Пуаре. Одевая эпоху PDF

Серия «Memoires de la mode от Александра Васильева»
PAUL POIRET
EN HABILLANT
L’ÉPOQUE
Поль Пуаре
ОДЕВАЯ ЭПОХУ
2011
УДК 82-94
ББК 85.14
П88
Paul Poiret. En habillant l'eґpoque
Серия «Mеґmoires de la mode от Александра Васильева»

основана в 2008 году
Благодарим Кристиана Дюме-Львовского (Париж) за содействие в издании книги
Предис ловие, научное редактирование и фотографии из личного архива

Александра Васильева
Дизайн cерии — Александр Архутик
Сканирование, обработка фотографий и цветокоррекция: А. Е. Комаров
На переплете — Поль Пуаре, Париж, 1930

— Александр Васильев, Москва, 2007. Фото Джеймса Хилла
Пуаре, Поль
П88 Одевая эпоху. / Пер. с фр. Н. Ф. Кулиш. // Предисловие и фотографии
А. А. Васильева. — М.: Этерна, 2011. — 416 с.: ил. — (Mémoires de la mode от
Александра Васильева).
ISBN 978-5-480-00247-8
Вы держите в руках уникальную книгу, которая три четверти века шла к рус-
скому читателю. ПОЛЬ ПУАРЕ — абсолютный гений своего дела, величайший из
великих парижских кутюрье ХХ века. Знаменитая книга «императора парижской
моды» впервые вышла в Париже в 1930 году и облетела в переводах весь земной
шар. Наконец-то она появилась и на русском языке!
Поль Пуаре в годы написания своих мемуаров уже сошел с Олимпа большой
моды и не случайно назвал их — «Одевая эпоху». Более точного названия и при-
думать было невозможно — именно эпоху! — целое поколение прекрасных дам,
небожительниц belle еґpoque одевал он, делая это изысканно и элегантно.
УДК 82-94
ББК 85-14
© Éditions Grasset et Fasquelle, 1978

© Н. Ф. Кулиш, перевод на русский язык, 2011
© А. А. Васильев, предисловие, фотографии из личного
архива, 2011
ISBN 978-5-480-00247-8 © ООО «Издательство «Этерна», оформление, 2011
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие к русскому изданию . . . . . . . . . . . . . . . 7

I. МОЛОДОСТЬ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21
Места моего детства. Похороны Кисаньки. Первые
автомобили. Детские игры. Всемирная выставка
1889 года. Школа Массийон. Первые театральные
впечатления. Начало трудового пути: разносчик зонтов.
Мадам Шеруи. Месье Дусе
II. У ДУСЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 47
Продавшицы. Режан. Театральный клуб «Эпатан».
Первые заработки. Первое любовное приключение
III. В АРМИИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 68
IV. У ВОРТА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73
Коронация Эдуарда VII. Русская княгиня
V. НАЧАЛО САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ . . . . . 83
Улица Обер. Бернар Нодэн. У гадалки. Миссис
Асквит. Профессор Алкдар
VI. МОЕ ВЛИЯНИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 106
«Минарет». «Чем больше перемен...». «Афродита».
Поль Ириб. Жорж Лепап. Буссенго. Дюнуайе де
Сегонзак. «Навуходоносор». Высшая художественная
школа
VII. УЛИЦА ФОБУР СЕНОНОРЕ . . . . . . . . . . . 133
Мой сад. Случай с баронессой. Путешествие по Европе
VIII. МОИ РАЗВЛЕЧЕНИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . 156
Кружок Мортиньи. Эшман в посольстве. Форен.
Абель Трюше. Парусные лодки. Первая баржа.
Плавание на борту «Анриетты»
IX. ВЫСОКАЯ МОДА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 173
Организация дела. Мои манекенщицы. Руссо
X. ДЕКОРАТИВНОПРИКЛАДНОЕ ИСКУССТВО . . . 192
Поездка в Германию. Школа «Мартин». Рауль Дюфи.
Выставка 1925 года
XI. ЗА РАБОТОЙ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 214
Анри Батай. Многообразие моей деятельности. Графиня
Грефюль. Остров Тюди. Лондон. Русский балет. Кубизм
XII. МОИ ПРАЗДНИКИ . . . . . . . . . . . . . . . . . 239
Праздник Королей. «Тысяча вторая ночь». Бони
де Кастеллан. Праздники в «Опера» и Канне
XIII. В БЮТАРЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 255
Творение Анжа Жака Габриэля. Праздник Вакха.
Айседора Дункан. Макс Жакоб
XIV. ВОЙНА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 271
Уклонист! В Лизье. В Бордо (Клемансо). В КлермонG
Ферране. В Реймсе. Перед трибуналом
XV. В МАРОККО . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 288
Марракеш. Фес. Маршал Лиотей. У Эль Глауи.
В Демнате
XVI. «ОАЗИС» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 298
Спектакли. Артисты Иветт Гильбер, Брюан и т. д.
Праздники
XVII. В АМЕРИКЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 308
Что мне понравилось, а что — нет. Джон Вонамейкер.
Отношение американцев к искусству. Путевые заметки
XVIII. ЛЕКЦИИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 344
В НьюGЙорке. В Чикаго. В ЛосGАнджелесе.
В Чикашей. Путевые заметки
XIХ. ГАСТРОНОМИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 373
«Клуб Ста». Яйцо в мешочек поGрыбацки. Издательское де-
ло. Литература. Мои коллекции. Кокто. Печальный финал
XХ. ФИЛОСОФ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 402
Пре дис ло вие к рус ско му из да нию
Удивительный мир Поля Пуаре
Вы держите в руках уникальную книгу, которая три четверти

века шла к русскому читателю. ПОЛЬ ПУАРЕ — абсолютный
гений своего дела, величайший из великих парижских кутюрье
ХХ века. Знаменитая книга «императора парижской моды» впер-
вые вышла в Париже в 1930 году и облетела в переводах весь
земной шар. Наконец-то она появилась и на русском языке!
Поль Пуаре в годы написания своих мемуаров уже сошел с Олим-
па большой моды и не случайно назвал их — «Одевая эпоху».
Более точного названия и придумать было невозможно — имен-
но эпоху! — целое поколение прекрасных дам, небожительниц
belle еґpoque одевал он, делая это изысканно и элегантно. Кто толь-
ко у него не учился, кто только ему не подражал и не завидовал?
Сын парижского торговца тканями в районе «Чрева Парижа»1
и довольно строгой и целеустремленной мамы, мечтавшей
сделать из сына не кутюрье, а зонтичного мастера, Поль Пуаре
был очень способным юношей. В детстве он одевал куклу,
подаренную ему сестрами. Вероятнее всего, этот интерес
к созданию одежды был генетически унаследован. Ведь и две
его сестры — модельер Николь Пуаре-Грульт и шляпница
Пансон — также сделали заметные карьеры в мире моды.
Правда, их отношения никогда не были близкими, то ли от
зависти, то ли от чувства превосходства талантливого брата
над ними. Одна из сестер, Мари Пуаре, выйдя замуж за антик-
1
Так назывался парижский рынок, возникший еще в XIII веке. Именно
вокруг него располагались так называемые «дворы чудес» — притоны
парижского дна. В 1960-е годы XX века тут разбили красивый сквер,
а под ним создали многоэтажный подземный магазин.
ОДЕВАЯ ЭПОХУ 7
Предисловие к русскому изданию Александра Васильева
вара и декоратора Андре Грульта, стала называть себя Николь

Грульт. Ее увлечение создавать платья проявилось еще в
1908 году, но она отказалась помогать гениальному Полю
Пуаре в его Доме, предпочтя собственный путь, держала
в Париже свой Дом моды с 1911 по 1935 год, пытаясь
конкурировать с собственным братом, что не способствовало
дружественным отношениям в этой непростой семье.
Ранний взлет Поля Пуаре был поистине фантастичным. Пройдя
школу Жака Дусе, выходца из старинной семьи потомственных
портных, изысканного и тонкого кутюрье belle еґpoque, Пуаре про-
никся духом Высокой моды. Не только прекрасные клиентки
Дусе, его роскошные муслиновые платья в розоватых тонах, но и
великолепная коллекция живописи и мебели XVIII столетия, со-
бранная Дусе, стала той культурной средой, которая сформирова-
ла талант юного кутюрье. Покинув Дусе, Поль Пуаре отправился
на год в армию, а потом в Дом Ворта, самый старинный из всех
модных домов haute couture, основанный еще при Наполеоне III в
1857 году. Старика Чарльза Ворта уже не было в живых, но Пуаре
работал с его сыновьями Жаном Филиппом и Гастоном Люсье-
ном. Не будучи наделенными таким же большим дарованием,
как их великий отец, они пригласили молодого Пуаре для обнов-
ления крови великого Дома на rue de la Paix, в дом номер 7.
Пуаре создал для Дома Ворта костюмы-«тайеры»1, дневные
платья и манто, прославившие его. Работа молодого мастера
с верхней одеждой считалась в ту пору не очень престижной,
ведь дамы больше времени проводили в интерьерах, а не на
улицах. Русскому читателю будет любопытно прочитать о
1
Женский классический костюм состоял из прямой юбки и жакета на под-
кладке с воротником и лацканами. Впервые подобные костюмы появились в
1780-е годы и носили название «портновских костюмов», или костюм-«тай-
ер», т. к. их шили не модистки, а мужские портные. В женскую моду такие
костюмы вошли в 1880-е годы.
8 Поль Пуаре
встрече молодого кутюрье с княгиней Барятинской, одевав-

шейся в те годы у Ворта. Княгиня была строга и взыскательна,
а молодой кутюрье после этой встречи приобрел нужный
опыт общения с русской взбалмошной аристократией.
Окрыленный первым успехом у Ворта, уже через два года
Пуаре уходит от него и на занятые у своей матери деньги в
сентябре 1903 года отрывает в Париже свою фирму, на улице
Обер, в доме номер 5, недалеко от Гранд-опера. Его успех был
молниеносным, благодаря хорошо подобранным, профессио-
нальным сотрудникам и старым клиенткам из Домов Дусе и
Ворта. К этому периоду относятся редкие рисунки моделей,
сделанные рукой Поля Пуаре, из моей личной коллекции, ко-
торые впервые опубликованы в этом издании.
Пуаре вошел в историю как великий реформатор: он изменил
силуэт, ввел в моду новую красочную гамму тканей для дам-
ского платья, набивные ткани, новые сочетания, индивидуали-
зировал парфюмерные запахи и в результате раскрепостил
женщину, освободив ее от оков многовековых предрассудков.
Кутюрье создал нечто гораздо большее, чем новый костюм —
он создал новый образ жизни, новый стиль, который царил в
Европе и Америке более десяти лет, до начала 1920-х годов.
Безусловно, именно Поль Пуаре в 1906 году первым освободил
женщину от корсета с утягивающей талией, перенеся ее под
грудь, тем самым «удлинив» ноги и создав более стройный и
изысканный образ. «Женское движение борется за свободу,
а я даю женщинам свободу движения»,— писал он на страни-
цах своего журнала «Газет дю Бон Тон». Платье Пуаре держит-
ся на плечах («древнегреческих опорных точках»), от них
одежда легко ниспадает, открывая щиколотки, ткань играет,
движется. Несколько деталей — пуговица, шаль, пояс ниже
талии — помогают держать платье. Освободив женщину от
многовекового панциря, Пуаре поставил перед ней более серь-
езную задачу — худеть. Стройная, худощавая женщина остает-

ся идеалом и по сей день.
В 1905 году музой Поля Пуаре стала его жена Дениза, урож-
денная Буле, юная, черноволосая, тонкая, без корсета, свобод-
ная от макияжа и пудры. «Как здорово,— признавалась она,—
найти мужчину, который, будучи вашим супругом, еще и
одевает вас так, будто вы явились из волшебной страны». Супру-
ги создали то, что без преувеличения следует назвать творческим
тандемом. Каждый выход Денизы Пуаре в модные места ожи-
дался, освещался прессой и обсуждался парижанами. И в каждом
выходе был привкус эпатажа, часто на грани скандала. В этом,
кстати, выразился новый, интуитивно найденный подход к
рекламе, используемый и по сей день. А новинки сыпались
словно из рога изобилия, то юбка-кий, то юбка-брюки. В это
время Пуаре становится самым знаменитым и успешным кутю-
рье мира, его считают скорее художником, творцом, а не просто
поставщиком модных нарядов, как это бывало ранее с другими
парижскими кутюрье.
Поль и Дениза Пуаре вошли в историю моды и как устроители
грандиозных костюмированных праздников, проводившихся
ежегодно, каждый на свою тему. Самым экзотичным и рос-
кошным стало празднество 24 июня 1911 года под названием
«Тысяча вторая ночь». Сам Пуаре играл роль восточного сул-
тана, а Дениза — шахини. Газеты писали: «Одалиски из гарема
Пуаре вызвали такой восторг у наших дам, что теперь даже
почтенные супруги политиков готовы были бросить все и
уехать к турецкому султану, лишь бы иметь такие наряды».
В костюмах этих праздников, автором которых был, разумеет-
ся, сам мэтр, сказалось влияние Дягилевских балетов, колорис-
тики Бакста и течения ориентализма, что прослеживается в
творчестве Пуаре после премьеры фокинской «Шахерезады» в
1910 году, где присутствовал сам кутюрье. Он и потом не про-
пускал ни одного Дягилевского балета, даже сохранилось пла-

тье Денизы, созданное к премьере балета Вацлава Нижинского
на музыку Игоря Стравинского «Весна священная» в театре
Елисейских Полей. Но следует отметить, что постоянное срав-
нение Пуаре с Бакстом очень нервировало и раздражало кутю-
рье, и всякий раз он подчеркивал, что создал себе имя задолго
до «Русских сезонов» Сергея Павловича Дягилева.
Однако влияние России на творчество мастера вовсе не ограни-
чилось эхом балетной сцены. Привлеченный блеском русского
двора и стремясь расширить клиентуру, осенью 1911 года Поль
Пуаре вместе с группой манекенщиц отправился с показами по
городам Восточной Европы, включая Варшаву, Москву и Санкт-
Петербург. Москву он полюбил! Причиной тому стала его друж-
ба с выдающейся московской создательницей мод — Надеждой
Петровной Ламановой, которую Пуаре знал по Парижу. Судя по
его воспоминаниям, Ламанова хорошо накормила кутюрье и по-
казала ему Кремль, Щукинский музей современной живописи и
блошиный рынок на Сухаревке. Пуаре был в восторге от народ-
ных русских костюмов — сарафанов, косовороток, кокошников,
кичек, шалей и платков — и привез их в Париж изрядное коли-
чество. По возвращении во Францию цветы и орнаменты ярких
русских изделий вдохновили кутюрье на создание коллекции
платьев на русскую тему — первой в мире. Эта коллекция под
названием «Казань» «русских» вышивок и уборов, сапог и сара-
фанов, нескольких платьев под одноименным названием, сохра-
ненная стараниями супруги и детей Пуаре, ушла с молотка в
Париже в мае 2005 года. Несколько лотов на том историческом
аукционе удалось приобрести и автору этих строк: русские
платки и вышивки, подаренные Полю Пуаре Н. П. Ламановой,
русское льняное платье, ставшее прототипом для знаменитой
коллекции «Казань», и несколько детских платьев в русском сти-
ле, сшитых в мастерских Поля Пуаре по возвращении из России.
И как грустно сознавать, что ни один отечественный музей даже

не подумал приобрести в свою коллекцию какой-нибудь экспо-
нат из тех, которые составляют предмет гордости национальной
моды. Ведь мода на русское в одежде пришла к нам от Поля
Пуаре, а ее отголосками были работы Ламановой и многочис-
ленных домов моды русских эмигрантов в Париже 1920-х годов!
Необходимость создания Музея национальной моды назрела
давно, он должен стать и справочным центром, и практической
лабораторией для тысячи российских авторов, работающих с
текстилем. Собрания народного костюма и дворцового платья
являют собой лишь два сегмента истории стиля, они не в состоя-
нии заполнить огромную лакуну. Собраний городского модного
костюма ХХ века, созданных известными кутюрье мира,
в России нет. Начинать создание такого музея следует уже сей-
час, собирая, приобретая, реставрируя предметы моды ХХ века,
в том числе и работы Поля Пуаре.
Талант Поля Пуаре состоял и в великолепном выборе сотруд-
ников. В 1910-е годы Пуаре тесно сотрудничает с прекрасным
французским художником-графиком Раулем Дюфи. В 1912 го-
ду на работу приходит прекрасный испанский художник-ил-
люстратор Хосе де Замора, а в 1913-м мастер принимает к себе
в Дом русского художника — Романа Тыртова, петербуржца и
сына адмирала, широко прославившегося в Европе и Америке
в 1920-е годы под псевдонимом Эрте. Эрте рисует для Пуаре
юбку-абажур и оттачивает свое мастерство непревзойденного
иллюстратора мод стиля art dеґco. Несмотря на последующие
разногласия и даже судебное разбирательство, связанное с
использованием Эрте имени Поля Пуаре на своих изделиях в
годы Первой мировой войны, сам художник в своих воспоми-
наниях «Вещи, о которых я помню» очень тепло пишет о та-
ланте Пуаре. Мэтр продавал свои платья многим русским
клиенткам, часть из его уникальных платьев были куплены в
России после исторического показа в 1911 году, и некоторые

из них хранятся сейчас в коллекции платьев Эрмитажа в
Санкт-Петербурге.
Знаменитый эксцентричный князь Феликс Юсупов тоже был
горячим поклонником творчества Поля Пуаре и, судя по его
воспоминаниям, обставил свою лондонскую квартиру исключи-
тельно мебелью и коврами работы ателье «Мартин», дочернего
предприятия кутюрье, создававшего убранство интерьеров.
Стиль Пуаре был очень любим в предреволюционной России, и
одна русская модница писала в 1917 году для журнала «Столица
и усадьба»: «Покачиваясь на восьмисантиметровых каблуках
сторублевых ботинок, в самом простеньком туалете, фасона
chemise, чуть-чуть вышитом старым серебром (модель Пуаре),
гладко причесанная, она похожа на подростка, такая невинная,
трогательно-простая, когда говорит поклонникам: “Видите,
я тоже борюсь с роскошью, это, право, совсем не трудно”».
О невероятной популярности стиля Поля Пуаре в России сви-
детельствует также и роман известного французского писателя
Ромена Гари «Обещание на рассвете», где автор описывает
свои детские годы в польском городе Вильно. Именно там его
мать, бывшая актриса, открыла псевдофилиал Поля Пуаре на
улице Погулянка. Там она продавала вольные копии его моде-
лей без всякого разрешения из Парижа. Дело шло довольно
успешно, пока клиентки не усомнились в аутентичности
платьев. Они потребовали встречи с великим мэтром моды.
Находчивая предпринимательница уговорила французского
кондитера-булочника, работавшего неподалеку, предстать пе-
ред недоверчивыми клиентами в виде Поля Пуаре, что и было
сделано, и на какое-то время репутация «дома» была спасена.
Есть и другое свидетельство нашей соотечественницы, краса-
вицы и фотомодели Ии Григорьевны Ге, в замужестве леди
Абди, которым она поделилась в личной беседе со мною:
«Я познакомилась с Полем Пуаре сразу после свадьбы в 1923 го-

ду. Мое первое платье после замужества я заказала ему. Это
было длинное коричневое бархатное платье с подвесками на
низкой талии. Пуаре заинтересовался мною в то время, когда
меня в Париже еще никто не знал». О показах Поля Пуаре в Па-
риже пишет в своих эссе и писатель Максимилиан Волошин,
а известная русская художница с Монпарнаса Мария Васильева
создает скульптурный портрет кутюрье в виде большой куклы.
Впоследствии Поль Пуаре станет принимать к себе на работу и
русских манекенщиц — беженок от революции. Так, уже в
1920-е годы у него работала русская манекенщица баронесса Кира
фон Медем, в замужестве Кира Середа. Во время встречи со
мною в Монморанси она вспоминала: «Поль Пуаре хотел, чтобы
я к нему поступила, и дал примерить свое платье. Но затем сам
его надел и стал показывать, как надо его демонстрировать».
Несколько позднее к Пуаре поступила очаровательная Ксения
(Киса) Куприна, дочь знаменитого писателя. В своих воспомина-
ниях она пишет о работе в его Доме: «Он заставлял манекенщиц
выстраиваться в полукруг и долгим тяжелым взглядом рассмат-
ривал каждую. Потом, остановившись возле одной из них, вдруг
делал жест, как бы отгоняя муху. Это значило, что эту девушку
выгоняют». Затем Ксения продолжает: «Новые модели создава-
лись каждые шесть месяцев. Приходилось часами стоять на по-
мосте, и модельеры драпировали на нас ткани, кружева, ленты,
кроили, закалывали, как на деревянных манекенах. Часто от уста-
лости девушки падали в обморок». Затем Кису выбрали в числе
двенадцати манекенщиц для гастрольной поездки в Берлин с
показом моделей Пуаре в театре «Die Comedie». Специально для
этого турне кутюрье создал коллекцию пальто в ярко-желтую и
зеленую полоску, которые символизировали новую тенденцию в
его творчестве — простоту в крое и геометрию в орнаменте. Он
решил показать свою новую коллекцию еще до вечернего дефиле
в одном из берлинских кафе, тем самым сорвал контракт и

пытался ретироваться со своими девушками-манекенщицами.
К. А. Куприна вспоминала: «Собрав всех у себя в комнате, он
предложил нам тайно вынести чемоданчики и бежать, не уплатив
по счету. Манекенщицы подняли бунт: было совершенно ясно,
что незаметно уехать двенадцати девушкам, одетым специально,
чтобы привлекать внимание, невозможно. В конце концов, все
устроилось, и мы уехали».
В тот же период для Поля Пуаре работала русская манекенщи-
ца графиня Наталья Николаевна Сумарокова-Эльстон,
урожденная Белик, а в каннском отделении Дома в конце
1920-х годов служила манекенщица Билли Бибикова, впослед-
ствии известная парижская модель. В 1928-м к нему поступила
манекенщицей Елена Львовна Булацель-Руссель, но по ее вос-
поминаниям: «Пуаре уже тогда пел свою “лебединую песню”».
Сохранилось несколько фотографий Е. Л. Булацель-Руссель в
моделях Поля Пуаре времен его творческого эпилога.
Причиной упадка Поля Пуаре в 1920-е годы были изменения
стиля в женской одежде в связи с женской эмансипацией и рит-
мом жизни. Новая мода была более короткой, прямолинейной,
с талией на бедрах, предложенной мэтром раньше времени еще
в 1910-е. К тому же, межвоенное время породило множество но-
вых имен в мире моды. Многолетний ассистент Поля Пуаре —
Альфред Леньиф — открыл свой собственный Дом моды, где в
1920-е годы тиражировал идеи своего маэстро. В них чувствова-
лись эстетические принципы построения модного костюма с
использованием ламе, парчи и элементов этнического, часто
восточного, кроя. Особой популярностью в то время у клиентов
пользовались работы Домов моды «Ланвен», «Вионне», «Пату»,
«Сестры Калло». Но самым заклятым недругом Пуаре становит-
ся Шанель. Ей претил успех довоенного «императора парижских
мод», а сам Пуаре не мог перенести ее маленьких черных
платьев. В пику Пуаре, чьи авторские духи фирмы «Rosine»

пользовались большим спросом, в 1921 году Шанель выпускает
свой первый аромат «Chanel № 5», придуманные для нее москов-
ским парфюмером Эрнстом Бо. Свидетельством вражды Ша-
нель и Пуаре была известная встреча двух кутюрье в фойе
Гранд-опера. Поль Пуаре, увидав Шанель, обратился к ней
с вопросом: «Мадемуазель Шанель, Вы вечно в черных платьях.
Это что, траур?» А Шанель ответила: «Да, по Вам!»
Настоящий финансовый упадок Пуаре начался в 1924 году и усу-
губился в 1925-м, когда во время международной выставки art
dеґco Пуаре отказался выставлять свои модели в общем павильоне
рядом с коллегами по цеху, другими парижскими кутюрье. Что-
бы подчеркнуть свою особую эксклюзивность, Пуаре на свои
деньги сооружает на Сене три баржи, где устраивает шоу-румы
своих Домов: парфюмерии «Розин», мебели «Мартин» и его
платьев. Но продажа билетов на баржи и интерес к платьям не
окупил грандиозных затрат, и Полю Пуаре пришлось продавать
акции своего Дома, что впоследствии и привело к полному
банкротству. Ему пришлось продать свой особняк в Париже и
коллекцию уникальных произведений современного искусства,
полотна Ван Донгена и скульптуры Бранкузи. Следствием фи-
нансовых неудач и стресса станет и развод с любимой женой Де-
низой, матерью его четверых детей. В 1927 году Пуаре закрывает
свой знаменитый Дом моды, переезжает в Канны, где продолжает
создавать более скромные коллекции. В 1933-м кутюрье выпуска-
ет весенне-летнюю коллекцию для большого парижского универ-
мага «Printemps» и окончательно закрывает свои Дома в Париже
и Каннах в 1934 году. Совершенно разоренный, Поль Пуаре
принимается за живопись, думая, что ею сможет поправить фи-
нансовое положение. Он пишет пейзажи маслом, чуть наивные,
но искренние и милые. В моей личной коллекции есть две под-
писные живописные работы Поля Пуаре того периода, одна из
которых опубликована в этом издании впервые. Продажу своих

живописных работ он чередует с торговлей вином, развозя на
велосипеде бутылки марочных вин по элитным ресторанам
Лазурного Берега. Время безжалостно к нему, но наперекор всем
Пуаре пишет в 1930-е годы три знаменитые книги: «Одевая эпо-
ху», «Мода и финансы» и «Возвращайтесь!», которые позволили
ему слегка поправить шаткое денежное положение, усугубленное
необходимостью платить за содержание своей семье. Поля Пуаре
приглашают читать лекции в Сорбонну, театры изредка заказы-
вают сценические костюмы.
С началом Второй мировой войны Поль Пуаре перебирается в
Париж, где записывается на биржу труда. В анкете безработного,
в графе о предыдущем месте работы он пишет: «Поль Пуаре»,
и юный клерк отказывается принимать эту неполную информа-
цию. По легенде, великий кутюрье ответил по этому поводу:
«Мне жалко народ, который не помнит своих героев!»
Поль Пуаре умирает в оккупированном Париже 28 апреля
1944 года в полном забвении.
Однако уже с конца 1950-х годов начинается возрождение ин-
тереса публики к творчеству Поля Пуаре. И что неожиданнее
всего, этот интерес был спровоцирован его вдовой, Денизой,
устроившей первую ретроспективную выставку его моделей.
Музеи моды мира начинают каталогизировать модели с гри-
фом Paul Poiret. В эпоху хиппи, в конце 1960-х, в Нью-Йорке
возникает мода носить винтажные вещи от Пуаре. Выставки
его творчества собирают толпы почитателей его немеркнущего
таланта. Цены на модели маэстро начинают стремительно рас-
ти вверх, коллекционеры раскупают флаконы духов «Розин»,
подушки и коврики от «Мартин». Лично мне удалось впервые
познакомиться поближе с творчеством великого Пуаре лишь в
начале 1980-х годов в Париже. Тогда была еще жива одна из
дочерей Пуаре, Пьерина, она-то и позволила мне переснять
уникальные фотографии из своего личного архива для подго-

товки моих лекций по истории моды во французской школе
моды «Эсмод». Тогда я впервые увидел эти великолепные
архивные материалы. Пьерина Пуаре говорила, что у нее
находится и значительная коллекция русских вышивок,
кокошников и платьев, привезенных ее отцом из Москвы
в 1911 году. Увы, тогда финансовые возможности не позволи-
ли мне приобрести эти экспонаты для своей личной коллек-
ции. Но судьба распорядилась иначе, и часть из них все же
попали ко мне, но много позднее.
В мае 2005 года весь мир коллекционеров модной одежды был

возбужден как никогда. Причиной их съезда в Париж стала
аукционная продажа огромной коллекции семьи Пуля Пуаре,
перевернувшего представление о женский красоте и гармонии
цветов в начале века и снявшего корсет с талии наших бабу-
шек или прабабушек. Этой продажи (а готовилась она три
года) давно ждали собиратели и музеи со всех концов света.
В течение двух дней с молотка ушло более пятисот лотов
вещей из личного гардероба жены Поля Пуаре, Денизы,
и их дочерей. Сегодня найти предметы с грифом отца моды
ХХ века не так просто, а в случае везения придется выложить
за них круглые суммы. Но результаты аукциона превзошли
самые смелые прогнозы: предметы с грифом этого замечатель-
но талантливого мастера стоили от 7 до 60 тысяч евро, абсо-
лютным рекордом стало платье, стоимость которого подня-
лась до 100 тысяч евро. Многие модели были приобретены
Парижским музеем моды во дворце Галлиера, иные попали в
Нью-Йорк в Институт костюма при Метрополитен. Некото-
рые вещи закупили Институт костюма в Киото, Музей моды в
Сантьяго де Чили и другие собрания старинной одежды разви-
тых и цивилизованных стран.
Одна из последних выставок Пуаре прошла недавно в Нью-

Йорке в Метрополитен и вызвала ажиотаж у публики,
а осенью 2011 года, празднуя столетие первого визита Поля
Пуаре в Россию, его вещи предстанут в залах Кремля в Москве
на большой ретроспективной выставке, посвященной его
творчеству. Мы верим, что и эта книга станет прекрасным
подспорьем для всех ценителей моды, почитателей творчества
Поля Пуаре и его эпохи.
Александр Васильев, историк моды,
Москва — Париж, 2011
Посвящается памяти моей матери
П. П.
I. МО ЛО ДОСТЬ
Я — парижанин, из самого сердца Парижа. Я родился на улице
Дез-Экю, в Первом округе, где мой отец держал суконную
лавку под вывеской «Эсперанс»1. Это была узкая улочка, про-
тянувшаяся от улицы Лувр до улицы Берже.
Лавка отца занимала первый этаж дома, вдоль всего фасада.
Напротив расположились со своими лавочками мелкие коммер-
санты, чьи дети заполоняли улицу: затейливо причесанная
торговка фруктами, эльзасский сапожник Льебенгю, столяр
Фрешинье, виноторговец Мишо и мясник Бадье, позже, уже в
наши дни ставший миллионером. Чуть подальше находилась
фабрика засахаренных каштанов и компотов, которая благоуха-
ла на всю округу и доставляла мне несказанное наслаждение.
Мне говорили, что первыми словами, какие я произнес, были
«крон пупаци». Как утверждают знающие люди, этим я давал
понять, что мне нужны карандаш и бумага. Таким образом,
призвание художника проявилось у меня раньше, чем призва-
ние кутюрье. Однако мои первые произведения не сохрани-
лись: по-видимому, забота и внимание окружающих затраги-
вали лишь меня самого.
Жизнь моя проходила в квартире матери, занимавшей второй
этаж, и в лавке отца, куда мне временами разрешали спускать-
ся. В доме у меня были друзья — кошка, собака и один старый
приказчик, Эдмон, который мастерил мне нехитрые игрушки.
Из четырех деревянных планок он мог сделать и тележку,
и бильярдный стол; а еще он потакал моим хулиганским на-
клонностям, обучая обстреливать булавками служащих мага-
зина «Лувр», миролюбивых прохожих, несших за плечами
необременительный груз — связку воздушных шариков:
я целился именно в шарики, они не выдерживали такой кано-
нады и сразу же лопались.
1
Надежда (фр.).— Здесь и далее прим. ред.
I. МОЛОДОСТЬ
Мать часто брала меня с собой,

отправляясь за покупками.
Я очень любил ходить с ней по
магазинам — мне нравился там
запах пыли и духов, а еще боль-
ше нравилось бывать с ней в
гостях, где я притворялся, будто
занят игрой, а на самом деле
упоенно вслушивался в дамские
разговоры с обычными для них
банальностями.
Меня всегда очень хорошо одева-
ли; помню черный бархатный
костюмчик, я им очень гордился;
Поль с мамой, 1870е годы
колечко, золотой ободок, в кото-
рый были вделаны цветочки из бирюзинок. Однажды мы с ма-
мой направлялись в «Базар дель Отель де Виль»1, и, проходя мимо
террасы кафе, я положил колечко на один из столиков. Час спустя
мы возвращались домой той же дорогой, я страшно удивился, не
найдя колечка на том месте, куда я его положил. Когда мама
узнала причину моего огорчения, то пожурила за наивность и
сказала, что надо всегда остерегаться воров... Уже тогда я отличал-
ся доверчивостью, которая вредила мне в течение всей жизни.
Я не верил, что на свете бывают воры, и осознал это только сейчас.
Помнится, я не отличался хорошим аппетитом, и, чтобы
заставить меня съесть несколько кусочков мяса, требовались
долгие, бесконечные уговоры. Отец обещал подарить мне кук-
лу Полишинеля2, если я съем бифштекс. А мне до этого при-
1
Престижный парижский универмаг (BHV).
2
Французский «родственник» русского Петрушки, неисправимый болтун,
совершенно не умеющий хранить секреты. Отсюда выражение «секрет По-
лишинеля».
глянулся один ярко раскра-

шенный Полишинель в
витрине магазина «Дет-
ский рай», находившегося
поблизости от нашего до-
ма, и, едва успев прогло-
тить последний кусочек
бифштекса, я бросился за
игрушкой и торжественно
унес ее к себе.
Отец был добрым челове-
ком, хотя с виду казался
сухим и нелюбезным,
а мать — очаровательная
женщина, полная кротости
и нежности, и по воспита-
нию и образованию она
была гораздо выше людей
ее круга. Я был свидетелем,
как росло благосостояние Отец, 1870е годы
моих родителей, как они ра-
довались, покупая новую обстановку и украшая свое жилище.
Все вещи, впоследствии составившее наше имущество,
приобретались на выставках 1878, 1889 и 1900 годов.
Не всегда покупки бывали такими уж изящными, но в них
чувствовалось стремление к совершенствованию, постепенно-
му развитию чувства прекрасного. Культуру нельзя нажить
за один день.
Короткая история из жизни лучше, чем длинное предисловие,

покажет, к какому слою общества я принадлежал. У моей
бабушки с отцовской стороны было девятнадцать братьев и
сестер, и все дожили до

почтенного возраста. Мы
часто собирались по празд-
ничным дням у самых со-
стоятельных из родичей;
большинство из них были
мелкими буржуа и жили в
районе Исси-ле-Мулино1.
Однажды — мне тогда бы-
ло семь лет, но я помню
все так ясно, словно это
было вчера,— мне сказали,
что моя тетя, мадам Поль,
умирает и надо повидать-
ся с ней в последний раз.
Меня привезли в дом дяди
Поля, который сказал мне:
«Кисанька заболела, так
что не шуми тут»,— и про-
вел в спальню жены. Она Мать, 1890е годы
лежала на такой высокой кро-
вати, что я не сразу ее увидел и разглядел только красную
перину, кружевное одеяльце на ноги, вывязанное крючком,
и торчащий из груды подушек длинный, острый, очень блед-
ный нос. Меня подхватили под мышками и подняли, чтобы
я мог дотянуться до тети и поцеловать ее. Она сказала какие-то
противные приторные слова, что-то насчет неба, и меня
опустили на пол.
В коридоре я снова встретил дядю Поля, он не знал, чем за-

няться, и ходил, шаркая шлепанцами, от клетки с попугаем к
1
Город на р. Сене, юго-западный пригород Парижа.
напольным часам и обратно. Он был уже стар и порой терял

чувство реальности.
Несколько дней спустя состоялись похороны. В назначенное
время на бульвар Лисэ, в Исси-ле-Мулино, прибыли два
десятка братьев и сестер с мужьями и женами, в рединготах1
и цилиндрах либо в траурных шалях, и выстроились на краю
тротуара. Затем все направились в церковь, где на передней
скамье, естественно, сидел дядя Поль. Меня усадили позади
него. Дядя заметно нервничал и как будто что-то искал. Он
беспокойно оборачивался и махал рукой в знак приветствия
всем дядям и тетям, заходившим в церковь и занимавшим места
на скамьях, а потом вдруг спросил у сидевшего рядом: «Послу-
шай, а где же Кисанька?» Рядом сидел дядя Дени, по профес-
сии позолотчик. Ему следовало бы знать, что в некоторых
обстоятельствах надо быть поделикатнее. Но он не счел нуж-
ным позолотить пилюлю, а просто указал обеими руками на
гроб и произнес: «Погляди туда!» Тут до дяди Поля дошло,
зачем он здесь, и бедный старик расплакался как ребенок.
Выйдя из церкви, мы вереницей двинулись за катафалком,
и один старичок в рединготе спросил, как меня зовут и кто я такой.
— Я — Поль Пуаре,— ответил я.
— Так значит, ты сынок Огюста? — сказал он.
И призывая всех в свидетели, стал повторять: «Глядите-ка, это
сынок Огюста!»
Все эти старички обожали отца; малая толика известности и
всеобщей симпатии, какими он пользовался в этом кругу,
доставалась и мне. Дядя Дени подошел ко мне и, показав на
петуха на церковной колокольне, сказал: «Знаешь, это я его
позолотил, а ведь там, наверху, было не слишком жарко!»
Наш загородный дом находился совсем рядом, в ближнем
предместье Парижа, в Бийанкуре. Это было большое, массив-
1
Длинный сюртук широкого покроя с высоким воротником и пелериной.
ное здание с огромным парком, впоследствии оно стало собст-

венностью компании «Рено», поскольку эта семья тоже была
из Бийанкура. Рено-младшие никогда не показывались гостям,
приходившим к их родителям. Все знали, что они вечно
пропадают в мастерской, среди всевозможных механизмов,
шатунов и поршней, и мастерят свой первый мотор. Порой
они случайно попадались нам на глаза, с головы до ног пере-
пачканные маслом и смазкой, фанатичные жрецы своего
идеала, угрюмые пленники идеи. Там, в Бийанкуре, я увидел
первые моторные экипажи, совершавшие пробные поездки по
набережным. Гуляющая публика высказала весьма строгое
суждение об этих устройствах. Люди говорили: «Может быть,
они очень удобные, но красивыми их никак не назовешь: спе-
реди явно чего-то не хватает». Этим недалеким буржуа каза-
лось, что впереди экипажа непременно должна быть лошадь.
Если бы не людские предрассудки, возможно, двигатель
у автомобиля поместили бы сзади, что было бы логичнее.
Помню годы, проведенные

в Бийанкуре, в кипучем
детском ничегонеделании,
когда ты вечно занят, хоть
и пребываешь в праздно-
сти, когда не знаешь, что
такое скука. Но игры, зани-
машие меня больше всего,
не были обычными для
детей моего возраста.
Я воздвигал невиданные
постройки, создавал фон-
таны с помощью закреп-
ленного на высоком дереве Туристы в прогулочных костюмах в отрытом шарабане, Париж, 1910е гг.
бочонка с водой. Или же, залюбо-

вавшись геранями и бегониями,
которые во множестве росли на
бабушкиных клумбах, окаймля-
ли террасы и алели посреди лу-
жаек, я собирал яркие лепестки
цветов, чтобы изготовить из них
чернила или краски, но способы,
которыми я пытался это сделать,
были столь прямолинейными и
примитивными, что все мои
опыты не давали никакого ре-
зультата, если не считать пятен
на лице и на руках да еще непо-
правимо испорченной одежды.
Также я хотел извлечь аромат из
роз и с этой целью помещал их в
бутылки со спиртным или с га-
зированной водой. В моем тог-
дашнем возрасте я не имел ни Поль Пуаре в Бийанкуре, 9 лет
малейшего понятия о химии, измельчал их и складывал в гер-

метически закрывающиеся коробки. Спустя время я проделы-
вал в коробке отверстие, и оттуда распространялся ужасающий
запах гнили. Я бывал сильно разочарован, но никогда не отка-
зывался от мысли попробовать еще раз. А охотнее всего я
устраивал различные праздники и увеселения, приглашал
на них всю семью и предлагал шампанское собственного изго-
товления — жуткую мешанину из лимона, белого вина и сель-
терской. Я подбирал на огороде и в саду все старые железки,
привязывал к каждой ярлычок, как делают хранители, и от-
крывал музей древностей. Рассказываю это не для того, чтобы
похвастаться каким-то особыми детскими талантами, просто
хочется отметить: уже тогда я интересовался тем, что впослед-

ствии стало предметом моих исследований и увлечений.
Однажды вечером я вместе с родителями поехал на открытие
выставки 1889 года. Отец где-то достал пригласительные
билеты. Я был вне себя от радости. Сидя у него на плечах,
я увидел сказочное зрелище, которое запомнил на всю
жизнь,— запуск светящихся разноцветных фонтанов. Я часто
задумывался, не в тот ли вечер, когда я зачарованно глядел на
это великолепие оттенков розового, зеленого и фиолетового,
зародилась у меня любовь к неожиданным сочетаниям красок.
Я бессилен описать восторг огромной массы людей, впервые
видевших это чудо. Когда все фонтаны вдруг засияли одним
и тем же, опалово-зеленоватым светом, в толпе среди полной
тишины раздался голос: «Прелесть какая! Это же “перно1”!» —
а вокруг поднялся неудержимый хохот. Это было так
по-французски!
На выставке я увидел и другие чудеса: различные области при-
менения электричества, фонограф и так далее... Я хотел лично
познакомиться с Эдисоном2 или написать ему письмо, чтобы
от себя поздравить и поблагодарить за то, что он сделал для
человечества. Переносная железная дорога Дековиля3, движу-
щийся тротуар, печатные машины Маринони4, валяльные
станки для производства бумаги, новые способы тканья
1
Анисовая настойка, аперитив.
2
Эди сон, Томас Алва (1847—1931) — американский изобретатель. В 1879 г.
создал первую пригодную для коммерческого производства лампу с уголь-
ной пылью. Создал сверхмощный элекрогенератор и участвовал в сооруже-
нии и пуске первой центральной тепловой электростанции в Нью-Йорке.
Всего было более 1000 изобретений.
3
Де ко виль — французский инженер, сконструировал в начале 1880-х гг.
переносную узкоколейную железную дорогу.
4
Ма ри но ни, Ипполит (1823—1904) — итальянский изобретатель нового
типа скоропечатных машин, построил первую ротационную машину.
шерсти, лионская парча — казалось, жизнь разом открыла мне

все свои тайны, и я узнал все, что мне хотелось знать.
Какая прекрасная эпоха!
Затем мы всей семьей поехали в Бретань, где я так скучал, что

эта поездка едва не отбила у меня охоту путешествовать на
всю жизнь. На экскурсии мы всякий раз выезжали в открытых
экипажах — ландо, викториях или визави, запряженных парой
лошадей. Моя мать и сестра с удобством располагались на бан-
кетке, а мужчины (отец и я) садились на откидной стульчик,
обычно узкий и жесткий. С этого места мне были видны толь-
ко мама и сестра с их раскрытыми солнечными зонтиками,
и я мог полюбоваться пейзажем, лишь когда мы останавлива-
лись. А иногда я сидел рядом с кучером, дышал дорожной
пылью и воздухом, который лошади непрерывно насыщали
своими ароматами. К счастью, дорога все время шла по хол-
мам; чтобы дать лошадям передохнуть, мы спрыгивали на
землю и поднимались пешком. Я срывал цветы на обочине и
собирал букеты для мамы, поскольку в то время загадочная
кельтская душа еще не открылась мне и была окутана тайной.
Когда мне было двенадцать, мы переехали с узкой и грязной

улицы Дез-Экю на улицу Аль. Я посещал школу Массийон, там
учились мальчики, чьи родители занимали более высокое поло-
жение, чем мои, и порой я страдал, сравнивая себя с ними,
особенно когда на мне были бежевые брюки, сшитые из ткани,
которую, очевидно, вернул отцу какой-то недовольный покупа-
тель. В дождь они меняли цвет и становились розово-лиловыми,
и мои одноклассники приходили в восторг и показывали на ме-
ня пальцем. Мне бы посмеяться над этим, а я плакал.
У меня было три сестры. Как-то они заболели скарлатиной
с осложнениями. И меня определили пансионером в школу
в Массийоне, чтобы я не заразился. Я был очень ранимый и

привязчивый мальчик, поэтому сильно страдал от разлуки с
семьей. Мне казалось, что нигде в целом мире не может
быть лучше, чем в родных стенах. Сколько грустных вечеров
провел я в убогом и жалком школьном дортуаре1, слушая
горн, играющий напротив, в казарме республиканской
гвардии! После отбоя я еще долго не мог заснуть и погружался
в мечты.
Мечтал ли я уже тогда о тканях и нарядах? Пожалуй, да. Меня
живо интересовали женщины и их туалеты; я прилежно
листал каталоги и газеты, надеясь узнать, что теперь в моде.
Я очень следил, чтобы хорошо выглядеть и, если иногда забы-
вал умыться, никогда не забывал сменить воротничок.
Учился я посредственно и уделял больше внимания литерату-
ре, чем математике. У меня была превосходная память,
в которой легко закреплялось то, что было мне интересно,
а к остальному я был равнодушен. Я мог быть первым в классе
по одному предмету и последним — по другому, и это никого
не удивляло. Мои товарищи любили меня за бурную фанта-
зию. Тетради у меня были полны комических рисунков,
и одноклассники спорили из-за них, как читатели в библиоте-
ке за какие-нибудь литературные шедевры.
Однажды меня пригласили на торжественный обед в праздник
Карла Великого. Для меня это стало важным событием, но
больше мне там бывать не пришлось. В тот день первых уче-
ников усадили за один стол с учителями. И со мной случилась
большая неприятность. Когда нам подали кролика, я взял в
рот маленький шарик, который принял за каперс. Но едва
я начал жевать, понял: это не что иное, как кроличий помет.
Что мне делать? Выплюнуть в тарелку? Невозможно: мне хоте-
лось произвести впечатление хорошо воспитанного мальчика,
1
Общая спальня для учащихся в закрытых учебных учреждениях.
Школьные рисунки Поля Пуаре
поразить учителей изысканными манерами за столом.

И я, превозмогая отвращение, держал эту гадость во рту.
Я провел салфеткой по зубам, они окрасились в зеленый цвет.
Я решил взять в рот кусок хлебного мякиша и проглотить
все вместе. Разве была у меня другая возможность достойно
выйти из положения?! Больше я не удостоился приглашения
на праздничный обед, но стоит ли жалеть об этом? А некото-
рых моих одноклассников приглашали каждый год — Вебера,
Манилева и других, чьи имена сегодня покрыты мраком забве-
ния. Всякий раз, глядя, как они готовятся к этим пиршествам
для избранных, и представляя, что их ожидает, я втихомолку
посмеивался. Для меня это была команда любителей кроличь-
его помета.
Во мне ценили веселый характер, и на церемонии раздачи
наград, когда моим родителям приходилось испытывать горь-
кое разочарование, я вознаграждал их успехами иного рода —
смешил присутствующих, произносил комические монологи,
и получалось очень смело и очень забавно. Вскоре я просла-
вился подобными выступлениями, меня захотели послушать
многие, стали повсюду приглашать.
На исходе детства меня занимали три вещи — учеба, общение
с друзьями и театр, которым я так увлекся, что почти
каждый вечер проводил в зрительном зале. В нашей семье
садились ужинать ровно в семь, и уже через три четверти
часа я был у дверей «Комеди Франсез» и ждал, когда начнут
пускать зрителей. Как только двери открывались, я бросался
вверх по лестнице, прыгая через несколько ступенек,
и занимал первое место на самом верхнем ярусе. Это был
так называемый амфитеатр, а попросту — раек: входной
билет стоил один франк. Там я впервые насладился литерату-
рой, прослушал все классические пьесы. Там, в ослепительном
блеске люстры, под самым потолком, я научился разбираться
в драматургии. Ах! Какие незабываемые часы я провел

с Муне-Сюлли1, Го2, Барте3, де Фероди4, Режан5, Гранье6,
Сарой Бернар7, Гитри8! Я часто задавался вопросом:
как теперешняя молодежь может обходиться без этих
духовных радостей? Перед моими глазами всегда будет
стоять сцена из «Эдипа-Царя»9, в которой Муне-Сюлли,
играющий слепого Эдипа, спускается по лестнице храма
и говорит своим чудесным голосом: «Дети старого Кадма,
юное потомство...»
И сцена из «Друга Фрица»10, в которой Го протирает очки,
чтобы совладать с собой и скрыть волнение.
1
Му не-Сюл ли, Жан (1841—1916) — выдающийся французский актер, ра-
ботал в «Комеди Франсез», один из крупнейших трагиков своего времени,
кавалер ордена Почетного легиона. Лучшие роли — Гамлет и др.
2
Го, Франсуа Жюль Эдмон (1823—1901) — французский актер, работал в
Theatre français, замечательный комик. Лучшие роли — Фигаро, Сганарелль,
Триссотен и др.
3
Бар те, Юлия (1854—1941) — французская трагическая актриса. Лучшие
роли — Антигона и др.
4
Фе ро ди, Морис де (1859—1937) — французский актер и автор песен, вы-
ступал на сцене «Комеди Франсез» с 1880 года, прославился исполнением
главной роли в пьесе «Бизнес есть бизнес», которую сыграл более 1200 раз в
течение 30 лет сценической карьеры.
5
Ре жан, Габриель (1856—1920) — французская актриса, на сцене с 1878 г.
В 1906 г. создала «Театр Режан» (Париж). Развивала принципы реалистиче-
ской школы. Прославилась исполнением роли Норы («Кукольный дом»
Г. Ибсена).
6
Гра нье, Жанна (1852—1939) — французская опереточная актриса, первая
исполнительница главной роли в оперетте Ш. Лекока «Жирофле-Жирофля».
7
Бер нар, Сара (1844—1923) — французская актриса, одна из самых прослав-
ленных в истории театра. Работала в «Комеди Франсез», много гастролировала.
8
Ги т ри, Саша (1885—1957) — французский актер, драматург, режиссер,
продюсер.
9
Трагедия Софокла.
10
Опера П. Масканьи (1891), лирическая комедия.
И сцена из «Сына Жибуайе»1, в которой де Фероди роняет

трубку на ковер в гостиной и говорит: «Никогда больше не
стану вывозить тебя в свет!»
И Барте в «Антигоне»2, в сборчатом одеянии из белого муслина,
таком чистом и целомудренном: его подол оказывался словно
бы в тени — таков был причудливый эффект огней рампы.
И Сара Бернар в «Жисмонде, принцессе Востока»3.
И де Макс4, в роли епископа раннехристианской эпохи,
в шапочке кораллового бархата, отороченной горностаем...
Ах! Театр Сарду5, Лаведана6, Брие7, Капю8, Флера9 и Кайаве10,
Мориса Донне11 — что мы получили взамен всего этого?
Я помню чудесные абонементные спектакли в «Жимназ» и
«Водевиле»12, когда вся буржуазия и весь финансовый мир
1
Комедия Э. Ожье (1904/1905).
2
Трагедия Софокла.
3
Пьеса В. Сарду (1894).
4
Макс, Линдер (наст. имя Габриель Максимилиан Лавьель) (1883—1925) —
французский актер, один из крупнейших мировых кинокомиков. Играл
в парижских театрах «Амбигю комик» и «Варьете».
5
Сар ду, Викторьен (1831—1908) — французский драматург, царивший на
французской сцене периода Второй империи. Его комедии нравов долгое
время считались образцом безупречной пьесы.
6
Ла ве дан, Анри (1859—1940) — французский сценарист, драматург, рома-
нист. С 1898 г. член Французской академии. Писал пьесы для «Комеди
Франсез». В 1907 г. становится во главе кинокомпании «Фильм д’ар».
7
Брие, Эжен (1858—1932) — французский драматург, стремился создать
«полезный» театр, освещал в мелодрамах социальные проблемы.
8
Ка пю, Альфред (1858—1922) — французский писатель.
9
Флер, Робер де (1872—1927) — французский журналист и драматург, один
из популярнейших мастеров легкой комедии.
10
Кай а ве, Гастон Арман (1869—1915) — французский драматург, написал
несколько пьес с Р. Де Флером.
11
Дон не, Морис (1859—1945) — французский писатель, драматург, член
Французской академии с 1907 г.
12
Парижские театры.
Парижа смотрели «Гуляк»1, «Славных

деревенских жителей»2 или «Любовни-
ков»3. В то время женщины в партере
сидели в шляпах: это были маленькие
матерчатые шляпки, иногда с завязка-
ми под подбородком, увитые яркими
цветами, пармскими фиалками или
геранью. И партер выглядел как огром-
ная клумба. На рукавах платьев были
буфы с прорезями и вставками из дру-
гой ткани, а во время антрактов в фойе
шуршащие юбки подметали паркет
рюшами и воланами, которые, впро-
чем, так и назывались — метелки.
Видел я и турнюры4, о коих мог бы ска-
зать словами Франсуа Коппе5: «...А мне
это не показалось таким уж смешным».
Разве женщины не вправе носить все
что угодно, и разве они не владеют сек-
ретом, который делает их красивыми.
Эти конструкции назывались «скамееч-
ками», сверху их прикрывал ворох
тканей, искусно отделанных, заложен-
ных складками, присборенных велики- Сара Бернар, 1890е гг.
1
Пьеса по роману маркиза де Фудраса (1800—1872), автора многочисленных
романов из великосветской жизни.
2
Пьеса В. Сарду (1866).
3
Пьеса «Блистательные любовники» Ж.-Б. Мольера (1670).
4
Юбка на каркасе, пышная сзади. Эффект пышности достигался с помощью
специальной подушки, которую подкладывали под платье сзади, ниже
талии.
5
Коп пе, Франсуа (1842—1908) — французский поэт, драматург, прозаик,
с 1884 г. член Французской академии.
Две модели с турнюрами, 1874
ми мастерами той поры, и, несмотря на внушительные размеры,

турнюр не казался тяжелым. Вдобавок из-под всего этого нагро-
мождения выглядывала ножка, такая прелестная, так изящно
ступающая в туфельке из золотисто-коричневого шевро1,
что устоять перед ее очарованием было невозможно. Я видел
шляпы, ловко сидевшие на высоких прическах, невесомые,
словно бабочки, невзирая на обилие украшений: вот какую
сноровку обретают художники, когда работают на женщин.
В те времена несколько раз в год проходили торжественные
церемонии, где показывались все новинки тогдашней моды.
Я имею в виду вернисажи, сегодня полностью или почти пол-
ностью вышедшие из практики. Я увлеченно следил за этим.
Там можно было увидеть не только учеников живописцев,
бегавших со стремянками и ведерками лака, но также их
моделей, поклонниц и заказчиц, и во всем этом мире царили
стремление к изысканности и снобизм, которые сами по себе
становились кухней моды. Я часто бывал на художественных
выставках, пытался распознать среди живописцев тех, кому
завтра предстоит стать мастерами. Клерен2 и Бугро3, как мне
казалось, давно отжили свое, Каролюса-Дюрана4 я находил
старомодным, Бонна5 — помпезным. Мои суждения считались
1
Кожа хромового дубления, выделанная из шкур коз. Лучшие виды получа-
ют из шкур молодых козлят молочных пород.
2
Кле рен, Жорж (1843—1920) — французский художник-портретист и
декоратор.
3
Бу г ро, Адольф Вильям (1825—1905) — французский живописец, крупней-
ший представитель салонной академической живописи, автор картин на
исторические, мифологические и библейские сюжеты.
4
Ка ро люс-Дю ран (наст. имя Шарль Эмиль Огюст Дюран) (1838—1917) —
французский живописец, представитель академической школы.
5
Бон на, Леон Жозеф Флорантен (1833—1922) — французский живописец,
коллекционер, писал картины на исторические и религиозные сюжеты, но
более известен как портретист.
в семье ниспровергательскими и пу-

гающе независимыми. Я восхвалял
картины Коро1, в то время начинаю-
щего художника, и мне нравились
импрессионисты.
Каждый вечер, отправляясь по реке

в Бийанкур, я встречался на лодке
с художниками и, слушая их разго-
воры, убеждался в собственной
правоте. Среди прочих там бывал
Роден2 — маленький, кряжистый
полубог с окладистой бородой,
возвращавшийся на речном трам-
вайчике в свой дом в Мёдоне. Путь
от Пон-Руаяля до станции занимал
час — время блаженного отдыха для
того, кто на этом скромном суде- Поль Пуаре, 1898
нышке возвращался домой после
парижской суеты. Виадук в Отее, высокие берега Мёдона,
солнце, заходящее за Обсерваторией3,— все это и сейчас скла-
дывается в моем воспоминании в какую-то умиротворяющую,
целительную гармонию.
У моего отца была маленькая лодка, которую он называл
«Микроб». Мы часто отправлялись на прогулку по реке или
на рыбалку. Однажды он пригласил покататься месье Мору,
знаменитого в то время гравера, и взял с собой меня. По пути
1
Ко ро, Жан Батист Камиль (1796—1875) — французский художник-
пейзажист.
2
Ро ден, Франсуа Огюст Рене (1840—1917) — французский скульптор, один
из основоположников импрессионизма в скульптуре.
3
Имеется в виду аэродинамическая лаборатория Г. А. Эйфеля в Отее.
мы остановились в маленьком ресторанчике, где нас ожидал

сюрприз. Мы услышали, как поет за работой судомойка. У нее
оказался дивный голос, я до сих пор помню волнение, которое
испытал тогда. Месье Мору несколько раз приезжал туда, что-
бы послушать ее пение. Он убедил девушку, что ей нужно раз-
вивать голос, подыскал ей учителя и устроил в консерваторию.
И она стала великой Дельна, блиставшей в «Осаде мельницы»1,
«Фальстафе»2 и других знаменитых операх.
В годы, предварявшие выставку 1889 года, мы каждое утро и

вечер из нашей лодки следили, как растет Эйфелева башня,
и обсуждали увиденное.
Мне было нелегко закончить школу: отвлекали всевозможные
развлечения и нетерпеливое желание поскорее изведать все ра-
дости жизни. В восемнадцать лет я получил степень бакалавра,
и мой отец, видя, что я хочу самостоятельно выбрать себе до-
рогу в жизни, с испугу отдал меня в учение к одному своему
приятелю, фабриканту зонтов. Это стало для меня тяжелым
испытанием. Не могу без грусти вспоминать унылый дом
этого зонтичного фабриканта, дурака из дураков. Сколько тос-
кливых дней я провел там, вытирая пыль с кусков шелковой
ткани темных цветов и перенося их из одного помещения в
другое! Передавая меня на попечение этому человеку, отец
сказал: «Имейте в виду, он парень самолюбивый, с задатками
гордеца. Надо его обломать, я хочу, чтобы он учился всему с
самого начала». В итоге я там учился подметать, и мой хозяин
со злорадством наблюдал, как молодой бакалавр, которому он
втайне завидовал, орудует перьевой метелкой. Мне поручали
самую грязную работу, например замазывать зонты. Уверен,
вы не знаете, что это такое. Сейчас объясню: когда зонтик го-
1
Опера А. Брюно на сюжет Э. Золя (1893).
2
Опера Д. Верди по пьесам У. Шекспира (1893).
тов, в шелке, если только он не безу-

пречного качества, видны крохотные
дырочки — это изъян, возникающий
при тканье. Целый день с утра до вечера
я открывал зонты и, обмакнув кисточку
в черный клей, замазывал эти прорехи.
Разумеется, я только и думал, как бы мне
отвертеться от этого занятия. Впрочем,
мне давали такую возможность: посылали
отнести готовые зонты в магазины «Бон
Марше», «Лувр» и «Труа Картье». Я шел
через весь город, одетый в спецодежду,
с тяжелым свертком зонтов на плече.
Вам уже ясно, зачем меня заставляли
Поль Пуаре в молодости, 1900е годы
пройти через все это: надо было сломить
мою гордость. Но, похоже, опыт не удался, гордость и по сей
день при мне. Я ненавидел и презирал моего хозяина, который
не понимал, какую пользу могли бы принести ему мои сила,
способности и желание работать. Я с отвращением смотрел,
как он пишет письма, полные орфографических ошибок,
и все время мечтал как-нибудь надуть его и вырваться из-под
власти. Я тайком подбирал кусочки шелка, падавшие на пол
при кройке зонтов, и вскоре у меня собралась целая коллекция
обрезков, которые помогали моим мечтам принимать зримый
облик и питали надежды на будущее. Вечером, вернувшись
домой, я уходил в свою комнату и принимался воображать ве-
ликолепные туалеты, наряды из сказки. Сестры подарили мне
маленький деревянный манекен, высотой в сорок сантимет-
ров, и я накалывал на этот манекен кусочки шелка и муслина
из моей коллекции. Какие чудесные вечера я проводил в обще-
стве этой куклы, я превращал ее то в пикантную парижанку,
то в восточную императрицу!
А еще я рисовал причудливые туалеты. Это были не прорабо-

танные эскизы, а беглые зарисовки тушью, но я помню, что в
них всегда был четко виден замысел, всегда присутствовали
какая-нибудь оригинальная деталь и нечто такое, что притяги-
вало к себе внимание. Однажды, поддавшись на уговоры одно-
го предприимчивого друга, я принес эти рисунки мадам
Шеруи, совладелице модного дома «Сестры Раудниц»1. Рисун-
ки имели успех, и мадам Шеруи2 захотела сейчас же познако-
миться со мной, вызвала из темного коридора, где я дожидался
ее решения, и ввела в свой кабинет. В жизни не видел ничего
более волнующего, чем эта красивая женщина, одетая и при-
чесанная с поистине неподражаемой элегантностью. Она была
такой, какой запечатлел ее резец гравера Эллё: в облегающем
темно-синем платье с очень высоким воротом, который по-
вторял очертания подбородка и доходил до самых ушей. Из
этого футляра выглядывал тоненький белый рюш, окаймляв-
ший снизу лицо. Волосы были скручены в жгуты и уложены
на затылке, а надо лбом вздымались волной, взбитой так ис-
кусно, что она полностью затеняла темно-голубые глаза хозяй-
ки. Думаю, мадам Шеруи даже не представляла, какое неотра-
зимое впечатление произвела на тощего юнца, предложившего
ей свои работы. Работы, конечно, были далеки от ее уровня, но
она оценила их очень высоко. Она купила мои рисуночки по
двадцать франков за штуку и попросила, чтобы я принес еще.
Рисунков было двенадцать, то есть я получил огромную для
1
Знаменитый парижский Дом Высокой моды начала ХХ в. Прославился пер-
воклассной клиентурой , отличным качеством шитья и тягой к стилю
модерн.— Прим. А. Васильева.
2
Позднее Шеруи создала свой Дом моды «Мадлен Шеруи» на Вандомской
площади (1903—1935); славился элегантным и изысканным стилем. После
его закрытия в 1935 г. в этом помещении открыла свой Дом моды Эльза
Скиапарелли.— Прим. А. Васильева.
меня сумму. Теперь мне не надо было тас-

каться пешком через весь Париж с грузом
зонтиков: когда мне опять прикажут доста-
вить товар, я повезу его в фиакре. Я чувст-
вовал, как во мне рождается тяга к незави-
симости и жажда освобождения.
Я стал регулярно предлагать свои работы
знаменитым модным домам, таким как
Дусе1, Ворт2, Руфф3, Пакен4, Редферн5. Полу-
чить туда доступ было нелегко, ведь я ко-
нечно же сильно отличался от служащих
этих домов. С первого взгляда становилось
ясно, что я не из этой среды, но когда меня
Актриса Габриель Режан в вечернем платье
узнали получше, стали охотно принимать работы Дома моды «Жак Дусе»,
повсюду. Я чувствовал, как у заказчиков Париж, 1900е гг.
1
Ду се, Жак (1853—1929) — парижский кутюрье. В 1875 г. отрыл свой Дом
моды, основой которого стала небольшая лавка модных женских аксессуаров
его деда, открытая в 1815 г. Специализировался на вечерних платьях из атла-
са и шелка. Коллекционер, собрал ценную коллекцию живописи и предме-
тов прикладного искусства XVIII в.
2
Ворт, Чарльз-Фредерик (1825—1895) — создатель Высокой моды, первым
использовал манекенщиц для примерок, в 1868 г. создал Синдикат Высокой
моды, объединивший салоны, где одевались высшие круги общества.
3
Руфф, Магги (наст. имя Маги Безансон де Вагнер) (1896—1971) — фран-
цузская создательница мод, основательница успешного парижского Дома
моды (1929 — 1965). Автор книг, в том числе «Философия элегантности».—
Прим. А. Васильева.
4
Па кен, Исидор (1869—1936) — французская создательница мод, глава
известной парижской фирмы, основанной в 1892 г., первая женщина среди
модельеров высшего класса получила орден Почетного легиона.
5
Ред ферн, Джон (1835—1929) — английский кутюрье, в 1881 г. открыл
свой Дом моды в Лондоне и Париже, позднее в Нью-Йорке и Эдинбурге.
В 1888 г. стал портным королевы Виктории. Дом специализировался на
спортивных платьях для путешествий и верховой езды.
пробуждаются уважение и интерес

ко мне.
Однажды (это было в 1896 году) месье
Дусе предложил мне работать только
на него, а не пристраивать свои эски-
зы куда придется. Он взял меня в свой
Дом моды и стал покупать все мои ра-
боты. Когда я сообщил об этом отцу,
он сказал, что этого не может быть:
до какой степени он не понимал моего
призвания и не верил в мой успех!
Отец захотел сопровождать меня к
месье Дусе, согласно тогдашней тра-
диции, которая требовала, чтобы
работника представляли нанимателю ЧарльзФредерик Ворт в 1890 г. Фото Надара
его родители. Хорошо помню, как мы
с отцом явились к Дусе, в его изыс-
канно обставленный дом на улице
Виль-л’Эвек. Какое ошеломляющее
впечатление произвел на меня мой
будущий хозяин!
Он был безупречно красив и элеган-
тен, необычайно ухожен и тщательно
одет. Его шелковистая бородка уже
была седой, хотя в то время ему
исполнилось лишь сорок пять лет. На
нем был серый костюм из ткани с ри-
сунком: мелкие ромбы, расположен-
ные в кружок; белые гетры частично
прикрывали лакированные ботинки.
Раньше мне не приходилось видеть, Редферн «руководит» примеркой театрального костюма,
чтобы обувь так блестела. Потом я 1907
узнал, что всякий раз, как он на-

девал ботинки, их заново покры-
вали лаком, сделанным по особо-
му рецепту, и ставили в печь.
Дом месье Дусе весь был увешан
старыми гравюрами и картинами
XVIII века и уставлен мебелью,
редкой и старинной, но строгой и
подобранной с безупречным вку-
сом. Обивка кресел и шторы бы-
ли из бархата исключительного
качества, приглушенно-зеленые
либо красно-лиловые. Когда он
говорил, у меня возникало чувст-
во, что я сказал бы то же самое.
В будущем я уже представлял
себя новым Дусе. Передо мной
был единственный образец, кото-
рому я хотел бы следовать в жиз-
ни, походить на него во всем. Он
сказал отцу, что видел на собачьей
выставке на террасе Тюильри со-
бачку-грифона, выставленную под
кличкой Пуаре. Он не ошибся: это
была собака отца. В благодарность
за то, что он взял меня к себе, отец
обещал подарить ему этого гри-
фона. Затем мы ушли, оба очень
растроганные таким теплым при-
емом, а на меня вдобавок произ-
вело глубокое впечатление лицо
нового хозяина, величественное Платье от Жака Дусе, 1888—1889
и одновременно приветливое, как

у знатного вельможи.
Примерно тогда же мне довелось
обедать со знаменитым директо-
ром магазина «Лувр» месье
Шошаром.
Я был знаком с месье Руа, круп-
ным торговцем лошадьми,
поставщиком конюшен «Лувра».
Уже в те времена лошади этой
фирмы блистали на скачках,
а сейчас месье Феликс Потен по-
хваляется этим, как собственной
заслугой. Месье Руа пригласил
меня отобедать с месье Шоша-
ром. Только потом я понял,
что ему не хотелось одному си-
деть за столом с этим господи-
ном, любившим хорошо поесть Карикатура «Конфликт мод», 1907
и обладавшим вычурными манера-
ми. Всего его богатства было недостаточно, чтобы скрыть
внутреннее убожество. В тот день он скорее блистал своим
аппетитом, чем остроумием в беседе. Он ел будто напоказ,
методично засовывая вилку между двумя пышными седыми
бакенбардами, которые красовались по бокам его лица, словно
почетный эскорт. Трудно было представить себе более убеди-
тельный символ мещанства.
Обедали мы в отеле «Терминюс», этот выбор показался
мне странным. Когда я остался наедине с месье Руа,
спросил его, почему он счел нужным встретиться с
нами именно в этом ресторане со старомодным и помпез-
ным декором. Руа объяснил мне, что отель «Терминюс»
принадлежит месье Шошару, а тот за обедом не просто на-

слаждался шато-лафитом1 и романе2, которыми славились его
погреба, а еще непрерывно думал, какую выгоду приносит
ему каждый глоток. На все в жизни он смотрел только под
таким углом зрения — поглощая фогош3 и ортоланов4,
он слышал звон монет, падающих в его карман.
Рассказываю об этом как об одной из примет ушедшей эпохи,
и не думаю, что в наше время еще существуют люди подобно-
го сорта.
1
Сухое красное вино бордосского типа из округа Медок, одно из самых
известных вин Франции.
2
Французское сухое красное вино, одно из лучших вин мира.
3
Судак, австрийцы называют его «фогош», венгры — «фогас».
4
Ресторанное название блюд из мелкой дичи — овсянок, жаворонков,
воробьев.
II. У ДУ СЕ
Итак, для меня началась новая жизнь, жизнь в мире моды,
где мне предстояло изведать немало триумфов, но и немало
горьких разочарований. Дом Дусе тогда процветал. Перед его
подъездом на улице де ла Пэ стояли три ряда экипажей, мож-
но было полюбоваться богатой фантазией каретных мастеров.
Как сейчас вижу, прекрасная графиня де Ларибуазьер солнеч-
ным ноябрьским днем поднимается на под-
ножку своей виктории1 и изящно усаживает-
ся на подушки из светлого сукна, а лакей
укутывает ей ноги меховой накидкой. Что за
изысканность! А генерал Робино, элегант-
ный спортсмен, надев цилиндр и куртку, по-
гожими днями раскатывал по Елисейским
Полям на трехколесном велосипеде!
То была благословенная пора, когда житей-
ские тяготы и невзгоды, претензии налого-
вых инспекторов и угроза социализма еще
не успели завладеть умами и отнять у людей
радость жизни. Женщины могли прохажи-
ваться по улицам в элегантных туалетах, не Жак Дусе, начало ХХ века
боясь, что их осыплют оскорблениями грубия-

ны, сидящие на террасах кафе. Между людьми из народа и
сильными мира сего еще царила фамильярность, очарователь-
ная и не выходившая за рамки приличия. Знатные господа,
приезжавшие в модные дома на улице де ла Пэ, улыбались в
ответ на улыбки швеек. Прохожие держались друг с другом
приветливо и по-товарищески.
У Дусе мне довелось провести немало упоительных часов,
познакомиться с людьми, которых невозможно забыть.
Однако я почувствовал себя очень неуютно, когда меня пред-
1
Конный экипаж, фаэтон.
II. У ДУСЕ
Улица де ла Пэ, ок. 1900
ставили продавщицам фирмы. По большей части это были

старые грымзы, устроившиеся в фирме Дусе, словно крысы в
круге сыра. Они пользовались большим влиянием на клиен-
ток, даже с самыми знатными дамами болтали запросто, обняв
их за талию, и с покровительственным видом давали советы.
А по отношению к остальному персоналу фирмы они прояв-
ляли возмутительный деспотизм. Не могу не упомянуть
мамашу Тийе, у которой было атласное лиловое платье в стиле
модерн и в свои семьдесят лет она одевалась как юная девуш-
ка. Эта дама задалась целью подорвать мою репутацию, как
будто я мог в чем-то ее ущемить. Думаю, она ненавидела меня
за молодость и независимость. Эта женщина с изуродованным
старостью и алчностью лицом ушла из жизни добровольно.
У нее был молодой любовник, однажды она с ним поссорилась
и, когда он пригрозился уйти, сказала: «Если ты уйдешь,
я окажусь на улице раньше тебя». Пока он спускался по лест-
II. У ДУСЕ
нице, она выбросилась в окно. И он, едва выйдя за порог,

действительно обнаружил ее на тротуаре.
Помню еще Флави, похожую на маску горгоны: волосы цвета
красного дерева и глаза, извергавшие пламя ненависти. А так-
же приторно-любезную мадемуазель Саннуа с белоснежными
волосами в кружевных платьях, с вечно склоненной головой
(думаю, у нее была какая-то болезнь, не позволявшая держать
голову прямо). Ее напускная приветливость была не менее
опасна, чем ярко выраженная враждебность Флави.
И конечно же, мне никогда не забыть Элиан, похожую на старую
львицу с разноцветной гривой. Шевелюра этой хищницы была
пестрой, как альбом с образцами в лавке красильщика. Тут
имелся большой выбор цветов от алого до «имперского», зеле-
ного, со множеством оттенков табачного, «бычьего хвоста» и лу-
ковой шелухи. Элиан напоминала швабру, которой драят палу-
бу матросы, но швабру, насаженную на ствол виноградной лозы:
настолько ее шея была жилистой, мускулистой и узловатой. Гла-
за как два зеленых фонаря и безгубый змеиный рот — таким
было лицо этой ужасной старухи, наводившей на меня страх.
Я считал ее кем-то вроде опасной колдуньи или злой феи. И мне
казалось, что ее жизнь должна была быть таинственной и траги-
ческой, но я ошибался: Элиан жила с учеником парикмахера, и,
вероятно, он опробовал на ней новые способы окраски волос.
В то время как я всеми средствами старался упрочить свое за-
видное положение в фирме (возглавлял отдел костюмов, и под
моим началом был весь технический персонал, то есть люди с
гораздо боґльшим опытом работы, чем у меня), почтенные
продавщицы постоянно унижали меня перед подчиненными
и со злорадным удовольствием осыпали насмешками.
К счастью, я подружился с двумя молодыми продавщицами,
мадам Вантадур, очень хорошенькой блондинкой, и мадам
Лемениль, элегантной брюнеткой.
II. У ДУСЕ
Мадам Лемениль, заведующая отделом оригинальных фасо-

нов, сама напоминала оригинальную статую, увенчанную
пышной прической со множеством локонов и завитков. Вдоба-
вок вся она была увешана украшениями, ожерельями, брасле-
тами, брошами и брелками. Тут были слоники, цифры 13,
крохотные ветряные мельницы, деревянные башмачки, чере-
пашки, четырехлистный клевер, подковы, игральные карты —
и весь этот арсенал никчемных безделушек и амулетов распро-
странял вокруг позвякивание, беспрестанное и раздражающее,
как и ее духи с ароматом гвоздики, наверно самой пахучей и
пряной из индийских гвоздик.
Приходилось лавировать между
этими богинями и проявлять
чудеса дипломатии, чтобы нра-
виться всем вокруг. Месье Дусе с
самого начала сказал мне: «Я бро-
саю вас сюда, как бросают в воду
пса, чтобы научить его плавать.
Постарайтесь приспособиться».
И я приспосабливался.
Моей первой моделью стал во-

ротничок из красного сукна с на-
шитыми полосками ткани во-
круг выреза шеи. Подкладка из
серого крепдешина была выпу-
щена наружу и образовывала от-
ворот. Воротничок застегивался
сбоку на шесть эмалевых пуго-
виц. Было продано четыреста
штук. Некоторые заказчицы
просили сделать такой же ворот- Актриса Габриель Режан, 1900
II. У ДУСЕ
ник, но в другом цвете. И меня обяза-

ли в определенные часы быть нагото-
ве, чтобы выполнять такие заказы.
Однажды я увидел, как в запряжен-
ной мулами карете к дому подъезжает
женщина, по-моему воплотившая
самый дух Парижа, все его очарова-
ние и остроумие,— Режан. Она
впорхнула в дверь, шумно прошур-
шав шелковым платьем, и спросила
месье Дусе. Он вышел к ней, прекрас-
ный, словно бог. Она прошептала ему
на ухо что-то насчет новой пьесы и
роли, которую собирается сыграть.
Месье Дусе подозвал меня и сразу же
посвятил в эту тайну: речь шла о
пьесе «Заза»1. Это была история о
звезде кафешантана, о трудном нача-
ле ее карьеры и о том, как она уже в
расцвете славы сталкивается у дверей
мюзик-холла с бывшим возлюблен-
ным. В этой сцене Режан должна бы-
ла появиться в сногсшибательном,
восхитительном манто, которое пора- Актриса Габриель Режан в роли Заза, 1898
зило и взбудоражило бы не только моло-

дого человека, но и весь зал. Создать такое манто поручили
мне. Я потерял сон. Какой бы фасон и покрой я ни представ-
лял себе, всякий раз мне казалось, что он недостаточно хорош
для Режан, недостоин ее. Наконец я придумал: черное тюлевое
манто, на чехле из черной тафты Бийотэ (знаменитый в то
время художник по веерам) расписал огромными красно-ли-
1
Пьеса О. де Бальзака.
II. У ДУСЕ
ловыми и белыми ирисами. Сквозь

тюль были продернуты две широ-
кие атласные ленты, красно-лиловая
и фиолетовая, они обхватывали
плечи и завязывались спереди затей-
ливым узлом, заменяя застежку. Вся
печаль романтической развязки, вся
горечь четвертого акта были в этом
необычайно выразительном манто,
и когда Режан появлялась в нем на
сцене, публика уже предчувствовала
грустный финал... После этого я
стал признанным мастером как в
фирме Дусе, так и во всем Париже.
Надев мое манто, Режан проложила
мне путь к успеху.
Я повидал у Дусе всех звезд и знаме-
нитостей той эпохи — Марту Бран-
дес1, Тео2, Мэри Гарден3, Рейшамбер. Актриса Габриель Режан в в вечернем платье Дома моды
«Жак Дусе», Париж, 1900е гг.
При моей любви к театру я приходил в
восторг, когда нам выпадало счастье делать костюмы для како-
го-нибудь спектакля, которые каждый год давали в «Эпатан»4,
на улице Буасси-д’Англа. Однажды нам заказали для кордеба-
лета «Опера» военные костюмы эпохи Наполеона. Я попросил
1
Бран дес, Марта (1862—0000) — французская актриса, в 1884 г. начала иг-
рать в театре «Водевиль», имела большой успех в пьесах В. Сарду. С 1887 г.
работала в «Комеди Франсез».
2
Тео, Линген (1903—1978) — немецкий актер.
3
Гар ден, Мэри (1874—1967) — шотландская певица, сопрано, дебютировала
в 1900 г. в Париже. С успехом выступала до 1906 г. в «Опера Комик», с 1910 г.
пела в Чикагской опере.
4
Парижский театральный клуб.
II. У ДУСЕ
Эдуарда Детая1 дать мне подробное описание гусарского

мундира 1815 года с ментиком2, отороченным каракулевым
мехом и расшитым брандебурами3, с кивером4, ладункой5
и ташкой6. Месье Дусе дал мне рекомендательное письмо
к Эдуарду Детаю. Когда я пришел к нему, он был во дворе
и работал над батальной сценой: там стояла пушка,
а вокруг — полицейские из Центральной бригады, одетые
в мундиры артиллеристов времен империи и служившие
ему моделями. Я объяснил цель своего визита, и он, почти
не отрываясь от работы, наизусть перечислил мне цвета
мундиров всех гусарских полков 1815 года, не забыв о
выпушках7 и сетках8. Потом он показал мне свою обширную
коллекцию мундиров, сабель и касок. По пути домой я
размышлял, насколько захватывающим может стать приобще-
ние к какой-либо узкой области знаний и как это прекрасно,
когда человек посвящает свою жизнь одной-единственной
страсти.
Я несказанно радовался, когда попадал на репетиции театраль-
ного клуба «Эпатан». Я видел, как давние члены клуба любез-
ничали с танцовщицами, стучали в двери актерских уборных,
передавали через служителей цветы и записки. Во время спек-
1
Де тай, Эдуард (1848—1912) — французский художник-академик, президент
компании La Sabretache, которая основала Музей истории армии в 1896 г.
2
Гусарская короткая накидка с меховой опушкой.
3
Блестящий шнур на гусарском мундире.
4
Высокий головной убор с круглым дном, козырьком, подбородочным рем-
нем и различными украшениями.
5
Медная коробка для артиллерийских скорострельных трубок, носили через
плечо на ремне.
6
Кожаная сумка у гусар, висевшая на трех ремнях на уровне колена.
7
Оторочка, обшивка по шву, кант.
8
Вокруг пояса гусар завязывал кушак — сетку из шнуров с гомбами (пере-
хватами).
II. У ДУСЕ
такля, спрятавшись за кулисой, я видел, как Мартель играет

санитара в Экс-ле-Бен1, и слушал, как Мили Мейер2 поет
куплеты, сочиненные маркизом Масса:
Жила-была циркачка,
Жил-был баварский принц,
Красотка была не из камня,
И принц был не кремень.
Кажется, это был намек на любовную связь некоего монарха с

Клео де Мерод3.
При описании модного дома Дусе я не могу не упомянуть ме-
сье де ла Пенья, который долгое время был символом этой
фирмы. Элегантный мужчина, высокий, сухопарый, с резкими
чертами лица,— вылитый Дон Кихот, но наделенный богатст-
вом и утонченностью, осанкой фехтовальщика и картинно-
изящными жестами. Его длинный пиджак с узкой талией
(то была эпоха корсетов) оттопыривался на груди, а из карма-
нов выглядывали огромные платки тончайшего шелка, яркие,
как хвосты попугаев. Месье де ла Пенья носил безупречно под-
стриженную бородку, черную, как вороново крыло, а прямой
пробор, разделявший его волосы, спускался до самой шеи.
При виде этой идеальной фигуры, в которой нельзя было
усмотреть ни малейшего изъяна, я всякий раз приходил
1
Курорт на западе Франции.
2
Мей ер, Мили (1852—1927) — французская певица, опереточное сопрано.
3
Ме род, Клео де (наст. имя Клеопатра Диана де Мерод) (1875—1966) —
французская танцовщица, звезда Прекрасной эпохи. Выступала в «Фоли-
Бержер», много гастролировала. Отличалась редкой красотой, сделавшей
ее любимой моделью многих художников, скульпторов и фотографов той
поры. Среди ее многочисленных поклонников был бельгийский король
Леопольд II. Посвященные в эту историю парижане за глаза называли его
Клеопольдом.
II. У ДУСЕ
в восхищение. Он был испанцем, и мы с трудом понимали его

речь, т. к. он говорил скороговоркой, гнусавым голосом.
Когда он, держа в руках ленты, кружева, куски атласа и барха-
та, вертелся вокруг клиентки, это было какое-то священнодей-
ствие, танец огня, магический ритуал, который мог длиться
десять минут, а то и два часа, но после женщина становилась
великолепной, роскошной, сияющей, словно идол. Таким
выдающимся талантом, умением и сноровкой обладал этот че-
ловек! И обладает до сих пор, хотя суровость финансистов и
не позволяет ему вернуться в мир моды. Кто не видел, как де
ла Пенья в порыве вдохновения ловко, словно фокусник,
завязывает ленты, закалывает булавки, закладывает складки
или, достав из кармана свои длинные ножницы, раскраивает
куски атласа, тафты, тюля и муслина, тот не может предста-
вить себе радость и волнение, охватывающие создателя
Высокой моды.
Но как ни поражали меня мастерство и шик месье де ла Пенья,
еще более удивительными казались мне утонченная простота
и естественная элегантность месье Дусе. Я смотрел на него и не
мог понять, откуда берется такое благородство осанки, такая
величавая грация. Когда он надевал свой темно-синий костюм,
казалось, будто он сам окрасил его какой-то особенной крас-
кой, а его галстуки были подобраны и завязаны так, словно
ткань для них создали феи. Я решил во что бы то ни стало
найти адрес его портного и однажды увидел его на воротнике
пальто Дусе. Там было написано: «Хэммонд, Вандомская
площадь». Много раз проходил я мимо лавки английского ма-
стера, но ни разу не отважился войти. Но однажды мне пона-
добился фрак, и я, набравшись смелости, заказал его там,
правда, во избежание неприятного сюрприза, все же спросил,
сколько это будет стоить. Мне назвали сумму в 1888 франков,
и я успокоился.
II. У ДУСЕ
— Когда примерка? — спросил я (мне не терпелось удивить

друзей).
— Одежду по нашим заказам шьют в Лондоне,— ответили
мне,— и ваш фрак будет готов к примерке только через
семнадцать дней.
Я условился о встрече и вышел, размышляя о том, что
напрасно люди так редко заказывают одежду в знамени-
тых модных домах, ведь это, в сущности, обходится не
намного дороже. Через семнадцать дней я пришел на
примерку. Охваченный волнением, я ждал в кабинке,
и вот появился мой фрак, его нес портной самого обычного
вида с сантиметром на шее. Я удивился, что мне не при-
меряют брюки. Портной позвал продавца, который сказал:
«Брюки? Какие брюки? Вы не заказывали брюки, да и
жилет тоже не заказывали». Неприятный сюрприз все-таки
случился. Мне пришлось дополнительно заказывать
брюки и жилет, ведь они должны были соответствовать
фраку.
У Дусе нам надо было создавать новые модели еженедель-
но. Тогдашние модницы показывались в них на скачках
каждое воскресенье и не допускали мысли, что можно надеть
туалет, в котором их уже видели. Имена этих дам известны:
Лиана де Пужи1, Эмильенна д’Алансон2, прекрасная Отеро3
и другие особы, следуя моде, их обхаживали принцы и коро-
1
Пу жи, Лиана де (наст. имя Анна-Мари де Шассень) (1869—1850) — фран-
цузская танцовщица, куртизанка, писательница, одна из парижских звезд
Прекрасной эпохи.
2
Алан сон, Эмильенна де (наст. имя Эмилия Андре) (1869—1946) — фран-
цузская танцовщица и куртизанка. Выступала в «Фоли-Бержер», «Ла Скала»,
«Варьете».
3
Оте ро, Каролина (наст. имя Августина Отеро Иглесиас) (1868—1965) —
французская певица, танцовщица и куртизанка, звезда парижского кабаре
«Фоли-Бержер».
II. У ДУСЕ
ли. А также Нелли Нейстраттен,

Марта Элли1, Жермена Тувнен2,
Маргарита Брезиль3, Габи де
Наваль4, Лиана де Ланси5 и так да-
лее... Разумеется, они появлялись
в последний момент, чтобы зака-
зать или примерить платье, кото-
рое должно было всех поразить в
ближайшее воскресенье, и неред-
ко его приходилось придумывать
в субботу вечером или даже —
я это видел — наспех кроить на
них в воскресенье утром.
Я любил задерживаться в сало-
нах Дусе субботними вечерами,
когда заканчивали отделку завт-
рашних платьев. Можно было
увидеть и даже потрогать наря-
ды, о которых через двадцать
четыре часа будет говорить весь
Париж. Я осматривал их как
знаток, пробовал их на ощупь и
получал от этого огромное удо-
вольствие. А на следующий день У Дусе. Одна из первых моделей Поля Пуаре
1
Элли, Марта — создательница Дома моды в Бордо.
2
Тувнен, Жермена — светская дама Парижа.
3
Брезиль, Маргарита — французская актриса 1950-х годов, играла в театрах
«Пале-Рояль» и «Варьете», жила в доме 49 на авеню Франклина Рузвельта в
Париже.
4
Наваль, Габи де — светская дама Парижа.
5
Ланси, Лиана де — знаменитая французская фигуристка конца XIX века,
звезда ревю «Ледяной дворец», которую рисовал Тулуз-Лотрек.
II. У ДУСЕ
Дамы на скачках в летнем кафе, 1890
отправлялся на скачки и изучал там походку и позы наших

модниц. Я мечтал о новых чудесах, еще более неожиданных,
еще более удивительных.
Однажды месье Дусе пригласил меня к себе в кабинет. Как все-
гда, это взволновало меня и наполнило гордостью. Обычно он
просил показать ему новые модели, критиковал их и предлагал
переделать то или другое, и всякий раз я удивлялся, насколько
точны его замечания. Если я показывал ему маленький анг-
лийский костюм, он находил его чересчур пресным и, подхва-
тив на ближайшем столе обрезок шелка в горошек, мгновенно
мастерил галстук и изящным движением завязывал его имен-
но так, как было нужно, чтобы внести яркую, веселую нотку.
Затем продевал один из концов галстука в бутоньерку, и мое
II. У ДУСЕ
произведение сразу приобретало пикантность, без которой ему

была бы грош цена.
Для меня он был поистине учителем, и я до сих пор горжусь,
что был его учеником. В тот день мы не занимались моделя-
ми. Он вызвал меня, чтобы сказать, что он мной доволен,
чтобы похвалить меня и предложить первое жалованье.
Оно составляло 500 франков в месяц. По тем временам это
была огромная сумма, особенно для молодого человека моего
возраста. Когда вечером я рассказал об этом отцу, думая
насладиться произведенным впечатлением, он попросту не
поверил мне.
— Пятьсот франков молодому человеку, который ничего не
умеет, которому еще учиться и учиться... Впрочем,— добавил
он,— можно не волноваться, их тебе не дадут!
Я возразил:
— Ты ошибаешься, я их уже получил.
— Ну так покажи! — сказал он.
И тут случилась драма, потому что вместо того, чтобы достать
из кармана пять синеньких банкнот, я показал ему запонки,
которые по пути домой купил в ювелирной лавке на улице
де ла Пэ. Я выбрал запонки наподобие тех, что видел у месье
де ла Пенья, с опалами-кабошонами1. Я ношу их и по сей день
в память о взбучке, которую получил тогда от отца: «Ты не
имеешь понятия о бережливости... В конце концов ты станешь
нищим... Ты не думаешь о будущем...» — и так далее. Возмож-
но, он был прав...
Воодушевленный добрым расположением месье Дусе, я взялся
за работу усерднее, чем когда-либо. Я создал целую коллекцию
костюмов, которые состояли из жакета и юбки с очень узкой
1
Способ обработки драгоценных или полудрагоценных камней, при кото-
ром камень приобретает гладкую выпуклую отполированную поверхность
без граней.
II. У ДУСЕ
талией. Эти костюмы надевались поверх корсета. Корсет охва-

тывал тело женщины от груди до колен, сжимая, как тиски.
Подол юбки должен был собираться фалдами. У меня еще со-
хранились мои тогдашние эскизы, но сегодня я не осмелился
бы кому-то показать их. А в то время они нравились, комисси-
онеры прямо рвали их из рук.
Это были не теперешние комиссионеры — объединение
пиратов и подражателей, которые собираются вместе, чтобы
покупать одно платье на десятерых, а потом передавать
модели друг другу, навязывая свои вкусы парижским мод-
ным домам и заставляя всех идти за американской модой,
как правило, бедной идеями и слепо копирующей нашу. Нет,
в те времена они во множестве приходили на все дефиле зна-
менитых модных домов. Они не искали знакомства с теми,
кто подделывает чужие модели, два раза в неделю высажива-
лись с парохода в Гавре и, не теряя ни минуты, ехали прямо
на улицу де ла Пэ — к Ворту, Пакен, Дусе, внимательно,
серьезно, сосредоточенно разглядывали новую коллекцию,
после чего всякий раз шли делать заказы, а не пытались
улизнуть, обещая скоро вернуться. Однако многие из них в
то время нажили состояния. Помню таких замечательных
людей, как мадам Аге, мадам Бенсон, которая представляла
интересы Делафона и мисс Мэри Уэллс. Я до сих пор благо-
дарен им за то, что они проявили интерес к моим дерзким
новациям. Бывали там и клиентки, делавшие заказы для
себя, как миссис Болдуин1, миссис Лэнгтри2, прекрасная
фаворитка самого элегантного из монархов, а также красивые
1
Мадам Аге, мадам Бенсон, Делафон, Mэри Уэллс, миссис
Болдуин — светские дамы Парижа, клиентки дома Пуаре.
2
Лэнг три, Лили (наст. имя Эмилия Шарлотта ле Бретон) (1853—1929) —
французская актриса, модель, куртизанка, официальная фаворитка Эдварда,
принца Уэльского. Одна из красивейших женщин своего времени.
II. У ДУСЕ
парижанки — мадам де Ла Вилльру1, мадам Гастон Верде де

л’Иль2 и многие другие.
Были среди них и комичные фигуры, как, например, баро-
несса де Г., похожая то ли на цирковую наездницу, то ли на
прачку и вечно таскавшая с собой барона и своих собачек,
померанских шпицев. Эта особа, напоминавшая карикатуру
Каран д’Аша3, всегда появлялась с надменным видом и бесце-
ремонно разглядывала всех присутствующих. Во время
примерки, оставшись в кабинке вдвоем с портным, она
улыбалась ему с заговорщическим видом. В любых обстоя-
тельствах эта дама искала возможность как-нибудь задеть,
унизить барона, который должен был удерживать на руках
полдюжины собачек. Если одна из них выскальзывала, баро-
несса поднимала руку с таким видом, словно собиралась дать
ему пощечину. Смотрясь в зеркало, она краем глаза следила
за ним и, заметив, какой у него несчастный вид, оборачива-
лась и нежным, заботливым тоном произносила: «Высмор-
кайся, Анри!» — и барон опускал собачек на пол, доставал
платок и сморкался. Однажды баронесса попросила меня
и портного устроить примерку у нее дома. Портной был
венгром по фамилии Дукеш. В свое время он был знаменит,
но когда говорил по-французски, я не мог понять ни слова.
Она приняла нас в своей спальне, в присутствии бессловесно-
го супруга, которому она вдруг сказала: «Сходи, принеси
сигары для этих господ!» Бедняга вышел за дверь мелкими
шажками, с трудом передвигая больные ноги, и вернулся,
неся две сигары. Когда он протянул их нам, она хлопнула по
1
Мадам де ла Вилльру — светская львица.
2
Мадам Гастон Верде де л'Иль — супруга португальского аристократа.
3
Ка ран д’Аш (наст. имя Эммануэль Пуаре) (1858—1909) — французский
карикатурист. Родился в Москве. Псевдоним повторяет русское слово
«карандаш».
II. У ДУСЕ
ним тыльной стороной ладони, из-за чего они разлетелись

в стороны, и сказала: «Да не эти, идиот, они только для тебя
годятся!» Затем она самолично принесла две коробки сигар,
как она утверждала, лучшего качества, и с улыбкой, в которой
не было и тени доброты, дала мне и портному по сигаре.
Когда мы ушли, я дал себе клятву, что ни одной женщине не
позволю так со мной обращаться и всю жизнь буду заботить-
ся, чтобы представительницы прекрасного пола уважали меня.
Обо мне начали говорить, обращать внимание на модели, под-

писанные моим именем. Я стал понимать, что я кое-чего стою.
Однажды, по-дружески болтая со мной, месье Дусе сказал:
«Дорогой мой друг, вы слишком редко бываете на людях.
Я назначил вам хорошее жалованье именно для того, чтобы вы
смогли приобрести некоторую известность в парижском об-
ществе. Если я увижу. что этого недостаточно, я помогу. Мне
бы хотелось, чтобы вы посещали театральные премьеры,
бывали на скачках и в разных шикарных местах с какой-ни-
будь милой подружкой, которую вы будете одевать по вашему
вкусу и которой поможете найти свой стиль. Возможно, род-
ные посоветуют вам купить ренту, но это неверный путь для
того, кто хочет стать кутюрье. Ренту вы себе купите позже».
Этот совет меня сильно озадачил. Ведь я только и ждал подхо-
дящего случая, чтобы выйти в свет, а в Париже таких случаев
всегда достаточно. Я не побоялся передать отцу слова месье
Дусе, а отец, хоть поначалу и метал гром и молнии, в глубине
души все же не мог не согласиться, что профессия кутюрье
требует некоторого опыта общения с женщинами,
и, как я понял, готов был поступиться своими убеждениями.
Через несколько дней случилось нечто непредвиденное. Одна
из заказчиц дома Дусе прислала мне письмо с просьбой о
встрече в одном из салонов на втором этаже «Кафе де Пари»,
II. У ДУСЕ
где она собиралась дать мне какое-то срочное поручение. Это

была американская актриса, которая пела в Нью-Йорке в
венских оперетках. Я встретился с ней в роскошном интерьере
этого кафе, хорошо известного гурманам всего мира. Когда я
проходил через большой зал первого этажа, мне казалось, что
все постоянные посетители заметили меня и провожают взгля-
дами. Я взбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, что-
бы избавиться от этого ощущения. У дверей салона я увидел
прелестную и приветливую миссис А. К., окутанную облаком
муслина. Рядом стояла ее чернокожая служанка в мадрасовом
тюрбане и радостно улыбалась, показывая все свои зубы. Моя
красавица-клиентка, которую я накануне видел у нас в сало-
нах, без церемоний притянула меня к себе и страстно поцело-
вала в губы, после чего пригласила с ней пообедать. Негритян-
ка незаметно удалилась, а я изведал все наслаждения Иосифа
Прекрасного в объятиях мадам Потифар1. Моя новая подруга
потребовала, чтобы я поехал с ней в Трувиль, тогда самый
модный курорт и центр парижской жизни в летнее время
(Довиль стал курортом гораздо позже). Я признался, что не
могу позволить себе такие расходы, тогда она посоветовала
обратиться за помощью к месье Дусе и объяснить, что это в его
интересах — отпускать меня на крупные спортивные состязания,
где можно увидеть столько элегантной публики. Затем дама
исчезла, забыв на столе маленькую золотую пудреницу, инкрус-
тированную бриллиантами. Я спросил счет, но мне сказали,
что по счету уже заплачено. Я взял пудреницу, чтобы вернуть ее
хозяйке в Трувиле, и на следующий день поехал туда.
Не понимая, насколько опасна роль, которую меня заставили
играть, и безмерно гордясь собой, я зашел в «Отель де Пари».
1
Имеется в виде библейская история, как жена знатного вельможи Потифар
пыталась соблазнить Иосифа. Юноша с негодованием отверг ее домогатель-
ства, за что был оклеветан и посажен в тюрьму.
II. У ДУСЕ
Когда я назвался, мне ответили: «Вот и отлично, у нас не было

свободных номеров, и мы приготовили вам место в коридоре,
отгородив его ширмами. У вас не будет вида на море, но будет
очень удобно». Я поднялся наверх и обнаружил, что по стран-
ному совпадению приготовленное для меня место находилось
перед дверью номера миссис А. К. Не мешкая я надел смокинг,
спустился ужинать и, усевшись за маленький столик, увидел
в нескольких метрах от меня свою красавицу, окруженную
элегантными дамами и богатыми господами, справа от нее си-
дел герцог Мальборо, а слева — князь Фюрстенберг. Это был
неподходящий момент, чтобы вернуть ей пудреницу, в кото-
рой я обнаружил три тысячефранковых билета, сложенных в
восемь раз. Не смею приводить другие подробности этого
приключения, озарившего мою юность и заставившего меня
заговорить по-английски.
Около полугода я вел рассеянную жизнь, изображая то Ромео,
то Керубино. В то время я жил в Бийанкуре и оттуда на вело-
сипеде приезжал на авеню Иена, где в роскошном доходном
доме жила моя возлюбленная. Консьерж выпучивал глаза от
изумления, когда я ставил свой запыленный велосипед у под-
ножия лестницы и поднимался к ней. Негритянка, радостно
кудахтая, встречала меня, тут же раздевала и помогала надеть
ночную рубашку. Рубашка принадлежала не мне: на груди
красовался затейливо вышитый инициал «F» с короной сверху.
Никогда больше я не видел подобной ночной рубашки. Она
была из темно-синего шелкового полотна в крупный белый
горошек. Изготовители теперешних рубашек, как беспечные
дети, утратили секрет создания таких чудес.
Моя возлюбленная возвращалась домой. Должен признаться,
что временами она появлялась в сопровождении некоего знат-
ного господина. Пошептавшись с негритянкой, она наливала
ему в бокал загадочную жидкость темного цвета, которая
II. У ДУСЕ
вполне могла быть чем-то вроде кордиаль-медока1. Затем она

усаживалась за рояль, исполняла два куплета, чтобы ублажить
своего князя, после чего тихонько подталкивала его к двери,
а он и не сопротивлялся. Тогда, и только тогда она бросалась в
мои объятия. Не знаю, зачем я рассказываю вам эту историю,
отнюдь не делавшую мне чести? Но я прошу читателя учесть,
как молод я был тогда, и проявить снисходительность.
Эти визиты привили мне вкус к независимости, и я стал пони-
мать, что, как любая личность, имею свои права. Между мной
и отцом часто происходили стычки; наши отношения разла-
дились, а «дело Дрейфуса»2 усугубило этот разлад. Отец тер-
петь не мог евреев, а мне еще не приходилось иметь с ними
дело, и я, естественно, был дрейфусаром. Это стало поводом
для тяжелых сцен, которые несколько раз заставляли меня ухо-
дить из родительского дома. Я забирал с собой книги и все
свое имущество и развешивал у друзей первые купленные
мной картины, в частности полотна старого художника Деб-
росса3, ученика Шентрея4: я с большим трудом приобрел на
мое жалованье четыре его вещи, уже тогда во мне проснулся
коллекционер не менее взыскательный, чем сам месье Дусе.
Вскоре мне пришлось расстаться с домом Дусе. Разумеется, не-
трудно было найти для этого предлог. Некоторое время назад,
беседуя с моей возлюбленной за столом или в экипаже, я нари-
совал для нее несколько туалетов и новых моделей. Она жало-
1
Ликер.
2
Процесс (1894—1906) по делу о шпионаже в пользу Германской империи,
в котором обвинялся офицер французского Генерального штаба, еврей-эль-
засец, капитан Альфред Дрейфус (1859—1935). Процесс сыграл огромную
роль в истории Франции и Европы конца XIX в.
3
Дебросса — владелец известных ресторанов.
4
Шен т рёй, Фрэнсис Легат (1782—1841) — английский художник-скульп-
тор, член Королевской академии с 1815 г., доктор Оксфордского университе-
та с 1835 г. Писал виды Монмартра.
II. У ДУСЕ
валась, что одеваться в

знаменитых домах ужас-
но дорого, и отнесла
мои рисунки безвестной
портнихе, которая обыч-
но шила ей платья. Эта
история дошла до ушей
месье Дусе и стала од-
ним из поводов, чтобы
избавиться от меня.
Был и другой повод. В то
время готовилась поста-
новка «Орленка»1, и я
сделал эскизы большей
части костюмов, в част-
ности белоснежного
костюма Сары Бернар
с шарфом, завязанным
на талии,— именно в
этом облике ее персонаж
стал легендой. Мне при-
ходилось часто встре-
чаться с мадам Сарой
Бернар, и однажды вече-
ром я счел себя вправе Сара Бернар, НьюЙорк, 1916. Из коллекции А. Васильева
зайти на репетицию «Ор-
ленка». Воспользовавшись темнотой в зале, мы с другом про-
скользнули в партер. Вокруг нас сидели какие-то завзятые
театралы, но я не мог разглядеть их лица. Мы прослушали
целый акт пьесы, в то время еще не известной никому, и когда
1
Пьеса Э. Ростана (1900), написанная специально для Сары Бернар, которая
сыграла 20-летнего Орленка в возрасте 56 лет.
II. У ДУСЕ
началась сцена битвы под Ваграмом1, с марширующей армией,

которую изображали всего несколько статистов,
я повернулся к своему другу и тихим голосом сказал, что этот
жалкий парад просто смешон. Мое замечание было услышано
и, как я потом узнал, учтено. Но это обнаружило мое присут-
ствие. Репетицию прервали и доложили Саре Бернар. Месье
Ростан2 выразил ей свое возмущение: подумать только, в зал
пробрались посторонние! В свою очередь мадам Сара Бернар
посетовала месье Дусе на мою нескромность, и это стало одной
из причин постигшей меня опалы.
Но меня тревожила только одна мысль: я огорчил человека,
чье мнение было так важно для меня, я упал в его глазах.
К счастью, мне стало известно, что он не в обиде, и впоследст-
вии я смог не раз убедиться в том, что он сохранил ко мне
доброе отношение.
1
Генеральное сражение австро-французской войны 1809 г. Наполеон Бона-
парт разбил войска эрцгерцога Карла, тем самым завершив существование
Пятой коалиции.
2
Рос тан, Эдмон (1868—1918) — французский поэт и драматург неороман-
тического направления. Член Французской академии с 1901 г.
III. В АР МИИ
Два месяца спустя настало время выполнить долг перед
отечеством, и я почти на год отправился на военную службу.
Вообще говоря, срок службы тогда составлял три года,
но имелись льготы, например для кормильцев семьи,
учащихся некоторых институтов. Мне как бывшему
студенту Института современных восточных языков —
там изучали новогреческий, тамильский, хинди, мальгашский,
яванский, арабский — срок службы сократили до десяти
месяцев. Для меня это стало тяжким испытанием, и неудиви-
тельно: я уже приобщился к миру роскоши и элегантности,
а теперь попал в серый и унылый мир военных.
Когда я прибыл на место службы в Руан, меня поместили
в казармах возле Марсова поля. Я выбрал койку поближе
к двери, чтобы создать иллюзию свободы. Тогдашние кровати
были сделаны из трех досок, уложенных на металлическую
подставку. Спал я хорошо, но в первое же утро, когда в
половине шестого, еще до рассвета, меня разбудил звук
рожка, первая мысль была о матери и доме, о тканях, платьях
и моих мечтах, с которыми мне пришлось расстаться.
Я сразу же понял, насколько бессмысленна армейская жизнь.
Поскольку моя койка была первой в ряду, в тот день наступи-
ла моя очередь зажигать свет и подметать помещение.
Капрал крикнул: «Дневальный, зажечь лампу, подмести под
койками и принести воды!» Я вежливо заметил, что лампы в
помещении уже нет, но капрал прослужил два года, поэтому
ответил: «А мне плевать! Зажечь лампу!» Так я познакомился
с вековыми традициями, неизменно царившими в этой специ-
фической среде.
Позднее всех льготников (тех, кому срок службы сократили
до года) объединили в особый взвод и перевели в казарму
Пелисье. Там я оказался в более приятном обществе: моих
III. В АРМИИ
товарищей звали Трарье, де Вогэ, де Лессепс, Жийу, Алькан,

П. Истель, О. Жалю и так далее... Однажды, после долгого
марша под дождем, мы вернулись вконец обессиленные
и промокшие; и вдруг нам приказывают привести в порядок
форму, наваксить обувь и построиться во дворе. Но как
наваксить ботинки, если в них полно воды и грязи?
В то время как более усердные служаки, пыхтя, натирали
ваксой задрызганную обувь, я предложил спуститься
как есть, поскольку, добавил я: «Лейтенант поймет,
что дело тут не в лени». Так я рассудил, не приняв во внима-
ние дух воинской дисциплины. В итоге кто-то наваксил
ботинки, а кто-то просто отчистил их от налипших комьев
земли.
Когда рота построилась, лейтенант назвал мое имя и
приказал выйти из строя. «Рядовой Пуаре,— сказал он,—
мне передали, что вы сейчас говорили в казарме, и чем
больше я над этим думаю, тем более вопиющим я нахожу
ваше поведение. Вы сказали солдатам: “Если мы все сгово-
римся и не будем ваксить ботинки, нам ничего не сделают”.
Надо ли объяснять, какое это возмутительное, а в некотором
смысле даже опасное заявление? Ведь вы, по сути, хотели
сказать, что если солдаты объединятся с целью невыполнения
приказа, то командир ничего не сможет с ними сделать.
Вы пытались внушить солдатам. что они имеют право
на забастовку. Это чрезвычайно серьезный проступок,
и мне придется вас примерно наказать. Я задаюсь вопросом:
до чего вы докатитесь, если будете продолжать в том же
духе? От меня лично вы получите восемь суток карцера,
и я не удивлюсь, если майор добавит вам еще. А наш
полковник не любит смутьянов и наверняка даст вам это
почувствовать». Затем он пустился в рассуждения о
праве на забастовку и угрозе анархии. Его звали Шово-
III. В АРМИИ
Лагард1, один из его предков удостоился высокой чести —

дать свое имя улице в Париже.
С этого дня мне уже не хотелось быть сознательным гражда-
нином, да и служебного рвения у меня сильно поубавилось.
Я перестал надеяться на продвижение по службе, если буду
честно исполнять свой долг, зато обрел уверенность, что
военные никогда не смогут понять меня, а я — их. Солдат
из меня получился неважный, я отлынивал от дела как
только мог. И регулярно попадал в санчасть с очень странным
недомоганием: когда врач куда-нибудь отлучался, у меня
резко поднималась температура, достигая опасных для жизни
пределов, но, как только он возвращался, температура сразу
же становилась нормальной. Обеспокоенный такими симпто-
мами, врач поставил диагноз — малярия, и отправил меня
в госпиталь. Там мне дали предусмотренную уставом дозу
слабительного и одели в смешную форму — огромные боль-
ничные туфли, необъятных размеров пижаму из грубой
шерсти коричневого цвета с красной оторочкой и хлопчато-
бумажный колпак. Это напоминало одежду заключенного.
Я попал в палату, где лежали главным образом туберкулезни-
ки. Ночью меня разбудил парень с соседней койки и спросил,
нет ли у меня сигарет. Он жаловался на странное покалывание
в горле и полагал, что от дыма это пройдет. А получилось
наоборот. Он стал харкать кровью и через два часа
скончался.
1
Шо во-Ла гард, Клод Франсуа (1756—1841) — известный французский
адвокат, во время процесса короля и королевы защищал Марию Антуанетту,
потом принцессу Елизавету, сестру Людовика XVI. Об этих процессах
впоследствии написал мемуары. Защищал многих государственных деятелей
эпохи революции, подвергшихся преследованию со стороны правящей
партии, обнаружив большую энергию, талант оратора, твердость убеждений
и мужество.
III. В АРМИИ
Как-то раз, воскресным утром, я пошел на мессу в больнич-

ную капеллу и сел рядом с сестричкой, которая присматривала
за нашей палатой. Мне удалось подружиться с ней, и она
помогла мне добиться того, за чем я стремился в госпиталь,—
отпуска по выздоровлении.
Каждое утро, в шесть часов, к нам в палату заходил главный
врач в сопровождении практикантов. Он показывал им мои
селезенку и печень: по его мнению, состояние этих органов
свидетельствовало о том, что я страдаю перемежающейся
лихорадкой, которую подхватил в какой-то нездоровой мест-
ности. Чтобы угодить доктору, пришлось выдумать, будто я
жил в окрестностях Рима (я знал, что местность там болотис-
тая). «Ага! Вот видите! — обрадовался он, а затем добавил: —
Если это будет продолжаться, я сделаю ему пункцию селезен-
ки». В результате на следующее утро, во время обхода, он за-
стал меня на ногах, а когда спросил, как я себя чувствую,
я ответил, что мне гораздо лучше. Он поверил и назначил мне
отпуск по выздоровлении на несколько недель. Это дало мне
возможность через некоторое время уехать в Париж, где я
вновь посвятил себя рисованию и изучению того, что мне так
нравилось,— женской элегантности.
Когда я вернулся в часть, там начиналась подготовка к празд-
нику, если не ошибаюсь, в честь столетия битвы при Вальми1
или чего-то в этом роде. Я сказал своим товарищам, что
берусь написать пьесу в трех актах, где будут показаны все
основные приметы армейской жизни. Во дворе казармы
1
Битва, произошедшая 20 сентября 1792 г. в ходе Войны первой коалиции,
ставшей частью Французских революционных войн. Силы французской
армии Север под командованием Франсуа Дюмурье и французской армии
Центр под командованием Франсуа Кристофа Келлермана остановили про-
движение прусской армии под командованием Карла Вильгельма Фердинан-
да к Парижу.
III. В АРМИИ
подручными средствами был выстроен театр. Я набрал труппу,

которой распоряжался по своему усмотрению и в которую хотел
попасть каждый, поскольку за это давали освобождение от стро-
евой подготовки. На нашем спектакле присутствовали префект и
военный комендант Руана. Сюжет был такой: Французская Ар-
мия (эту роль играл ваш покорный слуга) принимает к себе но-
вичка-льготника, юного графа Бутон де Бретеля, и знакомит его
с радостями армейской жизни — Жратвой, Карцером, Отхожим
Местом и так далее. Каждый из этих аллегорических персонажей
исполнял свои куплеты. Во время антракта комендант, истин-
ный парижанин по фамилии Галлимар, зашел за кулисы, позд-
равил меня, обнял и предложил бокал шампанского, который я
выпил, сидя у него на коленях, словно певичка из кафешантана.
Я исполнил на сцене куплеты патриотического содержания, это
понравилось начальству, и меня перестали считать анархистом.
Вряд ли этот период жизни можно назвать приятным, но ка-
кие-то забавные воспоминания от него все же остались. На-
пример, история рядового де К., который благодаря своему та-
ланту пианиста сделался собственным тапером генерала, затем
был принят в доме, стал учить музыке его дочерей и обручил-
ся с одной из них; с этого момента мы больше не видели его в
казарме. Он жил, словно влюбленный голубок, ворковал с
утра до вечера, а иногда мы встречали его в городе — верхом
на генеральской лошади, в генеральских сапогах с золотыми
шпорами и в сопровождении генеральского ординарца.
Он катался по лесу, собирал цветы и привозил их невесте.
Но в день демобилизации роль пианиста и жениха закончи-
лась, он вернулся в Англию, где жил до призыва, а впоследст-
вии, как я слышал, стал супругом мадам Стенель1, к тому
времени вышедшей из тюрьмы.
1
Сте нель, Маргерит (1869—1954) — французская авантюристка, известная
связью с президентом Франции Феликсом Фором.
IV. У ВОР ТА
Когда срок службы подошел к концу, я стал думать о возвра-
щении к прежним занятиям, захотелось вновь попытать счас-
тья в мире моды. Чтобы наладить связь со знаменитыми дома-
ми, лучше всего было снова стать рисовальщиком. Я обратил-
ся к прежним заказчикам, в частности к месье Ворту. В то вре-
мя фирмой руководили сыновья велико-
го кутюрье, который одевал императри-
цу Евгению1. Их звали Жан и Гастон2.
И однажды Гастон Ворт сделал мне за-
манчивое предложение: «Молодой чело-
век, вы знаете, что Дом Ворта с давних
пор одевает коронованных особ всего
мира и их придворных. У нас самая знат-
ная и богатая клиентура, какая может
быть, но сегодня эта клиентура носит не
только парадные туалеты. В наше время
принцессы иногда ездят на автобусе,
а то и ходят по улице пешком. Когда я
предлагаю брату Жану создать неболь-
шую коллекцию простых и практичных
платьев, он неизменно отказывается, го-
воря, что это не его дело. А между тем
клиентки спрашивают такие платья.
Наша фирма, как знаменитый ресторан,
Императрица Евгения в платье от Ворта.
где не желают подавать ничего, кроме Фото Диздери из коллекции Роми
1
Евгения (1826—1929) — императрица Франции, супруга Наполеона III.
2
Чарльз-Фредерик Ворт умер в 1894 г., но успел передать свое дело сыновь-
ям — Жану Филиппу (1856—1926) и Гастону (1853—1924). Именно под их
влиянием во Франции начала ХХ в. развился стиль модерн. Однако сам Дом
моды «Ворт» был продан одной из английских фирм после Второй мировой
войны.
IV. У ВОРТА
трюфелей. Поэтому нам

необходимо открыть “от-
дел жареного картофеля”».
Я сразу сообразил, какие
выгоды мне это сулит —
заведовать «отделом жаре-
ного картофеля» в про-
славленной фирме, и тут
же согласился. Разумеется,
я не прогадал. Правда, про-
давщицы, напомнившие
мне мегер, с которыми я
работал у Дусе, весьма
придирчиво относились к
моим моделям, зато заказ-
чицам они нравились.
Там я увидел такие платья,
каких раньше и предста-
вить себе не мог. Желая
изучить то, что было сде-
лано до моего прихода,
я по многу раз просмат-
ривал все современные
Великая княгиня Мария Николаевна, сестра императора Александра II,
модели и даже заглянул в платье Дома моды «Ворт», Париж, 1857
в старые альбомы, чтобы
ознакомиться с изысканными творениями папаши Ворта, порт-
ного Тюильри. В альбомах было полно образцов и акварельных
зарисовок, дававших достаточное представление о вкусах двора
и самой императрицы. В частности, я запомнил одно платье с
кринолином: весь подол был обтянут гирляндами телеграфных
проводов и украшен чучелами ласточек, попеременно сидевших
на этих гирляндах и паривших над ними...
IV. У ВОРТА
На другом платье той же эпохи были

вышиты огромные улитки. Я не ста-
рался перенять здешний стиль, кото-
рый, надо сказать, сильно изменился:
платья, созданные Жаном, были чуде-
сами искусства и образцами лакониз-
ма. В своей работе он часто вдохнов-
лялся полотнами старых мастеров,
и я видел, какие великолепные замыс-
лы он почерпнул из картин Натье1 и
Ларжильера2. У него были очень уме-
лые помощницы: одна, в частности,
могла выкраивать корсажи наподобие
тех, что носили женщины Великого
Платье, покрытое декоративной сеткой, от Ворта
века, из гладкого либо расшитого се-
ребром или золотом атласа. Они полу-
чались плотными, словно панцирь, и образовывали на талии
жесткие складки, удачно подчеркивавшие гибкие движения
бедер. А еще он мог сделать рукав из тюлевого шарфа, подхва-
тив его выше локтя алмазным ожерельем, с концов которого
свешивались изумрудные желуди. Он не представлял себе, что
можно создать какое-либо платье, кроме роскошного.
Я прекрасно понимал, почему мои модели, выдумки человека
с улицы, казались ему жалкими и невзрачными. Жан Ворт не
слишком радовался появлению чужеродного элемента, прини-
жавшего, по его мнению, фамильную марку. Он недолюбли-
1
На тье, Жан-Марк (1685—1766) — французский художник, создатель стиля
живописи — исторического портрета. Картины Натье обожествляют и идеа-
лизируют образ женщины, которых мастер изображал в одеяниях мифиче-
ских персонажей.
2
Лар жи ль ер, Николя де (1656—1746) — французский живописец, член
Французской академии, великолепный портретист.
IV. У ВОРТА
вал меня, в его глазах я воплощал

дух новаторства, который (он чув-
ствовал это) должен был разбить
и развеять его мечты. Однажды,
когда я показал ему маленькое
платье-костюм, Жан вдруг поблед-
нел так, словно ему стало плохо
(он был очень нервным челове-
ком), и перед своей обычной
свитой льстецов и подхалимов
произнес: «Вы называете это
платьем? Это же мокрица».
Чтобы не дать ему развить эту
мысль, я поспешил укрыться от
стыда в своем кабинете. Однако Эскиз платья Ворта «павлин» для баламаскарада по заказу
принцессы Матильды де Саган
«мокрица» проложила себе дорогу
и была продана много раз. Судя по
всему, между братьями происходили бурные сцены из-за
меня. Я постоянно чувствовал ненависть одного и поддержку
другого. Гастон Ворт, для которого имел значение лишь
коммерческий успех, предвидел наступление современной
эпохи и чуял опасность, уже нависшую над дворами
иностранных монархов.
Однажды Дом Ворта наполнился пунцовым бархатом; все кру-
гом только и говорили про «crimson1». Это был цвет парадных
мантий английского двора: предстояла коронация Эдуарда VII.
Жан Ворт с гордостью показал мне письмо от придворного
ведомства, в котором перечислялись правила этикета. Вся бри-
танская аристократия должна была облачиться в мантии.
Длина шлейфа и количество горностаевых оторочек зависели
от титула и древности рода. Три месяца наш Дом моды зани-
1
Темно-красный, малиновый цвет (англ.).
IV. У ВОРТА
мался исключительно пошивом парадных мантий. Они были

во всех комнатах, не могло быть и речи, чтобы раскладывать
на столе драгоценный бархат, сотканный в соответствии со
многовековой традицией, он непременно порвался бы или
истерся, если бы с ним работали как с обычной тканью.
Поэтому мантии надевали на деревянные манекены, а шлей-
фы прибивали гвоздиками к паркету. Вокруг хлопотали целые
отряды мастериц, благоговейно-сосредоточенных, словно
архидиаконы возле реликвии. Месье Ворт всем показывал эти
священные шедевры, которые казались ему идеалом красоты.
Он был на верху блаженства. К моему стыду, должен при-
знаться, я так и не смог понять, почему он находил эти
церемониальные атрибуты столь восхитительными. Мне они
напоминали красные балдахины с золотой бахромой, какие
Мастерская корсажей Жана Филиппа Ворта, 1907
IV. У ВОРТА
Актриса Элеонора Дузе в роли Памелы в платье от Жана Филиппа Ворта
IV. У ВОРТА
изготавливаются фирмой Беллуар для пышных свадеб

и вручения премий на городских торжествах.
Месье Ворт любил смотреть в окно на улицу де ла Пэ
и наблюдать за движением экипажей, привозивших к
нему представителей высшего общества со всего света.
Это вошло у него в привычку. Вдруг он обернулся, словно
подброшенный пружиной, и произнес: «Дамы, к нам
княгиня Барятинская!» Было заметно, что его сердце
забилось сильнее.
Все продавщицы разом поднялись с мест. Стулья расставили
вдоль стен, как для показа моделей. И все устремились на
площадку перед лифтом. Из коридоров стекался срочно
оповещенный персонал. Это был общий сбор, мы выстрои-
лись в шеренгу перед дверью, а г-н Ворт зажимал пасть
маленькой собачке, которую держал под мышкой: она радост-
но тявкала, решив по-своему поучаствовать в окружающей
суете. Я стоял в конце шеренги и с любопытством ждал,
когда же появится прекрасная княгиня, виновница этого
переполоха. Лифт поднимался очень медленно, как будто
вез борца-тяжеловеса. Когда он открылся, я был разочарован:
оттуда показалось маленькое, толстенькое, краснолицее
существо в черном, похожее на кюре, опиравшееся на две
трости и с огромной сигарой во рту. Все низко поклонились
либо сделали книксен. Месье Ворт согнулся в три погибели.
Властным тоном, с сильным русским акцентом княгиня
произнесла: «Ворт, покажи мне твои конфекции». Так она
называла манто.
Жан Ворт усадил княгиню на несколько стульев, манекенщи-
цы побежали переодеваться, и я удостоился чести показать
княгине свое манто, только что законченное, в то время
новинку. Сегодня оно показалось бы банальным, едва ли не
старомодным, но тогда еще никто не видел ничего подобного.
IV. У ВОРТА
Это было просторное, прямое кимоно из черного сукна с биэ1

из черного атласа; рукава расширенные по всей длине, по кра-
ям украшенные богатой вышивкой, как рукава китайских ха-
латов. Быть может, княгине привиделись китайцы, на которых
Россия смотрела как на врагов? Быть может, перед ней возник
призрак Порт-Артура2 или еще что-нибудь в этом роде?
Как бы там ни было, но она вдруг закричала: «Ах! Какой ужас!
У нас, когда за санями бегут мужики и сильно докучают,
им отрубают головы и кладут в такие вот мешки...»
Мне казалось, что мою голову уже положили в мешок.
Я ушел, совершенно пав духом и потеряв надежду когда-либо
понравиться русским княгиням.
В скором времени мне представился случай, чтобы создавать в
Париже платья по моему вкусу, для женщин, которых я боль-
ше всего почитал. На улице Обер освободилось подходящее
помещение. Из модного дома, расположенного по соседству,
собралась уйти продавщица: она тоже оказалась свободной.
Я почувствовал, как у меня вырастают крылья, и последовал
совету месье Дусе: у меня была очаровательная любовница,
и на нее все обращали внимание благодаря элегантнейшим
туалетам, которые я для нее создавал.
Я жил тогда в Овер-сюр-Уаз3, снимал там домик, что-то вроде
загородного особнячка, вел независимый образ жизни и
позволял себе разные причуды. При доме был маленький сад,
который выходил к Уазе; перед тем как пойти на работу, я мог
посидеть на берегу с удочкой. У меня уже проявлялись недо-
статки, которые преследовали меня всю жизнь и которые я
всегда ценил в себе больше, чем достоинства. Моя подруга,
1
Плиссированные оборки и мелкий рюш, которыми обшивали по краю не
только платья, но и белые перчатки до локтя.
2
Самое продолжительное сражение Русско-японской войны в 1904/1905 г.
3
Небольшой живописный городок на р. Уаз в 35 км от Парижа.
IV. У ВОРТА
родом из Эльзаса, очень любила

готовить. Помню, она вставала в
пять утра, чтобы успеть замари-
новать закуски или кролика и
подать их на стол в полдень.
Она готовила анчоусов и филе
сельди, и, когда снова ложилась
в постель, от нее пахло свежесо-
рванным тимьяном, кервелем и
луком-резанцем. Эти прозаиче-
ские хозяйственные заботы не
мешали ей носить платья с боль-
шим искусством. Я помню
черный суконный костюм с
пелеринкой, закрепленной
на плечах, как плащ Вертера1,
и маленькую черную шляпку-
кораблик, увенчанную белой
петушьей головой с красным
гребешком. Это было восхити- Платье от Ч.Ф. Ворта для княгини Строгановой, 1893.
тельно и, думаю, неплохо смотре- Из коллекции А. Васильева
лось бы даже сегодня. Все женщины любовались этим туале-
том и давали мне понять, что охотно купили бы его, если бы я
согласился продать. Однажды утром, приехав из Овера, я за-
шел в кабинет Гастона Ворта и сказал ему: «Вы предложили
мне открыть у вас “отдел жареного картофеля”. Я это сделал.
Я доволен своей работой, вы, надеюсь, тоже. Но запах
“жареного”, похоже, многим здесь мешает. Поэтому я решил
обосноваться в другом квартале и “жарить картофель” само-
стоятельно. Хотите оплатить мне “сковородку”?»
1
Имеется в виду персонаж романа И. В. Гете «Страдания молодого Вертера»
(1774).
IV. У ВОРТА
Платья от Ч.Ф. Ворта, 1898. Музей Метрополитен, НьюЙорк
Месье Ворт улыбнулся и сказал, что ему понятно мое нетерпе-

ние. Он похвалил меня за предприимчивость, но объяснил,
что не может участвовать в каком-либо деле, помимо своего,
и с чрезвычайной любезностью пожелал мне удачи.
V. НА ЧА ЛО СА МО СТО Я ТЕЛЬ НОЙ РА БО ТЫ
В доме номер пять по улице Обер, на углу улицы Скриба, там,
где сейчас располагается половина Дома моды «Кирби-Бёрд»1,
было свободное помещение. Оно принадлежало одному разо-
рившемуся портному. Но меня это не отпугнуло, и я решил
открыть там свое дело. Отец мог бы охладить мой пыл, но его
больше не было. Мать увидела у меня в глазах энтузиазм, га-
рантирующий успех, и дала авансом пятьдесят тысяч франков.
Этот маленький капиталец и стал для меня источником всех
тех денег, которые я заработал, и тех, гораздо больших, кото-
рые я потерял. Всего за неделю жалкая половина портняжной
мастерской преобразилась и стала нарядной и веселой. Не по-
думайте, будто я пустился в безумные траты. Я прикупил
только самое необходимое. Ради экономии пришлось оставить
ужасный ковер, я его никогда не забуду, с огромными розами,
кроваво-красными, точно бифштексы. Но публика смотрела
только на мои платья или, быть может, притворялась, что не
замечает ковра. От его уродства страдал я один. Мои модели
привлекали прохожих свежестью и новизной. Парижане, на-
верно, еще не забыли, как останавливались у моих витрин,
чтобы полюбоваться каскадом идей, которые я щедро рассы-
пал. Когда наступала осень, я привозил из леса Фонтенбло
полную карету золотистых и коричневых листьев и расклады-
вал их на витрине вперемежку с сукном и бархатом, точно по-
добранными по цвету. Когда шел снег, я создавал зимнюю
сказку, сочетая белоснежное сукно, тюль и муслин с высохши-
ми ветками деревьев, и прохожие были в восторге от того, как
быстро я отзывался на смену времени года.
Через месяц я приобрел известность, и не было в Париже тако-
го человека, который хотя бы раз не остановился перед моей,
1
Незначительный Дом моды, существовал в Париже в 1930-х годах.— Прим.
А. Васильева.
V. НАЧАЛО САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ
теперь уже знаменитой, витри-

ной. А однажды приехала Режан
в своей карете, запряженной му-
лами. Для меня это стало собы-
тием. Потом она часто стала
приезжать ко мне. Служащих
было немного; один бухгалтер
постоянно обкрадывал меня и
едва не загубил все мои надеж-
ды. Меня преследовало воспоми-
нание о княгине Барятинской,
и манто, которое она раскрити-
ковала, нравилось мне все боль-
ше и больше. Ему суждено было
стать отправной точкой для це-
лой серии моделей. Как бы то ни
было, оно долгие годы главенст-
вовало в моде и вдохновляло мо-
дельеров. Я назвал его «Конфу-
ций». Каждая женщина покупала
по крайней мере одно такое ман-
то. Так в моде стало проявляться
влияние Востока, и я был
проводником этого влияния.
Тогда еще носили корсет. Я объ-
явил ему войну. Последняя раз-
Рисунок Поля Пуаре, ок. 1905 года. Из коллекции А. Васильева
новидность этого орудия пытки
называлась «гаш-саррот»1. Я конечно же знал многих женщин,
стеснявшихся своих пышных форм и стремившихся скрыть их
1
По имени придумавшего его модельера Инесс Гаш-Саррот. В 1900 г. она пред-
ставила публике «реформированный корсет» из прорезиненной эластичной
ткани и гибких пластин, что давало телу боґльшую свободу движения.
или сделать менее рельефными. Но этот новый корсет, стиски-

вая женское тело, образовывал две огромные выпуклости:
с одной стороны — выпирающий бюст, с другой — торчащий
зад, так что женщина становилась похожей на буксир, кото-
рый тащит за собой баржу. Казалось,
в моду снова вернулся турнюр. Как все
великие перевороты, эта революция была
совершена во имя свободы: чтобы не
сдавливать желудок и облегчить пищева-
рение, т. к. желудок располагался под
верхней выпуклостью.
И вот я, опять-таки во имя свободы,
упразднил корсет и ввел в обиход
бюстгальтер, с тех пор утвердившийся
окончательно. Да, я освободил бюст,
зато ногам стало тесно. Все мы помним,
какой плач, стон и зубовный скрежет
вызвало это мое деспотическое решение.
Женщины жаловались, что им стало
трудно ходить, садиться в экипаж.
Но все жалобы только шли на пользу
моему нововведению. Разве сейчас кто-то
обращает внимание на такие протесты?
Разве мы не слышали новых стонов,
когда платья стали свободными внизу?
Не было случая, чтобы женские жалобы
или брюзжание смогли остановить
развитие моды, напротив, это только
создавало дополнительную рекламу.
Узкие юбки стали носить все.
Однако первые успехи не принесли ожи- Рисунок Поля Пуаре, ок. 1905 года.
даемой прибыли по вине недобросовест- Из коллекции А. Васильева
Рисунки Поля Пуаре, ок. 1905 года. Из коллекции А. Васильева
ного бухгалтера, который подделывал отчетность. Мне при-

шлось изведать все разочарования, какие подстерегают
начинающего дельца. Однажды обнаружилась пропажа
нескольких бобин шелка. Начатое мною расследование не дало
результатов, и тогда я решил прибегнуть к помощи оккульт-
ных сил. Эту необычную мысль подал мне один бывший
комиссар полиции, который в особо затруднительных или
вовсе безнадежных случаях всегда обращался к гадалкам
и получал от них поразительно точные сведения. Бухгалтер
сначала отговаривал меня, а потом попросил взять его с собой
к ясновидящей, чьи услуги обходятся не слишком дорого.
Вход в ее квартиру был со двора; она приняла нас в тесной
кухне, где сидел кот, а в котелке клокотала вода, как полагается
у колдуний. Когда она впала в транс, то сказала, что я стал
жертвой кражи, и сейчас она расскажет мне, при каких
обстоятельствах эта кража произошла.
— Я вижу двух мужчин с тачкой,— сказала она,— которые
останавливаются у вашего Дома. Это происходит воскресным
утром, на улице почти нет прохожих. У одного из мужчин
ключ от витрины. Он открывает низенькую дверь и нагнув-
шись входит в дом. Он берет бобины шелка и передает их
другому, а потом оба уходят по широкой прямой улице
по направлению к западу.
У моего бухгалтера был ключ, и жил он в Уйле. Он сильно
разволновался, должно быть, видение о чем-то ему напом-
нило. Я попросил ясновидящую описать вора, и она
сказала:
— Не понимаю, что со мной. Трудно говорить. Мне как будто
что-то мешает, мне не по себе. У этого человека яркая внеш-
ность. Он рыжеволосый, принадлежит к вашему ближайшему
окружению, у него прямая осанка. И вы никогда не поверите,
что это он вас обокрал.
Рисунки Поля Пуаре, ок. 1905 года. Из коллекции А. Васильева
Я вручил ей не слишком обременительную плату за услуги

и откланялся. Когда мы спустились по лестнице, я обернулся
и встал перед бухгалтером, загородив ему дверь. Я схватил его
за плечи и, пристально глядя в глаза, произнес: «Ну, что вы об
этом думаете?» Он ответил, что попытки узнать правду таким
способом вызывают у него улыбку и что он просит расчет,
так как видит мое недоверие.
Мой кабинет на улице Обер находился на втором этаже, и я
часто поглядывал на балкон соседки-модистки: там появля-
лись хорошенькие женщины. Одна из них показалась мне кра-
сивее всех, кого я когда-либо встречал. Сейчас я уже не помню,
под каким предлогом я заманил ее к себе, помню только, какое
Примерка корсета, ок. 1900
волнение почувствовал, когда она вошла. Это была брюнетка

с голубыми глазами. Что за глаза! Голубые, как незабудки.
Между нами возникло непреодолимое взаимное влечение,
и, полагаю, именно она открыла мне, что такое любовь.
У нее был, с позволения сказать, муж, но нас это нисколько
не смущало. Не сговариваясь, мы решили принести его в
жертву нашей любви. Тем не менее он, словно призрак,
время от времени вставал у нас на пути, показывая, как он
страдает, и пытаясь разжалобить. Но мы были веселы
и безжалостны и преодолели бы любое препятствие, ибо нас
переполняла какая-то неудержимая сила. Я надеялся, что
эта встреча, посланная мне, как я думал, самой судьбой,
определит все мое будущее, и до сих пор не понимаю,
почему мои мечты не сбылись. Возможно, было что-то,
о чем я забыл. Если Марта однажды прочтет эти строки,
пусть она знает, с каким благоговением, восторгом
и уважением я вспоминаю о том времени, которые мы
провели вместе. Простите мне это лирическое отступление.
В это же время произошло мое знакомство с Бернаром

Нодэном1. Увидев в «Криках Парижа»2 его рисунки, я без
долгих размышлений попросил его нарисовать для меня
заголовки. Благодаря ему я узнал, что такое жизнь подлинного
художника, всецело отданная творчеству. Невозможно найти
более возвышенный пример любви к искусству. Я наблюдал,
как рождалась каждая из его вещей, мне были известны все его
мечты и надежды; я видел, как он приступал к работе над
1
Но дэн, Жан-Бернар — французский художник, график, гравер.
2
Громкая реклама парижских торговцев. Этим крикам придавалась ритми-
ческая стихотворная форма четверостишия, посвященного предложению
и восхвалению одного определенного товара. Сборник «Крики Парижа»
впервые составил и опубликовал Гильом де Вильнев в XIII в.
большими иллюстрациями,
принесшими ему славу, и могу
сказать: им владела поистине
всепоглощающая страсть.
Я любил заходить в его скром-
ную квартирку на улице Лаос
или на улице Николя Шарле
и заставать его за рабочим сто-
лом, где лежали резцы, медные
доски, стояли флаконы с кисло-
тами, смотреть, как он воюет
с неподатливым материалом,
стремясь полнее выразить свой
замысел. Когда он достигал
цели, делал себе подарок: брал
гитару, висевшую на расстоя-
нии протянутой руки, и играл
какую-нибудь малагенью1,
а порой и арию Баха. Иногда
я проводил у него полдня,
слушая, как он с лукавой улыб- Программки Бернара Нодэна
кой исполняет шаловливые,
запрещенные песенки XVII столетия. Одна из них, песня
аббата Шолье, до сих пор доставляет мне истинное наслажде-
ние, хоть и сохранилась в памяти далеко не полностью.
Я горжусь, что был и остаюсь другом Нодэна, одного из самых
одаренных художников, каких я знал, и мне лестно вспоми-
нать, что это я подарил ему старинную виолу да гамба2, из ко-
торой он извлекал такие чудные звуки, что прославленные
1
Испанский народный танец.
2
Старинный струнный музыкальный инструмент семейства виол, близкий
по размеру и диапазону современной виолончели.
музыканты вроде Казадезюса1

решились исполнять его сочине-
ния на концертах. Но у меня еще
будет случай поговорить о нем.
До скорого свидания, Нодэн!
Меня уже знали и ценили мно-

гие, но я был не вполне доволен
своей жизнью: слишком часто
проводил время легкомысленно
и без всякой пользы. У меня бы-
ло немало друзей или просто
приятелей — Деклер, фовист
Пикабиа2 (тогда он еще прилеж-
но копировал Сислея3), с ними
я развлекался, но это были
лишь удовольствия, а я мечтал
о счастье. В то время повсюду
стали появляться опиумные
курильни, опиум начал входить
в моду. Кое-кто старался за-
влечь меня в гости к морским
офицерам и художникам, кото- Программки Бернара Нодэна
1
Ка за де зюс, Робер Марсель (1899—1972) — французский пианист.
С 1947 г. директор Американской консерватории в Фонтенбло. Крупнейший
представитель традиций романтического пианизма.
2
Пи ка биа, Франсис (1879—1953) — французский художник-авангардист,
график, писатель-публицист, получил известность как эксцентричный
художник, не подчинявшийся никаким политическим или стилистическим
догмам. Оказал большое влияние на современное искусство, в частности на
дадаизм и сюрреализм.
3
Сис лей, Альфред (1839—1899) — французский художник-пейзажист
английского происхождения, представитель импрессионизма.
Наброски моделей Дома Поля Пуаре
рые в своих изысканно обставленных домах приобщали зна-

комых к радостям опиума. Но я так и не поддался на уговоры:
упоминаю об этом лишь для того, чтобы раз и навсегда
заткнуть рот якобы хорошо осведомленным злопыхателям,
пожелавшим сделать из меня извращенца и сатаниста. Мои
средства не позволяли мне стать ни тем, ни другим. Я так и не
попробовал ни опиума, ни кокаина, ни морфия, ни какого-ли-
бо иного зелья, отравляющего тело и душу. Наоборот, мне
хотелось упорядочить и устроить свою жизнь, потому что в
той колоритной среде, где я вращался, легко было впасть в
беспутство и сумасбродство. Самой надежной защитой от этой
угрозы мне представлялась семья, и я стал убеждать себя, что
пришла пора жениться.
Родные очень удивились, когда узнали о моих намерениях.
Я решил возобновить знакомство с одной особой, которую
знал с детства. Мне казалось, что именно в ней я найду достой-
ную подругу. Но, как мне сказали, она не была парижанкой
и к тому же, вероятно, бесприданница. Действительно,
девушка жила за городом, достаточно далеко от Парижа, что-
бы не заразиться той поверхностной образованностью, какой
отличались люди моего круга: именно это мне и нравилось в
ней. Она была совсем простушкой, и все, кто ею восхищался
позже, когда она стала моей женой, наверняка пренебрегли
бы ею в тогдашнем состоянии. Но я смотрел на нее наме-
танным глазом кутюрье и видел ее скрытые достоинства.
Я внимательно изучал ее позы, жесты и даже ее недостатки,
которые можно было удачно обыграть.
Я вспоминаю один из ее первых визитов на улицу Обер, куда
она пришла вместе с матерью. Мои служащие (не все пари-
жанки отличаются добротой) не скрывали удивления: надо же,
я предпочел им какую-то провинциалку с охапкой белых роз
на черной шляпе, совершенно не следившую за модой. Но у
М. Риланез. Портрет Денизы, супруги Поля Пуаре, 1903. Из коллекции А. Васильева
меня были свои планы. Прошло

несколько месяцев, и началась
подготовка к предстоящему чу-
ду. Мы жили тогда на Римской
улице, и по ночам нас будили
гудки поездов окружной желез-
ной дороги. Там я начал прини-
мать художников, и постепенно
вокруг меня сложился кружок
единомышленников. Мы с же-
ной посещали антикварные лав-
ки, музеи, трудились, не жалея
сил, чтобы расширить нашу
культуру, обострить восприя-
тие. Затем мы стали путешест-
вовать и вскоре изучили все му-
зеи Европы. Италия покорила
нас. Увидев столько прекрасно-
го, моя избранница преобрази-
Магазин Поля Пуаре, 1905
лась. В ней открылись новые ка-
чества, она удивлялась самой себе. Ей предстояло сделаться
одной из королев Парижа. Теперь, когда жена появлялась в
модных местах, на нее обращали внимание, несколько раз
она даже произвела сенсацию. На премьеру «Минарета» Риш-
пена1 она пришла в тюрбане — головном уборе, которого не
видели ни на одной парижанке со времен мадам де Сталь2.
1
Ри ш пен, Жан (1849—1926) — французский поэт, писатель, драматург.
«Минарет» — оперетта по пьесе Ришпена была поставлена в театре
«Ренессанс».
2
Сталь, Анна-Луиза Жермена де (баронесса де Сталь-Гольштейн), известная
просто как мадам де Сталь (1766—1817) — знаменитая французская писа-
тельница, дочь видного государственного деятеля Жака Неккера.
И словно для того, чтобы подчерк-

нуть этот вызов общественному вку-
су, она украсила тюрбан эгреткой1
сантиметров тридцать длиной.
Мадам Пуаре получила признание,
и юные парижанки уже не подшучи-
вали над ней.
Вскоре я переехал с улицы Обер —
там стало слишком тесно — в особняк
на улице Паскье, который обставил
недорого, но в соответствии с моими
вкусами. Кутюрье, принимающий
клиенток в частном доме, без вывески,
без витрины,— это было ново и по-
нравилось далеко не всем. Злые языки
и мелкие шантажные газетки стали Поль Пуаре, 1910е годы
распространять обо мне грязные и неле-
пые слухи. Легко догадаться, на что они намекали. Но это не
смогло мне повредить, я был уже слишком известен.
Тогда-то меня и посетила миссис Асквит2, в будущем — знаме-
нитая Марго. К тому времени она уже была одной из самых
ярких и интересных фигур в светской жизни Лондона. Не ста-
ну описывать ее наружность, боюсь, получится что-то похожее
на портрет, который художник Сарджент2 написал с ее брата,
лорда Риблсдейла. Помню только длинный, породистый нос,
1
Торчащее вверх перо или иное подобное украшение на женском головном
уборе.
1
Аск вит, Марго (1865—1945) — герцогиня Оксфордская, писательница,
жена британского министра Герберта Асквита.
2
Сар д жент, Джон Синтер (1856—1925) — американский художник, двою-
родный брат известного ботаника Чарльза Сарджента, один из наиболее
успешных живописцев Прекрасной эпохи.
Фата и флерд'оранж Денизы Буле на свадьбе с Полем Пуаре, 5 октября 1905 года
резко очерченный профиль, горькое и презрительное выраже-

ние губ, тонких, но всегда подвижных и способных передать
все оттенки мысли, горделивую осанку, нервную мимику —
этакий вождь племени сиу. И на таком подвижном лице —
холодные внимательные глаза, пронизывающий, точно
у хирурга, взгляд, который, однако, порою излучал
бесконечную нежность и безмерную доброту.
Марго не старалась понравиться, да и не нужно было: она и так
производила впечатление, но увлечься ею могли только умные
люди, умевшие судить обо всем по-своему, а не так, как толпа.
Она ворвалась ко мне, словно ураган, и пока мои помощники
готовились показать ей коллекцию, дама объяснила мне, как
привыкла одеваться. Я увидел на ней короткие штаны из фио-
летового атласа. Она посмотрела дефиле, и, казалось, это зре-
лище привело ее в полный восторг. По ее словам, она никогда
не думала, что на свете бывают такие прекрасные вещи.
— Месье Пуаре, все женщины в Англии должны увидеть ваши
платья! Это платья для аристократок и высокопоставленных
дам. Я хочу, чтобы вас узнали в Англии, и помогу вам в этом.
Вас наверняка ожидает успех. Я устрою у себя чай и позову
своих самых элегантных подруг. Если хотите, привозите к нам
ваших манекенщиц и платья.
Мне перекидывали золотой мост через Ла-Манш. Полный
признательности и смущения, я согласился и спустя несколько
недель, взяв с собой группу манекенщиц и коллекцию днев-
ных и вечерних туалетов, пустился в путь.
Мы прибыли в Лондон и на следующий день переступили
порог великолепной резиденции на Даунинг-стрит, где жил
премьер-министр Асквит. Пока мы распаковывали коллекцию,
я видел в окно королевских конногвардейцев, размеренно,
словно автоматы расхаживавших по закопченным дворам
Уайтхолла.
Вечернее платье от Поля Пуаре, 1907

Этот вечер стал моим триумфом. Никогда еще я не пока-

зывал мои платья перед такой блестящей публикой. На ми-
нутку заглянул сам мистер Асквит, меня ему представили,
затем с весьма озабоченным видом он вернулся к себе
в кабинет.
В семь часов настроение изменилось, и меня довольно-таки
бесцеремонно выпроводили. На улице нас поджидали не-
сколько журналистов. Мы погрузили манекенщиц и сундуки
с платьями в два такси и вернулись в отель без фанфар и бара-
банной дроби. Зато фанфары зазвучали на следующий день.
Накануне вечером мне не давали покоя журналисты, просили
дать откровенное интервью, делали мои фотографии и даже
спрашивали манекенщиц, какой прием мы встретили у миссис
Асквит. Причина такого любопытства стала мне понятна,
когда я увидел в газетах сенсационные заголовки: «Показ мод
на Гаунинг-стрит» (игра слов, которая основана на названии
резиденции премьер-министра и которую нельзя перевести
с английского), или «Английский премьер представляет нам
французскую коммерцию». В одной из газет поместили боль-
шую фотографию мистера Асквита, а рядом — мою такого
же размера. Я узнал, что вчерашний показ использовали как
предлог для ожесточенных нападок на мистера Асквита,
сторонника свободной торговли. Предоставив свои гостиные
иностранному коммерсанту, он якобы предал интересы анг-
лийской коммерции. «Мистер Асквит не только отказывает
своему народу в праве на законные коммерческие привилегии,
он еще и помогает иностранным товарам проникнуть на анг-
лийский рынок, устраивая показы мод в гостиных, которые
оплатила ему национальная коммерция!» Это был весомый
аргумент. Он произвел эффект разорвавшейся бомбы. Мистер
Асквит вынужден был отвечать на парламентский запрос,
а его партия сделала ему суровое внушение. Думаю, досталось

и миссис Асквит. Что касается меня, то я стал известным

человеком в Лондоне.
В следующий раз я увиделся с миссис Асквит много позже в
доме одной моей знакомой в Париже. Бедная женщина избега-
ла встреч со мной. После допущенного промаха английские
коммерсанты подвергли ее настоящей травле, и ей пришлось
заказывать платья во всех модных домах Лондона, чтобы
доказать свой патриотизм и верность национальным интере-
сам. Все ее великосветские знакомые одевались у меня,
одна она не смела там появиться. При каждом случае я выра-
жал ей благодарность за то, с каким мужеством она перенесла
испытание, оказавшееся столь выгодным для меня.
Сравнительно недавно я встретил ее в Каннах, куда ездил каж-
дый сезон: иметь процветающий модный Дом в Париже и
принимать там высшее общество всех стран мира — это было
еще не все, я должен был следовать за своими клиентками по-
всюду и быть к их услугам на любимых курортах. Вот почему
я открыл филиалы в Довиле и Лаболе, в Каннах и Биаррице.
Условия, в какие я их разместил, были неважными. В частно-
сти, в Каннах мне удалось арендовать лишь подвал в здании
Морского клуба: свет и воздух проникали туда только через
витрину. Я сделал из него что-то вроде кабачка, веселого и
уютного, и все, кто проходил мимо, вытягивали шею, пытаясь
заглянуть внутрь.
Через несколько дней после открытия этой необычной модной
лавки, освещенной лампами под разноцветными абажурами-
колокольчиками, туда вошел мужчина и, не сняв шляпы,
насвистывая, решительно направился вглубь магазина. Затем,
отодвинув ширму, он посмотрелся в зеркало и, увидев, что не-
скольким клиенткам показывают платья, тоже стал разгляды-
вать манекенщиц. Удивленный такой развязностью, я подошел
к нему и сказал:

— Хочу обратить ваше внимание, что здесь находятся дамы,

и с вашей стороны невежливо оставаться в шляпе.
— Я сам знаю, что мне делать...
И он ушел, так и не сняв шляпы.
В тот день я обедал в казино. Стоя у входа в ресторан, я беседо-
вал с Корнюше1 и вдруг увидел, как в зал прошествовал наш
утренний визитер. Едва он вошел, сидевшие там женщины
вскочили и бросились ему навстречу, чтобы сделать книксен
или реверанс и поцеловать руку. Шесть раз его поприветство-
вали таким образом, но он оставался невозмутимым и даже
не думал отвечать на эти проявления подобострастия
и благоговения.
Я спросил у Корнюше, кто это такой, и он ответил: «Это вели-
кий князь Александр...» Я снова совершил промах, но на сей
раз нисколько не жалел об этом.
Однажды утром миссис Асквит, стоя перед нашей витриной
на набережной Круазетт, разглядывала один из маленьких
костюмов. Я подошел поздороваться. Она пригласила меня на
обед к леди Бут, у которой жила. Я согласился и взял с собой
друга, художника Оберле1, у которого жил я. Она забыла о
своем приглашении и не пришла. Никто не удивлялся таким
поступкам, и леди Бут оказала нам поистине очаровательное
гостеприимство. Там еще присутствовали несколько знатных
англичан, в частности маркиз де Лассель, зять Его Британского
Величества и член парламента, а также одна знатная дама,
чью фамилию я забыл. Обед был английский, изысканный,
но скверный. Когда он заканчивался, вошел слуга и сказал, что
со мной желает говорить профессор Аклдар. Я попросил, что-
1
Кор ню ше, Эжен — директор казино в Довиле, был известен во Франции
тем, что превратил неизвестный парижский ресторанчик в легендарный
Maxim’s. Его именем назван бульвар в Довиле.
2
Обер ле, Жан (1900—1961) — французский художник, график.

бы ему разрешили подождать меня: этот человек был магом,

его настоящее имя — Кан, и я не хотел вводить его в такой
избранный круг. Мне пришлось объяснить, кто он. Этот ясно-
видящий мог определить содержимое закрытого конверта,
сказать, что у вас в кармане, прочесть письмо, сложенное в
несколько раз и лежащее в бумажнике. Я возбудил общее лю-
бопытство, и все принялись настаивать, чтобы я велел ему
войти. Он ждал в передней, и я, по просьбе присутствующих,
выпустил его из заточения.
Войдя, профессор Аклдар сразу сказал члену парламента, что
у него большие затруднения, связанные с политикой Англии
в Китае, и прочел письмо, лежавшее у него в кармане, или,
во всяком случае, определил содержание этого письма на-
столько точно, что встревоженный джентльмен попросил
мага о частной аудиенции, за которую, как я впоследствии
узнал, было заплачено десять тысяч франков.
После обеда я откланялся, а маг еще беседовал наедине с кем-
то из гостей. Несколько недель спустя я с огорчением прочел
письмо одной старой дамы: она была недовольна тем, что я
тогда представил ей этого Кана, которого она считала мошен-
ником. По ее словам, она заключила с ним сделку, дала ему
десять тысяч франков, чтобы он сыграл за нее на скачках,
поскольку тот уверял, что знает, какая лошадь придет первой.
В том случае, если бы он оказался прав, даме причиталась по-
ловина выигрыша, а если бы он проиграл, она должна была
получить свой аванс обратно, весь целиком. Как и было обе-
щано, маг выиграл, получил семьдесят тысяч франков, однако
не стал делиться со своей партнершей, заявив, что сделка была
незаконной. Меня удивило, что знатная английская дама могла
заключить подобное соглашение с совершенно незнакомым
человеком; и уж вовсе меня поразили условия этого соглаше-
ния: дама требовала себе половину прибыли, но не желала

разделять убытки, то есть она вела себя как недобросовестный

партнер и не заслуживала жалости. Я показал письмо миссис
Асквит и сказал, что считаю обвинения против мага неспра-
ведливыми. Миссис Асквит объяснила, что старая дама
повредилась в уме, когда вышла замуж за лорда: такой пово-
рот в судьбе был для нее полной неожиданностью, ведь
в молодые годы она бегала по полям и собирала травы для
своего отца-аптекаря (миссис Асквит обладала очарователь-
ным юмором).
VI. МОЕ ВЛИ Я НИЕ
Некоторые утверждали, будто я оказал огромное влияние на
свою эпоху, будто моими идеями вдохновлялось целое поко-
ление. Скромность не позволяет мне согласиться с этим
утверждением, но все же, оглядываясь назад, я не могу не
признать, что в период, когда начал свою деятельность в мире
моды, на палитре художников совсем не оставалось красок.
Пристрастие к изысканным тонам XVIII века испортило жен-
щинам вкус, под видом утонченно-
сти в моде воцарились блеклость и
безжизненность. Все нюансы «бедра
испуганной нимфы», оттенки сире-
невого, бледно-фиолетового, нежно-
голубого, тускло-зеленого, сливоч-
но-желтого, палевого — короче, все
слащавое, пресное и невнятное,—
такая цветовая гамма была тогда
в чести. А я пустил в эту «овчарню
стаю волков»: насыщенные оттенки
красного, зеленого, ярко-синего,—
и все вокруг сразу заиграло. При-
шлось расшевелить тяжелых на
подъем лионских текстильщиков,
слегка оживить и освежить их при-
вычный колорит. В итоге на свет
появились оранжевый и лимонно-
желтый крепдешины, о которых они
раньше не смели и думать. Одно-
временно мы объявили войну уны-
лым фиолетовым тонам, пастельная
гамма полностью обновилась. Я дал Марк. Портрет Жанны ДюбуаРухман, первой манкенщицы
задание группе колористов: обраща- Дома Поля Пуаре, 1901. Из коллекции А. Васильева

VI. МОЕ ВЛИЯНИЕ
ясь к каждому цвету, они должны были начинать с самого на-

сыщенного из его оттенков — так я вернул силы истощенным
оттенкам. Должен сказать прямо: это моя заслуга, и с тех пор,
как я перестал оздоровлять
цвета, они опять заболели
неврастенией и анемией.
Женщины думают, будто
бежевая и серая гаммы при-
дают им изысканность и
подчеркивают их своеобра-
зие. Совсем наоборот, они
попросту растворяются
в беспросветном тумане,
которому суждено стать
фирменной маркой нашей
эпохи. Сегодня моде нужен
новый властитель, тиран,
который освободил бы ее
от предрассудков. Тот,
кто окажет ей эту услугу,
стяжает всеобщую любовь
и наживет состояние. Он
должен будет сделать то,
что сделал когда-то я. Ему
нельзя оглядываться назад,
надо только наблюдать за
женщинами и думать о том,
что им идет. И когда он
уверится в своей миссии,
должен выполнить ее лю-
бой ценой, не оглядываться
на других и не гадать о воз- Дневное платье от Поля Пуаре, 1903

можных последователях. В первый год их не будет, а на второй

год появятся подражатели.
Да, я оживил краски и предложил новые фасоны, но все же,

думаю, главная моя заслуга не в этом. Все это мог бы сделать
и кто-то другой. Гораздо важнее, что я вдохновлял художни-
ков, создавал театральные костюмы, умел понять потребности
новой эпохи и сумел удовлетворить их.
Позвольте напомнить вам о перевороте в искусстве сцени-
ческого оформления, каким ознаменовалась премьера
«Минарета». Не знаю, сколько всего представлений выдержала
эта пьеса, но сотней из них «Минарет» наверняка обязан мне.
Насколько я помню, текст там был никудышный, сам автор
не придавал ему большого значения, главный интерес пред-
ставляли костюмы и декорации.
Впервые художник по костюмам и декораторы, стремясь
к одной цели, объединили усилия. Если раньше кутюрье
отправлял готовые платья в театр, не зная, под каким соусом
их подадут, при каком освещении и на каком фоне они
будут показаны на сцене, то теперь мы вчетвером — мои
друзья Ронсэн, Марк Анри, Лаверде и я — выработали
основные, несложные принципы отбора и сочетания цветов
и договорились соблюдать их. Первый акт должен был стать
синим и зеленым, второй — красным и фиолетовым.
И я ни разу не позволил себе отклониться от этой линии.
Когда в первом акте поднялся занавес, публика дружно
ахнула, словно на нее упали первые освежающие капли
долгожданной грозы. Все было выдержано в одной цветовой
гамме, не было ни одного отвлекающего момента, который
бы утомлял глаз.
Во втором акте мы применяли наши эффектные приемы с
большей осторожностью — это был трудный акт, мадам Кора

Манто от Поля Пуаре, 1910е годы

Лапарсери1 считала его очень важным. Контраст между све-

жестью первого акта и страстностью второго произвел желае-
мое действие. Вы помните красные деревья и фиолетовые
цветы, к которым мы решились добавить золотые блики и чер-
ные пятна? Великолепная, чуть приглушенная роскошь этого
цветового решения была похожа на мощный органный аккорд.
Усилить волнение публики мог только умиротворяющий тре-
тий акт, а потому мы задумали сделать его черно-белым и вдо-
бавок украсить жемчугом и бриллиантами. У меня еще стоит
перед глазами Галипо2 в черном-белом костюме богача-горбуна,
а также Клодиюс3 в роли Евнуха: его светло-зеленый костюм, со-
зданный мною с согласия и одобрения Ронсэна, привносил пи-
кантную кисло-сладкую ноту и был оценен по достоинству.
Не знаю, помнят ли еще о другой постановке, осуществлен-
ной мною несколько позже. Я имею в виду маленький
шедевр Рипа под названием «Чем больше перемен...»
Этот мой замысел много раз перерабатывался другими
художниками, которые одевали и раздевали персонажей
по-своему. Я применил свой обычный метод: для каждого
явления выбрал два цвета и представил их во всем многообра-
зии оттенков, от самого насыщенного до самого бледного.
Например, белый и синий или оранжевый и лимонно-желтый.
Действие одного из актов «Чем больше перемен...» происходи-
ло в Средние века. На голове Изабеллы Баварской4 (Спинелли)
1
Продюсер спектакля.
2
Га л и п о, Феликс (1860—1931) — французский автор песен и актер не-
мого кино. Играл вместе с Режан, его рисовал Тулуз-Лотрек.— Прим. А. Ва-
сильева.
3
Кло ди юс, Поплен — французский актер.— Прим. А. Васильева.
4
Иза бел ла Ба вар ская (Изабо) (1370—1435) — французская королева,
супруга Карла VI. С 1403 г. из-за приступов безумия мужа периодически
правила страной.

красовался огромный чепец, а ее придворные дамы ходили в

высоких конусообразных шляпах. Там еще действовал Карл VI
Безу�

Язык

Пуаре. Одевая эпоху PDF

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Пуаре. Одевая эпоху PDF

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Серия «Memoires de la mode от Александра Васильева»

Paul Poiret. En habillant l'eґpoque

Серия «Mеґmoires de la mode от Александра Васильева»

Благодарим Кристиана Дюме-Львовского (Париж) за содействие в издании книги

Предис ловие, научное редактирование и фотографии из личного архива

Дизайн cерии — Александр Архутик

Сканирование, обработка фотографий и цветокоррекция: А. Е. Комаров

На переплете — Поль Пуаре, Париж, 1930

© Éditions Grasset et Fasquelle, 1978

Предисловие к русскому изданию . . . . . . . . . . . . . . . 7

Вы держите в руках уникальную книгу, которая три четверти

вара и декоратора Андре Грульта, стала называть себя Николь

встрече молодого кутюрье с княгиней Барятинской, одевав-

езную задачу — худеть. Стройная, худощавая женщина остает-

пускал ни одного Дягилевского балета, даже сохранилось пла-

И как грустно сознавать, что ни один отечественный музей даже

России после исторического показа в 1911 году, и некоторые

«Я познакомилась с Полем Пуаре сразу после свадьбы в 1923 го-

в одном из берлинских кафе, тем самым сорвал контракт и

платьев. В пику Пуаре, чьи авторские духи фирмы «Rosine»

которых опубликована в этом издании впервые. Продажу своих

уникальные фотографии из своего личного архива для подго-

В мае 2005 года весь мир коллекционеров модной одежды был

Одна из последних выставок Пуаре прошла недавно в Нью-

Мать часто брала меня с собой,

глянулся один ярко раскра-

Короткая история из жизни лучше, чем длинное предисловие,

сестер, и все дожили до

В коридоре я снова встретил дядю Поля, он не знал, чем за-

напольным часам и обратно. Он был уже стар и порой терял

ное здание с огромным парком, впоследствии оно стало собст-

Помню годы, проведенные

бочонка с водой. Или же, залюбо-

малейшего понятия о химии, измельчал их и складывал в гер-

хочется отметить: уже тогда я интересовался тем, что впослед-

шерсти, лионская парча — казалось, жизнь разом открыла мне

Затем мы всей семьей поехали в Бретань, где я так скучал, что

Когда мне было двенадцать, мы переехали с узкой и грязной

в Массийоне, чтобы я не заразился. Я был очень ранимый и

Школьные рисунки Поля Пуаре

поразить учителей изысканными манерами за столом.

в драматургии. Ах! Какие незабываемые часы я провел

И сцена из «Сына Жибуайе»1, в которой де Фероди роняет

Парижа смотрели «Гуляк»1, «Славных

Две модели с турнюрами, 1874

ми мастерами той поры, и, несмотря на внушительные размеры,

в семье ниспровергательскими и пу-

Каждый вечер, отправляясь по реке

мы остановились в маленьком ресторанчике, где нас ожидал

В годы, предварявшие выставку 1889 года, мы каждое утро и

тов, в шелке, если только он не безу-

А еще я рисовал причудливые туалеты. Это были не прорабо-

меня сумму. Теперь мне не надо было тас-

пробуждаются уважение и интерес

узнал, что всякий раз, как он на-

и одновременно приветливое, как

принадлежит месье Шошару, а тот за обедом не просто на-

боясь, что их осыплют оскорблениями грубия-

Улица де ла Пэ, ок. 1900

ставили продавщицам фирмы. По большей части это были

нице, она выбросилась в окно. И он, едва выйдя за порог,

Мадам Лемениль, заведующая отделом оригинальных фасо-

Серия «Memoires de la mode от Александра Васильева»

Платья от Ч.Ф. Ворта, 1898. Музей Метрополитен, НьюЙорк