МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования
«УЛЬЯНОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Т. Н. Брысина

СОЦИАЛЬНАЯ
АНТРОПОЛОГИЯ

Учебное пособие

Ульяновск
УлГТУ
2013
 УДК 316 (075.8)
ББК 60.5 я 73
Б 89

Рецензенты: доктор философских наук, профессор А. А. Тихонов;

кандидат философских наук, доцент И. Л. Зубова.

Утверждено редакционно-издательским советом университета в качестве

учебного пособия.

Брысина, Т. Н.
Б 89 Социальная антропология : учебное пособие / Т. Н. Брысина. –
Ульяновск : УлГТУ, 2013. – 235 с.

ISBN 978-5-9795-1141-2

В учебном пособии на основании методологии социального конструктивизма и

идее презентативности бытия человека и общества раскрывается содержание
социально-антропологического подхода к пониманию связи общества, истории и
человеческой жизнедеятельности. Знание форм и механизмов символической
деятельности людей, видов их телесных практик, обусловленных конфигурацией
социального хронотопа способствует осознанию специалистами в сфере связей с
общественностью целей, способов, механизмов и средств своей профессиональной
деятельности, следовательно, достижения в ней успешных результатов.
Пособие предназначено для бакалавров, магистрантов, аспирантов, изучающих
человека, историю, общество.

УДК 316 (075.8)

ББК 60.5 я 73

© Брысина Т. Н., 2013.

ISBN 978-5-9795-1141-2 © Оформление. УлГТУ, 2013.

2
 ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение ................................................................................................ 6

Глава I. Социальная антропология как область научного

знания .................................................................................................... 9
Предпосылки социальной антропологии как науки ................ 9
Формирование методов исследования..................................... 13
Исследовательские программы ХХ–ХХI веков ...................... 22

Глава II. Человек в контексте социальности ................................ 37

Антропогенез: гипотезы и основная проблематика ............... 37
Социокультурогенез. Понятие социальности ......................... 44
Сущность презентативных, или идеальных, связей ............... 50
Формы и механизмы реализации социальности..................... 53
Язык: место и роль в структуре презентативных связей ....... 66

Глава III. Тело и его техники как презентанты истории и

социальности ....................................................................................... 79
Тип социального порядка и характер техник тела ................. 79
Символическая многозначность тела и разнообразие его
социальных функций ................................................................ 87

Глава IV. Социальное пространство, социальное время и

телесные техники ............................................................................... 93
Концептуализация представлений о социальном
пространстве .............................................................................. 93
Генезис социального пространства ......................................... 98
Социальное время как презентация преобразований
жизни общества ........................................................................ 100

Глава V. Социально-исторический характер взаимосвязи

человека и общества ......................................................................... 108
Основополагающие понятия социально-
конструктивистского направления в социальной
антропологии ............................................................................ 108
Содержание и структура капитала .......................................... 114
Методологическое значение понятия «габитус» для
анализа презентативной связи человека и общества ............ 117

33
Глава VI. Габитус «крестьянин» ..................................................... 121
Хозяйствование на земле: социально-пространственная и
социально-временная структурированность способа
жизни ......................................................................................... 121
Жизнь на границе социального и природного ....................... 124
Семейное хозяйство и его презентация в
функционально-ролевых отношениях .................................... 127
Жизнь «лицом к лицу» – презентация коротких
социальных связей ................................................................... 129
Социальные практики, характерные для представителей
социально-исторического типа «крестьянин» ....................... 131

Глава VII. Габитус «джентльмен» ................................................... 136

Пространственно-временные особенности выражения
презентативной связи ............................................................... 136
Рыцарство как историческая модификация габитуса
«джентльмен» ........................................................................... 139
Социальные практики и их модификации ............................. 148

Глава VIII. Габитус «буржуа» .......................................................... 158

Предпосылки возникновения новых социально-
исторических типов людей ...................................................... 158
Связь социально-экономических и духовно-личностных
факторов становления буржуазного общества ...................... 163
Детство как презентант социальных трансформаций ........... 165
Исторические модификации структуры капитала и
социальных практик................................................................. 169

Глава IX. Габитус «пролетарий» ..................................................... 177

Основные источники формирования ...................................... 177
Физическая сила как центральный элемент капитала .......... 179
Техники тела как презентанты специфики социального
времени ..................................................................................... 184
Социальное пространство и социальные практики:
характер и результат взаимопрезентации............................... 186

Глава Х. Габитус «интеллектуал» ................................................... 191

Генезис социально-исторического типа «интеллектуал» ..... 191
Место и роль научного знания в образовании габитуса
«интеллектуал» ......................................................................... 193

44
 Структура, содержание и функции капитала ......................... 195
Основные социальные практики и техники тела................... 201

Глава XI. Российская интеллигенция ............................................ 210

Особенности государственного устройства России как
условие спецификации габитуса «интеллектуал» ................. 210
Три слоя российской интеллигенции: основные черты,
техники тела, социальные практики ....................................... 213
Место интеллигенции в социальном пространстве .............. 216
Интеллигенция как презентант исторической эпохи ............ 219

Заключение ......................................................................................... 226

Библиографический список ............................................................ 229

55
 ВВЕДЕНИЕ

Изменения, происходящие в общественной и человеческой

жизни, фиксируются различными событиями, процессами,
состояниями. В число их входят преобразования в сфере познания
вообще и в научном познании в частности. За последние два столетия
в науке происходят самые разнообразные события, связанные с
появлением новых проблем, областей исследования, методов и
средств получения знания и форм его организации. Одной из ведущих
тенденций становится рождение новых дисциплин и/или появление
междисциплинарных отраслей. К числу таковых следует отнести
социальную антропологию. Она представляет собой научную
дисциплину, которая появилась в результате развития ряда
традиционных наук, таких как этнография, история, религиоведение,
социология, антропология, археология. Тем самым, социальная
антропология с самого начала формировалась на пересечении
исследований как социогуманитарных, так и естественных наук.
Такое положение дел не могло не отразиться на проблематике,
методологии, целевых установках данной науки, что, например,
проявляется в различных ее названиях. Так, в Соединенных Штатах
она называется культурной антропологией, во Франции – этнологией,
а в Великобритании – социальной антропологией. Нет общего
названия и в России, где можно встретить как все
вышеперечисленные, так и другие, получающиеся в результате
объединения терминов. Например, социально-культурная
антропология. В зависимости от существующих научных традиций,
личного исследовательского опыта, профессиональной подготовки и
базовых установок ученых по-разному могут быть представлены
структура и используемый понятийный аппарат. Поэтому тематика и
методология у различных ученых могут существенно отличаться.
В силу этого также могут отличаться по своему содержанию и
учебники.
Тем не менее, несмотря на существенные различия, сложился
общий круг вопросов и задач, а также используемого для их решения
методологического инструментария, который позволяет определить
фундаментальные принципы, идеи и установки самостоятельной
области научного познания и знания. Это область, в которой аспекты
социальной жизни человека (производственно-технической,
экономической, институциональной, идеологической и др.) образуют

66
целостность. Это означает, что человек представляет во всех своих
личностно-культурных реализациях устройство и механизмы
функционирования бытия общества в конкретных исторических
состояниях. И, наоборот, общество во всем своем многообразии
представляет исторически изменяющееся бытие человека. Именно в
таком ракурсе раскрывается содержание социальной антропологии в
данном учебном пособии. Акцентировать данный ракурс призвано и
название учебного пособия. Социальная антропология понимается
здесь как интегративная наука, изучающая взаимопредставленность
(презентирование) человека и общества, каналы и способы такой
«вписанности» их друг в друга и формы осуществления человека как
носителя социальности, а общества – как инобытия человека.
Такая авторская установка определила структуру учебного
пособия. В первой главе дается общий обзор истории становления
социальной антропологии как самостоятельной науки, выделяются
основные тенденции, направления, методы и принципы, задающие
область социально-антропологических исследований. Во второй главе
раскрываются базовые идеи в понимании сути презентации человека
и общества и описываются основные формы ее реализации. Главы III
и IV посвящены описанию атрибутивных свойств общественного
бытия – социального пространства и социального времени и их
представленности в техниках человеческого тела. Глава V раскрывает
содержание социального конструктивизма в его конкретном варианте,
а именно в концепции П. Бурдьё. В симбиозе с идеями, описанными в
гл. II, положения конструктивизма выступают теоретико-
методологическим инструментарием анализа конкретно-исторических
типов взаимопрезентации общества и человека. Главы VI–XI
посвящены выявлению и описанию устойчивых образов
объективированной в социальных структурах истории человеческой
жизни и инкорпорированных в человеческой телесности, поведении и
стилях мышления, чувствования, переживания истории общества.
Изучение структурных и динамических качеств социальной
реальности – главная цель социогуманитарных наук. Социальной
антропологии пренадлежит важнейшая роль в ее достижении,
поскольку она позволяет эксплицировать взаимообусловленность и
взаимосвязи общественных структур, социально-исторических
практик, конкретных форм деятельности людей и их телесных
практик. Этим определяется ключевое место социальной
антропологии в системе наук об обществе и человеке.

77
 Достижение поставленной цели – представить общество и
человека как две стороны одной медали, что под силу только
междисциплинарному подходу, – обусловило выбор теоретического,
эмпирического и иллюстративного материала, на основе которого
раскрываются предмет и функции социальной антропологии, ее место
в системе научного знания.
Очень важной при изучении дисциплины является актуализация
знаний, полученных студентами из курсов других социогуманитарных
наук, в первую очередь социологии, истории, культурологии,
лингвистики, а также философии.
Практическая значимость изучения социальной антропологии
как учебной дисциплины заключается в формировании конкретно-
исторического взгляда на человека и ситуации его жизнедеятельности.
Это позволяет специалистам по связям с общественностью
вырабатывать обоснованные и достоверные рекомендации для
деятельности различных государственных и иных структур
управления в целях оптимизации взаимодействия этих структур и
людей. Знание особенностей организации и функционирования
социальных практик обеспечивает продуктивность деятельности
самих специалистов по связям с общественностью в установлении
контактов с представителями различных социальных общностей при
организации и проведении различных видов PR-акций.

88
 ГЛАВА I. СОЦИАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ КАК ОБЛАСТЬ
НАУЧНОГО ЗНАНИЯ

Ключевые слова: антропология, социальная антропология,

этнография, многообразие культур, эволюционизм,
функционализм, структурализм, социальный институт,
структура, направление исследования, программа
исследования.

ПРЕДПОСЫЛКИ СОЦИАЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ КАК НАУКИ

Человек (гр. anthröpos – антропос) с незапамятных времен

стремился познать самого себя. Возможности осуществления этой
задачи и ее результаты определялись как уровнем развития
человеческого знания, так и уровнем жизни.
Первоначально знание о человеке имело мифологическую форму.
Мифология является продуктом коллективного творчества, все члены
общины выступают ее авторами. Специализированное знание о
человеке, создаваемое конкретными людьми, появляется сначала в
философии, а затем в науке.
Самый главный момент, на который стоит обратить внимание,
заключается в том, что в философии начиная с античности и до ХХ в.
центральной задачей являлась экспликация природы человека. Сама
природа мыслилась как неизменная, что выражалось в сущности
человека – разумной или чувственной, эмоционально-волевой или
сознательной, добро-ориентированной или злонамеренной и т. д.
Реализовываться же природа человека может по-разному: безусловно
или при определенных условиях.
Одним из первых, кто связал вопрос о природе человека с
вопросом об условиях его существования, был древнегреческий
философ Аристотель. Человек не может существовать изолированно
от других людей. Главной и универсальной социальной связью людей
друг с другом выступает государство (полис), конечной целью
которого является обеспечение «счастливой и прекрасной жизни».
Сам человек также должен стремиться к этой цели, следуя
«правильным нормам» поведения, представленным в этике.
В последующем интересы философов были сосредоточены на
обосновании так или иначе понимаемой природы человека, на поиске
средств, обеспечивающих ее полную реализацию либо

99
ограничивающих или нивелирующих, если природе человека
приписывались негативные качества. Социальное устройство как раз
и выступает условием, а различные социальные практики –
воспитательные, репрессивные, корреляционные – средствами.
Таким образом, философия вырабатывает единые для
определенной эпохи представления о человеке и его связи (или
отсутствии таковой) с общественным устройством. На этих
основаниях развивались частные – естественнонаучные и
соционаучные – учения о человеке.
В естествознании до середины ХVIII века термин
«антропология» входил в лексикон анатомии и обозначал изучение
человеческого тела. Французский естествоиспытатель Жорж Луи
Леклерк Бюффон (1707–1788) дает первое определение антропологии.
Это наука о человеке, включающая в себя различные области не
только естественнонаучного, но и социогуманитарного знания, такие
как языкознание, культуроведение, учение об обществе. В 1795 г.
выходит в свет книга другого выдающегося французского ученого –
математика, физика, астронома Пьера Симона Лапласа (1740–1827) –
«Философские очерки о вероятностях». В ней излагается
математическая теория вероятностей, эмпирическим материалом для
которой послужили демографические исследования как самого
Лапласа, так и других ученых. В этот же период английский
экономист Томас Роберт Мальтус (1766–1834) стремится вывести
строгую формулу, устанавливающую соответствие между
численностью населения и количеством средств существования.
Она трактуется как «естественный закон народонаселения». Таким
образом, наблюдается, во-первых, выделение в самостоятельную
область научного знания изучение человека во взаимосвязи с
социальными условиями; во-вторых, использование для этих целей
различных, в том числе и математических, методов.
Колоссальное значение для генезиса и оформления социальной
антропологии в самостоятельную область научного знания имели
этнографические данные, полученные эмпирическими методами.
Этнография (гр. Ethnos – народ, графия – описание)
первоначально обозначала заметки путешественников о народах
неевропейской культуры. Примером так понимаемой «этнографии»
может служить книга нашего соотечественника Афанасия Никитина
«Хожение за три моря», в которой он описывает свое путешествие в
Индию в 1466–1472 гг. (согласно хронологии, предложенной И. И.
Срезневским).

10
10
 ТЕКСТ I
Зимовал я в Джуннаре, жил тут два месяца. Каждый день и
ночь – целых четыре месяца – всюду вода да грязь. В эти дни пашут у
них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да все съестное. Вино у них
делают из больших орехов, кози гундустанские называются, а
брагу – из татны. Коней тут кормят горохом, да варят кхичри с
сахаром да с маслом, да кормят ими коней, а с утра дают шешни.
В Индийской земле кони не родятся, в их земле родятся быки да
буйволы – на них ездят и товар и иное возят, все делают.
Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплен ничем,
богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку:
дорога узка, двоим пройти нельзя.
…Зимой у них простые люди ходят – фата на бедрах, другая на
плечах, а третья на голове; а князья да бояре надевают тогда на
себя порты, да сорочку, да кафтан, да фата на плечах, другой фатой
себя опояшет, а третьей фатой голову обернет... А еще есть...
птица гукук, летает ночью, кричит «кук-кук»; а на чьем доме сядет,
там человек умирает, а захочет кто ее убить, она на того огонь изо
рта и пускает. А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь
обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они
жалуются своему князю и он на обидчика посылает свою рать, и они,
к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья,
сказывают, очень велика, и язык у ней свой.
[Хожение за три моря. – Ленинград, 1986. – C. 46–47]

Со времени великих географических открытий неевропейский

мир, или мир традиционных культур, европейцами не столько
«изучался», сколько рассматривался как нечто экзотическое, наивное,
назывался «дикарским» и противопоставлялся миру
цивилизованному, христианскому. Однако под влиянием философии
Просвещения к концу XVIII века отношение к миру «дикарей»
меняется. Теперь «дикарь» – это первобытный человек,
предшественник человека цивилизованного, поэтому традиционные
культуры становятся предметом изучения. Этнография теперь
становится систематическим сбором данных об этих культурах –
артефактах, обычаях, нравах, языке, формах хозяйствования и т. д. –
на основе эмпирических методических процедур – наблюдения,
сравнения, анализа, классификации и т. п. Такое понимание задач
этнографии приводит к выявлению многообразия культур, их

11
11
специфики и одновременно общих (инвариантных) форм
организации. Это позволило установить закономерности в
человеческой общественной жизни, что превратило этнографию в
науку.
Таким образом, к ХIХ веку складывается комплекс научных
дисциплин под общим названием «антропология», предметом
которых является человек, но с личностной акцентировкой
исследовательского интереса.
В естествознании внимание сосредоточено на проблемах
генезиса человека как биологического вида (homo sapiens), его
анатомических, физиологических, психических особенностях.
Фундаментальное значение здесь имели и продолжают иметь работы
Чарльза Роберта Дарвина (1809–1882): «Происхождение видов путем
естественного отбора» (1859), в которой выявляются основные
факторы эволюции органического мира, и «Происхождение человека
и половой отбор» (1871), в которой выдвинута гипотеза
происхождения человека от обезьяноподобного предка. Непреходящая
заслуга Ч. Дарвина состоит не в том, что он выявил закономерные
процессы в природе, а в том, что он вскрыл механизмы этих
процессов, дав тем самым объяснение процессу генезиса и развития
биологических видов.
Другим важнейшим следствием его учения явилось утверждение
в науке методологического принципа эволюционизма. Этот принцип
становится в обществознании важнейшим при изучении проблем
генезиса и развития нормативно-ценностных регуляторов жизни
человеческих сообществ, раскрытии на этой основе логики действий
их членов. Предпосылки эволюционистского подхода можно
обнаружить еще в XVIII веке в трудах шотландского философа Адама
Фергюссона, разделившего историю человечества на три эпохи –
дикость, варварство, цивилизацию. Их различие между собой
заключается в характере хозяйственной деятельности и степени
развитости отношений собственности. Близки к этому взгляды
французского философа и социолога Кондорсэ, связавшего
исторические эпохи с развитием человеческого разума, что
выражается в изменениях хозяйственной и политической жизни
общества.
Данные археологии и палеонтологии, накопленные к середине
XIX века, а также этнографические исследования являлись
убедительным подтверждением этих идей, утвердив эволюционизм в

12
12
качестве ведущего направления в исследовании общества и человека в
XIX веке.
Ключевыми фигурами, определившими облик антрополо-
гических концепций в XIX веке, являются Морган, Тайлор и Фрэзер.
Их труды стали классикой антропологии, обосновав саму
возможность существования ее в качестве социальной науки о
человеке и человеческом обществе.

ФОРМИРОВАНИЕ МЕТОДОВ ИССЛЕДОВАНИЯ

В главном сочинении «Древнее общество, или исследование

линий человеческого прогресса от дикости через варварство к
цивилизации», посвященном анализу родовой организации на
материале истории и культуры североамериканских индейцев, Морган
закладывает основы исследования истории первобытного общества с
позиций эволюционизма. Главная идея концепции Моргана – это идея
универсальности родовой организации, являющейся основой развития
и, следовательно, преемственности культуры.

МОРГАН Льюис Генри (1818–1881) – известный американский

историк и этнограф, один из родоначальников антропологии,
этнологии и культурологии. Он был состоятельным человеком,
ученым, адвокатом. 40 лет жизни посвятил изучению ирокезов и
других индейских племен. В 1840 г. основал общество «Великий
орден ирокезов», имевший целью изучение истории и культуры
индейцев, а также оказание им помощи. В качестве адвоката Морган
успешно отстаивал в суде право ирокезов на землю, за что был
торжественно посвящен в члены индейского племени сенека.

Историю человечества Морган разделил на два периода:

1) ранний, когда общественный строй основывался на родах,
фратриях и племенах;
2) поздний, когда общество стало территориальной,
экономической и политической общностью.
Первобытный род Морган понимал как сложнейший
социокультурный институт. Это важное культурное изобретение,
которое менее развитые народы заимствовали у более развитых.
Причиной заимствования родовой организации одними народами у
других служит ее очень высокая эффективность. Морган был одним

13
13
из первых, кто в изучении семьи использовал кросс-культурный метод
исследования, успешно применяемый современной социальной и
культурной антропологией. Морган построил типологию развития
семьи и брака, в основание которой положил пять последовательно
сменяющих друг друга стадий и форм:
1) кровнородственная брачная общность между всеми лицами
одного поколения;
2) пуналуальная – брак нескольких братьев с нескольким
женщинами-неродственницами;
3) парная – непрочное и лишенное экономической основы
соединение двух супругов;
4) промежуточная патриархальная семья с выраженной властью
мужа;
5) моногамная – прочное соединение супругов с властью мужа
как частного собственника. Позднее в работах У. Риверса,
А. М. Золоторева и др. была доказана ошибочность некоторых идей
Моргана, в частности, о существовании кровнородственной и
пуналуальной форм семьи как инвариантных для всех стадий
человеческой истории.
В качестве другого, тесно связанного с первым критерием
периодизации древней истории культуры, Морган принимает наличие
«изобретения – открытия». Добывание огня, изобретение лука,
гончарное ремесло, земледелие, скотоводство, использование
железа – важнейшие исторические вехи эволюции культуры
дописьменного и раннего письменного общества. Они обозначали
переход от одного типа культуры к другому. С историей культуры у
Моргана тесно связана история хозяйства, характер и закономерности
которого определяются типом собственности. В начале человечества
преобладало коллективное владение землей. Ему соответствовали
групповой брак и матриархат (главенство женщины в роду). По мере
развития производительных сил и технического прогресса в обществе
утверждалась частная собственность, а это вызвало переход от
женского к мужскому счету родства и наследованию по мужской
линии. Так возник патриархат, который знаменует господство
железного века.
Таким образом, Морган устанавливает социальную, а не
природную связь форм родства и культурно-цивилизованных видов
жизнедеятельности людей. Как подчеркивал Ф. Энгельс, Морган был
первым, кто со знанием дела делит историю на стадии, внеся в

14
14
предысторию человечества определенную систему. Из трех главных
эпох – дикости, варварства, цивилизации – его занимают только две
первые и переход к третьей. Каждую из этих двух эпох Морган
подразделяет на низшую, среднюю и высшую ступень сообразно с
прогрессом в производстве средств жизни, потому что, по его
мнению, «искусность в этом производстве имеет решающее значение
для степени человеческого превосходства и господства над природой;
из всех живых существ только человеку удалось добиться почти
неограниченного превосходства и господства над природой; из всех
живых существ только человеку удалось добиться почти
неограниченного господства над производством продуктов питания.
Все великие эпохи человеческого прогресса более или менее прямо
совпадают с эпохами расширения источников существования. Наряду
с этим происходит развитие семьи, но оно не дает таких характерных
признаков для разграничения периодов»1.
Сам Энгельс, опираясь на идеи Маркса, осуществляет
исследование связи таких социальных институтов, как семья, частная
собственность, государство, и вводит в социальное познание
принципы диалектико-материалистической методологии.

ТЕКСТ II
«Мы видим, таким образом, в греческом строе героической эпохи
древнюю родовую организацию еще в полной силе, но, вместе с тем,
уже и начало разрушения ее: отцовское право с наследованием
имущества детьми, что благоприятствовало накоплению богатств в
семье и делало семью силой, противостоящей роду; обратное влияние
имущественных различий на организацию управления посредством
образования первых зародышей наследственной знати и царской
власти; рабство сначала одних только военнопленных, но уже
открывающее перспективу порабощения собственных соплеменников
и даже членов своего рода; начавшееся уже вырождение древней
войны племени против племени в систематический разбой на суше и
на море в целях захвата скота, рабов и сокровищ, превращение этой
войны в регулярный промысел, одним словом, восхваление и почитание
богатства как высшего блага и злоупотребление древними родовыми
порядками с целью оправдания насильственного грабежа богатств.
Недоставало еще только одного: учреждения, которое не только
1
Энгельс, Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства //
Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. – Т. 21. – С. 28.

15
15
ограждало бы вновь приобретенные богатства отдельных лиц от
коммунистических традиций родового строя, которое не только
сделало бы прежде столь мало ценившуюся частную собственность
священной и это освящение объявило бы высшей целью всякого
человеческого общества, но и приложило бы печать всеобщего
общественного признания к развивающимся одна за другой новым
формам приобретения собственности, а значит и к непрерывно
ускоряющемуся накоплению богатств; недоставало учреждения,
которое увековечило бы не только начинающееся разделение
общества на классы, но и право имущего класса на эксплуатацию
неимущего и господство первого над последним. И такое учреждение
появилось. Было изобретено государство».
[Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и
государства // К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр. соч. – Т. 21. – С. 108]

Таким образом, общество, человек, социальные институты и

формы жизнедеятельности предстают не только связанными, но и
взаимообусловливающими друг друга.
Научная деятельность самого знаменитого из английских
эволюционистов ХIХ в. Э. Б. Тайлора является реализацией принципа
классического эволюционизма в исследовании культуры, но с
определенными оговорками.

ТАЙЛОР Эдуард Бернетт (1832–1917) – английский этнограф, вместе

со Спенсером является основоположником эволюционизма в
этнографии и истории культуры первобытного общества.
Фактический создатель и официальный хранитель Этнографического
музея при Оксфордском университете. Член Королевского научного
общества. Один из организаторов кафедры антропологии в
Оксфордском университете, стал ее первым профессором (1896 г.).
Дважды занимал пост президента Антропологического института
Великобритании и Ирландии.

Исходя из наблюдения, общего для эволюционизма, что все

явления культуры, как и явления природы, связаны друг с другом
генетически, Тайлор считал, что изучение культуры должно
осуществляться по тем же принципам, что и изучение природы.
Социальный ученый, как и ученый-естествоиспытатель, использует
методы систематизации и классификации. Необходимо располагать

16
16
явления культуры по видам и прослеживать их развитие от менее
современных к более современным. Так возникает взгляд на историю
человечества как совокупность независимых друг от друга
эволюционных рядов. Именно этот результат классического
эволюционизма станет предметом критики в ХХ веке.
Однако в изучении первобытной культуры Тайлор применяет ряд
методик, которые вошли в арсенал сравнительно-исторического
метода. В частности, им был использован прием типологического
сравнения, суть которого состоит в сопоставлении повторяющихся
явлений, имеющих определенную направленность и стадии их
развития.
Другой методологический прием связан с введенным Тайлором в
научный оборот понятием «пережитки». Под пережитком Тайлор
понимал «свидетельство или памятник прошлого», сохранившийся на
более поздней ступени развития культуры. Тем самым утверждалась
идея трансляции ранее изобретенных культурных форм и их
функционирования в другие исторические условия.
В последней важнейшей работе «О методе исследования
развития учреждений» Тайлор применил еще один методологический
прием, ставший важнейшим в научной методологии, – использование
статистических данных для поиска совпадений в распространении
явлений культуры и выявления их закономерных связей.

ТЕКСТ III
«Добывание огня, кухонное искусство, гончарное дело, ткацкое
искусство можно проследить по линиям их постепенного
усовершенствования. Музыка начинается с погремушки и барабана,
которые в том или ином виде сохраняют свое место на протяжении
всей истории цивилизации, между тем как свирель и струнные
инструменты представляют собой уже позднейшее достижение
музыкального искусства. То же мы видим в архитектуре и
земледелии. Как ни сложны и разумны высшие ступени этих
искусств, не надо забывать, что начались они с простого
подражания природе. Не перечисляя остальных промыслов дикарей,
можно сказать вообще, что факты говорят скорее против теории
вырождения, чем за нее. Они подтверждают и часто делают
необходимым тот же взгляд на развитие, какой на основании нашего
собственного опыта объясняет начало и прогресс наших искусств.

17
17
 Постепенное развитие материальной культуры необходимо
постоянно иметь в виду и при исследовании отношения умственного
состояния дикарей к мышлению цивилизованных людей. Это
послужит нам надежным руководством и предохранит нас от
ошибок. Мы увидим, что во всех проявлениях человеческого ума
факты будут занимать свои места по тем же общим линиям
развития. Мнение, что умственное состояние дикарей есть
результат упадка прежнего высокого знания, является, по-видимому,
столь же малосостоятельным, как и мнение, что каменные топоры
были выродившимися преемниками шеффилдских топоров или что
земляные курганы были искаженными копиями египетских пирамид.
Изучение дикой и цивилизованной жизни дает нам возможность
видеть в древней истории человеческого ума вовсе не дар
трансцендентальной мудрости, а грубый здравый смысл,
воспринимающий факты повседневной жизни и вырабатывающий из
них схемы первобытной философии. Исследуя такие области, как
язык, мифология, обычаи, религия, мы будем постоянно убеждаться,
что мысль дикаря находится в зачаточном состоянии, а
цивилизованный ум сохраняет до сих пор достаточно заметные
следы далекого прошлого. Вся обширная область истории
человеческой мысли и нравов показывает, что, хотя цивилизации
приходится вести борьбу не только с остатками низших ступеней
развития, но и с проявлениями вырождения в своей собственной
сфере, она оказывается, однако, в силах преодолевать и то и другое и
продолжать свой путь. История в своей области и этнография на
своем более обширном поприще показывают, что учреждения,
которые могут считаться наиболее удачными, постепенно
вытесняют менее удобные и что эта непрерывная борьба
определяет общую равнодействующую хода культуры. Я попытаюсь
показать в мифическом образе, как прогресс, отклонение и движение
назад в общем ходе культуры противополагаются в моем
собственном уме. Вообразим себе, что мы видим цивилизацию, как
она в олицетворенном виде шествует по миру. Вот она иногда
задерживается и останавливается на своем пути, нередко
отклоняется на такие боковые дороги, которые приводят ее,
утомленную, назад, в такие места, где она проходила уже весьма
давно. Однако прямо или отклоняясь, она движется вперед».
[Тайлор, Э. Б. Первобытная культура. – М., 1989. – С. 63–64]

18
18
 В этой своей главной работе Тайлор понимает культуру прежде
всего как духовную: знания, верования, правовые и моральные нормы
и искусство, – однако вовсе не исключает роль материального
(технического) фактора. Эволюционизм в понимании культуры
состоит в утверждении единства человечества и единообразия его
культуры на сходных ступенях развития, а сами эти ступени являются
результатом постепенной эволюции, предопределяя будущее
состояние и направленность изменений культуры. Ход культурной
эволюции определяется законами естественного порядка,
важнейшими из них являются «общее сходство природы человека» и
«общее сходство обстоятельств его жизни». Однако Тайлор обратил
внимание на необходимость изучения не только общего, но и
специфического в культуре разных народов, а также осмысления
имеющихся в культуре отклонений от единообразия. Тем самым,
эволюция культуры не трактовалась Тайлором строго прямолинейно.
Признавая возможности регрессивного развития культуры,
Тайлор отстаивал идею прогресса как выражение доминантной линии
эволюции культуры. Именно эта идея легла в основу его
анимистической концепции происхождения религии. Кстати, именно
Тайлор ввел в этнографию понятие «первобытный анимализм».
Тайлор выявил на основе богатейшего этнографического
исторического материала связь анимизма с другими первобытными
религиозными верованиями – фетишизмом и тотемизмом. Тем самым
им утверждается идея генезиса культурных образований.

ФРЕЗЕР Джеймс Джордж (1854–1941) – английский антрополог,

исследователь религии, классический филолог. Получил образование
в Кембриджском университете, где работал до конца жизни. В 1907 г.
организовал и возглавил первую кафедру социальной антропологии в
университете Ливерпуля.
Автор многочисленных работ по фольклору, истории религии,
этнологии. Главная книга – 12-томная «Золотая ветвь», выдержавшая
несколько изданий и переведенная на все европейские языки.

Д. Д. Фрезер, получивший классическое филологическое образо-

вание, обратился к исследованиям в области этнографии под
влиянием знаменитого труда Эдуарда Тайлора. Примененный в
«Первобытной культуре» сравнительно-исторический метод
становится основным в исследованиях Фрезера и лежит в основе его

19
19
теории трех стадий развития человеческого мировоззрения – магии,
религии, науки. В отличие от представлений основателей
эволюционизма, базировавшихся на принципе постепенного
эволюционного развития, Фрезер выдвинул идею об универсальном
характере магической формы мировоззрения. Ее суть состоит в
убежденности человека в собственной возможности воздействия на
мир с помощью специфических действий. В этом, согласно Фрезеру,
заключается общность магии и науки, которая также исходит из
убежденности в возможностях человека к преобразованию природы.
Зарождение религии – исторически более позднее событие, чем
зарождение магии. Оно связано с утратой веры человека в свои
способности влиять на ход естественных процессов, что и привело к
персонификации природных сил в виде сверхчеловеческих существ,
которые не поддаются воздействию человека. Значительным вкладом
в развитие социально-антропологического дискурса стали
исследования Фрезером связей представлений людей о мире с
формами социальной организации их жизни. Он полагал, что стадия
магии соответствовала первобытной демократии, магические ритуалы
находят свои основания в хозяйственной деятельности; выделение
особой касты жрецов означает начало социальной стратификации и в
дальнейшем приводит к формированию царской власти. В свою
очередь, появление монархии как социального института знаменует
изменение в мировоззрении: на смену магии приходит религия.
Исключительным достоинством Фрезера как ученого является
его восприимчивость к новым идеям и осмыслению новых
эмпирических данных, что обеспечивало ему критический взгляд на
собственные научные результаты и их изменение. Поэтому в разных
изданиях «Золотой ветви» наличествуют различные представления о
происхождении тотемизма и его функциях. Также были подвергнуты
переработке представления о значении различных ритуальных
действий и верований людей традиционных культур. Более того,
Фрезер не догматизировал научное знание в целом, рассматривая его
как одну из ступеней человеческого познания.

ТЕКСТ IV
«После тысячелетних блужданий в темноте в лице науки
человеку наконец удалось найти золотой ключик, с помощью
которого можно отворить столько дверей в сокровищнице природы.
Не будет, видимо, преувеличением сказать, что и в дальнейшем

20
20
перспективы прогресса в нравственном, интеллектуальном и
материальном плане будут неразрывно связаны с состоянием
научных исследований и любое препятствие на пути научных
открытий будет способно причинить человечеству только вред...
Но история мысли преподносит нам также следующий урок: из
того, что научное воззрение является лучшим из до сих пор
сформулированных представлений о мире, нельзя с необходимостью
заключать, что оно является окончательным и всеобъемлющим. Не
следует упускать из виду того обстоятельства, что научные
обобщения по сути своей являются не более как гипотезами,
изобретенными для упорядочения находящейся в процессе
постоянного изменения фантасмагории мысли, которую мы
высокопарно именуем миром и вселенной. В конечном счете и магия, и
религия, и наука – это всего лишь способы теоретического
мышления, и, подобно тому как наука вытеснила своих
предшественниц, в будущем на смену ей может прийти другая, более
совершенная гипотеза. Возможно, это будет радикально иной взгляд
на вещи, точнее, на их тени на экране ума, взгляд, о котором наше
поколение не может составить себе ни малейшего представления.
Прогресс познания является бесконечным продвижением к вечно
ускользающей цели».
[Фрезер, Д. Д. Золотая ветвь: исследования магии и религии. – М.,
1983. – С. 675]
Ангус Дауни, биограф Фрезера, справедливо заметил, что
благодаря трудам Фрезера исследователи религии получили
представление о том большом субстрате первобытных суеверий и
мифологии, который лежит подо всеми ортодоксальными
верованиями цивилизованного человека. Значение работ Фрезера
трудно переоценить. Его идеи оказали на рубеже XIX и XX веков
очень серьезное влияние на целый комплекс социогуманитарных
дисциплин: социологию в лице французской социологической школы
Э. Дюркгейма, психологическое направление в изучении религии
З.Фрейда, философию культуры О. Шпенглера и А. Тойнби.
Таким образом, эволюционный подход к началу ХХ века являлся
основным, определяя проблематику, язык и цели в исследовании
человека и создаваемой им социальной среды. Однако к этому же
времени был собран богатый эмпирический материал, который далеко
не всегда мог быть проинтерпретирован в контексте теоретико-
методологических идей эволюционизма.

21
21
 ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПРОГРАММЫ ХХ–ХХI ВЕКОВ

Первый шаг в отходе от эволюционизма и движении к созданию

нового метода исследования социокультурных явлений был сделан
Э. Дюркгеймом.

ДЮРКГЕЙМ Эмиль (1858–1917) – основатель французской

социологической школы, ядро которой составили сотрудники
журнала «Социологический ежегодник». Профессор в Сорбонне, с
1906 г. руководит кафедрой науки о воспитании, которая позднее
переименовывается в кафедру науки о воспитании и социологии.
Дважды принимает активное участие в политической жизни: в деле
Дрейфуса, отстаивая гражданские свободы, и во время Первой
мировой войны, призывая французов к «моральному перевороту,
усилиям, терпению, уверенности».

Сохраняя основные принципы эволюционизма – единство

человеческой природы, направленность истории к усложнению форм
реализации социокультурной жизни, наличие общественных
закономерностей социального развития, – Дюркгейм выдвинул
важнейшее методологическое требование, которое сформировал в
виде лозунга: «Социальные факты нужно рассматривать как вещи».
Социальный факт – это всякий образ действия, существующий
независимо от индивида, но оказывающий на него давление. Человек,
родившись в определенное время и определенном обществе, застает
готовыми законы и обычаи, язык, нормы морали и т. п., которые
функционируют независимо от его желаний и понимания. Однако они
формируют его образ мысли, чувствования и действия. Вот эту
совокупность социальных качеств Дюркгейм называл коллективными
представлениями.
Тем самым он настаивал на необходимости применения в
социальном познании объективных методов по образу
естествознания. Одновременно Дюркгейм обосновал, вслед за
Марксом, идею об обществе как исторической (отличной от природы)
реальности, представляющей собой целостность взаимосвязанных и
взаимозависимых частей. Это «социальная морфология»,
включающая в себя демографические, экономические, экологические,
а также технико-технологические порядки (факты) общественной
жизни и формы коммуникации. Морфологические факты – это

22
22
«материальная» составляющая общества, факты коллективных
представлений – духовная. Каждая из частей выполняет свою роль в
социальной целостности, обеспечивая ее существование. Это и есть
функция. Тем самым Дюркгейм ввел в социальное исследование один
из первых вариантов структурно-функционального анализа. Главное
отличие от эволюционизма здесь заключалось не в отказе от изучения
динамики социальной реальности или ее конкретных частей
(религии, хозяйственной деятельности, политики и т. д.), а в
исследовании функциональных зависимостей как между этими
частями, так и между частями и целым, т. е. обществом. Другими
словами, Дюркгейм изменил ракурс исследования. Теперь на первый
план выступала статика, а не динамика социальных явлений. Другой
важный методологический принцип – это различение причинного
(каузального) и функционального объяснения: функциональный
анализ призван был ответить на вопрос: КАК то или иное социальное
явление участвует в социальной общности? Таким образом
выяснялись механизмы действия социальных факторов.
Разработка каузального и функционального анализа – это две
взаимодополняющие методологические установки, правомерность
которых Дюркгейм признавал и пытался применить в социальных
исследованиях. Однако позднее в структурно-функциональном
анализе эта позиция была забыта, а главной и зачастую единственной
целью стало изучение функций социальных явлений и их
структурирование. Такой поворот в культурно-антропологических
исследованиях прежде всего связан с деятельностью выдающихся
английских антропологов.

РЭДКЛИФ-БРАУН Альфред Редженальд (1881–1955) – один из

создателей социальной антропологии как специальной области
научных исследований, о чем свидетельствуют даже названия его
важнейших работ: «Андаманские острова. Исследования по
социальной антропологии» (1922), «Метод социальной
антропологии» (1958). В течение многих лет вел полевые
этнографические исследования в Южной Америке, Австралии, на
островах Индийского океана. Профессор кафедры социальной
антропологии в Оксфорде. Президент Королевского
антропологического института в 40-х годах ХХ века.

23
23
 Первым теоретическим источником функционального метода
изучения социальной жизни для Рэдклиф-Брауна послужила
социология Дюркгейма. Однако он резко противопоставил причинно-
следственный (диахроничный) принцип функциональному
(синхроничному).
С момента возникновения и до середины ХХ века предметом
изучения для социальной антропологии выступали традиционные (в
терминологии начала и середины ХХ века – примитивные) общества.
Задачу их социально-антропологического исследования Рэдклиф-
Браун видел в анализе связей между элементами общества с целью
установления их вклада в поддержание целостной социальной
системы. Поскольку в примитивных обществах структурно-
функциональная связь явлений выражена явно (система родства,
многочисленные представления, обряды и т. п.), то она доступна
опытному наблюдению и прямому изучению, что позволяет избежать
различных псевдонаучных характеристик и выводов. Здесь следует
обратить внимание на воспроизводимые Рэдклиф-Брауном
методологические установки эмпиризма, столь характерного для
представлений английских философов и ученых: любая гипотеза
может претендовать на статус научной, когда она подтверждена
фактами.
Для достижения поставленной цели, согласно Рэдклиф-Брауну,
необходимо выявить роль каждого повторяющегося явления
общественной жизни, элементом которой оно оказывается. Тем самым
станет ясно, какие оно исполняет функции.
Важнейшим методологическим и теоретическим положением
социально-антропологической концепции Рэдклиф-Брауна является
признание неизменности (инвариантности) поведения людей в
различных общественных связях. Это приводит к пониманию
функции как механизма поддержания самой социальной жизни. Тем
самым, любая человеческая деятельность может и должна быть
объяснена в контексте ее функции в воспроизводстве социальной
структуры. Таким образом, наука получает строгий критерий в
определении характера действий – функционально необходимых или
дисфункциональных. Конфликт между ними в конечном итоге
приводит к стабилизации структуры, которая может при этом
модифицироваться. В этом, согласно Рэдклиф-Брауну, заключается
динамика социальной жизни.

24
24
 Если для Рэдклиф-Брауна основным было установление роли
явлений в сохранении целостности общества, то для другого
выдающегося английского исследователя – Б. Малиновского –
главный интерес заключался в выяснении роли социальных явлений в
реализации первичных (физиологических и психических) и
вторичных (социокультурных) потребностей членов социума.

МАЛИНОВСКИЙ Бронислав Каспер (1884–1942) – лидер английской

функциональной школы в социальной антропологии. Сформулировал
основные принципы функционализма. Обладал многосторонними
познаниями: степень доктора философии по физике и математике
(Ягеллонский университет в Кракове), изучение психологии и
исторической политэкономии в Лейпцигском университете, обучение
в Лондонской школе экономики; владел многими европейскими
языками и языками аборигенов новой Гвинеи. Проводил полевые
этнографические исследования в Австралии, несколько лет прожил
среди туземцев на островах Меланезии.
Профессор социальной антропологии в Лондонском
университете, последние годы жизни – профессор Йельского
университета в США.

На основе функционального метода Малиновским создается

теория культуры как сложного организма взаимосвязанных
социальных институтов. В этом качестве культура выполняет две
взаимосвязанных функции: удовлетворение первичных и вторичных
потребностей и приобретение, закрепление, трансляция вторичных
потребностей. Таким образом, социально-культурный опыт
отдельного члена социума оказывается, с одной стороны, продуктом
существующих в этом социуме потребностей, а с другой – способом
их реализации с помощью обычаев, передаваемых от поколения к
поколению. Это означает, что человек есть не только биологическое,
но прежде всего культурное (социальное) существо. Поэтому задача
социально-антропологического исследования состоит в выяснении
функций любого социального образования (обычая, социального
института, отношения и т. д.) в культуре.
Вторичные потребности, или совокупный социальный опыт, в
каждом социуме автономен и, по определению Малиновского,
составляет «культурный императив». Имеющиеся в культуре
изменения никогда не затрагивают первичных потребностей, касаясь

25
25
только институционального уровня. Другими словами, могут
меняться способы удовлетворения потребностей, но сами они
неизменны. Отсюда Малиновский выводит объяснение множества
культур: разные социальные институты являются разными способами
удовлетворения одних и тех же потребностей, т. е. везде культура
функциональна. А само различие способов зависит от условий
(природных и предшествующего социального опыта), в которых
живет социум.
Так как каждый элемент культуры функционально определен и
представлен институционально, то в культуре не может быть ничего
«лишнего». Задача ученого–социального антрополога состоит не в
отбрасывании всего того, что представляется ему случайным,
странным, нерациональным и т. п., т. е. не укладывающимся в принятую
им систему анализа, но, напротив, состоит во вхождении в ту систему
культуры, где обнаруживается кажущееся аномальным социальное
явление и объяснение его в контексте этой культуры. В этом и
заключается суть разработанного Малиновским метода включенного
наблюдения, ставшего одним из основных не только в социальной
антропологии, но и во множестве других социогуманитарных наук. Не
менее значимым для Малиновского был статистический анализ
этнографических данных, которые подвергались методологической и
процедурной классификации, сравнению, систематизации. Вероятно,
определяющую роль здесь сыграли методологические установки
антрополога-эволюциониста Тайлора. Следует также отметить, что
Малиновский был одним из первых, кто активно разрабатывал и
использовал понятие «социальный институт» не только в социальной
антропологии, но и в социологии.

ТЕКСТ V
«Чтобы понять функцию религии и ее ценность в сознании
первобытного человека, необходимо тщательно изучить множество
туземных верований и культов. Мы уже показали раньше, что
религиозная вера придает устойчивость, оформляет и усиливает все
ценностно-значимые ментальные установки, такие как уважение к
традиции, гармоническое мироощущение, личностная доблесть и
уверенность в борьбе с житейскими невзгодами, мужество перед
лицом смерти и т. д. Эта вера, поддерживаемая и оформляемая в
культе и церемониях, обладает огромным жизненным значением и
раскрывает первобытному человеку истину в самом широком,

26
26
практически важном смысле слова. Какова культурная функция
магии? Как мы уже говорили, все инстинктивные и эмоциональные
способности человека, все его практические действия могут
заводить в такие тупиковые ситуации, когда дают осечку все его
знания, обнаруживают свою ограниченность силы разума, не
помогают хитрость и наблюдательность. Силы, на которые человек
опирается в повседневной жизни, оставляют его в критический
момент. Природа человека отвечает на это спонтанным взрывом,
высвобождающим рудиментарные формы поведения и дремлющую
веру в их эффективность. Магия основывается на этой вере,
преобразует ее в стандартизированный ритуал, обретающий
непрерывную традиционную форму. Таким образом магия дает
человеку ряд готовых ритуальных актов и стандартных верований,
оформленных определенной практической и ментальной техникой.
Тем самым как бы воздвигается мост через те пропасти, которые
возникают перед человеком на пути к его важнейшим целям,
преодолевается опасный кризис. Это позволяет человеку не терять
присутствие духа при решении самых трудных жизненных задач;
сохранять самообладание и целостность личности, когда
подступает приступ злобы, пароксизм ненависти, безысходность
отчаяния и страха. Функция магии заключается в ритуализации
человеческого оптимизма, в поддержании веры в победу надежды над
отчаянием. В магии человек находит подтверждение того, что
уверенность в своих силах, стойкость в испытаниях, оптимизм
одерживают верх над колебаниями, сомнениями и пессимизмом.
Бросая взгляд с высот нынешней, далеко ушедшей от
первобытных людей, развитой цивилизации, нетрудно видеть
грубость и несостоятельность магии. Но нам не следует забывать,
что без ее помощи первобытный человек не смог бы справляться с
труднейшими проблемами своей жизни и не мог бы продвинуться к
более высоким стадиям культурного развития. Отсюда ясна
универсальная распространенность магии в первобытных обществах
и исключительность ее могущества. Отсюда понятно неизменное
присутствие магии в любой значимой деятельности первобытных
людей».
[Малиновский, Б. Магия, наука и религия // Магический
кристалл. – М., 1994. – С. 99]

27
27
 Значительный вклад в развитие знания о человеке и его
социальной среде внес Э. Э. Эванс-Причард.

ЭВАНС-ПРИЧАРД Эдвард Эван (1902–1973) – английский

социальный антрополог, профессор кафедры социальной
антропологии в Оксфорде. Основное внимание сосредоточил на
изучении культур африканских племен, провел множество полевых
исследований. В 1971 г. возведен в рыцарское звание.

Специфичность идей Эванса-Причарда заключается в том, что он

считал социальную антропологию прежде всего эмпирической
наукой, задача которой заключается в описании культур
неевропейских народов, а не в разработке законов социальной жизни
и создании теорий. Поэтому приоритетным для него являлось
этнографическое научное исследование, которое должно предоставить
фактический материал в качестве базы для сравнения и
интерпретации культур. Тем самым, социальная антропология
оказывалась тождественной этнографии. Другой особенностью
социально-антропологических работ Эванса-Причарда являлось
привлечение исторических методов исследования. Это позволяет
выделить его из функционалистского направления, хотя в целом
положения функционализма Эвансом-Причардом разделяются.
На этой основе им была раскрыта связь политических и
экономических форм жизни с системами родства и религиозными
верованиями; магии и повседневного социального опыта;
функциональность различных, подчас «экзотических» верований и
практик. Все внешние смыслы и функции того или иного социального
явления возможно понять только с учетом как синхронии, так и
диахронии культурной жизни народа. Эта идея оказалась чрезвычайно
плодотворной и легла в основу исторической антропологии, одним из
создателей которой и являлся Эванс-Причард.
Как и Малиновский, Эванс-Причард считал, что магия и
колдовство есть ответ на социальный запрос. Они являются
функциями определенным образом организованной социальной
системы и выражением особого отношения человека к миру.
Выявленная Эвансом-Причардом на материале верований и практик
племени азанде схема магического действия и отношения, так сказать
«идеальный тип», оказывается инвариантом магической практики

28
28
любой этнической принадлежности и любого временного периода,
современного или первобытного.

ТЕКСТ VI
«Азанде верят, что некоторые люди являются колдунами и
способны причинять вред благодаря некой присущей им способности.
Колдун не совершает ритуальных действий, не издает звуков и не
обладает медицинскими познаниями. Акт колдовства является
психическим. Они убеждены также, что колдуны способны
причинить им боль, совершая вредоносные магические действия.
Для защиты от первого и второго азанде обращаются к
предсказателям, оракулам и знахарям. Предметом настоящей книги
и будут отношения между этими убеждениями и ритуалами» [30].
«Колдовство интересует представителя племени азанде лишь
как элемент конкретных обстоятельств и в связи с его
собственными заботами, а не как устойчивая особенность
некоторых людей. Когда он заболевает, то обычно не рассуждает
таким образом: «Сначала посмотри, кто из известных колдунов
живет поблизости, а затем назовем их имена оракулу». Он не
рассматривает вопрос с такой точки зрения, а задумывается над
тем, кто из его соседей испытывает к нему недобрые чувства, и
стремится узнать у оракула, не колдует ли кто-нибудь из них против
него в данный момент. Интерес азанде сосредоточен исключительно
на проявлениях колдовства в конкретных ситуациях» [34].
«Правители областей, представители округов, придворные,
командиры военных подразделений и другие высокопоставленные или
богатые люди почти никогда не обвиняются в колдовстве, если
только сам вождь не сделает этого по собственному желанию или в
силу смерти равного по положению человека. Простые люди вообще
не отваживаются спрашивать оракула о влиятельных лицах, т. к. их
жизнь стала бы невыносимой, если бы они нанесли обиду важному
соседу. Поэтому Баге, глава совета в том селении, где я жил, мог
говорить мне, что ни разу за всю свою жизнь не был обвинен в
колдовстве, и мог бы представить целую толпу людей, готовых
подтвердить, что этого никогда не было. Богатые и власть имущие,
как правило, не подлежат обвинениям в колдовстве, поскольку никто
не называет оракулу их имена, следовательно, оракул никогда не
вынесет приговор против них. Только в том случае, когда оракул
часто слышит какое-то имя, он рано или поздно убьет птицу при

29
29
звуках этого имени. Таким образом, можно сказать, что в
сообществе азанде группа колдунов включает в себя мужчин и
женщин класса простолюдинов, в то время как люди знатные
совершенно, а обладающие властью – в значительной степени –
свободны от обвинений в колдовстве. Все дети обычно также
свободны от подозрений» [39].
[Эванс-Причард, Э. Э. Колдовство, оракулы и магия азанде //
Магический кристалл. – М., 1994. – С. 30, 34, 39]

Творчество Эванс-Причарда осуществляется в контексте

функционализма, тем не менее демонстрирует сохранение
эволюционных идей в социально-антропологических исследованиях.
Возрождение интереса к этим идеям в 50-е годы в так называемом
«неоэволюционном повороте» связано с осмыслением того факта, что
функционалистские и эволюционистские принципы исследования
социокультурных явлений могут мирно сосуществовать и даже
объединяться. Тем самым обеспечивается полнота социально-
антропологических интерпретаций.
Значительную роль в преодолении односторонности
методологических подходов (эволюционного, функционального,
исторического) сыграла американская антропологическая школа,
базирующаяся на идеях Ф. Боаса. Особенность исследований в этой
школе (Л. Уайт, Дж. Стюарт, А. Кребер, М. Мид и др.) заключается в
комплексном изучении человека как социально-культурного существа,
что требовало привлечения знаний из различных научных дисциплин –
биологии, археологии, этнографии, лингвистики, истории и др. Таким
образом, к 60-м годам ХХ века утвердилась методологическая
установка на получение комплексного знания о человеке и обществе
на базе использования различных методов исследования.
Другой важнейшей для социальной антропологии
исследовательской программой становится структурализм. Разработка
методов структурного анализа осуществляется во многих социально-
гуманитарных науках: в лингвистике (Ф. де Соссюр, Р. Якобсон),
литературоведении (В. Пропп), психологии (З. Фрейд, Г. Юнг),
исследовании традиционных культур (Л. Леви-Брюль, М. Мосс).
Целенаправленная разработка структурализма в рамках
социальной антропологии осуществлена К. Леви-Стросом.

30
30
 ЛЕВИ-СТРОС Клод (1908–2009) – крупнейший французский
антрополог и этнолог. Создатель оригинального варианта социальной
антропологии – структурной антропологии. Член французской
Академии, почетный профессор лучших университетов Европы,
университета Квебека (Канада) и Вишва-Бхарати (Индия).

Структурная антропология К. Леви-Строса наряду с развитием

методологии структурализма базируется на идеях Ф. Боаса, М. Мосса
(идея символики человеческих действий), психоанализе, концепции
общества К. Маркса, а именно, методологии исследования
социальных явлений: изучение жизни людей не по тому, что они сами
о ней думают, то есть не по продуктам их духовной деятельности, а по
условиям их практической жизни, которые должны быть раскрыты в
содержании сознания.
Согласно структурной антропологии, социальные факты не
являются ни вещами (в этом отличие от концепции Дюркгейма), ни
идеями (в этом отличие от концепции Тайлора), а структурами.

ТЕКСТ VII
«Нет никакого сомнения в том, что бессознательные причины
выполнения какого-либо обряда или причастности к какой-то вере
очень далеки от тех, на которые ссылаются, чтобы их оправдать.
Даже в нашем обществе каждый человек тщательно соблюдает
правила поведения за столом, общественный этикет, требования к
одежде и многочисленные нравственные, политические и религиозные
нормы, однако их происхождение и реальные функции не являются
для него предметом обдуманного анализа.
Мы поступаем и мыслим по привычке, и невероятное
сопротивление, оказываемое даже малейшему отступлению от нее,
является скорее следствием инертности, чем сознательного желания
сохранить ее… С поразительной быстротой, свидетельствующей о
том, что данная особенность присуща определенному образу
мышления и действия, коллективное мышление ассимилирует
толкования, показавшиеся ему наиболее смелыми (первоначальность
материнского права, анимизм или в последнее время психоанализ), для
автоматического разрешения проблем, характер которых постоянно
ускользает как от воли, так и от разума» [26].
«Переход от сознательного к бессознательному
сопровождается восхождением от частного к общему.

31
31
Следовательно, в этнологии, как и в лингвистике, не обобщение
основывается на сравнении, а, напротив, сравнение – на обобщении.
Если, как мы полагаем, бессознательная умственная деятельность
состоит в наделении содержания формой и если эти формы в
основном одинаковы для всех типов мышления, древнего и
современного, первобытного и цивилизованного... – как это блестяще
раскрывается при исследовании символической функции в том виде,
как она выражается в языке, – то необходимо и достаточно прийти
к бессознательной структуре, лежащей в основе каждого
социального установления или обычая, чтобы обрести принцип
истолкования, действительный и для других установлений и обычаев,
разумеется, при условии достаточно глубокого анализа… Только
изучение истории, показывая преобразования социальных
установлений, позволяет выявить структуру, лежащую в основе
многочисленных своих выражений и сохраняющуюся в изменчивой
последовательности событий» [28].
«Мы должны представлять себе социальные структуры
прежде всего как объекты, не зависящие от того, как они
осознаются людьми (хотя люди и управляют самим их
существованием), причем они так же могут отличаться от
представлений о них, как физическая реальность отличается от
наших чувственных впечатлений от нее и от создаваемых нами по
поводу нее гипотез» [108].
[Леви-Строс, К. Структурная антропология. – М., 1985. –
C. 26, 28, 108]

Леви-Строс предложил новый подход к изучению не только

первобытного мышления, но человеческого мышления и культуры
вообще. Суть этого подхода заключается в том, что общество
рассматривается как совокупность различных систем (родства, языка,
экономического взаимодействия, искусства, мифов, обрядов и т. д.),
находящихся во взаимодействии и организованных одинаковым
образом. Этот инвариант получает название структуры. Люди
специально не задумываются, не анализируют, но действуют согласно
ему. Как отмечает М. Мерло-Понти, «структура практикуется ими как
бы сама собой, как если бы можно было сказать, что скорее она их
имеет, чем они ее»2.

2
Мерло-Понти, М. В защиту философии. – М., 1996. – С. 88.

32
32
 Структура никогда не дается человеку в его непосредственном
опыте жизни. Структура может быть выявлена только в результате
исследования, которое представляет собой трехуровневый процесс.
Фиксация, наблюдение, описание отдельных проявлений культуры,
т. е. фактов – это предмет и задача этнографии; сравнительно-
историческое диахронное и синхронное изучение фактов,
установление связи между ними – это предмет и задачи этнологии;
создание идеальных моделей, в которых структура выступает
объектом исследования, – это предмет структурно-функционального
анализа.
Тем самым, социальная антропология (или структурная
антропология, в терминологии Леви-Строса) становится наукой,
поскольку она может применять строго научные методы к изучению
объективных социальных образований-структур. Сами же структуры
не являются чем-то подобным платоновским идеям или
трансцендентальным архетипам. Одни и те же социальные факты в
различных культурах будут иметь различный смысл в зависимости от
того, в рамках какой структуры (системы) они рассматриваются и
какое место в ней занимают.
Следующий важнейший момент концепции Леви-Строса
заключается в том, что в ней утверждается идея равноправности
«Другого» – другой культуры, другого мышления (познания), другого
народа, других живых видов. В этом выражается новая, «третья»,
волна европейского гуманизма: признание неотъемлемых прав на
выживание у всех живых видов, что означает конец идеи человека как
хозяина природы, «венца творения» и т. п.
Из этого принципа вырастает понимание «традиционных», т. е.
бесписьменных, обществ не как «отсталых», «примитивных», «не
развивающихся», ущербных, неполноценных. Для таких обществ –
наших современников – главное заключается не в наращивании
информации и изобретений, ведущих к разрушению природы,
вносящих в мир беспорядок, а в сохранении и трансляции будущим
поколениям способов связи с природой и друг с другом, которые не
разрушают природу и сохраняют мир упорядоченным. Для
определения различных способов существования общества и его
взаимодействия с природой Леви-Строс вводит понятия «холодных»
обществ, т. е. бесписьменных, и «горячих», т. е. относящихся к
западной цивилизации.

33
33
 Независимо от того, к какому типу относится общество, все
многообразие его элементов является модификацией неосознаваемой
людьми структуры, в основе которой лежит бинарная оппозиция.
Люди, согласно Леви-Стросу, воспринимают мир, понимают мир и
«читают» мир как систему контрастных элементов: левое – правое,
верх – низ, сырое – вареное, женское – мужское, естественное –
искусственное, доброе – злое, сакральное – профанное и т. д. Таким
образом, упорядоченный, «разложенный по полочкам»,
рационализированный мир, каким он предстает в культуре, есть
продукт действия глубинной бессознательной структуры.
Два важнейших вывода следуют из концепции структурной
антропологии Леви-Строса: во-первых, снимается
противопоставление традиционного и техногенного обществ; во-
вторых, раздвигаются границы предметной области социальной
антропологии. Теперь в сферу ее интереса включается и современная
западная цивилизация.
Во второй половине ХХ века структурализм перестает занимать
лидирующие позиции. На его место приходят социально-
антропологические концепции, базирующиеся на иных
методологических принципах. Однако многие положения
структурализма, такие как применение методов моделирования,
семантического подхода к культуре, признания равноправия другого,
нерефлексивность схем чувствования и поведения, оказали огромное
влияние на развитие социальной антропологии и ее структуризацию.
Выделяются следующие области научного социально-
антропологического знания:
– медицинская антропология, главной темой которой является
дихотомия здоровье/болезнь как социальный феномен. Сам этот
феномен рассматривается в разных аспектах, что фиксируется такими
исследовательскими направлениями, как биомедицинское,
этномедицинское, экологическое, критическое и прикладное. В основе
медицинской антропологии лежат такие методологические принципы:
связь представлений о болезни и способах ее лечения с базовыми
идеями о сущности человека, способах его жизнедеятельности и
чувствования; здоровье человека есть интегративный параметр
состояния природной и социальной среды; организация системы
здравоохранения выражает доминантные установки культуры;
– феминистическая антропология, которая сосредоточена на
изучении гендерной стратификации. Обращается внимание на

34
34
культурно-историческую обусловленность таких представлений, как
половое различие, сексуальность, гендер. Это, в свою очередь, влияет
на положение человека в системе общественных отношений и
распределение властных функций;
– городская антропология, сосредоточившая свой интерес на
социальных связях городского типа жизни, рассматривающая их в
диахронном и синхронном измерениях. Выделяется ряд направлений
исследования: анализ городской организации и ее отличие от
сельской; проблемы больших городов – преступность, бездомность,
бедность и др.; формирование городских сообществ, таких как элита,
средний класс, маргиналы, и складывание различных нормативных
систем поведения, образа и качества жизни; структуризация и
дифференциация городского пространства и др.;
– историческая антропология, объединяющая социально-
антропологические установки и идеи микроистории как одного из
современных направлений исторической науки. Предметом изучения
выступает повседневная жизнь людей, а именно: их представления,
мотивы и стратегии поведения, рассмотренные в единстве с другими
элементами социальной структуры. Следует обратить внимание, что
историческая антропология, обращаясь к прошлому, задает открытое
поле исследований, поскольку осуществляется междисциплинарный
синтез – истории, социальной и культурной антропологии, этнологии,
культурологии. Разработанные в ее рамках подходы вполне могут
быть применимы к изучению современной жизни, того опыта
повседневности, в который погружен любой человек и любое
человеческое общество.
Несмотря на разнообразие подходов, концепций и направлений,
социальная антропология представляет собой единую область
научного исследования со своей тематикой и проблематикой. Ее
предметом является взаимозависимость существования человека и
общества. Это наука, которая изучает человека в контексте
социальности, а историю и культуру – как презентацию человеческой
активности.

Вопросы для самоконтроля

1. На каких теоретических предпосылках возникает социальная
антропология?
2. Как изменилось значение слова «этнография»?
3. В чем суть принципа эволюционизма?

35
35
4. Каков вклад Л. Моргана в социальную антропологию?
5. В чем состоит роль диалектико-материалистической методологии в
изучении человека и общества?
6. Назовите выдающихся социальных антропологов ХIХ века.
7. Обратившись к тексту III, выявите идеи эволюционизма.
8. Кто является автором книги «Золотая ветвь»?
9. Какие исследовательские программы появляются в социальной
антропологии в ХХ веке?
10. В чем суть требования: «социальные факты нужно рассматривать
как вещи»?
11. Что такое функционализм?
12. Каково важнейшее теоретико-методологическое положение
концепции социальной антропологии А. Рэдклиф-Брауна?
13. Как понимается культура и ее функции Б. Малиновским?
14. Каковы недостатки структурно-функционального анализа?
15. К какой исследовательской программе можно отнести концепцию
К. Леви-Строса?
16. На основе текста VII выделите содержание понятия «структура».
17. В чем заключается вклад К. Леви-Строса в социальную
антропологию?
18. Какие новые направления появляются в социальной
антропологии?

36
36
 ГЛАВА II. ЧЕЛОВЕК В КОНТЕКСТЕ СОЦИАЛЬНОСТИ

Ключевые слова: антропогенез, социокультурогенез,

социальность, презентативная связь, идеальная связь,
отношение, символ, символическая форма, символизация,
труд, ритуал, миф, обычай, язык.

Понимание социальности в различных областях знания может

значительно отличаться. В зависимости от этого по-разному будет
решаться вопрос о характере взаимосвязи человека и общества.
Рассмотрение данного вопроса возможно в двух взаимосвязанных
ракурсах: происхождение человека, общества, культуры
(антропосоциокультурогенез) и место человека в обществе и культуре,
общества и культуры в человеке.

АНТРОПОГЕНЕЗ: ГИПОТЕЗЫ И ОСНОВНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА

Существует примерно тридцать концепций биологической

эволюции вообще и эволюции человека в частности. К ним можно
прибавить неэволюционистские концепции, например, креационизм,
концепции творческой эволюции (П. Тейяр де Шарден,
А. А. Любищев), «антиэволюционистскую» гипотезу (Р. Томпсон,
А. Белов), основанную на положении о деградации людей, итогом
которой стала потеря ими человеческой сущности и превращение в
животных. Своеобразный ответ на вопрос о происхождении и природе
людей дается в эзотерических учениях (Р. Штайнер, Е. П. Блаватская,
Э. Мулдашев), где человек рассматривается как потомок более
совершенных существ, в силу различных обстоятельств и ряда этапов,
потерявших свои качества и ставших людьми. Аргументацию
сторонники этой гипотезы находят как в древнейших текстах
буддизма, иудаизма, мифах и легендах, так и в материальных фактах,
не поддающихся объяснению с позиций современных научных
знаний. Несомненно, такие гипотезы не являются «досужим
вымыслом», поскольку опираются на обширный и разнообразный
эмпирический фундамент. Однако в поле научного знания до
настоящего времени включена гипотеза биологической эволюции
человека как более доказательная (биологическим, археологическим,
генетическим материалом) и соответствующая нормам и идеалам
научности.

37
37
 Согласно зоологической систематике, вид «человек разумный»
(Homo Sapiens) относится к царству животных, типу хордовых, классу
млекопитающих, отряду приматов, семейству гоминид. Внутри
семейства гоминид выделяются крупные современные
человекообразные – род горилл, род азиатских орангутангов, род
шимпанзе. Наибольшая генетическая, анатомическая, биохимическая
близость у человека разумного наблюдается именно с родом
шимпанзе. 99 % генов одинаковые, различие в одну пару хромосом
(23 – у человека, 24 – у шимпанзе), последовательность 141
аминокислоты в гемоглобине точно совпадает с последовательностью
в гемоглобине шимпанзе.
Как известно, обоснование идеи общности происхождения
человека разумного и современных человекообразных обезьян
принадлежит Чарльзу Дарвину. Суть его концепции состоит в
следующем: предком человека и современных гоминид является
древнейшая обезьяна, механизмами эволюции выступает
естественный отбор, который позднее реализовывался как половой
отбор, усиленные упражнения, закрепляющие приобретенные
положительные качества, и их передача потомкам.
Данные молекулярной биологии показывают, что гипо-
тетический предок человека (голая обезьяна) жил 15–20 млн лет
назад. Разделение линии человека и шимпанзе произошло примерно
6 млн лет назад. Дальнейшая эволюция человеческой линии гоминид
в отечественной литературе традиционно представляется такой
схемой: от раннего австралопитека (человекообразная обезьяна) через
«человека умелого» (Homо habilis) к древним людям (архантропам),
Homo erektus, т. е. к человеку прямоходящему. Сюда относят
питекантропов, синантропов и другие разновидности. Следующий
этап – архаический сапиенс (Homo sapiens). В Европе – это
неандертальцы, которые исчезли около 40 тыс. лет по неизвестным
науке причинам. Следующее звено этой эволюционной схемы –
неоантропы, Homo sapiens sapiens, имеющие несколько
разновидностей, в том числе кроманьонского человека, к которому
ученые относят европейскую разновидность. Все современные люди,
независимо от расовой принадлежности, относятся к одному виду –
Homo sapiens sapiens.
Однако концепция Дарвина не появляется на пустом месте. Его
предшественники – Ж.-Л. Бюффон, Ж.-Б. Ламарк, Карл Линней,
создатель научной классификации растений и животных, первый

38
38
поместивший человека в группу приматов, – обращали внимание на
многие общие черты человека и обезьян. Накопившийся к началу XIX
века материал давал возможность сделать такие выводы. Заслуга
Ч. Дарвина заключается в том, что он выявил механизмы эволюции и
стремился обосновать свою концепцию эмпирическими методами.
Идея отбора независимо от Дарвина была выдвинута другим
английским исследователем А. Уоллесом, современником Дарвина.
Однако он считал, что с ее позиции нельзя объяснить происхождение
человека, поскольку он обладает такими качествами (разум, чувство
справедливости, эстетическое чувство), которые не могли появиться в
процессе естественного отбора. Эти качества могли быть только
результатом действия другой причины, которую следует искать в
невидимом духовном мире. В современной антропологии концепция
Ч. Дарвина подвергается критике прежде всего за упрощенный
(прямолинейный) взгляд на эволюцию, где она предстает как образ
дерева с единым корнем, стволом и связанными с ним ветвями. Новые
археологические данные (например, результаты франко-кенийской
экспедиции 2000 года) показывают, что традиционная схема эволюции
должна быть пересмотрена: автралопитеки не являются предками
человека. Это самостоятельная тупиковая ветвь, тем не менее сам
принцип – эволюционного происхождения от общего предка –
остается.
Другое направление критики базируется на принципиально
иных мировоззренческих основаниях: примером могут служить
работы выдающегося отечественного биолога А. А. Любищева.

ТЕКСТ I
«Дарвинизм» (селекционизм) держится только страхом перед
неизбежностью в случае его провала победой виталистических3
революционных теорий творческой эволюции. Дарвинизм есть нулевая
гипотеза отсутствия целеполагающих начал в природе (кроме
человеческого сознания), и опровержение его открывает широкую
дорогу творческой эволюции…» [65].
«Селекционизм покоится на двух постулатах:

3
Витализм – учение о качественном отличии живой природы от неживой, о
принципиальной несводимости жизненных процессов к силам и законам
неорганической материи, о наличии в живых телах особых факторов,
отсутствующих в неживых. Философский энциклопедический словарь. – М.,
1993.

39
39
 - что новое приспособление непредвидимо и передается по
наследству;
- что оно очень ценно и обеспечивает преимущественное
размножение.
Ни тот ни другой постулат не верны. Против первого:
независимое возникновение приспособлений у родственных
организмов; против второго: сохранение старого наряду с новым»
[66].
«Последовательно селекционистская теория основана на
следующих постулатах:
1. Все признаки или адаптивны, или были адаптивны, или
находятся в корреляции с адаптивными признаками, но:
а) Невозможно себе представить, чтобы все признаки были
адаптивны, и сам Дарвин считает, что признаки высших
систематических категорий лишены селекционного значения.
б) Слабо развитые органы не всегда являются рудиментами, а
часто ориментами [вновь появившимися – Т. Б.].
в) Признание коррелятивной прочной связи указывает наличие
закона чисто морфологической природы, отграничивающего его роль
естественного отбора.
2. Основа развития дивергинизации [термин предложен
автором – Т. Н.] опровергается обильными параллелизмами...
4. Все полезные для организма свойства могут быть объяснены
действием естественного отбора: это простой и притом
незаконный пересказ старой телеологии, но там не было простой
бессмыслицы, так как действие приписывалось всемогущему ангелу.
Но совершенно нелепо приписывать естественному отбору такие
действия:
развитие регенерационной способности;
развитие приспособлений для переноса семян;
слишком малозначительные для жизни приспособления (у
насекомых).
Дарвин сам сделал уступку, введя принцип полового отбора
совершенно неудовлетворительный... По первому пункту (о
регенерации) говорят, что отбор ведется по линии регенерационной
способности. Но, во-первых, отбор не может отбирать
неактуализированных качеств, а, во-вторых, … как нельзя в
творчестве человека отбор принять за ведущий фактор, так же и в
творчестве природы» [69-70].
[Любищев, А. А. Философия социализма. Философские письма. –
Ульяновск, 2008. – С. 65, 66, 69–70]

40
40
 Можно указать еще много гипотез антропогенеза,
конкурирующих между собой и суммирующих все новые данные из
различных областей науки (генетики, палеонтологии, археологии и
т. д.) и новые методологические подходы, в частности –
синергетический. Тем не менее ведущей остается идея эволюции,
преобразовавшаяся с учетом современных научных достижений и
получившая воплощение в концепциях неодарвинизма.
Таким образом, устойчивая научная гипотеза, берущая свое
начало от Дарвина, показывает длительный эволюционный процесс
«выработки» человека, который появляется естественным путем под
влиянием разнообразных факторов. Однако в биологии и
антропологии нет единого ответа о сути этих факторов. Можно
выделить ряд гипотез, в которых выделяются доминирующие
факторы гоминизации, т. е. очеловечивания обезьяны.
А. Гипотеза советского ученого Матюшина об определяющей
роли крупных мутаций, обусловивших анатомические изменения и
переход к прямохождению, увеличению объема мозга и др. Причину
этих преобразований Матюшин видит в повышении радиационного
фона в восточной и южной Африке, что подтверждают геологические
исследования.
Б. Изменение климата: похолодание, приведшее к уменьшению
площади тропических лесов и расширению саванн. Изменение образа
жизни обезьян, а именно прямохождение, изменение схемы охоты,
использование предметов в качестве орудий труда и оружия.
В. Скачкообразность мутаций как результат накопления малых
мутаций под влиянием естественного отбора.
Г. Трудовая гипотеза Энгельса. В основе гоминизации и появле-
ния человека лежит система взаимосвязанных факторов: труд как осо-
бый вид деятельности с использованием, а главное – изготовлением
орудий; совместная деятельность с последующей специализацией;
прямохождение; развитие речи; усложнение головного мозга.
Эта гипотеза акцентировала связь антропогенеза с
социогенезом, показав, что человек становится человеком только в
особых условиях, а именно в условиях трансформации животных
форм жизни в направлении социальности.

ТЕКСТ II
«Под влиянием в первую очередь, надо думать, своего образа
жизни, требующего, чтобы при лазании руки выполняли иные

41
41
функции, чем ноги, эти обезьяны начали отвыкать от помощи рук
при ходьбе по земле и стали усваивать все более и более прямую
походку. Этим был сделан решающий шаг для перехода от обезьян к
человеку.
Если прямой походке у наших волосатых предков суждено было
стать сначала правилом, а потом и необходимостью, то это
предполагает, что на долю рук тем временем доставалось все больше
и больше других видов деятельности. Уже и у обезьян существует
известное разделение функций между руками и ногами... Рукой они
схватывают дубины для защиты от врагов или бомбардируют
последних плодами и камнями. При ее же помощи они выполняют в
неволе ряд простых операций, которые они перенимают у людей.
Но именно тут-то и обнаруживается, как велико расстояние между
неразвитой рукой даже самых высших человекообразных обезьян и
усовершенствованной трудом сотен тысячелетий человеческой
рукой. Число и общее расположение костей и мускулов одинаково у
обеих и тем не менее рука даже самого первобытного дикаря
способна выполнять сотни операций, не доступных никакой обезьяне.
Ни одна обезьянья рука не изготовила когда-либо хотя бы самого
грубого каменного ножа.
Прежде чем первый кремень при помощи человеческой руки был
превращен в нож, должен был, вероятно, пройти такой длинный
период времени, что в сравнении с ним известный нам исторический
период является незначительным. Но решающий шаг был сделан,
рука стала свободной и могла теперь усваивать себе все новые и
новые сноровки, а приобретенная этим большая гибкость
передавалась по наследству и возрастала от поколения к поколению.
Рука, таким образом, является не только органом труда, она также
и продукт его...
Но рука не была чем-то самодовлеющим. Она была только
одним из членов целого в высшей степени сложного организма. И то,
что шло на пользу руке, шло также на пользу всему телу, которому
она служила... Начинавшееся вместе с развитием руки, вместе с
трудом господство над природой расширяло с каждым новым шагом
вперед кругозор человека. В предметах природы он постоянно
открывал новые, до того неизвестные свойства. С другой стороны,
развитие труда способствовало более тесному сплочению членов
общества, так как благодаря ему стали более частные случаи
взаимной поддержки совместной деятельности, и стало яснее

42
42
сознание пользы этой совместной деятельности для каждого
отдельного члена. Короче говоря, формировавшиеся люди пришли к
тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу.
Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны
медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все
более развитой модуляции, а органы рта постепенно научились
произносить один членораздельный звук за другим.
Что это объяснение возникновения языка из процесса труда и
вместе с трудом является единственно правильным доказывает
сравнение с животными. То немногое, что эти последние, даже
наиболее развитые из них имеют сообщить друг другу, может быть
сообщено и без помощи членораздельной речи.
Сначала труд, а затем вместе с ним и членораздельная речь
явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых
мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг,
который, при всем своем сходстве с обезьяньим, далеко превосходит
его по величине и совершенству. А параллельно с дальнейшим
развитием мозга шло дальнейшее развитие его ближайших орудий –
органов чувств. Развитие мозга и подчиненных ему чувств, все более
и более проясняющегося сознания, способностей к абстракции и
умозаключению оказывало обратное воздействие на труд и на язык,
давая обоим все новые и новые толчки к дальнейшему развитию. Это
дальнейшее развитие с момента окончательного отделения человека
от обезьяны отнюдь не закончилось, а, наоборот, продолжалось и
после этого; будучи у различных народов и в различные эпохи по
степени и по направлению различным, иногда даже прерываясь
местными и временными движениями назад, оно в общем и целом
могучей поступью шло вперед, получив, с одной стороны, новый
мощный толчок, а с другой стороны – более определенное
направление благодаря тому, что с появлением готового человека
возник вдобавок еще новый элемент – общество... А чем больше
формировавшийся человек удалялся от растительного царства, тем
больше он возвышался также и над животными. Как приучение
диких кошек и собак к потреблению растительной пищи наряду с
мясной способствовало тому, что они стали слугами человека, так и
привычка к мясной пище наряду с растительной чрезвычайно
способствовала увеличению физической силы и самостоятельности
формировавшегося человека. Но наиболее существенное влияние
мясная пища оказала на мозг, получивший благодаря ей в гораздо

43
43
большем количестве, чем раньше, те вещества, которые необходимы
для его питания и развития, что дало ему возможность быстрей и
полней совершенствоваться из поколения в поколение.
Употребление мясной пищи привело к двум новым
достижениям, имеющим решающее значение: к пользованию огнем и
к приручению животных. Первое еще более сократило процесс
пищеварения, так как оно доставляло рту, так сказать, уже
полупереваренную пищу; второе обогатило запасы мясной пищи, так
как наряду с охотой оно открыло новый источник, откуда ее можно
было черпать более регулярно, и доставило, кроме того, в виде
молока и его продуктов новый, по своему составу по меньшей мере
равноценный мясу, предмет питания. Таким образом, оба эти
достижения уже непосредственно стали новыми средствами
эмансипации для человека... Подобно тому как человек научился есть
все съедобное, он также научился и жить во всяком климате.
Он распространился по всей пригодной для житья земле, он –
единственное животное, которое в состоянии было сделать это
самостоятельно...
Благодаря совместной деятельности руки, органов речи и мозга
не только у каждого в отдельности, но также и в обществе, люди
приобрели способность выполнять все более сложные операции,
ставить себе все более высокие цели и достигать их. Самый труд
становился от поколения к поколению все более разнообразным, более
совершенным, более многосторонним. К охоте и скотоводству
прибавилось земледелие, затем прядение и ткачество, обработка
металлов, гончарное ремесло, судоходство. Наряду с торговлей и
ремеслами появились, наконец, искусство и наука; из племен развились
нации и государства. Развились право и политика, а вместе с ними
фантастическое отражение человеческого бытия в человеческой
голове – религия».
[Энгельс, Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в
человека // Диалектика природы. – М., 1958. – С. 144–151]

СОЦИОКУЛЬТУРОГЕНЕЗ. ПОНЯТИЕ СОЦИАЛЬНОСТИ

Вопрос о сущности социальности в социальной антропологии не

является решенным, поскольку в различных направлениях под
социальностью понимаются разные образования: формы организации
(структурализм), функциональные механизмы (функционализм),

44
44
культура (при отождествлении социальности и культуры).
В зависимости от трактовок решается вопрос и о характере связи
человека и социальности. Однако при любом подходе ставится
проблема происхождения общества – социогенез или
социокультурогенез – как оборотная сторона антропогенеза.
Сложность решения вопроса о социокультурогенезе заключается
еще и в том, что в животном мире наблюдаются особые формы
организации жизни, которые представляют собой сообщества (стадо,
прайд, стая и т. п.). Такая форма организации обеспечивает животным
адаптацию и выживание: вне сообщества отдельная особь погибает.
Исследования социобиологов и этологов (этология – от гр.
ethos – характер, нрав + logos – слово, учение – наука о биологических
основах поведения животных, изучающая, прежде всего, генетически
обусловленные компоненты поведения и эволюцию поведения)
выявили: наличие сложных типов коммуникации, в том числе на
основе знаков; функциональное разделение и специализацию
действий; ролевое поведение, которое обусловлено наличием в
группах не только кровнородственных особей; использование (однако
не всеми животными, преимущественно приматами) предметов как
инструментов; приобретение и передача опыта (научение)
внегенетическим путем. Эти результаты легли в основу концепции
«протокультуры» (А. Холлоуэлл, А. Уоллес), в которой
обосновывается идея наличия общих предпосылок возникновения
искусственных форм связей как внутри животных сообществ, так и
человеческого общества. Следовательно, делает вывод
социобиология, культура не может быть понята только как
человеческая форма организации жизни. Такой «широкий» взгляд на
культуру открывает новый горизонт в исследовании культурогенеза,
но чреват редукцией человеческого способа жизни к животному и
универсализацией животного поведения, т. е. объяснением
человеческой жизнедеятельности как вариации биологического.
Несомненно, что между животными и человеческими формами жизни
существуют сходные черты, которые особенно наглядно проявляются
в генезисе. Поэтому обращение к становлению общества, то есть к
периоду, предшествующему образованию Homo sapiens, совершенно
необходимо для понимания специфики общества и его отличия от
аналогичных форм жизни так называемых социальных животных.
Здесь очень важна расстановка акцентов и строгое соблюдение
методологических принципов анализа.

45
45
 В первую очередь необходимо определиться с самим понятием
«социальность». В социобиологии и этологии под социальностью
понимается способ адаптации популяции к внешней среде. Этот
способ порождает и поддерживает устойчивые виды поведения,
которые поддаются координации и обеспечивают совместные,
взаимосвязанные формы жизни популяции, а именно:
1) кооперацию действий в целях жизнеобеспечения (например,
совместная охота);
2) согласованность поведения, связанную с воспроизведением
потомства и включением его в сообщество;
3) контроль и регуляцию поведения членов популяции в их связях
друг с другом и по отношению к «чужакам».
В результате, любая популяция оказывается структурированной
и стратифицированной. (Следует обратить внимание на методы
анализа жизни социальных животных, которые применяются в
социологии и этологии и тождественны методам социальной
антропологии; о них речь шла в гл. I). Как каждая страта, популяция в
целом пространственно распределена, что выражается в понятии
«территориальность». Существует достаточно четко выраженная
корреляция между пространственным распределением и характером
взаимосвязей как внутри популяции (между стратами, группами,
особями), так и между популяциями4. Как отмечают исследователи,
поведение животных, связанное с пространственным распределением,
достаточно пластично, что выражено в разнообразии его конкретных
форм, но всегда генетически обусловлено.
Каждая страта состоит из различных по количеству,
длительности существования, функциональным ролям, половой
принадлежности особей и т. п.
Одной из главных тем этологии является тема характера
регуляции взаимосвязей животных.
Нобелевский лауреат, создатель этологии Конрад Лоренц
основной акцент в разработке этой темы сделал на агрессии как
определяющей форме регулирования. Он сам и ряд его
последователей считают агрессивность генетически закрепленным
способом поведения, связанным с реакцией на жизненно значимые
ситуации, например, установление и сохранение статуса внутри

4
Попов, Е. Н. Поведение животных и экологическая структура популяций. – М.,
1983. – С. 92–94.

46
46
популяции; захват и защита территории; дисциплинарное
воздействие. Противоположная реакция – торможение – также
генетически запрограммирована, что обеспечивает сохранение
популяции, в которой действует «запрет на братоубийство».
Аналогичным этому механизму в человеческом обществе является
мораль как способ торможения агрессии. Подобные взгляды можно
найти и вне этологии.

ТЕКСТ III
«За всем этим стоит часто оспариваемая действительность,
заключающаяся в том, что человек отнюдь не мягкое, жаждущее
любви создание, способное защищаться разве лишь тогда, когда на
него нападут; надо считаться с тем, что среди его инстинктовых
предрасположений имеется и огромная доля склонности к агрессии.
Поэтому для человека его ближний не только возможный помощник
или сексуальный объект, но и предмет соблазна для удовлетворения
своей агрессивности, рабочая сила, которой он может
воспользоваться без вознаграждения, объект сексуальной похоти,
которую он может удовлетворить без его согласия; у ближнего
можно отнять имущество, его можно унижать, причинять ему
боль, его можно мучить и убивать... Как правило, эта жестокая
агрессивность только и выжидает, чтобы быть спровоцированной,
или ставит себя на службу другим целям, которые, однако, могли бы
быть достигнуты и иными, более мягкими способами. При
благоприятных для нее условиях, когда устранены обычно
противодействующие ей силы, эта агрессивность проявляется и
стихийно, обнажая в человеке дикого зверя, которому чуждо
бережное отношение к собственному роду...
Наличие этой агрессивной склонности, которую мы можем
ощутить в самих себе и с правом предположить у других, есть тот
фактор, который нарушает наши отношения с ближними и
принуждает культуру к ее высоким требованиям. В силу этой
изначальной враждебности людей друг к другу, культурному
обществу постоянно грозит развал. Общие трудовые интересы не
могли бы удержать культуру от этого развала, так как страсти
первичных позывов сильнее разумных интересов. Культура должна
мобилизовать все свои силы, чтобы поставить предел агрессивным
первичным позывам человека и затормозить их проявления путем
создания нужных психических реакций... Культура надеется

47
47
избежать наиболее резких проявлений грубой силы тем, что сама
сохраняет за собой право применять силу по отношению к
преступникам, но закон ничего не может поделать с более
осмотрительными и утонченными проявлениями человеческой
агрессивности».
[Фрейд, З. Неудовлетворенность культурой // З. Фрейд.
Избранное. – Т. 1. – М., 1974. – C. 300–301]

Другие исследователи исходят из положения, что агрессивному

поведению научаются в ходе совместной жизни, т. е. оно генетически
не закреплено. Однако в любом случае агрессивность трактуется как
один из определяющих факторов функционирования социальной
организации не только у животных, но и у человека. Она обеспечивает
адаптивность к окружающей среде. Соперничество, конкуренция в
человеческом обществе – это одно из проявлений агрессивности,
регулируемой культурными механизмами. И сама культура в данном
случае понимается как результат преодоления агрессивности или ее
сдерживания. Изучение поведения животных, однако, демонстрирует
и такие формы, которые сложно объяснить с вышеуказанных позиций.
Отсюда в этологии появились гипотезы «альтруистического
поведения» (У. Гамильтон, Р. Триверс и др.) как фундаментального
фактора эволюции. В них акцент делается на такое поведение, которое
может привести к гибели «альтруиста», но обеспечит популяции
лучшие условия для выживания. Действительно, этологами выявлены
факты, свидетельствующие о «выгодности» для популяции такого
поведения. В них исследователям видятся основания общности
поведения социальных животных и людей, в культуре которых,
несомненно, присутствуют взаимовыручка, взаимопомощь,
поддержка больных, старых, беспомощных и т. п. А иногда такие
сравнения приводят к утверждениям о «моральном» поведении
животных, что, конечно, является необоснованной экстраполяцией.
Несмотря на то что между организацией человеческой и
животной жизни обнаруживается много общего, что свидетельствует
об общности эволюции на этапах до появления Homo Sapiens,
существует и принципиальное отличие: все, имеющиеся в животном
мире формы «социальности», базируются на морфологических
основах и являются продуктами действия биологических, в том числе
и генетических факторов и географических условий – среды
обитания. Социогенез (становление собственно человеческого

48
48
общества) и в еще большей степени история уже сложившегося
человеческого общества в решающей степени обусловлены не
природными (естественными), а искусственными (не-природными)
факторами. Именно эта система факторов, в том числе и культурных,
выступает условиями появления общества, поэтому точнее говорить
не о социогенезе, а о социокультурогенезе.
Как отмечается в исследовательской литературе, биологической
предпосылкой социальности является особый тип естественного
отбора – грегарно-индивидуальный. Грегарный (от греч. gregus –
стадо) отбор характерен для так называемых общественных
насекомых (муравьи, термиты, пчелы). Независимо от размеров
колонии, дифференциации и функционирования она является единым
организмом, где все особи действуют в соответствии с генетической
программой: одни только добывают пищу, другие только защищают
колонию, третьи способны производить потомство и т. д. Таким
образом эволюционирует вся популяция как единый организм, но ее
члены по отдельности не развиваются, оставаясь всегда одними и
теми же.
Другой тип естественного отбора – индивидуальный, характерен
для животных. Именно такой тип был предметом изучения Ч. Дарвина
и неодарвинистов. Для генезиса человека и общества характерен
грегарно-индивидуальный тип, обеспечивающий эволюцию как
отдельного индивида, так и сообщества в целом. Однако это только
предпосылка. Общество в собственном смысле слова не является
частью природы, а социальность не является вариацией
биологической программы. На вопрос, когда завершился переход к
человеку и появилось общество «готовых» людей, следовательно,
антропосоциогенез закончился, в современной науке существует
несколько ответов. Есть также группа ученых, отвергающих саму
концепцию генезиса и утверждающих, что появление древнейших
людей означало и рождение человеческого общества.
Общество – это особый род бытия (отличный от бытия
природы), где наличествуют особые неприродные связи, содержание
которых исторично, т. е. изменчиво. Способ существования этого рода
бытия и его особых связей – это и есть социальность. Следовательно,
она есть и способ существования включенных в общество и
образующих его людей. Люди находятся в постоянных
взаимоотношениях: как непосредственных, так и опосредованных.
Виды отношений многочисленны, и их характер значительно

49
49
различается. Социальность – в строгом значении – оказывается
системным способом существования человеческой
жизнедеятельности, который не является суммой разных действий
(добывание пищи, семейно-брачные отношения, образование,
управление, обряды, ценностные отношения и др.), а именно новым,
интегральным эффектом, пронизывающим все действия людей. Таким
образом, социальности нет вне человеческой жизнедеятельности.
Использование этого термина для описания нечеловеческих
сообществ – либо метафора, либо неправомерное отождествление
похожих форм, либо наделение термина особым значением.

СУЩНОСТЬ ПРЕЗЕНТАТИВНЫХ, ИЛИ ИДЕАЛЬНЫХ, СВЯЗЕЙ

Особенность социального способа существования заключается в

том, что в нем реализуются неприродные связи, называемые
презентативными, или идеальными. Такие связи обеспечивают
существование чего-либо в ином виде (в инобытии). Следует обратить
внимание, что понятия «идеальность», «инобытийность»
употребляются здесь как синонимы и по своему значению отличаются
от таких привычных значений, как:
1) соответствие предмета своему субъективному образу;
2) противопоставленность вещественному.
Инобытие раскрывается как презентация (представление)
человека в обществе, а общества – в человеке. В этом заключается
суть человека как социального (общественного) существа; человек не
потому социален, что он не может жить вне коллектива (общества), но
он сам есть носитель, представитель, презентант общества.
И наоборот, общество во всех своих связях, формах и функциях
представляет (презентирует) человека. В этом смысле человек и
общество суть продукты друг друга и условия существования друг
друга. В этом выражается социально-антропологический ракурс
исследования как человека, так и общества.
Образование презентативных связей и способа их реализации –
социальности – означало принципиальный разрыв с природой и
начало собственно человеческой истории. Это событие отмечено в
истории человечества в самых разных формах. В мифологии – это
образ «культурного героя», научившего людей таким видам
деятельности, которых нет у животных (возделывание винограда и
изготовление вина, использование огня и употребление обработанной

50
50
пищи, приручение животных и т. д., и т. п.), в религиях (иудаизм,
христианство, ислам) – это сюжет изгнания из рая, т. е. из Эдема, как
олицетворения природного прекрасного сада. Крупнейший немецкий
философ-просветитель, историк XVIII века И. Гердер называет
человека «вольноотпущенником природы», а его соотечественник
Ф. Ницше в XIX говорит о человеке как о больном животном, суть
болезни которого заключается в утрате инстинктивных, т. е.
природных, форм поведения. К. Маркс обращал внимание на такую
особенность человеческого рода – «жить не по меркам своего рода»,
т. е. не по готовым генетическим программам поведения.
Отечественный философ XX века М. К. Мамардашвили отмечает, что
это «человеческое в человеке» есть совершенно особое явление, оно
не рождено природой, не обеспечено в своей сущности и исполнении
никакими естественными механизмами. Оно «всегда лицо, а не вещь».

ТЕКСТ IV
«Идеальность есть характеристика вещей, но не их
естественно-природной определенности, а той определенности,
которой они обязаны труду, преобразующе-формообразующей
деятельности общественного человека, его целесообразной
чувственно-предметной активности.
Идеальная форма – это форма вещи, созданная общественно-
человеческим трудом, воспроизводящим формы самого объективного
материального мира, существующего независимо от человека. Или,
наоборот, форма труда, осуществленная в веществе природы,
«воплощенная» в нем, «отчужденная» в нем, «реализованная» в нем и
потому представшая перед самим творцом как форма вещи или как
особое отношение между вещами, такое отношение, в котором одна
вещь реализует, отражает другую, в которое их (вещи) поставил
человек, его труд, и в которое они сами по себе никогда не встали бы.
Именно поэтому человек и созерцает «идеальное» как вне себя,
вне своего глаза, вне своей головы существующую объективную
реальность. Поэтому, и только поэтому, он так часто и так легко и
путает «идеальное» с «материальным», принимая те формы и
отношения вещей, которые он сам же и создал, за естественно-
природные формы и отношения этих вещей, исторически-социально
«положенные» в них формы – за природно-врожденные им свойства,
исторически преходящие формы и отношения – за вечные и не

51
51
могущие быть измененными формы и отношения между вещами, за
отношения, диктуемые «законами природы».
Здесь-то, а не в «глупости» или необразованности людей и
лежит причина всех идеалистических иллюзий платоновско-
гегелевского типа. Поэтому и философско-теоретическое
опровержение объективного идеализма (концепции, согласно которой
идеальность вещей предшествует материальному бытию этих
вещей и выступает как их «причина») и смогло совершиться только в
форме позитивного понимания действительной (объективной) роли
«идеального» в процессе общественно-человеческой деятельности,
преобразующей естественно-природный материал (включая сюда и
собственное «органическое тело» человека, его биологически-
врожденную морфологию с ее руками и мозгом).
В процессе труда человек, оставаясь естественно-природным
существом, преобразует как внешние вещи, так (и тем самым) и свое
собственное «природное» тело, формирует природную материю
(включая сюда материю собственной нервной системы и мозга, ее
центра), превращая ее в «средство» и в «орган» своей целесообразной
жизнедеятельности. Поэтому-то он и смотрит с самого начала на
«природу» (на материю) как на материал, в котором «воплощаются»
его цели, и как на «средство» осуществления своих целей. Поэтому-
то он и видит в природе прежде всего то, что «годится» на эту
роль, то, что играет и может играть роль средства осуществления
его целей, т. е. то, что так или иначе уже вовлечено им в процесс
целесообразной деятельности.
Так, на звездное небо он обращает свое внимание вначале
исключительно как на «естественные часы, календарь и компас», как
на орудия и инструменты своей жизнедеятельности, и замечает их
«естественные» свойства и закономерности лишь постольку,
поскольку эти естественные свойства и закономерности суть
свойства и закономерности того материала, в котором выполняется
его деятельность и с которым он поэтому вынужден считаться, как
с совершенно объективным (никак от его воли и сознания не
зависящим) компонентом своей деятельности.
Но именно по той же причине он и принимает результаты
своей преобразующей деятельности (положенные им самим формы и
отношения вещей) за формы и отношения вещей самих-по-себе.
Отсюда – фетишизм любого толка и оттенка...

52
52
 Поэтому «идеальное» существует только в человеке.
Вне человека и помимо него никакого «идеального» нет. Но человек
при этом понимается не как отдельный индивид с его мозгом, а как
реальная совокупность реальных людей, совместно осуществляющих
свою специфически-человеческую жизнедеятельность, как
«совокупность всех общественных отношений», завязывающихся
между людьми вокруг одного общего дела, вокруг процесса
общественного производства их жизни. Идеальное и существует
«внутри» так понимаемого человека, ибо «внутри» так понимаемого
человека находятся все те вещи, которыми «опосредованы»
общественно-производящие свою жизнь индивиды, и слова языка, и
книги, и статуи, и храмы, и клубы, и телевизионные башни, и (и
прежде всего!) орудия труда, начиная от каменного топора и
костяной иглы до современной автоматизированной фабрики и
электронно-вычислительной техники. В них-то, в этих «вещах», и
существует «идеальное», как опредмеченная в естественно-
природном материале «субъективная» целесообразная
формообразующая жизнедеятельность общественного человека.
Идеальная форма – это форма вещи, но вне этой вещи, а именно
в человеке, в виде формы его активной жизнедеятельности, в виде
цели и потребности. Или наоборот, это форма активной
жизнедеятельности человека, но вне человека, а именно в виде формы
созданной им вещи, репрезентирующей, отражающей другую вещь, в
том числе и такую, которая существует независимо от человека и
человечества. «Идеальность» сама по себе только и существует в
постоянной смене этих двух форм своего «внешнего воплощения», не
совпадая ни с одной из них, взятой порознь. Она существует только
через непрекращающийся процесс превращения формы деятельности
в форму вещи и обратно – формы вещи в форму деятельности
(общественного человека, разумеется)».
[Ильенков, Э. В. Диалектика идеального // Э. В. Ильенков.
Философия и культура. – М., 1991. – С. 268–269]

ФОРМЫ И МЕХАНИЗМЫ РЕАЛИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНОСТИ

Идеальность (инобытийность) реализуется в конкретных

формах, из которых труд, язык, тело и его техники, социальные нормы
являются основополагающими. Фундаментальным механизмом
инобытийности выступает символизация.

53
53
 Труд есть специфически человеческая деятельность,
направленная на преобразование природы с помощью орудий труда в
целях удовлетворения потребностей. Его анализ следует
осуществлять по двум взаимосвязанным направлениям: раскрыть
структуру, выявить присутствие в нем презентативных связей;
сравнить труд и поведение животных, выявить принципиальное
отличие. Необходимость такого анализа заключается в том, что не
только на уровне обыденного сознания, но и в научных исследованиях
можно встретить высказывания о «трудовой деятельности у
животных». Сравнение труда и поведения животных можно
осуществить по следующим направлениям:
а) характер связи человека и природы, животного и природы;
б) последствия этой связи, прежде всего, влияния человека и
животного на природу;
в) содержание и характер труда и поведения животных;
г) изготовление и применение орудий труда людьми и
использование предметов природы животными в качестве
инструментов.
Развернутый анализ труда представен в концепции великого
немецкого мыслителя К. Маркса.

МАРКС Карл (1818–1883) – создатель диалектико-

материалистической философии, теории политической экономии,
представленной в многотомном труде – «Капитале». В нем на основе
диалектико-материалистического метода исследованы генезис и
история общественного производства как взаимосвязанного и
взаимообусловливающего развитие форм труда и общественных
отношений. Оказал фундаментальное влияние на состояние и
направления развития философской, экономической,
социологической, гуманитарной мысли XX века. Значение идей
Маркса сохраняется и в настоящее время, войдя в арсенал многих
научных социально-гуманитарных и философских исследований.
Основатель I-го Коммунистического Интернационализма –
объединения пролетариев в целях установления коммунистической
формы организации общества.

Труд представляет собой целесообразную, целенаправленную,

целереализующую деятельность, в ходе которой человек преобразует
природу. В таком общем виде труд есть «вечное естественное

54
54
(естественное здесь не синоним природному, а антоним
трансцендентному, божественному – Т. Б.) условие человеческой
жизни, и поэтому он не зависит ни от какой бы то ни было формы
этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее общественным
формам»5.
Каким образом труд может быть понят как идеальная
(презентативная) форма и что в нем присутствует в качестве
инобытия?
Первое. Трудовая деятельность всегда связана с целью. Цель –
это то, чего требуется достигнуть какими-то соотносимыми с ней
средствами и способами. Это означает, что продукт (результат) труда,
действия и средства его получения представлены уже в цели, но не в
своем, а инобытийном виде. И в таком виде они обеспечивают связь
еще не реализованной деятельности, еще не произведенного
продукта, еще не примененных средств. Цель – это устойчивая связь
того, что есть, и того, что должно (возможно) быть. То, что есть в
цели, – это потребность, то, что должно быть, – способ, средство и
продукт, который данную потребность удовлетворит.
Второе. Только изготовление орудий и их постоянное
использование превращает активность в трудовую деятельность.
Самое простейшее орудие в своем физическом «теле» содержит нечто
иное, а именно: деятельность, которая была реализована при его
изготовлении, и деятельность, которую этим орудием производят;
продукт, который должен быть создан с его помощью; потребность,
которая будет удовлетворена в результате.
Третье. Сам процесс труда также содержит в себе в инобытной
форме потребности, орудия, продукт.
Четвертое. Цель, потребность, процесс деятельности, орудия и
средства, продукты – все это исторически изменяется (в этом и
заключается момент социогенеза), становясь все более разнообразным
и сложным. Другими словами, между всеми названными элементами
устанавливаются не-природные (искусственные) связи, а точнее, все
эти элементы презентируют собой и своими связями иное –
отношения людей: 1) разделение труда, т. е. появление различных
групп людей, выполняющих различные виды деятельности
(сельскохозяйственная, промышленная, торговая, управленческая,
познавательная и т. д.), которые, в свою очередь, также

5
Маркс, К., Энгельс, Ф. Собр. соч. – Т. 23. – С. 195.

55
55
дифференцируются. Все эти группы людей так или иначе
обмениваются друг с другом результатами своего труда, а значит и
деятельностью и т. д., находясь в неразрывных, зачастую скрытых от
них самих связях; 2) любое орудие труда изготавливается из
природных материалов, которые задают определенную технологию
его производства. Следовательно, оно презентирует характер связи
человека с природой и уровень его свободы: разделение истории
человечества на каменный, медный, бронзовый, железный века; на
ручную, машинную или робототехнику; присваивающее или
производящее хозяйство – все это презентация различного характера
отношений человека с природой, в которой явно прослеживается
тенденция усиления преобразования природы, что в конце концов
приводит к созданию искусственной среды обитания, «второй
природы» (К. Маркс), без которой современный человек существовать
не может. Получается, что, достигнув некоторого уровня свободы от
естественного, человек оказался заложником им же созданного
искусственного.

ТЕКСТ V
«Сумма технических навыков и производственно-технических
операций, во всяком случае, имеет приспособительный характер,
реагируя на характер используемого материала и изменяясь по мере
все более полного познания его свойств. Вспоминается в этой связи
своеобразный по форме каменный инвентарь, например, синантропа,
в котором справедливо видят приспособление к особому материалу –
кварцу, использовавшемуся для изготовления орудий вместо
отсутствовавшего кремня. Огромное число примеров подобного рода
приведено в археологической литературе. Таким образом, адаптивная
динамика в производственной технике, можно считать, проявляется
с самых древних эпох истории человечества. Производительность
труда также не остается безразличной при изменении физико-
географических условий – при истощении почвы, например,
хозяйственный коллектив не может не встать на путь
интенсификации земледелия, так как только этот путь
обеспечивает его выживание.
О целенаправленном влиянии человека на среду много написано.
Не меньше написано в последнее десятилетие о том, что это
влияние часто бывает разрушительным. Все же даже в этом
последнем случае природные условия изменяются до какого-то

56
56
предела в направлении приближения к уровню наибольшего, хотя и
временного, удовлетворения общественных потребностей. Это
означает, что при прочих равных условиях в антропогеоценозах шел
постоянный процесс «усовершенствования» природной среды.
Подразумевается под этим «усовершенствованием» все более полное
освоение природных процессов в целях удовлетворения общественных
потребностей».
[Алексеев, В. П. Становление человечества. – М., 1984. – С. 366]

Выделенные моменты труда кардинальным образом отличают

его от активности животных. Наблюдения за животными, на что
настойчиво указывают этологи, показывают поразительное сходство
между трудом и поведением животных, которые тоже способны
использовать предметы природы в качестве орудий, строить жилища,
которые в природе не существуют, имеют функциональное (ролевое)
разделение в сообществе, осуществляют коммуникативное поведение
на основе знаков (поза, жестикуляция, мимика). К. Лоренц, например,
утверждает, что это не что иное, как ритуалы, поскольку в
функциональном аспекте они ничем не отличаются от человеческих.
Однако сходство не должно вводить в заблуждение. Те же
социобиологи отмечают, что фундаментом «ритуального» поведения
является инстинктивная, т. е. генетически обусловленная знаковая
активность. Поэтому животное одного вида никогда не будет вести
себя «по меркам другого вида» (К. Маркс), а человек может освоить
любые ритуалы и церемонии и сделать их основой коммуникативной
деятельности. Способность человека использовать одни и те же
ритуалы для достижения разных целей и для одной и той же цели
применять разные ритуальные действия также принципиально
отличает его от животного. Об этом будет подробнее сказано далее, а
сейчас отметим, что нигде в литературе не отмечен такой факт, чтобы
животное, использовав предмет природы как орудие, этот предмет
сохранило и стало бы его усовершенствовать. Трудно представить
шимпанзе, которая, добыв с помощью палки какой-либо фрукт, взяла
бы ее под мышку и перешла к другому дереву, затем следующему и
так бы доставала фрукты. Также трудно представить себе и человека,
который бы выбрасывал орудие труда после исполнения необходимой
операции. Именно одноразовое использование природного предмета,
а главное – отсутствие изготовления орудий для создания других
орудий, свидетельствует об отсутствии даже у высокоорганизованных

57
57
приматов труда, следовательно, презентативных (идеальных) связей.
Другими словами, нет устойчивого инобытийного отношения. Можно
даже сказать, что в животном мире вообще нет отношений, которые
обязательно предполагают наличие разрывов внутри биологических
связей и заполнение образовавшихся зазоров искусственными,
культурными формами.
Дальнейшее рассмотрение идеальных форм необходимо
предварить кратким описанием механизма их функционирования, а
именно, символизации и символа. Это также позволит углубить
понимание труда.
В зависимости от общих концептуальных установок
исследователей понятие символа наделяется различными значениями,
однако всегда присутствует понимание его дуальной структуры, что
требует интерпретации символа. Как пишет С. С. Аверенцев,
«предметный образ и глубинный смысл выступают в структуре
символа как два полюса, немыслимые один без другого, но
разведенные между собой и порождающие символ. Переходя в
символ, образ становится прозрачным: смысл просвечивает сквозь
него, будучи дан именно как смысловая перспектива.
Принципиальное отличие символа от аллегории состоит в том, что
смысл нельзя дешифровать простым усилием рассудка, он неотделим
от структуры образа, не существует в качестве рациональной
формулы, которую можно «вложить» в образ, а затем извлечь из него.
Здесь же приходится искать и специфику символа по отношению к
категории знака. Если для чисто утилитарной знаковой системы
многозначность есть лишь помеха, вредящая рациональному
функционированию знака, то символ тем содержательнее, чем более
он многозначен. Сама структура символа направлена на то, чтобы дать
через каждое частное явление целостный образ мира. Смысловая
структура символа многослойна и рассчитана на активную
внутреннюю работу воспринимающего.
Смысл символа объективно осуществляет себя не как
наличность, но как динамическая тенденция; он не дан, а задан. Этот
смысл, строго говоря, нельзя разъяснить, сведя к однозначной
логической формуле, а можно лишь пояснить, соотнеся его с
дальнейшими символическими сцеплениями, которые подведут к
большей рациональной ясности, но не достигнут чистых понятий»6.

6
Философский энциклопедический словарь. – М., 1983. – С. 607.

58
58
Другими словами, символ – это инобытийная форма, присущая только
человеческому обществу. В символе, в его «теле» присутствуют иные
предметы, состояния, мировоззренческие установки и т. д. Поэтому,
раскрывая смысл символа, человек вступает в отношения со всей
культурой, этот символ породившей и в нем актуально
присутствующей, т. е. презентированной.
Интерпретацию символизации и символа как генерального
фактора культурогенеза и механизма функционирования культуры
одним из первых осуществил Э. Кассирер.

КАССИРЕР Эрнест (1874–1945) – немецкий философ, представитель

Марбургской школы неокантианства. С 1930 по 1933 гг. был ректором
университета в Гамбурге. С приходом к власти нацистов эмигрировал
в Великобританию, где преподавал в Оксфорде, затем занимал
должность профессора в университете Гетерборга в Швеции. С 1941
года работал в университетах США – Йельском и Колумбийском.
Издал более 100 книг и эссе. В 20-е годы XX века разрабатывает
оригинальную концепцию культуры, изложенную в 3-томной
«Философии символических форм».

Исходя из понимания символа как центра организации

духовного мира, Э. Кассирер определял человека как «животного,
создающего символы», в этом его принципиальная особенность.
Именно она является основой существования культуры, которая
представляет собой упорядочение человеческой активности в виде
различных символических форм – язык, миф, искусство, наука,
религия. Все эти виды в своем «теле» несут нечто, что отлично от
вещественно-образного компонента. Это могут быть схемы действий,
модели отношений, структуры чувствований и т. п. Их освоение через
обучение, подражание обеспечивает «вписывание» каждого
отдельного человека в социум, а реализация в каждом конкретном
случае – актуальное бытие общества в истории.
Вероятно, на что указывают антропологические исследования,
одновременно с трудом появляются такие презентативные,
символические формы, которые устанавливают запреты на жизненно
значимые виды действий – половое и пищевое поведение. Рождение
таких форм, становящихся нормами, свидетельствует о
принципиальном разрыве с природой, «выходе» из нее, своего рода
революцией, которая образовала собственно человеческие формы

59
59
жизни. Образовавшийся в результате зазор заполняется социальными
(культурными) нормами. Сами нормы – это презентация (инобытие)
условия развития человеческого в человеке, социальности в
организации жизнедеятельности. Их изменчивость есть выражение
историчности бытия общества и человеческого бытия.
Табу – запрет, нарушение которого каралось скрытыми
(сверхъестественными) силами, причем кара настигала не только
самого нарушителя, но и всех членов коллектива или его части.
Следовательно, механизм табуирования поведения, слова, вещи в
своей сути есть выражение особой связи – между предметом табу,
человеком (сообществом), скрытыми силами, последствиями
нарушения табу, возможностями сохранения сообщества в настоящем
и будущем. Эта связь и в «свернутой» форме представлена в
социальной норме. Примером может служить запрет на
беспорядочные, неограниченные половые связи (промискуитет)
внутри сообщества. Налицо разрыв с природой, где половые
отношения регулируются естественными (биологическими)
механизмами. В социуме образовавшийся зазор заполняется
инородным природе явлением – социальными нормами. Эти нормы
противостоят естественным импульсам. Например, ограничение
половых отношений в определенные периоды – обязательное
воздержание перед охотой (сохраняется в некоторых традиционных
культурах Африки), четырехдневное воздержание перед севом у
индейцев-пипили, живущих в Сальвадоре; запрет на браки между
родственниками – экзогамия. Таким образом, важнейшая сторона
жизни начинает регулироваться не природой, а искусственными
(культурными) нормами.
Скорее всего одновременно возникает табу, связанное с
питанием – другим важнейшим моментом жизни. В первую очередь
запрет налагался на поедание любой пищи в любое время: часть
добычи отдается тем, кто в ее добывании не участвует. Причем эти
люди не являются кровными родственниками. Следовательно, вновь
разрыв с природой, где добычей делятся с детенышами внутри
родственного круга. В некоторых современных первобытных
племенах запрещается даже присутствовать при трапезе вождя, а
остатки этой трапезы не могут быть съедены никем из членов
сообщества. В этнографической литературе описан случай, когда этот
запрет невольно (по незнанию) был нарушен. В результате
нарушители, узнав, что они доели остатки пищи вождя, через три дня

60
60
скончались естественным образом в результате мощного стресса.
Второй запрет – табу на каннибализм, то есть использование
человеческого мяса как пищи. И другой кардинально значимый
момент – освоение огня и поедание не сырой, а обработанной пищи,
что также требует задержки в удовлетворении непосредственного
позыва – съесть и не испытывать голода.
Человеческое существование в этот период – это следование
нормам табу. Человек, таким образом, определяется по соблюдению
табу и по тому, на что распространяется сила действия табу. Он как
человек оказывается в особом, не физическом пространстве, а в
пространстве, организованном социальными нормами. А они сами,
обладая символической природой, образуют символическое, или
культурное, пространство. Можно сказать, что социокультурогенез
оказывается процессом образования иных, неприродных пространств.
Тем самым закрепляется разрыв с природным и погружение человека
в другую – социальную – среду обитания.
Очаг есть символ великого исхода человека из природы: свет
очага (костра) образует особое социальное пространство, в котором
нет места не-людям и в котором живут не по биологическим законам,
а по культурным нормам.
Сам огонь становится культурным артефактом, превращаясь в
предмет поклонения, поскольку он обеспечивает в прямом смысле
жизнь людей: защищает от хищников, спасает от холода, обеспечивает
обработанной пищей. Освоение огня меняет внутриобщинные
отношения. У многих народов есть образ матери огня, что
свидетельствует об особом месте женщины. Если само получение
огня и не связано с женщиной, то его хранение, поддержание,
несомненно, функция женщины. Следовательно, и отношение к ней
должно быть иным.
Г. Гачев обращает внимание на тот факт, что использование огня
в различных функциях, в том числе и в приготовлении пищи,
устранил пищевую специализацию, характерную для животных.
Появившаяся возможность пищевого разнообразия является одним из
условий разнообразия культурного.
И еще на один важнейший момент следует обратить внимание.
Огонь – это фундаментальный элемент жертвоприношения: почти во
всех подобных действиях жертву сжигают, ее дымом и питаются боги.
Тем самым, огонь – это посредник между людьми и богами, и он
обеспечивает выход из человеческого сообщества к миру богов.

61
61
 Место, где находится огонь, – это тоже не-естественное
образование; там собирается весь коллектив, отношения между
членами которого регулируются искусственными нормами, там
осуществляется трансляция опыта от предков к потомкам,
устанавливается идентификационная связь отдельного человека с
коллективом как ныне живущих, так и умерших членов, имеющих
одного предка. Чаще всего таким предком оказывалось животное,
реже растение. В отношении с ним устанавливаются строгие правила:
его нельзя поедать, убивать, вообще прикасаться, к случайно
погибшему животному относятся как к члену рода, совершая над ним
ритуальные действия захоронения. И только в исключительные
моменты тотемное животное могло быть убито и коллективно
съедено. Однако поедание мяса тотемного животного – это не
удовлетворение голода, т. е. это не естественный процесс, а
культурный акт, в котором воспроизводится не-естественная связь,
или презентация целостности коллектива. Таким образом, тотемизм –
это культурное изобретение, которым человек заполняет зазор между
собой и природой, воссоздает в иной форме свое родство с ней, а
таким образом получает иную, «вторую», природу – культуру.
Разумеется, тотемизм – только одно из таких изобретений,
существующее вместе с анимизмом (anima – душа) – представлением
о наличии в каждом предмете, растении, животном, человеке особой
силы, обеспечивающей их существование и жизнь, фетишизмом –
поклонением особым предметам – фетишам, способным оказывать
воздействие на людей в силу сверхъестественной способности, опять-
таки обусловленной наличием инородного компонента.
Таким образом, символизация оказывается и в данном случае
необходимым механизмом воспроизведения презентативных связей:
поклонение животному, верование в его особую силу и признание его
носителем души, такой же, как и у всех членов коллектива, слито
воедино и представлено друг в друге. Тотем также оказывается
символом не только единства рода (само слово «тотем» заимствовано
из языка североамериканского индейского племени алгонкинов и
буквально означает «его род»), но и жизненного пространства, на
котором обитает данный род, где он добывает себе пропитание и
воспроизводит себя. Тотемное животное, следовательно, в собствен-
ном теле (и собственным телом) представляет совсем отличное от
него – родную общину, территорию, особенности жизнедеятельности.
Давая людям мясо, животное умирает, но если сберегаются его кости

62
62
и выполняются определенные действия, то зверь снова может
возвратиться к жизни, обеспечивая, таким образом, свой род пищей.
Особое действие – это ритуал, еще одна вариация идеальной
связи. Ритуал сопровождает все проявления человеческой жизни с
древнейших времен и до наших дней. Такие действия очень
разнообразны и конкретно-историчны. Первые ритуалы, как отмечают
палеоэтнографы, связаны с поеданием трупов (каннибализм), то есть
тело здесь не просто пища, а особый предмет, устанавливающий связь
между людьми, захоронениями и тотемами. Ритуальное действие
всегда имеет экспрессивно-выразительный характер, например,
воспроизведение в танце всех этапов охоты на зверя и поведение
самого зверя. Это означает, что в танцевальных движениях тел
участников ритуала в инобытийной форме явлена целая совокупность
жизненно значимых компонентов социального коллектива. Здесь и
воспроизведение определенной социальной технологии, и
повествование о связи предков и потомков, и объединение людей с
высшими силами, а также с природой и многое другое. Регулярное
повторение ритуала ведет к закреплению схемы действий, которые
выполняются уже как стереотипические и утратившие свой
глубинный смысл, – так появляется обычай.
Большинству из нас в раннем детстве приходилось участвовать в
таком обычном действии с похлопыванием в ладони и речитативом:
«Ладушки, ладушки!
Где были? У бабушки.
Что ели? Кашку.
Что пили? Бражку».
Ладушки – это не ладошки, а призыв к богине Ладе, которая и
есть Бабушка, родоначальница. Кашка и бражка – сакральная пища,
употребление которой есть акт приобщения к роду, поддержание
связи с родом. Но кто из современных родителей помнит об этом?

ТЕКСТ VI
«Наказания еретиков при участии детей прослеживаются
начиная с 1562 г., особенно в Южной Франции. В Тулоне дети
таскали по городу еще живого Франсуа дю Маса, а затем побили его
камнями и сожгли; ритуал дополняется тем (нет ли здесь
эсхатологической коннотации?), что его принудили «15 мая сделать
это». Это не было простой детской игрой во время бунта, так как
… вмешательство маленьких детей являлось следствием

63
63
сознательного самоустранения представителей городской или
сельской общины, которые, помимо прочих полномочий и прерогатив,
осуществляли функции правосудия и полиции. В самом деле, когда в
Марселе дети волокли раненого и умирающего Жозефа Герена, а
затем сожгли его, в источнике особо подчеркивается, что это
происходило «с согласия консулов»...
Локализация казней свидетельствует о феномене делегирования
насилия общиной. Дети берут или получают власть, от которой
временно отказываются, отстраняются или дистанцируются
взрослые. <…> Объяснение этих ритуалов можно было свести к
понятию детского миметизма: дети вели себя так, подражая
охваченному насилием обществу взрослых. Как мы увидим далее,
жестокая трилогия «тащить – сжигать – побивать камнями»
являлась составной частью католической практики насилия.
Но тогда остается неясным, почему ритуал с участием детей
встречается только у католиков. Никогда за всю историю
протестантского насилия дети не брали и не получали от взрослых
права умертвлять...
Я усматриваю в этих проявлениях насилия ритуальный акт,
чрезвычайный и исключительно важный... с точки зрения его
символического потенциала и значения...
И в самом деле, современники видели в обрядах детского насилия
именно сакральный акт... в 1562 г. епископ Нима предпринял
репрессии против протестантов (гугенотов), приказав казнить
пасторов «преимущественно руками детей и простецов, сообразно
словам Господа, сказавшего о младенцах, что таковых есть
Царствие Его».
Дети оказались вовлечены в сферу насилия не потому только,
что они были «отражением и символом идеальной чистоты перед
лицом общества, погрязшего во грехе». Они были призваны
символически начертать на телах еретиков пророчество о том, что
творимое насилие исходит не от людей, а от самого Бога.
Подразумевались слова из Писания (Лк. XVIII, 15-17 и Мф. XIX, 13-15)
о божественной природе невинных младенцев, которые получили
благословение от Христа и потому способны провозглашать и
исполнять Божественную истину. В камнях, бросаемых младенцами,
и в разжигаемом ими костре, присутствует Божья кара; уже не
люди, а Он сам истребляет неверных. Насилие исходит от Слова;
действие есть Слово, пророчество о Страшном суде и наказании,

64
64
уготованном всем тем, кто отступил от Божьей Церкви, и
одновременно оно есть сам Страшный Суд...
Казнить пасторов руками младенцев – значило исполнить
Божий Закон, дать Духу Господнему очистить оскверненный
«порядок тварного мира и возвестить неотвратимость
эсхатологического очищения».
[Дени Крузе. След другой истории: Бог и избивающие младенцы
// История и антропология: междисциплинарные исследования
на рубеже XX–XXI веков. – СПб., 2006. – С. 167–170]

Тесную связь с ритуалом и обычаем обнаруживает магия как

специфическая социальная практика. В отличие от них она имеет
сугубо утилитарную цель и ограничена строгими условиями своей
эффективности. Магия всегда направлена на непосредственные и
измеримые результаты, выражает воздействие человека на
окружающий мир для удовлетворения его желаний. Характеристики
магии в рамках функционализма можно прочитать, обратившись к
тексту V из I-ой главы.
«Магия движется в славе прошлой традиции, но она всегда
окружена атмосферой постоянно самовозрождающегося мифа.
Поэтому миф – это не мертвое наследие прошлых веков,
существующее в культуре только как некое развлекательное
повествование. Это живая сила, постоянно вызывающая все новые
явления, окружающая магию все новыми доказательствами ее
могущества... Поток мифических преданий о прошлом постоянно
сливается с повествованиями, образующими фольклор данного
племени... Миф – это не собрание первобытных представлений о
началах всего сущего, имеющих чисто философскую подоплеку.
Он также не является итогом созерцания природы или некоторого
рода символическим обобщением ее законов. Миф выступает как
исторически образовавшееся суждение о некотором событии, само
существование которого однажды и навсегда свидетельствовало в
пользу какого-либо магического действия»7.
Не останавливаясь на данной трактовке мифа и не рассматривая
концепции мифа, предложенные А. Ф. Лосевым, К. Леви-Стросом,
М. Элиаде и другими исследователями, подчеркнем главное: миф
наряду с вышеописанными формами также является реализацией
7
Малиновский, Б. Магия, наука и религия // Магический кристалл. – М., 1994. –
С. 94.

65
65
специфических связей, представляя в своем «теле» (сюжете, лексике и
др.) не только эффективность магического действия, но и характер
отношений между людьми и богами, природными и сверхприродными
силами, членами рода и т. д., и т. п. Идеальная (презентативная)
природа мифа обеспечивает его многофункциональность и
постоянное воспроизводство в культуре. Этот вывод относится ко
всем символическим формам, «поскольку ни одна символическая
форма никогда не действует подобно стимулу: там, где она действует,
это действие осуществляется вкупе со всем контекстом...»8, в котором
она действует и оказывается его презентантом.

ЯЗЫК: МЕСТО И РОЛЬ В СТРУКТУРЕ

ПРЕЗЕНТАТИВНЫХ СВЯЗЕЙ

Первое, самое распространенное и устойчивое определение

языка – это средство коммуникации, общения. Однако суть языка, его
роль и место в обществе и человеческой жизни не сводятся только к
этой функции. С другой стороны, коммуникативная связь присуща не
только людям, но и животным. Можно ли тогда сделать вывод о
наличии языка у животных?
Исследования поведения животных выделяют такое явление, как
вокализация, т. е. воспроизведение звуков, и именно оно становится
важнейшим в анализе коммуникации. Связано это с тем, что другие,
внезвуковые, средства (поза, жест, мимика) эффективны только в
определенное время суток, даже если животное обладает ночным
зрением. Также ограничена коммуникация с помощью запахов.
Поэтому именно вокализация широко распространена в животном
мире и играет решающую роль в поведении животных. Данный факт
лежит в основе зоопсихологических и этологических представлений о
«языке» животных. Конечно, если под языком понимать сложный
поведенческий акт, в котором участвует как минимум пара особей,
сопровождающийся разнообразной вокализацией, то тогда,
действительно, язык у животных есть. Однако если язык трактовать
как систему знаков, обеспечивающую сложную активность –
мышление, поведение, коммуникацию и др. на основе символов, то
тогда говорить о «языке» животных можно только метафорически.

8
Мерло-Понти, М. Око и дух // Французская философия и эстетика XX века. –
М., 1995. – С. 235.

66
66
 Принципиальное отличие человеческого языка от «языка»
животных заключается в том, что он есть реализация презентативных
связей, это форма инобытийности, свидетельство разрыва в
биологической цепи «потребность-поведение-удовлетворение».
Издаваемые животными звуки лишь присоединяются (и
сопровождают) к поведению, которое может осуществляться и без
них, существовать без них. У человека язык не столько сопровождает
поведение, сколько в инобытийной форме (системе звуков)
представляет возможное или должное поведение, новую
деятельность. Другими словами, язык выступает средством
планирования и порождения нового. «Язык» животных такой
функции выполнять не может в силу того, что его звуки – это сигналы,
ничего не сообщающие о предметах внешнего мира, но дающие
«инструкцию» о возможном варианте поведения в конкретной
ситуации. Определенный сигнал (высота тона, ритм и т. п.) жестко
связан с определенной ситуацией, и наоборот, определенная ситуация
(опасность, благополучие, страх и т. д.) связана с конкретным
сигналом или группой сигналов. Звук становится сигналом, т. е.
выделяется из звукового фона в том случае, когда у животного
срабатывает механизм рефлекса.
Полевые и лабораторные наблюдения дают возможность
выделить «девять поведенческих циклов, сопровождающихся
вокализацией, и соответствующих им типов звуковых сигналов:
общения с матерью, общения с детенышем, ориентированный,
контактный, игровой, пищевой, половой, защитный и агрессивный»9.
Разумеется, существуют специфические случаи звуковой
коммуникации, например, эхолокация или очень ограниченные типы
звуковых сигналов. Однако это не отменяет общего положения:
человеческий язык как средство коммуникации принципиально
отличен от поведенческих актов животных, сопровождаемых
вокализацией. Фонетический строй, грамматика, синтаксис,
лексическая открытость, ситуативная независимость – все это
отсутствует в любой, даже очень сложной коммуникации у животных.
Коммуникативная функция языка представляет собой сложную
систему, включающую не только передачу информации. Хорошо
известно, что люди могут общаться, не ставя целью передать какое-
либо знание или выразить свое эмоциональное состояние, либо

9
Алексеев, В. П. Становление человечества. – М., 1984. – С. 186.

67
67
оказать воздействие. Они общаются вроде бы без всяких целей,
просто так. В этом и заключается особая разновидность языковой
коммуникации – фатическая (от лат. fateri – выказывать,
обнаруживать, показывать) функция. Ее еще можно назвать
устанавливающей контакт. Она действует в тех случаях, когда на
первый план выходит именно событие контакта как подготовка
условий к дальнейшему общению. Здесь выявляется
презентативность языка: будущая углубленная и насыщенная
коммуникация в виде возможности уже присутствует в общении-
контакте. Более того, такие контакты всегда регулируются
определенными нормами. Так, при вопросе о погоде люди не вдаются
в глубокие рассуждения о климатических, экологических и прочих
обстоятельствах сегодняшнего ее состояния, а на вопрос «Как дела?»
обычно отвечают кратко и малоинформативно. Следование
стандартным вопросам и ответам – это и есть регуляция данной
функции социальными идеальными нормами. Будучи нормативной
формой презентативной связи, язык сам подчиняется нормированию.
Как уже отмечалось, язык многофункционален. Он не только
обеспечивает коммуникацию, но также выступает инструментом
мышления и одновременно его продуктом. Наличие языка в данном
случае позволяет хранить накопленную информацию и транслировать
ее последующим поколениям. Животные, конечно, тоже передают
свой опыт внегенетическим путем через обучение. Многолетние и
разнообразные исследования в этой сфере выявили механизмы,
которые обеспечивают перцептивное обучение – формирование
представлений о жизненно важных сигналах, исходящих из среды и
адекватной реакции на них; различение свойств ситуации и выработка
специфических видов поведения; построение пространственных
образов, в которых фиксируются расположения предметов, их
границы, что обеспечивает животному перемещение в пространстве,
вызванное различными потребностями; формирование «планов»
действий, что свидетельствует о способности животных создавать
психические аналоги материальных предметов и, вероятно, состояний
организма; улавливание связей не только пространственных, между
предметами, но и событиями (действиями и результатами) по типу
инсайта (опыты Келера с шимпанзе). «Шимпанзе, сидящий в клетке,
не задумываясь достает лежащий снаружи плод палкой, если она
достаточно длинна для этого. Перед нами типичный одноступенчатый
план. Ситуация резко меняется, когда этот простейший план

68
68
увеличить лишь на одну ступень – именно, составить две палки и
достать этим увеличенным орудием плод, до которого нельзя
дотянуться ни одной из имеющихся у обезьян палок. Шимпанзе
Султан, с которым работал известный немецкий зоопсихолог
Вольфганг Келер, решил эту задачу в течение часа. Правда, к чести
Султана следует сказать, что дочери Келера, которой в то время было
2 года и 7 месяцев, на решение совершенно аналогичной задачи
потребовалось несколько часов»10.
Однако способности к обучению, передача и сохранение опыта
имеют у животных принципиальные границы, заданные видовыми и
индивидуальными биологическими возможностями. Поэтому
накопленный опыт может передаться только в определенном
интервале времени – ныне живущих особей. Скорее всего, причина
состоит в том, что функциональным механизмом передачи опыта в
мире животных является подражание. Поэтому передача опыта у
животных осуществляется путем заимствования у сейчас живущих
особей. Сравнивая, например, пение соловья с человеческой речью,
можно уподобить это пение речи, поскольку число нот весьма велико,
как и их комбинация. Недаром знатоки птичьего (соловьиного,
канареечного) пения отмечают, что есть выдающиеся экземпляры,
способные создавать сложные вокализы, запоминать их и в
дальнейшем с точностью воспроизводить, а также служить образцами
для подражания другим птицам.
Здесь есть внешняя аналогия с таким свойством человеческого
языка, как открытость, или продуктивность. Однако это только
аналогия. Продуктивность языка – это создание новых слов и
высказываний в качестве знаков (а не сигналов) каких-то реальных,
общественно значимых ситуаций, явлений, предметов, отношений,
событий и т. д.
Продуктивность языка в данном случае есть инобытийность
новизны в общественной жизнедеятельности, во-первых, и, во-
вторых, целостности самого языка, поскольку невозможно без таких
его качеств, как семантичность, дуальность, рефлексивность,
уклончивость. Кстати, это последнее качество обусловливает
возможность ложных высказываний. Это тоже чисто человеческая
особенность: нет ни одного свидетельства того, что животное в своем
«языке» использует такое явление, как обман, ложь.

10
Панов, Е. Н. Знаки. Символы. Язык. – М., 1983. – С. 31.

69
69
 Человеческий язык не завязан на актуально текущем времени.
Опыт предшествующих поколений фиксируется в иной форме – в
форме знания, которое существует в знаково-символическом виде.
Слово (понятие) и их система начинают жить самостоятельной
жизнью, никак уже не детерминированной поведенческим актом и
вызывающей его ситуацией, но включается в систему не-
естественных связей и отношений, т. е. в общество. Таким образом,
язык, как и труд, есть социальное образование. Это значит, что в нем,
в ином бытии реализуются человеческий опыт, материальная
деятельность, эмоционально-психическая жизнь, телесность и ее
практики. В языке в свернутом, спрессованном виде наличествует
опыт человечества, отдельных его частей (этносов, народов, классов,
профессиональных и других групп). Конкретный человек, осваивая
свой родной язык в такой специфической (инобытийной) форме,
воспринимает и воспроизводит общественный опыт.
Другой важнейший момент, характеризующий специфику языка
и его символическую природу, заключается в том, что человек может
освоить любой язык, а не только тот, на котором говорят его родители
и предки. Животные, даже в специальных лабораторных условиях, не
могут выйти за «рамки своего рода».
Рассмотрим два знаменитых эксперимента, осуществленных в
30-е гг. ХХ в. советской исследовательницей Н. Н. Ладыгиной-Котс и
американскими психологами супругами Гарднерами. Надо отметить,
что цели исследования были разными: в первом случае – понять
различия между шимпанзе и человеком, во втором – установить
общность, а может быть, и стереть границу.
В обоих случаях исследователи создавали особые условия для
жизни обезьян, радикально отличные от их естественного
существования. Так, Н. Н. Ладыгина-Котс воспитывала шимпанзе
Иони в собственной семье, круглосуточно находясь с ней в общении,
а Гарднеры создали в лаборатории ситуацию для шимпанзе Уошо,
которая немногим отличалась от условий жизни их собственных
детей. За три года Уошо научилась пользоваться 132 знаками
жестового языка глухонемых и «понимать» еще несколько сот знаков,
а также стала соединять знаки, например: «открыть-ключ-пища», «ты-
щекотать-Уошо». Означает ли это, что Уошо научилась говорить? Нет
единого ответа на этот вопрос. Уже более сорока лет психологи
спорят по этому поводу, социологи и этологи даже употребляют
термин «формирование внутренних концептов», которые

70
70
представляют собой связь между внутренним состоянием организма и
внешними событиями. Другими словами, опять обнаруживается
ситуативность «языка» животных, даже если они используют знаки
языка человеческого. Далее, не следует забывать, что Уошо
находилась в особых условиях, следовательно, обучение языку
глухонемых – для нее неестественное поведение, в обычной
природной среде ей такой «язык» не нужен; попытки общаться таким
же образом со своими собратьями не привели к успеху – другие
обезьяны, находясь в естественных условиях обитания, Уошо «не
понимали» и язык не освоили.
Результаты изучения эмоциональных, познавательных и
поведенческих возможностей шимпанзе Иони стали мировой
сенсацией, когда в 1935 г. вышла в свет книга «Дитя шимпанзе и дитя
человека в их инстинктах, эмоциях, играх, привычках и
выразительных движениях», в которой Ладыгина-Котс изложила
детально сравнение особенностей поведения Иони и собственного
сына в возрастном интервале от полутора до четырех лет.

ЛАДЫГИНА-КОТС Надежда Николаевна (1889–1963) – первая

русская женщина-зоопсихолог. Основатель отечественной школы
сравнительной психологии, приматолог и антрополог. Вместе с
супругом А. Ф. Котсом создала Дарвинистский музей, где более двух
десятилетий вела экскурсионно-просветительскую работу. Автор
многих монографий, посвященных исследованиям эволюции
психической активности животных, филогенетических предпосылок
человеческой психики и трудовой деятельности.

Установление Ладыгиной-Котс наличия у высших обезьян

наглядно-действенного и наглядно-образного мышления, способности
осуществлять элементарные абстракции, тем не менее, не явилось
основанием для вывода об общности психической деятельности
шимпанзе и человека. Наоборот, Н. Н. Ладыгина-Котс постоянно
подчеркивала, что психические процессы, в том числе
обеспечивающие речевое общение, у шимпанзе и человека (ребенка)
принципиально отличаются.
Вывод из сказанного может быть только один – язык животным
не нужен, но у некоторых из них есть биологические предпосылки к
обучению некоторым видам поведения, похожим на человеческую
языковую коммуникацию.

71
71
 У человека дело обстоит иначе: даже не зная языка, человек
понимает, что произносящий какие-то звуки другой человек говорит.
В каждом из тысячи языков на Земле, конечно, существует своя
система звуков, но каждая из них удовлетворяет двум важнейшим
условиям: все входящие в нее звуки достаточно четко
противопоставлены по месту и способу произношения; используются
только такие звуки, которые можно различить на слух.
А конкретность этих различий дает возможность различать языки, но
не разрушает Язык. При этом сама по себе система речевого слуха не
завязана не на какую-либо систему языка. В мозге нет такого
закрепления, что и обеспечивает возможность подстройки к значимым
звуковым противопоставлениям, т. е. любой язык, если это язык, а не
сопровождающая поведение вокализация, человек воспринимает
именно как язык и слышит как речь. В физиологическом аспекте
система речевого слуха формируется вместе с языком и
функционально обеспечивает речевую деятельность.
Язык и речь во всем их многообразии есть средство
обобществления человеческого знания, рождающегося в активном
взаимодействии с природой и другими членами человеческого
коллектива. Язык есть презентант солидарного способа
существования особого вида существ – Homo Sapiens. Язык стал
носителем и выразителем знания о мире и других людях, то есть в нем
представлено отношение, следовательно, язык производит разрыв
между человеком и природой и заполняет, наряду с другими формами,
образовавшийся зазор.
Представляя общество в его инобытии, язык сам оказывается
общественным феноменом. Он рождается вместе с обществом
и может функционировать только в обществе. Более того, язык
рождается как целое. Еще в 1843 г. основоположник языкознания
В. фон Гумбольдт отмечал, что «язык не может возникнуть иначе, как
сразу и вдруг, или точнее говоря, языку в каждый данный момент его
бытия должно быть свойственно все, что делает его единым целым».
Таким образом, по своей сути язык есть идеальная форма,
что выражается в презентации каждой «отдельной частью»
(грамматика, лексика, фонема, морфема и др.) языка в целом, так же
как и каждая функция языка несет в себе все другие его функции
и не может реализоваться в «чистом» виде. Достоверные факты жизни
человеческих детей в животных сообществах свидетельству-
ют о поразительной способности нервной системы адаптироваться к

72
72
необычным условиям. Высокая приспособленность выразилась
в том, что ребенок, усвоив крики («язык» и повадки, которые
запускали у животного соответствующий рефлекторный тип
поведения), побуждал животных кормить и оберегать его на
протяжении ряда лет. Однако не известно ни одного случая
доживания таких детей до взрослого состояния в природе. Видимо,
онтологически у человека, как и у животных, также имеются
ограничения. Человек, «выйдя из природы», вернуться обратно
уже не может.

ТЕКСТ VII
«В горах Качар, в Индии, жители деревушки убили в берлоге
леопарда двух его детенышей, а через два дня самка леопарда
похитила близ деревушки двухлетнего мальчика. Три года спустя, в
1923 г., охотники убили самку леопарда и в ее берлоге вместе с двумя
ее маленькими детенышами обнаружили пятилетнего мальчика.
Передвигался он только на четвереньках, но очень быстро.
Он отлично ориентировался в джунглях. На ладонях и коленях у него
образовались мозолистые затвердения, а пальцы его ног были
согнуты почти под прямым углом по отношению к подошвам. Он был
покрыт рубцами и царапинами. Бросался на кур, которых рвал на
части и пожирал с необычайной быстротой. Лишь медленно он
привыкал к людям и перестал кусаться. Спустя три года мальчик
научился стоять и ходить вертикально, однако по-прежнему
предпочитал передвигаться на четвереньках. Приучился он также к
растительной пище. Какая-то неизлечимая болезнь глаз, перешедшая
в слепоту, затрудняла его «очеловечение», и вскоре он погиб.
Наиболее известна находка двух девочек в 1920 г. в Индии в
волчьей берлоге вместе с выводком позже родившихся волчат. Одной
было лет семь-восемь, другой – около двух. Будучи доставленными в
воспитательный дом, они сначала ходили и бегали только на
четвереньках, причем только в ночное время, а в течение дня спали,
забившись в угол и прижавшись друг к другу, как щенята. Да со
щенятами они и чувствовали себя лучше, чем с детьми. По ночам
выли по-волчьи, призывая свою приемную мать, и всячески старались
убежать обратно в джунгли. Воспитатели настойчиво работали
над их «очеловечением». Но младшая, названная Амалой, умерла через
год. Старшая, Камала, прожила еще девять лет. Добрых пять лет
ушло, пока она научилась ходить прямо. Говорить же и понимать

73
73
человеческую речь она училась очень медленно. Поистине силы ее ума
были истрачены на приспособление к среде совсем иного рода.
Достигнув примерно семнадцатилетнего возраста, она по уровню
умственного развития напоминала четырехлетнего ребенка. (См.:
Малахова Л. Вскормленные зверем // Знание – сила. – 1955. – № 11;
Поршнев Б. О чем говорят эти факты. – Там же.)
Нечто подобное наблюдалось и у других спасенных детей.
В 1956 г., опять-таки в джунглях Индии, был найден мальчик,
проживший предположительно шесть или семь лет в волчьей стае.
Ему было лет девять от роду, но по уровню умственного развития он
походил на девятимесячного ребенка. Мальчик, получивший имя
Лакнау Раму, только после четырехлетнего пребывания в госпитале
под постоянным наблюдением врачей стал время от времени
передвигаться в вертикальном положении и избавляться от
закрепившейся неподвижности запястий и лодыжек. Очень медленно
он привыкал к общению с людьми и к обычной человеческой пище,
отвыкая от сырого мяса.
Эти редкие факты дают исходную позицию для понимания
скачка от животного, даже самого высшего, к человеку. Пусть мозг
человека анатомически несравненно выше развит, сложнее устроен,
чем мозг любого животного, – в нем только таится возможность
речи и мышления. Это можно сравнить с электрическим мотором:
нужен ток, способный привести его в действие. Этим током,
вызывающим речь и сознание в человеческом мозгу, является
совершенно особая сила – специфически человеческие отношения и
взаимосвязи. Нет этого – и человек все-таки остается животным,
хоть и очень тонко приспособляющимся к среде.
Теперь рассмотрим обратный случай: может ли человеческий
мозг, уже несущий в себе этот заряд, снова его утратить и
деградировать до животного уровня?
Нет, факты свидетельствуют, что «очеловечение» относится
к категории необратимых процессов...
Речь и сознание не могут быть утрачены человеком из-за
отсутствия общения в течение любого срока. Это может случиться
только в результате патологических нарушений работы мозга...
Конечно, человек в известных науке случаях крайней изоляции не
расцветает, как вымышленный Робинзон, а грубеет и внешне, и
внутренне. Он может многое забыть из культурных навыков, речь
его может обеднеть. Силы его ума будут направлены на физическое

74
74
самосохранение или, если это религиозное отшельничество, на
бесплодное самосозерцание, повторение немногих мыслей или
молитв. Словом, человек подчас теряет при длительной изоляции ту
или иную долю духовного потенциала, каким он обладал к ее началу,
но никогда не утрачивает его целиком...»
[Поршнев, Б. Ф. Социальная психология и история. – М., 1979. –
С. 136–139]

Язык, являясь семиотической системой – системой условных

знаков, кодирующих, т. е. преобразующих сообщение в новую форму,
не исчерпывает все возможные варианты таких систем. Существуют
другие знаковые системы, например, этикет, система знаков уличного
движения и т. д. Все они выполняют функцию регуляции, но только
язык выполняет функцию познания. При восприятии предметов к ним
всегда что-то, так сказать, приписывается, а именно наше знание о
том, для чего и как можно использовать данный предмет, что
объединяет и отличает его от других предметов. Все эти
отличительные признаки человек берет из опыта не только и не
столько своего личного, но из опыта человечества. Формой
существования этих признаков, отличной от их материально-
вещественного бытия, т. е. инобытийной формой выступает понятие.
Объединение предметов и их свойств, т. е. установление связей
между ними, безразличными для организма, присуще и животным.
В биологии это называется сенсорным предобусловливанием и
связывается с ориентировочной реакцией. На этой основе делается
вывод о формировании внутренних концептов, т. е. сложных
композиций представлений о внешних событиях и внутренних
состояниях, важных для организма. Слово «концепт» не должно
вводить в заблуждение и трактоваться по аналогии с понятием,
которое есть презентация общественно-исторической жизни людей в
виде знания о включенных в эту жизнь предметах, процессах,
событиях и выраженного в языке.
Язык как семиотическая система есть способ организации
мира через расчленение и обозначение предметов и, таким образом,
познания их. Это возможность увидеть мир именно таким, каким он
известен не только ныне живущим, но и предшест-
вующим поколениям, а также каким он будет известен
последующим поколениям. В этом заключается принципиальная
характеристика языка и его отличие от всех других знаковых

75
75
систем, в том числе и «языка» животных. Язык – средство фиксации
результатов познания и предметно-вещественной деятельности.
Следовательно, язык выступает важнейшим условием миро-
видения и мирочувствования, оказываясь символической формой, или
инобытием, мира.
Идея о роли языка в формировании представлений о мире и
обусловленности этими представлениями способа и форм жизни
людей появляются в XIX веке и связаны с работами В. фон Гум-
больдта. «В каждом языке заключено самобытное миросозерцание.
Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь
язык в целом выступает между человеком и природой,
воздействующей на него изнутри и извне... И каждый язык описывает
вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано
выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого
языка»11. В ХХ веке американскими лингвистами Э. Сепиром и Б.
Уорфом была разработана так называемая гипотеза лингвистической
относительности, суть которой заключается в положении о том, что
язык в своих нормативных и деятельностных проявлениях на
бессознательном уровне влияет на восприятие и переживание мира.
Таким образом, носители различных языков усматривают,
воспринимают, следовательно, действуют различным образом. В этом
авторы данной гипотезы видят основания различия культур.
Уорф, будучи не профессиональным лингвистом, а инженером,
выпускником Массачусетского технологического института, всю
жизнь собирал материалы о влиянии языка на мышление. Опираясь на
богатые фактологические данные из археологии цивилизации майя и
ацтеков, знание многих языков американских индейцев, Уорф сделал
вывод, что «мы расчленяем природу в направлении, подсказанном
нашим родным языком». Однако следует обратить внимание на то, что
сам язык – это презентант всей совокупности общественной жизни
людей, поэтому «языковая картина мира» не может выступать
первичным фактором: язык не предшествует деятельности, или, как
подчеркивает Уорф, в той или иной ситуации люди ведут себя
соответственно тому, как они говорят. Скорее люди говорят в
соответствии с тем, как они действуют в той или иной ситуации.
Несомненно, ребенок, живущий на островах Океании, узнает, что есть
11
Гумбольдт, В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на
духовное развитие человечества [1830–1835] // В. Гумбольдт. Избранные
труды по языкознанию. – М., 1984. – С. 80.

76
76
сто видов бананов благодаря языку, однако жители Океании
различают такое количество видов не потому, что есть сто слов, а
наоборот: они имеют столько слов для разных видов, поскольку
различение видов бананов жизненно необходимо и играет
существенную роль в их общественной практике. Понятно, почему
для жителей Севера необходимо множество слов для обозначения
разных видов снега, но им вполне может быть достаточно одного
слова для наименования всех видов бананов. Таким образом, гипотеза
Сепира-Уорфа, возможно, правомерна для объяснения влияния языка
относительно каждого отдельного его носителя как представителя
определенного этноса, но она очень сомнительна в отношении этноса
в целом.
Рождение языка в антропосоциокультурогенезе и превращение
его в фундаментальное качество социального бытия обеспечивается
таким же механизмом, который был рассмотрен при анализе труда.
Этот механизм есть символизация, которая реализует особые
презентативные связи.
Таким образом, становление человека и общества является
единым процессом – антропосоциокультурогенезом. В ходе его
происходит разрыв в природной связи и складывается особая среда, в
которой только и может существовать человек в качестве человека, а
не просто биологического вида Homo sapiens. Оказываясь
взаимообусловливающими в генезисе, человек и общество связаны
презентативной связью: человек несет в себе общество, а оно
выступает проекцией человека. Этот вывод является теоретико-
методологической основой социально-антропологического раскрытия
дальнейших тем данной работы.

Вопросы для самоконтроля

1. Что такое антропогенез?
2. Какие гипотезы становления человека существуют?
3. В чем заключаются трудности дарвиновской теории?
4. В чем суть социокультурогенеза?
5. Что нового внесла диалектико-материалистическая философия в
понимание генезиса человека и общества?
6. На каких основаниях в социобиологии и этологии делается вывод о
наличии культуры в животном мире?
7. Как трактуется социальность?
8. Какие связи отсутствуют в природе?

77
77
9. Что такое инобытие?
10. Какие формы идеальных связей существуют?
11. Чем отличается труд от поведенческой активности животных?
12. Какова связь труда и целесообразной деятельности?
13. Можно ли считать труд фактором преобразования человека?
14. На каком основании утверждается наличие презентативной связи в
символе?
15. Что такое символизация?
16. Как можно проинтерпретировать тезис Кассирера: «человек есть
символическое животное»?
17. Когда и почему возникают социальные нормы?
18. Что общего между табу, магией, ритуалом?
19. В чем суть языка с позиций социально-антропологического
подхода?
20. Можно ли считать пение птиц разговором?

78
78
 ГЛАВА III. ТЕЛО И ЕГО ТЕХНИКИ КАК ПРЕЗЕНТАНТЫ
ИСТОРИИ И СОЦИАЛЬНОСТИ

Ключевые слова: инкорпорация, тело, техники тела,

социальный код, социальный маркер, текст, экспрессивный
порядок, унификация, идентификация.

Символизация охватывает не только находящиеся вне человека

обстоятельства, предметы, события, процессы. Само человеческое
тело и его техники выступают символами, оказываются продуктами
действия механизма символизации. Это означает, что социальность
презентирована самим телом человека, а не только отношениями
людей. Другими совами, тело и телесные техники суть инобытие
общества и его истории.
Инкорпорация (включение, «вписывание») социальности и
истории в человеческое тело, как и экстраполяция техник тела и его
самого на общество, встраивание в общественные структуры –
одновременный и взаимозависимый процесс.

ТИП СОЦИАЛЬНОГО ПОРЯДКА И ХАРАКТЕР ТЕХНИК ТЕЛА

Антропосоциокультурогенез – это по сути «подгонка» в ходе

истории человека, общества и культуры друг к другу. Начавшись с
незапамятных времен, этот процесс никогда не прекращается и
прекратиться не может. В предыдущих главах рассматривались
условия, формы и механизм взаимодетерминации и ее результаты.
В их ряду теперь следует рассмотреть инкорпорацию, которая
осуществляется на протяжении всей жизни человека и представляет
множество разнообразных компонентов. Не существует «чистого»
биологического человеческого тела, оно всегда несет на себе печать
общества и его истории. На протяжении всей истории общества люди
всегда работали со своим телом. Как отмечал М. Мосс, техники тела
первичны и существуют до инструментальных техник, т. е. действий с
предметами как средствами.

МОСС Марсель (1872–1950) – выдающийся французский социолог и

антрополог. Один из инициаторов создания Института этнологии при
Парижском университете, первый президент французского института
социологии. Последователь социологической школы Э. Дюркгейма,

79
79
учеником которого он был. Оказал серьезное теоретическое влияние
на французскую антропологическую школу, в частности на
концепцию К. Леви-Строса. За многолетний период
преподавательской деятельности сформировал первое поколение
французских полевых этнологов.
Главный труд, ставший классическим исследованием
традиционных обществ, – «Очерк о даре. Форма и основание обмена
в архаических обществах» (1925 г.).

Исторически с развитием трудовой деятельности само

человеческое тело модифицируется и все более расширяется круг
действий, которые может выполнять человек своим телом. Например,
несмотря на сходность человеческой руки и руки шимпанзе, ни одна
обезьяна не в состоянии выполнять множество операций, которые
человеческая рука делает без затруднений.
Изобретение языка и его использование приводят к изменению
строения тела и развитию речевого аппарата и мозга. Это, в свою
очередь, расширяет возможности жизнедеятельности. Об этом шла
речь в главе I. Здесь же следует обратить внимание на другой момент.
Сама речь, с ее орфоэпическими, интонационными, лексическими
особенностями, наличие акцента представляют собой механизм
социальной дифференциации. Как отмечал французский писатель
А. Моруа, «когда мои родители отправили меня в один из парижских
лицеев, где мой нормандский акцент вызывал насмешки, я сделался
угрюмым. Заложив руки в карманы, я одиноко бродил по двору.
Друзей у меня не было»12.
Это означает, что телесные параметры могут и действительно
определяют место человека в социальной структуре, возможности
коммуникации и самореализации. Действие социального способа
существования, реализующего презентативные связи, находит свое
выражение во взаимозависимости видов организации общества и
видов техник тела.
Можно выделить два больших класса техник тела, которые
представляют два типа социальных порядков. Первый тип – это
деятельность по обеспечению физического существования людей, или
материально-производственный порядок. Его презентирует работа
телом. Другой тип – это экспрессивный порядок, т. е. воспроизводство

12
Моруа, А. Путешествие в страну эстетов. – Минск, 1987. – С. 15.

80
80
социальных статусов и ролей, чему в большей мере соответствует
работа над телом.
Разумеется, такое четкое разделение социальных порядков и
техник тела, в первую очередь, результат научной классификации.
В действительности оба вида техник тела зачастую неразрывны и
представляют каждым своим вариантом оба социальных порядка. Так,
человек, выполняющий тяжелую физическую работу, одновременно
своим телом демонстрирует и материально-производственный
порядок, и экспрессивный – в мимике, позе.
Поза как техника тела – это очень яркий пример неразрывности
работы телом и работы над телом. В позе, т. е. конфигурации частей
человеческого тела, их пространственного расположения
относительно друг друга и иных физических предметов, фиксируется
и в идеальной форме выражается и физическое состояние
человеческого организма (усталая поза), и психологический настрой
(непринужденная, свободная поза), и социальное положение –
доминантное или подчиненное (сидеть с высоко поднятой головой,
откинув корпус назад или стоять с опущенной головой и
ссутулившись).
В традиционных (племенных) обществах, как отмечают
антропологи, львиная доля времени (до 80 %) используется в
техниках тела, воспроизводящих экспрессивный порядок.
В современной истории также наблюдается рост временных затрат на
данные техники. Следовательно, ответ на вопрос, почему люди всегда
работают над своим телом, и нужно искать в специфике организации
общества, его сегментации или иерархической структуре.
Работа над телом – это способ включения или выключения из
общества в целом или его сегмента. Все изобретенные человеком
действия над телом, начиная с древнейших и кончая современными,
по большому счету имеют одну цель – утвердиться на занимаемом в
социальной структуре месте или занять другое место.
Работа над телом всегда связана с его изменением: к телу что-то
прибавляют (наращивают мускулатуру, отпускают бороду или усы,
отращивают волосы, наращивают ногти, наносят татуировки и т. д.);
от тела что-либо убирают (стригут волосы, ногти, уменьшают объем
тех или иных частей тела). Все это ведет к преобразованию формы,
вида тела. В древности в Китае некоторым девочкам на ноги с раннего
детства надевали колодки, чтобы сформировать маленькую ступню,
что могло стать одним из условий попадания в гарем императора.

81
81
 Работа с телом в империи инков была еще более радикальной.
Младенцам, у которых череп в основном состоит из хрящевых
соединений, надевали деревянные шлемы. В результате череп
принимал соответствующую форму: царский – квадратную,
солдатский – треугольную, крестьянский – заостренную вверх. Так
человеческое тело наглядно выражало социальную детерминацию,
навсегда закрепляя людей за определенной кастой. Каждый человек
своей формой черепа раз и навсегда был привязан к своему
социальному положению и виду деятельности.
В некоторых современных африканских племенах женщины с
помощью специальных колец вытягивают шею настолько, что уже не
могут держать голову без этих колец, но это обеспечивает им удачное
замужество. Повальное увлечение современных людей из шоу-
бизнеса, киноиндустрии и других групп пластической хирургией по
своей сути ничем не отличается от вышеупомянутых техник. Даже
эпатажные для своего времени техники, например, короткие волосы у
мужчин в веке XVIII или прическа «ирокез» современных панков,
выполняют одинаковую функцию – выделяясь, закрепиться в
определенном статусе, тем самым занять свое место в социальной
структуре. Различного рода инициации – специальные действия,
символизирующие в традиционных обществах переход юношей и
девушек во взрослое состояние, следовательно, изменение места и
статуса в социальной структуре, – всегда связаны с работой над
телом: нанесение татуировок, шрамов, удаление части зубов и др.
Сюда же относится изменение в одежде, прическах, ношении
оберегов, талисманов и др. В современном обществе инициация как
техника тела также сохраняется, теряя свой сакральный (священный,
мистический) характер и жесткие воздействия на тело. Тем не менее
ее символическая природа остается и выполняет ту же функцию, что и
многие тысячелетия в прошлой истории.
Однако символ – образование многозначное, инициация,
следовательно, содержит другое значение – формирование такого
порядка, в котором люди могли бы идентифицировать себя с себе
подобными. Себе подобный – это член своей общины, группы,
сообщества. Таким образом, достигается двоякая цель – вписывание
человека в конкретную социальную общность и выведение его из
общности животных, т. е. закрепление разрыва с природой путем
заполнения образовавшегося зазора преобразованным телом или
телом, прошедшем символизацию. Культивирование (обработка)

82
82
тела – это не что иное, как формирование человеческого из
природного путем лишения в ходе обработки естественных качеств
самого тела. Такое тело, конечно, требует и других, не-естественных
способов своего существования, что нам и демонстрируют различные
техники ходьбы и бега, прыжка, плавания, сна, приема пищи,
рождения детей (сидя, стоя, лежа), не говоря уже о сексуальных
техниках или танце. Чем обусловлено это многообразие?
Локализацией качества – быть человеком – в конкретно определенной
социальной общности. Быть человеком, в таком случае, означает есть,
спать, заниматься сексом, рожать детей и т. д., и т.п. так, как принято у
нас. Поэтому для первобытного сознания (которое, увы(!), никуда не
исчезло за прошедшие тысячелетия) демаркация «свой-чужой»
проходит в прямом смысле по человеческому телу и его техникам.
Одновременно быть человеком означает принадлежать к социальной,
а не животной (природной) общности.

ТЕКСТ I
«Все те покровы, которые цивилизация набрасывает на тело,
эротика приоткрывает заново как область запретную и потому
вдвойне желанную.
Соблазнительность – это и есть двойная желанность, в
которой «сексуальное» желание дополняется «эротическим». Без
запрета нет соблазна. Если сексуальность – область первичных
хотений, «половой жажды и голода», которые требуют скорейшего
утоления, то эротика – область соблазнов, которые возникают из
запретных механизмов цивилизации и проигрывают весь ее
героический и трагический пафос в обратном порядке, как процесс
медлительного, колеблющегося, «поступательно-возвратного»
разоблачения ее покровов.
Таким образом, имеет смысл различать сексуальность и
эротику как половую энергию на входе и на выходе из цивилизации.
Сексуальность, так сказать, первична; система запретов и
ограничений, налагаемых цивилизацией, вторична; а эротика в этом
порядке третична, это уже не нагое и не прикрытое, а раздетое...
Эрос как продукт цивилизации несравненно могущественнее
полового инстинкта. Цивилизация есть самовозрастающий эрос,
механизм его расширенного воспроизводства через преодоление.
Традиции и табу – тот могучий пресс, под давлением которого

83
83
натуральный сок здорового инстинкта превращается в хмельное
вино, которое кружит головы поэтам и завоевателям.
Если сексуальность нуждается в разрядке желаний, то эротика
– в самом желании, которое уже несводимо к физическому акту
удовлетворения. Различие сексуального и эротического выражается в
обыденном языке как разница глаголов «хотеть» и «желать».
Сексуальность – это «хочу», эротика – «желаю»...
Человеческое желание порождает множество иллюзий,
фантазий, отсрочек, символических замен, выражающих его
неутолимость. Хотение, удовлетворяясь, остается тем же самым
хотением, тогда как желание, удовлетворяясь, ищет новый предмет
желания и/или новые способы его удовлетворения. Хотение
консервативно, желание революционно. Хотение – это жажда,
которая ищет утоления. Желание, напротив, ищет утоления, чтобы
еще больше жаждать...
Удовлетворение достигается оргазмом, но желание
превращает близость в череду ускользаний, в длительную игру,
которая торопит оргазм – и вместе с тем силится его отдалить,
как награду и кару. Точно так же утоление голода и жажды «хитро»
откладывается этикетом застолья, ходом беседы, затейливостью
кушаний и сервировки, ожиданием гостей и очередных блюд...
Желание есть некая кривая, по которой природа посылает
импульс размножения самой себе, – а человек по этой кривой убегает
из природы. Цивилизацию можно рассматривать как грандиозную
игру либидо с самим собой, систему его возрастания через
самоподавление. Вопреки ходячему фрейдистскому представлению,
цивилизация – это не тюремные оковы, от которых желание хочет
поскорее освободиться, а напротив, это золотые цепи, которыми
желание украшает себя.
По отношению к отдельным личностям цивилизация может
действовать как репрессивная сила, но в целом человечество само
выращивает в себе неутолимость желания посредством отсрочек и
запретов. Поэтому вряд ли можно принять обязательную для
классического фрейдизма связь между цивилизацией и неврозом и
определение человека как невротического животного.
Самоподавление желания – признак его здоровья, его владения
собой».
[Эпштейн, М. Н. Введение в эротологию //
Философские науки. – 2011. – № 7. – С. 67–71]

84
84
 Античность, в отличие от первобытности, не просто сохраняет
цель культивирования тела как способа социализации и локализации
человека, но вносит иной смысл в эту работу, расширяя
символическое значение: теперь гармоничное развитие
физиологического в человеке понимается как воспроизведение
мирового порядка, но в уменьшенном масштабе. Эстетизм античной
науки связан, как отмечал А. Ф. Лосев, именно с отождествлением
космоса – гармоничного порядка – с телесностью. Отсюда пластика
тела воплощается в пластике среды, окружающей тело. Архитектура и
скульптура предстают наивысшей формой такой среды. Человеческое
тело – это микрокосм, оно так же гармонично, пластично
организованно, как и большой космос. Потому развитие особой
социальной практики – гимнастических занятий – реализовывало не
только сугубо прагматическую задачу, а именно – подготовку воинов,
владеющих своим телом и обладающих боевыми навыками.
Она создавала базовое космическое условие – гармонично развитое
тело для сохранения и воспроизводства мирового порядка. Ту же цель
преследовало другое античное изобретение – олимпийские игры.
Конечно, и античным олимпийцам не были чужды сугубо
психологические формы самоутверждения – почет, тщеславие, жажда
первенства и т. п. Однако они не даром назывались олимпийцами: в
них зримо, непосредственно, в самом их теле присутствовало
божественное устройство макро- и микрокосмоса. Так, слава, которой
венчало победителей античное общество, была выражением не только
и не столько восхищения перед возможностями того или иного
человека, сколько признательностью за приобщение к мировой
гармонии и ее демонстрацию.
Завершение античности знаменовала фраза одного из «отцов
церкви» – «не заботься о своем теле более, чем о половой тряпке».
В таком понимании тела христианством соединились две установки:
неоплатонизма, ставшего одним из источников новой религии, и
иудаизма, считавшего, что Бог сотворил человеческое тело из праха
земного, глины. Тело как темница души, тело как сосуд греха, тело как
орудие дьявола – такие постулаты, разумеется, никоим образом не
способствовали заботам о нем. Однако полностью игнорировать тело
невозможно, прежде всего, это не позволяла такая социальная
практика, как война, требовавшая постоянной работы над мужским
телом. Таким образом, в средние века культивирование тела – это
разноплановые деятельности. Одно направление – это смирение плоти

85
85
постом, молитвой, другое – тренировка специальных навыков,
необходимых для успешных военных действий. Так складывается
культ телесной силы, мощи в противовес античной гармоничности.
Тем не менее и в том, и в другом случае работа с телом исполняет
функцию маркировки и, следовательно, локализации тела в
определенном социокультурном пространстве.
Важнейшим каналом работы над телом является использование
предметов, биологически не связанных с телом. Здесь на первом
месте оказывается одежда. Не забывая об утилитарной функции
одежды – защита от климатических воздействий, – обратим внимание
на ее социальную роль. Только полноправные граждане Древнего
Рима имели право носить тогу – длинный белый плащ без рукавов, а
император – тогу пурпурного (фиолетового) цвета. Позднее право
ношения одежды пурпурного цвета закрепилось за католическими
иерархами и западноевропейскими государями, в Китае одежду
желтого (золотого) цвета мог носить только император. Традиционные
общества характеризуются жестким закреплением типа одежды за
определенными социальными слоями. Нарушение строго каралось,
вплоть до смертной казни.
В цивилизованный период истории общества строгие правила
использования определенных видов одежды заявляют о себе в
униформе. Теперь эти правила свидетельствуют не только об
определенном социальном статусе, но прежде всего о
профессиональной принадлежности (военная форма, медицинская
форма, школьная форма и т. д.).
В современном обществе, конечно, нет таких строгих норм,
порой бывает невозможно определить по одежде социальный статус
человека, что связано с массовым ее производством и относительной
доступностью. Тем не менее, стратификационная функция одежды
сохраняется, что выражается в наличии эксклюзивных образцов,
различных модных брендов, разделении мест продажи (бутик, рынок
и т. д.). Здесь так же важна не только сама одежда, но и стиль, манера
одеваться. Например, представительницы высших слоев
американского, да и европейского общества избегают одежды ярких
цветов, экстравагантных фасонов, в то время как кино- и шоу-звезды,
напротив, именно такой одежде отдают предпочтение. Вошедшее в
язык слово «дресскод» в культуре общества потребления также
свидетельствует о сохранении символической функции одежды в
современном социальном мире.

86
86
 Наряду с одеждой ту же роль исполняют различные аксессуары:
сумки, головные уборы, перчатки, украшения и т. д. Их материал,
способ изготовления, фасон, цвет и т. д. – все свидетельствует о
статусе их владельца, способствуя их носителю утвердиться в
иерархической структуре.
Работа над телом непосредственно связана с работой телом –
мимикой, жестикуляцией, позой и др. «Встретив знакомого, японец
способен замереть, согнувшись пополам, даже посреди улицы.
Но еще больше поражает приезжего поклон, которым его встречают в
японской семье. Хозяйка опускается на колени, кладет руки на пол
перед собой и затем прижимается к ним лбом, т. е. буквально
простирается ниц перед гостем... Существуют предписанные позы для
сидения на татами. Самая церемонная из них – опустившись на
колени, усесться на собственные пятки. В таком же положении
совершаются поклоны. Надо лишь иметь в виду, что кланяться, сидя
на подушке, неучтиво – сначала надо переместиться на пол...
Сидеть скрестив ноги считается у японцев развязной позой, а
вытягивать их в сторону собеседника – верх неприличия...»13.
Существует множество универсальных и локальных техник, где
тело, реализуя свою активность, направленную на удовлетворение
биологических потребностей (сон, потребление пищи, секс),
одновременно воспроизводит социальность как способ
существования именно людей.
Таким образом, работа над телом и работа телом – это
подчинение его конкретно-историческим правилам, формам. Причем
изменяется не только анатомический облик тела, но и его
физиологические функции «прилаживаются» к требованиям
социальности, также как и способы удовлетворения биологических
потребностей. Как подчеркивал Э. Дюркгейм, социальное
нормирование вынуждает и заставляет тело «проговаривать порядок».

СИМВОЛИЧЕСКАЯ МНОГОЗНАЧНОСТЬ ТЕЛА И РАЗНООБРАЗИЕ

ЕГО СОЦИАЛЬНЫХ ФУНКЦИЙ

Инобытие общества в нормальном (соответствующем нормам)

теле является в виде социального кода. Точно так же кодируются и
телесные техники. Код есть в любом обществе, но он всегда

13
Овчинников, В. В. Сакура и дуб. – М., 2005. – С. 163–164.

87
87
обусловлен совокупностью факторов, в числе которых историчность
занимает важнейшее место.
ТЕКСТ II
«Вряд ли есть смысл в попытках вывести общий знаменатель
для целого народа. Не стоит навешивать на испанцев ярлык
«гордые», а на шведов – «флегматичные». Тем не менее, каждому
народу присущи свои отличительные черты… Есть народы, в
характере которых доминирует экспрессивность, то есть
склонность целиком подчиняться своим эмоциям и открыто
выражать их. Любить и ненавидеть, радоваться или негодовать
значит в их представлении полностью отдаваться этим чувствам
внешне и внутренне. Подавление же эмоций они считают чем-то
противоестественным, отождествляя это с лицемерием.
К другой категории можно отнести народы, в характере
которых преобладает не экспрессивность, а репрессивность, то
есть самоконтроль, и которые рассматривают свободное,
необузданное проявление чувств как нечто неподобающее, вульгарное,
антиобщественное. Англичане, считающие самообладание главным
достоинством человеческого характера, пожалуй, относятся ко
второй категории.
Слово «держать себя в руках» поистине можно назвать их
первой заповедью. Чем лучше человек умеет владеть собой, тем, на
их взгляд, он достойнее. В радости и горе, при успехе или неудаче он
должен сохранять «жесткую верхнюю губу», то есть оставаться
невозмутимым хотя бы внешне, а еще лучше – если и внутренне.
С детских лет в англичанине воспитывают способность к
самоконтролю. Его приучают спокойно сносить холод и голод,
преодолевать страх и боль, обуздывать симпатии и привязанность,
ему внушают, что человек должен быть капитаном собственной
души.
Считая открытое, раскованное проявление чувств признаком
невоспитанности, англичане подчас превратно судят о поведении
иностранцев, подобно тому как иностранцы нередко превратно
судят об англичанах, принимая маску невозмутимости за само лицо
или же не сознавая, зачем нужно скрывать свое подлинное душевное
состояние под такой маской… Однако ставить во всех случаях знак
равенства между самообладанием и лицемерием было бы
неправомерно».
[Овчинников, В. Сакура и дуб. – М., 2012. – С. 443–444]

88
88
 Социальный код абсолютно символичен. В биологическом,
естественном «материале» – человеческой плоти – присутствует нечто
иное – социальный порядок, закон, нарушение которого чревато для
тела серьезными последствиями. Следует обратить внимание на то,
что латинское слово корпус (corpus) означает одновременно и тело, и
закон, и совокупность людей (например, войсковое соединение или
дипломатический состав), и свод законов. Таким образом, работа над
телом, например, смертная казнь как преобразование тела, есть не что
иное, как «работа» закона, символ давления социальной нормы над
естеством природы. Повсеместное применение пыток в
Средневековье в качестве способа добывания признания в
совершенном преступлении – это не столько свидетельство
жестокости времени, сколько презентация понимания социального
мироустройства: преступник в прямом смысле слова выходит за
рамки порядка, нормы и этот его шаг нарушает целостность порядка,
закона, наносит ему изъян, следовательно, и тело должно быть
подвергнуто разрушению порядка, оно тоже должно иметь изъян
(вырванные ноздри, изувеченные конечности и т. п.). Коротко говоря,
изуродованное тело преступника есть носитель изуродованной
целостности социального закона.
Известно, что пытка применялась даже в том случае, если
человек уже сознался в преступлении. Вряд ли это можно объяснить
только особой жестокостью нравов. Скорее, это специфическая работа
с телом имела своей целью выведение преступника из социальной
общности: лишение тела какой-то его части, уродование тела
символизировало лишение его человечности, а смертная казнь, т. е.
деструкция тела, мыслилась не как убийство, но как реализация
абсолютной власти нормы.
И сегодня сторонники смертной казни как формы наказания
исходят, чаще всего не отдавая себе в этом отчета, из того же самого
средневекового принципа, поэтому не чувствуют себя соучастниками
убийства человека, но проводниками социальной справедливости,
способствующими торжеству закона. «Запись закона на теле»
(М. Фуко), как и «запись» нарушения закона, позволяет другим
членам общества устанавливать местоположение человека в
социальной структуре. Таким образом, кодификация превращает тело
и его техники в текст.
Позднее Средневековье, или эпоха Возрождения, знаменует
собой попытку восстановления античного понимания тела как

89
89
презентанта символа мира, гармонично организованного. Отсюда –
пристальное внимание к человеческому телу, которое приобретает
статус ценности не столько эстетической и этической, как в
античности, сколько практической, социальной. Человек,
помысливший себя носителем творческого начала, в определенном
смысле приравнивает себя к Богу. Посему в нем (человеке) носителем
божественного должно быть и тело, а не только душа. И как душа
должна быть чистой от греховных помыслов, так и тело должно быть
чистым физически. Телесность, таким образом, оказывается
инобытием мировоззренческих представлений.
Впервые идея чистоты тела как свидетельство его
сопричастности к Богу появляется в протестантизме и воплощается в
гигиенических процедурах, направленных на поддержание чистоты не
только самого тела, но и социальной среды, в котором оно находится.
Конечно, для самих протестантов физическая чистота тела, одежды,
жилища, как и их скромность, непритязательность, отсутствие
украшений, – это социальный маркер, код, благодаря которому
определяется особое положение его носителей в религиозном
пространстве. Это способ отделения себя от сторонников
католицизма, но также одновременно и определение социального
статуса и характера социального взаимодействия. Опрятность
во всем – вот один из главных культурных признаков, отличающих их
от представителей других сословий.
Новое время приносит новое понимание, а значит, и отношение
к телу. Теперь чистоплотность становится общим правилом, в том
числе и для представителей аристократии. И если королева Кастилии
Елизавета (в XV веке) мылась дважды в своей жизни – при рождении
и перед первой брачной ночью, то маркиза Помпадур в веке XVIII
принимала ванны ежедневно. Известный английский денди,
собственно и ставший родоначальником особого стиля жизни –
дендизма, Дж. Брамель (конец XVIII – XIX вв.) вводит новое правило
ухода за телом – чистка зубов, уход за ногтями, чистое белье, шейные
платки и искусство их завязывать.
Тело сегодня – это некий аморфный потенциал, который в
результате социокультурной обработки может стать чем угодно:
мужское превратится в женское и наоборот, лицо становится маской, а
маска – лицом (имидж). Стремление к унификации пола, к
бисексуальности – это одна из меток ХХ века. Утрата идентификации
– одна из главных проблем современной цивили-зации – не могла не

90
90
коснуться и тела. Поэтому в социально-антропологических
исследованиях основное внимание в разработке проблемы телесности
и практик тела сосредоточено на выработке моделей человеческой
телесности, определяющих ту или иную стратегию социокультурного
бытия.
Если в доисторических обществах «запись» закона, нормы
можно было осуществить только на самом теле и «прочитать» эту
«запись» только на теле, то с появлением письменности появляются
другие возможности. Тем не менее древнейшее «письмо» не исчезает,
напротив, совершенствуется и обогащается «язык» тела, его
«орфография», «синтаксис» и «лексика». Совершенствуется, конечно,
и инструментарий: от примитивных ножей, игл, дубинок до
гильотины, электрошокеров и т. д., и т. п. Развивается «речь» тела, т. е.
его техники. Как и любые действия, телесные техники
осуществляются в пространстве. Здесь опять обнаруживается
идеальность как сугубо социальное явление. Тело как биологический
объект находится в природном (физическом) пространстве и
подчинено природным закономерностям в виде каузальных,
генетических, механических и т. д. связей. И то же тело включено в
пространство социальное, где реализуются связи презентативные в
виде отношений (экономических, политических, моральных,
эстетических и т. д.). Как подчеркивал К. Маркс, тело, телесность
выступает «как определенное общественное отношение самих
людей»14. Техники тела одновременно реализуют как естественные
импульсы, так и социальные, презентативные связи.
Тело человека поэтому не может рассматриваться только как
биологический объект, материальный субстрат. Только химик в
полушутливой форме может определять, что «человек есть не что
иное как:
- жир, в достаточном количестве для семи кусков мыла;
- известь, в достаточном количестве, чтобы побелить курятник;
- фосфор, в достаточном количестве, чтобы сделать 2200 спичек;
- железо, в достаточном количестве для одного гвоздя среднего
размера;
- магний, в достаточном количестве для одной фотовспышки;
- сахар, в достаточном количестве, чтобы избавить одного пса от
блох».
14
Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии. – Т.1. Кн.1. – М., 1983. –
С. 82.

91
91
 Сами же люди всегда видят друг друга как носителей
социальных кодов, вычленяют в теле, одежде и т. д. социальные
маркеры, «читают» тело как текст. Это позволяет им определить
принадлежность человека к социальной группе, экспрессивному и
производственным порядкам, выявить место в социальном
пространстве.

Вопросы для самоконтроля

1. Что такое инкорпорация?
2. Почему труд является каналом инкорпорации?
3. Что презентируют техники тела?
4. Какие бывают техники тела?
5. Почему люди на всех этапах истории работают над телом?
6. В чем заключается символическая природа техник тела?
7. На основе текста II выявите техники тела.
8. Почему изменялось отношение к телу в истории человечества?
9. Есть ли отличие между профессиональной униформой и
современным «дресскодом»?
10. Как можно проинтерпретировать тезис о том, что человеческое
тело есть текст?
11. В чем суть нормирования тела через техники тела?
12. В чем состоит символизм тела и его техник?
13. Как Вы понимаете выражение: «Короля делает свита»?
14. В чем принципиальная особенность в отношении к телу сегодня?
15. Появились ли новые техники тела в современный период истории?

92
92
 ГЛАВА IV. СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО, СОЦИАЛЬНОЕ
ВРЕМЯ И ТЕЛЕСНЫЕ ТЕХНИКИ

Ключевые слова: диспозиция, позиция, социальное поле,

генезис социального пространства, структурность, цикл,
ритм, длительность, параметры измерения, событие,
состояние.

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О СОЦИАЛЬНОМ

ПРОСТРАНСТВЕ

Выделение социального пространства в качестве особой темы

исследования в социальных науках произошло сравнительно недавно.
Однако само это образование так или иначе описывалось в работах
К. Маркса, Г. Зиммеля, М. Вебера и др. В социологии впервые данное
понятие употребил немецкий ученый Ф. Шенис для изучения
отношений между людьми. Американский социолог русского
происхождения Питирим Сорокин использовал понятие социального
пространства в теории социальной мобильности и социальной
стратификации, где оно представлялось как иерархия культурных и
социальных систем. Для Сорокина характерно четкое разделение
социального и физического (геометрического) пространств прежде
всего по признаку организации: социальное пространство
многомерно, что выражается в возможности человека находиться
сразу в нескольких социальных пространствах (социальных
структурах). Поскольку организации людей осуществляются по
разным признакам (этническим, национальным, религиозным,
профессиональным и т. д.), постольку и социальное пространство
оказывается многомерным. Человек, изменяя свое положение в
физическом пространстве, может оставаться в состоянии покоя в
социальном и наоборот. Значительный вклад в разработку понятия
социального пространства внес П. Бурдьё.

БУРДЬЁ Пьер (1930–2003) – французский социолог, культуролог,

социальный антрополог. Представитель «генетического
структурализма» в социологии. Выходец из семьи провинциального
служащего, получил образование в одном из лучших высших
учебных заведений Франции – Высшей Нормальной школе (на
философском факультете). Преподавал в Алжирском университете,

93
93
Сорбонне, университете г. Лилля. С 1968 г. возглавлял Центр
европейской социологии при Высшей школе социальных наук. С 1975
года издает собственный журнал – «Ученые труды в социальных
науках», программа которого заключается в разработке и пропаганде
нового теоретико-методологического направления, получившего
название «школа Бурдьё», концептуально нагруженного, но
связанного с эмпирическим и коллективно осуществляемым
исследованием общества и человека. В настоящее время наряду с
«Французским социологическим журналом» это ведущее издание
Франции. В 1981 г. избран в состав Коллеж де Франс – свидетельство
высокого признания деятельности Бурдьё ученым и философским
сообществом.

Согласно П. Бурдьё, социальное пространство – это особое,

сконструированное из социальных полей образование, статусно
иерархизированное, гомогенное, динамичное и открытое. Социальное
поле как элемент социального пространства представляет собой
совокупность отношений между людьми, занимающими различные
позиции в профессиональном взаимодействии. Все социальные поля
обладают такими качествами, как наличие иерархии позиций
(господствующие и подчиняющиеся, управляющие и управляемые,
центральные и периферические, доминантные и маргинальные);
борьба за определение правил взаимодействия (обмен благами и
признания); наличие ценза на участие в борьбе; наличие для каждого
поля специфических интересов, целей и наград, общих для всех
включенных в данное поле; объективность, т. е. независимость от
личностных установок; нелокальность позиций: одна и та же позиция
может быть занята несколькими членами; динамичность структуры
позиций. Не являясь физическим, социальное пространство
реализуется в нем более или менее полно. Более того, само
физическое пространство – это социальная конструкция, в которой
запечатлены (презентированы) в естественной форме прежние и
настоящие социальные отношения: социальное пространство
выступает в виде сложнейшей системы распределения различных
благ и услуг, локализованной в физическом пространстве (модного
магазина или рынка, престижного или захудалого учебного заведения,
фешенебельного курорта или турбазы и т. д., и т. п.). Такая же
локализация характерна для индивидов и групп, которые в той или
иной мере (в зависимости от позиций) обладают правом присвоения и

94
94
обмена благ и услуг. Социальное пространство, следовательно, не
является вместилищем или нейтральным фоном по отношению к
самим людям, результатам, целям, мотивам и т. д. их
жизнедеятельности. Таким образом, социальное пространство – это
система различного вида отношений, которые складываются между
людьми в ходе их жизнедеятельности и существуют только как
эффект этой жизнедеятельности, связанности людей друг с другом.
Еще Маркс отмечал, что «этот человек король лишь потому, что
другие люди относятся к нему как подданные. Между тем они
думают, наоборот, что они подданные потому, что он король»15.
Поэтому положение (позицию) человека в социальном пространстве
можно определить не иначе, как через диспозиции (расположения)
других участников. Отношения человека к другим людям и продуктам
их жизнедеятельности и отношения других к данному человеку
образуют то, что и называется в социальных науках социальным
пространством и его «частями», т. е. социальными полями –
экономика, наука, искусство, религия и т. п.

ТЕКСТ I
«...Человеческие существа являются в одно и то же время био-
логическими индивидами и социальными агентами,
конституированными как таковые в отношении и через от-ношение
с социальным пространством, точнее с полями. Как тела и
биологические индивиды, они [человеческие существа. – перев.]
помещаются, так же как и предметы, в определенном пространстве
(они не обладают физической способностью вездесущности, которая
позволяла бы им находиться одновременно в нескольких местах) и
занимают одно место... Занимаемое место может быть определено
как площадь, поверхность и объем, который занимает агент или
предмет, его размеры или, еще лучше, его габариты...
Однако физическое пространство определяется по взаимным
внешним сторонам образующих его частей, в то время как
социальное пространство – по взаимоисключению (или различению)
позиций, которые его образуют, так сказать, как структура
рядоположенности социальных позиций. Социальные агенты, а
также предметы, присвоенные агентами и, следовательно,
конституированные как собственность, помещены в некое место
15
Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1 Процесс
производства капитала. – М., 1983. – С. 82.

95
95
социального пространства, которое может быть охарактеризовано
через его относительное положение по сравнению с другими местами
(выше, ниже, между и т. п.) и через дистанцию, отделяющую это
место от других...
Структура социального пространства проявляется, таким
образом, в самых разнообразных контекстах как пространственные
оппозиции обитаемого (или присвоенного) пространства,
функционирующего как некая спонтанная метафора социального
пространства. В иерархически организованном обществе не
существует пространства, которое не было бы иерархизировано и
не выражало бы иерархии и социальные дистанции в более или менее
деформированном, а главное, в замаскированном виде вследствие
действия натурализации, вызывающей устойчивое отнесение
социальных реальностей к физическому миру. Различия,
произведенные посредством социальной логики, могут, таким
образом, казаться рожденными из природы вещей (достаточно
подумать об идее «естественных границ»).
Так, разделение на две части внутреннего пространства
кабильского дома, которое я детально анализировал ранее,
несомненно, устанавливает парадигму любых делений разделяемой
площади (в церкви, в школе, в публичных местах и в самом доме), в
которые переводится снова и снова, хотя все более скрытым
образом, структуpa разделения труда между полами. Но можно с
таким же успехом проанализировать структуру школьного
пространства, которое в различных его вариантах всегда стремится
обозначить выдающееся место преподавателя (кафедру), или
структуру городского пространства. Так, например, пространство
Парижа представляет собой помимо основного обратного
преобразования экономических и культурных различий в
пространственное распределение жилья между центральными
кварталами, периферийными кварталами и пригородом, еще и
вторичную, но очень заметную оппозицию «правого берега» «левому
берегу», соответствующую основополагающему делению поля
власти, главным образом, между искусством и бизнесом.
И можно думать, что именно посредством такого воплощения
в структурах присвоенного физического пространства неслышные
приказы социального порядка и призывы к негласному порядку
объективной иерархии превращаются в системы предпочтений и в
ментальные структуры. Точнее говоря, неощутимое занесение в тело

96
96
структур социального порядка, несомненно, осуществляется в
значительной степени с помощью перемещения и движения тела,
позы и положения тела, которые эти социальные структуры,
конвертированные в пространственные структуры, организуют и
социально квалифицируют как подъем или упадок, вход (включение)
или выход (исключение), приближение или удаление по отношению к
центральному и ценимому месту... Социальное пространство, таким
образом, вписано одновременно в объективные пространственные
структуры и в субъективные структуры, которые являются
отчасти продуктом инкорпорации объективированных структур».
[Бурдьё, П. Социология социального пространства. – М.;
СПб., 2007. – С. 49–51]

Социальные агенты, которые занимают близкие (совпадающие)

позиции в социальном поле, всегда будут иметь похожие условия
жизни, что выразится в близости интересов, ценностных и иных
установок, способов организации жизнедеятельности, в том числе и
телесных техник. Можно сказать и наоборот: близость установок и
взглядов людей, типичность их поведения, использование
определенного словарного запаса и т. д. означает (символизирует)
общность позиций в социальном пространстве.
Как уже отмечалось, телесные техники – это действия над телом
и телом. Диспозиция тел в социальном пространстве радикально
отличается от расположения тех же тел в пространстве физическом,
поскольку техники тела устанавливают положение человека
относительно других людей, а не физических предметов. Рыцарь,
склоняющийся перед дамой, верующий, становящийся на колени
перед высшим иерархом церкви, поданный, падающий ниц перед
государем, осуществляют действие телом не перед телами (как
физико-биологическими предметами), а социальными позициями.
Телесные техники, выражая позиции и диспозиции людей в
социальном пространстве, временно организуют его как особое
пространство, физически воплощая властные, статусные измерения
самих позиций.
Несмотря на то, что в разных социумах критерии иерархизации
(ранжирования) могут значительно отличаться, позиция человека в
социальном поле всегда определяется властью, привилегиями,
престижем.

97
97
 ГЕНЕЗИС СОЦИАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА

Обращение к генезису социального пространства показывает,

что в живой природе пространство – это, прежде всего, среда
обитания, ареал существования вида (экологическая ниша), где члены
не просто располагаются относительно друг друга и других
организмов и природных предметов. Прежде всего, среда обитания –
это система взаимодействия видов и организмов, пространство
взаимообмена энергией и веществом. Поэтому пространство жизни
никак не может быть сведено к физическому, оно имеет больше
измерений, чем это представлено декартовой системой координат
(ширина, высота, длина). Также и люди в своем генезисе организуют
собственную среду обитания, в которой уже на самых ранних этапах
становления человека и его истории конституируется особое
пространство – социальное.
Одним из первых выражений социального пространства
является территория как особая часть физического пространства, где
обитает человеческая община: добывает себе необходимые средства
существования, организует свой собственный коллектив и тем самым
отличается от других общин, также обитающих на своей территории.
Это физическое деление пространства есть воплощение социальной
дихотомии «свой/чужой».
Организация постоянных жилищ, например, использование в
качестве таковых естественных пещер, вносит новую структуризацию
социального пространства, которое уже явно противопоставлено
природному: внутреннее пространство жилища социально, в нем
люди находят убежище от опасностей, подстерегающих их во
внешнем физическом пространстве. Само пространство жилища
разделяется в зависимости от социальных действий – хозяйственная
зона, зона захоронений, зона отдыха. И самое главное – зона очага.
Использование огня, как отмечают крупнейшие ученые-
палеоантропологи, археологи, историки, – кардинальное событие в
истории рода Homo. Его значение в данном контексте заключается в
том, что происходит установление и закрепление статусных позиций в
общине. Те люди, которые должны были выполнять функции
поддержки огня, занимали важнейшее положение в социальной
структуре, поскольку обеспечивали существование общины. В силу
действия механизмов символизации огонь и его «служители»
наделялись особыми сакральными качествами. Это выражалось в

98
98
разделении социального пространства на священное и профанное,
особенно тогда, когда очаг был вынесен из жилища и превратился в
культовое место, где совершались особые ритуалы. Другим каналом
сакрализации пространства стало выделение в физическом
пространстве мест обитания духов предков и сверхъестественных
существ. Так, природные образования – гора, роща, одинокое дерево и
др. – становились элементами социального пространства, а оно само
воплощалось, сливалось с пространством физическим. Но точно
также социальные функции сливались с их носителями, буквально
воплощаясь в их телесность и техники тела. Чем менее динамичным
является социум (традиционные общества, например), тем менее
различимы физические характеристики и социальные функции его
членов. Позиции в социальном пространстве с рождения связаны с
индивидами и закрепляются телесными техниками, прежде всего,
работой над телом. Социальный статус в буквальном смысле
представлен телом. С развитием общества, ростом социальной
мобильности жесткая связь тела с позицией в социальном
пространстве ослабевает, однако, не исчезает полностью.
Возникновение городов – особой формы социального
пространства и его структурирования – есть знаковое явление в
истории человечества. Конечно, само определение такого
образования, как город, далеко не просто. Здесь также существуют
разные критерии: наличие грамотного управляющего слоя или
уровень концентрации социально активного населения, роль и
функции в процессах институционализации жизнедеятельности
людей и др. В главе I обращалось внимание, что эти вопросы и ряд
других образовали особое направление в социальной антропологии –
городскую антропологию. Нас в данном случае интересует тема
генезиса социального пространства и его «привязки» к физическому
пространству.
Неслучайно именно с появлением городов многие историки и
социологи связывают начало цивилизационного периода в развитии
человечества. Несмотря на то что существует много вариантов
периодизации общества в зависимости от избранного критерия
классификации, образование городов всегда рассматривается как один
из фундаментальных факторов наряду и вместе с появлением
письменности и особого типа организации управленческих
отношений – государства.

99
99
 Цивилизация, таким образом, представляет собой экспансию
социального пространства не только вширь – своя/чужая территория,
но обеспечивает его многоуровневую структуризацию. Социальное
пространство все более дифференцируется: сельское и городское,
провинциальное и столичное, динамичное и депрессивное,
производственное и рекреационное. Каждое из них также разделяется
на специфические места (топосы), организованные чаще всего
иерархически. Например, центр – окраины-предместье; площадь,
улицы, переулки, дворы. Эта структура города физически фиксирует
различие социальных практик, позиций, функций, идеологических и
мировоззренческих представлений и др., которые составляют
топологию социального пространства города. Она же, в свою очередь,
закрепляется и воспроизводится в телесных техниках: движение
пешехода по перекрестку крупных автострад иное, чем движение
человека, идущего по городскому бульвару; язык, жестикуляция,
ценностные установки жителя престижного городского района будут
значительно отличаться от поведения обитателя окраинных трущоб.
Таким образом, высказанная еще Зиммелем идея о взаимосвязи
социальной дистанции как структурообразующего фактора
социального пространства и пространственной распределенности
социальных групп находит свое воплощение в жизни города как
особого типа социальных отношений. Изменения в системе
отношений и мировоззренческих установках непременно скажутся на
планировке городов. Так, современный город как элемент
техногенной цивилизации устроен иначе, чем античный Рим или
средневековый Лондон. Тем самым обнаруживается другая
функциональная форма социального бытия людей – социальное
время.

СОЦИАЛЬНОЕ ВРЕМЯ КАК ПРЕЗЕНТАЦИЯ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ

ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА

«Также и времени нет самого по себе, но предметы сами ведут к

ощущению того, что в веках свершилось, что происходит теперь и что
воспоследствует позже. И неизбежно признать, что никем ощущаться
не может время само по себе, вне движения тел и покоя» (Тит
Лукреций Кар «О природе вещей»).
Приведенный фрагмент из великой поэмы древнегреческого
философа свидетельствует о том, что время являлось специальным

100
100
предметом для размышлений уже в I веке до н. э. А это означает, что
был долгий период, когда люди так или иначе обращались к вопросу –
что такое время? И первым древнейшим, зафиксированным в мифах и
фольклоре разных народов был ответ – циклическая смена состояний
и событий. Это означает, что время с самого раннего периода
человеческой истории неразрывно связывается с каким-либо
природным или социальным (культурным) содержанием: время есть,
если имеется какое-то событие, т. е. что-то происходит с чем-то или
кем-то. И происходит ритмически. Именно эта особенность очень
рано была замечена людьми и легла в основу циклического образа
времени.
Ритмы присутствуют как в неживой, так и в живой природе.
Люди, птицы, звери, рыбы и моллюски, все животные подчинены
околосуточному (циркадному) ритму смены сна и бодрствования,
активности и отдыха. Тот же ритм можно заметить в жизни растений.
На этом явлении основываются, например, ландшафтные дизайнеры,
создавая цветочные часы. А начало этой деятельности положил
великий естествоиспытатель Карл Линней, который организовал в
своем саду клумбу, расположив определенные сорта цветов по
секторам таким образом, что всегда в каком-то определенном секторе
цветы цвели.
Циркадные ритмы соотнесены с другими периодическими
ритмами – околочасовыми, околонедельными... годовыми,
многогодовыми. Все они образуют сложную временную структуру
организма, которая дополняется и сосуществует с ритмическими
изменениями в популяции, будь то муравейник, стадо или
человеческое общество. Именно такая естественная ритмическая
организация событий и процессов лежит в основе хронологически
первого осмысления времени как круговращения (цикла). Это также
свидетельствует о переживании человеком самого себя как
естественного существа, связанного со всем природным миром
родовыми (генетическими) связями. И эта связь не исчерпывает
только происхождение «из» или «от» природы, но сам человек
активно действует в поддержании природного порядка. У многих
народов существовали ритуалы, которые воспроизводили акты,
способствующие сотворению мира, рождению небесных объектов,
восходу солнца и т. д., и т. п. Как отмечает М. Элиаде, такие ритуалы,
воспроизводящие архетипические действия, свидетельствуют о
прочно укорененном представлении о связи человека с миром,

101
101
существование которого зависит и от правильности человеческих
действий. Такое мирочувствование фиксируется в анимизме и
тотемизме, в мифах и ритуальных действах. Однако социальное время
еще поглощено временем физико-биологическим, т. е. время пока еще
не распалось на времена, оно слабо структурировано и
дифференцировано.
Обратимость времени как одно из его качеств – это
свидетельство неразделенности времени, отсутствия его четкой
периодизации (прошлое-настоящее-будущее). Поэтому в мифах не
только сверхъестественные существа, но и люди могли
«путешествовать во времени» – двигаясь по кругу, возвращаться в
прошлое и обратно. И само прошлое совпадает с настоящим, т. е. все
события когда-то случившиеся остаются существовать в настоящем,
воспроизводятся в нем. Например, «вытанцовывание мифа», о чем
уже говорилось, – это воспроизведение прошлых событий как
настоящих или – настоящих как прошлых. Более того, прошлое
обладало большей степенью реальности, чем настоящее. Отсюда роль
традиций в организации всей жизнедеятельности людей, так
называемого мифического времени. Даже такая сложная развитая
религия, как христианство, сохраняет вышеописанное понимание
времени: Пасха – это событие, которое происходит каждый раз как
реальное воскрешение Иисуса Христа, т. е. прошлое существует в
виде настоящего, а настоящее – как прошлое. На таком восприятии и
переживании времени образуется представление о вечности, где нет
сегментации, где все присутствует сразу и в целом.
Однако изменения в социальной жизни не остаются
незамеченными в религиозном переживании времени и пространства.
Это можно проследить по изображениям одного из главнейших
событий христианства – последней трапезы Христа со своими
учениками перед его арестом, где он объявил, что один из них предаст
его и где произошло Причащение апостолов. Изображение Тайной
Вечери в разные периоды истории менялось. Первоначально все
участники возлежат за столом, что было характерно для еврейской
традиции соблюдения обряда Пасхи, а также римской культуры
принятия пищи; возлежать за столом во время еды – это символ
свободного человека. В IX веке появляются другие изображения, где
один из участников сидит. Это Иуда. Тем самым его поза оказывается
символом предательства. В эпоху Ренессанса уже все изображаются
сидящими за столом, в центре которого находится Христос, перед

102
102
которым стоит чаша – символ причащения (евхаристии). Иуда чаще
всего изображается сидящим отдельно. Если над головами апостолов
изображаются нимбы, то его нимб черный или вовсе отсутствует. Есть
изображения, где Иуда опускает руку в евхаристическую чашу.
Расположение фигур апостолов, т. е. их диспозиция в социальном
пространстве такова, что место Иоанна – «ученика, которого любил
Иисус», всегда рядом с Христом. Петр также находится либо рядом,
либо через одного от Христа: пространство символизирует знак его
превосходства над другими учениками. Петр – основатель
христианской общины в Риме, ставшей прообразом Церкви, ему
поручены ключи от Царства Небесного.
Разумеется, такое переживание времени – «прошлого-в-
настоящем» или в виде (модусе) «прошлое-настоящее» присуще не
только мифологическому или религиозному сознанию. Этот модус
присутствует и в других от-ношениях человека к миру, но в
вышеназванных он оказывается доминантным.
Человек – это существо деятельное. Деятельность всегда
распадается на отдельные этапы, промежутки. Отсюда у разных
народов, живущих в разных географических условиях, появляется
одинаковое восприятие и обозначение времени – через периоды
деятельности, необходимой для выполнения какого-либо действия или
регулярно происходящего события. Например, у африканского
племени юнгов время представлялось как период, за который
изнашивается пояс, сделанный из ветвей определенного дерева.
Листья и ветви засыхают примерно за шесть часов (по
астрономическому времени). Поэтому исчисление времени
осуществляется по количеству изношенных поясов. Издавна время
структурируется по периодам трудовой активности и отдыха. У
жителей Сибири – тунгусского племени гольдов – время
отождествлено с периодом, необходимым для того, чтобы выкурить
трубку: «две трубки надо выкурить, чтобы дойти до такого-то места»,
«пока шила, выкурила три трубки». В русском языке существуют
слова «временить», т. е. мешкать, откладывать дело, тянуть время,
ждать, выжидать; «врéменный», т. е. непостоянный, случающийся
иногда (и горе и радость – дело временное), но также и вне времени
находящееся; «временнóй», т. е. преходящий, сделанный на время
(временное жилище); век – срок жизни человека или годности
предмета, период, в котором проходили замечательные, особенные
события или состояния, например золотой век русской литературы,

103
103
век рыцарства; бесконечость, навсегда, на всю жизнь (до скончания
веков); вековечный, т. е. без начала и конца, неизменный и
бессрочный (смерть злым, а добрым – вечная память). Таким образом,
время оказывается не только количественным показателем, но и
качественным, несущим в себе ценностные характеристики. Оно есть
презентант истории человечества и событий, в ней случившихся.
Присутствие во времени этих разных параметров связано
именно с социальностью: количественные параметры выражают
периоды, необходимые для выполнения какой-либо работы,
деятельности, которая всегда осуществляется в определенном месте
или пространстве. Отсюда происходит исчисление времени
единицами протяженности: «три дня ходьбы до этой деревни»,
«неделя езды до святого источника». Другими словами, временные
периоды отождествлялись с пространственными и той деятельностью,
которую необходимо выполнить (езда, ходьба), чтобы преодолеть
путь. Качественная презентация времени – это определение
значимости, ценности того или иного события или состояния (делу –
время, а потехе – час). Например, увязывание временных периодов с
сезонно-хозяйственными явлениями (отел скота, выпас, вспашка,
уборка урожая), которые имеют фундаментальное значение для жизни
сообщества и отдельного его члена. У многих народов счет времени
обязательно будет включать и отсылку к какому-то важному событию.
Например, филиппинец скажет, обозначая завоевание Филиппин
США: «это случилось, когда пришли американцы», а не в 1899 году;
для жителей современной России такими ценностно нагруженными
временными точками отсчета будут Отечественная война
1941–1945 гг., война в Афганистане, чеченские войны 90-х гг. XX
века, перестройка и др. Происходит это потому, что такого рода
события затрагивают не одного, а многих людей, как современников,
так и предков. Таким образом, время оказывается еще и способом
связывания представителей одного рода, одного этноса, а затем и
человечества в единое целое. Также следует обратить внимание на то,
что так называемые народные календари (совокупность различных
примет) всегда носят локальный характер, привязаны к определенной
структуре хозяйствования. Например, для средней полосы России,
если 10 апреля (не раньше и не позже) солнце всходит в туманной
дымке, то надо ждать обильного урожая хлеба, а в Германии
рекомендуется в этот день сеять лен и горох, в Белоруссии – выгонять
скот на пастбища и т. д. Также приметы и поговорки народных

104
104
календарей регламентируют выполнение других жизненно значимых
действий, к каковым, несомненно, относится женитьба. Особенно
неудачным для этого у многих народов считается месяц май:
«Майская свадьба – готовый гроб» (Англия), «Если добрые люди
правду говорят – плохие женщины выходят замуж в мае» (Франция),
«В мае добрые люди не женятся» (Россия), «Женишься в мае –
покаешься, весь век промаешься» (Украина).
Здесь наблюдается различие в «опространствленном» и
«ценностном» восприятии, переживании и измерении времени: в
первом случае (количественный параметр) «опространствленное»
время – это настоящее, актуализированное, сейчас реализующееся в
каком-то пространственном интервале, который можно
структурировать, выделить локальные и гомогенные точки (прошлое-
настоящее-будущее); во втором случае время «свернуто», содержит в
себе целиком и само событие, и его контекст. О таком времени
Августин говорит как о настоящем в трех ипостасях: настоящее-
пошлого, настоящее-настоящего, настоящее-будущего. Однако он же
отмечает чрезвычайную трудность понимания времени, выработки
знания о нем: «Что же такое время? Если никто меня об этом не
спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить
спрашивающему – нет, не знаю»16.
Погруженность во время означает актуальное переживание, или
отсутствие от-ношения ко времени. Таким образом, только способы
исчисления (измерения) времени могут быть объективированы, но
само время – нет. В качестве иллюстрации можно привести
следующий пример: многие, пережившие Отечественную войну
1941–1945 гг., отмечают, что время в этот период текло очень
медленно, однако объективно в астрономическом измерении данный
период длился 4 года. С позиций общества четыре года войны – целая
эпоха, судьбоносный период для жизни людей, социума, истории
народов. Ощущение, переживание и оценка времени у человека
зависят от многих факторов – физиологии возраста, пола, здоровья
или болезни, а также от социальных компонентов –
мировоззренческих, историко-культурных, профессиональных.
В современном обществе все больше людей живут в
соответствии не с биологическим (природным), а социальным
временем, что ведет к изменениям временного порядка в организме.
16
Августин, А. Исповедь. Абеляр П. История моих бедствий. – М., 1992. –
С. 167.

105
105
Работа в ночное время, смена часовых поясов нарушают
синхронизацию различных ритмов организма. Значительные
изменения циркадных ритмов происходят у летчиков дальних
авиарейсов, полярников. Хорошо известное явление «растягивания»
или «сжатия» времени выражает не только субъективные,
психобиологические особенности людей, но и социальную
«нагруженность» времени. Люди, чья профессия или род
деятельности (летчики, водители, спортсмены и т. п.) требует
специальной психосоматической подготовки (то есть работы над
телом), в сложных, экстремальных ситуациях, как правило, быстрее
находят правильное решение, чем люди неподготовленные. Здесь
имеет место пересечение двух качеств времени – длительности и
масштаба, реализующихся двумя разными механизмами удлинения
времени. Небольшое увеличение длительности времени в
субъективном переживании (человек обычно представляет, что период
от принятия решения и его удачного выполнения больше, чем это
происходит на самом деле) и резкое изменение масштаба времени,
т. е. не просматриваются поочередно версии решения, а эти версии
возникают сразу. Поэтому такие решения необъяснимы в момент их
принятия, но для автора абсолютно убедительны. Таким образом, для
тренированного человека скорость переработки информации может и
не меняться, но в результате изменения масштаба (перекрещивания
или параллельности ментальных актов) время «растягивается» или
«сжимается». Начинающие парашютисты при затяжном прыжке
обычно открывают парашют раньше, чем следовало, будучи
уверенными, что делают это вовремя, а Ю. А. Гагарин открывал
парашют через 50,2 секунды при задании – 50 секунд. Вероятно,
подобные механизмы имеют место и в актах творчества, синонимами
которого являются озарение, интуитивное осмысление.
Сказанное позволяет сделать вывод, что социальное время как
форма организации социального бытия оказывает воздействие на
человеческую телесность, а социальные практики – на техники тела.

Вопросы для самоконтроля

1. Что такое социальное поле?
2. В чем отличие понятий «социальное пространство» и «социальное
поле»?
3. Как можно связать социальное пространство и символизацию?

106
106
4. Взяв текст I в качестве образца, опишите структуру социального
пространства вашего города.
5. Как связаны техники тела и позиции в социальном пространстве?
6. Каковы условия формирования социального пространства?
7. Почему изменяется социальное пространство?
8. Какие исторические виды социального пространства можно
выделить?
9. Почему первым образом времени становится круг?
10. В каких техниках тела представлена ритмичность?
11. Почему в традиционных обществах социальное и физическое
время не разделены?
12. Когда появляется четкая периодизация времени на прошлое,
настоящее, будущее?
13. Какую роль играет деятельность в организации социального
времени?
14. Как можно измерить социальное время?
15. Как связаны социальное пространство и социальное время?

107
107
 ГЛАВА V. СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР
ВЗАИМОСВЯЗИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА

Ключевые слова: габитус, диспозиция, позиция, социальное

поле, практика, вовлеченность / заинтересованность,
капитал, вид капитала, непреднамеренное изобретение,
трансформация.

ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЕ ПОНЯТИЯ СОЦИАЛЬНО-

КОНСТРУКТИВИСТСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ
В СОЦИАЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ

Социальная антропология как самостоятельная область научного

знания обладает не только собственным предметом, методами,
проблематикой, но понятийным аппаратом, в котором выражаются,
описываются, исследуются ее проблемы, ставятся вопросы, а также
представляются результаты. В зависимости от того, какие
теоретические и методологические идеи составляют фундамент
исследования, получаются различные ответы на вопросы о сути
человека, общества и характера их связи. В Главе I были рассмотрены
важнейшие направления поиска ответов на данные вопросы и их
результаты. В этой главе обратимся еще к одному из таких
направлений, в котором были учтены многие ответы, полученные в
предшествующий период в различных областях социально-
гуманитарного познания. Дальнейший анализ взаимосвязи человека и
общества будет осуществляться на основе синтеза презентативного и
конструктивистского подходов.
Одним из центральных понятий социально-конструктивистского
направления в социальной антропологии является понятие «габитус»,
введенное И. Элиасом и П. Бурдьё.
Габитусы – это «системы устойчивых и переносимых
диспозиций, структурированные структуры, предрасположенные
функционировать как структурирующие структуры, т. е. как
принципы, порождающие и организующие практики и представления,
которые могут быть объективно адаптированными к их цели, однако,
не предполагающие осознанную направленность на нее и
непременное овладение необходимыми операциями по ее
достижению. Объективно «следующие правилам» и
«упорядоченные», они, однако, ни в коей мере не являются продуктом

108
108
подчинения правилам и, следовательно, будучи коллективно
управляемыми, не являются продуктом организующего воздействия
некоего дирижера»17.
Такое сложное определение понятия требует его дальнейшей
проработки. Это позволит понять как суть габитуса, так и место данного
понятия в общей структуре социально-антропологического знания.
Этимологически термин «габитус» восходит к древнегреческому
слову heksis (гексис), которое обозначало достаточно широкий круг
явлений: обладание чем-либо, как душевное, так и телесное
состояние, телесная способность, совокупность телесных навыков –
жестикуляция, походка, манера сидеть, плавать, бегать и т. п. В этом
последнем значении термин «габитус» использовал М. Мосс, когда
описывал различные техники тела.
Бурдьё сохраняет это значение, но дополняет его и другими,
выражающими воздействие на человека социальных, культурных,
исторических обстоятельств и фактов. Тем самым габитус
оказывается сложной системой элементов, находящихся в
определенных связях друг с другом, что фиксируется понятием
«диспозиция».
Диспозиция [лат. dispositio] имеет в русском языке несколько
значений: расположение чего-либо относительно друг друга;
распределение в качестве установления, нормы, правила, требования.
Все эти значения входят в понятия disposition у Бурдьё, что позволяет
перевести термин «как исторически складывающаяся, образующаяся
предрасположенность, склонность поступать, действовать,
воспринимать, переживать, воспроизводить в речи именно таким
образом, а не иначе». Система диспозиций, или структурированные
структуры, образующая габитус, следовательно, не дается человеку с
рождения (т. е. о ней нельзя говорить как о «природе человека»), а
формируется через различные каналы социализации (семейное
воспитание, образование и обучение, профессиональная деятельность
и др.). Так осуществляется «вписывание», инкорпорация социальной
организации и истории в человека, его тело, техники, субъективные
установки и оценки. В свою очередь диспозиции определяют, т. е.
оказываются структурирующими структурами, актуальные действия,
оценки возможного и желаемого и т. д. человека, формируя условия
его будущей жизни.
17
Бурдьё, П. Глава 3. Структура, габитус, практика // Журнал социологии и социальной
антропологии. – Т. 1. – 1998. – № 2. – С. 45.

109
109
 Человек всякий раз поступает в соответствии со сложившимися
обстоятельствами, но его действия являются результатом усвоенных в
ходе жизни правил, норм, оценок, т. е. предрасположенностей. При
этом он не задает себе постоянно вопросов о том, как надо
действовать и почему. Его поведение в этом смысле естественно,
поскольку одновременно реализует наличные диспозиции, но в
соответствии с объективными обстоятельствами. Бурдьё часто
сравнивает работу системы диспозиций, т. е. габитус, с «чувством
игры». Например, футболист бежит за мячом, предварительно не
принимая такого решения, он действует спонтанно, реализуя
усвоенные навыки, но подчиняясь правилам игры, которые также
«вписаны» в его технику тела.
Таким образом, спонтанность и свобода человека всегда
ограничены габитусом, что позволяет воспроизводить более или
менее регулярно социальные, независящие от данного человека,
структуры. Тем самым социальный порядок оказывается зависимым
от жизнедеятельности людей – он в ней воспроизводится и
устанавливается, однако сами габитусы оказываются продуктами
предшествующей истории и модифицируются в ее ходе.
Согласно Бурдьё, понятие «габитус» позволяет разрешить одну
из фундаментальных проблем социально-гуманитарного познания –
установление зависимости и обусловленности человека и общества.
Теперь уже нельзя рассматривать их, а также свободу и
необходимость, действие и структуру, сознательное и
бессознательное, рациональное и иррациональное, спонтанное и
казуальное как бинарные оппозиции. Тем самым противоречие между
различными исследовательскими программами (натурализм –
культурализм, объективизм – субъективизм) и реализующими их
научными направлениями снимается.
Габитус имеет прямую связь с социальным пространством как
соотношением, расположением, позициями людей относительно друг
друга. Позиция – это сугубо социально-пространственное понятие,
фиксирующее место человека в социальном мире. Оно определено
габитусом и обусловливает возможности проявить, реализовать себя,
исполнить свою социальную роль. Причем позиции имеют
устойчивый характер, следовательно, они не могут зависеть от каких-
то сиюминутных событий и процессов, напротив, они сами
определенным образом структурируют происходящее в социальном
мире. Тем самым социальный порядок оказывается зависимым от

110
110
жизнедеятельности людей. Однако наличные системы диспозиций
сами являются продуктами предшествующей истории, социального
времени в модусе «прошлого – настоящего».
Люди, занимая определенные позиции в социальном
пространстве, презентируют не только его, но и социальное время в
своих действиях, целях, оценках, способах переживания и выражения
эмоциональных состояний, телесных техниках и социальных
практиках. Причем делают все это не рассчитывая заранее,
предварительно все нюансы и особенности. Это значит, что
социальное время присутствует здесь в модусе «настоящее –
будущее». Возможность такого жизнеосуществления заключается в
том, что усвоенные в ходе жизни диспозиции, определяющие, что
возможно, а что невозможно, что допустимо, а что запрещено, что
поощряемо, а что наказуемо и т. д., и т. п. в независящих
(объективных) в данное время от людей условиях, вызывают такие
действия, оценки и т. д., которые объективным образом соответствуют
этим условиям, приспособлены к ним как бы заранее. В этом и
заключается суть инкорпорации истории в форме объективированных
человеческих действий (действий, которые осуществлялись ранее) в
структуру актуально происходящей, ныне текущей жизни. Можно
сказать иначе: прошлое и будущее на основе презентативной
(идеальной) связи включены в настоящее и непосредственно влияют
на него. Так, студент и преподаватель, общаясь друг с другом на
семинарских занятиях или на экзамене, организуют это общение в
соответствии с определенными правилами, о которых они в ходе
общения не задумываются, но следуют им «автоматически». Здесь
происходит совпадение объективных условий (ситуации
образовательного процесса) и усвоенных диспозиций, благодаря чему
можно вновь и вновь воспроизводить коммуникацию – особую
социальную практику и сами диспозиции.
Понятие «практика» выражает презентативную связь
социального пространства и социального времени. Люди живут в
определенных обстоятельствах, которые они застают уже
сложившимися. Но в ходе своей жизни они эти обстоятельства
изменяют, изменяясь одновременно с ними. Идея одновременного
преобразования условий жизнедеятельности и самой жизни
заимствуется Бурдьё у Карла Маркса. Однако основной акцент
делается на дифференциации практики в зависимости от конкретных
габитусов и их адаптации к вновь появляющимся факторам

111
111
социальной жизни. Таким образом, общество представляется
иерархической системой более или менее независимых видов
практик, подчиненных собственной логике функционирования.
Все виды практик осуществляются в соответствии с теми
условиями, которые их формировали. То же самое относится и к
техникам тела, как было показано ранее. Поэтому любая практика, а
также техника тела есть презентация истории, или модус социального
времени – «настоящее – прошлое». Однако любая практика
коррелирует со структурой диспозиций, т. е. намерениями,
мотивациями и т. д. В результате практику нельзя вывести ни из
наличных условий, поскольку они выступают средой ее реализации,
ни из прошлых условий, в которых складывался габитус, так как
система диспозиций всякий раз актуализируется специфическим
образом. Тем самым, социальное время реализуется как целостность
всех трех своих модусов: прошлое, пронизывающее настоящее и
вместе с ним стремящееся в будущее, которое присутствует в
настоящем. Такой механизм функционирования социального времени
обеспечивает как постоянство практик в истории, так и их
трансформации, а значит, и изменения всего социального бытия в
целом.
Как отмечал еще Эмиль Дюркгейм, «в каждом из нас, в той или
иной пропорции, живет вчерашний человек», но он нами почти не
замечаем, поскольку стал нашей «кровью и плотью», включен
(инкорпорирован) в нас. Его «жизнь» – это наша текущая жизнь во
взаимосвязях с другими людьми. Так как любая деятельность
соотнесена с деятельностью других людей, то образуются
специфические сферы, или социальные поля, в виде взаимной
координации позиций. Люди, занимая определенные позиции,
стремятся реализовать собственные желания, потребности, цели,
которые, как уже отмечалось, обусловлены их габитусом. Поскольку
диспозиции различны, постольку и взаимоотношения внутри поля
отличаются: в них осуществляются разные практики, получаются
разные результаты, действуют разные механизмы взаимосвязей. Для
прояснения сказанного можно использовать метафору поля игры или
поля битвы, где действуют по-разному, техники тела различны,
правила и результаты разные. Однако всегда есть исторически
сформировавшиеся обстоятельства (оружие или спортивные снаряды,
стратегия и тактика, захват территории или призовое место и т. д.), в
рамках которых участники, также исторически или социально

112
112
обусловленные, реализуют свою деятельность, движимые
собственной «вовлеченностью в игру».
Вовлеченность, заинтересованность (illusio) – следующее
понятие, которое необходимо для социально-антропологического
анализа связи общества и человека.
Так как существует много разных полей (взаимосоотнесенных
позиций) со своей логикой и практикой, то и illusio существует много.
Совершенно неправомерно сводить заинтересованность к какой-то
одной форме, например, экономическому интересу. На эту
методологическую ошибку указывает М. Мосс.
«Само слово «интерес» – позднего, технического и
бухгалтерского происхождения; оно происходит от латинского слова
interest, которое писали в счетных книгах напротив ожидаемых
доходов. В древних этических системах даже самого эпикурейского
толка на первом месте всегда стоит стремление к благу и
удовольствию, а не к материальной выгоде. <…> Само же понятие с
большим трудом и лишь описательно переводится на такие языки, как
латинский, греческий или арабский. <…> Именно наши западные
общества, причем очень недавно, сделали из человека «экономическое
животное». Но мы еще не полностью превратились в существа
подобного рода. В массах и элитах широко практикуются
безвозмездные и иррациональные расходы...»18.
Заинтересованность носит локальный и исторически
ограниченный характер: в границах одного поля, при реализации
одной практики она может быть очень значимой, даже
фундаментальной, но для другой практики, в другом социальном
поле – данная заинтересованность может оказаться совершенно
иллюзорной, даже бессмысленной. Так, для представителей шоу-
бизнеса участие в тусовках (специфическом виде практики) является
необходимой и очень важной частью жизни, тогда как для носителя
габитуса «интеллектуал» – это пустая трата времени.
«Вовлеченность в игру» показывает, что человек, будучи
презентантом социума и истории, тем не менее не остается
пассивным и безвольным носителем социальных структур и
исторических условий. Вовлеченность человека в наличные виды
практик, которые осуществляются по инкорпорированным схемам,
тем не менее предполагают многообразие конкретных действий, ходов
в границах этих схем. Отсюда и возникает возможность понять и
18
Мосс, М. Общество. Обмен. Личность. – М., 1996. – С. 214–215.

113
113
объяснить соотнесенность изменений как общества, так и человека.
Занимая определенное место в социальном пространстве, нельзя не
прилагать усилий, чтобы сохранить или изменить свою позицию.
Это и позволяет П. Бурдьё говорить о социальном пространстве как о
совокупности полей битвы, схватки, игры, где исход определяется в
первую очередь важнейшим элементом габитуса, его ядром –
капиталом.

СОДЕРЖАНИЕ И СТРУКТУРА КАПИТАЛА

Капитал представляет собой систему различных элементов, т. е.

видов:
- экономический капитал, который включает в себя финансовые,
материальные ресурсы, приносящие их владельцу прибыль или
просто обеспечивающие ему возможность существования;
- социальный капитал – место в социальной иерархии, наличие
более или менее разветвленной системы связей с другими людьми,
которые занимают высокие места в социуме;
- культурный капитал – навыки и знания, приобретенные в
результате воспитания и образования, которые сами могут быть
структурированы: образовательный капитал (степень и уровень);
лингвистический капитал, т. е. владение различными формами речи
(«литературный» язык, диалект, сленг и др.); освоение культурных
традиций и кодов, благодаря которым можно воспринимать, понимать,
оценивать, классифицировать произведения искусства и отличать их
от подделок, китча и т. п.; ценностные (моральные, эстетические,
политические и др.) установки; идеологические (религиозные,
атеистические, философские, научные, обыденные) представления о
мире, обществе, человеке и их взаимосвязях;
- символический капитал, т. е. признание в обществе или
конкретном социуме, что выражается, например, в терминах «имя в
литературе», «след в искусстве», «авторитет в науке» и т. п.
Обладание различными видами капитала обеспечивает
местоположение в социальной структуре, или определяет позицию в
социальном пространстве. Поэтому в общественной жизни и
происходят, как в прямом, так и переносном значении, битвы за
капитал и не только экономический. Социальное неравенство в
данном контексте – это неравенство капиталов, которое
воспроизводится механизмами символического воспроизводства,

114
114
утверждается или разрушается, прежде всего в практиках
образования. Люди, имеющие возможность учиться в лучших
университетах, имеют больше шансов получить высокооплачиваемую
и престижную работу; хотя учреждения культуры – музеи, театры,
филармонические залы, художественные галереи – открыты для всех,
но посещают их по преимуществу обладатели мощного культурного
капитала или те, кто стремится изменить свою позицию в социальном
пространстве, нарабатывая содержание этого вида капитала.
Следовательно, разные виды капитала могут конвертироваться и
взаимообусловливаться. При этом разные виды капитала могут иметь
различное значение в различных полях и реализуемых в них
практиках. Понятно, что значение образовательного и символического
капиталов в поле науки выше, чем в поле спорта, а роль
экономического капитала в поле искусства иная, чем в поле
экономики.
Капитал обусловливает позицию человека в социальном
пространстве и раскрывает его отличие от пространства физического.
Ранее уже обращалось внимание на социальную дифференциацию
городского пространства, выделение деловых, престижных,
маргинальных районов, обитатели которых имеют разные по качеству
и структуре капиталы. Может быть, самым ярким примером здесь
является поведение человека в храме: для верующего (владеющего
соответствующим культурным капиталом) нет необходимости
спрашивать, что и как надо делать, в то время, как для неверующего
или неофита требуются советы и указания как, в какой
последовательности передвигаться в пространстве храма, как себя
держать (другими словами, какие техники тела уместны,
соответствуют данному пространству), что и когда говорить и т. д.

ТЕКСТ I
«Политическая элита в России очень разночинна, и трудно
определить, какой язык является ее легитимным языком. То, что
многие российские политические и общественные деятели грешат
орфоэпическими ошибками, неуместным и неправильным
употреблением иностранных слов, уже никого не удивляет. Поэтому
в разговоре о легитимном языке не приходится ориентироваться на
российскую политическую элиту.
В Белоруссии класс политической элиты – более стабильный и
одномерный. Это, в частности, председатели колхозов советского

115
115
периода и бывшие комсомольские работники. И здесь у
представителей элиты есть специфический язык, отражающий их
социальное происхождение. Это так называемая трасянка – смесь
русского и белорусского языков с преобладанием русских компонентов
в синтаксисе, грамматике и лексике, белорусской фонетики.
Фонетика – самый стабильный компонент языка, который с трудом
подвергается модификации. Этим «классовым языком» белорусская
элита обзавелась в советское время, когда начинала продвигаться по
карьерной лестнице из сел в города с преимущественно
русскоязычным населением. Тезис о том, что трасянка – продукт
миграции и аккомодации сельского населения в городах – является
легитимным языком в современной Белоруссии, может показаться
надуманным: ведь она распространена не только среди элиты, но и
среди рядовых белорусов. Могу пояснить, что для меня как для
носителя русского языка она представляется недостижимым
лингвистическим ресурсом, поскольку я не чувствую ее структуру, я
не знаю ее норм, не уверена, существуют ли такие нормы вообще и
главное – трасянке нигде не обучают. Ее нужно впитать с молоком
матери и воспринять в ходе социализации как элемент культурного
капитала. И использование трасянки политическими деятелями
может восприниматься не только как демонстрация клановой
принадлежности, но и как заигрывание с народом, который на ней
говорит. Что же касается белорусской интеллигенции, она говорит
либо на литературном русском языке, либо на литературном
белорусском (его активные пользователи подвергаются в Белоруссии
стигматизации), либо на обоих языках – в зависимости от ситуации.
Получается, что и российская, и белорусская элита являют
собой крайние, непоказательные случаи. Те языковые коды, которые
стали или становятся для них классовыми, или не оформились до
конца, или, как трасянка в Белоруссии, не представляют собой того
ценного ресурса, к обладанию которым стремятся многие.
Если взять любую европейскую страну, то там вопрос о языке
будет выглядеть иначе. Почти в каждой европейской стране (и не
только в европейской) владение легитимным языком было и является
важным индикатором принадлежности к элите...
Владеющий легитимным языком получает выгоду от
различения: фактически, этим он демонстрирует свою
принадлежность к элите. Легитимный язык – это, прежде всего,
символ статуса, а не средство общения. Не всегда говорящий на

116
116
легитимном языке ставит своей целью донести до аудитории
определенное содержание. Чаще его задача – продемонстрировать
свои статусные преимущества, более высокие, чем у аудитории,
интеллект, образование и компетентность.
Для реализации своего лингвистического капитала и получения
от него выгод индивид должен обладать определенным
лингвистическим габитусом – набором ментальных установок на
использование языкового кода и телесным гексисом – набором
физиологических установок, которые, во-первых, делают процесс
говорения возможным, во-вторых, постоянно его сопровождают».
[Амосова, Т. В. Социальная стратификация и естественный
язык // Человек. – 2010. – № 4. – С. 92–93]

Капитал «вписывается», инкорпорируется в тело человека и его

телесные техники. Внешность, речь, одежда, манера поведения и т. п.,
а также их согласованность, соответствие прямым и наглядным
образом повествуют о видах и качестве капитала, которым владеет
человек, также как и об истории, которую прожил человек, и
социальных условиях его жизни. Однако капитал, выражая и
закрепляя различия позиций, может быть и ресурсом изменения их, а
значит, и практик, и габитуса. Хорошей иллюстрацией подвижности и
преобразования позиции в результате новых, нехарактерных для
конкретного габитуса практик является пьеса Б. Шоу «Пигмалион».
Формирование капитала, в свою очередь, зависит от того, в
какой социальной группе человек родился и какую личную историю
проживает; в какие социальные связи и отношения он вовлечен. Эти
факторы являются объективными, независящими от воли и желаний
человека. Это и есть те условия, с которыми нельзя не считаться, но
которые возможно преобразовать.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПОНЯТИЯ «ГАБИТУС» ДЛЯ

АНАЛИЗА ПРЕЗЕНТАТИВНОЙ СВЯЗИ ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВА

Габитус, таким образом, есть понятие, которое позволяет понять

соотнесенность, взаимообусловленность, презентативность социаль-
ных условий, в которых он складывался, с теми социальными
условиями, в которых он актуально, в настоящее время себя
реализует. Способом и формой соотнесения выступают практики.

117
117
 Как носитель определенных социальных и исторических
характеристик габитус представляет собой конкретный социально-
исторический тип жизнедеятельности. Он является принудительным
механизмом, который обусловливает позиции в социальном
пространстве, техники тела, способы переживаний событий и
состояний конкретной социальной среды, или поля. В качестве
инкорпорированной и презентированной истории и социальности
габитус обладает объективностью. Однако в силу спонтанности и
нерефлексивности своего проявления, новых социальных
обстоятельств габитус лишен механической (однозначной) и жестко
детерминированной реализации, что обеспечивает вариативность
реактиваций техник, переживаний, оценок и т. д. Тем самым
открывается возможность трансформации практик, следовательно,
общества и человека.
Таким образом, понятие «габитус» позволяет раскрыть
одновременно и в одном социальном пространстве происходящее
взаимодействие социальных структур и человеческих (в том числе
телесных) практик, объяснить их модификации. А тем самым
представить человека как презентанта общества, а общество – как
инобытие человека. При этом отношения человека и общества
(интериоризации и социолизации, объективированных социальных
структур и практик) далеко не всегда протекают спокойно и
гармонично. Напротив, эти отношения имеют характер борьбы,
конфликта, дисгармонии. Это позволяет Бурдьё и его сторонникам
утверждать, что концепция габитуса является не только
теоретическим конструктом, но обладает эмпирическим содержанием
и, таким образом, научной объяснительной ценностью.
Как научное понятие габитус обобщает и выражает общее и
типическое в социальной жизни людей, их действиях, поступках,
чувствованиях, интересах и т. д. Это означает, что сами люди тоже
представляют собой (исторически) определенные типы, где
присутствуют общие правила действий, реакций, оценок и т. д.
Поскольку социальные условия типизированы, постольку
типизированы биографии людей, типичны их практики и наоборот.
Следовательно, исторически возникающие социальные группы
коррелируют с исторически складывающимися социальными
структурами, социальными институтами. Таким образом, габитус –
это конкретно-исторический тип, т. е. общий для данного круга людей

118
118
образец и модель чувствования и действий, т. е. социальных практик и
техник тела.
Методологическое значение этого понятия заключается в том,
что оно позволяет выделить объективные закономерности
формирования и функционирования социальной жизни и установить
каналы ее преобразования, которыми выступают практики.
Совместная жизнь людей, как уже отмечалось, всегда протекает
в определенных условиях (рамках), но вариаций ее протекания много.
Для обозначения этой особенности вводится метафора игры как
специфически человеческого способа жизнедеятельности, в ходе
которого возникают непреднамеренные (т. е. не задаваемые заранее,
нерефлексированные) социальные изобретения (Н. Н. Козлова),
которые становятся новыми видами социальных практик. Они, в свою
очередь, провоцируют появление новых условий совместной жизни в
виде овеществленных продуктов деятельности, социальных норм,
идеологий, социальных институтов. А также, возникнув в
определенной социальной группе, непреднамеренные социальные
изобретения могут выходить за ее границы, осваиваются другими
группами, становясь типическими для них, утрачивают связь со
своими «прародителями» и вообще с человеческими источниками.
Таким образом складываются социальные структуры, институты,
преобретая характер независимости, объективности и
принудительности для новых поколений людей. Уже эти люди в своих
обстоятельствах, в своем социальном пространстве и своем
«настоящем-прошлом», воспринимаемых ими как само собой
разумеющееся и в то же время от них независящее, спонтанно
воспроизводят их, трансформируя в собственных практиках.
Социальная жизнь людей – это чаще всего незаметное изменение
общества и самих людей в ходе согласования, подгонки,
следовательно, модификации наличных условий и актуально
воспринимаемых позиций, диспозиций и практик.
Другое важное методологическое значение понятия габитуса как
конкретно-исторического типа заключается в том, что оно дает
возможность учесть историчность, изменчивость самих типических
характеристик. Это означает, что общество рассматривается как
подвижная система различных социальных групп, границы которых
могут меняться. Следовательно, могут образовываться переходные
формы, сочетающие в себе черты различных диспозиций и практик.
А это зачастую и выступает условием появления непреднамеренных
социальных изобретений и трансформаций социальной жизни людей.

119
119
 Вопросы для самоконтроля
1. Какие значения слова «габитус» можно выделить?
2. В каком значении термин «габитус» используется в концепции П.
Бурдьё?
3. Что позволяет раскрыть понятие «диспозиция»?
4. Обладает ли диспозиция свойством историчности?
5. Каким образом можно описать социальное пространство, используя
понятие «габитус»?
6. Как связаны понятия «диспозиция», «позиция», «габитус»,
«практика»?
7. Как социальное время представлено в социальных практиках?
8. Можно ли при описании связи человека и общества использовать
метафору игры?
9. В чем заключается локальный характер заинтересованности?
10. Как понимается капитал?
11. Какие виды капитала можно выделить?
12. Почему капитал является центральным элементом в структуре
габитуса?
13. Возможна ли модификация капитала?
14. Может ли существовать человек, который не обладает никаким
видом капитала?
15. В чем проявляется зависимость капитала и истории социальной
группы или биографии отдельного человека?
16. Как можно определить понятие «габитус»?
17. В чем заключается методологическая функция понятия «габитус»?

120
120
 ГЛАВА VI. ГАБИТУС «КРЕСТЬЯНИН»

Ключевые слова: хозяйство на земле, семейное хозяйство,

локальность, цикличность, экологичность, традиционность,
мифологичность, короткая социальная связь, функционально-
ролевая структура, общинный уклад.

Концепция габитуса как устойчивого социально-исторического

типа взаимообусловленности человека и социума дает возможность
рассмотреть структурированность общества с учетом максимально
большого количества фактов. При этом открывается возможность
преодолеть однозначную детерминацию и построение иерархической
системы этих факторов, но рассмотреть их в координации и
равнозначности. С другой стороны, признание роли практики как
одновременного преобразования самой жизнедеятельности и условий
(обстоятельств) ее осуществления позволяет выявить изменчивость
габитуса. Тем самым, типизация дополняется модификацией, т. е.
учитываются региональные, хронологические и другие особенности
жизни людей, протекающей в конкретных условиях.

ХОЗЯЙСТВОВАНИЕ НА ЗЕМЛЕ:
СОЦИАЛЬНО-ПРОСТРАНСТВЕННАЯ И СОЦИАЛЬНО-
ВРЕМЕННАЯ СТРУКТУРИРОВАННОСТЬ СПОСОБА ЖИЗНИ

Человеческое общество может существовать, только производя

необходимые средства для жизни. Определяющее место среди них
занимает производство питания, связанное с работой на земле.
Многие ремесла, а позднее и промышленность – это обработка и
переработка продуктов земледелия и животноводства. Поэтому можно
утверждать, что начиная приблизительно с 10–12 тысяч лет назад,
когда сложилось пастушество и огородничество, труд на земле
становится определяющей социальной практикой в общественной
жизни. И именно эта практика формирует габитус «крестьянин» и
сама формируется и изменяется в ходе жизни людей, становящихся
носителями этого социально-исторического типа.
Изучение крестьянства в социологии развивалось в ХХ веке на
базе следующих методов: анализ архивных данных, интервью, анализ
личной переписки, участвующее (включенное) наблюдение,
интерпретация и др. Как отмечают исследователи (Т. Шанин,

121
121
А. В. Гордон, Н. Н. Козлова и др.), общими чертами данного
социально-исторического типа являются: хозяйство на земле;
семейная форма хозяйствования; традиционный тип культуры; низшее
положение в системе социальной иерархии; короткие социальные
связи. Эти характеристики имеют место независимо от региональных,
национальных и временных факторов, что и позволяет относить
людей, живущих в разные времена и в разных географических
условиях, принадлежащих к различным этносам и национальностям,
к одному типу.
Социально-антропологическое исследование, базирующееся на
концепции габитуса, дает возможность расширить изучение
крестьянства с учетом специфических социальных практик и техник
тела, которые, в свою очередь, зависят от условия развития средств
труда и технологий, особенностей географических факторов,
миропонимания и мирочувствования. Тем самым в границах
инвариантных характеристик обнаруживаются специфические
особенности жизни носителей типических черт.
Фундаментальная особенность крестьянского способа жизни –
это жизнь, обусловленная деятельностью на земле. Теснейшая связь с
природными условиями определяет всю совокупность социальных,
культурных, экономических, ментальных проявлений габитуса.
Эта особенность выражается в слитности, слабой разделенности
природного и социального времени с временем физическим: вся
жизнь подчинена природным ритмам и циклам. Важнейшие
производственные действия – вспашка земли, сбор урожая, выгон
скота на пастбища, отел, забой скота, обработка продуктов земледелия
и скотоводства – все подчинено природным периодам. Повторение
этих периодов обеспечивает устойчивость самой жизни крестьян, их
восприятия мира и переживания событий. Отсюда, в условиях
хозяйствования на земле, складывается представление о времени как о
круге. Цикличность природная презентирована цикличностью
социальной. Важнейшие события человеческой жизни – рождение,
взросление, женитьба/замужество, рождение собственных детей, ста-
рость и смерть – это из века в век повторяющийся круговорот, обеспечива-
ющий, как и природный цикл, устойчивость человеческого общества.
Социальное пространство в габитусе «крестьянин» представлено
теми позициями, которые его носители занимают в социальной
иерархии. Здесь наблюдается противоречие, которое связано именно с
хозяйствованием на земле: без сельскохозяйственного производства

122
122
жизнь общества невозможна, поэтому место крестьянина в
социальной иерархии объективно является основополагающим. Так, в
античной Греции свободный земледелец был уважаемой и социально
важной единицей. Этот слой людей не только обеспечивал
материальные потребности общества, но и являлся одним из
источников управленческой (военной, политической) элиты. С другой
стороны, «…габитус [habitus] формирует место обитания [habitat]
посредством более или менее адекватного социального употребления
этого места обитания, которое он [габитус] побуждает из него
делать» (П. Бурдьё). Используемые крестьянином социальные
практики, прежде всего труд на земле, формируют особый образ
жизни, мало способствующий инновациям. Это приводит к
представлениям о крестьянстве как консервативной, даже
ретроградной общности. Локализация этого хозяйствования (сельская
местность, деревня, ферма и т. п.) в определенном физическом
пространстве и противопоставление его другому месту (город,
усадьба, рыцарский замок и т. д.), где образ жизни презентирует
многообразие, насыщенность, комфортность, также формирует
представление о крестьянстве как отсталой общности. Экономическое
и политическое закрепощение крестьян, будь то Англия, Китай или
Россия, наряду с особенностями хозяйствования на земле, низводят
носителей данного габитуса на последнюю ступень в социальной
структуре. Так базовая позиция превращается в низшую, а крестьяне –
в подчиняющийся, управляемый и даже маргинальный слой. Это
противоречивое отношение складывается в рамках всего общества.
Однако, как уже отмечалось ранее, социальное пространство
многомерно, оно может быть локализовано в границах определенного
социума. В данном случае таковым выступает община.
Диспозиции внутри общины очень разнятся в зависимости от
временных и национальных особенностей. Так, например, в
Российской империи положение крестьян в общине существенно
отличалось в зависимости от географического положения. На русском
севере крестьяне фактически были частными собственниками своих
земельных паев, которые можно было дробить, продавать,
накапливать. Следовательно, внутри общины социальное прост-
ранство выражало отношения владельцев паев и структурировалось
(иерархизировалось) в зависимости от размера земельного пая. А на
юге России крестьянин не только не мог продать свою часть
общинной земли, но еще должен был заплатить значительные деньги,

123
123
если решал выйти из общины. В Виленском крае (нынешняя Литва и
часть Белоруссии) некоторые земли были собственностью общины и
регулярно перераспределялись между членами общины, обеспечивая
им тем самым равное положение, однако леса находились в частном
владении крестьянских семей, никогда не перераспределялись и за
пользование лесом община (мир) платила хозяину-собственнику19.
Следовательно, экономический капитал членов общины не мог быть
равным, значит, и позиции структурировались иерархически, но
иначе, чем на севере Российской империи.
Исследования американского историка и культуролога Дарнтона
особенностей жизни французского крестьянства XVII–XVIII веков
показывают, что эта жизнь в своих типических проявлениях мало чем
отличалась от жизни русских крестьян. Будучи лично свободными,
французские крестьяне существуют в рамках сеньориальной системы,
поскольку величина земельного надела недостаточна для
экономической независимости, что обусловливает низшее место в
общественной структуре. Общинная форма жизни также не является
идиллической: расслоение в общине порождает зависть, ненависть к
зажиточным, противоборство интересов. Национальный фольклор
фиксирует социальное и психологическое напряжение, борьбу между
семьями и внутри семей. Можно вспомнить сказки, в которых
зажиточные крестьяне всегда предстают морально ущербными.
Неразрывность с природой выражается не только в социально-
временном и социально-пространственном измерениях. Сам человек
выступает, наравне с сельскохозяйственными животными, природной
силой. Использование орудий труда требует непосредственного
задействования физической (мускульной) силы. Не случайно техника,
применяемая на протяжении многих столетий в сельском хозяйстве,
называется ручной. Отсюда работа телом является определяющей для
данного габитуса и отпечатывается, вписывается в прямом смысле в
тело.

ЖИЗНЬ НА ГРАНИЦЕ СОЦИАЛЬНОГО И ПРИРОДНОГО

Другой характеристикой связи с природой является

экологичность: хозяйствование на земле представляет собой
замкнутый производственный цикл, где отсутствует понятие отходов

19
См.: Медынский, В. Р. О России – «тюрьме народов». – М., 2011. – С. 123–124.

124
124
производства. Все, что к таковым можно отнести, снова включается в
производство, все вновь и вновь утилизируется. Крестьянин не знает,
что такое мусор. Это явление порождено другой формой организации
жизни – городской культурой и промышленным производством.
Оборотной стороной экологичности и использования
примитивных технологий, обусловленных ручной техникой, является
низкая продуктивность хозяйствования. Здесь неразрывный круг:
низкая урожайность есть следствие малого количества животных,
«производящих» главное удобрение – навоз. Простые технологии не
позволяют выращивать много животных, для которых требуется в том
числе и фуражное зерно. Отсюда характерное для крестьянских семей
хроническое недоедание, что влечет к ослаблению организма,
следовательно, к частым болезням, особенно в детском возрасте,
высокой детской смертности и относительно короткой жизни
взрослых людей.
Не случайно в сказках чаще всего герои желают, чтобы у них
было еды вдоволь, но без особых затрат труда (скатерть-самобранка,
волшебный горшок, в котором всегда полно каши и т. п.). В пос-
ловицах и поговорках также представлено как крестьянское житье,
так и их чаяния: «Хлеб да вода – то наша мужицкая еда», «Худ обед,
когда хлеба нет», «Не красна изба углами, красна пирогами», «Блин
не клин – брюхо не расколет».
Близость к природе, слитность с природой представлена во всех
событиях человеческой жизни. Рождение, брак, смерть не только
свидетельствуют о воспроизводстве естественного цикла, но и
заключают в себе друг друга, т. е. связаны идеальной связью.
Осязаемое выражение это получает в обыденной
сельскохозяйственной практике: сбор урожая – рождение нового зерна
из умершего. Смерть, таким образом, оказывалась производящей
силой, которой необходимо было способствовать человеческими
усилиями, трудом в случае обработки земли или иными практиками.
Например, брак у многих народов выполнял символически-
магическую функцию – он способствовал быстрейшему и
наилучшему воспроизводству растительной силы. У народов русского
Поморья в свадебную практику входил такой обычай, как «яровуха»,
которой «заканчивались вечеринки в доме невесты, и состояла она в
том, что вся молодежь, включая жениха и невесту, оставалась спать в
невестином доме – в сенях или на дворе – на соломе, вповалку; при
этом предполагалась свобода отношений, которую никто не осуждал,

125
125
хотя, по свидетельству жителей, ею редко кто пользовался»20. Этот
обычай, несомненно, связан с культом плодородия, где главным
божеством был бог Ярило. Отсюда и название обряда.
Подобная практика являлась символическим браком, целью
которого было усилить плодородие земли, а плодородие земли, в свою
очередь, должно было способствовать росту продуктивных сил
человека. Именно этим объясняется многообразие растительной
символики в крестьянских семейных обрядах у различных народов.
Зачатие, рождение зачастую происходили на соломе (как одного из
символов плодородия земли), при рождении и крещении в русских,
украинских селах основным угощением являлась «бабина каша», т. е.
каша, которая готовилась и раздавалась повитухой. Возможно,
повитуха здесь выступала символом славянской богини Лады,
«ответственной» за продолжение рода. Еще одним широко
распространенным древним обрядом у русских крестьян,
сохранившимся до ХХ века, был обряд «хлестания невесты снопом
соломы» в тот момент, когда ее ссаживают с подводы у дома жениха.
Сохранившийся до сих пор обряд посыпания молодых при выходе из
церкви зерном – это отголосок древних традиций, как и встреча
молодых в доме жениха хлебом.
Хлеб, зерно, солома – символы амбивалентные. Их использование
столь же широко применялось в погребальных обрядах. До сих пор в
украинских и русских селах и в городской среде можно встретить
обычай набивать подголовную подушку для покойника соломой или
сеном, а у белорусских крестьян при выносе гроба вслед покойнику
бросали ржаные зерна и так до тех пор, пока погребальная процессия
не выйдет за ворота.
Согласно исследованиям О. М. Фрейденберг, В. Я. Проппа,
В. Н. Топорова и многих других отечественных и зарубежных
исследователей, смерть понималась способной дать
производительную силу жизни, что и символизировали
имитационные обряды. Брачные обряды усиливали производящий
характер смерти, в этом и заключались их функции.
Фольклор (а это устное крестьянское творчество) повсеместно
демонстрирует устойчивую эротическую характеристику смерти. Так,
в русских сказках о Кощее (божество смерти), Змее, медведе и т. д.
20
Бернштам, Т. А. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье
в XIX – начале ХХ в. // Русский народный свадебный обряд: Исследования и
материалы. – Л., 1978. – С. 68.

126
126
похищение героини (царевны, Василисы Прекрасной, Машеньки и
т. д.) – это уход ее в особое сакральное царство, т. е. в загробный мир.
А похищают ее для брака («Схватил змей царевну и потащил ее к себе
в берлогу, а есть не стал, красавица была, так за жену себе взял»).
Похожие сюжеты можно найти в мифах и сказках славянских,
скандинавских народов, в Японии, Греции и т. д., и т. п. И везде
можно встретить развитие сюжета в виде освобождения героини и
увода ее героем из царства смерти в мир жизни, где они живут долго и
счастливо, в богатстве и с большим потомством. Так образуется
единый круг (цикл) – смерть-жизнь, рождение-умирание. Поскольку в
мировоззрении установилась связь между смертью и браком, то
«брачные боги – боги смерти; похоронная процессия и свадебная
процессия одинаковы; невесту приводят ночью при факелах, брачная
постель уподоблена смертному ложу, а шествие вокруг алтаря
аналогично погребальным обрядам»21.

СЕМЕЙНОЕ ХОЗЯЙСТВО И ЕГО ПРЕЗЕНТАЦИЯ

В ФУНКЦИОНАЛЬНО-РОЛЕВЫХ ОТНОШЕНИЯХ

Изучение фольклора, наряду с другими методами и материалами,

дает возможность выделить следующую важнейшую характеристику
жизнедеятельности, типически закрепленную в габитусе
«крестьянин», – семейную организацию экономической деятельности.
Сказки всегда представляют семью как экономическое целое с четким
половозрастным разделением функций: родители трудятся в поле,
ухаживают за скотом, дети выполняют посильные трудовые
действия – пасут гусей, собирают хворост и т. п., старики – хранители
традиций и воспитатели (роль бабушки и дедушки). «Бабе – кросна
(ткацкий станок – Т. Б.), мужу – соха». Как отмечает Леви-Строс, в
традиционалистических (к таковым как раз и относится крестьянская
община) обществах порядок строится на основе двух оппозиций:
«одна между мужским и женским началами и другая – между
священным (сакральным) и несвященным (профаническим)»22. Таким
образом, социальное пространство локализуется в виде
функционально-ролевых отношений внутри семьи (муж – жена,
невестка – свекровь/свекор; невестка – братья/сестры мужа).

21
Фрейденберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра. – Л., 1936. – С. 78.
22
Леви-Строс, К. Структурная антропология. – М., 1983. – С. 127.

127
127
Независимо от этнической принадлежности эти отношения
нормировались таким образом, что женщина, особенно вошедшая в
новую семью (невестка), всегда занимала низшее место в социальном
порядке. Например, у кавказских народов, алтайцев, марийцев и др.
строго запрещалось для молодой произносить имена мужа, свекра,
старших братьев мужа. Можно привести еще много свидетельств,
иллюстрирующих управляемое, подчиненное положение женщины в
крестьянской семье. Возможности женщины всегда значительно более
ограничены, чем у мужчины. Однако следует отметить, что в рамках
выполнения своих функций в семье женщины относительно
самостоятельны: мужчины не вмешиваются в отношения между
невесткой и свекровью, матерью и дочерьми.
Женщина (как и мужчина) не могла управлять воспроизводством
детей, поэтому рожала столько, сколько могла. Очень часто роды
заканчивались смертью либо новорожденного, либо матери.
Случалось, что младенца придавливали в постели родители, так как
спали все вместе, в одной постели. Как уже отмечалось, высокая
смертность в крестьянских семьях приводила к тому, что браки
длились в среднем 15–20 лет. Отсюда в сказках такие устойчивые
персонажи, как мачеха и падчерица («Золушка», «Сестрица Аленушка
и братец Иванушка». «Мать высоко замахивается, да небольно бьет;
мачеха низко замахивается, да больно бьет». «Зайцу да воробышку, а
третьему – приемышу нет житья на свете хуже»).
Дети в семье занимали свое место, очень рано включаясь в ее
жизнь, с пяти-шести лет начиная работать. Детство не
воспринималось как особый период жизни, чем-то отличный от
взрослого состояния. Поэтому поведение, одежда ничем не
отличались от взрослых. Жизнь на виду (отсутствие частного
пространства) очень рано открывала детям интимные стороны жизни
родителей. Поэтому отсутствует романтическое восприятие
отношений между полами, брак сводится к функциональной связи по
продолжению рода, а семья – к хозяйственной единице.
Семья являлась тем местом, где приобретался культурный
капитал – знания и навыки, необходимые для крестьянской жизни;
осваивался и усваивался культурный код, позволяющий вписываться в
эту жизнь, понимать и адекватно действовать, согласно нормам и
правилам; язык с его диалектными особенностями. Здесь же
осваивались техники тела, правила коммуникации со старшими,
сверстниками, младшими.

128
128
 ЖИЗНЬ «ЛИЦОМ К МИРУ» – ПРЕЗЕНТАЦИЯ КОРОТКИХ
СОЦИАЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ

Публичность присутствует не только внутри семьи, но и внутри

крестьянской общины. Это мир, где все всё знают, отношения всегда
без обезличенных посредников. Между людьми нет абстрактных
посредников, даже государство, церковь олицетворены в виде
конкретных людей, чья жизнь хорошо известна, тоже проходит на
виду у всех. В этом и заключается еще одна особенность
формирования габитуса «крестьянин» – короткая (непосредственная)
социальная связь. Такая связь презентирована в восприятии и
физического пространства, которое четко разделяется на свое
(деревня, дом), где все известно, поэтому близкое и родное, и чужие
края – неизвестные, непонятные, поэтому опасные. Обратившись к
сказкам, обнаружим, что действие в них как раз и происходит в таких
местах, как дом или чужой край, связанных друг с другом дорогой,
одним из важнейших мифологических символов культурного
капитала габитуса «крестьянин».
Короткая социальная связь фиксируется в языковой практике в
виде диалекта, выражающего специфические особенности
жизнедеятельности, связанные с географическими, историческими,
культурными условиями. Владение «местным» языком дает
возможность человеку чувствовать себя своим среди своих и отличать
чужих. Как социальный код диалект обеспечивает воспроизведение
непосредственной социальной связи и поддерживает
функционирование общины в качестве особого социального
организма. («Что миром (т. е. крестьянской общиной – Т. Б.)
положено, тому и быть так», «Мира никто не судит», «Где у мира
рука, там моя голова», «Мирская правда крепко стоит», «Голод в мир
гонит»). Короткая социальная связь, таким образом, является
отличным каналом инкорпорации общества в человека и
встроенности человека в социум. Оборотной стороной этого является
чрезвычайно высокая степень устойчивости социальных практик,
ведущим механизмом которых становится ритуал (работа с телом и
работа телом), что, в свою очередь, выражается в вербализированной
форме в виде фольклорного творчества, всегда анонимного.
Казалось бы, при такой связи люди должны очень хорошо
идентифицировать себя и других. Однако парадоксальный момент
обнаруживается в характере короткой социальной связи – низкий

129
129
уровень идентификации как человека, так и окружающего его мира.
Как пишет в своих воспоминаниях Е. А. Андреева-Бальмонт,
работавшая в воскресных школах для работниц-выходцев из деревни:
«… Наши ученицы, все взрослые, не понимали, что изображено на
картинках в книге. Например, стоит мальчик на углу улицы под
уличным фонарем, около него собака. … ни одна из них не могла
рассказать, что изображено на такой картинке. «Видите мальчика?
Собаку?» – спрашиваю я их. Они вертели картинку в руках и молчали.
«Вот собака», – показываю я пальцем на нее. Тогда кто-нибудь
восклицает с удивленьем: «Никак и впрямь песик, ну скажи
пожалуйста, песик и есть…» И книга шла по рукам, и собаку
узнавали. Когда мы показывали ученицам картинку в волшебном
фонаре, ни одна не могла сказать без помощи учительницы, что она
изображает. Они еле-еле различали на ней человеческую фигуру, в
ней даже не видели деревьев или воду… И тут я сделала еще одно
открытие: большинство наших учениц не различали оттенки красок,
они знали только названия черной, белой, красной, синей и все…
Когда я рассказала об этом в нашем кружке, оказалось, что мно-
гие учительницы знали о таких случаях из своего опыта. Одна
кормилица, попавшая в Москву из глухой деревни, не могла привык-
нуть к большому зеркалу, вставленному в стену, она хотела пройти
через него, принимая свое отражение за женщину, которая шла ей
навстречу в таком же сарафане и кокошнике, как она. Другая, когда ее
сняли в фотографии со своим сыном, не понимала, что это она на
карточке, и не различала своего ребенка у себя на руках»23. Это описание
положения дел в конце XIX в. в России. А вот что обнаруживает амери-
канская исследовательница Натали Земон Девис, анализируя истори-
ческое событие, произошедшее во Франции в XVI веке: молодой крестьянин
Мартин Герр покинул свою деревню на 12 лет. В это время некий аван-
тюрист, который где-то познакомился с Герром, выдал себя за него,
был принят родственниками и его женой, прожил с ней несколько лет.
Однако подозрения все-таки возникли и началось судебное разбирательст-
во. На суде несколько десятков жителей деревни, в том числе четыре
сестры Герра не распознали самозванца. Только возвращение Мартина
Герра решило исход дела, самозванец признался в обмане и был казнен24.
23
Андреева-Бальмонт, Е. А. Воспоминания. – М., 1996. – С. 231–232.
24
См.: Девис, Н. З. Еще раз о самозванцах: от Мартина Герра до Соммерсби //
Homo Hustoricus: к 80-летию со дня рождения Ю. Л. Бессмертного. В 2 кн. –
М., 2003. – Кн. II. – С. 171–188.

130
130
 СОЦИАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ, ХАРАКТЕРНЫЕ ДЛЯ
ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ТИПА
«КРЕСТЬЯНИН»

Специфика мировосприятия и себя в мире (обществе, семье,

природе), как уже отмечалось, во многом обусловлена
хозяйствованием на земле и низким положением крестьянства в
социальной иерархии. Этим же определяются социальные практики,
которые должны были обеспечить выживание.
В первую очередь, здесь следует назвать общинный способ
существования, где «жизнь вместе» и «жизнь на виду» позволяет
обеспечить членам общины возможности не погибнуть от голода,
преодолеть последствия природных катаклизмов или антропогенных
трагедий. Как отмечал Андрей Платонов, для такого типа характерно
«равенство в страдании». Вырабатывается, например, у русского
крестьянства особая социальная практика – «кусочничество», –
которое можно проинтерпретировать как специфический «обмен
дарами» (М. Мосс).

ТЕКСТ I
«…Подают «кусочки» в каждом крестьянском дворе, где есть
хлеб, – пока у крестьянина есть свой или покупной хлеб, он, до
последней ковриги, подает кусочки…
В нашей губернии и в урожайные годы у редкого крестьянина
хватает своего хлеба до нового; почти каждому приходится
прикупать хлеб, а кому купить не на что, то посылают детей,
стариков, старух в «кусочки» – побираться по миру… В конце
декабря ежедневно пар до тридцати приходило побирающихся
кусочками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята
и молодухи. Голод не свой брат: как не поеси, так и святых продаси…
Есть дома нечего – понимаете ли вы это? Сегодня съели последнюю
ковригу, от которой вчера подавали кусочки побирающимся, съели и
пошли в мир. Хлеба нет, работы нет, каждый бы рад работать, рад
бы да нет работы… «Побирающийся кусочками» и «нищий» – это
два совершенно разных типа просящих милостыню. Нищий – это
специалист; собирать милостыню – это его ремесло. Он большей
частью не имеет ни двора, ни собственности, ни хозяйства и вечно
странствует с места на место, собирая и хлеб, и яйца, и деньги.
Нищий все собранное натурой – хлеб, муку, яйца и пр. – продает,

131
131
превращает в деньги. Нищий – большей частью калека, дурачок.
Нищий одет в лохмотья, просит милостыню громко, иногда даже
назойливо, своего ремесла не стыдится. Нищий – божий человек.
Нищий по мужикам ходит редко: он трется больше около купцов и
господ, ходит по городам, большим селам, ярмаркам. У нас
настоящие нищие встречаются редко – взять им нечего. Совершенно
иное побирающийся «кусочками». Это крестьянин из окрестностей.
Предложите ему работу, и он тотчас же возьмется за нее и не
будет более ходить по кусочкам. Побирающийся «кусочками» одет
как и всякий крестьянин; иногда даже в новом армяке, только
холщевая сума через плечо; соседний же крестьянин и сумы не
одевает – ему совестно, а приходит так, как будто случайно, без
дела зашел, как бы погреться, и хозяйка, щадя его стыдливость,
подает ему незаметно, как будто невзначай, или, если в обеденное
время пришел, пригласит сесть за стол; в этом отношении мужик
удивительно деликатен, потому что знает, может и самому
придется идти в кусочки. От сумы да от тюрьмы не отказывайся.
Побирающийся кусочками стыдится просить и, входя в избу,
перекрестившись, молча стоит у порога, проговорив обыкновенно
про себя, шепотом: «Подайте Христа ради». Никто не обращает
внимания на вошедшего, все делают свое дело или разговаривают,
смеются, как будто никто не вошел. Только хозяйка идет к столу,
берет маленький кусочек хлеба … и подает. Тот крестится и уходит.
Кусочки подают всем одинаковой величины …; если пришли двое зараз
(побирающиеся кусочками ходят большей частью парами), то
хозяйка спрашивает: «Вместе собираете?»; если вместе, то дает
кусок в 4 вершка; если отдельно, то режет кусочек пополам».
[Энгельгардт, А. Н. Из деревни. 12 писем 1872–1887. – М., 1987. –
С. 56–58]

Другая социальная практика, распространенная в крестьянской

жизни, – это совместная работа, которую выполняют в особых,
исключительных случаях, – возведение нового дома, расчистка
целинных, заросших участков под пастбище или пашню и т. п.
В разных регионах России такая работа называется по-разному –
«помочь», «толока» и т. д. Эта лингвистическая специфика несет в
себе локальность социального пространственно-временного бытия.
Здесь люди физически, на деле, в прямом смысле этого слова,
представляют собой, своими техниками социальную связь и

132
132
существующие культурные символические нормы. Неучастие в таком
виде работы, уклонение от нее повсеместно считалось серьезнейшим
нарушением сложившегося порядка жизни и всегда резко осуждалось,
накладывая на нарушителя пятно позора. В этом проявлялась сила
общественного (общинного) мнения, которое регулировало
отношения внутри общины на основе сложившихся обычаев, для
такой регуляции не нужны посредники. Это работа короткой
социальной связи. Такую же функцию выполняли так называемые
«посиделки», где женская часть общины обсуждала бытовые вопросы,
воспроизводились представления о нормах поведения и их
нарушении, а также соответствующих санкциях.
Являясь довольно замкнутым образованием, крестьянская община
тем не менее не могла существовать совершенно автономно. Так или
иначе приходилось вступать в отношения с государством, церковью,
феодальным владельцем. И здесь также вырабатывались
определенные практики. Многовековой опыт отношений с
вышестоящими на социальной лестнице закреплен в пословицах:
«Бог – высоко, царь – далеко», «Где закон, там и обида», «Пошел в суд
в кафтане, а вышел нагишом», «Была бы спина, найдется и вина» и
т. п. Долготерпение, податливость, уступчивость – это видимая часть
культурного капитала, создающая порой искаженное представление о
складе крестьянского характера. Не имея возможности изменить
социальную структуру, воспринимая ее как данность, используют
техники саботажа, мнимого неведения, воровства, симуляции работы,
безинициативности («Гром не грянет – мужик не перекрестится»),
демонстрации готовности подчиниться и одновременно
ничегонеделания и др.
Только вся совокупность выработанных веками и успешно
действующих так называемых непреднамеренных (т. е. несознательно,
нерефлексивно созданных) социальных изобретений позволяли и
позволяют носителям габитуса «крестьянин» выживать в сложнейших
исторических условиях, на грани социальности и природы.
Описанные черты габитуса «крестьянин», разумеется,
варьируются в зависимости от природных, этнических, исторических
обстоятельств жизни его носителей. Мощным фактором изменений
типических характеристик габитуса является цивилизационный,
технико-технологический фактор, оказывающий в первую очередь
влияние на хозяйственно-экономическую форму жизни. Однако при
всех изменениях и влияниях типические характеристики сохраняются.

133
133
Их роль в той или иной мере продолжается, даже если меняются
социальное положение человека, его профессиональная
принадлежность. Другими словами, переход в другой габитус не
может осуществляться быстро, иногда на это не хватает целой жизни.
Единство инкорпорированной истории и объективных социальных
структур оказывается намного прочнее, чем изменчивость внешних
обстоятельств и целенаправленное осуществление осознанных
намерений. Этим можно объяснить наличие групп, члены которых
совмещают в своей жизнедеятельности техники тела и практики
различных габитусов. Это такие переходные формы. Однако, конечно,
не следует забывать о том, что непреднамеренные социальные
изобретения могут терять свою локальность, заимствоваться
носителями других габитусов. И даже распространяются на общество
в целом.
Далее мы рассмотрим метаморфозы, переживаемые
крестьянством в позднем Новом времени и современности, определим
его роль в жизни современного общества западного типа.

Вопросы для самоконтроля

1. Какие социально-антропологические методы позволяют изучить
жизнь людей, относящихся к типу «крестьянин»?
2. Какая деятельность лежит в основании габитуса «крестьянин»?
3. В чем заключается экономический капитал крестьянина?
4. Почему, несмотря на природные, исторические, этнологические
особенности жизни людей, можно сконструировать единый тип –
«крестьянин»?
5. Какой модели социального времени соответствует габитус
«крестьянин»?
6. Почему в социальном пространстве крестьяне занимают низшие
позиции»?
7. Может ли иерархизироваться внутриобщинное социальное
пространство?
8. В чем суть экологичности как черты способа хозяйствования?
9. В каких конкретных формах реализуется символизация в жизни
представителей габитуса «крестьянин»?
10. Что символизируют обряды?
11. Каково место женщин, детей, мужчин в структуре крестьянской
семьи?
12. Каково содержание культурного капитала в габитусе
«крестьянин»?

134
134
13. Чем объясняется высокая степень устойчивости социальных
практик крестьянства?
14. Что такое короткая социальная связь и чем она презентирована в
жизни крестьянства?
15. Как связаны хозяйствование на земле, семейное хозяйство,
традиционность жизни?
16. Можно ли выделить символический капитал габитуса
«крестьянин»?

135
135
 ГЛАВА VII. ГАБИТУС «ДЖЕНТЛЬМЕН»

Ключевые слова: короткая социальная связь, само-

дисциплинаризация, письменная кодификация, транс-
формация техник тела и практик, рыцарь, придворный,
дворянин.

Выделение и анализ того или иного габитуса начинается с

определения его места в социальном пространстве и позиции в
социальном поле. Тем самым исследование конкретного социально-
исторического типа всегда требует соотнесения и сравнения его с
другими габитусами определенного времени. Ранее указывалось, что
габитус «крестьянин» свидетельствует о низком месте в социальной
иерархии. Теперь правомерно задавать вопрос о том, кто же находится
выше в этой иерархии?
Описание «принципа регулируемых импровизаций» (П. Бурдьё),
т. е. совокупности устойчивых схем восприятия, мышления,
поведения, техник тала, сложившихся практик, отвечающих
жизненным обстоятельствам социальной группы, занимающей одно
из высших мест в социальной иерархии на протяжении многих
столетий, – тема этой главы.

ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ
ВЫРАЖЕНИЯ ПРЕЗЕНТАТИВНОЙ СВЯЗИ

Термин «джентльмен» (Н. Н. Козлова), введенный для

обозначения типических черт исторически разнообразной социальной
группы, достаточно условен. Тем не менее, представители этого
габитуса всегда занимали привилегированное положение в
социальном пространстве и выступали антиподом типу «крестьянин».
Именно поэтому существование носителя черт габитуса
«джентльмен» невозможно без своей противоположности. Однако в
самой противоположности обнаруживается и сходство. Его суть
заключается в том, что основой единства габитуса выступает
презентативная связь в форме короткой социальной связи. Так же, как
в крестьянстве, отношения строятся на личной, непосредственной
связи: вассальная структура управления внутри группы и личный
характер власти в отношениях с крестьянством.
Социально-пространственные аспекты также выражают
короткую связь и презентируются в ней. Позиции и диспозиции в

136
136
социальном поле всегда персонифицированы, «вплавлены» в тело и
его техники, что явлено в ролевой организации общественной жизни.
Выход за рамки социальной роли или ее несоблюдение
(невыполнение) означали выход за рамки общества, потерю
человеческого качества. Например, публичность жизни европейских
монархов, проходящей на глазах не только сословия, духовенства и
даже крестьян. Образуется необходимая социальная практика,
воспроизводящая физически, наглядно личную власть сюзерена
(правителя, благодетеля, «отца-батюшки») со своими подданными
(детьми). Одновременно это и способ воспроизведения традиции как
в ритуальной, так и вербальной форме, способ хранения и передачи
социальных кодов.
В организации социального пространства в целом и социального
поля в частности можно выявить специфические историко-
национальные черты, но само наличие диспозиций и позиций,
определенных совокупностью капиталов, несомненно. В любом
случае, существующие практики устанавливали личностную
социальную связь, однако конкретные формы ее демонстрации были
специфичны. Так, в Московском царстве все должны были при
письменном обращении к царю соблюдать определенные правила,
утверждавшие ничтожность перед правителем. Как свидетельствуют
источники, «просьбы ему (царю) подаваемые, все без различия
подписывали из унижения уменьшительным именем, так что если
кого зовут Степан, подписывается Степкой. А патриарх и все прочие
из духовенства, также и монахини: «богомолец твой» или «богомо-
лица твоя». Думные бояре, все дворяне и прочие воинские чины из
народа: «холоп твой»; купцы первого разряда, которых зовут гостями:
«мужик твой»; купцы низшего разряда и иностранцы: «сирота твой»;
женщины благородного звания: «рабыня твоя»; деревенские жители:
«крестьяне твои»; слуги думных бояр «человек твой»25.
В данном примере самым наглядным образом показана личная
связь (и личная зависимость) всех членов общества с его главой. Да и
само общество уподоблено большой семье во главе с отцом
семейства. Конечно, в средневековой Европе столь ярко выраженные
нормы вассальной зависимости отсутствуют, что, однако, не отменяет
главного – короткую социальную связь.

25
Рябцева, Ю. С. Хрестоматия по истории русской культуры: художественная
жизнь и быт XI—XVII вв. – М., 1998. – С. 370–371.

137
137
 Физическое пространство также организованно в соответствии с
фундаментальной социальной связью. Рыцарский замок или
помещичья усадьба всегда связаны с поселениями крестьян,
окружены возделываемой землей (пашня, парк, пастбища и т. п.).
Они составляют единое целое, но всегда социально-
структурированное: доминантное положение носителей габитуса
«джентльмен» представлено в расположении их жилищ на
возвышенности (гора, высокий берег реки и т. п.). Тем самым
физически целостное пространство оказывается социально
разнородным, свидетельствует о различии социальных капиталов
господствующих и управляющих/подневольных и управляемых. Тип
строения и организация поселений также свидетельствовали как о
различии между габитусами «крестьянин» и «джентельмен», так и
внутри габитуса «джентльмен». Знаменитые усадьбы высшего слоя
русской аристократии (Кусково, Останкино – графа Шереметьева,
Архангельское – князей Юсуповых) и усадьбы родовитых, но
обедневших дворян Пушкиных в Михайловском или Болдино по
своим размерам, планировке, отделке интерьеров очень различаются.
По ним можно «прочитать» о месте их владельцев в социальном
пространстве и диспозициях в социальном поле. Также и европейский
замок вписан в окружающую природу, связан с сельскими
поселениями, но это и место в социальном пространстве, где
сосредоточена власть. Центральное строение замка – главная башня –
донжон (от латинского dominionem, место, принадлежащее сеньору).
Совершенно прозрачная этимология: замок – это тот социальный
пункт, откуда управляют и откуда можно ждать защиты.
Социально-временное измерение представлено, во-первых, в
самих исторических модификациях габитуса, во-вторых, в ритме
жизни, мирочувствовании и мировидении носителей этого габитуса.
Так, в 19 веке тот же замок воспринимается уже иначе. Виктор Гюго
пишет следующее: «Ля Тург выглядит тем роковым следствием
прошлого, которое в Париже зовется Бастилией, в Англии – лон-
донским Тауэром, в Германии – Шпильбергом, в Испании –
Эскуриалом, в Москве – Кремлем, в Риме – Замком святого Ангела.
В замке Ля Тург все 1500 лет средневековья сосредоточивалось
вассальное рабство, право землевладения, феодализм». Правда, напи-
сано это в романе о Великой французской революции – «Девяносто
третий год» – представителем иного габитуса – «интеллектуал»,
разделявшего республиканские идеи эпохи Просвещения.

138
138
РЫЦАРСТВО КАК ИСТОРИЧЕСКАЯ МОДИФИКАЦИЯ ГАБИТУСА
«ДЖЕНТЛЬМЕН»

Габитус «джентльмен» имеет долгую историю, уходящую

корнями во времена античности. Однако собственное начало его
связано со средними веками, где пересекались и взаимообогощались
две социальные группы: аристократия, т. е. благородно-рожденные
потомки римской (античной) аристократии, и потомки норманов
(викингов), осевших на севере Франции, ставших ее правителями и
вступивших в союз (через браки и воинскую службу) с коренной
(аборигенной) аристократией. Из этой разнородной основы возникает
габитус «джентльмен», конкретной исторической модификацией
которого становится рыцарство – особый слой свободных воинов.
«Рыцарь» (шевалье, кабальеро, риттер) в большинстве
европейских языков обозначает всадника, способного воевать на коне,
следовательно, владеть боевой лошадью и необходимым военным
снаряжением. Таким образом, рыцарь должен был иметь достаточно
финансовых средств, чтобы обеспечить необходимую амуницию (меч,
пика, шлем, щит, кольчуга), а также содержать коня и даже несколько
коней. Однако далеко не все воины обладали такими средствами
(«жил на свете рыцарь бедный»), поэтому необходимо было нести
службу у состоятельного сеньора и стать его вассалом, т. е. установить
личную связь.
Здесь существует два варианта: человек служил
непосредственно за еду, одежду, амуницию, т. е. за «харчи», либо ему
выделялся земельный надел, с которого получали необходимые
средства для существования. Например, Вильгельм Завоеватель
выделил более 5 тысяч земельных наделов (феодов), которые были
розданы рыцарям, участвующим в его походе на Англию. Именно они
составили костяк феодальной (новой, т. е. некоренной) английской
аристократии. Понятно, что связь между слугой и «кормящим» его
была прямая и более глубокая (интимная), чем, например, между
хозяином и работником, получавшим за свой труд деньги и не
привязанным к земле.
Возникновение рыцарства происходит во Франции в начале
XI века и быстро распространяется в Средиземноморье и британских
островах в связи с интеграционными процессами и формированием
национальных государств.

139
139
 Как отмечает Ле Гофф, рыцарство вызывало недоверие церкви,
которая стремилась обуздать лихие нравы свободного воинства,
подчинить его христианской морали. Так формируется вторая
социальная функция рыцаря – защитника не только своего сеньора, но
и всех, не владеющих оружием, прежде всего вдов, сирот и купцов,
часто подвергавшихся нападениям многочисленных разбойников.
Федор Сухов – герой культового фильма «Белое солнце пустыни» – в
XX веке воспроизводит мораль средневекового европейского рыцаря –
странствующего (под влиянием идеологии, но не христианской, а
коммунистической) защитника сирых и несчастных.
Эти функции обеспечивали рыцарству высокое место в
социальном пространстве. Социальный капитал еще более вырос с
началом крестовых походов (конец XI века). Крестовые походы – это
специфическая социальная практика, представляющая собой
результат адаптации габитуса к новым обстоятельствам (в данном
случае, изменение политики католической церкви) и механизм
формирования диспозиции в социальном поле. Рыцари стали
образцом для христианского мира и получили возможность войти в
аристократическую элиту.
Примером может служить Уильям Маршал (1147–1219), еще при
жизни прозванный «лучшим рыцарем мира». Он был обязан своим
блистательным продвижением по социальной лестнице соблюдению
правил рыцарской чести и покровительству короля Англии.
«Младший сын без имени стал богатым человеком и барином, но как
хранитель его жены и сыновей. Облечен королевской властью, но как
хранитель слишком юного короля. Не мог вообразить, что достигнет
таких высот власти. Не был рожден для исполнения таких
обязанностей, не обладал титулом, который достался бы ему по крови,
ни по ритуалу священников. Без иных достоинств – и те, кто,
восславляя его, повторяя его собственные слова, выражая то, что он
сам им внушил, возвеличивали его добродетель, никогда не желали
этим сказать ничего другого, кроме одного: что у него слава лучшего
рыцаря мира. И только своему превосходству, и ничему другому
обязан был он таким высоким восхождением своим. Благодаря
крепкому телу, не знающему усталости, мощному, ловкому в
упражнениях, благодаря мозгу, очевидно слишком малому, чтобы
излишние рассуждения могли препятствовать природному расцвету
его телесной крепости: мало мыслей, причем кратких, и в своей тупой
силе упорное следование примитивной этике военных, чьи ценности

140
140
выражаются теперь словами: храбрость, щедрость, верность.
Особенно благодаря своей на удивление долгой жизни»26.
Из приведенного текста видно, что преобладающим в рыцарстве
были социальный и символический капиталы, тогда как
экономический мог быть и совсем не значительным, приобретается
личными усилиями (военные завоевания, грабежи, покровительство
аристократии и др.). Что же касается культурного капитала, то он
заключался в наработке навыков ведения боевых действий: владение
оружием, управление конем и др., знание, в том числе главных
ценностей рыцарской жизни – честь, храбрость, щедрость, верность,
слава, следование принятым нормам поведения в структуре
социальной регламентированности. Следование этим ценностям и
создавало образ рыцаря «без страха и упрека», обосновывало право на
власть, подтверждало идеи благородства носителей этого габитуса, их
отличие от других.

ТЕКСТ I
«В какой мере средневековая латынь, язык культуры, была
языком аристократии? Иными словами, до какой степени группа
litterati совпадала с группой господствующих? Что касается церкви,
тут все ясно. Неважно, что дурная система назначений кое-где
выдвигала на первые роли невежд. Епископские дворы, крупные
монастыри, королевские капеллы, словом – все штабы церковной
армии никогда не знали нужды в просвещенных людях, которые,
часто будучи, впрочем, баронского или рыцарского происхождения,
формировались в монастырских, особенно кафедральных школах.
Но если речь идет о мирянах, проблема усложняется.
Не надо думать, будто это общество даже в самые мрачные
времена сознательно противилось всякой интеллектуальной пище.
Для тех, кто повелевал людьми, считалось полезным иметь доступ к
сокровищнице мыслей и воспоминаний, ключ к которой давала только
письменность, т. е. латынь… Роберт Благочестивый, «король,
сведущий в Господе», учился в Реймсе у знаменитого Герберта
(будущего папы Сильвестра II). Вильгельм Завоеватель взял в
наставники своему сыну Роберту духовное лицо. Среди сильных мира
сего встречались истинные друзья книги: Оттон III, которого,
правда, воспитывала мать, византийская принцесса, принесшая со

26
Цит. по: Ле Гофф, Ж. Герои и чудеса Средних веков. – М., 2012. – С. 86.

141
141
своей родины навыки гораздо более утонченной цивилизации,
свободно читал по-гречески и по-латыни; Вильгельм III Аквитанский
собрал прекрасную библиотеку…
Но чтобы получить более или менее приличное образование,
требовалась атмосфера знатного рода, прочно укрепившего
наследственную власть. Весьма примечателен довольно
закономерный контраст между основателями династий в Германии
и их преемниками: Оттону II, третьему королю Саксонской
династии, и Генриху III, второму в Салической династии, которые
оба получили хорошее образование, противостоят их отцы: Оттон
Великий, научившийся читать в 30 лет, и Конрад II, чей капеллан
признает, что он «не знал грамоты». Как часто бывало, и тот и
другой вступили слишком молодыми в жизнь, полную приключений и
опасностей; у них не было досуга готовить себя к профессии
властелина, разве что на практике или внимая устной традиции.
То же самое, и в еще большей мере, наблюдалось на более низких
ступенях общественной лестницы. Относительно блестящая
культура нескольких королевских или баронских фамилий не должна
внушать иллюзий. Можно не сомневаться, что по крайней мере
севернее Альп и Пиренеев большинство мелких и средних синьоров, в
чьих руках тогда сосредоточивалась власть, представляло собой
людей совершенно неграмотных в полном смысле слова, настолько
неграмотных, что в монастырях, куда некоторые из них уходили на
склоне лет, считались синонимами слова conversus, т. е. поздно
принявший постриг, и idiota, обозначавшее монаха, не умеющего
читать Священное писание».
[Блок, М. Апология истории. – М., 1986. – С. 142–143]

Таким образом, что касается образованности, то первоначально

она была низкой. Основная масса рыцарей была безграмотной, им
были недоступны образцы высокого искусства и литературы,
утонченные манеры. Все это вызывало презрение и высокомерное
отношение к ним.
Однако уже через сто с небольшим лет ситуация начинает
меняться. Развитие университетской культуры, например, привело к
тому, что ученость и рыцарство начинают рассматриваться как две
стороны одного благого образа жизни. Поэтому не случайно
рыцарство и ученость уравниваются: за университетским докторским
титулом признаются те же права, что и за званием рыцаря. Немного

142
142
позднее университетские профессора во Франции получали личное,
т. е. ненаследуемое дворянство. Такие же процессы значительно
позднее наблюдались в России, когда за ученость попадали в
дворянское сословие (М. В. Ломоносов).
Как показывает в своих работах Н. Элиас, начинается процесс
формирования «хороших манер», который изменит типичные черты
рыцарства: упрочивается механизм самоконтроля, изменяются
представления о стыдливости, нормах допустимости/недопустимости,
экспрессивных выражений эмоционального и физиологического
состояния. Это, в свою очередь, меняет реализацию социальных
связей, которые теперь регулируются новыми, опосредствующими
звеньями, такими как дуэльные кодексы, турнирные кодексы.
Пишутся даже целые труды об организации и проведении турниров.
Примером может служить «Трактат об устроении и смете турнира»,
составленный королем Рене Анжуйским, графом Прованским,
королем Неаполитанским в середине XV века. Сюда же относятся
уставы военных, монашеских орденов.
Регулирование отношений, их письменная кодификация
одновременно оказывается способом дисциплинаризации
представителей данной группы, выработки у них соответствующих
представлений, чувствований и поведенческих актов.

ТЕКСТ II
Латинский устав Ордена бедных рыцарей Христа и Храма
Соломона, принятый на Соборе в Труа в 1128 году во время правления
Папы.
Пролог.
Прежде всего речь наша направлена к тому, чтобы все, кто
презирает следовать собственным желаниям и хочет в чистоте
духовной сражаться в рядах Истинного и Высочайшего Царя,
возжелали бы присоединить к послушанию славное оружие, восполняя
это усерднейшей заботой, и в постоянном упорстве восполнили бы.
Итак, мы увещеваем тех, кто вплоть до сего дня состоял в войске
временном, для которого причина не Христос, и стремился всего
лишь к человеческому одобрению, чтобы вы стали навечно
союзниками тех, кого Господь избрал из множества погибающих
(massa perditionis) и поставил по данной им благодати защитниками
святой Церкви. Но прежде всего, кем ты ни был, Христов воин,
обратившийся к столь святому делу, надлежит, чтобы в отношении

143
143
твоего обета (circa professionem tuam) ты проявлял искреннее
прилежание и твёрдое постоянство. И поскольку Бог считает эти
качества достойными, священными и высокими, то если будешь
служить искренне и с постоянством, то удостоишься участи тех
воинов, которые отдали за Христа душу свою. Ведь именно так
снова процвело и заблистало воинское сословие, которое ранее,
презрев ревность о справедливости, перестало защищать бедных и
церкви, что было его долгом, но обратилось к грабежу, разбою,
убийству…
Имена отцов, принимавших участие в Соборе в Труа
… Кроме того, кажется нам подобающим, чтобы в качестве
свидетелей здесь были упомянуты также и необразованные
любители истины. Граф Теобавд и граф Нивернейский и Андреас де
Бандиненто с усерднейшим старанием выискивали наилучшее,
исправляли то, что им казалось несообразным, и таким образом
помогали на соборе.
II О том, чтобы читали молитву Господню, если не могут
слушать божественную службу
III Что следует совершать об усопших братьях
… Ещё же заклинаем божеским и человеческим милосердием и
приказываем пасторскою властью, чтобы каждый день, всё, что
полагается распределять между братьями для удовлетворения
потребностей этой жизни в еде и пище, уделялось каждому нищему
до сорокового дня.
VI Чтобы ни один из постоянных братьев ордена не делал
приношения
… Чтобы никто из постоянных братьев не совершал иного
приношения, кроме как денно и нощно с чистым сердцем следовать
своему обету, дабы мог он в этом сравняться с мудрейшим из
пророков: «Чашу спасения прииму и в смерти своей буду подражать
смерти Господа: ибо как Христос за меня положил душу свою, так и
я за братьев моих готов положить душу». Вот истинное
приношение; вот жертва живая и Богу угодная!
VIII О трапезе собрания
… Вы будете вкушать пищу вместе в одном дворце или, лучше
сказать, столовой, а если потребуется что необходимое, то вместо
невежественных жестов... следует испрашивать это тихо, не
возбуждая всеобщего внимания.
IX О чтении

144
144
 Во время завтрака и обеда пусть читается Св. Писание... Чтец
же писания пусть требует от вас тишины.
XI Как следует трапезовать воинам
XII Чтобы в прочие дни подавалось два или три блюда пищи из
бобов
XIII Какой пищей следует питаться в пятницу
XIV О том, чтобы после трапезы всегда возносили
благодарственные молитвы
XV О том, чтобы десятая часть хлеба всегда уделялась в
милостыню
XVI О том, чтобы сбор был отдан на усмотрение магистра
XVII О том, чтобы по окончании всенощной (Completa)
соблюдалась тишина
XVIII О том, чтобы уставшие не вставали к утрени
XIX О том, чтобы среди братьев сохранялась общность
имущества
XX О качестве и виде одежды
… Всем воинам, давшим обет..., мы предписываем белые
одежды и летом, и если только можно, зимой, так как те, кто
оставил темную жизнь позади, должны через чистую жизнь
вернуться к своему Творцу.
XXI О том, чтобы слуги не имели белых, т. е. светлых, одеяний
XXII О том, чтобы только постоянные воины имели белое
XXIII О том, чтобы пользовались шерстью агнцев
Предписываем общим указом..., чтобы ни один постоянный
брат никогда не имел меховой одежды или одеял, сделанных не из
овечьего или бараньего меха.
XXIV О том, чтобы старое распределялось между
оруженосцами
XXV О том, чтобы тот, кто желает лучшее, получал худшее
XXVI О том, чтобы сохранялись размер и качество одеяний
XXVII О том, чтобы распределитель тканей в первую очередь
следил за одинаковой длиной одежды
XXVIII Об излишних волосах
XXIX Об украшениях и клювах
Об украшениях и клювах известно, что они – признак
язычества. Мы запрещаем их и налагаем вето...
XXX О числе коней и оруженосцев

145
145
 Каждому из ваших воинов позволено иметь трех коней, так как
великая бедность Божественного Ордена Храма Соломона не
позволяет сейчас иметь больше, чем только не с позволения
магистра.
XXXI О том, чтобы никто не бил верного оруженосца
XXXII О том, как должно принимать рыцарей на временную
службу
XXXIII О том, чтобы никто не поступал (incedat) по
собственному желанию
XXXIV О том, позволено ли идти через селение без приказа
магистра
XXXV О том, позволено ли кому ходить одному
Путники пусть не дерзают начинать путь без охраны, то есть
без воина или постоянного брата ни днем, ни ночью. В войске... пусть
ни один воин, или оруженосец, или кто другой, не входит в чужую
палатку ни для того, чтобы увидеть помещение других воинов, ни для
того, чтобы с кем-нибудь поговорить, без приказа...
XXXVI О том, чтобы никто не требовал для себя того, что ему
необходимо
XXXVII Об уздечках и шпорах
XXXVIII О том, чтобы не было покрова (tegimen) у копий и
щитов
XXXIX О позволении магистра
Магистру позволено давать коней, или оружие кому угодно, и
вообще кому угодно какую угодно вещь.
LI О том, что всем воинам, принесшим обет, позволено иметь
землю и людей
... Мы законным порядком приказываем, хотя вы и называетесь
воинами Христа, чтобы за выдающиеся успехи и особенную
честность (probitatis) вы сами имели дом, землю, людей и владели
крестьянами, правя ими по справедливости; но особенно должно вам
посвящать себя установленным обязанностям.
LIV О том, чтобы никто не вызывал у другого гнев
LVI О том, чтобы не было слишком много сестер
Принимать слишком много сестер опасно, понеже с участием
женщины древний враг многих сбил с праведной дороги в Рай…».
[Цит. по: Доманин, А. Мечом и крестом. История духовно-рыцарских
орденов Средневековья. – Ростов н/Д., 2012. – С. 222–245]

146
146
 Особо следует обратить внимание на роль женщины в
трансформации социальных практик и структуры капитала.
Во второй половине эпохи Средневековья представительницы
габитуса «джентльмен» начинают играть активную роль в
организации жизни при дворах крупных сеньоров. Во многом
благодаря именно женщинам-аристократкам под регламентацию
попадают такие сферы человеческой жизни, которые прежде
оказывались ненормированными в силу их кажущейся
естественности. Ярким примером оказываются правила так
называемой романтической, куртуазной, т. е. вежливой, придворной,
рыцарской любви. Следует обратить внимание на то, что введение
этих правил связано с именами великих женщин Средневековья:
Элеаноры Аквитанской, которая была правительницей Аквитании,
затем королевой Франции и королевой Англии, прожив длинную
жизнь (более семидесяти лет), что совсем не характерно для того
времени; Кристины Пизанской, первой выступившей против
установившихся представлений о женщине как о сосуде греха и
мерзости, утверждавшей достоинство женщины и, что самое
поразительное, зарабатывавшей себе на жизнь сочинением книг! Это
в XIV в.
Изменения во взглядах на место женщины (надо отметить, что
речь идет о женщине из благородного сословия), ее статус, в
частности, выразились в том, что Элеанора Аквитанская ввела новые
правила игры в шахматах – очень популярной в среде
аристократически-рыцарской и у горожан игре. Она поменяла
название самой сильной фигуры – ферзя (визирь, мудрец) – на
королеву.
Большую роль в утверждении новых правил взаимоотношения
полов, (но только между носителями габитуса «джентльмен») внесли
трубадуры, менестрели, поэты, певцы, музыканты при дворах
королей, знатных феодалов или странствующие от одного такого
двора к другому. Теперь к основным ценностям рыцарства
добавляются любовь как особое, культивируемое чувство,
обуздывающее и перенаправляющее физическое сексуальное
влечение. Таким образом, рыцарство создает особую модель
поведения, которая затем будет усвоена представителями других
габитусов. Отношение полов, изменяясь в практике данного габитуса
и изменяя его, прежде всего, развивает навыки самоконтроля,
самодисциплины и воображения. Так, из общей массы рыцарства

147
147
формируется особый слой – придворные, занимающие в социальном
поле доминантное положение. Этот слой становится образцом для
подражания, целью для жизнедеятельности других представителей
габитуса «джентльмен».
Теперь образованность, т. е. знание любовной лирики, сочинение
стихотворного послания даме сердца, вежливое обращение,
утонченные манеры – все это становится неотъемлемым социальным
кодом новой генерации габитуса «джентльмен». Так появляются
новые социальные практики и техники тела, дополняя и меняя уже
сложившиеся. К таковым относятся охота и пир.

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ И ИХ МОДИФИКАЦИИ

Охота, как и турнир, выполняла задачу поддержания и

совершенствования навыков управления конем и владения оружием, а
также выступала способом снятия агрессивности в мирные периоды
жизни. Это одно из главнейших и регулярных занятий, так же четко
нормированное и ритуализированное. Одновременно охота
оказывалась маркером, свидетельством принадлежности к
определенной группе. Поэтому не только экономическими
принципами следует объяснять наличие законов, предусматривающих
жестокие формы наказания, например, физические увечья и смертную
казнь – браконьерам, которыми прежде всего оказывались крестьяне.
Охота для них в королевских лесах или лесах других владетельных
феодалов – способ добычи пропитания, но с позиции феодалов – это
ни что иное, как нарушение их исконных прав, посягательство на
социальный статус. Со временем эта практика меняет свое
социальное значение, перестает быть способом тренировки военных
навыков, но остается маркером для людей так называемого
«праздного класса».
Пир – это не столько форма удовлетворения физической
потребности, сколько особая практика, призванная обозначить,
выделить, закрепить позицию в социальном поле. Именно поэтому
пиры устраивались даже во времена неурожая или эпидемий. Богатый
стол должен был подчеркнуть социальный статус, обозначить
социальные различия. Ту же задачу выполняло использование посуды,
в изготовлении которой использовалось золото, серебро, драгоценные
камни, тогда как крестьяне довольствовались керамической посудой
или изготовленной из дерева.

148
148
 Пир – это и способ идентификации с социальной ролью,
воспроизведение сложившихся диспозиций. Каждый из
присутствующих располагался за столом на строго определенном
месте, слуги обносили гостей едой в строгом соответствии с рангом.
Так, символический капитал – принадлежность к определенному
роду-племени – устанавливал положение человека в физическом
пространстве (пиршественном зале), и возможность получения того
или иного блюда и его количества. Известная русская поговорка: «И я
там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало» фиксирует
низкий социальный статус человека, его неуместность присутствия на
пиру.
В России рыцарство как модификация габитуса «джентльмен»
отсутствовало. Этот габитус был представлен знатью, т. е. людьми
свободными, ведущими свою родословную от первых основателей
русской государственности (Рюриковичей) и других древнейших
предков, например, от литовского князя Гедимина, а также
дворянством. Это были свободные люди, находящиеся на военной
службе и владевшие собственной землей с прикрепленной к ней
крепостными крестьянами.
Особенности политического устройства Московского царства
заключаются в отождествлении государства и государя, что
презентируется в характере социального, культурного,
символического капиталов и практик носителей габитуса
«джентльмен». Многие их черты сохраняются и в Российской
империи.
Монархи – вплоть до Екатерины II – относятся к своим
придворным, представителям виднейших родов, не говоря уже о
худородных дворянах, как к своим холопам. Показательно, что даже
царица – первая жена Петра I – начинала письма к мужу с такого
обращения «Женушка твоя Дунька челом бьет». А сами носители
габитуса «джентльмен» также относятся к себе как к царским рабам.
Официальной формой (т. е. нормой, регулирующей связь царя и
подданых) обращения к царю было слово «раб», что официально
закреплялось в указе 1721 г. Великий русский ученый
М. В. Ломоносов подписывается под обращением к Елизавете
Петровне «всенижайший раб». Только Екатерина II заменяет
нормативное обращение словом «подданный».
Такое положение (позиция) в социальном пространстве
фиксировалось в техниках тела. Дворянство и родовая аристократия

149
149
участвовали в особой социальной практике – служили шутами при
царской особе. У Петра I шутом был князь Ю. Ф. Шаховской, княгиня
А. П. Голицина (из рода Рюриковичей и Гедиминовичей) – шутиха
Екатерины I. Шутами были князья Н. Ф. Волконский и М. Голицын,
граф А. П. Апраксин.
До второй половины XVIII века юридическими нормами
являлись телесные наказания, пытки, уродование тела и изощренные
виды казни, применяемые ко всем, включая бояр и дворян. Некоторые
пытки как гарантия правдивости показаний применялись не только по
политическим, но и по уголовным делам. Только в 1785 году
Жалованная грамота отменяет телесные наказания для дворян, а ранее
изданные Петром III и Екатериной II указы освобождают дворян
сначала от воинской, а затем и от всякой службы, дают им право
выезда за границу. Как отмечал выдающийся российский историк
Н. Я. Эйдельман, только после Жалованной грамоты, законодательно
обеспечивающей имущественные, политические и личные права и
привилегии благородного сословия, в России стало формироваться
поколение «непоротых дворян». И только с этого времени в арсенал
культурного капитала входит такое понятие, как личная честь и
личное достоинство, выраженное в особой практике – дуэли.
Особенно часто дуэли происходили зимой, когда многие дворяне
возвращались из поместий в города. Дуэль оказывалась своеобразным
способом организации и заполнения свободного времени. Другим
способом была карточная игра, которая также оказывалась практикой
изменения диспозиции в социальном поле. Известны случаи, когда
проигрывались поместья с крестьянами. Реален случай, когда муж
проиграл даже собственную жену27.
Так же, как и в Европе, в России происходит постепенное (в
течение трех веков) изменение культурного и символического
капиталов, выраженное в смягчении нравов, выработке особого слоя
людей высокообразованных, освоивших европейские культурные
образцы.

27
Этот случай лег в основу поэмы М. Ю. Лермонтова «Тамбовская казначейша».
«…Но банкомет/ Был нем и мрачен. Хладный пот/ По гладкой лысине
струился./ Он все проигрывал дотла./ В ушах его «дана», «взяла»/ Так и
звучали. Он взбесился -/ И проиграл свой старый дом,/ И все, что в нем или
при нем…/ И просит важно позволенья/ Лишь талью прометнуть одну,/ Но с
тем, чтоб отыграть именье,/ Иль «проиграть уж и жену». М. Ю. Лермонтов.
Собр. соч. В шести томах. Т 2. – М., 1950. – С. 286–287.

150
150
 Эти изменения, в частности, проявляются в гендерных
изменениях соответствующих практиках. В XVIII веке сначала в
Европе, а затем и в России появляется салон – особая социальная
пространственно-временная форма организации общения,
времяпрепровождения, а главное – демонстрации культурного и
символического капиталов. В салоне царит женщина, образованная, с
утонченными манерами, умная, сведущая в политических делах
(салоны де Рекамье, де Сусси, де Сталь). Хозяйка салона определяет
тему встречи – философия, политика, искусство и т. п. Мужчины
приглашались в салон, только король мог прийти без приглашения.
Многие выдающиеся деятели эпохи Просвещения воспитывали и
оттачивали свой ум в салонах, где женщина говорит с мужчиной на
равных.
Возникнув во Франции, салон как особая практика,
непреднамеренное социальное изобретение габитуса «джентльмен»
быстро распространяется в Европе, а при Екатерине II становится
популярным в Петербурге. Следует назвать выдающуюся женщину
екатерининской эпохи, сыгравшую значительную роль как в развитии
российской культуры, так и в изменении отношения к женщине. Это
княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810), урожденная
графиня Воронцова, самая образованная женщина своего времени.
С 1783 по 1795 гг. возглавляла Российскую академию наук, причем
избиралась единогласно при тайном голосовании.
Позднее салон перестанет быть отличительным маркером
данного габитуса и, как другие непреднамеренные социальные
изобретения, будет освоен представителями других габитусов –
буржуа и интеллигенции.
Конец XVIII – начало XIX веков порождает новую модификацию
габитуса, которую уже можно без кавычек назвать джентльмен. Этот
социальный персонаж сочетал в себе «куртуазные манеры
аристократов с благовоспитанностью буржуа» (Ле Гофф). Это
замечание выдающегося историка позволяет обратить внимание на
важный момент – теперь джентльменом можно стать не только по
рождению, но и по воспитанию. Конечно, приобретение технических
черт габитуса «джентльмен» представителями неблагородных
сословий происходило и ранее. Еще Даниэль Дэфо обращал внимание
на этот факт. Однако, во-первых, данное явление не было широко
распространено, составляло, скорее, исключительное событие; во-
вторых, очень неоднозначно воспринималось во всех слоях общества.

151
151
Достаточно вспомнить пьесу Мольера «Мещанин во дворянстве»,
написанную в XVII веке. Иначе говоря, благородное рождение
перестает быть единственным элементом социального капитала,
обеспечивающим вхождение в социальное поле габитуса
«джентльмен». Длительная история самоконтроля и
самодисциплинаризации сослужила службу не только
благороднорожденным. Она как образец для подражания и схема
воспитания поведения стала своеобразным социальным лифтом,
позволяющим представителям других сословий, носителям иных
социально-исторических типов включаться в новое социальное поле.
Одновременно это означает перенос практик, следовательно, если не
стирание, то смягчение границ, выравнивание образа жизни
различных социальных групп.
Модификация габитуса презентирована модификацией практик,
приспособлением к новым обстоятельствам. Так, пиры превращаются
в великосветские обеды, где царит строгий этикет, а сама пища не
только удовлетворяет физическую потребность. Теперь это прежде
всего демонстрация культурных изысков и только потом, во вторую
очередь, свидетельство возможностей экономического капитала.
Так же, как и символического – отличность внутри социального
пространства. Эволюция кулинарии от обильной, но достаточно
однообразной еды на пирах рыцарства к пышности и многообразию
обедов XVIII – начала XIX веков, к утонченности и «натуральности»
блюд, от обжорства к соблюдению меры наглядно свидетельствует об
изменениях в самодисциплинаризации, самоидентификации и
самоконтроле. Также это свидетельствует о развитии культурного
капитала, где очень значительным становятся сознательные личные
усилия «работы над собой» и даже выработка особых телесных
техник. Разумеется, подобные преобразования касаются не только еды
и ритуала ее поглощения. Например, никто не знает изобретателей
шлема или кольчуги, но имена лордов Спенсера, Кардигана, Реглана,
французского генерала Галифе увековечены в видах одежды, ими
изобретенной, так же как имя Сэндвича – в особом виде бутерброда.
Знаменитый денди рубежа XVIII – XIX веков – Джордж Брамель,
человек незнатного происхождения, т. е. неблагороднорожденный,
становится законодателем моды, введя в обиход шейные платки для
мужчин и разработав целую «науку» их завязывания (технику работы
с ним). Его манеры поведения, образ жизни становятся образцом для
подражания любых молодых людей не только из аристократического
общества.

152
152
 А. С. Пушкин, характеризуя Онегина, использует новое для того
времени слово dandy (которому в русском языке еще не нашлось
соответствия): «Изображу ль в картине верной/ Уединенный кабинет,/
Где мод воспитанник примерный/ Одет, раздет и вновь одет?/ Все, чем
для прихоти обильной/ Торгует Лондон щепетильный/ И по
Балтическим волнам/ За лес и сало возит нам,/ Все, что в Париже вкус
голодный,/ Полезный промысел избрав,/ Изобретает для забав,/ Для
роскоши, для неги модной,/ Все украшало кабинет/ Философа в
осьмнадцать лет./ Янтарь на трубках Цареграда,/ Фарфор и бронза на
столе,/ И, чувств изнеженных отрада,/ Духи в граненом хрустале;/
Гребенки, пилочки стальные,/ Прямые ножницы, кривые/ И щетки
тридцати родов/ И для ногтей и для зубов»28. Вот таким в XIX веке
предстает джентльмен, очень значительно отличаясь от своего
предшественника – рыцаря века XIII.
Изменяется и отношение к образованности. Теперь невозможно
существование неграмотного дворянина. Более того, образование
охватывает и женщин-дворянок. Конечно, их уровень образованности
в массе значительно ниже мужского: образование сводится к знанию
иностранного языка, «хороших манер», танцам, рукоделию.
Университетское образование для женщин вообще становится
доступным в Европе только к середине XIX века. В России еще позже,
поэтому российские женщины вынуждены были ездить за границу
для получения там высшего образования. Жизнь и судьба
выдающегося математика Софьи Ковалевской – тому яркий пример.
Однако в аристократической среде занятие интеллектуальной
деятельностью остается в целом малопривлекательным и заслуживает
пренебрежительно-ироничного отношения. Лорд Бертран Рассел,
выдающийся логик, философ, общественный деятель XX века, с
горечью отмечал, что для представителей английской аристократии
пренебрежительное отношение к интеллектуальной деятельности
остается. Это свидетельствует об устойчивости схем мировосприятия
и организации жизнедеятельности в границах габитуса. Поэтому
образованность денди часто была очень поверхностной. «Он по-
французски совершенно мог изъясняться и писал;/ Легко мазурку
танцевал/ И кланялся непринужденно;…/ Онегин был по мненью
многих/ (Судей решительных и строгих),/ Ученый малый, но
педант…/ Он знал довольно по-латыни,/ Чтоб эпиграфы разбирать,/
Потолковать об Ювенале,/ В конце письма поставить vale,/ Да помнил,
28
Пушкин А. С. Сочинения. – М., 1995. – Т. 3. – С. 16.

153
153
хоть не без греха,/ Из Энеиды два стиха…/ Не мог он ямба от хорея,/
Как мы ни бились, отличить./ Бранил Гомера, Феокрита;/ Зато читал
Адама Смита/ И был глубокой эконом,/ То есть умел судить о том,/
Как государство богатеет,/ И чем живет, и почему не нужно золота
ему,/ Когда простой продукт имеет»29. Однако сам Александр
Сергеевич отличался высокой образованностью, интеллектуальная
деятельность представляла основу его культурного капитала.
Модифицируются, сохраняясь, и такие практики, как охота –
теперь это не столько тренировка ловкости и навыков владения
оружием, сколько маркер избранности; бал – «область
непринужденного общения, светского отдыха… общественного
представительства, форма социальной организации… Возникла
грамматика бала, а сам он складывается в некоторое целое
театрализованное представление, в котором каждому элементу (от
входа в залу до разъезда) соответствовали типичные эмоции,
фиксированные значения, стили поведения»30.
Появляется новое социальное изобретение, в котором в иной
форме продолжают жить и рыцарский турнир, и военное действие, и
дуэль, – это спорт. Спорт в его современном виде – это продукт XIX
века, изобретенный английскими аристократами как средство, во-
первых, канализации агрессии: поскольку для дворянского сословия
характерна высокая степень дисциплинаризации и внутреннего
контроля над проявлениями насилия и различного рода эмоциями, то
спортивные соревнования обеспечивали необходимую разрядку; во-
вторых, маркировки особого социального статуса: заниматься
спортом могли позволить себе только праздные люди, которым не
надо было заботиться о хлебе насущном, поскольку их материальное
благосостояние обеспечивается достаточным экономическим
капиталом. Тем самым, спорт изначально оказывался символом
специфического, присущего ограниченному кругу людей образа
жизни.
На начальной стадии этот особый образ жизни подчеркивался
тем, что люди одного социального круга состязались между собой,
создавая спортивные команды из представителей, например,
университетских колледжей, частных закрытых школ и т. п. Другими
словами, спортивные команды оказывались «символами в квадрате»:
29
Пушкин, А. С. Сочинения. – М., 1955 – Т 3. – С. 9–10.
30
Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского
дворянства (XVIII — начало XIX века). – СПб., 1996. – С. 91.

154
154
принадлежность к ним не только свидетельствовала о социальном
статусе, но и внутри «благородного» сословия осуществляла
структурализацию, выделяя замкнутые группы со своими техниками
тела. Также и личные (индивидуальные) виды спорта требовали
особых техник тела, выступая средствами, с одной стороны,
дисциплинаризации, а с другой – кодификации человека,
принадлежности его к особой социальной группе. Разработка четких
и однозначных правил спортивных соревнований обеспечивала
сдерживание спонтанности в эмоциональной сфере, приучала к
рационализации поведения и ответственности. Поэтому идея
Т. Веблена, что принадлежность к праздному классу определяется
тем, что человек может попусту тратить деньги и время, требует
существенного уточнения. Якобы праздное занятие спортом по
существу оказывается чрезвычайно рациональным и полезным: оно
обеспечивает способность за счет символического присвоения
специфического капитала – техник тела и их результатов (ловкость,
быстрота реакции, стройность, гармоничность и т. д.) –
господствовать в социальном пространстве. И одновременно за счет
структурации пространства «держать на расстоянии нежелательных
людей и предметы и в то же время сближаться с желательными
людьми и предметами, минимизируя таким образом затраты
(собственное время), необходимое для их присвоения»31.
Эта символическая функция спорта прекрасно осуществляется и в
наше время.
Как и многие другие социальные практики, спорт в ХХ веке
вышел за границы того габитуса, где он был изобретен. Тем самым
его символические задачи модифицировались, но он продолжает
выполнять функцию маркировки социального статуса относительно
отдельных людей или групп. Например, с появлением таких видов
спорта, как гольф, горные лыжи и т. д., для занятия которыми
требуется дорогостоящее снаряжение, специальные сооружения,
спорт приобрел и новое символическое содержание. Достижение
высоких результатов сегодня требует максимальной отдачи от
спортсменов, которые быстро превращаются из любителей в
профессионалов. Можно сказать, что современный спортсмен-
профессионал – это удивительная метаморфоза аристократа-любителя
века XIX. Он также оказывается принадлежащим к группе

31
Бурдьё, П. Социология социального пространства. – М., 2007. – С. 52.

155
155
«избранных», но его избранность обеспечена не происхождением, а
его личными психо-физическими (природными) качествами и
социальными условиями – коммерциализацией всех сфер
общественной жизни. Спортсмен – это символ успеха как такового:
успеха индивидуального, представленного его телом; успеха
социального, выраженного в финансовых и других экономических
формах; успеха идеологического, явленного в рекламной
деятельности многих спортсменов, которая также напрямую связана с
экономическим компонентом. И еще на один важнейший аспект
символизации хотелось бы обратить внимание. Современный спорт в
лице его участников – спортсменов воспроизводит мифопоэтический
образ людей золотого века – людей молодых, сильных, здоровых,
красивых и счастливых (в современном контексте – успешных).
К концу XIX века как в Европе, так и в России позиции в
социальном пространстве меняются – дворянство перестает быть
определяющей силой общественного политического устройства, не
говоря уже об экономическом влиянии, которое приобретают
носители другого габитуса – буржуа. Тем не менее роль
символического капитала (принадлежность к аристократической
фамилии, престиж) и социального (прежде всего «связи»,
«знакомства») остается значимой. Принадлежность к дворянству
обеспечивает высокие ставки в социальных, в том числе
политических играх. Распространившееся со второй половины XX
века явление присуждения титулов людям из артистической среды,
замужество голливудской актрисы Грейс Келли, ставшей принцессой
княжества Монако, или браки представителей испанской, и шведской,
и британской королевских династий с людьми из «народа», т. е.
мезальянсы, совершенно невозможные еще в XIX веке, конечно,
показывают глубокие сдвиги в общественной жизни. Однако эти
изменения далеко не однозначны: сглаживание социальных барьеров,
рост социальной мобильности, выработка новых практик и
фиксирующих их ритуалов, с одной стороны, и усиление внимания к
формам различения, их подчеркиванию – с другой. Иначе как
объяснить стремление получить титул, стать членом
привилегированного клуба, восстановить или изобрести свою
«дворянскую» родословную? Вероятно, есть нечто очень
привлекательное в габитусе «джентльмен», позволяющее ему,
модифицируясь, сохраняться на протяжении многих столетий.

156
156
 Для российского дворянства ХХ век стал веком катастрофы.
Однако в такой ситуации благодаря культурному капиталу – знание
иностранных языков, владение кодами «высокой культуры»
(музыкальной, художественной), военное искусство, – который был
востребован советской действительностью, часть дворянства смогла
встроиться в новые обстоятельства жизни. Именно она,
трансформируясь и приобретая типические черты габитуса
«интеллектуал», обеспечила высокий нравственный уровень
российской интеллигенции.

Вопросы для самоконтроля

1. В чем общность двух социально-исторических типов: «крестьянин»
и «джентльмен»?
2. Как пространственно фиксируются социальные различия крестьян
и джентльменов?
3. Каковы основные социальные функции представителей габитуса
«джентльмен»?
4. Чем объясняется наличие короткой (личной) связи в данном
габитусе?
5. Опираясь на текст II, раскройте механизмы
самодисциплинаризации.
6. Какие техники тела характеризуют рыцаря?
7. Какие социальные маркеры присущи рыцарству?
8. Какую роль играли «хорошие манеры» в жизни представителей
габитуса?
9. Почему в России не сложился тип рыцарства?
10. Какие социальные изобретения осуществили носители габитуса
«джентльмен»?
11. Чем отличается дворянин от рыцаря, рыцарь – от джентльмена
XIX века?
12. Как маркирует себя денди?
13. Как исторически меняется культурный капитал «джентльмена»?
14. Почему спорт появляется только в XIX веке?
15. Что обеспечивает привлекательность габитусу «джентльмен» в XX
веке?
16. Как сложилась судьба дворянства в России в ХХ веке?

157
157
 ГЛАВА VIII. ГАБИТУС «БУРЖУА»

Ключевые слова: подъем экономики, городская культура,

«порядочный человек», «дух капитализма», детство,
«чувственно-сверхчувственные вещи», длинная социальная
связь, социальный дрейф, неопределенность, выбор, проект.

Начиная с XII века в Европе постепенно происходят существенные

изменения, которые оформляются к концу XVI века в историческую
эпоху, получившую название Нового времени. Эти преобразования
касались всех людей, меняя мирочувствование, социальные практики,
техники тела, позиции в социальном пространстве.

ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ НОВЫХ СОЦИАЛЬНО-

ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПОВ ЛЮДЕЙ

Фундаментальное значение в этих изменениях имел рост

народонаселения, что привело к заселению обширных территорий за
Эльбой, на Иберийских плато, расчистке лесов под пашни. Возникали
новые поселения, между которыми уже не было больших пустынных
пространств. Как отмечают историки, XII век ознаменовался
небывалым размахом в строительстве мостов, что свидетельствует об
интенсивности связей между территориями. Этому в немалой степени
способствовало усовершенствование упряжи, следовательно, и росту
эффективности гужевого транспорта. Все это говорит о подъеме
экономики, в которой существенную роль начинает играть город –
центр ремесленного производства, создававшего огромное количество
изделий самого различного назначения.
И все они должны были быть доставлены своим потребителям.
Конечно, и ранее на протяжении многих столетий существовали
ремесленники и купцы, но только с конца XI века они становятся
значительно многочисленнее и их роль в общественной жизни –
важной и необходимой. Другими словами, местоположение в
социальном пространстве, как и само пространство, изменяются.
В XII веке в Италии образуются республики, центром которых
становятся города. А начиная с XIII века к власти в них приходят
люди из торговцев, например, семейство Медичи во Флоренции.
Заинтересованность в развитии торговли проявляет
аристократия, что позволяет ей посредством налогов и пошлин

158
158
извлекать крупные доходы. К XV веку наблюдаются уже прочные
связи королевской власти с богатым купечеством, а затем и переход
наиболее богатых представителей этого сословия в габитус
«джентльмен». История семьи немецких купцов Ротшильдов,
приобретших баронский титул, – яркий тому пример.
Само слово «буржуа» обозначает жителя города, бюргера.
Однако, как это часто бывает, значение слова может изменяться во
времени, включая в себя все новые коннотации. Тем самым,
изменения лингвистические демонстрируют не только развитие
самого языка, но и метаморфозы общественной жизни. Язык, как уже
отмечалось, – это одна из важнейших символических форм, поэтому
он и презентирует происходящие в обществе изменения.
Первоначально «буржуа» – это собирательное название для
людей самых различных профессий, социальных статусов, образцов
жизни. Это и ремесленники, и лавочники, и богословы, медики и
юристы, аристократы и королевские чиновники, купцы.
Следовательно, средневековое городское сообщество – конгломерат, в
котором очень сложно, а порой и невозможно выделить собственно
буржуа в современном понимании, т. е. владельцев промышленных
предприятий, банков, торговых компаний и т. п. При этом всегда надо
помнить о специфических моментах: одно дело – город во Франции,
другое – итальянский город, немецкий или английский. Да и внутри
страны города могли значительно различаться по своему
демографическому и социальному составу, производственной
структуре. Как показывает Р. Дарнтон, опираясь на исследования
французских историков, во Франции еще в XVIII веке в большинстве
городов буржуа – это, прежде всего, рантье, т. е. люди, жившие на
проценты от ссуд или сдачи земли в аренду. Иными словами, это не
предприниматели. «Немногочисленные же предприниматели Франции
чаще всего относились к аристократии. Дворяне вкладывали деньги в
самые разные области промышленности и торговли, тогда как купцы
нередко бросали свое дело, стоило им накопить достаточно капиталов
для безбедного существования на господский манер, то есть опять-
таки на доходы от земли и рент»32.
Следует обратить внимание, что стиль жизни аристократии
остается образцом для подражания, сохраняет доминирующую роль в
организации жизнедеятельности для представителей других
32
Дарнтон, Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории
французской культуры. – М., 2002. – С. 132.

159
159
социальных групп, тем самым способствуя в определенной мере
смягчению социальных различий. Одновременно и в габитусе
«джентльмен» происходит усвоение практик, не характерных для него.
Тем не менее внутри городского сообщества усиливается
структуризация социального пространства, важную роль в которой
играет осознание частью этого сообщества своего особого положения,
своей позиции: отмежевание как от простолюдинов (городских низов),
так и от аристократии и священнослужителей. Тем самым
усложняется средневековое строгое иерархическое структурирование
общества, где определяющее место играют принадлежность к
корпорации, должность, чин, тогда как личностные характеристики
по-прежнему малозначимы.
Это положение сохраняется на всех уровнях социальной
иерархии, но резкое различение наблюдается прежде всего между
низшими слоями и верхними, куда начинают входить и так
называемые «старые буржуа» – жители городов, не принадлежащие к
аристократии. Здесь важным социальным маркером остается одежда:
господа (как дворянство, так и богатые купцы, рантье) носили
короткие панталоны, работники – длинные. Дамы одевались в бархат
и шелк, женщины-простолюдинки носили платье из шерсти или
полотна. Питание, его состав, количество, часы приема пищи также
отличаются. Различия наблюдаются и в таких социальных практиках,
как игры, праздники, танцы.
Однако рост товарообмена, увеличение роли денег уже не в
качестве сокровища, а средства обмена, меняло социальное
пространство в целом и конфигурацию социального поля в частности.
Дело не только в том, что все больше людей из «третьего» сословия
приобретали благодаря должностям, которые покупались, дворянство;
их богатство позволяло формировать новый для них стиль жизни,
новые техники тела, которые оказывались привлекательными и для
«благороднорожденных». Дворянство не утратило свою позицию, не
стало менее претенциозным, однако формы экспрессивного
выражения становились другими.

ТЕКСТ I
«Давайте еще раз обратимся к немаловажной для Франции
теме обеда ...роскошества вышли из моды: в лучших домах
предпочитают за столом «благопристойную сдержанность» и
«разумную бережливость» … имеется в виду, что высший свет

160
160
отказался от обеденных оргий эпохи Людовика XIV, когда банкеты
превращались в марафон из двадцати четырех и более блюд,
предпочтя так называемую la suisin bourgeoise (буржуазную кухню).
Число блюд уменьшилось, зато они стали более продуманны.
Их появление на сцене – в сопровождении приличествующих соусов и
вин – происходило в строго заведенном порядке: <…> («суп, закуска,
перемена супа, первое блюдо, жаркое, салаты, десерт, кофе, рюмка
ликера или другого крепкого напитка»). Возможно, современному
представителю среднего класса такой обед покажется устрашающе
изобильным, но для XVIII века он был весьма скромен. А если
патрицианское семейство не ждало вечером гостей, оно и вовсе
обходилось «первым блюдом, жарким, салатом и десертом».
Новая мода на простоту и скромность не подразумевала
полного отказа от роскоши. Напротив, городская элита тратила
огромные суммы на наряды, мебель и прочее. Совершая утренний
туалет, дама из «первого» (аристократического – Т. Б.) или
«второго» (буржуазного – Т. Б.) сословия откушивала кофий на
специальном сервизе для завтрака … В него входили следующие
предметы: серебряные – блюдо, кофейная чашка, чаша для горячей
воды, чаша для горячего молока и набор вилок, ножей, ложек;
фарфоровые – заварочный чайник, сахарница и чашки; и, наконец,
горка, в которой стояли хрустальные графины с ликерами и
наливками. Но все эти предметы были предназначены для
собственного удовольствия хозяйки. Если прежде роскошь
выставлялась напоказ, то теперь она все более ограничивалась
домашними рамками, воплощаясь в будуарах, креслах, табакерках, во
множестве изысканных предметов стиля помпадур. Патрицианские
семьи сократили число слуг и отказались от ливрейных лакеев. Они
больше не желали обедать на широкую ногу, в окружении вассалов,
теперь они предпочитали узкий семейный круг. При возведении новых
домов они делали комнаты меньше и соединяли их коридорами,
создавая себе более уединенную обстановку для сна, смены туалетов
и бесед. Семья удалялась из публичной сферы, постепенно
сосредотачиваясь на себе».
[Дарнтон, Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из
истории французской культуры. – М., 2002. – С. 163–164]

Действительно, «революции происходят не на баррикадах – они

происходят в умах и сердцах людей» (Т. Карлейль). Великие

161
161
буржуазные революции в Европе XVII–XVIII веков готовились
постепенно. Только когда напряжение между видами капиталов
внутри габитуса и позициями, занимаемыми в социальном
пространстве, достигают максимума, происходят социальные
катаклизмы и меняется вся конфигурация социальных позиций и
диспозиций.
В XVII веке в Европе уже не является курьезом, не вызывает
иронии такое сочетание, как «господин» и «буржуа». Носитель
габитуса «буржуа» – это человек, чей культурный, символический,
социальный и экономический капиталы представлены в особой
социальной позиции, специфических техниках тела и социальных
практиках. Это все можно выразить в понятии «порядочный человек».
Такой человек состоятелен, существует на собственные доходы, не
занимается физическим трудом, живет в комфортной обстановке,
окружен изящными вещами, образован, обладает хорошими
манерами, имеет собственную систему ценностей – честен в делах,
рассудителен, сдержан в эмоциональных проявлениях, уверен в себе и
тверд в своих убеждениях. Им руководит не дворянский кодекс чести,
хотя, конечно, из него многое воспринято, но преобразовано в
соответствии с реалиями городской жизни и формирующихся
капиталистических отношений. В самоидентификации «порядочного
человека» – верхушки городского сообщества – техники тела,
символический капитал оказываются не менее, а может быть, и более
значимыми, чем капитал экономический. Вероятно, это можно
объяснить тем, что личные усилия, самодисциплинаризация,
самоконтроль, которые формируют экспрессивный порядок жизни,
воспринимаются и переживаются иначе, чем хозяйственно-
экономическая жизнь. Занятия в сфере предпринимательства – это
само собой разумеющаяся, т. е. нерефлексируемая форма жизни.
Это то, чем «по природе», «естественно» заниматься, принадлежа к
третьему сословию. Образование, освоение новых техник тела и
социальных практик требует сознательного, рефлексивного к ним
отношения, больших волевых, эмоциональных, интеллектуальных
затрат. Поэтому для человека они оказываются столь важными.

162
162
 СВЯЗЬ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ И ДУХОВНО-
ЛИЧНОСТНЫХ ФАКТОРОВ СТАНОВЛЕНИЯ БУРЖУАЗНОГО
ОБЩЕСТВА

Акцентирование внимания на добровольности и сознательном

выборе техник тела, которые обеспечивают возможности
самореализации и самоидентификации, является одним из
теоретических оснований концепции происхождения капитализма
М. Вебера.

ВЕБЕР Макс Карл Эмиль Максимилиан (1864–1920) – выдающийся

немецкий социолог, историк, экономист, чьи труды оказали
существенное влияние на развитие социально-гуманитарного знания.
Разработал оригинальную концепцию сущности и путей развития
западной цивилизации – «понимающую социологию». Был
профессором в ряде немецких университетов. В 1919 году – советник
немецкой делегации на Версальских переговорах, подводивших итоги
Первой мировой войны.

Веберовское исследование становления и развития западной

(капиталистической) цивилизации характеризуется выявлением
взаимозависимости социальных, экономических, политических,
религиозных, этических факторов. Это взаимодействие определяет
существенные черты капиталистического общества и людей, такое
общество воспроизводящих. Исходя из данного методологического
принципа, М. Вебер выявляет связь между религиозно-моральными
нормами протестантизма и сутью капиталистического типа
хозяйственной деятельности и образом жизни. Другими словами,
габитус «буржуа» рождается из приспособления определенных групп
людей к меняющимся обстоятельствам жизни, вырабатывающих
особые практики. Этический кодекс протестантизма, в основе
которого лежит идея неуклонного следования божественному
предназначению, ориентирует человека на последовательное
исполнение мирского долга, мирских обязанностей. Их успешность
или неуспешность может стать показателем божественного
предназначения – избранности или неизбранности данного человека.
Характерная для протестантских конфессий минимизация догматики
и упрощение ритуальных действий, согласно М. Веберу, являются
одним из условий процесса рационализации всех сфер жизни, в том

163
163
числе и религиозной. Именно рационализация, освобождение от
практик традиционного общества, обеспечивает автономизацию
человека, формирование его индивидуальности и
самоидентификации. Таким образом, протестантизм сформировал
специфические техники тела и социальные практики, одновременно и
их носителей – социальных агентов, чья жизнедеятельность
презентирует капиталистический тип, или, по выражению Вебера,
«дух капитализма».
Разумеется, только спецификой протестантской морали
невозможно объяснить рождение нового общества и новых габитусов.
Следует обратить внимание на такой важный фактор, как изменение
климата в конце Средневековья. На протяжении нескольких столетий
в Европе установился очень холодный период, который многими
исследователями называется «малым ледниковым периодом».
Природный катаклизм привел к изменениям в сельском хозяйстве –
основе экономической жизни того периода. Традиционные культуры,
в первую очередь яровая пшеница, вытесняются более
морозоустойчивыми. Теперь для корма скота используются клевер и
бобовые. Это значит, что сокращаются площади для посева пшеницы,
а многие крестьяне остаются без работы. В поисках пропитания они
вынуждены покидать родные места и направляться в города. Именно
за счет притока крестьян происходит рост городского населения.
Картофель прижился только в XVII веке, почти через два столетия
после его ввоза в Европу. Преобразования распространяются прежде
всего в Нидерландах и Англии. Вероятно не случайно, что именно эти
страны стали первыми, где произошли буржуазные революции,
поскольку именно в них наличествуют многие обстоятельства и
факторы, стечение которых привело к изменениям во всех сферах
общественной жизни. Одним из таких изменений стал протестантизм.
Поэтому корреляцию между новой идеологической системой, в
которую включается и мораль, и буржуазным строем жизни отрицать
никак нельзя.
Необходимо обратить внимание на изменение представлений о
месте человека в мире, его возможностях, ценностных ориентирах и
целевых установках. Это обусловлено иным, чем в предшествующий
период, восприятием, переживанием и представлением времени,
связанным с развитием товарного производства и изменением роли
денег в общественной жизни. Установилась связь между трудом и
временем: труд стал измеряться количеством затраченного на

164
164
производство товара временем, а это количество – выражаться в
деньгах. Тем самым, деньги становились мерилом не только
богатства, но и труда. Поэтому трата денег, праздный образ жизни
начинал восприниматься как бессмысленная трата времени,
расточительность жизни. Второй момент – изменение отношения к
самому богатству: заработанное трудом, т. е. правильным
использованием времени, приобретает религиозную легитимацию,
характеризуется как праведное, а сама трудовая деятельность – как
достойное дело. Здесь прямо противоположная установка: если
носители габитуса «джентльмен» – это праздные люди, их техники
направлены на подчеркивание этой праздности (трудно работать в
бархате, кружевах и париках), а социальные практики (пир, охота, бал
и т. п.) – на расточительство, то техники и практики буржуа
подчеркивают усердие, трудолюбие, бережливость. На портретах
английских, голландских художников буржуа всегда отличаются от
представителей дворянства скромностью, простотой одежды,
отсутствием украшений. Умеренность во всем, кроме постоянного
целенаправленного увеличения экономического капитала, – вот
основательный нормативный принцип жизни. Следующий
важнейший момент в изменении восприятия времени обусловлен тем,
что предпринимательство всегда связано с динамичностью и
непредсказуемостью. Время, таким образом, уже не могло быть
представлено как неизменно повторяющийся круговорот событий, с
заведомо известным результатом. Именно так было в крестьянской
жизни. Теперь мир воспринимается опасным и динамичным, в
отличие от опасного, но статичного мира Средневековья.
От человека уже требуется быть более самостоятельным и
ответственным за свою жизнь, прилагать больше усилий во всем,
прежде всего, конечно, в реализации своего предназначения.

ДЕТСТВО КАК ПРЕЗЕНТАНТ СОЦИАЛЬНЫХ ТРАНСФОРМАЦИЙ

Наглядным маркером изменений в миропонимании является,

например, одежда, ее половозрастная спецификация. Это, в свою
очередь, связано с новыми представлениями о детстве. Никак нельзя
забывать, что многие телесные техники, социальные коды
усваиваются в детстве. Именно в этот период формируются
гендерные, т. е. социально-задаваемые половые установки. Взаимное
присутствие (презентированность) норм жизни, техник тела,

165
165
социальных практик, мировоззренческих и антропологических
ценностей, социальных структур и способов хозяйственной, бытовой
деятельности явлено в гендере, или социополе.
Изображение детей и взрослых в живописи, их одежда, позы,
место в композиции выступают наглядной иллюстрацией метаморфоз
в социальном пространстве и времени. Так, на знаменитых портретах
королевской семьи Испании Веласкеса (первая половина XVII века)
все дети одеты и причесаны точно так же, как взрослые; ребенок и
воспринимался как будущий взрослый. Однако существует различие в
нарядах девочек и женщин, мальчиков и мужчин. Одежда девочек по
мере взросления изменялась незначительно; костюм девочки в
основном повторяет костюм женщины. На портретах девочки часто
изображаются с теми же предметами, что и женщины, – веер, цветы,
рукоделие. Здесь амбивалентность представлений: девочка – это
маленькая женщина, а женщина – это все еще ребенок. И та, и другая
в социальном пространстве всегда занимают место управляемых,
доминируемых и контролируемых.
Одежда девочки – длинная юбка, корсет, корсаж, специальный
крой рукава – не позволяла бегать, прыгать, поднимать руки выше
плеч. Девочка не только была одета как взрослая женщина, но и ее
поведение было как у взрослого человека. Одежда мальчиков
значительно изменяется по ходу взросления. Если в младенчестве и
раннем детстве костюм такой же, как у девочки, – длинные платьица,
юбочки, чепчики, то начиная с пяти-шести лет из костюма исчезают
чепчики, висячие рукава, передники. Появляются сюртуки с разрезом
и пуговицами, но все еще длинные. С XVI столетия в обиход мужской
одежды входят бриджы. Введение бриджей в гардероб мальчика – это
символический код, демонстрация перехода в новый, взрослый
период жизни. Однако это еще не означало окончательного
взросления. Это именно переходная стадия, именно поэтому на
портретах мальчиков-подростков еще встречаются предметы,
символизирующие их «детскость» и подчиненное социальное
положение, например, игрушки, домашние животные, фрукты.
Но никогда – Библия, бухгалтерская книга, оружие – атрибуты и
маркеры мужчины. Следовательно, во-первых, одежда была двух
типов: мужской, а также женской и детской; во-вторых, изменение
костюма с возрастом касалось только мальчиков, поскольку менялось
их место в социальной иерархии, в том числе внутрисемейной.

166
166
 С середины XVIII века, когда представления о мире, месте
человека в нем, предназначении и природе человека становятся
иными, меняется и трактовка детства и ребенка. Опять-таки портреты
этого периода оказываются замечательным источником в осмыслении
происходящих изменений. Самое важное – это выделение детства как
особого периода человеческой жизни, а не краткого интервала, в
котором ребенок готовится стать взрослым. Самоценность детства
презентирована в практиках воспитания, ухода за детьми,
окружающих их вещах и, конечно, в одежде. Исчезают из обихода все
предметы и техники, которые были направлены на стимулирование
быстрого взросления (табуреты для стояния и ходьбы, корсеты, тугое
пеленание). Одежда становится более удобной для ползания, бегания,
активных игр, а главное, она уже не похожа на одежду взрослых, как и
детские прически. Все больше простоты, естественности в позах,
непринужденности – в композиционных решениях. Так, буржуазная
идея свободы и самостояния человека воплощается в детских
техниках тела. Теперь детство и длится дольше, поскольку требуется
больше времени для подготовки ребенка для вступления во взрослую
жизнь; детство становится значимым, важным и привлекательным.
Ж.-Ж. Руссо подчеркивал в своих произведениях, что детство
является необходимым и важнейшим периодом в развитии не только
отдельного человека, но и человеческого общества в целом.
Разумеется, эти изменения прежде всего происходят в семьях
состоятельных горожан и аристократии. Крестьянских детей, как и
детей из городских низов, преобразования затрагивают
незначительно. Они по-прежнему рассматриваются как работники и
очень рано приобщаются к труду, переходя во взрослое состояние.
Необходимость образования, получения не только практических
профессиональных знаний, но и приобщения к искусству, литературе,
науке трансформирует культурный капитал носителей габитуса
«буржуа». Важнейшую роль здесь, конечно, играет обучение письму и
широкое использование письма в профессиональной деятельности.
Еще с XIII века, как отмечает Ф. Бродель, в практику входит
регулярный обмен письмами в купеческой среде. Корреспонденция
носит исключительно деловой характер, по сути – это обмен
информацией, необходимой для успешного бизнеса. Так, в структуру
культурного капитала включается совершенно новый элемент –
знание, которое не выводится из традиции, обладает динамичностью,
представляет явления и процессы, требующие специфических форм

167
167
фиксации и выражения. Деньги, цена, кредит, биржа, акция, вексель,
биржевые котировки и т. д. – это «чувственно-сверхчувственные
вещи» (К. Маркс), оперирование которыми требует специальной
подготовки. Чем сложнее становится экономическая сфера, тем
больше времени необходимо на ее освоение, тем сложнее становится
сама практика образования. И если в начале Нового времени
профессиональные знания могли быть переданы от отца к сыну, то в
его конце дети из буржуазных семей получали профессиональное
образование не только в средних, но и высших учебных заведениях.
Меняются и другие виды капитала. Теперь в состав
символического капитала входит «доброе» имя, т. е. честность в
делах, соблюдение договоренностей и денежных обязательств,
кредитоспособность. Принадлежность к древнему роду замещается
принадлежностью к биологической семье. Все эти изменения
свидетельствуют об установлении иной – длинной – социальной связи
в общественной жизни. Между людьми встают посредники в виде
институционализированных видов деятельности, которые регулируют,
контролируют, управляют. Власть этих посредников пронизывает все
сферы жизни, принимая неперсонифицированный, абстрактный и
объективный характер.
Квинтессенцией нового (буржуазно-протестантского) видения
человека и его образа жизни можно назвать «Автобиографию»
Бенджамина Франклина, одного из «отцов-основателей»
Соединенных Штатов Америки, исповедующего протестантизм. Эта
работа и другие его произведения послужили одним из источников
веберовской концепции происхождения капитализма.

ТЕКСТ II
«1. Воздержанность. Не ешь до отупения, не пей до опьянения.
2. Молчаливость. Говори лишь то, что может послужить на
пользу другим или тебе самому.
3. Любовь к порядку. Пусть каждой твоей вещи будет свое
место; пусть для каждого твоего дела будет свое время.
4. Решительность. Решай делать то, что должен, а то, что
решил, выполняй неуклонно.
5. Бережливость. Позволяй себе только те расходы, что
принесут пользу другим или тебе самому; ничего не растрачивай
попусту.

168
168
 6. Трудолюбие. Не теряй времени; всегда будь занят чем-нибудь
полезным; отменяй все необязательные дела.
7. Искренность. Не прибегай к пагубному обману; пусть мысли
твои будут невинны и справедливы; а если говоришь, то пусть
такими же будут и слова.
8. Справедливость. Никогда не обижай людей, причиняя им зло
или не делая добра, как велит долг.
9. Умеренность. Избегай крайностей; не держи обиды за
причиненное тебе зло, даже если думаешь, что оно того
заслуживает.
10. Чистоплотность. Не допускай ни малейшей грязи ни на
себе, ни в одежде, ни в доме.
11. Спокойствие. Не волнуйся из-за пустяков, из-за
происшествий мелких или неизбежных.
12. Целомудрие. Похоти предавайся редко, единственно для
здоровья или для продолжения рода; не допуская, чтобы она привела
к отупению или слабости, либо лишила душевного покоя или бросила
тень на доброе имя твое или чье-либо еще.
13. Скромность. Следуй примеру Иисуса и Сократа».
[Франклин, Б. Автобиография. – М., 1988. – С. 29–30]

Налицо различие внутри социального поля: буржуа, как они

самоидентифицируются в двух представленных текстах, очень
отличаются в своих техниках тела, мировоззренческих установках.
Здесь определяющую роль играет история социальной группы и
личная биография. В первом случае речь идет о «старых» городских
жителях южного города Франции, где преобладали католики. Вебер
анализирует историю буржуа – протестантов, руководствующихся
иной идеологией, имеющих иную историю.

ИСТОРИЧЕСКИЕ МОДИФИКАЦИИ СТРУКТУРЫ КАПИТАЛА

И СОЦИАЛЬНЫХ ПРАКТИК

Другие исследователи, например В. Зомбарт, Ф. Бродель,

подчеркивают многообразие причин и условий появления
капитализма, его исторически-культурных вариаций и гетерогенность
конкретных выражений габитуса «буржуа». Кроме того, техники тела
и социальные практики имеют свойство дрейфа – они проникают в
образ жизни носителей других габитусов, что, как уже отмечалось,

169
169
ведет к сглаживанию социальных различий, обеспечивает движение
по социальной лестнице. Все это только усложняет события внутри
социального поля и трансформирует конфигурацию социального
пространства в целом. Поэтому система капиталов габитуса
«буржуа», значимость того или иного вида капитала меняется во
времени, изменяя как самоидентификацию носителей этого
социально-исторического типа, так и их восприятие другими членами
общества. В итоге ведет к изменению места и роли в общественной
жизни.
В. Зомбарт обращает внимание на то, что в XIX веке происходит
«возвращение» назад в образе жизни буржуазии. Теперь подавляющее
большинство представителей этого класса, независимо от
вероисповедания, стремится воспроизводить стиль жизни
аристократии. В обиход опять входит праздность, утонченность
манер, рафинированность вкуса, пристрастие не только к комфорту,
но и к роскоши. Налицо трансформация в системе ценностей,
презентирующая изменения экономического, социального и
символического капиталов. Завоевав высокое место в социальной
иерархии, укрепившись экономически, носитель габитуса «буржуа»
использует уже готовые социальные маркеры, заимствуя их из других
социальных техник и практик.

ТЕКСТ III
«Истинно великое поколение, которое трудится над
разрешением глубоких проблем души человеческой, не будет
чувствовать себя великим от того, что ему удалось несколько
технических изобретений. Оно будет пренебрегать такого рода
внешним могуществом. А наша эпоха, лишенная всякого истинного
величия, тешится, как дитя, именно этим могуществом и
переоценивает тех, кто им владеет. Вследствие этого ныне выше
всего стоят во мнении массы изобретатели и миллионеры.
Возможно, что у предпринимателя, стремящегося совершить
свое дело, все эти идеалы носятся перед глазами более ясно или более
расплывчато. Но все они для него воплощаются, приобретают для
него осязательную форму все же только в ближайшей цели, на
достижение которой направлено его стремление: в величине и
процветании его дела, которые ведь всегда составляли для него
необходимую предпосылку, чтобы осуществить какой-нибудь из этих
общих идеалов. Итак, направление и меру его деятельности как

170
170
предпринимателя дают стремление к наживе и интерес дела. Какою
сложится под влиянием этих сил деятельность современного
предпринимателя?
По видам ее деятельность современного капиталистического
предпринимателя в ее основных чертах та же, что и прежде, – он
должен завоевывать, организовывать, вести переговоры,
спекулировать и калькулировать. Но все же в видимом характере его
деятельности могут быть указаны перемены, которые происходят
от изменения участия различных отдельных ее проявлений в
совокупной деятельности.
В наше время, очевидно, приобретает все большее и большее
значение в общей деятельности предпринимателя функция
«торговца»... Деловые успехи все больше зависят от мошной силы
внушения и умелости, с которой заключаются многочисленные
договоры. Узлы все больше приходится развязывать, и их нельзя так
часто разрубать, как прежде.
Затем все более важной для предпринимателя становится
умелая спекуляция, под которой я разумею здесь совершение
биржевых операций. Современное предприятие все более
втягивается в биржевую спекуляцию. Образование треста,
например, в Соединенных Штатах означает, в сущности, не что
иное, как превращение производственных и торговых предприятий в
биржевые предприятия, благодаря чему, следовательно, и для
руководителя производственного и торгового предприятия
возникают совершенно новые задачи, преодоление которых требует
и новых форм деятельности...
Но решающе новым в деятельности современного
экономического человека является все-таки изменение, которое
испытали размеры его деятельности. Так как отпало всякое
естественное ограничение стремления, так как требования живого
человека, количество подлежащих переработке благ не ставят
преград деятельности предпринимателя, эти размеры стали
«безразмерными», «безграничными». Положительно это означает,
что трата энергии у современного экономического человека как
экстенсивно, так и интенсивно повышается до границ возможного
для человека. Всякое время дня, года, жизни посвящается труду.
И в течение этого времени все силы до крайности напрягаются.
Перед глазами каждого стоит ведь картина этих до безумия
работающих людей. Это общий признак этих людей, будь они

171
171
предпринимателями или рабочими: они постоянно грозят свалиться
от переутомления. И вечно они в возбуждении и спешат. Время,
время! Это стало лозунгом нашего времени. Усиленное до бешенства
движение вперед и гонка – его особенность; это ведь общеизвестно.
Известно также, как этот избыток деловой деятельности
расслабляет тела и искушает души. Все жизненные ценности
приносятся в жертву Молоху труда, все порывы духа и сердца
отдаются в жертву одному интересу: делу...
Особенно ясно проявляется эта расшатанность духовной
жизни в современном экономическом человеке, когда дело идет о
зерне естественной жизни: об отношении к женщинам.
Для интенсивного воодушевления нежными любовными чувствами у
этих людей так же недостает времени, как и для галантной игры в
любовь, а способностью к большой любви, к страсти они не
обладают. Обе формы, которые принимает их любовная жизнь, –
это либо полная апатия, либо короткое внешнее опьянение чувств...
Деловые принципы, естественно, соответственно тому сдвигу,
который испытала цель хозяйства, также проделали перемену. Ныне
хозяйственное поведение современного предпринимателя
подчиняется преимущественно следующим правилам:
а) вся вообще деятельность подчиняется наивысшей, по
возможности абсолютной рационализации. Эта рационализация с
давних пор была составной частью капиталистического духа...
Она издавна выражалась в планомерности, целесообразности
ведения хозяйства. Но то, что отличает в этом отношении
современный капиталистический дух от раннекапиталистического, –
это строгое, последовательное, безусловное проведение
рациональных деловых принципов во всех областях. Последние
остатки традиционализма истреблены...
б) хозяйство направлено на чистое производство благ для
обмена. Так как высота достигнутой прибыли есть единственная
разумная цель капиталистического предприятия, то решающее
значение относительно направления производства благ имеют не
сорт и доброкачественность изготовляемых продуктов, но
исключительно их способность к сбыту. Чем достигается
наибольшая выручка, понятно, безразлично. Отсюда безразличие
современного предпринимателя как в отношении производства
низкосортных товаров, так и в отношении фабрикации суррогатов...
Это судорожное стремление к расширению области сбыта и

172
172
увеличению количества сбыта (являющееся самой мощной движущей
силой в современном капиталистическом механизме) создает затем
ряд деловых принципов, которые все имеют одну цель – побудить
публику покупать. Я назову из них важнейшие;
в) покупателя отыскивают и нападают на него, если так
можно сказать; принцип, который так же естественно присущ
всему современному ведению дела, как он был чужд всему прежнему,
даже и раннекапиталистическому, ведению дела. Цель, которую
потом преследуют, – это возбудить у покупателей: 1) внимание,
2) желание купить. Первое осуществляется тем, что им как можно
громче кричат в уши или возможно более яркими красками бьют в
глаза. Второго пытаются достигнуть тем, что стремятся внушить
покупателям убеждение в необыкновенной доброкачественности или
необыкновенной выгодности цены сбываемого товара. Излишне
указывать, что средством к достижению этой цели является
реклама...
г) к наивысшему возможному удешевлению производства и
сбыта стремятся для того, чтобы привлечь публику
действительными выгодами...
д) свободы локтей требуют, чтобы иметь возможность
беспрепятственно достичь поставленных стремлением к наживе
целей. С ее господством признается первенство ценности наживы
над всеми другими ценностями. Связей какого бы то ни было рода,
сомнений какого бы то ни было рода – нравственных, эстетических,
сердечных – больше не существует. Мы говорим тогда: человек
действует «беззастенчиво» в выборе средств...
К великим победителям на ристалище современного
капитализма имеет, пожалуй, общее применение то, что еще
недавно сказали о Рокфеллере, что он «умел с почти наивным
отсутствием способности с чем бы то ни было считаться
перескочить через всякую моральную преграду». Сам Джон
Рокфеллер, мемуары которого являются превосходным зеркалом
почти детски-наивного представления, резюмировал будто бы
однажды свое credo в словах, что он готов платить своему
заместителю миллион содержания, но тот должен (конечно, наряду
со многими положительными дарованиями) прежде всего «не иметь
ни малейшей моральной щепетильности» и быть готовым
«беспощадно заставлять умирать тысячи жертв»...

173
173
 Современный экономический человек... не культивирует более
добродетель, а находится под влиянием принуждения. Темп дела
определяет собою его собственный темп. Он так же не может
лениться, как рабочий у машины, когда человек с инструментом в
руках сам решает, хочет ли он быть прилежным или нет.
С еще большей ясностью проявляется объективизиция
«добродетели» бережливости, так как здесь частное ведение
хозяйства предпринимателя совершенно отделяется от ведения
хозяйства его предприятия. Это последнее подчинено ныне принципу
бережливости в большей степени, чем когда бы то ни было раньше...
Но в этом фанатизме бережливости частное хозяйство самих
предпринимателей участия не принимает. Ни во дворцах Вальтера
Ратенау (у которого было заимствовано приведенное выше мнение),
ни у Рокфеллера посетитель не почует духа Бенджамина Франклина:
ни взыскательность, ни умеренность не украшают более стола
наших богатых предпринимателей. Даже если мужья еще и
продолжают жить в старомещанском стиле, то жены, сыновья и
дочери заботятся о том, чтобы роскошь, довольство и великолепие
сделались элементами буржуазного образа жизни...
Наконец, коммерческая «солидность». Кто усомнится, что
«солидное» влияние дела еще и ныне – и ныне, может быть, больше,
чем когда бы то ни было, – представляет необходимую составную
часть практики всякого крупного предпринимателя? Но опять-таки
поведение предпринимателя как человека совершенно отделено от
поведение предприятия. Правила «солидности» – это ныне комплекс
принципов, которые должны регулировать не личное поведение
хозяйствующего субъекта, а смену деловых отношений. «Солидный»
коммерсант может лично быть безусловно низко стоящим в
моральном отношении человеком; характеристика «солидности»
относится исключительно к мыслимому отдельно от него ведению
дела. Если прежде доверие к солидности, например, банка покоилось
на уважении к старым «патрицианским» семьям, то ныне
положение банка в деловом мире и у публики определяется главным
образом величиною вложенного капитала и резервов...»
[Зомбарт, В. Буржуа: Этюды по истории духовного развития
современного экономического человека // Тень парфюмера. – М.,
2007. – С. 258–260, 261–265, 266–271]

174
174
 Современность еще более размыла границы между «буржуа» и
«джентльменом», создав синтетический вариант: богатство,
образованность, доминирующее положение в социальном
пространстве. Однако это вовсе не означает исчезновение других,
ранее существующих типов и каналов их образования. Наблюдается
большая динамичность в социально- экономических процессах, что
ведет к росту мобильности в обществе. В итоге возрастает
непредсказуемость следствий и результатов человеческой активности.
Тем самым конфигурация социального пространства как соотношения
позиций оказывается все менее устойчивой; все больше людей
оказываются вовлеченными в новые для них практики, одновременно
другие люди теряют «обжитые» места в социальном поле, зачастую
вообще перемещаясь в другие общественные структуры. Особенно
характерны эти процессы на уровне мелкого и среднего бизнеса, где,
согласно статистике, разоряется каждый четвертый предприниматель.
Таким образом, в настоящий период истории общества
неопределенность ее движения, темпов, направлений, возможностей и
перспектив достигает высокой степени.
Начавшись с преодоления традиционных практик, современная
цивилизация приводит к доминированию одной – постоянному
выбору форм и способов существования. На протяжении трех
последних столетий люди сами создают условия не просто
побуждающие, но заставляющие их самостоятельно осуществлять
выбор. Однако, и это необходимо специально подчеркнуть, эти же
условия, т. е. сложившиеся материальные, технико-технологические,
ценностные, политические и др. обстоятельства жизни, накладывают
ограничения в социально-личностном выборе. Индивидуальные
возможности и намерения, интересы и установки сами суть
презентанты сложившихся исторически условий и форм
общественной жизнедеятельности. В этом и выражается
инкорпорация социальности и истории в индивидуально-телесное и
включение человека в общественный строй, который, в свою очередь,
организуется, упорядочивается в соответствии с возможностями
человека. Тем самым, люди, наследуя созданное предшественниками,
трансформируют свое наследство, наполняя новым содержанием
старые социальные формы или изобретая новые социальные практики
и техники тела.

175
175
 Вопросы для самоконтроля
1. Что побуждает аристократию заниматься предпринимательской
деятельностью?
2. Каково значение слова «буржуа»?
3. Каковы источники формирования габитуса «буржуа»?
4. Какие социальные маркеры функционируют в городской культуре?
5. Как меняется экспрессивный порядок «старых» городских
жителей?
6. Какова роль моды в изменениях социального поля?
7. Кто такой «порядочный человек»?
8. В чем заключается суть веберовской концепции рождения
капитализма?
9. Имеют ли значение природные факторы в общественных
трансформациях?
10. Как изменяется восприятие времени в эпоху капитализма?
11. Какие техники тела характерны для носителей формирующегося
габитуса «буржуа»?
12. Что такое гендер?
13. Презентантом чего является детская одежда?
14. Почему меняется система образования в буржуазном обществе?
15. На основе текстов II и III покажите изменения в культурном
капитале габитуса «буржуа».
16. К чему ведет всевозрастающая динамичность жизни современного
общества?
17. Что общего у современных представителей габитуса «буржуа» и
аристократии?

176
176
 ГЛАВА IX. ГАБИТУС «ПРОЛЕТАРИЙ»

Ключевые слова: длинная социальная связь,

мануфактура, фабрика, «раскрестьянивание», социальная
мобильность, товар «физическая сила», специализация и
деиндивидуализация, дисциплинаризация, разрыв
естественного и социального времени, политическая
организация, одиночество в толпе, идеологизация.

Новое время – это период формирования нескольких габитусов.

«Пролетарий» – один из них. Само слово известно со времени
Римской империи. Так называли людей, все богатство которых
состояло в их потомстве – детях. Именно критерий лишенности
материальных основ, собственности и, следовательно, необходимости
физическим трудом добывать себе средства к существованию
сохраняется в научном (экономическом, социологическом) знании при
классификации пролетариата.
Для социально-антропологического анализа данный критерий
недостаточен. Необходимо выяснить каналы и механизмы
инкорпорации истории и социальных структур в человека, его
практики, техники тела. Другими словами, описать определенный
тип, который, напомню, является ансамблем устойчивых и спонтанно
проявляющихся схем (программ) восприятия, познания и поведения.
Габитус обусловливает стратегии жизни людей, принадлежащих к
данному типу. Поэтому так важно раскрыть истоки и историю
формирования социальной группы, приобретенный ее членами
капитал, социальную связь.

ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ФОРМИРОВАНИЯ

Как и другие габитусы эпохи Нового времени, габитус

«пролетарий» формируется представителями различных социальных
слоев. Можно выделить три основных – «раскрестьяненные»
крестьяне, представители низших слоев городских сословий,
городские люмпены, т. е. не принадлежащие ни к каким сословиям,
находящиеся вне всяких корпораций.
Совокупность климатических, экономических, духовных
факторов, как уже отмечалось в предыдущей главе, обусловила
изменения структуры хозяйствования и радикальные сдвиги в

177
177
социальной системе. Длительные неурожайные годы и проникновение
товарно-денежных отношений в сельскую экономику привели к
массовому разорению крестьянства и перемещению большого их
количества в города. Особенно интенсивно этот процесс происходил в
Великобритании, в связи с так называемым явлением
«огораживания». Суть его состояла в переориентации значительного
числа сельских хозяйств с производства зерновых культур на
овцеводство. Это приводило к расторжению традиционных
социальных отношений между владельцами земель – лендлордами
(носителями габитуса «джентльмен») – и крестьянами-арендаторами.
Теперь уже не требовалось такого количества людей для
сельскохозяйственного труда, но появилась потребность в рабочей
силе, занятой в промышленности. Не случайно, что первые
мануфактуры33 появляются в сельской местности, и связаны они с
переработкой шерсти, т. е. выработкой шерстяных тканей,
приносящих значительно большую прибыль, чем производство
зерновых. Работали на них крестьяне, для которых включение в такую
деятельность означало коренное преобразование всего образа жизни.
В первую очередь, устанавливается другая – длинная,
опосредованная – социальная связь: теперь владелец мануфактуры, а
позднее фабрики34, не является ни воином-защитником, ни
благодетелем, ни божественно учрежденным покровителем, а
работники не являются его «детьми». Между ними находится
невидимый посредник – рынок, регулирующий отношения купли-
продажи рабочей силы; внутри сообщества рабочих также
доминирует длинная связь, поскольку производство имеет своим
результатом товар (продукт, предназначенный для продажи). Его
изготовление разделено на отдельные операции, выполняемые
различными группами людей. Специализация труда, его
операционально-технологическая унификация представлена в
дискретности социального поля, изолированности и автономности
каждого места в нем. Рабочий может всю свою трудовую жизнь
выполнять одну и ту же технологическую операцию, не отвечая за
конечный результат, а порой даже не зная, каков он. Происходит то,

33
Мануфактура — [manus — рука, factura — изготовление] — тип предприятия,
характеризующийся разделением труда на основе ручной, ремесленной
техники.
34
Фабрика — промышленное предприятие, основывающееся на системе
машин.

178
178
что Маркс назвал отчуждением работника от продукта труда.
Крестьяне, волею объективных обстоятельств изгнанные из своих
родных мест и вынужденные изменять свой образ жизни, являлись
самым многочисленным источником формирования габитуса
«пролетарий».
Городское ремесленное население также оказалось захваченным
происходящими переменами. На смену средневековому цеху –
закрытой корпорации ремесленников одной или смежных
специальностей, обеспечивающей не только экономические
(монопольное положение в производстве и сбыте), но и юридические
права, – приходит мануфактура, а позднее фабрика. Открываются
просторы для социальной мобильности, в том числе экономической
конкуренции. Многочисленные ремесленные мастерские
проигрывают в этой борьбе, разоряются, а работники с
необходимостью вступают в иные – длинные связи, продавая свою
рабочую силу и становясь пролетариями.
Рост промышленности, требовавший все большего числа
рабочих, захватил и самые низы общества – люмпенов. Повсеместно в
Европе в XVII–XIX веках принимаются жесткие законы против
бродяжничества, нищенства, вынуждающие и эту группу людей
включаться в капиталистическое производство.

ФИЗИЧЕСКАЯ СИЛА КАК ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ЭЛЕМЕНТ КАПИТАЛА

Несмотря на то что источники габитуса «пролетарий» различны,

условия формирования и обстоятельства жизни его носителей
позволяют говорить о типических чертах. В 1902 г. (это всего сто лет
назад!) американский писатель Джек Лондон описывает обитателей
Восточного Лондона, пространства проживания пролетариев и тех,
кто ими еще не стал или уже в силу разных обстоятельств (болезнь,
старость, разорение) оказался на самом дне общества, как людей
бездны. Подобные же черты жизни характерны и для других стран.
Пролетарии всегда занимали место в социальном пространстве на
низших уровнях иерархической структуры.

ТЕКСТ I
Когда я узнал, что в Лондоне сотни тысяч семейств живут на
недельный заработок в двадцать один шиллинг и еще того меньше и
эта часть населения составляет 1 292 737 человек, меня

179
179
заинтересовал вопрос: как же надо составить бюджет, чтобы
семья могла существовать и имела силы работать? Я не стал брать
семью из шести, семи или десяти человек, а взял среднюю,
состоящую из отца, матери и троих детей, и записал, как там
тратится 21 шиллинг, или 5 долларов 25 центов на американские
деньги.

Квартирная плата...................... 6 шиллингов

Хлеб...............................................
4 "
Мясо..............................................
3 " 6 пенсов
Овощи........................................... 2 " 6 "
Чай................................................ 9 "
Сахар............................................ 9 "
Молоко.......................................... 6 "
Масло............................................ 10 "
Мыло............................................. 4 "
Уголь.............................................
1 шиллинг
Керосин......................................... 8 "
Дрова для растопки.................... 4 "
---------------------------------
И т о г о: 21 шиллинг 2 пенса

Достаточно вглядеться лишь во вторую графу, чтобы увидеть,

как мало тут места для излишеств. Один доллар (на наши деньги) в
неделю на хлеб для пятерых – то есть два и шесть седьмых цента на
раз, если человек ест три раза в день! А между тем хлеб у них самая
большая статья расхода! Мяса они получают меньше, а овощей еще
меньше, чем мяса. Что касается остальных продуктов, то их дозы
настолько микроскопичны, что не заслуживают внимания. При этом
надо еще сказать, что провизия покупается по мелочам, – а это
самый дорогой и расточительный метод ведения хозяйства.
Хотя такой бюджет исключает излишества и охраняет семью
от ожирения, двадцать один шиллинг полностью уходит на еду и
квартирную плату. Ни о каких карманных деньгах не может быть и
речи. Если глава семьи выпьет кружку пива – это значит, что все
члены семьи получат меньше еды; а чем меньше они будут есть, тем
скорее станут «непригодными». Эти люди не могут пользоваться ни
омнибусом, ни трамваем; они не имеют денег даже на конверт с
маркой, не говоря уж о воскресной поездке за город, посещении

180
180
грошового кабаре, членстве в каком-нибудь клубе или покупке
сладостей, табака, книг, газет.
Но предположим, что одному из троих ребятишек понадобились
башмаки. Тогда семья на целую неделю вынуждена отказаться от
мяса. А ведь у них пять пар ног, которые нужно обуть, и всем
пятерым членам семейства нужно что-то надеть на голову и как-то
прикрыть тело, поскольку закон преследует хождение в
непристойном виде. Словом, чтобы не замерзнуть на улице и не
попасть в тюрьму, приходится снова и снова совершать насилие над
собственным организмом. А что оно совершается – это факт:
отбросьте квартирную плату, уголь, керосин, дрова и мыло, и на
пропитание остается по четыре с половиной пенса в день на
человека. Если из этих четырех с половиной пенсов еще выгадывать
на одежду, то где же взять силы работать?!
Все это достаточно тяжело. Но случилось несчастье: отец
сломал себе ногу или умер. И вот уже нет четырех с половиной
пенсов на еду, а через неделю нечем уплатить за квартиру. Тогда путь
на улицу, в работный дом или в какую-нибудь страшную лачугу, где
мать будет биться из последних сил, стараясь прокормить семью на
десять шиллингов, которые, может быть, ей удастся добывать.
Хотя в Лондоне 1 292 737 человек живут на заработок в
двадцать один шиллинг и ниже того, мы анализировали только
бюджет семьи из пяти человек. Но ведь есть семьи побольше, и есть
такие, которые не располагают двадцатью одним шиллингом, а
многие и вовсе не имеют постоянной работы. Естественно задать
вопрос: как же живут те? На это можно ответить лишь одно: они
не живут. Им не ведомо, что такое жизнь. Они влачат
полуживотное существование, пока над ними не смилуется смерть.
[Лондон, Д. Люди бездны // Соч. – М., 1954. – Т.2. – С. 522–524]

Итак, экономический капитал габитуса «пролетарий»

заключается в физической силе, которую в качестве товара можно
выставить в продажу, получая за это необходимые, но далеко не
достаточные средства для существования. Лишенность средств произ-
водства и значительная безработица, особенно на начальных этапах
истории капитализма, резко снижают стоимость товара «рабочая сила».
Его владельцы вынуждены продавать его по такой цене, которая
обеспечивает условия воспроизводства физического существования
рабочего и членов его семьи на минимально необходимом уровне.

181
181
 Многовековая борьба за повышение заработной платы, конечно,
приводила к изменению положения к лучшему. Одновременно
происходила трансформация социального поля, которая выражалась в
дифференциации позиций. Появляется слой высококвалифици-
рованных, следовательно, более высокооплачиваемых рабочих. Их
экономический капитал давал возможность изменять диспозиции, что
обеспечивало продвижение по социальной лестнице.
Таким образом, вновь обнаруживается презентативная связь
капитала, диспозиций и социального поля.
Изменение места в социальном поле, несомненно, связано с
ростом культурного капитала – профессиональных знаний, навыков
работы, приобщения к духовным ценностям. К концу XIX века в
европейских странах начальное образование становится
обязательным. Однако речь идет не только о владении грамотой.
Существует определенная мораль, позволяющая носителям габитуса
«пролетарий» адаптироваться к своему низшему социальному месту и
видеть целевую перспективу существования. «Детская жизнь Егора
Ивановича совершалась в грязи и бедности, а вот теперь он
вспоминает ее с добрым чувством. Егорушка был мальчик бойкий:
подпилки, клещи, бурава, отвертки, обрезки железа и меди заменяли
ему игрушки.
– Из тебя, Егорка, лихой выйдет мастер; много у тебя будет
денег (курсив мой – Т. Б.)... Отец беседовал с Егоркой как со взрослым
(курсив мой – Т. Б.), разговаривал обо всем, что занимало его:
побранится ли с кем, получит ли новый заказ [курсив мой – Т. Б.]... –
все расскажет сыну... Мальчик свободно относится к отцу, точно
взрослый, да и живет он дома не без пользы: он и в лавку сбегает, и
заказ отнесет (курсив мой – Т. Б.), сумеет и кашу сварить и
инструмент отточить, и пьяного отца разденет, спать уложит... Слесарь
был человек безграмотный; знал он свое ремесло, несколько молитв
на память и без смысла, много песен и много сказок; работу он любил
(курсив мой – Т. Б.) и часто говаривал: «Бог труды любит, Егорка»,
«Кто трудится, свое ест». Вот и весь нравственный капитал, который
он мог передать своему сыну»35.
Впоследствии Егорушка становится учителем, т. е. приобретает
типические черты габитуса «интеллектуал» благодаря своему живому

35
Помяловский, Н. Г. Мещанское счастье // Помяловский, Н. Г. Сочинения. – Л.,
1980. – С. 89–91.

182
182
уму, любознательности, привычке к труду, добросовестности.
Культурный капитал выступает основополагающим ресурсом
социальной мобильности, изменения позиции в социальном
пространстве.
Из приведенного текста видно, что в состав культурного капитала
входят фольклорные элементы, что характерно и для культурного
капитала габитуса «крестьянин». Это вполне закономерно, если
вспомнить об источниках формирования габитуса «пролетарий».
Еще один общий для этих габитусов момент – раннее взросление
детей. Не только раннее приобщение к труду, но и самовосприятие
себя как взрослых, способных жить жизнью взрослых, брать на себя
их обязанности. Короткий период детства и физический труд с
раннего возраста формируют особенности телесного облика
носителей габитуса, а сами телесные техники, полученные навыки
ограничивают возможности психологического и духовного развития.
Это, естественно, снижает уровень мобильности. Изменение
социального статуса, т. е. занятие более высокой позиции в
социальном пространстве требует очень больших волевых и
интеллектуальных усилий, которыми подавляющая масса рабочих не
обладает. Объясняется это тем, что как и крестьяне рабочие
оказываются объектом дисциплинаризации, а не субъектом
самодисциплинаризации. Как уже отмечалось, самодисциплина-
ризация – это характерная практика других габитусов: «джентльмен»
и «интеллектуал». Более активное и массовое приобретение
типических черт «интеллектуала» становится возможным только в ХХ
веке, когда складываются соответствующие условия. Для Запада – это
переход на этап постиндустриального общества, для России
советского периода – неестественно высокие темпы модернизации,
обеспеченные неограниченным насилием и идеологизацией всех
сторон жизни. «Всегда было и будет: литература – это идеология века
в художественных образах и человеческих отношениях, в деталях
общественного бытия» (Л. Леонов, 1934 г.).
Престиж, «имя», выделенность (уникальность) как состав-
ляющие символического капитала в данном габитусе
минимизированы, что обусловлено унификацией главной социальной
практики – трудовой деятельности. Развитие мануфактурного, а затем
фабрично-заводского производства ориетировано на детальную
специализацию и деиндивидуализацию, что способствует доведению
до автоматизма выполнения технологических процессов. Рабочий в

183
183
прямом смысле слова становится автоматизированным придатком к
системе машин.
«Джонни в семь лет пошел на фабрику наматывать шпульки.
В восемь получил работу на другой фабрике. Новая работа была
удивительно легкая. Надо было только сидеть с палочкой в руке и
направлять поток ткани, текущей мимо. Поток этот струился из пасти
машины, поступал на горячий барабан и шел куда-то дальше.
А Джонни все сидел на одном месте, под слепящим газовым рожком,
лишенный дневного света, и сам становился частью механизма.
На этой работе Джонни чувствовал себя счастливым... ибо он был
еще молод и мог мечтать и тешить себя иллюзиями... Но работа не
требовала ни движений, ни умственных усилий, и он мечтал все
меньше и меньше, а ум его тупел и цепенел.... Теперь он вернулся на
джутовую фабрику, с которой в свое время начал. Здесь он мог
рассчитывать на повышение. Он был хороший работник. Со временем
его переведут в крахмальный цех, а потом в ткацкую. Дальше
останется лишь увеличивать производительность.
За эти годы машины стали работать быстрее, а ум Джонни –
медленнее»36.
Если теперь обратиться к фрагменту из работы Зомбарта (см. гл.
VIII, текст III), то обнаружится не просто любопытный факт, а
сущностная корреляция результатов деятельности представителей
двух очень разных габитусов – «буржуа» и «пролетарий». И те, и
другие в своей не только производственной деятельности становятся
придатками: первые – выгоды, другие – машин. Для их краткой
характеристики очень удачно подходит выражение «одномерный
человек» (Г. Маркузе). Следовательно, презентативность как
фундаментальное качество социального способа жизни раскрывается
во взаимопредставленности характеристик данных габитусов.

ТЕХНИКИ ТЕЛА КАК ПРЕЗЕНТАНТЫ СПЕЦИФИКИ

СОЦИАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ

Включенность в промышленное производство ведет к разрыву с

природным циклическим временем и замене способа жизни по
биологическим ритмам на искусственные циклы и ритмы. Многие
производственные процессы требуют непрерывности производства,

36
Лондон, Д. Сочинения. – М., 1954. – Т. 2. – С. 151–153.

184
184
например, в металлургии. Следовательно, рабочие должны работать и
ночью; рост производства, ориентация на максимальные объемы
также приводят к превращению в рабочее время периодов, когда по
биологическим законам человек должен отдыхать. Теперь сутки
делятся на рабочие смены, а не на естественные (природные)
интервалы. Так же, по производственной необходимости,
структурируется рабочее время. Разрыв физического и социального
времени налицо.
История развития промышленного производства показывает, что
способы дисциплинаризации, кардинально меняющие телесные
техники бывших крестьян, городских ремесленников, люмпенов,
были во всех странах довольно жестокими. Однако изменить веками
складывающиеся образ жизни, привычки, ментальные установки даже
жесткой дисциплинаризацией за короткий срок невозможно. При этом
необходимо помнить, что пополнение рядов пролетариев происходило
постоянно. Поэтому даже в начале ХХ века можно было обнаружить
рецидивы традиционных форм повседневной жизни в поведении и
восприятии мира в среде рабочих. Так, например, на ряде российских
мануфактур рабочие сами устанавливали необходимую
продолжительность рабочего времени, требуемого для изготовления
товара. Сохранение традиционных видов деятельности в сочетании с
работой на промышленном предприятии также не являлось
исключением. И сейчас в России сохраняется сочетание различных
социальных практик (традиционных и модерных). Яркой
иллюстрацией является повсеместное распространение так
называемых садовых товариществ, где люди, занятые в разных сферах
общественного производства, имеют свои небольшие земельные
участки. Основная масса таких «городских крестьян» – это
пролетарии и интеллигенция. История формирования данных
габитусов, источники их происхождения инкорпорированы в их
телесные практики и сохраняются в структуре диспозиций.
В советский период, когда происходила индустриализация
страны, необходимо было в кратчайшие сроки трансформировать
крестьянина в пролетария. Юридическая система ответила на этот
вызов модернизации законами, по которым под суд отдавались
рабочие и служащие (интеллигенция) за три прогула в месяц (1938 г.),
десятиминутное опоздание на работу грозило отправкой в лагерь
(1940 г.).

185
185
 СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ:
ХАРАКТЕР И РЕЗУЛЬТАТ ВЗАИМОПРЕЗЕНТАЦИИ

Целенаправленное насилие и жесткое формирование нового

габитуса – «пролетарий» – имело место на первых стадиях
индустриализации, независимо от существующего общественного
устройства и идеологических проектов. В дальнейшем социальное
давление принимает другие формы. Изменяющееся законодательство,
сокращение продолжительности рабочего дня, улучшение условий
труда и быта – это результат действия многих факторов. Борьба
рабочих здесь имеет первостепенное значение. Формы сопротивления
также были различны и менялись во времени. От выступлений
луддитов – стихийное движение, участники которого разрушали
машины, поскольку их применение вело к массовой безработице, – на
рубеже XVIII–XIX веков до организованных стачек, забастовок,
локаутов и революций прошло значительное количество времени.
Данные социальные практики свидетельствуют о том, что в
обществе наличествуют каналы двустороннего давления, тем самым
обеспечивается баланс власти. И, как отмечал Элиас, возникает
необходимость регулирования действий и поведения все более
«дифференцированным, единообразным и стабильным образом».
Задачу осознания функциональных зависимостей в обществе,
выработку планов, перспектив и средств действия выполняет другой
габитус – «интеллектуал». Отсюда возникает особый сплав
представителей пролетариев и интеллектуалов, явленный в разного
рода организациях – профсоюзах, партиях. Политические
организации оказываются эффективными каналами пополнения рядов
интеллектуалов выходцами из пролетарской среды. И это тоже особое
изобретение эпохи Модерна, свидетельствующее о сложных
процессах социальной дифференциации и интеграции, о
взаимозависимости людей, их практик, обстоятельств жизни.
П. Бурдьё подчеркивал важный момент в объединении
интеллектуалов и пролетариев: для обоих характерен разрыв с
традиционными формами жизни, превращение способностей и
ресурсов (физических или интеллектуальных) в товар, позиция
доминируемых политической властью. Однако сами интеллектуалы по
отношению к пролетариям занимают доминирующую позицию: они
говорят и действуют от их имени.

186
186
 Социальное пространство, в которое включены рабочие,
пронизано интеракциями. Прежде всего это взаимодействия с
другими социальными группами, носителями других габитусов.
Причем одни (буржуа) однозначно выступают как враги,
соответственно строятся отношения и оценки; другие (интеллектуалы)
вызывают амбивалентные чувства и действия. Под действием в
данном случае понимается субъективно окрашенное поведение.
Другой вид – это взаимодействия внутри носителей габитуса.
Характерный для рабочих разрыв с традицией представлен в данном
случае в потере своей «малой родины», сращенности с местом. В этом
смысле можно понять высказывание Маркса, что у пролетариев нет
отечества и им нечего терять, кроме своих цепей. Эта утрата,
несомненно, связана с разрывом физического и социального
пространства, слитность которых столь характерна для габитуса
«крестьянин». Разрыв вызван тем, что деятельность рабочих
осуществляется не на земле, а на промышленном предприятии. Там
рабочий отчужден от природы: он имеет дело с частичными
технологическими элементами, его техники тела обусловлены
потребностями индустрии. Так же, как и у крестьянина, у пролетария
нет частного (личного) пространства. Однако у него нет и
пространства общинного. Каждый носитель габитуса «пролетарий» –
социальный атом, индивид. Отношения между ними опосредованы
безличными социальными структурами. Это и есть презентация
длинной социальной связи. Возникающие организации рабочих – от
простейших экономических до политических – абсолютно
противоположны крестьянской общине.
Одиночество в толпе – характерная особенность городской
жизни, но осуществляется она по-разному представителями разных
габитусов. Здесь наблюдается парадокс. О каком одиночестве,
казалось бы, может идти речь там, где люди собраны в большие
группы. Притом это объединение не только на производстве, но и в
быту. Во всех индустриальных странах жилища рабочих
организованы как целые городские районы. На первоначальных
этапах – это казармы (бараки), где даже кровати занимали по очереди
(посменно), а женатые имели так называемые «углы» – отделенные
занавесками небольшие «комнаты». Вся жизнь на виду у всех. Очень
похоже на жизнь крестьянина. Однако принципиальное различие
состоит в том, что такие «коллективы» возникают под внешним
давлением в короткие сроки, а не складываются естественным

187
187
образом, существуя на протяжении долгого времени. Держатся они на
длинной социальной связи, более подвижны, их члены обладают
большей мобильностью. Переход на другое предприятие означает
разрыв с предыдущим сообществом, а зачастую и с местом
жительства. Неукорененность – вот что специфично для пролетария.
Отсутствие или крайне истонченные приватные отношения и делают
его одиноким в массе себе подобных. К этому, конечно, необходимо
добавить неразвитость культурного и символического капиталов, что
делает невозможным цивилизованные способы преодоления
изолированности. Приспособлением к таким обстоятельствам
выступают специфические социальные практики – пьянство,
агрессивное поведение как следствие накапливающегося
психологического дискомфорта и неумения осознать и
объективировать свое состояние, а тем самым – канализировать его
иным образом. Неразвитость сострадания, умения поставить себя на
место другого приводит к жестокому отношению к слабым:
женщинам, детям и «братьям нашим меньшим». (Уместно вспомнить
игру мальчика со своей собакой Каштанкой, которую он по-своему
любил, в одноименном рассказе А. П. Чехова. Кусочек мяса
привязывался на веревку и собака его съедала, затем мальчик
вытягивал его из желудка Каштанки, не задумываясь о том, что
чувствует она при этом).
Имея широкое распространение, такие практики
воспринимаются как норма, тем самым становятся образцом для
воспроизведения младшими. Ребенок рано становится взрослым не
только потому, что он включается в производство, но еще и потому,
что живет как взрослый, строя свои отношения со сверстниками по
социальной норме, наглядно воспринимаемой.
Особенность «пролетария» в Советском Союзе в том, что он
становится «советским рабочим». Это становление занимает
несколько десятилетий и выражается прежде всего в вписывании в
диспозицию идеологии марксизма-ленинизма. Она начинает занимать
центральное место в структуре культурного капитала, определяя
поведение людей. Это не означает, конечно, что все рабочие являлись
сознательными сторонниками данной идеологии. Скорее, для
большинства из них она носила непринципиальный характер, служила
средством адаптации к сложившейся социальной системе. Здесь явно
выражена практика ускользания, практика выживания, сохранившаяся
из крестьянского прошлого данного габитуса. Это специфическая

188
188
практика мимикрии. С другой стороны, официальная политика власти
была направлена на утверждение приоритета рабочего человека в
обществе. «Советский рабочий» благодаря идеологизации и
мифологизации сознания позиционировался властью и самим собой
как основной элемент социальной системы. Не случайно советское
государство именовалось «рабоче-крестьянским». Тем самым,
изменялись социальный и символический капиталы. Вместе с тем,
оставаясь наемным работником, но только теперь не буржуазии, а
государства, он продолжал быть объектом властного управления. При
этом разрыв между официальной идеологией, реальной практикой и
повседневностью сохранялся. Со временем он становится все более
напряженным, увеличивается зазор между ними. Это в конечном счете
привело к утрате советской идентичности и распаду советского
государства.
Экономическое развитие страны, существующая идеология,
возможности роста культурного капитала (всеобщее среднее
образование, бесплатное высшее образование, существование
механизмов повышения профессиональной квалификации, система
оплаты труда и т. д.) создавали условия изменения не только
экономического, но и социального положения в целом носителям
габитуса «пролетарий» в его советской вариации. Обратной стороной
данного процесса стало изменение техник тела. Здесь на первый план
выступает культурность, т. е. освоение городского образа жизни,
которое, однако, не могло проходить безболезненно. Требуется
самодисциплинаризация в усвоении новых правил жизни. К этому
добавляется необходимость усвоения идеологических схем действия,
чувствования, поведения, необходимость говорить, что требуется,
поступать согласно внешне установленным требованиям.
Это означало освоение особого языка, т. е. пополнение своего
символического капитала, который позволял оставаться в
пространстве советской культуры. Ее квинтессенцией стал
социалистический реализм, который задавал каноны техник тела,
социальных практик и образа жизни в целом.
Пройдя сложный и долгий путь формирования, габитус
«пролетарий» сохраняется и в современности, несмотря на изменения в
технико-технологическом, организационном, управленческом
компонентах промышленного производства. Эти изменения, конечно,
модифицируют содержание и структуру капитала, отражаются в техниках
тела. Однако основные условия воспроизводства данного социально-
исторического типа сохраняются, поэтому существует и сам тип.

189
189
 Вопросы для самоконтроля
1. В чем заключается различие понятий «класс пролетарий» и
«габитус пролетарий»?
2. Из каких источников рождается социально-исторический тип
«пролетарий»?
3. Что такое огораживание?
4. В чем состоит принципиальное различие средневекового цеха и
фабрики?
5. При каких условиях физическая сила превращается в товар?
6. Опираясь на текст I, покажите связь товара «рабочая сила» и техник
тела.
7. Что общего в детстве крестьян и пролетариев?
8. Как можно обосновать тезис, что культурный капитал является
главным ресурсом изменения позиции в социальном пространстве?
9. Почему для представителей габитуса «пролетарий» нехарактерна
самодисциплинаризация?
10. Как связаны техники тела и структурирование социального
времени?
11. Кто такие «городские крестьяне»?
12. Какие социальные практики характерны для носителей габитуса
«пролетарий»?
13. Почему пролетарии не могут самостоятельно образовывать
политические организации?
14. Какие особенности социально-пространственного измерения
габитуса «пролетарий» можно выделить?
15. Как презентирована длинная социальная связь в
жизнедеятельности носителей габитуса «пролетарий»?
16. Какие социальные практики используются для приспособления к
обстоятельствам?
17. При каких условиях «пролетарий» становится «советским
рабочим»?
18. Почему современное «постиндустриальное» общество
воспроизводит тип «пролетарий»?

190
190
 ГЛАВА Х. ГАБИТУС «ИНТЕЛЛЕКТУАЛ»

Ключевые слова: традиционная элита, нормирование,

длинная социальная связь, виды знания и способы его
производства, наука, технологическое использование знания,
интеллектуальный труд, классифицирование, властвование,
картина мира, универсальность, литературный и
профессиональный языки.

Эпоха Модерна, которую условно можно совместить с

хронологическим периодом XVII–XIX веков, породила, наряду с
габитусами «буржуа» и «пролетарий», такой социально-исторический
тип, как «интеллектуал». Поэтому обстоятельства его появления те
же, что и ранее описанных габитусов. Однако специфические
социальные практики, позволяющие носителям габитуса
«интеллектуал» адаптироваться к новым условиям жизни, их техники
тела, структура капиталов обеспечивают собственную позицию в
социальном пространстве. Другими словами, складывается особое
социальное поле, со своими диспозициями, каналами формирования и
социальными функциями.

ГЕНЕЗИС СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ТИПА

«ИНТЕЛЛЕКТУАЛ»

Обращаясь к истории становления данной социальной группы,

обнаруживаем, что она связана, как и в случае с буржуа, с городской
жизнью, со «старыми» городскими жителями, а именно с городской
традиционной элитой – аристократией, государственными
чиновниками, юристами, врачами, университетской профессурой.
Именно эта среда являлась почвой, из которой произрастал новый
габитус и который на протяжении нескольких веков вплоть до
настоящего времени определяет нормы и ценности западной
цивилизации.
Конечно, эту городскую элиту еще нельзя обозначать термином
«интеллектуал», поскольку внутри нее нет типичного стиля жизни,
единых социальных практик, типичных социальных маркеров и кодов.
И сами представители элиты не воспринимали себя как носителей
типических способов жизни. Напротив, подчеркивалось различие в
социальном пространстве одеждой, манерой, местом, например, в

191
191
процессии во время какого-либо городского праздника.
Так, королевские профессора университета города Монпелье носили
малиновые мантии с отделкой из горностая, имели право на
ненаследственное дворянство, но доход их был невелик.
А преподаватели, занимавшие должность в университете по конкурсу,
носили черную простую одежду, имели совсем небольшое
жалованье37. Королевский наместник, всегда возглавляющий шествия
и получавший 200 тысяч в год, обладал меньшей властью, чем
городской интендант с семью тысячами жалованья, который вообще
не имел места в процессии. Из этого видно, что, во-первых, внутри
социального поля существуют значительные различия, во-вторых,
богатство, власть и положение не имеют единого социального кода,
они распределены по разным диспозициям.
Тем не менее, все эти люди объективно объединены единым –
интеллектуальным – видом деятельности и выполняют общие
функции управления, контроля, нормирования. Это как раз те
социальные функции, которые по преимуществу принадлежат
габитусу «интеллектуал», выражая его суть и отличие от других
габитусов. Другой важнейшей отличительной чертой, которая уже
присуща данному слою, является то, что их деятельность
осуществляется благодаря особой форме отношений, где
презентирована длинная социальная связь: 1) те, над кем они
властвуют, не находятся у них в непосредственной зависимости, они
лично могут быть незнакомы; 2) инструментом осуществления
функций является не традиция, обычай, а абстрактный закон,
неперсонифицированная норма. Аристократ доминирует по праву
рождения; судья, врач, профессор – по праву владения знанием. Тем
самым обнаруживается одно из важнейших условий появления
габитуса «интеллектуал» – знание. Это условие само должно было так
трансформироваться, чтобы войти в общественную жизнь в новом
качестве. Знание как таковое становится ценностью, регулирующей и
структурирующей социальную жизнь. Оно обеспечивает статус,
уважение, продвижение в иерархии, достаток (очень редко богатство),
комфортность в быту.

37
См.: Дарнтон, Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории
французской культуры. – М., 2002. – С. 144.

192
192
МЕСТО И РОЛЬ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ В ОБРАЗОВАНИИ ГАБИТУСА
«ИНТЕЛЛЕКТУАЛ»

Отметим, что такое значение приобретает не любое знание, а

только то, которое называется теоретическим. Оно в силу его
сложности, абстрактности не может быть передано традиционным
способом, научением в ходе выполнения работы (от отца к сыну, от
мастера к ученику). Этот специальный вид деятельности, целью
которой является выработка подобного знания и его трансляция,
приводит к появлению особого слоя людей – ученых, занимающихся
исключительно наукой.
Рождение науки в Новое время означало принципиальное
изменение статуса как знания, так и людей, это знание
продуцирующих. В социальном пространстве место ученых
определялось авторитетом знания, той ролью, которую оно начинает
играть в общественной жизни. Научное знание, в отличие от знания
традиционного (религиозного, мифологического, ремесленного), не
догматично. Следовательно, его можно подвергнуть сомнению, оно
требует особых способов обоснования, не может претендовать на
неизменность и безусловную истинность, его источник
неперсонифицирован. Авторитет научного знания базируется целиком
и полностью на разуме (интеллекте). Отсюда и авторитет ученых
оказывается авторитетом их интеллекта, способности производить,
хранить и транслировать знание.
Специфика научного знания обусловливает особые
интеллектуальные практики, особый склад ума ученых.
Они выстраивают такую ценностную иерархию, где главенствующее
место занимает не богатство, не благородное рождение, не физическая
сила и преданность сюзерену, а истинное знание об устройстве и
функционировании мира. Такое знание дает возможность
воздействовать на природу, общество и человека, изменять их,
властвуя тем самым только благодаря «интеллектуальному оружию».
Укрепление авторитета знания в обществе и выделение особого
места ученых в социальном пространстве в решающей степени было
определено практическим использованием науки. В первую очередь,
прикладной характер науки обнаружился в такой социальной
практике, как война. Начиная с эпохи Возрождения люди, обладавшие
теоретическими знаниями в области механики и архитектуры,
использовали их при строительстве крепостей и других

193
193
оборонительных сооружений. Леонардо да Винчи, Галилео Галилей
внесли существенный вклад в усовершенствование артиллерии и
фортификации. Именно эти разработки обеспечили им
государственные должности и материальный достаток. С тех пор
научные разработки неразрывно связаны с военным делом.
Ньютон известен не только как великий физик, разработавший
теоретическую концепцию механического устройства мира.
Он, возглавляя монетный двор Великобритании, преобразовал ее
финансовую систему, чем обеспечил на два столетия ее первенство в
мире. Следовательно, обнаруживается другой канал проникновения
научного знания в общественную жизнь – внедрение его в
производственно-экономическую сферу.
Промышленная революция изменила структуру знания, выделив
в качестве самостоятельного техническое и технологическое.
Тем самым внутри социального поля сформировалась особая позиция,
которую заняли носители такого вида знания – инженеры, врачи,
учителя, юристы и т. д. Их установки, представления, схемы
восприятия, классификации поведения, т. е. диспозиции, отличаются
от диспозиций ученых. Тем не менее эти люди также не могут
приобрести знания и навыки традиционным способом. И они также
оказываются теми, кто на основе специальных знаний и методических
действий по измерению, исчислению, классификации, организуют
мир, вырабатывают его картины.
В качестве иллюстрации приведем следующий факт. Коренные
жители северной Индии и Тибета не знали, что Гималаи – это
высочайшая горная система планеты, а Джомолунгма – самая высокая
гора этой системы. Для них она была матерью богов, табуированным
местом, поэтому они отказывались сопровождать белых
путешественников при их попытках подняться на эту вершину. В XIX
веке английский военный, занимающийся геодезическими съемками в
восточных колониях Великобритании, с помощью картографических
методов составил карту Индии, зафиксировав пики Гималаев и
обозначив Джомолунгму как «Пик XV». Позднее его ученик,
измеривший высоту Пика XV, предложил присвоить ему имя ученого-
картографа. Так Джомолунгма стала Эверестом. Сам Джордж Эверест
на протяжении многих лет занимал должность главного картографа
империи, ему было присвоено рыцарское звание. Это тоже очень
показательно: владение знанием приравнено к принадлежности к
доминирующему габитусу – «джентльмен». Как говорит М. Вебер,

194
194
мир расколдовывается. Теперь нет никаких таинственных сил,
которые нельзя учесть, исчислить, классифицировать, следовательно,
миром можно управлять. И через сто лет, в 1953 году, Эверест будет
покорен шерпом Тенцингом (коренным жителем Непала) и
новозеландцем Хиллари.
Научное знание и его прикладное воплощение – технико-
технологическое знание – не могут развиваться в индивидуальной
форме, как это могло быть в ремесле. По своей сути это знание
требует кооперации многих людей, осуществляющих типичные
социальные практики по его выработке и использованию. В свою
очередь, эти общие виды деятельности и условия ее осуществления
формируют типические способы чувствования, мышления, поведения,
оценок у людей, занятых в указанной деятельности. Так формируется
еще один социально-исторический тип эпохи Модерна – габитус
«интеллектуал».
Из сказанного выше ясно, что интеллектуалом нельзя родиться (в
отличие от благороднорожденных), им нельзя стать по воли случая
или внешних обстоятельств, но можно приобрести характеристики
габитуса «интеллектуал» в результате личных волевых и
интеллектуальных усилий, путем длительной самодисцип-
линаризации (выдающийся английский ученый Фарадей был сыном
кузнеца, а М. В. Ломоносов – рыбака). В этом проявляется общность с
габитусом «джентельмен», где также требовалось развитие
самоконтроля, превращение принудительности в добросовестное и
приносящее удовлетворение действие. Можно сказать, что
наблюдается распространение данного непроизвольного изобретения
на другую социальную группу, включение его в габитус. Однако
принципиальное отличие заключается в результатах, к которым вела
самодисциплинаризация. Для носителей габитуса «интеллектуал» ее
итогом стало превращение духовной жизни в духовное
(интеллектуальное) производство, а их самих – в работников
умственного труда.

СТРУКТУРА, СОДЕРЖАНИЕ И ФУНКЦИИ КАПИТАЛА

Позиция носителей габитуса «интеллектуал» связана с их ролью

в процессах модернизации общества. Однако в силу разных видов
интеллектуальной деятельности (научная, инженерно-техническая,
литературно-художественная, врачебная, педагогическая и др.) и ее

195
195
значимости для общества сами интеллектуалы имели разные
источники экономического капитала. Кто-то жил за счет рент, кто-то
получал государственное жалование на административной службе,
кто-то за счет владения пером (журналистика, профессиональная
литературная деятельность), кто-то совмещал эти виды источников
(например, дворянин, владелец крепостных крестьян А. С. Пушкин
считал, что «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать»).
Однако несмотря на источники и размеры экономического капитала
главенствующими оставались культурный и символический. Они
обеспечивали роль в общественной жизни и социальный статус.
Можно обнаружить немало ярких примеров решающего влияния
интеллектуалов на преобразование жизни своей страны. Так, в XVIII
веке благодаря деятельности философов Д. Юма и А. Фергюссона,
ученого-политэконома А. Смита, писателя В. Скотта и др. Шотландия
преодолела социальный кризис и за несколько десятилетий
превратилась из отсталой провинции Великобритании в современное
общество.
Складываются характерные социальные практики, обеспечи-
вающие успешность интеллектуальной активности. Образуются
клубы и творческие сообщества, членство в которых увеличивало
символический капитал (престиж). Там в ходе дискуссий
обрабатывались не только философские, научные, литературные идеи,
но вносились предложения по улучшению юридических законов,
благоустройству средств коммуникации (дороги, мосты, переправы).
В той же Шотландии члены Общества улучшения нравов
патрулировали улицы Эдинбурга в сопровождении официального
представителя государственной власти, пресекая сквернословие и
распущенное поведение.
Хорошо известна роль интеллектуалов в истории Франции XVIII
века, изменивших мировосприятие людей своего времени и
подготовивших идеологически Великую французскую революцию.
Это философы и ученые: Монтескье, Вольтер, Дидро, Руссо, Туссен,
Бюффон, Мабли и Кондильяк, но также священники Мелье и де
Прадо и многие другие, занимающиеся журналистикой,
сочинительством и иной интеллектуальной деятельностью. Все они
внесли свою лепту в преобразование страны. Следует отметить, что
происходили эти люди из разных слоев общества (дворянство,
духовенство, буржуа, ремесленники), но нет никого из крестьянства.
Это жители города, впитавшие его культуру и оказавшие влияние,

196
196
прежде всего, на городское население. Здесь, как и в других случаях,
видно, что наработка культурного капитала, «добывание» капитала
символического обеспечиваются личными усилиями и создают
социальный и экономический капитал. В центре, вновь необходимо
подчеркнуть, стоит знание, которое оказывается решающим фактором
в формировании габитуса «интеллектуал», в организации его места в
социальном пространстве и роли в обществе.

ТЕКСТ I
«Потребность разбирать и классифицировать явления... стала
движущей силой величайшего детища Дидро, «Энциклопедии»...
Семнадцать томов in folio содержат такую уйму сведений буквально
обо всем, от А до Z, что невольно задаешься вопросом: почему
«Энциклопедия» подняла в XVIII столетии такую бурю?... Была ли
она, по выражению одного из авторитетов, «справочной работой
или machine de guerre» (осадной машиной)?
Можно, конечно, ответить, что она была и тем и другим, и
отмести проблему как question mal posee (плохо сформулированный
вопрос), но соотношение между информацией и идеологией в
«Энциклопедии» поднимает некоторые общие вопросы относительно
связи между знанием и всевластием. Обратимся, скажем, к ученой
книге совсем иного рода, а именно придуманной Хорхе Луисом
Борхесом и разбираемой Мишелем Фуко в «Словах и вещах»
китайской энциклопедии. Она делит животных на38:
«а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных,
в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных, ж) отдельных
собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как
сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью
из верблюжей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу,
о) похожих издали на мух». Значимость этой системы
классификации, утверждает Фуко, состоит именно в
невозможности ее осмысления. Ставя нас перед невообразимым
набором категорий, она вскрывает произвольность нашей
классификации вещей. Мы упорядочиваем мир в соответствии с
категориями, которые принимаем как должное только потому, что
38
Рассказ Борхеса называется «Аналитический язык Джона Уилкинса» (перевод
Е. Лысенко). Цит. по: Борхес, Х. Л. Проза разных лет. – М., 1989. – С. 218.
Соответствующее место в русском издании книги Фуко переведено иначе —
вероятно, с французского.

197
197
они нам даны. Они занимают предшествующее мысли
эпистемологическое пространство и в силу этого обладают
необычайной стойкостью. Сталкиваясь с таким чуждым нам
способом организующего опыта, мы, однако же, осознаем хрупкость
наших собственных категорий, и все грозит разлететься в пух и
прах. Вещи держатся только тем, что их можно вставить в не
подвергаемую сомнению схему...
Следовательно, раскладывание по полочкам есть проявление
всевластия. Предмет, отнесенный к trivium39 вместо quadrivium40 или
к «гуманитарным» наукам вместо «естественных», может завянуть
на корню. Книга, поставленная не на место, может затеряться
навсегда. Враг, объявленный недочеловеком, может быть
уничтожен. Любое общественное действие протекает в границах
классификационных схем, будь то явных (вроде библиотечных
каталогов, уставов организаций и кафедр университетов) или
неявных. Жизнь животных полностью соответствует системе
координат бессознательной онтологии. Такие монстры, как человек-
слон или мальчик, воспитанный волками, ужасают и завораживают
нас потому, что нарушают условные границы, а от некоторых
созданий мороз продирает по коже из-за того, что они не
вписываются ни в одну категорию: «склизкие» пресмыкающиеся,
плавающие в море и ползающие по земле, «омерзительные» грызуны,
живущие в домах, не будучи ручными. Желая оскорбить человека, мы
скорее назовем его крысой, чем белкой. «Белка» может быть
ласковым прозвищем... а ведь белки те же грызуны, не менее опасные
и разносящие не меньше болезней, чем крысы. Менее страшными они
кажутся потому, что однозначно принадлежат дикой природе... Все
границы таят в себе опасность. С их нарушением рухнут наши
категории, и мир растворится в хаосе.
Итак, установление и поддержание классификационных
разрядов – дело серьезное. Философ, пытающийся перекроить
границы мира знания, замахивается на табу. Даже если он держится
в стороне от священных предметов, опасности ему не избежать,
ибо знание по природе своей двусмысленно. Подобно
пресмыкающимся, оно может скользнуть из одной категории в
другую; к тому же у него есть зубы. Одним словом, Дидро и
39
Тривиум — учебный цикл из грамматики, диалектики, риторики (лат.).
40
Квадривиум — учебный цикл из арифметики, музыки, геометрии и астроно-
мии (лат.).

198
198
Даламбер пошли на огромный риск, разрушив старый порядок знания
и проведя новые границы между познанным и непознанным...
Дидро и Даламбер, назвав свой труд энциклопедией, или
систематическим повествованием о «порядке и взаимосвязи
человеческих знаний», а не просто очередным словарем или собранием
сведений, безыскусно расположенных в алфавитном порядке,
привлекли читательское внимание к тому обстоятельству, что
«философы» заняты чем-то более важным, нежели …
бумагомарание. Слово «энциклопедия», разъяснял в «Проспекте»
Дидро, произошло от греческого обозначения круга,
символизировавшего «взаимосвязь [enchainement] наук». Оно
олицетворяло мир знаний, который путешественники-
энциклопедисты наносили на карту. Слово mappemonde (карта мира)
было ключевой метафорой в их описании собственной работы. Еще
более важной была метафора древа, передававшая мысль о том, что
знание, несмотря на разнообразие его ветвей, выросло в органическое
целое... Этими специальными картами и будут различные статьи
«Энциклопедии», а древо или наглядная система – картой земного
шара».
[Дарнтон, Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из
истории французской культуры. – М., 2002. – С. 224–229]

Разумеется, классификационное упорядочение мира начинается

не с ученых. Люди всегда так или иначе организовывали мир,
расчленяя его на классы и вырабатывая соответствующий языковой
инструментарий. Например, Боас обнаружил в языке одного из
племен, обитавшего в Британской Колумбии, семь отдельных систем
чисел, употребляемых для счета предметов, относящихся к
различным группам: 1 – для неопределенных предметов; 2 – для
плоских предметов и животных; 3 – для круглых предметов и
временных интервалов; 4 – для людей; 5 – для длинных предметов; 6
– для лодок; 7 – для мер41. Для современного человека понять такую
классификацию не менее сложно, чем выдуманную Борхесом, но она
также показывает, что действительно существует условность и, что
очень важно, конструктивность человеческого видения и понимания.
Однако только интеллектуалы занимаются выработкой знания
целенаправленно и более или менее осмысливают саму эту
деятельность.
41
См.: Леви-Брюль, Л. Первобытное мышление. – М., 1930. – С. 130.

199
199
 Установлением порядка знания, или выработкой картины (карты)
мира, не исчерпываются социальные функции интеллектуалов.
Необходимо еще «довести до умов» людей этот порядок, превратить
его в привычный, правильный, т. е. легитимировать. Для этого в
обществе существуют специальные каналы, прежде всего, школьное и
университетское образование. Школьный учитель или
университетский профессор – это люди, которые транслируют знание
и контролируют «правильность» его усвоения, а также оценивают
уровень и степень освоения. Другими словами, устанавливают
соответствие между нормой (должным) и фактическим состоянием.
То же самое осуществляет врач, литературный критик, инженер,
юрист и т. д. Все эти люди, занимаясь различными видами
интеллектуальной деятельности, создавая различные ее продукты, тем
не менее, производят одно и то же – социальные нормы,
осуществляют надзор и контроль за их соблюдением. Таким образом,
все сферы общественной жизни оказываются пространством
деятельности интеллектуалов, всюду они, нормируя, управляют.
Исполнение функций обеспечивается не только наличием
культурного капитала, но и тем, что само общество начинает
признавать их социальный капитал, т. е. место в социальной
иерархии. Вызвано это целым комплексом факторов, среди которых
необходимо отметить распад сословной структуры и усложнение
общественной жизни. Это представлено появлением новых видов в
экономической, политической, идеологической деятельности (наука,
философия, искусство и др.), развитием средств коммуникации,
урбанизацией; одновременно усложняется индивидуально-личностная
жизнь – автономизация человеческого существования, выделение его
приватных форм, развитие чувствительности (сентиментальности);
происходит, как уже отмечалось ранее, осознание уникальности
периода детства; формируются идеи о правах и достоинствах
человека. Все эти новации могли быть осмыслены и выражены
другими, нетрадиционными формами. Также нужны были иные
способы их осуществления. Вот здесь и понадобились люди,
способные создавать такие формы в виде абстрактных,
неперсонифицированных норм, и способы – в виде опять-таки
абстрактных неперсонифицированных технологий воспитания и
образования.
Интеллектуал как социально-исторический тип – это презентант
автономности и индивидуализации человеческой жизни,

200
200
базирующейся на длинной социальной связи. Изменения в характере
общественных отношений, появление различных посредников,
промежуточных звеньев (между учеником и учителем стоит
социальный институт образования, преступником и жертвой –
юридическое законодательство, членами общества –
бюрократический аппарат) разрывают личные, непосредственные
связи. Теперь отношения регулируются не привычными, имеющими
только устную фиксацию правилами, обычаями, которые
складывались на протяжении многих лет, и имеющими своим
источником либо мифического героя, либо Бога, либо родовых
предков. Поэтому воспроизведение традиции – это и воспроизведение
связи не только с ныне живущими, но и предками, Богом и т. д.
Как уже отмечалось ранее, социальное время потому и выступает
презентантом событий прошлого в настоящем.
Социальное время, как оно реализуется и осмысливается
носителями габитуса «интеллектуал», – это презентация будущего в
настоящем. Особенность культурного капитала, где главенствующее
место занимает научное знание, определяет восприятие и
переживание времени. В отличие от знания, используемого в
традиционных видах труда (сельское хозяйство и ремесло), научное
знание очень динамично, его цель – истина, которую надо
обосновывать и доказывать. Другими словами, научное знание не
может быть неизменным, догматичным, сакральным или тайным.
Следовательно, люди, которые такое знание производят, хранят и
транслируют, не могут вырабатывать формы и способы упорядочения
и организации мира, в которых он представлен неизменным или
циклически повторяющимся. А поскольку подвижен порядок мира, то
социальное время тоже не может оставаться циклическим; оно
устремляется в будущее. Не случайно именно в эпоху Модерна
складывается образ времени как летящей в бесконечность стрелы.

ОСНОВНЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ И ТЕХНИКИ ТЕЛА

Все вышесказанное формирует образ жизни интеллектуалов, их

мировоззренческие установки и поведенческие привычки, техники
тела и социальные практики.
Создаваемые нормы носят универсальный характер. Они
распространяются на всех членов общества, в том числе и на тех, кто
их вырабатывает. Интеллектуалы, следовательно, нормируют себя

201
201
сами, поэтому самодисциплинаризация является ведущей социальной
практикой для них. Осуществляется это прежде всего в
специфических техниках тела, которые направлены на
«культивирование» интеллектуальных способностей – абстрактного
мышления, его логичности, последовательности; памяти, вмещающей
в себя значительные объемы информации о различных, иногда очень
далеких от непосредственной деятельности, сферах жизни;
продуктивного воображения, способного порождать объекты, не
имеющие никаких аналогов в чувственно воспринимаемой
действительности; концентрации внимания, сосредоточенности и
удерживания в уме ситуации в целом, т. е. «видения» времени во всех
его модусах сразу, а пространства – как не имеющего границ.
Прохождение всех ступеней образования: от начальной до
высшей школы, послевузовское образование (аспирантура,
докторантура и т. д.) – базируется на владении письмом, чтении
текстов, приемах сбора информации. И всегда это осуществляется с
помощью определенных средств – гусиное перо, шариковая ручка,
компьютер. Владение этими средствами обусловлено и обусловливает
использование телесной моторики. Действие рукой писателя
отличается от действия рыцаря, участвующего в турнире, или пахаря.
Однако появление новых средств не только влияет на работу тела.
Они раздвигают возможности властвования. Так, владение
компьютером открывает через необозримые базы данных
неограниченные перспективы, возможность следить за огромным
числом людей, влиять на их умонастроения, формировать
предпочтения и иерархии ценностей, следовательно, управлять и
направлять как мысли, так и действия людей.
Другой важнейший компонент – это язык. Литературный язык и
специализированные языки – это детище интеллектуалов.
В литературном языке презентирована универсальность социального
пространства. В этом его отличие от диалекта, который всегда
локален. Владение литературным, т. е. нормативным, языком – один
из ярких маркеров габитуса «интеллектуал». Как по диалекту
крестьянин различал своих и чужих, так по правильной речи
различают образованных (интеллектуалов) и необразованных. Если
литературный язык выступает отличительным знаком для носителей
габитуса «интеллектуал» в целом, то специализированные языки
маркируют различия внутри представителей данной группы,
позволяют идентифицировать «своих» в социальном пространстве,

202
202
т. е. установить принадлежность к тому или иному социальному полю
(науке, юриспруденции, медицине и т. д.). В этом отношении
специализированные (профессиональные) языки аналогичны
диалекту, сленгу (жаргону): они также локальны, приняты и понятны
только определенной группе. Однако принципиальное различие
заключается, во-первых, в том, что жаргон – это отклонение от
литературной нормы, тогда как специализированный язык
произрастает из литературного, поэтому он сугубо нормативен (вор
может и не использовать тюремную феню, врач же обязан применять
специальную терминологию в своей профессиональной
деятельности); во-вторых, цель специализированного языка – в
фиксации и описании объективных процессов, предметов и действий
с ними, которые являются результатом абстрактно-разумной
деятельности. Диалект, сленг обозначают элементы повседневной
жизни, базируются на эмоционально-оценочных и рассудочных
действиях. Здесь нет дистанции между происходящими событиями и
носителями языка. В специализированных языках, даже если его
носитель это не осознает, всегда наличествует зазор между
предметом, процессом и его языковым выражением. Можно сказать,
что специализированный язык – это язык картины (карты) той части
мира, которая в нем представлена, классифицирована и категориально
организована. Именно поэтому освоение таких языков требует
специальной работы, целенаправленного образования. Картина мира,
специальные языки, система образования – это взаимосвязанные и
взаимообусловленные элементы. Они образуют спонтанно
осуществляемые социальные практики. Носитель габитуса
«интеллектуал» поступает, оценивает, «разносит по рубрикам»,
целеполагает в границах усвоенных им знаний, установок, схем
классификации, т. е. в рамках присущих ему диспозиций. В этом и
заключается инкорпорация истории и социальности в человека,
который действует свободно в сложившихся обстоятельствах, но
объективно реализует при этом логику игры определенного
социального поля.
Власть интеллектуалов, в отличие от власти политической,
осуществляется через социальное принуждение ненасильственными
методами. Конечно, ребенка могут подвергнуть телесному наказанию
за нерадивость в учебе или грубое нарушение норм повеления.
Однако это делают воспитатели, которые сами нормы,
классифицированные схемы (знание/невежество, значимое/бес-

203
203
полезное, высшее/низшее, позитивное/негативное, прогрессив-
ное/отсталое и т. д., и т. п.) воспринимают как само собой
разумеющиеся качества и характеристики мира, в том числе и
социального. Нарушение исторически сложившейся нормы
воспринимается как посягательство на естественный порядок мира.
Это и называется в социальной антропологии инкорпорацией.
Сами «разработчики» классификационных схем оказываются
объектами классификации. Позиция интеллектуалов в социальном
пространстве обусловливает их самоидентификацию как
доминирующих, занимающих высшее место в социальной иерархии.
Как отмечал П. Бурдьё, те, кто обладает исключительным правом на
правильные высказывания, кто задает нормы, иначе относятся к себе,
чем к другим. При этом следует помнить, что самооценки и формы
поведения носителей габитуса «интеллектуал» ими самими
воспринимаются как выражение естественной структурности
общества. В определенном смысле это так и есть. Однако сама
структура во многом оказывается продуктом классификации, т. е.
результатом усилий интеллектуалов. Здесь вновь происходит
«навязывание» обществу видения интеллектуалов, но уже не мира, а
самих себя и своего места в социуме. Для людей, занимающихся
поисками истины, трудно не отождествить себя с ее глашатаями,
хранителями и «доверенными лицами». Именно поэтому так
болезненно воспринимается носителями габитуса «интеллектуал»
любая попытка ограничить классификационную функцию,
пренебречь ею. Тем более посягательство на ее исполнение людьми,
которые не включены в соответствующие социальные поля.
Они тотчас попадают в класс профанов, шарлатанов и т. п. Так
носители габитуса «интеллектуал» утверждают свое право на
производство норм, отстаивают и защищают свой социальный
капитал, обеспечивают самовоспроизводство. Все потому, что
узурпируется специфическая социальная практика интеллектуалов –
экспертиза, т. е. установление соответствия чего-либо выработанной
ими социальной норме.
Как любой другой социально-исторический тип, габитус
«интеллектуал» образует свой стиль жизни, свои привычки, свой
набор маркеров. Создавая литературный и специализированные
языки, интеллектуалы превращают их одновременно в универсальную
социальную норму и собственный специфический маркер. В качестве
маркеров выступают и одежда (строгий костюм или отсутствие

204
204
галстука, ковбойка, джинсы и т. п.), и внешний вид (длинные волосы,
борода, усы или отсутствие таковых), и аксессуары (пишущая ручка в
верхнем кармане пиджака, университетский значок, очки или пенсне,
портфель), и т. д. Какими бы ни были разнообразными эти маркеры,
они всегда нацелены на обозначение специфичности, подчеркивают
инаковость по отношению к стилю жизни других социальных групп, а
зачастую и явную противоположность им.
Из художественных произведений, мемуарной литературы XIX
века можно выделить, например, стилевые особенности жизни людей,
относящихся к типу «интеллектуал» и одновременно историю
формирования этих людей, их биографические особенности. Если
истоки происхождения лежали вне аристократического круга, то
особенно подчеркивался именно этот факт – простотой в одежде
(отсутствие всякого рода украшательств, отказ женщин от корсета,
шлейфа, выбор черного или серого цвета для платьев и т. п.),
изменением в прическах, вплоть до стрижки у женщин. Такие же
техники тела культивировали и выходцы из дворянской среды, для
которых опрощение становилось социальной практикой, как и
намеренно эпатажное поведение. Например, знаменитая французская
писательница, баронесса, взявшая себе в качестве псевдонима
мужское имя Жорж Санд, намеренно демонстрировала вульгарность,
заявляя: «я не кукла, пусть мужчины полюбят меня такой, какая я
есть». Так говорить мог только тот, кто способен отделить (т. е.
совершить мыслительную процедуру абстрагирования) себя от той
социальной роли, которую традиционно играет женщина, увидеть
себя как человека. Другими словами, поместить себя в другой
классификационный порядок.
Очень сложно выделить какие-то единые для всего исторического
периода существования габитуса «интеллектуал» «знаки отличия», но
с уверенностью можно утверждать, что они выполняют
инвариативные функции – маркируя, служат социальным кодом.
Как и в случае с другими габитусами, специфические маркеры,
техники тела, практики интеллектуалов могут заимствоваться
другими социальными слоями. Так, литературный язык,
образованность в области искусства, владение иностранными
языками и др. могут входить в культурный капитал и буржуа, и
джентльмена. Также как самодисциплинаризация и самоконтроль
были перенесены из габитуса «джентельмен» в габитус
«интеллектуал».

205
205
 ТЕКСТ II
«... Всего каких-нибудь полтора года, осиротевший Ганс Касторп
прожил в доме деда. Дом занимал узкий земельный участок на
Эспланаде, он был построен в начале прошлого века, в духе северного
классицизма и выкрашен в прочный, но унылый цвет; по бокам
главного входа стояли два пилятсра, цокольный этаж был поднят на
пять ступеней над землей, еще два этажа высились над
бельэтажем, где окна доходили до полу и были защищены чугунными
решетками...
… И вот, в течение тех полутора лет, что старик еще прожил,
каждый день ровно в четыре часа дед и внучек обедали вдвоем в этой
столовой; им прислуживал старик Фите; в ушах у него были серьги, а
на фраке – серебряные пуговицы; он носил такой же батистовый
галстук, как и сам хозяин дома, и совершенно так же прятал в него
бритый подбородок, причем дедушка называл его на «ты» и в
разговоре с ним неизменно пользовался нижненемецким наречием: не
шутки ради, – дед был совершенно лишен юмористической жилки, – а
самым серьезным образом, оттого что считал нужным так
разговаривать с простонародьем – со складскими рабочими,
почтальонами, кучерами и слугами. Гансу Касторпу это нравилось, и
еще больше нравилось, когда Фите отвечал барину на том же
диалекте и, стоя за ним слева, наклонялся на правую сторону, чтобы
сенатору было удобнее подставлять правое ухо, ибо на левое он был
глуховат. А так старик слышал все, что говорил слуга, и, кивая
головой, продолжал кушать; он сидел очень прямо между спинкой
стула красного дерева и столом, едва склоняясь над тарелкой, внук
же, сидевший напротив, созерцал бессознательно, однако с глубоким
вниманием, скупые, изысканные движения старческих рук – сухих, но
красивых и белых, его выпуклые остроугольные ногти, перстень с
зеленой печаткой на указательном пальце правой руки и то, как дед
берет на кончик вилки немного мяса, овощей и картофеля и, сделав ей
навстречу легкое движение головой, подносит ко рту. Потом Ганс
Касторп опускал глаза на собственные, еще неловкие руки и
чувствовал, что в них уже заложена способность со временем так
же держать нож и вилку и действовать ими так же изысканно.
… Когда обед был кончен, салфетки свернуты и засунуты в
серебряные кольца – в те времена Ганс Касторп не легко справлялся с
этой задачей, ибо салфетки были очень велики, целые скатерти, –
сенатор поднимался со стула, который Фите тут же отодвигал, и,

206
206
шаркая ногами, следовал в кабинет, чтобы выкурить сигару; порою
за ним шел туда и внук.
… Когда он приезжал домой на каникулы, то каждому
становилось ясно, что этот очень опрятный, очень хорошо одетый
молодой человек с маленькими рыжеватыми усиками и несколько
сонливым лицом молодого патриция, несомненно достигнет
почетного положения в жизни, и люди, которые интересовались
делами города и умели разбираться в семейных и личных
обстоятельствах, – а таких в самоуправляющемся городе-
государстве обычно бывает большинство, – эти сограждане
испытующе поглядывали на него, спрашивая себя, до какой же роли в
обществе дорастет со временем молодой Касторп. Ведь он
унаследовал определенные традиции, принадлежность к старинному
хорошему роду, и, без сомнения, настанет день, когда с его особой
придется считаться как с политическим фактом. Он будет членом
городской думы и депутатом, будет издавать законы, ему выпадет
на долю почетное участие в государственных заботах, он войдет в
какой-нибудь административный отдел, может быть в финансовую
комиссию или в строительную, к его мнению будут прислушиваться и
считаться с ним при голосованиях. Было также небезынтересно, к
какой же партии примкнет со временем молодой Касторп! Говорят,
наружность обманчива, но его внешний облик именно таков, какого
не бывает у людей, на которых могли бы рассчитывать демократы;
кроме того – он вылитый дед. Последует ли внук его примеру и
станет тормозом прогресса, консервативным элементом? Могло
быть так, а могло быть и наоборот. В конце концов он же инженер,
будущий кораблестроитель, участвующий в создании
международных связей, представитель техники. Поэтому не
исключено и то, что Ганс Кастопр примкнет к радикалам, станет
бунтовщиком, невежественным разрушителем старинных зданий и
пейзажных красот... Заложена ли в его натуре уверенность, что «их
благоразумия» отцы города, перед которыми парные часовые у входа
в ратушу берут на караул, знают все лучше всех, или он будет
склонен поддерживать в городской думе оппозицию? В его голубых
глазах под рыжеватыми бровями нельзя было прочесть ответы на
эти вопросы, вызывающие любопытство сограждан, да этих
ответов не знал и сам Ганс Касторп, ибо был еще не исписанной
жизнью страницей.

207
207
 Когда он начал свое путешествие, во время которого мы с ним
познакомились, ему шел двадцать третий год. Позади остались
четыре семестра, проведенные им в Данцигском политехникуме, и
еще четыре – в высших школах механики Брауншвейга и Карлсруэ...»
[Манн, Т. Волшебная гора. – М., 2005. – С. 28–29, 48–49]

О заимствовании техник тела и непреднамеренных социальных

изобретений разными габитусами уже говорилось ранее. Сейчас же
следует подчеркнуть, во-первых, ускоряющиеся процессы размывания
границ внутри социального пространства в целом, расширение
возможностей социальной мобильности, следовательно, подвижности
структуры габитуса; во-вторых, массовое производство, развитие
информационных и коммуникационных каналов и средств, которые
унифицируют сами маркеры, техники тела, что зачастую приводит к
их стандартизации, а по сути – к размыванию социальных кодов.
В этом заключается одна из причин осложнения процессов
идентификации и самоидентификации как отдельных людей, так и
социальных групп.
Рассматривая габитус «интеллектуал», нельзя обойти вопрос о
его конкретно-историческом воплощении на русской (российской)
почве. Это станет темой следующей главы.

Вопросы для самоконтроля

1. Из какой среды «вырабатывается» габитус «интеллектуал»?
2. Что необходимо для того, чтобы стать носителем габитуса
«интеллектуал»?
3. Чем отличается властвование представителей габитуса «интеллек-
туал» от представителей габитуса «джентльмен»?
4. Какая социальная связь характерна для габитуса «интеллектуал»?
5. Как меняется статус знания в обществе?
6. В чем заключается отличие научного и обыденного знания?
7. Чем отличается позиция ученых в социальном пространстве?
8. По каким каналам научное знание проникает в общественные
сферы?
9. Чем объясняется различие диспозиций внутри социального поля,
образованного носителями габитуса «интеллектуал»?
10. Почему интеллектуалом нельзя родиться?
11. Чем объясняется различие в структуре капитала габитуса
«интеллектуал»?

208
208
12. Какова роль интеллигентов в обществе?
13. Какие их основные функции?
14. Как властвуют представители габитуса «интеллектуал»?
15. Что презентирует данный социально-исторический тип?
16. Как меняется восприятие и осмысление времени благодаря
деятельности интеллектуалов?
17. Могут ли представители габитуса «интеллектуал» оказаться вне
социального нормирования?
18. Какие специфические практики присущи габитусу
«интеллектуал»?
19. Как связаны практика классификации и социальный статус
представлений данного габитуса?

209
209
 ГЛАВА XI. РОССИЙСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Ключевые слова: бюрократия, гражданское общество, чин,

разночинцы, «кружковая интеллигенщина», народ,
подвижник, «пролетарий умственного труда», идеоло-
гизация, власть, догматизм, амбивалентность, соцреализм.

«Интеллигент – это человек с обостренным, прямо-таки

изнуряющим чувством совести» (Л. Андреев). Именно такой образ
интеллектуал приобретает в России. Однако это довольно упрощенное
видение.

ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА РОССИИ

КАК УСЛОВИЕ СПЕЦИФИКАЦИИ ГАБИТУСА «ИНТЕЛЛЕКТУАЛ»

Россия вступила на путь модернизации значительно позже

Запада – в XIX веке. Исторические, экономические, культурные
условия формирования габитуса «интеллектуал» в Российской
империи во многом отличались от тех, что были в Западной Европе.
Одним из решающих моментов приобретения габитусом
«интеллектуал» сугубо специфических свойств было отсутствие в
России гражданского общества, что, в свою очередь, обусловило
особенности взаимодействия социальных слоев и государства.
Государство как бюрократический аппарат, функциями которого
является поддержание баланса между различными общественными
силами и защита суверенных прав индивида на основе
зафиксированных (в законах и инструкциях) обязанностей, сложилось
в Европе как итог борьбы «третьего сословия»42 с дворянским
абсолютизмом. Поэтому носители габитуса «интеллектуал», многие
из которых сами входили в это сословие, оказались создателями
социальных норм. Их социальные практики и техники тела
презентировали позицию габитуса в социальном пространстве как
доминирующую.

42
«Третье сословие» – это городские жители, занимающиеся различными вида-
ми деятельности, зарабатывающие средства для существования как
физическим (ремесленным), так и интеллектуальным трудом. Значительную
часть его составляли люди так называемых свободных профессий – врачи,
литераторы и т. п.

210
210
 В России, во-первых, само «третье сословие» не было развитым,
никогда не имело силы для успешной борьбы с абсолютизмом
носителей габитуса «джентльмен» – дворянством; во-вторых,
сохранение крепостного права и патриархальной общины обусловило
совершенно иные пути индустриализации страны.
Она осуществлялась благодаря воле императоров. Например, развитие
металлургической промышленности на Урале купцами Демидовыми
было возможно потому, что указом Петра I к заводам были
прикреплены тысячи крестьян. Тем самым они оставались
крепостными, в отличие от лично свободных пролетариев Запада.
Поэтому формы управления на таких крупных производствах были
аналогичны существовавшим в деревенских общинах. Государство,
таким образом, стало единственным «субъектом», который
организовывал, упорядочивал общественную жизнь, а вовсе не рынок
(и буржуа) и не гражданское общество (свободные, автономные
индивиды), не социальные нормы, произведенные особой группой
людей – интеллектуалами.
Государство – это и есть общество, между ними нет разделения.
Такая государственная машина, стоящая над обществом и
пронизывающая все общество, превращается в саморегулируемый и
самовоспроизводящийся организм, главной функцией которого
становится поддержание и расширение самого себя. Места для
суверенного индивида в так организованной социальной системе нет.
Впервые попытка упорядочения и регулирования государственной
службы на новых основаниях (не по знатности, родовитости, а по
способностям и реальным результатам) была заложена в Табели о
рангах Петра I. Однако хорошая идея при ее реализации породила
тотальную бюрократизацию общества.

ТЕКСТ I
«Табель о рангах создавала военно-бюрократическую машину
государственного управления. Власть государства покоилась на двух
фигурах: офицере и чиновнике, однако социокультурный облик этих
двух кариатид был различным. Чиновник – человек, само название
которого производится от слова «чин». «Чин» в древнерусском языке
означает «порядок». И хотя чин, вопреки замыслам Петра, очень
скоро разошелся с реальной должностью человека, превратившись в
почти мистическую бюрократическую фикцию, фикция эта имела в
то же время и совершенно практический смысл. Чиновник – человек

211
211
жалования, его благосостояние непосредственно зависит от
государства. Он привязан к административной машине и не может
без нее существовать. Связь эта грубо напоминает о себе первого
числа каждого месяца, когда по всей территории Российской
Империи чиновникам должны были выплачивать жалование.
И чиновник, зависящий от жалования и чина, оказался в России
наиболее надежным слугой государства. Если во Франции XVIII века
старое судейское сословие – «дворянство мантии» – дало в годы
революции идеологов третьему сословию, то русское чиновничество
менее всех других групп проявило себя в революционных движениях.
Имелась и еще одна сторона жизни чиновника, определявшая его
низкий общественный престиж. Запутанность законов и общий дух
государственного произвола, ярчайшим образом проявившийся в
чиновничей службе, привели (и не могли не привести) к тому, что
русская культура XVIII – начала XIX века практически не создала
образов беспристрастного судьи, справедливого администратора –
бескорыстного защитника слабых и угнетенных. Чиновник в
общественном сознании ассоциировался с крючкотвором и
взяточником. Уже А. Сумароков, Д. Фонвизин и особенно В. Капнист
в комедии «Ябеда» (1776) запечетлевают именно такой стереотип
общественного восприятия. Не случайно исключением в
общественной оценке были чиновники иностранной коллегии, чья
служба для взяткобрателя не была заманчивой, но зато давала
простор честолюбивым видам. От служащих Коллегии иностранных
дел требовались безукоризненные манеры, хороший французский язык
(а в русском языке – ясность слога и изящный «карамзинский» стиль)
и тщательность в одежде. Гоголь, описывая гуляющих на Невском
проспекте, выделил именно этот класс чиновников: «К ним
присоединяются и те, которые служат иностранной коллегии и
отличаются благородством этих занятий и привычек. Боже, какие
есть прекрасные должности и службы! Как они возвышают и
услаждают душу! Но, увы! Я не служу и лишен удовольствия видеть
тонкое обращение с собою начальников». Далее Гоголь сообщает
читателю: на Невском проспекте вы «встретите бакенбарды
единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным
искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные,
как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной
иностранной коллегии. Служащим в других департаментах
провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к

212
212
величайшей неприятности своей, носить рыжие». Чиновник же
других коллегий, особенно подьячий, по выражению Сумарокова –
«кувшинное рыло», Гоголю рисовался в облике неопрятного существа
и безжалостного взяткобрателя. Капнист в комедии «Ябеда»
заставил хор провинциальных чиновников петь куплет:
«Бери, большой тут нет науки;
Бери, что можно только взять.
На что ж привешены нам руки,
Как не на то, чтоб брать?»
Гоголевский Поприщин («Записки сумасшедшего») рисует такой
портрет чиновника «в губернском правлении, гражданских и
казенных палатах»: «Там, смотришь, иной прижался в самом уголку
и пописывает. Фрачишка на нем гадкой, рожа такая, что плюнуть
хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой
вызолоченной чашки и не неси к нему: «это», говорит, «докторский
подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в
триста. С виду такой тихонькой, говорит так деликатно:
«Одолжите ножичка починить перышко», а там обчистит так, что
только одну рубашку оставит на просителе».
Русская бюрократия, являясь важным фактором
государственной жизни, почти не оставила следа в духовной жизни
России: она не создала ни своей культуры, ни своей этики, ни даже
своей идеологии. Когда в пореформенной жизни потребовались
журналисты, деятели обновленного суда, адвокаты, то они,
особенно в первые десятилетия после отмены крепостного права,
появлялись из совсем другой среды, в первую очередь из той, которая
была связана с церковью, с белым духовенством и которую
петровская реформа, казалось, отодвинула на второй план».
[Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре. – СПб., 1994. –
С. 26–27]

ТРИ СЛОЯ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ: ОСНОВНЫЕ

ЧЕРТЫ, ТЕХНИКИ ТЕЛА, СОЦИАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ

Значительный вклад в новую социальную группу – разночинцев –

внесло и дворянство. Именно эти люди стали носителями типичных
черт и получили общее название «интеллигенция».
В силу различия источников происхождения, личных биографий
и социальных обстоятельств жизни люди, которых можно

213
213
характеризовать как интеллигентов, представляют собой сложное
образование. Из него условно можно выделить три слоя, три лица
российской интеллигенции.
Первый – это наиболее близкий по своему содержанию к
западному типу «интеллектуал». Сюда входят люди, имеющие
хорошее, чаще всего университетское образование, живущие за счет
собственного интеллектуального труда, их социальные функции
заключаются в разработке общих норм в профессиональной сфере
деятельности и контроле за их соблюдением. Это довольно
представительный слой врачей, юристов, инженеров, профессоров,
учителей.
Второй – самый малочисленный – это те, кого можно назвать
религиозными и философскими мыслителями. Для них главным
делом жизни было создание картины мира вообще и социального
мира в частности, разработка мировоззренческих ценностных систем
и способов их воплощения в реальную общественную жизнь. Их
социальная активность преимущественно реализуется в теоретичес-
кой форме и оказывается не столько профессией, сколько призванием.
Культурный капитал обоих слоев в качестве центрального
элемента включает профессиональное (специализированное) знание,
которое производится этими же людьми. Другим важнейшим
компонентом являются нравственные ценности, обусловливающие
особые формы взаимоотношений как внутри данных групп, так и с
другими социальными группами. Вежливость, порядочность,
совестливость, преданность делу, владение социальными кодами
«высокой» культуры, литературный язык – это основные
составляющие интеллигентности не только как свойства, но и типа
отношений. Разумеется, степень интеллигентности и, соответственно,
практическое ее выражение варьируется, что определяет диспозиции
и конфигурацию социального поля.
В качестве иллюстрации к сказанному обратимся к образу жизни
двух чеховских литературных персонажей – носителей габитуса
«интеллектуал». Один – доктор Дымов из рассказа «Попрыгунья», о
котором его товарищ говорит так: «Умирает, потому что пожертвовал
собой... Какая потеря для науки!.. это, если всех нас сравнить с ним,
был великий, необыкновенный человек! Какие дарования! Какие
надежды он подавал нам всем!.. А какая нравственная сила!.. Добрая,
чистая любящая душа – не человек, а стекло! Служил науке и умер от
науки. А работал, как вол, день и ночь, никто его не щадил, и молодой

214
214
ученый, будущий профессор, должен был искать себе практику и по
началам заниматься переводами...»43. И другой доктор из рассказа
«Ионыч»: «Прошло четыре года. В городе у Старцева была уже
большая практика. Каждое утро он спешно принимал больных у себя
в Дялиже, потом уезжал к городским больным, уезжал уже не на паре,
а на тройке с бубенцами... Обыватели своими разговорами, взглядами
на жизнь и даже своим видом раздражали его. Опыт научил его мало-
помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с
ним, то это мирный, благодушный и даже не глупый человек, но стоит
только заговорить с ним о чем-нибудь несъедобном, например, о
политике или науке, как он становится в тупик или заводит такую
философию, тупую и злую, что остается только рукой махнуть и
отойти... Прошло еще несколько лет, Старцев еще более пополнел...
У него в городе огромная практика, некогда вздохнуть, и уже есть
имение и два дома в городе, и он облюбовывает еще третий...»44.
Доктор Старцев – это не столько интеллигент, сколько
интеллектуал. Ему не присуще стремление выражать, а тем более
бороться за интересы народа, он не находится в конфликте с властью,
но, тем не менее, он противопоставляет себя народу (обывателям),
поскольку его культурный капитал намного богаче. Он же
обеспечивает рост экономического и социального капиталов.
Третий слой – «интеллигенщина кружковая» (Н. А. Бердяев),
которая составляла основу революционного движения в России XIX –
начала XX века. Ядром культурного капитала здесь выступает
идеологически трансформированное знание. Поэтому, несмотря на
интерес к философии и науке, оно усваивалось поверхностно, только
в аспекте полезности, что рождало пренебрежение к глубокому
теоретическому исследованию, к истине. Отсюда возникало увлечение
позитивизмом, который наиболее соответствовал их мировоззрен-
ческим установкам. Можно вспомнить героя романа И. С. Тургенева
«Отцы и дети» Базарова. Для него высшем является только научное
знание, которое может принести пользу. Этот литературный персонаж,
представленный писателем в несколько утрированном виде, имел
множество реальных прототипов из различной среды. Белинский,
Писарев, Чернышевский – властители дум молодых современников, в
прямом смысле этого слова формировали нормы и образ жизни.

43
Чехов, А. П. Собрание сочинений. Т. 7. – М., 1956. – С. 75.
44
Чехов, А. П. Собрание сочинений. Т. 8. – М., 1956. – С. 332–227.

215
215
 Герои романа «Что делать?» определяли не только направления
мысли, но и техники тела данного слоя интеллигенции в середине
XIX века. Из мемуаров, писем видно, как меняется стиль жизни и
техники тела. Основным направлением здесь становится опрощение в
привычках, одежде, правилах взаимоотношений, укладе быта.
Исчезают корсеты и украшения из женской среды, фраки – из
мужской. Многие из мужчин начинают отращивать бороду, носить
длинные волосы, а женщины, напротив, стали коротко стричься. Друг
к другу обращались по фамилиям, поддерживая тем самым
антиромантическую, антисентиментальную, сугубо деловую основу
отношений. Место аристократического или буржуазного салона
занимает кружок. Это специфическая форма коммуникции, служащая
опять-таки утилитарной цели – выработке единообразия мысли,
чувствования и действия. Личностные отношения (влюбленность,
дружество, душевная привязанность и т. п.) считались пережитками и
поэтому осуждались. Это, однако, не столько свидетельство духовной
неразвитости, сколько презентация длинной социальной связи:
отношения складываются в этой среде благодаря посреднику –
революционной идеологии.
Знаменитое положение одного из представителей этого слоя
В. И. Ульянова (Ленина) о том, что моральным является то, что
служит делу революции, что полезно пролетариату, выражает суть
деформированной морали – еще одного важнейшего элемента
культурного капитала «кружковой интеллигенщины». Романтизация и
мифологизация народа (крестьянства или пролетариата) приводит к
тому, что социальная активность сводится исключительно к
специфической социальной практике – борьбе за политическую и
экономическую свободу, понимаемой как реализация справедливости.
На место поиска истины приходит борьба за правду, где допустимы
все средства. Так формируется характерная социальная практика
(корни которой обнаруживаются в деяниях Ивана Грозного и
Петра I) – неограниченное насилие как условие неограниченных
возможностей социального преобразования.

МЕСТО ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В СОЦИАЛЬНОМ ПРОСТРАНСТВЕ

Преобразовываться должна не только социальная система, но и

люди, в том числе сама интеллигенция. Она будет испытывать
двойное насилие – как в виде самодисциплинаризации, так и со

216
216
стороны политической власти. В результате родится уникальный
феномен – быть в гуще социальности и сохранять статус
надмирности. А. Блок, назвав крупнейшего русского философа
Владимира Соловьева рыцарем-монахом, «затронул самый нерв
понятия «интеллигенция» в российском ее варианте» (К. А. Свасьян).
Именно российская интеллигенция изобрела особую социальную
практику, позволяющую ей адаптироваться к условиям российской
действительности. Это практика исхода из повседневности
сложившейся профессиональной деятельности в иное пространство –
запредельное, надмировое. Такой исход (который мог осуществляться
и физически, например, уход Льва Толстого из Ясной Поляны) был
свидетельством разрыва в социальном поле, формирования иной
диспозиции, следовательно, приобретения другого места в нем.
Это особое место могло пониматься по-разному как самими
интеллигентами, так и представителями других габитусов. Поэт-
символист Зиннаида Гиппиус, например, трактует его так: «Ты пойми:
мы ни там, ни тут,/ Наше дело такое бездомное./ Петухи – поют,
поют,/ А лицо небес еще темное». А в понимании крестьянина – это
вообще-то бесполезный и даже лишний элемент, для власти
предержащих – «прослойка» с неясными социальными функциями, но
всегда вызывающая настороженность непредсказуемостью оценок и
поведения. А главное – своей установкой на самостоятельность,
самодеятельность, т. е. свободу.
Интеллигент в любой своей ипостаси – это всегда больше, чем
интеллектуал-профессионал. Некрасовское «поэтом можешь ты не
быть, но гражданином быть обязан» следует понимать именно в таком
контексте. Интеллигент как социокультурный тип не только
производит социальные нормы, упорядочивает социальный мир, он
еще является «голосом» других социальных слоев, объединенных
общим (типизированным) названием – народ. Однако зыбкость места
в социальном пространстве, неоднозначность восприятия как самими
интеллигентами, так и другими слоями общества вызывало
неоднозначную, порой полярную оценку народа. Причем крайности
могли существовать в сознании одновременно. Тургеневский Базаров,
видевший в народе только невежество, пьянство, воровство, тем не
менее, гордился своей связью с ним.
«Холодная усмешка скривила губы Базарова.
 Ну, насчет общины, – промолвил он, – поговорите лучше с
вашим братцем. Он теперь, кажется, изведал на деле, что такое

217
217
община, круговая порука, трезвость и тому подобные штучки... –
народ полагает, что когда гром гремит, это Илья пророк в колеснице
по небу разъезжает. Что ж? Мне соглашаться с ними? Да притом – он
русский, а разве я сам не русский?
 Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали!..
 Мой дед землю пахал, – с надменной гордостью отвечал
Базаров. – Спросите любого из ваших мужиков, в ком из нас – в вас
или во мне – он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с
ним не умеете»45. Чувствовать себя кровно-связанным с народом,
стремиться быть как народ, испытывать вину за его общественное
положение, бороться за его права и одновременно противопоставлять
себя ему, высокомерно мыслить свою значимость для народа,
присваивать себе мессионерские функции – главнейший маркер
российского варианта габитуса «интеллектуал», радикально
отличающий его от западного.
Показательной является дискуссия начала ХХ века внутри
представителей интеллигенции. В ней участвовали значительные
фигуры русской культуры – М. Горький (выходец из народа),
Д. Мережковский (дворянин, сын статского советника), Д. Овсянико-
Куликовский (правнук фаворита Екатерины II Григория Потемкина,
получивший образование в двух университетах), Р. Иванов-Разумник
(дворянин, получивший образование в Петербургском университете).
Тема дискуссии – суть интеллигенции и ее отношение с мещанством,
под которым понимались городские жители: «старые» и «новые»
бюргеры, буржуа и ремесленный люд, купечество. Несмотря на
различие взглядов, всех участников дискуссии объединяло одно –
разрыв интеллигенции и мещанства, их противопоставление как
носителей противоположных ценностных систем, жизненных
стратегий и исторических перспектив. Это означает, что содержание
культурного, социального и символического капиталов российской
интеллигенции амбивалентно. Отсюда амбивалентность социальных
практик и техник тела: постоянный надрыв в самоидентификации,
культурное творчество и самоуничижение, готовность к
самопожертвованию и к компромиссам.

45
Тургенев, И. С. Отцы и дети. Собр. соч. – М., 1954. – Т. 3. – С. 218, 214–215.

218
218
 ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ КАК ПРЕЗЕНТАНТ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПОХИ

Судьба интеллигенции в советский и постсоветский периоды

обусловлена типическими чертами российской вариации габитуса
«интеллектуал». В условиях тотального господства государства и
олицетворяющих его фигур политических вождей (от Ленина до
современных президентов) главнейшая социальная функция –
выработка социальных норм – уже не могла осуществляться вне
контроля государства. Свободомыслие как исключительная духовная
практика носителя габитуса «интеллектуал» произвела марксистско-
ленинскую идеологию, которая стала единственно возможной
легальной сферой творчества социальных норм. Осмысление роли
трудящихся в развитии общества обернулось догматизацией
исторической функции пролетариата как авангарда социального
прогресса и привело к переоценке места интеллигенции в социальной
структуре. Поскольку физический труд оказался важнейшей
социальной деятельностью, постольку интеллигенция в целях
самосохранения изобретает для себя особый маркер – она становится
«пролетариатом умственного труда». По сути это означало отказ от
главного – самостоятельности и индивидуальности. Пролетарий, даже
занимающийся умственным трудом, это всегда наемный работник.
Советский интеллигент нанят государством и служит государству.

ТЕКСТ II
«Теперь, поскольку и уму предстояло трудиться, дабы не
прослыть паразитом кормящего тела, можно было позаботиться о
вопросах его «трудоустройства». В условиях всеобщей
паспортизации и математически безупречного формализма прописки,
на фоне абсолютной коллективизации всего-что-ни-есть – от
домашнего очага и жизненных интимностей до политически зрелых
чувств – воистину страшной и подозрительной выглядела бы любая
инерция (по старинке) индивидуального самоопределения. Жизнь
должна была (ох, эта вечная должница жизнь!) мощным катком
пройтись по пережитку умственного бездорожья и разгильдяйства.
Идея творческих союзов, имевшая отношение к творчеству, как,
скажем, ЗАГС к любви, в каком-то смысле оказалась спасительной:
да оставит надежду всяк сюда не входящий! Прежде всего: поэт,
музыкант, художник, котировавшийся от века «божьей милостью»,
котировался отныне членским удостоверением (удостоверяющим,

219
219
стало быть, саму «милость божью»); в противном случае интерес к
его творчеству мог бы ограничиться исключительной компетенцией
милиции. Остроумие замысла, впрочем, сказывалось в другом: там,
где коллектив, там и руководство коллектива, а где руководство
коллектива, там прямая линия нажима со стороны более высокого
руководства. В итоге: голосуем – «за» и «против», но остроумнее
всего то, что «против» – во всех смыслах – оборачивалось уже
«против» воли коллектива (в ближайшей перспективе – народа),
который единогласно «за». Дальнейшая метаморфоза совершалась
по строгим канонам мифомышления: частное «против»
моментально персонифицировалось в единоличного «противника»,
так что можно было, скажем, быть «против» … завышенной оценки
горьковской «Девушки и смерти» или «против» расстрела
промпартии и тотчас стать «противником» мировой революции.
А карающий … меч революции не знал промахов.
Макс Шелер, немецкий философ ХХ века и создатель
философской антропологии, определил как-то человека одним трудно
переводимым немецким словом der Neinsagenkönner – по смыслу что-
то вроде мастера отказа, прирожденного отказчика, умельца на все
отказы. Таков, по мысли Шелера, «этот вечный протестант в
отношении всякой голой действительности». Сталинская
антропология конструировала диаметрально противоположный тип
человека: генетически безотказного. И первой ошеломительной
моделью этой антропологии должен был послужить коренным
образом реконструированный интеллигент».
[Свасьян, К. А. Мемориал... памяти или беспамятства? //
Освобождение духа. – М., 1991. – С. 129–130]

Конечно, не все представители дореволюционной

интеллигенции поддались подобной реконструкции. Многие просто
были уничтожены. Кто-то, находясь в состоянии внутренней
оппозиции, реализовывал практику ускользания, избирая такие
области деятельности, которые были максимально нейтральны по
отношению к господствующей идеологии. Например, для ученых-
гуманитариев таким характерным приемом было избрание областей
исследования древнерусской литературы, истории Древнего Востока,
ранней византийской живописи или мозаики и т. п. Расцвет
исследований в области истории философии и логики в 60-е годы ХХ
столетия также во многом обусловлен тем, что эти разделы были

220
220
наименее идеологизированы, что позволяло философам достаточно
свободно реализовывать свой творческий потенциал. Однако для
политической власти эти люди все равно оставались под подозрением,
поскольку они сохраняли главное – интеллигентность как презентант
самостоятельности, свободомыслия и социального творчества.
В условиях тотального политического господства такие качества были
неприемлемы, правом на них могла обладать только сама власть.
Духовное лидерство – вот в чем главная опасность интеллигенции для
любой политической власти, тем более для тоталитарной.
Однако основная масса интеллигенции, сформировавшейся уже
в советский период, представляла собой удачный результат
реконструкции. Ядром ее культурного капитала стали идеологически
трансформированное знание и моральные ценности. «Страна наша
сейчас гигантская лаборатория, где куются – новая мораль, новые
этические отношения и новая социальная человечность». Так писал в
1934 году Леонид Леонов, купеческий сын, а впосдествии советский
писатель, будущий академик, Герой Социалистического труда, депутат
Верховного Совета СССР, лауреат Государственной премии СССР.
Важнейшим механизмом, наряду с насилием, для власти стала
политика совращения и соблазна. Так, на проходивший в 1934 г.
I съезд писателей были потрачены огромные для того времени деньги –
300 тыс. рублей. Делегатам обеспечивалось трехразовое бесплатное
питание в ресторане по именным талонам. Это в то время, когда
только что закончился голод на Украине и существовала карточная
система распределения. Никто из делегатов не усмотрел в этом
несправедливости. Напротив, для них это было свидетельством их
значимости, подтверждением заслуг и уважения со стороны
государства. Это не случайно, поскольку история формирования
презентирована в диспозициях габитуса: большинство советских
интеллигентов были выходцами из крестьян и пролетариев. Образно
говоря, это современные разночинцы, которые собственными
усилиями заняли другое место в социальном пространстве. Это люди,
которых можно назвать «интеллигентами в первом поколении».
Стремление к изменению своего социального статуса (социального
капитала) воспроизводит амбивалентность установок: критичность по
отношению ко всему старому, к тому, из чего они выросли, и
догматизация вновь приобретенного знания и несомненность в
занимаемой позиции в социальном пространстве, очарованность и
прельщенность новизной. Отсюда произрастает характерная черта

221
221
практики «новоиспеченного» интеллигента – доктринерство, т. е.
некритическое следование какой-либо идее или учению. Такая
практика вообще присуща любому неофиту. Однако отличие данной
вариации заключается в том, что увлеченность закрепляется, учение
выпадает из сферы критики, превращается в догму. Поэтому
политически идеологизированное сознание и доктринерство – две
стороны одной медали. Усугубляется такое положение тем, что
советская власть действительно обеспечила многим людям
возможность получить образование, изменить свой статус, наработать
символический капитал в виде званий, должностей, лауреатства,
депутатства и т. д., и т. п. Поэтому многие из них искренно были
убеждены в истинности и абсолютности следуемой доктрины.
Другой важнейший фактор, определивший типические черты
советской интеллигенции, заключается в том, что к середине ХХ века
изменилась структура населения страны. В ней городское население
стало преобладать над сельским. Другими словами, укрепился
городской тип жизни, где преобладают длинные социальные связи,
индивидуализация и автономизация образа жизни, складываются
иные техники тела, устоялась бытовая сторона жизни. Приобретенные
огромными усилиями знания, социальный статус, экономический
достаток (отдельная квартира, гарантированная зарплата, дачный
участок и т. п.) формировали установки на сохранение и
приумножение достигнутого, т. е. соответствующие социальные
практики. Конформизм подавляющего числа советских интеллигентов
– это способ приспособления к жесткому политическому управлению,
адаптация к наличным социально-историческим условиям. Другой
социальной практикой был, как уже отмечалось ранее, уход в такие
области интеллектуальной деятельности, которые менее всего были
подвержены идеологизации, либо вообще отказ от романтически-
мессионерских установок на духовное лидерство. В этом случае
советский интеллигент становился западным квазиинтеллектуалом,
поскольку полностью измениться в существовавших политических
условиях и условиях идеологического диктата невозможно. Отсюда
проистекал такой отмеченный С. Жижеком феномен – противоречивое
единство знания и незнания. «Люди, принимающие предложенную
идеологией иллюзорную картину реальности, не слепнут – они
прекрасно знают о том, что происходит на самом деле и насколько
реальность противоречит идеологической конструкции. Но это знание
парадоксально сплетается с незнанием: они прекрасно осознают

222
222
действительное положение дел, но продолжают действовать так, как
если бы они не отдавали себе в этом отчета»46.
Искусство, которое является продуктом творчества
интеллигенции, передает не только «аромат» культурной жизни эпохи,
но и презентирует суть и специфические черты габитуса
«интеллектуал». Так, сложившийся тип искусства – социалистический
реализм – выражал характер культуры и советскую вариацию
габитуса «интеллектуал», носители которого были создателями этой
культуры в целом.

ТЕКСТ III
«Фасадничество, декоративность придают соцреализму
подчеркнуто театральный оттенок. Реабилитация фасада в
архитектуре в 1930-е годы совпала с восстановленными рампой,
кулисами в театре, рамкой станковой картины. Между рядовым
потребителем и искусством возникли парадные двери. Помещения,
где происходил контакт с искусством, становились все помпезнее,
напоминая дворцы, а фойе, интерьеры – роскошнее и занимательнее.
Искусство и жизнь должны были теперь быть разгорожены
достаточно непроницаемыми перегородками, но с каждой стороны
должно было происходить одно и то же. Пересекая рампу, рамку,
проходя сквозь фасад, зритель оказывался не в другом мире (как это
происходит при «пересечении» границы храма, иконы или
произведения «изящного» искусства), а в той же самой советской
действительности – с ее ударниками, героическими летчиками,
самоотверженными учеными, талантливыми письмоносцами,
свинарками и пастухами, которые в роскошных интерьерах
аналогичных дворцов культуры и санаториев пели, смеялись и любили.
С точки зрения обнажения двойничества искусства и жизни,
чрезвычайно показателен кинофильм Г. Александрова «Весна». Эта
тема раскрывается в нем через веселую путаницу двойников –
актрисы и ученой. Каждая из них побывала в роли другой, привнеся в
чужую идентичность свою собственную. Никто не заметил
подмены, игры, розыгрыша. Актриса побывала по ту сторону рампы
(«в жизни») в роли ученой, а ученая, перейдя границу киностудии,
провела время в мире искусства в роли актрисы. Актриса
очеловечивает и утепляет образ ученой, внося в него

46
Жижек, С. Возвышенный объект идеологии. – М., 1999. – С. 43.

223
223
женственность, а ученая интеллектуализирует актрису.
Возвращаясь на места, в результате всех перемещений обе
повышают свой статус: ученая совершает прорыв в науке, актриса
получает главную роль в театре оперетты. Опыты, которые
демонстрирует Никитина на публике, явно напоминают кино- или
театральное зрелище. Ей и аплодируют, как актрисе. Не случайно,
что героем ее любовного романа становится именно режиссер.
В последних кадрах обе они сливаются в образе одной женщины, в
котором исчезает граница между жизнью и искусством,
розыгрышем и действительным положением вещей. Не случайно, что
эта женщина – Любовь Орлова. Только ей удалось достичь в
советском искусстве такого высокого статуса: лучшей актрисы
(«ударница», «чемпионка», героиня кинематографического труда) и
идеальной советской женщины, образца для подражания.
Она принадлежала к элите сталинской системы, пользуясь всеми ее
благами публично и открыто, в то же время именно ей доверялась
честь воплощать на экране простых советских женщин. Она
излучала имидж Золушки, ставшей Королевой: обе ее ипостаси
поэтому должны были быть представлены наглядно. Многие ее
героини совершили головокружительную карьеру благодаря
художественным талантам (Анюта, Стрелка), так же как и она
сама, пройдя путь от опереточной актрисы второго состава до
звезды советского экрана и символа советской женственности.
Последнюю роль ей пришлось играть всю жизнь, никогда, даже в
быту, не выходя из нее. Вполне понятно, что за пределами
сталинской художественной системы, когда героический этап
классического соцреализма закончился, она должна была
символически умереть для кинематографа – основного поставщика
массовых имиджей».
[Круглова, Т. А. Советская художественность, или Нескромное
обаяние соцреализма. – Екатеринбург, 2005. – С. 335–336]

Другой период советской эпохи представлен в культовом фильме

конца 70-х годов «Москва слезам не верит», где главная героиня,
пройдя типичный тернистый путь советского интеллигента от
рабочего до директора фабрики, представлена прежде всего
женщиной, ищущей и обретающей свое счастье не на фабрике, не как
директор. Именно личная, приватная жизнь с ее типическими чертами
(квартира, машина, дружеское общение, любовные перипетии)

224
224
становится объектом внимания интеллигента-режиссера и миллионов
зрителей. Здесь также происходящее на экране отражает
происходящее в реальной жизни. Это тот же реализм, но с
«человеческим лицом». И именно это – типичное лицо советской
вариации габитуса «интеллектуал» на исходе советской эпохи.

Вопросы для самоконтроля

1. Каковы функции государства в России?
2. Почему в России не формируется гражданское общество?
3. Как связаны гражданское общество и габитус «интеллектуал»?
4. Опираясь на текст I, выделите характерные техники тела.
5. Кто такие разночинцы?
6. Что общего у российских интеллигентов и западных
интеллектуалов?
7. На какие слои и почему разделяются интеллигенты?
8. Какие социальные практики изобрели представители
интеллигенции?
9. Как диспозиции различных слоев интеллигенции связаны с их
местом в социальном пространстве?
10. Почему сознание многих представителей интеллигенции имеет
такое качество, как амбивалентность?
11. Как меняется культурный капитал советской интеллигенции?
12. Что общего у советского интеллигента и советского рабочего?
13. Какие каналы использует политическая власть для реконструкции
интеллигенции?
14. Любой носитель габитуса «интеллектуал» в Советском Союзе
может называться советским интеллигентом?
15. Что составляет ядро культурного капитала советского
интеллигента?
16. Какие социальные практики появляются у носителей габитуса
«интеллектуал» в советский период истории России?
17. Как складываются отношения интеллигенции и политической
власти в России?
18. Как можно охарактеризовать символический капитал советского
интеллигента?

225
225
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Изучение человека и общества может осуществляться с

различных теоретических и методологических позиций. Результаты
могут быть представлены разными моделями и описаны с помощью
различных терминов и понятий. Разумеется, ни один из этих подходов
и результатов не может претендовать на исчерпывающий и
единственно верный ответ на вопрос о том, что такое человек и
общество и в какой связи они находятся? Наличие различных
концепций, изменение их места и роли в познании, появление новых
идей, занимающих в определенный исторический период
доминирующее положение, – все это свидетельствует не только о
развитии познания, но и о постоянном преобразовании самого
человека и общества.
Предлагаемый в данном учебном пособии теоретико-
методологический подход к пониманию и описанию отношения
человека и общества базируется на идее наличия специфической
связи, присущей только социальному способу существования, а
именно презентативной связи. Тем самым открывается возможность
описать и изучить человека как носителя общественных структур,
претерпевающих исторические метаморфозы. Такой подход не может
ограничиваться ни теоретическим, ни эмпирическими данными
одного типа. Отсюда естественным образом возникает необходимость
обращения к различным областям не только социально-
гуманитарного, но и естественнонаучного познания, к использованию
их результатов. Таким образом, раскрывается место социальной
антропологии в структуре научного знания как междисциплинарной
области. Однако комплексность и многомерность социально-
антропологического описания и анализа как методологическая задача
может быть успешно решена только при условии четкого
представления базовых теоретических принципов. Таковыми в
данном случае являются принцип презентативности и принцип
социальной конструктивности. Именно поэтому основное внимание
сосредоточено на выявлении, описании, анализе техник тела,
социальных практик, капиталов как каналов образования конкретных
социально-исторических типов чувствования, поведения,
миропонимания. Они становятся для определенных групп людей само
собой разумеющимися способами организации их жизнеде-
ятельности.

226
226
 Прослеживая путь от ситуации зарождения габитуса до периода
его расцвета, а затем исчезновения или трансформации в другие
габитусы, мы получаем возможность изучить его в структурно-
функциональном, динамическом и конструктивном измерениях;
понять многообразие условий и причин, благодаря которым
возникает, а затем воспроизводится данный габитус; обнаружить
каналы взаимодействия носителей различных габитусов и раскрыть
способы их проникновения друг в друга; увидеть перспективы
существования конкретных социально-исторических типов,
следовательно, перспективы существования общества в целом.
Для современного общества вообще и для России в частности
социально-антропологические исследования чрезвычайно важны.
Они позволяют раскрыть презентативные связи социальной жизни,
где коммуникации, социальные институты, телесные техники,
социальные практики оказываются различными измерениями единого
процесса трансформации и модернизации особого существа –
общественного человека. Изменяющийся человек оказывается
источником возникновения новых социальных практик, новых форм и
способов организации жизни, новых социальных групп и структур.
Они, в свою очередь, оказываются условиями, которые обеспечивают
людям возможности самореализации, не задумываясь о том, как и
почему они чувствуют, оценивают, поступают именно так, а не иначе.
Это означает, что, несмотря на характерные для современности
динамичность преобразований всех сфер общественной жизни,
стирание границ между стилями жизни различных слоев населения,
интенсификацию социальной мобильности, сохраняются более или
менее устойчивые позиции в социальном пространстве, которые
выражаются в более или менее жестких иерархических системах. Тем
самым сохраняется заинтересованность в изменении или
стабилизации места в социальной структуре за счет ресурсов,
предоставленных различными видами капитала, и использования
наличных либо вновь изобретенных способов (техник и практик)
жизнедеятельности.
Таким образом, теоретико-методологический подход,
основанный на принципах презентативности и социального
конструктивизма, сохраняет свою актуальность и в эпоху так
называемого постмодерна, где происходящие перемены вносят новые
качества в общественную и индивидуальную жизнь. Следовательно,
содержание капитала, его структура не могут оставаться

227
227
неизменными, как не могут не трансформироваться и социальные
практики.
Уже известные исторические типы (крестьянин, буржуа,
пролетарий, джентльмен, интеллектуал) в новых обстоятельствах
также трансформируются. В этом нет, конечно, ничего
специфического. Такие трансформации габитусы, как это было
показано, претерпевали и раньше. Задача социально-
антропологического исследования сегодня заключается в выявлении и
описании тенденций этих трансформаций, порождаемых и
одновременно порождающих новые социальные практики и
структуры, новые непреднамеренные социальные изобретения.
К числу таковых, несомненно, относятся потребление, принявшее в
постиндустриальную эпоху совершенно особую форму – социального
института и специфической социальной практики со всеми
вытекающими из этого следствиями. Другим изобретением,
оказывающим решающее влияние на социально-пространственное и
социально-временное измерение бытия общественного человека и
презентирующим происходящие в нем изменения, становится
виртуальная реальность во всех ее конкретных вариациях.
Изучение этих и других социокультурных феноменов, их места и
роли в новых конфигурациях социального пространства, в рождении
специфических техник тела, модификациях капитала и появлении
соответствующих меняющимся условиям социальных практик как раз
и будет решением поставленной выше задачи – понять современного
человека в качестве презентанта постиндустриального общества, а это
общество – как носителя трансформаций самого человека.

228
228
 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Учебники, учебные пособия

1. Алексеев, В. П. Историческая антропология : учеб. пособие / В. П. Алек-
сеев. – М., 1979.
2. Барулин, В. С. Социально-философская антропология / В. С. Бару-
лин. – М., 1999.
3. Барулин, В. С. Социально-философская антропология. Человек и
общественный мир : учеб. пособие для вузов / В. С. Барулин. – М.,
2007.
4. Белик, А. А. Социокультурная антропология (историко-теоретичес-
кое введение) : учеб. пособие / А. А. Белик, Ю. М. Резник. – М., 1998.
5. Брысина, Т. Н. Социальная антропология / Т. Н. Брысина. –
Ульяновск, 2004.
6. Добреньков, В. И. Социальная антропология : учебник для вузов /
В. И. Добреньков. – М., 2012.
7. Добреньков, В. И. Социальная антропология : учебник / В. И. Доб-
реньков, А. И. Кравченко. – М., 2005.
8. Зельнов, И. Эволюционизм. Свод этнографических понятий и
терминов / И. Зельнов // Этнография и смежные дисциплины.
Этнографические субдисциплины. Школы и направления. Методы. –
М., 1988.
9. Козлова, Н. Н. Социально-историческая антропология : учебник /
Н. Н. Козлова. – М., 1998.
10. Кравченко, А. И. Социальная антропология : учеб. пособие для вузов /
А. И. Кравченко. – М., 2005.
11. Кром, М. М. Историческая антропология : пособие к лекцион-
ному курсу / М. М. Кром. – СПб., 2004.
12. Культурология : ХХ век : словарь. – СПб., 1997.
13. Культурология ХХ век : энциклопедия. – Т.1. – СПб., 1997.
14. Орлова, Э. А. Культурная (социальная) антропология : учеб. посо-
бие для вузов / Э. А. Орлова. – М., 2004.
15. Резник, Ю. М. Введение в изучение социальной антропологии :
учебно-методическое пособие / Ю. М. Резник. – М., 1993.
16. Столяренко, В. Е. Антропология – системная наука о человеке :
учеб. пособие для вузов / В. Е. Столяренко, Л. Д. Столяренко. – Ростов
н/Д., 2004.
17. Токарев, С. А. История зарубежной этнографии / С. А. Токарев. –
М., 1978.

229
229
18. Трубина, Е. Г. Социальная антропология / Е. Г. Трубина. –
Екатеринбург, 2003.
19. Шаронов, В. В. Основы социальной антропологии / В. В. Шаро-
нов. – СПб, 1997.
20. Ярская-Смирнова, Е. Р. Социальная антропология / Е. Р. Ярская-
Смирнова, П. В. Романов. – Ростов н/Д., 2004.

Монографии, статьи
1. Алексеев, В. П. Становление человечества / В. П. Алексеев. – М.,
1984.
2. Алексеев, В. П. Этногенез / В. П. Аексеев. – М., 1986.
3. Андреев, И. Л. Осторожно с «часами» истории / И. Л. Андреев //
Вопросы философии. – 1998. – № 9.
4. Арьес, Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке /
Ф. Арьес. – Екатеринбург, 1999.
5. Арьес, Ф. Человек перед лицом смерти / Ф. Арьес. – М., 1992.
6. Барулин, В. С. Российский человек в ХХ веке. Потери и обретение
себя / В. С. Барулин. – СПб., 2000.
7. Бергер, П. Социальное конструирование реальности. Трактат по
социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман. – М., 1995.
8. Бергер, П. Л. Общество и человек / П. Л. Бергер // Социо-
логический журнал. – 1995. – № 2.
9. Блок, М. Феодальное общество / М. Блок. – М., 2003. Т.1. Ч.1.
Кн.2: Условия жизни и духовная атмосфера.
10. Боас, Ф. Методы этнологии / Ф. Боас // Антология исследования
культуры. – Т. 1. – Интерпретация культуры. – СПб., 1997.
11. Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм.
Т.1. / Ф. Бродель. – М., 1977.
12. Брысина, Т. Н. Бытие человека в контексте феноменологической
методологии / Т. Н. Брысина // Теоретические и методологические
проблемы философской антропологии. – Ульяновск, 1993.
13. Бурдьё, П. Социальное пространство и генезис «классов» /
П. Бурдьё. – СПб., 2007.
14. Бурдьё, П. Социология социального пространства / П. Бурдьё. –
СПб., 2010.
15. Бурдьё, П. Физическое и социальное пространство / П. Бурдьё. –
СПб., 2007.

230
230
16. Бурнашев, К. Э. Хронотоп – ключ к познанию социального
пространства / К. Э. Бурнашев // Вестник Нижегородского универси-
тета им. Н. И. Лобачевского. – 2007. – № 2.
17. Буховец, О. Г. Социальные конфликты и крестьянская
ментальность в Российской империи начала ХХ века : новые материа-
лы, методы, результаты / О. Г. Буховец. – М., 1996.
18. Вебер, М. Протестантская этика и дух капитализма / М. Вебер //
Избр. произведения. – М., 1990.
19. Геннеп, А., ван. Обряды перехода. Систематическое изучение
образов / А. ван Геннеп. – М., 1999.
20. Гинзбург, К. Сыр и черви. Картина мира одного мельника,
жившего в ХVI в. / К. Гинзбург. – М., 2000.
21. Гирц, К. «Насыщенное описание» : в поисках интерпретативной
теории культуры / К. Гирц // Антология исследований культуры. – Т. 1. –
СПб., 1997. – С. 171–200.
22. Громыко, М. М. Традиционные нормы поведения и формы обще-
ния русских крестьян XIX в. / М. М. Громыко. – М., 1986.
23. Гумбольдт, В. О различии строения человеческих языков и его
влиянии на духовное развитие человечества [1830–1835] / В. Гум-
больдт // Избранные труды по языкознанию. – М., 1984.
24. Гумилев, Л. Н. Этногенез и биосфера Земли / Л. Н. Гумилев. – М.,
1997.
25. Гуревич, А. Я. Категории средневековой культуры / А. Я. Гуревич. –
2-е изд. – М., 1984.
26. Гуревич, А. Я. Проблемы средневековой народной культуры /
А. Я. Гуревич. – М., 1981.
27. Гуревич, А. Я. Средневековый мир : культура безмолвствующего
большинства / А. Я. Гуревич. – М., 1990.
28. Дарнтон, Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из
истории французской культуры / Р. Дарнтон. – М., 2002.
29. Доманин, А. Мечом и крестом : история духовно-рыцарских орде-
нов средневековья / А. Доманин. – Ростов н/Д., 2012.
30. Домников, С. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное
общество / С. Домников. – М., 2002.
31. Дэвис, Н. З. Возвращение Мартина Гера / Н. З. Дэвис. – М., 1990.
32. Дюркгейм, Э. Социология и социальные науки / Э. Дюркгейм //
Социология. – М., 1995.
33. Еремина, В. И. Ритуал и фольклор / В. И. Еремина. – Л., 1991.

231
231
34. Жаров, Л. В. Представление о детском теле в истории культуры /
Л. В. Жаров // Человек. – 2003. – № 1.
35. Жижек, С. Возвышенный объект идеологии / С. Жижек. – М., 1999.
36. Замятин, Д. Феноменология географических образов / Д. Замятин //
Человек. – 2001. – № 3.
37. Иванов, В. В. Категория времени в искусстве и культуре ХХ века /
В. В. Иванов // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. –
Л., 1974.
38. Иванов, В. В. Клод Леви-Стросс и структурная антропология /
В. В. Иванов // Природа. – 1978. – № 1.
39. История и антропология : междисциплинарные исследования на
рубеже ХХ–ХХI веков. – СПб., 2006.
40. Калверт, К. Дети в доме : материальная культура раннего детства,
1600–1900 / К. Калверт. – М., 2009.
41. Кассирер, Э. Опыт о человеке : введение в философию человека /
Э. Кассирер // Проблема человека в западной философии. – М., 1988.
42. Козлова, М. С. Эволюционная судьба homo sapiens / М. С. Козлова //
Человек. – 2000. – № 1.
43. Круглова, Т. А. Советская художественность, или Нескромное
обаяние соцреализма / Т. А. Круглова. – Екатеринбург, 2005.
44. Ле Гофф, Ж. Герои и чудеса Средних веков / Ж. Ле Гофф. – М.,
2012.
45. Ле Гофф, Ж. Другое Средневековье : Время, труд и культура
Запада / Ж. Ле Гофф. – Екатеринбург, 2000.
46. Лебина, Н. Б. Повседневная жизнь советского города : Нормы и
аномалии 1920–1930 годы / Н. Б. Лебина. – СПб., 1999.
47. Леви-Брюль, Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении /
Л. Леви-Брюль. – М., 1994.
48. Леви-Строс, К. Печальные тропики / К. Леви-Строс. – Львов; М.,
1999.
49. Леви-Строс, К. Первобытное мышление / К. Леви-Строс. – М,
1994.
50. Лондон, Д. Люди бездны / Д. Лондон // Сочинения. – М., 1954. – Т. 2.
51. Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции
русского дворянства (XVIII – начало XIX века) / Ю. М. Лотман. –
СПб., 1994.
52. Лурье, С. Культурно-антропологические факторы распада
крестьянской общины / С. Лурье // Человек. – 1992. – № 4.

232
232
53. Малиновский, Б. Научная теория культуры / Б. Малиновский. – М.,
1999.
54. Маркс, К. Тезисы о Фейербахе / К. Маркс, Ф. Энгельс // Собр. соч.
Т.3.
55. Медик, Х. Народ с книгами. Домашние библиотеки и книжная
культура в сельской местности в конце раннего Нового времени /
Х. Медик // Прошлое – крупным планом : современные исследования
по микроистории. – СПб., 2003. – С. 181–223.
56. Менталитет и аграрное развитие России (XIX–XX вв.) – М., 1996.
57. Мерло-Понти, М. От Мосса к Клоду Леви-Стросу / М. Мерло-
Понти // В защиту философии. – М., 1996.
58. Мид, М. Культура и мир детства / М. Мид. – М., 1988.
59. Милетинский, Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Милетинский. – М.,
1976.
60. Мифы древних славян. Велесова книга / сост. А. И. Баженова,
В. И. Вардугин. – Саратов, 1993.
61. Морган, Л. Г. Древнее общество, или исследование линий
человеческого процесса от дикости через варварство к цивилизации /
Л. Г. Морган. – Л., 1935.
62. Морено, Я. Л. Социометрия: Экспериментальный метод и наука об
обществе / Я. Л. Моренко. – М., 2001.
63. Мосс, М. Общество. Обмен. Личность : Труды по социальной
антропологии / М. Мосс. – М., 1996.
64. Нормы и ценности повседневной жизни: Становление социа-
листического образа жизни в России, 1920–1930-е годы. – СПб., 2000.
65. Овчинников, В. В. Сакура и дуб / В. В. Овчинников. – М., 2012.
66. Оссовская, М. Рыцарь и буржуа / М. Оссовская. – М., 1987.
67. Поршнев, Б. Ф. О начале человеческой истории (проблемы
палеопсихологии) / Б. Ф. поршнев. – М., 1974.
68. Поршнев, Б. Ф. Социальная психология и история / Б. Ф. Порш-
нев. – М., 1979.
69. Пропп, В. Я. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. –
Л., 1986.
70. Ратцель, Ф. Народонаселение / Ф. Ратцель. – СПб., 1896. – Т. 1.
71. Резник, Ю. М. Социальная антропология как научная дисциплина /
Ю. М. Резник // Социологические исследования. – 1997. – № 5.
72. Рэдклифф-Браун, А. Методы этнологии и социальной антро-
пологии / А. Рэдклиф-Браун // Антология исследования культуры –
Т. 1. – Интерпретации культуры. – СПб., 1997.

233
233
73. Рэдклифф-Браун, А. Структура и функция в примитивном
обществе / А. Рэдклиф-Браун. – М., 2001.
74. Семенов, Ю. И. Как возникло человечество / Ю. И. Семенов. – М.,
2002.
75. Социальная антропология на российской почве // Социс. – 1998. – № 3.
76. Сэбиан, Д. У. Голоса крестьян и тексты бюрократов: нарративная
структура в немецких протоколах начала Нового времени /
Д. У. Сэбиан // Прошлое – крупным планом : Современные
исследования по микроистории. – СПб., 2003. – С. 58–89.
77. Сэпир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии /
Э. Сэпиер. – М., 1993.
78. Тайлор, Э. Б. Первобытная культура / Э. Б. Тайлор. – М., 1989.
79. Тесля, С. Н. Опыт аналитики повседневного / С. Н. Тесля. – М., 1995.
80. Турухина, Е. А. Феномен телесности: Пролегомены социально-
философской рефлексии / Е. А. Турухина. – Саратов, 2008.
81. Финк, Е. Основные феномены человеческого бытия / Е. Финк //
Проблема человека в западной философии. – М., 1988.
82. Фрэзер, Д. Д. Золотая ветвь : Исследования магии и религии /
Д. Д. Фрэзер. – 2-е изд. – М., 1983.
83. Фуко, М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / М. Фуко. –
М., 1999.
84. Фукс, Э. История нравов / Э. Фукс. – М., 2010.
85. Хейзинга, Й. Осень средневековья / Й. Хейзинга. – М., 1988.
86. Хожение за три моря Афанасия Никитина. – Л., 1986.
87. Шэрнер, В. Символ и ритуал / В. Шернер. – М., 1983.
88. Элиаде, М. Космос и история. Избр. работы / М. Элиаде. – М.,
1987.
89. Элиас, Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и
психогенетические исследования / Н. Элиас. – М., 2001. – Т. 1–2.
90. Элиас, Н. Придворное общество : Исследования по социологии
короля и придворной аристократии, с Введением : Социология и
история / Н. Элиас. – М., 2002.
91. Энгельс, Ф. Происхождение семьи, частной собственности и
государства / К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр. соч. – Т. 21.
92. Юнг, К. Г. Архетип и символ / К. Г. Юнг. – М., 1991.

234
234
 Электронные ресурсы
1. Исмаилов, А. А. Социальное время: «старые» и новые подходы.
http://www.vestnik.mgimo.ru/fileserver/18/29_Ismailov.pdf
2. Лолаев, Т. П. Время и вечность в философии истории.
http://www.chronos.msu.ru/RREPORTS/chernysheva_svoystva.htm
3. Поликарпов, В. Время и культура.
http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/polikar/vrem.php
4. Право на Vuzlib.net. Свойства социального пространства.
www.pravo.vuzlib.net

235
235
 Учебное электронное издание

БРЫСИНА Татьяна Николаевна

СОЦИАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Учебное пособие

Редактор А. В. Ганина

Объем данных 7,78 Мб. ЭИ № 228.

Печатное издание
ЛР № 020640 от 22.10.97.
Подписано в печать 03.09.2013. Формат 60×84/16.
Усл. печ. л. 13,72. Тираж 100 экз. Заказ 825.
Ульяновский государственный технический университет, ИПК «Венец»
432027, г. Ульяновск, ул. Сев. Венец, д. 32.
Тел.: (8422) 778-113.
E-mail: venec@ulstu.ru
http://www.venec.ulstu.ru