Михаил Лифшиц - Что такое классика - 2023

Мих.
Лифшиц
Что такое классика?

Онтогносеология
Смысл мира
«Истинная середина»
Умозрение
Санкт-Петербург
2023
УДК 1/14; 008
ББК 87; 71
Л 64
Публикация В. М. Герман, А. М. Пичикян и В. Г. Арсланова
Лифшиц Мих.
Что такое классика? — 2‑е изд., испр. и доп. — Сост.: В. Г. Арсланов,
А. С. Лагурев, А. П. Ботвин; предисл.: В. Г. Арсланов, А. С. Лагурев,
А. П. Ботвин; коммент.: А. П. Ботвин, В. Г. Арсланов. — Санкт-Петербург:
Умозрение, 2023. — 608 с.
ISBN 978-5-6046524-3-5
В книгу вошли не публиковавшиеся исследовательские материалы

М. А. Лифшица (1905–1983). Основу онтогносеологии, которую разрабаты-
вал философ, составляет учение о разумности мира, убеждение в реальности
идеального, коренящегося в самом фундаменте бытия. Классика — это идеал
объективной действительности, включая природу, общественную жизнь,
экономику и, конечно, искусство, занимавшее в воззрениях М. А. Лифшица
центральное место.
Для научных работников, аспирантов и студентов, специализирующихся
в философии, эстетике и искусствоведении, всех интересующихся историей
русской культуры.
© Издательство «Умозрение», 2023

© Арсланов В. Г., составление,
предисловие, комментарии, 2023
© Ботвин А. П., составление, предисловие,
комментарии, 2023
© Лагурев А. С., составление, предисловие, 2023
Содержание
К читателю этой книги..............................................................................6

Предисловие ко второму изданию..........................................................32
Введение. О добре и зле...........................................................................37
Лекция «Добро и зло»
[вероятно, весна 1964 года . — Ред.].............................................................41
Глава первая. Ora pro nobis .....................................................................87
«Трагедия революции»
(папка № 248 «Ora pro nobis!»)....................................................................87
Лекция проф. Лифшица «Борис Годунов»
(19 декабря 1936 г.)........................................................................................118
К Пушкину......................................................................................................132
«Тоталитарность»
(Фрагменты из папок № 234–235 «Вокруг фашизма»)........................139
Фашизм. Опыты систематизации.................................................................................... 143
К возможному трактату о фашизме................................................................................. 145
Ad de Feli ce............................................................................................................................. 147
Гитлер против фашизма интеллектуалов...................................................................... 149
Глава вторая. Цикл и теория тождеств................................................ 156

Диалектика как история. Теория цикла.
Разум и свобода действия (фрагменты из папки № 4)........................158
К теории цикла и mesotes...........................................................................165
К теории тождеств. Принцип антитезы, искажения, демонизм
(фрагменты из папки № 3).........................................................................172
Глава третья. Георг Лукач...................................................................... 179
Легенда о «течении» и его судьба.............................................................183
Обоснование необходимости размежевания с Лукачем....................191
Франкфуртская школа и ее глупые нападки на Лукача (по существу
на марксизм). Нужно написать за Лукача...............................................198
Онтология Георга Лукача...........................................................................207
Лукач. Онтология.........................................................................................211
Ad Lukacs
«Онтология общественного бытия».........................................................216
Георг Лукач. Его эволюция........................................................................217
3
К онтологии. Разум и добро в истории. Против онтологии
в Лукачевском смысле..................................................................................224
Вопрос о моем расхождении с Лукачем.................................................228
К понятию «эстетического».......................................................................231
Лукач: антропоморфизация — дезантропоморфизация...................234
Легенда о Лукаче...........................................................................................237
Глава четвертая. Синхрония и диахрония........................................... 245
РАЗУМ
«Логическое» и «историческое»................................................................252
Генетическое отношение всеобщности. Тождество, подобие,
отражение, реализм......................................................................................254
Историческое и логическое с точки зрения гегельянства
и марксизма....................................................................................................265
Прогресс как развитие целого, «системы». История
и постоянство, тождество, вечность........................................................275
Глава пятая. Материализм и теория отражения................................. 283
Фрагменты из папки № 11.........................................................................286
Роль точки зрения, угла зрения, «установки»
Предмет и точка зрения...................................................................................293
Проблема субъекта и объекта....................................................................311
Онтология.......................................................................................................318
Материализм — теория отражения
(фрагменты из папки № 187).....................................................................321
Глава шестая. Судьбы марксизма и его развитие............................... 331
Глава седьмая. К онтогносеологии....................................................... 365
Объективная логика, структура, морфологическое развитие духа
(независимо от эмпирического Я). Объективность формы..............370
Обыденная жизнь. Alltagsleben — быт....................................................372
Метаморфоза сознания...............................................................................381
Явления и сущности....................................................................................383
«Примыкание»................................................................................................386
К истории самосознания............................................................................390
О том, что истина существует = Мировая линия
Папка № 239 «Истина»................................................................................401
К теории абсолютных ценностей: Истины, Совести, Красоты.......403
Один из вариантов диалектики для всех (самопознание
как плод ее). Красота, истина, добро.......................................................406
4
Глава восьмая. Проблема формы. Классика. Реализм....................... 425
«Форма. Реализм». Папка № 262...............................................................428
Форма и содержание....................................................................................441
Реализм............................................................................................................449
О двух полюсах реализма в применении к неполноте
рассудочной истины и полезности..........................................................474
«Важные философские проблемы»
(фрагменты из папки № 40).......................................................................487
Содержание и форма — история и система.........................................489
Глава девятая. «Смысл мира». Натурфилософия................................ 491
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13))
Разумность мира, «теодицея» и «абсурд». Эта сфера включает
в себя отчасти и Немезиду..........................................................................493
Кризис логодицеи, разумность мира и абсурд.....................................504
«Важные философские проблемы»: смысл мира
(фрагменты из папки № 40).......................................................................524
История и система. Historia aeterna .........................................................526
Цикл, фатальное искажение общественной воли...............................531
Дидро (фрагменты из папки № 130)
Дидро. Обратные силы...............................................................................540
Ступени истории материализма. Демонический либертинаж
и добродетельный материализм. Либертинаж объединился
с иррациональным бунтом, (…) то есть сильной страстью
(«энтузиазм» Локка и Шефтсбери)...........................................................544
Натурфилософия
(фрагменты из папки «Категории диалектики»)...................................546
Фрагменты из папки № 144 (2) «Отчуждение».....................................547
Фрагменты из папки «Varia».......................................................................553
Фрагменты из папки № 122.......................................................................554
Фрагменты из папки № 129 (а)..................................................................555
Фрагменты из папки № 25 «Онтогносеология»....................................567
Краткий список терминов и понятий.................................................. 569
Фотографии............................................................................................ 573
Указатель имён........................................................................................ 592
5
К читателю этой книги
Было время когда эпатировали мещанство желтой

кофтой. Мы будем эпатировать его классикой 1.
Постмодернизм эпатирует современное мещанство классикой, превра-

щая классику в мещанство. Мих. Лифшиц эпатировал авангард, противо-
поставляя ему подлинную классику, а она вызывает у «современности»
корчи, потому что переварить ее «современность» не в состоянии. Если
классика вернется в современный мир, авангард и постмодернизм ис-
чезнут как дурной сон. Так что такое классика? На этот вопрос призвана
ответить предлагаемая читателю книга.
Тот, кто взял ее в руки, стоит перед нелегкой задачей. От него потре-
буется не меньше усилий, чем при чтении Деррида или Делёза. Но Делёза
читают. Будут ли читать Мих. Лифшица? Ответ во многом зависит от того,
пойдет ли цивилизация к классике, «истинно среднему», или будет
брошена в крайность. Причем такую крайность, которая есть обратная
сторона презренной «золотой середины».
Книга составлена из неопубликованных материалов философа, эсте-
тика, искусствоведа Михаила Александровича Лифшица (1905–1983),
хранящихся в его обширном архиве, насчитывающем более 700 папок.
Даже предварительное знакомство с архивом заставляет сделать вывод,
что он — подводная, может быть даже главная часть творческого насле-
дия Лифшица. Михаил Александрович — фигура, хорошо известная
специалистам на родине и за рубежом 2, и в то же время, пожалуй, не было
в нашей послеоктябрьской истории мыслителя, более «сокрытого», чем
Лифшиц. О том, как оценивали его «по гамбургскому счету», можно
судить, например, по приводимому ниже письму А. Ф. Лосева, адресо-
ванному Лифшицу и его жене, Л. Я. Рейнгардт:
1
Мих. Лифшиц. Маргиналии на книге В. Б. Александрова «Люди и книги». — М., 1956.
2
См., например, большую статью профессора Лондонского университета С. Митчелла: Mitchell S.
Mikhail Alexandrovich Lifshits (1905–1983). // Oxford Art Journal. Oxford, 1997. Vol. 20. № 2.
6
К читателю этой книги 7
«Глубокочтимые Лидия Яковлевна и Михаил Александрович!

Я был до чрезвычайности обрадован получением от Вас юбилей-
ного приветствия. Но мне хочется поблагодарить Вас не только за это,
но и за то, что за сорок пять лет нашего знакомства с Михаилом Алек-
сандровичем я очень многому у него научился и продолжаю учиться
еще и теперь. Я считаю большой удачей своей жизни, что работал вместе
с Михаилом Александровичем в те годы, когда он выступал как основатель
советской эстетики и когда об этом предмете в нашей общественности
было весьма туманное представление. Хотя я и старше Михаила Алек-
сандровича, но продолжаю еще и сейчас многому у него учиться. И мне
кажется, что он сам знает, в каком отношении он был и сейчас является
для меня высоким образцом.
Прошу принять от меня искреннюю благодарность за память и за вни-
мание к моей далеко не всегда удачной работе.
Прошу принять от меня и от Азы Алибековны поздравления с на-
ступившим Новым Годом.
Искренне расположенный к Вам А. Лосев.

2.1. [19]79 г.» 1
Неожиданным счастливым событием своей жизни, которое помогло

ему выйти из творческого тупика, назвал всемирно известный мыслитель
Георг Лукач встречу с Мих. Лифшицем, который, кстати, был моложе
Лукача ровно на двадцать лет. «Прошло уже десять лет со дня нашей
первой встречи, — писал Лукач на своей книге, подаренной Лифшицу
в 1939 году, — которая не совсем случайно совпадает с началом моей но-
вой творческой деятельности. По поводу всего, что при этом возникает,
у меня такое же чувство, какое было у одного из современников Шекспи-
ра, писавшего ему: „Я хотел бы, чтобы все, написанное мною, читалось
в Вашем свете“. Прошу Вас, примите благожелательно и это создание, при
возникновении которого Вы также не остались безучастным» 2.
1
Письмо А. Ф. Лосева цитируется по подлиннику из архива Мих. Лифшица, папка № 392 «Из „Кни-
ги живота моего“», с. 50.
2
Цитата почерпнута из Архива Мих. Лифшица, папка № 224.
8 К читателю этой книги
Почему же Михаил Александрович не столь популярен у нас, как

А. Ф. Лосев, или Г. Лукач на Западе? Мне кажется, этому по крайней мере
две причины. Первая в том, что нам ещё предстоит «дорастать» до тех
проблем, которые занимали и волновали Лифшица. По свидетельству
А. Кондратовича, А. Твардовский шутил со своими сотрудниками по «Но-
вому миру»: «Думаете, он с нами, разговаривает, с дураками, — он только
с Вольтером может говорить, не меньше»1. Кстати, именно Лифшица Твар-
довский хотел сделать своим заместителем редактора журнала в 1958 году,
но партийное и литературное начальство (Д. А. Поликарпов и А. А. Сур-
ков) одновременно и единодушно выступило против, и заместителем
Твардовского стал А. Г. Дементьев. Твардовский никому не посвящал
своих стихотворений, единственное исключение — то, что было подарено
Лифшицу в день его шестидесятилетия в редакции «Нового мира»2.
Вторая причина — клевета, сопровождавшая Михаила Александрови-
ча на протяжении его жизни, начиная с тридцатых годов. Тогда Лифшиц
был духовным лидером журнала «Литературный критик», закрытого
постановлением ЦК ВКП(б) от 1940 года. Противники философско-
литературного «течения», возникшего вокруг этого журнала, обвиняли его
во многих грехах, посылая возмущенные письма И. Сталину и другим ру-
ководителям партии и правительства. В наши дни некоторые из этих писем
найдены в архивах и опубликованы, в том числе и то, на котором остались
пометки Сталина. Заглавие записки «Об антипартийной группировке
в советской критике», авторами которой были А. Фадеев и В. Кирпотин,
Сталин подчеркнул дважды. Выделил он в числе прочего и следующие
строки этого письма: «Всю советскую литературу „Литературный критик“
считает иллюстративной (то есть дидактической, второсортной) на том ос-
новании, что она пронизана политической тенденцией… В современной же
советской литературе Е. Усиевич (зав. отделом критики журнала. — В. А.)
поддерживает явления, выражающие разбитое буржуазное сопротивление
социализму. Поэтому для нее Андрей Платонов, автор „Впрока“, являет-
1
Кондратович А. Новомирский дневник. 1967–1970. М., 1991. С. 322.
2
Автограф см.: Твардовский А. Т. Стихотворения и поэмы. Л., 1986 (Б-ка поэта). С. 747–748; Что
такое классика? С. 320–321; наст. изд. (Фотографии).
ся самым талантливым советским писателем». Публикатор извлечений

из письма Фадеева и Кирпотина заключает: «Скрытые цитаты из этих
доносов можно найти и в некоторых публикациях 1939–1940 годов, что
свидетельствует о хорошей согласованности действий оппонентов „Ли-
тературного критика“. Но их авторам было важно донести свое мнение
до самых верхов, и не только донести, но и попытаться повлиять на ре-
шение. И им это удалось» 1.
После закрытия журнала «Литературный критик» Мих. Лифшиц
и примыкавший к «течению» А. Платонов не были арестованы, но ока-
зались выброшенными из общественной и литературной жизни. Лифшиц
практически нигде не мог печататься, пробавлялся случайными заработ-
ками; докторская диссертация, представленная Лифшицем в 1944 году,
была отклонена (несмотря на положительные отзывы на нее В. Асмуса
и Г. Лукача), и ученую степень доктора философии он получил только
через двадцать семь лет.
Но проблема не в том, что Лифшиц подвергался гонениям. Проблема
в том, что он не извлек из этих гонений никакой для себя пользы в после-
дующие либеральные годы советской власти. Даже моральный авторитет
он умудрился растерять после публикации своей статьи «Почему я не мо-
дернист?» (1966). Бывают, впрочем, люди, которым нравится всегда быть
в оппозиции. Мих. Лифшиц не принадлежал к их числу. В нем не было
и тени самолюбования, свойственного «мальчикам наоборот», вечным
оппозиционерам. Он искал понимания. Ибо из опыта своей жизни вынес
Идею, которая, правда, вместо популярности приносила неутихающую
ненависть к нему полузнаек. Перефразируя известные слова Ф. Бэкона,
можно сказать, что полузнание уводит от истины и только полное знание
приводит к ней. Однако невежественное полузнание чрезвычайно агрес-
сивно, оно испытывает испепеляющую ненависть к тем, кто способен
искать — и находить правду.
1
См.: Галушкин А. Андрей Платонов — Сталин — «Литературный критик» // «Страна филосо-
фов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 2000. С. 815–826.
Доносы на Лифшица в ЦК партии и другие властные учреждения, как недавно выяснилось при
изучении архивов, посылались и позднее, например, А. Дымшицем в 1960‑е годы.
На протяжении жизни, начиная с памфлета 1936 года «Стыдливая

социология» (написанного о вульгарной концепции М. Храпченко, став-
шего затем академиком-секретарем Отделения литературы АН СССР,
лауреатом Ленинской премии, Героем Социалистического Труда и проч.)
и вплоть до вышедшей посмертно книги «В мире эстетики», Мих. Лиф-
шиц вел борьбу с пустозвонством и двоемыслием в науке — теми бедами,
которые имели трагические последствия для нашей страны. Ни А. Лосев,
ни В. Асмус, ни другие крупные ученые советского времени не вступали
в открытую битву с этой многоголовой гидрой. Тогда как Мих. Лифшиц
следовал примеру Лессинга, который должен был очистить авгиевы ко-
нюшни современной ему псевдонауки для того, чтобы потом на подготов-
ленной почве могли прорасти зерна идей Канта, Шеллинга, Гегеля, Маркса.
Разумеется, ни Лессингу (которого ученые ничтожества травили всю его
жизнь, и умер он в безвестности и нищете), ни Лифшицу этого простить
не могли. Однако что осталось от оппонентов Лессинга в области филосо-
фии и эстетики? Противники Лессинга сохранились для потомства только
в его полемических работах, по известному выражению, как мухи в янтаре.
Признавая поражение, Лифшиц вместе с тем подводит итог своим
идеям в архивной заметке, датированной 1963 годом:
«Мой старый взгляд

Нужно делать более тонкий, более конкретный выбор.
Например: революцию следует предпочесть контрреволюции. Это —
крайний случай, для нас — непогрешимая аксиома. Ja, аbеr… 1
Ультра-левая революция быстро переходит в бонапартизм и контр-
революцию, более или менее последовательную. В прошлом она обычно
расчищала место контрреволюции традиционной, естественно вырастав-
шей на почве стихийного экономического развития.
Так же точно — не всё то, что на знамени своем пишет контрреволю-
ционные фразы и формулы — контрреволюционно и баста. Это относится
не только к Вандее и Кронштадту, из которых нужно делать выводы,
но и к целым духовным направлениям — романтизм, утопический со-
циализм, немецкая философия.
1
Да, но… (нем.).
Значит ли это, что истина лежит по ту сторону революции и контрре-

волюции? Вздор, вздор. Нужно делать более тонкий, более конкретный
выбор, а водораздел всегда есть.
Если это в более ранний период моей жизни было только теорети-
ческим „регулятивным принципом“, часто глубоко скрытым, то в наше
нынешнее время речь идет уже о выборе, который стоит перед народами,
о неотразимой, как вопрос жизни и смерти, практической проблеме.
(…).
Словом, выбор пути между апологетами Запада и внешними и вну-
тренними китайцами, при всем понимании того, что эта контроверза
не с неба валится, что выбор есть не формула, а движение.
Но более тонкий выбор и водораздел, а не эклектический синтез на за-
падный лад, хотя и не дубовая антитеза на восточный».
Да, весь мир сегодня стоит перед выбором: либо массовый терроризм,
либо западный либерализм, который этот же терроризм порождает. Зам-
кнутый круг? Безусловно. И для размыкания его банальностями типа
«нужно ч то-то третье» — не отделаешься. Что из себя представляет ис-
комое «третье», истинная середина? Она, по мнению Лифшица, прямая
противоположность усредненности типа «ни рыба, ни мясо».
На протяжении жизни философ работал над тем, что он называл «Он-
тогносеологией» — темой, имеющей самое непосредственное отношение
к проблемам классики и классического в искусстве, обществе и природе.
«Возможно, — писал он Лукачу, — что мне придется оставить это в афо-
ристической форме. Мне ч ем-то неприятен этот путь, ибо на роль марк-
систского Ницше или Хайдеггера я претендовать не хочу. Боюсь только,
что на строгую систематику уже не осталось времени» 1. К оформлению
системы своих взглядов Лифшиц приступил тогда, когда для этого у него
действительно не осталось времени — в 1980‑е годы.
Каким предстает Мих. Лифшиц для тех, кто знакомится с его ар-
хивом? Мы не обнаружим в нем следов двойной жизни — Лифшиц,
1
Из письма Г. Лукачу от 16.XI.1970 года. — Архив РАН, архив М. А. Лифшица, папка № 227. Опу-
бликовано в кн.: Мих. Лифшиц и Д. Лукач. Переписка. 1931–1970. М., 2011. С. 135.
публиковавший свои произведения при советской власти, и Лифшиц,

писавший «для себя», не опасаясь глаза цензора, — один и тот же 1.
И все-таки «архивный» Лифшиц во многом неожидан. Читатель знает
его как «обыкновенного», по признанию самого философа, марксиста.
Но из материалов архива мы узнаем, например, что Лифшиц видит свою
«онтогносеологию» в некотором и весьма важном смысле более близкой
идеям Хайдеггера и Гартмана, чем «онтологии общественного бытия»
своего друга и единомышленника Георга Лукача 2. При этом Лифшиц
остается принципиальным противником Хайдеггера и многих влиятель-
ных направлений современной западной мысли, считая ее ответственной
за поворот умов к реакции. Защита реализма в искусстве соединяется
у Лифшица (вполне естественно, а не эклектически) с утверждением, что
реализм мирового искусства, возможно, дошел до своего предела к концу
XIX века — предела не натуралистического, а условного изображения.
Лифшиц, будучи бескомпромиссным критиком авангарда, заявляет, что
в основе искусства лежит парадокс, казус, то есть нечто внелогическое
и даже неразумное. И совсем уже парадоксальны многие идеи натурфи-
1
Хотя опасаться были основания. Например, в недавно опубликованном письме руководителя
Союза писателей В. П. Ставского редактору «Правды» Л. З. Мехлису, датированном 1937 годом,
обращается внимание на «ошибки, с одной стороны, “вульгарных социологов”, а с другой стороны
тов. из группы “Литературного критика” (особенно тов. Лифшица)» — см. сборник документов:
«Счастье литературы». Государство и писатели. 1925–1938. М., 1998. С. 238.
Позднее, во время идеологической кампании 1954 года, Лифшица причисляли к людям, «враждеб-
ным марксистско-ленинской теории», например, на страницах «Литературной газеты» за 15 июня
1954 года. После вхождения друга и единомышленника Лифшица Георга Лукача в венгерское пра-
вительство Имре Надя в 1956 году нападки на Лифшица со стороны официального «советского
марксизма» возобновились. Они не прекращались и в последние годы жизни философа, и после его
смерти. Разумеется, сегодня Мих. Лифшица обвиняют уже не во враждебности марксизму-ленинизму,
а в прямо противоположном грехе — хотя и то, и другое можно было услышать (в разное время,
конечно) из одних и тех же уст. Доктор философских наук А. Гулыга в уже перестроечном 1987 году
пожурил редакцию журнала «Вопросы философии» за совершенную ею, по его словам, «ошиб-
ку»: «...зачем печатать сырой материал, — заявил он по поводу публикации статьи Мих. Лифшица
“Об идеальном и реальном”, — и выдавать идеализм за материалистическую диалектику?» — см.:
Вопросы философии. 1987. № 8. С. 60; Гулыга А. Уроки классики и современность. М., 1990. С. 25.
Более подробно см. об этом: Арсланов В. За что казнил Михаил Булгаков Михаила Александровича
Берлиоза? // Вопросы литературы. 1989. № 8; Он же. Драма в семье Спиридона (Идеи «течения»
1930‑х годов в контексте творчества А. Солженицына) // Новое литературное обозрение. 1994. № 7.
2
См. главу третью настоящего издания.
лософии Мих. Лифшица: о возможности влиять до известной степени

на прошлое, о том, что материя в определенном смысле появляется после.
После чего, после идеи? Как это совместить с защитой Мих. Лифшицем
философского материализма и теории отражения?
Примеры подобного рода можно множить. Но важны не видимые
противоречия и странности в высказываниях Лифшица, важно то, что
они приведены у него в систему взглядов, и эта система, оставаясь до сих
пор практически неизвестной читателю, представляет главный интерес
и научную ценность. И не только научную.
Как следует из названия настоящей книги 1, она посвящена эстетиче-
ским проблемам. Однако эстетическая точка зрения всегда была харак-
терным для Мих. Лифшица способом анализа реальных противоречий
времени. Книга, предлагаемая вниманию читателя, — не только эстетика,
но и философия, рассматривающая основные проблемы бытия, в том
числе и в первую очередь вопрос о его смысле. О духе и материи. Это
философия природы (натурфилософия) и философия истории. От начала
до конца книга пронизана мыслью о судьбе России, ее месте в мировой
цивилизации, ее роли в отношениях между Западом и Востоком, трагедии
послеоктябрьской истории. И все эти многообразные проблемы, повто-
ряю, приведены автором в логическое единство — философскую систему.
В чем же заключается главная идея? Понимая всю сложность рекон-
струкции системы Мих. Лифшица 2, попытаемся наметить хотя бы ее
контуры. Она — одновременно продукт духовной ситуации эпохи и ответ
на нее. И потому предварительно необходимо сказать несколько слов
о реальных обстоятельствах времени.
Мы устали от крайностей. Страна хотела в период горбачевской пе-
рестройки и после нее покоя, «нормального» развития, возвращения
в ту «естественную» историю, из которой она «выпала» в 1917 году.
И что же? Нас бросило в другую крайность. По крайней мере, на се-
1
Оно дано, впрочем, составителем.
2
Напоминаем читателю, что мы имеем перед собой классический вариант non finito: большей ча-
стью книга составлена из заметок по случаю, афоризмов, одним словом, того, что сам Мих. Лифшиц
именовал varia (разное).
годняшний день это так. На горизонте все более отчетливые очертания

приобретает призрак шовинизма, черносотенства, монархизма. Все воз-
вращается на круги своя?
История циклична. Это было понятно не только Шпенглеру, но и мно-
го раньше него, например, Джамбаттиста Вико, не говоря уже об антично-
сти. И все-таки идея поступательного, то есть прогрессивного, развития
тоже не ложна. Как совместить эти крайности? И можно ли вырваться
из порочного круга, прорвать страшный цикл?
Полагаю, что многим, прочитавшим эти первые фразы, стало скучно.
Мол, опять нам, наверное, попытаются всучить очередной рецепт «спа-
сения мира». — Во-первых, это в лучшем случае наивно, как и всякое
мессианство. Во-вторых, просто-напросто старо: современная мысль
ушла далеко не только от классики, но и от ее отрицания — модернизма.
Мы выскочили из этого порочного круга метафизики. Иначе говоря,
благополучно прорвали цикл?
Мне кажется, утверждать это было бы слишком категорично и само-
надеянно. Да, современный интеллектуальный мир крайне скептичен
по отношению к какой-либо претензии на обладание абсолютной исти-
ной. Малейшие признаки «поучения», не говоря уже о позе пророка,
вызывают инстинктивное отталкивание. Но разве вы не замечаете,
что на другом полюсе растет жажда слепой веры, поклонения и безус-
ловного подчинения новым пророкам? Вы можете сказать, что вам нет
никакого дела до безумцев и пусть «тоталитарными сектами», совер-
шающими преступления, занимается полиция. Это ваше безусловное
право. Но чем больше вы углубляетесь в свой скептицизм, тем больше
мир раскалывается на полюсы и растет напряжение между ними. Это
факт, отрицать который трудно. Даже в чисто интеллектуальной сфере
можно при желании заметить ту же закономерность. Обратите внима-
ние, например, на расцвет и буйный рост самых грубых, в сущности,
вульгарно-социологических схем в современном западном (и не только
западном) искусствознании. Феминизм видит в классическом искусстве
Возрождения торжество фаллического принципа, связывая его напрямую
с развитием капитализма в Европе — этой конкретной общественно-
экономической формы господства мужчины над женщиной. И — ниче-

го: подобный «дискурс» вполне допустим в среде самой утонченной
элиты, его сторонники, вне всякого сомнения, приняты в «приличное»
общество 1. А вот речь к акого-нибудь искреннего поклонника Гегеля про-
звучит в нем, по крайней мере, странно. Слушатели переглянутся между
собой, пожмут плечами — или просто вас демонстративно не заметят. Как
не замечают Лифшица, этого «последнего марксиста»2 и, в не меньшей
степени, последнего гегельянца.
Если бы Лифшиц просто придерживался принципа полярности и свя-
занного с ним цикла, то греха в этом обнаружено не было бы. Грех видят
в другом, в вопросе: а мы-то с вами, наблюдатели современной полярности
мира и его цикличности, стоим вне этого цикла или тоже, вольно или
невольно, включены в него? И какую роль при этом объективно играем?
Подобные вопросы, если они всерьез поставлены и честно продуманы
до конца, совершенно неуместны и «неприличны» в так называемом ин-
теллектуальном обществе. Как и во всяком другом. Вы видели, наверное,
торговца, который искренне возмущен действиями милиции на рынке.
И он, возможно, до известной степени прав, потому что милиция порою
сама нарушает закон. Во всяком случае, гнев торговца вполне понятен
в среде его товарищей и охотно разделяется ими. Но точно так же и мили-
ция имеет основания считать себя стороной правой, защитницей вечных
принципов справедливости и абсолютной истины. Что из этого следует?
По мнению Карла Мангейма, одного из основателей «социологии
знания», это говорит о том, что абсолютной истины вообще нет. И только
свободно парящая над общественными интересами интеллигенция, созна-
ющая относительность всех истин мира, может быть избавлена от иллюзии
«ложного сознания». Но при каких условиях? Если она поднимается над
интересами своего слоя и обретает способность видеть ситуацию в целом.
А это, в свою очередь, предполагает возможность постижения абсолютной
истины. Опять цикл, порочный круг! Похоже, он демонически преследует
1
Феминизм как идеологическое течение — неотъемлемая часть постмодернизма.
2
Что, впрочем, на Западе не считается грехом: марксизм узаконен среди философов и искусство-
ведов на тех же правах, как, например, и фрейдизм.
нас не только в реальной жизни, но и тогда, когда мы заглядываем дальше

собственного носа. Впрочем, ничего удивительного в том нет. Крайности,
как известно, сходятся, противоположности тождественны, а это и есть
иное выражение идеи цикла и принципа поляризации.
Например, вы задаетесь вопросом: имеет ли мир смысл, разумен ли
он? И сразу становитесь вне игры, если отрицаете присутствие разума
в действительности, пусть этой действительностью будет только ваша
собственная голова. В конце концов, если голова, так сказать, в принципе
неразумна, то как она вообще может судить о разумности или неразумно-
сти чего-либо? Но если вы признаете разумность хотя бы той части мира,
какой является человеческая голова, то это вызывает следствия, которые
ко многому обязывают. Во всяком случае, при последовательном прове-
дении этого принципа определенной и весьма значительной близости
к гегельянству трудно избежать. Деконструктивизм Деррида или вообще
постмодернистское мышление решает вопрос радикально и просто: он
выносится за скобки как метафизический. Но едва ли эту игру можно
назвать вполне честной. Я вовсе не хочу сказать, что Деррида — интеллек-
туально нечестный человек. Напротив, по моему убеждению, он гораздо
честнее тех, кто слишком поспешен в утверждении разумности бытия,
кто провозглашает, что истина есть и жить надо честно, в соответствии
с ней, — вместо того, чтобы со всей ответственностью рассмотреть сло-
жившуюся ныне ситуацию.
Итак, в принципе отрицать возможность разума в мире, в какой-либо
его части — нелепость. Хотя бы уже потому, что, отрицая такую разум-
ность, вы претендуете на исчерпывающее, полное, абсолютное суждение
о мире в целом. Становитесь в позу пророка или мессии, но только с от-
рицательным знаком. И едва ли негативное мессианство лучше того, что
претендует на разумное объяснение действительности. Крайности опять
сходятся, как два полюса, как плюс и минус, образуя логический круг.
Это очень старая проблема, одна из вечных тем мировой философии.
Кстати говоря, могут ли быть к огда-нибудь решены вечные проблемы?
Если могут, то они вовсе не вечные, а чисто локальные, частные, то есть
случайные и необязательные. Значит, в принципе ответить на них нельзя?
Но тогда какие же это проблемы — это, скорее, химеры, подобные про-

блеме круглого квадрата, которые нужно вымести из сознания, как меша-
ющий логическому мышлению сор. Но о чем же тогда мыслить, только
о случайном и необязательном, о пустом? Опять тождество и опять круг.
Какую бы проблему мы ни рассматривали, мы везде на этот круг на-
тыкаемся. Может быть, уже довольно примеров, но позволим себе еще
один, возвращаясь к тому, с чего начали наш разговор, — к реальной си-
туации времени. Совсем недавно наша либеральная мысль открыла для
себя истину о большевизме. Конечно, она была известна много раньше,
например Плеханову. На страницах этой книги вы найдете достаточно
подробное воспроизведение Мих. Лифшицем следующей схемы. Ок-
тябрь был безусловным забеганием вперед, причем в масштабах, прямо
пропорциональных отсталости страны и ее объективной неготовности
к социализму. Забегание неизбежно породило насильственность револю-
ции — то, что Лифшиц назвал «просвещенным деспотизмом» идеологов.
Этот деспотизм в свою очередь неизбежно перерастает в деспотизм уже
непросвещенный, в тиранию аппарата, тиранию худших, которые физи-
чески устраняют «идеологов», как это было во всех предшествующих
социальных революциях. Процесс поддерживается энтузиазмом снизу,
вначале спонтанным, а затем искусственно подогреваемым и раздуваемым
негодяями, удерживающими свою власть любой ценой. Затем неизбежное
крушение иллюзий, общий, в том числе экономический, упадок, и народ
снова загоняется, как пишет в своих заметках Лифшиц, в «старый хлев».
Круг замыкается.
Повторяю, что все это в общем было известно задолго до Лифшица
и даже Плеханова — например (о чем пишет Лифшиц) просветителям.
Наши «демократы» (теперь, правда, они предпочитают именовать
себя «правыми либералами») добавили к известной схеме следующее:
«порочный круг» Октябрьской революции можно было бы избежать,
не вмешайся в дело большевики. Все шло хорошо, но пришел Ленин,
изменил насильственным путем естественный ход истории, и вот вам все
беды и несчастья современной России! Одним словом, мы — печальное
исключение, «пробел в общем порядке разумения». Однако последние
слова были сказаны почти за столетие до Ленина и Октября. Выходит,

если прав Чаадаев, Октябрь для России — продолжение присущей ей
на веку судьбы «выпадения из истории».
Впрочем, любая революция есть «выпадение», эксцесс. Но без этих
«выпадений» нельзя представить историю Европы. Да и всего мира тоже,
недаром эра либерализма, якобы окончательно покончившая с револю-
циями, была воспринята как блаженный «конец истории».
Если хотя бы познакомиться с реальными условиями, предшествую-
щими революциям, то легко понять, что эти эксцессы были по-своему
вполне закономерными. Перегрейте пар в котле — он взорвется. Алек-
сандр II не мог освободить крестьян иначе, чем он это сделал. А сделал
так, что последующий взрыв оказался абсолютно неизбежным. Значит,
как все было, так и должно было быть. История не знает сослагательного
наклонения. Хотим мы этого или не хотим, но естественно и неизбежно
Россия взорвалась в 1917 году, затем точно так же естественно и неиз-
бежно пришел Сталин. Его тирания — такая же необходимость, как и все
остальное, что было в истории.
Когда эта мысль прозвучала в период перестройки, мнение отечествен-
ных либералов разделилось. Многие из них приняли ее в штыки. А другие
резонно рассудили, что идея эта вполне либеральная и политически очень
даже для либералов полезная. Если неизбежен Сталин, то неизбежен
и Ельцин. Неизбежна ваучерная приватизация в той форме, в какой она
была произведена в России. Неизбежно и оправдано обнищание народа,
чеченская бойня, неизбежен и Пиночет, если события будут развиваться
угрожающим для власти «новых русских» денег образом. Тем самым
идея фатализма в истории развязывает руки хозяевам положения: все,
что они сделают, необходимо, ибо иного не дано.
В идеологии современного российского (и не только российского)
правого либерализма идея фатальности («все неизбежно в истории»)
соединяется с прямо ей противоположной — в истории есть эксцессы
(революции), которые случайны, ничем не оправданы, представляют со-
бой абсолютное зло, которого любыми путями нужно и можно избегать.
Два полюса либерализма так же тесно связаны между собой, как лицевая
и оборотная стороны медали, как плюс и минус в математике. Однако

либералы не сознаются в том, что их мышление антиномично, они не хотят
признать, что оно представляет собой тождество противоположностей,
причем тождество «дурное». Иначе они столкнулись бы с проблемой
Канта: антиномия неразрешима, ибо каждое из утверждений столь же
справедливо, как и ему противоположное. Следовательно, Октябрь был
абсолютной неизбежностью для России, равно как и выпадением из об-
щего хода мировой истории.
Тождество противоположностей в мышлении либералов «дурное»
потому, что оно ими не осмыслено со всей честностью и прямотой, как
это сделал Кант, а лукаво спрятано, затемнено и подменено элементарной
эклектикой. Когда им нужно оправдать ваучерную приватизацию, они
говорят, что история не знает сослагательного наклонения. Когда они
ведут пропагандистскую кампанию против большевизма и революции
как таковой, то, оказывается, в истории могут быть досадные провалы,
уходы с прямого пути, которые вовсе не являются неизбежностью, ибо
ответственность за них несут если не исключительно, то главным образом
революционеры. И эта эклектика, образующая основу всякой «реальной
политики», именуется «здравым смыслом».
С либерализмом у Лифшица давние счеты. Но мы сейчас не касаемся
его полемики с либерализмом и просто отсылаем читателя к хорошо
известным полемическим статьям Михаила Александровича 1. Нас сей-
час интересует центральная для философии Лифшица проблема цикла,
поляризации и тождества крайностей.
Итак, уйти от тождества противоположностей нельзя. Но есть разные
противоположности и разные тождества. Одна противоположность по-
рождает другую, революция — контрреволюцию. Но контрреволюция
контрреволюции рознь. В тридцатые годы Лифшиц выдвинул идею «ве-
ликих консерваторов человечества», какими были Гераклит, Аристофан,
1
Это прежде всего «Либерализм и демократия» (1968) и книга «В мире эстетики» (1985), хотя
война с либералами (вернее, теми «яростными фанатиками», которые были духовными отцами
нынешнего либерализма) начата Лифшицем много раньше — еще в 1930‑е годы и была продол-
жена в 1950‑е, сразу, как только для этого представилась возможность после смерти Сталина (см.
его статью в «Новом мире» № 2 за 1954 год «Дневник Мариэтты Шагинян»).
Шекспир, Вальтер Скотт, Бальзак, Гегель. Создатели грандиозных фило-

софских идеалистических систем Платон и Гегель — наследники, по мысли
Лифшица, «проигранных революций». Идеализм — преувеличение,
крайность. Однако идеализм Платона и Гегеля не только в определенных
обстоятельствах оправданная крайность, но и прогрессивная. Из этого
вовсе, конечно, не следует, что всякая крайность хороша. Одно дело кон-
серваторы Гегель и Бальзак, и совсем другое — Шатобриан или Бердяев.
Гегель противник революции потому, что она переросла в крайность,
которая уничтожила или грозила уничтожить практически все положи-
тельные завоевания революции. В этом смысле он наследник проигранной
революции. Шатобриан, напротив, противник революции потому, что
она устранила политическую и экономическую власть аристократии,
породила технический прогресс и демократию.
«Теория тождеств» Лифшица имеет своей целью прежде всего раз-
личение (distinguo) 1 принципиально разных видов единства противопо-
ложностей. Этим его концепция качественно отличается не только от со-
временного либерализма, от популярного у нас и на Западе М. Бахтина,
но и от концепции гегелевской (в последней различие, о котором идет
речь, намечено, но не проведено с достаточной последовательностью).
Неразличение двух типов контрреволюции — условно говоря, «гегелев-
ской» и «шатобриановской» — привело в конечном счете современную
Россию к глубокому кризису.
«Средний путь» правых либералов, равно как и большинства оп-
позиционных им политических сил, оказался дорогой к крайностям
1
Я различаю (лат.). «В старые времена споры ученых должны были совершаться по правилам.
Предполагалось, что существует три позиции: affirmo — я утверждаю, nego — я отрицаю, и, наконец,
distinguo — я различаю. Последнее представляет собой наиболее краткое выражение позиции, близкой
к диалектическому требованию конкретности истины. Так по крайней мере понимал слово distinguo
Ленин. <…> Всякую абстракцию нужно теснить последовательным я различаю, то есть раздвоением
единого и выделением противоположных сторон его» (Лифшиц Мих. В мире эстетики. М., 1985.
С. 46). Ср., например: «Distinguo — такова постоянная предпосылка моего логического мышления»
(Монтень. Опыты. Книга вторая. Глава первая. О непостоянстве наших поступков // Монтень.
Опыты. Книги первая и вторая. М.: Наука, 1980. С. 296). В Архиве М. А. Лифшица (папки № 51
и 52) хранится несколько страниц выписок из первых глав второго тома «Опытов», не включённых
в издание: Лифшиц Мих. Монтень. Опыты. Выписки и комментарии. 1930‑е гг. М., 2012.
и эксцессам, далеко не прогрессивным. «Средний путь», которого ис-

кала лучшая мысль человечества, die wahre Mitte 1, противоположен ему.
Лифшиц вслед за Аристотелем называет это среднее мезотивностью —
mesotes. Истинная середина так же отлична от либеральной мысли, как
идеал человеческой красоты Аполлон — от усредненного, «серого»
представителя человеческой расы. В этом смысле истинная середина,
mesotes есть высшее в своем роде, akrotes, то есть классика. Классика
в искусстве — общественный идеал. И не только общественный: это
идеал самого объективного мира, идеал природы, который вполне ре-
ален, существует не только в человеческой голове, но имеет основание
в действительности. Такова одна из центральных мыслей Лифшица 1930‑х
годов, которая позднее легла в основу его Онтогносеологии 2.
Истинно среднее — прежде всего различение, выбор. Между чем? Меж-
ду двумя типами движения. Раздвоение путей развития есть уже в природе
(возможно, по мнению Лифшица, даже в неорганической), и оно растет
в человеческом обществе. Классический пример тому — идея Ленина
о двух типах развития капитализма: американском (демократически-
прогрессивном) и прусском (бюрократическом и милитаристском). Эта
идея качественно отличала ленинскую мысль от меньшевистской с харак-
терным для нее сциентистским детерминизмом. Последний приводит
к той дурной антиномичности, пример которой рассматривался выше:
Октябрьская революция предстает абсолютно случайным в истории
событием и вместе с тем — «железно» предопределенным. Как решает
эту проблему Лифшиц? Он ищет средний путь, но тот, что ничего общего
не имеет с усредненностью.
Средний путь Лифшица предполагает то, что он называл «борьбой
на два фронта». И против тех «оптимистов» из марксистского лагеря,
для которых послеоктябрьская история России — победоносное шествие
социализма под звуки фанфар (такова официальная советская трактовка,
1
Истинная середина (нем.).
2
В работе «Диалог с Э. Ильенковым» Мих. Лифшиц характеризует это понятие следующим образом:
«…диалектическая онтогносеология, в которой мир вещей и мир духовный переходят друг в друга,
отождествляясь и в то же время сохраняя свое неизбежное гносеологическое различие» (см.: Лифшиц
Мих. Диалог с Эвальдом Ильенковым (Проблема идеального). М., 2003. С. 174).
идущая от «Краткого курса»). И против тех, для кого она — абсолютное

зло и выпадение из истории. Однако это «среднее» Лифшица, повторяем,
не эклектическое соединение (вернее, смешение) противоположностей.
Центр его «теории тождеств» — разработка конкретного способа со
единения их.
Прежде всего необходимо уяснить, что противоположности могут
соединяться либо гармонически (симфонически), либо какофониче-
ски. Первый путь ведет к классике (в природе, обществе, экономике,
политике, искусстве и так далее), второй — к уродливым образовани-
ям, заканчивающимся, как правило, катастрофой. Как же и при каких
условиях возникает классика? В тридцатых годах Лифшиц рассмотрел
этот вопрос на примере возникновения искусства Возрождения. Тогда
проблема формулировалась так: вопреки или благодаря нарождаю-
щемуся капитализму появилась классика Леонардо да Винчи и Ра-
фаэля? «Марксистские» авторы полагали, что, очевидно, благодаря,
ибо капитализм, как более прогрессивное общество по сравнению
с феодализмом, должен способствовать формированию более высокого
и прогрессивного искусства.
Лифшиц иронически и безжалостно высмеивал подобный «марк-
сизм», опираясь на известную мысль Маркса о неравномерности раз-
вития: прогресс в экономической области далеко не всегда совпадает
с прогрессом культуры или нравственности. Но он не присоединился
и к тем, кто, подобно А. Хаузеру, считал искусство Возрождения консер-
вативным явлением, отражавшим интересы аристократии, сопротивляв-
шейся вытесняющему ее новому порядку. Возрождение, согласно Лиф-
шицу, возникло «между» феодализмом и капитализмом: оно развилось
тогда, когда феодализм уже потерял свое могущество, а капитализм еще
не обрел его. Другими словами, Возрождение прошло как бы в «щель»
между двумя этими общественными формациями. Понятие «щели»
(его Лифшиц позаимствовал у А. И. Герцена) играет очень важную роль
в его концепции 1.
1
К понятию «щели» обращается и Деррида, но трактовка его у французского деконструктивиста
существенно иная, чем у Лифшица.
«Щель», которую находит классика (в широком смысле слова, класси-

ка в природе и обществе), — это, скорее, ворота в бесконечность, обрете-
ние абсолютного смысла. Классика не проникает в щель, как мошенник,
она проходит между крайностями, противоположностями. Проходит
таким образом, что соединяет их не какофонически, а гармонически. Раз-
умеется, при «симфоническом» соединении противоположностей — это
уже другие противоположности, не те, что создают «какофоническое»
единство. Например, Возрождение ни в коем случае нельзя понимать
как гармонию между феодализмом и капитализмом — гармонии между
ними быть не может.
Классика (подобно искусству в целом, по определению Гегеля и Шил-
лера) есть гармоническое единство духа и материи. Конечно, феодализм
можно понимать как общество, где господствует духовность (роль церкви
и религии), а капитализм — материя (господство экономической сферы
над духовной). И все же феодализм, разумеется, не тождествен понятию
подлинной духовности, он, скорее, представляет собой такую гипертро-
фию ее, которая ведет к самой грубой материальности. С другой стороны,
капитализм есть общество чрезвычайно раздутой «духовности» — спири-
туалистичности, где грубая материя приобретает извращенные духовные
свойства и вытесняет собственно духовную жизнь людей (тема товарного
фетишизма в «Капитале»). Противоположности сходятся, но образуют
при капитализме и феодализме «дурное» единство, которое Лифшиц
называл единством грибулическим 1 и гипертоническим.
Благодаря каким конкретным причинам Возрождению удалось до-
стигнуть не гипертонического, а симфонического единства противопо-
ложностей — вопрос, требующий специального исследования. Наша
цель сейчас другая: дать читателю хотя бы самое общее представление
о методе Мих. Лифшица.
Возрождение прорвало «дурную» цикличность, когда одна край-
ность с неизбежностью породила другую. Причем прорвало именно
1
Грибуль (простофиля — фр.) — персонаж повести Ж. Санд «История простодушного Грибуля».
Герой отличается гипертонической добродетелью, его поступки — эксцесс добра, хотя и вполне искрен-
ний, даже по-своему естественный. См. об этом предисловие А. Герцена к упомянутой книге Ж. Санд
(Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах. Т. 14. М., 1958. С. 356–358).
потому, что вернулось к античности, образовав тем самым истинный

цикл — в отличие от цикла дурного, катастрофического. Истинный цикл,
в свою очередь, образует определенное единство со своей противопо-
ложностью — прогрессивным линейным движением, которое названо
Лифшицем «мировой линией». Как же складывается «правильное»,
«хорошее» единство между противоположностями? В соответствии
с определенными закономерностями, определенной логикой, lege artis1 —
«по правилам искусства». Эти правила, по сути дела, и образуют «теорию
тождеств» философа.
Над «теорией тождеств» Лифшиц вплотную работал в последние де-
сятилетия своей жизни. Изложение ее читатель найдет в соответствующих
разделах книги. Не нужно, наверное, после всего сказанного повторять,
что самые отвлеченные философские идеи Мих. Лифшица рождались
прежде всего как попытки ответа на конкретные проблемы времени.
Особо следует подчеркнуть другое: философия искусства не была для него
подчиненным средством, системой условных знаков для ведения идео-
логической «партизанской войны». Дело в том, что проблема классики
в искусстве имеет самое непосредственное отношение не только к общим
вопросам бытия, но и к поискам выхода из социально-экономических
и политических кризисов.
Ситуация, сложившаяся в постреволюционной России, заключала
в себе возможность того, что условно можно назвать прогрессивным
возвращением назад. Вообще, революция в ее подлинной сущности для
Лифшица не абстрактное радикальное отрицание, а, напротив, «сила
хранительная». Шанс на успех революции заключался в выполнении
ею программы, которую Лифшиц назвал Restauratio Magna 2 в отличие
от Instauratio Magna3 Фрэнсиса Бэкона — проекта безудержной экспансии
научного знания. Но это идеал успешной революции, о чем уже не могло
быть речи к началу 1930‑х годов. Выбор оставался не между двумя типами
1
Lege artis — это, по определению Мих. Лифшица, «теория тождеств “по правилам искусства”
(у меня две формы тождества или два типа единства противоположностей; дифференциал между
ними; четыре случая, считая разные акценты distinguo — мировая линия)».
2
Великое восстановление (лат.).
3
Великое становление (наук) (лат.).
революции, а двумя видами возвращения назад, двумя типами грибули-

ческого движения. Симфоническое соединение противоположностей
было отложено на неопределенное будущее.
По сути дела, главным оказался вопрос о конвергенции революции
и капитализма. Ленинский нэп был попыткой создания подлинного демо-
кратического капитализма, который в XX веке, по мнению Мих. Лифши-
ца, предполагает власть организованного и сознательного пролетариата,
заключившего взаимовыгодный союз с капиталом, способным трезво
оценивать свои шансы на продление жизни. Этот план имел временный
успех, но затем закончился полным провалом.
То, что называется сталинизмом, есть, по определению Лифшица, «пе-
режиток бонапартизма и тирании, неслыханно развившийся и превзошед-
ший всякие предшествующие формы этого явления на экспериментально-
чистой почве»1. По своим внешним и не только внешним проявлениям
«культ личности» мало чем отличался от другого вида тирании и бонапар-
тизма XX века — фашизма. Но это все же были разные явления, и потому
«две линии при всей своей формальной схожести далеко разошлись
и со страшной силой столкнулись» 2.
Раздвоение этих путей не исчерпано, продолжал Лифшиц и заклю-
чал: «Это — проблема дня». Но повсюду в мире, от наших либералов
и «патриотов» до западных официальных политиков и скептически
настроенных ко всему на свете деконструктивистов, мы видим вместо
развития философии distinguo — идею и практику принципиального
неразличия. В области политической эта философия представлена так
называемой концепцией тоталитаризма.
Различать сталинизм и фашизм нужно не только ради исторической
истины. Это, действительно, центральная проблема дня, и не только
для России. Такое различие открыло бы путь не к соединению пороков
брежневского «социализма» с капитализмом, а к более выгодному для
всего человечества, в том числе и для капитала, соединению противо-
положностей. За несколько месяцев или даже недель до своей смерти
1
См. с. 88 настоящего издания.
2
Там же.
Лифшиц так определил различие между двумя возможными типами

компромисса России и Запада: либо это будет компромисс в интересах
народа против мафиозных сил обеих систем, либо союз западного капитала
и отечественного бюрократа и бандита против основного производитель-
ного населения страны 1. Какой из двух типов был выбран и осуществлен
нашими властвующими кругами при самой активной поддержке «демо-
кратической» интеллигенции и Запада — сегодня уже очевидно. Вопрос
теперь в другом: как реализовать первый, действительно прогрессивный
и действительно демократический тип компромисса?
У Лифшица нет конкретной экономической программы, в соответ-
ствии с которой можно было бы шаг за шагом продвигаться по пути
выхода из нынешнего кризиса. И, скорее всего, такой конкретной, раз-
работанной в деталях программы в его время нельзя было создать, как
нельзя представить гениальных генералов без армии. Наполеон вырос
тогда, когда стала формироваться новая армия, рожденная революцией.
При каких же условиях возникает такая «армия», то есть социально-
культурная почва для прорыва порочного цикла? Для этого необходим
решительный поворот в умах, сравнимый по своим масштабам с Просве-
щением или подъемом русской демократической культуры (литературы,
живописи, музыки) в XIX веке, захватывающий самые широкие слои
населения: от интеллигенции до самого низа.
Нужен демократический перелом в умах. Он всегда предшествовал
радикальным изменениям в реальной жизни, хотя почва для такого
перелома возникала объективно, в самой действительности. Необходи-
мость его ощущается с одинаковой остротой везде, от востока до запада,
от севера до юга. Искусственное оттягивание решения проблем приво-
дит к обратному — оживлению худшего старого, откату современной
цивилизации к самым темным временам и обычаям. Но пока на по-
верхности общественной и умственной жизни можно видеть только
обратные следствия и результаты. Тем ценнее попытка Лифшица раз-
работать такую философскую систему, которая позволила бы провести
1
См. публикацию из архива М. А. Лифшица: Арсланов В. Михаил Лифшиц // Альтернативы.
1995. № 4. С. 147–156 (Портреты).
действительное различие — вместо принципиального смешения того,

что смешивать нельзя.
Для того, чтобы прорвать порочный круг, в который попала совре-
менная мысль, нужно, полагает Лифшиц, вернуться назад. Вернуться
не для того, чтобы повторить все движение снова, а для того, чтобы дви-
гаться вперед. Ибо подлинное начало, согласно известной мысли Гегеля,
заключается в конце. История началась неправильно, полагают Адорно
и Хоркхаймер, она избрала неверный «проект» для своего развития —
и они до некоторой степени правы. Вывод теоретиков Франкфуртской
школы пессимистичен: поскольку историю заново переписать нельзя,
ибо течение времени не имеет обратного направления, то человечество
фатально движется к катастрофе. Но почему вы считаете, что мы не можем
влиять на прошедшее? Если в нашей власти что-то менять в настоящем,
то, следовательно, мы можем до известной степени влиять и на прошлое.
Например, вы поступили в институт, и теперь от того, как вы поведете
себя в настоящем, зависит определение прошедшего: было ли оно началом
успехов или, напротив, началом провала.
Время, конечно, не может течь вспять, это несомненная истина. Но не вся
истина: как любое определенное утверждение, это тоже ограничено. Требо-
вание полноты истины у Мих. Лифшица есть требование дополнения самых
несомненных истин, в том числе и той, что время не течет назад1. Изобре-
сти машину времени, которая изменяла бы течение истории, подчиняясь
нашему капризу, нельзя. Но творить историю сегодня значит вмешиваться
до известной степени и в прошедшее, которое связано с настоящим. Такова
одна из предпосылок лифшицевской программы Restauratio Magna. Мы
переосмысливаем старое прошлое и возрождаем новое прошлое для того,
чтобы прорвать порочный круг настоящего.
Философ Н. Федоров с удивительным фанатизмом настаивал на необ-
ходимости воскрешения отцов ради спасения и преобразования человече-
ства в настоящем. Его философия — сциентистский вариант христианской
эсхатологической идеи. Но что даст буквальное восстановление начала,
1
«…конец примешивается уже к началу, — пишет Мих. Лифшиц, — диалектическая истина этого
в перемене мест между результатом и исходным пунктом». См. с. 294 настоящего издания.
если оно было бы практически возможно? Ничего, ибо для изменения

течения истории необходимо не просто воскрешать прошлое, копируя
его, но и влиять (в строго определенном смысле, конечно) на прошлое.
Мы возвращаемся, например, к философии Аристотеля для того, чтобы
переосмыслить ее, изменить в соответствии с достижениями последо-
вавшей за ним мысли. С другой стороны, человечество, столкнувшееся
на практике с проблемой порочного круга и ищущее выхода из него,
начинает понимать глубину постановки вопроса Аристотелем, его кон-
цепцию mesotes.
Завершая свою предысторию, люди стоят на пороге грандиозного
возвращения к первоистокам не только человечества, но и самого бытия.
Причем такого возвращения, которое является до известной степени об-
ретением подлинного начала, даже созиданием его. Выходит, что прошлое
всем смыслом не обладало, абсолютный смысл бытия возникает в насто-
ящем? Да, если это настоящее есть mesotes как akrotes, выход из круга,
обретение истинной середины, классики. В человеке мир приходит к сво-
ей середине, смысл из потенциальной формы переходит в актуальную,
становится определенной идеей, а не разлитой в природе идеальностью.
Человек есть классика природы, ее центр, ее абсолютный смысл. Искать
какого-то таинственного, почти недоступного человеческому пониманию
смысла в бездонных глубинах космоса — значит уходить от подлинного
смысла бытия. В мире, разумеется, есть нечто принципиально не понятное
человеку. Но непонятно оно не потому, что превосходит человеческие
возможности разумения, а, напротив, потому, что само еще не доросло
до развитого объективного смысла, какой заключен в человеческом су-
ществовании.
В концепции Restauratio Magna Лифшица можно обнаружить суще-
ственные совпадения не только с античностью, но и со средневековым хри-
стианским мировоззрением. В самом деле, философ предлагал вернуться
не только к Аристотелю, но и к птолемеевской картине мира, которая была
официальной космологией средневековья. Вернуться, разумеется, для того,
чтобы изменить начало человеческого освоения реальности и, изменив,
впервые по-настоящему актуализировать его. Почему же непременно
нужно вернуться? В том числе и потому, что в начале многое видится

яснее, в начале многое дано в целостном и даже относительно закончен-
ном виде. Подлинное начало одномоментно и неповторимо. К тому же
главные вопросы бытия во все времена практически одни и те же.
Итак, мир имеет центр, и человек — классическое выражение его.
Но как только мы сформулировали эту идею, тут же, согласно «теории
тождеств» Лифшица, появляется ей противоположная: мир не имеет
центра и принципиально не может иметь его. Ибо если бы мир имел центр,
то он, вне всякого сомнения, был бы конечен. Какая из этих двух точек
зрения верна? В абсолютном смысле — ни та, ни другая. Оба полюса по-
рождают порочный круг мысли, выйти из которого можно лишь lege artis.
Иначе говоря, требуется истинно среднее решение, которое, разумеется,
не имеет ничего общего с эклектическим смешением противоположностей.
Возвращаться к началу можно по-разному. Есть возвращение, которое
актуализирует худшие тенденции настоящего и потому представляет собой
не восхождение к началу, а, в лучшем случае, пустое вращение на одном
месте. Таковы все реакционные попятные движения. Что же следует вос-
кресить, чтобы настоящее обрело абсолютный смысл? Очевидно, то, что
представляет собой не случайные мнения, а объективный смысл бытия.
В чем же заключается последний?
Мы уже говорили о том, что предположение о наличии в бытии разума
с неизбежностью порождает на другом полюсе прямо противоположное
утверждение — о принципиальной неразумности мира, и оба эти полюса
имеют достаточные основания.
Рассуждая по правилам искусства (lege artis), мы должны признать оба
полюса несостоятельными, если брать их по отдельности. Мир и разумен,
и неразумен одновременно, обладает объективным абсолютным смыс-
лом и лишен его — это так. Но сказать только это — значит склониться
к вполне определенной и конечной точке зрения, известной филосо-
фии под именем агностицизма. И поскольку эта точка зрения просто-
напросто отвлекается от всего, что отлично от нее, то она не столько
определенна, сколько ограниченна. Полнота истины требует учета всех
мнений, всех идей, ибо в любой из них есть к акая-то частица правды —
учета, но не эклектического смешивания, этого эрзаца полноты и все-

сторонности.
Смысл есть в этом мире. Дело, однако, заключается не в том, чтобы
провозгласить этот тезис, а прежде всего в том, чтобы разобраться во всех
сомнениях и противоречиях, которые связаны с допущением существо-
вания смысла и разумности в человеческой жизни и объективном мире.
И не отказаться при этом от разума.
Разумеется, в предлагаемой читателю книге нельзя найти ответы на все
вопросы. Законченной философской системы в формальном смысле
у Лифшица нет, но есть систематическая разработка центральных для
философии и эстетики XX века проблем. Мих. Лифшиц не оставил
ни названия, ни плана своей главной книги (хотя в его архиве есть папка
с надписью «Ключ к системе?», содержащая наброски планов к другим,
также не созданным Лифшицем работам — часть из них воспроизводит-
ся в настоящем издании). Название глав книги и их содержание пред-
ставляют собой буквальное воспроизведение названия и содержания
соответствующих папок архива философа — составитель позволил себе
только некоторые сокращения, не изменяя порядка расположения записок
и заметок в этих папках. Каждая глава (за исключением первой) снабжена
небольшим предисловием составителя, которое должно ввести читателя
в круг рассматриваемых Мих. Лифшицем проблем.
Предлагаемая читателю книга охватывает лишь небольшую часть
неопубликованного теоретического наследия М. А. Лифшица. Состави-
тель надеется, что углубленная, на должном научном уровне выполненная
обработка и изучение архива Мих. Лифшица — впереди. Он ждет своих
исследователей, а время для этого когда-нибудь придет.
Инициатором создания настоящей книги является О. А. Макаров.
Составитель выражает искреннюю признательность всем, кто помогал
ему при подготовке рукописей М. А. Лифшица к печати и способствовал
в той или иной мере их публикации: Г. П. Агальцову и Эдит Цюллиг
(оба — Швейцария), Б. Е. Поплетаеву, Е. В. Финогентовой, В. Л. Сага-
ловой. Составитель также благодарен директору Архива РАН Б. В. Лев-
шину и заведующей отделом Е. Р. Куропатовой, оказавшим содействие
в ознакомлении с той частью наследия Лифшица, которая хранится

в этом Архиве.
Дочери философа В. М. Герман и А. М. Пичикян создали максимально
благоприятные условия для работы над архивом М. А. Лифшица.
Примечания к тексту принадлежат составителю, кроме случаев, ого-
воренных особо.
Принятые обозначения:
Знак вопроса в скобках, непосредственно, без пробела, следующих
за словом — (?): расшифровка предшествующего слова вызывает сомнения.
Многоточие в круглых скобках — (…): нерасшифрованная часть текста.
Многоточие в прямых скобках — /…/: опущенная составителем часть
текста.
Виктор Арсланов
Предисловие ко второму изданию
Почти два десятка лет тому назад вышло первое издание книги Мих.
Лифшица «Что такое классика? Онтогносеология. Смысл мира. „Истинная
середина“» (М.: Искусство-XXI век, 2004). Это была практически первая
публикация ряда папок из архива Лифшица, благодаря которой философ-
ское наследие Михаила Александровича предстало как нечто целое, как
система — онтогносеология, «теория тождеств», а в основе философской
системы Лифшица лежала идея классики в искусстве и жизни: «Истинная
середина». Инициатором создания книги был О. А. Макаров, директор
издательства «Искусство». Он позвонил В. Арсланову после появления
в «Независимой газете» большой статьи о философском наследии Мих.
Лифшица «Революция как сила хранительная» (03.11.1995 г.) и предло-
жил составить книгу архивных материалов Лифшица. Книга «Что такое
классика?» была представлена в издательство «Искусство» во второй
половине 90‑х гг. Создавать ее помогал Б. Е. Поплетаев, который работал
над материалами архива Лифшица с 1994 г. Попытки издательства найти
деньги на публикацию тогда не увенчались успехом, хотя издательство
«Искусство» и составитель книги подавали заявки на получение гран-
та для издания книги в различные государственные и негосударствен-
ные фонды, в том числе РГНФ. На письмо, отправленное составителем
на имя председателя ЦК КПРФ Г. Зюганова с просьбой выделить средства
на издание архивных трудов «последнего марксиста» Лифшица, ответа
не последовало. И все же книга увидела свет — через 6 или 7 лет после
того, как была подготовлена к печати, — на средства возникшего в 2002 г.
негосударственного издательства «Искусство-ХХI век» (директор изда-
тельства Т. М. Боднарук, главный редактор издательства О. А. Макаров).
Обращаясь к читателю, составитель книги «Что такое классика?»
заключал предисловие к ней словами надежды на то, что обширный архив
Лифшица «ждет своих исследователей, а время для этого к огда-нибудь
придет». К настоящему моменту на основе архивных материалов
Мих. Лифшица издано 13 книг (издательства «Прогресс-Традиция»,
32
Предисловие ко второму изданию 33
«Искусство-ХХI век», Grundrisse, «Академический проект» /Москва/,

«Владимир Даль» /СПб/), вышло несколько книг о философии и жизни
Мих. Лифшица — «Михаил Александрович Лифшиц» (сборник статей
коллектива авторов о Лифшице, издан Институтом философии РАН
в 2010 г. издательством РОССПЭН), книга В. Арсланова и А. Лагурева
«Мих. Лифшиц» (издательство «Умозрение», 2021 г.), книга П. В. Пав-
лова «М. А. Лифшиц» (2005 г.). В докторской диссертации П. В. Павлова
и в его книге «Онтологическая идея истины в философии и культуре.
Методологические подходы» (М.: «Вузовская книга», 2013) концепция
истины в философии Лифшица как «истинного бытия» рассматривается
в качестве убедительной альтернативы философии Гуссерля, Хайдеггера,
Гадамера. А. С. Лагуревым в 2020 г. защищена кандидатская диссертация
по философии истории Мих. Лифшица.
Идеям Лифшица, их роли в истории ХХ–XXI вв. посвящены книги
В. Арсланова «Постмодернизм и русский третий путь. Tertium datur
российской культуры ХХ в.» (М.: Культурная революция, 2007; второе
издание, дополненное и исправленное, вышло в издательстве «Наука»
в 2015 г. под названием «Сущее и Ничто»), «„Третий путь“ Андрея
Платонова. Поэтика. Философия. Миф» (СПб.: Владимир Даль, 2019),
«Погибло ли искусство? От Солженицына к Серебренникову: феноме-
нология современного духа» (СПб.: Владимир Даль, 2020). Пятитомная
«Теория и история искусствознания» В. Арсланова (М.: Академиче-
ский проект, 2015) представляет теорию и историю европейской нау-
ки об изобразительном искусстве от Античности до постмодернизма
в теоретической перспективе, обретенной философией Мих. Лифшица
и российского «течения» 1930‑х гг.
Книги Лифшица сегодня публикуются в Эквадоре, ученые Америки,
Великобритании, Германии, Италии, Китая, Венгрии, Чехии ссылаются
на появившиеся издания архивных материалов Мих. Лифшица. И все же,
как и двадцать лет назад, можно сказать, что раскрытие философской
системы идей Лифшица во всей ее значимости — впереди.
На основе философского семинара «Архив Мих. Лифшица» сложился
небольшой коллектив «Архив Мих. Лифшица». Заседания семинара
34 Предисловие ко второму изданию
с 2007 г. проводились в Университете Российской Академии образова-

ния (УРАО). После встречи директора архива Д. Лукача Ласло Сиклаи,
А. С. Стыкалина и В. Г. Арсланова с директором Архива РАН В. Ю. Афиани
(он возглавлял АРАН с 2003 г. по 2018 г.) Афиани предложил проводить
заседания семинара в АРАН, где хранится основная часть архива Лифшица
(Сиклаи во время своего краткого пребывания в России познакомился
в АРАН с материалами архива Лифшица, особенно его интересовала
папка «Лукач», уже опубликованная к этому времени в журнале «Вопро-
сы философии» и в книге «Что такое классика?»). Заседания семинара
«Архив Мих. Лифшица» при АРАН регулярно проводились вплоть
до 2018 г. Видео семинаров (съемки организованы А. Михайловым) вы-
ложены на Ютьюбе (см. в Фейсбуке группу «Архив Михаила Лифшица»
и группу «Лифшиц Михаил Александрович» в социальной сети «ВКон-
такте», администраторы П. Андреев, А. Лагурев, З. Соломко).
А. С. Стыкалиным сделаны важные комментарии к ряду изданий ар-
хивных работ Лифшица, подготовленных «Архивом Мих. Лифшица».
Кроме того, как опытный архивист он оказывал профессиональную по-
мощь А. Лагуреву при работе с материалами в архивах России и Венгрии.
Активное участие в издании книг Лифшица принимал А. П. Ботвин
(Ульяновск), работавший над книгами «Монтень. Выписки и коммен-
тарии», «Мих. Лифшиц и Д. Лукач. Переписка», «Письма В. Досталу,
В. Арсланову, М. Михайлову», «Лекции по теории искусства. ИФЛИ.
1940» (первая часть — 2015 г., вторая — 2021 г.), «Почему я не модер-
нист?», «Надоело», «Очерки русской культуры», «Проблема Досто-
евского (Разговор с чертом)». А. П. Ботвин — составитель обширных,
насыщенных богатым фактическим и содержательным материалом ком-
ментариев к текстам Лифшица.
Второе издание книги «Что такое классика?» подготовлено совмест-
ными усилиями товарищеского коллектива «Архив Мих. Лифшица».
Она открывается новым отделом — «Введение», представляющим собой
стенограмму большой лекции Лифшица «Добро и зло» (лекция найде-
на в АРАН Б. Поплетаевым и подготовлена к публикации А. Лагуревым
и А. Ботвиным). Эта лекция может служить введением в философскую
Предисловие ко второму изданию 35
систему Лифшица, его онтогносеологию и «теорию тождеств» по той

причине, что нравственность для Лифшица была не набором принуди-
тельных моральных правил и законов, а свободным выбором разумного
существа, получившего «заем от бесконечности». Иначе говоря, нрав-
ственность — стрелка компаса, указывающая человеку путь во всех его
делах, в том числе в области духовного производства. Движение этой
«стрелки компаса» в конечном счете определяется «марксистским бо-
гом», «максимумом всех вещей» (Мих. Лифшиц), истиной объектив-
ного бытия — однако истина в ее сознательной форме появляется только
благодаря человеку в его материальной трудовой практике.
В кратком предисловии к «Введению» (как и в первом издании, всем
главам книги, кроме первой главы, предшествуют предисловия от со-
ставителя) публикуется долгое время считавшийся утраченным фраг-
мент одного из писем Лифшица (к В. И. Букрееву от 17.10.1969 года),
найденный в АРАН Б. Поплетаевым, в котором сжато и выразительно
формулируется одна из центральных идей Лифшица: о причинах недо-
статочности и вины всех известных истории форм демократии — той ее
недостаточности, которая и по сей день ведет к возрождению средневе-
ковья в его самых чудовищных и разрушительных формах — от дикостей
и фетишизма самого современного искусства до подъема черносотенства,
вспышек разрушительного «холерного бунта» во всех регионах мира.
Именно этот содержательный фрагмент, вместе с лекцией, которую он
предваряет, стал во втором издании камертоном, задающим тон всей
книге о сущности классики в искусстве и жизни.
В свою очередь, в первой главе («Ora pro nobis») заняла свое место
другая важнейшая лекция — о «Борисе Годунове» Пушкина, прочитан-
ная Лифшицем в 1936 году в театре Мейерхольда, а также ряд архивных
материалов, тематически примыкающих к этой лекции и объединенных
самим Лифшицем под общим заголовком «К Пушкину». Лекция о «Бо-
рисе Годунове» была обнаружена в РГАЛИ Д. Гутовым («Институт
Лифшица»), скопирована в РГАЛИ для настоящего издания А. Лагу-
ревым, переведена в электронный вид и подготовлена для публикации
В. Арслановым и А. Лагуревым (стенограмма лекции оставляет желать
36 Предисловие ко второму изданию
лучшего). Фрагменты «К Пушкину (из дневника)» найдены в АРАН

и подготовлены к публикации А. Лагуревым (при участии В. Арслано-
ва). Все перечисленные выше материалы архива Лифшица публикуются
впервые.
Положение, которое заняла в новом издании лекция о «Борисе Году-
нове» (в толще первой главы книги, посвященной трагедии революции),
обусловлено тем, что в ней Лифшиц ставил вопрос о возможности «борь-
бы на два фронта» в обстановке набиравшего силу «культа личности»:
о том, возможно ли — а если возможно, то как — пройти в узкую щель
времени между новой аристократией (аристократией партийного стажа,
по выражению Лифшица) и единовластием.
Другим важным дополнением к новому изданию является публикуе-
мый целиком (в первом издании книги напечатан в сокращенном виде)
фрагмент заметок о философии Хайдеггера, оставленных Лифшицем
на полях книги П. Гайденко о Хайдеггере.
Наконец, были исправлены (прежде всего благодаря редакторской ра-
боте А. Ботвина) обнаруженные ошибки, допущенные в первом издании.
Анатолий Ботвин участвовал в составлении примечаний, редактировании
и уточнении их.
План второго издания книги, ее «идея», состав публикуемых архив-
ных материалов, их расположение, общее предисловие к книге, краткие
предисловия к каждому из ее разделов, основной корпус примечаний
принадлежат, как и в первом издании, В. Арсланову.
В Предисловие («К читателю этой книги») внесены незначительные
изменения, добавлен эпиграф и первый абзац.
Коллектив «Архива Мих. Лифшица» выражает благодарность изда-
тельству «Умозрение», с готовностью открывшему дорогу этому обнов-
ленному изданию к читателю.
Виктор Арсланов,
Алексей Лагурев,
Анатолий Ботвин
Введение. О добре и зле
Ключ к пониманию онтогносеологии и «теории тождеств» Мих.

Лифшица — трагедия революции. Почему народный подъем обернулся
катастрофой, падением нравственности? Почему в «социалистическом»
обществе хозяевами положения оказались люди, подобные лейтенанту
Волковому из рассказа Солженицына «Один день Ивана Денисовича»?
В наши дни преобладает, по словам Лифшица, «скороспелое сведение
концов с концами, представителем которого является Солженицын, зна-
ющий, кто виноват во всем — большевики, Ленин, может быть, немцы,
а то и жиды, чего он еще не решается сказать» 1. Людей нельзя исправить
облегчением условий их материальной жизни. Напротив, чем больше
думают о достижении социальной справедливости, тем дальше удаляются
от действительной проблемы — хамства и немотивированной агрессии,
глубоко сидящих в теле народа… Так или примерно так говорят «власти-
тели дум». Проблема изначально злого в человеческой природе (И. Кант),
«бескорыстно злого» — в центре размышлений Мих. Лифшица.
Из письма Мих. Лифшица В. И. Букрееву 2 17.X.1969:

«Что касается вопроса, который Вы ставите в письмах ко мне <…> —
почему общественная активность ожесточает людей, то я не могу, конечно,
разбирать его во всей полноте — для этого нужно было бы написать целый
трактат, а я пишу Вам краткую импровизацию. Общественная актив-
ность не сама по себе ожесточает людей, а лишь в особых обстоятельствах
и в особых формах. Она бывает двух родов, когда один невозможен, его
замещает другой. Если людям плохо или они не находят нормального
1
Лифшиц Мих. <Подготовительные материалы к воспоминаниям о Твардовском> // Лифшиц Мих.
Очерки русской культуры. М., 2015. С. 627.
2
Краткие (1968–1970) отношения и переписка (Архив М. А. Лифшица. Папки № 208; 407) с Вла-
диславом Ивановичем Букреевым, тогда тридцатилетним учителем физкультуры, затем аспирантом
в Свердловске, были разорваны Лифшицем в 1970 г. Ср. понимание Букреевым причин агрессии
в современном мире: Букреев В. И. Человек агрессивный. Истоки международного терроризма (2007;
2011); Его же. Расчеловечивание человека в мировой истории. Истоки и глобальные последствия.
Психоантропология (2011).
37
38 Введение. О добре и зле
выхода для своей самодеятельности, они ожесточаются, даже когда сыты,

а тем более когда они полусыты, полуголодны, как это чаще бывает на этом
свете. Откуда берутся люди, которым не тепло до тех пор, пока другим
не холодно? Если бы это было возможно, я написал бы биографию лейте-
нанта Волкового из „Одного дня Ивана Денисовича“. Представляю себе
его в деревне — обыкновенный мальчишка, малоспособный, но крепкий.
И вот мимо него поднимаются кверху первые ученики — детки местных
главков, учителей, хорошие пионеры, активные общественники. А он
остается позади и накапливает свое ожесточение. И вот достигают они
все призывного возраста. Попадает и наш герой в армию, а в армии вовсе
не нужно многое из того, что требуется „на гражданке“. Он чувствует себя
здесь в более равном положении, может быть даже в лучшем — военные
качества у него есть, во всяком случае их форма — резкость, способность
заставить другого держать руки по швам. Он остается на сверхсрочную
службу, и когда его деревенские сверстники, превратившиеся уже в инже-
неров … и научных работников, приходят на сборы, старшина Волковой
дает жизни. И так далее — до превращения его в начальника охраны или
чего-то в этом роде. Когда хулиган хамски ненавидит более чисто одетого,
более культурного человека, в этом тоже есть темный демократизм. Есть
особый, темный демократизм даже в русском черносотенстве, писал
однажды Ленин, который прекрасно понимал сложные превращения
общественной энергии. Отсюда вывод, что демократия не должна быть
демократией первых учеников, то есть ограниченной аристократией.
До сих пор во всей всемирной истории она всегда имела этот недостаток,
всегда оставляла за собой длинный шлейф отсталости, всегда исключала
большинство или во всяком случае предоставляла удобные формы для
подъёма более развитому слою. Это ужасная ловушка, в которой всегда
всё путается. И этим часто пользуются люди, желающие командовать
толпой или вынужденные искать способы управления ею.
Я мог бы привести немало примеров, как исторических, так и из жиз-
ни, которую сам наблюдал, но ограничусь тем, что напомню Вам судьбу
несчастного Верещагина в „Войне и мире“. Помните, как Ростопчин
отдал его на растерзание толпе, чтобы успокоить её? Всемирная история,
особенно в такие эпохи, как время римского империализма, да и вооб-
ще — все периоды больших массовых сдвигов, полна всякой примесью
демагогического элемента к самой демократии со всеми вытекающими
отсюда последствиями. Отсюда массовые преследования людей чуждой
Введение. О добре и зле 39
расы, еретиков, процессы ведьм, религиозный и прочий фанатизм. Если бы

вы знали историю таких великих движений, как раннее христианство,
Реформация, Французская революция, Вы увидели бы такие перехо-
ды от истинно-великого к безжалостному, тиранническому, к желанию
выместить, сорвать на ком-нибудь социальную ярость на каждом шагу.
Бедные народы хорошо воюют, — отсюда завоевания Тимура, походы
арабов в средние века, Крестовые походы европейской голытьбы и мелких
рыцарей на Восток и многое другое. Военная лихорадка является часто
превращенной формой революционного подъёма, как это было, например,
у французов в эпоху Наполеона.
Конечно, полюсы здесь широко расходятся между собой и на одном
из этих полюсов — просто стихийная злоба мещанина, обывателя, кото-
рому всегда ч его-то недостает по вине других, у которого всё вызывает
зависть, жажду уравнения, смердяковское хамство. Смешивать такие
явления с оправданной силой общественного подъема и даже револю-
ционного гнева, конечно, нельзя, но история сама часто… [продолжение
текста письма по поводу лейтенанта Волкового утеряно. — Сост.]».
Итак, всегда во всемирной истории демократия, даже самая лучшая,

самая последовательная и давшая великие культурные плоды (подобная,
например, демократии греческих городов-полисов, демократии подъ-
ема великих буржуазных революций), «оставляла за собой длинный
шлейф отсталости, всегда исключала большинство или во всяком случае
предоставляла удобные формы для подъёма более развитому слою».
Протест против ограниченной демократии, против пороков самой демо-
кратии — протест ложный, ужасный, но имеющий очень глубокие при-
чины. Черносотенная демократия самого народа, русского крестьянства,
по словам Ленина, — демократия самая грубая, самая темная, но и самая
глубокая 1. Проблема «темной демократии» поставлена во всей своей
остроте ХХ веком, но она до сих пор не только не нашла решения, она
как проблема — не понята, проходит мимо сознания интеллигенции,
в том числе и левой, «марксистской».
1
«В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта,
на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый
грубый, но и самый глубокий» (Ленин В. И. ПСС. Т. 24. С. 18).
От темной народной демократии следует отличать черносотенство

как идеологию правящего меньшинства, отдающего на растерзание тол-
пе «людей чуждой расы, еретиков» разного рода, — черносотенство,
например, русского православного фашизма (обосновавшегося после
Октября в Харбине). Почему религиозный фанатизм вспыхнул с новой
силой в ХХI веке, откуда победа темных идей средневековья над самыми
изощренными умами и самыми низкими «низами»? В этом чудовищном
костре нашего времени вполне может сгореть человечество, если не поймет
того, что лежит в основе мирового подъема мусульманского террора —
или бунтов чернокожих (афроамериканцев) в США. Сущность фашизма
остается не понятой лучшими умами человечества, а самый выдающийся
западный философ ХХ века, М. Хайдеггер, по мнению Мих. Лифшица,
был более последовательным идеологом фашизма (фашизма как формы
авангардистского сознания), чем Гитлер.
Историческая роль Октября — попытка создания такой власти народа,
которая вышла бы за пределы тех тупиков, которые обрушивали самые
последовательные и самые успешные формы демократии, известные
до сих пор. Как всякая первая попытка, она обернулась поражением.
Но величие поставленной задачи потрясает — и вызывает ненависть
со стороны образованной (вернее, полуобразованной, лишенной подлин-
ного образования) мировой смердяковщины. Борьба с черносотенством
и смердяковщиной, скрытыми под личиной демократии, либерализма
или консервативного «патриотизма», — содержание жизни Мих. Лиф-
шица, главная идея его жизни, идея классики, потребовавшая создания
онтогносеологии и «теории тождеств».
Лекция «Добро и зло» 41
Лекция «Добро и зло»

[вероятно, весна 1964 года. — Ред.]
Товарищи, взявшись читать лекцию на такую тему, как «Добро и зло»,
я должен, конечно, с самого начала предупредить, что я не имею в виду
никакого морального законодательства, я не буду вынимать из кармана
никаких заповедей и вообще я не считаю себя достаточно, так сказать,
сильным моралистом, который, сам не нуждаясь ни в каких наставлениях
и указаниях, охотно готов читать их другим. Поэтому никаких мораль-
ных прописей и указаний я прошу от меня не ждать. Я хотел бы просто
рассуждать на эту старую, но как-то в последнее время воскресшую тему,
и начну я с небольшого воспоминания. Оно у меня даже записано, но вы
не пугайтесь, я не буду все читать по писанному, а только начало, отно-
сящееся к этой теме.
После первых разоблачений известных методов эпохи культа лично-
сти, мне пришлось беседовать с одним писателем, теперь уже покойным.
Я, пожалуй, не совершу никакой нескромности, не причиню его памяти
никакого ущерба, если скажу, кто это был. Это был Ю. К. Олеша, с которым
нас связывала какая-то симпатия. Человек он добрый, большой оригинал.
Мы говорили с ним о зле, которое задело миллионы людей. Мой собесед-
ник вздохнул. «Ленин предвидел все. Он думал о государстве, о классовой
борьбе, но не подумал только о нравственности. Вот и пошло!».
Что мне было ему сказать? Пуститься в научные объяснения? Цити-
ровать Ленина?
Я мог бы привести из Ленина к акие-нибудь цитаты на тему о морали.
Но едва ли это была бы верная тактика. По своей бесконечной доброте
этот человек сочувствовал мне в каких-то моих затруднениях, не стоив-
ших лишних слов, и все же в его глазах я был частицей той сознательной
силы, которая отвечает за все. Я сказал: «Лев Толстой всегда думал только
о нравственности, почему же его заботы не избавили нас от этого зла?»
Ответить было, в сущности говоря, легко — зачем не послушались Тол-
стого, он же предлагал начать с морального воспитания личности. Но мой
собеседник только покачал головой.
— Умный человек в наши дни не может этого сказать. Тысячелетия-

ми люди слушали проповеди добра из уст предшественников Толстого,
внимали им перед шатрами древнейших моралистов мира в Египте,
Передней Азии, на берегах Янцзы, а история продолжала делать свое,
похожее часто на лобное место или на обширный лагерь смерти, в ко-
тором терзали людей, морили их голодом, гасили их души до полного
отупения. Нельзя сказать, что проповеди яснополянского мудреца были
гласом вопиющего в пустыне. Его учению следовали, хотя и дурно, как
и всякому учению, гораздо раньше, чем он родился. Патриархальная
мораль владела массами в течение многих веков, пока не разбудили мир
успехи и преступления капитализма.
Еще накануне 1914 г. простые законы нравственности, которые про-
поведовал Толстой, были на устах большинства людей: лицемерно —
у дипломатов, газетчиков и политических дельцов и сильных мира сего
вообще, наивно — у мелких собственников…
В те времена, когда сложилось учение Толстого, даже среди револю-
ционной молодежи многие верили или притворялись верующими, чтобы
слиться с народом. Но Степняк-Кравчинский так хорошо знал наизусть
Библию, что молокане уговаривали его остаться у них начетчиком.
В 1917 г. народ не мог больше верить и ждать, пока его загонят пал-
кой в старый хлев непротивления злу насилием. Остался только один
путь, отчаянно трудная, еще неизведанная в своих глубинах социальная
революция. Получилось все не так гладко, как на бумаге, а фабрикантов
и помещиков уже нельзя было во всем винить. Легче перенести самые
горькие испытания в борьбе с внешней силой, с внешними турками,
против которых отправился воевать тургеневский Инсаров. Труднее
решаются внутренние дела. Как же быть?
Первое и самое главное — устоять под натиском буржуазных идей,
получивших новую пищу, взбудораженных, как осиновый рой, нашими
внутренними делами, страшными зигзагами трагедии, связанной с именем
Сталина. Нужно убедиться в том, что революционная теория не обманула
народ (конечно, мы берем ее в большом историческом смысле, теории
из «Краткого курса» защищать нельзя), но все возможные, самые дра-
гоценные блага и улучшения все в ней, а бессильными нравственными

фразами по-прежнему вымощена дорога в ад.
Так я говорил, поддерживая свою уверенность громким голосом и со-
ответствующими жестами.
— Скажите все-таки, предвидел Ленин или нет?
Пo-моему, каждое слово Ленина с 1917 по 1923 г. это предупреждение,
напоминание, предвидение. Но кроме разума, есть и другая сторона, то,
что Герцен называл «эмбриогения жизни». Здесь мне пришло в голо-
ву одно место из «Былое и думы», которое я приведу точно по книге.
О венгерском революционере Кошице 1 Герцен писал: «Он очень хорошо
знает, что в мире событий и приложений не всегда можно прямо летать,
как ворон; что факты развиваются редко по простой логической линии,
а идут лавируя, заплетаясь энциклами, срываясь по касательной».
Разве это не так? Мы часто бываем глупы, думая, что история имеет
свое либретто, свой утвержденный сценарий, и если не думать теперь, как
горе-марксисты времен старика Каутского, что этот сценарий утвержда-
ется производственными силами, то мы придумываем себе заменители
Провидения, лишь бы верить, что все идет по заранее намеченному плану.
Спите, бог не спит за вас!
Герцен отрицал наличие такого либретто у всемирной истории, и он был
прав, по крайней мере, во многом прав. Здесь один из важных пунктов, в ко-
тором Ленин соприкасается с Герценом и расходится с горе-марксистами.
Нужно зарубить себе на носу, что в мире событий не всегда можно
прямо летать, как ворон. Узор истории хитер и сложен, что энциклы,
зигзаги и срывы по касательной бесконечно многообразней простой логи-
ческой линии. С этим нужно считаться без слишком поспешных выводов
и детских претензий. Чем больше сознания собственной ответственности
за будущее, тем больше шансов на победу ума и совести.
Когда речь идет о прошлом, мы все историки и прекрасно понимаем
связь вещей. Другое дело то, что ближе к нам. Здесь как бы истории боль-
ше нет, осталась одна мораль да отвлеченная логика. Вспомним хотя бы
1
Так в стенограмме. Нужно: Кошуте. См.: Герцен А. И. Былое и думы. Часть шестая. Глава II //
Герцен А. И. Собрание сочинений в тридцати томах. Том одиннадцатый. М., 1957. С. 25.
Французскую революцию. Какими розовыми и голубыми красками сияет

она в историческом целлофане! А читали вы историю Эвариста Гамлена,
роман А. Франса «Боги жаждут»? Да, но масштабы другие! Совершенно
верно, зато и ставка другая. Сейчас даже масштабы великого переселе-
ния народов были бы слишком мелки. Если 200 лет назад можно было
воображать, что из истории легко и просто выпрыгнуть в царство разума,
то для современного человека это слишком наивно. Чем меньше наивно-
сти, тем меньше неожиданности и сомнений и тем больше мужества при
встрече с ним. Испытания тяжелы. Да, тяжелы. А впрочем, знаете ли вы
что-нибудь лучшее?
Один из друзей Лессинга жаловался ему, что идея необходимости
Спинозы плохо утешает. И получил такой ответ:
… [не слышно]
На этом мы расстались, и мне казалось, что как будто мне удалось
успокоить его волнение и кое в чем убедить, но уже уходя, у самых две-
рей, он сказал:
— Знаете, мне в се-таки кажется, что друг Лессинга был прав. Когда
болит сердце, исторический валидол не поможет.
Таким образом, хотя я не употреблял в своих рассуждениях слишком
шаблонных, слишком принудительных форм убеждений, я не могу ска-
зать, что я оказался в этом столкновении той стороной, которая могла
поставить точку в этом споре. И в самом деле, я сам внутренне чувствовал
какую-то неполноту моего рассуждения, несмотря на то, что я в целом
несомненно был прав.
Чего же мне не хватало? Не хватало, мне кажется, того, что является
недостатком не только той теории, которой я всегда служил и служу, а вся-
кой теории вообще, потому что теория бывает часто слаба против настро-
ений, а настроения, порождаемые какими-нибудь реальными ситуациями,
есть все-таки такая реальность, с которой нужно считаться и, по крайней
мере, встретить ее на ее же собственной почве. Я не могу сказать больно-
му: — оставь твои стоны, твоя болезнь есть только отложение минеральных
солей в организме. Хотя я совершенно прав и совершенно точно объяснил,
в чем природа, скажем, какой-нибудь почечной колики. Тем не менее, если
я ограничусь только такого рода чисто теоретическими рассуждениями

или историческим анализом, то придет другой советчик на мое место
и скажет: «Ты страдаешь? Страдай, мой друг. Нет ничего выше твоего
страдания, и знай, что за пределами этого ужаса ничего нет. Время, когда
ты был здоров, это только иллюзия, частный случай всеобщей болезни.
Уединись в себе, не верь никаким словам, не участвуй ни в каких делах».
И он станет доказывать, что разница между хорошим и плохим условна,
ибо разобраться в этом так же трудно, как ответить на вопрос, сколько
нужно зерен, чтобы из них сделалась куча. Виноват ли человек, если он
мучил и убивал других по приказу или во имя каких-то целей, принятых
им за истину? Можно ли переступить через кровь одного-единственного
младенца ради всеобщего благополучия? Следует ли убивать тех, кто
убивал других? Ведь для этого опять-таки нужны люди, имеющие своей
специальностью убивать. Словом, найдутся десятки софизмов, способ-
ствующих пассивности, способствующих созданию себе отдушины для
оправдания собственного пособничества любому злу.
Отсюда вовсе не следует, что криво написанную нравственную задачу
можно стереть с доски той исторической тряпкой, о которой я говорил.
Если в людях нового мира тоже расходятся между собой хорошее и дурное,
если нельзя все отнести за счет помещиков и капиталистов, то моральный
вопрос существует. Я могу сослаться на пережитки капитализма, но они
этот вопрос не снимают, ибо никто теперь не думает, что их нужно искать
только у отсталых сезонных рабочих, как во времена όно обычно писали.
После всей были и небыли совершенно естественно, что не только ли-
тературная дружина, но и множество мыслящих людей разного уровня
и званий ищут ответа на свои претензии к жизни в человеческом сердце.
Я встретил свою бывшую ученицу, которая давно уже математик,
печатает книги на разных языках, а когда-то и ей пришлось сдавать мне
экзамен по диалектическому материализму, но мы остались в добром
расположении друг к другу. И вот она при встрече со мной сказала мне
весьма конфиденциально, рассказав прежде свою историю. Дело в том, что
ей пришлось много пострадать, прежде чем ей Академия дала помещение
в новом хорошем доме. Она жила в одной квартире с каким-то пьяницей,
грубияном, малограмотным человеком, которому все это не мешало быть

инженером «Мосэнерго» и который преследовал ее. То ли он желал
жениться на ней, чтобы воспользоваться ее научными доходами, то ли
он вообще не мог переносить ее интеллигентности, не давала ему покоя
ее беззащитность, которая была написана на ее лице, его это возмущало
и раздражало. Она очень много перенесла из-за него и ей очень часто
приходилось, так как она жила на первом этаже, выскакивать через окно,
спасаясь от него. И вот какой вывод она сделала из всего этого?
— Я пришла к выводу, что никакой классовой борьбы нет, а есть
только ненависть таких агрессивных типов, как этот, к таким, как мы.
Поздравляю! Учил, учил и в результате получил вот такой афронт!
Но мне было бы, конечно, это очень обидно, если бы я все-таки не по-
нимал, что задача, которая здесь возникает, не так проста и что она нуж
дается в опыте, который должны пройти народы. Это не есть к акая-то
плохо решенная арифметическая задача — давайте посмотрим в ответ,
как там значится, и исправим наши действия. Это то, что никто не мо-
жет за нас и ни за кого другого решить иначе, как путем исследования
глубины тех громадных социальных процессов, которые мы прошли,
которые мы проходим и которые нам придется пройти. Это ведь только
констатация того факта, что само по себе социалистическое устройство
еще не очищает человека, само по себе автоматически оно еще не делает
людей святыми. Что люди на этой-то почве, может быть, более ярко,
расходятся как личности.
Спорят о разных действующих лицах повести Солженицына «Один
день Ивана Денисовича» и спорят, главным образом, о разных страда-
ющих героях этого произведения. Но я почти ничего не читал об одной
личности, очень своеобразной. В этом скромно и сдержанно написанном
произведении есть демон зла, фигура в полном смысле демоническая.
Я представляю себе его лицо, его движения, всю его позу под прикры-
тием автоматов и собак — это лейтенант Волковой, начальник режима,
заслуживший свое имя, скупо, но достаточно ярко обрисованный писа-
телем. Откуда взялся такой Волковой, которому не тепло до тех пор, пока
другому не холодно? Откуда он взялся? Если бы можно было бы доказать
биографически, или как угодно иначе показать, что это ненавидящий

современный строй осколок старого общества, кулак, — это могло бы
как-то оправдать в наших глазах и объяснить все. Но я уверен, что таких
доказательств невозможно представить, я уверен, что его биография была
вполне благополучной, а если бы не была благополучной, я не уверен, что
все меры по рассмотрению биографии такой личности математически
бывают достоверны. Я думаю, что это никакой роли в данном случае
не играет и на его месте мог быть сын бедняка-крестьянина и это, вероятно,
может быть, и было так или близко к этому. Тем не менее мы видим, что
[это?] человек, который терзает и мучает людей, и, может быть, един-
ственный человек, которому это доставляет удовольствие. Остальные
люди исполняют свое грязное дело, некоторые страдают даже при этом,
как стража на вышке, другие делают это, как и всякую нечистую работу,
но делают это как-то по-народному, как вообще делают работу, будучи
индифферентными по отношению к проблеме добра и зла. Единственный
человек, в котором обнаруживается то, что Кант назвал «радикально
злое» в человеческой природе, — это лейтенант Волковой, да, может
быть, татарин надсмотрщик (он обрисован очень бегло). Так вот я спра-
шиваю. Ведь это серьезная проблема. Значит, существуют человеческие
свойства более важные, чем социальные условия. Происхождение — это
так… номенклатура, вывеска. Вопросов может быть много, но все они
заканчиваются выводом моральным или совсем не моральным, но отно-
сящимся к ведению морали.
История может сказать, что периоды таких настроений, когда на пер-
вом плане к фактам социальной борьбы относились не реальности исто-
рического движения, а проблемы, связанные с добром и злом, бывали
и раньше, что они проходят, сменяясь другими периодами. Это бесспорно
так. Это можно доказать. И человек, который думал бы, что, находясь
в каких-то подобных исканиях и сомнениях, он, так сказать, покончил
с прежними своими состояниями, когда он просматривал себя как часть со-
циальной силы, а теперь он вступил в совершенно иную сферу и это начало
его прозрения и истинной жизни, если бы он пошарил в истории и вни-
мательно отнесся к подобным историческим параллелям и аналогиям, —
увидел бы, что история объемлет и такие нравственные кризисы, что

во многом шире и что это проходит. Но тому, кто длительное время чув-
ствует приближение подобного нравственного спазма, действительно
история не всегда помогает.
И вот я задаю вопрос — не поможет ли техника?
Говорят, что человека может в значительной мере заменить в последу-
ющем какое-нибудь механическое приспособление. Ведь человек по су-
ществу, по определению людей чрезвычайно компетентных, является
системой, способной совершать действия, ведущие к определенной цели,
и, следовательно, он может быть улучшен, и вот его чертеж, так сказать,
может быть усовершенствован. Если так, то с этим нужно поспешить, ибо
система выказывает некоторые признаки расстройства. Едва отучившись
от игры в «козла», она начинает увлекаться Достоевским и старается
найти в себе абсолютную точку, которую нельзя сдвинуть с места, пока-
зывая ей, т. е. системе, еду и зажигая лампочку. Машина хочет стать чело-
веком, но человек не хочет оставаться машиной. Он сделался на редкость
чувствителен к своему достоинству. Попробуйте воздействовать на него
посредством обычных сигналов. Как только он разгадает ваши намере-
ния, неподвижная точка внутри начнет плясать к акой-то бешеный танец,
и система будет вести очень странно, выдавать на гора стихотворный
бред, абстрактную живопись или ч то-нибудь похуже. Жалко, что система,
на обучение которой потрачено столько сил, ведет себя так неправильно,
но с фактами нужно считаться.
Как это ни обидно для кибернетиков, но нравственные проблемы
в наши дни играют не меньшую роль, чем технические, и ни хитростью,
ни усилиями этого факта не обойдешь.
Я вижу вокруг себя превосходных людей, очень полезных коммуни-
стическому делу, изобретающих машины, или, по крайней мере, управ-
ляющих ими. О чем они толкуют в своем кругу? О добре, а чаще о зле,
о порядочных и непорядочных людях. Куда ушли те времена, когда такие
понятия считались внеклассовыми, мещанскими и само понятие слова
«человек» стыдливо пробиралось среди других, стесняясь своего про-
исхождения или своей технической отсталости.
На этом, к счастью, я покончил с моим …

[не слышно]
… болезнь, или это склонность, которую я старался вам обрисовать,
совершенно естественно не вызывающая у меня полного одобрения, по-
скольку, до некоторой степени, она для каждого человека моей профессии
неожиданна, до некоторой степени она затруднительна, выдвигает новые
вопросы, заставляет как-то по-другому излагать то мировоззрение, кото-
рое мы привыкли излагать. Одним словом, весь этот круг мыслей, чувств,
настроений получил у нас уже характерное название. Я думаю, что если вы
читаете газеты, журналы, то вы слышали, знаете, что называется абстракт-
ным гуманизмом. Вот вся болезнь добра и зла называется абстрактным
гуманизмом, и чрезмерно погружаться в эти глубины не рекомендуется.
Я должен сказать, что я с этим согласен. У меня тоже вызывают раз-
дражение совершенно естественное всякие пустые фразы моральные
о добре, о гуманности, фразы о неупотреблении насилия, одним словом,
какие-то общие места, слабые, добрые пожелания, которые во все времена
никогда не приводили ни к какому реальному эффекту и которые могут
быть очень даже вредны.
А почему они могут быть вредны? Видите ли, во‑первых, я без труда
докажу (а доказывать я привык, у меня техника уже разработана), я без
труда докажу, что эта моральная болезнь абстрактного гуманизма очень
сильно напоминает разные черты, скажем, западной буржуазной пропа-
ганды, направленной против коммунизма.
Я не принес с собой цитат, но поверьте, я могу принести целую гору
цитат, целый ворох цитат из социалистов, так называемых правых со-
циалистов и просто социалистов, вроде Ненни, или людей, которые
даже благорасположены к нам, но считают нужным указывать на наши
недостатки, и все они в один голос особенно сильно противопоставляют
марксизму, коммунистическому мировоззрению не что иное, как эти все-
общие абстрактные истины добра, не что иное, как рассуждение о том, что
нельзя применять ненадлежащие средства, как говорил Ганди и как вслед
за ним говорит Неру, только надлежащие средства применять, потому
что чрезмерная моральная гибкость приводит к тому, что развивается
склонность к жестокости, преступлениям, коварству. Всякая матери-

альная власть связана с искушениями этого рода. Марксизм, поскольку
он недостаточное внимание всегда уделяет нравственности, добру и злу,
грешен тем, что он обосновывает, создает возможности для такого рода
общественных преступлений. Вы критикуете Сталина, а мы вам покажем,
что вот уже в ленинской постановке вопроса, в тех или других решениях,
а может быть, еще гораздо раньше, чем какие бы то ни было решения,
уже была возможность всего того, что мы называем культом личности.
И вот, выводят большевизм из нечаевщины, из Ткачева, из всех тех лю-
дей, которые более или менее явственно проповедовали лозунг «Цель
оправдывает средства», во имя революции все оправдано, все освящено.
Целая литература существует о Нечаеве в настоящее время за рубежом.
Мне не надо пояснять в этой аудитории, вы знаете, что Нечаев, что
нечаевщина приобрела в истории русской революции печальную из-
вестность гораздо раньше нашей революции. Это такого рода анархизм,
с сильно централизационной идеей, согласно которой всякие средства
могут быть пущены в ход. Создавать новое социальное [социалистиче-
ское?] общество нужно только посредством террора, немногие личности
должны держать в своих руках план и направлять все эти действия, все
прочие люди являются только орудием этих людей и должны быть сле-
пыми дисциплинированными исполнителями неведомых им планов.
Эта идея, когда применялись методы террора против своих, и рассма-
тривается огромнейшей исторической и публицистической литературой
за границей как уже заранее данное предвосхищение всех тех слабостей,
которые обнаружились у нас в период Сталина. И сейчас вообще прово-
дится мысль о том, что никакие революционные методы, никакие методы
переустройства общества посредством силы, посредством государства
вообще не могут привести ни к каким плодотворным результатам, ибо
они в конце концов обязательно приводят к порче людей. Практика
власти есть практика предательства, коварства, как говорил один из про-
тивников нашей революции Густав Шпет в 1922 г. Несчастный человек,
может быть, и не совершил таких преступлений, за которые он при культе
личности понес чрезмерное наказание, но другом Советского Союза,
другом Советской власти, другом коммунизма он не был, это можно

твердо утверждать [так в стенограмме].
И вот, собственно говоря, еще до нашей революции, и в первые годы
ее со стороны врагов ее, и кадетской публицистики эпохи 1905 г. мно-
го говорилось совершенно такого, что говорится в настоящее время
в духе абстрактного гуманизма. Много-много. Я недавно перелистывал
кадетские журналы 1905 г. «Полярная звезда», «Свобода и культу-
ра». Это все насыщено ничем иным, как доказательством, что, раз став
на почву борьбы посредством силы, раз противопоставив революцию
нравственному перевоспитанию личности, обязательно скатишься в бо-
лото провокаций, болото азефовщины, в болото «цель оправдывает
средства», иезуитизма всякого, предательства, коварства и т. д. Все это
черным по белому написано было задолго до нашей революции. И если
это так, то оказывается, что Мережковский, Струве, Изгоев, которые
в «Вехах» писали, что студенты перестали готовиться честно к лекциям
под влиянием марксизма, ибо раз предстоит такой всеобщий социальный
поворот, то, как Ткачев еще говорил, что до окончательного решения
вопроса все частные решения не имеют никакого значения. А Арцы-
башев, а герои Арцыбашева в эпоху реакции разве не говорили этого?
Вот, например, в «У последней черты», столь известном произведении,
бульварно-резиньяционном, бульварно-философском сочинении Ар-
цыбашева, разве не говорил один из его героев Наумов: «Я говорю вам
о том, что раз и навсегда надо понять, что ни революция, ни какие бы
то ни было формы правления, ни капитализм, ни пролетариат — ничто
не даст счастья человечеству, обреченному на вечные страдания. Что нам
в нашем социальном строе, если смерть стоит у каждого за плечами, если
мы уходим во тьму, если люди, дорогие нам, умирают, если мир, прежде
всего, кладбище, которое мы зачем-то бережем. Надо рассеять в людях
суеверие жизни, надо заставить их понять, что они не имеют права тянуть
эту бессмысленную комедию».
Это было написано до Первой мировой войны.
Нужно ли было писать экзистенциалистам все то, что они писали?
Все это, конечно, старо как мир и гораздо сильнее, гораздо лучше было
сказано, конечно, такими великанами нравственного кризиса, как Тол-

стой и Достоевский. Недаром часто очень наши противники говорят
нам таким образом: «Марксизм не выдержал критики по сравнению
с теми проблемами, которые отражены в Толстом и Достоевском. Толстой
и Достоевский со своими взглядами шире марксизма».
Если все это справедливо, а абстрактный гуманизм что-то в этом
роде нам говорит, или, во всяком случае, хочет к нашему мировоззрению
прибавить какой-то кусочек и абстрактной моральной риторики добра
и зла, тогда, как говорится, за что боролись, за что кровь проливали?
И разве за всеми этими моральными фразами не стоит определенный
порядок жизни?
Когда я перелистываю кадетские журналы, мне там не составляет
никакого труда открыть, что за этими красивыми нравственными про-
блемами скрывается уже, что вы будете смеяться, конечно, когда вы
прочтете, ч то-то вам покажется как будто чрезвычайно глубоким, а по-
том вы увидите доказательства с цифрами в руках о том, что 8‑часовой
рабочий день провести на всех предприятиях это значит не что иное,
как погубить экономику, это значит не что иное, как нарушить свободу
деятельности и т. д. И подобные иллюстрации, вы их найдете массу там.
Но разве в настоящее время не у нас, а там, где люди открыто, свободно
против коммунизма провозглашают этот нравственный лозунг, разве
за этим не стоит сохранение определенного порядка жизни, не имеющего
с нравственностью ничего общего? Разве это не значит — разоружитесь,
перестаньте бороться и склонитесь перед тем общественно-социальным
строем, который хорош и без того, который, во всяком случае, можно
исправить только частным порядком, у себя дома культивируйте лучшее,
не вмешивайтесь в стихийный ход жизненных фактов, т. е. той самой
конкуренции обычной, жизненной борьбы обычной, не вмешивайтесь,
ибо, когда человек с оружием в руках вмешивается в этот стихийный, ста-
рый ход истории, он создает что-то худшее, зло какое-то, а лучше бы ему
примириться с тем порядком, который существовал от века, да заняться
в своих частных берлогах улучшением своей личности и упорядочением
отношений со своими близкими.
И вот, по всем этим причинам я, конечно, не могу соглашаться с аб-

страктным гуманизмом и я поддерживаю всю ту критику абстрактного
гуманизма, которая ведется у нас в печати.
Но это еще не все. Почему плох абстрактный гуманизм? А потому, что
он абстрактный, а все абстрактное плохо. Он потому плох, что чрезвычай-
но легко занять такую общую позу благожелательности к людям, добра,
сказать, что только добро лечит, и за этой абстрактной, отвлеченной позой
скрыть свою пассивность, скрыть свое неучастие в жизни, скрыть, что ты
не хочешь свою шкуру на карту поставить, скрыть то, что ты порядочный
человек, ты хочешь быть порядочным человеком.
А надо вам сказать, что в своей жизни мне много раз приходилось
иметь дело и с порядочными, и не с порядочными. Много в моей жизни
я прожил с людьми, которых я могу назвать нехорошим словом «бан-
дит», с обрезами за спиной, если не в прямом смысле, то в фигуральном
смысле. Лучшего определения они не заслуживают. И все-таки я должен
сказать, что часто бывает лучше иметь дело с такими людьми, относи-
тельно которых знаешь, что он такой и чего он хочет, чем с так называе-
мыми порядочными людьми, порядочными мещанами, а я с ними тоже
имел дело. Я знаю ученых порядочных мещан, имеющих заслуженные
степени, имеющих знания [звания?], и мне кажется в се-таки, ничего
пошлее такого субъекта нельзя придумать. И если это венец творения,
и если из-за того, что он у себя дома устроил божницу и там поклоняется
Модильяни или к ому-нибудь еще, из-за того, что он считает себя поря-
дочным человеком, просидел в своей щели все время, в течение всего
острого периода, и потому ничем не запятнан, т. е. ни в чем решительно
не принимал участия, а занимался своим личным благоустройством,
если я потому должен поклоняться ему, нет, я уже скорее (я думаю, что
Достоевский со мной согласился бы), я скорее согласен был бы сидеть
рядом с человеком, относительно которого я знаю, что он человек совсем
не такой доброжелательный и гуманный и которому пальца во рту, как
говорили мои слушатели из Института международных отношений,
доверять нельзя. И все-таки, я вам скажу, мне он кажется иногда лучше,
чем этот моральный мещанин.
Так вот и я потому против абстрактного гуманизма, что он абстракт-

ный, а все абстрактное не касается моей шкуры, все абстрактное не дей-
ственно, не актуально, оно вне действительной жизни, это только фраза,
поза, риторика, как говорил Белинский, это Грушницкий, это новое из-
дание к акого-нибудь благоустройства собственного комфорта.
Вот почему я вполне согласен с критикой абстрактного гуманизма
и вполне подписываюсь под ней и испытываю отвращение ко всякого
рода пустым и отвлеченным, демагогическим нравственным речам.
Но, повторяю, это еще не все. Это не все потому, что, хотя я за неаб-
страктный гуманизм, но я хочу, чтобы неабстрактный гуманизм тоже
не был абстрактным. Ведь неабстрактный гуманизм тоже может быть
абстрактным. А нужно (хоть смейтесь, хоть не смейтесь), чтобы наш гу-
манизм был неабстрактным неабстрактным гуманизмом. Если он будет
неабстрактным неабстрактным гуманизмом, тогда он будет на что-нибудь
пригоден.
Но что я имею в виду, чтобы не говорить такими загадками? Что та-
кое абстрактный неабстрактный гуманизм? Лучше всего, если я поясню
это примером. Я возьму тоже из своих воспоминаний, только из более
отдаленных.
Свою первую марксистскую книжку я получил из рук одного молодого
человека, постарше меня, такого смышленого, хорошего говоруна, может
быть, немножко карьериста, но карьериста не такого, как мы сейчас пред-
ставляем себе карьериста, такого сидящего угрюмо, такого заугольного, как
у Щедрина говорится, наращивающего техническое сало и ждущего свой
черед, когда, наконец, он сможет занять какое-то место, а такого, который
вокруг себя много пены подымает. Такой вам совершенно неизвестен,
такой тип карьериста, потому что такие провинциальные Дантоны, вроде
этого моего знакомого, они закончили в большинстве свой жизненный
путь в 30‑х годах. А в настоящее время такой тип карьериста потерпел бы,
я уверен, фиаско уже сразу же на старте, никакого успеха он не имел бы.
Шли мы однажды с ним, рассуждая, и где-то в пыли южного базара за-
метили нищего лирника с его заунывной песней: «Ой, дайте мине, дайте,
ни минайте». И тут я услышал от моего ментора, наставника по марксизму
одну формулу, которая, должно быть, крепко запечатлелась в моем молодом

мозгу, если я ее до сих пор не забыл. Он мне сказал: «Я марксист и нищим
не подаю». (Смех.) Формула чрезвычайно емкая, товарищи, чрезвычайно
емкая формула, и прежде всего я хочу в его пользу сказать, что он, соб-
ственно говоря, выразил то, что он сам прочитал в хороших источниках,
и выразил какую-то умную мысль. Он что хотел сказать? Что филантро-
пической гомеопатией социальных несчастий не устранишь, наоборот,
человек, который вынимает из кармана 5 копеек и дает их нищему, этот
человек — лицемер, он затемняет истинное положение вещей, ту социаль-
ную борьбу, которую надо вести для того, чтобы устранить корни всякого
нищенства, всяких бедствий на земле. Разве против филантропии не писал
еще Лессинг в 18 веке? Разве Фурье в его критике моралистов не доказал,
что человек, делающий мелкое добро своему ближнему, откупается от него,
что он лицемер, который освобождает себя от подлинной ответственности
тем, что дает ему к акую-то мелочь из того неоплатного долга, в котором
он перед ним? Но, как вы помните, кстати, в «Бесах» Достоевского гене-
ральша Варвара Петровна, дама эмансипе, которая одно время вращалась
где-то в кружках в Петербурге и которая была в курсе всех тогдашних идей,
она ведь тоже объясняла, что она понимает, что благотворительность это
зло, не в благотворительности решение социальных вопросов. Ее весьма
сатирически представил в этом пункте Достоевский. А ведь в самом деле,
вместе с тем, есть и другая сторона в этом рассуждении, есть сторона,
которую вы сразу заметили, когда стали смеяться, которая делает нашего
марксиста, не подающего нищим, своего рода аморалистом. Ведь что
такое нравственность? Начнем положительные стороны с этого пункта.
Нравственность — это близкодействие общественных отношений. Этот
термин я беру — «близкодействие, дальнодействие» из истории физики.
Я не хочу выдавать себя за большого знатока этого вопроса, а просто на-
помню вам, что была теория, был очень распространенный взгляд, может
быть и не вполне ложный, согласно которому какое-то действие возможно
лишь посредством соприкосновения, лишь посредством соприкосновения
тел возможна как бы передача движения, возможно какое бы то ни было
действие. Затем Ньютон описал посредством математической формулы
систему тяготения, и вопрос этот был, собственно, для него, хотя он сам
не высказался ни за, ни против, как-то снят. Нужно ли объяснять тяготе-
ние тем, что есть к акие-то крючки, посредством которых притягиваются
друг к другу тела, если есть действие на расстоянии, чистая динамика
силы? Его последователи уже приняли теорию дальнодействия. Во всяком
случае, мне это нужно только для аналогии. Близкодействие, посредством
соприкосновения непосредственного, и дальнодействие.
Так вот, нравственность есть, конечно, общественные действия, об-
щественные взаимоотношения, но нравственность есть близкодействие
общественных отношений. Мало того, на далеком расстоянии нравствен-
ные критерии перестают действовать, на далеком расстоянии и в про-
странстве, и во времени.
Ну во времени, например: разрыть чужую могилу омерзительно, это
осквернение могилы, но по отношению к египетскому фараону это назы-
вается не осквернением могилы, а археологией. (Смех.) И понятно, где
здесь на таком громадном расстоянии, какая может быть нравственная
связь? Здесь уже чистая объективность, чистое долгодействие [дально-
действие?] налицо.
Или на расстоянии. Вспомните, как Вотрен у Бальзака искушает
Растиньяка. Он ему говорит: «Ах, вы не хотите принять участие в гряз-
ном деле, хотя это грязное дело вам даст все возможности жизни, разви-
тия и т. д. Ну скажите, пожалуйста, не все ли вам равно, чтобы, скажем,
ради вашего счастья вы допустили бы, чтобы где-то там умер бы какой-то
мандарин в Китае, вы согласились бы?». «Да, согласился». «Так почему
вы не согласны на то, чтобы принять участие в том, чтобы к то-то умер
здесь, в Париже, и вы стали бы счастливы и получили бы возможность
развития?».
Это софизм. Я не берусь утверждать, что расстояние от Парижа до Пе-
кина (я имею в виду старый Пекин, конечно) (Смех.)
(Я прошу никаких применений из моих примеров не делать.)
… я не знаю, достаточно ли это расстояние, но, во всяком случае,
на каком-то очень большом расстоянии нравственная связь совершенно
прерывается. Нравственная связь существует между мной и другим чело-
веком. Я нехорошо поступлю, если причиню ему зло. Нравственная связь

существует в какой-то мере между мной и животным. Я, все-таки, скверный
человек, если я способен обидеть животное. Но никто не имеет никаких
нравственных переживаний, если кому случается давить насекомых. Ведь
правда? А что касается всяких микробов, всякой флоры, которая гибнет
в несметных количествах, хотя это тоже жизнь, но в несметных количествах
гибнет при всяком нашем шаге, при каждом движении, то здесь никакие
нравственные нормы нас не связывают. Правда? Значит, в этом смысле
нравственность есть близкодействие общественных отношений. А что
заключается в формуле: «Я марксист и нищим не подаю»? В этом заклю-
чается подтекст, как говорят, подпочвенная мысль какая? Что, собственно
говоря, поскольку я, как говорил покойный писатель Андрей Платонов
в частных разговорах, «дуриком на всемирную историю работаю», по-
стольку я освобожден от какой бы то ни было обязанности проявлять
себя в порядке близкодействия в нравственном отношении.
Мало того, в этом историзме, тут уже человек стал полностью на почву
больших всемирно-исторических действий, он служит историческому про-
грессу, он служит революции, он свое дело выполняет, а это самое главное,
потому что это коренной вопрос, без этого ничто не может сдвинуться,
а потому, собственно говоря, он может и не беспокоиться о частных во-
просах. Так же, как Ткачев, он может сказать: «Пока не решатся эти все
основные вопросы, путем всемирной истории, всемирно-исторических
столкновений, все эти частности более или менее безразличны. Как я по-
ступил по отношению к такому-то человеку, по отношению к такой-то
женщине, это же, в конце концов, неважно, главное то, как я самое главное
делаю, это самый существенный вопрос».
Мало того, если как следует продумать эту постановку вопроса, то мож-
но тоже сказать так, что если ты таким образом работаешь на великие
исторические силы, если ты такой прогрессивный, то, как сказано в Биб
лии, не заграждай рта…
[возможно, пропуск в стенограмме]

людей, которые должны делать это, но теперь, поскольку ты марксист,

ты работаешь на всемирную историю
…[начало не слышно]
можно даже в какой-то мере это позволить, одним словом, элемент

аморализма в таком эксцессе, так сказать, историческом…
Это момент исторической целесообразности действия, которая кое-что
и оправдывает и граничит с формулой «все дозволено». Это момент аб-
страктного неабстрактного гуманизма (именно неабстрактного гуманизма).
Прав мой марксист в своей постановке вопроса? Прав, но он абстракт
но прав, а все абстрактное, как я говорил, никуда не годится. Обязательно,
значит, такая абстрактная неабстрактная гуманистическая постановка
вопроса обязательно влечет за собой сдвиг в сторону ущерба для нрав-
ственной стороны революционного дела. Я постараюсь вам показать, что
это в высшей степени важно, и, чтобы проиллюстрировать это наглядно,
я вам прочту одну выдержку, взятую мной из «Разговоров со Стали-
ным» такого югославского деятеля, не шибко положительного, по имени
Милован Джилас. Книга эта пользуется большим успехом за рубежом,
переведена на многие языки. Я повторяю еще раз, что личность Джиласа
не вызывает у меня симпатии по двум причинам. Во-первых, в книге его
ясно видно, что он слишком с откровенной симпатией относится к ан-
гличанам. Вы знаете, это, так сказать, как поэтика такая проходит через
все, что он пишет. Это слишком откровенно выступает. Ну, как бы это
сказать нашим старым языком, в общем, он английским человеком был
и таким остался.
Во-вторых, если принять его кажущуюся честность, то честность его
ничего не стоит. Ну, подумайте! Человек был партизанским генералом,
был коммунистом, сидел в тюрьме. И потом он ставит так вопрос: вот
я верил, я представлял себе Советский Союз в чрезвычайно идеальном
свете, но когда я увидел все вблизи (он два или три раза приезжал в Со-
ветский Союз), я сразу понял… постепенно от этого отошел, и теперь
я думаю, что кроме коммунизма есть другие пути к совершенству.
Собственно говоря, он ведь ничего не перенес, он, собственно, по-на-

стоящему не видел того, что может испугать людей. А у меня есть друг,
который за Полярным кругом провел в сталинское время 19 лет, и я дол-
жен сказать, что большего оптимиста, чем он, у которого я могу брать
уроки, я не знаю. Право, я не знаю, лучшее ли это средство для оптимиз-
ма, но я знаю, что мужественный и серьезный оптимизм проверяется
в каких-то длительных испытаниях, в каком-то испытании под Верденом,
а [не?] тот оптимизм, который состоит в том, что вот я хотел бы в розовом
сиянии, на удобной и мягкой колеснице въехать в какой-то рай. Если
вы меня ввезете таким образом, то я вам скажу, что вы хороший, а если
не ввезете, то я сразу повернусь к вам спиной, я сразу найду другие образцы
для подражания и сразу скажу, что это мне не нравится и я умываю руки.
Конечно, я не хочу сказать о товарище, который подал реплику, ничего
плохого. Я совсем не утверждаю, что это хороший способ для того, чтобы
воспитать оптимизм, есть и другие способы. У Щедрина есть история,
как в провинции г де-то, к акой-то изобретатель нашел, что если налима
огорчать кнутом, то печень у него увеличивается, желчь выделяется и мясо
от этого становится вкусней и поэтому налим такой становится более
ценным. Это, конечно, очень саркастически и очень верно, глубоко и очень
метко бьет в цель против тех людей, которые стали бы оправдывать необ-
ходимость для человека страданий, необходимость для человека всякого
рода таких ужасных общественных мучений, чтобы он имел к акую-то нрав-
ственную ценность (это, я думаю, близко Джиласу по мировоззрению).
Собственно говоря, тот факт, что человеческие страдания, что челове-
ческий горький опыт есть ч то-то в высшей степени ценное для человека,
это, я думаю, никакой думающий человек отрицать не может. Конечно,
человечество могло бы обойтись без таких явлений, которые создали
трагедии Шекспира, без тех явлений, которые создали трагедии Софок-
ла. Было бы хорошо, если бы оно могло обойтись без них, но раз оно
не обошлось без них, то хорошо, по крайней мере, что существует то, что
запечатлено в трагедиях Софокла и Шекспира как великий нравственный
урок, из которого можно извлечь опыт ни для чего другого, как только
для мужественного, настоящего, зрелого и здорового оптимизма.
Но я хочу сказать о другом, я хочу сказать о защите. Я хочу сказать

о том, что Джилас в своих воспоминаниях о Сталине приводит некото-
рые разговоры, которые бросают свет на то, как сам Сталин объяснял
свои методы некоторые, как он смотрел на… Словом, я скажу прямо,
в чем заключается абстрактный неабстрактный гуманизм. Был такой
инцидент накануне разрыва с Югославией — дело в том, что когда наша
армия в конце войны прошла через северную часть Югославии, на исходе
войны, конечно, она в какой-то мере была, как и всякая армия в таких
случаях, деморализована просто обстоятельствами…
…при своем героическом духе она могла совершить и некоторые по-
ступки, которые нельзя особенно похвалить. Собственно говоря, эти
поступки можно было бы легко исправить, или, во всяком случае, ничего
плохого не заключалось в том, что югославы просили наше командование
обратить внимание на то, что при прохождении наших частей им трудно
объяснять югославам кое-что. Ну, скажем, там были грабежи, было насилие
над женщинами. Вот такие факты. Сталин страшно обиделся, и это был
один из пунктов разногласий с югославами.
Надо сказать, что в начале войны, я с 1941 помню один ужаснейший
случай, никогда его не забуду, когда одного нашего бойца расстреляли,
несмотря на просьбы колхозников, расстреляли за то, что он позволил
себе забраться на колхозную пасеку за медом. Таковы были ригористи-
ческие нравы в начале войны.
Я и говорю, что Сталин ничего неправильного здесь не сказал потому,
что смотреть на такую громадную армию, которая прошла через такие
серьезные испытания, через розовые очки и думать, что не могут быть
никакие такие инциденты, и рассматривать ее как что-то абстрактно
положительное, не понимая, что благо смешано со злом, как говорит
поэт, не понимая, что есть много отрицательного, примешивающегося
к людским делам, — это было бы совершенно неправильно, это была бы
точка зрения институтки. Вы знаете, я видел много случаев, когда по-
правляли дело тем, что убивали еще кого-то; может быть, поправлять это
преступление не следовало бы таким образом, чтобы расстреливать этого
майора. Я не знаю, это вопрос конкретный, а может быть и следовало,
а может быть и нет. Возможно такое помилование — или его отправили бы

на фронт. Для чего? Вот т ут-то и заключается главная закавыка. Ведь его
все-таки отправили на фронт для того, чтобы он загладил свое преступле-
ние, а не для того, чтобы он думал, что так как я бью немцев, то мне все
позволено. Вы понимаете? Конечно, удержать в этот момент, может быть,
и нельзя было. Принять такие меры, чтобы исключить подобного рода
инциденты, может быть, и нельзя было, но стать на такую точку зрения
это почти то же самое, что говорить…, как то, что приписывали народники
марксистам. Ах, вы считаете, что когда капиталисты, кулаки и кабатчики
разоряют народ, то это зло идет на пользу потому, что народные массы
начинают сознавать свои интересы, развивается классовая борьба и в конце
концов это приведет к социализму, так открывайте кабаки, содействуйте
разорению народа. Или как социалисты из… журнала Бернштейна до-
казывали, что делает капитализм в колониях. Капитализм в колониях,
конечно, много зла делает, но через это зло осуществляется не что иное,
как расширение мирового рынка, через это зло осуществляется не что
иное, как развитие рабочего класса угнетенных национальностей. Значит,
в конечном счете миссия капитализма прогрессивна? Прогрессивна. Зна-
чит, не надо бороться, не надо сопротивляться марксистам колониальной
политике империализма.
Вы понимаете разницу рассуждения? Одно дело сказать, что зло
может быть неизбежно. Нельзя абстрактно отделять сильные стороны
от слабых сторон, достоинства от недостатков — этим оправдано это
зло, и давайте будем, развивая это зло, содействовать таким образом
приближению окончательно добра, поставим ставку на темные силы,
на темные побуждения, развяжем их… Так говорили Нечаев и Баку-
нин: наше дело развязать все злые силы, наше дело поставить ставку
на демоническое отрицание старого порядка, наше дело вызывать вза-
имное раздражение и возбуждение. С этой целью можно, как говорится
в документах, сочиненных Нечаевым, распускать ложные слухи, с этой
целью нужно входить в сношения с правящими силами, для того, чтобы
работать там среди них, создавать дезорганизацию, создавать раздра-
жение у народных масс и т. д.
Нет, это не политика неабстрактного неабстрактного гуманизма, это

политика абстрактного неабстрактного гуманизма.
Ленин говорил, объясняя Горькому свою позицию по отношению
к колониальной политике империализма, он говорил: «Во-первых,
не наше дело заботиться о том, чтобы было угнетение, были противо-
речия и было зло. Это не наше дело об этом заботиться. Это будет без
нас». Мы не будем Ляхова посылать в Персию, мы не будем говорить:
да здравствует империалистическая политика потому, что она обостряет
противоречия и тем самым приближает революцию. Мы будем бороться
против колониальной экспансии, и то обстоятельство, что пролетариат
борется против империализма, это обстоятельство вовсе не задерживает
его развития, а делает его развитие более демократическим. Оно изгоня-
ет, как говорил Ленин, октябристский капитал дикарям, оно оставляет
в главных странах только демократический капитал, а демократический
капитал — последыш и дальше ему капут! Вообще, никогда и нигде борьба
против глав[ного зла? — В. А.] не задерживала диалектическое движе-
ние, хотя диалектическое движение есть движение через противоречия,
через отрицание и через… Государство есть зло, деньги есть зло, и тем
не менее, это зло служит добру, когда оно находится у [не?] абстрактных
неабстрактных гуманистов — марксистов. Но это вовсе не значит, что
не нужно отрубить те ветки этого зла, которые теперь уже могут мешать
более благоприятному синтезу положительных и отрицательных моментов
в движении. Это не значит, что не нужно бороться против этого зла, про-
тив самых ярких проявлений этого зла. И уже разрушение, отчуждение
старой государственной машины (а Ленин повторял, что мы недостаточно
ее разрушили), уже самый этот факт является ничем иным, как борьбой
против зла, и чем больше мы против этого зла будем бороться, тем лучше
будет то диалектическое сочетание противоречивых моментов, которое
в этом узле движений, в этой диалектике содержится.
Теперь я могу ответить тому товарищу, который подал мне реплику.
Одно дело понимать, что без испытаний, без противоречий, без зла,
одним только, так сказать, абстрактным добром может свершиться великое
дело социальной перестройки общества. Это все равно что думать, что
история — это тротуар Невского проспекта. А вот оправдывать словами

о том, что история — это не тротуар Невского проспекта, всякую грязь,
всякие реакционные, всякие темные моменты, отсталые побуждения
и стремления, — а это уже не дело марксизма, это уже абстрактный неаб-
страктный гуманизм, это уже «я марксист и нищим не подаю». Нет,
дорогой, ты можешь, конечно, подавать нищим или не подавать, это
дело твоей совести. Во-первых, какой нищий. Если ты видишь перед
собой профессионала нищего, конечно, никто тебя не осудит, если ты
с досадой скажешь ему самую банальную фразу: «Мог бы работать»,
а с другой стороны, конечно, к ак-то человеческая душа проверяется тем,
сочувствует ли он[а?] в данном случае какому-нибудь несчастному вот
на расстоянии, близком… [не слышно]
Не в этом дело, а самое главное, что из формулы «я марксист и нищим
не подаю» нельзя делать вывода насчет того, что я могу спокойно спря-
тать руки в карман, а остальное сделает история, а я буду исполнять свою
функцию — я буду профессором и буду преподавать, я буду инженером
и буду строить, я буду еще каким-нибудь там Балуевым 1 и буду делать свое
дело и баловаться даже могу немножко, мне это позволено, потому что
я такой хороший в целом…
И в конце концов таким образом будет оправдано как раз то, что
задерживает движение всемирной истории потому, что для движения
всемирной истории вперед наиболее благоприятным и быстрым тем-
пом важна не только абстрактная линия прогресса, а важна та редакция,
в которой этот прогресс происходит, важно не только, что происходит,
а важно, как это делается.
1
Балуев — герой повести В. М. Кожевникова «Знакомьтесь, Балуев!» (1960), одноимённого фильма
(1963) и пьесы, вызвавших в начале 1960‑х гг. широкое общественное обсуждение, большой обще-
ственный резонанс. Однако М. Н. Кураев в сатирическом документальном романе «Похождения
Кукуева» (2007) рассказал, что прототип героя В. Кожевникова после публикации повести и выхода
на экран знаменитого некогда фильма был арестован за воровство и мошенничество накануне подпи-
сания Указа о присвоении ему звания Героя Социалистического Труда. Отсидев положенный срок
в тюрьме, герой Кожевникова стал в наше время крупным бизнесменом, олигархом. См. об этом:
Зиновьева Е. «Сбывшаяся мечта» // Нева. 2008. № 4; Арсланов В. Г. Погибло ли искусство? СПб.,
2020. С. 438–439, 480–481. Непонятно, имеет ли в виду Лифшиц уже разоблачённое «баловство»
прототипа героя.
Тут мы немножко уже подходим к тому, что называется моралью. Я хо-

тел дать иллюстрацию, что я называю абстрактным неабстрактным гума-
низмом. Возьмем такую формулу, которая принадлежит, кажется, Горькому:
если враг не сдается — его уничтожают. Опять же формула справедливая.
Кто может это отрицать? Но кто постарше, тот помнит, сколько разных
преступлений культа личности прикрывалось этой формулой и прикрыва-
лось с одной стороны, казалось бы, формулой такой, которая справедливо
направлена против абстрактного гуманизма, с абстрактным гуманизмом
можно только капитулировать перед капиталистическим обществом,
бороться против него за коммунизм нельзя. Но если враг не сдается, его
уничтожают. Но это очень часто может напоминать и очень часто, в той
редакции, в какой это произносилось во времена нашей молодости, это
звучало почти как слова Екатерины Медичи во время Варфоломеевской
ночи, которая сказала: «Нынче быть жестоким, значит поступать чело-
вечно, и наоборот, быть человечным, значит совершать жестокость».
Кто не знает, что эта диалектика у нас часто была в ходу. Я повторяю,
что она не ложна совершенно, нет, она только абстрактно правильна,
а из всего абстрактного можно сделать очень скверные выводы.
У Ленина мы находим другую постановку вопроса, которая бросает
свет на разницу между абстрактным и не абстрактным неабстрактным
гуманизмом. Ленин говорил Луначарскому, и Луначарский это в своих
воспоминаниях приводит. Он говорил: «Если вы позволите произойти
процессу рассасывания наших коммунистических начал, если вы раствори-
тесь в беспартийной среде, — это будет величайшее преступление. Но если
вы замкнетесь в сектантскую группку, в какую-то касту завоевателей, вы
возбудите к себе недоверие, антипатию среди больших масс, а потом будете
ссылаться на то, что они-де мещане, что они чуждый элемент, классовые
враги, то придется спросить с вас по всей строгости революционного зако-
на. Наше дело отвоевать из этого массива все больше и больше союзников,
и кто этого делать не умеет, тот за дело строительства браться не должен».
Вы видите, величайший диалектик, который очень хорошо понимал,
что если враг не сдается, его уничтожают, который очень хорошо понимал,
что иногда путь к гуманизму есть путь жестокий, но он понимал и то, что
бывает и так: выскажешь такую формулу, и выходит так, как один знаме-
нитый русский художник Чистяков говорил: «И верно, но скверно».
И так часто получается, если эту конкретизацию, эту диалектику, это
соединение положительного и отрицательного, добра и зла не довести
до более конкретной ступени, оставить в плоскости абстрактной диа-
лектики, которая может оправдать очень и очень многое из того, что она
оправдывала, и что в конце концов принесло громадный вред, громадный
ущерб нашей революции.
На этом я сделаю перерыв, сказав, заключая эти частные рассужде-
ния, что, видимо, какая-то более глубокая ступень диалектики, к акое-то
более конкретное сочетание положительных и отрицательных моментов,
какая-то более точная линия, более точное разграничение, — вот это и есть
то, что связано с коммунистической нравственностью, и эта нравственная
точка зрения имеет уже весьма серьезное политическое и историческое
обоснование.
Моя точка зрения такая: в те времена, когда вели диспуты, обычно
было ведение диспутов в форме… существовало правило рассуждать
по трем пунктам:
1) согласен, утверждаю — аффирмо
2) отрицаю — него
3) различаю — [дистингво]
Так вот, во всех этих делах, мне кажется, после утверждения и после
отрицания надо в се-таки занять более диалектические и более точные
позиции различения. Если мы разберемся в этом деле, то справедливая
критика абстрактного гуманизма не поставит нас в то же время в такое
затруднительное положение, при котором мы будем слабы перед любым
проповедником абстрактной морали, который придет на наше место
и скажет свои слова ложного утешения и поведет человека, лишенного
марксистского мировоззрения и ответа, который поступил бы от лица
марксистского мировоззрения, поведет его в сторону, которая для нас
нежелательна и была бы в большой степени ущербна для нашего великого
дела, для победы коммунизма.
…
Товарищи, я, по своему обычаю, оказался нерасчетлив и, вообще го-

воря, когда я вчера решил подумать над тем, что мне предстоит говорить
сегодня, и начал просматривать то, что у меня накопилось, записано
за много лет господства разных гуманистов по этому вопросу, то прямо
скажу, что я не успел даже просмотреть, перелистать всего и попытался
как-то сгруппировать свои мысли на определенные пункты и рубрики,
я понял, что это будут в се-таки к акие-то размышления, не имеющие пол-
ной концентрации, полной логической связи между собой, хотя имею-
щие какой-то стержень общий. И еще, более того, это я уже понимаю,
в настоящий момент мне ясно, что положительную часть моей лекции
я не смогу, во всяком случае, полностью охватить сегодня.
Поэтому мы так с вашими товарищами тут решили, что я приду
к вам как-нибудь еще раз, не скоро, не сразу, чтобы вас сразу не пугать,
не задавить совсем, а сегодня я буду читать до 20 минут десятого с тем,
чтобы оставшееся время употребить на ответы на вопросы. Но я бы
просил вас вопросы эти, в виде бумажек, написанными на бумаге адре-
совать сюда на первые места. Таким образом это будет лучше, чем путем
вольного опроса.
А пока позвольте мне продолжить мои рассуждения. Но я все еще
держусь у критической части, т. е. я все занимаюсь тем, что более легко, —
я расчищаю себе место. Правда, кое-что я уже сказал такого, что может
быть отнесено к положительной перспективе. Но все-таки, главное мое
занятие пока — заметить все слабости, которые имеются при изложении
подобных вопросов и за которыми стоят части и какие-то практические
позиции, практические дела.
Вот теперь я хочу вам сказать, что факт абстрактного неабстрактного
гуманизма, хотя один товарищ мне сказал, что ему не нравится это рас-
суждение и ему непонятно, но все-таки мне кажется, я в какой-то мере
обрисовал это явление. Я его обрисовал как явление, вообще говоря,
правильной постановки вопроса, но, как это часто бывает, формально
правильно, а по существу издевательство, как Ленин говорил. И так это
в нравственных вопросах бывает в сочетании марксизма с этим важным
вопросом — вопросом проблемы нравственности. Еще часто бывает
так, что формально как будто все верно, а по существу это далеко не так,
это верно, да скверно, как говорил Чистяков. Все это в настоящее время
признают, и я, незадолго до того, как придти к вам на лекцию, перелистал
по крайней мере полдюжины разных книг по вопросу морали, потому
что количество их растет ото дня ко дню и может соперничать разве с тем,
поистине потрясающим количеством литературы, которая посвящена
у нас вопросам эстетики. Мне кажется, что этика уже догоняет эстетику,
ее горячее дыхание эстетика чувствует уже у себя вот здесь. И это есте-
ственно, потому что опыт лет, которые мы прожили, и те большие задачи,
которые перед нами стоят, требуют как-то осмыслить все эти вопросы.
И как бы я ни говорил, а я глубоко уверен в том, что решение всех этих
вопросов в основных положениях, в основных принципах марксистского
мировоззрения содержится, в се-таки нам предстоит очень значительно
расширить это мировоззрение, развить его, если хотите, часто развить его
хотя бы путем обращения к подлинным началам этого учения, которые
прежде по той или иной причине нами игнорировались или недостаточно
конкретно понимались. Но, во всяком случае, развить и расширить. И вот
я вижу — из того, что я просмотрел по вопросам морали, что мы все,
наши товарищи, когда они стараются обновить, почистить наше оружие
в этом отношении, направить как-то нашу аргументацию, по-другому
вопрос поставить, то они в общем склоняются к двум в этом отношении
средствам. Одно из таких изменений в изложении скорее, а может быть,
и понимании вопроса сводится к тому, что можно в количественном смыс-
ле поменьше принуждения, поменьше насилия, т.е. все, примерно, то же,
что по этим вопросам излагалось раньше, когда наиболее излюбленным,
выигрышным моментом морали была мораль: «если враг не сдается, его
уничтожают», но только просто с менее острой фразеологией в этом отно-
шении и даже с более определенным оттеснением момента принуждения,
момента насилия на задний план перед моментом убеждения, моментом
доброжелательного отношения. Это одна сторона. Вторая сторона — это
изменение в этом смысле более словесное, когда то же содержание, тот же
в основном содержательный момент борьбы за прогрессивное, демокра-
тическое, передовое и коммунистическое в конце концов облекается еще
дополнительно в форму таких фраз, таких слов, которые заключают в себе

либо понятие нравственного, либо понятие гуманного, то, что прежде
излагалось, как требование службы революции, развитию производи-
тельных сил, прогрессивного развития общества и т.д., излагается теперь
в этих книгах часто, как служение человеку, как осуществление добра,
и как другие такие же моральные заповеди.
Так как у меня склонность критиковать других, и т.к. мне ставят иногда
в вину, что я слишком, так сказать, востер в этом отношении, то я уже бо-
юсь задевать моих сотоварищей по перу или по делу, и я решил в качестве
примера избрать не наши образцы, а взять какие-нибудь заграничные.
Вот передо мной две брошюры по вопросу морали, одна фран-
цузского коммуниста Гароди «[Qu’est-ce que la morale marxiste? 1]»
и другая двух немецких коммунистов — Райнферта и Шмолака 2
«[Sozialistische Moral. — ?]», почти одновременно вышедшие в 1963–
64 гг. в Париже и Берлине.
Я хочу сказать, что мне представляется в се-таки, эта перемена, эти
изменения недостаточно глубокими к постановке проблем нравственно-
сти. Мне представляются они более формальными, чем существенными,
относящимися более к словам, чем к существу. Это не может не быть
замечено читателем, и это, конечно, не может быть отнесено к силе аргу-
ментации этих авторов.
Что, например, я нахожу по этому вопросу в брошюре Гароди, кроме
много, конечно, совершенно верного, совершенно правильного. Кстати,
должен сказать, что эта его брошюра совершенно не такого характера,
как другая его брошюра «Реализм [без берегов]», в которой он дока-
зывает, что вообще между реализмом и нереализмом никакой, по суще-
ству, разницы нет, что задача искусства создавать мифологию, уходить
чуть ли не в трансцендентное и невесть чего еще в этом роде. Но в своей
брошюре о морали он гораздо более скромен, и я бы даже сказал, здесь
можно ему даже предъявить претензии в том смысле, что он оставляет все
прежние формулы, несколько их видоизменяя словесно. Там много есть
1
«Что такое марксистская мораль?».
2
Так в стенограмме. Ср.: Reinhardt H., Schmollack J. Sozialistische Moral. Berlin, 1963. 63 S.
правильного, написанного критически по адресу религиозной морали,

по адресу буржуазной морали, совершенно справедливо доказывается,
что количество жертв, понесенных человечеством от всякого рода рево-
люций, гораздо меньше, чем от контрреволюций, меньше, чем от импе-
риалистических войн и т. д. и т. д., то есть мнимый вандализм революции
он переадресовывает совершенно правильно, указывая на вандализм
имущих классов, вандализм империализма. И далее он развивает такую
мысль, что, собственно говоря, мы не собираемся употреблять насилия,
обычно это делает буржуазия. Еще Энгельс писал: «Господа буржуа,
стреляйте первыми!», а наше дело — мы вовсе не стремимся к тому,
чтобы проливать галлоны крови, мы стоим за прогрессивные цели, а ради
прогрессивных целей нет надобности совершать преступления. Вот когда
люди борются за реакционные цели, тогда волей-неволей приходится
делать преступные шаги, им приходится поступать дурно. Значит, если,
конечно, капиталисты сами не захотят отступить, то рано или поздно
придется употребить силу, но мы бы предпочитали, чтобы они уходили
сами, мирным путем, путем реформ.
Конечно, в данном случае Гароди отходит от очень важного вопроса.
Это вопрос о тех жертвах, которые понесла наша страна при культе лич-
ности. Нельзя сказать, что, хотя, безусловно, наши цели прогрессивные
и поэтому теоретически из них должны были вытекать лишь непреступные
действия, тем не менее, мы не можем отрицать того факта, мы стоим под
огнем многих батарей, не можем просто отделаться фигурой молчания,
не можем обойти того факта, что, конечно, на почве прогрессивных дей-
ствий, прогрессивных исторических сил бывают совсем не прогрессивные
поступки, совсем не прогрессивные действия. Мы мимо этого пройти
не можем.
Кроме того, нельзя также сказать, что сама по себе мысль о том, что
мы не хотим проливать кровь, хотим, чтобы буржуазия ушла сама, что
этого достаточно для того, чтобы объяснить нравственную точку зрения
нашей позиции, потому что это очень напоминает старинное французское
выражение: «…», в вольном русском переводе: «А ну-ка, давай отсюда,
а я сяду на твое место». Это может быть очень нравственно, если мы это
покажем и если действительно есть к акие-то основания для того, чтобы

считать это нравственным поступком. Но тогда я должен сказать, что ко-
личество употребленного насилия такой решающей роли не играет, и кто
первый начал наступать, тоже не играет. Ленин в конспекте Клаузевица
и в своих статьях по вопросам войны не раз говорил, что делить действия
по оборонительным и наступательным — это мещанская, обывательская
точка зрения, а не точка зрения марксиста-диалектика. Может быть,
в некоторых случаях можно применить такой критерий, но вообще-то
говоря, можно ли зарекаться от того, чтобы первому взяться за оружие?
Я думаю, что нет, и я думаю, что бывают такие обстоятельства, когда мож-
но пролить много крови и это не загрязняет общественную социально-
историческую силу, которая это делает. А бывают такие обстоятельства,
когда люди не проливают крови формально, когда люди, наоборот, чрез-
вычайно в этом смысле мягки и действуют только к аким-нибудь весом
и давлением, но это, все-таки, не совсем лишено, не имеет такого оттенка,
который можно назвать нравственностью. Это, так сказать, касается
вопроса путей к революции.
Мне кажется, что такого рода аргументации еще не дают ответа
на очень сложный вопрос о соответствии цели и средств в революцион-
ном движении и не объясняют в достаточной мере то, каким образом,
в каком направлении может быть найдена, проложена верная дорога,
не переходящая, не позволяющая, не допуская перехода ни в лицемерный
абстрактный гуманизм или пацифизм или что другое, и, с другой стороны,
не оставляющая никакой лазейки для нечаевщины, для методов культа
личности, для такого рода приемов, которые сильно роняют нравственный
авторитет Коммунистической партии.
А вот другая брошюра трактует другую сторону дела, она вышла
в Берлине, в социалистической стране, и она, естественно, говорит уже
не о завоевании власти, а говорит о том, как должны себя вести те или
другие люди при развитии социалистического производства, социали-
стического общества.
Начинается она такой притчей или таким примером, взятым из жизни:
рабочий Адольф Хеннеке 13 октября 1948 года перевыполнил дневную
норму выработки или выполнил дневную норму выработки на 387 %.

Возник моральный конфликт, потому что его товарищи стали говорить:
«Ты что же с нами делаешь, ты нас раздеваешь? Мы все всегда, как товари-
щи, рабочие должны свои интересы отстаивать, а ты тут пришел со своими
рекордами и ставишь нас сейчас в трудное положение».
Возник нравственный конфликт, который разбирается в книжке,
и в результате этого доказывается, что рабочий Адольф Хеннеке поступил
совершенно нравственно, потому что он представитель новой морали,
морали служения обществу, служения прогрессивному развитию. Одно
дело было при капитализме, когда надо было бороться против хозяев,
а другое дело при социализме, когда нужно осуществлять, развивать со-
циалистическое производство. И это нравственно, дважды два четыре,
правда? Так абсолютно верно, что ничего нельзя сказать против, потому
что, конечно, это так. И все-таки я должен сказать, что при таком изло-
жении проблемы нравственности, нет совершенно никакой реальной
разницы между полезным и нравственным, между прогрессивным в исто-
рическом смысле и нравственным. Но прогрессивное дело может делать
и человек, не имеющий никакого отношения к нравственности. Во-пер-
вых, он может его делать за деньги, скажем, из-за того, чтобы хорошо
жить. Нельзя же сказать, что все люди, которые делают свое дело хорошо
только для того, чтобы хорошо жить, они тем самым уже приобретают
и титул нравственных. Хотя напрасно было бы утверждать, это было бы
идеализмом и пустым рассуждением сказать, что нравственный человек
это тот, кто пренебрегает полностью своими интересами и на чистой
самоотверженности что-то делает. Нет, почему же? Если это можно вы-
вести из Канта, то даже Шиллер уже с этим не соглашался и то сказал, что
можно, так сказать, быть человеком, который стремится к осуществлению
своих чувств, своих потребностей, своих интересов, и, вместе с тем, это
может быть нравственно.
Но может быть и так. Скажем, к акой-нибудь военнопленный или
на принудительных работах, исправительно-принудительных работах
человек что-то строит, что-то делает, и это полезно, то, что он делает, он
строит дороги, строит мосты, он строит заводы. Но можно ли его действия
назвать нравственным актом? При иных обстоятельствах можно. Вот,

например, бригада Тюрина в изображении Солженицына в определен-
ный момент, хотя это страшно принудительный, подневольный труд,
который нельзя ничем оправдать в данном случае, все-таки, под влия-
нием того, что это бригада, здесь чувство нравственной солидарности
бригады. Одно дело, когда все — и латыш, и русский, и украинец, все они
активно, дружно борются за то, чтобы хорошо было бригаде, и другое
дело, когда, скажем, какой-нибудь Фетюков, или как его, придуривается
и старается разлить раствор, чтобы ему полегче было. Тут уже возникает
какой-то производственный эрос [этос?], возникает какое-то желание
сделать лучше. Пусть это будет вопреки тем проклятым условиям и всему,
что хочешь, но они, в се-таки, люди, рабочие, трудящиеся. И возникает
какое-то увлечение самим делом, которое тоже заключает в себе какой-то
нравственный момент.
Почему надо сказать, что человек, который исправно свою норму вы-
полняет, или даже перевыполняет, но делает это по принуждению, а не по-
тому, что он хочет и тем самым совершает какое-то нравственное деяние?
Но этого еще недостаточно. Видимо, нравственность должна иметь
какую-то свою, особую форму, специфическую, присущую именно ей,
т. е. этот же самый поступок Адольфа Хеннеке, при известных обстоя-
тельствах, при общем содержании, которое мы одобряем, может быть
нравственным, а может быть даже и не нравственным.
Представьте себе человека, который из этого полезного и прогрес-
сивного дела сделал для себя средство достижения карьеры. Сначала
он действует на чистом рекорде, а потом, смотришь, он начинает фаль-
сифицировать. Мне Елизар Мальцев рассказывал историю рязанского
очковтирательства, и там у одной героини колхозной, которую в конце
концов подстерегли колхозницы и обнаружили, как она подливает в бидо-
ны с молоком воду. Это уже случай преступный, из ряда вон выходящий.
Но может быть просто и так, если я выделяюсь за счет моих товари-
щей, если я совершенно не беспокоюсь о том, чтобы они пошли вместе
со мной, если я унижаю их, а не поднимаю их нравственность, если между
нами нет солидарности, а есть только какая-то конкуренция, не социали-
стическая, конечно, потому что такой не бывает, то почему это явление,

хотя бы даже связанное с перевыполнением нормы, почему оно должно
быть нравственным? Оно полезно, оно прогрессивно, но почему оно
должно быть нравственным? Оно еще не нравственно. И тот, кто… что
оно не нравственно, рано или поздно может привести к ущербу, и даже
обязательно приведет к ущербу и в его полезности, и в его прогрессивно-
сти. Но приведет оно к этому не потому, что человек другое дело делает,
он делает социалистическое, полезное дело, но весь вопрос, как он это
делает, каковы формы его деяния?
Поэтому можно сказать, что здесь к ак-то товарищи марксисты, которые
анализируют этот вопрос, проходят мимо главного в этом вопросе, потому
что, в се-таки, главное в этом вопросе это та специфическая, существен-
ная форма нравственного поступка, которая ч то-то прибавляет к просто
полезному поступку, который [которая (форма)?] может присутствовать
в данном случае, а может и не присутствовать. Мы материалисты и предпо-
лагать, что существует к акая-то отвлеченная нравственность, не связанная
с принесением пользы, не связанная с материальным благом, не связанная
с фактической основой, с какой-то реальностью, состоящая просто в до-
бром делании, в одном лишь только формальном мотиве, с нашей точки
зрения будет, пожалуй, конечно, недостаточно. Такая чисто формальная
нравственность, которая развита была протестантской моралью, а вслед
за этим Кантом, нравственность побуждения, нравственность мотива,
невзирая на факты, невзирая на пользу и даже вопреки этой пользе, конеч-
но, эта точка зрения не может быть принята нами как нравственная точка
зрения. Она не может быть принята нами как нравственная точка зрения
потому, что такая точа зрения, в сущности говоря, есть дело простой тоже
позы к акой-то внутренней, очень сложной и требующей иногда к аких-то
болезненных ущербов для самого себя, быть может, даже какой-то само-
отверженности, аскетизма, но в конце концов сводящемуся [сводящееся
(дело)?] к внутреннему комфорту, к внутреннему благоустройству, не бо-
лее того. А чёрта ли нам в том, что человек устраивает себя внутренне,
благоустраивает себя? Это его частная забота, это даже порядочный эго-
изм, правда, облаченный в такую особую ризу. Вообще, слабость всякого
отвлеченного морализирования, не исключая той слабости, которая есть

у великих писателей Толстого и Достоевского, есть, так сказать, слабость
морали спасения собственной души, «[Salvavi animam meam.1 — ?]» и все.
Я спас свою душу и руки умыл, а вы — черт с вами. Слабость, которую мы
находим у величайших, в сущности говоря, нравственного содержания
людей в их писаниях. Я перед тем, как идти к вам, прочел ряд статей Тол-
стого, «Зеленую палочку», «Первая ступень». Великолепно. … души,
лежит, конечно, сублимированный эгоизм отдельного лица. И не случайно
мораль спасения души родилась очень рано, родилась вместе с распадом
общественного организма, общины на сельскую общину многих отдельных
хозяев, и в основе ее лежит глубокий индивидуализм, противопоказанный
нравственности в собственном смысле слова, ибо все же нравственность
есть сплочение людей. Вот такого рода нравственность спасения души
не может быть принята материализмом, она тоже абстрактна, она тоже от-
влеченна, она даже недостаточно касается по-настоящему шкуры человека,
не ставит ее на карту, хотя, казалось бы, так много говорится тут о личном
отношении, о близкодействии, но это близкодействие абстрактно, в свою
очередь, она не является таким решением вопроса, за которым следуют
дела, и хотя дела — принцип морали католической церкви — тоже могут
превратиться в обрядность и в пустоту, но без дел вера мертва, без дел,
все-таки, нравственности не бывает.
Так что я обращаю ваше внимание на то, что нравственность подлин-
ная, она не должна быть нравственностью спасения своей души. Конечно,
нравственность всякая не есть эгоизм, но она не есть и выспренний эгоизм,
эгоизм самоудовлетворения, самоублажения на какой-то нравственной
позе. Поэтому можно даже сказать, что иногда может создаваться такое
положение, когда человек глубочайшей нравственности настолько будет
не заботиться о спасении своей души, что возьмет на себя бремя самой
тяжелой, грязной и жестокой работы. И это можно сказать прямо — тот
человек не является по-настоящему нравственным типом, который сва-
ливает эту работу на других, который просто уходит в сторону и считает
себя чистым на том основании, что он не принимал ни в чем участия,
1
Я спас свою душу (лат.).
не принимает ни в чем участия, думая таким образом спастись. Не знаю,

ошибался Герцен или не ошибался, по-моему, не ошибался, но он ска-
зал, что нужно было быть человеком громадной нравственной энергии,
чтобы, проливая слезы, подписать приговор Камилю Демулену, имея
в виду Робеспьера. Этим вовсе ничего не говорится о том, что можно
легко прикрывать свою (тут опять есть свои сложности) легкость к про-
изнесению приговоров фразами о том, что тяжело их переживать, что
надо к ому-то это делать и т. п. Тут можно тоже найти какую-то зацепку.
Человечество неисчерпаемо в изобретении всякого рода нравственных
сочувствий, неисчерпаемо, но это вовсе не значит, все-таки, что истины
не существует. Истина, все-таки, существует, несмотря на самые сложные
методы ее извращения. Во всяком случае, я хочу сказать, что абстрактная
мораль, которая не имеет в основе своей реальное благо, а представляет
собой только одну лишь концентрацию добрых пожеланий, только одну
лишь чистоту намерений, такого рода мораль — идеалистическая мораль,
не является подлинной нравственной, не является, в последнем счете,
и такой, которая может удовлетворить требовательное нравственное
чувство. Поэтому в этом смысле мы стоим вместе со Спинозой, вместе
с Гельвецием, вместе с Дидро, вместе со всеми материалистами, мы стоим
вместе с Чернышевским в огромной степени, мы стоим на том, что в ос-
нове морали лежит полезное действие, лежит материальное благо, или
духовное благо, но благо, приносимое другим людям, приносимое себе,
приносимое обществу. И мы знаем слова Ленина: «Нравственно то, что
полезно для коммунизма, безнравственно то, что вредно для коммуниз-
ма». Это совершенно правильно.
Но что полезно для коммунизма? Это не знаете наперед? Что нуж-
но человеку? Если бы мы знали наперед, то мы могли бы из принципа
пользы декретировать к акие-то выводы, к акие-то последствия. Но мы
этого не можем вывести из принципа пользы. Мы это можем вывести
только из какого-то конкретного знания того, что нужно человеку и что
нужно коммунизму, что нужно прогрессу, что действительно ему нужно,
в отличие от того, что ему не нужно, что, может быть, только кажется ему
нужным. Ведь так тоже может быть.
И вот здесь есть место для постановки вопроса не только с точки

зрения целесообразности и пользы, но и с точки зрения нравственности,
здесь есть такая сторона, где мы можем сказать — здесь без Толстого
и Достоевского не пойдешь. Здесь есть такой момент, где Толстой и До-
стоевский действительно, что у них можно с глубочайшим почтением
взять и с глубочайшим уважением понять, что нисколько не противоречит
хорошо понятому марксизму, что нисколько не отдаляет их, несмотря
на все их заблуждения, от общей действительно верной, действительно
глубокой линии развития нравственной жизни человечества. Это их чрез-
вычайно принципиальный, чрезвычайно последовательный вопрос о том,
что поистине нужно человеку, что по-настоящему соответствует целесо-
образности, а не просто формально полезно, формально целесообразно.
У меня была приятельница, лет 8–9, когда я жил в Третьяковской гале-
рее, дочка нашей дворничихи Третьяковской галереи, по имени Тамара,
Тома. Она часто ко мне заходила и дарила мне свои сентенции глубокие
нередко по содержанию. Однажды она пришла, я сижу и читаю что-то.
Она спрашивает: «Что ты делаешь?» «Вот, видишь, читаю». «А что
ты читаешь?» «Книгу читаю». Стояла, стояла, подумала, потом спро-
сила: «А на кой это?» И вот так запомнилась мне эта фраза. И я должен
сказать, что у меня нередко бывает искушение спросить себя и других:
«А на кой это?» Ведь не все затеи, которые бывают у человека, во имя це-
лесообразности, во имя пользы, не все они так уж действительно полезны
и целесообразны, и очень полезно спросить так, как спрашивал Толстой
по-мужицки, по-дурацки — а действительно ли это нужно человеку?
А действительно ли, спрашивал Толстой, нужно для спасения его души?
Но если перевести это на язык материализма, если прочесть это по-на-
стоящему, по-реальному то, что он там говорит, то где-то в конце концов
и есть вопрос о том, а что по-настоящему, для высшего блага человека,
нужно это или не нужно? Или, может быть, нужно другое?
Нужно сказать, что полезность есть тоже вещь такая, которая мо-
жет перейти в свою противоположность, [стать?] не только полезной,
но и даже вредной. Бывают эксцессы целесообразности, и мы с вами
очень хорошо знаем это, и мы с вами, может быть, сами грешили. Не знаю,
вы, может быть, отговоритесь своей молодостью, а мне уже, конечно,

это не подходит. Но должен сказать, что я принимал, по крайней мере,
участие в таких грехах, когда стремятся люди к чему-то, что кажется им
совершенно целесообразным, совершенно полезным, а между тем иногда
рано или поздно приходит эта мысль: «А на кой это? А может быть, это
вовсе совсем не так нужно человеку, как это кажется?»
Во-первых, надо вам сказать, что утилитаризм и марксизм — это со-
вершенно разные вещи. Вот, читая, скажем, какого-нибудь профессора
Таймора 1, швейцарского профессора, который критикует марксизм,
я вижу, что им, конечно, чрезвычайно легко марксизм представить, как раз-
новидность утилитаризма, т. е. таких теорий, которые считают, что польза
главное, польза есть критерий истины и для пользы можно совершить все,
что угодно. И вот без труда достигается торжество над марксизмом — как
вы можете рассматривать все под углом зрения пользы, утилитарности,
что значит рационализма, когда история нам показывает зрелища самых
нелепых, самых фантастических движений? А вы все это должны выво-
дить из каких-то экономических интересов, из каких-то рациональных
побуждений. Люди стремились всегда к каким-то материальным благам,
пользе, а вы посмотрите, что они делают — устраивали крестовые похо-
ды, крестовые походы детей, … всевозможные. Вся жизнь, вся история,
начиная с первобытного общества, — сплошной ряд фантастики, психи-
ческих болезней к аких-то, и сейчас вы упускаете в своем новом бравом
мире, в своем стерильном обществе, к которому вы стремитесь, упускаете
важное звено человеческой жизни, вы упускаете иррациональные по-
буждения, которые всегда в человеке есть, то, что он злораден, что ему
хочется совершать что-то скверное, злое, то, что раскрыто Фрейдом, то,
что раскрыто Юнгом, то, о чем трещит от перенаполнения вся мировая
литература, вы совершенно это игнорируете, у вас человек есть рацио-
нальное существо, которое стремится только к пользе, и вы хотите эту
пользу свести к каким-то формулам.
1
Вероятно, имеется в виду немецкий учёный, издавший свой основной труд по марксизму в Берне, —
Theimer Walter (1903–1989). Его работа была впервые издана в Берне в 1950 г., позднее выдержала
восемь переизданий (последнее в 1985 г.): Theimer W. Der Marxismus — Lehre, Wirkung, Kritik. Bern
1950 (252 S.); 1957 (167 S.).
Конечно, эта точка зрения ложная, и по двум причинам. Ложно, ко-

нечно, это предписывание человеку такого естественного, безусловного,
иррационального, подпочвенного, подсознательного устремления. Хотя
надо вам сказать, вы должны знать это, что такого рода авторы настолько
популярны, что они входят даже в программу политических партий. Если
вы возьмете программу правых социалистов, как их называют, которые
все переменились после 1956 года, то вы повсюду в литературе, которая
обосновывает их, или в самих программах найдете это указание — то,
что человек есть такое существо в высшей степени коварное, странное,
своеобразное, противоречивое, и надо дать выход этим страстям, надо
учитывать это, надо, путем организации человеческих отношений на про-
изводстве, путем открытия дороги для честолюбия, для престижа и т. д.,
надо организовать все эти стремления. Но если, конечно, такие прож-
женные представители политики, дельцы политические, как люди, сто-
ящие во главе больших социалистических партий в Западной Германии,
Австрии, Англии, если они такие вещи включают в свои программы, это
не случайно, это имеет характерное отношение к современности и ре-
альным фактам. Но я думаю, что, несмотря на это, позиция их ложна,
и она ложна еще и потому, что они не понимают того, что марксизм вовсе
не так просто отвергает все эти сложные вопросы и никогда марксизм
с утилитаризмом тожественен не может быть, не был и не будет. Когда
мы говорим, что люди стремятся к своим интересам, к своей пользе,
своей цели, и это лежит в основе их нравственных представлений и т. д.,
неужели мы не видим и не понимаем, что это стремление приводит их
к самым фантастическим формам идеализма личного и общественного?
Возьмите поведение скупца, накопителя сокровищ, по терминологии
Маркса в «Капитале». Разве это не страшно самоотверженный идеалист,
фантазер, который в ущерб самому себе что-то делает? Какая польза для
него лично, для него самого в этом накопительстве, стремлении человека
оставить обязательно законным детям свой капитал, ради чего бог весть
какие совершались преступления и самоотречения всякие и т. д.? Ведь это
фантастика. А разве все эти Гобсеки, разве все эти Гарпагоны, Плюшкины,
разве это не фантазеры, разве это не фантастические личности? Одним
словом, разве стремление к целесообразности, разве стремление к пользе

не может приобрести именно фантастического, идеалистического от-
тенка? Конечно, может. А во‑вторых, еще и потому не стоит марксизм
на точке зрения утилитаризма и абстрактной целесообразности, что мы
прекрасно понимаем, что абстрактная целесообразность очень часто пе-
реходит в нечто противоположное, совершенно нецелесообразное. Ради
целесообразности возможно, скажем, истребить воробьев, потому что
воробьи, как известно, клюют… Это полезно человеку, нужно человеку.
Но вы знаете, что нужно человеку? Вам кажется, что это полезно чело-
веку, вы поставили во главу угла какой-то сверхцелесообразный мотив
и стараетесь так, чтобы ничто от этой целесообразности не ускользну-
ло. Вы создаете из этой целесообразности молоха какого-то и терпите
крушение потому, что оказывается, как верно Маркс говорил, для того,
чтобы знать, что полезно для собаки, нужно знать собачью природу,
а не конструировать эту природу, исходя из принципа пользы. Скажите,
пожалуйста, оказывается, что жизнь гораздо более сложная вещь, и эта
бесполезная штука воробьи в экономии природы, в конце концов, играет
очень большую роль, потому что вы не учитываете громадного количества
условий и моментов, которые здесь есть, вы вытягиваете из бесконечно-
сти природы только одну механическую нитку, но всякий механизм есть
какое-то число количественное, ограниченное нагромождение моментов
n+1, а в действительности все это связано не с конечным количеством,
а с очень большим, или прямо скажу, с бесконечным количеством разных
условий. И если вы поставите в качестве исходного пункта и критерия
своего мировоззрения в каком бы угодно деле понятие абстрактной
целесообразности, то как бы вы последовательно к этому ни стремились,
вы оставите после себя пустыню.
Из истории мы знаем очень часто, как целые культуры, целые циви-
лизации, под влиянием каких-то стремлений именно к осуществлению
своих целей, непосредственно полезных им устремлений, приходили,
в конце концов, к тому, что почва переставала родить, она засолонялась,
даже искусственное орошение, которое было во многих древних циви-
лизациях, приводило иногда, в силу, конечно, слабости техники того
времени, к неумению воспользоваться всеми данными науки, которыми

нужно пользоваться при этом, к совершенно обратным результатам. Зна-
чит, дело состоит в том, чтобы таким образом целесообразно поступать,
чтобы это целесообразное действие человека входило в какие-то более
широкие рамки.
Что же это за более широкие рамки? Какие рамки настолько широки,
чтобы ответная реакция природы, ответная реакция мира не показывала
нам, что наша целесообразность фантастична, не показывала нам, что
наше стремление к цели переходит в свою противоположность? Ответить
на это можно только, что для этого нужно знать истину, и нужно жить
в истине, и действовать по истине. Это звучит в высшей степени старо-
модно и как-то не материалистически. Ну что это значит — знать истину,
действовать сообразно истине, жить и в каких-то рамках этой истины
держаться? Что это значит? Есть ли материалистический эквивалент,
материалистическое содержание этих понятий?
Вот Толстой и Достоевский, им ничего не стоило говорить так, пото-
му что они противопоставляли наше земное, материальное стремление
к благу, целесообразности, к внешним условиям [— ?] жизни в истине,
проповедником которого [которой?] они делали старца Зосиму или еще
кого-нибудь в этом роде. Им это в этом смысле было сравнительно легко,
а нам это не так легко, потому что мы должны, показав, в чем заключается
действительное, реальное содержание понятия истины, никоим образом
не позволить себе соскользнуть на тот путь идеалистического толкования
этого понятия, который очень возможен, который мы знаем даже в таких
превосходных образцах, какими были представители этой точки зрения,
такие мыслители, как нравственные герои, как Толстой и Достоевский.
И вот я здесь думаю поступить, как авторы сенсационных романов, под-
ведя вас к тому, что нравственная форма есть материальное благо, суб-
специя, под углом зрения истины, подведя вас к тому, что существует
не только количество, меньше или больше насилия, не только большее или
меньшее количество прогрессивного общего деяния, полезного деяния,
которое делает человек, но существуют какие-то рамки, которые делают
одно и то же деяние либо нравственным, либо безнравственным, что
это зависит от человека и от человечества. Подведя вас к этому пункту,

я и хочу сказать — продолжение следует.
А теперь давайте, если есть, какие-нибудь вопросы.
Вот меня тут спрашивают, задают мне вопрос, ставящий меня, конеч-
но, в неудобное положение, потому что, если я не смогу ответить на этот
вопрос, то я, конечно, недостоин занимать то место, на котором я стою.
Меня спрашивают: «Взялись ли бы вы дать определение, строгое при-
том, подлости или пошлости, взялись ли бы вы примирить ссорящихся
в коммунальной квартире?»
(Смех.)
Я должен сказать, что между первым вопросом и вторым вопросом
есть все-таки большая разница, первый вопрос теоретический, а второй —
практический. Я могу дать строгое определение пошлости или подлости,
но это не значит, что я мог бы примирить ссорящихся в коммунальной
квартире, потому что для этого я должен быть не только теоретиком,
но должен иметь личное обаяние или личную власть. Если я приду туда
в качестве участкового, я могу их примирить, либо если я по каким-то
причинам имею на них какое-то влияние, но это не связано обязательно
с моей способностью теоретически рассуждать на эту тему.
Но, товарищи, ведь вы забыли, что я начал с того, что сказал, что
я никаких особых моральных предписаний, заповедей излагать вам
не буду, а хочу рассуждать только на эту тему. Ваше дело судить, полезно
это или не полезно, интересно или не интересно. Лучшая девушка Фран-
ции, как говорится, не может дать больше того, что она имеет, а я могу
только рассуждать.
(Смех.)
Что вы смеетесь? Это такая популярная поговорка, можно подумать,
что я сказал ч то-то остроумное. Это жалкая попытка защититься от мно-
гих требований, многих запросов, на которые я не могу ответить.
Я не знаю, с какой степенью строгости, но какое-то сносное определе-
ние подлости или пошлости (что разные вещи) я мог бы попытаться дать,
но не вдруг, ни с того, ни с сего сказать — подлость или пошлость есть
то-то и то-то. Кроме того, видов подлости не счесть, равно как и пошлости.
Какое-то сносное определение дать можно. Позвольте мне над этим поду-
мать, и я попробую, хотя я не любитель определений, дефиниций, и счи-
таю, что не в этом задача мыслящей головы, в се-таки я могу попробовать
что-нибудь такое сказать.
«Не вкусив от древа познания, от древа жизни не вкусишь. И я не хочу,
чтобы кто-то ел и дегустировал за меня».
(Смех.)
Я не знаю, с какого древа вы не хотите, чтобы дегустировали, с древа
познания или древа жизни. Это ведь разные вещи. С древа жизни никто
за вас дегустировать не может.
(Смех.)
Никто. Это вам придется самому дегустировать, и я вам не завидую.
Почему? Зависть нехорошее чувство.
(Смех.)
Что же касается того, что вы не хотите, чтобы за вас кто-то дегустиро-
вал плоды с древа познания, если это перевести на русский язык так, что
вы не хотите, чтобы кто-то вам лекции читал, так вы же можете не при-
ходить. Есть очень простое средство, зачем же мучить себя?
(Смех.)
[Вопрос не слышен]
Какой-то фильтр, который… Простите, я все-таки не понял. Я не по-
нял мысли. Если я неправильно истолковал, извините. Я не имел в виду
никоим образом обидеть вас, излишне оскорбиться, что тоже бывает
обидно. Я не обижен, я знаю, что вопросы можно и не такие задавать.
(Смех.)
А, видите, что значит информация. (Смех.) В Вашей записке из-
лишне много шума было. Энтропия слишком велика. Я совсем это понял
по-другому и пошел в другую сторону. Да, каждый человек сам должен
в какой-то степени узнавать то, что для него нужно и что не нужно, что
полезно и что не полезно. По крайней мере, он сам должен систематиче-
ски читать, если сам не может все испытать, или, по крайней мере, должен
сам систематически читать и сам все продумать. А ведь я совершенно
такой же точки зрения держусь. Правда, есть, конечно, какие-то чисто

практические соображения. Все читать, во‑первых, нельзя, потому что
этого слишком много. Поэтому существуют какие-то книги, которые
перекладывают то, что изложено в других книгах, вы узнаете посред-
ством посредника то, что вы можете в других книгах прочесть, и потом
не всякому человеку всякая книга должна быть предоставлена в порядке
рекомендации. Но у нас в настоящее время нет таких книг, практически
в общем, которые человек, способный их понять, не может прочесть,
потому что у нас разрешают читать и такие книги, которые направлены
против нас, разрешают тем людям, которые могут их понять.
(Смех.)
(С места: В библиотеках этих книг нет, их не переводят и не выпускают.)
А! Я вам скажу так: я думаю, что перевести какую-нибудь скверную
книгу, формально, конечно, полезно, потому что мы с вами согласились,
что, конечно, человек сам все должен знать и тогда он сможет разобраться,
формально говоря. Но дело в том, что перевести к акую-нибудь скверную
книгу, это значит рекомендовать ее читателю. Не достаточно ли того, что
человек, который может правильно ее понять, прочитал на иностранном
языке, а это ему доступно, это не воспрещается. Я не говорю о пределах
допустимости, если вы это имеете в виду, чтения, это не моя компетенция,
не моя прерогатива, столько-то переводить, столько-то давать читателю
или не столько. Могут быть разные моменты, разное время, разные точки
зрения, правильно или не правильно…, но я уверен, что если вы будете
этот вопрос решать, то вы тоже скажете — издательство все перевести
не может, оно должно выбирать книги. Какие книги оно должно выбирать?
Оно не должно быть настолько деревянным, чтобы искать только то, в чем
абсолютное с нами совпадение во всем. Если оно будет так поступать,
то оно превратит наш мозг в консервированный какой-то аппарат, и когда
мы столкнемся с новой реальной, несогласной с нами мыслью, то наше
положение будет скверно. У нас будет такое положение, как у человека,
который привык питаться консервами, а ему вдруг кусок настоящей пищи
дают. Скверное будет наше положение. Но, с другой стороны, ведь это же
практически невозможно, и вы, как директор издательства, так же бы
решили, что надо выбрать из этого количества книг наиболее полезные

для народа. Я думаю, что так. Это не отрицает возможности и необхо-
димости того, что надо, чтобы люди изучали иностранные языки, чтобы
они знали, чтобы они проходили по той общей лестнице, по которой
они проходят. В сталинские времена у нас все было в высшей степени
засекречено, законспирировано. Это было чрезвычайно трудно, и это
было неправильно. Сейчас значительно свободнее, и это хорошо, а как
будет завтра — я не знаю. Может быть, практика покажет, что будет шире,
во всяком случае, это вопрос уже практический.
И, наконец, еще один, последний вопрос:
«Как нужно подходить к человеку, не зная его, с предпосылкой, что
он хороший? А если он злодей? Он может поодиночке уничтожать людей
(Ионесян). Как делать первый шаг, ведь делать его нужно?»
Я сказал уже с самого начала, что я предписаний давать не буду, я могу
на этот вопрос ответить только так, как я сам поступаю. Я сам поступаю
так: я сначала открываю человеку широкий кредит, а потом я часто жалею
об этом. Но я считаю, что без того, чтобы пожалеть об этом, я не мог бы,
все-таки, достигнуть какой-то относительно человеческой зрелости, какой
я достиг. Поэтому я все-таки исхожу из презумпции доверия и я думаю, что
сейчас мы все, это у нас принятая точка зрения, что надо считать человека
в принципе невинным, а преступления — это исключение. А некоторое
время назад презумпция юридическая была иная, она исходила из того,
чтобы считать каждого человека потенциально виновным.
Я вам должен сказать, что моя оценка Сталина ничем не отличается
от вашей и от той оценки, которую дает ему наша Коммунистическая
партия, и я не уполномочен делать к акие-нибудь переоценки и не буду
их делать. А что касается того, что я делаю в своем изложении, я пы-
таюсь показать, каким образом во времена Сталина и при нем самом
некоторые теории, которые, казалось бы, вполне были марксистскими,
на самом деле были, хотя и верны, но и скверны, формально были пра-
вильными, а по существу из них проистекали скверные выводы. Вот
все, что я хотел сказать.
Вы меня спрашиваете, можно ли сказать, что то самое явление, кото-

рое я назвал абстрактным неабстрактным гуманизмом, что это как раз
и есть та форма, та ступень сдвига от подлинного марксизма в какую-то
сторону от него, которая связана с эпохой культа личности, со Сталиным?
Да, я думаю, что такая форма гуманизма, которая берет правильную идею
о том, что надо быть жестоким для того, чтобы быть гуманным, что эта
точка зрения, вообще говоря, правильная, в конкретной ее редакции
приводит к весьма ложным практическим и даже ужасным практическим
результатам. Поэтому нужно уметь выбирать между двумя этими противо-
положными крайностями, и когда перед вами, казалось бы, безвыходное
положение, то вы начинаете становиться каким-то абстрактным гумани-
стом, пацифистом, не знаю чем, рассуждать о добре, о порядочности во-
обще и т.д., или вы возвращаетесь к той точке зрения, которая достаточно
уже известна, то я вам говорю — есть еще третья точка зрения, возможна
третья точка зрения, давайте ее нащупаем. Я пытался и буду пытаться,
если вам угодно будет меня послушать в следующий раз, нащупать эту
точку зрения, т. е. такого гуманизма, который, не будучи абстрактным,
не является в то же время абстрактным в своем отрицании абстрактного
гуманизма. Если вы знакомы с диалектикой, то вы поймете мои жалкие
попытки тут двигаться без труда, а я не хотел пускаться в абстрактные
диалектические формы.
«Как вы оцениваете позицию Кьеркегора и Ницше по вопросу добра
и зла?»
Если вы мне позволите, то я отошлю к следующим занятиям, к следу-
ющей лекции, потому что я хочу вам показать, что кроме неизбежности,
необходимости нравственной формы, есть еще то, что я называю нрав-
ственным парадоксом, занимающим большое место в истории — истории
культуры и истории философии тоже. К этому нравственному парадоксу
относится позиция Кьеркегора и Ницше, но я не хочу предвосхищать
в последующем.
А что такое совесть? Если вы грешите, то у вас, наверно, совесть нечи-
ста, и это вас не беспокоит?
Вот что значит взяться за такую тему.
(Смех.)
На радио мне рассказывали. На радио, детское вещание, пришло
письмо от одного пионера, который приблизительно так же спрашивает,
несколько в другом варианте:
«Скажите, пожалуйста, что такое совесть и с какого времени она
начинает расти у человека?»
(Смех.)
Что мне вам сказать? Грешил ли я? Да. Чиста ли у меня совесть? Нет,
безусловно. «И строк печальных не смываю» — помните эти стихи Пуш-
кина. Не знаю, найдется ли такой человек, который может о себе сказать,
что у него нет жгучих, непримиримых воспоминаний о сделанных им
ложных шагах.
(Смех.)
У Сельмы Лагерлеф, очень хорошей писательницы, есть замечательная
сказка в средневековом вкусе о том, что на исповеди к святому однажды
пришел не кто иной, как сам черт. Тот спрашивает: «Чем ты грешен, что,
ты любишь покушать?» «Нет, святой отец, нет, обжорства у меня нет».
«Ну, что-то там по женской части, что ли, грешен?» «Нет, тоже нет».
«Ну, пьянство, выпить?» «Тоже нет». «Ну, давай другой грех какой».
Перебрали все смертные грехи — ничего нет. «Ну, так, — говорит свя-
той, — тогда ты сам сатана, сгинь». Перекрестил его, и тот провалился
сквозь землю, оставив после себя, как и полагается, серный запах.
Так вот, я не отрицаю того, что возможен такой человек, который
скажет, что у него нет на душе ничего, такой человек возможен, но я бы
не очень поверил его святости.
(Аплодисменты.)
Глава первая. Ora pro nobis 1
2
«Трагедия революции»
(папка № 248 «Ora pro nobis!»)
В нашу пользу
Наши пошлости носят внешний и принудительный характер, а мо-
дернизм и т. п. это внутренняя зараза.
У нас ужасно обстоит дело с заинтересованностью человека в чем бы
то ни было, но это безразличие и хорошо. Это та старая бескомпромис
сность, о которой писал Герцен, а за ним и многие другие. Она, конеч-
но, может обернуться страшным нигилизмом, но западного мещанства
все же нет, нет закрепощения, привязывания веревочкой материального
интереса. Все публично.
Роль уравнительности
Уравнительность — страшная сила, накопившаяся в России за многие
столетия, если не тысячелетия. Герцен и Лавров, даже Маркс предупрежда-
ли, что аграрный террор будет ужасен. Сила уравнительности в прежней
истории не раз сносила здание неправедной цивилизации. Она несет
в себе великое «нети, нети», «нитшего», нигилизм, дыхание пустыни.
В Октябрьской революции эта сила, соединившись с великой силой
разума, теории, цивилизации, сделала чудеса, в том числе и чудеса само-
обуздания. Намеченный Лениным план предполагал, конечно, не просто
привлечение иностранного капитала для восстановления экономики
и не просто диалектическое применение лучшего в буржуазном праве
и товарном хозяйстве. Он предполагал также освобождение тысячелетней
1
Молись за нас (лат.).
2
Название дано составителем.
87
88 Глава первая. Ora pro nobis
энергии, накопленной в низах, сдавленной тисками иерархии, социального

неравенства — освобождение этой не растраченной целиком в Октябре
социальной энергии как силы, способной поддерживать режим самодея-
тельным участием масс, оправдывать сохранение государства и устранять
его «отчужденность» от общества. Одним словом, для него нэп был свя-
зан с поисками новых путей советской демократии, преодоления остатков
царской государственности и всяческого затора наверху.
Но двадцатые годы без Ленина оказались новым затором — нэпом
без демократии, образованием новой элиты партийного стажа и «про-
летарского происхождения». А уравнительность тем самым получила
странное развитие в виде, как говорит Маркс, зависти каждой более
мелкой собственности к более крупной. Было несколько претендентов
на выражение этой силы, каждый из них по-своему выразил бы то же
самое. Но более коренным, связанным с почвой, реально мыслящим,
да и вынесенным на поверхность интригами других, был Сосо. Он сумел
опереться на силу уравнительности, но уже не в ленинском смысле, а в го-
раздо более страшном, сперва, однако, не казавшемся столь страшным,
смысле. Культ личности — обычная плебисцитарная форма, пережиток
бонапартизма и тирании, неслыханно развившийся и превзошедший
всякие предшествующие формы этого явления на экспериментально-
чистой почве.
И в прежней истории бывала разница между бонапартистскими ре-
жимами, которые все же открывали к акую-то отдушину, канализируя
социальную энергию снизу в прогрессивном направлении, и просты-
ми волнами реакции, которые также опирались на темные инстинкты
масс, на превращенную силу уравнительности и также заключали в себе
некоторые не безусловно реакционные моменты. В двадцатом веке это
раздвоение бонапартизма, или цезаризма, представлено в гораздо более
яркой форме. Две линии при всей своей формальной схожести далеко
разошлись и со страшной силой столкнулись.
Раздвоение этих двух линий не исчерпано. Это — проблема дня. Побе-
дить прогрессивная линия может лишь путем сублимации уравнительно-
сти до высоты революционной энергии, вооруженной разумом, теорией,
«Трагедия революции» (папка № 248 «Ora pro nobis!») 89
светом ленинских идей. А то ведь и глупость, которая также представ-

ляется самостоятельной силой, и понижение уровня в чисто моральном
смысле слова — все это тоже не что иное, как действие односторонне
развитой и снова подкрепленной ходом обстоятельств уравнительной
силы. Сталин с точки зрения государственности к ое-как обуздывал ее, хотя
и сидел на ней, иногда выпуская ее наружу в виде пароксизмов террора.
Эпохи разочарования после Революции

Чем больше сознательная целесообразность вторжения в исторический
ход вещей, в его стихийность, чем больше места занимает, по крайней мере
в воображении людей, их плановое преобразование своих собственных
отношений, тем выше требования, предъявляемые к такому «экспери-
менту», тем больше, увы, и разочарование.
Тогда человеческому стаду кажется, что правы были те умные из про-
тивников революционного движения, которые всегда говорили, что
историю нельзя делать, что она должна делаться сама собой, что вне-
сение механического элемента в развитие общества чревато ужасными
последствиями.
Действительно, чревато. Ну и что? Еще Гёте писал, что когда создается
новая вера, то любовь и верность часто вырываются с корнем, как сорная
трава, и все же новая вера растет, хотя для ее органического подъема
оказывается необходимой грубая механика и бездушное «делание».
Страшное, слишком легкое «окаменевание» революционной лавы
в ее аппарате, ее средствах. И тогда ужас готового, уже сделанного, того,
что новые поколения находят уже законченным, получают в качестве
обязательного, заставляет этих несчастных искать какого-нибудь дикого
выхода из создавшейся для них ситуации, а все, что сохраняет и охраняет
итоги революции, теперь должно систематически занимать арьергардное
положение, играть задерживающую роль. Это действительно ужас, еще
не заметный вначале, но потом… Отсюда легкость враждебной революции
пропаганды, ибо она теперь стоит за «свободу», деятельность, против
охранительной традиции, против полицейщины.
Единственно верный выход: чем больше вторжение в историю, тем

выше требования и тем больше ответственность, тем больше глубины тре-
бует эта проблема от авангарда. Но куда там, повсюду крайности перехода
от механической грубости «делания» к чисто запретительной идеологии.
Ноябрь 1959 /г./

1. Общей формулой построения программы минимум для западных
коммунистов вполне могло быть доказательство того, что повыше-
ние уровня жизни рабочих выгодно для капитала экономически,
и это уже доказано против воли самих капиталистов, отчасти,
однако, и с их согласия. Почему бы именно коммунистам не взять
на себя формулирование задач демократического капитала, в от-
личие от «октябристского»?
2. А для отсталых стран — не полезнее ли было бы вспомнить о том,
как Ленин хотел пригласить Гувера для подъема нашего хозяйства,
какую роль он отводил иностранному капиталу и частному капиталу
крупному вообще, полагая, что для революционного правительства
выгоднее выступать в роли защитника трудящихся от нанимателей,
не говоря уже о других выгодах. Азиатско-царистские формы ав-
таркии гораздо хуже для этих стран.
Соприкасание революции и контр-революции. Если второе является

формально равновеликим или даже гипертрофированным отражением,
мимезисом первого, то первая заключает в себе черты своей противопо-
ложности.
Это, например, сохранение и развитие старорежимного аппарата
власти во время французской революции, идеи революции, проводимые
методами царизма, утеснения etc. Неизбежность того и другого, но и на-
личие дифференциала и в том, и в другом. Например, «якобинцы без
народа» — это отчасти и триумвират Робеспьера, но … а к негативному
отражению революции относилась и немецкая философия.
Отрицательное — тень положительного. Революция — творческое
начало. Контр-революция — ее отрицательное отражение.
Примеры:
древность
французские эмигранты
декаденты и фашисты.
Отраженный свет, отраженное пламя. Бывает отрицательное отраже-
ние, не только прямое. Формально сильное иногда даже сильнее, в чем-то
всегда сильнее. Тем более, чем больше революция несет на себе черты
обратного — например, чем больше в ней пережитков царизма.
С/талин/. 1965 /год/.

Светлана 1: Сталин любил бесконечно перестраивать дома и дачи,
в кот/орых/ он жил. То подстраивал второй этаж, то сносил. В Зубало-
ве, его первой резиденции с 1919 по 1932 г., вырубил лес вокруг, сделал
просеки. Он был мужик, хозяин, не мог просто интересоваться природой,
хотя любил, чтобы все вокруг было богато и чисто. Сам в саду никогда
не работал. Еще на первой даче у него все было свое: клубника, малина,
птичий двор, маленькое помещичье хозяйство, пасека даже. Палил из двух-
стволки по зайцам, попадающим в свет автомобильных фар.
Мать Сталина, старая(?) мрачная грузинка, говорила ему: «Жаль, что
ты так и не стал священником…».
Черчилль был ему симпатичен.
И не новый и не класс (мелкая буржуазия). (Ответ Джиласу).
Не служители культа личности были защитниками социализма

и строителями его. Наоборот, они были неверными и двусмысленны-
ми слугами нашего прогресса, которые заботились лишь о себе, но это
и делало их в известном смысле верными слугами. Что такое верный
слуга? Ср. барон де Фюней(?) и Генрих IV.
Тут так же, как с Корнелем и Академией Ришелье.
Мне кажется, что наши «правые» были вовсе не правые или, вернее,
не больше правые, чем троцкисты, несмотря на наличие в их программе
1
Аллилуева.
крестьянских лозунгов. Бухарин — левый коммунист до 1923 года, /…/

организационная муть à 1а Богданов. Наполовину они, во всяком случае,
были люди меньшевистско-троцкистской /…/, хотя и с определенным
оттенком крепкого крестьянина(?) американца.
Союз с крупным капиталом против мелкой буржуазии, в том числе

и на международной арене. Это входило в план Ленина. Сколько воз-
можностей для его осуществления утрачено — проблема Китая создает
новую. Поражение Красина в начале 20‑х годов, после отхода Ленина
от руководства или после смерти его — не помню.
На что я рассчитываю?
Ha die Vernunft in der Geschichte 1. Если социализм оказался историей,
а не тысячелетним царством, то не забудем, что к истории относится и ее
ирония, которая делает профанирующие силы неведомыми для себя самих
отрицаниями отрицания отрицания. Кто знает, к чему они приведут?
Ожидал ли Сталин того, что получилось на другой день после его смерти?
Я рассчитываю на печальный опыт, хотя не очень верю в добрую волю.
Но мы ведь знаем, что силы, желающие зла, со скрежетом зубовным часто
творят добро.
Ora pro nobis!

Энгельс — известное место об огосударствлении 2. Это — формальное
средство — все же! Но как это средство ядовито!
Вот великая проблема. Задача нашего времени: воспользоваться этим
средством, как и другими средствами (деньги etc.), которые неизбежно
ниже цели, для того, чтобы баланс вышел положительным, чтобы получи-
лась симфония, а не какофония, чтобы пресечь ограниченность, недостаток,
убожество средств там, где оно выступает как таковое.
1
Разум в истории (нем.).
2
От утопии к науке. МЭ. Т. 19. С. 221–222. (Прим. М. А. Лифшица).
О самом опасном враге социализма

Как из массы мелких собственников выделяется крупная буржуазия,
причем сначала она выделяется чрезмерно быстро, непропорционально
быстро, путем скорее централизации, чем концентрации, что являет-
ся моментом посредства, похожим на гипертрофию надстройки — так
выделяется позднее и более мелкая, все более мелкая, пропорционально
развивающимся мировым экономическим связям, и это более широкий
и более опасный слой собственников.
Происходит раскол самой широкой массы мелких людей, крестьян.
Крестьянин свят, крестьянин страшен! Слой кулачества и его дети — куп-
цы и чиновники, впрочем, дети бывают часто более рослыми, чем отец.
Побиение мужика его же собственной бандой. Большая историческая
драма. Тенденция мелкой буржуазии сливаться с государством — чинов-
ничество, военщина. История паразитических(?) сословий. Либо крупный
капитал побивает мужика, либо выступает из него же слой чиновничества,
по мере же расширения экономического подъема снизу, расширения
капитализма происходит неизбежно опосредование забегающим вперед
государством, /…/ освобождаются, получают землю — их нужно связы-
вать. Это — либо капитал, либо мелкобуржуазное чиновничество. Таковы
по существу якобинцы во главе с Робеспьером. Их чинную буржуазность
хорошо описал А. Франс. Эти люди — уравнители, хотя сами не обяза-
тельно соблюдают этот принцип для себя. Но сила их — в уравнительной
стихии мелкого крестьянина, и во имя ее же они обрушиваются на него,
равно как и во имя всеобщего развития через государство и город. Па-
радоксально возможно также слияние государства(?) крупного капитала
с представителями(?) мелкой буржуазии. Это — фашизм.
Феноменология показухи в мелкобуржуазном обществе:

1. Искренняя ср. «Боги жаждут»
2. Лицемерная.
Вторая вырастает из первой. И она соответствует сверхструктурам
мелкобуржуазного мира: а) развитию от мелкой собственности к капи-
тализму крупных собственников, что делает формальную демократию

и мораль лицемерием, б) «бонапартизму», который сперва является
силой (Азия), затем моментом (эпоха буржуазной демократии), потом
снова растет в своем значении.
Темное царство с новой точки зрения

Психология мелкого буржуа, мещанина, например:
1. Самодурство, агрессия. 2. Чрезмерная обидчивость (купчика
у Н. Успенского). (На полях: нравы купцов и чиновников — класси-
ка. — Сост.)
Эквивалент — полукультура. Огромная роль этого феномена в исто-
рии. Азия — современность.
Деспотизм агрессивных и мученичество слабых. Уже вторично.
И в то же время: «мелкая буржуазия — синоним человечества». Ср.
литературные анализы времен вульгарной социологии.
Лучше — «среднее», die wahre Mitte. Свободное духовное творчество.
Но пролетарское — впереди.
Формула стоического сознания необходимости, формула: «Так нуж-

но!» Это, конечно, сомнительная формула, когда речь идет о примирении
со страданиями других, но когда это связно с самоотречением, с мыслью
о том, что я должен погибнуть или перенести тяжкие страдания во имя
поступательного хода вещей, который идет не так гладко и не в таких
благородных формах, как этого можно было ожидать, это массовое созна-
ние миллионов людей в дни труда и войны, в период индустриализации
и обороны — оно чисто и благородно, да чище и трудно что-нибудь найти.
Вот то, что объединяет Твардовского с Солженицыным 1, хотя не все они
так хорошо понимают, а иногда и «подмахивают», особенно первый.
1
Написано, очевидно, до открытого разрыва Солженицына с идеей революции. Об отношении
Лифшица к «позднему» Солженицыну и Твардовскому см.: Лифшиц Мих. Очерки русской куль-
туры. М., 2015. С. 605–638.
Социальное происхождение, пролетарское происхождение — первый

темный принцип для подъема бюрократической иерархии. А второй —
уже просто темнота, /…/, незначительность.
Сначала сила Х растет за счет рабочих в пользу крестьян. Потом за счет

крестьян. Здесь есть закономерность равновесия, как во всякой бюро-
кратической силе. Но в общем дело склоняется в одну сторону — города
над деревней.
Это становится возможным /за счет/ того, что деревня должна пере-
варить то, что она получила — и она уже выделяет какие-то свободные,
обездоленные, неудовлетворенные(?) скорее активные силы.
Упустили, черти, возможность экономически привязать к нам капи-

талистический мир. Ура, автаркия! И вот они уже тоже пристроились
[перестроились?]. Мы обходимся без них, но и они обходятся. Это осла
било наши позиции.
Вопрос, и не такой простой — неизбежность заключения договора

с неком/мунистическими/ государствами через голову, отчасти и вопреки
коммунистам этих стран. Таков был договор с Турцией и договор с Сунь
Ят-Сеном 1923 года, заключенный Иоффе, другом Троцкого.
Множество самоубийств уже в 1923 году. «Известия», 7.IX.1923.
Тезис меньшевиков: капитализм недостаточно развит.

Ответ: он также слишком развит, забегает вперед.
Заострение(?): противоречие(?) между тем и другим тезисом.
Главное! Осуществилось или не осуществилось.
Предвидел ли Ленин etc? Предвидел, но и «эмбриогения жизни»

не отменяется. Глупость, что после предвидения можно летать «прямо как
ворон» (Герцен). И после предвидения эмбриогения жизни имеет свой
закон. Этим важен Герцен. Суть дела не в том, что больше отклонений
нет, осталось одно либретто, «информация». Вздор. Конкретность. А это

предполагает светотень неизбежности и ошибки. Первый случай — эпоха
военного коммунизма. Второй — эпоха «культа личности».
Поэтому, хотя и более «скрепя сердце», чем в первую эпоху, можно
было поддерживать культ. «Листопад» 1 с новой точки зрения. Правда,
и наказание за эту поддержку было. Не тогда я ошибался, когда поддер-
живал, а тогда, когда не предвидел достаточно этого наказания, исхода(?)
того, что случилось после 1937 года.
А впрочем, что было делать? Может быть, я и чувствовал, чем это
кончится. «Отбор дураков» я отлично замечал и в начале 30‑х годов.
Относительная правота Суханова и К(омпании). Ленин против этого

не спорит. У него даже идея союза с крупным капиталом против мелкой
буржуазии.
Значит, не надо было начинать? — Вздор.
А) «начало» было не вопрос. Оно было дано как задача, как необхо-
димость еще в XIX веке. Герцен, Лавров, Маркс предупреждали.
Б) задача была начать и придать насколько возможно организованный
смысл. А до каких пределов — это уже как бог пошлет. Но лучше
так, чем отвернуться и дать возможность воспользоваться этим для
корниловщины и фашизма.
19.3.1963. Ленин. Т. 31. С. 38.

Различие между изжитостью в смысле пропаганды и реальностью дела.
«Но всякий знает, что от этого до практического преодоления еще очень
далеко», «капитализм уже много десятилетий тому назад можно было,
и с полным правом, объявить „исторически изжитым“, но это нисколь-
ко не устраняет необходимости очень долгой и очень упорной борьбы
на почве капитализма» (цит/ировано/ у А. Лебедева).
Тождество абстрактно взятой необходимости и мысли. Но то, что,
вообще говоря, необходимо, казалось бы, так легко достигается. Груша
созрела и сама падает в рот. Нет, есть щель между этой абстрактной необ-
ходимостью и конкретностным фактом. Еще одна сторона конкретного!
1
Листопад — герой романа В. Пановой «Кружилиха» (1947).
Абстрактно необходимо, а реально — нет. Абстрактная необходимость —

это механическая рамка, реальная же складывается из индивидуальной
цепи вещей, индивидуальной в каждом ее звене.
И вот по той же причине есть разница между незрелостью условий
in abstrakto и незрелостью конкретной. Нельзя и этот вопрос ставить
вообще, как нельзя из готовности вообще сделать конкретный вывод,
а из отсутствия автоматического успеха и прямой достигаемости подго-
товленного результата сделать вывод о неготовности вообще.
Суть «культа» (с точки зрения формы) — преувеличенный анти-оп-

портунизм, детская болезнь левизны, переходящая в заразу вождизма,
бюрократического оппортунизма и демонизма. Это обычная антитети-
ка. Поэтому-то и нельзя вернуться к лейборизму à lа Пинский 1 — ведь
это влечет за собой как наказание за грехи — всю эту /…/.
Новая опасность, выросшая из разрыва с оппортунизмом и ведущая
к крайностям, откуда путь к деспотизму etc. и казенщине.
Убыток из облегчения
Все за нас работает. Значит, все равно победим. Большой кровью.
Равно и в литературоведении: например, «буржуазный» — значит, уже
не нужно спорить, этот метод аргументации — слепой, мол, человек.
Вот так и получается, что, не обращая внимания на аргументацию,
из буржуазной книжки что-нибудь узнаем, а из не-буржуазной — ничего,
кроме того, что тебе уже известно.
В том, что мы среди всего окружающего дерьма ладили свое — поп
свое, а черт свое — тоже есть своеобразное величие.
Какой ужас эта бесконтрольность, безответственность, проистекаю-

щая из исторической неизбежности победы. Положить ли пять чело-
век или дивизион — все равно. Рассуждения одного немца насчет того,
почему самая и последовательная анти-коммунистическая пропаганда
1
Пинский Леонид Ефимович — литературовед, в 1930‑х годах преподавал зарубежную литературу
в ИФЛИ. В Архиве Лифшица есть папка № 406 «Мои разногласия с Пинским, которые привели к ссоре».
во Франции не берет, несмотря на то, что есть к чему привязаться. И как

это хорошо — и как это плохо — для французской компартии. Есть
вакуум в мире для таких партий, а их недостатки до известной степени
не играют роли.
Другая сторона того же — начни бороться против этих недостатков
и тебя сделают картой в чужой игре. Вот основная коллизия!
Сознательная или конвенциональная глупость клерикальной лите-

ратуры, терпимое отношение и даже некоторое бравирование этой тер-
пимостью по отношению к мелким и ничтожным людям, находящимся
на должностях по спасению души, все это во имя высшего назначения
церкви — старая и грязная история!
Октябрь 1956 года 1

С одной стороны, липовые коммунисты, с другой — толпа, находяща-
яся в состоянии холерного бунта, а посредине черная пропасть, в которую
все может провалиться. Завалим ли мы эту пропасть своими телами?
Трагическая история
Герцен, Лавров, да и Маркс об ужасах террора в будущей аграрной
революции. И вот свершилось. Именно аграрный характер нашей рево-
люции, уравнительный этап(?) в ней сыграл страшную роль. Ленин знал,
что без этого нельзя. Он был прав. Но бедное крестьянство, бедная мелкая
буржуазия! Она выделила из своей среды такие силы, они создали такой
топор, который обрушился прежде всего на нее же, но отчасти и на других.
Частный случай — монополизация правящего слоя и «семь коров тощих,
которые съели семь коров тучных».
Меньшевики, говорил Ленин, будучи вообще неправы, иногда бывают
правы.
1
23 октября 1956 г. в Будапеште началась так называемая «венгерская революция», по тогдашней
оценке советских органов — «контрреволюционный мятеж», вскоре подавленный советскими
войсками. Лукач как министр культуры «мятежного» правительства И. Надя советскими органами
был экстрадирован в Румынию, вернулся в Будапешт через несколько месяцев.
Кажется, вопрос можно изложить так: почему опасность феод(аль-

но)-чинов(ничьих) пережитков сильнее именно для демократии и социа-
лизма? (Да, не всё буржуазные пережитки)?
Рассказ Лидии Корнеевны 1

Милейший А. Е. Горелов 2 в двадцатых годах был рыжим Перельма-
ном в полушубке и сапогах, который выгонял из Института истории
искусств непролетарских студентов. Его стенная газета писала: «Давно
пора исключить из института детей тех литературных шавок, кото-
рым отдавила хвост колесница революции». И вот теперь — дожили.
И дети «литературных шавок», да и сама «шавка», ныне совесть
нашей эпохи, святилище интеллигентности etc., а бедный Горелов этот,
«без вины виноватый», после двадцатилетнего заключения дружит
с Лидией Корнеевной.
Вспоминаю, как я сам принимал участие в изгнании идеалистов
и формалистов из Вхутеина. Однако:
а) я не принимал участие в гонениях, когда это было уже битье лежачего,
б) эти «идеалисты и формалисты» были порядочными скотами, дер-
жавшими в руках монополию, ненавидимыми мною выродками
декадентщины, захватившими власть в идейном хозяйстве побе-
дившего мира, чтобы теснить более старых, более демократических
или хотя бы либеральных, более трезвых и знающих ученых, чтобы
топтать ногами «Мир искусства», эстетов etc., etc.,
в) и вот почему нелепо из всей этой костоломки, создавшей единство
жертв революционного самоуничтожения и всех пострадавших
и прошедших «воспитание под Верденом»,
— как, с другой стороны, сплочения всех подлецов — сохранившихся
вульгарных социологов и формалистов (типа Зелинского, Книпо-
вич) с черносотенцами и стукачами,
1
Чуковская Л. К.
2
Горелов Анатолий Ефимович — литературный критик, активный участник РАПП, редактор
журнала «Звезда» (1934–1937 гг.).
— делать вывод о «не надо было браться за оружие», вывод о бес-

плодности всего происшедшего, о добре, /…/, как единственном
критерии в общественной жизни.
Что я ответил Олеше:

— Маркс и Ленин обо всем подумали, не подумали только о нрав-
ственности. Вот оно и получилось…
— Юрий Карлович, Толстой всю жизнь только и думал, что о нрав-
ственности, а до него Конфуций, Христос, Сократ, множество
других, почему же их заботами мы не избежали того, что не нра-
вится и вам, и мне…
Ленинизм Сталина
— непролетарская, мелкобуржуазная версия марксизма. Но по срав-
нению с Бухариным и Троцким, которые представляли мелкобур-
жуазные версии марксизма в более обычном, поверхностном
и интеллигентски-городском, меньшевистском или /…/ роде,
это было явление более сильное, имеющее свои корни в земле,
в современности, в темном демократизме пригорода, а через то и де-
ревни. Отсюда то догматическое, деревянное и перекошенное,
но все же совпадение с ленинизмом настоящим в словах, разуме-
ется, а не в делах.
Братская могила
Жертвы Сталина в тридцатых годах не боролись против него —
да, в подавляющем большинстве случаев. Они писали ему письма о пре-
данности, они уносили эту преданность в лагеря, они сами участвовали
в его жертвоприношениях прежде, чем стать жертвами. Парадокс состоит
в том, что единственно возможная независимая мысль стояла вне этого
круговорота, «примиряясь с действительностью», но показывая ей вместе
с тем, что она объективное «не то». Памятник же павшим — увы, будет
стоять на могиле и жертв, и палачей. Исторически это так.
Один агроном объяснял: вернулись красноармейцы с фронта, посмо-

трели на своих Машек. Им захотелось горожанок, буржуазок — с этого
все и пошло! Не так глупо!
Второй раз — после войны 1941–1945 годов.
Идея «крайности сходятся» и

социализм
тоталитаризм.
/Из плана выступления М. А. в 1954 году, во время, по его словам,

«эпизода „Нового мира“» 1. — Сост. /.
Глупо все валить на одного человека, если мы не хотим все оставить
по-старому, избрав козла отпущения. Корни глубоки /…/. Как вы хотите
быть свободными от излишеств административного принуждения, если вы
знаете, что большая часть людей в нашей стране не имеет даже паспорта?
Как мог кровавый топор не обрушиться на несчастного Косиора, если сам
он допускал свободный разгул этого топора по отношению к украинскому
крестьянству? Закон истории. Орудие принуждения всегда вырывается
из рук, всегда угрожает даже тем, кто им пользуется. Вот в чем действи-
тельная трагедия. Мы понимаем, что принуждение и связанная с ним ложь,
легенда, миф, культ и культы, духовная монополия и все прочее отсутствие
гамбургского счета в стране — все это результат стремления, нашего об-
щего стремления к коммунизму, но… сказка о медведе 2, который захотел
полакомиться медом. Ложь во спасение приводит к моральной деградации.
1
После публикации статьи М. Лифшица «Дневник Мариэтты Шагинян» («Новый мир», № 2,
1954), а также статей Ф. Абрамова, М. Щеглова и В. Померанцева А. Твардовский был снят с поста
главного редактора этого журнала, а М. Лифшиц объявлен на страницах центральных изданий
врагом «марксизма-ленинизма» и «социалистического реализма», подвергался «проработкам»
на собраниях Союза писателей СССР, за которыми последовали «организационные выводы».
2
Эта сказка приведена М. Лифшицем в его памфлете, подготовленном к публикации редакцией
«Нового мира» в 60‑х годах, но увидевшем свет в издании НИИ РАХ только после смерти автора,
в период «перестройки». См.: Лифшиц Мих. На деревню дедушке. В мире эстетики. М., 1990,
тираж 300 экз. Перестроечный «Новый мир» (под редакцией С. Залыгина) отказался от публи-
кации этого памфлета. Переопубликовано: Лифшиц Мих. Либерализм и демократия. Философские
памфлеты. М., 2007. С. 283.
/…/ Культ личности — бонапартизм, а это всегда связано с засилием

мелкобуржуазности, стихии /…/. Ленин о бюрократизме — это обратная
сторона мелкобуржуазности. Две души крестьянина — одна в колхозе
трудится, а иногда и мается, другая ушла в чиновничество. Вот что такое
культ личности и сопровождающие его явления. Это социальный факт —
колоссальное влияние мелкобуржуазной стихии, месть ее, историческое
обратное действие, проявление законов, которые мы недостаточно поняли
и недостаточно применили.
/…/ Больше пользоваться экономическим и общественным фактором
и в области городского производства. Подъем производительности тру-
да. А что именно производительно? Как узнать? Метод общественный,
экономический — не буржуазная конкуренция.
/…/ Буржуазная свобода печати? Она страшна при капитализме, под-
купе. А нам нужна советская свобода печати, но свобода в этой области —
необходима, иначе — отсутствие гамбургского счета /…/.
Статья, в которой вопрос о том, как обращаются против человека

его же собственные силы. Академия художеств при Кольбере. Не обяза-
тельно государство /…/ Распри литераторов, Бруни etc. Вот вам «свобода
печати». Что же? Узда(?) государства? Еще большая свобода.
Слишком бескровной была Октябрьская революция по сравнению

с тем многовековым угнетением, которое ей предшествовало, той ненави-
стью, которая накопилась в народе; слишком сознательно она прошла(?)
по сравнению со всей глубиной невежества старой азиатской России,
слишком быстро закончился стихийный разгул общественных сил в пе-
риод гражданской войны и разрухи по сравнению с громадным сжатием
пружины, освободившейся в Октябре. Невозможно было ожидать, чтобы
все это не вырвалось наружу еще раз и не обрушилось в конце концов
на «чистую» половину общества, включая и сознательный элемент самой
революции.
Монополия, бюрократизм как пережиток капитализма

Обычно пережитком капитализма считается анархия, «свобода»,
конкуренция. А монополия не пережиток капитализма?
Буржуазно-чиновничий элемент: спекуляция, взятка, привилегия
и т. д. — все, что особенно характерно для монополистического и госу-
дарственного капитализма, капитализма современного.
Государственный капитализм является союзником социализма, если
он развивается на основе подлинно народной демократии, но он может
быть и путем к капитализму современного типа, если он отрывается
от этой основы.
Если бы не было Сосо, то был бы Витте, почему Милюков и К° при-

знали первого в конце жизни.
Любопытный факт — глубочайшая основа сходства Христа и Анти-

христа не просто во взаимном заимствовании средств, а в том, что:
а) существует известное соприкосновение, сходство двух ступеней
общественного развития — марксистская теория уровня(?) развития
производительных сил: античное и феодальное, феодальное и бур-
жуазное, буржуазное и социалистическое общества соприкасаются
в точке перехода. Уровень, созревший для социализма, может неко-
торое время совмещаться с буржуазными формами etc., но не без
влияния на эти формы. А почему это может быть так?
б) потому что этот уровень достигается неравномерно. Отсюда су-
ществование известного минимума для более передовой обще-
ственной формы и максимума для более отсталой. Они сходны,
и сходство это выражается в форме. Например, вершина формиро-
вания феодальной иерархии — монархическая власть, становится
низшей ступенью формирования буржуазного общества. Монар-
хия как выражение неравенства и начало равенства — бытие для
одного — ступени к бытию для себя. Орудие развития буржуазной
демократии. Из неравномерности созревания следует возможность
осуществления максимума для следующей(?) формы посредством

balance of power 1. /…/
вообще, когда что-то неравномерно развивается — это значит, что
нет грани, ясной грани между тем и другим, а есть все же переход одного
в другое во временных ступенях(?), есть две формы этого перехода,
до и после, сходные с обратным знаком.
Отчего под ношей крестной

весь в слезах влачится правый…
Вопрос этот решается в основе, но отсюда еще не следует, что в личных
вариантах.
Революция сверху
Бонапартизм как загадка, среднее, «внеклассовое», между капитализ-
мом и социализмом.
Не только революционная демократия.
Нужно и с этим явлением считаться. Особенно теперь.
Социальная основа одна, но направление разное.
Но бонапартизм есть сверху порча революционной демократии, узур-
пация ее дела, дорога к (…). Или — к демократии.
Революционер, который начинает и ведет свою борьбу как единица,

«всемирно-историческая личность» contra сознания массы на уровне
царей, стоящих над обществом — повторение того феномена, который
выражается в монархии.
Самодержавие революционеров, которое может найти себе оправдание
лишь в организованном движении снизу.
И вся его парадоксия. Пока нет капитализма и пролетариата или когда
уже. Офицерский социализм и декабристы и латентный(?) здесь бона-
партизм.
1
Баланс сил (англ.).
Культ Наполеона в русской поэзии этого времени. Культ Наполеона

вообще, на Западе. Род демонизма, в котором туманно смешивается ре-
волюция и реакция.
И бонапартизм революционеров (Италия, Франция, Россия).
Грех революции сверху в самой революции

Отделение духовного труда от физического, отделение образованных
классов от народа.
И разделение двух революций — революции сверху и революции
снизу. Разделение революции сверху на две части: тираны-императоры
и революционеры. Но и последние все же сохраняют роль деятелей сверху.
Внизу однако тоже деление. Стихийный бунт народа и демагоги, боссы,
лидеры тред-юнионов etc. Переход одного в другое — малоразвитые
демагоги, переходящие в верхний этаж.
Симметрично этому соответствуют представители революционного
меньшинства, опускающиеся до босячества (Якушкин, Огарев и т. д.)
Пушкин сравнивал Петра с Робеспьером, видел в этом «революцию

сверху», «белый террор».
— А что же? Мысль о «революционности» Романовых не чужда была
и Марксу, и Энгельсу. Понятие рев(олюции) сверху у них. Ср. Бисмарк.
Эта идея Пушкина в русской литературе: Герцен, Щедрин о самодер-
жавном терроризме и нивилизаторстве. Угрюм-Бурчеев.
Das Tragische und die Tragödie der Revolution insbesondere1.

Мысль Энгельса о французской революции: слишком (…) (кругово-
рот). Это (…) развитие через крайности. Действие лишь в механической
абстракции равно противодействию. Идеал конкретного: чтобы действие
и противодействие (…) друг друга в симметрию. (…).
1
Трагическое и трагедия революции в особенности (нем.).
Трагедия
— из противоположности двух путей развития: а) распад старого,
б) замена его прогрессивным, новым возможна только в отчужденной
форме, в форме какофонии.
— из противоположности двух типов единства протагонистов и хора
(в истории), недействительность, причастность к старому революционных
протагонистов и слабость хора.
Энгельс: коллизия между исторически необходимым постулатом
и практической невозможностью его осуществления.
То же фактически говорит и Маркс: рыцари были революционерами,
но в своем воображении, а действительным революционерам-крестьянам
не хватало сознания и организации. (Мало того, как клан старого обще-
ства они сами могли быть только революционным хором, они нуждались
в протагонистах, а протагонисты-рыцари были не-действительными
революционерами.)
Это тоже своего рода «вечная коллизия»; не лассалевская проблема
компромисса, а действительная трагедия эпохи, которая выдвигает из-
вестную задачу, а между тем для осуществления ее нет нужных сил, ибо
силы, которые имеются, либо принадлежат старому, либо недозрели
(Гамлет?).
Трагедия основана не вообще на переходе из свободы в необходимость,
не на односторонности всякого субъективного действия (что Лассаль вы-
ворачивает наизнанку) по Гегелю, а диалектически на том, что действие
это является свободным субъективным действием «лишь в своем вообра-
жении», в действительности же в новизне его старина слышится — и вот
в чем его вина.
Оно — это революционное действие, все еще недостаточно глубоко
разрывает со старым миром, хотя это проявляется в его «революциона-
ризме», односторонней левизне против действительности (все главные
трагедии Шекспира, а древние? Ты для себя лишь хочешь воли?). Оно
отрывается от хора. Поэтому нет другого выхода, кроме трагического
сокрушения воли и преклонения перед отчужденной необходимостью, перед
обходным путем, который является результатом того, что «гармонии»
нет, есть лишь какофония, нет истинно-среднего. Трагедия вырастает,

таким образом, из невозможности гармонии свободы и необходимости, она
не является выражением столкновения субъекта с объективной необходи-
мостью вообще, а лишь специально разницы двух путей развития, двух
типов жизнедеятельности: ее нет там, где есть какой-то намек на синтез,
на «среднее» в классовом отношении; она есть там, где неизбежна какофо-
ния, зигзаг прогрессивного развития, где необходимость прокладывает
себе дорогу ценою низов в силу не-действительности протагонистов
и исторической незрелости, слабости хора.
Результатом этого является победа ничтожеств или героев второго
порядка, героев железа и крови, «какофонических», отчужденных героев
и гибель подлинных.
Историческая необходимость задачи и практическая невозможность
ее осуществления = в особенности муки рождения нового строя. Аbеr 1—
мы это очень хорошо знаем. Ленин пал… И эти муки начались очень
давно, на заре истории. Но и разница, mutatis mutandis 2: в древности
отчужденные герои сами являются еще представителями революционного
(«нравственного») начала.
В новой трагедии — особенно в высоких трагедиях Шекспира — этот
принцип уже противостоит действительности, в этом есть нечто Дон-
Кихотское. Это трагедия гуманизма и рыцарства — на заднем плане
побеждающие отчужденные герои, герои отчужденного прогресса, аб-
солютной монархии.
Действительно ли Маркс и Энгельс хотели, чтобы Лассаль написал
трагедию «Томас Мюнцер» вместо «Франца фон Зиккингена»?
1
Но (нем.).
2
С соответствующими изменениями (лат.).
(По-видимому, запись 30‑х годов. — Сост.)

Не является ли источником трагедии революционного движения нечто
более широкое, чем «просвещенный деспотизм» революционеров? —
Сама необходимость пользоваться старыми методами для реализации
новой идеи? В таком виде это уже та постановка вопроса, которая была
дана немцами еще в XVIII веке и в конце концов привела к анти-рево-
люционным выводам Гегеля и далее до Достоевского. Это в банальном,
но ультра-революционном виде повторяется и у Лассаля.
Но, с другой стороны, именно возможность применения старого для
новых целей создает силу революционного движения и социализма. От об-
ращения к Адаму и Еве до русского патриархального крестьянства и да-
лее — до идей Народного фронта, до восприятия лозунга «социализация
земли», до применения «буржуазного права», до восстановления тради-
ционности в ходе социалистической революции. С чисто философской
стороны абстрактно общие революционные идеи обретают силу от опоры
на реальные классовые интересы, на массовый эгоизм, личную заинтере-
сованность, конкретику. Слабостью же революционного начала является
«перехватывание», абстрактная чистота революционного шляхетства,
механистическое отношение к переделке мира, к завязыванию новых
связей. А это перехватывание, эта абстрактность и ведет к восстановлению
не вообще старого, а старого в худшем его виде, ведет к деспотизму и дог-
матизму, к отрыву от массы, к осуществлению чужого дела. Разумеется, все
это выводится из социальной основы.
Итак, старое в новом — источник силы, преувеличенно новое — источ-
ник слабости, в ней происходит потеря действительно нового и восстанов-
ление действительно старого. Взаимный переход противоположностей,
мера и трагедия. Ленин о противоречии между «старым» и «новым»
в каждой действительно великой революции. Пророческое место из статьи
«Лучше меньше, да лучше». Безусловно-положительные завоевания лезут
в щель между двумя минусоидными сочетаниями противоположностей:
между преувеличением нового, которое переходит в старое (в худшем
смысле), и преувеличением старого, которое переходит в новое (в худшем
смысле). Последнее — это не только сохранение царского аппарата, о ко-
тором писал Ленин, но и в прежние времена неизбежное преувеличение

традиционности в революционном движении, его реакционная форма.
Да, именно реакционная форма революционного содержания приво-
дит иронически к тому, что делается новое чужое, что побеждает новое
в худшем смысле. Это относится к французской революции с ее античной
утопией. Это относится к Дон-Кихоту и Зиккингену; наконец, это отно-
сится и к народным крестьянским движениям (прокладывание дороги
капитализму), и к современному возрождению национал-социализма
и тому подобное. Логически два минусоидных сочетания совпадают,
исторически они хотя и едины (например, реакционная форма народных
устремлений и страшный догматизм старого социализма, регламентация,
ведущая к теократии и тому подобному, к просвещенному деспотизму),
но могут распадаться на такты. В первом такте преобладает минусоидное
сочетание через ультра-революционность, во втором — через преувеличе-
ние традиции (например, в конце французской революции постепенное
восстановление традиционной государственности, которое является пере-
ходом к развитию капитализма, к осуществлению революционных идеалов,
но все же революционных идеалов в худшем смысле. Разумеется, и так далее).
Схема дает возможность связать этот вопрос с теорией революции
Канта и Шиллера и с их теорией эстетической формы (= мера) и траги-
ческого. Может быть, второй книгой «Введения в эстетику» была бы
именно теория трагического, включая сюда анализ греческой трагедии
и Шекспира, а отсюда переход к мере, гармонии, форме = теории пластиче-
ских искусств, теории идеала в связи с соответствующими художествен-
ными формами. В первое вошло бы и драматическое содержание романа
и комическое — живописи.
Преимущество не только в том, что теория эстетики, философия и ис-
кусство рассматривались бы в целом, неразрывно и наглядно, с актуальной
стороны. Это было бы движением от близкого, известного к менее доступ-
ному. Сюда легко вмещается и философия истории. Большое поле для
анализов. Ход обратный, не обычный. Но следует в таком случае в первую
очередь включить искомое понятие действительности. Тогда для второй
книги останется двойственное содержание этого понятия, останется
разделение его сначала на трагедию и комедию (иронию) = объективно,

а затем и гармоническое единство, то есть этот пункт предполагает анализ
теории диалектики. Остается сейчас еще неясным, как инкорпорировать
объективную теорию познания.
Трагическое в основной(?) экономической идее марксизма

Человек и его орудие, средство. Оно начинает господствовать над че-
ловеком. Это — трагедия, ирония истории. Человек делается средством,
средство — человеком. Основная экономическая идея Маркса.
Но возможна «гармония» или «симфония» человека и средств его.
Да и вообще трагедия предполагает «wahre Mitte».
Это преимущественно область искусства и красоты. Переход в другое,
в предмет, без насмешки предмета, без противоположной крайности.
Но такое состояние — проблема, щель, идеал, дифференциальность.
Трагедия революции
Трагедия «идеологии» в революции, необходимость представитель-
ства по отношению к массе и роковое в этом (на полях: переход от клас-
сового к «идеологическому». Обратный переход в классовое /худшее/).
Возвышение и гибель идеологов (их сменяет другая «элита»).
Все это пропорционально неразвитости условий, при которых при-
ходится начинать (ср. Суханов — Ленин).
Трагедии противоположно положительное «нравственное» решение.
См. Маркс о Коммуне…
Крушение революций прошлого:
1. Подъем масс и его отражение в авангарде революционного дви-
жения. Последнее чрезвычайно важно, ибо революция должна
создать новый мир, демократия и социализм — завязывание новых
связей.
2. Однако невозможно ждать, пока вся масса будет на таком уровне:
а) это вообще возможно лишь в самом ходе борьбы /…/
б) острота классовых противоречий опережает степень подго-

товки объективных и субъективных условий.
в) чем более неподготовленной является база — тем больше
«перехватывания». Связь между левизной и отсталостью.
3. Необходимость и неизбежность насилия, не только убеждения
(государства) и, стало быть,
а) авангарда, контролирующего и руководящего,
б) аппарата насилия.
Чем меньше подготовки, чем больше разницы между авангардом и мас-
сой, тем больше опасности просвещенного деспотизма, сворачивания ре-
волюции на прогресс сверху. Тем больше орудие и аппарат приобретают
самостоятельность.
4. Невозможность сочетания сознательности авангарда и демократии
снизу освобождает другую форму развития; ведь все снизу — и со-
знательная революционность, и стихийный эгоизм, приводящий
к контрреволюции.
5. Некоторая даже правота этого эгоизма как другая односторонняя
крайность, как расплата за просвещенный деспотизм авангарда.
6. Это выдвижение темной силы в большинстве случаев (? — вопрос
М. Л. — Сост.) соответствует объективным возможностям данного
исторического этапа (например, капитализму), которые уточ-
няются, освобождаясь от «перехватывания». До какого пункта
дойдет революция.
7. Оно ведет к передвижке сил в составе авангарда: идеологи уходят,
палачи торжествуют. И, наконец, народ загоняют в «старый хлев»,
но уже другие хозяева.
Критика Каутским большевистской революции, его предсказания.
Да это уже Лавров предсказывал!
Критика контрреволюционеров в XIX веке 1.
Да еще опасения просветителей в XVIII-ом!
Ренегатская схема: так как революция нуждается в реальных средствах,
то она становится контр-революцией.
Лассаль.
1
Имеется в виду критика революции со стороны контрреволюционных мыслителей.
Отчуждение идеологии, иллюзий и идеологов

а) семя трагического заблуждения в этом
б) и семя революционного героизма
в) ирония всемирной истории
г) ленинский выход (Коммуна и т. п.)
А., б., в. = нравственный конфликт
г. = нравственное целое.
Не в этом ли сущность трагического вообще?
а) Неизбежность отчуждения и, следовательно, превращения в по-
литическое = также идеологическое (выделение идеологов, которые
смотрят на общество с высоты принципов, мнимая независимость
идеологов).
б) Нет худа без добра. Само это отчуждение становится источником
освобождения. Происходит раскол в идеологии, отр(ажающий)
основной классовый раскол. Поскольку идеология есть неизбежное
отчужденное выражение общего, общественных сил, она отчасти
и действует как таковая, то есть вразрез с господствующей идео-
логией, революционно.
в) Но так как это все же идеология и посколъку она есть идеология, она
подвержена иронии истории.
Последнее относится к иллюзиям, идеологическим представлениям
и самих масс.
а) Неизбежность таких отчужденных представлений.
б) Нет худа без добра: роль и необходимость революционных иллю-
зий — более широко: энтузиазма.
в) ирония истории: крушение иллюзий
г) выход: Ленин.
Деление на авангард (элита) и массу — помимо деления на классы,
то есть разделение общества на «практиков» и интеллигенцию. Это ложно,
если рассматривать такое деление, как Бруно Бауэр или народники. Но это
правда, если рассматривать так, как рассматривает Маркс в «Немецкой
идеологии». Вторичное, но важное деление (ср. Ленин «Что делать?»).
Итак: масса и интеллигенция,

класс и революционный авангард,
практики и «идеологи».
К дифференциальному оптимизму
Боги жаждут… Бюрократическая полицейщина в Испании по Хе-
мингуэю. Марти 1.
Мрачное повторение истории, неонацизм. Безвыходность — боязнь
коммунизма.
Отчасти верно. Разве «культ личности» не дал основание для (…) в то-
талитаризме, для боязни? Кто может это отрицать? Так можно спросить.
И все же… Щель.
При разборе «Сизифа» Камю.
Мой старый взгляд
19.VI.1963
Нужно делать более тонкий, более конкретный выбор.
Например: революцию следует предпочесть контрреволюции. Это —
крайний случай, для нас — непогрешимая аксиома. Ja, aber 2…
Ультра-левая революция быстро переходит в бонапартизм и контр-
революцию, более или менее последовательную. В прошлом она обычно
расчищала место контрреволюции традиционной, естественно вырастав-
шей на почве стихийного экономического развития.
Так же точно не все то, что на знамени своем пишет контрреволюци-
онные фразы и формулы — контрреволюционно, и баста. Это относится
не только к Вандее и Кронштадту, из которых нужно делать выводы,
но и к целым духовным направлениям — романтизм, утопический со-
циализм, немецкая философия.
1
Прототип леворадикального негодяя, персонажа романа Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол».
2
Да, но… (нем.).
Значит ли это, что истина лежит по ту сторону революции и контрре-

волюции? Вздор, вздор. Нужно делать более тонкий, более конкретный
выбор, а водораздел всегда есть.
Если это в более ранний период моей жизни было только теоретиче-
ским «регулятивным принципом», часто глубоко скрытым, то в наше
нынешнее время речь идет уже о выборе, который стоит перед народами,
о неотразимой, как вопрос жизни и смерти, практической проблеме.
Современные схемы:
План может быть и на демократической основе.
Отлично, но не отождествляйте демократию с частной собственностью.
Социализм есть искоренение буржуазной свободы — буржуазной
анархии.
Да, но пущай будет пролетарская самодеятельность.
Словом, выбор пути между апологетами Запада и внешними и вну-
тренними китайцами, при всем понимании того, что эта контроверза
не с неба валится, что выбор есть не формула, а движение.
Но более тонкий выбор и водораздел, а не эклектический синтез на за-
падный лад, хотя и не дубовая антитеза на восточный.
Самое трудное? Откуда все горести. Из необходимости путей, средних

ступеней к идеалу. А они нужны, без них слишком радикальное стремле-
ние к абсолюту ведет к обратным результатам. И вот в чем Гегель выше
Фихте и Шеллинга, Сен-Симон выше карбонариев. Вот почему Пушкин
после 1825 года представляется более консервативным, чем в эпоху своей
молодости, и является им в том смысле, в каком все великие гении были
консерваторами человечества. Вот почему и Маркс, и Энгельс всегда об-
винялись в том, что они революционеры в перчатках(?), доктринеры(?)
революции. (…). Недаром Сталин негласно…
Ужасный парадокс — когда нужно прямое, широкое etc. провести

в жизнь.
Сама правда! Шутка ли сказать! Ее всесилие опасно.
Ужасный конкретный(?) парадокс. Правда, а от лица ее Астахов 1,

и ведь рядом ничего уже не может быть.
Значит, нужно немного неправды? Такие идеи есть. Вот тема!
23 июля 1963 года (День рождения)

Вы говорите: «Артиллерия не должна бить по своим». Но развитие
всех революций состояло именно в том, что она начинала бить по своим.
Как тут поступить?
— В этом смысле я был за революцию, условно говоря, «за Родину,
за Сталина!» Вы говорите, что артиллерия должна бить «кого надо»
и протежировать «своим». Вот это и есть начало грехопадения. Увы,
приходится быть против «своих», я был за революцию — не за них.
Пинские и К° не замечают, что я гораздо более последовательный враг
«культа личности», чем они, но кому надо, тот заметит…
Одни говорят: «Мы все понимали, но молчали», другие: «Мы были
кретинами и делали гадости совершенно искренне». И те, и другие —
одного поля ягоды, и те, и другие хороши.
Я думаю, что возможна третья позиция и она была — правда, на острие
ножа, как во все века.
30.III. 1963 года

Историческое счастье, vague 2, двусмысленно, как и все на свете. Ни-
когда не следует забывать, что если история за нас, то она и против нас.
Точнее — ее за порождает и против. Имеется(?) обратное, обратная
сторона. Пример падения старой колониальной системы, кот/орое/
представляет собой ряд вырванных уступок. Оно идет на пользу самому
капиталу. Да, не без того.
1
В папке № 182 архива Мих. Лифшица хранится часть его неопубликованной статьи об И. Б. Аста-
хове, который в своей докторской диссертации «Происхождение и развитие искусства в свете
марксистско-ленинской эстетики» (1953 год) и печатных работах, в частости, доказывал, что «ле-
генда о расцвете палеолитического искусства представляет типичный для буржуазной науки при-
ем, рассчитанный на обман трудящихся и в первую очередь колониальных народов» (цит. по ста-
тье Мих. Лифшица об И. Б. Астахове).
2
Волна, вал (фр.).
Это обратное действие благоприятной исторической волны мы видим

сейчас, увы, во всем, а из этого делаются дурацкие выводы (разного, ко-
нечно, толка).
Совершенную параллель этому представляет психология борющихся
сил. Благоприятствование истории создает то, что Ленин назвал голово-
кружением от успехов, и тем самым порождается отрицательное послед-
ствие самого сознания исторического подъема, этой великой позитивной
силы, энтузиазма. На место энтузиазма становится тупая и жестокая
самоуверенность.
С другой стороны, обратное действие исторического закона может
быть понято реакционной силой, может являть собой прилив энергии,
парадоксальный подъем неправой стороны. Берегись ловушки порочного
круга! Он и здесь может быть налицо. Поэтому и силам, находящимся
под благоприятной звездой, необходимо благоразумие, «софросюне»
греков. Это самоограничение, пусть даже в форме разумного эгоизма,
становится для них даже вопросом жизни и смерти.
И вот распространение balance of power1 даже на исторические ситуа-
ции, выходящие за рамки старого порочного круга. Это и политически так.
/…/ преодолеть рутину, оппортунизм — трудно. Но если это сделано,

то главная опасность — обожествление революции. Догматизм и его
носители анти-догматические бонзы.
Его черты. Прежде всего, обязательно ли в форме детской болезни
левизны? Нет, государственничество. /…/.
Из письма Владимиру Досталу от 12.11.1964 г.:

Вы меня спрашиваете, как я отношусь к Мейерхольду и Эйзенштейну.
Мейерхольд мне ничего плохого не сделал; я работал когда-то в его теа-
тральном институте, преподавал философию. Мне недавно напомнили,
что в тридцатых годах я читал перед труппой театра доклад о «Борисе
Годунове» Пушкина, которого они собирались ставить. И Мейерхольд,
1
Баланс сил (англ.). Ср.: «Терминология для balance of power → порочного круга, в противовес
истинному подъёму, Die wahre Mitte» (Архив М. А. Лифшица. Папка № 145).
и супруга его Зинаида в самых лестных выражениях оценивали сей вклад

в их дело. Но даже мученичество Мейерхольда не может заставить меня
забыть, как сам он, захватив в свои руки палку в качестве главы театраль-
ного отдела Наркомпроса первых лет революции, творил чёрт знает что.
Эти левые не стеснялись называть своих противников в искусстве вра-
гами пролетариата, преследовали их всячески. Я мог бы привести много
фактов тех лет 1.
Из папки «Встречный бой в темноте»:

Предисловие к книжке о Марксе
Политическая сторона.
Насколько важна была моя постановка вопроса о прогрессе в 30‑х годах,
видно из того, как путается мир в оценке религиозных движений сейчас.
Если они передовые, то прогрессивный боженька etc.
Что лучше — аристократия или единовластие? Тема моей лекции
в театре Мейерхольда по поводу «Бориса Годунова» Пушкина и всей
моей постановки вопроса о возможности «борьбы на два фронта».
От проблемы капитализма и феодализма к этой более острой проблеме.
Таков был смысл 2.
1
Лифшиц Мих. Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983 гг. М., 2011. С. 55.
2
Лифшиц Мих. Varia. М., 2009. С. 141.
Лекция проф. Лифшица 1 «Борис Годунов»

(19 декабря 1936 г.)
ГосТИМ 2
Запись Н. Тагер 3
Я предполагал, что наша сегодняшняя встреча будет иметь харак-

тер собеседования, и я вижу, что вы приготовились к лекции. Мне бы
было более удобно, если бы это были бы ответы на вопросы. Ну, хорошо,
я позволю себе высказать сначала свои соображения, а потом вы будете
задавать мне вопросы.
Вообще говоря, об этом произведении Пушкина литература очень
велика. Толкованиям «Борис Годунов» подвергался множество раз.
Вообще, надо сказать, что судьба была такова, что непосредственно после
того, как стало известно узкому кругу людей, казалось бы это произведе-
ние встретило хороший прием, а затем в течение ряда лет и у передовых
публицистов и у лучших русских критиков 19 века было такое несколько
отрицательное или вообще условно-одобрительное отношение к этому
произведению Пушкина, т. к. считалось, что в «Борисе Годунове» Пуш-
кин более всего воспринял историческую концепцию Карамзина и что
он воспринял не как поэт, который призывает к вольности и демократи-
ческой свободе, а как драматург, который скорее склонен не оправдывать
или во всяком случае переносить центр тяжести на другое, не на протест,
не на возмущение… [пропуск в записи лекции] …последнее время в связи
с попыткой произвести манипуляцию над Пушкиным хотели из «Бориса
Годунова» сделать то ли выражение еще не исчезнувшего у Пушкина
демократизма, то ли такую пьесу, где сравнительно формально [неразб.]
линия Пушкинского творчества выразилась наиболее полно.
Но если по-настоящему приглядеться к этому произведению, то мы
увидим многое другое. Мне кажется, что вещь эта была любимейшей ве-
1
В стенограмме лекции — Лившица.
2
Государственный театр им. Вс. Мейерхольда (ГосТИМ).
3
Тагер-Гринтух Нина Борисовна — сотрудница, постоянная стенографистка ГосТИМа. См.: Мей-
ерхольд репетирует. Т. 2. М., 1993. С. 103; htps://rgali.ru/person/634173.
Лекция проф. Лифшица «Борис Годунов» (19 декабря 1936 г.) 119
щью самого Пушкина, в которой его художественный талант выразился

с такой огромной силой как в «Каменном госте», произведении, кото-
рое Белинский считал величайшим пушкинским произведением и это
произведение, «Борис Годунов», кажется далеко недостаточно оценено
и понято по достоинству.
Прежде всего такая сторона дела. Если взять сторону чисто формаль-
ную, то увидим следующее. Большей частью пушкинского «Бориса Году-
нова» мерят меркой Шекспира, причем некоторым образом Шекспиризм
Пушкина в «Борисе Годунове» выдвигается как некоторое качество
вполне положительное, причем Пушкин выступает как младший соратник,
как некоторым образом недостаточно полноценный, но последователь
в области драматургии Шекспира. И сам Пушкин считает, что он дей-
ствует как «отец наш Шекспир» и отрицание шекспировских элементов
в «Борисе Годунове» не приходит никому в голову. Хотя бы это распре-
деление на мелкие сцены, быстрая смена действия и т.д., затем огромное
количество разнообразных персонажей, которые выступают во всем
противоречии своих характеров. Отрицать эти шекспировские элементы
не приходит никому в голову. Пушкин сам высказывается неоднократно
в том смысле, что он старается создать трагедию шекспировского рода.
Мне кажется, что существующее мнение и мнение самого Пушкина
не вполне отражает действительный характер этого произведения. Есть су-
щественное отличие и не столь во внешнем — в расположении, в трактовке
характеров, а в самой сущности трагической концепции в пушкинском
«Борисе Годунове», эти отличительные черты до некоторой степени
отодвигают Пушкина ближе к античной драме или во всяком случае пока-
зывают, что он шел к тому типу трагического положения, которое соеди-
няет в себе элементы шекспировской романтической драмы с элементами
строгими и скупыми античной трагедии. Были некоторые в литературе
замечания, в частности, еще в пушкинское время. В «Литературной
газете» была рецензия Дельвига, в которой мимоходом он заявляет,
что «Борис Годунов» современный «Эдип». Затем поэт Веневитинов
указывал на античные элементы трагедии Пушкина, но вообще его до сих
пор продолжают мерить с Шекспиром и трактовать как романтическую
драму. Со стороны формальной можно показать отличие «Бориса Году-

нова» от шекспировской драматургии. Я не буду говорить, это всякий
понимает, что, конечно, Шекспир величайший трагический поэт мира
и Нового времени и, конечно, самая суть трагического в нем нашла себе
яркое выражение. Суть (существо) трагического у него и у Пушкина
безусловно сводится, если так можно выразиться, в том, что воспроизво-
дится некоторое положение, обладающее относительной безвыходностью,
относительной неразрешимостью, потому что абсолютно неразрешимого
положения не бывает, но для данной группы людей в данном положении
в данной ситуации возникает ряд сценических положений, который
отличает черты относительной неразрешимости. Поэтому с понятием
трагического в общежитии самые разные вещи соединяют. Многие думают,
что ужасное в жизни есть трагическое. Я попал под трамвай, это ужасное
происшествие, но сказать, что это трагедия, нельзя. Трагического здесь
нет. Трагическое не столько в фактах, сколько в положениях. Можно
пролить сколько угодно крови на сцене и это не будет трагедией, траги-
ческое заключается не в этом. Трагическое заключается в относительно
временной исторической неразрешимости. Можно, например, сказать,
что трагично положение Томаса Мю[нцера]. Он смог вызвать большую
социальную силу, с которой он справиться не может, таково положение
незрелой общественной ситуации, в которой приходилось действовать
ему. Поэтому, подняв эту массу, он практически не может действовать
так, как он хотел. Из этого мы извлекаем урок, что нельзя … [пропуск
в записи лекции] … это трагический герой, который не мог не действовать
и [в то же время. — ред.] действовать не мог.
Возьмем «Антигону» Софокла. Там мы видим соотношение двух
сил, из которых каждая по-своему права, по-своему необходима. Сила
государственного правителя Креонта — сила роли первобытной [об-
щины, родового общества. — ред.] в лице Антигоны. Это величайшее
столкновение на заре человеческой истории. Этот герой [Креонт. — ред.],
принадлежащий цивилизации, по-своему прав, и женщина как предста-
вительница древнего порядка тоже по-своему права. Здесь трагическое
в разрешении противоречий. Так вот, в трагедии Шекспира мы видим
весьма существенное отличие от трагического образца, который был

у греческой трагедии. Шекспир величайший трагический поэт, но трагизм
его не совершеннейшей трагедии. Я не собираюсь разоблачать Шекспира
со стороны вульгарного социологизма, ни с какой другой стороны и только
хочу, чтобы вы поняли диалектическую тонкость этого вопроса.
Шекспир величайший поэт Нового времени и он дал образцы дра-
матического искусства, но с точки зрения трагической, этот трагизм
в нем не совершенен и разбивается на ряд строгих элементов, которые
через Шекспира ведут к новейшему роману и к другим родам искусства
в драматической литературе Нового времени.
Я бы хотел обратить ваше внимание на некоторые моменты, которые
отличают шекспировские драмы от античн[ой драмы. — ред.] и делают
понятным настоящее место «Бориса Годунова» Пушкина.
Возьмите следующие четыре момента, которые являются главными:
В античной трагедии у Софокла мы видим в трилогии «Царя Эдипа»,
что собственно завязка, то на чем развивается в дальнейшем трагедия пред-
шествует действию, она с самого начала дана и потом получается в ряде
развивающихся сцен как бы (слово неразборчиво) [запись в лекции. —
ред.] развитие тех условий, которые предпосланы этому и о которых мы
узнаем как об условиях трагического действия. Дальнейшее есть гибель
различных этапов, гибель Эдипа и последствия для его родных и семьи.
Если же взять трагедии Шекспира, то отличительная особенность та,
что в них не трагическое положение доминирует, а всегда само трагиче-
ское действие. Конечно, с точки зрения совершенства трагизма, тем оно
выше, чем более скупы средства и чем более ясно, что здесь дело именно
в положении, а не в действии, не в том, что может поразить зрителя эф-
фектом одиночества, а развитием самого положения. В этом отношении
трагедии Шекспира прекраснейшие образцы драматического искусства
Нового времени, они имеют это отличие от того образца совершенства
трагического, которое дано античной трагедией.
Вторая отличительная черта также неразрывно связана с этим. Ну, возь-
мем проблему трагического разрешения. Опять трагедии Шекспира дают
с точки зрения этого образца трагизма классики известное несовершенное
решение вопроса. Потому что они его дают, можно отважиться на такой
парадокс. Даже самые пессимистические драмы Шекспира все, в се-таки
заключают в себе к акой-то момент утопии под конец. В конце концов по-
является некий Фортинбрас, появляется к акой-то внешний разрешитель,
представляющий абсолютное государство, устанавливаю[щееся] на основе
развала феодальной древности, распада действовавших в междоусобной
войне средневековых сил, и это является ч ем-то мессианским. Хоть это
благополучный конец, эти люди, которые приходят, правда, на поле битвы
и приносят с собой спасение(?) [знак вопроса в записи лекции. — ред.]
для человечества, когда зрителю совершенно ясно, что мир испорчен
и все стороны лежат побитыми на поле действия. Все-таки здесь заклю-
чен какой-то элемент отвлеченной утопии, которая является под конец
и приносит человечеству утверждение, что есть на земле в форме абсо-
лютного государства, в форме доброго монарха, образцом установления
таких нормальных, положительных органически патриархов(?) [знак
вопроса в записи лекции. — ред.], когда все мучения, которые одолевают
героев, оказываются неудовлетворенными. Между тем античная драма
в большинстве произведений дает более совершенный трагизм в том
смысле, что эта относительная безвыходность представлена именно в своей
безвыходности и это внешнее утверждение соответственно положениям
Шекспира в отличие от древних трактовок. Ведь не надо забывать, что
античность как бы умерла (слово неразборчиво) [запись в лекции. — ред.]
исторический ход вещей, что новейшее общество возникло на развалинах
античности, между тем как развалины Средневековья и Возрождения,
здесь нависла мировая специфика нового капиталистического мира,
который развился из предшествовавшего строя и отсюда элементы раз-
нообразия, которые мы найдем у таких поэтов как Гете и др.
Третье. Это положение героя, характер героя. Когда в античной драме
действующее лицо, собственно говоря, оно есть суть, сторона общества,
за каждым действующим лицом стоит определенная сила, отстаивающая
свои права на существование, как, например, Креонт, представитель
новой цивилизации, и Антигона [—] представительница порядка родо-
вого, доцивилизованного, доклассового общества. Между тем в трагедии
Шекспира мы видим хаос некоторых необузданных индивидуальностей

и это вызвало Гегеля в терминологии духа и эстетики говорить о шекспи-
ровских героях именно там, где он говорит об индивидуальном царстве
животных, он характеризует новейший порядок, порядок буржуазного
общества в отличие от античного, как духовного царства животных, такое
общество, в котором хоть это и культурный мир, мир высокой степени
цивилизации, но в основе лежит животный эгоизм и центробежной силой,
где каждый является животным особой породы и стремится бороться
за себя и во имя собственных интересов. Шекспировские герои, поэтому,
являются такими действующими лицами.
И последний пункт, на который я бы хотел обратить ваше внима-
ние [,] это положение народа. Положение народа в античной трагедии
и у Шекспира. Здесь есть различие структуры. В то время как структура
совершенного трагизма дала отсутствие утопического разрешения вопроса
и герои представляют собой две борющиеся друг с другом стороны, третий
момент античной трагедии, это роль народа — хора, который выступает
как представитель народа, правда, хор уже представляет собой элемент
пассивный, т.е. уже частная собственность и государство отодвинули строй
патриархального порядка и поэтому хор является элементом пассивным,
страдательной народной массой, которая отступает перед энергией, ак-
тивностью, смелостью и хищничеством героев первого плана — царя или
героя, но затем получается, в конце концов, когда трагическая завязка
осуществляется и знаменитая народная мудрость произносит оконча-
тельный приговор над героями.
К какой же из этих сторон ближе «Борис Годунов»? Мне кажется,
что по внутренней своей структуре, по роли героев, по месту народа
в трагедии, Пушкин подошел довольно близко, несмотря на внешне
романтический характер своей драмы, к трагизму античного типа. Это
можно показать на нескольких характерных примерах.
Возьмите такую вещь. Борис Годунов как царь[—] узурпатор. Он
не патриархальный царь, он незаконный царь, который пришел на трон
через убийство, тем самым еще более подчеркивается характер царя[—]
командора(?)[знак вопроса в записи лекции. — ред.], который попирает
патриархальную древность ногами. Он все же герой, его часто сравни-

вают с аналогичными героями Шекспира, с Ричардом III, с Макбетом.
Тут сходство несомненно есть в историческом положении. Но, вместе
с тем, есть существенное различие. Мне кажется, что больше всех подо-
шел бы для сравнения Юлий Цезарь, несмотря на то, что здесь нет ряда
таких моментов, которые внешне сходны с положением Бориса Годунова.
По исторической ситуации это именно та трагедия, где больше всего
сходства [,] потому что историческая коллизия та же.
Вот столкновения в «Юлии Цезаре». С одной стороны, римский
патрициат. Реализм шекспировской трагедии в том, что Шекспир вывел
своего Брута. Он не идеолог республиканизма как в нем хотят некоторые
видеть демократическую силу. Нет, у Шекспира Брут это республиканец
дворянского типа, это человек, отстающий от патрициата с одной стороны,
а с другой стороны он не демократический республиканец.
Вот здесь есть сходство с «Борисом Годуновым» и трагедия здесь
та же, но вот у Шекспира мы видим, что народ чтит Цезаря, притом да-
ется очень сходная картина как это имеет дело в «Борисе Годунове»,
вы видите демократическое отношение единовластия по отношению
к народу. Сцена триумфа Цезаря, когда ему предлагают венец, очень на-
поминает соответствующую сцену в начале «Бориса Годунова», когда
Годунов как паяц ломается, прежде чем принять на себя царственный
венец, соответственно то же, что у Шекспира, но у Пушкина сильнее
и с другим акцентом.
Когда Брут и его сотоварищи убивают Цезаря, им удается привлечь
на свою сторону народ, но очень быстро Антонину удается повернуть при
помощи подкупа и обещаний, повернуть симпатию народа в противопо-
ложную сторону и народ этот бездумный, черный, ветреник [,] бросается
на них и они вынуждены бежать. Вот роль народа в трагедии Шекспира.
Теперь как же сцена разыгрывается дальше. Обе стороны гибнут [—]
и Цезарь и республиканцы, которые пытались установить на уничтожении
самодержавного правления особый строй Римской республики, но над
гибелью героев встает в качестве третьей разрешающей [силы. — ред.]
монархия нового типа, монархия Августов, монархия Римская, где уже
момент узурпаторства и патриархальный как-то приведены в равновесие

и где уже забыто о первоначальном захватническом происхождении еди-
новластия и самодержавия и устанавливается нормальный порядок об-
щества. Положение народа берется здесь как подчиненное в соответствии
с дальнейшей ролью плебейской массы в эпоху Возрождения. Здесь же
мы видим, как главное место занимает герой, вышедший из привилеги-
рованного класса, из общественной вершины, причем обе борющиеся
силы как бы канонизируются и на основе этого признания правоты обеих
сторон устанавливается новейшая монархия.
Вывод из Пушкина другой. Вы видите прежде всего колоссальное
разобщение верхов и народа. У Пушкина вы видите то же столкновение
боярства, представляющее древний, так сказать, порядок дезорганизации
и хаоса, древнего бесправия и кулачного права и новейший цивилизован-
ный порядок, представителем которого является Борис Годунов. Борис
Годунов царь [—] командор(?)[знак вопроса в записи лекции. — ред.]
который мыслит уничтожение местничества, царь, вышедший снизу
и не патриархальный царь.
В этом и преимущество и порок. Его достоинство в том, что он свя-
зан с народной вольностью и вы видите, что крестьянство недовольно
«Юрьевым днем», днем закрепощения и боярство тоже высказывает
недовольство. Тут можно применить обратную сторону, что сказал Не-
красов: «распалась цепь великая …» Здесь эта цепь только создавалась.
Это столкновение двух сторон понятно у Пушкина, но не отношение
народа. Мы видим его индифферентность и безразличие к тому, что де-
лается на политической верхушке общества, народ довольно иронически
относится к самодержавию. В самом начале это видно и в дальнейшем
мы видим в рассуждениях Бориса постоянное мнение о народе, о черни
как о чем-то враждебном, о чем-то, что можно держать в узде, и все либе-
ральные намерения быстро улетучиваются как это было и у Александра I,
с которого, как говорят, Пушкин писал своего Годунова.
Другая сторона, — мы видим боярство, которое изменяет своей родине
и приводит поляков. Боярство также относится к народу демагогически,
стараясь использовать его в качестве силы. А какова роль народа в этой
трагедии? Его место? Первое ощущение, которое выносит всякий при

чтении этой трагедии, это чувство колоссального напряжения, колоссаль-
ной придавленности народа, которая чувствуется во всех сценах, даже
там, где народ отсутствует. Существует какое то положение, абсолютное
отчуждение между героями, действующими на первом плане и силой
народа, мнением народа, стоящего за спиной этих двух сторон.
А второе. Каков итог. Тот ли итог, что канонизируются обе стороны,
а они оказываются освященными, если бы Пушкин хотел поставить во-
прос, как в «Юлии Цезаре» поставил Шекспир. Он тогда должен был
взять в качестве сюжета воцарение Романовых и на развалинах диктатуры
и боярства признать третью силу, которой утверждается новая монархия
Романовых. Пушкин не пошел на этот путь, не изобразил трагедию в уто-
пическом разрешении и это важнейшее в его произведении. О Романовых
свидетельствует только одна фраза, в одном месте вскользь и все. Но мы
судим не по тому, что могло быть, а по тому, что есть. Обе стороны сильно
дискредитированы и остается еще колоссальная придавленность, колос-
сальная неправота всех сил, действующих наверху и ощущение того, что
именно народные массы являются последним судьей в этом деле. Каждая
из действующих сторон представляет собой одну вполне определенную
общественную силу — дворянство, революционное боярство, мещанство
и самодержавие, проводящее политику новейшего цивилизованного
порядка, однако, все же сохраняя все черты строя привилегированного.
Итог таков. Сначала наша симпатия на стороне самозванца, это способ-
ствует тому, что демагогическое отношение Бориса к народу, преступление
при восшествии на престол дает ощущение необходимости его гибели.
Слабость его в качестве правителя, то что историк Соловьев говорит, что
он оставался боярином на троне, оставался связанным с боярской стихией,
не мог полностью овладеть этим, как это удалось впоследствии Петру.
Благодаря всему этому симпатия привлекается к самозванцу, который
выступает как человек легко живущий, как человек враждебный также
патриархальности, но связанный с народом другой чертой, чертой рыцар-
ства. Вот то, что склоняет нас на сторону самозванца. В дальнейшем мы ви-
дим как последняя сцена решает этот вопрос в другую сторону. Убийство
детей Бориса, появление бояр, которые как орангутанги представлены

сверхнепривлекательно и завершают трагическую сторону этого поло-
жения. Затем то, что поляки являются в Россию в качестве приложения,
и то что он в конце концов сносится с иезуитами, польскими иезуитами,
все это от него отталкивает и зритель остается с ощущением величайшего
трагизма, когда обе стороны целиком и полностью обнаруживают свою
неправоту, свою такую односторонность. И в качестве решения и в ка-
честве возвышающего над этим выступает приговор народный в словах:
«народ безмолвствует». Здесь целый ряд черт, которые не могут быть
подводимы под Шекспировскую драматургию и приближают Пушкина
по языку удивительно скупому, языку без всяких барочных элементов,
что отличается немного от хаотического языка Шекспира, но по самой
внутренней сути прозрачная структура с этими элементами, о которых
я говорил, приближает это произведение к античным трагедиям.
И то, что ставил в вину Пушкину, например, Полевой в своей рецензии
на «Бориса Годунова» там, где он дает отрицательный отзыв, говорит,
что Пушкин упал и называет эту трагедию последним днем осужден-
ного, что в сущности говоря оказывается последним днем осуждения.
«Борис Годунов» страдает от того преступления, которое он совершил
до того, как началась трагедия, трагедия дает… [пропуск в записи лекции]
…развитие самого кризиса Годунова. Тут и момент узурпаторства, и мо-
мент… [пропуск в записи лекции] …все соединено. Это психологическая
драма, где в центре стоит кризис человека, преступления, которые он
совершил. С точки зрения Полевого это недостаток. Но мне кажется,
что это известное преимущество в смысле трагизма. Это и придает эту
четкость и прямоту, отсутствие элементов хаотических и внешне эффект
ных в трагедии. Этого нет.
Все так вписано в рамку, все держится на известной, определенной
плоскости. Правда, шекспировской бурности здесь нет. И недаром Пуш-
кин прошел через уроки классической трагедии и смог создать такую
трагедию как «Борис Годунов»!
Вот краткие, общие замечания по поводу «Бориса Годунова». Я бы
к этому прибавил, что, конечно, эту трагедию можно рассматривать в узко
историческом плане. Конечно, в [неразб.] этой трагедии лежат истори-

ческие факты, но в то же время Пушкину в этой трагедии мерещилось
очень многое из его собственного времени. В частности, это столкнове-
ние между дворянской партией и самодержавием. Это столкновения его
собственного времени и замечательно, что Пушкин разрешает эту траге-
дию, показывая как обе стороны по-своему дискредитируются и падают,
по крайней мере падают морально перед лицом третьего решения, которое
он, как художник, может только предчувствовать и которое мы выводим
из трагедии. Это решение в трагедии присутствует. Можно сказать, что
трагедия изображенная в «Борисе Годунове» есть вместе с тем трагедия
прогрессивной дворянской партии пушкинского времени. И недаром он
Бориса Годунова сделал своим героем, когда сама эпоха Александровского
царствования кончилась, когда кончился дворянский либерализм, кото-
рый совершился, порожденный демократической революцией и когда эта
самая трагедия демократизма Пушкина призывала воскликнуть словами
Шекспира. Дворяне-революционеры и Пушкин в том числе колебались
между двумя сторонами. Либо прогрессивные меры со стороны само-
державия, которое должно прекратить местничество, кулачное право.
Была надежда, что самодержавию удастся укротить крепостников.
С другой стороны полное сознание, что самодержавие неизбежно влечет
к отрыву и враждебному отношению к массам и само держится на этом
крепостничестве. И вот колеблясь между этими двумя сторонами и пыта-
ясь отмежеваться от либерализма и от кулачного права с другой стороны,
Пушкин развил свое мировоззрение, придя в качестве высшей точки
к «Борису Годунову», где эта трагедия неразрешимого столкновения
сил, стоящих над народом, сил, которые каждая относительную про-
грессивность имеет. И самодержавие имеет относительную прогрессив-
ность, и дворянство со своей защитой привилегированного сословия,
каждая из этих сторон имеет в себе относительную прогрессивность,
но каждая в конце концов дискредитируется, каждая из них враждебна
народу и подлежит тому приговору, который в конце концов изрекается
народом. Художник не может давать разнообразия, он дает полностью
и это максимум, что мог дать Пушкин в свое время. Это указывает в то же
время, какую роль русская культура в развитии мировой трагической

поэзии сыграла и сыграет еще. В самом деле, есть что-то специфическое,
относящееся к русской культуре.
В трагедии «Борис Годунов» нужно обратить внимание хотя бы на то,
как замечательно изобразил Пушкин столкновение двух разных культур,
этого всемирного исторического столкновения, с одной стороны, бояр-
ства, заключившего союз с Польшей, которое как угодно может продать
свою страну, с другой стороны самодержавие, которое идет другим пу-
тем, идет к модернизации и тоже отрывается от народа. Мы видим в это
время, в 17‑м столетии, какую роль для России играла Польша. Это была
страна более передовая, более-менее обеспеченная… [пропуск в запи-
си лекции] … каждая из этих сторон по своему были прогрессивными
и представляли собой особый тип цивилизации, которые сталкивались
у Пушкина в таких прекрасных образах. Вы видите Мнишек, вы видите
здесь и католического патера и поэта, который преподносит свои стихи
и совершенно на западный лад, и самозванца и благородного шляхти-
ча, человека, который противостоит ему. Это совершенно новый тип
культуры, которая в старой Руси была бы невозможна. Пушкин ярко
предполагает другой мир.
Неопровержимо, что в этом споре Пушкин не стоит на позиции
польского западничества, как некоторые пытались уверить, что якобы
в трагедии «Борис Годунов» Пушкин изобразил торжество дворянства
с этой западной цивилизацией и торжество Лже-Дмитрия, который
якобы революционер и … [пропуск в записи лекции] … Мы хорошо по-
нимаем, что такое решение этого социального вопроса неверно, то, что
в Московской Руси, что… [пропуск в записи лекции] … могло идти только
от народных масс в самой стране. Вмешательство поляков хотя бы они
и были близки к Западу, по существу было хищническим грабежом на-
шей страны и Пушкин был далек от того, чтобы идеализировать измену
дворянства Польше.
Специфическая особенность этой драмы состоит в том, что нигде
и ни в какой стране раньше, за исключением того, что мы находим в ан-
тичной трагедии, роль народа в драме в качестве последнего судьи, того
участника трагедии, которому принадлежит будущее решение, нигде

не выразилась, как в русской драме, представленной Пушкиным в его
«Борисе Годунове» и мне кажется это может быть исходным пунктом для
дальнейшего развития образов драмы, заключающей в себе шекспиров-
ские элементы вместе с элементами античными, вместе с теми элементами
суверенитета народа, народности и нравственного принципа в кавычках,
который представлен был в античной трагедии, а у нас, в Новое время,
почти исключительно Пушкиным. Вот все, что я бы сказал.
Вот может быть товарищи выскажут свое мнение и зададут вопросы.
Вопрос: С точки зрения последних взглядов на историю, в чем Пушкин
особенно прогрешил против истории?
Лифшиц: Я не считаю, что Пушкин прогрешил, потому что он верно
изобразил отношения. Важно, что есть художественная историческая
правда, а художественная историческая правда состоит в том, что Пушкин
изобразил Бориса Годунова узурпатором, не связанным с патриархально-
стью и для того, чтобы подчеркнуть это более резко, Пушкин заставляет
его перешагнуть через труп младенца. Это исторически правдиво, это
в конце концов дает для понимания соотношений в русской истории
больше, чем дали бы более точные исторические сцены и это не назы-
вается прогрешить против истории. Когда у нас часто грешат против
истории в театре и литературе, то их ругают не просто, что они отступили
от чего-нибудь. Художник в историческом отношении в состоянии более
глубоко [отразить истину — в рукописи слово «истину» зачеркнуто. —
ред.] исторически несколько изменить действительность исторических
событий, но он не должен изменять историческую правду, а наоборот,
эту историческую правду художественными методами более выявлять.
Вопрос: Борис Годунов и Самозванец две силы, борющиеся между
собой. Борис Годунов с исторической точки зрения положительнее в неко-
торых элементах, чем Самозванец, поскольку он является собирателем
всех земель, всех воеводств, а Лже-Дмитрий является представителем
интервентов. У Пушкина есть ли это различие?
Лифшиц: Видите ли, этого момента, насчет того, что Борис Годунов
является более положительным, чем Лже-Дмитрий, в «Борисе Годунове»
по-моему нет. Лже-Дмитрий характеризуется как совершенно не … [про-

пуск в записи лекции] … для России элемент. Как авантюрист, в своем роде
индивидуальный завоеватель(?)[знак вопроса в записи лекции. — ред.]
и даже привлекательный человек по-своему. И в конце концов, по моему
мнению, Лже-Дмитрий является лицом второстепенным, эпизодическим,
потому что он в конце концов игрушка в руках таких сил его характера,
которые воплощают в себе определенные черты той силы, за которой он
стоит. Между тем, как у Пушкина важна трагедия дворянского свободо-
любия, котор[ое] отрывается [от] России во имя западно-европейской
демократической свободы. Этой драмой изображено большое движение,
в котором дается как бы проба этого мятежа. В конце концов исторически
это трагедия мятежа.
В трагедии Пушкина в полном смысле слова есть указание на то,
что только такое восстание, только такая борьба может быть оправда-
на, которая глубоко органически связана [с] положительными сила-
ми народа, который не заключает никаких сил авантюризма, призвав
внешнего врага.
И замечательно то, что у Пушкина сохранена какая-то надежда на па-
триотизм не Борисовского типа и свободолюбие не Лже-Дмитриевского
типа, а какая-то скрытая надежда на сочетание народности и прогрессив-
ности на той почве третьей силы, которая представлена народом, который
молчит. Это было сказано в отрицание того, что неоднократно говорили
люди 19 века, что у русского народа есть известная индифферентность
к тому, что делается. Здесь же заключается глубокий радикализм грядущих
переворотов, которые свойственны только русскому народу. Это очень
верно, благодаря азиатскому характеру развития феодализма, благодаря
всеобщей придавленности всех сословий, не только крепостного сосло-
вия, благодаря нетронутости народной почвы по сравнению с западно-
европейским движением. … [пропуск в записи лекции] …
Это преимущество русских угнетенных масс по сравнению с многими
другими народами. Вот, мне кажется, эта черта русского народа по-своему
выразилась у Пушкина.
К Пушкину
К оценке «Бориса Годунова» в книге Благого о Пушкине

Верно отмечено, что основные борющиеся силы в «Борисе» — са-
модержавие и мятежное боярство.
Однако, неправильно думать, что у Пушкина народ целиком поддер-
живает боярство и смешно видеть в победе Дмитрия сочувствие Пуш-
кина декабризму. Нет [,] величие Пушкина и новое слово, сказанное
им — в другом.
Сочувствие автора и читателя, которое вначале на стороне мятежни-
ков (тому содействуют: преступление Бориса, его политичность, лжи-
вость при вступлении на престол, дальновидность Шуйского и смелость
самозванца), поворачивается в прямо противоположную сторону по мере
проявления истинных последствий нашествия поляков и измены бояр.
В конце же — народ ужасается того оборота, который приняли собы-
тия. Таким образом отнюдь не желаемый триумф «революционного»
боярства над самодержавием прокламирует Пушкин. Нет, дело совсем
в другом.
В «Борисе» представлена коллизия между новейшим централизо-
ванным государством, представителем которого является Борис (его
происхождение, желание отменить местничество, а также прикрепление
крестьян в фиск. интересах), и патриархальными вольностями сословий
и прежде всего боярства.
Коллизия та же, что и в «Анналах» Тацита, в Англии эпохи Воз-
рождения, во Франции XVII в. и т. д. Понятно обращение к Шекспиру.
Но сравните «Юлий Цезарь» Шекспира с «Борисом Годуновым». Как
здесь, так и там три силы: самодержавие, боярство и народ.
Как и у Шекспира самодержавие является законной силой нового
порядка вещей. Бруты же защищают старые вольности. И наконец народ
колеблется. Этим реалистическим взглядом отличается Пушкин м. пр.
от декабристов, которые в духе [неразб.]ого гражданственного пафоса
отрывали «брутизм» от его материальных основ.
132
К Пушкину 133
Но есть очень большая разница между Пушкиным и Шекспиром. Це-

зарь посягает на республиканский строй — Борис на законный порядок
патриархального престолонаследия; Брут защищает республиканскую
добродетель — Шуйский лукавый царедворец. И у Шекспира и у Пушкина
обе стороны имеют свою правоту. Узурпатор погибает, но у Шекспира
погибают и наказавшие его республиканцы, а узурупаторская власть пре-
вращается в законную в лице Антония [над этим словом сверху неразб.
два слова], который утверждается, воздавая должное погибшим. Что
касается народа, то он остается ничтожной и [неразб. два слова], ему
не принадлежит суд над происшедшим. Такова была ситуация в культуре
эпохи Возрождения.
У Пушкина другое. Единственный намек на «третье разрешающее»
в образе идеального монарха Фортинбрасовского типа можно видеть
только в фразе боярина(?) Пушкина «Романовы — отечества надежда»,
но это — всё (здесь виден глубокий такт). Третьей разрешающей ступенью
художественного восприятия является у Пушкина народ. Он тоже спо-
собен на перемены настроения, он устремляется то за тем, то за другим.
Но это его учеба, опыт. С другой стороны верхушечная борьба у Пушкина
приводит именно к дискредитации обеих сторон, а не к канонизации их,
как у Шекспира. Борис — царь с широким новаторским размахом, но он
оторван от почвы народного быта, он не патриархален и поэтому все его
благодеяния обращаются во зло. Его преступление только подчеркивает
это одиночество «просвещенного деспотизма». Отсюда его разочаро-
вание в народе и озлобление.
Бояре — представители старого быта, сила центробежная. Лжедми-
трий — предшественник Мазепы в деле разрушения централизованного
государства с союзе с поляками. Отношение этих сил к народу с самого
начала представлено как ложное, демагогическое. Здесь, как впоследствии
и в «Полтаве», поразителен реализм Пушкина. Это более высокая сту-
пень развития мировой культуры, более зрелая(?) мировая обстановка.
«Борис Годунов» это трагическое столкновение двух сторон мыш-
ления прогрессивной дворянской партии Пушкинских времен. Ведь
и «просвещенный деспотизм» и вольности сословий были идеалом слоя,
воздвигнувшего декабризм, так же как самодержавие и реакционные по-

мещики были его врагами (Лунин о двух партиях в России). Да, позиция
Пушкина оказалась глубже общей(?) платформы декабризма. С этой пози-
ции можно было видеть историческую осуждённость Борисов и Шуйских.
Конкретный и глубоко исторический подход. Наоборот, как бы написал
«Бориса» Рылеев? Быть может он, как некоторые наши историки школы
Покровского сделал бы Лжедмитрия вождем народного восстания? (Нет)
Интересны аналогии: Годунов — Петр, Лжедмитрий — Мазепа. (Из-
мена, союз с врагом, разрушение государства)
________
Диалектичность «Бориса Годунова». Понимание объективно-
трагического.
________
Борис закрепощает крестьян. Аналогично Август и колоны; двоякое
отношение к этому владельцев латифундий. В России существовало за-
прещение освобождать крестьян без земли. Лунин завещал освобожде-
ние — не разрешили.
Абсолютизм везде был связан с крепостничеством — прим[ер:] Англия
времен Джона Болла. В то же время именно к абсолютизму обращаются
в борьбе против произвола местных владык. Французские просветители.
Вольтер.
Короче говоря — как самодержавно-бюрократическое новаторство,
так и боярская патриархальность в конечном счете враждебны интере-
сам народа. Хотя борьба их представляет неизбежную и прогрессивную
стадию исторического развития.
________
В «Борисе» — борьба двух партий в одинаковой мере прогрессивных
и регрессивных.
Аристократия и самодержавие
Коллизия [,] наметившаяся еще в лице Иоанна IV и Курбского.
Польша играла роль Англии XVII в. для России. Положительное,
рыцарственное в самозванце. Западный тип образованности.
________
Пушкин считал «Бориса Годунова» лучшим своим произведением.
«Борис Годунов» выше Шекспира глав. обр. именно своим концом.
К истолкованию «Онегина»
У Благого совершенный бред.
На деле Онегин у Пушкина несомненно Фаустическая натура и несо-
мненна близость его разочарования к разочарованию Пушкинского Фа-
уста. Но есть и в Фаусте Гете момент, к которому примыкает Онегин
Пушкина. Это тот момент, где Фауст [,] разочаровавшись во всем [,] еще
не начал своего практического строительства. Именно отсюда начинает
свой путь Онегин. Он воплощает собой разочарование в разочаровании.
Его скрытый смысл поэтому и в стремлении к восстановлению «органи-
ческих начал» и кризис бездеятельности. Банален Ленский, но банально
и разочарование во всем, холодная скука. Определенное чувство вины
за эгоистическую опустошенность, за бесполезность, за неверие. Подосно-
вой Онегина является тоска по какой-то органической деятельной жизни,
лишенной в то же время банальности шиллерианских настроений и либе-
рального свободолюбия. В этом пра-народничество Пушкина. И недаром
Добролюбов видел в Онегине предшественника Обломова и недаром
Чернышевский в своей замеч. статье «Русский человек на rendez-vous»
почувствовал этот [неразб.] выраженный Пушкиным комизм(?).
[В этом отношении «Онегин» непосредственно примыкает к «Году-
нову». Это также драма, не дающая примирения. Поиски примирения
во всемирной истории — это «Полтава» и «Медный всадник», а также
обращение к маленьким людям Турнебушам и Турнеброшам в «Капи-
танской дочке».]
В тесной связи с этим находится Пушкинская трактовка тем[ы] скуки.
Напомнить о значении этой проблемы в литературе XVII в. Она занимает
и Гоголя (м. пр. «Старосветские помещики»). [Сбоку: Скука у Салт.
Щедрина, Гл. Успенского, Толстого? Горького.] Недостаток движения,
действия в бюрократическом самодержавном государстве и отражение
этого даже в лучших людях как Онегин. Этим Онегин как тип несомненно
стоит позади европейских своих аналогий. Но проблема омертвения

цивилизованного общества та же и в то же время Онегин по самому
своему характеру представляет более глубокую ступень противоречия.
В самом деле. Построение как будто напоминает построение «Шагр.
кожи» Бальзака. Тот же дух отрицания и та же Полина — Татьяна в двух
видах. Но какая разница в поведении основного героя. Рафаэль как и все
основные герои Бальзака (не говоря о хоре: Люсто, отчасти Блонде)
не пресытившийся молодой человек; нет, он страшно жаден до жизни
и до ее благ всевозможных. По сравнению с Онегиным он как и Жюльен
Сорель, как и все их собратья лишние молодые люди — жадные выскочки,
в них есть что-то глубоко мещанское. Онегин начинает именно тем, чем
они кончают. Его трагедия глубже затрагивает социальные основы жизни.
Хотя с другой стороны у французских писателей мы видим активную вели-
колепную, блестящую жизнь во всех ее внешних противоречиях. Онегин
угасает как Рафаэль, но от невозможности счастья, а не от исполнения
своих желаний. Смертью подобной смерти Рафаэля в русской литературе
умирает только[неразб.] Микеладзе 1 [?].
Но активная жизнь, иллюзия деятельности у западных писателей несет
с собой иллюзию оптимистического примирения, которой нет в «Оне-
гине». Фауст находит утешение в строительстве, Петер Шлемиль и в стран-
ствованиях своих не бесцельно носится с места на место, а занимается есте-
ствознанием, наукой. Мельмот — нравственный символ. Агасфер — жалкая
фигура. Монте-Кристо — мелок. К тому же последние, хотя и выражают
какие-то общественные трещины, но заняты полезным делом — восста-
новлением справедливости на земле. Словом, здесь имеются те или другие
формы мещанских, буржуазных иллюзий, которых Пушкин лишен.
Чайльд-Гарольд?
1
Возможно, имеется в виду Микаладзе Ксаверий Георгиевич, четырнадцатый градоначальник города
Глупов в романе Салтыкова-Щедрина «История одного города». Был столь охоч до женского пола,
что умер от истощения сил.
Трагедия Онегина в утрате возможности прикоснуться к органиче-

ским началам [,] сохраняя все преимущества цивилизации. Да [,] синтез
возможен, но только в холодном примирении со своей участью.
За Татьяниным генералом — устойчивый порядок вещей. Вне этого
есть только две возможности: или деревенская дурь под пару которой
романтическое вольнолюбие Ленского (Пушкин тут гениальный реалист)
или [неразб.] «света», цивилизация, разочарование в которой есть то же
карикатура(?). Не желая примириться со светом Онегин остается только
«пародией». Но в том же романе и в словах «А счастье было так близко,
так возможно…» заключается в то же время глубокая диалектическая
мысль, философско-историческое обобщение в гегелевском духе, мысль
не менее глубокая, чем основная идея «Шагр. кожи».
Форма Онегина и Руслан.
Иронизация(?) романтизма. В Руслане романтизма исторического.
В Онегине современного (в духе Бальзака). Историческая традиция этого
шуточного рода: Ариосто, Пульчи, Перро.
***
Онегин заключает в себе две возможности развития — две формы
скептицизма (или вернее раскаяния в нем).
Онегин — убийца провинциального свободолюбца, а по сути сен-
тиментального мещанина Ленского — начало того отчаявшегося в пу-
стоте окружающего нигилиста, который впоследствии развернется(?)
во множестве реакционных вариантов в литературе и в жизни. В нем
есть патологическая(?) игра сверх-человека из «Маленьких трагедий»
и может быть даже ч то-то от отчаянного неверующего офицера (вплоть
до поручика Бабаева).
Но в Онегине есть и другое. Он способен постигнуть пустоту самого
разочарования, осудить самого себя, он сознает свой жалкий жребий. Он
выше либеральных иллюзий, но выше и либерального скептицизма, в нем
нет грязи, он начинает с малого, но может развернуться в нечто большое.
Дополнительные замечания к «Борису Годунову»

Проблема узурпации власти у Пушкина по сравнению с Шиллером.
У последнего в «Фиеско», задолго до Наполеона представлен как дикта-
тор — выходец из революционного стана. В «Валленштейне» опять-таки
авантюрист вольного пошиба. Характерно, однако, что для Пушкина,
и в этом он ближе к Шекспиру и ранним временам — узурпация есть
дело монарха нового типа. Пушкин не избрал своим главным героем Лже-
Дмитрия. Последнее, однако, объясняется также другим обстоятельством.
Шиллер и Геббель написали драмы на сюжет Лже-Дмитрия. Их инте-
ресовала формальная проблема обмана, лжи и ее права в истории. Пуш-
кин же проходит мимо этого момента довольно легко. Для него здесь нет
моральной проблемы. Трагическая коллизия, преступление и наказание
сосредоточены для него в Борисе.
Весьма характерно, что вообще ни одно из произведений Пушкина
не трактует(?) мистическое обаяние ренегатства, измены, что весьма ха-
рактерно для зап. драматургии этого времени. И это несмотря на то, что
Пушкину постоянно хотели приписать сервилизм или нечистую совесть
с ее мучениями или, наконец, и то и другое вместе. Все сильные, могучие
фигуры пушкинских произведений не отягощены моральным аморализмом
ренегатов. И если даже они строят свое здание на крови народной — это
объективные черти, не белокурые бестии или бесы Достоевского.
«Тоталитарность» (Фрагменты из папок № 234–235 «Вокруг фашизма») 139
«Тоталитарность» 1
(Фрагменты из папок № 234–235 «Вокруг фашизма»)
Тоталитарность как карикатура на централизацию и двуликость фе-
дерализма тож.
Гитлер и унификация Германии, подлинная централизация реакционны-
ми средствами (продолжение дела Бисмарка). Федерализм в современной
Германии не является ли антидемократической силой?
С другой стороны, при насильственной централизации, присущей
капитализму, федерализм может играть и демократическую роль. Но легко
съезжает на анархический протест, распад более целостного государствен-
ного образования. Ср. Италия, Испания. Ленин о федерализме.
7 июля 1979 года

Италии нужна крепкая пролетарская рука для защиты буржуазного
порядка. Это обратно защите буржуазного порядка посредством престу-
плений против него, нарушения нормы, воровства, разврата, клятвопре-
ступления (см. Маркс «18 брюмера»).
1. Главная опасность — обыватель, гороховое зерно, «авторитарная

личность», из него и толпа.
2. Моменты сплочения и подъема редки, но они неизбежны.
3. (…) зависит от того, что удалось сделать с разбега.
4. Как на машине, на мотоцикле важно, чтобы зажигание произошло
и мотор не заглох, а вошел в ритм и пошел.
Колоссальное и вредное заблуждение — непонимание разницы между

консервативной традицией обывательщины и фашизмом. Даже там, где
прямое участие декадентства в идеологической доктрине(?) молодого(?)
фашизма ничтожно, это всегда обношенный консерватизм, черный плащ
на красной подкладке. Фашизм возникает в период демократического
подъема, как его суррогат, и достигает успеха вследствие невозможного
по тем или другим причинам прямого подъема демократической энергии.
1
Название дано составителем.
«Выламывание» из декадентства белогвардейско-националистичес

кого направления.
Более характерно «выламывание» вправо, в сторону белогвардей-
щины, чем влево.
Идет один и тот же кругооборот: лицевой честный капитализм оказы-

вается обойденным, возникают новые, более трудные условия конкурен-
ции, чернь выходит в люди, в деспотические господа(?), авторитарные
конкуренты рынка.
Все более растет примесь хаоса, анархии (и одновременно страшное
сцепление, сверхдисциплина) — здесь тоже ирония.
При виде этого они отталкиваются, но чем больше отталкиваются
in abstracto (нужно диалектическое distinguo), тем более их настигает
ирония. Абстрактный авангардизм соприкасается:
а) с купцом-новатором и
б) авангардистом-богемой.
С анархизмом, но этот анархизм нужен системе, а с другой стороны
он ей угрожает.
Идеал — эмпирия, проза

Отталкивание декадентов = анархия жизни
Уход в тоталитарную утопию: монополия, военно-капиталистическое
государство.
Постоянное разбегание полюсов.
Лицевая и обратная сторона каждого общества

Переход в иронию судьбы: классовый прогресс и его изнанка. Распад
этого отношения на два случая:
Обращение к изнанке (демонизм) — это более честно, более свободно.
И что в принципе то же самое — обращение к консервативному как протест.
Разумеется, целый веер оттенков, причем — адский элемент перемеши-
вается с более архаическим, варварским.
«Тоталитарность» (Фрагменты из папок № 234–235 «Вокруг фашизма») 141
Но от этого тоже бегут в консервативный, умеренно-консервативный

тривиальный протест против абстракции нового варварства всевоз-
можные «ретро».
Классовая сообразительность Гитлера с его «китчем». Да, обращение
к массовому вкусу в смысле тривиальности, «солидности».
От «изнанки» к «лицевой стороне».
Фашизм в русской версии

В России — погромы и «патриотизм» конца XIX века, черносотенство
1905 года перед Октябрем, шовинистическая волна и погромы времен
1914 года, зародыш «народной» белогвардейщины, Вандеи в эпоху ре-
волюции (в конце концов, не мытьем, так катаньем).
Противоположное — революционные подъемы, так что «массовые
движения» бывают и до фашизма.
Объявить, что черносотенство и кадетство — одно и то же, было бы
несправедливо. Но что культурный поворот направо среди буржуазной
интеллигенции был, что это уже была «революция справа» — несомнен-
но. А в белогвардейском ОСВАГе1 это уже слилось. Оба потока развива-
ются сначала раздельно, даже в ссоре, но… ведь и социал(изм) развивался
отдельно от рабочего движения.
Г-да либералы — не отпирайтесь! Вы из того же потока.
Тайна тривиального. Contra передовая абстракция

Секрет консервативности схем кино, «массовой культуры». Это
не так глупо, это замещение классического, не приемлющее середины —
голого отрицания, «обнаженной абстракции»2.
1
ОСВАГ (Осведомительное агентство) — информационно-пропагандистский орган Доброволь-
ческой армии Деникина, белого движения на юге России. См.: Лифшиц Мих. Проблема Достоев-
ского (Разговор с чёртом). М., 2013. С. 143, 247.
2
Термин Э. Бёрка, которым он характеризовал разрушительные тенденции Великой французской
революции.
Приверженность народа к этой традиции. Бывают моменты разрыва

с рутиной, отчаяния, но если они не использованы в революционном
направлении, начинает действовать обратная сторона.
К этому нужно, однако, сделать существенное примечание. Тот факт,

что многие художники работали при фашизме, принимая участие в офи-
циальной художественной жизни этого времени, еще не дает нам право
считать их фашистами. Для этого нужны серьезные основания, кото-
рые могут быть налицо или нет. Простое подчинение господствующим
условиям жизни может свидетельствовать о печальном общественном
безразличии, которое бывает присуще людям искусства, или о временном
заблуждении. Многие итальянские и немецкие художники пережили
фашизм и продолжают работать в наши дни.
Во-вторых, было бы ничем не оправданным искажением дела считать
ту манеру, в которой они работали под властью фюрера(?), чем-то специ-
фически присущим фашизму. Вполне присущи ему только официальные
сюжеты, реакционные идеологии, а не приемы изображения, какими бы
они ни были сами по себе. Даже успех художника и официальное покрови-
тельство, оказанное ему политическими боссами, может относиться только
к его моральной физиономии(?), а не к оценке его формальных средств.
Словом, было бы нелепо исследовать, какой мазок является фашистским.
Но можно и нужно, разумеется, исследовать развитие европейско-
го искусства с точки зрения его исторического (связи с более общими
тенденциями /зачеркн. — Сост./) времени. Такой анализ не является
юридическим приговором тем или другим художникам, пишущим чай-
ник как чайник или как бурю космических частиц, «Есть мера во всем»,
говорили древние.
Последнее к «дифференцированию»:
1. Суть дела в том, что есть фундаментальное содержание и есть со-
держание вторичное, практическое (как в искусстве, так и в обще-
ственной мысли вообще).
Фашизм. Опыты систематизации 143
2. Фундаментальное содержание в конце концов, в конечном счете

переходит в содержание практическое, но лишь в конечном счете.
Возможны противоречия.
3. Фундаментальное содержание объективно отражается в форме,
таланте, уровне, хотя и здесь бывают противоречия.
Фашизм. Опыты систематизации

Современный этап империализма — модернизация (без прямого пере-
дела, клас(совый) опыт, переход на (…) внутреннего рынка и инвестиции
/неоимпериализм/).
Ответ снизу: демонизм анархии.
Модернизация как адаптированный капитализмом прогресс. Его
отчужденный характер.
Буржуазия сытая и алчущая.

Но это разрез через все общество, поскольку конкуренция охватывает
всех снизу доверху, национальный характер.
2 такта. Не в искусстве дело: модернизация и все остальное в мире.

а) Модернизация (не революция) односторонняя, принудительная, бла-
годетельная1 — суть империализма /…/.
б) неравномерность (цикл), бунт снизу.
Отсюда религиозное возрождение, особенно ислам — вторая жизнь.
Классовый характер прогресса. «Антагонистический характер» —
теперь мало. То есть каждый подъем против прогресса, каждый подъем
снизу сопровождается, опосредуется монополизацией, захватом власти
наиболее авантюристической(?) группой.
1
В смысле благодеяния сверху.
Своеобразие каждой эпохи

1. He учит жить. Но воспитывает, если конкретно понято(?) свое
образие.
Эпоха Ленина закончилась. Переход в контрреволюционную ситуацию
и реакция нового типа.
Столкновение во второй мировой войне.
Подъем фашизма в настоящее время. Феллини 1. Круговорот. Истол-
ковать, при каких обстоятельствах переход из революционной ситуации
в контрреволюционную.
2. Модернизация. Бегство в свободу — авангардизм как явление. Но явле-
ние современной буржуазной идеологии. Сплав прогресса и реакции.
Бунт и его внутренний характер. Экономическая сторона, суть. Не-
стабильность идеологии.
Обратная сторона бунта — восстановление /…/ «организованности».
Порядок.
Плюрализм как «бегство в свободу» (Э. Фромм): очень важно для нас.
К чему стремиться? К разброду?
Бегство от свободы — Феллини. Зачатки фашизма. Не то, что было,
но в высшей степени современно.
Выбор. Цикл не фатален. Но вопрос в том, обязательно ли вся история
должна идти путем /…/ под циклы или другим путем.
Исследовать, как происходит переход от «бегства в свободу» к «бег-
ству из свободы».
Шекспир — Просперо и Калибан

Ренан.
1. Что верного отражается в этой истории? Забегание вперед интел-
лигенции (пустое) и тьма(?). /…/. Но не только это: передовая часть
рабочего класса. Характерное противоречие XX века.
1
«Круговорот буржуазной идеологии закончен, и всё это, к сожалению, слишком напоминает
ту печальную логику, которая в 20–30‑х годах привела западный мир к фашизму. Итальянский ки-
норежиссёр Феллини в своём талантливом фильме „Репетиция оркестра“ заметил эту возможность
повторения» (Лифшиц Мих. Собр. соч. в 3 т. Т. III. М., 1988. С. 263).
К возможному трактату о фашизме 145
2. Опасность фашизма. Распространенная теория, словарь прописных

истин ХХ века: Раушн инг1, Ханна Арендт, нео-либералы, Топич,
Поппер(?) и проч.
Тоталитаризм.
Теория Гулыги2.
3. Ложная теория фашизма — (тоталитарность, масса, /…/, конфор-
мизм) = непонимание того, что фашизм из бунта, а не из конфор-
мизма. Бодо Узе3 (? — знак М. Лифшица) /…/.
Тоже форма бунта. Бунт — distinguo. Бунт анарходекадентский против
толпы = в рамках модернизации, но с заходом в обратное.
Марксизм и негативизм. Эхо модернизации. Бунт.
К возможному трактату о фашизме

Буржуазную демократию нельзя отождествлять с фашизмом не потому,
что в основе того и другого не лежит диктатура буржуазии, а потому, что
одна форма ее развивается за счет другой.
Это закономерный цикл, без которого не понятна(?) сама диктатура
буржуазии. Как буржуазная демократия, так и фашизм осуществляют
диктатуру буржуазии не прямо, а через форм(ы —?) царства публичных
сил, которое представляется на первый взгляд ч ем-то противоречащим
именно классовой диктатуре.
1
Имеется в виду Герман Раушнинг и его кн.: Rauschning H. Time of Delirium. N. Y.; L., 1946.
2
«Автор одной удивительной статьи, которая выводит успехи Гитлера и его шайки из первобыт-
ного стадного сознания масс…» (см.: Лифшиц Мих. Почему я не модернист? М., 2009. С. 208).
3
Немецкий писатель (ГДР), в 20‑е годы был связан с нацистским движением, затем примкнул
к компартии. См.: Лифшиц Мих. Современное искусство и фашизм [Написано не раньше 1971]
// Почему я не модернист? С. 300–301: «Лишь убедившись в том, что борьба за интересы народа
требует истинного героизма, и отделив его на практике от военной позы правых радикалов, от мни-
мого героизма ницшеанской бестии, Бодо Узе почувствовал себя солдатом революции, а не наёмным
убийцей. Он сражался в Испании, а его книга, как и последующие сочинения, сыграла большую роль
в борьбе немецких коммунистов».
«Социал-фашисты» 1 и вообще «реакция»

— главная ошибка не в том, что это грубость, и не в том, что социал-демо-
кратические деятели не были реакционны, что они не подготовили
почву для Гитлера,
— главная ошибка — в непонимании специфики нацизма, питавше-
гося отталкиванием от либералов, социал-демократов и старых
консерваторов.
Круговорот. Возможность обратных движений. Обратные движения

никогда не были просто обратными.
Эпоха современного капитализма как эпоха прогресса через регресс.
Два такта: бунт и Zucht 2.
Массы всегда консервативны. Консерватизм, как бы не было хуже —
сильный мотив в жизни масс… Привычка к тому, что всякая модернизация
не на пользу масс, /…/ и так далее.
Они ложны по своим устремлениям, но в основе оппозиция против
модернизации принудительной.
Личная диктатура, кромвелианство и бонапартизм, конечно, «предше-

ственники» тоталитарного государства, но и прямая противоположность
их (его —?). Конечно, есть светотень (…).
И уже у Кромвеля и у Бонапарта достаточно элементов реставрации.
Но все же противоположность.
Мелкобуржуазная критика фашизма. «Тоталитаризм»

Ленин о мелкобуржуазной критике империализма, ее достоинствах
и недостатках. То же самое можно сказать и о мелкобуржуазной критике
фашизма. Много верного, но ложно одно важное положение. Идеализи-
руется старая классовая структура, а подъем идеи всеобщего равенства,
1
Термин сталинской пропаганды.
2
Надзор, повиновение, дисциплина (нем.). Ср.: Лифшиц Мих. Лекции по теории искусства. М.,
2015. С. 204, 330, прим. 149.
Ad de Feli ce 147
в силу ее противоречивости, рассматривается как патология. Опираясь

на внешние аналогии (довольно внушительные), создается общее понятие
тоталитарной демократии.
Ad de Feli ce1
Необходимо отклонить не только отождествление фашизма и ком-
мунизма (в тоталитаризме), но и отождествление в нем фашизма
с кромвелевско-бонапартистскими режимами в развивающихся странах.
Фашизм все-таки есть явление социал-империализма в развитых капи-
талистических странах, или странах, способных предъявить претензии
на капиталистический империализм, нуждающихся в твердой руке для
проведения государственно-капиталистических мероприятий, принося-
щих все дары судьбы наиболее алчным и способным к беззастенчивому
(…) связей с политической властью, капиталистическим династиям.
Расизм как извращенное чувство равенства, назревшей исторической

необходимости в нем. Ленин о русском черносотенстве.
Превращение общественной, социальной энергии поднимающейся

массы в военную, милитаризированную, особенно характерную для Ита-
лии с ее колебаниями в международной политике.
Антиреволюционность как революция и паллиатив, национальные

движения.
Угроза классовой большой революции в Италии, не осмелившейся,
не состоявшейся. Это потому, что эта революция не сумела приобрести
национальные, народные формы, носила абстрактно-классовый характер
и потому, не успев увлечь за собой, восстановила(?) против себя «мол-
чаливое большинство».
1
Де Феличе, Ренцо — исследователь фашизма, автор книг: Mussolini il fascista. V. 1–2, Torino, 1966–
1968; Interpretations of fascism. London, 1977. Ср.: Архив М. А. Лифшица. Папка № 728. De Felice.
Можно ли было иначе? И да, и нет (и по международным, и по субъ-

ективным причинам).
Проблема национального единства в Италии, как и в Германии —

преобладающая. Собственно(?) Гитлер продолжил действительное объ-
единение Германии.
И в такой стране упустить национальный шанс было, конечно, большим
упущением, чтобы не сказать больше, со стороны пролетарской элиты.
Характерно, что именно Италия и Германия стали центрами фашизма.
«Механизм бегства»
Вместо «садомазохизма» Фромма (это в лучшем случае годится для
описания симптомов) — стремление к равенству, которое в чистом виде
развивается у мелкой буржуазии и переходит в идею превосходства.
А) Парадокс этого стремления — антикультура и антифилантро-
пия, равенство всеобщего подчинения (парадокс невозможного равенства,
злорадство) и отмщение бессилия.
Б) Только пролетарская диктатура в общественном и национальном
смысле спасет от парадоксов равенства, которые существуют и при фор-
мальной демократии (здесь и терроризм, и бунт молодежи). Но никоим
образом не пролетарский авангардизм — тред-юнионизм, который отно-
сится к условиям, усиливающим подъем лжеэгалитарности «молчаливого
большинства» (пример: американская профсоюзная организация). Бю-
рократизация движения рабочего класса, отчуждение рабочего движения,
отчуждение от национальных интересов большинства, социализма.
Ле нин1, т. 4. С. 220: «С точки зрения основных идей марксизма, ин-
тересы общественного развития выше интересов пролетариата». NB.
Против цехового пролетариатства.
Фашизм — условия: модернизация недемократических стран. Подъем

бедняцкого империализма. Consonantia между грюндерами — работника-
ми крупной индустрии и рвущейся кверху алчущей мелкой буржуазией. При
1
Ленин В. И. ПСС. 5‑е изд.
Гитлер против фашизма интеллектуалов 149
гнилости, традиционности «среднего класса», неспособного заменить

собой среднюю буржуазию для равномерного подъема капитала.
В Германии эта линия Запада была обновлена /обострена?/
Umschich tung1 периода инфляции.
Антиреволюционность, антикоммунизм как псевдонародное движение.

Отсюда слияние образованной интеллигенции и темной мелкобуржуазной
толпы. Но слияние именно на почве антикоммунизма, то есть на почве
реставрации буржуазного /порядка?/, чтобы /положить?/ плоды этого
движения к ногам конфедерации промышленников и аграриев.
«Превентивная контрреволюция» — ср. de Felice — (с.) 143–144.
К beati possidentes2 относится и бюрократическое, отчужденное ра-

бочее движение, относится и принудительная культура (…) со статусом.
Обратное — масса неорганизованного мелкобуржуазного гороха,
образование общих интересов у крупного лавочника и нищего.
Гитлер против фашизма интеллектуалов
Хайдеггер. Генералы
Тут можно сказать, что ради своей политической цели — сохранения
старого порядка, фашизм всегда вынужден поворачивать против самого
фашизма:
1. В смысле государственности, порядка.
2. В смысле соприкосновения с массами.
Он отрекается от авангардизма. Ну что же, осуждайте массы за то, что
ради них Гитлер не пошел за Розенбергом.
1
Перераспределение, перегруппировка (нем.).
2
Счастливы владеющие, обладающие (лат.). Выражение Горация, которому Бисмарк (в одной
из своих речей) придал следующий смысл: прежде чем доказывать право на владение территорией,
необходимо захватить её.
Фашизм против Хайдеггера — а не против ли самого фашизма?
(Из конспекта книги Р. Huehnerfeld. In Sachen Heidegger. Versuch über

ein deutsches Genie. München, 1961).
S. 101. Конфликт этой идеи «Aufbruch»1 с концепциями тоталитарной
идеологии в духе примитивного расового биологизма.
— Словом, фашизм Aufbruch (…), ультралевый, авантюристический
в противоречии с его /…/ к широким массам. Это лишь подтверждает,
а не отрицает связь такой декадентской философии с нацизмом. Наша
логика (автора книги о Хайдеггере) — пока он завоевывал власть, он еще
был ничего!
Антиконформизм самого фашизма!
В этом и состоит суть наших разногласий. Западная буржуазная
идеология одобряет эти реакционные идеи, но боится их массовой версии
даже в их реакционной (…) форме. Найдите ей более (интеллектуаль-
ную?) редакцию.
S. 102. Чем тоталитарнее была нацистская идеология, тем больше
«оговорки» Хайдеггера. Ему нужно было Aufbruch, epoche2, а тут
Weltungewissheit 3.
S. 105. Он не повернул от тоталитарного господства NS Staates4 к дру-
гим идеалам — личной свободы, человеческого достоинства и правового
государства, а повернул от политик и к эпохе5 во всех ее формах!
Попытки видных представителей модернизма вступить в союз с на-

цизмом.
Готфрид Бенн и его попытка создать союз с экспрессионизмом, как и по-
пытка Хайдеггера в области философии — союз с экзистенциализмом.
1
Прорыв (нем.) — термин Хайдеггера.
2
Epoche — «воздержание от суждения», термин древнегреческой философии школы скептика
Пиррона, который в феноменологии Гуссерля приобретает иное значение: устранение всех суждений
как путь к «чистому сознанию», открытию «смысла» предмета.
3
Мировая неопределенность, неуверенность (нем.).
4
Национал-социалистического государства (нем.).
5
Здесь — epoche (см. прим. выше).
Не по инициативе этих течений Гитлер поссорился с ними.
Гитлер — Раушнингу: «они считают меня необразованным и назы-

вают меня варваром. Да, мы действительно варвары. Мы хотим быть
варварами. Мы считаем это почетным званием».
— Общий мотив: Ницше, Кафка и Томас Манн, «Да, скифы мы»
Блока, «Дикие», особенно Вламинк, и так далее.
Разница! Да, разница, но независимая объективная или идеологи-
ческая форма, о чем идет речь! Это нужно анализировать независимо
от субъективного намерения — это марксизм.
Это новая форма реакции, революция справа, неожиданный идеал,
который имел демагогический успех.
Ничтожество, пария
Если так, то естественно, что Гитлер в интеллектуальном отноше-
нии был ниже многих своих сатрапов. Гудериан о нем. Розенберг о нем.
Но вы же, господа, сами этого хотели! В соревновании на варварство он
вас победил и (…) оказался хитрее вас…
Но он был на уровне идеи. Именно в этом и состояло Варварство.
Откуда он взял?
Более высокобровые.
Продолжение схемы: нон-конформизм contra мещанство, толпа до аб-
сурда — Розенберг.
Розенберг тоже был интеллигент, отодвинутый дельцами — реакци-
онными мещанами! Он против мещанства Гитлера в живописи! Истин-
ный национал-социализм не допускает такого снижения вкуса, падения,
Entartung1самого нацизма.
А Гитлер-то был хитрее и умнее — реальный политик, не реакционный
фантаст. Разница есть и среди реакции.
1
Вырождение, дегенерация (нем.).
Негативная сторона буржуазного мира спасет позитивную

Национальное начало призывает на помощь лишенную националь-
ности свору авантюристов. Гитлер — австриец с темной родословной,
человек без подданства до 1932 года.
«Элита сточной канавы» была призвана на помощь немецкому поряд-
ку. Уголовщина (…). Гитлер вполне противоречил немецкому идеалу как
личность: женоподобен и слаб, пиво не пил, был вегетарианцем, ученых
не уважал, был недоучка, говорил с сильным австрийским акцентом, был
всего лишь ефрейтор! Неполноценен в половом отношении.
Не годился, а между тем пригодился. Бывает именно так. Это бывает
пригодно для выражения негативной стороны общественного порядка —
Людовик XI, Козимо, Ричард III etc.
Там, где нарушение закона становится опорой закона

Авангардизм сытых переходит в авангардизм голодных, алчных. Бур-
жуазная идеология сытая переходит в алчную.
Авангардизм прямой и обратный. Роковая связь более глубокого бунта
с реакционным обратным направлением.
Пример того, как из полного нигилизма (типа Хайдеггера) рождается

и нигилизм по отношению к модернистским «ценностям», то есть пре-
следование «выродившихся».
Переход от негативного к позитивному. Тут конфликт с негативностью.
Судьба Хайдеггера.
Позитивное — это гитлеровский «реализм». Но знаете ли вы, что
Гитлер удерживал Розенберга и К° от преследования ученых-физиков
в борьбе за «немецкую науку»?
Отрицание, бунт как идея («нигилизм», анархия), то есть во втором
смысле. Но также и порядок, утверждение, «позитивность».
Касается и (…), плюрализма, гамлетизма etc., то есть переходит в утверж-
дение, неодогматизм. А вы спрашиваете, откуда покорность, фашистский
парад, etc. Та же логика авангардности, приложенная к ней самой.
Чтение Гитлера — йоги, оккультизм, гипноз, астрология.
Как рождаются ретроградные идеи модернизма? Через парадокс. Че-

рез извращение справедливого отрицания реакционного элемента самого
прогресса («либерализм»).
Буржуазный атеизм и Гитлер и гитлеровцы

Это тоже род демонизма, бунта против «порядочного общества».
На вопрос, как он относится к религии, (…) Гитлер сказал: «Я никогда
не допускал участия священников на партийных собраниях или похоронах
товарища по партии».
Средства над целью

Ср. формализм буржуазной политики. Это аналогично нынешнему:
сообщение — это и есть содержание. Маклюэн. Политический форма-
лизм. Структурализм — средства (средство над целью, содержанием).
Гитлеризм. Это имеет свои объективные корни.
Значение в цикле формы

Авангардизм contra мещанское большинство может быть буржуазный
(в столкновении капиталов), может быть пролетарский (или левый уври-
еризм), может быть интеллигентский. Ho! — Эта формальная антитеза
заслоняет существенное (как, например, и в случае «просвещенного
деспотизма» и т. д.). Это объективно.
Но также и большинство, масса, позитивность против авангардизма.
Авангардизм Калибана против авангардизма beati possidentes. В конечном
счете буржуазные, но по составу и направлению м/огут/ б/ыть/ даже
антибуржуазные сплочения, псевдо-сплочения, сплочения = негативы,
что-то вроде масонских лож.
Пролетарский авангардизм
Ср. увриеризм, идеальную стачку.
Ср. группу Никиша — это уже правая ветвь в самом пролетарском
авангардизме.
Опровержение значения Версальского мира как главного1. Ведь другие
классы, рабочий класс, не воспринимали этого так нервно, как мелкая
буржуазия (то же у Адорно). — Дурачье! Может быть, это и хорошо, что
мелкая буржуазия, точнее — народ так остро воспринимал эту нацио-
нальную трагедию.
Абстрактная классовая борьба в тред-юнионистском стиле — тот же
парламентаризм и буржуазная идеология, буржуазный авангардизм.
Элемент цикла, который включает в beati possidentes рабочих, отрывает
их от нации, от подавленных. Ленин это угадал уже на грани века.
Что такое «бунт»?
Гипер-антитезис. То, что не учитывал Гегель и что ведет к гипертезису.
Таким образом , distinguo:
тезис — антитезис — синтез
гипер-антитезис — гипертезис — абстрактное тождество противо-
положностей
(синтез 2). Термины!
Роковой героизм (contra рациональное действие)

Два общераспространенных мотива буржуазного сознания. Они
встречаются далеко за пределами гитлеризма. Но их самостоятельное
реакционное значение вне сомнения.
Гитлер на процессе после пивного путча, в феврале 1924 года в Мюн-
хене. В своей четырехчасовой речи: победа не является решающим фак-
том. Важно, «берет ли на себя человек все последствия, несет ли он их
героически и мужественно». Это общий мотив псевдогероической,
анархической свободы от Штирнера до экзистенциалистов, проклятая
свобода, субъективность, доведенная до предела.
1
Фактора возникновения фашизма.
Koнечно, это не значит, что Гитлер = Сартр или Штирнер. Но это зна-
чит, что определенные «идеологические формы» имеют свою независимую
объективную силу — + или –.
Это обычное «идеологическое представление»: не так важно
что, как мотив. Преувеличение субъективного момента, уже начиная
с эпохи протестантизма. Прежде было важно содержание дела. Мате-
риализм XVIII века восстановил(?) это до некоторой степени — а ббат
Куаньяр1: совмещение католической традиции с материализмом Про-
свещения.
1
Персонаж А. Франса.
Глава вторая. Цикл и теория тождеств
Введение
Содержание главы — материалы папок № 4 «Диалектика как история. Те-
ория цикла. Разум и свобода действия» и № 3 «К теории тождеств. Принцип
антитезы, искажения, демонизм».
Противоречия, крайности, чет и нечет тождественны не абстрактно. Их тож-
дество в цикле, движении противоречий. В цикле есть расщепление, то есть цикл
не равен сам себе, в тождестве есть щель — тождество тождества и нетождества.
Возможны два пути, отклонение от цикла в ту или иную сторону: преобла-
дание возврата к отсталому или более передовому. При всей относительности
этого различия в результате бесконечного дифференцирования возникает мировая
линия. Разрыв круга создает бесконечный аквизит, ведет к повышению нормы,
что и означает прогресс.
Движение к оптимуму достигается не столько в конце, сколько в середине.
При этом понятие середины имеет качественный, а не количественный смысл.
Она есть центр, абсолют, классика. Однако классика, как и всякое совершенство,
содержит в себе холодок окончательности, завершенности, прекращения движения,
вечности — и тем самым ограниченности. Поэтому переход в вечность тоже есть
ограниченность, а центральность классики, как и всякая центральность, до извест-
ной степени условна. Прогресс состоит в том, что содержание развития переходит
в форму, возникает априори — всеобщие формы для последующего развития.
Разум с точки зрения теории цикла есть повышение объективной роли диф-
ференциации, различия двух путей развития — тоже не абсолютного различия,
а переходящего из одного в другое lege artis. Второй, обходный тип развития,
прогресса (прогресс № 2 — движение вперед посредством возвращения назад,
через отчуждение, преобладание зла, то есть путь грибулический) может стано-
виться первым. Гибель правды как следствие ее ограниченности, недостаточности.
«И после этого над превращенной формой второго пути… совершается ирония
истории, вторая ирония истории». Таким образом восстанавливается первый
путь (прогресс № 1), прогресс в собственном смысле слова.
156
Введение 157
Разработка этой идеи на конкретных примерах: проблемах таланта и великого

злодея, революции и контрреволюции, механизмов наследственности.
Для правильного понимания цикла важно найти истинные полюсы, кото-
рые не совпадают с формальным делением на противоположности. Критика
традиционной схемы социологии: интеллектуалы и толпа, человек улицы. Это
абстрактное деление затемняет суть дела и способствует возникновению дур-
ного цикла — тождества извращенной элиты и народа, превращенного в толпу,
тождества авангарда и дурного вкуса. Фашизм есть замыкание этого цикла и воз-
никновение нового, столь же «дурного»: для него дегенеративным искусством
оказывается уже сам авангард.
Размыкание цикла — дело не только сознания, но прежде всего практики.
Между чисто логической и чисто практической сферами находится опосредо-
вание — труд как истинная модель соединения реального и идеального, преоб-
разования природы и сознания (см. развитие этой темы в главах «Синхрония
и диахрония», «Материализм и теория отражения»).
Здесь, в этом медиуме (циклах природа — человек, материя — сознание,
творчество — репродукция) возникаег свобода воли как развитие таящейся уже
в неорганической природе возможности раздвоения путей развития. Свобода —
оазис в мире необходимости, появляющийся потому, что механический мир
«окружен более широким полем бесконечной жизни целого, которая предполагает
„аквизит“1, поступательное движение…». Но окружен он тоже не абсолютно, ибо
при более конкретном рассмотрении логического и фактически-исторического
возникает необходимость новой дифференциации, конкретизации — движения
к целому, бесконечному, истинному.
Что дают эти дифференциации, уходящие в бесконечность? Не скучное
повторение одного и того же, не дурной цикл, а созидание такого конкретного,
которое есть завершенное целое, вечность и абсолют и одновременно — рамка,
форма для последующего развития. Таковы, например, архетип и талант.
1
Приобретение.
158 Глава вторая. Цикл и теория тождеств
Диалектика как история. Теория цикла.

Разум и свобода действия (фрагменты из папки № 4)
Общая теория цикла
Цикл: прогресс сверху и темная народность снизу — от азиатских

деспотий до…
А ведь игра на противоречии сознательного начала1 и темной народно-

сти проходит через всю историю. Это самая выигрышная карта реакции2,
ее последний резерв. Выход темный, взамен светлого — слияния сознания
и народа (прогресса и его массовой основы). Но обижаться на темную
массу смешно, на сознательный элемент ложится вся ответственность.
Отсталое и передовое. Проблема Герцена

Тут все дело в цикле: более передовое становится отсталым, а более
отсталое передовым. И в этом цикле две возможности, расщепление:
Преобладание фатального возврата исторической роли к отсталому.
Появление положительной производной, например, демократический
подъем отсталых стран.
Связь целого
Введение. Об отношении к классике. О «завоев(аниях)» модерниз-
ма — разница между симптомом, суррогатом и рациональным зерном.
К связи целого. Диалектика вопреки и благодаря = бесконечного и ко-
нечного. И проблема меры. Distinguo. Цикл и размычка. Теория диффе-
1
То есть самой цивилизации, самого прогресса, отрывающегося от своей массовой основы, самой
демократии даже, пока она формальна. (Прим. М. А. Лифшица. — Сост.)
2
То есть односторонняя поляризация, метафизическое, деревянное развитие противоположностей,
не исчерпывающих полноты истины, «прогресса». (Прим. М. А. Лифшица. — Сост.)
Диалектика как история. Теория цикла. Разум и свобода действия (фрагменты из папки № 4) 159
ренциала. Во всем этом — шаг вперед за Гегеля. И отпор иррационализму.

Образование всеобщих ф орм1 для всякого последующего содержания.
Форма и деформация (цикл). И здесь также различие со старой линией
Аристотель — Фома — Гегель. (На полях: Клубок. Завоеванное (…) раз-
вращается, обратность, повторяется в новом виде.)
Действительность — и здесь различие между:
A. старым гегелизмом etc.
B. конкретизмом иррационалистов
C. материалистической диалектикой
Жизнь и далее рефлекс. Ab bild2
Но здесь — (…) проблема конкретизации(?) и субъективизации объекта.
Антропология. Эмоции.
Интеллект. Свобода. Оценка = философия духа. Das Tragische.
Очевидно — логику нужно связать с натурфилософией. Следующая
ступень: «объективный дух», новая обработка теории исторического
материализма.
Философия права. Философия истории. Литературоведение — ис-
кусствоведение.
Тайна истории. Смена двух форм:

A. граждански-прогрессивной, формальной
B. и материалистической, более народной
C. в предшествующей истории эти две формы — прямая и парадок-
сальная, два пути сменяются постоянно. Вторая, более социальная,
оборачивается реакцией, пока не наступит время соединения че-
ловеческой, «народной» и гражданской точек зрения.
Цикл с новой точки зрения. Надстройка-цивилизация и Unt erbau3.
1
Диахрония и синхрония, логическое и историч(еское)? (Прим. М. А. Лифшица. — Сост.) См. главу
«Синхрония и диахрония».
2
Отражение (нем.).
3
Основание, базис (нем.).
Общая теория цикла

Апол(лоновское) и дион(исийское) Фр(идриха) Шлегеля, воля и разум
Шопенгауэра, информация и шум Винера, напряжение и торможение
Павлова etc. — как общий закон balance of power, закон цикла и размыкания
его в развитии.
Кстати, и связь необходимая в причинном смысле слова, и связь случай-
ная, область возможности, «выскакивания» чего-нибудь (применимая/?/
и к нашей мысли, слабым отзвуком чего была теория «ассоциации») —
то же.
Сон — область шума, выскакивания образов в отличие от их логиче-
ского следования. Но бодрствование и сон отчасти переходят друг в друга.
Цикл с точки зрения «двух путей» и победы правды

(ирония иронии истории)
Как совершается победа правды? Кара и два исторических пути. Кара
кары (3).
Победа прямого пути, победа правды, но в двух формах:
прямой
превращенной, насмешкой истории
Но собственно уже гибель правды есть ее победа. Превращенная форма,
насмешка истории есть победа над ограниченностью, половинчатостью
правды. Второй путь становится первым. И после этого над превращенной
формой второго пути, который есть кара за ограниченность, совершается
ирония иронии, вторая ирония истории. И все это не безусловно, а в от-
носительных дозах.
Талант, значительность и содержание деятельности

Их соотносительность, переход одного в другое и все это под углом
зрения «цикла», «иронии истории» и «двух путей».
Талант и содержание его деятельности. Абстрактная позиция, до-
пускающая много версий и оттенков:
Талант — белое или черное

Цель — белое или черное
Противоречие между тем и другим. Конечно, мысль Белинского о том,
что сила таланта (…) ложь целей или погибает в столкновении с ними,
верна. Но эти речи не следует понимать так, что перед нами две силы, хотя
и сходящиеся в ч ем-то абсолютном. Понимать нужно так, что талант есть
уже предварительно некоторый кристалл положительной общественной
энергии, но он часто образуется вследствие превращенного ее движения,
и потом это превращение сталкивается с ее прямым содержанием. Так
во всем. Трагедия, возникающая из того, что значительная человеческая
деятельность направлена по второму пути, по парадоксальной кривой.
Рано или поздно она сталкивается с прямым путем (или в прямой его
форме или о пять-таки — в роковой, фатальной). То есть побеждает правда,
но в виде эксцесса /эшафота?/, иронии истории.
Но, конечно, есть все же разница между дарованием, делающим бездар-
ное дело, и бездарностью, которая делает дело истины, die wahre Sache1 —
опять же в прямой или превращенной форме. Превращенной форме такая
(…) сила более свойственна (Бисмарк, Наполеон III и т. д.). Но бывают
и другие случаи. Ведь прогрессивность — относительна, и за дарования
Робеспьера поручиться нельзя.
Один цикл или два цикла?

Не следует ли рассмотреть вопрос о двух циклах — условное деление,
конечно. Первый цикл есть возникновение классической формы в ре-
зультате диалектики субъекта и объекта. Второй цикл есть падение ее,
формализация содержания в его чрезмерном переходе в форму, утрате
материального веса. Это было бы пунктирным построением трех ступе-
ней гегелевской формулы развития и перехода к новому тезису — то есть
второй цикл где-то переходит в первый, так же как первый должен пе-
рейти во второй.
1
Подлинное, истинное дело (нем.).
Но это важная диалектика! Ср. с вопросом о возникновении тирании

как формы, предшествующей демократии для-себя-бытия, и как формы,
наследующей ее (в истории широко представлено и то, и другое).
Архетип — не в начале, а в середине = мезотип

Как перекрещивание серийной и единичной закономерностей и как
превращение индивидуального случая во всеобщую форму. Пример форм
драмы или романа.
Архетип и обновление его содержания (…)
Мезотип, он же акротип как пересечение архетипа и метатипа. (…)
Таким образом, отношение к /…/ полноте, или идеальный момент, все
время налицо.
Для мезотипического развития — эволюция буржуазной революции,
формы ее с классикой посредине и недостаточность этой классики. Неклас-
сические формы выше. Что является акротивным типом во французской
революции?
Переход содержания во всеобщую форму, тип,

наследственность
Фактическая сторона наследственности, ее консервативность, скелето-
образность. Репродукция. Живое и его два полюса: фактическое и зеркаль-
ное. Неизбежность возвращения к фактическому (логика: от единичного
к всеобщему, и это всеобщее, ставшее фактическим типом, снова набирает
конкретное содержание). Архетипическое, метатипическое и мезоти-
пическое. Развитие мезотипа и переходы из приобретаемого (в момент
kairos’а1) в наследственное, в накопленную рамку.
Эта рамка ч то-то значит, нужен, однако, «дух», чтобы ее оживить и на-
полнить. Дух этот — зеркальное отражение бесконечного, parvus mundus2.
Более конкретно: теория цикла в применении к жизни — репродукция
1
Кайрос — благоприятный момент (др.-греч.).
2
Малый мир (лат.).
и мутация. Два типа мутации и элемент «хорошего» консервативного

в подлинном развитии.
Наследственность — хороший и принципиально важный (то же
и в истории) образец превращения содержания в форму. Эмпирическое
обобщается, факт приобретает черты всеобщего, становится рамкой (как,
например, «товар»). Однако в качестве рамки оно тоже только факт
и даже тем более факт, чем более оно абстрактно-всеобще. Но человек
есть зеркало мира и рамка наследственности, в кот(орую) входит ч то-то
очень общее, хотя и все более конкретное, наполняется реальным со-
держанием, конкретизируется. От этой конкретности снова отделяется
некий всеобщий элемент, факт sub specie 1 всеобщности, который входит
в копилку формы, видоизменяя ее.
Совершается это по закону генетического процесса, в котором, ко-
нечно, отрезанный хвост не передается по наследству, ибо «время есть
для всего», как гов(орил) Экклезиаст. Есть время и для хвоста. Но в той
мере, в какой животное пластично, не является абстрактной фактиче-
ской рамкой, некоторые, достигающие известной степени законченности
приобретения, «находки», перейдут в царство архетипа. В истории искус-
ства время господства архетипов — вначале, поскольку сама доступность
развитию есть результат развития. Момент архетипирования схвачен
Юнгом верно, но неверно, что последующее есть только воплощение
или наполнение рамки. Оно есть также развитие самой рамки, и более
того, каждый архетип есть уже метатип по существу, однако все на свете
мезотипично.
Наследственность доказывает, что в живых организмах есть нечто кон-
сервативное и помимо скелета. И эта консервативность есть своего рода
возвращение к первоосновам, есть репродукция, элемент фактический —
есть факт всеобщий и есть всеобщность, форма фактическая. Наследствен-
ность есть структура, скелетообразный тип, в кот(ором) откладывается
все зеркальное в живом. Ибо к сущности жизни как воспроизведения
целого в единичном относятся два полюса ее: фактическое и зеркальное,
1
Sub specie — под углом зрения; под видом; под формой; с точки зрения (лат.).
бытие, несущее всеобщий смысл и отношение, бесконечное отношение,

запечатляемое, отражаемое в этом физическом случайном бытии.
Развитие жизни есть развитие ее зеркальности по отношению к все-
ленной, но это не было бы возможно без постоянной репродукции, за-
крепляющей эту зеркальнось, мало того — создающей само вещество
зеркала, его материю. Причем репродукция, в свою очередь, может быть
репродуктивным окостенением, но может быть и мутацией, бунтом про-
тив этой монотонности. Мутация разрушает виртуозное совершенство
типа, она является реверсивным движением к примитиву. Согласно моей
схеме, можно предположить, что бывают мутации демонического харак-
тера, чисто разрушительные или укрепляющие тип, и бывают мутации
революционные, в которых, однако, налицо то или другое отрицание
отрицания, то есть консервативный, сохраняющий элемент.
(? 1) Пластичность, о которой идет речь выше, относится, видимо,
к коренным, принципиальным изменениям. Репродукция же усваивает,
видимо, совершенствование того же типа. В пределах пластичности также
могут быть различия между простыми всеобщими формами целого, типа,
и более тонкими, хотя и принципиальными изменениями.
Пример идеальной рамки, формы для последующего

развития
Такую форму дала эпоха подчинения женщины
господство мужчины
роковое восстание женщины 2
превосходство идеальной женщины
Это рамка и чисто социальное содержание, до Стендаля, до «Русского
человека на rendez-vous».
1
Знак вопроса принадлежит М. А. Лифшицу.
2
М. А. Лифшиц имеет в виду тип так называемой «роковой» женщины, женщины-вамп и ее месть
мужскому полу.
К теории цикла и mesotes 165
К идеалу
Общеизвестная (наивная) склонность человечества отождествлять
себя, свои интересы с чем-то всеобщим. В этом состоит всякая наивность,
но в ней может быть реальное зерно — или она может сочетаться с реаль-
ностью противоречиво, и это противоречие может перейти в лицемерие
или протест (сентиментализм etc.). Наивность, вопреки Шиллеру, тоже
порядочное свинство, хорошо в ней нe то, что она наивна вообще, а отсут-
ствие лицемерия и еще более — наличие в ней объективного совпадения
моего и всеобщего.
К теории цикла и mesotes
Суть прогресса —
дифференциация путей, разделение цикла и путей реакционного снизу
и революционного с отрицанием отрицания. Эта дифференциация мала
на низших ступенях развития. Возможна ли она в природе?
Реальное distinguo.
К диалектике
Свободное «афинское» развитие растения (нужное человеку) не есть,
однако, его напряженная самодеятельность, для-себя-бытие, его спар-
танство.
А нет ли среднего?
А нет ли цикла?
Для самого растения оптимум — что? Устойчивые типы1 не побеж
дают ли(?)
1
Но устойчивые строгие типы может быть играют более важную роль в развитии? А может быть,
они одновременно создают менее свободное развитие? И что это означает? И возможно ли выделение
устойчиво-свободного пути в природе из цикла? (Прим. М. А. Лифшица. — Сост.)
Это показывает нелепость абстрактного рассмотрения вопроса —

изолированное растение, что оно? Оптимум может быть лишь в опреде-
ленных условиях среды, а может ли быть безусловный оптимум? Только
с точки зрения всего развития видов — значит, с точки зрения человека.
И здесь — незалечивающаяся рана природы — гибель популяций для раз-
вития целого. Разница между расцветом sui generis1 и развитием слишком
велика. Только в человеке они сходятся, да и то…
Гармония и дисгармония в истории искусства

Противопоставление гармонии итальянцев беспорядку etc. барокко
в значительной степени вздор. Какая прелесть эти рубища у Веласкеса!
Ах, и «ваш» (то есть мой) Брейгель какая гармония.
Абсолютное поступательное движение. Бесконечная

конкретизация
Distinguo есть то же самое, что выведение дифференциала, придающего
более конкретный характер различающимся слитностям, пучкам значений:
где, когда, кто, какой, как etc. А эта конкретность не является просто реля-
тивной привязанностью к особым, неповторимым условиям, ибо здесь есть
свой контрапункт — движение от к и обратно в одно и то же время и разрыв
круга, тождества, реальный аквизит. Это дифференцирование непрерывно
и бесконечно, distinguo постоянно повторяется на новой ступени. В этом
и заключается поступательное движение в абсолютном смысле, прогресс. Ибо,
разумеется, если вытянуть просто одностороннюю линию, то «прогресса
нет» (и в искусстве, и даже в обществе). Вопрос состоит в том, есть ли про-
гресс в абсолютном смысле, несмотря на то, что прогресс не безусловный,
абстрактный, переходящий в свою противоположность = регрессу. Безус-
ловный прогресс есть, он осуществляется в условном развитии и состоит
в постоянной бесконечной дифференциации, которая дает не просто более
определенное distinguo, но и заключает в себе повышение нормы.
1
Особого рода, своеобразный (лат.).
Неповторимость и закон-норма
Все происходит единожды, все неповторимо, как только мы рассматри-
ваем все с исторической точки зрения, все — даже природу. Марксистская
критика риккертианства довольствовалась распространением на историю
механистической серийной закономерности (в духе социологии). Нужно
развить другую мысль, нужно применить идеографический метод к самой
природе (фантазия Шредингера имеет основание).
Но идеографичность, индивидуальность всего происходящего не озна-
чает безличный релятивизм, ни в смысле закона, ни в смысле нормы. В од-
нократном, индивидуальном есть движение от к и обратно в одном и том
же, и есть разрыв круга, тождества — следовательно, безусловное приращение.
В истории есть повторение одних и тех же явлений — без этой повто-
ряемости мы не могли бы говорить о закономерном ходе исторического
процесса. Однако в новых условиях, которые постоянно меняются, одно
и то же становится другим. Итак, оно становится чем-то третьим. Все
индивидуальное есть нечто третье по отношению к тождеству и разли-
чию. Однако есть новое различие в том, как образуется это третье: здесь
может быть преобладание повторяемости или идиомы. В первом случае
мы имеем тот тип развития, который больше всего характерен для ранних
ступеней истории — почти кругообразное повторение одних и тех же
процессов. Во втором случае повторение есть, но параллели и аналогии
транспонируются в новом материале иногда до неузнаваемости, здесь
преобладает момент нового, хотя безусловно нового в мире не может быть.
Такова та форма развития, которая известна под именем прогрессивной.
Возрождение, как это ясно из самого термина, возникшего при опре-
деленных условиях, представляет собой повторение того, что уже было
в древности. Само возникновение понятия свидетельствует о возник-
шем чувстве аналогии. Что говорит Вазари? Его терминология, конечно,
не изобретена им ad hoc 1. И доказательством этому являются аналогии
с древностью, возникшие в головах великих историков более ранней
поры. Макиавелли и Тит Ливий, Тит Ливий и Полибий.
1
Здесь: специально (лат.).
Что безусловнее, духовное творчество или материальная

жизнь?
Второе, но, по закону чередования, лишь потому, что в его безуслов-
ности лежит прототип второго, духовного творчества. Иначе квази-
материалистический иррационализм — со всеми вытекающими прак-
тическими последствиями.
Свобода воли
Свобода воли, относительно возможная и существующая, есть оазис,
возникший благодаря определенным условиям среди механизма сил.
Но почему такие возможности открываются? — Потому, что сам ме-
ханизм окружен более широким полем бесконечной жизни целого, которая
предполагает «аквизит», поступательное движение, творчество нового.
И это лишь отвечает понятию развития.
Формализм, свобода воли и счетно-решающие машины,

предвидящие будущее, например, в (…) в шахматах
Можно ли сосчитать наперед все вариации, вероятности не только
в отношении случайности, но и в отношении капризов воли, произвола?
Слова одного бойца в 1941 году: «Немцы погибнут от нашей де-
зорганизации». Машина безусловно сильнее в том, что механически-
организовано или допускает типовые отклонения. Она предвидит
на основании прежнего «опыта», но ее прежний опыт не есть опыт,
заключающий в себе, наряду с ограниченной стороной, актуальную бес-
конечность. Предвидимая механическая закономерность обязательно
замыкается г де-то в конечном начале пути. Эта конечная, сколь угодно
большая сумма данных условий, есть ее основа.
Бесконечность условий предполагает на другом конце цели эле-
мент однократности решения, элемент не предуказанной, невыводимой
вполне из предшествующего новизны, завоеваний, «аквизита», как
говорил Дицген.
Бесконечность развития допускает действительно (хотя и не безус-

ловно) новое. Это действительное поступательное движение, которое,
не выводя из материального мира, выводит за пределы его конечного
состояния, взятого в любом, сколь угодно большом числе комбинаций.
Комбинациями данного бесконечное развитие не исчерпаешь.
Невозможность бесконечного механистического детерминизма яв-
лений материального мира создает также несводимость свободы человека
к определенной конечности вероятных поступков. Если это практически
возможно для будущих поступков шахматиста или летчика, находя-
щегося в зоне действия зенитной артиллерии, то причины для этого
ясны — речь идет об элементарных движениях, «ходах», в тесно опре-
деленных условиях игры и стесненных нравственных обстоятельствах,
когда особенно не разыграешься, но и здесь действует общеизвестная
закономерность «гения».
Свобода должна быть понята с нравственной точки

зрения, в духе этики, практического разума
И она такова с точки зрения диалектического материализма. Но сво-
бода в нравственном смысле есть то же, что красота по отношению к пре-
красному изображению, жизнь по отношению к разлитой жизненности,
частным моментом которой является свобода в механич(еском) смысле.
…Но почему возможен такой оазис? Потому что бесконечная жизнь
целого шире механич(еского) столкновения сил. Эти два момента нужно
разделить. Наше расхождение с теорией Ohnmacht des Geistes 1 и теорией
(…) Гартмана.
1
Бессилие духа (нем.). См.: Лифшиц Мих. Проблема Достоевского (Разговор с чёртом). М., 2013.
С. 16, примечание 12.
Формализм и его происхождение
1966 г.
Формализм — зло, вздор. Но это зло доказывает роль формы. Не важно
только, что мы знаем, какими средствами культуры умеем пользоваться,
важно то, как мы их получим и что мы можем из них сделать.
Суть формализма — уравнивание шансов всего, ничто не лучше, нет
ничего, что стоило бы выбрать, из-за чего стоило бы бороться, что стои-
ло бы выражать кроме этого всеобъемлющего равнодушия. Эта рефлексия
отталкивания от всего выступает даже в виде высшей свободы. Кари-
катура на независимые позиции прошлого, на «борьбу на два фронта»,
на «свободное духовное творчество». Там эта позиция имела своей
основой (народ, истина): против любой ограниченной верхушечной
позиции. Здесь этого нет — эта позиция уже невозможна иначе, как в виде
пустой рефлексии вокруг себя.
Вопреки и благодаря в модернизме. Преобладание благодаря, которое
(без вопреки, без полноты) означает формальный абрис всех эпох и стилей,
в том числе и современности.
Значит, правда в искусстве есть полнота против односторонних пози-
ций и решений (реализм), а формализм есть как бы суррогат этой полноты,
истины, этой борьбы на два фронта, этого конкретного единства проти-
воположностей. Кризис этого единства во второй половине XIX века.
А не было ли этого и раньше? Было, но на другом уровне самосознания.
Всегда была (…) реализма в двух формах: 1) «золотая посредственность»,
суррогат единства, 2) антагонизм крайностей, иррациональный бунт.
Но никогда еще не было столь полного отрешения сознания от самого
себя. Было матер(иальное) содержание, и ложь в искусстве была просто
ложью, а не принципом.
Набегание волн формализма (в связи с релятивизацией содержания)
и в прошлом. Ср. Ренессанс — вообще всякое движение сверху, все роко-
вые положения (начиная с эпохи Горация, нет, раньше), но там — исто-
рическая оправданность этого, относительная, разумеется.
Полюсы и мезотип
В теории двух полюсов я возвращаюсь к старой мысли тридцатых
годов — различии между сознанием-продуктом и сознанием-зеркалом.
Равно как и к идее вопреки — благодаря, необходимости третьей кон-
кретной ступени, сочетающей эту противоположность более или менее
гармоническим образом через цикл, в котором слишком далеко зашедшее
сознание-зеркало и сознание-целесообразная воля наказываются проти-
воположной крайностью, пока не наступит «софросюне».
Таким образом, методически здесь открывается возможность перехо-
да от критики старого марксизма и обнаружения двух сторон сознания
к теории двух полюсов, теории исторического распределения той же
противоположности в мировой истории.
Равным образом и здесь открывается переход к циклическому разви-
тию и моменту демонизма, гипертонизма в истории, к проблеме диалекти-
ки, вопреки и благодаря, двух путей. Это можно рассматривать в разрезе:
1) сознания, 2) воли, свободы, а также с точки зрения горизонтального,
логического сечения, которое захватывает индивидуальное сознание,
и с точки зрения исторического сечения с классикой.
История, факт и логика (вечность). Два полюса и мезотип
История, факт и всеобщее, логика — два полюса. Причем переход
в противоположное — засилье логики, вечность есть дурная логика, есть
серийная повторяемость а-ля социология. Подлинная логика — история
в высшем смысле, in individuo 1.
Два цикла — абстрактно-вечный, логический цикл = фактически-
контингентному. Подлинная цикличность поступательна.
Наличие цикла в историческом движении фактов есть логическая, все-
общая сторона. Но в самой этой всеобщей стороне есть свой вещественно-
фактический полюс — это цикл гипертонический, который следует отличать
от отрицания отрицания. Парадокс в том, что цикл в собственном смысле
слова, de facto, есть именно не совершенный цикл, а всеобще-циклическое
развитие не циклично, а поступательно.
1
Здесь имеется в виду, что истина всегда конкретна, существует лишь в неповторимой, индивиду-
альной форме.
Mesotes и akrotes
Качественный характер середины, бесконечный, а не конечно-
количественный характер ее. Mesotes как смысл, сущность каждой вещи
по Аристотелю. Верное в этом, хотя необходимо понимание диалектики
mesotes и akrotes.
«Середина», die wahre Mitte. Это чисто количественное? Умерен-
ность? Нет, возможно даже эксцесс и он может быть ближе к die wahre
Mitte. В количественном смысле середина сама есть крайность. Середина же
в истине — мера, определяемая содержанием, то есть полнотой.
Вот почему mesotes есть также akrotes, требует его. Mesotes в особом
виде до некоторой степени заражена количественной умеренностью —
античность, позднее средневековье, цветущий возраст личности.
К теории тождеств. Принцип антитезы, искажения,

демонизм (фрагменты из папки № 3)
Разум и неразумие, абстрактно говоря, тождественны («глупость

разума»). Следовательно, рассуждать об этом нужно lege artis, по прин-
ципу тождеств.
Схема движения от несходного к сходному и среднее между ними.
Гетерогенность материи, однородность до абстракции духа и жизнь как
die wahre Mitte.
Область несходного — область единичных фактов, «субстанции». В кон-
це концов, нет двух одинаковых песчинок. Однако чудесным образом в ко-
ренной неодинаковости всего реального, имманентного себе проявляются
какие-то аналогии, подобия, серии. Область этой аналектики(?) растет
по мере приближения к живому. В жизни не только возникает сходство
типов, но и сама жизнь — подобие окружающего. Настоящая же сфера по-
добия, удвоения, это — сознание. В нем ничего нет, кроме воспроизведе-
ния, как единичная субстанция оно не существует. Это только словесное
«овеществление» того, что не факт, не реальность, а только отражение ее.
К теории тождеств. Принцип антитезы, искажения, демонизм (фрагменты из папки № 3) 173
Все люди нарциссы, любуются собой. Так ли это?

Во всяком случае, более всего любуются собой те люди, которые разоб
лачают себя публично или даже в тиши, сознавая в себе отвратительную
выгребную яму.
С другой стороны, находя в себе ч то-то хорошее, мы не любуемся со-
бой, а идеализируем объективно хорошее. Это — героический энтузиазм,
невозможный без самовозвышения.
Здесь также перед нами пример диалектической системы тождества,
крайности сходятся, и есть различие двух путей, и один из них есть путь
оптимальный и мезотивный, мировая линия.
Уподобление противоположного. Прямое и обратное

Более всеобщая сторона отражается в более узкой, создавая в ней
подобие широты. Примеры: просветительский деспотизм XVIII века,
реставрация на буржуазной основе в начале следующего столетия, Бисмар-
ковское объединение Германии, «прусский путь», русская реформа,
столыпинщина etc.
Но это уподобление может принять такую форму реакционного ради-
кализма, узурпации не умеренной, а крайней широты, самого конфлик-
та — таков цезаризм, бонапартизм, фашизм, всякий анархизм справа.
Относительность этого различия.
Но мы видим также, что всеобщая сторона отражает более узкую,
создает в ней подобие узости. Неизбежность тех мер противостояния
или даже насилия, которые применяются против более широкой сто-
роны, но в обратном направлении. Неизбежное обратное сходство при
наличии отталкивания и пропорционально этой крайности. Отсюда
в истории социализма и демократического движения отражались за-
имствования у их противников — репрессивные и казенные крайности
определенного исторического типа: Керкира, утопия Платона и других
казенных социалистов.
Эти уподобления ведут до полного тождества, например, казармен-
ный коммунизм = ничего, кроме буржуазности, то же — анархизм. Или
наоборот — революции сверху против народа, узурпация прогресса.

Плеханов своего рода народник redivivus 1, но в конце концов слияние
с мелкобуржуазной демократией.
Нет ли последовательности там, где представляется одно лишь про-

тивостояние? Элементы «прусского пути» развития предшествуют
«демократическому», более свободному. Таким образом демоника зани-
мает свое место в цикле, и два пути сливаются в круговращении. Но если
парадокс, отталкивание, гипертоническая форма — неизбежный момент
в цикле, то ему противостоит другая гипертоника (революционное на-
чало), возвращающая на магистральный путь развития. Он предложен
и в то же время создается.
Агапея — любовь к грешнице, блуднице … всякое зло превращается

в добро. Формальная бесконечность субъекта, форма же — преодоление зла.
Distinguo имеет свою противоположность — misceo2 или дивергенция

конвергенции, то есть нет абстракции, посредством которой противо-
положность путей развития формально устраняется, игнорируется, хотя
в основе лежит объективная неясность… Примером может служить акт
абстракции, посредством которого мысль переходит к резиньяции перед
лицом цикла демократии — тирании (Платон — Полибий). Особенно
у Гегеля.
Бывают ли достоинства зла? Разумеется. Они бывают, но как разно-
видности добра. Не бывает только недостатков добра как добра и до-
стоинств зла как зла, то есть без перехода в свою противоположность
или — что то же самое! — при устранении всякой разницы между про-
тивоположностями.
«Второй путь» во всем — негативное становится позитивным. Тень.
Реальной фигурой становится только тень добра. Не мефистофелевский
комплекс зла, творящего добро.
1
Воскресший (лат.).
2
Misceo — cмешиваю (лат.).
Ничто не безусловно в конечном мире, в том числе и зло. Оно — по-

рождение ограниченности, но даже в своих претензиях на безусловность,
как радикально злое, оно наталкивается на самого себя, на ограниченность,
несовершенство. Из ограниченности проистекает зло и его поражение.
Суть экстремальных тождеств в ниже-себя-бытии, следовательно, в на-

зревшем требовании чего-то большего, при широком размахе, который
в силу ограниченности обстоятельств превращается в «противоположный
жест» 1. Так переродившиеся революции дают фашизм и всякую гадость.
Необходимо, следовательно, рассматривать экстремальное тождество,
«комплекс жирафа» как ступень цикла в отношении к развивающемуся
целому… Князь Мышкин. Хотят одного, а делают противоположное.
Даже природа «имеет жест противоположный», не говоря об истории.
При экстремальном тождестве мир ниже себя, и так как это ниже-себя-
бытие есть все же требование, das Sollen, себя и в данной ситуации оно
не может быть адекватно выражено, то получается ч то-то истерически-
напряженное и сухое. То, что человеческий дух находит смешным (на-
пример, вид жирафа), есть именно претензия бытия, которое при несо-
ответствии себе, при ниже-себя-бытии обращается в «противоположный
жест». Объективный юмор! Нелепый размах — я отношу к этому такие
«противоположные жесты», как романтический реакционаризм, «реак-
ционная демократия», как погромы и завоевания, вроде монгольского,
кипящую активность мелко-буржуазного обывателя, как все обращения
против самих себя, против самого себя. Суррогат невозможного подъема!
Но следует, конечно, в «противоположных жестах» различать разные
ступени нелепости.
Весь вопрос здесь в том, куда это растет и куда идти? Заменяющий
истинную реакцию и меру «противоположный жест» может вырасти
в опустошающий смерч. Сравните романтику прошлого века с модер-
низмом. Или возьмите древний и современный милитаризм.
1
Выражение Ф. М. Достоевского. См.: Лифшиц Мих. Проблема Достоевского (Разговор с чёр-
том). М., 2013. С. 205.
Оправдывается же «противоположный жест» тем, что жест умерен-

ный часто только жест, благообразное ничтожество, «золотая середина».
Прямая и обратная демократия. Рождение фашизма из не совершив-
шейся революции.
Одно дело энантиодромия 1 в форме схождения, синтеза («гармо-

нии», «симфонии»). Другое дело — в форме расхождения, демонизма,
сатурналии, какофонии.
Но и то, и другое энантиодромия.
Сдвиг Юнга и его школы. Но это еще имеет смысл. Адаптация под
морализм, эклектика = «карнавальный метод». Уже старая вульгарная
социология (скоморохи), откуда и Бахтин, и далее — до Ермилова.
Человеческая жизнь, наша собственная, представляется иногда неправ-
доподобной сказкой. Точно так же сказка есть жизнь. Отсюда два тожде-
ства, тандема — сказочная жизнь и жизненная сказка. Но ни одно из них
не воплощает безусловно лучшую форму, не образует диаформы. Для того,
чтобы получить ее, нужно отойти от абстрактного тождества в обоих
тандемах. Мезотическое начало может быть и с той, и с другой стороны.
Следовательно, мы получаем четыре позиции и пятую как точку схода.
Следует только считать, что в данных конкретных масштабах преиму-
щество может быть на стороне одного или другого тандема, преимущество
мезотивности. Но нет ли здесь и абсолютного направления — от реаль-
ности, до того реальной, что она переходит в фантазм, к фантазии, столь
сказочной, что она представляет собой голый факт?
Против «рацио» Возрождения — светлая эмоциональность радости
разума, вакхическая его песнь!
1
Переворачивание, «обратность».
Идеальное и реальное (фактическое)

Важный момент онтологии: фактическое = «свирепая имманенция»
Самарина. Идеальное отношение, rapports 1 Дидро, Geist 2. (…). Переход
от отношений вообще к норме, как в пределах данного рода, так и более
широко, но в области рода родов — все оттенки теории тождеств, так
что идеалом является mesotes, между отдельным родом и родом родов
мироздания.
«Раздвоение единого» и переход этого дифференцирования в ие-
рархию, лестницу ступеней, ибо раздвоение предполагает распад более
абсолютной и более относительной сторон. Вот здесь и обнаруживается
тот критерий, который лежит в основе всего процесса развития. Какая
сторона более абсолютна? Та, в которой больше схождения абсолютного
и относительного, больше схождения схождения и расхождения их. Не-
достаточно конкретен тот переход из раздвоения в порядок ступеней,
в котором одна сторона просто выше другой, тогда как на деле выше
та, которая не просто выше, то есть более абсолютна, содержит в себе
и свою противоположность. Мне служит «парадигмой» плехановское
и ленинское понимание прогресса в России.
Не значит ли это, что в хищничестве природа явила большую высоту

субъективности? Но, увы, как страшно. Эта среда сама себя поедает, как
потом на более высокой ступени себя познает.
…Каждый хочет блистать в том, что не есть его специальность, не его

натура даже, и действительно в том блистает. Так я — мечтатель и ху-
дожник, а на деле?
Все мезотивные состояния эфемерны, это только гребень волны.

И все же…
1
Отношения (фр.).
2
Дух (нем.).
Гегемония одной из сторон в единстве противоположностей, а имен-

но — есть сторона экстремальная, какофоническая, и она может господ-
ствовать, и есть сторона мезотивная, которой также может принадлежать
гегемония. Но эту гегемонию она отражает только если она, в свою оче-
редь, сочетается со своей противоположностью — экстремальностью, и так
далее ad infinitum1. Например, роль зла в истории; оно переходит в добро,
то есть гегемония зла в этом переходе и наоборот, но и гегемония добра
в самом зле не будет подлинной гегемонией, если она не включает в себя
свою собственную противоположность, etc. Например, демократический
путь развития капитализма не будет таковым, если он не воспользуется
всеми средствами денег, неравенства доходов, борьбы интересов — иначе
неизбежно скольжение в сторону бонапартизма и «этатизма» в дурном
смысле слова, через уравниловку восторжествует нечто подобное прус-
скому пути.
1
До бесконечности; без конца (лат.).
Глава третья. Георг Лукач
Введение
Содержание главы — материалы папки № 232 «Лукач».
Из истории 1930‑х годов. Судьбы марксизма. «Течение» и его идеи.
«Противоположный жест» князя Мышкина как ключ к пониманию дей-
ствительного содержания этих идей. «Течение» в 30‑е годы не вело двой
ственной жизни (на примере анализа «Динария кесаря» Тициана).
Лукач и Лифшиц — сопоставление идей, практики, литературного стиля,
личных особенностей. Лукач, его исследование европейской идеологии и ее
катастрофы. Лукач и Франкфуртская школа. Отталкивание от абстрактного
марксизма. Лифшиц видит свое отличие от Лукача в отталкивании от абстракт-
ного отталкивания от абстрактного марксизма.
Роль, которую сыграли 30‑е годы («течение») в жизни и духовном развитии
Лукача. Цель настоящей главы — показать, чтó из содержания идей «течения»
не вошло в мировоззрение Лукача. Победа над вульгарной социологией без Лу-
кача сделалась, а значение «консервативного демократизма» не он придумал.
Всего значения мысли Маркса о неравномерности общественного развития он
не усвоил. В то же время Лукач познакомил Запад с идеями «течения», и никто
лучше него в данных обстоятельствах этого сделать не мог.
Общий недостаток позиции Лукача — следы непреодоленного сциентизма.
Для Лукача в целом природа — обездушенный механизм, лишенный идеальных
качеств. Лукач недооценивает положительную роль овеществления (а не только
опредмечивания). Овеществление как ряд доступных созерцанию говорящих
и верно говорящих объектов. Различие в понимании категории цельности
(тотальности) — не формальная целостность, а полнота действительности.
Полнота включает в себя и то, что выходит за пределы цельности (в том чис-
ле и неразумное в мире). Из абстракции всеобщего тоже может получиться
дьявольская анархия.
Позиция Лифшица ближе к средневековому реализму, а Лукача — номина-
лизму. Недостаточность в трактовке Лукачем теории отражения. Она понимается
179
180 Глава третья. Георг Лукач
им в сциентистском духе, тогда как суть этой теории в том, что в самой жизни
есть ноуменальные моменты и свойства. Истинный принцип реализма в искус-
стве — оно отражает не просто фактический мир, а ноуменальное в нем. Поэтому
истина в искусстве для Лукача есть выражение интеллигибельного сознания
художника, а не эстетических, не-эмпирических ситуаций в самой реальности.
Критика «Онтологии общественного бытия» Лукача

В его схеме недостает истины в том ее понимании, какое было у Гегеля
и Маркса. Пока марксизм не заменит гегелевского тождества мысли и мыс-
лимого, пробивающихся к полному слиянию, чем-то более рациональным,
но не нарушающим диалектики субъекта и объекта, включая тождество их,
до тех пор «Феноменология духа» будет выше нашего понимания. Здесь
Лукач ближе к Зиммелю, Блоху, чем к Гегелю. От вульгарной социологии он
отличается тем, что социальная обусловленность сознания сказывается не толь-
ко в содержании, но и в форме. Однако идеальное в сознании имеет другой
источник — не социальное само по себе, а норму объективной реальности, ее
соответствие своему понятию. Бытие, достигшее нормы, переходит в вечность,
достигая степени абсолюта. В этом смысле Гегель отчасти был прав, утверждая,
что история закончилась: общество либо погибнет, либо станет равно себе, до-
стигнув тем самым ступени абсолюта, перейдя в известном смысле из истории
в вечность. Он, как и Маркс, ошибся только в сроках.
Онтология марксизма, в отличие от онтологии Лукача, — это нравственно-
историческая закономерность общественного бытия.
Лифшиц ближе к экзистенциалистам (Хайдеггер) и онтологам (Н. Гарт-
ман), чем к Лукачу: для Лифшица весь смысл на стороне бытия, а не субъекта.
Онтология как наука об истинном бытии, вопреки Лукачу, предполагает клас-
сический случай как всеобщий, а начала вещей — всеобщие формы, которые
откладываются, как годичные кольца.
Вопрос об объективности сознания и его форм. Для Лукача объективность
общественного бытия есть отчуждение субъективной целенаправленной воли.
Но воля, как известно, тоже зависит от бытия. Тогда откуда берутся свобода,
разум, деятельность? — Эту задачу не смог решить Лукач. Объективность
общественного есть нечто, обратное овеществлению: общественное развитие
позволяет природе сказать свое слово, хотя это слово может быть ужасным,
уродливым и даже роковым.
Закономерность в обществе — не просто равнодействующая разнонаправ-
ленных человеческих воль. Последнее справедливо только для такого развития,
которое приобрело фатальный характер. Свободное развитие общественной
формы есть освобождение истинного природного начала. Труд как активизация
всеобщих сил объекта, а не только субъекта — моральных, всеобщих сил пер-
вого. Это — последняя кладка в археологии природы, дальше бесконечность,
которую мы можем мыслить, но не можем знать.
Лукач обратил внимание на то, как из добровольности образуется вынужден-
ность, но еще более существенным является, как из вынужденности рождается
добровольность, для чего необходимо понимание: а) как рождается идеальное
(свобода) в самой действительности, б) различие двух путей образования до-
бровольности — слепого и относительно сознательного.
В природе тоже есть выбор, и свобода человека есть развитие этого объ-
ективного выбора. Например, мысль и сознательная воля тогда побеждают
закосневшие государства и глупость, ставшую материальной силой, когда
в обществе появляется та положительная отрицательность, которая подобна
стихийному напору воды, выбирающей себе новое русло из-за возникшей
перед ней преграды.
Критика «Эстетики» Лукача

Для Лукача искусство есть выражение субъективного человеческого духа
в отличие от науки с ее дезантропоморфизмом. Однако антропоморфизм может
быть поэтической условностью, которая позволяет охватывать реальность в ее
полноте и истине, тогда как дезантропоморфизм — мрачным физическим идеа-
лизмом, изгоняющим из природы все, что связывает ее с человеческим сердцем.
Антропоморфизация, согласно Лифшицу, — громадный прогресс сознания:
человеческое и природное сходятся, потом они снова распадаются, и это вовсе
не хорошо, ибо: а) крайности тождественны, б) мертвый объективный мир
не есть то, что он есть на самом деле.
Согласно Лукачу, эстетическое сознание всегда и во всех случаях поднимается
над повседневностью, бытом. Это неточно, ибо обыденное может давать образцы,
по отношению к которым образы художника вторичны. Такова «высшая эм-

пирия» Гегеля.
Односторонняя критика Лукачем «повседневности» и «быта» приводит
к утрате им категории «бытия». Хайдеггер в этом отношении ближе к истине —
у него все рассматривается с точки зрения философии быта. Быт — это то, как
отражается историческое бытие в жизни отдельных людей. Историческая задача
человечества — превращение быта в истинное бытие, образование среднего
между стихийной повседневностью и разумным началом.
Легенда о «течении» и его судьба 183
Лукач (личность)
У Лукача восхваление Лысенко, Лепешинской, Бошьяна 1 — это credo
quia absurdum est 2. А вы думаете, что Тертуллиан был дурак верить в аб-
сурды? Или мошенник, приспособляющийся к принятому учению?
Легенда о «течении» и его судьба
Начало. К истории «течения». Прелиминарии 3
Мне хорошо знакома ирония охламонов, которые скептически посме-

ивались: «Что это еще за ревнитель истины нашелся? Вне наших рядов
и чином чин не почитает. Как будто это может быть! Посмотрим, как он
себе шею сломает».
(Алкей)
Молчи, сердце…
Что он думал? М(ожет) б(ыть), что история справедлива? Ведь
когда-нибудь вспомнят и нас (Сафо).
А может быть, как солдат, зная, что его не вспомнят: подите прочь
к вашим обезьянам — Питахам4, а я унесу все свое с собой?
Справедлива ли история? Анатоль Франс. Но… Она справедлива тем,
что сознает свою несправедливость.
Людям нужна блестящая рама, очень плохо воспринимают то, что

делается в расчете на понимание, способность оценить разумное и вечное
1
В книге: Die Zerstoerung der Vernunft. Der Weg des Irrationalismus von Schelling zu Hitler. 1955.
2
Верю, ибо абсурдно (лат.).
3
Предварительные, временные решения.
4
Возможно, имеется в виду Питтак, политический противник Алкея, предмет его стихов и бран-
ных прозвищ (см., например: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых фи-
лософов. М., 1979. С. 88, 503 и по указателям).
даже в простом уборе, как бы сказанное незаметно, по поводу, невзначай.

Нужен резкий звук(?), бросающееся в глаза название, (неразб.), публика,
рекламное клише. В наше время, когда так много информации и еще
больше шума, никто не обратил бы внимания на теоретические идеи, из-
данные(?), например, под названием «Опыты» или «Характеристики».
С другой стороны, дух марксизма неразрывно связан с преодолением
узко профессиональной, цеховой учености. Ее возвращение в послерево-
люционные времена — факт, но факт двойственный. Это наши профессора,
а не их профессора. Но такая противоположность вовсе не исключает
отрицания тупой цеховой ученой рутины вообще, нельзя ведь сказать,
что это их проходимцы и наши проходимцы. М(ожет) б(ыть) и есть,
но не должны быть.
«Противоположный жест» князя Мышкина

Теперь очередь дошла уже до маленьких людей. Они тоже нуждаются
в комментарии. Тридцатые годы — закрытая эпоха. Это вовсе не значит,
что незначительная. Эпоха, когда писали Расин, Мольер, Лафонтен, была
закрытой, эпоха, когда писал Гегель, была закрытой, Пушкин в зрелые
годы — закрытой. Возвращаясь к великим людям: это даже создавало
их особый гений, это битва с препятствиями. Глупо, например, думать,
что обращение к форме, особый великий строй поэзии нем(ецкой) клас-
сики 90‑х годов XVIII века есть некий эскейпизм, как это часто в той
или иной форме говорят. Нет, о нет! Это был «протест» — любимое
слово историков литературы, протест более последовательный, более
глубокий, чем буря и натиск, протест начиная уже с Винкельмана, вой
на с тривиальной, прагматической, мещански-чиновничьей речью духа,
протест, который (неразб.) внешнему консерватизму Гёте и Шиллера,
в действительности их непримиримости к самоудовлетворенной, бюр-
герской, учено-педантской [общественности?], создавшей впоследствии
и болтовню Франкфуртского парламента, и национально-либеральную
клиентуру Бисмарка, и нравы времен Линдау, и накипь Веймарской
республики и… не будем продолжать.
Вернусь, однако, к тридцатым годам. Моя цель состоит в том, что-

бы перевернуть господствующий стандарт в оценке этих лет, согласно
кот(орому) свободные двадцатые годы были задушены догматизмом
следующего десятилетия. Да, это глупый и плоский стереотип обще-
ственного мышления, способного только на «открытые» схемы, то есть
на абстрактные противоположности добра и зла, обожание всякого рода
«бури и натиска» с точки зрения существа, кот(орое) видит в любом
исступлении психологическую компенсацию своего ничтожества, дешево
купленный Zuckerbrot 1 свободы.
В конце двадцатых годов первый период послеоктябрьской(?) исто-
рии русской литературы был исчерпан и в области дух(овной) истории
сложился (…) затор, кот(орый) был обречен на слом, тем более неизбеж-
ный как рок, чем более удалялась от живого источника ленинизма элита
сикофантов этого времени.
30‑е годы — сложное время. Говоря военным языком, это был «встреч-
ный бой в темноте»2, и столкновение тенденций, возникших в это время,
еще самым неожиданным образом скажется в будущем. Разумеется, затор,
упомянутый мною выше, не был и видимо не мог быть снесен даже той
волной уравнительности, кот(орая) дала себя знать в изв(естных) каждому
полит(ических) явлениях этого времени. Исторически так называемый
культ личности был только пеной на этой грязной волне, и понимать его
как создание одной какой-то демонической личности было бы далеко
от научного взгляда на историю. Но после ломки и смены протагонистов,
кот(орые) открыли дорогу восстановлению классич(еской) традиции
Маркса и очистили(?) ленинизм от совершенно чуждых ему идеологич(е-
ских) направлений антиподов Ленина, те тенденции, кот(орые) создали
затор двадцатых годов, снова вернулись и к концу следующего десятилетия
создали непреодолимую(?) силу догматической идеологии.
Я всегда придерживался правила святого Киприана: «Нет спасения
иначе, как в церкви». Поэтому я не возьму на себя прерогативу гово-
рить о таких вопросах, как пресловутый «культ личности», что-нибудь
1
Пряник (нем.).
2
«Встречный бой в темноте» — так называется одна из папок, хранящихся в архиве Мих. Лифшица.
большее, чем то, что содержится в решениях коммунистических съездов

и соответствующих учебных пособиях1. Насчет идеологической истории
тридцатых годов, однако, мне придется сделать некоторые сообщения,
кот(орые) читатель не найдет ни в историях советской литературы, издан-
ных в коммунистическом мире, ни в других (неразб.) изданиях на Западе,
где, собственно, повторяется то же самое, только с обратным знаком.
Мне придется сообщить некоторые подробности нашей духовной жиз-
ни тридцатых годов прежде всего потому, что я сам был их участником,
и предлагаемые вниманию читателя мои работы тех лет требуют пояс-
нения, особенно там, где он может понять эту эпоху слишком буквально
и внешне, не угадывая ее «противоположный жест» и ее подлинное,
ценное содержание.
Начнем с того, что уже можно видеть на страницах зарубежных изда-
ний. Так, например, в выпущенном(?) издательством «Реклам» сборнике
статей «Диалог с Лукачем» мы читаем: «…». Примерно в этом же роде
говорит о моем сотрудничестве автор 2 предисловия к… Таким образом,
если я не ошибаюсь, начинается пересмотр оценок тридцатых годов?
Краткое сообщение издательства «Реклам» звучит, конечно, немного
наивно для современника тридцатых годов и участника того «течения»,
которое здесь упоминается. Мне придется рассказать о нем, хотя моей
целью не являются личные воспоминания, а скорее только воспоминания
о мыслях.
В свое время я уговаривал Е. Ф. Усиевич 3 писать мемуары, что при
ее богатой событиями жизни было бы сделать уместно. Но уговорить ее
не удалось, и мне понятно это нежелание. Однако что же делать? Когда
бутылка откупорена, нужно пить. Никто не может рассказать о выше-
упомянутом «течении», кроме меня. Его участники в большинстве
1
Последняя фраза, разумеется, — «противоположный жест» самого Мих. Лифшица.
2
Вероятно, имеется в виду А. Жиссельбрехт, его вступительная статья в журнале, где опубликована
работа Лифшица: L’esthétique historique de Marx et d’Engels // Recherches internationales à la lumière
du marxisme. Esthéthique. Paris, 1963. № 38. P. 20-43. См.: Лифшиц Мих. Либерализм и демократия.
М., 2007. С. 198.
3
Усиевич Елена Феликсовна (1893-1968) — видный представитель «течения» 30‑х годов, зав.
отделом критики журнала «Литературный критик», дочь известного революционера Ф. Я. Кона.
случаев уже вкушают мир в Елисейских полях. Раньше всех, в 1940‑м

году, скончался В. Р. Гриб 1, спустя /несколько/ лет умер другой талант-
ливый участник этого «течения» В. Александров (Келлер) 2, ушел при-
мыкавший к нашему течению писатель Андрей Платонов. А если живы
некоторые из других участников, то они либо поглощены другими за-
ботами, либо переменили флаг и теперь не имеют никакого отношения
к нашему наследству тридцатых годов. Таким образом, роль историка
«течения» падает на меня. Роль эта мне совсем не нравится, ибо мне
придется говорить о собственном детище, и было бы лучше, чтобы это
сделал к то-нибудь другой.
Ошибка великих людей

— они думают, что понимают их не только в denotatio, но и в con
notatio3, по средневековой терминологии. Между тем они, правда, вынуж-
дены говорить совсем не то, что у них на уме, но именно так и говорят,
а читатели и слушатели, особенно их потомство, кот(орым) неизвестен
ни умственный фольклор эпохи, ни реальные отношения времени, при-
нимают [понимают?] их слова буквально.
Такова была судьба Гегеля с его полицейским прусским идеалом, тако-
ва судьба Чернышевского с его парадоксальными упрощениями. Такова
судьба всех великих консерваторов человечества, у которых их пытливая
передовая мысль необходимо должна была выражаться в превращенной
и даже обратной форме.
Но если великие люди были вынуждены делать эту ошибку, если они
без вины виноваты, то нам, обыкновенным людям, читая их произведения,
не нужно следовать за ними в этом и повторять их ошибку.
1
Гриб Владимир Романович (1908-1940) — эстетик, литературовед, исследователь творчества
Бальзака, Лессинга, Винкельмана. См.: Гриб В. Р. Избранные работы. М., 1956.
2
Александров (Келлер) Владимир Борисович (1898-1954) — литературный критик, автор работ
о Пушкине, Достоевском, Пастернаке, И. Анненском, Твардовском и др., сборника статей: Алек-
сандров В. Б. Люди и книги. М., 1956. Сын академика Б. А. Келлера.
3
Коннотативным понятием, по терминологии Уильяма Оккама, является такое, которое наряду
с первичным смыслом (in recto) несет в себе вторичное (in obliquo), другое значение. См.: Historisches
Woerterbuch der Philosophie. Hrsg. von J. Ritter und K. Gruender, Bd. 2. Basel — Stuttgart, 1971.
Ермилов и Кирпотин, очевидно, мозговой трест этого похода 1. Если

они хотели с удовлетворением(?) заставить меня замолчать — это им
удалось, тем более, что я уже был готов к этому. Я молчал во всяком случае
о тех существенных вопросах, кот(орые) обсуждались с тридцатых годов
несколько десятилетий. Моя небольшая литературная продукция… А в это
время вбивали в голову всякий вздор. Ср. у немцев(?) даже 2. Сборник
Храпченко.
Так что если они стремились к этому, то могли бы радоваться. Они
своего добились. Но, с другой стороны, мне, кажется, нужно благодарить
их за это, ибо все противоречиво на этом свете. Если бы не преждевре-
менная победа литературных сикофантов в 1940‑м году, очень может
быть, что я по молодости лет и в силу слабости человеческой позволил бы
себе подняться над средним уровнем в организационном отношении,
стать более (…) тому (…) закону Анаксимандра, закону «дике», особо
неумолимо действующему, как показал опыт последней смены элит, в ре-
волюционные эпохи.
Т(аким) обр(азом), я должен благодарить Ермилова и Кирпотина
и проч(их) за то, что имею возможность говорить с читателем и еще
что-нибудь сделать для марк(систского) литературоведения.
Вольтер в «Задиге».
Толстой в (…)3.
Я впечатлителен, доверчив, уступчив, неспособен пользоваться чужим

трудом, словом, ни под каким видом не годен для роли лидера, будь он, как
думал старый Диккенс, обязательно ниже окружающей его толпы, или, как
думают социологи нашего века, должен по крайней мере казаться выше ее.
1
По мнению Мих. Лифшица, В. Ермилов и В. Кирпотин были авторами статьи «О вредных взгля-
дах „Литературного критика“», появившейся в журнале «Красная новь» (1940, № 4) без подписи.
Многочисленные нападки на «течение», среди грехов которого значилась, в частности, защита
«кулацкого» поэта Павла Васильева (расстрелянного в 1937 году) и Андрея Платонова, привели
к закрытию журнала «Литературный критик» постановлением ЦК ВКП(б) в 1940 году.
2
Возможно, Мих. Лифшиц имеет в виду упоминавшийся выше сборник: Dialog und Kon-
troverse mit Georg Lukacs. Reclam, 1975.
3
Вероятно, имеется в виду «Крестник» Толстого и то, что «человек не знает, что для него хорошо
и что плохо» (см. далее, с. 518).
Уже по одному этому я не мог и не хотел сколачивать к акую-то, как

тогда говорили, «школку» с целью достижения каких-нибудь организа-
ционных целей.
Это прежде всего послужило к моему и моих друзей спасению от гибели.
Лукач
Я продолжаю прерванный разговор тридцатых годов. У нас и тогда
обычно были споры. Но это не критика со стороны, не укоризна(?), а раз-
витие мысли, в котором у нас всегда были разные роли.
Жизнь Лукача очень интересна, она сама — целый роман, правда,

более интеллектуальный, но местами и приключенческий. Моя жизнь,
если исключить краткий период войны, более однообразна. Т(аким) об-
р(азом), если рассматривать вопрос с точки зрения сюжета, я бесспорно
принадлежу к галактике Лукача. Но…
Лукач настоящий протей. Все пережил, ко всему примыкал, всему от-
давался, всегда с хорошими намерениями. Лучшая эпоха — прилепился(?)
к нам. Но писатель прежде всего. Стоило загореться(?) в беседе — на завтра
была уже готовая статья. То, что он написал — различные соприкоснове-
ния(?) с истиной, но нет адекватности.
Томас Манн: пока говорит, он прав, складно. Потом остается ощущение
абстрактности (приведено у Германа).
«Мне друг Платон, но истина дороже»

Поправка, которую я внес бы в это изречение, поскольку в нашем веке
из него (да и раньше) делались ужасные выводы, братоубийственные,
предательские.
То, что Платон мне друг, свидетельствует о том, что в этом союзе во-
площается часть истины, определенный полюс ее. Нравственная истина
воплощается в людях, даже политическая. Напр(имер), власть есть отно-
шение, но она и люди, «кадры», кот(орые) правят — обычный случай:
служение абстрактному принципу власти может прийти в противоречие
с др(угой) ее стороной, кот(орая) состоит из людей, и власть часто опи-

рается на людей, имеющих мало отношения к ее принципу. Из кого,
например, состояла партия Ришелье?
В дружбе также приходится ее конкретно ставить иногда выше истины,
взятой абстрактно. Примеры из Ленина.
Лукач — масса филос(офских) слов и оборотов, но нет контроля над

основной мыслью, которая уходит бог весть куда и удерживается только
общими местами, часто воспоминаниями о «диамате».
16. XI. 1974 г.

Ацел спросил Лукача, в чем секрет его долголетия. Тот ответил: «Ich
habe keine Seele» 1. Это очень верно. Для покойного Лукача все обстоя-
тельства жизни были адиафора 2.
Что касается меня, то у меня слишком много Seele. Это моя слабость,
но в известных отношениях я тоже habe keine Seele. Например, я сравни-
тельно легко встречаю отказы жизни и, к стыду моему, переношу потери
более легко, чем следовало бы, согласно внутренней мере души. У меня
тоже дело доходит иногда до (неразб.), только к содержанию своего дела
я отношусь с меньшей уверенностью, с большим сердцебиением, чем Лукач.
Мой стиль как средство преодоления мелочности, школьности и бю-

рократизма мысли, того, что так хорошо сатирически (неразб.) Зощенко
в своих, я думаю, непереводимых на иностр(анные) языки рассказах.
1
«У меня нет души» (нем.). Возможно, эта самооценка Лукача как-то соотносится с характеристикой
одного из эпизодических персонажей произведения Стендаля «Записки туриста», о котором автор
говорит, что «у него, как и у господина де Келюса, нет души». См.: Стендаль. Собр. соч.: В 12 т.
Т. 11. М., 1978. С. 127. Другой возможный источник: «…по вечерам читал для отдыха Аппиана
о гражданских войнах в Риме, в греческом оригинале. Очень ценная книга. Автор — родом из
Египта. Шлоссер говорит, что у него „нет души“, вероятно потому, что тот старается докопаться до
материальной основы этих гражданских войн…» (МАРКС — ЭНГЕЛЬСУ, 27 ФЕВРАЛЯ 1861 г. //
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 31. С. 125–126).
2
Безразличное (греч.).
Обоснование необходимости размежевания с Лукачем 191
Обоснование необходимости размежевания с Лукачем

Считать Лукача моим последователем уже потому было бы нелепо, что
он писал книги в то время, как я еще был ребенком. Он пришел ко мне
с богатым прошлым. Но в его жизни играли известную роль москов-
ские тридцатые годы. Какую же именно роль играли трид(цатые) годы
московского периода в жизни Лукача? Немалую. И во всяком случае она
не меньше той роли, кот(орую) он сам играл в московской жизни тридца-
тых годов. Моя задача показать, в чем эта московская жизнь не вполне
вошла в мировоззрение Лукача. А хорошо это или плохо, пусть судят
другие. За ними дело не станет.
После сравнения Лукача до московского (периода. — Сост.) с мо-

сковским. И его [собственные слова?].
Что же, я считаю себя наставником Лукача? Нет. Конечно, к сожалению,
нет. Невозможно заставить человека, имевшего такое богатое прошлое, как
Лукач, столь разносторонне образованного и самобытного, совершенно
измениться внутренне. Удивительно не то, что Лукач сохранил некот(о-
рые) отзвуки своего «духовно-исторического метода», связ(ывающего)
его с Дильтеем, Зиммелем, Максом Вебером, а то, что, несмотря на это
наследство молодости, он сумел с такой свежестью и энергией, с такой
готовностью учиться примкнуть к новому движению умов и немало сде-
лать в этом направлении. Но да будет мне все-таки позволено показать
в этой статье, что осталось за пределами его нового горизонта.
Я могу критиковать Лукача, не соглашаться с ним, но не с позиций тех
деревянных умов, кот(орые) писали о нем кляузные статьи, а с точки зрения
той теории, которая показалась бы его гонителям еще более неприемлемой.
Имею ли я моральное право на это? История моей защиты Лукача 1,
история моего упорного отказа отмежеваться от него. Теперь другое дело.
1
Когда после убийства С. М. Кирова в печати появились статьи, обвинявшие Лукача в троцкизме,
Мих. Лифшиц выступил в его защиту. — См., например, памфлет Мих. Лифшица «Безумный день,
или Женитьба Фигаро» («Литературная газета», 1935, 10 марта). В «дискуссии» 1939–1940‑х годов
критики «течения», разоблачая его «вредные взгляды», особенно выделяли концепцию «термидо-
ра», ответственным за которую они считали Лукача. Мих. Лифшиц отвечал им в статьях «Надоело»
(«Литературная газета», 1940, 10 января) и «В чем сущность спора?» (Там же, 1940, 15 февраля).
Речь идет о марксизме. Мне друг Платон, тем более, что этот Платон
уделил мне, никому неизвестному на Западе рядовому советскому «иде-
ологу», к акое-то место в свете(?) своей славы. Мне друг Платон, но пора
позаботиться и об истине, которая всего дороже. Если бы я поступил
иначе, это было бы похоже на желание приобщиться(?) к мировой славе
Лукача. Я этого также не хочу, как не хотел отречься от своей дружбы
с ним. Нет, при всей тесноте(?) этой дружбы была и остается разница. Эта
разница могла [даже возрасти?], если бы Лукач продолжал писать в том
направлении, которое его литературное творчество приняло в последу-
ющие годы, за пределами «течения», от которого остался практически
только я один. Но ведь с этой точки оно и началось во второй половине
двадцатых годов.
В необходимости некоторого размежевания убеждает меня также
и то обстоятельство, что ultima 1 Lukacs начал возвращаться к раннему.
Адорно: диалектика мифа и просвещения. Лукач — то же самое,

но с обратным оттенком.
Ad vocem2 Лукач. Это аргументы «марксистов(?) XX в.», отчасти

Адорно, etc. Жулики!
Сам бы присоединился к вашей критике, если бы она касалась слабых
мест Лукача. Но это маневр: воспользовались сложностью его полит(ической)
биографии, чтобы напасть на сильные его стороны, на его усвоенную(?)
в московский период жизни твердую(?) веру(?) в теорию отражения.
Против истины.
Лукач и Меринг. Личное отношение Л(укача) к Мерингу, подобное

моему к Плеханову. Кроме того — значение обоих как продолжателей
демократической традиции и противников модернизма.
Попробуйте в эти годы написать иначе!
1
Поздний (лат.).
2
К слову (сказать); по поводу, что касается (лат.).
Fritz I. Raddatz, Lukacs, 1972, Reinbek bei Hamburg

(S.?) 7. «Es war ein Leben gegen der Zeit». — Nein. Mit der Zeit.
1. Im Grossen
2. Gegen der Zeit — im Sinne — gegen ihre schlechte Vertreter —
Sikophanten
3. Wieder mit der Zeit womoglich(?) — in Sinne der Versohnung 1.
G. K. Kaltenbrunner, Hegel heute, Hegel und die Folgen, S. 12. В высшей

степени лестный отзыв о Лукаче как продолжателе гегелевской эстетики.
Я критикую Лукача с прямо противоположной точки зрения. Он
недостаточно гегельянец, в нем еще говорят пережитки неокантианства
начала века. Точнее говоря, он не сумел взять из Гегеля (неразб.), что имел
в виду Ленин, говоря о «продолжении дела Гегеля и Маркса».
Лукач — недостаточно гегельянец. Что он гегельянец — фантазия. Боль-
шое влияние оказало на него юго-западное направление неокантианства.
Более позитивным отношением к Гегелю не мне ли он обязан?
Верно то, что «объективирование», «опредмечивание» грозит те-

ории отражения. Как эти понятия согласуются, не показал и Лукач. Для
этого необходимо иметь понятие объективного зеркала, продолжением
которого является «опредмечивание», «объективирование».
Некоторые претензии к морали Лукача (оборотная

сторона его достоинств). Отвлеченность Лукача
Это — замена непосредственного бессознательного мужества, ибо
мужество, обретенное от природы, храбрость или мужество как некоторое
отвлечение духа, всегда есть благословенный недостаток впечатлительно-
сти. Чрезмерная способность к ней лишает мужества. Рассказы Лукача
1
«Это была жизнь в противоречии со временем» — Нет. В согласии с временем.
1. В главном
2. В противоречии со временем — в смысле — против его худших представителей — сикофантов
3. Снова по возможности в согласии со временем — в смысле примирения (нем.).
о том, как его начал уважать командир дивизии (5‑й, кажется), старый
венгерский гусар громадного роста. Такой отвлеченности можно зави-
довать, она отчасти также стихийна, врождена, отчасти является своего
рода вдохновением. Я испытал его. И как клистирная трубка пыталась
объяснить мою улыбку судорогой, нервным смехом. Лукач о себе Ацелу
на вопрос, почему он бодр и энергичен в свои годы: «У меня нет души».
Нужно иметь много души, чтобы так сказать о себе. Но отчасти это и спра-
ведливо: отвлеченность делала его глухим ко многому. Как я в 1968 году
просил его считаться с моим положением и что он мне ответил. Нужно
иметь большую уверенность в своей необходимости миру, чтобы так
ответить. У меня не было ее в достаточной степени. Поэтому я не ща-
дил себя в более рискованных положениях, защищая Лукача и не думая
о последствиях для себя. Бывают такие ситуации, когда сохранить лю-
дей важнее того или другого внешнего успеха. Кроме того, есть правило
революционной нравственности 60‑х, 70‑х годов: не рисковать другим
человеком без его на то согласия и желания. Каждый может жертвовать
только самим собой. Разумеется, и это правило имеет исключения, иначе
нельзя было бы командиру давать приказы (…). Здесь, очевидно, есть грань,
которая определяется конечным итогом, пользой для общественного
подъема. Когда Л(укач) ответил мне приведенными словами, он, видимо,
уже не считал меня большой матем(атической) величиной в своем расчете,
во всяком случае, по сравнению с его интервью.
Reclam 1 (S.) 40. Поддерживается фантазия Лукача о философско-эко-

номических рукописях (Маркса) 1844 года. Затемняет суть дела.
И Миттенцвай повторяет, хотя манускрипт давно был опубликован
и Л(укач) мог познакомиться с ним еще в Вене. Лукач мог забыть и подсо-
знательно он искал объяснения тому факту, что он изменил свои взгляды
под влиянием Маркса, а не под влиянием кого-нибудь другого.
Лукач (Reclam, S. 15). Ранняя склонность к формальным закономер-

ностям жанров в их отношении к содержанию. Это он мог потом легко
1
Dialog und Kontroverse mit Georg Lukacs. Reclam, 1975.
мобилизовать в духе марксизма. Вот что облегчало ему его продуктивную

литературно-теоретическую деятельность в 30‑х годах. Но это же ставило
и некоторые препятствия ей, ибо речь шла все о том же систематизиро-
ванном выражении духовно-исторического содержания.
(Reclam) Критика Лукачевского «Geschichte und Klassenbewusstsein»1.
Необходимость момента созерцания, объективного зеркала.
Verdinglichung 2 ведет к созерцательности сознания. Против этого
пролет(арское) действие: из себя.
— А ведь это не столько минус, сколько великое завоевание! Рассмо-
треть в вещественной форме, то есть опираясь на предметные зеркала,
собств(енную) жизнь. А как иначе?
Так и с природой. Это не значит, что ее нет. Это значит, что она субъ-
ективизируется, «овеществляется», получает вторичную объектив(ную)
форму (обратное действие). Словом: не только
1. суб(ъективное) действие невозможно без истинного(?) созерца-
ния, но и
2. истинное созерцание невозможно без субъективного действия,
«овеществления».
В защиту Лукача: тождество объекта и субъекта существует, хотя

Лукач не решил эту проблему.
Reclam, (S.) 31 u(nd) passim. Нападки на «Geschichte und Klassen
bewusstsein» с точки зрения критики тождества субъекта и объекта.
Но это не так просто. С объективной стороны тождество существует.
Пролетариат есть объективный субъект истории. Не дух пролетариата,
а он сам. И вообще тождество субъекта и объекта есть. Его нет только
в гносеологическом смысле.
Прежде чем действовать, нужно отразить — верно. Но чтобы верно
отразить, нужно рассмотреть(?) «в форме субъекта», а что это значит?
Найти в мире эти «формы субъекта», вызвать их (как это делает чело-
век стихийно). Вот здесь Лукач не прав. «Овеществление» и (неразб.)
созерцание есть действие.
1
Книга «История и классовое сознание» (1923).
2
Овеществление (нем.).
Но говорят: одно дело — «опредмечивание», другое — «овещест-

вление». Ну, например, создание радиоприемника на какой-нибудь фа-
брике — это опредмечивание или овеществление? И то, и другое.
S. 32. Все валят на Гегеля и Лукач тоже в 1923 году — выходит, что
Гегель был бы ультралевым, что на него совсем не похоже.
S. 12. Социологизированное сознание уже в ранних работах. Самоосу-
ществление, реализация души. Ступени: целостность, распад, буржуазная
целостность. Более романтика(?), чем Гегель, а главное — действующим
лицом является коллективный субъект, стремящийся к гармонии с самим
собой.
Впоследствии Лукач экономизировал и драматизировал на марксистский
лад эту схему. Но недостаток (при всех достоинствах) остался. В «Geschichte
und Klassenbewusstsein» это ясно, впоследствии подчеркивается больше
объективное «отражение», но понятое как субъективный (неразб.).
Лукач «Geschichte und Klassenbewusstsein». «Овеществленное со-

знание», выход из него в свободу — приобщение к целостности. Но это
та же проблема Mannheim,a — freischwebende Intelligenz1. Адорно и Хорк
хаймер — критическое сознание.
На что вы можете опереться? У Лукача хоть самопроизвольная ак-
ция пролетариата как субъекта-объекта. Род откровения? Социального
откровения? (На полях: Это у Лукача продолжение его «имманентного
сознания», его социологического духовно-исторического метода.)
Нет, все же хоть субъект-объект это и верно, да только, чтобы он не пер
чепухи, ему нужны «овеществления», ему нужен ряд доступных созер-
цанию говорящих и верно говорящих объектов.
Reclam (S.) 16 и далее.

Проблема моральной чистоты и отвращение к чистоплюйству у Лу-
кача. Его рассказ мне о вилле под Гейдельбергом и его самоотречение.
Mittenzwei об «этич(еском) ригоризме», Достоевском etc. Это двой
1
Свободнопарящая интеллигенция (нем.).
ственная вещь — личная ответственность. (Неразб.) Елена [Е. Ф. Усие-

вич] и ее рассказ о том, что следователь д(олжен) б(ыл) присутствовать.
Лукач «Taktik und Ethik». Его намерение написать по письмам М(арк-
са) и Э(нгельса) их этику. Его желание написать этику в последние годы
жизни.
(S.) 27. Mittenzwei осуждает то, что Лукач старался сочетать классовую
борьбу с правом и моралью. Нет, он плохо еще сочетал их, но сама по себе
его постановка вопроса делает ему честь и отличает его от «вульгарного
марксизма» всех оттенков.
(S.) 22. Лукач в 1919 году. Его культурная политика. Все-таки, при всем
незнании ленинизма, поразительное совпадение.
Лукач и влияние Эрвина Szabo — анархо-синдикалистского протес

танта против с(оциал)-д(емократов). Естественно отсюда возникшая
«левизна» и богдановские аллюры.
Различие в понимании цельности между мною и Лукачем. Не фор-

мальная целостность, а полнота действительности, конкретное — ср.
прекрасное выражение у Белинского.
(S.) 11. Лукач. Его раннее отвращение к эмпирически-жизненному

и предпочтение формы, системы как не случайного (ср. Зиммель, Макс
Вебер и т. д.). То же у него в начале эстетики. Обыденная жизнь случайна.
Искусство более объективно, чем она.
Это находится в связи с его пониманием истины в искусстве как вы-
ражения имманентного, интеллигибельного сознания художника. Между
тем в жизни самой есть такие не-эмпирические формы, которые стойки(?),
объективны, являются эстетическими ситуациями. Примеры. Истина —
не сознание даже интеллигибельное, а интеллигибельная реальность.
Коренной вопрос.
Интеллигибельное «Я» (у раннего Лукача) не беспочвенно

Лукач, Roman, S. 38 1. Общее, идущее от немецкого идеализма различие
между эмпирическим Я и интеллигибельным Я, то есть Я априорно-фор-
мальным, не лишено основания. Оно означает, что в нашем сознании,
в нашей личности есть пятая колонна объективного мира. Мы — персо-
нификация его, одна из его dramatis personae 2, имеющая свою роль (ср.
Фрейд и его super-ego).
Франкфуртская школа и ее глупые нападки

на Лукача (по существу на марксизм).
Нужно написать за Лукача
К Compendium 3-y: Я в своем докладе 1926 или 1927 года как будто
предвидел «негативную диалектику».
Франкфуртская школа с ее боязнью научного объяснения обществен-

ных фактов, что будто бы ведет к «репрессивной идеологии» — по суще-
ству повторение старой теории Штаммлера, наших народников, эсеров,
анархистов, троцкистов, «пролетарской культуры». Сердце («сопро-
тивление») против разума.
Ответ Плеханова был справедлив: в действительности есть две сто-
роны, след(овательно) есть и выбор.
Глупости Франкфуртской школы, утверждающей, что научно объяснить

что-либо («традиционный марксистский взгляд») /неразб./ факты —
значит уже содействовать злу.
Koepsel предпринимает поход против «традиционно-марксистского
взгляда» (я рад тому, что мой взгляд стал традиционно-марксистским)
1
Lukacs G. Die Theorie des Romans. Berlin, 1920. Русский перевод в журн.: «Новое литературное
обозрение». М., 1994. № 9.
2
Действующие лица (лат.).
3
Краткий очерк основных идей жизни (лат.).
Франкфуртская школа и ее глупые нападки на Лукача (по существу на марксизм). 199
на теорию упадка искусства у Гегеля как следствие социальных причин-ус-

ловий. S. 118–119 и др. Он с уважением цитирует Kimmerle, который
утверждает, что у Гегеля искусство гибнет не вследствие социальных
условий, а в результате его системы. Как будто система Гегеля не была
выражением определенных исторических обстоятельств, в которых за-
ключалась определенная, а именно гегелевская перспектива на весь ход
развития в природе и обществе, на всю совокупность теоретических
проблем, доступных его эпохе, и этого было не мало.
Koepsel что-то лопочет о различии между природным и общественным
ограничением(?) у Гегеля и прибавляет, что в отличие от Гегеля у «соци-
ологического редукционизма» недостатки конечной реальной жизни
вместо того, чтобы служить Impetus1 художественного творчества, ста-
новятся его Blockierung 2.
Дурак! Как тут разделить? Как будто дело обстоит не так, что цивили-
зация, которая на птичьем языке школы, к которой он в общем принад-
лежит, называется «des Herrschaftsanspruch der instrumentallen Vernunft,
Medium der naturwissenschaftlichen Theoretisierung und der Arbeitspraxis»3
(S. 119), не есть одновременно источник развития искусства и его упадка.
Вообще, странное смешение — упрек в репрессивности по поводу
соц(иального) объяснения (Гегеля, например). Как будто человек, дела-
ющий объективное научное объяснение, тем самым уже делает уступку
фактам(?), вроде того, как, согласно Кривенко(?), марксисты должны были
открывать кабаки. Ответ Плеханова верен. В действительности всегда
есть две стороны. Общий грех Франкфуртской школы.
Horkheimer und Adorno. Диалектика просвещения

«Просвещение тоталитарно». Что вам дает этот парадокс? Скажите
тогда, что истина тоталитарна, что разум тоталитарен, ибо нет двух разумов.
1
Сила, страсть, вдохновение (лат.).
2
Блокировка, торможение (нем.).
3
«Притязание на господство инструментального разума, медиум естественнонаучного теорети-
зирования и практика труда» (нем.).
Боже мой, сколько же раз реакция торжествовала над просвещением

именно тоталитарными методами! Вспомните хотя бы начало XIX века,
гонения на «вольтерьянство».
Разумеется, истина также нуждается в критике оружием, но это огра-
ничивается массовым, демокр(атическим) основанием или портится.
Сказать, что из самого буржуазного просвещения выросли негатив-

ные силы, готовые его поглотить, что оно перешло в свою противопо-
ложность — это одно. Это истина. Сказать же, что уже в первом шаге
просвещения содержится вся темнота его отрицания, рассматривать все
это как единый процесс без перелома от добра к злу — это уже софистика,
стирающая грани и тоже часть отрицания просвещения.
Тоже характерная черта. Верное: разум, теория как реальное движение

вещей превращается в неверное; реальное движение вещей есть способ
мышления, и потому отрицание существующего превратного порядка
вещей есть отрицательное мышление, а не мышление(?) фактов, способных
отрицать или вести к отрицанию этот порядок вещей.
Из этого видно, насколько Франкф(уртская) школа — карикатура

на «мою». Да, само просвещение становится силой, его удушающей,
да, нельзя оставлять этот факт на растерзание правым (то есть нужно
проверять(?) и либеральное мышление).
Но что же? Отчего это все? Если просвещение в его объективном
содержании виновато, то вы говорите то же самое, что правые, только
по-либеральному, хотите состязаться(?) с ними.
«Ложное сознание». Идеология.

1. Лукач и Корш. 2. Деборинцы. 3. Диалектическая теория отражения
(и недостаток в этом Лукача)
Теория отражения — только она включает в себя момент ложного
сознания как слепого объективного факта. Абстракция истины и заблуж
дения в обычной (инструментальной) теории познания.
Деборинцы вообще исключили вопрос о ложном сознании. Значение

термина «идеология» изменилось, мы говорим теперь об идеологии в по-
ложительном(?) смысле, но это не значит, что нет проблемы идеологии как
ложного сознания. Придумайте для нее другой термин, не идеология (как
у Маркса и Энгельса в «Немецкой идеологии»), и все равно останется
тот факт, что не все идеологические формы равны и только их социальное
значение меняется. Нет, история совершалась под знаком отчуждения
сознания. Этот момент связан с философско-историческим марксизмом
и его отличием от социологического.
Противоречивость прогресса! Гегелевский момент отчуждения(?),
Verdinglichung.
Вот что было стерто в совершенно верной критике ложных выводов
Лукача и Корша.
Так же и другое — теория отражения. Лукач и Корш, как и у нас Бог-
данов, смешали буржуазную рассудочность с отражением. Отражение
поняли плоско. Но проблема ложности абстрактного взгляда на отн(о-
шение) сознания к бытию, формально-рассудочного без связи суб(екта)
с объектом остается.
Лукач (при мне) отрекся от своей критики теории отражения, но не по-
шел достаточно далеко в объективности(?) отражения в духе ленинской
теории познания («объективизм»).
Когда я говорю, что Лукач не понял теории отражения, я имею в виду тот
его умственный статус, который сложился на московской почве. Но, кажет-
ся, я не совсем прав по отношению к «Geschichte und Klassenbewusstsein».
Там было что-то напоминающее безличный анализ Denkformen 1.
Ad Lukacs2. Искусство и наука как антропоморфизация и дезантро-

поморфизация. Так ли?
Возражения: 1. Первая наука была — миф. 2. В первой науке в соб-
ственном смысле — древней натурфилософии все было антропоморфи-
зировано. 3. Нельзя брать науку только в специфически отрешенном,
1
Форм мышления (нем.).
2
К Лукачу.
специальном смысле. А философия, общественная мысль — не наука?

Или в ней должно торжествовать отделение от ценностей, à la Max Weber,
например? 4. С другой стороны, искусство не только антропоморфно.
Человек — авангард природы.
Ad Lukacs. Приложение теории познания (как теории отражения)

к искусству. Это так, но только в известных пределах. Лучше было бы
приложить то, что присуще искусству, что следует из эстетики, к теории
познания (как это сделано Гегелем в йенский период). А так — то полу-
чается, действительно, что-то похожее на gnoseologia inferior 1.
Теория отражения, как она является в эстетике, означает активность
«субстанциального субъекта», или отражение объекта в субъекте там,
где оный объект достигает отражаемости, становится субъектом.
В конце 30‑х годов я много раз говорил Лукачу, что не время сейчас
соваться со своими советами и указаниями, относ(ящимися) к руководству
литературой. Он не понимал, что существование его, да и всего «тече-
ния», становилось прекарным2, и «реформационный бред» невозможно
было остановить. Нельзя вообще прямо из весьма абстрактных схем, ко-
торые были обычной формой его мышления (неразб.: рассказ или показ
etc.) шагать прямо в мир единичных фактов. Я предлагал ему остановиться
на особенном, разрабатывать общие вопросы идеологии и культуры в духе
марксизма, предлагал даже совместно написать историю эстетики. Но он
не хотел идти за мной в эту марксистскую башню из слоновой кости,
хотя это было бы самым умным и благородным решением вопроса в этот
момент. У меня было отчетливое представление о близости катастрофы.
Но … удержать его и других участников «Л(итературного) К(ритика)»
было невозможно. Маркс о легальной печати! У меня был выбор, меня
сманивали в другую сторону, и это решило бы многие мои личные вопро-
1
Gnoseologia inferior — «низшая гносеология», по терминологии Баумгартена (см.: Лифшиц Мих.
Эстетика Гегеля и современность. // Вопросы философии. 2001. № 11. С. 101; То же // Лифшиц
Мих. О Гегеле. М., 2012. С. 194).
2
Условный, не абсолютный.
сы. Однако… И я поступил как шляхтич. В конце концов на моей судьбе,

даже в наступившие военные годы, задиристость «Л(итературного)
к(ритика)» отразилась больше всего. Должен однако опровергнуть миф
о Лукаче как одиноком бойце на передовых рубежах («партизанский боец»).
Он жил у нас благополучно. Им, правда, воспользовались для того, что
идеологич(ескому) сословию(?) казалось опаснее всего. Но и до, и после
дискуссии 1939–1940 годов ничто не коснулось его, никто ему обвине-
ний в гегельянстве не предъявлял, он защитил в Институте философии
диссертацию о Гегеле.
Признаться, немного и сам Лукач способствует созданию мученического

ореола. Попадали в беду люди и(з — ?) другого теста. Мы могли бы еще
несколько лет спокойно работать, если бы не «реформационный бред».
«Партизанская война» — это слишком громко. И взгляды были не столь
уж «свои», и война велась еще в удобном кресле. Но уж хуже всего фразы
о том, что ему приходилось вести двойную жизнь. Так ли? Моя беседа
с ним в Будапеште. Зачем вы это говорите? — Меня не поймут.
Рекламу мне не делали, а реклама посредством анафемы была, к счастью

для меня, не так велика (не так велика политически), чтобы сделать меня
знаменитым человеком. И слава 6oгy! У меня оставалось время до того,
как я пришел бы к своей окончательности, Fertigsein. Я не был еще для
этого готов. (Лукач быстрее стал fertig 1)
Дискуссия 1939–1940 годов была связана с именем Лукача вовсе не пото-

му, что он стоял в центре «течения», что его произведения носили более
принципиальный характер, а потому, что он а) не зная обстановки, нелов-
костью своих формулировок в многописании давал повод к словесным
придиркам, б) будучи эмигрантом, представлял собой легкую мишень для
подозрительности тех лет и мог бы потянуть за собой по закону круговой
поруки все «течение». Противники хорошо учитывали это обстоятель-
ство, вообще же не считая его столь опасным, как меня. Так и после войны
1
Здесь: законченный, состоявшийся, окончательный (нем.).
нападки на Л(укача) в значительной степени предпринимались для того,

чтобы задеть меня или, точнее, не дать мне поднять голову.
Такой, как у Лукача, слепой веры в существенную важность того, что

я говорю, перед лицом реальных ситуаций страшного мира, я не имел. Это,
конечно, большой недостаток. Л(укач) был более холоден, чем я, и я думаю,
что сердцевиной этой холодности была его вера в себя и в значение идей
(как «мнений», doxa) вообще. Она до некоторой степени заложила для
него пропасть между исторически назревшей задачей и невозможностью ее
осуществления, которая в значительной степени вытекает не из внешних
помех, а из трудности дела. Лукач дерзал … «Революционная романти-
ка» в теории.
Лукач отчасти не виноват, отчасти все-таки приходится сказать, что

некой стороной он был человек светский, способный войти в какие-то
житейские комбинации, примирение с миром, и, может быть, согласен,
это даже какое-то преимущество.
Ad Benseler 1. А если вы, господин Бензелер, важно(?) глядите на нашу

страну(?), на наши споры о (…) с высоты своего благополучия, то вспом-
ните только, что нашему миру вы обязаны тем, что вас не задушили газом
в каком-нибудь новом Освенциме. Вы видимо(?) не понимаете и того,
что только могучие толчки вулканического происхождения, возникшие
на востоке Европы, заставили хозяев жизни в вашей собственной стране
пойти на такие уступки экономические, которые дали могучий толчок
капит(алистической) экономике и /привели — зачеркнуто/ к знамени-
тому «немецкому чуду». Ничего вы, господин Бензелер, не понимаете
в своем чванстве.
Бензелер. Я, оказывается, был злой гений Лукача. Может бьггь, наобо-

рот? Посмотрите, сколько у него шрамов времени — он и теорет(ически)
1
Бензелер Франк — редактор издания произведений Лукача (Neuwied — Berlin, 1968) и сборника статей
к 80‑летию со дня его рождения: Festschrift zum achtzigsten Geburtstag von G. Lukacs. Neuwied — Berlin, 1965.
оправдывал злоупотребления власти 1937 года, и ссылался на Лысенко, Ле-

пешинскую, Бошьяна, да и вообще всегда откликался гораздо больше, чем я.
Но это далеко не претензия к нему. Я понимаю, почему Л(укач) усерд-

нее(?), чем я, присягал в верности… (…). Ведь Лукач был буржуазным
интеллигентом высокого полета. Черты его бурж(уазной) жизни, как он
мне рассказывал. Он «пошел в пролетарии», по выражению Огарева, стал
кающимся интеллигентом. У меня это было не так, или не в такой степени.
Поэтому и только поэтому я отлич(ался) от Лукача более умеренным при-
менением земных поклонов. Но то, что мы делали иногда, хотя и носило
символический условный характер, по существу не было ложью. Бензелер
и его улики на меня. А между тем слова о мусоре, вымет(аемом) партией,
разве это была неправда? Поясню это простым примером. Нападение
на Лукача (Зиккинген), моя защита — благодаря Юдину — и падение
«мусора». Так вы чего хотели бы, господин Бензелер? М(ожет) б(ыть),
Лукач вообще не существовал бы, если бы не дружеская(?) поддержка,
а вы болтаете о «Bornierthe it»1 по поводу людей, которые головой ру-
чались за вашего кумира и едва ли ему вообще удалось бы продержаться
«на плаву», как говорят моряки, если бы не самоотверженная поддержка
друзей. Перед ними, уже ушедшими от нас, не мешало бы и шляпу снять,
а вы, ничего не зная и ничего серьезного в жизни не испытав, оскорбляете
этих людей.
Лукач и его воображаемая история своей борьбы, и господин Бен-

зелер. Терпения у меня, наконец, не хватает. Вовсе это было не так, что
«победа реализма» сама по себе так подрывала господствующее направ-
ление. Во-первых, сами постановления(?) 1932 года поставили вопрос
так. Во-вторых, «победа реализма», «метод» и «мировоззрение» — это
было общее место. Ср. Розенталь и его брошюры о вульгарной социологии
и о Плеханове.
Победа над вульгарной социологией без Лукача сделалась, а значение
консервативного демократизма не он придумал.
1
Ограниченность, тупоумие (нем.).
Лукач в конце-концов человек двадцатого века. Он работает широкой

кистью, часто двумя красками — черной и белой, хотя и говорит при этом,
что все на свете не так просто. Но даже эта сложность утилизируется(?),
формализируется. Есть другая сторона — и все!
Ad Lukacs. NB! «Тотальность» плохо выражает суть дела. Лучше

русское слово полнота — плерома. Цельность имеет верный(?) оттенок
замкнутости, а действительное содержание «абсолютной идеи» = цель-
ность и полнота, то есть и то, что выходит за пределы всякой цельности.
Ad vocem Лукач. Искусство не более обман, не менее истинно, чем

наука, рассудочный анализ, но не более истинно, чем реальная истина.
(Ср. «Эстетика» Гегеля, (т.) 1, (стр.) 15.).
В этом отношении Л(укач) стоит на той же платформе, что и ходячее
понимание (термин!), считающее содержание художественного произ-
ведения замыслом, субъективной идеей — как в социологической, так
и в «трансцендентальной» форме.
Арнольд Хаузер. У него, так же как у Лукача, социальное есть область

контингенции. «Алогичное», врывающееся в формальную систему (см.
«Человек тридцатых годов» 1).
Пример рококо у Хаузера. Конечно, не просто расслабление формы,
а корень во внешнем, но глубже, настолько глубоко, что внешнее, сочетаясь
с внутренним, становится внутренним (субъективным).
Лукач. «Der Satz: „Kein Objekt ohne Subjekt“ der erkenntnis-theoretisch

eine rein idealistische Bedeutung hat, ist fundamental fur Subjekt — Objekt —
Beziehung in der Aesthetik» (XI, 558) 2
1
Лифшиц Мих. В мире эстетики. М., 1985. С. 224–226.
2
«Положение „Нет объекта без субъекта“, которое имеет в теоретико-познавательном смысле
чисто идеалистическое значение, является фундаментальным для субъект-объектного отношения
в эстетике» (нем.) — Lukacs, G. Gesamtausgabe. Bd. 11. S. 558.
Онтология Георга Лукача 207
— Dumheit? 1 Если объектом является субъект и поскольку он тако-

вым является, естественно, что без него, без этого субъекта нет объекта.
Произведение искусства есть плод субъективной деятельности, явление
духа, а дух — это субъект, так что в этом смысле нет субъекта без субъекта.
Но это тавтология, и это совсем не значит, что когда «Мона Лиза» висит
в темном и безлюдном зале Лувра после закрытия музея, она перестает
быть объектом, произведением искусства. Раз созданное искусством,
субъектом, художником, произведение имеет свое особое бытие, которое
может быть более или менее верно и глубоко понято (или не понято),
но не зависит от мнения публики, напротив, мнение публики формиру-
ется хорошо понятыми художественными произведениями, иначе это
простые суждения толпы.
Из непонимания разницы между субъектом как объектом сознания
и субъектом, наблюдающим и сознающим это сознание через посредство
книг или картин, и возникает дурацкое мнение, согласно кот(орому)
потребитель (есть? — Сост.) главный автор!
Так же точно можно было бы сказать, что нет объекта без субъекта
в нравственности или даже социологии, ведь она изучает отношения меж-
ду субъектами. Но так, пожалуй, дойдем и до того, что стоимость товара
зависит от субъекта — потребителя. Нет, от субъекта — производителя!
Словом, нет субъекта без субъекта. Великое открытие!
Онтология Георга Лукача
[Онтология общественного бытия (по Лукачу)

и критические заметки, отчасти переписанные с двух
экземпляров его машинописного текста]
(с.) 5. Человек отвечающее животное? Скорее спрашивающее. Созна-
ние, подготовленное биологией, становится основой целеполагания.
Целеполагания и нового слоя бытия?
1
Глупость (нем.).
По-моему, сознание может играть эту роль вследствие воздействия

общественных сил. Вопрос в том — в чем они состоят? Не просто мате-
риальные силы, а моральные в объективном смысле (Ленин).
Общественная сила есть «объективный дух», «сила общественных
отношений». «Отношение всех классов общества», объективная сила
имеет материальный полюс и духовный.
а) отн(ошение) к природе, основ(анное) на «хитрости разума», на тру-
де, кот(орый) не просто затрата нервов etc.
б) отн(ошения) между людьми.
(с.) 5. Лукач — верно: при известных условиях сознание перестает

быть простым эпифеноменом.
Но при каких?
И перестает быть простым формально-техническим орудием (что уже
не так ясно понято Г. Лукачем).
Оно не перестает быть эпифеноменом, пока оно стихийно, а стихий-
ным оно остается до тех пор, пока его отношение к миру продолжает
оставаться формальной субъективной активностью. Это — фантазм,
«идеология», а потому и только эпифеномен.
(с.) 6–7. Является ли телеология id est 1 целеполагание prius’ом2? Это

возвращает нас к формально-техническому пониманию сознания. Цели
человека тоже отражения природы. Но отражения ее, выражения ее де-
монизма. Матрица — напряжения, Tension. Тензиональные ситуации.
Тензорные. Человек — тензор.
Аксиома: если такая ситуация есть, то она должна найти себе тен-
зора(? — знак и скобки М. А. Лифшица). Выравнивающего(?). Ausgleich 3.
Человек, вызывая отпор природы, сам становится обратной силой.

Он — новая демоническая сила природы.
1
То есть (лат.).
2
1. предшествующее, первичное, 2. повод, основание (лат.).
3
Уравнивание (нем.).
Онтология Георга Лукача 209
Отсюда его анафория, его подъем со всеми противоречиями. То есть

человек не только страдательная среда «последствий», он также черпает
в этом напряжении свою стихийную активность.
Лукач (с.) 8: природа не знает ни ценности, ни Sollen. Переход от Sosein

к Anderssein1 в неорганической природе не имеет ничего общего с ценнос
тями. Так же в сущности и в природе органической: удачные — неудачные
сочетания.
Не совсем так!! Полное отрицание нормального в природе.
Далее: только труд делает Fuerunssein2 предмета — его общественным
свойством.
— Это так, но не всегда: ядовитый газ, абстрактно говоря, имеет по-
требительную ценность, но это парадокс, а есть разница — преформиро-
вание блага, общество выделяет его.
(с.) 9. Суб(ъективно?) — телеологическая точка зрения человеческого

рода. Но Лукач признает возможность последствий (то есть возможность
«обратной реакции»). С какой же точки зрения? Что именно полезно
человеку? Какая реакция благоприятная? Польза, даже обществен-
ная — не последняя инстанция. А что же полезно обществу? Вот Absolute
Fragestellu ng 3.
Истина. Ее недостает в схеме Г(еорга) Л(укача).
Собственно говоря, родовое начало человечества, общественное — та же
польза (ср. Шефтсбери) и так же подвластна Absolute Fragestellung.
Лукач — родовое начало человека.
(с.) 8. Труд? Да, полезные — эстетические (как и «гносеологические»)

свойства предметов объективны лишь в отношении к человеку, но это так
и в раю, где нет труда, и для животного, которое также не знает труда
sui generis.
1
Инобытие (нем.).
2
Для нас бытие (нем.).
3
Абсолютная постановка вопроса (нем.).
Собаки лечатся травами. Это свойство объективно существует от-

носительно собак. Но в чем же тогда роль труда? Выделение этих свой
ств, объективных явлений в создаваемое нами, вызываемое нами, оно
в хитрости разума — человек ставит между собой и предметом орудие
и добывает то, что ему нужно. Но пусть это будет хоть кисть художника,
он знает, что ему нужно!
Труд как хитрость разума. Откуда же эта сила?
То, что экзистенциализм извлекает из абстрактного марксизма.

У Лукача в конце концов остается (если отбросить «телеологию
природы») только роковое сознание своей свободы, сознания, затерянного
среди ее сил (неразб.) /это еще близко к материализму XVIII века, против
которого он борется/.
Что у Лукача верно: это образование закономерности, причинности

нового типа, телеологически-каузальной. Это и моя мысль — «естественно-
историч(еская) закономерность».
Но как эта свободная природа развивается? Суть дела в этом. Стои-
мость — ценность — полезность и меновая стоимость etc., «блага» вооб-
ще, как и блага теории (истинные блага), в активизации объекта. У Лу-
кача только — в объективизации активности. Кратко, но существенно.
(С.) 13. Здесь у него неплохой оттенок: свобода больше вынуждается,

то есть для того, чтобы а) перейти к осознанной необходимости, необходи-
мо опять-таки ее давление, б) и оно растет, к счастью для нас, независимо
от нас, то есть через иронию вещей. Поэтому парадоксально: чем ближе
к осознанию необходимости, тем больше volens nolens 1, стоического на-
чала. И все же переход к свободе per se 2 важен. Она может быть на более
низком уровне, volens nolens не будет иметь такой всеобщности и проч-
ности, то есть все меньше катастрофического и все больше осознанного
печального опыта.
1
Волей-неволей (лат.).
2
Сам по себе (лат.).
Лукач. Онтология 211
Лукач верно: всеобщность отчуждения в настоящее время свидетель-

ствует о том, (что) уже наступает время для революционизирования
отношения человека к труду.
Нет худа без добра, или точнее — радикальные решения суть плод
напряженных, а не половинчатых положений.
Лукач. Онтология
Критические заметки к «Беседам с Лукачем»

(С.) 9–10. Растворяется ли онтология в социологии? Ответ Лукача:
а) реальность в смысле утилитарности, б) генетика в смысле эволюции.
(С.) 11–12. Дело сводится к существованию объективной реальности.
Нет, здесь вопрос только начинается.
(С.) 9–12. Изв(естное) возвращение к «естественному взгляду»,
к первой интенции — вот что имеет в виду Лукач своим Altagsleben 1.
Но Praxis? Alltagsleben, утилитарное. И я сомневаюсь в том, что нужно
начать с «телеологической установки», teleologische Setzung. А она от-
куда? «Целеполагания».
(С.) 13. Итак, начало это телеология, царство целей и работа, труд как
атом общества. Но человек не знает всех причин и следствий, и потому
выходит ч то-то непредвиденное. Предрассудок «сциентизма», будто
вместе с опытом сокращается область неведомого: она растет.
Я думаю, что она неравномерно сокращается. Я думаю, что начинаться
с цели, значит начинаться с воли. Лукач прав, что из воли растет область
независимого от нас, социально объективного. Но чисто [часто —?] ли
общественное(?) — это независимая сфера? А воля, не есть ли (она) реак-
тивность, то есть демонизм, страсть? Воля уже рефлекс.
(С.) 16. Все рассуждения Лукача сводятся к генетическому отно-
шению бытия = эволюционизму, причем наша вселенная(?), Галилея
1
Повседневная жизнь (нем.).
и Ньютона остается только одной из ступеней. Бесконечность слабо

постигается нами.
Такой историзм исключает онтологию. Онтология (наука об истинном
бытии) была бы, если бы:
а) классический случай был бы всеобщим
б) начала вещей были бы всеобщими формами, возникновение кото-
рых, «прерывистая»(?) эволюция(?) и они откладываются как
годичные кольца.
(С.) 16. Авангард природы. История в ней и вне ее. In sich und
aussersich 1 — и то же в каждый момент. Трансценденция? И да, и нет.
В себя, углубление в себя.
(С.) 17–18. Проблема смысла выпадает. Прекарная рациональность.
Откуда она? Wenn — Dann — Notwendigkeit 2, случай.
В общем его онтология слишком сдвинута к утилитарному, эмпири-
ческому, эволюционистскому. Это скорее история культуры. Моя ближе
к реализму в средневековом смысле.
Лукач настойчиво подчеркивает в онтологии фактицизм. Но как же
тогда придти к истине? Вот вопрос.
(С.) 16. Ступени истории природы. Sind Sprunghaft unterschieden 3(?).
А почему? Потому, что грань теряется в бесконечности. И это означает
вечность этих форм, относительную, конечно. Рождение системы (включая
момент контингентности, историчности). «Так сложилось».
«Так сложившиеся системы». «So — und nicht anders» 4.
Момент скачка — миллионы лет? Да, но не в этом дело. Нахождение
вне — времени. Оно в бесконечности.
«Однажды». К этому: а) параформы, б) оконч(ательное) нахождение.
(С.) 22. Закон ценного и неценного связан будто бы только с человеком
и (в) природе его нет. Ça dépend 5!
1
В себе и вне себя (нем.).
2
Необходимость типа: «если, то…» (нем.).
3
Различия /между ними/ скачкообразны (нем.).
4
Так — и не иначе (нем.).
5
Как сказать, смотря по обстоятельствам (фр.).
Труд с новой точки зрения как активизация объекта, его

всеобщих сил, не только как объективизация человеческой
активности
Труд. Самое существенное в нем то, что он мобилизация моральных,
«вторичных» сил, всеобщих сил природы («хитрость разума»). Всеобщие
силы природы и как они образуются. Это уже последняя кладка в археологии
природы. Дальше — бесконечность, которую мы можем мыслить (гов/
оря/ словами Канта), но не можем знать.
Труд не есть только объективизация человеческой активности. Он
есть прежде всего активизация объекта. Уже потребит(ельские) блага
(вплоть до эстетических) — это активизация того, что есть в природе,
но не имеет еще субъективности.
Лукач
Гегелевская мысль о тождестве добровольного Anerkennung 1 с вы-
нужденным подчинением сама по себе, конечно, недостаточна или лож-
на. Она требует дальнейшего distinguo разных единств. Но, с другой
стороны, она гениальна и является исходным пунктом исторического
материализма. Здесь, кажется, путь, не исследованный Лукачем в его он-
тологии. Он обратил внимание на то, как из добровольности образуется
вынужденность, но еще более существенным является вопрос о том, как
образуется из вынужденности добровольность, где и требуется а) пони-
мание того, как рождается идеальное (свобода) в самой действительности
б) последнее distinguo двух путей образования добровольности, слепые
и относительно сознательные.
К вопросу о том, есть ли выбор в природе

Даже вода, хотя она и не обладает свободой человека, выбирает себе
русло — иногда несколько разных, из которых одно, как наиболее «ис-
тинное», преобладает. Любая запруда, насильственная отрицательность,
1
Признания (нем.).
превращает безликую воду в (…), которая ничем не отличается от ярости

людей, обращенных против Бастилии…
Конечно, у людей — мысль и воля, но мысль разрушает(?) глупость(?)
и государства, когда в обществе появляется та положительная отрицатель-
ность, которая, как сила воды, смывает все преграды, и Гегель понимает это.
Лукач, «Der junge Hegel »1 и вопрос о марксистском

анализе гегелевской философии вообще
Господа западные специалисты по Гегелю часто с таким суеверным
высокомерием рассуждают о марксизме, а между тем:
а) новый взгляд на Гегеля, в котором ценят его понимание живого дви-
жения, диалектики как главного в мире, целиком взято из классиче-
ского марксизма, хотя часто искажается в некую философию жизни
б) взгляд на Гегеля как на мыслителя, чьи общие умозрительные идеи
были результатом переработки величайших фактов его времени —
французской революции и первых движений европейского капита-
лизма, возникший в Советском Союзе, был усвоен Западом через
посредство Лукача.
Будьте благодарны, господа.
Поправки к Лукачу.
Поправки к онтологии Энгельса–Лукача
То, что получается на деле из Zielsetzungen 2 людей, не только неза-
висимая от них объективная реальность, безразличная в смысле истины
и добра. Нет, это обратное их целям, разочарование в их стремлении
к благу, личному или общественному. Следовательно, это зло и ложь все-
мирной истории. Но это всегда наказание за невольную вину людей, их
ограниченность, следовательно, это особая форма осуществления истины
1
Книга: Лукач Г. Der junge Hegel. Berlin, 1954 — опубликована с посвящением: «Михаилу Алексан-
дровичу Лифшицу в знак уважения и дружбы посвящается»; русский перевод: Г. Лукач. Молодой
Гегель и проблемы капиталистического общества. М., 1987.
2
Целеполаганий (нем.).
и добра. Следует изучать ее и следует найти возможность ее обратного

перехода в прямую истину и добро. Сначала через хитрость хитрости(?)
Эстетическое отражение как «отражение отражения». Это, собствен-

но, значит, что эстетическое отражение, как природы, так и в искусстве,
есть момент самосознания, самоотражения, как это особенно ясно в музы-
ке. Отсюда и момент «условности» (= превращение «объективности»
в сознательную условность). Форма камня, отпечатавшегося на песке,
не есть самосознательное отображение.
Поправка к Лукачу: самоотражение, «отражение отражения» есть
вся область самосознания, включая сюда и теоретическую мысль, и нрав-
ственную жизнь. Особенно важно для понимания нравственности как
«отражения».
Лукач подчеркивает практическую сторону отражения сознательного,
или мимезиса. Но здесь есть опасность общего для него перехода в акти-
визм за счет самосознания, первоотражения, которое есть и во втором.
Лукач. Труд может быть ближе к искусству — там, где налицо полу-
художественое мастерство. При рационализации же труд приближается
к науке. Местами только! Что общего с наукой имеет труд у конвейера?
Наоборот, ремесло, особенно полу-художественнос, ближе к науке. Оно
ближе, потому что свободнее. Искусство и наука — родные братья, дети
свободы в противовес необходимому труду. «Трудовая классификация(?)»
Лукача уступает ходячему, хорошо известному у нас в 20‑е годы тождеству
производства и творчества, а это тождество стремится к устранению раз-
ницы между природой и свободой, материальным и духовным.
Трудовая эстетика у Лукача.
Ad Lukacs
«Онтология общественного бытия»
Законы общества
Это до сих пор представляется какой-то туманностью. Что касается
старых обществ, здесь еще можно обойтись энгельсовской равнодействую-
щей, складывающейся в силу местных и эпигенетических условий в опре-
деленные формации. Но относительно по крайней мере принимаемых
за будущее общество, контролируемых коллективным разумом, как бы он
ни являлся, ни образовывался /в смысле различия между volonté générale1,
воплощенной в одном лице, и в более свободной связи с volonté de tous2
(неразб.)/ совершенно неясно, что это за законы, которые существуют
объективно и в то же время складываются под влиянием общественной
воли — иначе их ничем не отличишь от стихийных законов капитализма.
С моей точки зрения, понять это нельзя иначе, как не приспособление
к стихийному ходу вещей и не абстракция целеполагания, вызывающая
обратные силы реальности, а извлечение наиболее всеобщей реакции из дан-
ного комплекса ограниченных возможностей. Это аналогично действиям
науки (как я это объяснил в «Мифологии»3), то есть является вызовом
на себя, но вызовом наиболее разумной энантиодромии, в отличие от сти-
хийной кривой второго порядка.
Следовательно, не так, как в онтологии Лукача, не просто познание
нейтральных законов социального развития, а «абсолютная идея» как
единство теоретической и практической (истины?), истина теоретическая
и общественная. Суть дела, видимо, в конкретном дифференциальном
сечении, то есть в разнице между абстрактным целеполаганием и таким
действием, которое создает разумный эпиморфизм, конкретное нрав-
ственное развитие, мезотивность складывающейся общественности.
Эти замечания прибавляют еще один оттенок к теории различия двух
1
Общая, общественная воля (фр.). Термин Ж.-Ж. Руссо.
2
Воля всех (фр.). См.: Эстетика Дидро и современность. М., 1989. С. 328.
3
См.: Античный мир, мифология, эстетическое воспитание // Лифшиц Мих. Собр. соч. в трех
томах. Т. III. М., 1988.
Георг Лукач. Его эволюция 217
процессов по отношению к прошлому; здесь речь идет уже о будущем

обществе и отчасти о современном социализме.
Критика «онтологии» в духе Лукача

Хитрость разума — обратный результат действий людей. Но не про-
сто независимый от их желаний, а обратный, и чем уже, ограниченнее
«целеполагание», тем обратнее это отношение (всегда ли?); следова-
тельно, мера, mesotes есть даже в этом извлечении обратного. Можно
допустить сознательное извлечение обратного — примеры хитроумной
политики и коварства, демагогии в прежней истории, но и возможность
самоограничения в предвидении худшего. Наконец, будущее сознательное
управление всеобщим интеллектом.
К сомнению.
Может ли быть так, что ограниченное(?), своекорыстное тем не менее
не превращается в обратное?
а) поскольку оно само есть кара,
б) поскольку оно является орудием всеобщего развития, имеет благо-
дать истории (пример зверств эпохи первоначального накопления).
Но это все значит, что равновесие восполняется в более широком
масштабе, но в конце концов по закону круговой поруки все же осу-
ществляется.
Георг Лукач. Его эволюция

Лукач:
1. Работы буржуазного периода (превосходные, хотя и слишком изыс
канно написано)
2. Хуже — промежуточные, ибо марксизм не допускает таких неор-
ганических соединений
3. Третий период — вершина
4. Четвертый период — хуже, спад, хотя и апогей активности.

Лукач. Он возвращается к эпохе своей молодости — активная тран-
сцендентальная субъективность против контингентного объективного
мира, в кот(ором) она встречает только фатальный отклик.
Но к этому прибавлена еще теория отражения, «мимезиса». Субъектив-
ность должна верно отражать контингентный мир, чтобы иметь успех. Это
уроки Москвы. Но получается что-то вроде «инструментализма» Хорк
хаймера и Адорно, только с положительным знаком. Как это ни странно,
человек, которого столько раз обвиняли в гегельянстве, совершенно отходит
от той объективной связи сознания с действительностью, которая является
посредствующим моментом между этими двумя началами, и создает какую-то
эклектическую схему между активист(ским) неомарксизмом и «диаматом».
Лукач, Блох и многие — целая генерация полумарксистов, отличавшаяся

от таких социологов, как Зомбарт и Струве, своей «левизной» и соот-
ветственно идеями романтической критики капитализма под знаком
социологии Зиммеля (и Тенниеса), и развивавшаяся от Канта к историзму
Гегеля юго-западного кантианства. Главная мысль — социальная обусловлен-
ность сознания, причем не в содержании только, но и в форме-структуре
(его —?). Все это было перенесено Лукачем (община Тенниеса, распад,
дуализм, специализм цивилизации, недостаток целостности) на пролета-
риат. Оставалась только одна трудность — если пролетарская идеология
тоже определенная структура, зависящая от структуры материальной,
то как может откровение этой идеологии претендовать на объективную
истину своей картины мира. Вменяемость сознания!
Рудаш 1 прав в этом: у Лукача «пролетарское сознание» конструи-

руется как социол(огический) тип в духе М. Вебера — Зиммеля (и как
«миф», пролетарский миф).
Рефлексивная антитеза (Лукач): целостность = форма и стихийного

мира фактов. В конце концов, у Зиммеля — кризис культуры, стихия
фактов, вышедшая за пределы всякой формы.
1
Вероятно, здесь: Вестник Коммунистической Академии. 1925. Кн. VIII–X.
Лукач. Его «онтология»

Энгельс, свобода: «Каждый шаг вперед по пути культуры был шагом
к свободе» (т. 20, 116).
Если так, то можно ли рассматривать онтологию общественного бытия
просто как необходимость, сложившуюся независимо от воли людей,
стремящихся к свободе для себя?
Одно дело свободная необходимость, другое дело необходимая свобода.
У Лукача (неразб.) свободы — психологически понятно, теоретически слабо.
Если онтология общественного бытия состоит в отрешенной необ-
ходимости, то естественно, что сама свобода приобретает фатальный
оттенок — у ученицы Л(укача) A. Heller.
Ноуменальное значение массы и эмпирическое — толпы. Alltagsleben

etc. Пусть так, но и в жизни есть ноуменальные моменты, и только отражая
их, искусство становится самим собой.
Вот истинный принцип реализма, а не (неразб.) Лукача, начиная с его
Гейдельбергской эстетики и кончая большим сочинением, якобы из наших
бесед выросшим 1.
Труд. Его нужно толковать в духе моей «мифологии». Это — вызов при-
роде, опирающийся на ее низшие силы: орудия, средства труда, на их посред-
ство. Но первоначально его нельзя определить как простое Zielsetzung —
есть переходная(?) сфера между простой реакцией и выделением предмет-
ной деятельности. Реакция, вызывающая предметность, определяющая ее,
человеческий предмет (не просто бытие), и это сначала нуминозный объект
(включая сюда и примеры — объекты его среды обитания).
Поэтому труд не просто воплощение целей, а реакция, превращенная
в воспроизводство жизни, порождающая и самую цель. Это реакция, заходя-
щая слишком далеко, как бы бесцельно и вызывающая тем нуминозность,
1
Имеется в виду: Lukács, Georg. Werke. Bd. 11. Ästhetik. T. 1: Die Eigenart des Ästhetischen. Bielefeld:
Aisthesis-Verlag. 1963. 851 S.; Lukács, Georg. Werke. Bd. 12. Ästhetik. T. 2: Die Eigenart des Ästhetischen.
Bielefeld: Aisthesis-Verlag. 1963. 887 S.; русский перевод: Лукач Д. Своеобразие эстетического. В 4‑х т.
Пер. с нем. М.: Прогресс, 1985–1987 (Для научных библиотек).
автономную деятельность предмета и лишь отсюда — сознательную цель.

Труд и субъект-объект.
Абстрактная целесообраз(ность) труда имеет свою отрицательную
сторону: необходимость известного возвращения к природе, свободной
жизнедеятельности, лишенной постоянного напряжения. Это отчасти
в науке, искусстве.
Лукач: Гегель остался в се-таки позади антич(ных) экономистов и Фурье. —

Так ли? В разделении труда на всеобщий и работу он предваряет Маркса.
Лукач: «Duenger des Widersprüche» als primar ontologisches Problem1

(Ont. I, 7).
— Онтология есть все же наука об истинном бытии, а к истине не мо-
жет относиться только «Duenger des Widersprueche». Это влияние Кро-
нера и Гартмана.
К пониманию онтологии как науки о бытии по ту сторону добра и зла.
Это объединяет Лукача с неокантианством и философией жизни времен
его молодости и, увы, с Плехановым и даже «социологией».
Лукач (Ont. I, 10). В эпоху просвещения стихийно ясна(я —?) онто-

логия Галилея и Ньютона превращается в Wertbegriff 2 (природа). «Die
Tradition dieser Vermischung reicht bis in die spaetantike zurück»3. Поче-
му же Vermischung? Неужели природа не Wertbegriff, а только бездушный
поток фактов?
(S.) 13–14. Преимущество Гегеля в том, что он будто бы устранил двус-
мысленность ontologischen Sein u(nd) sozial-moralischen Sollen 4 в природе,
свойственную Просвещению (остальное у него будто остатки прежнего
взгляда) — Все тот же взгляд на онтологию как нечто обратное Werte 5.
(S.) 8. У Гегеля момент репродуцирования (круга) — это частный момент
в биологии, он не может быть приложен ко всему прошлому /повторение
1
«Навоз противоречий» как первичная онтологическая проблема (нем.).
2
Ценностное понятие (нем.).
3
«Традиция этого смешения простирается вплоть до поздней античности» (нем.).
4
Онтологического бытия и социально-морального долженствования (нем.).
5
Ценностям (нем.).
того же гегелевского противоречия, что и на стр. 6-7/, но едва ли так мож-

но рассматривать вопрос: продукция и репродукция, advancement 1 и круг
по закону тождества lege artis, а не в пользу бессмысл(енного) advancement.
(S.) 8-9. Круг, возвращение в романтич(еской) и ложноклассической
форме рассматривается как нечто иррациональное, противоположность
всякой рациональной онтологии. — Не совсем так, ибо возвращение раци-
онально и, напротив, advancement — иррацион(ален). Все это не точно.
(S.) 6-7. Кажется, уже с самого начала общий недостаток. Гегелю
ставится в заслугу, что он сделал противоречие последним, без разреше-
ния, а в недостаток то, что он хотел доказать присутствие разума в мире.
Таким образом онтология и логика остаются врагами, Гегель их «ком-
бинировал», откуда иллюзия, будто он достиг неслыханного раньше
объединения Ratio и Realität. На самом деле, по Л(укачу), заслуга Гегеля
не в панлогизме, а в том, что он выводил нечто новое mitten in «Duenger»
der Widersprüche 2 (Maркс о Рикардо).
С моей точки зрения, здесь есть сдвиг в сторону «онтологии». В поис-
ках решения противоречий, разума мира Гегель в общем прав. Другое дело,
насколько это ему удавалось. Здесь смешаны два разных вопроса: была ли
гегелев(ская) философия панлогизмом и сумел ли Гегель этот панлогизм
удержать без противоречий, не побеждало ли другое этот панлогизм (см.
Маркс К. «Критика гегелевской философии права»)?
Если панлогизм это вещь двойственная, то есть мир приведен к разуму
слишком поспешно, то и онтология противоречий — нечто двойственное
також. Иррациональный или во всяком случае реалистически-фатальный
момент (как обязательная другая экстрема) не является рац(иональным)
зерном гегелизма, и здесь также необходимо distinguo.
Ad vocem Lukacs (S.) 84 и passim. Конечно, то, что у Гегеля развитие
субъекта происходит двояко: и в нас, и вне нас — можно рассматривать
как идеализм его «Ф(еноменологии) Д(уха)». Но, с другой стороны,
пока марксизм не заменит гегелевского тождества мысли и мыслимо-
го, пробивающихся к полному слиянию, ч ем-то более рациональным,
1
Продвижение, прогресс (англ.).
2
Непосредственно из самого «навоза» противоречий (нем.).
но не нарушающим диалектики субъекта и объекта, включая тождество

их, до тех пор «Ф(еноменология) Д(уха)» будет выше нашего понимания.
(S.) 16. Теодицея Гегеля

1. Люди начали мыслить диалектически задолго до того, как они
поняли, что такое диалектика.
2. Теодицея есть в истории. Завоевание Гегеля в том, что он открыл
не только разочарование (как романтики), но и разочарование
в разочаровании.
3. Недостаток Гегелевской логодицеи по сравнению с действительной
исторической онтодицеей в отсутствии достаточно далеко идущего
distinguo. Great Chain of being 1 от Лактанция до Гегеля(?) — тран-
сцендентное опосредствование, связывающее концы с концами
и насильственно примиряющее дух со Злом. У Лукача Гегель прав
в частностях, ошибается в целом. Это же приблизительно писал
и Плеханов. Но водораздел проходит не по этой линии.
(S.) 16. Я конец истории у Гегеля понимаю иначе.

Действительно, die Vorgeschichte 2 осталась позади, система сложилась,
общество стало равным самому себе. Но «вакхический хоровод» останется
всегда уникально-интересным собранием форм, жанров etc.
Здесь есть цезура, и Гегель отчасти был прав, полагая, что история
закончилась. Он был неправ лишь в том, что слишком рано поставил
точку, но ведь и Маркс немного поспешил со своей Vorgeschichte. Факт
тот, однако, что общество либо погибнет, либо станет равно себе, своему
понятию. В этом прав Гегель.
Впрочем, на стр. 17 Лукач не совсем вразумительно говорит о том, что
логически Гегель не совсем поставил точку, а допускает движение в одной
плоскости. (Hartmann?)
Старик здесь чуял ч то-то. Далее на стр. 17-18 он в общем плетет нечто
ученое, но бедное смыслом. Суть очевидно в полемике с хайдеггеровским
1
Великая цепь бытия (англ.). См. историю этого понятия в книге: Лавджой А. Великая цепь бытия.
М., 2001.
2
Предыстория (нем.).
и бергсоновским временем (19) и защите более объективного понимания

«современности», что, впрочем, к основному вопросу о конце истории
отношения не имеет. Далее верное об отн(ошении) Гегеля к англ(ийским)
экономистам etc.
(S.) 22. Рассматривает отделение всеобщего, государства у Гегеля как

следствие отсталости.
Между тем это отделение практически лежало в основании франц(уз-
ской) революции, Наполеонады и в силу исторической инерции перешло
в эпоху Священного Союза. Это неизбежное возвышение публичной
власти, в чем Гегель, хотя и не сознавая этого, приближался к Марксу
и Ленину, кот(орые) позднее осознали этот объективный идеализм го-
суд(арственной) власти. Отсюда и парадокс николаевщины, но отсюда
и Риего, и декабристы.
Несмотря на слишком частое употребление слова «онтологический»,

Л(укач) понимает под этим термином не учение об истинном бытии,
а понятие о материальной реальности, стоящей вне всего человеческого.
Может быть, «онтическое» Хайдеггера? Человеческое — общественное —
трудовое — субъективное в отличие от этого объективного мира. Другой
мир — мир целей и ценностей.
Оговорка, разумеется, есть.
Лукач в трактовке Гегеля все время старается исключить нечто гу-

манное и антропоморфное из его общей системы, высоко оценивая его
«онтологию» в смысле безразличия к субъекту, к его «ценностям», кроме
субъекта познания внешнего объекта. Основная тема Гегеля остается
не переведенной на язык материализма. Сохраняется оттенок неокан-
тианской раздвоенности, присущей Л(укачу) с молодых лет.
К онтологии. Разум и добро в истории. Против

онтологии в Лукачевском смысле
Гибрис и кара
Тип чисто экономического господства буржуазии вступил в полосу
кризиса. Выход найден в разного рода кейнсианских вливаниях и раз-
дувании надстройки, включая военщину. Но это «регулирование» по-
рождает новый вид загнивания, паразитизма, ибо без оного общество
частной собственности может развиваться только стихийно. Во-вторых,
все это ведет к неизбежной инфляции, росту монопольных цен, валютным
потрясениям, подрыву покупательной способности и, следовательно,
к углублению кризиса путем его отсрочки. Кара неизбежна.
Другой пример кары. Создание огромной идеологической машины
и вовлечение в нее массы исполнителей манипуляционной работы ведет
к обратному: на почве взвинченной публичности возникает идеологиче-
ский раскол в самой буржуазной интеллигенции — такие явления, как
студенческие движения в национальных масштабах.
Цель, установка в экзистенциализме, деформирующая объект, и цель,

перерастающая в объективность, как патология, слепое действие (= онто
логия) у Лукача — по существу нечто близкое, хотя, разумеется, и с раз-
личным оттенком.
Нельзя рассматривать объективность общественных отношений только
под углом зрения фатального овеществления. Общественные отношения
объективны и в смысле заключенной в них развивающейся исторической
нормы. Это не только социальная патология или вообще сила по ту сто-
рону добра и зла.
Суть дела в том, что растет объективная общественность, а фатальная
необходимость не является просто запредельной, индифферентной(?)
к добру и злу. Нравственно-историческая закономерность обществен-
ного бытия — вот онтология марксизма. Нельзя быть свободным наро-
К онтологии. Разум и добро в истории. Против онтологии в Лукачевском смысле 225
дом, угнетая других, история наказывает за hybris 1 самомнения, произ-

вольного вторжения и благословляет более разумное поведение даже
в прошедшие стихийные времена. Последнее особенно характерно(?)
для сравнения с взглядом Лукача. Не просто равнодействующая воль,
а ясно выраженная кара за произвол и «волюнтаризм» (ср. Маркс о книге
Фраазе и тому подобное).
Heidegger. Sein und Zeit. Tübingen. 1970. S. 12. Человек сам является
предметом его спрашивания.
N. Hartmann — (…), «вопрос» — важная логич(еская) форма, которой
нет в формальной логике.
Ответ на это, видимо, у Лукача: «человек — отвечающее существо».
Здесь я, пожалуй, ближе к экзистенциалистам и онтологам. У Л(укача)
своего рода остаток трансцендентального, целеполагающего существа.
Для меня весь смысл на стороне бытия.
Я немного от Лукача отличаюсь и в его совершенно верном понятии

независимо от человеческой воли складывающегося равнодействия воль.
Этого мало — иначе история приобретает контингентный характер, а че-
ловеческие действия — оттенок экзистенциалистской роковой свободы.
Правда, существует мысль о возможности понять предстоящие необходи-
мые факты, но … как понять их? Только если речь идет не о хаотическом
отборе форм, а об историческом порядке родов и видов.
Это же расхождение у нас в области проблемы «разумности» мира
и начала истории как «целеполагания».
Историзация аристотелевского древа родов и видов, процесс конкрети-
зации, при котором стихийный отбор совершается уже à pipes figées 2 —
нарастание конкретности в истории. Пример: Марксова постановка
вопроса о неизбежности капитализма. Неизбежен ли он? См. Наброски
письма 1881 года. «Если…», то есть обусловленность формирования из-
вестного вида, развитие западных стран. То есть против закономерности,
1
Заносчивость, дерзость (греч.).
2
Строго направленно (фр.), букв.: мечеными костями (фр.). Ср. на с. 556–557 о «бросках костей».
понимаемой как хаотический отбор, когда закономерные формы рассма-

триваются просто как контингентные, хотя и обязательные, слишком
всеобщие, «стадиальные». См. мою рецензию на книгу А. А. Лебедева1.
Heidegger: метафизика нового времени

Adorno: вечное возрождение объективности, мешающее субъекту
быть самим собой. Ср. Negative Dialektik (Frankfurt am M.), 1966, (S.) 141.
Но, увы, и Лукач в Онтологии: объективное общественное бытие есть
отчуждение субъективной целенаправленной воли.
Это не так — целенаправленная воля уже сама по себе есть реакция
на опред(еленную) объектив(ную) ситуацию (природы и общества). Да, она
определена, она зависит от бытия … Но где же свобода, разум, деятельность?
Ведь все это есть, хотя и очень стеснено. Да, вот задача, которую «дядя
Юра»2 не мог решить.
Лукач: субъект(ивное) Zielsetzung. Взаимодействие и Verdinglichung3.

Объективность общественного есть отчуждение. Нет, объективность
общественного есть нечто обратное Verdinglichung. Как оно рождается —
другой вопрос. Но если рождается, то состоит в том, что образуется некон-
тролируемая субъектом сила (правда, Энгельса можно так истолковать).
Тогда в pendant4 к этой силе, силе необходимости остается verdammte
Freiheit5. Нет, нужно вывести именно свободу из необходимости.
1
Вероятно: Действительный член Академии художеств СССР, доктор философских наук М. А. Лиф-
шиц. 7.2.83. Отзыв о рукописи А. А. Лебедева «Служенье муз… (к истории становления русской ма-
териалистической эстетики. Чернышевский — Плеханов — Луначарский)» // Архив М. А. Лифши-
ца. Папка № 516. Позднее вышла книга: Лебедев А. А. Красота и ярость мира. Очерки становления
русской материалистической эстетики (Чернышевский — Плеханов — Луначарский). М., 1989.
2
Имеется в виду Георг Лукач.
3
Опредмечивание, овеществление (нем.).
4
В соответствие, в дополнение (фр.).
5
Проклятая свобода (нем.).
К онтологии. Разум и добро в истории. Против онтологии в Лукачевском смысле 227
Онтологический статус общественного бытия. Природа

и общественные отношения
Общественное развитие позволяет природе сказать свое слово, хотя
это слово может быть ужасным, уродливым и даже роковым, но это слово
природы, даже в личности и ее роли в истории, в нравственных чертах,
господс(твующих) в данное время, не говоря о производстве.
Лукач, «Онтология общественного бытия». Верно. Но только одна

сторона! Есть еще:
а) сторона природы, два полюса в статусе общественных явлений:
материальный и формальный. Там, где фатально складывается об-
щественная равнодействующая, она приобретает естественно-
исторический характер и ведет к подчинению вещест(венному) миру.
Там, где свободно развивается общественная форма, она освобож-
дает истинное природное начало;
б) поскольку существуют два полюса общественного бытия, то есть
и mesotes, истина общественного бытия. В слепом действии сил есть
и свой разум, свое обратное действие его, кара, ирония, а следова-
тельно и ирония иронии, смысл общественного бытия, а не просто
фатальная свобода целеполагания и мертвый Закон.
Лукач: вслед за Энгельсом — из множества разрозненных эгоистиче-

ских сил получается объективно всеобщее (хитрость духа). Но и наоборот:
из абстракции всеобщего получается дьявольская анархия и тоже роковая
сила. Но эта сила уже явно сила зла, хотя она может обернуться и добром.
Но здесь ясно, что речь идет не об индифференциально всеобщем,
но о крайности всеобщего и единичного; значит, есть мера, истина и суть
в противоречивом развитии месотес — «общественности» (в отличие
от онтологии общественного бытия в лукачевском его понимании).
Вопрос о моем расхождении с Лукачем
Его Zielsetzung как исходный пункт есть род утилитаризованного преоб-

ражения интенции, «установки» Гуссерля. Но Zielsetzung как всякое апри-
орное — хотя оно и превращается у Лукача в нечто зависимое от фатального
равнодействия сил — само рождается из оппозиции, из отталкивания
от гносеологической ниши, иначе здесь никакой активности сознания нет или
эта активность должна рассматриваться как доминирующее субъективное
начало, чего Лукач явно и естественно не хочет. Наконец, дуализм двух
начал — экзистенциалистской свободы и фатальной объективности —
это позиция его учеников из некогда бывшей «будапештской группы».
Вопрос сводится к диалектике intellectus ipse 1, к дивергенции двух
путей отталкивания от гносеологической ниши. Подлинное отталкива-
ние, активное сознание как примыкание к отталкивающейся силе самой
реальности, которая обладает притягательной силой.
Пожалуй, большинство в настоящее время будет за лукачевское ре-

шение вопроса, я не ищу успеха потому, что давно Ich hab mein Sach auf
Nichts gestellt2.
Лукач. Эстетика
Недостаток Лукача — демифологизация, дезантропоморфизация.
Но эта демифологизация = развитию поэтического чувства, антропо
морфизма поэзии.
И в ту, и в другую сторону.
Дух, одухотворение, дух природы и общества, а не фатальная объек-
тивность(?) и Zielsetzung.
Отличие от «демифологизации» Лукача. Собственно «дезантро-
поморфизация» — схема, согласно которой происходит та же утрата
Gemeinschaft, Totalität 3 и ауры.
1
Разум как таковой (лат.).
2
Я поставил все, что имею, на ничто (нем.). Строка из стихотворения Гёте «Vanitas! Vanitatum
vanitas». См. об этом: Лифшиц Мих. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1986. С. 178–179.
3
Общность, целостность (нем.).
Вопрос о моем расхождении с Лукачем 229
А обратное движение? С точки зрения диалектики Лукач остается

здесь в рамках (шеллингианской —?) типологии начала XX века.
Обращение к магической гипотезе у Лукача не есть ли то же самое

непонимание роли истины, котор(ая) сказывается уже в первобытном
искусстве?
(Теория романа etc.)

Схема молодого Лукача: жизнь = хаос, форма лишь придает Bestehen1.
Не повторяется ли то же самое в «Aesthetik» 60‑х годов2? Подлинная
действительность в формах искусства.
Да, но лишь там, где оно отражает подлинную действительность в жиз-
ни. Источник подлинности — бытие, Wahrheit 3. И не Totalität в смысле
«целостности», а в смысле полноты, плеромы.
В «Теории романа» больше Тенниеса, чем Гегеля. Элегия по ушедшей
целостности.
Лукач в «Эстетике» повторяет Гегеля: искусство ближе к действитель-

ности, чем обыденная жизнь. Ça dépend! См. мое возражение в письме4.
1
Существование, стойкость (нем.).
2
Вероятно, речь идёт об издании: Lukács, Georg. Werke. Bd. 11. Ästhetik. T. 1: Die Eigenart des
Ästhetischen. Bielefeld: Aisthesis-Verlag. 1963. 851 S.; Lukács, Georg. Werke. Bd. 12. Ästhetik. T. 2: Die
Eigenart des Ästhetischen. Bielefeld: Aisthesis-Verlag. 1963. 887 S.; русский перевод: Лукач Д. Свое
образие эстетического. Т. 1-4. М., 1985–1987. См. также с. 219 наст. изд.
3
Истина (нем.).
4
Речь идет о письме Лифшица к Лукачу от 14.Х.1964 г., где по этому поводу говорится следующее:
«Мне кажется, понятие обыденной жизни содержит в себе нечто двойственное. Или оно идентично
с исторической действительностью (трудом, государством и т. д.), или рассматривается как обзор
жизни случайной личности (как у Фрейда или экзистенциалистов), т. е. как обывательщина. В этом
втором смысле обыденная жизнь есть действительно что-то нестабильное и прекарное, но в этом
смысле она не представляет собой „плодотворной середины“ (S. 34) между наукой и искусством,
но скорее есть остаток посредственности всех эпох, откуда может возникнуть только дурная ме-
тафизика, псевдорациональный и эмпирический метод „здравого смысла“. Вы говорите большей
частью о труде и производстве, т. е. об историческом бытии. Но в этом случае мне непонятно, почему
реальная объективация в материальной практике стоит на том же самом или даже более низком
уровне, чем объективация в искусстве и науке. Мы [с Вами] знаем очень хорошо, что с каждым
кризисом стабильности в хозяйстве стабильность искусства нарушается. Духовное производство
заключает в себе нечто стабильное, а материальное нечто преходящее? — Нет, это не может быть
Вашей позицией. Искусство вечно, абсолютно и т.д. — все, что по этому поводу только можно сказать.
Лукач: «не фотографическое отражение». Что же является деклина-

тором? Если сама реальность — это повторение того же вопроса. Объ-
ясните, как фотографическое становится не-фотографическим, похожее
непохожим?
Если деклинатор есть наше сознание — это означает признание второй
субстанции или по крайней мере трансцендентальной субъективности
сознания. (…).
Допустим, что та действительность, которая перед нами, изменяется
(искажается) той, которая за нами (амфиболия). Тут все же загадка: как
сочетается верное отражение с искривленным? Верное — значит все же
«фотографическое»? Деклинатор может способствовать фотографизму
или мешать ему. Скорее мешать, а если способствовать, то либо растет
фотографическая близость, либо уклонение от нее происходит не от са-
мого отражения, а присуще объекту.
Лукач: призрачность действительности и действительность искусства.

Но у Гегеля речь идет о выражении в искусстве объективно существу-
ющей духовной субстанции, а у Лукача этого не может быть, но не может
быть и перевода на язык материализма. Остается выражение субъек-
тивного человеческого духа в искусстве, кот(орый) реальнее, чем сама
реальность. Нет, так не пойдет!
Обыденное сознание и художество. Да, но обыденное дает образы,

по отношению к которым образы художника вторичны. Этого Лукач
не учитывает? См. мою полемику с М. Каганом 1.
«Непосредственное созерцание» и «представление» — основа
всей духовной жизни. Конечно, искусство «выше» их, выше эмпирии,
но не надо забывать гетевской «высшей эмпирии», которая выше высшего.
Очень хорошо, но объекты искусства совершенно иной, идеальной [ideal] природы по сравнению
с трудом и его продуктами, стало быть это сравнение справедливо лишь в известных границах»
(перевод с нем. — Сост.) — Архив РАН, архив Мих. Лифшица, папка № 227. Опубликовано: Мих.
Лифшиц и Д. Лукач. Переписка. 1931–1970. М., 2011. С. 91–92.
1
Лифшиц Мих. Бессистемный подход // Лифшиц Мих. В мире эстетики. М., 1985. С. 97–188.
К понятию «эстетического» 231
К понятию «эстетического»
«Своеобразие эстетического» 1
Странно! Политическая экономия, согласно этой схеме, имеет своим
предметом не материальные производственные отношения, а «экономи-
ческое», этика — не нравственность, а «этическое» и так далее.
В сущности говоря, это переименование (вместо того, чтобы говорить
о своеобразии прекрасного) означает желание нейтрализовать действи-
тельность по отношению к антитезе прекрасного и безобразного (откуда
и светотень между ними или вокруг них — высокое /возвышенное/ и низ-
кое, трагическое и комическое), как это и соответствует эпохе чрезмерной
«дезантропоморфизации», отчуждения объективного мира и лишения
его субъективных предикатов, «ницшеанизирования» его, если угодно.
Эта тенденция к исключению прекрасного, кот(орое) заключает в себе
и свою противоположность, связана была, конечно, с кризисом классиче-
ского идеала в искусстве — позитивизацией и модернизацией культуры.
«Эстетическое». Типичное средневековое ens2. Почему не «мораль-

ное» вместо добра и зла? Суть — под этой формой(?) отвечать на вопрос
о безобразном. Но разве это ответ? Это нейтрализм, (неразб.) между
истиной и заблуждением.
А на самом деле — диалектика. Не всякое безобразное = эстетическое.
Хотя всякое прекрасное = эстетическое.
Лукач — возвращение к рефлексивной парной типологии начала века.

Мифологизация и антропоморфизация, демифологизация = дезантро-
поморфизация. Старая схема, в том числе и тенниесовская (обществен-
ность и общество). Но не Гегель: конечно, мифология условие греческого
искусства, но это уже мифология художественная.
Аналогия: (неразб.), романтизм etc. Но не Гегель! Не середина. Нет
противоположного движения. Поэтому грех «типологий»!
1
При жизни Лифшица, в 1981–1982 гг., вышло отдельное издание «Своеобразия эстетического»
Лукача, однако замечания Лифшица относятся, вероятно, к изданию 1963 г. (см. примеч. 2 на с. 229),
тогда же подаренному ему автором.
2
Сущность (лат.).
Но это все же лучше, чем схема à la Benjamin: (акцент на современность,

аура в прошлом).
Но у Лукача именно так, особенно в первой главе, а вторая носит
очень странный характер какой-то оговорки к первой, и вся Эстетика
его — большая оговорка.
Aesthetik, I, гл. 8 1. Аристократ и санкюлот имеют общее в условиях

общественной жизни etc. Абстрактно! Проблема общего стиля, всеобщ-
ность как развитие противоположностей, а не средне-эклектической
«взаимосвязи».
Ibid., I, гл. 8. Начало. Опять к акой-то вывих — непрерывность и то-

чечностъ. Нет распада единого, развивающегося искусства на формы
и жанры. Они образ(уются), так сказать, на местах (влияние Хаузера
в его полемике против Вельфлина?).
При такой постановке вопроса игнорируется неразложимая общность
начала и развитие искусства фактически контингентно.
Конечно, нельзя преувеличивать готовую общность начала, всеобщее,
целое = результат. Но его не было бы, если бы с самого начала не было
реальной протоплазмы всеобщего, заключающей в себе ideel многое. На-
чало в результате, но должна быть первая цезура, грань. Где-то у меня это
было подробно записано.
Как это ни странно, Лукач в своей эстетике поддерживает односторон-

нюю (контингентную) версию науки, и потому искусству остается что-то
вроде «ценностей» баденской школы. Ср. с его онтологией, понятие
общественного бытия.
Ibid., ингеренция2 место причинной зависимости, то есть бытие в родах

и вещах [видах?]. По Лукачу, характерно для первобытного сознания
(«сопричастность»), у Гегеля еще сильно в пропедевтике, слабее в логике.
1
В русском переводе: Лукач Д. Своеобразие эстетического. Т. 2. М., 1986.
2
Там же. С. 255 и далее.
К понятию «эстетического» 233
Мысль та, что эстетическому миру свойственна ингеренция в отличие

от дезантропоморфной науки. Мне кажется, что схема не верна. Ингерен-
ция не ложь и для науки, а важный элемент диалектики (иначе все кон-
тингентно). Ингеренция, конечно, ближе к фабульной стороне мира, но ей
соответствует конкретное понятие науки (…). Преодолевает наука вместе
с искусством антропоморфную и неантропоморфную ложь религии (…).
Ibid., «гомогенный посредник» — так определяется необходимость

определенной среды отражения. Сквозь определенную среду. Действи-
тельно, сокращение в объеме, ограничение числа воспринимаемых сто-
рон предмета, установка на определенный орган чувств, а в этих рамках
дальнейшая ограничительная тактика как унификация многообразного,
включая сюда и ритм, и симметрию, и композицию в общем, «сетку»,
растр — способ культивирования своей ограниченности как путь к бес-
конечному. Ограниченность, ставшая эквивалентом.
Лукач. Ibid., Предисловие и глава 1.

Повседневная жизнь, непосредственность (contra Heidegger).
(…). Повседневная жизнь = быт (местами признается, что она есть
и в науке, и в искусстве).
Куда же девалось бытие? Историческое бытие. Оно в своем объектив-
ном существе — основа. Труд будто относится к «повседневной жизни».
У Хайдеггера лучше: у него все с точки зрения философии быта. Быт —
то, как отражается историческое бытие в жизни отдельных людей. Это,
конечно, тоже существенно. Историческое бытие входит в быт людей.
Но все же материальный труд и производственные отношения, полит(и-
ческая) и гражд(анская) ситуация — вот предмет отражения, а через них
и объективный мир природы.
(…). По-моему, Лукач смешивает повседневность как предмет изобра-
жения в искусстве с повседневностью как источником особого способа
отражения (что само по себе выдумка).
Это не особый способ отражения, а ступень в таком развитии, которое
может иметь и научно-техническое, и философское продолжение.
Лукач: антропоморфизация — дезантропоморфизация
Дезантропоморфизация, развитие науки в Греции. Но ведь Греция это

и самое яркое явление антропоморфизма! Как будто этот антропоморфизм
не был более ранней ступенью той же «научной» мысли.
Схема Лукача: дезантропоморфизация = прогресс отражения, науки.
Однако предшествующая этому антропоморфизация была продуктом
той же мысли на предшествующем этапе. Нельзя превращать в нечто
вечное конфликт досократиков с искусством и религией 1.
Тем более, что дальнейшее развитие той же дезантропоморфизации
привело к идеальному, и боги Эпикура стали оплотом стихийного мате-
риализма Греции. Отвлеченное мышление против антропоморфизма —
Платон, Плотин, стоики, Эпиктет. В средние века то же самое: антро-
поморфизм религиозной живописи против отвлеченного религиозного
мышления. Натурфилософия XVI века с ее антропоморфизмом. Антро-
поморфизм механики XV века (неразб.) с религиозной метафизикой.
Aber das ist nicht so einfach2! Антропоморфизм может быть поэтической
условностью, а дезантропоморфизм — мрачным физическим идеализ-
мом. Не слишком ли далеко заходят в этом направлении, когда изгоняют
из природы все, что связывает ее с человеческим сердцем, и оставляют
только угрозу абсолютного беспорядка(?), путь от менее вероятного
к более вероятному 3? Что касается лукачевской теории, производящей
отвлеченность греческой философии из презрения к физическому труду,
то (неразб.) … презрения к сельскохозяйственному труду не было, было
презрение к бизнесу и (неразб.).
Все оттого, что нет понятия единой истины, в том числе и в искусстве.
1
М. А. Лифшиц критикует идеи Лукача, изложенные в его работе «Своеобразие эстетического» —
см. русский перевод, т. 2. С. 117 и далее.
2
Но это не так просто! (нем.).
3
Верно ли вообще отождествление борьбы материализма и идеализма с борьбой антропоморфиче-
ской и дезантропоморфической тенденций? Есть ч то-то верное и в антропоморфизме. Когда Герцен
говорит: человеческий разум не гость в этом мире, он отдает дань антропоморфизму, и слава богу.
(Примеч. Мих. Лифшица. — Сост.)
Лукач: антропоморфизация — дезантропоморфизация 235
Дурная антропоморфизация растет (она растет вместе с инструмен-

тализмом сознания), то есть дезантропоморфизация переходит в антро-
поморфизацию. Растет род прагматизма, Zuhandensein1. Антропомор-
физация — громадный прогресс сознания, отражения действительности.
Человеческое и природное сходятся, потом они снова распадаются, и это
вовсе не хорошо, ибо: а) крайности тождественны, б) мертвый объектив-
ный мир не есть то, что он есть на самом деле.
Дезантропоморфизация происходит. Но она не более является до-
казательством прогресса, чем усы, которые растут у мужчины, являются
только вторичным половым признаком и часто встречаются и у женщин.
Объективная истина устраняет антропоморфизм, но устранение антро-
поморфизма не является признаком объективной истины.
Слишком уж требует (Лукач. — Сост.) освобождения от непосред-

ственной человеческой чувственности (и подхалимничает перед матема-
тизацией современной науки, а как же мысль, философия, общественная
наука?). Антитеза к повседневному мышлению (а это и труд). Ссылка на Га-
лилея. А ведь еще недавно Леонардо называл живопись наукой. Похоже
на то, что Лукач хочет восстановить позицию рационализма XVII века.
Дезантропоморфизация приобретает какой-то мистический характер.

Какого прогресса? Эпоха дезантропоморфизации есть также эпоха превра-
щения народных масс в исторический субъект, следовательно, очеловечи-
вания в хорошем смысле слова. Вообще обе лукачевские противоположные
силы можно рассматривать и в их положительном, и в отрицательном
значении. Истина есть лишь истинное (…), месотес.
(Лукач). Приобщение отдельного индивида к «родовой сущности

человека».
1
Подручность (нем.) — термин Хайдеггера. Вероятно, Лифшиц здесь хочет сказать, что есть и дурная
антропоморфизация в современном обществе и философии Хайдеггера, которая перерастает в род
прагматизма: подручность как прирученность, приспособляемость, то есть поведение в соответствии
с принципом «Чего изволите?».
— Я бы сказал: сплочения общественного сплочения людей.

Это возможно, когда человек стремится к объективности.
Почему?
Человек отдает себя действительности и (предоставляет —?) ее ис-
кусству, создает эстетический идеал. Объективирование — «инобытие
субъекта» и возвращение к «самости».
Я и Лукач (по содержанию)

Я спрашиваю: не сводится ли мое отличие от Лукача к тому, что для
меня всегда существовали субъективные свойства объективного мира 1, их
та или иная объективно-реальная отражаемость, весь мир объективной
апперцепции, общественных свойств и ценностей, как и анти-ценностей.
У Лукача же в основе трансцендентальная субъективность с ее целями2,
которая, правда, объективируется, может и отчуждаться и в такой фор-
ме быть фатальной и бессмысленной, лишенной добра и зла, тогда как
добро проистекает из возвращения трансцендентальной субъективности
к себе — в будущем коммунистическом обществе. У меня же это объек-
тивно — субъективный предел, в котором и мир природы возвращается
к себе, лишается своих нуминозных общественных(?) свойств и в то же
время проявляет свои высшие и, если угодно, человеческие возможности.
Красота природы, верно раскрываемая(?) и понимаемая человеком ради
нее самой, без ложной фантастики и деформации. Объективный идеал.
Отсюда у меня уже в начале 30‑х годов ясно обозначенная теория
объективного духа в форме, например, атомистической(?) структуры
общества и сознания, распада на (неразб.), на частное и общее. Обще-
ственный смысл для времени возникновения этого взгляда. Ибо речь шла
о раздвоенности человека на публичного и частного, причем последний
был в полном загоне. Это буржуазная сторона нашей, не исчерпавшей
ее, истории.
1
Например, уже в докладе 1926 года я ставил вопрос, как может и может ли выразить себя в данной
ситуации эстетически сама действительность. (Примеч. Мих. Лифшица. — Сост.)
2
Нечто похожее на крочеанский историцизм, выразительность субъекта во вне, чему закономерно
соответствуют формы. (Примеч. Мих. Лифшица. — Сост.)
Легенда о Лукаче 237
Недостаток Лукача состоит, мне кажется, в том, что он повторяет отно-

сительно общественной природы ту ошибку, которую он сделал к огда-то
по отношению к природе в собственном смысле. Эта вторая природа
у него лишена природности в первом смысле слова. Это немного напо-
минает австромарксизм и особенно Рубина(?) в политической экономии.
Легенда о Лукаче
Один из моих главных вкладов в Лукача — Ungleichmaessigkeit der
Entwicklung1. Хотя у меня это взято шире, у него повторяется до однообразия.
Тождество тождества и нетождества как абсолютное.
Предмет самое главное. Человек может внести свой вклад, только если
он имеет возможность опереться на особый предмет. У меня такие возмож-
ности были ограничены, и единственное, чем я мог проявить себя, сказать
свое слово — это было открытие эстетики Маркса. Согласен, что это не столь
существенно, хотя к этому предмету не сводится приложенный к нему
метод анализа. Но зачем же отнимать у меня мой малый предмет? Пусть
хоть он останется за мною, как молитвенный коврик за бедным дервишем.
В нашей встрече с Лукачем тоже было что-то демоническое.
Сражаться за то, кто был главный ересиарх — я или Лукач — не буду.

Хотя это по нынешним временам лестно! Были и есть разные точки зре-
ния. По-видимому во всех случаях — практические соображения.
23.IV.1969 (года)
Если взять у Плеханова термин «социальный эквивалент» и переме-
нить его содержание или взять какой-нибудь другой термин, «объектив-
ное содержание», например, то по этой системе рассуждений, которая
1
Неравномерность развития (нем.).
указывает каждой мысли ее шанс, ее реализацию (не только происхож-

дение, но и влияние, которое также объективно и не вполне совпадает
с формальной логикой, верностью и убедительностью) — шанс Лукача
в том, что он после войны имел возможность оценить такие большие
содержания, как опыт реального развития европейской идеологии и ее ката-
строфу. Но для того, чтобы это сделать, у него должна была быть система
координат. Она включала и переход от марксизма абстрактного к марк-
сизму конкретному как один из моментов вышеупомянутого кризиса.
Мой шанс — в преодолении отталкивания от абстрактного марксизма.
Второе возвращение к марксизму от абстрактного отрицания абстракт-
ного марксизма, нынешнего кризиса марксизма.
Он есть продолжение той же абстракции, это кризис недостатка теории
во всем мире, опыт мнимо-прогрессивного развития европейской идеологии.
Лукач имел обыкновение выстреливать весь свой боезапас, а я, напро-

тив, экономил его, хранил для красного дня.
Я был вдвое почти моложе Лукача, но по внутреннему ощущению я был

старше его, и в течение десяти лет его пребывания в Москве нянчился
с ним, как с дорогим ребенком.
Пример объективного сознания — моя (из Маркса извлеченная) тео-

рия всеобщего и частного. Доказательством же независимости от Лукача,
у которого Citoyen 1 часто упоминается под влиянием этой теории, яв-
ляется то, что она изложена и у моего ученика Гриба, и у меня в статье
о Винкельмане.
Важность этой структур(ной —?) формы буржуазного сознания, расхож-
дения всеобщего и особенного, кот(орое) становится классовым сознанием
буржуазии, но лишь в той или иной версии слияния и расхождения этого
объективного содержания, решаемого(?) социалистической революцией.
Этот же пример дуализма буржуазного общественного сознания пе-
реходит в раздел рефлективных антитез.
1
Гражданин (фр.).
Я учился у всех, в том числе и у Лукача — я много интересного узнал

от него о внутренней жизни немецкой интеллигенции предвоенных лет
и много подробностей о коммунистическом движении двадцатых годов.
Но ни в каких моих главных идеях я не нахожу ни малейшего влияния
Лукача. Напротив, он последовал за мной по крайней мере в двух главных
пунктах его эстетики, как и в особом интересе к вопросам искусства вообще,
который снова проснулся у него в моем обществе и в обществе моих друзей
после 1930 года. Эти два пункта: а) противоречия капитализма и судьбы ис-
кусства, б) идея реализма в широком смысле слова, или истины в искусстве.
Меня не интересует, будет ли наше московское направление 30‑х годов

названо «лукачизмом», как говорили мои противники после войны,
желая воспользоваться сложностями биографии Лукача для того, чтобы
бросить тень на это направление, или «лифшицианством», как говорили
сикофанты 30‑х годов. И это, конечно, не вопрос самолюбия, а вопрос
действительного содержания.
Допустим, что Лукач — Сирано де Бержерак, знаменитый своими

поединками, а я — фехтмейстер, научивший его некоторым приемам
владения шпагой. Фехтмейстер всегда остается в тени, он не может претен-
довать на лавры своего воспитанника, но он может сказать, что последний
не вполне усвоил его уроки.
Обывательское воображение — моя относительная молодость и его

литературная продуктивность, не связанная, как у меня, ни более стро-
гими обстоятельствами жизни, ни особенностями моего отношения
к литературному изложению(?) мысли.
И Лукач примкнул к нам как представитель западной мысли и немецкой

культуры, пришедшей к кризису и некоторому русско-немецкому принципу(?).
Можно сказать, что я испортил Лукача, но что его отказ от идей «Исто-
рии и классового сознания» etc. был связан с нашим знакомством, что
в 30‑х годах возник другой Лукач — этого отрицать невозможно.
Раздельность двух миров, конечно, внесла свои отрицательные черты

в идеологию 30‑х годов, но скорее в том смысле, что западному миру
не хватало знания и особенно понимания того, что совершалось у нас.
Одно из доказательств — необычайный успех и влияние Г. Лукача в пя-
тидесятых — шестидесятых годах, который все же познакомил Запад
с некоторыми из наших московских идей, и даже обращение к его ранним,
(…) произведениям, /таким/ как «История и классовое сознание», было
косвенным отражением, рефлексом его обретенной у нас в Москве более
зрелой позиции. Очень жаль, что таким связующим звеном был только
один Лукач, хотя никто не может сказать, что это было Vermittlung1 не ис-
ключительных знаний и дарования.
Письмо Георгу Лукачу

Возможно, начало статьи в его юбилейный сборник.
Дорогой друг!
Вы живете разносторонней, активной, цельной жизнью. Я приветствую
Вас из глубины моего уединения, которое оказалось таким же, каким оно
было тридцать лет назад. В те времена меня понимал небольшой слой
людей, немного игравших в «школу», хотя это было опасно, а сейчас
передо мною десятки свободно резвящихся школ и течений, в которых
я вижу мало серьезного и которые в свою очередь смотрят на меня как
на обломок поросшей мхом старинной архитектуры.
Это тем более забавно, что когда мы впервые встретились, я был вдвое
моложе Вас, а Вам должно было быть в 1930‑м году немногим больше сорока
лет. В те времена я только что понял, что социал(истическая —?) револю-
ция — это не вступление в тысячелетнее царство, а движение, практиче-
ская и мучительная история. Да, история не прекратилась после Октября
1917‑го, вот и все, вот самая глубокая истина. И делается эта история людь-
ми, которые часто не понимают смысл своих поступков, как это бывало
и прежде, то есть подчиняясь законам иронии истории и хитрости разума.
1
Опосредование (нем.).
Тициан в «Динарии кесаря» представил итальянского гуманиста

зрелой эпохи, изобразив его в образе Христа, образе тонком и аристокра-
тическом. Ему противостоит грубый плебей с мускулистым темным телом,
настоящий(?) Калибан, искушающий этого либертена-спасителя знаме-
нитым вопросом, нужно ли платить подати кесарю? И Христос отвечает
ему с тонкой, неуловимой улыбкой, как Декарт, писавший Мерсенну, что
он не желает никого убеждать, ничего проповедовать, и, одним словом,
что его идеи не представляют опасности для финансовой системы кесаря.
Когда за несколько лет до этого, в 1619 году, Лучилио Ванини1 на площади
в Тулузе вырвали язык прежде, чем сжечь, толпа заревела от энтузиазма.
А между тем Ванини думал только о благе этих людей. О, Sancta simplicitas2!
Читая сочинения итальянского мыслителя, его теорию двух истин —
Помпонацци 3, мы лучше понимаем истинный смысл картины Тициана.
Это обращение к Тициану может передать мои мысли неправильно,
Я вовсе не утверждаю, что мы с Вами вели двойную бухгалтерию даже
в те трудные годы, когда … Нет, это наши противники (…) вели двойную
бухгалтерию, ибо это были мелкие лавочники, наряженные коммунистами.
Народ, говорит где-то Бальзак, унаследовал всех льстецов королевской
власти. Первое явление этого типа было заметно уже в Афинах V века,
при демократии. Люди, обвинявшие друг друга в порыве демократиче-
ского рвения, назывались тогда сикофантами. Их было так много, что
пришлось установить особые правила(?) для доносчиков — если их донос
не оправдывался.
Великая мудрая древность! Если бы новое время было достойно ее.
Оно, кажется, сравнимо с древним миром в преданности плебисцитар-
ным властелинам, чей образ выбит на динариях. «Ты наше красное сол-
нышко!» — кричала толпа, бежавшая за колесницей тупицы Калигулы.
«Ты наше самое-самое красное солнышко!» — кричат в настоящее время
толпы бедных людей, привлекающие многие утонченные и премудрые(?)
1
Джулио Чезаре Ванини (пс. Лючилио) (1585–1619) — итальянский философ-пантеист.
2
Святая простота! (лат.).
3
Пьетро Помпонацци (1462–1525) — итальянский философ, представитель аристотелизма; исходя
из теории двойственной истины, отвергал рациональное доказательство бессмертия души.
умы на Западе своим честным фанатизмом. История не кончилась, она

продолжается.
Да, наша жизнь в тридцатых годах не была двойной бухгалтерией.
Это был всемирно-исторический взгляд на события текущих дней. Такой
взгляд, предполагающий иногда и отчасти уединение, уход в себя, и это1…
Письма /черновые варианты/ Мих. Лифшица А. Аггу

и Ф. Яношши по поводу смерти Лукача. — Сост.
Москва, 22. VI. 1971.

Дорогой Атилла!
Большое спасибо за письмо2, в котором Вы описываете последние дни
нашего старика. Я плакал, читая эти слова, хотя в жизни такого со мной
не бывает.
То, что перед смертью он был уже не философом, а только «усталым
стариком», еще больше тронуло меня, потому что это свойственно чело-
веку. Быть философом — хорошо. Но быть всегда философом — глупое
чванство. Вся философия держится на тонкой прокладке, в которую входят
и легкие, и сердце, словом, кусок жалкой материи. Природа и люди всегда
могут довести его до полного изнеможения. Я знал настоящих героев,
которые, увы, не выдерживали своей философии до конца. И если даже
кто-нибудь торжествует над всем, как факир, то это ведь тоже только игра
1
Здесь рукопись обрывается. — Сост.
2
Ниже приводится письмо А. Агга Мих. Лифшицу:
Дорогой Михаил Александрович!
Едва получив Ваше письмо, старик скончался. Для нас этот трагический акт не был неожиданным,
мы знали раньше, что у него не осталось недель, а только дни. Это уже осенью начиналось, у старика
было воспаление легких,… он уже тогда еле-еле боролся за жизнь. Жизненная энергия исчерпалась,
и когда весной подтвердили, что у него рак легких, он не был уже энергичным философом-мудрецом,
а только усталым стариком. (…) В последние недели /он/ был уже без сознания, и когда делали ему
трансфузию…, задумался как раньше, но тело не оказывало уже поддержки духу. Он осознал свою
ситуацию и сдался.
Диалектика философии такова — и Вы это знаете лучше меня — что конец и начало переплетаются.
Я уверен в том, что конец жизни «мастера» станет началом активного распространения его идей.
У нас отклики, оценки его творчества в некрологах очень позитивные, и /Вы/ увидите, что и у вас
будет скоро «прорыв фронта»…
природы. Есть люди, способные есть стекло, есть истерички, которые мо-
гут выдержать испытание каленым железом, средневековый «божий суд».
Гордиться здесь особенно нечем. Это не человечно. Жаль мне только, что
старик не мог умереть на руках у Гертруд 1, которая его так любила и была
постоянной опорой и компасом его жизни. Смерти бояться нечего —
это доказал Эпикур. Но он не заметил, что боятся люди больше всего
не смерти, а умирания. То, что Jeder stirbt fuer sich allein2, не совсем точно.
Существует ведь русская поговорка: «На миру и смерть красна». Таковы,
дорогой Атилла, мои небольшие размышления по поводу ars moriendi3.
Я совершенно согласен с Вами в том, что смерть Лукача будет началом
новой волны его всемирной славы, которую, впрочем, он имел и без того.
Волна откликов на это событие во всем мире очень велика. Буржуазная
печать и радио, конечно, стараются сделать свое коварное дело — посеять
недоверие к его памяти в социалистических странах. Мне понравился
некролог Вюрмсера в «Юманите», озаглавленный «Верность», но статья
этого бывшего прихвостня Гароди — Жиссельбрехта, конечно, гадость.
В «Унита» тоже говорят что-то кислое по поводу догматизма Лукача
или, во всяком случае, по поводу того, что они считают у него немного
old fashioned 4. Глядя на то, как развиваются события в Италии, я хотел бы
быть лучше догматиком, чем авангардистом, способствующим подъе-
му новой волны фашизма. Самый опасный вид догматизма в наши дни
это раскол передовых новаторов с «обывателем». Я скорее на стороне
последнего. Если он становится реакционным — это вина тех, которые
считают себя слишком передовыми, чтобы развивать здоровое народное
начало в лучшую сторону, и, пугая, отдают обывателя в руки правых.
Не поняли, видно, ни «Что делать?», ни «Детскую болезнь» Ленина,
а жаль — потому что дело становится серьезным.
(…). Прошу Вас передать Ферри Яношши небольшое письмецо, ко-
торое я вложил в этот конверт.
Ваш
1
Бортштибер (Bortstieber) Гертруд (1882–1963) — жена Лукача.
2
Каждый умирает в одиночку (нем.).
3
Искусство умирания (лат.).
4
Старомодным (англ.).
Москва 22. VI. 1971.

Дорогой Ферри!
Позвольте в этот тяжелый момент выразить Вам мое искреннее учас
тие. Если история делает людей, то она сделала Вашего отца как надо.
Чем бы она была без таких, как он? Мне не нужно писать, что имя его
не будет забыто, а влияние на все лучшее в мире будет с каждым годом
расти. Вы знаете это так же, как и я. К сожалению, все это не устраняет
человеческой стороны нашего горя.
Хотя обстоятельства надолго разъединили меня с моим дорогим дру-
гом, его образ всегда оставался у меня в душе. Мы часто вспоминаем его
изречения, его своеобразный юмор и особенно ту мудрую простоту,
с которой он всегда встречал удивительные повороты судьбы. Вот человек,
который действительно умел смотреть не только на чужую, но и на соб-
ственную жизнь исторически!
Когда я чувствую обиду или несчастье, мне всегда вспоминается его
объективное отношение к своей роли в жизни и своим возможностям.
При его громадном образовании и таланте он был совершенно лишен
какой бы то ни было претензии. В наши дни, когда наука это одно, а жизнь
часто совсем другое, его биография — редкий пример единства того и дру-
гого, нелегкий в такие времена, когда философ, каким он был, находится
в водовороте массового движения, гораздо более широкого, чем во вре-
мена Августина или Меланхтона. Мне кажется, что несмотря на свое
буржуазное происхождение, он усвоил пролетарскую культуру лучше,
чем множество людей от станка или сохи.
Как жаль, что он не успел написать двух вещей. Во-первых, своих
воспоминаний, во‑вторых, своей «Этики». Он говорил мне лет три
дцать назад об этом замысле и о том, что хотел бы положить в основу
этой работы переписку Маркса и Энгельса.
Прошу Вас передать мое сочувствие Анче 1.
Привет от меня и жены Вашей милой семье.
Ваш
1
Дочь Лукача Анна (1922–1981).
Глава четвертая. Синхрония и диахрония
Введение
Содержание главы — материалы папки № 163 «Синхрония и диахрония».
Открытие Мих. Лифшица — диалектика вопреки и благодаря, решение про-
блемы цикла и тождества противоположностей с помощью этой диалектики.
Например, два полюса — жизнь и смерть переходят друг в друга: жизнь невоз-
можна без смерти. Но следует ли отсюда, что жизнь есть смерть? Да, так бывает
(иная жизнь не лучше, а даже хуже смерти), но это экстремальное, грибулическое
тождество противоположностей. Норма: мы живем вопреки смерти и лишь отчас
ти — благодаря. Жизнь проходит в щель между двумя противоположностями,
она есть их конкретное, симфоническое единство.
В настоящей главе диалектика вопреки и благодаря применена к анализу
структурализма и его полюсов — категорий синхронии и диахронии. Цель
анализа Мих. Лифшица — движение от мертвенной схематики, застылой типо-
логии к выяснению живого и конкретного смысла бытия. В центре анализа, как
и в других главах настоящей книги, соотношение логического и фактического.
Абсолютное тождественно вечности (синхронии), относительное — истории
(диахронии). Но это слишком общие первоначальные определения — полюсы.
Им соответствуют два плохих тождества:
— Реальна только история (диахрония). Здесь преимущество отдано фак-
тическому миру, рождению нового благодаря случайному сцеплению
событий. Это принцип абстрактного материализма, номинализма и со-
временного сциентизма.
— Реальна только вечность (синхрония). Это принцип классического иде-
ализма, для которого истинное дано до опыта, априори, существует
независимо от реального фактического мира с его случайными и потому
эфемерными явлениями.
Для идеализма конец и начало тождественны, развития практически нет,
все уже заранее существует в вечном разуме, априори. Для вульгарного мате-
риализма и номинализма, напротив, разума в мире нет, все случайно, а вечное,
абсолютное — пустая фантазия.
245
246 Глава четвертая. Синхрония и диахрония
Идеализм отбрасывает случайность как нечто внешнее, неразумное: мир

существует вопреки случайному, фактическому. Однако на самом деле он суще-
ствует и развивается, доказывает Лифшиц, отчасти и благодаря фактичности
и случайности. Без фактического чисто логическое замкнулось бы на себе, разум
перешел бы в свою противоположность. Так, например, капитал представляет
собой логическую систему, круг. Но в его возникновении огромную роль сыграло
то, что находилось вне этой логической системы и круга, — первоначальное на-
копление. Весь вопрос заключается в том, каково это отчасти. Оно может быть
таким, что вопреки и благодаря далеко расходятся, между ними растет напряжение
и в лучшем случае возникает грибулическое единство («комплекс жирафа»:
слишком длинной шее соответствует короткий зад).
Так, демократия противоположна тирании, развивается вопреки ей.
Но в истории, например, греческой цивилизации, отчасти и благодаря — роль
тиранов для становления афинской демократии хорошо известна. Однако далеко
не всякая тирания приводит к демократии: бонапартистские режимы прокла-
дывали дорогу фашизму. Все дело в соотношении вопреки и благодаря, в форме
их конкретного единства.
Вопреки и благодаря могут быть настолько близкими друг другу, что возни-
кает классика, где фактичность образует симфоническое единство с логическим.
В неклассические эпохи они, наоборот, далеко расходятся друг от друга, благодаря
(фактичности, случайному, неразумному) вырастает в своем значении, приобретает
гипертрофированную форму. В результате логика сходится с фактами не здесь и те-
перь, а лишь в далекой исторической перспективе. Это прогресс № 2, тяжелый об-
ходной путь, движение, сопряженное с шараханиями из одной крайности в другую.
Идеализм (в том числе и гегелевский) не понимает в полной мере смысла
и значения классики, то есть прогресса № 1, прямого пути истории, считая его
попросту невозможным и нереальным. Для него в реальном нет идеала, по-
следний в сущности трансцендентен, находится в мире ноуменальном, то есть
в вечности, не соприкасающейся с фактическим и случайным.
На самом деле, вопреки идеализму и абстрактному материализму, классика
рождается в реальном мире факта и отчасти благодаря ему. Лишено бессмыс-
ленности лишь конкретное единство вопреки и благодаря. Такова, например,
реальная «идеальная личность».
Абстрактная вечность и реальная эфемерность существующего перекре-

щиваются: они дают в результате вечность живую, современную — или же, при
дурном тождестве противоположностей, являющуюся только мертвой историей.
Абсолют, постоянство не как нечто чисто абстрактное, заранее данное, а как
тождество двух направлений развития, кругооборот, «положительный» цикл
и положительный balance of power. Синхрония в этом смысле представляет собой
нечто чисто пространственное, относится прежде всего к миру природы. Она,
как и природа, с этой точки зрения есть частный случай истории. Но природа,
с другой стороны, есть природа творящая — иначе говоря, история.
Есть мера в переходе разумного и фактического друг в друга, в которой совпа-
дают разум и действительность. Они не совпадают в гегелевском смысле, в смысле
тождества фактического мира и идеи, они совпадают в революционном смысле,
в смысле борьбы двух тенденций. Если мы это поймем, то поймем и отношение
случайных явлений и логического порядка в истории.
Все в мире подтасовано (имеется заранее данное «либретто» развития) или
преобладает принцип «наборной кассы», случайного возникновения всего?
Все подтасовано, но не заранее, не до мира, а вследствие эпигенеза, конкретного
развития, обусловленности, в соответствии с ситуацией, которая складывается
из нашего взаимодействия с окружающим миром.
Проблема рода и общего. Род — это не абстрактно общее, а посредствующее
звено между двумя мирами (ноуменальным и фактическим).
Куда уходит абсолютное достижение? В вечность. Решенная задача не возвра-
щается. Она становится общей предпосылкой развития, сохраняется в качестве
рамки. Обновление мира «по праздникам». Качества.
Прошлое, начальное как классическое в своем роде, имеющее вечный интерес.
Но вечность бывает разная, она относительна, как и системность.
Два типа софизмов:

1. Попытка стереть непереходимую грань между великими пере-
довыми явлениями и явлениями дегенерации (или зарождения).
2. Попытка стереть эту грань другим путем — путем перенесения
на явления дегенерации и зарождения принципа автономии, ко-
торый им не принадлежит.
Необходимо применить отношение потенциального ряда и актуаль-

ной точки к историческому развитию как развитию ступеней. Абстракт-
ное тождество истории и логики применимо, осуществляется в случаях
не-классических, оно прерывается в пользу логического смысла, перехода
из истории в вечность на ступени классики. Оно создает высшую форму
исторической связи, настоящую метаисторию вершин человеческого
развития, историю подлинных ступеней всеобщего. Оно падает в чистую
фактическую, лишенную всякого смысла историческую преемственность
на ступени полного разложения и плазмы.
Человек не произошел от обезьяны, так же точно он не является
предком всех человекообразных обезьян, которые вышли из этого ро-
дословного древа. При Сталине у нас старались доказать, что Гегель был
предком фашизма, еще раньше вульгарные социологи видели в Пушкине
предшественника «прусского пути» развития капитализма. Так теперь
западные и наши собственные обыватели стараются вывести Варфоломе-
евские ночи Сталина из резолюции, проведенной Лениным на X съезде,
или из разгона Учредительного собрания.
Общий закон: один корень существует для добра и зла, для бесконеч-
ной широты и ограниченности, для развития и для тупика, для Христа
и для Антихриста. Отсюда также внешние аналогии между ними. Но при
всем единстве, ибо «из единого все», суть развития заключается именно
в дифференцировании, бесконечном дифференцировании, постоянном
«дистингво».
Как восходящие, так и нисходящие родословные, а равно и «единые
стили эпохи», не должны обманывать нас формальными совпадения-
ми. Важно содержание или конкретная форма. То и другое выражается
Два типа софизмов… 249
в различии между двумя типами достоинств и недостатков. Некоторые

недостатки и ограниченные стороны неизбежны в определенной связи
и единстве с оправданными их достоинствами. Они, правда, всегда бывают
связаны с излишествами, преувеличениями, плюс ультра, но совсем другое,
когда именно эти односторонние ветви начинают преобладать и создавать
главный эффект. Стало быть, есть грань, есть мезотес, как и распад или
предшествующая ей стихийная безмерность, плазма, которую все же
нельзя ставить на один уровень с распадом.
Так, одно дело Гегель — другое Ницше и последующие… И еще дру-
гое — Бакунин, Нечаев и «Народная воля».
Из этого следует также, что бывают разные формы и степени логической
связанности следующих друг за другом явлений. Это та же взаимозависи-
мость потенциального ряда и актуальных точек. Связь актуальных форм
между собой — это одно, например, связь Маркса с Гегелем, с Аристотелем,
со всеми «вершинами», тогда как связь его с Бруно Бауэром, Гессом,
Вейтлингом и т. д. — совсем другое. Связь нашей лучшей литературы
и нашего будущего искусства с Пушкиным, Возрождением и т. д. — это
одно, связь его даже с Горьким и уж во всяком случае с «пролетарскими
поэтами» и т. п. совсем другое. И далее, с другого конца:
От Метценжера до Матисса
Пронесся озверелый лов,
От Репина к супрематистам,
От Пушкина до этих строк.
Так писал Брюсов, но не совсем справедливо. Ибо ни Пушкин, ни даже

Репин не виноваты в том, что вышло из «озверелого лова», хотя при
желании формальные связи и звенья найти можно даже в первичной
туманности. Где же остановка? Где грань? Белинский указывал на то,
что бывают такие исторические явления литературы, значение которых
целиком в их подготовляющей роли, в их фрагментарном историческом
бытии, если угодно — в их месте среди других единиц потенциального
ряда. Таково было значение поэзии XVIII века. Другое дело — те поэты,
в которых совершается цветение, которые существуют не только в себе,
но и для себя, в которых совершается переход потенциального в акту-

альное. Так же точно и с явлениями упадка: они носят чисто историче-
ский характер, их значение функциональное, а не содержательное, в них
не хватает автономии, актуальности.
Вот почему как явления подготовки, так и явления упадка допускают
большой элемент слияния исторического и логического, в них логика раз-
вития торжествует как таковая, поглощая каждое явление в качестве своего
момента или преходящей точки. Чем больше объективное историческое
содержание данного явления, чем больше в нем воплощено, тем менее его
можно рассматривать как простое следствие предшествующих ему звеньев
и простой исходный пункт для последующих. Напротив, совершенно есте-
ственно и необходимо рассматривать весь процесс развития живописи после
1860–1870‑х годов как единый и последовательный процесс разложения.
1. Первенство диахронии, истории, производства над воспроизвод-
ством и синхронией.
2. Это есть примат бесконечного материального развития, конкретно
сочетающего всеобщее и единичное в особенном.
3. Особенное есть посредство между диахронией и синхронией и оно
выступает в виде рода (примером чего является биология), основан-
ного на качественном подобии, сходстве, отражении. Формальная
«структура», полученная посредством перетряхивания наборной
кассы, носит абстрактно-количественный и механический характер.
Современное возвращение ко временам genus 1 есть синтез синхронии
и диахронии. Система родов и видов — конкретная типология, принад-
лежащая истории.
Для Аристотеля «все подтасовано». Источник — энтелехия с prius

motor 2. Для диалектического материализма подтасованность есть ре-
зультат конкретизации, уходящей в бесконечность и включающей в себя
наборную кассу. Вечна только mors immortalis3 («Нищета философии»
и «Анти-Дюринг»).
1
Род (лат.).
2
Перводвигатель (лат.).
3
Бессмертная смерть (лат.).
Два типа софизмов… 251
Роду соответствует понятие. Типам — структурам в математическом

смысле — абстрактные формальные определения рефлексивного характера,
основанные на тавтологии и оппозиции.
26.XII.68.
Наше наглядное пространство и время — действительно формы
нашего созерцания. Пространство и время существуют объективно,
и все же (так же, как в политической экономии «благо») истина в этой
области отягощена нашей материальной ограниченностью. Мы по-
знаем и пространственные, и временные отношения вопреки нашей
ограниченности, но отчасти и благодаря ей. Для того чтобы сделать
это сочетание благодетельным, нужно внести посредствующее звено,
на которое мы можем опереться, какой-нибудь «опыт Майкельсона».
В таких «прерогативных инстанциях» зафиксирована и человеческая
мера, протагоровский элемент, но так, что сочетание с человеческой
слабостью способствует расширению мира истины. Пещера и ее идо-
лы мало учитываются нами в диалектике познания. Отбросить свое
ограниченное, человеческое мы не можем, но сделать его мерой вещей,
найдя для этого соответствующее зеркало, которое указывает нам кри-
тически наши собственные границы в потоке воздействующего на нас
бесконечного мира, мы можем.
Искусственные условные пространства являются способом усвоения
тех сторон пространственного мира, которые не могут быть усвоены
в наглядном созерцании. Отсюда вовсе не следует, что они имеют рав-
ный «онтический» статус с нашим наглядным пространством, которое
предоставляет более широкие и элементарные ворота в объективный
мир, при всей ограниченности человеческой меры.
26.XII.68.
Все человеческое отягощено его ограниченной материальной стороной,
все формальные закономерности, открываемые нашей мыслью, «пре-
карны». Роман и драма, какие бы чистые системы они не представляли,
несут на себе отпечаток своего происхождения. И верно лишь то, что
они представляют собой сознательно(?) — сложившиеся духовные узлы.

А вообще, мыслимо ли все это без человека при всей своей структур-
ной правильности? Вечный формальный элемент в них есть. Это формы,
отразившие бесконечность, отразившие в чем-то одном, законченном
и потому — не рядовые, эмпирические образования. Но, действительно,
прав Энгельс: чем больше мы будем выдвигать их абсолютное, вечное со-
держание, тем более они будут абстрактны и пусты. Исключая, например,
человеческую свободу из драмы, получим уже весьма отвлеченную схему
столкновения бесконечного и конечного. То же самое и с логическими
формами мысли, вечными идеями и категориями. Это либо конкретное
содержание, возникающее каждый раз из перекрещивания, синтеза гото-
вых форм с новым материалом бесконечного мира, либо собрание пустых
абстракций, номенклатуры.
Вечное, «синхронное» живет лишь в «диахроническом», лишь в нем
обладает конкретной жизнью. Другой взгляд — это переход от одного
«инварианта» к другому до абстрактной формулы мира, «мировой схе-
матики», возможной и обязательной на почве «очень большого числа»,
заменяющего бесконечность.
Это — сдвинутый набок канон гегелевской системы. Кстати, для Гегеля
реальный мир природы тоже не бесконечен и является преимущественно
областью механических отношений, т. е. «очень большого числа».
Речь может идти лишь о постоянном(?) переходе от абстрактного
к конкретному с опорой на объективную модель.
РАЗУМ.
«Логическое» и «историческое»
Необходимость
Все имеет причину, следовательно, — все необходимо. Но можно ли,
например, назвать необходимым этапом в развитии коммунизма полу
РАЗУМ. «Логическое» и «историческое» 253
анархические и активистские ошибки люксембургианского типа — реак-

цию на засилье оппортунизма? (см. мою рецензию на Кораллова). Нечто
подобное пишет Антонио Грамши (Избранные произведения. М., 1959.
Т. 3. С. 26, 33 и др.).
Нужно различать необходимость в абстрактном смысле от необхо-
димости как логически-оправданного этапа развития, ступени целого.
Конечно, разница относительна. До некоторой степени даже период
ошибок необходим. И все же он уже менее необходим, если существует
другая форма необходимости, в данном случае — ленинизм. Значит, все
есть только ступень, а не результат, не абсолютное, и все есть до некоторой
степени стихийный причинно-обоснованный, кибернетический продукт
продолжения и отталкивания, нечто механическое, простой факт. Но вме-
сте с тем есть разница в этом тождестве разума и факта, логического и исто-
рического. Есть дифференциал между причинно-необходимым фактом,
имеющим логически-оправданное значение, и логической внешностью
слепого стихийного процесса антитез и продолжений. Есть мера в пере-
ходе разумного и фактического друг в друга. Вот суть дела в знаменитом
вопросе о логическом и историческом, относительно которого мы всегда
слышим только общие и пустые фразы. Суть дела и здесь в том, что во всем
историческом движении и в каждую эпоху особенно есть мера, в которой
совпадают разум и действительность. Они не совпадают в гегелевском
смысле слова, в смысле тождества фактической и логической идеи, они
совпадают в революционном смысле — в смысле борьбы двух тенденций,
двух направлений развития. Если мы это поймем, то поймем и отношение
случайных явлений и логического порядка в истории. Это отношение само
вовсе не случайно. Есть моменты наибольшего приближения случайного
к логическому порядку, к разуму — это классические ступени и эпохи,
и есть моменты, когда логическая необходимость сходится с фактами
в далекой перспективе, через множество посредствующих звеньев и от-
клонений, статистически.
Таким образом, проблема логического и исторического прежде все-
го совпадает с вопросом о разумности действительного. Здесь нужно
вспомнить и Лейбница с его достаточным основанием, и всю полемику
логиков-индуктивистов. Здесь нужно вспомнить знаменитый разговор

Герцена ночью на корабле1.
Это нужно соединить даже с проблемой стихийной механической реак-
ции и разумной гармонии противоположностей, «комплексом жирафа»,
ленинским различием между какофонией (кибернетикой, с механическим
принципом двоичности) и симфонией. Относительность, но реальность
этого различия, дифференциал.
И лишь через это мы подходим к тому, что берется у нас так абстракт
но — соотношению логических ступеней, или «типов», и россыпи
единичных фактов. Между тем и другим стоит тождество и различие
разума и действительности, два типа единства разумного и фактического,
различие между оптимальным совпадением этих противоположностей —
всеобщего и единичного — и дисгармоническим совпадением их, которое
предполагает и преувеличение, фактизацию разумного, и «наказание»
за эти грехи, по законам кибернетики, иррациональное.
Это в высшей степени важная запись, которая может служить исход-
ным пунктом и общей связью различных вопросов, распространением
на онтологический вопрос, включая проблему иррационального, моей
обычной системы рассуждений по принципу грани между фактическим
и единичным, которые остаются безусловными и безграничными в своей
ограниченности и условности.
Генетическое отношение всеобщности.

Тождество, подобие, отражение, реализм
(Ср. мой анализ Фихте)

«Логика — деньги духа». Как воплощение всеобщего? Но есть это
еще и у раннего Маркса? «Не нужно смешивать с всеобщим и универ-
1
См.: Герцен А. И. С того берега. I. Перед грозой (Разговор на палубе) // Герцен А. И. Собр. соч.
в 30 т. Т. VI. М., 1955. С. 19–39. См. также далее о разговоре Герцена с Галаховым.
Генетическое отношение всеобщности. Тождество, подобие, отражение, реализм 255
сальным то, что является лишь общим». «Их (вещей) существенная

всеобщность — это род, а его нельзя считать просто общим элементом».
Кант, «Пролегомены», параграф 24.
Пункт исключительной важности. Галилей, Декарт и Локк установи-
ли твердое разделение между талером в уме и талером в кармане. Кант
подтвердил и преувеличил это разделение. Но если нет посредствующего
звена, то мы впадаем в номинализм, скептицизм или кантианство. Нет,
посредствующее звено между двумя мирами имеется. Оно заключается
в сходстве, подобии, отношении всеобщности родов и видов, переходящем
в отражение и представляющем его основу. Бэкон и его прерогативные
инстанции.
Этот принцип, заключенный в самой действительности, получает само-
стоятельное развитие в практике, которая есть орган природы, средство
ее, концентрат принципа подобия, лежащего в основе ее закономерности.
Практика есть процесс создания второй, подобной, хотя и улучшенной
в своем собственном духе природы. Практические создания суть подобия;
подобие как нечто самостоятельное, относительно автономное. Повто-
рение, данное природой, становится здесь искусством.
Генетическое всеобщее отношение, включающее моменты тождества

и сходства, подобия, ибо н
е-тождество, даже противоречие, а тем более
различие ступеней — все это моменты сходства, приближение к тожде-
ству, что всегда [вообще?] с вариантом н е-тождества образует в целом
единство мира и его форм.
Все есть сходство, но — разница между простой общностью и генети-
ческой всеобщностью = актуальность.
Понятие целого, актуальности, воплощающей род. Переход к роду
в органической жизни.
Переход от действительности к изображению ее

Сама действительность имеет изобразительные свойства. Все, что
мы видим, нам что-то напоминает. Что это значит? Это значит, что оно
имеет сходство с другим, изображает другое. Поэтому как ни стараются

абстрактные [художники?] выйти за пределы изобразительности, даже
если они представят чистый холст, мы все-таки будем иметь перед собой
материал для восприятия сходства. Чтобы избежать этого, нужно
по крайней мере перестать выставлять картины и что бы то ни было,
а еще вернее — выколоть себе глаза. Демон изображения подстерегает
нас в обычном зрительном восприятии, и сама видимость, первая чув-
ственная иллюзия, поскольку она воспринимается как образ предмета,
является уже изображением ч его-то другого, что сходно с этим предметом.
Далее мысль развивается через выделение специально изображающих
предметов, в которых их собственное бытие является только носителем
изображения другого. Момент бытия и момент изображения, сходства,
распадающиеся на два самостоятельных предмета: модель и картину.
Логическое содержание, «смысл». Историческая

причинность и «то, ради чего» (самобытность, акмэ),
начало и результат. Ср. проблема нового
Логическое первенство и историческая последовательность. Первое
в смысле исходного пункта и первое в смысле сути дела. Здесь есть разница.
Единство исходного пункта и «то, ради чего» Аристотеля. Логическое
содержание как всеобщее, охватывающее историческую последовательность
и «цель» развития, начало и результат. Есть что-то верное в гегелевском
различии между логикой как всеобщим условием и последовательностью
во времени. Сама временная последовательность есть сторона всеобщего,
а не сама всеобщность развития.
Все «подтасовано» или все есть «наборная касса»? Все подтасова-

но, но подтасовка («на ловца и зверь бежит»), заворачивание на себя,
не заранее дана, не до мира: она есть следствие эпигенеза, постоянного
конкретного развития, обусловленности: все задачи решаются согласно
данным «ситуациям», которые в свою очередь складываются из нашего
взаимодействия с окружающим миром.
Все происходящее совершается ad hoc 1, или, как любил писать Гер-

цен, — au fur et à mesure, по силе возможности. Импровизация, а не разви-
тие по заранее данному либретто. Это наше представление о либретто от-
ражает лишь то, что складывается, «подтасовывается». Это материализм,
исходящий из фактов реальности, из материального мира, характерной
чертой которого является элемент единичности и процесса, эпигенез.
Зачем все это? — восклицал Мопассан на своей яхте 2. И он был прав,
если предъявлять миру требования Альберта Великого3. Всякий «смысл»
относителен, является порождением фактического развития. Обратное
есть возвращение к «мировой схематике» Дюринга или «тектологии»
Богданова. Разве это не бессмыслица, что такие выводы стараются навязать
марксизму после(?) Энгельса и Ленина? «Анти-Энгельс» в журнале«Во-
просы философии». Иллюзия — посредством точных всеобщих схем
можно создать средство для облегченного и совершенного управления
обществом, научного (…) науки, писания стихов и т. д. Мания времени.
Беатриче была многодетной матерью. Если бы она жила в современ-

ной Италии, перед ней стояла бы проблема противозачаточной пилюли,
осуждаемой папским престолом, но принимаемой многими епископами,
возможно, она была бы объектом гинекологии. Ах, идеальное в таком
соседстве! Но природа соединила органы любви и мочеиспускания, она
создает гениев, но у гениев бывает геморрой и фурункулы, у них только
один желудок, и кто знает, будут ли они гениальны, если, как я прочел
в одной газете, в довольно близком будущем наш кишечник отомрет.
(На полях: Да, но это идеал, а не ложь. Женщина и человеческий образ,
как зеркало(?) для мужчины.)
Мы можем понять конкретные структуры мира только по принци-

пу вопреки и благодаря. Это и есть единство синхронии и диахронии.
О бессмыслице слишком большого смысла.
1
Специально для данного случая; на данный случай; для этого (лат.).
2
Речь идет, вероятно, о произведении Мопассана «На воде».
3
Ср.: Альберт Великий (ок. 1200–1280). De causis et processu universitatis (О причинах и о возник-
новении всего).
Человек развился из своих условий, но если бы вырвался(?), была бы

нелепость (ср. у меня о спорте, о сверхсильном боксере).
Depassement-то depassement(?),1 но… Отсюда ужас, нелепость и давя-
щая сила фантастических романов, построенных на экстраполяции, то есть
на абстрактном доведении до предела к аких-нибудь сил и направления
деятельности современного человека, преимущественно — сил контроля.
«Не плачьте, бабы, це ще може брехня!».
В полемике с Дюрингом, презрительно отзывающимся о нашем време-

ни, как о «седой древности» для будущего общества, Энгельс доказывает,
что эта эпоха сохранит навсегда интерес для будущих поколений как:
а) основе всего последующего прогресса, б) эпохе выделения человека
из животного царства и преодоления таких трудностей, которые никогда
не представятся будущему человечеству. (Вероятно, 1930‑е годы. — Сост.)
Весьма важное явление истории литературы

Логически первое в мировой истории — распад родовых отношений,
борьба кровнородственных связей и лично-общественного начала отража-
ются в литературе народов, которые позже других попали в освещенную
полосу мировой истории, вступили в историю: у исландцев, скандинавов,
германских племен вообще. Эти черты имеются в греческой литера-
туре, но опять-таки не у истоков: Гомер и Гесиод дают ясную картину
господства, так сказать, лично-общественного начала, цивилизации, как
у греческих трагиков, которые неожиданно на пороге кризиса греческого
мира поднимают эту проблему первобытной древности и (неразб.) его,
например, такой «современный» драматург, как Еврипид. Далее, в лите-
ратуре восточных народов, с которой вообще начинается мировая лите-
ратура, мы с самого начала сталкиваемся с цивилизованной, хотя и весьма
фантастической формой духовного мира, где рудименты матриархата,
кровосмешения etc. почти бесследно исчезли (…). Неудивительно, что
сюжеты и мотивы восточной литературы, а также моральные ее обороты(?)
1
Превышение, перевыполнение (фр.).
находят себе дорогу на запад вместе с развитием западной цивилизации.

Периоды оживления творческого интереса к древним проблемам являют-
ся ч ем-то аналогичным эпохам «ложноклассицизма» (как и вообще вся
история мысли соткана из рецепций). Так было в древности, когда трагики
открыли мифологическую проблему, позволившую им к ак-то поставить
более современные и поздние вопросы греческой жизни и пытаться еще
раз — художественно, подобно Платону, — воспроизвести тот синтез,
который уже однажды практически лег в основу античного бытия — как
решение борьбы, легальность(?).
Явление, очерченное выше, указывает прежде всего на то, что логи-
ческие связи не совпадают непосредственно с историческими связями.
Некоторые ранние логические звенья могут развиваться с достаточной
полнотой сравнительно поздно. По вопросу об отсутствии первобытности
в цивилизациях Востока имеются особые соображения. (По-видимому,
1930‑е или даже 1920‑е годы. — Сост.)
Квантовая теория
Качества, однажды достигнутые, остаются в процессе дальнейшего
развития. Нет повседневного, плоского обновления — оно бывает только
по праздникам.
Революционный период в образовании человеческих рас, революци-
онный период в образовании географического облика Земли, климата
и т. д. То же самое относится к истории культуры.
Неудивительно, что ступени развития материи кажутся обособлен-
ными — «человек рождает человека», говорит Аристотель. Эти ступени
произошли одна из другой, но повторить этот номер пока не удается.
«Спираль с крышкой», как сказал один из моих слушателей. Опреде-
ленное качество заключает в себе отрицание. Путем отрицания отрицания
рождается новое качество, которое представляет собой не простое повто-
рение первой ступени, а нечто соответствующее ему на более широком
витке спирали. А дальше что?
Механическая фантазия рисует себе скучную последовательность. До-

стигнутое качество снова подвергается отрицанию. Например, обществен-
ная собственность, которая является отрицанием отрицания трудовой
личной собственности, снова должна подвергнуться отрицанию. Это
нелепость, ибо развитие переходит в другую плоскость. Абсолютное до-
стижение не может быть снова утрачено, решенная задача не возвращается.
В приведенном примере общественная собственность выносится за скобки
всякого дальнейшего развития, всякой будущей борьбы.
Стало быть, и в первом случае вопрос не так прост. Достигнутое ка-
чество не прямо само по себе становится исходным пунктом для диа-
лектического отрицания. Оно скорее остается общей предпосылкой,
сохраняющейся в качестве рамки. В ней возникает клетка конкретного
развития с ее распадом на положительный и отрицательный полюсы.
Такой клеткой для прошлого цикла была бы частная собственность,
заключающая в себе личную трудовую собственность и ее отрицание.
Либо, может быть, качества выступают парами и образуют в таком
виде одну общую плоскость развития, которая затем сменяется другой
плоскостью. Сначала происходит диалектический процесс отрицания
отрицания качества, затем отрицанию подвергается не качество, а сама
постановка вопроса, то есть не общественная собственность, а ее проти-
воположность к частному интересу? Понятие качественной плоскости
(вода, лед, пар = агрегатное состояние).
В общем, неясно, как тут понять крышку к спирали. Обычно я го-
ворю о переходе содержания в форму для более конкретного содержа-
ния (то есть, может быть, нельзя ограничиться проблемой качества, она
выясняет что-то лишь у порога развития; для понимания дальнейшего
в данном разрезе нужны и другие, более сложные категории). Это озна
чало бы, что каждое качество является результатом одного, однажды
совершающегося диалектического цикла. Но торжествует ли в таком
случае Аристотель с его теорией замкнутости качеств, которые не могут
переходить друг в друга? До известной степени это, вероятно, так и есть:
рождаются качества, а переходы из одного в другое совершаются под
знаком более конкретных связей и категорий. Или эти переходы в сфере
качества суть его возникновение, а дальнейшее развитие уже происходит

в другой плоскости. Кажется, именно в этом ключ к вопросу: Аристотель
и прав, и не прав, качества и переходят друг в друга (то есть, происходит
отрицание отрицания качеств), и не переходят друг в друга (поскольку
они уже сложились); дальнейшие переходы — уже в другой плоскости,
возникают новые качества, а старые служат основой для более конкретных
форм развития, чем простой качественный переход.
В связи с этим возникает вопрос о всеобщем переходе из истории
в логику (карикатура у Сантаяны), из последовательности в сосущество-
вание. Сохранение качеств — основа для логики понятий, для системы,
классификации.
Нужно принять во внимание две стороны дела: во‑первых, возник-
новение данного качества вообще, нового качества. Раз возникнув, оно
становится как бы вневременным, уже имеющимся в арсенале действитель-
ности. Во-вторых, возникновение данного качества в каждом отдельном
случае, повторение одного и того же.
Говоря о переходе одного качества в другое, можно иметь в виду про-
цесс возникновения нового качества. Здесь Аристотель будет не прав.
Такое рождение качества из другого происходит: Гегель, Дарвин… Но Ари-
стотель прав в другом: сколько бы ни повторялись переходы, какие бы
ни были метаморфозы, это всегда будут переходы в одно и то же качество,
которое уже не может быть отменено, раз оно возникло. Здесь область
постоянного, область сосуществования, системы. Может прибавиться
новое качество, но каждое качество само по себе ни во что другое в каче-
ственном смысле не превращается. Дальнейшее развитие более конкретно,
чем простое качественное изменение с его триадой.
Остается вопрос, как определить тот пункт, где качество уже сложилось,
перешло, так сказать, в вечность, вынесено за скобки? Определить «крыш-
ку спирали». И вечность бывает разная. В известном смысле вечна и част-
ная собственность как категория, как качество, дающее начало понятию.
Но частная собственность — момент превращения, общественная собствен-
ность — «действительный» результат. Отсюда видно, что: а) качествен-
ная неизменность, «системность», сосуществование — относительны,
б) в этой относительности заключается абсолютный момент, всегда

и во всем, в) но есть и противоположность, дифференциал между отно-
сительным и абсолютным как двумя разными ступенями (в одной и той же
качественной плоскости?).
Из сказанного, кажется, вытекает, что имеются два направления раз-
вития: из простой исторической последовательности происходят пере-
ключения в другой план, например, переход от простого качественного
изменения к более конкретным диалектическим формам развития на осно-
ве данного качества, переключение из относительного в абсолютное. Эти
переключения и суть важные переломы, праздники истории, завоевания
культуры и свободы.
Как определить это более живо и понять своеобразное соединение
логического и исторического, относительного и абсолютного в этом?
Живая «наука логика», живое сочетание последовательности и системы,
движения и восхождения, простой смены фактов и развития в царстве
свободы. Каким сложным должно быть материалистическое понятие
поступательного развития, чтобы включить в себя переходы в другую
плоскость, эту смену уровня, лада, ступени в общем изменении жизни!
Едва ли можно здесь обойтись при помощи известной спирали — она
очень быстро наталкивается на «крышку».
Вечное и преходящее
То, что существует — преходяще, конечно.
То, что было, не существует (но не все, что не существует) вечно.
Все совершающееся, все переходящее в историю в известном абстракт-
ном смысле слова вечно.
То, что существует — обязательно изменится. Это его недостаток —
сомнительный по сравнению с еще более сомнительным достоинством
того, что уже не может измениться.
Но абстрактная вечность ci-devant 1 и реальная эфемерность суще-
ствующего перекрещиваются, и в этом суть дела: они дают эфемерность,
1
Прошлого (фр.).
тяготеющую к вечности в современности, и вечность пустую, как вечная

истина, что Наполеон умер и похоронен. Они дают вечность живую,
современную, и современность, являющуюся только мертвой историей.
Логическая сфера и действительность

Логическая сфера объемлет факты или, наоборот, она только выхваты-
вает из моря действительности какую-то освещенную полосу при помощи
формального орудия интеллекта?
Все наши выводы должны удовлетворять нашей логической способно-
сти, как на этом в особенности настаивал Кант. Иначе мышление теряет
всякий смысл.
И все же в самой этой способности накапливается чувство неудовлет-
воренности теми выводами, которые удовлетворяют нашу логическую
способность.
Такая неудовлетворенность, подобно тем роковым влечениям к бездне,
к риску, к острым переживаниям войны и т. д., которые всегда служили
поводом для удивления перед непостижимой натурой человека, является
основой пресловутого «иррационализма». Но в действительности эта
потребность в логическом противоречии, неудовлетворенность тожде-
ственными решениями служит симптомом того, что реальность мира
шире круга понятий. Она является потребностью в материалистической
диалектике, ложно выступающей в форме иррационального.
Таким образом, против элементарного, эмпирически-формального
мышления выдвигаются две поправки: а) требование целостности, тота-
литета, соблюдения формы, понятия, априорного синтеза, фихтевского
«генезиса», аристотелевского генетизма, б) сознание недостаточно-
сти этой формы, этого генезиса, целостности, выход в более широкую,
бесконечно-широкую сферу действительности, которая не противна раз-
уму, но и не является прямо приемлемой для него, не совпадает с логикой,
внелогична, но и не сводится к бессмысленному факту. Одним словом,
выход в область содержания, не обусловленного заранее формой. Первое
отрицание эмпирически-формального мышления переходит во второе
отрицание. Одного лишь первого отрицания недостаточно. В какой-то

мере это утверждал и Гегель, но у него, после всего движения рефлексии,
форма все же торжествует, охватывая действительность своим кольцом.
Современный материализм, отвергая формально-эмпирическое мышле-
ние, идет дальше генетизма понятий и выходит за пределы логической
пентаграммы, не теряя одновременно с этим восстановлением его в пра-
вах фактического, не обусловленного логической формой содержания
действительности и его логический смысл, его формальную структуру.
Мир наших понятий, расчленивший действительность на ряд «сущ-
ностей» и составляющих эту сущность элементов, требует, чтобы в ре-
зультате исследования совершалось возвращение по замкнутому кругу
к исходному началу. Прочее представляется скучной, только потенци-
альной бесконечностью.
Но против этого ясного голоса протестует другой голос, требующий
допущения недопустимого, а именно того, что эти элементы мира неокон-
чательны и что не только наше познание данного мира может реально
расширяться через привычку к новому, которое сначала противится
логической обработке и не имеет «генезиса», но и сам действитель-
ный мир, являясь в своих элементах (ср. Аристотель) относительно
законченным и данным, в абсолютном смысле является не данным, а бес-
конечно-творимым, находящимся в состоянии постоянного производ-
ства себя, то есть создания новых элементов из относительно чистой
материальной возможности.
Разум сопротивляется допущению того, что радиус круга расширяется
до бесконечности, он сопротивляется тому, что творится новое, но в нем
есть и потребность заставить себя привыкнуть к этой мысли. В качестве
отражения «натура натурата» разум может стать препятствием для самого
себя. Кривым сознанием этого факта является так называемый ирраци-
онализм. Но, как уже говорилось выше, есть в нашем уме и потребность
в признании материальной, внелогической предпосылки всего нашего
мышления, и потребность в признании, привычке к новому, допущении
постоянной возможности нового.
Историческое и логическое с точки зрения гегельянства и марксизма 265
Часть правды есть в теории Бутру (так называемая «контингент-

ность») и даже в учении мусульманских мистиков о том, что чудо является
не исключением, а правилом.
Колумб: il mondo росо!1

Это может воскликнуть разум, находя, что все достигнутое в резуль-
тате уже дано в «генезисе». Скучно на этом свете, господа! Нам говорят,
что скучен наш материальный мир без идеала, свободы, абсолютности,
а ваш, господа?
Историческое и логическое с точки зрения гегельянства

и марксизма
Index
Формы, классификация с точки зрения материалистической диалекти-
ки. Не равенство понятию, а самопроизводство в историческом развитии.
Возникновение логической сферы. Разница между «первоначальным
накоплением» и собственно логикой, историческое и логическое, отно-
сительность этой разницы: различие двух путей порождения логической
сферы — тоже историческое различие. Конец — начало — середина (!!!).
Положение
Соответствие самому себе, своему понятию как реальный процесс,
а не как логическое дедуцирование. Саморазвитие, самопроизводство
целого в одной из его ступеней, в одном из вариантов. Надо показать,
как сама история рождает логическую сферу. Это сфера равного a priori
самому себе развития, развития на собственной основе antropos antropon
1
Мир мал! (итал.).
genna 1, то, что прекрасно показано Марксом на примере капитала и его

саморазвития на собственной основе (курица из яйца, яйцо из курицы).
Истинное содержание «априоризма» Канта = саморазвитие предмета
в его собственном равенстве самому себе, самопроизводство, а не отбра-
сывание исторических связей, не без эпохи первоначального накопления.
И разве было бы правильно, следуя намеренно-подчеркнутой дедук-
тивности Марксова изложения, считать первоначальное накопление
quantity negligible 2? У Маркса взят случай более насильственного, внеш-
него разрушения мелкого товарного хозяйства, но представим себе по-
беду демократических сил в эпоху Возрождения, и капитализм все-таки
родился бы через отрицание мелкого товарного хозяйства. Насилие было
повивальной бабкой. Теоретически нам безразлично, как появляется
капитал и рабочая сила. Не только теоретически безразлично, но есть
объективная разница в самой истории — появление капитала и рабочей
силы ex abrupto 3, путем безразличных для логики капитализма насиль-
ственных средств, или появление их более органически (как и социализм
из капитализма, коммунизм из социализма — в смысле процессов пере-
растания). В подготовке определенной ступени отражаются два пути.
Соответственно этому логика данной сферы, или ступени, предстает
нам в более априорной, идеалистически дедуцированной форме, равной
себе, или более как процесс развития. Один из источников идеализма —
чрезмерное доверие к первому пути, который, в сущности, недостаточно
чисто идеалистический. С этим связан и вопрос о включении материала
низшей сферы в логику высшей. Эта абсорбция — тоже исторический
процесс, но нельзя забывать о том, что между противоположностями:
«начало заключается в конце» и «конец заключается в начале» — про-
исходит процесс, в котором образуется некоторое широкое среднее, die
wahre Mitte. Содержатся ли законы стоимости в законах капитализма
или они имеют самостоятельную сферу развития, логико-историческую
сферу? Существует ли все только для последующего или имеет собствен-
1
Человек рождает человека (лат.).
2
Величина, которой можно пренебречь (англ.).
3
Ex abrupto — внезапно; сразу; без предварительной подготовки (лат.).
ное классическое развитие? В этом также различие между гегелевской

диалектикой и материалистической.
Формы Аристотеля и формы, отражающиеся в результате развития
самого содержания, завихрения его так сказать на самого себя, само-
производства самого себя на данной ступени в самостоятельном виде,
повторения себя, кругообразности. Исторический процесс видо-родо-
вого развития, классификации. Конец — начало — середина. Именно
середина и есть область наибольшего совпадения исторического и ло-
гического. В недооценке этого момента также выражается сущность
идеализма.
Возможны три позиции:

а) марксизм,
б) кантовский дуализм — формы просто объявляются самостоятель-
ными, пусть «относительно самостоятельными», по отношению
к исторической эмпирии,
в) гегелевская имманентность — история выводится из логики, начало
из конца.
Условия данной сферы должны быть выведены из предыдущего. Это
требование материализма. В каком смысле Маркс говорит, что в простом
товарном хозяйстве нет условий для капитализма?
Суть дела в неполном тождестве, неполном воспроизведении. Этим
сохраняется преобладание истории над логической сферой.
Развитие от простого товарного хозяйства через отклонение от общего
типа, исключения к новой, более широкой и поглощающей ступени. Это
исключение, прежде чем стать новым правилом, превращается в отрица-
ние, разрушение прежнего типа (простого товарного хозяйства) в его же
собственных пределах.
Материалистическая дедукция (логико-историческое движение) за-
ключается в развитии через противоречия, но противоречия реальных
фактов, отклонения от простого повторения общего типа, а не через
отрицание, заключенное в общем типе или тайком эмпирически обога-
щенное, как бывает у Гегеля — но в таком виде, как будто оно развивает
только внутреннее содержание данного типа. Вот в чем смысл Марксова

положения о том, что простое товарное хозяйство не содержит в себе
условий для капитализма. Это означает, что новое рождается не посред-
ством чисто-внутреннего октроирования(?) из общего типа (таким путем
получается только его же собственный негативный портрет), а путем
реального возникновения новых фактов, не укладывающегося в простое
повторение данного общего типа, но и не являющегося ч ем-то совершенно
произвольным, тождественным новой логической сфере. Эпикуровское
declinatio 1. Словом, речь идет о реальном процессе, а не о логическом
развитии, похожем на матрешку в матрешке, и не о плюралистическом
разграничении законов (…).
Суть дела именно в реальной не-абстрактности тождества, не в непол-
ном и не безусловном повторении самого себя, а в полном и безусловном
своеобразии, конкретности, процессе, действительно соединяющем все-
общность с единичностью.
Маркс. «Капитал». Переход от стоимости к прибавочной стоимости

не совершается изнутри, а требует прихода извне нового фактора.
Вполне ли это так? Не существует ли посредствующего фактора, по-
средствующего звена? Declinatio в самой действительности.
Сличить это с понятием актуальной бесконечности, с интенсивными
величинами, с бесконечностью in giro 2.
Понятие. Соответствие понятия реальности

и соответствие реальности своему понятию
Соответствие понятия реальности (эмпирическое знание) или соот-
ветствие реальности понятию?
Первое, конечно, легко поддается критике и переходит в идеализм под
руками различных критиков эмпиризма. Но таковым оно является только
в формально-эмпирических границах. Если же понять истину Аристотеля
1
Отклонение (лат.).
2
В круге (итал.).
более глубоко, то понятие действительно не может не соответствовать

и должно соответствовать реальности. Это не две равнозначных, внешних
друг другу силы. Фактический мир объемлет собой понятие, дает ему
содержание и форму, отражается в нем.
Но при этом остается вопрос о самой сути понятия — понимании,
о разнице между пониманием и непониманием, о сфере логического
мышления, сфере моральной вменяемости и эстетического вкуса. Ведь
из реальности проистекает как истинное, так и неистинное знание, как
понимающее, так и не понимающее себя понятие.
Решить этот вопрос нужно, не выходя из рамок реального мира, хотя
речь идет об идеальной сфере, объемлющей все на свете и еще кое-что
в придачу (например, «круглый квадрат» Бертрана Рассела?). Переходом
к этому является развитие самой реальности, которая во всем реальна,
но не во всем одинаково действительна. Употребляя термины, кото-
рыми единственно может пользоваться человеческий разум, мы, хотя
и понимая их условно-человеческий смысл, можем сказать, что разница
между понимающим и непонимающим знанием основана на различии
между реальностью, соответствующей или не соответствующей своему
понятию. Первая понятна для разума, вернее — дает начало ему, вторая
понятна благодаря первой.
Таким образом, совершается переход от соответствия понятия реаль-
ности к соответствию реальности своему понятию. В материалистической
философии это:
а) образование конкретной действительности = «идеальной лич-
ности», по выражению Белинского, путем исторического воспро-
изведения ее, повторения до уровня классики. На этом условии
повторения себя действительностью основана сама возможность
разума. В формальной логике это ее основа — тождество, но и в бо-
лее глубокой и объемлющей диалектической логике — тождество
тождества и нетождества. Отсюда сама возможность мышления,
образования общих мыслей, логическое пространство;
б) образование собственных рамок, границ во времени и пространстве;
в) развитие для себя в целом, или классическое развитие;
г) развитие в собственном смысле слова, общая поступательность.

Всеобщее в целом и в индивидуальной сфере, включающее и неклас-
сическое;
д) человеческая практика, вмешивающаяся в объективный мир с целью
направить его развитие по наиболее действительному, классическому
пути из двух всегда возможных.
Практика может verzerren 1, но может и развивать природу сообразно
ее собственным законам.
До известной степени ей приходится всегда verzerren. Но за это и на-
казание. Наказание за то, что он ест мясо. К сожалению, слова Толстого,
Репина и д’Астарака справедливы, но что поделаешь?
Однако, общая тенденция техники — к слиянию с нормой природы,
к выявлению ее (сообр(азно) собств(енному) закону природы и наиболее
экономно, очищая самый процесс). Наконец, общественная практика
в собственном смысле слова, то есть саморазвитие такого общественного
строя, который дает преобладание нормальным условиям человеческого
роста, создает нормальные условия для самого себя;
е) все это есть основа для соответствия действительности своему
понятию, вечная борьба путей, создающая возможность и для со-
ответствия — относительного — понятия своей реальности.
Историческое происхождение эстетического

и логического a priori
Содержание, ставшее формой для всего последующего развития содер-
жания, и кантовское a priori. А) правильность кантовского a priori по отно-
шению к эмпиризму, в том числе спенсеровскому эмпиризму человеческого
рода и его исторического опыта. Ср. также Фейербах. Б) неправильность
кантовского a priori с точки зрения диалектики. Определенная ступень,
историческая эпоха превращения эмпирического материала в логическую
и еще раньше созерцательную форму для последующего.
1
Искажать (нем.).
Объяснить, почему это является решением: понятие бесконечного

развития вперед и вглубь («вечное»). Актуальная бесконечность. Интен-
сивные величины. In giro.
Всякая структурная классификация имеет конкретный смысл, толь-

ко если она опирается на историю, то есть на фактически случившееся.
Именно фактическая сторона бытия, заключающая в себе единичность,
признак материи, имеет в себе принцип порождения форм. Определенные
случаи, (становясь) не в массе своей подверженными формальному типо-
образованию, a in concreto формами для другого — носителями всеобщего
смысла. Смысл имеет то, что знает еще ч то-то другое кроме самого себя.
Это зеркало другого. Выработка зеркал — вот принцип реального разви-
тия, тем более конкретного, чем выше поднимается общий процесс над
элементарным, аморфным, стихийным или слишком сложным бытием.
Форма есть зеркало мира, его самоотражение в себе.
Ваши всеобщие понятия — структура, равновесие, симметрия(?),
изоморфизм, полиморфизм и т. д. и т. п. — недостаточно всеобщи. Они
застряли между структурными(?) формообразованиями действительно-
сти и философскими идеями. Решите сначала основной вопрос — вопрос
об отношении материального факта к всеобщей форме, любой всеобщей
форме, в том числе и математической. Единственный пример, в котором
структурализм поднимается до этой постановки вопроса, есть вопрос
о сравнительной ценности синхронии и диахронии. Здесь нужно твердо
понять, что синхрония развивается через диахронию и является ее зерка-
лом или системой зеркал. Если же вы скажете, что последняя синхрония
мира как целого объемлет всякую диахронию, то поймите, что эта син-
хрония есть именно синхрония вечного процесса.
Во всем конкретном мы видим порождение форм историческим со-
держанием, превращение содержания в форму для другого, для всякого
материала. Исследованию подлежат именно не единичные фазы, не аб-
страктные модели, подобия или инварианты, а конкретные формы — от-
ражение самого процесса в себе. Все есть не оно само по себе и не инвари-
ант, другое, а нечто третье в данной бесконечной последовательности
и современности. Примеры подобий, шпенглеровский тип — дифференциал

исчисления(?) и лучшее(?) die wechselseitige Erhellung der Künste 1 — ни со-
временное, ни несовременное, конкретное, конкретно = всеобщее (…).
Всеобщее концентрирует себя в особом частном факте, в зеркале, сиг-
нализируя этим и подтягивая все на более высокую ступень. Далее этот
раз дает множество разновидностей, развивается в вариантах, это… к еди-
ничным формам. Мы снова возвращаемся к факту, не значащему ничего,
и всеобщему, которое к нему не плотно прилегает.
Как видите, здесь два пути — генетический и абстрактный. Ступени
1 и 3 могут быть поняты из 2, но пытаться из них понять 2 — это ложная
позиция, стирающая родовые грани.
Конкретные структуры — не архетипы, а мезотипы.
Нужно нарисовать мировоззрение, основанное на безумной идее

чистой синхронии. После этого нам остается показать, что во всякой
синхронии, во всяком «инварианте» есть достаточный элемент диахро-
нии, то есть контингентности, расхождения, факта, того, что сложилось.
Как? А математика? И здесь мы можем последовательно представить мир
математического мировоззрения, основанного на аксиомах и интерпрета-
ции, на воспроизводстве всего, на формализации вполне последовательной.
Принцип этого мира — большое число. Но диалектика большого числа

и формализации. Великий инвариант, отчуждающий себя в варианты.
Возвращение его к себе. Бессмыслица, являющаяся следствием исклю-
чения конечного, случайного, контингентного, абстрактного противо-
поставления формы, возведшей себе второй этаж над обессмысленным,
превращенным в господство чистой случайности, внешнего количества.
Механистические представления — декорация, суть — математические
отношения. Статистический метод — открытое выделение случайности
и в то же время идеал рефлексивного освобождения от нее в абстракции,
на втором этаже.
1
Взаимное освещение (пояснение) искусств (нем.). См.: Лифшиц Мих. Лессинг и диалектика худо-
жественной формы // Лессинг и современность. М., 1981. С. 85.
Крах математики в ее основах. Это точная наука «от сих до сих».

Точнее ли естествознание? Шредингер об идеале возвращения к гума-
нитарным наукам. Полная формализация невозможна. Бесконечное
существует. Бесконечный эпигенез, примат производства над воспроиз-
водством, диахронии над синхронией. Абстрактная формализация ведет
к иррационализму.
Иррациональный остаток кибернетики. Два мира — информация
и хаос. Последнее побеждает. Возвращение к Шопенгауэру.
После этого можно обратиться к вопросу о смысле мира. Станислав
Лем и претензии к эволюции. Дуралей! Ты предлагаешь лучшую модель
человека. Но почему человек — разве это имеет смысл? Все претензии
в духе кастильского короля отличаются той же бессмыслицей абстракт-
ного смысла.
А почему вообще жизнь? Нелепость ее соседства со смертью. Но это
жизнь конечная. Представление о бесконечной жизни может нас утешить?
Нет, это утешение психологическое, относящееся к моей слабости. Карти-
на бесконечного бытия конечных жизнеобразований, как это предлагает
религия, нелепа. Скучное блаженство. Откуда же берется эта нелепость?
Однообразие коренится в самой конечности.
Жизнь бесконечная в своем многообразии, в своем развитии и силе —
единственное представление, не вызывающее у меня ощущения скуки
и нелепости. Я думаю, что даже Мопассан на своей яхте признал бы это.
Итак, я сказал бы, что смыслом одарено все, что в той или другой степе-
ни приближается к этому идеалу жизни. Значит ли это, что осмысленно
все более общее и нельзя ли сказать, что бытие в своей большей широте,
охватывающей и жизнь, выше нее? Нет, насколько я могу судить. Это
не так: то, что дает высшему представлению о жизни ее смысл, есть кон-
кретность, бесконечная конкретность. Абстрактные всеобщности сами
по себе так же нелепы, как и случайность.
Если представить себе полную победу информации над шумом, это
было бы религиозным представлением о ничем не замутненной ясности,
которая скучна и нелепа. Но лишено сопутствующего чувства бессмыс-
лицы даже малое конкретное единство, в котором всеобщее и случайное
сочетаются по принципу вопреки, но отчасти и благодаря. Лишь в бес-

конечности, в бесконечной жизни перед нами полное единство этих
сторон, лишенное представления о нелепости. Другими словами, мы
подошли к идеалу разума.
Таким образом, мир кибернетики и современного математическо-
го воззрения, пусть он условно необходим «от сих до сих», должен
смениться миром более тесного единства информации и шума, то есть
всеобщего, всеобщей формы и случайности, конечного. Без конечного
нет смысла, так же как нет его в чистой случайности. Единство вопреки
и благодаря дает нам критерий, проходящий через все мировое развитие.
Он дает нам не вечный инвариант, а вечный дифференциал. Другими
словами — развитие, «становление» смысла Вселенной, который мы
находим в бесконечно-многообразной, бесконечно-конечной жизни.
Наш разум сам есть отпрыск этого единства конечного с бесконечным,
и всякие его дальнейшие претензии — это уже орудие Больцмана, которое
бьет дальше цели.
Отсюда также понятие конкретных формообразований, или, если
угодно, структур, основанных на единстве «вопреки» и «благодаря»,
всеобщего и единичного, на необходимости единичного для всеобщего
и на различных формах этого единства. Таково решение вопроса о син-
хронии и диахронии.
К аксиоматике интерпретации и всеобщей воспроизводимости. (…) —

нет никакого основания думать, что сами мы оригинальны, а не репро-
дукции.
Прогресс как развитие целого, «системы». История и постоянство, тождество, вечность 275
Прогресс как развитие целого, «системы». История

и постоянство, тождество, вечность
Прогресс
и общая характеристика всякого автономного процесса с выходом
в проблемы теории познания и общественного развития:
1. Прогресс с абсолютной точки зрения как безусловный, не внешний
прогресс.
2. Моменты перехода из эмпирического содержания в форму и об-
ратно — возвращение к матери-земле.
3. Отношение этого к кантовскому a priori и трансцендентальному
синтезу. Два типа трансцендентального синтеза. Метод (ср. Маркс).
4. Отношение этого к реальной истории товарного хозяйства и ка-
питализма.
5. Отношение этого к теории познания. Объективность форм. Реф-
лексия с реальной точки зрения. Два вида самоотражения (классика
и (зак)ругление в себя).
6. Отношение к борьбе двух путей в истории, к демократии.
Прогресс
1. Прогресс есть достижение, «аквизит», ergo 1 переход из содер-
жания в форму, форму всеобщего. Без этого остается в диалектике
простая грубая текучесть эмпирического содержания. Таким обра-
зом, прогресс = обретение a priori, хотя это и парадокс. Обретение
есть высшее единство содержания и формы = классика. Из этих
вершин и состоит прогресс. Это — реальное движение, то есть
всеобщность формы не является просто человеческим обобщением
однородно-текучего эмпирического содержания. Обретение все-
общности формы, a priori, есть каждый раз особый узел объективной
действительности, переход эмпирического содержания из от-
носительной формы в эквивалентную, а, следовательно, и разрыв
простой текучести, ворота в вечность.
1
Следовательно (лат.).
2. Таким образом, достижения поступательного развития (культура

применительно к обществу и отдельному человеку) становятся фор-
мой, в известном смысле отделяющейся от содержания, ибо через
эти ворота [новое. — Сост.] приходит теперь в следующем, более
квалифицированном витке спирали. Всякое новое эмпирическое
содержание — вот реальный трансцендентальный синтез всякого
автономного процесса, где бы он ни завязывался. Самоотражение
в форме.
Здесь содержится уже возможность противоречия в этом процессе —
plus ultra 1 формализации ведет к тому, что не только форма становится
пустой и мертвой всеобщностью, угрожающей всеобщему содержанию,
но и само содержание выступает с самого начала как формальное, проис-
ходит переход формы в содержание — это и есть ступень самоотражения
как варварства рефлексии. Объективно таковы целые эпохи. Бешеный
характер одностороннего развития формальной рефлексии. Примером
может служить развитие самого капитализма по отношению к товарному
производству, как и развитие современного капитализма по отношению
к эпохе свободы торговли. Что происходит с «эквивалентной» и «все-
общей» формой?
3. Таким образом, безусловного прогресса нет. Прогресс становит-
ся формальным. Безусловным же он может быть, если происхо-
дит возвращение от формы к содержанию, то есть как истинный
прогресс. Трансцендентальный синтез может быть формальным,
формально-рефлексивным (как понятие абсолютной художествен-
ности в Гёте-Гегелевском смысле) или реальным. Здесь развитие
в своем автономном процессе раздваивается. Distinguo! Все дело
в том, как вечная всеобщая форма сочетается со всяким новым эм-
пирическим содержанием. Сама форма требует высшей формальной
проверки, выбора, дифференциации путей развития.
В этом смысл прогресса. От формальной культуры к истинной куль-
туре, к слиянию мирового аппарата с жизнью, с материальной основой
без команды и формализации в узком смысле слова. Прогресс возможен
1
Ещё дальше, всё дальше (лат.).
только как истинный, как безусловный прогресс. Без этого абсолютного

содержания нет прогресса. В этом основная мысль передовой философии
XVIII–XIX веков.
Прогресс и не-прогресс
Всякий круговорот, застой есть обращенный прогресс. Всякий про-
гресс есть развернутый цикл.
Бывает постоянство прогресса и прогресс неизбежности. Бывает
такой прогресс, который хуже любого регресса. И бывает такой регресс,
который выше иного прогресса.
Эти противоположности в известных отношениях тождественны,
но между ними есть дифференциал.
Постоянство — это не самостоятельное пребывание, вечность элеатов,
охватывающая кажущееся движение. Это — тождество двух направлений
движения, случай равновесия того и другого, позитивного и негативного
направлений. Это — круговорот, цикл. Все постоянное, синхронистиче-
ское, Nebeneinander 1, чисто пространственное; природа по преимуществу
есть частный случай истории, а именно относительно-тождественное,
основанное на круговороте момента развития.
Античная мысль сильно развила идею вечности и постоянства. Хри-
стианская позволила подчеркнуть другую сторону дела.
В идее вечности, которая есть рефлекс реального исторического кру-
говорота человеческой истории, «вечной истории» по Вико, смешаны,
однако, две стороны дела. Нужно их разделить. С одной стороны, все
вечное есть простое нейтральное тождество противоположных движений,
есть равновесие цикла. С другой стороны, то же равновесие как истинное
развитие, прогресс, если угодно, как развернутый цикл представляет
собой вершину всякого движения. Это — вечное развитие, не в смысле
простого потока, неизменной изменчивости, как mesotes, симфония
противоположностей, как «роза без шипов» прогресса.
1
Одновременное сосуществование (нем.).
Прогресс, разрывающий ricorsi1, есть и возвращение, и сохранение

себя самого, возвращение лучшего. Итак, две вечности. Мир тождество
Мейерсона(?) дифференцируется. Необходимо на все просто постоянное
взглянуть с точки зрения круговорота, а на всякий круговорот с точки
зрения исторической. Природа, natura naturata 2 как частный случай исто-
рии, и natura naturans 3, история, имеющая свою высшую природу.
(Любопытно было бы конкретные постоянные тождества природы
рассмотреть как циклы, несовершенный катастрофический прогресс.)
Да, нужно отучиться мыслить вечность вне истории. История охва-

тывает ее и не охватывает. Не охватывает, ибо история вечно охватывает,
ибо она заключает в себе свой(?) противоположный(?) цикл.
Но, в известном смысле, вечность = частный момент преходящего,
атрибут его. Но не в иррационализм.
Прогресс как единство потенциального ряда и актуального. Истинные

ступени его — mesotes и acrotes. Суть прогресса (в целом) не в достиже-
ниях каких бы то ни было, а в способности противостоять их отрица-
тельным последствиям. Беспрерывная линия, мировая линия, то есть
в самосознательном контроле — в положительных достижениях, в верной
форме Totalität.
Конкретные структуры суть формы sub specie синтеза конкретного

факта и всеобщего смысла, родового начала. Классический поворот Струк-
туры, не оторвавшейся от того, что она оформляет, второе сознание,
не оторванное от первого.
1
Упадок (итал.). См.: Герцен А. И. С того берега // Герцен А. И. Собр. соч. в 30 т. Т. VI. М., 1955.
С. 32: мы «пришли опять к беличьему колесу, опять к corsi и ricorsi старика Вико». Примечание
на с. 499: «Герцен имеет в виду так называемую теорию круговорота итальянского философа и со-
циолога Джамбаттиста Вико, развитую в его трактате „Основания новой науки об общей природе
наций“. Согласно этой теории, изображающей весь ход истории как некий замкнутый круг, период
подъёма (corsi) каждой исторической культуры сменяется периодом упадка (ricorsi)».
2
Природа созданная (лат.).
3
Природа созидающая, творящая (лат.).
Понятие конкретной структуры, в которой структурный элемент

вытекает из диахронии.
Конкретные «инварианты». Между прочим, моя работа о Винкель-

мане. Nachruhm1. Судьба наследства. То есть инвариант, который как бы
независим от личности, от конкретной истории, продолжает жить в этом
зеркале, каким становится факт, отражение последующей эпохи, раскры-
вается в нем. Связь объекта и субъекта, не безграничная противополож-
ность их, самораскрытие одного и того же развивающегося содержания
в сознании людей через посредство этого зеркала, которым стало наследие
Винкельмана. Но для этого нужно, чтобы данный факт сознания имел свою
объективную матрицу, эквивалент, всеобщей формой которой он стано-
вится. Это уже жанр, род, и все дальнейшее воспроизводит(?) в сочетании
с ним, преобразуя его и подчиняясь ему, пока такой синтез возможен,
пока не наступила точка разрыва. Вечны ли эти формы? Вечны, если очень
значительны(?), если и поскольку они рано появились(?), сложились, если
и поскольку они являются условием других.
Закон, управляющий их значением, их всеобщностью — они проходят
через вечное mesotes. Когда они уходят в абстрактную всеобщность и от них
остается только сильно(?) растянутая пленка, а конкретное значение
уже минимально, это — чистые формы. Например, что такое «социа-
бельность»? Борьба за существование? Это формы, ушедшие на пенсию,
ветераны форм. Если их гальванизировать, то они будут служить чему-то
другому и будут означать не себя, конкретный смысл их будет в другом.
Вообще, условием актуальности является классическая ситуация,
когда абстракции элементарных отношений могут быть приведены в дей-
ствия, имеющие свои последствия, благодетельные или роковые.
Вне этой конкретной(?) структуры еще бесформенное, факты без смыс-
ла, иррациональный мир эмпирии. Трансцендентальный синтез — слияние
ранее сложившихся из факта форм с новым материалом, рождение новой
формы. В каком смысле a priori?
Синтез истории и системы, только диалектика того и другого.
1
Посмертная слава (нем.).
К чему приводит отсутствие системы, структуры. Только история

заключает в себе синхронию, систему, ибо эта система — лестница, систе-
ма ступеней, бесконечное многообразие физиономий целого, связанных
между собой «генетическим» отношением в смысле Фихте. Структу-
рализм отвлекается от истории, отвлекается и от системы, структуры.
Бессмыслица чисто абстрактного смысла, без реальности. Большая потеря
при этом. Стр(уктурализм —?) возвращает нас к первичной плоскости,
банальности. Ничтожность выводов.
Нет ли в этом структурном анализе «редукции» от уровней сознания
(вместе —?— с отказом от истории)?
Одна из черт: 1. остается тавтология + великая(?) идея. 2. нарушение
автоматизма(?), отказ от диахронии = именно отказ от феноменологи-
ческой(?) структуры, физиономии.
Ср. пример из статьи(?) Иванова «Имелись»(?). Только по отноше-
нию к символизму и этой связи. Что-то понято(?).
Даже в естественных науках «аксиоматика» вызывает раздражение.
Ср. концепция в… Институте ядерных исследований («Вопросы фило-
софии», 1965, 10). Там же — весьма реальный взгляд на необходимость
введения ненаглядных пространств.
Die sogenannte 1 синхрония и господин Бержере 2 в Париже. Выйдя

на улицу, увидел кирасир с конскими хвостами на шлемах. Хвосты кирасир
и прощание Гектора с сыном.
При преобладании синхронии действительно-нового не может быть.

Все есть в основе только равное себе повторение. Остается только один
критерий нового — нарушение старого, но нарушение старого не есть
действительно новое, не всегда нарушение старого принадлежит старому.
Мнимое тождество современного структурализма с духом системы,
формы вообще. Вздор! Это так же, как современный кубизм или кон-
структивизм не имеет по существу ничего общего с ratio.
1
Так называемая (нем.).
2
Персонаж цикла романов А. Франса «Современная история».
Специфическое в структурализме: отменяются, редуцируются ступени

содержания. Отношения между всеми формальными элементами, над
ними, независимо от их иерархии, так же как в понятии «несчастный слу-
чай» редуцируются все различия между взрывом в лаборатории ученого,
автомобильной катастрофой, выходкой хулигана или вследствие гололеда
падением влюбленного, спешившего на свидание и сломавшего ногу и т.д.
Внешняя форма, внутренняя форма (стиль), содержание и т. д. — все это
имеет свой элемент(?) конкретного. Структура же в новейшем смысле
есть просто случай, количественное отношение внешних рядов, случай,
подчиняющийся закономерности, но статистической.
Д. Лихачев («Вопросы литературы», 1964, № 8, с. 133) о важности

датировки для эстетического восприятия. — Не так, конечно! К проблеме
Сфинкса.
Д. Лихачев. Замечания его о важности времени (…) для самой худо-

жественности. Крайне наивно. Если ценность зависит от знания нами
древности, то она рушится, когда мы это не знаем. Она целиком в знании
нашем. Но знание обстоятельств для эстетического наслаждения есть
нечто постороннее. Ибо художественное — это вне-историческое, как
впрочем, и нравственное и даже сами мысли как таковые. Это особый
разрез — актуальный, но, разумеется, одно не отделено совсем от друго-
го. В актуальном восприятии объективно, отчасти и субъективно играет
роль древность. Но если время играет главную роль — значение чисто
художественное убывает, и наоборот. Тождество противоположности,
но разница в движении. Так и обратно: в том, где нам важно опосредование
и знание этого опосредования, также имеется актуальный момент.
Образ мира — круг или линия? (кстати, где я видел анализ этих обра-
зов? — Статья в нем. реферативном журнале). Гегель отождествляет.
Нужно distinguo, более конкретное, чем у Гегеля.
К взгляду Маркса, Энгельса, Ленина, бесспорно, диахроническому.

«Запрограммировать» можно все, но — «каждый шаг практического
движения важнее дюжины программ».
1. Во-первых, разница между структурой конкретной и структурой
абстрактной.
2. Структура не вне истины, не вне нормы, не вне идеала.
Против этого можно выдвинуть понятие конкретной формы-
структуры. Реальные формы — пересечение всеобщего субстанциального
содержания материи с тем, что она материя, то есть имеет свою контин-
гентную, раздельную, диахроническую сторону. Конкретные физиономии
мира. Это связано с понятием бесконечности.
Модель: красота маленькой княгини Болконской. Вечные истины
Энгельса. Маркс в «Нищете философии».
Все так — пример самого марксизма. Отрицание истины «нет неза-
менимых людей». Нет всеобщей воспроизводимости. Нет абстрактных
серий, типов. «Все подтасовано» — не перебор вариантов, а единственный
случай, выражающий бесконечность. Типы же суть роды, генетические
определенности, основанные на подобии, сходстве, качестве характера.
/Замечание Мих. Лифшица на полях статьи А. Гулыги «О характере

исторического знания» («Вопросы философии», 1962, № 9). — Сост./:
Автор кое-что заимствует у меня, но, как эклектик, не имеет понятия
о конкретном, соединяющем nomos 1 с idio 2, о реальности in individuo.
1
Закон, обычай (др.-греч.).
2
Самостоятельный, своеобразный, индивидуальный (англ.).
Глава пятая. Материализм
и теория отражения
Введение
Тексты, входящие в состав настоящей главы, хранятся в папке № 11 «Ма-
териализм и теория отражения» и в папке № 187 «Материализм — теория
отражения». Материалы первой из них созданы главным образом в 1940‑е годы.
В одном из послевоенных писем Г. Лукачу Мих. Лифшиц сообщает, что несколько
отошел от традиционных для 30‑х годов проблем эстетики и увлечен общими
вопросами психологии восприятия, сознания и материи. Материалы второй
папки относятся к более позднему времени. Обе эти папки (в числе других,
относящихся к теме «Онтогносеология») Михаил Александрович брал с собой
летом 1983 года в Переделкино, а первую из них — осенью того же года в Дом
творчества «Матвеевское», где работал над систематизацией «Онтогносеоло-
гии». Некоторые заметки, находящиеся в папке № 11 «Материализм и теория
отражения», написаны, возможно, в это время, то есть за несколько месяцев или
даже недель до смерти философа.
Темы фрагментов из папки № 11

Отражаемость и самоотражаемость материи в человеке. Человек как орган
материи, созданный ею для самоотражения, самодифференциации, разума, без
которого действительность неполна.
Ступени познания мира человеком — ступени идеализации природы и ее
самоидеализации. Пространство и время. Дифференциал между нулем и бес-
конечностью, неполная их тождественность дает место конечным величинам,
миру конкретного.
Замыкает ли телеология мир фактов (разумное начало, растущее по мере
прогресса реального мира) или она сама замыкается причинностью внешней,
обычного типа?
В глубине материи есть если не живое и мыслящее, то все же космически-
продуктивное.
283
284 Глава пятая. Материализм и теория отражения
Проблема центра для современного материализма между астральным,

физически-химическим миром природы и более качественно определенным
(моральным, эстетическим) человеческим.
Без конечного нет смысла, так же, как нет его в чистой случайности. Кри-
тика дарвиновского естественного отбора: он результат не только случайного
накопления признаков, но и проявление идеального в самой природе. Прогресс
есть переход из содержания в форму всеобщего, обретение a priori = классика.
Из классических вершин и состоит прогресс как ворота в бесконечность.
Теория восприятия и сознания.
Воспринимающее тело подобно воспринимаемому.
Идеализация одного есть нечто неотделимое от образования и развития ма-
териальной целостности. Сознание — деятельность аппарата, который не только
отзывается на подобное, но и улавливает в этом подобном отражение другого.
За пределами наших ощущений нет ничего, что может быть воспринимаемо,
нет никакого иного чувственного мира, который был бы принципиально недо-
ступен нашему зрению, слуху, осязанию и так далее. То, что принципиально недо-
ступно человеческому чувственному сознанию, есть недоразвившаяся до своей
истины, до «классики» материя — та материя, которая в строгом смысле слова
еще не стала материей, мир становящийся.
Сознание не есть некая посредствующая сфера между человеком и реаль-
ностью. Феномен сознания гнездится в разнице между миром конечных вещей,
фактов, явлений и тем бесконечным общим содержанием, которое заключено
в этой конкретной ткани. Вместе с сознанием дана его бесконечность, целост-
ность, неразложимость и единство. Разум есть нечто, вырастающее в мире между
пожирающими друг друга крайностями, die wahre Mitte.
«Трансцендентальная эстетика» Мих. Лифшица.
Проблема «вторичных качеств». Отдаленность предметов, их уменьшение
при зрительном восприятии имеет связь с реальным процессом обобщения
предметов, их единством.
Внешность мира, его кажущаяся сторона, явления как сторона самой жизни,
субъективности. Является то, что внутренне дифференцировано, определен-
но и в достаточной степени развито. Не являющееся — пусто или находится
в процессе саморазложения. В мысли развившейся, воплощенной в предметной
чувственно воспринимаемой отдельности (конкретности) мир снова возвраща-

ется к своей общности.
Фактическое и логическое. Фактичность существования является до из-
вестной степени невыразимой. С другой стороны, именно разум и вытекает
из фактичности.
Проблема априорного. Правота Канта в том, что теоретическая истина об-
условлена практической (в кантовском понимании этой категории), идеальной
перспективой. Мы понимаем в той мере, в какой мы идеальны.
Человеческий разумный мир как остров в океане сил, но он в то же время
до известной степени шире механического мира, объемлет его. Нужно стремиться
к тому, чтобы становилось объемлющим то, что представляется лишь маленьким
островком среди страшного царства сил.
Априорное как целое, идеал, но априорным может быть и «единичное в его
отдельности». Подлинно априорное как истинная середина между этими по-
люсами — конкретное целое в его системе и развитии.
Проблема первоначал мироздания. Саморазвитие мира, не имеющего пред-
посылок.
Темы фрагментов из папки № 187

Влияние субъекта познания на объект в процессе познания (не только в макро-,
но и в микромире). Это влияние вызывает ответную реакцию объекта, вплоть
до его мести. Созерцание как действие и действие как созерцание: два полюса
и mesotes между ними.
Прекрасное есть явление предмета, не нарушающее его «идеи».
Наука основывается на диалектической отрицательности, на обратных силах
вышедшего из себя предмета. С другой стороны, и в науке есть эстетическое созер-
цание. Тождество действия и созерцания дает два вида единства их — lege artis.
Познаваемый объект никогда не является просто «чистым» объектом (с этой
точки зрения нет объекта без субъекта) — развитие этой идеи в «теории тож-
деств» как аргумент против субъективизма.
Логика чувства и логика мысли — их соотношение и автономия.
Логика чувства есть основа пралогического мышления, неаристотелевских
(восточных) логик, искусства. Mesotes и здесь. Против семиотики.
Мысль и знак. Mesotes мысли и образа — нечто более органическое, чем

простой символ или знаки понятий.
Возможна ли передача мысли без посредства внешних знаков?
Фрагменты из папки № 11
Ступени логики как ступени идеализации материи

Собственно, три главных момента:
а) качественная идеальность, кульминирующая через борьбу с аморф-
ным количеством в мере. Кватроченто, Древняя Греция. Это тоже
отражение целого, Вселенной в отдельном, отпечаток, физиономия,
уже отчасти даже субъективность вещи;
б) распад явления и сущности; возвышенно-идеальное принципа,
парящего над явлениями или зияющего по ту сторону их. Начиная
с высокого Возрождения. Это также царство отделения идеального
от реального. Это тоже ступень реальной идеализации. Идеальное
как сила в материи;
в) конкретно-практическое преодоление этого разрыва в субъектив-
ности человеческой практики, в истории (а не в непосредственном
идеально-конкретном состоянии), все же идеал как реальность,
общество;
(2‑я ступень идеализации, ступень противоречия). Идеальное злого,
отрицательного. Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю! Вот
в Илиаде — очень жестокие и реальные описания — и все же! Сюда же
отчасти любовь к изображению мучений и казней у художников Средних
веков и Возрождения. Способность наслаждаться страданием. «Стра-
дание — самонаслаждение человека» (Маркс).
Вторая ступень идеализации: ступень отрицания, противоречия,
Qual, в котором исчезает сияющая определенность качества. Ее нужно
рассмотреть с физиологической стороны: переходы удовольствия и боли друг
Фрагменты из папки № 11 287
в друга, как и с психологической. Идеальный пример: роды (болезнен-

ные явления, парадоксы природы и индивидуальности), болезнь и гений
(Фрейд). Развитие силы, выводящей из границ конечности. Деление.
Размножение.
Односторонность, однобокость, фанатизм природы, ее антитезы,
крайности, наброски: злое, жестокость. Страсть к разрушению. При этом,
однако, условия идеального = конкретность отрицания.
Более точно, чем раньше в лекциях по эстетике: два условия, опреде-
ляющие идеальность отрицательного:
а) злое как величина (…), но это еще формально;
б) как негативная форма, отрицательная апперцепция «положитель-
ного». Последнее, о пять-таки, не вообще, в бесконечности, а кон-
кретно в меру реальных масштабов.
Понятие абсолютной правды. Ормузд и Ариман, положительное
и отрицательное в их диалектике.
Изотропность пространства = дифференциал, разница между ложны-

ми или мучительными путями и краткими, «удобными». Наличие при
этом идеала — для каждой ситуации. Идеал — один. Пороков — много.
Вопрос: откуда берется кривизна, если в природе имеется склонность
к прямому пути? Строго говоря, именно в наличии этой изотропии ска-
зывается вышеназванная склонность. Без нее не было бы и склонности.
Таким образом, «кривизна» предполагается. С другой стороны, не воз-
никает ли она из самой изотропности, по мере усложнения, конкретизации
условий (Аристотель).
Время и пространство. Дифференциал между нулем и бесконечностью,

не полная их тождественность дает место конечным величинам. Эти
величины рождаются из пересечения, перекрещивания двух потоков —
безграничного убывания и безграничного возрастания.
Ощущения не обманывают нас. Первое ощущение есть бесконечное
«теперь» и «здесь». Но каждое последующее «теперь» и «здесь» исклю-
чает предыдущее, и последнее становится как бы нулем. «Жизнь прошла
как одно мгновение», — говорит умирающий. И действительно, реально

существует лишь этот момент и он всегда «здесь» и «теперь». Но опыт,
который учит нас ходить, который учит нас видеть предметы не вверх
ногами, а нормально, который дает нам понимание дистанции и пропор-
ций — этот опыт показывает нам, что между безграничностью момента
и его небытием есть некоторое н
е-тождество. Это и есть то конечное время,
измеряемое как пространство, механический процесс, так возмущающий
Бергсона, экзистенциалистов и т.д. Но не то же ли и с пространством? Ведь
каждое множество может быть бесконечным в себе, а с другой стороны, оно
может приблизиться к нулю перед лицом бесконечно-большого высшего
порядка. Только ощущение нами этого не даётся с такой яркостью, как
в случае со временем. Пространство реально-измеримое, пространство,
заключенное между двумя пределами, актуальное, по крайней мере, могу-
щее стать конечным, измеримым, стать величиной, есть также н е-тождество
бесконечного и нуля. В бесконечности нет величины, как и в нуле.
Шпенглер:
«Я называю одновременными два исторических факта, из которых
каждый занимает в своей культуре относительно то же самое положение
и, следовательно, имеет совершенно одинаковое значение» (Современни-
ки — Пифагор и Декарт, Платон и Лаплас, ионический стиль и барокко,
Полигнот и Рембрандт, Поликлет и Бах).
Понятие времени — всегда третье: а) современные события; б) соот-
ветствующие события в другое время, внутренняя современность; в) кон-
кретное время — не только современность, не только абсолютный смысл.
Пространство и время
Как классическая механика есть более частный случай целого, так
имеется такой Abgrund 1 и в отношении времени и пространства (абсо-
лютного).
1
Пропасть, бездна (нем.).
Абсолютное и объективное пространство. Но в объективном относи-

тельном пространстве — абсолютный момент, не равенство, совпадение
(часов), а пропорция (более широкий(?) и частный случай).
Телеология
Нельзя ли понять ее материалистическое значение как более широкую
причинность? Не является ли каждая объемлющая причинность чем-то
разумным по сравнению с механически, слепо идущей связью причин
и следствий в малых отрезках необходимости? Ступени перехода меха-
нической причинности в объективную, целостную ступень развития ма-
терии, причем внутри этих ступеней всегда остается достаточно места для
игры чисто механических сил. Таким образом, относительная телеология
существует, существует именно как различие двух типов причинности.
Остается открытым вопрос о развитии телеологического, разумного
начала по мере углубления материи в органическую жизнь и обратно —
по мере расширения масштабов. Замыкает ли телеология или она сама
замыкается причинностью внешней, обычного типа? Это переходит в из-
вестный вопрос о начале и конце развития, которые Гегель отождествлял.
Тимирязев. Полемика со Страховым. Р(усская) Мысль, 1889. [Кн. V.]

С. 43. «О сохранении всего в природе». Скрещивания никогда не при-
ведут к полному исчезновению… На какую конечную величину нужно
разделить 1, чтобы получить 0? В каком количестве воды нужно растворить
пуд соли, чтобы он исчез без следа? Малое, но конечное, всегда остается.
Но это почти Анаксагор. А превращение?
К дарвинизму
Regressus ad infinitum1. Выживают сильные? Наиболее ловкие, расчетли-
вые? Обладающие другим превосходством положительных качеств? Отри-
цательных качеств? В природе самые сильные выживали? Дуб и [тростник?].
1
Регресс в бесконечность (лат.).
Не те ли, которые не выделяются, не обладают острыми(?) отличиями?

Посредственность? Значение посредственности для образования видов.
Теория приспособления и наследственности консервативна, акцентивна(?).
Устойчивость — ее идеал. Но откуда же прогрессивная эволюция?
Не есть ли устойчивость, замкнутость видов наказание за то именно,
что выживает посредственное, нелогичное, неразумное, хотя и не активно
бессмысленное? («Деловые»(?) либо — утописты).
Ведь с точки зрения выживания приспособленных, развития как раз
не должно было быть.
Остается общий процесс изменения среды: а) она, значит, активна,
самодвижущаяся, а живое — только пассивное приспособление; б) по-
скольку изменение среды также подвержено фактору отбора и в нее входит
отчасти органическая среда, это — regressus ad infinitum.
Все есть «приспособление». К чему? Приспособление к приспособ
лению. Зерна-то и нет.
«Отрицательный» характер теории Дарвина; вредное отмирает, но по-
беждает ли полезное? Если оно есть, оно остается, сохраняется.
Далее, «полезное для вида» и хорошее (совершенное) — отношение
к телеологии. Совпадают ли? Вид какой? Спенсер.
Несовершенные виды уступают место совершенным? — Масса более
совершенных видов погибла, а комары живут. Тут бабушка надвое сказала.
Схема очень абсурдна. Ça dépend…
По теории как будто мир благоприятен для хорошего, положительно-
го, совершенного. Может быть, вернее было бы сказать, — не абсолютно
неблагоприятен. Цель есть.
Но благодаря механическому просеиванию совершенствование видов
не объяснишь. Менее совершенные виды не отмирают, а продолжают
существовать, причем менее проблематично, чем вышестоящие.
Если перенести prius1 совершенствования на изменение среды, то весь
разум перепадет ей и она становится провидением, телеологией, перстом
указующим живых существ…
1
Основание (лат.).
Неоправданный скачок от полезного как приспособления вида к со-

вершенному в общем логическом масштабе. Какие переходы? (В основном
Спенсер, а не Дарвин.) Первым об этом писал Лафарг в «Экономическом
материализме в мировоззрении К. Маркса», 1886.
Шеллинг.
С(истема) т(рансцендентального) и(деализма).
В глубине материи если не живое и мыслящее, то все же космически-
продуктивное?
Существует ли все же нечто не чисто субъективное и не чисто объек-
тивное и как такое соединение(?) возможно?
Непосредственная достоверность, явление.
Кантовская постановка вопроса

Мир природы (необходимость)
Мир свободы (ответственность)
Систематическое проведение этой противоположности у Канта. Кан-
товская постановка вопроса должна найти свое место на современном
основании, в известных рамках и поэтически. Все-таки это великий вопрос,
и нужно его излагать достаточно выразительно. Но где его место? При
возникновении субъекта в собственном смысле слова или там, где у Гегеля
была субстанция как субъект? Нужно обдумать вопрос о «контингент-
ности», свободе природы.
Абстрактная идея бытия в (старом) материализме. Такое бытие су-

ществует лишь в определенных рамках — противопоставления пустому
воображению.
В диалектическом материализме играет роль модальность бытия,
в которую следует включить и идеальную его сторону (и, может быть,
переходы к субъективности как ахроматизм в зрительном ощущении).
Единство — нечто относительное, а единство материи? Оно также

не абсолютно.
Аттестат Гегеля, выданный тюбингенской семинарией: «молодой че-

ловек с хорошими способностями, но не отличается ни прилежанием,
ни сведениями, весьма неискусен в слове и может быть назван идиотом в фи-
лософии». (…) Ср. с формулой исключения из университета Белинского.
К проблеме отбора.
Эпикур. Отклонение атома от прямой линии. По мнению Бейли (Cyril

Bailey. Epicurus, Oxf., 1926, р. 186, р. 339), Эпикур был предшественником
Гейзенберга и других квантовых механиков с их теорией неопределенно-
сти. Об этом у Шредингера (Е. Schrodinger. Die Besonderheit des Weltbilds
des Naturwissenschaft. Wien, 1948, S. 209–210, 1. Bd., 3 Heft).
Вселенная и человек
«Задиг» Вольтера, гл. IX: «Задиг направлял свой путь по звездам.
Созвездие Ориона и яркая звезда Сириуса привели его к врагам Канона.
Он любовался этими громадными светящимися шарами, которые пред-
ставляются нашим глазам небольшими искрами, между тем как Земля,
на самом деле являющаяся незаметной пылинкой среди Вселенной, кажется
нам чем-то необъятным и величественным. Он представлял себе людей
такими, каковы они на самом деле, то есть насекомыми, поедающими друг
друга на маленьком комке грязи; этот верный образ, казалось, обратил
в ничто все его несчастья, напомнив ему ничтожество свое собственное
и Вавилона. Душа Задига, отторгнутая от тела, витала в бесконечности и со-
зерцала неизменный порядок Вселенной. Но затем, приходя в себя и снова
чувствуя биение своего сердца, он вспоминал, что Астарта, быть может,
умерла за него, и снова Вселенная исчезала из его глаз, и во всей природе
для него существовали только умирающая Астарта и несчастный Задиг».
Звездное небо надо мной и нравственный закон во мне… Так или
не так, но безразличный, более или менее астральный или физико-
Роль точки зрения, угла зрения, «установки». Предмет и точка зрения 293
химический мир природы, с одной стороны, и человеческий мир, мир

более определенно квалифицированный, качественно-определенный —
до определенности моральной, эстетической, духовной вообще — тако-
вы два полюса, и оба они оспаривают первенство, оба стремятся стать
центром. Имеем ли мы здесь дело только с взаимно оправданными при-
тязаниями бесконечной протяженности, бесконечной интенсивности,
бесконечности вширь и бесконечности вглубь, или современному мате-
риализму нужно решать проблему центра так, как решали ее Аристотель
или Кант — это, в конце концов, один из самых серьезных вопросов.
Роль точки зрения, угла зрения, «установки».

Предмет и точка зрения
«Коперниковский переворот» кантовской критики и его

значение для диалектики в теории познания
К вопросу об a priopi, к тому, что звезды на месте, а зритель вертится,
а не наоборот.
Открытие разных систем математики вместо общей «естественной».
Открытие истории знания, того, что точки зрения, «установки» в знании
являются условием самого знания. Кантовское a priori действительно стало
родоначальником истории знания, хотя это и парадокс, а именно (:) оно
превратно объясняет [объединяет?] исторический релятивизм скепти-
ков XVII века (…) в систему соединения, сочетания субъекта и объекта,
формы и содержания знания, угла зрения и того, что человек видит, хотя:
1. этот переворот совершился путем разъединения субъекта и объек-
та (и Кант, естественно, это сам признает в предисловии ко 2‑му
изданию «Критики чистого разума»).
2. он совершился в пользу формы, тогда как мнимый перевес формы
означает по существу лишь примат более широкого материального
содержания, точнее говоря, содержания как целого.
Прежнее рационально-эмпирическое, абстрактно-созерцательное от-

ношение сознания к его предмету должно было разрушиться. В этом
отношении должен был быть принят момент точки зрения зрителя, его
позиции, но на основе самой объективности в ее целом, или в ее полном
развитии. У Канта это и вылилось в одностороннюю систему априоризма
вообще и интеллектуального диктата практического разума, в частности:
а) наивная плотность отношения сознания к его объекту;
б) материалистически-созерцательная смесь рационального и эмпи-
рического;
в) диалектика в теории познания.
В рассмотрении предмета с точки зрения идеала, будущего, о том,

что конец примешивается уже к началу — диалектическая истина этого
в перемене мест между результатом и исходным пунктом. Всякое разви-
тие и всякое исчерпывающее знание до известной степени есть знание
в круге, движение в круге, развитие того, что уже есть, и знание того, что
уже известно (что вкладывается в предмет, по Канту) — всегда до извест-
ной степени курица и яйцо, «человек рождает человека» (Аристотель).
Теоретическая истина в ее зависимости

от объективного идеала
Истина — идеал — действительность
Только признание действительных различий между истиной и ложью
в самой действительности, признание реальной истины может спасти
от скептицизма, который всегда побеждает абстрактно-формальное мыш-
ление. Но реальная истина есть состояние, есть идеальное в действитель-
ности, есть идеал как объективное состояние.
Крах абстрактных истин.
Победа ужасной реальности.
Проистекающий из этого индифферентизм или полный нигилизм
и скептицизм в теории познания.
Мнимое освобождение через «эпохе».
Действительный вывод: реальность истины, заключенная в идеаль-

ном состоянии действительности. Пусть идеальность в реальном слаба,
но только она дает нам возможность что-либо вообще знать и понимать.
Правота Канта в том, что теоретическая истина обусловлена практи-
ческой, идеальной перспективой. Мы понимаем в той мере, в какой мы
идеальны. Простое же наблюдение, даже помноженное на рациональную
обработку, не является преградой против релятивизма, который растет
из простого факта зависимости сознания от обстоятельств. Марксизм как
раз умеет взглянуть на рождение теоретической истины с точки зрения
исторической близости к идеальному. Только марксистская литература
часто сама не разумеет конечного смысла своих утверждений (например,
когда она говорит об «ограниченности» буржуазного сознания или
об исторических предпосылках раскрытия истины марксизма).
Идеал и действительность
Довлеет дневи злоба его. Когда Гейне был молод, он бегал за женщи-
нами, когда он умирал в матрацной могиле, ему понадобился бог. И он
имел мужество признаться в этом. Что делать, когда на тебя пикирует
самолет? — спросили одного полковника в 1941 году. «Ложись на землю
и молись». Действительно, в нормальном состоянии никому, никакому
здоровому человеку не придет в голову мысль о боге. Более широко: ужасы,
которые, например, описывает Хемингуэй в своем «Трактате о мертвых»,
конечно, потрясают душу, но описанный в том же рассказе оптимизм
путешественника Мунго Парка, поддержанный удивительным совершен-
ством маленького растения, найденного им в пустыне в то время, когда
он почти умирал от усталости, также не является ложью. Могий вместить
да вместит. Один офицер, сидевший под мостом, по брюхо в воде, в то вре-
мя как немецкий самолет обстреливал дорогу из пулеметов, видел перед
собой маленького лягушонка с зелеными глазками, похожими на бисер,
и улыбался. Во время отступления через Днепр он видел ужасные картины,
видел измученный скот, который гнали на Восток, видел в Днепре черные
пятна утонувших овец, но не прошли мимо (него. — Зачеркнуто. Сост.)
и могучие картины фламандского плодородия на днепровском побережье.

Остались в памяти пейзажи времен окружения, когда дожить до вечера
было уже счастьем. Он рассказал об этом одному художнику, который
провел это время в эвакуации. «А, вы и там музей повидали?» — ответил
художник, ибо он, разумеется, считал себя более причастным к мужеству,
как человек, стоящий выше музейности1. Довлеет дневи злоба его. Ты
можешь быть человеком лишь в меру обстоятельств, в меру той внеш-
ней и внутренней, физической и нервной позиции, которая тебе дана.
Значит, все истинно, как говорил Протагор? Нет, именно в разнице этих
позиций заложено существенное различие. Только различие это объек-
тивное. В конце концов, всякого человека путем различных пыток можно
довести до нечеловеческого состояния. Нет морального преимущества,
которое не зависело бы от счастья. Но отсюда вовсе не следует, что нет
морального преимущества, хотя оно и относительно. Отсюда следует, что
при оценке моральных преимуществ нужно исходить из объективного
состояния, что не нужно чваниться ими и что нужно мерить низшее
посредством высшего. Норма, истинно-человеческое состояние есть
критерий. Больная психика есть правда, но правда низшего порядка.
Нет абстрактной противоположности между правдой и ложью, между
человеческим идеалом и «гнусной действительностью», но противопо-
ложность есть. Правда и идеал — в действительности, в ее условиях, в ее
развитии, и с этой высоты нужно судить о наших собственных падениях.
Это — остров, но это — объемлет.
И нужно стремиться не к освобождению посредством рефлексии,
то есть к тому, чтобы признать свое падение, свое ничтожество фактом
и тем оправдать все, а именно это выдвигает литература, подражающая
Хемингуэю, хотя в ней есть и частица правды.
Нужно искать пути к сокращению власти обстоятельств — реальному,
к тому, чтобы становилось объемлющим то, что представляется и действи-
тельно является лишь маленьким островком среди ужасов и страшной
1
«Один офицер» — М. А. Лифшиц, осенью 1941 г., после гибели Пинской (Днепровской) флотилии,
где он служил с начала войны, выходивший из Киевского окружения (см. об этом: М. А. Лифшиц.
М.: РОССПЭН, 2010. С. 405–421).
игры сил. В этом логика природы и истории, идеальный момент в ней,

путь в «царство свободы». Достойно смеха только зазнайство, только
чванство, как личное, так и общечеловеческое.
Самосознание 1
Каким способом можно выпрыгнуть из собственной шкуры, поднять-
ся над собой? С точки зрения механического материализма это просто
невозможно, однако это существует, происходит. Может быть, применить
метод Вольтера и Ламетри: материя не может мыслить, протяженность
и мышление — разные вещи, однако я и тело, и я мыслю — по воле бога.
Мысль как простое следствие, продукт материи — это только половина
вопроса, чего еще не сознавали в XVIII веке. Материалисты этого столетия
хорошо объясняли зависимость сознания от тела, но они совершали salto
mortale2 или vitale3, переходя от теории, от рассмотрения мира в форме
объекта к деятельности (и оценке). Более точно: психологическая зави-
симость сознания от бытия была им известна. Но, переходя к теории
(знанию, разумному пониманию, «философии», Разуму и т.д.) и практике
(утилитарному, политике, морали), они наивно не замечали противоречия.
Современный материализм должен сознательно ставить этот вопрос,
и его именно нужно решить, ибо я тело и я — продукт тела, а вместе с тем
я мыслю в понятиях, оцениваю, действую, понимаю самого себя. Как же
это может происходить? (Что происходит, в этом нет сомнения.) К богу
апеллировать невозможно. Бруно и Спиноза апеллировали к Natura
Naturans.
Вот одна из возможностей: я не могу выйти из данного потока мысли
в какую-либо другую сферу мысли, безразличную, просто иную. Но, ка-
жется, через противоположность это можно осуществить. Это говорит
мне мой опыт самонаблюдения во время бессонницы. Сердце продолжает
1
Запись, вероятно, 30‑х годов. — Сост.
2
Букв. смертельный прыжок (ит.), полный поворот в воздухе без опоры, через голову (вперёд или
назад) при прыжке.
3
Жизненный (ит.).
учащенно биться, но мысль, дойдя до предела, ищет своей противополож-

ности. Это род самопроизвольной логики, самодвижения. Но не лежит ли
в ее основе начало реакции организма? Бесспорно, однако не физиоло-
гически: элементарные причины, которые заставляли меня не спать или
поддерживали мою бессонницу, начали этот процесс. Инициатива при-
надлежит тем пружинам, которые заведены окружающим внешним миром.
А между тем в данную минуту я не испытал никаких новых воздействий,
я не был наивен. Интеллектуальная активность явилась следствием само-
развития, имманентного движения мысли. Мысль дала что-то другое, чем
наличный эквивалент пассивного сознания. Активный, самостоятельный,
не механический, а диалектический процесс чувствилища природы в моем
лице. Разве не через самопротивопостанление, не через другое — про-
тивоположное совершается процесс самопознания? Не движением ли
из крайности в крайность развивается человек? Можно ли разлюбить,
не полюбив противоположное?
Недостаток идеалистически-поверхностного понимания самосознания
состоит именно в том, что самосознание рассматривается как процесс
углубления в то, что дано нам пассивно, так сказать, как просветление
этого или свободный переход в любое иное, безразличное к первому.
Развитие человека может происходить лишь через самоотрицание. В этом
наш шанс для преодоления автоматизма природы (который является
автоматизмом лишь извне, по отношению к субъекту). Иначе говоря, са-
мосознание возможно только как диалектическое — и есть диалектическое
сознание. Разбудить диалектическое сознание — значит, разбудить свободу,
самосознание, широту, духовное развитие, способность контролировать
себя, самоотчуждаться и возвращаться к себе (начало поэзии, Пушкин).
Моя воля может быть свободна

1. по отношению к моему телу,
2. моему не-я, непосредственной природе.
Это значит, что она действует с необходимостью более широкого
целого. Это целое и является содержанием формы свободы.
Игры животных, кошка, играющая клубком. Одно идет за другое,

теряя свое собственное местное содержание, которое, хотя и существу-
ет, отступает на задний план, подобно тому, как физический характер
краски, потребительная стоимость золота и тому подобное отступает
в живописи или в хозяйстве перед их новым значением, как значением
другого, многих других, целого общего. Таково же испарение местного
материального содержания в буквах, орнаменте, в языке, где слитный
с физической жизнедеятельностью звук обособляется, как бы очищается
(в музыке очищается от шума) и входит в систему знаков, клавиатуру
выражения общего потока жизни.
Идеализация одного есть нечто неотделимое от образования и развития
материальной целостности. Отсюда идеалистическая иллюзия о том,
что целостность, конкретность, тотальность, организм не присущи самой
материи (против этого действительны те же возражения, что и против
экономистов, пренебр(егающих?) золотом как товаром). Однако такое
эквивалентное воплощение целого в одном есть лишь ступень материаль-
ного процесса, и самое большее, что можно сказать, состоит в том, что
эта ступень необходимо требует отражения, рефлексии в другом.
Примером может служить обособление функций раздражимости
и выделение нервной системы, а затем и центральной нервной системы
вместе с развитием организма. Знаменитые древние полемические анало-
гии между монархией и человеческим организмом (хотя один сицилиец
считает монархию в организме болезненной односторонностью).
Следует, однако, также различать между значащим фактом, вещью,
ситуацией, поскольку это явление, вбирая в себя общее, какую-то ма-
териальную совокупность, целостность — значит, отражая ее, имеет
идеальное значение для другого, и вещью, которая способна значить для
себя. Значить для себя = обладать сознанием. Образование материаль-
ной целостности ведет к отражению ее в одном, в другом и для другого
(то есть, она существует в сущности, которую нужно усмотреть). Эта
монархия — выражение недостаточно высокого развития целостности.
Когда она достигает ступени организма, индивидуальности, целостность
получает выражение в самосознании для себя.
В свою очередь, пока это сознание себя есть лишь монархическое

выражение, эквивалент определенного круга явлений, оно лишь символич-
но, значит что-то иное, чем оно является для другого (психологическая
геральдика символов). Иероглифическая теория познания имеет свое
место и границы.
Субъект без объекта.
Объект без субъекта (все это абстрактная постановка(?) вопроса).
Ощущение, мышление предметны и в первой системе. Предмет есть

именно подобие, образ (это как раз логика сопричастия при малом еще
развитии идеологической предметной системы). Ответ на неразр(еши-
мый?) вопрос: похоже ли наше ощущение на колебания волн? Картина
в самом мире, отражение в самом качестве(?) отдельного предмета одной
из аморфных мировых совокупностей. Этот предмет есть отражение,
подобие (самоподобие = объективности качества). Все в мире самоподоб-
но, а наше сознание есть просто сознание этого подобия; это подобие,
самоподобие — дано нам в сознании, или наше сознание дает нам картину
мира сначала слабо различенную (…) через развитие значения в системе
идеологических предметов более точную: символическую и — посред-
ством самостоятельной переработки, собственной логики найденного
посредства — духовно-реалистическую, конкретную.
Моменты:
1. Объективное самоподобие общего в единичном.
2. Выделение единичного, специально развивающего качество отзыва
(подражания) на подобное.
Мембрана, рояль Дидро (разве не подобное сперва воспринимается
подобным, ухо — дрожание, глаз etc.).
ЭТО ЦЕЛАЯ МЫСЛЬ: наши органы чувств подобны тому, что они
воспринимают (своего рода игра природы, клубок вместо мыши). То есть
человек есть микрокосм, издание мира на тонкой Bobeldruckpapiere 1,
а не только то, что он есть.
1
Особый вид бумаги (нем.).
Развитие способности быть подобным, значить что-то. Но это еще

отзыв, раздражение. Как значащий предмет делится на значащий для
другого и воспринимающий это значение, означающий все другое для себя?
Значащий для другого может быть даже отступлением обратно в объ-
ективный мир подобно тому, как объективное дальше всего от человека.
Или может быть еще (вопрос?) как умная собака к человеку.
Переход от значащей для нас ситуации или вещи в природе к нам са-
мим, к значащему для себя принадлежит к гегелевским чисто-логическим
переходам, аристотелевско-клас(неразб.). От такого перехода надо отли-
чать реальный. То есть прямое(?) развитие символизма в природе не ведет
непосредственно к сознанию. Наоборот, сознание само является обратным
условием для расширения области значащего, рефлекс в об(ъективный)
мир. Иначе — абстрактный, искусственный переход.
Действительный ход, пожалуй, таков:
1. Самовыражение в мире. Общее в единичном.
2. Дифференциация микрокосма, универсального чувствилища.
Оно само по себе есть предметная совокупность самоподобных опре-
делений (для другого). Но этот соматический элемент начинает стано-
виться как бы условным, принимается за ничто по сравнению с функцией
раздражения, значения. Однако забывать о том, что мозг сам по себе есть
тело — это все равно, что забывать, что золото есть товар. (Это фетишизм,
идеализм.) Но несомненно также, что этот товар — в природе, нервная
ткань как товар обладает некоторыми естественными качествами, которые
делают его способным, удобным для всеобщего подобия природы. (Нервная
система есть товар в природе, который обменивается безотказно(?) на все,
то есть аналогичен всему, подобен всему.) Однако это всеобщее чувствили-
ще, которому противостоит внешний мир и на который он универсально
отзывается, само еще не есть сознание, отражение внешнего мира. Для этого
оно нуждается снова в возвращении к исходному моменту.
3. (пока еще «соматизм» не отодвинут на задний план. Второе
отодвигание.) Из общего раздражения выделяется определенное.
Различение общего в отдельном и отдельного в общем, выделение
ощущения, первое сознание качества и т. д. — первые ступеньки
выделения сознания. В чем тут переход к сознанию? Момент раз-

дражения вообще есть, конечно, отпечаток мира на мембране.
Но чистая субъективность не сознательна. Феномен сознания
состоит в том, что эта раздражимость, регистрация раздражений
становится регистрацией объективных целостностей, выраженных
в единичных явлениях и действующих на субъект, раздражающих
нервную ткань. Феномен сознания — в разнице между простой
регистрацией определенного воздействия и регистрацией того,
что эта определенность определенна, имеет общее значение. Со-
знание — деятельность аппарата, который не только отзывается
на подобное, но и улавливает отражение в этом подобном другого.
Таким образом, сознание является вторичным отражением, от-
ражением отражения. Появляется значение, смысл, регистрируе-
мый нервным аппаратом. (Это и есть поле сознания, логическое
пространство. Наше сознание дает нам картину мира, точнее,
оно воспринимает, регистрирует эту картину мира, отраженную
в нем самом.) (Можно сказать, что это скачок в другое. Верно,
но разве от ощущения нет скачка к мысли, которая его изучает
и для которой оно бессознательно, объект? А мысль в свою оче-
редь может быть предметом мысли. Таким образом, постоянно
повторяющиеся положения(?) субъекта и объекта. Но нет ли этого
и в предсознательном мире?)
«Я» не первично, первично сознание общего смысла простейших
определенностей; вещи и явления насыщаются общим смыслом. Сознание
вещей уже существует, хотя оно еще не сопровождается сознанием лично-
сти. Сознание просыпается в том, что явления мира начинают не просто
действовать и раздражать организм, но начинают что-то значить для него.
Простейшее качество есть уже сознание смысла.
Таким образом, феномен сознания гнездится в разнице между миром
конечных вещей, фактов, явлений и тем бесконечным общим содержанием,
которое заключено в этой конкретной ткани. (Это феномен идеализма.)
Сознание всеобще и бесконечно, раздражение, материальный отпечаток,
отзыв — носят конечный и местный характер. Отпечаток, раздражение
есть только отпечаток, только влияние одного материального тела на дру-

гое. Только. NB. NB.
а) (…) Совершается диалектический поворот, выход за пределы организ-
ма, конечного в его пределах. — Возвращение к началу. Здесь больше
всего подходит пример с золотом. Целиком к услугам мира. Конеч-
но — пока действует(?). Мозг прозрачен, отражаются сами вещи.
1. Материальный мир отражается в отдельных вещах.
2. Появляется слабо развитая для отражения вещь. Это не только
плюс ее, но и минус, поскольку она тоже отдельная вещь.
3. На известной ступени развития этой слабо [особо?] концентри-
рованной способности отражать наступает момент, когда это
препятствие отдельности становится относительно незначащим,
и самоотражение мира проступает как целое. После этого образо-
вание уже сознательной среды «Я», которое снова может создавать
препятствие как отдельность(?)…
Не в том уже дело, что дрожит кончик нерва в ответ на колебания волны,
а в том, что стена красная или белая. Это констатировано, сознано, опреде-
лено как целостность. То было отдельное или целое в чисто специфической
форме (для другого), а чтобы проступило целое, нужно особое утончение
материальной мембраны, как бы прозрачность этой среды.
Как бы ни была слаба и хрупка, — да, именно хрупка — эта наша спо-
собность [быть?] слюдяным(?) оконцем в центр мира, она играет очень
важную роль.
Как целому выступить иначе, как только
1. или в специфически-отдельных единичностях,
2. или непосредственно через сознание при условии такого утончения
работы отражательного аппарата, что его собственная инерция
почти «незаметна»?
Одновременно с этим утончением (ведущим) к нулю (без надежды
на это) посредствующим звеном является выделение объективно значащих
предметов, ситуаций; внешнего аппарата сознания, мысли (язык, символы,
искусство — здесь тоже утончение до почти исчезновения материально-
сти). Много ли значит без них мозг?
Целое (всякое целое, даже, например, такое отвлеченное, аморфное как

«красный цвет») существует реально, но не как целое («лошадность» где
же?) непосредственно. Таким оно выступает только в гибели отдельного или
для сознания. Уже в ощущении красной стены есть обобщение и разделение.
Отражение на сетчатке подобно отражению в объективе. Подобное

воспринимается подобным. Но по отношению к этому отражению нужно
еще его отражение — так же, как в отношении сознания к действительно
нарисованной картине. Чтобы увидеть эту картину как картину, нужно
смотреть на нее извне. Мы же не видим того, что отпечаталось на сетчат-
ке. Мы видим самые вещи, и это видение(?) сознания, видимая(?) наша
картина мира есть действительно вне нас существующее отражение мира
в нем самом.
Ошибочно думать, что изображение на сетчатке есть само зрительное
сознание, отражение. «Похожа» на действительность та объективная
картина мира, которую мы воспринимаем в самих вещах = самоподобие.
Оно похоже для нас. Изображение на сетчатке относится к ступени 2.
1. Воплощение целого в одном, определенном (объективно).

2. Одно становится мембраной, телом, существующим для отзыва
на другие тела. Чувствительность утончается до того, что с из-
вестного момента само тело в мембране можно условно ликви-
дировать(?), и внешнее, общее воплощение целого в отдельном
выступает наглядно. (Парадокс: сознание существует именно там,
где его нет…, где инерция самого чувствующего аппарата, его соб-
ственная работа … (…).
К п. 1
Не это ли?
1. дифференциация органов чувств, нервной ткани.
2. дифференциация элементов смысла, особо значащих (…) во внеш-
нем мире (язык, символы, искусство),
3. Я как геометрическое место точек, как известное вместилище,
физиономия сложившихся отношений между вещами.
1. Каждое тело отражает на себе влияние всего мирового целого, от-

ражает это целое.
2. Особенно развитый аппарат, мембрана отражает любое влияние
с особой «чувствительностью». В нем чувств. = основание(?)
3. Мембрана, которая способна сама отзываться на воздействие це-
лого, но и
Как выразить?
то, что само по себе отражение, но ни в форме 1), ни в форме 2) не есть
сознание. 1‑е для другого 2‑е тоже. Сознание не выходит из этих границ.
Его сущность именно в том, что оно прозрачно как стекло, его нет как среды,
оно подобно(?) значащему целому. (Это момент верный, что его нет.)
Ступени:
Организм — материальная несводимость(?) жизни
субъективизация:
Страдание: (мать сознания). Страдание живого организма (увядание
цветов от недостатка воды).
Удовлетворение (поглощение, усвоение).
Возбуждение (при виде, при симптоме, при знаке).
Растение повернулось к солнцу под влиянием лучей. Это — автома-
тизм. Если бы оно начало поворачиваться при пении(?) петухов(?), мы
сказали бы, что оно обладает сознанием.
Мир приобретает субъективные отношения. И именно тут он стано-
вится различаемым.
Начало сознания: способность различать, не поглощая.
Различение должно иметь знак.
Различая простейшую определенность — качество — мы можем раз-
личить его, определить только как эквивалент другого. Это другое =
сама реальность. Качество вещи (вид зайца и т. п.). Движущееся черное
= мышь. Начало познания и заблуждения. Последнее образует опыт,
не все черное, движущееся есть мышь и т. д.
Познание в отличие от поглощения. Простое поглощение, однако,
предполагает различение: новое начинается, когда мы различаем наперед,
без поглощения, освоения: мир приобретает «вид» etc.
Свобода (и) сопричастность

Сигнализация построена на post hoc ergo propter hoc 1
Заблуждаться(?) = высшая прерогатива
Какой вид имеет мир для червяка?
Процесс мышления как процесс выбора нужных (стало быть, в предви-

дении цели) комбинаций ощущений, изготовляемых воображением при
помощи памяти. Выбрать такие, «которые соответствуют потребности
мыслящего организма в данную минуту». К тому же — выбор средств
действия, выбор представлений. «Сосредоточение нервного процесса
на удовлетворяющих его желанию в данную минуту комбинациях ощу-
щений и представлений. Каждое существо, каждое явление разрастается,
усиливается при появлении данных, удовлетворяющих его потребности,
прилепляется к ним, питается ими — собственно, в этом и состоит то, что
мы называли выбором представлений и ощущений в мышлении, и в этом
выборе их, в прилеплении к ним и состоит сущность мышления». В этом
смысле процесс, происходящий в голове Ньютона и в голове курицы,
ищущей зерно — одинаков.
NB. Наличие известных комбинаций, или, если угодно, нитей, моти-
вов — и выбор, сосредоточение, прилепление, как активная функция ума —
замечательно верно. Вытягивание той или другой нити — не создание
идей из ничего. Но все же выбор уже сам по себе есть нечто творческое,
что и кто выбирает? Выбираю Я. Кроме того, нужно учесть синтетический
момент сознания.
«…Для психологии чрезвычайно важен факт неспособности нераз-
витого человека и способности развитого постигать жизнь, различную
от его жизни» — отсюда антропоморфизм.
Материальное a priori
Вопрос о конечности или бесконечности мира есть вопрос фило-
софский, а не физический. Правильное решение его подтверждается
1
После этого — значит, по причине этого (лат.).
не одним каким-нибудь опытом, а всем историческим опытом науки.

Разумеется, даже философские, логические, принципиальные вопро-
сы имеют под собой базу опыта. Но здесь содержание давно уже стало
формой для всякого другого содержания. Если вопрос о бесконечности
мира нуждался когда-либо в одном необходимом и достаточном опыте,
в одной «прерогативной инстанции», как говорил Бэкон, experimentum
crucis 1, то это был опыт Галилея и Коперника, которые доказали, что
Земля не стоит в центре мира, а является подвижной частью Солнечной
системы. Следующие шаги вытекают отсюда. Вывод стал формой для
всякого последующего содержания. Солнце также не является абсо-
лютным центром мира. Галактика тоже не является им. Метагалактика
тоже. Первого опыта достаточно для логически-отрицательных суж-
дений (Чернышевский), которые отсюда вытекают. Любой парадокс
не поколеблет этого.
Сознание поддерживает сердце и кровообращение. Где читал? Или мое

собственное предположение?
Истинное, сознательное сознание — самосознание. Зыбкость созна-

тельного и зыбкость жизни, но щель существует — месть духа.
Завязка всех трагедий в жизни, как и в литературе, состоит в том, что
человек должен умереть (конечность).
Щель, residium2. Монтень (зыбкий характер сознания и: то, что жизнью

взято раз, не в силах рок отнять у нас). Свобода воли, разума, поступа-
тельного развития. Возвышения. Прогресс.
Естественный отбор есть уже предварение сознательности в природе.
Выбор. Свобода. Сознательность.
Отражение в самом себе, удвоение, воспроизведенное = сознательное.
Самосознание не в смысле копания в себе, а в смысле опосредованного
внешним знанием(?) сознания.
1
Опыт, имеющий важнейшее, решающее значение (лат.).
2
Остаток, осадок, след (лат.).
Относительность сознания. Оно само является бессознательным,

ложным, превратным по отношению к более высокому, но — диффе-
ренциал. (NB).
То, что представляется(?) курицей и яйцом, может быть рационально
понято, если рассмотреть этот переход с точки зрения разницы между
самими реальностями, соотношения между ними.
Я могу принять решение покончить с собой под влиянием ряда внеш-
них (невидимых, предвидимых, отдаленных —?) от меня фактов.
Что я мыслю ex analogia homini 1 — верно, но я способен исправить
это суждение(?) ex analogia universi 2.
Мое решение само может быть рассмотрено с психологической стороны,
но для этого необходима все же логическая сфера, чье-то другое сознание
или даже просто более широкая группировка фактов.
Короче говоря: если сознание существует, то есть если мы начинаем
думать, то тем самым дана его бесконечность, целостность, неразложи-
мость и единство. Сознание, мысль и есть сознание, ясность, понимание.
Можно показать его относительность, но нельзя подчинить зрение слепоте.
Конечно, шатко и зыбко сознание (сознательное, истинное, не бес-

сознательное сознание. Я мог бы это иллюстрировать именно отноше-
нием к ложному сознанию). Над пропастью. Шатко и зыбко искусство
своеобразия, тонкая художественная форма, достижения ума и сердца
(французские стрелки и Колосс Леонардо, плесень и «Тайная вечеря»
(…) примеры Монтеня и Ламетри; прекратить течение просвещения…
путем, но — месть. Истина гибнет. И не раз уже расплачивалась(?)
в истории! Будто бы просто от внешних причин? От внешних причин,
затушивших священный огонь сознания. И когда снова зарождается —
вновь возникает.
Шатка и сама жизнь! Томас Манн
1
По аналогии с человеком (лат.).
2
По аналогии со Вселенной, с поправкой на Вселенную (лат.).
Субъективное и объективное с точки зрения практики —

Взаимодействие — Свобода воли — Видоизменяемость,
ошибка, вина — Личность
NB: при чтении Белинского.
Внешние обстоятельства и личность. Субъективный момент: важность
познания самого себя и с этой точки зрения критика неосновательных
претензий. Это идея самопознания, верного понимания своего места,
интереса, таланта — дополнение к теории разумности объективного
мира. Роковой характер ошибок в самопонимании!
Мысль верная, но в одностороннем виде она приводит только к ми-
стическому освящению стихийно-естественного, даже прямо-грубо-
физиологического мира. И к тому же движение, деятельность, субъек-
тивный момент здесь только в этом возвращении к собственной ирра-
циональности.
Познав сущность своего лица, таланта, интереса, я, во‑первых, дол-
жен развить свой «пафос» в наиболее свободном, прогрессивном роде.
Besteres nicht als die Zeit, doch sie aufs Beste zu seyn 1. Лучшее в своем роде.
Но лучшее в своем роде не совпадает, может противоречить лучшему роду,
лучшему среди родов. Можно ли подняться над самим собой, прыгнуть
выше своих ушей? Besteres 2. И да, и нет. Можно, ибо все роды в конечном
счете роды одного и того же. Принцип взаимозаменяемости, перехода.
И здесь важен именно тот своеобразный путь, которым каждое отдельное,
определенное, особое может восходить к «пафосу» общему. Важно, таким
1
Стихи, с пометкой «Молодой Гегель», выписаны Лифшицем в его заметках к лекциям 1940 г.
по теории искусства:
Strebe, versuche du mehr
als das Heut und das Gestern: so
wirst du
Besteres nicht als die Zeit, aber aufs
Beste sie sie sein.
Вероятно, именно эту «эпиграмму Гегеля, написанную в его первую иенскую эпоху», приводит
в своей статье «Моисей Гесс и проблемы идеалистической диалектики» (1926) Д. Лукач: «Стре-
мись, пытайся добиться большего, чем сегодняшний и вчерашний день, — ты не станешь лучше, чем
твоя эпоха, но будешь ею наилучшим образом» (см.: Лифшиц Мих. Лекции по теории искусства.
ИФЛИ. 1940. М., 2021. С. 183, 322).
2
Лучшее (нем.).
образом, самопознание не в том смысле, что я не могу стать другим, желае-

мым, должным, идеальным, а в том смысле, что я могу стать другим только
по-своему, через свою сложившуюся определенность, своим самобытным
путем. Таково во‑вторых. Страшны ошибки не в попытках подняться над
своей ограниченностью, а в непонимании своего пути к преодолению этой
ограниченности, к общему солнцу.
Аналогия
а) мои рассуждения об особенностях материалистической диалектики,
дедукции, синтетических, конкретных суждениях. — Дифференциал.
(Это со стороны объективной.)
б) мои рассуждения о родах и жанрах искусства.
в) об эпохах — классическое в неклассических эпохах. («Вопреки»
и «благодаря». Древнерусское искусство etc.)
г) Ленин о классовом самосознании применительно к народникам,
трудовикам (откажитесь от социалистических иллюзий, высказы-
вайте интерес, через это — более глубокий демократизм и /ближе
к социализму/).
(185) Те же три ступени с точки зрения действия:

1. Действия человека несвободны (…) «Выше головы не прыгнешь».
2. Внешние отношения субъекта к объекту. Область целей, механи-
ческой практики.
3. Воздействуя на предмет, изменяют самих себя. Возвышение над
самим собой (классика). NB. Это практическое активное прибав-
ление к философии самораскрытия объективности. В какой мере
человек сам кует себя. Самодеятельность (…) «Для себя». («Люди
сами делают свою историю» Вико).
Таким образом, три ступени имеют основой своей взаимодействие (в его
отношении к классике). Сублимация же происходит, видимо, благодаря
распадению возможностей.
Свобода воли, вменяемость в этом (более классический, идеальный путь).
Проблема субъекта и объекта 311
Чернышевский. Антропологический принцип. Избр(анное), (стр.)

75–76. Вычеркнуто цензором. К философии истории: если мы ошибаемся
в надежде на преобразование европейской жизни, то ошибаемся лишь
во времени. «Результат, лежащий в натуре вещей, стало быть, неиз-
бежный», будет достигнут следующим поколением, а наше все же многое
сделает для облегчения этого дела нашим детям.
Проблема субъекта и объекта
«Трансцендентальная эстетика»
Формы предметов внешнего мира — это компендиумы их истории
(форма дерева, утеса, целый пейзаж, облик человека). Это внешнее вы-
явление (Gestalt) развития, формирования (Bildung). Конкретно-целое
должно иметь внешнюю сторону, должно быть доступно обозрению,
восприятию, быть для другого. Это уже в природе отдельности, ens 1. На-
чало восприятия — в отдельности(?), чисто-внутреннее, нерасчлени-
мое — невоспринимаемо. Таким образом, восприятие мира, основанное
на различении, имеет свое fundamentum divisionis 2 в объективном мире.
Поэтому формула Протагора: «человек есть мера всех вещей» — должна
быть истолкована не в ущерб и в поношение человеческому сознанию,
а в объективном смысле. Было бы замечательно доказать, в каком смысле
человек со своими органами чувств есть действительно выработанная
себе природой мера вещей.
Нужно было бы доказать, как все эти пороги ощущений и другие грани
шкалы восприятия мира человеком являются объективными границами
бытия для другого, отдельности, формы. За пределами наших ощущений
нет ничего, что может быть воспринимаемо (чувственно), хотя существует
огромный объективный мир, независимый от нашего сознания. Все, что
недоступно чувствам, не находится на ступени выделения из En(?)geweide,
1
Сущность, существо; бытие (лат.).
2
Основное отличие; основание деления (разделения) (лат.).
внутренностей мира. В этом только смысле можно понять слова Ленина:

у человека столько чувств, сколько необходимо, чтобы воспринимать мир.
Представления Спинозы и других о том, что наши чувства открывают
нам лишь часть возможного, что могут быть и другие чувства у других
существ — ложны. В самом деле, в силу какой странной случайности
возникли частичные чувства доступного чувствованию мира? Это плод
чисто внешнего, механического рассмотрения связи субъекта и объек-
та. Но как было бы важно обосновать объективную необходимость
и раздельность, расчленённость человеческих восприятий, вывести их
из элементов самого мира. Вот громадная задача для физики и физиоло-
гии! Возможно ли это? Это было бы решением вопроса о «вторичных
качествах».
«Воспринимаемость пропорциональна отдельности». Не потому ли
мы воспринимаем свет не как таковой, а лишь в отдельности его цветов?
Воспринимаем ли мы также чистый цвет вообще? Что же такое восприятие
общего? «Общий фон»? (Общее реально, но невоспринимаемо как общее;
исключение составляют как бы предметы, в которых общее просвечивает
сквозь единичное. Единичное, отдельное, имеющее значение, смысл — это,
видимо, уже следующая ступень выделения сознания — начало мысли? Прав-
да, ему должны предшествовать такие инстанции уже в области эстетики.)
«Но всякая(?) отдельная вещь, находящаяся от нас на расстоянии
двух километров, воспринимается гораздо хуже, чем часть какого-нибудь
другого предмета, находящегося у нас под носом. Берем бинокль и ис-
правляем насколько возможно слабость нашего восприятия. Стало быть,
дело не в реальной отдельности, а в нашей субъективной способности
различать?» — Не совсем так.
Дело в том, что сама отдельность относительна. Это дерево — часть
пейзажа. Но в известных масштабах оно отдельная часть, а за их предела-
ми тонет в общем. Какой же характер носят эти пределы? Субъективны ли
они? Или в человеческом «кругозоре» дана объективная мера перехода
отдельного в общее?
Отдельность, «самость» предмета определяется его внутренними
отношениями к окружающей природе. Расстояние же, которое составляет
опору, основу человеческого кругозора, есть внешний масштаб. Может ли

простое расстояние измерять собой отдельность предмета?
Но, например, звук (определенный звук), определяющий собой
нечто? — Объективное затухание колебаний на известном расстоянии.
То же — запах. Свет, правда, может быть воспринят через телескоп, когда
он уже невоспринимаем для глаза невооруженного. Но безгранично ли?
Теоретически? Какую роль здесь играет скорость света? Осязание.
Все же как общая аксиома справедливо то, что масштабы предметов
и явлений, достигающих самости, отдельности, соизмеримы с масштабами
человеческих восприятий, что мир отдельных вещей и явлений лежит в пре-
делах человеческой чувствительности. А за ее пределами он не составляет
ничего отдельного ни в макро-, ни в микрокосмическом направлениях.
Этот мир относительно-отдельного имеет не только внутренние гра-
ницы, определяющие сущность вещей, но и внешние (в пространстве
и времени то и другое не субъективно (ср. Гоббс), но «внешне» по отно-
шению к сущности и ее развитию есть форма. В каком смысле сущность
отделима от этой формы?), определяющие их форму как компендиум их
развития, их истории.
1. Воспринимаемость, различаемость в пространстве и времени про-
порциональна отдельности. Но обратная теорема не верна. Поэтому
не все, различаемое в пространстве и времени, пропорционально
действительной самости, отдельности существа или субстанции.
Поэтому правильнее указывать на внешний характер восприятия, чем
на обманчивость его или субъективность.
2. Затем: речь идет, конечно, о том, что может быть воспринято. Че-
ловек есть мера вещей. Но она не ко всему актуально приложена.
Нужно различать невоспринятость за пределами человеческого кру-
гозора от невоспринимаемости в пределах этого кругозора. Иначе
мы впадаем в антропологизм и т. п. Отдельность относительна (…)
внешняя мера в человеке. Но в пределах этих масштабов внешняя
разница между отдельностью и сплошностью существует.
Должен быть и путь от внешнего к внутреннему. Не следует ли сказать,
что человек есть внешняя мера вещей (но и внутренняя тоже?).
В. И. Ленин. «Философские тетради». М., 1947. С. 264. Диалектический

переход от материи к движению, от материи к мысли, чего Гегель не умел
понять, несмотря на то, что он был сторонником диалектики. Скачок?
Быть может, Кант в решающем пункте своей системы смешивает
психологическую невозможность соединения двух миров с их логической
непримиримостью. Психологическая правота критики Канта ясна, но ее
секрет в том, что человек находится на перекрестке, там, где происходит
скачок из + (бесконечности) в — (бесконечность) или как-нибудь иначе.
Логически, посредством понятия, этот раздор в представлении можно
и нужно обнять. И это по-своему пытается сделать Гегель. Но обратил ли
он внимание на психологический источник кантовских затруднений?
Мечтатель Достоевского отчасти прав: мы живем реальностью.

Но ведь каждая реальная вещь окружена идеальной атмосферой, «ожи-
дация(–ния?)» часто важнее факта, обладания. Вещь сама = 0. Все (NB)
отношение, движение, и в этом идеальность бытия, материи. Особенно
в человеческом обществе.
Скептицизм (и руссоистско-толстовско-сократовский) совлекает ил-
люзии, но то, что остается, — иллюзорная природность, духовное царство
животных. Раскрытие «иллюзорности», «суетности» наших стремле-
ний — только шаг к пониманию идеальности отношений. Ибо ведь истина,
которую ставят на место суетности, также не голая вещь, а гармоническое
отношение (rapport 1 Дидро).
Идеальное и реальное
Надежда и скука
Отчего мы живем надеждой? — спросила парикмахерша; «Что послед-
нее в жизни? — Надежда» (Сократ по Диогену Лаэрцию). Dum spiro spero2.
Это, как и всякая «ажидация»(?) — идеальная атмосфера предметов,
их вне-себя. Так во всем, даже простом процессе еды = начало смысла, то,
1
Соответствие, соотношение, отношение; зависимость, связь; сходство (фр.).
2
Пока дышу, надеюсь (лат.).
что привлекает в предмете: «хотеть», воля. Мы гонимся за призраком?

Vanitas vanitatum1? Или призрачная сторона абсолютна? Бальзак: «Поиски
абсолюта». Это одной природы с надеждой, ожиданием… Не то, не то…
Что же? Когда мы обладаем? Когда нам больше нечего ждать?
Никогда.
А ведь это проблематика Сартра.
Мысль не может существовать без мозга. That’s right 2. Но может ли

она существовать без внешних предметов, без предметов мышления?
Мысль не существует ни в мозгу, ни вне его; она не имеет определен-
ного существования, так как не занимает места. Но умственный мир, если
можно употребить эту метафору, плотно прилегает не только ко мне,
к моему телу, но и к внешним вещам.
Субъект-объект. Физиопластика
Неразрешимая с точки зрения «объективного созерцания» проблема
внешней формы предметного мира, «вторичных качеств» (она порождает
идеализм, здесь его гносеологические корни) уже сама по себе указывает
на неотделимость субъекта от объекта, на диалектическую связь их. Дру-
гими словами, не только с точки зрения субъекта, но и с точки зрения
самого объективного мира субъективная сторона необходимо связана
с ним. Связь эта в развитии природы (субъективизация ее: внешняя
сторона природы — жизнь ее, многообразие выявления, формирования,
физиопластики). Далее — in actu 3 — мир не полон без сознания (Гер-
цен) — в субъект-объекте и практическом взаимодействии.
Человеческое сознание — не только безразличное отражение объек-

тивности. Оно также обладает положительной характеристикой разум-
ности. Но разумность не является чисто человеческой мерой. Поскольку
1
Суета сует (лат.).
2
Это верно (англ.).
3
В действии, в проявлении (лат.).
мысль — формальная сторона мира вещей, явления мира в целом, она есть
также выражение разницы, дифференциала между объективно разумным,
естественно закономерным, нормой и болезненным, ненормальным,
отрицательным. Правда, бесспорна относительность того и другого.
Но без этой разницы мысли нет. Мысль — положительна, положительное
в природе вещей, основа мысли, то есть сохранение и развитие. Сущее
есть, несущего нет. Итак, мысль не просто отрицательность, явление
отрицательности в жизни. Здесь также можно определить разницу между
Гегелем и марксизмом.
Разум = нечто, вырастающее в мире. Что же именно? — Посредству-
ющее между пожирающими друг друга крайностями, wahre Mitte. Не по-
койный синтез, а поступательное движение, плюс в сфере этого взаимного
пожирания. Логос.
Сущность мышления в формальной стороне материального развития.
Объективный переход от психофизиологии к логике — логика, формы

движения сознаваемых предметов. Содержание сознания подчиняется
именно логике (или «этике», «эстетике»), а это не что иное, как беско-
нечность, движение, жизнь мира вещей. Да, мысль не есть материя, верно.
Но в чем ее содержание, поскольку она есть субъект, а не объект? Никакого
другого содержания, кроме форм объективного движения, в мысли нет.
Формы эти (т. е. формы материального мира) сами по себе материаль-
ны, но, как формы, они не материя. Что же они? Они — логика, мысль.
Но есть же разница между реальным движением и логическим? Безус-
ловно. Ибо второе лишено материального субстрата. Вернее, его матери-
альный субстрат вторичен. Это работа человеческого мозга, отражающая
подобным образом жизнь материального мира.
1. Итак, поскольку сознание есть сознание, в нем нет ничего, кро-
ме формального содержания бесконечного материального мира.
Поскольку сознание не есть сознание, а есть автоматизм, оно
по существу материальная форма движения. Важно отсутствие(?)
безграничного темного поля внутри человеческого «я», из кото-
рого идеализм(?) строит(?) мир.
2. Так как мысль есть только потенцированная форма, потенциро-

ванное свойство вообще, то важно было бы разобрать, насколько
действительно человек и его нервная система способны быть фо-
кусом мира, как могут быть в движениях мозга подобные как бы
движения всех предметов и их формы.
Или это фантастика?
3. К этому сводится вопрос о том, похожи ли наши представления
на предметы или они только знаки? Похожи. Они — отвлеченные
особым естественным (…) формы вещей, формальная сторона их
(постольку и содержание).
Сознание, поскольку оно есть нечто в себе, нечто отличное от фор-
мальной жизни, явления, логики мира — это нечто материальное (ра-
бота мозга). Поскольку мыслимое недействительно, а оно всегда все же
недействительно — мыслимое материально. Поскольку логика человека
отличается от реальной логики вещей, она сама лишь пассивный продукт
логики вещей.
Человеческое сознание субъективно, поскольку оно объективно, и объ-
ективно, поскольку оно субъективно.
Свобода есть необходимость в целом, необходимость — свобода част-
ной закономерности, отрывка, куска действительности.
«Недоступная черта меж нами есть». Однако, возникает общение,
общество, культура. — Как же они могут образоваться, вопреки физио-
логической и прочей разобщенности? Гераклит: у бодрствующих один
общий мир, во сне же каждый уходит в свой собственный. Мы — разоб
щенные вещи, отдельные сущности, но у нас общий объективный мир.
Не по сочувствию с собой мы поступаем, а, постигая все вокруг нас, раз-
бираем и собственные чувства (начиная с удовольствия и неудовольствия),
начинаем понимать себя. Не по аналогии с собой (other-Mind-problem1).
Общество, общение, культура не субъективно-условное создание
людей. Это само по себе отражение, воспроизведение общности мира
и только потому оно возможно.
1
Проблема иного разума (англ.).
Идеальное = общее = общественное, а общественное держится

на внешнем, на материальном. Внутренний человек погружен в свое тело,
общение создается средой и такими посредствующими звеньями, систе-
мой закрепления материального в материальном мире, как речь, печать,
более широко — общественные отношения, быт. Но идеальное и инди-
видуальное, не внешнее; индивидуальное в человеке не то, что является
в нем тупо-общим, стандартным, абстрактным, а именно то, что связано
с его единичностью, своеобразием, даже физиологическим (ср. Белинский).
Онтология
«Назначение» (quasi-телеология)
Идеалистическое понятие «назначения» (Bestimmung) — не глупость.
Например, в марксизме «назначение буржуазного периода истории»,
«куда ведут». Это — рациональное зерно телеологии (в отличие от того,
что не имеет собственного Bestimmung. Зачеркивать эту грань — меха-
нистическая софистика). Разумеется(?), может быть еще «назначение»
в ограниченном аристотелевски-(…)ческом духе и в духе Гегеля.
Соображение такого рода: субъективно понятие цели, целесообраз-
ности как вывод, продолжение и (…) (…) человеку (цель = абстракция)
назначения? Bestimmung, то есть собственного направления развития
в предметном мире = может быть даже просто стилизации причинности.
Тут только нужно помнить о звене самостоятельного назначения, что
и дает сублимацию телеологии. Иначе обычная рассудочная болтовня
о причинности и целесообразности.
Эти соображения ведут, таким образом, к делению внутри понятия
причинности.
Онтология 319
Что такое конкретность? (1940‑е годы)

Конкретность — это определения, прилагаемые к действительности
и ее отражению в человеческих понятиях. Именно из действительного
мира это определение переносится на конкретные понятия, так что обыч-
ное выражение «конкретность истины» означает не просто уровень
субъективных достижений нашей мысли, а ее приближение к независимо
существующей реальной конкретности. Маркс об этом.
Стало быть, речь идет прежде всего не об определении условий конкретно-
сти мышления, но о характеристике самой действительности как конкретного
целого. Разумеется, эта харакгристика сама по себе будет мыслью, поняти-
ем. Это неизбежно, ибо другого средства у нас нет. Еще никто не научился
определять что-нибудь реальное без участия мысли, кроме свиньи Пиррона
и некоторых крайних представлений современного логического эмпиризма.
И все же первой характеристикой конкретной действительности
является то, что она существует независимо от нас, существует диалекти-
чески, без всяких логических предпосылок. Полемика Аристотеля против
«идей» Платона. Реальные сущности.
Эта фактичность существования является до некоторой степени
невыразимой. Ленин о бедности языка. К ее чертам относится, например,
невозможность остановить мгновение для того, чтобы точнее определить
его — палец Кратила, невозможность расчленить живое, схватить индиви-
дуальное или объединить в нечто целое бесконечное множество сторон,
разбегающихся перед нашими глазами. Невозможность не безусловная,
но относительная. Белинский о личности.
Это обстоятельство в известных исторических и умственных ситуациях
приводит к чрезмерному противопоставлению человеческих понятий
и фактического существования. Разговор Герцена с Галаховым о челове-
ческом разуме и «эмбриогении жизни» — один из аспектов. Наиболее
ясно, или, лучше сказать, наиболее односторонне изображается эта голая
фактичность действительности в различных направлениях иррациона-
лизма. Так, еще Бутру выдвинул понятие «контингентности». В чем оно
заключается? Его предшественники. Современный логический эмпиризм.
Современный экзистенциализм.
Задача не просто отрицать, но показать, что это реакционные сур-

рогаты правильного содержания. И у Маркса и Энгельса в «Немецкой
идеологии» говорится о предпосылках, вне нас и независимо от нас суще-
ствующих. Критика оружия и оружие критики. Не безусловное совпадение
истины с доказуемостью. Историческое объяснение понимания — хотя
это не откровение, но без благодати точки зрения, без благоприятного
аспекта, без влияния самой фактически существующей действительности
формально-субъективное мастерство в мысли ничего не дает. «Сталки-
вать на место сталкивающихся догм сталкивающиеся факты». Отсюда
попр(авка?): иные заблуждения выше иных истин. Почему же? Потому,
что нужно отделить формальную правильность от реального содержания.
Исторические примеры.
Важность этого для материализма, для демократии, для коммунизма.
Пример Белинского. Риторика и действительность. Теория «положи-
тельного человека». Теория «реальной критики». Ленинская теория
отражения. Марксистская теория познания: объективность конкретной
мысли. Примеры.
Отличие от иррационализма: именно разум и вытекает из фактично-
сти. Происхождение логических категорий, как и происхождение всех
духовных форм. Зачатки этого в греческой философии, в натурфилосо-
фии эпохи Возрождения и т. д. Откуда же взяли мы мерку разума, чтобы
предъявить ее в качестве претензии(?) к фактам?
Но из действительности не только истина, из нее и заблуждение. Ка-
мера обскура. Чрезмерная (…) реакция и травма. Религия etc. (Гейне).
Из этого вывод, что и различия между формально-правильным и дей-
ствительным, подлинным недостаточно. В самой действительности мы
видим несоответствие себе. Абстракция — тоже из действительности. Это
требует перехода ко второму моменту конкретной(?) действительности.
Односторонность чувственно-конкретного, узость его разумного.
Из него софистика и скепсис, современный бихевиоризм, Уайтхед и т. п.
Реакцион(ность?) из Фейербаха. Нет разницы между истиной и ложью —
то и другое из действительности.
Материализм — теория отражения (фрагменты из папки № 187) 321
Это только одна сторона, поскольку речь идет об ощущении, чувстве.

Но выше мы выводили из факта и разум, ratio; но по тому же закону
из него можно вывести и иррационализм, «контингентность» в соб-
ственном смысле слова. Где это рассмотреть, ведь выше это уже было?
Априорное = целое, но априорное и «единичное в его отдельности».

Априорное = «подложенное» = «то, ради чего», предел, «самовос-
производство», идеал. Априорное = развитие, генезис, производство,
творчество, Bildung, формирование (а не данное). В общем: конкретное
целое в его системе и развитии (историческом и логическом развитии).
Как начать без предпосылок? Мы должны так начать, ибо речь идет
о развитии самого мира, не имеющего вне себя никаких предпосылок
(а не о развитии чистой мысли), но именно поэтому мы не можем забы-
вать о существовании этой предпосылки самого себя вне мышления.
Таково рациональное зерно в этих понятиях немецкой философии.
Материальный мир в целом есть своя собственная предпосылка и свой
собственный результат. В бесконечности это не есть противоречие, или,
вернее, это противоречие составляет природу бесконечности. Каждый же
отдельный предмет этого мира является только относительно бесконеч-
ным в себе, а потому нуждается в предпосылках — более широкой среде
и в «первоначальном накоплении».
Материализм — теория отражения

(фрагменты из папки № 187)
К теории отражения в связи с активностью объекта и к этому теория
формы — условности; пересиливает содержание, чем более оно матери-
ально воздействует на нас. Mesotes познания.
Практические вопрошания. Нужно связать теорию отражаемости с те-
орией активности объекта, контр-рефлексией. Прерогативные инстанции
суть именно провоцируемые человеческой активностью объективные по-

знавательные величины, идеи. И проблема формы условности при этом.
Тождество действия и созерцания.
Всякое восприятие есть активность, вызывающая обратные силы и тем
формирующая субъективное начало (принадлежащее отчасти предмету,
отчасти нам). Но есть ли это только активность субъекта, метод его, или
здесь заложено также отражение истины объекта, его ситуаций, существу-
ющих и помимо провоцирующего субъекта? С другой стороны, может ли
субъект, не вызывая обратных сил, реально имитировать их?
Как мы «цепляемся» за более широкий и всеобщий мир Negativi
taet 1 — это дает нам обратный поворот обратных сил.
Негативность воображения и диалектического разума (в этом смысле
они едины) — есть ли это просто мышление по закону обратного?
Нет, это мышление при всей своей фантастичности реально, имеет
реальную основу в обратных силах действительности. Явление истинной
инстанции представляет собой обман обмана, разрушение пустой видимо-
сти рассудка, нечто, связанное с «печальным опытом» и самоотречением
(типа «национ/ального/ блока»).
Действие и содержание.
Их относительность и тождество.
1. Созерцание (восприятие) есть действие. Всякое внешнее восприятие
есть практика своего рода. Это тождество, собственно, имел в виду Кант
в своей трансцендентальной эстетике — теории активности субъекта
в созерцании. Однако практическая окраска эмпирического восприятия
означает автоматизированное организмом копирование формального
процесса, совершающегося в самой действительности. Можно путем
некоторой продуктивной негативности опосредовать акт непосредствен-
ного восприятия в рамках самого сознания, но в основе лежит реальная
негативность, возникающая из столкновения сознания с окружающим
миром, другими словами, отталкивание от активного сопротивления
объекта, который этой обратной силой раскрывает себя. При этом он сам
1
Отрицательность (нем.).
изменяется под влиянием субъекта, ибо каждое его обратное действие есть
выход из гомеостаза, изменение объекта под влиянием самого запроса
субъективности. Это не совсем изменение эмпирического материала под
влиянием априори субъекта, но это все же трансцендентальный синтез,
совершающийся реально.
Простейшее столкновение тел есть начало познания, хотя, натолк-
нувшись на другое тело, тело, не обладая способностью сознания, только
реагирует, стихийно меняя траекторию в соответствии со свойствами
другого тела, на которое оно натолкнулось. Однако и в процессе сознания
имеется такая стихийная реакция. С другой стороны — тело, оказывающее
сопротивление, более или менее заметно меняет свой гомеостаз (…), а при
хорошем столкновении оно разваливается или деформируется. (На полях:
Здесь одно тело становится мембраной, экраном для отражения другого
тела. Но в эквивалентном отношении и может быть даже во всеобщем.
Его собственная материальная природа теряет значение.)
Всякое содержание, даже созерцание, означает род столкновения.
У более примитивных организмов преобладает локационная система,
то есть их созерцание более активно и опирается прямо на вызов обрат-
ных сил. В случае зрения, конечно, эта локация скрыта, но она должна
быть! Свет исходит из глаза, и солнечный луч «испускается» глазом,
встречая другой луч, идущий от предмета, когда глаз обращается к нему.
В этом смысле созерцание есть род практики, действия, оно производит
изменение в объекте и через это изменение становится speculum mundi 1.
2. Действие (практика) есть созерцание. Всякое действие производит
изменение в объекте. Это изменение грозит гомеостазу тела, которое
развивает обратную силу, оказывает сопротивление и тем приобретает
субъективность. При этом возможны два случая — обратное действие
преобладает, меняя само содержание объекта (а), или оно таково, что
гомеостаз объекта измениться не может (б). Это зависит отчасти от нас,
отчасти от объекта. От объекта: бывают предметы и явления, находящи-
еся в парадоксальном положении, когда достаточно небольшого толчка,
1
Зеркало мира (лат.).
чтобы совершенно изменить их. Крайний случай — неравновесия микро-

скопических «объектов». Это преобладание «обратности» в явлении.
Может быть и минимум обратности, другая крайность того же (NB!).
В этом случае наша практика так мало изменяет объект, что он так же
несознаваем, как в том случае, когда изменение совершенно меняет его
и он уже другой, или когда он выходит за пределы человеческой меры
(как тигр, который терзает нас, за пределами познания его).
Но есть мера классического в явлении (не только мера «обратности»
его). В этом случае обратная сила, действующая на нас, вызываемая нами,
не так велика, чтобы нарушить гомеостаз объекта, его identity, тождество
с собой, «со своим понятием». Этому соответствует созерцание мира как
таковое, или эстетическое сознание. Явление предмета, не нарушающее
его границ, его «идеи» и не ускользающее от нас или не подавляющее нас
(в случаях минимума или максимума), прекрасно, то есть а) соответствие
себе самому, идеальность (со всей ее диалектикой); б) самый характер вы-
зываемого нами явления также не-парадоксален, подчеркивает доступное
нашей мере самобытие его. Для-себя-бытие есть, так сказать, реальный
полюс этого круга (то, что не для себя существует, не прекрасно), а клас-
сичность явления, «как» — формальный. (На полях: Если предмет распа-
дается под нашим воздействием, это то же, что не поддается выявлению,
не реагирует на нас.)
Два полюса.
Немецкая классическая теория прекрасного явления, Erscheinung,
является, таким образом, справедливой в том смысле, что явления бы-
вают разные, как и сущность их. Субъект восприятия опирается на вы-
зываемую его деятельностью реакцию объекта — эта реакция должна
соответствовать для-себя-бытию предмета, не нарушать, не разрушать его
(классическое явление классической сущности). Важно не только то, чтó
может быть прекрасным («совершенство»), но и форма его проявления,
как оно является, и это не только субъективное требование.
Таким образом, наше действие, практика есть созерцание, объективное
отношение к предмету, особенно, конечно, на переходе от нашего отно-
шения к внешнему предмету, кот(орое) не может дать гарантий красоты,
ибо оно преследует другие цели, к практике как искусству, хотя бы в ши-
роком смысле слова, но это относится уже к условиям, зависящим от нас.
Что же касается пробуждения в предмете явления, кот(орое) в большей
мере зависит от него, чем от нас, то, как уже говорилось, если наше воз-
действие по характеру объекта не приводит к нарушению его гомеоста-
за, то перед нами явление эстетического созерцания, прекрасное. Если
говорить о преобладании обратной реакции над гомеостазом, то оно
также необходимо человеку для его сознания до «печального опыта»
включительно. Но это сознание носит научный характер, и научный
эксперимент также состоит в целесообразном разложении предмета.
Тем не менее, полного нарушения гомеостаза не желает и наука, ибо
это произвело бы логическую ошибку — объективную подмену одного
объекта другим. Отсюда две стороны науки — диалектическая отрица-
тельность, опирающаяся на обратные силы вышедшего из себя предмета,
и, с другой стороны, эстетическое созерцание в самой науке — элементы
классической формы в ней.
Собственно говоря, такой поворот есть и в самой практике человека.
И здесь мы переходим к тем условиям, которые зависят от субъекта, от дей-
ствия его, которое также может либо привести к преобладанию «обратно-
сти», либо сохранить объективный гомеостаз. Практика человека может
быть созерцательной, «теоретической». И она обязательно бывает таковой,
когда она поднимается на ступень искусства, art, в широком смысле слова,
ибо она состоит в изменениях объекта согласно его данному природой
существу, что в конечном счете и в рамках более общих отношений нужно
самому человеку. Само собой разумеется, что это ярче всего сказывается
в общем виде деятельности, именуемом искусством в тесном смысле слова.
Итак, познание ведет к изменению в объекте, всякое познание — прак-
тическое, но изменения бывают разные. Тождество действия и созерцания
дает два вида единства их. Деятельность, имеющая черты созерцания,
и созерцание, имеющее черты деятельности, могут быть и в положитель-
ном, и в отрицательном смысле. Так, деятельность может быть созерца-
тельной в том смысле, что она по существу есть бездеятельность, когда
она либо не вызывает явления, либо патологически травмируется им.
Созерцание же может быть деятельным в смысле активности восприя-

тия, трансцендентального синтеза (или в смысле распада его) и так далее
до искусства в собственном смысле слова.
С этой точки зрения можно сказать, что нет объекта без субъекта.
То есть познающий субъект производит изменение в объекте, вызывая
его реакцию; познаваемый объект — это всегда не просто объект. Но во-
прос в том, каким образом субъект обусловливает объект — так, что это
делает его самого субъектом, или так, что его субъективность теряется
в обратном утверждении объекта.
Когда достоинства переходят в недостатки и, вообще, каждое качество

в свою противоположность, одновременно происходит и некоторое
изменение в позиции сознания по отношению к реальности, а именно:
возникает противоречие между словом и мыслью (обозначаемое словом
есть уже другое), между мыслью и делом (двойственность и лицемерие).
Таким образом, объективное переходит здесь в субъективное. Слово
и мысль как нечто общее обманывают вследствие изменения конкрет-
ного содержания. Обманывая же стихийно, так сказать объективно, они
открывают возможность и для сознательного обмана.
Логика чувства и логика мысли

Два полюса, две формы конкретного, две вершины.
Логика чувства. Ср. Виоле ле Дюк — «Глаз имеет свою логику».
Логика чувства в известном смысле объемлет логику, но она легко пре-
вращается в бессмыслицу, вздор, когда она в своей общности вступает
в соперничество с логикой (и тут, что шире?) — получается и магия, и ани-
мизм. В этом смысле все логические ошибки, вся тень аристотелевской
логики есть неосновательные претензии логики чувства. Не сама она —
дурное, а лишь ее незаконное смешение с логикой мысли. Между тем, это
смешение — целая эпоха. Нет никакого пралогического мышления, есть
процесс развития двух форм закономерности духа. Первая может быть
вначале преобладает, но, в качестве компенсации, преобладает и вариант
второй в форме «абстракции», создающей магию etc. Это объясняет нам

примитивное и архаическое искусство, как и различные формы восточной
логики (китайской, например). В эпохи Возрождения каждая из этих
логик развивается в две дружественные автономные державы.
Если способность суждения — среднее, объединяющее между теорией
(законами объективного мира) и нравственностью (свободой), то, с другой
стороны, правительство есть нечто, объединяющее чувственное начало
… и теорию. По-разному и с разных сторон.
Из этого agenda 1.
Выяснить элементы логики чувства в ее полном, автономном клас-
сическом развитии и ее парадоксах (и в отношении к современным
сверхлогикам).
Выясняется это отчасти на основе логических ошибок и теней клас-
сической логики, а также на основе китайской и тому подобных логик.
Развить момент автономного возвышения обоих полюсов «челове-
ческой природы» в ходе истории и на вершинах. Не только антитеза,
не только перекрещивание, не только исторические синтезы, не только
возвращение антитезы в виде противоположности классики и парадоксов,
но и самостоятельное развитие двух полюсов в рамках их классического
единства.
«Искусство» и «философия» в шеллингианской постановке вопроса
и ее частная справедливость в отличие от Канта — три вершины, и Геге-
ля — три других, но родственных Канту.
К логике чувств относится, например, симметрия, равновесие, един-
ство и многообразие, ритм и аритмия etc. Эти формы связи, «причаст-
ности», превращаясь в каузальность и тому подобное, дают post hoc
ergo propter ho c, нелепости магии чисел, китайские силлогизмы и тому
подобное.
Истина как борьба «на два фронта» etc. Mesotes.

Определение понятий (схема)
Человек живет в идеальном мире.
1
Должно сделать следующее (лат.).
Доказательство того, что самые утилитарно-рацион(альные) поступки

и устремления как раз наиболее фантастичны.
Опровержение мысли, будто марксизм является утилитаризмом (…).
2.11.1970 г.
Идея «борьбы на два фронта» в истории литературы — это была моя
идея. Ее широко воспроизвели Гриб и Лукач (кстати говоря, они друг
друга терпеть не могли).
Но почему же на два фронта? Откуда третья позиция? С точки зрения
социологии мои спутники знали ответ: третья позиция — это позиция
народа, актуальная или только возможная. Необходимость иметь дело
с вульгарно-социологическими нападками и незнание более глубокого
существа дела привели к некоторым натяжкам, например, в объяснении
Бальзака, а затем и других классиков.
Между тем разница актуальной и потенциальной народности есть.
И нет надобности исключать тот факт, что и к народу у независимой
мысли было свое отношение, не вполне «народническое». Иначе нельзя
было бы объяснить аристократических и тому подобных оттенков в их
мировоззрении. Так, Маркс отмечал, что Рикардо готов ради развития
жертвовать пролетариатом, но выступает против буржуазии, когда она,
изменяя прогрессу, думает лишь о наживе за счет рабочих.
Третья позиция есть развивающаяся полнота истины как преодоление
односторонностей, единство противоположных моментов и потому она
шире даже исторически данной позиции народа, совпадая с ней в даль-
нейшем развитии, потенциально.
«Борьба на два фронта» = диалектическое единство противополож-
ностей, абсолютная истина в ее историческом движении.
P. S. Гриб обращался к «борьбе на два фронта» раньше Лукача. И это
возможное доказательство (если оно понадобится) того, что эта идея
не является открытием «лукачизма».
Проблемы теории отражения.

Бытие и сознание. Объективная ограниченность, частность есть в
известном смысле субъективность. Но только в известном смысле — в
себе или для нас. Отношение части к целому есть основа точки зрения.
Диалектическое отношение части к целому есть основа самосознания,
субъективности в собственном смысле слова.
Понятие центрального предмета, который диктует нам определенный

взгляд, откуда и активность нашего сознания. По отношению к вещам…
Связь теории отражения с понятием практики.
Ноябрь, 1966 г.
Это нужно понимать так: практикой мы опрашиваем природу, которая
благодаря этому диалогу приобретает самостоятельную ретроактивную
субъективность. Она становится рефлексирующей силой. Это отчасти
отражательная деятельность, отчасти отражаемая реальность, наклады-
вающая свой отпечаток на сознание.
Таким образом, уже созерцание, теория есть рефлекс активной ре-
альности, дремлющие силы которой пробуждены нами и говорят нам
что-то своим властным языком. Это ответ на практическую деятельность,
а не просто исходный пункт. Отсюда видно, что гегелевская субъективи-
зация субстанции — не простой идеализм.
Содержание в природе есть, но свою говорящую силу она приобретает
в столкновении с субъектом, становится серией ответов на его вызо-
вы, его вопросы. То же самое относится и к обществу как естественно-
историческому процессу. Оно также отвечает, приобретая отчужденную
от человека, необходимо отчужденную от него разумность. Вовне его чело-
век находит себя. Как активная агенция природы, как субъект он должен
приобрести объективное содержание — в то время, как окружающая его
среда субъективизируется. Мнение, согласно которому человек должен
избавиться от этого отчуждения, по меньшей мере глупо. Тут нужно
различать. Вне человека существующее отражение его субъективности
может быть и должно быть и в научном аспекте, и в художественном,
духовно-практическом, вне человека существующим духом, материальным

смыслом окружающего, «примирением» субъекта и объекта. Человек
находит в окружающем то, что вкладывает в него. Этот кантовский тезис
приобретает совсем другое, материалистическое значение. Но зато, находя
себя в природе, человек тем самым находит в себе ее. И не обязательно
в том смысле, что он находит в себе ч то-то чужое, иррациональное, темное.
Потому что и в этом отражении нужно различать два пути, две линии,
из которых одна оптимальна и дружественна человеку. Человек находит
в себе разумную природу. Он есть самоотражение природы в себе самой
через самоотражение человека в природе.
Что же раньше — практический вопрос: деятельность или созерцание,
отражение того, что есть? Это вопрос о «курице и яйце», решаемый
в бесконечности и дифференциально. Основой является, конечно, приро-
да. Все эти «принципиальные координации» и «исторические взгляды
на природу», конечно, суть только суррогаты этой постановки вопроса.
Но пройти мимо этих симптомов нельзя.
Передача мысли без посредства внешних знаков

Почему не происходит естественно? Потому что материальные дви-
жения, которыми «записана» в нас мысль (…), сами по себе ничто без
связей и отношений с окружающим бесконечным миром — в этом мысль,
а не в физиологической книге, в которой мало что прочтешь (кроме самых
общих форм…, мысль — целое, всеобщее мира). Поэтому для передачи
и (…) коммуникации необходим общий мир физических явлений — но-
сителей, общественных предметов, которые все ч то-то значат. Но среди
них есть элита знаков, служащих исключительно телом мысли. И опять же
третье подразделение — нечто более органическое, чем простой символ,
знаки понятий, речь, мысли и образы.
Глава шестая. Судьбы марксизма
и его развитие
Введение
Содержание главы — папка № 183 (11 Зп/6) «Судьбы марксизма и его разви-
тие», на которой есть надпись: «Ключ к системе?» и пометка: «Это драгоценная
для меня папка с хронологией и системой моих идей». Ее Михаил Александрович
брал с собой в Переделкино летом 1983 года.
В центре внимания Мих. Лифшица на протяжении его жизни находился
вопрос об объективности форм сознания, иначе говоря, духа, который, по его
словам, отличается (именно своей объективностью) от сознания вообще, от «я»
как самосознания. Такую постановку вопроса он считал последовательно матери-
алистической и марксистской. Общеизвестно, однако, что Маркс первостепенное
внимание уделял экономическим вопросам, тогда как идеологию он называл явле-
нием вторичным, надстроечным. По мнению Лифшица, в общераспространенной
схеме соотношения базиса и надстройки выразился «противоположный жест»
марксизма. Другими словами, она верно может быть понята лишь с известными
существенными уточнениями и дополнениями.
В онтологическом смысле дух не менее объективен, чем материя, чем эконо-
мическая жизнь общества, ибо дух есть универсальное и концентрированное
выражение отношений, которые объективны. Однако азбука материалистической
теории отражения гласит, что дух есть всего лишь слепок с объективного мира,
то есть нечто вторичное. Но сознание не просто механически соответствует
объекту, оно является голосом его, его собственной силой. Тем самым противо-
положность сознания и бытия не абсолютна, и возможно их тождество. Но когда
оно возможно, при каких условиях?
Лифшиц исследует различные формы единства сознания и бытия — и формы
расхождения их. Тождество сознания и бытия — продукт истории, идеал, классика,
движение к которой осуществляется через противоположное, через отчуждение
(играющее относительно прогрессивную роль). Это движение характеризуется
диалектикой полюсов (бытия и сознания), balance of power, циклом гипертони-
ческого развития и выхода за его пределы.
331
332 Глава шестая. Судьбы марксизма и его развитие
Мы познаем мир тогда, когда он становится родственным развитой субъ-

ективности, идет ей навстречу. В этом смысле сознание действительно, как
утверждал Платон, припоминает то, что уже есть в объективной реальности.
Но такое соотношение сознания и бытия возможно лишь тогда, когда послед-
нее достигло ступени классики. Между тем, природа, ставшая классикой, — это
идеал. Подлинная классика природы — человек. Природа не могла познавать
себя не потому, что не было человека, а потому, что она сама еще не поднялась
до степени отражаемости, возможной в наиболее развитом виде лишь в царстве,
созданном человеком.
Из этого не следует, что человек видит в природе лишь себя, напротив, природа
видит себя в человеке. В период своей предыстории, период самосозидания человек
еще не равен себе и потому удаляется от природы. В идеале он снова возвращается
к ней. Два полюса — человек и природа — образуют различные формы единства.
Мих. Лифшиц, в частности, выделяет две формы такого единства, назван-
ного им в духе известного учения Ф. Шиллера о наивной и сентиментальной
поэзии — наивной ступенью и ступенью сентиментальной.
Первостепенное значение в этом процессе развития сознания (и мира) Лиф-
шиц придает так называемым вторичным силам, отчуждению, создающему откло-
нение от нормального развития, то есть круг, balance of power. «Отклонение»
от прямого пути вызвано тем, что последний лишь абстрактно верен, а на самом
деле его правота вырождается в ложь. То, что в истории часто выступает как от-
клонение, вносит в развитие конкретность, наполняет абстракцию содержанием
и тем самым восполняет недостаточность абстрактно правильного.
Грибулическое развитие таким образом есть опосредствование, благодаря кото-
рому первоначальное «тощее» истинное становится истиной действительной —
в результате временного удаления от истины. Движение совершается дорогой зла.
Однако опосредствование, о котором идет речь, тоже раздваивается, и суть
дела заключается как раз в необходимости различать две стороны этого раздвое-
ния. Между тем традиционная концепция «отчуждения», идущая еще от Гегеля,
проходит мимо этого раздвоения, которое находится в центре анализа Лифшица.
С одной стороны, есть гипертония посредства, результатом которой оказы-
ваются собственно отчужденные силы: государство, капитал, церковь, идеология
и другие институты.
С другой стороны, искусство — тоже посредство, тоже своего рода грибулизм,

но совершенно иного типа. Дело в том, что поэзия и искусство не есть, так сказать,
прямая истина. В искусстве истина выражается окольным, опосредованным пу-
тем. Почему? Искусство нельзя представить себе без субъективного момента, без
роли художника, его души и так далее — в отличие от науки, которая стремится
быть чистым познанием, не замутненным субъективностью. Но эта сильная
сторона науки делает ее «точные» истины на самом деле тощими, абстрактно-
математическими, часто проходящими мимо существа дела.
Искусство опирается на посредство — на то конечное и материальное, что свой
ственно конкретному человеку, его эмоции, его субъективность. Но это конечное
в искусстве (образ, картина, а не абстрактный знак) способно в известном смысле
лучше отражать конкретное всеобщее, актуальную бесконечность, чем наука.
Итак, искусство есть такой обходный путь познания, который в извест-
ном смысле ближе к истине, чем наука. Искусство — это классика, растущая
из ограниченности, из грибулизма. Поэтому необходимо учитывать, что учение
о различии двух путей (прогресса № 1 и прогресса № 2) тоже нельзя понимать
абстрактно — они могут соприкасаться, переходить друг в друга. Так, непосред-
ственное движение к социализму оказывается удалением от него в действитель-
ности, и часто «марксисты были лучше там, где они не были марксистами, а были
хорошими демократами (ибо квази-марксизм есть буржуазность, но худшая,
не демократия)». Но не лучше, конечно, и такая опосредованность, которая
ведет к усилению худшего в старом — таковы бонапартизм, цезаризм и фашизм.
Революция в своей сути тоже есть грибулизм, гипертония страсти, и этот
грибулизм раздваивается.
Движение через опосредование, отчуждение и диалектика жертвы. За все
нужно платить — этот закон свидетельствует о какофоничности, катастрофич-
ности, иррациональном, которые тоже свойственны природе и неразрывно с нею
связаны. Ограниченность любой классики, что, однако, не отменяет реальности
ее, как и абсолютного в этом мире.
Материалы папки № 183 приводятся в настоящем издании со значительными
сокращениями.
К плану изложения
1. Мой обычный тип — слепок, объективная отражаемость:
а) сознание больше, чем субъективный продукт — всеобщее
(вопреки)
б) то, что оно схватывает, больше, чем абстрактная объектив-
ность, оно всеобщность, а ее субъективные образы — типы.
2. Сознание как слепок внешней действительности, повторение ее
в чем-то другом, распадается на две стороны (здесь не хватает
действительности как истины):
а) момент идиоматический с преобладанием только носителя,
«сукровицы», медиума, идиомы, «плотной абстракции»;
б) момент всеобщий, познавательный, с убывающей ролью специ
фики, формальный, прозрачное стекло. Всеобщее, отпечатанное
в человеческом духе, концентрируется в нем как субъекте, по-
средстве, до некоторой степени отчуждается в нем, что не совсем
плохо, ибо отчуждение — вопреки идеализму — есть возвращение
кесарева кесарю, возвращение к материальному субстрату, без
которого всеобщие отношения витают в воздухе.
NB. «Отчуждение», или реализация, есть общий закон природы (На по-
лях: Гегелевское «воплощение» не так уж дико. Разница между «отчуж-
дением» и «опредмечиванием» относительна, но есть, ибо «опредмечи-
вание» это превращение аморфной материи в предмет для нас, то есть вне
нас созерцаемый (благодаря нашей практике) предмет. Verum — factum1.)
Всякое всеобщее отношение низшей ступени превращается в содержа-
ние более высокой, «отчуждается» в ней, как в его носителе [На полях:
Что раньше — отношения или субстрат? курица и яйцо (знак беско-
нечности. — Сост.), но… потенция.] Это можно доказать на переходах
от механически-элементарного к химизму, отсюда к органике и далее —
от жизни к духу, что дает антитезу актуальной и потенциальной беско-
нечности. Другое дело, что реализация, или «опредмечивание», отно-
шений может быть двоякой. И здесь нужно предусмотреть возможность
гипертонии посредства, носителя /аналогия в общественной области, где
1
Истинное — сделанное (лат.). Выражение восходит к Дж. Вико.
К плану изложения 335
также растущие общественные отношения нуждаются в носителе и таким

образом возникают узурпации — капитал, военные, чиновники, жрецы,
государство и церковь/ (На полях: Момент демонизма в его позитивности.
Не здесь ли диалектика?)
Таким образом, от распада на идиому и прозрачное стекло всякая
реализация переходит к норме, оптимальной версии, которая состоит
в том, что развивающиеся специфические свойства материального, Stoff
(= носитель), обладающие важнейшим свойством реализовать всеобщие
отношения, более всеобщие отношения в своем особом мире достигают своего
акмэ без нарушения достоинства всеобщего.
Такова истина познания. Она не лишена известной субъективной
окраски. Чтобы быть поистине прозрачным, стекло должно иметь опре-
деленную фактуру. Когда оно становится слишком прозрачным, через
него хуже видно. (На полях: не то, что «хуже», но теряется цельность
образа.) Расположение к истине означает открытие в реальной действи-
тельности того, что родственно, близко, гомогенно свободно развитой
субъективности, специфике материала. Это таким образом есть род анам-
неза, Er-innerung 1, род кантовской революции, согласно которой субъект
находит во внешнем мире лишь самого себя. Да, в материальном смысле
это так. Но, как доказывали немецкие мыслители после Канта, то, что
остается, то иррациональное, если оно не укладывается в более широкие
диалектические рамки субъекта, и не есть вовсе действительность. Исто-
рический и практический процесс все большего совпадения между тем,
что представляет собой «установку», Anlage 2 субъекта, и оптимальной,
классической формой объекта.
Область несовпадения между тем и другим. Как на нее смотреть?
1. Это материальное бытие, не достигшее своего акмэ, своей клас-
сики. Абстрактно говоря, оно в целом не достигло своего уровня,
ибо таковым является человек. (На полях: NB.) Тем не менее, ре-
ален такой парадокс, что человек выступает в неравном себе виде,
а природа, напротив, дает совершенные образцы на своем уровне.
1
Воспоминания (нем.).
2
Установка (нем.).
2. Это имеет своей противоположностью именно субъективность,

в которой гипертонически развита либо специфика материала, либо
прозрачность; либо актуальность, либо потенциальная сторона.
3. Два дополняющих друг друга уродства природы и человека до неко-
торой степени устранимы, и это двояко: а) на уровне наивности,
которая в той или иной степени вида возможна, или б) на уровне
сентиментальной задачи, которая бесконечна; следовательно,
до некоторой степени они также и неустранимы. Решение вопроса
об устранимости и неустранимости — история = (знак бесконеч-
ности).
Это решение проблемы, которая занимала Шефтсбери в его первом
сочинении, проблемы несовпадения гармоний разных систем. Так или иначе
пределом истины является совпадение оптимальной версии субъекта, от-
крытой всеобщности мира, с оптимальной версией объекта, достигающей
ступени, наиболее близкой субъекту и родственной ему (но опять-таки
с соблюдением разницы между актуальностью и потенциальностью, рав-
новесия между ними, ибо обезьяна не ближе к человеку, чем лошадь или
собака, но и не дальше от него, чем ящерица).
Отсюда следует, что прогресс духа состоит в достижении такой опти-
мальной версии, которая способна без защитных аберраций вместить
в свою более высокую сферу независимые, более низкие, но достаточно
родственные Homo-mensura 1 формообразования природы, и с этой по-
зиции — все окружающее их, весь мир.
Последнее же включает в себя и сторону воли, практики, которая
представляет собой не вообще утилитарное подчинение человеку чуждых
ему элементов и стихий, а подчинение их тому в человеке, что соответ-
ствует лучшему в них самих, наиболее человеческому в природе. Словом,
и в области практики, целесообразности, воли важно, чтобы материал
и его специфика не заглушали всеобщих отношений, но и не теряли себя
в абсолютной прозрачности (= пассивности). И, пожалуй, именно в об-
ласти практики оптимальная версия наиболее подвержена опасности
затемнения, ибо здесь произвол реален, здесь, собственно, гипертония
1
Человек-мера (лат.).
К плану изложения 337
посредства, каким является человек в природе, наиболее отчуждается.

Наоборот, если перейти к науке, то она наименее идиоматична, наиболее
прозрачна и познавательна. В искусстве же более всего проявляется гар-
мония специфики материала и всеобщих отношений, сторона актуальной
бесконечности.
Отсюда следуют три ступени и в самом искусстве: волевая (символи-
ческая абстракция), классическая, идеал, собственно художественная,
эмпирическая и рефлексивная («романтическая», «сентиментальная»),
более близкая к научному познанию.
Но это не внешнее деление и относится оно не к одному лишь ис-
кусству — это логика развития, матрица духа вообще. Диалектическая
антитеза в каждом акте его: идиома-познание. Оптимальная версия,
включающая специфику духа (гений, … etc.), субъективность материала,
которая родственна субъективности объективного мира, опирающаяся
на прерогативные инстанции в нем. (На полях абзаца: NB.)
Таким образом, речь идет прежде всего о диалектике духа вообще,
а потом уже о специальных его формах, даже таких классически-духовных,
как искусство.
Дух как нечто, соединяющее в себе идиоматический и чисто-всеобщий
момент. И этот дух как основу всего духовного мира нужно отличать даже
от «сознания вообще», «Я» как самосознания.
В высшей степени важно понять именно особенность духа как духа
(в отличие от со-знания).
I. Диалектика. Совершенная неразвитость положения о дифферен-
циале, Anderssein и автономии, о разнице между «какофонией»
и «симфонией», о классике в марксизме. Отмахнулись от «три-
ады»: Balance of power (то есть цикл) и возможности реального
аквизита.
II. Возникновение субъекта в мире как Немезида, balance of power
и переход к свободе в собственном смысле. Ее возможности в матери-
ализме. Роль «вторичного», «как» (Энгельс) [На полях: полюсы,
идеал. Человек и природа. Антропология.]
III. Роль вторичного в истории. Мир исторического материализма

в новом свете. Народ, классы, государство. Эпохи. Развитие идеала
в истории. Формы прогресса. Историческая антропология.
К (0): не дать ли тут же и элементы другого в классическом марксизме
и у Ленина? Потом то, что остается.
Онтогносеология с точки зрения тождества и распада

бытия и сознания
/…/ Не только сознание зависит от бытия, но и бытие зависит от со-
знания. Возникает вместе с человеком новая ситуация. Это возможно
благодаря, как уже говорилось, наличию в самой природе рационального
момента. Выделение, концентрация человеком этого рационального мо-
мента. Абстракция в начале развития ума. Элементарная власть материи,
природы над человеческим сознанием и следствие этого — неизбежность
господства фантастических сил. (На полях: Грубое, природное вторжение
в природу и реакция — власть материи, фантастического.) Это форма
мести природы. Чем материальнее интерес, тем фантастичнее форма его
выражения. Первый круг — нижний палеолит и развитие геометризма
орудий. Затем преодоление этой первой парадоксальной формы развития,
появление каким-то образом симфонического (конечно, не безусловно
симфонического) взаимоотношения сознания и бытия, первый порыв
к бесконечному и абсолютному, первая форма идеального. Это, конечно,
верхний палеолит, заставляющий нас угадывать сердце предыстории.
Греция до Греции, Ренессанс до Ренессанса, но явления одного и того же
порядка. Дифференциальная щель в потоке антагонистических форм.
Далее, падение этого первого максимума и новый парадокс — фантастика
и абстракция, которые являются местью природы за дальнейший нажим
на нее человека, за дальнейший рост материальной связи в обществе людей,
засилье их экономических интересов. Может быть, здесь, в эпоху неолита
и варварства (чем меньше мы знаем об этих эпохах и чем меньше после-
довательности в их цивилизации, в их, так сказать, еще не исторической
истории, тем больше приходится нам опираться на чисто стадиальный
Онтогносеология с точки зрения тождества и распада бытия и сознания 339
анализ, на ступени, а не на конкретный ход исторических явлений), впер-

вые дает себя знать уже не месть природы, но и месть общества, а именно —
господство фантастических сил за слишком грубое, прямое возбуждение
материальных интересов (На полях: но ведь и возрождение природного,
материального в обществе — это тоже месть попранной природы.) Вот,
следовательно, образец для всего последующего — начало антагони-
стической диалектики сознания и бытия. Чем грубее вторгается созна-
ние в область бытия, тем более фантастически, травматически выражает
и отражает оно бытие. Человек становится орудием предметных сил,
и только через это его деятельность и его сознание становя(тся?) орудиями
всеобщего исторического развития, которое трансцендентно для них.
Да, трансцендентность исторична, обусловлена посюсторонними фактами!
(На полях: следовательно, связь — фантастическая.) Я не утверждаю, что
ее нет, но она содержится внутри, а не-внутреннее человеческого общества
представляет собой ее выражение.
Следуя дальше по этому пути, мы видим, как месть истории, как ир-
рациональное в ней становится все более главным моментом, включая
в себя и месть природы, ее первую форму. С другой стороны, несомненно
прорывается и другое отношение осознания бытия — сама месть природы
и истории дает возможность восторжествовать позитивному моменту,
началу симфонического, и так совершается развитие «идеала» в истории
(На полях: начиная с эпохи очеловечивания, нравственной обработки
первобытной дичи в мифологии.)
Таким образом, не просто зависимость сознания от бытия с последую-
щей оговоркой на счет его относительного влияния, а зависимость сознания
от бытия в ее идеальной, нормальной форме как тенденция, проявляющаяся
в противоречивом движении, так что сознание становится тем сильнее,
тем более властным в развитии, чем менее оно сильно на деле, чем сильнее
материальная обстановка, а эта материальная обстановка властвует
тем более слепо, чем более варварски, произвольно вторгается в окружа-
ющий мир человеческая воля. Речь идет, таким образом, о подъеме более
симфонической тенденции, о развитии объективного идеала общества,
когда не сознание властвует над природой и предметным миром вообще,
а когда тем более оно властвует над ним, чем более подчиняется ему, чем
более гармонически прислушивается к его собственной логике и чем
более зависимость сознания от бытия, этот общий закон материализма,
проявляется в его адекватной форме. (На полях: возможность адекват-
ной и не-адекватной формы проявления одного и того же закона: «бытие
определяет сознание».)
Нужно помнить — и это ответ нашим умникам, — что сознание тем
активнее в истинном смысле слова, чем оно пассивнее по отношению
к действительности, чем больше оно отражает ее, и обратно, то есть чем
выше его активность, чем она более разумно-пассивна, сливается с ходом
жизни, тем более сильно сознание, тем более оно господствует и активно
в высшем смысле этого слова.
Отсюда глава о раздвоении сознания на гармоническое и парадоксальное.
Глава о «страстях», их роли в истории. О том, что привлекает поэта.
Но все это на основе диалектики интересов и общественно-разумного
содержания, идеала и действительности, как было изложено отдельно.
Далее переход к поляризации внутри самого сознания, но, простите,
забыл еще одно: к главе о страстях и духовных силах, которые тем большую
роль играют в истории, чем меньшую роль они играют в разумно-обществен-
ном смысле. В самом деле, так ли уж хорошо, если сознание «играет роль»?
Далеко не всегда, а при каких условиях да, это как раз и следует разобрать.
Если мы противопоставляем симфонию бытия и сознания антагонизму
и парадоксу, то, с другой стороны, в рамках самого парадокса мы не можем
не заметить новой двойственности, своего рода отрицания отрицания.
Речь идет о том, что наряду с местью природы и общества, местью вещей,
выражающейся в мании величия сознания, как ее собственное крайнее
развитие рождается и бескорыстная страсть в собственном смысле слова,
не бескорыстная страсть, а бескорыстная страсть. Это мания святости,
мудрости, науки, любовь к искусству, наконец, в крайнем, о пять-таки, вы-
ражении, революционная страсть. Такое отделение сознания от интереса
(На полях: является соединением, а не отделением. И все же…) особенно
парадоксально, когда оно является двойным выражением интереса, ибо
существует, например, классовый интерес угнетенных, но утверждать, что
революционеры прямо, непосредственно являются его выразителями,

было бы нелепо. Нет, они, даже будучи по социальному происхождению
своему выходцами из угнетенных классов, в качестве идеологов являются
таковыми лишь потому, что к защите этих интересов они приходят через
страсть к всеобщему. Они возвращаются, так сказать, к своему классовому
интересу через обходный путь теории, нравственности, публичных стрем-
лений, лишь как выразители этого всеобщего интереса, общественного
разума гипертрофированно. Но этот обходный путь, опять-таки, не явля-
ется чем-то независимым от бытия, от материальных интересов: нет, это
вторичное, парадоксальное проявление их, настолько парадоксальное,
что оно возвращает нас к первичному, к исходному пункту. И так обстоит
дело со всяким общественным интересом, со всяким проявлением разумного,
общественного, рационального мышления в обществе. Оно есть лишь отри-
цание отрицания, возвращение к простому содержанию общественных
интересов, путь к симфоническому отношению бытия и сознания.
Это ответ на вопрос, который я оставил открытым в 1935–1936 годах,
когда в полемике против вульгарной социологии так напугал даже своих
сторонников тем, что настаивал на вторичном происхождении классовой
идеологии, на том, что люди потому защищают интересы угнетенных клас-
сов — и не только угнетенных, разумеется, — что они приходят к этому,
а не рождаются с этим. Сия проблема доставляла немало трудностей пер-
вым истолкователям марксизма, но и решить ее невозможно без развития
марксизма в сторону принятия вторичных сил, вытекающих из диалек-
тики первых, когда происходит не только отречение от себя, но и возвра-
щение к себе (На полях: Плеханов ищет психологического объяснения).
Разумеется, есть и сторона симфонического слияния бытия и сознания,
но нельзя не видеть того, что оно создается и в большом смысле является
будущей нормой, результатом, хотя этот результат и возвращает нас к на-
чалу дела. Через крайнее развитие логики «страстей», через этот подъем
фантастических, «идеологических» сил, через размежевание страстей
тиранических и парадоксальных, доходящих до принципиальной анти-
народности, до комплекса Бертрана де Борна, и страстей непосредственно-
общественных, подвижнических, революционных совершается возвращение
к нормальному союзу материальных интересов и сознания, бытия и созна-

ния, к идеалу. Мы не против той роли идеального, о которой так много
толковали у нас народники, Лавров и Михайловский, мы только должны
понимать, что это подвижничество вырастает на почве материальных
интересов (не скрывающихся потаенно и грязно на дне идеалов, бессоз-
нательно присутствующих в них, будь это в социально-позитивистском,
квази-марксистском смысле или в смысле фрейдистском и т.п. иррациона-
листическом) — нет, на почве материальных интересов, которые утратили
свое разумное, общественное, благородное содержание и вследствие этого
засилия своей непосредственной грубости неизбежно создали власть
фантастических элементов и сил, открыли дорогу «идеологии», извра-
щенному сознанию, пока из недр самого этого сознания не родилось его
собственное отрицание, преодоление вторичных, парадоксальных его форм
путем нового возвращения к реальности. Вот почему и высшая форма этого
подвижничества, этой революционной идеальности во всех областях, этой
подлинной свободы творчества заключается не в идеологической сублимации,
а в понимании своего истинного отношения к материальным интересам
и реальным силам человеческой истории.
Так я понимаю Маркса и Энгельса в их кажущемся противоречии
по отношению к «идеологии», так можно примирить марксово употреб
ление этого понятия с употреблением его в марксистской литературе,
прежде всего у Ленина. Идеология есть господство фантастических сил,
парадоксальная гипертрофия сознания, но через эту крайность в ее по-
следнем развитии рождается обратное, рождается отрицание отрицания,
идеологизация самой идеологии, или возвращение к реальности через ис-
тинное подвижничество ума и сердца.
Наконец, после всего этого круга, обнимающего и полярность, и диа-
лектику «равновесия сил», парадоксального движения, после того, как мы
выясняем рождение «симфонизма» из парадоксальности, из какофонии
и условия грехопадения всякой подобной «симфонии», то есть, после
того, как проблема бытия и сознания освещается через ее диалектику, через
ее круг и выход за его пределы, можно перейти к более конкретной сфере,
а именно анализу сознания, в частности, художественного сознания под
углом зрения внутри его самого, где повторяется та же проблематика:

предметность и сознание как два полюса, их абстрактное тождество и па-
радоксы крайностей, разница между симфонизмом и какофонией, диалек-
тика «равновесия сил» и нового отрицания отрицания. Это проблема
«амфибии», проблема суггестивного и отражательного, миметического,
проблема художественной формы как диалектики развития реального
и идеального, материи и духа. (На полях: два полюса, классическое рав-
новесие и две формы неравновесия.) Это также проблематика рефлексии,
избытка сознания не только в первичной форме преобладания воли и ее
произвола, а во вторичной форме избытка сознательности, идеальности,
теоретичности.
Нельзя осветить все это, то есть гегелевскую троичность ступеней
всего, не показав, как перекрещивается логика развития данного ареала
с логикой более общего и широкого развития, так что «упадок» по от-
ношению к данной форме — не безусловный упадок в целом. Ограни-
ченность всякой «симфонии», в сущности, должна быть показана уже
раньше. Отсюда разница между парадоксом в «символическом» смысле
слова, то есть парадоксом грубой воли, настырного человеческого вмешатель-
ства в бытие, и парадоксом «романтическим», или «сентиментальным»,
состоящим в грехопадении эпигонства, мещанства, излишнего развития,
пассивности, богатства, цивилизации, застылости и косности, вызываю-
щих новый прилив варварства, новый грубый протест, поиски наивного,
архаики, примитива (и возможное слияние этого конца с началом).
Отсюда видно, что а) симфония чередуется с какофонией, вызывается
ею и, в свою очередь, совершает грехопадение, рождающее какофонию,
б) эта обнимающая симфонию какофония также заключает в себе переход,
а именно диалектический переход конца в начало, внутреннее раздвоение
и противоположность двух типов парадокса. (На полях: порочный круг
и проблема взаимодействия, диалектики.) Раздвоение это лучше всего
понять как два момента порочного круга, как грехопадение и месть, кару,
поскольку мы находим те же противоположности и в рамках самого пара-
докса, самой какофонии. Выражая свою ограниченность, всякая симфония
тем самым переходит в какофонию «сентиментального», в избыток
рефлексии, эпигонства, мертвенности, бездеятельности, а это вызовет

опять-таки обратную реакцию в виде какофонии настырной воли, аб-
стракции, в виде реакционного подъема снизу.
Таким образом, можно сказать, что вначале преобладает символиче-
ская, активно-волевая с обратным результатом, тираническая форма
парадокса, хотя она не может не быть вызванной ее противоположностью;
только развитие этих сторон непропорционально: тиранизм находится
в своей сильной фазе, он гипертрофически развит по сравнению с поводом,
который его вызвал. Напротив, в конце мы видим обратную картину,
а именно, тиранизм уже не находится в своей сильной фазе, хотя дает себя
знать, и все же исторически он обречен. Более сильно то положительное,
что рождается из сентиментализации сентиментального, романтизации
романтического, идеологизации идеологии. Другими словами, наступает
час непосредственно-общественного, которое начинает с революционной
страсти и подвижничества, зараженных идеологией, господством фан-
тастических сил, но уже таит в себе высшую форму революционного
сознания, сливающегося с реальным бытием. И можно сказать, таким об-
разом, что и симфонизм раздваивается, как раздваивается какофония. Он
заключает в себе свою негативную форму, свое преобладание воли и свой
переход к более чистой гармонии реальности и сознания. Разумеется, эта
первая форма симфонизма в свою очередь может дать начало рецидиву
«символических» парадоксов, но все это не в своей сильной фазе, ибо
последняя давно позади. Поэтому то, что здесь возникает, обречено и жал-
ко по содержанию. Из этого никакой «революционный примитивизм»
в серьезном смысле этого слова получиться не может.
«Первая философия»
Всякий принцип, настолько широкий, что он объясняет все, не объ-
ясняет ничего или слишком мало. Это потому, что все конкретно, то есть
помещается между чрезмерной широтой и малой узостью. Представление
о том, что объемлющий принцип реальнее того, что он объемлет, неспра-
ведливо, как, впрочем, и противоположная идея, устраняющая реальность
Порядок изложения моей эстетики 345
всеобщего. Нужно исходить из среднего регистра, искать объяснение кон-

кретного в нем самом, в этом подлинном центре мира, который вместе
с тем является и его оболочкой, замыкающей, объемлющей сферой. В этом
отношении истина на стороне Аристотеля и сие относится даже к марк-
сизму. Его общие истины так же мало объясняют, как всякие другие, если
они взяты в своей общности. Менее широкий принцип или вариант более
широкого дает больше правды и возвращает с избытком всеобщему закону
то, что он взял у него напрокат.
Не формальный, внешний прогресс.

И не фактичес(кий) неисторический(?) распад.
Распад единого и образование консервативной стороны, бесплодие ее
с точки зрения развития (то есть единство развития переходит в борьбу
противоположностей, но передовое есть истинное прошлое).
Ильин (78–79). Связь театра и элевз(инских) мистерий, но и анти-
тетика 1. Из мистерий — ничего. (На полях: 82–83. Но и возвращение
в трагедии к мистерии = оптимизм. 82. водораздел — дифирамб.)
Вывод не ясен, но суть дела в том, что в законсервированном виде источ-
ники данного развития имеют другую судьбу, они тоже современны(?)
и становятся противоположным другому своему развитию, как обезьяна
противостоит(?) человеку больше, чем лошадь или собака, хотя она —
консервация приматов.
Порядок изложения моей эстетики

(Наверное, 50‑е годы. Не худо! 6.III.83)
Отражение действительности.
После экспозиции объективности отражения, «диктата действи-
тельности» переход к более глубокому анализу самой действительности
этого понятия, которое должно включить идеальный и субъективный
1
Указание, очевидно, на страницы рукописи И. А. Ильина. См.: Ильин И. А. История искусства
и эстетика. М., 1983, стр. 145: «Храм мистерий в Элевсине оказывается побочной ветвью театра
у греков, оставшейся на уровне мистерии и не развившейся в театр как таковой».
моменты. Понятие истины как единство вопреки и благодаря. И понятие

дифференциальности, distinguo. Материал: два полюса XVIII в., гегелев-
ская диалектика, проблема Белинского и его школы (Abart 1 — западный
экзистенциализм и т. п.), весь мир абстрактной типологии, антитез, реф-
лективных(?) понятий.
Здесь порядок (…):
Если в понятии действительности (1) скрещиваются два полюса кон-
кретного — всеобщее и единичное, вопреки и благодаря, то в анализе
идеала (2) мы учимся различать два направления этого скрещивания,
нормы, симфонии, но и относительность этой противоположности, в силу
чего и антагонистический момент входит в идеал, а именно — необходи-
мость и трагизм порочного круга развития, расширение единства вопреки
и благодаря до грибулического роста «благодаря» и развития всеобщего
через него (так называемое «реакционное мировоззрение»). Что каса-
ется феноменологии идеала, формального развития, перехода в форму,
то здесь тоже (1) общая конкретность вопреки и благодаря, двух полюсов
реализма и (2) оптимизм, неизбежный грибулизм и ложный грибулизм.
Таким образом, три ступени:
1. Анализ действительности.
2. Анализ идеала (включая два полюса, материальный и идеальный).
3. Анализ формы, где последняя играет главную роль снова.
Структура идеала
Идеал и его структура = два полюса реализма
= утраченные иллюзии (действительность)
= идеал реального, Versöhnung 2/…/.
Истинным эпиграфом будут для меня какие-нибудь слова Иоанна Пред-

течи, так как по всему моему положению я могу быть только таковым.
И потом — поэзия моя стихия. Я не должен отказ(ываться?) от это-
го, даже в абстракции. (На обороте: это только одна форма. А другая:
систематика истины…)
1
Разновидность, видоизменение; выродок, ублюдок (нем.).
2
Примирение (нем.).
Порядок изложения моей эстетики 347
1. Не начать ли с того, что проблемы постоянны и принципиальны,

несмотря на умножение знаний до n+1 и особенно развитие тер-
минологии? (И эти проблемы постоянны, как в теоретическом
смысле, так и в общественно-практическом. Крах теории циви-
лизационной/?/ «бес/конечности?/».
2. Что научное объяснение состоит в нижеследующем с учётом того,
что сказанное 2500 лет назад и более повторяется, хотя изменилась
форма. Определить ступени типичного отношения субъекта к его
предмету. Все время иметь в виду как историю философии, так
и современную мазню с ее вариантами.
2 а. Переход от конкретного к абстрактному — старый материализм,
софистика(?), суб(ъективный) идеализм(?) etc. Необходимость
перехода от абстрактного к конкретному.
a. Неспособность старого материализма.
b. Переход к конкретному: Сократ, Платон, Аристотель,
Гегель (критика этого взгляда, /абстр(актного) материализ-
ма)/, м(ежду) п(рочим), у русских демократов).
c. Переход к конкретному в материалистической диалектике.
Но здесь не следует ли перейти к истории марксизма? Дал ли он ответ

на этот вопрос? Устарел ли марксизм?
Некоторое повторение в нем тех же проблем, хотя и в специфической
терминологии. (И буржуазная реакция. Что она дала?). Затем переход
к проблеме конкретного. Но тогда это обширное историко-философское
введение.
Историко-философское изложение может поглотить проблемы как
таковые. Как-нибудь соединить! Чтобы элементарные онтологические(?)
вопросы совпадали с первыми — историко-философским и гносеологическим.
То есть, после а в b и первые категории элементарного бытия и далее
до конкретного.
Человек и природа в историческом развитии

Идеал: царство свободы, преодоление противоположности разума
и стихии — стихийная разумность и разумная стихия (сознательность
«самих вещей») /как это было дерзко в 30‑х гг., когда господствовало
абстр(актное) Zielsetzung 1/ 2
Противоречивое осуществление этого идеала в истории. Неравно-
мерность развития: 1. Человек и животное (и природа). 2. Мужчина
и женщина. 3. Разделение труда, отделение труда духовного от труда фи-
зического. Город и деревня. 4. Государство и подчинение. 5. Государство
и общество. 6. Личность и масса.
Во всем этом — трагичность ситуации между неразвитостью и пол-
ным развитием. И относительность этой трагедии, «разумное» во всем
= в виде двух линий, дифференциала.
Наброски общей картины взаимоотношения бытия

и сознания в развитии объективного мира (1930‑е годы)
Общая формулировка единства бытия и сознания в диалектической
форме как фантазия (Гегель). Наш Белинский. Мысль и мыслимое. —
Что берет в общей форме материализм. Но трудность в случае перехода
от «философской» поэмы к действительности.
1. Старый материализм создавал непреход(ящие) трудности, по-
скольку исторически брал готовое сознание и предмет. Правота его
по отношению к религии: вера (не может сдвинуть) горы, св.(ятой)
Моэль, ясновидение, тайнознание, «промысел» божий.
2. Надо исключить непосредственный переход между высш(ими)
формами сознания и готовым предметом: а) нельзя волей пере-
вернуть даже песчинки, б) нельзя обнаружить разумное основание
существования блох и комаров.
В этом смысле перехода нет. Но…
1
Постановка цели, целевая установка (нем.).
2
Написанное в скобках — замечание Мих. Лифшица о своей записи 30‑х годов.
Наброски общей картины взаимоотношения бытия 349
3. Происхождение сознания. Потемки между телом и душой? — Жизнь.

Автоматизмы органической жизни и планомерность. Quasi-созна-
тельные явления в природе. Насекомоядные растения. Рассудок жи-
вотных и вопрос о сознательности (разуме) (истина, самосознание).
Другое дело, что все это далеко от высшей формы сознания. Даль-
ше: взгляд Платона, затмение. (…) горизонта (клаустрофия), море
и нервы. Как это объяснить ударом частиц? Но это и не действие
на расстоянии. Общие значения, идеологические предметы, ситуации.
Рефлексы, гипноз(?) etc. Низшие формы. Итак, уже в природе есть:
а) предметное сознание, б) сознательные предметы.
Таким образом, сознание вещи растет по мере того, как вещь концен-
трирует в себе все отношения, мир. Это особенность уже всякой жизни.
1) Центр в себе, мир в нем центр, 2) Связь со всем миром внеш(них)
предм(етов): чем шире связь, тем больше сознание. Это уже не сила тела —
сила всего богатства вещей(?) природы. Отдел(ьный) предмет становится
рупорам космоса.
1. Диалектический идеализм как фантастическое единство бытия

и сознания.
2. Трудности такого решения для материализма, поскольку он не исто-
ричен, не диалектичен.
3. История природы. Ступень жизни. Живой предмет и его отноше-
ние к внешнему миру. Природа находит в нем свой центр и зеркало.
Распадение мира в себе на «центрированный» и внешний. По-
требность, чувство, боль. Потемки между душой и телом.
4. Появление планомерности, рассудок в природе (Конечно, далеко
до сознательности?).
5. Органическое тело как рупор предметного мира. Размножение,
отражение или рефлексия. Говорящие ситуации. Общее в отдель-
ном. Может быть, «потребность, чувство, боль» сюда? Созна-
тельность измеряется тем, насколько отдельное человеческое тело
становится не только собой, но значит все богатство мира; «ква-
лифицированное тело» (посредство, воплощение целого в одном).
NB. Поэтому если по Эпиктету и Монтеню тело от нас не зави-

сит, а мы от него — да, то здесь тело против тела. И все зависит
от того: а) каков внешний предмет по сравнению с моим телом
(На полях: каков мой предмет), б) насколько он мой предмет, мое
тело. То есть, во‑первых, я могу опираться на внешний мир, созна-
ние есть агентура внешнего мира, космоса в отдельном теле. Это
чисто материальный баланс. Но — «своя рубашка ближе к телу».
Насколько предмет разумен и насколько разумна природа? На-
сколько она очеловечена. При этом разница между: а) гегелевским,
б) материалистическим конкретным.
6. Человек как Natura naturans природы. Начало и результат. Само-
производство или практика. Идеал сознания и условия (Энгельс).
Бесконечность in giro. Неразумность, стихийность, расточитель-
ность природы. Очищение абсолютной истины. Фантастическое
понимание у Гегеля. Истинное у него. Практика и опыт. Возвы-
шение сверхэквивалентности или развитие, саморазвитие. Язык,
мысль, сознание в предметной практике, практика создания вещей,
субъект(а)-объект(а). (На полях: вот как решаются антиномии
старого материализма.)
7. Общее понятие сознания как самораскрытия бытия. Примеры.
Отражение. Язык вещей.
8. Объективность иллюзии, заблуждения. Что есть истина, простое ли
соответствие? Субъективная ли форма? Истина и ложь из опыта,
но практика проверяет широту опыта, порождает самосознание
как index sui et falsi 1. Абсолютная истина как реальность. Действи-
тельность(?) разумного.
9. Отчуждение и освоение мира. Противоречивое развитие.
10. Вопрос о субъективности, тенденции вообще. Классовая «точка
зрения».
11. Вопрос о свободе и необходимости. Выборе. Примеры это(го)
в № 8? Разум мира и раскрытие его. Как относиться к ошибкам.
1
Истина — пробный камень себя самой и лжи (лат.).
Две стороны анализа (наброски 1930‑х гг.) 351
Двойс твенный тип ошибок. История. Ограниченность и без-

граничность.
Утилитарное, интерес?
В живом природа выступает более сильной. Победа человека над при-
родой = господство природы над самой собой (На полях: потребность(?)
ассимилирует.)
Род — выход из единичности. И в самом деле, уже в этом процессе
не своя рубашка ближе к телу. «Смерть — рожд(ение) духа» — Гегель?
Но не по-гегелевски.
Две стороны анализа (наброски 1930‑х гг.)

1. Общая диалектическая теория познания.
2. Обоснование субъективного выбора, практики.
Неплохое изложение двух этапов развития моих идей.
Причем, вначале дается объяснение моей постановки вопроса в 1925–
1929 гг. Диалектика «неравномерности»: а) была формой выражения
диалектики вообще, б) была новым взглядом на связь исторического
содержания и формы, а также и деятельности.
Две ступени, намеченные в этих набросках, отвечают, в сущно-
сти, двум возможным ступеням изложения: а) общая диалектически-
материалистическая постановка вопроса, б) обоснование субъективного,
общественно-исторического момента (не квиетистское очищение буду-
щего идеала). Впрочем, переплетение этих ступеней в систематическом
изложении.
Развитие моих идей (1924–1925 гг.)

Запись середины 30‑х гг.
Первое, что я уяснил себе, было именно сознание объективного, жиз-
ненного сознания(?), лежащего в основе художественного совершенства,
а, следовательно, и несовершенства. Таким образом, я прежде всего отказал-
ся от понимания художественного мастерства (а также истины, ложности
и нравственности) как чего-то чисто субъективного и на место социологи-

ческого «влияния среды», с одной стороны, и условно-поверхностного,
формалистического понимания «спецификума»(?) и т(ому) под(обного),
с другой стороны, поставил гегелевское, историческое в самом глубоком
смысле этого слова понимание художественного сознания, как выражения
определенной ступени развития жизни. Отсюда несколько особенностей
моего понимания искусства уже в 1924–1930 гг.:
1. понимание содержания искусства как реального жизненного этапа,
а не просто субъективной идеи;
2. взаимоотношение формы и содержания как исторически-
развивающееся единство, а не как внеисторическое соответствие,
внешнее плехановское «единство» (скорее в смысле житейской
«правильности») или шулятиковско-фричеанский(?) символизм
формы (2 ступени «формалистического критерия» — средняя
правильность, нормальность и релятивистическое «выражение»);
3. вопрос о специфическом отличии искусства и вопрос о возмож-
ности критерия художественности сводятся к реальному вопросу
об условиях расцвета и упадка искусства (историзация теоретиче-
ских эстетических парадоксов и антиномий);
4. условия расцвета искусства понимаются не как внешние условия,
а как высшая форма жизни, гармония, высшее единство противо-
положностей;
5. отсюда исходит упрочившаяся(?) высокая оценка античности
и Ренессанса;
6. на этом же основана критика капитализма как общества, как сту-
пени, внутренне противоречащей искусству;
7. отсюда важнейший практический вывод — перспектива расцвета
искусства в будущем коммунистическом обществе и характеристика
этого общества как восстановления единства противоположностей
на высшей ступени.
Несомненно, что этот вывод был правилен, но он приводил только
к отвлеченно-практическим результатам. Борись практически за создание
коммунизма для расцвета искусства. Сначала условия, потом искусство.
Некоторые «законы». Закон жертвы 353
Этому взгляду соответствовал известный практически-художественный

квиетизм, расчет на далекое будущее, элемент стихийности.
В конце концов, именно годы (запись затерта. — Сост.) … к ленинизму
дали мне возможность сделать следующий шаг, который я в сущности
только сейчас систематически формулирую. Я перешел через период
углубления в историю (1929–1935) к идее диалектической обработки
истории культуры и идее истории революционного самосознания (далее
неразборчиво. — Сост.)
Ленинизм: различие истинного и дурного единства, двух путей во все-
мирной истории.
Переписываю (1983):
1. отражение в мышлении движения основных сторон действитель-
ности и различные сочетания (этих сторон, принимающих анта-
гонистический характер, тип дуализма);
2. сведение всего этого к противоречиям классовым; верх и низ … 1
3. относительность каждой из сторон в прошлом(?): а) обществен-
ности из индивидуализма, б) верхи и низы — (низы не во всем
правы, не всякие низы).
Некоторые «законы». Закон жертвы

Чтобы получить возможности свободы, нужно купить их вступлением
в цепь необходимости — это закон жертвы. Также и с мыслью: я охва-
тываю действительность, подчиняясь известной ее стороне, делаясь
односторонним. Вот вам вечное условие покупки бесконечного ценой за-
крепления или даже обретения новой конечности. Это во всей истории
человека и его цивилизации, откуда и два полюса духовного мира: всеобщее
1
Судя по всему, перемена взгляда состояла в том, что, опираясь на любые повороты переходно-
го периода, нужно оспаривать фальшивую сторону в нем, извлекать реальное демократическое
содержание. В этом смысл народности и реализма. Не ожидать наступления коммунистической
гармонии, а различать в настоящем два пути, даже в нашей истории. И как продолжение той
борьбы двух путей (а не абстракции старого и нового, коммунизма и буржуазности), которая
проходит через всю мировую историю. Потом я конкретизировал диалектич.[ески] и эти два
пути. (Прим. Мих. Лифшица.)
через знание и ограничение через материю, патос; отсюда и драматизм

роста естественной необходимости вместе с ростом свободы, отсюда
и диалектика вопреки и благодаря. Это усиливается:
(а) антагонизмом социальным вообще,
(б) гипертонией, напр(имер), «реакционным демократизмом», в част-
ности.
Закон жертвы есть нечто предшествующее иронии истории и рас-
плате. Ибо это вообще закон, именем которого возможен человек. Это
активная, субъективная сторона отрицания отрицания (см. тезисы моего
доклада о «диалектике в искусстве», отн(осящиеся), кажется, к 1927 году
или пораньше 1). С этого начинается нравственная драма человечества,
имеющая много разных выражений. Это в моем порядке изложения
«содержание идеала». Не безразличная социология, ср. balance of power.
Закон кары, или расплаты, более понятен. Вина и без вины винова-
тые. Произвол и свобода, два рода недостатков при относительности
всего. Подвижная шкала баланса приобретений и утрат. Гегелевский
и марксистский взгляд(?).
Парадоксы вины — («круговая порука» и невинная жертва). Фор-
мальное совпадение с реакционным и с революционным; конкретные
различия. Парадокс: последовательность даже в ограниченном или реак-
ционном содержании становится опасной и, наоборот, для реакционной
тенденции дорога непоследовательность в ней. Люди. Ср. Корнель, cp.
plus royaliste (que le roi) 2, ср. реалисты и номиналисты.
Разница между диалектикой жертвы как а) сознательностью, б) «сим-
фонией» и гипертрофией жертвы, ведущей к расплате. Относительно
того и другого: а) без вины виновность, б) неизбежность расплаты при
максимуме сознательности.
И все же разница между гегелевским (как наиболее глубоким до сих
пор) и марксистским пониманием этого. Дифференциал!
Корнель. Пример двоякого значения определенных идей (при условии
покупки известных преимуществ). Корнель совпадает с центр(ализован-
1
Диалектика в истории искусства //Лифшиц Мих. Собр. соч.: В 3 т. Т. 1. М., 1984. С. 223–242.
2
Более роялист, чем сам король (фр.).
Некоторые «законы». Закон жертвы 355
ной) монархией, создает классическую трагедию. Но не угождает Ришелье,

в коридорах которого толпятся люди часто (…) типа, но более угодливые,
ибо последовательность как символ нац(ионального) общечел(овеческого)
содержания — опасна.
Наконец, второй конфликт Корнеля — не с правительством, а с публи-
кой, для которой он монстр, ортодокс. «Школа 1660 г.» более прогрес-
сивна, мягка, самодержавие не требует такой трагической напряженности,
а х… ли! (Нецензурн. — Сост.) Не в Вифлеем, а в Иерусалим…
Необходимость покупать возможность свободной мысли — например,

путем Liebedienerei 1 перед светскими владыками покупается известная
независимость от церкви.
а) общая роковая закономерность всей истории.
б) неизбежность расплаты за это, столь же всеобщая.
в) наличие подвижной грани. Иногда плата слишком велика. Ср.
немецкое Просвещение вольфлианского типа. Ср., Die Aufklaerung,
S. 28, 1958.
При формальном совпадении с революционным или реакционным
(in abstrakto) ср. конкретные различия. Как? — Одно из них: последо-
вательность в реакционном опасна для реакции: тут грибулизм, гипер-
тония обнаруживают свои сильные стороны /plus royaliste (que le roi),
номиналисты и реалисты, янсенисты и иезуиты, Корнель и т. д./. Реакция
дорожит непоследовательностью и людьми, не совпадающими слишком
серьезно с ее принципом. Ибо это слишком серьезное совпадение есть дорога
общенационального, общечеловеческого etc.
Пример для подвижной шкалы отношения достоинств и недостатков.

Бывает, что Hemmnisse 2 становятся источниками силы. Правда, и здесь
расплата. Германия XVIII века. Но тогда различать: где счастье — правда,
где несчастье может быть даже и с правдой.
1
Подхалимство, угодничество (нем.).
2
Препятствия (нем.).
/…/ Эти марксисты были лучше там, где они не были марксистами,
а были хорошими демократами (ибо quasi-марксизм есть буржуазность,
но худшая, не демократия) /… /
Писано до 1953 года

После доказательства невылазности противоречий, в которых запу-
тался догматический марксизм, возможно, будет удобно дать философ-
скую характеристику этих противоречий в более откровенной форме
буржуазной теории познания XIX в. или в более «классической» форме
популярной философии Просвещения («идеологии»). М(ожет) б(ыть)
к этому и приспособить марксово понятие«идеологии», которое снова
приобретает смысл, расширив его (между прочим, разница между класси-
ческим и вульгарным Просвещением, как и разница между классическим
и вульгарным марксизмом).
Буржуазный же выход за пределы этого круга в виде современных
попыток возродить априоризм в иррационалистическом обличье 1. Им-
манентность и ее преимущества, «мифология».
Рациональное содержание этого — переход к «марксистскому априо-
ризму», выход за пределы формальной теории познания. Анализ Канта
и последующих.
Предварительная запись
Нельзя ли применить в эстетике восприятия некоторые принципы
эстетики в более узком смысле слова? А именно — теорию зависимости
образа от реальных образов мира, от их реализации?
Согласно Канту и кантианцам, мы априорно, то есть с точки зрения
целого, объединяем, синтезируем в процессе восприятия бесконечно
малые разности эмпирического материала.
Слабость материалистической теории восприятия в том, что она не про-
водит этого различия между потенциальным рядом бесконечно-малых
изменений и пределом восприятия, величиной, имеющей интенсивность,
1
Суррогат. Ибо старое уже невозможно. (Замеч. Мих. Лифшица. — Сост.)
Предварительная запись 357
степень. Последнее со времен Галилея и Локка выступает как вторичное

качество, как иллюзия субъекта. Кантовское перенесение этого целого
в субъект неудовлетворительно, но целое все же есть. Где же его источник?
Он в том, что в самой действительности бесконечный ряд изменений
объекта, способный порождать только бессознательные «малые пред-
ставления» в нас, стремится к своему пределу, которое (–ый? — Сост.)
воспринимается уже как качество, как интенсивная величина, нечто,
имеющее степень.
Порог ощущений есть выработанный самой природой и потому не слу-
чайный предел в области субъективного мира, соответствующий актуаль-
ной бесконечности данного качества в действительности.
Существуют обманы чувств. Это разумеется. Но обман чувств не ис-
ключает, а, наоборот, подтверждает совпадение порога ощущений с реаль-
ными гранями в самой природе. Результат естественного отбора.
Три сосны издали сливаются в нечто бесформенное. Чтобы различить
их, нужно стать в такое положение, которое наиболее выгодно для данного
зрительного восприятия. Следовательно, дело зависит от точки зрения?
Нет, ибо самим соснам «выгодно» выступать с такой точки зрения, чтобы
их раздельность можно было бы воспринять. Почему? Да потому, что
выгодная точка зрения наиболее соответствует сущности дела, а именно
существованию каждой сосны как единицы, единства, отдельности. Это
и выражается наиболее полно при наличии выгодной точки зрения. Кроме
известной грани, разделяющей сосны в природе на отдельные единицы,
есть еще вторая грань, дающая возможность заметить их отдельность.
Но без первой немыслима и вторая. Мы воспринимаем, а значит и мыслим
благодаря тому, что существуют, возможны эти выгодные положения,
целые второго порядка.
Вообще говоря, природа равнодушна к тому, воспринимается ли она
и воспринимается ли правильно. Это потому, что она имеет аспект случай-
ности (что уже не относится к эстетике прекрасного). Однако, в известном
смысле она не безразлична к своему восприятию, ибо ей присущи законо-
мерность, правильность. Эта ее разумная сторона есть основа разумного
в нас, возможность его, возможность всего «априорного». Точнее говоря,
возможностью «априорного» является наличие в природе целого, предела,

к которому стремятся бесконечные ряды.
Различие между порогом восприятия и пределом в самой природе
есть, но оно не безусловно. Например, расположение трех сосен выгод-
но или невыгодно для восприятия их отдельности, но это объективные
отношения, и тот факт, что одна из сосен закрывает другую с юга, может
очень определенно отразиться на росте самой сосны. Этим, конечно,
вовсе не сказано, что наиболее нормальное расположение сосен в при-
роде «с их точки зрения» совпадает с наиболее выгодным аспектом для
зрительного восприятия, тем более, что угол зрения меняется. Речь идет
только о том, что обнаружение некоторых существенных и закономер-
ных черт, например, отдельности, не безразлично для самой природы.
В каких-то отношениях они должны обнаруживаться как таковые, иначе
их не будет вовсе. Следовательно, есть разница между существованием
определенной интенсивной величины безразлично к ее обнаружению
и существованием ее в таких отношениях, когда она выступает реально,
реализуется. Например, если бы ни с какой точки зрения нельзя было
заметить существования одной из трех сосен, принимая во внимание
и любые технические средства, то это означало бы, что она реально не су-
ществует, хотя ее реальное существование не исчезает от того, что мы
не видим ее с данной или другой точки зрения. Как-то существование
ее, отдельное существование реализуется; не со всех сторон, и не вполне,
не без известного реального расстояния и так далее, она сливается со сво-
ими соседками, а, следовательно, может быть замечена с определенной
выгодной для этого позиции.
Таким образом, безразличие объективного предела существования
к субъективному пределу восприятия имеет смысл лишь в том отноше-
нии, что природа существует до субъекта и независимо от него. Но этого
безразличия нет в том смысле, что объективный предел существования
в одних отношениях существует в себе, а в других отношениях реали-
зуется для себя. (На полях: Модальность!) Одна из сосен есть только
член группы деревьев, но в каком-то отношении она обязательно суще-
ствует самостоятельно, иначе ее существования нет, а потому возможны
Предварительная запись 359
выгодные позиции для усмотрения этой отдельности, сперва просто

зрительные. Конечно, зрительное восприятие есть только начало по-
знания и оно может обманывать нас, но в основе его все же лежит объ-
ективная разница между существованием в себе и реализацией этого
существования. В существовании этой разницы заключена возможность
восприятия и сознания. Наше сознание опирается именно на известные,
интенсивной величины, моменты реализации данного предела. Оно
как бы ступает на них, подобно тому, как наше эстетическое сознание
ступает на те точки внешнего явления, что способны выдать не просто
первичные элементы закономерности и правильности в природе, а более
глубокую действительность.
Таковая, однако, состоит в единстве актуальной бесконечности с бес-
конечным рядом, предела и беспредельности, прерывности и непрерыв-
ности. Она поэтому включает в себя и момент «малых представлений»,
«же не се куа»1. В нашем примере для восприятия вообще важно установ-
ление различного, отдельного в соснах. Это основа. Но для эстетического
восприятия известная слитность, неразбериха, неясность будет даже
необходима. Принципиальное нарушение порога восприятия.
Можно было бы взять другой пример. Восприятие пространства.
Оно нуждается в признаках, вехах. Мы сами, говорит Кант, вкладываем
в мир опыта форму пространства. Верно, но лишь в том смысле, что
нам необходимы выгодные условия, ситуации для того, чтобы иметь
представление о пространственных отношениях. Однако эти выгодные
повороты не чисто условны. Ибо явление пространственных отношений
опирается на их реальность, переход от бытия в себе, представляющегося
нам так или иначе, к бытию для себя, в котором выявляется существен-
ная последовательность, расположение, внеположность предметов.
(На полях: Но внеположность пространства не безусловна, а отсюда
и право искусства на смутность, поэзию пространственных отноше-
ний.) Пространственные формы: можно принять одну фигуру за другую,
1
Je ne sais quoi — букв. «Я не знаю что»; что-то; что-то неопределённое; нечто (фр.). В искусстве
XVIII века употреблялось в связи с невыразимой словами красотой (русская калька — распростра-
нённый до середины XIX века эпитет «неизъяснимый»). (Отчасти — Википедия.)
но если нет самостоятельного существования определенного угла, ко-

торый в том или другом аспекте обязательно выявляется, то не может
быть и восприятия куба.
Вместо реализации можно говорить о явлении, но необходимо разли-
чать явление того, что остается в себе, что остается отличным от для нас,
и явление для себя, в себе и для себя, явление, выражающее действитель-
ность предмета. Но что-то говорит мне, что в мире восприятия не выра-
жается еще действительность, за исключением редких моментов, но вы-
ражается все же реальность, Dasein.
Как ни туманно еще все это, верно то, что наш опыт личности и опыт
исторический сотканы из прерогативных инстанций, из малых прерога-
тивных инстанций, открытий, которые мы уже давно забыли и которые
единственно помогают нам разбираться и ориентироваться в окружающем,
если еще не познавать его более глубоко. Они-то и составляют ту формаль-
ную аппаратуру, которая как бы всегда предшествует отдельному воспри-
ятию. Они формальны, методичны: содержание, перешедшее однажды
в метод. Но самая возможность этой аппаратуры есть условие, заложенное
в действительности, а не привнесенное в нее.
Почему у Канта априорны только пространство и время? Нельзя ли
продолжить это рассуждение относительно цвета и звука?
Самое актуальное
Подобно тому, как факт вторичности, раздвоения, девиации (развитая
ленинская идея о двух путях развития капитализма) имеет принципи-
альное значение для анализа и объяснения прошлого, так без него нельзя
обойтись и в понятии цели, идеала, задачи. Перед народом и рабочим клас-
сом стоит именно задача не попасть в порочный круг, которым закрывалась
в прошлом дорога подъема. Это М(аркс) и Э(нгельс) называли надстройкой.
Она есть посредство, но она и ловушка. Не только уничтожение частной
собственности важно, важно, в какой форме оно происходит.
Ибо ее уже множество раз уничтожали на разные лады, но из этого
выходили лишь азиатчина, феодализм или абсолютная монархия и т(ому)
Самое актуальное 361
п(одобное), и тем самым, другим путем, дело возвращалось на старые

рельсы во имя самого общественного начала.
Частную собственность много раз уничтожали! История цивилизации
состоит как в утверждении, так и в отрицании частной собственности.
Но — balance of power, круговорот и новое утверждение.
Вторичные противоположности:
общество и государство
польза и формальный закон
передовые люди и толпа
личность и общество
Важность этих противоположностей, но решать их, конечно, нельзя
без классов. Однако и сама классовая борьба in abstracto недостаточна.
Вторичные противоположности, мир рефлексивных антитез и движущее
ими declinatio, «отклонение от прямого пути».
Это declinatio 1, вторичное, производное действие есть один из главных
видов всеобщею отношения, завивающегося вокруг материальных фактов,
его носителей в конкретном, лейбницевском мире.
Разгаданная мною, до некоторой степени, система balance of power
и грибулизма, то есть действия вторичных сил, вносящих declinatio и кон-
кретность в основное(?) всеобщее направление (На полях: это мир сущно-
сти и рефлексивных определений), именно вследствие узости и ограни-
ченности этого направления в его условной, абстрактной всеобщности,
которая соответствует, м(ожет) (быть), вообще моменту определения
позитивной законченности «симфонии» в ее данной форме и роковой
неизбежности «какофонического» развития в природе вещей, в том
числе и в природе вообще.
Вторичный мир в его экономических и социальных корнях, но в его

самобытности.
Грибулизм и в целом balance of power — Энгельсовский(?) вопрос,
«как» и ответ на него.
1
«Момент отрицания», die absolute Negativitat. (Прим. М. А. Лифшица.)
Взаимные каверзы, (…) и реальный интерес (почему невозможен раз-

умный эгоизм?)
Реальный интерес — понятие относительное, историческое значение
фантастической девиации в нем. Но корень этой девиации все же есть.
Поосторожнее с противоположностью двух путей, двух единств, ибо

они снова соприкасаются, отождествляются, переходят друг в друга.
Иначе (в общественных вопросах) мы останемся, в общем, на уровне демо-
кратии. Но она тоже не предел.
Марксизм чистый (который сам является демонической абстракцией)

дышит воздухом исторических обобщений, до того разреженным, что
остается чистая абстракция релятивизма, а к ней в виде противовеса,
тормоза(?) прицеплены к акие-то формальные всеобщности (включая
право «нутра», право сердца, по-старому).
Остается за бортом то, что относится к человеку (антропология), бес-
конечности, истине в собственном смысле слова — или присоединяется
как догма, эклектически, фразерски.
Да, все относительно, исторично, преходяще. Но не равнодушно и без-
различно. Это грехопадение. Ограниченность есть нарушение Дике 1.
Отсюда и подъем следующей ступени — не простое, вялое отрицание.
Это — кара, демонический антитезис. Вот такой balance of power, circulus
vitiosus 2. И что же в результате? Дифференцирование. Щель, через кото-
рую пробирается начало «симфонии», революционное, не сводящееся
к консервативной резиньяции, восстановление позитивного (раздвоение
антитезиса), отрицание отрицания. Т(аким) о(бразом), не полная отно-
сительность, а прошедший через диалектику образ абсолютной истины,
антропологической сущности человека, нравственного мира. Структура
истины, действительности в различных ее аспектах.
1
Божество справедливости, дочь Зевса и Фемиды.
2
Порочный круг (лат.).
Теория познания 363
Итак:
1. Метод, или диалектика единства противоположностей, включая
момент грибулизма или гипертонии, дифференцирования симфо-
нии и какофонии, а также конкретности — единства «вопреки»
и «благодаря».
2. Структура действительности, онтология, куда относится все то же,
но sub specie различия абстрактной случайной закономерности
и восстания(?) случая, полной единичности, момент сигнальности
и (неразб.) конкретного; наконец, индивидуальное как отрицание
отрицания и конкретность. Классика и гипертония?
3. Теория познания: эмпирико-рационализм, месть интуиции(?) etc.,
иррационального и переход к гениальному методу.
4. Теория нравственных чувств и ее парадоксия
5. Эстетика
6. Социология
Теория познания
Ее также следует разработать, исходя из balance of power (подобно тому,
как разрабатывается структура действительности, «онтология» и метод,
диалектика): абстрактное отношение сознания к внешнему объекту («со-
зерцательность», «в форме объекта», по Канту, рацион. эмпирический
круг) становится мертвой формой, а в противовес ему вырывается тем-
ная догадка, иррациональное схватывание, гений — есть верное и в этом.
Но неверно то, что это путь только внутренний, хотя роль субъективного
и суггестивного «благодаря» совершенно очевидна. Суть в слиянии нашего
познавательного «Я», субъекта с выразительным объектом, парадоксу гения
соответствует парадокс исключительной ситуации, освещающей множе-
ство случаев. Таким образом, совершается переход от парадоксии к норме,
к отрицанию отрицания — момент разума, диалектической всеобщности,
но это и не реставрация догматизма, не возвращение к абстр(актной), типо-
вой закономерности всеобщего и не иррациональная дивинация, а метод,
хотя и гениальна сама конкретность, нечто всегда третье.
Слабость нашего марксистского соц(иального) объяснения: незнание

balance of power, ergo вторичных сил.
Отсюда полное непонимание худ(ожественной) литературы, кот(о-
рая) немыслима без парадоксии грибулизма (хотя все это в последнем
счете социально), а равно и без нравственного катарсиса. Словом, мы без
антропологической структуры, движения живем. Нелепо, абстрактно,
но историчны. Историчны — si 1! Абстрактны — nо 2!
1
Да! (итал.).
2
Нет! (итал.).
Глава седьмая. К онтогносеологии
Введение к материалам папки № 101

Содержание главы — материалы папок № 101 «К онтогносеологии. Объ-
ективное содержание» (судя по почерку, работа позднего периода; эту папку
Мих. Лифшиц брал с собой летом 1983 года в Переделкино) и № 239 «Истина».
Развитие темы тождества мышления и бытия. Открытие Гегеля (не вполне
ясно у него выраженное): два вида этого тождества. Абстрактное тождество, когда
крайности сходятся и создают «комплекс жирафа», какофонию, уродство, ложь.
И истинное тождество мышления и бытия в деятельности. У Гегеля деятельность
ограничивается только духовной сферой. Кроме того, у него нет различия между
этими двумя тождествами. Развитие абсолюта к себе в действительности не чисто
духовное. Мир прогрессирует до того уровня, когда становится возможным его
самопостижение в человеке (его практике, субъекте-объекте, создании субсти-
визированного объекта), и это постижение играет роль в развитии самого мира.
На этой ступени возникает новое качество бытия — создаваемый мир. Таким
образом в практике человека совершается разрыв порочного круга, balance of
power, развивается и движется вперед мировая линия.
Истинный прогресс (по сравнению с философией Гегеля) состоит в знании
обусловленности сознания. Но есть два вида этой обусловленности: зависимость
сознания от единичного факта и зависимость от целого. Первое появляется
в век грубого подчинения сознания материи — в буржуазном обществе. В нем,
однако, исчезает понимание сознания как «естественного света», прозрачного
стекла, непосредственности — intentio recta1. Сознание на этой ступени развития
становится иррациональным, вторым — intentio obliqua2, когда все поставлено
на голову (идеология). Оно вещно, отчуждено, не равно бытию (фетишизм).
Но это ложное идеологическое сознание в сущности больше истина, чем первое
абстрактное сознание.
Тем не менее оно, это второе сознание, тоже перерастает в ложное, фактическое,
объективированное. Отсюда у Гуссерля и Хайдеггера поиск непосредственности,
1
Прямая интенция (определение), в прямой интенции (лат.).
2
Косвенная интенция, в косвенной интенции (лат.).
365
366 Глава седьмая. К онтогносеологии
самоочевидности, то есть вариант возвращения к первому сознанию. Однако у них

мы имеем такой вариант тождества сознания и бытия, когда теряется сама истина,
остается лишь разобщенность очевидности.
Эпоха действительного единства сознания и бытия, эпоха die wahre Mitte,
когда факт есть благодать, счастье — Древняя Греция, Возрождение. Но и там
остается «некоторая пропасть» между прекрасным идеалом (мифология) и жиз-
нью. Отсюда стремление к большему единству, которое выступает в распаде
античности и становлении буржуазного общества. Этот распад открывает путь
для истины науки, которая связана с неединством бытия и сознания, конфликтом
между ними, характерным для буржуазного общества. Век науки предполагает
утрату «истинной середины».
Возможность возникновения новой ауры в будущем: возвращение от второ-
го полюса, intentio obliqua (ложного единства сознания и бытия буржуазного
общества) к первому, intentio recta, но это не полное возвращение, это вторая
природа на вершине развития.
Роль быта, повседневной жизни в возвращении к истинной непосредствен-
ности сознания.
Таким образом, месотес между сознанием и бытием (классика) возникает
посредством разрыва их, создающего отчужденную форму тождества. Последнее,
однако, более истинно в известном смысле, выше и прогрессивнее, чем предше-
ствующее первое сознание. Но второе сознание, посредственное, в то же время
уже первого — это мир науки, мир сущностей. Почему?
Видеть, воспринимать чувственно, непосредственно сущность вещей нельзя,
она дана только умозаключению. Последнее, впрочем, основано на избранных
чувственных явлениях, явлениях всеобщего. Таким образом, нам даны как бы
два мира — мир «за моей спиной» (Nachtansicht) и мир явлений, связанных
с нашим чувственным восприятием (Tagesansicht). Мы не видим и не можем
видеть Nachtansicht (микромир, специфическую энергию чувств и их работу),
мы не видим природу в ее фрагментарных сцеплениях и себя в качестве их части.
Но мы знаем мир сущностей опосредованно, опираясь на прерогативные инстан-
ции. Этот окольный путь знания имеет преимущество перед непосредственным.
Но не безусловное преимущество, ибо в мире сущностей нет целых, непосред-
ственного отпечатка всеобщего, нет определенных границ вне непрерывного.
Преимущество чувственного восприятия над умозаключением: мы видим

целое, правду. Чем грандиознее или меньше мир, чем более он выходит за гра-
ницы нашего восприятия, тем дальше он от «среднего», классического мира,
в котором мы живем. Однако подлинен именно средний мир. Так, например,
пространство и время как таковые — нечто более широкое, чем способно вмес
тить наше непосредственное восприятие, они имеют свои полюсы, свою «ар-
хаику» и «абстракцию». Но это изучаемое наукой пространство — не вполне
пространство, «непространственное пространство».
То же самое относится и ко времени. Время в физическом смысле течет
всегда одинаково, но сквозь разные общественно-экономические формообра-
зования оно представляется по-разному, и это различие представлений имеет
объективное основание в ходе истории, то есть конкретного времени, а не его
физико-математической абстракции. Конкретное время, как и конкретное
пространство, — месотес, среднее. Оно существует как пересечение прошлого
и будущего. Где реально существует прошлое? В настоящем. И настоящего,
абстрактно рассуждая, тоже нет: оно — один маленький шаг между двумя про-
пастями, двумя бесконечностями. А будущее? Оно существует как субстрат
в настоящем. В нем, однако, если рассматривать его отвлеченно, нет того, что
получается в результате нашей деятельности, а до нас — пересоздания природой
самой себя. Итак, и прошлое, и будущее реальны, не абстрактны, когда находят
единство между собой в настоящем, конкретном, среднем времени. В настоящем
прошлое уже уперлось в будущее, а будущее — это область всеобщего, системы
вневременного бытия материи. Настоящее как перекрещивание потенциальной
и актуальной бесконечности.
Анатомия философии духа

Содержание сознания — шире собственно сознания, а то, что не умещается
в нем, бесконечное предстает как иррациональное, как всевозможные чудачества,
странности (иррациональное Фрейда). Относительность разницы между субъ-
ективной рамой «Я» и тем, что не вмещается в нас. Переход одного в другое.
В нашей душе есть границы, цензура, которыми мы насильственно ограничиваем
содержание бесконечного и тем делаем его доступным. Но затем бесконечно-
реальное предъявляет свои права, при этом власть объективного представляется

нам в ложной форме — как проявление подавленности нашей собственной души,
ее иррационального опыта. Противоречие это вечно, но возможен переход
к более содержательной духовной жизни: от элементарно-стихийной жизни
материи к для-себя-бытию реальных инстанций, которые есть перекрещивание
природы с объективацией человека. В результате перекрещивания возникает
среднее, мера — реальное преображение мира, практика, превращение необ-
ходимости в свободу.
Теория «примыкания»: не присущность тела предвечному духу, а присущ-
ность духа материи.
Тема «неполноты тождества», ибо последнее включает в себя неравенство —
критика гегелевской диалектики Мих. Лифшицем, в чем-то напоминающая пост
модернистскую (см., например, Делёза), но, разумеется, качественно отличная
от последней по существу.
Пространство и время. A priori

Пространство и время. Кант прав в том смысле, что генетический
код человека, а может быть уже и элементарного живого существа при-
способлен к тому, чтобы воспринимаемая нами действительность имела
пространственные и временные измерения. Вообще говоря, как это до-
казала математика, пространство может быть многообразным, но воспри-
ниматься оно может только известным нам образом. Но это не потому,
что наши чувства ограничены — они единственно возможные, и когда
говорят о возможности других чувств и существ другого типа, то гово-
рят глупость. Те формы пространства, которые изучает наука, не вполне
пространство, это еще непространственное пространство. Лишь там, где
оно доступно нашему созерцанию, оно есть пространство в собственном
смысле, допускающее существование в нем Gebilde 1, вещей в простран-
стве. Это так же, как с микрообъектами в сверхскоростях. С этой точки
зрения Кант прав — в этом среднем мире возможно лишь наше чувство
пространства, абстр(актное) чувство среднего, die wahre Mitte.
1
Здесь: изображение, образ (нем.).
Критерий достоверности 369
К непространственному, несозерцаемому пространству следует приме-

нить метод анализа широких и тесных понятий. Конечно, пространство
и время шире формальной своей схемы, они имеют материальный полюс,
свою архаику, свою «абстракцию».
Критерий достоверности
Проблема, восходящая к Декарту (к нему все — Гуссерль, Ясперс,
Хайдеггер). По Гуссерлю — очевидность. «Я никого не могy заставить
с очевидностью усмотреть то, что усматриваю я» (Лог/ические/ исследо-
вания 1. С. 124). Вариант формулы «index sui et falsi», но без уверенности
в veritas 1, только разобщенность очевидности каждого.
Это в конце концов тавтология. Что очевидно, то очевидно. Верно
лишь то, что у Декарта — без мысли нет мысли.
А что такое мысль? Декарт где-то говорит, что тот, кто ее имеет, хорошо
знает, что она такое.
Очевидность и доказательство, демонстрация (lege artis!)

Очевидность или доказательство?
Аксиома или теорема? — Нужно диалектически развить эту противо-
положность. Нет всеобщего аргумента, любое доказательство ограничено
способностью усмотрения. Это момент априорный. Ведь даже критерий
практики, как заметил Ленин, гибок и относителен. С другой стороны,
нет чистой очевидности, аксиоматики. Момент предпосылок, обусловлен-
ности и опосредованности в нем. Разница в движении, в развитии одного
за счет другого. Направление развития, в котором исходным пунктом
являются реальные предпосылки(?) = доказательствам.
Соотносительность, тождество и различие двух форм этого тождества
по отношению к очевидности и доказательствам. Всеобщего аргумента
не существует, без очевидности ни одно доказательство, даже чисто прак-
тическое, не имеет силы. Стало быть, очевидность — априорное условие.
1
Правда, истина (лат.).
С другой стороны, сама очевидность заключает в себе возможность вну-

тренней иллюзии, ложного сознания, следовательно, она проблематична,
а не безусловна, подвержена опосредованию, доказательству.
Разница в движении, разница гибкая.
Объективная логика, структура, морфологическое

развитие духа (независимо от эмпирического Я).
Объективность формы
Подобно тому, как в искусстве важно не только отражение содержания,

но важно и то, как оно отражается, отражение как форма реальности
(реализм). Форма реальности, доступная отражению, отражаемость
объекта есть его истина.
Глубоко, верно и важно.
Не рассматривать внешний мир в форме объекта, а рассматривать

его субъективно, практически. Но и не рассматривать внутренний мир
в форме субъекта, а рассматривать его объективно, теоретически. Сло-
вом, рассматривать его не просто как субъективное отражение внешнего
объекта, а как отражение формы объекта как истинного.
Реализм (не формальное мастерство) есть изображение реальности.

Показать это на примерах. Что реально существует, что достигает
известного порога бытия, самобытия. Аристотель, формы, переход. Уста-
новить, что именно существует. Это на примере школы Ван Эйков —
прегнантность, иногда и необходимый(?) туман общего.
Против абстрактно-формального, инструментального, психологиче-
ского и школьного понимания сознания (пример из Добролюбова). Объект,
который есть и форма. Содержание тоже можно рассматривать как форму
форм. Законы его, то есть в содержании имеется стиль, жанр, топика.
Объективная логика, структура, морфологическое развитие духа (независимо от эмпирического Я). 371
Содержание должно иметь форму равенства себе.

Сюда отчасти относится коллективность не-эмпирических созданий духа
(в духе Гете: о гении), что было замечено и преувеличено Дюркгеймом,
Богдановым, Сорелем, К. Г. Юнгом.
Переходит в теорию общественных символов — воплощений, инсти-
туциональность(?).
Сильная и слабая сторона рассуждений Топича.
Соблазн для Ильенкова.
Нетрудно заметить имманентно-закономерное движение форм со-

знания, роль формы (распространяющейся и на содержание — топика),
некоторую безличность, антипсихологизм, несводимость к душевным
движениям эмпирической личности. Эта мысль была развита М(арксом)
по-гегелевски, но без той односторонности, которую она приобрела,
например, у Дюркгейма и последующих.
Как назвать независимое сознание?

Категорическое в отличие от агорического (обыденного, базарного)?
Категорическое, ибо навязывающее, сказывающее нечто (стоики).
«Интеллигибельное» сознание могло бы называться ideel, «идеаль-
ное», если бы оно не было отчасти контр-идеально, инфернально, роковым
образом окрашено. Как же мы назовем его? Оно имеет отношение и к ус-
ловности, символизму, «роли» и к коллективности, «межличностным»
отношениям, но…
Но различие между категорическим и агорическим сознанием тоже
не безусловно. Агорическое может быть категорическим («стереотипы»
обывательского мышления), а категорическое может стать и должно стать
обыденным, войти в плоть и кровь. Примеры бывают — революционный
опыт масс, нравственное сознание etc.
Примеры «интеллигибельных характеров» в искусстве в отличие
от школьного единства замысла и исполнения. К дискуссиям 1930‑х годов.
Пора объяснить то, что скрывалось за проблемами Шекспира и Баль-
зака, эпохи Возрождения, Просвещения, романтики…
Деятельность этих гениев — не мастерское осуществление субъек-

тивных замыслов, обусловленных социальными интересами. Они —
объективные создания человеческого духа в его историческом развитии
… (Но истинное содержание = реальное содержание и верное отражение
его м. б. сильным и односторонним характером, выражением интеллиги-
бельного характера.)
Достижения 30‑х гг. стали аксиомами, стали фольклором и, к сожа-
лению, испортились.
Обыденная жизнь. Alltagsleben — быт

Heller 1
Что такое Alltagsleben? Это неразложимое конкретное единство
и внешняя сторона данных общественных отношений, принимающее
род естественного начала, второй природы … (обычай). Sitte, обычай,
традиция: подобно тому, как тело индивидуума становится носителем
общественных отношений, так в более широком смысле многих индивидов
объединяет в некое социальное тело их быт. И чем прочнее, неподвижнее
общественное бытие, тем гуще быт, обычай, привычка.
Бывают, однако, моменты перехода, ломающие быт и заставляющие
людей жить в абстракции. Чем истиннее новая форма жизни, тем легче
она обрастает чувственной оболочкой, бытом.
A. Heller (с. 29), ссылка на Лукача: Aesthetik (раздел 1).

Подъем над Alltagsleben, вопреки … Я думаю, что отчасти так,
но не вполне. Истинный подъем над Alltagsleben, отчасти и возвращение
к нему, подъем над абстрактным отрицанием быта. Этого нет у Ленина.
Это несчастье, неизбежность, а не высшее. Высшее есть скорее возможность
более быстрого устранения противоположности между «интеллигибель-
ностью» отрицания, абстракцией и народным бытом. Реализм великих
революционеров. Искусство.
1
Ученица Г. Лукача. Имеются в виду ее рассуждения по поводу категории Г. Лукача — Alltagsleben.
Обыденная жизнь. Alltagsleben — быт 373
Heller (с.) 30, 31 и др. Гомогенизация 1

(та же Totalitaet в лукачевском смысле). Старая зиммелевская схема —
хаос должен быть организован в целостность. Это уже в начале у нее — Wert
= гомогенизация до чел(овеческого) рода = то, что способ(ствует) его
развитию. А что действительно, по истине способствует развитию челове-
ческого рода? Что является истинной гомогенизацией, тотализацией etc.?
Heller (с.) 31. Выход за пределы Alltagsleben у исключительных людей.

Отчасти верно («свободное духовное творчество»), но при чем тут
исторический материализм? Что является основой свободного духовного
творчества?
А) влияющие на общество, на интеллект(?) истинные интересы, ко-
торые являются здесь внешней действительностью, Б) та «механика»,
которая ведет к этому, классовая ситуация.
Прошлое, будущее, настоящее

Теория обратных связей есть собственно теория печального опыта,
род естественного отбора на переходе его в сознательный. Мы узнаем,
насколько мы еще не достигли нужного результата. Вот еще аргумент
против абстракции «упреждающего отражения». Оно есть отражение
«неупреждающее» по двум причинам: а) оно является отражением
возможности, заложенной в действительности, следовательно post hoc,
б) оно является отражением несоответствия достигнутого — задуманному.
Следовательно, и отражение истинно упреждающее было бы отражени-
ем истинно последующим. Мы тогда хорошо упреждаем действительность,
когда хорошо следуем за ней («система» с хорошо работающей обратной
связью, т. е. с печальным опытом, в котором печальная сторона доведена
до минимума): истинно-печальный опыт не так печален!
Будущее, которого еще нет. Но оно есть как субстрат, нет только того,
что получается в результате нашей деятельности, а до нас — пересоздания
природой самой себя.
1
Термин эстетики Г. Лукача.
Скорее, прошлого нет, но прошлое есть в настоящем. И настоящего нет —

один шаг [шип?] между двумя (…). Прошлое уже «уперлось» в настоящее,
а будущее — область всеобщего, системы вневременного бытия материи.
Настоящее как перекрещивание потенциальной и актуальной бесконечности.
Здесь необходимо понятие ideell.
Два сознания: intentio recta, intentio obliqua

Что такое реклама, как мировая сила? — Гипертрофированное кол-
лективное самосознание людей. Весьма нервная среда, ментальное поле,
рефлективное отношение людей к себе — вот что запрягает в свою телегу
реклама. Примеры. Господство второго(?) сознания.
Примеры ложного понимания исторических, т.е. более чем предметных
мотивов искусства в первом смысле.
Самосознание хорошо, когда оно исправляет кривизну воображающего
себя прямым первого сознания intentio recta, опираясь на более широкую
реальность, но не теряется в чистой условности.
Пример. Важность понимания «условности», идеологического поля,
точнее, исторически-относительного смысла каждого мотива. Это уже
первоначально в теории относительности, условности, фикции XVIII века
(против «меркантилизма» предметности). И более глубоко — в исто-
ризме Гердера, Шиллера, Гёте, Гегеля. Теперь часто от Гегеля обратно —
к релятивизму XVIII в.
Талант, достоинство и содержание дела (не-формальный уровень
анализа).
Уровень людей, интенсивность их духовного труда и содержание их дея-
тельности переходят друг в друга. «Если перед нами гениальный писатель,
то…». Не безразличие таланта и содержания дела — содержания в обще-
ственном смысле слова (это вариант формулы «гений и злодейство две вещи
несовместные». Парадоксально «совместные», но… значит само злодейство
не в первой, а во второй интенции). Ср. «классовая идеология».
Хорошее дело (а) — хорошие выразители и исполнители (б) — и на-

оборот.
Противоречие между (а) и (б); откуда аллюзия безразличия, реляти-

визма.
Восстановление диалектического единства — хорошее и плохое во вто-
рой интенции.
Но 3.1. Фатальная диалектика в духе Гегеля — Тройчке
а. Два пути в каждом тандеме.
б. Два рода недостатков, отрицательности. Грань.
Эта грань, конечно, только создается людьми.
Все люди определенного уровня бывают революционны и реакционны

во второй интенции, а не в первой. Вторая интенция есть неизбежный
спутник второго пути, прогресса второй интенции. Здесь, конечно, есть раз-
ница, и монархов или полководцев следует отличать от философов и поэтов,
идеологов (но отчасти первые лучше или не хуже, ср. Пилата и Кайафу).
Но во всех случаях революционность, что более ясно, и реакционность,
что все-таки также, бывают опосредованы невозможностью и, следовательно,
недемократичностью, ненародностью прямого, первого пути.
Относительно революционности это значит, что она также неизбеж-
но ведет к нереволюционным, недемократическим методам, она также
рождает тираническую мегалопсихию. Относительно реакционности это
означает, что она может быть демократической и народной. Разумеется,
иногда всерьез, иногда только демагогически, или то и другое вместе,
в зависимости от исторических обстоятельств.
Современная проблематика бытия и сознания
Это вполне назрело. Но диалектический выход из форм(ально)-со-
знат(ельного) и форм(ально)-актив(ного) начала в сущности(?) бытия
приводит на деле к субъективизации самого бытия.
Примером может служить модная идея времени. Время бывает раз-
ное. Что это значит? Что люди по-разному его себе представляют или
что оно действительно различно течет? Течет одинаково, но сквозь раз-
ные общественно-исторические формообразования оно представляется
по-разному, и это различие представлений имеет объективное основание
в ходе истории, т. е. конкретного времени.
Три позиции сознания

травма
выход из себя, «отражение» как в теоретическом, так и в практиче-
ском разуме;
возвращение к себе. Субъект. Самосознание. «Симптом» ноуменаль-
ного мира.
Нравственно-героическое. Гельвеций: плохая память, забвение себя.
Плеханов: бессознательность интереса. Верно: «выходит из себя». Но для
того, чтобы выйти из себя, сознание должно опереться на что-то другое,
вне его. Нравственное самоотречение, «категорический императив»
etc. — аналогичны теоретическому сознанию, поскольку оно «свободно»
и отражает истину объективного мира. Это общая проблема. Но человек
и возвращается в себя (не только выходит) в непосредственности второго
уровня, непосредственности общественности и объективности.
Эта вторая непосредственность — симптом ноуменального мира в нас,
пусть в форме «постулата», и тем расходится с суждениями «детерми-
нированными», научного порядка.
Схема философии духа

Философия духа (ее анатомия: объективность и субъективность,
идеально-субъективные рамки и протест бесконечности в иррациональ-
ной форме) («Я» и «тенденция прегнантности»).
Анатомия «философии духа»

Объективность каждой категории. Это не только форма причинно-обу-
словленного сознания, эпифеномен, иллюзия. Это содержание, или, точнее,
это приблизительная копия, «самость», «модель» объективных категорий
/например, отношение желания и возможности. Хотя бывают желания
невозможного, в основе своей желания рождаются из возможностей/.
Бесконечность, безграничность этого содержания. Объективность
психологии доказывается фактом существования таких психологических
движений, которые, казалось бы, противоречат духовной природе человека:

все странности, стихийные Triebe 1, страсти, гениальное вдохновение,
иррациональные побуждения и т.д 2. Они имеют свое объяснение в объ-
ективном содержании психологического мира, который здесь выступает
как ч то-то анти-субъективное, природное, как шопенгауэровская мировая
воля etc. Ибо это содержание шире нашего субъекта, ибо оно не умещается
в чисто психологические рамки (ср. Пушкин — стихи о безумии), оно бес-
конечно. Каждое психологическое решение только приблизительно, условно
и отчасти даже насильственно. Отчасти большой residium. Этот остаток,
природа которого в бесконечности внешнего содержания, схватываемого
нашим «эго», принимается Фрейдом и tutti quanti 3 за подсознательное
внутреннее, подцензурное.
Бесконечное в условной и ограниченной форме — таково наше психо-
логическое «Я». Ему противостоит то, что шире «Я», но не получило
формы относительной законченности и потому представляется иррацио-
нальным и бесконечно-различным, «плюралистическим». Контраст между
этими двумя полюсами усиливается под влиянием условного формиро-
вания нашего «эго» в эпохи классовой цивилизации. Растет «цензура»
и отвращение к ней, иррациональный напор. Цензура представляется
объективной, внешней, а иррациональная воля — чем-то внутренним.
И в самом деле — она является внутренним свидетельством объективного
содержания субъекта, тогда как внутреннее человека объективируется
во вне даже психологически. Но…
Относительность разницы между субъективной рамкой «Я» и тем,
что не вмещается в нее. История дает тысячи примеров этой относитель-
ности. Не простая релятивностъ.
Переход одного в другое. Цензурная, субъективная часть души вследствие
неполноты своей становится невыносима — именно потому, что она
чисто-контингентна, случайна, всеобщее в ней перемешано с фактиче-
ским, не бесконечна, насильственна. Наоборот, то, что не было поглощено
1
Побуждение, порыв, влечение (нем.).
2
Масса примеров, которые о странностях психологии собрала уже литература XVI–XVIII веков.
(Прим. M. А. Лифшица. — Сост.)
3
Ему подобными (итал.).
и освоено нашей духовной субъективностью — роковое антисубъектив-

ное как власть природы или как внутренний иррациональный диктат
приобретает особую привлекательность (…) субъективности, духа, пред-
ставляет вместе с тем его безграничность, которая по существу вытекает
из безграничной полноты объективного мира, чьей приблизительной
и ограниченной моделью является наше «Я».
Хотя острота этого противоречия (проявляющаяся уже в известных
парадоксах гениальности, безумия etc.) усиливается в связи со специфи-
ческими(?) общественными условиями, оно имеет до некоторой степени
вечную основу. Но с этой вечной точки зрения оно и решается, решается
с переходом к более содержательным, более конкретным измерениям —
выходом из чистой психологии в объективное содержание духовной
жизни, которому соответствует объективный переход от элементарно-
стихийной жизни материи к более высокой модальности, к для-себя-бы-
тию реальных инстанций. Последнее же есть перекрещивание субъек-
тивизации природы с объективизацией человека, и его мерой является
практика, реальное преображение мира, превращение необходимости
в свободу.
Желание и объективная возможность (объективный

анализ психологических категорий)
Сколь многообразны возможности, столь многообразны и желания.
Но есть такие возможности, которых мы не можем желать? — И все же
мы желаем их. Факт существования превратных желаний доказывает
«объективность», теоретичность желания вообще, его природы.
Тем не менее, есть разница между естественным и превратным жела-
нием. Но, во‑первых, она относительна, как показывает история и истори-
ческая жизнь. Во-вторых, одно переходит в другое: естественное желание
превращается для нас во что-то не-желанное, превратное. Почему? При-
чина этого уже в том, что естественные желания в своем поле ограничены,
они не исчерпывают всех возможностей, а между тем природа желания
соответствует полноте возможностей. Желание безгранично, оно стремится
к абсолютному. Вот почему и противоестественные желания превраща-

ются в свою противоположность, приобретают силу естественности
и даже именно они кажутся естественными, как доказывали греческие
софисты. К этому, разумеется, нужно прибавить антагонистическую
общественную форму.
Но желание может быть противоположно возможности. Я имею жела-
ние получить квартиру, но не имею возможности. Я имею возможность
купить козу, но не имею желания. Это уже другая сторона дела — отно-
шение не к необходимости, а к действительности, осуществлению. Игра
свободы по отношению к необходимости и действительности.
Во всяком случае: желание имеет свою объективную конкретную меру,
возникающую из содержания, из того, что желается, а не просто из при-
чинной обусловленности, где оно выступает как эпифеномен, как случайная
и чисто субъективная иллюзия, подобно возможной иллюзии магнитной
стрелки, если бы она обладала сознанием.
Феномен, или Решающая инстанция

Шарики Галилея — пример феномена, инстанции, решающей ин-
станции.
«Психофизическая проблема»
Два ряда: физический и психический, и невозможность действия фи-
зического на психическое и обратно. Нужно считать их двумя полюсами
одного и того же.
Так, но…
Это не исключает первенства материального. Вы говорите, что тело —
не причина, дух — не следствие, ибо действие причины на следствие здесь
исключено. А разве только здесь? Из всех известных нам процессов только
в механике прямого толчка, communicatio можно говорить о том, что при-
чина — толкающее тело — действует на следствие — тело отталкиваемое,
да и тут еще бабушка надвое сказала. Все это метафоры. Но в химии, напри-
мер, присутствие катализатора — причина, ускорение реакции — следствие.
Разве здесь причина действует на следствие? Как при этом обстоит дело
с энергией? Отрицать причинную связь между телом и духом невозможно.

Спинозой здесь не отделаешься. Нельзя выбросить целую эпоху в истории
материализма — XVIII столетие. Спиноза взял такую абстракцию, в ко-
торой разница между мыслящим и мыслимым телом вообще рассеивается.
Труднее понять, как обусловленное телом сознание все же превосходит
свою замкнутость в нем.
Это перевес духа над материей в области гносеологии, который сим-
метричен перевесу тела над духом в онтологическом вопросе. Как возмо-
жен этот перевес, доказываемый всей человеческой культурой, шаткий,
но реальный с точки зрения материализма, этот человеческий дух как
вздыбившийся конь над пропастью: куда ты скачешь, гордый конь, и где
опустишь ты копыта?
Амфиболия рефлексивных понятий

Амфиболия рефлексивных понятий — по существу то, что я всегда
имею в виду, требуя переворачивания односторонней схемы. Целое — «вещь
в себе» — представляет собой синтез противоположностей. Но как его
понимать? Как идеал чистого разума над юдолью чувственного эмпири-
ческого мира? Как гегелевское единство единства и противоречия? Еще
один шаг после Гегеля.
Важно к порядку изложения. Не начать ли с переворачивания схем?
(Амфиболия). Потом с определения диалектического единства etc. Lege artis.
Гегель до некоторой степени остается при противоречии (больше, чем
Маркс), а потому и более примиряется с миром. Материалистическая
диалектика требует все же реальной формы единства, не только в понятии.
Не вышел из кантовского круга, и потому были не трудны нападки на него
с точки зрения Шеллинга и «позитивной философии».
Метаморфоза сознания 381
Метаморфоза сознания
Душа, одухотворение (Гегель. Эстетика. Т. 1. С. 129)

А ведь это факт, что тело одухотворяется чем-то, не принадлежащим
данному телу, а принадлежащим всеобщему телу. Откуда все фантазии
о душе, приходящей в тело извне. «Идеализм жизненного начала». Вну-
треннее — вне нac (1, 131). Эта мысль и за пределами эстетики.
Это так, что мысль, будучи «продуктом» узкого бытия, пересажи-
вается на другого коня и становится репрезентацией бытия в широком
смысле слова. Но к этому обязательно нужно прибавить, что в этом своем
объективном статусе сознание именно и становится выражением субъек-
тивности, ибо прежде оно было не субъективно. В этом тайна интеллиги-
бельного «Я», все симптомы какого-то выражения в нём запредельного,
ноуменального. К этому возможно особенно привлечь Фихте и может
быть Якоби с его непосредственным знанием. На деле вступает в свои
права гегелевское опосредование — через исключительные инстанции.
Сознание не есть ли отражение того, что содержится в предмете ideell?

Напротив, reell мы сталкиваемся, например, с телеграфным столбом в тем-
ноте — это факт, еще не сознание. Но также и столкновение с потоком
световых частиц или звуковых волн. Суть дела в метаморфозе, способ-
ности преобразовать эти факты в подобие того, что содержится в них
ideell — возможности, отношения, целый мир связей и опосредований
в образах и понятиях нашей головы.
Метаморфозы сознания есть превращение сознания в сознательность,
переход эпифеномена в intellectus agens1, включая сюда, конечно, не только
1
Разум деятельный (лат.).
разум, мышление в понятиях. Как превращается пассивное следствие

определенных причин в активное, бодрствующее и вменяемое сознание?
Путем опоры на узловые или смысловые точки бытия, эквиваленты бо-
лее широкой реальности. Эти точки могут быть даны реально нашему
сознанию как элемент бытия, ведущий за собой эпифеноменологическое
пассивное следствие. Но здесь происходит Verkehrung 1, сознание ста-
новится как бы не нашим сознанием, а принадлежит уже логическому
или эстетическому полю объективного мира. Но эти точки могут быть
сохраняемы и нашей памятью, и когда пассивное сознание определенных
обстоятельств наталкивается на них чисто интеллектуально, происходит
та же метаморфоза: сознание становится сознательным, бодрым, вменя-
емым. Эта метаморфоза часто не дает мне спать.
Дух и материя — тождество?

Материя и дух — lege artis. Медиация есть mesotes, но через gebrochene
Mitte 2 Entzweiung 3. Прямо, иначе как через опосредование перешагнуть
нельзя (обычная полемика против гегелевского монизма: Кьеркегор,
отчасти и Фейербах, экзистенциалисты).
Симметрия, тождество
Можно рассматривать сознание как продукт, как купорос и сахар,
по известному выражению Тэна. И можно рассматривать материальные
Gebilde 4 как субъекты, и они действительно являются таковыми. Отсюда
все затруднения идеализма. Но есть и дифференциал в четырех обычных
формах — есть сознание как сознательность и материал как вещество,
субстрат.
1
Поворот (нем.).
2
Прерванная, ломаная, подавленная середина (нем.).
3
Разрыв, раскол, размолвка (нем.).
4
Здесь: образования (нем.).
Явления и сущности 383
Явления и сущности
Переход от действительности
за и перед субъектом к двум типам самой действительности. Дей-
ствительность перед лицом субъекта включает в себя и явленность мира,
ведущую к целому. Действительность позади субъекта ограничивается
причинностью, сущностью вообще и потому по преимуществу частно-
стью, хотя потенциально бесконечной.
Два лика природы: причинность (сущность) и являемость (кажи-
мость) — причинность самого субъекта и явленность, явление самого
объекта. Причем явление, или являемость, феномен природы в опреде-
ленном смысле важнее естественной причины (или сущности). Послед-
няя заявляет мир в его частности. Первая ведет к его целому. Два лика:
а) природа за спиной субъекта, б) природа перед лицом субъекта. Даже
без субъекта эта разница есть.
Мир сущности
Всегда доступен только умозаключению. Каким же образом? Через
восприятие избранных объектов (больше, чем эмпирическое обобщение),
всеобщих частностей. Реалиа сунт универсалиа 1. Здесь, таким образом,
переход к проблеме обобщения. Оно не эмпирическое, а синтетическое,
«конструктивное», по Шеллингу, генетическое, по Фихте.
Tagesansicht 2
человеческого сознания или при помощи человеческого сознания.
Nachtsansicht 3 — как это выглядит без человека, но согласно показаниям
1
Realia sunt universalia — реалии суть универсалии (лат.). Ср.: Лифшиц Мих. О Гегеле. М., 2012.
С. 136.
2
Дневной взгляд, вид, ландшафт (нем.).
3
Ночной взгляд, вид, ландшафт (нем.). См. применение этой категории в анализе Мих. Лифшицем
«Меланхолии» Дюрера:
«„Меланхолия“ Дюрера — идеальный образец произведения искусства, о котором возможно
цельное истолкование, начиная с общего, философского содержания и кончая формальным анализом
(не сопоставить ли, кстати говоря, с „Динарием“ Тициана?). Основная идея — печаль, вызываемая
ума. Trennung1 мироздания. Два мира. Вместо «за моей спиной» и «пере-
до мной» — мир независимо от меня и мир явлений не без человеческого
восприятия.
Почему я не вижу ни а) микростроение объекта и его воздействия
на мое тело, ни б) специфическую энергию органов чувств и их физио-
логическую работу, а вижу дом, дерево, пейзаж?
Я не вижу Nachtsansicht, для этого нужен другой глаз или мой глаз,
наблюдающий отношение внешнего тела к другим человеческим телам.
Я не вижу природу в ее фрагментарных сцеплениях и себя в качестве их ча-
сти, но зато я вижу целое, всеобщее, как /например/ дом, цветок, красное,
даже куб (пространственную форму). Я вижу формы. Я вижу Tagesansicht
и через это могу делать заключение о всеобщем. Фактические же сцепления
слепы. Они начинают говорить только для другого наблюдателя, то есть
хотя в них есть эквиваленты — априорные объекты, они вне мира явле-
ний носят «разлитой» характер. Я вижу при условии, что в этот момент
я не вижу работу моего глаза, но зато я вижу мир вне меня.
Мир сущностей и мир чувственных явлений

Первый имеет преимущество, но не безусловное — в нем нет целых,
непосредственного отпечатка всеобщего, нет определенных границ вне
непрерывного, «континуума» физики, поэтому идеальное царство ее —
микрообъекты. Нечто еще наглядное — механически геометрическая
картина материи.
глубоким исследованием природы. Вспомним уже пессимизм Фламмариона, Леруа Болье в XIX веке.
Или нынешний — Норберта Винера. Старый механистический эффект, выраженный Пушкиным
в словах „Пленительный разоблачив кумир“. Атомная и космическая меланхолия. Реальность этого
чувства и все же… Формальное средство — меланхолия падающей тени, полдневная или лунная?
Когда тени наиболее геометрически ясны, подчеркивая этим границы предметов, их механическую
структуру. Эффект некоторых полотен Каналетто (мое впечатление в Петергофе).
Формалистический эффект де Кирико. Почему? Дело в том, что падающие тени геометричны,
а геометрия, будучи созданием живого, внушает ему печаль, иногда даже священный ужас. Это новое,
человеческое, не прилюдное, intellectus ipse, правильное, негативное, конечное, возвышенное в исто-
рии. Полдень содержит в себе какое-то соприкосновение с полночью, с Nachtsansicht — Полуденная
меланхолия». (Лифшиц Мих. «Меланхолия» Дюрера // Художественный журнал. 1995. № 8. С. 65.
Предисловие Д. Гутова). Intellectus ipse — разум сам по себе (лат.).
1
Здесь: разделение (нем.).
Явления и сущности 385
Два мира: явления и сущности

«Мы почему-то не видим волны света, не видим раздражение, а видим
предмет вне нас».
Но, простите, мы не видим и раздражение, не видим и волны, даже
когда наблюдаем оптические явления, работу нашего глаза, весь процесс
физиологического усвоения и распределения информации, текущей
из внешнего мира. Мы видим при этом чувственные явления, опреде-
ляющиеся не только предметом, но и нашими органами восприятия.
А отделить объективный процесс и установить сущность его мы можем
лишь путем умозаключения. А умозаключение основано на избранных
чувственных явлениях, явлениях всеобщего.
Мы не видим непосредственно сущность, мы видим явление. То, что
мы воспринимаем, — мир явлений, «зеленый мир» Малевича. То, что
за кулисами этого мира Nachtsansicht Фехнера 1(?), в том числе и работа
нашего собственного физиологического аппарата, в непосредственном
восприятии не дано. Это вторая причина нашего невидения себя во время
видения, более глубокая. Мы не видим сущность.
Первая причина в том, что мы и есть видение мира. Не может ходьба
ходить себя, а ноги могут ходить.
Преимущества чувственного восприятия, восприятия явлений, «зеле-

ного мира». Хотя и необходимо идти к сущности, но это односторонне —
утрата целого, которое схватывается в единичных явлениях. Гулливер уже
утратил целое, разглядывая кожу великанши. Чем грандиознее мир, тем
больше это мир сущностей, как и наоборот — чем он мельче. Тут границы
теряются. Правда — целое = иллюзия, но существенная.
Мы не видим бактерий. Но вот капли воды под микроскопом, мы
видим их. Но мы видим опять-таки явление, а ведь они состоят из атомов
и молекул. Видим молекулу, видим что-то напоминающее об атоме, но это
мы все видим — это явления. А как бы забраться за кулисы? Невозможно,
только умозаключением. К тому же и явления, которые мы там видим,
1
Фехнер Густав (1801–1887) — немецкий физик, психолог, писатель-сатирик, представитель «эсте-
тики снизу» (см.: Лифшиц Мих. Лекции по теории искусства. ИФЛИ. 1940. М., 2015. С. 40, 42).
не следуют за единичными объектами. Здесь такой «континуум», что

видеть что-то можно только при помощи аппаратуры, словом, в зави-
симости от субъекта.
«Примыкание»
Примыкание в обе стороны

Мир воздействует на нас, и мы только эпифеномен этого воздействии
на малую точку. Или мы примыкаем к бытию и становимся эпифеноме-
ном его?
А) «Система» одна и та же, но движение обратное.
Б) Один эпифеномен, более весомый, чем другой, придает нашему
Я, в котором совершается этот раскол, возможность подняться
над эмпирико-психологическим уровнем, опираясь на внешнее опо-
средование.
В) Таким образом и эпифеноменальность сохраняется, и выход за пре-
делы нейрофизиологии есть.
Собственно, уже всякое элементарное познание и воление, исходящее
из субъекта, есть нечто, исходящее от субъективированного объекта.
Субъективированный объект есть: а) эпифеномен1 объективного мира
во мне, б) когда есть основание, состоящее в определении, субъективиза-
ции самой объективности.
Остается «параллелизм» двух миров и переход, перекрещивание их,
что невозможно для других теорий.
Hingabe 2
Немецкие мистики. Примыкание.
1
А это зависит от органа мышления: в состоянии ли он стать органом отражения? (Прим. Мих. Лифшица.)
2
Преданность, самоотверженность, увлечение, готовность (женщины) отдаться (мужчине) — (нем.).
«Примыкание» 387
Примыкание
См. также раздел «Истина». Ad vocem гегелевское тождество мыш-
ления с собой в предмете, не только практическое тождество.
Мы ограничены, но мы и принадлежим
окружающему нас материальному целому, и потому способны на вы-
ход из своей ограниченности. Дидро был прав, когда искал материаль-
ные связи с целым, матер(иальных), даже физич(еских) источников
морали, но у него это — через промежуточное звено, опосредование
диалектического.
Примыкание к целому через обратное.
Парадокс выхода из ограниченности

Примыкание ограниченного существа к физическому и общественному
целому происходит через обратное — потенцирование ограниченности
до мегалопсихии, отталкивание от себя в форме для-себя-бытия (интерес,
воля к власти).
«Идеология» — примыкание
Учение об идеологии у Маркса входит в объективную теорию познания.
Это знание того, чем закономерно может казаться данное общественное
отношение. «Примыкание» к объективной реальности есть вместе с тем
критика формы, иллюзии, поиски формы, адекватной самому объектив-
ному содержанию.
Мало того, что сочетание объективного содержания с ложной фор-
мой возможно. Ложное само подчиняется истинному содержанию. Как
необходимая иллюзия. Знание этой теории иллюзий предохраняет. Марк-
сизм уделил этому громадное место. Ср. все критические походы против
иллюзий буржуазного права, формальной демократии и юридическо-
го(?) социализма. Борьба с прудонизмом как мелкобуржуазной иллюзией
в рабочем движении и т. д. И весь «Капитал» этому посвящен. Оттого

он и «Критика политической экономии».
Поскольку же примыкание состоит в критике (активный процесс),
мы переходим к проблеме отыскания точек опоры — априорных фактов.
Как же у нас в се-таки зарождается потребность в этом, нет ли уголка
в нас, независимого от влияния объективного бытия?
Допустим, что сознание есть эпифеномен, но оно обладает способно-

стью примыкать к истинной действительности, становится ее эпифеноме-
ном. Но не следует ли отсюда, что оно в се-таки само по себе, независимо
от бытия, имеет свой уголок субъективной свободы? Нет, истина «бытие
определяет сознание» не нарушается. Почему?
Нужно иметь счастье — возможность примкнуть к истинному бытию,
стать его органом. Не все можно сделать даже в уме. Эта область опреде-
ляется необходимостью. Но необходимость определяет (или не опреде-
ляет) возможность в данных конкретных условиях иметь или не иметь
относительную свободу выбора. Бытие идет навстречу свободе сознания.
Оно должно иметь соответствующий рельеф (то, что в христианстве есть
«содействие», благодать).
Но затем образуется уже самовоспроизводящееся отношение субъекта
и объекта. Объект становится субъектом, зеркалом и порождает эпифе-
номен. Субъект в собственном смысле слова приобретает относительную
автономию и способность искусственно вызывать субъективизацию,
зеркальность объекта. Я это наглядно объяснил в «Мифологии».
Как происходит превращение субстанции в субъект? Ее объективная
возможность, посредство нашего мозга etc., дальнейшая субъективиза-
ция ее.
Стул — не мыслит, но это объект, в котором природа уже субъекти-
визирована во второй степени.
«Примыкание» = метексис наоборот

Не присущность тела предвечному духу, а присущность духа материи.
«Примыкание» 389
Примыкание
Теория — практика. Сила, заслуга — от объективного содержания.
Но в чем же тогда ценность? — А в чем она, когда мы говорим «широ-
кая река» и «жалкий ручеек»? Но где же заслуга? Выбор? — Выбор
в примыкании к хорошему, которое «привлекательно», гравитация.
Конечно, иметь такую возможность в себе — большое счастье. Ну, а где
счастье, где заслуга личности (то же счастье, как «большая река»), тут
уж диалектика.
Либо мы примыкаем (и это всегда в той или другой степени налицо,
т. е. сознательная акция ума), либо действительность сама нас примыкает
к себе (и это тоже всегда налицо — так что свобода здесь дифференциал
между двумя формами единства сознательной акции и неизбежности).
Остается только психологическое переживание, которое всегда способ-
ствует нашей идее абстрактного «Я».
Если мы можем примкнугь к объективной реальности вне нас, чтобы

стать ее эпифеноменом и сознанием дела, то мы волей-неволей примы-
каем к нему и в дурных случаях, становимся пассивным продуктом ее,
травматизированным сознанием, выражением действия не съеденного
хлеба и не принятых капель, а всеобщего содержания нашей ситуации. Это
она из своей реальной всеобщности действует на нашу нервную систему,
вызывает избыточное производство адреналина и другие тайны(?) нашего
тела, сужает сосуды, способствует инфарктам или инсультам. Загадки нет
(загадки действия духа на тело) при такой постановке вопроса.
Важно, к чему (неразб.) вольное или невольное «примыкание», каков
статус реальности, отразившейся в нашей центральной нервной системе,
которая становится ее продолжением.
…На деле или мы примыкаем, либо нас «примыкает» — и уже как
попало — действительность.
К истории самосознания
Зависимость сознания от быта

действительно принимает слишком тупой и ограниченный характер.
Бытие определяет сознание, но не всегда одинаково (так и общественные
условия определяют развитие искусства, но не всегда одинаково). Ср.
более гармоническое единство (которое все-таки тем самым недостаточно
единство). См. 1, 2 1.
Классический век интеллигенции, freischwebende2 — между разложе-
нием феодальной зависимости и идеологического рабства и современным
материальным подчинением ума. Так было и в прежние эпохи. Через эту
щель и прорывалось «свободное духовное творчество». Но тут также
и основание для всеобщей иллюзии сознания как «естественного света»,
прозрачного стекла etc.
По мере роста грубого подчинения духа материи, «объективизма» со-
знания буржуазного общества идея сознания замутняется, теряет признак
сознательности. Но истинный прогресс только в знании обусловленности
сознания, эффект же иррациональности его, затемнение сознательности,
ведущей на обратном полюсе к накоплению «метасознания», есть только
следствие грубой, односторонней формы, в которой современное буржу-
азное общество подчеркивает зависимость сознания от бытия.
История самосознания,
отражающая накопление общественной абстракции, отделяющей себя
от всего «блазированного» 3 коллективного субъекта, который не только
лишен способности к действию, но и не может, если бы даже эта спо-
собность у него была. «Ohnmacht des Geistes»: самосознание находится
в постоянном расколе с сознанием первой ступени, обращенным к вещам;
1
На указанных страницах рукописи находится публикуемая ниже заметка «История самосознания».
2
Свободнопарящей (нем.).
3
Возможно, образовано от американского слова blazer, одно из значений которого — вульгарная,
крикливая вещь.
К истории самосознания 391
всякое реальное сознание тотчас же «интегрируется», составляя только

рефлексию самого себя.
Всеобщая черта, повторяющаяся во всем.
Противоположное — избыток «прямого» сознания, действ(и-
тельный) рационализм науки XVII–XIX вв. Но и то, и другое, и пря-
мое сознание, и рефлексивное «блазирование» (конец inner-directed
man 1) — противоположны эпохе единства бытия и сознания — Греция,
Возрождение.
Но неединство — тоже единство, и в отношении науки оно даже
более единство, чем единство. Напротив, единство бытия и сознания
в примитивном смысле есть также род раздвоенности. Даже на гребне,
в классическую для искусства пору остается некоторая пропасть между
прекрасным идеалом (мифологией) и жизнью. Отсюда стремление к боль-
шему единству, которое выступает в распаде.
Более ясно в социологии, ибо здесь исходный пункт. А) Аналогичная
природа всех знаний, многозначность принципов. Б) Преобладающее
значение посредствующего звена — общественный исходный пункт.
Беньямин
(см. у Арсланова 2) «субъективность» в отречении современного
сознания от всякой «ауры», от всего человеческого, в его объективизме
есть в то же время «субъективность второго порядка».
«Войти в плоть и кровь» — как обращение от второго полюса к пер-
вому, но и при развитии второго необходимо постоянно обращаться
к первому. Иначе не будет и «перехода в плоть и кровь», второй природы
на вершине развития. Новая аура — но не так, как в несчастном буржу-
азном сознании.
1
Самостоятельно мыслящий человек (англ.). Ср.: Лифшиц Мих. Проблема Достоевского (Разговор
с чёртом). М., 2013. С. 24, примеч. 37.
2
Речь идет либо о книге: В. Арсланов. Миф о смерти искусства. М., 1983, либо о статье: В. Арсланов.
Эстетика В. Беньямииа и проблемы художественного образа // Проблема наследия в теории искусства.
М., 1984 (под ред. Мих. Лифшица).
Ходячие понятия «интериоризации»

и «объективизации»
(не тождественны ли? Lege artis?). Их абстрактность, нейтральность
по отношению к содержанию развития. Между тем, есть содержательные
исторические моменты «объективации» идей, образования институ-
тов, языков etc. Так же есть моменты «интериоризации» — перехода
в «плоть и кровь». Причем, не всякая идея может объективироваться
и не всякий объективный опыт интериоризироваться. Здесь, очевидно,
есть объективный абсолютный момент, момент истины, «нома»(?) 1, хотя
может входить и выходить обратным путем.
Инстанции
Толстой, «После бала». Вот вы говорите, что человек не может сам
по себе понять, что хорошо, что дурно, что все дело в среде, что среда
заедает. А я думаю, что все дело в случае. — В исключительном случае,
который может поднять человека над уровнем его среды в наблюдаемом
случае, в «инстанции».
Я понимаю в другом то, что я понимаю в себе

Что же я понимаю в себе? То, что мне открывает жизнь. Ее голосом
я и являюсь. Как же мне проверить аутентичность этого голоса? Я должен
опираться на «инстанции», в том числе и на то, что я должен понимать
в других умах.
Внешнее и внутреннее тождественны, но тождества бывают разные.

Внешнее внутреннее и внутреннее внешнее, причем, могут быть еще два
ударения, а кроме того тождества могут быть экстремальные и медиатив-
ные. Субъект внутренний вне нас. Но если человек «вне себя» — это
парадокс, хотя человек всегда вне себя, иначе он не человек, а колода. NB.
Вне себя. Выходит из себя.
1
Знак вопроса здесь поставлен Мих. Лифшицем.
Внутреннее — то, что соприкасается с внешним миром, объективное в нас.

Внешнее — то, что относится только к внутреннему миру человека,
его жизни, среде.
Онтогносеология Бальзака
Начало «Фачино Кане»1 — «настоящие чудеса, порождаемые случа-
ем» (нужно опуститься пониже).
Начало «Знаменитого Годиссара»2 — феноменология мысли (идеи)
вещей и положений.
Всеобщее и торговля.
Спекуляция и умозрительное мышление.
Мысль Маркса о «теоретическом бытии» человека

(«его всеобщем сознании»). Да, это серьезно. Еда, питье, пол, все
жизненные отправления субъекта имеют свое место в его «теоретическом
бытии», которое вовсе не принадлежит только профессорам философии.
ИРП — с. 590 3.
Гегель и его философия тождества: а) бытие и сознание, б) недостаток
последней двоицы.
Неполнота тождества. Двоичность! Она включает в себя неравенство
(см. Пифагор), т. е. «двоица». Преимущество одной стороны.
Бытие и сознание не вполне тождественны.
Это так. Но покажите нам что-нибудь вполне тождественное! Недо-
статок теории тождеств Гегеля. В действительности же тождества даже
у него имеют преимущественную сторону. Но он не идет достаточно да-
леко в distinguo. Преимущество не просто «всеобщего», а особого типа
единства всеобщего и единичного. В этом последнем Trennung торжество
того, что Ленин называл «симфонией».
Тождество противоположностей и абсолютное.
1
Рассказ О. Бальзака.
2
Рассказ О. Бальзака.
3
К. Маркс, Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956. С. 590.
Нейтрально ли оно в смысле равного значения составляющих его

величин? Тождество равного? — никак. Всегда налицо великое значение,
равняющееся с противоположным лишь на мгновение, лишь относительно.
Бесконечное и конечное, всеобщее и единичное, бытие и небытие, материя
и сознание… В более частных тождествах также одна сторона выступает
как элемент всеобщего, лишь отчасти приравнивая себя к другой. /Был
задан вопрос: пролетариат и буржуазия, вот их противоположность,
а тождество их интересов? Бывает в определенном отношении — причем,
сначала буржуазия как всеобщее содержит в себе нераспустившуюся про-
тивоположность, потом пролетариат «депассирует» буржуазную ступень,
ступень буржуазной демократии. Так что ответить можно и на это./
Отсюда следует, что (так же, как с бытием и мышлением) противо-
положности /вообще/ не равны. Есть абсолютное превосходство начала;
нейтральное временно, относительно. Формальное равенство обманчиво.
Материализм, говорят, падает от диалектического тождества. Ди-
алектика — от первенства бытия, материи над духом. Ни то, ни другое.
Абсолютного тождества нет, тождество конкретно, в одном отношении,
но не в другом, нужно различать…
Недостаток последней двоицы у Гегеля.
Два направления (новое как старое, старое как новое; нужно различать
в этих тождествах порочный круг от размыкания) единства нового и старо-
го, что недостаточно различает Гегель (ср. Предисловие к «Науке логики»,
да и более ранние документы). Сплошная идея нового. Она есть у Гегеля,
хотя есть и желание ее совместить с традицией, систематизировать ее,
«закруглить» (конституционализировать, создать Mitte).
Два направления создают иллюзию (и она объективна) общего стиля
эпохи, тождества в абсолюте без последней двоицы («раздвоения»).
Христос и Антихрист. Насчет объективности этой иллюзии см. отдельно.
Существует ли общий «стиль времени»?

Существует. Но как выражение «порочного круга» эпохи, отождест-
влений и ложных контрастов прогрессивных и реакционных сил. Христос
и Антихрист. Voila 1.
Важен не столько общий стиль времени, сколько автономные(?), кон-
кретные(?) ценности, кот(орые) берут из времени его best 2.
Они взяли все, что могли в их положении, лучшего из нового мира,
мы — все, что могли в нашем положении худшего из мира старого.
Тождество сознания и бытия, но дифференциал между двумя видами

тождества. Mitte и здесь! И материалистический взгляд: а) раздвоение
ordo rerum 3 и упорство тесного(?) бытия до демонизма парадоксального
всеобщего, б) вызывание объективного субъект-объекта как спецификум
деятельности человека, в котором развивается разумность мира, тожде-
ство субъекта и объекта.
Мысль и мыслимое тождественны потенциально.
Действительность идет навстречу мысли, но для их слияния необхо-
димы практические звенья:
1. вызывание лучших, более прегнантных(?) форм бытия
2. создание вещей, кот(орое) открывает нам их устройство, в кот(ором)
мысль и объект тождественны.
Раздвоение между субъектом и объектом

Первая позиция сознания по отношению к бытию — (Гегель. Энци-
клопедия философских наук. Наука логики: параграф 22). До последнего
времени не сомневались, intentio prima. Точка зрения раздвоенности,
введенная кантовской философией. Прежде «согласие между мыслью и ве-
щью»4 считалось бесспорным. «Отчаяние»5, приводящее к убеждению,
1
Вот! Так! (фр.).
2
Лучшее (англ.).
3
Порядок вещей (лат.).
4
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Том 1. М., 1975. С. 119.
5
Там же.
что наше познание — лишь субъективное, только Gewissheit 1. Философия

возвращается к непосредственному убеждению каждого человека.
То, что мое мышление есть обнаружение истинной природы вещей,
так же верно, как то, что это мое порождение, моя свобода (Гегель. Энци-
клопедия, т. 1, параграф 23). Спинозовская гармония! Но суть — осво-
бод(иться) от своего частного мнения и отдаться во власть предмета.
(А как освободиться от ложной объективности?) Это аналогично са-
моукрощению в общественной жизни. Но противоречие между моей
сочинительской деятельностью и объективным содержанием дела все же
есть. Как избавиться от возможного противоречия? Путем нахождения
истинных инстанций. Яснее: раздвоение самого потока вещей. Чему
отдаться во власть? Вот вопрос. Ordo rerum раздваивается.
Дух, разум. Равенство себе в мышлении. Ключ к вопросу

Когда субъект в своей деятельности во внешнем мире вызывает си-
туации, раскрывающие определенную субъективность самого объекта.
Движение самосознания к себе и движение объекта из себя и к себе —
сопряжение движения. Таковы формы тождества бытия и сознания,
мышления. Но это мне нужно вытянуть из объекта, сделать его «объек-
тивным субъект-объектом».
У Гегеля же все остается в пределах мышления, т. е. заранее данное
абстрактное тождество. Истинное, диалектическое — в марксизме.
Найден предмет, который не является внешним субъекту, мышле-
нию — оно само. Ура!
Но это следует рассматривать как симптом того, что предмет мышле-
ния достигает определенного уровня рельефности, модальности, логизма,
фабульности, и потому мышление может быть равно самому себе, может
быть сознательным мышлением, Wahrheit2, а не только Gewissheit.
Примеры. Общество понимает себя, когда… Наше мышление равно
самому себе в явлениях самосознания, разума, духовной культуры, когда
1
Достоверность (нем.). Гегель не употребляет этого термина в данном параграфе своей «Энци-
клопедии».
2
Правда (нем.).
предметы этого мышления только раскрываются ему в его практических

отношениях к миру. Путь сознания к себе есть путь объективного мира
к себе, бытия к себе (через посредство труда и преобразования).
Гегель, Энциклопедия, Введение, параграф 17. Философия (мышле-
ние) сама себе порождает свой предмет. — И порождает, и не порождает.
Возвращение к себе. Круг.
Параграф 69 лучше: нужно дать объекту определить самого себя,
а не вмешиваться.
Конечно, когда мы иначе смотрим на предмет, это уже другой предмет,
другой наш предмет, но предмет становится поистине другим не от одной
лишь перемены точки зрения.
Порождает свой предмет —Другое, которое становится своим,

да и то лишь отчасти. Реальная человеческая практика, включая сюда
и познание мира, практику теоретическую, поскольку оно вызывает этот
мир-на-себя и проявляет его возможности, актуализирует объективную
субъективность его. В этом смысл позитивный гегелевской постановки
вопроса. Но он минует проистекающее из этого Negative или не оценивает
его упорство и его способность восставать против человека в демониче-
ских, не поддающихся простому темперированию формах.
Общее замечание к философии Гегеля

В феноменологии сознание представляется первым явлением духа
(сущности) и оно существует лишь по отношению полагаемого им самим
внешнего предмета. В дальнейшем обнаруживается, что это отношение
к другому может быть снято в более высоком единстве. Общая идея всего
немецкого идеализма, согласно которой иное полагается самим субъектом,
не ложна. Но происходит это путем рефлексии как вызова, типа локации,
особенно в практике, чем действительно(?) порождается выпуклость
объекта 1. См. мою статью «Мифология» etc.
1
На полях: У Канта априори. У Гегеля процесс самоконституции(?) предмета.
Тождество сознания и бытия

Сознание тоже есть факт 1, т. е. бытие (например, упрямое сознание
носителя стереотипов, «авторитарной личности»). Это доказывает,
что сознание, хотя и существует только в другом, само есть только дру-
гое для сознания, т. е. его практически нет, а есть только определенная
ситуация бытия, но ситуация эта только кусок бытия, узко взятый,
недифференцированный, только для нас, закрытая ситуация. Из того,
что сознание может быть бытием, не следует тождество бытия и сознания
(в гносеологическом смысле), ибо когда сознание только бытие — его
просто нет, есть бытие, сопровождаемое эпифеноменом. Его нет как
сознания, сознательное сознание — голос бытия, смысла его, не самый
факт. Сознания как бытия нет.
Открытие Гегеля:
Абстрактное тождество крайностей сознания и бытия («комплекс
жирафа»), обобщение его до-феноменологического опыта. И отличное
от него истинное тождество = деятельность, практика. Но ограничение
этого духовной деятельностью, т. е. поглощение материальности логиче-
ской формой, кругом, Schluss 2. Путь к истинному тождеству — только
понимание (остальное аккомпанемент).
Иное бытие более сознание, чем сознание (…сознательность), а иное
сознание более упрямое бытие, чем само бытие 3. Но разница тем и под-
черкивается, она в движении.
Тождество абстрактное = комплекс жирафа. Тождество истинное,
которое заключается в конкретной деятельности материалист(ического)
духа. Другими словами — это практика человека, создающая «нормаль-
ные условия» его существования. Она возвращается к реальной жизни
1
На полях: так же, как бытие тоже — сознание? У Гегеля: сознание как простая достоверность =
бытие абстрактное. Это и так, и не так. Как возможность, голос бытия, язык вещей, «объективная
логика истории», т. е. как содержание мысли. В конце концов, у Гегеля сознание = Begriff съедает всю
материальность — объективное содержание(?).
2
Здесь: вывод, заключение (нем.).
3
На полях: Молодой Гегель, где? В вещах больше духа, чем в духе?
природы, диалектике. Но это создаваемый мир (ср. Энгельс), а не просто

возвращение к исходному пункту (круг) 1.
Оболочка иллюзии, кажимость более объективна, чем абстрактная истина.
Это, пожалуй, у Маркса сказано сильнее, чем у Гегеля, ибо в марксизме
отражено то упорное сопротивление, которое оказывают развитию данные
формы и их отражения в «объективных представлениях». Заблуждение
тоже нельзя просто «снять» развитием понятия, оно коренится в инте-
ресах и отношениях.
Ad vocem Лукач, «Молодой Гегель» 2, Введение, цитата из «Теорий
прибавочной стоимости» — Годскин etc.
Мысль Маркса глубока (Лукачем недостаточно выражена) и состоит
в том, что критика ошибок мысли и поиски верного взгляда тем сла-
бы были, что не рассматривали сами ошибки как неизбежные элементы
объективной действительности. Истина (…) противостояла ложной
иллюзии. Между тем, эта оболочка иллюзии реальна и объективна, мо-
жет быть, больше, чем сама абстрактно понятая истина, созерцавшая
противоположность лжи. Другими словами, эта абстракция сама есть
отчуждение(?), ложь, а иллюзия = истина. Но во всяком случае у Маркса
экономические категории носят не специальный, а всеобщий конкретно
(…) соц(иальный) характер 3.
Н. Г. Чернышевский
Плохо выражено, затемняется эпатажем, злободневностью, но по су-
ществу верно. Нет надобности в особом возведении в нечто идеальное
со стороны художника, «обобщении». Эту примесь к действительности он
отвергает, она не укладывается в материализм. Как же быть? Есть «общая»
сторона реальности самой, общая сторона событий. Ср. (…) о значении
некоторых мотивов, сила фабулы (Эстетические отношения, 1938. С. 100).
1
Лукач цитирует следующее место из «Теорий прибавочной стоимости» Маркса: «Капиталист
как капиталист есть всего лишь персонификация капитала, — одаренное собственной волей, лич-
ностью порождение труда, враждебное труду. Годскин считает это чисто субъективной иллюзией,
за которой скрываются мошенничество и интересы эксплуатирующих классов. Он не видит того, как
этот способ представления проистекает из самого реального отношения, не видит, что не последнее
есть выражение первого, а наоборот» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2‑е изд. Т. 26. Ч. III. С. 307).
2
Имеется в виду книга Георга Лукача «Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества».
3
На полях: Это у Лукача отмечено верно, это наша общая мысль 30‑х гг.
Прекрасно! Художник не «обобщает», не возводит в общее, он ищет

общего в фактах, но притом устанавливает, что некоторые фактические
фабулы слишком сказочны, неправдоподобны. Следовательно, одни «слу-
чаи» возведены в общее, а другие — нет.
Диалектика тождества реального единичного факта и общего, целого,
поэтического, но при этом тождество бывает двух типов — более иде-
альное может быть более реально, а более реальное — более идеально,
и с двумя разными акцентами, склонениями, как все (lege artis). (Пушкин).
(Чернышевский), кажется, только не развил того, что идеальное дедук-
тивно может привести к более реальному.
По-русски говорят: «Мне пришла в голову мысль»

Этим хотят указать на стихийный характер ее появления, в отличие
от систематического процесса мышления. Но с более существенной точки
зрения всякая мысль приходит нам в голову. В этом выражении заложено
истинное отношение между мыслью и человеческой головой. Последняя
может только дать приют этой мысли, приютить эту мысль с более или
менее пристойным гостеприимством.
О том, что истина существует = Мировая линия Папка № 239 «Истина» 401
О том, что истина существует = Мировая линия

Папка № 239 «Истина»
Введение
К теории абсолютных ценностей: истина, совесть, красота. Главная мысль —
абсолютное существует, но его надо понимать так, чтобы и сам разум не ста-
новился границей для абсолютного. Вопреки кантовскому тезису «религия
в границах только разума», абсолютное не должно быть в границах разума:
объективная истина доступна разуму, но не ограничена им.
Два полюса красоты: в природе и обществе. Что выше? Вопрос ведет к дви-
жению в дурном круге. Выход из него: высшая красота природы содержится
в ней самой, но открывается и до известной степени формируется посредством
искусства. Это та же природа и вместе с тем — не та.
Прекрасное как норма вмешательства субъекта в объект. Оно выступает как
факт, бесцельность, нечто ненавязываемое, существующее для себя. Истинный
такт и вежливость.
Истина и польза. Понятие пользы предполагает вопрос: для чего, для какой
цели? Представим себе, что есть некая высшая цель, для которой человек служит
только средством. Такая позиция антигуманна. Значит, человек принципиально
не может быть средством? Нет, человек всегда средство в силу своей конечной
природы. Однако и средство может быть абсолютно! Таковым оно оказывается
в целом, которое образует свою автономию в человеке. В свою очередь, соот-
ношение целого и человека должно быть понято lege artis.
Из предшествующего вытекает тема соотношения благодетелей и облаго-
детельствованных.
Интерес и бескорыстие: факт и форма. Интерес образует форму. Формальный
интерес буржуазного общества, этого «духовного царства животных». На заре
истории, в первобытно-земледельческом мире эксплуататорский интерес вы-
ражался более непосредственно. Он был материальнее, что порождало такие
парадоксы, как известное совпадение интересов барина и мужика.
Буржуазный мир привел к отделению формы от материи, эксплуататорский
интерес выразился уже не в частной, а во всеобщей, «спиритуалистической»
форме. Эта всеобщая форма имеет положительный момент — теперь уже невоз-
можна частная эмансипация. Создается нравственность как всеобщая форма,
которая вначале приводит к нравственному парадоксу: отделение формы от ма-
териального носителя — умерщвление плоти (святые).
Нравственность как конкретное (симфоническое) единство материального
блага и всеобщей формы.
Вопрос о близкодействии и дальнодействии в морали.
Смысл реальности
Содержание истины в человеческом сознании на самых высоких сту-
пенях отражения мира.
Все в мире есть запрос, отклик, преступление и наказание, все в ис-
кусстве есть вопрос и ответ.
Связь теории меры, двух родов недостатков (и двух родов достоинств)
с теорией balance of power:
грехопадение истины,
восстание лжи.
Отсюда момент формализма, безразличия, нейтральности. Форма как
чистое средство.
Существует цикл истины, но нет мертвого(?) релятивизма и нейтра-
лизма.
Отсюда пафос теории Ницше («ложь») и всей идеи мифа в совре-
менной буржуазной философии.
Диалектика истины и лжи — и ответ: «обман обмана» (Кант).
К вопросу о том, что истина существует, относится неизбежность

развития mesotes, если не прямо, то через обратное. Вот это развитие
через обратное, через отрицающий(?) ход и составляет сущность мировой
драмы, но само по себе наличие такого развития свидетельствует о том,
что истина существует.
К теории абсолютных ценностей: Истины, Совести, Красоты 403
К теории абсолютных ценностей:

Истины, Совести, Красоты
Вопрос о высшем совершенстве и красоте мира. Как это превращается
в род платонизма? Когда это совместимо с материализмом? Формула выс-
шей красоты, аналогичная формуле абсолютного добра (см. релятивизм,
но оправданы аргументы Дидро, см. теория двух полюсов).
Два полюса: красота природы и красота в искусстве

(логика общая).
Что не существует никакого совершенства выше совершенства природы,
это, в общем, верно. И то верно, что лишь путем величайшей истинности
изображения, отражения, знания etc. можно создать какой-то Gegenbild 1
этого совершенства. Но это означает только, что сила знания истины есть
нечто более широкое, чем истина как совершенство, и содержит в себе
возможность совершенствования совершенства. Нельзя ограничиваться
естественным противопоставлением красоты природы — деятельности
художника (ни в одном, ни в другом смысле). Высшая красота естественна,
включая и не-красоту. Подчинение искусства природе верно, если вклю-
чить сюда второе отношение знания, отражения истины. Это — высшая
красота природы в ней самой. Это понял Дидро.
Красота и не-красота возможны лишь в конечном, относительном
мире. Но природа в целом (хотя она прекрасна и безобразна) все же пре-
красна, совершеннее всякого искусства, но в том смысле, что она включает
в себя и красоту, и не-красоту; есть красота своей красоты и некрасоты.
Утверждать же, что совершенство природы есть абсолютная красота,
было бы уступкой теологическому мировоззрению Платона. Тогда откуда
берется зло, безобразное?
Вот это обстоятельство и выражает человеческое искусство, как
этика выражает то, что существует высшее добро как целое природы,
представляющее единство единства и противоречия добра и зла. Всякое
1
Отражение, обратная картина, противоположность (нем.).
высшее позитивное = высшее единство = есть только единство единства

и противоречия. И в этом смысле совершенство природы может быть
усовершенствовано человеком в его стремлении к истине, в его мастерстве,
отражении, воспроизведении и таким образом произведении, творчестве
природы. Это та же природа, и вместе с тем — не та.
Условие — диалектическое сочетание обоих полюсов, mimesis, «под-
ражание природе».
Вопрос о совершенном, абсолютном добре. Признание

его in actu есть идеализм. Отрицание его — другой вид
идеализма
Проблема добра и зла — ее настоящее место в мире конечных вещей.
В абсолютном мире, однако, абсолютного зла не может быть, иначе ни то,
ни другое не было бы абсолютным. Безусловное добро как единство единства
и противоречия. Только в этом смысле последнее слово за добром, то есть
за позитивным, целым, за единством. Но в более конкретном смысле, in
actu, говорить о том, что naturа = высшее добро, есть платонизм. Дидро
и его товарищи тут были правы в своем скептицизме.
А для платонизма возникает величайшая трудность при включении
любого минуса в абсолютное. Проблема зла в религии, первые века хри-
стианства.
Аналогия с идеалом прекрасного.
Истиной мы называем то, что лежит в основе заблуждения, лжи, кри-

вых путей, уродливых и парадоксальных движений. Последние не имеют
центра в себе, они «живут на шаромыжку» 1.
1
«…то выходит, что добро живет на шаромыжку, как сказал чёрт Ивану Карамазову» (Лифшиц Мих.
На деревню дедушке // Лифшиц Мих. Либерализм и демократия. М., 2007. С. 204).
К теории абсолютных ценностей: Истины, Совести, Красоты 405
Заблуждения — двойники (комплекс жирафа в познании)

Все заблуждения таковы! Все они имеют свою обратную сторону,
которая движется с ними в одной плоскости. Одно является наказанием
за грехи другого. Например, либерализм и анархизм. Схема Вельфлина
и схема Воррингера и другие подобные типологические схемы. Ибо ис-
тина — целое, а заблуждения — ее односторонние дериваты, которые
все же подчиняются закону полноты, но уродливым образом, образуя
истинную(?) односторонность.
О том, что ум человеческий находится сейчас в состоянии кризиса.

Что пройдя через этот кризис, он приобретет твердую почву, равную
открытию первых законов логического мышления, а может быть, и более
того — первых форм связи представлений.
Истина предмета в двух высших точках, двух полюсах

Ad vocem Schelling, Philosophie der Kunst 1. Если отражение реально,
то есть абстрактное имеет абстрактный же первообраз, то нельзя ли разде-
лить этот первообраз на две стороны и, подобно Шеллингу, видеть в нем
и абстрактную схему, и жизненную реальную полноту (идея в идеальном
и реальном). Схема явления и жизнь явления.
Это не только наши подходы, это стороны и ступени развития, про-
тиворечиво относящиеся друг к другу.
Но истина схемы снова распадается:
а) схема вообще, смысл am Anfang 2
б) схема-жизнь в полном, слишком полном развитии
Жизнь посредине. Она может иметь две вершины (…).
Истина весьма безжалостная(?) женщина. Но у нас все же есть пре

имущество. Ее существование как-то смущает, раздражает (…) — и в этом
тоже ее отрицательный признак там, где все карты спутаны.
1
По поводу Шеллинга, его философии искусства (лат., нем.).
2
В начале (нем.).
Известная популярная марксистская проблема недостижимости аб-

солютной истины и достижимости ее «по кускам» выглядит довольно
плоско, если мы не поймем подлинный смысл этого «по кускам». Здесь
речь идет об актуальной бесконечности в отличие от «скучного» беско-
нечного движения потенциальности. Марксизм здесь полностью стоит
на точке зрения завоеваний немецкой классической философии, на точке
зрения «истинной бесконечности», которая дается сразу, но с более
тонкой диалектикой «кругового» движения и поступательного.
Один из вариантов диалектики для всех (самопознание

как плод ее). Красота, истина, добро
Важно иметь большой ум, нужно иметь еще больший, чтобы им управ-
лять. Нет, чтобы управлять большим умом, не нужно иметь даже такой же
ум. (…). Но если управлять «с умом» — о, тогда да (философы на воевод-
стве, мы имеем один пример — Ленин).
В этом состоят истина, добро и красота.
Истина есть большая истина, а не надутая малая истина. Настолько
большая истина, что она не противостоит абстрактно лжи, а пони-
мает множество относительных и ограниченных позиций, ergo и свою
собственную ограниченность и тем возвышается над ней, управляет ею.
Это — конкретная истина. Добро есть не навязываемая, не подчеркивае-
мая польза для другого, большое добро, а не малое. Прекрасное — истина
и добро настолько большие, что они не навязываются, а выступают только
как ряд картин, явлений, без сознательного вывода, как факты, фрагменты
действительности, как нечто бесполезное, не специально доброе, как
вымысел, а не точная истина. Но это и есть большой ум, превосходящий
малый ум; еще больший ум, чем большой. История мысли — история
выработки еще большего ума.
Большое и малое человечество.
Один из вариантов диалектики для всех (самопознание как плод ее). Красота, истина, добро 407
Монтень о мужиках и философах против дурной середины 1.

Примеры: мы и наши отцы — возвращение кое в чем к ним.
Манерность и высший аристократизм.
Вежливость и такт (вежливость не должна быть убийственной).
Анекдот: спросили водопроводчика, в чем разница между вежливостью
и тактом. «Видите ли, работая в одном доме, я открыл дверь в ванную.
В ванне сидела леди. Я тотчас закрыл дверь со словами — „извините,
сэр“. Так вот, то, что я извинился, было вежливостью, а то, что я назвал
ее „сэр“, было тактом». В самом деле, соблюдая такт, мы делаем ч то-то
незаметным. Вежливость же может быть и демонстративной, хотя она
должна быть подчеркнута, иначе она не будет замечена. Она делается для
других, но такт делает ее в одно и то же время замечаемой и не замечае-
мой. Высшая форма вежливости! Слесарь должен был извиниться, чтобы
не быть хамом, но он не хотел попасть в положение чеховского чиновника,
который все ходил извиняться к генералу, которому он чихнул на лысину.
И чем больше он извинялся, тем больше раздражал его.
К чему это все (На полях: к «наивности», к реализму, к продуктивной
силе): по поводу мнимого превосходства над посетителем Третьяковки.
Ведь мы должны вернуться к нему. Вот цель! Но вернуться не искус-
ственно, не в смысле святой казенности — так нужно, не в смысле Гегеля
и Сталина. Не полное возвращение!
Естественные науки и точные

Преимущество гуманитарной культуры ясно сказывается в ее убогом
положении. Расцвет естественных наук и техники, напротив, указывает
на их неразборчивость, относительное безразличие. Они дальше от «ис-
тины», примиримы со всякой мерзостью, более формальны.
Разумеется, и здесь нужно иметь в виду конфуцианскую «середину»:
элемент истины в смысле внешне-объективном, в смысле «соответствия»,
до некоторой степени шире истины объективно-данной; формальное
обязывает, но затем оно начинает преобладать и выходит за пределы
1
См.: Лифшиц Мих. Монтень. Выписки и комментарии. 1930‑е гг. М., 2012. С. 134; Лифшиц Мих.
Лекции по теории искусства. ИФЛИ. 1940. М., 2015. С. 126. Ср. также на с. 534 наст. изд.
Totalitaet, как в более раннее время преобладание «материальной» ис-

тины выражается в моральной ограниченности Азии и отчасти класси-
ческой древности.
Об истине в собственном смысле слова

Люди ч его-то ищут, ищут всю жизнь, пока… Чего же они ищут, в чем
заключается искомое? В счастье или в несчастии? В любви или научных
сочинениях? В чувственной видимости вещей или в отвлеченной сущно-
сти их? В бурном движении вперед или в умеренности? В прошлом или
в будущем, налево или направо от нас, внизу или наверху, в бесконечных
галактиках или в недрах атома?
Во всем и ни в чем особенно. В чем-то, присутствующем повсюду
и нигде, неуловимом, но безусловном. И люди давно уже нашли для это-
го слово — истина, и в течение всей своей истории они вертятся вокруг
этого стержня, даже когда они сомневаются в ней и проклинают мир как
порождение абсурда. И животные вкушают истину, ощущают ее, терзая
друг друга или защищая своих детенышей. Улитка, откладывающая свою
раковину, и т. д. Истина же зримо и неощутимо присутствует в кругах
на стволе дерева, в атомных взрывах на Солнце, периодически сотряса-
ющих Солнечную систему…
Надо показать это, сделать ощутимым в каком-то образе, в непосред-
ственной наглядности, а то все — практика, практика, интересы, польза.
А с купцы-то — идеалисты.
Закономерность мысли: векторная система, — например, если дана

изолированная личность, то должно «сработать» и внеклановое госу-
дарство, отвлеченная публичность. Одно за счет другого, одно в виде
дополнения к другому или в виде продолжения другого…
Короче, мотивы духовной структуры, повторяющие определенные
стороны, факты, категории реальной жизни в их закономерном сочетании.
Против истории «мнений». О значении формальной структуры для
понимания истории мысли.
Жизнь вне истины

(то, что «нужно человеку») — (1961 год)
Преувеличение момента пользы, как и всякого статизма и фактицизма,
только сторона этой формы жизни. Она возникает на почве статистиче-
ской, «какофонической» линии развития, которая предполагает отчуж-
дение, опосредствование чем-то форменным [формальным?] и внешним.
Носители жизни вне системы и Staatsreason 1, утилитаризма — деспоты,
тираны, чиновники, а также купцы. Это — общественное, связующее как
чистый инструмент, откуда весь механизм и техницизм (гипертрофия
целесообразности).
Нужно понять, что польза есть только сторона истины, что истина
включает в себя момент пользы, интереса, но не сводится к нему, и есть
более глубокие теории, как гегелевская (На полях: Гегель, диалектика ис-
тины и погони за целью), которые сублимируют роль полезности тем, что
орудие, само того не ведая, есть орудие истины, и даже рука, направляющая
его, есть орудие. Но здесь все же не хватает понимания двух возможных
путей развития и гипостазирования антагонизма.
Все ли оправдано? Все ли можно сделать для пользы? Да, но польза-то
в чем? Польза в истине — это вообще. Например, польза для общества;
а что ему полезно? Прежде всего, чтобы при всяком благе, которое ему
делается, не терялось из виду оно само, его собственное развитие, ибо
истина есть «самость», Autonomie 2, жизнь. Словом, суть дела в том,
чтобы от понимания истины как внешнего соответствия, формального
содержания, перейти к действительному содержанию. (На полях: истина
предмета.) Жизнь в истине, а не вне ее!
Для общества полезнее всего оно само, для человека — он сам, сохране-
ние и развитие его истины. (На полях: «автономия», цель, содержание
в истинном соответствии самому себе.) Поэтому ни формальное созна-
ние, ни формальное действие извне, пусть это будет мое собственное
сознание и действие, но отчужденное как формальная функция (весь этот
страшный мир жизни вне истины и истины вне жизни), не определяет
1
Государственного разума (нем.-англ.).
2
Автономия, самоуправление, независимость (нем.).
того, что полезно поистине, «нужно человеку». Религия в фантастиче-

ской форме выражает это, вопрошая: много ли нужно смертному человеку?
А в действительности ему нужно, но нужно не формально, с точки зрения
абстрактной пользы, переходящей во вред, а поистине, в действительно-
сти, — многое. Не от количества благ зависит счастье, а от того, как оно
получается, но и несчастье тоже не имеет никакой чисто количественной
рамки, и не в аскетизме дело. Многое, но поистине!
Нравственная сторона дела — полезность, делаемая по-человечески,
то есть поднимающая человека в человеке.
Все ли дозволено? Абстрактно говоря, нет никаких мистических сдер-
жек, то есть границы, которая определяется содержанием дела. Все хорошо
для благой цели, но что хорошо для благой цели? Что именно хорошо
для нее? Хорошее в узком смысле («надлежащие», «чистые» средства
Ганди) — это все равно, что прекрасное как красивое. (На полях: Благая
цель, добро и средства к его достижению. Широта этого отношения.
Против идиллии, мещанства. Сочетание добра и зла.) Жизнь шире этого:
если бы можно было удовольствоваться «хорошими» средствами, то она
уже достигнута и нет надобности в средствах, развитии. Средства всегда
ниже цели, это Anderssein, инобытие ее, отчуждение. Но хотя жизнь шире
красоты и формального добра, она не по ту сторону добра и зла. Красота
и добро только шире joli 1 и sensible 2. Они включают в себя и свою про-
тивоположность, но баланс положительный; есть разница между тем, что
Щедрин называл «стремление к пользе посредством вреда», и стремле-
нием к пользе через «прививку» зла, через симфоническое «сочетание»
противоположностей. (На полях: Симфония и какофония. Ср. Кант
в «Критике практического разума» — две гармонии.)
Поэтому исходя из общественной цели и желая ее достигнуть, мы,
естественно, употребляем все средства и достаточно широко, но суть
дела в том, как их употреблять. (На полях: Как — форма употребления.
Ничто само по себе не хорошо и не дурно, все только в непосредственном
употреблении. А какое употребление человеческое?) В этом как возрожда-
1
Здесь: хорошенький (фр.).
2
Чувствительный (фр.).
ется что, возрождается противоположность между добром и злом. (Это

совершенно аналогично разнице двух путей в философии истории, в от-
личие от Гегеля, разнице двух путей развития капитализма, хотя всякий
капитализм — смесь добра и зла.) Так, чтобы при всех темных сторонах
средств они не затмили цели — общественного развития.
Отсюда отрицательные средства, употребляемые, когда Abwehr1 против
отрицательного, обман обмана, обман, допустимый в защите народа, но так
как целью является развитие народа, то обман в своей среде, обман наро-
дов — нет. Лучше потерять, но говорить правду — больше выиграешь. Это
связано с тем, что инструмент, средство должны оставаться подчиненными
во имя положительного баланса. С другой стороны, и цель не должна
абстрактно господствовать над средством, ибо всякое средство должно
быть использовано сообразно его собственному закону. (На полях: Право
средства, его абсолютность, его истина. Пробковое дерево2, но тем более
человек! Гармония целей и средств, содержания и формы: а. Вообще,
б. Как норма.) Человек, вопреки Канту, не может не быть средством для
другого человека и для других людей, для общества. Но суть дела в том,
чтобы это отношение было не жестоко, а благоприятно для человека.
Это история, за это идет борьба. Последнее и самое важное: это исто-
рия! (На полях: Идеал в истории.) Конкретика истинного отношения,
сочетания противоположностей.
Бывают, возможны трагические, пограничные ситуации, не все может
быть решено согласно прописной диалектике, с симфонического пути
можно соскользнуть и приходится соскальзывать на какофонический,
но — общая линия, тенденция должна быть ясна.
Разве благая цель = абстрактная цель, которой безразличны средства?
Все средства хороши, но сообразно их природе.
Цель оправдывает средства. Иезуитизм, бланкизм, нечаевщина, Ве-
ликий инквизитор = разрыв между средством и целью, прогресс и рево-
люция сверху. При этом всякая мелодрама и «грязные руки» возможны,
1
Оборона (нем.).
2
Здесь имеются в виду известные слова Гёте: пробковое дерево существует не для того, чтобы
из него делали пробки.
но корень зла не в средствах, а в отрыве действия от массы. Этот отрыв

действия, сознательной агенции от темной массы находит себе отраже-
ние в теории утилитаризма просветителей и английских радикалов etc.
В просветительском «эгоизме» и «взаимной эксплуатации» бездна
разобщенности с объектом наших действий. (На полях: Драма нрав-
ственности: разрыв субъекта и объекта в этике — включая революцию
(коммунизм), которая хотя и является великим протестом, но зависит
от своего времени и тоже противоречива. Этот разрыв в двух формах: а.
Благодетели; б. Демоны. Либеральный и нечаевский элемент. «Бесы».)
Это переходит в социализм уже в древности, уже в Азии, вероятно!
Благодетели должны обманывать и действовать сверхсредствами на пас-
сивную массу, ведя ее к благой цели. Достоевский верно ухватил эту
сторону в старом социализме, по существу буржуазном или собствен-
ническом (древность), но сам остается в этом мире, только приходит
к религиозному сокрушению.
А. Абстрактность в честности, чистоте, бескорыстии («честное созна-
ние», вся мировая литература, Достоевский) переходит в противо-
положное, в бесконечность [бесчестность?], в обман («Викарий» 1?)
Б. Абстрактная польза, целесообразность. Переход в обратное — в бес-
цельное и вредное. Середина? Die wahre Mitte? Умеренные пытки,
умеренные доносы. (На полях: не золотая середина.) Но есть ли это
просто количественная мера?
Существо, истина; в свете истины возможны даже и нарушения коли-
чественной меры. (На полях: Качественный критерий.)
Нельзя ничего, что выделяет средство в особую независимую функцию
от целого, делает его инструментом, работающим извне, созд(ающим)
специалистов. Превращающие цель в средство, средство в цель. Переход
средства в цель. Дурное тождество.
Донос. Можно ли доносить? Речь Гусева, отца Драбкиной, на XIV-ом
съезде: «Мы страдаем от недоносительства».
1
Возможно, имеется в виду роман О. Бальзака «Арденнский викарий» (Le vicaire des
Ardennes, 1822).
Обман. Можно ли обманывать? Абстрактная честность превращается

в бесчестность. Польза кому, чему? — Народу. Нельзя обманывать народ,
можно провести черта. Это — обман обмана (Кант). А можно ли обма-
нывать народ, если он черт? 1941 год. Политрук под Рыльском: Второй
фронт открыли… Поди осуди его! Вообще-то нельзя. (На полях: Все
человеческое относительно, зыбко… но.)
Относительность — то же. Зависит от людей? Чем же они руковод-
ствуются — общими принципами. Конечно, не всякие люди могут ими
руководствоваться. (На полях: до некоторой степени!) Полюсы: Софья
Перовская в охранке или успех (…) Судейкина.
Протестантизм в нравственном отношении — не надо дел, не в делах

дело — по крайней мере, в идеале. Дела есть внешнее, но и те только внеш-
нее. Они унижают тех, кому они делаются. Это выражение систематически
проведенной иерархии.
А. Дело в вере, мужестве, «как», в субъективности того, кто — одна
сторона.
Б. Дело в не унижении того, кому делается добро, в его равенстве —
другая сторона.
Как организована у протестантов филантропия.
Эпифеноменальная точка зрения (Плеханов): интерес представляется

заинтересованному бескорыстным. Несомненно так, но это вовсе не две
плоскости рассмотрения. Несомненно, что интерес представляется до-
бром, но это именно и есть нравственное(?) его углубление в сторону лжи
и зла (сознательного или бессознательного лицемерия). Сам по себе он
только интерес, факт. Но он образует форму. Эта форма состоит именно
в том, чтобы связывать другую [другого?], его самодеятельность, его жизнь.
Все ведь только и делали, что пеклись об общем благе — Людовик XI
и der finstere Georgier 1: продолжение и углубление интереса нравственной
формой. Это и есть классовая нравственность, именно нравственность,
1
Суровый (мрачный) грузин (нем.).
а не что-нибудь другое. Это освещает нам и личные отношения: например,

бешеная часто любовь к птенцам(?) … или любовь неразумных эгоистов
у Чернышевского. Парадокс эгоистической любви в отличие от любви,
которая, как нам говорят, тоже есть интерес, но ведь другое!?
Жертвенность
Худо, если это выражение покорности, примирения с несправедливо-
стью, терпения, подчинения. Тогда это, в конце концов, даже предатель-
ство во имя бога. Инквизитор Ивана Карамазова. Чаще всего для других.
Религия вообще: пострадай!
Васисуалий Лоханкин1. Сермяжная правда.
Будем как боги, ватерклозетный оптимизм Бабичева 2.
Но совсем другое: «ваши жертвы бесполезны». Ленин о Чернышев-
ском 3. Возможность и действительность. Моральная победа. Понятие
моральной победы в случае материального поражения. Это тоже мате-
риализм, но в более глубоком смысле.
Интерес
Формальная постановка вопроса о материальных интересах у фран-
цузских материалистов. Они все измеряют этим масштабом. Но это на-
талкивает на мысль о том, что вообще материальный интерес является
первой формой интереса в более широком смысле слова. Он является
формой для всяких последующих интересов, может наполниться любым
содержанием, сперва все еще в материальном, но историческом смысле,
а затем в более развитом и далеко идущем смысле, что относится уже
к обществу коммунистическому. Во всяком случае, формальная разра-
ботка этого вопроса в старом материализме сыграла существенную роль
в понимании движущих мотивов общественного развития.
1
Персонаж романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой телёнок» (1931).
2
Персонаж романа Ю. Олеши «Зависть» (1927).
3
Ленин В. И. ПСС. Т. 38. С. 335–336.
Диалектика у Чернышевского
Его манера мистифицировать людей, говорить обратное тому, что
есть, наговаривать на себя. Когда беседуют хорошо понимающие друг
друга люди, манера говорить обратное есть род диалектической игры ума,
которая лучше выделяет и подчеркивает именно то, что мы хотим сказать,
а не говорим. Эта манера избавляет от догматического, безусловного из-
рекания определенных истин, свойственного малоразвитым людям и ма-
лоразвитым эпохам, она ослабляет действие односторонности, присущей
человеческим суждениям, посредством элемента постоянно присутству-
ющей иронии. Она устраняет спесивые, рассудочные претензии, тупое
самомнение дикаря или полудикаря и ставит на место психологической
агрессии разумное и гуманное утверждение нашей мысли. Унижение
паче гордости, но эта гордость благородная и безвредная. Сократовские
или отчасти также монтениевские черты настолько проникают собой
все мировоззрение и стиль Чернышевского, что заставляют даже идеи
его понимать cum grano salis 1. Не так ли следует понимать нарочитое
упрощение его диссертации? Ср. диалектика в этике эгоизма.
Переход от относительного к безусловному

определению воли
Беззаветность = бесконечность = целое
Математики утверждают, что актуальной бесконечности нет. Это их
дело. В их области может быть и нет, но их область — это особая, частная
область. А мы говорим о целом.
Широта пользы предполагает бескорыстие, бесцельность. Переход

одного в другое. Ибо целесообразность ограничена бесконечностью жизни.
(На полях: «Задиг» Вольтера, «Крестник» Толстого.) Да, но все ли это?
Да. Если понимать не в смысле потенциальной n + 1 широты, а в смыс-
ле бесконечности in actu . Благо, цель под углом зрения бесконечности,
а бесконечность под углом зрения блага.
1
Букв. С крупицей соли: 1. С оговоркой; С некоторой осторожностью; Критически. 2. Не без
иронии (лат.).
Польза требует бесцельности, формы, а бесцельность предполагает

материю(?), благо. Итак, что же в основе?
Курица и яйцо. Бесконечность материального развития.
Переход от практики в техническом смысле к практике

в безусловном смысле, человеческой практике
Относительное и безусловное, абсолютное определение воли, от-
вечающее на вопрос: а на кой это? Или как у Мопассана («На воде»):
«Зачем все это?»
Затем, что… абсолютное в конечном счете хорошее. А есть ли такое
абсолютное содержание, абсолютная истина воли, человеческих дел и по-
ступков? О том, что она как дальнодействие не годится. Это соскальзы-
вание на теоретический путь. Есть своеобразие практического разума.
Предварительная его характеристика. Ты, здесь и теперь. В конечном
счете, однако, должно быть показано схождение теории и практики (ибо
и в теории «актуальная бесконечность» или ничто).
Близкодействие и дальнодействие нравственности.

Нравственность как близкодействие
Не только в пространстве — примером чего является софизм Вотрена1
(смерть мандарина в Китае), но и во времени: за пределами известного
исторического периода мы, например, теряем нравственную связь с миром
мертвых. Вскрытие могил называется кощунством и грабежом, а по про-
шествии известного времени — археологией.
Индивидуальное доброе дело

Марксист, который не подает нищим 2. Во всяком случае — это вне
сферы принципов. Частное хотение, частное дело. Зло, которое из этого
1
Персонаж романа О. де Бальзака «Утраченные иллюзии». См. с. 56 наст. изд.
2
См.: Лифшиц Мих. Проблема Достоевского (Разговор с чёртом). М., 2013. С. 145 (примечание),
162–163; см. с. 55 и далее в наст. изд.
проистекает. Все перекладывается на общество, на историю. Пустой

индивид. Кроме цветов в загсе, что еще?
Важное понятие практического разума. Практика! Дело

Цепная реакция нравственного подъема. Это важное понятие — игра
на повышение или игра на понижение в личной жизни и в мировой исто-
рии. В соотношениях с другими, в отношении к самому себе.
Это — практика, осуществление, взаимодействие, в котором совер-
шается развитие исходной способности.
Ты можешь потому, что ты должен? Ты можешь потому, что ты это
делаешь и тем самым начинаешь мочь. Диалектическое развитие эмпири-
ческого и интеллигибельного характеров.
Аристотелевское «упражнение» в добродетели, переход из возмож-

ности в действительность. Отношение этого к двум полюсам нравствен-
ности: физическому и формальному. Высшее развитие формы, морали,
как, субъекта, но …
Лишь в том случае совершается переход в действительность нрав-
ственности из чистой видимости добра, заключенной в воле, если путем
упражнения, дела, искусства, внешнего существования, факта нравствен-
ный акт возвращается в мир природы, преобразуя самую способность
и всю фактическую ситуацию в нравственную.
Так, храбрость физическая, поскольку она окрашивается целью, ста-
новится субъективным мужеством, приобретает форму нравственную.
Дрожи, но делай! Это даже выше.
Ну, полноте… Хорош храбрец, у которого зубы стучат. А между тем,
чем больше субъективной цели, тем меньше физической храбрости. Верно,
и выход один — такое художественное, артистически практическое разви-
тие субъективного мужества, которое путем упражнения входит в самую
мою природу, делает иными исходные условия. Практика, субъективная
деятельность как решение проблемы полюсов. Антиномии, в данном
случае установленной Кантом.
Да, но ваша способность развивать путем упражнения волю и пе-

реходить на цепную реакцию, разве она одинакова у каждого, разве ее
не определяет вся цепь факторов во времени? Куда вы выпрыгнете из нее?
Разве что в мир ноуменов, как говорит Кант.
Точно так, но и мой заранее данный интеллигибельный характер,
выступающий в характере эмпирическом, разве он не является, в свою
очередь, результатом оседания предшествующего упражнения? Разве
уровень этот всегда одинаков, разве условия задачи не зависят от пред-
шествующих решений? — В моей жизни, в жизни старшего поколения,
в жизни человечества? Si1.
— Но разве это было, в свою очередь, фактически обусловлено? И так
далее, курица и яйцо. А решение всех антиномий — бесконечность. Две
линии, выходящие из дифференциала — вот это факт.
Примеры цепной реакции, игры на повышение и понижение. Римская
империя в изображении ее историков. Подъем 60–80‑х годов в русском
революционном движении. (…). То, что жизнью взято раз! Взято!
Нравственность = истина более чем теоретическая и не сводимая к чи-

стой практической целесообразности. Она против: 1. Эксцесса теории,
2. Эксцесса практической целесообразности.
Суть: то и другое вне истины. Это ложь, будто революционная демо-
кратия и социализм вне ее.
Нравственно то, что содействует революции (Бакунин и Нечаев).

Нравственно то, что содействует революции (Ленин).
А что содействует революции? Для этого нужно знать истину о ней.
Абстрактный и не-абстрактный гуманизм

Начать нужно с экономики: деньги, неравенство зарплаты, единонача-
лие — все необходимо. Это орудия, средства социализма — диалектически,
через противоположное. Но distinguo! Каков[о?], как, когда, где преобла-
дает средство, а где цель. То есть симфония и какофония целей и средств.
1
Да, так (ит., исп., фр.).
Начинать нужно с экономики: госкапитализм, полемика Сталина

и Сокольникова на XVI-м съезде в 1925 году. Сталин прав, но…
Обычные формулы: это моя фабрика, в связи с моим трудом мне будет
лучше. Так, но разница есть между абстрактным единством единичного
и всеобщего и конкретным. Даже при капитализме единство есть.
Для доказательства того, что нужно различать абстрактный и кон-
кретный синтез, следует показать, что абстрактный синтез существует
и в дисгармонии, и при капитализме. И при капитализме он может быть
в более или менее антагонистической форме. Отсюда вывод — дурная
роль, которую играют в настоящее время абстрактные «синтезы». Спор
о том, есть ли у нас «отчуждение» или нет. Абстрактно говоря, нет (Ой-
зерман…).
Равенство. Дружба — любовь etc.

Да, но стремление к преобладанию, столь естественное в человеке!
Два государства, называющие себя социалистическими и стремящиеся
к гегемонизму. А видели вы кинематографический снимок князька [клет-
ки?] и субклеточных структур? «Всюду жизнь», то есть кипящая борьба,
не хуже, чем на бирже. В дружбе, в любви явно проявляется стремление
человека уж в лучшем случае покровительствовать другому, одержать побе-
ду в нравственной борьбе, в великодушии… Ах, боже мой! Ну да — человек
слаб, в его высших проявлениях, в его стремлении к цельности жизни,
к сплочению, близости с другим существом примешивается «садизм»
или «мазохизм», хай буде так. Но человек — слаб, узка та щель, через
которую проходит равенство жизни после того, как разделилась первая
клетка. Но это монтениевская, а не кантовская точка зрения.
Нравственность = близкодействие
Это просто иное выражение закона конкретности. Ангел вне нрав-
ственности, нравственен человек и от человека лишь добро (ср. первые
сцены «Натана Мудрого»). Это потому, что ангел — абстракция, седьмая
вода на киселе. Критерий нравственности перестает действовать на боль-

шом расстоянии. Значит ли это, что нравственность есть солидарность
известной группы (ср. Шефтсбери) — и потому не имеет абсолютного
значения? Нет, это значит именно, что абсолютное должно иметь свое
выражение в ограниченном, и без него — оно пустое. Не возмущайся поло-
жением негров, если ты не борешься за лучшее положение твоих близких.
Безнравственно заботиться о собаках, не думая о людях. Хотя должно
наступить время и собак. Нежность к животным может быть, впрочем,
делом анархического демонического бунта, но так же и любовь к живот-
ным может быть par dépit 1 к людям. Оттого и бороться против внешних
турок более легкая задача, чем против внутренних etc.
Мое расхождение с младо-марксистами, которые хотят дальнодействи-

ем производства, труда + эстетика решить вопрос. Нет, есть сторона(?),
в которой Толстой и Кант более правы. Толстой о «труде» против Золя.
И Кант о Геркулесе-Музагете против Шиллера.
К черту эстетику и законы красоты! Лучше Чернышевский, Писарев,
Толстой…
Толстой об искусстве — то же достоинство и тот же недостаток, что

и Толстой о нравственности: он слишком широко обвиняет, он видит
декадентство уже в артистизме (и это отчасти само по себе декадентство).
«Матренин двор» 2 и нравственный кризис. Нравственный кризис

и «казус».
Нравственность и прогресс
Капиталисты делают очень прогрессивные дела. Делали, когда совпа-
дали с истиной? Ничего подобного. Делают и сейчас, когда не совпадают,
и тогда делали не только потому, что совпадали. Маркс о немецкой буржу-
1
С досады (фр.).
2
Рассказ А. И. Солженицына.
азии 1848 года. Фабрич(ные) законы etc. Капитализм уже (…) изменился
после 1917 года. Ленин: они не смеют давать плохого хлеба. И т ут-то они
поняли, что это им выгодно. Но это другое. Другой прогресс. Прогрессивно
в другом смысле.
Единство материального блага и всеобщей общественной формы
в нравственности. Это единство наиболее ярко проявляется в движении
противоречий, в нравственном парадоксе: а) переход добра во зло, недоброе
добро, б) переход зла в добро — бескорыстное зло (…).
Это ведет к центру вопроса 1. То и другое проявляется в зависимости
от чего? — От наличия или отсутствия свободной самодеятельности,
которая является конкретной формой добра. Недоброе добро парали-
зует мое преимущество и порабощает волю другого, бескорыстное зло,
увы, дает иллюзию независимости — я не принимаю милостыни, мне
не делают добра — оттого и самодеятельности, не связанной с расчетом
на благодарность и расчетом с другой стороны. То и другое — в личном
мире (показать на примерах, может быть, художественных произведений),
в социальном мире: а) либерализм, б) анархо-фашизм, в) демократия
и социализм.
Порочный круг классовой нравственности и выход из него!
Нравственность как единство материального блага и всеобщей формы.

Но это единство, по необходимости, всегда может быть только на относи-
тельно ограниченной почве (близкодействия, артельности, «естественной
нравственности» Вико, готтентотской морали) (…?) его не может быть.
Оно превращается в пустую фразу, лицемерие.
Однако же вследствие той же ограниченности рамок — материальное
жизненное благо или духовное как материальное — всякое единство при-
роды и всеобщей формы, которое рассматривается(?) как норма и в данном
случае как полная эквивалентность, «воздаяние», первое equity 2 эпохи
1
А центр вопроса: отсутствие в парадоксальных формах связи материального блага, природы
с всеобщей формой, «…по-человечески» Чернышевского = что есть высшее благо? Жизнь, само-
деятельность, а не чисто вещественное, хотя и не чисто бесплотное. (Примеч. М. А. Лифшица.)
2
Справедливость, право (англ.).
сельскохозяйственных общин, Библии, Гесиода, католического средневе-

ковья («дела») являются узурпацией, лицемерной идиллией. Поэтому
нравственная гармония, превратившаяся в моральный расчет, узкую догму
и безнравственность, должна смениться нравственным парадоксом. Он
представляет собой отделение формы от материального носителя — блага,
пользы. Последнее совершается (как «казус» у Ленина) таким образом,
что бесполезное, форм(ально) незаинтересованное, чистый мотив (этика
протестантизма и аналогичные явления раньше) должны развиться как
сущность нравственного вразрез с материальной основой. Своего рода
«отчуждение» нравственного долга. Герои нравственности — «святые»,
умерщвление плоти как парадокс.
Другая сторона того же парадокса — вторичное возвращение к мате-
риальному принципу, бескорыстное зло, тиранизм Аристотеля, его теория
середины и его теория крайностей. Развитие формальной субъективной
силы в области нравственности, «мастера», этическое мастерство, вир-
туозность (грибулизм в его двух проявлениях).
Чем плох абстрактный гуманизм? Тем, что он абстрактен, а это — хо-

лод, не нравственность. Но сначала их правота? Сначала, пожалуй, общая
преамбула насчет абстрактного. Этому противопоставить марксиста
«я нищим подаю» как более конкретное, не абстрактное.
Толстой и Достоевский неправы — у них тоже теоретизм, тоже даль-
нодействие.
Толстой и Достоевский правы отчасти, пока они критикуют слабости
демократии и социализма. Но они абстрактные гуманисты, и потому это
не нравственность.
Близкодействие = материализм = материальное благо, природа, раз(ум-

ный) эгоизм, а не отвлеченность. Но, разумеется, здесь обычное qui pro
quo 1, ибо близкодействие идеальная форма, а дальнодействие — механи-
ческий материализм.
1
Одно вместо другого, смешение понятий (лат.).
Справедливость, уравновешивающая и распределяющая по Аристотелю.

Не два ли полюса в этой добродетели: материальный и формальный?
Патриархальный нравственный слой. «Власть земли»

Успенского
Нравственно-земледельческий слой у всех народов, живучий и основ-
ной(?). Но земледельческий ли только: а библейские патриархи, а (…) etc.?
Часть целого. Сельская община? Семья?
Зверский жестокий закон. Свобода от вины: дело природы, закон
природы (отсутствие конфликта).
То, что Успенский назвал интеллигенцией этого слоя. Праведники.
Но их правда — катартическая, она не столько борется против зверства,
сколько умиляется, жалеет и помогает жертвам при сознании бессмыс-
ленности устранения самого порядка.
Преимущество этой моральной стихии — она недоступна частной
эмансипации: или все, или ничего (христианство последнее слово этой
стихии). Вследствие этого она объективно — ближе к сути угнетения че-
ловека человеком и как бы содержит в себе идеал полного (социалистиче-
ского), а не формального (либерального или мещански-демократического)
освобождения. Это то, что импонировало Толстому, то, что есть у Шек-
спира, Пушкина etc.
Кроме типа Платона Каратаева — тип хищника, который тоже идет
из ничто, жертва части перед целым (ср. Щедрин?, Островский). Это ге-
ниальная мысль у Гл. Успенского. Покорные и самодуры, жертвы и хваталы.
Мысль об ощущении справедливости неравенства, опирающегося
на морально-земледельческий порядок. И острое ощущение несправед-
ливости при денежных интересах. Тем лучше!
Известное совпадение интересов барина и мужика (даже раба) все же
было (в отличие от отношений, основанных на свободе купли-продажи).
Тип совпадения — мои соображения на счет совпадения из противо-
положности.
Может быть, первая формализация уже здесь?

(…). Можно ли винить кого-нибудь, ненавидеть? Если один виноват,
то все виноваты. Нет в мире виноватых. Тем более виноваты, чем более
сознательны. С них и спрашивать.
Государство и право как суррогаты, заменители действительной ассоци-

ации и сотрудничества людей, как отчужденные формы действительного
содержания (результат недостатка его собственного развития). На это
мало обращали внимания.
К теории обмана. Происхождение лжи. Платон

Платон в трактате о государстве, запрещая ложь частному человеку,
допускает обман как средство управления. Запись по поводу статьи Писа-
рева (Идеализм Платона, Избр(анное). С. 65–66), который возмущается
этим макиавеллизмом ради идеала.
Неотделимо от государства. И Платон важен тем, что он обобщил ре-
альные приемы. Интересно было бы сопоставить с историческим бытом,
фактами истории. Теории обмана у просветителей и революционеров.
Часть этого — эстетика. Хорошая ложь, ложь во спасение против дурной
лжи. Но ложь…
И видимо, в пределах буржуазной (и плебейской) демократии она име-
ет свое наиболее полное развитие (ср. «К еврейскому вопросу» Маркса).
Глава восьмая.
Проблема формы. Классика. Реализм
Введение
Содержание главы — материалы папки № 262 «Форма. Реализм» и фраг-
менты из папки № 40 «Важные философские проблемы».
Два полюса реализма: объективный и субъективный, факт и иллюзия, быть
природой и знать природу, реальность факта и реальность изображения, реализм
и номинализм, наивное и сентиментальное и так далее. Соответствует двум
полюсам сознания:
1. стихийному, диффузному, области интересов, бессознательному;
2. теории, отражению, иллюзии. Переход двух полюсов друг в друга. Сред-
нее: предметно-хорошее (патетически-красивое), которое достигается
через прекрасное познания.
Реализм и условность. В известном смысле сходство изображения с предметом
убывает вместе с реализмом.
Первобытное искусство слишком реально, чтобы стать реалистическим
в нашем смысле слова: иллюзия, будто перед нами зрительная иллюзия в изо-
бражении животных и сценах охоты. Самый грубый примитив воспроизводит
явление как таковое, а не его видимость. В дальнейшем изображение того,
что мы знаем, то есть изображение понятия — ведет к усилению условности
в собственном смысле слова. Возникает, например, такая реальная условность,
как композиция.
Первая условность — геометрический стиль, связанный с магией слова.
Условность и реализм в изобразительном искусстве, литературе и музыке, их
антитетика. На одном полюсе — архитектура (вещественность ее и условность),
на другом — музыка (полная условность, переходящая в суггестивность, то есть
вещественное воздействие на сознание). Посередине между ними — живопись.
Условность имеет характер всеобщего и вместе с тем недействительного.
Поэтому не все всеобщее, идеальное есть условность. Она — частный случай,
когда всеобщее должно быть условным, ненастоящим (необходимая ложь).
425
426 Глава восьмая. Проблема формы. Классика. Реализм
Тождество условности и фактицизма: самые неразвитые в умственном от-

ношении эпохи суть самые умственные, самые идеологические. Изображение
прекрасного предмета переходит в уродливое изображение. Отсюда все уродство
первобытного искусства. Прекрасное без иллюзии в самой природе тождествен-
но уродливому. Поэтому та иллюзия, благодаря которой достигается подлинно
прекрасное изображение, есть объективное свойство самой реальности.
Развитие древнего искусства от предметности к иллюзии. В дальнейшем
происходит обратное: наиболее идеальное оборачивается грубо-материальным
(рок всех идеалистических систем). Когда в искусстве и обществе преобладает
второй тип прогресса (прогресс № 2, то есть гипертонический и грибуличе-
ский), возвращение материальности происходит не в своем естественном
виде, доступном идеальности, а в отрицательно-рефлексивной версии, то есть
иррационально.
Условность как историческая и логическая неизбежность — и как отчужден-
ная, иррациональная форма. Проблема древнего орнамента. Его геометризм:
слияние «сути дела» с тем, «что нужно человеку». Две ступени развития:
отчужденная органика и период геометриэма (когда первобытное общество
нуждается в природе в качестве посредника и регулировщика общественных
связей — и когда начинается отчуждение техники и надстройки).
Реальная иллюзия в искусстве и ее ограниченность. Реальная иллюзия
(близкая соответствию реальности в искусстве) отражает сторону актуальной
бесконечности эйдетически организованного мира, а это не полная истина.
Квази-эйдетика остаточного, того, что не охватывается реальной иллюзией,
имеет преимущество перед последней — свободу, но зато эта квази-эйдетика
есть только условность и ничего более.
Слишком точное изображение есть всегда изображение только выделенной
части, а не бесконечности. Поэтому в иной неточности, смазанности может
заключаться преодоление схематичности, неполнота неполноты, обман обмана.
Или в основе действительности лежит тотальное зло и безобразное (например,
кожа великанши у Свифта), или так называемое «недействительное» — агенция
более действительного всеобщего.
Реальность фантастического. Слепая деятельность человека провоцирует
объективный фантазм природы. Бог древних религий — квазиреальное отраже-
ние произвола человека в мире. Месть природы в период цивилизации в форме

общественного рока.
Но природа объективно имеет свои субъективные моменты и без слепого
вмешательства человека. Разумная деятельность актуализирует именно эту объ-
ективную, имманентную субъективность природы, выявляет ее рельефность.
Противоречие между двумя типами вмешательства в природу — проблема прак-
тики, в том числе практики искусства.
Реализм XIX века как приближение к границе реализма, известное отдаление
от реальности. Есть вещи, которые нельзя изображать реально, в искусстве есть
предел серьезности, ибо оно радостно. Иконоклазм в современном искусстве
и теории искусства, объясняемый тем, что «теперь реальность посредством
идеализации уже не возьмешь, а разрыв с предметным миром страшен». Отказ
от сходства с изображаемым, гнетущим своей безыдеальностью. Бегство от пред-
метности, реальной иллюзии через ужас и отвращение приближенного взора.
Но это не выход. Переворачивать душу, что делает авангардное искусство, тоже
несерьезно, есть род игры. Честнее изображать красоту.
Без казуса, парадокса, противоречивого случая искусства не бывает — в этом
жизнь его. Следовательно, искусство представляет собой род грибулизма. Но гри-
булизм также раздваивается, имеет два полюса. Есть казус как особый род односто-
роннего развития, закручивания рефлексии, то есть грибулизм в чистом виде.
И есть такие казусы, равнозначные фантазии искусства, которые, представляя
собой на первый взгляд чистую бессмыслицу, на самом деле исправляют, дополняют
ограниченность всяких выводов, схем рассудка, всего «правильного», относи-
тельность его перед лицом жизни. Можно ошибаться, но живо, можно говорить
истину, но мертво: пусть истина не чванится, она сама может перейти в обратное.
Фрейдовско-юнговские проблемы и искусство. Это — не выдумка, в основе
серьезные и до сих пор не решенные вопросы. Ключ к их решению противопо-
ложен тому, что предложен Фрейдом и его учениками: в ходе развития общества,
в результате цензуры цивилизации происходит не только удаление от природы,
но и, хотя бы отчасти, приближение к ней. Первобытное общество с его жест-
кой регламентацией, порожденной грубо-материальной фантазией, — дальше
от природы, чем современный человек, способный, например, к любви в под-
линном смысле слова.
При этом необходимо учитывать два полюса: а) природное основание раз-

вития и его б) общественную форму. В период цивилизации преувеличение
общественной формы (всякого рода надстроек) ведет к иррациональному воз-
вращению природной формы. Таков один из важных законов мировой культуры,
получивший одностороннее отражение в теории Фрейда.
Проблема массового эгоизма настоящего времени — иррациональное, но, при
всех его отвратительных чертах, естественное явление, указывающее на необ-
ходимость доделки (исчерпание) старого демократического плана мировой
культуры. Проблема утилитарного и эстетического в связи с этим (на примере
древнего искусства).
«Форма. Реализм». Папка № 262
Форма
Материальность слова на символической ступени развития (Вико,
Гегель, Маркс) = исландские саги и заклинательные песни. Заклинания
вообще.
Колдовской характер орнамента = звериный стиль, Китай, Океания
и так далее. Можно ли прочесть и расшифровать орнамент? Вероятно.
Об архитектуре и ее символике неплохо у В. Гюго в «Соборе».
После открытия относительной самостоятельности формы наступает

длительный процесс ее одностороннего развития, кот(орый) прерывается
вторжениями реального содержания, но содержание это быстро умирает,
а другая сторона представляется единственным спасением.
Она также претерпевает изменения — сначала это эпигонский и лице-
мерный, под конец синкретический(?) формализм, затем формальная же
попытка сбросить господство формы, формализм потенцированный.
Интермедия — подъемы классики — попытки соединить новое со-
держание с автономной формой.
«Форма. Реализм». Папка № 262 429
Гёте — Шиллер. Неудавшаяся попытка Ал(ександра) Иванова 1.
Хорошо или плохо, если человек смешивает искусство и жизнь? Тен-

денция к отрицанию этого смешения в теории «изоляции». На деле же —
отчасти хорошо (иллюзия, Schein) = «обман обмана» (Кант). В стрем-
лении к этому смешению, то есть в воспроизведении — задача искусства.
Пусть это будет улучшенное воспроизведение (банальные фразы на эту
тему — «не копирует», «отбирает» etc.), все односторонние выводы
на этот счет упускают из виду тот факт, что изменённая, переработанная,
идеализированная etc., etc. действительность в искусстве должна казаться
действительностью, иначе это не будет художественным произведением.
Но для того, чтобы она казалась действительностью, она не должна ка-
заться слишком. В последнем случае будет нарушен диалектический закон
и сама правда перейдет в ложь — и перестанет казаться. Сохранение об-
щего диалектического закона «Ничего слишком!» и есть то, что образует
автономию (или «специфику») каждого(?) явления. «Изоляция» же его
= современной плюралистической логике.
Искусство дает нам то, чего не хватает в жизни — (…) — творческое

руководство среди фальши, ибо жизнь полна не только истины, но и фаль-
ши. NB. Марксистская онтология.
Вопрос о формах в истории

Эпоха холодных опустошенных форм. До формальности ослабленного
содержания. Искусственная погоня за органической формой.
Диалектическая постановка вопроса: развитие вперед, недостаток
формы не из чрезмерного развития содержания (как это отчасти есть, от-
части кажется), а из недостаточного его развития. Слабость гегелевского
взгляда в этом пункте. Дальнейший шаг Белинского 2.
Единство противоположностей
1
Имеется в виду, по всей вероятности, картина А. Иванова «Явление Христа народу».
2
На полях: «формы умерли».
Да! Но здесь возникает другой вопрос: Как? Какое? Форма?

Симфония или какофония? Ленин.
Развитие этого как в идеалистической диалектике. Но различие важ-
ное, форма имеет содержание.
Идеал как полнота, единство противоположностей, абсолютная ис-
тина в наглядной форме.
Наш вывод: не выход из реальности, а разделение реальности на два
пути.
Две формы = форма как, форма какой. Искать в содержании.
Формальный момент как момент абсолютного.
Кант. Переход от формы к содержанию (априоризм, автономия)
Шиллер — Гёте — Гегель: переход от содержания к форме, но содержание
в его автономности.
Отложение формы в историческом процессе. Содержание

становится формой для более широкого содержания —
(не материя ли?)
«Послания» Пушкина или его стихотворение, посвященное г-же
Керн, конечно, утратили свой интимный аромат, свою связь с конкретной
обстановкой и личностями. Мы не можем себе вообразить того, что они
значили для поэта и его современников, той силы чувства, которое они
вызывали, как нечто родное и близкое. Но зато формальное значение
их необычайно расширилось, они стали формой, охватывающей разно
образные чувства различных людей, формой более широкого содержания.
Это выигрыш. Не так ли совершается общее развитие во всех областях
культуры? — Форма отделяется от единичного содержания, теряет свою
теплоту и непосредственность, но зато освобождается от партикулярности
и может быть даже заскорузлости, приобретает универсальный характер
для бесконечного содержания. Примитивно-народные черты и нацио-
нальная форма, два периода в истории народов. Патриотизм местный,
патриотизм «воительницы» Лескова, то, что описывает и Добролюбов
в качестве первой ступени патриотизма, и патриотизм как общая форма
преданности великому, человеческому в своих границах. Теряется тупая

сила готтентотской морали, но идеализируется и расширяется, делается
непреходящим формальное значение, сигнатура данного явления. Это
зависит, конечно, от того, может ли она идеализироваться, способна ли
она отделиться от единичного наполнения и стать эквивалентом всякого
значения (ср. с общим образованием эквивалентных форм, отделением
пленки, структуры, языка форм). Момент воспоминания есть вообще наи-
более простой и ограниченный тип такой идеализации. В более широком
смысле слова воспоминания, то есть традиция, играют большую роль
в народной жизни, в живой жизни. Содержание превращается в форму
для более широкого содержания — так происходит развитие. Советы
и советская власть. Качество и количество.
Диалектика. Достижение и достигнутое, бесконечное

содержание и готовая форма
Лессинг: истина и стремление к ней. Я выбрал бы последнее. То, что
я усвоил благодаря готовым результатам, дается легче. Но, с другой сто-
роны, и заслоняет конкретность; готовое превращается в формулу.
Отрицательное, ограничивающее влияние может даже расти вместе
с величием и значительностью мыслителя и художника («марксисты»,
маньеристы XVI века). Но и обратное — из оппозиции к готовому можно
сделать ложь. … Смотря какое «свежее», самобытнее. Перекрещивание
и дифференциал.
Позитивные и негативные формы развития (единства

противоположностей)
Позитивные и негативные формы.
Каждой ступени общественного движения соответствует известная
негативная форма. Например: империализм развенчивает буржуазную
демократию, но он же поднимает демократический протест народных
масс (хотя и неравномерно развивающийся во всем мире и в отдельных
странах), то есть оживляет на известном уровне общедемократические

возможности и силы.
Но если общественное развитие направляется по обходному реакци-
онному пути, создается не только закономерное отрицание этого отрица-
тельного явления, возмездие и обратное движение, но и негативная форма
такого движения, зараженная этой отрицательной стороной, своеобразная
матрица, из которой оно выползает путем самоотрицания.
Проще говоря, демократический протест масс сначала должен принять
характер негативного бунта, разочарования, отчаяния и различных чер-
носотенных, фашистских явлений, вырастающих из этого корня. Лишь
через отрицание этой негативной формы приобретает подлинную широту
новое положительно демократическое движение, — одновременно шаг
назад и громадный прыжок вперед.
Скажем так: империализм как отрицание буржуазной демократии, как
возмездие за ее непоследовательность; далее — наказание за это наказа-
ние, или счастливая, положительная сторона, заключающаяся в этом зле,
а именно — новый демократический подъем; еще далее — демократиче-
ский подъем, вырастающий из такого зигзагообразного, обходного дви-
жения, сам растет криво и сначала проходит через свое полное отрицание.
Во всем этом виден постоянный переход в противоположность, по-
стоянное восполнение односторонностей, возмездие за однобокость —
стихийный закон необходимости. Во всем этом виден также постоянный
дифференциал, различие путей, различные формы сочетания противо-
положностей, формы позитивные и негативные.
Из этого различия, из этой щели между взаимно перекрещивающимися
и покрывающими друг друга — но не полностью — противоположно-
стями рождается возможность повышения разумности общественного
прогресса.
Диалектика объективного и субъективного разума в истории — даль-
нейший шаг.
Энгельсовская «победа реализма», но ведь бывает

и «поражение реализма» (абстракция замысла
и «утраченные иллюзии»).
Дело в конкретности. Бывает еще «обходный путь идеолога» (Маркс
о Прудоне) — род «прогресса сверху», или «прусского пути».
Виндельбанд «История новой философии», 1, 6 (91): «Искали гроб
Спасителя, а нашли могилу этой наивной ограниченности, в которой
жили столетия».
«Победа реализма», но и «поражение реализма». Противоречие между
целями и результатами: если а) результаты часто ведут к разочарованию,
то б) они часто также оказываются гораздо значительнее стремлений.
Виндельбанд. Общая историческая формализация

Содержание становится обыденным, не новым, но его конкретность
порождает вечную прелесть формы 1 (это случилось, например, с Пушки-
ным). Таким образом, возникает огромный реквизит форм.
Форма. Содержание преходяще, форма вечна, как и форма преходяща,
содержание вечно.
Формальное совпадает с широким?
Образец превращения содержания в форму, формализация, выветри-
вание — наше нынешнее отношение к героям «Роб-Роя», «Истории пу-
гачевского бунта» etc. «Храбрый Михельсон», верность Миронова царю
etc. На известном отдалении особенно нас волнует уже более формальный
элемент, он более вечен, те же древние примеры благородства, чести и т.д.
Но для этого должно быть и объективное основание.
А примеры ложного? — Фальшь.
1
На полях: «Это процесс развития языка. Ср. некоторые мысли Потебни».
Форма «как» и различное отношение субъекта к объекту

в современном искусстве
Различие между тем, что выражается травматически извнутри, и отра-
жением в собственном смысле слова. И переход этого различия в разницу
между искусством, которое выражает эту травму бытия изменением формы,
и другим, которое говорит об этом содержании, не заражается им формаль-
но более, чем положено, чтобы это было отражение данного содержания.
«Как» («призма») становится заметным (превращаясь в почерк,
в тик) тем более, чем более властвует данное содержание над сознанием.
Например, ваше изображение само может быть эротично или оно изо-
бражение эротических явлений, чистое. Отнимите роль юмора в таких
изображениях. Тяжеловесная эротика невыносима.
Необходимость известной причастности, но об этом беспокоиться
нечего, это будет независимо от нас, ибо совершенно преодолеть трав-
матизм невозможно, совершенно выскочить из объективности нельзя
(следовательно, и из субъективных уклонов), и в этом смысле те остатки
«объективности», которые связаны с нашей подлинной субъектив-
ностью, приобретут даже особую ценность. Это становится хорошим
«углом зрения».
Форма тем более прозрачна (= классична), чем более сознание владеет
содержанием, делает его своим объектом. Мы тогда более всего «субъек-
тивны», когда более объективны, то есть являемся только объектом.
И обратно: мы тогда становимся действительным субъектом, когда
овладеваем полной объективностью, делаем предмет объектом. И тогда
более объективны, когда становимся действительным субъектом.
Тождество и дифференциал двух форм единства субъекта и объекта.
О разнице между описанием интеллектуальной комедии в литературе
и самой интеллектуальной комедией, которая проделывается «объек-
тивно» = форма 1.
Откуда значение живописи для современной эпохи. Откуда возмож-
ность значительных литературных произведений, отражающих эту си-
туацию. Откуда также переход из содержания в форму и слабость хемин-
1
На полях: проделывание (неразб.) комедии = магия.
гуэевщины: это должно быть заметно, слишком серьезное отношение

[к комедии?] переходит в проделывание ее перед читателем.
Необходимо провести общее различие между бешенством рефлексии,
изображаемым извне, объективно, как материал — что дает известное
освобождение и что оправдано (хотя может быть другое содержание
дало бы больше художнику), и выражением его извнутри, зараженным
сознанием, пассивно, травматически, что проявляется в форме.
И вот в чем значение живописи для современного формализма (а ча-
стично и музыки).
И вот в чем источник свободы литературной прозы, тогда как в лири-
ке — то же, что и в живописи. В литературе изобразительной это можно
изобразить извне пластически.
В живописи — только извнутри (ибо ее мир — объективный).
Впервые возникает изображение

Эпоха палеолита есть мир изображения вообще, классика изображе-
ния, ее весенняя свежесть, как всегда прекрасная и неповторимая.
Делая параллельные штрихи, обивая камень, человек выделяет, аб-
страгирует отдельные черты природной формы камня. Анализируя таким
образом изготовление орудий, можно установить первичные элементы
геометрического мышления, причём как в смысле обобщения, «стили-
зации» пластической формы, так и в смысле начертания. Последнее
является более отвлеченной ступенью этой «стилизации», ибо касается
поверхности, а не вещества.
Орудие = идеально-реальный предмет. Но это еще не изображение
в собственном смысле. Должно появиться изображение на поверхности,
а потом и предмет-изображение, скульптура.
(…) композиционного анализа в первобытном искусстве

от Ласко до Крита. Не значит ли это, что неразвитость отражения,
иллюзии может сказываться и в усилении «стиля», госп(одстве) материи,
и в отсутствии его? …Необычайно похоже, но это не иллюзия. Не убыва-

ет ли в известном смысле сходство вместе с реализмом? От Ван Эйка до нас?
Но и не только Ван Эйк — он на полдороге, а, например, самый грубый при-
митив воспроизводит явление как таковое, а не его видимость. Ср. историю
греческой скульптуры (…). Оно же и переход от скульптуры к живописи.
Стремление создать настоящее в другом материале, а [не?] видимость для
глаза. Расщепление даже в самой реальности изображения. Нет ли такого же
расщепления и в условности? Условность убывает, но и растет. Растет
композиционный момент. Хотя композиция изображения очень сильна,
сверхсильна, но она слишком «реальна». Пример? Геометрический орна-
мент = плетенке. Фриз, равный пиктографической ленте(?). Архитектурная
строгость линий? — Основа ее (Египет) ребро камня. Складывающаяся
техника, то есть стиль — это сначала техника, прямая зависимость от ма-
териала и обработки (стиль обработки каменных орудий, штрихи). Как
из этого вырастает изобразительная композиция? Например, фриз.
«Настоящее» в изображении = татуировка. Архитектура. Факт =
изображение. (Другая крайность: изображение изображения). Здесь изо-
бражение есть уже изображение. А там оно есть еще факт, изображение
не есть изображение. Дом есть ли изображение пещеры? Хотя воссозда-
ние. Орудие есть ли изображение кулака? Хотя воссоздание его. …бизоны
из глины. Именно композиция, условность указывала бы здесь на реализм
изображения, иллюзии. Но этой композиции нет. Как в более поздние
времена именно реализм иллюзии указывает на условность.
Значит, есть условность = есть и реализм грубый. Есть реализм = есть
и условность идеальная.
Как реализм тождества условности(?) вообще.
Но бывает:
А) реализм настоящий = условности или ее отсутствию.
Б) реализм иллюзии = отсутствию условности или ее нарождению.
Но бывает и
А) условность материальная = отсутствию реализма иллюзии или
присутствию абсолютного реализма…
Б) условность идеальная = присутствию реализма иллюзии или от-
сутствию ее.
Вежливость = форма культуры

«Я преклоняюсь перед г-ном таким-то, художником таким-то etc.».
Преклоняюсь = в эпоху Хаммурапи и Навуходоносора. Содержание.
А теперь только для всякого содержания.
А формы искусства? Руст, (…), колонна, плетенка — узор. Самый прин-
цип: мимезис. Переход от окраски тела, например, к изображению. То, что
изображено, теряет собственное реальное значение, приобретая более
широкое и превращаясь в разменный элемент формы. Например, руина.
Слово = рассказ, но оно само становится формой, материалом для
более широкого содержания.
Пиктограмма? Роль «подражания», традиции.
Роль формы — судебные процессуальные формы. Их содержательное
значение, значение для содержания, хотя содержание важнее всего. А что
такое судебная форма? Например(?), состязание. Даже явный преступник
имеет право… Кажется, лучше идти прямой дорогой к цели, но оказыва-
ется — нет…
Идеи, предлагаемые Руссо для доказательства «чистой

условности», привычки
Почему художник, который превращает плоское в выпуклое, не сде-
лает наоборот: не попытается превратить выпуклое, реальное в плоское?
Почему художники, превращая потолок в une voute 1, не попробуют пре-
вратить une voute в потолок? — Привычка, произвол, вражда к новому.
Забавные пустяки. Примеры, однако, доказывают, насколько условно-
сти искусства вовсе не условны. Цель художника не превратить одно в дру-
гое, обманув глаз, а передать содержание — для этого удобнее плоскость.
Форма и содержание
В каком смысле форма шире содержания? — Поскольку она выражает
более общее и просторное содержание. Например, в литературе: законы
1
Свод, дуга, выгиб (фр.).
жанра, условия определенного стиля и другие формальные элементы яв-

ляются как бы общим лоном или общей азбукой для выражения на этом
языке более определенного содержания. Но это не значит, что такие фор-
мальные условия не зависят от содержания. Они только шире данного
содержания, но вообще они отражают жизнь в более широких ее моментах
и в более законченных и уже определенных достижениях. Содержание
переходит в форму, становится формальным элементом для нового содер-
жания. Таким образом, исследование должно идти обратным порядком,
как палеонтология. Оно должно прочесть формальные условия, которые
выносятся за скобку различных борющихся содержаний (как нейтральное
мастерство), прочесть и расшифровать в них былую, снятую, законченную
борьбу, раскрыть их содержание, перешедшее в форму.
Формальность этих элементов, таким образом, в более абстрактном
характере их содержания. Отсюда важность установления масштабов,
шкалы, узловой линии содержания. Иначе неизбежна путаница. Более
абстрактное, более формальное есть вместе с тем и более старое, более
древнее и более широкая формация. В эстетике это так же, как в нрав-
ственности и праве. Это не означает того, что грамматика таких элементов
развивается с самого начала, а не наоборот — время полной ясности
и разграничения форм является довольно поздно. Ср. то, что Маркс пи-
шет об абстрактных и простых категориях, как, например, труд. Следует
вспомнить периоды строго формальной дифференциации, как XVII век.
Развитие от конкретного к абстрактному, от содержания

к форме и обратно в истории
Содержание превращается в форму для более широкого содержания —
так происходит развитие. Переход первого движения — от единично-
го содержания к форме всеобщности, во второе движение — от общей
формы к бесконечному (или измеренному?) наполнению. Например,
образование формы стоимости путем восхождения от эмпирических
случаев обмена — это реальный исторический процесс. Наконец, форма
найдена. Начинается ее полное разворачивание, путь от абстрактного
к конкретному, развитие простого товарного хозяйства в капитализм

со всеми его конкретными определениями. Это также исторический
процесс. Нечто похожее на ритм подымания и опускания поршня или
на какое-то другое движение, в котором, между прочим, второй путь,
следующий за цезурой, несколько длиннее первого. Заставляет вспомнить
гегелевское тройственное деление: символическое, классическое и ро-
мантическое. Классическое — момент перехода от одного пути, точнее,
от преобладания одного пути, к другому. Это абсолютный формальный
момент данной структуры. Поглотив эмпирическое содержание, форма,
как бы из себя, порождает дальнейшее содержание, сама как будто ста-
новится содержанием. Так в экономике возникает товарный фетишизм,
аналогичный религиозной фетишизации, идеалистическому фетишизму
формы — структуры. Это эпоха кажущейся независимости формальных
законов данной сферы. Так продолжается до тех пор, пока материальное
содержание не врывается властно, доказывая, что автономия формы и ее
автогенное развитие является лишь моментом, рычагом, превращенным
развитием содержания. В политической экономии это связано с разви-
тием пролетариата, пробивающего грубую брешь в Солнечной системе
товарного мира и возвращающего общество к простой основе произ-
водства. Такая точка зрения бросает свет и на предшествующие ступени,
на истинное отношение формы и содержания в ней. Наступает период
кризиса формы, период обнаженного элементарного содержания. И здесь
во второй раз она определяется как законченный кристалл.
Таким образом, существует время, когда форма представляется — и от-
части действительно является — чем-то более общим и существенным, чем
содержание. Она как бы автономно, по логическим законам, развивает
из себя ступени содержания. Но это — относительный момент. Затем на-
ступает перелом: содержание обнаруживает свою абсолютную власть над
формой. Последняя становится теперь чем-то определенным и ограничен-
ным, происходит «вечное отвержение формы вследствие высшего развития
ее содержания» (Чернышевский). Таким образом, способность формы,
по достижении ею классической ступени, быть формой всякого содержания
не безгранична, а измерена, качество переходит в определенное количество.
Ограниченность формы проявляется дважды: как общей формы огра-

ниченного содержания и как определенной формы безграничного содер-
жания. Точно так же дважды проявляется и бесконечность формы: прежде
всего она общая форма ограниченного содержания, затем в ее относитель-
ности по сравнению с высшим развитием содержания обнаруживаются
два момента, а именно то, что она есть ограниченная форма безусловного
содержания, и то, что она является ограниченной формой безусловного
содержания. В самом отрицании определенной формы через абсолютную
власть материального содержания заключается очищение и возвышение
ее над ограниченностью данного круга. В ней происходит внутренняя
поляризация: некоторые ее слабые стороны становятся источником безус-
ловных достоинств, некоторые сильные стороны превращаются в грубые
недостатки. Новое, относительно постоянное распределение колеблюще-
гося отношения достоинств и недостатков (относительно постоянное,
так как баланс будет до некоторой степени изменяться в дальнейших
структурах). Недостатки, связанные с достоинствами, образующие их
конкретность, и недостатки, не связанные с достоинствами, образующие
их ограниченность и чистую единичность. Так из истории происходит
отложение системы, последовательность превращается в соположность,
причем остается открытой дверь для дальнейшего безграничного на-
растания систематического ряда вследствие возникновения и развития
новых структур. Слабость абсолютного содержания в том, что оно снова
относительно бесформенно.
Но бесформенность абсолютного содержания с каждым шагом разви-
тия уменьшается. Она очень сильна на первых ступенях, в первых струк-
турах, как, например, это сказывается в частой гибели восточных культур,
античного мира. Но в дальнейшем, при самом глубоком отрицании форм
и кризисе их, совершается и канонизация абсолютного содержания форм,
их освобождение от партикулярности. Тот процесс, который произошел
в рамках определенной формации или структуры, повторяется и в масшта-
бе общего развития: форма получает вторую, относительно законченную
апробацию («наследство») 1. То обстоятельство, что форма становит-
1
Форма становится всеобщей второй раз, во всемирно-историческом смысле, по отношению
к абсолютному содержанию. (Прим. М. А. Лифшица. — Сост.)
Форма и содержание 441
ся всеобщей не в первом смысле, отчасти иллюзорном и объективно-

фетишистском, а в реальных относительных рамках, доказывается ее
критическим очищением или даже раздвоением. Так, например, даже
в форме стоимости содержится непреходящее «наследство».
Некоторые дополнения.
Бесформенное в данном историческом смысле по мере общего разви-
тия становится уже связанным формальным наследием — там, где форма
определяется в своей единичности. Это вместе с тем наиболее общая,
внешне связанная с содержанием форма. Отсюда иллюзии формального
«мастерства» чисто субъективного типа, которые не ослабевают, а, на-
оборот, представляют собой фетишистский остаток на ступени револю-
ционного переворота. Последнее NB.
Трудный вопрос: отношение формального наследства к новому твор-
честву, вытекающему из развития содержания, то есть переход к симво-
лической стадии новой структуры, новой формации. Так бывает при
исчерпании количественных возможностей каждого открытия или изо-
бретения1. Например, даже простая ходьба вместо ползания. Абсолютное
содержание — передвижение. Переход к новым формам передвижения
и отношение к первому. Другие случаи.
Четыре элемента: материал, внешняя форма, внутренняя форма, ма-
териальное содержание
А «идея»?
Форма и содержание
Каждая низшая ступень, вполне развившись, становится формой для по-
следующего развития (отчасти окостеневает, превращается в препятствие,
«эпигонство»). Так неорганическая форма для жизни (механизм), так
человек биологический и весь его мир является формой для общественно-
го развития, а предмет природы, потребительная стоимость — носителем
1
На полях: ребенок выше умной собаки, но он всего лишь ребенок. (Прим. М. А. Лифшица. — Сост.)
общественного труда, его воплощением. Иной формы проявления обще-

ственное начало в рамках природы иметь не может. Как и во всякой другой
области. Например, как ни развивается интеллектуальное содержание
искусства, оно все же не может в рамках искусства выразиться, вопло-
титься иначе, чем в тех формах, которые однажды выражены классикой
и были к огда-то содержанием.
Но возникает и новая форма, присущая данному содержанию. Она
имеет другое направление развития — от содержания к форме, от еди-
ничной формы к всеобщей (аналогии — формы стоимости). Таковы
формы общественной жизни, которые о пять-таки имеют свою классику,
азбуку — коммунизм, хотя биологическая форма человека сохраняется.
Пример превращения содержания в форму: роман, драма etc. Это —
широкое содержание, включающее более узкое. Анакреон — анакреонтика.
Таковы, в сущности, вся классика форм, весь ее язык, да и сам язык вообще.
Когда растущее в этих формах новое содержание создает свои новые
формальные черты, которые пока еще не отклонились от старых, и в той
мере, в какой они всегда остаются в рамках низшего alias1 основного, «обще-
го порядка», возникает род предвосхищения их будущего полного развития
и просвечивание единства и полноты всех ступеней. Это — прекрасное.
Прекрасно в анакреонтике новое содержание, просвечивающее в рамках
анакреонтического образа, прекрасно человеческое тело, одухотворен-
ное общественным началом, но не превращенное в простое средство,
прекрасно некрасовское начало, уклоняющееся от пушкинской формы,
но не разрушающее ее художественность. Прекрасен роман Бальзака,
наполняющий содержанием XIX века форму, выработанную предше-
ствующим веком, но не разрушающую ее при всем своеобразии новых
формальных черт. Итак, дополнительная черта — сочетание двух форм,
наиболее благоприятное. Возможны и слишком традиционные преобра-
жения старой формы (и они могут быть прекрасны), и слишком резкие
разрывы (и они до известной степени могут быть прекрасны). Словом,
здесь происходит перекрещивание двух путей — от формы к содержанию
и от содержания к форме.
1
Иначе говоря; иначе называемый (лат.).
Абстрактная форма нового дана, правда, при всей полноте старых форм,
но дана как абстракция, голое отрицание. Она должна «примириться»
с данными формами, влиться(?) в них, но — здесь расхождение с Гегелем —
это не все, здесь происходит дифференциальное развитие, продуктивное
движение от содержания к форме, разделение в рамках старой формы на аб-
страктно старую и способную претерпеть формальные изменения.
Сущность, польза, утилитарное и форма «как»

Музыкант Яворский сказал: Вы не берете ложку супа и не несете ее
прямо на поля орошения. Вы едите суп, перевариваете его и затем только,
сложным путем, он попадает на поля орошения. А при этом все ценные
элементы пищи усваиваются высшим организмом.
Хороший пример для опровержения всяких вульгаризаторов-
утилитаристов, для которых важна только «сущность» дела. Нет, не толь-
ко в этом дело. Без органического процесса, который здесь, собственно,
форма, как, не будет и сущности.
К подготовке диалектики у Винкельмана и Лессинга 1

Влияние среды и проблема расцвета как искусства вообще, так и осо-
бых его форм и жанров, то есть проблематика качественного, интенсив-
ного, автономного = формально-закономерного развития. Лессинг как
подготовка идеи исторического (и жанрового) своеобразия. Внутренний
закон предмета, выражающийся в различиях формы — то, что развивают
Гёте и Шиллер в своей переписке.
Вытекающая из этого историческая антиномистика.
Гердер подчеркнул развитие содержания, предмета. С Канта начи-
нается применение трансцендентального метода как одностороннего
(но оправданного) подчеркивания закономерности формы.
У Канта (и Фихте): закономерность формы = субъективность, самость,
автономия.
1
Вероятно, 1930‑е годы. — Сост.
В дальнейшем развитии немецкой философии попытки перенести эту

субъективность в общественный мир (необходимость чего недостаточно
понимал Гердер). Но перевес формы, вместо перевеса автономности пред-
мета в его ступенчатом развитии, остался во всей немецкой философии.
Форма — стиль
Все конкретное в известной точке своего бытия, ближе к началу, но по-
середине, является классически определенным, заключающим общее
в форме отдельного, единичного: личность, народ, местность, время
(эпоха) и всякая вообще «идеальная личность», как говорит Белин-
ский. Первое исчерпание, свежая полнота, начало каждого содержания
создает то, что называется стилем, то есть общую формальную черту,
которая затем становится формой для всякого содержания. Таким об-
разом, стиль в известном смысле не зависит от содержания, а, наоборот,
сам его подчиняет себе, является ч ем-то предсуществующим, нетленным,
вечной рубрикой, формой, как всякое однажды сделанное, достигнутое,
превратившееся из содержания в форму. Здесь еще важно наличие момента
единичности, ч его-то временного и своеобразного, что тем не менее возво-
дится на ступень вечного и общего в золотом панцире сияющей формы.
Реализм 1
Развитие реализма всегда имеет как бы два направления. Во-первых,
выделение главного содержания того, что мы видим, воспринимаем и так
далее. Это аналогично развитию логической определенности, ведущей
к понятию. Во-вторых, отделив таким образом главное от фона, мы со-
вершаем к акое-то убиение конкретной жизненности, рассеянной правды.
В истории искусства и литературы повсюду видно, как происходит на-
растание элементов концентрации сюжета, рассказа, освещения, сокраще-
ние многофигуристости, равного внимания ко всем деталям etc. Однако
с известного момента все более ясно, что дальнейший успех реализма
1
Возможно, 1920‑е или 1930‑е годы.
связан с понятием массового, общего, с развитием фона жизни. Роман,

история театра, живопись. Без всеобщего нет содержания, и оно должно
быть представлено в известном наличии не только прямой, но и loser 1
необходимости появления того или другого в поле зрения. Все должно
играть. Глаз должен видеть фон, детали, фрагменты рассеянной жизни. Од-
ностороннее развитие этого момента у Дега, импрессионистов. Сторона
необходимая — русский театр, графика, историческая живопись, начиная
со Шварца. Особенно — «Мир искусства». Удивительный реализм дета-
лей, язык деталей. Реализм, переходящий в «стиль». Ср. бесконечность
актуальную и потенциальную.
Фотография и искусство
Разве фотография не искусство? Конечно, она может быть искусством.
Искусством может быть все. У Ильфа и Петрова делают портрет из зерен.
Это не смешно. Немного грязи — вот что нужно для художественного
произведения. Чье это изречение? Можно писать всем: papier collé 2.
Можно писать и фото-объективом. Но это очень трудно и, в конеч-
ном итоге, невозможно так, как в живописи, — мешает эмпиричность,
механичность формы. Ее нужно скрыть, и ее скрывает так называемая
художественная фотография. Там, где фотография говорит более специ-
фическим языком — в кино, где она является средством не пластически-
изобразительным, а скорее повествовательным — она в лучших своих
образцах не гонится за красотой или выразительностью отдельного
кадра. И благо ей. Шрифт имеет значение в книге, но красота его имела
значение только в рукописях.
Форма и ее расщепления
Проблема адаптации форм социализмом. Непонимание того, что
кроме отбрасывания формы есть еще расщепление ее на консервативную
1
Утраченной, потерянной (англ.).
2
Papier collé — тип коллажа из кусков бумаги и проч. (фр.).
и старую, но служащую новому содержанию, и даже новую, но служащую

старому содержанию.
Как связать это с переходом из содержания в форму? Форма частич-
но 1) отбрасывается в ее ограниченном, «свободно»-oграниченном
виде — в форме, что соотносится вполне с общим характером данного
исторического содержания; 2) сохраняется, но в этом сохранении есть
I) «классическая» сторона, которая сохраняется навсегда, и есть II) сторо-
на исторически-невозродимая, но связанная с классикой; она может быть
адаптирована в борьбе с той стороной, которая подлежит отбрасыванию.
Наконец, с противоположной стороны: 1) отбрасывание классиче-
ского, 2) сохранение «свободно»-ограниченного.
К антиномии субъективного и объективного,

человеческого с природным в искусстве
Примитивы соединяют ультра-реализм с условностью, абстракцией.
По Гегелю, природа и человек находятся здесь в состоянии антагонизма.
Некоторые примеры «современного» в примитивном: «фотомон-
таж» с изображением флорентийского собора на одной фреске XVI века.
«Урбанизм» XIV–XX веков — небоскребы etc. Декоративность — травы
= ковер, обрыв с травой под ним,
фриз в виде деревьев.
Здесь до полного синтеза в известной мере предваряется распад.
Прекрасное: «объективное» или человеческое?

Связь перехода из содержания в форму с вопросом
о субъективном и объективном содержании
Переход из развития содержания в форму = известная законченность,
но развитие не закрыто, только эта форма наполняется другим, более вы-
соким содержанием. Так эта форма как бы раздваивается, она становится
одновременно и формой, заключающей в себе материал предшествующей
ступени, и результатом развития содержания этой ступени, и формой
для нового содержания. Так биологический человек становится формой

общественности, сущности человеческого общества, хотя форма остается
той же; или предмет природы (потребительная стоимость) становится
одновременно носителем-формой проявления общественной сущности —
человеческого труда.
Так и весь окружающий мир, мир природных форм раздваивается
и приобретает общественное содержание: полезность, прекрасное (то,
что Гартман считает слоями, реальным и ирреальным).
Но это раздвоение предполагает деятельное переформирование низшей
ступени. Суть в этом процессе. Так ли неорганическое становится формой
для органического, которое — в к акой-то мере — преобразует аноргани-
ку, активно переформирует ее? Механизм тела, «человек машина» etc.?
Суть прекрасного в том, что эта низшая форма еще органически со-
единяется с высшим содержанием, раздвоение не превышает совпадения
и в то же время чувствуется?
Не так ли и само искусство, заложив свой мир, становится формой
для последующего содержания, так что в нем самом возникает раздвоение,
совпадение формы-к лассики с формой-носительницей другого содержания.
Двойственность формы — истинное зерно современного «свободного»
искусства? Но здесь есть отличие от рефлексии (некоторый пример, хотя
и неполный, дает преемственность форм, повторение прошлого в высшем
смысле в прежнем искусстве: например, Возрождение и античность и др.).
Широта и узость, всеобщее и единичное, ограниченное

в их соотношении с проблемой сознания и бытия. Два
мировых направления 1
Голландские художники не изображают противоречий жизни. Пре-
тензия! И глупая. Ибо голландцы изображают мир голландской буржу-
азии с такой откровенностью, что сюда должна войти и ограниченная,
мещанская сторона этого мира. И она не остается секретом для зрите-
ля. В общей форме: самый предрассудок входит в рассудок; подлинное
1
Написано, вероятно, в ранний период творчества.
реалистическое произведение может включать и род иллюзии, заблужде-

ния, если это заблуждение носит исторический характер, то есть является
в сущности правдой, хотя и правдой ложной. Это напоминает слова
Энгельса об элементе темноты в революционной поэзии (…). Но —
историческая мера в этом. Общий вывод — тезис: широта кругозора,
возвышение над всякой узостью. Антитезис: неполное, не абсолютное.
Ибо узость входит в широту в качестве ее элемента, так как речь идет
о реальной, а не о пустой широте.
Голландского художника нельзя упрекнуть в искажении жизни, в огра-
ниченности. Нет, он сам (в главном) не ограничен, свободен, широк, но имен-
но потому, что он включает в свое изображение элемент ограниченности,
так как этот элемент есть в отражаемом объективном мире. Качество:
а) определенность объекта должна перейти в субъект, в отражение; б) а
к определенности относится и ее ограниченная сторона.
Здесь две переплетенные проблемы:
А) каков объект, таков и субъект. Субъект должен зачерпнуть из ре-
ального мира. Субъективное само объективно.
Б) широта и ограниченность, бесконечное и конечное, общечелове-
ческое и исторически-обусловленное, классовое.
Выводы:
1) Реальное, материальное = узость и ограниченность.
2) Не полная, не абсолютная верность этого тезиса — иначе гегелизм.
3) Решение: две ограниченности, две узости.
Проблема безграничной, свободной, широкой материальной реальности!
Это идеальное в самой материи, это ее natura naturans1, это классическое
состояние, это поступательное развитие, это будущее.
То есть «А» и «Б», соотношение объекта и субъекта, соотношение
узкого и широкого не полностью накладываются друг па друга, не полно-
стью совпадают. Широта объекта и узость субъекта! Гегель шел к этому,
но остановился на полпути, поскольку он все же, принимая необходимость
и существенность объективного мира, находит в его узости сверхъесте-
ственную(?) широту (мистическое тождество и возвращение к субъекту,
1
Природа порождающая (лат.).
Реализм 449
разрыв между объектом и субъективной стороной), вместо того, чтобы

видеть разницу двух мировых направлений — освобождающийся матери-
альный мир и овеществляющаяся субъективность. NB!!!
Да, именно два мировых направления: одно есть поступательное дви-
жение идеализирующейся материальной жизни, «Entgegenständlichung» 1
материи, другое — «Vergegenständlichung» 2 и Entfremdung 3 всего субъек-
тивного, зарождающаяся в материи. Движение через отчуждение, через
посредство в одностороннем, собственном смысле слова. Этот [Это?]
«расточительный» процесс в природе, этот рост мирового побоища,
которое описывал, кажется, Бональд 4. Этот ужас, зависимость, непони-
мание, десубъективизация, деидеализация как ступень прогресса.
Пример перехода из содержания в форму 5:
Цезарь Юлий и цезари. Цезарь: конкретный человек, но вместе с тем —
выразитель «всеобщего» содержания. Он умер, но тень его конкретно-
сти — имя стало общей формой. Содержание перешло в форму и закре-
пилось в ее всеобщности для всякого другого более частного содержания.
Реализм
Реализм и условность
Обведенная рука или красочный отпечаток руки — частный [ча-
стый?] мотив древнейшего искусства. Вот образец первой живописи:
план, замещение, лишь небольшой сдвиг от реальности к изображе-
нию. В изображении животных преобладает абрис. Непосредственный
переход в условность: план текущей сверху вниз реки. Это искусство
1
Распредмечивание (нем.).
2
Опредмечивание (нем.).
3
Отчуждение (нем.).
4
Бональд Луи-Габриэль-Амбруаз — французский философ, критик Французской революции.
5
Проблема перехода содержания в форму, разрабатываемая М. А. Лифшицем, восходит к одной
из главных тем Гегеля. См., например, предисловие последнего к «Феноменологии духа».
слишком реально, чтобы стать реалистичным в нашем смысле слова.

Иллюзия, будто перед нами зрительная иллюзия в изображении жи-
вотных и сценах охоты.
Не ближе ли к изобразительной иллюзии начинающаяся позднее
условность в собственном смысле слова, обозначение того, что мы знаем?
К рождению условности из материи.
Не только свойства материала и конкретность окружающих условий,
но и то, что изображает художник, или то, что он хочет изобразить в от-
личие от того, что он видит, как он видит (ср. начало Винкельмановой
истории 1). Известное противоречие между тем и другим. Преобладание
что ведет к обозначению, условности. Именно! (хотя потом именно иллю-
зия = условности). Предел этого — количественная абстракция: чистое
что = 1. Парадокс в пику врагам «что» и сторонникам «как».
Blair 2 о том, что фигуры стиля больше всего распространены в пер-
вобытные времена (а не наоборот, как полагают) и именно по причине
бедности языка.
Sprung 3, алогичность в народной песне, симметрия слов,

звуков, даже букв
Эта симметрия (= размер и рифма) есть материальная логика. Это
кажется противоречащим логическому смыслу условным ограниче-
нием. Исторически же это вещественная чрезмерность логического.
Размер есть логика, рифма — повторение, закон в хаосе слов. Размер
и рифма — грубые признаки вещественного смысла. Сами слова еще
вещественны.
1
Имеется в виду «История искусства древности» И.-И. Винкельмана.
2
Вероятно, имеется в виду X. Блэр — английский ученый XVIII века, автор работ по риторике
и литературе.
3
Прыжок, скачок (нем.).
Реализм 451
Поэзия — условность («произвольные знаки»).

Пластика, живопись — реализм, «как мы видим»
(«естественные знаки»).
Антитетика и взаимоотношение в истории
Магия слова = «произвольного знака» (Лессинг) и эпоха абстрак-
ции в искусстве. Что, а не как мы видим (Винкельман). Не есть ли эпоха
абстракции в искусстве — неолитизм etc. = эпохе поэзии первичной,
условной, потом комбинация?
Условность и реализм с точки зрения литературы (Dichtung) и изо-
бразительного искусства. Их антитеза. Пластика = реализм.
Архитектура — это искусство, в котором меньше всего играет роль

иллюзия, больше всего факт, вещественность — и условность. На проти-
воположном полюсе опять-таки музыка, иллюзия преодолена, условность
полная, но и прямая суггестивность, вещественное воздействие.
Живопись: посредине иллюзия, удвоение и условность, материальная
истина.
Два полюса сознания:

А) стихийная, диффузная, она же — аффектированная, страстная сто-
рона, она же область интересов, преимущественно бессознательная,
суггестивная, практически-духовная. Внутренне-реальная.
Б) теория, отражение, подражание, …изображение, иллюзия, соот-
ветствие внешнему объекту.
Эти два полюса сознания в отношении этоса.
Этос есть нечто внутреннее — реальное страстное, хотя и направ-
ленное против страстей. Мораль = фактически данное, самоочевидное,
откровенное.
С другой стороны, нравственная истина в борьбе против интересов,
а интересы сознания, разум опирается на чувства, в том числе и удо-
вольствие.
Topics 1 в истории эстетики: а) иллюзия, обман, притворство, переим-

чивость, подражание; б) отношение к страстям, аффектам.
Эти две стороны связаны с двумя полюсами сознания. И то, и другое
двойственно:
А) изображение, иллюзия, переимчивость идеализируются в
Б) возбуждение страстей (+), возбуждение страстей (–), успокоение
страстей.
Возможны, следовательно, любые выводы:
А) подлинно-среднее, mesotes положения эстетической сферы как
сферы целого идеала: верное в этом.
Б) два суррогата:
1) идеализация и отдушина для успокоения,
2) аскетический или иррациональный бунт.
I. например, полное отрицание «подражания» и изображение ис-
тины и страстей (абстракция).
II. крайнее возбуждение страстей. Возвышение. Экстаз. Сверх-изо-
бражение?
Проблема реализма в музыке

Может дать также материал для понимания разницы между двумя
инстанциями реализма, объединенными в третьем, в субъекте.
Может быть, с музыкальной проблематики и нужно начать обсужде-
ние вопроса.
Даламбер: музыка может быть «подражательная» и «естествен-
ная». — Это ближе к сути дела, «иллюзия» и «суггестивность».
Аббат Ложье(?) (противник Руссо): суть музыки в изобразительности,
но она бывает физическая и метафизическая ([подражание?] аффектам
и ощущениям). Метафизическая = Шопенгауэр. Но метафизическая есть
одновременно подражание и как бы не подражание («естественная» =
суггестивная), подражание в том, в чем сам организм подражает природе,
ее всеобщему, есть чувствилище, формальность ее (…)
1
Тематическое направление, тема исследования (англ.).
Реализм 453
Бетховен, указание к «Пасторальной симфонии», где так много зву-

коподражания — «больше выражать чувства, чем изображать».
Место музыки в системе различий от факта к иллюзии

Она, с одной стороны, самое раннее, с другой — самое позднее из ис-
кусств. Она — сама реакция, кусок жизни. С другой стороны, подражание,
перешедшее уже на самого субъекта (откуда — музыкальная живопись,
поэзия etc.). Крайности сходятся.
[по поводу слов Якопа Пери (1561–1633), автора первой оперы «Даф-
на»] — музыка «подражание» выражению голоса при аффектах, подра-
жание субъективной реакции, ergo она рефлексивна. С другой стороны,
она менее подражание, ибо то и другое одной природы, или, вернее,
она — сверхподражание.
Условность имеет характер всеобщности. Но она имеет и характер

недействительного. Поэтому не все всеобщее, идеальное есть условность.
Условность есть частный случай, когда всеобщее должно быть условным,
ненастоящим и это признается (хотя, разумеется, и эта условность не пу-
стая ложь, а ложь необходимая).
Пример тождества условности и фактицизма:

изображение времени у примитивов не то, что мы действительно
видим «здесь» и «теперь», не зрительная реальная иллюзия, а сопо-
ставление фактов, как оно существует для ума.
Вместе с развитием истины познания (соответствия) идет очищение
чувственной иллюзии здесь и теперь, реального опыта от примеси ума,
отвлеченности. Путь от «реализма» к (неразб.) в познании. Но то, что
Ленин называл первобытным идеализмом = преобладание абстракции
и ее тождество с фактом. Впоследствии Галилео-Локковская «бифур-
кация». Крайняя относительность. И глупые (но имеющие основание)
философские и эстетические попытки восстанавливать идеализм перво-

бытный, или «реализм».
На примере первобытного мышления или детского мышления нетруд-
но заметить, что самые неразвитые в умственном отношении эпохи суть
самые умственные, самые идеологические. На смену им приходит выделение,
самостоятельная оценка чувственных данных, стороны явления, опыта,
кажимости.
Плутарх о прекрасном изображении безобразного (прекрасная

деятельность!)
Лисипп изображал людей такими, какими они кажутся, тогда как

другие художники изображали их такими, каковы они были. Плиний
Старший.
Прелесть узнавания («познавательное»), выраженная в удовольствии
от сходства даже в самых уродливых изображениях предметов (Аристотель.
Риторика, а также Поэтика). Ср. с Плутархом. Ср. с двумя типами реализма:
быть природой и знать природу. Ср. (с) Лисиппом: есть и иллюзия. Пере-
ход проблемы бытия и иллюзии в проблему прекрасного и безобразного.
Вторая постановка вопроса снимает этот тезис(?) (до некоторой степени!
Не абсолютно), первая предполагает его. Но по-настоящему где прекрас-
ное? — посредине, между иллюзией и грубой реальностью.
С другой стороны, реализм факта есть то, что мы знаем, а реализм
иллюзии = то, что видим (узнаем). Итак, подобно тому, как прекрасное:
а) делится на прекрасное предмета и прекрасное изображения, так и знание
б) делится на знание как содержания и знание как субъективная форма его.
Не переходит ли прекрасное предмета в уродливое изображения (об-
ратный переход более ясен). Если бы это было так, то прояснилось бы все
уродство первобытного искусства. Не относится ли и к красоте природы
некая доля иллюзии, без которой и само прекрасное в природе = урод-
ливому? Примеры!!
Прекрасное без иллюзии = уродливому. Это прекрасное факто-знания.
Прекрасное — действительное, не кажущееся, прекрасное в раннеантичном
Реализм 455
смысле слова (например, дипилоновский стиль!); прекрасно не эстетиче-

ское, прекрасное преимуществ, силы и сильные, (…) моментов, прекрасное
глупого удивления и гиперболы, пусть даже положительных качеств, хотя
и «положительные» без (…) взгляда, без человеческого измерения = ничто.
Это показывает параллель между эстетикой и этикой в проблеме фор-
мы, человеческой формы, как.
(…) и живопись, и музыка. Предпочтение музыки как неизобрази-
тельной, более связанной с душой. Ближе к жизни, к истине этической,
дальше от истины обыденной1. Падение в область формальной символики!!
Это к проблеме объективного предмета, с которым неразрывно свя-
зано. Реальные вещи, вызывающие подражание, не через вид 2, не через
посредство, а прямо через действие, воздействие, суггестивность (и пас-
сивность человека!).
Вся история материальной и всеобщей стороны

с точки зрения вхождения 3 общественного содержания в чувствен-
ную форму природы. В античности, например, общественная природа
по необходимости абстрактна (но лирика и мораль), и тогда чувственность
возвращается только в иррациональной форме — грубый материализм
у Платона и стоиков, неизобразительная, иррациональная чувственность
у эпикурейцев, (даже) их эстетика!
Если в первобытном мышлении наиболее грубо-вещественное есть
одновременно и абстрактно-идеальное, абстрактное, то в дальнейшем
развитии совершается обратный переход или переносится центр тяжести
на обратное: наиболее идеальное оборачивается наиболее грубоматери-
альным. Это — рок всяких идеалистических систем, как хорошо показано
Марксом на примере Гегеля и гегельянцев. В античности сильно еще и то,
и другое. Все же, начиная с Платона и особенно в поздней античности,
логика № 2 преобладает. А преобладание ее всегда ведет к тому, что возвра-
1
На полях: это и Плотин.
2
На полях: вид = объективная истина, иллюзия.
3
На полях: «вхождение» противоречивое — через расхождение.
щенная, воскресшая материальность выступает не в своем естественном

виде, доступном идеальности, а в отрицательно-рефлексированной версии,
то есть иррационально.
«Правота» идеализма — телесная природа человека становится фор-
мой проявления его второй, общественной природы, как бы инобытием
ее. Не нужно только преувеличивать это отношение.
Объективность образа Швейка

(…) Гашек сам был родом Швейка. Он еще до 1914 года основал пар-
тию «Умеренного движения в пределах бесконечности(?)» 1, устраивал
собрания и серьезную агитацию(?). Его юмор вообще в почти-серьезной,
неразличимой двусмысленной игре. Это говорит о роли двусмысленности,
неразумия, эпатажа реального в наше время. Судьбы комизма и трагизма.
Условность в ее двояком значении: как историческая и (…) (логическая)
неизбежность, приближение, и как отчужденная, иррациональная форма.
Связано одно с другим, тождественно, но есть и грань между разными
формами условности.
(В первобытном искусстве. — Сост.):

А) выделение определенной черты, pars pro toto 2 напр., рога козла,
половой орган женщины. Именно вещественный символ вместо
видимого целого.
Б) это более остро реальное впечатление производит, чем если бы был
изображен весь предмет с не относящимися, например, к движению
или к полу подробностями, равномерное значение неравномерности
изображения. Карикатура, схема, план.
В) это — «то, что нужно человеку», в соединении с «тем, ради чего».
Прелесть «следов работы», того, что это сделано человеком, т. е.
1
Название партии Гашека, основанной в 1911 г., обычно переводится как «Партия умеренного
прогресса в рамках закона».
2
Часть вместо целого (лат.).
Реализм 457
является его материальным созданием, и прелесть реальной сути

дела. Что есть козел? — рога (грубый материализм). Что есть ис-
тина? Etc., etc.
Г) перцепция и апперцепция = условность, резкость, односторонность,
предвзятость = рефлексии = a priori.
Д) схемы реального сливаются в особый мир, умозрительный мир. Мир
черточек, линий, движений, динамических сил. Рога козла превра-
щаются в орнамент. Геометризм = слияние «сути дела» с тем, что
нужно человеку, с его деятельностью, работой. Соприкосновение
с техническим предметом, техноморфность.
Различают ли историки искусства две ступени развития символизма,

абстрактного в искусстве, а именно — период отчуждения органики
и период геометризма? Разумеется, существует и перемежающаяся после-
довательность, и переплетение этих систем. Их связь с двумя ступенями
развития: когда первичное общество нуждается в природе в качестве
посредника и регулировщика общественных связей, когда оно больше
доверяет своему животному происхождению, чем самому себе, и когда
начинается отчуждение техники и надстройки.
Реализм
Что может дать панорамное, крупнорамное, стереоскопическое кино?
Эффект соприсутствия, слияния с жизнью. Тут в сущности мы имеем
тенденцию к переходу от прекрасного произведения искусства к пре-
красному в природе. Но в таком случае то, что нам представляется, дей-
ствительно должно быть прекрасным по преимуществу, не говоря уж,
конечно, о поучительном. Обе эти стороны приобретают здесь особое
значение. Роль кино как средства чисто художественного выражения
падает. Но остается и растет возможность быть свидетелем того, чему
мы обычно не можем быть свидетелями, т. е. прекрасного и доступно-
го, интересного для познания. Особенно видовые картины. Возможен
также чисто развлекательный и воспитательно-тренировочный эффект.
Но с точки зрения искусства — только прекрасное в природе. Или же

дальнейшее приближение к повествовательному жанpy. Большее вмеша-
тельство режиссера, более условная переменa планов. Словом, всего, что
может компенсировать чрезмерность эффекта соприсутствия.
Реализм XIX века имел своих общих предшественников, но и свои

особые (неразб.) элементы в прошлом.
Но реализм XIX века — это не определение. Реализм сознательный?
Отчасти. Реализм критический? Но критика была и раньше. Эмпирический
реализм? Натуральный реализм? Буржуазный реализм? Демократический
реализм?
У модернистов иллюзия рисуется только как помеха познанию сущ-

ности мира. Почему? Прежде всего она есть условие этого познания
и путь к нему.
Реальное и условное с точки зрения актуальной и потенциальной
бесконечности.
Кроме общей характеристики условного как момента реальной ил-
люзии не следует забывать, что реальная иллюзия (= соответствию ре-
альности в науке) отражает сторону актуальной бесконечности эйдети-
чески организованного мира, а это не полная истина. Потенциальное,
возможное, хотя и необходимое, есть сторона идеального в искусстве,
но опять-таки эта сторона может быть односторонней, она обладает своей
квази-эйдетикой, весьма важной, но зависящей от иллюзии, выступающей
как условие всякой эйдетики.
Из этого видно, что реальность сама есть условие всякой эйдетики,
а условность может быть реальной. Только не обязательность обратной
теоремы. Грань есть, направление есть, разница между движением реаль-
ной условности и условной реальности всегда налицо.
Эйдетика зрительной иллюзии и квази-эйдетика потенциального.
При большей широте последнего первенство первого обязательно. Ква-
зи-эйдетика, однако, имеет преимущество свободы, ее истинность есть
и ее бытие, зато она — только условность, воображаемая реальность.
Реализм 459
Модель как основа искусства и как средство

познания, материалистического дедуцирования
(в частности — эксперимент, параллель между
художественным моделированием и экспериментом)
Модель включает в себя момент условности, но она позволяет изучать,
постигать предмет в его конкретной, а не формально-статистической зако-
номерности. Или формально-статистическая закономерность, или все же
модель. Модель есть то, что должно иметь наше сознание для того, чтобы
исправить и дополнить чувственную иллюзию — это есть нечто условное
и вместе с тем нечто реальное. Естественная модель — «прерогативная
инстанция». Искусственная — эксперимент. Даже понятие имеет свою
модель — образец, чистый пример, вроде английского капитализма, рус-
ской революции и т. д.
Наконец, в искусстве главное — чувственно-наглядная модель. Мо-
делирование есть реализм, моделирование не только складок, рельефа.
В искусстве и литературе — все моделирование.
Моделирование есть подобие в другом материале. Этот другой ма-
териал позволяет выделить к акие-то особые свойства и постигнуть их
(мои черные очки). Поэтому — противоречиво — этот элемент другого
материала важен, хотя он и есть условность. Наконец, всякая модель
создается нами в определенных условиях, и мы ценим эти условия, ибо
тем самым подчеркивается именно реализм модели, мы должны знать эти
условия, чтобы реальнее стала(?) действительность.
Кто признает мышление в образах, тот до известной степени признает

вместе с Белинским разницу между художественным сознанием и мыш-
лением сознательным.
Иконоклазм, образофобия, боязнь сходства в современном искусстве

и теории. Причина? — Теперь реальность посредством идеализации уже
не возьмешь, а разрыв с предметным миром страшен. Нужно изобрести
более радикальный способ — незачем стремиться к сходству изображения
с изображаемым, лучше исключить саму проблему сходства, гнетущую
своей безыдеальностью.
Два полюса реализма и два искусства: искусство

и антиискусство
Различие двух искусств, искусства и анти-искусства (подобно антими-
ру). Оно состоит, как я показал, в том, что 1‑й род объективен — скры-
вает изобразителя, субъекта. 2‑й род — субъективен, подчеркивает игру
рефлексии, ниточки, за которые дергают, т. е. отрицание объективности
иллюзии. Но есть и другое различие.
1‑й род держится в пределах либо объективной красоты, либо пре-
красного изображения; 2‑й род принципиально подчеркивает отсутствие
положительного баланса. Это, в сущности, одно и то же с разных сторон:
1-е — со стороны познания.
2-е — со стороны «аксиологии», ценностей, благ, куда входят и блага
физические, и блага нравственные, которые (…) приобретают и некоторые
формальные черты = прекрасное-красивое.
(…) человек научается смотреть на свое извне. Без лишнего пафоса,
сквозь хрусталь объективности, так что отрицательное = момент поло-
жительного. Это известное как бы отделение от жизни, но не «дистан-
ция», а способ приближения к ее конкретности. Современный же выход
за пределы прекрасного, т. е. положительного баланса, связан именно
с «дистанцией», с уходом от жизни, спасением от нее, — бегство через
ужас и отвращение приближенного взора.
Диалектика двух полюсов реализма есть мера в приближении зна-
ющего глаза к действительности. Полюс познания сдержан красотой,
точнее прекрасным. Die wahre Mitte же есть и среднее между двумя по-
люсами, или движение вперед, посредством которого мы устремляемся
к патетически-красивому, т. е. к вещественно, предметно хорошему через
прекрасное познания.
Патологическая ступень изображения связана благородством предмета,
потом знание идет дальше, но оно еще связано прекрасным изображения.
Реализм 461
Объяснение прелести неполноты, схематичности,

условности, туманности изображения
Нельзя останавливаться на парадоксе, казусе, хотя нельзя и обойти
его. Парадокс объективности, — тогда он имеет значение. Чем дальше
от реального изображения, туманнее, схематичнее, тем больше неполноты
и работы для субъективной фантазии, тем художественнее.
Симптом как будто описан верно — объяснение никуда не годится.
Объективная суть дела в том, что каждое слишком точное изображение
тем самым есть и изображение не бесконечности предмета (индивидуаль-
ного и вообще), а только выгороженной части. В неточности, смазанности,
схематичности может заключаться преодоление схематичности; смазан-
ность, неточность всякого абстрактно правильного изображения — своего
рода обман обмана. Неполнота неполноты.
Отсюда:
не в бедности изображения дело, а в бесконечном богатстве действи-
тельности; не в условности, а в бесконечно-полной реальности, которая
выражается в парадоксе условности; не в просторе для субъективной
фантазии дело, а в том, что эта работа, даже (неразб.) есть выражение
высшей, более полной объективной необходимости, реакция на непол-
ноту субъекта, а не победа его неполноты над бедным миром реального.
Очевидно, не всякая неполнота, условность, схема etc.
К теории двух полюсов реализма.
См. прогресс как прогресс единства природы и общества, разумной
цикличности, полноты. Здесь же: структура трех ступеней. Две идеаль-
ности, как и два полюса реализма.
Реальность фантастического
Жизнь, произвол, образ актуальности природы актуализирует ее.
Человек до известной степени реально оживляет, одухотворяет природу.
Своей практикой он вызывает ее реакции. Все живое и особенно созна-
тельное, произвольно действующее оживляет; одухотворяет и мертвую
природу, сообщая ей квази-жизнь. Эти реакции могут достигать степени
«мести» или «кары», т. е. (…) отрицательные или истребительные реак-

ции на произвол.
Бог древнейших религий в этом смысле реальное, квази-реальное
отражение произвола человека в мире.
Почему и поскольку фантазия — обусловленность(?) природы — есть
тоже реализм? Потому, что деятельность человека в мире создает квази-
субъективные силы природы. Эта тень человеческого общества, рефлекс
субъективности в природе — ее как бы человеческая или демоническая
самодеятельность. Произвол и его отражение в боге. Но это ключ и к иде-
ализму. Собственно феноменология, связывающая субъект с объектом,
придающая ему субъективность — не ложь, не полная ложь. Но природа
имеет свои возвышения, субъективные моменты и без того, объективно.
В каком отношении они находятся с местями природы человеку, с ее
квази-субъективной активностью? Это проблема связи практики, связи
между человеком и объектом. Слепая деятельность = произвол, стихий-
ность, активность самого субъекта вызывает ответную реакцию приро-
ды, ее объективный фантазм. Через деятельность более осмысленную,
наученную опытом произвола ответной, обратной связью нащупывается
(…) рельефность природы. Она не субъективна в божественном смысле,
(…) человеку в пассивно-эмпирической форме (далее неразб. — Сост.).
Но гармоническое отношение между человеком и природой на этой
ступени преходяще и все еще фантастично, ибо в действительности мож-
но только предугадывать возможность гармонии между эмпирической
жизнью и тем, что нужно человеку. Разрыв неизбежен. Дальнейшее раз-
витие техницизма и «стиля» произвола, который принимает теперь
механический характер. Утилитаризм. Зарождение этого уже в средние
века (кот(орые), вообще говоря, первобытная абстракция плюс более
современный техницизм). Это драма новой культуры. Ряд новых местей
природы главным образом в форме общественного рока.
Реализм 463
Важно! Ausgleich 1 эстетики изобразительного искусства

и литературы
Применение теории полюсов и перекрещивания к анализу лите-
ратуры, не только изобразительного искусства. Изменение позиции
присутствующего сознания, актуального сознания, и здесь необходимость
известного благодаря (классика) вообще. (…). Распад непосредственного
и рефлексии.
Синтезировать:
А. Мотив отражения — «диктатура действительности».
Б. Мотив рефлексии, постепенно преодолевающей этот реальный блок
Чрезмерно близкое отражение = символика, абстракция
Большее развитие на другом полюсе — опять-таки обратное, веще-
ственный мир, «натурализм».
Оптимум, классика, которая в литературе позже. И может почти непо-
средственно перейти в идеал будущего.
Изменение позиции сознания, наклонение [наполнение?] его — моменты
времени (в литературе это главное), в какой-то мере и пространства, места.
Отношение к действующим лицам и предметам.
По каким категориям рассматривать литературу? Ср. с живописью.
Эстетика китайской живописи

«се и» = «писать идею» (произведение исполнено широко, красоч-
но, не то что)
«гун би» = «прилежная кисть» (больше рисунка, каждая жилка
на листе).
Своего рода переложение идеопластического и физикопластического
Ферворна.
1
Уравнивание, компенсация, примирение, компромисс (нем.).
Опасности реализма (т. е. сторона теоретического разума

и сторона практического разума):
опасность иллюзии (проблема знания) — переход в ложное знание,
опасность зла, уродства, связанная тоже с «чрезмерным знанием»
(кожа великанши) — разрушение идеала и того положительного, что есть
в действительности, что «держит» ее.
Значит, в основе действительности зло, отрицательное? Или «недей-
ствительное» — агенция более действительного, всеобщего?
Относительность реализма
Невозможны художественные произведения на темы гетто и кремато-
риев, невозможно реалистически описать то, что бывает с людьми — весь
ужас и всю гадость, которую тщетно пытались вместить в свои произ-
ведения натуралисты, Золя, например, в «Земле». Если все это есть
на свете, а это есть, то не говорите, что не надо это изображать слишком
реально. Правда, можно найти аспекты — отдаленность, обобщение,
изящество… И все же здесь слишком ощутимо натыкаешься на границу.
В этом слабая сторона «реализма» вообще, так называемого «крити-
ческого реализма», а если угодно, то и той сферы искусства, в которой
подобный реализм возможен, почти единственно возможен — литера-
туры и ее зримого выражения, кинематографии. Большой реализм, о ко-
тором постоянно толкуют литературоведы, прогресс реализма по мере
приближения к XIX-му веку — это вместе с тем приближение к границе
реализма, даже известное отдаление от реальности. И чем больше мы
приближаемся к реальности ужасной и отвратительной, реальности,
без которой невозможна всякая другая реальность, тем яснее, что ли-
тература фальшивит. Лучшее, прекраснейшее произведение литературы
и кино все же всегда оставляет мысль, что в жизни это было бы не так,
а между тем и литература, и кино представляются нам именно как ис-
кусства самой действительности. Есть вещи, которые нельзя изобразить
реально, ибо искусство радостно, а жизнь серьезна. Это не от эстетства,
а от того, что о серьезных вещах нельзя говорить несерьезно, в искус-
Реализм 465
стве же есть предел серьезности. Да и вообще, чем больше мы ставим

себе цель близкого воспроизведения действительности в ее натуральном,
так сказать, виде, тем больше мы доказываем, что это невозможно, ибо
этого не воспроизведешь. Отсюда вывод, что нужно переворачивать нам
душу, пугать нас, вызывать отвращение и т. д.? Не выйдет, все равно это
будет род эстетической игры, что-то несерьезное. Еще более несерьезное,
чем попытки натуралистического изображения. А суть дела в том, что
честнее, реальнее, правдивее изображать красоту. Известные границы
реализма суть подходы к нему, нарушение этих границ — подчеркивание
лжи искусства. Пластика и пластическая живопись более реалистичны
в лучшем смысле слова. «Истинная середина».
К вопросу об «условности»
Уже сокращение, краткость есть условность. Но человек вынужден
в своих выражениях добиваться краткости. И что же оказывается? Ока-
зывается, что краткость может быть воротами, через которые входит
актуальная бесконечность. Краткие формы очень емкие. Я испытал это.
Подробности втягивают нас в n+1. Вот источник некоторого преиму-
щества схематизма в искусстве и прелесть его. Но действительность —
в пересечении общих форм актуальности и потенциальности, и таково же
искусство.
Человек, жизнь — это сокращенная версия мироздания. Поэтому в со-
кращенном отражается жизнь. Все, буквально все выигрывает от сокраще-
ния. Я испытал это. Но и проигрывает. Бог Ксенофана — шар, лишенный
всяких отростков.
Два полюса в жизни и в искусстве

Связь двух полюсов реализма с проблемой прекрасного в безобразном,
возвышенном, ужасном (второй полюс).
Два полюса реализма и удовольствие от неприятного, страдания.
Это (уже до изображения, подражания) есть и по отношению ко мне,
и по отношению к другому, здесь удовольствие не просто удовольствие,

но радость от знания истины. И можно показать анализом противоре-
чивых удовольствий (например, при чтении Достоевского), что здесь
мы стремимся к неприятному, и оно доставляет род скрытой радости,
поскольку мы узнаем тем самым, что мы по-настоящему должны делать
в подобной ситуации. Мы рады, что делаем это, или, по крайней мере,
знаем, что надо было делать.
Два полюса реализма

И Маркс в своей критике Гегеля об Entgegenständlichung1 через
Vergegenständlichung2, тогда как у Гегеля — одностороннее освобождение
от предметности (а) и признание ложной формы Vergegenstaendlichung
(отчуждения) за подлинную.
О двух полюсах реализма (в обобщении)

К терминологии и смыслу
Два полюса реализма суть: «реалистический» в средневековом смыс-
ле и «номиналистический», который есть реалистический в новейшем
смысле этого слова.
Платоновский и средневековый реализм не есть выдумка, он есть
поэзия, эстетика первобытности и раннего искусства, искусства «аб-
стракции» и в то же время реальности этого всеобщего. С точки зрения
знания здесь ошибка, и эта ошибка здесь и с точки зрения изобразитель-
ной… вернее, совокупность ошибок. Но не вполне ошибка, ибо, с другой
стороны, доведенный до крайности номинализм зрения etc. также есть
ошибка, пустая иллюзия.
Нравственность и мораль (с. 305)
Их реализм = naiv — sentimental, ср. Hegel, Эстетика, 57.
Классицизм (например, Беллори) (с. 306)
1
Распредмечивание (нем.).
2
Опредмечивание (нем.).
Реализм 467
Превосходство формы над природой — и его место в переходе от при-

роды ко второй природе, перехода к сентиментальной проблематике. Пер-
вое есть вообще конфликт разума, человеческого, общественного с приро-
дой (что есть уже у «варваров», в Азии. Ср. Вико о варварах, в отличие
от «дикарей»). Это — особенно в деспотических формах. Но здесь же
Verklaerung 1. Попытка, связанная с природой — исправленная природа,
но все же природа, ее собственный дух (например, Буало, в древности
Конфуций и т. п.). Потом иррациональные элементы — Лейбниц. Тоска
по природе — просвещение. Парадокс — Руссо. Антиномия — Кант
и повторение, колесо.
Наивное и сентиментальное (с. 307)
= теория законченных форм
Проклятие «сентиментальной ступени» (с. 308–310):
отделение идеальной общественной формы от стихийной практики
людей. В последней преобладает природа в ее стилизованной квази-
зоологической форме.
Стихийная практика сама есть своего рода природа. Развитие обще-
ственности уже так велико, что она приобретает самостоятельное значение,
и, в то же время, эта самостоятельность подобна естественным процессам.
Сколь односторонне «сентиментальное» состояние, столь же односто-
роння и его телесно-стихийная сторона.
Переход от природы ко второй природе. Этот переход рефлексивен,
познавателен, сентиментален. Несчастье! Новая объективность отде-
лена пропастью — две асимптоты Энгельса. Вечная проблематичность
познавательно-изобразительного начала. Но решение этой проблемы —
практика, создание реально новой природы. Здесь действительное слияние!
И это уже ч то-то. Путь этот и бесконечен, и вместе с тем имеет закончен-
ность в отдельных звеньях.
Значит, слияние идеального и реального дано:
всегда
в будущем (как идеал)
1
Преображение, просветление (нем.).
в противоречивом единстве, в распаде. Практика, противоречащая

своей функции, вед(ущая) к новой, второй природе и тем более природная
в старом смысле слова. «Духовное царство животных».
Отсюда каверзы сознания, в частности — искусство, любовь.
Колебание маятника от бесплотной рефлексии до грубой природности,
квази-животного. Искусственность этого и в то же время — реальность.
Карлейль. Исторические опыты. С. 206
Уже в начале XIX века считалось, что поэзия позади, а проза, истина,
действительность победила. Постановка вопроса вполне современная.
Из этого искусство вышло путем развития идеи истины, действитель-
ности как основы современной поэзии (Пушкин, Бальзак, Белинский). —
В этом рациональное звено гегелевско-гетевской идеи «свободного»
искусства.
Вечен ли этот выход, может ли он всегда повторяться — или, в конце
концов, шаги реализма будут исчерпаны? Отчужденный ли это акт при-
хода к реализму (XIX в.)?
Две правды:
Правда народности и правда истины, прогресса, науки, искусства.
Правда равенства и правда развития.
Правда факта, реальности и правда познания.
Потребительная стоимость — форма общественной естественности.
Naiv (совершенно, безыскусственно, органично) — sentimental (без-
граничное развитие к идеалу).
Крен Гёте и Гегеля в сторону sentimental. Кант — бесконечный про-
гресс. Гегель — развитие как страдание и познание как высшее.
Но истина в целом. Более тесное развитие природы и развития об-
щества. Исправление идеалистической односторонности — реальность
идеала. Но и безграничное развитие, и жертвы(?). Решение: кванты,
«спираль с крышкой» и грибулический путь — то наше(?).
Реализм 469
Драма в нравственности
Два полюса и две справедливости: equitas 1 (уравнивающая), пропор-
циональность (распределяющая). В конце концов первая есть основа —
так и во всех прочих антитезах — но только в конце концов, и второе
противоречиво необходимо для первого же.
Два полюса жизни в наше время (с. 325):
старая азиатски-патриархальная рабская порядочность (дополняемая
воровством и разбоем),
развитие критического самосознания до полного, насквозь пустого
цинизма — все все знают, все виртуозно делается «als ob»2.
И нужно искать вторую природу через разум, высшее развитие по-
знания, сознательности. Но это было бы повторением рассудочности,
диктата, идеализма. Нет, саморазвитие через природу, самодеятельность,
вдохновленную сознанием.
Два полюса жизни

Пример: любовь
1. простое соприкосновение тел
2. развитие субъективного момента, искусство любви — вплоть
до того, что момент воображения и даже познания важнее.
Слова одного офицера во время войны: «Отчего я не негр?»
С того момента, как отделяется субъективность, она должна искать
возвращения к природе.
Или путь ко второй природе.
1
Равенство, справедливость (лат.).
2
Как если бы… (нем.).
Два полюса жизни — актуальный и потенциальный.

И проявление актуальности, особенно в искусстве.
И особенно в грибулизме искусства. И особенно
в первобытности. Но искусство в искусстве есть
потенциальность
Два полюса жизни 1:
Актуальный и потенциальный в их распадении дают приблизительно
разницу между искусством и наукой.
Искусству ближе актуальная бесконечность = жизни = индивидуаль-
ность. Но отсюда же и преимущественный интерес искусства к казусу.
С ним связана вся линия жизненности, характерности, «реализма»,
начиная с Trickster’a 2. Что доказывает «казус» (или «парадокс») — он
все же ч то-то доказывает (откуда берутся положительный и отрицатель-
ный смысл?).
Ленинские слова о казусе.
А) Можно обернугь — без казуса, т. е. в известном смысле па-
радокса, оригинального, противоречивого случая не бывает
искусства. В этом жизнь его.
Б) как, значит своего рода эстетический грибулизм? Par depit?
А прямо не выходит?
Да, элемент жизни даже в пластической форме, не говоря уже об актер-
ском(?) реализме, таков. Ибо типы классификац(ии) характера относятся
к потенциальной бесконечности и они скучны, безжизненны.
В) даже в науке, и особенно в публицистике, элемент казуса ожив-
ляет дело. Примеров сколько угодно.
Г) с другой стороны, даже в искусстве, если «казус» приобретает
одностороннее развитие, он становится источником субъ-
ективного «закручивания» рефлексии. Это «грибулизм»
в чистом виде.
1
Вспомним историческое отождествление: больше реализма = меньше реализма. В известном смысле
это схема, противоположная другой схеме: от красоты и поэзии к реализму верности, правдоподобия,
но и она верна. (Прим. М. А. Лифшица. — Сост.)
2
Обманщик, ловкач (англ.); здесь — мифологический персонаж.
Реализм 471
Д) следовательно, при всем том мы видим в этом повторение общего

закона двух полюсов жизни. Грибулизм и казус per se1 есть пре
увеличение актуальности (как это было уже в Sturm und Drang2).
Дополнительный вывод:
О. Ne quid nimis 3
А. — больший казус = никакого казуса.
Б. — недостаток казуистичности = избыток казуса (это преобладание
трикстериады в начале искусства).
Эти два полюса можно понять также как природное основание (а) и об-
щественную форму (б). Диалектика того и другого: преувеличение (б) ведет
к иррациональному возвращению (а). Это один из важных законов мировой
культуры. Нужно понять только, что предвосхищение этого закона очень
сильно уже в начале исторического процесса. Отсюда иллюзия «вечно-
сти» ненормального. Отсюда также буря искусства в первобытной жизни.
Прибавление к исключительности, казусности искусства

(как проявления жизни) сексуального парадокса
и грибулизма. Объяснение фрейдовско-юнговских проблем
Иррациональное в первобытном вообще неравно природному,
по крайней мере в смысле механического порока физических и отчасти
органических фактов.
Неутилитарное, преувеличенно фантастическое и нелепое объясня-
ется этой «пользой», какую оно приносит в широком смысле.
Является ли сексуальный инстинкт первобытным (ergo — природ-
но-вечным), сила которого ослабляется цивилизацией? Теоретически
нет, но это — абстрактная теория. Множество фактов первобытного
общества говорит в пользу сексуальной напряженности. Но это тоже
не все. Ибо напряженная сексуальность первобытного человека уже
не есть «естественное состояние» фрейдистского образца (каков в моде
1
Сам по себе, в чистом виде (лат.).
2
«Буря и натиск» (нем.) — литературное движение в Германии 70–80‑х гг. XVIII века.
3
Ничего слишком, ничего сверх меры (лат.).
теперь). Более того, эта первобытная сексуальность, как и парадоксаль-

ность, «грибулизм», трикстериада в искусстве, есть уже явление par depit
= реакция на чрезвычайно строгий распорядок половых отношений
и первое проявление человеческого вообще против распорядка природы
(с ее периодами «течки» и т. под.). Сюда специально — то, что неверно
об отношении к менструациям и т. под.(?).
Исключительность, парадоксальность первого проявления человече-
ского = общественного.
Так что в дальнейшем совершается не удаление от природы, а, по край-
ней мере отчасти, приближение к ней. Да, цензура приближает к природе.
Неутилитарное, нелепо фантастическое

Что широко примешано к жизни людей, особенно в первобытном
обществе, но и позднее, может быть объяснено, если мы примем [во
внимание?] не только интерес в его рассудочной форме, но и вызванный
неизбежным отчуждением, условностью легальных форм интерес № 2,
интерес производный, рождающийся par depit, «кибернетический».
А) насколько это угадали такие мыслители, как Ларошфуко, Манде-
виль, Гельвеций?
Б) это par depit может быть окрашено и в тона индивидуализма, и в виде
самоотречения и предания души своей богу или абстрактной (…).
О двух полюсах реализма в применении к разнице между

абсолютной и относительной красотой, по терминологии
Хатчесона, т. е. прекрасного старика и прекрасно
изображенного старика
То, что безобразно, отвратительно в действительности, в действитель-
ности становится прекрасным в изображении (когда оно не реально 1).
Не является ли это повторением двух полюсов реализма:
правда материального факта
1
Здесь на полях знак вопроса. (Сост.).
Реализм 473
правда реальной иллюзии, изображения, соответствия.

До сих пор речь шла только о правде (= реализме). Но это может иметь
и окраску аксиологическую: прекрасное-безобразное, положительное-
отрицательное; 1. прекрасное реального факта — 2. прекрасное иллюзии,
познания = узнания, соответствия = мастерства.
Таким образом, начало все же есть преобладание природы, предмета.
Изображение факта, передача факта,

даже выделение в нем прекрасного и совершенного — аксиологической
стороны. Переход к изображению факта, к «реализму». Но и здесь
может быть выдвинута аксиологическая сторона — прекрасное изобра-
жение, совершенное изображение. Аксиологическая сфера в обоих ва-
риантах лежит посредине. С обеих сторон — выходы в непрекрасное
и несовершенное.
Соприкосновение вопроса о прекрасном (прекрасное дерево или пре-
красное изображение дерева) с проблемой реальности факта и реальности
изображения — двух полюсов реализма. Может быть в этом — переход
от реализма к проблеме красоты.
Живопись — искусство формальное,

более формальное, чем литература, здесь важнее как, чем что. Что
ведь это может быть и у человека, не имеющего отношения к живописи.
Но это только полдела. Одного как тоже недостаточно. Живопись
имеет содержание. Это содержание раскрывается посредством как. Оно —
красота, прекрасное в мире. Это то, что говорит и должен сказать худож-
ник, и только изображая прекрасное, он прекрасно изображает. Другое
дело — что прекрасно.
Природная основа цивилизации — преувеличение общественной

формы — обратный результат: ирония истории, грибулизм тела, био-
логическая атмосфера современного общества (роль секса, хулиганства,
садизма etc.). — Это нельзя непосредственно вывести из экономических

инстинктов: объясните ими иррационально-биологические силы — тогда
будете сильнее Фрейда и Юнга.
Капиталистический способ производства и вся цивилизация основа-
ны на природных «носителях», но извращают природу, преувеличивая
роль общественной формы до фантазмов, имеющих чисто экономическое
содержание. Следствием этого является месть природы — рост грубо
природного посредства, своего рода грибулизм тела, куда относится и воз-
вращение к зоологическому индивидуализму, и подавляющая роль секса,
и «любовь и голод правят миром», и вся биологическая атмосфера жизни
(грубость, хулиганство и ценность его для людей, хамство, жажда власти)
непосредственно. Объяснить все это экономическими интересами нельзя,
хотя в последнем счете это объясняется ими, но при непосредственном
объяснении получается некий рациональный утилитаризм, а здесь есть
нечто иррациональное, фактическое и в то же время реально-телесное,
затрагивающее каждого. Фрейд и Юнг не выдумали все это. И нельзя
отделаться от этого обычными пустяками.
О двух полюсах реализма в применении к неполноте

рассудочной истины и полезности
Рассмотрение истории мысли под углом зрения формальных выво-

дов («ограниченность») аналогично комплексу мухи-цокотухи, то есть
морально-рассудочному и утилитарно-рассудочному взгляду, метафизике.
Несоответствие между истиной как реальностью и истиной субъектив-

ного соответствия, бесконечно приближающейся к реальности. Актуаль-
ная и потенциальная бесконечность. Лессинг — современная проблема
мухи-цокотухи. Суть, однако, в единстве двух полюсов, в процессе (ибо
одна «актуальность» также была бы преувеличением). Единство истины
абсолютной и поэтической.
О двух полюсах реализма в применении к неполноте рассудочной истины и полезности 475
К вопросу о различии между истиной в абсолютном смысле и истиной

субъективного знания, соответствия суб(ъекта) — объекта.
Свидетельством этого различия является несовпадение знания, рассу-
дочного знания, выводов с художественной правдой, поэтической истиной
(ср. Лессинг). Пример — Шекспир, религиозная живопись. Это так же, как
с полезностью. Есть вещи бесполезные, отчасти даже вредные, и все же?
Для чего «муха-цокотуха»? Можно ли простить Анне Карениной, что
она бросилась под поезд? А васильки во ржи? А поступок Бернса 1? За что
ругаете вульгаризаторов? Они хоть понимали, что здесь есть проблема,
а вы что? Замазать хотите? Вся история культуры наполнена причитани-
ями об опасностях, вреде искусства с гражданской и моральной точки
зрения. А искусство всё свое.
Появилось даже «перехлестывание», или, как Герцен говорил, «пере-
хватывание» — чисто эстетическая точка зрения, переходящая в мораль
аморализма, эстетику иррационального etc. Но это только подтверждает
наличие проблемы.
А ведь теперь идут и будут идти миллионы и миллионы. Что им от того,
что где-то у Лессинга или в другом месте есть род объяснения? Они люди
серьезные — знают полезное, техническое etc., etc. В лучшем случае на-
смешками над вульгарностью мы выучим их кривляться, принимать все
без разбора, а там, смотришь, от тоски в рассудочном стерильном рае они
начнут не только на стенах писать мелом уравнения с двумя неизвестными,
но и в иррациональные корчи а-ля модернизм впадут, что в сущности
одно и то же.
Иногда легко понять, в чем дело. Например, Антонов написал о шофе-
рах, которые выливают бензин, Тендряков о работе прокуроров, следовате-
лей и судей. Но разве польза от того, что исправятся шоферы? Во-первых,
они большей частью рассказов Антонова не читают, а, во‑вторых, этим
никого не проймешь. Почему автор не показал, что виновных осудили
и т. д., ведь бывает же, судят. Да потому, что, кажется, бесполезное это
дело с точки зрения исправления или даже вредное (отчасти): показывать
образцы дурного поведения является полезным в более широком смысле
1
Имеется в виду одно из его «безнравственных» стихотворений о соблазнении невинной девушки.
слова. Оно воспитывает людей особым образом, делает их истинными,

нравственными людьми…
Шофер не исправится, а человек будет другим, он возвысится в обще-
ственном смысле, а не потому, что будет бояться наказания или стыда.
Он поймет все в целом, в условиях etc. С точки зрения истины: сказка
ложь, да в ней намек, добру молодцу урок. У нас придумали, что сказки,
мол, предсказ(али) технику!
Фантазии искусства, не претендуя на действительность, но и не совер-
шенно уводя от нее, несколько исправляют, дополняют ограниченность
всяких выводов, всяких схем рассудка, всего «правильного», относитель-
ность его перед лицом жизни. Поэтому искусство в своей параболической
действительности, идеальной, трагической или комической, подводит
и знание к абсолютной истине, ко всей полноте жизни, к диалектике.
Не все полезное — полезно,
Не все вредное — вредно.
Погоня за полезным и стихийные катастрофы, и кочевой быт утили-
тарности.
Вредно цитировать, рассказывать о буржуазной идеологии etc. А все же?
Дополнение к анализу случая, когда идея хороша, а художественности

мало: действительно ли хороша идея? (Плеханов)
Этого мало; бывает, что все-таки уровень вполне высокий. Верно. Чего
не доказал Плеханов? А вот чего. Нельзя иметь хорошую идею и навя-
зывать ее читателю. Тогда она не хорошая идея. Это — призвать ложь
на помощь истине (= форма). Значит, еще более хорошая идея, которая
настолько конкретна, что она перестает быть идеей, диктуемой читателю,
сливаясь с конкретным явлением, образами жизни.
А талант здесь при чем? В этом и состоит талант; для такой глубины
идей нужно родиться, и это важнее, чем знать простор.
Идеал слияния идеи с конкретным образом,
идеал отсутствия(?) просвещенного деспотизма, несамостоятельности,
навязывания. Свободная необходимость.
(…) Деятель — главное

Как для подлинного искусства, так и для подлинной теории нужно
родиться. Вместо противоположности общественной пользы и художе-
ственного содержания у Белинского противоположность всякой мерт-
вечины, пустой риторики, идейной и эстетической — действительной
деятельности, затрагивающей самое существо личности…
По поводу кандидата исторических наук 1

Изложение происшествия. В этом споре я целиком на стороне Чуков-
ского… С двумя оговорками.
Во-первых, незачем печатать в газете всякий вздор, чтобы потом его
опровергать. Есть вещи, которые унижают печать. Неловко, чтобы совет-
ская печать занималась такими вещами. Стали бы вы, например, в жизни
спорить с человеком, который бы сказал, что… Почему вы считаете, что
публичный уровень газеты должен быть ниже уровня ваших домашних
разговоров? Это оскорбительно для читателя. Справедливо присоеди-
нившись к статье, в которой говорилось, что печати нет дела до того,
любит ли Маша Сашу и т. п., «Литературная газета», на мой взгляд,
поступила бы хорошо, если бы она отказалась поощрять отупляющую
болтовню и в других областях.
Под разврат бессмысленных речей
Человек тупеет, как скотина…
говорит поэт Саша Черный 2.
Во-вторых, в статье Б. и в статье чрезвычайно уважаемого и любимого

Корнея Ивановича Чуковского я не нашел никаких объяснений, которые
1
Наброски неопубликованной статьи Мих. Лифшица. Дискуссию о «Мухе-Цокотухе» см.:
Сжечь «Муху-Цокотуху»! — требует А. Колпаков // Литературная газета. 1960. № 99. 20 августа.
С. 6; Корней Чуковский, доктор филологических наук. «Противоестественно, чтобы…» // Там же.
№ 123. 15 октября. С. 6.
2
«Саша Черный» в рукописи зачеркнуто. Хотя приведённые строки в самом деле принадлежат
ему (стихотворение «Жёлтый дом», 1908 г.).
помогли бы К. и другим выйти из темноты. Обе статьи высмеивают про-

тивоположный взгляд. Доказательство от противного — вычеркнуть всю
мировую литературу. Совершенно верно пришлось бы… Но почему в конце
концов не поступить таким образом? Ведь обоим авторам известно, что
такие умы как Платон и Руссо были близки к подобному выводу, а китай-
ский император Ши Хуанди по преданию даже зарыл в землю живьем более
трехсот писателей, уничтожив все их книги как вредные для государства.
Я не берусь судить, к кому ближе кандидат исторических наук — к Руссо
или к основателю династии Цинь, но мне понятно, почему он упорствует,
как сообщает «Литературная газета». Ведь против него был выдвинут
только один аргумент: так издавна повелось, так думает большинство
людей, таковы факты. А объяснение где же? С бедным кандидатом разгова-
ривают «с позиции силы». Не случайно статья К. Чуковского подписана:
«доктор филологических наук». Доктор на кандидата пошел — исход
борьбы предрешен.
Мне кажется, что в мире и так слишком много силы. Гораздо меньше
объяснения. Между тем объяснение — это моральный фактор. Солдат
должен знать свой маневр и он победит. Люди могут делать чудеса, если
они понимают то, что они должны делать. Но они тупеют, если обращать-
ся с ними при помощи кибернетики — образованный человек должен
знать, что в поэзии муха может выйти замуж за комара, вот тебе и весь
сказ. Я боюсь, не поставлен ли уже вопрос о поведении кандидата исто-
рических наук К. в какой-нибудь местной организации. С этой точки
зрения я целиком на стороне К. и его сторонников. Если уж напечатали
его письмо, что не следовало бы делать, объяснив ему ошибку в ответном
письме, то извольте дать объяснения читателям, а не смейтесь над ними
с высоты своего (…). Мне кажется, что так было бы по-ленински.
Тем более, что случай не единичный. Пример с Бернсом. Что объ-
яснили? Ничего. Ну нет, с точки зрения морали, я вам скажу, случай
безобразный. Нельзя так поступать с девушками, и если рассматривать
стихотворение Бернса как пример для поведения, а так его рассматривают
и автор письма, и автор ответа в «Л. Г.» Коржавин, то такие примеры
подлежат, как говорится, суду общественности. Рекомендовать такое по-
ведение нельзя, как нельзя рекомендовать биологам заняться разведением

потомства от мухи и комара.
Но дело в том, что Бернс ничего такого не рекомендует. Корней Чу-
ковский не утверждает, что муха — полезное насекомое. Объясните эту
простую вещь товарищу К. Ведь он думает, что художественное произве-
дение дает нам [указание?], как человек должен поступать с точки зрения
морали и рассудка. «Литературная газета» удивляется тому, что у К.
есть единомышленники. Что же в этом удивительного? Мало ли статей
и рецензий написаны по тому же принципу.
Вот, например, если рассуждать с точки зрения рассудка и морали,
то Анна Каренина — дурная женщина: напрасно она сначала устроила
такой кавардак в семье, а потом бросилась под поезд. Нельзя рекомендо-
вать самоубийство в качестве выхода из семейных дрязг! Почему Эмилия
Галотти не убила князя, надругавшегося над ее девичеством, хотя у нее был
приготовлен кинжал для этого? Зачем Карл Моор отдался правосудию
вместо того, чтобы устроить революцию? И авторы вступительных статей,
конечно, не упускают случая указать великим художникам на их ограничен-
ность, увлекаясь той же самой точкой зрения, которая привела кандидата
исторических наук к полному отрицанию мухи-цокотухи. А нужно было бы
все же внести немного эстетического воспитания в эту область.
Польза бывает разная — часами нельзя гвозди забивать, но в соответ-
ствующем употреблении они чрезвычайно необходимы. Бисмарк говорил,
что даже в политике важны невесомые величины.
Польза от грязи — Б12(?). Можно написать сказочку о чистенькой
курочке, сидевшей в отличном месте, которая несла только пустые яйца.
Мух нужно уничтожать — может быть, не возражаю. Но, между про-
чим, не все нужно уничтожать. Многие птицы могут быть полезны, хотя
они клюют зерна. Экономия природы. Любуется мошками, сидящими
на солнце. В этом есть смысл даже с точки зрения развития науки. Исто-
рия говорит, что само любование это возникло тогда, когда в научной
мысли развилось понятие гармонии природы, взаимной связи всех вещей,
а это, согласитесь, если не прямое, то косвенное значение имело даже для
развития агрономии и борьбы против вредителей (…).
Но в чем же тогда польза литературы? Для чего столько шума, зачем

специальные газеты, которые даже расклеиваются на заборах? Зачем
столько шума, я сказать не берусь, но польза от художественных произве-
дений все же есть. Они не дают нам правил морали и указаний для нашего
рассудка, но они говорят нам, что с этими правилами и указаниями нужно
обращаться осторожно, что все в мире не безусловно, не до бесчувствия…
Есть что-то более широкое, чем всякое правило поведения, даже самое
верное. Это истина, понимаемая нашим разумом и лежащая в основе
искусства. Но объясню это более ясно.
Ленин о «казусе» 1. Значит ли это, что нужно проповедовать разврат?
«Травиата». Вовсе нет, как правило, этот казус никуда не годится. Годит-
ся же он для того, чтобы понимать, что всякая травиата есть все же чело-
век, что прямо или косвенно вина за ее дурную жизнь лежит на (тех, кто)
не сумел вытащить ее или еще не сумел повести к лучшей жизни, и что,
с другой стороны, моральное благополучие личности часто обманчиво.
Люди-отличники и люди-штрафники. Заласканные и задаренные судьбой
часто бежали, как бараны. Значит ли это, что (не) нужно доверять, что
не нужно наказывать преступников и т. д. Вовсе нет, (…).
Случай с Бернсом. Муха-цокотуха, вышедшая замуж, тоже казус и еще
какой казус, его вероятность приближается к нулю, но
Сказка ложь, да в ней намек,
Добру молодцу урок
Хотел этого Корней Чуковский или нет, но в его шутливо-

сатирическом творчестве для детей я нахожу много обаятельного, по-
лезного и для взрослых. Что же нужно понять товарищу К.? Да то, что
не всякая ложь есть ложь, и не всякая истина есть истина. Наука о том,
что никто не проглотил всю истину целиком, что ее еще осталось немало
за пределами любой формулы, любого правила, любого соображения
1
«У Вас вышло противопоставление не классовых типов, а что-то вроде „казуса“, который возможен,
конечно. Но разве в казусах дело? Если брать тему: казус, индивидуальный случай грязных поцелуев
в браке и чистых в мимолетной связи, — эту тему надо разработать в романе (ибо тут весь гвоздь в ин-
дивидуальной обстановке, в анализе характеров и психики данных типов)» (Ленин В. И. —
И. Ф. Арманд // ПСС. Т. 49. С. 56–57).
полезности, называется диалектикой. И, вероятно, тов. К. много раз

соприкасался с этой наукой, но…
Различие между относительной верностью истин рассудка и верностью
в высшем смысле слова, в абсолютном смысле, что может быть ошибкой
в рассудочном отношении. Можно ошибаться, но живо, можно говорить
истину, но мертво… То есть истина — пущай не чванится, она сама может
перейти в обратное. Лессинг — если бы мне дали истину и стремление
к ней, предпочел бы последнее. Правда Лессинга, в каком смысле? Исти-
на — не мертвое, она вечное стремление. Есть нечто более широкое, чем
всякий вывод. Метод, форма может быть более важен, чем ответ, факт.
Смелость, самодеятельность, жизненность, то, как изрекается истина,
может изменить самый ее характер. Это все должно вести не к реляти-
визму и субъективизму современной буржуазной теории науки, а к (…)
расширению диалектического понимания истины, абсолютного в ней.
Почему мы не можем вернуться к дидактическому, морализирую-
щему искусству? — Мораль сама по себе есть отражение формальной,
буржуазно-демократической точки зрения, в которой тонут классо-
вые различия, социальные линии и причины тех или других явлений,
общественно-политическое содержание. Моральное исправление пе-
реносит центр тяжести в ту область, где затемняется это содержание
(как это было в XVIII веке); эта постановка вопроса отрицает добро,
хорошее, положительное от жизни как целого, она создает моральный
«специализм», т. е. превращает добро в формальную профессию, отде-
ляет его от прочих жизненных функций всесторонней жизни общества
и отдельной личности.
Освобождение искусства от опеки морали означает потенциальный
выход за пределы формально-буржуазной демократии в область истории,
народной жизни, за пределы абстрактной противоположности добра
и зла. Это — жизнь как целое, что испорчено Кантом в форме автономии
эстетического.
Дидро соглашается с мнением одного из (…) «правил»: не обвиняйте

людей в том, что они слишком эгоистичны, большей частью им недостает
этого. И в самом деле, подавляющая часть истории для большинства

людей прошла в чаду «исторического бреда», по выражению Герцена.
Они были слишком самоотверженны. Они руководствовались своими
интересами, но интересы эти были объективно окутаны дымкой фантазии.
Марксистская теория классовых интересов не отрицает этого. Поэтому
демократические мыслители — когда созрело время для понимания этих
интересов — хотели, чтобы народ, наконец, стал думать о себе, перестал
быть рабом. Они, естественно, преувеличили эту задачу, которая каза-
лась им чисто логической. Между тем эта сугубая логичность сама была
фантазией, формой «исторического бреда». Парадоксально, но именно
незрелость, объективная незрелость классовых интересов народа для их
понимания привела к гипертрофии в этом роли разума. Наконец, настало
время, когда и эта пелена, пелена буржуазно-демократического понимания
своих частных интересов упала. Но вот з десь-то и сказалось, вопреки
лучшему теоретическому пониманию ограниченности закона частных
интересов, что массы людей, наконец, поняли свой старый, исторический
промах и захотели стать эгоистами. Массовый эгоизм настоящего време-
ни — при всех его отвратительных чертах — в конце концов естественное
явление, естественная реакция. Но сие указывает все же на необходимость
доделки старого демократического плана, исчерпания его.
Польза и бескорыстие с точки зрения двух полюсов

Худо и без эгоизма, и без всеобщности. Но есть эгоизм всеобщий
и есть всеобщность эгоистическая. Прогресс к бескорыстию, вопреки? (ср.
Юм). Но и обратно: прогресс к разумному эгоизму (равно = реализму).
От неразумного бескорыстия. Перекрещивание обеих линий: чем больше
эгоизма, тем больше и фантастического бескорыстия, и наоборот — чем
меньше реального эгоизма, тем меньше и действительного бескорыстия.
Эстетическое бескорыстие
Обычная точка зрения: интерес в форме сознания бескорыстия, то есть
неосознанной, бессознательной форме. На этом держится все — не дай
бог узнаем!
Здесь бескорыстие — эпифеномен. Связано по традиции с теорией
иллюзии, видимости, нас возвышающего обмана.
А. Доля истины есть = внешность — родная сестра публичности.
Героические иллюзии etc., но не вообще иллюзии, не в иллюзиях дело,
а в «обмане обмана» = истине. Во всяком случае, не эпифеномен.
Может быть открытый интерес = иллюзии.
Б. Суть дела в различии между интересом и его высшей формой. Ути-
литарное узко. Бескорыстие более полезно, чем сама польза — ср.
необходимость ограждения от «мести природы», от хищничества.
Выигрывай, подчиняясь.
Утилитарное и эстетическое
К критике утилитарного и эстетического и к вопросу о рационально-
утилитарном содержании первобытного искусства.
Теория полезного происхождения эстетического чувства, как она
изложена Плехановым — порядочный вздор. Нельзя доказать именно
то, что эстетическое полезно в прямом смысле слова, ибо полезность
предполагает некоторый всеобщий рассудочный масштаб. Если вы скажете,
что прямохождение было полезно для развития чувства зрения или что
подчинение вождю было полезно для охоты и войны, или что отшли-
фованный топор был полезнее случайно выбранного куска камня — это
понятно. Но если вы станете доказывать, что татуировка была полезна,
десятифунтовые железные украшения полезны, уродование черепа или
ног — полезно и т. д., ибо это способствовало общественной органи-
зации, дифференциации и т. д., то с таким же успехом можно сказать,
что полезен был и капитализм, полезна религия, полезны человеческие
жертвы и т. д. Это просто ниспровержение абстрактного рассудочного
масштаба полезности, ибо мы доказали, что полезное вредно, так же, как
вредное полезно (на это тоже найдутся примеры). Чтобы прикрыть это
тождество, в абстракции незаметно приходят от действительно-полезного
к представлению о полезности. Представления же могут быть самые раз-
личные. Здесь мы попадаем в объятия релятивизма и субъективизма,
подкрепленного социологией, а тем самым теряет всякий объективный
смысл наш исходный тезис.
На самом же деле все полезно или вредно лишь исторически, конкрет-
но, относительно данных условий:
А. Бесполезное или даже вредное (отрицательная величина) может
быть полезно.
Б. Верно только то, что неверна обратная абстракция, то есть что наши
предки не предавались бесконтрольным наслаждениям красотой,
но что их эстетические эмоции имели реальное содержание для них,
относительно полезное, относительно вредное, но и не безразлич-
ное к тому и другому. Историческая мера полезного содержания
искусства и эстетических эмоций определяется всеобщим, ценностью
развития, т.е. чем-то большим, чем польза. И только нужно сказать,
что развитие это идет не просто вопреки определенному уровню,
но и для него, не минуя его «пользу». Вот в чем рациональное зерно
утилитарной точки зрения. Остается еще формальная проблема.
Она выступает в двух видах.
А. Форма целесообразности — полезное, в котором уже не так важно
существо пользы, как совершенство средства, приспособления. Соб-
ственно, областью подобной целесообразности является техника,
которая представляется ч ем-то внеисторическим и внеобществен-
ным; техническая же целесообразность может быть во всем, даже
в человеческих отношениях (техническое разделение труда и т. п.).
Этот момент понят и развит Кантом. Здесь есть здравая мысль,
что именно ценность развития, более широкая, чем любая поль-
за, сказываясь в значении формального совершенства, которое
становится самоцелью, вытекает из самого человеческого труда,
производства, из его собственной логики и приобретает даже особую
выразительность, граничащую с эстетическим началом (техниче-
ская целесообразность орудия, гончарного изделия etc., связанная

с условиями производства). Отсюда относительная независимость
формальной целесообразности от общественно-исторического со-
держания, выражающая именно более широкий смысл и непре-
рывность общественно-исторического содержания по сравнению
с каждой исторически данной общественной полезностью, но вы-
ражающая формально, откуда и абстрактный масштаб рассудка,
гнездящийся в этой области, будь это техническое совершенство
полезности мышления (формальная логика) или техническое разде-
ление труда. Доказательством ограниченности этого обособления
технически-рассудочного масштаба является, однако, связь высшей
целесообразности с жизнью — момент, более развитый мыслителями
«бури и натиска», но не оставленный в стороне и Кантом, кото-
рый, однако, находит выход из формальной диалектики полезного
и вредного в форме целесообразности (иначе пришлось бы (неразб.)
в релятивизме и субъективизме).
Б. Форма бескорыстного наслаждения, нечто еще более формальное,
формальное в субъективной области. Приписываемая обычно Канту
точка зрения о бесполезности прекрасного — вздорна. Никогда ни-
чего подобного он не говорил. Напротив, у него много рассуждений
о возможном полезном влиянии эстетических эмоций, искусства.
И на этой именно основе возникло шиллеровское учение об эсте-
тическом воспитании. Но одно дело тезис: «прекрасное — полезно»,
другое дело тезис: «полезное — прекрасно». Под первый тезис подхо-
дит все изобилие фольклора и первобытного искусства, совершенно
не похожее на что-нибудь рациональное, утилитарное в реальном
смысле слова. Все это было полезно в относительном, ограниченном
и противоречивом смысле слова (т. е. и вредно). Но конкретное по-
нимание полезности в смысле того, что выше названо ценностями
развития, у Канта1 отсутствует и заменяется формой бескорыстной
1
Это гипостазирование формального момента ведет (неразб.) отрицанию тезиса «полезное пре-
красно», что, разумеется, столь же опасная абстракция, как и утверждение этого тезиса. (Прим.
М. А. Лифшица. — Сост.)
пользы, бесполезной пользы, т.е. пользы, взятой в ее чисто формальном

совершенстве, что и представляет собой чувство радости, удоволь-
ствия «незаинтересованного». Такое удовлетворение в отличие
от удовольствия корыстного является псевдонимом полезности
в смысле развития, всеобщей, абсолютной полезности. У Канта же
взято состояние взаимоуничтожения полезного и вредного в фаталь-
ном диалектическом тождестве, но вместо неизбежного в таком
случае релятивизма и субъективизма он предлагает некую формаль-
ную (неразб.), охватывающую и положительные, и отрицательные
величины в не-полезном и не-вредном, в бесполезном, или, точнее,
незаинтересованном. На деле же — диалектика положительных
и отрицательных величин. Иногда отрицательная величина более
положительна, чем положительная, иной вред полезнее самой пользы,
но суть дела не в формальной незаинтересованности, а в сложности,
диалектической полноте самого интереса. Кантовское и отрицатель-
но-кантовское во всяком формальном любовании отрицательным,
вредным, насильственным, далеким от пользы, в этом парадоксе,
развитом немецкой мыслью от Ардингелло 1 до Момзена и Ницше.
Преимущество по сравнению с эмпирико-рациональным, мета-
физическим взглядом XVIII века на «совершенство», совпадение
добра и красоты, пользы и красоты, целесообразности и красоты.
Разумеется, Кант продолжает дело Винкельмана и Лессинга.
Таким образом, эстетическое имеет полезное основание. Но что по-
лезно? Сама польза не превращается во вред лишь sub specie развития,
всеобщего как самоцели. «Эстетическое» не бесполезно и не лишено
отношения к интересу, но оно представляет диалектический итог, диалек-
тическую полноту противоположных и многообразных сторон развития
человеческих интересов в их положительных и отрицательных моментах.
Оно не субъективно, но и не формально. Остаток формализма в геге-
левском понимании трагической борьбы интересов и «шекспировско-
1
Вероятно, имеется в виду роман «Ардингелло, или Счастливые острова» (1787) немецкого писателя
И. Я. В. Гейнзе (Хейнзе; Heinse; 1746–1803). Первое русское издание: Гейнзе В. Ардингелло и блажен-
ные острова. Под общ. ред. М. А. Лифшица. Пер., ст. и комм. М. Петровского. М.-Л.: Academia, 1935.
«Важные философские проблемы» (фрагменты из папки № 40) 487
гётевского» их созерцания. Против этого — раздвоение действительности

и возникновение борьбы идеала и жизни, реальный идеал. В этом смысле,
т. е. в смысле полноты всеобщего развития, имеющего свою остроту, свое
направление, суждение вкуса партийно.
Конечно, плехановское решение вопроса, выход из затруднения при
помощи нас возвышающего обмана, иллюзии формы, кот(орая) существует
благодаря бессознательности отдельного лица, не понимающего всеобщего
интереса, есть не кусочек Канта, как он сам думал, а возвращение от него
к XVIII веку. И это решение неудовлетворительно. Не в иллюзии дело,
а в том, каков этот субъективный интерес: если это интерес всеобщий, то он
может быть основой эстетического суждения; если же это лишь принятый
за нечто бескорыстное ограниченный и узкий интерес, то ни самообман,
ни обман делу не помогут.
Иллюзия, правда, имеет свое значение, но это уже другой вопрос. Она
сама является аспектом всеобщего, цельного, самобытного, независимого
(вопреки Будде и его красавице 1), если это истинная иллюзия.
«Важные философские проблемы»

Вопреки и благодаря
Одна и та же закономерность приводит к разным выводам в зависи-
мости от предмета анализа. Нельзя абстрактно разделять на достоинства
и недостатки — они слиты друг с другом, переходят друг в друга.
«Дифференцировать», разделять можно лишь разные формы и сту-
пени этого целого.
Отсюда следует, что Пушкин велик отчасти благодаря своему консерва-
тизму. Отсюда же следует, что ретроградные идеи модернизма допускают
1
Возможно, имеется в виду буддистская притча о непобедимости истины и чистоты, повествующая
том, как молодой монах, ученик Будды, склонил к добродетельной жизни красавицу-куртизанку,
пытавшуюся соблазнить его.
какой бы то ни было подъем в искусстве только вопреки им, даже если они
имеют весьма передовой, вернее, авангардистский вид.
Защитникам модернизма. Будете возражать, ссылаясь на «благодаря»,
на конкретность, неразделимость. А мы вам ответим еще более тонким
distinguo. Вам от этого не уйти!
Пропустил эту немаловажную мысль в анализе Барлаха 1.
Разница между тем, как полезно ограничение, какое «благодаря»?
Более тонкая дифференциация! Может быть полезно, например, как
сифилис лечат малярией, как прививка оспы, как падение с пятого этажа,
ведущее за собой излечение от падучей.
Барлах — исправление того сладкого, что было в стилизации модерна,
эстетизма (неразб.) в истор. понимании. Вот что такое экспрессионизм
Барлаха! Поскольку он экспрессионист, он вовсе не Барлах, поскольку он
Барлах, он вовсе не экспрессионист. Экспрессионизм — эрзац Барлаха
(истины).
Победа объективного реального содержания над классовыми пред-
рассудками, реакционной идеологией? А так разве не бывает — победа
реакционного объективного содержания над революционными и демо-
кратическими декларациями? — Это так же, как и раздвоение другой
стороны. Бывает, что ограниченность способствует этому содержанию,
а бывает и наоборот.
Между прочим, ироническое отношение к диалектике. Я заметил это
давно, еще в те времена, когда ею козыряли на каждом шагу. Характерно
для торгового люда и для нашего «чумазого». Он прагматик, как всякий
лавочник.
«Благодаря»: когда отрицательное обнаруживается именно благодаря
положительному. Ср. Ленин, т. 27. С. 423 (Империализм). Этот случай
я реже рассматривал, хотя он явно проявляется и в идеологии: ср. Ле-
нин о реакционных последствиях, растущих из самого прогресса науки.
Да, именно сильные стороны культуры, искусства до известной степени
рождают отрицательное. Ср. также Хаос, который от картелир.(ования)
усиливается.
1
См.: Лифшиц Мих. Искусство и современный мир. М., 1978. С. 182 и далее.
Содержание и форма — история и система 489
Новый и очень важный поворот «вопреки» и «благодаря» — их оп-

тимальное единство (при distinguo, дифференциале) лежит в основе всей
трансцендентальной эстетики и Эстетики в собственном смысле слова:
истинные «иллюзии», видимость, Schein. Есть ли оно у Канта? Разница
между иллюзией в скептич. смысле и иллюзией-видимостью в истинном
смысле. Но не суммарное оправдание ее, как у Гегеля. Инстанции! Ак-
туальные ситуации!
«Федр» Платона — заблуждение как дар богов. Это — к «вопреки»
и «благодаря». Благодаря заблуждению. Но distinguo. И это distinguo
ведет к «обману обмана» Канта и к проблеме нас возвышающего обмана,
то есть к роли иллюзии, Schein.
Эта диалектика в смысле:
А) теории познания (трансцендентальная эстетика).
Б) практического разума («радуга» Герцена 1; проблема «веры»).
Здесь — философия истории etc.
В) эстетики в собственном смысле — образ, Schein.
И все это — с точки зрения разницы между безразличностью эмпирии
и актуальными ситуациями.
Содержание и форма — история и система
Переход одной противоположности в другую неизбежно связан с тем,

что они по очереди становятся содержанием и формой друг друга. Пример:
передовое и консервативное в мировой истории, прогресс и регресс.
Форма, система, роль перед содержанием (дедукция в мире форм).

Связь с теорией посредства. К «абстракции» и «вчувствованию».
1
«Даже достижениями своими люди обязаны своего рода слепоте», — писал Мих. Лифшиц (см.
его книгу «Поэтическая справедливость», М., 1993. С. 282), цитируя далее Герцена: «Наяву сон-
ные, они шли за радугой, искали то рай на небе, то небо на земле…» (Герцен А. И. Собр. соч. в 30 т.,
т. 11. М., 1957. С. 231).
Современные формалистические, контингентные, «фактические»,

кинетические теории религии (и сказки, например), выводящие все это
из действий, иррациональных фактов — в пику старым анимистическим
и т. п. теориям «дикаря-мыслителя», то есть абстрактного познания.
Что такое религия — система сакральных учреждений и действий или
род науки и философии? Что раньше? Духовное содержание религии
(пусть ложное) воплощается в обрядах, или обряды представляют собой
зерно, объясняемое религиозными мифами? Это совершенно то же, что
борьба теории вчувствования 1 и абстракции и так далее вплоть до права
и государства.
Что раньше? Здесь имеется взаимодействие, уходящее в бесконечность,
как курица и яйцо. Но имеется и переход одного в другое, отождествление
того и другого. Чем больше обряда, тем больше мифологии, абстрактно
духовного содержания, которое, правда, имеет здесь массовидный характер.
Чем больше духовного содержания, тем больше условно-фактического
материала в другом смысле слова. Высшие формы религии эмпиричны.
Имеется также переход от одного полюса к другому — от материально-
духовного к духовно-материальному.
Абстракция и вчувствование — полемика между ними и смысл ее.
Проблема ничего не отражающей, но сильной формы. Ср. также книжку
Бианки Бандинелли 2.
Биографии, написанные до рождения личности. Тут ясен посредству-

ющий момент в форме, поскольку она, воплощенная в известную систему,
стереотип, относит(ельно) диктует само содержание для его собственного
развития.
1
См.: Лифшиц Мих. Лабиринт эстетического модернизма [Н. Гартман. Эстетика. Перевод с немец-
кого. Издательство иностранной литературы. Москва. 1958] // Литературная газета. 1959. № 72.
9 июня. С. 4.
2
Вероятно: Ranuccio Bianchi Bandinelli (1900–1975). Organicità e astrazione, 2ª ed., Milano, Electa,
2005 [1956]; переводы: Wirklichkeit und Abstraktion, VEB Verlag der Kunst, Dresden, 1962; Organicidad
y abstracción, Eudeba, Buenos Aires, 1965.
Глава девятая. «Смысл мира».
Введение
В самой формулировке вопроса о конечной цели и смысле бытия заложе-
на доктринальность, которая ставит того, кто считает себя способным дать
исчерпывающий ответ на него, в смешное положение пророка, изрекающего
последнюю, абсолютную истину.
Но, с другой стороны, отмахиваться от «вечных проблем» как не стоящих
внимания не намного лучше. Хотим мы того или нет, но они всегда волновали
и будут волновать людей. Каким же образом можно мыслить абсолютную истину
мира и говорить о ней, избегая при этом роли «учителя человечества»? Как
пройти в «щель» между этими крайностями, «перегибами»?
Смысл не может быть больше самого себя, ибо смысл, как и все в мире, огра-
ничен. Трудность заключается в том, что смысл по своей природе бесконечен,
он охватывает все — нет ничего в природе, согласно тезису диалектического
материализма, что в принципе не может быть познано. Однако, развивает Мих.
Лифшиц идеи Гегеля и Маркса, познается лишь то, что в той или иной мере доросло
до истины. Но мир шире того, что уже достигло ступени классики или идет к ней.
Поэтому кроме смысла есть и бессмысленное, которое не может быть познано, —
и сфера его велика, может быть, даже значительно превосходит царство разума
и свободы. Следует ли из этого, что иррационалистическая философия права?
По убеждению Лифшица, вовсе нет. Напротив, он развивает, конкретизирует
аргументацию против иррационализма, как, впрочем, и против абстрактного
материализма. Согласно универсальному закону жертвы, за все нужно платить,
в том числе и за обретение смысла. Бесконечный по своей природе смысл форми-
руется лишь благодаря связи со своим противоположным полюсом — конечным.
Абстрактный всеобщий смысл мира есть, он имеет право на существование,
но ничего, по сути, не объясняет. Например, тезис «мир существует, и он беско-
нечен» — правилен, но представляет собой абстракцию. К тому же и этот общий
тезис образовался в результате изучения реальных конечных вещей.
491
492 Глава девятая. «Смысл мира». Натурфилософия
С другой стороны, замыкание на конечном тоже убивает смысл. Утверждать,

что есть только конечное, что никакого генерального смысла человеческая жизнь
не имеет, — равнозначно впадению в прагматическую ограниченность. Для
чего в таком случае живет человек? В соответствии с узко-рационалистической
точкой зрения, человеческое существование имеет не больше смысла, чем куча
мусора. Однако мысль не могла примириться с этим. Согласно христианству,
человек выполняет некую миссию, необходимую для всего мира, заложенную
в сущности Бога. Но когда эта миссия оказывается выполненной, реальный
мир с его пространством, временем и материей исчезает и остается только некое
совершенно немыслимое трансцендентное существование. Другими словами,
разумное совершенно поглощается иррациональным, наступает окончательная
победа последнего, а именно — ничто, из недр которого уже в принципе ничего
не может появиться. Таким образом, стремление к генеральному смыслу убивает
последний по закону тождеств.
Мих. Лифшиц ищет такого решения, при котором человеческое существо-
вание имело бы не менее высокое предназначение и смысл, чем в религиозном
мировоззрении, не впадая при этом в бессмыслицу, в порочный круг. Жизнь
не может иметь цели, которая бы предопределяла судьбу мира, — это значи-
ло бы встать над самой бесконечностью, выйти за ее пределы. И в то же время
человек может подняться над бесконечностью абстрактной, перейти в более
высокую область — тот «средний мир», который ему нужно создать и который,
отличаясь от «среднего мира» природы, возникшего без участия человека, есть
необходимое звено в развитии бытия, его «сердце», центр. Вместе с тем любой
«центр» и «абсолют» по необходимости ограничен, классика, как и сама истина,
культура, хрупка и преходяща.
При этом, однако, нельзя сказать, что человек живет ради того, чтобы постро-
ить новый прекрасный мир или служит еще какой-нибудь возвышенной цели:
это делало бы его простым орудием, средством, тогда как человек — самоцель.
Смысл не в трансцендентной туманной дали, он или здесь, сейчас и теперь, или
его нет нигде. С другой стороны, конечные, ограниченные человеческие дела
наполняются смыслом лишь тогда, когда смыкаются с бесконечным содержанием.
Таким образом, мы имеем два полюса: смысл человеческого существования —
в выполнении миссии разума, без которого Вселенная неполна, который обра-
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13)) 493
зует его центр, и, вместе с тем, человеческое существование имеет смысл лишь
поскольку оно есть самоцель, не служит ничему, кроме самого конкретного
человека и его индивидуальных потребностей. Пути к решению этой проблемы
у Мих. Лифшица — lege artis.
Натурфилософия Мих. Лифшица — поиск идеального начала в природе,
формирования двух путей развития уже на ранних стадиях развития материи.
Возможно, в частности, такое первичное существование материи, когда она еще
не вполне материя, и потому последняя в полном смысле слова появляется лишь
после формирования среднего мира, где уже есть идея в достаточно развитой
форме.
Проблемы пространства, времени. Природные процессы, ведущие к появ-
лению феномена памяти в материальном мире, возникновения и накопления
в нем информации.
Вопрос о множественности миров и одиночестве человечества во Вселенной.
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13))

Разумность мира, «теодицея» и «абсурд».
Эта сфера включает в себя отчасти и Немезиду
Смысл жизни и кибернетика

(по поводу статьи Норберта Винера в «Вопросах философии»,
1961 год)
Цель (смысл) жизни непонятна etc. — человечество может погибнуть.
Как нечто конечное, обязательно даже погибнет. Но представьте себе,
что оно было бы бесконечной сущностью! В таком случае оно не отли-
чалось бы от остальной природы как целого: отдельной бесконечности
в действительном мире (не в математике) не существует. То, что отдельно,
различается, то и конечно. Но если бы человечество, как сказано, было
бесконечной сущностью, его бытие не имело бы ни смысла, ни цели,
ибо и то, и другое предполагает отношение к чему-то другому. Где нет
различия, нет конечности, там нет и смысла. Но нет его и там, где взятое
нами отдельное не мыслится нами по отношению к бесконечности. Все
отдельное быстро приобретает оттенок бессмыслицы и пустой суеты,
vanité 1. Смысл есть именно это «бесконечное отношение», отсюда бе-
рется само понятие. Вот разница между мертвым гомеостазом и живым,
как и разница между гомеостазом и его нарушением (в терминологии
Винера). Она имеет смысл — достаточное основание для того, почему
это должно быть так, а не иначе. И, как понимал это Лейбниц, доста-
точное основание есть закон, применимый именно там, где мы имеем
дело с действительной жизнью, неотделимой от конечного и случайно-
го (а не в математике). Развитие к бесконечно-живому «гомеостазу»
было бы достаточным смыслом и целью для человеческой жизни. Мы
должны умереть, большого смысла в этом нет, но и без конечности че-
ловека никакого смысла не могло бы быть; возможно, даже еще большая
бессмыслица — представить себе, что я вечно стремлюсь писать статьи
для журнала и тому подобное. Другое дело человечество: его развитие
в целом к бесконечно-живому «гомеостазу» имеет смысл. «Смысл»
по существу коллективен, бессмертие в роде — это нечто осмысленное.
Конечно, человеку редко, как говорит Микеланджело, удается довести свое
дело до конца. Вот это другой вопрос. Здесь имеется конкретный смысл.
Дело у каждого человека более или менее конечное, и было бы бессмыс-
лицей, если бы это было иначе, но это конечное дело нужно сделать так,
чтобы в нем отражалась вся бесконечность. Это трудно и редко бывает,
но человечество может создать условия, все более способствующие этому.
Но ведь человечество само конечно? К чему же все это? Все симфонии,
картины, тончайшие понятия и сильные чувства?
Поясним это примером «добродетели». Награда? Это не добродетель.
Сама себе цель и награда. Да, так точно. И вот таков же смысл жизни
человечества? Лейбниц умер в жалких условиях, но… «Бессилие духа»
и его самодеятельности и (…) пусть погибли робеспьериды и коммунары;
но… в чем сила: в повторяемости тех же задач, это смысл мира. «Боги
жаждут», но это не так бессмысленно, если посмотреть на дело с точки
1
Суетность, тщетность, суета, тщеславие (фр.).
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13)) 495
зрения повторения задач. Наконец, что-то римское также неизбежно —

pereat mundus [et] fiat evolutio, evolutio naturam rerum etc.1 (для ученого).
Прекрасный и бесконечный мир, создаваемый человеческой культурой,
вопреки его конечности. Сказка Андерсена. Сколько забот и хлопот
у человека для того, чтобы осуществить конкретно более благополучное
положение, близкое к той победе, о которой рассказывает Андерсен
в сказке «Самое величайшее». И потому заботы о конечности челове-
чества несколько смешны с точки зрения смысла. «Мне бы ваши заботы,
господин учитель». Как я читал в 1932 году, похоже, в «Blaetter fuer
Philosophie» статью об энтропии с призывом бороться против утечки
энергии. И это накануне Гитлера (…), концлагерей, мировой войны, изо-
бретения атомной бомбы!
Суть метода Винера — перифраз (…) меланхолика Жака2 — «все есть
воровство». Приведение всего ко второму закону термодинамики. Что
это дает? «Гомеостаз», (…) получается равновесие. (…) равновесие, по-
лучается гармония, симметрия древних писателей и так далее. В общем,
у Винера тоже род Афанасия и Фомы. Мысль очень простая — между
мертвым покоем и живым беспорядком. Нельзя не видеть в этом только
переодетую на научный лад мысль веков. Но как это сделать? У него синтез
рационального с иррациональным.
Общий пессимизм Винера. Его система — система всякого механи-
цизма, перетряхивание кассы3. Неизбежность поглощения рацио — шу-
мом. Простое возражение: если бы это было возможно, это давно уже
произошло бы в силу бесконечности развития. Человечество может быть
поглощено, но разумное начало в самой природе — нет.
Винер не выходит за пределы полезности, приспособления. Только
кажется, что она была не столь жесткой. Два полюса кибернетической
системы. Перенос в научную теорию старых жизненных представлений.
Разница между допущением иррациональности и живой положительной
самодеятельностью. Истина есть! Достаточное основание.
1
Пусть погибнет мир, но свершится эволюция; эволюция есть сущность вещей и т.д. (лат.).
2
См. роман Дени Дидро «Жак-фаталист и его Хозяин».
3
Сколько нужно перетряхивать кассу с буквами, чтобы получилась Илиада, спрашивал Толанд,
прибегая к образу, возникшему еще в античности, например, у Цицерона.
Но он не может ее допустить, ибо для него все основано на отрица-

тельности — «обратной связи». Сведение к информации неизбежно
ведет к выводу, что человека можно /пересоздать?/ и сделать на месте(?)
в большом числе копий, причем наука превзошла бы природу, ибо даже
природа не в силах в точности повторить свои создания. Мы, следуя
определенному «коду», воспроизводим себя, но с некоторыми откло-
нениями. Наука основана на повторении, а там, где берется бесконечная
действительность, все до некоторой степени однократно.
Схема — ratio и шум — достаточна ли? А не является ли ratio не только

вопреки, но и благодаря шуму? Идиоматические разумные системы. При
росте идиоматизма, то есть числа условий, не является ли система более
строгой, а при lose 1 — более иррациональной?
Ratio и шум = Шопенгауэр и Ницше.
По поводу теории «абсурда» и т(ому) п(одобного)

У нас есть только один способ судить о внешнем мире и нашей соб-
ственной роли в нем. Этот способ есть разумное мышление, предпосылкой
которого является его собственная разумность, отвергающая абсурдность
реального. Так даже в том случае, если мы стараемся выразить недоумение
или неразумность мира. Теория абсурда — тоже теория, и в хорошем
смысле, ибо она указывает на некоторые крайние противоречия, и в дур-
ном — поскольку она формализует, рационализирует действительность,
создает рационализм иррационального.
Поэтому умный человек должен примириться с относительным аб-
сурдом, стараясь не паниковать. Панические теории выражают не факт
существования абсолютного абсурда, а частный случай, травму.
Да, но что делать, если наше положение таково? Разве мы не должны
его выражать? Вы должны его понимать, то есть выражать, найдя точку
опоры вне его. Вы должны выйти за его пределы, опереться на более
1
Утрачивать, терять (англ.).
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13)) 497
широкий круг реальных фактов. Ср. Ленин Горькому о его настроениях

в Ленинграде 1, но… не гегелевская абстракция примирения.
Исторический взгляд марксизма, включающий

диалектику объективного материала и всеобщего
смысла, контингентности и разума. Место условности
(«абстракции») в этом процессе. Связь теории полюсов
с «теодицеей» марксизма
Марксизм (знак неравенства) утилитаризму
даже в его историко-экономических вариациях. Например, чистым
вздором было бы думать, что обычаи, представления и вся обширная
флора истории культуры отвечает рационально-понятийным эконо-
мическим целям определенных классов и общественных формаций,
смыслу исторической деятельности людей. Но также неверно утвер-
ждать, что мы имеем дело с безразличными ко всякому общему смыслу
выражениями-символами, шифрами. При такой постановке вопроса
в этом сумасшедшем доме на первом месте была бы мера энергичного
безумия, сила слепого выражения и замысловатости кода, другими сло-
вами — «шум», энтропия.
Нужно объяснить достаточно ясно объективно-конкретный дух
истории — в духе Вико, Гегеля, Маркса, неизбежности пересечения
смысла и бессмыслицы — иначе и смысла не будет, но смысл есть, хотя
и не телеологически-у тилитарный. История = область пересечения все-
общего смысла — вопреки и благодаря — и факта (бессмыслицы).
1
Разумеется, во время жизни Ленина — в Петрограде. Речь идет об известном письме Ле-
нина Горькому от 21 июля 1919 года. Отвечая на обвинение писателя, что большевистская
революция делается при помощи воров и без участия интеллигенции, Ленин писал: «Все
делается, чтобы привлечь интеллигенцию (небелогвардейскую) на борьбу с ворами. /…/
В Питере „видеть“ этого нельзя, ибо Питер город с исключительно большим числом поте-
рявшей место (и голову) буржуазной публики (и „интеллигенции“), но для всей России это
бесспорный факт. /…/ Если наблюдать, надо наблюдать внизу, где можно обозреть работу
нового строения жизни, в рабочем поселке провинции или в деревне, — там не надо поли-
тически охватывать сумму сложнейших данных, там можно только наблюдать» (Ленин В. И.
ПСС. Т. 51. С. 25).
1. Фактическое, случайное, контингентное просветление общим со-

держанием человеческого творчества в истории — осадок первого
всегда есть, всегда является почвой, носителем, материалом кода.
2. Крах и катарсис, неизбежно возникающий из этого сочетания
бессмыслицы и смысла, из этого эмпирического разума, из его
формально-условных границ (как, например, right or wrong my
country 1 — хорошо выражает сколь угодно развитую и даже бла-
городную всеобщность в узких и условных рамках). Вся услов-
ность карикатуры и искусства, особенно первобытного — из этого
источника.
3. List der Vernunft 2, вторая сторона иронии истории, оправдание
разума и добра в истории. Смысл бессмысленного — ни рацио-
нальный, ни иррациональный.
Что касается пункта № 2, то внутри он представляет целый мир, две
стороны которого суть: грехопадение просветленного («реализма»),
его условно-формальный характер, его ограниченность и кара в образе
поднимающейся, нигилистической условности = абстракции.
Что касается пункта № 3, то в нем заложена мера, дифференциал, мера
просветления. Преобладает ли путь иррационально-фактический с его
круговоротом (№ 2) или возвращение к просветлению (№ 1) — борьба
двух путей, отраженных в различии Гегеля и Маркса.
Дифференциальная разумность
Разумен ли мир?
— К этому нужно применить общую диалектику. Всякая цепочка
разумного, которую мы можем абстрагировать, переходит в свою проти-
воположность, становится чем-то контингентным и даже абсурдом. Раци-
ональное = иррациональному. Но по этой же причине то, что не входит
в эту абстракцию разума, все-таки разумно, и Толанд прав, говоря, что
Вселенная «разумна в некоем высшем смысле, так что может быть названа
1
Права или не права моя страна… (англ.).
2
Хитрость разума (нем.).
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13)) 499
таковой лишь в силу слабой аналогии с нашей способностью разумения».

Словом, иррациональное = рациональному. Нужен дифференциал.
Рациональное в пределе (Lt1) = иррациональному, фактическому, кон-

тингентному. Ведь абстрагирование есть выхватывание одной из сторон
и превращение ее в нечто всеобщее против истинно-всеобщего. Поэтому
все рациональное, если вдуматься, даже если оно принадлежит природе,
ограничено, узко, произвольно-условно, существует в силу приказа. Даже
то целесообразное, что у нас два глаза, достаточно нелепо, не менее, чем
эпициклы, вызв(авшие) известное замечание Альфонса Кастильского 2.
И наоборот: то, что не входит в рациональную абстракцию, все «осталь-
ное» Lt = рационально. Нужно дифференцировать. Die wahre Mitte.
Иррациональное можно понять как аналитический синтез, как кон-

кретное в абстрактном мире. Это тоже цепочка, вынутая из реальности;
она определяется отрицательным отношением к рациональному: ч то-то
другое в рамках того же самого…
Мир в собственном смысле слова не иррационален, так же, как он
и не рационален.
В мере того и другого — дифференциальный синтез, что-то другое, как
развитие того же самого, как конкретное в собственном смысле и в соб-
ственных измерениях.
«Дифференциальный оптимизм»
Теория «щели». Вот под углом зрения этой щели и нужно рассма-
тривать все развитие. Да, правда хорошо, а счастье лучше. Без счастья нет
и правды. Но счастье входит в самую правду. Слабы силы ее, но правда
1
Возможно: Limit — предел (англ.), или: Less than — меньше, чем (англ.).
2
«Альфонс Кастильский сказал однажды довольно еретические слова по отношению к современ-
ному ему обществу: „Если бы господь Бог посоветовался со мной, то я мог бы указать ему что-нибудь
лучшее», — из лекции Мих. Лифшица «О трагическом», прочитанной 6 апреля 1963 года на Высших
сценарных курсах Союза кинематографистов СССР. См.: Архив М. А. Лифшица. Папка № 213
«О трагическом». С. 10. Ср.: Альфонс X Мудрый // Душенко К. Большой словарь цитат и крылатых
выражений — https://info.wikireading.ru/222829 — Дата обращения — 23.03.2022.
не простая иллюзия, не эпифеномен, а нечто объективное. Не две парал-

лельные линии — субъективного сознания и практического бессилия
духа, а переход одного в другое, хотя и прерывистый, противоречивый,
неравномерный, с отходами и откатами назад, но реальный, действитель-
ный. И потому измерять нужно целое по тем островкам объективной
истины, которые, хотя и являются счастьем, благодатью времени, сами
по себе более важны, более всеобщи, чем немые тысячелетия. Во-первых,
здесь действует закон, известный еще Аристотелю и выраженный Пуга-
чевым в его басне об орле и вороне. Во-вторых, существует если не непре-
рывность счастья, как основы правды, то постоянное возвращение задач
и возрождение творческих сил.
Так и по поводу жалкого «пузырька», о котором говорит Толстой
в «Анне Карениной»1. Современная наука специализировалась на дю-
реровской меланхолии 2, она превращает уже не только человеческое
сознание, но весь наш мир, «макромир», всю нашу логику, нашу гео-
метрию, наше восприятие фактов в «частный случай», то есть именно
пузырек в океане бесконечно различных и безразличных механических
или физико-химических конкреций. Ошибка нашего века, которая неиз-
бежно ведет к возрождению религии, через абсурд, быть может, состоит
именно в том, что большинство человечества, имеющее дело с техникой
и естествознанием, в самом деле не разумеет и не может понять в силу
своих базаровских представлений, вытекающих из образа жизни, что этот
частный случай есть случай принципиально всеобщий, что щель, этот пу-
зырек в царстве механических сил, есть счастливый случай природы, есть
правда, опирающаяся на счастье, вечно возрождающаяся, непрерывная
в своей поступательной смерти (см. пессимизм Фламмариона в XIX веке).
Правда, опирающаяся на факт, на счастье, на разумный факт, на едва-едва
разумный факт, но все же — некую силу. Наша задача создать посредство
факта, посредство счастья для озарения страшного царства сил. Словом,
«нас давит времени рука, нас изнуряет труд, но…»
1
См., например: Лифшиц Мих. Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983. М.,
2011. С. 218, примечание 415.
2
См. архивную заметку Мих. Лифшица о гравюре А. Дюрера «Меланхолия I» на с. 383–384.
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13)) 501
Наш мир не лучший и не худший из миров, а средний, но это среднее

есть посредственное, а нужно, и в этом тенденция добра, чтобы он был
die wahre Mitte, mesotes в смысле akrotes.
«И это все?!» — неизбежное восклицание человека, выражающее

факт его конечности. Способы преодоления этого факта сами зараже-
ны конечностью — любовь, труд. Более свободны идеальные способы
воссоединения с абсолютом: духовное творчество или игры, алкоголь…
В первом случае идеальность имеет некоторую реальную основу, во втором
случае — это иллюзия. Не случайно алкоголизм бывает связан с творче-
ством как профессиональная болезнь, конечно, не обязательная и, тем
более, нежелательная.
Верум — фактум 1
Соответствие между разумом и фактическим миром всегда есть, ирраци-
онализм не прав. Но иррационализм вырастает из того, что это соответствие
вовсе не обязательно бывает гармоническим. Расплата за несоответствие,
за крайность есть также форма соответствия. Таким образом явное несоот-
ветствие, несообразность, абсурд, если посмотреть на него с точки зрения
диалектики, взять в историческом разрезе, приобретает новый смысл.
Смысл мира
Нет ничего легче отбросить эту проблему, но она существует. Смысл
только не внешний, а внутренний, и он существует. Существование его
в том, что все отдельное имеет всеобщее содержание, то есть не является
в познании прибавлением безусловно нового, синтезом без априори, а из-
вестным сведением, возвращением к первооснове, и чем больше нового,
тем яснее этот всеобщий смысл. Логически-первое не совпадает с первым
по времени, то есть смысл явлений впереди их. Это другая сторона «смыс-
ла», который заключается и в возвращении к первооснове, и в том, что
эта основа впереди, в том, «ради чего». Она в целом, всеобщем.
1
Verum — factum (истинное — сделанное) (лат.). См. также с. 334 наст. изд.
Наиболее выгодная в личном смысле позиция — быть бичом божиим.

Слуги Немезиды обычно живут и правят долго, даже вопреки поговорке
gestrenge Herrn regieren nicht lange 1.
Вольтер: «история чаще всего показывает торжество порока».
Показывает ли история «торжество зла» (Вольтер)? Нет, ибо тор-
жество зла часто оказывается торжеством не зла, либо оно не торжество,
то есть:
а) зло оказывается добром, орудием добра, List der Vernunft, тогда как
добро оказывается злом (романтическая элегия);
б) этого мало. Это = квиетизм. Второй момент: зло торжествует в лю-
бом варианте — как превращение добра в зло или как доброе, до-
стигаемое(?) злом. Последствия обязательны!
Не простое тождество, а направление sub specie зла.
Только если мы имеем право судить зло как зло, без «диалектического»,
гегелевского оправдания, то, с другой стороны, оно не торжествует безраз-
дельно. Есть другое направление sub specie добра. Оно состоит даже в том,
что зло не есть только орудие добра, оно само есть наказание за недостаток
добра и за сделанное зло, «бич божий» («Фальшивый купон» 2 etc.).
То зло, которое мы видим в истории торжествующим, — это именно
Немезида, наказание за зло. Ищите корня, вины в самом добре, фаталь-
ности в свободе (новый подход к проблеме необходимости и свободы).
Следовательно, есть определенный, конкретный уровень добра, кото-
рому соответствует и его ограниченность, и соответствующая Немезида.
Сложный прогресс, но прогресс.
Другой вопрос: общеисторический интерес и удовлетворение лично-
сти. Это соотношение также может быть развито диалектически.
1
Последние заморозки не бывают долгими, буквально: грозные господа не правят долго (нем.).
2
Повесть Л. Толстого. Приводим здесь заметку Мих. Лифшица из его архива (папка № 80) об этой
повести: [«Фальшивый купон». Два содержания — внешнее, рассудочное и внутреннее, разумное,
действительное. Согласно внешнему содержанию это рассказ о том, что все люди повязаны одной
и той же цепью греха. Поэтому спасением может быть только религиозная любовь, любовь отре-
чения. Внутреннее же содержание не приравнивает мелкую детскую пакость к зверскому убийству,
а объясняет, что только коренное очищение общества может устранить общую атмосферу зла, в ко-
торой и малый грешок связан какой-то невидимой нитью с преступлением большим и жестоким»].
«Смысл мира» (Папка № 241 (4/13)) 503
Дифференциал и другие моменты в применении

к биологии и проблеме прогресса и разумности мира
Крылатые жуки были унесены в море и погибли, а бескрылые сохра-
нились. Совершенства вообще нет, оно конкретно, «применительно»,
в данном роде.
С другой стороны, «роды бывают разные» — нужен пример для
того, чтобы это показать. Например, современная порода жуков, будь
они прокляты.
Есть третий путь, «синтез», пересечение первых двух случаев: жук
приспособленный и вместе с тем совершенный в более общем смысле.
Приспособление, способствующее общему развитию, и не способству-
ющее ему. Дифференциал путей при относительности, то есть переходах
из одного в другое, тождествах (ср. то, что установлено о разнице между
форм/альным/ средним «синтезом» и движением конкретного единства).
Все это должно быть очень важно для биологии, хотя и затемнено там.
Вообще, приспособление, «выживание совершенного» = «выжива-
ние несовершенного». Но есть разница в природе между двумя формами
единства противоположностей — в сторону выигрыша для всеобщего
(или наоборот), то есть в сторону равновесия. На этом основан прогресс
мира — при всех оговорках.
Идея абсурда — крайнее выражение иррационализма (содержит-

ся уже в дада). Это отрицание логодицеи, adaequatio rei et intellectus 1.
He иррациональн(ость) как лучшее средство постижения мира, а ирраци-
ональность самого мира, умирание его разумности — не только в данной
конкретной форме, но и в форме возможности.
Об отношении современной западной философии к Гегелю как анта-

гонисту и вопрос о разумности мира, «логодицее»
В формуле Гегеля «все действительное разумно» именно и заключа-
лось утверждение о неразумности его — в единственно доступной ему
1
Соответствие вещи и разума (лат.); ср.: «adaequatio intellectus et rei, то есть равенство наших
представлений внешнему объекту» (Лифшиц Мих. О Гегеле. М., 2012. С. 193).
и вообще по (…) временам форме. Ибо в этой формуле парадоксально

выражалась дистанция между требованиями разума и фактами реаль-
ного мира, и эта дистанция оправдывалась диалектическим характером
развития. Оправдывалась, но вместе с тем и подчеркивалась.
Усилия современной западной философии направлены именно
на уничтожение этой дистанции. Мы должны принять мир как неразум-
ный мир, а не как инобытие разума. Это, якобы, величайшее освобожде-
ние от бремени веры в иное. Кстати, изменение образа Гегеля в XX веке:
Кронер, Гартман, а начало еще — Дильтей.
Абсурд 1
Абсурд — низшая и высшая функция объединяются в одном и том же
органе. Но действительно ли это так абсурдно?
Высшая функция не должна себе воображать, что она действительно
стоит столь высоко, или она не останется на высоте. Разве это не прин-
цип для целого ряда подобных вопросов? Разве не покоится логодицея
на принципе релятивности?
Если бы лучшие люди ездили на плохих, то они не были бы лучшими.
Требования разума не являются чуждыми в этом мире. Совсем на-
оборот: нельзя требовать ничего кроме того, что в этом мире дано как
возможность. Разум есть разум мира. Существует только конкретная
дистанция между реальностью и требованиями. Как у Некрасова: «Чем
хуже был бы твой удел, когда б ты менее терпел?»
Кризис логодицеи, разумность мира и абсурд
К теодицее
Идеальное есть реальное, жизнь не в том только смысле, /что/ оно
опирается на жизнь, на реальное, выражает его, но и в том смысле, что
1
Заметка написана на немецком языке.
Кризис логодицеи, разумность мира и абсурд 505
идеальное наиболее реально, естественно. Различие идеала и действи-

тельности в этом получает свой смысл. Это различие в самой реальности.
Идеальное переходит в реальное, реальное в идеальное. Но не вообще,
а в двух смыслах, разница в движении.
Простое рассуждение 1, с помощью которого можно показать, что
даже отрешенный квази-научный материализм невольно допускает мо-
мент оценки, нормы, смысла, то есть идеальный момент в применении
к самой природе.
Вопрос: можно ли нарушить законы природы? — И да, и нет. С одной
стороны, очевидно, нельзя выпрыгнуть из естественной закономерности.
С другой стороны, возможность произвола доказывают шишки, которые
мы получаем, если, вопреки Бэкону, желаем господствовать, не повинуясь.
Таким образом, закон, слепая закономерность все же переходит в нор-
му, закон в смысле истины. Субъект лишь тогда действительно существует
для себя, когда он является выражением нормальной природы, ее собствен-
ной истины. Область субъективного произвола и слепой механической
необходимости, безразличной к органическому развитию, одна и та же.
В этом были совершенно правы немецкие классики.
NB! Господствовать над природой можно только подчиняясь ее зако-

нам (Бэкон). Но можно ли вообще не подчиняться ее законам? Нельзя —
можно. Можно, значит, в смысле искажения. Можно также подчиняться
природе в смысле возвышения ее и над ней. Таким образом, даже обычные
наши понятия предполагают, что взаимоотношения с природой не есть
просто мир безразличной механической причинности, но природа сама
оставляет пространство для объективного различения нормального
и ненормального, осмысленного и бессмысленного, истинного и ложного,
добра и зла, положительного (не условно, а положительно-положитель-
ного) и отрицательного — alias для человеческой свободы, нравственной
вменяемости. В пику Канту!
Это рассуждение может быть употреблено для того, чтобы ввести
в материализм понятие нормы, ценности, смысла, абсолютной истины.
1
Судя по почерку, эта и последующая заметки относятся к раннему периоду творчества М. А. Лифшица.
Даже в материалистическую картину природы. Это вместо старинной

(и новейшей) телеологии.
В сущности, речь идет о том, чтобы разбить (точнее, показать его отно-
сительность, ср. Маркс о необходимости и свободе в III томе «Капитала»)
кантовское противопоставление механической причинности, «приро-
ды» и нравственной «свободы», мира ценностей. Старый материализм
и догматический марксизм, до Плеханова включительно, сохраняет эту
антитезу. Исключение составляют более ранние формы материализма
(античность, XVI, отчасти XVII столетия).
Наряду с доказательством объективности знания, опровержением
форм(ально)-суб(ъективного) его характера.
«Модель», клетка исторической справедливости

Есть ли правда на земле? Победа правды — аксиома. Ей противостоит
контр-тезис: все лучшее должно погибнуть, оно слишком хорошо для
земли (идеализм); менее развитый, не развитый до форм(альной) проти-
воположности контр-тезис: случайность, побеждает и правда, побеждает
и кривда (механический материализм).
Развитие аксиомы через преодоление анти-тезиса:
1. Хорошее погибает не потому, что оно хорошее, а потому, что оно
недостаточно хорошо, ограничено.
2. Вследствие этого приобретает свое право дурное, которое тем
самым становится противоречивым носителем лучшего.
Отсюда весь «иррационализм» мировой истории; значение ее хариз-
матических представителей, ее иррациональные повороты типа эллинизма,
римского империализма, абсолютизма XVII столетия, эпохи реставрации,
отчасти и современного империализма.
3. Дурное претерпевает наказание за то, что оно дурное. На развалинах
возникает лучшее, в собственном смысле и выражении. Это новая
ступень. Для идеализма эта ступень не существует как реальность.
Применить эту модель к историческим эпохам. Конечно, ритм может
быть осложненным. Он осложняется в каждом отдельном витке спирали
влиянием общего, значением ее всемирно-исторического места. Так эл-

линистический и римский периоды как бы сливаются в одно, так и эпоха
Просвещения и подъем буржуазного либерализма в XIX веке, и тому
подобное. С другой стороны, третья ступень практически на первых
порах является разрушением и хорошего, и дурного-хорошего, и в ней
обе стороны разнообразно отражаются (как?); должно пройти время,
пока поднимется, победит классически-хорошее в новом. Но — la raison
finira toujours par avoir raison 1.
Это в сущности общая диалектическая схема развития через отрицание.
Под этим углом зрения можно рассматривать периоды реакционной рево-
люции, революции сверху и тому подобное. Это посредство, но посредство
к чему? — К более широкой волне снизу. То, чего нет и не может быть
в идеалистической философии, у Гегеля. Так, после абсолютизма — Фран-
цузская революция, после империализма — революция социалистическая.
Прямое движение невозможно — это верно; через зло. Но весь вопрос
в том, что следует различать, в чем перевес зла и в чем перевес добра,
периоды, масштабы, ступени, узловые пункты перехода одного в другое.
Эти различия, дифференциалы не проведены в идеализме, в его инте-
гральности.
Итак, все хорошее — относительно; конечно, приближение к абсо-
лютному ограничено: это ограниченность нашей земной жизни. Но зато
ограничение и победа правды в меру нашей ступени развития. Ограничена
сама правда эпохи. Идеалистическая иллюзия противоречия между всей
правдой и относительными ступенями правды также имеет свои основа-
ния, но это все же иллюзия.
Нельзя ли применить это к отдельной личности и ее успеху в жизни?
Следует принять во внимание роль затемняющей случайности, но сама
случайность должна быть принята во внимание в качестве конституиро-
ванного момента.
1
В конечном счете разум всегда будет прав (фр.).
Добро и зло
Добро не вознаграждается. Зло наказывается. Тут есть известный
смысл: добро есть само по себе награда. Можно разделять блага, полу-
ченные для других, но нельзя рассчитывать на вознаграждение, это унич-
тожает сущность добра. Оно — gratis 1 (ср. Кальвин). Добро не требует
самоотречения, оно не состоит и на самоокупаемости. Добро побеждает
не для добрых. Зло же терпит поражение для злых. Добро есть res publica2,
зло существует для себя. Наказывается ли оно?
Опять-таки не в чисто моральном смысле. Оно не абсолютное зло,
и до тех пор, пока оно таковое, относительное зло, орудие добра или
суррогат добра, оно не подлежит Strafe 3. Оно наказывается, когда оно
абсолютно. В этом случае оно терпит поражение. Это автоматизм, это
симптом факта. Но поражение зла, в отличие от поражения или «нена-
граждения» добра, есть моральная катастрофа. Зло не является наградой
для злых, не существует через себя, положительно, а для чего-то, хотя это
что-то делается для себя, для конечной цели. Цели зла конечны, цели
добра — бесконечны. Поэтому добро находится в известном внутреннем
противоречии с единичными, конечными субъектами, а зло — с беско-
нечным и общим развитием.
Это составляет невыгоду добра в конечных масштабах и слабость
зла в общеисторических масштабах. Грубые, антагонистические формы
общества усиливают этот конфликт. Они создают почву для антитезы:
самоотречение для неба, зло для земли. В действительности здесь есть
лишь тот факт, что: бедствия добра, слабость его суть явления конечных
масштабов, поражение зла — явление общих, всемирно-исторических,
сверх-индивидуальных масштабов. Поэтому оно заключает в себе мораль-
ный смысл, тогда как первое — фактический. Единственной наградой
добра является поражение зла.
Здесь мы видим тот общий факт, что общее, идеальное в материальном
бытии отягощено своей противоположностью, или: как общее оно и по-
1
Безвозмездно, бескорыстно (лат.).
2
Здесь: общественное, общее дело (лат.).
3
Наказанию (нем.).
беждает, и прокладывает себе дорогу только в общем; в единичном же,

с точки зрения конечного, оно эфемерно, неуловимо, прерывисто; целое
лишь идеально, лишь идеальное. Но это только ех analogia hominis 1.
Настолько же достоверно обратное — ex analogia universi: общее, идеаль-
ное, целое — материально. Софизм покоится на том, что не учитывается
разница между общим, как оно осуществляется в своем безразличии
к конечным рамкам (общее вообще), и общим, как оно все же со всей
эфемерностью, со всей обусловленностью является в конечных рамках
(конкретно общее).
Первое имеет преимущество своей независимостью от условий и гра-
ниц, соизмеримых с человеческим существованием. Второе имеет пре-
имущество своей индивидуальной, конкретной целостностью факта.
Развитие измеряется тем, насколько первое переходит во второе. Таким
образом, все же добро живет не в идеале только, но в осуществлении
идеала в историческом развитии от возможности к актуальности.
По существу темой вступления к курсу философии должна быть тема

правды:
вопрос о победе, торжестве правды (а не вообще отвлеченно роль тео-
рии как удобного, утилитарного руководства к действию. Из последн/-ей,
-его. — ?/, пожалуй, разве вопрос о преимуществах самосознания). На-
сколько возможна объективная теодицея. Чернышевский, Ленин. Победа
над фашизмом.
К теодицее 2
/…/. Не только List der Vernunft, но и Rache der Vernunft 3. А это уже
avis 4 для человеческого сознания. Повторение, опыт. Freiheit 5.
1
По аналогии с человеком (лат.).
2
Вероятно, ранняя заметка.
3
Не только хитрость разума, но и месть, возмездие разума (нем.).
4
Уведомление, предупреждение (фр.).
5
Свобода (нем.).
После всех искажений задача неизменно повторяется. Правда слаба

и сильна; сильна тем, что кривда не может победить, или, вернее, после ее
победы задача неотвратимо повторяется. То есть зло временно, призрачно,
хотя и реально. Добро идеально, но постоянно. Вот источник идеализма.
Зло и суррогат истинного решения.
Оптимизм, надежда зиждутся именно на постоянном повторении
задачи. Оно рождает отбор, выбор. Сначала естественный, потом со-
знательный.
Нас давит времени рука,
Нас изнуряет труд,
Всесилен случай, жизнь хрупка,
Но то, что жизнью взято раз,
Не в силах рок отнять у нас.
Найденное остается. Оно может временно отступить, но вернется.

Стало быть, вера в прямое осуществление добра, в прямолинейный
прогресс — глупа.
Вера в хитрость разума недостаточна.
Но можно со всей осторожностью предположить, что человечество, как
и природа, после многих опытов вынуждено принимать разумное решение.
Следует провести различие между таким action positive directe1, непо-
средственно положительным, и Kunst d(er) Natur 2 Канта или List d(er)
Vernunft Гегеля, которые дают лишь объяснения того, что и зло служит
добру.
Последнее верно, но недостаточно. Зло, служащее средством, накла-
дывает до некоторой степени свой отпечаток и на цель. Отсюда у Канта
различие между легальностью и моральностью; отсюда у Гегеля мистика
понятия. Чернышевский понимал вопрос, разделяя две стороны дела,
две черты диалектического взгляда. Действительный прогресс все же
невозможен, если мы исключим из рассмотрения необходимость однажды
проявить «благоразумие» — после многих опытов, приводящих лишь
к растрате сил (силы сознания). Здесь есть «разумный эгоизм», raison
1
Прямое положительное действие (фр.).
2
Искусство природы (нем.).
d’état1, но есть и другой оттенок — роль сознательности в истории (созна-

тельное сознание, истинная истина, доброе добро etc.). В минимальной
степени это дано в чувстве самосохранения, национального интереса
и тому подобном. Там, где все гибнет, мой интерес становится относи-
тельным, к акой-то общий базис нужен каждому, как и элементарные
основы достигнутой общественности. Роль народной сознательности,
в решающие минуты — особенно. Так же, как и героизм в поведении
отдельного человека. Не хочется, а нужно. «Долг».
Эпохи великих подъемов, как в жизни народов, так и в жизни отдель-
ного человека — революционные эпохи. Идеальный момент в царстве сил.
Конечно, все это не только вопреки, но и благодаря интересам; разница
между добром и злом относительна, одно и то же свойство, продолжен-
ное далее известного предела, становится ложью. Но это другой вопрос.
Важно то, что соединения бывают разные. Вот главное: бывает, что и зло
творит добро (и можно, не доходя до формулы «чем хуже, тем лучше»,
найти здесь меру легальности, разумного эгоизма), но другое дело — до-
бро, которое прогрессирует даже благодаря тому, что само по себе может
быть злом. Каков фокус — вот основной вопрос, и вот основа всемирного
дуализма Ормузда и Аримана 2.
Нужно лишь понять, как эта постановка вопроса, являющаяся основ-
ной и вечной, сама производится как исторический результат, вынужда-
ется, чтобы затем перейти к исторической узловой линии меры.
Может быть, ответ на все сомнения — вера в то, что действие должно
стать более основательным, возвращающимся вспять, чтобы сделать лучше,
глубже. Не в этом ли углублении состояли(?) и все прежние возвращения.
Маркс о пролетарской революции. А мы хнычем, хнычем.
Только до сих пор пружина все более натягивалась. Концов было
больше, чем начал.
Материалистическая теодицея, теория объективного разума и правды
у Чернышевского: реакция невыгодна реакционерам, «плохой расчет»
1
Национальные интересы; в ироническом смысле: государственные соображения (фр.).
2
В другой транскрипции: Ормазд и Ахриман — добрый и злой духи в зороастризме.
(и «хороший расчет»). А ведь он сам видел, что погибнут и правые,

и виноватые! Немного впадая здесь в гегельянщину (как это есть у фран-
цузских материалистов! И, вероятно(?), у Лейбница).
Где пределы, границы, условия применимости? Зло всегда наказы-
вается?
К теодицее à lа Чернышевский. Победа ли правды в истории или

победа легальности (Кант)? Первоначальный выигрыш аморальности
и последующее ее крушение.
Пушкинский царь Дадон. Сказка ложь, да в ней намек, добрым мо-
лодцам урок.
Л(енинский) сб(орник), XIV, стр. 339.

Энгельсовско-монтениевская проблема — «между». Государство
в процессе цивилизации или человечества. «Между» как неудобная
позиция. То же — Гегель, несчастное сознание etc. Ленин: «уже уми-
ра(ет — ?) — еще не созрела» (Герцен). То же в «Государстве и револю-
ции» — бонапартизм Керенского etc.
И другое между, другое уже, но еще не… Классика (близкая родствен-
ность с вопреки и благодаря).
Нет прочной классики, все есть переход, но переход переходу рознь.
Между: одно относительно положительное явление, одна форма сво-
боды умерла, другая еще не родилась.
Между: одна ограниченность распалась, другая еще не установилась
(они переходят одно в другое). Разница между этими формами тоже
в движении.
Л(енинский) сб(орник), XIV, стр. 339.

Энгельс склонен излагать противоречивые формы: семья, частная
собственность, государство, нация — в свете промежуточности, поло-
винчатости, переходности; это наброски, черновые эскизы, обобщения,
универсализации. В этом источник уродливости таких созданий. Их
действительность, идеал — впереди.
Но, таким образом, противоречивые формы — главные, хотя сами они

являются призраками положительных решений. Идеал и реальность. Один
из источников идеализма: зло, противоречие действительно реальнее,
материальнее добра, идеал остается идеалом (Энгельс об /…/); между
тем зло есть тень, призрак добра, существует милостью его, как суррогат
его. Даже сволочь старается представить себя в лучшем свете. А зачем?
Не только для обмана. Наши дураки-материалисты даже не видят этой
проблемы.
Однако идеал, «положительное» имеет объективное значение. Проти-
воречивые, уродливые формы — главные, но переходность, alias уродливость
может быть двоякой. С более широкой точки зрения каждое образование
является переходным, ограниченным, ложным (так, государство, нация
с точки зрения коммунизма). Таким образом, все классическое оказывается
неклассическим. Но более широкая точка зрения сама стремится в пустоту
абстракции (и лучше «маленькая рыбка, чем большой таракан»). Чистая
отрицательность общего, Nichts, negatio, ничто: негативное, злое в идеале,
с более широкой точки зрения; идеальное, положительное в негативном,
конечном, реальном. Не классическое классично.
Всякая ограниченность, узость может быть в определенных границах
превосходно-положительна. Это «индивидуальность данной ступени»,
для-себя-бытие.
а) переход одного в другое
б) дифференциал, конкретность материалистического идеала, in
individuo
в) более широкая отрицательность преобладает, но она не вообще,
а в положительной системе индивидуальных границ, диалектическая
квантовая теория. В этом материализм, а не в мнимом преобладании
«противоречия» над «единством».
Целесообразность и необходимость
Свобода воли 1
Целесообразность не совершенно противоположна необходимости
(если последнюю понимать более широко, чем причинность) и может
быть названа как бы нормальной необходимостью, разумной необходимо-
стью. Отвлеченно говоря, целесообразность и необходимость совпадают.
Это — Лейбниц. В природе все целесообразно, то есть как бы ни была
«анормальна» необходимость, все в ней связано и прилажено одно
к другому, есть логика, ergo — не абсолютно неразумно. По маленькому
кусочку кости можно восстановить целого ихтиозавра. Ящеры населяли
мир в тот период, когда эта формация живой ткани наиболее соответство-
вала условиям жизни на Земле. Человек тоже фигура, отлитая в форме
окружающей среды. Его органы «целесообразны» etc. Каждый винтик
в механизме самого нелепого государственного устройства необходим
и разумен.
Однако, это условная необходимость. В рамках этой необходимости
все соответствует раз принятому направлению. Но в определенных, от-
носительно решающих пунктах возможно и другое направление. Само
направление может быть более или менее разумным. Абсолютная целе-
сообразность так же невозможна, как и абсолютная нецелесообразность.
Но разница между целесообразностью и необходимостью определяется
в пункте возникновения разных возможностей. Собственно же целе-
сообразность объективна с момента возникновения в природе зеркала
человеческого сознания, представляющего природе идеал и норму ее
развития. Природа, прошедшая через мозг и руки человека, в принципе
соединяет в себе целесообразность с необходимостью. Возникновение
сознания есть возникновение выбора возможностей (различие существо-
вало всегда). Это есть разум в отличие от стихийного приспособления
форм по законам необходимости.
Вопрос о свободе воли, вине и ошибке нельзя рассматривать с чисто
субъективной стороны, но следует привести к его объективной основе —
различию возможностей. Разумная воля — это единственное содержание
1
Эта и последующая заметки относятся, по всей вероятности, к раннему периоду.
проблемы, следовательно также и различие между целесообразностью

и необходимостью.
Но возникнув как отражение различия необходимых связей, путей,
возможностей, разум существует, продолжает существовать и тогда, когда
этого выбора практически нет. Это трагическая сторона. Однажды сло-
жившаяся необходимость в известных пределах отвергает вмешательство
разума. Чтобы определить вину и ответственность, нужно прежде всего
определить: были ли другие возможности действия? Все, что случилось,
так или иначе необходимо. Но в какой мере условна или безусловна эта
необходимость?
С точки зрения ходячего детерминизма — всегда одинаково безуслов-
на. С точки зрения диалектического материализма, необходимо найти
реальный масштаб, в пределах которого было практически возможно
то или другое действие — при наличии «субъективного фактора»1.Что
можно требовать? — То, что реально возможно. С момента возникнове-
ния разума открывается кажущаяся возможность — фантазия. Практика
конкретизирует наши возможности и ограничивает полет фантазии, вы-
ражающей тенденцию конечного сознания разумного и действительного.
Стремясь к фантастическим целям, человек терпит неудачу. Но «челове-
чество ставит перед собой только разрешимые задачи». Сама постановка
их свидетельствует о наличии возможности решения. Да, но не все так
гладко, как представляет эта формула.
С одной стороны, если ты чего-то не сделал — «черт с тобой, таков-
ский и был». Но, с другой стороны, ты мог, но не сделал — свинья! Не мог
и не сделал, мог и не сделал — это два разных случая в рамках необходи-
мости. Всегда ли имеются реальные возможности лучшего пути? А если
всегда, то в каких масштабах?
М(между) пр(очим), чем меньше возможности, тем фантастичнее
бывают требования.
Человеческий разум создан природой. Следовательно, она не может

быть признана неразумной. Возникнув в природе, разум предъявляет ей
1
Далее вплоть до конца текста, через всю страницу, надпись: «Эта страница не в порядке».
свой счет, спрашивает о смысле всего существующего. Его удовлетворяет

элемент правильности, «логичности» в природе, и он сам является в сущ-
ности концентратом этой правильности, ее субъективным выражением
и продолжением. В то же время он находит, что:
1. Логическое не совпадает с реальным, то есть неразумное, непра-
вильное также существует в природе; она логична в смысле причин-
ности, но ее логичность в смысле цели и совершенства (сообразно
требованиям разума) относительна, в лучшем случае есть результат
длительного развития, а не начало.
2. Далее, разуму непонятен смысл самого смысла. «Мир устроен
так-то». На кой черт это все? Отдельное может быть объяснено,
понято в соответствии с требованиями разума. Но в целом вся эта
музыка — принудительный ассортимент. Эта принудительность
враждебна природе разума. Или разум — инструмент, который
оправдан лишь в применении к конечному, и в этом некоторая
справедливость позитивизма (ср. также Больцман). Или действи-
тельность, соответствующая разуму, еще должна быть создана,
то есть природа, создавшая разум, окончательно удовлетворит его
в процессе развития (Энгельс). Это напоминающее Аристотеля
рассуждение наименее принудительно. («Знаете ли вы ч то-нибудь
лучшее?» 1Дидро?). Все же разум, как Totalitaet 2, находится в неко-
тором противоречии с этим «первоначальным накоплением».
Здесь может помочь гегелевское учение о результате как начале.
В общем: «А дальше что?» — как говорит Омар Хайям.
Эти претензии разума, его требования, знание собственной бесконеч-
ности противоречат его историческим возможностям. И здесь гносеоло-
гические корни агностицизма.
Чтобы понять смысл истории, ее разум, «теодицею», недостаточно

принимать во внимание существо, материальную фактическую сторо-
1
Возможно, имеются в виду слова Лессинга о философии Спинозы, в разговоре с Ф. Якоби — ср.
собственные слова Мих. Лифшица, сказанные на его лекциях в ИФЛИ: этот мир лучший из миров
потому, что всегда можно придумать что-нибудь лучшее (см.: Лифшиц Мих. Varia. М., 2010. С. 95).
2
Целостность (нем.).
ну. Нужно рассматривать вопрос и по форме («как»), ибо без формы

(«по-человечески», «самодеятельность») не может /быть/ морального
содержания.
Модусы
Слова Альфонса Кастильского1 имеют основание. Действительно, лег-
ко придумать ч то-нибудь лучшее. Но как только начинается придумывание,
становится очевидной нелепость этой затеи. Разум отвергает и неразумие
окружающих условий, и свои собственные претензии их исправить. От-
сюда «Задиг» Вольтера, «Крестник» Толстого, отсюда Гегель. Разумное
должно быть конкретным. Но между двумя отрицаниями разума есть
небольшая щель, через которую входит лучшее, более разумное, идеал —
притом est modus in rebus 2. Насколько же богата открывающаяся область
этих модусов, вопреки нашей бедной теоретической фантазии, которая
готова замкнуться в самоотречении и резиньяции!
К вопросу о «совершенстве мира». Katzenjammer 3: летающие мыши
существуют, почему же нет летающих кошек! Это несправедливо.
Разум и действительность
Разумен ли мир? Все в мире достаточно глупо. С этим можно согла-
ситься, но при одном условии: самая глупая вещь в мире — существование
разума (способного судить о разумности или глупости окружающего мира).
Наш существующий мир довольно глуп. Но представить себе его ис-

правленным согласно нашему разумению было бы еще глупее. Глупость
заключается в том, что разум в своей всеобщности будет употреблен
на чистку и штопку чего-то ограниченного и вследствие этого приоб-
ретет случайность. Бедная фантазия! По сравнению с ней историческая
ограниченная конкретность гораздо богаче и солиднее.
1
См. с. 499 наст. изд.
2
Есть мера в вещах, всему есть мера; во всем нужно соблюдать меру (лат.).
3
Похмелье; буквально: кошачьи жалобы, вопли (нем.).
К вопросу о «теодицее»
Любимая идея Толстого, до него высказанная многими, в том числе
Вольтером в «Задиге»: человек не знает, что для него хорошо и что плохо,
не торопитесь осуждать естественный ход вещей, провидение (у Толстого
«Крестник» и др.).
Это имеет свой резон, но весьма ограниченный. Какой же?
Если бы Гриша 1 не держался за Консерваторию, а уехал в Чистополь,
и если бы я не вызвал его в Москву, может быть, он не умер бы в 1943 году.
Но если бы он попал в Чистополь и не знал бы, что его ожидало в Москве,
то, вероятно, он проклинал бы себя и считал себя виновным в потере
работы в Консерватории. Никто не знает, что для него лучше.
Это хорошо, но вовсе не доказывает мысли, что естественный ход
событий, их случайная связь таковы, каковы они должны быть, и нечего
роптать на них, как ничего хорошего нельзя добиться их изменением
посредством сознательного вмешательства. Мы не знаем, что для нас
лучше — это совершенно верно или верно в большинстве случаев нашей
повседневной жизни. Но это не значит, что нет объективной разницы
между хорошим и плохим для нее — мы только не умеем или не в силах
выбирать. Даже если хорошее и плохое переплетаются и одно переходит
в другое, то линия или грань, проходящая через максимальные точки
добра, существует. Что же может означать идея Вольтера и Толстого?
Только то, что мы должны стремиться к истинному знанию того, что для
нас хорошо или плохо. Знать же это можно только отчасти, всегда имея
возможность ошибиться, и, кроме того, знать это можно только гибко,
не догматически, не упуская из виду диалектику добра и зла. В нашей
повседневной личной жизни, наполненной случайностями, это часто
невозможно предусмотреть, можно только лавировать по ходу дела с при-
ближенным знанием того, что нам нужно и хорошо. Это означает, далее,
что жизнь не поддается изнасилованию, что хорошего нельзя добиться
искусственно, механически, по произволу, что оно должно естественно
вырасти, как плод наших трудов. Отсюда важное заключение: во всяком
деле образуется своя естественная закономерность, естественная, конечно,
1
Брат М. А. Лифшица.
в весьма условном смысле, потому что образцом такой закономерности

может служить закономерность общественная.
Этот естественный ход вещей имеет свою логику, свой ум, в котором,
в конце концов, возникает развитие, а развитие невозможно без баланса
в сторону положительного, без прогресса; все остальное — только частные
моменты, которые часто заслоняют суть. По этой же причине естествен-
ная мера вещей разбивает иллюзии и отвергает претензии, даже самые
лучшие, если они не обоснованы, а что обосновано в данный момент,
может показать только практика.
Таким образом, частные трагедии и ошибки тоже естественны, хотя
мера их изменяется в зависимости от нашего овладения данным процес-
сом, что отражает в себе степень зрелости самого процесса, его близость
к человеку, уровень человечности. Мера эта изменяется также в зависи-
мости от того, насколько личная жизнь обеспечивается и связывается
с общественными условиями, то есть опять-таки в зависимости от гар-
моничности этих отношений, прогрессивной разумности их.
Плохо не то, что Гриша приехал в Москву. Плохо то, что собачье от-
ношение всяких Шебалиных, Кухарковых, Любимовых и прочих членов
союза Михаила Архангела погубило его.
Вольтер, да, в сущности, и Толстой — только в очень религиозно-
запутанной форме — выдвигают стихийную закономерность вещей,
и они правы, правы против произвола, насилия и против всякого ли-
берально-анархического произвола, против опеки и бюрократической
филантропии, предрассудков абсолютизма и казенно-интеллигентского
взгляда на личную деятельность с точки зрения Дон-Кихота или унтера
Пришибеева. Но оба они, особенно Вольтер, понимают под естественным
процессом, более умным, чем искусственное вмешательство, в сущности
лишь стихийный, иррационально-гармонизирующийся мир «необщи-
тельной общественности» 1, а еще точнее — мир буржуазных, рыночных
отношений. Таково историческое содержание философии Задига: все,
что происходит, необходимо, или необходимо уравновешивается. Дай-
те только стихийному процессу свободно развиваться, укротите свои
1
Термин И. Канта, см. ниже.
претензии на регулирование, даже если они мотивированы самыми

лучшими соображениями.
Конечно, эту форму оправдания мира следует отличать от лейбницево-
гегелевской, в некоторых отношениях более глубокой, но и ограниченной.
Вольтер оправдывает наше несовершенство, наш посредственный мир
с точки зрения свободы, счастливой умеренности. Исторически он прав:
эта буржуазная умеренность была более могучей силой, чем феодальное ве-
личие и исключительность. Логически он прав лишь отчасти (в указанном
смысле прав), как прав аббат Куаньяр 1, Турнебуш 2 и Турнеброш 3 и проч.
Одна сторона остается незащищенной, демократичность сомнительной,
резиньяция и консервативность в конце концов побеждают.
Гегель оправдывает историческую необходимость, он не оправдывает
интересы и потребности малого человека, но и не замазывает, не идеали-
зирует фактические трагедии, жертвы, расточения естественного процесса.
Его точка зрения жестокая, но правдивая. Однако она также несет в себе
ложное утешение.
Правильное решение вопроса состоит в относительном признании
необходимости естественного хода вещей. Но при условии выбора путей,
нахождения максимума, дифференциала в данных конкретных рамках,
границах, масштабах. Последнее как против Вольтера, так и против Ге-
геля. Мы можем изменить ход вещей к лучшему, но в таких-то пределах
(об этом в другом месте), в известных пределах мы должны примирить-
ся с неизбежностью зла, связанного с добром. В этом правы и Гегель,
и Вольтер. Жертвы необходимы, стихийный процесс по природе вещей
вовсе не гармоничен, он разумен только в конечном счете, и в этом прав
Гегель. Оправдание в конечном счете нуждами мирового процесса не даст
никакого утешения; в природе вещей заложена тенденция к более высокой
1
Персонаж произведений А. Франса «Харчевня королевы Гусиные лапы» и «Суждения господина
Жерома Куаньяра», эпикуреец и скептик.
2
Персонаж «Озорных рассказов» О. Бальзака («Ведьма»). Один из семейства Турнебушей, про-
странно излагая в своем завещании основы житейской мудрости, пишет: «Турнебуши навсегда оста-
нутся безвестными, ведя жизнь смиренную, как безобидные малые насекомые, кои, раз угнездившись
в деревянном столбе, просверливают себе дырочку и в тиши и мире разматывают до конца свою нить».
3
Персонаж произведений А. Франса «Харчевня королевы Гусиные лапы» и «Суждения господина
Жерома Куаньяра».
гармонии, нужно только обеспечить естественность хода вещей от насиль-

ного, произвольного вмешательства, от грубых претензий (хотя это также
по-своему естественно, исторически естественно), и в этом прав Вольтер,
хотя его взгляд и лишен исторического понимания этого процесса.
«Дифференциальный оптимизм»
Диалектика положительного и отрицательного
Абстрактное противопоставление добра и зла. Обычно в таком проти-
вопоставлении мы виним просветителей. Но либо тут Энгельс попутал,
либо мы слишком односторонне его поняли, потому что просветители
не были глухи к переплетению хорошего и плохого. Наоборот, вслед
за скептиками XVI–XVII столетий они постоянно подчеркивали про-
тиворечивость добра и зла в каждой ситуации, в каждом деле и, прежде
всего, в человеческой природе. В особенности это относится к Вольтеру,
который живет этой мыслью.
Впрочем, в этой диалектике следует различать несколько позиций.
Например, взгляд Лейбница и Гегеля также исходит из единства добра
и зла: все к лучшему, зло — это тень, необходимая для выделения света
на картине. Просветительское понимание другое. С их точки зрения,
единство добра и зла не оправдывает резиньяцию и подчинение, а, на
оборот, предполагает активность, борьбу, развитие «принципа отрица-
ния» (как писал Белинский). Они отстаивают права жизни, при всей
ее несовершенности быть жизнью, и отстраняют аскетическое парение
над материальным миром с его интересами и страстями. Мы конечны,
ограничены, односторонни, заинтересованы, страстны, партийны, и это
наше право, даже наше преимущество, ибо иначе ничего не делается, как
только силой страстей и интересов. Такова, в общем, и позиция Белин-
ского в сороковых годах, его оправдание истории, личности, страдания,
партийности, деятельности, тенденциозности в искусстве. Тут именно
диалектика, и прав Плеханов в том, что он указывает на связь Белин-
ского послегегелевских лет с диалектикой, хотя делает это недостаточно
и полагает, что здесь дело только в переходе его на позиции гегелевской
левой. На самом же деле, всякое просвещение есть в определенной мере

борьба с метафизикой (как у Маркса в «Святом семействе»), и в этом
его сильная сторона, его начало. Просветитель разбивает мертвую гладь
картины, написанной лейбницевско-гегелевской светотенью, ищет в самом
зле лекарства от зла, и с этой стороны просвещение есть подход к истории
и диалектике, к субъективно-деятельному началу. Наоборот, гегелевский
взгляд — шаг от диалектики к мертвому равновесию. Без того момента,
который развит просветителями в области взаимопроникновения добра
и зла, нельзя прийти к диалектическому единству противоположно-
стей в материалистическом его понимании, к «дифференциальному
оптимизму», к определенному выбору, мере и границам, субъективной
критически-революционной деятельности.
Не то, чтобы у просветителей не было понимания диалектического
единства положительного и отрицательного. Этого у них вполне доста-
точно. Односторонность просветительского взгляда состоит в том, что
здесь до некоторой степени исчезает само зло, его необходимость или
даже его существование. Зло, с которым примиряются философы типа
Гегеля, — это зло существующего, косного порядка вещей, несправедли-
вость, социальное угнетение. Зло, с которым примиряются просветители
и в которое они даже верят, — это зло, связанное с оппозицией чест-
ного человека, отдельного атома, личности против этого порядка. Это
оправдание зла, которое борется против зла. Но так как у просвегителей
в сущности нет никакого развития за пределы данной системы поло-
жительного и отрицательного, так как они только мобилизуют другую
сторону, которую гегельянцы хотят привести к молчанию, то у них также
получается своего рода резиньяция. Получается, что наш несовершенный
мир уже в своем несовершенстве достаточно хорош, что разница лишь
в точке зрения, оценке, что наши интересы, наш эгоизм, наше конечное,
исторически-данное положение не дурно, если не превосходно. Словом,
здесь содержится апология мира на манер фейербаховской. Конечно,
у более глубоких умов или у настоящих революционеров, как Вольтер
или Чернышевский, остаются либо сомнения, либо акцент переносится
на право борьбы, право конкретного интереса.
Однако элемент искусственной гармонизации посредством псевдо-

идиллического приукрашивания фактов реальности остается всегда.
По существу, недостаток этой демократически-просветительной точки
зрения в ее буржуазности. Буржуазный мир, аскетически осуждаемый
с точки зрения казенной морали (и лейбницевско-гегелевского идеализ-
ма) частной жизни, — вот та область, где само зло есть добро. Частный
интерес исторически есть зло старого миропорядка, которое становит-
ся добром, если, по мнению просветителей, не стеснять его усиленной
регламентацией. Просвещение всегда выводит общественный интерес
под флагом частного. И оно право: частный момент, или момент дурной
несовершенной земной материальности, необходим в развитии цело-
го, является условием этого развития, но не в том смысле, как это дано
у просветителей, которые хотят стереть реальную грань между частным
и целым, объявляя ее иллюзорной, так же как иллюзорной становится,
с их точки зрения, противоположность добра и зла (в форме релятивизма
или оправдания плоти и тому подобного).
В этом смысле Гегель более прав, ибо его мистика отражает реальную
раздвоенность целого и частных интересов, положительного в целом
и отрицательного в частностях. Метафизика имеется налицо как у Геге-
ля, так и у просветителей, поскольку они не выходят за пределы общих
перетасовок тех же самых элементов.
Между тем, единство положительного и отрицательного может быть
дано в двух тенденциях, в двух противоположных направлениях: отри-
цательное, без которого немыслимо и положительное, положительное,
без которого немыслимо и отрицательное. То же самое по отношению
к целому и частному. Положительное, без которого немыслимо и отрица-
тельное, — это развитие через «необщительную общественность» Канта,
полезные итоги капитализма. Отрицательное, без которого немыслимо
и положительное, — это революционная борьба народных масс, борьба
против капитализма, в конце концов.
Такое деление тенденций в рамках единства противоположностей,
противоречивость этого единства — вот то, знания чего не было ни у про-
светителей, ни у Гегеля. В социологической области выражением этого
противоречивого единства является классовая борьба и, в частности,

выделение передового класса, в котором сосредоточено все зло старого
общества. Ответом на сомнения Вольтера является революционный
процесс. Недостаток просвещения — в недостатке демократизма, в опас-
ности ницшеанской моральной софистики, которой опасался Вольтер.
Только все средства, применявшиеся просветителями для устранения
этого недостатка, не излечивали его, а, наоборот, усиливали.
Это были идеи возвращения к метафизике и регламентации сверху
в том или ином виде. Либо в виде веры в естественное благоустройство
частных интересов, то есть в механически возникающее единство ры-
ночных отношений, в естественную гармонию человеческой природы,
словом, в некое единство, заменяющее одну систему светотени другой.
Либо в виде резкой непоследовательности и обращения к добрым прави-
телям, мудрым воспитателям человеческого рода и тому подобное. Чаще
всего, в виде того и другого.
Справедливость существует, но ее масштабы несоизмеримы с продол-

жительностью человеческой жизни. Поэтому историческая справедли-
вость часто проявляется как частная несправедливость.
«Важные философские проблемы»: смысл мира

(Из данной папки приводятся только фрагменты, относящиеся к теме
«Смысл мира». — Сост.)
Аналитическая и синтетическая необходимость

Первое есть фатальное раскручивание кривой, завязка которой заранее
дана. Второе же предполагает встречу с развилкой путей и с выбором, дру-
гими словами — предполагает опосредование, обусловленность: «если то,
«Важные философские проблемы»: смысл мира (фрагменты из папки № 40) 525
то это». Человек смертен — условие за пределами его жизни. Человек

необходимо должен есть — если имеется, что есть, а если он не будет есть,
то погибнет. Синтез — более конкретен, но анализ всегда конкретизирует
посредством distinguo в рамках синтеза, как и обратно — анализ шире.
Тождество и дифференцирование двух необходимостей. Формула мира —
разница между двумя единствами синтеза и анализа.
Бруно (Дж.). Диалоги. М., 1949.
Душа мира = способность к образованию форм = всеобщая форма мира.
Чистые отдельные формы — «химеры». Физический ум, всеобщий ум.
Искусство природы: «природа сама есть внутренний мастер» (С. 312–313).
Тоска по всеобщему — вот человеческое. Феноменология вокзаль-

ного любопытства. Что написано на лицах людей на малых станциях,
выходящих навстречу дальним поездам? (Малая заскорузлая?) жизнь
и скрытая под этой корой жажда истинной жизни — всеобщей жизни.
Корка и нутро, кот(орое) есть у каждого.
Когда мы едем по земле, то предметы мелкие и близкие быстро про-
бегают мимо, а предметы высокие и далекие, как облака и солнце, со-
провождают нас в нашем пути. Так и в более высоких видах движения.
Разумность мира
Человек — это звучит гордо! Мы возмущаемся неразумностью мира,
а почему не возмущаться тем, что выигрываем от неразумности его?
«Свиньи созданы для того, чтобы их есть, и мы действительно едим
буженину». Кризис разумности в XVIII веке. «Тайная мудрость челове-
ческого организма». Не Fehl — ли Konstruktion der Natur? 1
1920‑е годы. Лишать материю смысла — плохо, это идеализм. При-

писывать вещам объективный смысл, не проходящий через сознание —
тоже плохо. Это шеллингианство. Нужно понять, что именно сознание
является тем органом космоса, благодаря которому он получает смысл
для самого себя.
1
Не ложная ли конструкция природы? (нем.).
История и система. Historia aeterna 1

Соотношение между логической системой и конкретной реальностью
опять же следует рассматривать как переходящие друг в друга противо-
положности. Результатом их тождества как перехода из одного в другое
будет еще большая конкретность, как дифференциал. Так связываются
историческое и логическое, история и система, диахрония и синхрония.
Есть такая история, которая логичнее самой логики, и есть такая
логика, которая имеет лишь историческое значение. Логическая система
«старого режима», например, и вообще всякая чисто формальная логика.
По отношению к относительной исторической необходимости форм акт
ломки, то есть акт чисто исторический, как бы контингентный, голый
факт, а не логика, является железной логикой. И так во всем мироздании!
Логика здесь прорезывается впервые, тогда как возвращенная к осно-
вам своим закругленная логическая система есть только продукт истории.
Все это имеет, конечно, ближайшее отношение к вопросу о разумности
мира. Разум в узком смысле есть только продукт, факт, возомнивший
себя всеоб(щим) мерилом, тогда как простые факты, сама контингенция
в своей мнимой бессмыслице рождают разум.
Это, конечно, не значит, что существует много разумов. Ибо: 1. Высшая
конкретность есть разумная система в ее развитии. 2. Следует отличать
прорезывание логической системы в самих фактах, взятое как intentio
obliqua, от того же в intentio recta. Различия этого нет у Гегеля, что и со-
ставляет слабую сторону его диалектики.
(После дурно проведенной ночи. 14.5.1968.) История и система, диа
хрония и синхрония есть история и природа. Эти две противоположности
нужно рассматривать также согласно правилам для руководства ума.
Речь идет о тождественности и различии путей — такая история,
которая больше есть природа, и такая природа, которая больше есть исто-
рия. Mesotes как akrotes в качестве оптимального среднего. Природа как
относительно «вечное», человек как относительно историческое. Между
1
Вечная история (лат.).
тем и другим лежит классический мир, включая и гармонию, и трагику

его, мир исторической природы и естественной истории.
История природы как таковой есть символическая ступень всеобщего.
Область человеческого безумия есть гипертония исторической формы.
Развитие, оторванное от его субъекта. Таким образом, это взаимоотноше-
ние, диахрония и синхрония, само должно быть рассмотрено под углом
зрения дифференциальности и цикла. Это — трагедия материальной
действительности. В этом также ответ на вопрос о том, релятивизирует ли
материализм «вечные», метафизические проблемы, лишая их смысла
посредством своих социальных исторических объяснений.
Первобытное общество — тоже история. Но в ней преобладает ста-
диальное начало. В начале человеческой истории перед нами большая
типичность отношений; это история, в которой еще господствует при-
родный, систематический, диахронический элемент. При переносе на по-
следовательность во времени это и дает «стадиальность».
В конце развития цивилизации мы видим, как вполне развившийся
хронизм, пестрый элемент единичности фактов гражданской истории
снова, другим способом, переходит в статистическую типичность.
Диалектическое сочетание того и другого с оптимальными моментами.
Спасибо действительному миру не за то, что он так удивительно ло-

гичен, а за то, что он дает нам возможность понять свои несообразности,
свою нелогичность и, в этом смысле, разумен.
«Вечная история» Вико. История и система (например, категории
Вельфлина, формула Тенниеса). Это уже в том, что направления не просто
разные, но пересекающиеся, отождествляющиеся, выходящие, следова-
тельно, в одну общую плоскость и mesotes как растущая формула полноты.
Всякое приобретение — шаг вперед и одновременно шаг назад, но в «рас-
ширяющейся Вселенной». Вечно то, что осталось позади, все преходящее,
прошедшее. История. Но преходяще все абстр(актно) вечное.
«Вечная история», синхрония и диахрония. История и логика как

тождество, как различие двух форм их единства. Дифференциал. Ибо
суть дела в перекрещивании и отождествлении отдельных движений.

Но это отождествление может быть абстрактным («комплекс жирафа» 1),
из крайности в крайность, фатально, какофонично, а может быть «сим-
фоническое», как говорил Ленин. И это носит исторический характер,
в этом смысл прогресса. Формула прогресса: размыкание вечной истории
как вступление исторического в вечность.
Историческое (фактическое) и разумное (логическое).

Пределы их несовпадения
Гегель со своим трагическим представлением о необходимости не без-
условно ошибается, и переход от этого гегелевского образа необходимости
судьбы трансцендентного развития к более разумному пониманию дела
не может быть простым возвращением к рационализму.
Ибо нужно признать, что суть дела в дифференцированном познании
необходимости, в distinguo, и элемент разума фактического, принимае-
мого нами de facto, все же остаётся. Словом, «черный ящик» есть, хотя
человечество и нащупывает более благоприятные пути и хотя оно не обя-
зано вечно страдать. Нужно только определить эту грань возможной
и актуальной разумности. Смешивать их было бы уже панглосианством2.
Гегель не прав, отождествляя de facto необходимости с разумом вообще,
без сохранения этой грани.
Историческое и логическое близки друг другу, в чем-то тождественны,
но существует и необходимое их несовпадение. Исторична и сама логи-
ка, то есть она не абсолютна, не имеет абсолютно-всеобщего характера.
Логика такова отчасти, каковой она сложилась, в известном смысле она
контингентна. Но не в том смысле, что есть нечто безусловно ирраци-
ональное, а в том, что сама логическая последовательность есть только
1
Понятие, ставшее у М. А. Лифшица методологическим принципом, заимствовано им у Герцена.
Жираф — символ «неклассического», но по-своему естественного соединения противоположно-
стей в природе: за слишком длинную шею он расплачивается коротким задом. Пример гипертонии
и «грибулизма» в объективном мире.
2
Понятие, вероятно, производное от «доктора Панглоса» — персонажа повести Вольтера «Кандид,
или Оптимизм», как известно, учившего, что все к лучшему в этом лучшем из возможных миров.
тенденция логики. Возможна иная логика, которая шире того разума,

которым обладаем мы. Этому учит сама действительность, которая «хи-
трее» нас. Но это был бы не довод против разума, а довод за расширение
его. Наш разум принципиально не ограничен, но он слаб. В этом полезны
уроки скептиков.
Это рассуждение должно уравновесить мою обычную аргументацию,
отвергающую речи о превосходстве мифа над разумом и, безусловно,
об относительности истины тем, что сами ораторы незаметно для себя
делают исключение для своей мысли, для своего разума. Да, выскочить
из своей шкуры мы не можем, и было бы в высшей степени глупо играть
в преодоление границы разуму при помощи нестрогой мысли. Но созна-
вать слабость самой строгой мысли, возможность ее поражения и необ-
ходимость принимать факты как факты, возвращаться к ним, — это дело
человеческое, слишком человеческое. Повторяю, что при этом важно
не забыть о существовании грани между возможной и актуальной раз-
умностью объективных процессов, не смешивать их в духе Гегеля, в духе
телеологии лейбницианского толка.
Продуктивный период после утробного и новое развитие

к сосредоточенности
Явление цикла во времени и в развитии — та же сила, которая
advanced 1, потом формализуется, но одновременно и углубление цикла
в себя, ночные призраки и ночь.
«Утро». То же самое — утро человеческого дня, период свежего
творчества, решения. «Утро вечера мудренее». Свидетельство Декарта.
И далее — день развивается как история, как жизнь. Мы становимся все
сильнее вторичным осознанием уже достигнутого, углублением в фор-
мальные общности, в самосознание. Ср. Гегель, кажется, в «Философии
духа» об утре для собраний на площади (Древняя Греция) и вечере для
заседаний парламента (самоуглубление).
1
Выдвинутая вперед, продвинутая (англ.).
Периоды органической адаптации или ночь. Формула «утро вече-

ра мудренее» ведет нас, однако, к вопросу о роли ночи, сна, утробного
периода и других периодов органической адаптации, которые, видимо,
играют немалую роль в последующих периодах «возникновения звезд»,
нового складывания отношений с окружающей бесконечностью мира,
продуктивным периодом. Значение подобных эпох в истории — средние
века как условие подъема эпохи Возрождения и органической адаптации
как бы во сне итогов «самосознания» («разложения») античного мира.
Эпоха Реставрации, период после реформы в России, «реакционные
эпохи», вообще, ночные эпохи.
Теория тождеств в применении к разумности мира

(«иррационализм»)
Рационального вообще нет, истина и здесь конкретна, но это не озна
чает, что все одинаково рационально (множественность разумов). Это
означает, что иное иррациональное может быть более рационально, чем
иное рациональное, что существует абстрактное тождество рационального
и иррационального в их гипертонической поляризации и есть два един-
ства, два вида отождествления, между которыми проходит мировая линия.
То, что вообще может казаться иррациональным в данных рамках,
парадоксально гипертонически рационально и даже сверхрациональ-
но — и наоборот.
Однако, есть и более оптимальное сочетание, скользящее и относи-
тельное, но реальное. Отрицание рациональности, например, разумно
в более высоком смысле.
Цикл, фатальное искажение общественной воли 531
Цикл, фатальное искажение общественной воли

Ad vocem Вальтер Скотт. «Легенда о Монтрозе» — классическое
столкновение феод(ально)-патриарх(ального) и даже родового строя
с цивилизацией. Любовь здесь почти никакой роли не играет, хотя и здесь
она примирительница (как вообще у В. Скотта) двух людей, двух односто-
ронностей (это уже начиная с Шекспира).
По этому поводу нужно заметить, что подъем снизу в реакционной
форме как наказание за ограниченность и грехопадение прогресса (в чем,
собственно, и заключается цикл) есть оживление подавленного старого,
гальванизация ушедших порядков, приобретающих значение протеста
и оправданного преступления против цивилизации.
В этом смысле трагедия Сократа, по Гегелю, не отличается от трагедии
Антигоны, а Шекспир (вопреки односторонне истолковавшему мою мысль
местечковому мудрецу Пинскому) не является просто певцом прошлого.
Эта песнь о прошлом вырастает в порыв к будущему. Возникает попытка
примирить противоположности, сломать порочный круг. Искусство
не только выражает и отражает цикл философии истории, но и представ-
ляет собой трагическую и комич(ескую) попытку выйти за его пределы
в сферу полноты истины. Это и есть «поэтическая справедливость».
Из всего этого видно, что первая позиция (beati possidentes) и вторая
позиция — furor1, протест и разрушения, меняются местами в истории (как
у Платона в «Государстве» — все чрезмерное). Сначала плебейски-«че-
ловеческий» бунт, «буржуазное» восстание против господствующего по-
рядка, потом превращение самой буржуазной цивилизации в падшую силу
порядка. Против нее поднимается дворянская голь, богема, горцы, жители
пустыни, деревня, люмпен-пролетариат. По мере перемалывания остатков
всех старых общественных формаций остается лишь, как мы это видим
особенно в Америке, голая противоположность между сытой буржуазией
и голодной, алчущей, до преступления включительно. Впервые в истории
чисто преступное начало, без покрова к акой-нибудь патриархальности,
становится одной из сторон общественной драмы, правда измельчавшей.
1
Ярость, гнев, исступление (англ.).
Отсюда тот факт, что найденная литературой сначала как остаток былой
вольной сферы преступность и весь окружающий ее мир становятся су-
щественной темой двадцатого века. Жалкая, но объективная черта! Мы
осуждены на детективный жанр.
Из этого видно также, что бунт может быть рациональной стороной,
и, напротив, рациональная цивилизация есть что-то иррациональное.
Где же силы, способные здесь разорвать цепь циклического хода вещей?
Стоящие по ту сторону сытой и алчущей буржуазии, Смердяковых и К°.
Это рабочий класс и его революционный авангард, но увы…
Наша цивилизация слишком далеко зашла, она нависла над пропастью,

силы отделились от массового базиса… (это очень отражается в искусстве).
Но это значит, что она недостаточно далеко ушла. «Заскочила». Как
централизация опережает концентрацию.
Закон обратного действия (ср. марксистская теория чёрта).

И марксизм как единственный выход из чертова контура
Гоммес или м.б. Адорно с Хоркхаймером, так же, как и Хаксли, Орвелл,
изображают путем экстраполяции голый разум, доведший до полного
разрыва с человечностью.
Это лежит и в основе футурологии естествознания, и в основе футу-
рологической картины общественного совершенства.
И то, и другое совершенно абстрактно, и в основе лежит софизм, кото-
рый был пущен в ход еще Евгением Рихтером против социал-демократии,
а еще раньше всегда пускался в ход религиозной моралью. Достигнете
абсолютного совершенства, ну и что?
Но здесь есть проблема, которая, будучи правильно поставлена, от-
кроет нам многое: проблема совершенствования самого совершенства,
истинного понимания самой истины, контроля над самим общественным
контролем, ограждение от отрицательных последствий самого большого
возможного прогресса. Прогресс в самом прогрессе.
Адорно на Философском конгрессе: все области прогрессируют, только

прогресса в целом не видно. Это и значит, что ни одна человеческая сила,
будучи экстраполирована, то есть доведена путем абстракции до односто-
роннего развития, не есть абсолютная полнота. Всякое развитие связано
с утратами, истинный прогресс измеряется тем, насколько способен че-
ловек преодолеть отрицательные последствия собственных завоеваний.
Это и есть достижение меры, mesotes как akrotes, не как золотой середины.
Это наш идеал. Вот и наш ответ на глупые рассуждения о том, что не про-
изводительные силы, а нравственность измеряет прогресс. Нравствен-
ность тоже может быть экстраполирована, и не дай бог жить в обществе
таких парфеток 1. Нет, лучше безнравственный Том Джонс — найденыш,
чем высокоморальный первый ученик Блайфил. Воскресные моральные
проповеди у нас читают все: и авторы учебников по этике, и либеральные
профессора, чувствующие себя властителями дум, но не знающие о жизни
больше, чем чеховский профессор…
Абсолютная проблема, поставленная Октябрьской революцией —
преодоление мировой казенщины. Живущей в недрах современной ци-
вилизации и не желающей оттуда уйти.
В чем мы сходимся с Толстым и Достоевским? Никакой позой, никакой
проповедью благодеяния этого не решишь. Или — или. Это были мастера
внутренней непримиримости, их подкупить к аким-нибудь моральным
вывертом было нелегко. И все же. Поскольку из страха перед казенщиной
ложной демократии и мнимого социализма они вернулись к религиозной
морали, они сами остались в рамках спасения души. А этика спасения души,
собственной души, безнравственна, эгоистична. Истинная нравственность
не остановится даже перед тем, чтобы собственную душу загубить, не го-
воря уже о ее нежелании принять награду за добродетель на том свете,
да и на этом. В этом мы расходимся с Толстым и Достоевским. Нравствен-
ная сила Октябрьской революции соприкасается с их миром и отдает ему
должное, но идет неизбежно дальше их. И это не потому, что наша рево-
люционная нравственность просто отвергает их поиски как выражение
1
Парфетка — от французского parfait — совершенный, безукоризненный, прекрасный.
идеологии прежних классов, а потому, что абсолютный вопрос, ими по-

ставленный, решается лучше с точки зрения Октябрьской революции.
Ужасная сила нашей задрыги — цивилизации, ее дурацкая спесь, ее

футурология в стиле Босха. Нужна альтернатива всей этой неопатии.
Мудрость марксизма и почва для сближения и с католиками, и с православ-
ными на почве «познай самого себя», умерь самого себя, найди истинный
смысл существования — это и Толстой, и Достоевский. Они наши друзья
и союзники против всех носителей футурологии и неопатии. Умные люди
аристократы(?) и умные люди мужики, а все, что посредине — дрянь.
См. между прочим интервью Чаплина в «Лайф», 1967, 10(?).
Подтасованность и механическая необходимость как две ипостаси

материального мира. Их переход друг в друга — абстрактный и конт
растирующий со всеми его противоречиями. Относительная правота
Дидро (всеобщая природа), относительная правота Гёте (только в роде),
относительная правота Канта и Фихте — разница между абстрактно-
механическим взглядом и нравственным выражением наличия сложив-
шихся условий подтасованного мира.
Подтасованное и механически-необходимое — две стороны одного
и того же. Они переходят друг в друга. Все механически-необходимое
с более широкой точки зрения целесообразно. Здесь торжествует Лейбниц.
Все целесообразное пригнано через смерть, через естественный отбор,
через принцип Больцмана. «Подтасованность» есть в конце концов мир
как целое, но это целое не имеет самостоятельного бытия, то есть не есть
бог. Оно воплощается, автономизируется, становится «для себя» лишь
в развитии — путь материи к жизни. Но жизнь как автономное бытие
целого имеет свою судьбу. Ибо если перед нами лишь оправдание в це-
лом — это не есть вовсе оправдание (абстрактное тождество целесообраз-
ного и механического), если же это действительно оправдание в данном,
в определенном воплощении, то мы возвращаемся к конечности — hybris
жизни в природе и неизбежности торжества Вселенной Больцмана. Оста-
ется возможность более благоприятного пересечения целесообразности
и механической необходимости, то есть оправдание целесообразного

снова в целом, путем восхождения жизни на более высокую ступень, хотя
и ценой жесткого опосредования.
Всякое дальнейшее опосредование совершается уже на почве дан-
ной, сложившейся, пригнанной подтасовки. Правота Дидро с его
непосредственно-всеобщей материальной природой, но лишь в отно-
сительном смысле. Общая мировая линия, когда иная опосредованность
путем естественного отбора более «подтасовка», чем иная целостность
и целесообразность. Необходимость distinguo, дифференциального
анализа в отождествлении механического и целесообразного:
грани общности
противоречие более низких и более высоких ступеней автономно-
го, подтасованного, то есть рост обратного вместе с ростом прямого.
Отсталость более совершенного, более высокий характер опосреду-
ющего разрушения заранее данных условий площадки, на которой
происходит отбор.
Важный вопрос — возможность непосредственно-целесообразного.
Таково человеческое целеполагание (в принципе, разумеется). Не все
здесь естественный отбор, не все стихийный интерес, укладывающийся
в неизбежно прогрессивные рамки (кантовский закон антагонизма).
Но возможность непосредственно-общественного (возможность прак-
тического разума) означает лишь наличие сложившихся посредством
естественного отбора определенных (и потому автономных) условий
для дальнейшего отбора. Эта историческая подтасованность есть некая
автономия, целостность, непосредственно данный уровень всеобщности
и целесообразности. Таков реальный источник практического разума
Канта и Фихте — сложившаяся система возникших путем исторического
отбора буржуазных отношений. Но деятельность, исходящая из такой
«подтасовки» — не обманчивая иллюзия, за которой скрывается частный
интерес, не благородное забвение его, а реальная всеобщность, непосред-
ственно данная ее величина. Смешивать ее (при всей ее относительности)
с деятельностью, которая лишь в отдаленном опосредованном смысле
(в смысле List der Vernunft) целесообразна — нельзя.
Переход всей проблематики «подтасовки» (телеологии) и механизма

природы в различие между заинтересованностью и относительной свобо-
дой. Последняя имеет свое материальное основание — подтасовка, пригон-
ка однажды сложившихся, достигших известной структуры общественных
отношений. Возможность общественного разума в определенных рамках
(Staats raison 1, национальный блок, etc.). Развал «подтасовки»?
Кстати и переход одного в другое — кантовское понятие «механизма
природы» и целей ее. Свобода и механизм природы у Канта.
Кант 6, 267. Только исходя из демократического республиканского
устройства, гражданского равенства «человек представляет себя граж-
данином сверхчувственного мира» — это связь между материально-
природными делами(?) и нравственным миром (при всем их различии).
Но и неверно — человек представляет себя гражданином сверхчувствен-
ного мира на основе неравенства и подавленности.
Кантовское различие между развитием культуры, необходимой для до-
стижения моральных целей человечества, и самой моралью — не выдумано.
Раздвоенность: культурное развитие не заменит необходимости другой
подтасовки, то есть радикального изменения условий соревнования людей.
Ленин, ПСС, /т./ 15, 276. Учет «тех различных интересов различных
классов, которые сходятся на известных, определенных, ограниченных об-
щих задачах». К проблематике блока, согласия, возможно, непосредственно-
общественного начала (на основе исторической «подтасовки»).
О смысле
Смерть — нелепость. А рождение осмыслено? Конечная жизнь явля-
ется относительной бессмыслицей, поскольку смысл бесконечен. Но есть
способ постижения и практического(?) достижения смысла — бесконеч-
ное мышление и бесконечная деятельность. Двойная(?) бессмыслица
в отречении от этого, а именно такое отречение — суть иррационализма
(всякого, в том числе и марксистского).
1
Государственное благоразумие (нем.). Термин политологии, выражающий стремление государства
к самоутверждению с помощью надлежащих средств, предполагающих единство воли, необходи-
мости, полезности.
Понятие смысла: распадается на смысл по причинной связи и смысл

по целесообразному подчинению.
Вообще же «смысл» есть подчинение частного всеобщему, наличие
всеобщего смысла в фактах по указанным выше двум способам. См. тож-
дество причины и цели в особой папке.
«Смысл» = оправдание. Само по себе ничто, абстрактно, не оправда-

но. Оправдание или смысл оно получает только в целом. Но здесь и воз-
никают различия в оправдании: отдаленном (иногда отдаленнейшем)
и актуальном (но истинная актуальность есть также до некоторой степени
и отдаленнейшее: природа всеобщего, отдаленность и немедленность).
Например, к акие-нибудь революционные дела и, с другой стороны, по-
знавательная деятельность. Что более и что менее оправдано? Рылеев или
Пушкин? Но позднее уже Ленин или вся символическая поэзия?
Диалектика этих двух типов и 69 1.
Разумен ли мир?
Есть ли разум в мире? Разум = конкретный смысл. Конкретное =
полнота. Следовательно, есть разум, но не в прямо разумной форме,
не в односторонне разумной форме. История есть истина, (так как) она
шире своей односторонности, шире самой истины.
Разумное в мире
Физикотеология2. Механический материализм. Гегель, — там, где разо-
чарование, страсти, эгоизмы — идеал падает. Там начало новой логодицеи:
эти силы, противостоящие всеобщему — его орудия.
1
Знак превращения одного в другое, перехода в противоположность; теория тождеств по правилам
искусства.
2
Попытка Дергама («Physicotheology», 1713) доказать божественное бытие, основываясь на идее
о разумном и чудесном устройстве природы. К физикотеологии был близок Лейбниц, в то время как
Кант ее отвергал (https://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/3570/ФИЗИКОТЕОЛОГИЯ —
дата обращения: 03. 01. 2020).
Отсутствие важного distinguo — в очень широкой абстракции да, пу-

тем колоссальных жертв, и все же — к краху (это возможно, как мы теперь
видим). У Гегеля — резиньяция. Выход = нет выхода.
Различие:
а) жираф, какофония
б) симфония
Как осуществляется «хитрость разума»?
У Гегеля разум — продолжение von oben herab 1 Канта, заранее данное
либретто истории. В действительности разум всеобщий осуществляется
путем отталкивания от него. Цикл:
А) разум ограничен, не безусловно всеобщ (beati possidentes).
Б) отталкивание интересов.
В) ирония истории, дифференцирование — всеобщие интересы,
а не интересы на службе всеобщего.
Есть ли разум в мире?

Откуда же взялся наш разум? Конкретизация некоторой стороны
действительности — ее всеобщего содержания (не все можно спрашивать;
Больцман — «орудия не должны бить дальше цели»). Хотите поднять
себя за волосы? — Невозможно.
Я мыслю, следовательно: то, что я мыслю, может быть мыслимо либо
само по себе, либо как нечто немыслимое другого мыслимого.
В понятии разума дана и его противоположность. То, что в действи-
тельности, или объективно, не укладывается в актуально данную схему все-
общего (в «рациональный порядок») — иррациональное. Рациональное,
разумное переходит в свою противоположность, ибо оно не абсолютно
тождественно с самим собой. Разумное не может быть собой, если оно
отчасти не будет и неразумным.
Иррациональное — то в действительности, что не укладывается в схе-
му разума. Объективное — та сторона действительности, которая не (…)
1
Сверху вниз (нем.).
сложившиеся ее рациональные формы и обращается против них, проти-

воразумное в природе и обществе.
Иррационализм — ложное представление, смешивающее действи-
тельное с противоразумным.
Иррациональное и рациональное переходят друг в друга. Их крайно-
сти тождественны (жираф).
Всякая абстракция разума ограничена — не только в нашем уме,
но и в рациональных формах действительности. Кризис физикотеологии.
Отсюда то, что остается за ее пределами. Отсюда — динамически — воз-
мущение против этих форм. Tonus Гераклита и стоиков — напряжение.
Противоразумное.
Разумен ли мир? Да, но разум есть конкретный смысл бытия, а все кон-
кретное шире любой односторонности, в том числе и разума в тесном и од-
ностороннем смысле слова, то есть включает в себя и неразумное, поскольку
оно включает в себя этот конкретный смысл (…) и исключает из себя даже
разум, поскольку он — только разум, поскольку он ниже самого себя. Это
(диалектика истины) есть подлинный ответ, в отличие от ницшеанского
парадокса лжи. Аналогия — моя формула реализма. То же самое можно
сказать об истине. Истина есть, но лишь поскольку она включает неистину
и исключает абстрактную истину.
Формула эта (общая) должна иметь название (тип).
Проблема простого кода в мироздании. К простому коду вообще.

Подобно разнице между форм(альной) системой в искусстве и обра-
зом, который рождается из слияния с бесконечностью — во всем, в том
числе и в жизни, есть mesotes, сочетание бесконечного эмпирического
материала с a priori, синтеза с анализом, поступательного движения с кру-
гом, автономией. Это — жизнь, а не n+1 элементов или формальный
генетический код.
Дидро (фрагменты из папки № 130).

Дидро. Обратные силы
Дидро и анархизм
Отрицательные моральные величины у Дидро
Эпохи их осознания — начиная с кризиса конца 1750‑х годов. Но он
борется против соскальзывания в либертинаж1, в цветы зла. Он не хочет
и того варианта отрицательных моральных величин, который идеален,
«дьявольски-идеален».
Дидро боится дьявольски-идеального общего счастья
анархо-коммунизм для него «прекрасный парадокс». У каждого
свое счастье:
но счастья нет и между вами,
природы бедные сыны
Стремление превратить уху в аквариум до антигосударственности,

до анархо-коммунизма («Прибавление к прибавлению к „Путешествию
Бугенвиля“»2, отличие от государственных теорий социализма). Но как
здесь, так и в проблеме «Законов», все же — необходимость контин-
гентной условности отчуждения («Отец и сыновья» и др.).
Дидро, как и Лессинг (см. диалоги «Эрнест и Фальк»), хотели превра-
тить уху в аквариум и верили в эту возможность. Sturm und Drang — жажда
возвращения к аквариуму, бурная первобытность, переворот? Да, но…
История же пошла своим путем.
Новый грибулизм, гипербола, протест против «честного сознания»,

против mesotes философов (парадокс). Лекарство от этого лишь эксцесс
1
Свободомыслие и стиль жизни, свойственные фрондирующей аристократии и hommes de lettres
(литераторам) XVII–XVIII веков, близким современному понятию «богемы». См., например:
Делон М. Искусство жить либертена; Французская либертинская проза XVIII века. Пер. с франц.
М.: Новое литературное обозрение, 2013.
2
Произведение Дидро, написанное по поводу книги французского мореплавателя Л.-А. Бугенви-
ля «Путешествие вокруг света» (1771).
Дидро (фрагменты из папки № 130). Дидро. Обратные силы 541
разума, «гении в партере», реализм а-ля XIX век и эксцесс героизма —

последнее слово Дидро (категорический императив).
Ad vocem Дидро (3 августа 1963 года)

Гений и злодейство — две вещи несовместные. Эта мысль не чужда
Дидро. Но в «Салоне 1767 года» он развивает другую сторону анти-
номии: чем виртуознее, искушеннее человеческий дух, тем больше его
интересует все отрицательное, всякое страдание другого, которое он
переживает, сочувствуя ему и вместе с тем наслаждаясь этим. Искусство
именно есть средство, не подвергая себя опасности, не будучи истинно
добрым, быть добрым в театре или читая роман. Это эксцесс наслаждения
знанием, и можно даже сказать, что такое наслаждение было бы полнее,
когда раздвоение между мною и тем, во что я погружаюсь, вторым мною,
было бы проведено полнее. То есть когда то, что лишь представляется,
или то, что я создаю как художник, являет собой простую противопо-
ложность прекрасному, возвышенную до крайности силой искусства,
и когда, с другой стороны, эта способность чувствовать красоту или делать
прекрасным любое содержание находится в противоречии с моим «я»
вне-художественным. Тут, как в известном анекдоте о Тальма, который,
играя кого-нибудь и вдохновляясь, мог стать великим любовником, будучи
полным импотентом — «сила искусства», «перевоплощение»! Быть
может, эта сила искусства еще значительнее именно там, где речь идет
о перевоплощении злодея в гения, как она заметнее там, где художник
мастерски овладевает самым неблагоприятным предметом.
Это так же, как у Канта, который считает моральную силу долга лишь тогда
достаточно заметной, когда она проявляется не благодаря, а вопреки натуре
и непосредственному желанию. Больше чести! Таково внутреннее раздвоение
«отчужденного в себе духа», моральности в гегелевской «Феноменологии».
Но это судьба всякого формализма, как естественного результата виртуозного
развития духа, связанного с убылью непосредственной положительности.
Этот формализм относится и к художественному мастерству, и к «прекрасно
изображенному старику». Это относится и к рефлексивной ступени в раз-
витии интеллекта, к эпохе «сентиментального» вообще. Наконец, именно

эта виртуозная «переимчивость» духа была главной опасностью искусства
с точки зрения Платона. Если Дидро знал «Государство», то он мог бы
извлечь из этого сочинения свои два полюса, ибо Платон уже стоит перед
противоположностью наивно-добросовестного, но тупого, и виртуозностью,
но вызывающей большие сомнения с нравственной, позитивной точки зрения.
Соединить, таким образом, проблему прекрасного изображения от-
рицательных величин с раздвоением личности и с возможностью искус-
ственной доброты, искусственного общения. Дидро здесь идет отчасти
вместе с Руссо, сомневаясь в тождестве искусства и добра, сомневаясь
и в прочности морального воздействия театра, что было для него, кажется,
иначе десять лет тому назад.
Но в его постановке вопроса чувствуется предполагаемый диалекти-
ческий синтез, возможность такого развития виртуозности духа, кото-
рая была бы выше наивности его, не приобретая того, что Кант называл
«пороками культуры». В Дидро таится Кант и Гегель.
Ясно ли ему было, что это «среднее состояние», гений, развивающий
себя, не впадая в злодейство или в моральное безразличие и моральную
раздвоенность, что это состояние возможно лишь как более широкое
развитие личности, как отрицание отрицания?
Две середины — хорошая и дурная — и в связи с этим преимущества

эксцесса, относительное достоинство парадокса (как субституции высшего
единства), преодоленного сначала грибулизма.
Не следует ли связать проблематику нового грибулизма с опасностью

хотя и не насильственного, но морально — сверху, назойливо, несвободно
навязываемой нравственности (…) как прорезывается здесь требование
нравственной и социальной формы, иначе — высшего демократизма
и диалектики.
Ср. «Добр он или зол?», правота племянника Рамо не только против
«благородного сознания», но и против «честного сознания» самого
Дидро etc. (Единственный выход — через эксцесс героизма и разума.)
Дидро (фрагменты из папки № 130). Дидро. Обратные силы 543
Момент подавления всеобщей относительности, начало моральности

неизбежно связано с делением на добрых и злых. Не дойдя до корня,
приходится вернуться к этому традиционному делению. Но если в эпоху
mesotes Энциклопедии речь идет о делении просто моральном, обыден-
ном, то в конце жизни появляется парадокс морального героизма (воз-
растает). Добрых меньшинство. Но это — эксцесс доброты, рассчитанной
на посмертную славу.
Эксцесс доброты аналогичен эксцессу разума, эксцессу реалистической
объективности. Если обычное честное сознание не удовлетворительно,
слабо перед лицом грандиозной perversité1, грандиозного преступления,
то с более высокой точки зрения, великие преступники — наши несовер-
шенные братья. Это — испорченное направление великой человеческой
энергии, направленной к истине.
Поэтому последнее слово Дидро есть эксцесс морального героизма,
крайняя точка, более близкая к бессмертию, чем слава любого Клавдия
и Нерона.
Не является ли парадоксом и атеизм Дидро — род возвращения к ли-

бертинажу при ограниченном значении деизма… Через эксцесс разума.
«Племянник Рамо» и «муравьиный лев» как образцы грибулизма,

новой демонической гиперболы, вызванной узостью буржуазной сере-
дины, природы, хорошей посредственности.
Отрицательные моральные силы:

А) их карающий, мстительный характер
Б) их благодетельный, оптимальный характер — положительная иро-
ния истории — «гони природу в дверь…». Отрицательные мораль-
ные силы на службе у положительных моральных сил.
Дидро (и просветители вообще) (с. 53): идея неизбежности грибули-
ческих реакций в обществе, основанном на деспотизме. Другая сторона
закона природы, который нельзя отменить, но можно исказить. Рецепт
1
Извращённость; развращённость; порочность, испорченность, разврат (фр.).
хорошего в дурном. Cela est bon 1, но… рецепт все же слишком абстрактен:
он основан на применении разума, а это опять-таки — без исторического
и революционного саморазвития народов — произвольное управление
естественным законом, остаток метафизики XVII века.
Идея закономерности — гони природу в дверь…
Нужно выслушать — иначе tumulte2, не нужно деспотии — иначе бунт,
революция etc., другие грибулические реакции.
Идея кривого осуществления закономерности природы и рецепт раз-
умного ее осуществления.
Рецепт хорош, но…
Ступени истории материализма.

Демонический либертинаж и добродетельный
материализм. Либертинаж объединился
с иррациональным бунтом, (…) то есть сильной страстью
(«энтузиазм» Локка и Шефтсбери)
То, что имел перед собой Дидро:

Абсолютный статизм рационалистической метафизики XVII века,
стоящей в известном смысле по ту сторону добра и зла, несмотря на неко-
торые варианты (например, Греция).
Статичен в этом смысле был и материализм XVII века при всех своих
сильных сторонах. Оппозицией к этому взгляду был либертинаж, как демо-
нический, оргиастический, так и более моральный, эпикурейски-чистый.
На переходе к XVIII веку начинает побеждать физикотелеология,
растворяющая добро в физическом строении мира. Это направление
через Шефтсбери и «свободных мыслителей» также соприкасалось
с материализмом, который начинает становиться моральным.
1
Это хорошо (фр.).
2
Суматоха, возбуждение, смятение (фр.).
Ступени истории материализма. 545
У Дидро явный и сильно подчеркнутый поворот именно к морально-

му материализму (где-то он говорит, что материалист должен быть еще
моральнее, будучи таковым). Материализм и смысл мира. Материализм,
совместимый с гражданскими обязанностями и добрым поведением.
В более широком смысле — материализм, основанный не только на ве-
ществе и на формальных отношениях.
Личная особенность у Дидро —

как представитель добродетельного материализма должен был растра-
чивать себя в добрых поступках. А Гёте, представитель другой эпохи,
эпохи «примирения с действительностью», должен был посредством
Entsagung 1 сообщить себе эгоизм (неразб.).
Конечно, личные наклонности in abstracto могут способствовать яр-
кому проявлению таких характеров. Но само существо их не случайно,
а вырастает на исторической основе.
Ярость Дидро против Буше —

он наступает на горло собственной песне. Это элемент протеста против
либертинажа и демонического материализма. А дураки думают…
Противоречивость Дидро:
Чувственность и мораль. Очевидно, что это, как и другие противоре-
чия, нельзя понять без эволюции Дидро. Он исходит (…) Дидро оставляет
за собой положение удивленного наблюдателя, хотя ему самому близок
вакхизм («элевтероманы 2из противоположности казенного аскетизма
и либертинажа. Он преодолевает эту противоположность в своей чувстви-
тельной морали — пятидесятые годы. Затем происходит род воскрешения
либертинажа в роковом освещении»).
1
Отказ, здесь — самоотречение (нем.).
2
«Les Éleuthéromanes» («Одержимые свободой», 1772) — стихотворение Д. Дидро.
Одна из черт старого материализма —

против церкви (и отчасти — против народа) в союзе с властью, аб-
солютной монархией. То есть сверху (другая черта — личный бунт, ан-
тиморальность, демонизм …). Дело просветителей отчасти облегчало
то, что и самодержавие временами было против церкви. Это усиливало
иллюзии революции сверху. Суть же заключалась в религиозной демаго-
гии, опиравшейся на недовольство масс. Такова была ситуация, начиная
с незапамятных времен. Покровительство «доброго короля» — старая
идея для свободной мысли.
Натурфилософия 1
(фрагменты из папки «Категории диалектики»)
Проблемы и катастрофа [у] Аристотеля

Свободное диалектическое развитие, развитие формы вопреки матери-
альному содержанию, элементарной материи, но отчасти и благодаря этой
элементарности, не через нее, не помимо нее. Применительно к природе
и целому это составляет главную трудность = конкретное.
Не забывать о необходимости проведения этого мотива:
А) единство вопреки и благодаря, общего и ограниченного
Б) дифференциал между истинным и ложным единством
В) два типа ограниченности
Г) конкретное целое.
«Благодаря» — раздвоение как воплощение целого в одном за счет
другого. Неравномерность процесса. Его исключительность. Исключи-
тельность исключительности, то есть «смертию смерть поправ, и сущим
во гробах живот даровав».
1
Название раздела дано составителем. В этот раздел включены фрагменты, содержание которых
выходит за рамки собственно натурфилософии и затрагивает гораздо более широкий круг вопросов,
в том числе социально-политических, искусства, нравственности и так далее. Однако ради целост-
ности впечатления эти фрагменты приводятся целиком.
Фрагменты из папки № 144 (2) «Отчуждение» 547
Одно за счет другого. Это за счет другого как воплощение целого.

Но от этого еще следует отличать воплощение целого в многообразии
отдельного без исключительности.
Применение этого к природе могло бы дать очень интересный резуль-
тат. Средний мир = мир конкретного (но не механически).
А) развитие как воплощение целого в ограниченном.
Б) развитие как воплощение целого в одном за счет другого (переход
одной из форм перехода). Проблема опосредования.
В) наконец, более свободный и гармоничный тип развития в многооб-
разии (другая форма и другая степень) и непосредственного развития
(не забывать при этом, что эта непосредственность может быть лишь
результатом опосредования самого «посредства». Только относитель-
ная абсолютность, более высокий род воплощения целого в одном).
Фрагменты из папки № 144 (2) «Отчуждение»
О связи между автоматизацией и обобщением

В частности, в обществе действительно общее, элементарное, аксио
матическое переходит в привычку или навязывается как механическое
условие. Но и в личной жизни обобщенное перестает занимать, усваи-
вается, и мысль переходит к новому конкретному, оставляя после себя
общие места как круги на стволе дерева. Вообще, видимо, во всяком
развитии это является условием для дальнейшей работы прогресса, для
освобождения сил от повторения того же дела. Польза консервации
обобщенного, которое принимает формальный характер, есть условие
всякой будущей конкретики. Не является ли таким обобщением, кон-
сервированным в качестве круга на стволе, вся механическая, мертвая
материя? Раковина живого?
Красивая фантастика, но в ней есть что-то. Верно не в том смысле, как
некоторые горные породы являются отложениями, состоящими из трупов
живых существ, и не так, как прах земной суть остатки миллионов людей,
и мы наступаем ногой на глаз красавицы, как говорит Омар Хайям. А так,
что живой ствол природы, живой еще in posse 1, а не in esse2, в своем разви-
тии опирается на этот первый отложенный круг обобщения — на физи-
ческую природу вещества. Верно в том отношении, что эта элементарная
природа, хотя и является первой в определенном смысле слова, не первая
в логическом смысле, а логический смысл здесь есть тот же материальный
смысл, но в конкретном, диалектическом разрезе, с точки зрения целого,
а не в узкоколичественном, порядковом отношении.
Развитие, таким образом, есть преодоление отложенного, окостенев-
шего, механического. Но не следует преувеличивать этого, ибо без отложе-
ния, консервации, вошедшего в обобщение, во всеобщее — нет и самого
развития. Разница между материей и движением есть, но не в абстрактном
смысле, не так, что движение остается внешним по отношению к всегда
равной себе материи. Нет, материальный субстрат трансформируется
в развитии, причем результат отчасти является уже началом. Материя
формируется в результате развития, является результатом развития, от-
ложением, обобщением развития. Достигая известной ступени, развитие
превращает ее в повторяющийся круг, так сказать, автоматизирует ее.
Истинная сторона в натурфилософии Гегеля.
Автоматизация в механическом смысле есть только первая, действи-
тельно элементарная форма этого явления автономизации, воспроизвод-
ства в круге 3 (ибо некоторым воспроизводством в круге является даже
механическое движение по прямой линии, поскольку оно длится). Ступень
органической автономизации уже отличается от первой и даже вступает
в конфликт с ней. Но для освобождения от механического автоматизма
живое само нуждается в его посредстве, и организм усваивает некоторые
механические процессы, сама жизнь автоматизируется и консервируется
в них. Здесь еще раз повторяется двоякая роль автоматизации или консер-
вации, ибо до известной степени такая консервация есть условие развития;
1
В возможности, в потенции, возможный, потенциальный (лат.).
2
В действительности, действительный, существующий (лат.).
3
In giro — так обычно выражает эту мысль М. А. Лифшиц. (Сост.)
развитие совершается благодаря ограниченности данной ступени и сферы.

Так, жизнь не могла бы развиваться без распада на формы живого, без
целого индивидуальности. А последняя нуждается в постоянстве своих
механических функций.
Тем не менее, возникновение органической целостности является
началом принципиального расхождения между двумя формами авто-
номии или воспроизводства. Органическое повторение является более
свободным, самодеятельным. Оно переходит в механическое в хорошем
смысле слова, подчиняя его себе, освобождаясь для дальнейшего синте-
зирования всеобщего в конкретном, дальнейшей конкреции, для произ-
водства, творчества. Но оно переходит в механическое и в дурном смысле
слова. Ибо прогресс мертвой всеобщности в живом есть прогресс смерти.
Кажется, можно говорить и о переходе механического в живое. В этом
и заключается наш «хороший смысл» — живое посредством механиче-
ского расширяет свою собственную сферу. Механическое при этом может
остаться внешним, но может и перейти в органическое, стать, так сказать,
свободной привычкой. Это относится к физической индивидуальности
человека, как и к духовной.
Итак, процесс перехода в автоматизм, сам по себе безразличный к сво-
боде и необходимости, к различию между органическим и механиче-
ским, дополняется переходом из внешнего автоматизма, механического
в органику, жизнь, привычку, свободно и без принуждения практику-
емую. Безграничны ли возможности такого перехода? До некоторой
степени, если можно так выразиться. Ибо, если такой переход не имеет
границ, то за него нужно расплачиваться, и жизнь, свободно приняв-
шая механически-ограниченные условия, сама становится прозябанием.
Не такова ли суть чисто животного развития в природе? Не расплата ли
это за необходимость принять и органически усвоить механически-
навязанные природой условия жизни? С другой стороны, поскольку
речь идет о таком усвоении механического, которое не ограничивает
живого развития, оно имеет границы, границы в самом понятии, или,
вернее, в действительном содержании дела. Не все может стать предметом
свободной, органической привычки, не ко всему можно приучить, научить

и так далее без утраты самодеятельности живого.
Таким образом, естественно возникает задача освобождения от слепого
навязывания механического живому, от дрессировки природы, от «на-
учения», «приспособления» и тому подобного. Подлинное развитие
жизни требует выхода за пределы чисто органического мира. Но для этого
снова требуется обращение к посредствующим звеньям более низшего
типа. Следующий круг всеобщности, человеческая жизнь начинается
там, где разрывается слишком тесное слияние организма и механиче-
ской привычки. Механическое становится чисто внешним посредством
в технике. Проблема техники состоит в том, что техника освобождает нас
от необходимости усваивать механическое своей личностью, она берет
на себя «приспособление». Возникает различие между тем, что навязы-
вается природными силами и автоматизируется слепо, и тем, что соот-
ветствует условиям жизни, между жизнью, которая в общем подчиняется
автоматизму природы, и жизнью, которая выдвигает свою собственную
норму, идеал. Возникает проблема второй природы, проникновения
этого идеала в жизнь, привычку. Ибо вместе с разрывом органической
жизни и механических средств дана и отрицательная сторона; развитые
самим человеком механические силы не связаны непосредственно с его
физической природой, с его жизнью, особенно — как общественные силы,
ибо формой жизни является индивидуальность.
Технические и общественные силы человека до некоторой степени
всегда будут внешней механической средой для него, говорящей с ним
языком необходимости и приспособления к ней; освободясь посредством
этих сил от необходимости усваивать механические процессы средствами
собственной личности, человек платит за это подчинением механической
необходимости, вытекающей из действия этих сил. Он вторично стоит
перед вопросом о том, безграничны ли возможности приспособления,
всякое ли общее правило может быть свободно, в соответствии с ус-
ловиями органической самодеятельности усвоено? С одной стороны,
кажется, что всякое, все может быть превращено в привычку. Но, с другой
стороны, расплатой за это является возвращение, обратный шаг в сто-
рону чисто животной жизни. Такое возвращение к «духовному царству

животных» связано с духовной механикой, механикой общественной.
Развитие общественности и технизации ведет к расширению сферы
всеобщих правил и аксиом, общих мест, которые представляют собой
идеальное отражение уровня, достигнутого обществом в его развитии.
И чем более чужды условиям жизни человека, нормальным условиям
его жизни эти нормы, чем больше они наполнены чисто механическим
содержанием, чем больше автономное воспроизводство есть чуждый
человеку автоматизм, чем больше властвует природа в обществе, тем
меньше общественное может стать второй природой человека. То, чего
как следует не различает кантовская постановка вопроса — это власть
естественной необходимости или общества в форме природы, в дурном
смысле этого слова. И совсем другое — идеал общественного начала,
ставшего второй природой.
Чтобы стать второй природой, общество должно утратить характер при-
роды в первом смысле этого слова. Итак, здесь начало духовных конфликтов
современности. Консервация, превратившаяся в бездушный автоматизм,
поскольку всеобщности, которые она консервирует и воспроизводит, суть
ограниченные, недостаточно развитые, «всякие» «данные» всеобщности,
стихийный ход общественного развития как слепой естественной необ-
ходимости. И симптомы назревания другого, более полного обобщения
и обобществления, которое должно разорвать этот круг воспроизводства,
эту раковину общества и снова вернуть механические силы в их внешнее,
подчиненное человеку состояние. Это фантастически рисуется в виде
бунта природы против механизма и автоматизма, а иногда в виде бунта
живого духа против слепого механизма природы. То и другое — фантазм,
опирающийся на одностороннее развитие то одной, то другой стороны
проблемы, а именно, освобождения от природного механицизма обще-
ства, от слишком тесного слияния механистических и общественных сил,
и, с другой стороны, возвращения к органической, жизненной самодея-
тельности на основе более высокого развития всеобщности.
Благородный размах,
непосредственность, отсутствие расчета — прекрасные качества. По-
чему? Они представляют естественность, природность человека — следо-
вательно, его отношение к тому великому целому, из которого мы вышли.
Однако в течение нашей жизни мы познаем необходимость соблюдения
известных рассудочных правил, необходимость известного расчета для
самого благородства, для самого размаха. Иначе выходит гадость, ибо
у человека не тысяча жизней, не все можно исправить, проданный товар
обратно не принимается; не соблюдая известного расчета, связанного
с тем, что наше целое заключено в оболочку единичности и раздельности,
мы начинаем совершать гадости, и благородство — без ограничения —
превращается в ложь, позу, безнравственность.
Это — тот же момент необходимой условности, необходимого омерт-
вления, необходимого отчуждения, который сказывается и в медицинско-
судебных правилах, в праве вообще, в условностях общежития, которые
нужно соблюдать, хотя они часто бессмысленны, в узком кругозоре мо-
рали, наконец.
То же самое — вся область рассудка и формальной логики. Мысли-
тели XVIII века и многие старые материалисты до них разгадали эту
сторону дела и выдвинули на первый план частный расчет против пустого
благородства, принцип полезности и взаимной эксплуатации. На этой
почве выросла мораль разумного эгоизма и учение о внешней культуре,
а также учение классиков английской политической экономии.
Кроме революционного, просветительского направления, эта мысль еще
в XVIII веке, [а] особенно у зрелого Гегеля, получила и консервативный
характер — в смысле необходимости примириться с фактическим отчужде-
нием человеческого начала, то есть начала жизни в природе, и подчинением
механическому как инобытию духовного, как имеющему особый высший
смысл. В более широком смысле слова эта идея имеется и в романтической
философии возвращения вспять — популярная идея пользы предрассудков,
сознательное подчинение себя догматизму и тому подобное.
Задача для нас заключается в объяснении того, что совпадение непо-
средственного размаха и рациональных границ, которые постоянно пе-
Фрагменты из папки «Varia» 553
реходят друг в друга, есть дело исторической практики, возможность

известного идеала в этом отношении и более или менее благоприятного
сближения обеих сторон в реальной истории. Революционный, а не ро-
мантический и не гегелевский подход к вопросу о ценности внешнего,
правил, фактического разума. Интересно было бы собрать мнения старых
участников революционного движения по этому поводу.
Фрагменты из папки «Varia»
Модель:
Развитие искусства возможно, как и развитие демократии, несмотря
на враждебность капитализма искусству (и демократии).
Здесь явно выступает момент борьбы и даже классовой борьбы. Он
сосредоточен в понятии «вопреки»: «борьба против самодержавия тоже
действительна, следовательно, разумна» (Герцен). Ср. Ленин — «под
гнетом рабства, крепостничества, капитализма…»
Но ведь сама эта борьба, это вопреки рождается благодаря, рождается
как момент антитезы, отталкивания. И все величие положительного в том,
что оно есть определенное отрицание отрицания, но — distinguo! —
не столь полная власть отрицания, не полное тождество вопреки и бла-
годаря, потому что одно дело голое отталкивание, антитеза, другое
дело — рождение вопреки из благодаря более гармоническим образом.
Ограниченное, несущее в себе безграничное. Здесь в пользу гегелевского
«творческого ничто» можно сказать только, что это положительно-
ограниченное не дано все же сначала, а рождается обратным путем, на-
щупывается, хотя, собственно, только оно представляется материальным
бытием не абстрактно, а в действительном смысле (слабость абстракт-
ного материализма, для которого материя просто дана заранее, хотя она
лишь абстрактно дана «заранее», следовательно, только после этого дана
на деле, в действительности, то есть в развитии).
В эпоху Гегеля антитеза, отталкивание и диалектическое отрицание

отрицания еще не выделились практически, наглядно. Поэтому у Гегеля
нет ни будущего, ни различия между анархическим и революционным
отрицанием. Этот момент развился позднее (в идеологии — уже Штир-
нер, Ницше).
Абстрактно-революционное отрицание неизбежно должно перейти
в столь же абстрактное утверждение, «позитивность». Ленин уже видел это!
Пример, конечно, Китай! Смотрите, как сочетается самое абстрактное
отрицание культуры и всего «буржуазного» с бешеным национализмом
и даже империализмом.
Но — любопытный вопрос! Как (…) проследить изменение, протекаю-
щее в этих антитезах? Ибо тысячелетия рабства дают подъем абстрактного
отрицания, но та новая «позитивность» и то новое рабство, которое
из нее вытекает («добровольное»), уже шаг вперед, уже другое. Таковы
все реставрации…
Фрагменты из папки № 122

Ad vocem «слои», ступени бытия etc. Никто не говорит, что человек
произошел от обезьяны, говорят только, что человек и обезьяна имеют
общего предка. Так же точно органический мир, жизнь не происходит
из неорганического. Они произошли из общего начала элементарной
материи, которая не лишена характерных черт, которые делают возмож-
ным специфическое развитие жизни; она не мертва в буквальном смысле
слова, а чревата живой диалектикой; мертвая же материя в тесном смысле
слова есть такой же односторонний продукт, скорее тупик, остановка
развития, как человекообразная обезьяна. Противоположность орга-
нического и неорганического миров уходит в бесконечность, откуда обе
стороны дифференцируются, и это известная нам дифференциация (…)
необходимости и свободы, двух путей развития. Да, жизнь нуждается
для своего возникновения в бесконечности (…).
Фрагменты из папки № 129 (а) 555
Николай Гартман утверждает, что слои не произошли из одного низ-

шего, что они вечны…
Произошли из одного, хотя и не вполне низшего. Они историчны,
развиваются, хотя и вечны. Бесконечность и дифференциал.
Теория Николая Гартмана. Иерархия не происходящих друг из друга
слоев. Это — одно решение. Далее — противоположное.
Уч(ение) Дарвина. Вильям Preуer связ(ывает) органический и неорга-
нический мир в одну огромную жизнь. Объяснять надо не возникновение
жизни, а возникновение не живого. Неживое это — отпадение и труп.
Это учение воспроизводится J. S. Haldane, Смэтсом, Meyer-Abich’ом —
создателями холизма1. (Понятие от Смэтса в 1925 г.) Мейер-Абих выводит
низшее из высшего через Simplification 2. Эдгар Dacque — человек был
всегда. Он жил в многообразных формах животного мира. Человек —
вечное, живое. Все остальное — отпадение.
Мертвое — не отпадение, но одностороннее развитие («прусский
путь»). Живое не исходное начало, а развитие исходного начала, в ко-
тором заключена его возможность (Natura Naturans).
Фрагменты из папки № 129 (а)
Прогресс, его «отчуждение» и природа

«Прогресс». Путь второй предполагает отделение всеобщего (с его
исключительными носителями 3) от непосредственной природной жизни
общества, откуда формальные сублиматы, типовые средние решения,
1
«Философия целостности» — учение, рассматривающее мир как результат творческой эволюции,
которая направляется «фактором целостности». «Целое» трактуется как высшее философское
понятие, синтезирующее в себе объективное и субъективное. Высшая конкретная форма орга-
нической целостности — человеческая личность. Основоположник — Ян Смэтс, автор книги
«Холизм и эволюция» (1926).
2
Упрощение (фр.).
3
Исключительные носители (как золото) представляются природным фактором, грубо естественны.
Странная смесь. Например, тело монарха. (Прим. Мих. Лифшица.)
роли, господствующие в обществе. Вернуть этот искусственный формаль-

ный мир к природе — бесконечная задача будущего. Разумеется, не к об-
наженной природе, а к формам более естественным, в которых всеобщее
не отделяется от своего благородно развитого физического носителя,
насколько это возможно.
В этом мире неизбежны «правильные формы» и «гротески», но и са-
мые демонические порывы тоже правильны в том смысле, что они жестко
определяют живую самодеятельность, а самые правильные формы — тоже
гротеск «вакхического хоровода».
Hysteresis — см. БСЭ, там же литература (гистерезис).
Мой вывод: физический мир, взятый в абстракции соответствующих
наук, не знает прошлого и настоящего. Он основан на представлении
о больцмановской вероятности, «бросках костей» Дидро, то есть на ком-
бинациях, возникающих в результате хаотического движения. (Демокрит:
«неразумная природа».) Движение это, разумеется, не лишено своей
правильности, но это даже более абстракция, математическая правиль-
ность, основанная на статистическом законе.
Статистический же закон всегда безразличен к более конкретному,
а потому и более контингентному, экземплярному и личному. Например,
в апреле должно быть примерно с только-то, т акой-то процент автомо-
бильных катастроф.
Это закономерность статистическая. Блондины, брюнеты, новобрачные,
Иванов или Янкелевич попали в это число — в данной общей постановке
вопроса безразлично. Для генетики, например, цвет глаз уже не безразли-
чен, хотя здесь также бывает своя статистика. Чем конкретнее наука, чем
меньше в ней статистических закономерностей, тем больше исторических
и далее — всего вообще, что дано; так сложилось имеет, поэтому, свою
гетерогенную сторону, свою персонификацию, эпигенез.
Однако и в физике важное значение приобретают некоторые явления,
имеющие своей особенностью запоминать прошлое, которого для про-
стых «бросков костей» не существует. Таков упомянутый «гистерезис».

Ферромагнетики сохраняют магнитный момент в то время, когда сама
намагниченность уже равна нулю. На этом и других подобных явлениях
природы основаны все запоминающие устройства. Оказывается, что опре-
деленная форма или структура может сохраняться и оказывать действие
как бы независимо от содержания. Этот момент историзма в управляемой
математическими законами, не знающей прошлого и будущего физике
зависит от нечистоты материала — наличия в нем помех для распростра-
нения, прихода и ухода магнетизма, от гетерогенности данного образца
материи. Но «нечистота», сложность, конкретное сочетание данного
есть вообще свойство материи. Следовательно, можно сказать, что при-
рода обладает свойством запоминать свое прошлое, которое сохраняется
и сохраняет свое влияние. Происходит как бы откладывание однажды
достигнутых форм, которые уже к ак-то определяют рамки дальнейшего
естественного отбора. И он лишается своего чисто статистического ха-
рактера, приобретая все более исторический и личный характер по мере
удаления от физики в сторону более конкретного бытия. Здесь тоже цар-
ствует естественный отбор, но уже заранее преформированный. Память
природы растет.
Запоминание материей достигнутых форм = storia ideale eterna1, подлин-
ное единство истории и системы. Тут снова возвращается вечность, объеди-
няющая прошлое, настоящее и будущее. (В действительности существует
только настоящее. Кто это сказал?) Но это уже другая вечность, не та,
которая предполагает статистическую закономерность, (а) вечность,
в которой все более и более накопляется разница между гетерогенным ма-
териалом, подчиненным абстрактной форме, и формой, свободно растущей
на данной материальной основе и обнимающей ее, ее формирующей.
Гистерезис, запоминание прежних состояний и, таким образом, пре-
вращение их в постоянную форму бытия связано с гетерогенностью каж-
дого образца материи. И если взять эту гетерогенность в пределе, то ей
будет соответствовать абстрактная форма объективной памяти мате-
рии. В более конкретных случаях и формальная системная «вечность»,
1
Идеальная вечная история (лат.). Термин Д. Вико.
и гетерогенная неоднородность, ergo случайности материальной основы,

не абсолютны, а только связаны друг с другом.
Парадокс: физика, отрицающая прошлое, сама опирается на такое
состояние мира, которое является абсолютным воспоминанием, нало-
жением друг на друга всех прошлых состояний, так что эпигенез сказы-
вается только в неизбежных приближениях, неточностях, в моменте
вероятности.
Вот в каком смысле не только история есть вечность, но и вечность
есть«спрессованная»история.
Процесс гистерезиса, если рассматривать его как переменную величину,

в пределе (∞) означает(?) полную вечность ступеней как логической систе-
мы. А так как с развитием природы, с историзацией ее гистерезис растет,
то историзация(?) ведет к вечности. И напротив, ничего не помнящая
вечная природа дает начало историческому развитию, представляющему
вечную память.
Таким образом, две вечности. Убывание вечности (антиисторизма)
есть вместе с тем нарастание ее. Царство форм. Уже коммунизм в обще-
ственных отношениях мыслится нами как нечто вечное — магнитный
эффект без намагниченности.
По Гегелю: этот результат, предел воспоминания, Er-innerung есть
вместе с тем и начало, но … на деле нечего природе вспоминать, пока она
не обретет достаточно развернутую гетерогенность. Вечность первого
типа есть таким образом сплошная абстракция, преимущественно ко-
личество (недаром йенская логика Гегеля с него и начинается). Чем ближе
к середине, тем гуще. Тут материальное существование в его конкретике
истории форм и далее — другой полюс вечности, воспоминания, очи-
щения от реальности, от физического элемента. Новая — историческая
абстракция ∞. Физический мир становится способным к воспоминанию,
когда в нем развивается историческая гетерогенность, но это собственно
и развитие самой материи, а история накапливает формальность.
В общем, материализация вечной природы = историзация ее, а исто-
ризация = вечность вспоминающей себя природы.
Диахрония и синхрония, современная плоскость бытия. Современная

плоскость бытия рождается через историю, через гистерезис, и обрат-
но — история рождается из современного бытия (это Гегель, кажется,
хотел показать рубежом(?) в «Феноменологии Духа»). Это однако задача!
К эволюции
Возможно, что не все люди древних континентов были предками со-
временного человека. И возможно, что мозг у определенных человеческих
рас древности был больше, чем наш, что этого требовали первые условия
развития, но это было и односторонностью.
Формула мира
Предформация, либретто? Нет, но и не бессмысленная россыпь фактов,
из которой складываются закономерные формы, путем отбора, перехода
от менее вероятного к более вероятному (здесь порядок без смысла, соб-
ственно, тоже иррациональный).
Естественный отбор совершается в условиях все более конкретной
предформации, абстрактного отбора нет.
Эта предформация растет, становится все более конкретной. Это
естественное свойство процесса как связанной и поступательной за-
кономерности гениально и фантастически выражено Гегелем как идея
развивающегося бога (украдено и фельетонизировано Ницше). Мне ка-
жется, однако, что этот процесс имеет обратную сторону: бог рождается
в истории, но он и умирает как великий Пан.
Беспорядок? Порядок? Оба — это один и тот же процесс с разных его
сторон:
только в форме беспорядка может родиться порядок и только во имя
нарождающегося
порядка он утрачивается. Никакой (…), негативной энтропии etc.,
etc., а только
сочетание порядка и беспорядка, формирующей предформации и сти-

хийного эпигенеза.
И преобладание позитивного процесса (откуда и наш разум) в мире при
одновременном, но не вполне тождественном росте беспорядка, дезор-
ганизации, «шума».
На полях статьи «Аксиомы биологии» 1.

Отбор происходит в рамках достигнутого. Вот истинный номогенез 2.
Однако все же результатом «неопределенной изменчивости» 3 являет-
ся закономерная эволюция. Нет разума в природе, но нет и простого
неразумия.
Отбор = абстракция
Положительный — отрицательный?
Переход одного в другое. А вот посредине получается род отбора как
оптимальное решение противоположности и тождества. Новое проти-
воречие и новое тождество. Richtung 4 = род родов.
А род родов (ср. Идея) это сочетание позитивного с негативным.
Или, еще точнее, единство полученной в отдельных родах нормальности
(позитивности) с безразличием, Indifferenz, возникающим в результате
разногласия, противоречия родов.
Итак — накопление разума (или смысла) природы.
1
Журнал «Наука и жизнь», 1980, № 6. С. 38. — Здесь М. А. Лифшиц, вероятно, комментирует
подчеркнутую им следующую фразу статьи: «Номогенез (в смягченном, ретушированном, но со-
хранившем всю свою сущность виде) поддерживается некоторыми исследователями до наших
дней… В качестве источника материала для эволюции они не могут признать случайный процесс».
«Почему же до сих пор находятся люди, — вопрошает автор статьи, Б. М. Медников, доктор биоло-
гических наук, опирающийся на авторитет Энгельса, — яростно борющиеся с неопровержимыми
фактами и выдвигающие идеи, в конечном счете неотличимые от неотомизма — официальной
идеологии Ватикана?».
2
Антидарвиновская концепция развития живой природы, согласно которой эволюция совершается
под действием целесообразности как внутреннего свойства живой материи.
3
Понятие теории Дарвина.
4
Направление, наводка, выравнивание (нем.).
Предформация = материальная апперцепция. Может быть, так и на-

звать? = биография явления, до него написанная. И симметричная тому,
что все складывается, а не дано заранее.
Может быть, эти движения тождественны, и решает(?) mesotes
как идиотрофический результат (ср. кстати Gadamer в сборнике (…)
«Phaenomenologie des Geistes» 1).
Уникальность лучшего и наше удивление

Психологические затруднения, которые incommensurable 2 с логикой,
философией; их нужно выделить и понять их происхождение, чтобы они
не мешали, а не переводить на язык философии. Психологический комплекс
возникает вследствие противоречия между бесконечностью мышления
и его конечными границами.
Эпигенез как цепь маловероятностей, цепь чудес, нечто, напоминающее

тех средневековых арабских мыслителей, которые видели чудо во всем.
Удивление — вздорное, психологический эффект (аналогично неиз-

бежности «примысливания» себя).
Маловероятно то, что сознание есть в мире, что человечество разви-
лось, маловероятно и то, что сперматозоид, из которого я вышел, не погиб,
маловероятно, но совершилось, факт. Нельзя подвергать сомнению это
чудо, потому что оно есть. Далее проблематика Декарта — Гегеля.
Человек возник и развился на небольшой планете одной из множества
галактик — поистине происхождение не знатное, но, раз возникнув, он
стал центром мира. В этом смысле Аристотель прав.
1
Возможно, имеется в виду сборник: Beitraege zur Deutung der Phaenomenologie des Geistes. Bonn,
1966. Под ред. Г. Гадамера.
2
Несопоставимые, несоизмеримые (англ.).
Удивление
Странно, удивительно — почему это мы, люди, и являемся центром
Вселенной. Не чванство ли? В чем были немного односторонни и Бруно,
и просветители — надо понять, что мы мыслим в результате развития этого
столь относительного мира, но раз мы мыслим, то уже нечего удивляться
абсолютности нашего мышления. То же и с отдельным человеком: то,
что я понимаю, мыслю, делает меня, каждое я, центром мира — самый
факт этого есть результат удивительного, квази-чудесного совпадения
обстоятельств, отбора, развития. Но раз уже это чудо свершилось — мы
сознание его, голос его. Надо питать уважение к этому голосу абсолютного.
Наверное, Гегель хотел сказать что-то в этом роде.
А я всю жизнь старался выразить эту мысль, но не могу, не ясен.
Нужен хороший пример!
Платонизм физики
В. Гейзенберг:
«Положение: „В начале была симметрия“, наверное, более верно, чем
тезис (Демокрита): „В начале была частица“». Элементарные частицы
воплощают симметрию, являются её самым простым изображением, они
следствие симметрии. Случайность является потом. Но и случайность
удовлетворяет законам четности квантовой теории. «Элементарные
частицы можно сравнить с правильными телами в „Тимее“ Платона. Они
прообразы, идеи материи. Нуклеиновая кислота — это идея живых существ.
Эти прообразы определяют(?) все дальнейшее деяние. Они представители
центрального порядка. И если в развитии богатства форм позже случай-
ность и играет важную роль, могло бы быть и так, что и эта случайность
находилась бы в каком-то отношении к центральному порядку».
Гейзенберг религиозен. Был противником мюнхенского советского
восстания в апреле — мае 1919 года. Не эмигрировал после 1933 года.
Но остается в стороне, враг антисемитизма. Думал вместе с Резерфордом
и Нильсом Бором, что практическое применение атомной энергии невоз-
можно (1936). После войны противился атомному вооружению Германии.
В юности Гейзенберг прочел «Тимея» и сохранил его идеи навсегда.

Он считает, что кванты действия Планка — возрождение идей Плато-
на. Открытие Планка — это «подстановка определенного масштаба
в природу».
По поводу Гейзенберга
Что раньше — частица или симметрия (отношение)?
А) понятие материи объемлет и то, и другое
Б) отношение может быть более материальным, чем частица; частица
более относительной, чем иное отношение
В) кроме тождества экстрем должна быть еще mesotes, в которой вы-
ступает основание этих противоположностей — нематериальная(?)
материя и материальное отношение в их позитивном аспекте,
который как можно назвать? И где они сходятся?
Идеальный момент в понятиях прогресса

(биологического может быть противоречивый и даже обязательно
противоречивый, еще более, чем в истории), регресса, эволюции.
Предполагает элемент нормы, которая очень формальна, релятивна,
менее заметна, чем в истории — особенно в истории культуры, но все же
налицо… (неразб.). Например, прогресс к парно- и однокопытным от мно-
гопалых — в данном случае это хорошо. В другом, напротив, именно разви-
тие пальцев делает прогресс. Прогресс одного вида может быть гибелен для
другого ареала etc. Но в целом прокладывает себе дорогу мировая линия.
Время и пространство (абсолютное)

Общая идея 1: синхрония сомнительна, ибо для того, чтобы устано-
вить ее, необходимо, чтобы время (…) на посылку и прием сигнала было
заранее синхронизировано и так далее ad infinitum.
1
По поводу статьи О. Мороза в журнале «Смена», 1974, № 17.
Отсюда: нет абсолютного времени?

Но так же невозможно установить абсолютной точки, ибо для того,
чтобы определить ее, нужно иметь микроскоп с такой разрешающей
способностью, чтобы можно было отличить одну точку от другой и так
далее ad infinitum.
Но так же и с поверхностью: самое гладкое зеркало — вспаханное
поле по сравнению с теми степенями полировки-гладкости, которые
необходимы для электроники.
Следовательно, нет абсолютных точек, линий, контуров, граней. Все
осциллирует вокруг известного предела — точки 0. Но разве это доказа-
тельство против существования абсолютного времени и пространства?
Да, апория. Это несомненно — «все замешано на порочном круге» 1.
Но здесь ответ есть — теория пределов. А вот мысль об отсутствии аб-
солютного времени кажется мне подверженной худшей апории, petitio
principii 2. Разве все эти рассуждения о зависимости времени от скорости
света не предполагают абсолютное мерило времени? Тем более, что ско-
рость света — постоянная величина, и, согласно допущению Эйнштейна,
сигналы распространяются с одинаковой скоростью туда и обратно?
Возможно, впрочем, что я просто ни черта не понимаю, но, кажется,
молчаливое допущение абсолютной синхронии в этом доказательстве
ее отсутствия, ее невозможности — есть. Оно есть, поскольку вводится
«наблюдатель», ну, а где константа, измеряющая отношение самого
наблюдателя к его предмету?
1
«Всё замешано на порочном круге, как сказал однажды Ленин. Но круг этот размыкается в про-
цессе исторической практики, и лучшего объяснения вопроса мы пока не имеем» (Лифшиц Мих.
Философия культуры Дидро. Фрагменты // Эстетика Дидро и современность. М., 1989. С. 314).
Ср.: «Всякий вопрос “вертится в заколдованном кругу”…» (Ленин В. И. Что делать? // Ленин В. И.
ПСС. Т. 6. С. 164).
«Я не знаю высказывания гениальнее этого», — заметил Мих. Лифшиц (см., например: Арсла-
нов В. Сущее и Ничто. СПб., 2015. С. 7).
2
Ошибка в доказательстве, вывод из недоказанного (лат.).
Другие космические цивилизации

А. Колмогоров: вероятность не равна нулю (других разумных циви-
лизаций) — Обычная чушь! 1
Американский ученый Д. Бада обнаружил молекулы аминокислот
в метеорите, упавшем в 1969 году в Австралии. Ну и что? Является ли
это доказательством жизни вне Земли?
Другие «обитаемые миры»

Господа ученые приходят, наконец, к скептицизму. Любопытны выводы
Харта — чрезвычайная узость условий возможного возникновения жизни.
Идиоморфизм. Ср. с уникальностью и малой вероятностью.
Эпоха рефлексии и мировой скорби. Гегель. Стадиальность

или идиоморфизм?
Герои Шатобриана, Нодье, Мюссе, Виньи, наконец, даже Байрона —
все это ступени обезумевшей рефлексии. Проблема их времени — как
освободиться от нее. Правда, оттенки разные — от демонического бунта
до воспитательной эпопеи. Накопление странностей сознания, «вакхиче-
1
В опубликованном фрагменте из архива Мих. Лифшица под названием «Мы и ужас окружающей
бесконечности», автор, склоняясь к мысли, что человечество одиноко во Вселенной, пишет: «Не так
страшно. Во-первых, та ужасающая бесконечность и пустота „космоса“, которая производит на нас
такое впечатление. Это — ничто по сравнению с еще более бесконечной бесконечностью, если можно
так выразиться. Это отрицание отрицания наполняет нашу бедную богатую фантазию и возвращает
некоторое тепло. Во-вторых, мы сидим тысячелетиями на атомных силах и на объектах, не зная об их
существовании. В природе все определенным образом сложилось, и мы являемся выражением
ее относительной гармонии, местной, конечно, но имеющей шанс в том, что и дисгармония
не прямо бесконечна. Что касается „одиночества“ человека и его ужаса, то все одиноко. Точнее — все
проходит через одно отверстие на каждом уровне. Серийная, типовая закономерность образуется
из перехода качества в количество. Естественные науки не учитывают в достаточной мере момент
необратимости, однократности всемирной истории природы.
Шансы на то, что имеются независимые образования, подобные человеческим, на конечных
расстояниях друг от друга, невелики». — См. публикацию из архива Мих. Лифшица под общим
названием «Сейчас вам кажется, что истины нет…» (Свободная мысль. М., 1992. № 6. С. 100;
Лифшиц Мих. Varia. М., 2010. С. 56–57).
ского хоровода» уже во Франции XVI–XVIII вв. (может быть, и проблема

меланхолии в Англии).
И все это в начале XIX века вошло в немецкую философию с обраще-
нием к объективному идеализму, к «примирению». Но для Гегеля Байрон
не существует, не могли играть роль поэты-романтики… etc. Разве что немец-
кий «штурм унд дранг». Но мировая скорбь для него уже прошедшее.
Здесь не может быть речи о влиянии и оппозиции, но это и не «ста-
диальность», как обычно пишуг. Стадиальность понятие абстрактного
типа. Как назвать конкретную связь эволюции общественного сознания,
формы ее — до сих пор не знаю. Гегель не оставил такого термина.
Тут биографии, написанные до рождения писателей и их образов
«стадиальностью» — эмпирически обобщенный тип.
«Преформация»? Историческое a priori.
Все это во всяком случае имеет отношение к сложившейся префор-
мации естественного отбора, создающей идиоморфическую или идиогра-
фическую связь.
Это было у нашего Чупрова, вслед за Риккертом. Но может приго-
диться в лучшем смысле.
Тут дело в диалектике (…)графии и идеографии. Они вовсе не так
противоположны и дают медиану, мезотес.
Во всякой идеографии есть момент (…). Он преобладает в природе.

Не компенсируется ли эта утрата ч ем-нибудь? Возможна ли окончатель-
ная общая теория материи? Постоянное появление новых частиц.
Чем конкретнее, тем уже общие формальные закономерности, тем
теснее они сливаются с Stoff 1. Но тем больше всеобщего в этих конкрециях.
История и природа
Но главный вопрос не в этом. Истина, которая становится все кон-
кретнее, но где же исходное начало? Почему оно есть? Что предшествует
первым всеобщим формам? А такие истины, как необратимость време-
1
1. Материя, субстанция. 2. Вещество, материал (нем.).
Фрагменты из папки № 25 «Онтогносеология» 567
ни? Почему так, почему не иначе? Так это. Разум и факт. Диалектика
того и другого — корень вопроса. На этой почве возможны требования
нашего разума, которые частично удовлетворяются формулой «все дей-
ствительное разумно».
Эх, кабы можно было начать жизнь сначала. А зачем жить? Зачем
этот обмен веществ, это рождение etc.? Не ясно ли, что вопрос о разум-
ности условно связан с фактом? Мы живем, это хорошо, зачем умирать?
А зачем жить?
Фрагменты из папки № 25 «Онтогносеология»
Два полюса
Что позитивно, что негативно? Позитивное негативно, негативное
позитивно. Истинно позитивно лишь «симфоническое» единство того
и другого, как направление прогресса в собственном смысле слова. Ис-
тинно негативно лишь дисгармоническое, какофоническое единство
тех же противоположностей.
Вопрос: существуют ли такие противоположности, в которых без
энантиодромии уже наперед дана жесткая противоположность пози-
тивного и негативного? Я думаю, что безусловной жесткости полюса
и минуса нет, но можно предположить наличие разных оттенков ней-
тральности — одни противоположности более абсолютны, чем другие,
легче поддающиеся энантиодромии. Может быть, в этом прав Энгельс
— полюсы легко поменять скорее всего в элементарной материи, но уже
не так в более конкретных областях бытия. Здесь больше потребности
в истинной середине, прогресс мезотивности в конкретном мире.
Гайденко: Пространство и время не могут являть себя непосредствен-

но… Doch1! В этом суть дела. Хайдеггер тут прав против вашей банальности.
1
Однако, но (нем.).
Истинные феномены не являются нам непосредственно? Да, они

опосредованная непосредственность. Это — вообще цель всего нашего
сознания и самой жизни — очевидная неочевидность, видимо вызванная,
предусмотренная, испрошенная у предмета («эксперимент»). Аналогично
рефлексивным аффектам XVII–XVIII вв., но в области теории познания.
Хайдеггер: Однако предметом феноменологии является то, что как раз
себя часто всего не показывает, но это не показ[ывание] себя образует
смысл и основу того, что показывает себя чаще всего S[ein] u[nd] Z[eit],
1960, 34 →1 Истина себя не показывает (а), истина себя показывает (б),
итак? Нужно ловить ее там, где она себя показывает, ибо этот «показ»
есть именно явление истины. ← Феноменология поэтому и нужна, что
истинные феномены открыты → Они и сокрыты и совершенно наглядны
как колумбово яйцо. Ср. Маркс о явлениях первобытности в современном
ему мире (германская марка и т. п.). «Сокрыты» до поры до времени.
1
Стрелка означает: «дальше моё», то есть М. А. Лифшица.
Краткий список терминов и понятий
Гибрис (греч. hybris — заносчивость, дерзость) — «по греческим представ-
лениям, дерзкое высокомерие людей, при котором они в ослеп
лении (Ата) переходят установленные богами рамки и караются
за это Немесидой» (Словарь античности. Пер. с нем. М., 1989.
С. 137); «…дерзкую гордость — hybris — нужно гасить быстрее,
чем пожар» (Гераклит, фр. 43; см.: Лифшиц Мих. Собр. соч. Т. III.
М., 1988. С. 400)
Грибуль, грибулический — «Рассуждения по принципу „наоборот“ Эн-

гельс назвал однажды „политикой Грибуля“. Грибуль — комический
герой народных сказок („трикстер“), делающий всё невпопад. Он
смеётся на похоронах и плачет на свадьбе. В русской народной ли-
тературе эта фигура также хорошо известна. Однако логика Грибуля
представляет собой в настоящее время не воспоминание о перво-
бытном трикстере и, разумеется, не ошибку школьника, забывшего
правила Аристотеля, а что-то более реальное и опасное, ибо Ленин
посвятил рассуждениям этого типа важное место в своих „Заметках
публициста“ 1922 года» (Лифшиц Мих., Рейнгардт Л. Кризис
безобразия. От кубизма к поп-арт. М.: Искусство, 1968. С. 17–18).
Дифференциал — «Дифференциал есть разница между двумя на-

правлениями: положительно-отрицательным и отрицательно-
положительным, это поступательное, креативное начало в тождестве
противоположностей. Благодаря этому противоречию вообще
нечто существует (…) Вообще все качества суть дифференциалы»
(Архив М. А. Лифшица. Папка без номера «Онтология. Зло»)
Классика — «…отношения между дифференциалами и прерогативами

сводятся к отношению между дифференциалом и классикой. Диффе-
ренциал указывает нам поступательную линию развития, классика
отмечает то же в смысле определённой формы, кроме того она
указывает на определённые границы, чего ещё нет в определении
дифференциала. Классика своего рода дифференциал дифферен-
циала. Это точка пересечения Ормузда и Аримана. Это медиана,
wahre Mitte. Кроме того, здесь мы становимся на почву артикуляции
формирования по ступеням. Стало быть, это следующая ступень
за креативной дифференциальностью вообще. Ступени суть формы
569
570 Краткий список терминов и понятий
противоречивого единства, формы движения. И всё это ступени

и формы конкреции!» (Архив М. А. Лифшица. Папка без номера
«Онтология. Зло»)
Немезида (Немесида; греч. nemesis — разделение) — богиня греческой ми-

фологии, олицетворение судьбы, воздаёт людям сообразно их вине
наказание за гордыню и несправедливости (Словарь античности.
Пер. с нем. М., 1989. С. 376). См.: Лифшиц Мих. Немезида // Эко-
номические науки. 1990. № 10. С. 62–77 (Публикация Л. Я. Рейн-
гардт, предисл. А. Фролова); То же // Лифшиц Мих. Надоело. М.,
2012. С. 496–525.
Прекарный (от лат. precarius и англ. precarious) — сомнительный, опасный,

рискованный, негарантированный, нестабильный, стоящий на пе-
ске; «прекарная, условная, а не абсолютная связь» (см.: Лифшиц
Мих. Надоело. М., 2012. С. 38)
Софросюне (греч. σωφροσύνη — «благоразумие, рассудительность, здра-

вый смысл») — в работах античных философов термин, часто
употребляющийся в смысле «сдерживающей меры» (в эстетиче-
ском понимании). Софросюне — «то, что греки называли „соф-
росюне“ — переразум, перемыслие — сознание необходимости
свободной опоры на природу, на вещественную необходимость,
а не восстановление этого закона в такой жизненной форме, в какой
он восстанавливается, когда мы хотим нарушить этот закон, а за-
кон всё равно не прекращает своего существования» (Лифшиц
Мих. Лекция «О трагическом», прочитанная 6 апреля 1963 года
на Высших сценарных курсах Союза работников кинематографии
СССР // Архив М. А. Лифшица. Папка № 213 «О трагическом».
С. 46–47).
Энантиодромия — переворачивание, «обратность»; «Всё соверша-

ется по судьбе и слаживается взаимной противобежностью
(enantiodromia)» (Гераклит; см.: Диоген Лаэртский, IX, 7);
«…„противоположный жест“ идеи, падение великого и победу
малого, энантиодромию, как называли греки эту перемену мест,
переход из одной противоположности в другую» (Эстетика Гегеля
и современность. М., 1984. С. 34–35); «…развитие идеи прогресса
было парадоксально связано с переворотом в сравнительной оцен-
ке человеческих возрастов. Этот переворот, возвращающий нас
к первобытной мифологической энантиодромии, „обратности“,
Краткий список терминов и понятий 571
содержится до некоторой степени уже у Платона» (Лифшиц Мих.

Историческое развитие понятия о детстве человеческого рода
// Труды Академии художеств СССР. Вып. 5. М., 1988. С. 314)
Acrotes, akrotes — высшее (др.-гр.)
Ad infinitum — до бесконечности (лат.).
Ad hoc — специально для данного случая; на данный случай; для этого

(лат.).
Ad vocem — к слову (сказать); по поводу, что касается (лат.).
Alias — в другое время, в другом месте, иначе говоря (лат.).
A priori — [из предшествующего]; 1) независимо от опыта, до опыта

(противоп. á posteriori); 2) в идеалистической философии — знание
о фактах, полученное до изучения их на опыте, знание, изначально
присущее сознанию; 3) заранее, наперёд (знать, судить) (лат.).
Balance of power — баланс сил (англ.).
Beati possidentes — счастливы владеющие, обладающие (лат.).
Ça dépend — это зависит…, смотря по обстоятельствам (фр.).
Distinguo — я различаю [«я различаю два типа тождеств»; «иногда обозна-

чается как дивергенция путей» (Архив М. А. Лифшица. Из папки
№ 27 «Истина». C. 91 (92), скрепка. 1978 г.)] (лат.).
Die wahre Mitte — истинная середина (нем.).
Ergo — следовательно (лат.).
In abstracto, in abstrakto — отвлечённо, в абстракции, вообще (лат.).
In actu — филос. в действии, в проявлении (лат.).
In giro — в круге, в цикле (итал.); «…это то, что Энгельс называл бесконеч-
ностью in giro, заражённой конечностью» (Архив М. А. Лифшица.
Папка № 145. С. 184).
In individuo — в особости, неделимости, нераздельности, индивидуаль-

ности (лат.).
572 Краткий список терминов и понятий
Intentio obliqua — косвенная интенция, в косвенной интенции (лат.).
Intentio prima — первая интенция (лат.).
Intentio recta — прямая интенция (определение, направленность), в пря-

мой интенции (лат.). (См. также об этих терминах: Лифшиц Мих.
Varia. М., 2010. С. 29, 52).
Lege artis — по правилам искусства (лат.).
List der Vernunft — хитрость разума (нем.).
Mesotes — среднее (др.-гр.).
Natura naturans — природа порождающая, творящая (лат.).
Natura naturata — природа созданная (лат.).
Ohnmacht des Geistes — бессилие духа (нем.). См.: Лифшиц Мих. Проблема
Достоевского (Разговор с чёртом). М., 2013. С. 16, примечание 12.
Par dépit — с досады (фр.).
Post hoc ergo propter hoc — после этого — значит, по причине этого (лат.).
Sturm und Drang — «Буря и натиск» (нем.), литературное движение

в Германии в 70–80‑е годы XVIII века.
Sub specie — с точки зрения (лат.)
Sui generis — в своём роде; своеобразный (лат.)
Zielsetzung — постановка цели, целевая установка, целеполагание (нем.)

Фотографии
Супруги Екатерина Федоровна
и Михаил Александрович Лифшицы.
1920-е годы
575
М. А. Лифшиц. 1930-е годы
576
Андрей Платонович Платонов (1899–1951).
Писатель. Примыкал к «течению» 30-х годов.
1930-е годы
577
Елена Феликсовна Усиевич (1893–1968).
Литературовед, переводчик, заведующая отделом журнала
«Литературный критик». Середина 1930‑х годов
578
Последний номер московского журнала «Литературный критик»
за 1935 год. Вокруг этого издания с 1933 по 1940 годы группировались
молодые искусствоведы, эстетики и литераторы, выступавшие с позиций
философско-эстетической классики против вульгарно-социологического
истолкования явлений художественной культуры. Лидером и идейным
вдохновителем этого «течения» был М. А. Лифшиц.
579
Владимир Романович Гриб (1908–1940).
Эстетик, литературовед «течения» 30-х годов.
Середина 1930-х годов
580
Владимир Борисович Александров (Келлер) (1898–1954).
Литературный критик. Участник «течения» 30‑х годов.
Конец 1930‑х годов
581
М. А. Лифшиц. Портрет жены Лидии Яковлевны
Рейнгардт (1909–1994) — эстетика и литературоведа,
участницы «течения» 30‑х годов. 1940‑е годы
582
М. А. Лифшиц. Портрет Игоря Александровича Саца (1903–1979) —
литературоведа, ответственного сотрудника журнала
«Литературный критик», а в послевоенные годы —
журнала «Новый мир». 1960‑е годы.
583
М. А. Лифшиц. Автопортрет. 1959 год
584
Народный комиссар Георг Лукач
на митинге по случаю разгрома
контрреволюционного выступления.
Будапешт, 1919 год
Дарственная надпись на экземпляре книги Г. Лукача «К истории

реализма» (М., 1939), которую автор адресовал М. А. Лифшицу
в конце 1939 года. Содержание автографа в переводе с немецкого
языка приводится на с. 7 настоящего издания
585
Георг Лукач. 1960-е годы
586
А. Т. Твардовский и М. А. Лифшиц.
Редакция журнала «Новый мир». Лето 1965 года
Чествование М. А. Лифшица в связи с его 60‑летием

в редакции журнала «Новый мир». В торце стола — юбиляр
и А. Т. Твардовский. На переднем плане — члены редакции
Г. П. Койранская и А. И. Кондратович. 23 июля 1965 года
587
Автограф стихотворения А. Т. Твардовского
«Есть книги — волею приличий они у века не в тени...»
с посвящением М. А. Лифшицу. Лето 1965 года
588
Автограф стихотворения А. Т. Твардовского
«Есть книги — волею приличий они у века не в тени...»
с посвящением М. А. Лифшицу (окончание)
589
Автограф письма А. Ф. Лосева, адресованного
Л. Я. Рейнгардт и М. А. Лифшицу. Январь 1979 года
590
Автограф письма А. Ф. Лосева, адресованного
Л. Я. Рейнгардт и М. А. Лифшицу (окончание)
591
Указатель имён
А Андерсен Ханс Кристиан (1805–

1875) 495
Август (63 до н. э. – 14 н. э.) 134
Антонов Сергей Петрович (1915–
Августин Блаженный Аврелий
1995) 475
(354–430) 244
Анча, см. Лукач Анна
Агг Аттила (р. 1941) 242–243, 574
Арендт Ханна (1906–1975) 145
Адорно (Визенгрунд-А.)
Ариосто Лудовико (1474–1533) 137
Теодор (1903–1969), см. также
Аристотель (384–322 до н. э.) 21,
Adorno 27, 154, 192, 196, 218,
28, 159, 172, 225, 250, 256, 259,
533, 534
260, 261, 263–264, 267–268,
Аза Алибековна, см. Тахо-Годи Аза
287, 293, 294, 301, 318–319,
Алибековна
326, 345, 347, 370, 417, 422–
Азеф Евно Фишелевич (1869–1918)
423, 454, 500, 516, 546, 561
51
Аристофан (ок. 445 – ок. 385 до н. э.) 19
Аквинский Фома (1225–1274)
Арсланов Виктор Григорьевич
159
(р. 1947) 12, 26, 31, 391, 564
Александров Владимир Борисович
Арцыбашев Михаил Петрович
(1898–1954) 187
(1878–1927) 51
Александр I (1777–1825) 125, 128
Асмус Валентин Фердинандович
Алкей (кон. 7 – 1-я пол. 6 вв. до
(1894–1975) 9–10
н. э.) 183
Астахов Иван Борисович (1906–
Аллилуева Светлана Иосифовна
1970) 115
(1926–2011) 574
Ацел Дьёрдь (1917–1991) 190, 194
Альфонс Кастильский (1221–
1284) 273, 499, 517
Б
Альфред Великий (ок. 849 – ок.
900) 257 Бада Джеффри Л. (р. 1942) 565
Анакреон (ок. 570–478 до н. э.) 442 Байрон Джордж Ноэл Гордон
Анаксагор (ок. 500–428 до н. э.) 289 (1788–1824) 565–566
Анаксимандр (ок. 610 – после 547 до Бакунин Михаил Александрович
н. э.) 188 (1814–1876) 61, 249, 418
592
Указатель имён 593
Бальзак Оноре де (1799–1850) 20, Бертран де Борн (ок. 1140 – ок.

56, 136–137, 241, 315, 328, 371, 1215) 341
393, 442, 468 Бетховен Людвиг ван (1770–
Бандинелли Рануччо Бианки 1827) 453
(1900–1975) 490 Бисмарк Отто фон Шёнхаузен
Барлах Эрнст (1870–1938) 488 (1815–1898) 105, 139, 149,
Бауэр Бруно (1809–1882) 112, 248 161, 173, 184, 479
Бах Иоганн Себастьян (1685–1750) Благой Дмитрий Дмитриевич
288, 574 (1893–1984) 132, 135
Бахтин Михаил Михайлович Блок Александр Александрович
(1895–1975) 20, 176 (1880–1921) 151
Бейли Кирилл (1871–1957) 292 Блох Эрнст Симон (1885–
Белинский Виссарион Григорьевич 1977) 180, 218
(1811–1848) 54, 119, 161, 197, Богданов Александр Александрович
249, 269, 292, 309, 318–320, (1873–1928) 92, 197, 201, 257,
346, 348, 429, 444, 459, 468, 371
477, 521 Болл Джон (? — 1381) 574
Беллори Джованни Пьетро (1613– Больцман Людвиг (1844–1906)
1696) 466 274, 516, 534, 538, 556
Бензелер Франк (1929–2021) 204– Бональд Луи Габриель Амбруаз
205 (1754–1840) 449, 574
Бенн Готфрид (1886–1956) 150 Бонапарт (см. также Наполеон I) 146
Беньямин Вальтер (1892–1940), см. Бор Нильс Хенрик Давид (1885–
также Benjamin 391 1962) 575
Бергсон Анри (1859–1941) 223, Бортштибер Гертруд (1882–
288 1963) 243
Бердяев Николай Александрович Бошьян Геворг Мнацаканович
(1874–1948) 20 (1908–1997) 183, 205
Бержерак Сирано де (1619–1655) Брейгель Старший Питер
239 (1525/30–1569) 166
Бернс Р. (Бёрнс Р.) (1759– Бруни Фёдор Антонович (1799–
1796) 475, 478–480 1875) 102
Бернштейн Эдуард (1850–1932) Бруно Джордано (1548–1600) 297,
574 525, 562
594 Указатель имён
Брюсов Валерий Яковлевич Винер Норберт (1894–1964) 160,

(1873–1924) 249 383, 493–495
Буало Никола (1636–1711) 467 Винкельман Иоганн Иоахим
Букреев Владислав Иванович 35, 37 (1717–1768) 184, 238, 279,
Бутру Эмиль (1845–1921) 265, 319 443, 450–451, 486
Бухарин Николай Иванович Виньи Альфред Виктор де (1797–
(1888–1938) 92, 100 1863) 565
Буше Франсуа (1703–1780) 545 Виоле лё Дюк, Виолле-ле-Дюк
Бэкон (Bacon) Фрэнсис (1561– Эжен Эммануэль (1814–
1626) 255, 307, 505 1879) 326
Витте Сергей Юльевич (1849–
В 1915) 103
Вламинк Морис де (1876–
Вазари Джорджо (1511–1574)
1958) 151
167
Вольтер (1694–1778) 134, 188, 292,
Ванини Джулио Чезаре (1585–
297, 415, 502, 517–522, 524
1619) 241
Вольф Христиан (Кристиан)
Ван Эйк, братья: Хуберт (ок. 1370–
(1679–1754) 355
1426); Ян (ок. 1390–1441) 370,
Воррингер Вильгельм (1881–1965)
436
405
Вебер Макс (1864–1920), см. также
Вюрмсер Андре (1899–1984) 243
Weber M. 191, 197, 218
Вейтлинг Вильгельм (1808–
1871) 249
Г
Веласкес Диего (1599–1660) 166 Гадамер Ганс Георг (1900–2002) 561
Вёльфлин Генрих (1864–1945) 232, Гайденко Пиама Павловна (1934–
405, 527 2021) 36, 567
Веневитинов Дмитрий Владимиро- Галахов Иван Павлович (1809–
вич (1805–1827) 119 1849) 319
Вико Джамбаттиста (1668– Галилей Галилео (1564–1642) 211,
1744) 277, 278, 310, 334, 421, 220, 235, 255, 307, 357, 379, 453
428, 467, 497, 527, 557 Ганди Мохандас Карамчанд (1869–
Виндельбанд Вильгельм (1848– 1948) 49, 410
1915) 433 Гароди Роже (1913–2012) 68–69, 243
Гартман Николай (1882–1950), см. Гердер Иоганн Готфрид (1744–

также Hartmann 169, 180, 220, 1803) 374, 443–444
447, 504, 555 Герман, см. Херман Иштван
Гашек Ярослав (1883–1923) 456 Герцен Александр Иванович
Геббель Кристиан Фридрих (1813– (1812–1870) 23, 43, 75, 87,
1863) 138, 576 95–96, 98, 105, 158, 234, 254,
Гегель Георг Вильгельм Фридрих 257, 278, 315, 319, 475, 482,
(1770–1831) 106, 108, 114, 123, 489, 512, 553
137, 154, 159, 161, 174, 180, 182, Гесиод (8–7 вв. до н. э.) 258, 422
184, 187, 193, 196, 199, 201–203, Гесс Мозес (1812–1875) 249, 309
206, 213–214, 218, 220–223, Гёте Иоганн Вольфганг (1749–1832)
229–232, 246–249, 252–253, 89, 184, 228, 276, 374, 411,
256, 261, 264–265, 267, 276, 281, 429–430, 443, 468, 487, 534, 545
289, 291–292, 301, 309, 314, 316, Гитлер Адольф (1889–1945) 40,
318, 327, 332, 334, 343, 346–348, 139, 141, 145–146, 148–149,
350–352, 354, 365, 368, 371, 374, 151–155, 495
375, 380–382, 387, 393–399, Гоббс Томас (1588–1679) 313
407, 409, 411, 428–430, 439, 443, Гоголь Николай Васильевич
446, 448, 455, 466, 468, 486, 489, (1809–1852) 135
491, 497–498, 502–504, 507, Годскин Томас (1787–1869) 399
510, 512, 516–517, 520–523, Гомер (VIII в. до н. э.) 258
526, 528–529, 534, 537–538, Гоммес Николас (1913–1994) 532
541–542, 548, 552–554, Гораций (65 до н. э. – 8 до
558–559, 561–562, 565–566 н. э.) 149, 170
Гейзенберг Вернер (1901–1975) Горелов Анатолий Ефимович
292, 562–563 (1904–1991) 99
Гейне Генрих (1797–1856) 295, 320 Горький Максим (1868–1936) 62,
Гейнзе Иоганн Якоб Вильгельм 64, 135, 249, 497
(1746–1803) 486 Грамши Антонио (1891–1937) 253
Гельвеций Клод Адриан (1715– Гриб Владимир Романович (1908–
1771) 75, 376, 472 1940) 187, 238, 328
Генрих IV (1366? – 1413) 91 Гриша, см. Лифшиц Григорий Алек-
Гераклит Эфесский (кон. 6 – нач. 5 сандрович
вв. до н. э.) 19, 317, 539 Гувер Герберт Кларк (1874–1964) 90
Гудериан Хайнц Вильгельм (1888– Джилас Милован (1911–1995) 58–

1954) 151 60, 91
Гулыга Арсений Владимирович Дидро Дени (1713–1784) 5, 75,
(1921–1996) 12, 145, 282 176, 216, 300, 314, 387, 403,
Гусев Сергей Иванович (1874– 404, 481, 495, 516, 534, 535,
1933) 412 540, 541, 542, 543, 544, 545,
Гуссерль Эдмунд (1859–1938) 369 556, 564, 578
Гюго Виктор Мари (1802– Диккенс Чарлз (1812–1870) 188
1885) 428 Дильтей Вильгельм (1833–1911)
191, 504
Д Диоген Лаэрций (1-я пол. 3 в.) 183,
314
д`Аламбер (Даламбер) Жан Лерон
Добролюбов Николай Александро-
(1717–1783) 452
вич (1836–1861) 135, 370, 430
Дантон Жорж Жак (1759–1794)
Достоевский Фёдор Михайлович
577
(1821–1881) 34, 48, 52–53, 55,
Дарвин Чарлз Роберт (1809–1882)
74, 76, 80, 108, 138, 175, 187,
261, 284, 290–291, 555, 560
196, 314, 412, 416, 422, 466,
Деборин Абрам Моисеевич (1881–
533–534
1963) 200–201
Драбкина Елизавета Яковлевна
Дега Эдгар (1834–1917) 445, 577
(1901–1974) 412
Декарт Рене (1596–1650) 241, 255,
Дымшиц Александр Львович
288, 369, 529
(1910–1975) 9
Де Кирико Джорджо (1888–1978)
Дюрер Альбрехт (1471–1528) 393,
384
500
Делёз Жиль (1925–1995) 7, 368
Дюринг Евгений (1833–1921) 250,
Дельвиг Антон Антонович (1798–
257–258
1831) 119
Дюркгейм Эмиль (1858–1917)
Демокрит (ок. 460–370 до
371
н. э.) 556, 562
Демулен Камиль (1760–1794) 74
Деррида Жак (1930–2004) 6, 16, 22
Е
Де Феличе Ренцо (1929–1996), см. Еврипид (ок. 480 до н. э. — 406 до
также De Felice 147 н. э.) 258
Ельцин Борис Николаевич (1931– Ильф И. и Петров Е., соавторы:

2007) 18, 578 Ильф Илья (1897–1937);
Ермилов Владимир Владимирович Петров Евгений (1903–
(1904–1965) 176, 188 1942) 414, 445
Ионесян Владимир Михайлович
Ж (1937–1964) 84
Иоффе Адольф Абрамович (1883–
Жиссельбрехт Андре (1927–2006)
1927) 95
186, 243
З К
Каган Моисей Самойлович (1921–
Зелинский Корнелий Люцианович
2006) 230
(1896–1970) 99
Кайафа (Каиафа) (1 в. н. э.) 375
Зиккинген Франц фон (1481–1523)
Калигула (12–41) 241
107, 109, 205
Кальвин Жан (1509–1564) 508
Зиммель Георг (1858–1918) 180,
Камю Альбер (1913–1960) 113
191, 197, 218, 373
Каналетто (1697–1768) 384
Золя Эмиль (1840–1902) 420, 464
Кант Иммануил (1724–1804) 10,
Зомбарт Вернер (1863–1941) 218
19, 37, 47, 71, 73, 109, 213,
Зощенко Михаил Михайлович
218, 255, 263, 266–267, 270,
(1895–1958) 190
275, 280, 291, 293–295, 314,
322, 327, 330, 335, 356–357,
И
359–360, 363, 368, 380, 395,
Иванов Александр Андреевич 397, 401–402, 410–411, 413,
(1806–1858) 429 417–420, 429–430, 443,
Иванов Вячеслав Иванович 467–468, 481, 484–487, 489,
(1866–1949) 280, 556 505–506, 510, 512, 519, 523,
Изгоев Александр Самойлович 534–536, 537–538, 541–542,
(1872–1935) 51 551
Ильенков Эвальд Васильевич Карамзин Николай Михайлович
(1924–1979) 21, 371 (1766–1826) 118
Ильин Игорь Аркадьевич (1904– Каутский Карл (1854–1938) 43, 111
1961) 345 Кафка Франц (1883–1924) 151
Керенский Александр Фёдорович Кошут Лайош (1802–1894) 43

(1881–1970) 512 Красин Леонид Борисович (1870–
Керн Анна Петровна (1800– 1926) 92
1879) 430 Кратил (2-я половина V века – нача-
Киприан Карфагенский (200– ло IV века до н. э.) 319
258) 185 Кривенко Сергей Николаевич
Кирпотин Валерий Яковлевич (1847–1906) 199
(1898–1997) 8, 10, 188 Кромвель Оливер (1599–1658) 146
Клавдий (10 до н. э. – 54 н. э.) 543 Кронер Рихард (1884–1974) 220,
Клаузевиц Карл Филипп Готлиб 504
фон (1780–1831) 70 Кроче Бенедетто (1866–1952) 236
Книпович Евгения Фёдоровна Ксенофан Колофонский (кон. 6 –
(1898–1988) 99 кон. 5 вв. до н. э.) 465
Козимо Медичи Старый (1389– Курбский Андрей Михайлович
1464) 152 (1528–1583) 134
Колмогоров Андрей Николаевич Кьеркегор Сёрен (1813–1855) 85,
(1903–1987) 565 382
Колумб (1451–1506) 265
Кольбер Жан Батист (1619– Л
1683) 102
Кондратович Алексей Иванович Лавров Пётр Лаврович (1823–
(1920–1984) 8 1900) 87, 96, 98, 111, 342
Конфуций (Кун-цзы) (ок. 551–479 Лагерлёф Сельма (1858–1940) 86
до н. э.) 100, 407, 467 Лактанций Люций Цецилий Фир-
Коперник (1473–1543) 293, 307 миан (ок. 250 – ок. 325) 222
Кораллов Марлен Михайлович Ламетри Жюльен Офре де (1709–
(1925–2012) 253 1751) 297, 308
Коржавин Наум Моисеевич Лаплас Пьер Симон (1749–
(1925–2018) 478 1827) 288
Корнель Пьер (1606–1684) 91, Ларошфуко Франсуа де (1613–
354–355 1680) 472
Корш Карл (1886–1961) 200–201 Лассаль Фердинанд (1825–
Косиор Станислав Викторович 1864) 106–108, 111
(1889–1939) 101 Лафарг Поль (1842–1911) 291
Лафонтен Жан де (1621–1695) 184 Лисипп (2-я пол. IV в. до н. э.) 454

Лебедев Александр Александрович Лихачёв Дмитрий Сергеевич
(1928–2002) 96, 226 (1906–1999) 281
Лейбниц Готфрид Вильгельм Лифшиц Григорий Александрович
(1646–1716) 253, 361, 467, (1908–1943) 518–519
494, 512, 514, 520–523, 529, Ложье Марк-Антуан (1713–1769)
534, 537 452
Лем Станислав (1921–2006) 273 Локк Джон (1632–1704) 255, 357,
Ленин Владимир Ильич (1870– 453, 544
1924) 17–18, 20–21, 25, 37–39, Лосев Алексей Фёдорович (1893–
41, 43, 50, 62, 64, 66, 70, 75, 1988) 6–8, 10
87–88, 90, 92, 95, 96, 98, 100, Лукач Анна (1922–1981) 244
102, 107–110, 112, 116, 139, 144, Лукач Дьёрдь Бернат Сегедский
146–148, 154, 185, 190, 193, 208, (1885–1971) 7, 8–9, 11–12,
223, 243, 248, 257, 282, 310, 312, 34, 98, 179–183, 186, 189–198,
314, 319, 338, 342, 360, 369, 372, 200–220, 222–240, 242–243,
393, 406, 414, 418, 421–422, 430, 283, 309, 328, 372–373, 399
453, 470, 480, 488, 497, 509, 512, Луначарский Анатолий Васильевич
528, 536–537, 553, 554, 564 (1875–1933) 64, 226
Леонардо да Винчи (1452– Лунин Михаил Сергеевич (1787–
1519) 22, 235, 308 1845) 134
Лепешинская Ольга Борисовна Лысенко Трофим Денисович
(1871–1963) 183, 205 (1898–1976) 183, 205
Лесков Николай Семёнович Людовик XI (1423–1483) 152, 413
(1831–1895) 430 Люксембург Роза (1871–1919) 253
Лессинг Готхольд Эфраим (1729– Ляхов Владимир Платонович
1781) 10, 44, 55, 187, 272, 431, (1869–1920) 62
443, 451, 474–475, 481, 486,
516, 540 М
Лже-Дмитрий (1577/80–1606)
129–131, 138 Майкельсон Альберт Абрахам
Ливий Тит (59 до н. э. – 17 н. э.) 167 (1852–1931) 251
Линдау Пауль (Поль) (1839– Макиавелли Никколо (1469–
1919) 184 1527) 167, 424
Маклюэн Герберт Маршалл Меринг Франц (1846–1919) 192

(1911–1980) 153 Мерсенн Марен (1588–1648) 241
Малевич Казимир Северинович Микеланджело Буонарроти
(1878–1935) 385 (1475–1564) 494
Мальцев Елизар Юрьевич (1917– Милюков Павел Николаевич
2004) 72 (1859–1943) 103
Мангейм Карл (1893–1947), см. Миттенцвай Вернер (1927–
также Mannheim 15, 196 2014) 194
Мандевиль Бернард де (1670– Михайловский Николай Констан-
1733) 472 тинович (1842–1904) 342
Манн Томас (1875–1955) 151, 189, Модильяни Амедео (1884–1920) 53
308 Мольер (1622–1673) 184
Маркс Карл (1818–1883) 10, 22, Моммзен Теодор (1817–1903) 486
78–79, 87–88, 96, 98, 100, Монтень Мишель де (1533–
105–107, 110, 112, 114, 117, 1592) 20, 34, 307, 308, 350,
139, 145, 167, 179–180, 185, 407, 415, 419, 512
193–194, 201–202, 220–223, Мопассан Ги де (1850–1893) 257,
225, 237–238, 244, 249, 254, 273, 416
266–268, 275, 282, 286, 291, Моэль (5 в.) 348
319–320, 328, 331, 342, 362, Мюнцер Томас (ок. 1490–1525) 107
380, 387, 393, 399, 420, 424, Мюссе Альфред де (1810–1857) 565
428, 433, 438, 455, 466, 491,
497–498, 506, 511, 522, 568 Н
Марти Андре (1886–1956) 113
Медичи Екатерина (1519–1589) 64 Навуходоносор II (ок. 634–562 до
Медников Борис Михайлович н. э.) 437
(1932–2001) 560 Надь Имре (1896–1958) 12, 98
Мейер-Абих Адольф (1893–1971), Наполеон I (1769–1821), см. также
см. также Meyer-Abich 555 Бонапарт 26, 39, 105, 138, 263
Мейерсон Эмиль (1859–1933) 278 Наполеон III (1808–1873) 161
Меланхтон Филипп (1497–1560) Некрасов Николай Алексеевич
244 (1821–1877/78) 125, 442, 504
Мережковский Дмитрий Сергеевич Ненни Пьетро (1891–1980) 49
(1866–1941) 51 Нерон (37–68) 543
Неру Джавахарлал (1889–1964) 49 Пётр I Великий (1672–1725) 105,

Нечаев Сергей Геннадиевич 126, 134
(1847–1882) 50, 61, 70, 249, Пилат Понтий (I в. н. э.) 375
411–412, 418 Пиночет Угарте (1915–2006) 18
Никиш Эрнст (1889–1967) 154 Пинский Леонид Ефимович
Ницше Фридрих (1844–1890) 11, (1906–1981) 97, 115, 531
85, 151, 249, 402, 486, 496, 554, Пиррон из Элиды (ок. 360 – ок. 270
559 до н. э.) 150, 319
Нодье Шарль (1780–1844) 565 Писарев Дмитрий Иванович
Ньютон Исаак (1643–1727) 55, (1840–1868) 420, 424
212, 220, 306 Питтак (VII–VI вв. до н. э.) 183
Пифагор Самосский (VI в. до н. э.)
О 288, 393
Платон (428/427–348/347 до
Огарёв Николай Платонович
н. э.) 20, 173–174, 189, 192,
(1813–1877) 105, 205
234, 259, 288, 319, 332, 347,
Ойзерман Теодор Ильич (1914–
349, 403, 423–424, 455, 478,
2017) 419
489, 531, 542, 562, 563
Олеша Юрий Карлович (1899–
Платонов Андрей Платонович
1960) 41, 100, 414
(1899–1951) 8, 9, 33, 57,
Оруэлл Джордж (1903–1950)
187–188, 466
532
Плеханов Георгий Валентинович
Островский Александр Николаевич
(1856–1918) 17, 174, 177, 192,
(1823–1886) 423
198–199, 205, 220, 222, 226,
237, 341, 352, 376, 413, 476,
П
483, 487, 506, 521
Павлов Иван Петрович (1849– Плиний Старший (23/24–79) 454
1936) 33, 160 Плотин (ок. 204/205–
Парк Мунго (1771–1806) 295 269/270) 234, 455
Пери Якопо (1561–1633) 453 Плутарх (ок. 45 — ок. 127) 454
Перовская Софья Львовна (1853– Покровский Михаил Николаевич
1881) 413 (1868–1932) 134
Перро Шарль (1628–1703) 137 Полевой Николай Алексеевич
Петров Е., см. Ильф И. и Петров Е. (1796–1846) 127
Полибий (ок. 200 — ок. 120 до Рейнгардт Лидия Яковлевна

н. э.) 167, 174 (1909–1994) 6–7
Полигнот (V в. до н. э.) 288 Рембрандт Харменс ван Рейн
Поликлет (V в. до н. э.) 288 (1606–1669) 288
Помпонацци Пьетро (1462–1525) Ренан Жозеф Эрнест (1823–
241, 584 1892) 144
Поппер Карл Раймунд (1902–1994) Репин Илья Ефимович (1844–
145 1930) 249, 270
Потебня Александр Афанасьевич Рикардо Давид (1772–1823) 221,
(1835–1891) 433 328
Протагор из Абдеры (ок. 480 – ок. Риккерт Генрих (1863–1936) 566
410 до н. э.) 251, 296, 311 Рихтер Евгений (1838–1906) 532
Прудон Пьер Жозеф (1809– Ричард III (1452–1485) 124, 152
1865) 433 Ришелье Арман Жан дю Плесси
Пугачёв Емельян Иванович (1740 (1585–1642) 91, 190, 355
или 1742–1775) 500 Робеспьер Максимильен (1758–
Пульчи Луиджи (1432–1484) 137 1794) 75, 90, 93, 105, 161
Пушкин Александр Сергеевич Розенберг Альфред (1893–
(1799–1837) 35, 36, 86, 105, 1946) 149, 151–152
116–121, 123–138, 184, 187, Розенталь Марк Моисеевич
248–249, 298, 377, 383, 400, (1906–1975) 205
423, 430, 433, 468, 487, 512, 537 Рубин Исаак Ильич (1886–
1937) 237
Р Рудаш Ласло (1885–1950) 218
Руссо Жан Жак (1712–1778) 216,
Райнферт 68
314, 437, 452, 467, 478, 542
Расин Жан (1639–1699) 184
Рылеев Кондратий Фёдорович
Рассел Бертран (1872–1970) 269
(1795–1826) 134, 537
Раушнинг Герман (1887–1982) 145,
151
Рафаэль Санти (1483–1520) 22,
С
136 Сабо Эрвин (1877–1918), см. также
Резерфорд Эрнест (1871– Szabo 197
1937) 562 Салтыков-Щедрин Михаил Евгра-
фович (1826–1889), см. также Сталин Иосиф Виссарионо-

Щедрин 136 вич (1879–1953), см. также
Самарин Юрий Фёдорович Сосо 8–9, 18–19, 42, 50, 58, 60,
(1819–1876) 176 84–85, 89, 91–92, 100, 114–115,
Сантаяна Джордж (1863–1952) 261 248, 407, 419
Сартр Жан Поль (1905–1980) 155, Стендаль (1783–1842) 164, 190
315 Степняк-Кравчинский Сергей
Саша Чёрный (1880–1932) 477 Михайлович (1851–1895) 42
Сафо (VII–VI вв. до н. э.) 183 Страхов Николай Николаевич
Свифт Джонатан (1667–1745) (1828–1896) 289
426 Струве Пётр Бернгардович (1870–
Сен-Симон Клод Анри де Рувруа 1944) 51, 218
(1760–1825) 114 Судейкин Георгий Порфирьевич
Скотт Вальтер (1771–1832) 20, 531 (1850–1883) 413
Смэтс Ян Христиан (1870–1950) Сунь Ят-Сен (1866–1925) 95
555 Суханов Николай Николаевич
Сокольников Григорий Яковлевич (1882–1940) 96, 110
(1888–1939) 419
Сократ (470/469–399 до н. э.) 100, Т
314, 347, 531
Солженицын Александр Исаевич Таймор, см. Theimer Walter
(1918–2008) 33, 37, 46, 71, 94, 420 Тальма Франсуа Жозеф (1763–
Соловьёв Сергей Михайлович 1826) 541
(1820–1879) 126 Тахо-Годи Аза Алибековна (р.
Сорель Жорж (1847–1922) 136, 1922) 7
371 Тацит (ок. 58 – ок. 117) 132
Сосо (см. также Сталин) 88, 103 Твардовский Александр Трифоно-
Софокл (ок. 496–406 до н. э.) 59, вич (1910–1971) 8, 94, 101, 187
120–121 Тендряков Владимир Фёдорович
Спенсер Герберт (1820–1903) 290– (1923–1984) 475
291 Тенниес Фердинанд (1855–1936)
Спиноза Бенедикт (Барух) (1632– 218, 229, 527
1677) 44, 75, 297, 312, 380, Тертуллиан Квинт Септимий Фло-
396, 516 ренс (ок. 160 – после 220) 183
Тимирязев Климент Аркадьевич Ф

(1843–1920) 289
Фадеев Александр Александрович
Тимур (Тамерлан) 39
(1901–1956) 8–9
Тициан (ок. 1476/1477 или
Фёдоров Николай Фёдорович
1489/1490–1576) 179, 241,
(1829–1903) 27
383
Фейербах Людвиг (1804–
Ткачёв Пётр Никитич (1844–
1872) 270, 320, 382
1886) 50–51, 57
Феллини Федерико (1920–1993) 144
Толанд Джон (1670–1722) 495,
Ферворн Макс (1863–1921) 463
498
Фехнер Густав Теодор (1801–1887)
Толстой Лев Николаевич (1828–
385
1910) 41–42, 52, 74, 76, 80,
Фихте Иоганн Готлиб (1762–1814)
100, 135, 188, 270, 314, 392,
114, 254, 280, 381, 383, 443,
415, 420, 422–423, 500, 502,
534, 535
517–519, 534
Фламмарион Камиль (1842–1925)
Топич Эрнст (1919–2003) 145, 371
383, 500
Тройчке Генрих (1834–1896) 375
Фома, см. Аквинский Фома
Троцкий Лев Давидович (1879–
Фраазе Карл Николаус (1810–1875)
1940) 95, 100
225
Тургенев Иван Сергеевич (1818–
Франс Анатоль (1844–1924) 44, 93,
1883) 42
155, 183, 280, 520
Тэн Ипполит (1828–1893) 382
Фрейд Зигмунд (1856–1939) 77,
У 198, 229, 287, 367–377,
427–428, 474
Уайтхед Альфред Норд (1861– Фромм Эрих (1900–1980) 144, 148
1947) 320 Фурье Шарль (1772–1837) 55, 220
Узе Бодо (1904–1963) 145 Фюней 91
Усиевич Елена Феликсовна (1893–
1968) 8, 186, 197
Успенский Глеб Иванович (1843–
Х
1902) 135, 423 Хайдеггер Мартин (1889–1976), см.
Успенский Николай Васильевич также Heidegger 11–12, 33, 36,
(1837–1889) 94 40, 149, 150, 152, 180, 182, 223,
233, 235, 365, 369, 567–568 Чаплин Чарлз Спенсер (1889–

Хайям Омар (1048–1131) 516, 548 1977) 534
Хаксли Олдос (1894–1963) 532 Чернышевский Николай Гаври-
Хаммурапи (ок. 1792–1750 до лович (1828–1889) 75, 135,
н. э.) 437 187, 226, 307, 311, 399–400,
Харт Майкл Х. (р. 1932) 565 414–415, 420–421, 439,
Хатчесон Фрэнсис (1694– 509–512, 522
1747) 472 Черчилль Уинстон Леонард Спен-
Хаузер Арнольд (1892–1978) 22, сер (1874–1965) 91
206, 232 Чистяков Павел Петрович (1832–
Хемингуэй Эрнест Миллер (1899– 1919) 65, 67
1961) 113, 295–296 Чуковская Лидия Корнеевна
Хеннеке Адольф (1905–1975) 70– (1907–1996) 99
72 Чуковский Корней Иванович
Херман Иштван (1925—1986) 189 (1882–1969) 477–480
Хоркхаймер Макс (1895–1973), см. Чупров Александр Александрович
также Horkheimer 27, 196, 218, (1874–1926) 566
532
Храпченко Михаил Борисович Ш
(1904–1986) 10, 188
Христос Иисус 100, 241, 394–395 Шатобриан Франсуа Рене де
(1768–1848) 20, 565
Ц Шварц Вячеслав Григорьевич
(1838–1869) 445
Цезарь Гай Юлий (102/100–44 до
Шекспир Уильям (1564–1616) 7,
н. э.) 124, 126, 132–133, 449
20, 59, 106–107, 109, 119,
Цинь Ши-хуанди (259–210 до
120–124, 126–128, 130–133,
н. э.) 478
135, 138, 144, 371, 423, 475,
Цицерон Марк Туллий (106–43 до
486, 531
н. э.) 495
Шеллинг Фридрих Вильгельм
(1775–1854) 10, 114, 229, 291,
Ч 327, 380, 383, 405
Чаадаев Пётр Яковлевич (1794– Шефтсбери Антони Эшли Купер
1856) 18 (1671–1713) 5, 209, 336, 420, 544
Шиллер Иоганн Фридрих (1759– Эпиктет (ок. 50 – ок. 140) 234, 350
1805) 23, 71, 109, 135, 138, Эпикур (341–270 до н. э.) 234, 243,
165, 184, 332, 374, 420, 429, 268, 292, 544
430, 443, 485
Ши-хуанди, см. Цинь Ши-хуанди Ю
Шлегель Фридрих (1772–1829) 160
Юдин Павел Фёдорович (1899–
Шмолак 68
1968) 205
Шопенгауэр Артур (1788–1860)
Юм Дэвид (1711–1776)
160, 273, 377, 452, 496
482
Шпенглер Освальд (1880–
Юнг Карл Густав (1875–1961)
1936) 14, 272, 288
77, 163, 176, 371, 471, 474
Шпет Густав Густавович (1879–
1937) 50
Я
Шредингер Эрвин (1887–1961)
167, 273, 292 Яворский Болеслав Леопольдович
Штаммлер Рудольф (1856–1938) (1875/1876–1942) 443
198 Якоби Фридрих Генрих (1743–
Штирнер Макс (1806–1856) 154– 1819) 381, 516
155, 554 Якушкин Павел Иванович (1822–
1872) 105
Щ Яношши Ференц (1914–
1997) 242–243
Щедрин (см. также
Ясперс Карл (1883–1969) 369
Салтыков-Щедрин М. Е.) 54,
59, 105, 135, 410, 423
A
Э Adorno (см. Адорно Теодор) 199,
226
Эйнштейн Альберт (1879–1955) 564
Энгельс Фридрих (1820–1895) 69,
B
92, 105–107, 114, 201, 214, 219,
226–227, 244, 252, 257–258, Benjamin (см. Беньямин В.)
282, 320, 337, 342, 350, 361, 232
399, 433, 448, 467, 512–513, Blair Hugh (Хью Блэр) (1718–
516, 521, 560, 567 1800) 450
D Meyer-Abich (см. также Мейер-Абих

Адольф) 555
Dacque (Дакю (Дакке) Эдгар)
(1878–1945) 555
S
De Felice (см. также Де Феличе
Ренцо) 147, 149 Szabo (см. также Сабо Э.) 197
H T
Haldane J.S. (Джон Бёрдон Сандер- Theimer Walter (1903–1989) 77
сон Холдейн) (1892–1964) 555
Hartmann (см. также Гартман Н.) W
222, 225 Weber Max (см. также Вебер М.)
Heidegger (см. также Хайдеггер М.) 202
150, 225–226, 233
Heller A. (Хеллер Агнеш) (1929–
2019) 219, 372–373
Horkheimer (см. также
Хоркхаймер М.) 199
Huehnerfeld, Hühnerfeld P.
(Хюнерфельд Пауль) (1926–
1960) 150
K
Kaltenbrunner G.K. (Кальтен-
бруннер Герд-Клаус) (1939–
2011) 193
Kimmerle Heinz (1930–2016) 199
Koepsel Werner (Кепсель Вернер)
(р. 1943) 198–199
M
Mannheim (см. также Мангейм
Карл) 196

Михаил Лифшиц - Что такое классика - 2023

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Михаил Лифшиц - Что такое классика - 2023

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Мих.

Что такое классика?

Публикация В. М. Герман, А. М. Пичикян и В. Г. Арсланова

В книгу вошли не публиковавшиеся исследовательские материалы

© Издательство «Умозрение», 2023

К читателю этой книги..............................................................................6

Глава вторая. Цикл и теория тождеств................................................ 156

Было время когда эпатировали мещанство желтой

Постмодернизм эпатирует современное мещанство классикой, превра-

«Глубокочтимые Лидия Яковлевна и Михаил Александрович!

Искренне расположенный к Вам А. Лосев.

Неожиданным счастливым событием своей жизни, которое помогло

Почему же Михаил Александрович не столь популярен у нас, как

ся самым талантливым советским писателем». Публикатор извлечений

На протяжении жизни, начиная с памфлета 1936 года «Стыдливая

«Мой старый взгляд

Значит ли это, что истина лежит по ту сторону революции и контрре-

публиковавший свои произведения при советской власти, и Лифшиц,

лософии Мих. Лифшица: о возможности влиять до известной степени

годняшний день это так. На горизонте все более отчетливые очертания

экономической формы господства мужчины над женщиной. И — ниче-

нас не только в реальной жизни, но и тогда, когда мы заглядываем дальше

Но тогда какие же это проблемы — это, скорее, химеры, подобные про-

слова были сказаны почти за столетие до Ленина и Октября. Выходит,

и оборотная стороны медали, как плюс и минус в математике. Однако

Шекспир, Вальтер Скотт, Бальзак, Гегель. Создатели грандиозных фило-

и эксцессам, далеко не прогрессивным. «Средний путь», которого ис-

идущая от «Краткого курса»). И против тех, для кого она — абсолютное

«Щель», которую находит классика (в широком смысле слова, класси-

потому, что вернулось к античности, образовав тем самым истинный

революции, а двумя видами возвращения назад, двумя типами грибули-

Лифшиц так определил различие между двумя возможными типами

действительное различие — вместо принципиального смешения того,

если оно было бы практически возможно? Ничего, ибо для изменения

нужно вернуться? В том числе и потому, что в начале многое видится

учета, но не эклектического смешивания, этого эрзаца полноты и все-

в ознакомлении с той частью наследия Лифшица, которая хранится

«Искусство-­ХХI век», Grundrisse, «Академический проект» /Москва/,

с 2007 г. проводились в Университете Российской Академии образова-

систему Лифшица, его онтогносеологию и «теорию тождеств» по той

лучшего). Фрагменты «К Пушкину (из дневника)» найдены в АРАН

Ключ к пониманию онтогносеологии и «теории тождеств» Мих.

Из письма Мих. Лифшица В. И. Букрееву 2 17.X.1969:

выхода для своей самодеятельности, они ожесточаются, даже когда сыты,

расы, еретиков, процессы ведьм, религиозный и прочий фанатизм. Если бы

Итак, всегда во всемирной истории демократия, даже самая лучшая,

От темной народной демократии следует отличать черносотенство

Лекция «Добро и зло»

— Умный человек в наши дни не может этого сказать. Тысячелетия-

гоценные блага и улучшения все в ней, а бессильными нравственными

Французскую революцию. Какими розовыми и голубыми красками сияет

я ограничусь только такого рода чисто теоретическими рассуждениями

грубияном, малограмотным человеком, которому все это не мешало быть

биографически, или как угодно иначе показать, что это ненавидящий

увидел бы, что история объемлет и такие нравственные кризисы, что

На этом, к счастью, я покончил с моим …

склонность к жестокости, преступлениям, коварству. Всякая матери-

другом Советской власти, другом коммунизма он не был, это можно

сказано, конечно, такими великанами нравственного кризиса, как Тол-

И вот, по всем этим причинам я, конечно, не могу соглашаться с аб-

Так вот и я потому против абстрактного гуманизма, что он абстракт-

одну формулу, которая, должно быть, крепко запечатлелась в моем молодом

веком. Я нехорошо поступлю, если причиню ему зло. Нравственная связь

[возможно, пропуск в стенограмме]

«Искусство-ХХI век», Grundrisse, «Академический проект» /Москва/,

можно даже в какой-то мере это позволить, одним словом, элемент

покажем и если действительно есть к акие-то основания для того, чтобы

такой же точки зрения держусь. Правда, есть, конечно, какие-то чисто

Соприкасание революции и контр-революции. Если второе является