grace!’

Accept you all my thankful

Прими ж мои благодаренья, Поклонник мирных аонид, feelings Admirer of peaceful
muse,

Ah, you, whose memory will

О ты, чья память сохранит Мои летучие творенья, fuse In verse my flying feeble
dealings,
 Whose grateful, feeling, truthful
Чья благосклонная рука Потреплет лавры старика! hand Will pat the fame of old
man!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ CHAPTER THREE

Fille était fille, elle était

Elle était fille, elle était amoureuse. amourese. She was a girl She
was in love.

Malfilâtre. Malfilatre.

I I

«Куда? ‘What way?

You poets, are queer!’ -Good

Уж эти мне поэты!» — Прощай, Онегин, мне пора.
bye, Onegin, time has gone.

‘I don’t hamper you, but dear,

«Я не держу тебя; но где ты Свои проводишь вечера?» For evenings where have you
gone?

-To Larin’s -’Oh, looks it

— У Лариных. — «Вот это чудно. strangely: To kill your pretty
evenings daily…

Помилуй! и тебе не трудно Там каждый вечер убивать?» — Forgive me, isn’t it too hard?’ -
Нимало. — For me it’s not - ‘But dear bard,

I don’t grasp despite

«Не могу понять. Отселе вижу, что такое: Во-первых (слушай,
endeavours; You listen to (if I
прав ли я?),
am right?)

This Russian family seems light,

Простая, русская семья, К гостям усердие большое, To all the guests it’s always
zealous,

Варенье, вечный разговор Про дождь, про лен, про скотный The jams, eternal talk of all: Of
двор...» rain, of flax, of horses’ stall…’

II II

— Я тут еще беды не вижу. -In this I see yet no troubles…

‘But trouble is: they are such

«Да скука, вот беда, мой друг».
bores’.

-I hate your world of fashion

— Я модный свет ваш ненавижу; Милее мне домашний круг, marbles, Much more I like the
 world indoors,

Где я могу... — And there… -

‘For the sake of goodness, You

«Опять эклога! Да полно, милый, ради бога.
keep the eclog, now useless.

Ну что ж? ты едешь: очень жаль. Ах, слушай, Ленский; да нельзя I’m sorry that you go… well, My
ль dear Lensky, will you tell,

If that Fillidae you can show,

Увидеть мне Филлиду эту, Предмет и мыслей, и пера, The subject for the pen to
mourn,

For tears, rhymes and so on?…

И слез, и рифм et cetera?.. Представь меня».
Present me her’.

— Ты шутишь. — - D’you joke -

«Нету». ‘No’.

-I’m glad. - ‘but when?’ -Well,

— Я рад. — «Когда же?» — Хоть сейчас. Они с охотой примут нас. now just, They will receive with
pleasure us.

III III

-Let’s go.- They were quietly

Поедем. — Поскакали други,
driven,

And got to neighbours in a

Явились; им расточены Порой тяжелые услуги while. At once they heartily
were given

Гостеприимной старины. All services of old time.

Обряд известный угощенья: It was well known friendly

wellcome:

On saucers jam they gave, and

Несут на блюдечках варенья, На столик ставят вощаной Кувшин с
seldom Some berry water in a
брусничною водой.
jug Put on a table, and a cup.

IV IV

The way is short, from dear

Они дорогой самой краткой Домой летят во весь опор17. neighbour They go home fast,
at speed;

Let’s listen, yet without labour,

Теперь подслушаем украдкой Героев наших разговор:
To their talking, short indeed.

But why, Onegin, you are

— Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —
 yawning? -

«Привычка, Ленский». ‘My habit,..

— Но скучаешь I…’ -But you are boring

Ты как-то больше. — Much more... -

«Нет, равно. ‘Well, no, just the same...

Однако в поле уж темно; The field is dark in pretty gale...

Andryushka, quicker must you

Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!
go!

What foolish, dumpy is this

Какие глупые места!
place!

You see, your Larina is plain,

А кстати: Ларина проста, Но очень милая старушка;
But very dear old soul;

And I’m afraid: in spite of

Боюсь: брусничная вода Мне не наделала б вреда. charm That water brings me
much of harm...

V V

You tell, of them which is

Скажи: которая Татьяна?» — Да та, которая, грустна Tatyana?’ -That girl, which’s
always so sad;

She’s taciturn like that

И молчалива, как Светлана, Вошла и села у окна. — Swetlana,.. When came, at
window she sat.-

‘But do you love, indeed, the

«Неужто ты влюблен в меньшую?» — А что? —
other?’ -And what? -

«Я выбрал бы другую, ‘But I’d prefer another,

Когда б я был, как ты, поэт. If I were poet like you.

Of life her features have but

В чертах у Ольги жизни нет.
few.

Like in van Dick’s Madonna

Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне: Кругла, красна лицом она, finness, Her face is round, red,
she’s boon

As well as ruddy foolish moon

Как эта глупая луна На этом глупом небосклоне». At the horizon’s foolish
brightness’.

Vladimir answered short, was

Владимир сухо отвечал И после во весь путь молчал. dry. Then he was mute, his face
 was wry.

VI VI

Meanwhile Onegin’s stay at

Меж тем Онегина явленье У Лариных произвело Larin’s Was estimated like a
news,

Affected native Russian banns,

На всех большое впечатленье И всех соседей развлекло. And all the neighbours were
amused.

They all began to guess of

Пошла догадка за догадкой. Все стали толковать украдкой, reasons, Invented stealthily
decisions,

They joked, not without sin At

Шутить, судить не без греха, Татьяне прочить жениха;
Tanya’s suitor made a hint.

Some neighbours said of the

Иные даже утверждали, Что свадьба слажена совсем, impression That wedding had
some pointed time,

But was delayed for short a

Но остановлена затем, Что модных колец не достали. while As they had no rings of
fashion.

About Lensky’s wedding all

О свадьбе Ленского давно У них уж было решено. Were sure neighbours once for
all.

VII VII

Tatyana heard with indignation

Татьяна слушала с досадой Такие сплетни; но тайком
All those gossips, but she had

With unexpected consolation

С неизъяснимою отрадой Невольно думала о том; Unwittingly some thought of
that:

Some string of love in her

appeared, In love affairs she
И в сердце дума заронилась; Пора пришла, она влюбилась.
was geared

As well as seeds in vital strife In

Так в землю падшее зерно Весны огнем оживлено.
earth by spring are given life.

Long since the girl began to

Давно ее воображенье, Сгорая негой и тоской, languish, Could burn in bliss, in
dismal mood,
Алкало пищи роковой; Давно сердечное томленье Her spirit longed for fatal food;
Long since unbearable anguish

Made all young heart to pine

Теснило ей младую грудь; Душа ждала... кого-нибудь, away, For someone did her soul
wait.

VIII VIII

She waited, looked and anyhow

И дождалась... Открылись очи; Она сказала: это он! She said: well, yes! it must be
He

Alas! all days and nights are

Увы! теперь и дни и ночи, И жаркий одинокий сон, now One long and lone dream
in heat,

All’s filled by Him, by image

Все полно им; все деве милой Без умолку волшебной силой dear, And magic force, that she
can hear,

Yet speaks of Him; and she

Твердит о нем. Докучны ей И звуки ласковых речей, avoids The sounds of the tender
voice

And gaze attentive of her

И взор заботливой прислуги. В уныние погружена, maidens; She daily greatly is
depressed;

She doesn’t listen to the guests

Гостей не слушает она И проклинает их досуги,
And curses their idle leisures,

Unwaited coming any day And

Их неожиданный приезд И продолжительный присест.
each delay to get away.

IX IX

And -now she with great

Теперь с каким она вниманьем Читает сладостный роман, attention Voluptuous novels
quickly reads,

With what a lively fascination

С каким живым очарованьем Пьет обольстительный обман!
Deludes herself with all deceits!

By happy force of own

Счастливой силою мечтанья Одушевленные созданья, dreamings She brings to life all
novel’s beings,

Like Julie’s lovers, grand

Любовник Юлии Вольмар, Малек-Адель и де Линар, Wollmar, Malek-Adel and De
Linar,
И Вертер, мученик мятежный, И бесподобный Грандисон18, And Vertcr, that rebellious
martyr, Unimitable Grandison

With whom we all to sleep had

Который нам наводит сон, — Все для мечтательницы нежной gone; - For tender girl, the
dreamer hearty,

In single image they confused,

В единый образ облеклись, В одном Онегине слились.
In one Onegin all were fused.

X X

She feels herself like all her

Воображаясь героиной? Своих возлюбленных творцов, dear Of books beloved main
persons feel:

Clarissa, Julie and Delphina;

Кларисой, Юлией, Дельфиной, Татьяна в тишине лесов
Tatyana in the forest’s still

With dangerous book alone’s

Одна с опасной книгой бродит, Она в ней ищет и находит hiking, In it reveals she so
striking

Her secret heat, of which she

Свой тайный жар, свои мечты, Плоды сердечной полноты, dreamt, Whose plenitude ih
heart she felt.

She sighs, assuming as her real

Вздыхает и, себе присвоя Чужой восторг, чужую грусть, Delights of others and the
griefs;

Each day she whispers own

В забвенье шепчет наизусть Письмо для милого героя... myths Of letter to her image
dear.

But hero, I’m not wrong, Could

Но наш герой, кто б ни был он, Уж верно был не Грандисон.
never be like Grandison.

XI XI

His style to pompous tune

Свой слог на важный лад настроя, Бывало, пламенный творец rerversing An ardent author
tried sometimes

To show his beloved main

Являл нам своего героя Как совершенства образец. person As perfect one for all the
times,

And gave this person all the

Он одарял предмет любимый, Всегда неправедно гонимый, beauty, And made him wrongly
persecuted;
Душой чувствительной, умом И привлекательным лицом. With tender soul, clear sense
Him gave attractive handsome
face,

And heated by the pure passion

Питая жар чистейшей страсти, Всегда восторженный герой
This agitated person bade

His wish to sacrifice his fate;

Готов был жертвовать собой, И при конце последней части But for the end (to make
impression)

Was always punished wicked

Всегда наказан был порок, Добру достойный был венок. vice, And good was given
garlands twice.

XII XII

In haze are now minds of

А нынче все умы в тумане, Мораль на нас наводит сон, people: The moral them to sleep
just makes;

The vice, that’s gentle but not

Порок любезен — и в романе, И там уж торжествует он. feeble, In novels now
celebrates.

Of British muse some old fables

Британской музы небылицы Тревожат сон отроковицы, Her dreams disturb, and it
enables

As idols now to have got Or

И стал теперь ее кумир Или задумчивый Вампир, Vampire, who’s lost in thought,

Or vagrant Melmoth, such

Или Мельмот, бродяга мрачный, Иль Вечный жид, или Корсар, distressful, Or Corsair, or
Eternal Jew,

Или таинственный Сбогар19. Or Sbogar, mythical a few.

Lord Byron with his whim

Лорд Байрон прихотью удачной Облек в унылый романтизм И successful Enveloped fussy
безнадежный эгоизм. egoism In hopeless
romanticism.

XIII XIII

But dear friends, it all is

Друзья мои, что ж толку в этом? Быть может, волею небес,
useless: If I in future won’t be

A poet by will of goodness, New

Я перестану быть поэтом, В меня вселится новый бес,
devil then will enter me;

In spite of Foebus warning

 notes Myself I’ll humble to the
И, Фебовы презрев угрозы, Унижусь до смиренной прозы;
prose, When novels in the old
ways

Will take the twilight of my

Тогда роман на старый лад Займет веселый мой закат.
days.

Not secret tortures of the evil

Не муки тайные злодейства Я грозно в нем изображу,
Would I in prose represent,

But simply I to you will send

Но просто вам перескажу Преданья русского семейства,
The legends of the Russian real

Past clans; the charming

Любви пленительные сны Да нравы нашей старины. dreams of love, Antique
moralities beloved.

XIV XIV

In them I’ll write of simple

Перескажу простые речи Отца иль дяди-старика, speeches Of dad, of uncle, old
man:

Of bold children’s secret

Детей условленные встречи У старых лип, у ручейка; meetings That near lime at
brook began.

Of partings, jealous indignation,

Несчастной ревности мученья, Разлуку, слезы примиренья,
Of tears of conciliation;

Again of scandals, and at last

Поссорю вновь, и наконец Я поведу их под венец...
To altar I shall lead them fast,

And I’ll remind the speech of

Я вспомню речи неги страстной, Слова тоскующей любви, passion, The words of longing,
wistful love

That on the days I meant above,

Которые в минувши дни У ног любовницы прекрасной
At feet of ladies fox expression

Of feelings quickly came to

Мне приходили на язык, От коих я теперь отвык. mind, But now weakly lag
behind.

XV XV

Татьяна, милая Татьяна! Tatyana, ah, Tatyana dear!

С тобой теперь я слезы лью; With you I now tears shed;

Of tyrant you didn’t fear, But

Ты в руки модного тирана Уж отдала судьбу свою.
now he your fate has had.
Погибнешь, милая; но прежде Ты в ослепительной надежде You’ll perish, but before you go,
You try in dazzling pretty hope

Some darkling blessing to invite

Блаженство темное зовешь, Ты негу жизни узнаешь,
To know better bliss of life

And magic poison of its itches;

Ты пьешь волшебный яд желаний, Тебя преследуют мечты: You are pursued by happy
dream,

At any place you fancy him, The

Везде воображаешь ты Приюты счастливых свиданий;
refuge for the happy wishes;

At any place in front of you

Везде, везде перед тобой Твой искуситель роковой. Your fatal tempter waits for
you.

XVI XVI

In grief of love Tatyana goes To

Тоска любви Татьяну гонит, И в сад идет она грустить,
their garden, she is sad;

But suddenly her eyelids close,

И вдруг недвижны очи клонит, И лень ей далее ступить.
She hasitates to make a step..,

Her chest is high, her cheeks

Приподнялася грудь, ланиты Мгновенным пламенем покрыты, are covered By instant flame,
they quickly flowered,

The breath is fading in her lips,

She heard some noise, her eyes
Дыханье замерло в устах, И в слухе шум, и блеск в очах...
did glimpse...

The night then comes, the moon

Настанет ночь; луна обходит Дозором дальный свод небес, is mooving Around distant parts
of sky;

A nightingale in haze of night

И соловей во мгле древес Напевы звучные заводит.
His loud melodies is tuning.

In dark my Tanya’s quite upset

Татьяна в темноте не спит И тихо с няней говорит: With nurse in whisper has a
chat:

XVII XVII

‘...can’t sleep, it’s stuffy, you

«Не спится, няня: здесь так душно! Открой окно да сядь ко мне». unclose The window and sit
beside...’

— Что, Таня, что с тобой? — -But what is it -

«Мне скучно, Поговорим о старине». ‘You tell of those Your old
times... I’ve boring tide..’

— О чем же, Таня? -But what about?

I had happened To know many

Я, бывало, Хранила в памяти не мало
old legends,

A lot of stories with the whirls,

Старинных былей, небылиц Про злых духов и про девиц; With wicked ghosts and the
girls...

My memory is dark.., I’m

А нынче все мне тёмно, Таня: Что знала, то забыла. granny... And much forgot... of
life the line

Is drawn, in turn I’ve bad nay

Да, Пришла худая череда!
time.

Зашибло... — My poor mind...

«Расскажи мне, няня, - You tell me, nanny,

About girls, you meant above,

Про ваши старые года: Была ты влюблена тогда?»
And how did you fall in love?

XVIII XVIII

-Ah, dear my! in my teenager

— И, полно, Таня! В эти лета Мы не слыхали про любовь; We heard yet nothing of the
love,

Or otherwise I’d be with rages

А то бы согнала со света Меня покойница свекровь. —
By all my kin pursued for love.-

‘But how did you marry,

«Да как же ты венчалась, няня?» — Так, видно, бог велел.
nanny?’ -It was by wish of God.

My Vanny Was younger, than

Мой Ваня Моложе был меня, мой свет, А было мне тринадцать
myself I mean, And I was, dear,
лет.
yet thirteen.

For weeks matchmaker was

Недели две ходила сваха К моей родне, и наконец then coming To all my kin, and
due to that

Благословил меня отец. My father gave consent to wed.

Я горько плакала со страха, In fear I was crying, darling,

In weep my plait was then

Мне с плачем косу расплели Да с пеньем в церковь повели. undid, With songs to altar us
could lead.
XIX XIX

И вот ввели в семью чужую... And I’m in family unknown...

Да ты не слушаешь меня... — But are you listening yet to me?

‘Well... I, my nanny… don’t

«Ах, няня, няня, я тоскую, Мне тошно, милая моя: know... For love I’m longing,
dear me!

To cry, to weep I’m now

Я плакать, я рыдать готова!..» — Дитя мое, ты нездорова; ready...’ -I see, you are unwell
already

My dear God, you bless and

Господь помилуй и спаси!
save!

What do you want to ask, you

Чего ты хочешь, попроси...
say!

But let me help with sacred

Дай окроплю святой водою, Ты вся горишь... —
water.

You are in heat.- - But I’m not ill

«Я не больна: Я... знаешь, няня... влюблена». — Дитя мое, господь Well... nanny, I’m in love, I
с тобою! — feel.., - God bless you now, dear
daughter! -

The nurse was using own way

И няня девушку с мольбой Крестила дряхлою рукой. To help the girl with cross and
pray.

XX XX

‘I fell in love’, again she

«Я влюблена», — шептала снова Старушке с горестью она. whispers In nurse’s ear in
dismay.

-My hearty friend, you have

— Сердечный друг, ты нездорова. some fevers.-

«Оставь меня: я влюблена». ‘I fell in love... you’d get away

Meanwhile the moon was

И между тем луна сияла И томным светом озаряла brightly shining, By languid
light it was enlightning

Tatyana’s pale and dismal

Татьяны бледные красы, И распущенные власы, charms, Her hair down let by
chance,

The tracks of tears; in a chair In

И капли слез, и на скамейке Пред героиней молодой,
front of heroine in grief
 In wadded jacket and kerchief
С платком на голове седой, Старушку в длинной телогрейке;
The old woman with grey hair.

And all around dreams in still,

И все дремало в тишине При вдохновительной луне. With light of moon its all
fulfilled.

XXI XX I

While at the moon Tatyana’s

И сердцем далеко носилась Татьяна, смотря на луну... looking, By own heart away
she’s gone...

Of mind some vague a thought

Вдруг мысль в уме ее родилась...
is moving...

«Поди, оставь меня одну. ‘You, nanny, let me stay forlone.

You give a pen and paper, dear,

Дай, няня, мне перо, бумагу, Да стол подвинь; я скоро лягу;
I’ll stay in bed; make table near;

Прости». Forgive me’.

Lone in the room In stillness, in

И вот она одна. Все тихо. Светит ей луна.
the light of moon

She’s writing, on the table

Облокотясь, Татьяна пишет, И все Евгений на уме, leaning, And always Eugene’s
kept in mind,

Her letter of unwitting kind By

И в необдуманном письме Любовь невинной девы дышит.
love of innocence is breathing.

The letter’s ready, has been

Письмо готово, сложено...
fit...

Татьяна! для кого ж оно? Tatyana, tell: for whom is it?

XXII XXII

I knew some difficult young

Я знал красавиц недоступных, Холодных, чистых, как зима, ladies' Like winter cold, pure,
light,

Implacable at their ages,

Неумолимых, неподкупных, Непостижимых для ума;
Inscrutable for all my mind;

In them I marvelled at the

Дивился я их спеси модной, Их добродетели природной, virtue And fashioned arrogance,
that hurts you,

And I confess: from them I fled:

И, признаюсь, от них бежал, И, мнится, с ужасом читал It seemed with horror I had
 read

On their foreheads words of

Над их бровями надпись ада: Оставь надежду навсегда20. Hades: Forever hopes you must
leave...

For them to love yet meant to

Внушать любовь для них беда, Пугать людей для них отрада. grieve, To scare males was joy
for ages.

May be, you saw at Neva’s

Быть может, на брегах Невы Подобных дам видали вы. banks Some ladies of these
queer ranks.

XXIII XXIII

Among admirers obedient I’ve

Среди поклонников послушных Других причудниц я видал,
seen she-cranks of other kinds:

In pride they were with males

Самолюбиво равнодушных Для вздохов страстных и похвал. indifferent. At distance stayed
from praise and sighs.

And I had found then, amazing:

И что ж нашел я с изумленьем? Они, суровым повеленьем
By their bashful, stern behaving

They scared love quite timid,

Пугая робкую любовь, Ее привлечь умели вновь shy., But they attracted lovers
by

At least regret, sincere pity, At

По крайней мере сожаленьем, По крайней мере звук речей
least by sounds of the speech,

Which seemed to be more

Казался иногда нежней, И с легковерным ослепленьем tender, rich; And with the
trustful blind entreaty

Some youthful lover ran again

Опять любовник молодой Бежал за милой суетой.
Behind the fuss, but all in vain.

XXIV XXIV

But why Talyana should be

За что ж виновнее Татьяна?
guilty?

Because she’s innocent and

За то ль, что в милой простоте
plain,

Of fraud she knows nothing

Она не ведает обмана И верит избранной мечте? strictly And wants to dream her
life away?

Because her love is not of

За то ль, что любит без искусства, Послушная влеченью чувства, fashion, Obedient to the call of
passion?

Because ire, truthfulness she’s

Что так доверчива она, Что от небес одарена swift? Because from heavens
got as gift

To have some quick and

Воображением мятежным, Умом и волею живой, restless fancy? Because her will
and wit has had

And wayward, willful is her

И своенравной головой, И сердцем пламенным и нежным? head? Or heart is flaming,
tender, healthy?

But can’t you really absolve Her

Ужели не простите ей Вы легкомыслия страстей?
passions, if you them revolve?

XXV XXV

Coquette is judging always

Кокетка судит хладнокровно, Татьяна любит не шутя coolly; Tatyana loves without
jest,

For love she’s dedicated truly

И предается безусловно Любви, как милое дитя. Like loyal child for mother’s
nest,

She doesn’t say: ‘Let us

Не говорит она: отложим — Любви мы цену тем умножим, postpone For multiplying price
of own

Attractiveness; to catch in nets

Вернее в сети заведем; Сперва тщеславие кольнем
By first expressing some regret

For hopes; then

Надеждой, там недоуменьем Измучим сердце, а потом misunderstanding Well use to
break the heart; again

Return him life by jealous flame

Ревнивым оживим огнем; А то, скучая наслажденьем,
Or otherwise the male offended,

Like prisoner from any chain Is

Невольник хитрый из оков Всечасно вырваться готов.
ready to escape again,

XXVI XXVI

But l forsee some more of

Еще предвижу затрудненья: Родной земли спасая честь, bounds: The honour of my land
to save,

I have without any doubts

Я должен буду, без сомненья, Письмо Татьяны перевесть.
Tatyana’s letter to translate.
 Uneasily she was expressing
Она по-русски плохо знала, Журналов наших не читала Her thoughts in mother tongue
expressive;

Her Russian was yet very bad

И выражалася с трудом На языке своем родном, As Russian books she never
read.

That’s why in French she’s

Итак, писала по-французски... always writing.

Что делать! повторяю вновь: Alas! I must repeat again:

A lady’s love until to-day To

Доныне дамская любовь Не изьяснялася по-русски,
speak her Russian isn’t trying,

And proud language’s now lit

Доныне гордый наш язык К почтовой прозе не привык.
For prose postal a bit.

XXVII XXYII

To-day they wish to make each

Я знаю: дам хотят заставить Читать по-русски.
lady To read in Russian.

Право, страх! What’s the end?

You’ll hardly meet to-day a

Могу ли их себе представить С «Благонамеренным»21 в руках! maiden With Russian magazine
in hand.

My poets! I’d like to hear If I

Я шлюсь на вас, мои поэты; Не правда ль: милые предметы,
am right; the ladies dear

To whom in secret you did write

Которым, за свои грехи, Писали втайне вы стихи,
Some verse, your sins to justify,

To whom your hearts were

Которым сердце посвящали, Не все ли, русским языком dedicating,- In written Russian
they were bad

As no knowledge they had had,

Владея слабо и с трудом, Его так мило искажали,
And dearly were deformating

The grammar; language from

abroad For mother tongue they
И в их устах язык чужой Не обратился ли в родной?
all had got.

XXVIII XXVIII

And God forbid at evening party

Не дай мне бог сойтись на бале Иль при разъезде на крыльце
Or after ball, at porch, on step
 To meet a student while
С семинаристом в желтой шале Иль с академиком в чепце! departing, Or scholar wearing
night cap.

I don’t like the Russian

Как уст румяных без улыбки, Без грамматической ошибки Я speeches Without grammar
русской речи не люблю. incompleteness, As well as lips
without smile.

Быть может, на беду мою, Perhaps I’ll grieve if in a while

Of younger beauties generation

Красавиц новых поколенье, Журналов вняв молящий глас,
Will follow the journal’s call:

To grammar will subdue us all,

К грамматике приучит нас; Стихи введут в употребленье; To verse will pay too much
attention:

But I… it doesn’t bother me: To

Но я... какое дело мне? Я верен буду старине.
old times I’ll loyal be.

XXIX XXIX

Some wrong and wry neglectful

Неправильный, небрежный лепет, Неточный выговор речей babble Of mispronouncing of
words

Like long before make heart my

По-прежнему сердечный трепет Произведут в груди моей; tremble And all my soul always
flirts.

To have remorse I haven’t

forces; Like Bogdanovich’s all
Раскаяться во мне нет силы, Мне галлицизмы будут милы, Как
verses I’d like all dear
прошлой юности грехи, Как Богдановича стихи.
gallicisrns, As well as previous
youthful sins.

But well, its time I should be

Но полно. Мне пора заняться Письмом красавицы моей; busy: The beauty’s letter I
should use.

But I am ready to refuse As its

Я слово дал, и что ж? ей-ей Теперь готов уж отказаться.
translation isn’t easy.

I know: Parny’s tender rhymes

Я знаю: нежного Парни Перо не в моде в наши дни.
Make no hit at present times.

XXX XXX

The bard of feasts, of languid

Певец Пиров и грусти томной22, Когда б еще ты был со мной, sadness, you had chance to stay
with me,
 With my request immodest,
Я стал бы просьбою нескромной Тебя тревожить, милый мой: gladless I’d trouble you for
helping me:

To make your dear magic

Чтоб на волшебные напевы Переложил ты страстной девы tuning Of beauty’s passion
mood, resuming

Some foreign words, she often

Иноплеменные слова.
writes.

But where are you? Come! My

Где ты? приди: свои права
rights

To you give with my endeavours

Передаю тебе с поклоном...
And bows.

Но посреди печальных скал, But in gloomy cliffs

Instead of praise he gets yet

Отвыкнув сердцем от похвал, Один, под финским небосклоном, griefs: Alone under Finnish
heavens

He’s hiking. Never, I believe,

Он бродит, и душа его Не слышит горя моего. He has been bothered that I
grieve.

XXXI XXXI

In hands I have Tatyana’s letter.

Письмо Татьяны предо мною; Его я свято берегу, It’s kept by me with sacred
sigh.

With secret grief I read this

Читаю с тайною тоскою И начитаться не могу. matter, While reading cannot
put aside.

By whom was tenderness

Кто ей внушал и эту нежность, И слов любезную небрежность? inspired? - With words
neglectness who’s admired?

And who inspired touching talk

Кто ей внушал умильный вздор, Безумный сердца разговор, Which looks like madman’s
hearty mock.

It’s both harmful and

И увлекательный и вредный?
absorbing.

Я не могу понять. All that I don’t grasp.

Но вот Let’s read

My bad translation incomplete.

Неполный, слабый перевод, С живой картины список бледный Its like of picture poor copy; Or
like of

«Freischutz» lovely tune But

Или разыгранный Фрейшиц Перстами робких учениц:
played by pupils in a Fume.

Письмо Tatyana’s letter to Onegin.

I write to you - what more or

Татьяны к Онегину Я к вам пишу — чего же боле? Что я могу еще
other To add to all by this is
сказать?
said?

And now at your will is rather

Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. To punish me with scorn for
that.

But if my wretched fate you

Но вы, к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы не rather Will grasp with pity little
оставите меня. bit, You’ll never leave me such
unfit.

At first I wished to keep it

Сначала я молчать хотела; Поверьте: моего стыда Вы не узнали б secret; Believe me: never of my
никогда, Когда б надежду я имела shame You’d guess, as I would
well behave

If I had any hope rigid Not

Хоть редко, хоть в неделю раз В деревне нашей видеть вас,
often, mere once a week,

At you in village have a weak

Чтоб только слышать ваши речи, Вам слово молвить, и потом But look. To listen to your
speaking,

A word to say, and then again

To think arid think, but of the
Все думать, думать об одном И день и ночь до новой встречи.
same All day and night until
new meeting.

They say, you are a lone guy, In

Но, говорят, вы нелюдим; В глуши, в деревне все вам скучно, country’s stillness you are
boring.

And we... with nothing can we

А мы... ничем мы не блестим, Хоть вам и рады простодушно. shine, We all to see you are
adoring.

Зачем вы посетили нас? What for you visited all us?

In village, in forgotten stillness

В глуши забытого селенья Я никогда не знала б вас, Не знала б Of you I’d never know, thus I
горького мученья. wouldn’t know tortures
sleepless.

Души неопытной волненья Смирив со временем (как знать?), Of agitated soul’s feelings

With time I’d smooth and then

По сердцу я нашла бы друга, Была бы верная супруга И might be I’d find a friend to suit
добродетельная мать. my soul, Would be a loyal wife
on whole, And virtuous mother I
would be.

Другой!.. Some other...

But to no person In all the

Нет, никому на свете Не отдала бы сердца я!
world I’d give my heart,

It’s all decided (it’s my version)

То в вышнем суждено совете... То воля неба: я твоя; Вся жизнь
By heavens board: I’m yours at
моя была залогом
heart.

My life has been a pawn but

Свиданья верного с тобой; Я знаю, ты мне послан богом, fruitless Of meeting with my
dear friend;

I know, you were sent by

До гроба ты хранитель мой... Ты в сновиденьях мне являлся goodness, You’ll be my guard
until the end,

You came to me when I was

Незримый, ты мне был уж мил, Твой чудный взгляд меня томил, sleeping, Unseen you were to
me beloved,

Your glance made languish me

far love, Your voice was
touching all my feeling For
В душе твой голос раздавался Давно... нет, это был не сон! Ты
long... But that was not a
чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала
dreamt You came, at once I got
to know: Inflamed and heated I
was whole.

And then I thought: He’s now

И в мыслях молвила: вот он!
in;

It’s true; to you I had boon

Не правда ль? я тебя слыхала: Ты говорил со мной в тиши, Когда
listening, In stillness spoke. you
я бедным помогала
to me

When I to wretchers was

assisting Or by the prayer was
Или молитвой услаждала Тоску волнуемой души?
releasing From stress my soul
within me.

That instant I could trunk with

И в это самое мгновенье Не ты ли, милое виденье,
reason

That you had come, my dear

В прозрачной темноте мелькнул, Приникнул тихо к изголовью? vision In darkness came for
head of bed

And stilly neared me in

calmness. I think its you with
Не ты ль, с отрадой и любовью, Слова надежды мне шепнул?
 love and brightness Could
whisper full of hopes word.

What are you: angel guardian

Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель: trusty Or tempter treacherous
and ghastly?

Мои сомненья разреши. You help my doubts to resolve:

Well, may he all it is by now

Быть может, это все пустое, Обман неопытной души!
The fraud of innocent young girl

И суждено совсем иное... For changes fated anyhow...

Но так и быть! Let it be so: you have had

In hands my fate for ever now,

Судьбу мою Отныне я тебе вручаю, Перед тобою слезы лью, Твоей
In front of you I tears shed:
защиты умоляю...
Defend my soul anyhow...

Imagine: I’m alone, thus From

Вообрази: я здесь одна, Никто меня не понимает,
no man have understanding...

It seems to me, my wit is fading

Рассудок мой изнемогает, И молча гибнуть я должна.
And silently I perish must.

I wait: with glance when you

approach Some hopes give to
Я жду тебя: единым взором Надежды сердца оживи Иль сон
poor heart Or heavy dream you
тяжелый перерви, Увы, заслуженным укором!
stop by hard Alas! deserved by
me reproach.

Кончаю! I stop!

Страшно перечесть... I dread to read again...

In fear shameful heart is

Стыдом и страхом замираю...
sinking.

For me your honour is the bail,

Но мне порукой ваша честь, И смело ей себя вверяю... I trust you bravely all my
feeling...

XXXII XXXII

Tatyana now sighs and moans,

The letter’s trembling on her
Татьяна то вздохнет, то охнет; Письмо дрожит в ее руке; Облатка
palm, The wafer’s drying on her
розовая сохнет На воспаленном языке.
own Inflamed by fever rigid
tongue.

Her head to shoulder’s

К плечу головушкой склонилась, Сорочка легкая спустилась С ее inclining, Her light chemise is
прелестного плеча... now sliding From charming
shoulder away...
 But now radiant moon’s ray Is
Но вот уж лунного луча Сиянье гаснет. Там долина Сквозь пар
dying out, and some quaky
яснеет.
From earth gets out steam.

A stream Like silver shines. And

Там поток Засеребрился; там рожок Пастуший будит селянина. after dream By hornlet peasants
have been waking.

Its morning: everyone again Is

Вот утро: встали все давно, Моей Татьяне все равно. up. To her it’s all the same.

XXXIII XXXIII

She doesn’t see that day is

breaking. She sits in bed with
Она зари не замечает, Сидит с поникшею главой И на письмо не
hanging head And on her letter
напирает Своей печати вырезной.
isn’t pressing Her well cut out
round stamp.

But stealthily the door

unlocking Grey-haired nurse
Но, дверь тихонько отпирая, Уж ей Филипьевна седая Приносит
already’s walking, With tea on
на подносе чай. «Пора, дитя мое, вставай: Да ты, красавица,
tray is coming up: -My child, it’s
готова!
time for getting up; But, beauty,
you are now ready!

О пташка ранняя моя! My dear early little bird!

Last evening frightful words I’d

Вечор уж как боялась я!
heard; Thank God!

Да, слава богу, ты здорова! I see you strong already!

Of nightly grief I see none

Тоски ночной и следу нет, Лицо твое как маков цвет». track, Your face is blushing
poppy-red.-

XXXIV XXXIV

‘Ah, will you do a favour,

— Ах! няня, сделай одолженье. — «Изволь, родная, прикажи». nanny?’ -All right, my dear, you
command.-

‘D’you think.’ indeed...

— Не думай... право... подозренье... Но видишь... ах! не откажи. — suspicions any… But do you
see...

Ah, don’t mind’ -My friend, by

«Мой друг, вот бог тебе порука».
God to hail I dare —

‘You send your grandchild stilly

— Итак, пошли тихонько внука С запиской этой к О... к тому... there To give this note to... to
my...

The neighbour... order to your

К соседу... да велеть ему, Чтоб он не говорил ни слова, Чтоб он не guy: Not say a word he must be
называл меня... — «Кому же, милая моя? ready, By no means to call my
name!’… -To whom, my dear?

Tell again, You see, I’m now

Я нынче стала бестолкова.
muddle-headed.

Too many neighbours we have

Кругом соседей много есть; Куда мне их и перечесть». had, I cannot count al! them
yet.-

XXXV XXXV

‘What slow-witted you are,

nyanya!’ -I’m old, dear friend of
— Как недогадлива ты, няня! — «Сердечный друг, уж я стара,
heart, My wit is now fading,
Стара; тупеет разум, Таня; А то, бывало, я востра, Бывало, слово
Tanya: But long ago I was
барской воли...» — Ах, няня, няня! до того ли?
smart: By word of barin’s will
I’d rather…-

‘Ah, nanny, that is quite

(mother, I’m never bothered by
Что нужды мне в твоем уме? Ты видишь, дело о письме К
your wit; I speak of letter, you
Онегину. — «Ну, дело, дело.
should fit For that Onegin’ -Well
done dealing.

Do not be angry, dear. you Well

Не гневайся, душа моя, Ты знаешь, непонятна я...
know: I am dull for you...

But you are pale... What are you

Да что ж ты снова побледнела?» — Так, няня, право ничего. feeling? ‘It’s nothing, nanny,
not at all.

But send your boy, and first of

Пошли же внука своего.
all’ .

XXXVI XXXVI

The day had gone, but no

Но день протек, и нет ответа.
answer...

Другой настал: все нет как нет. Next day has come...

She’s up at once, Like shade

Бледна, как тень, с утра одета, Татьяна ждет: когда ж ответ?
she’s pale, but no answer...

Well dressed, she’s waiting for

Приехал Ольгин обожатель. her chance, But came to Olga
 her adorer.,.

‘And where is your friend, the

«Скажите: где же ваш приятель? — Ему вопрос хозяйки был. — former?- Vladimir such request
Он что-то нас совсем забыл». has got, It seems, he us at all
forgot.’.

Tatyana’s flushing, all she’s

trembling - To be to-day he
Татьяна, вспыхнув, задрожала. — Сегодня быть он обещал, — promised me,- Vladimir
Старушке Ленский отвечал, — Да, видно, почта задержала. — answers, - may be, he For post
Татьяна потупила взор, Как будто слыша злой укор. now yet is waiting.- Tatyana
stands, she drops her eyes As if
reproached by the vice.

XXXVII XXXVII

It’s getting dark; already,

shining, Is hissing evening
Смеркалось; на столе, блистая, Шипел вечерний самовар,
samovar, It heats the tea-pot,
Китайский чайник нагревая; Под ним клубился легкий пар.
brought from China; Light
steam is whirling so far.

By Olga’s hand the tea’s been

pouring To little cup of guest
adoring By dark and sweetly
scenting stream; A boy already
Разлитый Ольгиной рукою, По чашкам темною струею Уже
brings the cream; At window
душистый чай бежал, И сливки мальчик подавал; Татьяна пред
Tatyana’s standing, She’s
окном стояла, На стекла хладные дыша, Задумавшись, моя душа,
breathing at the cooling glass
Прелестным пальчиком писала На отуманенном стекле Заветный
And lost in thought quite deep
вензель О да Е.
and vast With pretty finger she
is melting On misted window’s
cool pane Her pattern O.E.
again.

XXXVIII XXXVIII

Meanwhile her soul’s feelings

И между тем душа в ней ныла, И слез был полон томный взор. moan, Her tears filled her
languid glance...

Вдруг топот!.. кровь ее застыла. What chatters!.. Blood in her

runs cold...

Вот ближе! скачут... и на двор Евгений! They rush into the yard at once!

‘Ah, Eugene!’, - She is quickly

running, Like shade she’s
prompt, to exit’s jumping, From
porch for garden through the
«Ах!» — и легче тени Татьяна прыг в другие сени, С крыльца на yard She flies, to look yet back
двор, и прямо в сад, Летит, летит; взглянуть назад Не смеет; it’s hard; In short a minute
мигом обежала Куртины, мостики, лужок, Аллею к озеру, лесок, she’s been racing Across the
Кусты сирен переломала, По цветникам летя к ручью. И, bridges and the glade, Along
задыхаясь, на скамью the forest, brook, the lake, She
is the lilac bushes breaking,
Through flowers she runs... in
wrench Without breath she
reached a bench,

XXXIX XXXIX

Упала... Has fallen…

«Здесь он! здесь Евгений! ‘Here’s He! that’s Eugene!

My God! what thoughts could

О боже! что подумал он!»
come to him!’

Of tortures full, her heart

В ней сердце, полное мучений, Хранит надежды темный сон; Она
refuges The hopes of her heavy
дрожит и жаром пышет,
dream.

She’s trembling in the heat of

fever, For him she waits and
doesn’t hear That in the garden
maidens sing, While they are
И ждет: нейдет ли? Но не слышит. В саду служанки, на грядах,
gathering, not seen, In bushes
Сбирали ягоду в кустах И хором по наказу пели (Наказ,
berries: they were given To sing
основанный на том, Чтоб барской ягоды тайком Уста лукавые не
strict order (while they job To
ели И пеньем были заняты: Затея сельской остроты!)
make them banns not to rob As
berries never could be eaten: In
country they invented then The
way the banns to defend!),

Песня девушек Maiden’s Song

Maidens dear, beautiful, We are

Девицы, красавицы, Душеньки, подруженьки,
mates in friendliness,

Let us play inventfully, Lot us

Разыграйтесь девицы, Разгуляйтесь, милые!
play more happily,

Let us sing in gaiety Song of

Затяните песенку, Песенку заветную,
maidens intimate,

Lets attract. brave fellow To the

Заманите молодца К хороводу нашему,
chorus merriful,

When we get that fellow, When

Как заманим молодца, Как завидим издали,
we see him, instantly

Let’s away get rapidly, Him

Разбежимтесь, милые, Закидаем вишеньем,
bespatter easily
 With the berries laughingly,
Вишеньем, малиною, Красною смородиной.
Don’t hear secretly

Maiden’s singing intimate,

Не ходи подслушивать Песенки заветные,
Don’t peep invisibly

Не ходи подсматривать Игры наши девичьи. At the games of maidenhood.

ХL XL

But she’s neglectful to the

Они поют, и, с небреженьем Внимая звонкий голос их, singing, To ringing voices of the
maids,

She waits impatiently for

Ждала Татьяна с нетерпеньем, Чтоб трепет сердца в ней затих, feeling That hearty tremble now
fades,

That gets away of cheecks the

Чтобы прошло ланит пыланье.
flaming.

Her breast as yet is greatly

Но в персях то же трепетанье,
trembling,

But doesn’t lade the heat of

И не проходит жар ланит, Но ярче, ярче лишь горит... cheeks, And brighter,
strickingly it heats,

As well as poor moth is

Так бедный мотылек и блещет И бьется радужным крылом, blending And shines like
rainbowed a thing

When him a schoolboy clips the

Плененный школьным шалуном; Так зайчик в озими трепещет, wing, Or like a little hare’s
trembling

When sees: a hunter from afar

Увидя вдруг издалека В кусты припадшего стрелка.
At him is looking so far,

ХLI XLI

At last she’s very deeply

Но наконец она вздохнула И встала со скамьи своей; sighing, From little bench is
getting

is going, and when she’s trying

Пошла, но только повернула В аллею, прямо перед ней,
To turn aside... is coming up

Just He! His gaze on her he’s

Блистая взорами, Евгений Стоит подобно грозной тени, fixing, Like dreadful shade for
her he’s reaching,
И, как огнем обожжена, Остановилася она. And she, as if she’s burned by
flame, Has stopped at once and
looks away...

But sequels of the sudden

Но следствия нежданной встречи Сегодня, милые друзья, meeting To-day, my dear
reader-friend,

I cannot show to the end As I

Пересказать не в силах я; Мне должно после долгой речи
must go after speaking

To have a rest and have a hike,

И погулять и отдохнуть: Докончу после как-нибудь.
That’s why I’ll finish other time.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ CHAPTER FOUR

La morale est dans la natura

La morale est dans la nature des choses.
des choses.

Necker The morality is In the

Necker.
nature of things.

I. II. III. IV. V. VI. VII I, II, III, IV, V, VI, VII

The less we love a pretty

Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей woman, The easier she’s liking
us,

The surely we may her min

И тем ее вернее губим Средь обольстительных сетей. Among the nets of tempting
fuss.

The cool debauchery was

Разврат, бывало, хладнокровный Наукой славился любовной, known As science of the love:
its own

Delights it glorifies itself,

Сам о себе везде трубя И наслаждаясь не любя.
Without love it revels self.

But such amusements, yet

Но эта важная забава Достойна старых обезьян important, Are worthy of an old
ape

Of praised grandfather’s old

Хваленых дедовских времян: Ловласов обветшала слава age: The Lovelace fame is now
rottened

With all the fame of red high

Со славой красных каблуков И величавых париков. heels, With grand, magestic old
wigs.

VIII VIII
 Who isn’t bored to be
Кому не скучно лицемерить, Различно повторять одно,
dissembling, To tell the same
who never ends?

Who grandly tries but mere

Стараться важно в том уверить, В чем все уверены давно, rambling To prove the people:
eggs is eggs?

Who listens to the same

Всё те же слышать возраженья, Уничтожать предрассужденья, objections And bans the
thoughts of wrong reflections

Of girls, which never had that

Которых не было и нет У девочки в тринадцать лет!
sin As they are only thirteen?

Whom don’t bore the falseful

Кого не утомят угрозы, Моленья, клятвы, мнимый страх, fears, The prayers, swears,
threats and hints,

Love-letter secrets on six

Записки на шести листах, Обманы, сплетни, кольцы, слезы, sheets, The fraud, the gossip,
rings, the tears,

Of many kin suspicious gaze, Of

Надзоры теток, матерей И дружба тяжкая мужей! husbands friendship’s heavy
haze?

IX IX

That was the way of Eugene’s

Так точно думал мой Евгений.
thinking.

In his first youth he was

Он в первой юности своей
untrained,

Was victim of the wild

Был жертвой бурных заблуждений И необузданных страстей. misleading Of big his passions
unrestrained.

By habits of the life he’s

Привычкой жизни избалован, Одним на время очарован, pampered, By somebody he was
well tempered,

But others made him

Разочарованный другим, Желаньем медленно томим, disappoint! The slow languid
was the point.

He’s languished by the hits

Томим и ветреным успехом, Внимая в шуме и в тиши rebuffing, Attentive in the still
and noise

To protests of soul’s voice,

Роптанье вечное души, Зевоту подавляя смехом: Suppressed his yawning by his
laughing.
 Eight years did he kill these
Вот как убил он восемь лет, Утратя жизни лучший цвет. ways, And thus he lost of prime
young days.

X X

He ceased to fall in love with

В красавиц он уж не влюблялся, А волочился как-нибудь; beauties And dangled after like
the rest;

Himself consoled if not suited,

Откажут — мигом утешался; Изменят — рад был отдохнуть. Betrayed - was glad to have a
rest,

He looked for girls without

Он их искал без упоенья, А оставлял без сожаленья, passion And left them all with
none compassion,

Did not remember love and

Чуть помня их любовь и злость. Так точно равнодушный гость spite, Behaved like some
indifferent guy

For evening whist who’s coming

На вист вечерний приезжает, Садится; кончилась игра: briskly, Sits down, plays not
very hard,

Then gets he out of the yard, At

Он уезжает со двора, Спокойно дома засыпает
home falls asleep too quickly,

At dawn who never knows yet

The evening where will he
И сам не знает поутру, Куда поедет ввечеру.
spend.

XI XI

Onegin got Tatyana’s message.

Но, получив посланье Тани, Онегин живо тронут был: It quickly touched his soul’s
strings:

For all his thoughts it was a

Язык девических мечтаний В нем думы роем возмутил; passage - Unusual tongue of
maiden’s dreams.

In thoughts her face too pale he

И вспомнил он Татьяны милой И бледный цвет и вид унылый; found, She often seemed to be
cast down;

And into sweet and sinless

И в сладостный, безгрешный сон Душою погрузился он. dream By soul he was getting
in.

Of old times the heat of feeling,

Быть может, чувствий пыл старинный Им на минуту овладел; May be, could capture for a
while;

He didn’t want to cheat

Но обмануть он не хотел Доверчивость души невинной. meanwile The trusting heart of
pure being.

For garden now we shall fleet

Теперь мы в сад перелетим, Где встретилась Татьяна с ним. In which she’s got with him to
meet.

XII XII

Some minutes they were silent

Минуты две они молчали, Но к ней Онегин подошел both, Onegin then to her came
up

И молвил: And. told her:

«Вы ко мне писали, Не отпирайтесь. ‘To me you wrote, Do not deny.

Я прочел I’ve read it up:

Of trusting soul hard

Души доверчивой признанья, Любви невинной излиянья; confessions, Of pure love such
good expressions;

I can your frankness estimate,

Мне ваша искренность мила; Она в волненье привела
It made my feelings agitate

And passions which were mute

Давно умолкнувшие чувства; Но вас хвалить я не хочу; and heartless; To praise yet you
l don’t want;

For it I shall repay a lot By my

Я за нее вам отплачу Признаньем также без искусства;
admission, truly artless;

All my confessions must you

Примите исповедь мою: Себя на суд вам отдаю. take: For judgement yours I
give my fate.

XIII XIII

‘If I would wish to have

Когда бы жизнь домашним кругом Я ограничить захотел; restricted My life by family, you
see,

If by my lot I were convicted A

Когда б мне быть отцом, супругом Приятный жребий повелел;
husband, father just to be,

If by the family best vision For

instant I’d be charmed with
Когда б семейственной картиной Пленился я хоть миг единый, —
 reason,-

Believe, I’d never try anew To

То, верно б, кроме вас одной Невесты не искал иной.
look for better bride but. you.

I’ll simply say without fevers: If

Скажу без блесток мадригальных: Нашед мой прежний идеал,
previous idol I could find,

Alone you, to speak my mind,

Я, верно б, вас одну избрал В подруги дней моих печальных, I’d take as friend of days my
grievous,

Of all the charming for the bail

Всего прекрасного в залог, И был бы счастлив... сколько мог!
And would be happy... till I fail!

XIV XI

‘I’m not quite made to be much

Но я не создан для блаженства; Ему чужда душа моя;
happy. My soul’s alien for bliss;

Perfections yours make speech

Напрасны ваши совершенства: Их вовсе недостоин я. my gappy, Of them I’m not yet
worthy, miss.

Believe (for bail I give my

Поверьте (совесть в том порукой), Супружество нам будет мукой. conscience), The wedlock will
be poignant nonsense.

I might be deeply loving you,

Я, сколько ни любил бы вас, Привыкнув, разлюблю тотчас; But getting used I’d run from
you;

Your tears, if you will be crying,

Начнете плакать: ваши слезы Не тронут сердца моего, Would never touch my gloomy
heart,

But they would madden it too

А будут лишь бесить его.
hard.

Судите ж вы, какие розы What roses, you can be judging,

For us fine Hymen now makes

Нам заготовит Гименей И, может быть, на много дней.
And maybe yet for many days.

XV XV

‘In all the world its most badly

Что может быть на свете хуже Семьи, где бедная жена
To see in family the wife

Who’s waiting for her husband

Грустит о недостойном муже, И днем и вечером одна;
sadly Alone daily all her life.

That she is good, dull husband

Где скучный муж, ей цену зная (Судьбу, однако ж, проклиная), knows But at has fate he curses
throws,

He’s always frowned, taciturn,

Всегда нахмурен, молчалив, Сердит и холодно-ревнив! He’s chilly, jealous, angry
turned!

Таков я. That’s what I am.

Indeed, you won’t With all your

И того ль искали Вы чистой, пламенной душой,
pure flaming heart

Be glad with such a man… You

Когда с такою простотой, С таким умом ко мне писали? smart With rare wit your letter
wrote!

Indeed, d’you have this kind of

Ужели жребий вам такой Назначен строгою судьбой? mate Destined to your severe.
fate?

XVI XVI

‘My dreams and years won’t

Мечтам и годам нет возврата; Не обновлю души моей... rather Return to make me new
a bit,

I love you, but with love of

Я вас люблю любовью брата И, может быть, еще нежней. brother And may be tenderer
indeed.

You listen but without anger:

Послушайте ж меня без гнева: Сменит не раз младая дева With time young girl will
change her temper,

Her easy dreams by other

Мечтами легкие мечты; Так деревцо свои листы dreams; As well as trees can
change the leaves

Меняет с каждою весною. In early spring of every year.

You see, by skies its

Так видно небом суждено.
predestined:

You’ll fall in love once more and

Полюбите вы снова: но... find… You learn to rule
yourself: I fear

Not any man can grasp such

Учитесь властвовать собою; Не всякий вас, как я, поймет; К беде
things; Ignorance many
неопытность ведет».
troubles brings’

XVII XVII
 This way my Eugene was her
Так проповедовал Евгений.
teaching.

Through tears never seeing

Сквозь слез не видя ничего,
him,

Without breath, with timid

Едва дыша, без возражений, Татьяна слушала его. feeling Tatyana listened then to
him.

He gave his hard; in all her

Он подал руку ей. Печально (Как говорится, машинально) grievance (As they would say, it
was unwitnessed)

Tatyana silently curl lean, Her

Татьяна молча оперлась, Головкой томною склонясь;
languid head she bent to him;

Through kitchen-garden they

Пошли домой вкруг огорода; Явились вместе, и никто went home; They came
together; no one

Did try to make of that some

Не вздумал им пенять на то. Имеет сельская свобода fun: The country’s freedom has
its own

And happy rights for own self

Свои счастливые права, Как и надменная Москва.
Like haughty Moscow itself.

XVIII XVIII

And you agree, my dear reader:

Вы согласитесь, мой читатель, Что очень мило поступил
This time like real gentleman

With dear Tanya he was eager

С печальной Таней наш приятель; Не в первый раз он тут явил
Himself to show honest man,

Revealed his own soul simple,

Души прямое благородство, Хотя людей недоброхотство Meanwhile malevolance of
people

With him was always on the

bends: His enemies as well as
В нем не щадило ничего: Враги его, друзья его
friends

(It is the same for people

(Что, может быть, одно и то же) Его честили так и сяк. simple) To curse him tried this
way and that.

Each man has enemies, but yet

Врагов имеет в мире всяк, Но от друзей спаси нас, боже! From friends defend us God a
little

Ah, many friends were near

Уж эти мне друзья, друзья!
then!
 With reason I remembered
Об них недаром вспомнил я.
them.

XIX XIX

А что? And what?

Да так. It’s right.

I simply wrote Of idle, blackish

Я усыпляю Пустые, черные мечты;
dreams of mine;

In brackets I would like to note:

Я только в скобках замечаю, Что нет презренной клеветы,
You haven’t more insulting lie,

By liars secretly prepared, By

На чердаке вралем рожденной И светской чернью ободренной,
worldly mob in chorus favoured,

And no nonsense in the world

Что нет нелепицы такой, Ни эпиграммы площадной,
Or epigram with brutal word

Which friend of yours with

Которой бы ваш друг с улыбкой, В кругу порядочных людей, smile of terror In circles decent,
so right,

Without purpose or a spite

Без всякой злобы и затей, Не повторил стократ ошибкой; Would not repeat for days in
error;

With might and main he’ll you

А впрочем, он за вас горой: Он вас так любит... как родной! defend With love of kinsman,
not of friend!

XX XX

H’m, h’m! You, generous my

Гм! гм! Читатель благородный, Здорова ль ваша вся родня? readers, Are all your kinsfolk
o’key?

You let me now my ideas To tell

Позвольте: может быть, угодно Теперь узнать вам от меня,
you all this very day.

What does the kinsfolk mean

Что значит именно родные.
namely?

It means the following thing

Родные люди вот какие:
mainly:

We must all time all them

Мы их обязаны ласкать, Любить, душевно уважать caress, Respect and love at
heart, not less;
И, по обычаю народа, О рождестве их навещать And by the people’s usual
custom On Christmas must we
come to see;

To be the rest of year free

Или по почте поздравлять, Чтоб остальное время года Congratulations are
accustomed;

Не думали о нас они... We them remind about us...

And let them God long live for

Итак, дай бог им долги дни!
us!

XXI XXI

But then, the love of tender

Зато любовь красавиц нежных Надежней дружбы и родства: beauties More trusty is than
friendship, kin,

And you have right to it, not

Над нею и средь бурь мятежных Вы сохраняете права. duties, Among rebellious
storms, I mean,

It’s right, of course, but trends

Конечно так. Но вихорь моды, Но своенравие природы, of fashion, But of the nature
willful pressure,

Но мненья светского поток... Opinions of the worldly might...

А милый пол, как пух, легок. And fair sex like down’s slight...

Besides, opinions of the

К тому ж и мнения супруга Для добродетельной жены husband By very good and
virtuous wife

Most be respected for the life.

Всегда почтенны быть должны; Так ваша верная подруга And true girl-friend in love’s
adjustment

Sometimes allured is for days:

Бывает вмиг увлечена: Любовью шутит сатана. With love the Satan jokes
makes.

XXII XXII

Кого ж любить? But whom to love?

Кому же верить? Whom you’d be trusting?

Who’s that, which never us

Кто не изменит нам один?
betrays?
Кто все дела, все речи мерит Услужливо на наш аршин? Who’s helpfully for us adjusting
His own deeds and when he
prays,

Who helps from slander not to

Кто клеветы про нас не сеет?
perish?

Кто нас заботливо лелеет? Who carefully us can cherish?

Кому порок наш не беда? To whom my vice is not a harm?

Who never bores us by his

Кто не наскучит никогда?
charm?

By those phantoms he, vain

Призрака суетный искатель, Трудов напрасно не губя, seeker, Should not in vain
exhaust himself:

You first of alt must love

Любите самого себя, Достопочтенный мой читатель! yourself, My dear venerable
reader!

Such subject’s worthy of your

Предмет достойный: ничего Любезней, верно, нет его. mind: More gentle never you
will find.

XXIII XXIII

What was the sequence of the

Что было следствием свиданья?
meeting?

Увы, не трудно угадать! Alas, it’s easy to divine!

Of love mad sufferings she’s

Любви безумные страданья Не перестали волновать feeling . Without ceasing for a
while

In young sad soul’s aspirations;

Младой души, печали жадной; Нет, пуще страстью безотрадной And yet much more with dismal
passions

Tatyana poor is in heat; in bed

Татьяна бедная горит; Ее постели сон бежит;
she never falls asleep;

The health, the prime of life, its

Здоровье, жизни цвет и сладость, Улыбка, девственный покой, sweetness, The smile, the
innocent calm ease,-

Ali that has gone like sound’s

Пропало все, что звук пустой, И меркнет милой Тани младость: fizz, And dear Tanya’s youth all
dwindles:

The shade of coming storm this

Так одевает бури тень Едва рождающийся день. way Is darkening all the
breaking day.
XXIV XXIV

Alas, Tatyana’s daily fading:

Увы, Татьяна увядает, Бледнеет, гаснет и молчит! She’s paling, sinking and is
mute,

She’s nothing ever entertaining,

Ничто ее не занимает, Ее души не шевелит. For life she wouldn’t give a
hoot..

All heads are now grandly

Качая важно головою, Соседи шепчут меж собою: shaking The neighbours
whisper (they are wailing):

Пора, пора бы замуж ей!.. It’s time, its time to marry her!

Но полно. Надо мне скорей But it’s enough to speak of her:

I’d cheer up imagination By

Развеселить воображенье Картиной счастливой любви.
picture where love yet strives.

Unwittingly, you see, the lives

Невольно, милые мои, Меня стесняет сожаленье; Confuse yet me with
incarnation;

Forgive me, but my love is deep

Простите мне: я так люблю Татьяну милую мою!
To Tanya’s dear heart indeed.

XXV XXV

Each minute more is captivated

Час от часу плененный боле Красами Ольги молодой,
By Olga’s beauty so young,

By bondage Lensky’s
Владимир сладостной неволе Предался полною душой. fascinated, Gave up his soul to
the fun.

With her he’s ever in her

Он вечно с ней. В ее покое Они сидят в потемках двое; chamber Until the daylight
turns more fainter;

Or in the garden hand in hand

Они в саду, рука с рукой, Гуляют утренней порой;
They walk at morning so grand;

И что ж? And what?

By love intoxicated,
Любовью упоенный, В смятенье нежного стыда, Embarrassed by the tender
shame,

Sometimes he dares like in

game, By smile of Olga
Он только смеет иногда, Улыбкой Ольги ободренный,
 animated,

To play by her untwisted lock,

Развитым локоном играть Иль край одежды целовать.
To kiss the edge of Olga’s frock.

XXVI XXVI

Sometimes to Olga he is
Он иногда читает Оле Нравоучительный роман, reading With morals novel for
herself,

Whose author bolter nature’s

В котором автор знает боле Природу, чем Шатобриан, feeling Than Chateaubriand
does himself.

Meanwhile some two or three of

А между тем две, три страницы (Пустые бредни, небылицы, pages (Some idle gibberish or
fables,

But dangerous for the maiden’s

Опасные для сердца дев) Он пропускает, покраснев. heart) Quite reddenning he’s
missing up.

They are alone far from people,

Уединясь от всех далеко, Они над шахматной доской, Are playing at the board of
chess,

On table leaning with slight

На стол облокотясь, порой Сидят, задумавшись глубоко, press, Are sitting, lost in
thought. a little,

And own pawn with own rook

И Ленский пешкою ладью Берет в рассеянье свою.
Distracted Lensky there took,

XXVII XXVII

When he’s at home, always

Поедет ли домой, и дома Он занят Ольгою своей.
there By Olga is he kept all day.

Of album leaflets with his care

Летучие листки альбома Прилежно украшает ей:
To decorate he works away;

In them he draws the country

То в них рисует сельски виды, Надгробный камень, храм
whole, The Kyprid’s temple,
Киприды,
graves alone:

Or on the lyre draws a dove

Или на лире голубка Пером и красками слегка; With pens and paints, with all
his love;

Or on the leaves for

То на листках воспоминанья Пониже подписи других recollections, Of other
signatures beneath
 His own tender verse he leaves
Он оставляет нежный стих, Безмолвный памятник мечтанья, Like monument to his
affections,

Of instant thought some slight a

Мгновенной думы долгий след, Все тот же после многих лет. trace, But of the same for years
race.

XXVIII XXVIII

Of course, for times you have

Конечно, вы не раз видали Уездной барышни альбом, been seeing A country maiden’s
album big,

Which by the girl-friends had

Что все подружки измарали С конца, с начала и кругом. been scribbling From start,
from end in any twig.

In it, in spite of rules of spelling

Сюда, назло правописанью, Стихи без меры, по преданью Excessive verse, as they are
telling,

As sign of friendship’s written

В знак дружбы верной внесены, Уменьшены, продолжены. in, Continued, lessened for the
whim.

The first of leaflets just can

На первом листике встречаешь Qu'écrirez-vous sur ces tablettes, show: Qu’ecrirez-vous sur ces
tablettes;

И подпись: t. à v. It’s signed by t.a.v.

Annette; And on the last one

Annеttе; А на последнем прочитаешь:
you read so:

Who loves you more than I can

«Кто любит более тебя, Пусть пишет далее меня». do Must here write a verse
anew.

XXIX XXIX

Without fail you’ll find them

Тут непременно вы найдете Два сердца, факел и цветки; here: Two hearts, the blooms,
the torch’s rays;

You’ll find some vowes to the

Тут верно клятвы вы прочтете В любви до гробовой доски; dear To love her until dying
days.

Some poet from ranks of army

Какой-нибудь пиит армейский Тут подмахнул стишок злодейский. Signed verse of villaine, though
 charming.

To such an album, being tight,

В такой альбом, мои друзья, Признаться, рад писать и я,
If to confess, I’d like to write,

With all my soul being sure

Уверен будучи душою, Что всякий мой усердный вздор That any rubbish, done with
zeal,

Will get some favourable deal,

Заслужит благосклонный взор И что потом с улыбкой злою And afterwards they’ll not
endure

Maliciously discuss with smiles:

Не станут важно разбирать, Остро иль нет я мог соврать.
If I was sharp or dull in lies,

XXX XXX

But uncoordinated volumes

Но вы, разрозненные томы Из библиотеки чертей,
From devil’s library all got,

And albums perfect but

Великолепные альбомы, Мученье модных рифмачей, enormous, Of stylish rhymers
racking lot,

You all, whom decorated

Вы, украшенные проворно Толстого кистью чудотворной guickly Tolstoy with brush such
wondrous, sweatily,

Or Baratinsky with his pen,- Let

Иль Баратынского пером, Пускай сожжет вас божий гром!
be you birnt by thunder then!

When some respiended dear

Когда блистательная дама Мне свой in-quarto подает, lady To give in quatro me yet
tries,

I am engulfed by trembling
И дрожь и злость меня берет, И шевелится эпиграмма
vice: An epigram is being ready

At bottom of my soul fast... But

Во глубине моей души, А мадригалы им пиши!
give them madrigal at last!

XXXI XXXI

Not madrigals my Lensky’s

Не мадригалы Ленский пишет В альбоме Ольги молодой; writing In Olga’s album, and
indeed

His pen with love is always

Его перо любовью дышит, Не хладно блещет остротой; sighing Without coolness of the
wit:

He writes of all that he can hear

Что ни заметит, ни услышит Об Ольге, он про то и пишет: Or see of Olga in the near,

And full of truth which he can

И, полны истины живой, Текут элегии рекой. meet His elegies like rivers
fleet.

Thus you, Yazykov, always

Так ты, Языков вдохновенный, В порывах сердца своего, wrote In gust of passion of your
heart,

God knows, whom by words you

Поешь бог ведает кого, И свод элегий драгоценный dart; Of elegies the precious
code

Sometimes will give you all the

Представит некогда тебе Всю повесть о твоей судьбе.
rate Of all your own real fate.

XXXII XXXII

Но тише! But hist!

Слышишь? D’you hear?

Critic strictly Demands from us:

Критик строгий Повелевает сбросить нам
be getting rid

Of elegy’s bad garland quickly;

Элегии венок убогий, И нашей братье рифмачам To all the rhymers, friends
indeed,

He shouts: ‘Stop your own

Кричит: «Да перестаньте плакать, И всё одно и то же квакать, crying And croaking the same,
and whining,

And always pity of the past;

Жалеть о прежнем, о былом: Довольно, пойте о другом!»
Enough, of other sing you fast!’

-it’s right, but may be you will

— Ты прав, и верно нам укажешь Трубу, личину и кинжал, show The pipe, the dagger and
the man;

Of thoughts dead capital again

И мыслей мертвый капитал Отвсюду воскресить прикажешь: To raise from dead you’ll give a
hope;

Не так ли, друг? Is not it so, friend?

— Ничуть. - Not, then!

Куда! «Пишите оды, господа, You write the odes, gentlemen,

XXXIII XXXIII
 As they them wrote many years
Как их писали в мощны годы, Как было встарь заведено...» Of might, as it through ages
came..’

-Just solemn odes you could

— Одни торжественные оды!
hear!

Enough, my friend, its all the

И, полно, друг; не все ль равно?
same!

-What said the satirist,

Припомни, что сказал сатирик!
remember!

«Чужого толка» хитрый лирик Is cunning liric, who can render

The ‘else’s trends’, for you the

Ужели для тебя сносней Унылых наших рифмачей? — best Among dull rhymers and
the rest? -

‘But all the elegies are mere A

«Но всё в элегии ничтожно; Пустая цель ее жалка;
trifle, aimless idle talk,

Meanwhile they most be not a

Меж тем цель оды высока И благородна...» Тут бы можно mock, But honourable..!’ - l
could here

Give arguments, but I do not:

Поспорить нам, но я молчу: Два века ссорить не хочу.
To quarrel ages don’t want.

XXXIV XXXIV

Adorer of the glory, freedom,

Поклонник славы и свободы, В волненье бурных дум своих, Immersed in own stormy
thought,

Vladimir could have odes

Владимир и писал бы оды, Да Ольга не читала их. written, - To road them Olga
never got.

Did happen any bard in tears To

Случалось ли поэтам слезным Читать в глаза своим любезным
deer love to read with fears

Свои творенья? His own works?

They say, they’d got For that

Говорят, Что в мире выше нет наград.
the best in world reward.

Indeed, he’s blessed, the lover

И впрям, блажен любовник скромный, Читающий мечты свои tranquil, Who can explain his
own dreams

To object of his love and hymns,

Предмету песен и любви, Красавице приятно-томной!
To beauty dear, nicely languid.

He’s blessed... But may be she

Блажен... хоть, может быть, она Совсем иным развлечена. has been Amused by other, not
by him.

XXXV XXXV

But I my fruits of dreams am

Но я плоды моих мечтаний И гармонических затей reading, And my harmonious
ventured verse

Alone to my nurse, who’s being

Читаю только старой няне, Подруге юности моей, My old friend from youth and
forth.

And after rather tedious dinner,

Да после скучного обеда Ко мне забредшего соседа,
When I, refreshing own inner,

Could catch a neighbour, who

Поймав нежданно за полу, Душу трагедией в углу, by chance Came in - by tragedy
at once Him entertained.

Without jokes By bore and

Или (но это кроме шуток), Тоской и рифмами томим,
rhyme depressed, all day

I’m hiking round pretty lake,

Бродя над озером моим, Пугаю стадо диких уток: Some flocks of ducks by chance
awoke,

And listening Id my singing

Вняв пенью сладкозвучных строф, Они слетают с берегов. rhyme From banks they all
together fly.

XXXVI. XXXVII XXXVI, XXXVII

А что ж Онегин? And what’s Onegin doing?

Кстати, братья! Brothers!

Терпенья вашего прошу: I ask: be patient for a time;

His everyday employments

Его вседневные занятья Я вам подробно опишу. rather In details I should well
describe.

In summer Eugene lived like

Онегин жил анахоретом: В седьмом часу вставал он летом hermit: Past six was getting up
in hamlet,

And to the river, lightly clad

И отправлялся налегке К бегущей под горой реке;
Beneath the mounting he went;

The Gulnare’s singer imitating

Певцу Гюльнары подражая, Сей Геллеспонт переплывал, Across this Hellespont could
swim:

At home coffee used to drink;

Потом свой кофе выпивал, Плохой журнал перебирая, Were poor journals for him
waiting.

И одевался... And then he dressed himself...

XXXVIII. XXXIX XXXVIII, XXXIX

A sound sleep, the walks, the

Прогулки, чтенье, сон глубокой, Лесная тень, журчанье струй, reading. The forest shade, of
brooks the hiss, -

Sometimes with pretty girl a

Порой белянки черноокой Младой и свежий поцелуй, meeting, A young and fresh
unwaited kiss,

The horse for rider proved

Узде послушный конь ретивый, Обед довольно прихотливый, obedience, The dinner rather
well fastidious,

A bottle of some light sweet

Бутылка светлого вина, Уединенье, тишина: wine, Some solitude, the
stillness fine:

Onegin’s life is somewhat

Вот жизнь Онегина святая; И нечувствительно он ей sacred; And he, unfeeling, was
to it

All given up in summer heat. To

Предался, красных летних дней В беспечной неге не считая,
count days he simply hated,

Forgot the town and the

Забыв и город, и друзей, И скуку праздничных затей. friends, And boredom of the
festive blends.

XL XL

But all the nothern Russian

Но наше северное лето, Карикатура южных зим, summer Of south winter bad
burlesque:

Appeared-vanished quickly
Мелькнет и нет: известно это, Хоть мы признаться не хотим. rather, We gee, but don’t we.
confess.

With autumn skies were dayly

Уж небо осенью дышало, Уж реже солнышко блистало, breathing, Not every day the
sun was gleaming,

Each day was shorter at the

Короче становился день, Лесов таинственная сень noon, The secret canopy of
wood

With grievous noise became all

С печальным шумом обнажалась, Ложился на поля туман, naked, The tog was falling on
 the fields,

The caravan of crying geese For

Гусей крикливых караван Тянулся к югу: приближалась
south fleeted. And unwaited

The time was coming, dull and

Довольно скучная пора; Стоял ноябрь уж у двора. hard: November stood in front
of yard.

XLI XLI

At break of dawn the night is

Встает заря во мгле холодной; На нивах шум работ умолк; cold; In cornfields work has
ceased away;

With his she-wolf, in hunger

С своей волчихою голодной Выходит на дорогу волк; bold, A wolf is coming to the
way;

Him scenting, horses on the

Его почуя, конь дорожный Храпит — и путник осторожный road All snort, and travellers
quickly hold:

You’d better hurry up away.

Несется в гору во весь дух; На утренней заре пастух The shepherd at the break of
day

Does not make cows go out,

Не гонит уж коров из хлева, И в час полуденный в кружок And when at noon they are
forlone,

He doesn’t gather them with

Их не зовет его рожок; В избушке распевая, дева23 horn. A maiden’s singing in her
house,

She spins; a friend of winter

Прядет, и, зимних друг ночей, Трещит лучинка перед ней. night The splinter’s crackling
making light.

XLII XLII

But nowadays the frosts are

И вот уже трещат морозы И серебрятся средь полей... crackling (A rhyme for
cra.ckling, one foresees;

Its here: take it and be

(Читатель ждет уж рифмы розы; На, вот возьми ее скорей!) ‘tackling’ !) All look like silver
snowy fields...

More pretty than a parquette

Опрятней модного паркета Блистает речка, льдом одета. fashioned, The river, clad in ice,
is flashy,
 And many boys with joyful cries
Мальчишек радостный народ24 Коньками звучно режет лед;
Are scaring on sonorous ice;

On reddish paws a goose, such

На красных лапках гусь тяжелый, Задумав плыть по лону вод, heavy, To get to waters wants
to swim:

With care steps on icy brim And

Ступает бережно на лед, Скользит и падает; веселый
slips, and falls; all fluffy, merry

The snowflakes are flashing,

Мелькает, вьется первый снег, Звездами падая на брег. whirl, Like stars at river’s
banks they fall.

XLIII XLIII

Such time what can you do in

В глуши что делать в эту пору?
village?

Гулять? To walk?

Деревня той порой The seasons country views

Unwittingly may bore by image

Невольно докучает взору Однообразной наготой.
Of its monotonous naked hues.

To ride a horse in steppe

Скакать верхом в степи суровой?
severe?

But then your horse will try in

Но конь, притупленной подковой
fear

To scratch unfaithful icy path

Неверный зацепляя лед, Того и жди, что упадет.
As he’s afraid to fall at last.

Deserted room alone filling You

Сиди под кровлею пустынной, Читай: вот Прадт, вот W. Scott. read; it’s Pradt, it’s Walter
Scott.

You don’t want? - check up your

Не хочешь? — поверяй расход, Сердись иль пей, и вечер длинный cost, Or grudge, or drink, and
thus the evening

Will pass away more fast, they

Кой-как пройдет, а завтра тож, И славно зиму проведешь. tell, And you will pass the
winter well.

XLIV XLIV

Like Harold Child Onegin’s

Прямым Онегин Чильд-Гарольдом Вдался в задумчивую лень: fallen Into the thoughtful lazy
haze:
Со сна садится в ванну со льдом, И после, дома целый день, From bed to icy bath had fallen
And afterwards was whole days

Engaged alone with accounts;

Один, в расчеты погруженный, Тупым кием вооруженный, Or, taking cue like somewhat
armours,

At own billiard with two balls

Он на бильярде в два шара Играет с самого утра. He played from morning one for
all.

But when to country comes the

Настанет вечер деревенский: Бильярд оставлен, кий забыт, evening The billiard, cues are
left again,

At fire-place the table’s lain:

Перед камином стол накрыт, Евгений ждет: вот едет Ленский Onegin’s waiting - Lensky’s
speeding

On roan horses, three abrest;

На тройке чалых лошадей; Давай обедать поскорей! Arid let’s have dinner before
rest!

XLV XLV

Of ‘Clicquot widow’ or ‘Moet`

Вдовы Клико или Моэта Благословенное вино Some blessed and fine the dry
white wine

In icy bottle for the poet

В бутылке мерзлой для поэта На стол тотчас принесено. Sometimes is brought at proper
time.

I — It sparkles by Hippocrene’s
>Оно сверкает Ипокреной;25 — Оно своей игрой и пеной role, It was by own play and
foam

(Which seemed to be like this

(Подобием того-сего) Меня пленяло: за него and that) Me captivating; and
for that

I last and poor mite was giving

Последний бедный лепт, бывало, Давал я. Помните ль, друзья?
For you myself, remember this;

But its magestic merry fizz

Его волшебная струя Рождала глупостей не мало, Caused foolishness and some
misgiving,

And many verses, jokes, whims,

А сколько шуток и стихов, И споров, и веселых снов! And arguments, and merry
dreams.

XLVI XLVI
 But it betrays with froth
Но изменяет пеной шумной Оно желудку моему, imprudent My stomack. I have
never sought

It now; but ‘Bordeaux’ prudent

И я Бордо благоразумный Уж нынче предпочел ему.
To-day to others nave prefered.

Some wines to me are not

К Аu я больше не способен; Au любовнице подобен ajusted, Remind a lady-lover
rusted,

Which’s shiny, windy and alive,

Блестящей, ветреной, живой, И своенравной, и пустой... But selfish, idle, thirsts for
thrive.

And you, ‘Bordeaux’ you came

Но ты, Бордо, подобен другу, Который, в горе и в беде, friendly, Like friend in trouble
and in grief,

You are like comrade, 1 believe,

Товарищ завсегда, везде, Готов нам оказать услугу To help are ready always
gently,

Can share stillness of pastimes;

Иль тихий разделить досуг.
Long live

Да здравствует Бордо, наш друг! ‘Bordeaux’ all the times!

XLVII XLVII

The fire’s dead; and under

Огонь потух; едва золою Подернут уголь золотой; ashes Like gold is the coal’s
crust;

A jet of steam yet hardly

Едва заметною струею Виется пар, и теплотой flashes, its whirling, vanishes at
last.

Камин чуть дышит. The fire-place is fading...

Smoke From pipes to chimney

Дым из трубок В трубу уходит.
flies.

Светлый кубок A bowl

Еще шипит среди стола. On table’s hissing yet, forlorn...

The evening darkness comes

Вечерняя находит мгла...
along...

I like the friendly idle speakings

(Люблю я дружеские враки И дружеский бокал вина
And friendly howl of sweet wine

(At season, which is called

Порою той, что названа Пора меж волка и собаки, meanwhile The time of wolf and
dog for meetings,

But why? I don’t grasp it yet).

А почему, не вижу я.) Теперь беседуют друзья:
And now friends enjoy a chat..

XLVIII XLUIII

‘But how are Tatyana,

«Ну, что соседки? Что Татьяна? Что Ольга резвая твоя?» neighbours, And Olga, frisky
pretty girl?’

- To pour half-glass you do a

— Налей еще мне полстакана...
favour...

Довольно, милый... Enough, my dear...

Вся семья Healthy all...

Regards of them to you I’m

Здорова; кланяться велели.
giving.

Ах, милый, как похорошели Ah, dear, all my inner feeling

У Ольги плечи, что за грудь! Adores my Olga: figure, breast!

You’ll see: they all become the

Что за душа!... Когда-нибудь
bosh

Let’s visit them; you’ll be

Заедем к ним; ты их обяжешь; А то, мой друг, суди ты сам: obliging: Or otherwise you
judge yourself:

You came two times, but then of

Два раза заглянул, а там Уж к ним и носу не покажешь. self You don’t make them yet
reminding

And thus... But what a fool I am

Да вот... какой же я болван! Ты к ним на той неделе зван. I They call you: come next week
to them.-

XLIX XLIX

‘Me?’ - Yes, Tatyana’s name-day

«Я?» — Да, Татьяны именины В субботу. Оленька и мать
happy Will be on Saturday...

They call, And no reason, even

Велели звать, и нет причины Тебе на зов не приезжать. — gappy, You have for not to come
at all.-

‘But they will have a throng of

«Но куча будет там народу И всякого такого сброду...» people And all the other rabble
feeble..?.
— И, никого, уверен я! -But no one...

Pm sure... none, They’ll be the

Кто будет там? своя семья.
family, the one.

Let’s go, do thorn such a

Поедем, сделай одолженье!
favour!

Ну, что ж? — And what? -

«Согласен». — Как ты мил! — ‘Agreed’ - You... dear guy!

And saying so, made he dry A

При сих словах он осушил Стакан, соседке приношенье, glass to health of dear
neighbour,

And then was speaking of the

Потом разговорился вновь Про Ольгу: такова любовь!
same: Of Olga, dear love, again!

L L

With joy he knew: for wedding

Он весел был. Чрез две недели Назначен был счастливый срок. carriage Two weeks ahead was
fixed above.

The secrets of the bed of

И тайна брачныя постели, И сладостной любви венок marriage, The garlands of the
sweetest love

For his delight were just

Его восторгов ожидали.
awaiting.

But Hymen’s troubles, griefs of

Гимена хлопоты, печали,
mating,

The yawnings, other cold things

Зевоты хладная чреда Ему не снились никогда.
He never saw in any dreams.

Meanwhile we all. of Hymen

Меж тем как мы, враги Гимена, В домашней жизни зрим один foes, In home life yet see but
one

And boring pictures’ row, done

Ряд утомительных картин, Роман во вкусе Лафонтена...26 In style of La Fontaine’s sweet
novels.

My poor Lensky with his heart

Мой бедный Ленский, сердцем он Для оной жизни был рожден. For such a life was born, young
bard.

LI LI

He was beloved.., at least was

Он был любим... по крайней мере Так думал он, и был счастлив. grateful To have such hope like
a balm.

A hundred times is blessed,

Стократ блажен, кто предан вере, Кто, хладный ум угомонив, who’s faithful. Who’s got his wit
to be quite calm,

Reposes in heart contentment

Покоится в сердечной неге, Как пьяный путник на ночлеге, Like drunkard, spending night
for payment,

Or tenderer - like little moth

Which sucks spring flower with
Или, нежней, как мотылек, В весенний впившийся цветок;
force;

But wretched is, who’s all

Но жалок тот, кто все предвидит, Чья не кружится голова, foreseeing, Who never felt some
ache of head,

Who hates the moving and the

Кто все движенья, все слова В их переводе ненавидит, word When you translate him
their meaning;

Whose knowledge makes his

Чье сердце опыт остудил И забываться запретил! heart all cool Arid him forbids
to play the foolt

ГЛАВА ПЯТАЯ CHAPTER FIVE

Oh, don’t know dreadful dreams

О, не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана!
You, my young Svetlana

Жуковский. Zhookovsky

I I

That year pretty autumn

В тот год осенняя погода Стояла долго на дворе, weather Too long was staying
on in yard,

The winter had been longed by

Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе nature, In January it snowed
hard.

On day the third at early

На третье в ночь. Проснувшись рано, В окно увидела Татьяна morning Tatyana saw and was
adoring:

The yard was under snow

Поутру побелевший двор, Куртины, кровли и забор, dense: Parterres, roofs and all
the fence;
 The panes with patterns are
На стеклах легкие узоры, Деревья в зимнем серебре, like marvel, By snow flocks are
covered trees,

Some merry magpies Tanya

Сорок веселых на дворе И мягко устланные горы sees, All mountains were
smoothly covered

Зимы блистательным ковром. By winter carpets, snow-made.

All’s blight, all’s white without

Все ярко, все бело кругом.
shade.

II II

Зима!.. It’s winter!..

Young triumphant peasant On

Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь;
wooden sledge renews the way.

His horse the snow feels at

Его лошадка, снег почуя, Плетется рысью как-нибудь; present, Its trotting, lazily
away.

A brave sledge-cart from field’s

Бразды пушистые взрывая, Летит кибитка удалая; returning, It’s fluffy furrows
upturning,

The coachman’s on -box with

Ямщик сидит на облучке В тулупе, в красном кушаке. lash In sheepskin coat and red
sash.

A yard boy’s running in the

Вот бегает дворовый мальчик, В салазки жучку посадив, middle, He made his dog in
sledge to sit

While he prefered to play a

Себя в коня преобразив; Шалун уж заморозил пальчик: steed. His finger’s frozen a
little,

It hurts, he laughs, through

Ему и больно и смешно, А мать грозит ему в окно... window-panes At him his
mother’s finger shakes.

III III

But may be those kinds of

Но, может быть, такого рода Картины вас не привлекут: pictures By now can’t you all
attract,

As they are mean and simple

Все это низкая природа; Изящного не много тут. features, You won’t see fine art
in that.
 But blessed by God of
Согретый вдохновенья богом, Другой поэт роскошным слогом inspiration Another one in.
rhymes of fashion.

Described for us the snowfall,

Живописал нам первый снег И все оттенки зимних нег;27 {l5} The winter’s bliss and
tinges all:

He’ll fascinate you, I am sure,

Он вас пленит, я в том уверен, Рисуя в пламенных стихах
By picturing in flaming verse

The secret drives in sledge

Прогулки тайные в санях; Но я бороться не намерен rehearse; But I am ready to
endure

The peaceful life with him and

Ни с ним покамест, ни с тобой, Певец финляндки молодой!28 you, Who pictured Finnish
frosts anew.

IV IV

Tatyana (Russian in her soul,

Татьяна (русская душою, Сама не зная почему)
Herself she doesn’t know why)

With all her cooling beauty lone

С ее холодною красою Любила русскую зиму,
Did like the Russian winter fine:

The rime on frosty days yet

На солнце иний в день морозный, И сани, и зарею поздной sunlit; And sledges; and before
the sunset

The snow’s rose shining charm;

Сиянье розовых снегов, И мглу крещенских вечеров. On Christmas evenings hazy
calm.

Of old age triumphant customs

По старине торжествовали В их доме эти вечера:
At home were supported hard:

All servant maidens in the yard

Служанки со всего двора Про барышень своих гадали To guess the fortune were
accustomed,

Each year guessed for misses

И им сулили каждый год Мужьев военных и поход. much: From army husbands and
the march.

V V

Tatyana trusted legend’s

Татьяна верила преданьям Простонародной старины, fancies Of simple folk’s old
times.
 And dreams as well as
И снам, и карточным гаданьям, И предсказаниям луны. cartomancies, The moons
predictions in the skies.

By many signs she’s always

Ее тревожили приметы; Таинственно ей все предметы worried, In secret way all
objects hurried

To tell her something of the

Провозглашали что-нибудь, Предчувствия теснили грудь. rest; Misgivings hardly
squeezed her breast.

If mincing cat, on stove sitting,

Жеманный кот, на печке сидя, Мурлыча, лапкой рыльце мыл: While purring could his muzzle
wash,

For her the truthful sign it was

То несомненный знак ей был, Что едут гости.
That guests are coming.

Вдруг увидя If she’s seeing

A young two-horned the moon

Младой двурогий лик луны На небе с левой стороны, at sky, But at unusual left the
side,

VI VI

She all is trembling, paling,

Она дрожала и бледнела.
shying.

Когда ж падучая звезда And when a falling shining star

Along the darkish sky is flying

По небу темному летела И рассыпалася, — тогда
To scatter in the sky afar,

In great confusion she is

В смятенье Таня торопилась, Пока звезда еще катилась, hastening, While falling star yet
isn’t fading,

The wish of heart to whisper

Желанье сердца ей шепнуть.
her.

And when sometimes in front of

Когда случалось где-нибудь
her

A monk in black by chance

Ей встретить черного монаха Иль быстрый заяц меж полей appears, Or quick a hare in the
fields

Her way is crossing, then she

Перебегал дорогу ей, Не зная, что начать со страха, feels Herself embarrased; and
of tears,

Of sad misgivings she is full,

Предчувствий горестных полна, Ждала несчастья уж она.
 Foresees misfortunes as a rile.

VII VII

Well, she had found charming

Что ж? Тайну прелесть находила И в самом ужасе она: secret In sense of horror by
itself:

Each one by nature is restricted

Так нас природа сотворила, К противуречию склонна.
By contradictions in himself.

The Christmas tide for joy is

Настали святки. То-то радость!
coming!

To guess the windy youth is

Гадает ветреная младость,
trying

Which doesn’t pity any things,

Которой ничего не жаль, Перед которой жизни даль
In front of which the life yet is

Immense and light, at distance

Лежит светла, необозрима; Гадает старость сквозь очки waiting; Through glasses old
people guess

The end of life; of loss confess

У гробовой своей доски, Все потеряв невозвратимо;
With no hopes for regaining:

But all the same, the hope them

И все равно: надежда им Лжет детским лепетом своим.
With baby-talk is lying then.

VIII VIII

Tatyana’s interest is affected By

Татьяна любопытным взором На воск потопленный глядит:
melting on the fire wax:

It shows traceries affective,

Он чудно вылитым узором Ей что-то чудное гласит; Informs of mind’s the secret
backs.

From saucers, filled with clear

Из блюда, полного водою, Выходят кольцы чередою; waters Some rings get out as on
trotters

To her they gave a little ring,

И вынулось колечко ей Под песенку старинных дней:
An old song began to sing:

All peasants-men there are

«Там мужички-то всё богаты, Гребут лопатой серебро; enriching, They get the silver
with a spade,

We sing of their lucky fate And

Кому поем, тому добро И слава!»
glory!
Но сулит утраты - All they are yet feeling

Some loss in all the song’s

Сей песни жалостный напев; Милей кошурка сердцу дев29. refrains: The song of cat is best
for maids.

IX IX

The night is frosty, skies are

Морозна ночь, все небо ясно; Светил небесных дивный хор clear, Of all the heaven’s bodies
light

Течет так тихо, так согласно... All flows in a single gear...

Татьяна на широкой двор Tatyana to the yard, such wide,

In open light dress comes out,

В открытом платьице выходит, На месяц зеркало наводит; At moon her mirror’s aiming
down,

But darkish mirror can reflect

Но в темном зеркале одна Дрожит печальная луна...
The trembling moon alone yet...

The snow’s crackling...

Чу... снег хрустит... прохожий; дева К нему на цыпочках летит, someone’s near... On her tiptoe
fast she flies

And asks him stilly, sweetly

И голосок ее звучит Нежней свирельного напева: sighs More tenderer than reed-
pipe dear:

What is your name? - He’s

Как ваше имя?30 Смотрит он И отвечает: Агафон. looking on, At last he answers: -
Aghaphon…

X X

Tatyana took advice of nanny;

Татьяна, по совету няни Сбираясь ночью ворожить, As she in bath-room had to
guess

She ordered secretly her

Тихонько приказала в бане На два прибора стол накрыть; granny: Prepare table for a
guest...

At once was frightened my

Но стало страшно вдруг Татьяне...
Tatyana...

And I, while thinking of

И я — при мысли о Светлане
Swetlana,

Мне стало страшно — так и быть... Was too afraid, I must confess...
 But with Tatyana shan’t we
С Татьяной нам не ворожить.
guess.

Her belt of silk she is removing,

Татьяна поясок шелковый Сняла, разделась и в постель
Undressed is going to bed,

And Lei is soaring above head:

Легла. Над нею вьется Лель, А под подушкою пуховой
And under pillow unmoving

Her maiden’s mirror yet she

Девичье зеркало лежит.
keeps.

Утихло все. It all is still.

Татьяна спит. Tatyana steeps.

XI XI

Tatyana has a dream unknown:

И снится чудный сон Татьяне. Ей снится, будто бы она
As if she lone were to get

Across a glade, all under snow

Идет по снеговой поляне, Печальной мглой окружена; Around which all’s dark and
sad.

In snow-drifts in front of
В сугробах снежных перед нею Шумит, клубит волной своею maiden A stream is boiling, all
is raging,

Makes noise, is dark and grey,

Кипучий, темный и седой Поток, не скованный зимой; quite lost Yet isn’t frozen by
frost.

Two poles glued by halves of

Две жердочки, склеены льдиной, Дрожащий, гибельный мосток, floe (Disastrous, trembling little
aid)

Across the torrent have been

Положены через поток; И пред шумящею пучиной, laid. In front of noisy gulf of
flow,

By deep embarrassment
Недоумения полна, Остановилася она. fulfilled She has to stop, she’s
standing still.

XII XII

As at the reason of the parting

Как на досадную разлуку, Татьяна ропщет на ручей; Tatyana’s grumbling at the
brook,

She doesn’t see yet any party

Не видит никого, кто руку С той стороны подал бы ей; Which could be helpful in the
hook.

The snow-drift at once is

Но вдруг сугроб зашевелился.
moving...

And who, d’you think, from it is

И кто ж из-под него явился?
looking?

Some big and shaggy bear

Большой, взъерошенный медведь; Татьяна ах! а он реветь, comes .. Tatyana: ‘Ah!’ But he
becomes

Polite; with sharp-clawed paw

И лапу с острыми когтями Ей протянул; она скрепясь he’s rapping Her hand to offer
help; she bends

And leans on him with

Дрожащей ручкой оперлась И боязливыми шагами trembling hands; All fearful
she’s shyly stepping

But crosses bridge; her helping

Перебралась через ручей; Пошла — и что ж? медведь за ней! her: She runs… the bear’s after
her!

XIII XIII

Of looking back she doesn’t

Она, взглянуть назад не смея, Поспешный ускоряет шаг; dare And hurries up, she’s
quickening steps,

But from. the shaggy lackey-

Но от косматого лакея Не может убежать никак; bear She cannot get away, She
flaps:

The bear drags behind and

Кряхтя, валит медведь несносный; Пред ними лес; недвижны
groans; In front of them she
сосны
sees and moans:

A forest stands; a stout pine Is

В своей нахмуренной красе; Отягчены их ветви все
still and frowned, yet is fine

With flocks of snow; through

Клоками снега; сквозь вершины Осин, берез и лип нагих the crowns Of naked birches
from the sky

The heaven’s bodies beam and

Сияет луч светил ночных; Дороги нет; кусты, стремнины shine. The bushes, chutes
without bounds

Are snow-bound by the storm.

Метелью все занесены, Глубоко в снег погружены.
In depth of snow are forlorn.
XIV XIV

She runs for forest... he’s about;

Татьяна в лес; медведь за нею; Снег рыхлый по колено ей;
The flabby snow is knee-deep;

Her neck was caught by long a

То длинный сук ее за шею Зацепит вдруг, то из ушей bough, Then branches could her
ears meet

And rent the ear-rings of gold;

Златые серьги вырвет силой; То в хрупком снеге с ножки милой
Then brittle snows fastly hold

Her summer shoes quite wet

Увязнет мокрый башмачок; То выронит она платок; through all; Then she her
handkerchief lets fall.

To take it up she can’t, in fear

Поднять ей некогда; боится, Медведя слышит за собой,
Of bear: he about hangs;

And even by her trembling

И даже трепетной рукой Одежды край поднять стыдится; hands To lift her dress ashamed
she's here;

She’s running - he is after her;

Она бежит, он все вослед, И сил уже бежать ей нет.
She can’t be running any more,

XV XV

She falls on snow - he is swifty:

Упала в снег; медведь проворно Ее хватает и несет; He’s taking her in paws and
brings,

And she insensibly is drifting,

Она бесчувственно-покорна, Не шевельнется, не дохнет; She doesn’t move and doesn’t
breathe;

He speeds her up the forest

Он мчит ее лесной дорогой; Вдруг меж дерев шалаш убогой; road; Through trees is seen a
dwelling old,

It’s in the backwoods and it all

Кругом все глушь; отвсюду он Пустынным снегом занесен,
Is bound by the snow-fall,

Its window is brightly shining,

И ярко светится окошко, И в шалаше и крик и шум; Inside much noise and fuss
they’ve had;

‘There is my crony, he said, To

Медведь промолвил: «Здесь мой кум: Погрейся у него
warm yourself you must be
немножко!»
trying!’

To inner porch he goes fast,

И в сени прямо он идет И на порог ее кладет.
He’s laying down her at last.
XVI X U1

When she recovered she is

Опомнилась, глядит Татьяна: Медведя нет; она в сенях; looking: Some inner porch... the
bear's gone;

She hears rings of glasses,

За дверью крик и звон стакана, Как на больших похоронах; hooping Like at the funeral
great, long.

Not seeing any use of porches

Не видя тут ни капли толку, Глядит она тихонько в щелку, Through chink she now stilly
watches;

What does she see? that at the

И что же видит?.. за столом Сидят чудовища кругом: boards Are sitting spooks of any
sorts:

One’s horned, with muzzle of a

Один в рогах с собачьей мордой, Другой с петушьей головой, hound; Another has of cock the
head;

With goat’s beard sits a hag;

Здесь ведьма с козьей бородой, Тут остов чопорный и гордый, She sees sceleton stiff and
proud,

A dwarf with tail; and there’s

Там карла с хвостиком, а вот Полужуравль и полукот. that Who’s half-a-crane and
half-a-cat.

XVII XVII

But that’s more wonderful and

Еще страшней, еще чуднее: Вот рак верхом на пауке, dreadful: A crayfish on a spider
rides,

At goose’s neck a skull is

Вот череп на гусиной шее Вертится в красном колпаке, fateful, It’s whirling round for
all sides;

A mill is squatting in the

Вот мельница вприсядку пляшет И крыльями трещит и машет; dancing, By wings it crackles,
flaps, is glancing.

They bark and laugh, they

Лай, хохот, пенье, свист и хлоп, Людская молвь и конской топ!31 whistle, clap, They sing and
speak, like horses stamp:

But what Tatyana could he

Но что подумала Татьяна, Когда узнала меж гостей thinking When recognized
among the guests

Her love but fright

Того, кто мил и страшен ей, Героя нашего романа! nevertheless, Main person of
this novel pretty!

Onegin’s sitting at the board By

Онегин за столом сидит И в дверь украдкою глядит.
stealth is looking at the door.

XVIII XVIII

He makes a sign and all they

Он знак подаст — и все хлопочут; Он пьет — все пьют и все
bother; He drinks and all they
кричат;
drink and cry;

He laughs - they all are

Он засмеется — все хохочут; Нахмурит брови — все молчат; laughing further: He frowns -
all are srient, wry.

That he’s the head - it all is

Он там хозяин, это ясно: И Тане уж не так ужасно, clear And Tanya has much less
of fear;

Of interest she is now full And

И, любопытная, теперь Немного растворила дверь...
tries herself the door to pull…

But suddenly the wind has

Вдруг ветер дунул, загашая Огонь светильников ночных; blown Away the lire of all
lamps:

Are troubled house-spirit gangs;

Смутилась шайка домовых; Онегин, взорами сверкая,
Onegin’s eyes make tire own,

He’s rumbling, quickly he gets

Из-за стола, гремя, встает; Все встали: он к дверям идет. up, For door he nears, ail got
up.

XIX XIX

She got afraid and in a hurry

И страшно ей; и торопливо Татьяна силится бежать:
Tatyana tries away to fly

And can’t; she’s now deeply

Нельзя никак; нетерпеливо Метаясь, хочет закричать: worrier!, She moans and she’d
like to cry...

But can’t: through door her

Не может; дверь толкнул Евгений: И взорам адских привидений Eugene enters; In front of eyes
of Hades’ spectres

The girl appeared! Laugh was

Явилась дева; ярый смех Раздался дико; очи всех, wild!. They all stood gaping for
a while,

Then hoofs, wry trunks, it let

Копыты, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки, alone The tufted tails, the fangs
 in mugs,

The whiskers and the bloody

Усы, кровавы языки, Рога и пальцы костяные, tongues, The horns and fingers
made of bone -

All point at her, such young and

Всё указует на нее, И все кричат: мое! мое! fine, And all they cry: ‘It’s mine!
Its mine’

XX XX

‘It’s mine!’ the voice of Eugene

Мое! — сказал Евгений грозно, И шайка вся сокрылась вдруг; thunders! And all the gang has
vanished fast.

She stayed in frosty tone

Осталася во тьме морозной Младая дева с ним сам-друг; darkness: Young maiden is with
Him at last.

Onegin stilly her is helping And

Онегин тихо увлекает32 Татьяну в угол и слагает
in the corner is her laying

On shaky bench, and own head

Ее на шаткую скамью И клонит голову свою
To Tanya’s shoulder he bends;

But suddenly her sister’s

К ней на плечо; вдруг Ольга входит, За нею Ленский; свет
coming, Then Lensky comes;
блеснул;
the light has flashed;

With threat Onegin raised his

Онегин руку замахнул, И дико он очами бродит, hand And wildly with his eyes is
shining;

He curses all unbidden guests;

И незваных гостей бранит; Татьяна чуть жива лежит. And half alive she can’t have
breath..

XXI XXI

They argue louder; he’s getting

Спор громче, громче; вдруг Евгений Хватает длинный нож, и
Some long a knife; in short a
вмиг
while

He’s killing Lensky; horrid

Повержен Ленский; страшно тени Сгустились; нестерпимый крик shading Lays down, then a
dreadful cry

Is heard; the dwelling all is

Раздался... хижина шатнулась...
shaking...

И Таня в ужасе проснулась... In horror Tanya is awaking...

 She sees: the room is light
Глядит, уж в комнате светло; В окне cквозь мерзлое стекло again, Through window’s a
frosty pane

Of dawn the ray all crimson

Зари багряный луч играет; Дверь отворилась. Ольга к ней, sparkles And Olga opens the
door;

Like North Aurora’s face of her,

Авроры северной алей И легче ласточки, влетает;
And like a butterfly she flutters.

‘But now tell;’ she says, ‘to me:

«Ну, говорит, скажи ж ты мне, Кого ты видела во сне?» Whom did you see in dream
with me?’

XXII XXII

At sister Tanya isn’t looking;

Но та, сестры не замечая, В постеле с книгою лежит,
She lies in bed; a book she has

And leaf by leaf through it is

За листом лист перебирая, И ничего не говорит. looking But nothing to her
sister says...

This kind of book yet doesn’t

Хоть не являла книга эта Ни сладких вымыслов поэта, show The writer’s fancies in a
row,

Nor pictures nor a wisdom

Ни мудрых истин, ни картин, Но ни Виргилий, ни Расин, thought That Virgin or Racine
had got,

Nor Scott, nor Byron, nor

Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека, Ни даже Дамских Мод Журнал Seneka; The Lady’s Fashion
Journal had

Less influence on lady’s head; It

Так никого не занимал: То был, друзья, Мартын Задека33, was, my friends, Martyn
Zadeka,

The head of Chaldean wise

>Глава халдейских мудрецов, — Гадатель, толкователь снов. men, — Of dreams the fortune-
teller then.

XXIII XXIII

This thoughtful, interesting

Сие глубокое творенье Завез кочующий купец creation By travelling merchant
them was brought

Однажды к ним в уединенье И для Татьяны наконец Его с One day to their isolation And
разрозненной for Tatyana they then bought:
«Мальвиной» Он уступил за три с полтиной, В придачу взяв еще Malvina’s works but separated
за них For several roubles he abated,

And in addition gave to them

Collection of plain fables then,
Собранье басен площадных, Грамматику, две Петриады
With them two Pentads, a
grammar.

Marmontel’s volume them he

Да Мармонтеля третий том.
gave.

Martin Zadeka then became

Мартын Задека стал потом Любимец Тани...
The pet of Tanya, and forever

He comforts her in all her griefs

Он отрады Во всех печалях ей дарит И безотлучно с нею спит. And constantly with her he
sleeps.

XXIV XXIV

That dream aroused her

Ее тревожит сновиденье.
misgivings.

Not grasping ways to

Не зная, как его понять,
understand

Of dreadful fancy all the

Мечтанья страшного значенье Татьяна хочет отыскать. meanings Tatyana wants to find
the end.

In book’s short contents, finds

Татьяна в оглавленье кратком Находит азбучным порядком she out Some words that should
explain about

The dreams: fir-trees, the hag,

Слова: бор, буря, ведьма, ель, Еж, мрак, мосток, медведь, метель the bores, The East, the bear,
snow-storms

И прочая. Etcetera.

Her real doubt Zadeka never

Ее сомнений Мартын Задека не решит;
could resolve!

Her dream is sinister, it all At

Но сон зловещий ей сулит Печальных много приключений.
sad adventures pointed out.

And several days she after that

Дней несколько она потом Все беспокоилась о том. Had been entroubled, deeply
sad.

XXV XXV

By crimson hand not seen by

Но вот багряною рукою34 Заря от утренних долин now The dawn from morning
towards the lay

Has brought. the sun and

Выводит с солнцем за собою Веселый праздник именин. anyhow The merry festival
name-day .

An Lane’s home from the

С утра дом Лариных гостями Весь полон; целыми семьями morning Is full of guests, of kin
adoring:

All neighbours came by closed

Соседи съехались в возках, В кибитках, в бричках и в санях. sleigh, By hooded carts, by
britzkas, sledge...

In afternoon they squash and

В передней толкотня, тревога; В гостиной встреча новых лиц, crowd, In drawing room they
meet new face;

The barks, the smacks of

Лай мосек, чмоканье девиц, Шум, хохот, давка у порога, kissing maids, The crush, the
laugh, the noise are loud.

All bow, shuffle, gladly smile,

Поклоны, шарканье гостей, Кормилиц крик и плач детей. Wet-nurses scream, the babies
cry.

XXVI XXVI

With own wife that’s very portly

С своей супругою дородной Приехал толстый Пустяков;
Came stout Pustyakov at last;

Gvozdin, good master, who

Гвоздин, хозяин превосходный, Владелец нищих мужиков; could shortly Make beggars of
his peasants fast.

Grey-haired couple of Scotinin

Скотинины, чета седая, С детьми всех возрастов, считая With all the children you’d be
seeing

From two to thirty years on;

От тридцати до двух годов; Уездный франтик Петушков,
The district dandy Petushkóv,

With him my cousin first

Мой брат двоюродный, Буянов, В пуху, в картузе с козырьком35 Buyánov, All fuzzy, wears peaky
cap,

(Of course you him alredy met;)

(Как вам, конечно, он знаком), И отставной советник Флянов,
And counsellor retired Flyánov,

The greatest gossip, old cheat,

Тяжелый сплетник, старый плут, Обжора, взяточник и шут.
The glutton, grafter, fool a bit.
XXVII XXVII

With Kharlikóv Panfíl and

С семьей Панфила Харликова Приехал и мосье Трике, children Monsieur Triquet
arrived, a wit,

Who left Tambóv without

Остряк, недавно из Тамбова, В очках и в рыжем парике. hindrance, He wears glasses,
brown wig.

In pocket he, as Frenchman

Как истинный француз, в кармане Трике привез куплет Татьяне real, Has brought for his
Tatyana dear,

The lilt, well known round me:

На голос, знаемый детьми: Réveillez vous, belle endormie.
Reveilles vous, belle endormie.

Among the songs in books

decrepit Somewhere issued was
Меж ветхих песен альманаха Был напечатан сей куплет; Трике,
that lilt; Triquet with poet’s
догадливый поэт,
keen wit For world from dust
that rhyme extracted,

Его на свет явил из праха, И смело вместо belle Nina Поставил Was brave instead of ‘elle Nina’
belle Tatiana. To put the ‘belle Tatiana’

XXVIII XXVIII

By now from a distant village

И вот из ближнего посада Созревших барышень кумир,
The idol of the ladies ripe,

For district mothers pleasant

Уездных матушек отрада, Приехал ротный командир; image - The regimental chief
arrived.

He came, What news, such

Вошел... Ах, новость, да какая!
sentimental!

Well have the music

Музыка будет полковая!
regimental!

The colonel sent it for the

Полковник сам ее послал.
chance.

What joy: to-day we’ll have to

Какая радость: будет бал!
dance!

The girls are jumping all

Девчонки прыгают заране;36 Но кушать подали.
around.

Its time for dinner, Guests have

Четой
had
Идут за стол рука с рукой. To come to tables hand in hand.

Теснятся барышни к Татьяне; Around Tanya ladies crowd,

The men confront. All cross in

Мужчины против; и, крестясь, Толпа жужжит, за стол садясь. peace. The throng, all
humming, takes the seats.

XXIX XXIX

The talks are saved for time

На миг умолкли разговоры; Уста жуют. Со всех сторон much better: The mouths chew,
From every side

The plates and covers jointly

Гремят тарелки и приборы Да рюмок раздается звон. clatter, The glasses clink, all
filled with wine.

But in a while the guests from

Но вскоре гости понемногу Подъемлют общую тревогу. suburb Are making up a
common hubbub:

They don’t listen to, they cry,

Никто не слушает, кричат, Смеются, спорят и пищат. They argue, laugh and squeak
in fright.

And suddenly my Lensky

Вдруг двери настежь. Ленский входит, И с ним Онегин.
enters, With hire Onegin.

«Ах, творец! — ‘Ah, my Lord!’,

The mistress cries, ‘At last

Кричит хозяйка: — наконец!»
you’ve got!’

Теснятся гости, всяк отводит In crowd everybody renders:

They take away the chairs,

Приборы, стулья поскорей; Зовут, сажают двух друзей. plates, Them call, they give the
friends a place.

XXX XXX

Against Tatyana in a row They

Сажают прямо против Тани, И, утренней луны бледней
sit. Of morning moon more pale

She’s trembling like persued a

И трепетней гонимой лани, Она темнеющих очей doe, Her darkening eyes she
hides away

From them: she new blazes

Не подымает: пышет бурно В ней страстный жар; ей душно,
greatly, She feels herself in
дурно;
passion badly;
 She’s deaf for greetings of the
Она приветствий двух друзей Не слышит, слезы из очей friends; To hide her tears
quickly bends

Her head; is seeming to be

Хотят уж капать; уж готова Бедняжка в обморок упасть; ready For deep a faint, this
being mild;

But will and power of mind All

Но воля и рассудка власть Превозмогли. Она два слова
overcame, and she already

Some words, yet stilly, tries to

Сквозь зубы молвила тишком И усидела за столом. say, But at the table could she
stay.

XXXI XXXI

For long Onegin couldn't bear

Траги-нервичсских явлений, Девичьих обмороков, слез
That tragical and nervous mood

Of girls, the tears, faints not

Давно терпеть не мог Евгений: Довольно их он перенес. rare: Enough he had them all
en route.

Like crank by chance at feast

Чудак, попав на пир огромный, Уж был сердит.
enormous He’s angry.

Но девы томной And Tatyana’s nervous

And trembling state is seen by

Заметя трепетный порыв, С досады взоры опустив, him; All vexed, he’s being in a
whim.

He’s puffing, he is
Надулся он и, негодуя, Поклялся Ленского взбесить И уж remonstrating, He swore to
порядком отомстить. devil Lensky’s head For
sufferings, he here had.

Already for triumph he’s

Теперь, заране торжествуя,
waiting,

And he invents by whim’s

Он стал чертить в душе своей Карикатуры всех гостей. requests Caricatures of the
guests.

XXXII XXXII

Of course, Onegin’s not alone,

Конечно, не один Евгений Смятенье Тани видеть мог;
Who saw her disarray in eyes,

But aim of looks and talks on

Но целью взоров и суждений В то время жирный был пирог whole That time at feast are
fatty pies
 (Unhappily, too much all
(К несчастию, пересоленный); Да вот в бутылке засмоленной, salted). But. with the help of
resin bottled,

Between blancmanger and

Между жарким и блан-манже, Цимлянское несут уже; roasts fine They now bring the
Tsimlyan wine.

With narrow and long wine-

За ним строй рюмок узких, длинных, Подобно талии твоей, glasses, Reminding slander
waist of yours,

Zhizhi, my soul’s crystal first,

Зизи, кристалл души моей, Предмет стихов моих невинных,
The subject of naive my passes,

Enticing goblet for my love, Its

Любви приманчивый фиал, Ты, от кого я пьян бывал! you, who made me drunk with
love,

XXXIII XXXIII

And now, free from humid

Освободясь от пробки влажной, Бутылка хлопнула; вино stopper, Each bottle bangs and
all the wine

Can hiss; with bearings

Шипит; и вот с осанкой важной, Куплетом мучимый давно, important, By couplets tortured
all the time,

Triquet gets up; the whole

Трике встает; пред ним собранье Хранит глубокое молчанье. meeting The deepest silence
now’s keeping.

Tatyana hardly sighs, the man

Татьяна чуть жива; Трике, К ней обратясь с листком в руке, Addresses her with verse in
hand

And falsely sings, Applauds and

Запел, фальшивя. Плески, клики Его приветствуют.
crying Are greeting him.

Она And she has had

To reverence for singing that;

Певцу присесть принуждена; Поэт же скромный, хоть великий, The poet, such great but shying.

To her is drinking first, his

Ее здоровье первый пьет И ей куплет передает. rhyme He gives to Tanya at that
time.

XXXIV XXXIV

For greetings and

Пошли приветы, поздравленья; Татьяна всех благодарит. congratulations She gives each
one her thankful look.

But when her thanks for

Когда же дело до Евгенья Дошло, то девы томный вид, termination To Eugene came,
tier languid mood,

Embarrassment, her being tired

Ее смущение, усталость В его душе родили жалость:
Arosed pity, he’s admired;

He mutely bowed to the girl,

Он молча поклонился ей, Но как-то взор его очей
His gaze somehow was in all

Был чудно нежен. Such charming, tender.

Was she feeling; That he then

Оттого ли, Что он и вправду тронут был,
really was moved,

Or, like coquette, he simply

Иль он, кокетствуя, шалил, Невольно ль, иль из доброй воли, boomed? By his good will Or
willy-nilly

He showed tenderness. Such

Но взор сей нежность изъявил: Он сердце Тани оживил. start Enlivens poor Tama’s
heart.

XXXV XXXV

The driven chairs noise arouse;

Гремят отдвинутые стулья; Толпа в гостиную валит: All throng has rushed to anter-
room

As well as bees from tasty

Так пчел из лакомого улья На ниву шумный рой летит. house With noise are flying for
the bloom

All satisfied at feast by dinner

Довольный праздничным обедом, Сосед сопит перед соседом; The neighbours puff in room,
the inner;

The ladies sit at fire-place; You

Подсели дамы к камельку; Девицы шепчут в уголку; see in corners whispering
maids;.

Green tables are prepaired

Столы зеленые раскрыты: Зовут задорных игроков now, All active players they
invite:

For boston, lomber come in

Бостон и ломбер стариков, И вист, доныне знаменитый, sight, For whist, well famous
until now.

They all are family the same,

Однообразная семья, Все жадной скуки сыновья. The sons of greedy bore at
 game.

XXXVI XXXVI

They now play the eighth of

Уж восемь робертов сыграли Герои виста; восемь раз roberts, Of whist the braves;
eight times in line

They all replaced for each of

Они места переменяли; И чай несут. roberts; The tea’s been
brought.

Люблю я час I could define

The time of day by tea or

Определять обедом, чаем И ужином.
dinner, Or supper.

Мы время знаем Every country eater

Can know time without fuss:

В деревне без больших сует: Желудок — верный наш брегет; The stomach is the watch for
us.

In brackets to the point I’d

И кстати я замечу в скобках, Что речь веду в моих строфах note: In all my verses, by my
rhyme

About feasts, enormous, fine,

Я столь же часто о пирах, О разных кушаньях и пробках,
About meals and corks I wrote

Like idol, - you, Omir divine, -

Как ты, божественный Омир, Ты, тридцати веков кумир!
For three millenniums in line,

XXXVII. XXXVIII. XXXIX XXXVII, XXXVIII, XXXIX

The tea’s been brought; the

Но чай несут; девицы чинно Едва за блюдички взялись, quiet maidens Are taking
saucers into hand,

At once behind the door

Вдруг из-за двери в зале длинной Фагот и флейта раздались. awakens The sound of bassoon
from band:

Enjoyed by thunder of the

Обрадован музыки громом, Оставя чашку чаю с ромом, music From tea with rum at
once refusing,

The Pans of the district girls,

Парис окружных городков, Подходит к Ольге Петушков, With Olga Petushkóv then
whirls,

With Tanya Lensky; Kharlikóva,

К Татьяне Ленский; Харликову, Невесту переспелых лет, The bride of more than ripening
age,
 By hard from big Tambóv’s
Берет тамбовский мой поэт, Умчал Буянов Пустякову,
engaged; Buyhánov whirls with
Pustyakóva,

The rest all gathered at the

И в залу высыпали все. И бал блестит во всей красе. hail: Of ball the beuaty shines
for all.

ХL XL

At the beginning of my novel —

>В начале моего романа — (Смотрите первую тетрадь)
(In chapter first you look it all)

I’d like to use the Alban’s

Хотелось вроде мне Альбана Бал петербургский описать; model: In Petersburg to show
ball.

But then, amused by idle

Но, развлечен пустым мечтаньем, Я занялся воспоминаньем dreamings, Attended to my
better feelings

О ножках мне знакомых дам. Of known ladies feet and legs.

But by your narrow small

По вашим узеньким следам,
tracks,

О ножки, полно заблуждаться! Ah, feet, in vain I was affected.

The further I’m from youth my

С изменой юности моей gay,

The wiser I should get each

Пора мне сделаться умней, В делах и в слоге поправляться, day: My deeds and rhymes to
have corrected,

And even this my chapter five —

>И эту пятую тетрадь — От отступлений очищать.
From all digressions to refine.

ХLI XLI

Monotonous and sometimes yet

Однообразный и безумный, Как вихорь жизни молодой, senseless, Like whirlwind of the
youthful lives,

The waltz is whirling; noisy,

Кружится вальса вихорь шумный; Чета мелькает за четой. taintless, A couple after couple
flies.

The time revengeful now nears,

К минуте мщенья приближаясь, Онегин, втайне усмехаясь,
In secret Eugene gaily sneers,

Comes up to Olga: several jests,

Подходит к Ольге. Быстро с ней Вертится около гостей, And they are whirling near
guests.

Then he for her a chair’s

Потом на стул ее сажает, Заводит речь о том о сем; finding, They speak about this
and that,

And several minutes after that

Спустя минуты две потом Вновь с нею вальс он продолжает; With her the waltz again he’s
dancing.

All are amazed, my Lensky

Все в изумленье. Ленский сам Не верит собственным глазам. sighs, Does not believe his own
eyes.

ХLII XLII

Мазурка раздалась. Mazurka’s sounding.

It happened. When thunder of

Бывало, Когда гремел мазурки гром,
mazurka came,

The halls enormous is all then

В огромной зале все дрожало, Паркет трещал под каблуком, trembled, The parquet’s cracks
wee heard again.

The frames were shaking,

Тряслися, дребезжали рамы; Теперь не то: и мы, как дамы, trembling there But nowadays
the men, like fair

Young ladies on the floor all

Скользим по лаковым доскам. Но в городах, по деревням glide But yet in towns,
countryside

Mazurka now all its rating,

Еще мазурка сохранила Первоначальные красы:
Initiative beauties keeps:

The jumps, moustache, the

Припрыжки, каблуки, усы Всё те же: их не изменила clicks of heels Are all the same
without changing

By worst of modes: modern

Лихая мода, наш тиран, Недуг новейших россиян.
fuss, Which is a tyrant for us.

XLIII. XLIV XLIII, XLIV

Buyánov, my quick-temperd
Буянов, братец мой задорный, К герою нашему подвел brother, To Eugene brought two
girls at once:

With Olga Tanya; quickly rather

Татьяну с Ольгою; проворно Онегин с Ольгою пошел; Onegin Olga took for dance.
Ведет ее, скользя небрежно, И, наклонясь, ей шепчет нежно He rules her, but neglectly
gliding, And, bending, whispers
her his finding:

Some madridgal of old days,

Какой-то пошлый мадригал, И руку жмет — и запылал And presses hand; at once her
face

In proud, touching
В ее лице самолюбивом Румянец ярче. inflammation Is blushing
crimson.

Ленский мой Lensky saw

All those changes. All the more

Все видел: вспыхнул, сам не свой; В негодовании ревнивом
He, full of jealous indignation,

Is waiting for the end of dance,

Поэт конца мазурки ждет И в котильон ее зовет.
And for cotillion her invites.

ХLV XLV

Но ей нельзя. But yet she can’t.

Нельзя? Но что же? And what’s the reason?

Да Ольга слово уж дала Ah, Olga gave the word to him,

Онегину. Onegin.

Goodness me, it isn’t For him to

О боже, боже! Что слышит он?
hear!

Она могла... What a whim...

Возможно ль? Impossible!?

She’s mere infant, But yet

Чуть лишь из пеленок, Кокетка, ветреный ребенок! coquette! A giddy instance!

And. so cunny, she is gay.

Уж хитрость ведает она, Уж изменять научена!
Already’s able to betray!

He can’t endure such a blow;

Не в силах Ленский снесть удара; Проказы женские кляня, The whims of women he can
curse.

Gets out, asks for own horse

Выходит, требует коня И скачет.
And rides.

Пистолетов пара, Two pistols in a row,

Two bullets - fitting at this rate

Две пули — больше ничего — Вдруг разрешат судьбу его.
- Will quickly settle all his fate.
ГЛАВА ШЕСТАЯ CHAPTER SIX

La, sotto i giorni nubilosi e

La sotto i giorni nubilosi e brevi, Nasce una gente a cui l'morir non
brevi, Nasce una gente a cui
dole.
i’morir non dole.

Petrarka Where days are cloudy

and short A tribe was there
Petr.
born For which to die makes no
hurt. (It.)

I I

But when Vladimir disappeared,

Заметив, что Владимир скрылся, Онегин, скукой вновь гоним,
Onegin, languished by the bore,

Was lost in thought; to Olga

near Revengeful words said no
Близ Ольги в думу погрузился, Довольный мщением своим.
more.

And Olga’s yawning; round here

За ним и Оленька зевала, Глазами Ленского искала, She’s looking for her Lensky
dear.

For her cotillion now seems

И бесконечный котильон Ее томил, как тяжкий сон. Like long and heavy dreadful
dreams,

Но кончен он. At last it stopped.

Идут за ужин. All have the supper.

The beds are made. And any

Постели стелют; для гостей
guest

Has own place to have a rest,

Ночлег отводят от сеней До самой девичьи.
From porch to maiden’s.

Всем нужен All they utter

Покойный сон. A need for sleep.

Onegin my To sleep at home

Онегин мой Один уехал спать домой.
lone flied.

II II

All’s now calm; in rooms you

Все успокоилось: в гостиной Храпит тяжелый Пустяков hear: Is snoring heavy
Pustyakóv
С своей тяжелой половиной. Гвоздин, Буянов, Петушков With own heavy hall, his dear;
Gvozdín, Buyánov, Petushkóv

And Flyanov who is not quite

И Флянов, не совсем здоровый, На стульях улеглись в столовой, healthy, On chairs in a room are
wealthy.

Monsieur Triquet is on the

А на полу мосье Трике, В фуфайке, в старом колпаке. floor, In jersey, capped, not far
from door.

In Tanya’s, Olga’s rooms all

Девицы в комнатах Татьяны И Ольги все объяты сном. maidens Already happy dreams
have had;

At window alone, sad (Diana’s

Одна, печальна под окном Озарена лучом Дианы,
ray lights up, her wakens)

My poor Tanya sits, can’t sleep,

Татьяна бедная не спит И в поле темное глядит. And looks into the darkling
field.

III III

By his anwaited apparition, By

Его нежданным появленьем, Мгновенной нежностью очей
instant tenderness of eyes,

By got by Olga strange tuition

И странным с Ольгой поведеньем До глубины души своей She’s touched, in depth of soul
sighs;

She’s been embarrassed,

Она проникнута; не может Никак понять его; тревожит cannot now Him understand yet
anyhow;

She’s troubled by the jealous

Ее ревнивая тоска, Как будто хладная рука trend: As if some cold foe’s
hand

Can press her heart, or a

Ей сердце жмет, как будто бездна Под ней чернеет и шумит... misfortune, That waits for her,
is black, makes noise.

‘I’ll perish, - says my Tanya’s

«Погибну, — Таня говорит, — Но гибель от него любезна. voice - From him to die is
pleasant fortune.

I don’t grudge: why should I

Я не ропщу: зачем роптать?
grudge?

He can’t give happiness at

Не может он мне счастья дать».
large’.

IV IV
 But forward, forward, you, my
Вперед, вперед, моя исторья!
story!

My muse new person just

Лицо нас новое зовет.
reveals.

Some several miles from

В пяти верстах от Красногорья, Деревни Ленского, живет Krasnogóry, From Lensky’s
village, there lives

And is alive yet for the present,

И здравствует еще доныне В философической пустыне
In philosophical sense desert,

Zarétsky, brawler; they believe:

Зарецкий, некогда буян, Картежной шайки атаман, Of gambling gang he was the
chief,

The chief of rakes, a tribune-

>Глава повес, трибун трактирный, — Теперь же добрый и простой tippler. — Hut now simply good
the head

Of family; not married yet; A

Отец семейства холостой, Надежный друг, помещик мирный
real friend, a landlord, ripper;

To honest people he belongs:

И даже честный человек: Так исправляется наш век!
This way the century reforms!

V V

A smooth-tongued voice of
Бывало, льстивый голос света В нем злую храбрость выхвалял: world, it happened, His evil
bravery could praise:

From pistol he, not being

Он, правда, в туз из пистолета В пяти саженях попадал, rattled, At fifteen metres stuck
the ace.

But he at real field of action

И то сказать, что и в сраженье Раз в настоящем упоенье Himself white raptured by
affection

Distinguished: bravely to the

Он отличился, смело в грязь С коня калмыцкого свалясь, slush From Kalmyk horse he fell
in rush.

Like drunkard tight by real

Как зюзя пьяный, и французам Достался в плен: драгой залог! Frenchmen Was captivated
(dear lot!).

New Regulus (of honour God)

Новейший Регул, чести бог, Готовый вновь предаться узам, Anew he could the bonds
abandon:
 At Verrey’s every morning’s
Чтоб каждым утром у Вери37 В долг осушать бутылки три. time On credit drank three
quarts of wine.

VI VI

He joked in a funny manner,

Бывало, он трунил забавно, Умел морочить дурака Could fool an idiot for fun,

Could make of clever fool for

И умного дурачить славно, Иль явно, иль исподтишка,
ever, Explicit or implicit one.

Sometimes himself for tricks on

Хоть и ему иные штуки Не проходили без науки, others Was given lessons by the
others;

Sometimes himself, not as a

Хоть иногда и сам впросак Он попадался, как простак. rule, Could he entrapped like
real fool;

For merry dispute he was able

Умел он весело поспорить, Остро и тупо отвечать,
To be in answers dull or sharp,

Sometimes could keep his

Порой расчетливо смолчать, Порой расчетливо повздорить, answer dark; Sometimes a
quarrel could enable

To make the friends embroiled

Друзей поссорить молодых И на барьер поставить их, become, Made friends to
barrier to come;

VII VII

To have a breakfast three

Иль помириться их заставить, Дабы позавтракать втроем, together Could make them
quickly reconcile,

And then in secret could

И после тайно обесславить Веселой шуткою, враньем. defame them By merry jest or
real he.

‘Sed alia temporal’ But

Sed alia tempora! Удалость (Как сон любви, другая шалость) rudeness (Like dream of love,
the prank of goodness)

With youthful years gets away,

Проходит с юностью живой. Как я сказал, Зарецкий мой,
And my Zaretsky, I would say,

Behind accacias, bird cherries

Под сень черемух и акаций От бурь укрывшись наконец, From storms is hidden in his
den,
 Can live like real wise a ma7i:
Живет, как истинный мудрец, Капусту садит, как Гораций,
Like that Horatius with cabbage

His geese and ducks tie breeds

Разводит уток и гусей И учит азбуке детей. for fee And teaches children
ABC.

VIII VIII

He’s not a fool; Onegin,

Он был не глуп; и мой Евгений, Не уважая сердца в нем, grudging, Did not respect the
heart of his;

But liked the spirit of his

Любил и дух его суждений, И здравый толк о том о сем. judging, Judicious talks of that
and this.

And he with pleasure long ago

Он с удовольствием, бывало, Видался с ним, и так нимало Was meeting him; that’s why at
borne

Was not astonished at the dawn

Поутру не был удивлен, Когда его увидел он.
To see him coining to his hall;

But after first cordial greeting

Тот после первого привета, Прервав начатый разговор,
Zaretsky’s silent for a while

And to Onegin with wry smile

Онегину, осклабя взор, Вручил записку от поэта. From poet he gives for reading
A leaf.

Onegin, standing up, At window

К окну Онегин подошел И про себя ее прочел.
it all read up.

IX IX

It was an honourable, pleasant

То был приятный, благородный, Короткий вызов, иль картель: A challenge, or cartel quite
short,

It was polite and not

Учтиво, с ясностью холодной Звал друга Ленский на дуэль. discrepant: For duel Lensky
called, in short.

Onegin at the first admission To

Онегин с первого движенья, К послу такого порученья
agent of such secret mission

Returned; without extra word

Оборотясь, без лишних слов Сказал, что он всегда готов.
always ready - shortly said.

Zaretsky was explains refusing;

Зарецкий встал без объяснений; Остаться доле не хотел,
To stay for long he didn’t want:
Имея дома много дел, И тотчас вышел; но Евгений At home had to work a lot; And
he went out; but my Eugene

Alone with his soul’s self

Наедине с своей душой Был недоволен сам собой.
Unsatisfied was by himself.

X X

It serves him right: to think if

И поделом: в разборе строгом, На тайный суд себя призвав, strictly, If secret judge for him
to call,

He was to blame at times more

Он обвинял себя во многом: Во-первых, он уж был неправ, thickly: At first, he wasn’t right
at all

That he at love such timid,

Что над любовью робкой, нежной Так подшутил вечор небрежно. tender Last evening joked like
offender;

Then let the poet enraged To

А во-вторых: пускай поэт Дурачится; в осьмнадцать лет
play the fool: at his teenage

Оно простительно. It is forgivable.

Onegin Who loved the youth

Евгений, Всем сердцем юношу любя,
with all his heart

Himself should show as the

Был должен оказать себя Не мячиком предрассуждений, hard Without prejudices
heading

Not flaming boy for fighting fit

Не пылким мальчиком, бойцом, Но мужем с честью и с умом. But male with honour and the
wit.

XI XI

He could his feelings there

Он мог бы чувства обнаружить, А не щетиниться, как зверь; show But not to bristle like a
beast.

Он должен был обезоружить Младое сердце. No should disarm him long ago,
That young a soul.

«Но теперь But at least

It’s late, the time has gone; his

Уж поздно; время улетело... К тому ж — он мыслит — в это дело letter To rue was brought; the
whole matter

Is spoiled by old duels fan, He’s

Вмешался старый дуэлист; Он зол, он сплетник, он речист...
evil, gossip, talking man...
 Of course, he thinks, ‘I could be
Конечно, быть должно презренье Ценой его забавных слов, scornful To alt his funny, lying
word;

But whisper, laugh of fools can

Но шепот, хохотня глупцов...»
hurt..’

И вот общественное мненье!38 Opinion of the public mournful!

Пружина чести, наш кумир! The spring of honour, idol last!

Yet does it whirl the world and

И вот на чем вертится мир!
us:

XII XII

By eager enmity exited Vladimir

Кипя враждой нетерпеливой, Ответа дома ждет поэт;
for the answer waits.

Eloquent man, by him invited,

И вот сосед велеречивый Привез торжественно ответ.
Triumphantly the answer trails.

And now jealouser’s

Теперь ревнивцу то-то праздник!
triumphant!

He was afraid of being

Он все боялся, чтоб проказник
answered

In form of merry, pretty jest

Не отшутился как-нибудь, Уловку выдумав и грудь With somewhat ruse, to have
the breast

Отворотив от пистолета. Of enemy from pistol parried.

Теперь сомненья решены: But now doubts all are solved:

For mill they all have had

Они на мельницу должны Приехать завтра до рассвета, resolved At dawn in time to
come in carriage

With friend a pistol fight to

Взвести друг на друга курок И метить в ляжку иль в висок. launch, To aim at temple or at
haunch.

XIII XIII

As he to hate coquette decided

Решась кокетку ненавидеть, Кипящий Ленский не хотел
Excited Lensky didn’t want

Before the fight to be invited...

Пред поединком Ольгу видеть, На солнце, на часы смотрел, At watch, the sun he’s looking
on...
 At last he gave it up, and
Махнул рукою напоследок — И очутился у соседок.
failing, Himself he found at her
dwelling.

He thought she would be much

Он думал Оленьку смутить, Своим приездом поразить; confused, By his arrival much
abused;

But riot at all: like long ago For

Не тут-то было: как и прежде, На встречу бедного певца
poor bard is on the watch

His Olga’s jumping from the

Прыгнула Оленька с крыльца, Подобна ветреной надежде, porch Like feather-brained and
trail a hope:

She’s playful, careless and gay,

Резва, беспечна, весела, Ну точно та же, как была. Well, just the same as every
day.

XIV XIV

‘What for you early

«Зачем вечор так рано скрылись?»
disappeared?’

Был первый Оленькин вопрос. Was asking Olya him at once

My Lensky’s feelings all were

Все чувства в Ленском помутились, И молча он повесил нос. smeared, He was afraid at her
to glance.

Annoyance, jealousy could

Исчезла ревность и досада Пред этой ясностию взгляда, vanish In front of eyes with
clear relish,

In front of tenderness quite

Пред этой нежной простотой, Пред этой резвою душой! .. plain, In front of soul playful,
frail...

He looks al her with tender

Он смотрит в сладком умиленье; Он видит: он еще любим; ardour; He’s yet beloved with
previous force,

He’s now languished by

Уж он, раскаяньем томим, Готов просить у ней прощенье, remorse, He’s being ready to
beg pardon,

He’s trembling, loses fitting

Трепещет, не находит слов, Он счастлив, он почти здоров... words, He’s happy, has
improved his health,

XV. XVI. XVII XV, XVI, XVII

Again he, downcast and

И вновь задумчивый, унылый Пред милой Ольгою своей, thoughtful, In front of dear Olga
 stands;

It seems to him like something

Владимир не имеет силы Вчерашний день напомнить ей; awful To her remind all evening
gaps.

Он мыслит: He thinks of here:

‘I’ll be defender; I’ll not endure

«Буду ей спаситель. Не потерплю, чтоб развратитель
when offender

By fire of the praise and sighs

Огнем и вздохов и похвал Младое сердце искушал; To tempt the heart of girl yet
tries:

Or when a worm disdained and

Чтоб червь презренный, ядовитый Точил лилеи стебелек; deadly Is growing out lily’s
stem

Of morning flower which then

Чтобы двухутренний цветок Увял еще полураскрытый». At halt of life must wither
faintly’.

My Friends, you know, what it

Все это значило, друзья: С приятелем стреляюсь я. means: With friend of mine I’ve
shooting things.

XVIII XVIII

Ah, if he knew, by what a cruel

Когда б он знал, какая рана Моей Татьяны сердце жгла! Offence. Tatyana’s heart was
burnt!

It Tanya knew of near duel, At

Когда бы ведала Татьяна, Когда бы знать она могла,
least the day before had heard

That Eugene and his friend

Что завтра Ленский и Евгений Заспорят о могильной сени; Vladimir At dawn will argue
their living

On earth, then might be by her

Ах, может быть, ее любовь Друзей соединила б вновь! love She’d joined the friends
the day above!

But no man in all the district

Но этой страсти и случайно Еще никто не открывал.
Could ever know of that fuss:

Onegin was as mute as dust,

Онегин обо всем молчал; Татьяна изнывала тайно;
Tatyana pined for love in secret;

It could be known by the nurse

Одна бы няня знать могла, Да недогадлива была.
But slow-witted all she was.

XIX XIX
 All evening Lensky was
Весь вечер Ленский был рассеян, То молчалив, то весел вновь; distracted, Was now silent, now
gay;

The man, by muses once

Но тот, кто музою взлелеян, Всегда таков: нахмуря бровь, affected, As usual frowns alt the
day.

At clavichords he had been

Садился он за клавикорды И брал на них одни аккорды, sitting, But only for chords was
fitting;

At Olga then he fixed his gaze

То, к Ольге взоры устремив, Шептал: не правда ль? я счастлив. And whispered: ‘I’ve my happy
days...’

Но поздно; время ехать. But it is late, it’s time to go...

His heart is pressed, fulfilled

Сжалось В нем сердце, полное тоской;
with bore,

At time of parting furthermore

Прощаясь с девой молодой, Оно как будто разрывалось.
It beats like ready just to blow.

Она глядит ему в лицо. At him she stares all the way:

‘What’s happened?’-
«Что с вами?» — Так. — И на крыльцо.
`Nothing’… - Gets away.

XX XX

At home he took out pistols To

Домой приехав, пистолеты Он осмотрел, потом вложил check them up, then put them
back

Into the box; he now bristles;

Опять их в ящик и, раздетый, При свечке, Шиллера открыл; Undressed, he took some
Shiller’s work.

To read... but thoughts yet

Но мысль одна его объемлет; В нем сердце грустное не дремлет: make him wonder His heart is
sad but doesn’t slumber,

With unaccountable charms He

С неизъяснимою красой Он видит Ольгу пред собой.
sees his Olga in his arms...

Vladimir has the book to close;

He takes a pen: his verse has
Владимир книгу закрывает, Берет перо; его стихи,
got

A lot of pretty loving rot; He it

Полны любовной чепухи, Звучат и льются. Их читает
declaims; the sound flows
 Away in lirical a heat, He cites
Он вслух, в лирическом жару, Как Дельвиг пьяный на пиру.
like Delvig, drunk at feast.

XXI XXI

By chance his verse yet anyhow

Стихи на случай сохранились; Я их имею; вот они: Is kept by me; you read this
rhyme;

‘Where are, where are

«Куда, куда вы удалились, Весны моей златые дни? withdrawn you now The golden
days of life my prime?

What does next day for me

Что день грядущий мне готовит?
prepare?

Его мой взор напрасно ловит, In vain I try to be aware,

The depth of mist can it

В глубокой мгле таится он. Нет нужды; прав судьбы закон. conceal, Of fate right law will it
reveal

But shall I fall by shaft through

Паду ли я, стрелой пронзенный, Иль мимо пролетит она, pierced Or will it pass beside,
will slip?

All’s good: for vigil and for

Все благо: бдения и сна Приходит час определенный; sleep Will come the hour well
geared;

Are blessed the troubles of the

day, Is blessed the darkness of
Благословен и день забот, Благословен и тьмы приход!
the gravel

XXII XXII

By rays of day will shine the

Блеснет заутра луч денницы И заиграет яркий день; morning And brightly will be
playing clay,

But I, it may be, not adoring

А я, быть может, я гробницы Сойду в таинственную сень, Will see the secrets of the
grave,

The memory of bard, yet

И память юного поэта Поглотит медленная Лета, youthful, Will sink into oblivion
truthful,

The world will me forget, but

Забудет мир меня; но ты Придешь ли, дева красоты, you My charming girl, will ever
you
 Some tears shed at urn my
Слезу пролить над ранней урной И думать: он меня любил, early: ‘He tell in love with me,’
to thinks

To me alone could he bring His

Он мне единой посвятил Рассвет печальный жизни бурной!.. dawn of life, such sad and
stormy!’

My hearty friend, my friend

Сердечный друг, желанный друг, Приди, приди: я твой супруг!..» beloved, You come, I’m husband
yours by love!"

XXIII XXIII

His verse is sluggish and

Так он писал темно и вяло (Что романтизмом мы зовем, obscure (It’s called romanticism
by us;

To see it here even poor I

Хоть романтизма тут нимало Не вижу я; да что нам в том?)
cannot; does it bother us?)

At last before the dawn of

И наконец перед зарею, Склонясь усталой головою, morning His tired head on
table’s falling

At the ideal, fashioned word, A

На модном слове идеал Тихонько Ленский задремал;
stilly dream my Lensky had.

But as soon as in charms of

Но только сонным обаяньем Он позабылся, уж сосед dreaming He lost himself - his
neighbour comes

To silent room of bard, alarms

В безмолвный входит кабинет И будит Ленского воззваньем: And wakens Lensky by
appealing:

‘It’s seven soon, it’s time to

«Пора вставать: седьмой уж час. Онегин верно ждет уж нас». wake, Onegin, may be, has to
wait’.

He was mistaken: sleeping fair

>XXIV — Но ошибался он: Евгений Спал в это время мертвым
— Onegin then for world was
сном.
dead,

The shades of night are now

Уже редеют ночи тени И встречен Веспер петухом; rare And Vesper’s met by cock
ahead.

Onegin is deep sleep just

Онегин спит себе глубоко. Уж солнце катится высоко, having; The sun is now high in
heaven,

And flitting quickly snow-storm

И перелетная метель Блестит и вьется; но постель
Is shining, whirling. But at all
 From bed Onegin wasn’t
Еще Евгений не покинул, Еще над ним летает сон. moving, The dream yet flies
about him.

At last he fast awakes from

Вот наконец проснулся он И полы завеса раздвинул; dream, Apart the flaps of
curtain’s moving

He looks and sees: the time is

Глядит — и видит, что пора Давно уж ехать со двора. high Away from yard for mill to
fly.

XXV XXV

Он поскорей звонит. He hurries up to ring.

His servant Guillot from France,

Вбегает К нему слуга француз Гильо,
is running in,

He offers necessary service And

Халат и туфли предлагает И подает ему белье.
dressing-gown puts on him.

Onegin’s quick to dress.

Спешит Онегин одеваться, Слуге велит приготовляться Already His sernant’s ordered
to be ready

Together go and with him To

С ним вместе ехать и с собой Взять также ящик боевой.
take the box with fighting thing.

The sledge for race is now

Готовы санки беговые. Он сел, на мельницу летит. ready, In it he’s flying to the
mill;

Has come; to servant says he

Примчались. Он слуге велит Лепажа39 стволы роковые will Lepage’s fatal barrels
steady

With him be keeping, and the

Нести за ним, а лошадям Отъехать в поле к двум дубкам. sledge To park in field not far
from hedge.

XXVI XXVI

My Lensky on the dam is

Опершись на плотину, Ленский Давно нетерпеливо ждал; leaning, For them impatiently
he waits.

With mill Zaretsky has been

Меж тем, механик деревенский, Зарецкий жернов осуждал. dealing: Mill-stones he
investigates.

Идет Онегин с извиненьем. Onegin’s coining with excuses.

«Но где же, — молвил с изумленьем Зарецкий, — где ваш Zaretsky to behave refuses:
секундант?» ‘But where is the second
yours?’

В дуэлях классик и педант, In duels classic, pedant cross

He loved the method with his

Любил методу он из чувства, И человека растянуть passion: To make a man on
earth to lay

He didn’t want by any way But

Он позволял не как-нибудь, Но в строгих правилах искусства,
by the rules of artful fashion,

As legends say of old age (For

По всем преданьям старины (Что похвалить мы в нем должны). that we’d praise in him the
sage).

XXVII XXVII

’My second? - Eugene said with

«Мой секундант? — сказал Евгений, — Вот он: мой друг, monsieur
passion, My friend, monsieur
Guillot.
Guiilot, does wait.

I can’t foresee any objection To

Я не предвижу возражений На представление мое:
this representation made.

Its true, he is unknown version,

Хоть человек он неизвестный, Но уж конечно малый честный».
But really he's honest person!’

Zaretsky’s bitten both lips; To

Зарецкий губу закусил.
Lensky Eugene then appeals:

Онегин Ленского спросил: «Что ж, начинать?» — Начнем, ‘Shall we begin?’ ‘Perhaps,’

пожалуй, — Сказал Владимир. says Lensky.

И пошли And quickly both they yet off

За мельницу. Behind the mill.

Meanwhile far off The honest

Пока вдали Зарецкий наш и честный малый
person and Zaretsky

Grand treaty’s ditties exercise;

Вступили в важный договор, Враги стоят, потупя взор. The foes stand and drop the
eyes.

XXVIII XXVIII

Враги! The foes!

Shortly each from other Were

Давно ли друг от друга Их жажда крови отвела?
drifted they by thirst of blood.
Давно ль они часы досуга, Трапезу, мысли и дела Not long ago they like brothers
Divided meals, ideas, flood

Делили дружно? Of daily troubles.

Now spiteful, Like in vendetta

Ныне злобно, Врагам наследственным подобно,
they are frightful,

Like in a dreadful misty dream

Как в страшном, непонятном сне, Они друг другу в тишине
Against each other in the still

Готовят гибель хладнокровно... Prepare ruins once for ever...

They’d better laugh before they

Не засмеяться ль им, пока
had

With blood sustained each pure

Не обагрилась их рука, Не разойтиться ль полюбовно?.. hand... They’d bel.ter part in
friendly manner...

The enmity’s afraid in world Of

Но дико светская вражда Боится ложного стыда.
eyes derisive, scornful word!

XXIX XXIX

The pistols all are now shining,

Вот пистолеты уж блеснули, Гремит о шомпол молоток. The hammer’s jingling at the
lock,

To barrels go bullets hiding;

В граненый ствол уходят пули, И щелкнул в первый раз курок. First time is clicking pistol’s
cock.

The powder, by grey parts

Вот порох струйкой сероватой На полку сыплется. handed, On shelf is falling; an
indented,

Reliably well screwed the flint

Зубчатый, Is cocked once more.

Надежно ввинченный кремень Взведен еще. And stands at stint

Behind a stump Guillot quite

За ближний пень Становится Гильо смущенный.
scared.

The foes put the capes on

Плащи бросают два врага.
steppe.

Zaretsky thirty second step Has

Зарецкий тридцать два шага Отмерил с точностью отменной,
measured with exactness cared

Then took the friends for last

Друзей развел по крайний след, И каждый взял свой пистолет. his track Arid each of them the
pistol had.
XXX XXX

‘You now meet...’ - And both

«Теперь сходитесь». Хладнокровно, Еще не целя, два врага coolly, The enemies, not aiming
yet,

In slow gait, quite fast and

Походкой твердой, тихо, ровно Четыре перешли шага, smoothly Have come the fourth
already step.

Four fatal for the life the

Четыре смертные ступени.
stages...

Свой пистолет тогда Евгений, His pistol then Onegin raises

Not stopping coming in

Не преставая наступать, Стал первый тихо подымать. advance, The first of them to
catch a chance.

And more five steps they

Вот пять шагов еще ступили, И Ленский, жмуря левый глаз, neared striding, And Lensky
screwed left eye more fast,

Began to aim... but quickly just

Стал также целить — но как раз Онегин выстрелил...
Onegin shot...

Пробили The clock’s been striking

The fixing time; the poor bard

Часы урочные: поэт Роняет молча пистолет,
In silence drops his pistol hard

XXXI XXXI

On chest he puts his hand,

На грудь кладет тихонько руку И падает.
unfortunate, And falls.

Туманный взор His misty, foggy gaze

Expresses death but not the

Изображает смерть, не муку.
torture.

From mountains descends this

Так медленно по скату гор,
way

In sunny rays all sparkling,

На солнце искрами блистая, Спадает глыба снеговая. shining A block of snow hardly
sliding.

By instant cool is all filled up To

Мгновенным холодом облит, Онегин к юноше спешит,
him Onegin hurries up,

He looks, he calls him - all’s for

Глядит, зовет его ... напрасно: Его уж нет.
nothing!
 He isn’t more… The youngling
Младой певец
bard

Нашел безвременный конец! Has found end untimely hard!

The storm has breathed; his

Дохнула буря, цвет прекрасный prime such charming

Has withered at the morning

Увял на утренней заре, Потух огонь на алтаре!.. dawn., The fire at the altar’s
gone.

XXXII XXXII

Unmovingly he lay, and queer

Недвижим он лежал, и странен Был томный мир его чела. Was heavy brow’s languid
peace.

He under chest was wounded

Под грудь он был навылет ранен; Дымясь из раны кровь текла. here, The blood yet steaming
flew at ease.

A trice ago was he living And

Тому назад одно мгновенье В сем сердце билось вдохновенье, his young heart was full of
feeling,

Of hope, enmity and love, The

Вражда, надежда и любовь, Играла жизнь, кипела кровь, — blood was boiling, life could
laugh.

But like a house all deserted It’s

Теперь, как в доме опустелом, Все в нем и тихо и темно; dark and still, and not by
chance

Замолкло навсегда оно. It’s mute for ever all at once.

Are shut the shutters, limed are

Закрыты ставни, окны мелом Забелены.
flirted The windows.

The master’s gone God knows

Хозяйки нет. А где, бог весть. Пропал и след.
where, Tracks are wrong.

XXXIII XXXIII

It’s nice by epigram audacious

Приятно дерзкой эпиграммой Взбесить оплошного врага;
To make erroneous foe mad,

It’s nice to see when stubborn

Приятно зреть, как он, упрямо Склонив бодливые рога, gracious He bends his horns to
butt is apt,

Unwittingly in mirror’s peeping

Невольно в зеркало глядится И узнавать себя стыдится; Ashamed to recognize: he’s
beaten;

Its nicer, friends, much more

Приятней, если он, друзья, Завоет сдуру: это я! when he Is wailing foolishly: its
me!

And much the more it’s nice in

Еще приятнее в молчанье Ему готовить честный гроб silence For him prepare honest
grave,

To aim unseen at forehead pale,

И тихо целить в бледный лоб На благородном расстоянье; At distance try to make him
silent.

But yet to make him be at rest

Но отослать его к отцам Едва ль приятно будет вам.
Of pleasures won’t be the best.

XXXIV XXXIV

What would you feel if by your

Что ж, если вашим пистолетом Сражен приятель молодой, pistol Were killed a friend such
good and young

Who was unmodest, who by

Нескромным взглядом, иль ответом, Или безделицей иной bristle. An answer, other trifles
done,

Offended you at bottle badly, Or

Вас оскорбивший за бутылкой, Иль даже сам в досаде пылкой
if yet he, annoyed, quite madly

To challenge you could try like

Вас гордо вызвавший на бой, Скажите: вашею душой hell? But in your soul can you
tell

What would you feel if still,

Какое чувство овладеет, Когда недвижим, на земле unmoving Your friend on earth
is mute at rest

In front of you with signs of

Пред вами с смертью на челе, Он постепенно костенеет, death Is stiffening slowly, is
cooling,

Is being deaf and dumb at all To

Когда он глух и молчалив На ваш отчаянный призыв?
sad and desperate your call?

XXXV XXXY

In languish of the heart

В тоске сердечных угрызений, Рукою стиснув пистолет, remorses He pressed his pistol
in his hand,

At Lensky Eugene looks quite

Глядит на Ленского Евгений. forceless.

‘Well, he is killed’,- the

«Ну, что ж? убит», — решил сосед.
neighbour said.

Убит!.. He’s killed!..

By dreadful exclamation
Сим страшным восклицаньем Сражен, Онегин с содроганьем Onegin’s shuddered; slain,
impatient

Отходит и людей зовет. To call some people gets away.

Зарецкий бережно кладет Zaretsky cautiously could lay

On sledge the corpse, all icy,

На сани труп оледенелый; Домой везет он страшный клад. lone, He’s taking home dreadful
hoard,

And smelling dead the horses

Почуя мертвого, храпят И бьются кони, пеной белой snort And struggle; they with
white wet loam

Are wetting iron hard curb-bit,

Стальные мочат удила, И полетели как стрела. Like shaft they gallop with all
speed.

XXXVI XXXVI

My friends, on bard you’d have

Друзья мои, вам жаль поэта: Во цвете радостных надежд, a pity: Of hopes rain-bowed at
prime

For world has done yet nothing

Их не свершив еще для света, Чуть из младенческих одежд, titling, To grow male yet hadn’t
time

Увял! But withered!

Where’s agitation And

Где жаркое волненье, Где благородное стремленье
honourable aspiration

Of youthful passion and of

И чувств и мыслей молодых, Высоких, нежных, удалых? thought, Exalted, tender, bold,
prompt?

Where are of stormy love his

Где бурные любви желанья, И жажда знаний и труда, itchings, The thirst for
knowledge and for work,

The fright of shame, of evil

И страх порока и стыда, И вы, заветные мечтанья, word? Where are you,
cherished happy dreamings,
Вы, призрак жизни неземной, Вы, сны поэзии святой! The ghosts of unearthly whims,
Of sacred poetry dreams?

XXXVII XXXVII

He, might be, for the world’s

Быть может, он для блага мира Иль хоть для славы был рожден; welfare Or even for the fame
was born;

His lyre, now mute, could dare

Его умолкнувшая лира Гремучий, непрерывный звон
Alarm a loud peal for long,

For centures to make him

В веках поднять могла.
known.

On steps of world the bard

Поэта, Быть может, на ступенях света
might go

Ждала высокая ступень. Upstairs to the highest rate.

Его страдальческая тень, But his such sufferable shade,

It may be, with itself has

Быть может, унесла с собою Святую тайну, и для нас carried Some sacred secret; evil
choice

Has mined great life-giving

Погиб животворящий глас, И за могильною чертою voice, And after funeral sad
habit

He’ll never hear hymn of times,

К ней не домчится гимн времен, Благословение племен. The blessing of the future
tribes.

XXXVIII. XXXIX XXXVIII, XXX1X

It might he other: he’d he

А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел. having Some common, plainful,
simple lot:

The youthful years would be

Прошли бы юношества лета: В нем пыл души бы охладел. fading, The soul’s heat would
not be hot

In many trends he’d change his

Во многом он бы изменился, Расстался б с музами, женился, habit: Would part with muses,
would be married,

In village cuckold but good, In

В деревне, счастлив и рогат, Носил бы стеганый халат;
wadded overall with hood

He would have known life quite

Узнал бы жизнь на самом деле, Подагру б в сорок лет имел, real, At fourty gout would have
had,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел, И наконец в своей постеле Would bore, eat, drink, be ill, he
fat, At last in own bed ideal

Among the children would he

Скончался б посреди детей, Плаксивых баб и лекарей. die At hands of doctors,
weepers, wife.

XL XL

But anyhow, dear reader, Alas!

Но что бы ни было, читатель, Увы, любовник молодой,
it was young lover’s lot:

The poet, the thoughtful

Поэт, задумчивый мечтатель, Убит приятельской рукой! dreamer Was killed by hand of
friend for nought!

There is a place not tar from

Есть место: влево от селенья, Где жил питомец вдохновенья, house In which inspired bard
could rouse.

Two pines accreted by one root,

Две сосны корнями срослись; Под ними струйки извились Beneath are streaming snakes
of brook

Which came from neighbouring

Ручья соседственной долины. Там пахарь любит отдыхать, a valley; The peasants come to
take a rest,

The reapers dip the jars for best

И жницы в волны погружать Приходят звонкие кувшины;
Arid pleasant clear water daily.

And at the brook in thickened

Там у ручья в тени густой Поставлен памятник простой. shade Is put a monument just
made.

XLI XLI

And near it (when it is raining

Под ним (как начинает капать Весенний дождь на злак полей) In spring on corns of near
fields),

A shepherd bast gay sandal’s

Пастух, плетя свой пестрый лапоть, Поет про волжских рыбарей; making, Of fishers from the
Volga sings.

And young a woman, city

И горожанка молодая, В деревне лето провождая, dweller All summer in the
country spender

Can daily headlong ride full

Когда стремглав верхом она Несется по полям одна, speed; When she alone in the
field
 At brook the monument is
Коня пред ним остановляет, Ремянный повод натянув, seeing She’s drawing made of
leather rein,

The veil on hat she turns away,

И, флер от шляпы отвернув, Глазами беглыми читает
And superficially is reading

A plain inscription, then she

Простую надпись — и слеза Туманит нежные глаза. tries To stop the dim in tender
eyes.

XLII XLII

And slowly through fields she’s

И шагом едет в чистом поле, В мечтанья погрузясь, она; riding, Immersed is deeply in
the dream:

For long by fate of Lensky,

Душа в ней долго поневоле Судьбою Ленского полна; striking, Unwittingly her soul’s
filled

И мыслит: She thinks:

‘Whith Olga what could

«Что-то с Ольгой стало?
happen?

Or not for long her heart was

В ней сердце долго ли страдало,
shattered

Иль скоро слез прошла пора? And passed away of tears time?

И где теперь ее сестра? And where is her sister line?

And fugitive of world and

И где ж беглец людей и света, Красавиц модных модный враг, people, For stylish beauties
stylish man,

Where is that sullen gloomy

Где этот пасмурный чудак, Убийца юного поэта?» crank, The killer of the bard
such feeble?’

Meantime account, made for

Со временем отчет я вам Подробно обо всем отдам, you, In details I shall give to
you,

XLIII XLIII

But now, heartily I though Do

Но не теперь. Хоть я сердечно Люблю героя моего,
love my hero fine,

Of course, of him I’ll quickly

Хоть возвращусь к нему, конечно, Но мне теперь не до него. know,- For him I now haven’t
time.
 My age inclines for strict a
Лета к суровой прозе клонят, Лета шалунью рифму гонят, prose, Against light rhymes my
age arose

And I - with sighing I confess -

И я — со вздохом признаюсь — За ней ленивей волочусь. Am dangling after her much
less.

My pen has no old wishes To

Перу старинной нет охоты Марать летучие листы;
spoil some useful flying leafs;

Some other, cool and cold

Другие, хладные мечты, Другие, строгие заботы dreams. Some other, more
severe issues

In noise of world and in the still

И в шуме света и в тиши Тревожат сон моей души.
Disturb my soul’s quiet dream.

XLIV XLIV

I’ve heard some voice of new

Познал я глас иных желаний, Познал я новую печаль; desire, I’ve got new sorrow
anew;

By new one can’t I be admired I

Для первых нет мне упований, А старой мне печали жаль.
pity old one - it’s true.

You, dreams, my dreams, where

Мечты, мечты! где ваша сладость? Где, вечная к ней рифма,
is your pleasure And rhyme to
младость?
it: my youth, my treasure ?

Can it be real that at last My

Ужель и вправду наконец Увял, увял ее венец?
youth had withered in the past?

Can it he real anyhow Without

Ужель и впрям и в самом деле Без элегических затей
elegical deed

That spring of youth could

Весна моих промчалась дней (Что я шутя твердил доселе)? quickly speed (As I could joke
until now)?

И ей ужель возврата нет? And is it true, it can’t return?

Ужель мне скоро тридцать лет? And am I soon at thirties turn?

XLV XLV

It means: my noon has come, its

Так, полдень мой настал, и нужно Мне в том сознаться, вижу я.
needed For me to realize, I see.

O’key, but let us part not frigid.

Но так и быть: простимся дружно, О юность легкая моя! Ah, youth my light! Ah, dear
 me!

I’m greatful for the good

Благодарю за наслажденья, За грусть, за милые мученья, enjoyments, For sadness, for
the pretty torments,

For noise, for storms, for many

За шум, за бури, за пиры, За все, за все твои дары; feasts, For everything! For all
your gifts

Благодарю тебя. To you I’m greatful!

You alone Among anxieties in

Тобою, Среди тревог и в тишине,
still

Could me enjoy... I’ve had my

Я насладился... и вполне; Довольно!
fill; It is enough!

С ясною душою With clear soul

New way I’m starting, do my

Пускаюсь ныне в новый путь От жизни прошлой отдохнуть. best From all past life to take a
rest.

XLVI XLVI

Дай оглянусь. Let me look back.

Forgive me thickets In which

Простите ж, сени, Где дни мои текли в глуши,
my days have passed away,

Were lilted with passions, lazy

Исполнены страстей и лени И снов задумчивой души. fidgets, With dreams of
thoughtful soul’s haze.

And you, my youthful

А ты, младое вдохновенье, Волнуй мое воображенье, inspiration, Disturb my weak
imagination,

You make my sleepy heart

Дремоту сердца оживляй, В мой угол чаще прилетай, revive, To my good nook more
often dive.

You don’t let be cooled my soul,

Не дай остыть душе поэта, Ожесточиться, очерстветь, Become embittered, hardened,
dry,

At last like dead to petrify In

И наконец окаменеть В мертвящем упоенье света,
deadly thrill of world on whole;

In this a dirty pool with you, My

В сем омуте, где с вами я Купаюсь, милые друзья!40
friends, I have a bath like you.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ CHAPTER SEVEN

You are, my Moscow, beloved of

Москва, России дочь любима, Где равную тебе сыскать? Russia daughter, and where can
we find some other of the kind..

Дмитриев. Dmitriyev.

How would you not love

Как не любить родной Москвы?
Moscow?

Баратынский. Baratynsky.

The drive to Moscow! It means

Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
the world to see!

Где ж лучше? Where is it better?

Где нас нет. Where we have never been.

Грибоедов. Griboyedov

I I

By vernal rays all driven now

Гонимы вешними лучами, С окрестных гор уже снега From hills the snows, turned to
mud,

By turbid brooks have run all

Сбежали мутными ручьями На потопленные луга. down To meadows, all under
flood.

By clear smile the nature’s

Улыбкой ясною природа Сквозь сон встречает утро года; fitting Through dream the
year’s morning meeting

The shining skies are now

Синея блещут небеса.
blued.

Еще прозрачные, леса Yet limpid is the near wood

Как будто пухом зеленеют. As if by greenish down covered.

Пчела за данью полевой A bee to fields, of tribute well,

Летит из кельи восковой. Is flying from the waxy cell.

Are drying valleys many-

Долины сохнут и пестреют;
coloured;

The herds make noise; of

Стада шумят, и соловей Уж пел в безмолвии ночей. nightingale The song at silent
night is gay.
II II

Quite sad for me is your

Как грустно мне твое явленье, Весна, весна! пора любви! occurence, The spring, the
spring! of love the time!

What languid agitation current

Какое томное волненье В моей душе, в моей крови!
There is in blood and soul mine!

With hard emotion yet tender I

С каким тяжелым умиленьем Я наслаждаюсь дуновеньем am enjoyed by breath such
gentle

Of puffing to my face the spring

В лицо мне веющей весны На лоне сельской тишины!
In bosom of the country’s still!

Or am I stranger to enjoyments,
Или мне чуждо наслажденье, И все, что радует, живит, To all that gladdens and
revives,

Triumphant is and gladly

Все, что ликует и блестит Наводит скуку и томленье shines, Is boring me, makes
suffer torments

My soul, long ago dead, And all

На душу мертвую давно И все ей кажется темно?
for it seems dark ahead?

III III

Or aren’t we glad to see

Или, не радуясь возврату Погибших осенью листов, returning Of perished in the
autumn leaves

Because remember bitter

Мы помним горькую утрату, Внимая новый шум лесов; mourning When hear noise of
forest’s thicks?

Or with the nature just reviving

Или с природой оживленной Сближаем думою смущенной We close in, confused by
minding

The withering of own days,

Мы увяданье наших лет, Которым возрожденья нет? Which can’t revive by any
ways?

May be, the thought to us is

Быть может, в мысли нам приходит Средь поэтического сна coming Amid poetical a dream

Of other, old, better spring, And

Иная, старая весна И в трепет сердце нам приводит
all the heart it is alarming

By dreams of distant pretty

Мечтой о дальной стороне, О чудной ночи, о луне... side, About moon and charming
 night...

IV IV

Is time: all good but lazy-bone

Вот время: добрые ленивцы, Эпикурейцы-мудрецы,
Epicurean wise all men,

You all indifferent, lucky, prone

Вы, равнодушные счастливцы, Вы, школы Левшина41 птенцы, Of Levshin school the pupils,
fans,

You, country Priams, should be

Вы, деревенские Приамы, И вы, чувствительные дамы, ready; And you, each sensitive a
lady:

The spring to country all you

Весна в деревню вас зовет, Пора тепла, цветов, работ, calls, The time of work, of
fruits, of warmth,

The time for strolles, much

Пора гуляний вдохновенных И соблазнительных ночей. inspired, And all seductive,
tempting nights.

Be quick, my friends! the field

В поля, друзья! скорей, скорей, В каретах, тяжко нагруженных, invites. In carts with weights of
food, attires,

На долгих иль на почтовых Тянитесь из застав градских. By own or by post-chase You

get away from city gates.

V V

And you, my reader dear,

И вы, читатель благосклонный, В своей коляске выписной gracious, In your borouch from
other land

You leave your city big,

Оставьте град неугомонный, Где веселились вы зимой; audacious, In which the
winter’s mirth you’d had.

With dear muse of mine

С моею музой своенравной Пойдемте слушать шум дубравный capricious Let’s hear forest’s
noise delicious

At nameless river, small and

Над безыменною рекой В деревне, где Евгений мой, fine. In village where Eugene
mine,

That hermit idle and

Отшельник праздный и унылый, Еще недавно жил зимой despondent Yet recently in
winter lived
В соседстве Тани молодой, Моей мечтательницы милой, Not far from Tanya, young and
grieved, My dear dreamer quite
respondent;

But where now he is not... And

Но где его теперь уж нет... Где грустный он оставил след.
where left he dismal rot.

VI VI

Among the hills in semicircle

Меж гор, лежащих полукругом, Пойдем туда, где ручеек,
Well go there where brook

Through grass is snaking, green

Виясь, бежит зеленым лугом К реке сквозь липовый лесок. and purple, Through linden
trees for river’s crook.

The nightingales, of spring the

Там соловей, весны любовник, Всю ночь поет; цветет шиповник, lovers, At night all sing: dog-
rose flowers;

You hear voice of little source,

И слышен говор ключевой, — Там виден камень гробовой You see grave-stone small and
coarce

In shade of two pine-trees quite

В тени двух сосен устарелых. Пришельцу надпись говорит: old; Inscription can to you
explain:

‘Vladimir Lensky here’s lain, He

«Владимир Ленский здесь лежит, Погибший рано смертью
met his death like man quite
смелых,
hold

В такой-то год, таких-то лет. At such a year, such an age.

You lie, young hard, in peace all

Покойся, юноша-поэт!»
age!’

VII VII

On branches of the pine

На ветви сосны преклоненной, Бывало, ранний ветерок permissive Sometimes an early
morning wind

Above this urn, to fate

Над этой урною смиренной Качал таинственный венок. submissive, A wreath
mysterious could swing.

It happened: late at time of

leisures Two girl-friends, both
Бывало, в поздние досуги Сюда ходили две подруги,
yet teen-agers

Were in the dimmish light of

И на могиле при луне, Обнявшись, плакали оне. moon Embraced, were weeping
at the tomb.

Но ныне... памятник унылый Забыт. But now...

Tomb-stone is gloomy, Is lost,

К нему привычный след
and last of feet the prints

Заглох. Decayed...

The branch has no wreath;

Венка на ветви нет; Один, под ним, седой и хилый
Beneath, alone, grey and puny,

The shepherd’s singing as

Пастух по-прежнему поет И обувь бедную плетет. before And makes bast sandal
more and more.

VIII. IX. X VIII, IX, X

My poor Lensky! badly pining

Мой бедный Ленский! изнывая, Не долго плакала она.
Not very long was weeping she.

Alas! young bride, if she were

Увы! невеста молодая Своей печали неверна. trying, To sadness loyal couldn’t
be.

Some other now drew attention,

Другой увлек ее вниманье, Другой успел ее страданье Some other managed with
invention

By love her grief to lull to sleep,

Любовной лестью усыпить, Улан умел ее пленить, Some uhlan could her flattered
keep;

That uhlan’s loved by all her

Улан любим ее душою... И вот уж с ним пред алтарем soul… At altar now does she
stand

With wreath, ashamed, his hand

Она стыдливо под венцом Стоит с поникшей головою, in hand, With drooping head, as
if yet lone,

With fire in the drooping eyes,

С огнем в потупленных очах, С улыбкой легкой на устах.
Unwittingly she slightly smiles.

XI XI

Behind the grave my Lensky

Мой бедный Ленский! за могилой В пределах вечности глухой
poor To deaf eternity was used.

Was he, the youth, a singer

Смутился ли, певец унылый, Измены вестью роковой, gloomy By fatal treachery
confused?

Or sleeping over the Lethe The

Или над Летой усыпленный Поэт, бесчувствием блаженный, poet is quiet, easy,

Him nothing there can alarm,

Уж не смущается ничем, И мир ему закрыт и нем?.. The world for him is shut dud
dumb?

Yes! just indifferent oblivion

Так! равнодушное забвенье За гробом ожидает нас. Behind the grave for all us
waits.

Of loos, friends and lover-maids

Врагов, друзей, любовниц глас Вдруг молкнет.
The voice is fading.

Про одно именье All yet living

The heirs of estate, all cross,

Наследников сердитый хор Заводит непристойный спор.
Obscenely disputes try to force.

XII XII

The ringing voice of Olga,

И скоро звонкий голос Оли В семействе Лариных умолк. though, From Larin’s soon
forever went:

That uhlan, slave of lot his own,

Улан, своей невольник доли, Был должен ехать с нею в полк. With her should come to
regiment.

And sadly shedding hitter tears

Слезами горько обливаясь, Старушка, с дочерью прощаясь,
To part with Olga mother nears

And seems to be yet hardly live:

Казалось, чуть жива была, Но Таня плакать не могла;
But Tanya simply couldn’t cry,

She deathly pale was looking

Лишь смертной бледностью покрылось Ее печальное лицо. round And all her face was
greatly sad

When to the porch to part all

Когда все вышли на крыльцо, И всё, прощаясь, суетилось went. At parting all they fussed
about

Around carriage of the young;

Вокруг кареты молодых, Татьяна проводила их.
To see them off Tatyana flung.

XIII XIII

For long as if through fog she

И долго, будто сквозь тумана, Она глядела им вослед... one Could follow them all with
eyes...

And now Tanya is alone Alas!

И вот одна, одна Татьяна! Увы! подруга стольких лет,
 for long-time friend she sighs,

Her young and dear, pretty,

Ее голубка молодая, Ее наперсница родная, charming, Her confidante, her
near darling

Is brought a long way off by

Судьбою вдаль занесена, С ней навсегда разлучена. fate, They must for ever
separate.

Like shade she aimlessly is

Как тень она без цели бродит, То смотрит в опустелый сад... hiking And comes into deserted
park...

And everywhere finds some

Нигде, ни в чем ей нет отрад, И облегченья не находит mark... But none relief she is
yet finding

For tears her, by will

Она подавленным слезам, И сердце рвется пополам. suppressed - Her heart is torn
in half at breast,

XIV XIV

And in the solitude severe Her

И в одиночестве жестоком Сильнее страсть ее горит, passion’s heating yet much
more,

And of Onegin, far from here,

И об Онегине далеком Ей сердце громче говорит. Her heart reminds much more
to her.

For him she never will he

Она его не будет видеть; Она должна в нем ненавидеть waiting; In him she always must
be hating

The killer of his brother-bard;

Убийцу брата своего; Поэт погиб... но уж его The bard is dead... and that is
hard,

But he’s forgotten, and to other

Никто не помнит, уж другому Его невеста отдалась.
His bride has given all herself...

Of bard the memory itself Like

Поэта память пронеслась Как дым по небу голубому,
smoke at blue sky is rather...

For him two hearts, I can

О нем два сердца, может быть, Еще грустят...
believe, Yet are in grief...

На что грустить?.. What for to grieve?

XV XV
Был вечер. Небо меркло. The evening sky’s more dark.

Воды Струились тихо. The waters Are still.

Жук жужжал. Some noise by beetle’s raised.

Some round dance away

Уж расходились хороводы; Уж за рекой, дымясь, пылал disperses: Behind the river
smoked, blazed

Огонь рыбачий. The fisher’s fire.

Field is clear In moonlight all it

В поле чистом, Луны при свете серебристом,
seems like silver.

In own dreams all’s being lost

В свои мечты погружена, Татьяна долго шла одна. For long Tatyana goes forth.

She went and went.., All of a

Шла, шла. И вдруг перед собою С холма господский видит дом, sudden Sees manor-house from
a hill,

Some grove, hamlet under hill,

Селенье, рощу под холмом И сад над светлою рекою.
Behind the river sees a garden;

She looks, and all her own heart

Она глядит — и сердце в ней Забилось чаще и сильней. More often’s heating and more
hard.

XVI XVI

The doubts all confused her

Ее сомнения смущают:
soul:

‘Shall go forth or should

«Пойду ль вперед, пойду ль назад?..
return?..

Его здесь нет. He isn’t here...

Меня не знают... I’m unknown...

Взгляну на дом, на этот сад». I’ll take a look and then turn’,

She now from the hill comes

И вот с холма Татьяна сходит, Едва дыша; кругом обводит down, And hardly breathing
looks around

Bewildered and astonished

Недоуменья полный взор...
hard...

И входит на пустынный двор. She enters a deserted yard.

All barking, dogs to her are

К ней, лая, кинулись собаки.
running.
На крик испуганный ея At her much frightened loud
cries

Ребят дворовая семья Сбежалась шумно. Of yard boys family just flies.

Не без драки Ran up and not without fighting

The boys got dogs behind the

Мальчишки разогнали псов, Взяв барышню под свой покров. fence And took the maiden for
defence.

XVII XYII

May I just see the banns home?

«Увидеть барской дом нельзя ли?» — Спросила Таня.
Them Tanya asked.

Поскорей As quick as can

To call Anisya children go, To

К Анисье дети побежали У ней ключи взять от сеней; take the keys from porch they
ran;

At once Anisya then appeared;

Анисья тотчас к ней явилась, И дверь пред ними отворилась, Through porch the way was
quickly cleared

And she to empty house went In

И Таня входит в дом пустой, Где жил недавно наш герой. which had lived the novel’s
crank.

She sees a hall forgotten now, A

Она глядит: забытый в зале Кий на бильярде отдыхал,
cue on billiard has a rest,

At crumpled canopy lies next A

На смятом канапе лежал Манежный хлыстик.
riding switch.

Таня дале; And with a bow

Старушка ей: The woman says:

‘At fire-place Alone barin sat for

«А вот камин; Здесь барин сиживал один. days.

XVIII XVIII

In winter here they had dinner

Здесь с ним обедывал зимою Покойный Ленский, наш сосед. With Lensky, neighbour late, as
rule...

You now come to rooms, the

Сюда пожалуйте, за мною.
inner...
Вот это барский кабинет; And here is the banns room.

He slept and coffee had he

Здесь почивал он, кофей кушал, Приказчика доклады слушал here, His menager’s reports
could hear,

И книжку поутру читал... A book at mornings here read...

И старый барин здесь живал; And old barin room this had;

In it, sometimes, on rare

Со мной, бывало, в воскресенье, Здесь под окном, надев очки, sundays At window, in glasses,
he

To play the cards was used with

Играть изволил в дурачки.
me.

Let give the God his soul

Дай бог душе его спасенье,
chances

To rescue, to his hones - peace

А косточкам его покой В могиле, в мать-земле сырой!» In grave, in mother-soil at
ease!’

XIX XIX

Tatyana with her eyes amazing

Татьяна взором умиленным Вокруг себя на все глядит,
A look at everything can take,

And all to her it seems quite

И все ей кажется бесценным, Все душу томную живит wealthy, Revives her languid
soul’s rate

By this half-tormenting a
Полумучительной отрадой: И стол с померкшею лампадой, ramble, By table with a faded
candle,

At window by books in heap, By

И груда книг, и под окном Кровать, покрытая ковром,
bed with carpet, chairs, whip,

By sight through panes at

И вид в окно сквозь сумрак лунный, И этот бледный полусвет, moonlight diminish, By this
quite pallid feeble light,

By lordly Byron portrait bright,

И лорда Байрона портрет, И столбик с куклою чугунной
By doll cast-iron and diminished

With gloomy brow under hat,

Под шляпой с пасмурным челом, С руками, сжатыми крестом.
Who arms cross-folded has had.

XX XX

For long Tatyana here goes At

Татьяна долго в келье модной Как очарована стоит. stylish fascinating cell.

Но поздно. It’s late.

Ветер встал холодный. Some cold wind just blows.

Темно в долине. It’s dark in valleys.

Роща спит Rather well The grove sleeps.

At foggy rivers And hills the

Над отуманенной рекою; Луна сокрылась за горою,
moon just dasappears.

The pilgrim young, you know

И пилигримке молодой Пора, давно пора домой.
why, Should long ago home fly.

And Tanya hides her agitation,

И Таня, скрыв свое волненье, Не без того, чтоб не вздохнуть,
But yet she’s sighing once again

And then departures for the

Пускается в обратный путь. Но прежде просит позволенья way, But asks before for
invitation

To conic again to have a look

Пустынный замок навещать, Чтоб книжки здесь одной читать.
And there lone read some book.

XXI XXI

She parts with woman, house

Татьяна с ключницей простилась За воротами.
keeping, Behind the gates.

Через день And in a day

At early morning comes for

Уж утром рано вновь явилась Она в оставленную сень. meeting With lone canopy
again.

For silent room alone getting At

И в молчаливом кабинете, Забыв на время все на свете, once the whole world forgetting
With nobody nearby

For long is weeping she this

Осталась наконец одна, И долго плакала она.
time.

But then with books she could

Потом за книги принялася.
be dealing.

At first of them she didn’t think,

Сперва ей было не до них, Но показался выбор их Ей странен. But their choice seemed queer
Чтенью предалася thing, And she was lost in their
reading,

With thirst of soul all them

Татьяна жадною душой; И ей открылся мир иной. held; And she discovered other
 world.

XXII XXII

And though Eugene, as we

Хотя мы знаем, что Евгений Издавна чтенье разлюбил, know, For long from reading
turned his face,

But several books of common

Однако ж несколько творений Он из опалы исключил: row Himself excluded from
disgrace:

Of Giaour, Juan famous singer,

Певца Гяура и Жуана Да с ним еще два-три романа, With him some more two-three
might linger:

In them reflects the whole age

В которых отразился век И современный человек
And modem man of nowadays

Is pictured rather well correctly

Изображен довольно верно С его безнравственной душой,
With his immoral soul wry,

Quite egoistic, selfish, dry, To

Себялюбивой и сухой, Мечтанью преданной безмерно,
dreaming dedicated greatly

With his malicious evil wit, Who

С его озлобленным умом, Кипящим в действии пустом. boils in action for a bit.

XXIII XXIII

And many pages yet are

Хранили многие страницы Отметку резкую ногтей; keeping Some sharpened
markings by the nail;

On them attentive eyes are

Глаза внимательной девицы Устремлены на них живей. fixing By will and passion of the
maid.

Tatyana’s now trembling,

Татьяна видит с трепетаньем, Какою мыслью, замечаньем seeing By what a thought, a
note, feeling

Sometimes Onegin was

Бывал Онегин поражен, В чем молча соглашался он. surprised, With what could
mutely coincide;

At margins of the books she’s

На их полях она встречает Черты его карандаша. meeting Of reader’s pencil
slightest signs:

Onegin’s soul always tries

Везде Онегина душа Себя невольно выражает
Unwittingly to show feeling
 With short a word or with a
То кратким словом, то крестом, То вопросительным крючком. cross, With question sign and so
forth.

XXIV XXIV

And by degrees but is beginning

И начинает понемногу Моя Татьяна понимать
Tatyana him to comprehend -

Thank God, more clearly - she’s

Теперь яснее — слава богу — Того, по ком она вздыхать feeling The man, for whom to
sigh she had

Through all her fate, severe,

Осуждена судьбою властной: Чудак печальный и опасный, ruling. This crank, this
dangerous and a gloomy

Creation of the hell or sky, This

Созданье ада иль небес, Сей ангел, сей надменный бес,
angel, haughty devil wry,

What’s he? is real imitation

Что ж он? Ужели подражанье, Ничтожный призрак, иль еще
From Moscow a spook or whim

In Harold cloak, hat with brim,

Москвич в Гарольдовом плаще, Чужих причуд истолкованье,
Or other whims interpretation?

Of stylish words some ready

Слов модных полный лексикон?..
set?

Уж не пародия ли он? Is he a parody not yet?

XXV XXV

Ужель загадку разрешила? Is really the secret’s found?

Or really she guessed not

Ужели слово найдено?
wrong?

The time is fast, she must be

Часы бегут; она забыла, Что дома ждут ее давно,
out: For her are waiting so long

Two neighbours, home have

Где собралися два соседа И где об ней идет беседа. been walking And all about her
are talking.

‘You see, Tatyana’s not a child,’

— Как быть? Татьяна не дитя, — Старушка молвила кряхтя. —
The old woman’s voice is mild,-

‘Of them my Olga is the

Ведь Оленька ее моложе.
younger.

Пристроить девушку, ей-ей, To fix her fate it’s time, I see;

Пора; а что мне делать с ней? Всем наотрез одно и то же: What shall I do, I can’t foresee;
The same she says to all but
sharper:

Нейду. ‘Do not.’

Her grief she never hides And

И все грустит она, Да бродит по лесам одна.
lone in the woods she hikes."

XXVI XXVI

’But may be she’s in love?’ ‘Who

«Не влюблена ль она?» — В кого же?
knows?

Буянов сватался: отказ. Buyánov courted: was refused.

To Petushkóv she never goes;

Ивану Петушкову — тоже. Гусар Пыхтин гостил у нас; Pykhtín, the hussar, toed to
fuse

Quite greatly, when he made a

Уж как он Танею прельщался, Как мелким бесом рассыпался! visit, On her was fawning, you
should see it!

I thought that time: will do,

Я думала: пойдет авось; Куда! и снова дело врозь. — perhaps; But what d’you think?
again collapse!’

‘Well, dear me, what is the

«Что ж, матушка? за чем же стало?
matter?

В Москву, на ярманку невест! For fair of the brides her bring,

To Moscow, they need good

Там, слышно, много праздных мест».
things.’..,

‘Ah, father my! the profit’s

— Ох, мой отец! доходу мало. —
worsened..’.

‘For single winter it will do, At

«Довольно для одной зимы, Не то уж дам хоть я взаймы».
least I’ll credit money you’…

XXVII XXVII

The old woman was admired By

Старушка очень полюбила Совет разумный и благой;
that advice, such simple, good;

She courted… at once decided:

Сочлась — и тут же положила В Москву отправиться зимой.
To Moscow by winter route!

This news Tatyana quickly

И Таня слышит новость эту.
hears.
На суд взыскательному свету To judgings by the world severe

To bring her features clear,

Представить ясные черты Провинциальной простоты, plain, Simplicity of country
maid

And her attires, such belating,

И запоздалые наряды, И запоздалый склад речей; And her belating tune of
speech!

Of city dandies, maidens rich To

Московских франтов и цирцей Привлечь насмешливые взгляды!..
catch the eyes derisive, rating

Such dread! She wants to be

О страх! нет, лучше и верней В глуши лесов остаться ей. away, In thickets of the woods
to stay.

XXVIII XXVIII

She’s getting up with rays of

Вставая с первыми лучами, Теперь она в поля спешит morning, At once she hurries to
the fields

And with her eyes all them

И, умиленными очами Их озирая, говорит: adoring She looks around and
she speaks:

‘Forgive me, ever peaceful

«Простите, мирные долины, И вы, знакомых гор вершины, valleys, Hill peaks well known
under heavens,

And you, well known dear

И вы, знакомые леса; Прости, небесная краса, wood, And charming skies of
neighbourhood.

Forgive me you, my dear

Прости, веселая природа; Меняю милый, тихий свет nature; I change my world such
still and light

For noise of fuss such brilliant,

На шум блистательных сует...
bright.

And you forgive, my freedom

Прости ж и ты, моя свобода!
later!

Куда, зачем стремлюся я? For what and where do I strive?

And what can give me fate of

Что мне сулит судьба моя?»
mine?’

XXIX XXIX

Much longer now she is hiking,

Ее прогулки длятся доле. Теперь то холмик, то ручей But now brook and now hill

Induce to have a stop, inviting

Остановляют поневоле Татьяну прелестью своей. In front of their charms to
kneel.

And like with friends, for long

Она, как с давними друзьями, С своими рощами, лугами well known, With all the
meadows and groves

Еще беседовать спешит. She hurries up to have a chat.

But summer’s flying quicker

Но лето быстрое летит.
yet.

The autumn golden is coming,

Настала осень золотая. Природа трепетна, бледна, The nature’s now trembling,
pale

Like victim under charming

Как жертва, пышно убрана...
veil.

And now North, all clouds

Вот север, тучи нагоняя,
driving,

Has breathed, has wailed; from

Дохнул, завыл — и вот сама Идет волшебница зима. nothern shelf Enchanting
winter comes herself.

XXX XXX

It came, it scattered, it is
Пришла, рассыпалась; клоками Повисла на суках дубов; hanging On boughs of the oak-
trees;

It lies like carpets, white and

Легла волнистыми коврами Среди полей, вокруг холмов; waving, Among the fields,
around hills.

The banks of stopped,

unmoving river By shroud are
Брега с недвижною рекою Сравняла пухлой пеленою;
equated here.

The frost is sparkling, we are

Блеснул мороз. И рады мы Проказам матушки зимы. glad To everyone of winter
prank.

But Tanya’s heart yet isn’t

Не радо ей лишь сердце Тани. Нейдет она зиму встречать, gladdened, To meet the winter
never came,

The frosty dust did not inhale,

Морозной пылью подышать И первым снегом с кровли бани With early snow, as it
 happened,

Can’t wash her arms, her breast

Умыть лицо, плеча и грудь: Татьяне страшен зимний путь. and face: Afraid she is of winter
ways.

XXXI XXXI

Departuring date again's

Отъезда день давно просрочен, Проходит и последний срок. belated And can yet run the last
of dates.

Upholsterers inspected, painted

Осмотрен, вновь обит, упрочен Забвенью брошенный возок.
Renewed the old closed sleighs.

Of three kibitkas transport own

Обоз обычный, три кибитки Везут домашние пожитки, Can bring belongings of the
home:

The chairs, saucepans and the

Кастрюльки, стулья, сундуки, Варенье в банках, тюфяки, trunks, The matresses and jams
in jars,

The feather beds, the cocks in

Перины, клетки с петухами, Горшки, тазы et cetera, cages, The basins, pots, et
cetera,

Ну, много всякого добра. Well, many trifles like the bra.

Among the servants-maids-

И вот в избе между слугами
teenagers.

Arose noise at parting grades:

Поднялся шум, прощальный плач: Ведут на двор осьмнадцать
They bring from stables
кляч,
eighteen jades.

XXXII XXXII

They harness them in sleighs

В возок боярский их впрягают, Готовят завтрак повара, for road. The breakfast’s ready
in the room.

They all kibitkas brim-full load.

Горой кибитки нагружают, Бранятся бабы, кучера. All men and women raise a
boom.

On jade postillion’s sitting

На кляче тощей и косматой Сидит форейтор бородатый, ragged, Emaciated, beard’s
shaggy.

All servants gathered at the

Сбежалась челядь у ворот Прощаться с барами.
gate To part with barins.
И вот Boom could fade.

They sat. The aging sleigh is

Уселись, и возок почтенный, Скользя, ползет за ворота. sliding, Is stilly crawling
through the gate.

‘Forgive, my place, my peaceful

«Простите, мирные места!
mate!

Прости, приют уединенный! Forgive, secluded my asylum!

But shall I see you?’ - Tanya

Увижу ль вас?..» И слез ручей У Тани льется из очей. cries And sheds the tears from
her eyes.

XXXIII XXXIII

When we for better education

Когда благому просвещенью Отдвинем более границ, Will widen more all needed
frames

(In times, by thorough

Современем (по расчисленью Философических таблиц, foundation Of philosophical
best rates,

Five hundred years), roads, may

Лет чрез пятьсот) дороги, верно, У нас изменятся безмерно: be, In all the state will change
invently:

The highways Russia will unite,

Шоссе Россию здесь и тут, Соединив, пересекут.
Connect and cross its any side;

Cast-iron bridges over waters

Мосты чугунные чрез воды Шагнут широкою дугой,
Will go like a bow wide;

At any sides we’ll hills divide,

Раздвинем горы, под водой Пророем дерзостные своды, Will dig the tunnels under
waters;

And christened world will have

И заведет крещеный мир На каждой станции трактир. the will To build per station
own inn.

XXXIV XXXIV

We haven’t any decent road,

Теперь у нас дороги плохи42, Мосты забытые гниют,
Forgotten bridges all decay.

The bugs and fleas at stations

На станциях клопы да блохи Заснуть минуты не дают; lone Each minute take your
sleep away.

Трактиров нет. The inns are absent.

 Rooms are cold, In them some
В избе холодной Высокопарный, но голодный
hungry but high-flown

A menu hangs for order’s sake

Для виду прейскурант висит И тщетный дразнит аппетит,
And teases appetite in vain.

Meanwhile the Cyclops of the

Меж тем как сельские циклопы Перед медлительным огнем village In front of dimmish
forge’s light

With Russian hammer and the

Российским лечат молотком Изделье легкое Европы, might Return to sleighs the
foreign image;

They bless the harmful ruts of

Благословляя колеи И рвы отеческой земли. land And ditches of the
fatherland.

XXXV XXXV

But at the time of cold winter

Зато зимы порой холодной Езда приятна и легка. The drive is pleasant all the
day:

Like senseless rhymes of stylish

Как стих без мысли в песне модной, Дорога зимняя гладка.
In winter’s even every way.

Automedones all are dashing

Автомедоны наши бойки, Неутомимы наши тройки,
Untiring are troikas flashing.

Amusing idle gaze, all miles Are

И версты, теша праздный взор, В глазах мелькают, как забор43.
glimpsing like a fence in eyes.

Unlucky Larina was going (To

К несчастью, Ларина тащилась, Боясь прогонов дорогих,
waste the money was afraid)

Not by the post-chaise, by jade,

Не на почтовых, на своих, И наша дева насладилась
And my Tatyana was enjoying

Enough the boredom on the

Дорожной скукою вполне: Семь суток ехали оне. ways: The journey took them
seven days.

XXXVI XXXVI

In front of them when they were

Но вот уж близко. Перед ними Уж белокаменной Москвы near White-stone Moscow they
saw:

Like heat are shining crosses

Как жар, крестами золотыми Горят старинные главы. dear; They guilded cupolas
adore.
 Ah, brethren! pleased I was
Ах, братцы! как я был доволен, Когда церквей и колоколен, then greatly When many
curches, each with belfry,

The gardens, chambers before

Садов, чертогов полукруг Открылся предо мною вдруг! me I could at once all gathered
see!

Each day in grief of separation

Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе,
By fickle fate, too far from you

Москва, я думал о тебе! You, Moscow, I thought of you!

Москва... как много в этом звуке My Moscow... in this lunation

For Russian heart too much is

Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось! fused And echoed in it through
muse!

XXXVII XXXVII

They see encircled by its grove

Вот, окружен своей дубравой, Петровский замок.
Petrovsky castle.

Мрачно он It in strain

With pride for recent fame can

Недавнею гордится славой. Напрасно ждал Наполеон, glow: Napoleon waited but in
vain

(Still previous happiness was

Последним счастьем упоенный, Москвы коленопреклоненной feeling) To see my Moscow just
kneeling

Of old Kremlin keys to give; But

С ключами старого Кремля: Нет, не пошла Москва моя
didn’t come at all to him

My Moscow with guilty feeling;

К нему с повинной головою. Не праздник, не приемный дар,
Yet neither feast and nor a gift

She had in hand: by fire heat

Она готовила пожар Нетерпеливому герою.
That hero she was meeting.

From here, deeply lost in

Отселе, в думу погружен, Глядел на грозный пламень он. thought, He looked at
threatening flame he got.

XXXVIII XXXVIII

Good-bye, the witness of past

Прощай, свидетель падшей славы, Петровский замок.
glory, Petrovsky castle.

Ну! не стой, Пошел! Go on!

 Of turnpike pillars white and
Уже столпы заставы Белеют: вот уж по Тверской florid Are seen... Tverskaya gets
along...

Across the pits the sleigh is

Возок несется чрез ухабы. Мелькают мимо будки, бабы, speeding, Is passing by the
stalls, the women,

The lanterns, children, many

Мальчишки, лавки, фонари, Дворцы, сады, монастыри, shops, A palace, gardens,
cloisters, flocks

Of Buchars, sledges, kitchen-

Бухарцы, сани, огороды, Купцы, лачужки, мужики, gardens, The merchants,
peasants arid the huts,

The boulevards, cossacks and

Бульвары, башни, казаки, Аптеки, магазины моды, the butts, Drug-stores and
towers, the garments,

The balconies; with lions gate,

Балконы, львы на воротах И стаи галок на крестах. While on the crosses jackdaws
reign.

XXXIX. ХL XXXIX, XL

To tiresome this drive, all

В сей утомительной прогулке Проходит час-другой, и вот failing, An hour or two they
gave;

At Kharitónya’s in the alley In

У Харитонья в переулке Возок пред домом у ворот
front of house at the gate

The sleigh has stopped; to

Остановился. К старой тетке, Четвертый год больной в чахотке, auntie old, Consumptive now, to
behold

Her own house they have come;

Они приехали теперь. Им настежь отворяет дверь,
The door wide open was done

By greyish Kalmyk: wears

В очках, в изорванном кафтане, С чулком в руке, седой калмык. glasses And torn a coat, socks
in hands;

At inner room a cry just bangs:

Встречает их в гостиной крик Княжны, простертой на диване.
Princess is ill in bed, but fusses.

In tears women have embraced

Старушки с плачем обнялись, И восклицанья полились. And exclamations have been
raised.

ХLI XLI

— Княжна, mon аngе! — - Princess, mon ange! -

«Раchеttе!» — Алина! — ‘Pachette!’- Alina!

‘Who might be thinking... all the

«Кто б мог подумать? Как давно!
time!

Надолго ль? For how long?

My cousin dear, Sit down...

Милая! Кузина! Садись — как это мудрено!
complex is the life!

My God, a scene from novels

dear...’ -And that’s my
Ей-богу, сцена из романа...»
daughter...

— А это дочь моя, Татьяна. — Tanya, near!

«Ах, Таня! подойди ко мне — ‘Ah, Tanya!

Dear! come to rue… As in a

Как будто брежу я во сне...
dream it seems to be...

D’you, Grandison in mind yet

Кузина, помнишь Грандисона?»
keeping?’

What Grandison? Ah,

— Как, Грандисон?.. а, Грандисон!
Grandison!

Well, I remember... has he

Да, помню, помню. Где же он? —
gone?

At Simeon’s he’s now Living. He

«В Москве, живет у Симеона; Меня в сочельник навестил; saw me at Twelfth-night
Недавно сына он женил. sometime, His son was married
then meanwhile.

ХLII XLII

And that... but afterwards you’ll

А тот... но после всё расскажем, Не правда ль?
know, Is not it true?

Всей ее родне With kin to meet

Мы Таню завтра же покажем. To-morrow we’ll Tanya show...

Жаль, разъезжать нет мочи мне; But I can hardly drag my feet,

Едва, едва таскаю ноги. To be with you I cannot go...

But you are tortured by the

Но вы замучены с дороги;
road.

Let’s come together... take a

Пойдемте вместе отдохнуть...
rest...

I haven’t force... is tired

Ох, силы нет... устала грудь... breast…

For me is now hard the

Мне тяжела теперь и радость, Не только грусть... душа моя, gladness, Not only the grief...
my heart...

Уж никуда не годна я... For nowhere am I smart...

With age the life is such a

Под старость жизнь такая гадость...»
badness...’

And here she, exhausted, sad In

И тут, совсем утомлена, В слезах раскашлялась она.
tears bad a cough has had.

XLIII XLIII

Of ill princess the joy, caresses

Больной и ласки и веселье Татьяну трогают; но ей Are touching Tanya, but she
feels

Quite badly at unknown places,

Нехорошо на новоселье, Привыкшей к горнице своей. Accustomed to her chamber,
fields.

And under curtain fine, all silky,

Под занавескою шелковой Не спится ей в постеле новой,
In her new bed she is unsleepy,

And early ringing of the bells

И ранний звон колоколов, Предтеча утренних трудов, (Precursor of the morning
works)

Nor makes get up without

Ее с постели подымает.
choosing.

Садится Таня у окна. At window she now sits.

The more to light the darkness

Редеет сумрак; но она Своих полей не различает: fits. In vain for fields she’s now
looking:

Instead she sees unknown yard,

Пред нею незнакомый двор, Конюшня, кухня и забор. The fence, the kitchen, mews, a
cart.

XLIV XLIV

To all of kin the dinners row

И вот: по родственным обедам Развозят Таню каждый день
They take my Tanya every day

To each grandparent to show

Представить бабушкам и дедам Ее рассеянную лень. Her lazyness dispersed for
days.
 The kin from distant places rare
Родне, прибывшей издалеча, Повсюду ласковая встреча, Have tender welcome
everywhere,

И восклицанья, и хлеб-соль. And exclamations at the board:

«Как Таня выросла! ‘What big is Tanya!

Давно ль Is it not

That recently I was you

Я, кажется, тебя крестила?
christening?’

А я так на руки брала! I was taking you in hands!

‘And I your ears pulled by

А я так за уши драла!
hands!’

‘And I was gingebread you

А я так пряником кормила!»
giving!’

And all grandparents exclaim:

И хором бабушки твердят: «Как наши годы-то летят!»
’But how years fly away!’

XLV XLV

In them you can’t see any

Но в них не видно перемены; Всё в них на старый образец: changes, They keep in patterns
old gap:

Princess Helena has for ages

У тетушки княжны Елены Все тот же тюлевый чепец; The same of tulle well made
night cap,

Is whitening on Lukérya
Все белится Лукерья Львовна, Все то же лжет Любовь Петровна, Lvovna, The same yet lies
Lytibóv Petróvna.

Iván Petróvich’s fool and bore,

Иван Петрович так же глуп, Семен Петрович так же скуп, Semyón Petróvich stints yet
more;

With Pelagéya Nikolávna The

У Пелагеи Николавны Все тот же друг мосьё Финмуш, same’s monsieur, her Fine-
Mouche, friend,

The same is dog, the same’s her

И тот же шпиц, и тот же муж; А он, все клуба член исправный, man Which is of club the loyal
number,

Still humble, deaf like long

Все так же смирен, так же глух И так же ест и пьет за двух. before, Still eats and drinks for
two or more.
XLVI XLVI

My Tanya’s hugged by their

Их дочки Таню обнимают.
daughters.

Младые грации Москвы Of Moscow young graces good

At first are silent her observers,

Сначала молча озирают Татьяну с ног до головы; They look at her from head to
foot;

They all can find her somewhat

Ее находят что-то странной, Провинциальной и жеманной, queer Provincial and affected
creature

But somewhat pale and rather

И что-то бледной и худой, А впрочем очень недурной; thin, And yet she’s looking
rather slim;

Submissive to the natural

Потом, покорствуя природе, Дружатся с ней, к себе ведут, passion Invite to them, become
her friends,

Are kissing, tenderly press

Целуют, нежно руки жмут, Взбивают кудри ей по моде hands, They flop her curls up to
the fashion,

And all entrust in singing voice

И поверяют нараспев Сердечны тайны, тайны дев, The secrets of the maiden’s
choice,

XLVII XLVII

Of others victories and own The

Чужие и свои победы, Надежды, шалости, мечты. pranks, the hopes and the
dreams.

All innocent the talkings flow;

Текут невинные беседы С прикрасой легкой клеветы. With lie they beautify some
things,

Then for the babbles due

Потом, в отплату лепетанья, Ее сердечного признанья concession To hear of her heart
confession

Умильно требуют оне. In tender manner they agree.

Но Таня, точно как во сне, But Tanya now like in dream

To their talks pays none

Их речи слышит без участья, Не понимает ничего, attention, In them she sees yet
nothing smart,
И тайну сердца своего, Заветный клад и слез и счастья, And secrets of her own heart,
Her sacred tears, happy tension

Quite mutely for herself she

Хранит безмолвно между тем И им не делится ни с кем. keeps, Of them to nobody
speaks.

XLVIII XLVIII

Tatyana tries to listen better To

Татьяна вслушаться желает В беседы, в общий разговор;
interests of the common clash;

But in the parlour all are

Но всех в гостиной занимает Такой бессвязный, пошлый вздор; flattered By such a trifle, banal
trash;

In talks all’s plain, its all

Все в них так бледно, равнодушно; Они клевещут даже скучно; indifferent, Yet slander they
without interest;

In fruitless speeches drily fuse

В бесплодной сухости речей, Расспросов, сплетен и вестей
inquiries, some gossips, news,

But none a thought for days is

Не вспыхнет мысли в целы сутки, Хоть невзначай, хоть наобум; flashing; At neither random nor
by chance

The languid wit forever smiles;

Не улыбнется томный ум, Не дрогнет сердце, хоть для шутки. The heart is still, its never
dashing,

And even nonsense having joys

И даже глупости смешной В тебе не встретишь, свет пустой. This idle world each time
avoids.

XLIX XLIX

From archives coining several

Архивны юноши толпою На Таню чопорно глядят youngsters In throng at Tanya
stiffly gaze,

By thoughts of her each one

И про нее между собою Неблагосклонно говорят. another Unfavourably try to
daze;

Of them some queer clown

Один какой-то шут печальный Ее находит идеальной
dismal Her found almost ideal

And leaning mutely on the door

И, прислонившись у дверей, Элегию готовит ей.
Is writing elegies for her,

At boring aunt’s my Tanya

У скучной тетки Таню встретя, К ней как-то Вяземский подсел meeting Once Vyasemisky in his
 good age

Her soul managed to engage;

И душу ей занять успел. И, близ него ее заметя,
And near him Tatyana seeing

His wig yet smoothing by his

Об ней, поправя свой парик, Осведомляется старик.
hand Of her inquires old man.

L L

But where of Melpomen heavy

Но там, где Мельпомены бурной Протяжный раздается вой, Resounds fine and drawling
wail,

While she’s by tinsel gown

Где машет мантией мишурной Она пред хладною толпой, waving In front of her some
throng to hail;

Or where Thalia’s stilly

Где Талия тихонько дремлет И плескам дружеским не внемлет, dreaming To friendly claps yet
isn’t listening;

Or where Terpsichore one

Где Терпсихоре лишь одной Дивится зритель молодой
Amazes all the public young

(As well as in the old years In

(Что было также в прежни леты, Во время ваше и мое), time of mine and time of
yours),-

They nowhere turned to her

Не обратились на нее Ни дам ревнивые лорнеты,
Lornettes of jealous ladies dear

Nor tubes of stylish expert-men

Ни трубки модных знатоков Из лож и кресельных рядов. From stalls and boxes ever
then.

LI LI

They bring Tatyana to grand

Ее привозят и в Собранье. Там теснота, волненье, жар, meeting The tightness,
agitation, heat,

Of music roar, of candles

gleaming, The flash, the whirl
Музыки грохот, свеч блистанье, Мельканье, вихорь быстрых пар,
of couples quick,

Of beauties light and fine

Красавиц легкие уборы, Людьми пестреющие хоры, attires, Of people variegated
choirs,

And semicircle wide of brides,-

Невест обширный полукруг, Всё чувства поражает вдруг. All that at once one’s feelings
 strikes.

Enrolled dandies show here The

Здесь кажут франты записные Свое нахальство, свой жилет
impudence and fine gillette

И невнимательный лорнет. And unattentive smart lornette.

On leave the gussars hasten

Сюда гусары отпускные
here

Themselves to show making

Спешат явиться, прогреметь, Блеснуть, пленить и улететь. booms, To gleam, to charm, to
fly to troops.

LII LII

The night has many stars, all

У ночи много звезд прелестных, Красавиц много на Москве. charming; The brightest one at
heaven’s blue

Among the friends the moon’s

Но ярче всех подруг небесных Луна в воздушной синеве. more shining; To Moscow all
beauties flew.

But She whom I yet don’t dare

Но та, которую не смею Тревожить лирою моею,
To trouble with my lyre fair,

She like the moon to shine has

Как величавая луна, Средь жен и дев блестит одна. come Among the wives and
maids the one.

With heavenly her pride she’s

С какою гордостью небесной Земли касается она! touching The earth when conies
to take a rest:

Of what a languor’s full her

Как негой грудь ее полна!
breast?

What languid is her gaze guile

Как томен взор ее чудесный!..
charming:

But that will do; adieu is [node:

Но полно, полно; перестань: Ты заплатил безумству дань. For madness tribute you have
paid.

LIII LIII

The noise, the laughter,

Шум, хохот, беготня, поклоны, Галоп, мазурка, вальс... running, bows, Mazurka, gallop,
waltz.

Меж тем, Meanwhile

 Between two aunts at column
Между двух теток у колонны, Не замечаема никем, now, Not seen by anyone that
tame,

Tatyana looks but isn't. soon To

Татьяна смотрит и не видит, Волненье света ненавидит; this world’s fuss she’s hatred
feeling.

She’s stuffy here... In her

Ей душно здесь... она мечтой Стремится к жизни полевой, dreams Transfers for life among
the fields,

To country, people in the

В деревню, к бедным поселянам, В уединенный уголок,
groves, To isolated dear nook

In which yet streams the clear

Где льется светлый ручеек, К своим цветам, к своим романам brook, To flowers, to all the
novels,

Of linden alleys dimmish To

И в сумрак липовых аллей, Туда, где он являлся ей.
places where he then came.

LIV LIV

Her thought is hiking

Так мысль ее далече бродит: Забыт и свет и шумный бал, everywhere, Forgotten are the
bail, the world.

Meanwhile his eyes off her

А глаз меж тем с нее не сводит Какой-то важный генерал. can’t tear Some general
important, grand.

The aunts are winking one to

Друг другу тетушки мигнули И локтем Таню враз толкнули, other And pushed my Tanya
quickly rather,

And whispered her each one of

И каждая шепнула ей: — Взгляни налево поскорей. — them: ‘You look left side at
those men…’

‘Left side?.. but where? what is

«Налево? где? что там такое?» — Ну, что бы ни было, гляди... there?’ I ‘It doesn’t matter, but
you look,

D’you see, in front of that small

В той кучке, видишь? впереди, Там, где еще в мундирах двое... group The two, the uniforms
they wear...

Вот отошел... вот боком стал... — He stepped away... he turned a

bit..’-

‘But who? plump general that

«Кто? толстый этот генерал?»
big?’
LV LV

Congratulating Tanya dear With

Но здесь с победою поздравим Татьяну милую мою
first success at fair ring

Let’s turn the route we now

И в сторону свой путь направим, Чтоб не забыть, о ком пою... here To keep in mind of whom I
sing...

Of that two words I must be

Да кстати, здесь о том два слова: Пою приятеля младого speaking: Of young my friend
I’m now singing,

И множество его причуд. Of multiplied his own crank.

Благослови мой долгий труд, You now bless long years’ work

My muse in ethics well

О ты, эпическая муза!
embodied!

И, верный посох мне вручив, To me true compass now lend

Не дай блуждать мне вкось и вкрив. Haphazard wander to prevent.

Enough... and has been done

Довольно. С плеч долой обуза!
the burden:

Well, I saluted classicism! It’s

Я классицизму отдал честь: Хоть поздно, а вступленье есть.
late, but preface has been seen.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ CHAPTER EIGHT

Fare thee well, and if for ever

Прощай! И если навсегда, То навсегда прощай!
Still for ever, fare thee well.

Байрон Byron

I I

That time, when in lyceum’s

В те дни, когда в садах Лицея Я безмятежно расцветал, gardens I flourished quickly,
quite serene,

To read Apuleius I was ardent,

Читал охотно Апулея, А Цицерона не читал,
But Cicero I didn’t read,

That time in sacramental

В те дни в таинственных долинах, Весной, при кликах лебединых, valleys, At cries of swans, of
spring endeavours,

At waters shining in the still, A

Близ вод, сиявших в тишине, Являться муза стала мне.
muse had come to me, it filled
 My student’s cell; its sullen
Моя студенческая келья Вдруг озарилась: муза в ней tightness At once by rays of
hers was lit,

She opened the feasts In it And

Открыла пир младых затей, Воспела детские веселья,
praised devices of the chillness,

And glory of the old starts, And

И славу нашей старины, И сердца трепетные сны. panting dreams of all young
hearts

II II

The world with smile my muse

И свет ее с улыбкой встретил; Успех нас первый окрылил; was electing, The first success
lent wings for us,

Derzhavin old us was greeting,

Старик Державин нас заметил И в гроб сходя, благословил. To tomb descending blessed he
us.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

III III

And as a law for me imputing Of

И я, в закон себе вменяя Страстей единый произвол,
passions tyrany unique,

With throng by passions deeply

С толпою чувства разделяя, Я музу резвую привел fusing, I brought my playful
muse to fit

For hot discussions of the

На шум пиров и буйных споров, Грозы полуночных дозоров; gentry, The terror of the
midnight sentry;

To them, to their senseless

И к ним в безумные пиры Она несла свои дары feasts She brought her fine and
dear gifts,

And like the Beccant could she

И как вакханочка резвилась, За чашей пела для гостей, gamble, With bowl sang she for
the guests,

And youth of those vanished

И молодежь минувших дней За нею буйно волочилась, days All after her could wildly
dangle;
 And I was proud among friends
А я гордился меж друзей Подругой ветреной моей. Of new she-friend with windy
trends.

IV IV

I lagged behind as their

Но я отстал от их союза И вдаль бежал...
member And ran away...

Она за мной. She’s after me.

And how often muse my tender

Как часто ласковая муза Мне услаждала путь немой
Delighted silent route for me

Волшебством тайного рассказа! By sorcery of story’s secrets!

At rocks of the Caucasian

Как часто по скалам Кавказа
districts

Like young Lenore under noon

Она Ленорой, при луне, Со мной скакала на коне!
With me was riding like a loom.

And often at Taurida’s beaches

Как часто по брегам Тавриды Она меня во мгле ночной She brought me in the have of
night

At sea to hear for a while Of

Водила слушать шум морской, Немолчный шепот Нереиды,
nereid unceasing whispers,

Eternal choir or the waves, To

Глубокий, вечный хор валов, Хвалебный гимн отцу миров. lord of world the hymn of
praise.

V V

She capital forgot at distance,

И, позабыв столицы дальной И блеск и шумные пиры,
Its lustre, all its noisy feasts;

Among Moldavian dismal

В глуши Молдавии печальной Она смиренные шатры thickets She visited marquees
in peace

Nomadic life to better know,

Племен бродящих посещала, И между ими одичала, Herself with them could wild
she go,

And she forgot the speech of

И позабыла речь богов Для скудных, странных языков, gods For scant and queer lots
and lots

Of words for songs of prairie

Для песен степи, ей любезной...
districts...
 But suddenly was changed it
Вдруг изменилось все кругом,
all:

And now in my garden small

И вот она в саду моем Явилась барышней уездной, She came at once as district
mistress,

In eyes with dismal thought of

С печальной думою в очах, С французской книжкою в руках. brains, Arid with a book in
French in hands.

VI VI

First time indeed my muse just

И ныне музу я впервые На светский раут44 привожу;
now To worldly rout I can lead;

In all her charms, to steppes yet

На прелести ее степные С ревнивой робостью гляжу. bound, I can with jealous
shyness poop.

Through tight a row of the

Сквозь тесный ряд аристократов, Военных франтов, дипломатов grandeurs, Of diplomats, of
army dandies,

Of proud ladies yet she slips,

И гордых дам она скользит; Вот села тихо и глядит,
She now looks, but stilly sits,

Admires all the noisy tightness,

Любуясь шумной теснотою, Мельканьем платьев и речей, The flash of dresses and of
words,

Arrival slow of the guests In

Явленьем медленным гостей Перед хозяйкой молодою front of hostess young
brightness,

Around ladies dark a frame Of

И темной рамою мужчин Вкруг дам как около картин.
gaping, like at pictures, men.

VII VII

She likes the order, well-

Ей нравится порядок стройный Олигархических бесед, composed, Of oligarchial the
chats,

The cool of humble pride

И холод гордости спокойной, И эта смесь чинов и лет. composed, Of ages medley and
of ranks.

But who is that, in throng

Но это кто в толпе избранной Стоит безмолвный и туманный? selected, Is standing mute and
unaffected?
 To all he seems to be some
Для всех он кажется чужим. Мелькают лица перед ним
strange; In front of him the
faces range

Like tiresome a rank of ghosts,

Как ряд докучных привидений. Что, сплин иль страждущая спесь
In face has loftiness or spleen?

В его лице? Зачем он здесь? What for yet here has he been?

Кто он таков? Who’s he?

Ужель Евгений? Not Eugene he’s at most?

Ужели он?.. But really?

Так, точно он. Yes, It is he...

For long has chance with us to

— Давно ли к нам он занесен?
be?

VIII VIII

Все тот же ль он иль усмирился? Is he the same or quiet now?

Or, as before, he plays the

Иль корчит также чудака?
crank?

Скажите: чем он возвратился? What kind’s he now anyhow?

Что нам представит он пока? Чем ныне явится? And what for is can now lurid?

Will be like Melmoth? patriotic?

Мельмотом, Космополитом, патриотом,
Cosmopolite? or has he got it?

Like Harold, Quaker will he fit?

Гарольдом, квакером, ханжой, Иль маской щегольнет иной,
Like hypocrite or other fig?

Or will he be a lad good natured

Иль просто будет добрый малый, Как вы да я, как целый свет? Like you and I, like all the
world?

At least he’d my advice have

По крайней мере мой совет: Отстать от моды обветшалой. held: Refuse the modes
antiquated,

Enough he fooled the whole

world? At least he’d my advice
Довольно он морочил свет... have held: Refuse the modes
antiquated. Enough he fooled
the whole world…

— Знаком он вам? D’you know?...

— И да и нет. - Yes and no yet.

IX IX

- But why you so indisposed Are

— Зачем же так неблагосклонно Вы отзываетесь о нем?
speaking bad about him?

Because we restlessly disclose

За то ль, что мы неугомонно Хлопочем, судим обо всем, Defects; are bustling; judge the
whim?

Because uncautious ardent soul

Что пылких душ неосторожность Самолюбивую ничтожность
Annoys, ridicules, as a whole

Insults all proud paltry males:

Иль оскорбляет, иль смешит, Что ум, любя простор, теснит, The wit them presses, needs a
space?

Because we often take the

Что слишком часто разговоры Принять мы рады за дела, talkings For real, useful, vital
things?

The folly’s wicked, giddy, needs

Что глупость ветрена и зла, Что важным людям важны вздоры Grand rubbish for the grand
high persons;

But persons ordinary for us Are

И что посредственность одна Нам по плечу и не странна?
never strange, they fit all u.0

X X

He’s blessed, who in his youth

Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел, was youthful! He’s blessed, who
well in time was ripe.

Who made his life not cooled,

Кто постепенно жизни холод С летами вытерпеть умел; but useful, With years could his
aims abide;

To queer dreams did not

Кто странным снам не предавался, Кто черни светской не
abandon, From mob apart was
чуждался,
never standing,

Кто в двадцать лет был франт иль хват, А в тридцать выгодно At twenty dandy was with brain,
женат; At thirty married was with gain,

At. fifty who was liberated From

Кто в пятьдесят освободился От частных и других долгов,
private and from other debts,

Who glory, money and the

Кто славы, денег и чинов Спокойно в очередь добился, ranks In turn and quietly
effected,

Of whom they spoke till the

О ком твердили целый век: N. N. прекрасный человек.
end: N.N. is excellent a man.
XI XI

Its sad to think, indeed, that

Но грустно думать, что напрасно Была нам молодость дана, vainly The youth was given to
all us,

We easily betrayed her daily

Что изменяли ей всечасно, Что обманула нас она;
And she was cheating all of us;

That all the best and sacred

Что наши лучшие желанья, Что наши свежие мечтанья wishes, And all the fresh and
pure dreamings

Have been decayed in nature’s

Истлели быстрой чередой, Как листья осенью гнилой. train Like leaves in autumn, full
of rain.

Unbearable is at rout Of mere

Несносно видеть пред собою Одних обедов длинный ряд,
dinners see a line

To look at life like at the rite,

Глядеть на жизнь, как на обряд, И вслед за чинною толпою
And follow the decent crowd,

But yet not sharing with throng

Идти, не разделяя с ней Ни общих мнений, ни страстей.
Ideas, passions yours life long".

XII XII

As object of the judging noisy,

Предметом став суждений шумных, Несносно (согласитесь в том)
In life you’d never have a wish:

Among the people wise quite

Между людей благоразумных Прослыть притворным чудаком, choicely To pass for feigned a
queer. fish,

Or kind of madcap; sad a

Или печальным сумасбродом, Иль сатаническим уродом, version Of some Satanic ugly
person,

Or even own demon mine.

Иль даже демоном моим. Онегин (вновь займуся им),
Onegin (him I’ll occupy),

Who killed at duel friend his

Убив на поединке друга, Дожив без цели, без трудов own, Had lived without aim,
this sage,

To twenty six of own age. Was

До двадцати шести годов, Томясь в бездействии досуга
weary at leisure one

Without service, wife or deed,

Без службы, без жены, без дел, Ничем заняться не умел.
By something to engage unfit.
XIII XIII

Some kind of trouble was him

Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест teasing: For change of places
secret cue

(A highly torturing a feeling, A

(Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест).
voluntary cross of few).

He left with real consolation Of

Оставил он свое селенье, Лесов и нив уединенье,
woods and valleys isolation,

In which a bloody, dreadful

Где окровавленная тень Ему являлась каждый день, shade To him appeared every
day.

He aimlessly began to wander,

И начал странствия без цели, Доступный чувству одному;
With passions only agrees,

But all his journeys and the

И путешествия ему, Как всё на свете, надоели; trips, Like all in world, began to
bother:

And he returned just to the hall

Он возвратился и попал, Как Чацкий, с корабля на бал. Like Chatsky: from the ship for
ball.

XIV XIV

The crowd now all is waving, A

Но вот толпа заколебалась, По зале шепот пробежал... whisper through the hall has
flied...

To hostess a lady’s heading,

К хозяйке дама приближалась, За нею важный генерал. Some plump grand general’s
behind.

Her movements were

Она была нетороплива, Не холодна, не говорлива, unhurried, slow. Nor cool, nor
talkative is, though

She doesn’t glare at the rest,

Без взора наглого для всех, Без притязаний на успех, And doesn’t claim to have
success;

At people looks she, never

Без этих маленьких ужимок, Без подражательных затей... smirking, Without imitating
tricks…

She’s still and simple at a

Все тихо, просто было в ней, Она казалась верный снимок glimpse. She seemed to be a
certain copy,
 Do comme il faut… (Shishkov,
Du comme il faut... (Шишков, прости: Не знаю, как перевести.)
forgive; can’t some good
translation give).

XV XV

The ladies tried to her to near;

К ней дамы подвигались ближе; Старушки улыбались ей;
The old women smiled on her;

The men all bowed her more

Мужчины кланялися ниже, Ловили взор ее очей; eager And tried to catch the
eyes of her.

The maidens tried to pass by

Девицы проходили тише Пред ней по зале, и всех выше quiet In front of tier through
hall; and higher

His nose, shoulders could raise

И нос и плечи подымал Вошедший с нею генерал.
The general, by her amazed.

They didn’t use the word a

Никто б не мог ее прекрасной Назвать; но с головы до ног beauty To call her, but from
head to foot

In her could never find a hook

Никто бы в ней найти не мог Того, что модой самовластной To use the word on fashion’s
duty,

Which they in world of London

В высоком лондонском кругу Зовется vulgаr. (Не могу... grant To speak like vulgar, (but
I can’t...

XVI XVI

I very much this word am

Люблю я очень это слово, Но не могу перевести; liking, But cannot I this word
translate,

In life with us like new it’s

Оно у нас покамест ново, И вряд ли быть ему в чести. hiking, And hardly will it have
good fate.

In epigrams it. would be

Оно б годилось в эпиграмме...) Но обращаюсь к нашей даме. fitting...). But let’s return to
lady sitting.

With charms untroubled she is

Беспечной прелестью мила, Она сидела у стола sweet; For long at table does
she sit

With brilliant Voronskaya Nina,

С блестящей Ниной Воронскою, Сей Клеопатрою Невы;
Of Nova Cleopatra this.
 Perhaps, you would agree, that
И верно б согласились вы, Что Нина мраморной красою is By marble charms unable
Nina

She-neighbour her to outshine,

Затмить соседку не могла, Хоть ослепительна была.
Herself is though dazzling, fine.

XVII XVII

‘Indeed? - my Eugene’s now

«Ужели, — думает Евгений: — Ужель она?
thinking, - But is it true?..

Но точно... Exactly...

Нет... Not...

Why! out of the country

Как! из глуши степных селений...»
thickets...’

Lornette his captious he has

И неотвязчивый лорнет
got,

Directs it constantly, each

Он обращает поминутно На ту, чей вид напомнил смутно minute At her, who by her own
image

Ему забытые черты. Forgotten features can remind.

‘You tell me, prince, if don’t

«Скажи мне, князь, не знаешь ты,
mind,

Who’s there, crimson beret

Кто там в малиновом берете С послом испанским говорит?» wears, With Spanish diplomat
she speaks?’,

Князь на Онегина глядит. The prince as if anew him sees:

‘I see, in world you’ve been too

— Ага! давно ж ты не был в свете.
rare...

Постой, тебя представлю я. — Well, to present you I shall try’

‘But who is she?’ She is my

«Да кто ж она?» — Жена моя. —
wife,

XVIII XVIII

‘What, you are married! didn’t

«Так ты женат! не знал я ране!
know!

And how long?’ ‘Two will he

Давно ли?» — Около двух лет. —
fast...’
«На ком?» — На Лариной. — ‘And whom?’ - She’s Larin’s. -

‘Tanya though!’ ‘D’you know

«Татьяне!» — Ты ей знаком? —
her?-

«Я им сосед». ‘I’m neighbour just’.

‘Well, let us go…’ Prince then

— О, так пойдем же. — Князь подходит К своей жене и ей
nears His own wife (and she
подводит
them hears),

Presents his friend and distant

Родню и друга своего. kin.

Княгиня смотрит на него... Princess is staring at him...

Despite her soul, such

И что ей душу ни смутило, Как сильно ни была она embarrassed, Despite her
passions being raised,

Astonished being and amazed, -

Удивлена, поражена, Но ей ничто не изменило: As if by nothing she was
harassed:

She kept her manners quite the

В ней сохранился тот же тон, Был так же тих ее поклон.
same, Was quiet bow her again.

XIX XIX

Good heavens! Never did she

Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась Иль стала вдруг бледна, красна... shudder! Nor sudden paleness,
redness has...

And no brow moved she rasher;

У ней и бровь не шевельнулась; Не сжала даже губ она.
She didn’t even lips her press.

At her to gaze he was assidious,

Хоть он глядел нельзя прилежней, Но и следов Татьяны прежней
But no tracks of Tanya previous

Не мог Онегин обрести. Could my Onegin now find.

С ней речь хотел он завести To have a talk with her he tried

И — и не мог. And… he could not.

She was him asking: For long

Она спросила, Давно ль он здесь, откуда он
he's here? Where from?

И не из их ли уж сторон? If their district visits on?

And then at prince she was

Потом к супругу обратила
adjusting

Her tired look and slipped

Усталый взгляд; скользнула вон... away...

И недвижим остался он. Unmoving, lone he’s again.

XX XX

Is she the same Tatyana real?

Ужель та самая Татьяна, Которой он наедине,
To whom he privately, in haze,

At start of novel good ideal In

В начале нашего романа, В глухой, далекой стороне,
thicket of a distant place,

In happy heat on moral lecture

В благом пылу нравоученья, Читал когда-то наставленья, By chance could give her like
preceptor?

The same, from whom he now

Та, от которой он хранит Письмо, где сердце говорит, keeps A letter, where heart her
speaks,

And where everything’s at

Где всё наруже, всё на воле, Та девочка... иль это сон?.. freedom? The same yet girl... or
its a dream?

The same yet girl, whom he in

Та девочка, которой он Пренебрегал в смиренной доле, whim Neglected then like meek
for wisdom?

Ужели с ним сейчас была Так равнодушна, так смела? Indeed she now could behave
Indifferently, could be brave?

XXI XXI

He now leaves the noisy rout.

Он оставляет раут тесный, Домой задумчив едет он;
He goes home, has to think;

And now sullen, now harmful

Мечтой то грустной, то прелестной Его встревожен поздний сон.
Ideas trouble late his dream.

Aid he awoke; they are bringing

Проснулся он; ему приносят Письмо: князь N покорно просит A letter: him prince N. is
bidding

Его на вечер. For evening party...

«Боже! к ней!.. ‘Lord! to her!..

Yes, I shall come, I’ll come!’ -

О буду, буду!» и скорей
before

His lunch him answered with

Марает он ответ учтивый.
politeness.
Что с ним? в каком он странном сне! What happened, what a strange
a dreamt

What has been moved inside of

Что шевельнулось в глубине Души холодной и ленивой? him, In soul lazy, cool,
delightless?

Annoyance? bustle? or anew

Досада? суетность? иль вновь Забота юности — любовь? Some love - the trouble of the
youth?

XXII XXII

Again his time Onegin counts,

Онегин вновь часы считает, Вновь не дождется дню конца. Again the day is dragging forth;

It’s striking ten; he’s driving

Но десять бьет; он выезжает, Он полетел, он у крыльца, out. He’s flying... now he’s at
porch.

He trembles... to princess he’s

Он с трепетом к княгине входит; Татьяну он одну находит, coming; His Tanya lone he is
finding_

И вместе несколько минут Они сидят. Together for a time they sit.

Слова нейдут Are silent.

Из уст Онегина. Not a word can slip

Away from Eugene’s lips;

Угрюмый, Неловкий, он едва-едва morose, He’s awkward, hardly
has he force

Ей отвечает. To answer her.

To him occurs A stubborn, rude

Голова Его полна упрямой думой.
idea though,

And stubbornly he looks; but

Упрямо смотрит он: она Сидит покойна и вольна.
she Is sitting quietly, she’s free.

XXIII XXIII

Приходит муж. Her husband comes.

He is suspending This quite

Он прерывает Сей неприятный tête-à-tête;
unpleasant tete-a-tete.

And with Onegin’s recollecting

С Онегиным он вспоминает Проказы, шутки прежних лет.
Some jokes, pranks of old date,

They laugh; the guests are now

Они смеются. Входят гости. coming.

And by the salt of worlds

Вот крупной солью светской злости
backbiting

Has been enlivened all the talk;

Стал оживляться разговор; Перед хозяйкой легкий вздор
In front of hostess light rot

Without mincing style was

Сверкал без глупого жеманства, И прерывал его меж тем shining, But interrupted was
meanwhile

Разумный толк без пошлых тем, Без вечных истин, без By prudent talk without trite, E
педантства, ternal morals, prigs surviving,

And didn’t frighten anyone By

И не пугал ничьих ушей Свободной живостью своей.
natural vividness and fun,

XXIV XXIV

The capital’s high pick was

Тут был, однако, цвет столицы, И знать, и моды образцы, there, Of fashion patterns, the
elite.

The persons, known

Везде встречаемые лицы, Необходимые глупцы; everywhere, And wanted fools
for trampling feet.

Some old ladies had been

Тут были дамы пожилые В чепцах и в розах, с виду злые; seated, All capped, with roses,
looked wicked;

They had invited several maids

Тут было несколько девиц, Не улыбающихся лиц;
With never smiling, sullen face;

Of State the envoy always

Тут был посланник, говоривший О государственных делах; spoke About needs, the State
had had;

With fragrant, all grey-haired

Тут был в душистых сединах Старик, по-старому шутивший:
head An old man said old jokes,

All line and clever at his date, A

Отменно тонко и умно, Что нынче несколько смешно.
bit ridiculous to-day.

XXV XXV

For epigrams was always

Тут был на эпиграммы падкий, На всё сердитый господин: greedy With everything quite
cross a Dan;

With Lea, that’s given him too

На чай хозяйский слишком сладкий, На плоскость дам, на тон
мужчин, sweety; With ladies’ flatness;
tunes of men;

With talks about novel hazy;

На толки про роман туманный, На вензель, двум сестрицам
With symbol, making sisters
данный,
crazy;

На ложь журналов, на войну, На снег и на свою жену. . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
XXVI Тут был Проласов, заслуживший Известность низостью
души, Во всех альбомах притупивший, St.-Рriest, твои карандаши;
With war; with magazine’s
В дверях другой диктатор бальный Стоял картинкою журнальной,
white lie; With snow and with
Румян, как вербный херувим, Затянут, нем и недвижим, И
own wife,
путешественник залётный, Перекрахмаленный нахал, В гостях
улыбку возбуждал Своей осанкою заботной, И молча обмененный
взор Ему был общий приговор. XXVII Но мой Онегин вечер целый
Татьяной занят был одной, Не этой девочкой несмелой,
Влюбленной, бедной и простой,

Forbidding goddess, guile

Но равнодушною княгиней, Но неприступною богиней
inventive, Of reigning,
Роскошной, царственной Невы.
sumptuous Neva fine.

But people! all you are alike

Your ancestor, called Eve,
О люди! все похожи вы На прародительницу Эву: Что вам дано, то
foremother: What’s given,
не влечет,
hardly it involves, But
constantly the Dragon calls

To him for tree, mysterious

Вас непрестанно змий зовет К себе, к таинственному древу; rather: Forbidden fruit to have
Запретный плод вам подавай: А без того вам рай не рай. you’d like, Or Eden to itself’s
unlike.

XXVIII XXVIII

But how greatly Tanya’s

Как изменилася Татьяна!
altered!

Как твердо в роль свою вошла! Her role how firmly played,

And could of high oppressive

Как утеснительного сана Приемы скоро приняла! order All manners quickly
imitate!

And who would look for maiden

Кто б смел искать девчонки нежной В сей величавой, в сей
tender In this majestic casual
небрежной
manner

Законодательнице зал? Of legislator of the halls?

И он ей сердце волновал! And he inspired her at dawns!

 Sometimes of him in midnight
Об нем она во мраке ночи, Пока Морфей не прилетит, hazes, Untill yet Morpheus, she
believes,

Would come, she innocently

Бывало, девственно грустит, К луне подъемлет томны очи, grieves, Her languid eyes to
moon she raises;

And dreams, that she with him

Мечтая с ним когда-нибудь Свершить смиренный жизни путь! as wife Will pass the peaceful
mute of life!

XXIX XXIX

For love all ages are submissive

Любви все возрасты покорны; Но юным, девственным сердцам
But to the innocent young heart

It is benevolent, releasing, Like

Ее порывы благотворны, Как бури вешние полям: vernal storms in fields make
start

The first in life the stormy

В дожде страстей они свежеют, И обновляются, и зреют — passions, And they give birth to
new impressions,

Then life almighty brings the

И жизнь могущая дает И пышный цвет и сладкий плод. good: A pompous bloom arid
costly fruit,

But if the age is late and

Но в возраст поздний и бесплодный, На повороте наших лет, fruitless At natural turn of life
for rack,

Is sad of passions dead a track;

Печален страсти мертвой след: Так бури осени холодной This way the storms of autumn
coolness

Convert the meadows to pools

В болото обращают луг И обнажают лес вокруг. And bare, leafless make the
woods.

XXX XXX

Alas! my Eugene, no doubts,

Сомненья нет: увы! Евгений В Татьяну как дитя влюблен;
With Tanya is in love like child;

In languish of the loving bounds

В тоске любовных помышлений И день и ночь проводит он. He’s spending now day and
night.

Of sense precautions never

Ума не внемля строгим пеням, К ее крыльцу, стеклянным сеням heeding, To her glass porch too
 close speeding,

Arrives he now every day; Her

Он подъезжает каждый день; За ней он гонится как тень;
follows like own shade:

He’s happy now just to throw

Он счастлив, если ей накинет Боа пушистый на плечо,
On shoulders her fluffy wrap,

Or, like in fever, can he get A

Или коснется горячо Ее руки, или раздвинет touch of hand, or helps to go

Through thickened crowd of the

Пред нею пестрый полк ливрей, Или платок подымет ей. guests, Or handkerchief picks
up with jests.

XXXI XXXI

To him she doesn’t pay

Она его не замечает, Как он ни бейся, хоть умри. attention, You strive or die, it is
the same:

At home meets without tension,

Свободно дома принимает, В гостях с ним молвит слова три, At visits two-three words would
say

With more bow can be meeting,

Порой одним поклоном встретит, Порою вовсе не заметит: Sometimes at all him isn’t
seeing;

For flirt she never gives a hint -

Кокетства в ней ни капли нет — Его не терпит высший свет.
For that high world is never fit.

To loose his colour he’s

Бледнеть Онегин начинает: Ей иль не видно, иль не жаль; beginning: She doesn’t see or
she’s too hard!?

Onegin’s pining, feels a smart,

Онегин сохнет — и едва ль Уж не чахоткою страдает. He seems to be consumption
feeling.

To doctors he is being sent. The

Все шлют Онегина к врачам, Те хором шлют его к водам.
doctors him to waters send.

XXXII XXXII

He doesn’t go, ready now To

А он не едет; он заране Писать ко прадедам готов
write to ancestors: to hail

Before arrival; anyhow She isn’t

О скорой встрече; а Татьяне И дела нет (их пол таков);
bothered (that’s female!);

But he is stubborn: to renounce

А он упрям, отстать не хочет, Еще надеется, хлопочет; Unfit, yet hopes, hustles;
bounce

More brave than sound man, a

Смелей здорового, больной, Княгине слабою рукой grand His message wants to
send: weak hand

Он пишет страстное посланье. A passionate epistle’s writing.

Хоть толку мало вообще In letters though he again

Sees no use (and not in vain).

Он в письмах видел не вотще; Но, знать, сердечное страданье
But hearty pain to be abiding

Уже пришло ему невмочь. Became alredy quite inapt.

Вот вам письмо его точь-в-точь. His letter’s here, quite exact.

Письмо Онегина к Татьяне Eugene’s letter to Tatyana

I can foresee: you’ll be abused

Предвижу все: вас оскорбит Печальной тайны объясненье.
By sad and secret explanation.

With scornful bitter

Какое горькое презренье Ваш гордый взгляд изобразит! contemplation Your proud look
will me refuse!

But what I’d want? what task

Чего хочу? с какою целью Открою душу вам свою? am aiming By opening my
heart. to you?

To what malicious merry-

Какому злобному веселью, Быть может, повод подаю! making, It may be, give a cause
for you!

By chance I met you long ago. A

Случайно вас когда-то встретя, В вас искру нежности заметя, spark of tenderness you
showed.

I didn’t dare to believe: Cave no

Я ей поверить не посмел: Привычке милой не дал ходу;
start to habits dear,

As I to loose my freedom feared

Свою постылую свободу Я потерять не захотел.
Which’s hateful to my own will.

But something more us

Еще одно нас разлучило...
separated...

Несчастной жертвой Ленский пал... Unlucky victim, Lensky’s gone...

From everything to me legated,

Ото всего, что сердцу мило, Тогда я сердце оторвал;
I had my heart for ever torn;

By nothing bound, I’m a

Чужой для всех, ничем не связан, Я думал: вольность и покой stranger: I thought: the
freedom, peace for me
Замена счастью. Replace the fortune.

Боже мой! Goodness me!

What blunder! I’m a punished

Как я ошибся, как наказан.
ranger.

To see you more to have a

Нет, поминутно видеть вас, Повсюду следовать за вами, chance. To follow you
everywhere;

The smile of lips, the move of

Улыбку уст, движенье глаз Ловить влюбленными глазами, eyes To catch by loving eyes
somewhere;

For long to hear, understand

Внимать вам долго, понимать Душой все ваше совершенство, Perfections yours, all them
confessing

In front of you in pangs to

Пред вами в муках замирать, Бледнеть и гаснуть... вот
stand, To pale, to fade... That is
блаженство!
the blessing?

I’ve been deprived of that; I

И я лишен того: для вас Тащусь повсюду наудачу; race, At hazard after you I’m
dangling:

I prize my hours, my days: But

Мне дорог день, мне дорог час: А я в напрасной скуке трачу
I’m in idle boredom wasting

By fate all counted my days, All

Судьбой отсчитанные дни. И так уж тягостны они.
painful are they nowadays,

I see: my age is short: to cure

Я знаю: век уж мой измерен; Но чтоб продлилась жизнь моя,
My life for every other day,

From morning forth I must be

Я утром должен быть уверен, Что с вами днем увижусь я... sure, That I shall see you just
to-day.

I dread: in my submissive
Боюсь: в мольбе моей смиренной Увидит ваш суровый взор prayers You’ll see by strict,
severe gaze

Some scornful, cunning, idle

Затеи хитрости презренной — И слышу гневный ваш укор. ventures, - Your angry blame I
grasp in haze.

If you could know, what’s

Когда б вы знали, как ужасно Томиться жаждою любви, diminished To languish in the
thirst for love,

In flame by wit to cool each

Пылать — и разумом всечасно Смирять волнение в крови; minute The agitation in the
blood;
 For long to wish, your knees
Желать обнять у вас колени И, зарыдав, у ваших ног embracing, And weeping at
your dear feet,

Entreaties and confessions

Излить мольбы, признанья, пени, Все, все, что выразить бы мог, making, To speak of anything I
feel,

Meanwhile with cold sham to

А между тем притворным хладом Вооружать и речь и взор, dare To force the speech and
look with mock

To go on with calm a talk, To fix

Вести спокойный разговор, Глядеть на вас веселым взглядом!..
at you the joyful stare!..

But let it go: at this rate To

Но так и быть: я сам себе Противиться не в силах боле;
strive against myself alone

I can’t I am at will your own

Все решено: я в вашей воле И предаюсь моей судьбе.
And I give up to all my fate.

XXXIII XXXIII

Ответа нет. But no answer...

He is seeking New ways. The

Он вновь посланье: Второму, третьему письму second day, the third

Ответа нет. Without answer.

He for meeting Arrived; is

В одно собранье Он едет; лишь вошел... ему
coming... just has got

Она навстречу. To meet princess.

Как сурова! But what severe!

He’s not been seen, none word

Его не видят, с ним ни слова;
from dear;

Ooh! What encirclement she

У! как теперь окружена Крещенским холодом она! has Of christening coldness,
princess!

To try to keep the indignation

Как удержать негодованье Уста упрямые хотят! Her bps, such stubborn, now
want!

Onegin’s fixing eyes upon;

Вперил Онегин зоркий взгляд: Где, где смятенье, состраданье? Where are compassions,
perturbation?

Где пятна слез?.. Of tears tracks?..

Их нет, их нет! But none she had!

Her face but has of wrath a

На сем лице лишь гнева след...
track...

XXXIV XXXIV

And may be tracks of secret

Да, может быть, боязни тайной, Чтоб муж иль свет не угадал fear Of own husband and of
world

For pranks or weakness of the

Проказы, слабости случайной... Всего, что мой Онегин знал... dear... (That’s all he knew in
own world...)

And no hope!... full of sadness,

Надежды нет! Он уезжает, Свое безумство проклинает —
He now curses own madness.

In it immersed, he there quite

И, в нем глубоко погружен, От света вновь отрекся он.
The whole world again denied,

And in his own study silent

И в молчаливом кабинете Ему припомнилась пора, Remembered times, when after
him

Severe anguish, called a spleen,

Когда жестокая хандра За ним гналася в шумном свете, Was seeking in the world
unquiet,

And took him by the scruff of

Поймала, за ворот взяла И в темный угол заперла. neck And in a gloomy corner
kept.

XXXV XXXV

Again promiscuosly he’s

Стал вновь читать он без разбора. Прочел он Гиббона, Руссо, reading… Has read all Gibbon
and Rousseau,

Manzony, Herder; was re-

Манзони, Гердера, Шамфора, Madame de Staël, Биша, Тиссо, reading Madame de Stael,
Bichat, Tissot,

From Bade that sceptical was

Прочел скептического Беля, Прочел творенья Фонтенеля, reading, With works of
Fontanelle was meeting.

Of Russian works he something

Прочел из наших кой-кого, Не отвергая ничего: read, Rejecting nothing for
effect;

The almanacs and all the

И альманахи, и журналы, Где поученья нам твердят, journals In which to us they
lectures give,

In which they all are cursing

Где нынче так меня бранят, А где такие мадригалы me; Some kinds of madrigals,
not oral,

To me I met sometimes in them!

Себе встречал я иногда: Е sempre bene, господа.
E sempre bene, gentlemen! (37)

XXXVI XXXVI

И что ж? And what?

His eyes the books were

Глаза его читали, Но мысли были далеко; reading, But all his thoughts
were far away;

Desires, sorrows, some

Мечты, желания, печали Теснились в душу глубоко. dreamings In soul crowded
each day.

To him among the lines all

Он меж печатными строками Читал духовными глазами printed His eyes in spirit always
hinted

Другие строки. At other kinds of lines.

To them He paid his all

В них-то он Был совершенно углублен.
attention then.

They were some secret good

То были тайные преданья Сердечной, темной старины, traditions Of tender, shady old
age:

The dreams, not bound with

Ни с чем не связанные сны, Угрозы, толки, предсказанья, this day, The threats, the
talkings and predictions,

Some lively rots in long a tale

Иль длинной сказки вздор живой, Иль письма девы молодой.
Or hearty letters of young maid.

XXXVII XXXVII

And by degrees to sleep he’s

И постепенно в усыпленье И чувств и дум впадает он, reading His passions, thoughts,
his own wit:

In front of him gay fancy’s

А перед ним воображенье Свой пестрый мечет фараон. giving His Pharaoh, and tries to
fit;

He sees some smelted snow;

То видит он: на талом снеге, Как будто спящий на ночлеге, now, As if he sleeps in some
doss-house,

A youth unmoving lies on it; He

Недвижим юноша лежит, И слышит голос: что ж? убит. hears voices: ‘Well, he’s
killed...’

Or can he see forgotten foes,

То видит он врагов забвенных, Клеветников, и трусов злых, Some cravens, slanderers, a
swarm

Of traitresses quite young at all,

И рой изменниц молодых, И круг товарищей презренных, Of mates despised a circle
close;

Or village house - at the pane Is

То сельский дом — и у окна Сидит она... и все она!..
sitting she.., and she again!,.

XXXVIII XXXIII

He so used to live in visions

Он так привык теряться в этом, Что чуть с ума не своротил
That he could go mad quite free

Or could be poet with reasons

Или не сделался поэтом. Признаться: то-то б одолжил! (And I confess - could favour
me).

Indeed, by magnetism’s all

А точно: силой магнетизма Стихов российских механизма forces The mechanism of
Russian verses

To grasp that time he had a

Едва в то время не постиг Мой бестолковый ученик. chance, But as a student he’s a
dunce.

He real bard resented there,

Как походил он на поэта, Когда в углу сидел один,
When all alone, lost in haze,

In front of flaming fire-place

И перед ним пылал камин, И он мурлыкал: Веnеdеttа
Was Benedetta purring fair

Or Idol mio; dropped by chance

Иль Idol mio и ронял В огонь то туфлю, то журнал.
On fire journals or his pumps.

XXXIX XXXIX

The days were speeding; heated

Дни мчались; в воздухе нагретом Уж разрешалася зима; air Could mean: the spring is
coining fine;

He couldn’t be a bard for ever,

И он не сделался поэтом, Не умер, не сошел с ума. He didn’t go mad or die,
 The spring enlightened him,
Весна живит его: впервые Свои покои запертые, and now From dosed chambers
he gets out,

In which for winter had a place.

Где зимовал он, как сурок, Двойные окны, камелек
Storm windows, the fire-place

At clear morning he is leaving,

Он ясным утром оставляет, Несется вдоль Невы в санях.
In sledge along the river flies.

On blue, with slashes covered,

На синих, иссеченных льдах Играет солнце; грязно тает ice The sun is gay; the snow’s
filthy

In heaps, forgotten in the

На улицах разрытый снег.
streets.

But where now through them

Куда по нем свой быстрый бег
speeds

ХL XL

Стремит Онегин? My dashing Eugene?

You are guessing To know; you

Вы заране Уж угадали; точно так:
are quite exact:

At Tanya tries to be impressing

Примчался к ней, к своей Татьяне Мой неисправленный чудак.
My unreclaimed yet now crank.

Comes in, of dead has strong

Идет, на мертвеца похожий.
resemblance.

None soul’s seen in rooms at

Нет ни одной души в прихожей. entrance...

For her he’s looking on... for

Он в залу; дальше: никого.
nought...

Дверь отворил он. He opened a door."

Что ж его And what.

С такою силой поражает? Surprises deeply all his reeling?

Княгиня перед ним, одна, Princess, undone yet before him

Alone’s sitting, pale and thin,

Сидит, не убрана, бледна, Письмо какое-то читает
She is some letter now reading,

And sheds of tears stilly stream,

И тихо слезы льет рекой, Опершись на руку щекой. Her cheek on hand she has to
lean.
ХLI XLI

Ah, who would not her silent

О, кто б немых ее страданий В сей быстрый миг не прочитал! feelings At this quick moment
have read!

And who that poor Tanya

Кто прежней Тани, бедной Тани Теперь в княгине б не узнал! previous In this princess could
not have met!

In languish of unwitting pities

В тоске безумных сожалений К ее ногам упал Евгений;
Onegin quickly at her feel is...

She has been shuddered, but is

Она вздрогнула и молчит; И на Онегина глядит mute, She eyes Onegin as some
good,

Без удивления, без гнева... She’s not astonished, hasn’t

anger...

His morbid and quite dying

Его больной, угасший взор,
look,

A mute reproach, begging

Молящий вид, немой укор, Ей внятно все.
looks, - All that she grasps.

Простая дева, A simple maiden

With dreams and heart of old

С мечтами, сердцем прежних дней, Теперь опять воскресла в ней. days In her this time again
could raise.

XLII XLII

To get him up she isn’t asking,

Она его не подымает И, не сводя с него очей,
Not taking eyes off all his head

Does not remove from lips his

От жадных уст не отымает Бесчувственной руки своей... gasping Her quite insensible
small hand...

About what she’s now

О чем теперь ее мечтанье?
dreaming?

Too long the silence’s now

Проходит долгое молчанье,
seeming...

И тихо наконец она: And stilly does she say at last:

«Довольно; встаньте. Я должна ‘Enough, get up, I now must

Вам объясниться откровенно. Explain to you, do it frankly.

You must remember that day

Онегин, помните ль тот час, time,

When in the garden’s alley fine

Когда в саду, в аллее нас Судьба свела, и так смиренно The fate us brought together;
sadly

To lesson yours attended I, To-

Урок ваш выслушала я? Сегодня очередь моя.
day, you see, the turn is mine.

XLIII XLIII

‘Onegin, then I was much

Онегин, я тогда моложе, Я лучше, кажется, была, younger And, seems to me,
much more was fine,

I loved you, I for love had

И я любила вас; и что же? Что в сердце вашем я нашла? hunger, But what in all your
heart could find?

Severity instead of kindness;

Какой ответ? одну суровость. Не правда ль? Вам была не новость Indeed, for you was neither
tidings

Of humble girl some secret

Смиренной девочки любовь?
love?

But now - God! - is cooling

И нынче — боже! — стынет кровь,
blood

As soon as I recall your stare

Как только вспомню взгляд холодный И эту проповедь...
And that your homily...

Но вас But I

Can’t now blame: that dreadful

Я не виню: в тот страшный час Вы поступили благородно, time To be more honest could
you dare;

To me that time you were quite

Вы были правы предо мной: Я благодарна всей душой... right,’ To you is grateful soul
mine...

XLIV XLIV

‘But then... or it not true?.. in

Тогда — не правда ли? — в пустыне, Вдали от суетной молвы, desert, From fussy rumours
being far,

You didn’t like me; What has

Я вам не нравилась... happened, That after me you
now are?
Что ж ныне Меня преследуете вы? And me you have in view...

Зачем у вас я на примете? What purpose?

Не потому ль, что в высшем свете Is it because in higher circles

Each other day be seen I must,

Теперь являться я должна; Что я богата и знатна,
That I am rich in wealthy caste?

In actions husband’s mutilated,

Что муж в сраженьях изувечен, Что нас за то ласкает двор?
And us for that at court caress?

Or that’s because all my

Не потому ль, что мой позор Теперь бы всеми был замечен, disgrace Would eyes attract to
you, belated,

And in the world could help to

И мог бы в обществе принесть Вам соблазнительную честь? back Seductive though small
respect?

XLV XLV

‘I weep... If that your Tanya old

Я плачу... если вашей Тани Вы не забыли до сих пор,
Till now you could not forget,

Your pricks of swear, you must

То знайте: колкость вашей брани, Холодный, строгий разговор, know, Your strict and cool
severe chat

(If I had right for some

Когда б в моей лишь было власти, Я предпочла б обидной страсти decisions) I would prefer to
slighting feelings,

To all these letters, tears,

И этим письмам и слезам.
deeds...

That time to all my childish

К моим младенческим мечтам
dreams

You had, I saw, some little pity,

Тогда имели вы хоть жалость, Хоть уважение к летам... Some small respect to age, at
least...

But nowadays... explain the

А нынче! — что к моим ногам Вас привело? какая малость! gist; To feet of mine what is you
leading?

And how, with your heart and

Как с вашим сердцем и умом Быть чувства мелкого рабом? mind, To he the slave of sense,
not kind?

XLVI XLVI
 ‘To me, Onegin, all this
А мне, Онегин, пышность эта, Постылой жизни мишура, splendour, This tinsel of
repelling life,

And my in life success at

Мои успехи в вихре света, Мой модный дом и вечера, random, My stylish place, the
guests till night,

Что в них? What’s use?

I would with joy allow To give

Сейчас отдать я рада Всю эту ветошь маскарада,
this masquerade by now,

This noise, the lustre and the

Весь этот блеск, и шум, и чад За полку книг, за дикий сад, crooks, For wild a garden,
shelves of books,

For that at distance poor

За наше бедное жилище, За те места, где в первый раз, dwelling, For place, in which
the first toy time,

I saw, Onegin, you in life. For

Онегин, видела я вас, Да за смиренное кладбище,
cemetry, eternal setting

In shade of branch some simple

Где нынче крест и тень ветвей Над бедной нянею моей... cross On grave of dear, poor
nurse.

XLVII XLVII

‘And happiness was not

А счастье было так возможно, Так близко!..
unlikely, And so near!

Но судьба моя But my fate

Уж решена. Decided is.

Incautious, likely, I was, but me

Неосторожно, Быть может, поступила я:
could supplicate

My mother in her bitter tears

Меня с слезами заклинаний Молила мать; для бедной Тани Implored to yield; for Tanya
here

All lots that time became alike;

Все были жребии равны... Я вышла замуж. Вы должны,
And then I married, I would like

To ask you: leave, do not be

Я вас прошу, меня оставить; Я знаю: в вашем сердце есть funny. You know, in your heart I
find

Some real honour and the

И гордость и прямая честь.
pride.

I love you (why should I be

Я вас люблю (к чему лукавить?), cunning?).

They’ve made me marry other

Но я другому отдана; Я буду век ему верна». man; And I’ll be true to him till
end!

XLVIII XLVIII

Она ушла. She went away.

My Eugene’s standing As if by
Стоит Евгений, Как будто громом поражен.
thunder has been struck,

To what a storm of sudden

В какую бурю ощущений Теперь он сердцем погружен! sensing At heart he now has to
duck!

But jingle of the spurs he hears,

Но шпор незапный звон раздался, И муж Татьянин показался,
Tatyana’s husband just appears,

And thus my hero grin; At

И здесь героя моего, В минуту, злую для него,
minute, difficult for him,

My reader, well he now leaving

Читатель, мы теперь оставим, Надолго... навсегда.
For long, for ever.

За ним Alter him

Enough in common way with

Довольно мы путем одним Бродили по свету.
him We wandered in the world.

Поздравим My greetings!

Hurra! we all have reached the

Друг друга с берегом. Ура!
land.

Indeed, for long should have

Давно б (не правда ли?) пора!
the end!

XLIX XLIX

Whatever are you, dear reader,

Кто б ни был ты, о мой читатель, Друг, недруг, я хочу с тобой
A friend or not, I’d like with you

To part Eke friend, but real,

Расстаться нынче как приятель.
eager.

Прости. Forgive!

Чего бы ты за мной What for would ever view

You all my slipshod stanzas

Здесь ни искал в строфах небрежных, Воспоминаний ли
here: For recollections restless
мятежных,
 dear;

For quiet leisure after work;

Отдохновенья ль от трудов, Живых картин, иль острых слов,
For lively pictures, salted word;

For my mistakes in Russian

Иль грамматических ошибок, Дай бог, чтоб в этой книжке ты grammar, - Help God to find in
all this book

Amusements or for dreams a

Для развлеченья, для мечты, Для сердца, для журнальных
nook, Some thoughts for heart,
сшибок
for journal’s clamour

Хотя крупицу мог найти. A mere hit from all I’d give.

За сим расстанемся, прости! Arid thus we now part, forgive!

L L

My travelling mate, I beg your

Прости ж и ты, мой спутник странный, И ты, мой верный идеал, pardon; My true ideal, you
forgive!

You, constant vivid job, could

И ты, живой и постоянный, Хоть малый труд. Я с вами знал harden My slender force, to me
could give

All envied by the hard, yet

Все, что завидно для поэта: Забвенье жизни в бурях света, living! In worldly storms - of life
oblivion,

Беседу сладкую друзей. Of dear friends a pretty chat.

Промчалось много, много дней But many days away could get

Since young Tatyana at some

С тех пор, как юная Татьяна И с ней Онегин в смутном сне hovel With Eugene, in my hazy
dream,

First time appeared at the rim

Явилися впервые мне — И даль свободного романа
Of outlines of my free novel.

Through magic crystal I could

Я сквозь магический кристалл Еще не ясно различал.
not Myself discern all their lot.

LI LI

But they, to whom at friendly

Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал... meeting My first of stanzas
could I cite...

Are not, or far away are living,

Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал.
As Sadi said before I write.
 Without them Onegm’s
Без них Онегин дорисован.
pictured.

And she, that young and lovely

А та, с которой образован
creature;

Татьяны милый идеал... Ideal image, Tanya’s rhyme...

О много, много рок отъял! Ah, many were by fate denied!

He’s blessed, who feast of life

Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна was leaving In time, not
drinking to the end

All wine from goblet at his hand

Бокала полного вина, Кто не дочел ее романа Was not till end life’s novel
reading,

But suddenly could part from it,

И вдруг умел расстаться с ним, Как я с Онегиным моим.
As I from my Onegin did,

Конец THE END