Vdoc - Pub - Yazyk Smi I Politika

ЯЗЫК
СМИ
И ПОЛИТИКА
Факультет журналистики Издательство

МГУ имени М. В. Ломоносова Москва 2012 Московского университета
УДК 316.77;070
ББК 81
Я41
Исследование осуществлено
при финансовой поддержке РГНФ согласно проекту 09-04-00071а
Язык СМИ и политика / Под ред. Г. Я. Солганика. – М. :

Я41 Издательство Московского университета; Факультет журна-
листики МГУ имени М. В. Ломоносова, 2012. – 952 с.
ISBN 978-5-211-06291-7
В коллективной монографии, написанной известными российски-

ми лингвистами, представлена широкая картина функционирования
языка СМИ, всесторонне анализируется влияние политики на язык
СМИ. Эта проблема – центральная для языка СМИ, так как полити-
ка составляет основное содержание в деятельности СМИ, – рассма-
тривается в семиотическом, функционально-стилистическом, этиче-
ском и риторическом аспектах. Подробно исследуется язык печатных
и электронных СМИ (газеты, журналы, телевидение, радио). В со-
поставительном аспекте рассматривается и язык зарубежных СМИ.
В монографии показано современное состояние языка СМИ и его
влияние на развитие литературного языка.
Монография представляет интерес для студентов, аспирантов и
преподавателей факультетов журналистики и филологических фа-
культетов, а также для широкого круга читателей, для тех, кому не-
безразличны чистота и выразительность русской речи.
Ключевые слова: язык СМИ, политика, литературная норма,
язык радио, язык телевидения, эффективность языка СМИ.
© Коллектив авторов, 2012

© Издательство Московского
университета, 2012
© Факультет журналистики
ISBN 978-5-211-06291-7 МГУ имени М. В. Ломоносова, 2012
ßçûê ðîññèéñêèõ ÑÌÈ êàê èíäèêàòîð ñîöèàëüíûõ ïåðåìåí
ßÇÛÊ ÐÎÑÑÈÉÑÊÈÕ ÑÌÈ

ÊÀÊ ÈÍÄÈÊÀÒÎÐ ÑÎÖÈÀËÜÍÛÕ ÏÅÐÅÌÅÍ
Å. Ë. Âàðòàíîâà
Сегодня язык средств массовой информации России, кон-

центрируя значительный объем речевых изменений, стал од-
ним из наиболее ярких показателей перемен – как на уровне
общества, так и на уровне отдельных россиян. Это связано
с рядом причин политического, социально-экономического,
культурного характера, причем само развитие масс-медиа и
журналистики играет в этом процессе отнюдь не последнюю
роль. Очевидно, что в ходе трансформаций последних деся-
тилетий, прежде всего перехода к рынку и технологической
революции, само понятие СМИ изменилось и расширилось.
К традиционным – газете, журналам, ТВ и радио – все
чаще стали причислять телефильмы, кино, книги. При этом
главное изменение в медиасистеме связано с вхождением в
нее новых медиа и Интернета, их современной инфокомму-
никационной среды, действующей на многочисленных тех-
нологических платформах проводных и беспроводных ком-
пьютеров, мобильных телефонов, планшетах.
В современном обществе именно СМИ и журналистика,
включая новые медиа, превратились в важнейшую силу, ко-
торая формирует современный литературный язык россиян
как нации. В этом процессе их роль существенно выросла.
В условиях падения уровня школьного образования, сокраще-
ния интереса к чтению классической литературы, отсутствия
постшкольных обучающих программ для основной массы рос-
сиян именно на долю СМИ выпала роль главного инструмен-
та сохранения и развития современного литературного языка.
Мы сталкиваемся с очевидным парадоксом: хотя время,
уделяемое современными россиянами чтению литературы,
сокращается, их досуг во все возрастающей степени строит-
ся или организуется вокруг масс-медиа. Согласно данным
3
ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà
статистики, жители России в среднем 6 часов в день читают,

смотрят или слушают СМИ. В итоге язык журналистов и
медиаперсон зачастую известен не только лучше, чем язык
Пушкина или Пастернака, но и лучше, чем речь собствен-
ных детей или друзей. И потому во многих новых областях
жизни, знания о которых приходят к нам через наш медиа-
тизированный опыт, терминология, понятийный аппарат,
сама логика рассуждений повторяет язык «человека из теле-
визора», язык журналистов газет или популярных радио-
станций. Особо можно вспомнить слоганы теле- и радио-
рекламы, созданные в расчете на мгновенное усваивание,
постоянное вспоминание, неоднократное цитирование.
Важная тенденция современного чтения, которая непо-
средственно влияет на нашу повседневную речь, – частое об-
ращение массового читателя к справочной, образовательной
литературе, книгам, дающим практические советы на лю-
бые случаи жизни. В отличие от произведений классической
русской литературы, подобные книги не всегда являются
образцами стиля, не всегда написаны лексически или сти-
листически грамотно. Но при этом они зачастую становят-
ся популярными источниками цитирования, ведь рецепты,
полезные советы, рекомендации по ремонту или здоровому
образу жизни передаются из уст в уста, становясь составной
частью бытовой жизни россиян.
Такой тип содержания – прагматично-развлекательный,
но ориентированный на формирование стиля жизни, а не-
редко и ее ценностей, – становится чрезвычайно востребо-
ванным. И именно его язык и стиль начинают определять
качество речевой коммуникации.
Современный русский язык обогащается благодаря сред-
ствам массовой информации еще и потому, что в медиатек-
стах часты заимствования, особенно в специализированных
текстах, в них нередко смешиваются разные пласты языка.
Причем разные СМИ инициируют совершенно разные ре-
чевые изменения. Так, язык ТВ добавляет «разговорности»,
увеличивает число стилистических ошибок в речи, смешивает
стили и лексические пласты в языке медиаперсон, однако тем
же самым демократизирует публичную речь. Новые медиа
упрощают, укорачивают язык, здесь большую роль играют
мобильный телефон (SMS-сообщения) или ICQ, или быстрое
4
общение в Интернете, когда мы наблюдаем эксперименты с

языком, проводимые самой аудиторией. Закономерно возни-
кает вопрос: возможно ли сохранение в современных СМИ
эталонов, даже просто правил русского языка? Сложно
представить идеальный язык газеты, телевидения и радио,
Интернета в виде какой-то схемы. Масс-медиа работают на
свою аудиторию, и идеальный язык конкретного СМИ дол-
жен соответствовать языку целевой аудитории.
Средства массовой информации – и традиционные, и но-
вые – ориентируются на разную аудиторию. Есть универсаль-
ные СМИ, и в них медиатексты должны быть максимально
понятными, правильными. Есть СМИ специализированные,
СМИ для профессионалов, поэтому здесь термины, профес-
сионализмы вполне допустимы. Язык СМИ просто необходи-
мо соотносить с их аудиторией. Так, жаргонизмы выступают
своего рода маркерами погружения в определенную специали-
зацию текста, при этом их использование всегда отражает язы-
ковую культуру, лексический такт и мастерство автора. Иногда
жаргонизмы – это своего рода пропуск в коммуникацию про-
фессионалов или эмоциональный компонент. Несомненно, в
современных условиях открытости информационной среды
невозможно обойтись без использования заимствованных
слов, но употребление последних должно быть обоснованно и
оправданно, причем важнейшим условием остается то, что ау-
дитория прежде всего должна понимать эти слова. Во многих
специализированных СМИ или материалах заимствованные
слова просто находятся на своем месте.
Заимствованные слова вообще суть прямое отражение
процесса глобализации, ведь и сам термин «глобализация» –
это заимствование. Поэтому в условиях глобализации ин-
формации и коммуникационного пространства заимство-
ванные слова вполне естественно входят в язык общения.
Но все-таки русский язык настолько мощный, что он пе-
рерабатывает заимствованные слова, адаптирует их через
свои собственные механизмы. Наши склонения, спряжения,
окончания, суффиксы, предлоги, приставки помогают за-
имствованным словам легче адаптироваться к структурам
русского языка, превращая их в «более русские», они легче
входят в нашу практику, чем в практику других языков,
именно за счет богатства лексических структур.
5
Особую роль в последние годы играет язык Интернета –

самый живой после языка устного общения. Миллионы россиян
ежедневно пишут друг другу хотя бы несколько строк. Причем
эти миллионы – активные и часто молодые члены социума.
В Интернете, в сетях мобильной телефонии люди пишут и го-
ворят, говорят и пишут. Отсюда и массовое распространение
новояза, «бояться» которого и «бороться» с которым, наверно,
бесполезно. Противостоять стихии, живому развитию языка
вообще едва ли возможно, тем более что примеров в истории
много. Перестали же мы в какой-то момент ставить точки над
буквой Ё, и сегодня на клавиатуре большинства компьюте-
ров, при помощи которых многие люди создают свои тексты,
эту милую русскую букву не найдешь. Или вспомним слово
«кофе», которое уже давно массово используется в среднем
роде. Что можно противопоставить такому развитию?
Вероятно, только одно – активно культивировать совре-
менный русский литературный язык. И в этом процессе, на
мой взгляд, особая роль принадлежит журналистам, в том
числе тележурналистам и журналистам, которые пишут для
онлайновых СМИ, ведут личные блоги. Аудитория, несмо-
тря на критичное отношение к ним, воспроизводит, повторя-
ет их выражения, а в Интернете и просто подражает создате-
лям медиатекстов. И сетевые гуру могут, если захотят, пока-
зать всем, что говорить по-русски грамотно – это модно. Но
в любом случае – это инициатива гражданского общества.
Нормативными документами ситуацию в языке не изменить.
Еще одна особенность новых медиа в том, что они интер-
активны, и в результате они все чаще вовлекают в процесс
создания медиатекстов аудиторию, пользователей, которые
превращаются не только в пассивных потребителей текстов,
но и в их активных (со)производителей. Именно поэтому
ключевой особенностью эпохи современных цифровых ме-
диа становится появление так называемых просьюмеров (от
англ. producer – производитель и consumer – потребитель),
«произвопотребителей» – то есть тех, кто одновременно и
производит, и потребляет медиатексты. Важными характе-
ристиками современной аудитории становятся, таким обра-
зом, постоянное участие в процессе творчества тех самых
пользователей, для кого и производятся сами медиа, и со-
творчество профессионалов и непрофессионалов.
6
К сожалению, сегодня мы наблюдаем многочисленные

нарушения языковой нормы рядовыми носителями языка.
Это связано в первую очередь с тем, что современная школа
мало уделяет внимания тому, как ученики говорят, пишут,
формулируют, мало занимается риторикой. Для многих
россиян обучение русскому языку заканчивается в сред-
ней школе. Поэтому часть нарушений, которые мы видим в
СМИ, допускают не журналисты, а «источники» и экспер-
ты – «люди с улицы». Причина их ошибок очевидна: они
плохо учились русскому языку.
Но на этом фоне особенно неприятно выглядят нару-
шения языковых норм самими журналистами. Причин это-
го достаточно много. Многие из журналистов-практиков,
конечно, во время профессионального обучения осваивали
курс стилистики, литературного редактирования, но, к со-
жалению, в практической жизни, в повседневной гонке им
не всегда удается поддерживать достаточный уровень гра-
мотности, следить за языковой нормой и анализировать ее.
Язык – это постоянная практика, поэтому, если журналист
не тренирует себя, не повторяет правила, не возвращается к
каким-то базовым нормам, он упускает что-то важное.
Совершенно очевидно, что журналистам – на протяже-
нии всей профессиональной карьеры – нужно проходить
курсы повышения квалификации в области русского язы-
ка. Одновременно на факультетах журналистики следует
усиливать «вес» и повышать качество преподавания самых
разных предметов, нацеленных на развитие языковой куль-
туры студентов, – от литературного редактирования, кур-
сов риторики до специализированных семинаров по речевой
практике в разных отраслевых СМИ. Например, когда сту-
денты выпускают учебную газету, радио- или телевизион-
ную программу, необходимо как можно чаще привлекать
преподавателей-стилистов, литературных редакторов, что-
бы они следили за процессом создания текстов – разбирали
типичные ошибки, анализировали их.
Только при внимательном отношении к языку СМИ
можно ждать не просто сохранения, но и современного твор-
ческого развития литературного русского языка. Речевая
культура общества придет вместе с журналистами.
7
ÂÂÅÄÅÍÈÅ
Ã. ß. Ñîëãàíèê
Язык средств массовой информации (СМИ) – одна из

влиятельнейших сфер языка. С течением времени воздей-
ствующая роль этого языка не снижается, а, напротив, воз-
растает. Художественная, научная, официальная речь по
степени влияния на литературный язык несравнимы с массо-
вой коммуникацией. Обладая огромной аудиторией, много-
образными средствами информирования и воздействия, язык
СМИ выдвигается в центр национального языка. Именно
массовость аудитории как главный отличительный признак
позволяет объединить в одном понятии «язык СМИ» телеви-
зионную, радиоречь, язык газет и журналов, которые, есте-
ственно, имеют стилевую специфику, но обладают и некото-
рыми общими языковыми особенностями. Эти общие черты
(массовость, общедоступность, актуальность и др.) и опреде-
ляют особую роль СМИ в обществе, а также в формирова-
нии стилистических норм, вкусов, предпочтений.
Влияние массовой коммуникации на язык не имеет пря-
молинейного и одностороннего характера. Это воздействие
происходит на фоне и при участии общих процессов, совер-
шающихся в русском языке. Наиболее важный факт, опре-
деляющий главные особенности современного языкового со-
стояния и не получивший еще глубокого осмысления, – это
функционально-стилевое расслоение литературного языка.
Современный русский литературный язык существует и
развивается как система функциональных стилей, стремя-
щихся к относительной замкнутости, к созданию собствен-
ных, отвечающих внутренним и внешним задачам данной
сферы общения средств выражения. И это естественный и
логичный поворот в развитии литературного языка, пред-
сказанный еще А. С. Пушкиным: «…Просвещение века тре-
бует важных предметов размышления для пищи умов, ко-
8
Ââåäåíèå
торые уже не могут довольствоваться блестящими играми

воображения и гармонии, но ученость, политика и фило-
софия еще по-русски не изъяснялись – метафизического
языка у нас вовсе не существует; проза наша еще так мало
обработана, что даже в простой переписке мы принужде-
ны создавать обороты слов для изъяснения понятий самых
обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на язы-
ке чужом, коего механические формы уже давно готовы и
всем известны»1.
Синтез языковых средств, осуществленный А. С. Пуш-
киным, касался прежде всего языка художественной ли-
тературы и предполагал распространение принципов этой
языковой реформы на другие сферы общения. Однако этот
процесс заключал в себе не только синтезирующее, но и диф-
ференцирующее начало. Необходимость создания систем
средств выражения для языка науки и других сфер общения
объединяла задачи синтеза и дифференциации. Пушкинская
реформа, разрушившая жанрово-стилистическую закреплен-
ность языковых средств и объединившая их в пределах еди-
ных контекстов, предполагала в то же время последующую
их дифференциацию на иных принципах, гораздо более
прогрессивных и продуктивных, значительно расширивших
понятие литературного языка, увеличивших возможности
его семантического и экспрессивного варьирования. Таким
образом, функционально-стилевое расслоение литератур-
ного языка – это прямое следствие его синтеза, это един-
ственно возможное углубление и развитие языка, ведущее
к экспрессивно-стилистическому обогащению его единиц, к
приобретению ими полифункциональности.
Функциональные стили радикально изменили языко-
вую ситуацию. Литературный язык сегодня – это и газеты,
и журналы, и художественная литература, и научная, и пу-
бличная речь, и телевидение, и радио. Но в каждой из этих
разновидностей литературный язык имеет своеобразные ка-
чества. В ХIХ веке основной оппозицией в рамках литера-
турного языка было противопоставление «книжное – разго-
1
Пушкин А. С. Из чернового наброска заметки «О причи-
нах, замедливших ход нашей словесности» // Полн. собр. соч.:
В 10 т. – М.; Л., 1949. – Т. 7. – С. 31.
9
ворное». В наши дни в качестве сопоставленных, а нередко

и противопоставленных оказываются все функциональные
стили. Членами стилистической оппозиции могут выступать
характерные элементы любых двух стилей, ибо каждый
функциональный стиль осознается как самостоятельная
стилистическая реальность. И это значительно усложняет
картину современного языкового функционирования и раз-
вития, делает литературный язык полифункциональным и
полифоничным, имеющим несколько стилистических реги-
стров.
Новая языковая ситуация существенно меняет на-
ши представления о литературном языке. В условиях
функционально-стилевого расслоения каждый функцио-
нальный стиль манифестирует литературный язык. В каж-
дом из них более или менее рельефно обнаруживаются те
или иные черты литературного языка, полностью и во всем
объеме раскрывающиеся в системе функциональных стилей.
Однако языковое сознание общества нуждается в нагляд-
ной модели литературного языка, осуществляющей един-
ство в многообразии на основе одного какого-либо стиля,
выступающего в качестве своеобразного представителя все-
го литературного языка. Многостильность ослабляет в той
или иной степени представление о единстве литературного
языка, поэтому в каждый из периодов развития общество
нуждается в стиле, который моделировал бы, представлял
литературный язык в его целостности и единстве.
Если в ХIХ в. понятие литературного языка ассоцииро-
валось прежде всего с языком художественной литературы,
то в наше время в качестве авторитетного и полноправного
представителя литературного языка выступает язык СМИ.
Актуальность СМИ определяется во многом глубоким об-
щественным интересом к их содержанию, имеющему отно-
шение ко всем в целом и к каждому в отдельности.
Это объединяющее начало, заложенное в СМИ, дало
основание акад. Н. И. Конраду назвать язык СМИ «об-
щим языком нации»: «В наши дни “общим языком" можно
считать то, что именуется языком массовой коммуникации…
В сфере массовой социальной и культурной коммуникации
в настоящее время несомненно формируются новые чер-
ты языковой системы и прежде всего – в области семан-
10
Ââåäåíèå
тической: в составе понятий и их связи»2. Наиболее важ-

ной функцией средств массовой коммуникации, по мнению
Н. И. Конрада, является поддержание единства общества
путем сохранения стандартных, усредненных значений
имен в нем. Это важное предназначение языка массовой
коммуникации укрепляется и ролью, местом его в системе
стилей русского литературного языка.
Язык СМИ активно взаимодействует со всеми стилями
литературного языка – как с книжно-письменными, так и с
разговорной речью. И это объясняется особым, срединным,
центральным положением языка СМИ в стилистической си-
стеме литературного языка. Язык массовой коммуникации
близок всем функциональным стилям, заимствуя из каждо-
го средства, отвечающие его задачам как особого литератур-
ного образования.
Однако сказанного недостаточно для целостной харак-
теристики языка СМИ. Современная языковая ситуация от-
личается многомерностью и сложностью. С одной стороны,
непреложным фактом является функционально-стилевое
расслоение литературного языка. Однако рядом с функ-
циональными стилями и во взаимодействии с ними сфор-
мировалась сфера массовой коммуникации, уже не огра-
ничивающаяся литературным языком, но захватывающая
и элементы, пласты национального языка, находящиеся за
пределами литературного языка.
Таким образом, одна из функций массовой коммуника-
ции заключается в осуществлении взаимодействия литера-
турного языка с национальным (с теми его сферами, кото-
рые не включаются в литературный язык), в освоении этих
сфер и в итоге в расширении, демократизации литератур-
ного языка. Фактически массовая коммуникация произво-
дит новое членение, стратификацию литературного языка.
Сохраняя прежнюю оппозицию «литературное – нелитера-
турное», она меняет в общественном сознании отношение
к этой оппозиции, смягчая оценку «нелитературного» – не
как запретного, а как возможного, но ограниченного сред-
ства. Результат изменения языкового сознания – расшире-
2
Конрад Н. И. Предисловие к Большому японско-русскому
словарю. – М.: Русский язык, 1970. – С. VII.
11
ние границ литературного языка. Понятие литературности

сохраняется, но оно становится более гибким, широким, де-
мократичным.
Массовая коммуникация – это новая языковая реаль-
ность, находящаяся в центре современных языковых про-
цессов. Это модель современного национального языка, в
котором взаимодействуют его литературная основа и нели-
тературные сферы.
Сложность современной языковой ситуации – в ее мно-
гомерности. В общих языковых процессах участвуют не
только «старые» факторы, такие, как взаимодействие функ-
циональных стилей, разговорная речь, противопоставляемая
книжной, просторечие, диалекты, практически утратившие
значение, жаргоны, но и новые, например Интернет, роль
которого будет возрастать. В этих условиях язык СМИ
играет роль объединяющего фактора, своеобразного поли-
гона, на котором опробуется, испытывается взаимодействие
самых разнообразных средств. Будучи по природе весьма
проницаемой, массовая коммуникация включает в себя все
темы, сюжеты, имеющие общественное значение, а также
все языковые средства (независимо от их происхождения),
обладающие социально-оценочным значением.
Таким образом, язык СМИ (массовой коммуникации)
можно определить как широкое функционально-стилевое
единство, в рамках которого объединяются языковые сред-
ства разных функциональных стилей (прежде всего газетно-
публицистического), а также нелитературных средств (про-
сторечие, жаргоны). Критерием включения служат качества
языковой единицы – экспрессивность, имеющая оценочный
характер, удобство (краткость) номинации и др. Следует
подчеркнуть, что критерии эти широки и гибки, что соот-
ветствует природе массовой коммуникации, охватывающей
практически все сферы жизни общества.
Язык СМИ не отменяет факта функционально-стилевого
расслоения речи. Язык массовой коммуникации существует
рядом и параллельно с функциональными стилями, тесно
взаимодействуя с ними. Массовая коммуникация меняет от-
ношение к функциональным стилям. Они рассматриваются
не как замкнутые системы языковых средств, но как откры-
тые источники для формирования особого языка – языка
12
Ââåäåíèå
массовой коммуникации. Она производит на новой основе

своеобразное перераспределение, синтез литературного язы-
ка (функциональных стилей) и нелитературных средств.
Таким образом, массовая коммуникация служит мостом
между литературным и национальным языком.
Языку СМИ посвящена обширная литература, насчиты-
вающая десятки книг и сотни статей3. Наиболее исследован-
ными оказались печатные СМИ, в меньшей степени изучена
телевизионная и радиоречь, что связано, по-видимому, с бо-
лее коротким периодом их исследования.
Сложились влиятельные научные направления в иссле-
довании языка СМИ. Важную роль сыграло одно из ран-
них – нормативно-стилистическое направление, рассматри-
вающее язык газеты (а позднее также радио- и телевизи-
онную речь) с точки зрения соответствия их литературным
нормам. В 50–70-е гг. ХХ в. наблюдается обострение инте-
реса к вопросам культуры и чистоты русской речи, в том
числе и газетной. Широко обсуждается опасность засоре-
ния русского литературного языка канцеляризмами, штам-
пами, иноязычными словами. Особенно активизировалось
нормативно-стилистическое изучение языка газеты и дру-
гих сфер литературного языка после выхода работы проф.
К. И. Былинского «Практическая стилистика языка газе-
ты»4. В этой работе дано системное исследование лексики,
фразеологии и грамматики языка газеты с точки зрения
литературных норм и на основе анализа сформулированы
правила и рекомендации, касающиеся образцового литера-
турного употребления единиц языка.
Нормативно-стилистическое направление доказало свою
эффективность на протяжении длительного периода, насчи-
3
Библиографию по языку газеты см. в обзоре: Солганик Г. Я.
Изучение газетно-публицистического стиля в СССР (России) в
50 – 90-е гг. ХХ в. // Stylistika – 1997. – VI. – Poland, Opole. –
Р. 87–111. См. также: Язык массовой и межличностной ком-
муникации. – М.: МедиаМир, 2007 и др. работы. См. также
обширный список литературы, составленный Н. В. Смирновой,
в конце данной монографии.
4
См.: Язык газеты. Практическое руководство и справочное
пособие для газетных работников. – М. – Л.: Гизлегпром, 1941.
13
тывает большое количество работ. Так, громкий обществен-

ный резонанс имели книги Корнея Чуковского «Живой как
жизнь» (1962), Норы Галь «Слово живое и мертвое» (1972),
А. Югова «Судьбы родного слова» (1962). Это направление
сохраняет актуальность и для нашего времени, когда многие
исследователи с тревогой говорят о снижении уровня рече-
вой культуры5. Грамотность, литературность – непременное
условие языка СМИ. Воспитанию этих качеств посвящены
многочисленные пособия по практической стилистике6.
Новый этап в изучении языка СМИ составило
функционально-стилистическое направление, открывшееся
работой проф. Г. О. Винокура «Культура языка» (1929).
Это была первая в отечественном языкознании попытка
определить лингвостилистическую природу газеты. В даль-
нейшем это направление, стремящееся раскрыть функцио-
нальную специфику языка СМИ, получило широкое раз-
витие. Появились и обрели значительную объяснительную
силу и популярность теории стандарта и экспрессии, соци-
альной оценочности и др. Созданы и обобщающие, этап-
ные работы, развивающие эти теории7. Функционально-
стилистические исследования языка СМИ актуальны, эф-
фективны и перспективны.
Если попытаться обобщить эти исследования, выделить
их главную отличительную особенность, то можно сказать,
что они направлены вглубь – отвечают на многообразные
вопросы: в чем особенность языка СМИ, какова его роль в
стилистической системе литературного языка, каковы усло-
вия его эффективности и др. Направление этих исследова-
ний можно определить как интенсивное. Однако наряду с
интенсивным изучением, направленным в глубь материала,
5
См., например, книгу: Горбаневский В. М., Караулов Ю. Н.,
Шаклеин В. М. Не говори шершавым языком. – М.: Галерия,
1997.
6
См., например, выдержавшую несколько изданий книгу:
Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского языка. –
М.: Высшая школа, 1977.
7
См. работы М. Н. Кожиной, В. Г. Костомарова, моногра-
фию «Язык массовой и межличностной коммуникации» (2007)
и др.
14
Ââåäåíèå
остро ощущается потребность в экстенсивном исследовании

языка СМИ.
Уровень и характер исследований языка СМИ опреде-
ляется во многом состоянием и эволюцией мировой линг-
вистики, которая в последние десятилетия направляется в
сторону экстенсивного развития. Наблюдается решитель-
ный поворот от изучения языка как замкнутой системы к
исследованию языка в его многочисленных связях и функ-
циях (язык и общество, язык и мышление, язык и куль-
тура, политика, идеология, религия). Об этом убедитель-
но свидетельствует формирование комплексных дисциплин
(лингвокультурология, социо-, психо-, прагмалингвистика,
антропоцентрическая лингвистика и др.). Об этом же гово-
рит стремительно развивающаяся лингвистика речи.
Причина формирования новой парадигмы языкознания
заключается в том, что исследование многочисленных свя-
зей и функций языка призвано углубить его понимание, так
как любая система получает более полную характеристику
при выяснении выполняемых ею функций. При этом дви-
жение языка в смежные области, удаление от предмета ис-
следования парадоксальным образом приближает к языку,
позволяя охарактеризовать его с разных сторон, выявить
новые его качества.
Новый период в развитии языкознания можно также
охарактеризовать как эпоху макролингвистики. Если рань-
ше главные усилия были направлены на исследование вну-
треннего устройства языка, его системы, то на современном
этапе язык рассматривается как целостная структура в его
отношении к различным сферам социальной, материальной,
духовной жизни.
Эта общая тенденция лингвистики не могла не захватить
и стилистику, а еще уже – изучение языка СМИ (массо-
вой коммуникации). В стилистике можно наблюдать явное
расширение предмета исследования. Здесь прежде всего
следует назвать уже упоминавшуюся лингвокультуроло-
гию, развиваемую преимущественно в рамках стилистики,
лингвистику текста, переживающую период бурного рас-
цвета. Оживляется интерес к теории жанров, к теории ком-
позиции. Как видим, проявляется та же закономерность:
на первый план выходит исследование целостных структур
15
(речевых произведений, жанров) и крупных общеязыковых

категорий.
В изучении языка СМИ макроанализ также представ-
ляется весьма эффективным. Если раньше язык СМИ изу-
чался по преимуществу как «вещь в себе», то сейчас остро
актуальными становятся такие аспекты, как язык СМИ и
культура, язык СМИ и политика, идеология, язык СМИ и
религия. Экстенсивное изучение языка СМИ открывает но-
вые перспективы, способствует более глубокому пониманию
его специфики и природы.
Разумеется, новые подходы к языку СМИ стимули-
руются не только общими тенденциями развития мировой
лингвистики, но и радикально изменившимися условиями
функционирования СМИ в обществе, процессами, проис-
ходящими в самом языке СМИ. Возникает необходимость
осмыслить роль языка СМИ в новых условиях с учетом
процессов, происходящих в обществе, культуре, политике,
идеологии и т. д.
Для характеристики любого языкового явления необ-
ходимо раскрыть его сущность, специфику и проанализи-
ровать области его применения. Только такой подход по-
зволяет дать полное представление об изучаемом явлении.
Сферы применения видоизменяют характеристику явления,
обогащая его параметры, полнее раскрывая его сущность.
Для понимания сущности языка СМИ очень важно, ка-
кое духовное пространство он охватывает, каковы сферы
этого пространства и как он проявляет себя в каждой из этих
сфер. Наиболее крупные области духовного пространства, в
которых действует язык СМИ, – это политика и культура.
О политике применительно к языку СМИ подробнее будет
сказано ниже. Этой теме и посвящена настоящая коллек-
тивная монография. Что же касается аспекта «Язык СМИ
и культура», то это одна из важнейших областей исследо-
вания языка массовой коммуникации. Культурологический
аспект только начинает разрабатываться. Контуры этой об-
ласти исследования пока еще четко не определены. В по-
нятие культуры, по мнению акад. Д. С. Лихачева, должны
входить религия, наука, образование, нравственные и мо-
ральные нормы поведения людей и государства.
Одно из важнейших направлений изучения культуро-
16
Ââåäåíèå
логического аспекта языка СМИ – выяснение того, как по-

следний влияет на культуру. Не будучи составной частью
культуры, язык воздействует на нее, но не непосредствен-
но, а косвенно. Это воздействие осуществляется благодаря
совершенствованию форм и средств языка в той или иной
области культуры – их специализации для выражения опре-
деленных концептов и понятий, трансформации языковых
значений для передачи необходимых, часто тонких нюан-
сов. Язык СМИ, охватывающий практически неограничен-
ную тематику, включающую и культуру, вносит свой вклад
в эти процессы, оказывая сильное воздействие на литера-
турный язык, через него и на культуру. Такие, например,
качества его, как гибкость, богатство, многообразие функ-
ций, способствуют и развитию культуры. Язык СМИ обо-
гащает русский литературный язык своими прагматической
и когнитивной составляющими, насыщая речь оценочными
оборотами, формируя отточенную речь мысли – язык по-
литики, идеологии, развивая приемы и методы дискуссии
и полемики. Сила и преимущество публицистики, занимаю-
щей в языке СМИ важное место, – в прямом воздействии
на адресата, аудиторию. Развивая литературный язык, язык
СМИ способствует и развитию культуры8.
Будучи «усредненным языком нации», язык СМИ охва-
тывает всю жизнь нации – все, что имеет общественный ин-
терес. Но некоторые сферы духовной жизни общества име-
ют для СМИ первостепенное значение, составляют ядро,
главное в деятельности СМИ и их языка. И первое, ведущее
место среди этих сфер принадлежит политике. Как область
государственной, общественной деятельности политика во
многом определяет жизнь социума. Этим обусловлена акту-
альность политики для СМИ.
Мера участия в политике, характер этого участия опреде-
ляет идеологическую направленность СМИ, что составляет
главное в характеристике деятельности СМИ. Даже активно
8
Функционированию языка СМИ в области культуры ка-
федра стилистики русского языка факультета журналистики
МГУ планирует посвятить специальное коллективное исследо-
вание. Поэтому ограничиваемся здесь краткой предварительной
характеристикой.
17
прокламируемая аполитичность – это тоже своего рода по-

литика. Как деятельность государственной власти, управле-
ния, социальных групп политика практически невозможна
без средств массовой информации – своеобразных трансля-
торов идей, интересов социальных институтов. Фактически
СМИ – это одна из форм существования и функционирова-
ния политики. Однако СМИ не только освещают (трансли-
руют) политику, но и активно в ней участвуют: формируют
общественное мнение, могут оказывать давление на органы,
принимающие решения. СМИ – это голос, мнения, убеж-
дения как власти, так и народа в лице его разнообразных
социальных, профессиональных, возрастных и т. д. групп.
Именно СМИ в свободной стране обеспечивают связь меж-
ду государством и обществом. Таким образом, СМИ и по-
литика – понятия взаимообусловленные. С одной стороны,
СМИ являются трансляторами идей государственных ор-
ганов, с другой – субъектами политической деятельности.
Однако и в том и в другом случае политика составляет глав-
ное содержание их деятельности.
Ведущая роль политики в деятельности СМИ отража-
ется и в их языке, а через посредство СМИ – и в литера-
турной речи. Роль политики в жизни языка исключительно
велика. Именно через прессу, телевидение, радио активизи-
руется политическая лексика, выражающая ведущие, наи-
более актуальные идеи и цели того или иного периода. Ср.,
например, политическую (концептуальную) лексику перио-
да перестройки (перестройка, гласность, застой, прорыв,
глубокие перемены, обновление общества, механизм тор-
можения и др.) и современного периода (демократизация,
демократические преобразования, реформы, реформато-
ры, рынок, правовое государство, гражданское общество,
гражданское согласие, непримиримая оппозиция, верти-
каль власти и др.).
Благодаря СМИ получили широкое распространение,
вошли в литературный язык такие слова, как саммит, кон-
сенсус, многие экономические термины. Затрагивая интере-
сы практически всех слоев населения, политика, ее лекси-
кон становятся частью словаря литературного языка.
Концептуальная лексика, составляющая ядро слова-
ря СМИ, выражает идеологическую направленность язы-
18
Ââåäåíèå
ка СМИ, обусловливает идеологическую дифференциацию

языка массовой коммуникации. Можно сказать, что поли-
тическая лексика – это своеобразная терминология СМИ.
Отсутствие политической лексики также концептуально
значимо и определяет во многом направление деятельности
СМИ, лексический состав, речевые стратегии и тактики.
Активное функционирование концептуальной лексики в
языке СМИ повышает стилистический статус этого лекси-
ческого слоя в литературном языке, несколько меняя стили-
стический облик последнего.
Активно отражается в языке СМИ политическая борьба,
способствующая формированию целой гаммы полемических
приемов – от открытого неприятия, отвержения положений
идейных противников до полной поддержки и восхваления.
Широкое распространение получают также средства непря-
мой, подтекстовой оценки, ирония и др. Весь этот комплекс
проблем (речевая агрессия, речевые стратегии и тактики,
разнообразные полемические приемы, вообще риториче-
ский, прагматический аспекты) весьма актуален и подробно
рассматривается в настоящей монографии.
Так, речевая агрессия является частью агрессии как есте-
ственного биопсихологического феномена. Речевая агрессия
поддерживает социальное и психологическое неравноправие
коммуникантов, она направлена на снижение социального
статуса адресата, его подчинение, на отрицательное эмоцио-
нальное воздействие, прежде всего запугивание. Общество
вынуждено принимать меры запрещения, торможения агрес-
сии, вырабатывать механизмы противостояния агрессии.
Если, как известно, цель дискуссии – стремление к выясне-
нию истины, к достижению договоренности обеих сторон о том,
что есть истина, то цель полемики, прежде всего характерной для
политической борьбы, – не столько достижение согласия, сколь-
ко стремление одержать победу. При этом часто обращаются и
к безнравственным приемам (сокрытие истины, апелляция к ав-
торитетам, эмоциональное давление, попытка вывести оппонен-
та из себя и т. д.). Так, «уже первое знакомство с инвективной
идиоматикой Маркса и Энгельса заставляет заключить, что, во-
первых, инвектива занимает почетное место в системе аргумен-
тации этих политических деятелей и журналистов, а во вторых,
она, по-видимому, кажется им важным средством убеждения
19
аудитории. Инвективное разнообразие творчества анализируе-

мых мыслителей исключительно велико»9. Далее В. И. Жель-
вис приводит примеры только бранных зооморфизмов из твор-
чества Маркса и Энгельса: жаба, чванливая обезьяна, скоти-
на, упрямая лошадь, подлая эмигрантская свинья, собака
(лавры кровавой собаки), осел (фантастический, старый,
последний, вой лондонских ослов, банда ослов, валаамова
ослица), куколка навозного жука и даже вошь с головой, взду-
той от водянки. Враги не говорят, а бессильно тявкают10.
Эти примеры показывают остроту политической борьбы,
культура которой пока такова, что нет фактически запрет-
ных приемов. Все средства (даже этически некорректные)
хороши, если достигают цели. Политическая деятельность
сопряжена с борьбой интересов, идей и потому руководству-
ется своеобразной логикой этой борьбы. В языке СМИ это
выражается в особой роли социально-оценочной лексики.
Даже если не иметь в виду речевую агрессию, эта лексика
играет исключительную роль и составляет характернейший
пласт словаря СМИ.
По природе, по главной своей функции СМИ нужда-
ются не просто в номинации предметов и явлений, но пре-
жде всего в их оценочной квалификации. Сообщая новость,
анализируя действительность, в том числе и политическую,
СМИ так или иначе, в более или менее эксплицитной фор-
ме призваны характеризовать освещаемые явления с точки
зрения интересов всего общества или его отдельных групп,
т. е. дать им социальную оценку. Отсюда вытекает про-
дуктивность социально-оценочной лексики в языке СМИ,
который не только отбирает эту лексику из литературного
языка, но и производит ее, используя нелитературные пла-
сты национального языка (просторечие, жаргоны), олите-
ратуривая единицы этих пластов, расширяя границы лите-
ратурного языка, демократизируя его. В этом плане можно
говорить о значительном позитивном влиянии языка СМИ
на литературный язык. Язык массовой коммуникации на-
9
Жельвис В. И. Инвектива в политической речи // Рус-
ский язык в контексте культуры. – Екатеринбург: Изд-во Урал.
ун-та, 1999. – С. 120.
10
Там же. – С. 120-121.
20
Ââåäåíèå
сыщает литературную речь эмоционально-оценочными обо-

ротами, разнообразя и обогащая его лексику и семантику.
Однако с политикой, с остротой борьбы интересов свя-
заны и негативные явления в языке СМИ (речевая агрес-
сия, сокрытие истины, злоупотребление бранной лексикой
и др.), о чем уже упоминалось. Весь этот комплекс проблем
обусловливает актуальность этического аспекта.
Сталкиваясь с фактами речевой агрессии, общество вы-
нуждено принимать меры защиты, обращаясь в социальные
и государственные органы, взывая к совести редакционных
коллективов и отдельных журналистов. Далеко не случайны
многочисленные обращения в суды по поводу защиты чести
и достоинства граждан и связанное с этим широкое распро-
странение лингвистической экспертизы текстов СМИ.
В этическом плане актуально понятие политкорректно-
сти (толерантности), еще недостаточно освоенное на отече-
ственной почве. Принцип толерантности предполагает тер-
пимость к крайностям идеологической борьбы, стремление
избегать политической необъективности, а в использовании
общественно-политической лексики – пристрастий и преду-
беждений. Идеал политкорректности – беспристрастность.
С политкорректностью (но не только с ней) связано ши-
рокое употребление в языке СМИ эвфемизмов. Эвфемизация
диктуется нередко не только собственно языковыми, эстетиче-
скими причинами, но и политическими целями – попытками
скрыть, смягчить негативное содержание, неприглядный смысл
обозначаемого понятия, явления (ср. «десять лет без права пе-
реписки», «зачистка территории», «спецоперация» и др.).
Таким образом, политика, политическая деятельность мно-
гообразно отражается в языке СМИ. «…Политика в основном
и есть та сфера жизни, в которую “погружены” тексты масс-
медиа»11. В самом общем виде можно сказать, что именно по-
литика обусловливает социально-оценочный характер языка
СМИ, что определяет как общий его стилистический облик,
так и его природу, направленность, выбор слова. Это язык,
11
Бегун В. В., Салимовский В. А. Цинизм и пошлость в масс-
медийном дискурсе (лингвоэкологический аспект) // Речевое
общение и вопросы экологии русского языка. К 80-летию проф.
А. П. Сковородникова. – Красноярск, 2009. – С. 33.
21
предназначенный для информирования и оценки прежде все-

го общественно-политических реалий. И в этом плане при
обширном, тематически неисчерпаемом диапазоне он един –
объединяется в первую очередь своей общей функцией.
Однако применительно к сферам его распространения,
если иметь в виду политический аспект (внутренняя поли-
тика, внешняя и т. д.), общая его функция (а вместе с ней
и стилистический облик) дифференцируется, конкретизиру-
ется, приобретая дополнительные стилистические качества.
И полная картина функционирования языка СМИ (как пе-
чатных, так и электронных) складывается из анализа всех
областей его распространения.
Итак, политика сильно и многообразно воздействует на
язык СМИ. Но как проявляется это воздействие? Имеет ли
оно односторонний характер? Каково соотношение понятий
«язык политики» и «язык СМИ», составляющее главный
предмет настоящей монографии?
Не вызывает сомнения, что эти понятия близки, взаимно
пересекаются, но не совпадают по содержанию, своему объе-
му. Язык политики – это широкая и относительно самостоя-
тельная область изучения. В соответствии с исключительно
важной ролью политики в жизни общества растет интерес к
изучению языка политики, политического дискурса12.
В лингвистической литературе наряду с понятием «поли-
тический дискурс» используются дефиниции «общественно-
политическая речь», «агитационно-политическая речь», «по-
литическая коммуникация».
А. Н. Баранов определяет политический язык как «осо-
бую знаковую систему, предназначенную именно для по-
литической коммуникации: для выработки общественно-
го консенсуса, принятия и обоснования политических и
социально-политических решений»13.
12
См., например: Паршина О. Н. Российская политическая
речь. Теория и практика. – М.: ЛКИ, 2007; Демьянков В. З.
Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ
как объект междисциплинарного исследования. – М.: Изд-во
Моск. ун-та, 2001. – С. 116–133.
13
Баранов А. Н. Политический дискурс: прощание с ритуа-
лом // Человек. – 1999. – № 6. – С. 108-109.
22
Ââåäåíèå
Т. ван Дейк дает наиболее узкое определение политиче-

ского дискурса. Он полагает, что политический дискурс –
это класс жанров, ограниченных социальной сферой, а
именно политикой. Правительственные обсуждения, пар-
ламентские дебаты, партийные программы, речи полити-
ков – те жанры, которые принадлежат сфере политики.
Политический дискурс – дискурс политиков14.
Появился даже термин «политическая лингвистика»15,
симптоматичный как свидетельство актуальности исследова-
ния политического дискурса, но неудачный по содержанию,
двусмысленный16.
Огромное влияние оказывает политика и на язык СМИ,
составляя, как уже упоминалось, основное их содержание.
Политика говорит на языке газет, телевидения, радио, но
этим не исчерпывается. «Политический дискурс неодноро-
ден: в нем выделяется газетный дискурс печатных СМИ,
устный журналистский дискурс на радио и телевидении и
устный политический дискурс самих политиков»17.
14
См. об этом подробнее: Dijk, T. van. Ideology: A Multidi-
ciplinary Approach. – London, 1998.
15
Чудинов А. П. Политическая лингвистика. – М.: Флин-
та: Наука, 2008.
16
Прилагательное политический приложимо к обозначени-
ям понятий, содержание которых составляет политика: поли-
тическая речь, политический язык, политический дискурс,
политическое заявление (тема, борьба, кругозор, мышление,
процесс и т. п.). Что же касается лингвистики, то ее разно-
видности выделяются не по предмету изучения (предмет у нее
один – язык в целом, речь), а по методам, подходу к анализу
языка в целом: социолингвистика (изучает функционирующий
язык как социально обусловленное явление), психолингвистика
(изучает процессы образования и восприятия речи) и т. д. Язык
политики составляет не весь язык, а лишь его часть, так же
как научная речь, художественная, разговорная, официально-
деловая. Поэтому мы не можем говорить «научная лингвистика»,
«художественная лингвистика», «политическая лингвистика»
и т. п. Разновидности языка (функциональные стили) изуча-
ются в стилистике, поэтому правомерны термины «стилистика
художественной речи, научной, политической».
17
Паршина О. Н. Указ. соч. – С. 181.
23
Таким образом, язык политики используется в СМИ

лишь частично. За пределами языка СМИ остаются не толь-
ко речи и выступления политиков, которые лишь трансли-
руются и могут оказывать известное влияние на язык СМИ,
но непосредственно в него не входят; не относятся к нему
листовки, прокламации, решения съездов и некоторые дру-
гие жанры и документы.
Но и язык СМИ ни в коей мере не ограничивается
общественно-политической лексикой и терминологией, хотя
она и выполняет важную концептуальную функцию. Чтобы
убедиться в этом, достаточно назвать широко представлен-
ные в СМИ такие области, как спорт, искусство и литерату-
ра, быт. Язык СМИ близок языку политики, но далеко не
исчерпывается последним.
Таким образом, по составу лексики язык СМИ и язык
политики полностью не совпадают. Из политического сло-
варя СМИ выбирают те лексемы, которые соответствуют
их идеологическим и политическим установкам (ср. оппо-
зиционную прессу, у которой другой состав общественно-
политической терминологии и другое, нередко прямо про-
тивоположное использование совпадающих лексем, по срав-
нению с неоппозиционными СМИ).
Однако важно подчеркнуть, что взаимосвязь языка
СМИ и политики гораздо глубже частичного совпадения их
лексиконов. СМИ не только транслируют те или иные по-
литические доктрины, положения, но и активно участвуют в
политической борьбе, являясь инструментом, эффективным
средством этой борьбы.
Таким образом, когда мы рассматриваем соотношение
языка СМИ и политики, то недостаточно говорить о мере
вхождения политической лексики в язык СМИ. Точнее
вести речь о сильном влиянии политики, разных ее сфер
на язык СМИ. Это влияние выражается не только в за-
имствовании, использовании политических терминов, но
и в более широком плане. Политические цели и установки
обусловливают определенные речевые стратегии и такти-
ки, совокупность приемов развертывания текста, строй
речи, общую модальность, меру участия авторского я, ха-
рактер образности, языковую политику (ориентацию на
книжную или разговорную речь, на литературный язык
24
Ââåäåíèå
или жаргоны, просторечие) и т. п. Иначе говоря, выбор

слова, стилистические предпочтения в конечном счете
определяются политическими, идеологическими установ-
ками. Идеологическая позиция может выражаться в от-
боре материала, в оценке, которая дается через совокуп-
ность языковых средств, их специфическую актуализа-
цию и варьирование.
Язык СМИ испытывает многообразное, многоплановое
воздействие политики, которое далеко не всегда обнару-
живается на поверхностном уровне. Ср., например, линг-
вистическую демагогию, суть которой заключается «в оце-
ночном воздействии на адресата, не выражающемся пря-
мо, в лоб»18. Поэтому необходимо глубокое и всестороннее
исследование текстов СМИ, причем воздействие политики
следует рассматривать дифференцированно – по сферам
политики, ибо по-разному влияет на язык СМИ внутрен-
няя, внешняя политика и т. п. И по-разному в политиче-
ском аспекте формируется язык печатных и электронных
СМИ.
Задача настоящей коллективной монографии заключа-
ется в том, чтобы наметить ориентиры исследования, опре-
делить главные векторы функционирования языка СМИ в
сфере политики, сформулировать ведущие аспекты темы,
каждый из которых может составить самостоятельный пред-
мет анализа будущих работ. В данном же исследовании эти
аспекты представлены максимально подробно.
В целом предлагаемая коллективная монография
должна представить по возможности полную картину
функционирования языка СМИ в сфере политики, мно-
гопланового влияния последней на язык массовой ком-
муникации. Полноте характеристики способствует анализ
функционирования языка СМИ в когнитивном, прагма-
тическом, риторическом, семиотическом, функциональ-
ном аспектах, сопоставление с языком СМИ тоталитар-
ного периода, а также с языком прессы Великобритании,
США, Германии.
18
Николаева Т. М. Лингвистическая демагогия // Праг-
матика и проблемы интенсиональности (Сборник научных тру-
дов). – М., 1988. – С. 155.
25
Большое внимание уделяется в монографии языку наи-

менее исследованных – электронных – СМИ. Комплексное
изучение влияния политики на язык СМИ весьма актуально
для познания подлинной природы языка массовой коммуни-
кации, шире – для раскрытия прагматического потенциала
литературного языка.
26
×àñòü I
ßÇÛÊ ÑÌÈ È ÏÎËÈÒÈÊÀ.

ÎÁÙÈÅ ÀÑÏÅÊÒÛ
ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà: ê èñòîðèè âîïðîñà
ßÇÛÊ ÑÌÈ È ÏÎËÈÒÈÊÀ:

Ê ÈÑÒÎÐÈÈ ÂÎÏÐÎÑÀ
Í. Â. Ñìèðíîâà
С середины XX века политическая коммуникация при-

влекает пристальное внимание исследователей-лингвистов.
Под политической коммуникацией понимается «любая пере-
дача сообщений, предназначенная оказать влияние на рас-
пределение и использование власти в обществе, особенно
если эти сообщения исходят из официальных правитель-
ственных институтов»1. Активность изучения политических
текстов объясняется рядом факторов, как лингвистических,
так и экстралингвистических. А. Н. Баранов выделяет три
основные причины возросшего исследовательского интереса
к политической коммуникации: во-первых, внутренние по-
требности лингвистической теории, обращающейся в разные
исторические периоды к реальным сферам функциониро-
вания языковой системы; во-вторых, необходимость раз-
работки методов анализа политических текстов и текстов
СМИ для мониторинга тенденций в сфере общественного
сознания; в-третьих, социальный заказ, направленный на
освобождение политической коммуникации от манипуляций
общественным сознанием2.
В сферу научного изучения вовлекаются как тексты,
созданные политиками, так и журналистские тексты, рас-
пространяемые с помощью средств массовой информации.
По мнению одного из ведущих теоретиков массовой комму-
никации Д. Маккуэйла, современные масс-медиа осущест-
1
Schudson, M. Sending a Political Message: Lessons from the
American 1790s // Media, Culture and Society. – Vol. 19. – № 3. –
London, 1997. – P. 311.
2
Баранов А. Н. Введение в прикладную лингвистику. –
М.: Едиториал УРСС, 2001. – С. 245.
29
×àñòü I • ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà. Îáùèå àñïåêòû
вляют широкий спектр функций, начиная с нейтральности в

информировании и заканчивая манипуляцией и контролем3.
Эффективное функционирование политической системы
обеспечивает «циркуляция необходимой для поддержания
ее стабильности информации, кодируемой главным образом
вербально и распространяемой СМИ как универсальным
агентом политической коммуникации. <…> СМИ в той или
иной мере осуществляют социально-преобразующую репре-
зентацию реальности. Политическая и социальная инфор-
мация, облеченная в вербальную форму и передаваемая по
каналам массовой коммуникации, является важнейшим ре-
сурсом управления обществом, в том числе через иниции-
рование в нем процессов самоорганизации»4. Роль средств
массовой информации в политической сфере трудно перео-
ценить: «политическая коммуникация не просто опосредова-
на средствами массовой информации, но СМИ фактически
являются основной средой ее существования»5.
В соответствии с двумя заявленными субъектами – соз-
дателями текстов политической коммуникации (профес-
сиональными политиками и журналистами) выделяются
основные разновидности политического дискурса: институ-
циональный политический дискурс и медийный политиче-
ский дискурс. Наряду с понятием политического дискур-
са для определения политической коммуникации исполь-
зуются такие термины, как «общественно-политическая
речь» (Т. В. Юдина), «агитационно-политическая речь»
(А. П. Чудинов), «язык общественной мысли» (П. Н. Де-
нисов), «идиополитический дискурс» (П. Б. Паршин), «по-
литический язык» (О. И. Воробьева).
В лингвистической литературе сложилось широкое и
узкое понимание термина политический дискурс. В узком
смысле политический дискурс рассматривается как класс
3
McQuail, D. Mass Communication Theory. – London: Sage
Publications, 1996. – P. 65.
4
Зарубежная и российская журналистика: трансформация
картины мира и ее содержания / Науч. ред. А. А. Стриженко. URL:
http://www.library.cjes.ru
5
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. – Вол-
гоград: Перемена, 2000. – С. 20.
30
жанров, связанный с особой социальной сферой – полити-

кой. Политический дискурс ограничивается профессиональ-
ными рамками, речевой деятельностью политиков и являет-
ся формой институционального дискурса. Из этого следует,
что к политическому дискурсу следует отнести высказыва-
ния политиков в институциональной окружающей обста-
новке: на заседании правительства, на съезде политической
партии и т. п. Таким образом, дискурс является политиче-
ским в том случае, если он сопровождает политический акт
в политической обстановке6.
При широком подходе в объем понятия политический дис-
курс включаются «любые речевые образования, субъект, адре-
сат или содержание которых относится к сфере политики»7.
В роли автора (генератора) политических текстов выступает,
во-первых, государственная власть (исполнительная, законо-
дательная, судебная). При этом разграничиваются персони-
фицированные субъекты коммуникации и власть (ветви вла-
сти) как целое. Во-вторых, авторами политических текстов
являются публичные политики вне государственной власти:
лидеры оппозиции, влиятельные теневые политики, религи-
озные деятели, авторитетные аналитики и т. д. В-третьих,
субъектом политической коммуникации могут быть различные
общественные силы. В-четвертых, активным генератором по-
литических текстов являются средства массовой информации
в двух ипостасях: взятые как целое и представленные персо-
налиями. В-пятых, участниками политической коммуникации
могут стать рядовые граждане, «люди с улицы», или их им-
провизированные представители. Наконец, дискурсивное про-
странство политики организуется метафорическими генерато-
рами, например различного рода идеологиями8.
6
Dijк, T. A. van. What is political discourse analysis? // Po-
litical linguistics / Ed. Jan Blommaert, Chris Bulcaen. – Amster-
dam: John Benjamins Publishing Company, 1998. – Р. 11–52.
7
8
Паршин П. Б. Исследовательские практики, предмет и
методы политической лингвистики // Scripta linguisticae appli-
catae. Проблемы прикладной лингвистики. – М.: Азбуковник,
2001. – С. 192.
31
П. Б. Паршин определяет политический дискурс, учиты-

вая три подхода: содержательный, функциональный и струк-
турный. Содержательный подход предполагает, что коммуни-
кация признается политической, если политическим является
содержание сообщений, которыми обмениваются ее участники.
Функциональный подход связан с выявлением политических
целей и политических результатов, позволяющих считать ком-
муникацию политической. При структурном подходе устанав-
ливаются формальные дифференциальные признаки полити-
ческого дискурса, к которым, прежде всего, относится жанро-
вое своеобразие политических текстов, а также специфические
процедуры коммуникации в политической сфере.
Ю. А. Сорокин рассматривает политический дискурс как
видовую разновидность идеологического дискурса, отмечая
при этом эксплицитную прагматичность политического дис-
курса (субдискурса) на фоне имплицитной прагматичности
идеологического дискурса (метадискурса). В политическом
дискурсе наиболее ярко выражается связь языка и идеологии:
«в политических дискурсах идет борьба за власть номинаций
(за власть называния, за власть в сфере обозначения) и, тем
самым, борьба за фундаментальные групповые ценности»9.
Некоторые исследователи максимально расширяют по-
нятие политического дискурса, отождествляя его с языком
публичной сферы. Так, авторы коллективной монографии
«Politically speaking: a worldwide examination of language
used in the public sphere»10 утверждают, что политическая
функция реализуется практически во всех публичных вы-
сказываниях. Как отмечает М. В. Гаврилова, «широкое по-
нимание “политического языка” как языка, используемого
в публичной сфере, учитывает растущую власть средств
массовой информации, развитие новых коммуникационных
9
Сорокин Ю. А. Политический дискурс: попытка истолко-
вания понятия // Политический дискурс в России. Материалы
рабочего совещания (Москва, 30 марта 1997 года) / Под ред.
Ю. А. Сорокина, В. П. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1997. –
С. 58.
10
Politically speaking: a worldwide examination of language
used in the public sphere / Еd. by O. Feldman and C. de Landt-
sheer. – Westport: Praeger, 1998.
32
технологий, расширение процессов глобализации и процесс

коммерциализации политической коммуникации»11.
Качественная характеристика политического дискурса
предполагает выявление его конститутивных признаков.
В фундаментальном исследовании Е. И. Шейгал выделя-
ются следующие системообразующие характеристики по-
литического дискурса: а) преобладание массового адресата;
б) доминирующая роль фактора эмоциональности и значи-
тельный удельный вес фатического общения; в) смысловая
неопределенность, связанная с фантомностью ряда дено-
татов (то есть отсутствием реальных денотатов) и фидеи-
стичностью (иррациональностью, опорой на подсознание);
г) эзотеричность как результат использования манипулятив-
ных стратегий, важнейшими из которых являются эвфеми-
зация, намеренная уклончивость, намек и ссылки на слухи,
в результате чего подлинный смысл многих политических
высказываний понятен только избранным; д) опосредован-
ность политической коммуникации фактором масс-медиа;
е) театральность, необходимость политиков «работать на
публику», привлекая ее своим имиджем; ж) динамичность
языка политики, обусловленная злободневностью отражае-
мых реалий и изменчивостью политической ситуации12.
А. П. Чудинов представляет типовые свойства полити-
ческой коммуникации в виде следующих антиномий:
1) ритуальность и информативность политической ком-
муникации;
2) институциональность и личностный характер полити-
ческой коммуникации;
3) эзотеричность и общедоступность политической ком-
муникации;
4) редукционизм и полнота информации в политическом
тексте;
5) стандартность и экспрессивность в политической ком-
муникации;
11
Гаврилова М. В. Лингвокогнитивный анализ русского по-
литического дискурса: дис. ... д-ра филол. наук. – СПб, 2005. –
С. 19-20.
12
33
6) диалогичность и монологичность политического текста;

7) явная и скрытая оценочность в политической комму-
никации;
8) агрессивность и толерантность в политической ком-
муникации13.
Многомерность феномена политического дискурса пред-
полагает междисциплинарный подход к его изучению. По
мнению В. З. Демьянкова, политический дискурс может
рассматриваться как минимум с четырех точек зрения:
1) политологической (в рамках политологической интерпре-
тации); 2) чисто филологической (как любой другой текст,
однако с учетом фона – политических и идеологических
концепций, господствующих в мире интерпретатора); 3) со-
циопсихолингвистической (при измерении эффективности
достижения скрытых или явных политических целей гово-
рящего); 4) индивидуально-герменевтической (при выявле-
нии личностных смыслов автора и/или интерпретатора дис-
курса в определенных обстоятельствах). «Ясно поэтому, что
исследование политического дискурса лежит на пересечении
разных дисциплин и связано с анализом формы, задач и со-
держания дискурса, употребляемого в определенных (“по-
литических") ситуациях»14.
За полувековой период изучения политической ком-
муникации складывается несколько основных лингвисти-
ческих подходов к объекту исследования: дескриптивный,
критический, когнитивный. Дескриптивный анализ полити-
ческих текстов нацелен на объективное описание языковых
явлений, исключающее идеологическую оценку со стороны
исследователя. В рамках дескриптивного направления вы-
деляются две разновидности. Дескриптивно-риторический
подход ориентирован на классическую методику анализа
публичных выступлений, сложившуюся в античной рито-
рике и представленную трудами Аристотеля, Квинтилиана,
13
та: Наука, 2008. – С. 52–71.
14
Демьянков В. З. Политический дискурс как предмет по-
литологической филологии // Политическая наука. Политиче-
ский дискурс: История и современные исследования. – № 3. –
М.: ИНИОН РАН, 2002. – С. 35.
34
Цицерона. Современные исследования в русле дескриптивно-

риторического подхода связаны с изучением языковых
средств, риторических приемов и манипулятивных стра-
тегий, демонстрирующих языковое поведение политиков
(А. Н. Баранов, А. К. Михальская, Т. М. Николаева,
П. Б. Паршин , М. Atkinson, R. Bachem, W. Bergsdorf,
D. Grieswelle, W. Holly и др.). Так, А. Н. Баранов и П. Б. Пар-
шин рассматривают языковые механизмы вариативной ин-
терпретации действительности как средство воздействия на
сознание. Значимое варьирование осуществляется на всех
языковых уровнях: фонетико-фонологическом (фонетиче-
ское и интонационное варьирование), лексическом (измене-
ние стилистической окраски лексики; смысловое варьиро-
вание терминов, принадлежащих к разным идеологическим
системам; варьирование внутри стилистически нейтральной
лексики; активизация символов, отсылка к мифам), синтак-
сическом (выбор активных/пассивных конструкций; поря-
док слов; парцелляция, вставные конструкции и др.)15.
Современные риторические исследования политическо-
го дискурса актуализируют следующие основные пробле-
мы: власть как право на речь (социальная роль vs речевая
роль, речевой этикет как система средств манифестации и
соблюдения социальной иерархии); риторика манифестации
власти; речевая агрессия; социальное расслоение языка и
дискурса; речевая роль и речевое поведение социального
лидера; риторические портреты лидеров; риторические осо-
бенности политического дискурса (речевое поведение по-
литиков, власть и пресса – борьба и взаимозависимость,
имидж и имиджмейкерство, вербальные и риторические
стратегии в политической деятельности и СМИ); особенно-
сти русского риторического идеала16.
15
Баранов А. Н., Паршин П. Б. Языковые механизмы ва-
риативной интерпретации действительности как средство воз-
действия на сознание // Роль языка в средствах массовой ком-
муникации. – М.: Наука, 1986. – С. 100–143.
16
Базылев В. Н. К изучению политического дискурса в
России и российского политического дискурса // Полити-
ческий дискурс в России-2: Материалы рабочего совещания
29 марта 1998 г. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С. 8.
35
В. И. Карасик определяет политическую риторику

как «сознательное использование определенных речевых
способов воздействия на массовую аудиторию в борьбе за
власть»17. По мнению Г. Г. Хазагерова, объектом полити-
ческой риторики в качестве научной дисциплины являет-
ся красноречие в сфере политики, которое характеризуется
спецификой инвенции, диспозиции и элокуции. Своеобразие
инвенции в сфере политического красноречия определяется
такими составляющими аргументации, как доводы к это-
су (апелляция к этическим нормам) и пафосу (обращение
к чувствам слушающего с помощью обещаний или угроз).
Аргументы к этосу и пафосу, в отличие от аргументов к
логосу, имеют ярко выраженную временную и националь-
ную специфику, и, кроме того, их углубленному пониманию
способствуют достижения когнитивной лингвистики. Новый
подход к диспозиции – теории риторической композиции
устных и письменных текстов – определяется дополнением
положений классической риторики современными теория-
ми композиции, сложившимися под влиянием теоретико-
вероятностной модели текста. Современный подход ори-
ентирован на способы выделения основной информации,
облегчающие восприятие речи. Специфика композиции в
сфере политического красноречия связана с разработкой
системы жанров. Наконец, элокуция в сфере политической
коммуникации характеризуется сложившимися речевыми
формулами, фигурами и тропами, усиливающими изобрази-
тельность и выразительность речи и делающими речь убеди-
тельной за счет самой речевой формы18.
Синтез теоретико-методологических установок клас-
сической риторики, неориторики и антропоцентрической
лингвистики представлен в лингвориторической парадигме
(А. А. Ворожбитова) – интегративном исследовательском
подходе, устанавливающем три группы параметров рече-
17
Карасик В. И. Абсурд в политической риторике // Со-
временная политическая лингвистика: проблемы, концепции,
перспективы. Сборник научных трудов / Отв. ред. Е. И. Шей-
гал. – Волгоград: Перемена, 2009. – С. 22.
18
Хазагеров Г. Г. Политическая риторика. – М.: Никколо-
Медиа, 2002.
36
творческих феноменов, подлежащих изучению. Логосно-

тезаурусно-инвентивные параметры дискурса базируются
на мыслительном основании, включающем ключевые кон-
цепты, идеологические стереотипы, мировоззренческие уста-
новки субъекта речи. Этосно-мотивационно-диспозитивные
параметры проявляются в организации речемыслительно-
го процесса, обусловленной нравственно-философскими
установками и поставленными прагматическими задачами.
Пафосно-вербально-элокутивные параметры включают эмо-
циональные проявления, представленные вербально: лекси-
чески, синтаксически, в тропах, фигурах речи19.
Дискурсивно-содержательный подход к исследо-
ванию политической коммуникации воплощен в мето-
дике контент-анализа (А. В. Дука, С. Г. Кордонский,
Н. В. Костенко, F. Antczak, P. Chilton, I. Janis, H. C. Kenski,
H. Lasswell, M. Pfau, M. Stuckey и др.). Контент-анализ
представляет собой квантитативный метод анализа текстов,
имеющий целью содержательную интерпретацию выяв-
ленных числовых закономерностей. Основные положения
контент-анализа изложены в трудах американских ученых
Г. Лассуэлла и Б. Берелсона. Б. Берелсон сформулировал
семнадцать целей контент-анализа, в число которых входит
описание тенденций в изменении содержания коммуникатив-
ных процессов; описание различий в содержании коммуника-
тивных процессов в различных странах; выявление исполь-
зуемых пропагандистских приемов; определение намерений и
иных характеристик участников коммуникации; определение
психологического состояния индивидов и/или групп; вы-
явление установок, интересов и ценностей (и, шире, систем
убеждений и «моделей мира») различных групп населения и
общественных институтов и др. Контент-анализ проводится,
как правило, не на отдельных текстах, а на информационных
массивах, позволяющих составить объективное представле-
ние о функционировании той или иной единицы. В каче-
стве единиц лингвистического контент-анализа выступают
слова, устойчивые выражения, развернутые синтаксические
19
Ворожбитова А. А. Лингвориторическая парадигма: тео-
ретические и прикладные аспекты : дис. … д-ра филол. наук. –
Краснодар, 2000.
37
конструкции. При отборе единиц исследователь руководству-

ется понятийным критерием: предметом анализа становится
концептуальная лексика, идеологемы, слова и выражения с
эксплицитной или имплицитной оценочностью. Примером
дискурсивного контент-анализа оппозиционных российских
СМИ может служить работа А. В. Дуки20. Анализируемые
единицы объединяются автором в пять дискурсивных бло-
ков: самоидентификационный («Мы»), представленный са-
моопределениями, именованиями политических союзников и
их характеристиками; 2) оппозиционный («Они»), включаю-
щий номинации и характеристики политических противни-
ков; 3) блок «Герои», выраженный именами исторических
и культурных деятелей, литературных персонажей; 4) блок
политических институтов; 5) блок общественных проблем.
Проведенный количественный анализ частотности употре-
блений единиц, формирующих указанные блоки, позволил
сделать выводы о степени «идеологичности» газеты, опреде-
лить положение в социальном и политическом пространстве,
конструируемом данным изданием.
Беспристрастной позиции исследователя-дескрипцио-
ниста противостоит активная социальная позиция пред-
ставителей критического дискурс-анализа (T. A. van Dijk,
N. Fairclough, J. Habermas, R. Hodge, G. Kress, R. Wodak
и др.). Критический анализ политического дискурса наце-
лен на выявление способов выражения в языке отношений
социального доминирования, дискриминации, контроля.
Сторонники критического подхода отрицают возможность
объективной интерпретации: анализ социально значимых
проблем требует от исследователя выражения собственных
интересов и ценностей. Анализ языковых способов проявле-
ния власти влечет за собой поиск возможностей сопротивле-
ния навязываемой идеологии.
В критический анализ политического дискурса входят
такие направления, как дискурс-анализ Нормана Фэрклоу,
социокогнитивный анализ дискурса Т. А. ван Дейка, дискур-
20
Дука А. В. Политический дискурс оппозиции в современ-
ной России // Журнал социологии и социальной антрополо-
гии. – 1998. – Т. 1. – № 1. URL: http//hq.soc.pu.ru/publican-
ons/jssa/ 1998/l/a9.html.
38
сивная социолингвистика Р. Водак (венская школа дискурс-

анализа). Н. Фэрклоу исследует интенциональный дискурс
и язык власти с точки зрения интертекстуальности различ-
ных форм социальной практики. Язык рассматривается как
социальный феномен в совокупности его дискурсивных реа-
лизаций. Одним из доминирующих типов дискурса в совре-
менном обществе Н. Фэрклоу считает дискурс потребитель-
ской культуры (consumer culture discourse), оказывающий
влияние на все сферы коммуникации21.
Концепция Т. А. ван Дейка основывается на опосредо-
ванном характере отношения между структурами дискурса
и социальными структурами. В качестве посредника вы-
ступают когнитивные структуры, которые моделируются в
общественном сознании под воздействием дискурса. В ра-
ботах Т. ван Дейка анализируется иерархия мыслительных
моделей применительно к этническим отношениям. Так,
количественный и качественный анализ средств массовой
информации Британии и Голландии показал, как в стиле,
риторике и «смысловых ходах» кратких новостей выража-
ются этнические предубеждения22.
Дискурсивная социолингвистика, представленная вен-
ской школой дискурс-анализа под руководством Рут Водак,
сформировалась под влиянием идей немецкого филосо-
фа Ю. Хабермаса, который утверждал, что язык является
средством доминирования и социальной силы. Р. Водак и
ее коллеги анализируют институциональное общение, дис-
курс враждебности по отношению к иностранцам, речевую
дискриминацию по половому признаку. Теоретические раз-
работки сопровождаются практическими рекомендациями по
выработке эффективных форм общения в условиях социаль-
ной дискриминации, по проведению экспертизы в случае раз-
жигания антисемитизма в средствах массовой информации.
Дискурсивно-историческая методология, основанная на при-
влечении всей доступной фоновой информации к различным
21
Fairclough, N. Critical discourse analysis and the commodi-
fication of public discourse // Discourse and Society. – 1993. –
Vol. 4 (2). – P. 133–168.
22
Dijk, T. A. van. Racism and the press: Critical Studies in
Racism and Migration. – London: Routledge, 1991.
39
уровням письменного и устного текста, позволила выявить

способы создания предвзятого мнения в дискурсе23.
Качественно новый этап в исследовании политической
коммуникации связан с развитием когнитивной лингвистики,
в центре внимания которой находится язык как общий ког-
нитивный механизм. «В сферу жизненных интересов когни-
тивной лингвистики входят “ментальные" основы понимания
и продуцирования речи с точки зрения того, как структуры
языкового знания представляются (“репрезентируются") и
участвуют в переработке информации»24. Когнитивный под-
ход предполагает моделирование структур сознания участни-
ков политической коммуникации путем анализа когнитивных
структур: фреймов, схем и сценариев, влияющих на произ-
водство и декодирование дискурса, а также путем анализа
метафорических моделей и стереотипов, лежащих в основе
политических предубеждений (А. Н. Баранов, М. В. Ильин,
Ю. Н. Караулов, Н. А. Чабан, T. A. van Dijk, J. P. Gee,
R. Fowler, G. Lakoff, K. O'Halloran, U. M. Quasthoff и др.).
Так, развиваемая Т. А. ван Дейком социокогнитивная мо-
дель дискурса объясняет (вос)производство стереотипов и
предубеждений сочетанием целого комплекса когнитивных
процессов, наиболее важный из которых – хранение опыта
индивида как ситуативной модели в краткосрочной и долго-
срочной памяти. Социально релевантные модели памяти мо-
гут быть преобразованы в политических целях во фреймы
или сценарии социальной памяти.
Примером когнитивного анализа политической комму-
никации может служить исследование Джорджа Лакоффа,
посвященное избирательной компании Джорджа Буша
и Джона Керри в США в 2004 г.25 Дж. Лакофф анали-
23
Wodak, R., Matouschek, B. `We are Dealing with People
whose Origins one Can Clearly Tell Just by Looking': Critical Dis-
course Analysis and the Study of Neo-Racism in Contemporary Aus-
tria // Discourse & Society. – 1993. – Vol. 4 (2). – P. 225–248.
24
Демьянков В. З. Когнитивная лингвистика как разновид-
ность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания. –
1994. – № 4. – С. 21.
25
Lakoff, G. Don’t Think of an Elephant! Know Your Values
and Frame the Debate. – Berkeley: Chelsea Green Publishing,
2004.
40
зирует формирование фреймов как средство политиче-

ской пропаганды. Успех команды Дж. Буша был обеспе-
чен «присвоением» фрейма «ценности», к числу которых
Буш относил традиционные семейные ценности, типичные
гендерные роли, религию, национализм, патриотизм и т.
д. Возможность обсуждения иных ценностей более не рас-
сматривалась. Принципы, предложенные Дж. Лакоффом,
представляют собой риторические правила, следуя которым
можно выиграть политические дебаты.
В рамках когнитивного подхода разрабатывается концеп-
туальный анализ политического дискурса (Л. Е. Бессонова,
Т. В. Валуева, О. А. Гришина, Л. И. Венедиктова, С. В. Ер-
маков, Л. А. Жданова, М. В. Ильин, Е. Р. Левенкова, К. Е. Пет-
ров, О. Г. Ревзина, В. Н. Суздальцева, С. А. Тихонова,
Ю. В. Трофимова, А. П. Чудинов, Е. И. Шейгал, Е. В. Ши-
рина, D. Lilleker, R. Koselleck, Q. Skinner, M. Foster,
А. Wierzbicka и др.). Концепт рассматривается как много-
мерное ментальное образование, в состав которого входят
рациональные понятия, эмоциональные образы и пережи-
вания, ценностные ориентиры, отражающие культурно зна-
чимые феномены. Ключевые понятия политической сферы,
концептуализируясь в национальном сознании, являют-
ся неотъемлемой составляющей языковой картины мира.
Моделирование концепта осуществляется путем анализа
эпидигматики, синтагматики и парадигматики имени кон-
цепта, то есть рассмотрения его лексикографических пред-
ставлений, сочетаемости, синонимических и антонимиче-
ских связей, ассоциативного потенциала. На сегодняшний
день лингвистическое описание получили такие базовые
концепты политического дискурса, как власть, политика,
борьба, политик, демократия, стабильность, революция,
государство, нация, монархия, империя и др.
Различают концепты активно и пассивно транслируемые,
содержательно модифицируемые и немодифицируемые, пе-
реводимые и непереводимые в иные формы. Особо значимы
для политической коммуникации активно транслируемые,
закрытые для модификации, непереводимые в иные выра-
жения и не допускающие критического восприятия концеп-
ты. Такие архетипические концепты представляют собой
ментальные образования особого типа, обладающие способ-
41
ностью внедряться в сознание участников общения, отклю-

чать критическое восприятие и активно распространяться26.
А. Вежбицкая разграничивает концепты-термины фило-
софии и политологии (parliament, oath, democracy) и не-
специальные концепты (freedom, justice, truth), являющие-
ся культуроспецифичными, поскольку в них закодированы
определенные способы концептуализации мира, а не объек-
тивная картина действительности27.
С позиций когнитивной науки активно изучается вза-
имосвязь языка и идеологии (T. A. van Dijk, R. Hodge,
G. Kress, W. Noth, G. Seidel и др.). Идеология представляет
собой совокупность идей и взглядов, выражающих основные
ценности социальных групп. «Язык есть эффективное сред-
ство внедрения в когнитивную систему реципиента концеп-
туальных конструкций, часто помимо сознания реципиента,
и потому язык выступает как социальная сила, как средство
навязывания взглядов»28. Статус участников политической
коммуникации, представляющих политические группы и
институты, определяет обязательную идеологизированность
политического общения. Ментальные структуры участни-
ков политической коммуникации получают вербальную ре-
презентацию в дискурсе и определяют речевые стратегии и
тактики, тематическую структуру дискурса, использование
имплицитной информации. Перед исследователем стоит за-
дача выявить идеологии, эксплицитно или имплицитно вы-
раженные в политическом дискурсе, учитывая интертексту-
альность и интеридеологичность политической речи.
Различные подходы к исследованию политического дис-
курса не исключают, а дополняют друг друга. Эффективность
комплексной интерпретации политической коммуникации мо-
жет быть продемонстрирована исследованием Е. И. Шейгал
26
Карасик В. И. Архетипические концепты в общении //
Прямая и непрямая коммуникация. – Саратов: Изд-во ГосУНЦ
«Колледж», 2003. – С. 39.
27
Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание
языков. – М.: Языки русской культуры, 1999. – С. 441.
28
Сергеев В. М. Когнитивные методы в социальных ис-
следованиях // Язык и моделирование социального взаимодей-
ствия. – М.: Прогресс, 1987. – С. 7.
42
«Семиотика политического дискурса», которое «соединяет в

себе элементы дескриптивно-риторического, дескриптивно-
содержательного и когнитивного подходов»29.
На фоне традиционных методов анализа политических
текстов появляются новые междисциплинарные подходы к
исследованию политического дискурса. В частности, разви-
тие политической психологии и психолингвистики привело
к формированию социопсихологического и психосеманти-
ческого направлений в изучении политической коммуни-
кации. Активно развивается интент-анализ политического
дискурса, позволяющий реконструировать интенции гово-
рящего и определить их влияние на организацию дискурса.
Интенциональное пространство политического дискурса мо-
делируется на основе анализа предвыборных выступлений
политиков, телеинтервью, текущих публикаций в прессе30.
Полученные в результате интент-анализа данные свидетель-
ствуют о выраженности четырех основных интенций в пред-
выборном дискурсе: направленности на избирателя, направ-
ленности на себя и своих сторонников, направленности на
политического оппонента, направленности на окружающую
обстановку. Интент-анализ позволяет не только реконстру-
ировать открыто манифестируемые интенции субъекта по-
литической коммуникации, но и раскрыть подтекст высту-
плений, недоступный при других видах анализа.
Новации в изучении политической коммуникации раз-
виваются на фоне традиционного лингвостилистического
анализа, базирующегося на рассмотрении уровней языковой
структуры текста. Наиболее детально политические тексты
исследованы на лексическом уровне, поскольку именно на
лексический пласт языка в максимальной степени воздей-
ствуют социальные факторы. Анализу лексики в ракурсе
общественно-политического воздействия посвящено множе-
ство работ отечественных и зарубежных лингвистов (тру-
ды А. Н. Баранова, Ю. А. Бельчикова, Р. А. Будагова,
29
30
Слово в действии: Интент-анализ политического дискур-
са / Под ред. Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой. – СПб: Але-
тейя, 2000.
43
С. И. Виноградова, О. И. Воробьевой, Д. Б. Гудкова,

О. Л. Дмитриевой, Т. Г. Добросклонской, М. Р. Желтухиной,
Е. В. Казанцева, Ю. Н. Караулова, Н. И. Клушиной,
В. Г. Костомарова, С. Кордонского, Е. К. Павловой, Е. А. Фи-
латовой, А. А. Хади, В. И. Шаховского, А. Д. Швейцера,
Т. В. Шмелевой, R. Bebermeyer, J.-M Becker, W. Bergsdorf,
W. Dieckmann, J. Dubois, R. Freitag, H. Geissler,
P. Glotz, F. Hermanns, J. Guilhaumou, B. Hombach, J. Klein,
H. Lübbe, H. Maier, D. Maldidier, T. Pelster, P. Seriot,
G. Strauss, А. Wierzbicka, R. Wodak и др.). Специфика
языка СМИ определяется, по мнению Г. Я. Солганика, со-
циальной оценочностью: «необходимость комментировать
факты, события, поступки, речи и т. д. предполагает их
оценку, и не просто оценку, а оценку социальную, полити-
ческую, идеологическую»31. Социальная оценочность в мак-
симальной степени выражается в политическом дискурсе.
Процессы, происходящие в лексической системе язы-
ка, отражают изменения в социально-политической сфере.
Например, в постперестроечную эпоху в лексике русского
языка происходят такие активные семантические процес-
сы, как деактуализация значений, отражающих советские
реалии; деидеологизация лексики; политизация некоторых
групп лексики; деполитизация ряда политических терминов;
активизация семантической модели, выражающей оценку
личности как общественного явления; метафоризация как
выражение оценки общественно-политической ситуации;
разрушение прежней смысловой корреляции в политиче-
ской лексике и возникновение новой32.
Лексические и фразеологические новации в современ-
ной политической речи проанализированы в монографии
А. Д. Васильева «Слово в телеэфире: Очерки новейшего сло-
воупотребления в российском телевещании» (Красноярск,
2000). Не вызывает сомнения продуктивность обращения
к телевизионной речи как источнику языкового материа-
31
Солганик Г. Я. Практическая стилистика русского язы-
ка. – М.: Академия, 2006. – С. 65.
32
Ермакова О. П. Семантические процессы в лексике //
Русский язык конца XX столетия (1985–1995). – М.: Языки
русской культуры, 1996. – С. 33.
44
ла: телевидение, будучи наиболее популярным средством

массовой информации в современном обществе, обладает
максимальной степенью воздействия на аудиторию, зна-
чительным суггестивным эффектом. В работе выделяются
такие феномены нового словоупотребления в российской
телеречи, как экспансия англо-американских заимствова-
ний, элитаризация бранной лексики, обилие рефлексивов
и др. Языковые новообразования, по мнению автора, отра-
жают трансформацию социально-политического устройства
России, освобождение от тоталитаризма, но в то же время
тенденцию к реидеологизации, а также зыбкость и слабую
определенность картины мира.
Язык и общество находятся в отношениях взаимовлия-
ния, поэтому лексика не только отражает изменения в жизни
социума, но и в известной мере предопределяет их: «слова
и устойчивые словосочетания, отражающие и запечатлеваю-
щие многообразные явления в сознании людей, способны
при определенных условиях воздействовать на носителей
языка, выступая стимуляторами, которые вызывают до-
вольно прогнозируемые реакции, то есть моделируют мыш-
ление и поступки членов этносоциума – объекта языковых
манипуляций»33.
Как отмечает Р. М. Блакар, выбор слов и выражений
в идеологических и политических текстах является важней-
шим инструментом власти, позволяющим воздействовать на
понимание получателя и структурировать ту «действитель-
ность», о которой идет речь34. Заложенные в языке возмож-
ности манипулировать сознанием и осуществлять социаль-
ную власть наиболее ярко проявляются в сфере номинации.
Д. Болинджер демонстрирует значимость способа именова-
ния события следующим примером: в 1970 г. во время раз-
гона демонстрации студентов Гарвардского университета в
Кенте были убиты четыре студента. Большинство средств
33
Васильев А. Д. Слово в телеэфире: Очерки новейшего
словоупотребления в российском телевещании. URL: http://
www.library.cjes.ru/online.
34
Блакар P. M. Язык как инструмент социальной власти //
Язык и моделирование социального взаимодействия. – М.: Про-
гресс, 1987. – С. 103.
45
массовой информации, признав это событие прискорбным,

определили его как трагедию. Однако то же событие могло
быть названо и преступлением, что повлекло бы постанов-
ку вопроса о его виновниках, которые должны понести на-
казание35.
Одним из наиболее распространенных способов навязы-
вания массовому сознанию определенных стереотипов при-
знается так называемое навешивание ярлыков (Р. Г. Апресян,
В. А. Воскресенская, О. Л. Дмитриева, Я. Н. Засурский,
А. Д. Кульман, В. С. Рахманин, Е. И. Шейгал, R. Bachem,
D. Bolinger, D. A. Graber, D.Green и др.). Как отмечает
Р. Водак, «главной предпосылкой для любого дискурса
социальной категоризации (или дискриминации) является
формирование групп “наши" и “другие". Категоризация и
типизация осуществляется путем номинации и навешива-
ния ярлыков»36. По мнению исследователей, для ярлыков
характерна идеологизированность, субъективность и пред-
убежденность: «отрицательная оценка, которую несет в себе
ярлык, не выясняет объективные свойства личности, микро-
социума, явлений, событий, деятельности, а обозначает их
по признаку идеологической инородности»37. На уровне
языкового воплощения ярлыки могут быть представлены
политической терминологией, лексемами с отрицательно-
оценочной коннотацией, именами собственными, в част-
ности антропонимами. Ярлыки демонстрируют вытеснение
референциальной функции знака экспрессивно-оценочной
функцией: «Что такое коммунист или демократ? Что на
самом деле означают эти названия? Трудно сказать. Просто
положительный и отрицательный ярлыки, воплощение до-
бра и зла (god and devil terms)»38.
35
Bolinger, D. Language – the Loaded Weapon: the Use and
Abuse of Language Today. – London & New York: Longman,
1980. – P. 118.
36
Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. – Волгоград: Пере-
мена, 1997. – С. 115.
37
Дмитриева О. Л. Ярлык в парламентской речи // Куль-
тура парламентской речи. – М.: Наука, 1994. – С. 92.
38
Graber, D. A. Verbal Behavior and Politics. – Urbana:
University of Illinois Press, 1976.
46
В постижении специфики политической коммуника-

ции значительную роль играет изучение идеологем (рабо-
ты В. М. Амирова, О. И. Воробьевой, Г. Ч. Гусейнова,
Н. И. Клушиной, Н. А. Купиной, Е. Г. Малышевой, А. А. Ми-
рошниченко, Н. Н. Ромашова, A. Neubert, K. Salamun,
A. Tafershofer, E. Topitsch, J. Zelger и др.). Термин идео-
логема в лингвистических исследованиях получил широ-
кую и узкую трактовку. При широком подходе под идеоло-
гемой понимается единица когнитивного уровня – «особо-
го типа многоуровневый концепт, в структуре которого (в
ядре или на периферии) актуализируются идеологически
маркированные концептуальные признаки, заключающие
в себе коллективное, часто стереотипное и даже мифоло-
гизированное представление носителей языка о власти, го-
сударстве, нации, гражданском обществе, политических и
идеологических институтах. Идеологема как ментальная
единица характеризуется национальной специфичностью,
динамичностью семантики, повышенной аксиологично-
стью, частотностью и разнообразием способов репрезента-
ции знаками различных семиотических систем, в том числе
и языковой»39. При узком подходе идеологема рассматри-
вается как собственно языковой феномен, как слово, «не-
посредственно связанное с идеологическим денотатом»40,
как «слово, в значение которого входит идеологический
компонент»41. А. А. Мирошниченко предлагает разграни-
чивать идеологему как концептуальную единицу и линг-
вему как вербальную единицу, выступающую средством
языковой объективации идеологемы42. Наряду с понятием
идеологемы используются такие смежные понятия, как по-
39
Малышева Е. Г. Идеологема как лингвокогнитивный фе-
номен: определение и классификация // Политическая лингви-
стика. – 2009. – № 30. – С. 35.
40
Купина Н. А. Живые идеологические процессы и пробле-
мы культуры речи // Язык. Система. Личность. – Екатерин-
бург: Уральский гос. пед. ун-т, 2005. – С. 91.
41
та: Наука, 2008. – С. 92.
42
Мирошниченко А. А. Лингво-идеологический анализ
языка массовых коммуникаций: дис. ... канд. филол. наук. –
Ростов н/Д, 1995.
47
литема (О. И. Воробьева), прагмема (М. Н. Эпштейн).

Предметом научной дискуссии является соотношение по-
нятий идеологема и концепт, идеологема и ментальный
стереотип.
Н. И. Клушина разделяет идеологемы на социальные и
личностные. Социальные идеологемы отражают установки
и ориентиры общества на конкретном отрезке его развития
(например, идеологема советского периода светлое будущее
как проявление общей онтологической модели будущего,
характерной для любого социума). Личностные идеологемы
складываются вокруг «героев своего времени», к которым в
первую очередь относятся руководители государства, поли-
тические лидеры. Формирование новой политической фор-
мации неразрывно связано со сменой базовых идеологем.
Дуальный, биполярный характер идеологем, ориентация на
два ценностных полюса, Добро и Зло, способствует пере-
рождению идеологем в мифологемы. «Мифологема – это
и есть пересмотренная, развенчанная идеологема. Отказ от
прежних идеологем приводит к переводу их из области “до-
стоверности" (“правдивости") в область “недостоверности"
(“правдоподобия")»43.
Активно изучается процесс эвфемизации в сфере по-
литической коммуникации (работы В. И. Борисенко,
Л. К. Граудиной, В. И. Заботкиной, Г. А. Заварзиной, А. М. Ка-
цева, М. Л. Ковшовой, Л. П. Крысина, В. П. Москвина,
Е. Е. Тюриной, Е. И. Шейгал, K. Allan, R. Bachem,
K. Burridge, R. W. Holder, J. Lawrence, J. Neaman, C. Silver,
B. Warren и др.). Суть эвфемии заключается в уклонении
от прямой номинации нежелательного денотата. К языко-
вым средствам эвфемизации относятся слова-определители
с диффузной семантикой (кванторы неопределенности),
лексемы с широким значением, иноязычные слова и терми-
ны, аббревитуры, описательные перифразы.
Основной социальной целью эвфемизации, согласно
Л. П. Крысину, является вуалирование, камуфляж существа
дела. Тенденция к эвфемизации является закономерной для
Клушина Н. И. Интенциональные категории публици-

43
стического текста (на материале периодических изданий 2000–

2008 гг.) : дис. … д-ра филол. наук. – М., 2008. – С. 123.
48
функционирования политического языка, так как политиче-

ский дискурс наиболее приспособлен для приукрашивания
действительности и сокрытия истинного положения дел.
К отличительным признакам эвфемизмов, используемых в
сфере политики, ученые относят: способность к проявлению
магической функции языка, к созданию новых мифологем;
ориентацию на базовую семантическую оппозицию «свой –
чужой»; лозунговость; корреляцию с риторической стра-
тегией демобилизации общественного мнения; принадлеж-
ность к классу агональных знаков наряду с дисфемизмами.
Е. И. Шейгал рассматривает позицию дистанцирования от
эвфемизма как характерную особенность политического дис-
курса в сфере масс-медиа. Позиция дистанцирования прояв-
ляется в том, что «эвфемизм, появившийся в речи политика
или принятый в официальных текстах правительственных
сообщений, становится объектом метаязыковой рефлексии
журналиста или политика. Суть подобного рода речевых
актов заключается в расшифровке эвфемизма “вслух", при-
чем, как правило, это происходит в ироническом ключе
<…> Эвфемизм в ироническом контексте служит не столь-
ко средством отвлечения, сколько привлечения внимания
к негативным явлениям действительности по принципу “от
противного"»44.
Использование эвфемизмов обусловлено контекстом и
условиями речи: «чем жестче социальный контроль рече-
вой ситуации и самоконтроль говорящим собственной речи,
тем более вероятно появление эвфемизмов»45. Эвфемизмы
являются одним из ведущих средств манипулятивного воз-
действия и широко используются в официальном языке то-
талитарных обществ.
Одним из важнейших параметров исследования поли-
тической коммуникации является политическая метафори-
ка (труды Л. В. Балашовой, А. Н. Баранова, Н. Д. Бес-
сарабовой, Э. В. Будаева, Т. С. Вершининой, Н. С. Воро-
44
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса:
дис. ... д-ра филол. наук. – Волгоград, 2000. – С. 198.
45
Крысин Л. П. Эвфемизмы в современной русской речи //
Русский язык конца XX столетия (1985-1995). – М.: Языки
русской культуры, 1996. – С. 389.
49
новой, Д. О. Добровольского, М. Р. Желтухиной, Ю. Н. Ка-

раулова, А. А. Касловой, И. М. Кобозевой, Н. А. Кузьминой,
Э. Лассан, А. Ю. Перескоковой, В. Ф. Петренко, А. Б. Ря-
посовой, Т. Г. Скребцовой, О. А. Солоповой, А. М. Стрель-
никова, А. В. Суриной, Ю. Б. Феденевой, Н. М. Чудако-
вой, А. П. Чудинова, Е. И. Шейгал, Н. Г. Шехтман,
R. D. Jr. Anderson, B. Bates, W. L. Benoit, R. H. Carpenter,
J. Charteris-Black, P. Chilton, S. M. Daughton, P. Drulak,
G. Fauconnier, M. Frankowska, A. Goatly, D. R. Heisey,
R. L. Ivie, K. H. Jamieson, J. Jensen, M. Johnson,
G. Lakoff, Ch. de. Landtsheer, A. Musolff, M. Osborn, S. Perry,
W. Rickert, H. G. Stelzner, M. Turner, J. M. Wei, J. Zinken
и др.). Как отмечают исследователи, масс-медиа активно ис-
пользуют метафору для построения картины мира в поли-
тической сфере. Присутствие метафоры стало неотъемлемой
принадлежностью политических текстов, при этом она не
только служит средством привлечения внимания массового
адресата, но и позволяет воздействовать на его сознание.
Основные подходы к исследованию политической ком-
муникации: риторический, дискурсивный, когнитивный –
реализуются и при изучении политической метафоры.
Становление риторического направления в изучении поли-
тической метафорики связывается с именем американского
исследователя Майкла Осборна. Объектом исследователь-
ского интереса М. Осборна стали архетипические метафоры
(archetypal metaphors), присутствующие в политической
речи независимо от культурно-исторической и географи-
ческой локализации коммуникантов. Функционирование
архетипических метафор характеризуется рядом особенно-
стей: большей частотностью по сравнению со свежими ме-
тафорами, единообразием во все времена и во всех культу-
рах, укорененностью в непосредственном общечеловеческом
опыте, соотнесенностью с основными человеческими по-
требностями, воздействием на преобладающую часть ауди-
тории, встречаемостью в наиболее значимых фрагментах
важнейших политических обращений в любом обществе46.
Osborn, M. Archetypal Metaphor in Rhetoric: The Light-

46
Dark Family // Quarterly Journal of Speech. – 1967. – Vol. 53. –

P. 116.
50
Э. В. Будаев и А. П. Чудинов, описывая основные подходы

к изучению политических метафор в зарубежной лингви-
стике, отмечают, что «усилия исследователей риторического
направления были направлены не только на поиск архети-
пичных, т. е. универсальных метафор и их вариаций, но и
на выявление культурно обусловленной специфики поли-
тической метафорики»47. В рамках риторического подхода
также анализируется аргументативный потенциал политиче-
ских метафор.
Дискурсивное направление в изучении политической ме-
тафорики может быть проиллюстрировано исследованиями
профессора Амстердамского университета К. де Ландшер.
Используя методы контент-анализа при анализе голланд-
ского политического дискурса, К. де Ландшер установила
прямую зависимость между социально-экономическим по-
ложением в стране и частотой употребления метафоры: чем
напряженнее социально-экономическая ситуация, тем чаще
используются политические метафоры48. Метафорический
коэффициент, отражающий метафорическую силу полити-
ческого дискурса, увеличивается во время политических
и экономических кризисов и свидетельствует о «социаль-
ном стрессе». Таким образом, политическую метафору
следует считать показателем социальной напряженности.
Достигнутые К. де Ландшер и ее коллегами результаты по-
зволяют проводить лингвистический мониторинг политиче-
ского дискурса и предсказывать приближение кризисных
состояний общественного сознания.
Наиболее интенсивно в современной лингвистике раз-
вивается когнитивное направление в исследовании полити-
ческих метафор. «Библией» когнитивного подхода к мета-
форе стала известная работа Джорджа Лакоффа и Марка
Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» (Metaphors
We Live by). Новаторство теории Дж. Лакоффа и
М. Джонсона заключалось в том, что метафора была при-
47
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Зарубежная политическая
лингвистика. – М.: Флинта: Наука, 2008. – С. 50.
48
Landtsheer, Ch. de. Function and the Language of Politics.
A Linguistics Uses and Gratification Approach // Communication
and Cognition. – 1991. – Vol. 24. – № 3/4. – P. 299–342.
51
знана не исключительно языковым явлением, а феноменом

сознания, в значительной степени определяющим процессы
человеческого мышления. Сферой проявления метафоры
является и язык, и мышление, и человеческое поведение:
«Наша обыденная понятийная система, в рамках которой мы
думаем и действуем, по сути своей метафорична»49. Теория
концептуальной метафоры базируется на рассмотрении ме-
тафоризации как процесса взаимодействия между двумя по-
нятийными сферами: исходной понятийной сферой (сферой-
источником, сферой-донором) и новой понятийной сферой
(сферой-мишенью, реципиентной сферой). «В результате
однонаправленной метафорической проекции (metaphorical
mapping) из сферы-источника в сферу-мишень сформиро-
вавшиеся в результате опыта взаимодействия человека с
окружающим миром элементы сферы-источника структури-
руют менее понятную концептуальную сферу-мишень, что
составляет сущность когнитивного потенциала метафоры»50.
Концептуальные метафоры укоренены в сознании людей и
«являются неотъемлемой частью культурной парадигмы но-
сителей языка»51.
Методика анализа концептуальной метафоры активно
используется при изучении текстов политической сферы.
Изучение различных разновидностей политического дискур-
са привело к выявлению ряда закономерностей, связанных
с функционированием концептуальных метафор. Отмечено,
что расистский и тоталитарный дискурс включают большое
количество метафор, сферой-источником которых являются
болезни, микробы, вредные животные. При демократиче-
ском устройстве общества доминируют метафоры, связан-
ные с семьей, домом, природой. Работа Дж. Лакоффа и
49
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы жи-
вем: Пер. с англ. / Под ред. А. Н. Баранова. — М.: Едиториал
УРСС, 2004. – С. 25.
50
Будаев Э. В. Метафорическое моделирование постсо-
ветской действительности в российском и британском полити-
ческом дискурсе: дис. … канд. филол. наук. – Екатеринбург,
2006. – С. 15.
51
Lakoff, G. The Contemporary Theory of Metaphor // Met-
aphor and Thought / Еd. A. Ortony. – Cambridge: Cambridge
University Press, 1993. – P. 210.
52
М. Джонсона привлекла внимание исследователей к мили-

тарной метафоре, играющей важную роль в политической
коммуникации. Частотность военных метафор в политиче-
ских текстах советского периода зафиксирована в целом ряде
исследований (работы Ю. А. Бельчикова, А. Н. Баранова,
Ю. Н. Караулова, А. Н. Кожина, Н. А. Кузьминой,
А. Б. Ряпосовой, Г. Я. Солганика, Ю. Б. Феденевой, А. П. Чу-
динова и др.). Исследуя метафорику времен перестройки,
А. Н. Баранов и Ю. Н. Караулов констатируют: «В сферу
метафоры войны попадает почти все: разнонаправленные
общественные силы современности, “субъекты”, полити-
ческие субъекты (партии, президент, правительство, дума
и пр.), ценности и идеалы общественного сознания (глас-
ность, суверенитет, социализм, союзный договор, консти-
туция, приватизация), объекты и цели перестройки (эконо-
мика, рынок, урожай, финансы, инфляция, политическая
ситуация и др.), способы и средства действия обществен-
ных сил (политика, принятие решений, забастовки, управ-
ление, средства массовой информации)»52. Т. Г. Скребцова
отмечает, что «засилье военной метафоры свидетельствует о
милитаризации общественного сознания»53. А. П. Чудинов,
анализируя российский политический дискурс последнего
десятилетия XX века, выделяет базисную метафору россий-
ская действительность – это непрекращающаяся война
и приходит к выводу о том, что активное использование
милитарных метафор «отражает особенности национально-
го самосознания наших современников, имеющиеся в нем
мощные векторы тревожности, опасности и агрессивности,
а также традиционные для русской ментальности предрас-
положенность к сильным чувствам и решительным действи-
ям, уважение к военной силе и боевой славе»54.
52
Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Политика как диалог.
URL: http://www.ruthenia.ru/marginalia/mix_body.html.
53
Скребцова Т. Г. Современные исследования политической
метафоры: три источника и три составные части. URL: http://
www.filologija.vukhf.lt/6-11/doc/1.2 Skrebtsova.rtf.
54
Чудинов А. П. Россия в метафорическом зеркале: когни-
тивное исследование политической метафоры (1991-2000). URL:
http://www.philology.ru/ linguistics2/ chudinov-01.htm.
53
Широко представлен в современной лингвистике сопо-

ставительный анализ метафорических моделей, направлен-
ный на сравнительное изучение закономерностей метафо-
рического моделирования политической картины мира в
различных национальных дискурсах. Так, Й. Цинкен со-
поставил метафоры, выступающие средством концептуали-
зации Европы, в российских и немецких печатных СМИ.
В ходе анализа были выявлены дискурсивно-специфичные
(diskursspecifische), но устойчивые и согласованные с опре-
деленной культурой стереотипы (Abbildungsstereotypen).
В концептуализации Европы выделяются три таких стереоти-
па: Европа институциональная, Европа культурная, Европа
географическая. Представление о Европе как о культурном
феномене у россиян и немцев совпадает. В то же время для
немецкого сознания характерен институциональный подход
к Европе, представляющий ее как Евросоюз и стройплощад-
ку, что абсолютно не свойственно российскому сознанию.
Концептуализация Европы в российском сознании опреде-
ляется географическим подходом, реализующимся в стерео-
типе «Европа — это дом, находящийся в чужой собствен-
ности». Этот стереотип связан с решением вопроса о том,
относится ли Россия к Европе или нет55.
Э. В. Будаев проанализировал метафорическую кон-
цептуализацию республик бывшего СССР в российском и
британском политическом дискурсе. Исследователем было
установлено, что метафоры родства характерны и для бри-
танской, и для российской политической коммуникации,
но частотность метафор в значительной степени зависит
от сферы-мишени метафорической экспансии. Например,
в британском политическом дискурсе Латвия, Литва и
Эстония регулярно представляются в качестве полноправ-
ных членов европейской семьи (братьев, невест, дочерей и
т. п.), в то время как Россия не только не входит в ев-
ропейскую семью, но и концептуализируется как тюрьма
народов. Анализ российского политического дискурса об-
55
Zinken, J. Imagination im Diskurs. Zur Modellierung meta-
phorischer Kommunikation und Kognition. Dissertation zur Erlan-
gung der Wurde eines Doktors im Fach Linguistik. – Bielefeld:
Universität Bielefeld, 2002. – S. 179–192.
54
наруживает противоположные результаты: прагматический

потенциал сферы-источника «Родство» активно реализуется
в российском политическом дискурсе для концептуализации
сферы-мишени «Россия», но не задействован для осмысле-
ния сферы-мишени «Страны Балтии»56.
Сопоставительное исследование метафорической моде-
ли политика – это театр в российском и американском
политическом дискурсе позволило А. П. Чудинову прий-
ти к выводу об интернациональном характере театральной
метафоры. Мир искусства как источник метафорической
экспансии рассматривается как своего рода глобальный
интердискурс. Широкое распространение театральной ме-
тафоры в современном мире обусловлено усилением роли
СМИ в политической жизни, театрализацией политических
событий57.
Политическая лексика и фразеология находит отраже-
ние в лексикографической практике. Труды А. Н. Баранова
и Ю. Н. Караулова «Русская политическая метафора (ма-
териалы к словарю)» (1991) и «Словарь русских политиче-
ских метафор» (1994) содержат систематизированное пред-
ставление политической метафорики периода перестройки.
В основу авторской концепции положена теория концепту-
альной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона. Опираясь
на понятие метафорической модели, А. Н. Баранов и
Ю. Н. Караулов упорядочивают словарный материал по
сфере-источнику и сфере-мишени, позволяя прослеживать
метафорические проекции в двух направлениях.
«Словарь перестройки», созданный авторским коллекти-
вом под руководством В. И. Максимова (1992), фиксирует
языковые изменения в лексико-фразеологической системе
за 1985-1992 гг. В словарь вошли извлеченные из перио-
дических изданий слова и устойчивые словосочетания, по-
лучившие новое значение, новую стилистическую окраску,
56
Будаев Э. В. Постсоветская действительность в метафо-
рах российской и британской прессы. – Нижний Тагил: Ниж-
нетагильская государственная социально-педагогическая акаде-
мия, 2007.
57
та: Наука, 2008. – С. 187–204.
55
актуализированные в языке перестроечной эпохи. Новые

явления в лексике и фразеологии русского языка, обуслов-
ленные изменением общественно-политической системы, от-
ражены в «Словаре новых значений и слов языка газеты»
С. В. Молокова и В. Н. Киселева (1996), «Толковом сло-
варе русского языка конца XX века. Языковые изменения»
под редакцией Г. Н. Скляревской (1998), «Словаре пери-
фраз русского языка (на материале газетной публицистики)»
А. Б. Новикова (1999). Более 2000 терминов и терминологи-
ческих сочетаний толкуются в «Кратком словаре политиче-
ского языка» В. В. Бакеркиной и Л. Л. Шестаковой (2002).
Современная общественно-политическая лексика и фразео-
логия зафиксирована в труде Г. Я. Солганика «Толковый
словарь. Язык газеты, радио, телевидения» (2002 и по-
следующие издания), в «Толковом словаре русского язы-
ка начала XXI века. Актуальная лексика» под редакцией
Г. Н. Скляревской (2006 и последующие издания) и др.
На фоне словарей, фиксирующих динамические процессы
в политическом лексиконе постсоветского периода, в русской
лексикографии представлены работы, отображающие особен-
ности общественно-политической лексики в диахроническом
аспекте, например «Идеологически-оценочный словарь русско-
го языка XIX – начала XX веков» А. Л. Голованевского (1995).
Своеобразие словарного состава языка советской эпохи отра-
жено в «Толковом словаре языка Совдепии» В. М. Мокиенко
и Т. Г. Никитиной (1998). Материалом лексикографического
описания стали семантические, лексико-словообразовательные
и стилистические советизмы, отражающие реалии эпохи СССР.
Также в словарь включены имена собственные, представленные
зоонимами и антропонимами, и их дериваты.
Значительное количество лексикографических тру-
дов, посвященных общественно-политической лексике,
представляют переводные словари, в частности «Русско-
английский словарь общественно-политической лексики»
З. В. Родионовой и В. П. Филатова (1987), «Французско-
русский и русско-французский словарь общественно-
политической лексики средств массовой информации 90-х
годов XX века» Т. М. Кумлевой и Ю. В. Кумлева (1999),
«Русско-английский словарь современной общественно-
политической лексики» А. А. Царева (2005) и др.
56
Своеобразие лексики и фразеологии политических тек-

стов признается всеми исследователями, в то время как
специфика грамматики политического дискурса является
предметом научной дискуссии. Отсутствие морфологиче-
ских и синтаксических особенностей, позволяющих проти-
вопоставить тексты политической коммуникации системе
национального языка, вызывает у некоторых ученых сомне-
ния в правомерности использования термина политический
язык. Очевидно, при исследовании политической коммуни-
кации уместнее говорить не о специфике грамматики поли-
тического языка, а об активном употреблении определенных
грамматических форм и конструкций.
Выбор морфологических форм и синтаксических кон-
струкций в политическом дискурсе может определять-
ся идеологической позицией адресанта. Ролевой дейксис
рассматривается как ведущее средство реализации базо-
вой оппозиции политического дискурса «свой/чужой».
Общесемиотические оппозиции старое/новое, свое/чужое,
ложное/истинное лежат в основе политической коммуни-
кации58. Местоимения мы и они демонстрируют ориентацию
говорящего в политическом пространстве, являются знака-
ми объединения и отчуждения. Перволичное местоимение
мы в политическом дискурсе полифункционально: инклю-
зивное мы выполняет интегративную функцию, эксклюзив-
ное мы – функцию противопоставления и отчуждения. Мы
как прием перекладывания ответственности с индивида на
группу реализует манипулятивную функцию; фасцинатив-
ная функция местоимения предполагает создание чувства
сопричастности через воодушевление адресата; мы в значе-
нии гиперболической множественности выполняет магиче-
скую функцию, а имперское мы повышает властный статус
лидера59. Как отмечает И. В. Беляева, «при использовании
58
Китайгородская М. В., Розанова В. В. Современная
политическая коммуникация // Современный русский язык:
Социальная и функциональная дифференциация. – М.: Языки
славянской культуры, 2003. – С. 156.
59
Шейгал Е. И. Семиотическое пространство политического
дискурса // Политический дискурс в России – 3: Материалы
рабочего совещания. – М.: Диалог-МГУ, 1999. – С. 118-119.
57
инклюзивного “мы" границы референтной группы оказыва-

ются подвижными, сужаются и расширяются в зависимости
от устанавливаемых отношений между отправителем и ре-
ципиентами текста. “Мы-дискурс” выступает одним из спо-
собов маскировки манипулятивного воздействия через меха-
низм формирования идентичности адресата и адресанта»60.
В качестве средства идеологического воздействия на
адресата рассматриваются формы действительного и страда-
тельного залога: выбор формы активного залога способству-
ет актуализации агенса (инициатора действия), в то время
как пассивная конструкция перемещает внимание адресата
на пациенса (объект, испытывающий воздействие) и позво-
ляет завуалировать чью-либо ответственность за совершен-
ные действия. Т. А. ван Дейк приводит пример того, как
пассив используется для сокрытия отрицательной роли пра-
вящей элиты. Сравнительный анализ трех заголовков: Police
killed demonstrators (Полиция убила демонстрантов) vs.
Demonstrators killed by police (Демонстранты, убитые по-
лицией) vs. Demonstrators killed (Демонстранты убиты) –
показывает, что в активной конструкции актуализируется
агенс и тем самым высвечивается роль деятеля в событии.
В пассивной конструкции агенс перемещается в постпози-
цию, уступая место подлежащего пациенсу, благодаря чему
внимание фокусируется на жертвах. Максимальная степень
снятия ответственности с субъекта действия достигается пу-
тем использования конструкции с имплицитным агенсом61.
Безагенсный пассив входит в число грамматических
средств манипулятивного воздействия на адресата. В книге
«Language and control»62 авторы сопоставляют заголовки
газетных статей, посвященных одному и тому же событию –
расстрелу демонстрации чернокожего населения в тогдашней
60
Беляева И. В. Феномен речевой манипуляции: лингво-
юридические аспекты : автореферат дис. ... д-ра филол. наук. –
Ростов н/Дону, 2009. – С. 24.
61
Dijк, T. A. van. What is political discourse analysis? //
Political linguistics / Ed. J. Blommaert, C. Bulcaen. – Amster-
dam: John Benjamins Publishing Company, 1997. – Р. 34.
62
Language and Control / Ed. R. Fowler, R. Hodge, G. Kress,
T. Trew. – London: Routledge & Kegan Paul, 1979.
58
Южной Родезии: Police shot dead Africans (Полицейские

расстреляли африканцев) – Africans shot dead by the
police (Африканцы расстреляны полицейским) – Africans
shot dead (Африканцы расстреляны) – Africans died (по-
гибли африканцы) – ...deaths... (Смертельные случаи…/
Жертвы…) – Factionalism caused deaths (Фракционность
привела к жертвам). Если первый заголовок представляет
собой наиболее прямое и объективное отражение реально-
го события, то во втором полиция через трансформацию
активной конструкции в пассивную отводится на задний
план, хотя и остается исполнителем действия. В третьем
заголовке полиция через опущение агентивного косвенно-
го дополнения выводится за рамки описания, в четвертом
вообще упоминается только смерть африканцев (изменение
состояния) без указания на ее причину. В пятом заголовке
не упоминаются уже и пострадавшие от действий полиции
африканцы, и, наконец, в шестом вводится псевдопричина
смерти, что в корне меняет оценку ситуации. Примеры ил-
люстрируют, как создатели текстов СМИ избирают способы
вербализации, которые в наибольшей степени соответствуют
тому взгляду на событие, который журналист хочет сфор-
мировать у аудитории.
Т. М. Грушевская очерчивает широкий круг социаль-
но обусловленных синтаксических явлений, относя к ним
параллельные конструкции, эллиптические предложения,
присоединительные, парцеллированные и сегментированные
конструкции, конструкции с чужой речью, инфинитивные
конструкции, союзы и вводные слова, устанавливающие
логические связи и последовательности умозаключений,
причастные и деепричастные обороты, вопросительные кон-
струкции. Все эти синтаксические структуры, по мнению
исследователя, «ориентированы на психологию предпола-
гаемого участника коммуникации с целью адекватного вос-
приятия замысла автора и самым тесным образом связаны
с содержанием политической информации, ее направленно-
стью и адресованностью»63.
63
Грушевская Т. М. Политический газетный дискурс
(лингво-прагматический аспект) : дис. ... д-ра филол. наук. –
Краснодар, 2002. – С. 16.
59
Внимание исследователей политической коммуникации

привлекает категория субъективной модальности. Л. Я. Зять-
кова, проанализировав дискурс политической ситуации
«Война в Чечне» на материале российской, британской и
американской печати, пришла к выводу, что синтаксиче-
скими средствами реализации субъективной модальности
служат вводные слова и предложения, параллельные и
сравнительные конструкции, инверсия, вопросно-ответные
конструкции, парцелляция, построения с частицами64.
Ю. Р. Тагильцева отмечает, что доминирующими средства-
ми выражения субъективной модальности в политическом
интернет-дискурсе «являются морфологические (личные ме-
стоимения, модальные слова); они взаимодействуют с лек-
сикой и синтаксическими конструкциями»65.
Как средство воздействия синтаксического уровня рас-
сматривается номинализация – один из вариантов сверты-
вания предикативной конструкции. Сравнивая предложение
с развернутой предикацией (Дума рассмотрела законопро-
ект, представленный правительством, в первом чтении)
и конструкцию с номинализацией (Рассмотрение зако-
нопроекта в первом чтении), А. Н. Баранов заключает:
«Номинализации позволяют управлять процессом понима-
ния, поскольку говорящий имеет возможность легко выво-
дить из обсуждения важных актантов ситуации – вплоть до
полной элиминации участников. При этом номинализация
оказывается достаточно гибким механизмом, чтобы оста-
вить того участника, который необходим в данном речевом
ходе»66.
Таким образом, несмотря на то что активное исполь-
зование в политическом дискурсе определенных морфоло-
64
Зятькова Л. Я. Субъективная модальность политическо-
го дискурса (на материале российских, британских и американ-
ских печатных СМИ) : дис. ... канд. филол. наук. – Тюмень,
2003. – С. 14.
65
Тагильцева Ю. Р. Субъективная модальность и тональ-
ность в политическом интернет-дискурсе : дис. ... канд. филол.
наук. – Екатеринбург, 2006. – С. 9.
66
60
гических форм и синтаксических конструкций не создает

специфической грамматики, изучение ведущих грамматиче-
ских средств политической коммуникации способствует рас-
познаванию авторских интенций, в том числе манипулиро-
вания сознанием адресата.
К числу интенсивно разрабатываемых направлений в ис-
следовании политической коммуникации относится речевое
портретирование политических деятелей. Речевое портретиро-
вание предполагает исследование всех уровней репрезентации
языковой личности. С помощью контент-анализа составляется
частотный словарь языка политика; проводится группировка
лексем в семантические блоки (например, эмоциональная сфе-
ра, интеллектуальная сфера и др.); изучается грамматическая
организация высказываний, используемые средства вырази-
тельности и способы аргументации. Лингвистическое описание
получила речь таких российских политиков, как М. С. Горбачев,
Б. Н. Ельцин, В. С. Черномырдин, В. В. Жириновский,
Ю. М. Лужков, А. Б. Чубайс, Б. Е. Немцов, Г. А. Явлинский,
В. В. Путин и др. (работы А. Г. Алтуняна, В. Н. Базылева,
Т. С. Вершининой, О. С. Иссерс, В. В. Красных, М. А. Ко-
бяковой, А. К. Михальской, О. Н. Паршиной, Ю. А. Сорокина,
И. Ф. Ухвановой-Шмыговой, J. Fruchtmann, M. Gorham,
E. Hockauf и др.).
Группа белорусских ученых, возглавляемая профессором
И. Ф. Ухвановой-Шмыговой, разработала оригинальную
методику дискурс-портрета67. Глобальная задача получения
максимально обширной информации об адресанте решается с
помощью актуализации «Я-текста», «Мы-текста», «Вы / Ты-
текста», «Он / Она / Оно / Они-текста» в наборе определен-
ных ситуаций: «политик беседует с журналистом», «политик
анализирует проблему», «политик выступает перед массовой
аудиторией» и т. д. Аппарат исследования формируется трид-
цатью одной дискурс-категорией, включая самоидентифика-
цию, время, пространство, интертекстуальность, интерсобы-
67
См. об этом подробнее: Методология исследований по-
литического дискурса: актуальные проблемы содержательного
анализа общественно-политических текстов. Вып. 3. / Сост. и
общ. ред. И. Ф. Ухвановой-Шмыговой. – Минск: Белгосуни-
верситет, 2002.
61
тийность, интерсубъектность и др. Результатом применения

методики дискурс-портрета становится определение дискурс-
типа, к которому относится политик. Выделяются двадцать
четыре дискурс-типа, способные совмещаться в характери-
стике одного политического лидера. Например, В. В. Путин
представлен как индивидуалист, деятель, рационалист, стра-
тег и тактик (одновременно), прагматик, демократ и мессия,
менеджер, общенациональный лидер. Для сравнения: аме-
риканский исследователь Майкл Горхем, проанализировав
речи В. В. Путина за 2000-2005 гг., пришел к выводу, что
в дискурсе российского политического лидера эффективно
используются пять автообразов: технократ, деловой человек,
силовик, мужик и патриот68.
Речь абсолютно справедливо рассматривается как важ-
нейшая составляющая имиджа политика. По определению
Г. Г. Почепцова, «имидж представляет собой обращенное во-
вне Я человека, так называемое его публичное Я. Люди как
бы покрыты определенным коммуникативным ограждением
в виде публичного Я, за которым иногда может скрываться
иное Я»69. В сфере политического общения модель речевой
коммуникации «говорящий – слушающий» преобразуется в
более сложную, двумерную: «политик – оппонент» и «поли-
тик – народ (население)». Для речевого имиджа публичного
деятеля важно, какие образы двух обозначенных адресатов
формируются в его текстах70. В речевой имидж политика
включается ряд характеристик: содержательная составляю-
щая, представленная концептами, лозунгами, моделями про-
шлого, настоящего и будущего; монологичность/диалогич-
ность как доминирующий речевой режим; ведущие речевые
жанры; соблюдение правил речевого поведения, принятых
в национальном языковом коллективе; выбор модальности
и др.
68
Gorham, M. The Speech Genres of Vladimir Putin. Paper
presented at AATSEEL Conference, 27-30 December 2005, Wash-
ington, D.C.
69
Почепцов Г. Г. Имиджелогия. – М.: Рефл-бук; К.: Вак-
лер, 2000. – С. 545.
70
Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики рус-
ской речи. – М.: Едиториал УРСС, 2002. – С. 187.
62
Моделирование речевого имиджа политика, по мнению

О. С. Иссерс, предполагает выделение доминанты, сопутству-
ющих доминанте ролей и факультативных микроролей. Так,
доминанте Державник сопутствуют роли Борец за социальную
справедливость, Простой человек и факультативные микро-
роли Заботливый сын, Человек военный и др. Имидж фор-
мируется не только на уровне лексической семантики, но и
через семантические и грамматические категории, обнаружи-
ваемые в риторическом контексте. Речевая тактика создания
имиджа определяется задачей понравиться «своему народу»71.
Проведенный Т. Н. Дорожкиной социоопрос показал, что в
сознании представителей внутринациональной речевой куль-
туры сложился и реально существует эталон публичного сло-
ва в сфере политического ораторства. К публичному слову
политического деятеля предъявляются такие требования, как
чистота, уместность, выразительность, яркое личностное на-
чало, «диалогичность», установка на общение, на контакт с
аудиторией при обязательном условии грамотности72.
Объектом речевого портретирования становятся не толь-
ко политики, но и журналисты. Так, Т. Ю. Мкртчян иссле-
довала речевое поведение русскоязычных и англоязычных
журналистов на материале политического теле- и радиоин-
тервью. Индивидуальные речевые проявления диагности-
ровались на основе анализа речевых маркеров/формул,
актуализирующих речевые стратегии, как открытые, так и
скрытые. Интерпретация количественных данных позволи-
ла определить речевые предпочтения журналистов и пред-
ставить их в виде речевых портретов73.
Языковые средства разных уровней, используемые
в речи субъектов политической коммуникации, реализу-
71
Иссерс О. С. Что говорят политики, чтобы нравиться
своему народу // Вест. Омского ун-та. – Вып. 1. – Омск,
1996. – С. 71-74.
72
Дорожкина Т. Н. Речевой имидж политического лиде-
ра // Социс. – 1997. – № 8. – C. 34-35.
73
Мкртчян Т. Ю. Речевое поведение журналистов в по-
литическом теле- и радиоинтервью (на материале русского и
английского языков): дис. ... канд. филол. наук. – Ростов
н/Д, 2004.
63
ют определенные коммуникативные стратегии и тактики.

Коммуникативная стратегия определяется как «комплекс ре-
чевых действий, направленных на достижение коммуника-
тивных целей», включающий в себя «планирование процесса
речевой коммуникации в зависимости от конкретных условий
общения и личностей коммуникантов, а также реализацию
этого плана»74. О. С. Иссерс проанализировала стратегии
дискредитации и самопрезентации в политическом дискурсе
на материале печатных СМИ. Общая речевая стратегия дис-
кредитации, по мнению автора, реализуется в частных стра-
тегиях когнитивного, семантического и риторического типа.
Когнитивная стратегия представляет собой план введения
новой информации в модель мира адресата. Семантическая
стратегия, являясь способом индуцирования желательной се-
мантики, определяет выбор языковых средств. Максимальная
приемлемость стратегических целей говорящего предусматри-
вается риторическим аспектом речевых действий, связанным
с приемами убеждения, привлечения внимания75. Анализ
текстов предвыборных теледебатов первого десятилетия
XXI века привел пермских ученых к выводу о том, что в
последнее время в этом жанре происходит снижение актив-
ности тактик, относящихся к стратегии дискредитации76.
Н. Б. Руженцева выделяет в политическом дискурсе три
основных типа стратегий, соответствующих интенции гово-
рящего: стратегии, дискредитирующие оппонентов, умаляю-
щие или пытающиеся уничтожить политических противни-
ков; стратегии, превозносящие политических союзников (или
заказчиков текста); стратегии самопрезентации политика.
Стратегия может включать различные соответствующие ее
целям тактики. Например, стратегия дискредитации полити-
74
ской речи. – Омск.: Изд-во Омск. гос. ун-та, 1999. – С. 54.
75
Иссерс О. С. Паша-«Мерседес», или Речевая стратегия
дискредитации // Вест. Омского ун-та. – 1997. – Вып. 2. –
С. 51–54.
76
Мишланов В. А., Нецветаева Н. С. Коммуникативные
стратегии и тактики в современном политическом дискурсе
(на материале политической рекламы предвыборных кампа-
ний 2003, 2007, 2008 гг.) // Вест. Пермского ун-та. – 2009. –
Вып. 6. – С. 5–13.
64
ческого конкурента может включать в себя тактику негатив-

ного прогнозирования, тактику создания образа врага, дока-
зательное/бездоказательное умаление авторитета и др.77
Исследователи политического дискурса выделяют так-
же стратегию реификации (конструирование образа врага),
стратегию делегитимизации (разрушение образа оппонента) и
стратегию амальгамирования («мы»-дискурс)78. Стратегию ре-
дукционизма в современном политическом дискурсе проанали-
зировала П. О. Миронова79. Под редукционизмом понимается
установка субъекта политической коммуникации на предель-
ное упрощение ситуации с целью манипулирования аудитори-
ей. Ю. М. Ивановой в виде иерархической системы представ-
лены стратегии, составляющие основу речевого воздействия в
жанре предвыборных теледебатов. Первый (базовый) уровень
этой иерархии соответствует интродуктивной, второй – ва-
рьирующей, а третий – аддитивной стратегии. В структуре
каждой из стратегий выделяется набор тактик, которые соот-
носятся со стратегией как варианты с инвариантом80.
В диссертационном исследовании О. Н. Паршиной выде-
лены следующие коммуникативные стратегии, используемые
российской политической элитой: стратегии самопрезента-
ции, дискредитации, нападения, самозащиты, формирования
эмоционального настроя адресата, а также информационно-
интерпретационная, аргументативная, агитационная и ма-
нипулятивная стратегии. Высказывается и подтверждается
анализом иллюстративного материала гипотеза о соотноше-
нии стратегии как определенной направленности речевого
поведения в данной ситуации в интересах достижения цели
77
Руженцева Н. Б. Дискредитирующие тактики и приемы
в российском политическом дискурсе. – Екатеринбург: Изд-во
Урал. гос. пед. ун-та, 2004. – С. 76.
78
Филинский А. А. Критический анализ политического дис-
курса предвыборных кампаний 1999-2000 гг.: дис. … канд. фи-
лол. наук. – Тверь, 2002.
79
Миронова П. О. Стратегия редукционизма в современ-
ном политическом дискурсе: когнитивно-прагматический аспект:
дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2003.
80
Иванова Ю. М. Стратегии речевого воздействия в жан-
ре предвыборных теледебатов: дис. ... канд. филол. наук. –
Волгоград, 2003.
65
коммуникации и тактики как конкретного шага в реализации

стратегии, конкретного выбора и последовательности рече-
вых действий внутри этого шага81. По мнению О. Л. Ми-
халевой, в политическом дискурсе формируются три стра-
тегии: стратегия на повышение, обусловленная стремлением
говорящего максимально увеличить значимость собственного
статуса; стратегия на понижение, определяемая желанием
субъекта коммуникации максимально уменьшить значимость
статуса политического противника; стратегия театральности,
связанная с необходимостью постоянного учета адресата-
наблюдателя как потенциального сторонника82.
В компонентную структуру любого типа дискурса вхо-
дят такие составляющие, как разновидности и жанры.
К числу приоритетных направлений в изучении политиче-
ской коммуникации относится исследование жанрового про-
странства политического дискурса (работы Е. А. Артемовой,
А. Н. Баранова, С. И. Виноградова, М. В. Гавриловой, О. В. Гай-
ковой, В. Е. Гольдина, Д. Б. Гудкова, В. А. Даулетовой,
Л. В. Ениной, Ж. В. Зигманн, Е. Г. Казакевич, М. В. Китай-
городской, Т. С. Комисаровой, Н. В. Кондратенко,
Н. А. Купиной, В. В. Метелкиной, А. К. Михальской,
О. Н. Паршиной, Р. В. Патюковой, Н. Н. Розановой, Т. Г. Фе-
дотовских, Е. И. Шейгал, A. Aghazarian, Ch. L. Briggs,
R. Bauman, J. Blommaert, K. K. Campbell, K. H. Jamieson,
R. Joslyn, F. D. McConnell, H. W. Simons и др.). М. В. Гав-
рилова, опираясь на системный анализ жанров политиче-
ского дискурса Т. А. ван Дейка, утверждает: «критерием
вычленения жанров политического дискурса являются не
только лингвистические признаки, но и особенности соци-
альной или политической ситуации. Жанр политического
текста определяется также и в терминах коммуникативной
ситуации: обстановка, особые условия организации события,
участники и их роли, личные и групповые цели, социальные
81
Паршина О. Н. Стратегии и тактики речевого поведения
современной политической элиты России: дис. ... д-ра филол.
наук. – Саратов, 2005.
82
Михалева О. Л. Политический дискурс: Специфика ма-
нипулятивного воздействия. – М.: Книжный дом «ЛИБРО-
КОМ», 2009. – С. 42–72.
66
и политические нормы и ценности «правильного» сотрудни-

чества в политической институциональной обстановке»83.
Жанровое соотношение медийного и политического дискур-
са наглядно показывает шкала, предложенная Е. И. Шейгал84:
ДОМИНИРУЕТ ДИСКУРС МАСС-МЕДИА
— памфлет, фельетон
— проблемная аналитическая статья (написанная жур-
налистом)
— колонка комментатора
— передовая статья
— репортаж (со съезда, митинга и т. п.)
— информационная заметка
— интервью с политиком
— полемика (теледебаты, дискуссия в прессе)
— политический документ (указ президента, текст закона)
— проблемная аналитическая статья (написанная по-
литиком)
— публичная речь политика
ДОМИНИРУЕТ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
Исследователи отмечают, что политическая сфера ком-

муникации оказывает существенное воздействие на тради-
ционные жанры журналистики как в плане содержания, так
и в плане выражения. Жанры политической коммуникации
характеризуются особой композиционной структурой, специ-
фическими метатекстовыми показателями, своеобразием ха-
рактера и объема авторского Я85. Синтетический характер
жанров политического дискурса продемонстрирован Е. В. Ба-
кумовой на примере политического портрета: «политиче-
83
Гаврилова М. В. Лингвокогнитивный анализ русско-
го политического дискурса: дис. ... д-ра филол. наук. – СПб,
2005. – С. 24.
84
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса:
дис. ... д-ра филол. наук. – Волгоград, 2000. – С. 26.
85
Миронова П. О. Синтез традиционных журналистских
жанров и жанров РR-текста на материале современной поли-
тической коммуникации // Лингвистика XXI века: материалы
федеральной научной конференции. – Екатеринбург: Урал. гос.
пед. ун-т, 2004. – С. 99-102.
67
ский портрет может быть определен как сложный жанр

публицистики, реализующий интенцию создания положи-
тельного или отрицательного образа политика и являющий-
ся комбинацией жанров очерка, эссе, беседы, биографии
и литературного портрета, где преобладающим жанром в
структурном плане является очерк»86. М. Ю. Кочкин опре-
делил специфику жанровой структуры современного по-
литического скандала следующим образом: «Политический
скандал включает в себя жанры, принадлежащие как ин-
ституциональным (политическому и масс-медиа) дискур-
сам: информационное сообщение, политический коммента-
рий, публичное выступление, интервью, открытое письмо,
так и неинституциональным дискурсам (художественному
и бытовому): разговоры о политике, слухи, комические,
фольклорные жанры»87. Прототипными для политического
скандала признаны жанры информационного сообщения и
политического комментария.
Наиболее частотной диалогической жанровой формой
политического дискурса является интервью. Е. А. Попова
относит к структурно-семантическим и прагматическим при-
знакам газетного интервью как жанра политического дис-
курса стереотипизацию понятий и образов; подчеркнутую
выраженность авторского Я; социально-оценочный характер
изложения; равноправие логических и образных моментов
повествования; широкое использование элементов разговор-
ной речи; клишированность предтекста и резюмирования;
идеологическую обусловленность типовых диалогических
ходов; фокусирование аргументов в пользу положительной
автохарактеристики; наличие вариативных способов укло-
нения от ответа и переключение темы88.
86
Бакумова Е. В. Ролевая структура политического дис-
курса: дис. … канд. филол. наук. – Волгоград, 2002. –
С. 117.
87
Кочкин М. Ю. Политический скандал как лингвокуль-
турный феномен: дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград,
2003. – С. 96.
88
Попова Е. А. Культурно-языковые характеристики по-
литического дискурса: дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград,
1995. – С. 66–105.
68
А. К. Михальская связывает жанровое своеобразие по-

литического интервью с высокой степенью конвенциональ-
ности (социальной «условности»), с жестким распределени-
ем речевых ролей непосредственных участников: журналист
стремится раскрыть значимые для общества черты политика,
в том числе и «опасные», в то время как политик, отвечая на
вопросы журналиста, стремится убедить общество в своей
«востребованности»89. О. Н. Паршина замечает, что полити-
ческое интервью не всегда представляет собой агональный
жанр, в котором журналист нападает, а политик защищает-
ся или оправдывается. Степень агональности политического
интервью зависит от установки журналиста и от типа его
языковой личности. Исследователь обращает внимание на
трансформацию жанровой модели в современном политиче-
ском дискурсе, в частности на появление жанра «мнение» в
новостных программах при обращении журналиста к вид-
ным политикам с целью дать краткую оценку какому-либо
событию90. По мнению Т. И. Поповой, современные теле-
интервью характеризуются смещением фокуса внимания с
предмета разговора на самого собеседника, усилением роли
ведущего и «отражают основные тенденции развития совре-
менной журналистики и информационно-коммуникативного
общества в целом»91.
О. В. Гайкова рассмотрела предвыборный дискурс
как «гибридный» жанр политической коммуникации, сов-
мещающий признаки институционального, ритуального и
риторического дискурса. Анализ языкового материала по-
зволил утверждать, что текст предвыборного выступления
отличается особым набором разноуровневых стилистиче-
ских средств и приемов: фонетических, лексических, син-
89
Михальская А. К. Политическое интервью как речевой
жанр // Риторическая культура в современном обществе. Те-
зисы IV Международной конференции по риторике. – М.: Го-
сударственный институт русского языка имени А. С. Пушкина,
2000. – С. 68.
90
Паршина О. Н. Стратегии и тактики речевого поведения
современной политической элиты России. URL: http://www.
dibase.ru
91
Попова Т. И. Телеинтервью в коммуникативно-прагмати-
ческом аспекте. – СПб: Изд-во СПбГУ, 2002. – С. 14.
69
таксических, которые создают риторические структуры и

способствуют формированию речевого имиджа кандидата
и оказанию коммуникативного воздействия на избирате-
лей92. Иной терминологический подход представлен в рабо-
те В. М. Амирова, который именует совокупность текстов
внутри отдельной предвыборной кампании агитационным
предвыборным сверхтекстом: «Продуктом предвыборного
политического дискурса является совокупность текстов, ко-
торую в силу их смысловой целостности, общей прагматиче-
ской направленности можно обозначить как сверхтекст»93.
Очевидно, теория жанров в целом и теория жанров полити-
ческой коммуникации в частности нуждается в дальнейшей
разработке.
Наряду с жанрами предметом лингвистического исследо-
вания являются особые типы политического дискурса. Так,
в работах А. В. Дуки, Е. В. Какориной, И. Г. Рябцевой,
С. А. Свистельниковой, Л. Н. Синельниковой, Л. Н. Ти-
мофеевой, V. Taylor, N. Whittier и др. определяется специ-
фика оппозиционного политического дискурса. Наиболее
полно к настоящему времени исследован тоталитарный
дискурс (работы В. В. Барсуковой, А. А. Ворожбитовой,
С. Э. Кегеян, М. А. Кронгауза, Н. А. Купиной, Ю. И. Ле-
вина, Л. Пёппель, Н. Н. Попковой, А. П. Романенко,
Н. Н. Ромашова, О. Ф. Рыльцовой, З. К. Хачецуковой,
H. Arendt, X. Guo, C. Ilie, F. Ji, P. Sériot, M. Schoenhals,
F. Thom, S. Tóth, D. Weiss, А. Wierzbicka, L. Xing,
J. W. Young и др.). Политический дискурс тоталитарно-
го типа, по Х. Медеру, характеризуют следующие черты:
«ораторство» (доминирует декламаторский стиль воззва-
ния); пропагандистский триумфализм; идеологизация всего,
о чем говорится; расширительное употребление понятий, в
ущерб логике; преувеличенная абстракция и наукообразие;
92
Гайкова О. В. Предвыборный дискурс как жанр поли-
тической коммуникации (на материале английского языка):
дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград, 2003.
93
Амиров В. М. Агитационный предвыборный сверх-
текст: организация содержания и стратегии реализации: авто-
реферат дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2002. –
С. 9.
70
повышенная критичность и «пламенность»; лозунговость,

пристрастие к заклинаниям; агитаторский задор; превали-
рование «Сверх-Я»; формализм партийности, претензия на
абсолютную истину94. Ю. И. Левин отмечает такие черты
тоталитарного дискурса, как ритуализованность речевой
сферы, замещение оппозиции истина/ложь оппозицией
правильно/неправильно95.
Язык тоталитарного общества стал объектом лингви-
стического исследования во многом благодаря английско-
му писателю Джорджу Оруэллу, автору романа-антиутопии
«1984» (1948). В приложении к роману Дж. Оруэлл ввел в
обиход термин «новояз» (newspeak). Новояз, вымышленный
язык Океании, был призван манипулировать общественным
сознанием, насаждать официальную идеологию, тем самым
помогая удерживать власть в тоталитарном государстве.
Практически одновременно с романом Дж. Оруэлла вышла
в свет книга В. Клемперера «LTI. Язык Третьего рейха.
Записная книжка филолога» (1947)96. Анализируя язык
национал-социализма, ученый выделяет такие его особенно-
сти, как скудость средств («принципиальную нищету»), не-
отделимость устной речи от письменной (особый «деклама-
ционный» стиль), прямое апеллирование к предельной общ-
ности (народу), склонность к аббревиации, употребление
иронических кавычек, использование постоянных эпитетов,
агрессивность обращения, частотность военных и спортив-
ных метафор и др.
В рамках исследования тоталитарного дискурса изуча-
ется официальный язык советского периода. Представитель
французской школы анализа дискурса Патрик Серио по-
святил монографию анализу политического языка совет-
94
Цит. по: Демьянков В. З. Политический дискурс как
предмет политологической филологии // Политическая наука.
Политический дискурс: История и современные исследования.
№ 3. – М.: ИНИОН РАН, 2002. – С. 35.
95
Левин Ю. И. Истина в дискурсе // Семиотика и инфор-
матика. Вып. 34. – М.: ВИНИТИ, 1994. – С. 124–162.
96
Klemperer, V. LTI. Notizbuch eines Philologen. – Berlin:
Aufbau–Verlag, 1947. – 300 S. См. также: Клемперер В. LTI.
Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога / Пер. с нем.
А. Б. Григорьева. – М.: Прогресс-Традиция, 1998.
71
ской эпохи – «деревянного языка» (langue de bois) в ав-

торской терминологии97. Советский политический дискурс,
по мнению автора, представляет собой использование язы-
ка для выражения особой ментальности, особой идеологии.
П. Серио отмечает актуализацию номинализации и сочинения
в грамматике языка советского периода98. Многочисленные
номинализации позволяют говорящему, в роли которого
выступают представители власти, за счет вывода актантов
обезличить текст. Кроме того, советский политический дис-
курс демонстрирует преобладание интердискурсивного упо-
требления номинализаций над интрадискурсивным. Если
при интрадискурсивном использовании номинализации от-
сылают к упомянутой ранее в тексте предикации, то в ин-
тердискурсивном употреблении такие конструкции содержат
отсылку к другому дискурсу, причем часто этот дискурс
оказывается несуществующим. Таким образом, номинали-
зации ни с чем не соотносятся или же соотносятся с неким
универсальным имплицитным субъектом. Сочинительные
конструкции, по мнению П. Серио, способствуют синони-
мизации входящих в них компонентов, в результате чего в
сознании адресата происходит отождествление отдаленных
понятий, проецируемое на реальную действительность.
Русский тоталитарный дискурс в лингвоидеологическом
аспекте анализирует Н. А. Купина99. Тоталитарный язык
осмыслен как модификация естественного языка, предпола-
гающая воплощение в его единицах идеологических смыслов
тоталитарной политической системы. Словарь тоталитарного
языка представлен как словарь идеологем, относящихся к по-
литической, философской, религиозной, этической и художе-
ственной сферам. Процесс идеологизации, по мнению иссле-
97
Seriot, P. Analyse du discours politique Sovietique. – Paris:
Institut d’Etudes slaves, 1985.
98
Серио П. Русский язык и анализ советского политиче-
ского дискурса: анализ номинаций // Квадратура смысла:
Французская школа анализа дискурса. – М.: Прогресс, 1999. –
С. 337–383.
99
Купина Н. А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые
реакции. – Екатеринбург; Пермь: Изд-во Урал. ун-та; ЗУУНЦ,
1995.
72
дователя, распространяется на лексическую семантику, ведет

к формированию дополнительных идеологических смыслов,
формирует прямую аксиологическую поляризацию.
В предисловии к «Толковому словарю языка Совдепии»
В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитина отмечают, что «лингвисты
постсоветского времени видят в “новоязе” тоталитаризма
средство подавления духовности, индивидуальности, свобо-
ды мысли» с учетом таких характерных черт языка совет-
ской эпохи, как минимизация активного словарного запаса,
тяга к сокращению слов с целью отсечения нежелательных с
идеологической точки зрения ассоциаций, создание эвфемиз-
мов, перифраз для «словесного камуфляжа» антинародной
сути коммунизма, идеологизация, политизация нейтральной
лексики, превращение фразеологии из устного народного
творчества в творчество партийно-административного аппа-
рата, трансформация фразеологии в «лозунгологию»100.
Большевистский дискурс как конкретно-исторический
подтип русского тоталитарного дискурса первой полови-
ны XX века и прецедентное ядро советского официально-
го языка эпохи послереволюционного развития общества
рассмотрен в диссертационном исследовании С. Э. Кегеян.
Лингвистически значимыми, по мнению автора, оказываются
такие сущностные признаки тоталитаризма, как идеологиза-
ция всех сторон жизни с претензией на абсолютную истину;
вытеснение диалогических форм коммуникации монолога-
ми «вождей»; ритуальность политической коммуникации,
лозунговость и пристрастие к заклинаниям; централизация
пропагандистской деятельности и пропагандистский триум-
фализм; резкая дифференциация «своего» и «чужого» (раз-
деление мира на два непримиримых лагеря – «мы»/«они»
(«враги», «предатели», «заговорщики», «саботажники»,
«вредители» и т. д.); «друзья»/«враги», «красные»/
«белые»); пропаганда простых, но эффективных путей ре-
шения социальных проблем101.
100
Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Толковый словарь
языка Совдепии. — СПб: Фолио-Пресс, 1998. – С. 6.
101
Кегеян С. Э. Лингвориторические параметры политиче-
ского дискурса (на материале текстов идеологов большевизма):
дис. … канд. филол. наук. – М., 2009. – С. 11.
73
В работе В. В. Барсуковой на материале газетных тек-

стов прослеживается изменение тоталитарного дискурса в
советскую эпоху102. Исходя из детерминированности рече-
вой организации определенной политико-идеологической
доктриной (марксистско-ленинской идеологией, в частности
ленинской концепцией агитации и пропаганды) автор пока-
зывает модификацию этой доктрины в различные периоды
советской истории.
Джон Уэсли Янг, проведя сопоставительный анализ фа-
шистского и коммунистического дискурса, пришел к выво-
ду об отсутствии принципиальных различий между ними103.
В обоих типах дискурса используются схожие приемы язы-
ковой манипуляции общественным сознанием: размывание
семантики слова, изменение смысла слов, отражающий ма-
нихейскую (поляризованную) систему ценностей словарь
и др. Даниэль Вайс на фоне тривиальных параллелей меж-
ду языком сталинизма и языком национал-социализма об-
наруживает глубинные расхождения двух языков104. Так,
национал-социалистический дискурс допускает намного более
неприкрашенные вербальные маркеры «чужого», открыто
выражающие презрение к людям. Кроме того, подчиненный
национал-социалистической идеологии пропагандистский дис-
курс обнаруживает больше внутренних противоречий отно-
сительно оппозиций старое/новое, природа/техника, эмо-
цио/рацио, чем современный ему сталинистский дискурс.
Исследователи отмечают характерную для языков тота-
литарных обществ диглоссию – сосуществование официаль-
ного языка, используемого в ритуальном общении, и антито-
талитарного языка, сферой использования которого высту-
пает устная речь. Диглоссия, имеющая место и в советском
102
Барсукова В. В. Об изменениях тоталитарного дис-
курса в советскую эпоху // Вест. Пермского ун-та. – 2010. –
Вып. 2 (8). – С. 65–69.
103
Young, J. W. Totalitarian language: Orwell's Newspeak
and its Nazi and Communist Antecedents. – Charlottesville, Lon-
don: University Press of Virginia, 1991.
104
Вайс Д. Сталинистский и национал-социалистический
дискурсы пропаганды: сравнение в первом приближении //
Политическая лингвистика. – Вып. 3 (23). – Екатеринбург,
2007. – С. 34–60.
74
обществе, определяется как «политический билингвизм»

(А. А. Ворожбитова), порождаемый гипертрофированной
идеологизацией общественной жизни105. Языковое противо-
стояние коммунистической идеологии в России рассматри-
вается в работе Н. А. Купиной106. Анна Вежбицкая провела
детальный семантический анализ антитоталитарного языка
в Польше107. Этот контръязык состоит из тайных слов и обо-
ротов, употребляемых в частной сфере, в области спонтан-
ной коммуникации. В качестве особенности польского анти-
тоталитарного языка отмечено сатирическое использование
русских слов, измененных на польский манер: например,
русское слово начальство используется в антиязыке в опо-
ляченной форме naczalstwo, чтобы обозначить управление
предприятием и актуализировать при этом дополнительную
сему `деспотизм'. Тайный язык предстает формой самоза-
щиты общества от навязываемой властью идеологии.
Исследования тоталитарного дискурса сыграли важную
роль в формировании особой гуманитарной дисциплины –
политической лингвистики. Возникновение этого научно-
го направления относят к середине XX века. Политическая
лингвистика – «новая, активно развивающаяся гуманитар-
ная наука, которая занимается изучением использования ре-
сурсов языка как средства борьбы за политическую власть
и манипуляции общественным сознанием»108. Статус поли-
тической лингвистики в системе гуманитарного знания не
утвержден окончательно, поскольку «исследования по по-
105
Хачецукова З. К. Лингвориторические параметры со-
ветского официального дискурса периода Великой Отечествен-
ной войны (на материале передовых статей газеты «Правда»):
дис. ... канд. филол. наук. – Сочи, 2007.
106
Купина Н. А. Языковое сопротивление в контексте то-
талитарной культуры. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та,
1999.
107
Wierzbicka, A. Antitotalitarian language in Poland: some
mechanisms of linguistic self-defense // Language in Society. –
1990. – Vol. 19. – № 1. – P. 1–59. См. также: Вежбицка А. Ан-
титоталитарный язык в Польше: Механизмы языковой самообо-
роны // Вопросы языкознания. – 1993. – № 4. – С. 107–125.
108
та: Наука, 2008. – С. 3.
75
литической лингвистике объединяются прежде всего изучае-

мым материалом (политический язык, политические тексты,
политический дискурс), а поэтому в данной области знаний
до настоящего времени не существует единой теоретиче-
ской основы, методологии и терминологии»109. Отмечается
междисциплинарный характер политической лингвистики,
в которой «интегрируются достижения социолингвистики,
лингвистики текста, когнитивной лингвистики, нарративного
анализа, стилистики и риторики»110. Несомненная близость
политической лингвистики и теории воздействия не означает
полного отождествления: «наиболее значительны различия
между теорией воздействия и политической лингвистикой
в сфере приложений. Основные области приложения поли-
тической лингвистики в политологии связаны с изучением
политического мышления политиков по языковым данным
и реконструкцией и мониторингом состояния общественно-
го сознания по текстам средств массовой информации»111.
Э. Р. Лассан замечает, что «надежды, связанные с поли-
тической лингвистикой как наукой, способной предупре-
дить опасное развитие общества, как мне представляется, не
оправданы»112. Прикладная задача мониторинга состояния
социума по текстам политической коммуникации, представ-
ленным главным образом текстами СМИ, требует решения и
открывает широкие перспективы для научных изысканий.
109
Чудинов А. П. Основные направления в политической
лингвистике // Современная политическая лингвистика: Мате-
риалы международной научной конференции. – Екатеринбург:
Урал. гос. пед. ун-т, 2003. – С. 170.
110
Базылев В. Н. Методы исследования языка российской
общественно-политической мысли российского политического
дискурса (традиции и новации) // Политический дискурс в
России – 10: Материалы Х юбилейного всероссийского семина-
ра / Под ред. В. Н. Базылева. – М.: Государственный институт
русского языка имени А. С. Пушкина, 2007. – С. 12.
111
112
Лассан Э. Р. О жизни метафор, которыми мы живем //
Современная политическая лингвистика: проблемы, концепции,
перспективы. Сборник научных трудов / Отв. ред. Е. И. Шей-
гал. – Волгоград: Перемена, 2009. – С. 20.
76
Èññëåäîâàíèå òåêñòà è äèñêóðñà ÑÌÈ
ìåòîäàìè êîíòðàñòèâíîé ïîëèòîëîãè÷åñêîé ëèíãâèñòèêè
ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÅ ÒÅÊÑÒÀ È ÄÈÑÊÓÐÑÀ ÑÌÈ

ÌÅÒÎÄÀÌÈ ÊÎÍÒÐÀÑÒÈÂÍÎÉ
ÏÎËÈÒÎËÎÃÈ×ÅÑÊÎÉ ËÈÍÃÂÈÑÒÈÊÈ
Â. Ç. Äåìüÿíêîâ
Текст является частью культуры: это видно уже по тому,

какое благоговение в людях с древних времен текст вызы-
вает и каким статусом обладают каллиграфы в некоторых
культурах. Более того, в наше время среднестатистический
читатель верит письменному тексту в СМИ больше, чем уст-
ному сообщению близкого знакомого.
В особом положении находится филолог, который благо-
говеет не только от прикосновения к материальному вопло-
щению древности, но и от соприкосновения с той жизнью,
которая только и доступна ему через этот предмет – через
текст. СМИ создают именно такие тексты, которые позво-
ляют читателю быть свидетелями событий даже в отдалении
от реального места этих событий. Владение же искусством
создания текстов и возможностей их интерпретации позво-
ляет СМИ достичь большой действенности.
Политические тексты – речи политических деятелей, про-
кламации, листовки и т. п. – по своему предназначению ори-
ентированы на массового читателя. Когда У. Черчиль произ-
носил свои речи, он ориентировался на массы. Когда же он
писал свои мемуары, перед собой он видел читателя, которому
он мог доверить то, что не предназначалось для всех (другое
дело, что мемуары эти все-таки стали достоянием масс).
Интерпретация политического текста, конструкция или
реконструкция по тексту хода мысли (в последние годы
этот процесс называют по-русски дискурсом) предполагают
знание фона, ожиданий автора и аудитории, скрытых моти-
вов, сюжетных схем и излюбленных логических переходов,
бытующих в конкретную эпоху в конкретном же обществе.
77
Политический дискурс может рассматриваться как ми-

нимум с четырех точек зрения:
– политологической – в рамках политологической ин-
терпретации, на ее основании делаются выводы политоло-
гического же характера;
– чисто филологической – как любой другой текст; од-
нако при этом «боковым зрением» исследователь смотрит на
фон – политические и идеологические концепции, господ-
ствующие в мире интерпретатора,
– социопсихолингвистической – при измерении эффектив-
ности для достижении скрытых или явных политических целей,
– индивидуально-герменевтической – при выявлении
личностных смыслов автора и/или интерпретатора дискур-
са в определенных обстоятельствах.
Ясно поэтому, что исследование политического дискурса ле-
жит на пересечении разных дисциплин и связано с анализом фор-
мы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определен-
ных («политических») ситуациях. Одна из этих дисциплин – по-
литологическая филология – исследует, например, соотношение
свойств дискурса с такими концептами, как «власть», «воздей-
ствие» и «авторитет». В отличие от «чистых» политологов, фило-
логи рассматривают эти факторы только в связи с языковыми
особенностями поведения говорящих и интерпретации их речи.
Одна из ветвей политологической филологии – полито-
логическое литературоведение – исследует макрострукту-
ры политического дискурса: смену и мотивацию сюжетов,
мотивов, жанров и т. п., – то есть рассматривает дискурс с
помощью литературоведческого инструментария.
Другая же ветвь – политологическая лингвистика1 –
занимается микроуровнем, ее предметом являются синтак-
тика, семантика и прагматика политических текстов.
1
Сегодня более распространен термин политическая линг-
вистика. Так называется, в частности, замечательный журнал,
много лет выходящий в Екатеринбурге под редакцией А. П. Чу-
динова. Однако политической лингвистикой можно назвать не
только исследование языка политики, но и лингвистические тео-
рии, окрашенные той или иной политической идеологией. Поэтому
здесь мы будем пользоваться термином политологическая лингви-
стика, который не обладает указанной неоднозначностью.
78
В состав политологической лингвистики входит лингви-

стическая политология – установление закономерностей ис-
пользования слов обыденного языка, соответствующих полито-
логическим понятиям. Это название дисциплины устроено по
образцу уже давно употребляемого термина лингвистическая
философия в значении ‘исследование того, как понятия, инте-
ресующие философов, упоминаются не только в философских
текстах, но и в обыденном языке’. Есть у него параллель и
с лингвистической психологией и лингвистической эстети-
кой, которым посвящены исследования последних лет.
Контрастивная лингвистическая политология
Контрастивный анализ – одна из разновидностей со-

поставительного метода. «Контрастивист» исходит из пре-
зумпции различия сопоставляемых предметов и стремится
выяснить, в чем эти различия состоят. Одной из задач кон-
трастивной прагматики является поэтому выяснение того,
каким законам подчиняются тексты и акты общения в раз-
личных культурах.
На мысль о необходимости такого исследования наводит
то обстоятельство, что один и тот же политический деятель,
вызывая всеобщее восхищение массового адресата в своей
стране, может вызывать абсолютно противоположную реак-
цию в чужой аудитории. И наоборот, политик бывает более
популярен за рубежом, чем в родной стране: резонанс от
«чужих», непривычных или даже экзотичных средств воз-
действия иногда бывает сильнее, чем от общепринятых, ру-
тинных средств воздействия на «родную» массовую аудито-
рию. С помощью одного и того же текста разные говорящие,
или, как сегодня принято выражаться, «коммуниканты», в
различных обстоятельствах могут достичь совершенно раз-
личной реакции массового адресата.
Предметом контрастивного лингвистического исследова-
ния средств массовой информации является сопоставление
языковых систем и речевых стратегий, используемых в раз-
личных культурах, и «вычисление» возможных эффектов
от использования этих средств в конкретных обстоятель-
ствах массового воздействия.
79
В центре внимания этой дисциплины находится понятие

«успешная коммуникация средствами массовой информа-
ции» в конкретном культурном контексте. Анализируемый
материал охватывает практически все ярусы языковой си-
стемы, а также риторические приемы. В отличие от «ин-
дивидуальной» риторики, риторические средства СМИ на-
целены не на отдельного индивида, а на множество людей,
взаимодействующих между собой. Такая риторика учитыва-
ет то обстоятельство, что совокупный эффект «элементар-
ных» взаимодействий людей не является простой суммой
эффектов, вызываемых в каждом индивиде: результат воз-
действия на толпу может быть гораздо сильнее или гораздо
слабее этой суммы.
Контрастивная риторика исходит из того, что различ-
ные интерпретативные культуры – то есть «национальные
технологии» построения и истолкования речи – опираются
на различные же наборы стратегий, с помощью которых
выясняются намерения говорящих. В частности, принцип
«Положись на своего собеседника» по-разному реализуется
в различных обстоятельствах и в различных интерпретатив-
ных культурах. Проиллюстрируем это бытовым примером.
Когда в России кого-либо зовут в гости, то обычно повто-
ряют приглашение как минимум еще раз – непосредственно
перед визитом. В противном случае это не приглашение, а
команда или – наоборот, еще чаще – эквивалент мечтатель-
ного и сослагательного: «Ах, если бы Вы как-нибудь зашли
к нам!». Поэтому межкультурное недоразумение возникает,
когда на фразу «Приходите к нам как-нибудь в выходные»
Вы услышите: «Спасибо. Вам удобно в эту субботу в 11 ча-
сов?». В других же странах (например, в Германии), наобо-
рот, бывает странным, если, не предупредив о невозмож-
ности прийти, не дождавшись подтверждающего звонка от
приглашающих, Вы не появитесь на пороге в назначенное
время. Соответственно, только очень закаленные западной
цивилизацией россияне отваживаются на визит без допол-
нительного звонка со стороны приглашающих. То, что для
россиянина – дальний прицел к принятию приглашения,
для немца – окончательная договоренность о визите.
Итак, контрастивный прагматический анализ выявля-
ет, среди прочего, и такие свойства разных национальных
80
культур и языков, которые не подвергаются корректировке

вовсе или которые очень трудно изменить, не жертвуя су-
ществующими нормами.
Еще один пример – когда сообщают о смерти какого-
либо известного деятеля. Так, по-немецки употребляют
предложение со статичным выражением ist tot «мертв»,
когда смерть ожидалась и произошла как бы «в плановом»
порядке, и в драматическом ключе – в перфекте ist getötet
worden «убит» или ist gestorben «скончался», если событие
подается в драматизирующем ключе. По-русски же прием-
лема только «драматизирующая» конструкция скончался,
умер и т. п., а статичная в СМИ не употребляется вовсе
или очень редко. Предложение Актер Х мертв в качестве
газетного заголовка по-русски не годится или звучит зна-
чительно более интригующе, чем по-немецки, где никакой
интриги за ним в нормальном случае не усматривается.
Другой пример – употребление личных местоимений
в разных языках. Известно, что по-русски разные авторы
по-разному часто употребляют местоимение первого лица
единственного числа. Даже тогда, когда по-английски или
по-немецки никаких вариантов нет, по-русски мы умудря-
емся – из соображений «личной скромности» – опустить
местоимение я или заменить его на что-нибудь еще, скажем,
на мы или подать сообщение в безличном ключе. Вспомним
ельцинское «Сегодня подписал указ», в котором местоиме-
ние опущено. По-немецки или по-английски без соответ-
ствующего местоимения практически не обойдешься из син-
таксических (не прагматических) соображений, а по-русски
в ход пускают иногда и подобные языковые средства.
Итак, контрастивная лингвистическая политология –
сопоставление текстов (и дискурсов) с целью выявить и объ-
яснить контрасты – расхождения, несходства – в употре-
блении «политически нагруженных» слов и/или конструк-
ций в разных политических культурах, обслуживаемых раз-
ными языками.
Приведем несколько примеров такого анализа.
Стена и «Берлинская стена»

Русское слово стена этимологи (напр., [Фасмер 1987])
считают родственным германским основам, означаю-
81
щим «камень»2, и древнеиндийской основе со значением

«затвердевать»3. Выражение как за каменной стеной по-
русски с этой точки зрения избыточно, оно аналогично вы-
ражениям масло масляное и мокрая вода.
В немецком и некоторых других западноевропейских
языках есть как минимум две лексемы, связанные с иде-
ей стены. Так, Берлинскую стену, разрушенную в 1989 г.,
немцы всегда называли Mauer – словом, заимствованным
из латыни (mūrus), ср. русское замуровать. В немецком
языке с этой идеей «замурованности» связана идея отгоро-
женности и вакуума. (Вспомним крик отчаяния в фильме
Гайдая: Замуровали! – то есть: О горе!) А у другого слова,
Wand, также на русский язык переводимого как «стена»,
но в значении ‘внешняя или внутренняя часть дома, пере-
городка в комнате’, этого оттенка нет.
Очень живуч в классической русской литературе и во
фразеологии образ «непреодолимой, сплошной преграды».
Напр., (сплошная) стена людей, деревьев – плотный
строй отдельных предметов, который трудно преодолеть.
Интересно, что русскому выражению глухая стена – то
есть «стена без окон» – соответствует немецкое слепая
стена (blinde Mauer). Немецкое выражение «головой раз-
бежаться на стенку» (mit dem Kopf gegen die Mauer ren-
nen) является прозрачным соответствием для русских выра-
жений на стену лезть и пытаться пробить лбом стену.
В немецком языке идею «идти стеной» или «идти стенка на
стенку» реализует выражение «надвигаться, как стена без
просветов» (wie eine geschlossene Mauer anrücken), где упо-
минается именно зловещая Mauer, а не безобидная Wand.
Когда между людьми вырастает стена, в результате
дальнейшего переноса по-русски имеется в виду непони-
мание человека человеком. Русский оборот как об стенку
горох, связанный с этим образом, не имеет точного соответ-
ствия в западноевропейских языках. Эквивалентное ему по
смыслу французское autant parler à un mur и итальянское
è come parlare al muro значат «как если бы говорить стене»
и упоминают идею стены (muro/mur); в испанском имеем:
2
Ср. гот. Stains «камень», исл. Steinn.
3
Ср. санскритское styāyatē «затвердевает».
82
hablar al (divino) botón «говорить с (божьей) пуговицей»,

в чилийском испанском por la pura piedra «(стоять) напро-
тив истинного камня», а немецкое выражение das ist den
Mäusen gepfiffen буквально означает «это просвистели для
мышей».
Близкий образ есть в английском языке: сравнение like
a stone wall означает не только «стойко, твердо, решитель-
но», но и «неумолимо», то есть вопреки тому, о чем про-
сит собеседник. Английское выражение Hunger breaks stone
walls имеет смысл «Голод ломает каменные стены», то есть
уговорит самую глухую стену, иначе говоря, «голод не тет-
ка, нужда многому научит».
Образы, в которых по-русски в XVIII веке особенно часто
использовалось слово стена, были связаны с идеей бездуш-
ного, бесстрастного собеседника. Так, у А. П. Сумарокова в
трагедии «Мстислав» читаем: Я был нечувственной сей ка-
менной стеною,/ И гасли солнечны лучи передо мною…
(1774).
Такое словоупотребление напоминает вышеупомянутый
оборот «говорить с каменной стеной» в английском: it's like
talking to a brick wall, то есть «это как если бы говорить с
кирпичной стеной». В английском есть даже глагол to stone-
wall – «устраивать обструкцию в парламенте; блокировать
рассмотрение вопроса или законопроекта». В русском языке
этот образ сегодня практически не используется, а когда-
то это словоупотребление было живым, напр.: Он не знал,
что делать, не принадлежа к числу записных учителей,
готовых за билет час целый толковать свою науку ка-
менной стене (А. И. Герцен, Записки одного молодого че-
ловека, 1840).
Слово стена в речи о такой преграде употребляется в
трех типах контекстов.
Во-первых, защита от внешнего вреда или от внешнего
врага: стеной стоять (за кого), как за каменной стеной,
а также: И стены в доме помогают. Иногда о домоседе
говорят как о добровольном затворнике, защищающемся от
внешнего зла; напр.: засел в четырех стенах (in seinen vier
Wänden). В частности, у И. А. Гончарова читаем: Сравните
японское воспитание с китайским: оно одинаково <…>
И те и другие подозрительны, недоверчивы: спасаются
83
от опасностей за системой замкнутости, как за камен-

ной стеной (Фрегат Паллада, 1858).
Итак, первая группа употреблений связана со стеной как
защитой от внешнего врага. Напр., у А. С. Пушкина: Все по-
лагали, что благоразумнее оставаться под прикрытием пу-
шек, за крепкой каменной стеною, нежели на открытом
поле испытывать счастие оружия (Капитанская дочка).
Между прочим, по-немецки в таких случаях чаще всего гово-
рят прямо: unter sicherem Schutz «под надежной защитой».
Или же используют образ крепостной стены средневекового
замка, напр.: Der hohe Gast hat wieder in unseren Mauern
geweilt — «Высокий гость вновь побывал в наших стенах».
Во-вторых, защита от внутреннего врага, скажем, от пло-
хого самочувствия: Идти по стеночке – то есть, пользовать-
ся стеной как опорой для «прямохождения», быть дисципли-
нированным. Вспомним очень полезный и душевный совет:
Пьян, так пробирайся по стенке (В. И. Даль). Когда гово-
рят, что кого-либо поставили к стенке (an die Wand stellen),
по-русски и по-немецки иронично имеют в виду последнюю
«помощь», «благодеяние», опору для расстреливаемого.
В сибирских говорах зафиксировано словосочетание
стенная девка в значении «плотная, здоровая женщина»:
в нем имеются в виду оба предназначения стены – сильной
метафоры для слабого пола, который не только коня на ска-
ку остановит, но и мужу поможет прямо стоять.
Наконец, в-третьем типе контекстов слово стена упо-
требляется со значением «оболочка жилища». Так, говоря
У него в квартире голые стены, имеют в виду пустую,
необжитую квартиру4. Поскольку типовые стены в домах
бывают светлыми, часто просто белыми, говорят иногда:
Побледнел, как стена. Эта идея стены иногда служит и
образом бессловесного невидимого окружения, которое все
слышит: У стен есть уши (ср. Die Wände haben Ohren).
Вырисовывается следующая картина. Советские руко-
водители, создатели стены между двумя частями Берлина,
наивно полагали (не без влияния родного русского языка),
Воры побудут (обшарят), стены оставят: а огонь все

4
приберет. Вор ворует – стены покидает, а огонь и все пожира-

ет. Одни стены да стрелы в доме, голо, пусто (В. И. Даль).
84
что эта стена будет защищать наш мир от чужого, оберегать

этот наш мир от врага. Для немцев же ассоциация была – в
полном соответствии с их родным языком – с непреодо-
лимой враждебной оградой, вызывавшей клаустрофобию –
боязнь закрытого пространства. Это – идея не Wand, ней-
тральной перегородки в доме, а непреодолимой глухой (по-
немецки «слепой») и бездушной стены, Mauer, с которой ни
о чем договориться невозможно.
Как хорошо, что этой стены больше нет.
Реставрация и модернизация
В синонимических словарях русского языка слово ре-
ставрация (от латинского restauratio5) стандартно фигури-
рует в следующем ряду: восстановление, возобновление,
воскрешение, возрождение, исправление, оживление, осве-
жение [Абрамов 1999].
Во французском языке это слово, заимствованное из ла-
тыни в XIII в. (а глагол restaurer «восстанавливать» дати-
руется во французских словарях еще раньше, концом X в.),
пишется restauration и имеет два значения:
1. Реставрация, восстановление (с XVI в.), особенно
восстановление династии (в XVII в., применительно к со-
бытиям в Англии). В XIX в. на родной французской почве
вспомнили этот термин, относившийся к реалиям Англии,
но на этот раз применительно к восстановлению династии
Бурбонов (1814-1830 гг.); так стали называть еще и стиль в
искусстве этой же эпохи.
2. Ресторанное дело, а в швейцарском варианте – «ре-
сторан» (ср. ресторация в русском).
В английском restoration связывается с их «реставраци-
ей» в 1660-е гг., с восстановлением здоровья или формы –
но не с ресторанным делом (написание слова restaurateur
«ресторатор, владелец ресторана» по-английски явно указы-
вает на позднее заимствование из французского языка).
По-русски в начале XIX в. это слово произносилось то как
«ресторация» (на французский манер), то как «реставрация»
5
Ср. глагол restauro (-āvī, -ātum, -āre [re + stauro, sto]) «вос-
станавливать» (aedem – помещение); «возобновлять» (bellum –
войну; matrimonium – брак).
85
(как в латыни). Напр., у А. И. Тургенева читаем: «Манюэля, из-

гнанного из камеры депутатов во время ресторации…» (Хроника
русского: Дневники 1825-1826 гг.). Здесь под ресторацией явно
имеется в виду не ресторан, а реставрация Бурбонов.
По поводу этой самой реставрации во Франции
П. А. Вяземский писал: «Впрочем, одним французам могла
присниться мысль восстановить этот забытый остаток забы-
той династии. Можно заботиться о восстановлении принци-
па; реставрация имени, некогда славного, но окончательно
погубившего славу себе свою, и к тому же реставрация лич-
ности, не имеющей сама по себе никакого нравственного
и политического значения, есть одно политическое ребяче-
ство» (Старая записная книжка: Часть 1, 1825)6.
В русском обществе XIX в. могли очень по-разному упо-
треблять это слово, иногда для сегодняшнего уха непривыч-
но. Так, в тех же мемуарах П. А. Вяземского читаем: «<…>
одна из крестьянок, которая не последовала за мужем своим
в Сибирь и голосистее других оплакивала свое расставание с
ним, ныне вовсе не рада возвращению его. Брачная эта ре-
ставрация ежедневно празднуется домашними ссорами и дра-
ками». Или в псевдоархеологическом смысле: «Пока не очи-
стятся наносные груды камней, пепла и земли и не изроют
почвы вокруг Иерусалима для отыскания следов древних стен
и зданий, ничего не только положительного, но и приблизи-
тельного об объеме древнего города знать нельзя. Но входит
ли эта реставрация в виды Промысла Божия? Это другой во-
прос» (там же).
Известный русский критик XIX в. Аполлон Григорьев
очень часто употребляет это слово в соположении со словом
реакция (в значении «ретроградство»): «Наконец, что каса-
ется до французских романов этого времени, то они также
отличались совершенно особенным характером, и притом
вовсе еще не реакционным и даже не реставрационным»
(Мои литературные и нравственные скитальчества, 1862).
И далее: «Французская история, с последнего десятилетия

6
минувшего века до наших дней, есть не что иное, как фантасма-

гория, то кровавая и зверская, то жалкая и смешная, в которой,
по какому-то сумасбродному треволнению, лихорадочно передви-
гаются и перебегают неожиданные события и лица» (Там же).
86
Подытоживает эксперименты над словом реставрация в

XIX в. В. И. Даль7. Для него реставрация как термин полити-
ков – не больше чем один из оттенков значения «восстановление».
В словарях же советского времени у слова реставрация
политическое значение становится независимым от общего
«восстановление в первоначальном виде чего-либо обветша-
лого или разрушенного (обычно произведений искусства,
памятников старины)». Политическая реставрация неизмен-
но оценивается негативно8.
7
Ср.: «РЕСТОРАЦИЯ ж. франц. ресторан м. трактир, чи-
стая харчевня. Ресторатор, хозяин съестного заведенья. Рестав-
рация (то же слово, первое по франц., второе по лат. произно-
шению), выправка обветшалого здания, развалин или картины;
вычинка, поправка, восстановка. Реставрировать что, худож.
восстановлять, отделывать по-старому; вычерчивать целое зда-
ние, по догадкам, из следов развалин. Все зодчие наши зани-
мались реставрациями греческих либо римских памятников.
Реставратор, всякий, кто чинит и обновляет древние, поломан-
ные ваяния и иные вещи» [Даль 1863-1866].
8
Например, в четырехтомном «Словаре русского языка»
[Евгеньева 1953-1958] и позже в словаре Ожегова, затем [Оже-
гов, Шведова 1992] имеем два значения: «1. Восстановление
в первоначальном виде чего-л. обветшалого или разрушенно-
го (обычно произведений искусства, памятников старины).
[Архитектор] был вызван для реставрации кладбищенской
церкви. Чехов, Старость. [Штруф] занимался также рестав-
рацией картин, и Петр Евграфович нанял его промыть за-
грязненный лак на тестевом портрете. Леонов, Скутаревский.
2. Восстановление прежнего, свергнутого политического строя.
Что такое реставрация? Переход государственной власти
в руки политических представителей старого порядка. Ле-
нин, Аграрная программа социал-демократии в первой русской
революции 1905-1907 годов. – Какого ты мнения, друг мой, –
спрашивал он, – о реставрации монархического начала в со-
временной Франции? Куприн, Поединок.» Впрочем, несколько
раньше, в 1930-е гг., Д. Н. Ушаков указывал как третье зна-
чение: «(Р прописное). Период с 1814 по 1830 г. во Франции,
когда после Наполеона Бонапарта власть вновь перешла к Бур-
бонам, династия к-рых была свергнута во время буржуазной
революции конца 18 в. (истор.). Эпоха Реставрации. Люди
времени Реставрации.» [Ушаков 1935-1940].
87
Итак, выражаясь современным языком, когда рестав-

рируют вещь или общественный уклад жизни, не надеются
обрести полноценный предмет: отреставрированная шуба,
часы и т. п. только выглядят как новые, но что-то в них
остается все-таки устарелым, менее надежным и добротным,
чем было когда-то. Держа в руках отреставрированную чаш-
ку, мы лишь с опаской будем из нее пить, боясь снова по-
вредить ее: мы с благоговением относимся к этой вещи как
к музейному раритету, а не как к предмету обихода. Ведь
иначе мы говорили бы о возвращении, о новой вещи, а не о
реставрации старой вещи.
Термин модернизация также пришел к нам из фран-
цузского, где словари указывают 1876 год как дату его
появления в значении «попытки обновления и их резуль-
тат», напр.: Les efforts de modernisation dans l'industrie
«Попытки модернизации промышленности»9.
Вряд ли мы встретим в современных текстах по-русски
фразу о вреде модернизации: сегодня модернизация одно-
значно – всегда хороша. Когда речь идет об обновлении
предмета – техники, оборудования и т. п., речь идет о ее
усовершенствовании. Даже о модернизации методов воспита-
ния всегда можно было говорить позитивно. Вот что пишет,
например, Н. К. Крупская: «Фёрстер внимательно следит за
рабочим движением, его специальность – “этическое” вос-
питание юношества, модернизация религиозного воспита-
ния» (Педагогические сочинения: Т. 1. Автобиографические
статьи. Дореволюционные работы, 1957).
Но в контексте «модернизация взглядов на что-либо»
(сегодня исключительно редком) слово модернизация упо-
треблялось примерно с конца XIX в. до середины 1960-х гг.
в негативном смысле, а именно как неадекватное приписы-
вание прошлому некоторых черт настоящего.
Скажем, в «Малом энциклопедическом словаре в трех
томах» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (1899-1902) в ста-
тье об историке христианства Ренане, у М. Корелина чита-
9
Слово moderne во французском датируется 1361 годом как
заимствование из поздней латыни modernus, от modo – «недав-
но, в последнее время». Глагол же moderniser «модернизиро-
вать» во французском появился в 1754 году.
88
ем: «Отсюда захватывающий интерес его книг, отсюда же

и коренной их недостаток – крайний субъективизм и мо-
дернизация первоначального христианства и его деятелей».
И далее: «…тот же произвольный субъективизм в характери-
стиках, та же модернизация явлений прошлого». Негативный
смысл сегодня очень непривычен, «ретрограден»10.
Итак, модернизация предмета, данного нам непосред-
ственно, заслуживает похвалы, а модернизация суждений
о предмете, данном только из чужих рук, представлялась
раньше – как и сегодня – неоправданной. Такое «осовреме-
нивание» всегда заслуживало порицания.
Но со временем слово модернизация стало практически
всегда означать позитив, а слово осовременивание – рус-
ская версия для заимствованного слова модернизация – и
раньше, и сегодня чаще всего имеет негативный привкус11.
Например: «Реставрация классического произведения, то
есть изображение его на сцене так, как играли в старину,
было бы чисто эстетическим и совершенно ненужным яв-
лением. Но нельзя и осовременивать произведение, на-
пример, одевать Гамлета в советский френч и переносить
целиком этот образ из далекой эпохи в нашу. Эти два твор-
ческих полюса одинаково чужды нашей Современности»
(А. Н. Толстой, Публицистические произведения, 1959).
И здесь мы возвращаемся к слову реставрация в его
переносном смысле. Сегодня двумя крайностями считаются
10
Отзвук негативного отношения к модернизации имеем в
МАС: «МОДЕРНИЗИРОВАТЬ, -рую, -руешь; сов. и несов.,
перех. 1. Изменить (изменять) что-л. соответственно современ-
ным требованиям и вкусам. Мой станок был модернизирован.
По моей просьбе на нем установили более мощный мотор.
П. Б. Быков, Путь к счастью. 2. Придать (придавать) прошло-
му не свойственные ему современные черты. Модернизировать
старую легенду» [Евгеньева ред. 1981].
11
Ср. в словаре [Евгеньева ред. 1981]: «ОСОВРЕМЕНИТЬ,
-ню, -нишь; сов., перех. (несов. осовременивать). Разг. Сделать
более соответствующим духу, требованиям, настроению и т. д.
современности. Осовременить пьесу. Возвращаясь к той кни-
ге, о которой я пишу, мне хочется подчеркнуть, что она
не является препарированной, осовремененной переработкой
эпоса. К. Симонов, На разные темы.»
89
как реставрация прежнего общественного уклада, так и осо-

временивание.
В реставрированном общественном укладе столь же не-
комфортно жить, сколько и ехать в реставрированной ка-
рете прошлого: хотя бы потому, что каждая новая эпоха
приносит с собой и новые стандарты удобства.
Впрочем, история каждый раз по-новому решает, что
лучше: то, что нам кажется хорошим в прошлом (оно за-
служивает реставрации или модернизации), или то, что нам
кажется плохим сегодня.
Для многих из нас есть, видимо, какая-то житейская ис-
тина в поговорке: «Мы люди бедненькие, но честненькие:
носим все старенькое, но чистенькое».
Для тех, кто все-таки хочет реставрировать, вернуть
видимость прежней новизны тому, что полюбилось в старой
жизни, следует иногда задуматься: а не модернизируем ли
мы (в старом, негативном смысле слова) взгляд на вещи,
которые хотим реставрировать, не идеализируем ли мы их?
Более того: даже если нам удастся эти вещи реставриро-
вать, будут ли они столь же надежны и удобны в новых
условиях, что и тогда, когда они были новыми для своего
времени?
Черные листовки и черные мысли

В средствах массовой информации недавно прозвучали
сообщения о «черных» листовках, призывающих к сверже-
нию власти. При этом имеется в виду, что авторы их неиз-
вестны или что листовки созданы незаконно. В связи с этим
рассмотрим семантику черного цвета в рамках контрастив-
ной лингвистической политологии.
Черный цвет одежды в общественной жизни обладает
связью с торжественностью. Так, известно, что фраки в
XIX в. могли быть самых разных цветов, однако в торже-
ственных случаях уместен (в XIX-XX вв. исключительно, а
сегодня – как правило) черный фрак.
Откуда же ассоциация черного с мрачным, даже со
злым, существующая не только в русской культуре, но и
в европейской, и даже в неевропейских культурах? Ведь
изначально у этого эпитета не было такого негативного зна-
чения.
90
Черный цвет исходно был цветом обыденности, невыде-

ленности. Отсюда черный монах – рядовой, не выслужив-
шийся еще член братства; слово чернь первоначально также
не имело такого оттенка «злого» – скорее значение «рядовой».
Очернить кого-либо в переносном смысле значило первона-
чально, по-видимому, «сделать обыденным, ничем не выде-
ляющимся». Затем – «свести с пьедестала, лишить высокого
статуса» (ср. в речи уголовников опустить). Затем же, по
инерции «ухудшения», черный начинает означать ‘плохой’
и даже ‘злонамеренный’, а не просто ‘посредственный’12.
А место «черноты» в этом смысле сегодня занял серый
цвет – ср. серость в значении ‘посредственность’.
Это «созначение» (коннотация) черного, то есть ассо-
циация с мрачным и даже со злым, характеризует не только
русскую культуру, но и европейскую и даже неевропейские
культуры. Например, по-турецки kara означает не только
‘земля’, но и ‘черный, цвета земли’. По переносу вполне
обычно по-турецки употребить этот же эпитет в значении
‘тяжелый, мрачный’: напр., kara düşünceler «мрачные мыс-
ли», kara gün «черный день, тяжелые времена», kara ağızlı –
буквально, ‘обладающий черным ртом’ – имеет значение
‘клеветник’. Вообще же по-турецки, как и в других тюрк-
ских языках, черным, то есть грустным и печальным, может
стать практически все.
Созвучно это цветовым ассоциациям в европейских
культурах, начиная с античности, особенно со словоупотре-
бления в латыни. Так, и по-русски, и по-английски, и по-
итальянски, и по-французски благодарность бывает черной
(black ingratitude, nera ingratitudine, noire ingratitude).
Поливая грязью, мы черним или очерняем и т. п.
По-немецки идут даже дальше, когда говорят о «чер-
ной» душе (schwarze Seele), о «черном» сердце (schwarzes
Herz) и о «черном» поступке (schwarze Tat): по-русски в
таких случаях чаще говорят о низкой душе, о злом сердце
и о гнусном поступке. В европейских культурах, как и по-
12
Напр., черный по-русски издавна служит в качестве эв-
фемистической замены для слова черт. Так, черное слово –
это выражение, в котором поминается черт, см. [Фасмер 1987;
Т. 4].
91
русски, «чернеют», когда погружаются в заботы. Однако

по-испански, по-итальянски и по-французски говорят о
«черной судьбе» (suerte negra, nero destino, noire destinée),
имея в виду горькую долю. А французским «черным пред-
чувствиям» (noirs pressentiments) соответствуют все-таки
русские тяжелые, а не черные предчувствия.
Возможно, в будущем мы по-русски будем еще гово-
рить, как сегодня по-французски, о черном романе (roman
noir) – романе ужасов, детективном романе – и о черном
фильме (film noir) – фильме ужасов, детективном фильме.
Итак, в моральной области черный по-русски и во многих
других языках значит одновременно и «плохой», и «злой»,
и «скорбный». В области ритуалов этот цвет символизирует
нечто торжественное, не обязательно праздничное, но и не
обязательно мрачное. В молодежной моде на протяжении
последних 15 лет этот цвет, впрочем, не кажется столь же
маркированным, как в 1970-1980-е годы.
Значительно меньше в русском языке представлена
весьма распространенная в других языках и культурах
ассоциация черного с незаконным и даже с прямым обма-
ном. Русскому черный рынок находим соответствие и в
тюркских языках (kara borsa, kara pazar), и в западноев-
ропейских языках (ср. английское black market,немецкое
Schwarzmarkt,французское marché noir). В словосочета-
нии черные листовки эпитет черный связан скорее всего
со значением «поддельный, незаконный», как в немецких
Schwarzhörer «черный слушатель» (радиозаяц, владелец
незарегистрированного радиоприемника), Schwarzfahrer
«черный пассажир» («заяц», безбилетник), Schwarzkäufer
«черный покупатель» (покупатель на черном рынке или из-
под полы) и т. п. С этим оттенком в русском языке на про-
тяжении последних веков о черном говорят все-таки значи-
тельно реже, чем с коннотацией «мрачный».
Наследие и наследство
Теперь речь пойдет о контрасте в употреблении истори-
ческих дублетов, в последнее время противопоставляемых в
политическом смысле.
Сравнительно недавно стало традицией отмечать День
исторического и культурного наследия Москвы. В наш
92
прагматичный век, когда право на собственность объявле-

но священным, разграничение слов наследие и наследство
произошло не полностью, хотя и осознается носителями
языка.
В академических словарях русского языка, в словарях
синонимов и т. п. – везде указывается, что наследие и на-
следство – полные синонимы, то есть взаимозаменимы.
Однако есть контексты: 1) где эти слова употребляются в
разных значениях и 2) где употребляется одно слово, но не
другое.
Случай первый. Бывает спорное/законное наследство,
когда неясно, кто должен быть наследником, стал ли дан-
ный человек наследником по закону или в обход закона.
Однако спорное/законное наследие – нечто другое: то,
ценность чего сомнительна.
Наследие бывает культурным, духовным, творче-
ским, научным, литературным, даже лингвистическим:
это труды предшественников, каждый по-своему значимый
и важный. Когда же говорят о литературном, музыкаль-
ном и т. п. наследстве (ср. название известной серии сбор-
ников «Литературное наследство»), имеется в виду неразо-
бранное, нерасклассифицированное хозяйство, доставшее-
ся от предыдущих поколений. Напр., у В. В. Виноградова
встречаем словосочетания лингвистическое, лексическое и
культурное наследство13 в значении «сокровища живого
языка». А вот лингвистические труды, труды лингвистов-
предшественников естественнее всего называть наследием,
а не наследством.
Нищенское наследство звучит привычно, однако ни-
щенское наследие – вряд ли, разве что в значении «духов-
ные идеалы нищеты». Отказаться от наследства – зна-
чит отказаться от имущества; а отказаться от наследия –
значит отречься от идеалов, доставшихся от предыдущих
поколений. Выражение собственность на рукописное на-
следство так же правильно, как и собственность на руко-
13
Напр.: «Поэтому необходимо при построении граммати-
ческой системы современного русского языка глубже исполь-
зовать лингвистическое наследство и шире привлекать свежие
факты живого языка» [Виноградов 1947].
93
писное наследие. Однако скорее правильно сказать эписто-

лярное наследие, чем эпистолярное наследство.
Случай второй.
1. Можно говорить о наследии, но не о наследстве. Так,
бывает наследие прошлого, но не наследство прошлого.
Престолонаследие и единонаследие зафиксированы в на-
ших словарях XVIII-XXI вв., ср.: «И в звездном, нескон-
чаемом, родном он узнает наследье роковое» (Ф. Тютчев).
Эти слова вряд ли можно перефразировать со словом на-
следство, не находим и * престолонаследство и * едино-
наследство.
2. Можно говорить о наследстве, но не о наследии.
Передавать и получать по наследству, достаться по на-
следству – правильно, но нельзя сказать * передавать или
получить по наследию, * достаться по наследию. Входить
в наследство, оставить наследство и высудить наслед-
ство – нормально, но не * входить в наследие, не * оста-
вить наследие и не * высудить наследие. Зарегистрировано
словосочетание война за испанское наследство – то есть,
война за территории в Европе, а не за духовные ценности.
Наследство – что-то вроде кучи добра, не разложенного
по полочкам. Предпосылкой для передачи наследства явля-
ется физическая смерть предыдущего владельца. А для на-
следия смерть владельца не существенна: наследие (или то,
чему приписывается этот высокий статус) делает бессмерт-
ным и само это достояние, и всех, кто когда-либо обладал
или все еще обладает им.
Когда смысл «единиц хранения» прояснен, установлена
их «духовная» ценность, мы имеем дело с наследием. Но
преумножать можно и наследие, и наследство.
Текст и дискурс как термины

и как слова обыденного языка
Слово текст до сих пор, как и в языке-источнике,

связано с образом сотканной материи, обладающей своими
переплетениями (ср. этимологически родственные лексемы
русского языка текстиль, текстура). А у термина дис-
курс до сих пор сохраняется образ челночной процедуры,
94
перебегания от одной точки в мысленном пространстве к

другой14.
В классической латыни, из которой к нам пришли оба
термина, бросается в глаза связь textus с тканью и вообще
с «внеречевыми» реалиями. Textus как производное от texo
‘ткать, плести, строить, сплетать’ только в переносном зна-
чении означал иногда ‘слог, стиль, связь, связное изложе-
ние’. Основная же масса значений связана с ткачеством.
В «Вульгате» (латинском переводе Священного писания) не
встречаем употребления этой основы со значением ‘текст’.
Во всех языках, в которых заимствованы оба наших терми-
на, соответствия латинского textus в современном значении
первоначально обладают ассоциацией с некоторым предме-
том, не подверженным изменению, – то есть со «священным
текстом».
А вот discursus – производное от discurro ‘бегать в раз-
ные стороны, растекаться, распадаться, распространяться’ –
лишь в переносном смысле имел в языке-источнике значе-
ние ‘рассказывать, излагать’ (super aliquid pauca discur-
rere «в немногих словах о чем-либо говорить», Ammianus
Marcellinus) – ср. русский образ со значением пространной
речи по древу растекаться (течи в др.-рус. означало ‘бе-
жать’). Discursus в словарях фиксируется с главным значе-
нием ‘бегание, беготня туда и сюда, бестолковая беготня’.
И лишь в переносном значении, зафиксированном доволь-
но поздно, в «Codex Theodosianus» (438 н. э.), – ‘беседа,
разговор’. Из-за этого иногда бывает трудно установить,
имел ли автор в виду беготню или разговор: не всегда уда-
ется однозначно констатировать только значение ‘беседа’.
Несомненно только наличие семы «беспорядочность, сует-
ливость», вносимой префиксом dis-.
Для носителей поздней латыни словосочетания типа
discursus stellarum имеют, таким образом, два прочтения:
«движение звезд» и «разговоры звезд между собой». Образ
«и звезда с звездою говорит» (М. Ю. Лермонтов) вполне
мог быть очень поздним отзвуком этого переистолкования.
Поэтому сегодня под «дискурсом звезд кино» можно пони-
14
Подробнее о соотношении этих понятий и об употребле-
нии указанных терминов см.: [Демьянков 2005].
95
мать и их беседу между собой, и внутреннее размышление

(внутренний монолог) каждой из них, взятой отдельно.
Характерно словоупотребление в средневековой латы-
ни. Так, Фома Аквинский (1225 или 1226–1274 гг.) очень
часто употреблял основу discurs- и гораздо реже основу
text- со значением «текст», под discursus у него часто име-
ется в виду разговор-размышление, ср.: quia discursus talis
est procedentis de noto ad ignotum «поскольку дискурс про-
текает от известного к неизвестному» (Thomae Aquinatis.
Summa Theologica, Prima Pars). В том же произведении
находим и прилагательное discursivus, ставшее столь по-
пулярным в немецкой классической философии (особенно
начиная с И. Канта): utrum scientia Dei sit discursiva «яв-
ляется ли дискурсивным (то есть рассудочным. – В.Д.) по-
знание Бога» (там же). Причем дискурсивной может быть
или не быть cognitio (познание или осознание), но всегда
дискурсивны scientia divina «божественное знание/наука»
и cognitio angelorum «знание ангелов». В более поздней
философской латыни, например у Ф. Бэкона (1561–1626)
в «Новом Органоне», дискурсивным становится ingenia
(врожденные способности, талант).
Итак: discursus как философское понятие – челночная
процедура от известного к неизвестному и обратно.
Интересно, что в романских языках употребительность
рефлексов латинского textus в обыденной жизни первона-
чально была значительно ниже, чем рефлексов слова discur-
sus. Однако со временем слово текст в «неткаческих» кон-
текстах стало употребляться все чаще, постепенно догоняя
и перегоняя по употребительности слово дискурс. В роман-
ских языках это нарастание неизменно. А в английском было
и нарушение этой тенденции на границе XVII и XVIII вв.,
когда discourse вновь начал употребляться чаще, чем text.
Возможно, влияние оказала интеллектуальная мода, при-
шедшая из романского ареала, где в это время дискурс все
еще лидировал. А в русском языке слова текст и дискурс
появились в XVIII в., когда в Западной Европе «деспециа-
лизация» (переход из терминологической в обыденную речь)
происходила стремительными темпами. Поэтому дискурс на
русской почве неизменно редок, и в качестве «специального»
значения у этого слова закрепилось не прежнее романское
96
«размышление» (как у производного дискурсивный в XIX–

XX вв. под влиянием Канта, на которого, в свою очередь,
повлияло словоупотребление схоластиков), а некоторая раз-
новидность понятия «речь» – как в английском. По-русски
первоначально дискурс – устный монолог. Текст же обычно
употребляется в контексте издательского дела. В это время в
подобном окружении встречаем и термин контекст.
Так, уже М. В. Ломоносов текстом называл разновид-
ность речи: А когда текст есть сентенция, то есть крат-
кая нравоучительная речь, то можно распространить от
пристойных мест риторических (Краткое руководство к
красноречию. Кн. 1, 1748). Гораздо чаще употребляется в это
же время претекст ‘отговорка’, особенно в выражении под
претекстом. Только на границе XVIII и XIX вв. встречаем
более или менее часто и дискурс, и текст, причем послед-
ний уже тогда доминирует. Лишь изредка находим: Слушай
же мой дискурс (И. И. Лажечников. Последний Новик).
За пределами чисто «издательского» употребления сло-
во текст употреблялся в следующих значениях:
1) последовательность письменных знаков;
2) озвученная цитата из какого-либо источника, заслуживаю-
щего уважительного отношения: из Священного Писания, народ-
ного творчества, иноязычного источника на языке оригинала;
3) сочетание буквы, звука и смысла в чужой речи, по-
даваемое как предмет истолкования или озвучивания; в по-
следнем случае описывается реакция не на чистый звук, а
на смысл озвученного текста.
Особенно показательно в этом отношении словосочетание
буквальный текст: По буквальному тексту данного при-
каза, они выброшены на Волковом поле (И. И. Лажечников.
Ледяной дом). Такой текст противопоставляется внешним об-
стоятельствам употребления речи: «Фрол Силин», календарь
Острожского изданья, / Весь мир ему архив и мумий каби-
нет; / Событий нет ему свежей, как за сто лет, / Не в
тексте ум его ищите вы, а в ссылке; / Минувшего ци-
клоп, он с глазом на затылке (П. А. Вяземский). Заметим,
что сказать буквальный дискурс и сегодня нельзя.
В XIX в. превалирование слова текст еще более
очевидно, особенно в художественных произведениях
А. Н. Герцена (1812–1870), Н. С. Лескова (1831–1895) и
97
Ф. М. Достоевского (1821–1881), в «издательском» контек-

сте, когда говорят о достоинствах или недостатках произ-
ведений словесности или цитируют их.
Слово дискурс в художественной литературе этого вре-
мени находим только у Н. С. Лескова, в значении «связный,
довольно пространный (устный) монолог-рассуждение»,
имеющее начало, но не всегда конец: Начались уже дискур-
сы в дамском вкусе (Н. С. Лесков. Заячий ремиз). Дискурс
обладает содержанием, «материей»: и, как дошла материя
дискурса до известных французских партизанов, она
требовала моего мнения (С. М. Соловьев. История России
с древнейших времен. Т. 1–29). Иногда связность дискурса
прерывается: Тут в сей дискурс вмешался еще слушав-
ший сей спор их никитский священник (Н. С. Лесков.
Соборяне: Хроника, 1872). И на дискурс иногда отвечают:
На дискурс ваш отвечу сначала с конца, как об этом есть
предложенное негде в книгах исторических (Н. С. Лесков.
Заячий ремиз).
Во всех этих контекстах вместо дискурс слово текст и се-
годня не допускается, но можно употребить речь, слова и т. п.
Иной была судьба прилагательного дискурсивный.
В XVIII–XX вв. во французском, немецком и русском язы-
ках производное дискурсивный и его соответствия «специа-
лизировались» раньше, чем собственно дискурс, употребля-
лись в специальном «кантовском» смысле ‘рассудочный’.
В русском языке прилагательное дискурсивный издавна упо-
треблялось гораздо чаще, чем существительное дискурс, при-
чем его употребление не ограничивается научной сферой.
На границе XIX–XX вв. слово дискурс из языка ху-
дожественной литературы уходит полностью, его заменяют
речь, слова, разговор. Зато производное дискурсивный,
чаще всего с кантовским значением, становится модным в
речи гуманитариев. В большой части контекстов это прила-
гательное можно истолковать как синоним для рассудочный
(как и раньше). А. Белый (1880–1934) пишет, например:
символ неразложим ни в эмоциях, ни в дискурсивных по-
нятиях; он есть то, что он есть (Эмблематика смысла).
Прилагательное дискурсивный до сих пор употребляет-
ся по-русски в научных текстах, главным образом, в зна-
чении ‘рассудочный’. В последние годы, впрочем, за пре-
98
делами философских работ слово дискурсивный все чаще

употребляется в значении ‘имеющий отношение к дискурсу,
к речи’. Так, часто пишут о чем-то вроде «связного моно-
лога». Таков смысл словосочетания дискурсивное говоре-
ние, например: Раскрывая смысл выражения ‘говорение
намеками’ в приведенной цитате, мы можем сказать,
что здесь речь идет о своеобразии синтаксического строя
в зависимости от определенных условий речевого обме-
на, в частности об его объективной простоте по срав-
нению с более дискурсивным говорением (при отсут-
ствии отмеченного тождества апперципирующих масс)
(Л. П. Якубинский. О диалогической речи).
Это употребление иногда сбивает с толку тех, кто при-
вык воспринимать термин дискурсивный в старом значе-
нии, ср.: В естествознании наши познавательные фор-
мы, наш рассудок действует дискурсивно, объединяя и
упорядочивая чувственные данные по их сходству и раз-
личию, образуя таким путем общие отвлеченные поня-
тия (Л. И. Аксельрод. Философско-историческая теория
Риккерта). Ведь высказывание рассудок действует дис-
курсивно для представителей более раннего периода тав-
тологично: «рассудок действует рассудочно». Но не тавто-
логично словосочетание дискурсивное мышление (особенно
частое в трудах Н. А. Бердяева, 1874–1948), ср.: Эта пе-
чать приспособления лежит не только на научном опыте,
но и на дискурсивном мышлении, которым пользуется на-
ука для своих выводов (Н. А. Бердяев. Смысл творчества:
Опыт оправдания человека). Это сочетание является ком-
промиссом между кантовским и значением «разговорный»,
которое мы уже отметили у Фомы Аквинского.
Однако еще чаще, употребляя прилагательное дискур-
сивный, теперь имеют в виду отношение мысли к моноло-
гической речи. Причем – как в работах С. Н. Булгакова
(1871–1944) – подчеркивается не просто монологичность,
но и принадлежность к индивиду, я бы сказал, «монолич-
ность» того, что можно назвать дискурсивным, например:
Совершенно естественно, чтобы и личное дискурсивное
сознание разных лиц свидетельствовало бы об единой ис-
тине единообразно (С. Н. Булгаков. Православие. Очерки
учения православной церкви). Такая монологичность проти-
99
вопоставлена «соборности»: догматы имеют дискурсивный,

рациональный характер, а церковная истина целостна
(С. Н. Булгаков. Православие. Очерки учения православ-
ной церкви); Это вытекает из единства истины, и этого
требует церковная любовь, которая эту своеличную дис-
курсию снова растворяет в соборности (Там же).
Как видим, дискурсивные мышление, мысль, даже по-
знание (особенно у С. Н. Булгакова) ограничены возможно-
стями отдельно взятого человека, а потому не всесильны, ср.:
божественный мир не может быть предметом дискурсив-
ного знания и постигается только верой (С. Н. Булгаков.
Свет невечерний: Созерцания и умозрения). «Моноличность»
дискурса противопоставлена религиозному (то есть – по
Гегелю – объединяющему всех людей, а по Булгакову –
«соборному») свойству воспринимать мир.
В XX в. чем ближе к XXI в., тем все чаще и чаще встре-
чаем термин дискурс, а не только производное дискурсив-
ный. За пределами гуманитарной речи основа дискурс-
чаще употребляется пародийно, например: Перед нами ха-
рактерный тип латентно-дискурсоидного моносексопата
(С. Довлатов. Иностранка).
Тем не менее вплоть до середины XX в. термин дис-
курс употребляется значительно реже производного дис-
курсивный. Звездный час лексем дискурс, дискурсивный
и дискурсия пробил в эпоху постмодерна, когда эти слова
прочно вошли в лексикон и терминов, и «обыденной» речи
гуманитариев. Так, на границе XX–XXI вв. частотность
этих терминов растет даже в художественной литературе.
Например: Лицо Абу не устраивает ни один из доступ-
ных мне дискурсов (Викт. Ерофеев. Пять рек жизни)15.
15
В детективных романах, впрочем, термин дискурс мы на-
ходим только у Б. Акунина, в герое которого опознаем нашего
современника, а не россиянина конца XIX в. (вопреки замыслу
автора): Господа, вы слышали протяженнейшую речь обвини-
теля, более похожую на завывания отца Гамлета, нежели на
серьезный юридический дискурс (Б. Акунин. Пелагия и белый
бульдог). Ведь на протяжении XIX и вплоть до начала XX в.
употреблялось прилагательное дискурсивный, а слово дискурс
было малоупотребительным.
100
До сих пор слово дискурс обладает ореолом большей уче-

ности, чем слово текст, ср.: В том, что говорила Мюс, он
узнавал только слово «дискурс», относительно которого
уже твердо для себя выяснил, что не в состоянии понять
его смысл (В. Пелевин. Диалектика переходного периода из
ниоткуда в никуда).
Из сказанного видно, что слово дискурс не является ор-
наментальным вариантом термина текст. Прямое значение
слова текст – предмет, а метонимическое – ‘прочтение
текста’. В этом переносном смысле текст можно определить
как вербальную составляющую коммуникации, которая об-
ладает смыслом только в той мере, в какой интерпретируется
читателями и слушателями, опирающимися на знание мира.
Этот интерпретированный текст уходит далеко за пределы
собственно сказанного в тексте, то есть включает логические
выводы, производимые читателем и не всегда замеченные
самим автором.
Например, интерпретируя следующий текст новостной
ленты, читатель при установлении семантических связей
между ранее прочитанным и новым в тексте вынужден вре-
мя от времени возвращаться на начало:
В Африке появились кроты-убийцы: они отгрызают
голову испугавшимся страусам!
Интригующее именование кроты-убийцы противоречит
обычному представлению о кроте как мирном и безобидном
животном. Читатель соглашается немного подождать, чтобы
получить ответ на эту загадку. И узнает: кроты отгрызают
голову страусам! Затем же мы узнаем, что головы лишаются
не все страусы, а только испуганные. И здесь на помощь
приходит расхожее знание: известно, что страусы прячут
голову под землю в испуге. Вот под землей-то их и насти-
гают киллеры. В этом месте все становится на свое место, и
перед нами складывается непротиворечивая картина, кото-
рую мы и называем дискурсом. Итак, дискурс рождается по
ходу интерпретации текста.
Слово дискурс в современном русском языке не претен-
дует на нетерминологический статус, оно стало термином
класса «речь» – как в английском. Но наиболее распростра-
нено ударение по латинскому/французскому, а не англий-
скому образцу. Ср.: Мы говорим не дискурс, а дискурс!
101
(Т. Кибиров). А противопоставление текста дискурсу стало

очень значимым для филологического рассуждения по-русски.
В лингвистической литературе дискурсом чаще всего на-
зывают речь (в частности, текст в метонимическом смысле)
в ее становлении перед мысленным взором интерпретатора.
Интерпретатор помещает содержание очередной интерпре-
тируемой порции дискурса в рамки уже полученной проме-
жуточной или предварительной интерпретации. В результа-
те устраняется, при необходимости, неоднозначность, недо-
говоренность, определяется коммуникативная цель каждого
предложения и шаг за шагом проясняется драматургия все-
го дискурса.
По ходу такой интерпретации воссоздается – «рекон-
струируется» – мысленный мир, в котором, по презумпции
интерпретатора, автор конструировал свой текст и в котором
описываются реальное и желаемое (пусть и не всегда дости-
жимое), нереальное и т. п. положение дел. В этом мире мы
находим характеристики действующих лиц, объектов, вре-
мени, обстоятельств событий (в частности, поступков дей-
ствующих лиц) и т. п. Этот мысленный мир включает также
домысливаемые интерпретатором (с его неповторимым жиз-
ненным опытом) детали и оценки.
В дискурсе присутствует «ментальная точка отсчета»,
соответствующая тому зрителю или тому участнику описы-
ваемого события, которому «эмпатизирует» интерпретатор,
смотрящий на описываемые события как бы глазами этого
зрителя. Без этой точки отсчета дискурс распадается, теряет
свою связность16. Вот поэтому-то «дискурсивность» проти-
вопоставлена «соборности» (см. выше).
Для текста же самого по себе наличие «точки отсчета»
не обязательно. Если текст «безличен», в нем не указано
16
Можно поэтому утверждать: «<…> языковые (и неязыко-
вые) средства становятся речью лишь тогда, когда происходит
их соединение с говорящим лицом, с Я, т. е. в речевом акте»
[Солганик 2010: 11]. Однако то же верно и по отношению к
акту интерпретации: интерпретация происходит лишь в тот мо-
мент, когда смысл, вырабатываемый интерпретатором на основе
текста, соединяется с интерпретирующим лицом, с Я интерпре-
татора.
102
явно на то, кто является основным деятелем, интерпрета-

тор восполняет этот пробел в дискурсе, выстраиваемом по
тексту. Вот почему возможен текст о мире, существующем
после смерти автора, «как бы без автора текста», но не-
возможен такой дискурс. Ведь пытаясь понять такой текст,
интерпретатор отыскивает точку, в которую мысленно по-
мещает себя. И пока он не отыщет эту точку, о дискурсе,
воссозданном на основе понятого текста, говорить бывает
преждевременно. Если же таких точек две или больше,
дискурс квалифицируют как шизофренический. Ср. Муж
Людмилы целует свою жену: в этом предложении об одном
и том же человеке (скажем, о Руслане – муже Людмилы)
сначала говорится через его отношение к Людмиле (эмпатия
Людмиле), а затем о самой Людмиле говорится через ее от-
ношение к Руслану.
Таким образом, текст – это интерпретируемый (обычно
вербальный) объект, за которым интерпретатор стремится
увидеть протекание событий – «дискурс» (в исходном ла-
тинском смысле этого слова, см. выше).
Говоря о тексте, внешнюю, чисто материальную сторону
подчеркивают, употребляя лексемы типа рукопись и ману-
скрипт. Интерпретировать и понимать рукопись – не
совсем то же, что интерпретировать и понимать текст.
Кроме того, оратор может забыть дома текст, но не дискурс
своего выступления на конференции, а актер – текст (в част-
ности, рукопись), но не дискурс своей роли в пьесе. Когда
актер забывает текст (но не дискурс) своей роли, а автор
уступает права на текст (но не на дискурс) романа, имеется
в виду вербальная компонента, формулировки в тексте –
предложение за предложением, структура за структурой.
Действенность политического дискурса
Когда оценивают действенность и полемичность полити-

ческого текста, пытаются установить, какие языковые сред-
ства усиливают эту действенность.
Полемичность политической речи – своеобразная театрали-
зованная агрессия, направленная на внушение отрицательного
отношения к политическим противникам говорящего, на навя-
103
зывание (в качестве наиболее естественных и бесспорных) неко-

торых ценностей. Вот почему термины, оцениваемые позитивно
сторонниками одних взглядов, воспринимаются негативно, по-
рой даже как прямое оскорбление, другими; ср. коммунизм,
фашизм, де(р)мократы в российских СМИ 1990-х гг.
Общественное предназначение политического дискурса
состоит, по-видимому, в том, чтобы внушить адресатам –
гражданам сообщества – необходимость «политически пра-
вильных» действий и/или оценок. Иначе говоря, цель по-
литического дискурса – не останавливаться на описании по-
ложения дел (это задача скорее беспристрастного ученого –
историка, социолога или политолога-теоретика), а дать мас-
сам основу для изменения убеждений и побудить их к дей-
ствию. На фоне такой цели и оценивается эффективность
политического дискурса.
Политик, оперируя символами, достигает цели в той
степени, в какой эти символы созвучны массовому созна-
нию. Ведь высказывания политика должны укладываться
во «вселенную» мнений и оценок (то есть во все множество
внутренних миров) его адресатов, «потребителей» полити-
ческого дискурса.
Далеко не всегда такое внушение осуществляется с помо-
щью рассудочной аргументации, «дискурсивной» (в старом
понимании) речи: пытаясь привлечь слушателей на свою
сторону, не всегда прибегают к логически связным аргумен-
там. Иногда достаточно просто дать понять, что позиция,
в пользу которой выступает пропонент, лежит в интересах
адресата. Защищая эти интересы, можно играть на чувстве
долга, воздействовать на эмоции и т. п. Еще более хитрый
ход – когда, выдвигая доводы в присутствии кого-либо, во-
все не рассчитывают прямолинейно воздействовать на чье-
либо сознание, а просто размышляют вслух при свидетелях;
или, скажем, выдвигая доводы в пользу того или иного по-
ложения, пытаются – от противного – убедить в том, что
совершенно противоположно тезису, и т. п. Однако даже
сверхтщательно продуманный ход мысли политика может
так и не найти отзыва в душе интерпретатора, недостаточно
подготовленного к восприятию этих мыслей. Это означает,
что профессионализм оратора включает и умение оценить
интеллектуальный уровень аудитории.
104
Итак, текст, по своему характеру направленный на вну-

шение, должен учитывать систему взглядов потенциального
интерпретатора. Эффективный политический дискурс под-
чиняется требованиям военных действий. Прямолинейно
мыслящий политик полагает, что адресаты более или менее
ясно представляют себе, к какому лагерю относятся, какую
роль в этих действиях играют, в чем эта роль состоит, и –
всегда способны оценить, за какое положение («аффирма-
ция») и против какого положения и какой партии или како-
го мнения («негация») выступают.
Однако такое бывает только в идеале. Гораздо чаще
сама аудитория не вполне четко «позиционирует» себя в
рамках политических дебатов, подспорьем для нее бывает
установление принадлежности оратора к определенной пар-
тии (ср.: «А ты за кого? За наших?»). Говорящий же поль-
зуется различными приемами для того, чтобы облегчить или
затруднить задачу интерпретаторов.
Так, можно с самого начала указать конкретный повод
для выступления, мотив «я говорю не потому, что мне хочет-
ся поговорить, а потому, что иначе произойдет несчастье».
И чем ближе к насущным интересам аудитории этот повод,
тем скорее оратор достигнет своей цели на начальном этапе
выступления. Полезно бывает подчеркнуть «репрезентатив-
ность» своего выступления: мотив «нас, пропонентов (вы-
ступающих за данную точку зрения) много» придает статус
коллективности данному действию, делает его зрелищным и
внушительным. Нацеленность на массовую поддержку за-
ставляет оратора избегать проявления сугубо личностных
мотивов и намерений, которые могут быть истолкованы как
корыстные интересы самого оратора, за которые масса, есте-
ственно, воевать не пойдет. Итак, наиболее эффективен тот
ход выступления, который убедит аудиторию в «социальной
значимости», когда политик воспринимается как представи-
тель интересов каждого отдельного интерпретатора.
Успех внушения зависит, как минимум, от установок
по отношению к пропоненту (к тому, кто пытается внушить
данные мысли или от чьего имени эти мнения внушают-
ся), к сообщению в речи как таковому и к предмету речи.
Первый вид установок характеризует степень доверчивости,
симпатии к пропоненту, а завоевание выгодных позиций в
105
этой области зависит от искусства говорящего и от харак-

тера реципиента: ср. патологическую доверчивость «флюге-
ра» на одном полюсе и патологическую подозрительность на
другом. Ведь можно изменить установки адресата в нужную
сторону, просто поместив защищаемое положение в нужное
место дискурса. Только создав у адресата ощущение добро-
вольного приятия чужого мнения, заинтересованности, ак-
туальности, истинности и удовлетворенности, оратор может
добиться успеха в этом внушении.
Люди всегда чего-то ожидают от речи своих собеседни-
ков, и это сказывается на принятии или отклонении внушае-
мых точек зрения. Речевое поведение, нарушающее норма-
тивные ожидания уместных видов поведения, может умень-
шить эффективность воздействия (если неожиданность не-
приятна для реципиента) или резко увеличить ее – когда для
адресата неожиданно происходит нечто более приятное, чем
ожидается в норме (подробнее см.: [Демьянков 2008а]).
Как и на поле боя, политический дискурс нацелен на
уничтожение «боевой мощи» противника – вооружения (то
есть мнений и аргументов) и личного состава (дискредита-
ция личности оппонента).
Одним из средств уничтожения противника в полити-
ческом дебате является высмеивание противника. Смех во-
обще, по мнению многих теоретиков (напр., знаменитого
французского философа и психолога А. Бергсона), прояв-
ляет неосознанное желание унизить противника, а тем са-
мым откорректировать его поведение. Такая направленность
осознанно эксплуатировалась в политических дебатах еще
со времен Римской империи. Об этом свидетельствуют об-
личительные речи Цицерона, в которых высмеиваются даже
интимные характеристики противника, вообще говоря, не
имеющие прямого отношения к политике. Пользуясь этим
приемом, оратор «входит в сговор» со слушателем, стремясь
исключить из игры своего политического оппонента как
не заслуживающего никакого положительного внимания.
Поскольку высмеивание находится на грани этически до-
пустимого, можно предположить, что в наибольшей степе-
ни оскорбительный юмор воспринимается обществом как
уместный только в самый критический период; в «нормаль-
ные» же периоды такой жанр вряд ли допустим.
106
В более мягкой форме «исключают» противника из игры,

когда говорят не о личности (аргументируя ad hominem), а
об ошибочных взглядах, «антинаучных» или несостоятель-
ных. Так, во времена СССР говорили о «патологическом
антикоммунизме», «научной несостоятельности», «фальси-
фикации фактов», «игнорировании исторических процес-
сов» и т. п.
Еще более мягкий прием – сказать, что «товарищ не по-
нял» (скажем, недооценил преимущества социализма перед
капитализмом и т. п.), а ведь это затушеванная оценка не
очень высокого интеллекта противника. В академическом,
не политическом дискурсе чаще в таких случаях говорят о
том, что нечто у данного автора «непонятно» или «непонят-
но, что некто хотел сказать»: в этом саркастичном обороте
вину как бы берет на себя интерпретатор. Еще больший эв-
фемизм граничит с искренностью – когда говорят: «Я дей-
ствительно не понимаю...»
Отстранив оппонента от равноправного участия в об-
суждении вопросов, оратор остается один на один со слу-
шателем. При определенных политических режимах и в
определенных жанрах политической коммуникации свобод-
ный обмен мнениями ведь даже не предполагается, тогда
политический дискурс не предполагает диалога, а представ-
ляет собой предписание, не требующее непременного обо-
снования.
Контрастивно-лингвистическое
исследование личных местоимений я и мы
в политических и литературных текстах
Между двумя полюсами – монологический дискурс
(«моноличность») и диалог с массами – имеется большое
количество промежуточных ступеней, о чем свидетельству-
ет, в частности, употребление личных местоимений я и мы
в политических текстах.
На основе полного корпуса опубликованных произведе-
ний на русском языке некоторых видных политиков XX в.
посмотрим, как употребляются личные местоимения я и мы и
сопоставим с аналогичными данными, полученными на осно-
ве полного корпуса текстов литераторов того же времени.
Получаем следующую картину (см. Табл.).
107
Таблица
108
Употребление личных местоимений я и мы
Политические тексты Художественные тексты

Буха- Троц- Л. Тол- А. М.
Ленин Сталин Рыков А. Чехов
рин кий стой Белый Горький
1 ед. 1405 587 3845 16052 765 63169 4368 11260 66890
Им. я 928 388 3152 10153 572 36063 2343 6067 36679
В./Р. меня 104 67 197 1924 34 9192 473 2017 10125
Дат. мне 169 83 304 2239 97 11727 730 2140 11750
Тв.1 мной 43 2 23 172 9 844 105 145 730
Тв.2 мною 39 7 30 341 14 563 72 209 471
Посессив.
122 40 139 1223 39 4780 645 682 7135
мой, моя…
2 ед. 54 28 199 672 2 12657 948 3500 15976
Им. ты 31 15 97 350 1 6791 557 2162 6922

В./Р. тебя 7 4 32 112 1 2168 123 537 3011
Дам. тебе 7 7 36 107 0 2312 66 524 3054
Тв.1 тобой 2 1 5 14 0 386 43 108 517
Тв.2 тобою 0 1 0 5 0 63 17 8 92
Посессив.
7 0 29 84 0 937 142 161 2380
твой, твоя
1 мн. 3785 2802 8752 28044 2067 12671 3930 1455 7465
Им. мы 2373 1684 4791 16712 1440 6872 2026 697 3644
В./Р. нас 619 579 2257 5356 290 2652 860 381 2249
Д. нам 462 272 1049 3609 186 2119 701 252 939
Тв. нами 190 111 267 1353 101 503 236 70 218
Посессив
141 156 388 1014 50 525 107 55 415
наш, наша
2 мн. 426 287 2136 5873 150 16258 541 2699 28161
Им. вы 286 184 1331 3242 98 7408 298 1527 10615
В./Р. вас 47 42 302 1049 11 3726 113 575 6335
Дат. вам 74 45 397 1056 26 3871 85 465 7590
Тв. вами 11 14 68 320 11 688 33 87 1023
Посессив
8 2 38 206 4 565 12 45 2598
ваш, ваша
Всего 5670 3704 14932 50641 2984 104755 9787 18914 118492
109
Из таблицы видно, что Ленин, Бухарин, Сталин, Троцкий

и Рыков используют местоимение мы значительно чаще, чем
местоимение я (во всех формах). На каждое я приходится
(по убыванию относительной частотности местоимения я): у
Троцкого 1,7 (31,69) мы, у Сталина 2,3 мы, у Рыкова и
Ленина 2,7 мы (24,77), у Бухарина 4,8 мы (15,84).
Избегая употребления я в политических текстах, иногда
просто опускают местоимение или заменяют я на оборот типа
пишущий эти строки. Например: Таким образом, русский
социал-демократ, даже если он принадлежит (как пишу-
щий эти строки) к решительным противникам охраны
(В. И. Ленин, Проект программы нашей партии, 1899); Но
сначала надо подчеркнуть, что пишущему эти строки
с самого начала войны приходилось многократно указы-
вать на разрыв Каутского с марксизмом (В. И. Ленин,
Пролетарская революция и ренегат Каутский, 1918).
За пределами языка СМИ, в художественной литера-
туре того же времени я употребляется почти неизменно
значительно чаще, чем мы. По убыванию частотности упо-
требления местоимения я имеем следующее соотношение:
А. П. Чехов употреблял я чаще, чем мы, в 9 раз (56,45),
Максим Горький в 7,7 раз (58,75), Лев Толстой в 5 раз
(60,30), Андрей Белый в 1,11 раз (44,63). В этом отноше-
нии Чехов – наибольший «индивидуалист», Белый – наи-
больший «коллективист».
А теперь посмотрим, чему соответствует мы в текстах
политиков. В нашем материале огромно количество случаев
«корпоративных» высказываний с местоимением мы: когда
один человек говорит как бы от имени всей партии, какой-
либо «авангардной» части народа или от имени всего на-
рода.
На разных этапах политической истории одной партии
функции и семантика корпоративных высказываний варьи-
руются. Наблюдение показывает, что в политической карье-
ре большевистских ораторов можно выделить по меньшей
мере три стадии: до (на пути к власти), во время и после
прихода к власти. Троцкий, Хрущев и Ельцин пережили
все три стадии, Ленин и Сталин – только первые две, уйдя
с политической арены только в результате биологической
смерти, а не отставки.
110
1. До прихода к власти. Ленин и Троцкий до прихо-

да к власти (в начале своей журналистской карьеры) упо-
требляют мы примерно так же, как в научной литературе.
Это академическое мы скромности, связанное с избегани-
ем я. Напр.: В № 40 «Социал-Демократа» мы сообщи-
ли, что конференция заграничных секций нашей партии
постановила отложить вопрос (В. И. Ленин, О лозунге
Соединенные Штаты Европы, 1915).
2. В этот же период другим частым «референтом» для
мы является «большевики, социалисты» и т. п. Напр.:
И мы, социалисты, разоблачаем это лицемерие, срываем
фальшивые вывески (В. И. Ленин, Партийная организация
и партийная литература, 1905).
3. После прихода к власти: в одном и том же тексте мо-
гут быть несколько различных употреблений мы.
Одно из них – мы = «руководство страны»: Мы знаем,
что миллионы щупальцев этой мелкобуржуазной гидры
охватывают то здесь, то там отдельные прослойки ра-
бочих, что спекуляция вместо государственной монополии
врывается во все поры нашей общественно-экономической
жизни (В. И. Ленин, О продовольственном налоге: Значение
новой политики и ее условия, 21 апреля 1921 г.).
Другое – мы = «пролетариат»: Но Бухарин впал в ошиб-
ку, ибо не вдумался в конкретное своеобразие данного мо-
мента в России, момента как раз исключительного, когда
мы, пролетариат России, впереди любой Англии и любой
Германии по нашему политическому строю (Там же).
Третье – мы = «Россия»: У нас, вместо полнейшего
преобладания рабочих, пролетариев в населении и высо-
кой организованности их, фактором победы явилась под-
держка пролетариев беднейшим и быстро разоренным
крестьянством. У нас, наконец, нет ни высокой культур-
ности, ни привычки к компромиссам (Там же).
Очень похожи в этом отношении способы употребления
местоимения мы у Троцкого и Бухарина. У Сталина практи-
чески нет «академического» мы, чаще (хотя и не в такой сте-
пени, как у Троцкого) он употребляет я. Референция мы (то,
к каким людям это местоимение относится) зависит в значи-
тельной степени от того, кто является адресатом Сталина:
очень часто – руководство страны, часто – вся страна.
111
За пределами политических текстов остается мы в не-

которых других значениях. Так, когда доктор спрашивает у
больного Ну, как мы себя чувствуем?, он имеет в виду не
себя, а исключительно больного17. Трудно представить себе
подобную ситуацию в политике, когда американский поли-
тик спрашивает у российского политика Ну, очень надо нам
в ВТО?, имея в виду, разумеется, Россию, а не свою соб-
ственную страну.
По употребительности личных местоимений можно хотя бы
предварительно установить, к какому жанру относится текст.
К вековой мудрости политиков относятся следующие
стратегии употребления и интерпретации мы в тексте.
В начале существования небольшого коллектива поли-
тических единомышленников мы скорее всего означает эту
«продвинутую» группу. Так подаются достоинства взглядов
этого коллектива – на фоне взглядов тех, кто в эту группу не
входит – «вы» и/или «они». Поведение и тексты этих «мы»
выделяют «нас» из остальной массы, отличают от политиче-
ских конкурентов. Главный адресат этой печатной продук-
ции – массы – должен постепенно прийти к мысли: «Они –
те, кто называет себя мы, – выдающиеся ребята, им надо
дать шанс порулить, они готовы служить нашим интересам,
решать наши проблемы». Именно на этой стадии вполне до-
пустимо «эксклюзивное» мы, исключающее из сферы этого
местоимения непосредственного адресата. То есть мы = «пока
еще не включая тебя и вас, но мы думаем о вас».
После прихода к власти «продвинутого» коллектива мы
начинает включать не только членов исходной небольшой
группы, но и всех, кто участвует в руководстве, т. е. даже
членов правящей коалиции из другого политического лагеря.
После упрочения позиций этого расширенного коллек-
тива реализуется мечта политика включить в референцию
мы все население своей страны. Сталин и Брежнев поль-
зовались таким приемом значительно чаще, чем их пред-
шественники. Как и Хрущев во время пребывания у власти.
17
В фильме «Обыкновенное чудо» герой А. Миронова в
ответ на фразу «Я все расскажу мужу» спрашивает у жены вол-
шебника: «А кто наш муж?». В гареме такой вопрос был бы
уместен.
112
Диссиденты же усматривают иронию в предложениях, при-

писываемых Хрущеву и Брежневу и построенных по моде-
ли «Мы будем жить при коммунизме»: они, мы-правители,
но не мы, не народ.
Итак, мы видим, что к нескольким задачам, решаемым с
помощью контрастивного анализа, относится и прогноз того,
как долго рассчитывает данный политик пробыть у власти.
Если он слишком долго задержался на «эксклюзивном» мы
(с референтом «узкий коллектив широко известных деяте-
лей»), значит, он запрограммирован на роль постоянного
оппонента. А широковещательное мы свидетельствует либо
о том, что он твердо чувствует себя у руля власти, (под-
сознательно) надеется получить рано или поздно широкое
влияние в стране.
Так может выглядеть экспресс-анализ для настоящего,
прошлого и будущего того или иного политика. Конечно,
при условии, что этот политик создал достаточно большой
объем текстов. Одной лишь маленькой баночки образца из-
под детского питания – как для поликлиники – недостаточ-
но. Требуется солидный горшок политической продукции.
Семиотика событийности в СМИ

Термин семиотика обладает, как минимум, двумя зна-
чениями: 1) знаковость мира действий и вещей в их целост-
ности и 2) дисциплина, исследующая эту знаковость и вы-
являющая закономерности в создании и употреблении зна-
ков, на первый взгляд между собой не связанных.
Одним из ключевых понятий для семиотики СМИ яв-
ляется событийность – то, как создаются и организуются
сообщения.
В семантику слова сообщение входит компонент «но-
вость» – безотносительно к тому, идет ли речь о «старых»
или о «новых» видах СМИ. Чем выше доля событийности у
сообщения, тем эффективнее текст в целом и тем лучше этот
текст выполняет свою роль в нашей жизни – роль «инфор-
матора», а не поучателя. Сообщения о событиях как товар
на «рынке новостей» обладает рыночной стоимостью и при-
носит доход тем, кто умело им распоряжается. Но можно ли
заранее оценить такую событийность чисто лингвистически-
ми средствами? И насколько такая оценка надежна?
113
Ответ на этот вопрос затрагивает сразу несколько дис-

циплин и обладает, среди прочего, следующими аспектами:
1. Языковой аспект, которым занимаются лингвисти-
ка текста, лингвистика дискурса, лингвистика разговорной
речи и т. п.
Текст журналиста отличается от текста художественной
литературы и от научного текста нацеленностью на подачу
событий в их актуальности. От СМИ мы ожидаем в первую
очередь сообщений о новостях. Это – типовое ожидание,
отличающее СМИ от художественной литературы.
Объективность или необъективность сообщения сама по
себе – пустой звук: объективность сообщения определяется
только в социальном взаимодействии людей: фактическая
ценность сообщения зависит от того, каков спрос на соот-
ветствующие факты и как эти факты подаются.
При этом необходимо учесть, что сообщения не перехо-
дят «из рук в руки» подобно настоящим банкнотам, а яв-
ляются результатом интерпретации и сами интерпретируют-
ся. Интерпретация текста предполагает определенный уро-
вень «культуры чтения», включая «менеджмент знаний».
Исследование такой культуры учитывает отношения между
восприятием СМИ и индивидуальными особенностями каж-
дого потребителя этих СМИ, с одной стороны, и между самой
системой СМИ и «обыденным миром» каждого из участников
такого взаимодействия, с другой. Благодаря особенностям та-
кой системы восприятия язык СМИ и обладает «воздействую-
щей функцией», о которой см. [Володина 2003: 23].
2. С психологической точки зрения создатель новостей вы-
страивает свои сообщения вокруг некоторой главной фигуры:
• выбирая события, заслуживающие упоминания и
пользующиеся в обществе спросом;
• уместно подавая эти события, что – помимо осведом-
ленности в фактах и языкового мастерства – предпо-
лагает еще и способность посмотреть на свое сообще-
ние со стороны, глазами потенциального читателя.
Эти два вида деятельности и составляют искусство жур-
налиста, учитывающего, что в сообщении в первую очередь
эмпатизируют главной фигуре, а поэтому важно не только
уместным образом выбрать такую фигуру, но «нарядить» ее в
соответствии со вкусами читателей. Как и в семиотике одеж-
114
ды, эта область очень переменчива: в моду входят то длинные,

просторные одеяния, то короткие. Так и в семиотике сообще-
ний: не всегда «чем короче – тем лучше». Например, крат-
кость (вместо ожидаемого развернутого, с многочисленными
деталями) сообщения о бракосочетании кинозвезды или прин-
цессы знакова и означает избегание (иногда самими героями)
публичности. А иногда и нежеланность самого события.
Наиболее же действенны тексты сообщений, активизи-
рующие в читателе чувство сопричастности – то, что можно
исследовать только психологическими методами.
3. И преподнесение событий, и истолкование сообщений
о них опираются на культурные традиции и читателей, и
авторов сообщений. Исследованием этого аспекта занима-
ются этнология и культурология.
Можно выделить когнитивные и эмоциональные аспек-
ты такого преподнесения.
С когнитивной точки зрения культурообусловлен сам
набор событий («происшествий»), упоминание которых в
СМИ считается уместным. Например, в советских сред-
ствах массовой информации вряд ли мы найдем сообщения
о личной жизни членов семьи правящей элиты.
С другой стороны, эмоциональное сопровождение также
варьируется от культуры к культуре. То, что вызывает вос-
торг в одной культуре, в другой может быть принято всего
лишь со слабым удивлением или даже негодованием. Так,
сообщение о наличии двух жен у известного деятеля в му-
сульманском обществе вряд ли вызовет ту же реакцию, что и
у европейского обывателя. Такой эмоциональный аккомпа-
немент весьма непостоянен даже в рамках одной культуры,
он зависит еще от массы различных факторов18. Различно
18
Активная демонстрация сопричастности к событию СМИ
стала уже элементом современной цивилизации. Особенно явно
показывается это элементами одежды (у болельщиков или у чле-
нов партии), хоровыми выкриками и т. п. Цель этого униформи-
рования – показать свое неравнодушие. Люди проявляют «соли-
дарность» в настроении в виде массового ужаса или ликования.
В яслях и роддомах дети обходятся без дирижеров, дружным пла-
чем или смехом реагируя на соответствующие переживания одного
из них. Во взрослых обществах эту роль часто играют СМИ.
115
и соотношение когнитивного и эмоционального факторов

СМИ19.
Любопытное сочетание когнитивного и эмоционального
аспектов представлено в так называемом «эмоциональном
автостопе», или «эмоциях напрокат» (английский термин
emotional hitch-hiking пока еще не получил устоявшегося
перевода). Это чувства, вызываемые эмоциональной жиз-
нью известных людей, знаменитых в хорошем или плохом
смысле – особенно политических деятелей и звезд кино20.
Болезнь, а затем смерть королевы-матери вызывают море
слез, роды любимой собаки президента – всеобщее умиле-
ние и т. д.
Столь близкий эмоциональный контакт устанавливает-
ся из-за эмоционального дефицита в обществе, в котором
массовые события важнее, чем жизнь и личность отдельных
(менее известных) персон. Нормальные дружеские отноше-
ния между знакомыми людьми перестают замечаться и пере-
живаться как самоценность: им необходим еще ореол пре-
стижности. Разговаривая о последних событиях в «семье»
(«там»), маленький человек хотя бы на минуту переселяется
в этот далекий, сказочный и недоступный мир мечты – мир
виртуальных, а не реальных знакомств, симпатий, антипа-
тий и других межличностных отношений. Устанавливаются
же такие отношения в результате сообщений по СМИ.
Еще большие возможности появились с приходом на ин-
формационный рынок новых СМИ, расширяющих горизон-
ты простого человека за счет Интернета.
4. Исследование событийности имеет еще один аспект,
получивший название «философия современности» («фи-
лософия модерна» и «философия постмодерна»), – те жиз-
19
Например, как отмечает Г. Я. Солганик, в эпоху «застоя»
влияние газет на сознание читателей было скорее эмоциональ-
ным, чем рациональным [Солганик 2003: 262].
20
Например, celebrity gossip (слухи о знаменитости), пере-
даваемые обывателями в том же ключе, что и слухи о хороших
общих знакомых, покоятся на сообщениях СМИ как на гаранте
достоверности. Некоторые поклонники знают все о личной жиз-
ни своих кумиров, которой интересуются гораздо живее, чем
собственными служебными или семейными обязанностями.
116
ненные ценности общества на данной стадии его развития,

которые вызваны к жизни средствами массовой информа-
ции. Этот философский аспект связан с жизненными уста-
новками общества в целом, с ценностями – то есть с тем,
что получило название «философия жизни». Восприятие
и осмысление сообщений о событиях также опирается на
эти ценности. А в то же время сами СМИ вырабатывают
в нас новые ценности, выполняя воспитательную функ-
цию, создавая «коллективное пространство общества» (см.:
[Александрова 2003]).
Всегда было принято сетовать на утрату былых идеалов.
Поэтому вряд ли в повышении уровня преступности и в
бездушии виноват высокий уровень развития современных
СМИ. Однако, поскольку всегда должны быть «модные со-
бытия» (на фоне которых другие проходят как несуществен-
ные или второстепенные, не заслуживающие упоминания),
за неимением лучшего в фокус внимания вполне могут по-
пасть такие события, которые в иное время (драматически
более насыщенное) не упоминались бы даже вскользь.
В этом отношении модные события сродни модным
предметам и входят в «потребительскую корзину» культур-
ных ценностей человека каждой данной эпохи. Так, в эпоху
постмодерна в состав бытовых знаний типового потребителя
массовой культуры входит знание «актуальных» произве-
дений искусства и литературы: на полке у «продвинутого»
потребителя должен стоять не только «Маятник Фуко» или
«Имя розы», но и флакон престижного «парфюма»; одежда
должна иметь определенный «лейбл»; ездить он должен на
автомобилях также определенных марок. Во всяком случае,
он должен знать о том, что в такую «корзину» входит,
чтобы не прослыть культурно отсталым среди своих свер-
стников. Входят в эту потребительскую корзину и знания
об определенных «модных» типах событий: об ограблениях,
о жизни кинозвезд, о выборах, о событиях на бирже…
Но масса событий, переживание которых теперь доступ-
но обычному человеку, настолько велика, что усваивается
только часть – иначе потребителю этой информации грозит
опасность превратиться в машину по переработке инфор-
мации, – то есть на деле воплотить метафору, лежащую в
основе когнитивной науки.
117
В противовес постоянно возрастающей массовости ин-

формации растет спрос на мемуарную литературу, на собы-
тия в прошлом – вместе с соответствующими «эмоциями на-
прокат»: приятно, как теперь говорят, «поностальгировать».
Мемуары возвращают пользователю СМИ (ощущающему
себя всего лишь песчинкой) индивидуальность и самоува-
жение, дают почву для «воспоминаний напрокат» о вирту-
альном (то есть «как бы собственном», но не по-настоящему
собственном) коллективном прошлом. Итак, мемуары – как
и сообщение о событиях в чужой («в их») жизни – сырье
для эмоций напрокат.
Заключение
Мы приходим к следующим выводам:

1. Контрастивная лингвистическая политология –
сопоставление текстов (и дискурсов) СМИ с целью выявить
и объяснить контрасты – расхождения, несходства – в упо-
треблении «политически нагруженных» слов и/или кон-
струкций в разных политических культурах, обслуживае-
мых разными языками.
2. Одной из задач этой дисциплины является выясне-
ние того, каким законам подчиняются тексты и общение в
различных культурах. Главная презумпция такого анализа:
между сопоставляемыми предметами существуют принципи-
альные различия. Главная же задача – выяснить, в чем эти
различия состоят, и объяснить их.
3. Анализируя текстовую продукцию того или иного по-
литика методами политологической лингвистики, можно уста-
новить его политическое настоящее, прошлое и будущее.
4. Исследование методами политологической лингвисти-
ки стратегий подачи событий в СМИ позволяет оценивать
эффективность воздействия СМИ на массовое сознание.
Однако кроме чисто языковых свойств текстов для такой
оценки необходимо учитывать и множество внелингвисти-
ческих факторов.
5. СМИ не только «освещают» события, но и создают
их, а граница между реальными и созданными событиями
очень зыбка. При умелой подаче выдумка может быть
118
воспринята как достоверность, как факты. Кроме того,

под напором информации адресаты СМИ меняют свои
установки, оценки, мнения и взгляды на жизнь в целом, а
также и на отдельные события. Поэтому исследование по-
литических текстов происходит на фоне стихийной «фи-
лософии жизни» и той эпохи, на которую такие тексты
ориентированы, и той эпохи, в которую это исследование
происходит. Исследователь – интерпретатор – не меньше
политически ангажирован, чем авторы и читатели анали-
зируемых текстов. Поэтому, видимо, можно сказать, что
политологическая лингвистика является по совместитель-
ству и политической лингвистикой.
Литература
Абрамов Н. А. Словарь русских синонимов и сходных по

смыслу выражений. – М.: Русские словари, 1999.
Александрова О. В. Язык средств массовой информации как
часть коллективного пространства общества // Язык СМИ как объ-
ект междисциплинарного исследования /Под ред. М. Н. Володи-
ной. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. – С. 89–99.
Брокгауз Ф., Ефрон И., ред. Энциклопедический словарь.
М., 1890–1907.
Виноградов В. В. Русский язык. – М.: Учпедгиз, 1947.
Володина М. Н. Язык СМИ – основное средство воздействия
на массовое сознание // Язык СМИ как объект междисципли-
нарного исследования /Под ред. М. Н. Володиной. – М.: Изд-во
Моск. ун-та, 2003. – С. 9–31.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка.
СПб, 1863-1866.
Демьянков В. З. Текст и дискурс как термины и как слова
обыденного языка // Язык. Личность. Текст: Сборник к 70–
летию Т. М. Николаевой / Отв. ред. акад. В. Н. Топоров. – М.:
Ин-т славяноведения РАН, 2005. – С. 34–55.
Демьянков В. З. Семиотика событийности в СМИ // Язык средств
массовой информации: Учебное пособие для вузов / Под ред. М. Н. Во-
лодиной. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2008. – С. 71–85. (2008а)
Демьянков В. З. Интерпретация политического дискурса в
СМИ // Язык средств массовой информации: Учебное пособие
119
для вузов / Под ред. М. Н. Володиной. – М.: Изд-во Моск. ун-та,

2008. – С. 374–393. (2008б)
Евгеньева А. П., ред. Словарь русского языка: В 4–х тт. –
2-е изд., испр. и доп. – М.: Ин-т лингвистических исследований
РАН, 1981.
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского
языка. – М.: Русский язык, 1992.
Солганик Г. Я. О языке и стиле газеты // Язык СМИ как объ-
ект междисциплинарного исследования / Под ред. М. Н. Володи-
ной. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. – С. 261–268.
Солганик Г. Я. Очерки модального синтаксиса. – М.: Флинта:
Наука, 2010.
Ушаков Д. Н. Толковый словарь русского языка. Т. 1–4. –
М., 1935–1940.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка:
В 4 т. – М.: Прогресс, 1987.
120
ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà â ñåìèîòè÷åñêîì àñïåêòå
ßÇÛÊ ÑÌÈ È ÏÎËÈÒÈÊÀ

Â ÑÅÌÈÎÒÈ×ÅÑÊÎÌ ÀÑÏÅÊÒÅ
Å. È. Øåéãàë
Современная политическая коммуникация в значитель-

ной степени опосредована масс-медиа. Особенность совре-
менной политической жизни заключается в том, что поли-
тики все реже общаются с населением напрямую, выступая
в залах и на площадях, и все чаще делают это через сред-
ства массовой информации. Исследователи дискурса СМИ
справедливо отмечают, что концептуализация политическо-
го пространства фактически осуществляется посредством не
личного опыта людей, а информации, почерпнутой через
СМИ, которые становятся передаточным звеном в восприя-
тии политики и конструировании картины мира политики
[Брайант, Томпсон 2004; Волкодав 2007; Демьянков 2003;
Кириллов 2005 и др.].
Опосредованность политической коммуникации фак-
тором масс-медиа способствует регулированию дистанции
между лидером и массами – как сближению (при этом по-
вышается демократичность дискурса), так и дистанцирова-
нию (что повышает авторитарность дискурса).
Поскольку население дистанцировано от власти и не мо-
жет непосредственно наблюдать процесс принятия решений,
касающихся общественной жизни, журналисты – «рассказ-
чики» о политике и политиках – являются своеобразными
«агентами влияния», способствующими формированию об-
щественного мнения.
Медиатизация политики, т. е. ее «сращивание со сред-
ствами массовой информации» [Березняков www], приво-
дит к возникновению медиатизированного политического
дискурса. Медиатизированный дискурс политики – это, в
терминологии Р. Барта, энкратический дискурс, т. е. дис-
121
курс, основанный на языке «массовой культуры (большой

прессы, радио, телевидения)», а вследствие этого – «в неко-
тором смысле … и язык быта»; это язык «расхожих мнений
(доксы)», и в этом своем качестве он воспринимается мас-
совым сознанием «естественно и натурально» [Барт 1994а].
Дискурсивная доминанта энкратического языка в культурном
пространстве создает иллюзорное ощущение естественности
его употребления. «Естественность» энкратического дискур-
са способствует его манипулятивности. Эта идея выражена в
ироническом сравнении В. З. Демьянкова: «Дискурс СМИ,
в частности, и политический – нечто вроде закусочной
Макдональдса: такой дискурс должен легко перевариваться
и быстро производить свой эффект («усваиваться», как и
любая fast food), позволяя по возможности незаметно мани-
пулировать сознанием аудитории» [Демьянков 2003: 116].
Н. Фэрклаф рассматривает медиатизированный полити-
ческий дискурс как особый «порядок дискурса», адаптируя
этот заимствованный у М. Фуко термин к парадигме кри-
тического анализа дискурса. Утверждается, что текст имеет
двойную системную соотнесенность: с языковыми система-
ми и с порядками дискурса. Соотношение текст – систе-
ма в обоих случаях имеет диалектическую природу: текст
базируется на системе, но в то же время образует системы
и воспроизводит их. Порядок дискурса представляет собой
«структурированную конфигурацию жанров и дискурсов, от-
носящихся к определенной социальной сфере», например по-
рядок дискурса образования/школы [Fairclough 1998: 145].
Н. Фэрклаф справедливо отмечает, что большинство
жанров современного политического дискурса уже не явля-
ются принадлежностью собственно политического дискурса –
они одновременно являются и жанрами СМИ. И даже та-
кие традиционные жанры собственно политического дис-
курса, как парламентские дебаты, партийные конференции,
международные переговоры и пр., получают облигаторную
репрезентацию в СМИ. В то же время жанры политиче-
ского дискурса, которые изначально возникают в рамках
СМИ (политическое интервью или прямая линия/звонки
в студию), становятся все более значимыми для политиков.
В СМИ стираются грани между профессиональными поли-
тиками и другими «медиаголосами», например, политик на-
122
ряду с поп-звездой выступает в качестве ведущего ток-шоу

[Fairclough 1995].
В данной главе нас интересует семиотический аспект ме-
диатизированного политического дискурса. Зададимся во-
просом: в чем специфика семиотического подхода к анализу
дискурса?
Семиотический подход отличает две важнейшие харак-
теристики: структурность и обобщенность. Семиотический
анализ нацелен на выявление общих закономерностей струк-
турирования и функционирования знаковых систем различ-
ной природы, он позволяет увидеть универсальные характе-
ристики человеческих языков – естественных и искусствен-
ных, вербальных и невербальных. Корни семиотического
универсализма имеют биологическую природу. «Семиотика
может рассматриваться как способ структурации действи-
тельности, свойственный человеческому мозгу. По этой при-
чине семиотический анализ дает развернутую картину того,
как человек воспринимает объекты окружающего его мира,
что особенно важно для случая объектов, созданных самим
человеком» [Почепцов 2009: 10].
Е. М. Мелетинский справедливо подчеркивает, что, как
всякая научная методика, структурно-семиотический анализ
перспективен в одних и ограничен в других направлениях,
одни объекты для него более, а другие менее проницаемы.
«Само собой разумеется, что структурный анализ более все-
го подходит для синхронных описаний культурных объек-
тов, относительно однородных и устойчивых к изменению
во времени, и что он целесообразен, прежде всего, как ин-
струмент изучения механизмов функционирования опреде-
ленных идеологических или художественных систем как си-
стем «работающих», в известном отвлечении от их генезиса
и от воздействия тех инфраструктурных факторов, которые
приводят в конце концов к разрушению этих систем или их
коренному преобразованию» [Мелетинский www].
Принципиальной отличительной особенностью семиоти-
ческого анализа является свойственный ему уровень обоб-
щения: несколько гиперболизируя, можно сказать, что се-
миотика рассматривает явления языка/дискурса «с высоты
птичьего полета». В этом одновременно и его сила и его
слабость.
123
По утверждению Н. Фэрклафа, ограниченность семио-

тического анализа по сравнению с лингвистически ориенти-
рованными подходами (собственно лингвистический, социо-
лингвистический, конверсационный, критический анализ
дискурса и др.) заключается в том, что он не уделяет доста-
точного внимания детальному рассмотрению языковой тка-
ни текста. С другой стороны, например, конверсационный
анализ, сильной стороной которого является описательность
(детальное описание особенностей языка СМИ и разговор-
ных интеракций в рамках медиатекстов), не в состоянии
связать конкретные характеристики разговора со свойства-
ми более высокого уровня, в частности, социокультурными
характеристиками дискурса, к которым относятся идеоло-
гии, властные отношения, культурные ценности. Именно в
этом сила семиотического подхода. Установление корреля-
ции между текстом и социокультурными характеристиками
дискурса относится к числу важнейших достижений семио-
тического анализа [Fairclough 1995].
Ю. С. Степанов, рассуждая об универсальности семио-
тики, подчеркивает принципиальную разнородность (раз-
личную природу) знаковых систем и безуспешность попы-
ток поиска каких-либо общих знаков для языка, архитекту-
ры, коммуникации животных и т. д., при этом полагает, что
«общность заключается в принципах организации знаков
(выделено мной. – Е.Ш.), а базовая ячейка этих принци-
пов в языке — высказывание» [Степанов 2001: 7].
К этому безусловно справедливому утверждению отно-
сительно объекта семиотики мы бы добавили, что общность
знаковых систем разной природы состоит не только в прин-
ципах их организации (которые, на наш взгляд, не сводятся
исключительно к высказыванию), но также и в типологии
самих знаков.
Исходя из этого, сформулируем цель семиотического
анализа медиатизированного политического дискурса сле-
дующим образом: выявление типов знаков, специфических
для данного дискурса, и особенностей структурирования
дискурса (выявление типов знаковых подсистем и типов оп-
позиций как на уровне знаков, так и на уровне подсистем).
Рассмотрение структуры медиатизированного полити-
ческого дискурса начнем на уровне общей прагматической
124
структуры коммуникации – адресатно-адресантных отноше-

ний.
В чем специфика взаимоотношений между основными
субъектами коммуникации в медиатизированном политиче-
ском дискурсе?
Исследователи современной политической коммуника-
ции рассматривают институты СМИ (наряду с политиче-
скими институтами и гражданами) в качестве одного из трех
ее основных субъектов. Политические и медийные институ-
ты взаимодействуют в «горизонтальном» измерении, будучи
вовлечены в процесс создания сообщений (message prepara-
tion). Вместе с тем каждый из этих институтов взаимодей-
ствует с массовым адресатом в «вертикальном» измерении,
распространяя и обрабатывая информацию, поступающую
как к гражданам, так и от них [Blumler, Gurevitch 1995;
Stanyer 2007].
По мнению Н. Фэрклафа, медиатизированный полити-
ческий дискурс представляет собой своеобразный гибрид –
смешение дискурсов обыденной жизни, социополитических
движений, различных областей академического и научного
знания и др. с журналистским дискурсом, и, соответствен-
но, представлен специфическим «репертуаром голосов»
(социальных агентов). К числу основных агентов медиати-
зированного политического дискурса Н. Фэрклаф относит
профессиональных политиков, журналистов, политиков
в нетрадиционном понимании (представители различных
общественных организаций и движений), «экспертов» (по-
литические аналитики, ученые-политологи) и «простых лю-
дей», народ [Fairclough 1998: 148]. Мы полагаем, однако,
что в итоге эта детализированная классификация «голосов»
медиатизированного политического дискурса сводима к
трем базовым – политики, СМИ, народ («политики в нетра-
диционном понимании» в принципе категоризируются как
политики, а эксперты функционально вполне соотносимы с
журналистами).
А. А. Негрышев обращает внимание на свойственную
медиатизированному дискурсу асимметричность коммуни-
кации: социальные группы, участвующие в общении, по-
разному позиционированы в этом процессе. Одни облада-
ют активным правом голоса, т. е. выступают через своих
125
представителей-журналистов в качестве адресанта сообще-

ния. Другие обладают по преимуществу пассивным правом
голоса, т. е. являются реципиентом этих сообщений. «Доступ
последних к процессу коммуникации ограничен восприяти-
ем и когнитивной переработкой предлагаемой информации.
Ни современные интерактивные формы, ни “скрытая об-
ратная связь" не изменяют сам характер коммуникации, ко-
торый остается монологическим. Между тем, как известно,
установление симметричного взаимопонимания возможно
только в диалоге, и устанавливается оно путем взаимного
задавания вопросов. Ограничение на право задавать вопро-
сы дает серьезные преимущества той стороне в диалоге, ко-
торая защищена от вопросов, а именно – увеличивает ее
возможности управления пониманием текста и внедрения в
когнитивную систему реципиента нужных мнений и устано-
вок» [Негрышев www].
Асимметричное положение участников массовой комму-
никации поддерживается и интенциональной асимметрией,
под которой понимается «неравноценность интенций от-
правителей и получателей информации, заключающуюся
в наличии у первых двойного плана коммуникативных на-
мерений. Эксплицитный план – декларируемая интенция
сообщения информации – конвенционально соотносится с
интенцией адресата (получение информации). Вне конвен-
ции остается имплицитный план – недекларируемые цели,
например приобретение символического и экономического
капитала, социальная власть» [Негрышев www].
В прагматической структуре политической коммуни-
кации представители СМИ выполняют роль медиатора –
посредника между политиками и народом. Медиатор-
интерпретатор выступает как некая культурно-историческая
константа, значимая для любого иерархически органи-
зованного сообщества. Приведем любопытное замечание
Г. Г. Почепцова относительно фигуры интерпретатора в ар-
хаичном и современном социуме: «Любое общество в сво-
ем функционировании опирается на интерпретаторов, ис-
пользуя специальные фигуры от шаманов до журналистов.
При этом шаман действует в ситуации, где не существует
никакой альтернативы именно его интерпретации, его мир
безальтернативен. Журналисты функционируют в принци-
126
пиально альтернативном мире. <…> Во времена шаманов не

было противоречащих высказываний, поскольку общество
жило в монологическом режиме, где все сказанное правиль-
но. В диалогическом режиме мы имеем бесконечное порож-
дение разнообразных сообщений» [Почепцов 2000, www].
Роль медиатора в какой-то мере близка роли адре-
сата-ретранслятора, но не вполне с ней совпадает.
Коммуникативная задача адресата-ретранслятора, как из-
вестно, заключается в получении сообщения и доведении
его до действительного адресата. Медиатор отличается от
ретранслятора, во-первых, тем, что далеко не всегда он
является тем адресатом, которому политик-адресант наме-
ренно передает сообщение для озвучивания перед массовой
аудиторией – нередко журналист получает текст косвенным
путем, выступая в активной роли «охотника за информаци-
ей». Во-вторых, процесс «ретрансляции» у медиатора, как
правило, сопровождается его собственным вкладом в ком-
муникацию, и таким образом он выступает в роли соавтора
политика.
В зависимости от степени такого «соавторства» можно
выделить следующие варианты роли журналиста-медиатора:
собственно «ретранслятор» (озвучивает напрямую высказы-
вания политика); «рассказчик» (высказывания политика пе-
редаются не напрямую, а в пересказе); «конферансье» (его
функция сводится к представлению политика и темы, по
которой тот собирается выступать); «интервьюер» (предо-
ставляя слово политику, контролирует ход коммуникации,
выражает свою точку зрения, формирует имидж политика);
«псевдокомментатор» (ангажированный журналист, кото-
рый говорит «как бы от себя», но при этом озвучивает точку
зрения определенного политика); «комментатор»/«эксперт»
(ближе всего стоит к роли самостоятельного агента поли-
тического дискурса, так как выражает, прежде всего, свою
точку зрения, цитируя и пересказывая высказывания по-
литиков).
Рассмотрим специфику журналиста как дискурсивной
личности. В соответствии с двумя основными функциями жур-
налистики – информационной и ценностно-ориентирующей,
среди социальных ролей журналиста выделяются роли, в
которых журналист выступает как личность, склонная к по-
127
рождению оценочного дискурса – пропагандист, агитатор,

полемист, иронист, аналитик, и роли безоценочного характе-
ра – репортер, летописец, художник, исследователь [Вепрева
2002; Солганик 2001]. В каждой из этих ролей журналист
выступает как дискурсивная личность.
Понятие дискурсивной личности является производным
от понятия языковой личности [Караулов 1987]. Под дис-
курсивной личностью, вслед за С. Н. Плотниковой, будем
понимать «языковую личность, порождающую определен-
ный дискурс» [Плотникова 2005]. Если основным призна-
ком языковой личности является владение знанием той или
иной интернализованной ею языковой системы, то дискур-
сивная личность характеризуется, прежде всего, по своим
целям, ценностям, коммуникативному статусу, исполняемой
социальной и психологической роли, избранным стратеги-
ям общения. Отсюда вытекает множественность дискур-
сивных личностей у одного человека. Так, автор новост-
ной статьи с элементами комического дискурса, по мнению
Н. Н. Панченко, может быть охарактеризован, во-первых,
как институциональная дискурсивная личность (журна-
лист), во-вторых, как остроумная и критикующая дискур-
сивная личность [Панченко 2005]. В данном случае три типа
дискурсивной личности соответствуют трем типам дискурса:
институциональный дискурс СМИ, комический дискурс,
критический (оценочный) дискурс.
Ведущими признаками, определяющими тип общения,
являются, как известно, его участники и цель. Глобальной
целью политического дискурса является борьба за власть.
При сохранении данного инварианта (цель и участники) из-
менение какой-либо из социолингвистических (ситуативных)
переменных, в частности, конкретизация цели в рамках той
или иной стратегии борьбы за власть, модификация роли
агента политического дискурса – представителя власти, на-
рода или посредника, приводит к варьированию типа обще-
ния. Таким образом, можно говорить о новостном, коми-
ческом, аналитическом, аргументативном, манипулятивном,
агитационном, протестном, митинговом и прочих вариантах
политического дискурса.
В каждом из дискурсивных вариантов устанавливает-
ся корреляция между ролью коммуниканта и его целью
128
(функцией). Выполняя инвариантную роль медиапосредни-

ка в политическом дискурсе, журналист реализует ее через
определенные функциональные варианты. Так, например,
Репортер информирует об актуальном событии, Летописец
фиксирует для истории или, наоборот, выявляет истори-
ческие факты для объяснения актуальных, Пропагандист
просвещает, Агитатор провоцирует определенные действия,
Полемист оспаривает позицию соперника и аргументиру-
ет свою точку зрения, Иронист критикует и высмеивает,
Правдоборец разоблачает ложь, Аналитик и Комментатор
анализируют, Исследователь выясняет истину, докапывает-
ся до сути и т. д.
Рассмотрим подробнее основные дискурсивные функ-
ции политического журналиста.
Информирующая функция является базовой функцией
журналиста. Журналист выступает как представитель соци-
ального института, назначением которого является поиск и
передача социально значимой информации (новости).
Распространение информации неизбежно связано с
выдвижением в фокус общественного сознания темы или
концепта. Д. Грейбер определяет данную функцию как
agenda setting (букв. «определение повестки дня»). Суть
этой функции заключается в контроле за распространением
информации: в зависимости от того, изберут ли политики
ту или иную тему для публичного обсуждения, она будет
находиться в центре или на периферии общественного вни-
мания. В свою очередь, вопросы, попавшие в центр внима-
ния, определяют характер действий, предпринимаемых об-
щественностью. Анализируя реализацию данной функции,
Д. Грейбер отмечает действие «эффекта гало» (гало – круги
в атмосфере, возникающие и расходящиеся вокруг источ-
ника света): значимость фигуры политика (или активность
СМИ, выступающих в качестве суррогатных политических
деятелей) привлекает дополнительное внимание к выдви-
гаемой проблеме. Политики, как правило, стараются ис-
ключить из повестки дня темы, обсуждение которых может
представить их в невыгодном свете; особенно ярко это про-
является в период предвыборных кампаний [Graber 1981].
Журналисты нередко руководствуются противоположными
интенциями и выступают в роли политических киллеров.
129
Исследователи дискурса СМИ отмечают, что меняется

лицо современной журналистики – массмедийный дискурс
становится более персонифицированным, и даже сугубо но-
востные тексты, которые традиционно в функциональной
стилистике относились к информирующим текстам с от-
сутствием или слабой выраженностью авторского Я, обо-
гащаются личностными смыслами. Приведем пример того,
как абсолютно объективная и правдивая информация при-
обретает уничижительно-ироническую оценочность только
за счет подборки однотипных фактов (исполнения конкрет-
ных пожеланий конкретных личностей в результате обще-
ния с президентом по прямой линии) и помещения их под
рубрикой «Чего народ добился от президента»: фронтович-
ке, пенсионерке из Волгограда повысили пенсию на 700 р.,
прапорщик, Герой России, получил квартиру и граждан-
ство, девочка Катя получила щенка собаки Путина, мать
погибшего в Чечне рядового получила материальную по-
мощь. Такого рода аранжировка фактического материала
однозначно имплицирует вывод о том, что народ, в отличие
от отдельных личностей, ничего не добился.
В результате когнитивной обработки передаваемых но-
востей журналист выполняет функцию конструирования
реальности. Р. Джослин отмечает сходство политологов
с журналистами в том смысле, что и те, и другие как бы
реконструируют политическую реальность для своих ауди-
торий сообразно своему видению политических процессов
[Joslyn 1986]. «Благодаря СМИ граждане предстают в роли
наблюдателей политических событий, однако они подвер-
жены такому аналитическому прессингу, что интерпрета-
ция событий нередко приобретает большую значимость, чем
само событие» [Gronbeck 1996: 39].
Одним из способов конструирования реальности яв-
ляется оперирование фантомными денотатами, явно свя-
занными с идеологической позицией субъекта политики:
«Первоначально планировалось, что “наглая, циничная
репетиция захвата нашей территории" пройдет в чер-
те Владивостока» (речь идет о совместных российско-
американских флотских учениях).
Разоблачительная функция журналиста вытекает из
агональной сущности политического дискурса и предпола-
130
гает активное разоблачение манипуляции информацией и

лжи, к которым прибегают политики. Вопрос в том, в чьих
интересах это делается – народа или одной из противобор-
ствующих политических сил. В последнем случае разобла-
чительный пафос журналиста нередко бывает направлен на
нейтрализацию «черного пиара», инспирированного поли-
тическим соперником. В интересах народа – разоблачение
любого рода искажений объективной информации, незави-
симо от интенции ее «производителя».
К числу актуальных вопросов современной обществен-
ной жизни О. В. Курдибановский правомерно относит про-
свещение населения в области политики. «Сегодня полити-
ческие процессы подчас настолько запутаны, что зритель,
слушатель или читатель иногда с трудом способен что-либо
понять даже из простейшего телевизионного выпуска ново-
стей. К тому же в условиях трансформации политической
системы в России возрастает значение политической социа-
лизации, результатом которой должна быть некая обнов-
ленная политическая культура общества» [Курдибановский
2005: 101].
Политический журналист, так же, как и политолог, дол-
жен быть экспертом в данной области. Разновидностью про-
светительской функции является экспертная функция, пред-
полагающая экспертную оценку политической ситуации или
события, разъяснение политической реальности, в частности,
выведение имплицитной информации из высказываний по-
литика. Комментирование политического смысла высказы-
вания связано с обнаружением второго плана сообщения, с
выявлением скрытых интенций политика. В следующем при-
мере журналист дает экспертную оценку, спровоцированную
некомпетентными высказываниями коллег: Когда недавно
эстонская журналистка спросила российского президента,
не хочет ли он извиниться за годы российской оккупации,
множество российских комментаторов издевательски пи-
сали: и что бы Путину действительно не извиниться?
Жалко что ли? Но ведь для наших соседей извинение рус-
ских – это признание факта оккупации. И (главное) во-
прос денег – возмещение ущерба в миллиарды долларов.
Особенностью современной политической публицистики
является частотная апелляция к прецедентным феноменам.
131
Одной из причин активного употребления этих единиц яв-

ляется их парольность, способность служить знаками для
«своих» и тем самым способствовать консолидации соци-
альной группы [Гудков 2000]. Отсылки к прецедентным
именам, активное цитирование и квазицитирование, т. е.
трансформация прецедентных текстов (имен, высказыва-
ний), является показателем уровня культуры и креативно-
сти журналиста, который в данном случае демонстрирует
такую свою ипостась, как эрудированная, интеллектуальная
и остроумная дискурсивная личность.
Незнайка на Луне как зеркало русского капитализма.
Новые власти Украины, как Бурбоны, ничему не на-
учились.
Соглашательство Чемберлена, гибкость правитель-
ства Виши, толерантность российских философов, из-
гнанных из советской России, но ужившихся с Гитлером,
<…> демонстрация против войны в Ираке, которая за-
канчивается чаепитием в Кенсингтонском парке, – вот
разные формы коллаборационизма, который естественно
вырос из либерализма.
Приведенные примеры иллюстрируют широкий спектр
функций прецедентных феноменов в политической публици-
стике, в том числе номинативную, экспрессивную, аргумен-
тативную, игровую. Рассчитывая на аудиторию, способную
распознать и адекватно оценить ссылки на прецедентные
феномены, журналист, на наш взгляд, выступает как свое-
образный проводник культуры, поскольку тем самым он
активизирует определенные фрагменты когнитивной базы и
культурного пространства социума, апеллирует к эрудиции,
интеллекту и чувству юмора своего адресата.
Дискурсивное пространство СМИ является полигоном
для обкатки языковых и концептуальных инноваций. Именно
журналисты, наряду со специалистами-профессионалами,
берут на себя функцию метаязыковой рефлексии. Как от-
мечает И. Т. Вепрева, языковая рефлексия связана с прео-
долением коммуникативного или концептуального напряже-
ния, она способствует ликвидации лакунарности в номина-
тивной системе языка и языковом сознании социума. Особо
значимой для политической публицистики является концеп-
туальная рефлексия, которая, по данным И. Т. Вепревой,
132
может воплощаться в таких формах, как формирование но-

вых концептов, актуализация сложившихся концептов, вер-
бализация концептов [Вепрева 2001].
Итак, политический журналист информирует общество,
конструируя политическую реальность в сознании социума
и выдвигая определенные проблемы в фокус общественно-
го внимания, выступает в качестве критика, разоблачителя,
эксперта, просветителя и проводника культуры, активно
участвует в концептуальной рефлексии социума и полити-
ческой социализации индивидов, способствуя преодолению
лакунарности языкового сознания в области политических
феноменов.
Несмотря на то что коммуникативная роль медиатора
чрезвычайно значима в современной политической комму-
никации, СМИ в общем не воспринимаются политическим
сознанием социума как самостоятельный субъект политики.
Не случайно эта роль остается мало отрефлектированной в
политическом дискурсе по сравнению с его базовыми субъ-
ектами.
Концепты субъектов политического дискурса образуют
оппозицию, которая организует его семиотическое и жан-
ровое пространство, определяет основные векторы ком-
муникации и ее содержательно-тематическую структуру.
Концептуальная оппозиция «народ – власть» проявляется
в когнитивной и дискурсивной смежности составляющих ее
концептов: парность их существования в языковом сознании
отражается во взаимообусловленных ассоциативных связях
и в регулярной совместной встречаемости в общих контек-
стах (как на уровне микроконтекста лексической сочетаемо-
сти, так и на уровне макроконтекста целого текста).
Под концептуальной оппозицией понимается бинарная
оппозиция концептов, находящихся между собой в отноше-
ниях противоположности. Отношения противоположности
концептов «народ» и «власть» реализуются не только на по-
нятийном, но и на образно-оценочном уровне, в частности, в
следующих ассоциативных признаках: «множественность –
единичность», «размытость, безликость – четкость, индиви-
дуальность», «низ – верх», «слабость – сила».
Дискурсивная реализация данной оппозиции харак-
теризуется варьированием концептуального содержания.
133
В исследовании М. Д. Невинской выявлены следующие

аспекты варьирования: а) правовой, обусловленный зако-
нодательным характером взаимоотношений между субъек-
тами политической коммуникации; б) институциональный,
или статусно-ролевой; в) этический; г) психологический
[Невинская 2006].
В правовом аспекте оппозиция «народ – власть» конкре-
тизируется в вариантах «гражданин – государство», «(граж-
данское) общество – государство», «электорат – кандидат».
Субъекты политики в рамках данных оппозиций взаимно со-
относятся через набор ролевых ожиданий: гражданин/граж-
данское общество/электорат заставляет, дает наказы,
требует, протестует, выражает свою волю, предписыва-
ет, спрашивает с властей; со своей стороны, государство/
кандидат защищает интересы, удовлетворяет интересы,
обеспечивает безопасность, оправдывает/не оправдывает
ожидания, следует наказам, выполняет волю граждан.
В рамках статусно-ролевого аспекта оппозиция «на-
род – власть» конкретизируется в вариантах «гражданин –
государство», «общество – государство», «электорат – кан-
дидат», «человек – государство», «социальные группы –
министерства/ведомства»; «простые люди – чиновники».
С позиций социального статуса общество/гражданин/
электорат характеризуются как активный и полноправный
участник политического дискурса (граждане требуют от-
дать положенное; граждане выказывают государству ми-
нимум доверия; общество хочет все отнять и поделить;
наше общество реагирует с возмущением), тогда как госу-
дарство становится ведомым. Выполнение обязательств го-
сударства по отношению к гражданам воспринимается как
должное: выполнять обязанности государства и обще-
ства перед гражданами; обеспечить доступ к образова-
нию всем гражданам нашей страны.
В отличие от таких ипостасей «народа», как гражданин,
общество, электорат, «(простой) человек» принимает на себя
пассивную роль, становится ведомым: заставлять людей;
(необходимо) стимулировать их; приобщать человека к
Большой Политике; … освобождают от необходимости
самостоятельно думать и сопереживать; объяснять лю-
дям; вдалбливать человеку, что…; оболванивают людей
134
и т. д. Государство и чиновники, напротив, предстают в

роли активной личности, оказывающей преимущественно
манипулятивное воздействие на людей.
В этическом аспекте представлены следующие образно-
оценочные варианты: слабые – сильные, честные – нечест-
ные, голодные – сытые, бедные – богатые, герои – трусы.
Обращает на себя внимание тот факт, что вариант оппо-
зиции «слабые – сильные» характеризуется способностью
к ролевой реверсии. Народ как сообщество простых людей
чаще предстает в роли слабой личности, неспособной вли-
ять на ход политических событий: Здесь государство на-
прямую наступило на права огромного количества людей.
Власть же в большинстве контекстов ассоциируется с силой,
которая может выражаться по-разному: власть – принуж-
дает, угрожает, унижает, обижает, грабит людей. При
этом ценностные акценты расставляются следующим обра-
зом: «слабый» народ характеризуется позитивной этической
оценкой, а «сильная» («жестокая») власть – негативной.
С другой стороны, характеристика «силы» может быть при-
суща и народу: Наш народ способен вынести многое –
пройти адскую машину войны, пережить репрессии, вы-
держать ураган новых реформ. Власть же, наоборот, мо-
жет представать слабой, недееспособной: Сегодня государ-
ство неспособно обеспечить достойный уровень жизни
своих граждан.
Параметр «бедность» также рассматривается с двух по-
зиций: материальная сторона и духовная сторона. С ма-
териальной точки зрения народ представлен как бедный,
нищий, обездоленный, ограбленный (в этическом плане
оценивается позитивно), а власть, соответственно, как бо-
гатая, обеспеченная, корыстная (негативная оценка).
С духовных позиций народ и власть в оппозиции меняются
местами – народ духовно богат, а власть духовно бедна:
Но более всего обращает на себя внимание мировоззрен-
ческая и идеологическая нищета многих наших региональ-
ных «государственников».
В целом, в этическом аспекте варианты концепта «на-
род», как правило, характеризуются позитивной оценкой,
в то время как варианты концепта «власть» представлены с
негативной позиции.
135
В психологическом аспекте выделены эмоционально-

оценочные варианты: умные – глупые, недовольные – до-
вольные, обозленные – безразличные, обиженные – без-
душные.
Оппозиция «умные – глупые» характеризуется содер-
жательной амбивалентностью. При вербализации действий
власти по отношению к народу сам народ характеризуется
как глупый, которого власть может легко обмануть, зомби-
ровать, морочить голову, вешать лапшу на уши. С другой
стороны, именно народ признается мудрым (природная му-
дрость народа), а власть характеризуется глупостью (она
не способна осознать мудрость народа): Кажется, что та
тупость, которую они приписывают народу, становится
их собственным свойством. Планы нынешнего чиновниче-
ства, действительно, далеко не идут. Все здесь и сейчас.
Дискурсивная рефлексия относительно взаимодействия
субъектов политической коммуникации протекает в рам-
ках ряда наиболее частотных тем, или топосов [Шейгал,
Хачатурова 2002]:
• топос ожидания – отражает позицию народа в по-
литической коммуникации: Вы готовы ломать системы,
но люди ждут конкретных мер здесь и сейчас. Как вы
собираетесь покончить с коррупцией? В ожиданиях от-
ражены представления народа об обязанностях власти по
отношению к нему, что реализуется в речевых актах требо-
вания/просьбы/протеста: Требовать, чтобы власть хоть
что-то делала в этом направлении, давно пора.
• топос обмана – представляет реакцию народа на ти-
пичную практику невыполнения предвыборных обещаний
политиков: Не верьте тем, кто обещает вам сладкую
жизнь! Данный топос связан с политическим перформати-
вом недоверия, для него характерна активная метафориза-
ция процесса обмана: облапошить, оболванить, вешать
лапшу на уши и т. д.
• топос ответственности/защиты – отражает право-
вой характер взаимоотношений государства и граждан и
коррелирует с топосом ожидания: Сегодня в России нет
ответственности чиновника перед народом; для того,
чтобы защитить интересы граждан … для этого нужны
партии.
136
• топос единения/конфронтации – реализуется через

маркеры интеграции и дистанцирования: Голосуйте по со-
вести. Мы сможем решать вместе с вами наши общие
проблемы. Проблема в том, что сегодня власть слишком
далека от народа. Этот топос особенно активно проявляет-
ся именно в предвыборный период и связан с интенсифика-
цией архетипной дихотомии «свой – чужой».
• топос зависимости – отражает представления о наро-
де как о пассивном и несамостоятельном субъекте политиче-
ского дискурса; данный топос реализуется через метафоры
«рабства» и «кормления»: Рабство и холопство, стремле-
ние попасть на содержание к кому-нибудь, продаться в
рабы и преданно служить, в том числе и бить того, на
кого укажет хозяин-кормилец, – проявились в русском
менталитете….
В рамках рассмотренных топосов проявляются следую-
щие аспекты взаимодействия субъектов политического дис-
курса:
а) институциональный (реализуется в разграничении
статусно-ролевых позиций субъектов политического дис-
курса) – защита граждан, ответственность перед ними;
гарант прав и свобод; граждане, которые сознательно де-
лают свой выбор;
б) деятельностно-поведенческий (отражает действия и
поведение субъектов дискурса по отношению друг к другу) –
власть обижает, обманывает, унижает, кормит; народ
ожидает, просит, требует;
в) эмоционально-оценочный (фиксирует отношения субъ-
ектов политики друг к другу) – народ разочаровался во вла-
сти; наши граждане недовольны тем, как защищают их
интересы; общество отреагировало с возмущением.
Семиотические оппозиции, свойственные политическо-
му дискурсу, выявляются на разных уровнях обобщения.
Оппозиция «народ – власть», как было показано выше,
является обобщением своих более конкретных вариантов.
С другой стороны, эта оппозиция, как и различные другие
противопоставления агентов политики, могут быть сведены
к базовой глубинной оппозиции «свои – чужие».
Оппозиция «свои – чужие» относится к числу важнейших
противопоставлений в жизни и устройстве общества, сохра-
137
няющих свое значение на протяжении веков наряду с други-

ми концептуальными оппозициями, отражающими архетип-
ные представления об устройстве мира. Оппозиция «свои –
чужие», или, по К. Шмитту, «друг – враг», определяет
специфику политического так же, как оппозиция «добро –
зло» является базовой для области морального, «прекрас-
ное – безобразное» – в области эстетического, «полезное –
вредное» или «рентабельное – нерентабельное» – в сфере
экономического. «Смысл различения друга и врага состоит
в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности со-
единения или разделения, ассоциации или диссоциации <…>
Не нужно, чтобы политический враг был морально зол, не
нужно, чтобы он был эстетически безобразен, не должен он
непременно оказаться хозяйственным конкурентом, а может
быть, даже окажется и выгодно вести с ним дела. Он есть
именно иной, чужой» [Шмитт 1992: 40].
Таким образом, любые ценностные противопоставления
в политическом дискурсе будут являться вторичными по от-
ношению к оппозиции «друг – враг», производными от нее.
«Всякая религиозная, моральная, экономическая, этниче-
ская или иная противоположность превращается в противо-
положность политическую, если она достаточно сильна для
того, чтобы эффективно разделять людей на группы друзей
и врагов» [Шмитт 1992: 45].
Оценка политических реалий сквозь призму оппозиции
«свой – чужой» составляет основу идеологического компо-
нента значения, присущего идеологемам [Шейгал, Бакумова
2001]. Семантика пароля («я свой») выступает на первый
план, когда политик употребляет тот или иной термин не
столько для обозначения референта, сколько в качестве до-
казательства своей принадлежности к определенной груп-
пировке, приверженности определенной идеологии. Именно
поэтому по парольным словам легко идентифицировать
группового субъекта дискурса.
Семиотическое пространство политического дискурса
представляет собой систему знаков, ориентированных на
обслуживание сферы политической коммуникации. В се-
мантике этих знаков отражается реальность мира политики,
интерпретированная тем или иным лингвокультурным сооб-
ществом. Результатом интерпретации внеязыковой реально-
138
сти является ее категоризация – «подведение явления под

определенную рубрику опыта, процесс членения внутренне-
го и внешнего мира человека сообразно сущностным харак-
теристикам его функционирования и бытия» [Кубрякова и
др. 1996: 42]. Исходя из положения о том, что «знаковость
сущности есть функция, аргументом которой является опыт»
[Кравченко 1999: 9], естественно полагать, что классифика-
ция и рубрикация знаков политического дискурса отражает
специфику категоризации опыта в сознании носителей язы-
ка – участников политического дискурса.
Построение типологии знаков политического дискурса
возможно по разным основаниям. Поскольку универсаль-
ной формой структурной организации знаковой системы яв-
ляется оппозиция, описание типологии знаков политическо-
го дискурса проводится в терминах оппозиций.
Оппозиция в плане выражения:

вербальные – невербальные знаки
К вербальным знакам относятся политические термины

и нетерминологическая лексика и фразеология, метафорика,
политическая афористика, лозунги и прецедентные тексты.
К невербальным знакам относятся артефакты (флаги,
эмблемы, портреты, бюсты, здания, семиотически маркиро-
ванные предметы гардероба, здания и помещения), графи-
ческие символы, поведенческие знаки (ритуальные и нери-
туальные символические политические действия и события)
и, наконец, знаковые или символические личности – сами
политики.
В современной семиотике существуют различные под-
ходы к интерпретации человека как знака: «человек как по-
добие богу, как знаковое выражение, как означающее и как
актер» [Познер 1996: 42]. Медиатизированный политиче-
ский дискурс активно эксплуатирует семиотику политиче-
ской личности. Знаковая сущность политика проявляется в
следующих аспектах: а) политик как представитель группы,
как метонимический знак, замещающий группу и одновре-
менно символ определенных политических взглядов и на-
правлений (движение Лужкова, партия Рогозина); б) по-
139
литик как актер, создатель образа, метафорический знак –

воплощение определенных черт внешности и поведения
(царь, оракул, царедворец, отличник, бузотер, стропти-
вец); в) политик как носитель определенной политической
функции (серый кардинал, страшилка, безгласный депу-
тат, паровоз реформ); г) политик как воплощение психо-
логического архетипа (старший брат, строгий отец, по-
стылый муж, коварный обольститель).
В современной публичной коммуникации резко возрос-
ла роль визуального невербального компонента, при этом
особую значимость в ряду невербальных иконических зна-
ков приобретают фото- и видеоизображения политика. Они
передают не только денотативную информацию (идентифи-
кация конкретного политика, фиксация его невербалики),
но и не менее важную коннотативную информацию.
Исследуя роль фотографии в передаче эмотивно-
сти креолизованного текста предвыборной кампании,
Н. Г. Солодовникова установила, что «фотография лица по-
литика может выступать в качестве как аффектива (когда
на нем запечатлены реальные сильные эмоции претендента),
так и коннотатива (когда фото в определенной дистрибуции,
например, в фоторейтингах, способно выражать и оценку)»
[Солодовникова 2009: 290]. Размер и цвет какой-нибудь
одной фотографии, выделяющие ее на фоне остальных в
рамках фоторейтинга, безусловно, передают оценочную ин-
формацию, выражая политическую позицию составителя
данного фоторейтинга и выполняя функцию глорификации
одного из претендентов и одновременно диффамации его со-
перников. С аналогичной целью используется и визуальная
фиксация мимического контраста: один претендент пред-
ставлен улыбающимся, а все остальные – хмурыми.
Наличие или отсутствие коннотативной информации в содер-
жании знака является основанием для следующей типологии.
Оппозиция по коннотативной маркированности
В данной рубрике противопоставляются собственно ре-

ферентные знаки и коннотативно нагруженные политиче-
ские аффективы.
140
Специфика коннотативного аспекта знаков политическо-

го дискурса анализируется многими исследователями.
М. Эдельман предложил деление вербальных полити-
ческих знаков на референтные знаки (referential symbols)
и знаки-конденсаты (condensation symbols), или, в терми-
нологии Д. Болинджера, «заряженный язык» (loaded lan-
guage) [Bolinger 1980]. Референтные знаки строго денота-
тивны, эмоционально нейтральны, они являются экономным
способом отнесения к предметам и ситуациям объективной
действительности; такие знаки способствуют логическо-
му осмыслению ситуации (governor, candidate, election).
Знаки-конденсаты вызывают сильную аффективную реак-
цию, которая ассоциируется с обозначаемой реалией. Они
концентрируют в себе патриотическую гордость, память о
прошлой славе или унижении, тревогу и беспокойство, на-
дежду на будущее величие и т. п. (social progress, repression,
freedom fighters, independence). В отличие от референтных
знаков с четко очерченным денотатом, знаки-конденсаты
характеризуются более расплывчатым и неопределенным
денотатом [Edelman 1964].
Следует иметь в виду, что грань, разделяющая эти два
типа знаков, не является жестко фиксированной и знак мо-
жет переходить из одного разряда в другой. Восприятие
того или иного знака как чисто референтного или эмотив-
но нагруженного варьируется в зависимости от говорящего,
его когнитивной базы и социально-политических установок,
а также от ситуации общения. В определенной политиче-
ской ситуации такие, казалось бы, сугубо «технические»
термины, как государство, парламент, выборы, указ, за-
седание, могут приобрести длинный шлейф образных, оце-
ночных, эмотивных коннотаций.
Ч. Елдер и Р. Кобб справедливо подчеркивают, что раз-
личие между этими двумя типами знаков основывается не
на природе референта, оно выявляется в результате припи-
сывания ему оценочных смыслов с позиций определенного
индивида или группы [Elder, Cobb 1983: 33]. Однако общ-
ность оценок того или иного референта не означает сов-
падения его когнитивных контуров у разных говорящих.
Так, например, в нормальном демократическом обществе
большинство его членов привержены демократии, ценят
141
свободу и испытывают отвращение к насилию. При этом

нередко оказывается, что за этими терминами для разных
людей стоят совершенно разные вещи: там, где один видит
насилие, другой может увидеть свободу выражения; то, что
для одного является проявлением социального контроля,
другой воспримет как насилие и нарушение демократиче-
ских прав. Следует подчеркнуть, что политические конно-
тации всегда носят групповой характер, они основаны на
групповых ценностях и стереотипах.
Политические аффективы – коннотативно нагруженные
знаки политического дискурса – обладают мощным сугге-
стивным потенциалом, что способствует их использованию
в качестве слов-лозунгов или парольных знаков, предна-
значенных для выдвижения на передний план в агитаци-
онных целях актуальных политических реалий. Магнетизм
их аффективного заряда настолько сильно подавляет их
дескриптивное содержание, что они превращаются в знаки-
регулятивы, которые напрямую стимулируют или подавля-
ют определенное поведение. Манипулятивное использование
политических аффективов основано на магии коллективных
эмоций, притупляющей способность политических агентов к
рациональным действиям, к критическому осмыслению дей-
ствительности.
Оппозиция по характеру референции
Референтная классификация знаков, обозначающих мир

политического, включает следующие основные рубрики:
а) субъекты политики (политические институты и пред-
ставители этих институтов, названия партий и движений,
а также члены и сторонники этих организаций, политиче-
ские антропонимы – имена известных политиков); б) по-
литические режимы (названия политических систем и форм
государственного устройства), в) политическая философия
и идеология (обозначения политических принципов и цен-
ностей, лозунги и названия программ, политические симво-
лы); г) политические действия и события.
Возможен и другой подход к референтной типологии зна-
ков политического дискурса – это типология, построенная
142
по иерархическому принципу. Референтная иерархия поли-

тических знаков предлагается в монографии Ч. Элдера и
Р. Кобба [Elder, Cobb 1983]. Толчком к разработке этой клас-
сификации послужило наблюдение о различной значимости
разных политических символов в социально-политическом
опыте разных индивидов.
В основе устанавливаемой авторами иерархии, как нам
представляется, лежат два критерия: степень абстрактности
знака, понимаемая как широта охвата референтной области,
и степень исторической устойчивости в когнитивной базе
носителей языка. По этим критериям выделяются три уров-
ня иерархии, которые можно условно представить в виде
следующих формул: «все и всегда», «часть и всегда/дли-
тельно», «часть и сейчас».
Верхнюю ступень данной иерархии занимают знаки,
которые соотносятся с национальным политическим со-
обществом в целом, например: The Flag, America, the
Constitution, Old Glory, democracy, liberty, equality. Ниже
расположены знаки, которые представляют определенную
политическую систему: а) структуры и роли, свойственные
данной системе: The President, Congress, FBI; б) нормы и
ценности, свойственные данной политической системе: One
Man, One Vote; due process, free enterprise, equal opportu-
nity. Низшая ступень в иерархии принадлежит «ситуатив-
ным знакам», отражающим политическую реальность сегод-
няшнего дня: имена действующих политиков, названия по-
литических доктрин и программ, актуальные политические
проблемы, текущие политические события, например The
Reagan Administration, Ralph Nader, NRA, Right to Life,
Gun Control.
Ч. Элдер и Р. Кобб делают предположение о том, что
«символический вес» знака (т. е. его значимость в системе
ценностей индивида и глубина эмоциональной реакции на
него) варьируется в зависимости от его положения в рефе-
рентной иерархии знаков и зависит от того, к какому кругу
референтных областей он может быть применим, у какого
круга людей он способен вызвать эмоциональный отклик и
какова интенсивность этой эмоциональной реакции (Elder,
Cobb 1983: 39–40). Это предположение подтверждается
следующими тенденциями, выявленными авторами:
143
• Чем выше уровень знака в символической иерархии, тем

выше его «символический вес» (т. е. шире круг коммуни-
кантов, у которых он вызывает эмоциональную реакцию,
и выше интенсивность этой реакции); например, свобода
обладает большим символическим весом, чем экономиче-
ская реформа.
• В плане онтогенеза речи аффективные коннотации, свя-
занные со знаками более высоких уровней, развиваются
раньше и дольше сохраняются в речевой деятельности ин-
дивида. Так, например, дети обычно приобретают эмоцио-
нальное отношение к национальному флагу и базовым по-
литическим институтам задолго до того, как они знакомят-
ся с большинством «ситуативных» политических знаков.
• Изменение эмоциональной ориентации по отношению к
символам высшего уровня влечет за собой соответствую-
щее изменение эмоциональной ориентации по отношению
к знакам низшего порядка. Например, если человек разо-
чаровался в институте выборов (соответственно, знаки го-
лосование и выборы приобретают для него отрицательно-
оценочную коннотацию), вряд ли для него знаки типа
Правое дело или Голосуй, а то проиграешь! будут иметь
большой символический вес. С другой стороны, изменение
аффективной реакции на знак низшего порядка (напри-
мер, смертная казнь), как правило, не влечет за собой
аналогичного изменения по отношению к знакам высшего
порядка (например, демократия, законность).
• Чем выше в иерархии находится знак, тем универсальнее
эмоциональная реакция на него в языковом сообществе
(общность реакций у разных индивидов и социальных
групп). Например, знаки типа food stamps (талоны на
льготную покупку продуктов) или deregulation (от-
мена государственного регулирования) наверняка вызо-
вут большее разнообразие эмотивных реакций, чем free
enterprise (свободное предпринимательство) и national
security (национальная безопасность).
В диахроническом плане политический знак может ме-
нять свой статус в референтной иерархии: типичным при-
мером такой трансформации является переход имен выдаю-
щихся политических лидеров из ситуативных знаков в на-
циональные символы.
144
«Символический вес» знака и характер его аффектив-

ной составляющей имеют большое значение для выполне-
ния знаком его основных семиотических функций в рамках
политического дискурса, особенно функций интеграции и
дифференциации коммуникантов – агентов политики.
Говоря о референтной стороне знаков политического
дискурса, нельзя не остановиться на одной из заметных тен-
денций динамики семиотического пространства современно-
го медиатизированного политического дискурса – тенден-
ции к созданию знаков-фантомов.
К числу факторов, способствующих появлению знаков с
фантомными денотатами в политическом дискурсе, относят-
ся: относительная неверифицируемость политических суж-
дений, внутренняя противоречивость фрагментов концепту-
ального пространства политики, опосредованный характер
политического опыта (высокая степень медиатизации), не-
стабильность вербальной среды современного публичного
дискурса, идеологемный характер знаков политического
дискурса, усложнение формы и увеличение эзотерично-
сти современного медиатизированного дискурса [Шейгал
2009].
Фантомый характер знака верифицируется специальны-
ми дискурсивными маркерами, к которым относятся:
а) лексика со значением ирреальности, отсутствия, пу-
стоты, притворства, неполнофункциональности;
б) средства выражения иронии, в частности кавычки;
в) формулы сомнения и опровержения (О каком патри-
отизме, кроме формально-казенного, может идти речь,
когда… Что же это за «экономическая стабильность»,
которую нужно… Нам говорят, что … однако это невер-
но…);
г) «разоблачающие» противопоставления, имплициру-
ющие суждения типа «утверждается Х, но на самом деле
это У», «утверждается, что Х есть, но на самом деле это-
го нет».
Противопоставления могут иметь формульный или кон-
цептуальный характер. Формульным средством является
фигура противопоставления в сочетании с параллелизмом
(отрицание + утверждение, например: Ахтисаари – не ми-
ротворец, он – мифотворец).
145
Концептуальное противопоставление строится на оппози-

ции концептов «фантомный/ложный – истинный» и «фан-
томный/мифический – реальный»: Что такое «популизм»
и «либерализм» Юлии Тимошенко? Иногда полезно вдумы-
ваться, как считали древние греки, в смысл слова. Тогда
сами собой отпадают слова-фантомы или приобре-
тают подлинный смысл. Так и со словом «популизм».
Семантические механизмы фантомных номинаций в
определенной степени схожи с процессами эвфемизации,
поскольку последние тоже призваны вуалировать или при-
украшивать действительность. В частности, общей тенден-
цией является генерализация и размывание смыслового со-
держания.
Высокий уровень референциальной неопределенности
фантомных номинаций предоставляет политикам опреде-
ленную свободу действий, связанную с широким диапазо-
ном их возможных интерпретаций. Естественно, каждый
видит в таких наименованиях то, что ему выгодно видеть.
Парламентарии рекомендовали президенту и правитель-
ству «приступить к рассмотрению международных,
политических, экономических, правовых и иных вопро-
сов, связанных с указанным постановлением Скупщины
Союзной Республики Югославии». Однако это не поме-
шало некоторым парламентариям интерпретировать
«иные вопросы» как военное сотрудничество.
Внутренняя противоречивость как когнитивная база фан-
томности отмечается политологами, которые квалифициру-
ют те или иные реалии как фантомные. Так, например, фан-
томность российского федерализма объясняется «разрывом
между декларированным и действительным состоянием го-
сударственной системы» [Добрынин 2003: 77]. Этой же точ-
ки зрения придерживается и Ю. Г. Ершов: «Фантомность»
нашей Федерации – прямое порождение и продолжение
главного качества российской политико-правовой системы,
определяемого как «мнимый конституционализм». Суть это-
го феномена — в радикальном противоречии между полити-
кой и правом [Ершов http].
Пропагандистские фантомы обычно создаются с интен-
цией представить действительность лучше, чем она есть на
самом деле.
146
В интервью с корреспондентом ИА «РосФинКом» раз-

работчик доклада «Задачи для будущего президента», заме-
ститель директора Института экономики РАН Д. Сорокин
говорит следующее: «Среднегодовой темп роста ВВП в 7%
по сравнению с 1999 годом – это прекрасный темп, но что
происходит внутри экономики? За счет чего растет ВВП?
Много говорят о том, что рост происходит за счет благопри-
ятных внешних обстоятельств, хорошей конъюнктуры для
продажи нефтепродуктов. Но не надо забывать, что ВВП
растет не только за счет нефти. 20% нашего ВВП, по дан-
ным государственной статистики, – в сфере розничной и
оптовой торговли. Так вот, если между производителем и
потребителем поставить еще пять посредников, у нас ВВП
будет еще больше. Иначе говоря, наш ВВП во многом
“воздушный"» [Митрофанов http].
Проводя аналогию с разграничением обиходного и науч-
ного понятия у Потебни, можно сказать, что здесь, по сути
дела, создается «зазор» между поверхностным и глубин-
ным уровнями концепта. На поверхностном уровне, судя по
цифрам, имеет место позитивный процесс (рост ВВП), но
более компетентный анализ факторов и процессов, стоящих
за этими цифрами, показывает, что эти показатели не отра-
жают реального положения дел.
Совмещение противоречащих смыслов в пределах одно-
го концепта создает фантом, т. е. в данном случае – лишь
иллюзию улучшения экономики, при этом имеющийся поня-
тийный «зазор» остается «невидимым» для неискушенных
потребителей информации, что позволяет успешно манипу-
лировать их сознанием.
Функциональная типология знаков

политического дискурса
Содержание политической коммуникации на функцио-

нальном уровне можно свести к трем составляющим: фор-
мулировка и разъяснение политической позиции (ориента-
ция), поиск и сплочение сторонников (интеграция), борьба
с противником (агрессия как проявление агональности).
Отсюда вытекает, что основным организующим принципом
147
семиотического пространства политического дискурса явля-

ется семиотическая триада «интеграция – ориентация –
агональность (агрессия)». Эта функциональная триада
проецируется на базовую семиотическую оппозицию «свои –
чужие», которая, будучи, по определению Ю. С. Степанова,
культурной константой [Степанов 1997], обнаруживает в
политическом дискурсе свою специфику и имеет специаль-
ные маркеры.
В каждом из трех функциональных типов знаков име-
ются специализированные и транспонированные единицы.
Специализированными знаками ориентации являются наи-
менования политических институтов и институциональных
ролей (Дума, Кремль, премьер-министр), имена полити-
ков, которые ассоциативно связаны с номинациями полити-
ческих ценностей (демократия, порядок, права человека)
и соотносятся с базовой шкалой политических ориентаций,
традиционно задаваемой в терминах пространственных ме-
тафор типа правые, левые, центр и пр. К специализиро-
ванным знакам интеграции с инвариантным компонентом
«свои» относятся государственные символы и эмблемы, вы-
ражающие групповую идентичность, ритуальные поведен-
ческие знаки, маркеры единения и совместности (мы, наш,
все, единство, союз, сограждане и др.).
В качестве транспонированных знаков интеграции вы-
ступают термины ориентации – идеологемы, выступающие
в качестве парольных лозунговых слов и отсылающие к
ценностному тезаурусу того или иного группового субъекта
политики. Переход в разряд знаков интеграции неизбежно
сопровождается приобретением эмотивного заряда и пере-
водит строго референтные термины в статус политических
аффективов. Парольные идеологемы позволяют идентифи-
цировать группового субъекта дискурса, например: прави-
тельство народного доверия, дружба народов, предан-
ность делу Ленина, социалистические идеалы (комму-
нисты); держава, отечество, соборность, православие
(национал-патриоты); рыночные реформы, свобода слова,
права человека, закон (либералы).
Специализированными знаками агрессии, помимо тра-
диционных инвектив, являются маркеры «чуждости» (дейк-
тики отдаления, показатели умаления значимости: эти,
148
они, и иже с ними, всякие, разные, какой-нибудь там).

Транспонированными знаками агрессии служат политиче-
ские инвективы-ярлыки. В качестве ярлыков традиционно
используются неполитические пейоративы (предатели и
мародеры), этнонимы (нерусские, кавказцы) и антропо-
нимы (чубайсы, гайдары), а также политические термины
(фашист, экстремист, патриот).
Знакам агрессии, так же как и знакам интеграции, свой-
ственно преобладание фатики над информативностью: зна-
ки интеграции направлены на поддержание и укрепление
отношений консенсуса между агентами политики, а знаки
агрессии – на усиление конфликтных отношений. Границы
между тремя функциональными типами знаков не являются
жестко фиксированными. Эволюция прагматики знаков в
направлении от информатики к фатике связана с выхола-
щиванием дескриптивного содержания и усилением прагма-
тического. Знаки ориентации, приобретая идеологическую
коннотацию «свои»/«чужие» и положительную/отрица-
тельную эмотивность, превращаются в знаки интеграции
или агрессии.
Покажем на схеме эволюцию прагматики знаков поли-
тического дискурса.
фатика информативность фатика

положительная нейтральность отрицательная
эмотивность эмотивность
•
интеграция ориентация агрессия
Итак, мы проанализировали структурную организацию

семиотического пространства политического дискурса, выя-
вили оппозитивные отношения между различными типами
знаков. Теперь обратимся к более крупным единицам семи-
отической организации политического дискурса. Для этого
воспользуемся понятием кода.
Понятие кода, широко используемое в работах по семи-
отике, фактически является синонимом знаковой системы.
Например, Дж. Фиске определяет код как «знаковую систе-
му, подчиняющуюся определенным правилам, общим для
всех членов социума, и использующуюся для порождения
149
и циркуляции смыслов в рамках данной культуры» [Fiske

1987: 4].
В литературе существует большое разнообразие подхо-
дов к выделению типов кодов (знаковых систем). По мнению
Н. Б. Мечковской, две главные оси систематизации знако-
вых систем – это физическая природа плана выражения и
генезис семиотики [Мечковская 2004]. Материальная обо-
лочка знака обусловлена основными каналами чувственного
восприятия человека. В аспекте генезиса разграничиваются
природные и культурные (естественные и искусственные)
семиотические системы. Дальнейшее членение проходит по
характеру мотивированности и степени конвенциональности.
По характеру строения разграничиваются элементарные и
сложные, одноуровневые и многоуровневые семиотики.
В монографии Дж. Фиске, посвященной анализу теле-
визионного дискурса на базе методологического аппарата
семиотики, автор, используя понятие кода, показывает, как
происходит наращивание смыслов при создании сообщения
в телевизионном дискурсе. Он выделяет три уровня кодов
в телевизионном дискурсе: уровень реальности, уровень
репрезентации и уровень идеологии. Фиске считает, что
«реальность» (событие, являющееся объектом освещения в
телепередаче) никогда не бывает «сырой», она уже являет-
ся продуктом взаимодействия кодов культуры: цвет кожи,
косметика, одежда, прическа, жестика, фонация, поведен-
ческие акты и пр. представляют собой социальные коды.
Для передачи сообщения об этой реальности используют-
ся условные коды репрезентации (конфликт, персонаж,
нарратив, диалог, декорации и пр.), которые передаются
при помощи средств телетехнологии (камера, свет, монтаж
и пр.), а учет идеологических кодов (системы ценностей)
делает сообщение приемлемым и доступным для интерпре-
тации [Fiske 1987: 4-5].
В другой работе этого же автора мы находим, среди
прочих, противопоставление презентационных и репрезен-
тационных кодов, основанное на реализации социальной и
коммуникативной функции языка.
Репрезентационные коды используются для производ-
ства текстов, они обозначают реальность, являющуюся объ-
ектом коммуникации, тогда как презентационные коды ха-
150
рактеризуют участников общения, в том числе социальный

статус. Презентационные коды имеют индексальный харак-
тер и реализуются преимущественно через невербальную
коммуникацию [Fiske 1990].
Используя понятия расширенного (детального) и огра-
ниченного кодов (по Б. Бернстайну), коррелирующих с
различными социальными группами, Дж. Фиске вводит
разграничение кодов широкой и узкой направленности
(broadcast and narrowcast), однако основание противопо-
ставления здесь иное – по характеру целевой аудитории.
Нацеленные на массовую и широкую аудиторию, коды ши-
рокой направленности учитывают высокую степень гете-
рогенности этой аудитории. Коды узкой направленности
отличаются от ограниченных кодов в том плане, что они
базируются не на общности социального опыта, а на общ-
ности образования и интеллектуального опыта. Они инди-
видуалистичны, личностно ориентированы, статусно ори-
ентированы. Аудитория такого типа кода рассчитывает на
обогащение своего знания, изменение когнитивной базы в
результате общения, тогда как аудитория широкого/огра-
ниченного кода ждет лишь подтверждения уже известного
[Fiske 1990].
М. Дэнеси выделяет следующие виды кодов: 1) социаль-
ные (в качестве примера приводится семиотика социальной
проксемики); 2) мифические коды (например, код героя);
3) коды знания (имеются в виду коды различных областей
научного знания); 4) нарративные коды [Danesi 2007].
Мы полагаем, однако, что нарративные коды не рядопо-
ложены остальным: в отличие от кодов тезаурусного типа,
нарративные коды содержат некие универсальные единицы
текстообразования.
Одним из наиболее известных исследователей нарратива
в семиотическом аспекте является А. Греймас. Он полагал,
что удивительное сходство нарративов в различных куль-
турах объясняется тем, что они используют универсальный
нарративный код, который он назвал «актантной грамма-
тикой» [Греймас 1983]. Под актантами понимаются струк-
турные единицы нарративного кода (персонажи, обстанов-
ка и пр.). Имплицитно это понятие уже присутствовало в
известных работах В. Я. Проппа по русскому фольклору
151
[Пропп 1928]. Заимствовав понятие актанта у Л. Теньера,

А. Греймас свел пропповские нарративные категории вол-
шебной сказки к набору фундаментальных оппозиций, кото-
рые, по его мнению, приложимы к любому типу нарратива:
субъект – объект, отправитель – получатель, помощник –
противник (оппонент). Использование категорий нарратив-
ного кода применимо и к анализу политического нарратива,
в частности политического скандала [Шейгал 1998].
Само понятие нарративного кода неоднозначно, анализ
нарратива может проводиться на разных уровнях глубины.
Так, Р. Барт, говоря о многоголосии художественного тек-
ста, выделяет пять основных кодов, структурирующих ткань
повествования: семный, символический, референциальный,
акциональный и герменевтический коды [Барт 1994б].
Референциальный код (соотнесение с реальностью) тракту-
ется автором как код культуры: под реальностью понимает-
ся культурное знание как продукт дискурса. Акциональный
код представляет собой набор основных событийных фраг-
ментов фабулы/сюжета. Герменевтический код связан с
разрешением загадки повествования, это своеобразный мо-
тор нарратива, контролирующий его развертывание и при-
водящий к развязке.
Р. Барт противопоставляет такие понятия, как персонаж
и образ: если персонаж задается комбинаторикой сем, соз-
дающих неповторимую индивидуальность личности, то об-
раз представляет собой «безличную и ахронную комбинацию
символических отношений» [Барт 1994а: 83]; таким образом,
персонаж создается на уровне семного кода, а образ является
частью символического кода. Символический код, по Барту,
представляет собой набор бинарных оппозиций, отражающих
наиболее глубинные, культурно значимые ценностные кате-
гории: добро – зло, жизнь – смерть, свет – тьма, природа –
культура, люди – боги, внешнее – внутреннее и т. д.
В политическом дискурсе мы редко имеем дело с
индивидуально-психологической проработкой персонажей
(исключение составляет жанр политического портрета и,
возможно, интервью); в большинстве случаев персонажи по-
литического нарратива представляют собой типажные фигу-
ры, обобщенно обозначающие основные роли современного
политического театра.
152
Наряду с пониманием кода как системы существуют ин-

терпретации кода как свойства системы, как способа упоря-
дочивания знаков в определенную систему. См., например,
в работе Г. Г. Почепцова: «Каждая семиотическая система
характеризуется наличием своего собственного кода, под
которым понимается ряд соответствий между планом выра-
жения (всех форм) и планом содержания (всех значений).
Перестройка в этом плане может рассматриваться как опе-
рация по смене кодов целой страны. В биполярном мире, в
котором мы жили до этого, данные коды старательно раз-
делялись реальными и воображаемыми стенами. Государства
жестко следили за тем, чтобы не допустить миграции кодов,
путем фильтрации текстов и людей. Причем как с одной, так
и с другой стороны. Перестройка тогда выглядит как меха-
низм по введению нового кода в случае наличия другого кода,
который не только активно существовал, но и был агрессив-
но настроен к вводимому коду» [Почепцов 2000, www].
Такое понимание кода предполагает возможность вариа-
тивного содержания, закрепленного за одним и тем же пла-
ном выражения в рамках определенной знаковой системы.
Это дает основание для выделения идеологически маркиро-
ванных знаковых подсистем в пределах политического дис-
курса того или иного социума.
Понятие кода оказывается близким понятию идеологии
в интерпретации У. Эко. Если коды представляют собой
«набор ожиданий» в семиотическом универсуме, то идеоло-
гия – «набор ожиданий» в когнитивном пространстве. «Мы
опознаем идеологию как таковую, когда, социализуясь, она
превращается в код. Так устанавливается тесная связь меж-
ду миром кодов и миром предзнания. Это предзнание дела-
ется знанием явным, управляемым, передаваемым и обме-
ниваемым, становясь кодом, коммуникативной конвенцией»
[Эко 1998: 108].
Утверждение о возможности наличия нескольких идео-
логических кодов в рамках медиатизированного политиче-
ского дискурса коррелирует с идеей Дж. Хартли о семиоти-
ческой избыточности СМИ. Сравнивая семиотическую из-
быточность прессы и телевидения, Хартли отмечает, что у
телевидения она гораздо выше – во-первых, за счет гораздо
большего разнообразия средств обозначения (помимо вер-
153
бальных знаков и статических изображений здесь работа-

ют также движущееся изображение, звук, цвет, освещение,
хронотоп), во-вторых – за счет более интенсивной борьбы
разных «голосов» (идеологий) за контроль над смыслом.
«There is always too much meaning on television to be con-
trollable by the dominant ideology. There are always traces
of competing or resisting discourses available for alternative
readings» [Hartley 1982: 75].
Как уже отмечалось выше, концептуальная система по-
литической идеологии организована вокруг архетипной оп-
позиции «свои – чужие». Она лежит в основе формирования
оценочного компонента единиц политической семиосферы и
выполняет функции социально-политической идентифика-
ции и дифференциации субъектов политики.
Спецификой политического дискурса, в отличие от дру-
гих видов институционального общения, является постоянное
акцентирование ценностей в речах политиков. Ценности и их
иерархия образуют концептуальную основу политического
языка. В монографии Э. Р. Лассан, посвященной когнитив-
ному конфликту дискурса власти и дискурса инакомыслия в
СССР, в качестве основы порождения идеологизированного
дискурса рассматривается концептуальная метафора. Так,
одной из базовых ценностных оппозиций дискурса власти
«патриотизм – антипатриотизм» соответствует оппозиция
«истинный патриотизм – ложный патриотизм» в дискур-
се инакомыслия. Эти оппозиции развертываются, соответ-
ственно, в концептуальные метафоры «Родина – мать (от-
сюда следствие: дети – должники родителей)» и «Родина –
близкий человек, который может болеть» [Лассан 1995].
Противопоставление «языка власти» и «языка оппозиции»
квалифицируется как явление политической диглоссии: ан-
титоталитарный язык оппозиции выступает как форма язы-
ковой самообороны, выполняет при этом функцию сопро-
тивления правящему режиму [Вежбицка 1993].
Неоднородность групповых субъектов политики в плане
ценностных ориентаций приводит к социокультурной вариа-
тивности политического дискурса – возникновению разных
идеологических кодов в рамках политического дискурса.
Исследователи политического дискурса неоднократно обра-
щали внимание на тот факт, что базовая политическая лек-
154
сика, обозначающая идеологически маркированные концеп-

ты, по-разному (вплоть до полярности) понимается полити-
ческими противниками, что свидетельствует о существова-
нии различных тезаурусов у носителей языка – участников
политической коммуникации [Сорокин 1992; Серио 1993;
Lakoff 2001; Nunberg 2007].
По наблюдениям Е. В. Какориной, дискурс оппозици-
онной прессы России периода перестройки отличает специ-
фический жанровый состав, в частности, в нем широко
представлены такие типы текстов, как лозунги, воззвания и
обращения; жанр новостей-сообщений почти элиминирован
и трансформирован в речевые акты-экспрессивы; в целом,
отмечается преобладание эмоционально-оценочных средств
над интеллектуально-оценочными, сознательное следование
принципам антиэтикета. Кроме того, в дискурсе оппозици-
онной прессы наблюдается использование новообразований
не в целях языковой игры, а в целях конструирования ав-
тономного кода (выделено мной. – Е.Ш.) для именования
действительности (типичные примеры: демонократы, дерь-
мократы, иудокоммунисты) [Какорина 1996].
Наличие такого автономного номинативного кода, вклю-
чающего набор ключевых слов-идеологем, специфический
набор речевых жанров, стратегий и тактик позволяет гово-
рить о существовании особого политического социолекта,
обладающего, как и любой социолект, корпоративной функ-
цией. А. А. Базанов подчеркивает соотнесенность полити-
ческого социолекта («диалекта») с типом политического со-
знания: «Каждому относительно распространенному типу
политического сознания соответствует свой политический
диалект, то есть оригинальный набор используемых языко-
вых конструкций и лексики» [Базанов www].
Основой политического социолекта является его идео-
логическая ориентация, которой и определяются его линг-
вистические характеристики: а) специфический набор идео-
логем, отражающих ценностные доминанты данной группы;
б) степень эмоциональности/рациональности дискурса; раз-
ный удельный вес эмотивно-маркированной лексики; в) сте-
пень информативности/фатичности коммуникации и свя-
занный с этим удельный вес речевых стереотипов и штам-
пов; г) степень метафорической насыщенности и образности;
155
д) способы воздействия на аудиторию (аргументативность/

суггестивность); е) различия в характере вербальной агрес-
сии (степень косвенности агрессии и предпочитаемый набор
инвектив); ж) тематическая избирательность; з) специфиче-
ский набор цитат, аллюзий и прочих отсылок к прецедент-
ным текстам, отражающим ценностные предпочтения той
или иной группы.
Исследование институциональных типов политиков в
зависимости от их идеологической ориентации, проведен-
ное Е. В. Бакумовой на материале политического дискурса
2000-2001 гг., выявило достаточно ярко выраженные ком-
муникативные особенности дискурса таких групп, как де-
мократы (центр), либералы (правые), коммунисты (левые)
и «маргиналы» (крайне левые). Так, в частности, для дис-
курса крайне левых характерно использование идеологем,
связанных с критикой «порочного» курса правительства
(захватчики-оккупанты, банкиры, капиталисты), высо-
кая степень клишированности (отрицание тысячелетней
истории России, грабительская приватизация), эмоцио-
нальная насыщенность с преобладанием саркастической то-
нальности (Случилось чрезвычайное. И власти опять мол-
чат. Зарылись пугливыми головами в повседневный сор, и
народ с изумлением наблюдает их дрожащие хвостики),
ярко выраженный концептуальный милитаризм и агрессив-
ность, шокирующая образность (обескровленное государ-
ство, облепленное полипами и улитками информацион-
ных паразитов), гиперболизация и гипертрофированное ис-
пользование отрицательно-оценочных номинаций (Вся эта
каркающая политическая стая, перекормленная, отяже-
левшая от падали, вьется над колоннами русских войск,
гадит на броню, застилает глаза механикам-водителям),
навешивание ярлыков (жулики и проходимцы), предпочте-
ние речевых актов угрозы и запугивания [Бакумова 2002].
Чем сильнее идеологические разногласия в обществе
и размежевание политических сил, тем явственнее про-
является и социокультурная дифференциация дискурса.
Интегративные процессы в современном российском обще-
стве нивелируют ярко выраженную дифференциацию по-
литического языка, характерную для «допутинского» вре-
мени.
156
Если типы знаков и типы оппозиций носят универсаль-

ный характер, то типы идеологических кодов всегда куль-
турно обусловлены и исторически изменчивы. В зависимо-
сти от социально-политической ситуации в том или ином
социуме меняется набор кодов (политических социолектов)
и состав идеологем. Динамике также подвержен оценочный
компонент идеологем и их знаковый статус.
Базанов А. А. Анализ политических диалектов как возмож-

ный подход к исследованию политического сознания. URL: www.
escoman.edu.ru
Бакумова Е. В. Ролевая структура политического дискурса:
дис. … канд. филол. наук. – Волгоград, 2002.
Брайант Дж., Томпсон С. Основы воздействия СМИ: Пер.
с англ. – М.: ИД «Вильямс», 2004.
Барт Р. Разделение языков // Избранные работы: Семиотика.
Поэтика. – М.: Прогресс, 1994. – С. 519–535 (1994а).
Барт Р. S/Z. – М.: «Ad Marginem», 1994 (1994б).
Березняков Д. В. Российская политология и российская по-
литика: точки сопряжения. URL: www.sapa.sib.ru
Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше: механизмы
языковой самообороны // Вопросы языкознания. – 1993. – № 4. –
С. 107–125.
Вепрева И. Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. –
Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2002.
Волкодав М. А. Применение политического дискурс-анализа
в решении идеологических задач (на примере медиатизации по-
литических текстов): дис. … канд. филол. наук. – Краснодар,
2007.
Греймас А. Ж. Семиотика: Объяснительный словарь теории
языка (совм. с Ж. Курте). – М.: Семиотика, 1983. – С. 483–550.
Гудков Б. Д. Функционирование прецедентных феноменов в
политическом дискурсе российских СМИ // Политический дис-
курс в России – 4: Материалы рабочего совещания. – М., 2000.
СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследова-
ния. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. – С. 116–133.
157
Добрынин Н. М. Новый федерализм: Модель будущего госу-

дарственного устройства Российской Федерации. – Новосибирск:
Наука, 2003.
Ершов Ю. Г. Этнический фактор и проблемы российского
федерализма // ПОЛИТЭКС. – 2006. – № 2. URL: http://
www.politex.info/
Какорина Е. В. Стилистический облик оппозиционной прес-
сы // Русский язык конца ХХ столетия (1985–1995). – М.:
Языки русской культуры, 1996. – С. 409–426.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. – М.:
Наука, 1987.
Кириллов А. Г. Функции и роль дискурса СМИ в политиче-
ском нарративе // Обучение английскому языку: в поисках новых
решений: Сб. материалов и тезисов докладов XI Межрегиональной
научно-практической конференции. – Самара: СГАУ, 2005. –
С. 126-130.
Кравченко А. В. Классификация знаков и проблема взаимос-
вязи языка и знания // Вопросы языкознания. – 1999. – № 6.
С. 3–12.
Кубрякова Е. С., Демьянков В. З., Панкрац Ю. Г., Лузи-
на Л. Г. Краткий словарь когнитивных терминов. – М.: Изд-во
Моск. ун-та, 1996.
Курдибановский О. В. Пресса на подступах к политическо-
му просвещению // Социально-политическое функционирование
журналистики: Мат-лы секции «Журналистика в мире политики»
Дней Петербургской философии, 19-20 ноября 2004 г. – СПб,
2005. – С. 102-105.
Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-
риторический анализ. – Вильнюс: Изд-во Вильнюс. ун-та, 1995.
Мелетинский Е. М. К вопросу о применении структурно-
семиотического метода в фольклористике // Фольклор и пост-
фольклор: структура, типология, семиотика. URL: http://www.
ruthenia.ru
Мечковская Н. Б. Семиотика: Язык. Природа. Культура. –
М.: Academia, 2004.
Митрофанов С. Фантомы постпутинского сознания //
Политический журнал. URL: http://www.politjournal.ru/
Невинская М. Д. Концептуальная оппозиция «народ –
власть» в политическом дискурсе: дис. … канд. филол. наук. –
Волгоград, 2006.
158
Негрышев А. А. О ситуации постмодерна в дискурсивном про-

странстве СМИ: к проблеме экологии массовой коммуникации //
WEB-журнал. – Вып. 4. URL: http://www.vfnglu.wladimir.ru
Панченко Н. Н. Лингвистическая реализация комического в англий-
ском новостном дискурсе: дис. … канд. филол. наук. – Иркутск, 2005.
Плотникова С. Н. Языковая, коммуникативная и дискурсив-
ная личность: к проблеме разграничения понятий //Лингвистика
дискурса: Вестник ИГЛУ. Сер. Лингвистика и межкультурная
коммуникация. – Иркутск, 2005. – С. 5–16.
Познер Р. Подходы к интерпретации человека как знака //
Человеческий фактор в правоохранительных системах: Материалы
междунар. науч.-практ. конф. «Языки мозга и тела человека: про-
блемы и практическое использование в деятельности органов вну-
тренних дел». – Орел, 1996. – С. 42–47.
Почепцов Г. Г. Информационные войны. – М., 2000. URL:
http://lib.socio.msu.ru
Почепцов Г. Г. Семиотика. – М.: Рефл-бук, 2009.
Пропп В. Я. Морфология сказки. – Л.: Academia, 1928.
Серио П. О языке власти: критический анализ // Философия язы-
ка: в границах и вне границ. Т. 1. – Харьков: Око, 1993. – С. 83–100.
Солганик Г. Я. Автор как стилеобразующая категория
публицистического текста // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10,
Журналистика. – 2001. – № 3. – С. 74–83.
Солодовникова Н. Г. Визуализация денотации и коннотации
в креолизованном тексте предвыборной кампании //Современная
политическая лингвистика: проблемы, концепции, перспективы. –
Волгоград: Перемена, 2009. – С. 283–290.
Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. – М.:
Прогресс, 1993.
Степанов Ю. С. Вводная статья. В мире семиотики //
Семиотика: Антология / Сост. Ю. С. Степанов. – М.:
Академический проект, 2001. – С. 5–42.
Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры.
Опыт исследования. – М.: Языки русской культуры, 1997.
Шейгал Е. И. Политический скандал как нарратив //
Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты.
Волгоград – Саратов: Перемена, 1998. – С. 55–68.
Шейгал Е. И. Политические фантомы: слова и реалии //
перспективы. – Волгоград: Перемена, 2009. – С. 27–43.
159
Шейгал Е. И., Бакумова Е. В. Идеологема как средство

идентификации политика // Язык и мышление: психологические
и лингвистические проблемы. Мат-лы всерос. науч. конф. Пенза,
15-19 мая 2001 г. – Москва – Пенза, 2001. – С. 227-229.
Шейгал Е. И., Хачатурова М. Д. Концепт «народ» в полити-
ческом дискурсе // Аксиологическая лингвистика: проблемы тео-
рии дискурса, стилистики, семантики и грамматики. – Волгоград:
Колледж, 2002. – С. 32–39.
Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии.
Т. I. – 1992. – № 1. – С. 35–67.
Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. –
СПб: Петрополис, 1998.
Blumler, J. G., Gurevitch, M. The Crisis of Public
Communication. – London: Routledge, 1995.
Bolinger, D. Language – the Loaded Weapon: the Use and
Abuse of Language Today. – London and New York: Longman,
1980.
Danesi, M. The Quest for Meaning: a Guide to Semiotic Theory
and Practice. – Toronto: University of Toronto Press, 2007.
Edelman, M. The Symbolic Uses of Politics. – Urbana:
University of Illinois Press, 1964.
Elder, C. D., Cobb, R. W. The Political Uses of Symbols. –
New York: Longman, 1983.
Fairclough, N. Media Discourse. – New York: Edward Arnold,
1995.
Fairclough, N. Political Discourse in the Media: An Analytical
Framework // Approaches to Media Discourse. – Oxford: Blackwell
Publishing, 1998. – P. 142–162.
Fiske, J. Introduction to Communication Studies. – London &
New York: Routledge, 1990.
Fiske, J. Television Culture. – London & New York: Routledge,
1987.
Graber, D. Political Languages // Handbook of Political
Communication. – London: Sage Publications, 1981. – P. 195–
224.
Gronbeck, B. E. The Presidency in the Age of Secondary Orali-
ty // Beyond the Rhetorical Presidency. – College Station: Texas
Univ. Press, 1996. – P. 3–49.
Hartley, J. Understanding News. – London & New York:
Routledge, 1982.
160
Joslyn, R. Keeping Politics in the Study of Political Discourse //

Form, Genre and the Study of Political Discourse. – Columbia
(S. Car.): Univ. of S. Carol. Press, 1986. – P. 301–338.
Lakoff, G. Moral Politics: How Liberals and Conservatives
Think. – Chicago: Univ. of Chicago Press, 2001.
Nunberg, G. Talking Right. – New York: PublicAffairs, 2007.
Stanyer, J. Modern Political Communication. – Cambridge:
Polity Press, 2007.
Источники примеров
Газеты: «Известия», «Комсомольская правда», «Аргументы и

факты», «Независимая газета», «Советская Россия», «Российская
газета», «Московский комсомолец», «Волгоградский курьер»,
«Волгоградская правда»; электронные СМИ.
161
ßÇÛÊ ÑÌÈ È ÏÎËÈÒÈÊÀ

Â ÐÈÒÎÐÈ×ÅÑÊÎÌ ÀÑÏÅÊÒÅ
(íà ïðèìåðå ïðåäâûáîðíûõ êàìïàíèé 2007-2008 ãã.)
È. Â. Àííåíêîâà
Медиацентризм современной культуры определяет ме-

сто и роль средств массовой информации и коммуникации
в жизни современного общества. Медиа – ядро внешней
жизни современного человека: через них он получает ин-
формацию, которая становится все более глобальной и все-
охватывающей, через них он формирует свое представление
о мире, то есть образ мира, или картину мира. В свою оче-
редь, медиа стремятся не только не ослабить свою власть
и свое влияние на массовую аудиторию, сегодня они стано-
вятся единственным каналом воздействия собственно вла-
сти (= политической власти) на людей, или, как принято
теперь говорить, на электорат. В какой-то мере «заложника-
ми» СМИ становятся и «элита», и «массы», обе социально-
политические субкультуры, имеющие собственные уникаль-
ные коды поведенческих, эмоциональных и когнитивных
реакций.
С одной стороны, «элита» может «транслировать смыс-
лы» с целью получения, сохранения и укрепления собствен-
ной власти только посредством современных средств массо-
вой информации и коммуникации. Тем самым, ее реальные
действия и ее реальный политический опыт фактически
переходят в разряд виртуальности. Власть, реализуемая
в СМИ и Интернете, получает статус «дискурсивной вла-
сти», т. е. такой, которая «управляет массовым сознанием
посредством знаково-символического описания и интерпре-
тирования (курсив наш. – И.А.) социокультурной реаль-
ности, целенаправленного изменения гносеологических и
аксиологических координат личности» [Павлова 2009: 11].
162
ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà â ðèòîðè÷åñêîì àñïåêòå
И если эта власть не опирается на информационный ресурс,

она не просто неэффективна, она – в принципе – невозмож-
на в современном мире. Более того, именно СМИ в инфор-
мационном обществе продуцируют процесс «сакрализации»
слова, мысли, знания, действия, передаваемого каналами
массовой информации. И особенно ярко этот процесс «са-
крализации» усматривается в отношении власти, политиче-
ской жизни, политических медиаперсон.
С другой стороны, опосредованный политический
опыт, получаемый массовой аудиторией по каналам средств
массовой информации и коммуникации, формирует у этой
массовой аудитории иллюзию ее участия в политических
процессах. Сегодня мы можем говорить, что формируется
и уже сформировалась политическая система «виртуаль-
ной демократии». И эта разновидность демократии во мно-
гом даже более тоталитарна, чем собственно тоталитарный
строй, тоталитарный режим: у адресата СМИ нет возмож-
ности уйти от массированных атак воздействия на него этих
СМИ: выключив кнопку телевизора или радио, выйдя из
Интернета, он все равно остается в пространстве растяжек,
билбордов, листовок. Более того – он остается в привыч-
ном пространстве круга общения с теми людьми, которые не
выключали кнопку телевизора или радио, не выходили из
Интернета и не откладывали в сторону газету.
Таким образом, сегодня СМИ формально выполняют
очень важную функцию поддержания единства общества
в плоскости «высшие – низшие», или «элита – массы».
Конечно, во многом это единство лишь иллюзия, но именно
СМИ активно эту иллюзию формируют и поддерживают.
Влияние власти на массы через дискурс (формирование
дискурсивной власти) и ментально-интеллектуальная кон-
центрация ее самой и ее дискурса (политического дискур-
са) в медиа заставляют взглянуть по-новому на место и роль
политика в современной медиацентричной культуре.
Мы уже не раз высказывали мысль о том, что наша
эпоха (конец XX – начало XXI вв.) может быть названа
неоэпохой культуры готового слова, т. е. того риториче-
ского типа культуры, в котором слово является живым но-
сителем культурной традиции и всех возможных смыслов
и содержаний этой традиции [Анненкова 2005: 99–114].
163
Традиционное риторическое понимание слова вообще – это

свободное обращение с ним: «<…> с самого своего возник-
новения в Греции риторическая теория и практика понима-
ет слово так, как если бы оно было целиком во власти им
пользующегося» [Михайлов 1997: 510]. Все типы языковой
игры современных журналистов-скрипторов не столько со
своим, сколько с чужим словом, с фоновыми знаниями, с
архетипами и топосами национальной культуры демонстри-
руют нам именно такой тип культуры.
Но риторическая доминанта современной культуры
заключена собственно и в самом ее медиацентризме. Во-
первых, потому, что средства массовой информации, медиа-
дискурс – наиболее «благодарный» материал для ритори-
ческого осмысления: это так называемый прозаический тип
речи и прозаические тексты, служащие предметом традици-
онной риторики [см. об этом: Волков 1996, Рождественский
1996, 1999]. Во-вторых, потому, что риторический тип куль-
туры еще с античных времен общественное служение ста-
вил выше индивидуального творчества. «Ритор для антич-
ности, – писал С. С. Аверинцев, – часто выше поэта: мог
же Цицерон назвать поэзию в сравнении с риторикой более
легковесным видом словесного искусства» [Аверинцев 1996:
355-356].
Конечно, современная публичная политическая деятель-
ность, как уже было сказано выше, имеет свои специфи-
ческие черты, концентрирующиеся прежде всего в ее ме-
дийности и массовости. Именно поэтому ее ни в коей мере
нельзя абсолютно отождествлять с публичной политической
деятельностью античности. В античную эпоху риторический
класс был высшим (после грамматики и пиитики) и готовил
гражданина к сознательной политической деятельности.
То есть риторика воспринималась как вершина воспита-
ния, или пайдейи. «Воспитание – это средство, с помощью
которого человеческое общество сохраняет свой род телесно
и духовно…» [Йегер 2001: I: 11, 29]. «В центре пайдейи –
две силы, пребывающие в постоянном конфликте, но и в
контакте, в противостоянии, но и во взаимной соотнесен-
ности: воспитание мысли и воспитание слова – филосо-
фия, ищущая истины, и риторика, ищущая убедительности.
<…> философия и риторика – не части культуры антич-
164
ного типа, не ее “провинции” и “домены”, которые могли

бы размежеваться и спокойно существовать каждая в своих
пределах. <…> Нет, античный тип культуры дает и филосо-
фии, и риторике возможность попросту отождествлять себя
с культурой в целом, объявлять себя принципом культуры.
Лицо культуры двоится: это «пайдейя» под знаком фило-
софии и «пайдейя» под знаком риторики» [Аверинцев 1996:
352-353].
Сегодня, несмотря на то что риторика стала движущей
силой языковой политики во многих странах (прежде всего
в США, Японии, ФРГ), она не возродила и не приобре-
ла вновь подобного воспитательного статуса в современном
обществе. В то же время ее статус значительно выше того, в
котором она сошла на нет на рубеже XIX-XX вв. Из обла-
сти нормативного знания и практических навыков («техне»)
публичного высказывания в ХХ веке она перешла в разряд
сущностного знания («эпистеме») о коммуникативной при-
роде культуры в целом, о всеобщих механизмах текстопо-
рождения, смыслоообразования и взаимопонимания. В та-
ком своем полигуманитарном, или когерентном статусе
риторика приобретает уже фундаментальное методологиче-
ское значение для всего комплекса гуманитарных дисци-
плин.
В связи с этим можно утверждать, что риторика, описы-
вающая медиадискурс и медиапространство, является осо-
бой дисциплиной, которую можно, по аналогии с другими
подобными вновь возникшими разделами лингвистики, на-
звать медиариторикой. И анализ медиапространства с ее
позиций предполагает свою методологическую и терминоло-
гическую специфику. На наш взгляд, риторическое (или ме-
диариторическое) осмысление медиадискурса и его ядра –
дискурса политического, лежит в двух плоскостях: 1) выяв-
ление коммуникативных стратегий культуры, которые фо-
кусируют в себе текстопорождающую и смыслообразующую
цепочку «событие – факт – адресант – текст – адресат –
картина мира»; 2) выявление тех приемов и принципов
этого дискурса, которые формируют и конструируют его
как убедительный, а значит, риторичный.
Оба плана тесно сплетены между собою и являются клю-
чевыми в формировании риторической модальности тек-
165
стов медиадиаскурса. Как мы уже писали ранее [Анненкова

2009: 39-42], риторическая модальность медиатекста –
это конечный смысл, заложенный в нем, смысл, ради ко-
торого этот текст порождается. А риторический смысл –
это коммуникативно-целевая (или коммуникативно-
интенциональная) компонента медиаречи. И этой компонен-
той чаще всего является убеждение (возможна и какая-либо
иная перлокуция, но в первую очередь именно убеждение).
Медиатекстам, как текстам прозаического типа, не присущ
полифоничный смысл. «Всякая прозаическая речь пишется
с какой-либо целью: сообщить что-либо (информационные
жанры СМИ. – И.А.), доказать какие-нибудь положения
(аналитические жанры СМИ. – И.А.), побудить к действи-
ям (реклама и PR. – И.А.), поставить проблему или вопрос,
научить знаниям или навыкам» [Волков 2007: 213]. То есть
тексты СМИ – это ярко выраженные прозаические тексты,
и их риторическая модальность определяет направление со-
держания этого текста-процесса (дискурса), и является тем
более единственной (по сравнению с текстом художествен-
ным), несмотря на все возможные оттенки и интерпретаци-
онные варианты. В медиатексте нет даже той многоликости,
оттеночности, которые присущи художественному смыслу
поэтических текстов.
В центре любого текста стоит автор, ритор (будь то от-
дельный журналист или корпоративное медиасообщество).
Именно автор является посредником между «элитой» (при
этом сам он также относится к ней) и «массами», именно по-
средством его риторической позиции, его мировоззрения и
миропонимания формируется картина мира в сознании мас-
совой аудитории. И картина эта не объективна и не целост-
на: она частична, фрагментарна, мозаична.
Специфика политического дискурса, вмонтированного
в медиадискурс в качестве его сердцевины, заключается в
его нацеленности на «создание картины лучшего устройства
мира» [Водак 1997, Кузнецов 2007: 7]. И квинтэссенцией
данной функции политического дискурса становятся пред-
выборные кампании любого уровня. Предвыборные тексты
также наиболее ярко демонстрируют нам агональность по-
литического дискурса: «ожесточенная война за власть разы-
грывается как состязание, как большие национальные игры,
166
для которых важны зрелищность, определенные имиджи,

формы проявления речевой агрессии и т. д.» [Михалева].
Причем эта агональность не всегда явная, открытая, и не
всегда эта агональность демонстрирует противоборство соб-
ственно политических сил и партий: очень часто агон на-
правлен непосредственно на массовую аудиторию, посколь-
ку «элита» не всегда разделяет идеи и идеалы того народа,
к управлению которым она стремится.
На лингвориторическом уровне предметом изучения
и осмысления политических медиатекстов становятся «во-
площение мысли в речи через аргументацию, композицию,
вербальные и невербальные средства» [Данилина], а также
языковая личность политика как важная составляющая его
имиджа.
Поскольку риторическая модальность медиатекстов кон-
стантна и не зависит от жанра этих текстов (жанр в данном
случае является «непрофильным активом» в ее порождении
и формировании), нам представляется важным дать рито-
рическую характеристику тех жанров, которыми сегодня
представлены предвыборные кампании (в нашем случае –
предвыборные кампании 2007-2008 гг.), и затем доказать
эту «непрофильность» жанра в формировании риториче-
ской модальности.
Одну из первых и наиболее разработанных классификаций
жанров политического дискурса предложила Е. И. Шейгал
в книге «Семиотика политического дискурса» [Шейгал 2004:
255-270]. Для риторической характеристики наиболее важ-
ными представляются два варианта их дифференциации:
1) по субъектно-адресным отношениям, поскольку «прозаиче-
ский автор пишет или говорит для определенной аудитории»
[Волков 2007: 213]; 2) по характеру ведущей интенции (она,
как уже было сказано выше, всегда агональна).
В систему жанров текстов предвыборных кампаний, не-
сомненно, входят не только собственно речи политиков, ре-
кламные и PR-тексты, но и различные виды журналистских
материалов. И в этом наглядно проявляется взаимопроник-
новение политического и медийного дискурсов.
Наиболее интересными с точки зрения риторического,
и особенно комопозиционно-риторического анализа, на наш
взгляд, являются речи лидеров партий и их сторонников,
167
а также их обращения к избирателям. Мы считаем целе-

сообразным выделить их в два различных блока, так как
между речами и обращениями есть существенные разли-
чия. Обращения, как правило, меньшего объема, поскольку
должны вызвать определенную эмоцию у аудитории и удер-
жать ее до конца выступления, они всегда содержат призыв
к определенным, нужным оратору действиям, и поэтому
воспринимаются как прямое воздействие на аудиторию.
Речь – более сложный жанр, так как обычно содержит эле-
менты аналитики.
Интересными с точки зрения композиционно-ритори-
ческого анализа являются также и теледебаты. Их возник-
новение в виде поединков ораторов можно отнести к антич-
ной риторике. Целью дебатов является не переубеждение
соперника, а победа над ним в глазах аудитории. Поэтому
теледебаты, несомненно, можно отнести к агональным жан-
рам с эристической аргументацией.
Разнообразными являются тексты рекламных роликов
партий и кандидатов в президенты. Они могут представ-
лять собой монологическое выступление лидера партии,
часто сопровождаемое не реальными, а инспирированными
игровыми видеовставками. Особенно распространены сей-
час рисованные видеоролики – они дешевы в производстве
и привлекают внимание аудитории. Тексты видеороликов
должны быть увлекательны, так как из-за обилия рекламы
на телевидении зритель, как правило, просто не обращает
на нее внимание.
Еще одним видом предвыборной рекламы являются
щиты и растяжки на улицах городов. Для них характерны
почти аскетическая вербальная краткость при насыщенно-
ярком визуальном сочетании текста и фона. От правильного
синергетического баланса этих факторов зависит и эффек-
тивность данного вида политической рекламы.
Очень важную роль во время предвыборной кампании,
как уже говорилось выше, играют журналистские материа-
лы. PR-службы партий стремятся использовать СМИ для
информирования аудитории о кандидате и для создания его
положительного медиаобраза. С помощью подобных мате-
риалов создается иллюзия объективности восприятия той
или иной партии, того или иного политика в глазах мас-
168
совой аудитории. Поэтому традиционные журналистские

материалы – информационные заметки, интервью, репор-
тажи – заслуживают пристального внимания при анализе
медиапространства в период предвыборных кампаний.
В последнее время все чаще встречается жанр модифици-
рованного интервью. В нем отсутствуют вопросы журнали-
ста, но они легко реконструируются из контекста. Поэтому
модифицированное интервью можно отнести к сложным,
или смешанным жанрам: в данном случае просматриваются
элементы и собственно интервью (возможность реконструи-
рования вопросов), и речи (непрерывность ораторского тек-
ста за счет монтажа, наличие аналитических элементов).
Таким образом, жанровая классификация наиболее ре-
презентативных медиатекстов предвыборных кампаний мо-
жет быть представлена следующим образом:
1. Речи:
– собственно речи,
– обращения,
– модифицированные интервью;
2. Теледебаты;
3. Видеоролики;
4. Щиты и растяжки;
5. Традиционные журналистские материалы:
– информационные заметки,
– репортажи,
– интервью.
Основными проблемами современной политической ри-
торики следует признать невыразительность речей полити-
ков, отсутствие уникальных политических позиций у партий,
небрежность доводов. Написание предвыборных речей сво-
дится к поиску информации о том, чего хочет народ, и к
обещанию ему этого. Обещают все одно и то же, поэтому
убеждающая сила риторического воздействия, конечно, те-
ряется. Сегодня наиболее часто в политике используются ри-
торика приманок и обличительная риторика [Хазагеров].
«Приманочную» речь в идеале можно свернуть до одного
слогана. (И здесь интересен анализ обращений, видеороли-
ков, щитов и растяжек.) В ней преобладают аргументы к
пафосу, а аргументы к логосу либо крайне слабы и неубеди-
тельны, либо отсутствуют вовсе. Политическая стратегия, по-
169
строенная на «приманках», тупиковая: она приводит к тому,

что, поверив раз, поверив два, народ на третий раз «уходит к
сопернику». Обличительная риторика, или «черный пиар»,
строится на дискредитации оппонента со стороны этоса.
Основная проблема этой риторики – широкая тиражирован-
ность: создается ситуация, когда все друг друга обличают,
но в результате – никто не обличен. И риторика приманок,
и обличительная риторика предпочитают манипулятивные
приемы, сводя к минимуму механизмы убеждения.
Собственно речи. Речи с самого начала развития ри-
торики были наиболее популярным видом общения оратора
с аудиторией. Но стремление цивилизации к упрощению и
экономии речевых средств привело к тому, что классиче-
ская устная ораторская речь практически ушла в прошлое.
Сейчас в политике жанр речи используется крайне редко, и
наиболее наглядным его примером, пожалуй, можно было
бы признать ежегодное послание Президента России.
В период предвыборной кампании устная форма разверну-
той речи почти не используется, так как современная мас-
совая аудитория, сознание которой на сегодняшний день
практически полностью соответствует клипово-«кликовому»
типу, не подготовлена к восприятию на слух большого ко-
личества информации. Видимо, поэтому в предвыборной
кампании 2007-2008 гг. речь как ораторский жанр представ-
лена лишь в письменной форме.
Интересно сравнить речи Владимира Плотникова, ли-
дера Аграрной партии, и Льва Иванова, члена Президиума
Политического совета Партии социальной справедливости,
претендовавших на места в российском парламенте. Обе речи
нацелены на убеждение, и риторическая модальность этих
речей будет схожа. Но адресат у каждой – разный. Задача
Плотникова – убедить недовольных правящей властью в
том, что он и его партия лучше. Достичь этой цели он пы-
тается путем остро конфронтационного обличения партии
власти. Задача Иванова сложнее: он должен убедить тех,
кто властью доволен, что его партия не хуже, но при этом
он еще должен присоединить колеблющихся путем «лави-
рования» между собственной «лояльностью» и требуемой в
данной коммуникативной ситуации «оппозиционностью» по
отношению к партии власти.
170
Название речи В. Плотникова «Страну с хлебом в

руке никто не назовет империей зла» («Российская газе-
та» – Федеральный выпуск № 4528 от 27 ноября 2007 г.)
выполняет главную функцию заголовка: обратить внимание
на материал, вызвать желание читать дальше. Для России
сейчас как никогда актуальна проблема имиджа: политики
стремятся уйти от образа «империи зла», связанного в со-
знании массового адресата, причем не только отечествен-
ного, с периодом, когда историческая Россия называлась
СССР. Поэтому данный заголовок можно считать удачным,
чего нельзя сказать о вступлении. С формальной точки зре-
ния оно в данной речи просто отсутствует, т. к. автор, не ис-
пользуя обращения, сразу приступает к изложению: «Уже
очевидно, что новому составу Государственной Думы,
Правительству и Президенту РФ в экстренном поряд-
ке придется решать обострившуюся донельзя проблему
продовольственного рынка». Речь построена по амплифи-
цирующей схеме: автор последовательно градационно нара-
щивает аргументы («Время бежит быстро, мировые собы-
тия развиваются скоротечно. <…> На планете уже нако-
пилось 800 миллионов голодающих. Вблизи наших границ
разогреваются три демографических “котла”… Дефицит
продовольствия повсеместно у критической черты»;
«…мер для сохранения людских ресурсов уже недостаточ-
но. В животноводстве и земледелии работают доярки и
механизаторы в основном предпенсионного возраста.<…>
Надежды на мигрантов иллюзорны.<…> За последние пол-
тора десятка лет с карты России исчезли 18 тысяч де-
ревень.<…> Впервые в истории деревня уступает городу
по уровню рождаемости населения, в то же время удер-
живая горькую пальму первенства по смертности»), ис-
пользует повторы, чтобы аудитория хорошо усвоила основ-
ные моменты речи политика. В некоторых случаях ритор
удачно использует теорию выдвижения, правильно расстав-
ляя «воду» и акцентируя внимание читателя на сгустках
информации. Но в целом, с риторической точки зрения,
эту речь следует признать неудачной. Ни рекапитуляции,
ни побуждения в данной речи нет. Аргументы отличаются
крайне низким уровнем разнообразия и высокой степенью
спорности. Автор несколько раз использует узкоупотреби-
171
тельные слова и выражения (например, «отход скота»), не

объясняя их значение. Вместо того, чтобы давать ответы на
насущные вопросы, автор активно манипулирует эмоциями
массового адресата и формирует у него негодование по по-
воду сложившейся в сельском хозяйстве ситуации.
Речь Льва Иванова «Проблемы народа Российского
и Партия социальной справедливости» (30 ноября 2007
года. Источник: www.nasledie.ru) более грамотная и про-
думанная с композиционно-риторической точки зрения.
В ней автор активно использует прием разделения, бук-
вально по пунктам называя в начале речи проблемы рос-
сийского народа, а затем (также по пунктам) предлагает
их решение. Выход из сложившейся ситуации, по мнению
Льва Иванова, в том, чтобы развивать человеческий потен-
циал каждого гражданина России. Л. Иванов последова-
тельно предлагает читателю лозунги своей партии, толкуя
смысл буквально каждого слова. Л. Иванов не использу-
ет прием опровержения позиций соперника (тем самым
дипломатично избегая обличительной риторики), наобо-
рот, подчеркивает важность шагов, которые делает партия
«Единая Россия» и лично Владимир Путин для обеспечения
лучшей жизни граждан: «Действительно, национальный
проект “Жилье” в перспективе, развиваясь и совершен-
ствуясь, предоставляет возможность каждому русскому
осуществить мечту о своем доме. Кроме того, выделение
Владимиром Путиным 250 миллиардов рублей на пере-
селение из аварийного и ветхого жилья и реконструкцию
жилищно-коммунального хозяйства страны также помо-
жет в реализации этой мечты». В течение всей речи автор
активно ассоциирует свою партию с так называемой партией
власти.
В отличие от В. Плотникова, Л. Иванов дает четкие ин-
струкции по выходу из сложившейся ситуации, предлагает
конкретные и рациональные решения: «Предлагаемая нашей
партией Программа базируется на новом универсальном
экономическом законе – “Всеобщем Законе Стоимости”,
на основе которого создана теория “Всеобщего макроэ-
кономического баланса"»; «…государство должно инве-
стировать в образование, здравоохранение, жилищное
строительство, науку и культуру минимум 60% бюдже-
172
та государства Российского. Этого пока нет, но Партия

социальной справедливости этого добьется».
В этой речи легко просматриваются обычное вступле-
ние, основная часть, разделенная на пункты по смыслу и
графически, заключение, содержащее побуждение. В основ-
ной части выделяется изложение и подтверждение. Тем не
менее, после ее прочтения создается впечатление, что автор
нарисовал некую утопию, где счастливы все и каждый. Эта
речь как будто специально сконцентрирована на той важ-
нейшей функции политического дискурса, о которой гово-
рилось выше, – создании картины лучшего (а значит – и
виртуального!) мира.
Обращения. Как мы уже говорили, обращение отли-
чается от речи, во-первых, объемом, во-вторых, обязатель-
ным призывом к определенным, нужным оратору действи-
ям. Обращения распространены сейчас гораздо шире речей,
так как они более мобильны, динамичны, более эффектны
и, как правило, более эффективны при воздействии на ау-
диторию. Проведем сравнительно-риторический анализ
обращений Владимира Жириновского, показанных перед
парламентскими выборами на канале «Россия» (источник:
www.ldpr.ru), Григория Явлинского (источник: www.you-
tube.com) и Геннадия Зюганова, демонстрировавшихся по
Первому каналу (записано с трансляций Первого канала).
С формальной точки зрения все три кандидата находятся
по «одну сторону баррикад», но фактически – все они на-
ходятся в конфронтации не только с партией-лидером, но и
друг с другом.
Обращение В. Жириновского построено по амплифици-
рующей схеме. Оно не содержит ни тезиса, ни продуманной
аргументации, ни пропозиции. По сути, все обращение –
лишь призыв, побуждение голосовать за ЛДПР. Вступление
выполняет свою главную функцию – разделение аудитории
на заинтересованную и незаинтересованную: «Дорогие кол-
леги! За 20 лет деятельности ЛДПР вы могли убедиться
в том, что ни одна политическая партия не относилась
с такой симпатией к вам, журналистам и писателям,
средствам массовой информации, как относится ЛДПР».
Смущает лишь обращение «Дорогие коллеги!»: разве все слу-
шатели являются профессиональными политиками? Хотя,
173
конечно, в этом обращении содержится некий элемент еди-

нения «элиты» и «масс»: таким вопросом Жириновский за-
кладывает в сознание массовой аудитории представление,
что она такой же творец политических процессов, как и про-
фессиональные политики. Далее автор констатирует факт
(«Сегодня в России есть проблемы с гласностью»), пред-
лагает решение проблемы («ЛДПР будет требовать вновь
создать более свободную прессу и снять любые ограниче-
ния»). Из-за сравнительной степени более свободная пресса
возникает расщепление адекватности восприятия – будет ли
пресса просто чуть более свободной, или же будут сняты
любые ограничения. Это один из приемов манипуляции –
аудитория выбирает из двух возможных вариантов то, что
хочет услышать. Заключение данного обращения не содер-
жит рекапитуляции, так как в нем фактически отсутствует
аргументация, следовательно, нечего и суммировать. Зато
заключение содержит побуждение: «Желаю всем успехов!
Выиграем все вместе! Но больше всех выиграет наш на-
род, так как только ЛДПР сможет вытащить страну из
кризиса и способствовать ее быстрейшему возрождению.
Поддержите ЛДПР, и мы вместе победим. Наш номер 7!
2 декабря – не врать и не бояться. Голосуй за ЛДПР!».
Перед нами – яркий образец бесконфликтного предвыбор-
ного текста (компонента обличения в нем сведена практи-
чески к нулю), который полностью вписывается в риторику
приманок, при этом все приманки – исключительно эмоцио-
нального характера, можно даже сказать – виртуальные, а
значит – манипулятивные.
Обращение Григория Явлинского представляет несо-
мненный интерес для риторического осмысления не только
с точки зрения собственно текстовых характеристик, но и
в связи с экстралингвистическими факторами, сопровождав-
шими его во время предвыборной кампании 2007-2008 гг.:
обращение было запрещено во всех СМИ из-за ярко выра-
женной негативной критики действующей власти, т. е. гипер-
трофированной обличительной риторики. Начинается оно
с обычных обращения, вступления и изложения: «Дорогие
друзья, уважаемые избиратели. До выборов осталось не-
сколько дней, многое стало ясно. Владимир Путин хочет
установить в России однопартийность и единомыслие.
174
Надолго, может быть навсегда. Присутствие в парла-

менте наследников Сталина, коммунистов и жириновцев
ничего не изменит. Они сами плоть от плоти нынешней
власти. Нас ведут туда, где есть только один началь-
ник, одна партия, один план. Обязательным результа-
том однопартийной диктатуры будет коррупция, бес-
правие, произвол, фабрикация дел в судах, насилие и
угрозы». Судительная аргументация начинается аргументом
к прецеденту («В последние восемь лет однопартийная
бюрократия уже показала, насколько она опасна, какая
она наглая и циничная. Она любого может выселить из
дома, выгнать с работы, посадить в тюрьму, искалечить
в армии… Может снести детскую площадку и построить
у вас под окнами бетонное чудище»), продолжается досто-
верным фактом («В последние 8 лет и олигархи никуда не
делись – они стали чиновниками, силовиками, депутата-
ми»), и видоизмененным аргументом к модели («И потому
чувствуют себя под защитой. Поэтому они диктуют
цены на продукты и бензин, поэтому они продолжают
растаскивать страну»). Но затем Явлинский приводит
сомнительный, ничем не подтвержденный факт, который
легко оспорить даже с помощью статистических данных:
«В последние 8 лет стабильности, порядка в стране не
стало больше. Никто не чувствует себя в безопасности,
никто не может сказать, что уверен в завтрашнем дне,
в будущем своих детей». (Надо также заметить, что некор-
ректный порядок слов первой фразы этого высказывания
(перекрещивание групп темы и ремы с вынесением в доми-
нирующую начальную позицию периферийного компонента
ремы) провоцирует двусмысленное ее толкование: адресату
необходимы усилия, чтобы разграничить два возможных
значения: последние восемь лет характеризуются стабиль-
ностью или, наоборот, стабильности нет? Смысл предло-
жения раскрывается только во второй его части. Зная из-
начальную оппозиционность Явлинского по отношению к
действовавшей и продолжающей действовать власти, труд-
но предположить, что это манипулятивный прием, скорее,
это грубая структурно-риторическая ошибка, ослабившая
убеждающую силу данной речи.) Далее вновь приводится
факт, который, по сути, следует отнести к домыслам, так
175
как никаких доказательств сказанному Явлинский опять-

таки не приводит: «8 лет власти потратили на личное
обогащение и пустопорожние разговоры об общем благе».
Затем следует оценка ожиданий оппонента, то есть дей-
ствующей власти, с ярко выраженной интеллектуально на-
сыщенной прецедентностью, нацеленной на «элиту», а не
на «массы»: «А теперь ждут от нас полной покорности,
молчания ягнят», – и мнение оратора на этот счет, кото-
рое является завуалированным побуждением: «Так не бу-
дет». Далее следует совещательный аргумент направления
(«2 декабря мы можем сказать “нет” всему этому») и
уверения оратора («Каждый наш голос будет услышан, ни
один не пропадет»). Совещательная («Не верьте издева-
тельским рейтингам и дутым прогнозам. Их легко опро-
вергнуть») и прагматическая аргументация («Надо только
прийти 2 декабря на выборы, прийти всем, кто не равно-
душен к будущему своих детей и страны – своему буду-
щему. Проголосовать за “Яблоко”») продолжают попытку
Явлинского убедить аудиторию в том, что, если она прого-
лосует за «Яблоко», ее голос будет учтен. А далее следует
эпидейктический аргумент к авторитету, причем авторите-
том выступает в этом аргументе сам Явлинский и его партия,
что некорректно по отношению и к противникам по предвы-
борной борьбе, и к собственно аудитории: «Мы (Явлинский
и «Яблоко». – И.А.) отвечаем за каждое свое слово, свои
дела». Следом предлагается якобы совещательная аргумен-
тация, а по сути – популистское обещание: «Вместе мы
сможем справиться с любыми трудностями, сможем по-
строить в России настоящую демократию, честное госу-
дарство для людей». Оратор не объясняет, каким образом
он планирует строить такое государство, в чем его идея.
И это – главная риторическая проблема, риторический
«провал» всего выступления, который и привел его к ком-
муникативной неудаче.
Интересен завуалированный аргумент к антимодели, ко-
торый пытается использовать Г. Явлинский: «Единственное,
чего мы не можем и не хотим, – менять, как перчатки,
политическую позицию: сначала восхвалять начальника,
а когда он отвернется, клясть его, подличать и гадить.
Правду власти мы говорим давно и в глаза». В качестве
176
антимодели он избирает не собственно партию власти, а пар-

тии «Справедливая Россия» и «Гражданская сила», офици-
ально оппозиционные, но приближенные к партии власти.
Такой ход дает возможность оратору создать иллюзию объ-
ективности адресанта по отношению к расстановке сил на
политической арене и к политическому климату в стране и
отделить себя от «мнимой» оппозиции. Конечно, ни о какой
объективности речь идти не может. В данном случае ора-
тор не просто противопоставляет «правду» и «ложь» (един-
ственным носителем «правды» выступает в данном контексте
партия «Яблоко»), но пытается дифференцировать внутри
«большой политической лжи» имплицированные в нее ложь
самой власти, ложь критики власти, ложь восхваления
власти.
В конце обращения автор акцентирует внимание на важ-
ности каждого голоса: «Не верьте тому, что мало шансов
на победу. Наш с вами шанс – это вы, неравнодушные
люди. В России нас миллионы», – и приводит прагмати-
ческий аргумент: «Только, чтобы это стало очевидным,
надо всем прийти на выборы лично, ни на кого не на-
деясь». Но свидетельство и одновременно аргумент к пре-
цеденту «масс» с пренебрежительной оценочно-модальной
компонентой по отношению к этому прецеденту («Это вам
не футбол, тут хорваты не помогут»), эпидейктические
аргументы к авторитету («В день выборов все будет зави-
сеть только от вас. Не бойтесь того, что окажетесь в
меньшинстве, это не стыдно. Стыдно быть в стаде…»)
и противопоставление («…а голосовать за «Яблоко» –
это честно») свидетельствуют о стратегической ошибке
Г. Явлинского: аудитория, тем более массовая аудитория,
не терпит открытой демонстрации адресантом своей «эли-
тарности» и противопоставления себя по отношению к этой
аудитории посредством осмеяния ее приоритетов (футбол в
данном случае выступает в качестве символа «масс»), ауди-
тория не терпит позиционирования ее адресантом как не-
честной и глупой («стадо») даже потенциально.
И несмотря на использование оратором глаголов первого
лица множественного числа, присоединяющих аудиторию к
нему («2 декабря идем на выборы вместе, голосуем за наше
будущее, за нашу победу»), Г. Явлинский уже не сможет
177
это присоединение осуществить на деле. Формальная клас-

сическая концовка: Каждый выбирает для себя. Номер
11, «Яблоко», – по своему риторико-прагматическому эф-
фекту уже равна нулю.
Минус этого обращения заключается еще и в том, что
оно в основном направлено лишь на критику действующей
власти. Г. Явлинский не выдвигает своих идей по поводу
того, как изменить ситуацию в стране, не предлагает кон-
кретного плана. Его цель – показать несостоятельность
нынешней политики и завоевать голоса недовольных ре-
жимом. Из-за этого создается ощущение, что, если бы не
было партии «Единая Россия», ему просто не о чем было
бы говорить. Вообще, этим отличается большинство оппози-
ционных партий. Похожую ситуацию описывал В. М. Чер-
нов в газете «Единство» от 23 августа 1918 г. касательно
повсеместной критики Ленина: «Мне смешно, когда фи-
гура Ленина гипнотизирует внимание целых газет, вроде
“Единства”, о которых не знаешь, что с ними сталось, если
бы Ленин вдруг волею божьею помре или вовсе не родился
на свет» [Кузнецов 2006: 44].
С критикой действующей власти выступает и лидер
КПРФ Геннадий Зюганов. Его обращение интересно тем,
что он использовал элементы шоковой схемы. По мнению
Г. Г. Хазагерова, шоковая схема – очень эффективный при-
ем в случаях, когда аудитория уже хорошо знает оратора и,
может быть, даже доверяет ему, но относится к его позиции
скептически и не готова воспринимать его идеи [Хазагеров
2002]. Обязательными элементами шоковой схемы являют-
ся яркое вступление (неизвестный аудитории факт, какой-
то парадокс, связанный с темой анекдот) и цепочка ритори-
ческих вопросов, на которых строится основная часть речи.
Г. А. Зюганов предпочел ограничиться лишь построением
речи с помощью риторических вопросов и не использовать
наиболее выигрышную компоненту этого приема – сильный
аргумент. Это стало крупной ошибкой в стратегическом раз-
вертывании данного обращения. Значительная часть потен-
циального воздействия была потеряна.
Вялое, традиционное вступление в форме обращения
(«Уважаемые товарищи, мои соотечественники») демон-
стрирует нам стремление автора отождествить себя с изби-
178
рателями, вербализует его сопричастность всем и каждому.

Такая интимизация была бы оправдана, если бы оратор
расширил данную идею за счет развертывания аргументов
в пользу такого единения (примеры из своей жизни), но
Г. Зюганов тут же «рубит» только что наметившиеся связи
побуждением и обоснованием самой темы и этого побужде-
ния: «Приглашаю вас прийти на выборы и поддержать
Компартию Российской Федерации, партию народа и
для народа». И эта фраза сразу выдает политическую «ко-
рысть» оратора: его единение с народом – лишь тактика,
путь в «верхи» власти, желание остаться на верху вертика-
ли «элита – массы».
Риторические вопросы, структурирующие изложение,
оказываются ослабленными из-за отсутствия шокового всту-
пления: «Прежде, чем идти на выборы, задайте себе не-
сколько вопросов. Почему в стране за последние пятнад-
цать лет не построено ни одного современного крупного
наукоемкого предприятия? Как случилось, что 70 тысяч
производств оказались разрушены, а 35 миллионов гекта-
ров земли заросло лопухами? Почему 1 сентября 2,5 мил-
лиона детей не пошли в школу, а 4 миллиона являются
наркоманами? Как случилось, что пенсия заслуженных
людей, которые отработали, отвоевали и все восстано-
вили – 3 жалкие тысячи рублей, а содержание уголовни-
ков в российской тюрьме – 6200? Почему 55 миллионов
граждан России – треть населения – живет на 5 тысяч
рублей в месяц, а цены на хлеб, молоко и масло растут
каждую неделю?» И, предлагая разрешение всех этих на-
сущных вопросов путем голосования за КПРФ («Я пригла-
шаю вас проголосовать за нашу партию, которая пред-
лагает программу выхода из этого положения»), Зюганов
не разъясняет, в чем же состоит программа партии, поэтому
его «решение» проблемы – лишь популистские обещания.
Более того, в опровержении позиции соперника с помо-
щью аргумента к прецеденту («Два предыдущих обновле-
ния власти закончились распадом страны и дикой войной
в Чечне») оратор, по сути, предлагает новую революцию,
основательную перестройку всей системы государства, воз-
врат к ценностям коммунизма, отвергнутым страной в на-
чале 1990-х. Это подтверждает и заключительное предло-
179
жение обращения: «Мы предлагаем мирный и достойный

выход: прийти и бюллетенем исправить положение».
Модальность этого обращения можно вслед за Н. А. Ку-
пиной назвать модальностью ностальгии, что вообще ха-
рактерно для дискурса представителей КПРФ и идеологи-
чески близких ей партий [Купина 2010: 61-62]. Но эта соб-
ственно текстовая модальность «работает» на надтекстовую
риторическую модальность данного обращения – убедить
адресата в том, что такая ностальгия оправдана, и заставить
пойти аудиторию в это прошлое вместе с лидером КПРФ.
Все три обращения и две речи – тексты лидеров оппо-
зиционных партий, т. е. таких субъектов политики, кото-
рые находятся в заведомо слабой позиции государственно-
политического устройства. И единственно сильный ар-
гумент в свою пользу – наличие четкой программы дей-
ствий – остался «за кадром» их текстов. Вместо этого ора-
торы заведомо либо усложняют композицию (Плотников,
Явлинский), либо неграмотно используют традиционные
риторико-композиционные приемы (Зюганов), стремясь,
как им кажется, к большему воздействию на аудиторию.
Но достигают они прямо противоположного эффекта: от-
сутствие ясности и конкретики, апелляция не к разуму из-
бирателя, а к его чувствам и эмоциям создают эффект не
убеждения, а манипуляции, причем легко идентифицируе-
мой. И человек-адресат выбирает политическую партию не
по ее предвыборной программе, не по продуманной полити-
ке или по уже имеющимся в ее политическом багаже реше-
ниям государственных проблем, а по принципу «нравится –
не нравится». С точки зрения риторики подобные резуль-
таты воздействующих политических текстов, политического
дискурса – антириторичны. Во-первых, потому, что рито-
рическая эффективность подобных выступлений достаточно
низка из-за низкой риторической грамотности адресантов.
Во-вторых, потому, что любое скрытое воздействие (мани-
пуляция) противоречит аксиологической компоненте рито-
рического принципа открытого убеждения.
Модифицированное интервью. В течение последней
предвыборной кампании активно использовался новый
жанр – модифицированное интервью. Его героями обычно
выступали сторонники партий. Основное отличие модифи-
180
цированного интервью от традиционного заключается в том,

что готовый текст не содержит журналистских вопросов,
поэтому по форме его можно было бы отнести к речам. Но
вопросы эти легко можно реконструировать, поэтому мы и
квалифицируем подобные тексты не как речи, а как моди-
фицированные интервью.
С точки зрения формирования риторической модаль-
ности убеждения, модифицированное интервью кажется
удачным вариантом предвыборного текста: в отличие от
обычного интервью, оно дает возможность сразу и полно-
стью охватить взгляды говорящего, не отвлекаясь на чтение
вопросов журналиста, у адресата за счет такой композици-
онной целостности текста создается впечатление, что адре-
сант сам, по собственной инициативе, исходя из личных
симпатий и антипатий, из этоса своей риторической по-
зиции стремится убедить массовую аудиторию голосовать
за того или иного кандидата. Но это только поверхностное
восприятие такого рода медиаполитических текстов пред-
выборной кампании. Фактически нам предлагается вари-
ант «заавторства наоборот»: мы видим и слышим самого
автора текста, но реальный автор-заказчик, идеолог этого
текста от нас скрыт (еще один вариант виртуальности дис-
курсивной власти!), мы его лишь предполагаем, додумы-
ваем, и даже досочиняем, тем самым включаясь в процесс
виртуализации реальной политики. Такого рода прием, как
подмена ложным автором автора истинного, несомненно,
относится к манипулятивным и может рассматриваться в
качестве антириторичного.
Видеоролики. С речами и обращениями очень близко
соприкасается жанр политического медиадискурса, который
обозначен нами как видеоролик. Особенность этого жанра
заключается в синергетическом единстве вербального текста
и визуального сопровождения: звуковой и видеоряд должны
соответствовать друг другу, т. е. должны быть синхронны.
Только в этом случае видеоролик может стать эффективным
средством коммуникативного воздействия, в нашем случае –
агитации.
По своей структуре видеоролики, как правило, короткие
(стоимость секунды эфирного времени центральных кана-
лов очень высока!), чаще всего они монологичны (это их
181
сближает с речами и обращениями), и очень часто они носят

игровой характер, что заставляет их воспринимать исклю-
чительно как рекламный продукт.
Большое количество видеороликов представлено на сай-
те ЛДПР (www.ldpr.ru), которая всегда отличается высокой
активностью во время предвыборных кампаний. Все они
злободневны, эмоциональны и обладают достаточно высо-
кой силой воздействия. Интересен не совсем стандартный
видеоролик, звуковой ряд которого представляет собой вы-
ступление лидера партии Владимира Жириновского. Текст
этого видеоролика очень длинный, поэтому он был разде-
лен на несколько роликов с разными визуальными рядами.
Вступление достаточно агрессивно по отношению к адресату
(массовой аудитории) и сразу же выявляет свою основную
риторическую задачу – разделение этой аудитории через
инвективу и угрозу: «Пусть выключит телевизор тот,
кому сейчас хорошо. Я обращаюсь не к ним, этим не-
годяям я не нужен! Им не нужна ЛДПР! Им не нужны
честные законы! Для них – наручники и тюрьмы, а не
обращения Жириновского!» Это разделение еще больше
усиливается в изложении («Никому нельзя верить, и так
человек 105 предадут. Все знают, верить можно только
себе»), и, таким образом, все и каждый противопоставля-
ются друг другу, и Жириновский в том числе. Но затем
оратор использует тактику-прием маневра, в данном случае
отступления: «Но я хочу и прошу, чтобы вы поверили мне,
как себе, а я буду работать на вас, как на себя». Не аргу-
ментируя причины, которые побудили бы «массы» пойти за
ним, Жириновский фактически предлагает лишь обычные
эмоционально-популистские обещания.
Затем он переводит свое выступление с общего плана
на частный, приводя конкретный пример (себя и свой лич-
ный опыт): «Я обычный человек, я прожил долгую жизнь.
Я тоже много верил, меня тоже обманывали – все, от
Сталина и Ельцина до бывших соратников по партии.
Я знаю, вам тяжело будет поверить еще раз». Это очень
удачный прием. Аудитория должна проникнуться доверием
к человеку, который предлагает ей путь, пройденный им са-
мим. В. В. Жириновский активно использует местоимение
мы, декларируя таким способом свою общность с аудито-
182
рией. И, установив контакт, заявляет: «Сейчас тот самый

момент, когда нужно услышать, поверить и сделать пра-
вильный выбор».
Но затем он вновь провоцирует разделение: «Я не об-
ращаюсь к тем, кто сладко спит, вкусно ест – позорит
нашу страну и измывается над нами. Я обращаюсь толь-
ко к тем, кто сейчас выживает. Я обращаюсь только к
тем, кто ходит мимо полных магазинов и не понимает,
для кого они стоят». Правда, теперь, после заявления о
своей «униженности и обманутости», он отделяет себя от
лагеря «элиты», по крайней мере – финансовой. Чередуя
атаки и отступления, оратор продолжает формировать свою
аудиторию, и риторические вопросы как элемент шоковой
схемы также участвуют в этом процессе: «Зачем 20 сортов
колбасы по 500-900 рублей, если можем купить только
один, за 70? Зачем столько одежды, если мы не меняли ее
10 лет? Зачем столько красивых машин, если мы давимся
в метро? Зачем столько дорогих больниц, если все ле-
чатся сами, анальгином и аспирином? Где люди, которые
этим пользуются? Что они сделали для страны, чтобы
жить в таком изобилии? Откуда у них деньги? Как они
заработали миллионы и миллиарды за считанные годы?»
И далее оратор концентрирует свой пафос неприятия не-
праведно нажитого богатства, в сочетании с этосом агрес-
сивной угрозы уничтожения в будущем богатых, а значит –
нечестных, людей: «Столько невозможно заработать
нигде в мире! Они их не заработали, они их украли!
Я, Жириновский, им говорю, вы – воры! Выключайте те-
левизоры! Продавайте машины, дачи и яхты, покупайте
сухари! Когда ЛДПР будет у власти, они вам понадо-
бятся!» Далее В. В. Жириновский использует аргумент к
невыносимости, выстраивая весь отрывок по схеме сцепле-
ния: «Я хочу, чтобы вы знали, что вера – это не тогда,
когда наши сыновья идут умирать за чужие интересы, не
тогда, когда наши дочери обслуживают жирных упырей,
не тогда, когда наши матери плачут у витрин магазинов,
пересчитывая копейки на хлеб и не тогда, когда наши
отцы не могут помогать нам жить. Это не вера, это
мерзость!» Он не объясняет, что за «веру» он имеет в виду,
и потому это высказывание можно признать манипулятив-
183
ным. Оно создает эффект неприятия реальности у адре-

сата, и это неприятие реальности становится внутренним
регулятором действий массовой аудитории (Жириновский
фактически провоцирует процесс интернализации нега-
тивных структур социальной реальности в сознании мас-
сового адресата [Мальковская 2008: 12]). И этот интерна-
лизованный негатив формирует у «масс» готовность вос-
принимать предлагаемые меры по изменению ситуации. Но
меры в этом обращении не предлагаются: виртуальность на-
лицо!
Вслед за «водой» («Жизнь дается один раз») идет пере-
ход автора от общего плана «жизни» к насущному, выражая
желания простого народа: «Хотим, чтобы не завтра, а
сегодня у нас была хорошая зарплата, чтобы не завтра,
а сегодня мы получали то, на что имеем право». Здесь
оратор разрывает модальность бытия, которая еще на заре
Средневековья была сформирована в паре «возможное –
необходимое» [Жильсон 2004: 454]. В русском языковом
сознании эти частные термы топоса (а точнее – гипертопоса
Бытия) никогда не были взаимозаменяемыми: традицион-
ная шутка «Много хочешь – мало получишь» очень кон-
центрированно и афористично выражает идею невозмож-
ности осуществить все желаемое. Но и не все необходимое
возможно: смиренное восприятие материальной бедности
или даже нищеты, возведение нестяжания в одну из выс-
ших добродетелей отражают вторичность второго терма в
этом гипертопосе для ментальности русских. А возможное
(в данном случае – материальное благополучие) не все-
гда представлялось необходимым: отсюда – глубочайшее
уважение и почитание каждого, кто жертвовал подобным
благополучием ради какой-то идеи, будь она ложной или
истинной (от декабристов и Саввы Мамонтова до старца
Феодора Кузьмича-Александра I). Хорошая зарплата сегод-
ня – это желаемое, но невозможное. И необходимое в пло-
скости материального бытия современного человека только
потому, что именно желаемое. Не просто разрыв, но разрыв
с подменой – такова ментально-риторическая тактика этого
высказывания.
Критикуя соперников (другие партии), В. В. Жири-
новский использует аргумент к прецеденту, построенный
184
в виде эпифоры («Коммунисты обещали. Демократы обе-

щали.») и завершает с помощью приема обманутого ожида-
ния («Сегодня они же обещают опять!»). После несколь-
ких ярких риторических вопросов как элементов шоковой
схемы («Сколько можно позволять себя обманывать?
Сколько можно негодяям позволять набивать свои кар-
маны, купать в роскоши своих любовниц, когда вы не мо-
жете себе позволить лишний кусок мяса?») следует за-
ключение. Оратор говорит от лица простого народа, вновь
отождествляя себя с ним («Мы устали верить в обман, мы
хотим правды. Мы больше не хотим верить в достойную
жизнь, мы хотим в ней жить»), но затем переключается с
общего плана на частный и говорит от себя лично («Я хо-
чу, чтобы наши дети жили, как все нормальные дети в
мире. Я хочу, чтобы наши жены любили и улыбались, как
самые обычные женщины всего мира! Я хочу, чтобы наши
старики умирали достойно, а не экономили на свои похо-
роны на еде. Я хочу, чтобы это все закончилось!»).
Побуждение («У вас будет один день, и в этот день
вы проголосуете за партию, в которую вы можете ве-
рить. Эта партия – ЛДПР!») выносится в конец ролика
как в самую сильную позицию.
Подводя итоги анализа данного ролика, следует признать,
что текст его хорошо сконструирован, динамичен, эмоциона-
лен. В нем легко прослеживаются вступление, изложение,
подтверждение, опровержение, рекапитуляция и побужде-
ние. Однако остается открытым вопрос о потенциальной ау-
дитории этого ролика и об электорате ЛДПР вообще. На наш
взгляд, В. В. Жириновский с такими жесткими выступлени-
ями против состоятельных людей опоздал лет на пятнадцать.
Риторическая модальность этого видеоролика заключена, ко-
нечно, в убеждении: но это убеждение направлено на уже
состоявшихся сторонников партии ЛДПР и Жириновского
лично, причем исключительно из «масс». Его потенциальные
сторонники и почитатели ораторского таланта из среды «эли-
ты», например нарождающегося и вновь формирующегося
«среднего класса», будут для ЛДПР потеряны: электорат ма-
нипуляцию и оскорбление не прощает.
Современная политическая реклама предлагает большое
разнообразие звукового и визуального рядов, и далеко не
185
всегда звуковой ряд видеороликов монологичен. Особенно

это характерно для видеороликов, в которых в качестве ре-
кламы используются речи сторонников партий и кандидатов.
Так, в текст речи сторонника Медведева Ирины Антоновой,
директора Музея изобразительных искусств имени
А. С. Пушкина, вставлен фрагмент видеосъемки самого
кандидата, содержащий собственно его слова.
Начало ролика сразу с изложения в форме повество-
вания («Я познакомилась с Дмитрием Медведевым на
комиссии по сохранению культурных ценностей. Затем
он возглавил Попечительский совет нашего музея») соз-
дает эффект интимизации и приближенности кандидата
(Медведева) к людям не из политической среды, к простым
избирателям (хотя, конечно, это уловка: Антонова не про-
стой избиратель и не абсолютно вне политики). Далее сле-
дует несколько секунд видеосъемки Д. Медведева на одной
из пресс-конференций и его фраза: «Мы сегодня должны
взять под пристальный контроль…» Затем вновь следует
речь И. Антоновой с аргументом к модели («Я отметила
для себя тогда его очень высокий уровень компетентно-
сти, его желание довести дело до конца и знание путей,
которыми это делается») и с аргументом к прецеденту
(«Я за то, чтобы он стал президентом нашей страны
и продолжил дело Владимира Путина, который вывел
нашу страну на новый уровень»). Заканчивается ролик ло-
зунгом «Единой России», представителем которой является
Медведев. Закадровый голос: «Вместе победим».
Поскольку в данном случае в качестве оратора выступа-
ет не сам кандидат в президенты, а его сторонник, много-
голосие (Антонова – Медведев – закадровый голос) выпол-
няет в этом ролике ту же функцию, что и местоимение мы в
предыдущем ролике Жириновского: оно объединяет оратора
и аудиторию. Клипмейкеры сделали ставку на представите-
ля культурного сообщества, интеллигенции, что провоци-
рует массового адресата включить Медведева в традицион-
ный контекст национальной культуры и воспринимать его
как «старого русского», стремящегося в «светлое будущее».
Но включение в этот ролик одной-единственной фразы
Д. Медведева, которая не несет никакой смысловой нагруз-
ки и, по сути, является если не штампом, то, как минимум,
186
клише, сводит этот главный риторический аргумент к авто-

ритету (в данном случае в роли авторитета выступает лич-
ность И. А. Антоновой) на нет. Из-за бессодержательности
слов кандидата у зрителя возникает ощущение, что, кроме
банальностей, Д. Медведеву больше нечего сказать. Ролик
бы только выиграл, если бы остался в рамках монолога.
Но наиболее распространенными являются игровые ро-
лики всего на несколько секунд эфирного времени. Их плюс
в том, что зрителю не нужно концентрироваться на тексте:
когда текст рекламы, и особенно политической, слишком за-
мысловат, есть большая вероятность того, что зритель пере-
ключит канал, а незамысловатые ролики «цепляют» адреса-
та за счет сюжета.
Правда, мультипликационный ролик Партии социаль-
ной справедливости с нарисованным человечком, разгады-
вающим кроссворд, и закадровым текстом («Слово из 14-ти
букв. Что дороже денег? Справедливость! Партия со-
циальной справедливости, номер 6») нельзя признать
удачным. Текст ролика с двумя числами («14» и «6») и со
словом справедливость, входящим в название сразу двух
партий, создает ощущение двусмысленности: ролик какой
партии – «Справедливая Россия» или Партии социальной
справедливости – предложен? В этом видеоролике как раз и
произошло разбалансирование видеоряда и звукового ряда:
в угоду милым «мультяшкам» пострадала содержательная
сторона текста. Такие ошибки могут привести к «коммуни-
кативным провалам»: электорат голосовать пойдет, но за
другую партию.
Щиты и растяжки. По результатам исследования ру-
ководителя отдела связей с общественностью Университета
Вашингтона Сент-Луис Фредерика Фолкмана, щиты и рас-
тяжки являются самыми неэффективными в иерархии кана-
лов предвыборной агитации. Кроме того, особенность наруж-
ной рекламы заключается в том, что она быстро вписывается
в привычный силуэт города, и люди просто перестают обра-
щать на нее внимание [Речевая коммуникация… 2007: 117].
Поэтому основная риторическая модальность лозунга как
жанра политической коммуникации – закрепить в сознании
избирателя основную цель партии или кандидата и побудить
адресата к голосованию. «По синтаксической и логической
187
структуре лозунги могут быть девизами, сентенциями, при-

зывами, которые характеризуются четкой ритмической орга-
низацией» [Там же: 125]. Немаловажным элементом лозун-
гов является также и графическое оформление.
Лозунги на щитах и растяжках подстерегают две глав-
ные опасности: 1) лингвистическая – «пустое» содержатель-
ное наполнение: когда лозунг ничего не говорит о партии, о
ее программе, о ее лидерах. (Таковы были лозунги партий
«Справедливая Россия» («Я – за!») и ЛДПР («Не врать и
не бояться!»)); и 2) экстралингвистическая – раздражаю-
щая адресата массированная атака растяжек, баннеров, щи-
тов, которые таким образом вторгают медиапространство в
жизненное пространство людей, особенно горожан. (Такую
ошибку допустили единороссы перед парламентскими вы-
борами. Перед президентскими выборами «Единая Россия»
отказалась от такой тактики, ограничившись несколькими
щитами, правда, невероятно огромного размера.) Любая
агрессия (речевая или визуальная) всегда антириторич-
на, поскольку она нарушает один из важнейших принци-
пов риторики – гармонизацию отношений говорящего и
слушающего, адресанта и адресата. Она разрушает Целое
как главный принцип Бытия и таким образом деформиру-
ет это Бытие в сознании адресата, формируя искаженную,
дискретно-разорванную картину мира.
Теледебаты. Этот жанр современного политического
медиадискурса можно считать «провальным» как для от-
дельных отечественных политиков, так и для действующей
власти в целом. Формально в России теледебаты проводят-
ся уже с 1991 года, но до сих пор у нас так и не сложились
четкие требования и правила их проведения. Сценарий этих
своеобразных ток-шоу давно отработан в других политиче-
ских культурах: ведущий задает вопрос для обсуждения, а
участники высказывают свое мнение на эту тему, при этом
цель каждого из участников – побудить аудиторию к «пра-
вильным» действиям, то есть к голосованию за определен-
ного кандидата. Практика США показывает, что теледеба-
ты – одна из наиболее эффективных форм предвыборной
агитации. И поскольку сегодня взамен вертикальной ком-
муникации все больше как примета демократического обще-
ства распространяется горизонтальная [Китайгородская,
188
Розанова 2003: 161-240], теледебаты могли бы стать той

школой мастерства конструктивного диалога, который, по
мнению А. К. Михальской, в современной России для поли-
тика даже важнее, чем владение искусством публичной речи
[Михальская 1996]. Но наша отечественная дискурсивная
власть дебатам не уделяет достаточного внимания, более
того – партии-лидеры (в первую очередь партия власти)
вообще отказываются от теледебатов, что в странах с вы-
сокой риторической культурой просто невозможно. И по-
скольку теледебаты обычно проводятся на государственных
каналах, партия власти имеет возможность контролировать
«укомплектованность» поединков, намеренно сталкивая
лидеров партий со схожими политическими платформами.
Закулисное манипулирование уже не только электоратом,
но и адресантами ораторских выступлений со стороны пар-
тии власти – специфическая особенность отечественной
дискурсивной власти: она виртуально управляет реальны-
ми коммуникативными актами (политиков, журналистов и
массового адресата). В сущности, теледебаты демонстри-
руют нам немонолитность «элиты»: она состоит из разных
«элит», в которых обладающие властью желают выстра-
ивать отношения с другими членами элитарного сообще-
ства по принципу иерархии, а стремящиеся к власти –
по принципу энтропии.
Есть и еще один подводный камень, который таят в себе
теледебаты: неподготовленность, риторическая неграмот-
ность участников выявляют аморфность их идей, отсут-
ствие конкретных планов действия, косноязычность самих
кандидатов. Так, например, теледебаты, которые проходи-
ли на Первом канале 29.11.2007 г. и в которых участво-
вали Николай Харитонов (КПРФ), Борис Немцов (СПС)
и Михаил Барщевский («Гражданская сила»), продемон-
стрировали, во-первых, плохое владение неподготовленной
устной публичной речью (особенно Н. Харитонов), неуме-
ние приводить сильные аргументы, неумение отвечать на
конкретно поставленные вопросы, выдвижение спорных
фактов и т. п. Речевая агрессия оппонентов, неуважение
к политическому противнику выражались не только па-
ралингвистически (ухмылки, переглядывания, смешки),
но и на лингвистическом уровне (слова Н. Харитонова:
189
«…мертвого льва может пхнуть только осел, не обижай-

тесь»). И даже технически грамотное заключительное слово
М. Барщевского оказывается неприемлемым с точки зрения
этоса, так как изначально были известны лидеры предвы-
борной гонки («Единая Россия», ЛДПР и КПРФ), один из
представителей которых находился в студии и только что с
ним дискутировал (Н. Харитонов): «Да простит меня ве-
дущий и политизированная часть аудитории, но у меня
сегодня такое лирическое настроение, у меня сегодня
32-я годовщина со дня свадьбы. И для меня националь-
ная идея – это семья. Национальная идея – это когда
жена поддерживает мужа во всем, что он делает, а муж
поддерживает жену. Для меня национальная идея – это
любовь и счастье. За кого голосовать, вы сами решите.
Голосуйте за умных. Дураки и так пройдут».
Теледебаты можно рассматривать как промежуточный
жанр дискурса политического в рамках медиадискурса: дис-
курсивный процесс, в котором единовременно участвуют и
журналисты и политики, сближает теледебаты с традицион-
ными журналистскими материалами, но развернутые ответы
политиков на вопросы журналиста или оппонента сближают
этот жанр с собственно речами или обращениями. С рито-
рической точки зрения теледебаты тем более сложны, так
как содержат в себе элементы множества различных жанров
уже собственно политического дискурса. Теледебаты – са-
мый агональный жанр политического дискурса в рамках ме-
дийного: не переубеждение, а опровержение политического
соперника, не выяснение истины, а непримиримая борьба
многих «правд» с целью завоевания аудитории – вот векто-
ры, по которым движется риторическая модальность теле-
дебатов.
Традиционные журналистские материалы. Как уже
говорилось выше, риторической модальностью обладают
абсолютно все тексты медиадискурса: как аргументирую-
щего, так и информирующего типа. Для информирующего
типа речи, а следовательно, и для текстов информацион-
ных жанров, риторическая модальность будет проявляться
уже на этапе выбора события, достойного быть «переплав-
ленным» в факт. (Не является исключением и такой ин-
формационный жанр, как интервью: даже выбор личности
190
интервьюируемого предопределен риторической модально-

стью важности, значительности или значимости данно-
го «героя» для формирования определенной картины мира
в сознании массовой аудитории, то есть у массового адре-
сата). «Модальность de re», как, впрочем, и «модальность
de dicto», здесь подчинена более широкой и одновременно
более конкретной модальности – собственно риторической.
Она (!) заставляет событие перейти в разряд факта и,
таким образом, стать аргументом интерпретации объек-
тивного мира в рамках медиадискурса, то есть стать фраг-
ментом медиакартины мира.
Информационные заметки, которые де-юре должны
быть объективными, часто выполняют функции предвы-
борной агитации. И чем чаще политик появляется на теле-
экране, выступает на радио, мелькает на страницах газет и
журналов, тем выше его популярность, независимо от того,
в каком ключе его упоминают – в позитивном или в не-
гативном. Политик тем самым становится медиаперсоной.
И риторическое качество данных заметок уже не влияет на
их перлокутивную эффективность.
Примером новостной заметки-агитки в период пред-
выборной кампании является заметка ИТАР-ТАСС
«107-летняя долгожительница впервые в жизни получила
паспорт, чтобы проголосовать за Путина».
Это классическая информационная заметка. Построена
она по принципу прямой пирамиды. В начале заметки при-
водится вся информация. Именно здесь можно увидеть клас-
сическое риторическое вступление – концентрацию речи до
одного тезиса: «107-летняя жительница села Залукокоаже
Зольского района Кабардино-Балкарии Маржан Шалова
22 ноября впервые в жизни получила паспорт, чтобы
принять участие в выборах». Далее следует обязательная
для новостных заметок ссылка на источник, демонстрирую-
щая достоверность, а значит, и объективность сообщаемого
факта: «Об этом ИТАР-ТАСС сообщили в пресс-службе
миграционной службы республики». Развертывание темы –
свидетельство, в данном случае, цитата («Хочу голосовать
за Путина, за Россию», – сказала Маржан Шалова жур-
налистам и сотрудникам миграционной службы района),
изложение в виде классического повествования («Маржан,
191
родившаяся в 1900 году, помнит, как еще во время рево-

люции в село во главе “белых" входил кабардинский князь
Даутоков-Серебряков. Всю жизнь она проработала в кол-
хозе, в войну, как и все, рыла окопы. Пенсию ей начислили
в 1962 году на основании колхозной книжки. Пенсионное
удостоверение служило Маржан и удостоверением лич-
ности. У нее пятеро детей, 13 внуков, 25 правнуков и
2 праправнука»). Эта заметка – яркий пример одновремен-
но и информации, и агитации. Она содержит интересный
новостной повод (женщина 107 лет прожила без паспорта)
и агитационный акцент (она получила паспорт, чтобы на
выборах проголосовать за «Единую Россию» и ее лидера
Владимира Путина).
Вот еще одна новостная заметка, с еще более ярко вы-
раженной агитационной доминантой. Она также построена
по принципу прямой пирамиды и начинается с обычного
для информационных заметок вступления: «Парламент
Петербурга на заседании 21 ноября принял обращение к
горожанам с просьбой поддержать курс Президента РФ
Владимира Путина». После этого идет цитата из обраще-
ния: «Мы, депутаты Законодательного собрания Санкт-
Петербурга, невзирая на разницу политических позиций,
просим вас, дорогие горожане, сплотиться вокруг россий-
ского национального лидера Владимира Путина и сделать
выбор в пользу стабильности, в пользу сохранения по-
ступательного развития России», – говорится в обра-
щении, зачитанном с трибуны Мариинского дворца лиде-
ром фракции “Единой России" Вячеславом Макаровым».
Цитата здесь выполняет важную функцию: с одной сторо-
ны, она сама по себе является развитием темы, с другой –
вносит в заметку необходимый для новостей элемент объ-
ективности. Создается ощущение, что журналист нейтра-
лен по отношению к информационному поводу и его со-
держанию (но это, как мы уже знаем, не так: ведь выбор
этого повода из целого ряда других – уже оценка). Далее
следует вывод из обращения, подкрепленный «независи-
мым» источником: «Авторы обращения убеждены, что
только продолжение проводимых Владимиром Путиным
социально-экономических преобразований сделает Россию
ведущим мировым государством, сообщает Интерфакс».
192
Заканчивается заметка еще одной цитатой: «На сей раз нам

предстоит не просто избрать депутатов, но и выра-
зить собственное отношение к проводимому с 2000 года
социально-экономическому и политическому курсу, курсу
президента Владимира Путина, – говорится в обраще-
нии».
На наш взгляд, обе заметки являются скрытой рекла-
мой. Избежать рекламирования той или иной партии через
информационный повод для СМИ невозможно: любое со-
бытие со знаком плюс – голос в пользу партии, любое со-
бытие со знаком минус расценивается как «заказ» оппонен-
тов. Риторической модальностью таких информационных
сообщений будет выступать либо стремление присоединить
массовую аудиторию к той или иной партии, либо «откре-
пить» часть электората от партии-противника, пусть даже
не в свою пользу.
Репортаж. Особенность репортажей предвыборной кам-
пании заключается в том, что в них журналистское изложе-
ние и комментирование событий перемежается с довольно
длинными цитатами лидеров партий и кандидатов в прези-
денты. В них могут выражаться взгляды кандидатов, рас-
крываться части предвыборной программы. Таким образом,
репортаж перестает быть чисто информационным материа-
лом и «наращивает» на себя элементы агитации. При этом
риторическая позиция самого журналиста никуда не исчеза-
ет: он уполномочен решать, какие цитаты вставлять, какими
словами описывать выступление, и, следовательно, влияет
на отношение аудитории к представляемой им политической
медиаперсоне. Эта позиция может быть как дружественной,
так и недружественной по отношению к кандидату: у него
есть множество инструментов (прежде всего лингвистиче-
ского характера) проявить эту недружественность или толь-
ко намекнуть на нее. Так, в репортаже Виталия Трубецкого,
показанном на канале «Россия» 27 ноября 2007 г. и рас-
сказывающем об агитационном туре Геннадия Зюганова по
Белгородской области, журналист не упускает возможности
поиронизировать над КПРФ и над ее лидером.
1. «В 90-е годы Белгородская область входила в так
называемый “красный пояс". Коммунисты на выборах
разных уровней стабильно набирали здесь по 30% голосов.
193
Заручиться поддержкой белгородцев КПРФ старается и

сегодня. Геннадий Зюганов совершает рабочую поездку по
Центральному Черноземью». Употребление глагола ста-
раться, у которого основное значение «делать что-л. с усер-
дием, прилежанием» [МАС в 4-х тт.], т. е. не обязательно
успешно, формирует риторическую модальность иронии по
отношению к агитационному усердию кандидата.
2. «Геннадий Зюганов приехал в областной центр рано
утром и еще до полудня успел провести ряд встреч и
дать пресс-конференцию. Помимо журналистов в неболь-
шой актовый зал научной библиотеки пришли и несколь-
ко сторонников партии: от пенсионеров до комсомоль-
цев». Незначительность масштаба агитационной поездки
Зюганова подчеркивается употреблением прилагательного
небольшой и наречия несколько, в семе которых заложено
значение «мало, немного».
3. «На вопрос одного из присутствующих, как видит
компартия организацию патриотического воспитания не
на словах, а на деле, Зюганов ответил: “Меня очень бес-
покоит, что многие наши учебники имеют мало общего
с настоящей отечественной историей. Между тем, па-
триотизм формируется именно на примерах истории. У
нас уникальная страна. Другой такой нет. У нас 9 часо-
вых поясов. У нас потрясающая история"». Приведение
цитаты из речи самого Г. Зюганова создает эффект присут-
ствия, достоверности и объективности изложения. Но выбор
этой цитаты, который сделал, несомненно, сам журналист,
демонстрирует нам его скепсис по отношению к кандидату:
какое отношение имеют 9 часовых поясов к «потрясающей
истории» России? Логическая несвязанность предложений
в цитате, ее «пустое» содержание открывают нам лидера
КПРФ в невыгодном свете.
4. «Геннадий Зюганов много говорил о своей программе,
которую он называл «семь шагов», демонстрировал агита-
ционные материалы партии. Белгородскую область лидер
КПРФ нахваливал. По словам Зюганова, бюджет у нее
почти как у нефтеносной Тюмени, а по сельскому хозяй-
ству белгородчина одна из первых в стране». Глагол нахва-
ливать с ярким оценочным значением фокусирует в себе иро-
нию журналиста по отношению к выступлению Г. Зюганова.
194
Репортажи, как видно из небольшого эмпирического на-

блюдения, несмотря на информационную доминанту, тоже
обладают риторической модальностью. В данном случае она
поддерживается субъективно-оценочной модальностью тек-
ста, воплощенной в риторической позиции журналиста.
Интервью. Интервью является одним из самых распро-
страненных агитационных материалов в период предвыбор-
ных кампаний. Именно под интервью часто отдаются бес-
платные места в газетах и бесплатное время на радио, по-
ложенное по закону каждой партии или кандидату.
В интервью потенциально, несмотря на возможную раз-
ницу позиций, и у интервьюера, и у интервьюируемого схо-
жие цели – размещение в СМИ информации о последнем.
В практике СМИ очень часто встречаются случаи, когда
интервью у политика берет журналист, работающий на не-
дружественное этому политику СМИ. Тогда цели разнять-
ся: политик хочет представить себя в лучшем свете в глазах
своей оппозиции, а журналист стремится задавать «неудоб-
ные» вопросы, чтобы смутить собеседника или заставить его
занять оборонительную позицию. В этом случае интервью
неизбежно приобретает черты агональности.
Подобные материалы перед парламентскими и пре-
зидентскими выборами активно выдавало в эфир ра-
дио «Эхо Москвы». Таким было и интервью с лидером
Демократической партии России Андреем Богдановым в
программе «Разворот» от 28 ноября 2007 г. (ведущие –
Владимир Варфоломеев и Марина Королева). Конечно, оно
было интересно для слушателей, т. к. обладало интригой:
политику все время задавли провокационные вопросы и тем
самым ставили его в неудобное положение. Но с другой сто-
роны – журналисты стали оппонентами своего собеседника
и, выйдя из тени, тем самым нарушили чистоту жанра.
С точки зрения риторики как технического инструмен-
та коммуникации две предвыборные кампании в России
(2007-2008 гг.) не продемонстрировали ничего интересного
и не привнесли ничего нового. Но с точки зрения риторики
как науки эпистемического уровня они еще раз продемон-
стрировали, «что у всех <…> распространившихся в инду-
стриальном обществе жанров общая подкладка» [Эко 1998:
408-409]. Эта общность заключена не только в том, что «ко-
195
нечной целью любой речевой стратегии является коррекция

модели мира адресата» [Иссерс 2002: 109] и что «каждая
тактика направлена на определенные аспекты модели мира
адресата и его психики (знания, оценки, желания)» [Там
же: 114]. Предвыборные кампании показали, что эта общ-
ность заключена еще и в единстве стратегий и тактик
дискурсивной власти, в единстве ее действий как «элиты»
общества по изменению картины мира «масс». И партийная
принадлежность того или иного политика, жанр его присут-
ствия в политическом и медийном пространстве не являются
определяющими в выборе тактик по изменению этой кар-
тины мира. Вся дискурсивная деятельность дискурсивной
власти подчинена одной и той же риторической модально-
сти – убедить массового адресата в том, что она («элита»)
имеет право на управление им, что ее место на вершине
пирамиды социально-политического устройства – не просто
правильно, но объективно и закономерно. Такое убеждение
может формироваться в сознании масс посредством различ-
ных тактик, в том числе и с помощью собственно тексто-
вой модальности [Солганик 2010: 54–63] (у коммунистов и
аграриев это будет модальность ностальгии по советскому
прошлому, у правых партий – модальность обличения и
прошлого, и настоящего). И несмотря на то что «элита» не-
однородна, общий план ее риторической деятельности – мо-
нолитен. Медиакартина мира, которая нам сегодня активно
предлагается, пытается подчеркнуть разнородность поли-
тических партий и движений, конфликтность их позиций;
в этой генеральной стратегической деятельности участвуют
и журналисты, и сами политики. Массовой аудитории ка-
жется, что жизнь государства – в борьбе партий, заседани-
ях парламента, поездках президента и премьера по стране.
В действительности под этим очевидным планом реально-
сти существует другой, и в нем нет тех противоречий, кото-
рые представляются нам через СМИ значимыми, нет разни-
цы между коммунистами и антикоммунистами, либералами
и сторонниками «сильной руки». Гораздо важнее то, что
основная линия конфронтации проходит не внутри «эли-
ты», а между «элитой» и «массой»: несмотря на попытки
объединить себя с аудиторией на лингвистическом уровне,
на уровне риторики политические медиаперсоны очень часто
196
демонстрируют неприятие культурных и ментальных цен-

ностей этой аудитории. Образ виртуальной демократии,
который формируется и уже сформирован в современных
СМИ, вполне может быть демонтирован с помощью методо-
логии обновленной риторики, которая сегодня выступает и
как философия словесно-речевой культуры, и как отрасль
сущностного знания о коммуникативной природе культуры
в целом.
Аверинцев С. С. Античный риторический идеал и культура

Возрождения // Риторика и истоки европейской культурной тра-
диции. – М.: ЯКМ, 1996.
Анненкова И. В. Об одной константе текстов СМИ: к поста-
новке вопроса о риторической модальности // Вестн. Пермского
ун-та. Российская и зарубежная филология. – Вып. 5. – 2009. –
С. 39–42.
Анненкова И. В. Язык современных СМИ как система интер-
претации в контексте русской культуры (попытка риторического
осмысления) // Язык современной публицистики: сб. статей /
Сост. Г. Я. Солганик. – М.: Флинта: Наука, 2005.
Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. – Волгоград: Перемена,
1997. (Цит. по: Паршина О. Н. Российская политическая речь. –
М.: ЛКИ, 2007).
Волков А. А. Язык и мышление: Мировая загадка. – М.:
Изд-во ЛКИ, 2007.
Волков А. А. Основы русской риторики. – М.: Филол. ф-т
МГУ имени М. В. Ломоносова, 1996.
Данилина В. В. Предмет политической риторики. URL:
http: // rhetor.narod.ru / dokl_dan.htm.
Жильсон Э. Философия в средние века: От истоков патри-
стики до конца XIV века. – М.: Республика, 2004.
ской речи. – Изд. 2-е, стереотипное. – М.: Едиториал УРСС,
2002.
Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека / Пер. с нем.
А. И. Любжина. – Т. I. – М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Ши-
чалина, 2001.
197
Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Современная по-

литическая коммуникация // Современный русский язык:
Социальная и функциональная дифференциация. – М.: Языки
славянской культуры, 2003. – С. 161–240.
Кузнецов И. В. История отечественной журналистики (1917-
2000). – М.: Флинта: Наука, 2006.
Купина Н. А. Модальность ностальгии в текстах современной
газеты // Международная научная конференция «Стилистика се-
годня и завтра: Медиатекст в прагматическом, риторическом и
лингвокультурологическом аспектах». Тезисы. – М.: Факультет
журналистики МГУ, 2010.
Михайлов А. В. Античность как идеал и культурная реаль-
ность XVIII-XIX веков // Языки культуры. Учебное пособие по
культурологии. – М.: Языки русской культуры, 1997.
Михалева О. Л. Политический дискурс: способы реализации
агональности. URL: http://www.rus – lang.com/about/group/
mikhaleva/state2/.
Михальская А. К. Русский Сократ: Лекции по сравнительно-
исторической риторике. – М.: Академия, 1996.
Павлова Е. Д. Взаимодетерминация культуры и власти в
информационном обществе: социально-философский анализ:
Автореф. дис. … д-ра филос. наук. – М., 2009.
Речевая коммуникация в политике / Под ред. Л. Д. Мина-
евой. – М.: Флинта: Наука, 2007.
Рождественский Ю. В. Общая филология. – М.: Фонд
«Новое тысячелетие», 1996.
Рождественский Ю. В. Теория риторики. – М.: Добросвет,
1999.
Солганик Г. Я. Основы лингвистики речи. – М.: Изд-во
Хазагеров Г. Г. Политическая риторика. – М.: Никколо-
Медиа, 2002.
Хазагеров Г. Г. Пиар за вычетом риторики. URL: http://
www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/
Main?textid=239&level2=articles
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. – М.:
Гнозис, 2004.
Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. –
СПб: Петрополис, 1998.
198
Æóðíàëèñò, àóäèòîðèÿ, âëàñòü: ëèíãâîýòè÷åñêèå àñïåêòû
âçàèìîäåéñòâèÿ â ïîëèòè÷åñêîì äèñêóðñå ÑÌÈ
ÆÓÐÍÀËÈÑÒ, ÀÓÄÈÒÎÐÈß, ÂËÀÑÒÜ:

ËÈÍÃÂÎÝÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÀÑÏÅÊÒÛ
ÂÇÀÈÌÎÄÅÉÑÒÂÈß
Â ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÌ ÄÈÑÊÓÐÑÅ ÑÌÈ
Ò. È. Ñóðèêîâà
Предметом лингвоэтических исследований СМИ послед-

них лет стали многочисленные нарушения предписаний эти-
ки в текстах СМИ, и в основном со стороны журналистов1.
Основа их – предписания общечеловеческой и профессио-
нальной морали. Сами по себе важные, такие изыскания, на
наш взгляд, несколько односторонни, поскольку практиче-
ски не учитывают коммуникативной, когнитивной и семио-
тической подвижности наших представлений об этической
норме. В предлагаемом исследовании делается попытка этот
пробел хотя бы частично восполнить и на этом теоретиче-
ском основании рассмотреть основную лингвоэтическую
проблематику политического дискурса.
Кроме того, язык СМИ, умный слуга глупого хозяина, в
языковой картине мира отражает этическое состояние обще-
ства. Какое отношение аудитории к власти зафиксировано в
концепте чиновник, слове ежовщина или словосочетании хоть
какая-то элита2, употребленном по отношению к высшему
1
См.: Этика речевого поведения российского журналис-
та. – СПб: Астерион, 2009.
2
В качестве источников языкового материала были взяты га-
зеты «Аргументы и факты» и ее региональные приложения, «Вер-
сия», «Вечерняя Москва», «Вечерний клуб», «Время новостей»,
«Коммерсантъ», «Коммерсант-власть», «Комсомольская правда»,
«Литературная газета», «Московский комсомолец», «Независимая
газета», «Новая газета», «Новые известия», «Общая газета», «Со-
вершенно секретно», информационные сообщения агентств РИА
«Новости», ИТАР-ТАСС, телепередачи каналов НТВ, ОРТ, РТР,
199
политическому руководству страны? И подобная рефлексия

языка СМИ – еще один аспект предлагаемого исследования.
И, наконец, сознательное этическое регулирование ком-
муникации в СМИ, результатом которого стали многочис-
ленные журналистские этические кодексы, по-разному соче-
тается с наивной этикой русского этноса, зафиксированной
в этическом культурном коде. Это также небезынтересный
объект исследований с позиций лингвистической этики.
1. СМИ, власть и ложь: общая этическая

проблематика политического дискурса
Современный политический дискурс опосредован СМИ, ме-
диатизирован. Наиболее адекватно этот механизм описан в ра-
ботах Т. Г. Добросклонской3. Это само по себе уже порождает
серьезные этические проблемы, например проблему лжи, мани-
пулирования аудиторией, нарушение принципа коммуникатив-
ного сотрудничества Грайса как основы, в том числе и этической,
массовой коммуникации. Одна сторона коммуникации – аудито-
рия, электорат, граждане – рассматривается другой – коммуни-
катором (т. е. властью) – не как равноправный партнер по ком-
муникации, которому нужно сообщать релевантной информации
столько, сколько необходимо для адекватной интерпретации
действительности, а как объект манипулирования; СМИ же вы-
ступают основным информационным каналом при выполнении
этой задачи. Что мы и наблюдаем при наличии соответствую-
щей коммуникативной установки у коммуникатора – власти, ис-
пользующей возможности СМИ в тиражировании информации
и создании нужных стереотипов у адресанта – общества.
Дело в том, что посредническая роль СМИ настолько ве-
лика, что картина мира, создаваемая ими, может иметь очень
ТВЦ, материалы избирательных кампаний, а также интернет-версии

центральных и региональных газет и при необходимости матери-
алы читательских форумов при этих версиях. Выборка за 1994-
2010 годы. Специально далее указываются лишь источники доста-
точно развернутых и важных для содержания исследования цитат.
3
Добросклонская Т. Г. Медиалингвистика: системный под-
ход к изучению языка СМИ: современная английская медиа-
речь. – М.: Флинта: Наука, 2008.
200
мало общего с действительностью; иными словами, СМИ соз-

дают события речевые, виртуальные, а не отражают реаль-
ные. Примеры – пропагандистская подготовка бомбардировок
Югославии авиацией НАТО – так называемой гуманитарной
миссии на Балканах, вторжения США в Ирак – так называе-
мой антитеррористической операции на Ближнем Востоке,
паника вокруг так называемого свиного гриппа. В последней
истории правдой было только существование вируса H1N1, а все
остальное – выдумка, раздутая и растиражированная СМИ. Из
российской политической истории последних лет можно назвать
предвыборную кампанию Б. Н. Ельцина в 1996 г., основной
идеей которой было жесткое противопоставление: Зюганов –
это темное коммунистическое прошлое, железный занавес,
КГБ, очереди, пустые прилавки; Ельцин – свобода, демокра-
тия, изобилие и светлое будущее. Это, к примеру, и информа-
ционная война российских и западных СМИ по поводу войны
в Осетии в августе 2008 г., суть которой сводилась к определе-
нию того, кто агрессор: Россия или Грузия. В глазах аудитории
агрессором представляется не тот, кто затеял настоящую войну,
а тот, кто проиграл пропагандистскую. И только после специ-
альных независимых исследований международного сообще-
ства Западу было доказано, что первой начала военные дей-
ствия все-таки Грузия. Но на основе этих виртуальных, чисто
коммуникативных событий формируется общественное мнение,
чтобы послужить этическим оправданием действий власти.
Возникает когнитивный конфликт между профессиональ-
ным и непрофессиональным сознанием. Сами коммуникаторы –
власть и специалисты, обслуживающие ее, – не считают недопу-
стимыми манипулятивные технологии управления обществом.
То, что однозначно расценивается социумом как злостное нару-
шение этических норм коммуникации, осознается специалиста-
ми как если и не совсем нормальное явление, то как неизбежное
зло, и сами они весьма цинично об этом говорят4.
4
См., например, В. И. Ленина: «Люди всегда были и всегда бу-
дут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока
они не научатся за любыми нравственными, религиозными, по-
литическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями
разыскивать интересы тех или иных классов». См.: Ленин В. И.
Три источника и три составных части марксизма // Полн. собр.
соч.: В 50 т. – М., 1967. – Т. 23. – С. 45.
201
И не просто говорят, но и теоретически обосновывают в

курсах профессионального обучения. Так, на сегодня в по-
литологии выделяется два типа организации политического
дискурса: маркетинговый и немаркетинговый. Последний –
это политическая пропаганда – «односторонний процесс,
где общественность (или ее определенная часть) становится
мишенью (target), а целью (objectives)—изменение обще-
ственного мышления или подсказка, как должно вести себя
общество (prompt public responsive action)»5. Этические
черты пропаганды – игнорирование реципиента и неприя-
тие позиций оппонентов, беззастенчивое манипулирование
аудиторией, обостряющееся в предвыборные кампании6.
Этическая неприемлемость таких коннотаций привела к
тому, что ряд специалистов стал выделять из пропаганды
так называемое политическое просвещение по принципу:
если геббельсовская, то пропаганда, если все остальное –
то это политическое просвещение. Что интересно, от кон-
цепта пропаганда стали потихонечку открещиваться уже
советские идеологи: в 1950-х гг. была организована про-
пагандистская сеть, которую скромно назвали кабинеты
политического просвещения, и до сих пор наследница
КПСС партия КПРФ выпускает журнал «Политическое
просвещение». К немаркетинговой технологии относят
еще и агитацию, которая не «обросла» в языковой карти-
не мира такими же отрицательными коннотациями, как
пропаганда, но которую политологи рассматривают как
часть пропаганды, а среди агитационных методов назы-
вают, например, НЛП – нейролингвистическое програм-
мирование7.
И «пока существует политика, будут существовать и
специальные политические институты, поддерживающие
применение немаркетинговых способов коммуникации»8.
5
Треверс-Хили Т. Паблик рилейшнз и пропаганда – сравне-
ние ценностей. Цит. по: Политические коммуникации / Под ред.
А. И. Соловьева. – М.: Аспект Пресс, 2004. – С. 98—118.
6
Подробно об этом см.: Политические коммуникации / Под
ред. А. И. Соловьева.
7
Там же. – С. 121.
8
Там же. – С. 123.
202
Кроме того, даже простое перечисление так называемых

маркетинговых технологий: политический имиджмейкинг,
политический пиар, политическая реклама – демонстриру-
ет неразрешимость этических противоречий политического
дискурса. Вот одно из признаний, сделанное не в научном
исследовании, а в учебном пособии, признанном базовым
в курсе политологии: «На фоне весьма разнообразных…
приемов использования рекламы в нашем обществе боль-
шее, чем где-либо, распространение получили приемы и
технологии, нарушающие морально-этические стандарты
и традиции общества и даже законодательные нормы»9.
В лингвистике давно исследуется манипулятивный потен-
циал всех упомянутых технологий, выступающий «инстру-
ментом тонкой настройки общественного мнения, мобили-
зации политической поддержки»10 и способный отключить
рациональное мышление аудитории не менее эффективно,
чем это делает пропаганда и агитация. Не будем перечислять
эти приемы, приведем аргумент на предмет того, как язык
в сочетаемости, особенностях номинации, метафоризации
фиксирует реакцию общества на происходящее в политиче-
ском дискурсе. И эта фиксация безошибочна, в том числе и
в отношении его этической составляющей. СМИ же, как и
положено медиатору, фиксируют, тиражируют эти измене-
ния общественного сознания и создают на этой основе новые
стереотипы.
В советский, тоталитарный период манипулирование
аудиторией осуществлялось в агитпропе и СМИП – сред-
ствах массовой информации и пропаганды – и называлось
агитацией и пропагандой. Понятия обросли множеством
отрицательных коннотаций, а одно из них, пропаганда,
стало неприличным еще в советский период. После распа-
да СССР буква П от аббревиатуры СМИП незаметно от-
валилась, и они стали современными СМИ. Почему?
Перестали заниматься пропагандой? Вряд ли. Это не в по-
следнюю очередь попытка отмежеваться от дискредити-
ровавшего себя прошлого. А на смену пропаганде пришел
9
Там же. – С. 161.
10
Там же.
203
пиар11 – по сути та же пропаганда, только красиво назван-

ная и приспособленная к новым экономическим и политиче-
ским условиям. Но и слово пиар очень скоро тоже приобрело
коннотации неприличности и лжи и породило производные
пиарить – рекламировать не очень честными методами12,
распиарить, распиаренный, пиариться, пиарщик – «тот,
кто ведает контактами с прессой, публичными заявлениями
и т. п., правдами и неправдами стараясь создать благопри-
ятное впечатление о своей конторе и продаваемом ею товаре
(в т. ч. политическом)» (Эхо Москвы, Говорим по-русски).
Во всех этих словах сема лживости зафиксирована уже в
денотативном значении. Вместе с пиаром появляются полит-
технологии и политтехнологи, политконсультанты – все
та же пропаганда и пропагандисты, только адаптированные к
рынку. И эти слова стали неприличными и приобрели конно-
тации лжи и манипулирования13 (например, к политтехно-
11
См., например, такое авторитетное мнение: «После распада
СССР, как я уже говорил, пропаганда стала словом ругательным.
Этому способствовала как ненависть нового руководства к релик-
там КПСС, как недооценка важности пропаганды для обеспечения
интересов государства и, уже – властной элиты, так и появление
и модное увлечение политическим пиаром. Пиар, пришедший как
наука с Запада, противопоставлялся пропаганде, как пережитку
совка. Лишь позже пришло осознание, что политический пиар и
политическая пропаганда не противоречат, а дополняют друг дру-
га» (Данилин П. http://www.kreml.org/opinions/209268465).
12
См., например, такое авторитетное мнение: «Слово “пиар"
вошло в нашу жизнь так быстро, что смысл потерялся где-то
по дороге. Из англоязычной аббревиатуры PR оно превратилось
в существительное, прилагательное и глагол русского языка.
К сожалению, в основном, с негативным значением. «“Хватит
пиарить!" — распространенная фраза. Глагол “пиарить" для
среднестатистического россиянина означает промывать мозги,
обманывать и лгать» (Калтыгин А. Хватит пиарить // Коммер-
ческие вести, 03.05.2006).
13
См., например, такое откровение челябинского политтехно-
лога Е. Медведева: «В 1993 году я получил первый опыт участия
в предвыборном процессе. Сделал себе визитку – “Консультант
по пропаганде" – и испытал чувство глубокого удовлетворения.
А год назад меня пригласили на “круглый стол" и поставили
табличку – “Политтехнолог". Мне было неприятно. У меня трое
204
логам липнут определения беспринципные, ловкие, ушлые,

циничные, к политтехнологиям – грязные, оранжевые,
кремлевские, медвежьи), и им на смену появляются гумани-
тарные технологии в политике и развитие общественных
связей. Посмотрим, будут ли и из них со временем торчать
уши знакомой нам пропаганды. Разумеется, речь идет не о
конкретных людях и мероприятиях, а о стереотипах, форми-
руемых СМИ в современном политическом дискурсе и слу-
жащих иллюстрацией его этических противоречий.
2. Семиотические роли СМИ в триаде

«Власть – СМИ – Общество»: подвижность
лингвоэтической нормы и проблематика дискурса
2.1. Этические кодексы

и лингвоэтические представления о норме
Этическое регулирование политического дискурса СМИ,
исследованное с позиций лингвистической этики, как пока-
зывает языковой материал, выглядит несколько иначе, чем
это предписывается многочисленными журналистскими эти-
ческими кодексами. И основные различия, с нашей точки
зрения, в следующем.
Во-первых, этические кодексы всегда возникают вдо-
гонку коммуникативной практике, поэтому неизбежно фик-
сируют вопиющие, уже осознанные профессиональным со-
обществом этические проблемы, возникшие на злобу дня14,
но в целом неизбежно от жизни отстают.
Во-вторых, все этические кодексы слишком обобщен-
ны, представляют либо желательное в противовес сущему,
либо запрет на грубую этическую патологию и не учитыва-
ют коммуникативной и семиотической подвижности наших
представлений об этически образцовом, допустимом или не-
детей разного возраста, могу ли я кому-нибудь из них с гордостью

рассказать о себе? Нет. Такая вот работа». См.: Медведев Е.
Политтехнолог: честнее не скажешь: что за кулисами выбо-
ров? // Челябинский рабочий, 26.10.2006.
14
См.: http://www.sovetnik.ru/documents/codes/russian/
codex_prof_ethics/, где эти документы представлены.
205
допустимом. И эти представления складываются под влияни-

ем прежде всего этического культурного кода15 – духовного
ядра этноса и личности, к нему принадлежащей (о различиях
в индивидуальных представлениях о должном не говорим,
поскольку в массовой коммуникации превалирует всегда об-
щенациональное). Он же, в свою очередь, явление всеобъем-
лющее, действующее не только на уровне контролируемого
коммуникативного поведения, но и не контролируемого (на-
пример, на уровне этических презумпций)16, и коммуника-
тивно гибкое. И это зависит от многих обстоятельств.
В частности, сами СМИ в триаде «Власть – СМИ –
Общество» выполняют разные семиотические роли. В зави-
симости от них и осознание этически нормативного в комму-
никации будет разным, и этические проблемы будут разные.
Кроме того, СМИ выполняют роль языкового индикатора
этического состояния общества. И в разных коммуникатив-
ных ролях их язык демонстрирует разные этические каче-
ства коммуникантов.
Например, даже обычное употребление в СМИ терми-
нологии и жаргонизмов делового языка с целью не более
чем информирования о любом событии способно многое
сказать о менталитете его носителей – часто по принципу
«Нечаянно проговорились о том, что хотели бы скрыть».
В частности, совсем недавно прошли очередные Олимпийские
игры и их аналог для инвалидов – Параолимпийские17 игры.
Разговоров в СМИ по поводу успеха нашей сборной летом
2010 г. было не счесть. Лингвисты обратили внимание на
официально утвердившееся, мягко говоря, странное напи-
сание слова парАлимпийский (например, Паралимпийский
комитет России).
15
Красных В. В. «Свой» среди «чужих»: миф или реаль-
ность? – М.: Гнозис, 2003. – С. 308–315.
16
Сурикова Т. И. Презумпция социального блага как линг-
воэтический регулятор политического дискурса // Языковая
политика и язык СМИ в современной России. – Тюмень–СПб,
2010. – С. 97—104.
17
Написание дано по Толковому словарю русского язы-
ка с включением сведений о происхождении слов / Отв. ред.
Н. Ю. Шведова. – М., 2007. – С. 612. (См. статью «ПАРА…»)
206
Но какой неосознаваемый цинизм демонстрирует это

наименование! Приставка пара- означает близость чего-то
к чему-то, смежность явлений или небольшое отклонение,
замену одного другим (парагрипп, паралингвистика). Так
надо же было соревнования этих СВЕРХлюдей, СУПЕР-
спорсменов (ведь им не просто выдающегося спортивного
результата надо добиться – им нужно преодолеть себя,
жизнь повернуть к себе лицом!) назвать параолимпийски-
ми играми, а их самих – параолимпийцами. В переводе с
русского на русский – околоолимпийцами. Это не контро-
лируемое с точки зрения этики речевое поведение.
Но сознательно в тех же СМИ те же чиновники внедря-
ют вместо слова инвалид наименование человек с ограни-
ченными возможностями (даже вопреки закону экономии
речевых усилий, который диктует замену многословного
наименования словом, а не наоборот), объясняя это принци-
пом политкорректности, тем, что слово инвалид последних
обижает. Возможно. Но какому речевому поведению будет
верить аудитория, в том числе и журналисты: сознательно-
му или неконтролируемому?
Еще больший неконтролируемый цинизм власти демон-
стрирует ее язык «для себя», когда попадает в СМИ (хотя
это зона молчания). Так, если верить официальным цифрам
инфляции, остается только удивляться, почему цены в ма-
газинах поднимаются гораздо больше, чем должны бы со-
гласно официальной информации. И дело не только в раз-
ных методах подсчета (это лукавство статистическое), но
и в наименовании. Инфляция – это общее повышение цен
на все возможные товары и услуги (а трубы у нас дорожа-
ют медленнее, чем продукты и потребительские товары).
Исходя из инфляции рассчитываются и пенсии, и социаль-
ные пособия, и многое другое, касающееся населения. Но
для себя чиновники избрали другой ориентир пересчета зар-
плат и социальных благ, гораздо ближе в жизни, – индекс
потребительских цен18.
Впрочем, и информационные посредники власти в диа-
логе с обществом, т. е. журналисты, проявляют не меньший
18
См.: Рыжков В. Россия – рай для чиновников // Совер-
шенно секретно, 01.09.2004.
207
бытовой, неконтролируемый цинизм. Возьмем, к примеру,

текст о жилье для военнослужащих «Ипотека в погонах»
с подзаголовком Защитников Родины лишат статуса
бездомных? (АиФ, 15-25.09.2010.) Военным, оказывает-
ся, так нравится быть бездомными. Как тут не вспомнить
З. Фрейда с его оговорками. Но свой цинизм журналисты
демонстрируют, уже будучи в другой семиотической роли –
рассказчика или комментатора.
2.2. Семиотическая роль журналиста

как критерий этической нормативности речи
и дискурс как средоточие лингвоэтических проблем
По классификации Е. И. Шейгал19, журналист в СМИ
выполняет следующие роли: ретранслятор, рассказчик, кон-
ферансье, комментатор и псевдокомментатор действий вла-
сти. По крайней мере, в некоторых из этих ролей представ-
ления журналистов об этически допустимом различаются,
как различаются и лингвоэтические проблемы политического
дискурса СМИ и экспликация этически значимых черт язы-
ковой коммуникации. Рассмотрим этот тезис подробнее.
2.2.1. Из чужой песни слова не выкинешь:

журналист как ретранслятор речи власти и народа
Журналист выступает в роли собственно ретранслято-
ра, когда озвучивает напрямую высказывания политика.
Думается, эту же роль он выполняет и когда в собственной
речи использует без элементов метаязыковой рефлексии эле-
менты языка политики, законодательной деятельности, го-
сударственного управления. Так, несколько лет назад один
из кремлевских идеологов В. Сурков ввел в обиход понятие
суверенная демократия, и многие журналисты подхватили
его, не слишком задумываясь над смыслом этого туманного
словосочетания. На наш взгляд, и в этом случае они вы-
полняли роль ретранслятора речевого поведения представи-
телей власти. Но точно так же журналист может выполнять
и роль ретранслятора поведения аудитории, когда цитирует
высказывания ее представителей.
19
Гнозис, 2004. – С. 59.
208
Например, плодом творчества чиновников от образова-

ния стала аббревиатура ЕГЭ (единый государственный эк-
замен для выпускников средних школ). И, употребляя эту
аббревиатуру, журналисты невольно цитируют язык власти.
Но когда те же журналисты употребляют, например, сло-
вечко Баба-ЕГЭ, да еще закавычивают его: «Школьники –
не подопытные кролики», «ЕГЭ – дебилизация страны!»,
«Баба-ЕГЭ». С такими лозунгами сегодня выходят уче-
ники и их родители, протестуя против повального вне-
дрения тестов (АиФ–Петербург, 11.03.2009), это ретранс-
ляция речевого поведения аудитории.
Причем речь может идти не столько о реальном цити-
ровании, т. е. собственно ретрансляции чьего-либо речевого
поведения, сколько о семиотической маске. Возьмем в ка-
честве примера высказывания от лица противников в поли-
тической карикатуре. Представьте: изображены две демон-
страции – сторонников власти и оппозиции, политический
лозунг сторонников – «Выбирай – не выбирай, все равно
получишь рай», а вот у оппозиции – «Голосуй – не голо-
суй, все равно получишь ...» (правда, кроме этой карикату-
ры начала 1990-х гг., ничего в такой же степени неприлич-
ного в СМИ нам больше видеть не приходилось).
Рассмотрим, каким регуляторам и то и другое подчи-
няется и какие лингвоэтические проблемы при выполнении
этих семиотических ролей возникают.
Роль ретранслятора журналисту дает наибольшую эти-
ческую свободу, степень и саморедатирования, и редатиро-
вания текста в этом случае минимальна и продиктована со-
ображениями типа: «Мы-то с вами понимаем, что речевое
поведение имярек этически недопустимо, но из чужой песни
слова не выкинешь, даже если оно не совсем приличное».
Редактирование чужих высказываний, если их все-таки
приводят, по сути сводится к постановке многоточий вместо
любимых российских ругательств, и так понятных даже са-
мому неопытному бойцу на поле русской брани, их запики-
ванию или затушевыванию. Правда, последнее в основном
касается высказываний аудитории, например протестных
выступлений: Мат — великий и могучий язык бессмыс-
ленного и беспощадного бунта. Все революции в России
проходят по одним неписаным правилам и под единым
209
непечатным лозунгом: эх, … вашу мать ! Будь то хоть

медный бунт, хоть соляной, пугачевщина или махновщи-
на…(Орловский вестник, 28.08.2007.); протестные выступ-
ления студентов под непечатным лозунгом «Ельцина
на…». Как видим, «стремление к чистоте, правильности
и образности русского языка <…>, отказ от употребления
ненормативной лексики, сленговых и жаргонных выраже-
ний», специально провозглашенный Хартией телерадиро-
вещателей и само собой разумеющийся как стилевая черта
языка любых СМИ, часто понимается в семиотической роли
ретранслятора как необходимость делать купюры на месте
табуированной лексики из «чужой песни».
Цитирование как речевое действие в агональном дискур-
се преследует цель так представить высказывание другого
лица, чаще всего оппонента, чтобы только подтвердить свои
мысли, а не адекватно передать чужие20. Кроме того, оно
дает коммуникантам наибольшую свободу в выборе средств
выражения и в то же время имплицирует культурное, в т. ч.
этическое, интеллектуальное и коммуниативное, превос-
ходство говорящего и всех, кого он относит к психолинг-
вистической категории МЫ. Говорящий позволяет себе то,
чего никогда не позволил бы, выступай он от своего имени.
Процитировать можно кого угодно и почти как угодно (тем
более что наш политический истеблишмент дает богатый ма-
териал) и самому при этом представляться белым и пуши-
стым: Вот посмотрите на Аденауэра, канцлера Германии.
Если штаны снять, то сзади видно, что Германия на
две части разделена, а если спереди смотреть, то по-
нятно, что Западная Германия никогда не поднимется.
Н. С. Хрущев (титры программы «Постскриптум», ТВЦ,
07.02.2010). Так нажали на яйца, что они сразу исчез-
ли. До унитазов мы доберемся, как нам поставил зада-
чу В. В. Путин, а как – это наши проблемы; Россия
должна стать Еврочленом; Банда Ельцина прячет на
Кавказе концы в воду (выписки из рубрики «ЖПС» –
АиФ).
20
См.: Русская речь в средствах массовой информации:
стилистический аспект / Под ред. В. И. Конькова. – СПб,
2007. – С. 67-69.
210
Границы этически приемлемого при ретрансляции рас-

ширяет и выбор не обычного, серьезного способа осмыс-
ления действительности, а карнавального (в трактовке
М. М. Бахтина), который снимает множество ограничений
обыденности и наиболее ярко проявляет себя в политиче-
ском дискурсе в травестировке и высмеивании противника,
что и демонстрируют приведенные примеры.
Кстати, не совсем приличное название рубрики
«ЖПС» – «Жизнь политических субъектов» (высказывания
из которой цитировались выше) журналисты «Аргументов и
фактов» сменили: речь-то своя, а не чужая, так что, видимо,
стало неудобно перед читателями.
2.2.2. Поем песню власти: ретрансляция

как канал манипулирования аудиторией
Будучи ретранслятором коммуникативного поведения
власти, СМИ становятся каналом реализации ее коммуни-
кативных интенций, в частности манипулирования сознани-
ем аудитории.
Не давая развернутого экскурса в тему манипулирова-
ния, остановимся на некоторых его формах, с одной сторо-
ны очевидных, а с другой – видимо, поэтому недостаточно
исследованных. Речь пойдет о дискурсных формах манипу-
лирования с законодательной терминологией, расширяющих
для представителей власти зону можно в том, что этически
на уровне культурного кода запрещено.
Терминология становится удобным лингвистическим
средством манипулирования и гражданами, и законом, по-
скольку и создание термина, и использование термина в
речи, и его истолкование – это формы коммуникативного
поведения адресанта, зависимые и от условий дискурса, и
от субъективных целеустановок. Причем внешне эти фор-
мы, чем бы они ни были мотивированы, будут абсолютно
одинаковы.
И власть, и законопослушные граждане этически и за-
конодательно всегда находятся между можно и нельзя.
Разница в том, что одна сторона коммуникации – власть –
закону не столько подчиняется, сколько его создает, а дру-
гая – население – только подчиняется. Власть в дискурсе
имеет возможность устанавливать границу между можно и
211
нельзя. И ее действия с терминологией нередко объективно

приводят к законодательному расширению зоны допустимо-
го для нее и для тех, кто попирает нравственный закон.
Можно выделить две значимые в этом смысле формы
коммуникативного поведения адресанта: использование су-
ществующего термина в речи и создание термина и опреде-
ления к нему. Рассмотрим каждую их них.
Использование существующего термина в речи предпо-
лагает его выбор и интерпретацию. В первом случае речь
идет о проявлениях такой когнитивной операции, как ка-
тегоризация, результат которой и есть выбор термина для
наименования фрагмента действительности. Например, вла-
сти выгоднее назвать социальный конфликт этническим
или, еще лучше, уголовным, что и делали местные органы
МВД, когда вспыхнул конфликт в Кондопоге.
Прием стар как мир. Еще в Средние века рыцарский
Орден тамплиеров, давая кредиты, проценты, которые
уплачивал получатель кредита, называл платой за услугу,
поскольку давать деньги в рост католическая церковь запре-
щала, а брать плату за услугу – нет.
Вот еще примеры из новейшей истории. Основной доход
государства – это, как известно, сбор налогов. На Западе
эти деньги так прямо и называют – деньги налогоплатель-
щиков. У нас, однако, это государственные деньги. И такое
наименование оправдывает неподконтрольность их расходо-
вания чиновниками. Ю. Тимошенко свою предвыборную
кампанию 2009 г. начала значительно раньше определенно-
го законодательством срока, но только назвала ее социаль-
ной рекламой. А на рекламу сроки не ограничены.
Но переименование объекта – это оружие обоюдоострое.
Так, в 2009 г. у нас законодательно был запрещен игорный
бизнес вне пределов отведенных для этого зон. Но казино и
однорукие бандиты тут же переименовали себя в стимули-
рующие лотереи. Их государство не запрещало.
Вторая операция при использовании готового термина –
его интерпретация. Понять любой термин можно уже или
шире, и от этого зависит, какой круг явлений будет к нему
причислен. Вариативность интерпретации – естественное
свойство слова. И чем беднее его содержание, тем шире
круг явлений действительности, которые могут быть им на-
212
званы. Другое дело, какие цели при этом преследует ин-

терпретатор, скажем чиновник, который руководствуется
исключительно буквой закона. Конечно, только цели со-
циального блага. Так, в соответствии с указом президента
Д. А. Медведева к 65-летию Победы в Великой Отечественной
войне все нуждающиеся российские ветераны ВОв должны
были быть обеспечены государственным жильем. Выполнить
этот указ должны были чиновники на местах. Одно из
оснований признать ветерана нуждающимся – проживание
в аварийном жилье. Так вот СМИ регулярно показывали
разваливающиеся бараки без удобств, в которых нередко
до сих пор проживают ветераны Великой Отечественной
войны и которые официальные комиссии местных органов
власти регулярно признавали годными для проживания.
И только огласка этих фактов в СМИ, в частности показ
этого жилья по телевидению и перечисление фамилий кон-
кретных чиновников, помогал последним сменить точку
зрения по принципу: «Извините, ошиблись: жилье действи-
тельно непригодно для проживания».
И, наконец, третья операция с существующим и кате-
горизирующим действительность термином – как то ни по-
кажется странным, его уничтожение. Мотив в этом случае
таков: нет термина как элемента языковой картины мира,
маркирующего ее фрагмент, неудобный власти, – нет про-
блем. Так, в 2006 г. из избирательных бюллетеней убрали
термин против всех, мотивируя это тем, что якобы против
всех – это не гражданская позиция. Политолог А. Зудин
прокомментировал это в программе В. Третьякова «Что де-
лать?» так: Градусник разбили (Что делать?, 08.10.2006.).
Следующая группа приемов связана с созданием терми-
на как процессом и результатом. Объективно это невероятно
сложно и подчас долго. Технологические операции с терми-
ном в процессе терминотворчества – это замена термина на
другой с другим набором дифференцирующих признаков,
замена некоторых признаков в определении термина, рас-
ширение или сужение его значения, создание неопределен-
ного по смыслу термина, создание термина без определения
и, наконец, сам процесс терминотворчества, долгий и му-
чительный, когда это кому-то выгодно. Приведем примеры
такого творчества и его последствий.
213
Замена в законе о СМИ формулировки призывы к свер-

жению существующего государственного строя на аморф-
ный, неопределенный по содержанию термин дискредита-
ция дала основания для возбуждения уголовного дела про-
тив сатирической передачи «Куклы» в 1995 г., в которой
общественному осмеянию подвергалась власть21. И только
волна общественного возмущения привела ее в чувства: в
частности, В. С. Черномырдин, бывший тогда премьер-
министром, почел за благо появиться на экране в обнимку
со своим кукольным двойником.
Даже если в определении просто присутствует слово и
др. или иное (а оно в юридических определениях по разным
причинам присутствует) – это индикатор неопределенности
его содержания, потенциально произвольного толкования
термина и злоупотребления властью. Например, в проекте
закона о банковской деятельности сказано, что базовым ак-
тивом для срочных сделок может выступать иностранная
валюта, ценные бумаги, процентные ставки, кредитные
ресурсы, индексы цен или процентных ставок, инфор-
мация, иное имущество и имущественные права. Вопрос
только один: какие? Понятие доплата в трудовом кодексе
конкретизируется указанием основания такой выплаты –
доплата за совмещение должностей, доплата за работу
в ночное время и др. Что – и др.?
В основу закона об оперативно-розыскной деятельности
положено предельно широкое определение: оперативно-
розыскная деятельность – вид деятельности, осущест-
вляемой гласно и негласно оперативными подразделениями
государственных органов, уполномоченных на то насто-
ящим Федеральным законом (далее – органы, осущест-
вляющие оперативно-розыскную деятельность), в преде-
лах их полномочий посредством проведения оперативно-
розыскных мероприятий в целях защиты жизни, здоро-
вья, прав и свобод человека и гражданина, собственности,
обеспечения безопасности общества и государства от
преступных посягательств. Подобная дефиниция оправ-
21
Факт приведен проф. Д. С. Авраамовым. См.: Авра-
амов Д. С. Профессиональная этика журналиста. – М.: Изд-во
Моск. ун-та, 1999. – С. 115.
214
дывает любые действия силовых структур, и подчас такие,

что никак не согласуются с защитой жизни, здоровья, прав
и свобод человека, о чем без конца сообщают СМИ.
Неправомерно суженное определение, в котором не
учтены существенные признаки понятия, ведет к тем же
следствиям. В современном жилищном кодексе сужено по-
нятие жилой площади: скажем, переоборудованная баня
или производственное помещение, перепрофилированное
под общежитие, жилыми по закону не являются, хотя люди
там могут жить десятилетиями и не самозахватом там по-
селились. Но они не могут рассчитывать на то, что по зако-
ну положено тем, кто живет на законно признанной жилой
площади. Скажем, если возникнет необходимость принуди-
тельного отчуждения земли, на которой стоят бывшие про-
изводственные помещения и бани, их жителей можно по
закону просто выкинуть на улицу: баня не жилище и людей
по определению там быть не может. Результаты те же: чело-
веческие трагедии в жизни и конфликт закона с этическим
кодом – в языковой картине мира.
Можно очень долго вырабатывать термин: пока он не
выработан – опираться закону не на что. И у нас в тече-
ние почти 20 лет оставались невыработанными ключевые
общественные понятия терроризм, порнография, корруп-
ция. Соответствующие концепты как единицы культуры,
языковой картины мира бурно развивались (о коррупции
см. ниже), а вот терминов – основы для законодательного
привлечения коррупционеров и порнодельцов к ответствен-
ности – не было. В результате коррупционеры если и по-
падали под суд, то по весьма расплывчатой статье злоупо-
требление служебным положением.
Изменение дифференцирующих признаков термина –
еще одна коммуникативная операция, существенно меняю-
щая конфигурацию можно и нельзя. Но в законе, а не в эти-
ческом коде. Так, в законе ельцинских времен, призванном
защищать несовершеннолетних от сексуального насилия и
развратных действий, который в быту называют законом о
педофилах, термин возраст согласия, т. е. возраст, с ко-
торого человек может добровольно вступать в сексуальный
контакт, наступает с 14 лет (вместо 18 по советскому зако-
ну). Это значит только одно: что все педофилы, совратив-
215
шие подростков этого возраста и старше, на законных осно-

ваниях уходят от ответственности. Что стоит за концептом
педофилия в русской языковой картине мира, легко понять,
если просмотреть хотя бы рубрику «Аргументов и фактов»
под названием «Дело № 1 “Педофилы”» за 2008-2010 гг.
Такое противоречие термина концепту, естественно, по-
рождает этические коллизии. Даже сами депутаты ГД про-
звали закон педофильским. А вот что думали сами педофи-
лы: Тогда, полтора года назад, мы спросили исполнителя
грязных оргий педофила Витю, почему он ничего не бо-
ится? Ответ был простой: «В 1995-м, по-моему, вышел
новый закон, в котором написано, что этим можно за-
ниматься с детьми с 14 лет» (Россия-1, Вести недели,
29.12.2002.). И вот что – рядовые граждане, в том числе
журналисты: Тимофеев, Кузнецов, развратившие несколь-
ко сотен детей, по-прежнему занимаются своим черным
делом. Почему так происходит в нашей стране? Потому
что закон защищает этих негодяев (Россия-1, Вести не-
дели, 29.12.2002.).
Изменить дифференцирующие признаки понятия мож-
но, заменив сам термин на синоним и оставив понятие без
определения. Термин без определения в принципе возмо-
жен, если он очевиден, определен в родственных более об-
щих законах или его толкование совпадает с общеязыковой
трактовкой. Если этого нет, то обычно это расценивается
как ошибка в законодательной и редакторской работе над
законом. Но замаскировать под ошибку бывает выгодно то,
что явно вызовет волну общественного возмущения: таким
образом можно изменить конфигурацию закона в нужную
сторону, избежав ненужного общественного резонанса.
Так, в новом жилищном кодексе, направленном на защи-
ту частной собственности на недвижимость, понятие старого
кодекса разведенный супруг, он же бывший заменили на
синоним бывший член семьи, которому не дали определе-
ния. Кого так называть, юристы, в том числе и судьи, стали
решать из сопоставления понятий семья – группа близ-
ких родственников, проживающих вместе, член семьи:
супруги, родители, дети (усыновители, усыновленные).
Бывшим членом семьи стал ребенок, не проживающий по
определению суда с собственником жилплощади, его стало
216
возможно без всяких проволочек выкинуть на улицу. Что

у нас и делали в судебном порядке, не учитывая того, что
бывшими могут быть только супруги, а родители и дети
бывшими не бывают, и что концепту семья безразлично,
кто где живет и чем владеет.
СМИ в этих случаях выступают как ретранслятор речи ком-
муникатора, инструмент огласки и комментатор с позиций эти-
ческого кода. Их стремление к объективности и независимости
от чьей-либо точки зрения сказывается в том, что часто они го-
ворят не от своего имени, а прибегают к приему цитирования –
привлекают в качестве комментаторов ситуаций, явно проти-
воречащих общепринятым представлениям об общественном
благе, специалистов: Мы опросили многих специалистов по
детской проблеме (обсуждение закона о педофилии. – Т.С.).
Вот лишь некоторые высказывания психиатров. «По этому
поводу знаменитые психиатры говорили, что психопатиче-
ские личности в спокойные и стабильные времена являются
нашими пациентами, а в реакционные и смутные времена
становятся нашими правителями и – добавлю – законо-
дателями», – считает доктор медицинских наук Виктор
Остроглазов (Россия-1, Вести недели, 29.12.2002.).
Комментируют действия законодателей и сами пред-
ставители власти. Вот фрагмент интервью с уполномочен-
ным по правам человека в Красноярском крае Марком
Денисовым: Сегодня судебная практика ввела в оборот
такое странное понятие — «бывший член семьи». Семья
расходится, а жилье записано на отца, у матери никаких
прав на жилплощадь нет, и нет их у детей. Сегодня ребе-
нок при разводе родителей может стать бомжем, будучи
нескольких месяцев от роду! И условия для этого создал
Жилищный кодекс РФ.
— Но ведь кодекс придумали не инопланетяне?
— Его придумали люди, для которых забота о соб-
ственном благосостоянии важнее, чем интересы жителей
России (АиФ на Енисее, 06.08.2008.).
2.2.3. Власть и общество: что с нами происходит

и как это отражено в ретрансляции?
Будучи посредником между аудиторией и властью,
СМИ становятся и каналом ретрансляции поведения ауди-
217
тории, они эксплицируют в различных формах этические

проблемы языкового сознания аудитории. Первым из таких
аспектов можно назвать вымывание человеческой сути из
русской языковой картины мира как следствие криминали-
зации мышления, не раз проанализированной с точки зре-
ния стилистической. В политическом дискурсе проявляется
это, в частности, в переходе жаргонизмов наезд, откат,
крышевание, беспредел, распил, кинуть, достать и пр.
на базовый уровень номинации. Входили все эти лексемы
в язык СМИ, заполняя понятийные лакуны (крышевание,
наезд) и вытесняя синонимы (беспредел заменил понятия
произвол и беззаконие). Но для носителей жаргона они из-
начально составляли нулевой, базовый, т. е. обычный, сти-
листически, этически и эстетически не отмеченный уровень
номинации22. Например, мини-олигарх, когда в 1990-х гг.
у принадлежащей ему компании «Феррейн» возникли про-
блемы с государством, с экрана центрального телеканала
заявил: «Не могу понять, кто на меня наехал». Это и
есть базовый уровень номинации. Возможно, по-другому
сформулировать ту же мысль олигарх и не мог даже
в СМИ.
Однако для аудитории и журналистов поначалу подоб-
ные словечки из языка новых русских были прежде все-
го элементами экспрессии и входили в обиход СМИ как
стилистически маркированные. Но от бесконечного повто-
рения экспрессия многих из них стирается, расширяется
сочетаемость, начинаются процессы метафоризации, слово-
образования, порой весьма далекие от исходного значения
слов и их изначальной функциональной прикрепленности,
перестают осознаваться родственные связи с криминальным
жаргоном, и в результате элементы криминальной картины
мира входят в общеязыковую не пораженные в правах и
свободные от своего криминального прошлого23.
22
См.: Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая лич-
ность. – М.: Наука, 2003. – С. 36–39.
23
О том, как это происходит и какие процессы это сопрово-
ждают, см.: Сурикова Т. И. Этический аспект языка СМИ //
Язык массовой и межличностной коммуникации / Под ред.
Г. Я. Солганика. – М.: МедиаМир, 2007. – С. 144–147.
218
Так, уже в 2009 г. один из экспертов, профессор ис-

кусствоведения, комментируя по телевидению захват и раз-
рушение очередного памятника культуры и архитектуры,
заявил: «Это наглый наезд на ценности культуры» (обра-
тите внимание: элемент экспрессии в этой оценке – опреде-
ление наглый, а не определяемое наезд, как логично было
бы ожидать). Лингвист, исследователь политического дис-
курса, в научной статье в 2007 г. пишет: «Российская поли-
тическая картина мира красочна информационным бес-
пределом». В заявлении МИДа М. Кронгауз зафиксировал
словосочетание акт террористического беспредела.
Следующий аспект, связанный с ретрансляцией рече-
вого поведения аудитории в СМИ, – отражение неизбеж-
ного противостояния власти и общества, причем нередко
оно мотивировано этическим неприятием действий власти,
когда последние противоречат этическим представлениям
общества. Это проявляется в дискурсе не только в выборе
актуальных тем и формировании коммуникативных пресуп-
позиций при их обсуждении, но и в словообразовании, раз-
витии сочетаемости, метафоризации, процессах концептуа-
лизации основных этических и общественно-политических24
представлений общества в языковой картине мира, точнее,
в публицистической25 ее части.
Рассмотрим происходящее в области концептуализации,
приняв за основу тот факт, что все перечисленное проис-
ходит под влиянием представлений общества об этике по-
ведения власти в целом и ее представителей. Основной эти-
ческий мотив названного ниже – несовместимость, с точки
зрения общества, должного и реальности (конкретные на-
рушения этических предписаний можно сформулировать в
каждом конкретном случае). Причем естественно, что кар-
тина, возникающая под непосредственным влиянием СМИ,
24
О способности языка этики втягивать в свою орбиту ба-
зовые общественно-политические понятия см.: Гусейнов А. А.
Этика. – М.: Гардарики, 2004. – С. 286–302.
25
Об особенностях публицистической картины мира см.: Солга-
ник Г. Я. Современная публицистическая картина мира // Публи-
цистика и информация в современном обществе / Под общ. ред.
Г. Я. Солганика. – М.: Ф-т журналистики МГУ, 2000. – С. 9–23.
219
значительно упрощена, обобщена и гиперболизирована, по-

скольку СМИ формируют обобщенные и упрощенные сте-
реотипы общественного сознания, которые и находят отра-
жение в концептуализации.
По нашим наблюдениям, это следующие явления:
• перемещение периферийной смысловой зоны кон-
цепта в ядерную. Например, если верить толковым сло-
варям26, ядерным элементом концепта чиновник, являет-
ся значение государственный служащий, поскольку это
его прямое значение – лексический минимум концепта.
Переносное значение и, следовательно, периферия концеп-
та – это человек, служащий без интереса, бюрократиче-
ски. А если верить словарям синонимов27, то смысловое ядро
понятия – вовсе не госслужащий, а как раз бюрократ, по-
скольку в синонимическом ряду бюрократ, чинодрал, чи-
нуша, буквоед, чернильная крыса, канцелярская крыса,
чернильная душа, приказная строка, приказной крючок,
крапивное семя, довольно обширном, только такие синони-
мы, в которых этический негатив – ядерный компонент зна-
чения. О том же свидетельствует словарь М. И. Михельсона
«Русская речь и мысль», который дает статьи «Чинодрал»
и «Чинуш—чиноша (ирон.)» (в них слово чиновник появ-
ляется вообще только в толковании) и примеры из русской
классики – ни одного хотя бы нейтрального контекста.
А если верить современной массовой коммуникации, то
современный чиновник стал олицетворением всего государ-
ственного зла, и самые сильные оценочные синонимы про-
шлого – канцелярская крыса и крапивное семя – уступают
место еще более эмоционально и социально насыщенному –
социальный паразит28. Этический мотив, приведший к та-
26
См.: Большой толковый словарь /Сост. и гл. ред. С. А. Куз-
нецов. – СПб, 1998. – С. 1480; Толковый словарь русского язы-
ка с включением сведений о происхождении слов / Отв. ред.
Н. Ю. Шведова. – М., 2007. – С. 1093; Словарь русского язы-
ка: В 4 т. – М., 1980. – Т. 4. – С. 678.
27
Словарь синонимов / Под ред. А. П. Евгеньевой. – Л.,
1976. – С. 48.; Александрова З. Е. Словарь синонимов. – М.,
1986. – С. 589.; Михельсон М. И. Русская речь и мысль. – М.,
1994. – Т. 2. – С. 505.
28
См., например: Аргументы и факты, 17.02.2010.
220
кой метаморфозе, – устойчивый стереотип, что чиновник,

вместо того чтобы работать на благо общества, набивает
собственные карманы за государственный счет. Такое по-
ложение вещей для общества этически неприемлемо.
• Следующий эффект – референциальное расщепление
концепта и развитие в нем энантиосемии. Так, в концепте
элита расщепление связано в признаком «кто/что к ней при-
числяется». С начала 1990-х гг. лексемы элита, элитный,
элитарный, эксплицирующие этот концепт, сильно расши-
рили сочетаемость. Элитным стало все, включая унитазы29.
Но ни размытая сочетаемость, ни девальвация значения
не вымыли из концепта элита его ядерного компонента –
лучший, но только в отношении всего, что не касается совре-
менных власть имущих. А вот в отношении них концепт по-
менял значение на противоположное и развил новую сему –
супербогатый.
Как известно, ассоциативные связи эксплицируют ре-
чевую готовность личности. Какие ассоциации первыми
придут вам в голову на словосочетание-стимул культур-
ная элита, элита спецназа? Скорее всего, это будут сло-
ва, содержащие или подразумевающие сему лучший. А ка-
кие – в ответ на стимул бизнес-элита или политическая
элита? Скорее всего, не очень лестные (если не сказать –
очень нелестные), причем даже у профессионалов, для ко-
торых элита – это просто политическое руководство стра-
ны. Потом это эксплицируется, например, в сочетаемости:
Пройдут годы, и у нас образуется хоть какая-то эли-
та, чьи дети будут лучше отцов. Ведь Алиев-сын не за-
губил Азербайджан (АиФ, 05.05.2010). Этический мотив
происходящего – нежелание аудитории признавать черное
белым, недостойное достойным.
• Номинативное расщепление концепта – еще один
след этических представлений общества в языковой карти-
не мира. Такое происходит в концептом политик. Притом
что в обществе прочно утвердился стереотип «политика –
29
См.: Лазаревич Э. А. Язык – весы ума // Журналистика
и культура русской речи. – 1996. – Вып. 1. – С. 63–70; Крон-
гауз М. Русский язык на грани нервного срыва. – М.: Знак:
Языки славянской культуры, 2009. – С. 28–30.
221
грязное дело», те, кто ею занят, оцениваются обществом

по-разному, что представлено в двух лексемах: политик –
обобщающее название человека по роду занятий, любой по-
литик (Гитлер, Рузвельт), и государственный деятель –
не всякий политик, а только тот, кто думает о благе госу-
дарства и его подданных и достигает на государственном по-
прище заметных успехов (Рузвельт, но никак не Гитлер – с
нашей точки зрения). За первой номинацией закрепляются
отрицательно-оценочные коннотации этического характера,
причем очень давно. См. определение В. Даля: Политик
м. умный и ловкий (не всегда честный) государственный
деятель; вообще скрытный и хитрый человек, умеющий
наклонять дела в свою пользу, кстати молвить и вовре-
мя смолчать. И современные СМИ в данном случае только
добавляют перца в существующий деликатес.
В коммуникации сами политики нередко открещиваются
от такого наименования, заявляя: Я не политик, а…/ Я…,
а не политик (Я не политик, а гражданин, который стал
президентом России – В. В. Путин; Я не политик! Я за
свои слова отвечаю! – Н. Шишкин, прокурор Воронежской
области; Я губернатор, и я — управленец, а не политик.
А все остальные жители края – мои коллеги). А бывший
президент Украины В. Ющенко однажды прямо заявил, что
предпочитает называть себя государственным деятелем
(скромно!) и не любит, когда его называют политиком.
За второй номинацией – государственный деятель –
закрепляются положительные коннотации. Так, крупными
могут быть и политик, и государственный деятель, а вот
мелкими – в подавляющем большинстве контекстов толь-
ко политик и политический деятель. Лучше всего разни-
цу между понятиями иллюстрирует афоризм У. Черчилля:
Отличие государственного деятеля от политика в том,
что политик ориентируется на следующие выборы, а го-
сударственный деятель на следующее поколение.
• Дискредитация концепта – еще одно ментальное яв-
ление, порожденное этическим противостоянием «Власть –
общество». Например, концепт родина (в языковой карти-
не по крайней мере части русских) вообще рискует переме-
ститься из реальных в виртуальные. Стабильной остается его
историческая часть – «любовь к родному пепелищу, любовь
222
к отеческим гробам». А то, что связано с современностью,

претерпевает не самые лучшие изменения. На слово-стимул
родина в последнем по времени выхода «Славянском ассо-
циативном словаре» (опрос проведен в 1998-1999 гг.) за-
фиксированы ассоциации: нет понятия такого, обидно,
нечто, отсутствует, пропили, боль. Ничего похожего
не было в более раннем «Русском ассоциативном словаре»
(опрос в 1986-1997 гг.)30. Почему? Либо респонденты пер-
вого словаря слукавили, либо перед нами следы активной
работы политиков, рекламы и СМИ с этическими концепта-
ми языкового сознания. В частности, раньше родину можно
было только в переносном смысле продать, т. е. предать, а
теперь можно еще и купить, причем в буквальном смысле.
Иначе говоря, Родина осознается не как высшая ценность,
субъект, а как один из объектов творческих усилий влас-
ти – товар. Но любой вариант ответа подразумевает этиче-
скую подоплеку.
• Разрастание концептов в публицистической картине
мира, втягивание одного в «орбиту» другого также моти-
вировано не только жизнью, но и этическими представле-
ниями культурного кода о должном. Концепт коррупция
напротив, разрастается и втягивает в свою орбиту не только
концепт чиновник (что исторически обусловлено), но и кон-
цепты государство, правосудие, власть, которые теперь
в основном предоставляют две линейки услуг – наезды
и крышевание – и в структуре концепта выступают как
обобщенный субъект коррупции. Так, несколько лет назад
возник новый прецедентный феномен – Басманное право-
судие, т. е. коррумпированное, далекое от цели судить пра-
во. А утверждение: Милиции у нас теперь боятся больше
преступников – стало общим местом в выступлениях СМИ
на общественно-политические темы.
Определение государства как коррумпированного – одно
из самых частотных в СМИ. Номинации государственная
коррупция, коррупция в высших эшелонах власти, кор-
румпированная бюрократия, средний коррумпированный
чиновник, коррумпированный бизнес, коррупционная ем-
30
См.: Черкасова Г. А. Русский сопоставительный ассоциа-
тивный словарь. – М.: Азбуковник, 2008.
223
кость закона также представляют государство как обоб-

щенный субъект коррупции. Уже несколько лет пополняет-
ся языковая коллекция оборотней в погонах, в партийных
погонах, во власти, на таможне, в пиджаках, с героином
(о милиции, приторговывающей по совместительству нар-
котиками), в ГАИ, с мандатами и т. п. Хотя в последнее
время потенциал этой метафоры иссякает, но это не значит,
что коррупционеров стало меньше.
Коррупция стала градуироваться по уровням: раньше по
определению она была принадлежностью высших эшелонов
власти и государственных служащих, а теперь появилась
низовая коррупция, бытовая коррупция – поборы и вымо-
гательство со стороны врачей, учителей, коммунальщиков и
др. специалистов, с кем мы сталкиваемся ежедневно и кого
нищенской оплатой труда и безнаказанностью государство
само подталкивает к подобным действиям.
Но тем не менее коррупция была и остается прежде все-
го прерогативой высшего чиновничества, о чем свидетель-
ствуют два явления: первое – это развитие нового опреде-
ления коррупции как сращения власти с криминалом, и
второе – это развитие номинаций традиционного объекта
коррупции – взятки. Помимо оживших традиционных ее
наименований мзда и барашек в бумажке, в коммуникации
появились новые, соотносимые только с чиновничеством:
административная рента, административное сопрово-
ждение, непроизводственные расходы, цена вопроса, воз-
дух – деньги, уплачиваемые за нужную документацию и
разрешения на какую-либо деятельность. Причем платят
их, как правило, не за то, чтобы чиновник совершил что-
то не совсем законное, а за то, чтобы он вовремя и без
проволочек выполнил свои обязанности. В госучреждениях
вроде всяких регистрационных палат даже появилась тра-
диционная формулировка: чиновник, принимая документы
к рассмотрению, спрашивает клиента: Как будем выдавать
документы: с сопровождением или без сопровождения?31
Формулировка без сопровождения обозначает всяческие
31
Формулировка была приведена премьер-министром
В. Зубковым во время одного из заседаний правительства
(Вести, 06.03.2008).
224
проволочки с принятием нужного решения и целенаправ-

ленную трепку нервов клиента.
Появился особый вид взятки – откат: 1) процент от
выделенных государством средств, возвращаемый чиновни-
ку в виде «благодарности» за принятие нужного решения;
2) процент от прибыли будущего предприятия, который бу-
дет выплачиваться чиновнику, давшему соответствующее
разрешение. А у самих высших чиновников – новый вид
деятельности – распил, т. е. разворовывание государствен-
ных средств под видом выполнения государственного за-
дания. Точнее, речь идет не столько о новом виде чинов-
ничьего воровства, сколько о том, что в силу масштабности
и антиобщественной значимости он получил номинативное
оформление и внес еще один штрих в родственные концеп-
ты коррупция и чиновник. И откаты, и распилы стали на-
столько всеобъемлющим явлением, что появились их иро-
ничные наименования – пилинг и откатинг, которые были
номинированы как слова года в ежегодном конкурсе, прово-
димом в интернет-СМИ, «Слово года – 2009».
Наименования некоторых профессий (менты, ДПСники,
ГАИшники, силовики) также развили в своем значении сему
коррупционности, безотвественности, злоупотребления вла-
стью.
Конкретный субъект коррупции в СМИ в основном
представлен прозвищами типа Миша-два процента (это про
упомянутые откаты), Паша-мерседес (оба прозвища при-
надлежат ославленным СМИ министрам-коррупционерам)
и именами конкретных чиновников-коррупционеров, кото-
рые ежедневно попадают в поле внимания СМИ;
• Наконец, дискурс СМИ эксплицирует «войну» наи-
менований внутри концепта, этическая причина которой –
установка на языковое самооправдание коммуникатора в
случае, когда его поведение этически неприемлемо для ау-
дитории. Показательна в этом отношении коммуникативная
судьба концепта пропаганда и лексем пропаганда, пиар, гу-
манитарные технологии, политтехнологии, его эксплици-
рующих, о которых шла речь несколько выше.
Традиционно этическая рефлексия общества по поводу
поведения власти находит отражение в словообразовании,
которое фиксируется в СМИ. Так, частью языка советского
225
периода были слова типа ежовщина, малинковщина, ста-

линизм, отражавшие бесчеловечную суть сталинской дик-
татуры. И вот в наше время словообразовательная модель
порождает слово евсюковщина, которое можно перевести
как произвол, преступления, безнаказанность предста-
вителей силовых структур и неподконтрольность вла-
сти обществу. Слово появилось после того, как начальник
Царицынского УВД г. Москвы майор Д. Евсюков в пьяном
виде устроил стрельбу в супермаркете, произвел более 30
выстрелов, убил и ранил около десяти человек. А подобных
силовиков, не боящихся кары ни земной, ни небесной, в
народе окрестили евсюками. Обо всем этом широко вещали
СМИ в 2009 г.
А сразу после реформ так называемой «шоковой тера-
пии» начала 1990-х гг., «отцом» которой, как известно, был
Е. Т. Гайдар, появилось словечко обгайдарили как результат
сопоставления обещанного с результатом, а старое словечко
объегорить на некоторое время конкретизировало значение
и стало абсолютным синонимом неологизма обгайдарить:
К Гайдару многие представители населения относятся
отрицательно, связывая с его именем утрату сбереже-
ний советского времени, находившихся на сберкнижках.
Его имя и фамилия породили каламбур «объегорили, об-
гайдарили» (Свободная пресса, 16.12.2009).
Но только особенность нашего времени в том, что сло-
вечки типа евсюки и евсюковщина, обгайдарить появляют-
ся в СМИ без указки свыше, но СМИ власть, похоже, не
слышит.
2.2.4. Языковой «низ» как маркер правдивости

высказывания: журналист в роли рассказчика
и комментатора
Основное свойство семиотических ролей рассказчика и
комментатора действий власти – это речь от собственно-
го лица. Это этически ограничивает речевую свободу жур-
налиста, поскольку прикрыться тезисом «Из чужой песни
слова не выкинешь» уже не получится. Рискнем высказать
предположение, что, создавая профессиональные этические
кодексы, журналистское сообщество имплицитно ориенти-
ровалось именно на эти семиотические роли.
226
Но отказ от ненормативности речевого поведения часто

трактуется представителями СМИ буквально и сводится к
тезису: «Говорить неприлично напрямую нельзя, а осмыс-
ливать и прозрачно намекать не только можно, но и нуж-
но». В частности, одна из популярных речевых манер опи-
сания политической действительности в СМИ – представле-
ние ее через призму человеческого низа – биологического,
социального и, как следствие, языкового. Бушу отдавили
ноги, Клинтону яйца (о протестах против бомбардировок
в Югославии); Чем яйца Абрамовича отличаются от яиц
Вексельберга?; Политдефлорация не удалась; Финансовая
непроходимость; Экономика на нефтяной игле – при-
меры можно продолжать бесконечно. Позволим себе еще
один. Вот анонс серьезной аналитической программы ТВЦ
«В центре событий»: В воскресенье «В центре событий»:
русофобия в законе; в постели с политиком и кого сбива-
ли доисторические летчики (21.03.2010.). И мотивированы
они чаще не темой, а манерой осмысления жизни, которая
представляет действительность либо как половой акт без
биологических и социальных ограничений, либо как про-
цесс, результаты и проблемы деятельности выделительных
систем организма, либо как картину, нарисованную крими-
нальным или наркоманским сознанием.
Причины экспансии подобного стиля – и расширитель-
но понятая демократизация языка, и кризисное состояние
общества, когда ослабляется влияние традиционной куль-
туры. Но, кроме названных, на наш взгляд, есть еще две –
лингвоэтические. Первая – это то, что свобода слова мно-
гими представителями СМИ стала трактоваться расшири-
тельно – как свобода от всех речевых табу, а не только (и
не столько) от идеологических; вторая – поиск маркеров
искренности автора и правдивости высказывания. Низкое в
языке СМИ стало выполнять роль такого маркера.
Истоки этого явления лежат в истории советской полити-
ческой коммуникации, каналом которой, как и сейчас, были
средства массовой информации. В СССР, по выражению
Г. Ч. Гусейнова, в зоне «сакрального безмолвия» оказалось
ключевое слово эпохи – ложь. То есть ложь была основой
общественно-политической коммуникации: вытряхивался
духовный смысл понятий (так, определение народный про-
227
читывалось как чуждый народу, социалистический гума-

низм читалось как насилие), создавались слова-фетиши с
пометой «хорошее» или «плохое», «демонстративное непри-
ятие слова-фетиша, маркированного как плохое, и прослав-
ление другого, маркированного как хорошее»32, выдавалось
за принципиальность, этически осуждаемое переквалифи-
цировалось в поощряемое (например, доносительство, в
том числе и ложное, расценивалось как активная граждан-
ская позиция), но назвать ложь ложью было невозможно,
что подтверждалось сравнением понятий с семой ложь в со-
ветских и дореволюционных энциклопедиях.
Как следствие, обострилась проблема доверия к сказан-
ному слову. «В традиционной культуре, – пишет Г. Ч. Гу-
сейнов, – вызвать доверие можно, обращаясь к заповедным
для обычной речевой практики языковым горизонтам –
выше верхнего (клятва, молитва) и ниже нижнего (прокля-
тие). Горизонт выше верхнего, область высшего благослове-
ния, растрачен оптом средствами массовой информации <…>
Исключительность положения, в каком оказывается че-
ловек, приученный к вытряхнутости смысла из ключевых
слов и оборотов, и приводит в действие страховочное устрой-
ство в языке. <…> Первое действие страховочного, или
противоложного, устройства: носителю языка предложено
спуститься от среднего вниз, ниже нижнего горизонта»33.
Ниже нижнего горизонта оказывается, в частности, сквер-
нословие. А советское время – время, по словам ученого,
грандиозного социолингвистическго эксперимента – «стало
эпохой гигиантского прорыва этого горизонта на поверх-
ность повседневного речевого обихода»34. Формы этой экс-
пансии низменного и ее следствия для языковой личности
подробно рассмотрены в цитированной выше статье «Ложь
как состояние сознания».
В советский период она была принадлежностью межлич-
ностной коммуникации, а в 1990-е гг. как коммуникативный
маркер правдивости высказывания прорвалась и в массо-
32
Гусейнов Г. Ч. Ложь как состояние сознания // Вопросы
философии. – 1989. – № 11. – С. 65–69.
33
Там же. – С. 69-70.
34
Там же.
228
вую. Коммуникация устремилась по единственному остав-

ленному ей руслу: повседневный язык изначально предпо-
лагает возможную лживость и маркером правдивости быть
не может, высокое в языке дискредитировано и задвинуто
на задворки языкового сознания, осталось только низкое.
Оно и освоило коммуникацию как манера осмысления и
представления действительности.
Зато уж это точно будет интерпретировано адресатом
как искренность и правда.
Единственное новое, что внесло наше время в эту еще
советскую традицию, – это то, что она из межличностного
общения, всегда ограниченного ситуацией, особенностями
и взаимоотношениями коммуникантов, перешла в массовое,
не ограниченное ничем.
3. Агональность политического дискурса

как его лингвоэтический регулятор
Границы этически допустимого расширяет и агональ-

ность35 как сущностное свойство политического дискурса
СМИ. Политический оппонент власти всегда получает боль-
шую этическую свободу, чем пропонент. По крайней мере,
чувствует себя более свободным. Для иллюстрации этого
явления интересны случаи нарушения профессиональных и
общечеловеческих этических норм, которые тем не менее не
признаются таковыми обществом или, по крайней мере, по-
литическими сторонниками говорящего. Но степень этиче-
ской свободы ограничивается семиотической ролью СМИ.
Наибольшую свободу журналист чувствует в агональном
дискурсе в роли ретранслятора. Возьмем, к примеру, антро-
понимы – прозвища, формы обращений.
В агональном дискурсе (каковым является политика)
этически приемлемым в поведении аудитории становится
то, что в других случаях расценивалось бы как бестакт-
ность, грубость, хамство: (например, «хамское ты» и фами-
льярные имена): Ельцин! Ляг на рельсы; Борю – к Колю!.
35
См.: Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. –
М.: Гнозис, 2004. – С. 121–133.
229
Причем это поведение не обязательно протестное: Заборы –

за Борю!; Путин! Отпусти Чубайса. И это – сокращение
коммуникативной дистанции между адресатом и адресантом
как знак либо единения, либо размежевания с адресатом.
Прозвища политиков и политических журналистов, наи-
менование их аббревиатурами считается этически недопу-
стимым. Но если посмотреть на эти явления под углом того,
чем они мотивированы, кроме речевой агрессии, то стано-
вится ясно, что эта точка зрения не учитывает социальной
роли политика, оценка которой может быть выражена и в
такой форме.
НеВРозов вместо Невзоров, Жирик или просто Ж вме-
сто Жириновский – прозвища, мотивированные случайным
созвучием, а не политическим противостоянием. Чмокер
(Е. Гайдар, который причмокивал при разговоре), небри-
тый Бегемот (журналист А. Черкизов, прозвище – намек
на внешность) – прозвища, мотивированные физическими
недостатками, упоминание которых в любом дискурсе рас-
ценивается как бестактность. И не зря из анализируемых
нами СМИ подобные наименования практически исчезли (в
1990-х гг. их было предостаточно).
Но номинации типа алкоголиссимус, царь Борис
(Б. Ельцин), либералиссимус Всея Руси, (В. Жириновский),
Киндер-сюрприз (В. Кириенко после объявленного им де-
фолта в 1998 г.) отражают либо политически значимые чер-
ты и действия политика, либо пороки, опять же обществен-
но значимые, т. е. явления, о которых общество имеет право
говорить и которые имеет право оценивать. Это – форма
социальной оценки (как правило, объективной) и знак раз-
межевания с носителем прозвища, установления коммуни-
кативной дистанции между коммуникатором и аудиторией,
если подразумевает отрицательные коннотации, или едине-
ния – если наоборот.
И современный политический дискурс не вносит в это
ничего нового. Петр Алексеевич Романов и принцесса София
Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, ставшая импера-
трицей Екатериной, получили прозвища Петр Великий и
Екатерина Великая, а последний российский император
Николай Александрович Романов за давку на Ходынском
поле во время коронации стал Кровавым. И никому не при-
230
ходит в голову говорить об этической неприемлемости этих

прозвищ.
И, на наш взгляд, ты и фамильярность в лозунгах и
прозвища типа алкоголиссимус манифестируют предельные,
но допустимые «свободы» речевого поведения аудитории.
А если прозвища кому-то не нравятся, то это уж кто чем
прославился. Вряд ли бывший председатель Центробанка
РФ В. Геращенко что-то имел против прозвища Геракл.
Журналисты только транслируют то, что создается
аудиторией, и часто в тексте устанавливают социальную дис-
танцию между собой и аудиторией, прибегая к приему цити-
рования: Украина: смена Виктора. «Бандюкович» пэрэмог
«Тимошенницу». Прием цитирования прозвищ подтвержда-
ется не только кавычками заголовка, но и текстом: Массовое
разочарование кандидатами народные юмористы вырази-
ли и в прозвищах: «Бандюкович» (намек на прошлые суди-
мости кандидата) и «Тимошенница» (последнее особен-
но эффектно звучит на мове – «Тымошенница») (АиФ,
10.02.2010.). Иначе говоря, приводя в тексте прозвища по-
литиков, журналисты принимают на себя роль ретранслято-
ра речевого поведения аудитории, которой рот не заткнешь,
политкорректной быть не заставишь, а из песни слова не
выкинешь.
И эта семиотическая роль, расширяющая этические
границы допустимого, для них коммуникативное средство
защиты от нападок опороченных политиков. Журналист –
глас народа, причем в буквальном смысле слова.
Говорить от собственного имени (даже если журналист
цитирует слово народа), а не служить ретранслятором мнения
и слова народа, т. е. не заявлять свою посредническую комму-
никативную роль, а выполнять роль рассказчика или коммен-
татора действий власти, – значит для журналиста рисковать
быть обвиненным в дискредитации, подрыве деловой репу-
тации, оскорблении объекта оценки. Так случилось с журна-
листом В. Поэгли, опубликовавшим материал о коррупции в
западной группе войск под названием «Паша-мерседес. Вор
должен сидеть в тюрьме, а не быть министром обороны»
(МК. 20.10.1994.). Паша-мерседес – это общеизвестное в вой-
сках прозвище тогдашнего министра обороны П. Грачева. Но
это не помешало последнему обратиться в суд с заявлением,
231
что журналист его оскорбил уменьшительным именем Паша

(на приложение мерседес – намек на коррупционную сдел-
ку – министр не обижался) и словом «вор».
Агональный дискурс расширяет границы этически до-
пустимого и тогда, когда СМИ выступают в роли рассказ-
чика или комментатора действий власти. Скажем, в любой
речевой ситуации, кроме агонального дискурса, действует
неписаное правило «О покойном или хорошо, или никак».
Но агональность и общественная значимость политического
дискурса избавляет политических оппонентов от коммуни-
кативного запрета на обсуждение любых общественно зна-
чимых действий политика даже в этом случае. И чем значи-
мее фигура – тем больше о ней будут говорить. А уж как –
зависит от того, с чем он вошел в историю, вернее, какие
стереотипы по его поводу сформированы и кто говорит:
сторонники или противники. Причем сторонники усопшего
этическое предписание помолчать о покойном по отноше-
нию его к противникам воспринимают как обязательное, а
противники молчать не хотят.
Ближайший пример такого рода – полузабытый к 2010 г.
в массовой коммуникации «отец рыночных реформ»
Е. Т. Гайдар, занимавший ключевые посты в Правительстве
РФ с 1991 по 1994 гг., а потом ставший депутатом ГД РФ и
возглавивший НИИ экономики переходного периода. После
его смерти в декабре 2009 г. в дискуссии о его роли в новей-
шей истории России СМИ ему припомнили все. Социальная
оценка личности оказывается существенней мотивов мило-
сердия к покойному и его близким. Не случайно депутаты
ГД отказались почтить его память минутой молчания, и это
было показано по всем каналам ТВ.
Но самое интересное в массовой коммуникации – то,
что даже молчание оппонентов, просто констатированное
СМИ, становится коммуникативным поведением, еще более
демонстративным и социально оценочным, чем говорение,
и приравнивается к косвенному негативнооценочному рече-
вому акту: Геннадий Зюганов комментировать кончину
Гайдара категорически отказался: «О мертвых или хо-
рошо, или никак» (КП, 16.12.2009.).
Агональность порождает и проблемы языкового созна-
ния. Одна из наиболее ярких – экспансия речевой агрес-
232
сии. Речевая агрессия – самостоятельный интересный объ-

ект лингвистических исследований, поскольку, во-первых,
представляет данные о рефлексии языка на происходящее в
обществе, во-вторых, дает представление об изменении со-
держания базовых этических и социальных концептов, ори-
ентирующих сознание и поведение носителей языка, т. е.
каждого из нас. Не претендуя на полноту описания, остано-
вимся на некоторых характерных для СМИ явлениях.
Как явление языкового сознания и языковой картины
мира язык вражды сформировался отнюдь не сегодня, а
существовал, видимо, с тех пор, как человек стал себя осо-
знавать частью общности. Тогда же, видимо, возникла и
психолингвистическая категория «свой – чужой» – важ-
нейший ориентир в осмыслении мира, представлении его
в языковой картине и в итоге в поведении носителя языка.
Причем смысловое поле категории «чужой» простирается
от концепта «не наш», т. е. «чуждый», до концепта «враг»,
т. е. противодействующий в любом отношении.
Смысловое поле категории «чужой» проявляет себя в
отражении любого уровня организации общества. Так было
и будет всегда. Но в наше время неконтролируемо расширя-
ется смысловое поле концепта «враг»: то, что еще двадцать
лет назад осознавалось как «свое» или, по крайней мере,
«чуждое», но не враждебное, сейчас становится враждеб-
ным. Причем бытовая ксенофобия, и обоснованная социаль-
но, и порожденная стереотипами сознания, подогревается в
массовой коммуникации журналистами, которым не хватает
квалификации для корректного освещения противоречий
нашего времени, и политиками, которые в своих корыстных
целях манипулируют категорией «чужой».
Например, в словарь межэтнического общения к тра-
диционным объектам вражды (которые нет нужды пере-
числять) в последнее десятилетие добавились новые – это
мигранты по отношению к коренному населению. Первым
в этом ряду был Кавказ (кавказцы, лицо кавказской на-
циональности, чеченец, хачики: Нам нужны вкладчики, а
не хачики; Трое кавказцев ограбили мужчину; Охота на
кавказцев, чеченцев, дагестанцев; Чеченцы уже громят
Европу; Понаехали; Кавказцы надоели «Родине»). Далее к
ним были добавлены представители среднеазиатских респу-
233
блик и цыгане: Азиаты; Московские таджики ограбили

представителя индийского посольства; Таджики захва-
тили Транссибирскую магистраль; Рабочие-узбеки уби-
ли двух русских парней; Узбеков прячут от самосуда,
Цыгане и криминал: разделимы ли эти понятия; Цыгане-
наркоторговцы).
Межконфессиональное общение обогатило язык такими
понятием, как мусульманская угроза (обратите внимание: не
угроза мусульманского экстремизма, а мусульманская), та-
ким образом, мусульманство стало синонимом терроризма.
Сему признак террориста развили его представители: ша-
хид, черная вдова – и даже его атрибуты – хиджаб. Главный
атрибут террориста – пояс шахида – стал настолько частот-
ной и угрожающей номинацией, что стал употребляться рас-
ширительно – по отношению к любому факту терроризма:
Буддисты примеряют пояс шахида (о возможных терактах
в Китае); «Пояс шахида» до Парижа не доведет; Мужчина
в петербургском аэропорту заявил, что на нем взрывчат-
ка; метафоризироваться: поясом шахида стали называть жир
на боках и животе и шпаргалки, которые школяры прячут
вокруг живота, когда Интернет недоступен.
Вражда, вызванная социальной дифференциацией об-
щества, сказывается в формировании словаря неприятия
богатства бедными, столицы провинцией, государства граж-
данами. В последнем, например, случае мишенью вражды
стали госслужащие обобщенно (оборотни всех мастей) и
персонально. В разное время олицетворением всего госу-
дарственного зла становились Б. Н. Ельцин с одним из са-
мых приличных своих прозвищ ЕБН, которым его имено-
вали не только в оппозиционных СМИ; Зурабов, главный
врач народа; Греф Зурабыч Кудрин; Чубайс может быть
только беспородным (о кличках домашних животных);
Скандировали лозунг: «Фурсенко – враг народа».
В словаре вражды довольно мало новых понятий вроде
понятия лицо кавказской национальности, а в основном
старые, развившие негативную оценочность в последние де-
сятилетия. И появление новых, и, главное, развитие оце-
ночных коннотаций старых – это, на наш взгляд, языковое
свидетельство расширения смыслового поля концепта «враг»
за счет вовлечения в него ранее нейтральных понятий, сви-
234
детельство того, что с каждым годом в коммуникации оно

эксплицируется все большим количеством лексем.
Причем подавляющее большинство из них семантически
выхолащивается, приобретая характер оценочного ярлыка
(азиаты, кавказцы, лицо кавказской национальности,
оборотни, чеченцы, цыгане), с помощью которого предста-
вители этих национальностей и распознаются и маркируют-
ся и который вызывает реакцию не только на сознательном,
но и на неконтролируемом уровне. Наиболее показатель-
но в этом отношении понятие лицо кавказской националь-
ности, которого в реальности не существует, но которым
становится любой обладатель соответствующей внешности
(включая греков, итальянцев, испанцев, португальцев, да
мало ли кого еще) и которое вызывает резко негативную
эмоциональную реакцию.
И, на наш взгляд, то, что зафиксировано языком на
когнитивном уровне, а не идеологией, обладает наиболее
широким спектром воздействия потому, что его воздействие
наименее очевидно, а следовательно, распространяется на
наибольшую аудиторию. Скажем, жесткие призывы к наси-
лию или оправдание геноцида любой национальности будут
приняты далеко не всеми и по идеологическим причинам,
и потому, что это воздействие на сознание, а когда созна-
ние работает, человек воспринимает ситуацию критически.
А так называемые «некорректные высказывания» (большин-
ство приведенных примеров из так называемого «мягкого»
языка агрессии) работают не только на уровне сознательно-
го восприятия, но и на уровне речевой суггестии – не осо-
знаваемого аудиторией внушения – и управляет сознанием,
задавая некий «коридор» восприятия реальности.
Покажем это на примере ярлыка враг народа, который
появился впервые в коммуникации в Римском праве, у нас –
в годы массовых репрессий, но до сих пор живет в языке,
вовлекает в сферу концепта «враг» все большее количество
объектов реальности и управляет нашим языковым сознани-
ем, ограничивая и опустошая его. Ярлык сталинизма враг
народа36 ожил в конце 1980-х – начале 1990-х годов и стал
36
Наблюдения проф. А. П. Сковородникова приведены в
докладе на конференции «Журналистика в 1989 году».
235
отражением обострившихся национальных конфликтов.

Только в СМИ стали уточнять, какого именно: враг армян-
ского народа, враг азербайджанского народа, враг грузин-
ского народа и т. п.
Десятилетием позже, в наше время, ярлык не только
жив: Лукашенко назвал своих соперников врагами наро-
да; Аграрии требуют отставки врагов народа: Грефа,
Кудрина, Зурабова; Парад врагов народа (о раскаявшихся
боевиках в Чечне); Не пойман – не враг народа, но и меняет
значение: теперь враги народа – люди другой национально-
сти: Враги народа. Эстония. Украина. Грузия (о ксенофо-
бии как государственной политике, там врагами народа ста-
новятся русские), расширяет сочетаемость: Государство –
враг народа. Пример показывает, насколько серьезно упро-
щенная, семантически опустошенная формула способна
укорениться в сознании и дирижировать мышлением, огра-
ничивая его.
И если журналистов (по крайней мере, неэкстремист-
ских изданий) можно упрекнуть в некорректности освеще-
ния острейших проблем времени, вызванной тем, что до сих
пор не выработан язык их адекватного анализа, то многие
политики сознательно подогревают ксенофобские настрое-
ния в политическом противостоянии. Так, основными ло-
зунгами одной агитки стали такие: Мы идем в Думу, что-
бы вернуть Россию русским; Помоги себе! Укажи партии
на врага! и Все враги, на которых Вы указали, будут на-
казаны партией ЛДПР. Об авторстве этого произведения
и его целях судить не будем. Но какой концепт языковой
картины мира и как эксплуатируется – ясно.
4. Не следует из сказанного, но вселяет надежду:

вместо очевидных, но грустных выводов
Этический культурный код выполняет важнейшую ког-

нитивную функцию – ориентирует общество в целом и
конкретного человека в действительности, направляет его
поведение, как речевое, так и неречевое, и, будучи зафик-
сирован средствами естественного языка, вербализуется в
политическом дискурсе СМИ довольно редко и со специ-
236
фическими коммуникативными целями, например порассу-

ждать на любимую СМИ тему, есть ли совесть у политика.
Но в большинстве ситуаций представления этического кода
как системы норм поведения выполняют роль оценочного
стереотипа37 и составляют имплицитную часть информации,
основание для вынесения того или иного оценочного суж-
дения. Объект этической оценки может быть и вербальным
и невербальным, а вот ее этическая квалификация – чаще,
видимо, все-таки вербальная, выраженная в речевом акте –
реакции на происходящее. И возникает эта реакция тогда,
когда какое-либо явление, событие, факт оказываются мар-
кированными этически.
Кроме того, некоторые типы целеустановок текста, ре-
чевых актов и речевых жанров38 имплицируют представ-
ления об этической норме. Это, в частности, введение в
заблуждение, лесть, похвальба, панегирик, инвектива, по-
хвала, комплимент, перформативы, промиссивы, комис-
сивы. Первые семь типов вербального поведения импли-
цируют этическое порицание или поощрение говорящего
со стороны аудитории; последние три в качестве ассер-
тивного компонента содержат представление об исполне-
нии клятвы, обещания или обязательства как о должном.
Если обещанное исполняется – это само собой разумеет-
ся, если нет – это вызывает этический протест. К примеру,
Б. Н. Ельцин перед началом реформ 1990-х годов, как из-
вестно, клялся положить голову на рельсы, если он допустит
снижение уровня жизни народа. Что было дальше – всем
известно, и за неисполнение клятвы первый президент по-
лучил одно из своих прозвищ – Рельцин. Это карнавальная
реакция аудитории, равносильная порицанию. А в высту-
плениях протеста, которых в 1990-е годы было немало, сре-
ди лозунгов встречались, например, такие: Ельцина – на
рельсы!
Этические оценки, как следствие критического осмысле-
ния исторического опыта, пронизывают лингвистические ис-
37
Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. – М.:
УРСС, 2002. – С. 56–62.
38
См.: Антология речевых жанров / Под общ. ред. К. Ф. Се-
дова. – М., 2007.
237
следования массовой коммуникации, в том числе и политиче-

ского дискурса. «Российская политическая картина мира, –
пишет В. И. Шаховский о 1990-х гг., – красочна информа-
ционным беспределом, площадной бранью и взгонкой эмо-
ций всего политического пространства, которые в открытую
и нагло подменяют факты и логику. Сегодняшняя россий-
ская политическая картина мира иллюстрирует разложение
всех традиций, политической корректности, совести»39. По
отношению к нулевым годам третьего тысячелетия может по-
казаться, что эта оценка несколько гипертрофирована. Но
хорошо, что подобные оценки звучат постоянно, хорошо, что
они критические. Ведь мы фиксируем внимание на отступле-
ниях от нормы, но прежде чем это произойдет, надо понять,
что норма нарушена. В тот момент, когда это происходит,
начинается процесс возврата к общепринятым ценностям.
Авраамов Д. С. Профессиональная этика журналиста. – М.:

Изд-во Моск. ун-та, 1999.
Антология речевых жанров: повседневная коммуникация. –
М.: Лабиринт, 2007
Апресян Ю. Д. Проблема фактивности: «знать» и его сино-
нимы // Вопросы языкознания. – 1996. – № 5. – С. 43–63.
Апресян Ю. Д. Системообразующие смыслы «знать» и «счи-
тать» в русском языке // Русский язык в научном освещении. –
2001. – № 1. – С. 5–26.
Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. – М.: Наука, 1976.
Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. Оценка.
Событие. Факт. – М.: Наука, 1988.
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. – М.: Языки рус-
ской культуры, 1999.
Балакай А. Г. Фразеологическое значение в аспекте акку-
мулятивной функции языка (на материале фразеосемантических
полей с типовыми значениями «совесть», «стыд», «честь») //
39
Шаховский В. И. Запахи русского политического дис-
курса // Политический дискурс в России-4: Мат-лы раб. со-
вещ. – М.: Диалог-МГУ, 2007. – С. 177.
238
Исследования по общей и дагестанской фразеологии: Межвуз. те-

матич. сб. научн. статей. – Махачкала, 1989. – С. 27–39.
Богданов К. А. Очерки по антропологии молчания. – СПб:
РХГИ, 1998.
Блакар Р. М. Язык как инструмент социальной власти // Язык
и моделирование социального взаимодействия. – М.: Прогресс,
1987. – С. 88–120.
Болинджер Д. Истина — проблема лингвистическая // Язык
и моделирование социального взаимодействия. – С. 26–52.
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Современная политическая
лингвистика. – Екатеринбург, 2006.
Бушев А. Б. Семантика социально-политического дискурса: ав-
томатизация, стереотипии и штампы. Доклад // Теория коммуника-
ции & прикладная коммуникация. Вестник Российской коммуника-
тивной ассоциации. Вып. 2. – Ростов н/Д, 2003. – C. 52–71.
М.: ОЛМА-Пресс, 2005.
Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. – М.: УРСС, 2002.
Воркачев С. Г. Слово «Родина»: значимостная составляющая
лингвоконцепта // Язык, коммуникация и социальная среда.
2006. – Вып. 4. – С. 26–36.
Воркачев С. Г. Идея патриотизма в национальном корпусе
русского языка // Лингвоконцептология. Вып. 1. – Воронеж,
2008. – С. 49–57.
Воркачев С. Г. Концепт как «зонтиковый термин» // Язык,
сознание, коммуникация. – 2003. – Вып. 24. – С. 5–12.
Горелов И. Н., Седов К. Ф. Основы психолингвистики. –
М.: Лабиринт, 1997.
Гусейнов А. А. Мораль и политика: уроки Аристотеля //
Ведомости. Вып. 24. Политическая этика: социокультурный кон-
текст. – Тюмень, 2004.
Гусейнов А. А. Этика. – М.: Гардарики, 2004.
Гусейнов Г. Ч. Ложь как состояние сознания // Вопросы
философии. – 1989. – № 11. – С. 65-69.
Добросклонская Т. Г. Медиалингвистика: системный подход
к изучению языка СМИ: современная английская медиаречь. –
М.: Флинта: Наука, 2008.
Зализняк А. А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые
идеи русской языковой картины мира. – М.: Языки славянской
культуры, 2005.
239
Ильин М. В. Политический дискурс: слова и смыслы

(Государство) // Полис. – 1994. – № 1. – С. 127–140.
Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дис-
курс. – Волгоград: Перемена, 2002.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. – М.:
Наука, 2003.
Конецкая В. П. Социология коммуникации. – М.: Междунар.
ин-т бизнеса и управления, 1997.
Красных В. В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность. –
М.: Гнозис, 2003.
Краткий словарь когнитивных терминов. – М.: Филол. ф-т
МГУ имени М. В. Ломоносова, 1997.
Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. – М.:
Знак: Языки славянской культуры, 2009.
Крысин Л. П. О некоторых изменениях в русском языке кон-
ца ХХ века // Исследования по славянским языкам. – № 5. –
Сеул, 2000. – С. 63–91.
Кубрякова Е. С. Язык и знание: На пути получения знаний
о языке. – М.: Языки славянской культуры, 2004.
Купина Н. А. Тоталитарный язык: Словарь речевых дейст-
вий. – Екатеринбург – Пермь: Изд-во Урал. ун-та, ЗУУНЦ,
1995.
Купина Н. А. Идеологическое состояние лексики русского
языка // Русское слово в языке, тексте и культурной среде. –
Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1997. – С. 134–145.
Купина Н. А. Языковое сопротивление в контексте тотали-
тарной культуры. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999.
Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: что катего-
рии языка говорят нам о мышлении. – М.: Языки славянской
Леонтьев А. А. Язык. Речь. Речевая деятельность. – М.:
Просвещение, 1969.
Лингвокультурный концепт: типология и области быто-
вания / Под общ. ред. С. Г. Воркачева. – Волгоград: ВолГУ,
2007.
Логический анализ языка: языки этики. – М.: Языки русской
Лукин А. Невежество против несправедливости: Политическая
культура российских «демократов» (1985-1991). – М.: Научная
книга, 2005.
240
Матвеева Т. В. Нормы речевого общения как личностные пра-

ва и обязанности // Юрислингвистика-2. Русский язык в его есте-
ственном и юридическом бытии. – Барнаул, 2000. – С. 40–49.
Михайлова М. В. Молчание как форма духовного опыта:
дис. ... канд. филос. наук. – СПб, 1999.
Петренко В. Ф. Психосемантика сознания. – М.: Изд-во
Политические коммуникации / Под ред. А. И. Соловьева. –
М.: Аспект Пресс, 2004.
Почепцов Г. Г. Теория коммуникации. – М.: Рефл-бук; К.:
Ваклер, 2001.
Ревзина О. Г. Дискурс и дискурсивные формации // Критика
и семиотика. – Вып. 8. – Новосибирск, 2005. – С. 66–78.
Рикер П. Мораль, этика и политика. URL: http://tululu.ru/
read54076/6/.
Русская речь в средствах массовой информации: стилистиче-
ский аспект. – СПб: Изд-во СПбГУ, 2007.
Санников А. В. Достоинство, гордость и самолюбие в русской
наивной этике. URL: www.sann@nm.ru
Стернин И. А. Понятие коммуникативного поведения и про-
блемы его исследования // Русское и финское коммуникативное
поведение. – Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. – С. 4–20.
Суперанская А. В., Подольская Н. В., Васильева Н. В.
Общая терминология: вопросы теории. – М.: Наука, 1989.
Степанов Ю. С. Константы: словарь русской культуры:
Философские и лингвокультурологические проблемы толе-
рантности. – М.: ОЛМА-Пресс, 2005.
Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное дей-
ствие. – СПб: Наука, 2000.
Хазагеров Г. Г. Что слышит слушающий? // Отечественные
записки. – 2002. – № 6.
Хевеши М. А. Толковый словарь идеологических и политиче-
ских терминов советского периода. – М.: Междунар. отношения,
2002.
Чиннова М. В. Дефиниции и их использование в нормативно-
правовых актах: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. – М., 2004.
тивное исследование политической метафоры (1991-2000). –
Екатеринбург, 2001.
241
Шапошников В. Н. Русская речь 1990-х: современная Россия

в языковом отображении. – М., 1998.
Гнозис, 2004.
Шмелев А. Д. Русская языковая модель мира: материалы к
словарю. – М.: Языки славянской культуры, 2002.
Эко У. Полный назад. – М.: Эксмо, 2007.
Эпштейн М. Слово и молчание. Метафизика русской лите-
ратуры. – М.: Высшая школа, 2006.
Эпштейн М. Слово и молчание в русской культуре //
Звезда. – 2005. – № 10. – С. 202–222.
Этика: энциклопедический словарь /Под ред. Р. Г. Апресяна
и А. А. Гусейнова. – М.: Гардарики, 2001.
Этика речевого поведения российского журналиста. – СПб:
Астерион, 2009.
Язык вражды и язык согласия в социокультурном контексте
современности. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2006.
Язык массовой и межличностной коммуникации. – М.:
МедиаМир, 2007.
Язык СМИ как объект междисциплинарного исследова-
ния. Ч. 1, 2. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003.
242
×àñòü II
ßÇÛÊ ÏÅ×ÀÒÍÛÕ ÑÌÈ

È ÏÎËÈÒÈÊÀ
ßçûê ïîëèòèêè, ÿçûê ÑÌÈ (ãàçåòû) è ëèòåðàòóðíûé ÿçûê
ßÇÛÊ ÏÎËÈÒÈÊÈ, ßÇÛÊ ÑÌÈ (ÃÀÇÅÒÛ)

È ËÈÒÅÐÀÒÓÐÍÛÉ ßÇÛÊ
Современный литературный язык – это язык газет, жур-

налов, телевидения, радио, науки, искусства, литературы,
политики, культуры, религии и т. д. Трудно перечислить
все сферы литературного языка. Его духовное пространство
очень широко, если не безгранично. По сравнению с ХIХ в.,
в меньшей степени ХХ в., он чрезвычайно расширил свои
границы (некоторые секторы Интернета, широкая экспан-
сия научной речи, просторечия, жаргонов).
И все же понятие «литературный язык» сохраняется.
Оппозиция «литературное – нелитературное» остается глав-
ным критерием отнесения того или иного языкового (речевого)
образования к литературному языку. Однако эта дихотомия
испытывает в настоящее время серьезные колебания. Понятие
литературности расширилось. Если раньше литературному
языку противопоставлялись прежде всего диалекты, то в на-
стоящее время (начало ХХI в.) на литературный язык «насту-
пают» жаргоны, просторечие, а нередко и обсценная лексика.
Этот процесс получил название демократизации литера-
турного языка, оценить который довольно сложно. С одной
стороны, расширяются границы и возможности литератур-
ной речи. Новые единицы, сохраняя окраску нелитератур-
ности, «родимые пятна» своего происхождения, обладают
в то же время оценочностью, что позволяет выразить но-
вые понятия или их оттенки (ср. круто, крутой, тусовка,
беспредел, отморозки и др.). Эти лексемы уже вошли в
литературный язык, обогатив его выразительной синоними-
кой. Прогрессивная сторона демократизации заключается в
расширении лексикона, в увеличении экспрессивного потен-
циала литературного языка.
245
×àñòü II • ßçûê ïå÷àòíûõ ÑÌÈ è ïîëèòèêà
С другой стороны, демократизация расшатывает лите-

ратурную норму. Оппозиция «литературное – нелитератур-
ное» ослабляется, смазывается. Успешное освоение неко-
торых жаргонных единиц укрепляет в языковом сознании
общества мысль, что жаргоны и просторечие (а нередко и
обсценная лексика) – это законный источник пополнения
литературного языка. И наблюдается (особенно в некоторых
СМИ) неконтролируемое и не сдерживаемое какими-либо
факторами «нашествие» жаргонов, просторечия. В этом за-
ключаются минусы демократизации, особенно явственно и
наглядно проявляющиеся в языке СМИ.
Язык политики входит в литературный язык как его
важнейшая составная часть. Сюда относятся выступления
и речи лидеров партий и государства, решения съездов, ли-
стовки, прокламации, политические передачи телевидения,
радио, политические материалы и жанры газет, журналов и
др. И хотя язык политики входит в литературный язык, он
образует относительно самостоятельную сферу внутри него
(как, например, язык науки), которая оказывает сильней-
шее влияние на весь литературный язык.
В отличие от других стилевых образований язык по-
литики лишен, как правило, узкоспециальных средств.
И весь состав политического словаря – это, за редкими ис-
ключениями, общеупотребительная и общедоступная лекси-
ка. В этом заключается одна из языковых причин сильного
воздействия языка политики на массы, на литературный
язык. Главная же содержательная причина – заключенный
в языке политики прагматический потенциал. Политика за-
трагивает интересы каждого человека, поэтому и язык ее
обладает сильнейшим воздействием.
Рассмотрим подробнее, как осуществляется это воздей-
ствие, но в соответствии с общей темой данной монографии
будем иметь в виду язык политики не во всем его объеме, но
прежде всего язык политики в СМИ, в данном разделе – в
языке газеты. Именно через каналы массовой информации
язык политики становится достоянием литературной речи.
В лингвистическом плане язык политики – это прежде
всего общественно-политическая лексика, широко и обиль-
но представленная в СМИ. Общественно-политическую
лексику можно определить как часть словаря литературного
246
языка, которую составляют названия явлений и понятий из

области политической жизни, т. е. из сферы политической,
социально-экономической, мировоззренческо-философской.
Общественно-политическая лексика получила распро-
странение во многих стилях. Она встречается и в разго-
ворной речи, и в языке художественной литературы, и в
официально-деловом, научном стилях. Но особенно важно
значение общественно-политической лексики в газете (шире –
в СМИ), освещающей события внутренней и международ-
ной жизни. По употребительности, удельному весу, концеп-
туальной значимости обозначаемых понятий общественно-
политическая лексика занимает центральное место в газете,
составляет ядро ее лексико-фразеологического фонда. Так,
в первой сотне знаменательных слов в Частотном словаре
языка газеты1 слова общественно-политической тематики со-
ставляют 22% – 22 слова. В известном смысле общественно-
политическая лексика – это своеобразная терминология пу-
блицистики, неотъемлемая часть газетного лексикона, так
как содержание последнего – прежде всего общественно-
политическая тематика. Поэтому общественно-политическая
лексика не является специальной в газете. Это своя, под-
линно публицистическая (газетная) лексика. При этом сре-
ди различных пластов общественно-политического словаря
наиболее употребительна лексика, выражающая важные
идеологические понятия. Ее можно назвать концептуаль-
ной.
Эта лексика отражает суть, политическое содержание
переживаемого обществом исторического момента. И состав
этой лекики меняется от периода к периоду. Ср., например,
концептуальную лексику советского периода (революцион-
ная бдительность, большевизм, гегемон, коллективизм,
коммунистическая убежденность, коммунистический
труд, морально-политическое единство советского наро-
да, ревизионизм и др.) с концептуальными словами пере-
стройки (гласность, перестройка, застой, прорыв, новое
политическое мышление, глубокие перемены, обновление
общества, механизм торможения и др.) или современного
1
См.: Полякова Г. П., Солганик Г. Я. Частотный словарь
языка газеты. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1971.
247
периода (демократизация, демократические преобразова-

ния, реформы, курс реформ, реформаторы, рынок, право-
вое государство, гражданское общество, гражданское со-
гласие, примирение, непримиримая оппозиция, вертикаль
власти и др.). Состав концептуальной лексики меняется.
Но сам этот разряд остается как ведущий, определяющий
структуру лексики газеты, характер и направление ее дея-
тельности.
К особенностям общественно-политической лексики как
терминологической сферы относятся ее понятность, доступ-
ность и, как правило, социально-оценочный характер. Одна
из причин широкой доступности общественно-политической
терминологии – ее использование в СМИ. Что касается
социально-оценочной окраски общественно-политической
лексики, то именно в этом заключается ее специфика по срав-
нению с другими терминосферами (не общественных наук).
Общественно-политическая лексика особенно восприим-
чива к социальным воздействиям, что объясняется ее при-
родой. Обозначая понятия и явления, близко касающиеся
жизни, интересов людей, общественно-политическая лекси-
ка подвергается социально-идеологической дифференциа-
ции, отражающей различные политические, идеологические
устремления тех или иных слоев, групп социума. В резуль-
тате в общественно-политических словах, прежде всего кон-
цептуальных, развивается оценочная окраска. Оценочность
есть всегда следствие «включения в семантическую струк-
туру слова дополнительных элементов, отражающих клас-
совую, социально-групповую оценку называемого, обозна-
чаемого предмета, явления. Оценка варьируется в зависи-
мости от субъекта речи, ее адресата, которые воспринима-
ют общественную деятельность с определенных классово-
идеологических позиций»2.
Приобретение концептуальными словами социально-
оценочных элементов связано с прагматической функцией
языка. Язык – это эффективное средство изменения кон-
цептуальной системы реципиента (часто помимо его созна-
ния), идеологических положений, конструкций. Поэтому
2
Гельгардт Р. Р. Избранные статьи. Языкознание. Фоль-
клористика. – Калинин, 1968. – С. 52.
248
язык выступает как социальная сила. Но особенно ярко эта

воздействующая социальная сила проявляется в развитии и
использовании общественно-политических, концептуальных
слов как социально необходимых и важных. Если всю лек-
сику, все ее большие тематические группы (макросистемы)
рассматривать с точки зрения степени предрасположенно-
сти к прагматической актуализации в речи, то из подобных
макросистем «наибольшим прагматическим потенциалом об-
ладает макросистема общественно-политической лексики в
связи с большой ролью во всех сферах общественной жиз-
ни. При этом очевидно, что степень прагматического потен-
циала всего макрополя общественно-политической лексики
возрастает в годы особенно бурных социальных событий,
революционных преобразований в обществе»3.
Публицистике (важнейшей составляющей языка газеты)
с ее острой прагматической направленностью процесс раз-
вития в концептуальных словах социально-оценочных эле-
ментов особенно близок. Точнее сказать, именно в публици-
стике и совершается прежде всего этот процесс, результаты
которого переходят затем в другие стили и становятся до-
стоянием литературного языка в целом.
Приобретение концептуальными словами социально-
оценочных значений, наряду с расширением их семанти-
ки, является, по-видимому, закономерностью развития
общественно-политической лексики, что отмечают историки
литературного языка: «Такие, например, слова, как сво-
бода, вольность, освобождение, гражданин, общество,
отечество и многие другие, в языке “Путешествия…" рас-
ширяют свою семантику, наполняются новым общественно-
политическим содержанием, которое нельзя обнаружить в
“Словаре Академии Российской", так как его составители
постоянно и сознательно затушевывали социальный смысл
этих и других аналогичных слов»4.
3
Киселева Л. А. Некоторые проблемы изучения эмо-
ционально-оценочной лексики современного русского языка //
Уч. зап. Ленинградского пед. ин-та. Проблемы русского язы-
кознания. – Л., 1968. – Т. 281. – С. 14.
4
Вомперский В. П. О стиле «Путешествия из Петербурга в Москву»
А. Н. Радищева // Русский язык в школе. – 1972. – № 4. – С. 13.
249
Специфика развития и становления общественно-

политической лексики заключается в том, что она «больше
всего испытывала воздействие общественных групп и на-
правлений и т. д. Поэтому, помимо основного значения, в
каждом таком слове нередко осуществлялись смысловые
напластования и переосмысления, связанные с разным от-
ношением к обозначаемому словом понятию, с резко раз-
личным пониманием самого содержания слова»5.
Таким образом, концептуальная лексика, обладая
социально-оценочной окраской, выражая основные поня-
тия, содержание, направление публицистики, выделяется в
ней как один из важнейших ее разрядов; это своеобразная
терминология газетно-публицистического стиля, связанная
с выражением важнейших идеологических понятий.
Следует отметить, что даже многие нейтральные с обще-
стилистической точки зрения общественно-политические сло-
ва (не имеющие стилистических помет в толковых словарях)
облекаются в газете, в текстах общественно-политического
содержания оценочной экспрессией.
Так, большая группа общественно-политических слов –
некоторые термины политической экономии, конкретной
экономики, философии, других социальных наук – не со-
держат в своей семантике социально-оценочных элемен-
тов (капитализм, феодализм, монархия, маркетинг,
лизинг, производство, прибыль, накопление, выборы и
др.). Однако в речи, в контексте они могут приобретать
социально-оценочную окраску.
Важно отметить подвижность в приобретении обществен-
но-политическими словами оценочности, изменении ее под
влиянием меняющейся социальной действительности. Так,
некоторые слова, такие, как бизнес, бизнесмен, монополь-
ный, монополия, изменили знак оценки: негативную (часто
ироническую) сменили на нейтральную и даже позитивную.
Таким образом, общественно-политическая лексика со-
ставляет ядро газетного словаря, терминологию газеты как
в качественном отношении – передает важность, значимость
5
Веселитский В. В. Развитие отвлеченной лексики в рус-
ском литературном языке первой трети ХIХ в. – М., 1964. –
С. 125-126.
250
выражаемых этими словами понятий, их социальную оцен-

ку, так и в количественном отношении – составляет значи-
тельную долю в общем объеме лексики газеты.
Близка к общественно-политической лексике, прежде
всего по функции, газетная оценочная лексика. Этот мно-
гообразный влиятельный в газете лексический пласт удо-
влетворяет острую потребность газетно-публицистической
речи в выражении социальной оценки предметов, явлений
общественной жизни. Формируемый из разных слоев обще-
литературной лексики, анализируемый разряд используется
в газете как единый, однородный в функциональном и сти-
листическом отношении. Практически весь литературный
язык выступает материалом для формирования характерной
системно организованной газетной оценочной лексики. Но
некоторые лексические пласты особенно продуктивны. Это
прежде всего специальная лексика (преимущественно неко-
торые ее разряды), книжная, разговорная.
Приходя в газету из самых разнообразных тематиче-
ских источников, попадая в новую стилевую среду, слова
ассимилируются этой средой и входят в новые, собственно
газетные функциональные разряды. Об этом ярко свиде-
тельствуют синонимические ряды, формируемые из разных
лексических пластов, но используемые в газете как функ-
ционально тождественные. Слова в синонимическом ряду
группируются по оценочному признаку, несущественному
для общелитературного ряда. Ср.: союз, альянс, сговор, ко-
алиция, содружество, объединение. При этом взаимозаме-
няемыми в газете могут быть слова с одинаковой оценочной
окраской или нейтральные. Слова же с разной (противопо-
ложной) оценочностью хотя и близки по смыслу, но тяготе-
ют в большей степени к антонимам, чем к синонимам (ср. с
одной стороны содружество, с другой – альянс, сговор).
Хотя газетная оценочная лексика, строго говоря,
не является общественно-политической (во всяком слу-
чае, не всегда), она близка к ней по оценочной функции
и не выделяется на ее фоне в стилистическом отношении.
Употребляясь вместе с общественно-политической лексикой,
газетная оценочная лексика поддерживает и развивает зало-
женные в ней смыслы, оценочную направленность. Поэтому
ее не следует резко отделять от общественно-политической
251
лексики. Напротив, обе эти группы составляют единый в

функциональном отношении пласт, во многом определяю-
щий стилевой облик газеты.
Формирование важнейшего разряда газетной оценочной
лексики, близкой к общественно-политической, определя-
ется действием газетно-публицистической специализации.
Специализация языковых средств – общестилевой прин-
цип. Он действует в каждом функциональном стиле, созда-
вая средства, соответствующие установке, конструктивному
принципу того или иного стиля.
В языке газеты специализация определяется принципом
социальной оценочности. Он обусловливает выбор источни-
ков пополнения газетного словаря, состав лексики, направле-
ние и характер ее развития, выступает как основа ее систем-
ной организации. В результате газетно-публицистической
специализации создается новая, иная, по сравнению с обще-
литературным языком, системность организации лексики.
С принципом социальной оценочности связан и про-
цесс метафоризации специальной лексики – один из про-
дуктивнейших источников пополнения газетного словаря.
Особенность газетно-публицистической метафоризации
специальной лексики заключается не в сужении значения,
как, например, при переносном использовании разговорно-
бытового слова в научном стиле, не в отработке его логи-
ческого содержания, а, напротив, в закреплении обобщен-
ного широкого значения, создающего благоприятную почву
для развития в слове оценочности. Очень проницательно
писал об этом процессе Ю. Н. Тынянов: «…Для того, что-
бы убедить, нужны сглаженные слова; такие слова имеют
большую эмоциональную убедительность. Ведь когда слово
сглаживается, – это значит, что оно имеет настолько широ-
кий лексический объем, что в каждом конкретном случае
оно уже не имеет “своего" специфического значения, – но
является как бы названием всего лексического объема, сво-
им собственным названием. Оно совершенно отвыкается от
конкретности, но в нем остается клубок ассоциаций, очень
эмоциональный, хотя и спутанный»6.
6
Тынянов Ю. Н. Словарь Ленина-полемиста // ЛЕФ. –
1924. – № 1. – С. 91-92.
252
Метафоризация, тесно связанная с расширением значе-

ния, непосредственно ведет к приобретению словом оценоч-
ности. Даже сам выбор источников метафоризации имеет
оценочный характер. Например использование в качестве
метафор «космической» лексики и фразеологии имеет, как
правило, позитивнооценочный характер. Употребление
«зрелищной» лексики дает обычно негативнооценочный эф-
фект.
Выбор отраслей наук, из которых черпается специаль-
ная лексика, носит традиционный и закономерный характер.
Исследователями справедливо отмечалось, что метафориза-
ции подвергаются прежде всего термины наук общественно
значимых, актуальных в тот или иной период. Так, в 30–
40-е гг. ХIХ в. наиболее активно вовлекались в общелитера-
турный язык термины математики, механики, астрономии,
отчасти химии, в 60–80-е гг. – термины физики, биологии
и медицины7.
В современной публицистике на первый план выдвига-
ются искусство (театр, музыка, цирк и т. д.), литература,
медицина, спорт. Особое место занимают области науки и
техники, связанные с освоением космоса, космоплавание
(ср. стартовая площадка, космодром, ракетоноситель,
вывести на орбиту и др.). Социальный авторитет той или
иной области общественной жизни, к которой принадлежит
метафоризируемая специальная лексика, как бы переходит
на переносно используемые слова, обозначающие новые по-
нятия. В этом прежде всего заключается мотивировка отбо-
ра сфер специальной лексики в качестве источников мета-
форизации. Главная же цель и назначение метафоризации
специальной лексики – извлечение социально-оценочного
(позитивного или негативного) эффекта8.
О продуктивности фактора метафоризации специальной
лексики свидетельствует серийный характер этого процесса.
7
См.: Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русско-
го литературного языка. 30–90-е годы ХIХ в. – М.-Л., 1965.
8
Подробнее о роли каждой из названных областей специаль-
ной лексики в формировании газетного словаря, его развитии и
специализации см.: Солганик Г. Я. Лексика газеты (функцио-
нальный аспект). – М., 1981.
253
Метафоризации подвергаются целые тематические группы,

имеющие однородный (в пределах серии) экспрессивно-
оценочный характер. Индивидуальное употребление слова на
фоне типизированного переносного использования лексико-
тематической группы дополняет, обновляет последнюю.
Ср., например, группу слов, обозначающих стихийные силы
природы: буря, гроза, облако, ураган, смерч, гром, туча,
тайфун, шквал, шторм и др. Почти все слова этой тема-
тики подвергаются метафоризации. Использование их носит
регулярный функционально тождественный экспрессивно-
оценочный характер. Смысловое различие заключается в
выражении силы, размаха того общественного явления или
события, которое обозначается словом данной серии. По сте-
пени интенсивности переносного значения слова образуют
своего рода шкалу и различаются в газетно-публицистической
речи по этому признаку. Ср.: буря возмущения, валютные
бури, шквал разоблачений, ветер перемен.
Лексическая система языка газеты имеет открытый ха-
рактер, т. е. в любом произвольно взятом синхронном срезе
лексики обнаруживаются закономерно взаимодействующие
и взаимосвязанные лексические разряды. Конкретный же
состав лексем, входящих в эти разряды, относительно по-
стоянен лишь для определенного периода. В диахрониче-
ском плане он подвижен, подвержен регулярным изменени-
ям. Открытый характер лексической системы газеты обу-
словливает и процессы развития литературного языка.
Литературный язык испытывает постоянное воздействие
языка газеты (шире – СМИ) и особенно важнейшей ее со-
ставной части – языка политики, социально и концептуаль-
но значимой, определяющей не только характер и направле-
ние деятельности СМИ, но и выбор слова, стилевой облик и
многие другие качества. Но газета не просто переносит по-
литические слова и термины на свои страницы. Она нередко
в соответствии с идеологическими установками меняет их
смысл, вкладывая в них разное содержание, оценку. Ср.,
например, такие слова, как свобода, демократия, содержа-
ние каждого из которых может быть прямо противополож-
ным в зависимости от идейных установок партий, движе-
ний, групп. Используя общественно-политическую лексику,
газета нередко толкует ее по-своему.
254
Таким образом, взаимодействие языка политики и язы-

ка СМИ имеет двоякий характер: политика насыщает язык
СМИ политической лексикой, определяя во многом языко-
вую характеристику СМИ. Язык СМИ воздействует в свою
очередь на политический дискурс, меняя нередко содержа-
ние общественно-политической лексики в соответствии со
своей позицией. И в итоге политические лексемы как бы
расщепляются, приобретают многозначность, создавая омо-
нимы на месте однозначных слов. Газета и другие СМИ
значительно усложняют картину функционирования языка
политики.
Это происходящее постоянно взаимодействие языка по-
литики и языка СМИ получает отражение в литературном
языке. Результаты этого процесса входят в литературный
язык именно через каналы СМИ.
Будучи относительно самостоятельной сферой литера-
турного языка, язык политики подлинную жизнь обрета-
ет прежде всего в СМИ. Последние вводят общественно-
политическую лексику и фразеологию в общее употребле-
ние, делают те или иные слова и обороты фактами литера-
турного языка. Поэтому при широком воздействии языка
СМИ на литературный язык политический аспект языка
СМИ имеет особое, важнейшее значение.
Влияние политики на литературный язык значительно и
многообразно. Следует отметить ее позитивное воздействие.
Оно заключается прежде всего в выработке богатейшего ар-
сенала оценочных средств. В процессе газетного творчества,
журналистской практики вырабатываются определенные
формы, средства, способы политической оценки, отноше-
ния к различным явлениям, предметам, лицам, процессам
общественной жизни. И эти формы, способы оценки по-
лучают общее распространение, становятся социально за-
крепленными.
Насыщая язык оценочными средствами, журналистика
расширяет возможности языка в этой области, обогащает
синонимику, углубляет и уточняет семантику средств выра-
жения, создавая многообразные варианты и оттенки оценоч-
ности. С чисто языковой точки зрения приобретение словом
оценочной окраски следует рассматривать как обогащение,
углубление его семантики, ибо слово в этом случае не толь-
255
ко называет предмет, но и выражает к нему отношение со

стороны говорящего (пишущего). Создавая многообразные
средства оценочности, имеющие нередко и выразительный
характер, газета (СМИ) удовлетворяет потребности обще-
ства в оценочном наименовании, квалификации предметов
и явлений действительности.
Переносное использование специальной лексики, о
котором говорилось выше, также совершается не без вли-
яния языка политики, нуждающегося не просто в оцен-
ке, но нередко в экспрессивной оценке, усиливающей по-
тенциал воздействия лексемы. Переносное использование
специальной лексики если и не всегда рождает полити-
ческие метафоры, то во всяком случае заостряет мысль,
усиливает политический аспект речи. Цель метафориза-
ции специальной лексики не столько украшение, инди-
видуализация, наглядность речи, сколько углубление,
заострение мысли. Вот характерный пример: Насос вре-
мени постепенно откачивает из мира носителей той
эпохи, о которой писал Довлатов (Известия, 4.09.01).
Главное в этой метафоре не наглядность, хотя она со-
храняется, но отходит на второй план. Абстрактное по-
нятие время уподобляется насосу. Но у читателя не воз-
никает зрительный образ насоса. Метафора действует
глубже: время похоже на насос по характеру действия.
Как и насос, оно действует механически и беспощадно.
Актуализируется мысль о безжалостном времени. В глу-
бине метафоры – мысль, изобразительность лишь окра-
шивает эту мысль, служит для нее своеобразным фоном.
Характерно, что сравниваются не предметы, а абстракт-
ные понятия – действие времени и действие насоса.
Глубинная суть метафоризации специальной лексики
в газете (в публицистике) заключается в ее обобщенно-
конкретном характере. Например: Есть люди, которые
кажутся инструментами, специально настроенными на
определенное время и определенную жизнь (Известия,
4.09.01). Фактически здесь сравниваются не люди и ин-
струменты по их внешним качествам, а обобщенные при-
знаки людей (чуткость ко времени) и инструментов, ко-
торые так же подвергаются настройке на то или иное зву-
чание.
256
В газете метафоризируются, как правило, не конкрет-

ные предметы, а абстрактные понятия, что соответствует
общей политической устремленности СМИ. Об этом сви-
детельствуют многочисленные примеры, собранные в книге
«Русская политическая метафора»9, ср.: агония (режима),
атрофия (политической власти), передергивание (карт),
механизм (хозяйствования) и др. Разумеется, не исклю-
чаются и конкретно-наглядные метафоры, например: «Мы
смотрели, как серый гребень дождя расчесывает зарос-
ли» (Иностранная литература, 2001, № 5, с. 13). Но, по-
видимому, подобные метафоры в большей степени харак-
терны для художественной речи. Главное же поле деятель-
ности газетной, публицистической метафоры – сфера аб-
страктных понятий, политика во всех ее проявлениях.
Стремясь к экспрессивной оценке социально значимых
предметов и явлений и вырабатывая разнообразные спосо-
бы, модели, средства такой оценки, журналистика обога-
щает литературный язык, создавая фонд многочисленных
устойчивых, апробированных практикой СМИ выразитель-
ных оборотов-оценок. Ср.: вертикаль власти, коричневая
чума, холодная война, грязная война, психологическая
война, утечка умов, промывание мозгов и др.
Не меньшая роль газеты, других СМИ заключается не
только в создании экспрессивно-оценочных оборотов, но и во-
обще в разработке газетной и публицистической речи, в том
числе и политической. Ведь важно не только назвать какое-
либо явление и дать ему оценку. Важно также знать, как упо-
требить то или иное слово, выражение в речи, с какими сло-
вами оно сочетается, в каких контекстах используется и т. д.
Иначе говоря, необходима разработка, типизация речи.
В типизации заключается главная тенденция речи.
В каждом виде речи есть компоненты общие, традицион-
ные для относящихся сюда текстов, и компоненты, из-
лагающие новую мысль, новую информацию, которые не
могут быть употреблены стандартно. Типизация охватыва-
ет прежде всего сферы речи, отражающие общие, регуляр-
ные, частотные, повторяющиеся ситуации. Речь в идеале
9
Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая
метафора (материалы к словарю). – М., 1991.
257
должна содержать типизированные элементы, относящие-

ся к самым разнообразным областям социальной жизни.
Тенденции к типизации противостоит тенденция к уникаль-
ности. Взаимодействие этих тенденций определяет характер
функционирования, развития речи. Однако главной в этом
процессе является тенденция к типизации.
Тексты, отражающие ситуации повторяющиеся, регуляр-
ные, нуждаются в типизированных единицах, закрепленных
не за конкретным текстом, а за совокупностью однотипных
текстов, нередко за жанром. Такие единицы можно назвать
речевыми оборотами. Они присутствуют в любой речи, ибо
составляют ее сущность, специфику. Без них нельзя гово-
рить и о речи. Они являются основой, опорой, тем извест-
ным, от чего речь отталкивается, из чего исходит. При от-
сутствии речевых оборотов речь оказалась бы трудно вос-
принимаемой. Разработка тех или иных сфер речи сводится
во многом к созданию речевых оборотов.
Именно в СМИ и разрабатывается газетно-публицис-
тическая, в том числе и политическая речь. Вот несколько
примеров10.
ОГОНЬ, огня, м.
1. Только ед. Раскаленные светящиеся газы вокруг го-
рячего предмета; пламя.
Развести огонь, сгореть в огне, греться у огня, охва-
тить огнем, предать огню.11
2. Перен., высок. Разгар, средоточие (о сражении, бит-
ве и т. п.).
Огонь народного восстания, в огне битв, в огне сра-
жений.
3. Перен. Чувство, с силой овладевшее кем-л., охватив-
шее кого-л.
Огонь вдохновенья, огонь любви, огонь негодования,
огонь мщения.
4. Стрельба, обстрел.
Вести огонь, открывать огонь, подавлять огонь, пре-
кращать огонь, попасть под огонь.
10
См.: Солганик Г. Я. Толковый словарь. Язык газеты,
радио, телевидения. – М., 2008.
11
Примеры-иллюстрации опущены.
258
5. Перен., негат. Деятельность, направленная против

кого-л., нападки на кого-л.
Вести огонь против кого-, чего-л., концентрировать
огонь, направлять огонь, отвести огонь от кого-, чего-л.,
сосредоточить огонь, усилить огонь; пропагандистский
огонь, огонь пропаганды.
[устойчивые обороты]
Бояться как огня.12
Вызвать (вызывать), принять (принимать) огонь на
себя.
Играть (шутить) с огнем.
Линия огня.
На линии огня, на линию огня.
Между двух огней.
[синонимы] между молотом и наковальней, между
Сциллой и Харибдой.
Огнем и мечом.
Подлить масла в огонь.
Пройти огонь, воду (и медные трубы).
Прометеев огонь (огонь Прометея, факел Прометея).
Таскать каштаны из огня для кого.
ПРЕСЛОВУТЫЙ, -ая, -ое. негат. Широко известный,

нашумевший, но сомнительный или заслуживающий отри-
цательной оценки.
Пресловутое процветание, пресловутый «закон о
чрезвычайных полномочиях», пресловутый писака, пре-
словутая конференция.
ПРИЙТИ, приду, придешь; прич. действ. прош. при-
шедший; деепр. придя, сов. (несов. приходить).
Идя, следуя куда-л., достичь какого-л.места; прибыть.
Во что. Оказаться в каком-л. состоянии (обозначенном
сущ.).
Прийти (приходить) в бешенство, прийти в вет-
хость, прийти в возбуждение, прийти в волнение, прий-
ти в восторг, прийти в восхищение, прийти в движение,
прийти в действие, прийти в замешательство, прийти
в изумление, прийти в какое-л. настроение, прийти в не-
12
Приводятся без толкования и иллюстраций.
259
годность, прийти в негодование, прийти в недоумение,

прийти в неистовство, прийти в норму, прийти в отчая-
ние, прийти в порядок, прийти в противоречие с чем-л.,
прийти в равновесие, прийти в расстройство, прийти в
смущение, прийти в смятение, прийти в сознание, прий-
ти в соответствие, прийти в соприкосновение, прийти в
столкновение, прийти в уныние, прийти в упадок, прий-
ти в чувство, прийти в ярость, прийти к власти, прий-
ти к выводу, прийти к заключению, прийти к мнению,
прийти к мысли, прийти к решению, прийти к согласию,
прийти к соглашению, прийти на выручку, прийти на
память, прийти на помощь, прийти на смену, прийти на
ум; приходит конец чему-л.
[устойчивые обороты]
Прийти в голову.
Прийти в себя.
Пришел, увидел, победил.
А. С. Пушкин в свое время сетовал на то, что у нас нет
метафизического языка, имея в виду отсутствие оборотов
для выражения понятий. Газета и другие СМИ разрабаты-
вают речевой аспект языка политики, типизируя, закрепляя
соответствующие обороты в литературном языке.
В целом в развитии русского литературного языка сле-
дует отметить все возрастающую роль языка СМИ и языка
политики как составной его части. Трудно оценить все по-
следствия подобной языковой ситуации, но ясно, что она
будет способствовать расширению возможностей литера-
турного языка, увеличению потенциала интеллектуально- и
эмоционально-оценочных средств.
Однако чрезмерное насыщение языка СМИ, а посред-
ством него и литературного языка оценочными средствами
может заключать в себе и негативные результаты. Под вли-
янием языка политики литературный язык может приобре-
тать и некоторые отрицательные черты: излишнюю остроту,
эмоциональность, двусмысленность (многозначность) неко-
торых политических терминов. То, что весьма характерно
для языка политики, за его пределами (в других разновид-
ностях литературного языка) может оказаться избыточным,
неудачным, чужеродным, приводить к снижению, искаже-
нию качеств литературной речи. Ср., например, отмечавше-
260
еся многими исследователями отрицательное влияние языка

политики на литературную речь в советский период («дере-
вянный» язык, новояз и др.).
Что касается современного периода, то такие исследова-
ния пока отсутствуют. Однако наблюдаются иные, вызываю-
щие тревогу процессы. Вместе с общественно-политической
лексикой в литературный язык под действием насыщенной
эмоциями политической борьбы вливаются просторечие,
жаргоны – «язык улицы», по точному слову Г. О. Вино-
кура. Происходит размывание литературной основы языка.
Литературный язык «расплывается» в социальном простран-
стве. Масштабы этого процесса значительны, и существует
опасность изменения качества литературного языка. В этом
плане очень важна культурно-речевая критика, учитываю-
щая эстетические и этические критерии речи.
К факторам негативного воздействия на литературный
язык следует отнести распространенную в некоторых СМИ
языковую вседозволенность – использование обсценной
лексики, неэтичных текстовых приемов (речевая агрессия,
лингвистическая демагогия, наклеивание ярлыков и др.).
И хотя политическая борьба предполагает не только рацио-
нальную, но и эмоциональную аргументацию, все же не-
которые приемы и лексика находятся за пределами эсте-
тических и этических норм. Они негативно воздействуют
на языковое сознание, а следовательно, и на литературный
язык, приучая носителей языка к новому словоупотребле-
нию, снижая планку литературности. Отсюда вытекает важ-
ная роль в языке СМИ и в политическом дискурсе принци-
па толерантности, к сожалению, слабо приживающегося на
отечественной почве.
Таким образом, между языком политики и литератур-
ным языком происходит постоянное взаимодействие. В це-
лом язык политики оказывает положительное влияние на
литературный язык, однако у этого процесса есть «издерж-
ки производства». Общество должно внимательно наблю-
дать за этим процессом, тщательно его исследовать.
261
ÂËÀÑÒÜ, ÑÌÈ È ÎÁÙÅÑÒÂÎ

(ñòðàòåãèè è òàêòèêè ôîðìèðîâàíèÿ îáùåñòâåííîãî ìíåíèÿ)
Í. È. Êëóøèíà
Пирамида власти в СМИ
Массовая коммуникация – это общественно значимое

послание наделенного социальным статусом адресанта (жур-
налиста, политика и др.), направленное по каналам средств
массовой информации (СМИ) массовому адресату с целью
воздействия на массовое сознание. Средства массовой ин-
формации являются посредником в диалоге между властью
и обществом. Именно с помощью средств массовой инфор-
мации выстраивается политическая пирамида, на вершине
которой власть, а в основании – народ:
власть
СМИ СМИ
народ
М. К. Мамардашвили говорил о культурной пирамиде,

верхушку которой составляет элита, генерирующая идеи,
а нижнюю часть – массы, которые, воспринимая эти идеи.
«окультуриваются», подтягиваются к элите, тем самым осу-
ществляется культурное развитие общества. Отличие по-
литической пирамиды от культурной в том, что власть не
всегда раскрывает свои истинные цели, хотя всегда вуали-
рует их благими намерениями, и тем более не стремится
приблизить к себе народ (о таком параметре дискурса вла-
сти, как эзотеричность, см.: Шейгал 2000). Наоборот, на-
род рассматривается как объект целенаправленного воздей-
262
Âëàñòü, ÑÌÈ è îáùåñòâî
ствия, а не равноправный участник диалога. Думается, что

социумная модель всегда иерархична, периоды анархии –
промежуточные и скоротечные моменты, вспыхивающие в
эпохи перемен.
Чтобы не перевернулась пирамида власти, необходимо
формировать устойчивое общественное мнение. В современ-
ных условиях формирование заданного общественного мне-
ния происходит в массовокоммуникативном пространстве.
Именно поэтому исследователи отмечают сращивание поли-
тического и массовокоммуникативного дискурсов [Шейгал
2000]. Зоной пересечения становится публицистика. В рос-
сийских реалиях публицистика всегда имела идеологиче-
ский модус, она всегда была направлена на утверждение
в обществе базовых идеологем и создание аксиологических
координат, соответствующих конкретным задачам эпохи.
Типы журналистских дискурсов
Массовокоммуникативный дискурс не однороден, это

зеркало эпохи, его породившей. В нем отражаются основ-
ные общественные идеи, социальные устремления и идеалы,
культурные и нравственные ценности. И как одна эпоха
отличается от другой, так и сменяющие друг друга журна-
листские дискурсы неоднородны. Они не совпадают по сво-
им идейным установкам, стилистической тональности1,
типу авторства2, типу адресата («молчаливое большин-
ство» / партнер по коммуникации / «легкий читатель») и
другим параметрам (в том числе и таким нетрадиционным,
как коммуникативные стереотипы и речевые штампы,
выработанные в определенном журналистском дискурсе
определенной эпохи).
1
Например, «смеющиеся» и «несмеющиеся» эпохи, как их
определил А. Блок, Т. С. Дроняева соотнесла с советским и
перестроечным контентами журналистских текстов [Дроняева
2000].
2
По концепции Г. Я. Солганика, в зависимости от эпохи в
журналистике доминирует либо автор – человек социальный,
либо автор – частное лицо [Солганик 2006: 73].
263
Временные рамки, отграничивающие одну эпоху от дру-

гой, а следовательно, и один журналистский дискурс от
другого, обусловлены экстралингвистическими факторами.
И если для разделения эпох может быть достаточным указа-
ние на смену экономического базиса (например, плановая,
переходная или рыночная экономики), то для номинации
и разделения дискурсов в конечном счете первостепенным
является смена идеологической модели, зафиксированная в
новом дискурсе.
В конце XX – начале XXI вв. жизнь российского социума
была отражена в трех типах журналистского дискурса. Это
советский дискурс – тоталитарный, моноидеологический,
стилистически упорядоченный; перестроечный дискурс,
для которого характерны полиидеологичность, а следова-
тельно, агональность и стилистическая неупорядоченность,
то есть смешение стилей; постперестроечный (или новей-
ший) дискурс, с заново сформированной демократической
(рыночной, капиталистической и т. п.) идеологией, то есть
моноидеологический, но, в отличие от советского дискурса,
допускающий в незначительном своем секторе оппозицион-
ные идеи и другое, неофициальное мнение, находящийся в
стадии стилистического упорядочивания, но внешне все еще
стилистически пестрый.
Сегодня наиболее изученным и переосмысленным являет-
ся советский дискурс, закрепивший за собой название «язык
тоталитаризма», или «тоталитарный язык» [Скляревская
1991, Какорина 1995, Клушина 1995, Купина 1995, 1999,
Земская 1996, Солганик 2000 и др.]. Н. А. Купина гово-
рит о «предписательности», «директивности» тоталитарного
языка, которые «способствуют формированию тоталитар-
ного общественного языкового сознания, деформированию
языковой картины мира, которую отличают примитивизм,
однонаправленное движение времени, замкнутость про-
странства, постоянные очаги напряжения, виртуальность
истинного, мифологизм, наличие единой коллективной точ-
ки зрения, редукция человеческой, в том числе языковой,
индивидуальности, находящейся за пределами системы цен-
ностей» [Купина 2003: 552].
На наш взгляд, советский дискурс – это моноидеологи-
ческий дискурс, то есть господство одной идеологии и по-
264
давление другого голоса и мнения. Заформализованность

языка советской журналистики проявлялась в речевых иде-
ологических штампах, связанных с утверждением заданных
идеологем в политических материалах на внутригосудар-
ственную и внешнегосударственную тематику.
Перестроечный журналистский дискурс формировался
как ответная реакция на советский дискурс, как отрицание
советского дискурса. Отсюда ироническое переосмысление
советских идеологических клише, установка на языковую
игру, т. е. на повышение экспрессивности любой ценой, и
на разрушение стилевой системы языка советской газеты.
Именно в перестроечном дискурсе нужно искать истоки
таких определяющих черт новейшего, постперестроечного
дискурса, как ирония, интертекстуальность, разговор-
ность и языковая игра [Клушина 2008: 58].
Для языка перестройки характерны полиидеологичность
и, следовательно, агональность, агрессивность и стилисти-
ческая неупорядоченность. Отрицание и разрушение стиле-
вых и стилистических закономерностей советского журна-
листского дискурса привели к ситуации смешения стилей.
Смешение стилей – это стилистическая закономерность эпо-
хи перемен. И если советский дискурс можно распознать
по идеологическим клише, то перестроечный дискурс – по
стилистической пестроте, по смешению стилей, которое ста-
ло стереотипным для журналистской дискурсивной прак-
тики перестроечного периода. Э. В. Чепкина указывает,
что такие понятия, как «дискурсивная практика» и «код»,
«позволяют учитывать не только целенаправленную созна-
тельную деятельность коммуникантов, но и факторы, ор-
ганизующие правила дискурсивного текстопорождения на
бессознательном уровне: автоматическое воспроизведение
коммуникантами знакомых дискурсивных практик и куль-
турных кодов» [Чепкина 2003: 663]. Думается, смешение
стилей и стало такой неосознанной дискурсивной практикой
переходного периода.
Неупорядоченность, сенсационность и агрессивность
языка перестроечной журналистики часто достигались за
счет элементарной сниженности речи, ее огрубления, вклю-
чения нелитературных элементов. Именно такая ситуация,
сложившаяся в массмедийном перестроечном дискурсе, по-
265
зволила О. Б. Сиротининой назвать журналистов носите-

лями литературно-жаргонизирующего типа речевой культу-
ры, характерный признак которого – снижение речи любой
ценой: «Этот тип речевой культуры характеризуется наме-
ренным снижением речи (жаргонизация речи, предпочтение
литературному слову любых его синонимов из просторечия,
диалектов, жаргона, бранного лексикона)» [Сиротинина
2003].
Постперестроечный, или новейший, медиадискурс фор-
мируется в условиях победы и утверждения новой идеоло-
гии (рыночной, капиталистической и т. п.) и по сути своей –
моноидеологический. Назвать его тоталитарным будет не-
верно, так как он допускает в определенных пределах иное
мнение. Думается, что основная черта любого журналистско-
го дискурса (кроме эпох «бури и натиска») – это главенство
в медийном пространстве единой идеологии, объединяющей
и формирующей массовое сознание. Поэтому агональность
можно считать доминирующей чертой полиидеологического
дискурса.
Для моноидеологического дискурса агональность неха-
рактерна, она вытесняется в сферу предвыборных баталий.
Основная функция моноидеологического дискурса – консо-
лидирующая, в нем вырабатывается идеологическая модель
социума, которая утверждается в массовом сознании.
Идеологическая модель социума
Для того чтобы народ поддерживал власть, необходимо

сформировать заданное общественное мнение по ключевым
идеологическим проблемам. Социумная идеология форми-
руется с помощью базовых идеологем. Это, во-первых, ле-
гитимность и справедливость власти. Легитимность вла-
сти обеспечивается утверждением в СМИ концепта «выбо-
ры». В этом концепте актуализируется сема «альтернативы»
(в отличие от советского оксюморонного клише «безаль-
тернативные выборы») и задается аксиологическая конно-
тация «честные выборы».
Театрализованность выборов помогает создать их дра-
матургическую напряженность, интригу, что способству-
266
ет вовлечению массового адресата в политическую игру.

О театральности как одном из важнейших параметров
политического дискурса в целом пишет Е. И. Шейгал:
«Театральность политического дискурса связана с тем, что
одна из сторон коммуникации – “клиент”, народ – выпол-
няет в ней преимущественно роль не прямого адресата, а
адресата-наблюдателя, который воспринимает политиче-
ские события как некое разыгрываемое для него действо»
[Шейгал 2004: 63]. А. В. Олянич рассматривает проявле-
ния театральности в личности политика: «Театральность
в личности политика проявляется в виде презентационной
эмоциогенности, создаваемой совокупностью трех важней-
ших составляющих образа: 1) роли, которую он вынужден
играть в связи со стоящими перед ним задачами обретения,
укрепления и удержания власти; 2) маски, к которой он вы-
нужден прибегать для сокрытия своих истинных интересов;
3) амплуа как стереотипного восприятия зрителями испол-
няемой роли» [Олянич 2009].
Интересно, что театральность политического дискурса
отчетливо понимается самими журналистами и осознанно
ими усиливается для привлечения внимания к своему медиа-
произведению. Так, например, автор и руководитель про-
граммы «Постскриптум» на канале ТВЦ Алексей Пушков
в интервью «Вечернему Петербургу» (2009 г.) говорит:
«…Политическая аналитика должна быть занимательной,
как ни странно это вам покажется. Я когда начал делать
свою программу, выдвинул идею политического театра.
И моя программа – это театр политических страстей, по-
тому что в политике есть абсолютно все. Возьмите пьесы
Шекспира, скажем, “Макбет", “Ричард III". Это политиче-
ские пьесы, там есть все: любовь, страсть, ненависть, рев-
ность… Политика – это одна из самых явных сфер именно
человеческих проявлений. Мы видим политиков – людей в
пиджаках, в костюмах. Но какие страсти бушуют за этими
пиджаками и костюмами! И мне кажется, что политику на
экране надо подавать интересно и занимательно, тогда люди
будут видеть, что это не скучный официоз, а стихия челове-
ческих радений, как выражался Андрей Белый…».
Таким образом, адресант намеренно театрализует инфор-
мацию, тем самым активно воздействуя на эмоционально-
267
аффективную сферу личности адресата, причем адресат мо-

жет и не догадываться, что ему уготована роль всего лишь
зрителя. И чем талантливее политическая инсценировка,
тем более сильное впечатление она производит на адресата.
Массовое сознание, включившее в себя идеологему «чест-
ные выборы», будет ориентировано на поддержку государ-
ственной власти, на консолидацию, а не на конфронтацию,
что придает устойчивости социумной модели.
Образ главы государства также входит в социумную
идеологию, функция этой идеологемы – тоже консолиди-
рующая. Общественное мнение должно поддерживать главу
государства, поэтому в публицистическом дискурсе акценти-
руются такие составляющие этой идеологемы, как ум, сме-
лость, нравственные устои, молодость и даже физическое
здоровье лидера.
Образ лидера формируется в СМИ через дискурсивный
портрет. Современные отечественные лингвисты активно
исследуют дискурсивные портреты политических лидеров
[Кормилицына 2004, Паршина 2004, Шейгал 2008, Олянич
2009, Панченко 2009 и др.]. Наиболее изученным сегодня
является коммуникативный образ бывшего главы государ-
ства В. В. Путина. Высокий рейтинг доверия со стороны
населения лингвистами объясняется грамотной реализацией
им стратегии самопрезентации: «В. В. Путин отождествля-
ет себя с адресатом в широком смысле, с народом (отнюдь
не только с “простыми людьми"). Его имидж многогранен.
Это и интеллигент советского периода: большое количество
“прямых отсылок" (по Г. Г. Почепцову), свидетельствую-
щих о воспитанности говорящего (как вы знаете; уверяю
вас; согласимся, что; соглашусь, наверно, с вами; вы пра-
вы, конечно и т. д.). Это и не публичный политик, а в боль-
шей степени чиновник, успешный управленец или юрист: он
стремится аргументировать свою позицию, о чем свидетель-
ствует подчеркнутая логичность его речи с четко выражен-
ными условными и причинно-следственными связями. Это
и военный, разведчик: в его выступлениях нет пояснений,
корректировок фраз. Эффект спонтанности создается за
счет пауз обдумывания. Это человек не слова, а действия.
Его речи кратки, динамичны, информационно насыщенны»
[Паршина 2004: 29].
268
Действительно, бывший глава государства эффективно

и грамотно использует предоставленные СМИ возможно-
сти создания имиджа политического лидера, отвечающего
запросам общества. В своих выступлениях он использует
два типа коммуникации: статусную коммуникацию и «мы-
коммуникацию». Статусная коммуникация направлена по
отношению к чиновникам (например, жесткое коммуника-
тивное поведение уже премьера, а не президента Путина во
время урегулирования конфликтной ситуации в Пикалеве
весной 2009 г.), при ней осуществляется социальная и ком-
муникативная власть3. А «мы-коммуникация» подчеркивает
близость к народным представлениям и чаяниям4. Думается,
что именно эти два разнонаправленных типа коммуникации
и являются прототипическими для российского лидера, по-
скольку актуализируют архетип «царя-батюшки», строгого
к неправедным чиновникам и милостивого к народу.
Еще одной из важнейших консолидирующих общество
идей является национальная идея. В советскую эпоху на-
циональной идеей провозглашалось построение коммунизма
как идеальной модели социума, в перестройку – капита-
лизма, в постперестроечном медийном дискурсе националь-
ная идея не получила своего отражения, так как, по сути,
она до сих пор не выработана. Власть все еще не может
предложить обществу целостной идеологической концеп-
ции, объединяющей народ и направляющей его духовные
устремления. Власть пока предлагает конкретные идеи соз-
дания социального государства, подменяя идеологические
цели прагматическими: борьба с финансово-экономическим
3
«Дискурсивная власть тесно связана с категорией социаль-
ного статуса и выступает как проявление в общении социальной
власти участника коммуникации с более высоким социальным
статусом» [Шейгал 2004: 130].
4
«Для создания положительного имиджа российского поли-
тика важной является характеристика его как человека, чрезвы-
чайно обеспокоенного проблемами простых людей и единством
общества. Почти каждый день в новостных и других програм-
мах нам показывают президента Путина, беседующего с пред-
ставителями исполнительной и законодательной власти и обяза-
тельно задающего вопросы, в которых выражено беспокойство
президента жизнью людей…» [Кормилицына 2004: 67].
269
кризисом, с коррупцией, безработицей; повышение пенсий,

пособий и т. п.
Идеей консолидации социума является и идея патрио-
тизма. Но в современном медийном пространстве, в отли-
чие от советского дискурса, эта идея проводится имплицит-
но, эксплицируется она только в ситуациях международной
напряженности (например, война Грузии с Южной Осетией
в августе 2008 г. и провозглашение Россией идеи защиты
своих граждан, проживающих на осетинской территории)
и в речах президентов о сильной России. Но несмотря на
имплицитность данной идеологемы, современные исследо-
ватели констатируют, что «в своей базовой части любовь к
Родине как одна из основных русских этнических констант
существенных изменений не претерпела… Хоть и в ослаблен-
ном виде, идея патриотизма сохраняет свою мобилизующую
силу…» [Воркачев 2009: 191].
«Мобилизующей силой» является и «образ врага», фор-
мируемый в СМИ, который также оказывается консолиди-
рующей социумной идеологемой. Наиболее ярко в постпе-
рестроечных СМИ объединяющая роль данной идеологемы
была продемонстрирована в подаче материалов о войне в
Грузии.
Публицистический дискурс не только транслирует и
поддерживает, но и во многом формирует идеологическую
основу общества. В исследованиях политического дискурса
постперестроечной России лингвисты констатируют некий
«откат» к советской идеологии. Например, Н. А. Купина вы-
деляет среди актуальных тенденций в перестройке идеоло-
гического фонда русского языка так называемую тенденцию
к «левому повороту», которая «способствует стиранию раз-
личий между политическими субъязыками. В речевой обо-
рот возвращаются выступающие как опознавательные знаки
советского идеологического кода единицы “фундаменталь-
ного лексикона" [Добренко 1990]. Идеологические смыс-
лы реализуются в готовом или трансформированном виде»
[Купина 2009: 163]. Думается, что это вполне закономер-
ный процесс. Это не «откат» и не «левый поворот», а поиск
равновесия и идеологической устойчивости. Устойчивость,
к которой стремится любая власть, может быть обеспечена
только продуманно выстроенной идеологией, с опорой на
270
базовые, универсальные идеологемы, которые константны

для любого социума, но которые в конкретный исторический
период получают актуальное семантико-идеологическое на-
полнение.
Коммуникативно-стилистические способы
формирования общественного мнения в СМИ
Поддержка народом избранной им, а следовательно, ле-

гитимной власти, одобрение базовых социумных идеологем,
консолидирующих общество, придающих ему устойчивость,
а потому и возможность дальнейшего развития, – это одна
из важнейших социумных функций журналистики.
Журналисты используют различные лингвистические
стратегии и тактики для формирования общественного мне-
ния. Коммуникативным стратегиям и тактикам, применяе-
мым в массовокоммуникативном дискурсе, посвящено мно-
го интереснейших работ (О. С. Иссерс, Т. А. Воронцова,
М. Н. Кормилицына, О. Н. Паршина и др.), в которых
детально изучены коммуникативно-стилистические способы
достижения запланированного адресантом (журналистом
или политиком) перлокутивного эффекта, т. е. эффекта воз-
действия на адресата. Поэтому выделим лишь важнейшую,
на наш взгляд, для публицистического дискурса антино-
мию: апологетическую стратегию и стратегию дискреди-
тации. Именно эти разнонаправленные стратегии лежат в
основе типологического деления публицистических текстов
на тексты оппозиционные (доминирование стратегии дис-
кредитации), комплиментарные (с ярко выраженной аполо-
гетической стратегией) и нейтральные (с невыраженностью
стратегий в информационном пространстве массовой ком-
муникации или же с имплицитной, тщательно вуалирован-
ной одной из стратегий в публицистическом пространстве
медиадискурса).
В оппозиционных типах текстов адресант открыто идет
на конфликт со своими оппонентами (в лице других канди-
датов на политические посты или представителей существую-
щей власти). Вот отрывок из агитационно-информационного
бюллетеня московского городского отделения ЛДПР
271
(16 августа 2009 г.), выпущенного к выборам в Московскую

городскую Думу (11 октября 2009 г.): «Хватит врать мо-
сквичам! Ежедневно в СМИ рассказывают, как прекрасно
и удобно жить в нашей столице, как в постоянной заботе о
нас расходуются сотни миллиардов рублей на наше благо-
получие… Только почему-то не радостно… <…> Ни по одной
из насущных проблем Москвы нет прорыва, власть врос-
ла в свои кабинеты, реальная оппозиция отсутствует, все
и везде прикормлено и договорено. Москвичи свыклись с
постоянным обманом, потеряли доверие к власти и надежду
на то, что нам дадут просто спокойно жить в родном городе.
Власти при полном попустительстве депутатов, как окку-
пант, расположились в нашем городе. Москвичи больше не
верят обещаниям администраторов в законе…».
Как видим, здесь ярко проявляется установка адресанта
на открытый конфликт. Особенность массовокоммуника-
тивного дискурса в том, что речевая агрессия в нем направ-
лена не на адресата-читателя, а на косвенного адресата, то
есть адресата-оппонента в политической борьбе. Как пишет
Т. А. Воронцова, «в тех типах коммуникации, где представ-
лен множественный или массовый адресат, он, как правило,
не является объектом агрессии, то есть эксплицированным в
высказывании объектом негативного отношения адресанта»
[Воронцова 2006: 15].
Таким образом, в оппозиционном тексте конфликт пла-
нируется с косвенным адресатом, но на прямого адресата
также оказывается негативное воздействие, так как созда-
ется отрицательный образ существующей власти, формиру-
ется образ врага, а репрезентируемая в СМИ картина мира
структурируется в соответствии с семантико-идеологической
оппозицией «свой – чужой», и такое понимание действи-
тельности навязывается с помощью агрессивных стратегий
и тактик по отношению к оппоненту – «врагу».
К оппозиционным текстам можно отнести любые тексты,
в которых авторская точка зрения утверждается с помощью
резкой критики, а стилистическая манера речи окрашена в
негативные тона. Для «оппозиционных» текстов характер-
на агрессивная тональность, когда публицист, вместо того
чтобы подробно и объективно разобрать аргументы другой
стороны, стремится перехватить инициативу и любыми спо-
272
собами дискредитировать своего «противника». Основная

речевая тактика в текстах данного типа – тактика навеши-
вания ярлыков. Отсутствие логических аргументов вуали-
руется психоэмоциональными образами, рисующими нега-
тивную картину современной действительности. Позиция
автора в подобных текстах тоталитарна, то есть происходит
не диалог с оппонентом, а подавление чужого мнения всеми
возможными лингвистическими способами, такими, напри-
мер, как использование пейоративных номинаций, негатив-
ной оценочности, тенденциозной интерпретации событий и
поступков.
На наш взгляд, можно говорить об определенной уни-
версальной модели оппозиционного текста, функциониру-
ющего в средствах массовой коммуникации. Эта модель экс-
плицирует семантико-идеологическую оппозицию «свои –
чужие». Адресант находится в семантическом поле «свое-
го» и позиционирует себя как борца за справедливость.
Оппозиционный текст, как правило, имеет двойного адре-
сата: прямого и косвенного. К прямому адресату относятся
непосредственно читатели, которые включаются в область
«своих». Косвенный адресат – оппонент адресанта, поме-
щаемый в семантико-идеологическую область «чужих».
В создании оппозиционного текста адресант реализует
двойную интенцию: убеждение прямого адресата и кон-
фликт с косвенным.
оппозиционный текст:
адресант
↓ ↓
интенция 1 интенция 2
(убеждение) (конфликт)
↓ ↓
прямой косвенный
адресат адресат
↓ ↓
«свои» «чужие»
Для убеждения прямого адресата адресант использует

«мы-коммуникацию», подчеркивая стратегию кооперации
и вовлекая читателя в ряды своих сторонников.
273
Из косвенного адресата с помощью стратегии речевой

агрессии создается «образ врага», который должен оказать
негативизирующее воздействие на прямого адресата.
В оппозиционном тексте наблюдается редуцирование
фактической основы за счет шоковой риторики, большое вни-
мание уделяется аффективной, экспрессивной стороне речи,
воздействие осуществляется через психо-эмоциональную
сферу, а не с помощью рациональной аргументации.
В комплиментарных типах текстов, так же как и в
оппозиционных, эксплицируется универсальная для идео-
логического дискурса шкала ценностей «свой – чужой».
При акцентировании в данной семантической области чужо-
го автор прибегает к стратегии дискредитации, использует
все доступные для него агрессивные ходы и тактики. При
акцентировании семантической области своего автор при-
бегает к речевому одобрению и создает комплиментарный,
или апологетический, текст, имеющий, по сравнению с оп-
позиционным текстом, упрощенную структуру:
Комплиментарные тексты
→ Прямой адресат
Адресант → интенция → косвенный адресат →
→ «свои» (убеждение)
Коммуникативная задача, решаемая автором в компли-

ментарных текстах, – утверждение в массовом сознании
принятых правящей элитой идеологем. В таких текстах за-
данные общественные и личностные идеологемы окружаются
мелиоративным контекстом, как, например, в комментарии
Николая Левичева, руководителя фракции «Справедливая
Россия» в Госдуме «Такой открытостью не мог похвастаться
ни один представитель власти» (Время новостей, 11 сентя-
бря 2009 г.): «Предложение Дмитрия Медведева отправлять
ему на электронную почту свои замечания и предложения,
безусловно, заслуживает внимания. До этого такой откры-
тостью не мог похвастаться ни один из представителей вла-
сти, тем более глава государства. На мой взгляд, это де-
монстрирует современность г-на Медведева, его открытость
новым идеям и методам. Это проявляется, кстати, не только
в его общении с гражданами, но и в стиле ведения государ-
274
ственной политики. За полтора года своего пребывания у

власти он инициировал ряд важных для страны реформ.
Надеюсь, что пришедшие по электронной почте послания не
останутся без внимания, и через некоторое время нас ждут
новые инициативы, идеи которых подсказаны, что называ-
ется, “снизу”».
Апологетическая стратегия смыкается с увещеватель-
ной стратегией рекламных текстов. В текстах данного типа
адресант использует уловки, принятые в рекламе: замену
позитивно окрашенными эмоциональными определениями
логических аргументов, что способствует продвижению ав-
торской идеологемы и усвоению ее через психоэмоциональ-
ную сферу адресата, а не его разум. Но отсутствие аргумен-
тации и использование рекламных ходов и тактик ущемляет
права читателя на правдивую, объективную информацию.
Поэтому как оппозиционные, так и комплиментарные тек-
сты имплицитно несут в себе мощный заряд, по выраже-
нию Т. А. Воронцовой, «когнитивной агрессии». Подобная
агрессия незаметна для массового читателя, в чьи задачи не
входит препарирование прочитанного текста в поисках ав-
торского коммуникативного намерения. Особенностью мас-
совокоммуникативного дискурса является имплицитность
авторской интенции, отход от прямой пропаганды в пользу
суггестивного воздействия на адресата с помощью заданных
адресантом смыслов. Таким образом, за исключением пред-
выборных агитационных материалов и незначительного сек-
тора оппозиционной прессы, современный массовокоммуни-
кативный дискурс «нейтрализует», микширует как открыто
оппозиционные, так и откровенно апологетические тексты,
что придает идеологическому дискурсу особую интенцио-
нальность.
Интенциональность идеологического дискурса в СМИ
Интенциональность – это способность текста отражать

авторское коммуникативное намерение. Интенциональность
тесно связана с понятием интенции (от лат. intentio – на-
мерение, замысел) и относится к важнейшим параметрам
текста, наряду с когезией (структурной связностью текста),
275
когерентностью (содержательной цельностью и смысловой

завершенностью текста), информативностью (выраженно-
стью в тексте какой-либо информации), диалогичностью
(восприятием текста как реплики в коммуникации), интер-
текстуальностью (связью текста с другими текстами, обу-
словленною фоновыми знаниями), декодируемостью (по-
ниманием текста адресатом) и прагматикой (направленно-
стью на адресата).
Ведущей интенцией идеологического дискурса является
убеждение адресата в правомерности и правильности вы-
страиваемой социумной модели. Именно идеологический
дискурс формирует общественное мнение на базе общего
фонда идеологических знаний, представленных в СМИ че-
рез призму национальных интересов.
Но убеждение как ведущая интенция современного идео-
логического дискурса неизбежно включает в себя и мани-
пулятивную составляющую, поскольку императивность по-
литического языка неприемлема для современных средств
массовой коммуникации, отошедших от прямого давления
на адресата, свойственного советскому пропагандистскому
дискурсу.
Эту манипулятивную составляющую, осложняющую ве-
дущую интенцию современного идеологического дискурса,
не следует, однако, рассматривать как однозначно негатив-
ное явление. Напротив, именно имплицитное влияние на
адресата, суггестивность воздействия позволяет адресанту
снизить агрессивный прагматический потенциал как оппо-
зиционных, так и апологетических текстов в СМИ, что ста-
новится актуальной коммуникативной задачей современных
масс-медиа, ориентированных на стабилизацию социума и
его дальнейшее развитие.
Отметим также, что, на наш взгляд, манипуляция как
составляющая глобальной стратегии убеждения во многих
случаях журналистами используется неосознанно, посколь-
ку в своем стремлении убедить адресата адресант-журналист
максимально использует не только все доступные ему логи-
ческие аргументы, но и суггестивные средства воздействия.
Таким образом, интенциональность текста прочитывает-
ся в выборе адресантом наиболее эффективных лингвисти-
ческих средств для выражения своего замысла. С другой
276
стороны, именно интенциональность текста предопределяет

его стилистические особенности, которые можно определить
как стилистику адресанта.
Стилистика адресанта – это интенционально обу-
словленный выбор коммуникативных стратегий и тактик
конструирования своего послания адресату. Например, сти-
листика адресанта идеологического текста заложена в такие
интенциональные категории, имеющие универсальный ха-
рактер для публицистического дискурса, как идеологема,
оценочность, номинация, стилистическая тональность,
интерпретация [Клушина 2008].
Но помимо стилистики адресанта необходимо вы-
делять и стилистику адресата, раскрывающую прагма-
тический потенциал коммуникации. Интенциональность
текста не обязательно совпадает с его прагматикой: то, что
закладывает в текст автор, читатель может воспринять не-
однозначно. И тогда послание не является эффективным.
Эффективное общение адресанта и адресата возможно толь-
ко при совпадении их стилистик. В противном случае адре-
сат по-своему, а не в соответствии с авторским замыслом
рефреймирует инициированную адресантом коммуникацию.
Таким образом, интенциональность идеологического дис-
курса, обусловленная интенцией убеждения, включает две
равноправных составляющих: стилистику адресанта, кото-
рая имеет идеологический модус, и стилистику адресата,
которая может как совпадать со стилистикой адресанта (и
усваиваться массовым читателем), так и рефреймироваться
(т. е. иметь незапланированный перлокутивный эффект):
Интенциональность идеологического дискурса в СМИ

↓ ↓
стилистика адресанта → стилистика адресата
(идеологический модус) ↓ ↓
усвоение рефреймирование
Если в советскую эпоху рефреймирование заданных

СМИ идеологем происходило в собственно бытовой комму-
никации (в разговорах на кухне, в анекдотах), то сегодня
политическое рефреймирование происходит в самой сфере
массовой коммуникации (на интернет-форумах, в чатах),
277
то есть в той ее части, которая «ориентирована на бытовое

общение» [Коньков 2009].
Так, современные исследователи политического дискур-
са отмечают негативное рефреймирование адресатом тща-
тельно выстраиваемых позитивных имиджей политиков:
«Использование риторических приемов политиками в их
предвыборных выступлениях может неодобрительно оце-
ниваться простыми избирателями и считаться пижонским.
Так, на форуме противников избрания Дж. Буша-младшего
президентом США на сайте www.nonpresidencyforbush.com.
чрезмерное использование будущим главой Белого дома в
своих предвыборных речах риторических приемов <…> со-
чтены пижонскими» [Олянич 2009: 64]; «В целом любое
проявление высокомерия в коммуникативном поведении по-
литика социум фиксирует в своих оценках как пижонство:
Б. Немцов получил ярлык пижона от российских избирате-
лей из-за навязчивого употребления им с разной степенью
уместности оборота совершенно понятно, транслирующего
коннотацию высокомерия [Там же]. Н. Н. Панченко так-
же приводит примеры политического рефреймирования:
«Большинство информантов, которым было предложено ука-
зать на ассоциацию демагога с известной личностью, связы-
вают демагога с лидерами политических партий, главами го-
сударств (греч. демагог – вождь народа): у 21% опрошенных
демагог ассоциируется с лидером ЛДПР В. В. Жириновским,
по 16% информантов ассоциативно соотносят демагога с
Г. А. Явлинским и М. С. Горбачевым…» [Панченко 2009: 113].
Как видим, рефреймирование (как часть стилистики
адресата) влияет на стилистику адресанта. Поскольку ре-
фреймирование может нивелировать любые попытки кон-
струирования политических личностных и социальных иде-
ологем, то именно возможность рефреймирования вынужда-
ет адресанта-журналиста вырабатывать особую стилистику
подачи политической информации в СМИ.
Особенности языка политики в СМИ
Собственно-политический текст не равен тексту иде-

ологическому, широко распространенному в СМИ.
278
Политический текст опосредован дискурсом СМИ и пред-

ставлен в медийном пространстве в своем нейтрализованном
виде. Собственно-политические тексты (например, инаугу-
рационная речь президента, предвыборный ролик депутата,
правительственные постановления, декларации, ноты про-
теста и т. п.) могут транслироваться через узкий сегмент
определенного рода СМИ (агитационные листовки, партий-
ные издания и т. п.); они несут политическую информацию
и обладают всеми особенностями политического дискурса,
выявленными Е. И. Шейгал, такими, как институциональ-
ность, информативность, смысловая неопределенность,
фантомность, фидеистичность, эзотеричность, дистан-
цированность и авторитарность, театральность, ди-
намичность [Шейгал 2000]. Но собственно-политические
тексты исключают личностный модус, присущий идеологи-
ческим текстам. Идеологический текст – это текст на по-
литические темы, созданный журналистом, имеющим соб-
ственное понимание политической ситуации, авторскую
позицию, собственную стилистику, наконец. С этой точки
зрения идеологический текст всегда субъективен.
Императивность, декларативность, подчеркнутая офи-
циальность политического дискурса нейтрализуется дискур-
сом СМИ через авторскую иронию, интерпретацию или
комментирование политического события, а также через
представленность другого или оппозиционного мнения.
Например, такое важное политическое событие, как визит
в Россию президента Венесуэлы Уго Чавеса, в газете «Время
новостей» (11 сентября 2009 г.) подается через призму автор-
ской иронии: «Почетный многополярник. Уго Чавес привез в
Москву признание Южной Осетии и Абхазии. Президенту
Венесуэлы Уго Чавесу, несмотря на частые визиты в Россию,
тем не менее удается каждый раз вывести отношения на но-
вый уровень. <…> На этот раз друг Уго приехал с таким цен-
ным подарком, что кредит на закупку российской военной
техники кажется лишь скромной компенсацией. Известно,
что Москва долго, но до сих пор безуспешно пытается скло-
нить братскую Белоруссию признать независимость Южной
Осетии и Абхазии. Но Александр Лукашенко все еще коле-
блется, а вот Уго Чавес решился…». «Новая газета» часто
рядом с основным материалом номера приводит выдержки
279
из обсуждений поднятой проблемы на интернет-форумах.

Другое мнение также может быть представлено в форме ком-
ментариев к событию экспертов, высказывающих различные
точки зрения по обсуждаемой проблеме. Например, в рубри-
ке «В центре внимания» газета «Время новостей» (№ 166,
2009) публикует материал «Приглашение к модернизации.
Дмитрий Медведев призвал народ вместе с властью из-
менить Россию», который сопровождается противополож-
ными по оценочности комментариями, что создает видимость
объективной подачи информации: «Игорь Лебедев, руково-
дитель фракции ЛДПР в Госдуме:
– Статья очень острая и своевременная. Дмитрий
Медведев озвучил то, что многие в последние десять лет не
решались сказать… Если победить бюрократию и коррупцию,
страна придет к процветанию. И со своей стороны наша
фракция приложит все усилия, чтобы помочь президенту». –
«Иван Мельников, первый заместитель председателя ЦК
КПРФ, вице-спикер Госдумы:
– …Именно нынешняя власть последние годы “отключает
умы". Это и новостное зомбирование, и постоянные юмо-
ристические программы, и запугивание людей на выборах.
Созданная вертикаль власти работает не столько как меха-
низм, укрепляющий страну, сколько как карательная ду-
бинка, либо как цирковой жезл, отвлекающий внимание от
острых проблем…».
Такие приемы нейтрализации политического дискурса
в медийном пространстве являются попыткой качественной
прессы «снять» императивность и агрессивность политиче-
ской коммуникации, поскольку открытая пропаганда непри-
емлема для современного массового адресата, прошедшего
школу советского агитационного дискурса. Таким образом,
давление читательских ожиданий на стилистику адресанта-
журналиста приводит к принципиальному разграничению
языка политики и языка СМИ.
Выводы
Современный постперестроечный дискурс, создавае-

мый средствами массовой коммуникации, по своей сути
280
является моноидеологическим. Он формирует устойчивое

общественное мнение с помощью включения социумных
и личностных идеологем в общий фонд знаний массового
адресата и тем самым выполняет консолидирующую функ-
цию. Внедрение заданных идеологем в массовое сознание
происходит имплицитно, поскольку современное общество
не приемлет открытой пропаганды. Поэтому ведущая ин-
тенция идеологического дискурса в СМИ – убеждение –
осложняется манипулятивной составляющей, так как
адресант-журналист в своем зачастую искреннем стремле-
нии оказать максимальное влияние на адресата-читателя
прибегает к скрытым, персуазивным способам воздей-
ствия. Это создает особую интенциональность дискурса
СМИ. Адресант вырабатывает специфические лингвисти-
ческие способы внедрения в массовое сознание необходи-
мых идеологических и аксиологических концептов (стили-
стика адресанта). Адресат либо усваивает предложенную
ему идеологическую модель социума, либо рефреймирует
ее (стилистика адресата).
Политический текст не равен тексту идеологическо-
му. Политический текст исключает субъективный модус,
идеологический текст, напротив, имеет выраженное лич-
ностное начало, так как создается журналистом-творцом.
Императивность, агитационность, подчеркнутая официаль-
ность политического дискурса нейтрализуется в современ-
ном медийном пространстве, имеющем специфические пара-
метры и развивающемся по собственным законам.
Воркачев С. Г. «Пока свободою горим»: идея патриотизма в язы-

ковом сознании российской молодежи // Современная политическая
лингвистика: проблемы, концепции, перспективы: сб. науч. тр. –
Волгоград: ВГПУ; Волгоградский ин-т бизнеса, 2009.
Воронцова Т. А. Речевая агрессия: вторжение в коммуника-
тивное пространство. – Ижевск: ИД «Удмуртский университет»,
2006.
Дроняева Т. С. «Мстительница» и «утешительница». Ирония
как ведущая стилистическая черта в журналистском тексте //
281
Журналистика и культура русской речи. – 1998. – Вып. 5. –

С. 63–70.
Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. – М.:
Коньков В. И. Дискурс досуга // Досуговая журналистика
в России. Материалы Межвузовской научно-практической конфе-
ренции. Санкт-Петербург, 27-28 мая 2009 г. – СПб, 2009.
Кормилицына М. А. Формирование имиджа политика средства-
ми СМИ // Проблемы речевой коммуникации: Межвузовский сб.
науч. тр. / Под ред. М. А. Кормилицыной, О. Б. Сиротининой. –
Саратов, 2004. – С. 65–70.
Купина Н. А. Динамика идеологического фонда русского язы-
ка: актуальные тенденции // Современная политическая лингвисти-
ка: проблемы, концепции, перспективы: сб. науч. тр. – Волгоград:
ВГПУ; Волгоградский ин-т бизнеса, 2009. – С. 158–168.
Олянич А. В. Лингвосемиотика политического пижонства //
перспективы: сб. науч. тр. – Волгоград: ВГПУ; Волгоградский
ин-т бизнеса, 2009. – С. 54–68.
Панченко Н. Н. Достоверность и демагогия в политическом
дискурсе // Современная политическая лингвистика: пробле-
мы, концепции, перспективы: сб. науч. тр. – Волгоград: ВГПУ;
Волгоградский ин-т бизнеса, 2009. – С. 112–120.
Паршина О. Н. Приемы реализации стратегии самопрезентации
в речи административно-политической элиты // Проблемы речевой
коммуникации: Межвузовский сб. науч. тр. / Под ред. М. А. Кор-
милицыной, О. Б. Сиротининой. – Саратов, 2004. – С. 25–34.
Паршина О. Н. Российская политическая речь. – М.: Изд-во
ЛКИ, 2007.
Сиротинина О. Б. Речевая культура // Стилистический эн-
циклопедический словарь русского языка. – М.: Флинта: Наука,
2003.
Современная политическая лингвистика: проблемы, концеп-
ции, перспективы: сб. науч. тр. – Волгоград: ВГПУ; Волгоградский
ин-т бизнеса, 2009.
Солганик Г. Я. Практическая стилистика русского языка. –
М.: Академия, 2006.
Чепкина Э. В. Языковедческие функциональные методы:
дискурсивный анализ // Стилистический энциклопедический
словарь русского языка. – М.: Флинта: Наука, 2003.
282

Гнозис, 2000.
Шейгал Е. И., Черватюк И. С. Динамика власти в комму-
никации // Проблемы речевой коммуникации: Межвузовский сб.
науч. тр. / Под ред. М. А. Кормилицыной, О. Б. Сиротининой. –
Саратов, 2004. – С. 129–143.
Шейгал Е. И. Политические фантомы: слова и реалии //
перспективы: сб. науч. тр. – Волгоград: ВГПУ; Волгоградский
ин-т бизнеса, 2009. – С. 35–54.
283
ÎÁÐÀÇ ÂËÀÑÒÈ
Â ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÛÕ ÐÎÑÑÈÉÑÊÈÕ ÑÌÈ
Â. Í. Ñóçäàëüöåâà
Одной из семантических констант газетного, телевизи-

онного, радио-, электронного и т. д. дискурса являются сло-
ва, так или иначе связанные с обозначением власти, упоми-
нанием о ней. Эти слова образуют в текстовом пространстве
СМИ смысловое поле власти. Назовем его «континуум
власти». В разные исторические периоды, в зависимости
от психологического и идеологического состояния общества,
этот континуум заполняется вербальными единицами, об-
ладающими разными экспрессивно-эмоциональными свой-
ствами, входящими в разные семантические поля. Можно
сказать, что суммарно из этих единиц в текстах масс-медиа
складывается образ власти. Этот образ сопоставим с кате-
горией «образ автора», которую В. В. Виноградов выво-
дил в качестве одной из основных категорий поэтики ху-
дожественного текста. Образ автора, по В. В. Виноградо-
ву, – это «концентрированное воплощение сути произведе-
ния»1, его «идейно-стилистическое средоточие»2, «фокус
целого»3.
«В “образе автора”, в его речевой структуре, объеди-
няются все качества и особенности стиля художественно-
го произведения: распределение света и тени при помощи
выразительных речевых средств, переходы от одного сти-
ля изложения к другому, переливы и сочетания словесных
красок, характер оценок, выражаемых посредством под-
1
Виноградов В. В. О художественной прозе. – М.-Л., 1930. –
С. 41.
2
Там же.
3
Там же.
284
Îáðàç âëàñòè â ñîâðåìåííûõ ðîññèéñêèõ ÑÌÈ
бора и смены слов и фраз, своеобразия синтаксического

движения»4.
Подобно этому, отдельные люди, стоящие у власти, и
власть в целом для значительного массива массмедийных
текстов являются если не непосредственным объектом изо-
бражения, то поводом для выделения и сообщения какой-
либо информации, прямо или косвенно отсылающей к вла-
сти, бросающей на нее либо тень, либо световой блик. По
мнению Е. И. Шейгал, в политическом дискурсе базовы-
ми концентами являются «власть» и «политик»5. А образ
власти – это то представление о власти, которое слагается
из всех оценок, мнений, фактов, комментариев, сообщен-
ных в текстах СМИ. При всем многообразии модификаций
этого образа, представленных в столь же многообразных
жанрах, он может быть целостным, может быть неодно-
значным, противоречивым. Главное: создаваемое в СМИ
представление о власти передается массовому адресату и в
значительной мере определяет то мнение о власти, которое
господствует в обществе в данный момент.
Из чего же именно складывается этот образ? И какими
вербальными средствами он воплощается в текстах?
I. В содержательном аспекте важными оказываются:
• те стороны изображаемого объекта, на которых ак-
центируется внимание читателя: действия, черты ха-
рактера, привычки, манера поведения, отношения с
другими людьми и т. д.;
• собственно авторское отношение (модус автора), кото-
рое выражается: а) эксплицитно: в прямых оценках, в
комментировании; б) имплицитно, неявно: интонацией,
способом называния, особенностями той картины мира,
которая является смысловым и эмоциональным фоном
изображенного объекта и которая программирует у чи-
тателя общие психоэмоциональные реакции на сообщае-
мую информацию и отношение к миру вообще.
4
Виноградов В. В. О языке художественной литературы. –
М.: Государственное изд-во художественной литературы, 1959. –
С. 155.
5
Гнозис, 2004. – С. 69–96.
285
II. В языковом плане решающую роль в формировании

образа власти играют:
• семантика тех вербальных единиц, которыми запол-
няется континуум «власть» в данный период вре-
мени. Концептуализация этноспецифической карти-
ны мира, отмечается в современных исследованиях,
осуществляется через семантику ключевых слов дан-
ного языка6. А носитель языка, овладевая языком
и, в частности, значением слов, «начинает видеть
мир под углом зрения, подсказанным ему родным
языком»7 и сживается с преподанной ему концепту-
ализацией мира. Такую же роль играет семантика
слов в массмедийной интерпретации власти.
При этом семантика будет пониматься широко, как:
а) значения слов (и словосочетаний);
б) соотнесенность слов с семантическими полями;
в) созначения (коннотации); они также создают образ-
представление;
г) соотнесенность слов с концептосферой российской
лингвокультуры и выделенность тех или иных концептов.
• место слова и круг его связей в ассоциативно-
вербальной сети (термин Ю. Н. Караулова8).
Ассоциативно-вербальная сеть понимается нами сле-
дующим образом. В когнитивной базе как отправи-
теля, так и получателя речи лексика данного языка
представляет собой сеть, ячейки которой связаны с
другими сразу несколькими причудливыми связя-
ми, и ближними, и дальними. «Любое слово в на-
шем сознании, в памяти (точно так же, как в речевой
6
Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действитель-
ность. – М.: Языки славянской культуры, 2002. – С. 295-296.
7
Там же. – С. 296.
8
Ю. Н. Караулов использует термины: «ассоциативно-
вербальная сеть» (Караулов Ю. Н. Русский ассоциативный
словарь как новый лингвистический источник и инструмент
анализа языковой способности // Русский ассоциативный сло-
варь: В 2 т. Т. 1. От стимула к реакции. – М.: Астрель: АСТ,
2002. – С. 753); «ассоциативно-семантическая сеть» (Карау-
лов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. – 5-е изд., сте-
реотипн. – М.: КомКнига, 2006. – С. 90-91).
286
цепи), – пишет Ю. Н. Караулов, – не существует в

отдельности: оно десятками, сотнями “нитей” тянет-
ся к другим словам»9. Употребление слова, которое
Л. Витгенштейн, сравнивал с «нажатием клавиши на
клавиатуре представлений»10, вызывает в сознании ре-
ципиента эти связи. Этими связями являются: а) соот-
носительность значений, прежде всего – отнесенность к
одному и тому же семантическому полю. Например,
«Русский ассоциативный словарь» на слово-стимул
«Правительство» приводит следующие слова-реакции,
относящиеся к полю «власть»: Горбачев, власть, глава,
начальство, президент, руководство, Ельцин, закон,
парламент, управлять, вожаки, возглавляет, глав-
ный и нек. др. – они отражают тезаурус респондентов;
б) ассоциативно – сочетаемостные связи. См., на-
пример, некоторые подобные реакции в той же словар-
ной статье: Правительство – наше, страны, советское,
народное, заседает, консерваторов, доклад, пиджак,
путч, трибуны и нек. др. – когнитивные ассоциации
(обусловлены знанием о мире); плохое, мудрое, свер-
гнуто, справедливое, тупое, в отставку11 и нек. др. –
прагматические реакции (передают отношение респон-
дента к миру).
• связь слова с общенациональными архетипами, с об-
щенациональной мифологией.
• соответствие слова действующим в данным момент
нормам речевого этикета; отклонение от них, ска-
жем, в сторону излишней фамильярности, когда речь
идет о представителях власти, обозначает авторскую
позицию как позицию «свысока» и тем самым прини-
жает того, о ком идет речь (подробнее об этом ниже,
с. 311, 313).
В конечном итоге, множество качественных характери-
стик, эксплицитно или имплицитно выраженных употре-
9
Русский ассоциативный словарь: В 2 т. Т. 1. От стимула к
реакции. – С. 751.
10
Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. – М., 1994. –
С. 126.
11
Русский ассоциативный словарь. Т. 1. – С. 499.
287
бленными в отношении власти словами, группируются в

континууме «власть» вокруг двух смысловых центров: по-
ложительные качества – отрицательные качества. При
этом семантические категории положительное/отрица-
тельное – это то, что закрепилось как социально одобряе-
мое/неодобряемое именно в российской общенациональ-
ной картине мира. Например, хорошее для россиянина –
честность, открытость, бескорыстие, щедрость, рассуди-
тельность, отвага, жертвенность, ответственность и нек. др.
И диаметрально противоположное, плохое – скаредность
(прижимистость), алчность, лживость, неразумие, трусость,
безответственность, эгоизм и нек. др. Две полярные ипоста-
си образа власти, складывающиеся из этих составляющих,
упрощенно можно обозначить: 1) власть хорошая (поло-
жительный образ); 2) власть плохая (негативный образ).
Оба эти представления издавна сосуществуют в российской
общенациональной ментальности, воплощены в паремиоло-
гическом фонде12. Власть хорошая – это воплощение вечной
мечты любого народа о справедливости, достатке, безопас-
ности, самоуважении, свободе (таков идеализированный в
обыденном народном сознании образ царя: «Без царя народ
сирота», «Государь наш батюшка, надежда православ-
ный, белый царь». Власть плохая – та, которая является
причиной всех бед; которая не заботится о подданных и ко-
торую подданные не любят: «Законы святы, да законники
супостаты», «Сверху легко плевать, а попробуй снизу»,
«Хвали сено в стогу, а барина в гробу».
III. С точки зрения массового реципиента трактовку
и восприятие образа как положительного/отрицательно-
го определяют также следующие экстралингвистические
факторы:
• место, занимаемое изображенным объектом (властью
в целом; отдельными ее представителями) в катего-
риях «свой – чужой». Выбор слова в этом случае
становится средством, обеспечивающим эту иден-
тификацию. Так, предмет, действие, названное сло-
12
Подробнее об этом см.: Суздальцева В. Н. Образ власти
в пословицах и поговорках русского народа // Журналистика
и культура русской речи. – 2005. – № 3. – С. 31–47.
288
вом, может служить маркером близости/чуждости.

Например, шутливые обозначения некоторых государ-
ственных деятелей являются проявлением дружеской
симпатии («свой»): «Царь-кепка» – о Ю. М. Луж-
кове, «Больше парков, лужков и скверов!» (при-
зыв в связи с планируемыми мероприятиями по бла-
гоустройству Москвы); «Красуйся, град Лужков!»
(Радио «Говорит Москва», 16.09.06). Наоборот, су-
ществительные мигалки, спецномера – артефакт-
ные детали – в материалах о дорожных привиле-
гиях депутатов Государственной Думы в послед-
ние годы стали маркером «чуждости». См., напр.:
«С привилегиями для чиновничьих авто “Новая газе-
та” борется уже шестой год. В 1999-м началась наша
акция “Нет мигалкам на дорогах” (Нов. газ., 2004,
№ 30); «Кстати, при нем (при Сталине. – В.С.) нача-
лась борьба с кремлевскими лихачами… Вот ведь сколь-
ко лет прошло, а традиция гонять осталась – только
мигалки добавились» (Комс. правда, 10.03.07).
• соответствие психологическим потребностям, ко-
торые испытывает общество в данный момент.
Исследователи отмечают, что восприятие власти
определяется этими потребностями. При этом «роль
спускового крючка» играют именно неудовлетворен-
ные потребности13; они становятся той призмой, ко-
торая: а) отражает или искажает объективные харак-
теристики существующей реальной власти; б) созда-
ет в сознании населения образ власти идеальной14.
Так, возросший у части россиян интерес к фигуре
Сталина (публикации газеты «Завтра» конца 90-х гг.
и начала XXI века; победа Сталина в TВ-проекте
«Имя России», июль 2008 г.) – это проявление не-
удовлетворенной потребности в соблюдении поряд-
ка и законности, а также потребности в националь-
ной самоидентификации, которая порождает мечту
о независимой, сильной, даже авторитарной власти.
13
См.: Образы российской власти. От Ельцина до Путина /
Под ред. Е. Б. Шестопал. – М.: РОССПЭН, 2009. – С. 106-107.
14
Там же. – С. 106.
289
Иронические, скептические интонации, закрепивши-

еся в текстах о власти в масс-медиа постперестроеч-
ного периода, есть в том числе и проявление разоча-
рованности части общества, свидетельство того, что
«граждане перестают ожидать именно от власти реа-
лизации своих потребностей»15. Наконец, негодова-
ние по поводу мигалок, спецсигналов и спецномеров
объясняет еще и неудовлетворенная материальная
потребность – отсутствие свободы проезда, пробки
на дорогах. А раздражение, вызванное этими неудоб-
ствами, стимулирует психологическую потребность
излить его на кого-то – разумеется, на власть.
Координаты, в которых очерчивается в современных
СМИ образ власти, вербально воплощены прежде всего в
названиях газетных полос, рубрик:
1. Власть и современное российское общество: «Власть
и мы» (Южные горизонты), «Мы и депутаты» (Южные
горизонты); «Власть и закон» (Новые известия), «Власть
и люди» (Новая газета); «Власть и жители» (Южные го-
ризонты) и т. п.
2. Власть и актуальные проблемы современной российской
жизни, напр.: «Власть и дело» (газета Нагатино-Садовники);
«Таланты и чиновники» (загол., Новые известия); «Власть
и закон» (назв. полосы, Новые известия) и т. п.;
3. Российская власть, российские лидеры в их взаимоот-
ношениях с лидерами других стран.
Общие особенности изображения власти

в постперестроечных российских СМИ
В 90-е гг. ХХ в. – первое десятилетие XXI в. тексты

масс-медиа, посвященные власти, характеризуются:
• многожанровостью. Наряду с традиционными корре-
спонденциями, информациями, отчетами, представлены
совершенно новые жанры. Это и исполненные то рито-
рического пафоса, то иронией «Письма президенту», еже-
недельно печатавшиеся в «Московском комсомольце» на
15
Там же. – С. 107.
290
протяжении четырех лет16. Это и документальные расска-

зы и репортажи спецкорреспондента «Коммерсанта» А.
Колесникова, представляющие собой хронику служебной
жизни В. Путина на посту президента за 5 лет, до мая
2005 года17. Это и шутливые «Посиделки на политкухне»
(Комс. правда, 04.06.07) – диалог двух журналисток,
где они обсуждают достоинства и недостатки политиков-
мужчин, или изложенное в виде одноактной пьесы (рубри-
ка «Политдраматургия») сообщение о встрече В. Путина с
учеными в Новосибирске (Комс. правда, 13.01.05). Это и
всевозможные фотоколлажи, карикатуры и т. д.
• чрезвычайной широтой вовлекаемой в конти-
нуум «власть» лексики (и в содержательном, и
экспрессивно-эмоциональном отношении);
• снятием запрета на критику власти;
• свободой в выражении оценок и свободой в выбо-
ре используемых для этого средств (вплоть до не-
соблюдения норм речевого этикета и политкоррект-
ности). В СМИ этих лет ярко проявилась амбива-
лентность власти, на которую исследователи ука-
зывают как на специфическую черту русской мен-
тальности18: «При постоянном поиске “авторитета”
(“…русский патернализм") русский человек внешне
самоволен»; «русский подчиняется», но «авторитета
в конечном, запредельном счете..., главного и един-
ственного, для него все же нет», «не пропущенное
через собственное его чувство “со-вести”, через его
со-знание, любое знание признается навязанным и
чуждым… И в этом причина многих трагедий и бед»19.
Поэтому, как только был снят запрет на критику вла-
16
См.: Минкин А. Письма президенту. – 2-е изд., доп. –
М.: АСТ: АСТ Москва, 2008.
17
Собраны в трех книгах: Колесников А. «Я Путина ВИ-
ДЕЛ!» (М.: Эксмо, 2004); «Меня Путин видел!» (М.: Эксмо,
2005); «Увидеть Путина и умереть: Документальные истории»
(М.: Эксмо, 2005).
18
Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. –
СПб: Петербургское Востоковедение, 2007. – С. 520.
19
Там же.
291
сти, и недовольство ей, и потребность позубоскалить,

которые прежде реализовались в городском фолькло-
ре (анекдоты), в андеграунде, нашли выход в СМИ.
Функционально-семантические группы лексики,

рисующие положительный/отрицательный
образ власти (имиджевые конструкты)
Анализ вербальных единиц, образующих континуум

«власть», позволил выявить несколько функционально-
семантических разрядов слов, с помощью которых форми-
руется образ власти. Назовем их вербальными имиджевы-
ми конструктами. Это:
I. Номинации (О них см. ниже, с. 311.)
II. Лексика, обозначающая «деятельностное поле» власти
К лексике этого типа вполне применимо высказывание иссле-
дователя PR-технологий: «Только изображение или “называние”
определенных имиджевых характеристик было бы неполным,
без конструирования действительности (выделено нами. –
В.С.), в которой лидер способен доказать, подтвердить облада-
ние необходимыми, по мнению аудитории, качествами»20.
Имиджевые конструкты этой подгруппы по своей кон-
кретной семантике делятся на:
• именные слова, называющие ключевые понятия,
связанные с деятельностью лидера;
• глагольные слова, указывающие на круг его действий
(лексика активного действия).
Ключевые слова всегда присутствуют в разного рода до-
кументах, где излагается социально-политическая програм-
ма политического лидера, политической партии. Например,
в брошюре ЛДПР «Краткий энциклопедический словарь»,
выпущенной в ходе предвыборной кампании 2007-2008 гг.
(выборы в Государственную Думу, выборы президента
РФ), в 172 словарных статьях представлены те фрагменты
действительности, на которых концентрируется внимание
этой партии, и очерчен таким образом круг ее деятельности.
20
Гринберг Т. Э. Политические технологии: ПР и реклама. –
М.: Аспект Пресс, 2005. – С. 180.
292
Слова, обозначающие эти фрагменты, и являются ключевы-

ми словами.
Например:
А: Авиация, Автолюбители, Административное
устройство, Армия, Амнистия.
П: Патриотизм, Партии, Пенсии, Пенсионеры, Полити-
ка «Государственного эгоизма», Почта, Правительство,
Правоохранительные органы, Православие, Президент,
Преподаватели, Пресса, Преступность, Принципы ЛДПР,
Природные ресурсы, Программа ЛДПР, Продовольствие,
Прокуратура, Профессора, Профсоюзы.
Лексика активного действия представлена в трехчаст-

ной модели:
S (субъект действия) – Pred. (предикат) – Z (группа,
относящаяся к предикату):
«Дмитрий Медведев (S) поговорил (Pred.) с Дмитрием
Козаком о ходе содействия жилищному строительству» (Z)
(загол., Рос. газ., 25.07.08. С. 3); «…глава государства (S)
подписал (Pred.) закон о содействии жилищному строи-
тельству» (Z) (там же); «…председатель правительства
Владимир Путин (S) посетил (Pred.) с рабочей поездкой
Нижегородскую область» (Z) (там же).
В данной модели образопорождающими являются два по-
следних компонента (Pred., Z). Чем многообразнее конкретное
смысловое наполнение компонентов Pred., Z, тем выше концен-
трированность слотов, заполняющих фрейм данного лидера, и,
следовательно, тем ярче и насыщеннее представлен его образ.
Например, в полушутливых заголовках серии материа-
лов А. Колесникова о президенте В. В. Путине, публико-
вавшихся в газете «Коммерсантъ» за 2004-2005 гг. и собран-
ных затем в книге «Увидеть Путина и умереть», большая
часть заголовков построена по этой модели. Например, в
публикациях за 2005 г.: «Владимир Путин поработал на
науку», «Владимир Путин и Хорст Келер выступили в
консерватории», «Президент простил министрам отмену
льгот», «Владимир Путин отдал северные территории за
газовое месторождение», «Президент подарил студентам
праздник и прибавку к стипендии», «Президент отметил
бледность Совета Федерации», «Владимир Путин пове-
293
рил пенсионерам», «Владимир Путин собирает самолеты

в одну компанию», «Владимир Путин и Джордж Буш не
договорились о главном», «Владимир Путин принял жен-
щин близко к сердцу», «Владимир Путин впервые уволил
губернатора», «Президент столкнулся с русской литера-
турной миграцией», «Владимир Путин договорился с тад-
жикским президентом о встрече в Киргизии», «Президент
повстречался с пара- и сурдоолимпийцами» и т. д.
Здесь демонстрируется широта круга служебных интере-
сов и обязанностей лидера, констатируется его деловитость
и активность. Конкретной наполненностью компонентов
Pred., Z фактически создается «хронотоп» государственно-
го деятеля: показывается, чем в небольшом отрезке времени
заполнено «пространство» его действий.
Имиджевые конструкты этого типа имплицитно констру-
ируют положительный образ. Он соотносится с давно вы-
работанными общенациональными оценками. В российской
ментальности деятельность, труд – неотъемлемое качество и
необходимое условие благополучной жизни. Это запечатле-
но в базовых произведениях российской словесности:
• в пословицах и поговорках: «Кто пахать не ленится, у
того и хлеб родится», «Где работно, там и густо, а в ле-
нивом дому пусто», «Что потрудимся, то и поедим»21;
• в исторической литературе: «…Кто не способен рабо-
тать по 16 часов в сутки – тот не имел права родить-
ся и должен быть устранен из жизни как узурпатор
бытия» (Ключевский)22;
• в «Домострое» – знаменитой книге XVI в., где дом –
это личное «государство», а домохозяин «обязан обе-
спечить дом экономически и устроить его обитателей
нравственно» (В. В. Колесов во вступительной ста-
тье к «Домострою»)23;
21
Пословицы и поговорки русского народа. Из сборника
В. И. Даля / Под общ. ред. Б. П. Кирдана. – М.: Правда,
1987. – С. 390-391.
22
Цит. по: Колесов В. В. Русская ментальность в языке и
тексте. – С. 485.
23
Домострой / Сост., вступ. ст., перевод и коммент. В. В. Ко-
лесова. – М.: Советская Россия, 1990. – С. 13.
294
• в поэзии: «Эту привычку к труду благородную / Нам

бы не худо с тобой перенять» (Н. А. Некрасов).
В современности таким домом, в соответствии с назва-
нием одной из политических партий постперестроечного
периода, является Россия: «Наш дом – Россия». А труд –
единственно прочный фундамент для построения этого
дома.
Позитивная оценка в русском языке, как подчер-
кивает Е. М. Вольф, реализуется в двух измерениях:
а) отклонение от нормы в лучшую сторону; б) соответ-
ствие норме24. Очевидно, что слова, называющие «дея-
тельностное поле» лидера, в каждом отдельном случае
указывают на норму. Однако суммарно, в континууме
«власть» (или континууме одного лидера) лексика этой
группы может свидетельствовать и о превышении нор-
мы. Таковы, например, заголовки из указанной книги
А. Колесникова о В. В. Путине (их можно обозначить стро-
кой из «Евгения Онегина»: «...собранье пестрых глав, /
Полусмешных, полупечальных»).
III. Отрицательные слова

На несоответствие норме указанная модель (S, Pred., Z)
чаще всего указывает, когда компоненту Pred. предшествует
отрицательная частица не. («Оценка “плохо” всегда озна-
чает отклонение от нормы». – Е. М. Вольф25.) Здесь образ
представляется как негативный: не сделал, не выполнил,
не соответствует, не думает о народе и т. п. С этой же
целью в текстах масс-медиа используются и другие отрица-
тельные слова. В представляемой картине мира они ставят
акцент на негативной информации: «Многие сегодня жи-
вут с ощущением, что в Росси нет справедливости» (АиФ,
2006, № 25); «За 90 лет в России ничего не изменилось. Как
обращались ходоки к власти с жалобами и просьбами, так
и обращаются» (АиФ, 2009, № 32); «Есть мнение, что «ру-
ководящего тандема» в России не существует» (Нов. газ.,
19.05-21.05.2008. С. 6) и т. п.
24
УРСС, 2002. – С. 19.
25
Там же.
295
IV. Слова и конструкции генерализующей семантики:

всегда, везде, повсюду, нигде, никаких, большинство, все,
каждый, любой и т. д.
Например:
Андрей Богданов. Демократическая партия России:
«Именно благодаря вступлению России в Евросоюз мы смо-
жем найти управу на любого чиновника!» (Эхо Москвы,
30.11.07); «За 90 лет в России ничего не изменилось» (АиФ,
2009, № 32) и т. п.
С помощью единиц генерализующей семантики кар-
тина мира и позиционируемый образ также могут коррек-
тироваться, поскольку эти имиджевые конструкты, во-
первых, способны служить средством усиления, вплоть до
гиперболизма («Количественное накопление негативности
может достигаться не только повторением, но и гипербо-
лизацией». – Е. И. Шейгал26.); во-вторых, сама по себе их
оформленность как единиц с обобщающим значением гип-
нотически действует на сознание, повышает авторитарность
речи. Любому единичному явлению, единичному факту, ко-
торые оформлены с помощью этих средств, можно придать
статус универсальных.
V. Детализирующая лексика (О ней см. ниже, в разде-

ле «Деталь как имиджевый конструкт», с. 319-325.)
VI. Слова, обозначающие качества, действия поло-

жительного/отрицательного свойства (по классификации
Е. М. Вольф, это частнооценочные слова27)
Положительные качества (и деловые, и личност-
ные): порядочный, эффективный, современный человек
(Изв., 09.10.07); близкая к людям сильная и уважаемая
власть (Нов. изв., 07.12.05); легитимность, легальность:
«Правление Владимира Путина счастливым образом со-
четало в себе обе категории: оно было легальным по про-
цедуре выборов и легитимным в силу одобрения его кур-
са на возрождение Отечества и укрепление державности
большинством народа» (Моск. нов., 2006, № 46. 01-07.12);
26
Шейгал Е. И. Указ. соч. – С. 128.
27
Вольф Е. М. Указ. соч. – С. 28.
296
единство слова и дела (Веч. Москва, 02.07.07); В строгом

соответствии с Конституцией (Южн. гор., 06.03.08);
«Знак доверия» (там же); Путин – проверенный человек
(МК, 21.12.07); Путин – настоящий человек принципа
(там же). Лексика такой же семантики входит в названия и
девизы некоторых политических партий: «Единая Россия»,
«Справедливая Россия», «Партия реальных дел» (девиз
партии «Единая Россия»).
Негативные качества: криминальная, кор-
румпированная, слабая и беспомощная власть (Нов.
изв., 08.12.05); Ленивые министры (АиФ, 2005,
№ 5); Почему власть так цинична? (АиФ, 2006,
№ 25); Слабость реальной власти президента на местах
(АиФ, 2009. № 32); Ряды партии составляют люди ко-
рыстные, карьеристы и подхалимы (Нов. изв., 03.06.08)
и т. д.
Положительные явления, факты (то, что в рос-
сийской нравственно-этической системе оценок социально
одобряемо): президент пользуется доверием (Моск. нов.,
01.12-07.12.2006); президент – фигура солидная (там же);
близость этой партии («Единой России». – В.С.) к на-
роду (Нов. изв., 03.06.08); он дал своим людям более вы-
сокий уровень жизни (МК, 21.12.07); Он сделал Россию
влиятельным государством (там же); Чувство гордости
за своих (Литературная газ., 27.04-05.05.2005); огромное
количество людей в нашей стране, доверивших ему свою
жизнь (телевизионный фильм о В. Путине «55», режис-
сер Н. Михалков. – TВ Россия, 07.10.07); все это он бу-
дет делать с достоинством мужчины и офицера (там же)
и т. д.
Негативные явления, факты (то, что осуждается
в российском узусе): дефицит справедливости в России
(АиФ, 2006, № 25); круговая порука, привилегии, вы-
раженное высокомерие к тем, кто называется народом
и гражданами (Вр. нов., 07.02.08); неуважение ко всем
остальным (там же); коррупция, взятки, воровство: оце-
нены суммы годовых взяток, которыми обложены бизнес
и народ (АиФ, 2006, № 25); борьбу с коррупцией саботи-
руют чиновники (там же) и т. п.
297
VII. Оценочные слова (в основном здесь представлена

семантика частной оценки). Слова-ярлыки
Положительные оценки: О В. В. Путине: «Политик
десятилетия», «Герой нашего времени» (назв. рубрики,
Нов. изв., 11.12.07); «В. Путин – семикратный победитель
рейтинга «Лучший политик года» (инф. на «Эхе Москвы»,
28.12.07); «лидер страны» (Моск. нов., 01-07.12.2006);
«духовный лидер нации» (Эхо Москвы, 02.06.07); «мораль-
ный лидер нации» (Аргументы неделi, 23.10-29.10.2008);
«Путин повел себя с Бушем как лидер европейского клас-
са» (ТВЦ, «Постскриптум» с А. Пушковым, 26.08.05); пар-
тия «Великая Россия» (учреждена 5 мая 2007 г.).
Негативные оценки: чиновничество (употребляется как
синоним к бюрократы); прилагательные с приставкой про- (ее
оценочность направлена и на того, на кого указывает само от-
носительное прилагательное, и на того, (тех), кто является но-
сителем этого признака): провластный, прокремлевский, про-
правительственный; политиканство, в угоду узко понимае-
мым интересам, обличение мифических врагов россиян, ново-
явленный защитник народа, широковещательные декларации
(И. Львов «Ты виноват уж тем, что хочется мне в Думу…». – Веч.
Москва, 02.07.07); «А во что превратился Совет Федерации?
В скопище денежных мешков, по словам Минтимера
Шаймиева» (АиФ, 2006, № 25); «Политика правительства, по
мнению лидера коммунистов, – это социальный цинизм» (Нов.
изв., 10.02.05); застарелая болезнь шапкозакидательства,
самомнительное заблуждение, великодержавие (АиФ, 2009,
№ 32. С. 6); произвол: «Произвол современной власти есть
лишь вершина айсберга» (Аргуметы неделi, 13.09.07); «Кто за-
щитит граждан от произвола чиновников?» (тема TВ-передачи
«Честный понедельник». – НТВ, 09.02.09); позор: «Позор то,
что наша страна – единственная, где мерилом благополучия
считается минимальный размер оплаты труда» (АиФ, 2005,
№ 5); беспредел: «Я все думаю: “Хоть бы Пугачев или Разин
появились… Беспредел! Беспредел!”» (НТВ, «Честный поне-
дельник», 09.02.2009) и т. п.
VIII. Слова с эмоциональными коннотациями

Они также располагаются в диапазоне «позитивное – не-
гативное» и могут выражать гамму оттенков: «восхищение-
298
уважение-дружелюбие»; «неодобрение-насмешливость-пре-
небрежение-осуждение-негодование, злоба».
Положительные эмоции. Высокие слова в текстах,
где речь идет о современной власти, не представлены. Их
можно обнаружить в материалах, посвященных советской
эпохе. Например, в статье И. Петровской «Повесть о пре-
зиденте» (Известия, 15.10.2007. С. 7) приводится отрывок
из текста сценария телевизионного фильма 1976 г., посвя-
щенного 70-летию генсека Л. И. Брежнева. См. – традици-
онные для материалов советского периода слова и сочета-
ния слов, к которым словари дают помету высок.: велики и
дерзновенны (о планах); без устали созидать, замечатель-
ный дар у этого человека, трудовой подвиг, он выкован из
крепкого металла. Эмоцией положительной, которую чаще
всего можно сейчас встретить в текстах СМИ о власти, яв-
ляется дружелюбная шутливость, выражаемая преимуще-
ственно игрой слов и многозначностью: «Генпрокуратура.
Теперь Ю. Чайка – орел» (АиФ, 2006, № 5. С. 2); «Мы
не хотим, чтобы голосовали за овощи» (демократы о про-
стых людях) (Эхо Москвы, 09.11.06) – развитие ставшей
уже привычной модели метонимического наименования: на-
звание или эмблема партии – члены этой партии: медве-
ди – члены партии «Единая Россия», эмблема которой – изо-
бражение медведя; яблоки – члены объединения «Яблоко»,
они же – фрукты, и проч.
Негативные эмоции. Частотность таких вербаль-
ных единиц в конце XX – начале XXI века очень велика.
1) Здесь и неуважительная фамильярность: «Но сде-
ланное Д. Медведевым и принятое В. Путиным предложе-
ние возглавить – после выборов – правительство заста-
вило гадать: а не маловата ли премьерская “кольчужка"
для человека, покидающего президентский пост с таким
заоблачным рейтингом?» (АиФ, 2008, № 1-2. С. 2. –
«Где жмет премьерская кольчужка?»); см. также рубри-
ки этой газеты: «Под ковром» (от «подковерные интри-
ги»); «ЖПС – жизнеспособность политсубъектов».
2) Здесь и пренебрежение: «Покушение на Чубайса. Зачем
из полковника ГРУ лепят народного героя» (Нов. газ.,
21.03-23.03.2005, № 20); «министр или министерский от-
прыск» (АиФ, 2009, № 29); 3) Это и презрение: «Ведь для
299
всего этого недостаточно отмашки из Кремля» (Нов. газ.,

07.02-10.02.2008, № 9); «Созданная быть партией при
власти, “Единая Россия” ей и останется» (там же);
«И потому главной политической технологией единорос-
сов остается умение присоседиться к популярной персо-
не, эту власть представляющей» (там же); «Какой кусок
оттяпает у Зюганова блок Глазьева-Рогозина, сказать
трудно» (Моск. комс., 13.08.03); 4) Наконец, это про-
сто грубость, вплоть до оскорблений: «Оранжевый
цвет ленточек, повязанных на автомобили, явно пугал
дежуривших там гаишников. По крайней мере, из ми-
лицейских раций звучал истошный вопль…» (о митин-
ге водителей машин с правым управлением) (Нов. газ.,
20.05.05).
IX. Оценочные метафоры

А. Н. Баранов указывает на «связь метафор с признан-
ным состоянием общества, с проблемной ситуацией и с по-
иском решений проблемы»28. Конец ХХ – начало XXI вв.
в России ознаменовались именно таким состоянием. И чис-
ло оценочных метафор в континууме «власть» этого перио-
да невероятно велико. Вот основные особенности этих ме-
тафор.
1. Преобладают негативнооценочные метафоры.
2. Наряду с традиционными, давно известными
СМИ специфическими публицистическими метафорами,
возникло большое число новых переносных обозначе-
ний:
Традиционные метафоры: ручной парламент
(РБК daily, 07.07.08); политические игры (Нов. изв.,
08.02.06)); госкормушка, (Нов. изв., 03.06.08); «стены
российской государственности и без того изрядно под-
28
Баранов А. Н. Политическая метафорика публицисти-
ческого текста: возможность лингвистического мониторин-
га // Язык средств массовой информации как объект междис-
циплинарного исследования. Тезисы докладов Международной
научной конференции. – Москва. Филологический факультет
МГУ имени М. В. Ломоносова. – М.: Изд-во Моск. ун-та,
2001. – С. 72.
300
гнили» (Аргументы неделi, 16.10.08); «грязный полити-

ческий шаг» и т. п.;
Новые метафоры и метафорические сочетания,
типичные для масс-медиа. Они отражают те лексико-
семантические группы, которые стали актуальными в
данный период. Каста: «Наше чиновничество все еще
в значительной степени представляет собой замкнутую
и подчас надменную касту» (Нов. газ., 16.03-22.03.07);
клон: «все это побудило создать новую партию – не оче-
редного клона Кремля, а настоящего» (Радио СИТИ-FM,
информационная программа, 29.07.06); сатанисты: «В
Кремле сидят сатанисты» (радиоинформация о митин-
ге на Девичьем поле в День национального единства,
04.11.06); гламур, огламуривать, глянцевый: «…но, уми-
ляясь, сюсюкая, отгламуривая образ будущего президен-
та, мы уже на следующей день после того, как кандида-
тура Медведева была предложена, бросились наводить
глянец. Нам нужен глянцевый президент?» («Профиль».
Жизнь, № 47 (555) от 17.12.07); чекистский крюк:
«Снимем Россию с чекистского крюка!» («Яблоко» в пе-
риод предвыборной кампании. – Эхо Москвы, 28.11.07);
двуглавый: «Многие TВ-каналы в нынешней ситуации
двуглавой власти мечутся» – (И. Петровская, Эхо
Москвы, 17.05.08); зачистка: «Демократию зачистили»
(Нов. газ., 23.03.09); «Оборотни в кабинетах», «пя-
тая власть»: «…коррупция, проникая в политику, ста-
новится “пятой властью”» (АиФ, 2006, № 25).
3. При всем многообразии образуемых метафор во всех
них прототипическое значение диффузно, размыто; в пере-
носном значении главенствует оценочный компонент, при-
чем в качественной оппозиции «частная оценка – общая
оценка» (Е. М. Вольф), независимо от индивидуального
смысла метафоры, преобладает общеоценочное значение, и
различие только в степени резкости этой оценки.
4. Эта резкость, агрессивность оценочной метафоры за-
частую связана с неожиданностью, немотивированностью
переноса и с игнорированием норм политкорректности.
Таковы многие переносные обозначения власти в передо-
вых статьях газеты «Завтра». Имеются в виду и метафоры,
и сравнения (И. М. Кобозева подчеркивает, что в поли-
301
тическом дискурсе метафоры и сравнения «функционально

равнозначны», и называет их «метафороподобными выраже-
ниями»29).
Например, немыслимые в публицистике прежних лет
зооморфные уподобления: «Этот “кадровый резерв” на-
поминает теплую лужу с комками студенистой икры, в
которой копошатся и вьются головастики и лягушата
под “солнцем перемен”, вырастая в полноценных лягушек
и жаб» (Завтра, 2009, № 9, февраль. С. 1). Неприятные
эмоции, отвращение, которые вызывает это сопоставление,
перевешивают изобразительность. Развернутое, многоком-
понентное сопоставление – не образ, а инвектива, которая
наносит оскорбление и унижает названного.
Х. Лексика семантики достоверности/недостоверности

Слухи, сплетни, недостоверная или неполная инфор-
мация – то, что всегда осуждалось в российском культур-
ном узусе. Вспомним, как ругает Городничий в «Ревизоре»
Бобчинского и Добчинского, после того как обман Хлестакова
раскрыт: «Сплетники городские, лгуны проклятые!»,
«Сороки короткохвостые!». Радио «Говорит Москва» в
одном из информационных сообщений рассказывает, что
китайские власти арестовали 59 человек за распростране-
ние вредных слухов («Говорит Москва», 26.12.08). Однако
то, что запрещено и осуждаемо, всегда и соблазнительно.
Кроме того, многие современные СМИ весьма раскованны в
выборе подачи материала. Вероятно, поэтому в российских
масс-медиа появилось и прижилось новое название постоян-
ной рубрики – «Слухи» (АиФ, напр. 2005, № 6), а также
целый синонимический ряд к нему в постоянных же на-
званиях рубрик, авторских передач и пр. в других издани-
ях: «Говорят, что…» (Аргументы неделi, напр. 18.01.07);
«Сплетни большого города с Семеном Чайкой» – вечер-
29
Кобозева И. М. Прагматический подход к идентифика-
ции метафоры в политическом дискурсе СМИ // Язык средств
массовой информации как объект междисциплинарного иссле-
дования. Тезисы докладов Международной научной конферен-
ции. Москва. Филологический ф-т МГУ имени М. В. Ломоно-
сова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001. – С. 78.
302
няя передача на радио СИТИ-FM. – СИТИ-FM, 01.05.08);

«Ток-шоу и все сплетни мегаполиса» (радио СИТИ-FM, ав-
густ 2008); «Сайт “Сплетник-RU”» в Интернете (информа-
ция на «Эхе Москвы», 09.04.09); «Шепот» (назв. рубрики
в газете «Версия», где каждая подаваемая информация, в
том числе информация о власти, начинается словами «гово-
рят, что…»: «Говорят, что Касьянова назначили лидером
“Оранжевой революции”», «Говорят, что мэров крупных
городов будут назначать», «Говорят, что Кудрина отпра-
вят в отставку» (Версия, 14.02-20.02.2005).
Близки по смыслу перечисленным словам «слухи»,
«сплетни», «шепот», «говорят, что…» некоторые другие сло-
ва: а) модальные частицы якобы; б) союзы то ли…, то ли…;
не то…, не то; в) вводно-модальные слова: возможно, ве-
роятно, по слухам; г) существительное разговоры и нек.
др. Они образуют смысловое поле недостоверности, не-
точности, в которое оказывается помещенной сообщаемая
информация. Например: «Между тем на очередном засе-
дании правительства г-н Зурабов может получить выговор.
А если он человек чести, то и сам добровольно уйдет в отстав-
ку. Но это – едва ли. По нашим сведениям, этого министра
просто боятся трогать. То ли из-за слухов о его несметном
богатстве, то ли из-за слухов о его близости к президенту»
(Аргументы неделi, 23.11-29.11.2006. № 16); «Будучи на по-
следнем Российском экономическом форуме в Лондоне, …я
слышал разговоры об отмывании денег, откатах и о том,
что, по слухам, одна из яхт, купленных Абрамовичем, как-
то связана с российским правительством» (Нов. газ., 30.05-
01.06.2005. № 38); «Вполне возможно, что он (Абрамович. –
В.С.) сам профинансировал покупку яхты» (там же). Если с
помощью таких единиц оформляется существенная фактоло-
гическая информация, их семантика сомнительности приво-
дит к разрушению целостности картины мира: она становится
расплывчатой, неясной. Это сбивает с толку реципиента, вы-
нуждает его сомневаться или раздражаться. Кроме того, раз-
дражение, недовольство массового адресата нечеткостью сооб-
щенной информации, переносится и на того, о ком идет речь в
контексте, т. е. на государственного деятеля, на власть.
По классификации слухов, это «разобщающие агрес-
сивные слухи», «с помощью которых стремятся на-
303
рушить социальные связи, вызвать разлад во взаимо-

отношениях в среде конкретных людей»30. То есть лексика
этой группы является способом программирования негатив-
ных реакций массового адресата на власть. (Заметим: ни
одно из предсказаний о судьбе государственных деятелей,
высказанных в процитированной выше рубрике «Шепот» га-
зеты «Версия», не сбылось. А Алексей Кудрин по-прежнему
продолжает занимать пост министра финансов, как и в 2005
году.)
XI. Переосмысленные прецедентные тексты

Прецедентными текстами, вслед за Ю. Н. Ка-
рауловым, мы будем считать тексты, регулярно воспроизво-
димые в речи, значимые «в познавательном и эмоциональ-
ном отношениях»31 для той или иной личности и – шире –
для всех представителей данной лингвокультуры32.
Своими функциями трансформированные прецедент-
ные тексты отличаются от поданных в традиционной фор-
ме прецедентных текстов, которые несут прежде всего экс-
прессивную нагрузку. Трансформированные прецедентные
тексты в континууме «власть» представляют собой сложный
знак, который в ассоциативно-вербальной сети имеет свои
особенности.
1. Трансформация часто сопровождается «переносным»
употреблением данного прецедентного текста (ПТ);
2. ПТ соотносит названное явление с тем культурным
феноменом, историческим фактом или исторической ситуа-
цией, которая обозначена данным текстом в его прямом зна-
чении, отмечая их сходство или несовпадение (Ю. Н. Ка-
раулов пишет, что при восприятии, например, одного толь-
ко «названия произведения, цитаты из него, имени персо-
нажа или имени автора актуализируется так или иначе весь
30
Крысько В. Г. Словарь-справочник по социальной психо-
логии. – СПб: Питер, 2003. – С. 276.
31
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. –
М.: Наука, 1987. – С. 216.
32
См.: Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокуль-
турология. Лекционный курс. – М.: Гнозис, 2002. – С. 44.
304
прецедентный текст»33 и приводятся в «состояние готовности»

ассоциации, связанные с этим прецедентным текстом разными
параметрами: а) «либо со стороны поставленных в нем про-
блем»; б) «либо со стороны эстетических…характеристик»; в)
«либо как источник определенных эмоциональных пережива-
ний»; г) «либо как источник сходных ситуаций»34 и т. п.);
3. В трансформированном ПТ всегда задействованы оце-
ночные связи. Причем оценочность направлена и на то, к чему
изначально относился прецедентный текст, и на то, приме-
нительно к чему он употреблен сейчас. Например: «СССР.
Эпоха развитого социализма. – Россия. Эпоха развитого
бюрократизма» (АиФ, 2006, № 25). Прототипический и
трансформированный ПТ помещены рядом (это подписи к
двум «стёбовым» фотопортретам руководителей: Л. И. Бреж-
нев с пятью наградами на груди и современный чиновник
с кипой стодолларовых бумажек в нагрудном кармане).
Преобразование ПТ, подкрепленное фотографиями, вы-
являет ироническое отношение к обоим обозначенным пе-
риодам.
Или: «Вылетают на ходу: Чистка партийных списков
может продолжиться и после сдачи документов в ЦИК» (Нов.
изв., 09.10.07, заголовок и подзаголовок). Незначительная
трансформация ПТ (изначально – «чистка партии») отно-
сит современность и организационные мероприятия партии
«Справедливая Россия» к страшным временам сталинских
репрессий 1930-х гг. См. словосочетания, которые приводят-
ся в «Толковом словаре языка Совдепии» В. М. Мокиенко:
чистка партии, Великая чистка35. Так журналист недву-
смысленно вводит в отношения тождества тех, кто проводил
сталинские репрессии, и современных партийных и госу-
дарственных лидеров. И навязывает читателю негативную
оценочность, вызванную этой аналогией.
См. также: «Пятая власть» – о коррупции в среде
чиновников (АиФ, 2006, № 25); «Человеческое в офици-
альном лице» (Нов. газ., 2008, № 96, 25.12.08).
33
Караулов Ю. Н. Указ. соч. – С. 218.
34
Там же. – С. 218-219.
35
Мокиенко В. М. Толковый словарь языка Совдепии. –
М.: АСТ: Астрель, 2005. – С. 467.
305
Иногда срабатывает другой механизм оценки: стёбовая

переработка некоторых ПТ советского периода выказывает
насмешку и по отношению к тому явлению, которое обо-
значено ПТ в его изначальном виде. Так, устойчивое вы-
ражение «Есть такая профессия – Родину защищать»,
ассоциировавшееся в российской ментальности с понятиями
«мужество», «бескорыстное служение», подается в СМИ в
таком виде: «Есть такая профессия – Родину зачищать»;
«Нет такой должности – заставлять людей плакать»
(Нов. газ., 2008, № 96, 25.12.08). В результате «стёбовость»,
ёрничество или просто наполнение модели ПТ компонента-
ми негативного смысла перечеркивают те высокие понятия,
знаком которых был прототипический ПТ, а также демон-
стрирует пренебрежительное отношение к тем, чья професся
по-прежнему «Родину защищать». Происходит разрушение
важнейших концептов российской ментальности «мужество»,
«бескорыстие» и, следовательно, «патриотизм».
Оценочны и вводят в отношения мнимого тождества и
относящие к событиям прошлого ПТ, поданные в изначаль-
ном виде: чаще всего они несут негативный смысл; например:
«Тайная канцелярия» (загол., Нов. изв., 03.06.08) – о том,
что чиновники ФРС «продолжают контролировать некоммер-
ческие организации и общественные объединения». Тайная
канцелярия – орган политического сыска в Санкт-Петербурге
(1718-1726) по делу царевича Алексея Петровича и близких к
нему лиц – противников реформ Петра I. Негативный ореол
прототипа распространяется на современный государственный
орган. Независимо от дальнейшего изложения, информация
воспринимается под негативным углом зрения.
Иногда ПТ используются для шутки: «Путину гото-
вят третий срок» (загол., Мир новостей, 28.06.05). Или
шутливая реакция на появившийся в ходе предвыборной
президентской кампании 2008 года ПТ «План Путина»:
«План Кудрина – Игнатьева. Сегодня биржа оценит ан-
тикризисные меры властей» (Время новостей, 19.09.08,
загол. и подзагол.).
XII. Элементы историко-культурного кода

(О них см. ниже, в разделе «Креативность номинаций»,
с. 318-319.)
306
XIII. Слова-жупелы. Слова-фетиши

Таких слов сравнительно немного, но их воздействующая
сила очень велика. Их образопорождающие и оценочные свойства
в политическом дискурсе в наибольшей степени обусловлены их
местом в ассоциативно-вербальной сети, а также теми историко-
культурными коннотациями, которыми они окружены.
1. Жупел – «нечто внушающее страх, отвращение;
пугало»36, – объясняет «Большой толковый словарь русско-
го языка». И далее: «первоначально – горящая сера или
смола, уготованная в аду грешникам». А «Краткий справоч-
ный церковнославянский словарь» отмечает еще некоторые
оттенки значения этого слова: «Жупел – горючая сера; го-
рящая смола, жар и смрад»37.
Применительно к языку словами-жупелами мы будем
называть слова, которые называют нечто пугающее, вну-
шают страх. Это такие слова, как: режим («Ну, допустим,
режим решит прижать всех к ногтю. Встретит ли это со-
противление? – Моск. нов., 01.12-07.12.2006. № 46); то-
талитаризм («тоталитарным системам свойственно
поддерживать художника» – Моск. нов., 12.02.08); тюрь-
мы, застенки («Их удерживают в застенках» – Радио
«Свобода», 30.05.06); репрессии, репрессивный («Избыток
репрессивных мер» – загол., 07.12.05); принудительный
(«В поликлиниках Петербурга начали принудительно
прививать пациентов от гриппа» – подзагол., Нов. газ.,
25.10.07); чекистский, новочекистский (чекистский клан,
новочекистский клан, чекистский крюк); диктатура
(«В минувшее воскресенье в гостинице “Космос” состоялся
гражданский конгресс «Россия – за демократию, против дик-
татуры» – Нов. изв., 14.12.04); оккупация, карательный
(«У налоговиков появился новый карательный механизм» –
Нов. изв., 31.03.05); «свертывание демократических сво-
бод» (Эхо Москвы, 22.12.06); цензура («У нас все вопросы
хотят решать с помощью цензуры» – Нов. изв., 06.11.07).
Как видно, все это слова, входящие в семантическое поле
36
Большой толковый словарь русского языка / Под ред.
С. А. Кузнецова. – СПб: Норинт, 2001. – С. 208.
37
Краткий справочный церковнославянский словарь. – М.:
Крестовоздвиженский храм, 2003. – С. 26.
307
«насилие». Единичный случай: слово-жупел из другой те-

матической группы – хаос: «Я считаю, что если все будет
так же, как сейчас, то есть Путин продолжит свой путь,
то через четыре года страну ждет хаос» (из выступления
М. Касьянова в Воронеже – Радио «Свобода», Новости,
30.11.06).
Очевидно, что слова этой группы обозначают те явле-
ния, факты действительности, которые находятся в ведении
власти, которые связаны с ней. Поэтому оценочность, ко-
торую они создают, имеет двояконаправленный характер.
Но оба вектора при этом – негативные. А именно: оценоч-
ность и весь круг негативных ассоциаций направлены на:
а) то, что обозначено словом-жупелом; б) власть, т. к. она
связывается в тексте с обозначенным денотатом. Власть и
денотат, обозначенный словом-жупелом, введены в метони-
мические отношения, которые представлены как не просто
каузальные, но и обязательные.
Обратим внимание на воздействующий результат: осу-
ществляется психологическая агрессия, происходит запуги-
вание адресата. Слова-жупелы – это сигналы, которые вы-
зывают страх. «Страх, – писал Аристотель, – некоторого
рода неприятное ощущение или смущение, возникающее из
представления о предстоящем зле, которое может погубить
нас или причинить нам неприятности…»38. В современных
исследованиях по социальной психологии отмечается, что
запугивание – это «использование страха как инструмента
убеждения с целью изменить установки или поведение дру-
гих людей»39. Страх, тревога парализуют сознание, и реци-
пиент начинает автоматически, без анализа воспринимать
полученную информацию, разделяет мнение, высказанное
журналистом.
2. Фетиш – «то, что является предметом слепого
поклонения»40. В языковом плане словами-фетишами мы
38
Аристотель. Риторика // Поэтика. Риторика. – СПб: ИД
«Азбука-классика», 2007. – С. 192.
39
Крысько В. Г. Словарь-справочник по социальной психо-
логии. – С. 79.
40
С. А. Кузнецова. – СПб: Норинт, 2001. – С. 1420.
308
будем называть слова, которые вызывают в людях безуслов-

ное доверие. Доверие – результат длительного функциони-
рования слова в данном культурном сообществе в качестве
обозначения какого-то высокого, идеального или идеализи-
рованного понятия. Например, слово свобода. Оно входит
в круг основных концептов русского сознания и связано
со многими героическими страницами русской истории.
Фетишем слово становится тогда, когда оно оказывается
оторванным от ситуации, им обозначенной, и утрачивает
связь с реальным денотатом. От слова остается его внеш-
няя – звуковая – оболочка и представление (сигнификат).
Так слова входят в круг средств политической демагогии.
Е. И. Шейгал называет это «фантомностью» политического
дискурса41.
В качестве таких слов-фетишей, претендующих на безу-
словное доверие аудитории, в российских масс-медиа неред-
ко употребляются слова: свобода, свободный (радиостанция
«Свобода», «Время свободы» – назв. информационного
выпуска на радио «Собода», партия «Свободная Россия»);
митинг в защиту Лебедева и Ходорковского проходит под
лозунгом: «Свободу политзаключенным! Свободу России!»
(19 мая 2004 года); гражданское общество («Проснуться
в гражданском обществе» – загол., Нов. изв., 14.12.04);
марш, фронт – эти слова из арсенала военной метафори-
ки, которая в 1940–50-е гг. имела позитивно оценочное,
даже высокое звучание; сейчас: «Марш несогласных»,
«Объединенный гражданский фронт» (второе – название
оппозиционной газеты, выходившей в 2005 и далее годах; в
ней же, на 2-й полосе – шапка и рубрика: «Линия фронта»
и «На переднем крае»). Фетишизированными стали в поли-
тическом дискурсе слова несогласный (с чем? – непонятно);
альтернативный, другой («Альтернативный парламент –
“Национальная ассамблея"… соберется 17-18 мая», – сооб-
щила пресс-служба коалиции «Другая Россия» – Вр. но-
востей, 28.03.08); правозащитник, правозащитный («Суд
признал, что Первый канал оклеветал правозащитников» –
Нов. изв., 25.12.06); люди выходят на улицу; митинг,
митингующие («115 млрд, потраченных на успокоение ми-
41
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. – С. 53.
309
тингующих, – это доходы от пенсионной реформы» – Нов.

газ., 03.02-06.02.2005); оппозиция, оппозиционер («После
встречи Григория Явлинского с Владимиром Путиным на
повестке дня остро встал вопрос о том, должна ли оппози-
ция сотрудничать с властями и в какой форме это может
происходить» – Нов. изв., 01.04.08); независимость, не-
зависимый: независимая пресса, независимое телевидение,
независимые выборы («Нам нужны свободные выборы, не-
зависимые выборы!» – Эхо Москвы, 27.07.09; «Я все-таки
за то, чтобы у нас все-таки когда-нибудь появилось граж-
данское общество. Чтобы был независимый суд, независи-
мая исполнительная власть, законодательная» – Нов. газ.,
№ 67, 26.06.2009). См. также «наш» в названии партии
И. Хакамады «Наш выбор» (01.05.05). – Наш в россий-
ской ментальности и в политическом дискурсе – вербаль-
ный знак интеграции, и такое название подразумевает, что
адресат уже включен в ситуацию и разделяет с членами па-
рии сделанный ими выбор.
Реакции, которые стимулирует у реципиента фетиши-
зированная лексика: а) также двояконаправленные; б) оди-
наковые по оценочности – положительной. Но при этом: в)
один из векторов оценки направлен на автора речи. В ре-
зультате: а) оценочный ореол слова-фетиша – положитель-
ный; оно вызывает доверие (сигнал доверия); б) такое же
доверие вызывает и автор речи. Он метонимической связью
соединяет себя с тем, что обозначено фетишизированным
словом и якобы «причастен» к этому явлению и его оценоч-
ности.
В континууме «власть» и слова-жупелы, и слова-фетиши
образуют фон, на котором воспринимаются действия вла-
сти, определяют угол зрения на нее.
***
В зависимости от эксплицитности/имплицитности при-
сутствия автора в формировании представлений, имидже-
вые конструкты делятся на: 1) те, которые в словарном зна-
чении являются безоценочными, но в контексте становятся
образопорождающими и имплицитно оценочными (пп. I, II,
III, IV, V, X, XI, XII); 2) те, в которых представлено автор-
ское оценочное суждение: в значении или созначении слова
310
содержится сема позитива/негатива (пп. VI, VII, VIII, IX,

XIII).
Кроме того, следует отметить группу слов, оценочно и
эмоционально не маркированных, которые имеют номина-
тивный или констатирующий характер и являются ми-
нимально необходимой топикой для изображения власти (в
СМИ советского периода эти слова как раз и представляли
основной массив вербальных средств, с помощью которых
изображалась власть и ее действия). Эти слова делятся на
подгруппы в зависимости от ситуации, о которой сообща-
ется (выступления, визиты и пр.).
Вот примеры подобных единиц из корреспонденции о
выступлении президента РФ В. В. Путина на заседании
коллегии МВД (Время новостей, 07.02.08): «Мероприятие
это … посетил и президент Путин», «Он поблагодарил …
за проделанную работу, но потребовал “увеличить рас-
крываемость преступлений…”»; «Президент также обозна-
чил основные приоритеты»; «Среди таковых была назва-
на борьба с терроризмом…»; «Особое внимание Владимир
Путин также уделил ситуации с….»; «Владимир Путин так-
же рассказал о…»; «Выступая перед сотрудниками МВД,
Владимир Путин начал с того, что выразил им благодар-
ность за…» и т. д.
Креативность номинаций
Номинации, т. е. слова, называющие тех, о ком идет

речь, играют важнейшую роль в создании представлений о
власти.
1. Когда кого-то называют уважительно, адресату это
уважение передается. Наоборот, постоянные иронические
или пренебрежительные интонации приучают массовую ау-
диторию относиться к названному так же иронично. В прин-
ципе одними только номинациями, особенно если в них есть
сдвиги от принятых в данном лингвосоциуме норм имено-
вания, можно сформировать в сознании реципиента новые
социально-психологические архетипы. Утрированно пред-
ставим: если в принятом сейчас в СМИ синонимическом
ряду: депутаты Государственной Думы – депутаты –
311
парламентарии – народные избранники (в настоящее вре-

мя – ироничное) – думцы (ироничное) – охотнорядцы
(резко неодобрительное; единичные случаи употребления)
отказаться от первых трех нейтральных обозначений и оста-
вить только последние три, у читателей довольно быстро
сложится и войдет в привычку насмешливое и пренебрежи-
тельное отношение к депутатам.
2. Номинация может просто указывать на лицо (напри-
мер, именование по имени-отчеству-фамилии) или опреде-
лять служебный статус личности (например: Городничий в
ремарках у Н. В. Гоголя; или: «Три губернатора укрепи-
ли список “Единой России”» – загол., Коммерсантъ, 2006;
«Министры не поделили НДС: В правительстве не знают,
как улучшить собираемость налога» – загол. и подзагол.,
Коммерсантъ, 2006).
3. Номинация может характеризовать властителя, ру-
ководителя и стиль его правления. Адмирал Колчак, объ-
явивший себя в 1918 г. Верховным правителем России,
во-первых, обозначил и свое место в установленной им «пи-
рамиде власти», и свои функции, а во-вторых, сохраняя
преемственность с прежними, принятыми в царской России
обозначениями («правитель»)42, в то же время отмежевался
от них.
4. Номинация может характеризовать производителя
речи в его отношении к названному лицу и – в нашем случае –
к институту власти в целом. У Пушкина в «Капитанской
дочке» рассказчик Гринев, в целом с симпатией относящий-
ся к Пугачеву, тем не менее постоянно употребляет по отно-
шению к нему номинацию «самозванец»: «Читай вслух», –
сказал самозванец, отдавая ему бумагу»; «Самозванец гово-
рил правду, но я по долгу присяги стал уверять его, что это
все пустые слухи…». Это же существительное используется
в авторских ремарках, обозначающих Григория Отрепьева
в «Борисе Годунове». Фактически Пушкин, ненавидя ти-
ранию и крайне скептически относясь к двум российским
42
Правитель в словаре В. И. Даля – «правящий, управ-
ляющий, начальствующий. Правитель области, края…»
(Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка:
В 4 т. – М.: Русский язык, 1999. – Т. 3. – С. 379).
312
императорам, в царствование которых он жил, раскрывает в

этой номинации свое осуждение тех, кто посягнул на закон-
ную власть, и показывает свое почтение к той власти, кото-
рая поставлена и освящена Законом (в «Вольности»), т. е.
установленным Высшим Промыслом миропорядком.
5. Номинация – это форма обладания, потому что имя –
это отчасти сам предмет, сам человек. «Слова суть само-
свидетельство “вещей”, действия, в нас пробуждающие свои
собственные идеи»43, – писал знаменитый русский философ
и богослов Сергий Булгаков. Только знание имен, названий
вещей и людей делает наш контакт с миром полноценным;
когда мы видим незнакомого, но заинтересовавшего нас че-
ловека, мы обязательно спросим: а как его зовут? А выбор
имени, выбор наименования – это материализация видения
мира говорящего или пишущего. При этом в выборе фор-
мы имени проявляется способ моего контакта с названным.
Скажем, если я отзываюсь о ком-то фамильярно, значит, я
имею на это право, значит, я ставлю себя в соотношении «я –
объект говорения» выше названного, и эта убежденность в
собственном превосходстве передается тому, кто присутству-
ет при именовании (в нашем случае – массовая аудитория);
реципиент становится соучастником этой фамильярности и
«совладельцем» права на фамильярность.
6. Номинации напрямую связаны с речевым этикетом, о
котором в первую очередь говорят как о «системе устойчивых
форм общения, предписываемых обществом для установле-
ния речевого контакта собеседников»44. Представляется бес-
спорным, однако, что правила речевого этикета не ограни-
чиваются регуляцией «того или иного регистра общения»45,
а распространяются на формы наименования 3-го лица акта
коммуникации – того, о ком идет речь (в нашем случае –
это представитель власти или власть в целом). Очевидно,
43
Прот. Сергий Булгаков. Философия имени. – Париж,
УМСА-PRESS, 1953. – С. 25.
44
Формановская Н. И. Речевой этикет // Большой энци-
клопедический словарь. Языкознание / Гл. ред. В. Н. Ярцева. –
2-е изд., репринтное. – М.: Большая Российская энциклопедия,
1998. – С. 413.
45
Там же.
313
что и здесь, как и при выборе формы наименований 2-го

лица, т. е. собеседника, действует целый ряд экстралинг-
вистических факторов. Этими факторами являются прежде
всего: 1) социальный статус 3-го лица, т. е. названного;
2) место, которое занимает в социальной иерархии автор
речи по отношению к 3-му лицу: социальное равенство/не-
равенство между ними; 3) возрастное соотношение между
1-м и 3-м лицами; 4) социальные роли, в которых выступа-
ют в данной конкретной ситуации 1-е и 2-е лица; 5) произ-
водство речи в присутствии 3-го лица или не при нем.
7. Номинация может быть однонаправленной: нацелен-
ной напрямую от автора к названному (по М. М. Бахтину,
это «прямое», «недиалогичное» слово); таковы, например,
номинации представителей власти в журналистике советско-
го периода или современные наименования, связанные со
служебной идентификацией личности: мэр Москвы, прези-
дент Российской Федерации, губернатор Красноярского
края и т. п. И номинация может быть диалогичным словом,
словом многоголосым, аккумулирующим в себе те оттенки
смыслов, оценок, рефлексий, которые прежде были приня-
ты или распространены сейчас в лингвосоциуме. Например,
иронически-дружелюбное гарант о В. В. Путине – реакция
на обещание, данное президентом при инаугурации, – га-
рантировать соблюдение прав и свобод граждан России.
8. Номинации и объемлющие их этикетные нормы опи-
раются на культурно-речевой узус и на те стереотипы, кото-
рые с древнейших времен сложились в массовом сознании.
Каждая эпоха характеризуется своими особенностями в си-
стеме номинаций тех, кто у власти. Но при этом они всегда
скоординированы с указанными двумя факторами.
***
Номинации, которые мы встречаем в массмедийных
материалах периода 1996–2009 гг., отличают следующие
черты:
1) Свобода в обращении с теми единицами языка, ко-
торые прежде использовались только в качестве официаль-
ных обозначений; эллиптизация и упрощенность названий
постов, должностей (например: премьер вместо премьер-
министр, налоговик вместо работник налоговой службы)
314
или их ироническое обыгрывание (например: «Премьера

министров: Правительственные чиновники дебютировали
в роли гонителей театра» (загол. и подзагол., Нов. изв.,
2006); «Министр ребенка не обидит» (загол., Нов. изв.,
2006) – с обыгрыванием новейшего фразеологизма);
2) Формирование новых и устойчивых синонимических
рядов, например: президент Российской Федерации (ва-
риант: президент РФ) – президент России – российский
президент – глава российского государства – глава го-
сударства – российский лидер – президент (иногда пи-
шется с большой буквы, например: «На прошлой неделе
Президент собрал совет по науке, технологиям и образова-
нию» – АиФ, 2004); или: работник налоговой службы –
налоговик – фискал;
3) Возвращение в активное употребление некоторых
устаревших после 1917 г. слов, которое сопровождается
частичным изменением значений этих слов и их нейтрали-
зацией: губернатор, чиновник, фискал. Существительное
чиновник, например, в советские годы было отрицательной
характеристикой (см.: «Чиновник – 2. Человек, относящий-
ся к своей работе с казенным равнодушием, без деятельного
интереса, бюрократ»46). Сейчас делаются попытки вернуть
слову его прежний статус нейтрального обозначения. Или:
«Фискал – 1. Разг. Доносчик, ябедник» – в настоящее
время приближается к своему первоначальному, прежде –
прямому – значению; 2. «В России первой трети XVIII в. –
государственный чиновник, осуществляющий надзор за
административно-финансовой и судебной деятельностью
правительственных учреждений и должностных лиц»47;
4) Чрезвычайная распространенность рефлектирующих,
диалогичных и многоголосых номинаций, соотносящих
названного либо с его собственными высказываниями: га-
рант о В. В. Путине (см. выше), либо с распространен-
ными в социуме шутками и анекдотами: «Царь-кепка» – о
Ю. М. Лужкове, «Сережа-дворник» – о Сергее Собянине,
46
Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред.
Д. Н. Ушакова. – М.: Астрель: АСТ, 2000. – Т. 4. – С. 1277.
47
С. А. Кузнецова. – С. 1425.
315
при котором, в его бытность губернатором Тюменской об-

ласти, тюменские улицы начали стремительно преобра-
жаться;
5) Повышение креативных способностей некоторых
ранее не задействованных языковых средств. Это прежде
всего:
а) распространившаяся в последние 6-7 лет группа стан-
дартизованных сухих метафор: властные структуры,
ветви власти, звенья власти, коридоры власти, инсти-
туты власти, уровни власти, эшелоны власти, власт-
ная вертикаль (вертикаль власти), горизонталь власти,
пирамида власти. Сами по себе они лишены каких-либо
экспрессивных добавлений. Но они весьма частотны, а по-
скольку параметры частотности и креативности взаимосвя-
заны48, они тоже становятся креативными:
– ветви, звенья, структуры, коридоры, эшелоны,
институты – лексическим и грамматическим значением
создают представление о множественности, всеохватности,
скоординированной целостности;
– вертикаль, горизонталь, уровни, пирамида – гово-
рят о масштабности и упорядоченной иерархичности;
б) деперсонифицирующие наименования. Деперсони-
фикацией мы будем называть наделение лиц, людей свой-
ствами неживого, в результате которого люди изображают-
ся как «обезличенные», лишенные личностных или вообще
человеческих качеств. При деперсонификации в ядро лекси-
ческого значения вводится сема «нелицо»: структуры вла-
сти (структура в прямом значении – «взаиморасположение
и связь составных частей чего-н.»49 – термин, прежде всего
связанный с категориями физики, химии, математики; аппа-
рат (управленческий аппарат) в прямом значении – «при-
бор, устройство для выполнения какой-либо определенной
48
Баранов А. Н. Политическая метафорика публицистиче-
ского текста: возможность лингвистического мониторинга //
Язык средств массовой информации как объект междисципли-
нарного исследования. Тезисы докладов Международной науч-
ной конференции. – С. 74.
49
С. А. Кузнецова. – С. 1282.
316
работы»50 – механический термин. К деперсонифицирую-

щим же наименованиям относятся: система, вертикаль,
аппарат, ресурс и нек. др., например: «“Наши” – капкан
для ретивых, страховка системы от самых амбициозных
и прытких» (Огонек, 2005, № 22); «Но вертикаль давит,
и три месяца ему (Герману Грефу. – В.С.) приходилось
имитировать переговоры с Союзом театральных деятелей
России» (Нов. изв., 2005); «Сетевой ресурс против адми-
нистративного: Чиновники не смогли закрыть интернет-
СМИ из-за реплики на форуме» (загол. и подзагол. – Нов.
газ., 2006, № 47). Деперсонифицирующими являются став-
шие сейчас принятыми метонимические наименования типа
Кремль, Москва и под.: «Пока Кремль думает, что делать
с Калининградской областью, в регионе зреет позитивный
сепаратизм» (Время новостей, 2005); «Но также оказалось,
что Москве нечего предложить, кроме братства и очень
небогатой жизни с неясными перспективами» (там же).
Подобные номинации, с одной стороны, концентрируют
внимание читателя не на личных свойствах представителей
власти, а на функциональной стороне их деятельности. Это
нормально и соответствует принятому в настоящее время
стилю руководства. С другой стороны, деперсонификация,
особенно при перенасыщении массмедийного дискурса по-
добными обозначениями, – это один из видов вербальной
агрессии, т. к. сами эти единицы могут служить «маркерами
чуждости», помогающими в дихотомии «власть – народ»
смоделировать антагонистические отношения;
6) Российские масс-медиа поледнего десятилетия харак-
теризуются также удивительной свободой в использовании
имен собственных. Если учитывать все распространенные
сейчас жанры, то можно сказать, что в СМИ представле-
ны практически все компоненты, образующие парадигму
имени собственного, за исключением уменьшительных про-
изводных. Новым для отечественных СМИ является пре-
жде считавшееся невежливым обозначение только по фами-
лии. Сейчас нормативными стали заголовки и подзаголовки
типа: «Путин поддержал правозащитников» (Труд, 2007);
«“Единая Россия" в поиске соратников Путина» (РБК-
50
Там же. – С. 44.
317
daily, 2006); «Лужков попросит защитить московских або-

нентов», «Фрадков в поисках газа: Правительство решает
проблемы дефицита топлива» (РБК-daily, 2006). Подобные
наименования распространяются на тех лидеров, которые
наиболее известны и популярны. В политическом дискурсе
действует тот же закон, который обусловливает употребле-
ние подобных форм в общенациональном культурно-речевом
пространстве: известное имя становится достоянием культу-
ры и «превращается в лингвокультурему»51. Это имена тех
лидеров, которые, благодаря своей деятельности, а также
каким-то индивидуальным чертам, стали знаковыми.
Ироническое обыгрывание имен собственных – еще одна
черта языка СМИ последнего десятилетия. Оно имеет раз-
ные формы: аббревиатуры – ЧВС, ВВП, недавно появивше-
еся ДАМ (Дмитрий Анатольевич Медведев), использование
парономазии, паронимии и омонимии, например: «Больше
лужков, парков и скверов» (рекламный плакат, связанный
с мероприятиями по благоустройству Москвы); «Красуйся,
град Лужков!» (Радио «Говорит Москва», 2007). Это и все-
возможные производные от фамилий: «Папаша Лу и де-
душка Зю» (загол., МК – о Лужкове и Зюганове); «Тосты
от Путинки» (рубрика АиФ, где печатаются кроссворды);
«Все Путем» (плакат на митинге в поддержку монетиза-
ции льгот); «Антипутин» (ТВЦ, Постскриптум, 2005 – о
М. Касьянове); «Избранные “фрадкизмы“» (название ру-
брики в «Новых известиях», где приводятся высказыва-
ния бывшего премьер-министра М. Е. Фрадкова); даже
«Мороженое Жирик» (надпись на обертке) и т. д. Шут-
ливость – это один из сигналов «свои» в оппозиции «свой –
чужой», поэтому нечрезмерное употребление подобных но-
минаций, тем более что ими обозначаются наиболее попу-
лярные и любимые народом лидеры, в основном, служит
формированию положительных представлений о власти;
7) Исторические имена, как нарицательные, так и
собственные. Они являются компонентами историко-
культурного кода. Их употребление – это еще одна харак-
терная черта постперестроечных СМИ. Царь, государь,
Формановская Н. И. Контекст и выбор личного имени //

51
Журналистика и культура русской речи. – 2004. – № 1. – С. 498.
318
престолонаследник, воевода, боярин, опричник, намест-

ник – употребимы в сегодняшних масс-медиа для обозна-
чения руководителей разных уровней: «Какой народ, такие
и бояре» (загол., Общая газ., 2000); «Князья и опрични-
ки» (загол., Нов. газ., 2003 – о взаимоотношениях власти
и бизнеса в провинции); «Когда президент Ельцин решал
вопрос о наследнике, он как раз не хотел альтернативы»
(Литературная газета, 2004); «царь Борис» (о президенте
Б. Н. Ельцине); «Владимир, Красное солнышко» (загол.,
Нов. газ., 2004 – о президенте В. В. Путине); «Скорее
Павел, чем Петр» (загол., Нов. газ., 2004 – о президенте
В. В. Путине); «Екатерина Третья» (название TВ-фильма
о Е. А. Фурцевой, бывшей в течение долгих лет министром
культуры СССР). Креативность подобных наименований
имеет двоякий характер. С одной стороны, они выража-
ют ироническую, иногда довольно язвительную, оченку или
дают ироническую характеристику внешности, манер, сти-
ля руководства названного (см., напр., «Царь Борис» –
о Ельцине). Но вместе с тем употребление элементов
историко-культурного кода для обозначения нынешних ру-
ководителей, в конечном итоге, повышает авторитет власти.
Обращение к персонажам истории, имена которых стали
прецедентными, обросли мифами, – эффективный способ
воздействия на ассоциативное мышление52. Современные
руководители вводятся в один смысловой ряд с царствую-
щими сановными, титулованными особами – теми, кто ока-
зывал наибольшее влияние на судьбы России (историческое
имя становится прецедентным, когда с ним связано какое-
либо значимое событие). И это укрупняет и делает более
весомыми фигуры нынешней власти.
Деталь как имиджевый конструкт
Деталь в теории литературы определяется как «кон-

цептуально нагруженное вербальное воспроизведение
52
Почепцов Г. Г. Имиджелогия. – 4-е изд., испр. и доп. –
М.: Рефл-бук; К.: Ваклер, 2004. – С. 148.
319
предметов и явлений внешнего мира»53. В художествен-

ной литературе деталь – это прежде всего концентриро-
ванное отражение сущностных характеристик окружаю-
щего мира, внешности и психологии героев. Деталь в ху-
дожественном произведении участвует в формировании
подтекста.
Для текстов масс-медиа роль детали следует расценивать
исходя из основных функций этих текстов, а в тех, которые
посвящены власти, – еще и в связи с закономерностями по-
строения имиджа.
Основное предназначение текста в СМИ определено в на-
звании – «средства массовой информации». Соответственно,
можно выделить информацию: а) существенную, наиболее
значимую с точки зрения коммуникации и б) дополнитель-
ную, второстепенную с точки зрения коммуникации (как в
высказывании: грамматическая основа – коммуникативное
ядро предложения – и второстепенные члены).
Применительно к образам представителей власти в СМИ
существенной информацией, по-видимому, нужно считать
следующие сведения: 1) какой пост занимает данное лицо;
2) какие действия, связанные с его служебным статусом, он
осуществил, осуществляет или предполагает осуществить;
3) где и когда это происходит; 4) какой он руководитель
(хороший или плохой); 5) как он относится к народу. То
есть существенной здесь следует считать ту информацию,
которая непосредственно связана со служебной деятельно-
стью данной персоны, или же информацию о тех внеслу-
жебных действиях, которые несовместимы с ее пребывани-
ем на данном посту (например, использование бюджетных
средств на оплату отдыха в санатории или служебной маши-
ны для того, чтобы перевезти тещу на дачу). А в языковом
отношении – ту лексику, которой все это обозначено. Вся
же остальная информация, касающаяся увлечений, манеры
говорить, семейного положения и т. п., является в собы-
тийном контексте СМИ коммуникативно несущественной,
дополнительной. Те фрагменты массмедийных текстов, ко-
торые содержат подобную несущественную (дополнитель-
53
Щирова И. А. Психологический текст: деталь и образ. –
СПб: Филологический факультет СПбГУ, 2003. – С. 16.
320
ную) информацию мы будем называть деталями, или под-

робностями.
Однако с точки зрения имиджелогии эта фактологиче-
ски несущественная информация является, напротив, иногда
наиболее значимой. Г. Г. Почепцов, включая детализацию
в инструментарий имиджелогии, подчеркивал, что деталям,
которые повышают уровень воздействия, «мы всегда верим
больше, чем абстракциям»54. Т. е. деталь, воплощенная в
конкретной семантике слова, вызывает у слушателя конкрет-
ные же представления. Именно детали, подробности создают
образ личности. Более того, именно детали ориентируют чи-
тателя в трактовке оппозиции «свой – чужой».
Вербальное воплощение детали

Деталь запечатлевается в слове, и здесь главенствую-
щую роль играет семантика слова. Вообще современные
СМИ уделяют чрезвычайно много внимания сообщению
деталей. В этом их принципиальная новизна, по сравне-
нию со СМИ предшествующего периода. Даже сами сло-
ва «Детали», «Подробности» вошли в названия многих
рубрик и передач. Например: «Радиодетали» – назва-
ние вечерней передачи на «Эхе Москвы» (февраль 2007);
«Истории в деталях. Подробности» – название TВ-
передачи на СТС (рассказы о жизни актеров, музыкантов
и т. д. – март 2007); «Подробности визита» – рубрика
в АиФ, 2004; «Подробности» – рубрика в газете «Время
новостей» (апрель 2007); «Кино в деталях с Федором
Бондарчуком» – название TВ-передачи на СТС (май 2007);
«Подробности» – рубрика в газете «Аргументы неделi»
(май 2007); «Москва в деталях» – название передачи на
радио «Говорит Москва» (2007) и мн. др.
Какие же именно тематические группы слов задейство-
ваны в настоящее время в масс-медиа при детализации?
Тематические группы слов,

обозначающих детали и подробности
1. Главные эксплицитные характеристики, с помощью
которых представляется персонаж в художественном произ-
54
Почепцов Г. Г. Указ. соч. – С. 188.
321
ведении: обозначение внешности, одежды, манер, – встре-

чаются в текстах масс-медиа о власти довольно редко. Так
же нечасто прибегают журналисты к другому эксплицитно-
му способу описания образа – констатации черт харак-
тера (именно на них, как и на внешность, прежде всего
обращают внимание в обыденном общении) (См.: Он хоро-
ший, он не злой и т. д.). Можно отметить лишь отдельные
публикации, где журналист открыто говорит о характере
представителя власти. Например, о бывшем министре здра-
воохранения и социального развития М. Зурабове: «Кто
знает господина Зурабова, отмечает его безупречную ло-
гику. Он умеет буквально зомбировать своего собеседника
в агрессивно-наступательно-позитивном ключе. Его спо-
собность к убеждению безгранична» (Аргументы неделi,
23.11-29.11.06. С. 1); о губернаторе Челябинской области
П. Сумине: «По данным СМИ, Сумин достаточно жестко
обходится с представителями финансово-промышленной
элиты регионов» (Нов. газ., 16.03-22.03.2007, № 9); о
В. В. Путине: «Главный талант Путина – это умение нра-
виться людям… …Он умеет мягко шутить, но жестко по-
ступает. Он умный и хорошо говорит» (МК, 14.07.04).
То, что журналисты предпочитают не выносить напря-
мую суждение о характере того или иного руководителя,
так же как избегают описывать его внешность (она пода-
ется визуальными средствами), объясняется требованиями
речевого и поведенческого этикета. Речь идет о реальном,
невымышленном лице, и подобные суждения – это вмеша-
тельство в его границы, т. е. бесцеремонность.
2. Чаще всего образ лидера СМИ конструируется че-
рез сообщения других, типичных для нынешней российской
имиджелогии деталей – таких, которые косвенно характе-
ризуют представляемое лицо. Это обозначение тех понятий,
которые, соприкасаясь с эмоциональной и когнитивной ба-
зой читателя, вызывают у него необходимые представления
и ассоциации.
Таковы, например, артефактные детали, которые во-
обще с древнейших времен были знаками стоящих за ними
ситуаций и смыслов. Например, в пословицах и поговорках
русского народа отражен целый ряд названий предметов,
которые являются символами власти и связаны с представ-
322
лениями «главенство», «сила», «управление другими». Это

как общие для разных лингвокультур обозначения: жезл,
венец, корона, трон, булава, так и специфические русские
этнографизмы: веник, вожжи, кочерга, столбы – то, что
является наиболее значимым в какой-либо ситуации (См.:
Веник в бане – всем господин; На вожжах и лошадь умна;
Кочерга в печи хозяйка; Без столбов забор не стоит)55.
Наше время актуализировало свои символические пред-
меты, которые кругом ассоциаций привносят в образ власти
то положительные, то отрицательные смыслы. Например,
пресловутые мигалки, спецномера на машинах депутатов
Государственной Думы стали символом понятий: «злоупо-
требление», «безразличное отношение к народу», «высоко-
мерие» (например: «Мигалки остаются: Депутаты не отни-
мут у чиновников и у самих себя привилегии на дороге»
(загол. и подзагол., Нов. изв., 04.04.08).
Лексика, входящая в тематическую группу «Еда.
Трапеза. Застолье» – совершенно новую для «властного»
дискурса, – в последние 6-7 лет представлена очень широ-
ко. См., например, перечень блюд, которыми угощал В. В.
Путина Леонид Кучма на банкете в Ливадии: «Их уже жда-
ли взволнованные повара и официанты, готовые попотче-
вать дорогих гостей чем Бог послал. На этот раз Бог послал
сациви из индейки в ореховом соусе, сулугуни, овощную
нарезку с добавлением молотых орехов и зелени. Затем
на стол “вплыла” жареная рыба – свежайшая султанка,
камбала и ставрида. Нашлось там место и для молочного
поросенка, и для шашлыка по-пастушьи – поясничной ча-
сти барашка, жаренной на косточке». И т. д. (АиФ, 2007,
№ 17. С. 2). Слова этой тематической группы, введенные
в континуум «власть», во-первых, «восстанавливают в пра-
вах» в контексте СМИ одну из важнейших национальных
и – шире – общечеловеческих традиций. Еда, трапеза, как и
круг слов, обозначающих все, что с ними связано, – символ
единения, радости и полноты жизни. Одновременно сня-
тие «табу» с этой темы в связи с властью – это восстанов-
55
Подробнее об этом см.: Суздальцева В. Н. Образ власти
в пословицах и поговорках русского народа // Журналистика
и культура русской речи. – 2005. – № 3. – С. 34-38.
323
ление самой власти в праве «быть человечной». И, наконец,

в-третьих, тема еды в смысловом континууме «власть» –
это сигнал «свой» (ни один русский праздник не обходится
без трапезы).
Детали, входящие в тематическую группу «Спорт»,

тоже связны сразу с несколькими лингвоментальными пред-
ставлениями. Так, обозначения тех видов спорта, кото-
рыми увлекаются государственные деятели: водный сла-
лом (С. Лавров), дзюдо, здесь же – татами, черный пояс
(В. Путин), горнолыжный спорт (он же), хоккей
(С. Шойгу), экстремальный рафтинг (Б. Грызлов), ново-
модная игра керлинг (Д. Медведев и С. Иванов), связаны
через понятие «спорт» с представлениями «сила», «бесстра-
шие», «энергичность», «современность». Здесь же: город-
ки, футбол – увлечения Ю. Лужкова – говорят и о его
приверженности традициям, даже некоторой старомодности
(городки). Во-вторых, в современной российской (как и ми-
ровой) ментальности, особенно для среднего и молодого по-
коления, спорт – это сигнал «свой».
Эмоциональные характеристики говорения, состоя-
ния – тоже совершенно новая черта послеперестроечных
СМИ. См., напр., следующие шутливые комментарии: «Все
это время члены правительства сидели с каменными лица-
ми, подчеркивая всю важность момента» (МК, 16.04.07);
«Сказал, как отрезал, рязанский губернатор Геннадий
Шпак» (АиФ, 2004, № 52); «меланхолично рассуждал са-
марский губернатор Константин Титов» (там же) и т. п.
А вот о В. В. Путине часто говорится «улыбался», «улыб-
ка», «спускался по трапу с улыбкой» и т. д.
3. В целом в постперестроечное время в континууме

«власть» представлены следующие тематические группы де-
тализирующей лексики:
1. Предмет. Артефакт.
2. Еда. Трапеза. Застолье.
3. Одежда. Внешность.
4. Спорт.
5. Впечатление, которое производит на других этот че-
ловек.
324
6. Государственная символика. Награды.

7. Деньги. Собственность. Богатство/Роскошь.
8. Интересы. Увлечения. Пристрастия.
9. Семья.
10. Факты речи. Глаголы говорения.
11. Эмоциональные характеристики говорения, состоя-
ния.
12. Дополнительные действия в описываемой ситуации.
Таким образом, в смысловой континуум «власть» вво-

дится круг слов, значительно расширяющий спектр его
значений и связей. Одновременно, благодаря смысловому
многообразию лексики, разнообразнее становится и жанро-
вая палитра текстов о власти. Весь этот сложный комплекс
формирует в сознании массового реципиента представление
о власти.
***
Подводя итоги, скажем следующее.
I. Российские масс-медиа периода постперестройки
выработали новый для отечественной журналистики кор-
пус вербальных средств (имиджевых конструктов), с по-
мощью которых в континууме «власть» создается «образ
власти».
II. В текстах данного периода обозначились два диаме-
трально противоположных образа власти. В значительной
степени различие между ними обусловлено характером тех
имиджевых конструктов, к которым обращаются журнали-
сты.
Положительный образ. В настоящее время он созда-

ется преимущественно двумя разрядами конструктов. Это:
1) лексика, обозначающая «деятельностное поле» власти;
2) детализирующая лексика. Так, образ В. В. Путина в годы
его президентства воплотили тематические группы слов, от-
ражающие те качества, которые являются в современном
общественном сознании главенствующими для среднестати-
стического мужчины-россиянина. В основном, это характе-
ристики, присущие не интеллектуалу или снобу, а человеку,
занятому практической деятельностью (а это большинство
325
мужского населения современной России). Эти характери-

стики связаны: а) с его работой; б) с частной жизнью.
Это новый и в принципе соответствующий ожиданиям
и потребностям современной массовой аудитории тип лич-
ности, наделенной следующими параметрами:
а) деловые качества: четкость, работоспособность, уме-
ние брать на себя ответственность и принимать решения,
мобильность;
б) разносторонность, широта интересов и взглядов
(культура, спорт, мода, религия и т. д.);
в) современность (мода, спорт, автомобили; разумное
отношение к деньгам и собственности);
г) человечность (семья, еда, эмоциональные характери-
стики);
д) это личность героического типа (спорт, интерес и об-
щее отношение к военным проблемам);
е) эта личность вписана в традиционный национально-
культурный контекст (участие в государственных и обще-
ственных праздниках, культурных мероприятиях, в религи-
озных торжествах; отношение к трапезе, к семейным торже-
ствам и так далее);
ж) это личность, близкая по своим интересам и увлече-
ниям тому, что свойственно сейчас среднестатистическому
жителю России («такой, как ты, как я…»);
з) это личность раскрепощенного типа (шутливые инто-
нации, дружелюбное отношение к иронии, к шутке и весе-
лью).
То есть в материалах современных СМИ, посвященных
В. В. Путину, детализирующая лексика и лексика «дея-
тельностного поля» конструируют такой тип руководителя,
который, во-первых, обладает необходимыми качествами
лидера. Во-вторых, этот тип нового руководителя концен-
трирует в себе те качества, которые отличают предпочти-
тельный тип современного человека вообще – человека,
умеющего жить. Именно такие качества указали, согласно
данным «Антологии концептов», респонденты – предста-
вители русской лингвокультуры, характеризуя человека,
который «умеет жить»: «оптимист, добрый, счастливый,
мудрый, гармоничный, жизнерадостный, дружелюбный,
целеустремленный, умный, находчивый, свободный, до-
326
бросовестный, работоспособный, коммуникабельный, об-

разованный, воспитанный, самостоятельный, не боится
трудностей, уважительно относится к людям, с устро-
енной личной жизнью (дружная семья), стремящийся к
самопознанию; не боится жить; живет не для себя; об-
ладает интуицией»56.
Негативный образ. Обычно это не какой-то определен-

ный руководитель, а власть «вообще». Этот образ создается
за счет использования всех тех разрядов слов, в которых
присутствует сема негатива. Здесь особенно выделяется
аффективная инвективная лексика: оценочные слова, сло-
ва с отрицательными коннотациями, оценочные метафоры,
слова-жупелы. В некоторых материалах эта негативность
явно гиперболизирована; иногда критика власти превраща-
ется в риторическое изобличение. Так, в одном из номеров
АиФ для обозначения негативных качеств нынешних чи-
новников журналист использует лексику, которую обычно
произносит священник на службе, называя смертные грехи:
«Гордыня, алчность, гнев. А равно чревоугодие, похоть,
зависть и праздность – увы, все это присуще многим пред-
ставителям российской власти» (загол. и подзагол., АиФ,
2008, № 12, С. 5).
Существительное «чиновник», вопреки попыткам вер-
нуть ему статус оценочно нейтральной номинации, посто-
янно употребляется в крайне негативных контекстах, обра-
стая дополнительными смыслами, иногда самого устрашаю-
щего свойства. Например, в печатных СМИ 2003-2006 гг.
оно функционировало в окружении слов, связанных
со следующими семантическими полями (всего их 13):
1) коррумпированность, продажность; 2) начетничество
(слепое следование букве закона); 3) бюрократизм, фор-
мализм (т. е. нежелание или неспособность вникать в
суть дела); 4) черствость, жестокосердие; 5) пренебрежи-
тельность (в отношении к просителям); 6) нерадивость,
лень; 7) эгоизм; 8) карьеризм; 9) корыстность служения;
56
Грабарова Э. В. Умение жить // Антология концептов /
Под ред. В. И. Карасика, И. А. Стернина. – М.: Гнозис, 2007. –
С. 498.
327
10) взяточничество; 11) произвол, самодурство; 12) нерас-

торопность, волокита; 13) безразличное отношение к своим
служебным обязанностям57.
В прагматическом отношении взаимодействие слова с
одними и теми же семантическими полями означает форми-
рование устойчивой реакции реципиента на слово-стимул.
Даже в тех случаях, когда производитель речи не пред-
полагает данную реакцию или пытается опровергнуть ее,
пресуппозиция реципиента на данный момент оказывается
более сильной, и в результате интенция автора может быть
перечеркнута рефлективной читательской интерпретацией.
Получается, что власть – это тот самый «враг», образ ко-
торого есть одна из смысловых констант политического и
публицистического дискурса. Здесь речевая агрессия, на-
правленная на власть, реализует просто-напросто психоло-
гические потребности нынешнего российского общества –
излить на кого-то недовольство, раздражение из-за эконо-
мического кризиса, из-за того, что цены повышаются, из-за
пробок на дорогах и т. д. «С гневом, – писал Аристотель, –
всегда бывает связано некоторое удовольствие»58.
Насыщенная аффективами речь всегда заглушает ту
часть сообщения, которая построена при участии эмоцио-
нально нейтральной лексики (слова-детали и лексика «дея-
тельностного поля» обычно нейтральны). В результате «не-
гатив» перевешивает, читателю предлагается искаженная
картина мира. Кроме того, именно в отношении власти в
СМИ часто допускается вмешательство в «границы» другой
личности, несоответствие употребленных слов этикетным
параметрам общения. А это приучает массовую аудиторию
уже не к раскованности, а к неуважению и бесцеремонности.
Очевидно, что вербальные имиджевые конструкты и кон-
кретная семантика лексики, которой они представлены, –
действенное средство и в самой борьбе за власть.
57
Подробнее о существительном чиновник см.: Суздальце-
ва В. Н. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»
(Образ представителя власти в современных СМИ) // Вест-
ник Моск. ун-та. Сер. 10, Журналистика. – 2008. – № 6. –
С. 38–46.
58
Аристотель. Риторика // Поэтика. Риторика. – С. 177.
328
Ðîëü æóðíàëèñòèêè â òðàíñôîðìàöèè
îáðàçà ïîëèòèêà â ñîâðåìåííîì ìèðå
ÐÎËÜ ÆÓÐÍÀËÈÑÒÈÊÈ Â ÒÐÀÍÑÔÎÐÌÀÖÈÈ

ÎÁÐÀÇÀ ÏÎËÈÒÈÊÀ Â ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÌ ÌÈÐÅ
Ë. Â. Ìàòâååâà
Ì. Ä. Çàìñêàÿ
Стремительное развитие и распространение в последнее

время новых информационных и телекоммуникационных
технологий обусловливает все возрастающую действенность
СМИ в формировании стереотипов массового сознания.
Проблема выбора политического лидера решается боль-
шинством населения не на основе политических программ
кандидатов или их принадлежности к определенной пар-
тии, а под воздействием впечатления от их образов в СМИ
и сформировавшихся в различных электоральных группах
представлений о них.
Любой образ является сложным феноменом, включаю-
щим в себя множество характеристик. По определению
философского энциклопедического словаря, образ – «фор-
ма отражения объекта в сознании человека. На чувствен-
ной ступени познания образами являются ощущения, вос-
приятия и представления, на уровне мышления – понятия,
суждения, концепции, теории». Образ лишен черт кон-
кретности, упрощенности и нереальности. Как подтверж-
дается во многих исследованиях, в формирование образа
входят два основных блока – имиджевый и содержатель-
ный. Имиджевая составляющая образа представляет собой
совокупность внешних формальных признаков, вырази-
тельно соответствующих или противоречащих ее содержа-
тельной части. Для содержательной составляющей боль-
шое значение имеет опора на идеологию как систему зна-
чимых идей и ценностей, сообщающую всей деятельности
целевую направленность и таким образом придающую ей
смысл.
329
Образ политического лидера, внедряемый в массо-

вое сознание, представляет собой сложный социально-
психологический феномен, в котором отражена совокуп-
ность его реальных личностных характеристик, а также
качеств, сформированных его деятельностью, средствами
массовой информации, политической рекламой на фоне со-
ответствующих стереотипов массового сознания. В обобщен-
ном виде понятие «образ политика» отражает субъективное
представление о политическом лидере, сформировавшееся
в сознании адресата в результате восприятия всей имею-
щейся актуальной информации об этом человеке. Образ
политического лидера – сложный, многогранный феномен,
в создании которого задействован широкий круг специали-
стов. Основными, активными субъектами формирования
образа оказываются сами политики и, что является отличи-
тельной особенностью современности, работники СМИ, как
создатели поля информационной коммуникации. Зачастую
оказывается, что решающее значение в политической дея-
тельности лидера имеет умение специалистов создать образ
«своего парня», «человека из народа». Аудитория видит по-
литика через призму журналистского взгляда, т. е. тех ра-
ботников СМИ, которые реально создают содержание ново-
стей, событий и т. д. Политики через свой индивидуальный
стиль вербальной и невербальной коммуникации предъяв-
ляют себя на экране, а работники масс-медиа организуют,
обрабатывают и преподносят всю имеющуюся информацию
о политическом лидере аудитории. На первый план выходят
формальные признаки образа. Специфика процесса форми-
рования образа политического лидера современного типа,
по нашему глубокому убеждению, состоит в ведущей роли
СМИ и в активном преобразующем участии субъектов ме-
дийного пространства.
В этой ситуации оказывается важным проанализировать
установочную позицию самих политиков по отношению к
образу политического лидера, выяснить содержательное на-
полнение этого образа. Как отмечал М. Вебер, любой че-
ловек, который стремится войти в политику и стать в этой
сфере профессионалом, имеет свой идеал политика, свой
образ поведения и преподнесения себя на политической
арене.
330
В качестве основного метода исследования мы примени-

ли метод психосемантического шкалирования, позволяюще-
го наиболее полно – как на уровне сознания, так и на уров-
не подсознания – выявить категории, по которым строится
и существует образ в сознании определенной социальной
группы. Рассматривая качественные характеристики по-
литического лидера, важные для восприятия и в конечном
итоге конструирования для себя образа этого политика, мы
поставили себе задачу привести в систему все эти качества и
выделить категориальную структуру восприятия аудитори-
ей образа политика.
Использованная в исследовании биполярная психосе-
мантическая шкала оценки образа политического лидера
состояла из 40 категорий, выраженных прилагательными-
антонимами, характеризующих различные параметры обра-
за политического деятеля. При создании шкалы учитывался
опыт использования психосемантических шкал в исследо-
ваниях Л. В. Матвеевой, Е. Е. Каравановой, А. Ю. Кош-
марова и др., материал проведения экспертного психоло-
гического опроса. В качестве стимула для испытуемых вы-
ступали телевизионные образы политических лидеров. Мы
исходили из того, что именно телевидение в настоящее вре-
мя занимает приоритетную позицию в формировании фено-
менов и стереотипов массового сознания. Вследствие этого
телевизионные выступления политиков представляют наи-
больший интерес для профессионалов и дают богатый мате-
риал для проведения анализа образа политика и определе-
ния направлений дальнейшей работы по его формированию
или корректированию.
В исследовании приняли участие слушатели Дипло-
матической академии, представители МИД, работники
международных организаций. Участникам исследования
предлагалось оценить политических лидеров по заданным
характеристикам. В качестве объектов оценки были выбра-
ны образы следующих политических лидеров: В. Путин,
В. Жириновский, Г. Зюганов, Дж. Буш, Г. Шредер,
С. Берлускони. В своем выборе мы основывались на значи-
мости действующих политических лидеров на тот отрезок
времени. Образы В. Путина и Г. Зюганова были выбраны
в связи с тем, что они являются яркими представителями
331
политики разных поколений: В. Путин как воплощение но-

вого типа политика, Г. Зюганов как прошлое, уходящее.
В. Жириновского также можно отнести к новому типу по-
литика, порожденного перестройкой. Никогда во властной
системе нашего государства не существовали политики та-
кого плана, с таким стилем поведения, политики-игроки.
Дж. Буш, Г. Шредер и С. Берлускони являлись на момент
исследования и до сих пор являются наиболее значимыми
и активными участниками взаимодействия с Россией. Нам
показалось интересным изучить то, как воспринимают-
ся личности Дж. Буша, как президента сверхдержавы, и
Г. Шредера, как главы государства – основного партнера
России, российскими респондентами. Кроме того, мы обра-
тились к образу С. Берлускони, поскольку это неоднознач-
ный тип политика, это бизнесмен в политике, в публичной
власти, достаточно уверенно и успешно проводящий свою
политическую линию. Как стимульный материал респонден-
там были предложены двухминутные записи выступлений
рассматриваемых политиков. Для выявления эталонных
критериев плохого и хорошего и сопоставления их с семан-
тикой восприятия образов действующих политических ли-
деров оценке были подвергнуты также абстрактные образы
«идеального политика» и «плохого политика». Полученные
данные были обработаны статистической программой
EXPAN, разработанной доктором психологических наук
А. Г. Шмелевым, и доработаны в лаборатории доктора пси-
хологических наук Л. В. Матвеевой.
По результатам проведенного исследования мы построи-
ли профили образов политических лидеров, «идеального» и
«плохого» политиков. Содержание профилей отражает на-
бор характеристик из психосемантической шкалы, получив-
ших максимальный «вес», или, иначе, «максимальную сте-
пень согласованности оценки того или иного качества как
определяющего образ» политика (Табл. 1).
В образе «идеального политика» нашли отражение ожи-
дания политических деятелей видеть у власти человека ком-
петентного, убедительного, трудолюбивого, что свидетель-
ствует о приоритете деловых качеств в образе политика.
Показательно, что на первое место выходит такое качество,
как «компетентность». Видимо, люди уже устали от засилья
332
непрофессионалов во всех сферах деятельности, включая

и политику. Политика должна быть профессией, в которой
действуют компетентные люди со специальными знаниями.
Также важными оказываются характеристики силы, патрио-
тизма и способности быть хорошим хозяином. В этих харак-
теристиках отражается проекция социальной роли политика
как защитника и организатора жизнедеятельности социума.
И наконец, характеристики решительности, надежности и
ума, которые приписываются образу идеального политика,
свидетельствуют о необходимости реально действующим
субъектам политической элиты проявлять волевые качества,
ум и демонстрировать силу данного слова. Примечательно,
что душевные качества, коммуникативные способности в
оценке образа политика самими политиками отходят на вто-
рой план.
В оценке образа «плохого политика» обращает на себя
внимание тот факт, что на первый план выходят характери-
стики не просто образа плохого лидера, а более объемного
образа плохого человека: глупый, вялый, отталкивающий,
плохой семьянин. Образ «плохого» политика формируют с
позиций «плохой – хороший человек». Образ же хорошего
политика строится именно с позиций лидерства (качеств,
присущих лидеру). Впрочем, в образе «плохого полити-
ка» также находит отражение и отношение к исполняемым
функциям. Респондентов не устраивает политик безответ-
ственный, несовременный, неубедительный, предвзятый и
ненадежный.
В оценке участниками исследования образов политиче-
ских лидеров представлены различные критерии. Так, оце-
нивая образ В. Путина, респонденты в основном рассматри-
вают такие критерии, как уровень интеллекта, работоспособ-
ность, сила личности, патернализм, душевные и моральные
качества. Образ В. Путина воспринимается респондентами,
как человека трудолюбивого, патриота, сильного, умного,
энергичного, компетентного. Можно утверждать, что об-
раз В. Путина отвечает ожиданиям политиков, которые
предполагают (что характерно всему российскому электо-
рату), что человек, которому делегирована власть, будет
первым делом активным патриотом и защитником их инте-
ресов.
333
Таблица 1
334
Профили образов политических лидеров,
существующих в сознании политиков
Объект:
Объект: Плохой политик Объект: В. Путин
Идеальный политик
Характеристики Вес Характеристики Вес Характеристики Вес
Компетентный 95 Безответствен. рук-ль 95 Трудолюбивый 88
Убедительный 93 Глупый 95 Патриот 87
Трудолюбивый 93 Вялый 93 Сильный 86
Сильный 92 Покорный 91 Современный 85

Патриот 92 Несовременный 90 Умный 85
Хороший хозяин 92 Отталкивающий 90 Энергичный 85
Решительный 91 Плохой семьянин 90 Компетентный 85
Надежный 91 Неубедительный 89 Властный 80
Умный 90 Предвзятый 89 Толковый руководитель 79
Толковый руководитель 89 Ненадежный 89 Надежный 79

Объект: Дж.Буш Объект: Г.Шредер Объект: С.Берлускони
Воинственный 85 Компетентный 85 Предприимчивый 84
Эгоист 78 Трудолюбивый 84 Энергичный 84
Предприимчивый 78 Патриот 84 Раскрепощенный 81
Властный 77 Сильный 82 Решительный 81
С выразительн. мимикой 77 Интеллигентный 82 Хитрый 80
Энергичный 75 Умный 80 Властный 78
Трудолюбивый 75 Толковый руководитель 78 Сильный 78
Патриот 74 Решительный 77 С выразительн. мимикой 78
Предвзятый 73 Дипломатичный 76 Оптимист 76
Хитрый 71 Энергичный 75 Современный 75

335
В характеристике образа В. Путина находят отражение

фактически все категории «идеального политика». Важно от-
метить, что слабыми сторонами оказываются отсутствие в об-
разе данного политика таких категорий, как «убедительность»,
«решительность», и такое качество, как «хороший хозяин».
Примечательно, что в отношении образа Г. Зюганова
дипломаты включают характеристики как «плохого», так
и «хорошего» политиков. Большинство участников иссле-
дования характеризуют этого политика как несовременно-
го, консервативного, несексуального, напряженного, от-
талкивающего. Обращает на себя внимание, что на первый
план выходит такая характеристика, как «несексуальный».
Видимо, категория маскулинности на данном этапе стано-
вится одной их ведущих в восприятии образа политика. Для
Г. Зюганова отсутствие внешней привлекательности и несо-
ответствие, в силу возраста и имиджа, современным стан-
дартам мужчины-героя, мужчины-лидера оказываются ре-
шающими в восприятии его образа респондентами. При не-
гативной оценке имиджевой выразительности политики вы-
соко оценивают силу личности данного политика. Большой
вес получают такие характеристики, как «рациональность»,
«авторитарность», «патриотизм», «трудолюбие».
В анализе образа В. Жириновского обращает на себя
внимание то, что ни одна характеристика из категорий «хо-
роший политик» и «плохой политик» не находит свое от-
ражение. Данный политический деятель находится как бы
отдельно, никак не вписывается в существующие эталонные
образы. Мы ранее отмечали, что это новый тип политика,
политика-игрока, политика-шута. Эмоциональная вырази-
тельность образа выходит в этом случае на первое место.
Этого политика респонденты оценивают в основном как
эмоционального, с выразительной мимикой, воинственного,
раскрепощенного. В оценке образа также оказываются важ-
ными и такие критерии, как энергичность, авторитарность,
властность, которые необходимы для успешности проведе-
ния своей политической линии. Примечательно, что этиче-
ский фактор, поведенческие проявления (грубый, хитрый,
недипломатичный, неинтеллигентный) рассматриваются по-
литиками как дифференцирующие категории в описании
образа В. Жириновского.
336
Несущей конструкцией в восприятии образа Дж.Буша

оказываются такие характеристики, как «воинственный»,
«эгоист», «властный». Наличие этих категорий говорит о
необходимости быть агрессивным и, в первую очередь, учи-
тывать свои интересы, для того чтобы удержаться у вла-
сти и быть главой сверхдержавы. Важно обратить внима-
ние и на тот факт, что в образе этого политика большой
вес получают и характеристики, присущие представителям
бизнеса: предприимчивость, энергичность, трудолюбие, хи-
трость. Для осуществления власти мало быть просто поли-
тиком, надо одновременно быть и удачливым бизнесменом.
Необходимо отметить, что властные характеристики в этом
случае не соотносятся с нравственно-этическими качествами
личности. Наоборот, респонденты выделяют эгоистичность,
предвзятость, хитрость, неискренность как составляющие
образа Дж. Буша.
В сознании данной группы респондентов сила личности
Г. Шредера соотносится с патерналистическими и морально-
этическими характеристиками. Респонденты едины в оцен-
ке компетентности, трудолюбия, силы этого политика. По
многим характеристикам респонденты данной группы при-
ближают этого политика к эталонному образу «идеального
политика». Большой удельный вес получают такие показа-
тели, как «патриот», «толковый руководитель», «хороший
хозяин». Помимо того не остаются без внимания такие
нравственно-этические качества, как интеллигентность, ум,
дипломатичность, порядочность и т. п., которые не находи-
ли своего отражения в оценке образов других рассматривае-
мых политиков.
С. Берлускони рассматривается политиками скорее как
удачливый предприниматель. В основном отмечаются его
деловые качества (предприимчивый, энергичный, решитель-
ный, властный) и имиджевые характеристики (раскрепощен-
ный, хитрый, современный, эмоциональный, убедительный).
Основной вес здесь получают характеристики, при присталь-
ном рассмотрении необходимые бизнесмену для успешного
продвижения его бизнеса, но не всегда ведущие в политиче-
ской деятельности. В этом случае можно говорить о принци-
пиально новом типе политического деятеля, который совсем
недавно получил возможность появления и действия на поли-
337
тической арене. Политика становится не только искусством,

призванием, профессией, но и бизнесом. Поэтому становится
возможным сейчас приход во власть людей из бизнеса, ко-
торые так же, как и профессиональные политики, обладают
всеми личностными характеристиками, необходимыми для
того, чтобы быть лидером. А по деловым качествам они за-
частую превосходят политических деятелей.
В результате математической обработки результатов
психосемантического шкалирования восприятия политиче-
ских лидеров (факторный анализ, метод главных компо-
нент) были выделены факторы, соответствующие основным
категориям восприятия политических лидеров. Семантика
названий факторов дает представление о наиболее важных
для респондентов категориях значений, с помощью которых
описывается образ политического лидера.
Категориальная структура восприятия политических
лидеров респондентами данной группы представлена пятью
факторами (рис. 1), объясняющими 74% общей дисперсии
данных:
Патернализм, справедливость;
Сила личности;
Маскулинность, привлекательность;
Эмоциональность;
Гибкость.
Рис. 1. Категориальная структура восприятия

политических лидеров политиками среднего звена
338
Смысловое содержание структуры образов политиков

распределилось по факторам следующим образом. (Первые
прилагательные в парах представляют положительный
полюс-фактор, вторые – отрицательный.)
Первый фактор, объясняющий 30,5% общей дисперсии
данных, включает в себя характеристики:
• справедливый – предвзятый,
• вежливый – грубый,
• порядочный – непорядочный,
• интеллигентный – неинтеллигентный,
• искренний – неискренний,
• надежный – ненадежный,
• добрый – злой,
• альтруист – эгоист,
• близок к народу – далек от народа.
В пространстве этого фактора основной вес получает та-
кой показатель, как справедливость. Интересно, что власть в
сознании дипломатов связана с представлениями о справедли-
вости. Политик, которому делегируется власть, должен оли-
цетворять собой поддержку, опеку, высшую справедливость,
быть в определенном роде «отцом» для народа. Этот комби-
нированный фактор мы назвали «Патернализм, справедли-
вость». Нужно отметить, патернализм здесь соединен и с та-
ким качеством, как интеллигентность. Важно, что представле-
ние о носителе высшей власти связано с морально-этическими
характеристиками. Данный фактор включает в себя описание
проявлений внутренней порядочности и нравственности чело-
века (вежливость, искренность, надежность).
Второй фактор определяет такие характеристики, как
«сила личности» и «энергетический потенциал», при 28,4%
общей дисперсии и включает шкалы:
• энергичный – вялый,
• властный – покорный,
• сильный – слабый,
• решительный – нерешительный,
• трудолюбивый – ленивый,
• предприимчивый – непредприимчивый,
• компетентный – некомпетентный.
Ведущими в оценке личности политика в пространстве
этого фактора становятся такие качества, как энергичность,
339
сила, властность. При этом обращает на себя внимание

соединение качеств энергии и силы с такими современ-
ными качествами, как предприимчивый и трудолюбивый.
В настоящее время лидер должен быть предприимчивым и
трудолюбивым, мало быть просто энергичным. Речь идет о
новом типе лидера, который действует в современном по-
литическом пространстве.
Третий фактор «Маскулинность, привлекательность»
объясняет уже 7,2% общей дисперсии и включает такие ка-
тегории, как:
• сексуальный – несексуальный,
• симпатичный – отталкивающий,
• раскрепощенный – напряженный.
Ввиду того, что визуальная привлекательность полити-
ков (именно из-за использования телевидения как основно-
го средства передачи информации и формирования образа)
является важным компонентом успешности данного поли-
тика, именно ввиду этого данная категория находит отра-
жение в восприятии политиков респондентами. Для данной
группы респондентов привлекательность лидеров выража-
ется через качества, характеризующие половую идентифи-
кацию. Поскольку политика до сих пор остается мужской
профессией, то и яркая выраженность половой принадлеж-
ности является важной характеристикой образа политиче-
ского деятеля. Политический лидер должен представлять
идеальный образ мужчины, в котором сконцентрированы
все основные мужские доминанты.
Четвертый фактор «Эмоциональность» объясняет
4,4% дисперсии и включает следующие характеристики:
• откровенный – скрытный,
• эмоциональный – рациональный.
Данный фактор характеризует степень открытости и по-
нятности поведения политика. Тот факт, что этот фактор
имеет небольшой вес в сознании респондентов, говорит о
том, что политическая деятельность в малой степени пред-
полагает открытость и эмоциональность. Но и отсутствие
этих характеристик в образе политика может отпугнуть
электорат.
Пятый фактор «Гибкость» объясняет всего 3,5% общей
дисперсии и включает такой показатель, как жесткость –
340
гибкость. Можно утверждать, что данный фактор не полу-

чает достаточного веса в оценке образов политиков. Можно
предположить, что либо рассматриваемые политики сами
неярко представляют эти качества, либо у слушателей ДА
четко не сформировано представление об этих качествах.
Выявленная факторная структура образа частично со-
ответствует результатам исследований Л. В. Матвеевой,
А. Ю. Кошмарова, Е. Е. Каравановой и др., занимающихся
изучением восприятия образов коммуникаторов в СМИ и
репутации политических лидеров представителями электо-
рата. Специфика нашего исследования заключается в том,
что мы попытались выявить категориальную структуру вос-
приятия образа политического лидера, существующую в
сознании самих представителей политической элиты, обра-
титься к политике как бы изнутри.
Анализ категориальной структуры восприятия полити-
ков выявил три основных категории, с помощью которых
формируется образ политического лидера в восприятии
данной группы респондентов. Это категории «Патернализм,
справедливость»; «Сила личности», «Маскулинность, при-
влекательность». Как было отмечено Л. В. Матвеевой (2000)
при изучении образа идеального политика в менталитете рос-
сиян, именно эти характеристики представляют нам хариз-
му власти, бытующую в российском менталитете. Ожидания
даже представителей политической сферы по отношению к
политическому лидеру можно назвать отчасти патернали-
стическими, т. е. ориентированными на образ «справедли-
вого заботливого родителя». Политик, которому делегиру-
ется власть, должен олицетворять собой поддержку, опеку,
высшую справедливость, быть в определенном роде «отцом»
для народа, с одной стороны, и быть сильным, энергичным
и властным, с другой стороны. Выделение политиками этих
двух факторов в качестве ведущих в образе политика гово-
рит о наличии зрелых, адекватных представлений о полити-
ке и лидере у респондентов данной группы.
Важно отметить, что для политиков оказывается опреде-
ляющим и присутствие в характеристике образа политиче-
ского лидера такой категории, как маскулинность. Действуя
на поле предпочтительно мужской коммуникации, полити-
ческий лидер должен предъявлять идеальный образ муж-
341
чины, в котором сконцентрированы все основные мужские

доминанты.
Количество факторов, описывающих образ политиче-
ского лидера, означает достаточно высокую сложность и
многоплановость существующего у респондентов стереотипа
восприятия и оценки партнера по телевизионному взаимо-
действию.
Кривая показателей В. Путина практически повторяет
траекторию кривой «идеального политика», и его образ оце-
нивается как наиболее справедливый, энергичный, власт-
ный, симпатичный. Основными факторами, фактически
получившими одинаковые значения, по которым строится
образ В. Путина, стали «Сила личности», «Маскулинность,
привлекательность» и «Патернализм, справедливость».
Наивысшая точка кривой этого политика – характери-
стика силы личности. Политики высоко оценивают власт-
ность, силу, энергичность, необходимые для того, чтобы
быть успешным в современном политическом пространстве.
Большой вес в оценке образа В. Путина получает и такой
фактор, как «Маскулинность, привлекательность». Мы уже
отмечали ранее, что в настоящее время в политике, боль-
шей частью в области именно мужской коммуникации, не-
обходимым оказывается четкая половая идентификация.
В. Путин создает образ сильного, здорового мужчины-
лидера, которому готовы подчиняться. Третьим по значи-
мости фактором в описании образа В. Путина становится
фактор «Патернализм, справедливость». Необходимо отме-
тить, что этот фактор имеет примерно такой же вес, что и
два предыдущих фактора. Этот фактор представляет нам
харизму власти, которая существует в российском ментали-
тете. Так исторически сложилось, что руководитель страны
для народа «отец, царь и защитник». От человека, наде-
ленного высшей политической властью, ждут, что он будет
гарантом поддержки, опоры и безопасности. Четвертый, до-
полнительный фактор в характеристике образа В. Путина –
это фактор «Эмоциональность». По этому фактору этот по-
литический лидер получает отрицательные значения. Это
политик чаще всего сдержан и закрыт. Но надо отметить,
что для данного политика характерно умелое использование
эмоциональных модуляций голоса в публичных устных вы-
342
ступлениях для выделения значимости и усиления смысла

отдельных фраз.
Несущей конструкцией образа Г. Шредера также ока-
зываются три основных фактора: «Патернализм, справедли-
вость», «Сила личности», «Маскулинность, привлекатель-
ность». Для дипломатов этот политик олицетворяет собой
носителя власти, который четко соответствует занимае-
мому месту: он сильный лидер, осуществляющий опеку и
защиту интересов своего народа. Респонденты оценивают
Г. Шредера как энергичного, властного, справедливого, па-
триота, сильного, симпатичного, интеллигентного.
Ведущим фактором, получившим наибольший вес, при
оценке образа С. Берлускони стал фактор «Сила лично-
сти». Можно утверждать, что дипломаты отдают должное
силе этого политика, который, действуя на изначально чу-
жом поле, добился ощутимых успехов. Будучи удачливым
предпринимателем, он оказался и успешным политическим
деятелем. С. Берлускони респонденты характеризуют как
предприимчивого, энергичного, решительного, хитрого.
Наряду с оценкой силы этого политика, респонденты об-
ращают внимание и на симпатичность его образа. Образ
С. Берлускони соответствует имеющимся в настоящее вре-
мя стандартам мужской харизмы. Он симпатичен, сексуа-
лен, активен. Многим его образ симпатичен благодаря рас-
крепощенности, эмоциональности. Такой же фактор, как
«Патернализм, справедливость», не рассматривается в каче-
стве весомой категории в образе С. Берлускони. По большей
части респонденты не ждут от этого политика справедливо-
сти, в том значении, которое это слово имеет по отношению
к политической деятельности.
Образ Г. Зюганова оценивается как приближенный к
«плохому политику», либо его показатели сводятся к нулю.
В отношении образа Г. Зюганова респонденты едины в сво-
ей оценке. По факторам «Патернализм, справедливость»
и «Сила личности» данный политик получает фактически
нулевые значения. Принимая во внимание эти показате-
ли, можно утверждать, что дипломаты расценивают этот
образ как неактуальный для игры на политическом поле.
Большинство участников исследования характеризуют этого
политика как несовременного, консервативного, несексуаль-
343
ного, напряженного, отталкивающего. Интересно отметить,

что при невыраженности основных категорий отмечается
резкое отклонение кривой по фактору «Эмоциональность».
По данному фактору Г. Зюганов получает наибольшие по-
казания в отрицательной плоскости по сравнению со всеми
рассматриваемыми политическими деятелями. Он восприни-
мается как наиболее скрытный и рациональный политик.
Наибольшее значение на графике в восприятии обра-
за В. Жириновского получает фактор «Сила личности» и
«Эмоциональность». Этот политик в полной мере обладает
данными характеристиками, необходимыми для осуществле-
ния своей политической линии и поддержания своего имид-
жа, столь отличного от привычных образов политических
деятелей. Эмоциональная выразительность образа выхо-
дит фактически на первое место при рассмотрении имиджа
В. Жириновского. Этого политика респонденты оценивают в
основном как эмоционального, с выразительной мимикой, во-
инственного, раскрепощенного. По фактору «Патернализм,
справедливость» В. Жириновский получает отрицательные
значения. Это говорит о том, что респонденты не связывают
власть этого политического деятеля с опекой и справедливо-
стью, не ждут от него патерналистических проявлений.
Образ Дж. Буша в сознании данной группы представ-
лен недостаточно четко. Значения по большинству факторов
стремятся к нулю. Наиболее выражен показатель «Сила лич-
ности». В оценке образа Дж. Буша наибольший вес получа-
ют такие характеристики, как «воинственный, эгоист, пред-
приимчивый». По фактору «Патернализм, справедливость»
Дж. Буш, как и В. Жириновский, получает отрицательные
значения. Власть этого политического лидера также не соот-
носится нашими дипломатами со справедливостью и заботой.
Учитывая активное преобразующее участие субъектов
медийного пространства, рассмотрим особенности коллек-
тивных представлений журналистов о структуре образа по-
литика, которые, собственно, и формируют его окончатель-
но для предъявления широкой аудитории.
Вниманию представителей журналистского корпуса
(респондентов второй группы), как и для участников пер-
вой группы, были предложены двухминутные записи вы-
ступлений следующих политиков: В. Путина, Дж. Буша,
344
Г. Шредера, С. Берлускони. По заданным в психосеманти-

ческой шкале характеристикам им было предложено оце-
нить образы этих политических лидеров, а также охаракте-
ризовать образы «идеального» и «плохого» политиков.
По характеристикам психосемантической шкалы, по-
лучившим наибольший вес в определении образа того или
иного политика, были построены профили рассматриваемых
политических деятелей (Табл. 2).
В образе «идеального политика» отражены основные
представления респондентов этой группы о том, какими
категориями должен быть представлен носитель власти.
В первую очередь, он должен быть решительным, не боять-
ся действовать, отстаивать свою позицию. Одновременно он
обязан быть хорошим хозяином, толковым руководителем.
Человек, которому народ делегирует власть, должен, во-
первых, быть сильной личностью, во-вторых, быть готовым
защищать интересы других. В сознании журналистов при
оценке образа «идеального политика» четко связаны такие
категории, как «сила личности» (сильный, надежный, убе-
дительный) и «патернализм» (хороший хозяин, патриот,
толковый руководитель).
В оценке образа «плохого политика» свое отражение
снова находит соотношение категорий «сила личности» и
«патернализм», как необходимых составляющих имиджа
политика. Отсутствие или невыраженность основных ха-
рактеристик и определяет плохого политика. «Плохой по-
литик», с точки зрения журналистов, – это пессимист, вя-
лый, глупый, слабый человек. Важно отметить, что плохой
политик рассматривается журналистами именно с позиций
профессионализма. В качестве свойственных «плохому по-
литику» категорий выделяются предвзятость, некомпетент-
ность, безответственность, неубедительность.
В характеристике образа В. Путина наибольшее отра-
жение получают качества «идеального политика». Основное
значение в восприятии образа В. Путина журналисты при-
дают его деловым качествам, таким, как компетентность,
решительность, ум, толковость, которые характеризуют и
«идеального политика». Важными в описании образа этого
политического лидера оказываются и имиджевые составля-
ющие (энергичность, выразительность, интеллигентность).
345
Таблица 2
346
Профили образов политиков,
существующих в сознании работников СМИ
Объект:
Объект: Плохой политик Объект: В. Путин
Идеальный политик
Решительный 94 Пессимист 95 Патриот 84
Хороший хозяин 94 Недипломатичный 95 Компетентный 82
Сильный 93 Вялый 95 Решительный 82
Надежный 93 Глупый 94 Трудолюбивый 82
Убедительный 92 Несовременный 93 Умный 80
Компетентный 92 Безответствен. рук-ль 93 Энергичный 80

Патриот 91 Предвзятый 92 Дипломатичный 79
Толковый руководитель 90 Некомпетентный 91 С выразительн. мимикой 77
Умный 90 Неубедительный 90 Толковый руководитель 74
Интеллигентный 90 Слабый 89 Интеллигентный 74
Объект: Дж.Буш Объект: Г.Шредер Объект: С.Берлускони

Воинственный 73 Вежливый 87 Предприимчивый 80
Патриот 73 Интеллигентный 83 Энергичный 80
Несексуальный 72 Дипломатичный 83 Эмоциональный 79
Эгоист 71 Компетентный 82 С выразительн. мимикой 77
Чужой 70 Патриот 78 Оптимист 76
Неискренний 69 Миролюбивый 78 Решительный 74
Ненадежный 66 Хороший семьянин 76 Патриот 74
Хитрый 64 Порядочный 75 Убедительный 73
Предвзятый 64 Умный 74 Независимый 73
Отталкивающий 64 Верующий 74 Властный 72
347
В этом случае мы можем говорить уже о профессио-

нальном подходе представителей журналистского корпуса
к анализу образа политика: работа с выразительной частью
образа – одно из важных направлений деятельности имидж-
мейкеров.
Образ Дж. Буша работники СМИ оценивают скорее с
позиций приближенности к эталону «плохого политика».
Для них он воинственный, агрессивный, чужой, предвзя-
тый, ненадежный. Кроме того, респонденты выделяют от-
рицательную выразительность облика этого политического
лидера. В характеристике имиджевой стороны образа на-
ходят отражение такие качества, как «несексуальный», «от-
талкивающий».
В коллективном сознании респондентов этой груп-
пы образ Г. Шредера по многим характеристикам соотно-
сится с качествами, присущими «идеальному политику».
Приоритетными показателями в образе этого политика ока-
зываются поведенческие проявления внутренней культуры
по отношению к оппонентам: вежливость, интеллигентность,
дипломатичность, миролюбивость. Как немаловажные рас-
сматриваются журналистами и характеристики деловых ка-
честв политика и его позиции: компетентность, патриотизм,
порядочность, ум.
По показателям профиля С. Берлускони оценивается
представителями журналистского корпуса как политик-
предприниматель. На первый план выходят бизнес-качества:
предприимчивость и энергичность, без которых нельзя
стать и оставаться успешным именно в деловом мире. Также
важными оказываются характеристики эмоциональности и
выразительности. Политик должен обладать ярким имид-
жем, выпуклой харизмой, чтобы удержаться во власти.
И наконец, характеристики решительности, убедительности,
независимости, властности подтверждают важность наличия
силы для того, чтобы стать успешным именно на политиче-
ской арене.
В результате математической обработки результатов
психосемантического шкалирования восприятия политиче-
ского лидера специалистами по PR и рекламе были выяв-
лены основные категории восприятия образа политического
лидера.
348
Категориальная структура восприятия политического

деятеля репондентами данной группы представлена пятью
факторами (рис. 2), в совокупности объясняющими 68,8%
общей дисперсии данных:
Сила, выразительность образа (25,5%);
Стиль руководства (20,0%);
Открытость, понятность (10,3%);
Патернализм (7,2%);
Сила личности (5,8%).
Рис. 2. Категориальная структура восприятия

политических лидеров журналистами
Смысловое содержание структуры образов политиков

рапределилось следующим образом.
Первый фактор, объясняющий 25,5% общей дисперсии
данных, включает следующие харатеристики:
• энергичный – вялый,
• современный – несовременный,
• прогрессивный – консервативный,
• с выразительной мимикой – с невыразительной ми-
микой,
• убедительный – неубедительный,
• оптимист – пессимист,
• сильный – слабый.
Этот фактор назван «Сила, выразительность образа».
Для респондентов данной группы приоритетным оказыва-
349
ется не содержание, а форма, то, как представлен политик,

какое он производит впечатление. Респонденты выделяют
энергичность, современность, выразительность в образе по-
литического лидера. Поведение политика, в соответствии с
ожиданиями журналистов, должно быть представлено на
экране в жанре современного телевизионного представле-
ния. Политик должен действовать убедительно, как настоя-
щий герой в телевизионном пространстве. Некое ожидание
от политического деятеля представленности образа «звезды»
отвечает современному телевизионному жанру. В современ-
ной стилистике телевизионного образа политику между-
народного уровня на экране вполне позволительно играть
на саксофоне, дирижировать оркестром, играть с собакой
и т. п., что в реальной жизни относится к сфере частной
жизни. Журналисты смещают границы публичного и лич-
ного (интимного). На первый план выходят характеристики
шоумена (энергичность, выразительность, убедительность)
и отступают типичные для политической деятельности ка-
тегории (сила личности и патернализм). Сила здесь рассма-
тривается как убедительность и энергичность образа героя.
Эти результаты подтверждаются и недавними выборами
в США. Насколько успешно политический лидер сможет
представить себя как героя телевизионного шоу, настолько
повысится его рейтинг и увеличатся его шансы выйти впе-
ред в борьбе за власть.
Второй фактор «Стиль руководства» объясняет 20,0%
общей дисперсии данных и описывает стиль представления
себя политиком:
• вежливый – грубый,
• интеллигентный – неинтеллигентный,
• дипломатичный – недипломатичный,
• миролюбивый – воинственный,
• толковый руководитель – безответственный руково-
дитель,
• порядочный – непорядочный.
Для респондентов данной группы оказывается не ме-
нее важным то, как представлен политик на экране с
нравственно-этической позиции. Для того чтобы быть
успешным, мало быть толковым руководителем. Политик
должен уметь предъявить себя как вежливый, порядочный,
350
дипломатичный человек. На самом деле, в жизни он может

быть грубым, неинтеллигентным, но на экране он должен
показать только лучшие качества.
Третий фактор «Открытость, понятность» объясняет
10,3% общей дисперсии данных и включает следующие шка-
лы:
• бесхитростный – хитрый,
• откровенный – скрытный,
• искренний – неискренний,
• свой – чужой.
Степень открытости и приближенности политического
лидера к электорату, искренность его позиции оказывают-
ся также необходимы для формирования целостного образа
успешного политика, по мнению респондентов данной груп-
пы. Категория «свой – чужой» является базовой в формиро-
вании суверенитета группы. Для журналистов «свой» – это
значит бесхитростный, откровенный, искренний. Обращает
на себя внимание наивность позиции журналистов. С их
точки зрения, неискренность, скрытность, хитрость могут
быть трактованы как проявление непрофессионализма по-
литика.
Четвертый фактор «Патернализм», объясняющий 7,2%
общей дисперсии данных, включает следующие шкалы:
• близок к народу – далек от народа,
• демократичный – авторитарный,
• верующий – атеист,
• патриот – не патриот.
Человек, облеченный властью, должен быть готов защи-
щать интересы своего электората, быть близок к нему, быть
патриотом. Кроме того, в настоящее время в российском
менталитете патриотизм неразрывно связан с верой. Вера
становится неотъемлемой составляющей образа политиче-
ского деятеля.
Пятый фактор, объясняющий 5,8% общей дисперсии
данных, можно назвать «Сила личности» (сила проявляется
в стиле управления). Он включает категории:
жесткий – гибкий,
властный – покорный,
решительный – нерешительный,
авторитарный – демократичный.
351
В образе политика для данной группы респондентов ока-

зывается главным жесткость, властность и решительность.
Политик воспринимается как хозяин, с авторитарным сти-
лем осуществления власти.
В категориальной структуре восприятия образа полити-
ческого лидера работниками СМИ на первый план у профес-
сионалов PR выходит такая категория, как «Сила, вырази-
тельность образа». По значимости категории восприятия об-
раза политического лидера журналистами распределятся сле-
дующим образом: «Сила, выразительность образа» (25,5%),
«Стиль руководства» (20,0%), «Открытость, понятность»
(10,3%), «Патернализм» (7,2%), «Сила личности» (5,8%).
Анализ результатов исследования позволяет констати-
ровать у журналистов трансформацию понятий, изменение
содержания образа политика. Такие профессиональные ха-
рактеристики политического лидера, как патернализм и сила
личности, отходят в сознании журналистов на второй план
и фактически оказываются дополнительными в описании
образа политического деятеля респондентами этой группы.
Для респондентов данной группы приоритетным оказыва-
ется не содержание, а форма, то, как представлен политик,
какое он производит впечатление. Респонденты выделяют
энергичность, современность, выразительность в качестве
дифференцирующих характеристик в образе политическо-
го лидера. Для журналистов политик должен выглядеть
как «звезда» на экране. Главное в образе политика – это
выразительность, артистичность, динамичность, привлека-
тельность, умение понравится. В современной стилистике
телевизионного образа политику международного уровня на
экране вполне позволительно играть на саксофоне, дирижи-
ровать оркестром, играть с собакой и т. п., что в реальной
жизни относится к сфере частной жизни. Журналисты сме-
щают границы публичного и личного (интимного). Для жур-
налистов артистичность политического деятеля оказывается
проявлением его индивидуальности. Работники СМИ пере-
страивают, переформулируют образ политика, приближая
его к образу «звезды» и смешивая его с культурологиче-
ским образом «шоумена». Еще одной отличительной чертой
образа политика в сознании работников СМИ оказывается
то, что дифференциальная категория «свой-чужой», форми-
352
рующая суверенитет группы, наивно связывается с откро-

венностью и искренностью.
На основе анализа индивидуальных профилей мы
пришли к заключению, что в категориальном пространстве
восприятия политиков журналистами наиболее позитивно
выглядят образы Г. Шредера, В. Путина, С. Берлускони.
Профили их образов полностью находятся в положительной
полуплоскости. Образ Дж. Буша менее однозначен.
В коллективном сознании журналистов Г. Шредер ока-
зывается наиболее приближенным к образу «идеального
политика»: кривая его показателей практически по всем
факторам повторяет профиль образа «идеального полити-
ка». Лишь по первому фактору («Сила, выразительность
образа»), который является для журналистов первостепен-
ным в формировании образа, этот политик уступает другим
лидерам. По трем другим факторам («Стиль руководства»,
«Открытость, понятность», «Патернализм») Г. Шредер по-
лучает достаточно высокие и фактически равные показа-
тели. Респонденты расценивают его как интеллигентного,
открытого, демократичного, близкого народу политика.
В пространстве фактора «Сила личности» Г. Шредер полу-
чает наиболее низкие значения. Журналисты не видят в нем
властного, жесткого, авторитарного руководителя.
Показатели профиля образа В. Путина также в значи-
тельной степени повторяют траекторию кривой образа «иде-
ального политика», фактически пересекаясь с ней в простран-
стве пятого фактора «Сила личности». Дифференцирующим
в сознании журналистов в образе В. Путина, как ни стран-
но, оказываются выразительные качества, имиджевые ха-
рактеристики. Энергичность, современность, умение подать
себя, выразительно презентовать свою позицию, способность
быть героем выходят на первое место в создании образа по-
литического лидера. В равной степени, наряду с имидже-
выми характеристиками, журналисты обращают внимание
и на патерналистические проявления образа В. Путина. Не
рассматривая фактор «Патернализм» в качестве ведущего
показателя, журналисты тем не менее не исключают важ-
ность содержательной стороны образа В. Путина.
Выразительность образа С. Берлускони является наи-
более ярким дифференциальным признаком для респон-
353
дентов данной группы. Журналисты характеризуют этого

политика как эмоционального, энергичного, выразитель-
ного. Остальные факторы мало выразительны в образе
С. Берлускони. Вероятно, ввиду своей эмоциональности
С. Берлускони рассматривается как политик бесхитрост-
ный, свой, близкий народу.
Образ Дж. Буша в коллективном сознании представи-
телей СМИ недостаточно дифференцирован. Фактически
не находят отражение выразительные характеристики об-
раза Дж. Буша. Он для респондентов скорее вялый, чем
энергичный, скорее несовременный, чем современный, и
больше неубедительный, чем убедительный. Основные про-
фессиональные характеристики, характеристики патернали-
стического отношения к власти и народу, близость к народу
также не выражены. Единственным дифференцирующим
фактором в характеристике образа Дж. Буша оказывается
фактор «Открытость, понятность». В образе этого политика
самые выраженные характеристики – это хитрый, скрыт-
ный, чужой, неискренний.
Анализ проведенного исследования показал кардиналь-
ные различия в значимости и содержательном наполнении
факторной структуры образа политического лидера, суще-
ствующей в сознании политиков и журналистов (см. Рис. 1, 2).
Для политиков важным оказывается преимущественно со-
держательная сторона образа (справедливость, опека,
сила), а журналисты наибольшее значение придают имид-
жевой его составляющей (артистичность, выразительность,
привлекательность). Важно отметить, что установки и ожи-
дания россиян в отношении образа политического лидера,
по данным некоторых исследователей (Е. Б. Шестопал,
Л. В. Матвеева, А. Ю. Кошмаров), в основном совпадают
со структурой образа, имеющейся в сознании политиков.
При анализе образа политика Е. Б. Шестопал и коллеги
использовали три измерения личности, предложенные еще
Дж. Осгудом: сила, привлекательность и активность. В ши-
рокомасштабном исследовании образа идеального политиче-
ского лидера в менталитете россиян Л. В. Матвеева и ее кол-
леги определили три основных категории, с помощью кото-
рых формируется этот образ. Эти категории – «Сила эго»,
«Отец Отечества» (они презентируют нам харизму власти,
354
бытующую в российском менталитете) и «Выразительность

стиля поведения политика» (отражающая присутствие в мен-
талитете россиян харизмы «звезды»). Выявляя структуру
восприятия электоратом репутации политического лидера,
А. Ю. Кошмаров выделил пять ведущих категорий восприя-
тия: «Сила личности», «Патернализм», «Выразительность»,
«Интеллигентность», «Открытость» (в некоторых группах
«Религиозность»). Общество и власть имеют сходные по-
зиции в оценке образа политика, а СМИ, являясь посред-
ником во взаимоотношениях власти и общества, а также ак-
тивным их участником, получают возможность интерпрета-
ции, изменения, преподнесения, часто и искажения образа
в соответствии со своим видением этой проблемы. В этих
условиях политикам оказывается невозможным игнориро-
вать основные законы медийного пространства и приходит-
ся ориентироваться и учитывать журналистские тенденции в
создании образа политика в СМИ. Профессионализм здесь
и заключается в том, чтобы, отталкиваясь от зрелой позиции
самого политика, его сильной личности и используя законы
работы журналистского жанра, создать необходимый образ,
который станет реальной поддержкой в политической ком-
муникации. В противном случае, когда формирование обра-
за политического лидера основывается лишь на установках
работников СМИ и, соответственно, структурно изменено,
возможны различного типа манипуляции.
Принимая во внимание тот факт, что политика стано-
вится все более публичной и что все большую роль в фор-
мировании публичного образа политика начинают играть
СМИ, политическим деятелям в своей работе необходимо
учитывать категориальную специфику образа политика и
различия в подходах к этой проблеме, существующие в со-
знании профессиональных политиков и журналистов.
355
ÀÄÐÅÑÀÒ ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÉ
ÊÎÌÌÓÍÈÊÀÖÈÈ Â ÑÌÈ1
Ò. Ë. Êàìèíñêàÿ
О читателях текстов политической коммуникации как о

целевой аудитории в России заговорили в последние 15 лет,
с началом развития многопартийной системы и конкуренции
на выборах. Для СМИ вычленение своей целевой аудитории
актуализировалось с превращением газет, теле- и радиока-
налов в субъекты информационного рынка: правильное по-
зиционирование издания относительно аудитории помогало
коммерческому успеху новых проектов.
В настоящий момент ориентированность на адресата с его
конкретными социальными характеристиками, иначе гово-
ря, на целевую аудиторию – один из важнейших признаков
любого профессионального текста политической коммуника-
ции, в частности совокупного текста определенного СМИ.
Ориентируя тексты на «своего» читателя, их авторы экспли-
цируют свое представление об этом читателе. Более того, со-
временная поливариантная коммуникативная ситуация дела-
ет адресата текста формой мышления автора текста.
Адресат обнаруживается в самом тексте в виде набора
неких предполагаемых его характеристик как социальной
группы или как индивидуальности. Рассматривая адресата
как текстовую категорию в рамках и терминах лингвистики,
необходимо учитывать междисциплинарность подхода авто-
ров текстов политической коммуникации к этому понятию.
Что касается традиций изучения фактора адресата в оте-
чественных гуманитарных науках, то вопросы, касающиеся
1
Исследование проведено при поддержке РГНФ (грант
10-04-26404а/В «Стилистический портрет новгородских медиа:
образы автора и адресата»).
356
Àäðåñàò ïîëèòè÷åñêîé êîììóíèêàöèè â ÑÌÈ
адресации текстов, взаимодействия адресата и адресанта,

затрагиваются при обсуждении общих вопросов семиотики
и семиосферы культуры, диалогизма современного комму-
никационного пространства на протяжении всего ХХ века.
Ю. М. Лотман, рассматривая культуру как совокупность
текстов или сложно построенный текст, как механизм роста
информации, отмечал, что текст как феномен культуры вы-
полняет различные функции, одна из которых – функция
адекватной передачи значений.
Говоря об адекватности передачи сообщения, Ю. М. Лот-
ман подчеркивает необходимость владения адресатом и
адресантом идентичными кодами: «Даже утверждение, что
оба участника коммуникации пользуются одним и тем же
естественным языком (английским, русским, эстонским
и т. д.), не обеспечивает тождественности кода, так как тре-
буется еще единство языкового опыта, тождественность объ-
ема памяти. А к этому следует присоединить единство пред-
ставлений о норме, языковой референции и прагматике».
Соблюдение всех этих условий, с точки зрения Лотмана,
в реальности «возможно лишь в некоторой, весьма относи-
тельной степени» [1; С. 13-14].
Интерес лингвистов к проявлению в разных типах тек-
стов взаимоотношения «автор – адресат» знаменует кар-
динальные изменения, произошедшие в отечественных
гуманитарных науках с 80-х годов прошлого века. Эти
изменения связаны и с развитием зарубежной лингвисти-
ки (разработка теории речевых актов и прагматики), и с
социально-политической ситуацией в стране. Это время ха-
рактеризуется огромным интересом к диалогической речи и
к формам социального взаимодействия с помощью языка.
Начинается изучение текстов различных сфер социальной
жизни во всем богатстве их семантики.
Оторванность лингвистики от реальной речевой практи-
ки стремилась, в частности, преодолеть Н. Д. Арутюнова.
Ее статья 1981 года «Фактор адресата» стала отправной точ-
кой изучения типических форм обращенности и типических
концепций адресатов. Занимаясь вопросами прагматики и
теории речевых актов, изучающих говорящего и адресата
в реальной коммуникации «как носителей определенных
согласованных между собой социальных ролей или функ-
357
ций», Н. Д. Арутюнова в числе предшественников теории

называет М. М. Бахтина [2; С. 412].
Для структурирования категории адресата в политической
коммуникации прагматика актуальна, поскольку изучает ком-
муникативную семантику и использование языка с целью воз-
действия на адресата. Язык в этом случае считается прежде
всего инструментом социального взаимодействия, а компетен-
ция в плане использования языка связывается с ее коммуни-
кативной составляющей и определяется как способность вы-
полнять социальное взаимодействие посредством языка.
На базе теории речевых актов разрабатываются различ-
ные концепции жанра как категории, при этом описание
данной категории связывается с ситуацией речи, в частно-
сти, с адресатом. Обзор данных концепций дает Ст. Гайда,
предлагая определение жанра как «горизонта ожиданий для
слушающих и модели создания для говорящих, как суще-
ствующий интерсубъективно комплекс указаний, регулиру-
ющих определенную сферу языковых поведений (текстов)
и имеющих разную степень категоричности» [3; С. 24]. Как
видно из определения, функционирование жанра связыва-
ется с прагматическими задачами автора текста, в частности
с его ориентацией на определенные ожидания адресата.
Т. В. Шмелева разрабатывает «анкету речевого жанра», в
которую вносит образ адресата, посредством которой можно
составить характеристику речевого жанра (информативно-
го, оценочного, императивного и ритуального). Например,
для оценочных жанров, как подчеркивается, «существенно
условие приемлемости оценки адресатом: от него ожидается
согласие с ней или несогласие» [4; С. 27].
Феномен адресатности в психологическом, философ-
ском и лингвистическом аспектах заинтересовал представи-
телей общественных наук в последнее десятилетие в связи
с развитием публичного дискурса, распространением спон-
танной речи политиков и журналистов, например, в прямом
эфире. Так, Н. П. Вольвак на основе публичных выступле-
ний общественных деятелей исследует их взаимодействие со
слушателями как диалоговую программу: с одной стороны –
с оппонентами, с другой – с единомышленниками [5].
Э. В. Чепкина рассматривает «текстопорождающие
практики адресата» в контексте современного русско-
358
го журналистского дискурса, подчеркивая активную роль

адресата при чтении текста. По сути, адресат, утверждает
Э. В. Чепкина, порождает текст при чтении, как и автор
порождает его в процессе написания. Активная роль адре-
сата связана как с возможностью декодировать авторский
замысел, так и с возможностью сопротивления практике
декодирования. Э. В. Чепкина говорит о неких «семио-
тических сообществах адресатов» в современном журна-
листском дискурсе, которые, по мысли исследователя,
«можно выделить по преобладающей стратегии декоди-
рования сообщений масс-медиа с точки зрения того, счи-
тает ли адресат их <…> соответствующими реальности»
[6; С. 77].
О некоем «портрете адресата», на который необходимо
ориентироваться журналисту, чтобы быть понятым, говорит
и И. Т. Вепрева, не уточняя, какие характеристики этого
портрета должны быть значимы для совпадения интерпрета-
ций реальности автора текста и его адресата. С точки зрения
создания портрета адресата политической коммуникации
она предлагает, на наш взгляд, слишком общее двухчастное
деление современного общества на «демократическую часть
как признающую господствующие ценности государствен-
ной системы» и «оппозиционную часть» [7; С. 99].
Как показывают наблюдения над современной ком-
муникативной ситуацией, для текстов политической ком-
муникации образ адресата играет ту же роль, которую
В. В. Виноградов отводит образу автора для художествен-
ного текста, обусловливающему способы построения этого
текста и способы интерпретации фактов действительности.
В сознании авторов современных текстов общественно-
политического характера образ их адресатов существует в
нерасчлененном виде, а его составляющие можно выделить
непосредственно из текста. Категория адресата обнаружи-
вается в самом тексте в виде набора неких предполагаемых
характеристик адресата как социальной группы или как ин-
дивидуальности.
Разнообразные типологии адресатов речи, составленные
в отечественной лингвистике в последние годы, связаны,
прежде всего, с ситуацией устной речи, и особенно в сфере
публичной политики. Применительно к адресации текстов
359
СМИ эти типологии нуждаются в конкретизации. Так, на-

пример, здесь трудно разграничить адресата «потенциаль-
но возможного» и «реального, эксплицитно выраженного
в тексте со 2-м лицом» [8], поскольку в текстах массовой
коммуникации обращения, использующие 2-е лицо, могут
предполагать и потенциального адресата.
О. С. Иссерс, исследуя стратегии и тактики русской
речи, указывает на прямую зависимость образа автора от
образа адресата и связывает понятие имиджа, используемое
в политологии, социологии, теории коммуникации, с обра-
зом адресата. Имидж и самоподача, с точки зрения иссле-
дователя, является неотъемлемой частью риторической си-
туации. Автор создает свою аудиторию как некую фикцию,
предполагая ее уровень знаний, отношение к предмету речи
и автору. Аудитория может определять степень свободы ав-
тора в выборе между Ethos и Persona: знакомая аудитория
требует, чтобы имидж автора определялся реальными ка-
чествами ее личности, незнакомая позволяет использовать
«маску», конструировать образ автора. Ethos формирует
доверие к автору, Persona моделирует для него роль, ко-
торую автор считает подходящей для аудитории, темы и
другие элементы риторического контекста (впрочем, Ethos
и Persona рассматриваются О. С. Иссерс не как оппозиция,
а во взаимодополнении) [9; С. 193-202].
Таким образом, проявления адресата в массовой комму-
никации исследовались в разных аспектах, с учетом фило-
логических и философских традиций – с точки зрения спо-
собов конструирования образа адресата, с точки зрения его
функций, отношения к речевой ситуации и ее участникам.
Адресат политической коммуникации в текстах СМИ
автором данного текста рассматривается как семантико-
прагматическая категория, представляющая собой мыслен-
но конструируемый автором образ адресата, для которого
предназначен данный текст.
С точки зрения прагматики адресат текста – это устойчивая
совокупность представлений и когнитивных структур, коорди-
нирующих и регулирующих текстовое поведение автора текста.
Рассматривая все происходящее через призму этих представле-
ний, авторы текстов, тем самым, вольно или невольно задают
общую установку повествования о фактах и явлениях [10].
360
Эта категория базируется на презумпции существова-

ния некоей общности в социуме. Данная категория требует
рассмотрения как в содержательном и формальном планах,
так и в плане прагматическом, поскольку образ адресата –
необходимый структурный элемент удачных текстов политиче-
ской коммуникации. С нашим определением адресата согласу-
ются мнения исследователей о программировании автором дан-
ных текстов определенной реакции читателя, потому что эта
реакция – «конечная цель коммуникации, и она должна быть
только такой, какой он ее себе представляет, и все используе-
мые средства должны служить ее реализации» [11; С. 81].
При этом понятное стремление к увеличению числа по-
требителей текстов (например, стремление увеличить тираж
газет), с одной стороны, создает все более обобщенный об-
раз их читателей, с другой, выявляет те общие черты пред-
ставителей целевой аудитории, на которые можно было бы
ориентироваться при подаче информации.
Для успешности работы в сфере массовой коммуника-
ции сегодня необходимо представление о возможных типах
аудитории в данном социуме и о той конкретной целевой
аудитории, для которой предназначаются создаваемые тек-
сты. Поэтому субъекты информационного рынка – редакции
газет, политические силы, PR-агентства – проводят самосто-
ятельно или заказывают различным социологическим служ-
бам социологические исследования. В данных исследованиях
аудитории могут классифицироваться по демографическим
характеристикам, а также по степени доверия к различным
информационным носителям. Во втором случае составля-
ются таблицы рейтинга общероссийских или относящихся
к конкретному региону (в зависимости от задач исследова-
ния) газет, теле- и радиопрограмм, интернет-СМИ. Сегодня
без изучения социальных групп, на которые может делиться
читающая тексты массовой коммуникации аудитория в кон-
кретный исторический период, трудно представить себе осу-
ществление подписных или политических кампаний.
Анализируя культурно-идеологические парадигмы России
в системе СМИ конца прошлого столетия – начала нынешне-
го, исследователи СМИ предлагают различные классифика-
ции современной российской журналистики. Так, И. М. Дзя-
лошинский предлагает классифицировать журналистику на
361
журналистику управления, журналистику успеха и журна-

листику соучастия. Представители первого типа, по мысли
исследователя, стремятся управлять сознанием и поведением
людей, представители второго – успешно продавать инфор-
мацию, третьего – помогают реальным людям [12; С. 32-33].
И. Засурский делит СМИ на государственные, СМИ поли-
тизированных медиахолдингов, коммерческие и альтернатив-
ные СМИ. Из коммерческих СМИ им как самая успешная
выделяется группа Владимира Яковлева – Издательский Дом
«КоммерсантЪ». С этим издательским домом во многом свя-
зано утверждение в России культуры коммерческих СМИ.
«Суть стратегии основателя группы Владимира Яковлева –
нацеленность на преуспевающего читателя, пресловутого «но-
вого русского», сумевшего адаптироваться к существующим
экономическим условиям. В основе успеха группы Яковлева –
удачно и вовремя найденный контакт с новой социальной
группой (предпринимателями), которая и является основной
аудиторией его изданий» [13; С. 239-240]. Одним из веду-
щих оснований данных классификаций является тип взаимо-
отношения с адресатом, получателем информации.
Изначальная предназначенность текстов политических кам-
паний определенному адресату позволяет вырабатывать мето-
дики написания таких текстов. Копирайтеры описывают свой
личный опыт «сориентированности» на адресатов. Например,
для того чтобы создать текст, ориентированный на молодеж-
ную аудиторию, необходима сфокусированность на конкретном
объекте из молодежной среды. При создании текстов, предна-
значенных для пожилых людей, они советуют мысленно обра-
щаться к близко знакомым конкретным пожилым людям (папе,
бабушке, соседке) и включать в текст социальные реалии и наи-
менования, привычные для данной аудитории [14; С. 107].
Все эти методики используются в политической коммуника-
ции, например, при построении имиджа политического лидера
во время предвыборных кампаний. Впрочем, процесс ориента-
ции текста на его адресата не следует понимать как линейную
последовательность неких действий автора. Нельзя сказать,
что автор, например, сначала выбирает объект описания, по-
том идеологию, потом жанр, далее – риторические приемы ор-
ганизации текста. Возможно, автором принимаются подобные
решения, но не обязательно в каком-то определенном порядке
362
и не всегда осознанно. То же необходимо сказать о практи-

ке отбора адресатом текстов при чтении с позиции «своего».
Однако в любом случае современный текст политической ком-
муникации – это продукт селекции, которая осуществляется с
ориентацией на некий образ адресата данного текста.
Нами предложена систематизация признаков категории
адресата, вычленяемых из текстов политической коммуни-
кации в СМИ. Эти признаки показаны на схеме.
Структура категории адресата как текстовой категории
Несомненно, существуют случаи жесткого проявления

признаков и размытые зоны проявления, например, когда
363
в одном и том же тексте употреблены сленговая и научная

лексика. Это связано с размытостью самих целевых аудито-
рий текстов, среди которых социально устойчива только их
ядерная часть. О представителях такой части можно сказать
«типичный интеллигент» или «типичный предприниматель».
В текстах политической коммуникации образ адресата мо-
жет возникать на пересечении нескольких социолингвисти-
ческих портретов. Представляется важным зафиксировать
именно яркие проявления признаков; некоторые из данных
признаков рассматриваются лингвистами в рамках описания
социокультурных параметров общения, преимущественно в
устной речи.
Так, например, в лингвистике неоднократно рассматри-
валась отраженная в тексте оппозиция «свои − чужие», ко-
торая актуализировалась в политической коммуникации в
начале 2000-х гг. в связи с трансформациями в российском
обществе. В это время появились новые социальные груп-
пы (предприниматели, акционеры и т. д.) и исчезла ста-
рая («советский народ как новая историческая общность»).
В постсоветский период оппозиция «наши − не наши» была
переосмыслена, и разделение людей на «своих» и «чужих»
с четкими негативными оценками последних базировалось
на других принципах, чем в советское время. Так, напри-
мер, одним из оснований такого разделения в публичном
дискурсе является отношение к символическому капиталу
советской эпохи. Идет ли речь о медиапроектах, полити-
ческих партиях или гламурном перформансе, символика и
риторика советских времен используется для актуализации
отношения «наши – не наши», «свои – чужие». Причем ре-
гиональные идеологические проекты отличаются от всерос-
сийских в этом плане разве что масштабностью − тиражом
или количеством участников.
Например, в последние годы целый спектр политиче-
ских партий, движений используют в политическом дис-
курсе символический капитал советской эпохи. При этом
некоторые из них интерпретируют действительность через
символический капитал советской эпохи со знаком «плюс»,
другие – со знаком «минус». Эта интерпретация несколь-
ко меняется в период наступившего экономического кризи-
са, когда ностальгия по советскому прошлому охватывает
364
большое количество жителей России. Вообще, общество и

картина мира – это гибкие и изменчивые объекты, которые
никогда не могут быть полностью фиксированными.
Влияние картины мира автора и адресата на полити-
ческую коммуникацию, отраженное в схеме, подчеркивают
представители различных общественных наук. Политологами
сегодняшнее общество рассматривается как совокупность
«аналитических планов или проекций единого человеческого
мира» [15; С. 157]. М. В. Ильин отмечает, что прежде всего
язык и речь, как наиболее приближенные к социентальному
плану этих общностей, создают и проявляют интеграцию
людей в обществе, основания этой интеграции. Именно с
помощью языка можно выявить «свой круг», свой тип общ-
ности. Иначе говоря, для того чтобы описать определенный
тип общности, недостаточно получить положительные/от-
рицательные ответы на вопросы Вы за коммунистов? или
Вы за реформы?. Гораздо содержательней было бы выясне-
ние того, как соотносятся для разных людей понятия ком-
мунист, реформатор, сталинист и т. п., какие смыслы
различные адресаты вообще подразумевают под этими сло-
вами?
Самоидентификация и описание «своих» общностей свя-
заны с масштабностью адресации: «мы» может соизмерять-
ся с социальными общностями и с социальными группами:
Мы вернемся. Пусть через десять, пятьдесят, сто
или тысячу лет — нам не дано знать, когда исполнятся
все земные и небесные сроки, и Красная площадь, сердце
России, снова оживет, забьется в том ритме, который
причащает наше время к вечности (газета «Завтра», № 2,
январь 2010).
Вслед за Г. Тардом, данные группы общества целесо-
образно описывать как форму воображаемого сообщества,
где каждый его член может никогда лично не встречаться с
другими, но представлять себе их как людей, разделяющих
одинаковые с ним убеждения и оценки. Эти убеждения и
оценки транслирует потребляемый сообществом канал мас-
совой коммуникации [16]. Тексты политической коммуни-
кации играют большую роль в соотнесении индивидом себя
с референтными (эталонными) группами, которые служат
для человека своеобразным стандартом. Эти стандарты свя-
365
заны с ценностями, которые транслируют тексты СМИ. Из

текстов современных СМИ видно, что ценности определен-
ной части российских граждан подверглись в последнее де-
сятилетие значительной трансформации. Ряд концептов, та-
кие как богатство, деньги, изменили свой оценочный ста-
тус, однако амбивалентное отношение к ним в современном
российском сознании осталось. То есть данные концепты
осмысливаются не только в пределах экономического изме-
рения, но и как духовно-нравственное состояние. Об этом
свидетельствует, например, проект ИД «КоммерсантЪ» –
еженедельный глянцевый журнал «Деньги» с рубриками
«Реальные деньги», «Нереальные деньги», «Средства»,
«Драгоценности высшего класса», названия которых подра-
зумевают возможность двоякого понимания смысла. Деньги
выступают для адресатов данного журнала не только как
возможность наслаждения жизнью, но и как демонстрация
делового успеха, как мерило полезных дел и инструмент
осуществления своей мечты, преобразования мира, как си-
ноним счастья и даже как эквивалент духовных ценностей.
Ориентация на ценности адресата характерна не только
для медиапроектов, но и для отдельных жанров политиче-
ской коммуникации. Особый отбор ценностей, которые свя-
зываются с фактами биографии, присущ такому жанру PR-
текста в сфере политической коммуникации, как биография
кандидата, выдвигающегося на какой-либо выборный пост.
Конечно, уложить человеческую индивидуальность в схе-
мы и формулы оптимальной модели коммуникации очень
сложно, но и здесь можно найти соответствующую логику.
Логика создания «легенды» – отбора жизненных событий и
акцентов − обусловлена образом адресата, который прини-
мает решение о выборе данной персоны на пост. Схематично
это можно представить так: образ «простого парня» требует
выделения одних фактов биографии и подбора определен-
ных ключевых слов и грамматических конструкций, образ
«интеллигента» – других.
Особый интерес с точки зрения учета фактора адресата
представляют тексты, написанные для женщин и для муж-
чин. Гендерная самоидентификация входит в число когни-
тивных ресурсов как отдельной личности, так и общества.
В соответствии с этим гендер может быть рассмотрен как
366
измерение, как новый аспект исследования образа адресата

текстов.
Зачастую в периодике публикуются целые програм-
мные статьи, в которых содержится описание адресатов
текстов. Эту тенденцию иллюстрирует отрывок из материа-
ла «Обратная связь», опубликованного в газете «Завтра» и
целиком посвященного адресату:
Вы, читатели наши, – какие же вы разные, непохо-
жие, подчас противоположные во взглядах и в делах, вас
и вместе-то собрать нельзя, потому что тут же такая
буча начнется!
Какие Вы?
Все вы – верующие: кто в Иисуса Христа, кто в
Аллаха, кто в коммунизм, кто в Род, кто лишь в себя –
но ни один из вас не обходится без чистой, истовой, пол-
ной веры, дающей вам силы жить дальше в окружающем
мраке. <…>
Мир для вас до сих пор раскрашен, он цветной или
хотя бы резко черно-белый. Вам противны «белые ворот-
нички», теплый кисель, болотистая местность, еда в
Макдональдсе, жвачка по ТВ и партия «Единая Россия» –
словом, все усредненное, «среднеклассовое», «хакамадо-
мещанское», энтропийное, никакое. Чувство великого
течет в твоих жилах, читатель. Грандиозное будущее
или мировая катастрофа – вы мыслите именно в этих
категориях (Редакционная статья газеты «Завтра», № 1,
январь 2005).
Данный текст является примером интегративного текста,
представляющего собой скорее фатическое общение, то есть
в нем процесс общения направлен как бы сам на себя, на
отношения автора с адресатом, это текст, почти лишенный
информативности. Вообще, цель публикаций современных
СМИ, к которым принадлежит приведенный выше текст
(к ним относятся всевозможные «Обращения редактора»,
«К нашим читателям» и подобные материалы), чаще все-
го – создание общности между людьми путем интерпрета-
ции актуальной информации, обмена мнениями, оценками.
Интересна трансформация данного жанра в постсоветскую
эпоху: от модальности «поучения» (разъяснения читателям,
как необходимо относиться к тому или иному явлению об-
367
щественной жизни) СМИ перешли к подчеркиванию общ-

ности интересов и одинакового образа жизни у предполагае-
мых реципиентов. Программная статья главного редактора
журнала «Наши деньги» – приложения к «Эксперт-С-З» −
характеризует читателей журнала как агентов экономиче-
ского роста, благосостояние которых неизменно растет вме-
сте с потребностями: Мы с вами – агенты экономического
роста. Он возник незаметно для нас, но его влияние на
нашу жизнь становится неизбежным: сначала переста-
ешь постоянно занимать у коллег «до получки», потом на
субботних посиделках с друзьями начинаешь с интересом
прислушиваться к разговорам о кредите на машину, еще
месяц – и жена убеждает тебя купить плоский телеви-
зор. Ты начинаешь испытывать нехватку ассортимента
в ближайшем к дому продуктовом, пробуешь «Ленту»,
исследуешь «О'Кей»…(«Наши деньги», № 13, апрель 2004).
Если читатель не хочет отправиться в тайгу, подальше от
соблазнов, то он вынужден совершенствовать свои потреб-
ности и увеличивать доходы. Материал заканчивается при-
зывом рваться в бой, за новыми материальными благами и
возможностями.
Стремление издателей и авторов текстов к изучению сво-
его адресата и идентификации с ним не исключает возможно-
сти «ошибки адресатом». Такой момент подмены адресата, не
описанный в учебниках по коммуникации, но подмеченный
художественной литературой, предлагает В. Пелевин в рома-
не «Generation “П”». Тексты главного героя романа, копи-
райтера, должны бы воздействовать на аудиторию, которой
они предназначаются. Однако задача главного героя − «при-
спосабливать западные рекламные концепции под менталь-
ность российского потребителя» − сводится фактически к
тому, чтобы его тексты производили впечатление на заказчи-
ка текстов. То есть реальным адресатом текстов становится
тот, кто оплачивает тексты, а не потенциальный представи-
тель электората или потенциальный покупатель товаров.
Помимо картины мира, социального статуса авторы
рассматриваемых текстов должны учитывать речевой опыт
своего адресата, связанный со способом общения, соблю-
дением и нарушением норм и правил общения, выбором
языковых единиц и использованием импликатур и цита-
368
ции. Соблюдение правил и принципов общения связано, в

частности, и с вариативностью в отборе языковых средств,
прежде всего в сфере лексики. Намеренный отбор опреде-
ленных языковых средств зачастую наглядно представлен
в нескольких вариантах однотипных текстов (слоганов,
телероликов), которые предлагают субъекты политической
коммуникации для работы с различными типами аудиторий.
Такие вариативные способы общения одного субъекта стано-
вятся особенно актуальными, например, во время выборов.
Адресат должен увидеть «свои» слова и языковые кон-
струкции в предназначенном ему тексте. Лексический уровень
солидаризации с адресатом связан, прежде всего, с оценочной
лексикой и ключевыми словами текстов. К признакам клю-
чевых слов относятся, в частности, следующие: частотность
употребления, «выдвинутость» в текстовом пространстве
(употребление в заголовочных позициях), активизация грам-
матического потенциала, активизация языковой рефлексии
и языковой игры. Нами были выделены ключевые слова раз-
личных общественно-политических изданий по предложенной
Т. В. Шмелевой модели КСТМ [17] за один и тот же пе-
риод − 2004-2009 гг. Для наглядного сопоставления раз-
личий и сходства полученные данные представлены в
таблице:
Газета
«Коммерсант»
Журнал «Литературная Газета
Журнал
«Эксперт» газета» «Завтра»
«Коммерсант
Деньги»
Эффективность – Народ Русский Бизнес

рентабельность Литература Оппозиция Цена
Темп роста Страна Враг Развитие
Стратегия Коррупция Имперский Рынок
Правительство Демократия Патриот Новый
Рынок Рынок
Успех
Технология
369
Ориентация на речевой опыт аудитории отражается и в

использовании метафор, поскольку метафоры, как известно,
не только являются выразительным приемом в тексте, но и
участвуют в постижении, восприятии и формировании мира.
Интересно проследить систему метафор, используемую
в современных СМИ различной политической направлен-
ности. Тексты периодических изданий, в отличие от других
текстов массовой коммуникации, в этом плане наиболее на-
глядно демонстрируют свои пристрастия к одним и тем же
типам метафоризации, поскольку используют их на протя-
жении длительного времени, из номера в номер. Так, на-
пример, оппозиционная газета «Завтра» использует преиму-
щественно физиологическую и милитарную метафоры, жур-
нал «Эксперт» – метафору игры, описывая политическую
жизнь в терминах «выигравший-проигравший».
Широкое использование ситуации подтекста, скрытых
цитат в текстах СМИ на тему политики связано с катего-
рией адресата: автор текста использует эти приемы «для
своих», для тех читателей, которым под силу расшифровка
именно этих скрытых смыслов. Можно отметить, что ис-
пользование в речи импликатур повышает статус адресата
в собственных глазах: адресат понимает, что говорящий до-
веряет его догадливости.
«Увидеть свое» адресату помогают также различные
стратегии и тактики автора. Исследователями назывались
различные виды коммуникативных стратегий в различных
сферах речевого взаимодействия: дискурсивные, стилистиче-
ские, семантические, прагматические, риторические, диало-
говые и т. д. В стремлении определить стратегии и тактики
речевого поведения авторов текстов политической коммуни-
кации в СМИ мы исходим из понимания процесса коммуни-
кации в исследуемой сфере как процесса, ориентированного
на достижение определенных долговременных результатов.
Анализ политической коммуникации в СМИ с точки зрения
взаимодействия с адресатом позволяет выделить стратегию
солидаризации со своим адресатом и аргументативную
стратегию. Каждая стратегия может быть реализована и
описана посредством набора комплекса тактик.
Что касается стратегии солидаризации, то в ее рамках
особенно широко распространено использование такой ре-
370
чевой тактики, как включение адресата в действующие

лица текста. Эта тактика направлена на диалогизацию
монолога, вовлечение читателя в опосредованное общение
путем имитации устной разговорной речи, она максимально
сокращает дистанцию между автором текста и его читате-
лем. К числу факторов, способствующих распространению
этой тактики в рассматриваемых текстах последнего десяти-
летия, можно отнести и широкое распространение общения
через Интернет. Режим такого письменного общения созда-
ет эффект присутствия собеседника и может быть использо-
ван в разных жанрах и видах текстов.
В свою очередь аргументативная стратегия с точки зре-
ния взаимодействия с адресатом в тексте интересна самим
типом аргументации. В такую стратегию включают тактики
контрастивного анализа, тактики видения перспективы, так-
тики обоснованных оценок. Убеждение в публицистическом
тексте с помощью оценок как лингвистический феномен
было рассмотрено в рамках коммуникативного подхода до-
вольно подробно [18].
Рассмотрим некоторые интересные с точки зрения лингви-
стики речевые проявления других тактик. Так, эффект «при-
сутствия» адресата в тексте может достигаться использованием
грамматической формы 1-го лица множественного числа (мы-
повествованием). Несмотря на довольно частое использование
данной формы повествования в политической коммуникации
как советского периода, так и современности, в традицион-
ных учебниках по грамматике русского языка примеры такого
рода – большая редкость. Это, вероятнее всего, объясняется
спецификой иллюстративного материала (в учебниках в ка-
честве примеров используются преимущественно тексты ху-
дожественной литературы, которые могут служить образцом
литературного языка). Так, в «Коммуникативной грамматике
русского языка» 1998 г. при рассмотрении высказываний в
их субъектной перспективе [19] отмечается, что первое лицо
указывает на совпадение зоны говорящего и зоны субъекта
действия, что подтверждают приведенные примеры с первым
лицом единственного числа – «я». Модель с высказываниями
от «мы» отсутствует, а между тем она представляет собой ред-
кий случай вербализации не только двух указанных зон, но и
зоны адресата (в данном случае – читателя).
371
О повествовании от «мы» упоминает А. К. Михальская,

относя такое повествование к риторическим средствам до-
стижения согласия, основанного на вере [20; С. 148]. «Мы»
в контексте политического дискурса относят к специализи-
рованным вербальным знакам интеграции наряду с лексема-
ми совместности (вместе, все, наш, единый…), формулами
причастности (я как и все) [21; С. 119-120]:
Наша линия может включать себя и «левые», и «пра-
вые» идеи, поскольку раскол между ними безнадежно
устарел. На нашей стороне и Симона Вайль, и Томас
Стерн Элиот, и Сергей Кара-Мурза, и Арундати Рой,
и Александр Панарин, и многие другие замечательные
люди сердца и ума. Наши идеи не остаются в универси-
тетах и монастырях — они завоевывают пространство
(«Завтра», № 2, январь 2010).
Особую частотность мы-повествование приобрело в
массовой коммуникации в конце 1990-х гг., что, вероят-
но, объясняется стремлением к осознанию своего места в
мире, которое обостряется, как известно, в периоды со-
циальных кризисов. Такой тип повествования позволя-
ет автору текста, с одной стороны, отождествлять себя с
аудиторией, не важно, является ли он политиком или жур-
налистом. С другой стороны, такое повествование – один из
способов создать образ адресата в тексте, апеллируя к его
общей с автором национальной, статусной и прочей социаль-
ной принадлежности: Итак, задача, стоящая перед нами
сегодня, — сродни той, что стояла перед Сталиным. Но
глупо полностью копировать его методы и технологии —
эпоха другая, да и люди тоже.
Важно взять у него смелость в творчестве. Динамизм,
мобилизацию и развитие. Умение зажечь сердца верой в
Великую Мечту — как и создание самой этой Мечты. <…>
Мы возьмем от Сталина ум и историческую дерзость,
непреклонную волю и изобретательность. Мы возьмем у
него идею страны-сверхкорпорации, где граждане — ее
акционеры. Ведь он успел высказать и такую идею в
«Экономических проблемах социализма» («Завтра», № 1,
январь 2010).
Нередко современная региональная пресса является
единственным источником политической аналитики для той
372
группы населения, которая привыкла покупать или выпи-

сывать газеты, но не имеет сегодня материальной возмож-
ности покупать/выписывать более одного СМИ. Поэтому
в общественно-политических региональных СМИ публику-
ются материалы об общероссийских проблемах и событиях.
Независимая от бюджетного финансирования региональная
периодика, кроме того, в подобных материалах обозначает
свою политическую позицию, которая, как предполагается,
разделяется адресатом текста: И вот мы столкнулись с
технологиями «суверенной демократии», специфической.
Эндемической, как сказали бы биологи, то есть обитаю-
щей только в России. Такого беззакония и такого позора
мы, кажется, не переживали даже в прошлый раз. А ведь
эти-то выборы, в отличие от прежних, были «управляе-
мы» государством. <…> Мы, конечно, вправе верить, что
они будут все же защищать интересы не только тех,
кто их снарядил в Думу, но и тех, кто вручил им манда-
ты, − простых горожан. Однако управляемая демократия
успешно лишила часть избирателей последних иллюзий.
(«Новая Новгородская газета», № 10, март 2008).
В текстах массовой коммуникации, написанных от 3-го
лица, может присутствовать и косвенная адресованность, − и
связана она, во-первых, с противопоставлением их нам, а во-
вторых, с отбором автором текста лексических средств языка:
Но и все остальные аттракторы, предложенные
либералами-рыночниками в лице Гайдара, Чубайса и их
единомышленников: свобода, демократия, раскованная
культура, — оказались фальшивками, симулякрами само-
го низкого пошиба. Они оскорбили русского человека сво-
ей пошлостью, торжеством сытости и наглости посреди
всеобщего бедствия («Завтра», № 9, март 2010).
Прием описания их как чуждых адресату по социальным,
нравственным или иным характеристикам элементов часто
используется в современной оппозиционной прессе, а также
в предвыборных текстах кандидатов на различные посты.
Подводя итоги, можно отметить, что выстраивание дол-

говременной политики на информационном поле требует
ориентации текстовой деятельности на «своего» адресата,
который описывается по комплексу критериев.
373
При этом процесс моделирования образа адресата в

текстах политической коммуникации – сложный процесс,
в котором должны учитываться данные социологии, обна-
руживающие социальные группы в обществе; наблюдения
философов и лингвистов, а также реалии взаимодействия
субъектов на информационном рынке. Эти экстралингви-
стические параметры адресата реализуются на различных
речевых уровнях текста: лексическом, грамматическом, сти-
листическом.
Примечания
1. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров: человек – текст –

семиосфера – история. – М.: Языки русской культуры,
1996.
2. Арутюнова Н. Д. Речевой акт // Лингвистический энцикло-
педический словарь. – М., 1990. – С. 412−413.
3. Гайда Ст. Проблемы жанра // Функциональная стилистика: тео-
рия стилей и их языковая реализация: межвуз. сб. науч. тр. Перм.
гос. ун-т имени А. М. Горького. – Пермь, 1986. – С. 22-28.
4. Шмелева Т. В. Речевой жанр // Русистика. – 1990. –
№ 2. – С. 20–32.
5. Вольвак Н. П. Фактор адресата в публичном аргументирую-
щем дискурсе. – Южно-Сахалинск: Изд-во СахГУ, 2004.
6. Чепкина Э. В. Русский журналистский дискурс: текстопо-
рождающие практики и коды (1995-2000). – Екатеринбург:
Изд-во Уральского гос. пед. ин-та, 2000.
7. Вепрева И. Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. –
Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002.
8. Янченкова И. С. Адресованность в языковой игре: дис. ...
канд. филол. наук. – Петропавловск-Камчатский, 2006.
9. Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской
речи. – М.: УРСС, 2003.
10. Каминская Т. Л. Адресат в массовой коммуникации. –
Великий Новгород: НовГУ имени Ярослава Мудрого, 2008.
11. Покровская Е. В. Прагматика современного газетного тек-
ста // Русская речь. – 2006. – № 3. – С. 81–87.
12. Дзялошинский И. М. Журналистика соучастия. Как сделать
СМИ полезными людям. – М.: Престиж, 2006.
374
13. Засурский И. Реконструкция России (масс-медиа и политика

в 90-е). – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001.
14. Блинкина-Мельник М. М. Рекламный текст: задачник для
копирайтеров. – М.: О.Г.И., 2003; Морозова И. Слагая сло-
ганы. – М.: РИП-холдинг, 2001.
15. Ильин М. В. Слова и смыслы: опыт описания ключевых по-
литических понятий. – М.: Рос. полит. энцикл., 1997.
16. Тард Г. Общественное мнение и толпа. – М.: Т-во тип.
А. И. Мамонтова, 1902.
17. Шмелева Т. В. Ключевые слова текущего момента //
Сolleqium. – 1993. – № 1. – С. 33–41.
18. Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. – М.:
МедиаМир, 2008. – С. 98–119; Солганик Г. Я. Современная
публицистическая картина мира // Публицистика и инфор-
мация в современном обществе. – М., 2000. – С. 9–23.
19. Золотова Г. А. Коммуникативная грамматика русского язы-
ка. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998.
20. Михальская А. К. Основы риторики: мысль и слово: учеб.
пособие. – М.: Просвещение, 1996.
21. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. – М.:
Гнозис, 2004.
375
ÏÐÈÌÅÒÛ ÑÎÂÅÒÑÊÎÉ ÑÒÈËÈÑÒÈÊÈ

Â ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÛÕ ÃÀÇÅÒÍÛÕ ÒÅÊÑÒÀÕ
Í. À. Êóïèíà
Стилевая специфика газетного текста обусловле-

на функционально. В связи с этим уместно сослаться на
Г. О. Винокура, который говорил о неоспоримости «по-
литической роли газеты» и о «социальном смысле газеты
как источнике распространения… идей» [Винокур 1929:
166-167].
Стратегически заданная функция воздействия на обще-
ственное идеологическое сознание в значительной степени
обусловливает не только отбор и организацию стилеобразую-
щих языковых средств, но и специфику категорий газетного
текста, спроецированных на публицистическую картину ми-
ра [см.: Солганик 2000: 12-22].
Стилевые параметры советской газеты разрабатывались
на базе идеологической ортологии, находящейся под кон-
тролем государственной языковой политики. Соединение
формульности, которая базировалась на системе идеологи-
чески правильных стандартов, с политически выверенными
экспрессивными средствами обеспечивало реализацию ле-
нинских принципов печати, направленных на обязатель-
ность «языкового отражения идейно-социального начала»
[Костомаров 1971: 33-59].
Процесс идеологизации (фактически – политизации)
лексики русского языка, охвативший семантические сферы
философского, религиозного, этического, художественного
[см.: Купина 1995], поддерживал однозначность понима-
ния читателем регулярно используемых в газете воспроиз-
водимых клишированных оборотов; бинарные оппозиции,
определявшие набор догматических предписаний и взаимо-
исключающих оценок, упрощали и выравнивали мировоз-
376
Ïðèìåòû ñîâåòñêîé ñòèëèñòèêè â ñîâðåìåííûõ ãàçåòíûõ òåêñòàõ
зренческую интерпретацию освещаемых в газетном тексте

фактов и событий.
Произошедший в конце XX столетия обвальный процесс
деидеологизации русского языка и общественного сознания
изменил стилевой облик российской прессы. Сам этот про-
цесс имел разные следствия.
1. Такие следствия деидеологизации, как либерализа-
ция мировоззрения, аксиологический плюрализм,
персонализм, – способствовали демократизации
языка газеты [см.: Солганик 2007: 32], усилению
личностного начала речи журналиста, пассивиза-
ции и маргинализации советских идеологических
стандартов, обновлению арсенала средств экс-
прессии.
2. Такие следствия деидеологизации, как идеологиче-
ский скептицизм, цинизм, идеологическая растерян-
ность, появившиеся у носителей русского языка,
ощущение «ампутации вместилища для общих идей»
[Аверинцев 2003: 148], а также вспышки идеологи-
ческой агрессии, наметившийся «левый поворот» в
политике, – способствовали возвращению в язык га-
зеты опознавательных знаков советского идеологиче-
ского кода.
Можно предположить, что процесс деидеологизации
мировоззрения затронул не все слои общества, а языковые
следствия этого процесса нашли разное отражение в языке
и стиле газеты. Возможные различия, скорее всего, связаны
со спецификой социокультурного контекста, а также адре-
сации газетного издания.
Срезовый анализ районных газет Урала и Зауралья,
выпускаемой в Екатеринбурге «Областной газеты», регио-
нальных выпусков газет «Известия», «Аргументы и факты»,
«Труд», а также ведущих федеральных изданий (2007-2008)
позволяет охарактеризовать приметы советской стилистики
в современном газетном тексте.
Поддерживает советскую стилистическую манеру район-
ная пресса. Обращает на себя внимание тенденция к сохра-
нению газетных названий, реквизитов, символов:
377
Районные газеты Среднего Урала и Зауралья обнару-

живают мировоззренческий консерватизм, верность цен-
ностным ориентирам советской идеологии.
Характеризуя язык советской газеты, В. Г. Костомаров
отмечает обязательность реализации «ленинского требова-
ния писать решительно обо всем, особенно о будничной жиз-
ни» [Костомаров 1971: 35]. Анализ ста газет за один день
позволил определить тему труда как главную [Там же]. Эта
тема остается ведущей и сегодня.
В газетах Урала (не только районных, но и региональ-
ных) регулярно используются сочетания со словами группы
«труд». Набор стандартных атрибутивных сопроводителей к
базовой номинации труд (честный, бескорыстный, самоот-
верженный, благородный, ударный), клишированные сочета-
ния трудовой коллектив, трудовые традиции, трудовые
навыки, трудовой подвиг, трудовые достижения, трудовая
династия, трудящиеся района, трудящиеся Урала – все
эти средства не только выделяют тему труда как особую, фун-
даментальную, но и обусловливают ее развитие в советской
стилистической манере, оживляют стандарты контактных се-
мантических сфер, в частности производственной:
Уникальные разработки, достижения работ-

ников предприятий атомного комплекса, располо-
женных в УрФО, используются и применяются не
только в оборонно-промышленном комплексе, но и во
многих отраслях экономики. Накопленный ими ко-
лоссальный опыт, знания, трудовые традиции по-
зволят и в дальнейшем решать важнейшие задачи
378
развития атомной промышленности (Областная

газета)1.
Районная газета воспевает труд созидательный, бес-

корыстный, благородный, труд на благо района и его
жителей. Герой газетных публикаций – труженик, заслу-
живающий уважения и почета. В функции тематических
активно употребляются номинации профессий, должностей,
трудовых действий, слова-технизмы, позволяющие детально
описать трудовой процесс и его результаты. Лучшие люди
называются поименно; газеты публикуют их фотографии; в
статьях регулярно описываются производственные дости-
жения отдельных работников и трудовых коллективов:
Ф. А. Лоскутов выполняет все токарные ра-

боты. Контроль за технологическим процессом
во время посевной возложен на агронома Людмилу
Ивановну Зиль. Технической частью руководит по-
мощник бригадира Ермаков Сергей Александрович.
Все усилия работников Верх-Кунгурской комплекс-
ной бригады в настоящее время направлены на скорей-
шее проведение посевной кампании (Верный путь).
Ср.:
1
Здесь и далее извлеченный из газетного текста речевой ма-
териал любой длины передается с помощью курсива. Фамилия
журналиста по соображениям этического характера указывается
лишь том случае, если текст обладает идиостилевым своеобра-
зием. Орфографические и пунктуационные особенности источ-
ника сохраняются.
379
Призваны укрощать огонь

В конце марта мы побывали в ЦДНГ-10 (цехе до-
бычи нефти и газа), что находится вблизи Карьево.
Побеседовав с начальником цеха В. Ф. Бочкаревым о луч-
ших людях, бригадах, сменах, мы поняли, что застать
здесь кого-либо из тех, кто непосредственно занят до-
бычей нефти, не представляется возможным. А вот по-
жарный расчет был на месте, и мы отправились туда
<…> В их (о пожарных) задачи входит охрана объектов
при проведении каких-либо работ. В этот день выполня-
лись сварочные работы на территории базы. «Урал» с
огромной цистерной вместимостью 8 тонн подошел непо-
средственно к месту работы. Начальник караула Радик
Киндяшев и пожарный Ильдар Гайсин проложили рукав-
ную линию со стволом ГП-600. Только после этого свар-
щики принялись за дело <…> Пожелаем же людям этой
благородной профессии мужества, оперативности в ра-
боте, и пусть выезды пожарного расчета будут только с
целью профилактики (Парма).
Допускающая инверсию формула лицо по профессии,
должности/трудовой коллектив + обозначение трудового
действия соответствует «публицистическому канону (реаль-
ный человек в реальных обстоятельствах)» [Солганик 2000:
20]; выступает как «опорный пункт» [Демьянков 2003: 121]
текстов, в которых разрабатывается тема труда. Например:
Ф. А. Лоскутов выполняет токарные работы; пожарный
Ильдар Гайсин проложил рукавную линию со стволом
ГП-600. Ср.: Наша строительная специализированная
организация занимается строительством и ремонтом
автомобильных дорог общего и областного значения <…>
После выполнения этой работы предстоит завезти более
2-х тысяч кубометров песчано-гравийной смеси на бере-
гоукрепление. Этим занимается «Камводэксплуатация»
в г. Перми (Частинские вести).
Активно реализуемая в районных газетах формула, обе-
спечивающая развертывание темы труда (прежде всего фи-
зического), является «знаком солидарности» [Демьянков
2003: 117] с жителями района – героями публикаций (ра-
бочими, крестьянами, а также медицинскими работника-
ми, библиотекарями, учителями). Социальная ориентация
380
«опорных пунктов» текста поддерживается вербализаци-

ей идейных установок советской культуры: Какой бы ни
была личная жизнь, а работа все равно на первом месте;
Награда найдет своего героя; Выполним и перевыполним
задание руководства района (Искра Прикамья) и т. п.
Отбор языковых средств свидетельствует о тенденции к
консервации речекультурных стереотипов. Так, штампован-
ностью отличается предикативно-характеризующая сфера
персонажа в очерках о людях района. Например, в очерке
о знатном животноводе («Парма») героиня характеризует-
ся как лучшая телятница, знающий, грамотный и требо-
вательный специалист; общительный, веселый и неуны-
вающий человек; замечательная хозяйка и огородница.
Штампы сопровождают описание биографии героини:
Вся ее трудовая жизнь связана с колхозом име-
ни Ленина; Выйдя на заслуженный отдых, Валентина
Ермиловна окунулась в заботы общественные.
Прямооценочные номинации (благородный труд, бла-
городная профессия, любовь и уважение земляков) укруп-
няют образ типового героя очерка – человека труда.
Воздействующий эффект подобных текстов связан с их
направленностью на интеграцию, консолидацию, защиту
«своего круга» [Бартминьский 2005: 141], сохраняющего
ценности советской культуры. Внедряемые в газетный текст
цепочки речевых стереотипов, поддерживающих классовую
основу пролетарской идеологии, выполняют также компен-
саторную функцию: они используются как средства увере-
ния в социальной значимости труда, которому посвящена
жизнь рабочих, крестьян, «трудовой интеллигенции» (пред-
ставителей целевой аудитории районной газеты).
Социальная маркированность лексики [см.: Крысин
2003: 79], составляющей тематический каркас текста, – об-
щая особенность стилевого облика районной газеты. Именно
эта особенность поддерживает интерес к газете читателей, в
сознании которых сохраняется иллюзия непрошедшего со-
ветского времени. Параллельно отметим отсутствие страте-
гически заданной социально-политической дифференциации
читательской аудитории в федеральных газетах.
Обратим внимание на темпоральную организацию тек-
стов районных газет, освещающих важные для «своего кру-
381
га» «основные события текущего момента» [Костомаров 2005:

195]. Обратим внимание на темпоральную организацию тек-
ста. Текстовое время соответствует реальному; темпоральные
сигналы характеризуются точностью, определенностью:
Обед – это очень важная сторона дела. Ведь

первая смена заступает в 7-8 часов утра и работа-
ет до 7-8 вечера. Вечером на смену Ермакову прие-
дет А. Л. Феденев и новые севачи И. Г. Шипулин и
И. Н. Умпелев. Трактор практически не останав-
ливаясь продолжит свой путь. Ночную смену тоже
накормят горячей пищей.
Ср.:
В 2008 году выходной 4 мая переносится на пят-
ницу 2 мая. Таким образом, трудящиеся будут от-
дыхать с 1 по 3 мая, в воскресенье 4 мая выйдут
на работу, затем будут отдыхать с 9 по 11 мая
(Верный путь).
Фактографичность изложения, цифровая конкретиза-

ция, прямо выраженная позиция автора, «проживающего»
событие вместе с народом, выбор «событийных узловых то-
чек» [Какорина 2008: 500], значимых для конкретного жиз-
ненного пространства, стандартизованность архитектуры
события – все это обеспечивает эффект достоверности:
В хозяйствах в полном разгаре самая важная сель-

скохозяйственная кампания – посевная. И мы вместе
с бригадиром А. М. Шипулиным решили проехать по
полям Верхкунгурской бригады СПК «Правда».
– Раньше в это время восемь сеялок работали
в поле, а в этом году пока только пять, – сетует
бригадир, – нет готовой пашни.
Верхкунгурцам предстоит засеять 1380 гекта-
ров, плюс сто – пересев озимой ржи. Самые дальние
поля находятся на расстоянии 7-8 километров от
населенного пункта (Верный путь).
Одна из центральных в языке советских СМИ идеологе-

ма трудовых достижений развивается в районных газетах по-
382
следних лет на базе канцеляризованных клише, передающих

информацию, актуальную для целевой аудитории газеты:
В целом по району скота высшей категории упи-

танности сдано 31 процент, средней – 62, часть –
была ниже средней и тощей упитанности.
Наиболее высокие оценки специалисты Кунгур-
ского мясокомбината дали мясу, поступившему из
ООО СХО «Шляпники» (Верный путь).
Прослеживается характерная для газет советского вре-

мени романтизация трудового энтузиазма и трудового
подвига:
Январь 1963 года. Рабочий поселок Советский в

составе Кондинского района – это первые четыре
дома на ул. Зои Космодемьянской. Спустя месяц – в
Советском уже целых четыре улицы, отвоеванные у
болот! А к праздничной первомайской демонстрации
все утопающие в грязи дороги населенного пункта
засыпали песком: новорожденный поселок готовился
отмечать вместе со всей страной свой самый пер-
вый праздник. В торжественных колоннах шли пер-
вые советчане – всего около 500 человек.
Первый праздник, а следом – первая беда:
страшные лесные пожары. Жарким июлем 63-го
года огонь подходил вплотную к Советскому, го-
товилась экстренная эвакуация людей. Но не за-
тем покоряли Север первопроходцы, чтобы вот так
просто сдаться природной стихии. И стихия от-
ступила! Условия таежному краю теперь диктова-
ли люди – совсем молодые юноши и девушки, оза-
ренные великой целью: возвести город своей мечты!
(Путь Октября).
В данном случае романтизируется подвиг земляков –

первых советчан, первопроходцев. Коннотация высокого
(отвоеванные у болот, покоряли Север, озаренные вели-
кой целью, возвести город мечты) формирует эмоции гор-
дости, любви к своему краю.
383
В абстракции от коммуникативной рамки автор – чи-

татель районной газеты изображенная в анализируемых
текстах реальная среда обитания человека социального осо-
знается как консервативная, не затронутая произошедшими
в стране изменениями. Не отмеченная печатью индивидуаль-
ности, однообразная стилевая манера авторов воспринима-
ется как вторичная, копирующая не образцовые советские
газетные образцы. В то же время застывшая советская стили-
стика, по всей видимости, не противоречит социальному за-
казу, отвечает языковому вкусу, сложившемуся в «конкрет-
ной (ограниченной) социальной системе» [Володина 2007:
61], а сами тексты выполняют терапевтическую функцию,
укрепляют веру в нерушимость идеалов лингвокультурного
сообщества, сложившегося в советское время. Другими сло-
вами, «ветхосоветская стилистика» (М. Соколов) оказывает-
ся востребованной людьми, не изменившими сложившийся в
советское время образ жизни и образ мышления.
В русле советской стилистической традиции использует-
ся прием многоголосия с обязательным включением точки
зрения человека из народа. В районных газетах регулярно
используются паспортизированные мнения простых людей,
подборки ответов на один вопрос. Ответы читателей всег-
да поддерживают сложившиеся культурные стереотипы.
Отсутствуют дискуссионные мнения. Вот, например, типич-
ный ответ на вопрос Что для вас семья?:
Галина Александровна, родом из I–Ключиков,

сейчас живет в г. Кунгуре:
– Для меня это самое святое, что есть на свете, –
дети, любовь к мужу, родной дом, родная земля
(Верный путь).
Газета (см. заголовок и текст) выступает в роли соав-

тора читателя, интерпретирующего то или иное актуальное
событие. Например:
С кем вы, мастера культуры

Самое неприятное и противное, что люди искус-
ства Грузии так безобразно себя ведут. Простых лю-
дей, вероятно, можно понять, может быть, у них недо-
384
статочно правдивой информации, но люди, у которых

имеется к ней доступ, как расценить их поступки?
Каково лицемерие Брегвадзе и Кикабидзе! Неужели их
еще после такого будут приглашать с выступлениями
в российские концертные залы?! Ольга (Труд-Урал).
Мнения простых людей, содержащиеся в структуриро-

ванной совокупности представленных на газетной полосе
микротекстов, складываются в единую мировоззренческую
позицию, объединяющую редакцию газеты и читателей.
В период предвыборной кампании региональные газеты
публикуют повышающие рейтинг политика благодарствен-
ные письма, как, например, письмо, адресованное одному
из кандидатов в мэры Екатеринбурга:
Анна Щекалева, пенсионерка:

– Анатолий Владимирович! Не верится, что у
меня на столе стоит телефон! В этом великая ваша
заслуга! Я слышу телефонный звонок и до сих пор
не могу поверить, что кто-то звонит мне. Не забыл
наш депутат мою искреннюю просьбу.
Анатолий Владимирович, сейчас вам предсто-
ит очень большой объем работы, но у вас хватит
сил и знаний, чтобы со всем справиться. Как писал
Некрасов: «Знай работай, да не трусь!
Работайте, Никифоров, но не на износ – ведь у
вас дети. Любите их, любите себя, любите других,
и Бог вас за все вознаградит.
Огромная вам благодарность от бабушки
Щекалевой за ваше внимание. Я вас ценю, уважаю и
люблю! (Агитационная газета-однодневка).
Рассказ о представителе власти, проявляющем заботу о

простом человеке, конкретизирует идею единства власти и
народа. Последнее маркируется также идеей общих корней
(связь с малой родиной, пролетарское происхождение депу-
тата). Например, «Областная газета» публикует возмущен-
ное письмо рабочего Уралвагонзавода Алексея Воронина,
отвечающего на вопрос: Зачем рабочим нужен мэр-банкир?
«Социально выверенная» позиция рабочего основана на ре-
385
чекультурных стереотипах, обеспечивающих стандартные

каузальные связи:
У него (о кандидате в мэры) рабочие корни. Он

коренной тагильчанин <…> Стало быть, у него
крепкая основа, поэтому он за родной город болеет,
старается для него.
Письма читателей (скорее всего стилизованные) исполь-

зуются для создания образа слуги народа, который не на
словах, а на деле заботится о людях. В подобных письмах
нередко благодарность действующему политику сочетается
с поддержкой его начинаний, а также «здоровой» критикой
и «наказом». Репертуар речевых жанров, их последователь-
ность воспроизводятся в соответствии с образцами писем
трудящихся в советские газеты:
От души хочу сказать спасибо Эдуарду Эргар-

товичу Росселю и Дмитрию Анатольевичу Медведеву.
И вот за что: за проблему лекарственного обеспечения, ко-
торую они обсуждали во время встречи в Екатеринбурге,
состоявшейся 5 февраля нынешнего года (2008).
Как человек пожилой, страдающий многими
болячками, знаю, какая волокита бывает с лекар-
ствами. Надо навести порядок в этом деле <…>
(Областная газета).
В контрагитационных целях используются фольклорные

жанры, позволяющие укрупненно выразить точку зрения на-
рода. Например, в частушке один из депутатов Областного за-
конодательного собрания представлен как лжец и иждивенец:
Много масок у Толяна

Говорит – герой Афгана
Сам же просидел в тылу
На народном на горбу
(агитационная газета-однодневка).
Характерный для газет Урала прием актуализации

точки зрения простого человека обеспечивает реализацию
386
фундаментального для советской печати принципа народ-

ности.
Яркая примета советской стилистики – лозунго-
вость заголовков. Приведем материал, извлеченный из
«Областной газеты» (Екатеринбург): Даешь агитацию!;
Россия – вперед! Урал не отстает!; Так победим!;
Выстояли, чтобы победить!; За сильную Россию!; За со-
циальную справедливость!; Слава труду!; Ветераны –
за кандидатов из «Единой России»; Молодец, Россель!;
Студент – звучит гордо!; Знания – для всех!;
Журналисты – это народ!; В честь юбилея – ударный
труд!; Пьянству – бой! Ср.: Дню села быть; Новые
идеи претворить в жизнь (Искра Прикамья). С помо-
щью подобных заголовков реализуется мобилизационно-
идеологическая функция газетного текста.
Маркируют советскую стилистику прецедентные еди-
ницы, составляющие особый пласт советской словесной
культуры. Часто они используются как заголовки: Я знаю,
город будет; Есть такая партия; Наш бронепоезд сто-
ит на запасном пути; Наш паровоз вперед летит; Сын
за отца не отвечает; Верхи не могут, низы не хотят;
За того парня; За державу обидно; Едем мы, друзья, в
дальние края и др. Нередко прецедентные единицы вклю-
чаются в контекст, поддерживающий денотативную и кон-
нотативную определенность первичного текста-источника:
Вспомним сегодня тех, кого уже нет с нами <…>

Ими (комсомольцами) можно и нужно гордиться. Они не
были наивными людьми – они верили в святость своих
дел. И делали эти дела в любых условиях – «в мороз и в
зной, и в дождик проливной!» (Областная газета).
Отдельные прецедентные тексты символизируются,

приобретают особую политическую значимость. Например,
слова А. Твардовского стали девизом Свердловской области
и постоянно используются для образного выражения идеи
неразрывной связи мощного промышленного региона со
страной: Средний Урал был и остается опорным краем
державы; Опорный край державы готов выполнить зада-
ние президента и др. (Областная газета).
387
Прецедентный знак поддерживает политическую идею,

транслируемую через газетный текст, например, идею мало-
партийности в противовес многопартийности:
Молодая российская демократия пережила этап

своих «детских болезней», когда в Государственную
Думу проходили кандидаты от партий и избира-
тельных блоков, зачастую никого не представляв-
ших, кроме собственных лидеров и их спонсоров
(Областная газета).
Нередко прецедентные высказывания трансформи-

руются и приобретают противоположный смысл: Верной
дорогой идете, товарищи?; Коммунисты, назад!;
Старикам везде у нас… отказ; Милиция себя бережет;
День твой последний приходит буржуй; Гайдар шагает
в стороне.
Трансформация углубляет осмысление новейших
социально-политических и экономических реалий: Краткий
курс истории новых министров российского правитель-
ства; Краткий курс борьбы с коррупцией; Мы говорим
«Путин», – подразумеваем партия; мы говорим «пар-
тия», – подразумеваем Путин; Гозман – это Путин
сегодня; Кому из бюджетников достанется по способно-
стям?; Дело рвачей; И банки наши крепки; Ешь пестици-
ды, тухлятину жуй!; Я бы в армию пошел, пусть меня
подлечат; Кто из бюджетников получит по способно-
стям?; Не нужен нам овощ турецкий – нам свой помидор
подавай и др.
Языковая игра, основанная на трансформации преце-
дентных высказываний, вызывающая «образные отклики»,
активизирующая сопоставление советских и российских по-
литических реалий, используется в федеральных, реже – в
региональных газетных изданиях. Для районных газет этот
прием не характерен.
Идеологемы-советизмы функционируют как готовые
средства, служащие для передачи политической информа-
ции дня: Александр Левин изложил идеологическую плат-
форму «Единой России»; Губернатор Россель возглавил
региональный список «Единой России»; Мы уже обогнали
388
по объему национального продукта Италию и Францию,

а в этом году должны опередить Великобританию
<…> и наша Свердловская область должна, как всегда,
быть в авангарде этого процесса; Александр Ковалев
четыре года возглавляет в Полевском местную ячей-
ку партии «Единая Россия». В городе его еще помнят
секретарем комсомольской организации Северского
трубного завода <…> Почти три года назад единорос-
са Ковалева избрали председателем городской Думы.
Он воспринял это как доказательство доверия полев-
чан к партии и местному законодательному органу;
Свердловские единороссы приступили к чистке своих ря-
дов от балласта; Забота о человеке – приоритет партии
(выборка из «Областной газеты»).
Внедрение в текст советизма, несущего определенную
культурно-фоновую информацию, сопровождается разъяс-
нением, подготавливающим положительную оценку обозна-
чаемого:
«Труд» прогнозирует скорое возрождение про-

фессии лектора-пропагандиста <…> Информация
должна быть гарантированно доставлена по адре-
су. Сделать это наиболее просто можно с помощью
лекторов-пропагандистов (Труд).
При использовании метафорического фонда языка со-

ветской эпохи наблюдаем сопровождение образной единицы
коннотациями, предписанными советской идеологической
ортологией. Например:
<…> станкоинструментальный завод имени

Орджоникидзе. Это был флагман советского стан-
костроения, где делали автоматические линии и
агрегаты для всех отраслей машиностроения.
В 1980-х годах на заводе приступили к производ-
ству станков с числовым программным управле-
нием, что было вершиной технического прогресса.
Завод Орджоникидзе был уникальным предприяти-
ем не по меркам страны – по мировым масштабам
(С. Лесков, Известия).
389
Советские метафорические штампы служат для укруп-

ненной характеристики политической организации, находя-
щейся в центре общественного внимания:
Кузница управленческих кадров

Внутрипартийные дискуссии помогают формиро-
вать конкурентоспособную партийную элиту, выяв-
лять людей, действительно способных брать на себя
и нести груз ответственности за состояние дел в
стране <…> Кузницей управленческих кадров партия
намерена оставаться и впредь. В настоящее время
«Единая Россия» запустила проект «Кадровый резерв –
Профессиональная команда страны». Его реализация
поможет провести отбор эффективных, профессио-
нальных, порядочных управленцев муниципального, ре-
гионального и федерального уровней (Областная газета).
Тиражирование метафоры приводит к образной стандар-

тизации. Советская газетная метафора задает направленный
«образный отклик». Например: НАТО – враг, угрожаю-
щий безопасности страны:
НАТО подкрался с севера

О том, что Североатлантический блок подбирает-
ся не только к южным, но и к северным границам России,
сообщила газета «Вашингтон пост». По ее данным, при-
нятие в блок Финляндии и Швеции – одно из приори-
тетных направлений деятельности альянса (АиФ).
В отдельных случаях метафору поддерживают визуаль-

но воздействующие символы, подчеркивающие политиче-
скую значимость определенного события:
(Областная газета)
390
В современных газетных текстах находят отражение

апробированные советской журналистикой механизмы иде-
ологизации, идеологемопроизводства. Например, по модели
типа Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть»
образуются новые политически значимые высказывания
и тексты: Инвестировать в человека призвал Владимир
Путин. Уральцы готовы; Президент сказал – Урал под-
держал. Ср.:
Эдуард Россель указал отрасли промышленно-

сти, которые остро нуждаются в новой технике.
Это, в частности, железная дорога, энергетика,
здравоохранение, стройиндустрия, сельское хозяй-
ство, нефтегазовый комплекс.
Намеченные губернатором направления работы
нашли отражение в решении общего годового собрания
Союза предприятий оборонных отраслей промышлен-
ности Свердловской области (Областная газета).
Еще один пример: идеологемы патриотизма, гордости

формируются по схеме: уникальное достижение отечествен-
ных ученых (архитекторов, спортсменов и др.) → уверение
в невозможности подобного достижения странами Запада →
мысль о превосходстве отечественной науки (архитектуры,
спорта и др.) → сильное патриотическое чувство. Такая схе-
ма используется в интервью, приуроченном к погружению
батискафа (август 2007). Приведем соответствующий тек-
стовой фрагмент:
О: Да, я как-то меньше всего думал, как на мою

работу отреагируют политики. Правильно мы по-
ставили флаг. И как достижение науки, и как напо-
минание: Россия – страна неограниченных возмож-
ностей. Реакция не везде такая истеричная. Я полу-
чил поздравления от океанологов из США, Германии.
Обычные люди ценят знаковость события – как
мирную победу человека над еще одной тайной.
В: Иностранные научные экспедиции срочно за-
собирались в полярные широты. Кто сегодня спосо-
бен повторить подобное погружение?
391
О: Такое? Практически никто. Американцы могут

исследовать дно при помощи роботов, а осуществить
спуск обитаемых аппаратов в арктических глубинах
в ближайшие годы никто не сможет (Известия).
В аналитических статьях встречаются антитетические струк-

туры, с помощью которых обнаруживается идейная неприми-
римость, взаимоисключение нашего и чужого (чуждого):
Немцам, как говорится, немцево. А вот мне ка-

яться не хочется. Нас ведь на колени никто не ста-
вил. И еще потому, что фашизм и сталинизм – это
совершенно разные понятия. И потому, что Россия
(и я с ней) уже свой выбор сделала, объявив себя
правопреемницей СССР. К тому же покаяние – это
все же индивидуальная и, по преимуществу, непуб-
личная процедура (И. Являнский, Известия).
Декларативность точки зрения журналиста, совпадаю-

щей с официальной позицией государства, поддержива-
ет идеологему безальтернативного выбора, причем Россия
мыслится как наследница СССР, а автор – как страстный
защитник особой системы идейных ценностей.
Для формирования оптимистического взгляда на бли-
жайшее будущее используются впечатляющие цифры, кото-
рые (в русле советской традиции) подаются в общем виде,
без конкретизации:
ФОНД ОПЛАТЫ ТРУДА
ФЕДЕРАЛЬНЫХ БЮДЖЕТНИКОВ
УВЕЛИЧИТСЯ В БЛИЖАЙШИЕ ТРИ ГОДА
НА 350 МИЛЛИАРДОВ РУБЛЕЙ
(Российская газета).
Патриотическое чувство гордости передается с по-
мощью идеологической экспрессии, возникающей в ре-
зультате нанизывания ментально одобряемых смыслов.
Например, в опубликованной «Областной газетой» статье
«Пятнадцать пятилеток великого завода», приуроченной к
75-летию Уралмаша (УЗТМ), выстраиваются ряды преди-
кативных характеризаторов УЗТМ – флагмана советско-
го машиностроения: крупнейший завод; первенец первой
392
пятилетки; завод-гигант; завод заводов; индустриаль-

ный гигант; гигант индустрии; мощнейшее предприятие;
великий, уникальный (завод); прославленное мощнейшее
(предприятие); всемирно известный (завод).
Гиперболический образ завода-гиганта развивается на фоне
многократных утверждений о мировом лидерстве УЗТМ, при-
несшем славу не только Уралу, но и всей стране:
…было построено мощнейшее предприятие, с по-

мощью которого создавалась вся база металлургиче-
ской промышленности Советского Союза; …столица
Свердловской области известна всему миру во многом
именно благодаря наличию здесь этого индустриального
гиганта; Уралмашевской продукции обязаны своим рож-
дением крупнейшие горно-обогатительные и металлур-
гические комбинаты, атомные электростанции Индии,
Китая, Пакистана, Монголии и других стран.
Пуском первых цехов Уралмаша 75 лет назад наша
страна фактически оповестила мир о своем вступле-
нии в ряды ведущих индустриальных держав планеты.
Цепочка темпоральных сигналов позволяет выделить со-

бытийные отрезки времени, которые включаются в общую
схему: славное прошлое (75 лет назад; первая пятилетка;
замечательная история УЗТМ; прошлые заслуги; героиче-
ское прошлое; в 1933 году, в годы Великой Отечественной
войны; в годы мирного строительства), немаркирован-
ное настоящее (сегодня, текущий момент), организован-
ное по модели прошлого будущее (машины, созданные на
Уралмаше, будут впредь подтверждать свою марку; по-
желания возродить былую славу индустриального гиган-
та). Нетрудно заметить наличие детализированной разра-
ботки микротемы «прошлой славы», которая переходит в
прогнозируемую микротему «славы в будущем». Среднее
звено темпоральной цепочки событийно не развивается.
Идеологема гордости выражена вербально, причем субъект
гордости мыслится и обобщенно (страна), и конкретно (за-
водчане, уралмашевцы, трудовой коллектив, ветераны).
На базе эмоционального обобщения многочленного
однородного ряда создается точное представление об объ-
393
екте гордости: Всему миру известны буровые установки

и шагающие экскаваторы, полярные краны и прокатные
станы, десятки других видов продукции с гордой и узна-
ваемой маркой «УЗТМ».
Дистантный параллелизм (уникальный завод/уникаль-
ный трудовой коллектив) укрупняет образ уралмашевцев,
создававших в течение десятилетий тяжелые машины и
оборудование для народного хозяйства. Субъект гордости
становится одновременно объектом гордости.
В традициях советской стилистики используется кон-
струкция с неопределенно-личным местоимением, позво-
ляющая читателю уловить намек на существование неких
враждебных сил: …ведь вырвать страницы о нем (УЗТМ)
из истории России просто невозможно, даже если бы
кому-то этого очень захотелось.
Идеологически выверенная точка зрения автора, про-
славляющего небывалые достижения тяжелой промышлен-
ности, подкрепляется стилистическим контрастом: советские
газетные стандарты, составляющие стилистический каркас
текста, намеренно противопоставляются современной рече-
вой моде. Кавычки выделяют несобственно авторскую речь,
подчеркивают стратегически обусловленную привержен-
ность журналиста стилевым канонам прошлого: …за 75 лет
Уралмаш стал всемирно известной маркой, по модному
выражению – «раскрученным брендом».
Как видим, приметы советской стилистики характери-
зуют текст как тематическую и модальную целостность.
В функции вкраплений используются актуальные слова
(конкуренция, рынок, бренд), которые создают впечатле-
ние недолговечности моды. Незыблемыми оказываются тру-
довые свершения людей, созданные ими тяжелые машины,
прославившие отечественную промышленность. Текст мо-
тивирует и конкретизирует лозунг Нам есть, чем гордить-
ся (в данном случае – достижениями прошлого).
Традиции советской стилистики используются также
для реализации современных политических инициатив.
Например, партия власти выдвинула инициативу «чистки
рядов»: «Единая Россия» готова превратить чистку в
систему (Известия). Поддержка этой инициативы «на ме-
стах» осуществляется с помощью апробированного совет-
394
ской журналистикой манипулятивного приема вербализа-

ции точки зрения простого человека, занимающего актив-
ную жизненную позицию.
В тексте, который приводится ниже, развивается тема
выборов мэра Нижнего Тагила. От «Единой России» был
выдвинут кандидат А. Чеканов; через некоторое вре-
мя (сентябрь 2008) в выборную кампанию включился
единоросс-самовыдвиженец. Развитие основной темы полу-
чает два политических следствия: мотивируется безальтер-
нативный выбор кандидата на пост мэра; признается свое-
временной чистка партии:
Кто нам не товарищ…

Познакомился со списком кандидатов на ме-
сто главы города. И увидел фамилию Вячеслава
Викторовича Погудина, первого заместителя главы
администрации города по социальным вопросам.
В партии «Единая Россия» я не состою, но под-
держиваю все ее начинания. Не зря говорят, что это
партия реальных дел, много делающая для народа.
Сейчас, накануне выборов, «Единая Россия» вы-
двинула одного кандидата А. Чеканова. И это пра-
вильно: кандидат от партии должен быть один.
А вот В. Погудин – самовыдвиженец, хотя и еди-
норосс. Как же так: сначала он поддерживал пар-
тийное решение, а потом тайно из-за угла выдвинул
себя кандидатом?
Получается, нет партийной дисциплины? Нет,
дело в другом: «Единой России» надо освобождаться
от таких товарищей.
М. Скрабов, пенсионер (Областная газета).
Словесные знаки советского идеологического кода (пар-

тия реальных дел, для народа, партийное решение, под-
держиваю все начинания партии, и это правильно, пар-
тийная дисциплина, товарищи) служат базой для внедре-
ния в сознание читателей газеты идеи поддержки партии
народом; «критика снизу», оперирующая опознаваемы-
ми идеологемами, оживляет догму «народ и партия еди-
ны». Прогнозируется поддержка на выборах кандидатуры
395
Чеканова. Условие поддержки – освобождение партии от

тех ее членов, которые не соблюдают дисциплину, не под-
чиняются коллегиальным решениям. Чистка партии, таким
образом, интерпретируется как мера необходимая, причем с
точки зрения народа, которому служит партия.
Как видим, цепочка хода мысли [см.: Матвеева 1990:
88-91] соответствует идеологической схеме, основу которой
составляют догматические суждения. Призыв к политически
необходимым действиям осуществляется на фоне укрупне-
ния точки зрения простого человека. Последняя имплицит-
но отождествляется с точкой зрения народа.
В традициях советской стилистики осуществляется словес-
ное портретирование партийного руководителя как образца для
подражания. Партийный руководитель (называется его имя, ме-
сто в партийной иерархии) – человек простой, скромный, обла-
дающий горячим сердцем, разносторонний, ведущий здоровый
образ жизни, находящийся в гуще жизни народной, причаст-
ный ко всем достижениям народа, всегда готовый дать дельный
совет, пропагандирующий идеи партии. Подобный шаблон вы-
держивается в статье на спортивную тему «Те, кто любят по-
беждать». Образ партийного руководителя создается попутно,
однако штрихи к портрету должны быть замечены и одобрены
читателями газеты – жителями Свердловской области:
Пример здорового образа жизни показали жите-

лям области представители местных организаций
Свердловского регионального отделения «Единой
России». Они собрались в Первоуральске на финал
пятой летней областной спартакиады членов и сто-
ронников партии. В спортивном комплексе «Динас»
в стремлении померяться силами сошлись победите-
ли соревнований в своих управленческих округах.
– Легкая атлетика, волейбол, мини-футбол,
пулевая стрельба, гиревый спорт – для соревнова-
ний мы выбрали самые массовые виды, – рассказал
главный секретарь спартакиады, руководитель ре-
гиональной общественной приемной партии «Единая
Россия» Геннадий Силин<…>
Вместе с Геннадием Силиным перед состязаниями
стадион обходит и руководитель администрации губер-
396
натора Свердловской области, секретарь политсовета

регионального отделения всероссийской политической
партии «Единая Россия» Александр Левин. Он приехал
на спартакиаду в форме, какую носили в Пекине наши
олимпийцы. С участниками соревнований он поделил-
ся, что за российскую сборную переживал, особенно за
спортсменов из Свердловской области, и признался, что
сам любит спорт и время от времени играет в футбол.
Александр Юрьевич поздравил участников спартакиады
от имени губернатора Свердловской области Эдуарда
Росселя и президиума регионального совета партии:
– Я очень рад, что сторонники «Единой России»
не на словах, а на деле пропагандируют занятия фи-
зической культурой и спортом. И каков бы ни был
результат, сегодня победит здоровый образ жизни.
Главный судья соревнований, руководитель исполни-
тельного комитета свердловского регионального отде-
ления партии «Единая Россия» Леонид Рапопорт так-
же добавил, что настойчивость и спортивная закалка
должны помочь участникам спартакиады в достижении
успешных политических результатов (Областная газета).
Приметы советской стилистики прослеживаются в тек-

стах, передающих информацию о возрождающихся ритуалах.
Например, информация о готовящемся Параде Победы на
Красной площади (май 2008) содержит идеологему могуще-
ства, которая пробуждает у читателя чувство патриотизма:
Вчера управляющий делами президента Владимир

Кожин заявил, что «массового» участия военной
техники на параде не будет <…> Тем не менее «тех-
ническая сторона» может отступить из-за «поли-
тического значения» мероприятия. Участие военной
техники в параде впервые за последние 17 лет долж-
но продемонстрировать мощь страны. Тем более при
новом президенте (Известия).
Возрождающиеся советские сценарии служат фактором

комплексной актуализации советского лексикона, прецедент-
ных знаков советской культуры и советской символики:
397
В рамках месячника защитников Отечества в

Каменске-Уральском началась подготовка к городско-
му конкурсу «А ну-ка, парни!». По словам организато-
ров – сотрудников отдела по делам молодежи мэрии –
в этом году он будет нестандартным и в основном
пройдет на свежем воздухе (Областная газета).
В текстах положительная оценка советских ритуалов,

политических традиций и символов мотивируется идеей
преемственности. Задача информирования сочетается с за-
дачами «создавать общественное мнение и организовывать
активную деятельность» [Лысакова 2005: 78]:
На линейку становись!
В преддверии 19 мая в уральской столице прошел
традиционный, уже 9-й по счету областной пионер-
ский слет. На него собрались более сотни человек из
пяти территорий области <…>
Как рассказала председатель совета Свердлов-
ской областной пионерской организации имени
Ленина Людмила ЖУРАВЛЕВА, помимо торжествен-
ной части (линейки, рапорты отрядов, отчет о про-
деланной работе) ребятам было предложено и коллек-
тивное творческое дело – создать портрет ветеранов
398
пионерского движения. Кроме того, в торжественной

обстановке в пионеры было принято 23 новичка.
Как подчеркивает Людмила Журавлева, нынешняя
организация … по-прежнему носит имя Ленина, сохраняет
и привычные пионерские атрибуты, например, у каждо-
го из отрядов есть свое знамя. Ребята играют на горнах
и барабанах. Кроме того, в работе с детьми использует-
ся наработанный десятилетиями педагогический опыт.
«Зачем пренебрегать методиками, которые проверены
временем и дают хороший результат?» – резюмирует
председатель совета СОПО (Областная газета).
Обращает на себя внимание исповедальная тональность,

сопровождающая интерпретацию сакрализованных совет-
ских символов – при отсутствии разграничения фоновых
компонентов соответствующих лексических значений:
У меня есть заветная коробочка, в которой хра-

нятся семейные реликвии, фронтовые ордена деда,
медали отца, мой партбилет и учетная карточка
члена КПСС к нему. Там же лежит и памятный
снимок: меня сняли во время ГКЧП на броне «рас-
пропагандированного» танка. Поверьте: ни разу не
возникало желания провести в ней инвентаризацию.
(И. Являнский, Известия).
Контекстная нейтрализация идеологически значимых

оппозиций мой партбилет и учетная карточка члена
КПСС – снимок … во время ГКЧП на броне … танка не
приводит к стиранию примет советской стилистики.
Исповедальность сочетается с коннотацией сокровенного:
Бабушка была персональным пенсионером всесо-

юзного значения.
<…> На письменном столе у бабушки стоял фарфо-
ровый бюстик Ленина. Вот он стоит у меня на книжной
полке. Его, конечно, можно было бы сдать, как пустую
посуду, но для меня это не бюст Ленина, а единственная
вещь, которая осталась от бабушки, потому как вещей
у нее практически не было (А. Бильжо, Известия).
399
Бюстик Ленина интерпретируется журналистом как

символ связи между поколениями; память идеи окрашива-
ется эмоцией любви, надеждой на сочувствие и понимание
читателей.
Исповедальность активизирует личностные стороны
авторского Я: «Позиция журналиста – позиция человека
наблюдающего, размышляющего, но не вершащего суд»
[Солганик 2003: 261]. Психологическое самораскрытие ав-
тора создает эффект усиленного эмоционального воздей-
ствия на адресата текста – воздействия, влияющего на вы-
бор идеологических ценностей.
Мы обратили внимание на приметы советской стили-
стики, используемой в газетных текстах, поддерживающих
не подвергнувшиеся разрушению ценности советской ми-
ровоззренческой культуры, во-первых, возрождающиеся и
внедряемые в повседневность ценности советской мировоз-
зренческой культуры, во-вторых. Нельзя не отметить, что
словесные знаки советского идеологического кода служат
для характеристики «этапов большого пути» советского го-
сударства. Например, социально значимая юбилейная дата,
как было продемонстрировано на примерах текстов, извле-
ченных из районных и региональных изданий, становится
фактором актуализации рядов идеологем-советизмов. Такая
закономерность проявляется и в федеральной прессе. Так,
в публикации «Российской газеты», посвященной 50-летию
Полоцка, представлены идеологемы коллективизма, массо-
вости трудового энтузиазма (молодые энтузиасты со всего
Советского Союза; отряд молодых добровольцев), высо-
кой производительности труда (ударная стройка), гиган-
тизма (гигант современной нефтехимии), трудовых под-
вигов (построили…город, возвели…предприятие).
Комсомольцы, добровольцы…
Город белорусских нефтяников,
который строили посланцы со всего СССР,
отметил 50-летний юбилей
Летом 1958 года отряд молодых добровольцев раз-
бил палаточный лагерь на болотистом берегу Западной
Двины, неподалеку от деревни Слобода, где приступил
к возведению гиганта современной белорусской нефте-
400
химии – города Новополоцка. В те времена это была

Всесоюзная ударная комсомольская стройка, куда
съезжались молодые энтузиасты со всего Советского
Союза. Именно они построили красавец-город, в кото-
ром сейчас живут более 107 тысяч человек. Именно
они возвели «Нафтан» и «Полимир», завод белково-
витаминных концентратов, «Измеритель» и другие
предприятия, удельный вес которых в объемах про-
изводства Витебской области превышает сегодня 70
процентов (Российская газета).
В данном случае советизмы выражают совокупную ра-

циональную позитивную оценку практик коллективного
труда, результаты которого стали всенародным достояни-
ем. Прошлое (1958 год) естественно переходит в настоящее
(удельный вес созданных в конце 50-х годов предприятий
превышает сегодня 70 процентов). Течение времени не из-
меняет репертуара оценок – эстетической (красавец-город),
эмоционально-экспрессивной (комсомольцы, добровольцы,
молодые добровольцы, энтузиасты, именно они – 2 раза)
Связью времен мотивируется и возвращение в речевой
оборот идеологемы, значение которой сегодня приходится
специально объяснять:
Перегибы на местах
Был такой термин в былые времена. Означал он
поведение чиновников, что в погоне за личной вла-
стью шли против партийных принципов, занимались
самодурством. Вот примерно это и творится сейчас
в Алапаевске (АиФ-Урал).
Советизмы нередко употребляются как идеологические

маркированные средства, позволяющие журналисту обозна-
чить собственную позицию, отчужденную от ушедшей эпо-
хи социализма. Например, В. Костиков, анализируя влия-
ние «Плана Маршалла» на судьбу послевоенной Европы,
использует идеологемы как заключенные в кавычки слова-
краски, характеризующие несостоятельность, искусствен-
ность, лживость политических опор прошлого:
401
Что мог противопоставить этому плану СССР?

Идеи «великого Сталина»? Доктрину «победного шествия
социализма»? Сталин не допустил участия в «Плане
Маршалла» стран Восточной Европы <…> (АиФ).
С помощью взятых в кавычки идеологически окрашен-

ных единиц нередко передается иронический намек на воз-
рождение методов советской политработы. Например:
Российские партии вдруг озаботились чистотой

своих рядов. По слухам, на съезде «Яблока» 21-22 июня
обсудят «непартийное поведение» его видных чле-
нов – руководителя питерского отделения пар-
тии М. Резника и лидера молодежного «Яблока»
И. Яшина. Оба были замечены в «порочащих связях»
с радикалами. <…>
Тем временем куда более серьезная «сверка ря-
дов» ожидается в партии власти <…>
Всего в «ЕР» числятся более 2 млн. человек –
таким образом партбилета могут лишиться не
менее 20-30 тыс. «карьеристов и попутчиков»
(В. Ципляков, О. Доронина, АиФ).
Авторская ирония сопровождает оценку моды на «совет-

ское» как эффектную декорацию. Например, высмеивается но-
вый тренд «гламур-совьетик». В одном логически однород-
ном ряду объединяются, по воле журналиста, номинации из
сфер политической идеологии и идеологии гламура. Советские
идеологические стандарты (широкие массы трудящихся,
сплачивать страну) помещаются в профанный контекст:
…отмечу лишь удачную презентацию нового

стиля – «гламур-совьетик». Это этическое прет-
а-порте на каждый день для широких масс трудя-
щихся, которые не могут себе позволить «рашен
гламур» от политического бомонда, каковое можно
признать теперь модой высокой. Она, как известно,
не для всех. Что плохо: страну не сплачивает, а
разъединяет. Потому и было решено разработать
и внедрить стиль повседневный, взяв за основу «со-
402
вьетик» (ничего крамольного, только безграмотный

человек не знает, что мода – циклична).
Многолюдные праздники, шарики в воздух, пес-
ни хором, строгое оформление в единой цветовой
гамме, неброская одежда (желательно одного кроя)
с украшениями в виде наград государства, аккурат-
ные прически (для женщин возможны перманент и
высокая завивка). Это – самый актуальный тренд
будущего сезона (Н. Прусенкова, Новая газета).
Ироническая тональность охватывает журналистскую ин-

терпретацию инициатив, направленных на возрождение обще-
ственных и политических организаций советского образца:
В Ростове-на-Дону молодежный вожак тов.

Зайчиков сообщил: «Перспективы у нас огромные, в
том числе в связи с тем, что Госкомитет по делам
молодежи возглавил Василий Якеменко… Будет запу-
щен проект «Мишки». Надо подчеркнуть, что это не
возврат к пионерии. Это более интересный проект».
С последним замечанием нельзя не согласить-
ся. Юные медведи, предводительствуемые тов.
Зайчиковым, – это какое-то вдохновенное баснос-
ловие. Натурально, Ванюша Лафонтен, и уж в лю-
бом случае более интересный проект, чем пионерия
(М. Соколов, Известия).
Идеологическая ложь в данном случае осмысляется как

надвременная константа.
Ироническая оценка в соединении с рациональным ана-
лизом ситуации вскрывает неуместность институциональной
поддержки идеологически насыщенных эмоций, возникаю-
щих, например, на фоне спортивных и других побед:
По советско-российской традиции телевизионщики

всех каналов тут же стали возводить пьедестал, кото-
рый мгновенно вознесся выше наших последних побед на
спортивно-попсовом поприще. В триумфе хоккеистов и
поп-артистов политолог Алексей Пушков поспешил уви-
деть метафору победы России над враждебным Западом.
403
Здесь только стоило бы заметить, что

спортивно-попсовые торжества – не самые надеж-
ные постаменты для социально-политических побед.
Потому что в большом спорте неуклонен закон: се-
годня – я, а завтра – он. И наоборот, разумеется.
По сему: давайте требовать «долива» положи-
тельных эмоций после отстоя пены (Ю. Богомолов,
Российская газета).
Иронией сопровождается прием аналогии, с помощью

которого советские идеологические конструкты и реалии
перемещаются в современное политическое пространство
так называемых западных демократий. Например: Партия
сказала Обаме: «Надо». И он официально стал канди-
датом в президенты США; Еще один пример: Моральный
облик. Американский партком занялся персональным де-
лом Сары Пейнен (Российская газета). Ср.:
За океаном задались вопросом:

«Иль Вашингтонского обкома
уже бессильно слово?» (М. Соколов, Известия).
Эффект аналогии усиливается с помощью развертыва-

ния политической метафоры, включающей цепочку взаи-
мосвязанных идеологем-советизмов:
Сентябрьский саммит ЕС по разбору «персо-

нального дела России» и иные подобные ему меро-
приятия суть просто рутинные партсобрания по
проработке «совершившего проступок товарища».
Но в Брюсселе забыли, что Россия не член их парт-
организации, да и сама парторганизация давно уже
не вызывает восторгов у беспартийных мира сего,
коих большинство (В. Третьяков, Известия).
Иронически звучат «показательные речения» [см.: Вере-

щагин, Костомаров 1999: 22] времен советского дефицита:
Не больше четырех мешков в одни руки.
НА ЗАПАДЕ ВВЕЛИ ОГРАНИЧЕНИЯ
НА ПРОДАЖУ ПРОДУКТОВ (Известия).
404
Ироническое осмысление фактов внутренней жизни

страны, современной политики, а также употребление сове-
тизмов с целью иронического осмысления «не нашей» дей-
ствительности – признаки преодоления правил советской
стилистической ортологии. По нашим наблюдениям, подоб-
ные случаи использования иронии единичны в региональ-
ной прессе; они отсутствуют в прессе районной.
Если стиль определить как «способ думать и говорить о мире
в неразрывной креативной связи друг с другом» [Никитина,
Васильева 1996: 132], следует признать, что отшлифованная в
советскую эпоху газетная публицистика располагала готовыми
шаблонами мысли, речевыми стандартными способами выраже-
ния мысли в ее упорядоченном развитии, речевыми средствами
выражения эмоционально-оценочного отношения к устройству
мира. Речемыслительные стереотипы и поддерживающие их об-
разные средства, в том числе политические метафоры, состав-
ляют фонд советской газетной публицистики, приметы которой
обнаруживаются в современном газетном тексте.
Традиции советской стилистики, отвечающие правилам
идеологической ортологии, используются при описании и
оценочной интерпретации достижений советского государ-
ства, его социальной и экономической политики (ретро-
спективная ориентация темы текста); при описании и оце-
ночной интерпретации сохранившейся в лингвокультурном
пространстве советской системы ценностей («непрошедшее»
прошедшее); при реализации отдельных современных по-
литических инициатив, описании реалий дня (актуальное
настоящее); при моделировании будущего по советским
лекалам; при реализации точки зрения носителя неидеоло-
гизированного языкового сознания, совпадающей с точкой
зрения журналиста и редакции газеты (районной, регио-
нальной, в меньшей степени – федеральной). Усреднение
«точек зрения», стандартность речевых форм поглощает
«стилистическую многомерность» [Солганик 2007: 35], пре-
пятствует реализации личностных граней авторского Я.
Аверинцев С. Несколько мыслей о евразийстве Н. С. Тру-

бецкого // Новый мир. – 2003. – № 2. – С. 137–149.
Бартминьский Е. Языковой образ мира: очерки по этнолинг-
вистике. – М.: Индрик, 2005.
405
Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. В поисках новых путей

развития лингвострановедения: концепция речеповеденческих так-
тик. – М.: Гос. ин-т русского языка имени А. С. Пушкина, 1999.
Винокур Г. О. Культура языка. – М., 1929.
Володина М. Н. Когнитивный аспект исследования языка
массовой коммуникации // Язык массовой и межличностной
коммуникации. – М.: МедиаМир, 2007. – С. 54–64.
СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследова-
ния. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. – С. 116–133.
Какорина Е. В. Активные процессы в языке средств массовой
информации // Современный русский язык. Активные процессы
на рубеже XX-XXI веков / Отв. ред. Л. П. Крысин. – М.: Языки
славянских культур, 2008. – С. 495–547.
Костомаров В. Г. Наш язык в действии: Очерки современ-
ной русской стилистики. – М.: Гардарики, 2005.
Костомаров В. Г. Русский язык на газетной полосе. – М.: Изд-
во Моск. ун-та, 1971.
Крысин Л. П. Социальная маркированность языковых еди-
ниц // Современный русский язык: Социальная и функциональ-
ная дифференциация / Отв. ред. Л. П. Крысин. – М.: Языки
славянских культур, 2003. – С. 79–100.
Купина Н. А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реак-
ции. – Екатеринбург–Пермь: ЗУУНЦ, 1995.
Лысакова И. П. Язык газеты и типология прессы.
Социолингвистическое исследование. – СПб: СПбГУ, 2005.
Мамалыга А. И. Структура газетного текста. – Киев: Вища
школа, 1983.
Матвеева Т. В. Функциональные стили в аспекте текстовых
категорий. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1990.
Никитина С. Е., Васильева Н. В. Экспериментальный си-
стемный толковый словарь стилистических терминов. – М.: Ин-т
языкознания РАН, 1996.
Солганик Г. Я. Современная публицистическая картина ми-
ра // Публицистика и информация в современном обществе. –
М., 2000. – С. 9–23.
Солганик Г. Я. О языке и стиле газеты // Язык СМИ как объект междис-
циплинарного исследования. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. – С. 261–268.
Солганик Г. Я. Общая характеристика языка современных
СМИ в сопоставлении с языком СМИ предшествующего пе-
риод // Язык массовой и межличностной коммуникации. – М.:
МедиаМир, 2007. – С. 15–39.
406
Ïîëèòè÷åñêèå ìåòàôîðû â ÑÌÈ
ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÌÅÒÀÔÎÐÛ Â ÑÌÈ
Í. Ä. Áåññàðàáîâà
Трудно переоценить значение метафоры для полити-

ческого дискурса публицистического стиля русского лите-
ратурного языка. Обсуждаются ли в прессе, на радио, по
телевидению, в Интернете насущные, актуальные, злобо-
дневные проблемы внутренней политики, идет ли речь о
важных, знаменательных, этапных шагах, предпринимае-
мых во внешней политике, журналисты, публицисты, пи-
сатели, политологи, общественные деятели неизменно об-
ращаются за помощью к метафорам. Некоторые примеры:
культурная хиросима (о растлевающем влиянии нынешне-
го ТВ), бюрократический Левиафан (о мертвящем засилье
бюрократии), кровавая мясорубка (о бессмысленном кро-
вопролитии, уничтожении людей в военных конфликтах),
коричневая чума (о распространении фашизма), заморская
эпидемия (о мировом кризисе), пандемия нищеты и т. д.
и т. п.
И метафоры действительно помогают. В данном случае –
единодушно осудить сегодняшние беды в нашем государ-
ственном и культурном пространстве. Навсегда заклеймить
тех, кто развязывает войны, принося людям немыслимые
страдания (недаром в словарях коричневая чума сопрово-
ждается пометой презр.). Представить опасность экономиче-
ских потрясений, масштаб бедности. Помощь, оказываемая
метафорами, состоит не только в образно-ассоциативной
характеристике определяемых реалий, но и в выработке
к ним у читателя, слушателя, зрителя соответствующе-
го отношения, которое, заметим, в девяноста девяти слу-
чаях из ста есть отношение негативное, отрицательное.
В похвалу политические метафоры (за редчайшим ис-
ключением) не употребляются. В этом нас убедили мно-
гочисленные публикации отечественной прессы (60-е годы
407
ХХ в. – первое десятилетие ХХI в.)1. Об особенностях эмо-

циональной направленности политических метафор, обу-
словленной влиянием господствующей идеологии, состоя-
нием общественного сознания и другими причинами, мы
будем говорить специально, а пока вернемся к теме «мета-
форической помощи».
Двусторонняя природа политической метафоры (сочета-
ние образа и оценки)2 обнаруживает, проявляет себя неоди-
наково. В одних случаях она предстает ощутимой, яркой,
как в ранее приведенных примерах. В других – уместно го-
1
Основным источником иллюстративного материала данной
статьи служит наш словарь «Из метафорического фонда», пу-
бликовавшийся в издании «Журналистика и культура русской
речи»: [А], 1997, вып. 4; [Б – В], 1998, вып. 5; [Г – Д], 1998,
вып. 6; [Ж – З – И], 1999, вып. 7; [К – Л], 1999, вып. 8; [М –
Н – О], 1999, вып. 9; [П], 2000, вып. 11; [Р – С], 2002, № 2;
[Т – У – Ф – Х], 2002, № 3; Словарь (сокращ. – МФ) со-
держит 489 метафор-существительных в развернутых контек-
стах. Он сделан на базе книг известных в 1960-х – 70-х годах
журналистов-международников, поэтому даже в незавершенном
виде дает представление о составе и функциях политических ме-
тафор в СМИ. Авторы и книги: Беглов С. И. Монополии слова.
М., 1969 (С. Б.); Зорин В. С. Некоронованные короли Америки.
М., 1968 (В. З.); Маевский В. В. Европа без джентльменов. М.,
1967 (В. М.), Маевский В. В. Полмиллиона километров позади.
М., 1968 (В. М. Полм. км…); Маевский В. В. Сражения мир-
ных дней. М., 1971 (В. М. Сраж. мирн. дн.); Стуруа М. Г. Вре-
мя: по Гринвичу и по существу. М., 1909 (М. С.); Хохлов Н. П.
За воротами слез [книга об Африке]. М., 1967 (Н. Х.).
Кроме того, использовались материалы журналов и газет
1960-х – 80-х годов (в основном газеты «Правда») по вопросам
международной жизни, печатавшиеся в рубриках: «Междуна-
родное обозрение», «Колонка комментатора», «Наши коммента-
рии», «Международные заметки», «С идеологического фронта»,
«Реплика», «Памфлет» и др.
Учитывая возможность получения сведений о цитируемых
примерах из нашего словаря, автор оставляет за собой право не
всегда указывать их выходные данные. Современный иллюстра-
тивный метафорический материал в газетной публицистике, как
правило, «на слуху» и не требует справок о своих источниках.
2
См. список литературы.
408
ворить о скрытом взаимодействии характеристики и оцен-

ки. Иллюстрацией здесь может служить пример из книги
«Некоронованные короли Америки» известного журналиста-
международника В. Зорина: «Обладатели крупнейших со-
стояний находят тысячи лазеек, чтобы обойти формально
существующие правила налогообложения» (с. 1). Оставим
в стороне наблюдения сорокапятилетней давности, на ред-
кость актуальные для сегодняшней России, и сосредоточим
внимание на совсем нехитрой метафоре лазейка. Без нее
утверждение: «Обладатели крупнейших состояний находят
тысячи способов, чтобы обойти… правила налогообложе-
ния», – не утрачивает свого смысла. Однако разг. лазейка
с компонентами переносного значения – ‘уловка’, ‘хитрый’,
‘ловкий’ прием для выхода из неприятного, затруднитель-
ного положения – выставляет «обладателей крупнейших со-
стояний» как обманщиков и мошенников.
В отдельных случаях, например в эвфемистических ме-
тафорах, оценка может быть как бы отодвинута, приглуше-
на, образ слабо проступает, однако воздействующий эффект
высказывания сохраняется: «Противники разрядки не пре-
бывали в политической летаргии» (Спутник, 1977, № 3,
с. 44)». Обратимся для сравнения к допустимым вариантам:
«Противники разрядки, проводя свою агрессивную полити-
ку, не бездействовали»; «Противники разрядки… не спали,
не дремали» (традиционные метафоры). Летаргия, соби-
рающая в своем значении компоненты ‘бездействие’, ‘оцепе-
нение’, ‘спячка’, делает мысль более точной, а на фоне при-
вычных – не спали, не дремали – подчеркивает неусыпную
бдительность противников разрядки, их постоянную готов-
ность к конфронтации. Еще пример эвфемистической мета-
форы. Ср.: «напряжение, ухудшение в отношениях между
Россией и Украиной» и «дипломатическая пауза» в отно-
шениях (между Кремлем и Киевом. – Н.Б.) (КП, 12.08.09),
передающая состояние напряженного ожидания.
Соединение характеристики и эмоционального отноше-
ния наиболее отчетливо демонстрируют живые, действую-
щие, образные метафоры. Некоторые из них, как мы виде-
ли, не нейтральны, стилистически маркированы, что обес-
печивает им продолжительную метафорическую жизнь.
Но и здесь надо быть настороже: например, высокие сло-
409
ва не очень охотно контактируют с лексикой политической.

Сочетание натовской стезёй, на наш взгляд, не корректно.
Помета высок. ограничивает сочетательные возможности
слова стезя в переносном значении: стезёю славы. По сте-
зе добра и правды. На стезю истины. Стезя жизни (ход
жизни, судьба) (Слов. Шведовой, 2007). Заимствованная
аббревиатура НАТО не относится к тем путям и направ-
лениям, по которым следует идти и которых должно при-
держиваться. Не так свободны в своих лексических свя-
зях и недавние историзмы: путинское «политбюро», ва-
шингтонский «обком партии». Фигуральное осмысление
реалий СССР, вернувшихся в современные тексты (да еще
в таком нестыкуемом варианте – столица США и «обком
партии»), явно затруднено. Эти метафоры более поражают
новизной, необычностью, нежели прямыми аналогиями, что
для политических метафор особенно существенно.
В политическом дискурсе (при умелом обращении со
словом) источниками образно-ассоциативного прочтения
метафор нередко становятся метафорические стандарты,
стереотипы, обычно составляющие необходимый пласт
политической речи. Так, еженедельник АиФ (№ 21, 1994)
сообщил об «официальном возрождении в Москве клуба
радикальных демократов». Слово клуб в третьем значении
‘названия административных, финансово-коммерческих или
общественно-политических организаций’ (Слов. Шведовой,
2007) – пример типичного метафорического стереотипа:
инвестиционный клуб. Клуб взаимного страхования.
Европейский клуб стран-кредиторов. Парижский клуб.
Лондонский клуб и др. (иллюстрации – Слов. Шведовой,
2007). В публикации АиФа говорилось о серьезных раз-
ногласиях в радикальном демократическом объединении,
что позволило автору материала, журналисту А. Угланову,
озаглавить свою статью «Клубок радикальных демокра-
тов». Ассоциации, как говорится, комментариев не требу-
ют. Приведем еще примеры обновления метафорических
стереотипов, ведущего к усилению в них образного и оце-
ночного начал: «Такая вот гонка телевооружений и холод-
ная война за эфир продолжается в некоторых продюсер-
ских головах (Лит. газ., 2-8 сент. 2009). Изменение вто-
рой части исходного словосочетания (гонка вооружений –
410
гонка телевооружений), указание на конкретный объект

(холодная война – холодная война за эфир) дополнитель-
но характеризуют неблагополучную ситуацию в современ-
ном телевещании. И еще. Казалось бы, что можно извлечь
из приевшихся клише: лицо газеты, лицо издания, лицо
фирмы?.. А вот К. Ревенко (Радио «Россия», 19.09.93.
«Деловой клуб») пригласил своих радиослушателей вгля-
деться в одно из таких лиц: «В рекламе прослеживается
лицо рекламодателя. Оно, лицо, может быть угрожающим,
злобным…» Ненавязчивая, как бы естественная перекличка
переносного и прямого значений наверняка обострила вни-
мание к радиопередаче.
И последнее замечание, касающееся взаимодействия об-
раза и оценки в политических метафорах. Как известно, в
политической речи немало метафор, пришедших из словаря
зарубежной прессы: черные пантеры; гориллы, «одетые в
шелк»; «дипломатия» ягуаров; «жирные коты»; концерт
держав и мн. др. Такие метафоры (и то не всегда) фиксиру-
ются специальными словарями3. Так, «Черные пантеры» –
это леворадикальная мелкобуржуазная негритянская пар-
тия в США. «Горилла – реакционер, сторонник насиль-
ственных действий (обычно о высокопоставленном воен-
ном)». Примеры из текстов 70-х годов ХХ в.: «Эдгар Гувер
в секретном меморандуме… разъяснял необходимость при-
бегнуть к самым жестким мерам, чтобы искалечить партию
“Черных пантер" и ее лидеров» (Пр., 20.11.77). «Сегодня
стресснерам и пиночетам, сомосам и им подобным “горил-
лам, одетым в шелк"», еще удается удерживаться в кресле
диктаторов» (Пр., 14.12.77). «“Дипломатией" ягуаров на-
зывает парижская газета “Матэн" военное вмешательство
Франции в Чаде» (МФ, вып. 4, с. 14).
Толковые словари русского языка иногда включают
метафоры этого разряда, либо как принадлежащие поли-
тическому лексикону зарубежной прессы, либо на правах
освоенных лексических единиц. Первые – иллюстрируют
сочетания жирный кот и черные полковники, отмеченные
3
Краткий политический словарь / В. П. Абаренков, Т. Е. Або-
ва, А. Г. Аверкин и др.; Сост. и общ. ред. Л. А. Оникова,
Н. В. Шишлина. – 6-е изд. – М., 1989. [Полит. слов., 1989].
411
в Сл. нов. слов–70: «Жирный кот. О богаче, обладающем

многомиллионными капиталами. “Жирные коты”… – это
не журналистский образ, а вполне определенный политиче-
ский термин, бытующий в современном словаре Америки.
Черные полковники. Представители реакционной военщины
Греции, установившие в стране режим военной диктатуры
(1967–1974 гг.). Власть в стране [Греции] захватила хунта
черных полковников, среди которых преобладали бывшие
пособники гитлеровцев». В Словаре Шведовой, 2007 дан-
ные сочетания не представлены. В свою очередь, метафо-
ры ястреб ‘перен. обычно мн. об агрессивно настроенных
деятелях – сторонниках войны’4 и охота за ведьмами (на
ведьм) ‘преследование, травля инакомыслящих’ подаются
этим же словарем как образы, пополнившие метафориче-
ский фонд русского литературного языка.
Значительная часть заимствованных метафор так и
остается для русской метафорики экзотикой, чужими для
русского языкового сознания. Сказанное относится не толь-
ко к экзотичным гориллам, тиграм, пантерам, ягуарам…
Метафорическое значение слова змея («… Норвегия входи-
ла в так называемую “валютную змею" – группу из за-
падноевропейских стран, связанных соглашением о взаимо-
зависимости курса их денежных единиц» (Пр., 15.02.78))
никоим образом не стыкуется с традиционным представле-
нием об этой метафоре, запечатленной в сочетаниях змею
отогреть на груди. Не человек – змея! Змеиная улыбка.
(Слов. Шведовой, 2007). Так же дистанцируются от «ва-
лютной змеи» примеры из русского политического дис-
4
Интересно, что в Словаре новых слов и значений 1970-х
годов переносное значение слова ястреб еще сохраняет лексиче-
скую неосвоенность: «О милитаристских кругах капиталистиче-
ских стран, наиболее враждебных разрядке международной на-
пряженности, о представителях этих кругов». Атлантические
«ястребы» хотели бы видеть НАТО в семидесятых годах
таким, каким этот блок был задуман в 1949 году, – сторо-
жевым псом империализма… и жандармом в Западной Европе
(Изв., 24.05.70). Новые слова и значения: Словарь-справочник
по материалам прессы и литературы 70-х годов / Е. А. Левашов,
Е. Н. Поповцева, В. П. Фелицына и др.; Под ред. Н. З. Ко-
теловой. – М., 1984.
412
курса: «Змея съездовских дискуссий». «И тогда Ельцин –

подобно Вещему Олегу – примет смерть от коня своего:
из пустой черепной коробки прошлого выползет змея то-
талитарного режима» (День, 1-7 марта, 1992). То же
можно сказать о генитивных конструкциях с этой мета-
форой, характерных преимущественно для языка поэзии
XIX–XX вв.: змея воспоминаний (Пушкин), змея зависти
(Батюшков), змéи коварства (Лермонтов), змея тоски
(Д. Ратгауз), змея клеветы (Н. Минский), змея ревно-
сти (Ю. Олеша. Зависть)5 и др. Еще любопытный пример.
По свидетельству журнала «Нева» (1967, № 11, с. 171),
У. Черчилль называл членов советского правительства
«крокодилами с блестящим умом». Трудно сказать, что
подразумевал под такой перифразой английский премьер; в
ней даже слышатся нотки восхищения… Тем не менее при-
веденное словоупотребление не связывается с русским об-
разным восприятием крокодила, крокодиловых слез, про-
ливаемых при лицемерном раскаянии.
В наши дни политический язык продолжает попол-
няться метафорами, отражающими именно национальную
специфику образного мышления: «Китайское правитель-
ство уже приняло стратегию по Индийскому океану под на-
званием «нитка жемчужин» (Время новостей, 17.03.09).
«Правительственные войска Шри-Ланки захватили… круп-
ный населенный пункт, контролировавшийся сепаратист-
ской группировкой “Тигры освобождения Тамил Илама"
(ТОТИ)» (Сценарии, Приложение к Независимой газе-
те, 27.01.09). Революция лоз? – заголовок. «События в
Молдавии выглядят на сегодняшний день как несостояв-
шаяся цветная революция…» (Лит. газ., 15-21 апреля 2009)
и мн. др. Очевидно, в метафорических заимствованиях так-
же существуют свои отношения между образом и оценкой,
но для русского политического дискурса подобные форму-
лировки, запечатлевающие этапы внешней или внутренней
политики за рубежом, названия доктрин, партий, политиче-
5
Примеры из русского политического дискурса и далее, ил-
люстрирующие метафорические сочетания со словом змея, ци-
тируются по статье: Ермакова О. П. Семантические процессы в
лексике… (см. список литературы), с. 56–58.
413
ских персон и т. д., в целом остаются экзотикой и рассма-

триваются в качестве метафор-терминов. (Они тоже пред-
ставлены в нашем словаре метафор «Из метафорического
фонда».)
Как «работают» политические метафоры? У нас есть воз-
можность показать их в действии, заглянув в ближайшую
историю – 60–90-е годы ХХ в. На большом материале мы
увидим зависимость использования политических метафор
от правящей идеологии, состояния общественного сознания
и нравственно-этической ответственности журналистов, пу-
блицистов за слово.
В 60-е–80-е годы ХХ в. основные метафорические силы
отечественной журналистики были сосредоточены, если
так можно выразиться, на международном направлении.
Идеология КПСС в условиях «холодной войны», «желез-
ного занавеса» обязывала журналистов обличать, всячески
принижать мир, противоположный тогдашнему социали-
стическому содружеству, настраивать на решительный от-
пор капитализму-империализму. США и их союзники были
главными объектами обличения. Для этого требовались
устрашающие, категоричные образы-оценки: волчье об-
личье капитализма, диверсии империализма, мастодон-
ты «холодной войны», антикоммунистическая истерия,
шабаш реваншистских ведьм, проповеди одичавших на-
товских генералов, американские ястребы, джунгли де-
лового мира Америки, стервятники делового мира, щу-
пальца Сити, плач президента Соединенных Штатов,
грызня на задворках американской кухни и т. п. Весь
этот негатив нередко усиливался определениями типа бо-
лезненный, затхлый, лицемерный, мутный, оголтелый,
позорный, пресловутый, прогнивший, ядовитый и т. д.: в
затхлом воздухе колониальной колбы, …лицемерная ма-
ска так называемой свободы и справедливости для всех,
пресловутый миф о «непомерном наращивании военной
мощи СССР»,… проваливались на прогнивших подмостках
своих концепций, ядовитые грибы неофашизма и проч.
В общем, если клеймо соучастников агрессии, то позор-
ное; если поток сенсаций, то мутный; если плесень, то за-
скорузлая. Перечисленные примеры объединяет общий на-
строй – однообразие в выражении неприязни к тому миру,
414
в адрес которого они направлены. Кажется, что все метафо-

ры удивительно похожи, несмотря на их лексическое разли-
чие. Разумеется, среди западных политиков, политологов,
идеологов находились убежденные противники тогдашнего
СССР, призывавшие к «крестовому походу» против него
и заслужившие прозвища волков, динозавров, оборотней,
мастодонтов, ястребов и пр. Но справедливо также и то,
что со стороны советской прессы политические характери-
стики и оценки Запада выглядят довольно односторонне,
прямолинейно и, следовательно, – не всегда убедительно.
Представить плачущего (по политическим мотивам) прези-
дента США или одичавших натовских генералов, читающих
проповеди, очень непросто. Но так полагалось в соответ-
ствии с советской идеологией видеть мир, противополож-
ный тогдашнему социалистическому лагерю. Язык нашей
агитации и пропаганды не отличался гибкостью. Недаром
иностранцы называли его «деревянным»6. Еще одним дока-
зательством этой негибкости, «деревянности» политическо-
го языка служит разный подход в советской прессе к подаче
сведений «о них» и «о нас».
Если для утверждения о неблагополучном состоянии дел
«у них» наши средства массовой коммуникации еще как-то
утруждали себя поисками аргументов, то для обоснования
верности выбранному курсу «у нас» таких доказательств не
требовалось, ибо сам выбранный курс не подлежал сомне-
нию, а принимался на веру. В этом плане интересна трактов-
ка метафоры локомотив газетой «Правда» 70-х годов ХХ в.
В политическом языке буржуазной прессы существует
термин «теория локомотива» – «самая популярная в капи-
талистическом мире доктрина антикризисного регулирова-
ния» (Пр., 12.03.78). В этом же номере газеты термин обы-
грывается: «Согласно этой доктрине, ключ к преодолению
нынешних трудностей капитализма лежит прежде всего в
улучшении экономического положения трех ведущих капи-
талистических держав – США, Японии, ФРГ – «локомо-
тивов» экономики Запада. Из сказанного следует: капи-
6
Земская Е. А. Введение. Исходные положения исследо-
вания // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.:
Языки русской культуры, 1996. – С. 15, 20.
415
талистическая экономика испытывает трудности, требуется

помощь в виде дополнительной «движущей силы» – локомо-
тива. Однако помощники (США, Япония, ФРГ) сами нуж-
даются в улучшении своего экономического состояния, так
как, по словам «Правды», сославшейся на итальянский жур-
нал «Джорни», «капиталистические локомотивы» сегод-
ня катятся по рельсам отцепив «вагоны» (Пр., 14.11.77).
Полной противоположностью выглядит безапелляционное
утверждение, пафосно преподнесенное той же газетой не-
сколькими годами раньше: «Воистину движущей силой че-
ловечества стал локомотив социализма. Он находится во
главе эшелона истории, потому что выигрывает и выиграет
темпы, скорость, то есть в конечном счете – время» (Пр.,
25.10.70). Вместо комментария: к языковой стороне, к по-
строению развернутой метафоры претензий нет, смысл же
метафоры поправила история. Идеология советского вре-
мени («Наш паровоз, вперед лети, / В коммуне останов-
ка…), обязывавшая журналистов разоблачать империализм
«без маски», как бы снимала с них личную ответственность
за информирование общества о жизни за границей.
После 1985 г. вся эта армия разоблачений была пере-
брошена на внутрисоюзные темы, в сферу внутренней
политики. Критически осмысливая более чем 70-летний
послеоктябрьский путь нашего государства, отечествен-
ные журналисты, публицисты воспользовались готовым
набором метафорических образов-оценок. Некоторые ил-
люстрации к сказанному: кровавые психозы гражданской
войны, братоубийственная бойня (о гражданской войне),
метастазы беззакония, трясина вселенского произво-
ла, железные тиски сталинской «культурной полити-
ки», политическая истерика в пору издания «книг века»
(о книгах Л. И. Брежнева «Малая земля», «Возрожде-
ние». – Н.Б.), постыдный шабаш вокруг Пастернака, ад-
министративный окрик, империя зла (об СССР), истори-
ческое бездорожье (об историческом пути России), болезнь
государства, демократический паралич и мн. др.7
7
Бессарабова Н. Д. Из метафорического фонда (Преди-
словие к словарю) // Журналистика и культура русской ре-
чи. – 1997. – Вып. 4. – С. 9-10.
416
Ту же негативную тональность в метафорическом

освещении «перестройки, гласности, демократии, КПСС,
СССР, России и других ключевых сторон нашего поли-
тического бытия» отмечают и авторы книги «Русская по-
литическая метафора» А. Н. Баранов и Ю. Н. Караулов.
В освещении внутренней политики нашего государства про-
слеживается та же тенденция, что и в материалах на темы
внешней политики, – критическая, обличительная на-
правленность метафор. Снова, вынося во многом горько-
справедливый, страшный приговор теперь уже тому, что
имело место в СССР – России, политические метафоры
тем не менее дают одностороннее, однобокое представ-
ление о российской действительности, о многочислен-
ных «русских вопросах». Снова вырисовывается одномер-
ная, однолинейная картина нашей жизни, т. е. повторяет-
ся то же, что наблюдалось в отношении Запада. Нередко
одни и те же метафоры фигурируют в изображении реа-
лий Запада и СССР – России: агония «Дейли геральд» –
агония режима; акулы гонки вооружений – «квартир-
ные акулы»; атака на Белый дом – «атаки» на статью
№ 6 Конституции… (АиФ, 1990, № 5); болото махро-
вого антисоветизма – болото застоя; милитаристская
возня – недостойная возня вокруг афганского вопроса;
колониальный Карфаген – коммунистический Карфаген
(последний пример из словаря метафор А. Н. Баранова и
Ю. Н. Караулова); оборотни антикоммунизма – оборот-
ни в погонах и мн. др.
Наше отношение к применению одних и тех же
метафор-оценок (о метафорах-стандартах типа решающие
шаги, правящие верхи, правительственные круги речь не
идет) – двойственное. В советское время журналистика не
была свободной, и серьезная аналитическая работа подме-
нялась соответствующим набором клише. В перестроечную
и последующую эпоху сказались отсутствие опыта всесто-
роннего, объективного, непредвзятого изучения материала,
ложно понятая свобода слова как вседозволенность и «ан-
гажированность», зависимость от «лица издания». Вместе
с тем одни и те же политические метафоры стали своего
рода доказательством, что собственные акулы, волки, дино-
завры, куклы, лакеи, монстры, отравители, слуги, тузы,
417
хищники, ястребы и проч. имеются как «у них», так и

«у нас». Что через налоговый пресс и финансовую удавку,
промывку мозгов и перетасовку кадров, взбадривание про-
изводства и замораживание заработной платы, ловушку
стагфляции и перенапряжение бюджета и т. д. проходили
(проходят) многие страны, в том числе и наша. Что устра-
нять психозы и шабаши, расчищать завалы и баррикады,
преодолевать болота и омуты, выбираться из капканов и
мышеловок, ликвидировать всевозможные перекосы и т. д.
и т. п. приходится многим странам, в том числе и нашей.
Общность метафор говорит об идентичности процессов,
происходящих в мировом сообществе. Разница – в количе-
стве и степени тяжести этих процессов, становящихся объ-
ектами метафорических характеристик.
Отдавая должное изобразительно-выразительным воз-
можностям политических метафор, мы считаем, что их ис-
пользование не всегда уместно даже в политическом дис-
курсе. Существуют понятия, явления, ситуации, которые не
укладываются в формат обвинительных, безоговорочных
оценок (а политические метафоры, как мы видели, настрое-
ны именно на эту волну). Имея в виду Россию, перелом-
ные, драматические, трагические этапы ее истории, мы ни
в коей мере не подразумеваем лакировку истории, замал-
чивание ее темных сторон. Говорить о том кошмаре, что
пришлось пережить нашей Родине, необходимо. Вопрос в
том, что, когда, где и как говорить, понимая, что самые
звонкие метафорические оплеухи, раздаваемые без разбо-
ру направо и налево, могут восприниматься как дежурные
ярлыки и в итоге оказаться неэффективными. К таким от-
носятся бесчисленные политические трупы, оживающие по
мере улучшения отношений между государствами; мировые
жандармы, сменяющие друг друга в процессе очередных
отставок или выборов; оборотни в погонах, на что сами
носители милицейских знаков отличия уже не реагируют; в
угаре (шовинистическом, перестроечном) – продолжение
следует. А теперь переведем разговор о политических мета-
форах в область этической и гражданской ответственности
журналиста за слово.
После 1985 г. в российских СМИ появились метафоры,
торопившиеся назвать СССР позорным пятном в истории
418
человечества, империей зла, тюрьмой народов; обвинить

перестроечную Россию в капитуляции перед Западом;
диагностировать демократический паралич у нарождаю-
щейся, делающей первые шаги демократии; представить
путь нашей страны как историческое бездорожье… Целая
коллекция жестких оценок в адрес нашей страны собрана
в словаре А. Н. Баранова и Ю. Н. Караулова: военный
звероящер, волкодав, таран для разрушения европейских
твердынь, «чумной дом» и мн. др. По тональности, обще-
му настрою эти и ранее приведенные политические метафо-
ры мало чем отличаются от политических «обзывательств»
60–80-х годов в адрес США и их союзников. И в том
и в этом случае формировался «образ врага» – из
капитализма-империализма и из нашего послереволюци-
онного прошлого. В обоих случаях аналитическая работа
(о причинах говорилось выше) подменяется примитивным
нагнетанием негативных образов, упрощающих и в итоге
искажающих представление о мире. В этих условиях са-
мые сильные и смелые оценки, направленные только на от-
рицание, к тому же претендующие на истину в последней
инстанции, создают видимость правды, а потому могут ока-
заться несостоятельными.
Понимая сложность поднятой темы и невозможность ис-
черпать ее (тем более в рамках статьи), мы, тем не менее,
хотим обратить внимание на значительность, серьезность
морально-этического аспекта использования политиче-
ских метафор. В этом нам поможет редакционная врезка
«Перспективное прошлое» (Лит. газ., 14-20 февр. 2007),
хотя говорится в ней не о метафорах. Приведем выдержки
из публикации: «История любой страны дает повод и гор-
диться ею, и быть ею недовольным. Но такой показательной
иррациональной порки, какую мы устроили себе перед всем
миром, отрешаясь от большевистских догм, не позволял себе
ни один народ. Легионы историков-любителей навязывали
через печатные средства массовой информации, с теле- и
киноэкранов свой взгляд на сложнейшие и трагические про-
блемы прошлого, фальсифицируя события в угоду новой
морали и новым политическим установкам. <…> Сможем
ли мы наконец отказаться от суда над историей с пози-
ций той или иной идеологии и, сказав молодежи правду,
419
не лишить ее исторической подпитки, которую дает наше

перспективное прошлое?»
Возвращаясь к метафорам, мы не можем пройти мимо
других метафорических зарисовок, прямо-таки полотен, по-
священных России. Они изображают иную Россию, много-
страдальную и жертвенную: «дешевое и послушное пушеч-
ное мясо»; «десятилетиями отдавала свои жизненные соки
республикам»; «сама же Русь ныне в прострации лежит –
и опустошена…» Невозможно читать без волнения строки
о «распластанном теле страны, истерзанной, уставшей,
потерявшей точку опоры, балансировавшей на краю…»
(Русская политическая метафора… с. 122-125).
Приведенные примеры показали два подхода к об-
разу России в составе СССР, два ряда метафорических
характеристик-оценок: страна – волкодав и страна –
жертва. Первая метафора вызывает самые отрицательные
эмоции… Вторая – взывает к пониманию, сочувствию, со-
страданию. Как совместить, объединить эти несоединимые
понятия? Нам представляется, что в этом случае мы имеем
дело с ситуацией, которую нельзя определить однозначно
и которая, как уже говорилось, не укладывается в фор-
мат обвинительных, безоговорочных метафорических
оценок. А может быть, в таких случаях вообще обойтись
без метафор-оценок и предпочесть им изучение многочис-
ленных документов, архивных материалов, философских
трудов, научных исследований? Обратиться к русской ли-
тературе, древней, классической, новой, искусству, куль-
туре, истории российского государства с желанием понять
былое и настоящее нашей страны; не утаивая правды, на-
зывать факты?
Там же, где выявляются «болевые точки», метафоры
востребованы и очень необходимы. Они привлекают внима-
ние общественности к локальным бедам, порокам, пробле-
мам нашей сегодняшней жизни. Тема преступности (на раз-
ных уровнях) обозначена в метафорах криминальная клоа-
ка (о Черкизовском рынке, теперь уже бывшем. – Н.Б.),
чугунная оргия (о безнаказанном расхищении металла),
экономические разборки, которые ассоциируются с мафи-
озными, криминальными разборками. Бесхозяйственность,
нерасторопность управленческого аппарата, работу которо-
420
го тормозит бюрократия (социальная скверна), приводит

к дорожно-транспортному коллапсу, к превращению быв-
ших колхозных земельных участков в колхозные «помпеи».
Культурный «холокост», мрак потребительства, демон
потребления, «покупательская шизофрения»8 и дефолт
справедливости (статья О. Попцова с этим заголовком опу-
бликована в Лит. газ. 28 янв.–3 февр. 2009) – констатиру-
ют опасность духовного опустошения людей и утрату веры
«в незыблемость социально-политического строя, именуемо-
го капитализмом». Как подытоживает известный журналист
в своей статье «Дефолт справедливости», «планета загово-
рила о новом мироустройстве».
Очень надеемся, что свой вклад в мирное, конструк-
тивное преобразование современного «мироустройства»
внесут отечественные СМИ и политические метафоры,
профессионально сделанные, свободные от «образного
обругивания политического противника» (слова О. П. Ер-
маковой, с. 55), ярлыков, «образа врага» и прочего на-
следия прошлого.
Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая ме-

тафора (материалы к словарю). – М.: Ин-т русского языка РАН,
1991.
Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских политиче-
ских метафор. – М.: Помовский и партнеры, 1994.
Бессарабова Н. Д. Метафора в газете // Вестн. Моск. ун-та.
Сер. 10, Журналистика. – 1975. – № 1. – С. 53–58.
Бессарабова Н. Д. Метафорические сочетания в общественно-
публицистическом стиле русского литературного языка //
Филологические науки. – 1979. – № 1. – С. 34–43.
Бессарабова Н. Д. Метафора как языковое явление //
Значение и смысл слова / Под ред. Д. Э. Розенталя. – М.: Изд-
во Моск. ун-та, 1987. – С. 156–173.
8
Метафорический образ, использованный американским
философом Бенджамином Барбером. Цит. по ст.: Введенская А.
Мрак потребительства // Лит. газ. – 2008. – 10-16 дек.
421
Бессарабова Н. Д. Метафора и образность газетно-

публицистической речи // Поэтика публицистики / Под ред.
Г. Я. Солганика. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. – С. 21–34.
Ермакова О. П. Метафоризация как средство выражения оцен-
ки общественно-политической ситуации. Глава I. Семантические
процессы в лексике // Русский язык конца ХХ столетия (1985-
1995). – М.: Языки русской культуры, 1996. – С. 45–60.
Калинин А. В. Культура русского слова. – М.: Изд-во Моск.
ун-та, 1984.
Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи. 3-е изд., испр. и
доп. – СПб: Златоуст, 1999.
Солганик Г. Я. О специфике газетно-публицистической ме-
тафоры // Журналистика и культура русской речи. – 2002. –
№ 2. – С. 32–42.
тивное исследование политической метафоры (1991-2000). –
Екатеринбург, 2001.
Десять интервью о политической журналистике: Сборник ин-
тервью / Под ред. Л. Л. Реснянской. – М.: Пульс, 2001.
Толковый словарь русского языка с включением сведений о
происхождении слов / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. – М.: Ин-т
русского языка имени В. В. Виноградова, 2007 [Слов. Шведовой,
2007].
422
ßçûê ìîëîäåæíûõ ÑÌÈ
ßÇÛÊ ÌÎËÎÄÅÆÍÛÕ ÑÌÈ
Ë. Ò. Êàñïåðîâà
Изменения основных характеристик молодежного аспек-

та публицистического дискурса за последние 20 лет обу-
словлены сменой в нашей стране общественно-политической
системы, экономического курса и культурной переориента-
цией. Если в советское время процесс воспитания молодежи
был максимально идеологизирован, то в 1990-е годы прио-
ритетным объявили принцип «индивидуального выбора иде-
ологии и образа жизни». Необходимо отметить, что, несмо-
тря на призывы властей формировать у молодых граждан
патриотизм и уважение к истории и культуре Отечества, к
другим народам, на практике в обществе прочно укореня-
лись совсем иные принципы: отрицание опыта прошлого,
непризнание каких бы то ни было авторитетов, непопуляр-
ность обучения, непрестижность профессий врача, учителя,
рабочего, культ силы и материального благополучия, по-
лученного любыми способами, расовая и межнациональная
ненависть, агрессия как компенсация социальной неустроен-
ности. Социальные проблемы привели к тому, что молодые
люди видели только одну положительную сторону новой
жизни – свободу слова. Но незащищенность (правовая и
социальная), невозможность творческой реализации приве-
ли к потере молодыми людьми жизненной опоры и доверия
государству, старшему поколению, а главное – самим себе.
В 2001 г. утверждена пятилетняя федеральная президент-
ская программа «Молодежь России». Но для воплощения в
жизнь заявленных идей пяти лет оказалось мало. Активно
решать поставленные задачи обязаны не только федеральные
органы, но и региональные, и муниципальные. За послед-
ние 6 лет в разных регионах России были проведены кон-
курсы на лучшее освещение молодежной тематики в СМИ:
Министерством информации и общественных отношений
423
Саратовской области (2003-2005 гг.), Государственным ко-

митетом Республики Башкортостан по молодежной полити-
ке, Управлением по делам печати, издательства и полигра-
фии при Правительстве РБ, Государственным учреждением
«Республиканский молодежный информационный центр»
(«Будущее за тобой» 2003-2005 г.), МОО Российский
союз молодежи в Санкт-Петербурге Ленинградской обла-
сти («Россию строить молодым» 2006 г.), Департаментом
по спорту и молодежной политике Тюменской области,
«Молодежным информационным центром» (2007-2008 гг.),
Центром взаимодействия общественных и государственных
структур «Социальное партнерство», Комитетом обществен-
ных связей г. Москвы, Союзом журналистов России («Люди
для людей 2008») и др. 20 октября 2008 года подвели ито-
ги и наградили победителей Всероссийского конкурса работ
молодых журналистов, пишущих на социально значимые
темы «Вызов – ХХI век».
Основными интенциями молодежных СМИ в наши дни
остаются идеологическая, просветительская, образователь-
ная, организационная, развлекательная и рекламная. Но
пока, к сожалению, многие популярные издания делают
свой выбор в сторону двух последних.
По данным TNS Россия, основанным на результатах ис-
следования объемов аудитории изданий в группе 12-19 лет
в Москве за период «сентябрь 2009 – февраль 2010 гг.»,
проведенного National Readership Survey, представлена
следующая сводная таблица:
424
AIR (усредненное количе- AIR (усредненное коли-

Издание ство читателей одного но- чество читателей одного
мера издания), тыс. чел. номера издания), %
Еженедельные издания
7 Дней 176.7 25.1
Bravo 45.7 6.5
Upgrade 13.9 2.0
Автомир 53.5 7.6
Антенна 119.2 16.9
Ваш досуг 10.1 1.4
Лиза 42.1 6.0
МК-Бульвар 27.2 3.9
Отдохни! 34.4 4.9
Разгадай! 15.6 2.2
ТВ-Парк 58.3 8.3
Выходят 1 раз в 2 недели
Афиша 56.6 8.0
Страна игр 61.1 8.7
Ежемесячные издания
Cosmopolitan 145.4 20.7
Elle Girl 68.3 9.7
Geo 40.8 5.8
I love you 22.6 3.2
Oops! 79.2 11.3
PC игры 70.4 10.0
Rolling Stone 40.2 5.7
Yes! 92.7 13.2
Yes! – Звезды 45.7 6.5
Вокруг света 116.6 16.6
Дом-2 25.8 3.7
Игромания 143.9 20.4
Караван историй 68.9 9.8
Лиза.Girl 45.8 6.5
Мир фантастики 16.5 2.3
Ридерз Дайджест 16.5 2.3
Хакер 36.3 5.2
Хулиган 12.5 1.8
Примеч. Жирным шрифтом нами выделены названия мо-

лодежных изданий. Ср.: в 2005-2006 гг. лидерами в Москве
являлись журналы «Молоток», YES! и COOL Girl. Большая
часть молодежной аудитории печатных СМИ проживает в сто-
лице и крупных областных городах России.
425
Интересен тот факт, что современные молодые люди за-

частую являются читателями журналов «семейных», ори-
ентированных на старшие возрастные группы («7 дней»,
«Караван историй», Cosmopolitan, GEO и др.), или журна-
лов профильных (в особенности компьютерных – «Хакер»,
«Игромания» и др.). Журналы интеллектуальной ориента-
ции, как, например, «Техника молодежи», пользуется попу-
лярностью у очень узкого круга юных читателей. В 2007 г.
журнал провел исследование своей аудитории (Мнения и
советы непосторонних: № 891, декабрь 2007). И вот каков
возраст читателей журнала: до 18 лет – 7%; 18-25 лет – 5 %;
25-40 лет – 38%; 40-55 лет – 28%; свыше 55 лет – 22 %.
Возрастной диапазон читателей данного «молодежно-
го» журнала – от 12 до 82 лет. И такая ситуация вполне
ясна: во-первых, для того, чтобы быть читателем подобно-
го журнала, необходимо иметь определенный уровень тех-
нических знаний и интерес к изучению различных тем в
данной области; во-вторых, молодые люди нашего време-
ни увлечены в большей степени компьютерной тематикой,
а «Техника молодежи» касается и физики, и биологии, и
космической сферы производства, и истории технологий,
т. е. широкой проблематики. Такие издания не занимают
первые позиции в рейтингах, но это нисколько не умаляет их
достоинств.
В 2004-2010 гг. в молодежном публицистическом дис-
курсе произошла корректировка основных идеологем.
Актуальными считаются новые идеологические направле-
ния, задающие основную тематику молодежных СМИ и
влияющие на выбор лексики:
- поддержка института семьи (выравнивание демо-
графической ситуации; профилактика разводов; снижение
детско-подростковой безнадзорности; улучшение матери-
альных и жилищных условий молодых семей);
- улучшение здоровья молодого поколения (снижение
алкоголизма, никотинозависимости, наркомании, распро-
странения СПИДа, гепатита В и С и пр. заболеваний в мо-
лодежной среде; снижение смертности, в т. ч. суицидов;
оказание скорой психологической помощи подросткам и
взрослому населению; привлечение к занятиям физкульту-
рой и спортом);
426
- воспитание патриотизма (воспитание истинного

патриотизма, уважения к историческому прошлому своей
страны при возможности разной оценки тех или иных собы-
тий; развенчание идеи подмены истинного патриотизма на
ложный, основанный на национализме, расизме; понимание
необходимости защиты Родины, службы в армии);
- воспитание толерантности и сочувствия (терпи-
мость к людям других национальностей и рас; интерес к
культуре и обычаям других народов; проявление участия
к людям с ограниченными возможностями или попавшим в
затруднительную жизненную ситуацию);
- развитие духовно-нравственных и культурных основ
(поддержка интереса к культуре и религии своего народа);
- реализация интеллектуального и творческого по-
тенциала (участие в конкурсах и национальных проектах,
поощрение участников и победителей; расширение спектра
возможностей для творческой реализации; поддержка дет-
ских и юношеских домов творчества);
- рост предприимчивости и деловой активности (под-
держка проектов, направленных на привлечение молодежи
к участию в административном управлении на разных уров-
нях – самоуправлению; формирование трудовых ресурсов;
повышение квалификации; обеспечение вторичной и сезон-
ной занятости);
- привлечение внимания к экологической проблеме
(воспитание бережного отношения к окружающей природе,
желания сделать свой двор и город чистым и красивым;
развитие чувства единства с природой и ответственности за
собственные действия по отношению к миру природы).
Данные идеологические направления реализуются раз-
личными средствами как прямого, так и непрямого воздей-
ствия. Прямое воздействие создается непосредственным
развитием заявленной темы в тексте статьи, а также откры-
той целью побудить адресата к необходимым действиям в
общественной или личной жизни: Не ответить ехидству,
которое принимает сейчас форму «вольных трактовок
фактов Великой Отечественной», означает отречься от
своего деда (Юность Подмосковья). Непрямое воздействие
(положительное манипулирование) в молодежной прессе
создается не прямым назиданием, а косвенно (через иронию,
427
обращение к опыту кумиров молодежи: спортсменов, звезд

эстрады; обращение к личному опыту молодых современни-
ков): Много ли вы знаете звезд рока или шоу-бизнеса, за
плечами которых хотя бы один героический поступок?
Не много (если вообще слышали о таком феномене), но
это еще ни о чем не говорит: самые публичные в мире
люди, в отличие от политиков, не любят афишировать
свои добрые дела и поступки… (Ровесник). Возможна и ре-
ализация отрицательного образа, образа антигероя. Если
данные контексты употребляются в их прямом значении,
то у адресата формируются стереотипы, обратные положи-
тельным: Перис и Пинк против детей: – И так слишком
много народу живет на Земле, – объяснила свое решение
певица. – Я не знаю, нужно ли мне заводить собствен-
ного ребенка… (I Iove you). Если же подобные контексты
представлены как доказательства «от противного», то они
сопровождаются авторскими выводами с негативной оцен-
кой или авторской иронией, сарказмом: «Павел Бардин: –
Да. Я был очень плохим студентом, разгильдяем… Моя
молодость пришлась на первую волну серьезной нарко-
тизации, очень много знакомых погибло. До сих пор рад,
что сумел как-то развернуть свою жизнь в правильную
сторону» (Кампус).
Другой особенностью молодежного публицистического
дискурса является «сложность» в выстраивании концепции
адресата: во-первых, проблемным является определение
возрастных параметров категории «представитель молоде-
жи»; во-вторых, процесс взросления ведет за собой измене-
ния приоритетов адресата приблизительно каждые два-три
года. Возрастной параметр аудитории в данном типе дис-
курса является доминирующим, так как каждая возраст-
ная категория отличается своеобразием дискурсивной дея-
тельности и, следовательно, особым речевым мышлением.
Организация Объединенных Наций понимает под молоде-
жью лиц в возрасте от 15 до 24 лет, уточняя, что для каждо-
го государства эти цифры могут варьироваться. В РФ при-
нято считать молодежью людей в возрасте от 14 до 30 лет.
Например, Мосгордума на заседании 25.09.2009 г. приняла
законопроект, определяющий городские приоритеты госу-
дарственной молодежной политики, четко прописав возраст
428
людей, относящихся к молодежи, – от 14 до 30 лет; такие

же возрастные параметры указаны в законе 2009 г. «О мо-
лодежной политике в Приморском крае» и др.
Следовательно, актуальным на сегодняшний день яв-
ляется вопрос о расширении возрастных рамок адресата, с
одной стороны, и четкое определение адресантом возраст-
ной подгруппы адресата – с другой.
1. Подростковый период (14–16 лет). В этот период
психика человека лабильна, присущи эмпатия, эйфо-
рия, возбудимость, появление страхов; на первое ме-
сто из основных жизненных потребностей выходит
потребность в общении (понимании и признании).
Неоспоримый факт, что из всех возрастных групп
именно на подростков СМИ оказывают особо силь-
ное влияние, реализуя свою основную функцию воз-
действия.
2. Юность (17–20 лет). Все психические функции
в основном сформированы, начинается укрепление
личностных позиций. В возрасте, когда человек по-
кидает школу, он переживает внутренний кризис,
связанный с вступлением в новую жизнь и с необ-
ходимостью нести ответственность за свои поступки.
У современных юношей и девушек на первое место
встает учеба и получение образования (чего мы ли-
шились на время в 1990-е годы), а также поиск ра-
боты (с перспективами роста) или служба в армии.
Именно в этот период молодой человек, получивший
негативный опыт общения и замкнувшийся в себе,
чаще всего рискует стать жертвой религиозных сект,
агрессивных молодежных группировок, наркотиков
(у некоторых социально неблагополучных подрост-
ков это происходит в более ранний период) или при-
нимать любые высказывания окружающих с позиции
крайнего максимализма.
3. Молодость I (20–23 лет). Формирование идеалов
и планирование будущей жизни, продолжение по-
лучения образования, второго/дополнительного об-
разования, поиск работы, желательно престижной,
чтобы много зарабатывать, жить достойно, обеспе-
чить себя и помогать родным, освоение профессии,
429
налаживание общения с разновозрастным коллекти-

вом, определение своей социальной роли.
4. Молодость II (24–30 лет). Утверждение своих жиз-
ненных приоритетов, реализация планов в професси-
ональной и личной жизни; познание чувств любви и
дружбы, возможность большой работоспособности,
развитие интеллекта, овладение новыми навыками.
В современном мире в этот период на первом месте
находится профессиональная реализация, создавать
семьи молодые люди не спешат. Демографическая
проблема явилась основным стимулом к новой го-
сударственной политике, направленной на активное
внедрение образа для подражания – молодая семья.
Реализуя авторские интенции, журналист молодежных
СМИ должен уважать адресата, понимать его проблемы,
уметь направить излишнюю энергию молодого человека в
сферу созидания, помочь советом в осуществлении пози-
тивных желаний или (что сейчас особенно важно!) пере-
направить от негативных к позитивным (в данном случае
вполне уместны приемы скрытого воздействия – положи-
тельной манипуляции). Надо признать, что назидательная
тональность журналиста молодежных СМИ в современных
условиях абсолютно безрезультатна. Молодые люди требу-
ют обоснования той или иной точки зрения, им необходи-
мо доказать правильность предлагаемого выбора. История
советского периода развития молодежных СМИ показыва-
ет, что и в то время позиция назидателя-наставника была
вовсе не единственной. Например, часто использовался
диалог двух ведущих рубрик или передач – взрослого и
ребенка. Заверения же нынешних руководителей изданий
при выстраивании доверительных отношений с читателем,
что «скатываться к панибратству» не в интересах газеты/
журнала, порой просто не выдерживают элементарной про-
верки: Твой парень сказал тебе: – Ты очень хорошая, но
останемся друзьями… Плюнь на него, а еще лучше пошли
куда подальше (ответ читателю, журн.). В данном случае
мы видим формирование абсолютно неправильной позиции
у подростка, которая приведет его к проблемам в общении
с людьми, в частности со сверстниками. Следовательно,
важной особенностью публицистического дискурса, на наш
430
взгляд, необходимо считать морально-нравственную ответ-

ственность адресанта перед адресатом.
Учитывая, что адресат в публицистическом дискур-
се – это и объект и второй субъект коммуникации, СМИ
имеют широкие возможности обратной связи (организация
PR-акций, награждение победителей конкурсов в редакции,
почтовые письма читателей), а также современные опера-
тивные средства реакции читателя (интернет-почта, sms-
голосование, просмотр интерент-роликов).
Напиши и получи приз. У тебя есть чем с нами
поделиться? Пиши на oops@burda.ru с пометкой:
«OOPS!Почта». Или по адресу: 127521, Москва…. И не
забудь вложить в письмо свою фотку! Приз за самое ори-
гинальное письмо – стильная сумка от Sela… С тобой
случилось что-то смешное? Пиши в OOPS! И не забудь
фотку. Самых веселых ждут призы! В этом месяце по-
бедила Юлия З… с историей «Золотой ключик» (OOPS!)
Писать нам письма: 127287, Москва… E-mail: clab@
superbravo.ru. Смотреть нас на YOUTUBE: http://
youtube.com… Каждую неделю с каждым новым номером
Bravo cмотрите нас и живите с нами. А пока всем боль-
шой привет! (Bravo).
Заметим, что sms-голосование используется обычно в
коммерческих целях: Чтобы узнать результат теста,
отправь сообщение КТО с набранным количеством бал-
лов на номер 12… Через минуту ты получишь ответ!
Набирай правильно! Сначала КТО, затем – число баллов
(Yes!Звезды).
Основной ошибкой в области языковой политики опре-
деленной части современных молодежных СМИ является
подражание традициям 90-х. Исследования показывают,
что молодой человек 1990-х и молодой человек 2000-х зна-
чительно различаются и жизненными приоритетами и язы-
ковыми вкусами. Сменив позицию «назидателя» на образ
«друга-подростка», молодежная пресса 1990-х, как, впро-
чем, и СМИ в целом, исповедовала принцип демократиза-
ции в отборе языковых средств (разговорность стиля, и в
частности, чрезмерное употребление просторечий, жарго-
низмов, инвективной лексики и пр.). Почти 10 лет такая по-
литика принималась молодыми людьми очень позитивно, но
431
на рубеже ХХ-ХХI вв. произошло «пресыщение» однооб-

разием средств экспрессивного воздействия. В рамках про-
екта «Язык СМИ и политика», осуществляемого кафедрой
стилистики русского языка факультета журналистики МГУ
имени М. В. Ломоносова, было проведено социолингвисти-
ческое исследование целевой аудитории молодежной прес-
сы. В нем участвовали 5 возрастных групп: 1 (14-15 лет),
2 (15-16 лет), 3 (17-18 лет) – по 50 чел. – учащиеся гим-
назий и учащиеся общеобразовательных классов/профес-
сиональных технических колледжей; 4 (18-20 лет), 5 (21-24
года) – по 50 человек – с высшим образованием (студенты,
н/высшее, высшее) и со средним образованием. Регион:
Москва и Московская область.
Лексической особенностью молодежной прессы является
активное употребление сленга. Журналисты объясняют это
необходимостью говорить с молодыми людьми «на их язы-
ке». И действительно, положительную реакцию на употре-
бление сленга продемонстрировали 65% опрошенных, ней-
трально отнеслись еще 30%, но, что представляется весьма
интересным, при определении семантического дифференци-
ала (грубо/ласково, хорошо/плохо) испытуемые показали
неожиданный результат в комментариях: например, слово
кайфовать, несмотря на позитивный оценочный компонент
лексического значения, зачастую характеризовалось либо с
точки зрения происхождения слова из жаргона наркоманов
(«так наркоманы часто говорят», «это у наркоманов ловить/
поймать кайф»), либо с точки зрения их стилистической
маркированности («так говорить грубо», «некультурно»,
«так обычно дети говорят, не взрослые», «солидные люди
так не должны говорить»).
Второй этап эксперимента – расстановка испытуемыми
приоритетов в синонимических парадигмах, где первый ком-
понент – сленговое слово, второй – нейтральное, третий –
образные выражения, газетные штампы или авторские не-
ологизмы. Какова расстановка приоритетов современны-
ми молодыми людьми? Напр., песняк (в положительном
контексте) (38%) – песня (7%) – музыкальный подарок
(55%); бабло (38%) – деньги (18%) – золотые горы (44%)
и др. Молодежная публика, безусловно, тяготеет к окра-
шенности речи, особенно подростки. Но какого характера
432
окрашенность привлекает ее в большей степени? Зачастую

сленгу предпочитают не только авторские новообразования
в переносном значении, но и обычные газетные метафоры.
Видимо, они кажутся современным подросткам более нео-
бычными, «неизбитыми», чем сленг.
В третьей части эксперимента были опрошены испытуе-
мые, предпочитавшие варианты со сленговыми словами на
первом и втором этапах. Каждому из них в предваритель-
ном инструктаже предложили представить себя взрослым
человеком, главным редактором известного журнала для мо-
лодежи и выбрать один вариант текста из двух предложен-
ных для публикации. Напр.: 1) Можно, конечно, встать
с утра и оторваться на окружающих, но это слишком
тухло для главного перца прикольной комедии (46%).
2) Можно, конечно, встать с утра и сорвать злобу на
окружающих, но это слишком примитивно для главного
героя интригующей комедии (54%). Следовательно, опро-
метчиво считать, что отношение молодежной аудитории к
сленгу однозначно положительно, а чрезмерное употребле-
ние подобных слов – единственный путь к читателю. Кроме
того, ясно одно: любое лексическое средство, входя в ча-
стотное употребление, вполне может и потерять свою вы-
разительность, превратясь в нейтральное (так, например,
слово тусоваться 58% опрошенных не выделили как слен-
говое). Таким образом, употреблять сленг в каждой стро-
ке материала просто нецелесообразно и значительно лучше
будет продумать комплекс разнообразных средств языко-
вой выразительности. Повышение творческих способностей
и навыков устной речи подростков стимулируется работой
с различными средствами языкового воздействия. Многие
из опрошенных отметили однообразие и примитивность в
заголовках журнала (напр., в одном номере встретились
следующие названия «Звездное путешествие», «Звездный
мир», «Звездный прикид», «Звезда против наркотиков»,
«Звезданулись»). Испытуемые ответили, что неплохо бы
не употреблять так часто одно слово, даже если этот жур-
нал рассказывает о жизни звезд: напр., «Звездное путеше-
ствие» – «Путешествие с кумиром».
Кроме того, надо напомнить, что печатное издание часто
воспринимается молодыми людьми как образец письменной
433
речи, поэтому недопустимо постоянно печатать орфографи-

чески неверные варианты слов (счаз/щас/ща – «сейчас»,
любоффь – «любовь»), имитируя разговорную речь, sms-
тексты или «олбанский» язык, без особой авторской установ-
ки и/или графического/цветового выделения этих слов.
Помимо употребления жаргона (Разговор, мать их,
звезд! (Ровесник); Парни рулят (YES!); Алекса во все-
услышание заявила, что этот роман – голимый пиар;
Сильно страдает от динамо голливудская звезда… все
ее кинули; Вот так Малахова очередной раз опустили;
ВСЕ ВЫСАДИЛИСЬ. Не в буквальном смысле… – две-
ри закрылись и поезд тронулся. А в смысле нервов… ВСЕ
ВЫДОХНУЛИ. Думали – смерть, а оказалось девуш-
ка просто очень хотела почитать (Молоток). (* Прим.
«высадиться» и «выдохнуть» – из жаргона наркоманов.),
постепенно теряющего свое первое место, приоритетную по-
зицию среди средств языкового воздействия в молодежных
СМИ на современном этапе занимают:
1. Повелительное наклонение глагола в ед. ч.: Укрась

свечками праздничный торт или воткни в коробку,
наполненную песком, и зажигай вместо светильника;
Обклей яркой пленкой дверь своей комнаты, и друзья,
которые пришли к тебе впервые, точно попадут по адре-
су; Сделай утро родителей добрым: прикрепи на дверь
холодильника трогательный рисунок с нежным признани-
ем в любви; Растопи плитку шоколада и ешь ее вместе
с фруктами. Получится не хуже шоколадного фондю из
ресторана (OOPS!). Делай заказ, если дома одна. А для
дружеской вечеринки попробуй изобразить пиццу сама.
Поверь, твой авторитет достигнет небывалых высот
(YES!). Особенно часто это средство используется в заго-
ловках: Получи кредит на образование; Цени свое вре-
мя; Говори правильно (Студенческая правда); Выйди из
тени (OOPS!); Узнай, как делают политику (Кампус).
2. Конструкции с предикатом в будущем времени:

Дальше действовать будем мы! (Студенческая правда);
Стройотряды узаконят; Выпускникам дадут возмож-
ность стажироваться (Кампус).
434
3. Эллиптические предложения: Дар провидения – в

подарок! (Штучка); Когда ты – вне закона (Студенческая
правда).
4. Вопросительные конструкции (в т. ч. проблемные и

риторические вопросы): Умеешь ли ты хранить секреты?
(Штучка); Что бы ты хотел изменить в своей девушке?
(OOPS!); Кто сказал, что сопли на заборе – это плохо?;
Пожар. Больница. Дальше что? (Кампус); Продолжение
следует? (Yes!Звезды).
5. Восклицательные конструкции: В роке есть ме-

сто подвигу! (Ровесник); Я люблю… звезду! (I love you);
«Бременские музыканты» запели по-новому! (Студенческая
правда); Мя-а-а-ач! (Молоток).
6. Лексические и синтаксические единицы с положи-

тельной коннотацией, со значением жизнеутверждения: Ты
можешь сделать необыкновенным каждый свой день –
стоит только захотеть; Доказано: любовь есть!
(OOPS!). За окном дождь, грязь, серость и ненавист-
ные лужи но, согласись, это не повод для грусти (YES!
Звезды). То, что в сером цвете выглядишь невзрачно,
скучно и неприметной, – глубокое заблуждение.
Наглядный тому пример – образ Шерил Коул; НепогоДА!
Серая дождливая погода не должна тебя огорчать – ведь
это отличный повод надеть яркий плащ, сделать стиль-
ный мейк в цвет и отправиться гулять (OOPS!). В за-
головках: Все только начинается! (Студенческая правда);
Сплошные плюсы; Полный позитив (Yes!Звезды). И ва-
рианты графических окказионализмов в данной функции:
Разочарование – два-очарование!; НепогоДА! (OOPS!).
7. Употребление ФЕ в прямом значении: За глаза; Не

в бровь, а в глаз (OOPS!); Дело в шляпе!; Рот фронт;
Серый кардинал; В завязке; Ты попала в сети!; Мыльная
опера (YES!).
8. Трансформированный прецедентный текст: Купил,

отправил, победил (YES!); Сказка о непотерянном вре-
435
мени; Там, где растут «Ранетки»; Ешь ананасы, курицу

жуй (YES!).
9. Цитаты: Пока люди любят, они прощают! Ф. Ла-

рошфуко; Мы должны прощать эгоистов. Они неизлечи-
мо больны. «Мэнсфилд парк» (YES!).
10. Газетные штампы: Грибной сезон (YES!); Сладкая

жизнь; Сезон дождей (OOPS!).
11. Стилистически маркированные аффиксы: Привет,

YESик! (YES!); Поздравляем Юлю Конькову с новеньким
лосьоном для загара DOVE (YES!). (* Прим.: в особенно-
сти в журналах для девушек.)
12. Создание «воспитательного» контекста различными

речевыми оборотами: Мария Шарапова давно научилась
добиваться поставленных целей. Но иногда уметь
проигрывать оказывается не менее важно, чем стре-
миться побеждать; МакSим: Пользуюсь ли я своей по-
пулярностью, когда останавливают гаишники? Нет.
Потому что мой водитель Саша никогда не нарушает
правила и останавливать нас не за что; Родители
не врут: юным девочкам не к лицу боевой раскрас
(OOPS!). Много ли вы знаете звезд рока и шоу-бизнеса,
за плечами которых хотя бы один героический поступок?
Рок-музыканты спасали детей иногда ценой собствен-
ной жизни, многие прошли войны и «горячие точки»,
другие проявляли чудеса мужества и героизма в бы-
товых ситуациях. Вот они, настоящие герои нашего
времени! (Yes! Звезды).
13. Широкое использование терминов, неологизмов и за-

имствованных слов с дальнейшим пояснением их значения:
Не укради, или Что такое шоплифтинг (Студенческая
правда). С графической ассимиляцией: Певица собирается
выпустить альбом би-сайдов (bi-sides). Так называют
сборники песен, которые артисты записали за свою ка-
рьеру, но по тем или иным причинам не включили в свои
альбомы (Yes!Звезды).
436
Внимание молодежной аудитории к неологизмам объяс-

няется актуальной для нее тематикой (новые музыкальные
направления, молодежные течения, веяния в моде). Вводить
новое слово можно различными способами: обыденным по-
нятием, определением, этимологической справкой, синони-
мом: Сегодня среди всех слоев населения абсолютно раз-
ного возраста все популярнее становится шоплифтинг;
другими словами — мелкое воровство (Не укради, или
Что такое шоплифтинг. Студенческая правда). Слово «хип-
стер» появилось вместе с самой субкультурой в конце
40-х. Оно образовалось от hip (англ.) – что-то типа
«быть в тени»... (Модные направления. YES!) Для мо-
лодежной аудитории лучшим вариантом является описание
дифференциальных признаков вводимого понятия: Этих
ребят можно встретить везде: в метро и в модных клу-
бах, в книжных магазинах и на закрытых кинофестива-
лях... Они слушают indie-группы, смотрят «2х2» … Их
легко можно выделить из серой массы по узким джинсам...
Они – хипстеры (Борьба с самим собой. Студенческая
правда). Оригинальным будет и эпиграф-афоризм к подоб-
ной статье: Экзистенциальный хипстер — это человек,
сознательно отчуждающий себя от общества, в которое
он не верит. Норман Мейлер (Там же).
Неоспоримым фактом стало выделение термина как
актуального средства воздействия в молодежных СМИ.
Современному молодому человеку интересны термины из
различных областей науки, если они объяснены в тексте
статьи: Как-то я читала книгу и мое внимание привлек-
ли гексафлексагоны, совершенно прекрасные объекты, у
которых несколько поверхностей, некоторые из них ста-
новятся видимыми во время сгибания, а некоторые исче-
зают... (Высокая мода Лизы Шахно построена по законам
геометрии. Хулиган). В противном случае «загадочный»
термин может вызвать обратную реакцию — раздражение.
Надо отметить положительную тенденцию многих моло-
дежных журналов повышать уровень своих статей, в т. ч.
и языковой. Путевые заметки фотографа Максима Авдеева
«Точка невозврата» (YES! 2008, № 118) посвящена тяже-
лой теме – войне в Цхинвале, но ни языковой строй, ни
иллюстративное сопровождение не оказывают на подростка
437
психологического давления, несмотря на то что вызывают и

слезы, и опасения за жизнь. Во-первых, нет настойчивого
повтора слов смерть, кровь, убиты, растерзаны и пр. Во-
вторых, переданное в финале отчаяние очевидца событий
(Тупая война… Такая же бессмысленная и гибельная, как
и все известные истории войны. Ничего не изменилось и
не изменится…) заставляет серьезно задуматься над ответ-
ственностью каждого за то, что происходит в мире, но сме-
няется возвращением в мирную жизнь (Фотографии кон-
чились. Я захлопнул ноутбук и приступил к привычным
для теплого субботнего вечера делам). Кроме того, инте-
ресен заголовок, который содержит значение «обреченно-
сти, ухода», необходимое для раскрытия заданной темы, но
не оказывает негативного воздействия на психику подрост-
ка. Заголовок скорее расширяет знания читателя, объясняя
термин авиации и поднимая тему на философский уровень
осмысления: У летчиков есть понятие – точка невоз-
врата. Так называют ситуацию, в которой нельзя оста-
навливать самолет, даже если возникают технические
неполадки. Можно только подниматься в небо. Война –
это та же самая точка невозврата, только здесь – на
земле...
Стала чаще заметна и морально-нравственная ответствен-
ность журналиста за советы, которые он дает подростку,
советы становятся более продуманными, а если требуется,
и профессиональными: Расскажи о случившемся с тобой
психологу, попроси друзей о поддержке, хотя бы заведи
дневник. Или попробуй излить чувства в творчестве: ри-
совать, писать стихи, сочинять песни. Все это поможет
справиться с пережитым и сохранить чувство собствен-
ного достоинства… Хочешь разобраться в себе и своих
отношениях с парнем, родителями и друзьями? В этом
тебе поможет практический психолог Дина Федорова.
Свои вопросы отправляй ей по e-mail:oops@burda.ru или
по обычной почте (OOPS).
Журнал «Юность Подмосковья» (изд. с 2007 г.) выдер-
жан в классическом стиле журнала-наставника, но откры-
тая назидательность умело трансформируется авторами ста-
тей в убедительное доказательство той или иной точки зре-
ния: Например, в № 5 за 2010 г. в рубрике «За и против»
438
под общим названием «Inglourious Basterds», «Гитлер ка-

пут!» ect.» были опубликованы две противоположные ре-
цензии на обозначенные в заголовке кинофильмы, затраги-
вающие тему Великой Отечественной войны. Такой прием в
журналистике не нов. Но поскольку журнал молодежный,
точка зрения редколлегии обозначена в конце материала
(если говорить о воспитательной функции, то в данном слу-
чае она реализуется в полной мере). И обозначена она ори-
гинальным способом: одна фраза взята из первой рецензии,
вторая – из второй: «К любым кинофильмам относить-
ся следует спокойно и с полным пониманием того, что
с экрана зрителю показывают только чью-то фантазию.
А снимут комедь про концлагеря – тоже будем аплоди-
ровать?».
К сожалению, редкими в современных молодежных
СМИ являются рубрики, посвященные творчеству юных
читателей. А такие рубрики просто необходимы и для раз-
вития речи молодого человека (это актуальная проблема
нашего общества), и для стимулирования творческой ак-
тивности нового поколения, и для психологической под-
держки подростка. Такие постоянные рубрики (и конкур-
сы) ведет журнал «Студенческий меридиан» (который, к
сожалению, практически отсутствует в газетных киосках,
но имеет свою интернет-версию). Например, поэтическая
эстафета «Место встречи». Конкурсы технического творче-
ства и научной мысли проводит журнал «Техника молоде-
жи». Например, «Проект будущего», проведенный в 2007 г.
Хорошо бы подобную инициативу поддержать и в других из-
даниях.
На современном этапе для молодежных печатных СМИ
остаются две серьезные проблемы: 1) как довести инфор-
мацию до адресата (% молодых читателей с каждым годом
уменьшается и многие из них читать не хотят) и 2) основ-
ные направления молодежной политики реализуют на своих
страницах в большей степени издания для взрослой публики
или газеты молодежных политических объединений (в дан-
ном случае не всегда положительную, иногда агрессивную).
И потому массовым молодежным журналам, реализуя раз-
влекательную и рекламную функции, необходимо взять на
себя и роль просветителей.
439
Володина Ю. Молодежь как аудитории СМИ // Курьер пе-

чати. – 2006. – № 39.
Евневич М. Манипуляция сознанием в молодежной прес-
се // 300 лет российской журналистики: Материалы научно-
практической конференции / Под ред. Г. В. Жиркова. – СПб:
Роза мира, 2003.
Лудильщикова Н. А. Власть в сознании молодежи //
Проблемы речевой коммуникации. – Саратов: ИСУ, 2004. –
С. 13–17.
Овсепян Р. П. Журналистика Российской Федерации.
Молодежная пресса // История новейшей отечественной жур-
налистики. Учебное пособие / Под ред. Я. Н. Засурского. – М.:
Об основных направлениях государственной молодежной по-
литики в Российской Федерации. Постановление Верховного со-
вета РФ от 03.07.1993 за № 5090-1.
Потапова Р. К., Потапов В. В. Семантическое поле «нар-
котики». Дискурс как объект прикладной лингвистики. – М.:
УРСС, 2004.
Проблемы развития человеческого потенциала в деятель-
ности Совета Федерации (наука, образование, культура) /
Аналитический вестник Совета Федерации ФС РФ. – 2001. –
№ 10 (141).
Рожков М. И., Ковальчук М. А. Профилактика наркома-
нии у подростков: Учебное методическое пособие. – М.: ГИЦ
ВЛАДОС, 2003.
Солганик Г. Я. О структуре и важнейших параметрах публи-
цистической речи (языка СМИ) // Язык современной публици-
стики. – М.: Флинта: Наука, 2005. – С. 13–30.
Солганик Г. Я. Общая характеристика языка современных
СМИ в сопоставлении с языком СМИ предшествующего пе-
риода // Язык массовой и межличностной коммуникации. – М.:
МедиаМир, 2007. – С. 15–39.
Федеральная целевая программа «Молодежь России»: эф-
фективность и перспективы / Аналитический вестник Совета
Федерации ФС РФ, № 31 (251)-2004.
440
Ïîëèòè÷åñêèé àíàëèç â ïðåññå: æàíðîâî-ñòèëèñòè÷åñêèé àñïåêò
ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÈÉ ÀÍÀËÈÇ Â ÏÐÅÑÑÅ:

ÆÀÍÐÎÂÎ-ÑÒÈËÈÑÒÈ×ÅÑÊÈÉ ÀÑÏÅÊÒ
Ë. Ð. Äóñêàåâà
По статусу и роли в обществе прессу называют «и сред-

ством, и объектом, и субъектом, и наблюдателем политиче-
ской деятельности» [Корконосенко 1996: 42]. Включенная
в политический процесс, она является одним из субъектов
политического анализа [Симонов 2003, Прохоров 1998].
В данной статье предполагается выяснить, каковы основные
особенности жанровых стилей (термин В. А. Салимовского)
в политической прессе, а вместе с тем попытаться вскрыть
речевые структуры осуществления в ней политического
анализа. Материалом изучения послужили тексты газет
последнего десятилетия разных политических ориентаций:
«Российской газеты», «Новой газеты», «Независимой газе-
ты», «Правды» и др.
С одной стороны, такое исследование уточняет наши
представления о том, с помощью каких речевых механиз-
мов российская пресса оказывает воздействие на форми-
рование общественного сознания. С другой стороны, по-
зволяет ответить на целый ряд вопросов, возникающих
при исследовании особенностей речевой деятельности
журналиста: результатом каких коммуникативных и цен-
ностных целеустановок эта деятельность является, како-
вы основные речевые формы вербализации свойственных
этой деятельности когнитивных структур. Тем самым пред-
ложенное в статье направление анализа находится в рус-
ле активно развивающегося сегодня когнитивного изуче-
ния языка СМИ [Лузина 1994; Коньков 1995; Солганик
2000; Чудинов 2001-2004; Дускаева 2003, 2004; Майданова,
Соломатов, Федотовских 2004; Кубрякова, Цурикова 2004
и др.].
441
К. В. Симонов выделяет несколько этапов политиче-

ского анализа: исследование конкретных политических
событий и политической ситуации, создание предположе-
ний по поводу ее возможного развития и принятие компе-
тентных политических решений. Рассматривая политиче-
ский анализ как специфический процесс в журналистике,
Е. П. Прохоров выделяет три внутренних логических эта-
па, указывая на специфические познавательные действия
в каждом. По мнению ученого, первый шаг политическо-
го анализа предполагает необходимость «увидеть» факт
или явление, событие или заявление в рамках определен-
ной социальной системы [Прохоров 1998: 109]. Изучение
журналистских материалов показывает, что для осущест-
вления такого в прессе собираются сведения об измене-
ниях в действительности (фактах и явлениях, событиях
и заявлениях, а также о людях, причастных к ним) и о
результатах этих изменений. Так проясняется, каково по-
ложение дел в политической сфере: уточняются активные
субъекты на политическом поле, устанавливается расклад
политических сил и то, каково их влияние и взаимодей-
ствие. Для отражения первого шага политического анализа
в средствах массовой информации, включающего сбор ин-
формации, рождаются информирующие классы текстов –
жанры.
По мнению Е. П. Прохорова, второй шаг политическо-
го анализа – «определение системы требований, выдвигае-
мых к различным политическим институтам и социальным
силам. В основе этих требований – стремление преобра-
зовать господствующую политическую линию, решения по
поводу рассматриваемой ситуации, состояния дел в той или
иной сфере жизни» [Там же: 109]. Как показывает наше
исследование, в журналистских текстах все это оформля-
ется как постановка проблемы, демонстрация и обосно-
вание последней. Для этого журналист ведет речь о том,
что в окружающей действительности вызывает у него тре-
вогу, вследствие чего это происходит, каковы движущие
силы происходящих политических процессов, кто виноват
в происходящем, к чему сложившееся положение дел мо-
жет привести. Тем самым действительность «диагностиру-
ется», если собранной о ней информации дается аналити-
442
ческая оценка и строится прогноз развития ситуации. Так

ведется поиск ответов на вопросы, в каком мире мы живем
и какие остросоциальные проблемы стоят перед нами. Для
реализации второго шага политического анализа формиру-
ются оценочные (диагностирующие) журналистские жан-
ры. Эти жанры способствуют «созданию идеологической
ценностно-познавательной конструкции (картины мира)»
[Там же].
Третий шаг политического анализа – «выработка пред-
ставлений о системе политических акций, ведущих к до-
стижению поставленных целей… Общее направление этих
акций – подготовка к формированию максимально еди-
ных политических подходов и требований в лагере пере-
довых сил общества, сплочение (курсив наш. – Л.Д.) во-
круг выработанной идеи наибольшего числа сторонников,
нацеливание их на конкретные политические действия»
[Там же: 110]. Материал исследования показывает, что
для выполнения этого этапа рождается к жизни еще одна
группа аналитических жанров, характеризующихся по-
будительной целеустановкой. Эта группа – побудитель-
ных – речевых жанров эксплицирует процесс выработки
управленческого решения. Итак, три этапа политическо-
го анализа в прессе выполняются благодаря трем груп-
пам жанров – информационных, оценочных и побуди-
тельных.
Дальнейшая дифференциация внутри групп на жанры,
а затем на жанровые разновидности осуществляется с уче-
том объектного аспекта жанровой целеустановки. Первая
группа жанров, направленных на диагностирование дей-
ствительности, далее дифференцируется в зависимости от
того, какой «участок» действительности предусматривается
отразить. Вторая группа – оценочные жанры – дифферен-
цируется на основе того, оценки чего требуется с адресатом
согласовать. Последняя группа – побудительные жанры –
на основе того, какую активность в адресате предполагается
вызвать жанровой моделью.
Все жанры в силу диалогической природы имеют би-
нарную композицию и дифференцируются под воздействи-
ем соответствующей жанровой гипотезы об адресате, моде-
лируемые вопросы которой определяют предметный аспект
443
целеустановки1. Первая группа жанров, информирующих,

направлена на отражение действительности и делится далее
на основе гипотетических представлений о «содержатель-
ных ожиданиях адресата», т. е. в зависимости от того, о чем
предполагается информировать. Для ответа на этот вопрос,
необходимо выяснить, что является эмпирическими объек-
тами политического анализа в журналистике. В политоло-
гии называют в качестве объектов политического анализа
совокупность всех совершенных в прошлом и совершаемых
в настоящем политических акций, их реализаторов, обу-
славливающих данные акции причин, а также их результа-
тов [см., например: Симонов 2002: 11]. Среду погружения
журналиста в действительность составляет как динамика
(т. е. события), так и статика (т. е. ситуации), а кро-
ме того, лица, действия (или бездействие) которых предо-
пределяют особенности динамики общественных процессов,
характеристики статики. Журналистика, со сложившимися
в ней жанровыми формами, имеет необходимый инструмен-
тарий для того, чтобы выступать активным субъектом по-
литического анализа.
Совершенно правомерно представить сбор информации
в журналистике решением задач политического анализа,
которые можно сформулировать в виде набора вопросов,
стимулирующих формирование жанра: 1) какое событие и
как, где, почему, с какой целью происходило и каков его
результат? 2) что и как, где, почему сложилось? 3) кто дей-
ствующие лица в событиях, каковы их действия (мнения
и позиции), чьи интересы они выражают? В ответ на им-
плицитно (в монологах) и эксплицитно (в диалогах) вы-
раженные вопросы сообщаются новости 1) о событиях и
происшествиях; 2) о сложившихся ситуациях и наблюдае-
мых явлениях; 3) о персонажах (их деятельности, мнениях,
характеристиках). На основе перечисленных жанровых во-
просов формируются такие жанры, как «Сообщение о ходе
1
Более подробно о композиции речевого жанра изложено в
прежних наших публикациях: Дускаева Л. Р. Диалогическая
природа газетных речевых жанров. – Пермь, 2004; Жанровая
гипотеза адресата // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10., Журнали-
стика. – 2004. – № 2. – С. 97–107.
444
события», «Сообщение о причине события», «Сообщение о

результатах события» и т. д. (см. табл. ниже). Указанные
речевые жанры воплощаются в заметках, интервью и репор-
тажах.
Вторая группа – оценочные речевые жанры. Исходя
из того, оценки чего предполагается согласовать с адреса-
том, эта группа делится на две подгруппы: оценивающие
1) действительность; 2) чужие смысловые позиции. Весьма
разнопланово предстает оценка действительности, посколь-
ку сама действительность может рассматриваться как в ди-
намике, так и в статике. В свою очередь, для отраже-
ния динамики важны по крайней мере два аспекта: с одной
стороны, последовательность действий, совершающихся
под влиянием тех или иных причин, с другой стороны,
результаты этих действий, их последствия. Для полноты
представления действительности оценивается и то и дру-
гое. Статику же представляет совокупность явлений либо
ситуаций. Оценку чужих позиций воплощает своя группа
жанров. Таким образом, оценочные жанры составляет сле-
дующий набор: «Оценка хода общественных изменений»,
«Оценка результатов общественных изменений и построе-
ние прогноза», «Оценка явления», «Оценка ситуации»,
«Оценка чужого высказывания», «Оценка произведений
искусства».
Третья группа жанров – побудительные – дифферен-
цируется в зависимости от того, к каким действиям по-
буждается адресат, какую активность у него предполагается
вызвать. В модели выработки управленческого решения,
созданной в трудах по психологии, теории управления, ло-
гике, политологии, выделяют несколько стадий: определе-
ние цели действий, выбор способа решения, программиро-
вание, исполнение действий и его текущую корректировку –
оценку [Афанасьев 1975; Берков 1997; Еникеев 1999 и др.].
Процесс принятия и согласования решений в журналисти-
ке проходит через эти же стадии, каждая из которых ста-
новится основой для формирования жанровых целеустано-
вок и жанровых моделей, таких как «Предложение спосо-
бов решения проблемы», «Побуждение к выбору вариан-
та решения общественной проблемы» и т. д. (см. табл.).
Оценочные и побудительные речевые жанры воплощаются
445
в аналитических жанрах (в корреспонденции, статье, ком-

ментарии, обзоре, обозрении, рецензии, аналитическом
интервью).
Итак, дифференциация газетных речевых жанров осу-
ществляется по двум направлениям: «по вертикали», когда
они делятся на группы, и по «горизонтали», когда делятся
внутри групп. Каждый из выделенных нами жанров пред-
ставлен рядом разновидностей в силу различий применяе-
мых в них способов выражения (по степени выраженной в
них социальной оценочности, по характеру модальности, по
тональности и т. д.).
Все сказанное о типовых целеустановках в журналисти-
ке и классификации на их основе газетных речевых жанров2
обобщим в таблице (см. ниже).
Таким образом, представленная в таблице трехчленная
классификация речевых жанров воплощает все этапы поли-
тического анализа в прессе. Дифференциация этих жанров
осуществлена на основе тех типовых творческих целеустано-
вок взаимодействия журналиста и адресата, которые реали-
зуются в ходе такого анализа действительности. Выделенные
целеустановки не выступают изолированно, а взаимодейству-
ют друг с другом и составляют систему, с помощью которой
осуществляется полный цикл политического анализа.
2
Все названия жанрам были даны по той доминирующей
коммуникативной целеустановке взаимодействия автора и чи-
тателя, которая определяет формирование жанра, поэтому
были предложены, например, такие названия, как «Сообщение
о ходе событий», «Сообщение о пространстве событий», «Со-
общение о причинах события» и т. д. Мы пошли по такому
пути, опираясь на традицию, сложившуюся в лингвистическом
жанроведении, где деление жанров осуществляется на осно-
ве ведущей коммуникативной целеустановки (Т. В. Шмелева,
Т. Ю. Федосюк и мн. др.). Эта традиция устойчива, уже неод-
нократно апробирована. В частности, в отношении разговорной
речи по иллокутивной цели выделяются жанры приветствия,
благодарности, извинения, комплимента, совета, шутки и т. д.
В результате проведенного нами исследования были выявлены
типовые иллокутивные целеустановки, значимые для журнали-
стики, и на этой основе даны названия выделенным речевым
жанрам.
446
Таблица
Группы жанров Назначение

1. Информационные жанры (заметка, репортаж, интервью)
«Сообщение о ходе события»; «Сообщение
Сообщение
о пространстве события»; «Сообщение о
о динамике
причинах события»; «Сообщение о послед-
происходящего
ствиях события»
Сообщение «Сообщение о явлении»; «Сообщение о
о наблюдаемой ситуации как взаимодействии субъектов»;
статике «Сообщение о месте и причинах ситуации»
Сообщение об «Сообщение о деятельности лица»;
участниках поли- «Сообщение о высказывании лица»;
тической жизни «Информационный портрет»
2. Оценочные жанры (корреспонденция, статья, комментарий,
обзор, обозрение, рецензия, аналитическое интервью)
«Оценка последовательности чьих-либо дей-
Оценка динамики ствий»; «Оценка результатов общественных
изменений и построение прогноза»
Оценка статики «Оценка явления»; «Оценка ситуации»
Оценка чужих «Оценка чужого высказывания», «Оценка
высказываний произведения искусства»
3. Побудительные жанры (корреспонденция, статья,
комментарий, аналитическое интервью)
Стимулирование
«Рекомендация способа решения пробле-
практической
мы»; «Рекомендация программы действий»
активности
«Побуждение к выбору варианта решения
Стимулирование
общественной проблемы»; «Побуждение к
выбора
выбору варианта программы действий»
Стимулирование «Коррекция предпринятых властных дей-
коррекции ствий»; «Коррекция неверной схемы дея-
действий тельности в конфликтной ситуации»
В самом общем виде композиция жанровой модели от-

ражает алгоритм познания той или иной стороны действи-
тельности – события, ситуации, политического субъекта.
Композиция жанра – типовая текстовая структура, в ко-
торой реализуется совокупность коммуникативно-речевых
447
интеракций, позволяющих достичь общей жанровой цели.

Манера речи, характеризующая речевой жанр, складываю-
щаяся в нем в результате взаимодействия интеракций, со-
ставляет «жанровый стиль» [Салимовский 2002: 58]. Как
влияют на жанровый стиль коммуникативные целеустанов-
ки, связанные с потребностями политического анализа в
прессе, рассмотрим далее.
Отражение в газетных информирующих жанрах перво-
го шага политического анализа – знакомства с окружаю-
щей обстановкой. Политолог А. И. Соловьев подтверждает
существование этого этапа в ходе политического анализа,
когда выделяет среди решаемых им универсальных задач
вычленение важнейших акций и интеракций, действующих
в данных обстоятельствах субъектов [2001: 435]. Заметки,
репортажи, интервью строятся как сообщения о политиче-
ских событиях, ситуациях и персонажах. Тексты, направ-
ленные на реализацию общей типовой целеустановки, типо-
логизируются, сближаясь композиционно и стилистически.
Из представленной выше таблицы речевых жанров вид-
но, что в новостной журналистике о событии сообщается
с помощью целого ряда жанровых моделей-сообщений.
Новостью становится уже происшедшее или еще ожидае-
мое, предполагаемое событие как последовательность изме-
нения во времени и в пространстве различных состояний
политического актора от исходного к результирующему.
Важнейшими речевыми действиями, совершаемыми для от-
вета на жанровые вопросы, являются сообщение о событии
и повествование о нем.
Схема информирования о событии (свершившемся или
предстоящем) общеизвестна – в самом общем виде ее мож-
но представить последовательностью ответов на вопросы:
1) Что произошло, с чего это началось или что послужи-
ло поводом? 2) Как происходило (будет происходить)?
3) Чем завершилось (завершится)? Приведем приме-
ры: а) Цензурный гоп-стоп (Новая газета, 17.12.2009);
б) Классовые битвы за рубежом (Правда, 15.01.2010).
Сравнение этих двух публикаций, посвященных сообще-
нию о событии, взятых из двух разных политических газет,
показывает, что в принципах отбора передаваемой инфор-
мации есть общее и различное. Общее – в выборе фактов,
448
содержащих агональное начало (выражение несогласия или

протеста против действий власти, сильных мира сего).
Наблюдения за последовательностью использования
диалогических циклов в заметках, выстраиваемых как
«Сообщение о событии», показывают, что при общности ком-
позиционной различна степень эксплицированности «про-
тестности»: в «Правде», представляющей интересы КПРФ,
она значительно выше и агрессивнее, чем в «Новой газете»,
выражающей интересы либерально-демократических поли-
тических сил. Обратимся к текстам.
Ответы на первый вопрос модели – о том, что произо-
шло, – даются уже в заголовках называнием происшедшего:
«Цензурный гоп-стоп», «Классовые битвы». В первом тек-
сте речь идет о событии, происшедшем в Петербурге, во вто-
ром – во Франции. Далее в тексте заметки двусоставными
предложениями «Субъект действия – действие» поясняется,
что называет газета «гоп-стоп»: Неизвестные лица встали
между книгой «Матвиенко: итоги» и ее потенциальны-
ми читателями. В понедельник в шесть утра на пути
из типографии был остановлен пикап с двумя сопро-
вождающими и 10 тысячами экземпляров брошюры. –
и классовой битвой: На улицы … вышли сотни рабочих
французского шинного завода «Континенталь» в Кларуа.
Вместе с представителями компартии они протесто-
вали против судебного преследования шести их коллег,
участвовавших в разгроме помещений супрефектуры в
Компьене в апреле прошлого года. История противо-
стояния трудящихся «Континенталя» и властей нача-
лась в марте 2009 года, когда рабочие узнали о неми-
нуемом закрытии их предприятия, превратившегося в
убыточное в условиях разразившегося мирового экономи-
ческого кризиса. В результате реструктуризации ком-
пании на улице оказались 1120 человек. Многие из них
отдали не одно десятилетие заводу в Кларуа.
Агональность в первом тексте поддерживается дополня-
ющей заметку справкой: <…> Текст (украденной брошю-
ры. – Л.Д.) содержит авторский взгляд на итоги семи-
летнего правления Петербургом губернатора Валентины
Матвиенко. Помимо прочего, есть главы о печальных
архитектурных изменениях городской среды <…> об
449
ухудшении экологической ситуации, о членах семьи

Валентины Ивановны и их социальном и экономи-
ческом положении, а также некоторые статистиче-
ские данные <…> Как видим, в этом тексте выражается
недовольство действиями власти. Для этого использу-
ются средства как прямой оценочности – эмоциональной
( о печальных архитектурных изменениях) и прагматиче-
ской (ухудшение экологической ситуации), так и косвен-
ной – в форме намека (когда указание на предмет речи
содержится (социальное и экономическое положение чле-
нов семьи губернатора), оценка опускается, но какова эта
оценка, читателю ясно из-за окружающего отрицательно-
оценочного контекста справки).
Из последующего повествования о событиях, происхо-
дивших в разных странах, узнаем о том, как продолжалось
противостояние:
а) Нападавшие уложили людей лицом в асфальт
и все забрали, – поясняет Ольга Курносова. – При этом
никаких документов или объяснений они не предо-
ставили;
б) Недовольные рабочие жгли шины на проходной,
бросали яйца и освистывали руководство предприя-
тия. Борьбу за свои права сотрудники продолжили
в компьенском суде, однако и там их требования не
были услышаны, и решение о закрытии завода осталось в
силе. Возмущенные отказом люди разгромили супре-
фектуру, разбив окна, оргтехнику и мебель. Затем,
выйдя на улицу, принялись жечь автопокрышки на
улицах. Спустя девять месяцев шестеро наиболее ак-
тивных участников событий в Компьене были привлече-
ны к административной ответственности.
В первом сообщении о событии повествуется весьма
сдержанно, во втором – острый накал приобретает выра-
жение несогласия, когда, по сути, преступные действия
недовольных увольнением рабочих, которые «жгли шины
на проходной, бросали яйца и освистывали руководство
предприятия», позже «разгромили супрефектуру, разбив
окна, оргтехнику и мебель, затем, выйдя на улицу, при-
нялись жечь автопокрышки», преподносятся как акт вы-
ражения справедливого протеста: сотни рабочих … проте-
450
стовали против судебного преследования коллег. В тексте

звучит скрытая угроза в адрес властей, допускающих мас-
совые увольнения.
Чем завершаются сообщения о событии? Как в первом,
так и во втором тексте речь идет о последующих протест-
ных действиях, для этого используются предложения се-
мантической структуры «Субъект действия – действие»:
а) Члены ОГФ планируют отпечатать новый ти-
раж – в разных типографиях и действуя с большой
осторожностью, чтобы в 20-х числах декабря прове-
сти презентацию издания для журналистов. – … Думаю,
сейчас мы просто ограничимся подачей заявления
о грабеже и впредь будем действовать осторожней;
б) Рабочих из Кларуа поддержали и коллеги из
Ганновера, где «Континенталь» также закрыл ряд за-
водов по производству автозапчастей. Агональность вы-
ражается демонстрацией противодействия власти. В первом
тексте, например, эти действия называются и описываются
обстоятельствами образа действия (планируют отпеча-
тать новый тираж – в разных типографиях и дей-
ствуя с большой осторожностью). Во втором тексте
указывается на совместные протестные действия (коллеги
из Ганновера … поддержали рабочих), против кого они
направлены («Континенталь») и каковы действия, вызыва-
ющие активный протест (также закрыл ряд заводов).
О состоянии действительности, т. е. о том, что, как,
где, почему складывается и каким существует, аудитория
информируется с помощью таких моделей-сообщений, как
«О явлении», «О ситуации как взаимодействии субъектов»,
«О месте и причинах ситуации». Основные коммуникатив-
ные действия здесь – констатация параметров ситуации и
описание ряда вызывающих тревогу журналиста опасных
тенденций. Тем самым ситуация предстает как длящийся в
определенном месте процесс или сложившееся в определен-
ном месте состояние. Такое информирование можно в самом
общем виде представить как последовательность ответов на
вопросы: а) каковы пространственно-временные характери-
стики ситуации? б) в каких актах взаимодействия ситуа-
ция проявляется? в) к чему может привести? – возможный
прогноз. Обратимся к примерам: а) «Мемориал» пойдет
451
в Европу (Новая газета, 22.01.2010); б) Оппозиция, стара-

ясь избежать прошлых ошибок, делает новые (Известия,
17.01.2010). В первом тексте ситуация представлена как
продолжающийся во времени конфликт сторон, во втором –
как характеристика состояния дел в описываемой сфере.
В лиде первого текста обозначены параметры ситуации –
место, время, действующие лица, акты конфликтного взаимо-
действия и их результат: В деле «Кадыров против Орлова»
возможности национального правосудия исчерпаны.
Вчера Мосгорсуд отклонил кассацию председателя
правозащитного центра «Мемориал» Олега Орлова на ре-
шение Тверского районного суда города Москвы. Впрочем,
также суд отклонил и противоположную кассацию, по-
данную Рамзаном Кадыровым.
Аналогично приметы ситуации определяются во втором
тексте – пространство, время, действующие лица, акты вза-
имодействия: 14 марта будут избираться региональ-
ные парламенты в Республике Алтай, Воронежской,
Калужской… В регионах будут избираться мэры
пяти столиц и депутаты законодательных органов
восьми административных центров. Всего в стране
состоится 3,5 тысячи избирательных кампаний.
Пространство обозначается географическими наименовани-
ями, время – датами и глагольными формами, акты взаи-
модействия названы конструкциями соответствующей се-
мантики (будут избираться региональные парламенты,
состоится 3,5 тысячи избирательных кампаний).
Далее демонстрируется противостояние конфликтую-
щих сторон. В первом тексте суть противостояния передает-
ся указанием на сами акты противодействия и их субъектов:
а) Ранее, 6 октября 2009 года, Тверской суд частично
удовлетворил иск о защите чести и достоинства, по-
данный Кадыровым против «Мемориала», а также
лично против его главы. Напомним, честь и достоин-
ство президента Чечни были задеты несправедливыми,
по его мнению, словами Олега Орлова, прозвучавшими
сразу после убийства Натальи Эстемировой, которая
представляла «Мемориал» в Чечне: о том, что прези-
дент республики несет прямую ответственность за слу-
чившееся. В заявлении «Мемориала» говорилось, что
452
трагедия напрямую связана с политикой властей рес-

публики. Тверской суд проигнорировал … Как видим,
акты противодействия выражены косвенной речью. На чьей
стороне газета, становится очевидным благодаря ироничной
оценочной рамке, в которой представлено решение суда:
Руководителя «Мемориала» обязали компенсировать
страдания чеченского президента, выплатив ему
20 тысяч рублей. С «Мемориала» взыскали 50 тысяч.
Во втором тексте представлены параметры ситуации, в
которой состояние дел представляют глаголы и глагольные
формы со значением процессности: Последние данные со-
циологических опросов от 9 января 2010 года, обнародо-
ванные ВЦИОМом, показывают: за «Единую Россию» –
55% опрошенных. КПРФ пользуется поддержкой 7%,
ЛДПР – 4%, «Справедливая Россия» – 3%, что нахо-
дится в пределах статистической погрешности (3,4%).
Ироничное отношение к методам действий в момент изби-
рательных кампаний демонстрирует метафора: «Яблоко»,
пытающееся обратно вкатиться на политическое
поле, пока на уровне 1% поддержки. … Проблема с ка-
драми и у КПРФ. Комментарий ситуации выстраивается
с помощью метафор, средств эмоциональной и прагматиче-
ской оценки: Странно, что партия, которая критикует
технологию «паровозов», сама на более примитивном
уровне эту технологию вовсю использует, устраи-
вая настоящий «чёс» своих политиков, которые поль-
зуются хоть какой-то узнаваемостью… Все это свиде-
тельствует о короткой «скамейке запасных» комму-
нистов, вынужденных устраивать гастроли одних и
тех же узнаваемых лиц … Им приходится заполнять
списки «варягами», чтобы скрыть провал местных ком-
мунистов, которых, похоже, мало кто знает и мало кто
будет за них голосовать.
Результаты сложившейся ситуации и предположение бу-
дущего развития передаются средствами соответствующей
семантики: Решением Тверского суда остались недо-
вольны обе стороны. Орлова оно не устраивало по су-
ществу, Кадырова — по сумме выплаты. … И вот вче-
ра Мосгорсуд нашел позицию обеих сторон безосно-
вательной. «Мемориал» должен опубликовать опро-
453
вержение того самого заявления, президенту Чечни

должны быть выплачены деньги. Следующие действия
участника конфликта уже определены: В решении суда ска-
зано, что стороны вправе … обжаловать судебные акты…
Олег Орлов, однако, полагает, что с учетом предска-
зуемости решения в этом нет смысла. Национальные
возможности правосудия исчерпаны, что позволя-
ет ему обратиться с жалобой в Европейский суд по
правам человека. Противостояние российской судебной
власти и действующих лиц в конфликте передано с помо-
щью отрицательных предложений и языковых единиц со
значением противопоставления.
Результат действий во втором тексте прогнозируется. Это
передается средствами выражения гипотетичности: Вполне
можно ожидать, что и на Алтае история повторится, а
Харитонов проследует в другой субъект федерации – выта-
скивать тамошних коммунистов «паровозиком». Прогноз
объясняется отражением причинно-следственных связей:
… Партии, представляющие разные, зачастую враждеб-
ные друг другу идеи и политические позиции (как, напри-
мер, КПРФ и ЛДПР), попросту сливаются в общую
массу. Пользуясь одними и теми же словами, выдвигая
одни и те же обвинения, в глазах избирателя они те-
перь совершенно неразличимы. Как результат – оп-
позиционные партии на выборах уже давно отбира-
ют голоса не у правящей партии, а друг у друга. Так
было… По всей видимости, так же будет и в марте, если
оппозиционные партии не изменят свою тактику. В при-
даточном условия последнего предложения звучит косвенно
выраженное побуждение.
В познании ситуации важное место занимает не только
то, что происходило, что наблюдается и на что обращает
внимание журналист, но и кто субъект политических акций
и интеракций и каков он. Информируя о субъектах поли-
тического процесса, новостная политическая журналистика
делает это главным образом в таких жанровых формах, как
«Сообщение о деятельности лица», «Сообщение о выска-
зывании лица», «Информационный портрет». Последний
жанр создается комплексно: называются действия, по ко-
торым можно оценить героя, описывается пространство его
454
действий, указывается на взаимодействие с другими персо-

нажами, в общих чертах сообщается о деятельности лица,
о позиции (социальной, творческой, жизненной), может
даваться даже речевая характеристика или какие-то при-
мечательные детали портрета, хотя, разумеется, информи-
рование не предполагает исследование типа, анализа героя
в рамках политического явления.
Представим примеры публикаций в жанре информаци-
онного портрета: 1) Сергей Дарькин утвержден на пост
губернатора Приморья (Ъ-Online, 11.01.2010); 2) Человек
из завтрашней России (Новая газета, 11.11. 2009). В по-
литических газетах фигура политика предстает по-разному,
например, в первом тексте – как персона, признанная офи-
циальной властью: Парламентарии законодательного со-
брания Приморья утвердили предложенную президентом
России кандидатуру на должность главы региона.
В третий раз этот пост займет действующий губерна-
тор Приморского края Сергей Дарькин. В его поддержку
высказался 31 депутат, один парламентарий проголосо-
вал против. Представлявший Дарькина полпред прези-
дента на Дальнем Востоке Виктор Ишаев объяснил при-
сутствовавшим очередное внесение кандидатуры главы
края: «В этой ситуации какие-либо эксперименты
неуместны. Это должен быть проверенный, опыт-
ный человек». Утвержденному на третий срок губер-
натору Ишаев поручил произвести «качественный
перелом в жизни приморцев». Оценки, данные персона-
жу, вложены в уста других, тем самым создается объекти-
вированность, характерная для «Ъ»-изданий. В публикации
звучит лишь отзвук того недоумения, которое вызвало новое
назначение: Стоит отметить, что еще в октябре 2009
года шансы Сергея Дарькина на переизбрание не выгля-
дели столь значительными. Свою роль в этом сыграл
и связанный с главой региона скандал. Напомним, в мае
2008 года губернатор Приморья допрашивался в свя-
зи с возможной причастностью к незаконной прива-
тизации и коррупции… Сам подследственный сразу
же слег в больницу. Приморские политологи тогда
прогнозировали его скорую отставку. Тем не менее
в июле 2009 года губернатор подтвердил свою готов-
455
ность пойти на очередной срок, а его имя было внесено

в список предложенных Дмитрию Медведеву кандидатур
от партии «Единая Россия». Как заявляли в примор-
ском политсовете партии, альтернативы Дарькину
на руководящий пост нет.
Тональность информирующих портретных текстов сти-
листически различна. Для стилистики «Новой газеты» ха-
рактерна поляризация высказываемых оценок, демонстра-
ция противопоставления «своего» «чужому». О персонаже,
признанном своим, говорится в соответствующей тональ-
ности. Так, во втором тексте она скорбна и торжественно-
патетична: Умер Виталий Гинзбург, академик РАН, нобе-
левский лауреат, наш друг, постоянный автор «Новой
газеты». В плеяду великих физиков XX века он вошел по
праву, по честному гамбургскому счету. На этом сче-
ту… весомый вклад в изучение… создание вместе с Ландау
феноменологической теории… Он был великим гражда-
нином России. Но не сегодняшней, не вчерашней —
завтрашней России гражданского общества. Жил по
ее еще не утвердившимся в действительности зако-
нам. Что непросто было и тогда, когда он… И потом
было непросто, когда принципиально Виталий Гинзбург
отказался участвовать в коллективной травле со-
сланного в тот же Горький Андрея Сахарова. Для противо-
поставления «своего» «чужому» используются антитеза, еди-
ницы с противительной семантикой, отрицания.
Духовная близость «своего» в человеке подчеркнута
активным использованием разнообразных положительно-
оценочных средств: В последние годы жизни Виталий
Лазаревич стал заинтересованным читателем и актив-
ным автором нашей газеты. … И нам выпало счастье
общения с этим ярким, в суждениях парадоксальным
и неожиданным, в отстаивании своих взглядов порой
даже беспощадным человеком, который, перешагнув
90-летний порог, сохранил ясность, резкость, порази-
тельную молодость ума.
Как видно из примеров, благодаря разной стилистиче-
ской тональности в информирующих речевых жанрах от-
ражаются не только события политической жизни, но и со-
циальная позиция издания.
456
Таким образом, в ходе наблюдений за действительно-

стью журналист отбирает в ней те ее участки, которые, с его
точки зрения, значимы для характеристики современной по-
литической обстановки. Знакомя с новостями политической
жизни (событиями, ситуациями, действиями политических
субъектов), журналист акцентирует внимание читателя на
наиболее проблемных участках действительности. Эта ин-
формация станет фундаментом для оценки, вырабатывае-
мой на следующем этапе политического анализа.
Отражение в речевых жанрах второго шага полити-
ческого анализа – выработки оценки в ходе политиче-
ского анализа и определение целей общественного раз-
вития. Явная и скрытая социальная оценочность явля-
ется общей стилевой чертой не только газетных текстов
(Г. Я. Солганик), в том числе информационных жанров,
но и всей политической коммуникации [Чудинов 2007: 63].
Но на втором этапе социального ориентирования в жанрах
корреспонденции, статьи, комментария, обзора, обозрения,
рецензии, аналитического интервью на основе оценки осу-
ществляется анализ действительности [Тертычный 2003],
в результате которого журналист вырабатывает мнение о
том, что было зафиксировано на предыдущем этапе, как
определяя ценность полезного для общественного развития,
так и предупреждая об опасности вредного. Для отражения
такого анализа в газетной журналистике формируются соб-
ственно оценочные жанры – вторая группа диагностирую-
щих жанров, направленных на выработку представлений о
целях общественного развития. Однако оценка во всех этих
текстах имеет побудительный характер, потому что, под-
черкивая ее, журналист предупреждает об угрозе тех или
иных тенденций, тем самым мотивирует обращенный к
адресату призыв к социальной активности. Так в ходе
политического анализа происходит преобразование оценоч-
ной информации в побудительную.
Оценивание в журналистике происходит в услови-
ях множественности мнений по обсуждаемым вопросам.
Механизм оценивания в политической сфере, в частно-
сти, раскрывает А. И. Соловьев, подчеркивая, что «в силу
конкурентной природы политической сферы и, как след-
ствие, неизбежности различного видения той или иной си-
457
туации, того или иного события представителями соперни-

чающих сил, интерпретация одних и тех же фактов при-
обретает неоднозначный характер» [Соловьев 2002: 433].
Следовательно, каждый автор, «исходя из своих интересов
с точки зрения статуса, позиции и других существенных
черт своего отношения к действительности» [Там же], оце-
нивает, интерпретируя, и тем самым определяет угол зре-
ния на происходящее.
В зависимости от «стилистической концепции издания»
(термин В. И. Конькова) оценка может выражаться прямо
или косвенно. Так, из рассмотренных нами изданий отметим
открытую оценочность в большинстве публикаций «Новой
газеты», «Правды», «Литературной газеты». Для таких га-
зет, как «Коммерсантъ», ранее издававшаяся «Независимая
газета», характерна косвенная оценочность.
При оценке динамики или статики используются разные
виды оценок: не только общие, но и частные. Пользуясь
общеизвестной классификацией частных оценок, данной
Н. Д. Арутюновой, отметим, что в прессе при выражении
отношения к фактам используются из частных оценок ин-
теллектуальные, эмоциональные, морально-этические, нор-
мативные, утилитарные, телеологические.
Журналист выстраивает стратегию оценивания таким
образом, чтобы мобилизовать как можно большее число
сторонников. Это обстоятельство предопределяет характер
отношений с аудиторией в политическом общении. Автор
активно использует коммуникативную стратегию «сопро-
тивления» гипотетическому оппоненту. Стилистически это
и выражается в учете другого отношения к освещаемому,
часто в виде маркирования специальными языковыми сред-
ствами «своего» (одобряемого) и «чужого» (отвергаемого).
Предупреждая отрицательный коммуникативный результат,
журналист разъясняет, толкует, обосновывает. Отсюда –
большая роль рассуждения в оценочных жанрах.
Оценочные жанры тесно спаяны с информированием, от
него отталкиваются, потому что сама по себе оценка пред-
полагает объект оценивания, информационные жанры пред-
ставляют этот объект. Разные виды рассуждения [Трошева
1999], свойственные стилистике оценочных жанров, «накла-
дываются» на информационное поле, организованное по той
458
или иной жанровой схеме, в результате формируются кон-

таминированные типы речи (ср. с выводом Т. Б. Трошевой
о контаминированных типах рассуждения, присущих газет-
ной речи).
Одно направление оценивания – происшедшая и про-
исходящая в обществе динамика. Чтобы понять характер
общественных процессов, необходимо прояснить, в каком
направлении и под влиянием каких причин происходят из-
менения в мире. Журналист в действиях отдельных акторов
на политическом поле обнаруживает опасные для общества
тенденции.
Для журналиста-аналитика важны события, которые от-
ражают особенности политических процессов в обществе.
Целеустановка такой жанровой модели – осмыслить то, как
происходят изменения (события), и прояснить, каковы их
движущие силы. Для этого автор разъясняет свое мнение
о наблюдаемых действиях, стремится сформировать соот-
ветствующее эмоциональное отношение к ним и, наконец,
вовлечь адресата в процесс соосмысления.
В жанровой схеме «Оценка последовательности чьих-
либо действий» дается характеристика этой последова-
тельности, демонстрирующей социальное противоречие.
Жанровая форма отражает взаимодействие смысловых по-
зиций по поводу: 1) выяснения мотивов действий; 2) пере-
дачи последовательности действий; 3) установления при-
чин действий; 4) предупреждения об опасности действий.
Как видим, логика представленного в жанре рассуждения
развивается, как правило, по типу обоснования, устанавли-
вающего целесообразность или вредоносность описываемых
действий, и объяснения, раскрывающего причины и мотивы
действий.
Обратимся к анализу публикаций и рассмотрим следую-
щие газетные материалы: 1) Силовики по вызову (Новая га-
зета, 21-23.06.03), 2) Ситуация с «ЮКОСом» может опре-
делить развитие страны на годы (Известия, 21.06.2003),
3) Новая старая идеология (Независимая газета, 8.08.03).
В первой публикации журналистка излагает свое видение
причинно-следственной связи в акции по захвату в Москве
собственности одной коммерческой фирмы. Во втором мате-
риале анализируется и оценивается причинно-следственная
459
связь действий власти вокруг «ЮКОСа». В третьем матери-

але рассказывается о действиях президента А. Лукашенко
по изменению вузовских учебных планов; указанные дей-
ствия иллюстрируют начавшийся в Белоруссии процесс иде-
ологизации. Степень выраженности оценки в публикациях
разная: в первом случае наиболее открытая, прямая, в по-
следней главным образом передана косвенно. Обратимся к
анализу текстов.
Мотивы действий устанавливаются выяснением того, в
чьих интересах эти действия совершаются, для этого опре-
деляется и оценивается круг причастных к событию людей
и их позиции. Например, в публикации «Силовики по вы-
зову» содержится ироничный комментарий. Ирония созда-
ется использованием сказочных устойчивых формул, с их
установкой на вымысел (В. Я. Пропп), в рассказе о реаль-
но происходящих событиях.: ...Жила-была учительница,
и захотела она жить лучше. Ушла из школы, ор-
ганизовала маленькое предприятие, испытала на себе
все прелести бизнеса 90-х, пробилась сквозь чинов-
ничьи тернии и рэкетирские набеги, но застрелена
не была и, действительно, зажила куда богаче. Уже
из этого фрагмента ясно, что ирония в тексте имеет протест-
ную направленность. А тут… Сегодняшний день быв-
шей учительницы – это ОМОН, УБОП, ФСБ, про-
куратура, оцепление, маски, каски, солдаты с собаками.
Колоссальные убытки... Ряд однородных членов воспро-
изводит детали сменяющих друг друга страшных «картин»,
иллюстрирующих кошмар сегодняшней жизни героини.
А что этому предшествовало? Обратимся к тексту: Вот как
все это получилось у Савченко. Фирма «Интерфотон»
специализировалась на предоставлении складских
услуг – такова была идея. Маленький коллектив, где
в основном женщины среднего возраста, много лет назад
взял у Минимущества в договорную аренду (срок
окончания – 2005 год) казармы одной из выводимых
тогда за пределы столицы так называемых избыточных
воинских частей… И далее вновь экспрессия создается ря-
дом однородных членов: перечисление множества действий,
которые пришлось совершить, прежде чем удалось добиться
успеха, подчеркивает в героях публикации деловитость и
460
настойчивость в достижении цели: Предпринимательницы

тогда отчистили и отремонтировали спецстроевские
казармы, переоборудовали под мелкооптовые скла-
ды и общежитие для хозяев товара… А Савченко, как
человек системных подходов к делу, не просто пре-
доставляла им склады и жилые комнаты, собирая
плату за услуги; но … шла по налоговым инспекци-
ям, добиваясь, чтобы китайские фирмы, с кото-
рыми она имеет бизнес, платили в России налоги…
В 95-м, когда фирма Савченко только пришла в казармы
на Иловайскую, красная цена им была копейка в ба-
зарный день – на 70 процентов изношенные строе-
ния никого не интересовали. Итак, действия и мотивы
одного персонажа – «жертвы» – названы, заканчивается
эта часть отрицательной конструкцией, в которой скрыта
полемика с позицией враждебной стороны.
В действие «вступает» вторая сторона, которая начи-
нает проявлять свой интерес. Каковы же мотивы ее дей-
ствий? …Странности с «Интерфотоном» начались,
когда стало очевидным: бывший военный городок –
в отличном состоянии, дело прибыльное, склады
функционируют, клиентура налаженная, то есть
приходи – и пользуйся. Или сам считай прибыль,
или продавай уже как конфетку. Спецстрой, как
выяснится позже, решил продавать… Сообщение о со-
бытии построено в основном предложениями семантической
структуры «Субъект – его действие – объект, на которое
это действие направлено», структурная схема предложе-
ний – N1-Vf. Лексику этого цикла характеризует наличие
слов, называющих субъектов действий и сами действия.
Оценочность подчеркивает настойчивость героини в дости-
жении цели – ей пришлось приложить усилия, когда она
преодолевала противодействие. Поведение другой стороны
оценивается саркастической иронией, когда демонстрирует-
ся, насколько «лакомым» кусочком стал результат усилий
предпринимателя. Адресованность повествования выража-
ется указательными местоимениями и частицами, добавле-
ниями в форме вставных конструкций.
Чтобы оценить действия, необходимо проанализировать,
кому они выгодны, без этого оценка не будет понятна и
461
обоснованна. Для ясности действия анализируются с разных

сторон, результаты этого анализа передаются в рассужде-
нии. Такова «картина противостояния» в публикации о деле
«ЮКОСа»: Стороны в этом конфликте: первая – услов-
но т. н. «питерские чекисты». Со вздохом облегче-
ния узнал после брифинга в Кремле для западной прессы,
что президент не играет за эту команду, хотя выдохнул
не до конца. Команда как бы играет за государство,
на деле – за бюрократию. Во фрагменте проясняется, в
чьих интересах ведется игра. Причем передача хода мысли
драматизируется. Ложность первого предположения подчер-
кивается частицей как бы, коррекция этого предположения
осуществляется наречием на деле. Вторая сторона –
«ЮКОС», представляющая большой бизнес, т. н.
«олигархов», даже если последние не готовы или боятся
действовать солидарно. Автору важно вовлечь массовую
аудиторию в процесс соосмысления действий сторон, для
этого он определяет ее позиции в этом взаимодействии:
Есть еще третья сторона – страна с большинством
населения. Она наблюдает за схваткой, но последст-
вия придется расхлебывать в основном ей. Позиции
определяются целями, средствами их достижения
(действиями) и возможными последствиями.
Далее для обозначения целей действий использован при-
ем расчленения целого на части. Вначале представлено обоб-
щающее слово – цели, затем определяются цели каждой из
сторон. Все, что будет сказано о целях и средствах,–
не более чем догадки, впрочем, опирающиеся на фак-
ты. Последствия – уже плод логических выводов. Цели
первой команды: либо отправить Ходорковского и
его коллег в эмиграцию или в тюрьму… Цели вто-
рой команды: либо сохранить статус-кво, либо
разумной ценой уберечь основы своего статуса,
т. е. пойти на жертвы в допустимых пределах. Об
улучшении статуса, я думаю, сейчас речь не идет.
Разумеется, хотелось бы подорвать влияние первой
команды или вовсе убрать ее с политической сцены,
отправить в отставку инициаторов. Но это вряд ли.
К тому же вовсе убрать бюрократию нельзя: в луч-
шем случае произойдет смена персонажей. Да и ос-
462
лабление государства никому не на пользу. Попытки

его приватизации олигархами уже вызвали протесты, и
нынешняя акция – одно из следствий. Первая реплика
жанрового цикла представлена в этом фрагменте авторским
предположением о целях (эксплицировано вводными сред-
ствами я думаю, разумеется, условным наклонением мо-
дальных глаголов хотелось бы), ответная – его коррекцией
(выраженная противительными союзом и частицей но вряд
ли, отрицательным предложением вовсе убрать нельзя,
присоединительной конструкцией да и…).
В публикации «Новая старая идеология» повествова-
ние пронизано имплицитно выраженной оценкой: На днях
Александр Лукашенко отправил в отставку двух
министров – министра образования и министра
информации. На их место назначены выходцы из
Могилевской области, земляки президента, которых
он, по собственному признанию, знает «если не с
детства, то с юности». В цитировании высказывания
Лукашенко явно присутствует косвенно выраженная оценка –
ирония. Автор рассчитывает на активную интерпретирую-
щую деятельность читателя, инкрустируя повествование та-
кими «пометами» своего отношения к действиям политика.
Ирония очевидна и в последующем изложении: Эксперты
напрямую связывают кадровые перемены с начавшейся
идеологизацией белорусского общества – в новых ре-
алиях образование и информационное пространство
должны четко и слаженно обслуживать интересы
власти. Использование утверждающей императивной мо-
дальности, акцентируемой двумя однородными обстоятель-
ствами образа действия, по отношению к действию, социаль-
но не поощряемому, конечно, придает иронично-оценочное
звучание высказыванию. Мы рассматриваем как часть этого
цикла и ироничную подпись под фотографией, на которой
изображено множество ликующих лиц подростков: По пла-
ну Александра Лукашенко, эта митингующая молодежь
через несколько лет так же активно станет сла-
вить действующий режим. В этой подписи объясняется
цель тех действий, которые будут далее описаны.
Итак, выяснение мотивов действий достигается по-
разному: иногда анализируется последовательность дей-
463
ствий, в результате чего становится понятной их подоплека,

иногда же представляет уже итог авторских размышлений.
Цели действий обозначены главным образом модальной
лексикой в сочетании с инфинитивом (в первом тексте –
учительницы: захотела жить лучше; Спецстроя: решил
продавать; во втором тексте – цели первой команды: либо
отправить Ходорковского и его коллег в эмиграцию или
в тюрьму, если вовремя не уедут, и отнять… боль-
шую часть бизнеса, поделив между своими; убрать
с политической поляны влияние не только «ЮКОСа»,
но и олигархов первого поколения вообще. Цели второй
команды: либо сохранить статус-кво, либо разумной
ценой уберечь основы своего статуса, т. е. пойти
на жертвы в допустимых пределах; хотелось бы по-
дорвать влияние первой команды или вовсе убрать ее
с политический сцены, отправить в отставку инициа-
торов; в третьем тексте цель обозначена другой лексемой –
план, а также модальной конструкцией должны четко и
слаженно обслуживать интересы власти). Так становится
понятен расклад сил, мотивы поступков, движущие силы
последующих действий.
Последовательность действий передается таким образом,
чтобы продемонстрировать их преступный характер или
неэффективность. Стимулирующая реплика в этом цикле
представлена сообщением о «процедуре» действий, ответная
реплика – оценкой этой процедуры. Рассмотрим первый
текст: Разминку начали с судебных исков – то есть
культурно. Правда, липового содержания… Уже про-
шло шесть судов, все решения в пользу Савченко и всту-
пили в силу. Так стало ясно, что судами Савченко не
выгонишь. Тогда-то с подачи Спецстроя на Иловайс-
кой и появились силовики. За 2002 год, друг за другом,
они провели 30 (!) проверок. Восклицание во вставной
конструкции выражает заряд возмущения, которое вы-
зывают описанные действия. И наконец, автор переходит
к завершающей стадии конфликта: Так дело дошло до
апрельского, 2003 года, «маски-шоу». Причем последний
этап – разгром фирмы – стал центральным в публикации:
В 5.20, на рассвете, произошли полный захват тер-
ритории, зачистка и погром. …Окружив все по пери-
464
метру и организовав внутренние и внешние блокпосты,

хотя никто и не пытался никуда бежать, и даже,
напротив, оптовики пытались защитить свои вещи на
складах, — бойцы ногами и прикладами выламывали
двери, били окна, одни вещи расшвыривали и рвали,
другие уносили с собой. Не знающим русской грамоты
китайцам и вьетнамцам подсовывали заготовленные
бланки – и они должны были поставить иероглифы, что
такой-то «подарил» следователю УУР, например, свой
компьютер. …И неважно, что их потом быстро отпусти-
ли, – главное, что в милиции им приказали не иметь
дела «с этими людьми»...
Возмущение действиями одной из сторон конфликта
накалено до предела: Впереди шли «маски» и разбивали
все подряд. За ними — люди с видеокамерами. Спустя
некоторое время захватчики привезли врачей СЭС,
которые тут же зафиксировали «невозможность
проживания» и «закрытие общежития». 20 июня,
также на рассвете, военный погром повторился, но за-
хватчиков было уже раза в два больше, и командовал
спецоперацией лично главный инженер Спецстроя.
В кабинете Савченко, переворачивая все вверх дном,
«маски» кричали: «Ну что, вы еще живые ходите?!».
Оставшиеся товары вывозили со склада неизвест-
но куда… Опять началось мародерство того, что еще
осталось… Как видим, оценочность здесь представлена гла-
голами, существительными, эмоционально характеризую-
щими действия (зачистка, погром, мародерство, расшвы-
ривали, разбивали, переворачивая все вверх дном и т. д.).
Номинация действий и оценка в этих языковых средствах
сливаются. Противоречия в отношениях между субъектами
подчеркиваются отрицательными предложениями.
Во втором тексте характеризуется тактика действий
обеих сторон, пытающихся выстроить ее с наименьшими
издержками. Характеристика действий передана в рас-
суждении, во внутреннем диалоге журналиста: Игру на-
чали «питерские». Их действия начались с арестов,
причем сразу с употребления средств второго ряда.
Окончательное слово должен бы сказать суд, но уже
сейчас ясно, что дело по «Апатиту» слабо фунди-
465
ровано и демонстрирует избирательность право-

судия: один из 260 инвестиционных конкурсов 1994
года; в подавляющем большинстве обязательства не
были выполнены; арестовали одного, из «ЮКОСа».
Подозрительно то, что одновременно нашлось еще
более десятка дел, в т. ч. уголовных. Наконец, едва
ли не сразу применена мера из третьего ряда: в элек-
тронных СМИ… тема признана «неактуальной».
У второй команды пока заметны лишь активность
адвокатов и попытки мобилизовать сторонников
в борьбе за общественное мнение, а также для диало-
га с президентом: РСПП, другие организации бизнеса,
правозащитники, журналисты. Все же, скорее, такти-
ка выжидательная. Возможно, прощупывалась почва
относительно «выкупа»: Аркадий Вольский не случайно
предложил Лебедеву выплатить 280 млн. долларов,
чтобы закончить дело миром. Но, похоже, пока вторая
команда решила не уступать. Как видим, последова-
тельность описываемых здесь действий нельзя наблюдать,
выбрав ту или иную точку обзора (они совершаются скры-
то, в кабинетах чиновников), информацию можно получать
лишь в ходе анализа, поэтому журналист выбирает иную,
чем мы демонстрировали в предыдущем тексте, тактику экс-
пликации стимулирующей части цикла. В своем внутрен-
нем диалоге, который теоретики называют «лабораторным»
(В. И. Здоровега), журналист строит оценочные предпо-
ложения, высказывает гипотезы, стремится оценить ту или
иную тактику поведения как первой, так и второй сторо-
ны. Разногласия, дисбаланс интересов между ними демон-
стрируются отрицательной оценкой совершаемых первой
стороной действий – игра, избирательность правосудия,
при характеристике действий второй стороны – частицами
лишь, все же, союзом но, отрицанием не уступать.
В третьем тексте последовательность действий дана через
цепочку глаголов прошедшего времени: Теперь Академия
управления при президенте Белоруссии набрала первый
курс будущих идеологов и разработала программу но-
вого учебного курса для них. В этом году его слуша-
телями станут 70 чел. Кроме того, во всех вузах вво-
дится новый предмет… В соответствии с учебником,
466
спешно разработанным и выпущенным к началу учебного

года, главное, что должны усвоить слушатели спец-
курса, – «гарантом формирования и реализации полити-
ки государства является президент». Любопытно, что
парламент называется авторами пособия лишь субъек-
том осуществления этой политики… В этом отрывке в
качестве средства оценки используется ирония и акцентиру-
ющие средства (в частности, эмоционально-оценочная кон-
струкция любопытно, что…): Авторы пособия постара-
лись охватить все сферы жизни общества… Темы за-
нятий: «Значение идеологии для поддержания социально-
го порядка», «Президент и идеология»… (Названные темы,
отличающиеся односторонней направленностью, конечно,
нельзя назвать всесторонними.) Ироничная оценка нововве-
дений сохраняется и в последующем изложении: В качестве
подсобной литературы студентам рекомендованы много-
численные программные речи Лукашенко… Любопытно,
что в программе ни словом не упоминаются историки,
этнографы, литераторы, которые тоже могли бы поуча-
ствовать в формировании идеологии… В Министерстве
образования уже спешно разрабатывается график уско-
ренных курсов для преподавателей вузов, которым до-
верят вести идеологию… Направленность нововведений
на укрепление тоталитарного политического режима оче-
видна, неоправданная поспешность в таком деле комична,
а потому в глубоких комментариях все это не нуждается.
Предполагается, что ирония, заложенная во фрагменте, бу-
дет без труда прочтена адресатом. Итак, для рассматривае-
мой жанровой модели характерна демонстрация того, как в
отношениях людей, в последовательности их действий про-
являются жизненные противоречия.
Выяснение причин действий, углубляющих противоре-
чие, характерно для композиции рассматриваемого жанра.
Поиск причинно-следственных отношений свойствен в це-
лом социальному познанию, потому что потребность людей
понять причины и характер действительности объясняет-
ся необходимостью оценить то, что было кем-то сделано,
и прогнозировать последующее развитие поступков. Таким
образом, для того чтобы выработать мнение о действиях,
важно постичь причинно-следственную связь между рядом
467
действий субъектов или свойств объектов: если последствия,

цели, причины, перспективы опасны для общества, следова-
тельно, и оценка самих действий отрицательна, и наоборот,
если положительны, значит, и оценка положительна.
В предыдущем фрагменте первого текста «Силовики по
вызову» был показан дисбаланс в отношениях между дву-
мя сторонами: арендаторами и арендодателями, который
усилился тем, что в конфликт вмешалась третья сторона.
По мнению журналистки, ложь, подкуп, клевета – меха-
низм, который вращает маховик агрессивных действий про-
тив предпринимателей (ирония по отношению к третьему
участнику конфликта звучит уже в заголовке: силовики,
как девушки, «по вызову»). Следующее коммуникативное
действие журналистки – оценка причинно-следственной
связи. Представим фрагмент, где оно реализовано: «Не за-
хотели по-человечески договориться – вот имейте
теперь по полной программе», – заявили неуступчи-
вым интерфотоновцам… В данном бессоюзном предло-
жении объясняется причина действий, причем объяснение
дано устами тех, кто осуществляет агрессивные действия,
благодаря чему авторская оценка этих действий удостове-
ряется в еще большей степени. В последующем изложении
объяснение причин оформлено бессоюзными и сложнопод-
чиненными предложениями причинно-следственного типа,
где причиной является стимул, следствием – реакция,
т. е. рассуждение журналистки «накладывается» на пове-
ствовательное информационное поле: Спецоперация была
совместная, как это давно отработано в Чечне…
В придаточном сравнения читатель чувствует острый сарказм.
Драматизм изложения усиливает косвенная и несобственно-
прямая речь участников: Интерфотоновцы, полагая, что,
раз есть такая информация, их обязательно допросят,
кто же действительно проживал тут летом и осенью 2002
года, ведь списки с копиями паспортов сохранились,
готовы их показать – и ложь выяснится... Но никто,
кроме спецстроевских «откатчиков», их не потревожил –
только они продолжали настаивать: уходите –
хуже будет, ваши помещения все равно продадим,
покупатель есть... Конечно, предприниматели подали
иск в суд… но самое удивительное, что «террори-
468
стическая» ложь сработала: от них отвернулись...

Грабеж средь бела дня закончился разгромом дела с при-
менением методов государственного бандитизма,
виртуозно освоенного силовиками в Чечне. Упоминанием
о методах государственного бандитизма в повествование
включился концепт врага – власти, который далее продол-
жается разворачиваться: На сей раз силовики действо-
вали по вызову — по коммерческому спецзаказу. Раз
есть такая информация, их обязательно допросят;
Ложь сработала – от них отвернулись; Куда бы ком-
мерсанты после этого ни обращались — им отвечали:
У вас такие проблемы, что мы, пожалуй, ничего не слы-
шали и ничего не знаем. На причинно-следственную связь
указывают предлоги: по вызову — по коммерческому
спецзаказу; после этого; глаголы действовали, грабеж
закончился разгромом. Предполагается, что такой демон-
страцией этих связей активизируется интерпретирующая
мысль читателя, который поможет установить, где причина,
а где следствие.
Аналогично выражен этот фрагмент в третьем тексте:
действительно, поскольку в нем речь идет о введении по
приказу А. Лукашенко нового курса в учебный план ву-
зов (это действие-стимул), постольку требуется разработка
программ, пособий, подготовка кадров для обучения ему
(все последующие действия – необходимая, неизбежная
реакция) – последовательность этих действий описана, чи-
тателю остается лишь воспринять причинно-следственную
связь.
Автор публикации «Ситуация с «ЮКОСом» может опре-
делить развитие страны на годы» причинами, движущей си-
лой динамики считает выгоды для каждой стороны в тех
или иных действиях, они анализируются журналистом во
внутреннем диалоге, где конкурируют две смысловые пози-
ции. Последовательность, переданная здесь, – это не только
порядок действий, но и ход мысли автора, как бы стиму-
лируемый любопытствующей аудиторией: Всех интере-
сует, что дальше. Ход, видимо, за первой командой.
У второй есть, конечно, выход – сдаваться, бежать за
рубеж или платить «выкуп». Но очень велики сомнения
в том, что первая команда удовлетворится умерен-
469
ным выкупом. Сразу эмигрировать – значит косвен-

но признать вину и обнаружить страх. Поэтому
они выжидают. Первая смысловая позиция вводится в
текст прямым обращением к адресату. Далее высказывается
предположение, начинающее рассуждение, оно эксплици-
руется вводным словом видимо и далее разворачивается в
конструкции конечно…, но. На причинно-следственные отно-
шения указывают предикативная значит, наречие поэтому.
Ход мысли продолжается ее развитием в отношении анали-
за следующего этапа конфликта: Следующий ход первой
команды требует усиления средств. Далее мысль автора
«расщепляется» – возможны два варианта решений, сначала
высказывается первый: Можно, конечно, начать опера-
цию «чистые руки», тем более что декриминализация
экономики действительно необходима; затем другой: Но
ситуация у нас такова, что после бурных переходных лет
почти у всех предпринимателей есть свои «скелеты
в шкафу». Наконец, выбор из двух вариантов осуществлен:
Нет, операция «чистые руки» – серьезная задача, а как
средство – слишком сильное, явно сильней целей первой
команды. Аналогичный стилистический прием используется
и далее: В рамках приличий игра может закончиться
только компромиссом, то есть «выкупом» и какими-то
уступками «ЮКОСа» и всех «олигархов», притом что
«питерские» не достигнут своих конечных целей. Это
одна стратегия игры, исход которой не устроит ни
одну из сторон. Все будут принуждены смириться,
чтобы сразу начать готовиться к продолжению борьбы.
Другая стратегия – «игра на поражение». Позволить
себе ее сегодня может только первая команда. Но тогда
придется пустить в ход все средства. Причем жела-
тельно закончить игру до выборов, чтобы избежать
ущерба для позиций президента. Противопоставление
двух конкурирующих смысловых позиций, отражающих
противоречие действительности, подчеркивается использо-
ванием разделительного союза или с семантикой взаимои-
сключения, противительных союзов и союзных аналогов
но, между тем, частицы все же, местоимения другая, от-
рицательных предложений, слова-предложения нет. На
причинно-следственную связь указывают глаголы требует,
470
начать, союз тем более что. В результате проведенного

журналистом анализа того, чем руководствуются стороны, и
выбора той или иной стратегии читателю становятся очевид-
ными движущие силы конфликта и грабительская его суть.
Оценка и объяснение причин эскалации конфликта
(противоречия) включает: 1) выражение лежащего в осно-
ве конфликта противоречия, того, в чьих интересах совер-
шались действия; 2) подчеркивание причинно-следственной
связи в процессе оценочного рассуждения; 3) отражение
поиска этой связи. Поиск причинно-следственных отноше-
ний свойствен в целом политическому анализу, потому что
потребность понять причины и характер действительности
объясняется необходимостью ориентироваться в мире и
прогнозировать последующее развитие событий и поступ-
ков. Специфика определения причин в этой жанровой мо-
дели в том и состоит, что здесь устанавливается причинно-
следственная связь между рядом действий субъектов, когда
то или иное действие становится стимулом для следующего;
восстановить и, что самое главное, оценить эту связь – ком-
муникативная задача данного жанрового цикла.
Наконец, в стимулирующей части цикла демонстрирует-
ся ход познания в проблемной ситуации, когда мысль «ищет
выхода, решения», вторая часть цикла представлена демон-
страцией этого решения. В результате событие, освещенное
в публикации, вписывается в контекст современной полити-
ческой ситуации и предстает перед читателем как «звено» в
процессе, тенденции.
В публикации «Силовики по вызову» поиск журнали-
стом решения демонстрируется исключительно экспрессив-
но – цепочкой вопросительных предложений: Так чего же
мы все-таки хотим? Мы и наша власть? Чтобы не
было богатых – очень и не слишком? Чтобы нищие учи-
тельницы ходили на голодные митинги и требовали зар-
плат?.. В этих парцеллированных конструкциях слышится
предупреждение об угрозе, и угроза эта исходит от одного
объекта – власти. Далее в ответе на сформулированные во-
просы рациональная оценочность подкрепляется эмоцио-
нальной: Сдается, власть хочет капитализма и много
денег — она уже к этому привыкла. Но капитализма,
полностью ею управляемого. Вынесенное в парцеллят
471
придаточное предложение позволяет сосредоточить внима-

ние читателя на особенно важном для автора моменте. Как
видим, во фрагменте главному объекту угрозы – власти –
дается морально-этическая оценка, которая содержит упрек
в гипертрофированном корыстолюбии.
Оценка угрозы приобретает обоснование, когда четко
обнажаются мотивы агрессивного поведения: Когда под
управлением понимается следующее: чтобы бога-
тые продолжали ковать свои прибыли – и в крупном,
и в среднем, и в самом малом бизнесе, то есть чтобы
все было по-капиталистически и деньжата водились.
Впечатление усиливается благодаря использованию парал-
лелизма конструкций с повторяющимся союзом цели что-
бы. Власть вызывает опасения проявляющейся в ее дей-
ствиях вседозволенностью: Но при этом чтобы богатые
точно знали свое место. А знание своего места по-
нашему, по-современному состоит в одном: бизнес
обязан быть сговорчивым, то есть платить кому
надо и по первому предъявлению власти. Причем са-
мой разной власти: высшей для олигархов, для других –
министерской, еще для кого-то – префекта... Угроза
принимает впечатляющие размеры, когда она приобретает
конкретные очертания: власть – это и министерства, оли-
гархи, и префект. Многократное напоминание об опасности
усиливает воздействие. Широкое привлечение разговорных
средств сближает публициста с читателем, автор идентифи-
цирует себя с теми, кому власть угрожает.
Таким образом, в результате знакомства с мотивами (це-
лями) деятельности субъектов, причинами, которые опреде-
ляют их действия, «принуждают» к действиям в той или
иной последовательности, а также итогами действий и их
влиянием на последующий ход событий, читатель получа-
ет представление о динамике происходящего: о формирую-
щихся в обществе неблагоприятных тенденциях, о перехо-
де причин в следствие. Опасения журналиста передаются
широким использованием языковых средств эмоциональной
оценки. Особенность «предъявления угрозы» в этой жанро-
вой модели – воспроизведение опасных действий.
В течении бытия в какой-то момент изменение объекта
прекращается и создается кратковременное равновесие сил
472
или устанавливается какое-то их соотношение, которое тре-

бует журналистской оценки, поэтому в политическом ана-
лизе, осуществляемом в журналистике, в качестве объекта
оценки значительное место занимает другая сторона – ста-
тика.
Оценка наблюдаемой статики. С целью выработки мне-
ния о статике необходимо выявить и оценить свойственные
ей характеристики, присущие ей взаимосвязи, исследовать,
какими причинами обусловлены эти взаимосвязи. Для этого
сложились жанровые модели «Оценка явления» и «Оценка
ситуации», в которых сообщается о месте их распростране-
ния, причинах их возникновения, особенностях взаимодей-
ствия сторон, в результате которого ситуация была создана.
Для создания информационного поля этих жанровых мо-
делей в качестве первичных используются «ситуационные»
информационные жанры, которые на предыдущем этапе –
сбора информации – были вторичными. Оценочное рас-
суждение осуществляется в этих жанрах главным образом
на основе описания и констатации. Обратимся к анализу
жанровой схемы «Оценка явления».
В качестве примеров рассмотрим тексты: 1) Зубы дра-
кона (Век, 25-31.01.2001), 2) Вы мне все должны (Новая
газета, 15-18.02.2001); 3) Кровь и женщины (Независимая
газета, 8.08.2003). Первый текст посвящен анализу дви-
жения скинхедов, второй – явления чеченского синдрома,
третий – женского терроризма. Уже в заголовках отража-
ется оценка этих явлений, акцентируется их опасность или
противоестественность. Логика реализации жанровой схе-
мы включает согласование с читателем 1) оценок отдельных
сторон описываемого явления и выделения в нем наиболее
опасного; 2) установления факторов (причин, условий) воз-
никновения угрозы. Кроме того, в жанре формулируется
побуждение к устранению опасности.
Журналист, выделяя аспекты оценки для согласова-
ния с читателем своего мнения об объекте описания, ак-
центирует наиболее противоречивые стороны. Например,
в первой публикации, «Зубы дракона», автор говорит не
только об эпатажных внешних признаках скинхедов, но и
об особенностях их политической ориентации, акцентируя
опасные стороны в их поведении. Во втором тексте даются
473
характеристики асоциального поведения участника чечен-

ской войны, совокупность которых и названа чеченским
синдромом. В статье «Кровь и женщины» журналист рас-
крывает одну из самых противоестественных сторон че-
ченского терроризма, проявившуюся в последние годы, –
у него стало «женское лицо». Все выделенные в иссле-
дуемом объекте аспекты явления подаются журналистом
в отрицательной модально-оценочной рамке. Для согласо-
вания такой оценки с читателями в этих текстах исполь-
зуется богатый арсенал журналистских приемов (прежде
всего активное авторское участие, кроме того, свидетель-
ства очевидцев и предварительно оцененные факты), а так-
же оценочных языковых средств (тропов и фигур речи,
эмоционально-оценочной лексики, восклицательных пред-
ложений и мн. др.). Автор, предупреждая об опасности,
обосновывает свой призыв к социальной активности. Так
и происходит своего рода переакцентуация оценочных
средств: они становятся побудительными.
Автор второго текста, определяя условия, в которых
чеченский синдром развивается, отмечает, что важнейшее
из них – равнодушие общества: В России, как известно,
сейчас мода на конец войны. Обывателю надоели
бесконечные страдания и напоминания, властям – тра-
тить деньги. Журналистка горько иронизирует, говоря о
«моде на конец войны», потому что «мода», увы, не из-
бавила общество от проблемы, а главное, от угрозы, ис-
ходящей от Чечни и порождающей конфликты в обществе.
Как эта метафора (мода на конец войны), так и следую-
щая полны горькой иронии: И всем хочется побыстрее
свернуть и отправить в самый дальний ящик памя-
ти то, что именуется угрожающим словом «Чечня».
Метафоры уточняют равнодушие общества к чеченской про-
блеме, к тому, что, по мнению журналистки, не должно и
не может вызывать такого отношения. Это противоречие и
есть источник иронии. Позиции обывателей и власти про-
тивопоставлена позиция журналиста и тех, кто там воевал:
…хочется побыстрее свернуть и отправить в самый даль-
ний ящик памяти… Всем, кроме тех, кто там побы-
вал. И более того, был ранен. Они считают свою боль
единственной и неповторимой и понять не хотят,
474
что уже не в моде. Отсюда и конфликты. И горечь

иронии в этом случае – это предупреждение об опасности,
адресованное обществу. Таким образом, и в данном случае
все структурно-языковые приметы цикла, характерные для
данной жанровой модели, налицо.
В третьем тексте, оценивая обнаруженное в действи-
тельности явление, журналист прежде всего подчеркивает
его противоестественность прямым указанием на этот факт:
Итак, кровопролитие и женщины вплоть до самого по-
следнего времени оставались плохо совместимыми.
И уж совсем мало было на них крови невинных людей.
Журналист пытается понять социальные корни этой про-
блемы. Поиск причин противоречия – коммуникативный
шаг, свойственный данной жанровой модели, – эксплици-
рован вопросительным предложением, с помощью которо-
го автор приглашает читателя к совместной оценке: Как
же расценивать недавние теракты, совершенные
женщинами? Причем журналист сразу предостерегает от
неверных мысленных ходов в поиске причин: Во-первых,
надо сразу отказаться от поиска связи между ними
и исламом: никакое религиозное сознание, даже до-
пускающее убийство в целом, не допускает его для
«слабого пола». Как видим, предупреждение выражено
сочетанием «модальное слово + инфинитив + предлог от»
и отрицательным предложением не получил распростране-
ния. Отметим заодно, что женский терроризм не
получил распространения в тех традиционно мусуль-
манских странах, в которых мужской терроризм вполне
практикуется. Далее автор направляет мысль читателя в
нужное русло: Женщины-шахидки – явление чеченское.
Истоки противоречия в нерешенной социальной проблеме:
Именно в Чечне на все ее проблемы и противоречия на-
ложились десятилетия насильственного атеизма, нанес-
шие фатальный ущерб врожденному чувству.
Итак, при вскрытии причин журналист предельно об-
нажает свою позицию: он открыто выражает свое возму-
щение в надежде на то, что это неприятие разделит и чита-
тель. Отсюда – повышенная эмоциональность изложения,
акцентирование угрозы, исходящей от описываемых соци-
альных явлений, иногда порождающее речевую агрессию
475
[Речевая агрессия в средствах массовой информации, 1997].

Отрицательная оценка описываемого мотивирует последую-
щее выдвижение цели, т.е. оценивание поддерживает по-
буждение. Так второй цикл логически подводит к форми-
рованию следующего, в котором определяется цель побуж-
дения.
Следующая поджанровая целеустановка – определить
направление или выработать линию политического пове-
дения социальных институтов, чтобы ликвидировать или
нейтрализовать действие опасной тенденции. Указывая на
необходимость противостояния опасности как на цель по-
следующей социальной политики, автор отвечает на вопро-
сы, что делать с этим и каковы условия достижения этого?
Эти два вопроса часто в жанровой модели сливаются, и это
понятно, потому что не может речь идти о цели, если не
решен вопрос о том, как это действие будет выполняться.
Н. Д. Арутюнова справедливо отмечает: «Цель требует дей-
ствия… цели проецируются в будущее… суждение о цели
нуждается в реализации» [Арутюнова 1992: 15]. Эта под-
цель жанровой модели достигается такими коммуникатив-
ными действиями, как указание на цель (название будущего
состояния), а также на условия достижения этой цели (на-
звания необходимых действий для достижения будущего со-
стояния), обоснование необходимости этих действий.
Побуждение в первом тексте выражено косвенно:
Поэтому борьба с молодежным экстремизмом в
первую очередь предполагает искоренение социаль-
ных причин этого явления. Автор предупреждает оши-
бочное видение средств искоренения опасной тенденции.
Выражению этого способствует отрицательная конструк-
ция: Одним ужесточением законодательства и бо-
лее активными действиями правоохранительных
органов здесь явно не обойтись… Если сейчас не вы-
корчевать «зубы дракона», то рано или поздно они
дадут кровавые всходы – цель названа отглагольным
существительным (искоренение) в сочетании с определи-
телями этого состояния (социальных причин) и метафори-
чески употребленным инфинитивом (выкорчевать «зубы
дракона»). Ответ на вопрос, как действовать, дается отгла-
гольными же существительными (ужесточением законода-
476
тельства и более активными действиями правоохрани-

тельных органов), отрицательной конструкцией (явно не
обойтись). Журналист полемизирует с теми, кто полагает,
что достичь цели можно лишь локальными действиями.
Борьба с экстремизмом, по его мнению, требует огромных
усилий всего общества. Обоснование необходимости дости-
жения цели осуществляется в сложноподчиненном пред-
ложении с придаточным условия и выражено в основной
его части метафорически (дадут кровавые всходы) как
предостережение общества от угрозы. Его основная часть
содержит метафорически выраженный призыв к достиже-
нию цели.
Аналогично выражен подобный призыв в другом тексте.
Установлением причин явления выясняется содержатель-
ный аспект цели: Никуда не деться от реальности: ар-
мия, развращенная преступными методами ведения
войны в Чечне, молчаливо допущенная там мародер-
ствовать и хапать, приученная на Кавказе к немыс-
лимым безобразиям, приступила к мародерству, вер-
нувшись с поля боя. Ареал отмороженности медлен-
но, но верно расширяется. Далее, обращаясь к читателю
цепочкой вопросительных предложений, автор проецирует
эту картину в будущее, и тогда масштабы синдрома ста-
новятся еще более угрожающими: Так что же из этого
выйдет в конце-то концов? Какие люди будут насе-
лять нашу территорию через десяток лет? Не похле-
ще ли носителей двойной морали советского образца?…
Отсюда – вывод журналистки: Нас могут спасти толь-
ко скорейшим образом разворачиваемые специаль-
ные реабилитационные центры. Воины, прошедшие
Чечню, должны возвращаться в гражданский мир ис-
ключительно через них. Как видим, побуждение в цикле
представлено, во-первых, указанием на цель (спасение от
агрессии страдающих чеченским синдромом) и условия ее
достижения. Как цель (должны возвращаться), так и усло-
вия ее достижения (могут спасти) переданы конструкцией
«модальное слово + инфинитив». Выражению побуждения
способствуют интенсификаторы скорейшим образом, ис-
ключительно через них. Причем мысль о необходимости
выполнения названного условия обосновывается эмоцио-
477
нально воздействующими аргументами с использованием

интенсива: Экономия на психиатрах, которые только
и способны сейчас спасти «чеченцев», равнозначна пре-
ступлению против страны.
В третьей публикации побуждение эксплицируется по-
иному. Журналист обращается ко всему обществу с кос-
венно выраженным побуждением к активности, которая
рассматривается в тексте как условие восстановления есте-
ственного хода вещей: Есть все основания надеяться,
что еще не все потеряно. Но эта надежда обретет
основания тогда, когда помимо всего прочего обще-
ство озаботится тем, чтобы женщина имела воз-
можность оставаться женщиной, психологически,
физически, социально. Как видим, такой призыв вы-
ражен сложноподчиненным предложением с придаточным
условия. Собственно цель акцентируется с помощью союза
со значением цели.
Таким образом, цикл, используемый в концовке текста,
логически завершает реализацию жанровой целеустановки.
Специфика выражения цикла – в акцентировании побуди-
тельных смыслов, которые указывают на цель, ради кото-
рой обществу следует предпринимать усилия, а также на
условия достижения этой цели. Наконец, использованием
языковых средств, выражающих побудительную адресован-
ность цикла, обосновывается общественная потребность в
названных действиях.
В результате оценки динамики и статики, осуществляе-
мой с помощью описанных жанровых моделей, достигается
важнейшая цель политического анализа: определяются цели,
задачи, направления общественной деятельности. Указывая
на неблагополучные, даже опасные участки действительно-
сти, журналист формулирует проблему, определяет векто-
ры последующего развития. Предупреждая о неудовлетво-
рительном состоянии дел, раскрывая опасность такого без-
действия, обосновывая необходимость активных действий,
публицист рекомендует устранить опасные или вредные для
общества тенденции.
Поиск способов и средств устранения опасности – за-
дача третьего этапа политического анализа в журнали-
стике.
478
Отражение в речевых жанрах третьего этапа политиче-

ского анализа – побуждения к социальным преобразова-
ниям. Стадию выработки «представлений о системе полити-
ческих акций, ведущих к достижению поставленных целей»,
отражает в журналистике группа побудительных жанров.
На заключительном этапе политического анализа журна-
лист проходит через ряд стадий выдвижения и согласования
решений: выбор путей решения, выполнение действий, их
разъяснение и текущую корректировку решений – оценку.
В группе побудительных жанры дифференцируются исходя
из характера действий, к которым адресат побуждается (и
характер побуждения отражается в речевой структуре тек-
стов): различаются действия ментальные и физические, кон-
кретные действия или выбор действий и т. д. В зависимости
от ожидаемой активности адресата в каждой из жанровых
моделей выстраивается логика взаимодействия с ним.
Автор произведения учитывает (должен принимать во
внимание!) возможность отказа выполнять эти действия,
поэтому в процессе побуждения предупреждается вероятная
пассивность адресата, а в связи с этим сила иллокутивного
воздействия в этих жанрах особенно высока. Таким обра-
зом, читатель вовлекается в прескриптивный диалог, в ходе
которого с реципиентом согласуются решения по важным
практическим вопросам экономической, социальной поли-
тики, а также оценки предложений и программ по обще-
ственному развитию.
Стимулирование практической активности осуществля-
ется как предложение: например, в жанре «Рекомендация
способа решения проблемы» адресат узнает о выбран-
ном журналистом способе решения проблемы, а в жанре
«Рекомендация выбора варианта решения общественной
проблемы» – о нескольких возможных в той или иной кри-
тической ситуации действиях. Стимулирование деятельно-
сти возможно как коррекция уже совершенных действий
в жанре «Коррекция предпринятых властных действий», а
для анализа конфликтного взаимодействия, цель которого –
поиск его причин и указание на способы по его устранению,
может быть использован жанр «Коррекция неверной схемы
деятельности в конфликтной ситуации». Последняя жанро-
вая схема чаще всего используется в корреспонденциях.
479
Чтобы описать композицию этих жанровых моделей,

необходимо выявить последовательность постановки цели.
Цель – образ результата планируемых действий, придающий
всякому действию направленность, служащий его законом,
образцом, нормой [Сирин 1979: 118]. В журналистике цель
рассматривается как конечный результат, на достижение
которого необходимо направить усилия общества по его со-
вершенствованию. Целью же является преодоление (устра-
нение) того, что препятствует прогрессу. В исследованиях
по логике определяется ряд вопросов, с ответом на которые
связано формулирование цели: 1) Ради чего нужно действо-
вать? 2) Что нужно сделать? 3) Как и на основе чего нужно
действовать? [Берков 1997: 362]. При этом «цель, направляя
внимание и усилия субъекта в будущее, несет на себе дав-
ление актуальных обстоятельств, ценность вводит критерий
желательности и субъективного предпочтения в формирова-
ние как самой цели, так и в выборе средств еe реализации»
[Демидов 2001: 138]. В вопросе «ради чего?» фиксируется
запрос о мотивационном аспекте цели, в вопросе «что?» – о
предметном, в вопросе «как» – о ситуационном. Объективное
содержание цели определяется рассмотрением сложившейся
ситуации, выяснением противоречия, того, что необходимо
устранить. Оценкой его вреда и опасности с адресатом со-
гласовывается мотивационный аспект цели. Ситуационный
аспект цели раскрывается в ответе на вопрос, как следует
действовать и чем указанный способ лучше другого.
Как показывает материал исследования, динамика отве-
тов на эти вопросы отражается в выделенных нами побуди-
тельных жанрах. В публикациях, построенных по этим жан-
ровым схемам, отражается, каковы социальные потребности,
убеждение автора в том, что представления журналиста о
социальных потребностях соответствуют интересам людей.
Особенностью побудительных жанров является своеобраз-
ная ориентация на будущее, в котором может установиться
гармония, при условии принятия той или иной предлагаемой
журналистами модели действий; но будет дисгармоничным –
в том случае, если модель не будет принята. Далее при анали-
зе конкретного материала это будет продемонстрировано.
Особенности развертывания побуждения покажем на
примере речевого жанра «Рекомендация способа решения
480
проблемы», характеризующегося соответствующей мо-

дальностью. Если мы обратимся к анализу современных
федеральных газет, то обнаружим, что в каждом номере
публикуется большое число материалов, в которых вносят-
ся предложения способа решения проблемы. Например, в
№ 29 от 15-21.07.2009 газеты «Аргументы и факты» (далее –
АиФ) и в № 124 от 14.07.2009 «Известий» (далее – Изв.)
встретились рекомендации в монологической, в диалогиче-
ской форме и в форме макродиалога: в форме монолога –
а) Нефть не подкачает (АиФ…, с. 11), б) Закатаем кризис
в асфальт, в) Открытый огонь влетает нам в копеечку,
г) Вечные трассы и дешевые дома (Изв., с. 7); в форме
диалога – а) Кризис: «волшебный пинок» для торговых
сетей (АиФ…, с. 10), б) Разбудить совесть народа (АиФ,
с. 1), в) Жить надо проще! (АиФ…, с. 3).
В этих материалах демонстрируются пути модерниза-
ции разных отраслей российской экономики, перед необхо-
димостью которой поставил страну экономический кризис.
Слово предоставляется известным специалистам-ученым
(материалы газеты «Известия»), а также тем, кого назы-
вают властителями дум, – священнику, известному актеру
А. Ширвиндту в канун его юбилея (АиФ).
Предложение вносится следующей последовательностью:
1) предупреждением общества об опасности развивающихся
тенденций; 2) определением того, к чему надо стремиться,
когда рисуется будущее, в котором нет сегодня существую-
щей проблемы; 3) рекомендацией способа действия, сопро-
вождающейся объяснением предложения.
Демонстрация противоречия между тем, каким предста-
ет тот или иной объект действительности перед журнали-
стом (экспертом) (или как он оценивается), и тем, каким
этот «объект», по мысли автора, должен быть (или как его
следует оценивать), позволяет передать опасения журнали-
ста по поводу наблюдаемых им вредоносных тенденций.
«Объекты» чрезвычайно многообразны и разноплановы:
ими могут стать и тенденции развития экономики страны, и
качество строительства российских дорог, и чьи-то действия,
и состояние души человека, а может, чье-то уже сложив-
шееся мнение об объекте. Противоречие демонстрируется
выражением авторского несогласия (недовольства, негодо-
481
вания) с увиденным (либо с чьим-то мнением). Так, с одной

стороны, обнажается проблема, а с другой стороны, форму-
лируется потребность в каких-то действиях. Действия реко-
мендуются с использованием разных грамматических форм
со значением побуждения, в разной тональности. То, каким
образом выражаются проблема и рекомендация, можно уви-
деть в следующих текстовых фрагментах (из вышеперечис-
ленных публикаций для более детального анализа берем –
опять-таки из-за ограниченности объема работы – три).
Для представления социальной проблемы главным образом
используется две группы языковых средств: 1) помогаю-
щих описать «проблемную зону» действительности и 2) по-
могающих сформулировать отношение к наблюдаемому:
а) средства сравнения или сопоставления, б) средства вы-
ражения отрицательной прагматической и эмоциональной
(в частности, иронии) оценки, в) обще- и частноотрицатель-
ные конструкции, например:
а) Сегодня Россия – одна из самых энергетически
неэффективных экономик мира, затраты энергоре-
сурсов на единицу ВВП превышают показатель США
в 2,1 раза, стран Западной Европы – в 3,4 раза,
Японии – более чем в 3,7 раза. Одного лишь природ-
ного газа Россия потребляет больше, чем Япония,
Германия, Великобритания, Франция, Индия, Бразилия,
Канада и Нидерланды, вместе взятые, хотя суммар-
ный ВВП этих стран превосходит российский более
чем в 12 раз. Как решить эту проблему? («Открытый
огонь влетает нам в копеечку», Изв., с. 7).
б) Неудовлетворительное положение вещей,
которое сегодня заставляет президента Дмитрия
Медведева создавать комиссии по модернизации и
постоянно повторять довольно очевидные тезисы
о необходимости технологического прорыва, порож-
дено двумя обстоятельствами. Во-первых, в России не
сложилось понимания того, что такое модернизация.
Если в мире ее обычно воспринимают как развитие
экономики на основе новых технологий, то у нас под ней
понимают ускоренное создание этих самых технологий.
Президент говорит: «Интеллект и способность к но-
ваторству – это сейчас наше главное конкурентное пре-
482
имущество», и он прав. Но это преимущество надо

еще суметь использовать. В реальной конкурентной
борьбе Россия, создавшая и создающая массу новых тех-
нологий, вчистую проигрывает Китаю, главному «ин-
теллектуальному пирату» современности. Так что
модернизация России состоит не в развитии собствен-
но технологического сектора, а в создании механиз-
ма усвоения технологий нашей промышленностью. Во-
вторых, в России государство самоустранилось от
управления процессами экономического развития. Во
всех успешно модернизировавшихся странах власть
определяла приоритеты, расставляла акценты, контро-
лировала выполнение планов … У нас же все основные
показатели сегодня – финансовые. Если мы хотим
модернизации, нужно признать: «вертикаль власти» не
может быть «вертикалью распределения». Необходимо
ставить нефинансовые цели и достигать их постоян-
но, а не провозглашать «программы-2020», за выполнение
которых нынешнее поколение руководителей не будет
нести ответственности <…> Средняя цена километра
новой автодороги достигла в 2008 году 514 млн руб. Это
в 2,9 раза дороже, чем в Евросоюзе, а срок ее служ-
бы до капремонта втрое меньше европейского! За
весь прошлый год в России построено столько же
дорог, сколько в КНР строится за 9 дней («Закатаем
кризис в асфальт», Изв., с. 7).
в) Протяженность дорог в России практически не
растет уже более десяти лет, и главная причина
тому – применение устаревшей технологии использо-
вания асфальтобетона, неустойчивого к воде и моро-
зам недолговечного материала. Между тем уже есть
технологии строительства принципиально иных, более
долговечных и дешевых дорог. Более того, у нас есть
возможность резко удешевить производство цемен-
та и строительство зданий. При этом средняя цена ки-
лометра новой автодороги достигла в 2008 году 514 млн
руб. Это в 2,9 раза дороже, чем в Евросоюзе, а срок ее
службы до капремонта втрое меньше европейского! За
весь прошлый год в России построено столько же дорог,
сколько в КНР строится за 9 дней. О масштабах строи-
483
тельства, его стоимости и качестве дорог не хочется

и говорить. В докризисном 2007 году их в России по-
строено «аж» 495 км, в 2008-м – несколько больше.
Обходятся они нам недешево: треть всех ДТП проис-
ходит из-за состояния дорожного покрытия, хотя ассиг-
нования на новое строительство и ремонт в 2009 году со-
ставляют 312,4 млрд руб. При этом стройки (до 2025 г.)
предусматривают применение асфальтобетона, не со-
ответствующего европейским эксплуатационным
нормам (40 т общей массы и 11,5 т нагрузки на ось).
Можно ли изменить ситуацию? Да… («Вечные трассы и
дешевые дома», Изв., с. 7).
Как видно из текстов, «проблемная зона», в частности,
обозначается с помощью имен существительных – имен соб-
ственных, терминов, номенклатурных наименований, имен
числительных, глагольных форм. Например, в первом тексте
на «проблемную зону» указывают слова Россия, экономи-
ка, затраты энергоресурсов на единицу ВВП, природный
газ, потребляет и др.; во втором фрагменте модерниза-
ция, технологии, объемы производства, критерий успеш-
ности, конкурентная борьба и др.; в третьем тексте, наря-
ду с терминами, соответствующей семантики глагольными
формами, большую роль в воссоздании проблемы играют
имена числительные – 495 км, ассигнования составля-
ют 312,4 млрд руб., асфальтобетон 40 т общей массы и
11,5 т нагрузки на ось.
Разными способами сравнения, сопоставления демон-
стрируется отставание на том или ином участке от общепри-
нятых (мировых, европейских, международных) стандартов.
Для передачи самой мыслительной операции используются
лексика соответствующей семантики (не соответствующего
нормам, иные), имена числительные (в 2,1 раза), глаголы
соответствующей семантики (превышает, превосходит, вчи-
стую проигрывает), грамматические формы степеней срав-
нения (выше, ниже, больше, более долговечных и дешевых),
конструкции сопоставления (Если в мире ее обычно воспри-
нимают как…, то у нас под ней понимают…) и противопо-
ставления (с использованием союзов между тем, но) и др.
Лексика, содержащая прагматическую отрицательную
оценку (например, в первом тексте устаревшие техноло-
484
гии, энергетически неэффективные, неустойчивые к воде

и морозам недолговечные материалы) и отрицательные
конструкции (например, во втором тексте …в России не
сложилось понимания того, что такое модернизация
… «Вертикаль власти» не может быть «вертикалью
распределения», в третьем тексте Протяженность дорог в
России практически не растет…) указывают на «слабые
звенья» российской действительности. Иногда в оценке дей-
ствительности используется ирония (в третьем фрагменте
создается заключенной в кавычки частицей и неопределен-
ным наречием В докризисном 2007 году их в России по-
строено «аж» 495 км, в 2008-м – несколько больше).
Рекомендация в первом цикле жанра передается как
предложение способа действия (для этого используются
конструкции бытийности, представления), например в пер-
вом фрагменте Способы есть. Например, в России уже
разработан метод беспламенного сжигания…, в третьем
фрагменте …уже есть технологии строительства прин-
ципиально иных …дорог. Более того, у нас есть возмож-
ность резко удешевить производство цемента и стро-
ительство зданий), как наставление (во втором фрагменте
Необходимо ставить нефинансовые цели и достигать
их постоянно, а не провозглашать «программы-2020»,
за выполнение которых нынешнее поколение руководите-
лей не будет нести ответственности).
На вопрос, что делать, в журналистском тексте отвеча-
ют с помощью модальных конструкций «модальное слово +
инфинитив», первый компонент в ней указывает на потреб-
ность, второй указывает на предметный аспект цели:
а) Какие шаги необходимы для внедрения новой тех-
нологии? Достаточно ввести новые стандарты мак-
симальных выбросов CO для бытовых газовых плит и
бойлеров… Тогда менее эффективные технологии ока-
жутся неконкурентоспособными. И совещаний о по-
вышении энергоэффективности (для участия в которых
десятки чиновников перемещаются из одного конца стра-
ны в другой) потребуется куда меньше («Открытый
огонь влетает нам в копеечку», Изв., с. 7). Объясняя не-
обходимость использования на практике применения раз-
работанных методов, автор обращает читателя к будущему,
485
возможному при устранении недостатков в производстве.

Отсюда – использование глагольных форм будущего вре-
мени. Аналогичные формы употребляются и в следующих
фрагментах публикаций:
б) Государство должно установить такие «пра-
вила игры», при которых в ближайшее время работать
без новых технологий в России станет труднее, чем избе-
гая уплаты налогов. Эти правила должны воплощаться
в жестких стандартах энергопотребления; введении
предельных норм расхода материалов…; установле-
нии техусловий…; пересмотре допустимых концен-
траций… и т.д. Стандарты должны иметь график
постоянного ужесточения. <…> Перестройка системы
управления экономикой – важнейшая задача, без реше-
ния которой никакая серьезная модернизация в России
невозможна («Закатаем кризис в асфальт», Изв., с. 7).
в) Можно ли изменить ситуацию? Да – но это по-
требует перевода стройкомплекса на возведение дорог
из цементобетонного покрытия, желательнее всего –
из преднапряженных железобетонных плит заводского
изготовления…, проектный срок службы которых за ру-
бежом составляет от 30 до 60 лет. В России есть и
революционные технологии для жилищного строи-
тельства <…> В нашей стране разработана и отра-
ботана в промышленности технология механохимии
и нанокапсуляции цемента, позволяющая вводить …
(«Вечные трассы и дешевые дома», Изв., с. 7).
В первом и третьем текстах представлены двукомпонент-
ные циклы, поскольку они начинаются со стимулирующей
реплики – вопросов, которые заданы автором себе, но как
бы и от лица читателей. Вопросы провоцируют реагирова-
ние – ответ – дальнейшее описание способа рекомендуемо-
го действия. Рекомендуемые действия часто называются ин-
финитивами в конструкции «модальное слово+инфинитив»
(достаточно ввести, должны установить, должны иметь,
должны воплощаться, можно изменить), отглагольными
существительными (введении предельных норм расхода ма-
териалов…; установлении техусловий…, строительных
материалов и автомобильного топлива; пересмотре до-
пустимых концентраций вредных веществ).
486
Различна семантика побуждения в представленных кон-

струкциях: это и наставление (Государство должно уста-
новить такие «правила игры», при которых в ближайшее
время работать без новых технологий в России станет
труднее, чем избегая уплаты налогов); это и предупре-
ждение (Перестройка системы управления экономикой –
важнейшая задача, без решения которой никакая се-
рьезная модернизация в России невозможна); это и
предложение (В России есть и революционные техно-
логии для жилищного строительства <…> В нашей стра-
не разработана и отработана в промышленности
технология механохимии и нанокапсуляции цемента);
это и совет (Достаточно ввести новые стандарты
максимальных выбросов CO <…>. Тогда менее эффек-
тивные технологии окажутся неконкурентоспособными).
Как видим, для выражения волеизъявления используются
как прямые (в первом примере), так и косвенные способы
выражения побуждения (например, во втором, когда экс-
плицируется предложение с помощью конструкции со зна-
чением бытия).
Наконец, для обоснования правильности предложенных
рекомендаций демонстрируются их преимущества, с этой
целью используется операция сравнения и сопоставления
(что есть – как будет – в случае, если рекомендация будет
выполнена), а также демонстрация последствий, к которым
приведет выполнение рекомендаций.
Операция сопоставления передается описанием ситуа-
ции, наблюдаемой в настоящее время, и характеристикой
изменений, к которым приведет выполнение рекомендаций.
Для этого используются названия произведенных действий,
языковые единицы со значением условия, времени, количе-
ства, например:
а) При замене обычно применяющихся в быту и
на производстве горелок открытого пламени новыми
горелочными устройствами с объемными матрица-
ми (которые могут изготавливаться из проницаемой пе-
нокерамики, а также из спрессованной тонкой жаропроч-
ной проволоки или металлической пены) достигается
значительная экономия топлива и улучшаются эко-
логические показатели.
487
Возьмем, к примеру, применение газовых горелок

в быту (в газовых плитах, бойлерах и газовых котлах,
установленных в частных домах). Сегодня население
России расходует в год 47 млрд куб.м газа. Новая
технология позволит снизить этот показатель на
15,5 млрд куб.м в год, что обеспечит экономию не ме-
нее 20 млрд руб. По нашим оценкам, при массовом про-
изводстве стоимость горелок с объемной матрицей
не будет превышать 300 руб. для газовой плиты и
1000 руб. для бойлера или газового котла. Подготовка
«с нуля» и освоение серийного производства обойдутся в
300-400 млн руб. Масштаб экономии в случае приме-
нения объемных газовых горелок в камерах сгорания
газотурбинных установок даже не будем описывать
(«Открытый огонь влетает нам в копеечку», Изв., с. 7).
В этом фрагменте для обозначения рекомендуемых дей-
ствий используются отглагольные существительные с допол-
нениями – именованиями объектов действий: замена горелоч-
ными устройствами, массовое производство, подготовка
«с нуля» и освоение серийного производства, применение
объемных газовых горелок. Для описания будущего, в кото-
ром не будет недостатков, заставивших автора обратиться к
массовой аудитории, и к которому должно привести выпол-
нение рекомендуемых действий, используются языковые еди-
ницы со значением времени: наречия обычно, сегодня, лек-
семы со значением изменения, количества новые, снизить,
достигается экономия, улучшаются показатели; разные
временные глагольные формы, имена числительные в соче-
тании с предлогами: Сегодня население России расходует
(наст. вр.) в год 47 млрд куб.м газа. Новая технология по-
зволит снизить (буд.вр.) этот показатель на 15,5 млрд
куб.м в год, что обеспечит (буд.вр.) экономию не менее
20 млрд. руб. Для демонстрации отношений условия-
следствия используются соответствующие конструкции:
«предлог при + сущ.» при замене горелок открытого пла-
мени, при массовом производстве, конструкции со значени-
ем «исполнение рекомендуемого изменения – последствие»
При массовом производстве стоимость горелок с объ-
емной матрицей не будет превышать 300 руб. для газо-
вой плиты и 1000 руб. для бойлера или газового котла.
488
В двух последующих фрагментах значительное место

занимают также языковые средства, позволяющие передать
положительную динамику, которую способны создать реко-
мендуемые действия: темпоральные, условные количествен-
ные единицы разных языковых уровней.
б) Предприятия, которые сейчас производят не-
качественную, дорогую или не соответствующую
новым техническим требованиям продукцию, ока-
жутся перед выбором: или модернизироваться, или за-
крыться. Тем самым слабые уйдут с рынка, а те, кто
останется, и станут потребителями новых техноло-
гий.
Такой путь обеспечит достижение нескольких
целей. Во-первых, повысится «экономическая дее-
способность» российского государства, которая в
последние годы часто сводилась к «кошмаренью» зарвав-
шихся и зарыванию денег в землю под предлогом строи-
тельства трубопроводов и дорог. Во-вторых, система
жестких технических стандартов позволит задавать
ориентиры развития куда более четко, чем «фи-
нансовый менеджмент». В-третьих, последовательное
ужесточение стандартов вынудит бизнес искать со-
ответствующие технологии на рынке, снимая с го-
сударства обязанность «внедрять» их насильствен-
но; при этом основные расходы будут перенесены с бюд-
жета на предпринимателей. В-четвертых, отечествен-
ные инноваторы будут доказывать эффективность
своих изобретений (см. материалы Ананяна и Бикбау)
не чиновникам-бюрократам, а рынку. И наконец,
в-пятых, возникнут предпосылки для устранения
бизнес-цепочек, обеспечивающих «интерес» менедже-
ров при поставке практически любого оборудования, что
пока затрудняет некоррупционный вход на рынок новых
технологических разработок.
Попытка реализации такой стратегии, с одной
стороны, сразу же выявит масштаб отставания
российской промышленности от развитых стран
и приведет к изменению риторики власти (станет
очевидным, что впереди у нашей страны не «постин-
дустриальное будущее», а перспективы «новой инду-
489
стриализации») и, с другой стороны, подчеркнет не-

состоятельность системы управления экономикой,
основанной на подчиненности государственной вла-
сти интересам олигархических групп и на совмеще-
нии регулирующих и контролирующих функций в од-
них руках. Вспомним, например, как правительство в
2002-2008 годах шесть раз устанавливало и переносило
сроки ввода нового стандарта автомобильного топлива
(«Закатаем кризис в асфальт», Изв., с. 7).
Сопоставление того, что наблюдается и как будет, если
придет в действие рекомендуемый механизм, осуществляется
с помощью дат, частицы же, сопоставительно-градационных
союзов не… а …, вводных слов с одной стороны, с другой
стороны и т. д. В этом фрагменте активно используются
средства подчеркивания логики, характерные для тексто-
вых единиц, создающихся по типу рассуждения: вводные
слова во-первых, во-вторых и т. д., наконец, к примеру, с
одной стороны, с другой стороны и др.
в) Такая технологическая основа позволяет ис-
ключить закладку в основание полотна … снизит сто-
имость строительства в 5-6 раз (цена 1 км дороги
шириной 7 м составит около 1 млн долл.), резко по-
высит производительность труда и увеличит срок
службы дороги до 20-25 лет.
Замена традиционных шпал преднапряженными
плитами в строительстве железных дорог сэкономит
десятки килограммов металла на каждый метр пути,
позволит повысить нагрузку на вагонные оси вдвое и
заметно увеличить скорость поездов.
Сегодня на один кв.м площади многоэтажного жилья
мы тратим 80-90 кг металла и 0,8-0,9 куб.м бетона.
Переход к использованию трубобетона при возведе-
нии каркасов здания … позволяет вдвое сократить
затраты … при повышении характеристик зданий.
В этом фрагменте звучание рекомендации усилива-
ется эмоциональной оценкой рекомендуемых изменений
и экспликацией модальности несогласия с оппонентами.
Модальность несогласия формируется с помощью отрица-
тельной конструкции. Эмоциональная оценка подчеркива-
ется усилением отрицания и использованием лексемы вол-
490
шебная: Во всех этих технологиях нет ничего волшебно-

го – это как раз тот случай, когда самые большие
трудности встречают изобретателя уже после
того, как его открытие сделано («Вечные трассы и
дешевые дома», Изв., с. 7).
Таким образом, композиция побудительных жанров
включает определение целей, задач и описание способа ре-
комендуемых действий, наконец, объяснение целесообразно-
сти именно предлагаемой модели действий. Побудительная
модальность в публицистике разнообразна по семантике:
она выступает как предложение, наставление, предостере-
жение, практический совет и предупреждение. Каждая мо-
дальность материализуется в тексте своим набором языко-
вых способов, приемов и средств.
Подведем итоги.
Описанная система жанров отражает этапы и ступени
политического анализа, специфика осуществления которого
в журналистике определяется двумя моментами: оператив-
ностью и направленностью на выявление потенциальных
возможностей возникновения проблемных ситуаций и на
поиск путей оптимизации деятельности политических субъ-
ектов.
Информационные, оценочные и побудительные речевые
жанры позволяют прессе ориентировать аудиторию в по-
литической ситуации. Классы текстов, цель которых – вы-
работка у аудитории навыков «разбираться в окружающей
обстановке, понимать и оценивать социальные явления, вы-
являть их значимость для себя и влияние на протекающие
процессы, определять к ним отношение» [Прохоров, 1998:
51], отражают первые два этапа политического анализа и
характеризуются преимущественно информирующей и оце-
ночной модальностью. Классы текстов, характеризующиеся
побудительной модальностью и направленные на выработку
целей, направлений, способов деятельности, отражают тре-
тий этап политического анализа.
В жанровой стилистике выделенных в статье классов
текстов отражается в самом общем виде алгоритм полити-
ческого анализа того или иного объекта и присущие этому
анализу особенности. Тем самым рассмотренные жанровые
формы представляют собой стереотипы для порождения
491
разнообразных информационных и аналитических журна-

листских жанров. Исследование речевых жанров позволило
раскрыть речевые механизмы развертывания информирова-
ния, оценивания и побуждения в политической прессе.
Исследование информирующих жанров показало,
что уже на этапе отражения сбора сведений проявляется
свойственная политическому общению агональность (по
Е. И. Шейгал, открытое и косвенное выражение несогласия
с действиями власти) в отборе, комментариях и способах
воспроизведения объектов. Новостным поводом для сооб-
щений в прессе становятся такие события и ситуации, в ко-
торых оппозиция демонстрируется значимой политической
силой, а действия власти представляют ее в неприглядном
виде. При сообщении о персонах с помощью тональности
передается отношение к «своим» и «чужим». О «своих»
принято говорить в торжественной и приподнятой манере,
тогда как о «чужих» – отстраненно или иронично.
При анализе оценочных речевых жанров было обнару-
жено следующее.
1) Особенностью развертывания этих жанров является
формирование модально-оценочной рамки, которая выра-
жается прямо или косвенно, в зависимости от «стилистиче-
ской концепции издания» (термин В. И. Конькова). Оценку
получают мнения и действия субъектов, цели, причины и
мотивы этих действий. При анализе явления оцениваются
его симптомы и содержание, степень распространенности,
динамика и перспективы его развития.
2) При оценке динамики или статики используются раз-
ные виды оценок: общие и частные. Среди частных – ин-
теллектуальные, эмоциональные, морально-этические, нор-
мативные, утилитарные, телеологические.
3) Модус оценки может быть разным: положительным
или отрицательным. Положительная оценка персон, их дей-
ствий и высказываний выражается в модальности согласия,
одобрения, демонстрации полезности совершаемого, в экс-
пликации чувства уважения к кому-то, преклонения перед
кем-то. Отрицательная оценка проявляется в демонстрации
неправоты противника, протеста против его действий, упре-
ка в совершении неблаговидных действий. Для этого акцен-
тируются противопоставления и отрицания. Такая оценка
492
окрашивается недоверием, недовольством, страхом, возму-

щением, гневом, насмешкой, презрением.
4) Оценочность имеет побудительную направленность.
Механизм переакцентуации оценочных средств в побуди-
тельные следующий: подчеркивая оценку, журналист пре-
дупреждает об опасном, вредном, тем самым мотивирует об-
ращенный к адресату призыв к социальной активности. Тем
самым происходит преобразование оценочной информации
в побудительную.
Исследование побудительных жанров показало, что по-
буждение направлено на выдвижение способов решения про-
блемы, на стимулирование выбора способа решения и кор-
рекции уже совершенных действий. Поскольку побуждение
сопровождается аргументацией, в которой учитывается и
допускается возможность неприятия предлагаемых в публи-
кациях способов решения, его модальность имеет рекомен-
дательный, а не императивный характер. Волеизъявление в
прессе представлено богатым спектром семантических оттен-
ков: оно выступает как призыв, угроза, наставление, пред-
ложение, совет, предостережение, протест и запрет. Для их
передачи используется весь арсенал средств выражения по-
буждения.
Афанасьев В. Г. Социальная информация и управление об-

ществом. – М.: Политиздат, 1975.
Берков В. Ф., Яскевич Я. С., Павлюкевич В. И. Логика. –
Минск: ТетраСистемс, 1997.
Демидов А. И. Учение о политике: философские основания.–
М.: Норма, 2001.
Дускаева Л. Р. Диалогичность современных газетных текстов
в аспекте речевых жанров. – Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2003.
Дускаева Л. Р. Диалогическая природа газетных речевых
жанров.– Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2004.
Еникеев М. И. Общая и социальная психология. – М.: Норма:
Инфра-М, 1999.
Коньков В. И. Речевая структура газетного текста. – СПб:
СПбГУ, 1995.
493
Корконосенко С. Г. Политические роли российской журна-

листики // Журналистика – ХХ век: эволюция и проблемы /
Отв. ред. Г. В. Жирков. – СПб: Ф-т журналистики СПбГУ,
1996.
Кубрякова Е. С., Цурикова Л. В. Вербальная деятельность
СМИ как особый вид дискурсивной деятельности // Язык СМИ
как объект междисциплинарного исследования. – Часть 2. – М.:
Изд-во Моск. ун-та, 2004. – С. 126–159.
Лузина Л. Г. Распределение информации в тексте: когни-
тивный и прагмастилистический аспекты. – М.: ИНИОН РАН,
1994.
Майданова Л. М., Соломатов С. И., Федотовских Т. Г.,
Чудинов А. П. Слово и ключевые смыслы в современных медиа-
текстах. – Екатеринбург, 2004.
Политология: Энциклопедический словарь. – М., 1993.
Прохоров Е. П. Введение в теорию журналистики. – М.:
РИП-холдинг, 1998.
Салимовский В. А. Жанры речи в функционально-
стилистическом освещении (научный академический текст). –
Пермь, 2002.
Симонов К. В. Политический анализ. – М.: Логос, 2002.
Сирин А. Д. Специфика законов общества и их роль в регули-
ровании общественных процессов. – Томск, 1979.
Солганик Г. Я. Введение // Вакуров В. Н., Кохтев Н. Н.,
Солганик Г. Я. Стилистика газетных жанров. – М.: Высшая шко-
ла, 1978.
Солганик Г. Я. Современная публицистическая картина
мира // Публицистика и информация в современном обществе. –
М., 2000. – С. 9–23.
Солганик Г. Я. Газетные тексты как отражение важнейших
языковых процессов в современном обществе (1990-1994 гг.) //
Журналистика и культура русской речи. – 1996. – Вып. 1.
Солганик Г. Я. Текстовая модальность как семантическая
основа текста и важнейшая стилевая категория // Stylistyka,
II. – Opole, 1993.
Соловьев А. И. Политология: Политическая теория, полити-
ческие технологии. – М.: Аспект Пресс, 2001.
Тертычный А. А. Методология и методика социального по-
знания в журналистике: Дис. в виде доклада… д-ра филол. наук.–
М., 2003.
494
Трошева Т. Б. Формирование рассуждения в процессе раз-

вития научного стиля русского литературного языка ХVIII–XX в.
(сопоставительно с другими функциональными разновидностя-
ми). – Пермь, 1999.
Чудинов А. П. Россия в метафорическом зеркале // Русская
речь. – 2001. – №№ 1, 3, 4; 2002. – №№ 1, 2, 3; 2003. – № 1, 3,
4; 2004. – № 4.
Чудинов А. П. Политическая лингвистика. – М.: Флинта:
Наука, 2008.
Гнозис, 2004.
Шмелева Т. В. Модель речевого жанра // Жанры речи. –
Саратов: Изд-во ГУНЦ «Колледж», 1998. – С. 88–98.
Vojtak, M. Gatunki prasowe. – Lublin, 2004.
495
ÔÅËÜÅÒÎÍ ÊÀÊ ÆÀÍÐ ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÉ

ÊÎÌÌÓÍÈÊÀÖÈÈ
À. Å. Èñòîìèíà
В последние десятилетия политический дискурс, его

структура и функции, а также жанровое пространство стали
объектом исследования многих отечественных и зарубеж-
ных лингвистов. Большое внимание в лингвистике уделяет-
ся семиотике организации политического дискурса.
Политический дискурс тесно связан с дискурсом массо-
вой коммуникации, сатирические жанры которой (включая
и фельетон) обладают особым воздействующим потенциа-
лом. Различные аспекты интерпретации политических собы-
тий, изучение механизма воздействия на массового адресата,
в том числе посредством построения комических смыслов,
а также отсутствие специальных исследований, посвящен-
ных фельетону как феномену СМИ и жанру политического
дискурса обусловили интерес лингвистов к жанрам, нахо-
дящимся на стыке политического, массмедийного и полити-
ческого дискурсов.
Фельетон как жанр политического, массмедийного и
комического дискурсов.
Под фельетоном традиционно понимается газетная
или журнальная статья художественно-публицистического
жанра, нацеленная на критику и сатирическое осмеяние
общественно-политических пороков [БСЭ 1978; Вакуров,
Кохтеев, Солганик 1978; Виленский 1982; Журбина 1979].
Политический фельетон находится на пересечении трех
типов дискурса: а) по базовой интенции он является аго-
нальным жанром политического дискурса; б) по каналу
общения он относится к дискурсу СМИ, воздействующая
функция которого направлена на изменение ментальности
социума; в) по способу воздействия — разоблачение через
496
Ôåëüåòîí êàê æàíð ïîëèòè÷åñêîé êîììóíèêàöèè
осмеяние — он относится к комическому дискурсу, распо-

лагающему специфическим инвентарем средств реализации
смеховой интенции.
В жанровом пространстве политического дискурса фе-
льетон функционирует как вторичный респонсивный жанр,
входящий в цепочку сложного коммуникативного события.
Политический фельетон является одним из средств достиже-
ния базовой интенции политического дискурса и относится к
агональным жанрам политической коммуникации. Для фе-
льетона значимы следующие характеристики политического
дискурса: институциональность, проявляемая в статусной
ориентированности коммуникации; преобладание оценочно-
сти над информативностью, опосредованность СМИ, смыс-
ловая неопределенность, порождаемая манипулятивностью
и воздействующей функцией политического дискурса; диа-
логичность как взаимодействие первичных и респонсивных
жанров; динамичность, проявляющаяся как на языковом
уровне, так и на уровне картины мира [Шейгал 2004].
Политический фельетон, занимая периферию жанрового
поля политической коммуникации, выполняет определенный
ряд ее функций: а) функция ориентации, заключающаяся в
представлении образа политической ситуации, формулирова-
нии целей, обозначении проблем, в результате чего формиру-
ется смеховая картина мира политики, представленная в фе-
льетоне; б) агональная функция, проявляющаяся в обозначе-
нии проблемных зон политическо-экономической ситуации, в
выражении несогласия и протеста по отношению к действиям
власти или иных субъектов политики; в) функции солидар-
ности и дифференциации, т. к. политический фельетон, с
одной стороны, направлен на объединение отдельных групп
путем апелляции к релевантным в данной группе идеологиче-
ским ценностям, с другой стороны, способствует отчуждению
«своей» группы от идеологических противников.
По характеру тональности и способу воздействия поли-
тический фельетон относится к полю комического дискур-
са. Комическая интерпретация политической реальности в
фельетоне является инструментом реализации его воздей-
ствующей функции.
В основе жанра политического фельетона лежат такие
виды комического, как сатира и ирония. В проведенном ис-
497
следовании мы придерживались понимания сатиры как вида

комического, объектом которого являются социальные поро-
ки, имеющие широкую общественную значимость, нарушение
норм морали. Сатире свойствен осуждающий тон по отноше-
нию к действительности, которую она интерпретирует. Сатира
сочетается с неудовлетворенностью, отрицанием и сожалени-
ем, что находит отражение как в образе адресанта, так и в
интерпретации действительности в сатирической картине мира
[Борев 2002; Желтухина 2000; Пропп 2002; Салыгина 1992].
Ирония относится к явлениям непрямой коммуникации,
ей свойственны семантическая двуплановость и оценочный
сдвиг — несоответствие выраженного и подразумеваемого
[Борев 2002; Москвин 2005]. Ирония основана на асимме-
трии и парадоксальности [Палкевич 2003].
Отличительной чертой жанра «фельетон» в сопостав-
лении с другими смеховыми жанрами политического дис-
курса (частушка, пародия, карикатура, анекдот) является
выраженная агональная направленность, обеспечивающая
полемичность жанра, а также аналитический характер об-
работки информации.
По каналу общения фельетон относится к дискурсу
СМИ, жанровое пространство которого организовано по
оси «информирование — воздействие». Воздействующая
функция СМИ направлена на формирование определенно-
го мировоззрения. Полюс воздействия конституируется пу-
блицистическими жанрами СМИ, к которым относится и
политический фельетон.
Фельетонист анализирует определенное событие или
политическую ситуацию, в рамках которой формулируется
проблема, обозначаются общественно-политические пороки
или недостатки, которые в тексте фельетона подвергаются
критике и осмеянию. Критика пороков и недостатков не яв-
ляется безликой — авторы фельетонов, как правило, разо-
блачают конкретных виновников той или иной проблемы
или негативной ситуации. Создавая негативный образ субъ-
екта власти, фельетонист предполагает некий прототип –
идеал политика или чиновника, которому не соответствует
реальный субъект политики.
Сопоставление политического фельетона с другими сати-
рическими жанрами газетной публицистики показало, что,
498
в отличие от смежного жанра сатирического комментария, по-

литический фельетон характеризуется фокусировкой на акту-
альной проблематике и художественностью, обеспечивающей
образность жанра. С другой стороны, близкий по функции,
тональности и образности памфлет отличается от жанра фе-
льетона облигаторным речевым актом призыва к действию.
В фельетоне автор стремится уловить тенденцию, обнару-
жить связь анализируемого политического события с имею-
щими место или грядущими политическими процессами.
Типология жанра «фельетон».
В результате анализа материала нам представилось воз-
можным выделить следующие параметры, лежащие в осно-
ве типологии жанра «фельетон»: 1) характер модальности;
2) событийная ориентация; 3) характер проблемной фоку-
сировки; 4) характер референта; 5) тематика события.
1. Типология фельетона по характеру модальности
Наш корпус примеров показал возможность разграни-
чения фельетонов на две группы – 1) резко критичные и
2) умеренно критичные. Положительная оценка является
крайне редким явлением, как правило, в случаях иронич-
ной похвалы или в случаях, когда фельетонист противо-
поставляет критикуемый объект сторонникам политической
идеологии. Фельетоны с доминирующей резко критической
оценкой подразделяются, в свою очередь, на две подгруп-
пы. Первую группу формируют издания, пропагандирую-
щие левые идеологические взгляды, например «Завтра»,
«Советская Россия». В фельетонах данной подгруппы пре-
валируют крайне негативные оценочные суждения, снижен-
ная жаргонная лексика (кремлевские воротилы, тусуются,
крыша, план, нести ахинею) и т. п. Общая тональность
фельетонов данной группы резко негативная, саркастиче-
ская, в некоторых случаях близкая к истерической. В ре-
зультате интерпретационной деятельности фельетониста по-
литическая и экономическая ситуация в стране предстает
в фельетонах как революционная, накаленная до предела:
«Народоборцы» (Завтра, 2005, 16 нояб.), «Костоломы»
(Завтра, 2005, 7 дек.), «Примерка венгерки» (Завтра 2007,
25 июля), «На сопках Маньчжурии» (Завтра, 2005, 10 авг.),
«Недоношенный рапорт» (СР, 2007, 21 июля), «План пу»
(СР, 2007, 8 дек.). Фельетоны данного типа нацелены на
499
резкую критику посредством разоблачения и носят обли-

чительный характер, по коммуникативной цели близки к
памфлету.
Фельетоны второй подгруппы также характеризуются
резко негативной оценочностью, однако от первой подгруп-
пы отличаются более умеренной идеологической позицией
и более спокойной тональностью «О бедном… замолвите
слово» (ЕЖ, 2004, 4 окт.), «Притон возврата» (МК, 2007,
8 окт.).
Фельетоны, содержащие умеренно-критичную оцен-
ку, характеризуют общественно-политическую ситуацию
как негативную, однако без гротескных преувеличений.
Фельетонам данной группы свойственна сатира на грани с
иронией, юмором: «Апостольское занятие» (Изв., 2007,
6 июля), «Жизнь дороже реформ» (ДзД, 2005, 5 февр.),
«Преемник из бутылки» (НГ, 2007, 25 окт.), «Десять пу-
тинских ударов» (МН, 2007, 29 июня).
2. Типы фельетонов по событийной ориентации
По данному основанию выделяются два типа политиче-
ского фельетона:
1) Фельетоны, в основе которых лежат конкретные фак-
ты и события действительности, ставшие предметом ана-
лиза фельетониста. Фельетоны данной группы более кон-
кретны, иллюстративны, документальны, что является ре-
зультатом апелляции к фактуальным данным. Например, в
основе фельетона «Власть – народу!», опубликованного в
«Московском комсомольце» (2005, 2 февр.), лежит событие
реализации закона о монетизации льгот.
2) Фельетоны, в которых предметом анализа и крити-
ки выступает общественно-политическая или экономическая
ситуация в целом. В данном случае фельетонист концентри-
руется на проблеме, в некоторых случаях – на способах ее
решения, однако в целом фельетон не представляет собой
респонсивную реакцию на то или иное актуальное политиче-
ское событие. Фельетоны данного типа отличает более вы-
сокая степень обобщения и отвлеченности. К примеру, ав-
тор фельетона «К открытию августовского сезона» (Изв.,
2007, 31 июля) опровергает бытующее в народе мнение о
том, что август является особо опасным периодом, в котором
случаются различные катаклизмы. Фельетон «Непростая
500
совокупность», опубликованный в «Крокодиле» (2007,

№ 1), так же, как и предыдущий пример, не базируется на
конкретном событии действительности, автор фокусируется
на проблеме высокого процента необразованного населения
страны. В нашем корпусе примеров количество фельетонов
данного типа составляет чуть более 15%.
3. Типы политических фельетонов по характеру про-
блемной фокусировки
По данному параметру можно разграничить однофокус-
ные и многофокусные фельетоны. В основе однофокусно-
го фельетона лежит одно событие или проблема, которым
посвящен текст статьи. Так, в фельетоне «Недоношенный
рапорт» (СР, 2007, 21 июля) поднимается проблема де-
мографического роста в стране, которая, с одной стороны,
преподносится бывшим министром М. Зурабовым как прак-
тически решенная, с другой – оказывается весьма актуаль-
ной и злободневной. Фельетонист разоблачает министра в
подтасовке фактов, высмеивает политику правительства.
В многофокусном фельетоне внимание автора сосредоточено
на нескольких проблемах или событиях действительности.
Например, в фельетоне «Апостольское занятие» (Изв.,
2007, 6 июля) сатирик акцентирует внимание сразу на не-
скольких событиях: посещении В. В. Путина США, визите
Уго Чавеса в Государственную Думу, собрании акционеров
Роснефти, заявлении Б. А. Березовского ВВС о финансо-
вой поддержке партии «Другая Россия». Перечисленные со-
бытия объединяются в фельетоне проблемой театральности
политики, безрезультатностью деятельности политических
деятелей.
4. Типы фельетонов по характеру референта
В политическом фельетоне находит отражение как ре-
альный, так и вымышленный референт. Важной жанро-
образующей характеристикой политического фельетона яв-
ляется художественность. Данная характеристика обеспечи-
вает высокий уровень образности жанра, допускает наличие
вымысла. М. Э. Виленский выделяет три уровня вымысла
в фельетоне: «фактоид» – правдоподобный факт без пре-
увеличения; «реалистический аттракцион» – жизнеспособ-
ный умеренно-смешно преувеличенный факт; «абсурдный
аттракцион» – гротесковый вымысел, уродливое преувели-
501
чение [Виленский 1982]. Типичным для современного поли-

тического фельетона является «реалистичный аттракцион»,
«фактоид» представляет собой явление довольно редкое.
«Абсурдный аттракцион» занимает промежуточное положе-
ние в частотности употребления в тексте фельетонов, од-
нако обеспечивает неотъемлемую характеристику смеховой
картины мира политики – гротескность.
По характеру референта фельетоны подразделяются на
1) «реалистичные» фельетоны, т. е. статьи, не содержащие
вымысла, – «К родным корням» (Завтра, 2007, 2 мая),
«Беспорочный» (СР, 2007, 15 сент.), и 2) фельетоны, вклю-
чающие в себя элементы вымысла. Например, в фельетоне
«Рапсовая нетерпимость» (Крокодил, 2007, № 4) автор
поднимает проблему ужесточения правил для въезжающих в
страну жителей стран СНГ, в том числе о депортации граж-
дан СНГ, нарушающих правила. Фельетон представляет со-
бой развернутую метафору леса с его постоянными обитате-
лями, принимающими закон о депортации попугаев. Однако
«поступило указание Главного егеря. Прения прекратить.
Депортация попугаев отменяется. Европа нам этого не
простит». Пока обитатели решали, что делать с попугаями
и как распорядиться двумя вагонами семян сортового рапса,
«два вагона сортового рапсового семени склевали попугаи
как одну копеечку! <…> И говорят, что все попугаи были
сотрудниками ФСБ и в Брянске у нас раскрыт заговор
на почве рапсовой дискриминации…». В данном случае речь
идет о фельетоне, практически полностью представляющем
собой художественный вымысел. Апелляция к событиям
реальной действительности носит косвенный характер по-
средством обращения к прецедентным именам – пламенный
коммунист Василий наш Иванович Шандыбин.
Фельетон «Если б я был Ходорковским» (ДзД, 2006,
9 февр.) содержит в себе элемент вымысла, нацеленный
на критику правосудия в стране и равнодушия граждан.
В гротескной фантазии на тему «Если бы автор был на ме-
сте осужденного Ходорковского» сатирик «не стал бы по-
давать унылые апелляции, жалобы и цидульки в Гаагу,
а устроил бы все шикарно. Во-первых, организовал бы
побег: роскошнейший побег с подкопом, взрывом стены
и прибывшим на подмогу истребителем с вертикальным
502
взлетом. Затем удалился бы в тамбовские леса, где с от-

рядом товарищей останавливал бы проезжих чиновников
областной администрации и нечистых на руку служите-
лей РПЦ и раздавал бы отобранное обиженным крестья-
нам. Потом утопил бы какую-нибудь нерусскую княжну
и, надев заячий тулупчик, объявил бы себя внебрачным
внуком Сталина и двинул с крестьянами на Москву, по-
обещав им Рублевское шоссе на разграбление». В анали-
зируемом фельетоне автор обращается к художественному
вымыслу, с тем чтобы, с одной стороны, показать тщет-
ность усилий М. Б. Ходорковского, пытающегося добиться
апелляции. С другой стороны, автор отражает отношение
граждан страны к процессу М. Б. Ходорковского, не про-
являющих интереса к сложившейся ситуации.
5. Типы фельетонов по тематике анализируемого события
По данному критерию фельетоны подразделяются
на статьи с тематикой 1) внутриполитических событий и
2) внешнеполитических отношений. Первый тип фельето-
нов отражает политическую и социально-экономическую си-
туацию внутри страны, разоблачая и высмеивая политиков
и чиновников. Второй тип фельетонов нацелен на анализ
политической ситуации иностранных государств или взаи-
моотношений России с иностранными государствами. Как
правило, в фельетонах рассматриваются отношения с госу-
дарствами, составляющими пространство бывшего СССР, и
с США, а также с Великобританией и некоторыми другими
странами Западной Европы. В фельетоне «Как нам обу-
строить СССР» (МН, 2007, 21 сент.) автор акцентиру-
ет агрессивную политику России по отношению к странам
СНГ, которым грозят экономические ограничения в случае
политических разногласий. В фельетонной статье «Сезон
политической кухни» (МН, 2007, 14 сент.), в которой ана-
лизируются взаимоотношения России и США, объектом
сатирической критики является низкий авторитет России в
глазах западных держав.
Предложенная типология фельетонов позволя-
ет классифицировать анализируемый художественно-
публицистический жанр, с тем чтобы выявить ряд специ-
фических особенностей, характерных для того или иного
конкретного типа.
503
Жанрообразующие признаки фельетона.

В современной лингвистике текст анализируется как
с позиций коммуникативной стилистики, так и с позиции
функциональных стилей. В ракурсе коммуникативной
стилистики текст рассматривается как речевая единица
воздействия, функционирующая в рамках коммуникативной
ситуации и дискурса в целом, отражающая взаимодействие
адресата и адресанта. С позиции функциональной стилисти-
ки текст рассматривается на предмет анализа стиля в зави-
симости от реализуемой функции языка [Клушина 2008].
В парадигме коммуникативной стилистики политический
фельетон был рассмотрен по параметрам, предложенным
Т. А. Шмелевой в «анкете речевого жанра» (коммуника-
тивная цель жанра, концепция автора, концепция адреса-
та, фактор коммуникативного прошлого и коммуникатив-
ного будущего, событийное содержание, языковое вопло-
щение) [Шмелева 1995]. Коммуникативная цель данного
жанра состоит в осмеянии, сатирической оценке и критике
социально-политической ситуации в обществе, деятельности
политических институтов и их представителей.
Адресант, порождая три вида дискурсов, представляет
собой институциональную дискурсивную личность, в кото-
рой сочетаются журналист и политический комментатор, а
также остроумная дискурсивная личность, порождающая
комический дискурс. Фельетонист как дискурсивная лич-
ность реализует диагностическую (экспертную), разобла-
чительную, высмеивающую, развлекательно-эстетическую
функции. Позиция фельетониста предполагает статус интел-
лектуального превосходства, позволяющего выносить оцен-
ку, осуждение, обвинение. Поскольку фельетонист является
своеобразным агентом политического дискурса, он придер-
живается определенной идеологической точки зрения и вы-
ступает как представитель политической оппозиции.
Для фельетона характерно обращение к прямому и кос-
венному адресату. К прямому адресату относится читатель
как представитель народа — «клиента» политической ком-
муникации. Косвенный адресат подразделяется на адресата-
наблюдателя и адресата-оппонента. В качестве адресата-
оппонента выступает институт власти как собирательное
понятие, конкретные институты власти, конкретные пред-
504
ставители институтов. Объектами сатиры в политическом

фельетоне выступают, как правило, высокие должностные
лица и власть в целом. К адресату-наблюдателю относятся
представители власти, не являющиеся объектами критики в
данном фельетоне.
Событийное содержание представляет собой сообще-
ние в виде комической интерпретации актуальных полити-
ческих событий, освещаемых фельетонистом как неблаго-
приятные. Фельетон анализирует политическую ситуацию в
целом, раскрывая ее первопричины, а также предсказывая
возможные последствия. Нередко описание ситуации при-
нимает гротескные формы.
В основе содержательной структуры фельетона лежат
вариативно-конститутивные блоки — формулирование и
описание проблемы/конфликта: «Действительно, в обла-
сти печатных, и особенно электронных, СМИ завое-
вано в последние годы немало: начиная с НТВ – сплош-
ные завоевания» (НГ, 2004, 11 окт.); обозначение объекта
критики; отсылка к определенному событию политической
действительности: «И кто же усомнится в беспорочности
этого ангельского создания? Презренные коммунисты, ко-
торые вспомнили пируэты фракции ЛДПР в 1999 году,
при голосовании по отрешению от должности президента
Ельцина» (СР, 2007, 14 сент.); ориентировка читателя пу-
тем обозначения собственной позиции: «Для чего нам эти
бесконечные сообщения о правительстве? Без объяснений
ситуации в обществе, армии, на транспорте, в здравоох-
ранении. Похоже, для того, чтобы продолжить бес-
конечную “мыльную оперу”, поставленную на ТВ»
(ЛГ, 2004, 3 сент.); оценка объекта критики и его действий,
установление виновного:«Смотрите, как все было хорошо,
когда готовилась операция «Наследник-2000». Все вы были
вместе: Рушайло, Степашин, Березовский, Аксененко… и
вы там были не первый. <…> А как только стали вы
(В. В. Путин. – А.И.) – все под судом, в бегах, в тюрь-
ме, в опале» (МК, 2005, 14 апр.); развенчание мифа и
создание нового мифа, прогнозирование негативного ре-
зультата деятельности объекта критики, предложение ре-
шения проблемы: «Но не все безнадежно. Выход есть.
Более ста лет одним из самых проникновенных русских
505
мыслителей был дан окончательный ответ на роко-

вой и извечный вопрос: что делать? “Как это что? –
удивлялся наш отечественный Платон. – Если пришла
зима, кататься на санках, если на дворе лето – со-
бирать ягоды. А больше ничего не надо”» (ДзД, 2005,
12 апр.).
Вышеперечисленные блоки не являются облигаторными
константами отдельно взятого фельетона, а представляют
собой набор элементов, характерных для жанра фельетона
в целом.
Коммуникативное прошлое жанра составляют инфор-
мационно-новостные сообщения, формирующие в сознании
социума блок знаний о политической реальности, которая
впоследствии будет подвергнута в фельетоне сатирической
интерпретации и трансформации. В связи с этим текст фе-
льетона можно рассматривать как своеобразное «произво-
дное» от текста новостных сообщений.
Фактор коммуникативного будущего фельетона охваты-
вает возможные вербальные реакции на него — в жанрах
бытового разговора, политического комментария, опровер-
жения, ответного фельетона и др.
С позиции функциональной стилистики, рассматрива-
ющей текст на предмет употребления языка в зависимости
от реализуемой функции [Клушина 2008], был выделен ряд
характерных признаков жанра «фельетон».
Отличительная особенность современного фельетона –
оппозиционность. В период советской власти в качестве
объектов фельетона выступали нерадивые начальники,
чиновники-бюрократы, бездельники и др.:
«Инженер Курского филиала Минского проектно-
конструкторского технологического института А. Кру-
ковский, томимый хроническим бездельем, четким гроте-
ском вывел на перекидном календаре: “С утра до обеда
смотрел в окно, погода чудная…”» (СР, 1986). Фельетон
как жанр не содержал открытой критики власти, соответ-
ственно, данный жанр не носил полемического и оппозици-
онного характера. Современный русский фельетон в боль-
шинстве случаев составляет оппозицию правящей власти,
лидирующей партии, реже – партиям, находящимся в оппо-
зиции власти:
506
«Все это наводит на глубокие сомнения: да точно

ли в Кремле засели силовики, как это нам без устали
твердит прогрессивная общественность? Конечно, если
понимать слово «силовик» как полный синоним слова «ду-
болом», как героя военных анекдотов, тогда, возможно, и
засели – наблюдаемой реальности это не противоречит.
<…> Загадка происходящего в том, что никакого опера-
тивного мышления не наблюдается вовсе, так что если
в Кремле и засели силовики, то в высшей степени неис-
правные» (Изв., 2005, 18 янв.). В данном примере проявля-
ется открытая оппозиция власти, критика непродуманных
действий правительства.
Фельетон всегда посвящен актуальной злободневной
тематике, что обусловлено респонсивным характером жан-
ра и разоблачительной установкой, которая, в свою очередь,
исходит из агональной функции политического дискурса.
Апелляция к конкретным событиям и фактам, оператив-
ность подачи информации в сочетании с актуальностью и
злободневностью тематики обеспечивают публицистичность
жанра. Фельетон «Как можно скорее уехать в отпуск»
(Изв., 2007, 26 июля) фокусируется на интервью британ-
ского посла, оказавшегося в центре всеобщего внимания,
поскольку в нем прозвучало заявление:
«Мы не просим Россию нарушать собственную
Конституцию, но предлагаем совместно найти воз-
можность обойти это препятствие» (Интерфакс,
www). Фельетонист, процитировав высказывание посла
Э. Брентона, комментирует его следующим образом:
«Можно задаться вопросом, сколь понравилось бы не
послу Брентону, разумеется, но некоторому абстракт-
ному джентльмену, если бы другой джентльмен прилюдно
заявил ему: “Поскольку твоя жена – известная шлюха, то
пускай даст и мне, от нее не убудет”. Безотносительно
тому, какова на самом деле добродетель жены, реагиро-
вать на такое публичное проявление ума и такта можно
лишь единственным образом» (Изв., 2007, 26 июля).
Разоблачительный характер фельетона отличает дан-
ный жанр от ряда смежных – сатирического комментария
и заметки. Критика фельетониста нацелена на разоблаче-
ние общественных пороков, которые, по мнению сатирика,
507
являются причиной или следствием каких-либо негативных

событий, носящих общественный характер.
«…Зюганов, Максюта, Гребенников, Апарина – из кожи
вон лезут, чтобы доказать, <…> что Сталинградская
победа – дело рук “новых” и только “новых” товарищей»
(ДзД, 2004, 18 нояб.). Приведенный пример содержит на-
мек как на нечистоплотность и высокое материальное по-
ложение избранников народа (путем скрытого противопо-
ставления «новые» товарищи – «новые» русские), а также
несоответствие провозглашаемому идеалу коммунизма (то-
варищ – коммунизм – равенство – «новые» товарищи),
так и на присвоение чужих заслуг.
Полемичность, понимаемая как ориентированность на
спор в процессе обсуждения, в котором каждая из сторон
отстаивает свое мнение и доказывает свою правоту, явля-
ется важной характеристикой политического фельетона.
В основе полемики лежит аргументированность. Принято
считать, что более успешной представляется рациональная
аргументация, апеллирующая к разуму и опыту адресата
и отличающаяся строгой логикой построения рассуждения,
обращением к фактическим данным [Кормилицына 2006;
Михальская 1996].
Однако, как справедливо отмечает М. А. Кормилицына,
аналитические статьи современной прессы чаще оперируют
эмоциональными аргументами, апеллирующими к иррацио-
нальному сознанию адресата [Кормилицына 2006]. По степе-
ни косвенности обозначения позиции адресанта и выражения
критики выделяется полемика открытая и завуалированная.
К средствам открытой полемики относят вопросно-ответное
единство, имитирующее полемическое обсуждение, а также
глаголы речевой деятельности (возражать, протестовать,
настаивать и др.) и глаголы эмоционального отношения
и состояния (поражаться, удивляться, возмущаться)
[Там же].
С одной стороны, по характеру используемых средств
политическому фельетону более свойственна завуалирован-
ная полемика с преобладанием способов непрямой коммуни-
кации – аллюзий к прецедентным феноменам, риторических
вопросов, метафор и сравнений, использования инвектив
и сниженной лексики, иронии, намека, колкости, издевки
508
и проч. С другой стороны, исходя из коммуникативной цели

жанра, в фельетоне достаточно четко обозначена концепту-
альная позиция автора, в результате чего фельетон приоб-
ретает черты открытого типа полемики.
В основе политического фельетона лежит конфликт.
Оппозиционность и разоблачительность политического фе-
льетона, продиктованные целью политической коммуника-
ции, способствуют формированию наступательного и враж-
дебного характера жанра. Агрессивность политического
фельетона исходит из необходимости журналиста макси-
мально воздействовать на адресата, с тем чтобы побудить к
принятию определенных решений, выгодных фельетонисту
с идеологической точки зрения.
Чувство агрессии отражается в резко критическом от-
ношении автора к оппоненту, назначении виновных, выдви-
жении обвинений – другими словами, агрессия приводит
к поиску врагов. Для фельетона наиболее типичным явля-
ется враг в виде власти, власть имущих. Применительно к
жанру политического фельетона речевая агрессия исходит
от адресанта и направлена на адресата-оппонента, его дей-
ствия или результат его деятельности, которые, по мнению
журналиста, являются губительными и влекут негативные
последствия для страны и общества.
В качестве прототипных средств выражения агрессии в
политическом дискурсе в целом и в политическом фельетоне
в частности выступают маркеры чуждости как специализи-
рованные знаки и ярлыки, относящиеся к неспециализиро-
ванным знакам.
Иронические номинации и бранная лексика являются
неспецифическими, т. е. непрототипными, средствами вы-
ражения агрессии в политическом дискурсе. При этом бран-
ная лексика представляет собой специализированные обще-
языковые знаки, а иронические номинации – нет [Шейгал
2004].
В политическом фельетоне, характеризующемся высо-
кой степенью агрессивности, сатирик вторгается в когни-
тивный и аксиологический уровень коммуникативного про-
странства прямого адресата (народа), с тем чтобы создать
негативный образ определенного концепта и, как следствие,
изменить его место в картине мира адресата.
509
Художественность, понимаемая как изображение дей-

ствительности в образах, является неотъемлемой характери-
стикой жанра «политический фельетон». Стремясь к обоб-
щению, фельетонист с целью выйти за рамки конкретного
факта обращается к образной интерпретации действитель-
ности, посредством которой он выражает концептуальную
идею. Художественность фельетона ставит его в один ряд
с жанрами художественной литературы [Журбина 1979;
Вакуров 1981]. Фельетон богат средствами создания эмо-
циональной оценки: речь персонажей (диалоговые компо-
зиционные приемы), приемы их речевой характеристики,
практически все виды тропов, стилистические фигуры (ка-
ламбур, анафора, параллелизм, антитеза, инверсия), фра-
зеологические сочетания и литературные реминисценции и
др. [Алексеев 1979; Вакуров 1978]. При помощи всех этих
средств журналист не только выражает свою оценку фак-
тов, но и преподносит их под определенным углом зрения.
Публицистичность фельетона проявляется 1) в одно-
слойности публицистической речи [Солганик 2008] и 2) в
тщательном подборе темы и постановке проблемы – акту-
альной и злободневной. Однослойность публицистической
речи заключается в наличии единственного слоя – автор-
ской речи. В публицистических текстах производитель
речи и субъект всегда совпадают, в то время как художе-
ственному произведению свойственно обязательное при-
сутствие субъекта речи, что составляет, с одной стороны,
условность художественной литературы, с другой – явля-
ется принципом художественной речи [Там же]. В совре-
менном политическом фельетоне неукоснительно соблюда-
ется принцип однослойности речи – повествование ведется
от лица журналиста, авторская позиция (авторское Я), как
правило, эксплицитно выражена и составляет специфику
жанра.
Большинство исследователей в области журналисти-
ки придают большое значение именно выбору темы и уме-
нию журналиста обобщать [Бекасов 1980; Журбина 1979].
Указывается такая особенность фельетона, как сатириче-
ская типизация, т. е. осмеяние явления не единичного и не
повторяющегося, а явления общественно значимого и ти-
пичного [Виленский 1982].
510
Выделенные признаки жанра «политический фельетон»,

к которым относятся полемичность, оппозиционность, агрес-
сивность, сочетание художественности и публицистичности,
разоблачительный характер и актуальная злободневная те-
матика, являются одновременно и критериями отграниче-
ния фельетона от смежных жанров – сатирического ком-
ментария и памфлета.
Когнитивно-информационные категории жанра «фе-
льетон». Сатирическая картина мира политического фель-
етона.
Содержательно-тематическое ядро фельетона структу-
рируется когнитивно-информационными категориями «со-
бытие», «проблема», «концепция». Конструирование образа
действительности в фельетоне проходит следующие этапы:
представление события, определение проблемы в результате
анализа события, формулировка концепции как точки зре-
ния фельетониста на данную проблему.
Проблема, занимающая центральное место в содержа-
тельной структуре фельетона, представляет собой задачу,
требующую разрешения, и обозначает объект сатиры, на ко-
торый направлена критика. Проблема формулируется в нача-
ле фельетона. Так, например, в фельетоне «Телеуправление
телереальностью» сатирик акцентирует внимание на про-
блеме презентации в СМИ фантомной реальности, создан-
ной посредством определенных «картинок» и комментариев.
Проблема обозначена в интродуктивном блоке следующим
образом: «По телевизору — очередное заседание прави-
тельства. На экране проблемы берут под таинствен-
ный особый контроль. Высвечивают подробности ра-
боты министров. О чем говорят. Как и кому улыбаются.
Если кто-то о чем-то не догадался — комментарии.
По десятку на каждого члена правительства» (ЛГ, 2006,
3 сент.). Фельетонист критикует современные СМИ за на-
вязывание адресату готовых суждений и оценок.
Выявлены два принципа построения фельетонов – от
события/факта к проблеме, от проблемы к событию/факту
в качестве иллюстративного материала. Событие и пробле-
ма представляют собой два уровня глубины политической
реальности, которая подвергается критике. Событие отно-
сится к непосредственно наблюдаемому уровню политиче-
511
ской реальности, а проблема – к более глубинному уровню

осознания политической действительности, к которому ав-
тор приходит через анализ события.
Как правило, и проблема и концепция выражены в
фельетоне эксплицитно. Проблема формулируется в нача-
ле фельетона: в случае, если речь идет о фокусировке на
нескольких проблемах, основная указывается в интродук-
тивном блоке текста, остальные могут быть представлены в
основной части фельетона. Постановка проблемы, как пра-
вило, основана на анализе событий и фактов действительно-
сти, которые носят злободневный социально-политический
характер.
Концепция определяется идеологической позицией адре-
санта, в рамках которой формулируется проблема, задаются
концептуальная информация текста, модальность и тональ-
ность текста. Взаимосвязь когнитивно-информационных ка-
тегорий «проблема» и «концепция», как правило, находит
эксплицитное выражение в заключительном блоке фелье-
тона. Концепция, как правило, находит отражение в заго-
ловке фельетона, например, «Телеуправление телереаль-
ностью», и суммируется в заключительном блоке, обра-
зуя, таким образом, эксплицитную концептуальную рамку
фельетона: «Какие-то гоголевские картинки. Кучер ма-
шет кнутом. Лошади еле тянут. Какая там Русь-
тройка, несмотря на обещанное удвоение ВВП.
Куда скачет в этой тройке человек? Зачем? Для чего
нам эти бесконечные сообщения о правительстве? Без
объяснений ситуации в обществе, в армии, на транспор-
те, в здравоохранении. Похоже, для того, чтобы про-
должить бесконечную “мыльную оперу”, успешно
поставленную на ТВ» (ЛГ, 2006, 3 сент.). Концепция
фельетониста заключается в критике руководителя государ-
ства, по «социальному заказу» которого СМИ конструиру-
ют фантомное благополучие страны, подменяющее непри-
глядную реальность, и тем самым дезориентируют народ.
Событие в фельетоне подвергается вторичной репрезен-
тации. В плане фактуальной информации содержание фе-
льетона составляют события и факты, которые ранее уже
фигурировали в новостных жанрах. Они интерпретируются
сатириком с учетом его идеологических установок с целью
512
воздействия на массового адресата путем дискредитации и

осмеяния оппонента. В результате определенной «когнитив-
ной обработки» формируется специфическая сатирическая
картина мира.
Поскольку в основе жанра фельетона лежит сатира как
вид комического, а объектом сатиры являются социальные
пороки, имеющие широкую общественную значимость, есть
основания полагать, что когнитивно-информационную базу
фельетона составляет сатирическая картина мира. Одним
из свойств сатирической картины мира является идеологи-
ческая ориентированность. Квалификация того или иного
явления как социального порока, установление степени его
общественной значимости, определение норм морали про-
исходит в рамках определенной идеологической концеп-
ции.
Сатирическая картина мира носит нормативный ха-
рактер, определяемый ценностными стереотипами и пред-
ставлениями, лежащими в основе оценки. Эмоционально-
оценочный спектр сатирической картины мира тяготеет к
негативно-обличительному, основанному на осуждении и
обвинении. В сатирической картине мира обнаруживается
несоответствие между социально-политической и нравствен-
ной реальностью и ее критическим, гротескным и комиче-
ским отражением в фельетоне.
Функция сатирической картины мира, как и языковой
картины мира в целом, — интерпретативная. Однако в са-
тирической картине мира интерпретация осуществляется
посредством карнавальной репрезентации фактуальной ин-
формации и переакцентуации ценностей.
В качестве структурных элементов сатирической кар-
тины мира политики, представленной в фельетоне, нами
выделены 1) субъекты политики, 2) действия субъектов и
3) результат действия субъектов политики.
В сатирической картине мира внимание автора акценти-
руется на результатах действий субъектов политики (власть
и ее представители), негативно воздействующих на благо-
получие народа. Обличительная направленность фельетона
заключается в выявлении субъекта политики, виновного в
неблагоприятной социально-политической ситуации, поэто-
му в содержании сатирической картины мира в фельетоне
513
концепт «виновник» занимает особое место. Неудивительно,

что в фельетоне оказываются заполненными ключевые сло-
ты фрейма «вина»: «виновный», «действия виновного», «по-
страдавший», «ущерб».
Экспликация концепта «виновник» может осуществлять-
ся в виде прямого указания на виновного «Но бюргер хи-
троумен. Вины своей не признает» (Завтра, 2005, 5 окт.).
В приведенном примере фельетонист полагает, что некая
неблагоприятная ситуация является результатом деятель-
ности В. В. Путина, называемого в фельетоне бюргером.
Данная номинация содержит отсылку к длительной загра-
ничной командировке В. В. Путина на предыдущем месте
службы.
Косвенное указание на виновного, как правило, проис-
ходит через развенчание существующих политических ми-
фов: «Теперь второй миф. Запад вам не указ? Хе-хе!
А вот поглядим. Во время предвыборной кампании, ко-
нечно, риторику можно и обострить. Да только пока
ВЕСЬ экономический процесс нынешнего режи-
ма завязан на Запад. Туда мы продаем нефть и газ
за американские доллары, там же храним свои ва-
лютные резервы — я уж промолчу про недвижимость,
яхты, счета на “черный” день, учебу детей и про-
чие “бранзулетки”.<…> Нет и существенной воен-
ной мощи. Может, было бы и правильно показывать
зубы, да только зубов нет: старые выпали, а новые не
выросли. Уж восемь лет Путин наш президент —
а зубов как не было, так и нет» (СР, 2007, 8 дек.).
В приведенном примере автор фельетона разоблачает скон-
струированный властью миф о политической и экономиче-
ской независимости России от западноевропейских стран.
В результате развенчания мифа в качестве виновного в эко-
номической нестабильности страны фельетонист обозначает
президента.
Содержание сатирической картины мира составляют си-
стемообразующие концепты политического дискурса, под-
вергшиеся карнавализации: «президент», «власть», «прави-
тельство», концепты политических партий и др.
Сатирической картине мира свойственна гротескность
как чрезмерное преувеличение негативных аспектов по-
514
литиков, высокая степень резко-негативной оценочности,

карнавальность как смеховая, «перевернутая» репрезента-
ция концептов, реалистичность как отражение действитель-
ной политической ситуации. Стереотипность сатирической
картины мира заключается в формировании сатириком
преимущественно ментальных стереотипов-образов с це-
лью подведения сложной многоплановой действительности
к ее упрощенному одностороннему восприятию читателем.
Идеологическая ориентированность сатирической картины
мира состоит в акцентировании определенных идеологи-
ческих ценностей, исповедуемых фельетонистом. Важным
интегрирующим элементом сатирической картины мира по-
литики, представленной в отечественных фельетонах 2002-
2007 гг., является концепт «демократия». Критикуя и вы-
смеивая действия власти, сатирики, независимо от идеоло-
гической позиции издания, обвиняют власть в несоблюде-
нии провозглашаемого политического курса.
Механизм сатирической трансформации концептов
Содержание политического фельетона в принципе со-
ставляют те же информационные единицы, которые фигу-
рируют в новостных жанрах. Вместе с тем эта «первичная»
«новостная» информация при переносе в жанр фельетона
подвергается определенной когнитивной обработке, в ре-
зультате которой и образуется специфическая сатирическая
картина мира.
Методика выявления механизмов информационной
трансформации сообщения из жанра новости в жанр фе-
льетона заключается в сопоставлении событий и фактов по-
литического фельетона с теми же событиями и фактами в
новостных сообщениях, выделение основных информацион-
ных единиц и их сопоставление. Такой подход позволил
выявить, какие единицы информации остаются неизменны-
ми, какие сопровождаются смысловыми приращениями или,
наоборот, нейтрализуются или «вычеркиваются».
В нашем материале было выявлено два направления
сатирической трансформации информации: рекомбинация
концептов и карнавализация концептов.
Сатирическая картина мира является результатом спе-
цифической интерпретации действительности, вследствие
которой концепты политического дискурса представлены
515
в сатирической картине мира в трансформированном виде.

Для выявления сути данной трансформации мы обратились
к понятию рекомбинации, введенному А. В. Оляничем.
Суть рекомбинации в его понимании сводится к изменению
соотношения между понятийной и прагматической состав-
ляющей: «Как представляется, в информационный процесс
СМИ вовлекаются концепты в рекомбинированном смысло-
вом содержании, минимизируя их когнитивную составляю-
щую (содержание концепта, закрепленное в общечеловече-
ском представлении — сознании) и гиперболизируя прагма-
тическую (эмотивно-оценочную) сущность» [Олянич 2004].
Одним из результатов рекомбинации концептов является
комическая интерпретация действительности. Когнитивная
обработка, которой подвергается информационная категория
«событие» при трансформации новостного сообщения в са-
тирическое, включает ряд ментальных процессов, таких как
редукция, фокусировка, переакцентуация, гиперболизация.
В результате редукции событийного содержания со-
бытие представляется в сатирической картине мира фелье-
тона в неполном варианте с опущением некоторых компо-
нентов (например, хронотопа, второстепенных участников
и их действий, реже — предыстории события). Некоторые
компоненты, такие как действия основных участников, пре-
терпевают изменения вследствие генерализации и общего
снижения информативной насыщенности.
В качестве иллюстрации явления редукции приве-
дем пример освещения ареста министра обороны Грузии
И. Г. Окруашвили, представленное в информационном со-
общении и тексте фельетона. В новостном сообщении дан-
ное событие находит следующее отражение:
«В конце сентября Окруашвили выступил в телеэфи-
ре с обвинениями в адрес высшего руководства страны.
В частности, обвинил президента Грузии Михаила
Саакашвили в попытке физического устранения
бизнесмена Бадри Патаркацишвили, членов семьи
президента — в коррупции и вымогательстве.
Спустя два дня после заявления Окруашвили был
арестован и обвинен в вымогательстве, служебной
халатности, превышении должностных полномочий
и отмывании денег.
516
На допросе Окруашвили полностью отказался от сво-

их слов и частично признал себя виновным в предъявлен-
ных ему обвинениях. После заключения процессуальной
сделки Окруашвили был освобожден под залог до суда за
6 миллионов долларов» (РИА-Новости: http://rian.ru.).
В фельетоне данное событие интерпретируется следую-
щим образом:
«Благополучно завершилась история с бывшим главой
МВД, а затем МО Грузии И. Г. Окруашвили, который
изрыгнул ужасные хулы на президента М. Н. Са-
акашвили, вслед за этим был помещен в изолятор для
особо опасных преступников, там сознался под теле-
камеру, что хулы были неосновательные, после чего за
сходную сумму в 6 млн ам. долл. был выпущен на волю»
(Изв., 2007, 13 окт.).
В данном примере явление редукции находит отражение
в презентации двух эпизодов анализируемого сообщения.
Во-первых, редуцируется информация об обвинениях, вы-
двинутых И. Г. Окруашвили против президента М. Н. Са-
акашвили (в попытке физического устранения бизнесме-
на Бадри Патаркацишвили, членов семьи президента —
в коррупции и вымогательстве). Во-вторых, редукции
подвергается информация о причинах последующего ареста
И. Г. Окруашвили (обвинен в вымогательстве, служебной
халатности, превышении должностных полномочий и от-
мывании денег) — в фельетоне находит отражение только
сам факт ареста и тяжесть предъявленных обвинений (изо-
лятор для особо опасных преступников).
Процесс переакцентуации и фокусировки заключается в
том, что эпизоды и компоненты события, занимавшие централь-
ное место в новостном сообщении, уходят в фельетоне на вто-
рой план, уступая место менее значимым для новости аспектам.
Фокусировка на том или ином фрагменте события (как прави-
ло, интерпретируемом сатириком как негативный) определяет-
ся концепцией автора и поднимаемой проблематикой.
Так, в фельетоне, анализирующем события, связан-
ные с решением В. В. Путина возглавить предвыборный
список партии «Единая Россия», акцентируется внимание
на выступлении на съезде партии представителя народа
Е. Лакшиной.
517
В информационных текстах сообщается, что «делегат

съезда ткачиха из Ивановской области Е. Лакшина при-
звала Владимира Путина остаться президентом
России и после 2008 г., отметила, что закон о прези-
дентском сроке можно изменить» (http://newsru.com).
В фельетоне данная информация находит следующее от-
ражение: «Когда из зала высокого собрания поднимался на
трибуну представитель простого народа (ткачиха,
например, или сталевар) и споро читал по бумажке
заранее написанные и утвержденные начальниками
этого собрания просьбы и пожелания от имени трудя-
щихся масс, еще 40 лет назад хватало…. Правда, тогда
ткачихи не только речи зачитывали, но и ткали, а
сталевары сталь варили, а нынче это без надобности!»
(СР, 2007, 6 окт.).
В данном примере наблюдается переакцентуация с сути
заявления Е. Лакшиной (призвала Владимира Путина
остаться президентом России и после 2008 г.) на образ
действия (споро читал по бумажке заранее написанные
и утвержденные начальниками), что вызывает недвусмыс-
ленные ассоциации с инсценированной политической «ак-
тивностью» народа в недавнем советском прошлом.
Гиперболизация негативных аспектов события, подверг-
шихся фокусировке, состоит в акцентировании и преуве-
личении отдельных признаков и характеристик событий и
политических деятелей. В результате гиперболизации на-
блюдается искажение реальной действительности, посколь-
ку происходит смещение внимания адресата в сторону пре-
увеличиваемых негативных характеристик объекта. Таким
образом, определенные аспекты и элементы событий или
личностных характеристик выходят на передний план, соз-
давая новую «картинку» реальности. В сатирической карти-
не мира политики гиперболизации подвергаются детали или
второстепенные эпизоды события, отрицательные (или ин-
терпретированные как отрицательные) привычки, действия
или образ действий участников политической коммуника-
ции, не поощряемые обществом.
«Твердохарактерные молодые питерцы провоцируют
народ, уязвляют его, насилуют своими реформами. Это
вам не твердость Столыпина, дававшего народу льготы
518
и землю, а твердость маньяков монетизации, влю-

бленных в рынок, как в светлое будущее всего че-
ловечества» (Завтра, 2005, 9 марта). В данном примере
эксплицируется одна из образных характеристик концепта
«президент» — сильная власть. Власть, чтобы быть дей-
ственной, по определению должна быть твердой. Однако
апелляция к прецедентному имени (Столыпин как символ
выдающегося русского реформатора, несущего благо своему
народу) в противопоставлении представителям нынешней
власти (метонимия питерцы как знак президентской ко-
манды) нейтрализует данную ценностную характеристику.
Благодаря гиперболизации этой твердости до абсурда (ма-
ньяк у власти) происходит реверсия ценностей, а аллюзия
к идеологическим штампам советской эпохи (светлое буду-
щее всего человечества) акцентирует идею насильственно-
го навязывания народу-страдальцу реформ, которые лишь
снижают его уровень жизни.
Ведущей стратегией при переносе информации из но-
востного жанра в жанр фельетона является карнавализация
концептов, под которой мы понимаем комическое обыгры-
вание концептов, их перевод в область смехового. В основе
карнавализации концептов лежат реверсии ценностей, офи-
циального властного статуса, нормы и аномалии в восприя-
тии качеств политика, переключение тональности с серьез-
ной на комическую (сатирическую), снижение коммуника-
тивного регистра.
Специфика следующего примера заключается в пере-
ключении официального стиля на разговорный, т. е. в сни-
жении коммуникативного регистра:
«Главный сенатор этот в последнее время все ахи-
нею какую-то несет про социализм XXI века, хотя за
льготный закон тоже голосовал. Какой социализм, если
элементарные пособия пожилым и больным гражда-
нам отменили, — понятно! А потом и того хуже» (СР,
2007, 6 окт.).
Снижение коммуникативного регистра на лексическом
уровне достигается за счет использования сниженной лек-
сики нести ахинею, заменой политического термина Закон
№ 122 «о монетизации льгот» разговорно-бытовым пара-
фразом элементарные пособия пожилым и больным граж-
519
данам. На синтаксическом уровне сигналом стилистическо-

го снижения регистра является употребление разговорных
синтаксических конструкций: Какой социализм, если… —
понятно! А потом и того хуже.
Сниженная лексика в сочетании с терминологической
номинацией сенатор приводит как к реверсии официаль-
ного статуса политика, лидера партии, так и реверсии офи-
циально декларируемых ценностей. В программе партии
«Справедливая Россия» речь идет о «справедливом распре-
делении власти и ресурсов», в то время как руководитель
партии голосует за 122-й закон, который расценивается ав-
тором фельетона как антисоциальный. Пафос данного фраг-
мента фельетона состоит в отрицании официально деклари-
руемой ценности партии «Справедливая Россия» — соци-
альной справедливости.
Карнавализация системообразующих концептов по-
литического дискурса в жанре фельетона лежит в основе
механизма сатирической трансформации действительности
с целью воздействия на общественное мнение. Суть этого
механизма заключается в изменении соотношения между
понятийной и образно-оценочной составляющими концеп-
та. Гиперболизация оценочной составляющей, варьирование
ее содержания, вплоть до парадоксально противоположных
смыслов, минимизирует или «уводит в тень» понятийную
составляющую.
Мы полагаем, что смеховое акцентирование негативных
образов и ценностей одновременно служит имплицитным
утверждением положительных ценностных характеристик,
ассоциирующихся в языковом сознании с прототипным
(идеальным, образцовым) субъектом политики. Таким об-
разом, можно утверждать, что разоблачительная функция
политической сатиры тесно связана с конструктивной функ-
ций – утверждением положительных идеалов.
Алексеев В. А. Оружием политической сатиры. – М.: Мысль,

1979.
Борев Ю. Б. Эстетика.– М.: Высшая школа, 2002.
520
Вакуров В. Н. О языке советского фельетона // Стилистка

газетных жанров / Под ред. Д. Э. Розенталя. – М.: Изд-во Моск.
ун-та, 1981. – С. 127–172.
Вакуров В. Н., Кохтев Н. Н., Солганик Г. Я. Стилистика
газетных жанров: учеб. пособие для вузов. – М.: Высшая школа,
1978.
Виленский М. Э. Как написать фельетон. – М.: Мысль,
1982.
Желтухина М. Р. Комическое в политическом дискурсе кон-
ца XX века. Русские и немецкие политики. – М.: Ин-т языкозна-
ния РАН; Волгоград: Изд-во ВФ МУПК, 2000.
Журбина Е. И. Повесть с двумя сюжетами. – М.: Сов. пи-
сатель, 1979.
Клушина Н. И. Публицистический текст в новой систе-
ме стилистических координат // Язык средств массовой ком-
муникации как объект междисциплинарного исследования:
материалы 2-й междунар. конф. / Сост. М. Н. Володина. –
М.: МАКС-Пресс, 2008. – С. 290–292.
Кормилицына М. А. Полемичность текстов современных
газет: ее организация и средства выражения // Проблемы
речевой коммуникации / Под ред. М. А. Кормилицыной,
О. Б. Сиротининой. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. –
Вып. 6. – С. 55–65.
Михальская А. К. Русский Сократ: лекции по сравнительно-
исторической риторике. – М.: Академия, 1996.
Москвин В. П. К соотношению понятий «речевой жанр»,
«текст» и «речевой акт» // Жанры речи. – Саратов: Изд-во ГУНЦ
«Колледж», 2005. – Вып. 4: Жанр и концепт. – С. 63–76.
Олянич А. В. Презентационная теория дискурса. — Волгоград:
Парадигма, 2004.
Палкевич О. Я. Человек ироничный: Ирония как
один из феноменов эгоцентрической направленности //
Антропологическая лингвистика: Концепты. Категории / Под
ред. Ю. М. Малиновича. – М.–Иркутск: ИГЛУ, 2003. –
С. 168–194.
Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. – М.: Лабиринт,
2002.
Салыгина Э. В. О соотношении и средствах языково-
го воплощения категорий оценки и комического в тексте ан-
глоязычного газетного фельетона // Стилистические стра-
521
тегии текстообразования / Под ред. Д. Г. Бордуковой. –

М.: МГЛУ, 1992. – Вып. 399. – С. 103–118.
Солганик Г. Я. Публицистическая речь в сопоставлении с ху-
дожественной // Язык средств массовой коммуникации как объ-
ект междисциплинарного исследования: материалы 2-й междунар.
конф. / Сост. М. Н. Володина. – М.: МАКС-Пресс, 2008. –
С. 24–26.
Гнозис, 2004.
Шмелева Т. В. Модель речевого жанра // Жанры речи. –
Саратов: Изд-во ГУНЦ «Колледж», 1998. – С. 88–98.
522
Àâòîðñêàÿ êîëîíêà â ïîëèòè÷åñêîì äèñêóðñå: æàíðîâàÿ ñïåöèôèêà
ÀÂÒÎÐÑÊÀß ÊÎËÎÍÊÀ Â ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÌ

ÄÈÑÊÓÐÑÅ: ÆÀÍÐÎÂÀß ÑÏÅÖÈÔÈÊÀ
À. Í. Ïîòñàð
В условиях непрерывного развития и расширения ме-

дийного пространства политическая коммуникация все бо-
лее интенсивно взаимодействует со СМИ, вытесняющими
прочие типы словесности на периферию сознания массо-
вой аудитории. Понятие политического дискурса, в соот-
ветствии с концепцией Т. ван Дейка [см.: Teun Van Dijk
1998], обозначает совокупность всех речевых актов, ото-
бражающих политическую и идеологическую практику го-
сударства, отдельных партий и идеологических течений в
определенную эпоху. Применительно к советскому поли-
тическому дискурсу Ю. С. Степанов говорит об «особом
использовании языка <…> для выражения особой менталь-
ности», которое обусловливает «особую грамматику и осо-
бые правила лексики» [Степанов 1997: 723]. В нынешней
общественно-политической ситуации это «особое использо-
вание языка» представляет собой не столько разновидность
общенационального языка (язык политики как профессио-
нальный подъязык), сколько развитую систему жанров, на-
деленных узнаваемой и воспроизводимой речевой специфи-
кой. Под жанром в данном случае подразумевается отраже-
ние в структуре текста типовой коммуникативной ситуации:
«Все конкретные индивидуальные коммуникативные цели,
которые ставят перед собой различные авторы, реализуют-
ся в рамках небольшого числа типовых речевых структур»
[Коньков 2004: 25].
Политический дискурс, воплощающий в речи полити-
ческую ситуацию, неоднороден и, как и любой другой тип
дискурса, формирует свою систему жанров, наиболее це-
лесообразных для достижения типовых коммуникативных
523
целей в рамках политической коммуникации. Поэтому при

анализе политической речи помимо системообразующих па-
раметров дискурса (субъекты речи, потребители речи, их
коммуникативные роли) принято учитывать ряд конституи-
рующих признаков, которые существенны для характери-
стики того или иного жанра:
• степень институциональности (от бытовых разгово-
ров с друзьями на политические темы до междуна-
родных переговоров);
• статус коммуникантов (коммуникация между ин-
ститутом и обществом, институтом и гражданином,
гражданами внутри института);
• социокультурную дифференциацию (дискурс правя-
щих и оппозиционных партий);
• дифференциацию по событийной локализации (на-
пример, скандирование – митинг, листовка – акция
протеста, публичная речь – съезд, собрание);
• дифференциацию по характеру межтекстовых связей
(первичные и вторичные жанры политического дис-
курса (ср. речь, заявление, дебаты, с одной стороны,
и анекдоты, мемуары, граффити, с другой) и другие
[см.: Гронская 2005].
При этом политическая речь может воплощаться как в
собственных специфических жанрах, вырабатывающихся в
процессе политической коммуникации, так и в жанрах, за-
имствованных при контактах с другими дискурсами, в част-
ности дискурсом художественной литературы и дискурсом
СМИ.
В современной речевой практике зона пересечения по-
литического дискурса и дискурса СМИ обширна, и их раз-
граничение может быть произведено различными способа-
ми, поскольку критерии отнесения речевого произведения
к тому или иному дискурсу во многом зависят от исходных
позиций исследователя. Наиболее очевидные параметры со-
держания и цели высказывания не всегда можно определить
однозначно. В узком понимании политический дискурс со-
средоточен на решении институциональных задач, связан-
ных с установлением и поддержанием власти, осуществле-
нием решений того или иного субъекта политики. С этой
точки зрения интервью, статья или телевизионный сюжет
524
(то есть продукция СМИ) не принадлежат к политической

коммуникации, поскольку преследуют совершенно иные
коммуникативные цели – информирование массовой ауди-
тории и воздействие на нее. В широком же понимании поли-
тический дискурс включает в себя и относящиеся к субъек-
ту политики массмедийные тексты, которые опосредованно
реализуют уже названные задачи установления и поддержа-
ния власти. Таким образом, одно и то же речевое произве-
дение, бытующее в медиапространстве, может трактоваться
двояко. Иногда граница политического и медийного дискур-
сов проходит внутри одной разновидности текстов, точнее –
жанра, который оказывается в равной мере пригодным
для выполнения различных коммуникативных целей и для
трансляции различных типов содержания.
Публичная политика, значение которой в постиндустри-
альном обществе постоянно растет, большей частью осущест-
вляется именно через масс-медиа и вне масс-медиа невоз-
можна. Можно с незначительными оговорками утверждать,
что в области публичной политики дискурс СМИ тожде-
ствен политическому дискурсу, а медийность эквивалентна
публичности. По мнению Е. И. Шейгал, СМИ фактически
оказываются единственной средой существования поли-
тической коммуникации [Шейгал 2004: 21]. В этой среде
бытуют в первую очередь политические имиджи, как ин-
дивидуальные, так и коллективные (принадлежащие тому
или иному политическому институту), а жанры политиче-
ской речи и журналистские жанры смешиваются до состоя-
ния неразличения. Показательным в этом смысле является
факт публикации статьи Д. А. Медведева «Россия, вперед!»
в интернет-издании «Газета.ru» (10.09.2009) или колонки
В. В. Путина «Почему трудно уволить человека» в журнале
«Русский пионер» (№ 9, 2009 г.). Эти публикации выпол-
няли в первую очередь имиджевые функции, несмотря на
то что колонка и статья –журналистские по своей природе
жанры.
Н. Луман усматривает функцию системы масс-медиа не
в производстве, а в репрезентации публичности, привнося
таким образом в категорию публичности элемент сконструи-
рованности: «Репрезентация публичности средствами масс-
медиа обеспечивает в происходящем как прозрачность, так
525
и непрозрачность» [Луман 2005: 162]. Иными словами, ау-

дитории предстоит постоянно задумываться о соотнесении
того, что представлено ей публично, через масс-медиа, и
того, что есть в реальности, «на самом деле», но скрыто
от непосвященных. Т. В. Юдина формулирует этот вопрос
таким образом: «…не является ли медийная публичная по-
литическая коммуникация псевдокоммуникацией?» [Юдина
2004: 179].
Восприятие медиареальности, заменяющей реальность
жизненного опыта, как механизма искажения действитель-
ности, в том числе и социально-политической, стало обще-
принятым благодаря публикации ряда философских и со-
циологических работ, исследующих природу СМИ. В этом
контексте авторская колонка (публицистический коммента-
рий) – один из малоизученных и при этом один из самых
распространенных на данный момент аналитических журна-
листских жанров – может расцениваться как эффективный
механизм манипулирующего идеологического воздействия.
Российское медиапространство продолжает обновлять-
ся как в аспекте медиатехнологий, так и в аспекте речевой
практики. Все еще не завершилась трансформация жанро-
вой системы, происходящая под влиянием общеязыковых
процессов и давления новых типов СМИ, в первую оче-
редь интернет-СМИ. Авторская колонка стала одним из ха-
рактерных явлений русскоязычной журналистики рубежа
XX–XXI веков, и появилась она в первую очередь для того,
чтобы сообщать аудитории мнение редакции о текущих по-
литических событиях. Таким образом, первоначально ко-
лонка была жанром медийной политической речи, впослед-
ствии же эта удобная для автора жанровая форма стала ис-
пользоваться и при обращении к другим типам содержания,
в том числе к социальной, культурной или психологиче-
ской проблематике. Колонка в газетах, журналах, а позже
интернет-СМИ приобрела узнаваемую жанровую структу-
ру, наделенную рядом характерных внеязыковых особен-
ностей: регулярная публикация в постоянной рубрике или
разделе с типовым названием «Комментарии», «Мнения»
или подобным, фотография автора и указание его социаль-
ного статуса в той форме, которая представляется редакции
приемлемой.
526
Колонка закреплена за определенным автором или груп-

пой авторов, обычно представляет собой текст небольшого
объема (в среднем до 6 тысяч знаков), хотя в некоторых
интернет-СМИ в рубрике «Колонки» можно встретить тек-
сты объемом до 15 тысяч знаков, что скорее свидетельствует
о недостаточной квалификации колумниста и редактора, не
учитывающих специфику читательского восприятия.
В сущности, именно набор внеязыковых признаков по-
зволяет аудитории с уверенностью опознать колонку как ко-
лонку, а не как заметку, репортаж или рецензию. Речевая
структура колонки вариативна, ее теоретическое описание
отсутствует. На практике же у редактора, как и у колумни-
ста (автора колонок), присутствует интуитивное представле-
ние о том, какими свойствами должен обладать текст, при-
надлежащий к этому жанру, что такое «хорошая колонка».
Л. Е. Кройчик усматривает жанровый смысл колонки в
том, что ее автор выступает в качестве героя-повествователя
или персонажа-маски, колонка полемична и предлагает но-
вое представление о ситуации, поскольку взгляд автора не
совпадает с общепринятой точкой зрения: «Персональная
точка зрения – смысловое ядро колонки» [Кройчик 2000:
143]. Приняв указанные свойства как необходимые для ко-
лонки, отметим, что их все же недостаточно для идентифика-
ции жанра, поскольку в тех же характеристиках можно опи-
сать многие современные рецензии или статьи. Необходимо
дополнить этот перечень еще одним дифференцирующим
признаком: принципиальное значение для колонки имеет
форма, в которую заключена персональная точка зрения.
Пользуясь классификацией Н. В. Муравьевой, охарактери-
зуем доминанту коммуникативного поведения колумниста
как доминанту на адресанте, а приоритетной коммуникатив-
ной целью назовем самовыражение [см.: Муравьева 2002].
Таким образом, колонка в значительной степени соприкаса-
ется со сферой фатического, поскольку ориентирована на
самовыражение автора как в смысловом, так и в стилисти-
ческом аспекте. Самореализация пишущего осуществляется
в первую очередь в пространстве речи. Если значительная
часть журналистских текстов в сознании аудитории оста-
ется анонимной, не выделенной из общего множества (при
этом фамилия автора может быть указана), то колонка –
527
это всегда авторский текст, в котором проявляется узнавае-

мая речевая техника колумниста. Индивидуальный стиль и
становится важным отличительным признаком колонки, а
категория образа автора – базовой при анализе этого типа
текстов.
Ю. А. Гордеев рассматривает термин «колонка» не как
обозначение жанра, но как обозначение совокупности фор-
мальных признаков, которыми может быть наделено неко-
торое множество жанров, в первую очередь – комментарий:
«Невозможно отнести тексты, публикуемые в колонках, к
одному жанру ввиду разнообразия их внутренней формы:
они явно различаются по всем применяемым обычно для
идентификации жанра признакам (предмет – функция –
метод). Вместе с тем вполне можно рассматривать жанры с
точки зрения того, насколько они пригодны для использо-
вания в колумнистике» [Гордеев 2010: 23]. Вероятно, такая
оценка современной колумнистики связана с тем, что мно-
гие СМИ публикуют в качестве колонки то, что колонкой
не является и обладает лишь ее формальными признаками
(объем, рубрика, четкая идентификация авторства, фотогра-
фия колумниста). Нечто подобное происходит, например, с
жанром репортажа в современной журналистике: в рубри-
ках «Репортаж» или «Специальный репортаж» публикуют-
ся тексты неясной жанровой природы, не обладающие от-
личительными особенностями репортажа и представляющие
собой, например, расширенную информацию с элементами
интервью. В журнале «Русский репортер», само название
которого формирует определенные читательские ожидания,
репортаж в классическом виде встречается крайне редко,
вместо него аудитории предлагаются корреспонденции или
произведения очеркового типа. Следует ли на этом основа-
нии сделать вывод о том, что репортаж как жанр не суще-
ствует? Вероятно, нет. Такова реальность бытования жанра
в журналистской практике, для которой соображения жан-
ровой чистоты являются второстепенными. В приведенном
выше рассуждении содержится и еще одно противоречие: от-
рицая само существование жанра колонки, оставляя за этим
термином фактически обозначение условий публикации того
или иного текста, автор утрачивает основания для оценки
пригодности того или иного жанра для колумнистики.
528
Политическая колонка предназначена для того, чтобы

сообщить мнение и оценку автора, соотнесенные с теми или
иными субъектами или событиями публичной политики,
иными словами – прокомментировать их. Речевая структу-
ра политической колонки, при кажущейся вариативности,
ориентирована на комментирование как речевое действие.
Таким образом, жанрообразующей речевой формой стано-
вится комментарий как наиболее субъективно окрашенная
разновидность рассуждения. Комментарий демонстрирует
речевую технику автора, служа вышеназванной коммуни-
кативной цели колумниста – самореализации. Безусловно,
помимо комментария колонка может включать в себя и дру-
гие речевые формы, например описание, повествование или
изображение речи. Однако при внимательном анализе вы-
ясняется, что и описание, и повествование в колонке прони-
заны элементами комментария до такой степени, что утра-
чивают собственную природу.
Рассмотрим фрагмент из колонки Игоря Свинаренко,
написанной в 2007 г. и посвященной предстоявшим тогда
президентским выборам 2008 г.:
Представьте себе весенний денек 2008 года.

В Кремле суета, радостное волнение, одних курье-
ров 300 000. Музыка играет, фанфары, гусары, по
ковровой дорожке наподобие Каннской взбегает на-
верх новоизбранный президент. Он движется к пюпи-
тру с конституцией… И тут в залу выходит Владимир
Владимирович, в шлепанцах и халате, и говорит:
– А че тут у вас? Чего шумите?
– Ну как же… Вот, президент новый…
– Вы что, обалдели? А я?
– Так вы ж сказали, что уйдете.
– Уйти-то то я уйду, все мы в этом мире гости.
Но я же не ушел еще! Что ж вы при живом президенте
себе позволяете?
– И что теперь делать?
– Знаете что? Идите-ка вы по домам.
Все уходят…
Нет, так нельзя, нехорошо как-то. Надо заранее все
продумать.
529
(Игорь Свинаренко. Императорский выбор Путина.

Газета.ru, 01.11.07. URL: http://www.gazeta.ru/column/
svinaren-ko/2281544.shtml)
Собственно комментарием в этом отрывке являются

только последние два предложения (Нет, так нельзя, не-
хорошо как-то. Надо заранее все продумать.). Первый
абзац имеет описательно-повествовательную природу, за
ним следует изображение речи, некоего гипотетического
диалога, что в целом напоминает скорее речевую структуру
репортажа. Но описание в первом абзаце гротескно и со-
держит множество иронических конструкций (перифраза,
обозначающая прецедентное событие весенний денек 2008
года, штамп радостное волнение, элемент прецедентного
текста одних курьеров 300 000, рифмовка фанфары, гуса-
ры, прецедентный феномен по ковровой дорожке наподобие
Каннской, гипербола в шлепанцах и халате). Гротескно и
изображение диалога, передающего в концентрированном
виде ту проблему, которую в 2007 г. обсуждали очень мно-
гие: уйдет В. В. Путин с поста президента РФ, как обещал,
или останется. Эти свойства текста отсылают читателя к так
называемой повестке дня, к тому, что у всех на слуху, и
фактически привносят в него комментирующий компонент,
опирающийся на фоновые знания аудитории.
Парадоксально, что колонка, ставшая в последние годы
одним из наиболее популярных журналистских жанров, на-
рушает законы журналистского творчества. Колонка, как
правило, публикуется без существенного вмешательства ре-
дактора, таким образом, принцип коллективности журна-
листского творчества распространяется на нее в меньшей
степени. К структуре колонок не предъявляют жестких тре-
бований, и колумнисты, как правило, не включают в текст
необходимые для других жанров речевые компоненты ин-
формационного характера, которые сразу обозначили бы
суть комментируемого события.
Колумнистику весьма схематично можно подразделить
на несколько разновидностей. Первая разновидность – это
редакционные колонки, публикуемые без подписи и содер-
жащие консолидированное мнение редакционного коллек-
тива по какому-либо вопросу, хотя пишет такую колонку
530
один автор после общего обсуждения. В таких колонках

неизбежно редуцирование авторского начала, в них за-
труднительно установить признаки индивидуального сти-
ля, поскольку в подобном тексте следует соблюдать не-
которую средневзвешенную интонацию, коллективный,
а не индивидуальный стиль. Такие колонки публикуют
«Ведомости», «Газета.ru», «Деловой Петербург» и ряд других
изданий.
Вторая разновидность – это колонки редакторские, чаще
всего они принадлежат главному редактору или редактору
раздела, их авторство четко идентифицировано, текст выра-
жает индивидуальное мнение и несет в себе черты индиви-
дуального стиля. Колонка главного редактора открывает но-
мер еженедельного или ежемесячного журнала, формируя у
аудитории образное или оценочное представление о повест-
ке дня. Существенным недостатком такой колонки может
оказаться стремление редактора проанонсировать основные
материалы номера, подобная коммуникативная установка,
принципиально соответствующая ситуации фатического об-
щения, все же не вполне отвечает задачам колонки.
Третья разновидность – это колонки специально при-
глашенных авторов, которые известны как профессионалы
речи или как эксперты в той или иной области, политики,
экономисты, представители бизнеса, науки, искусства.
Ниже приведен характерный пример подобной непро-
фессиональной колумнистики – текст, принадлежащий гу-
бернатору Кировской области Никите Белых, опубликован-
ный в журнале «Русский пионер». Фактически колонкой
его делает только способ публикации и однозначная жанро-
вая идентификация в редакционном лиде:
Эту эмоциональную колонку губернатора Кировской

области Никиты Белых о государственной пользе
интернет-блогов критически настроенный читатель мог
бы отнести к проявлению компанейщины, но, как гово-
рится, «я дзюдо любил и до»: Никита Белых завел свой
блог задолго до того, как было принято решение догнать
и обогнать Силиконовую долину и стать страной самых
продвинутых юзеров. Впрочем, применить опыт губерна-
тора и сейчас не поздно.
531
Речевая структура дальнейшего текста в большей степе-

ни подходит для записи в блоге, но не соответствует даже
весьма условным требованиям жанра. В тексте преобладают
стандартные элементы, он излишне многословен, что уже
не позволяет говорить о высокой речевой квалификации
пишущего. Авторское начало проявляется бессистемно, в
первую очередь это элементы разговорности (выделены по-
лужирным) – как наиболее очевидный способ создания экс-
прессии. Говорить же об узнаваемом индивидуальном стиле
не приходится. В то же время образ автора целенаправ-
ленно сближается с самим автором за счет достоверности,
документальности излагаемых обстоятельств. Для подобной
колумнистики характерно присутствие в тексте биографиче-
ской нарративности, в данном случае маркированной на ме-
татекстовом уровне (Расскажу одну историю). Изложение
истории от первого лица, с одной стороны, характерный
признак колонки. С другой стороны, природе жанра про-
тиворечит открытый дидактизм и очевидные, акцентирован-
ные выводы в тексте (что подчеркивает и заголовок).
Блогоразумность1
Никита Белых
Сейчас, наверное, уже никто не будет отрицать
то влияние, которое оказывают блоги на формирование
информационной повестки дня. Аудитория популярных
интернет-дневников приближается, а в некоторых слу-
чаях и обгоняет аудиторию традиционных средств мас-
совой информации. В блогах идут свои информационные
войны, они становятся источником новостного контен-
та и площадкой для оживленных дискуссий, переходящих
зачастую в формат, как говорят в интернет-среде, «хо-
ливара».
Когда я пять лет назад (да-да, пять лет назад —
как говорится, а «я дзюдо любил и до») начинал ве-
сти свой интернет-дневник на платформе livejournal,
сложно было точно предположить, что из этого полу-
1
Авторские колонки приводятся полностью, поскольку по
отрывкам невозможно судить о жанровой структуре текста. –
Прим. автора.
532
чится. Сейчас я могу с уверенностью сказать, что блог

оказывается полезным в губернаторской работе.
Расскажу одну историю. Итак, тема — повышение
транспортного налога. Решение изначально непопуляр-
ное. Отношение к росту платежей в бюджет со стороны
населения общеизвестно, так же как и отношение к до-
рогам и тем более к чиновникам, которые эти платежи
повышают и эти дороги ремонтируют. Но тем не менее
налог повышать надо. Можно было попытаться повы-
сить втихаря, никому ничего не говоря и не объясняя.
Но тогда велик риск серьезного общественного недоволь-
ства и массовых митингов, как получилось в некоторых
регионах.
Что делаю я? Во-первых, привязываю рост плате-
жей по транспортному налогу к росту выделения денег
на содержание этих самых дорог. Во-вторых, пишу обо
всем в своем блоге — получаю обратную реакцию, си-
стематизирую основные вопросы и свое выступление на
Законодательном собрании региона строю в формате от-
ветов на эти вопрос. Первым, кстати, был вопрос: «Они
что там, совсем охренели?»
Далее. Однажды морозными декабрьскими денька-
ми, совсем накануне Нового года, на интернет-форумах,
а затем и в СМИ появляются сообщения об акции авто-
мобилистов «Гудок протеста». Один раз они уже это де-
лали и вот решили повторить. Будут сигналить и ездить
вокруг здания правительства. Что ж — полное их право,
если не нарушают ПДД. Я узнаю об их намерении вече-
ром накануне акции. Гипотетически можно закрыть окна
в губернаторском кабинете — благо звукоизоляция хоро-
шая (тогда еще мир не знал о вувузелах). Закрыть окна
и думать — ну поездят-поездят и успокоятся, да и
куда им деваться! Тем более что у нас в Кировской об-
ласти с недавних пор «разгул демократии» — митин-
гуй сколько хочешь, никто тебя пальцем не тронет.
У нас даже акции в рамках «Стратегии-31» так прохо-
дят — сначала люди пишут, что у них самих вообще-
то претензий нет, а идут они из солидарности, потом
спокойно проводят свой пикет, а потом сожалеют: эх,
скучно жить в демократическом регионе!
533
Но все равно «закрывать окна» — это, как говорит-

ся, не наш метод. Поскольку акция стихийная, родив-
шаяся на просторах, страшно сказать, кировского
интернета, искать организаторов с просьбой сесть за
стол переговоров — не вариант. И я пишу им лириче-
ское письмо в своем блоге: «Какой смысл препятствовать
движению и гудеть? Привлечь внимание правительства
Кировской области? Уверяю вас, правительство в курсе
повышения транспортного налога и прекрасно понимает,
что решение непопулярное. Поэтому я много раз в раз-
ных формах отвечал на все возможные вопросы. Привлечь
внимание широкой общественности? Общественность,
уверен, тоже знает, что налог повысился и что многие
этим недовольны. Высказать свою позицию и свои аргу-
менты? Вполне возможно, только ведь организаторы ак-
ции призывают просто побибикать и попрепятствовать
движению транспорта, в том числе и общественного».
И предлагаю: «Завтра на 11.45 запланирован так назы-
ваемый «Гудок протеста». Хотите не просто погудеть,
а действительно высказать свое мнение — приходите ко
мне, готов к встрече в это время». И даю телефоны по-
мощников.
На следующий день у меня в зале заседаний десять
автомобилистов-активистов и тридцать журналистов.
Сразу видно — все прилежно читают блог губернато-
ра. Добился бы я такого эффекта, используя традицион-
ные СМИ? Сильно сомневаюсь. И это даже не говоря о
том, что в ЖЖ написать и технически проще, и времени
меньше занимает.
Мы час сидим и абсолютно публично общаемся.
Все культурно и цивилизованно. Завершаем встречу, я
выхожу в холл и вижу еще человек двадцать-тридцать
опоздавших автомобилистов. Видимо, хотели и погудеть,
и поговорить. Кратко пересказываю им суть произошед-
шего и предлагаю объединиться, создать общественную
организацию и уже в таком формате налаживать кон-
такт с властями. Ведь со всеми автомобилистами, при
всем желании общаться и стремлении к гражданскому
обществу, встретиться лично я просто физически не
смогу. Всегда будут опоздавшие, пришедшие вовремя, но
534
не понявшие, понявшие, но не то и не так, все правиль-

но понявшие, но никому не рассказавшие и так далее.
Поэтому власть и предпочитает по действительно об-
щественно значимым проблемам вести диалог с объеди-
нениями граждан, прекрасно при этом понимая, что за-
частую может создать себе этим сильного оппонента.
Но никто и не говорил, что строить гражданское обще-
ство — это легко и приятно.
Спустя некоторое время «Союз автомобилистов
Кировской области» действительно появляется и стано-
вится по большинству вопросов оппонентом правитель-
ству в целом и мне персонально. При этом не стесняясь
методов, которые лично я, например, считаю откровенно
популистскими. Но при всем при том это действительно
пример, когда граждане сумели объединиться вокруг вол-
нующей их проблемы, и объединение это более или менее
устойчивое. А началось все с общения автомобилистов
на интернет-форумах и сообщения в моем блоге.
Что же в итоге этой истории уже сегодня я получил
как губернатор? Тактически — возможно, снижение уров-
ня недовольства непопулярным решением и в любом случае
возможность апеллировать к тому, что решение широко
обсуждалось. Стратегически — ростки гражданского обще-
ства. А мой интернет-дневник выступил инструментом,
благодаря которому были достигнуты эти результаты.
Не мог же я вечером экстренно выходить в эфир телекана-
лов или рассылать эсэмэски потенциальным участникам
автопробега. Теперь вот осваиваю еще и твиттер. Твиты
в плане источника информации для СМИ тоже работа-
ют будь здоров. Стоило написать, что я слегка прибо-
лел и поехал на процедуры, как во всех ведущих российских
новостных агентствах появилась новость: «Губернатор
Кировской области госпитализирован». Я такой реакции,
мягко говоря, не ожидал. По-моему, такое внимание уде-
лялось только госпитализации Фиделя Кастро (Русский
пионер, № 16, август-сентябрь 2010).
При общепринятом восприятии медиареальности как

иллюзорной и искаженной, о чем уже говорилось выше, ко-
лонка политического содержания, написанная действующим
535
политиком, приобретает своеобразный статус: авторский

взгляд на то или иное политическое событие, принадлежа-
щий известной фигуре, априори предполагает значительно
большую информированность, а следовательно – значитель-
но большую приближенность к реальности, к тому, как «на
самом деле». Таким образом, колонка представляет мнение
как факт, что также противоречит законам журналистского
произведения.
Априорный интерес к информации из первоисточника
заставляет СМИ публиковать, а аудиторию – читать не-
профессиональные колонки. Текст Никиты Белых в сти-
листическом отношении напоминает речь любого другого
чиновника новой формации: разговорная лексика на фоне
профессиональных штампов (непопулярное решение, полу-
чаю обратную реакцию), жаргонные элементы (формат,
холивар, твиты), лексико-грамматические конструкции,
характерные для неформального делового общения (привя-
зываю рост платежей по транспортному налогу к росту
выделения денег на содержание этих самых дорог, вести
диалог по общественно значимым проблемам, внимание
уделялось), отсутствие целенаправленно используемых
приемов экспрессии. О непрофессионализме пишущего в ре-
чевом отношении свидетельствует и нечеткая структура ко-
лонки, в которой не задействованы сильные позиции начала
и конца текста. Все повествование представлено в форме
речевого жанра бытового общения, истории, которую один
собеседник рассказывает другому в рамках межличностной
коммуникации, с этим связана и актуализация глагольно-
го времени (пишу, предлагаю, сидим, общаемся и т. д.).
Комментирующее начало в тексте проявляется незначитель-
но, в отдельных фрагментах (Но никто и не говорил, что
строить гражданское общество — это легко и приятно),
но не пронизывает его целиком. Ценность подобных текстов
для аудитории теоретически может заключаться в иллюзии
личного общения с субъектом политики, человеком, кото-
рый принимает решения и может рассказать, как это про-
исходит.
Любопытно, что и традиционная политическая колон-
ка, написанная профессионалом речи, а не профессионалом
политики, претендует на то, чтобы представить аудитории
536
версию политических событий, более приближенную к дей-

ствительности, чем та, которую предлагает, например, теле-
визионный новостной дискурс. Колумнист способен уста-
новить взаимосвязь между событиями, которые аудитория
воспринимает по отдельности, вне общего контекста, кото-
рый ей неизвестен.
Нижеприведенный текст – характерный пример тради-
ционной политической колонки, в основном заполненной
субъективно окрашенным рассуждением (комментарием).
Полемичность этого текста проявляется в активном исполь-
зовании оценочных конструкций (оценочную природу имеет
сам заголовок, в котором использовано слово дилетант),
а также в использовании конструкций с модальностью дол-
женствования по отношению к Владимиру Путину, кото-
рый и является главным героем колонки. Оценка в тексте
представлена как имплицитно, так и эксплицитно, концен-
трируясь вокруг телеологической частной оценки, констата-
ции дилетантизма и вытекающей отсюда неэффективности
власти. Примечательно, что в этой колонке автор избегает
рассуждений от первого лица, предпочитая апеллировать к
аудитории с помощью местоимения «мы».
За штурвалом дилетант
Наталья Геворкян
Дежа-вю. Это уже было — Путин за штурвалом.
Как раз в разгар предвыборной кампании 2000 года. Это
был другой самолет, другая страна и другие обстоятель-
ства, но это был самолет — Путин — выборы.
С тех пор Путин должен был научиться делать,
в сущности, одну очень важную (может быть, самую
главную) вещь — работать с бумагами, как это вам ни
покажется смешно. В России любили подсмеиваться над
больным Ельциным, который постоянно «работал с бу-
магами». А нам все хочется шоу вместо скучных доку-
ментов. Но наиболее существенная составляющая ра-
боты президента и премьера — это как раз неброская,
скучная, кропотливая и вдумчивая работа с бумага-
ми. Чтобы потом Лесной кодекс не аукался катастро-
фическими последствиями. Чтобы были просчитаны по-
следствия каждой бумажки за подписью законодателей,
537
премьеров и президентов. Чтобы впоследствии не надо

было вручную тушить пожар тому, кто не пилот и не
пожарный и поэтому выглядит нелепо и гротескно,
вместо того чтобы выглядеть убедительно и успо-
каивающе. Путин тушит им же самим не выполненное
несколько лет назад домашнее задание. Наверное, среди
населения найдутся 30 процентов кретинов, которые
с умилением уткнутся в телевизор и будут зата-
ив дыхание следить, как Путин играет в пилота (по
определению, вторым он быть не может), забирает воду
и сбрасывает ее на пожар. «Попал?» — спрашивает он. –
«Попал», — отвечают ему. А то! Скажут они, если не
попал, как же.
Эта картинка — квинтэссенция путинской вла-
сти. Человек в самолете делает то, что не умеет.
Делает это потому, что 10 лет делал то, чего делать
не умел и не умеет, — работать с бумагами и про-
считывать последствия решений. А вокруг него стоят
лизоблюды, которые ему рассказывают, как отлично
он сделал то, что делать не умеет, потому что знают,
что именно этого от них ждут. А под крылом самолета
горит земля, натурально. А группа в самолете радуется,
как отлично она попала.
Под крылом самолета мы с вами. А в самолете они,
бессмысленные, в сущности, и беспощадные началь-
ники, пытающиеся нам втюхать, что им на нас не на-
срать.
А им на нас как раз то самое. И это и есть глубин-
ное объяснение всего происходящего в России. К власти в
2000 году пришли люди, рассматривающие нас не иначе
как достаточное условие их бесперебойного, легального,
выгодного нахождения за штурвалом управления стра-
ной. А вот чтобы мы не сгорели, не задохнулись, не уто-
нули — короче, чтобы не сдыхали массово — это такая
дополнительная неприятная нагрузка, чтобы как-то под-
держать достаточное условие для их дальнейшего сохра-
нения власти.
Мне не дает покоя простая, в сущности, мысль.
Чтобы стать разведчиком, Путину пришлось проходить
специальную подготовку, ведь так? Чтобы стать юри-
538
стом, Медведеву пришлось учиться, защищать диссер-

тацию и прочее. А чтобы стать президентом, ни одному,
ни другому ничего не нужно было, кроме политтехноло-
гий. И вот эти странные ребята, никогда не обла-
давшие навыками работы на государственном уров-
не, не прошедшие никакой школы государственного
управления, не руководившие в качестве первых лиц
никаким мелким или крупным регионом, не прошед-
шие через парламентские выборы, не имеющие опы-
та парламентской или сенатской законодательной
деятельности, имеющие в бэкграунде чистый ноль
в необходимых профессиональных графах, оказыва-
ются у руля государства.
Да в приличные фирмы принимают людей с более вы-
сокими требованиями к их прошлой деятельности. Туда
с пробелами в CV не попадают. Ты не можешь стать
крупным менеджером, не пройдя вполне результативный
путь в бизнесе. Ты не можешь стать академиком, если
тебе нечего предъявить. Ты не можешь стать главным
редактором, если не знаешь вдоль и поперек профессию.
Ты не станешь главврачом, если у тебя за спиной нет
опыта и результатов.
Но эти двое мужчин стали президентами, не имея
на то ровным счетом никаких оснований, кроме вну-
трикорпоративных интересов правящих групп. Может
быть, Ельцин и верил, что поучаствовал в том первом
корпоративе на благо России. Не знаю. Не успела спро-
сить. Кстати, сам Ельцин все же прошел школу гос-
управления, прошел ее ступени, и региональные, и цен-
тральные. Путин — нет. И Медведев — нет. И, поверь-
те, никто из тех, кого они способны двигать наверх, если
способны, тоже — нет. У нас веселая перспектива.
Путин за штурвалом государства, в сущности, та-
кой же дилетант, как за штурвалом самолета. Кто-то
из блогеров написал, что его надо бы штрафовать, что
он без прав за штурвалом самолета. А за штурвалом го-
сударства можно? Для этого же права не выдают.
Вся искусственно сооруженная вертикаль вла-
сти вместе с ее извращениями — только для того,
чтобы поддержать его власть, потому что власть ди-
539
летанта не может поддерживаться демократическими

институтами. Это лето — фиаско огромной цепочки
решений, принятых за 10 лет этой исполнительной вла-
стью и ее искусственными законодательными ответ-
влениями в виде парламента и Совета Федерации. В де-
мократии власть за это ответила бы. Сменой власти.
На всех уровнях. В вертикали такого не происходит —
для этого она и создавалась. Она основа стабильности
власти. Это тот самый самолет, за штурвалом которо-
го сидит Путин, пытаясь оттуда попасть в очаги напря-
жения и потушить это самое напряжение одноразовыми
«попаданиями». Может, в самолете у них все и хорошо.
Но людям на земле фигово.
Мы, конечно, удивительный народ. Мы с умопомра-
чительным пофигизмом вдыхаем дым отечества вме-
сте с дымом сигарет, сидим на лавочках, не видя друг
друга в смоге, без масок и противогазов. Мрем в больни-
цах, где нет кондиционеров. Хаваем пиар про спасателя
премьер-министра, разбрызгивающего воду над горящей
страной. Как показывает история, мы способны изде-
ваться над собой и позволять издеваться над собой очень
долго. О том, что происходит потом, когда по какой-то
причине народу это надоедает, обычно не хочется вспо-
минать. Слишком многое стало прозрачно, ясно и понят-
но в дыму и смоге, как ни странно это звучит.
И я хочу напомнить, что у слова «попал», кото-
рое так радостно произнесли холуи в ответ на вопрос
кормчего-Путина, в русском языке есть и другой, пере-
носный смысл. (Газета.ru, 11.08.10, 16:34)
Колонка Натальи Геворкян наглядно свидетельствует

о речевом профессионализме автора. В тексте активно ис-
пользуются выразительные возможности лексики, синтак-
сиса и морфологии, присутствуют разнообразные приемы
экспрессии, тропы и фигуры, контактоустанавливающие
средства, текст диалогичен и открыто обращен к аудитории.
Задействован потенциал стилистически сильных позиций
заголовка, начала и конца теста. Обвинение действующей
власти в непрофессионализме представлено метафорически
(дилетант за штурвалом), до начала чтения этот заго-
540
ловок воспринимается буквально, применительно к одной

практической ситуации, это же толкование поддерживает
первый абзац, и только по прочтении текста проявляется
его образный обобщающий смысл. Метафора дилетантизма
проясняется и разворачивается в следующем абзаце: Путин
за штурвалом государства, в сущности, такой же диле-
тант, как за штурвалом самолета. Кто-то из блогеров
написал, что его надо бы штрафовать, что он без прав
за штурвалом самолета. А за штурвалом государ-
ства можно? Для этого же права не выдают.
Ограниченный объем данной статьи не позволяет деталь-
но прокомментировать все использованные автором стили-
стические возможности (часть приемов выделена в тексте
полужирным), отметим только, что для колонки Натальи
Геворкян характерно проявление комического, в первую
очередь иронии и сарказма. Так, противопоставление на-
рода и власти (Может, в самолете у них все и хорошо.
Но людям на земле фигово.) наглядно выражено в форме
иронической антитезы. А предпоследний абзац в примере
представляет саркастическую характеристику россиянина,
которую смягчает только местоимение «мы», свидетельству-
ющее о принадлежности автора к тому же самому народу,
который сидит на лавочках, не видя друг друга в смоге, без
масок и противогазов. Хотя в действительности Наталья
Геворкян живет за пределами России, и московский смог
августа 2010 года был для нее медиареальностью.
В последние два-три года мы наблюдаем вторжение бло-
госферы на территорию журналистики, последствия кото-
рого пока неясны. Блоги, транслируемые интернет-СМИ
и сайтами печатных изданий, во многом функционально
заменяют колумнистику. Они создают такую же иллюзию
достоверности, как и колонки: блог известного политика
или бизнесмена – это информация из первоисточника, это
частное мнение легко идентифицируемого субъекта речи, а
следовательно, оно ближе к реальности, чем журналистское
произведение. В то же время на блог не распространяются
законы построения журналистского текста.
В нижеприведенной записи из блога Анатолия Чубайса,
который транслируется на сайте газеты «Ведомости», прочи-
тывается политическое содержание, выраженное в активном
541
использовании идеологем (главным образом, экономические

и общественно-политические термины) и в неаргументиро-
ванных политических оценках. Статус записи в блоге позво-
ляет тексту содержать личное мнение автора и его личные
впечатления, при этом образ автора будто бы тождествен
самому автору. Тем не менее при оценке содержания не сле-
дует забывать об имиджевой функции блогов в принципе и
блогов публичных фигур в особенности:
Европейский университет и британский рок

Анатолий Чубайс
a-chubais.livejournal.com
Побывал на вручении дипломов и открытии ново-
го учебного года в Европейском университете в Санкт-
Петербурге. Рассказал о своем видении экономико-
технологических аспектов российской модернизации.
Отвечая на вопросы, был приятно удивлен либеральным
духом, присущим не только выпускникам университета,
но и некоторым только что поступившим первокурсни-
кам. Они мне сказали, что в российской модернизации
слишком много государства, которое похоже на аппарат
искусственного дыхания для инноваций. И если этот ап-
парат отключить, больной не выживет. Пришлось всту-
пить в дискуссию. Дело в том, что в мире нет ни одной
модели успешной инновационной экономики, которая
была бы построена без мощного участия государства.
Это факт, который невозможно оспорить. Если мы
попытаемся это отрицать, значит, наш либерализм
трансформировался в догматизм, который мешает
нам реально смотреть на вещи.
Но, наверное, главным по значимости был состо-
явшийся после этого трехчасовой разговор с экспер-
тами Европейского университета. По моему мнению,
Европейский университет в Санкт-Петербурге — это
уникальное интеллектуальное сообщество. Мы попро-
сили его ученых попытаться дать целостную и фунда-
ментальную оценку социокультурных, исторических,
социологических, этнических и даже антропологических
аспектов инновационного развития страны, причем
на уровне современной мировой науки об обществе. Как
542
вы понимаете, нас в РОСНАНО эта тема тоже очень

интересует. Поэтому у РОСНАНО и Европейского уни-
верситета сейчас складывается, на мой взгляд, весьма
многообещающее сотрудничество.
Весь разговор пересказывать не буду, поделюсь толь-
ко одной понравившейся мне мыслью. Говоря об инноваци-
онных процессах в России, социолог Вадим Волков провел
аналогию с одной из самых известных в мире инноваций
под названием «британская рок-музыка». Смысл в том,
что, возможно, стоит изучить, как именно сложилась
та уникальная социальная, культурная и бизнес-среда,
которая породила этот беспрецедентный культурный
взрыв, начавшийся в 60-х с инновации «The Beatles», про-
долженный инновацией «Pink Floyd», затем инновацией
«U2» и продолжающийся до сих пор. Не исключено, что
в британском роке мы можем найти много ответов на
главный вопрос сегодняшнего дня: как создать иннова-
ционную экономику в России? (http://www.vedomosti.
ru/blogs/a-chubais.livejournal.com/1067#ixzz0yxgr4MzG,
07.09.2010, 13:27)
Заметно, что автор не слишком заботится об эстетиче-
ских качествах речи, а идеологическое содержание его по-
ста, посвященного совсем не политическому мероприятию,
очевидно. Автор не пытается скрыть его или приукрасить с
помощью каких-либо стилистических приемов. Текст стан-
дартен в своей основе. Безусловно, блог профессионально-
го журналиста или литератора был бы более интересным с
точки зрения речевой техники, однако статус такого бло-
га для газеты «Ведомости» несопоставим со статусом блога
Анатолия Чубайса.
Колонку в рамках политической полемики активно ис-
пользуют оппозиционные СМИ, и в этом случае основной
стилевой доминантой авторского стиля становится агрессия,
характерная, как уже неоднократно отмечалось, для оппози-
ционной риторики в целом. Следует отметить, что агрессия
как стилеобразующий фактор не устраняет фактора самовы-
ражения автора и фатического компонента коммуникации.
Напротив, агрессия в таких выступлениях рассматривается
как эстетический механизм, приемы речевой агрессии скла-
дываются в узнаваемый индивидуальный стиль (яркие при-
543
меры индивидуализированной агрессии – Эдуард Лимонов

и Александр Проханов). В приведенном ниже фрагменте из
колонки оппозиционного публициста Константина Крылова
агрессия проявляется системно:
Мы же вас предупреждали
О грядущей катастрофе говорили еще в позапрошлом
году
Константин Крылов, частное лицо
В этом году Россия сгорела.

Дымом Отечества мы продолжаем дышать и по сей
день. Прямые материальные потери от пожаров соста-
вили, по самым скромным оценкам, от семи до пятнадца-
ти миллиардов долларов. Косвенные — например, в виде
повышения цен на продовольствие — мы будем считать-
пересчитывать (у себя в кармане) еще очень долго, и оце-
нить их сейчас не представляется возможным.
Тем не менее наши начальнички не грустят и не вы-
глядят испуганными. Напротив, они публично суетят-
ся, надувают щечки, летают над пожарами на само-
летиках и вообще «публично активны». Злополучное
ЕдРо, «партия реальных дел», нашла себе наконец заня-
тие — пиариться на противопожарной теме. Не отста-
ют и кремлевские «молодежки». Вообще, все кровососы
как-то особенно весело зажужжали: жу-жу-жу.
И на это у них есть причина. В кои-то веки в России
случилось масштабное несчастье, в котором ну никак
нельзя обвинить начальство. Обычно именно оно, пога-
ное, является главной и основной причиной наших бед-
ствий, к этому все привыкли и воспринимают валящие-
ся на нас беды с усталым отвращением: «опять они нас
примучили». И тут вдруг — чисто природное явление,
в котором Путин и компания ну вот ни на столько не
виноваты. Чистая совесть — какой восторг!
Однако не стоит так торопиться. Потому что и к
нынешней беде путинская компания, похоже, приложи-
ла руку. Мы имеем в виду очередную, прошедшую тихо и
незаметно, оптимизацию народного хозяйства России —
а именно введение нового Лесного кодекса, успешно про-
544
лоббированного в 2006 году экспортерами древесины.

Главным толкателем проекта был Герман Греф.
Сейчас о Лесном кодексе и его неблаготворном дей-
ствии на русскую природу вспомнили и заговорили.
Правда, все говорят, что его пагубное действие никто не
предвидел2 (http://www.apn.ru/column/article23073.htm,
2010-08-16).
Колонка Константина Крылова начинается с гипербо-
лизирующей метафоры (Россия сгорела), что уже само по
себе является характерным признаком оппозиционности.
Проправительственные СМИ избегают метафорического
преувеличения масштабов бедствий. Намеренный контраст
с гиперболой составляют уничижительные номинации пред-
ставителей власти и их действий (начальнички, щечки, ле-
тают на самолетиках). Ироническое использование про-
фессионализма в качестве характеризующего чужого слова
(«публично активны»), как и разговорно-жаргонные слова
(ЕдРо, пиариться, «молодежки») поддерживают снижен-
ную характеристику власти, наряду с дублирующейся кол-
лективной ее номинацией (Путин и компания, путинская
компания). Саркастическое замечание «Чистая совесть –
какой восторг!» содержит этическую оценку власти, мета-
форически названной кровососами. Представители власти
ни разу не упоминаются автором в нейтральном контексте.
***
Все сказанное позволяет сделать вывод о том, что колум-
нистика – это совершенно особая область речевого творче-
ства, на которую не распространяются многие законы жур-
налистики. В этой области создаются тексты, основная цель
которых – авторская самореализация. Колонка демонстри-
рует речевую технику, она конфликтна, полемична и пара-
доксальна как по форме, так и по содержанию, претендуя на
то, чтобы быть чем-то большим, чем журналистский текст.
Колонка создает благоприятную среду для различных
форм комического, в первую очередь иронии, сарказма, сати-
2
Текст приводится в сокращении из-за чрезмерного объема.
Далее автор цитирует ряд фрагментов Лесного кодекса и ком-
ментирует их. – Прим. автора.
545
ры, гротеска. Юмор как форма комического в политических

колонках встречается редко. К слову, занимающее исследо-
вателей исчезновение фельетона из современных СМИ мо-
жет быть объяснено тем, что колонка в достаточной степени
компенсирует пишущему те возможности реализации коми-
ческого, которые раньше авторам давал именно фельетон.
Возможно, именно потому, что колонка несколько дис-
танцируется от других журналистских жанров, она активно
контактирует с другими типами дискурса, и в первую очередь
с дискурсом политики. Рассматривая текстовые явления,
формирующиеся при взаимодействии разных дискурсов, мы
можем констатировать существенное влияние, которое каж-
дый тип дискурса оказывает на реализуемую жанровую си-
стему и на речевую специфику конкретного жанра.
Гордеев Ю. А. Жанровая специфика колонки в печатных

СМИ // Жанровые метаморфозы в российской журналистике:
Тезисы IV Всероссийской научно-практической конференции.
Самара, 18-19 марта 2010 г. – Самара, 2010. – С. 22-23.
Гронская Н. Э. Политический процесс и лингвистические тех-
нологии манипулирования: автореф. дис. ... д-ра полит. наук. –
Нижний Новгород, 2005.
Коньков В. И. Речевая структура газетных жанров. – СПб:
СПбГУ, 2004.
Кройчик Л. Е. Система журналистских жанров // Основы
творческой деятельности журналиста / Под ред. С. Г. Корко-
носенко. – СПб: Знание, 2000. – С. 125–168.
Луман Н. Реальность масс-медиа. – М.: Праксис, 2005.
Муравьева Н. В. Язык конфликта. – М.: Изд-во МЭИ, 2002.
Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры.
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. – М.: Гнозис, 2004.
Юдина Т. В. Дискурсивное пространство политической ре-
чи // Актуальные проблемы теории коммуникации. – СПб:
СПбГПУ, 2004. – C. 172–185.
Dijk, Т. van. Ideology: A Multidisciplinary Approach. –
London: Sage, 1998.
546
Òðýø-òåíäåíöèè â ðóññêîé ïîëèòè÷åñêîé ïóáëèöèñòèêå
ÒÐÝØ-ÒÅÍÄÅÍÖÈÈ Â ÐÓÑÑÊÎÉ
ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÏÓÁËÈÖÈÑÒÈÊÅ
À. Â. Íèêîëàåâà
Одно из наиболее емких определений коммуникации

как интерактивного процесса было сформулировано Бюро
технической оценки проектов США (БТО). В этом отчете
коммуникация была определена как «процесс, посредством
которого происходит формулировка, обмен и интерпрета-
ция сообщений» [Конгресс США, 1990]. В настоящее время
мы наблюдаем парадоксальное явление, когда последняя со-
ставляющая – «интерпретация» – становится доминантной
в сообщении.
Газетно-публицистический текст существует как бы
между двух полюсов – функции сообщения и функции
воздействия. В последние годы «мы являемся свидетелями
формирования нового газетно-публицистического стиля, в
котором баланс двух его составляющих – стандарта и экс-
прессии – явно сдвигается в пользу экспрессивного начала»
[Сковородников 2003: 564].
Именно эмоции заставляют нас спонтанно действовать.
То есть эмоционально заряженный текст оказывает на нас
гораздо большее воздействие. Сейчас внутри публицистиче-
ского стиля активно развиваются подстили, целиком ориен-
тированные на такую эмотивную речь.
«Стиль – разновидность языка, закрепленная в дан-
ном обществе традицией за одной из наиболее общих сфер
социальной жизни и частично отличающаяся от других
разновидностей того же языка по всем основным парамет-
рам – лексикой, фонетикой, грамматикой. Функциональный
стиль – разновидность литературного языка… Стиль всег-
да характеризуется принципом отбора и комбинации на-
личных языковых средств… Для каждого функциональ-
547
ного стиля существует регулярная воспроизводимость,

предсказуемость употребления определенных языковых
явлений» [Лингвистический энциклопедический словарь
1990]. Газетно-публицистический стиль не замкнут по от-
ношению к другим стилям, являясь таким образом слож-
ным стилистическим образованием, состоящим подчас из
лексики абсолютно разной маркировки, но отличающим-
ся, несмотря на это, целостностью и стройностью систе-
мы. Сочетание разноплановых лексических средств, мно-
гожанровость, существование разных форм реализации
информации – ТВ, радио, печатные СМИ – приводят к
определенным трудностям системного описания газетного
стиля. Однако, несмотря на разнообразие медиатекстов,
мы можем говорить о постоянно присутствующем стандар-
те, который помогает нам выделить материалы СМИ из
общего потока текстов художественных, деловых и т. п.
Но мы можем заметить еще, что за последнее десятиле-
тие публицистические тексты стали выглядеть иначе, осо-
бенно это касается лексико-стилистических особенностей
газетно-журнальных материалов. Язык прессы стал более
открытым по отношению к другим сферам речеупотре-
бления. Особенно большое влияние на развитие медиа-
языка оказывает разговорная речь. Поэтому в настоящее
время появляется необходимость описания разных стили-
стических подвидов внутри языка массовой информации.
В. Г. Костомаров, в частности, пишет: «Язык массовой
коммуникации, по-видимому, следует терминировать как
оформляющийся новый тип функционально-стилевых
единств, в которых идет процесс опробования возможных
путей реализации общего конструктивного принципа, бо-
лее активный и менее структурно и традиционно обосно-
ванный, чем в сложившихся исторических стилях... В со-
временном русском языке тогда следует выделить, наряду
с типом книжных и типом разговорных стилей, особый
уровень функционально-стилевой дифференциации – тип
массово-коммуникативных стилей» [Костомаров 1971: 68].
Таким образом, одной из актуальнейших задач становит-
ся анализ стилевой дифференциации языка масс-медиа.
«Все более склоняясь к тому, что язык массовой комму-
никации следует рассматривать как самостоятельное сти-
548
листическое явление, исследователи вместе с тем отмечают

недостаточную разработанность проблем, связанных с его
внутренней функционально-стилевой дифференциацией»
[Добросклонская 2008: 39].
М. М. Бахтин писал: «По существу, языковые, или
функциональные, стили есть не что иное, как жанровые
стили определенных сфер человеческой деятельности и об-
щения» [Бахтин 1979: 241]. Бахтин создал теорию речевых
жанров. Он отмечал, что «использование языка осущест-
вляется в форме единичных конкретных высказываний…
Эти высказывания отражают специфические условия и
цели каждой такой области не только своим содержанием
(тематическим) и языковым стилем, то есть отбором сло-
варных, фразеологических и грамматических средств язы-
ка, но прежде всего своим композиционным построением»
[Там же].
Бахтин рассматривает речевые жанры как факт соци-
ального взаимодействия людей, как соотношение и взаимо-
действие смысловых позиций. Речевые жанры неразрывно
связаны со стилем, обусловлены им. В настоящее время под-
робно описаны такие первичные (простые) речевые жанры,
как ссора, утешение, обвинение, уговоры, просьба, угроза
и т. п. Но до сих пор не рассмотрены в полной мере вто-
ричные (сложные) речевые жанры, в том числе и публици-
стические. Нет также исследований, в которых рассматри-
валось бы соотношение ключевых признаков традиционных
жанров и речевых на примере одного текста. Такое исследо-
вание было бы, несомненно, интересно, потому что именно
сейчас внутри практически каждого публицистического про-
изведения происходит вытеснение информационных рече-
вых жанров и внедрение оценочных речевых жанров вне за-
висимости от общей традиционной жанровой ориентации га-
зетного текста (новостные репортажи, очерковые материалы
и т. п.). «Важно то, что газетно-публицистический стиль –
это своего рода подвижный речевой континуум, который
существует как бы между двух основных полюсов: функции
сообщения и функции воздействия. Между этими двумя
полюсами, соответствующими основным функциям языка,
расположено огромное количество текстов, которые сочета-
ют в себе данные функции в разной мере, представляя их
549
в большей или меньшей степени и находясь, соответствен-

но, либо ближе к полюсу сообщения, либо к полюсу воз-
действия» [Добросклонская 2008: 42]. Мы можем говорить
о том, что в настоящее время происходит парадоксальное
поглощение традиционных газетных жанров речевыми жан-
рами с оценочной доминантой. Оценочные речевые реплики
преподносятся читателю, как правило, от первого лица. Но
активное использование разных речевых клише и стерео-
типов, цитат, сказовая ориентация повествования помогают
читателю понять, что высказанное в материале суждение –
компетентное и объективное. Главная интонация таких вы-
сказываний – ирония. Она достигается путем активного
привлечения в текст сниженных метафор, нелицеприят-
ных сравнений и, главное, путем разрушения разного типа
языковых клише. Трансформация устоявшихся выражений
русского языка и использование их в абсурдных контек-
стах – одна из главных тенденций развития современно-
го языка. Об этом свидетельствует и пример из совсем не-
давнего прошлого. «Новая газета» (04.06.2010) в статье
«А ну-ка, песню нам пропой, товарищ Кафка!» рассказы-
вает о том, что в мае 2010 года на улицы российских го-
родов вышли люди, которые несли и выкрикивали абсур-
дистские лозунги, такие, например, как «Над пропастью
не ржи!», «Вроде – не бездельники и могли бы жить»,
«Даже среди овощей есть Чиполлино», «Мир, труд, май –
ни работы, ни жилья». Это действо носило общее название
«Монстрация».
Вспомним «карнавальную культуру» Бахтина. Здесь
очень много общего. Мы видим сейчас в нашей действитель-
ности и «площадные смеховые действа», и «словесные смехо-
вые (в том числе пародийные) произведения разного рода»,
и «жанры фамильярно-площадной речи». Карнавал делает
всех равными, отменяет социальные различия, дает ощуще-
ние свободы. Карнавальная культура обязательно вносит
элемент беспорядка, хаоса, «не-нормы», это своеобразная
антитеза обычному, привычному, рутинному. В настоящее
время такое направление в искусстве и литературе стали обо-
значать при помощи заимствованного слова «трэш».
Вот как определяет это понятие «Англо-русский сло-
варь» В. К. Мюллера: «Trash – 1) разг. Плохая литера-
550
турная или художественная работа; халтура; ерунда; вздор;

2) амер. отбросы, хлам; мусор; макулатура». В русском
языке произошло приращение новых смыслов к этому за-
имствованию. Трэш – это то, что бросается в глаза, при-
влекает внимание, шокирует, трансформирует привычные
формы. Шеф-редактор «Программы Максимум» Сергей
Евдокимов определяет понятие трэша в журналистике
так: «Трэш – это наша форма примирения с реальностью.
С другой стороны, особая, оригинальная форма подачи ин-
формации». Евдокимов заявляет, что именно такая форма,
как трэш, дает возможность ознакомить читателя с самыми
острыми проблемами, потому что “шутов при королях" ни-
кто не воспринимал всерьез». Далее журналист развивает
свою мысль: «Трэш – это новый жанр, который СМИ сей-
час активно использует… Когда начали сильно закручивать
гайки в области политической журналистики, естествен-
но, вся свобода слова стала приобретать желтый оттенок.
А в закручивании гаек нужно упрекать прежде всего то-
варищей из Госдумы, которые несут прямую ответствен-
ность за то, что происходит в стране (за ограничение сво-
бод, в том числе и свободы слова)… Сами заставляют ухо-
дить свободу слова в “желтую" журналистику (последнее
ее прибежище), и сами же эту журналистику критикуют.
А трэш, в свою очередь, – лакмусовая бумажка, камертон
жизни общества… Собственно, трэш является такой пара-
доксальной формой журналистики, которая может сочетать
одновременно жестокость, трагедию и комедию окружаю-
щего мира» (Новая газета, 09.11.2006).
Таким образом, речь здесь идет о так называемой
«трэш-журналистике». Основной принцип этой журнали-
стики – смещение в материалах традиционного соотноше-
ния «стандарт-экспрессия» в сторону экспрессии. Главное
в таких материалах – оценка, и, что особенно интересно,
эта оценка всегда носит демонстративно-личностный ха-
рактер. Заметим, что, как правило, это крайне безапелля-
ционная и категоричная оценка, не допускающая никаких
сослагательных наклонений. Цель автора (стратегия) не
больше и не меньше, чем изменить картину мира читателя,
заставить его принять авторский, в данном случае всегда
неординарный взгляд на мир. Поэтому и коммуникативная
551
тактика означает использование эмоционально заряженных

лексем.
Автор ставит себя в жесткую оппозицию ко всему, что он
видит и описывает, заявляя самоценность личного взгляда на
общественное явление. Поэтому «я» автора в таких текстах
является семантической составляющей, имя человека, посто-
янно работающего в такой манере, становится прецедентным и
несет в себе не меньше информации, чем сам текст. Вспомним,
например, Александра Минкина, Дмитрия Быкова, Юлию
Калинину, Светлану Конеген, Александра Мешкова.
В данном исследовании мы будем говорить о тех мате-
риалах, которые целиком построены в трэш-тональности.
Конечно, иногда трэш-маркировка используется только в
заголовочном материале, тогда как в текстовом целом при-
мет трэша нет. То, что трэш используется в заголовках,
очень типично для журналистики вообще и не является
новым явлением. Достаточно вспомнить письмо М. Твена
редактору газеты «Дейли График», где он перечисляет заго-
ловки этой газеты за один день, среди них: «Роковая ошиб-
ка», «Потрясающее бедствие!», «Восьмилетний убийца»,
«Кладбище размыто, гробы всплыли», «Двести или триста
человек сгорели заживо!». Это заголовки американской га-
зеты образца 1837 года. Поэтому наиболее ценным пред-
ставляется исследование тех материалов, которые целиком
выполнены в трэш-тональности. Кстати, словом «трэш» уже
в XIX веке в Америке обозначали бульварную прессу.
Особенно симптоматично появление такого рода мате-
риалов в политической журналистике. Как правило, когда
речь идет о политических текстах в СМИ, имеются в виду
прежде всего сюжеты новостей или политическая реклама.
Трэш-материалы на политические темы можно, скорее все-
го, отнести к аналитической журналистике, так как трэш-
взгляд на события подразумевает активную интерпретацию
фактов, при которой первостепенной оказывается именно
позиция автора, а не событийный ряд.
Посмотрим, какие речевые приемы позволяют автору
достичь такого эффекта.
Акцентирование личностного «я» достигается прежде все-
го при помощи развернутых авторских метафор, ориентации
на разговорную лексику, которая, впрочем, не исключает ин-
552
терстилевого тонирования текста, экспрессивного синтаксиса.

Рассмотрим, например, материал Александра Минкина, напе-
чатанный в «МК» (06.11.2006) и озаглавленный «Здравствуй,
тромбоз!». Речь в статье идет о послании президента
Федеральному собранию. Минкин приводит цитаты из этого
послания, выделяя их графически в тексте: Не удается про-
бить финансовые тромбы, чтобы деньги дошли до среднего
и мелкого бизнеса. Далее автор использует метафору прези-
дента, полностью переосмысливая ее: Но кому президент это
говорил? И кто эти тромбы? Фамилии у присутствую-
щих, разумеется, разные, но у многих такой вид, будто его
настоящее имя Тромб… Тромбы опасны. От них паралич,
от них смерть. Нет ни одного врача, который попытался
бы лечить тромбоз пафосными речами: «Дорогие тромбы!
Давайте вместе сделаем организм здоровым!» Тромбы надо
не уговаривать, а ликвидировать… Огромное послание, где
обозначены главные проблемы страны и общества, подо-
шло к концу. Президент зачитал важный фрагмент: «Пора
сменить нашу многовековую традицию! Слишком долго в
России был “человек для государства". Надо сделать так,
чтобы было “государство для человека"». Тромбы потупи-
лись. (Они на разные фрагменты реагировали по-разному.
Например, слова президента «собственность неприкосно-
венна» вызвали горячие аплодисменты, но сразу после этого
президент сказал о пенсиях – жидкие хлопки.) «Дорогие
друзья! Мы вместе идем вперед!» Грянул сталинский гимн.
Именно сталинский, поскольку все стояли молча, никто не
пел и радио не пело, а музыку-то ведь (в отличие от слов)
не меняли. Это, конечно, было прекрасное начало переделки
России в государство для человека.
Как мы видим, автор активно интерпретирует события.
Поэтому каждый текстовый эпизод содержит эмотивно окра-
шенную лексику. Очень часто эмотивное пространство мате-
риала формируют индивидуально-авторские метафоры. Здесь
присутствует даже не цепочка индивидуально-авторских ме-
тафор, а определенная система наложения речевых образов
на фактологический ряд. На реальную картину мира (дено-
тативную) накладывается эмотивно-авторская (метафориче-
ская). И последняя оказывается доминантной, так как именно
на этом уровне и происходит открытое обнаружение позиции
553
автора. Интересно, что вся сложная система метафор основа-

на на одном слове – тромб, причем автор использует чужую
метафору, но вкладывает в нее абсолютно другое значение,
олицетворяет ее и переносит на вполне конкретных персона-
жей статьи. Это дает возможность журналисту сделать гло-
бальное обобщение, опираясь на вполне реальную частную
картинку. Усилению метафоры служит и вынесение ее в на-
звание статьи. Более объемной делают метафору ее интертек-
стуальные связи. Речь президента, медицинское обоснование
опасности тромбоза и, наконец, соотнесение присутствующих
в зале с метафорой «тромб». Абсолютно конкретное семанти-
ческое наполнение метафорической модели снимает вопрос,
который, безусловно, ставит перед читателем заголовок.
И это еще один из способов привлечения читателя в соавто-
ры. Известно, что «использование развернутой метафориче-
ской модели – это мощное средство воздействия на адресата,
способ преобразования политической картины мира в его со-
знании» [Чудинов 2008: 161-166].
В данном тексте присутствуют все черты, характерные
для трэш-материала. Достоверная фактологическая основа,
открытое авторское «я», эмотивная лексика (метафоры, иро-
ния, прецедентные тесты), экспрессивный синтаксис, транс-
формированные штампы и клише, и, главное, происходит
подчинение всей информации авторской интерпретации.
Нельзя забывать, что газетный материал создает опреде-
ленную картину мира, а значит, трэш-журналистика пред-
лагает нам новую картину мира со смещенным центром
фокусировки. Тем более что в таких материалах авторская
позиция всегда выражена более чем категорично, полутона
отсутствуют вовсе. Естественное состояние публицистиче-
ской речи недавнего прошлого – это когда эмоционально-
экспрессивная тональность накладывалась на объективно-
коммуникативный аспект высказывания, когда важнейшей
составляющей являлась номинативно-фактологическая осно-
ва. Коммуникативное намерение авторов трэш-материалов
не столько информировать, сколько шокировать, вызывать
сильные эмоции. При этом шок вызывается даже не выбо-
ром темы (тема может быть вполне нейтральна – послание
президента, например), а именно тем, как автор знакомит
читателя со своей позицией.
554
Трэш – это определенный стиль (ярко выраженное ав-

торское «я», ориентация на устную речь, сниженная лексика,
сказово-фольклорные элементы, фразеологизмы и прецеденты,
ирония и т. д.), рассмотрение всех фактов под определенным
углом зрения, из-за чего картина мира, представленная в мате-
риале, выглядит необычно и привлекает внимание читателей.
Следует все же различать трэш-журналистику и «жел-
тую» прессу. В «желтой» прессе мы часто имеем дело с не-
достоверной информацией, сфабрикованными сенсациями,
такая пресса специализируется только на определенных те-
мах и часто использует недопустимую на газетной полосе
лексику с явно сниженной стилистической окраской.
Как и в других политических материалах, в трэш-статьях
присутствует тенденция к крайним безапелляционным оцен-
кам, но нет практически агрессивности (призывов к физи-
ческой агрессии, метафорической характеристики полити-
ческих действий как физической агрессии, использования
инвектив и других грубых формы оценки), столь обычной
для политической коммуникации в «желтой» прессе. Общая
тональность высмеивания превращает героя материала или
описываемое явление в объект, не достойный прямого фи-
зического воздействия.
Трэш-журналистика работает в самом широком темати-
ческом диапазоне, предлагает нам проверенные факты, пре-
тендует на достоверность и объективность, и именно поэто-
му трэш-журналистика гораздо важнее для развития СМИ
и общества в целом, чем «желтая» журналистика, которая
всегда занимает определенную нишу и никогда не будет рас-
сматриваться как источник, заслуживающий доверия. Трэш-
журналистика – область компетентных авторов и уважаемых
каналов, уровень доверия аудитории к ней достаточно высок.
Само оформление материалов привлекает внимание, читатель,
как правило, согласно авторской стратегии, является соавто-
ром, собеседником в таких текстах, поэтому воздействие таких
публикаций и передач на аудиторию нельзя недооценивать.
Трэш-журналистика, как правило, ориентирована на
самые актуальные, животрепещущие проблемы современ-
ного общества. Поэтому вполне закономерен тот факт, что
все больше трэш-материалов встречается среди публикаций,
касающихся внутренней и внешней политики государства.
555
Казалось бы, политические тексты сугубо информативны.

И все факты должны быть представлены в той форме, ко-
торая традиционно сложилась в этой сфере журналисти-
ки. При советской власти эта форма была даже несколько
сакрально-ритуальной. Мастерством считалось умение сов-
мещать ритуальные формы с информационной составляю-
щей. Тогда, грубо говоря, все публикации на политические
темы носили либо восхваляющий, либо дискредитирующий
характер. В трэш-материалах политической направленно-
сти присутствует точка зрения частного лица, наблюдателя.
Поэтому в них практически нет глобальных обобщений, еди-
ной тональности, классификации проблем и методов их ре-
шения. Присутствует некоторая фрагментарность, благодаря
чему читатель ощущает себя со-наблюдателем. Обыденная,
простая речь и использование распространенных событий-
ных и понятийных стереотипов рождают у читателя ощу-
щение того, что автор озвучивает его собственное мнение.
Надо сказать, что это одна из самых сильных позиций трэш-
текстов. Примеры принципа фрагментарного совмещения
в статье Минкина: Третий президент зачитал первое по-
слание. ...Главная сенсация – продление президентского
срока до шести лет… Только скромностью президента
можно объяснить, что он потребовал «считать это не
конституционной реформой, а простым уточнением»…
Телевизор показывал, как все собравшиеся уже расселись,
сидели довольно тихо и вдруг встали. А вошел не прези-
дент, вошел премьер-министр. Сколько мы видели посла-
ний (восемь ельцинских, восемь путинских) – никогда зал
не вставал при появлении, скажем, Черномырдина или,
не дай бог, Касьянова, или, господи помилуй, Фрадкова.
А тут просто-таки вскочили. Да и действительно чудо –
впервые за восемь лет г-н Путин не опоздал. После пре-
мьера… уж точно должен был войти президент, но к об-
щему изумлению вбежал главный раввин России, и хоть
церковь у нас отделена от государства, но насчет сина-
гоги такой уверенности нет… Он уселся и оказался рядом
с б. прокурором Устиновым (как это организаторы рассадки
умудрились подложить человеку такую свинью?). Шумок,
вызванный появлением раввина, стих, и чинно, с досто-
инством вошел… муфтий. Чалма исключала возможность
556
ошибки, а невозмутимо спокойное движение слуги Аллаха

показывало, что ничего ему за это не будет. Послание со-
держит много тем: Кавказ, мировой финансовый кризис,
борьба с коррупцией, улучшение судебной системы, наука,
здравоохранение, общественные идеалы и мораль, школа,
пенсии… – вещи важнейшие, слова правильные, обещания
грандиозные (Россия, по словам президента, скоро станет
лучшей в мире страной для ученых, для талантливых лю-
дей; сюда будут стекаться и деньги, и мозги, т. е. утечка
мозгов сменится притечкой). Но кому президент все это
говорил? Совершенно ясно: он говорил это тем, для кого
Россия уже и так самая лучшая в мире страна…
В трэш-журналистике автор обязательно озвучивает свою
позицию, отстаивает свое мнение. Николай Картозия, дирек-
тор праймового (то есть одного из самых важных) вещания
канала НТВ как одну из самых успешных упоминает пере-
дачу о Сталине, в которой журналисты-энтэвэшники смогли
в категоричной форме заявить аудитории именно о своей по-
зиции. То есть главным становится уже не информация, а
демонстрация своей точки зрения. Картозия так пишет об
этой передаче: Главное в этом проекте – это то, что наши
журналисты-энтэвэшники получили возможность выска-
зать свою точку зрения… Мне важно было показать, что
на НТВ работают не роботы, а люди с четко обозначен-
ной позицией (КП, 29.12.2009). И сам Николай Картозия на
вопрос, как он относится к нападкам на то, что он делает,
отвечает вполне в духе трэш: …Когда на нас начинают тяв-
кать гламурные грибки, выросшие на испарениях нефтя-
ной трубы… вся эта плесень… А гламур – это на самом
деле главное управление московского уголовного розыска.
И все. Эта «поющая сауна», кочующая от одного рублев-
ского дома к другому, не создала почти ничего! Почему я
должен их слушать? Далее продолжает: Без скандала нет
канала… Чтобы на тебя не обижались, надо быть тихим,
убогим, посредственным. А мы ни то, ни другое, ни тре-
тье. Мы вызываем сильные эмоции (Там же).
Характерной особенностью трэш-текстов является ин-
тертекстуальность. Так как трэш предполагает открытое
авторское «я», необходимо усиление авторитетности текста
путем привлечения цитат, реминисценций, прецедентов.
557
В трэш-материалах обязательно присутствуют прецеден-

ты. И прецедентный текст, и прецедентное высказывание,
и прецедентная ситуация, и прецедентное имя, и фразеоло-
гизмы. Это становится необходимым для текста, в котором
авторская позиция сугубо акцентирована. Автору в такой
ситуации необходимы прецеденты, чтобы укрепить свою по-
зицию, сделать из частного мнения мнение авторитетное.
Автор играет с хорошо знакомыми читателю текстовыми
источниками, «втягивая» его таким образом в свой текст,
делая соавтором и соучастником событий.
Обыгрываются даже части некоторых слов, имеющие
немалую частотность в СМИ и вследствие этого определен-
ную семантическую значимость:
Приставка «пара» – наш пароль. Со мною согласятся
многие – мы очень парная страна: избыток парапсихоло-
гии, а психологии – хана. Напрасно я ногами топаю – уче-
ных мы не бережем: паранауки – ешь хоть попою, наука –
вся за рубежом. Не стану корчить рожу хмурую – лите-
ратура есть пока, но и паралитературою страна полна до
потолка. Вторую тыщу лет без малого мы все нащупыва-
ем дно, нас мучит дефицит нормального – паранормально-
го полно. Пора признать без околичностей, что это глав-
ный русский бич, и правит нами пара личностей: тандем,
а проще – паралич. Не мудрено, друзья российские, – об
этом, собственно, и стих, – что игры параолимпийские
для нас удобнее простых (Новая газета, 22.03.2010) – мате-
риал Дмитрия Быкова «Русский инвалид».
Активно используются прецедентные имена: От пе-
речня обломов и обид, от слов «Медведев», «кризис»,
«Ходорковский», по совести уже в глазах рябит…
Мы очень ностальгический народ. Посмотрим, плечи
старые ссутулив, подобный трехрублевой колбасе застой-
ный «Кабачок «13 стульев» – и плачем, а тогда плевались
все!.. Посмотрим же без долгих разговоров на нынешний из
будущего дня. Байсаров, Орбакайте и Киркоров – какая
прелесть! Ближе, чем родня! Дымовский! Евсюков, его кол-
лега! Движенье «Наши» – детский грех Кремля! Премьер,
критиковавший меч Олега, Сурков, застывший около ноля,
Чичваркин, Исмаилов и другие, Байкал, футбол, Кобзон и
«Черкизон»… Ах, дорогие! Что за ностальгия! Я тронут,
558
умилен и прослезен (Новая газета, 25.12.2009) – материал

Дмитрия Быкова «Какой был год, какие персонажи».
Используются в материалах и авторские неологизмы,
в том числе и построенные на контаминации разных слов:
«Антикризисная медвепутия в зомбоящике» (МК, 15.12.2009);
«Очень среднее облязование» (МК, 8.09.2009) и др.
Прецедентные высказывания становятся отправной точ-
кой материала:
...славные велоактивисты, которые встречаются бо-
дро и регулярно, устанавливают велопробеги, ездят та-
бором по всему миру… Начали обсуждение с привычного
тезиса: «Люди у нас пассивны, гражданского общества
нет».
Дежавю, Покровский. Буквально за пару дней до того
вот так же сидел, но уже с теми, кто борется за со-
хранение исторической московской застройки… На той
встрече тоже каждый второй повторял: «Гражданского
общества у нас нет». Как мантру. Как не требующую
доказательств аксиому. Не выдержал, говорю: «А вы-то
кто, мы все кто?» Заодно рассказал, как у нас была аме-
риканская делегация, и милая пенсионерка-общественница
из Атланты, борец против добавления искусственных
красителей в кошачий корм, начинала в беседе все фразы
одинаково: «Мы гражданское общество…» Так-то (Новая
газета, 28.09.2009) – материал, выполненный в форме пись-
ма депутата и учителя Евгения Бунимовича беспартийному
подводнику Александру Покровскому.
Прецедентные тексты, фольклорные стилизации стано-
вятся стилеообразующим центром публикации:
Я не бог, не царь, не герой, не фрик, я простой человек
толпы, так я жил себе, но в какой-то миг у меня завелись
клопы. Они пили кровь и кусали плоть, и намерены были
впредь; я не мог их химией побороть и уже не хотел тер-
петь. Но поведал мне сосед-старикан, скромной выпивки по-
среди, что с клопом расправится таракан – таракана, мол,
заведи! Поблуждав умом по материкам, я спасение отыс-
кал: есть гигантский бешеный таракан, чья отчизна –
Мадагаскар… Результат, естественно, был таков, в на-
зиданье для остальных: тараканы слопали всех клопов, но
размножились вместо них… Чтобы тварей выморить без
559
следов и себе воротить бразды – я купил на «Птичке» пару

дроздов. У меня завелись дрозды. Чуть крадется где тара-
кан, как тать, тут же ловят его, ловки! Но зато они при-
нялись летать, ударяясь о потолки, а потом и гадить на
мой паркет, и обои мои клевать, и меня клевать, если кор-
ма нет (я его забывал давать)… Был заполнен муками мой
досуг, стал бояться я темноты… Заведи котов, предложил
мне друг, и дроздам настанут кранты. Но коты привыкли
обивку драть и орать до ранней звезды, а мочились столь-
ко, едрена мать, что уж лучше были дрозды. Я сбежать на
улицу был готов, я совал их в мусорный бак, а они назад!
И на тех котов я решил натравить собак… Тут коты удра-
ли, явивши прыть и визжа во все голоса, но теперь я шагу
не мог ступить, чтоб не слышать рычанья пса… Но сосед
наведался в мой бардак и сказал мне: «Наивный ты. Мы
найдем управу и на собак». Позвонил – и пришли менты.
С этих пор менты у меня живут, разговорчивы и тупы,
и собакой своей меня зовут, и сосут меня, как клопы, тара-
канами лезут в мою еду, потому что больно круты, и орут
всю ночь, подобно дрозду, и бесчинствуют, как коты….
Побежал бескрайний поток муры по асфальту родных
дворов: коммунистов вытеснили воры, олигархи сменили
воров, олигархов слопала вэчека, что была уже начеку, –
но найдется кто-то наверняка, кто заглотит и вэчеку.
Оттого и водится так у нас, что злодеи растут, как флюс,
умножая минусы в десять раз и съедая последний плюс.
Эту байку вспомнил я и теперь, наблюдая уже без слез,
как дурных людей задирает зверь, а котов пожирает пес,
как во тьму сползает моя земля по сюжету этих стиш-
ков – и на то, как мальчики из Кремля подъедают тебя,
Лужков (Новая газета, 05.10.2009). Все приметы трэша здесь
присутствуют: открытое «я» автора, оригинальная форма (сти-
хи), фольклорная основа, основная информация дана только в
последних строчках материала, при этом весьма схематично.
Очень важно, что и при внешнем оформлении материа-
ла используются традиционно «личные» жанры: письма, за-
метки на полях, стихи, авторские колонки.
Прецедентные ситуации обрамляют любое происшествие:
Везде – от кухонь до шалманов, от МВД до ФСБ –
в героях дня теперь Шаманов. И хорошо, и пусть себе!
560
Во всех изданьях без изъятья склоняют воинскую честь…

Но тесть, вступившийся за зятя, – в конце концов хоро-
ший тесть!.. Могу наглядно доказать я, что так бывало
с давних пор: обидят плотницкого зятя – берется плот-
ник за топор; обидят зятя педагога – поставит двойку
педагог, да что искать? – примеров много. Найдись пред-
лог – и, видит Бог, мы все ухватимся, по праву горячих
родственных сердец: маньяк компьютерный – за клаву,
мясник за мясо, наконец… Да что ж мы, дочек обесче-
стим, презрев заслуженную месть? И сам я скоро стану
тестем, и стану весть себя как тесть – схвачу стопу
своих романов и стану грозно потрясать… Что под рукой
имел Шаманов? Он под рукой имел десант (Новая газета,
28.09.2009) – статья Дмитрия Быкова «Защитительное».
В каждом таком материале обязательно есть и цитаты,
причем цитаты из самых авторитетных источников.
…из отдельных целебных слов формируется мозговая
ткань человека. Сравните Северную и Южную Корею. Или
даже земли бывшей ГДР и остальную Германию. Кажется,
что важнее всего Экономика, но это только кажется. «В нача-
ле было Слово! Слово было Бог…» (Новая газета, 11.01.2010) –
это рассуждения Марка Захарова о политике и цензуре.
Можно отдельно отметить, что, хотя устные выступле-
ния политиков очень редко целиком строятся как трэш-
выступление, в них тоже активно выражена личная пози-
ция, используются прецеденты и фразеологизмы, причем с
пониженной стилистической маркировкой, то есть здесь мы
имеем дело с вкраплениями стиля трэш. Вот, например, вы-
держки из выступлений нынешнего премьера, а в недавнем
прошлом президента В. В. Путина:
Мы будем сопли жевать здесь годами? – март 2006 г.
На совещании с членами правительства.
Настоящий мужчина всегда должен пытаться, а на-
стоящая девушка сопротивляться. Это значит, власть
стремится снизить количество критики в свой адрес, а
СМИ всегда привлекают внимание к ошибкам власти. –
23 декабря 2004 г. О свободе слова.
Не Пыталовский район они получат, а от мертвого
осла уши. – 23 мая 2005 г. О территориальных претензиях
Латвии.
561
Михалков мне вчера всю плешь проел, сколько еще

денег надо вложить в наше кино. Не деньги порождают
талант, а таланты порождают деньги. – Ноябрь 2009 г.
Выступление премьера на заседании правительственного
Совета по развитию отечественной кинематографии.
Прецеденты очень важны, они помогают судить о
коммуникативно-культурном уровне общества в целом.
Минкин в материале «Очень среднее облязование»: Г-н
президент, я уже полгода провожу личный социокуль-
турный опрос. Спрашиваю людей самого разного возрас-
та. (Хотите – присоединяйтесь, попробуйте прямо в
Кремле, результаты вас поразят.) Последний раз это
были две девушки с крестиками в ложбинках:
– Девушки, судя по некоторым деталям вашего туа-
лета, вы христианки?
– Да.
– Можете процитировать какую-нибудь фразу Путина?
– (Хором.) Мочить в сортире!
– Отлично. А теперь, пожалуйста, любое высказыва-
ние апостола Павла.
– А кто это? ( А это тот самый, кто создал христи-
анство и церковь (с участием ап. Петра и др.). Не будь
этих мучеников – учение кануло бы. А теперь у нас кру-
гом христианки.)
– А в какой кофточке была девушка, на которую рас-
сердился Киркоров?
– В розовой!
Это, ваше величество, говорит об иерархии ценно-
стей, не правда ли?» – МК, 08.09.2009.
Я недоверчиво пожал руку на прощание своему собе-
седнику и присоединился к разговору Весьма почтенного
господина и Господина не менее почтенного, обеспокоен-
ных грядущими переменами в правительстве Москвы.
– Самое страшное, – говорил Весьма почтенный госпо-
дин, – что полетят не только они, но и все, кто с ними
в лодке. И нас это коснется в первую очередь. Тут уже
не о карьере надо думать, а о том, как не попасть в ме-
ста не столь отдаленные, понимаешь?» – Роман Анин
«О секретном тоннеле Брежнева и тайной комнате Иванова»
(Новая газета, 18.11.2009).
562
Ориентация на трэш-интонации предполагает обяза-

тельно наличие образа читателя, собеседника. Это может
быть конкретный собеседник, постоянный, как в мате-
риалах Александра Минкина, который ввел новый жанр
«письма президенту», или в письмах депутата Евгения
Бунимовича другу-подводнику: Ну что, друг Покровский,
здравствуй. Что-то мы стали с тобой в последнее вре-
мя забывать, кто нас вырастил и с какой целью. Ну,
не мама же с папой с целью любви и счастья, как мо-
жет показаться умам недалеким и негосударственным,
наподобие наших. Забывать стали? Вот нам и напом-
нили. Всем напомнили на станции «Курская» москов-
ского метро золотыми буквами по торжественному
фронтону: «Нас вырастил Сталин на верность народу»
А сбоку на стене еще добавили в металле: «За Родину,
за Сталина». Для прочности (Новая газета, 21.09.2009).
Депутат Мосгордумы, учитель Евгений Бунимович – бес-
партийному подводнику Александру Покровскому.
Или просто открытое обращение к читателю, данное уже
в начале материала и придающее всему тексту характер до-
верительного общения, как, например, у Юлии Калининой:
Подростки, избивавшие учительницу физкультуры, они,
конечно, негодяи и недоумки. Но, я думаю, многие их пой-
мут. Если у вас есть родственница или соседка того же
типа, что эта физкультурница, – пожилая, но крепкая
и энергичная женщина, у которой мозги вышли из строя
раньше, чем тело, – вы их тоже понимаете.
В мирной жизни такие бабушки доводят до белого ка-
ления любого взрослого, пятнадцать раз подряд повторяя
одно и то же, задавая идиотские вопросы и требуя от
близких действий, лишенных всякого смысла. Уже за одно
это их хочется слегка пристукнуть. А если они к тому же
сами нарываются на драку и лезут с кулаками – тогда их
вообще очень сложно терпеть (МК, 26.04.2010).
В трэш-материале автор всегда играет со стереотипами,
разбивая их или укрепляя.
Стереотип – это схематичное и стандартное представле-
ние о каком-либо явлении общественной жизни. Стереотипы
могут быть общечеловеческие, общенациональные, полити-
ческие, личные и т. п. Стереотипы обязательно устойчи-
563
вы, эмоционально окрашены и, в сознании большего числа

аудитории, истинны. Стереотипы формируются под влия-
нием социальных условий и предшествующего опыта.
«Что-то мы стали с тобой в последнее время забывать,
кто нас вырастил и с какой целью. Ну не мама же с папой
с целью любви и счастья, как может показаться умам не-
далеким и негосударственным, наподобие наших…». Здесь
общечеловеческий стереотип – детей растят родители для
счастья—вступает в антагонизм с политическим стереоти-
пом прошлых лет – нас вырастил Сталин.
«Гражданского общества у нас нет» – используется на-
циональный политический стереотип последних лет.
«Если у вас есть родственница или соседка того же типа,
что эта физкультурница, – пожилая, но крепкая и энергичная
женщина, у которой мозги вышли из строя раньше, чем тело, –
вы их тоже понимаете <...> Уже за одно это их хочется слегка
пристукнуть». В материале Юлии Калининой сталкиваются
два стереотипа: один общечеловеческий – нельзя бить слабых,
и личный – каждого когда-нибудь доводила до белого кале-
ния некая пожилая особа. В этом случае все-таки общечело-
веческий стереотип, как и должно быть, имеет больший вес.
И весь материал журналистки выглядит более чем спорно, что
находит свое подтверждение в интернет-обсуждении данного
материала. Журналистка навлекла на себя многочисленные
обвинения в разжигании агрессии по отношению к старикам.
Могут использоваться и научно-популярные стереоти-
пы из разных областей знаний. Например, информация об
опасности тромбов для жизни.
Используя стереотипы, авторы усиливают свою позицию, за-
ставляют читателя принять свои выводы в качестве общественно
значимых. Если охарактеризовать намерения автора в границах
трех групп: 1) категориально-познавательных; 2) эмоционально-
оценочных; 3) побудительно-волевых, – то мы можем отметить,
что в трэш-публикациях доминантой является вторая позиция.
Думается, что возникновение трэша в журналистике во
многом вызвано развитием интернет-журналистики, об особен-
ностях которой так говорит М. Кононенко в интервью журна-
лу F-5: «В СМИ ты отвечаешь за достоверность информации,
отвечаешь перед работодателем. А блог – это камера, стоящая
прямо на входе в мой мозг». Действительно, в блогах дана, как
564
правило, непосредственная реакция пишущего на те или иные

события. И молодежная аудитория, уже привыкшая в любой
информации искать прежде всего эмоциональную составляю-
щую, ждет того же и от «взрослой» журналистики. Радость
покопаться в «мозгах» автора компенсирует некоторую натя-
нутость фактов, но не снимает ответственности с пишущего, о
чем очень хорошо говорит Семен Львович Ария – знаменитый
адвокат, ветеран ВОв в статье «Уроки частной жизни»:
«Ввиду возможности скрытых негативных последствий лю-
бого произнесенного нами в общении слова оно вполне заслужи-
вает предварительного РИТМА ОЦЕНКИ. А потому наш опыт
шепчет: “Не спеши открывать рот! Прежде спроси себя, како-
ва цель слов, которые ты хочешь произнести? На пользу или
во вред тебе они прозвучат? Как воспримут их эти вот люди?
И те, кому они их могут передать?"» (Новая газета, 25.12.2009).
Итак, на сегодняшний день мы можем наблюдать, как
отдельные речевые жанры (авторские высказывания внутри
текста) подчиняют себе весь текст и становятся доминант-
ными при определении общей тональности данного текста.
Одним из самых симптоматичных новых речевых жанров в
русской публицистике становится жанр трэш. В данном ис-
следовании мы рассматривали трэш-материалы, в основе ко-
торых лежит ситуация, связанная с внутренней политической
обстановкой в стране, при этом отмечая, что, хотя действи-
тельно трэш-материалов на политические темы много, связа-
но это с тем, что трэш-журналистика занимается самыми ак-
туальными проблемами. Но это не значит, что не существует
трэш-материалов иной тематической направленности.
Трэш-материал обязательно оформляется при помощи от-
крытого авторского «я». Это «я» абсолютно точно соотносит-
ся с личностью пишущего, причем акцентируются такие сто-
роны его жизни и характеристики, которые представляют ав-
тора именно как частное лицо, отсюда введение в текст таких
слов, как мама, папа, тесть, дети, родственница, соседи
и т. д., оформляется текст в виде личных записей – письмо,
стихи, авторская колонка. Используются авторские метафо-
ры, сравнения, неологизмы, прямая апелляция к читателю,
сказовое построение речи. При этом в текст вовлекаются
многочисленные стереотипы и прецеденты разного уровня,
что делает позицию автора взвешенной и авторитетной. Все
565
уровни текста пронизывает авторская ирония, везде присут-

ствует необычная, парадоксальная интерпретация фактов.
Читатель должен быть шокирован (автор показывает, как
разрушаются базовые стереотипы), задет (столкновение сте-
реотипов разного уровня), солидарен с автором (укрепление
стереотипов) и т. д. Совмещение четко выделенных стерео-
типов и прецедентов с личностной интонацией и необычным
взглядом на мир является сильным приемом воздействия на
аудиторию. Поэтому трэш-журналистика очень перспектив-
на, и ее анализ даст возможность понять, в каком направле-
нии будет развиваться национальная журналистика в целом.
Необходимо помнить, что текст, и газетный текст в осо-
бенности, – это не только фиксация социальной информа-
ции и средство получения нового знания, текст – это еще и
мощный инструмент регулирования социальных отношений
разного уровня. Поэтому надо понять, что привносит трэш-
журналистика в жизнь наших СМИ в частности, а главное –
в жизнь всего нашего общества.
Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Эстетика сло-

весного творчества. – М.: Искусство, 1986.
к изучению языка СМИ: современная английская медиаречь. –
Копнина Г. А. Речевое манипулирование. – М.: Флинта: Наука, 2008.
Костомаров В. Г. Русский язык на газетной полосе. – М.:
Изд-во Моск. ун-та,1971.
Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.
Манскова Е. А. Роль трэш-эстетики в формировании современной кон-
цепции телевизионной документалистики //Медиаскоп. – 2009. – Вып. 1.
Сковородников А. П. Расширение фигуральных возможностей
языка современной российской газеты // Русский язык сегодня.
Вып. 2. – М.: Ин-т рус. яз. имени В. В. Виноградова РАН, 2003.
Чернявская В. Е. Дискурс власти и власть дискурса.
Проблемы речевого воздействия. – М.: Флинта: Наука, 2006.
Наука, 2008.
566
×àñòü III
ßÇÛÊ ÝËÅÊÒÐÎÍÍÛÕ ÑÌÈ

È ÏÎËÈÒÈÊÀ
Ðå÷åâàÿ àãðåññèÿ, òîëåðàíòíîñòü, âåæëèâîñòü
ÐÅ×ÅÂÀß ÀÃÐÅÑÑÈß,
ÒÎËÅÐÀÍÒÍÎÑÒÜ, ÂÅÆËÈÂÎÑÒÜ
Ò. À. Âîðîíöîâà
В конце ХХ – начале ХХI в. в фокусе лингвистических

исследований оказывается homo eloquens – «человек гово-
рящий» – с его представлениями о коммуникативных дей-
ствиях, намерениях, коммуникативной среде и принципах
коммуникации. Смысл таких исследований определяется
вполне прагматической целью – выявить эффективные ре-
чевые способы и инструменты для оптимального общения.
Оптимизация речевого общения особенно важна в сфере пу-
бличного дискурса, который включает в себя абсолютное боль-
шинство речевых жанров СМИ. Социальная значимость совре-
менного публичного дискурса в целом и дискурса СМИ в частно-
сти определяется не только его ролью в формировании обществен-
ного мнения, но и тем, что именно публичный дискурс призван
демонстрировать образцовые модели речевого взаимодействия.
Вместе с тем очевидно, что оптимизировать публичное обще-
ние невозможно без основательного изучения как позитивной
коммуникации, включающей в себя такие категории, как веж-
ливость и толерантность, так и тех речевых явлений, которые
далеки от представлений о корректном речевом взаимодействии.
Корректность/некорректность речевого взаимодействия
определяется прежде всего речевым поведением участников
коммуникации. Речевое поведение – это своего рода ин-
струмент формирования коммуникативного пространства
как зоны реальных и потенциальных контактов каждого
из участников коммуникации1. Представление о коммуни-
1
Сам термин коммуникативное пространство не имеет
устойчивого и однозначного определения [см.: Почепцов 2001;
Гаспаров 1996; Сусов 1989 и др.].
569
×àñòü III • ßçûê ýëåêòðîííûõ ÑÌÈ è ïîëèòèêà
кативном пространстве определяет выбор коммуникантом

типа речевого поведения в рамках конкретного диалогиче-
ского общения. Вступая в коммуникативные отношения,
каждый из участников общения обладает собственным ви-
дением процесса коммуникации и своей роли в нем, имеет
свои ценностные ориентиры и собственные представления о
том или ином предмете речи. В соответствии с этими пред-
ставлениями коммуниканты выбирают те или иные речевые
стратегии и тактики, в рамках которых совершают конвен-
циональные или неконвенциональные речевые поступки.
В связи с этим в коммуникативном пространстве с опре-
деленной долей условности можно выделить три основные
сферы.
1. Собственно речевая сфера – это область непосред-
ственного речевого взаимодействия участников коммуника-
ции. Речевое поведение в данной сфере коммуникативного
пространства реализуется как соблюдение или несоблюдение
дискурсивных конвенций, определяющих степень речевого
участия в процессе коммуникации каждого из собеседников.
2. Аксиологическая сфера – это область формирования
системы ценностей и оценок, актуальных для данного дис-
курса. Речевое поведение в данной сфере реализуется как
речевое воздействие через оценочные высказывания. Такое
воздействие может осуществляться как при непосредствен-
ной (межличностной), так и при опосредованной коммуни-
кации (например, через СМИ).
3. Когнитивная сфера коммуникативного простран-
ства – это система ключевых концептов, значимых для
конкретного коммуникативного акта. Речевое поведение в
данной сфере представляет собой способы репрезентации
данных концептов.
Независимо от типа коммуникации при выборе типа ре-
чевого поведения адресант (говорящий) ориентируется на
одну из трех установок:
1) трансформировать коммуникативное пространство
адресата в соответствии с собственной картиной мира, пред-
ставлениями, оценками и т. д.;
2) эксплицировать собственные представления и оценки,
не стремясь при этом существенно изменить представления
и оценки адресата;
570
3) создать общее с адресатом качественно новое для себя

и для него коммуникативное пространство.
В соответствии с данными установками основные типы
речевого поведения можно обозначить как агрессию2, толе-
рантность и вежливость.
Речевая агрессия – это деструктивное речевое поведе-
ние, которое может быть реализовано в любой разновид-
ности дискурса. С позиций диалогического взаимодействия,
речевая агрессия – это установка на антидиалог, поскольку
данный тип речевого поведения основан на сознательной
ориентации адресанта на субъектно-объектный тип отноше-
ний [Михальская 1996; 55-79].
В современном российском публичном дискурсе отсут-
ствие диалогической культуры особенно заметно. И это,
по мнению Г. Г. Хазагерова, может рассматриваться как
фактор общественного риска [Хазагеров 2002]. Именно
поэтому речевая (вербальная, словесная, языковая,
коммуникативная)3 агрессия стала весьма популярной темой
лингвистических изысканий. Сегодня никто из лингвистов
уже не сомневается, что речевая агрессия – это сложное
явление, которое нуждается не только в оценочной конста-
тации, но и в многоаспектном изучении.
Некоторые исследователи считают показателем рече-
вой агрессии стилистически маркированные языковые и
речевые единицы: негативную эмоционально окрашен-
ную лексику, грубо-просторечные слова и словосочетания,
жаргонные языковые единицы и даже иноязычную лекси-
ку. Использование этих языковых средств рассматривает-
ся с точки зрения этичности или неэтичности их употре-
бления в том или ином дискурсе [Крысин 2000; Шалина
2000 и др.].
С точки зрения коммуникативно-прагматического под-
хода говорить об агрессивности не только отдельных язы-
2
См. подробнее: Воронцова Т. А. Речевая агрессия: вторже-
ние в коммуникативное пространство. – Ижевск: ИД «Удмурт-
ский университет», 2006.
3
В работах современных лингвистов все эти термины употре-
бляются как синонимы. Подробнее о термине речевая агрессия
см.: Воронцова Т. А. Указ. соч. – С. 42-46.
571
ковых и речевых единиц, но речевых актов в целом можно

только с учетом их роли и функции в конкретном комму-
никативном акте или в конкретном дискурсе. В процессе
общения имеет значение не то, какие слова употреблены, а
то, как и зачем они употреблены, т. е. и смысловая, и ком-
муникативная нагрузка языковых и речевых единиц опре-
деляется в зависимости от коммуникативного контекста, в
который включаются дискурсивные конвенции и экстра-
лингвистические параметры конкретной речевой ситуации4.
Именно поэтому речевая агрессия должна рассматривать-
ся как целенаправленное, мотивированное речевое поведе-
ние, при котором говорящий контролирует выбор речевых
стратегий и тактик и отбор речевых и языковых средств.
Речевая агрессия в этом плане может рассматриваться как
преднамеренная деформация адресантом коммуникативного
пространства адресата в указанных сферах. В основе данно-
го типа речевого поведения лежит прагматическая установка
адресанта на коммуникативное доминирование. Говорящий
не стремится создать общее с адресатом коммуникативное
пространство: он вторгается в коммуникативное простран-
ство адресата, пытаясь трансформировать это пространство
по собственному усмотрению. Целью агрессивного речевого
поведения может быть деформация любой сферы коммуни-
кативного пространства, т. е. речевая агрессия может осу-
ществляться как вторжение в речевое, в аксиологическое
или когнитивное пространство адресата.
Речевая агрессия как вторжение в речевое простран-
ство адресата имеет место в межличностной (интерперсо-
нальной) коммуникации, поскольку объект речевой агрес-
сии является участником коммуникации. Цель адресан-
та – навязать собственный коммуникативный сценарий,
чтобы присвоить приоритетное «право на речь».
В межличностной коммуникации «право на речь» каж-
дого из коммуникантов определяется, во-первых, характе-
ром дискурса, во-вторых, конкретной речевой ситуацией.
Приоритетное «право на речь» одного из коммуникантов
4
Не случайно предметом лингвистических экспертиз в делах
об оскорблении обычно являются не языковые маргиналии, а,
на первый взгляд, вполне пристойные слова.
572
может быть не предусмотрено условиями дискурса или

речевой ситуацией. В этом случае стремление к речевому
доминированию не признается другими участниками ком-
муникации. Если речевое поведение одного из участников
общения ориентировано на «несанкционированный» захват
коммуникативной инициативы, то в этом случае речь идет
о вторжении в речевое пространство адресата, т. е. о ре-
чевой агрессии. Вторжение в речевое пространство – это
нарушение конвенциальных условий дискурса со сторо-
ны адресанта и создание коммуникативного дисбаланса.
С коммуникативно-прагматической точки зрения основной
целью такого типа агрессивного речевого поведения явля-
ется стремление изменить протекание процесса коммуника-
ции в нужном адресанту направлении за счет ущемления
«коммуникативных прав» речевого партнера. Нарушение
речевого паритета может проявляться, во-первых, как на-
меренный захват вербальной инициативы, во-вторых, как
пренебрежительное отношение к содержательной стороне
высказываний речевого партнера. В любом случае в основе
такого речевого поведения лежит установка на создание си-
туации неравноправного общения.
В приватном дискурсе на выполнение этой задачи могут
быть направлены, например, негативно окрашенные и даже
инвективные номинации адресата, выраженные при помощи
грубо-просторечной лексики (дурак, болван), прямое вы-
черкивание адресата (Закрой рот! Не выступай!) и т. п.
В ситуации публичного дискурса такие формы проявления
речевой агрессии «следует рассматривать как прагматиче-
ское заимствование из сферы бытового общения» [Шейгал
2000: 131].
В публичной межличностной коммуникации речевая
агрессия представлена в иных формах речевого поведения.
Это обусловлено тем, что коммуникативный дисбаланс яв-
ляется здесь не конечной (как в приватном общении), а про-
межуточной коммуникативной целью, обеспечивающей мак-
симальную возможность речевого воздействия на массового
(множественного) адресата. Коммуникативный дисбаланс
в публичном диалоге (полилоге) достигается, как правило,
двумя путями: во-первых, путем прямой или косвенной дис-
кредитации высказывания речевого партнера (смысловые
573
способы); во-вторых, путем нарушения диалогических кон-

венций (структурно-смысловые способы).
Одним из самых распространенных смысловых спосо-
бов создания коммуникативного дисбаланса в публичном
дискурсе служит эксплицитное или имплицитное указание
на некомпетентность речевого партнера по отношению к
обсуждаемой проблеме.
Основанием для создания асимметричности коммуника-
ции может служить «фактор профессионала» – прямое или
косвенное указание на профессиональную некомпетентность
речевого партнера.
«Фактор профессионала» как основа агрессивного рече-
вого поведения может реализовываться через эксплицитные
речевые тактики:
• как прямое указание на то, что адресат высказывания
не обладает необходимой компетентностью по отно-
шению к предмету речи (референту). Например:
В. Живов (филолог, профессор) – М. Задорнову
(писателю-сатирику): Вы не ученый! Это точно!
(Гордонкихот, 2008)5.
А. Макаров (депутат ГД) – Л. Гозману (сопредседа-
телю партии «Правое дело»): Вы из моего выступле-
ния эту проблему (налогов для бизнеса. – Т.В.) узнали
вообще… (Судите сами, 2009);
• через оценочные высказывания, построенные по прин-
ципу контраста: высокая оценка оппонента как про-
фессионала контрастирует с низкой оценкой его по-
зиции (высказывания, суждения): Вы декан факуль-
тета, а рассуждаете как студент-первокурсник.
Подчеркивание профессионального неравенства по от-
ношению к речевому партнеру может реализоваться через
имплицитные речевые тактики:
• через использование в высказывании провокационных во-
просов, иронического назидания равному по статусу собе-
седнику, цитат или аллюзий как отсылок к текстам, не авто-
ритетным для серьезной интеллектуальной дискуссии (ре-
кламе, анекдоту, детской литературе и т. п.). Например:
5
Материалом для исследования послужил современный дис-
курс СМИ (2007-2009 гг.).
574
Л. Гозман (сопредседатель партии «Правое дело») –

В. Фадееву (главному редактору журнала «Эксперт»):
Все-таки не надо читать газету «Советская Россия»
в качестве источника информации. Читайте журнал
«Эксперт» – в журнале «Эксперт» такого не написано
ни в коем случае… (Судите сами, 2009) (ироническое на-
зидание);
• как презентация собственной профессиональной ком-
петентности. Например:
М. Федотов (доктор юридических наук) – А. Носику
(интернет-эксперту, главному редактору BFM.ru):
Антон Борисович, по юридическим вопросам со мной
спорить трудно (Клинч, 2009). (Подразумевается, что
оппонент в этом вопросе – дилетант);
• через кодовый конфликт: адресант сознательно стре-
мится к тому, чтобы собеседник его не понимал и не
мог возразить. Такую речевую тактику следует квали-
фицировать как имплицитное «лишение слова». В ка-
честве языковых средств создания кодового конфлик-
та в публичном дискурсе могут быть использованы
узкоспециальная терминология, малоизвестные име-
на собственные, заимствования и т. п. Например:
М. Федотов (доктор юридических наук): Эта мо-
дель была придумана профессором Вейки в Финляндии
в середине 60-х годов прошлого века. Называется она
«Социализация авторских прав». Другое дело, есть
очень интересная конструкция, которую придумал
Лоуренс Лессиг из Принстона… Это как бы осла-
бленный копирайт… Одной из таких развязок является
система Creative Commons, когда по воле правооблада-
теля его произведения могут использоваться некоммерче-
ским способом (Клинч, 2009).
Прямая или косвенная презентация собственной профес-
сиональной компетентности есть не что иное, как стремление
перевести обсуждение проблемы на уровень «профессионал –
дилетант», где приоритетное право на речь, конечно же, у
профессионала.
Другим распространенным способом установления ком-
муникативного дисбаланса является оценка коммуника-
тивной компетентности речевого партнера. Негативная
575
оценка высказываний собеседника направлена на дискре-

дитацию оппонента через девальвацию его высказываний и,
как следствие, на захват коммуникативной инициативы.
Коммуникативная некомпетентность речевого партнера
может манифестироваться различными способами:
• через негативную оценку значимости предшествую-
щего высказывания: это не стоит внимания, это к
делу не относится и т. д. Цель подобной оценки –
свести к нулю содержание реплики оппонента;
• через указание на то, что реплика оппонента не со-
ответствует дискурсивным параметрам (это лозунги;
вы не на митинге; здесь вам не комсомольское со-
брание и т. д.). Например:
А. Митрофанов (политик): Вот мы сейчас слышали
классический советский разговор… (Честный понедель-
ник, 2009);
• через негативную оценку собственно лингвистических
параметров высказывания: вы слишком витиевато
выражаетесь, вы выбрали неподходящее слово, вы
неправильно объяснили термин, такого толкования
нет в словарях русского языка и т. д. Например:
А. Венедиктов (журналист): ...Президент Медведев
повторяет политику Путина – здесь я абсолютно со-
гласен.
Г. Павловский (политолог): Слово «повторяет»,
по-моему, дурацкое (Клинч, 2009).
Такого рода «лингвистические» претензии адресанта
призваны дискредитировать содержательную сторону вы-
сказывания оппонента: если то, что сказано, неправильно
по форме, то неубедительно и по содержанию. Приемом,
уменьшающим эффективность чужого сообщения, явля-
ется прием замены, при котором «сомнению подвергает-
ся не сообщение, а сам говорящий» [Почепцов 2002: 50].
В том случае, когда коммуникативной целью адресанта
является не просто дискредитация оппонента, но и пере-
хват коммуникативной инициативы, адресант устанавливает
причинно-следственную связь между оценкой личности адре-
сата и оценкой его высказывания: «N – беспринципный
человек, поэтому он говорит это» или «N говорит это,
потому что он беспринципный человек». Например:
576
С. Глазьев (политик): Я могу еще фамилии называть

экспертов, которые давали такие советы. Я сначала
думал, что они шутят или издеваются – как мо-
жет разумному человеку такое в голову прийти? –
но послушав Бориса Надеждина, понял, что это се-
рьезно (Общее дело, 2008).
Ю. Гусман (режиссер): …Она разговаривает так,
будто работает не на рынке, а в ЦК КПСС (Честный
понедельник, 2009).
С. Бунтман (журналист): Дело в том, что вся поли-
тика Сталина вела к тому, чтобы вести захватническую
политику. Чем она отличалась от политики Гитлера?
Гитлер возвращал отнятое по Версалю. Многочисленные
огромные массы судетских немцев страдали в чехосло-
вацком плену. Я не утрирую.
А. Венедиктов (журналист): Я слышу Геббельса
(Народ против… 2009).
В публичном диалоге (полилоге), где предусмотрено
равноправное общение, сам факт такой оценки является на-
рушением дискурсных конвенций.
Еще одним смысловым способом создания коммуника-
тивного дисбаланса является негативная истинностная
оценка реплики оппонента. Негативная истинностная оцен-
ка предшествующего высказывания может быть дана путем
указания на умышленную ложь (неправда, дезинформа-
ция, обман и т. п.) или на сознательное искажение фактов.
Например:
С. Кургинян (политолог) – М. Урнову: Вы в данном
случае просто лжете (Честный понедельник, 2009).
Б. Надеждин (политик) – С. Глазьеву: Сереж, не
передергивай: про порнуху это ты сам придумал. Не
было такого (Общее дело, 2009).
Экспрессивность может усиливаться за счет использо-
вания разговорной и просторечной лексики (чушь, ахинея,
ерунда) или метафор, указывающих на отношение содер-
жания высказывания к действительности (миф, сказки,
страшилки, фантастика). Например:
1. В. Живов (профессор, филолог) – М. Задорнову:
Я такой бред не раз слышал (Гордонкихот,
2008).
577
2. М. Урнов (декан Высшей школы экономики): Эти

вот рассуждения о том, что, если бы там Горбачев
сделал то или не то, сохранился бы Советский
Союз со своим величием – это, по-моему, абсо-
лютные сказки для нервических дамочек
(Честный понедельник, 2009).
Оценка высказывания оппонента может быть опосредо-
вана обозначением эмоционального состояния самого адре-
санта. Средством выражения такого состояния чаще всего
являются такие глаголы аффективного воздействия, как
удивляться, потрясаться, изумляться, соответствующие
отглагольные прилагательные, их фразеологические эквива-
ленты. Например:
Л. Гозман (сопредседатель партии «Правое дело»):
…То, что говорил господин Исаев, меня немножко пуга-
ет (Судите сами, 2009).
Негативная истинностная оценка предшествующего вы-
сказывания позволяет создавать коммуникативный дисба-
ланс сразу по нескольким направлениям. Во-первых, это
информационное «обнуление»: указание на ложность ин-
формации уничтожает ее для массового адресата, переклю-
чая его внимание на информацию адресанта. Во-вторых,
даже если недостоверная информация в предшествующем
высказывании не представлена адресантом как намеренная
ложь, указание на то, что эта информация не соответству-
ет действительности, является косвенным указанием на не-
компетентность оппонента. В-третьих, если негативная ис-
тинностная оценка прямо или косвенно содержит указание
на заведомую ложь, то такая оценка выполняет и функцию
личностной оценки оппонента, дискредитируя его в глазах
массового адресата.
Одним из распространенных способов имплицитного
выражения негативного отношения к речевому партнеру
является отказ от идентифицирующей номинации – «обез-
личивание оппонента». В публичном дискурсе обязатель-
но предусмотрено представление (или самопредставление)
участников коммуникации. Следовательно, если адресант
не использует для номинации оппонента имя собственное
(фамилию и/или имя и отчество), то это входит в его ком-
муникативные намерения. В публичном дискурсе чаще все-
578
го используются следующие способы обезличивания оппо-

нента:
• «гиперонимические» номинации: человек, господин,
субъект и т. п. Например:
М. Урнов (декан Высшей школы экономики): Вот
только что этот человек сказал, что мы верили в идео-
логию. Я против этого выступаю (Честный понедельник,
2009);
• обозначение по половому признаку (дама, женщина).
Например: Ю. Гусман (режиссер): Я хочу сказать вот
этой даме из Рязани… (Честный понедельник, 2009);
• обобщенные номинации (замена личного именования
на название той организации или сообщества, кото-
рое представляет оппонент). Например:
А. Исаев (политик): Удивительным образом пред-
ставители либералов демонстрируют собой абсолют-
но патерналистическое мышление (Судите сами, 2009);
А. Макаров (член ГД): Я с малым бизнесом говорю не-
множко больше, чем нанокорпорации (Судите сами, 2009).
Намеренный отказ от «идентификации» речевого парт-
нера – это своего рода демонстративное понижение его зна-
чимости. Использование таких номинаций сопровождается,
как правило, акцентированной сменой адресации и исполь-
зованием он-дейксиса по отношению к присутствующему оп-
поненту. Обозначение речевого партнера через он-дейксис
является сигналом того, что говорящий намеренно игнори-
рует своего фактического адресата. Например:
М. Урнов (декан Высшей школы экономики) (ука-
зывая на С. Кургиняна): Вот он предлагает сохранить
идеологию. Я против этого (Судите сами, 2009).
Употребление высказываний с он-дейксисом по отноше-
нию к оппоненту является не только нарушением режима
диалога, но и нарушением этики, равно как и именование
собеседника только по фамилии. Таким образом говорящий
стремится к максимальному дистанцированию от оппонента,
к понижению его статуса в глазах публики. И то и другое
рассчитано на один и тот же перлокутивный эффект – по-
дорвать доверие к точке зрения оппонента.
Таким образом, смысловые способы создания комму-
никативного дисбаланса можно свести к ряду обобщенных
579
импликатур. По мнению говорящего, речевой партнер не

имеет «права на речь», т. к. он:
– профессионально некомпетентен;
– не обладает достаточной коммуникативной компетент-
ностью;
– сообщает неистинную информацию;
– не обладает должным авторитетом и потому не имеет
права на идентифицирующее обозначение.
В публичном дискурсе, где предусмотрено равенство
коммуникантов, трансляция этих смыслов как речевому
партнеру, так и массовому (множественному) адресату яв-
ляется нарушением дискурсных конвенций.
Создание коммуникативного дисбаланса может осущест-
вляться не только на смысловом, но и на структурном уров-
не как сознательное нарушение диалогического процесса.
Одним из основных условий нормального протекания
диалогической коммуникации является более или менее по-
следовательная мена коммуникативных ролей говорящего и
слушающего. По этой причине перебивание и перехват рече-
вого хода в публичном диалоге или полилоге расцениваются
как нарушение коммуникативной этики, проявление неува-
жения к речевому партнеру. Нарушение последовательной
мены коммуникативных ролей (перебивы) в гораздо боль-
шей степени свойственны тем стадиям коммуникации, ко-
торые характеризуются расхождением точек зрения участ-
ников коммуникации. При несовпадении позиций коммуни-
кантов перебивание, как правило, «маркирует содержатель-
но значимые отрезки дискурса в аргументации противника»
[Gruber 1996: 61]. Например:
А. Венедиктов (журналист): …Я абсолютно не согла-
сен, что Медведев…
Г. Павловский (политолог): Почитайте проект до-
говора – он висит на медведевском сайте (Клинч,
2009).
Прерывание как попытка совершить свой речевой вклад
в точке, не являющейся точкой потенциального перехода
коммуникативных ролей, обусловлено установкой на захват
речевого пространства. Борьба за коммуникативную иници-
ативу реализуется в этом случае как речевая интервенция.
Перехват речевого хода обусловлен намерением сбить про-
580
грамму коммуникации и тем самым получить коммуника-

тивное преимущество. Данное коммуникативное намерение
реализуется как на структурном, так и на смысловом уров-
не. Содержание интервентного высказывания эксплицирует
двойную интенцию адресанта: во-первых, выразить прямо
или косвенно отношение к адресату, во-вторых, реструк-
турировать диалог, захватив в нем «место под солнцем».
Например: Объясните, что вы имели в виду? – интервент-
ная реплика: Я объясню, что имел в виду господин N!
Другим распространенным структурно-смысловым спо-
собом нарушения коммуникативного баланса является не-
корректное использование вопросительных конструкций.
Вопрос, как известно, – это речевой акт, целью которого
является получение информации. При корректном речепро-
изводстве именно вопрос в диалоге обеспечивает развитие
коммуникации, т. к. требует обязательной ответной реплики
речевого партнера. При установке адресанта на захват ком-
муникативного пространства вопросительные конструкции
могут служить средством реализации тактик агрессивного
речевого поведения.
Одной из широко распространенных в публичной ком-
муникации тактик такого рода является «школьный» во-
прос. Это неожиданные вопросы, которые вынуждают
оппонента демонстрировать эрудицию, но к которым он
совершенно не готов. Коварство «школьных» вопросов за-
ключается в том, что при явной простоте и очевидности
ответа они «вбрасываются» в диалог вне видимой связи
с текущими репликами и потому ставят адресата в тупик.
Например: Сколько штатов в США? А вы знаете, кто
такой Державин? и т. п. «Школьные» вопросы как так-
тика агрессивного речевого поведения адресанта призваны
решить две задачи (порознь или одновременно): во-первых,
организовать коммуникативный сбой, вынудив адресата
быстро переключаться на другую тему, во-вторых, поста-
вить адресата в подчиненное положение по отношению к
оппоненту. В немалой степени этому способствует насмеш-
ливый тон говорящего.
Не менее активно используются для создания коммуника-
тивного дисбаланса и риторические вопросы. Риторический
вопрос как вопрос по форме и утверждение по содержанию
581
в монологической речи используется как средство активи-

зации внимания слушателей. Диалогическая речь, как пра-
вило, не требует специальных средств активизации внима-
ния речевых партнеров (особенно если это реплицирующий
диалог). Внешне нормальное протекание коммуникативного
акта обеспечивается чередованием коммуникативных ролей
адресата и адресанта. Из этого следует, что риторический
вопрос как вопрос, который не требует ответа, или как во-
прос, ответ на который всем известен, диалогической ком-
муникации не свойствен. По этой причине именно ритори-
ческий вопрос лежит в основе ряда агрессивных речевых
тактик.
Во-первых, риторический вопрос, нередко приближаясь
по смыслу к «школьному» вопросу, выполняет роль речевой
провокации. Например: В. Третьяков (главный редактор
журнала «Политический класс»): [Надеждин] говорит:
«…Упало на Хиросиму…» Оно что, само упало? Может
быть, кто-то это сбросил на Хиросиму? (риториче-
ский вопрос-провокация).
Б. Надеждин (политик): Американцы. А Вы не
знали? (ответный риторический вопрос-провокация)
(Судите сами, 2009).
Во-вторых, при помощи риторического вопроса может
создаваться своего рода коммуникативная ловушка для
адресата. Если реплика адресанта завершается риториче-
ским вопросом, обращенным к речевому партнеру, оппо-
нент, как правило, не успевает адекватно среагировать на
противоречие между формой и содержанием последнего вы-
сказывания и пытается ответить на риторический вопрос,
что неизбежно влечет за собой сбой в коммуникации.
В-третьих, риторический вопрос нередко реализует так-
тику «доведения до абсурда»: содержание вопроса таково,
что даже попытка ответить на него ставит адресата в неле-
пое положение, поэтому вопрос «автоматически» становится
риторическим, что нарушает процесс диалогического обще-
ния и создает коммуникативный дисбаланс. Например:
Н. Стрижак (ведущая): …Как сделать так, чтобы
Россию слушали?
А. Митрофанов (политик): Слушали кого? Вы сан-
техника своего слушаете? (Открытая студия, 2008).
582
Таким образом, в публичной диалогической коммуни-

кации риторический вопрос является средством нарушения
структурно-смыслового режима диалога.
Структурно-смысловым способом создания коммуника-
тивного дисбаланса является также демонстративный отказ
от коммуникации – высказываний, в которых говорящий
декларирует свое нежелание продолжать общение (или
вступать в общение). Демонстративный отказ от коммуни-
кации – это либо отказ от создания общего коммуникатив-
ного (речевого) пространства (на начальном этапе комму-
никации), либо уничтожение в одностороннем порядке уже
созданного общего коммуникативного пространства. Если в
межличностной непубличной коммуникации отказ от ком-
муникации имеет цель прекратить общение, то в публичном
диалоге он, как правило, не означает желание адресанта
выйти из дискурса. Прагматические клише, эксплицирую-
щие отказ от коммуникации (не буду говорить, не буду
комментировать, не хочу отвечать на вопрос и т. п.),
сопровождаются комментарием, который прямо или кос-
венно содержит либо негативную оценку адресата, либо не-
гативную оценку его высказывания: Я не буду отвечать
на провокационные вопросы; я не хочу комментировать
столь безответственные высказывания. Например:
К. Боровой (общественный деятель): Как можно от-
ветить на глупый вопрос? (К барьеру, 2008).
Этот факт свидетельствует о том, что истинная цель ис-
пользования данного приема в публичной коммуникации –
этическая или коммуникативная дискредитация оппонента в
глазах массового (множественного) адресата.
Итак, в публичном диалоге при вторжении в речевое
пространство адресата говорящий преследует разные комму-
никативные цели по отношению к непосредственному адре-
сату (речевому партнеру) и по отношению к опосредован-
ному адресату – множественному или массовому (зрители,
слушатели). В первом случае – это стремление к речевому
доминированию, во втором – дискредитация оппонента в
глазах массового адресата, что позволяет обеспечить воз-
можность речевого воздействия на максимально широкую
аудиторию. При установке на речевую агрессию дискус-
сия перерастает в спор, при котором все средства хороши.
583
Агональный характер диалога, с одной стороны, подогрева-

ет интерес слушателя или зрителя к процессу коммуника-
ции, с другой – отвлекает его от сути обсуждаемой пробле-
мы: для массового (множественного) адресата становится
важнее «кто кого». Следовательно, деформация речевого
пространства непосредственного адресата (оппонента) вле-
чет за собой деформацию коммуникативного пространства
опосредованного адресата (слушателей, зрителей).
Речевая агрессия как вторжение в аксиологическое
пространство адресата может быть представлена в любом
типе коммуникации. Суть такого вторжения – в агрессив-
ном навязывании адресату негативного отношения к рефе-
ренту высказывания.
Если объект агрессии находится вне коммуникации (не
является непосредственным участником общения), то адре-
сант может выразить свое отношение к нему прежде всего
посредством оценочного высказывания. Оценочные выска-
зывания адресанта как проявление агрессивного речевого
поведения реализуют осознанную прагматическую цель –
подчинить оценочные (аксиологические) установки адре-
сата собственным коммуникативным интересам. Как уже
отмечалось, коммуникативное пространство представляет
собой зону реальных и потенциальных контактов каждо-
го из участников коммуникации с точки зрения говоряще-
го (адресанта). Эта зона в значительной степени опреде-
ляется оценочными (ценностными) установками адресата.
Стремление говорящего (адресанта) навязать адресату по-
средством деструктивных форм речевого поведения нега-
тивное отношение к предмету речи (к референту) есть не
что иное, как вторжение в его аксиологическое простран-
ство. Речевая агрессия как разновидность речевого пове-
дения, коммуникативной перспективой которого является
эскалация конфликта и деформация коммуникативного
пространства, подразумевает намеренное негативизирующее
воздействие. Следовательно, о вторжении в аксиологиче-
ское пространство адресата можно говорить только в связи
с отрицательной оценкой. Деструктивные формы речевого
поведения могут использоваться говорящим и при навязы-
вании положительной оценки. Образцы такого речевого по-
ведения широко представлены, например, в агитационном
584
дискурсе или в рекламе. Однако только при навязывании

отрицательной оценки целевой установкой адресанта явля-
ется инициирование реального или потенциального комму-
никативного конфликта между объектом речевой агрессии
(референтом высказывания) и адресатом. При навязывании
положительной оценки в задачу говорящего никоим образом
не может входить дисгармонизация коммуникативных отно-
шений между предметом речи (референтом высказывания)
и адресатом. В этом случае психологическое раздражение
у адресата может возникнуть лишь от осознания несоответ-
ствия формы и содержания высказывания или вследствие
недоверия к речевому жанру как таковому.
Речевая агрессия как вторжение в аксиологическое про-
странство имеет коммуникативно-прагматический смысл
только тогда, когда объектом оценки является конкретное
лицо (персонифицированный объект) или группа лиц, объ-
единенных по какому-либо признаку (множественный, но
в принципе исчисляемый объект), которые не просто из-
вестны адресату (включены в его апперцепционную базу),
но входят в сферу его жизненных интересов. Например, в
публичном дискурсе таковыми можно считать людей или
группы людей, чья деятельность играет важную роль в раз-
личных сферах общественной жизни (политике, экономи-
ке, культуре). Такие объекты не просто нравятся или не
нравятся адресату – они выступают как его реальные или
потенциальные коммуникативные партнеры. Отсюда – дву-
направленность речевого воздействия: непосредственное
(на адресата-собеседника) и опосредованное (на косвенного
адресата – референта высказывания). Следовательно, мож-
но говорить о прямой и косвенной адресации такого агрес-
сивного высказывания. По отношению к референту как к
косвенному адресату речевая агрессия проявляется как дис-
кредитация. По отношению к прямому адресату навязыва-
ние негативного отношения к референту является способом
негативизирующего воздействия.
Целевая установка аксиологической дестабилизации
коммуникативного пространства – разрушение коммуни-
кативной перспективы между адресатом и предметом речи.
Вторгаясь в сферу потенциальных коммуникативных кон-
тактов адресата, адресант фактически стремится сузить его
585
коммуникативное пространство. Одновременно происходит

и опосредованное сужение коммуникативного пространства
косвенного адресата, являющегося референтом высказыва-
ния. Например, дискредитация известного политика, деятеля
науки или культуры снижает авторитетность его дискурса и
фактически вычеркивает его из процесса публичной комму-
никации, тогда как, например, попытка дискредитировать
английскую королеву в глазах российского обывателя за-
ведомо не повлечет за собой никаких коммуникативных по-
следствий ни для той, ни для другой стороны. Обратим вни-
мание на то, что при индуцировании положительной оценки
такого сужения коммуникативного пространства не проис-
ходит. Наоборот, даже самый навязчивый с точки зрения
форм речевого поведения дискурс, позитивно оценивающий
предмет речи (например, агитационный дискурс «за канди-
дата N»), фактически направлен на расширение коммуника-
тивного пространства адресата, поскольку целеустановкой
такого дискурса является перспектива прямого или опосре-
дованного контакта с референтом высказывания. Данный
тип речевой агрессии может быть реализован как в меж-
личностной, так и в публичной коммуникации. Упрощенно
схема такого речевого взаимодействия выглядит следующим
образом: А сообщает В негативную информацию о С, чтобы
разрушить реальное или потенциальное общение В и С.
Перлокутивный эффект речевой агрессии, направлен-
ной на изменение аксиологических установок адресата, за-
висит от характера адресации и установки адресата. Здесь
возможны три варианта:
• если адресат разделяет негативное отношение адре-
санта к объекту агрессии, речевое поведение адре-
санта усиливает этот негатив, активизирует его соб-
ственную агрессию;
• если адресат относится индифферентно к объекту
агрессии, то, в зависимости от конкретной ситуации
и степени авторитетности адресанта, он может либо
поменять свое отношение на негативное (достижение
искомого перлокутивного эффекта), либо остаться
при своем мнении (коммуникативный нуль);
• если адресат положительно относится к объекту
агрессии, то, скорее всего, его собственный агрессив-
586
ный вектор обратится на субъект агрессии, т. е. на

адресанта (коммуникативная неудача). Достижение
перлокутивного эффекта здесь возможно лишь в том
случае, если говорящий является непререкаемым ав-
торитетом для адресата.
Выражение конкретным адресантом негативного (агрес-
сивного) отношения к такому объекту определяется ситуа-
цией или, например, темой общения, поэтому в ситуации
массовой адресации (гетерогенная аудитория) при возмож-
ности всех трех сценариев воздействия негативная равно-
действующая по отношению к такому объекту агрессии, как
правило, не создается, следовательно, перлокутивный эф-
фект агрессивного воздействия может быть достигнут толь-
ко на уровне индивидуального или группового сознания.
Коммуникативная цель агрессивных высказываний в
рассматриваемых ситуациях – «вербовка союзников», т. е.
стремление индуцировать у адресата негативное отношение
к объекту высказывания. Естественно, возникает вопрос:
можно ли ставить знак равенства между любым высказы-
ванием, содержащим негативную оценку предмета речи, и
речевой агрессией?
Как известно, с позиций прагматики оценочные вы-
сказывания предназначены в первую очередь для воздей-
ствия на адресата. Важнейшей особенностью оценки явля-
ется то, что в ней всегда присутствует субъективный фак-
тор, взаимодействующий с объективным [Вольф 2002: 22].
Соотношение субъективного и объективного начал в оце-
ночном высказывании может быть различным. Это зависит
от объекта оценки, шкалы ценностей, принятых в данном
социуме, конкретной речевой ситуации. Этим, по мнению
Е. М. Вольф, определяется тот факт, что субъект оценки
не всегда равен субъекту речи. «Оценка может быть вы-
сказана от одного определенного лица (индивидуальная
оценка) или от «общего мнения», т. е. совокупности лиц,
образующих некий социум с общими стереотипами, а так-
же представлена как не имеющая субъекта и истинная в
«реальном мире» [Вольф 2002: 69]. Ср.: Ни один поря-
дочный человек не может уважать NN; всем известно,
что NN вор и т. п. Сознательное нивелирование субъек-
тивного начала в оценочных высказываниях обеспечивает
587
категоричность негативной оценки и имеет вполне прагма-

тическую цель. Преподнося собственную оценку как «об-
щее мнение» или как непреложную истину, говорящий тем
самым обеспечивает необходимое речевое воздействие на
адресата. Дискредитация объекта агрессии производится в
таких формах, при которых субъективная негативная оцен-
ка представляется как бесспорная и всеобщая, как истинная
в «реальном мире».
В идеале оценочные высказывания (оценка-мнение,
оценка-предположение) всегда нуждаются в мотивировке
[Арутюнова 1999; Дмитровская 2003]. Отрицательная оцен-
ка – это маркированный член оценочной оппозиции, имен-
но поэтому она в большей степени, чем положительная,
требует конкретизации и экспликации [Арутюнова 1999].
Необходимость мотивировок обусловлена еще и тем, что в
них находят отражение критерии оценки. Таким образом,
если оценка намеренно не мотивируется, адресант не пре-
доставляет возможность адресату опровергнуть эту оценку,
т. е. оценка преподносится как бесспорная. Следовательно,
негативное оценочное высказывание как элемент деструктив-
ного речевого поведения (речевой агрессии) характеризуется,
во-первых, категоричностью оценки (индивидуальная оцен-
ка дается как всеобщая); во-вторых, ее аксиоматичностью
(негативная оценка никак не аргументируется).
В межличностной коммуникации (например, в бытовом
дискурсе) адресант чаще всего выражает негативную оцен-
ку эксплицитно. В публичном дискурсе, как в письменном,
так и в устном, негативизирующее воздействие на адре-
сата осуществляется, как правило, более сложным путем.
В письменном дискурсе стратегия дискредитации развора-
чивается как ряд последовательных речевых действий, тре-
бующих от адресата пошагового осмысления [Иссерс 2003].
В устном публичном дискурсе специфика отбора и органи-
зации языковых и речевых средств, стилистических и рито-
рических приемов для выражения негативного отношения к
предмету речи обусловливается тем, что устный публичный
дискурс, как правило, жестко регламентирован, т. е. у гово-
рящего нет времени для развернутых высказываний, поэтому
выражение негативной оценки должно быть сконцентриро-
вано в сравнительно небольшом речевом материале. Кроме
588
того, языковая и речевая специфика оценочных высказыва-

ний как в устном, так и в письменном публичном дискурсе
определяется стремлением автора избежать прямолинейного
выражения оценки, поскольку это снижает эффективность
воздействия на массового адресата [Клушина 2008]. Именно
поэтому в публичной коммуникации аксиоматичность не-
гативной оценки чаще всего достигается за счет такой ор-
ганизации языковых и речевых средств, такого использо-
вания стилистических и риторических приемов, которые
требуют «когнитивного вычисления» [Демьянков 1994: 23]
оценочной импликатуры путем логического вывода, соотне-
сения с известными адресату фактами и событиями и т. д.
В результате таких когнитивных процедур у адресата созда-
ется иллюзия самостоятельного вывода оценки. А это, как
известно, «один из продуктивных способов внедрения но-
вых знаний в модель мира реципиента» [Иссерс 2003: 162].
Этот общий принцип в значительной степени объясняет раз-
нородность способов создания негативной оценки в публич-
ном дискурсе.
Категоричность негативной оценки может обеспечи-
ваться использованием языковых средств с негативной
эмоционально-экспрессивной коннотацией, при этом дан-
ные языковые средства, как правило, характеризуют не сам
референт (объект негативного отношения), а его действия.
Например:
Г. Зюганов (политик): ...Он [Миронов] проголосовал
за все правые, самые жесткие законы – от распродажи
заводов, земель до недр, которые являются главным на-
следием (Национальный интерес, 2009).
А. Ципко (политолог): ...Исаев хочет быть левым в
«Единой России» …Миронов – третий человек в государ-
стве – создает левый противовес Грызлову. Это опять
сумасшедший дом! И, кстати, это опасно для вла-
сти (Национальный интерес, 2009).
Наиболее распространенным способом выражения не-
мотивированной категоричной оценки являются ярлыки-
аллюзии. Воспроизводимость ярлыка обусловливает не-
гативное восприятие объекта оценки как такового: ярлык
актуализируется в сознании носителей языка как некая оце-
ночная аксиома. Например:
589
В. Жириновский: Честолюбец Горбачев, подка-

блучник Горбачев. Он жену больше любил... Где импе-
рия? (Честный понедельник, 2009).
В принципе, немотивированная категоричная оценка мо-
жет создаваться при помощи любых риторических (стили-
стических) приемов: иронии, градации, антитезы, гиперболы
и т. д. Все разнообразие способов создания негативной оцен-
ки объединяется определенной прагматической задачей –
сделать объект негативного отношения адресанта (референт
высказывания) объектом негативного отношения адресата.
Речевая агрессия как вторжение в когнитивное про-
странство направлена на изменение представлений адреса-
та о предмете речи на уровне концепта. Специфика данного
типа речевой агрессии заключается в том, что отдельный
адресант, выражая прямо или косвенно негативное отно-
шение к предмету речи, выбирает его обозначение, руко-
водствуясь в первую очередь задачами максимального нега-
тивизирующего воздействия, не учитывая или сознательно
игнорируя негативизацию стоящего за данным словом кон-
цепта6.
Речевая агрессия как вторжение в когнитивное простран-
ство адресата может быть связана с актуализацией одного
из компонентов смысловой структуры концепта, с привне-
сением нового содержания в его структуру, с изменением
соотношения смысловых компонентов7.
На уровне индивидуального высказывания такая ре-
чевая агрессия осуществляется, как правило, двумя путя-
ми. Во-первых, это может быть актуализация негативно-
оценочного значения, находящегося на периферии концеп-
туального поля. Например: «Для блондинок это слишком
сложно». Как известно, в современном бытовом речеупотре-
блении слово блондинка наряду с основным, общеизвест-
ным значением женщина со светлыми волосами получает
значение недалекая, легкомысленная женщина (девушка).
6
В данном исследовании мы рассматриваем концепт как мен-
тальную сущность, оперативную единицу сознания, представлен-
ную в значениях языковых единиц [Краткий словарь когнитив-
ных терминов 1996: 90].
7
Подробнее см.: [Вепрева 2002: 210–288].
590
Смысловой сдвиг (оценка интеллектуальных способно-

стей по цвету волос) усиливает негативизирующее воздей-
ствие, т. к. основан на приеме расширения: все блондинки
глупые.
Во-вторых, негативизирующее воздействие на адресата
может достигаться за счет контекстуального окружения, ко-
торое привносит отрицательную оценку в соответствующий
концепт: «Женщина за рулем – все равно что обезьяна с
гранатой!».
Как видим, в основе такого негативизирующего воздей-
ствия обычно лежат так называемые универсальные выска-
зывания, которые не подлежат верификации [Поппер 2004],
а потому, с точки зрения психологов, обладают особой воз-
действующей силой. В зависимости от ряда факторов, на-
пример от кратности воздействия, авторитетности адресан-
та и т. п., такого рода высказывания способны изменить
оценку целого класса объектов, стоящих за данным кон-
цептом.
Подобные высказывания на уровне межличностной ком-
муникации не приводят к реструктуризации концепта. Даже
вследствие весьма активного употребления такого рода вы-
сказываний вряд ли можно предположить, что ядерную зону
концепта блондинка будет составлять значение недалекая,
легкомысленная женщина (девушка), а концепта женщина –
значение лицо, не способное управлять автомобилем.
Однако «речевое общение есть тотальный процесс, который…
функционирует как в пределах отдельных индивидуальных
речевых актов, так и в масштабе всего общества… Если в ин-
дивидуальном коммуникативном акте достигаются ограни-
ченные цели взаимопонимания партнеров по определенному
конкретному объекту (духовному или физическому), то в
рамках общества устанавливается взаимопонимание отно-
сительно использования, вообще говоря, закономерностей
материального мира» [Колшанский 1984: 148].
Реструктуризация концепта происходит в коллективном
когнитивном пространстве. По определению В. В. Красных,
коллективное когнитивное пространство – это определен-
ным образом структурированная совокупность знаний и
представлений, которыми обладают все представители того
или иного социума [Красных 2001: 164].
591
Концепт как ментальный комплекс знаний и представле-

ний о той или иной реалии может претерпевать изменения
в коллективном когнитивном пространстве только при на-
личии ряда факторов.
1. Для того чтобы воздействовать на коллективное со-
знание, необходимо большое количество дискурсов и мно-
жество адресантов, поскольку «индивидуальное культурно-
лингвистическое представление, оставаясь самим собой, ис-
пытывает действие общепринятого, но в то же время может
оказывать на него влияние и приводить (при поддержке
других) [выделено нами. – Т.В.] к известным модификаци-
ям общепринятых в социуме культурно-языковых понятий»
[Воробьев 1997: 74-75]. Своеобразным «проводником» та-
ких модификаций является, в первую очередь, публичный
дискурс.
2. Такие изменения тесно связаны с экстралингвистиче-
ской ситуацией. Известно, что концептуальные изменения
особенно активно происходят на поворотных этапах разви-
тия общества [Воробьев 1997: 78; Вепрева 2002].
3. Как правило, таким изменениям подвергаются кон-
цепты, наиболее актуальные для данного общества в дан-
ный период.
4. Изменениям в первую очередь подвергаются концеп-
ты, не обладающие конкретным содержанием и жесткой
структурой (например, демократия, реформа и др.).
Речевая агрессия как вторжение в когнитивное про-
странство возможна только при наличии всех этих факто-
ров. «Реконструкция концепта» – изменение содержа-
ния или перестройка смысловой структуры концепта
[Демьянков 2001: 43-45; Вепрева 2002: 244-288] порож-
дает «постоянные семантические сдвиги», которые, как
замечает Д. Х. Хаймс, «едва ли можно объяснить иначе,
чем каким-то сдвигом в когнитивной ориентации» [Хаймс
1975: 234].
Привнесение в структуру концепта нового значения или
актуализация одного из его смысловых компонентов при
определенных условиях может сформировать негативное
отношение к таким объектам на уровне массового сознания.
Это происходит тогда, когда, во-первых, в публичном дис-
курсе постоянно и последовательно репрезентируется нега-
592
тивное отношение к данным концептам, во-вторых, в ка-

честве объектов негативного отношения выступают реалии,
которые касаются интересов всего социума, т. е. социально
значимые концепты. Наличие таких объектов негативного
отношения определяется экстралингвистическими фактора-
ми: установкой на определенную идеологию, политической,
экономической, культурной ситуацией в обществе. Такие
объекты находятся в сфере ключевых интересов всего обще-
ства, если они связаны с угрозой безопасности, благополу-
чию, здоровью и т. п. Чаще всего они представляют собой
либо концепт с «размытым» смыслом (например, реформа),
либо концепт, обозначающий некое неисчисляемое множе-
ство лиц, объединенных каким-либо признаком (чиновни-
ки, террористы).
Объективно в общественном сознании могут существо-
вать концепты, в самом содержании которых уже заложе-
но негативное воздействие на адресата (например, война,
эпидемия, кризис и т. д.), т. е. негативные «оценочные
компоненты таких лексем (и обозначаемых ими понятий)
константны и всегда передаются при коммуникации» [Пар-
шин 2003]. Активное употребление в публичном дискур-
се лексем, репрезентирующих данные концепты, способно
усиливать напряжение в обществе. В зависимости от внеш-
них обстоятельств такое воздействие может ослабляться или
усиливаться.
То, что язык является весьма действенным инстру-
ментом власти, политики, средством пропаганды – это на
сегодняшний день уже аксиома. Этой проблеме посвяще-
но значительное количество исследований [Блакар 1987;
Вайнрих 1987; Дейк ван 1989, 2000; Водак 1997; Купина
1995, 1999; Шейгал 2000 и мн. др.]. Все эти исследования
убедительно доказывают, что политика как особое употре-
бление языка характеризуется «не столько стилистикой
и словарем, сколько прежде всего особым отношением к
реальности» [Золян 1996: 96]. Это особое отношение к
реальности определяется, в первую очередь, идеологией.
«Идеология представляет собою такую “картину мира"
(способ его «изображения»), которая “истолковывает" дей-
ствительность не с целью ее объективного познания, а с це-
лью сублимирующего оправдания тех или иных групповых
593
интересов. Идеология – это коллективно вырабатываемая

ценностно-смысловая сетка, помещенная между индивидом
и миром и опосредующая его отношение к этому миру»
[Косиков 1994: 280]. В тоталитарном государстве объек-
ты агрессии могут создаваться целенаправленно, в угоду
определенным идеологическим установкам. В качестве та-
ких объектов чаще всего выступают концепты, которые
Дж. Лакофф называет «спорными», поскольку они имеют
в своем составе не подвергаемый сомнению, но недоопреде-
ленный центральный концепт, который может расширяться
на основе идеологии [Lakoff 1995]8. Идеологизированные
объекты агрессии обычно создаются путем насильствен-
ного наведения негативизирующей семы на изначально
нейтральное понятие. Происходит своего рода назначение
того или иного концепта на роль «отрицательного героя».
«В раздражающих ситуациях, которые наилучшим обра-
зом вызывают воодушевление и целенаправленно создают-
ся демагогами, прежде всего должна присутствовать угроза
высоко почитаемым ценностям. Враг или его муляж могут
быть выбраны почти произвольно и – подобно угрожаемым
ценностям – могут быть конкретными или абстрактными.
“Эти" евреи, боши, гунны, эксплуататоры, тираны и т. д.
годятся так же, как мировой капитализм, большевизм и
другие “измы"» [Лоренц 1994: 252].
При создании идеологизированных объектов речевой
агрессии негативизирующее воздействие идет «извне».
Цель – внушить массовому адресату, что данный объ-
ект представляет опасность для всех и каждого, притом
что такая опасность на повседневном, бытовом уровне в
социуме не ощущается. Например, в политическом дис-
курсе советского периода стремление представить США
как главного внешнего врага реализовывалось не столь-
ко через идею идеологического противостояния, сколько
8
С. Кара-Мурза считает такие концепты одним из основ-
ных средств манипуляции массовым сознанием («слова-амебы»)
[Кара-Мурза 2002: 84-98]. Данное явление неоднократно изуча-
лось лингвистами, особенно применительно к так называемому
тоталитарному языку (подробнее см.: [Васильев 2003; Норманн
1994; Милославский 1998 и мн. др.).
594
связывалось с угрозой ядерной войны. С этой же целью

создавались алогичные, сильнодействующие номинации,
например «враг народа». В данном случае налицо попыт-
ка представить конкретного человека как опасного для
всего общества. «Именно государственная языковая по-
литика разрабатывает направления вербальной агрессии,
определяет формально-содержательную организацию си-
стемы стандартизованных идеологических примитивов,
которые легко вводятся в языковое сознание и выступают
в качестве операторов коммуникативного взаимодействия
во всех сферах языкового существования» [Купина 2001:
236]. Поскольку вопрос о верификации информации в
условиях тоталитарного государства не мог ставиться в
принципе, успех таких пропагандистских действий зави-
сел от доверия к источнику сообщения (т. е. к власти и,
соответственно, к подконтрольным власти СМИ). Если
власть пользуется безграничным доверием, то при помо-
щи пропаганды она не просто воздействует на когнитив-
ное пространство массового адресата, она в значительной
степени формирует это когнитивное пространство, созда-
вая в нем в случае необходимости те или иные объекты
агрессии.
Если же доверие к источнику информации, т. е. к вла-
сти, ослабевает, то ослабевает и влияние на концептосфе-
ру массового адресата. Перлокутивный эффект в таком
случае проявляется на уровне внешнего поведения обще-
ства, при этом коллективное когнитивное пространство не
деформируется (говорим одно, думаем другое). Особенно
ярко такое расхождение наблюдалось в тех случаях, ког-
да на роль социумных объектов агрессии «назначались»
реалии, работающие на определенную идеологическую
программу и никак не затрагивающие интересов обще-
ства «здесь и сейчас». Обычный человек действовал по
предписанным властью правилам. Горячо осуждая на ми-
тингах и собраниях «чилийскую хунту», «израильский
сионизм» и т. п., «простой советский человек» вряд ли
воспринимал данные объекты как реальную угрозу своей
безопасности. В связи с этим применительно к публич-
ному дискурсу периода тоталитарного государства (осо-
бенно в 1970-е–80-е годы) в ряде случаев о социумных
595
объектах речевой агрессии можно говорить скорее как о

квазиобъектах (псевдообъектах). По мере того как растет
недоверие общества к власти, число таких квазиобъектов
увеличивается.
Изменение политической системы ведет, как известно,
к изменению структуры и содержания публичного дискур-
са. Если в тоталитарном государстве идеологизированные
объекты фактически создаются в публичном дискурсе (про-
пагандистские тексты, СМИ, политический дискурс различ-
ного характера, официальные тексты и т. д.), то при отсут-
ствии жесткого контроля над публичным дискурсом име-
ет место «стихийное» формирование социумных объектов
агрессии.
Толчком для появления новых объектов речевой агрес-
сии в социуме служит как некое экстремальное событие,
затрагивающее интересы всего общества, так и вполне при-
вычная социально-политическая ситуация, которая по тем
или иным причинам не устраивает общество. Любая се-
рьезная общественная проблема требует ответа на вопрос:
«Кто виноват?». Объективная масштабность проблемы ис-
ключает возможность некой персональной ответственности.
В результате установления логической связи между негатив-
ными изменениями или событиями в жизни общества и тем
объектом, который с той или иной степенью очевидности
может быть признан причиной (виновником) существующе-
го положения, возникает необходимость обозначения того,
кто представляет опасность для всех и каждого или мешает
комфортному существованию всех и каждого. Это должна
быть достаточно абстрактная номинация, которая могла бы
соответствовать максимальному количеству референтов9.
Семантические параметры такой номинации определяют,
как правило, экстралингвистические условия, однако на
выбор номинации влияют также и внутриязыковые факто-
9
«Анонимность значительно облегчает прорывы агрессивно-
сти. Наивный человек испытывает чрезвычайно пылкие чувства
злобы, ярости по отношению к “этим Иванам", “этим фрицам",
“этим жидам", “этим макаронникам"... – т. е. к соседним наро-
дам, клички которых по возможности комбинируются с пристав-
кой “гады"» [Лоренц 1994: 260].
596
ры: тенденция к универбации, дериватоспособность и т. д.

Как правило, данные номинации изначально нейтральны
по своим эмоционально-экспрессивным характеристикам.
Совпадение экстралингвистических и интралингвистических
факторов приводит к тому, что данное обозначение начина-
ет употребляться во множестве дискурсов (например, СМИ,
публичная речь, бытовое общение) в негативном контексте,
что приводит к изменению социальной оценки и, в конеч-
ном счете, негативизирует весь концепт, стоящий за данным
словом.
Степень прозрачности такого процесса зависит от того,
насколько очевидна связь между экстралингвистической
ситуацией и номинацией объекта агрессии. Так, например,
во время Великой Отечественной войны обозначение немец
фактически становится тождественным понятию «враг»,
«фашист». Первоначальное нейтральное значение нацио-
нальной принадлежности отодвигается на второй план. Под
воздействием внешней ситуации в концепт включается новое
содержание, которое остается актуальным для определенно-
го периода (Великая Отечественная война и послевоенный
период). Очевидно, что указанные изменения в содержании
концепта немец произошли стихийно, под воздействием экс-
тралингвистических факторов, а не под влиянием пропа-
ганды.
Гораздо сложнее проследить процесс формирова-
ния социумных объектов агрессии, когда причина воз-
никновения негативной ситуации в обществе не столь
очевидна. Поэтапно процесс формирования социум-
ных объектов можно представить следующим образом.
Экстралингвистические факторы (значимые для всего
общества события или обстоятельства) служат основа-
нием для создания значительного количества дискурсов,
включающих, в свою очередь, высказывания с негатив-
ной модальностью, в которых присутствует данный объ-
ект, причем его конкретная референция может быть раз-
ной. Например, государство может означать президент,
правительство, местные органы власти, парламент
и т. д. Отмечая «громадное значение» оценки в выска-
зывании, рассчитанном на широкую социальную аудито-
рию, М. М. Бахтин (В. Н. Волошинов) писал, что су-
597
щественные социальные оценки вырастают из общности

«окружающего говорящих бытия» [Волошинов 2000:
83-84]. То, что употребление слова в определенном кон-
тексте влияет на изменение его статуса в массовом языко-
вом сознании, неоднократно отмечалось во многих линг-
вистических исследованиях [Булыгина, Шмелев 1997;
Клушина 2008 и др.]. «Контекст – мощный механизм
формирования нужной оценки у нейтральной номинации.
Оценка закладывается не в сему номинации, а эксплици-
руется в ее словесном окружении… Пейоративное или ме-
лиоративное значение у нейтрального слова развивается
через формирование у него заданной коннотации при со-
хранении нейтральной семы» [Клушина 2008: 108]. Если
исходить из того, что «смысл слова всецело определяет-
ся контекстом» [Волошинов 2000а: 415], то становится
ясно, что следующий этап – это формирование негатив-
ной оценки. «Как только оценка из формальных момен-
тов перекинулась в содержание, можно с уверенностью
сказать, что подготовляется переоценка» [Волошинов
2000: 80]. В этом случае формирование негативной оцен-
ки сопровождается определенными смысловыми сдвигами
внутри концепта, и это неизбежно влечет за собой нега-
тивизацию концепта в целом. «Предметное значение фор-
мируется оценкой, ведь оценка определяет, что данное
предметное значение вошло в кругозор говорящих – как в
ближайший, так и в более широкий социальный кругозор
данной социальной группы… Изменение значения есть, в
сущности, всегда переоценка: перемещение данного слова
из одного ценностного контекста в другой» [Волошинов
2000а: 439]. В этом смысле публичный дискурс отражает
объективно существующую в социуме негативную ситу-
ацию. Публичный дискурс лишь находит оптимальное обо-
значение таких объектов, которые эту ситуацию создают,
т. е. реальные объекты речевой агрессии не навязываются, а
лишь обозначаются через публичный дискурс, поскольку
«семантические преобразования происходят в языке тог-
да, когда они отвечают потребностям социума» [Фоменко
2001: 167]. По мнению Г. Г. Хазагерова, СМИ вовсе не
способны изменять картину мира: всякое новое или вошед-
шее в моду слово, даже пережив «реконцептуализацию»,
598
попадает «в уже заселенное пространство» [Хазагеров

2002]10.
«В масштабе речевого общения социального коллекти-
ва» перлокутивный эффект проявляется не как непосред-
ственное следствие отдельного высказывания, а как ре-
зультат многократного длительного речевого воздействия.
Если в межличностной диалогической коммуникации реак-
ция на речевую агрессию следует немедленно, в следую-
щей реплике, то данный тип речевой агрессии рассчитан
на «активно-ответное понимание замедленного действия»
[Бахтин 1996].
Чаще всего такие объекты речевой агрессии базируются
на известной оппозиции «свои – чужие». На основе этой
оппозиции объекты агрессии могут быть представлены раз-
личными концептами, которые, в свою очередь, могут быть
репрезентированы различными лексическими средствами.
Процесс формирования объектов речевой агрессии наиболее
активно проявляется в трех социально значимых оппозици-
ях: «народ – власть»; «русские – нерусские» и «бедные –
богатые». Как известно, наличие данных оппозиций в соци-
уме всегда является источником скрытых или явных соци-
альных конфликтов. В рамках указанных оппозиций в каче-
стве объектов агрессии могут актуализироваться различные
концепты. Так, в современном российском коллективном
когнитивном пространстве в рамках оппозиции «бедные –
богатые» в конце ХХ – начале ХXI века в качестве объек-
тов речевой агрессии последовательно выступали концепты
коммерсанты – бизнесмены – новые русские – олигархи
и т. д. В рамках оппозиции «русские – нерусские» в опреде-
ленные периоды новейшей российской истории социумными
10
Обвинение СМИ в смертном грехе манипуляции массовым
сознанием стало общим местом лингвистических, психологических
и социологических работ, посвященных «дискурсу СМИ». Одна-
ко Ш. А. Надирашвили в свое время обратил внимание на про-
веденные американским психологом Клеппером социологические
исследования, которые выявили, что воздействие средств массовой
коммуникации на взгляды, убеждения и установки американского
общества, на удивление, ничтожно. К такому же выводу приходит
и сам Ш. А. Надирашвили [Надирашвили 1978: 8].
599
объектами агрессии становились концепты чеченцы, исла-

мисты.
В настоящий момент в коллективном когнитивном про-
странстве в качестве объектов речевой агрессии особую ак-
туальность приобретают концепты мигранты и милиция.
Достаточно обратить внимание на то, что в различных ти-
пах публичного дискурса с номинацией мигранты актив-
но употребляется военная (агональная) лексика: мигран-
ты наступают, вытесняют, захватывают и т. п., а в
контекстуальном окружении лексемы милиция и ее про-
изводных преобладают слова с негативной эмоционально-
экспрессивной коннотацией: милиция коррумпированная,
преступная; милиция воюет против собственного народа;
милицейский беспредел и т. п. Безусловно, круг подобных
объектов может сужаться или расширяться в зависимости от
экстралингвистических факторов. Однако общий принцип
формирования социумных объектов речевой агрессии уни-
версален, и на основе этого принципа можно при необходи-
мости «просчитывать» перспективу возможных социальных
конфликтов.
Таким образом, речевая агрессия – это конфликтоген-
ное речевое поведение, в основе которого лежит установ-
ка на субъектно-объектный тип общения и негативизи-
рующее воздействие на адресата. Речевая агрессия мо-
жет проявляться в рамках любого типа общения (меж-
личностного, группового, массового) и любого дискурса,
независимо от его временных и национальных факторов.
Если агрессия представляет собой деструктивное речевое
поведение, то толерантность и вежливость являют собой
конструктивные типы речевого взаимодействия, ориентиро-
ванные в той или иной степени на создание гармоничного
коммуникативного пространства
Лингвистическое осмысление термина «толерантность»
осуществляется с разных позиций: когнитивных, культуро-
логических, психолингвистических и т. д. [Философские и
лигвокультурологические проблемы толерантности, 2005].
Однако при любом подходе следует признать, что «условием
возникновения проблемы толерантности является только
ситуация конфликта (в широком понимании), ситуация
разногласий, взаимного отрицания ценностей и норм другого
600
субъекта. …Нельзя быть толерантным (или нетолерантным)

к тому, до чего нам нет никакого дела» [Михайлова 2005:
100].
С прагмалингвистических позиций толерантность как
тип речевого поведения подразумевает установку на сохра-
нение в неприкосновенности коммуникативного простран-
ства как адресанта, так и адресата.
В собственно речевой сфере толерантность проявляется
в установке на сбалансированный диалог: речевые партнеры
действуют в соответствии с дискурсивными параметрами.
На структурно-смысловом уровне коммуникативный баланс
достигается за счет последовательной, зачастую акцентиро-
ванной мены коммуникативных ролей (говорящий – слу-
шающий), при отсутствии как речевых придержек, так и
речевых поддержек, как перехвата, так и подхвата реплик
речевого партнера.
Сохранение речевого паритета обеспечивается тем, что
оценка реплик речевого партнера акцентирует, с одной сто-
роны, несогласие с его точкой зрения, с другой – право на
существование этой позиции. Например:
Л. Якобсон (первый проректор Государственного
университета Высшая школа экономики): Формально
говоря, я согласен. А по существу – не совсем, и вот
почему… (Судите сами, 2009).
М. Хазин (президент консалтинговой компании
«Неокон»): Это спорное утверждение. Обратите вни-
мание: все говорят о кризисе, но почему-то публично не
обсуждается его причина (Судите сами, 2009).
Толерантное речевое поведение может реализоваться как
уход от конфликта, когда, например, говорящий не реаги-
рует на речевую провокацию собеседника:
М. Шевченко (телеведущий): То есть выполне-
ние социальных обязательств, поднятие пенсий –
это ошибка? Не надо пенсии поднимать? (вопрос-
провокация).
Л. Гозман (сопредседатель партии «Правое дело»):
Я считаю очень серьезной ошибкой то, что необходи-
мые меры откладываются на потом, лишь бы не было не-
приятностей сейчас, лишь бы все были довольны сейчас
(Судите сами, 2009).
601
В аксиологической сфере речевого пространства в ка-

честве показателей установки на толерантное речевое по-
ведение могут выступать, например, указания на субъектив-
ный характер оценки (это мое личное мнение), апелляция
к авторитету как способ объективации оценки (это точка
зрения N) и т. д.:
Д. Медведев (Президент РФ): Я не считаю пра-
вильным возвращаться к выборности губернаторов,
во всяком случае, в исторической перспективе. Это
моя точка зрения. Естественно, всякий человек,
который впоследствии будет работать в долж-
ности Президента, может свою точку зрения
предъявить общественности. Но мне кажется, что
для России это наиболее оптимальная система
управления… (Интервью белорусским СМИ 23 ноября
2009 года).
Толерантность может проявляться как по отношению к
адресату, так и к предмету речи (референту). В этом слу-
чае толерантность реализуется через тактику ухода от кон-
фликтных тем, и это позволяет нейтрализовать негативность
предшествующего высказывания. Например:
В. Новодворская (политик): …Мне сдается, что те
члены МОК, которые выбирали такое удачное место для
Олимпиады и летней и зимней в Пекине и Сочи, очень-
таки продавались, и за хорошую, наверное, сумму.
О. Бычкова (журналист): Ладно, мы не будем гово-
рить о том, о чем не знаем (Интервью на радио «Эхо
Москвы», 2007).
В. Жириновский (политик): Его надо под суд отдать,
Горбачева.
С. Минаев (ведущий): Я вас услышал. Мы говорим
о падении Берлинской стены, но НАТО у восточных гра-
ниц. Это не только следствие падения стены. Это след-
ствие развала СССР (Честный понедельник, 2009).
В когнитивной сфере коммуникативного пространства
толерантность проявляется как возможность представления
предмета речи с разных позиций (Вы рассуждаете как эко-
номист, а я как юрист). Например:
М. Фишман (главный редактор журнала «Русский
Ньюсуик»): Я позволю себе рассуждать как обыва-
602
тель. Я все-таки журналист, а не профессиональ-

ный экономист (Судите сами, 2009).
Корр.: Но есть страны, которые не являются пол-
ностью суверенными, потому что, например, у них нет
собственной финансовой системы, хотя, конечно, есть
границы и конституция…
Д. А. Медведев (Президент РФ): Здесь и находится
корень расхождения между вашим пониманием и моим.
Для меня «суверенитет» — понятие юридическое,
а для вас — элемент экономического устройства
страны. Это, на мой взгляд, разные вещи. В выражении
«суверенная демократия» просматривается еще и калька
с английского sovereign democracy. Но для нас эта калька
не вполне подходит. Во-первых, у нас разное понимание
и правовой системы, и даже некоторых правовых терми-
нов. Во-вторых, в этой конструкции термин sovereign,
по-видимому, означает все-таки не «суверенный» в на-
шем понимании, а «государственный» или «националь-
ный» (Интервью журналу «Эксперт», 2006 г.).
В данном случае потенциальный когнитивный конфликт
переводится на уровень лингвокультурных расхождений,
переходит в своего рода «спор о терминах», который толе-
рантно разрешается.
Вежливость и толерантность рассматриваются как тесно
взаимосвязанные коммуникативные категории. Вежливость
может рассматриваться как внешнее проявление толерант-
ности, как одна из составляющих толерантного поведения
[Михайлова 2005: 107]. Одна из самых известных запад-
ных теорий – теория позитивной и негативной вежливости
П. Браун и С. Левинсона, базирующаяся на социолингви-
стических установках, фактически включает в стратегии
вежливости и толерантное речевое взаимодействие [Brown,
Levinson 1987].
В большинстве исследований категория вежливо-
сти представлена как необходимый фактор оптимально-
го взаимодействия в определенном этнокультурном про-
странстве [Кастлер 2004, Формановская 2005, Ларина
2003, 2004, 2005 и др.]. Т. В. Ларина определяет вежли-
вость как категорию более широкого плана, чем этикет, как
национально-специфическую систему коммуникативных
603
стратегий, нацеленных на эффективное бесконфликтное

общение, которые формируют кооперативно-конформный
коммуникативный стиль [Ларина 2004]. Этот стиль отлича-
ется «ярко выраженной ориентированностью на партнера по
коммуникации», имитирует настроенность на него [Ларина
2005: 251].
На наш взгляд, с точки зрения прагматических характе-
ристик, вежливость представляет собой особый тип речевого
поведения, который подразумевает стремление говорящего к
взаимодействию, т. е. к созданию качественно нового речево-
го, аксиологического и когнитивного поля. Такой тип взаи-
модействия позволяет не только уважать чужую позицию, но
и изменять свою. Чем более успешно реализуется данный тип
речевого поведения, тем шире сфера общего коммуникатив-
ного пространства, тем успешнее коммуникация.
В речевом пространстве диалога данный тип речевого
поведения реализуется через акцентированную передачу
коммуникативной инициативы (открытые вопросы, репли-
ки, побуждающие партнера к речевой активности и т. д.),
речевые поддержки, подхваты реплик речевого партнера.
Например:
М. Хазин (президент консалтинговой компании
«Неокон»): Мы стали отдавать те долги, которые мы
набрали в предыдущие годы. А государство стало это
компенсировать...
О. Вьюгин (председатель совета директоров ОАО
МДМ Банк): ...чтобы поддержать этот спрос. Вот
в этом суть стабилизации (подхват реплики) (Судите
сами, 2009).
В аксиологической сфере вежливость как тип речевого
поведения может реализоваться посредством различных ре-
чевых тактик:
• как согласованность адресанта и адресата в оценке
предмета речи. Например:
С. Бунтман (ведущий): …Дебаты – вещь какая-то
совершенно упоительная.
В. Познер (тележурналист): Это колоссально ин-
тересно (Особое мнение, 2008).
С. Бунтман: Америке повезло, что она вышла из кри-
зиса с очень приличным человеком.
604
В. Познер: Рузвельту …надо было поставить про-

сто памятник из золота (Особое мнение, 2008);
• как позитивная оценка высказывания речевого парт-
нера. Например:
В. Фадеев: Это Ваше замечание, мне кажется,
было очень правильным и очень точным, когда Вы со-
слались на статью президента Медведева, где он гово-
рит, что социальное государство – это не только собес.
(Судите сами, 2009);
• как признание компетентности оппонента. Например:
Л. Радзиховский (журналист): Леша [А. Венедиктов]
лучше знает историю, чем я, он не даст мне соврать
(Народ против, 2009).
Стратегия вежливости как речевого поведения может
быть реализована при помощи языковых и речевых средств.
Например:
С. Спивакова (телеведущая): Скажите, а как отно-
сятся к этому Ваши хористы?
В. Минин (художественный руководитель и главный
дирижер Московского государственного академического
камерного хора): Артисты хора.
С. Спивакова: Да, конечно, артисты хора…
(Камертон, 2007).
Поправка В. Минина указывает на то, что для него по-
нятия хорист и артист хора аксиологически не равны.
Номинация хористы, с его точки зрения, обладает более сни-
женной коннотацией по сравнению с номинацией артисты
хора. Соглашаясь с предложенной номинацией, собеседник
дает понять речевому партнеру, что принимает его систему
ценностей (в данном случае вопреки языковым реалиям)11.
Такая аксиологическая «подстройка» может происхо-
дить и на стилистическом уровне. Например:
С. Спивакова – В. Минину: Пять лет назад Господь
забрал Вашу жену (Камертон, 2007).
Адресант выбирает самый стилистически высокий сино-
ним глагола умереть, подчеркивая таким образом свое ува-
жение к ценностям адресата.
11
В словарях русского языка слово хорист толкуется через
словосочетание артист хора [Ожегов, Шведова 2000: 867].
605
В когнитивной сфере вежливость проявляется как

стремление говорящего гармонизировать собственное пред-
ставление о предмете речи с представлением адресата. На
содержательном уровне это уточнения, дополнения и т. п.
Например:
В. Мединский (депутат Госдумы): …Вот ситуация
в перспективе с размыванием среднего класса. Ее мак-
симальная опасность именно в том, что люди теряют
собственность или перспективы обрести собствен-
ность…
Д. Киселев (ведущий): Превращаются в пролета-
риев.
В. Мединский: Превращаются в потенциального
пролетария, в человека, которому нечего терять, кроме
своих цепей, а это самое страшное.
Д. Киселев: И он идет на улицу… (Национальный
интерес, 2009).
В данном случае второй собеседник (Д. Киселев) до-
полняет и конкретизирует высказывание речевого партнера,
расширяя представление о предмете речи.
Гармонизация представлений о предмете речи может про-
исходить на языковом уровне путем уточнения и согласова-
ния значимых для данного дискурса понятий. Например:
Г. Павловский (политолог): …Калининградская исто-
рия, как к ней ни относиться, она совершенно явная аль-
тернатива тому, как проводит митинги и демонстрации
так называемая внесистемная оппозиция в Москве.
Б.Немцов (политик): А почему «так называемая»?
Просто внесистемная.
Г. Павловский: Хорошо, просто внесистемная
(Клинч, 2010).
Коммуникативно-дискурсивный анализ каждого из
коммуникативно-прагматических типов речевого поведе-
ния – предмет специального изучения. Дальнейшее исследо-
вание речевых тактик, специфических приемов, речевых и
языковых средств, характерных для данных типов речевого
взаимодействия, позволит, в конечном счете, выйти на про-
блему оптимального общения в различных типах дискурса.
606
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. – М.: Языки рус-

ской культуры, 1999.
Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Собр. соч.:
В 7 т. – М.: Русские словари, 1996. – Т. 5: Работы 1940-
1960 гг. – С. 159–206. Режим доступа: http://philologos.narod.
ru/bakhtin/bakh_genre.htm.
Блакар Р. М. Язык как инструмент социальной власти //
Язык и моделирование социального взаимодействия / Под общ.
ред. В. В. Петрова. – М.: Прогресс, 1987. – С. 88–125.
Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. Языковая концептуализация
мира (на материале русской грамматики). – М.: Языки русской
Вайнрих Х. Лингвистика лжи // Язык и моделирование со-
циального взаимодействия. – М.: Прогресс, 1987. – С. 44–87.
Васильев А. Д. Слово в российском телеэфире: Очерки но-
вейшего словоупотребления. – М.: Флинта: Наука, 2003.
Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002.
Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. – Волгоград: Перемена, 1997.
Волошинов В. Н. Слово в жизни и слово в поэзии // Бах-
тин М. М. (Под маской). Фрейдизм. Формальный метод в лите-
ратуроведении. Марксизм и философия языка. – М.: Лабиринт,
2000. – С. 72–96.
Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка // Бах-
тин М. М. (Под маской). Фрейдизм. Формальный метод в лите-
ратуроведении. Марксизм и философия языка. – М.: Лабиринт,
2000. – С. 349–486.
Едиториал УРСС, 2002.
Воробьев В. В. Лингвокультурология (теория и методы). –
М.: РУДН, 1997.
Воронцова Т. А. Речевая агрессия: вторжение в коммуника-
тивное пространство. – Ижевск: ИД «Удмуртский университет»,
2006.
Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового
существования. – М.: Новое литературное обозрение, 1996.
Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. – М.:
607
Дейк Т. А. ван. Язык и идеология: к вопросу о построении

теории взаимодействия // Методология исследований полити-
ческого дискурса: Актуальные проблемы содержательного ана-
лиза общественно-политических текстов. – Мн.: БГУ, 2000. –
С. 50–64.
Демьянков В. З. Когнитивная лингвистика как разновидность
интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания. – 1994. –
№ 4. – С. 17–33.
Демьянков В. З. Понятие и концепт в художественной ли-
тературе и в научном языке // Вопросы филологии. – 2001. –
№ 1. – С. 35–47.
Дмитровская М. А. Знание и мнение: образ мира, образ че-
ловека // Логический анализ языка. Избранное. 1988-1995. – М.:
Индрик, 2003. – С. 47–55.
Золян С. Проблема и конфликт (Опыт логико-семантического
анализа) // Полис. Политические исследования. – 1996. – № 4. –
С. 96–106.
Иссерс О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской
речи. – М.: Едиториал УРСС, 2003.
Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. – М.: ЭКСМО-
Пресс, 2002.
Кастлер Л. Негативная и позитивная вежливость: различ-
ные стратегии взаимодействия// Агрессия в языке и речи. – М.:
РГГУ, 2004.
Клюев Е. В. Риторика (Инвенция. Диспозиция. Элоку-
ция). – М.: ПРИОР, 2001.
Колшанский Г. В. Коммуникативная функция и структура
языка. – М.: Наука, 1984.
Косиков Г. К. Идеология. Коннотация. Текст (по поводу кни-
ги Р. Барта “S/Z”) // Барт Р. S/Z / Перевод Г. К. Косикова и
В. П. Мурат. Общая редакция, вступит. статья Г. К. Косикова. –
М.: Ad Marginem, 1994. – С. 277–302.
Краткий словарь когнитивных терминов / Под ред. Е. С. Куб-
ряковой. – М.: Филологический факультет МГУ имени
М. В. Ломоносова, 1996.
Красных В. В. Основы психолингвистики и теории коммуни-
кации: курс лекций. – М.: Гнозис, 2001.
608
Крысин Л. П. Эвфемизмы в современной русской речи //

Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.: Языки рус-
ской культуры, 2000. – С. 384–409.
Купина Н. А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реак-
ции. – Екатеринбург – Пермь: Изд-во Урал. ун-та. – ЗУУНЦ,
1995.
Купина Н. А. Идеологическая толерантность // Лингвис-
тические проблемы толерантности: тез. докл. междунар. науч.
конф. Екатеринбург, 24-26 октября 2001 г. – Екатеринбург: Изд-
во Урал. ун-та, 2001. – С. 236–239.
Ларина Т. В. Английский стиль фатической коммуника-
ции // Жанры речи. – Саратов: Колледж, 2005. – С. 251–262.
Ларина Т. В. Категория вежливости в английской и русской
коммуникативных культурах. – М.: Изд-во РУДН, 2003.
Ларина Т. В. Национальный стиль вербальной коммуника-
ции и категория вежливости // Образование, наука и экономика
в вузах. Интегративная функция педагогической науки в между-
народном образовательном пространстве. Education, Science and
Economics at Universities. Pedagogical Theory Integrative Function
in the World Educational Domain. – Москва – Братислава:
МАНПО, 2004. – С. 296–302.
Лоренц К. Агрессия (так называемое зло). – М.: Издательская
группа «Прогресс», «Универс», 1994.
Милославский И. Г. Низкие истины об унижающем обмане //
Знамя. – 1998. – № 8. – С. 192–204.
Михайлова О. А. Толерантность и терпимость: взгляд линг-
виста // Философские и лингвокультурологические проблемы
толерантности. – М.: ОЛМА-Пресс, 2005. – С. 99–111.
Михальская А. К. Русский Сократ: Лекции по сравнительно-
исторической риторике. – М.: Издательский центр «Academia»,
1996.
Надирашвили Ш. А. Психология пропаганды. – Тбилиси:
Мецниереба, 1978.
Норманн Б. Ю. Лексические фантомы с точки зрения линг-
вистики и культурологии // Язык и культура: III Междунар.
конф.: Докл. и тез. – Киев: УИМО, 1994. – С. 53–60.
языка. – М.: Азбуковник, 2000.
Паршин П. Б. От такого и слышу: о содержании и узусе
понятия манипуляции // Компьютерная лингвистика и интел-
609
лектуальные технологии: Тр. Междунар. семинара «Диалог 2003»

(Протвино, 11–16 июня 2003 г.). – М.: Наука, 2003. Режим до-
ступа: http://www.dialog-21.ru/archive/2003.
Поппер К. Логика научного исследования. – М.: Республика,
2004.
Почепцов Г. Г. Теория коммуникации. – М.: Рефл-бук; К.:
Ваклер, 2001.
Почепцов Г. Г. Психологические войны. – М.: Рефл-бук; К.:
Ваклер, 2002.
Сусов И. П. Говорящая личность в лингвосоциальном и линг-
вопрагматическом пространствах // Социальная стратификация
языка: матер. межвуз. конф. Пятигорск. гос. пед. ин-т иностр.
яз. – Пятигорск: ПГПИИЯ, 1989. – С. 57–59.
Философские и лингвокультурологические проблемы толе-
рантности. – М.: ОЛМА-Пресс, 2005.
Фоменко Ю. В. Человек, слово и контекст // Концепция че-
ловека в современной философской и психологической мысли. –
Новосибирск: НИЭПП, 2001. – С. 164–168.
Формановская Н. И. Ритуалы вежливости и толерант-
ность // Философские и лингвокультурологические проблемы
толерантности. – М.: ОЛМА-Пресс, 2005. – С. 337–355.
Хазагеров Г. Г. Что слышит слушающий // Отечественные
записки. – 2002. – № 6. Режим доступа: http://magazines.
russ.ru.
Хаймс Д. Х. Два типа лингвистических отношений // Новое в
лингвистике. – М.: Прогресс, 1975. – Вып. 7: Социолингвистика. –
С. 229–298.
Шалина И. В. Коммуникативно-речевая дисгармония: ее при-
чины и виды // Культурно-речевая ситуация в современной Рос-
сии. – Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2000. – С. 272–287.
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. – М.: Ин-т
языкознания РАН; Волгоград: Волгогр. гос. пед. ун-т; Перемена,
2000.
Brown, P., Levinson, S. Politeness: Some Universals in Language
Use. – New York: Cambridge University Press, 1987.
Gruber, H. Streitgespräche. Zur Pragmatik einer Diskursform. –
Opladen: Westdeutschen Verlag, 1996.
Lakoff, G. The Neurocognitive Self: Conceptual System
Research in the Twenty-first Century and the Rethinking of What
a Person Is. // Solso, R. L. & Massaro, D. W. (eds.). The Science
610
of the Mind: 2001 and Beyond. – New York: Oxford UP, 1995. –
P. 221–243.
Parret, H. Pragmatique philosophique et épistémologie de la
pragmatique: Connaissance et contextualité // Le langage en con-
texte: Études philosophiques et linguistiques de pragmatique. –
Amsterdam: Benjamin’s, 1980. – Р. 7–189.
ТЕЛЕПРОГРАММЫ (2008-2009 гг.)

Судите сами (1 канал)
Национальный интерес (Россия)
Народ хочет знать (ТВЦ)
Открытая студия (5 канал)
Честный понедельник (1 канал)
Гордонкихот (1 канал)
Камертон (Культура)
Общее дело (1 канал)
РАДИОПРОГРАММЫ (Радиостанция «Эхо Москвы»)

(2008-2009 гг.)
Особое мнение
Клинч
Народ против…
611
ÒÅËÅÂÈÇÈÎÍÍÀß ÄÈÑÊÓÑÑÈß
ÊÀÊ ÆÀÍÐ ÄÈÑÊÓÐÑÀ ÑÌÈ
Ò. À. Âîðîíöîâà
Анализ любой речевой деятельности должен учитывать

культурологические и социально-исторические данные и
условия коммуникации [Кубрякова 2001, 2004: 519-531].
В конце XX века изменение общественно-политической
ситуации в России обусловило смену коммуникативной па-
радигмы: «на смену монологической коммуникативной
парадигме тоталитарного общества («один говорит, все
слушают и выполняют») пришла диалогическая парадиг-
ма плюралистического общества» [Стернин 2000: 10].
Как следствие смены коммуникативной парадигмы ис-
следователи отмечают ряд взаимосвязанных процессов:
в частности, возрастает роль устного общения, повы-
шается роль диалога в процессе коммуникации [Голано-
ва 2000, 2001; Лаптева 2003; Стернин 2000]. «Монологизи-
рованные отношения оттесняются диалогическими, и возни-
кает широкое поле публичного диалога. Это значительная и
динамичная сфера современной публичной речи, все расши-
ряющаяся и обогащающаяся все новыми видами и разновид-
ностями» [Голанова 2000: 428]. И. А. Стернин отмечает также
такие процессы, как плюрализация общения (сосуществова-
ние разных точек зрения при обсуждении той или иной про-
блемы) и рост индивидуальной неповторимости личностного
дискурса (персонификация общения) [Стернин 2000: 10].
Разумеется, все эти процессы нашли отражение в такой
социально значимой сфере публичной коммуникации, как
дискурс СМИ1.
1
Термин дискурс в современной лингвистике имеет множество
определений и трактуется по-разному (обзор различных трактовок
612
Òåëåâèçèîííàÿ äèñêóññèÿ êàê æàíð äèñêóðñà ÑÌÈ
В современной лингвистической и нелингвистической

литературе словосочетание дискурс СМИ нередко употре-
бляется как синоним по отношению к таким понятиям, как
язык СМИ, массовая коммуникация, публичный дискурс2.
Очевидно, что основой такой синонимизации является ха-
рактер адресации. Действительно, в самом широком пони-
мании дискурс СМИ – это дискурс, ориентированный на
массового адресата. Массовая коммуникация предполагает
только опосредованное общение – через средства массо-
вой информации3. А. А. Леонтьев отмечал, что при возрас-
тающей возможности воздействия массовая коммуникация
имеет свою специфику, такое воздействие осложняющую.
Во-первых, коммуникатор не может отслеживать реакцию
аудитории. Во-вторых, радио- и телевизионная аудитория
не просто рассредоточена в пространстве, она рассредото-
чена психологически, поэтому ее труднее заинтересовать.
В-третьих, теле- и радиоаудитория практически не подда-
ется «заражению», в отличие от непосредственных слуша-
телей. В-четвертых, через средства массовой информации
происходит так называемое дистрибутивное общение: адре-
сант сориентирован на множественного адресата, а адресат
воспринимает данное общение почти как межличностное.
В-пятых, выступающий должен ориентироваться на очень
разный уровень слушателей и зрителей [Леонтьев 1999: 288-
290].
термина дискурс см.: [Макаров 2003: 84; Дейк Т. ван 1989; Кара-
сик 2000; Серио 1999; Степанов 1995: 36–46 и др.]. Мы исходим
из понимания дискурса как широкой родовой категории по отноше-
нию к понятиям речь, текст, диалог [Богданов 1993: 5-6; Макаров
2003: 89]. Обобщающий характер понятия дискурс снимает про-
тивопоставления монологический/диалогический, устный / пись-
менный, что позволяет избирать различные основания для типо-
логизации дискурса.
2
О понятии «публичный дискурс» см.: Воронцова Т. А.
О соотношении понятий публичный дискурс – язык СМИ –
публичная речь // Вестник Удмуртского университе-
та. Серия История и филология. Вып. 2. – Ижевск, 2008.]
С. 17–22.
3
Средством передачи информации сегодня служат не толь-
ко печатные и электронные СМИ, но и Интернет.
613
Современные экстралингвистические (социальные) про-

цессы, с одной стороны, обусловливают внутридискурсив-
ные изменения, с другой – требуют иного научного подхода
при анализе дискурса определенного типа. Смена комму-
никативной парадигмы неизбежно повлекла за собой из-
менение основных параметров дискурса СМИ. Акцент на
коммуникативной стороне речевого взаимодействия стано-
вится для дискурса СМИ определяющим4. В связи с этим
ключевыми характеристиками данного типа дискурса сегод-
ня являются диалогизация, плюрализация как возможность
представления различных точек зрения и персонификация
как возможность представления индивидуальной точки зре-
ния5 [Кройчик 2000, Солганик 2000, 2003, Клушина 2008
и др.].
В коммуникативно-прагматической парадигме поня-
тие дискурса тесно связано с понятием жанра. Изменение
основных дискурсивных параметров обусловливает либо
кардинальную перестройку, либо разрушение жанровой си-
стемы дискурса определенного типа. Не случайно в начале
XXI века проблема жанра становится для дискурса СМИ
одной из наиболее актуальных проблем, поскольку «вместе
со старой системой организации СМИ рухнула и прежняя
классификация жанров» [Кройчик 2000: 130].
Создание новой жанровой системы и структуры дискур-
са СМИ требует иного подхода к содержанию самого по-
нятия жанр.
При всем многообразии концепций и подходов теорети-
ческой базой современной генристики (жанрологии, жанро-
ведения) является теория речевых жанров М. М. Бахтина
[Бахтин 1979].
Как известно, М. М. Бахтин определял речевой жанр
как «относительно устойчивый тематический, композици-
онный и стилистический тип высказывания», который со-
4
См. подробнее: Клушина Н. И. Стилистика публицистиче-
ского текста. – М.: МедиаМир, 2008.
5
По справедливому замечанию Г. Я. Солганика, современ-
ный журналист — это «свободно (нередко радикально) мыслящий
человек, выступающий от собственного имени» (выделено на-
ми. – Т.В.) [Солганик 2003: 50].
614
ответствует «типическим ситуациям речевого общения, ти-

пическим темам, следовательно, и некоторым типическим
контактам значений слов с конкретной реальной действи-
тельностью при типических обстоятельствах» [Бахтин 1979:
242]. Основные параметры, которые М. М. Бахтин считает
значимыми для речевого жанра, фактически представляют
собой ключевые характеристики коммуникативного акта:
адресант – адресат – предмет речи – код. Если пред-
ставить эти характеристики как некие относительные кон-
станты, то речевой жанр – это не что иное, как «типовой»
коммуникативный акт, т. е. коммуникативный акт, который
воспроизводится в повторяющейся (типичной) коммуника-
тивной (речевой) ситуации.
Изменение жанровой системы и структуры совре-
менного дискурса СМИ обусловлено прежде всего
тем, что сегодня основная интенция данного типа дис-
курса – убеждение – реализуется как речевое воз-
действие в процессе взаимодействия с адресатом.
«Личностная тенденция, а также тенденция к усиле-
нию информативности обусловливают активный процесс
формирования новых жанров», – отмечает Г. Я. Сол-
ганик [Солганик 2000]. В связи с этим получают развитие
те жанры, в которых присутствуют все коммуникативные
составляющие современного медиадискурса: диалогиче-
ский характер коммуникации, возможность представле-
ния различных точек зрения на проблему, личность адре-
санта как фактор воздействия.
Одним из таких жанров является телевизионная дис-
куссия. В современном телевизионном пространстве этот
жанр нередко обозначается как ток-шоу. На россий-
ском телевидении ток-шоу – сравнительно новое явление.
Содержательный диапазон передач такого рода весьма ве-
лик: от скандального игрового действа до вполне серьезных
политических и экономических дискуссий. Это обусловли-
вает неопределенность жанрового статуса данных программ.
Н. В. Вакурова и Л. И. Московкин определяют ток-шоу
как «разговорный жанр (выделено нами. – Т.В.), совре-
менный аналог теледискуссии… заимствованный в связи с
возможностью прямого эфира западный жанр, адресован-
ный «не всем, но каждому» [Вакурова, Московкин 1997].
615
Т. В. Матвеева называет ток-шоу6 телевизионной програм-

мой, «построенной на разговорах», отмечая, что ток-шоу
«чаще называют программы оптимистические, соединяющие
проблемность с облегченным способом изложения и анализа
проблем» [Матвеева 2003: 361-362]. При этом автор отме-
чает, что «узуальным термин ток-шоу пока не является и,
возможно, в русской речевой практике не удержится» [Там
же: 362]. Содержательное разнообразие, различие в целе-
вых установках, разная композиционная организация не по-
зволяют считать все передачи, традиционно обозначаемые
как ток-шоу, относящимися к одному и тому же речевому
жанру. Однако при отсутствии игрового момента и жесткого
сценария материал телепрограмм такого рода может пред-
ставлять интерес с точки зрения прагмалингвистического и
риторического анализа. Общественно значимая тематика и
проблематика позволяет рассматривать ряд программ, обо-
значенных как ток-шоу, как публичные дискуссии, участни-
ки которых в речевом отношении вполне самостоятельны.
Это не единственная причина, которая позволяет использо-
вать материал этих телепередач в качестве источника линг-
вистического анализа. Несмотря на весьма распространен-
ное скептическое отношение к ток-шоу как телевизионному
жанру, в данном случае мы имеем дело с одной из самых
сложных форм публичного дискурса – и по содержанию,
и по структуре, поскольку с прагмалингвистической точки
зрения теледискуссия – это прежде всего речевой жанр, в
котором реализуется публичная полилогическая коммуни-
кация.
В лингвистической литературе полилогическая комму-
никация в целом и публичная полилогическая коммуника-
ция в частности с точки зрения прагмалингвистики практи-
чески не исследовалась. Это обусловлено тем, что с пози-
ций собственно коммуникативного анализа полилог неред-
ко рассматривается как разновидность диалога [Винокур
1990; Филиппов 2003; Матвеева 2003; Колокольце-
ва 2006 и др.]. «Количество говорящих (два или более
6
Примечательно, что в Учебном словаре данного автора
(2003 г.) дано двоякое написание этого слова: токшоу и ток-шоу
[Матвеева 2003].
616
двух) не является дифференциальным признаком оппози-

ции «диалог – полилог»: элемент «диа» (греч. – через) ука-
зывает на их общий признак – мену ролей говорящих и
слушающих в противовес монологу» [Винокур 1990: 381],
т. е. «за естественной на первый взгляд триадой “монолог –
диалог – полилог", учитывающей разницу в количестве
участников коммуникации, скрывается противоречивая
картина многообразия (прежде всего) устных форм обще-
ния. Единство природы полилога и диалога усматривается
прежде всего в том, что в обоих случаях мена активной
роли говорящего является основным структурным принци-
пом общения» [Филиппов 2003: 219]. «Наличие большего,
чем два, количества коммуникантов не вносит ничего прин-
ципиально нового в сущность коммуникации… Полилог, по
сути дела, сводим к многостороннему диалогу», – считает
Т. Н. Колокольцева [Колокольцева 2006: 59].
Вместе с тем даже те исследователи, которые не считают
полилог самостоятельной формой коммуникации, призна-
ют, что полилог все же имеет свою специфику. Во-первых,
«в условиях полилога (по сравнению с условиями диалога)
наблюдается ряд экстралингвистических и лингвистических
трансформаций: несколько видоизменяются коммуникатив-
ные роли участников, закономерности перехода речевых
ходов, иначе выглядят дейктические показатели (наряду с
обозначением говорящего и собеседника Я – ТЫ активно
вступают в игру местоимения МЫ – ВЫ – ОНИ) и др.»
[Колокольцева 2006: 59]. Во-вторых, «возможность часто-
го изменения ролевой ситуации обусловливает больший
по сравнению с диалогом тематический, коммуникативно-
прагматический и стилистический диапазон общения»
[Филиппов 2003: 219].
Анализ жанра телевизионной дискуссии свидетельству-
ет о том, что по своим структурно-композиционным харак-
теристикам публичный полилог отличается от публичного
диалога и представляет собой особый, самостоятельный тип
речевого взаимодействия.
По мнению Л. Р. Дускаевой, «композицию речевого
жанра можно представить как типовую текстовую структу-
ру, в которой реализуется совокупность коммуникативно-
речевых интеракций, позволяющих достичь общей жанровой
617
цели. Каждое действие, реализующее поджанровую цель,

выражается в отдельном субжанровом цикле (вопрос –
ответ, сообщение – оценка сообщения, побуждение к дей-
ствию – выполнение действия), который тоже реализуется
системой элементарных циклов» [Дускаева 2004]. Несмотря
на то что телевизионная дискуссия – это организованный
полилогический дискурс (в роли координатора выступает
ведущий), здесь отсутствует жесткая мена коммуникативных
ролей «говорящий – слушающий» и, как следствие, степень
участия в дискурсе каждого из коммуникантов различна.
В рамках телевизионной дискуссии объем высказываний
может варьироваться от коротких реплик до весьма про-
странных монологов. При этом монологические фрагмен-
ты подготовленной речи могут чередоваться со спонтанно
возникающими диалогами, соответствующими по структуре
естественной диалогической речи. Чередование монологиче-
ских и диалогических фрагментов может быть предусмо-
тренным сценарием или спонтанным. На внешнем уровне
ведущий координирует процесс коммуникации, сохраняя
его тематическую целостность, передает речевые ходы,
сдерживая или поощряя коммуникантов, выполняет функ-
цию организатора дискуссии. Однако в реальной дискуссии
вступление в коммуникацию далеко не всегда регламенти-
руется ведущим, и тогда диалогическая речь приближается
к естественному диалогу.
Е. И. Голанова, характеризуя публичный диалог, отме-
чает, что, несмотря на варьирующийся объем реплик («моно-
лог в диалоге»), последовательная мена коммуникативных
ролей является основной характеристикой коммуникативно-
речевой структуры публичного диалога, т. е. основной
единицей такого диалога остается диалогическое единство
[Голанова 2000: 430]. В полилогическом дискурсе, в отли-
чие от диалогического, в некоторых случаях соотношение
реплик-акций и реплик-реакций не столь однозначно. Во-
первых, поскольку количество участников коммуникации
«больше двух», на одну реплику-акцию может последовать
несколько реплик-реакций, которые, в свою очередь, мо-
гут тоже соотноситься между собой как реплики-акции и
реплики-реакции. Во-вторых, реплики-акции и реплики-
реакции могут быть дистанцированы во времени: реплика-
618
реакция на то или иное высказывание может последовать

через довольно продолжительное время по мере включения
участников в процесс коммуникации.
Другой важной с риторической точки зрения чертой теле-
дискуссии является то, что здесь фактически представлены
три типа коммуникации: межличностная (диалогическое вза-
имодействие участников дискуссии), публичная7 и массовая
[Анисимова, Гимпельсон 2002: 24-26], т. е. каждая реплика-
высказывание фактически имеет тройную адресацию: во-
первых, это непосредственные участники данной программы,
во-вторых, зрители в студии, в-третьих, телезрители.
Поскольку речь идет о телевизионной коммуникации,
безусловно, коммуникативный акт (высказывание, по
М. М. Бахтину) в целом ориентирован на массового адресата.
Эта адресация может быть прямой или опосредованной.
Прямая адресация осуществляется, если ведущий или
участник обращаются непосредственно к телезрителям:
ведущий массовый адресат
зрители в студии
участник
массовый адресат
7
Под публичным общением понимают обычно ряд ситуаций,
в которых происходит непосредственное общение адресанта с
множественным адресатом, представляющим собой многочислен-
ную и неоднородную аудиторию [Анисимова, Гимпельсон 2002:
25-26]. В принципе формат программы, в рамках которой прово-
дится дискуссия, может не предусматривать присутствия зрителей
в студии.
619
Опосредованная ориентация на массового адресата

происходит при общении ведущего с участниками дискуссии,
при общении участников дискуссии между собой, при
общении ведущего со зрителями в студии, при общении
участников программы со зрителями в студии.
ведущий участник
участник 1 участник 2
массовый адресат
ведущий зрители в студии
участник зрители в студии
Несмотря на то что непосредственное участие зрителей

в студии минимизировано и на развертывание дискурса
существенно не влияет, сам факт наличия непосредственной
аудитории, на первый взгляд, создает впечатление «спора
при слушателях» с некоторым эффектом обратной связи.
Казалось бы, эффект обратной связи усиливается, если
в теледискуссии используются интерактивные формы
общения с телезрителями (массовым адресатом)8, однако
при этом телезритель не является полноценным участником
дискуссии, поскольку у него есть возможность (по телефону
или через Интернет) лишь задать вопрос или коротко
высказать свою точку зрения. Таким образом, даже при
наличии интерактивных форм теледискуссия сохраняет
основные параметры адресата, характерные для массовой
коммуникации: во-первых, общение с непрогнозируемой
аудиторией (количественный и качественный состав адресата
предсказать невозможно), во-вторых, так называемая
дистрибутивность общения: зрители разобщены, между
8
Например, телепрограмма «Открытая студия», 5 канал.
620
ними нет взаимодействия, а значит, нет и взаимовлияния,

в-третьих, отсутствие реальной обратной связи [Леонтьев
1999: 288-290; Анисимова, Гимпельсон 2002: 26].
Все эти факторы не позволяют в полной мере
спрогнозировать коммуникативную перспективу того
или иного высказывания и увидеть реакцию адресата
как результат речевого воздействия «здесь и сейчас».
Говорящий не может корректировать свое речевое поведение
в соответствии с результатом воздействия того или иного
высказывания. Это существенно отличает теледискуссию от
классического «спора при слушателях».
В рамках коммуникативно-прагматического направле-
ния исследования с жанром в первую очередь соотносится
такая коммуникативная категория, как целеустановка (ин-
тенция) говорящего или пишущего. Основная интенция пу-
блицистического текста – интенция убеждения [Клушина
2008]. В большинстве жанров дискурса СМИ эта интенция
реализуется адресантом – журналистом – по отношению к
массовому адресату.
Специфика жанра теледискуссии заключается в том, что
здесь адресантом, реализующим интенцию убеждения по от-
ношению к массовому адресату (телезрителям), является не
только и не столько ведущий (инициатор коммуникативного
акта), сколько каждый из участников программы.
При этом в рамках данного жанра ведущий выступа-
ет прежде всего в роли координатора, регулирующего раз-
личные аспекты коммуникации9. Во-первых, ведущий – это
9
Е. В. Рублева, анализируя лингвопрагматические аспекты
политической теледискуссии, выделяет функциональные роли
ведущего, указывая, что эти роли могут меняться по ходу дис-
куссии:
– собственно ретранслятор (озвучивает напрямую высказы-
вания политика);
– конферансье (представление политика и темы, по кото-
рой тот собирается выступать);
– интервьюер (предоставляя слово политику, контролиру-
ет ход коммуникации, выражает свою точку зрения);
– рефери (контролирует ход коммуникации в теледискус-
сиях, дебатах, в которых участвуют коммуниканты с диаме-
трально противоположными точками зрения);
621
«технический» координатор дискурса. Он инициирует ком-

муникативный акт, представляет тему, участников, переда-
ет речевые ходы, регулирует объем высказываний каждого
участника (если можно, пожалуйста, коротко; расскажи-
те поподробнее и т. п.), контролирует ход дискуссии (да-
вайте не будем говорить все вместе… ), последовательно
вовлекая в коммуникативный процесс новых участников.
В этой функции ведущий обеспечивает, с одной стороны,
соблюдение жанровой структуры данного коммуникативно-
го акта, с другой – динамику коммуникативного процесса.
Во-вторых, ведущий – это полноправный участник дис-
куссии, который координирует и направляет содержатель-
ную сторону дискурса.
В этом качестве ведущий:
• держит «в фокусе» предмет дискуссии, расставляет
смысловые акценты. Например:
Ведущий (С. Минаев): Мы не говорим об исто-
рии, мы сейчас говорим о будущем, об истории, ко-
торая ведет нас в будущее (Честный понедельник,
2009)10;
Ведущий (М. Шевченко): Давайте от экономики вер-
немся к человеческому измерению кризиса (Судите
сами, 2009);
• высказывает собственную точку зрения на данную
проблему, соглашаясь или не соглашаясь с отдель-
ными участниками дискурса. Например:
Ведущий (С. Минаев): А мне кажется, что не так.
Александр, мне кажется, что война идет за националь-
ную идею (Честный понедельник, 2009);
• оценивает высказывания участников дискуссии с
точки зрения истинности/ложности; корректности/
– псевдокомментатор (ангажированный журналист, кото-

рый говорит «как бы от себя», но при этом озвучивает точку
зрения определенного политика);
– комментатор (выражает свою точку зрения, опираясь на
мнения политиков и цитируя их высказывания) [Рублева 2006:
13-14].
10
В качестве иллюстративного материала использованы
фрагменты теледискуссий 2008-2009 гг.
622
некорректности. Такая оценка может даваться как

эксплицитно, так и имплицитно. Например:
Ведущий (М. Шевченко): Мне кажется, что это
как-то несколько уничижительно звучало по отно-
шению к своим политическим оппонентам (Судите сами,
2009) – прямая оценка.
Ведущий (С. Минаев): …А что бы было с этой огром-
ной, неуправляемой, монструозной страной, кото-
рая включила бы в себя Афганистан, Индию, Пакистан,
Канаду? Сейчас до Дублина договоримся (Честный по-
недельник, 2009) – имплицитная негативная оценка пред-
шествующего высказывания (ирония);
• ведет диалог с одним из участников коммуникации,
меняясь с ним коммуникативными ролями (не толь-
ко сам задает вопросы, но и отвечает на вопросы
участников). Например:
В. Жириновский: Кто сегодня в Америке двигает аме-
риканскую науку, прогресс?
Ведущий (С. Минаев): Русские (Честный понедель-
ник, 2009);
С. Кургинян: А у меня тогда вопрос простой возника-
ет: а зачем тогда вообще весь этот частный сектор?
Ведущая (Н. Стрижак): Но нам же объясняют,
что в мире он был всегда. А мы за 10 лет – сначала
лет 5 осторожно относились и получили... (Открытая
студия, 2008).
В этом плане современная теледискуссия коренным об-
разом отличается от классического риторического жанра
дискуссии, где ведущий должен занимать позицию «над
схваткой», ограничиваясь лишь ролью наблюдателя.
В-третьих, ведущий выполняет функцию посредника
между массовым (и множественным) адресатом и участни-
ками дискуссии. Эта функция чаще всего реализуется через
тактику идентификации с адресатом. Ведущий отождест-
вляет себя с массовым адресатом, позиционирует себя в ка-
честве его представителя. Это может быть репрезентировано
на содержательном уровне. Например:
Ведущая (Н. Стрижак): Михаил Валентинович, лю-
дям непонятен даже термин «нано». Я прочитала,
что это десять в минус девятой степени, но мне
623
легче от этого не стало. Откуда возникло это слово,

как вам кажется? (Открытая студия, 2009);
Ведущий (М. Шевченко): Я просто хочу понять
для себя, я думаю, многие наши телезрители хо-
тят понять. … Как совместить заботу о бюджете и
реальную заботу о десятках миллионов людей, которые
живут в нашей стране? (Судите сами, 2009).
Кроме того, такая тактика идентификации с массо-
вым адресатом может реализовываться на речевом уровне.
Ведущий «переводит» недостаточно понятные, с его точки
зрения, высказывания в формы, доступные массовому адре-
сату. Такая коррекция может осуществляться различными
способами:
• посредством таких коммуникативных ходов, как
уточняющие вопросы, просьба пояснить отдель-
ные слова или все высказывание в целом. На-
пример:
А. Захаров, президент портала SuperJob.ru:
Энтузиазма убавляется, поэтому через полгода мы про-
ведем очередное исследование и посмотрим в динамике,
что изменилось.
Ведущий (Д. Киселев): То есть вы хотите ска-
зать, что средний класс тает? (Национальный интерес,
2009);
Ведущий (М. Шевченко): Я Вас правильно понял,
что главное измерение этой силы, которая выведет мир
из кризиса, это, все-таки, люди? Их желание-нежелание,
то, что происходит в мозгах у людей? (Судите сами,
2009);
• посредством стилистической трансформации выска-
зываний участников. Например:
М. Хазин (экономист): … Ключевым элементом эконо-
мики является конечный спрос – тех, кто потребляет,
для того чтобы использовать самому, а не перепродать.
И конечный спрос последние 25 лет в мировой экономике
рос много быстрее, чем экономика в целом, за счет роста
долга.
Ведущий (М. Шевченко): То есть, если говорить
человеческим языком, мы затянули ремень и в этот
год стали меньше потреблять? (Судите сами, 2009);
624
Ведущий (С. Минаев): Александр Андреевич, я пра-

вильно Вас понимаю? Переводя с языка великого ли-
тератора на обычный, уличный, – стране нужен вос-
точный деспот (Честный понедельник, 2009).
При непосредственном участии зрителей в студии в дис-
куссии ведущий может уточнять и корректировать и их вы-
сказывания. Например:
Зритель: Скажите, пожалуйста, все-таки Россия в
большинстве своем потеряет или приобретет?..
Ведущая (К. Прошутинская): Что вы имеете в виду,
говоря: что приобретет? (Народ хочет знать, 2009).
Как уже было отмечено выше, «образ адресанта» является
важным параметром, отличающим телевизионную дискуссию
от других жанров дискурса СМИ. По мнению Ю. В. Рож-
дественского, в дискурсе СМИ представлен коллективный
речедеятель, который может быть противопоставлен ин-
дивидуальному речедеятелю [Рождественский 1996: 240-
250; 1997: 474-476]. Это означает, что непосредственный
адресант (журналист, ведущий) выступает как представи-
тель определенного медиаисточника (телеканала, издатель-
ства и т. д.), осуществляющего заказ той или иной соци-
альной группы: «Заказчик массовой информации исходит
из своих интересов, торгово-экономических, финансовых,
управленческо-административных. Соответственно, эти ин-
тересы у разных групп различны. Это отражается в текстах
массовой информации. Поэтому характеризует плюрализм
мнений при единстве интернациональной информации о со-
бытиях. Плюрализм мнений направляет разные категории
получателей информации и формирует разнообразие вкусо-
вых предпочтений» [Рождественский 1997: 477]. Это позво-
ляет рассматривать массовую информацию как глобальный
текст, объединяющий разные языковые сообщества с их со-
циальными речевыми структурами. «Несмотря на различие
языковых систем, понимаемых лингвистически, массовая
информация обладает принципиальным единством смысла
и направленностью содержания» [Там же].
В телевизионной дискуссии фактическим адресантом,
реализующим интенцию убеждения, является каждый
участник дискуссии. Как правило, это человек, обладаю-
щий высоким социальным статусом: политик, ученый, дея-
625
тель искусства и т. д., то есть homo publicus – человек

публичный. Следовательно, его убеждения, социальная
позиция, манера речи хорошо знакомы массовому адреса-
ту. Это позволяет рассматривать его в рамках данной кон-
кретной коммуникации как индивидуального речедеятеля,
вполне самостоятельного как в выборе позиции, так и в
выборе языковых и речевых средств для выражения этой
позиции.
Адресант в телевизионной дискуссии по определению
обладает высоким уровнем коммуникативной компетентно-
сти. Это люди, которые «способны говорить публично, при-
чем вполне самостоятельно и связно, используя речь как
свой профессиональный инструмент и явно получая от это-
го известное удовольствие» [Михальская 1999]. Поскольку
адресант, как правило, профессионально связан с речевой
деятельностью (журналист, писатель, актер, ученый, поли-
тик и т. д.), речь для него выступает как важный фактор
в поддержании реноме, в создании имиджа. Высокий со-
циальный статус адресанта способствует тому, что его точка
зрения способна оказать влияние на общественное мнение.
При этом не менее важным аспектом публичной коммуни-
кации является то, что речевое поведение его участников
служит своеобразным ориентиром при формировании рито-
рического идеала в обществе.
Таким образом, очевидно, что телевизионная дискуссия
как жанр, в котором реализуется полилогическая комму-
никация, в наибольшей степени эксплицирует отмеченные
И. А. Стерниным основные тенденции современной комму-
никации: плюрализацию общения (сосуществование разных
точек зрения при обсуждении той или иной проблемы) и
его персонификацию (рост индивидуальной неповторимости
личностного дискурса) [Стернин 2000: 10].
Телевизионная дискуссия как жанр дискурса СМИ ори-
ентирована на гетерогенную аудиторию. Характер адреса-
ции обусловливает тематическое ограничение: предмет речи
должен быть значим и интересен для максимально широ-
кой аудитории. Тематика телевизионной дискуссии опреде-
ляется прежде всего интересами адресата, следовательно,
это политика, экономика, вопросы этики, морали, здоровья
и т. п.
626
В традиционных жанрах дискурса СМИ тематиче-

ская структура носит линейный характер [Дускаева 2004].
Большое количество участников полилогического дискурса
обусловливает отсутствие жестко разворачивающейся тема-
тической последовательности. Тематическая структура теле-
визионной дискуссии выстраивается по концентрическому
принципу: материал концентрируется вокруг основной про-
блемы и подается под разным углом зрения с новыми фак-
тами и доказательствами. Структура такого коммуникатив-
ного акта напоминает серию кругов, сходящихся к общему
центру (основной проблеме дискуссии).
Это обусловливает появление в полилоге специфиче-
ских метатекстовых вводов (прагматических клише, по
Е. В. Клюеву [Клюев 2002]): Я хочу ответить N, я хочу
вернуться к разговору о… и т. п. Например:
Б. Милошевич (общественный деятель, посол
Югославии в России с 1998 по 2001 гг.:): Вот я в про-
должение мысли Сергея Ервандовича скажу, что
на самом деле единственная «польза» (в кавычках) для
Европы в том, что произошло, будет лучшее снабжение
(Народ хочет знать, 2008);
В. Третьяков (главный редактор журнала
«Политический класс»): Оттолкнусь от слов Бориса
Надеждина, который уже в этой аудитории успел раз-
делить страны на цивилизованные и нецивилизованные,
на ответственные и безответственные (Судите сами,
2009);
Л. Сморгунов (политолог, доктор философских
наук): Я бы хотел отреагировать на мнение Сергея
Ервандовича относительно того, что общество всегда
право (Открытая студия, 2008).
Тематические повторы-напоминания осуществляются
как ведущим, так и участниками дискуссии на протяжении
всего коммуникативного акта: Мы обсуждаем… Основной
вопрос… Например:
Ведущая (Н. Стрижак): Мы сегодня обсуждаем,
есть ли сегодня кризис доверия в связи с экономическим
кризисом (Открытая студия, 2008).
Основная проблема (предмет речи, тема коммуникации)
дискуссии повторяется ведущим в разном речевом оформ-
627
лении при включении в коммуникацию очередного участни-

ка. Это позволяет адресату, во-первых, постоянно держать
в поле зрения основной предмет речи, во-вторых, видеть
различные аспекты предмета речи, в-третьих, обеспечивает
внутреннее тематическое единство данного коммуникатив-
ного акта. Например:
Ведущий (С. Минаев): Писатель Кирилл Бенедиктов.
Здравствуйте, Кирилл. Что для Вас Сталин? ...
Ведущий (С. Минаев): Еще одно мнение. Профессор
МГУ Александр Лившиц. Александр, прозвучало:
Сталин не был менеджером, он был хозяином.
Хозяин подразумевает слово «раб» или слово «слу-
га». Кем был Сталин, по-вашему? (Честный понедель-
ник, 2009).
Стилевое своеобразие жанра телевизионной дискуссии
определяется рядом экстралингвистических факторов.
Во-первых, это полное или почти полное отсутствие ви-
деоряда. Следовательно, основное воздействие на массового
адресата в данном жанре осуществляется прежде всего вер-
бальными средствами. Безусловно, как и в любом другом
виде устной коммуникации, в данном дискурсе «работают»
и невербальные средства общения (жестикуляция, интона-
ция и т. п.), однако основная коммуникативная нагрузка
ложится на языковые и речевые средства.
Во-вторых, на стилевую специфику жанра теледискус-
сии влияет наличие временного регламента: ограниченное
время программы обусловливает динамику коммуникации,
что, в свою очередь, требует от каждого участника соблю-
дения временных норм, а значит, жесткого отбора и четкой
организации языковых и речевых средств. В противном слу-
чае он не сможет донести свою мысль до адресата: в рамках
данного жанра неизбежно последует прерывание слишком
пространного высказывания либо ведущим, либо другими
участниками.
В-третьих, стилевую специфику данного жанра обу-
словливает опосредованность адресации: выбор языко-
вых средств и речевых приемов определяется не только
и не столько воздействием на непосредственного собе-
седника, сколько на массового адресата – телезрителя.
Поскольку выбор предмета речи ориентирован на гете-
628
рогенного адресата, то этот предмет должен обсуждаться

в языковых и речевых формах, доступных и понятных
такому адресату.
Между тем, анализируя телевизионную речь, О. А. Лап-
тева резонно замечает, что «телевизионная речь неодно-
родна и делится на разновидности, подчас весьма далекие
друг от друга по своим языковым особенностям» [Лапте-
ва 2003: 11]. Основные стилевые параметры речи в теле-
визионной дискуссии соответствуют тому определению,
которое О. А. Лаптева дает «публичным речевым комму-
никациям»: «…Это речь интеллектуализированного ха-
рактера (здесь и далее выделено нами. – Т.В.), на кото-
рой ведется общение с широкой аудиторией... Она имеет
важные задачи содержательного плана, соотносительные
с теми, которые выполняются соответствующими письмен-
ными текстами – научными, публицистическими, отчасти
деловыми и художественными. В то же время устная фор-
ма ее осуществления делает ее соотносительной и с жи-
вой разговорной речью бытового характера» [Лаптева
2003: 4].
Исходя из этого, можно сделать вывод о том, что сти-
левая специфика жанра теледискуссии характеризует-
ся определенной амбивалентностью (двойственностью).
С одной стороны, содержание (политические и экономиче-
ские проблемы) и характер дискурса (публичный дискурс)
требует, чтобы языковые и речевые параметры высказы-
вания соответствовали языковой и стилевой норме (пу-
блицистический стиль). С другой – реализация интенции
убеждения в условиях коммуникативной конкуренции11
обусловливает наличие спонтанных речевых фрагментов,
которые по языковым характеристикам (чаще всего по
синтаксическому строю) и степени экспрессивности при-
ближаются к разговорному стилю. Ср.:
А. Митрофанов (политик): Северные корейцы, кото-
рые тоже чуть-чуть здесь работают, имеют коман-
дировки на три года, они не привозят жен и детей и не
ходят по улицам. Вы видели здесь северных корейцев?
11
Другие участники дискуссии также стремятся убедить
массового адресата в правильности своей точки зрения.
629
Нет! Им некогда шляться по городу и знакомиться с

девушками! (Честный понедельник, 2009).
Таким образом, существенными параметрами жанра те-
левизионной дискуссии можно считать следующие:
• телевизионная дискуссия представляет собой публич-
ный полилог со специфической коммуникативной
структурой: реплики-акции и реплики-реакции мо-
гут быть расположены дистантно, на одну реплику-
акцию может последовать несколько реплик-
реакций;
• в теледискуссии реализуются все три типа коммуни-
кации: межличностная, публичная и массовая; при
этом приоритетной является массовая коммуникация
(ориентация – на массового адресата);
• ведущий в теледискуссии выступает в качестве коор-
динатора коммуникативного акта: он контролирует и
направляет как формальную, так и содержательную
составляющую дискуссии, но при этом сам является
активным ее участником;
• основная интенция – убеждение – реализуется не
одним, а несколькими адресантами, которых можно
рассматривать как индивидуальных речедеятелей,
обладающих высоким социальным и профессиональ-
ным статусом;
• тематическая структура телевизионной дискуссии
выстраивается по концентрическому принципу: в
центре внимания все время находится одна основ-
ная проблема, обсуждение которой ведется с раз-
ных точек зрения, с новыми фактами и доказатель-
ствами;
• стилевая специфика данного жанра обусловлена, с
одной стороны, общественно-значимой тематической
направленностью дискурса («интеллектуализирован-
ная, но понятная широкой аудитории речь»), с дру-
гой – реализацией интенции убеждения в условиях
коммуникативной конкуренции (спонтанная, экс-
прессивная речь).
Все это позволяет считать современную телевизионную
дискуссию самостоятельным жанром дискурса СМИ.
630
Анисимова Т. В., Гимпельсон Е. Г. Современная деловая

риторика. – М.: Московск. социально-психологический ин-т;
Воронеж: Изд-во НПО «Модэк», 2002.
Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Эстетика сло-
весного творчества. – М.: Искусство, 1979. – С. 237–280.
Богданов В. В. Текст и текстовое общение. – СПб: Санкт-
Петербург. гос. ун-т, 1993.
Вакурова Н. В,. Московкин Л. И. Типология жанров совре-
менной экранной продукции. – М.: Проспект, 1997.
Винокур Т. Г. Полилог // Лингвистический энциклопедиче-
ский словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1990. – С. 381.
Воронцова Т. А. О соотношении понятий «публичный дис-
курс – язык СМИ – публичная речь» // Вестник Удмуртского
университета. Сер. История и филология. Вып. 2. – Ижевск,
2008. – С. 17–22.
Голанова Е. И. Устный публичный диалог: жанр интервью //
Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.: Языки рус-
ской культуры, 2000. – С. 427–452.
Голанова Е. И. Публичный диалог: коммуникативный узус
и новые жанровые разновидности // Международный кон-
гресс «Русский язык: исторические судьбы и современность».
Москва, МГУ, 13–16 марта 2001 г. – М.: Изд-во Моск. ун-та,
2001.
Дускаева Л. Р. Диалогическая природа газетных речевых
жанров: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. – Спб, 2004.
Карасик В. И. О типах дискурса // Языковая личность:
институциональный и персональный дискурс. – Волгоград:
Перемена, 2000. – С. 5–20.
Клюев Е. В. Речевая коммуникация. – М.: РИПОЛ
КЛАССИК, 2002.
Колокольцева Т. Н. Современная диалогическая коммуника-
ция и проблемы ее изучения // Речевое общение. Теоретические
и прикладные аспекты речевого общения. Вып. 8-9 (16-17). –
Красноярск: Изд-во КрасГУ, 2006. – С. 56–66.
631
Кройчик Л. Е. Система журналистских жанров //

Основы творческой деятельности журналиста. – СПб: Знание,
СПбИВЭСЭП, 2000.
Кубрякова Е. С. О тексте и критериях его определения //
Текст. Структура и семантика. – М.: МГОПУ, 2001. – Т. 1. –
С. 72–81.
Кубрякова Е. С. Язык и знание. На пути получения знаний
о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в
познании мира. – М.: Языки славянской культуры, 2004.
Лаптева О. А. Живая русская речь с телеэкрана. Разговорный
пласт телевизионной речи в нормативном аспекте. – М.: Едиториал
УРСС, 2003.
Леонтьев А. А. Психология общения. – М.: Смысл, 1999.
Макаров М. Л. Основы теории дискурса. – М.: Гнозис,
2003.
Матвеева Т. В. Учебный словарь: русский язык, культура
речи, стилистика, риторика. – М.: Флинта: Наука, 2003.
Михальская А. К. О речевом поведении политиков //
Независимая газета. – 1999. – № 227 (2043). – 3 декабря.
Рождественский Ю. В. Общая филология. – М.: Фонд
«Новое тысячелетие», 1996.
1997.
Рублева Е. В. Лингвопрагматические аспекты политической
теледискуссии: автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 2006.
Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура
смысла: Французская школа анализа дискурса / Пер. с франц. и
португал.– М.: Прогресс, 1999. – С. 12–53.
Солганик Г. Я. Современная публицистическая картина ми-
ра // Публицистика и информация в современном обществе. –
М., 2000. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.
gramota.ru.
Солганик Г. Я. О языке и стиле газеты // Язык СМИ как
объект междисциплинарного исследования. – М.: Изд-во Моск.
ун-та, 2003.
Степанов Ю. С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и
принцип причинности // Язык и наука конца 20 века. – М.:
РГГУ, 1995. – С. 35–73.
Стернин И. А. Социальные факторы и развитие современ-
ного русского языка // Теоретическая и прикладная лингвисти-
632
ка. – Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. – Вып. 2: Язык и социальная

среда. – С. 4–16.
Филиппов К. А. Лингвистика текста: курс лекций. – СПб:
Изд-во СПбГУ, 2003.
ТЕЛЕПРОГРАММЫ (2008-2009 гг.)

Судите сами (1 канал)
Национальный интерес (Россия)
Народ хочет знать (ТВЦ)
Открытая студия (5 канал)
Честный понедельник (1 канал)
К барьеру (НТВ)
633
ÄÈÑÊÓÐÑÈÂÍÛÅ È ÏÐÀÃÌÀÒÈ×ÅÑÊÈÅ
ÒÅÍÄÅÍÖÈÈ Â ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÌ
ÈÍÔÎÐÌÀÖÈÎÍÍÎ-ÀÍÀËÈÒÈ×ÅÑÊÎÌ
ÒÅËÅÂÅÙÀÍÈÈ
Ê. Ä. Êèðèÿ
В последние годы политический дискурс на российском

телевидении претерпел значительные изменения. Собственно
политических программ стало гораздо меньше, они уступили
место развлечениям и криминалу. В новостях же, которые оста-
ются основой вещания любого общественно-политического ка-
нала, сообщения, связанные с внешней и особенно внутренней
российской политикой, оказались в рамках довольно жесткого
контроля и стали стремиться к унификации, похожести друг
на друга, черты индивидуального стиля телеканалов оказались
во многом утрачены. Однако на фоне всех этих факторов ин-
терес к проблемам политической коммуникации в российском
медийном дискурсе не уменьшается. В условиях, когда СМИ
остаются важным инструментом воздействия на аудиторию,
изучение коммуникативных стратегий и тактик телевизион-
ных политических программ становится чрезвычайно важным.
Препарирование языка и стиля современных информационно-
аналитических программ, на наш взгляд, поможет обозначить
не только собственно лингвистические тенденции, но и актуаль-
ные проблемы общества в целом. Ведь, как известно, зачастую
именно особенности массмедийного политического дискурса
высвечивают динамику социальных преобразований. Так, на-
пример, существует зависимость между частотностью мета-
фор и общественными кризисами1. Известный аналитик ЦРУ
1
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Метафора в политической
коммуникации. – М.: Флинта: Наука, 2008.
634
Äèñêóðñèâíûå è ïðàãìàòè÷åñêèå òåíäåíöèè
â èíôîðìàöèîííî-àíàëèòè÷åñêîì òåëåâåùàíèè
Р. Д. Андерсон2, который занимался анализом советско-россий-

ских политических метафор в нарративе «Демократизация
советского/российского общества», утверждал, что наличие
либо отсутствие в текстах тех или иных образных средств мо-
жет служить своеобразным индикатором демократичности/
недемократичности общества.
В нынешних условиях исследование языка политиче-
ских телепрограмм может показаться избыточным: на теле-
видение возвращается советский новояз, который, казалось
бы, достаточно изучен. Однако новояз современный все же
отличается от своего предшественника и имеет свои особен-
ности и специфику. Если стратегия советского медийного
политического дискурса была предельно открытой и ком-
муникативные задачи текста не вуалировались (рассказы о
достижениях советских лидеров и успехах страны представ-
лялись и, соответственно, воспринимались как нечто само
собой разумеющееся), то нынешние задачи, стоящие перед
создателями медийных текстов, значительно усложнились.
Когда власть позиционирует режим как демократический
(правовое государство, гражданское общество), а де-факто
декларируемых проявлений демократичности нет, журнали-
стам приходится искать новый способ подачи материала.
Часть из них (небольшая) вынуждена прибегать к «эзопову
языку». Перед остальными (большинством) стоит, как это
ни парадоксально, задача еще более сложная. Им необходи-
мо объяснить зрителю, почему события преподносятся так,
а не иначе, подвести логическую базу под те тезисы, кото-
рые выдвигаются, создать иллюзию того, что зритель сам
анализирует, строит логические цепочки и приходит именно
к таким выводам.
Наиболее полно и точно преобразования в политическом
массмедийном дискурсе отражают, конечно, информацион-
но-аналитические программы, которые выходят на всех основ-
ных каналах страны в еженедельном режиме. На Первом
канале это «Воскресный вечер» с Петром Толстым, на кана-
ле Россия – «Вести недели» с Сергеем Брилевым, на ТВЦ –
2
Андерсон Р. Д. О кросс-культурном сходстве в метафо-
рическом представлении политической власти // Политическая
лингвистика. – Вып. (1) 21. – Екатеринбург, 2007. – С. 6–13.
635
«Постскриптум» с Алексеем Пушковым, на НТВ –

«Итоговая программа» с Кириллом Поздняковым, на РЕН
ТВ – «Неделя с Марианной Максимовской». Анализ языко-
вых особенностей данных программ поможет выявить совре-
менные дискурсивные и прагматические тенденции в разви-
тии информационно-аналитического вещания в стране. Для
анализа мы выбрали выпуски за 8-9 ноября и 6-7 декабря
2008 г. На наш взгляд, они могут считаться репрезентатив-
ными, поскольку включают в себя обзор как российских,
так и зарубежных знаковых политических событий, как то:
выборы в США и победа Барака Обамы, первое послание
Дмитрия Медведева Федеральному собранию, прямая ли-
ния «Разговор с Владимиром Путиным».
Согласно определению, данному в учебнике
«Телевизионная журналистика», информационно-аналити-
ческие программы на телевидении представляют собой
жанр, в котором «автор анализирует реальные факты, яв-
ления в соответствии со своей творческой задачей»3. Если
рассматривать эту формулировку с позиций лингвисти-
ки, определение «творческой» целесообразно заменить на
«коммуникативной». Иными словами, в информационно-
аналитических программах авторы предлагают аудитории
публицистическую картину мира (термин, предложенный
Г. Я. Солгаником), выстроенную в соответствии со своими
прагматическими установками и задачами.
Основой для анализа текста информационно-анали-
тических телевизионных программ, с нашей точки зрения,
может быть разработанная нами схема анализа обычного
новостного выпуска4, которая включает в себя анализ по-
строения новостного выпуска, принципов верстки; анализ
ролевой и категориальной структуры новостного текста;
анализ внутритекстовых связей на всех уровнях новостного
выпуска; анализ вербальных элементов текста, включаю-
щий анализ текста с позиций стилистики.
3
Телевизионная журналистика. – М.: Изд-во Моск. ун-та:
Высшая школа, 2005.
4
Кирия К. Д. Новостной телевизионный текст: структура,
стратегия, экспрессивность: дис. ... канд. филол. наук. – М.,
2007.
636
Однако, поскольку рассматриваемые нами инфор-

мационно-аналитические программы представляют собой
другой, персуазивный тип дискурса, с нашей точки зрения,
было бы целесообразно изменить и дополнить данную схему
следующим образом:
1. Анализ структуры текста информационно-аналити-
ческой программы (соотношение и связь структурных
элементов, способы текстовой когезии).
2. Анализ актантной (ролевой) структуры текста.
3. Анализ вербальных элементов.
Необходимо добавить, что все эти аспекты должны рас-
сматриваться с позиций коммуникативной стилистики и с
учетом экстралингвистических факторов. На каждом пере-
численном нами уровне журналисты используют ряд прие-
мов речевого воздействия. Более того, именно этот, комму-
никативный аспект представляется едва ли не самым глав-
ным для разбора телепередач такого рода. Информационно-
аналитические передачи априори не являются нейтраль-
ными, даже если стремятся таковыми казаться. Они от-
ражают определенный угол зрения, сам структурный блок
«адресант-адресат» здесь выражен гораздо более явно, чем
в обычных информационных выпусках. Именно в анали-
тических программах центральным понятием новостного
дискурса становится идеологема, присутствует оценочность
(как эксплицитная, так и имплицитная), публицистические
пресуппозиции, ментальные стереотипы, ярлыки и т. д.
Текст новостного телевизионного выпуска (будь то
выпуск обычных новостей или большая информационно-
аналитическая программа), на наш взгляд, нельзя рассма-
тривать, анализируя только собственно вербальный уровень,
уровень слов и предложений. Текстом в данном случае яв-
ляется весь выпуск, более того, текстом (точнее, гипертек-
стом), на наш взгляд, можно считать и совокупность вы-
пусков одного канала: все они выдержаны в едином стиле
и объединены общей интенцией (рассказать о новостях) и
коммуникативной задачей.
Структура
Как отмечает И. В. Рогозина, «новостной телефрейм
представляет собой медийный когнитивный инструмент
637
и одновременно инструмент воздействия на реципиен-

та, часто опосредованно – через предлагаемую структуру
телевыпуска»5. Структура информационно-аналитических
программ на телевидении внешне совпадает со структурой
обычных выпусков новостей (информационных блоков).
Однако влияние тех элементов, которым, как правило, при-
дается особое значение в новостном гипертексте, аналитиче-
ский дискурс многократно усиливает. Так, например, более
значимым, весомым становится в аналитических програм-
мах шпигель (элемент новостного выпуска, предваряющий
его основную часть и представляющий собой заголовки,
краткие анонсы основных тем). Он имеет ярко выражен-
ную аперитивную функцию: его задача состоит в том, чтобы
возбудить у читателя аппетит, привлечь как можно боль-
ше зрителей. Кроме того, как и в обычном выпуске ново-
стей, шпигель играет важную текстообразующую роль, по-
зволяя зрителю ориентироваться в пространстве выпуска.
Наконец, еще одна, особенно важная роль шпигеля может
быть определена как стратегическая, поскольку данный эле-
мент, располагая события в определенном порядке, выстра-
ивает ценностно-иерархическую картину и, таким образом,
дает зрителю понять, что является более, а что менее важ-
ным. Впрочем, иногда шпигель строится и по принципам
ложной иерархии, чтобы создать эффект обманутого ожида-
ния. Именно по этой схеме, в частности, выстраивает пода-
чу информации телеканал «Россия» в итоговом выпуске за
9 ноября 2008 г. (главные темы – выборы президента США
и первое послание Дмитрия Медведева Федеральному со-
бранию). Выпуск начинается не с перечисления заголовков,
а со срочной новости – аварии на подлодке «Нерпа». За
ней следует шпигель, первые два пункта в котором анонси-
руют темы выборов американского президента и конфликт
России и США вокруг ПРО. И только третьим пунктом
в этом списке появляется новость о послании Медведева
Федеральному собранию. Однако открывается выпуск
именно посланием президента, которое ведущий называет
5
Рогозина И. В. Медиакартина мира: когнитивно-
семиотический аспект: дис. ... д-ра филол. наук. – Барнаул,
2003.
638
«главной политической новостью». Такой прием сознатель-

ного нарушения одного из принципов гипертекстуальности
(ориентирования, навигации в тексте) используется до-
вольно часто. Процесс «считывания» такого текста можно
сравнить, например, с чтением книги, расположение глав в
которой не соответствует оглавлению. Такой прием может
быть одним из способов речевого воздействия, он удержи-
вает зрителя у экрана, заставляя дождаться той новости,
которая была заявлена первой, и заодно посмотреть все, что
ей предшествует.
Шпигели рассматриваемых нами выпусков немного раз-
личаются по набору тем, однако основные темы в них все же
совпадают: это выборы президента США и послание Дмитрия
Медведева к Федеральному собранию в выпусках за 9 ноября
и так называемая «Прямая линия с Владимиром Путиным» в
выпусках за 6-7 декабря. Интересно, что почти в каждом вы-
пуске используется именно тот принцип структурирования,
о котором было сказано выше: порядок анонсов новостей не
совпадает с их расположением в «теле» выпуска.
Впрочем, принцип такого варьирования на структурном
уровне используется не во всех рассматриваемых нами про-
граммах. На Первом канале и на канале ТВЦ расположе-
ние тем в шпигеле совпадает с версткой самого выпуска,
по крайней мере, нескольких самых первых тем. В выпу-
ске программы «Постскриптум» (ТВЦ, 9 ноября) первой в
шпигеле стоит тема президентского послания, с нее же и
начинается выпуск, то же самое – в выпуске за 7 декабря
(первая тема и в шпигеле, и в выпуске – общение премьера
с народом). Правда, в первом случае стоит обратить вни-
мание на структуру подводки к сюжету: Минувшая неделя
была насыщена крупными политическими событиями. На
президентских выборах в Соединенных Штатах победил
Барак Обама. В Москве Дмитрий Медведев выступил
с программным посланием Федеральному собранию. А в
четверг во Владикавказе террористка-смертница взор-
вала себя, убив 12 и ранив 40 человек. Начнем, однако,
с главного российского события. По сути дела, послание
президента стало первым после выборов развернутым
изложением внутриполитической программы Дмитрия
Медведева… Подводка, как мы видим, строится таким об-
639
разом, что во многом повторяет только что показанный

шпигель: ведущий вновь перечисляет основные события.
С точки зрения информативности в этом нет необходимости,
ведь зритель уже знает основные темы. Однако в данном
случае, скорее всего, на первый план выходит следующая
коммуникативная задача: сформировать у зрителя представ-
ление о послании президента как о самом главном событии,
еще раз подчеркнуть его значимость в ряду прочих.
Наиболее интересным с этой точки зрения представляется
вариант структурирования выпуска в программе «Вести не-
дели» за 9 ноября. Ведущий начинает его с темы президент-
ского послания – в этом ничего оригинального нет, однако
важно то, как вводится эта тема. Автор предваряет репортаж
фрагментом выступления президента: Главная политическая
новость – программное выступление Дмитрия Медведева,
ежегодное послание парламенту. Впрочем, оно явно вышло
за рамки одного года. По сути, выступление Медведева
стало содержательным прологом ко всему президентскому
сроку. Здесь и развитие предвыборных тезисов, и осмысле-
ние первого президентского опыта. А он оказался трудным.
СИНХРОН МЕДВЕДЕВА В этой цитате-эпиграфе – суть
момента. С ним связаны и задачи, все идеи, изложенные в
послании. Продолжит мой коллега Игорь Кожевин.
Как мы видим, используется двойная подводка. Перед
нами все тот же прием речевого воздействия, о котором го-
ворилось выше, – повтор. Автор вводит тему дважды, даже
трижды, учитывая шпигель. Коммуникативной задачей в дан-
ном случае является не только намерение подчеркнуть зна-
чимость события, «укрупнить» его в глазах зрителя. Автор,
используя цитату-эпиграф, настраивает зрителя на опреде-
ленный лад, как бы дает ему вводные «ключи», с помощью
которых можно декодировать сообщение: новость – глав-
ная, послание – содержательное, в цитате заключена «суть
момента». Происходит довольно типичное для политическо-
го дискурса «моделирование общественно-политической си-
туации в темпоральном аспекте, для чего создается подчерк-
нуто упрощенный образ светлого прошлого»6.
6
Иссерс О. С. Речевое воздействие. – М.: Флинта: Наука,
2009.
640
По-другому ранжируются новости в программе «Неделя

с Марианной Максимовской». Здесь, напротив, на первом
месте оказываются выборы в США и победа Обамы, а уже
на втором – послание. Причем вторая тема присоединяет-
ся к первой таким «мостиком»: В Москве на неделе тоже
произошло историческое событие. Здесь уже, наоборот,
наша, внутриполитическая новость как бы дополняет миро-
вую.
Еще один уровень текстовой когезии, который представ-
ляет интерес в контексте рассматриваемых нами особенно-
стей структурирования итоговых общественно-политических
программ на ТВ, представляют собой связки подводок (тек-
стов, предваряющих сюжеты) и самих сюжетов. Подводку
журналисты называют «визитной карточкой» репортажа, от
того, как она написана, зависит, посмотрит зритель мате-
риал на ту или иную тему или нет. Вот некоторые фразы,
которыми в рассматриваемых нами выпусках предваряются
аналитические материалы, посвященные главным темам:
Масштаб задач оценил корреспондент НТВ Владимир
Чернышев. – «Итоговая программа» от 9 ноября, тема –
президентское послание.
Какими при новом хозяине Белого дома будут отно-
шения Москвы и Вашингтона, разведал корреспондент
НТВ Алексей Кондулуков. – «Итоговая программа» от
9 ноября, тема – выборы президента США.
Обозреватель НТВ Андрей Черкасов сосредоточился
на главном. – «Итоговая программа» от 7 декабря, тема –
общение В. Путина с народом.
Тему продолжит наш специальный корреспондент
Сергей Котенков, который находился в этот день в
Большом Кремлевском дворце. – ТВЦ, «Постскриптум» от
9 ноября, тема – президентское послание.
О том, какие вопросы задавали премьеру и как он на
них отвечал, – в материале Артема Широкова. – ТВЦ,
«Постскриптум» от 7 декабря, тема – общение В. Путина с
народом.
Первое послание третьего президента России внима-
тельно изучил Евгений Матонин. – «Неделя с Марианной
Максимовской», РЕН ТВ от 9 ноября, тема – президент-
ское послание.
641
Как мы видим, структура подводок на РЕН ТВ и НТВ

во многом схожа: тексты обоих этих каналов подразумева-
ют самостоятельность репортера, его активность в изучении
темы, а значит, и собственное мнение, свой взгляд. Большую
роль здесь играют глаголы: оценил, разведал, сосредото-
чился, изучил, наблюдал. Соответственно, большая актив-
ность во взаимодействии с текстом требуется и от зрителя.
Тот или иной способ стыковки этих двух уровней гипер-
текста (подводки и репортажа) представляет собой опреде-
ленный коммуникативный ход. Так, подчеркивая вовлечен-
ность репортера в событие, его активную, самостоятельную
роль, авторы как бы сообщают зрителю: мы действительно
анализируем, мы думаем и вам предлагаем подумать. Такие
связки, как продолжит (их здесь используют ТВЦ и канал
«Россия»), делают переход от одного уровня текста к друго-
му очень размытым, стирают границу. Корреспондент лишь
продолжает ту мысль, которую начал ведущий.
Представляется также не менее важным и такой уро-
вень организации телевизионного текста, как соединение
элементов внутри репортажа. Прежде всего, это связки
«закадровый текст – синхрон». Ведь то, как автор сюже-
та преподносит ту или иную вербальную реакцию (термин
Т. ван Дейка7), в значительной степени влияет на восприятие
этой реакции зрителем. Так, например, в репортажах про-
граммы «Вести недели» синхроны (фрагменты интервью)
почти всегда предваряются разъяснениями сути того, что
будет сказано. Получается своеобразная логическая цепоч-
ка наоборот, предынтерпретация: сначала объяснение слов,
а потом сами слова. Послание по своему назначению – это
всегда логическое обоснование программы действий, – та-
кими словами предваряет корреспондент первый в репорта-
же фрагмент выступления Дмитрия Медведева, в котором
президент напоминает о двух основных событиях уходяще-
го года: событиях в Грузии и Южной Осетии и финансовом
кризисе. СИНХРОН МЕДВЕДЕВА Свойство некоторых
местных проблем становиться всеобщими характерно
для нашего взаимосвязанного мира. Локальная авантюра
7
642
тбилисского режима обернулась ростом напряженности

далеко за пределами региона – во всей Европе, во всем
мире, поставила под сомнение эффективность между-
народных институтов, обеспечение безопасности, фак-
тически дестабилизировала основы глобального порядка.
Мировой финансовый кризис тоже начинался как локаль-
ное ЧП на национальном рынке Соединенных Штатов,
будучи теснейшим образом связанным с рынками всех
развитых стран, при этом самый мощный из всех…
В данном фрагменте нет никакого логического обоснова-
ния программы действий, о котором шла речь в предшеству-
ющем ему тексте. Однако, структурируя текст именно таким
образом, автор вводит имплицитную информацию: действия
российских властей во время грузино-осетинского конфлик-
та, а также в разгар финансового кризиса были логически
обоснованы. Такой прием «опережающего объяснения» до-
вольно распространен в прессе. В программе «Постскриптум»
за то же число мы можем увидеть его «усиленный» вариант.
Материал о послании Медведева к Федеральному собранию
журналист начинает не с закадрового текста, а со стендапа.
Подобное размещение данного элемента сюжета журналисты-
практики считают неудачным. По законам построения инфор-
мационного сюжета начинаться он должен непосредственно
с того, что погружает зрителя в атмосферу события (зака-
дрового текста, сопровождающего яркую картинку, или т. н.
лайфа – звукового фрагмента без текста автора), в то вре-
мя как начальный стендап лишь отвлекает от его (события)
сути. Именно поэтому такое расположение стендапов так ча-
сто встречается в сюжетах на политические темы: журналист
имеет возможность определенным образом настроить зрителя,
разъяснить ему то, о чем еще не было сказано, сформировать
мнение о проблеме. Здесь используется именно такой «на-
страивающий» стендап: Традиция президентских посланий
Федеральному собранию родилась еще при Ельцине в 1994 го-
ду. А начиная с 2000-го, уже при Владимире Путине, у
этой традиции появилась характерная особенность – вы-
делять приоритетную задачу, будь то подъем сельского
хозяйства, повышение рождаемости или нацпроекты. На
чем сделал акцент в своем первом послании ФС нынешний
президент Дмитрий Медведев?
643
Впрочем, на достигнутом корреспондент не останав-

ливается, он использует здесь принцип двойной рамки.
Следующий за стендапом закадровый текст не является от-
ветом на поставленный вопрос, а снова готовит зрителя к
чему-то, предваряя фрагмент выступления президента: Кто
не ждал от президента сенсации, тот ошибался. Одной
из главных тем послания стал вовсе не мировой финансо-
вый кризис и даже не послевоенный узел кавказских про-
блем. Неожиданно для многих на первый план вышел ком-
плекс мер по обезвреживанию, как выразился Медведев,
всесильной государственной бюрократии – самого опас-
ного разносчика вируса коррупции в России.
Примечательно, что начинается текст с одного из до-
вольно распространенных в публицистическом дискурсе
приемов речевого воздействия – опровержения скрытого
тезиса: кто не ждал сюрпризов, тот ошибался. Вводимая
имплицитная информация такова: некто («те») думал, что
сюрпризов не будет, но это не так. При этом потребитель
информации в данном случае не имеет никакого понятия о
том, кто конкретно имеется в виду и почему он так думал.
Автор, таким образом, делает несколько скрытых утверж-
дений: президент не произносит пустых речей, он говорит
по делу и способен видеть суть проблем; во время послания
было сделано несколько сенсационных заявлений; многие
(кто точно – неясно) доверяют президенту как лидеру, спо-
собному сказать нечто важное нации. Сравним приведен-
ный пример структурирования материала с фрагментом про-
граммы «Неделя с Марианной Максимовской» на РЕН ТВ.
Здесь в начале сюжета о выступлении Дмитрия Медведева
тоже идет речь о сенсации. Правда, во-первых, в качестве
сенсации преподносится совсем другое высказывание прези-
дента, а во-вторых, автор репортажа сначала приводит само
это высказывание, а уже потом, в закадровом тексте, назы-
вает его сенсацией. В то же время некое обрамление здесь
также присутствует. Первая фраза сюжета звучит так: Он
сказал это в середине своего выступления и даже как-то
мимоходом. Данная фраза нейтральна и, на первый взгляд,
не содержит имплицитной информации. Присутствует даже
некая отстраненность от происходящего – автор не случай-
но использует местоимения «он» и «это», не называя произ-
644
водителя действия и не расшифровывая сути его заявления.

Тем не менее построение данной фразы позволяет обнару-
жить в ней имплицитную логическую связь: сказал мимохо-
дом, но мы заметили, значит, мы (журналисты программы,
канала) способны видеть больше, чем все остальные, вы-
членять главное.
Говоря о «вариативных интерпретациях действитель-
ности»8 на уровне структурирования информационно-
аналитического текста, необходимо отметить также темати-
ческое варьирование, которое осуществляют авторы. Как
мы могли убедиться, анализируя, к примеру, тексты о по-
слании президента к Федеральному собранию, каждый ка-
нал выдает за «сенсацию» и нечто «самое главное» какой-то
определенный аспект темы (борьба с коррупцией, увеличе-
ние президентских сроков, возложение вины за финансовый
кризис и конфликт на Кавказе на США и т. д.) Совпадений
практически нет. Каждый канал подает как главный именно
«свой», выбранный сообразно со своими прагматическими
установками аспект темы, причем подает довольно безапел-
ляционно, журналисты как бы настаивают на том, что уж
они-то знают, что было по-настоящему важным. В данном
случае мы имеем дело с одним из способов искажения ис-
тины: авторы текстов, структурируя реальность определен-
ным образом, каждый раз предлагают зрителю модифици-
рованную модель мира.
Актантная структура
После того, как произведен отбор событий и определе-

но их место в рамках выпуска, как правило, происходит
выбор аспектов этих событий. И тут большую роль играет
ролевая и категориальная структура той или иной новости.
Очень многое зависит от того, какие роли присутствуют в
новостном мини-фрейме и как они распределены. Разные
исследователи по-разному видят ролевую структуру пове-
8
Баранов А. Н., Паршин П. Б. Языковые механизмы ва-
риативной интерпретации действительности как средство воз-
действия на сознание // Роль языка в средствах массовой ком-
муникации. – М.: Наука, 1986. – С. 100–143.
645
ствовательного текста. Так, А. Н. Баранов и П. Б. Паршин

обозначают распределение ролей в новостном рассказе как
«варьирование на синтаксическом уровне»9. Они отмечают,
что в любом тексте есть две главные роли: Агенс (инициатор
действия) и Пациенс (объект, подвергающийся действию).
Опущение или, напротив, выдвижение на первый план той
или иной роли может обладать речевоздействующим эффек-
том. Стоит напомнить, что ролевая (актантная) структура
текста лежит и в основе теории А.-Ж. Греймаса10.
Анализировать соотношение ролей/актантов в публи-
цистическом тексте, с нашей точки зрения, необходимо на
всех уровнях его структуры, начиная с макроуровня (шпи-
гель, связки между сюжетами) и заканчивая уровнем слов
и предложений. Причем, как показывает анализ многочис-
ленных информационных текстов, зачастую даже в рамках
одной темы ролевая структура одного уровня не совпадает
с ролевой структурой другого, и, как правило, объясняется
это прагматическими задачами канала в целом и конкретной
ТВ-программы в частности.
В рассматриваемых нами выпусках, центральными те-
мами которых являются важные политические события,
довольно интересным представляется анализ ролевой
структуры сообщений о послании Дмитрия Медведева к
Федеральному собранию. Любопытно, что авторы почти
всех текстов выбирают в данном случае стратегию ре-
дукционизма – исключения из ситуации одного из ответ-
ственных участников. Так, анализируя ролевую струк-
туру сообщений о послании Дмитрия Медведева, нельзя
не заметить, что почти во всех них опущен агенс, про-
изводитель действия. Проявляется это на всех уровнях
структуры выпуска. Напомним, например, что в програм-
ме «Вести недели» анонс данного события (пункт шпиге-
ля) начинается словами: Послание, или такого никто не
ожидал. Здесь мы не видим ни агенса, ни пациенса, то
есть ни того, кто производит действие, ни того, кто ему
подвергается. Номинативное предложение подчеркивает
9
Баранов А. Н., Паршин П. Б. Указ. соч.
10
Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода. –
М.: Академический проект, 2004.
646
самостоятельность самого действия, как бы отделяя его от

производителя. Напомним, что речь здесь идет о первом
послании Медведева в качестве президента, это своеобраз-
ный дебют, по которому можно будет судить о самостоя-
тельности нового лидера. И подобное построение фразы
выдает то, что пока в полной мере самостоятельным его
не считают. В связи с этим интересной представляется и
следующая фраза: Как хранили в тайне? Неопределенно-
личное предложение, предполагающее отсутствие агенса,
в данном случае также намекает на некую силу, кото-
рая не конкретизируется: некто хранил послание в тайне.
По схожей схеме строится и текст анонса этой новости
в программе «Постскриптум» на ТВЦ: Первое послание
Дмитрия Медведева. Грядет ли обновление системы
власти в России? Здесь также агенсом, то есть произ-
водителем действия, является не президент, а послание.
А во второй части анонса появляется новый действующий
субъект – обновление, которое «грядет». Ответственного
за это обновление опять нет, он опущен.
Исключением, пожалуй, является лишь текст анонса
данной новости на канале РЕН ТВ, в программе «Неделя
с Марианной Максимовской». Он звучит так: Поправки
без референдума. Зачем Кремль меняет Конституцию?
Евгений Матонин спрашивал, какой президент полу-
чит новый срок. Как мы видим, здесь появляется агенс –
Кремль, конкретное действие – изменения и пациенс –
Конституция. Автор, используя такую схему, подчеркивает
отношения между властью и основным законом страны, ко-
торый в руках этой власти из незыблемого превращается в
податливый и гибкий.
Весьма показательными с точки зрения актантной струк-
туры текста являются репортажи, посвященные «Разговору
с Владимиром Путиным» – общению премьера с гражда-
нами в прямом эфире. Как показал анализ текстов, почти
все телеканалы прибегают к одной и той же ролевой схеме
события. Все дело в том, что все анализируемые нами тек-
сты строятся по одной модели: премьер – агенс, граждане –
пациенс: В минувший четверг Владимир Путин ответил
на вопросы граждан в прямом телеэфире. Этот формат
для Путина привычен, но впервые он выступал в нем в
647
двух новых качествах: как премьер-министр и как лидер

«Единой России». – ТВЦ, «Постскриптум» за 7 декабря
2008 г.
Канал «Россия», «Вести недели», 6 декабря: Безусловно,
одним из важнейших событий минувшей недели стал раз-
говор Владимира Путина в прямом эфире телеканала
«Россия» с согражданами.
Первый канал, «Воскресное время», 7 декабря: Премьер
Владимир Путин ответил на все вопросы о кризисе, жи-
лье и ипотеке.
НТВ, «Итоговая программа с Кириллом Поздняковым»,
7 декабря: Аргументы и выводы. Владимир Путин –
премьер-министр и председатель партии «Единая Рос-
сия» – на минувшей неделе более трех часов в прямом
эфире отвечал на вопросы граждан страны.
Особенно в этом ряду выделяется подводка Первого
канала. Перед нами пример стратегии редукционизма, так
называемого аннулирующего преобразования. Авторы тек-
ста упрощают ситуацию, утверждая, что Путин ответил на
«все» вопросы, и обозначая круг тем, которыми на самом
деле обсуждение не ограничилось. Подобное построение
фразы не подразумевает какой-либо мыслительной работы
реципиента, зрителя: ему заранее сообщают, что вопросов
к премьеру уже нет, он ответил на все, причем исчерпы-
вающе. Очень важно, на наш взгляд, что ни в одной из
программ нет обратной схемы (граждане – агенс, премьер –
пациенс), согласно которой текст мог бы выглядеть так:
Сегодня россияне задавали свои вопросы премьеру. Хотя,
казалось бы, такая структура логична: представитель власти
отчитывается перед народом. Отсутствие подобной ролевой
схемы демонстрирует отношение к задающим вопросы как к
несамостоятельным, нетребовательным субъектам, подчер-
кивает их пассивность и, возможно, несамостоятельность в
выборе тем. В такой ролевой структуре главным является
не народ, а чиновник. Этот феномен, как нам кажется, от-
ражает сформировавшуюся модель взаимодействия власти и
общества в России.
Что же касается текстов самих репортажей, то их целе-
сообразнее рассматривать, используя более полную, шести-
актантную схему, предложенную, в частности, Греймасом
648
(Отправитель, Получатель, Субъект, Объект, Помощник,

Противник). Варьирование на уровне ролевой структуры
наиболее ярко проявляется именно в персуазивном дискур-
се, к которому относятся и рассматриваемые нами материалы
информационно-аналитических телевизионных программ.
Попробуем соотнести текст с актантной схемой
А.-Ж. Греймаса (основанной на схеме волшебной сказки
В. Я. Проппа11). В качестве примера можно взять репортаж
из программы «Неделя с Марианной Максимовской». Итак,
Субъектом, совпадающим в данном случае с Отправителем
(начальным держателем), является Дмитрий Медведев,
об этом свидетельствует следующий фрагмент сюжета:
Раскритиковав систему, над созданием которой так
упорно трудилась сидящая в зале политическая элита,
Медведев вдруг предложил продлить властные полномочия
этой элиты и для этого даже изменить Конституцию.
В конце этого фрагмента, как мы видим, появляется и
Объект (пациенс) – Конституция, которая будет подвер-
гаться изменениям. У Субъекта – производителя действий –
есть противники: в сюжете их роли исполняют политолог
Никонов и оппозиционный политик Б. Немцов. Первый гово-
рит о том, что Конституция перестала быть священной коро-
вой, второй – о том, что «идет спецоперация по окончатель-
ной узурпации власти в нашей стране». Есть и помощники,
их много, и об этом говорят не только вербальные реакции
(синхроны), но и авторский текст: Из зала слушатели вы-
ходили немного ошарашенными. <…> Впрочем, они тут же
взяли себя в руки и почти хором заявили: они и сами дав-
но так думали, ведь пока кругом враги и кризис, власти
явно не хватает времени, чтобы приучить население к
гражданскому обществу… Наконец остается самый интри-
гующий вопрос: кто в этой схеме исполняет роль конечного
держателя, получателя объекта? Ни политикам, ни журна-
листам это пока не ясно, и автор сюжета пытается проана-
лизировать ситуацию, понять, ради чего затеяны изменения
Конституции. Получателем, по версии корреспондента, веро-
ятнее всего станет премьер Владимир Путин – это становит-
ся ясно из текста репортажа: Предстоящая корректировка
11
Пропп В. Я. Морфология сказки. – Л.: Асademia, 1928.
649
Конституции уже привела к тому, что в России с новым

интересом заговорили о так называемой проблеме 2012.
Многие считают, что бывший президент Путин в 2012 г.
получит возможность въехать в Кремль еще на 12 лет…
Необычная ролевая схема представлена и в самих репор-
тажах. Выше мы уже проанализировали распределение ак-
тантов в шпигелях и подводках, предваряющих сюжеты на
эту тему. Что же касается самих репортажей, то тут можно за-
метить интересный феномен. Схема актантов и совершаемых
ими действий в контексте рассматриваемой нами ситуации
(общение премьера с народом) напоминает замкнутый круг.
Почти все анализируемые нами сюжеты строятся по одной и
той же схеме: вопрос Путину – ответ с уверением сделать то,
о чем просят – вопрос – ответ/уверение – вопрос – ответ/
уверение – и так далее. Пример из программы «Вести неде-
ли» («Россия»): Вопрос про подарки на Новый год пришел
от девятилетней Даши Варфоломеевой из деревни Тугнуй
в Бурятии: «Дядя Володя, скоро Новый год. Мы живем на
бабушкину пенсию, работы в деревне нет. Мы с сестрой
мечтаем иметь новые платья. Я хочу попросить у вас
платье, как у Золушки. – «Дашенька, я услышал тебя и
думаю, что и ты и другие дети не только в Якутии, но и
вообще в стране в целом должны встретить Новый год до-
стойно. Я приглашаю тебя и твою сестру, да и бабушку –
всех вместе – на Новый год в Москву…
Граждане, задающие Путину вопросы, в данной схеме яв-
ляются Отправителями. Но они же являются и Получателями,
конечными держателями. Они «отправляют» премьеру опре-
деленную проблему (например, девочка Даша говорит о том,
что ей с сестренкой не на что купить платья и поехать на
елку). Премьер же, в свою очередь, эту проблему возвра-
щает, обещая скорое разрешение. Интересно, что в данном
случае Получатель и Отправитель одновременно являются и
Субъектами действия. Объектом же является та самая про-
блема, волнующий зрителя вопрос. Из актантов в подобной
схеме, таким образом, выстраивается своеобразный знак
«бесконечность». Проблема «курсирует» в замкнутом про-
странстве между Отправителем и Получателем, и предска-
зать ее реальное решение очень трудно, хотя выстраивание
подобной актантной схемы и создает такую иллюзию.
650
Интересно, что журналисты РЕН ТВ разрывают этот

замкнутый актантный круг – прямо сообщают о том, что
в реальности премьер удовлетворил лишь одну просьбу:
Удовлетворили ли ответы Путина граждан? Наверняка
только девочку Дашу из Бурятии, которую пригласили
в Москву вместе с бабушкой и обещали подарки. Ясно
и другое, более важное: Путин все же не уклонился от
ответственности, он дал обещания, которые придется
выполнять.
Завершая анализ данного уровня текста, необходимо от-
метить, что варьирование на уровне актантной структуры
является очень распространенным приемом в репортажах
именно на политические темы. Распределение ролей тем
или иным образом может сформировать у зрителя опреде-
ленную картину события, а ее выбор, в свою очередь, за-
висит от ряда экстралингвистических факторов, на первом
месте среди которых в данном случае стоят идеологические
установки канала и связанная с ними коммуникативная
стратегия.
Вербальный уровень
Н. И. Клушина выделяет такие основные текстообра-

зующие категории публицистического текста: идеологема,
номинация, оценочность, интерпретация, тональность12.
Основными приемами, характеризующими такой тип
дискурса, как дискурс информационно-публицистических
программ на российском телевидении, на наш взгляд, явля-
ются следующие (в основном они проявляются на лексиче-
ском и синтаксическом уровнях):
Лексика
1. Обилие слов с расплывчатым денотативным значе-

нием, но с ярко выраженными коннотациями
Такие слова, помещенные в определенный контекст, по-
могают автору реализовать свою речевую стратегию. В сю-
12
Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. –
М.: МедиаМир, 2008.
651
жетах на политические темы частотность таких слов доволь-

но велика и, как правило, они повторяются. Особенность
таких слов заключается в том, что они могут «мимикри-
ровать» под стиль того или иного канала и, в зависимости
от того, в какой контекст помещены, помогать в реализа-
ции коммуникативной задачи. Так, например, в репорта-
жах всех каналов о президентском послании встречаются
такие слова, как свобода, справедливость, законность, де-
мократия, коррупция. Интересно отметить, что почти все
эти слова, за исключением слова коррупция присутствуют
(и повторяются) в репортажах всех рассматриваемых нами
телеканалов, кроме РЕН ТВ. Авторы материалов на Первом
канале, канале «Россия» и ТВЦ, употребляя, например,
слова законность и свобода, цитируют президента, кото-
рый не раз обращался к этим понятиям в своем послании.
Однако тут происходит повторение: журналисты, повторяя
то, о чем сказал президент, делают на этом особый акцент
и помещают данные существительные в положительно кон-
нотированный контекст. Пример из репортажа Первого ка-
нала: Свобода и справедливость, свобода и законность и,
наконец, свобода и государственность. В президентском
послании одно другого не отрицает, а скорее дополняет.
Отметим, что этому фрагменту текста предшествует фраг-
мент выступления Дмитрия Медведева, в котором он упо-
требляет слово свобода 4 раза.
2. Варьирование на уровне номинации
Проблема номинации в российском массмедийном дис-
курсе в последнее время становится все более значимой.
Принципы означивания предметов и явлений, как правило,
тесно связаны с коммуникативной стратегией канала, за-
висят от нее. И особенно ярко эта зависимость проявля-
ется в контексте сюжетов на политические и общественно
значимые темы. Причем зачастую способы номинации даже
прописываются «официально»: журналистам запрещают на-
зывать явления определенным образом. Так, финансовый
кризис в первые его месяцы на российских телеканалах
было запрещено называть кризисом – фигурировали обо-
значения финансовые неурядицы, финансовые неприят-
ности, слово кризис же допускалось только в сочетании с
определением мировой. И это, как мы уже отмечали, было
652
связано с коммуникативной стратегией государственных те-

леканалов, задачей которых было сформировать мнение о
том, что в кризисе виноваты Соединенные Штаты Америки,
а Россия просто пострадавшая сторона. Те же СМИ, ко-
торые все-таки называли происходившее кризисом, выпол-
няли другую прагматическую задачу: сообщали зрителю о
том, что проблемы есть и внутри страны и их надо решать.
Варьирование на уровне номинаций было важной частью
воздействия на аудиторию и эффективным манипулятивным
приемом в советском медийном дискурсе. Схожую роль вы-
полняет номинация и в нынешнем политическом дискурсе,
варьирование на этом уровне вновь стало одним из основ-
ных способов речевого воздействия.
Проанализируем способы номинации в сюжетах о пре-
зидентском послании, вышедших в эфир 8-9 ноября 2008 г.
Интересно, что все каналы называют послание по-разному,
каждый дает ему свое определение. Так, канал «Россия» на-
зывает послание Медведева содержательным прологом ко
всему президентскому сроку и, таким образом, во-первых,
придает тексту большую литературность, художественность,
намекая на риторические достоинства президентской речи;
а во-вторых, квалифицируя послание как пролог, создатели
текста дают зрителю понять: будет новая жизнь, перемены,
причем перемены позитивные.
В свою очередь, Первый канал называет президент-
ское послание политическим манифестом лидера стра-
ны и подробным планом действий России на многие
годы. Такое определение во многом синонимично прологу.
Манифест – это заявление особой важности, а подробный
план как раз и есть пролог, «краткое содержание». Однако
разница все же есть, и она отражает общий стиль каждого
из этих каналов. Подробный план действий – это более
конкретно, чем просто пролог. Автор сообщает нам: рас-
сказ о послании президента будет большим, детальным.
А сочетание на многие годы указывает на уверенность пре-
зидента (или журналистов) в том, как будет развиваться
ситуация в стране.
В то же время то, что Первый канал определяет как ма-
нифест, журналисты НТВ называют просто тезисами. Это
нейтральное по своей окраске слово, обозначающее просто
653
кратко сформулированные основные положения докла-

да. Однако такой способ номинации автор дополняет еще
одним, уточняя, что речь идет о целом пакете новаций.
Новацией, кстати, можно назвать использование слова па-
кет именно в таком значении. В словарях оно не зафик-
сировано, однако в последнее время используется в СМИ
довольно часто, очевидно, по аналогии с экономическим
термином пакет акций. И тезисы, и пакет новаций – до-
вольно сухие, официальные выражения, их использование
придает повествованию деловой стиль, создает некий ореол
бизнес-подхода. Все это в целом соответствует имиджу са-
мого президента: юриста, любящего научную терминологию
и метафорику. Любопытно, что при этом НТВ использует
и еще один способ номинации и называет послание ноябрь-
ской революцией. Как мы видим, даже в рамках одного не-
большого текста (мы рассматривали подводку к репортажу
НТВ) могут быть использованы разные типы номинации,
варьирование происходит прямо внутри текста. В свою оче-
редь, корреспондент в своем материале называет послание
главной политинформацией года, которую выслушивает
политическая элита. С одной стороны, это официальная
формулировка, близкая к клише. С другой – в ней слышит-
ся ирония, отсылка к советским штампам, журналист словно
сам иронизирует над собственным стилем и над стилистикой
мероприятия. Такая многослойность высказываний весьма
характерна для многих журналистов НТВ.
РЕН ТВ выбирает нейтральное: первое послание тре-
тьего президента России. В данном случае акцент делает-
ся на том, что это дебют, зрителю как бы предлагают по-
смотреть, послушать, что скажет президент, и сделать свои
выводы.
А канал ТВЦ выбирает такое определение послания:
Первое после выборов развернутое изложение внутрипо-
литической программы. Данная номинация также носит
официальный характер, это нейтральная по стилю форму-
лировка.
3. Наличие прямых и косвенных оценок и характери-
стик явлений и персонажей, эпитеты
В тексте обычных, ежедневных новостей (не инфор-
мационно-аналитических программ) оценки и характеристи-
654
ки не приняты. Считается, что новости, как информацион-

ный жанр, должны стремиться к максимальной объективно-
сти, лишь информировать зрителя, не навязывая ему какую
бы то ни было точку зрения. Именно поэтому оценочность
в новостном тексте обычно проявляется имплицитно, с по-
мощью различных приемов речевого воздействия (пресуп-
позиция, опровержение скрытого тезиса, имплицитная ло-
гическая связь и т. д.). В то же время в текстах рассма-
триваемых нами итоговых еженедельных программ оценки
и характеристики становятся более явными, поскольку
данные программы содержат аналитическую составляю-
щую, в них более выражена авторская позиция, позиция
канала. Итак, проанализируем некоторые приемы введения
оценочности в информационно-аналитический дискурс на
примере главных политических тем рассматриваемых нами
программ: президентское послание Федеральному собра-
нию, выборы президента США, «Разговор с Владимиром
Путиным». Чаще всего оценочность создается с помощью
эпитетов; как правило, степень их экспрессивности доволь-
но низка, они близки к нейтральным, но помещены в такой
контекст, который помогает автору реализовать свою рече-
вую стратегию. Так, в сюжетах о президентском послании
Федеральному собранию и о разговоре премьера с народом
чаще всего встречаются прилагательные первоочередной,
ключевой, главный, базовый, важнейший, значительный.
Например, в подводке к репортажу Первого канала слово
первоочередная (задача) встречается 2 раза и столько же –
главный/-ая/-ые.
Первый канал, «Воскресное время», 9 ноября 2008 года:
В этом обращении глава государства сформулировал пер-
воочередные задачи.
Главными идеями обращения Президента стали две
базовые ценности – свобода и справедливость для всех
граждан страны.
Ключевой тезис в предвыборной программе Дмитрия
Медведева, получивший развитие в его первом президент-
ском послании…
НТВ, «Итоговая программа с Кириллом Поздняковым»,
9 ноября 2008 года: Борьба с мировым финансовым кризи-
сом — одна из главных тем послания. К кризису Россия
655
подошла, накопив значительные резервы. Теперь главная

задача – чтобы финансовая помощь государства не за-
держивалась по дороге к цели.
Россия», «Вести недели», 9 ноября: Безусловно, одним
из важнейших событий минувшей недели стал разговор
Владимира Путина в прямом эфире телеканала «Россия»
с согражданами.
Как мы убедились, авторы повторяют одни и те же ха-
рактеристики не один раз, а подобные повторы являются
приемами речевого воздействия: журналисты как бы пыта-
ются убедить зрителей в том, что описываемое ими событие
и все его аспекты являются самыми важными, другие ново-
сти по сравнению с ними второстепенны.
Исключение в данном случае, как и во многих других,
составляет канал РЕН ТВ. В тексте программы «Неделя с
Марианной Максимовской» такие характеристики событий
(послание президента и разговор с премьером) отсутству-
ют. Однако на их месте появляются другие. Так, автор
и ведущая программы Марианна Максимовская называет
послание Медведева историческим событием, ставя его в
один ряд с первой в истории США победой темнокожего
кандидата на выборах президента. Кроме того, автор по-
ясняет, что послание Медведева уже стали называть са-
мым революционным из всех посланий подобного рода.
Прилагательное революционный, как мы видим, получает
здесь степень сравнения, которой на самом деле не име-
ет: нельзя быть более и менее революционным, революция
сама по себе является кардинальным, резким изменением
ситуации, переворотом. Такое наделение прилагательного
не свойственными ему качествами содержит пресуппози-
цию, из предложения легко вычленить имплицитный те-
зис: обычно все послания президента революционны, но
это – самое революционное.
Присутствуют в текстах политических сюжетов и пря-
мые оценки, комментарии автора. Так, например, авто-
ры сюжета о президентском послании на Первом канале
утверждают, что собравшиеся этой речи в Кремле ждали с
особым вниманием. Доказательств (в виде вербальных ре-
акций, например) журналисты не приводят, поэтому этому
утверждению зритель должен верить на слово. Послание
656
оказалось во многом особенным, – характеризуют выступ-

ление президента авторы текста. Такая характеристика до-
вольно расплывчата и малоинформативна, она лишь под-
черкивает некую исключительность события, предлагая зри-
телю изучить его с особым вниманием. Кстати, выражение
с особым вниманием в сюжетах про президентское послание
употребляется довольно часто, например: Эти два предло-
жения зал слушает с особым вниманием. Это также пред-
ложение из текста сюжета Первого канала. НТВ в сюжете о
«Разговоре с Владимиром Путиным» употребляет еще более
развернутую характеристику: Многие из тех, кто смотрел
Разговор с Путиным в прямом эфире, заметили, что пре-
мьер держался подчеркнуто спокойно, немного шутил,
словно берег силы для решения проблем, которые еще впе-
реди. Здесь мы видим не только словесную характеристику,
но и описание «картинки», которую зритель и так видит.
И снова, как в программе РЕН ТВ, используется ссылка на
неопределенные лица. Получается, что автор говорит как
бы не от себя, а от «многих», тем самым повышая степень
объективности информации.
4. Фразеотворчество и языковая игра
Как мы уже отметили, телеканалы подходят к выбору
языковых средств по-разному. Касается это и фразеотворче-
ства. В ходе анализа материалов мы отметили, что, напри-
мер, государственные каналы, Первый и Россия, к языко-
вой игре прибегают не так часто, как НТВ и единственный
частный канал РЕН ТВ. В особенности это касается сообще-
ний на политические темы. Государственные каналы, как
правило, не допускают здесь иронии и двусмысленностей,
в то время как РЕН ТВ допускает. Вот примеры двух шпи-
гелей – РЕНа и Вестей – к выпуску, посвященному одним
темам. «Россия», «Вести недели»:
– Большие перемены. Обама – президент. А будут
ли перемены для нас? Авторский взгляд Константина
Семина.
– Стратегический Козельск. Чем так славятся раке-
ты «Стилет» по классификации НАТО? И почему прези-
дент оставил городок в системе ядерного щита страны?
– Послание, или такого никто не ожидал. Как хра-
нили в тайне? Готова ли к переменам «Единая Россия»?
657
Что думает о ротации кадров бессменный Зюганов? Как

оценил глава Конституционного суда? И какая она, ны-
нешняя политическая элита? Репортаж из Кремля.
– На другом краю Земли. Чем живут наши в Южной
Америке? Как сберегают у себя память о родине?
РЕН ТВ:
Поправки без референдума. Зачем Кремль меняет
Конституцию? Евгений Матонин спрашивал, какой пре-
зидент получит новый срок.
Черно-белый дом. Как выбирали Обаму – от Гарлема
до Брайтон-Бич. Сергей Митрофанов работал наблюда-
телем на американских выборах.
Марш нелегальных. Патриоты против гастарбайте-
ров. Вячеслав Николаев увидел, как рынок труда стал
национальным вопросом.
Ушли по-ингушски. Отставка вместо кровной мести.
Валентин Трушнин в горячей точке России выяснял, ка-
кой будет Ингушетия при полковнике Евкурове.
Чисто советский анклав. Приднестровье в проекте
«Непризнанные». Артур Валеев изучил таможенные пра-
вила виноделов.
Леди в черном. Эвелина Хромченко вынесла модный
приговор новой первой леди Америки.
Как мы видим, в шпигеле программы «Вести неде-
ли» на канале «Россия» языковая игра почти отсутствует.
В то время как в шпигеле программы «Неделя с Марианной
Максимовской», напротив, используется в каждом пункте.
В первом пункте, анонсирующем сообщение о послании
президента, обыгрывается словосочетание получить срок,
обычно применяемое в уголовном контексте. Авторы текста
не меняют лексический состав фразеологической единицы,
однако помещают ее в не свойственный ей контекст, за счет
этого и происходит обновление. Текст следующего пункта
шпигеля с языковой игры начинается: автор обновляет зна-
чение словосочетания белый дом, расширяя выражение за
счет введения дополнительного слова. Здесь содержится на-
мек на цвет кожи нового президента США.
В остальных пунктах также обыгрываются различные
прецедентные тексты: марш нелегальных отсылает нас к
«Маршу несогласных»; правила виноделов напоминают
658
о книге и фильме; леди в черном содержит отсылку к филь-

му «Люди в черном», а модный приговор воспроизводит на-
звание одноименной передачи. Таким образом, игра с преце-
дентными текстами, как мы видим, становится для авторов
программы РЕН ТВ своеобразной речевой стратегией – это
позволяет взглянуть на ту или иную проблему иронично.
Кроме того, порой подобная игра с фразеологическими еди-
ницами и цитатами представляет собой микроанализ ситуа-
ции, события, намекает на авторскую позицию.
Использование обновленных фразеологических единиц
в текстах новостей действительно, по нашим наблюдениям,
может являться частью коммуникативной стратегии кана-
ла13. РЕН ТВ, остающийся последним частным общественно-
политическим каналом и по этой причине довольно свободный
в выборе тем и способов их освещения, сделал фразеотворче-
ство своеобразным способом самоидентификации. Все сюже-
ты на телеканале РЕН ТВ сопровождаются названиями, ото-
бражающимися на «плазме» за спиной телеведущего в студии.
Называя тот или иной сюжет каким-либо образом, авторы как
бы маркируют репортаж, заранее дают ему косвенную оценку.
Например, один из сюжетов о коррупции в выпуске Михаила
Осокина в 23.30 сопровождался названием: Дай, друг, на лапу
мне… В данном случае, как мы видим, фразеологическая еди-
ница (дать на лапу – дать взятку) вплетается в ткань известной
цитаты. Такие сращения, как правило, бывают самыми яркими
и запоминающимися. В качестве примера можно привести еще
один графический заголовок из новостей РЕН ТВ к сюжету о
втором судебном процессе над Михаилом Ходорковским: Все
это следует шить? Появляются в заголовках и жаргонные
выражения. Например, один из сюжетов о совещании кабине-
та министров носил название Все перетрут.
5. Обилие канцеляризмов, стилистическая близость
речи журналиста и речи цитируемого им чиновника
Канцеляризмы – одна из главных бед современных теле-
новостей. Однако если в обычных выпусках новостей они,
13
Кирия К. Д. Влияние экстралингвистических факторов
на фразеотворчество в текстах телевизионных новостей // Те-
зисы к конференции «Русская речь в современных парадигмах
лингвистики». – Псков, 22-24 апреля 2010 г.
659
как правило, появляются просто по причине неразработанно-

сти стиля того или иного журналиста, то в информационно-
аналитических программах появление канцеляризмов может
быть в том числе и приемом речевого воздействия, частью
коммуникативной стратегии. Речевой портрет журналиста,
чьи тексты изобилуют канцеляризмами, в этом случае сли-
вается с портретом чиновника-ньюсмейкера. Такой консонанс
на уровне стиля не позволяет зрителю провести границу меж-
ду позицией того самого чиновника и представителя прессы.
Журналист в этом случае остается не «над схваткой», как это
принято в информационных жанрах, а вовлекается в действие,
принимает чью-то сторону (пусть даже стилистически).
Цитата из сюжета Первого канала: Собеседники говори-
ли о необходимости встречи в ближайшее время, стрем-
лении наладить конструктивное взаимодействие и при-
оритетном характере отношений США и России, что
важно как для обеих стран, так и для международного
сообщества. Для звучащей речи это предложение слишком
длинное и громоздкое, осложнено придаточным предложе-
нием и рядами однородных членов. Это уже говорит о том,
что перед нами образец канцелярита. А на уровне лексики
об этом свидетельствуют такие выражения, как конструк-
тивное взаимодействие, приоритетный характер, меж-
дународное сообщество – это клише официальной речи, и
в речи корреспондента они кажутся неестественными.
Еще один пример из репортажа того же канала о
«Разговоре с Владимиром Путиным»: … ответил на много-
численные вопросы граждан, в первую очередь касавшиеся
мер по преодолению последствий мирового финансового
кризиса. Здесь главный признак канцелярита – сочетание
по преодолению. Предлог «по» в этом значении носит офи-
циальный характер (совещаться по бюджету, работать по
проекту, дискутировать по проблеме расширения НАТО
и т. д.). Кроме того, придает тексту официальный характер
и отглагольное существительное преодоление.
Качество законов должно повысить более активное
сотрудничество депутатов с Общественной палатой, а
расширение пространства Интернета и цифрового теле-
видения, считает Медведев, успокоит тех чиновников,
которые никак не могут «оставить в покое СМИ». Это
660
фрагмент репортажа программы «Вести недели». Пример

представляется довольно интересным, поскольку одно
предложение сочетает в себе признаки сразу двух стилей:
официального (расширение пространства, активное со-
трудничество) и близкого к разговорному (успокоит чи-
новников, не могут оставить в покое СМИ). Кстати, та-
кое столкновение стилей позволяет отметить интересный
феномен, необычный процесс, который происходит сейчас
в развитии стиля информационно-аналитических и просто
информационных программ на телевидении. Журналист и
чиновник меняются местами: стиль первого становится все
более официальным, стиль второго – более раскованным.
Так, многие высказывания Дмитрия Медведева в послании
и Владимира Путина в «Разговоре» носят довольно непри-
нужденный, разговорный характер, в то время как стиль
изложения корреспондентов, как уже было сказано, тяго-
теет к официальным клише. В связи с этим интересным
представляется анализ с этой точки зрения текстов теле-
канала РЕН ТВ. Они стилистически противопоставлены
текстам всех остальных каналов (НТВ в меньшей степени).
Журналисты здесь используют разговорную лексику: пора
кончать, нехорошо отозвавшись, особо не обрадовались,
кругом враги и кризис, въехать в Кремль, дело неблаго-
дарное и т. д. Фрагмент репортажа о президентском по-
слании: Впрочем, они тут же взяли себя в руки и почти
хором заявили: они и сами давно так думали, ведь пока
кругом враги и кризис, власти явно не хватает времени,
чтобы приучить население к гражданскому обществу.
Канцеляризмы в тексте репортажей этого телеканала, как
показал наш анализ, почти не встречаются.
6. «Отсылки» к советскому новоязу, речевые форму-
лы, напоминающие обороты из советской прессы
С канцеляризмами в текстах телевизионных сообщений на
политические темы соседствуют советские штампы, отсылки
к знакомому всем «новоязу». На негибкость, статичность со-
ветского политического дискурса указывает Е. В. Какорина14.
14
Какорина Е. В. Стилистический облик оппозиционной
прессы // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.:
661
По ее наблюдениям, советский политический дискурс (особен-

но в период с середины 60-х до середины 80-х гг.) представ-
лял собой неестественно стабильную систему. Круг тем был
заранее задан, оценки были социально санкционированы, су-
ществовала устоявшаяся система фразеологических средств.
Многие из них до сих пор можно встретить в прессе, в осо-
бенности на телевидении. Больше всего, по нашим наблю-
дениям, таких «обломков» советского новояза в репортажах
Первого канала и ТВЦ, приведем несколько фрагментов:
Первый канал о «Разговоре с Владимиром Путиным»:
Политика сегодня – это и есть обращение к проблемам,
волнующим каждого жителя России: возможность най-
ти работу, отдать ребенка в хорошую школу, получить
качественную медицинскую помощь и заработать на до-
стойную старость.
Первый канал о послании президента Федеральному со-
бранию: Несмотря на жесткий тон, Медведев в своем
послании фактически протягивает руку сотрудничества
новой администрации США.
Первый канал о «Разговоре с Владимиром Путиным»:
Все это дает стране с большим прошлым основания на-
деяться и на достойное будущее.
ТВЦ о «Разговоре с Владимиром Путиным»: 3 часа об-
щения и 72 вопроса. Глава правительства охватил прак-
тически все проблемы, волнующие людей.
ТВЦ о послании президента Федеральному собранию:
Но, похоже, теперь настроения в высших эшелонах вла-
сти изменились.
Выражение достойная старость, которое повторяет
Первый канал, сейчас многими воспринимается как издева-
тельство: чтобы получить доказательство, достаточно набрать
это словосочетание в любой поисковой системе и увидеть вы-
сказывания пользователей Интернета. Этот штамп уже до-
вольно давно дискредитировал себя и превратился скорее в
средство иронии, насмешки, однако в данном случае исполь-
зуется серьезно, более того, чуть позже повторяется в другой
вариации – достойное будущее. Используя подобную рито-
рику, Первый канал, очевидно, рассчитывает на ту возраст-
ную часть аудитории, для которой советский политический
дискурс еще не до конца вытеснен постсоветским.
662
Отметим, что, как всегда, особняком в данном случае

держится канал РЕН ТВ. Здесь советский новояз и штампы
используются исключительно как средство иронии. Более
того, само выступление президента журналист сравнивает
с выступлениями советских лидеров и прямо указывает на
это в тексте: Но на фоне резкой критики системы эти 10
пунктов программы реформ Медведева выглядели такими
косметическими, что некоторые эксперты даже увидели
в выступлении президента типичный советский стиль.
Это когда критикуются отдельные недостатки, но не
сама система, которая их порождает.
7. Описания «картинки», что не свойственно обычным
новостям
Согласно классификации, предложенной французскими
учеными Б. Бесс и Д. Дезормо15, существует четыре типа
взаимодействия текста и видео в информационном сюже-
те. Первый – взаимоисключение, или взаимоуничтожение:
картинка опровергает текст. Например, корреспондент го-
ворит о том, что на митинг пришла огромная толпа, а каме-
ра показывает двух человек. Второй тип – повтор. Пример:
«Митингующие держали в руках плакаты с надписью
“Верните наши деньги!"» И камера в этот момент показыва-
ет именно эти плакаты и именно эти надписи. Третий тип –
доминирование текста над картинкой, здесь речь идет о
ситуации, в которой видео искусственно подгоняется под
текст. Происходит это, чаще всего, от тяготения журнали-
ста к красивым фразам и оригинальным (или, наоборот,
клишированным) оборотам, которые не подкреплены соот-
ветствующими видеокадрами. В книге Бесс и Дезормо при-
водится пример с фразой «Много воды утекло с тех пор»,
которая иллюстрируется в сюжете кадрами воды. Наконец,
четвертый тип взаимодействия – это взаимоусиление, или
взаимное обогащение. Именно он является правильным.
Если вернуться к примеру с митингом, о пришедшей на него
«толпе» можно сказать так: «На митинг сегодня пришли
представители всех движений и партий» (и показать при
этом толпу).
15
См. об этом подробнее: Бесс Б., Дезормо Д. Построение
телевизионного репортажа. – М.: Галерия, 2004.
663
В информационных и информационно-аналитических
программах, в сюжетах на политические темы могут при-
сутствовать все перечисленные способы взаимодействия
текста и картинки, причем иногда они сочетаются в рамках
одной фразы. Обычно не свойственное телевизионным но-
востям описание в сюжетах такого рода может появляться
как способ объяснить что-то зрителю, создать у него имен-
но тот образ ситуации, который нужен авторам. Пример:
Путин отвечал уверенно, но было видно, что говорить
о кризисе ему нелегко. В этом предложении мы видим
некую избыточность: ведь о том, насколько уверенно вы-
ступает премьер, можно судить по картинке, однако ав-
тор текста в данном случае решает выступить в роли свое-
образного толкователя: даже если зритель, например, не
заметит уверенности, ему подскажут, как было «на самом
деле». Любопытно, что порой текст очень сильно расходит-
ся с картинкой, однако при этом автор, как бы игнорируя
происходящее на экране, не отступает от своей речевой
стратегии, словно стараясь усыпить внимание зрителя. Так
происходит, например, в сюжете программы «Вести неде-
ли», посвященном президентскому посланию: Партийная
часть зала, судя по ее реакции, предложения поддержи-
вает. На этих словах камера показывает лишенные эмо-
ций лица.
Есть и примеры другого типа взаимодействия текста и
картинки – дублирования. Это фрагмент текста програм-
мы «Неделя с Марианной Максимовской» на РЕН ТВ: На
словах Медведева о коррупции камеры трансляции из
Кремля почему-то показывали московского мэра Лужкова.
Корреспондент здесь дублирует текстом то, что видно на
картинке, однако он намеренно акцентирует на этом вни-
мание, позволяя зрителю вычленить имплицитный посыл:
Лужков – коррупционер.
Синтаксис
1. Использование вопросительных конструкций с им-

плицитной семантикой
Как правило, такие конструкции используются в шпи-
геле и подводках, как в наиболее «сильных», ударных эле-
664
ментах новостного гипертекста, от которых во многом зави-

сит то, как сформируется взгляд зрителя на проблему.
Обратим внимание на пункт шпигеля, анонсирующий
новость о президентском послании в программе «Вести
недели» за 9 ноября на канале «Россия»: Послание, или
такого никто не ожидал. Как хранили в тайне? Готова
ли к переменам «Единая Россия»? Что думает о ро-
тации кадров бессменный Зюганов? Как оценил глава
Конституционного суда? И какая она, нынешняя полити-
ческая элита? Репортаж из Кремля. Как мы видим, анонс
целиком (за исключением первой и последней фраз) состо-
ит из вопросительных предложений. Стоит отметить, что
такие конструкции являются одним из распространенных
приемов речевого воздействия и, как правило, содержат им-
плицитные оценки, характеристики события, а также ком-
муникативные установки авторов. Кроме того, как отмечает
Н. И. Клушина16, риторические вопросы заостряют ту или
иную проблему, придают ей драматизм. Все это подтверж-
дает рассматриваемый нами пример. Первое предложение
не сообщает нам ничего о самом событии, вводя лишь но-
минацию – послание. Вторая же часть фразы, которую вво-
дит пояснительный союз «или», раскрывает смысл первой
части. Автор, таким образом, характеризует послание как
нечто неожиданное, из ряда вон выходящее, некий прорыв
президента, способный всех в хорошем смысле слова уди-
вить. Второе предложение (Как хранили в тайне?) разви-
вает эту тему, усиливает эффект неожиданности произошед-
шего. Как оценил глава Конституционного суда? – спра-
шивает ведущий, не уточняя, что именно он оценил. Таким
образом, зритель так и остается в неведении относительно
того, что же стало главной темой послания президента. Есть
лишь намек на ротацию кадров в вопросе о том, как к ней
может отнестись бессменный Зюганов. Завершается этот
текст вопросом: И какая она, нынешняя политическая
элита? Ключевым словом здесь является прилагательное
нынешняя, в котором содержится намек на некие перемены
(смену элит). Интересно, что в данном случае мы имеем
16
Клушина Н. И. Стилистика публицистического текста. –
М.: МедиаМир, 2008.
665
дело с сочетанием сразу двух эффектов: обманутого ожида-

ния и усиленного ожидания (автор постоянно намекает на
какую-то загадку, непосвященный зритель до самого конца
не знает, что имеется в виду).
2. Использование номинативных предложений
Широко распространенными в новостном телевизионном
дискурсе являются номинативные предложения. Как прави-
ло, они используются в таких элементах новостного гипер-
текста, как шпигель (перечисление заголовков) и подводка
(текст, предшествующий репортажу). Связано это с тем, что
оба эти элементы выполняют своего рода рекламную функ-
цию, они должны преподнести сюжет так, чтобы зритель
им заинтересовался. Как известно, именно номинативные
предложения являются одним из самых распространенных
приемов в рекламе. Как отмечает О. А. Ксензенко, «по сво-
ей коммуникативной функции номинативное предложение
представляет собой констатацию наличия называемого в
предложении предмета или явления»17. Все эти особенности
(краткость, емкость, выразительность, акцент на наличии
явления), вероятно, и побудили создателей новостных тек-
стов взять на вооружение номинативные конструкции. Так,
шпигель, как мы уже могли убедиться, может целиком состо-
ять из подобных фраз, напоминающих рекламные слоганы.
В подводках же такие конструкции используются реже, как
правило, это касается зачина, первой фразы, которая долж-
на быть яркой, хлесткой и запоминающейся. Стоит отметить
важность номинативных предложений в персуазивном дис-
курсе, а именно в рассматриваемых нами информационно-
аналитических программах. Такие конструкции называют
явление, номинируют его определенным образом, а способ
называния, обозначения предмета или явления, как извест-
но, может иметь речевоздействующий эффект и отражать
коммуникативную стратегию канала. В некоторых случаях
оценка выражается более явно. Например, в тексте шпигеля
программы «Постскриптум» (ТВЦ, 7 декабря 2008 года):
17
Ксензенко О. А. Прагматические особенности рекламных
текстов // Язык СМИ как объект междисциплинарного иссле-
дования / Под ред. М. Н. Володиной. – М.: Изд-во Моск. ун-
та, 2008. – С. 334–353.
666
Контуры внешней политики Обамы. Начало разочарова-

ния. Наш комментарий. Это анонс репортажа (аналити-
ческого материала) о первых днях правления нового пре-
зидента США Барака Обамы. Оценка авторов программы
в данном случае довольно явна: она проявляется в слове
разочарование, которым характеризуется отношение к
Обаме. Имплицитная информация вводится тут за счет сло-
ва начало. Она позволяет развернуть скрытую логическую
цепочку: раз есть начало, будет и продолжение. Очевидно,
часть коммуникативной стратегии в данном случае такова:
представить ситуацию в США не очень благополучной на
фоне ситуации в России (эта новость соседствует с ново-
стью о «Разговоре с Владимиром Путиным»). Важно также
отметить, что данный пункт шпигеля состоит из трех номи-
нативных предложений. Такая структура не характерна для
текста анонса – обычно номинативная конструкция исполь-
зуется в начале текста, а потом часто следуют риторические
вопросы. Здесь перед нами довольно жесткая, не предпо-
лагающая вопросов и размышлений схема, авторы просто
констатируют «факты».
Кстати, именно с номинативных предложений начина-
ются все пункты шпигеля программы «Неделя с Марианной
Максимовской» за 8 ноября (этот текст мы рассматривали
выше). Первый пункт начинается с фразы: Поправки без
референдума. Она тоже очень близка по своей структуре к
рекламному слогану («Автокредит без процентов!») Однако
в данном случае конструкция с предлогом «без» имеет ско-
рее отрицательную коннотацию, это своеобразная антире-
клама. Ведь референдум – это мнение народа, а его пред-
лагается игнорировать, и именно на этом аспекте делает
акцент автор.
Необычную форму избирает для первой фразы пункта
шпигеля, посвященного президентскому посланию, канал
«Россия»: Послание, или такого никто не ожидал. Такая
структура уже напоминает не рекламный слоган, а название
фильма («Ирония судьбы, или С легким паром!»), она двух-
частна. Первая часть как раз представляет собой номинатив-
ное предложение, состоящее всего из одного слова. Автор
не делает никаких уточнений и тем самым создает интригу,
лишь намекая зрителю на нечто важное и неожиданное.
667
3. Использование вводных конструкций

Как мы уже отмечали, основной речевой тактикой рос-
сийских каналов, в особенности государственных, является
убеждение. Осуществляется оно в том числе и с помощью
вводных слов и конструкций, которые объясняют, толкуют
показываемое, отражают ход мысли автора, выстраивают ту
или иную логическую цепочку за зрителя, а ему остается
лишь этой цепочке следовать. Вот как, например, выглядит
связка между двумя синхронами на канале ТВЦ в программе
«Постскриптум» (7 декабря): Другими словами, Путин при-
знавал грядущие трудности, но пытался успокоить людей.
Здесь мы имеем дело с толкованием слов президента в нуж-
ном автору русле. Даже если зритель не совсем понял смысл
сказанного, ему его объясняют: премьер – очень ответствен-
ный человек, он не прячется от трудностей, а признает их и
пытается помочь людям. Еще один пример использования
вводных конструкций – из программы «Неделя с Марианной
Максимовской» на РЕН ТВ, это уже про президентское по-
слание (выпуск за 9 ноября): Речь Медведева оставляла
двойственное впечатление. С одной стороны, она была
полна демократической риторики, с другой, пожалуй, ни-
когда послание президента не содержало столько жестко-
сти в своей внешнеполитической части. Формулы с одной
стороны и с другой стороны в данном случае призваны обо-
значить стремление автора к объективности, желание пока-
зать событие с разных сторон, попытку анализа. Важно здесь
и использование вводного слова пожалуй. Оно используется
для смягчения оценки и тоже отражает стремление осветить
ситуацию как можно более непредвзято. Ту же роль выпол-
няет и слово видимо в контексте следующей фразы: Так что
надежды на оттепель, или, как презрительно называют ее
кремлевские идеологи, слякоть, видимо, похоронены окон-
чательно. Хотя предложение это насыщено оценочностью и
содержит характеристики и даже ярлыки (презрительно),
слово видимо призвано как-то смягчить позицию.
Вводные конструкции используются в текстах инфор-
мационно-аналитических программ довольно активно и яв-
ляются, на наш взгляд, эффективными вспомогательными
средствами в реализации той или иной коммуникативной
стратегии.
668
4. Отсутствие ссылки как прием речевого воздействия

Новостной политический дискурс на телевидении от-
личает своеобразное обращение со ссылками и цитатами.
И это тоже, на наш взгляд, может являться частью ком-
муникативной стратегии канала. Ссылка, по нашим на-
блюдениям, почти всегда постпозитивна в сюжетах, темой
которых является выступление какого-либо политического
лидера, его визит куда-либо, переговоры, общение с наро-
дом и т. д. Журналист, как правило, структурирует текст
следующим образом: он сначала пересказывает тезисы, а
потом добавляет: «Так считает президент» или «Так заявил
премьер». Подобная структура создает у зрителя впечатле-
ние, что журналист как будто говорит от себя, высказывает
собственную позицию и поддерживает говорящего. Весьма
показательным в этом отношении является фрагмент ре-
портажа о послании президента в «Итоговой программе с
Кириллом Поздняковым» на НТВ (9 ноября):
Центральная часть выступления президента —
предложения по развитию политической системы.
Доверие к власти — залог развития общества. А власть
должна иметь возможность выполнять свои обещания.
Правительство должно ежегодно отчитываться перед
Думой. А сроки работы Думы предложено увеличить до
5 лет, президента — до 6. Для большой страны логичны
большие сроки. Здесь, как мы видим, нет ни одной ссылки
на источник. О том, что все это говорил президент, сви-
детельствуют лишь слова «предложение» и «предложено».
Корреспондент продолжает тезисы президента, говорит от
его лица. Причем сохраняет и лозунговую структуру пред-
ложений, и модальность долженствования. Есть даже логи-
ческая цепочка, которую журналист воспроизводит как бы
от себя, говоря о том, что для большой страны логичны
большие сроки. Таким образом, получается, что текст ре-
портажа ничем не отличается от текста, который произносит
ньюсмейкер.
Похожие примеры из программ других каналов:
Не меньше независимых судов обществу нужна неза-
висимая пресса. Свобода слова, опять же гарантирован-
ная Конституцией. Президент, впрочем, обратил внима-
ние не на законодательную, а на технологическую сто-
669
рону дела – Первый канал, «Воскресное время», 9 ноября

2008 г. Здесь ссылка отсутствует, журналист говорит как
будто от себя о том, что обществу нужна независимая прес-
са и свобода слова.
На ТВЦ прием такого использования постпозитив-
ной ссылки выносится в шпигель, причем в самый первый
его пункт: Путину нравится работать с Медведевым.
О чем и как премьер говорил с народом? («Постскриптум»,
7 декабря). Отсутствие ссылки в данном случае делает
первую фразу оценочной, получается, что это мнение жур-
налиста, редакции о том, что Путину нравится работать с
Медведевым. Интересно и то, что пункт шпигеля, который
по законам жанра должен содержать новость, в данном слу-
чае содержит утверждение. Этот прием, скорее всего, рабо-
тает здесь на реализацию следующей речевой стратегии –
показать зрителю, что между Путиным и Медведевым нет
разногласий.
Отметим, что совсем по-другому обращается с материа-
лом канал РЕН ТВ. Здесь, напротив, каждый абзац репор-
тажа начинается именно со ссылки на президента:
– Нехорошо отозвавшись о ситуации в России, пре-
зидент объявил о политических реформах;
– Президент намерен подправить процессы форми-
рования Совета Федерации, выдвижения губернаторов и
усиления контроля парламента за правительством;
– Когда президент говорил о партиях, первым в зале
зааплодировал премьер Путин.
Примеров постпозитивных ссылок в репортаже нет.
Такая речевая стратегия позволяет сделать вывод о большей
самостоятельности корреспондента, который сначала цити-
рует президента, а потом анализирует сказанное.
Завершая анализ особенностей рассматриваемых нами
текстов, следует отметить, что данный тип дискурса (дис-
курс информационно-аналитических программ на теле-
видении) является весьма интересным для изучения и,
безусловно, требует дальнейших исследований. Одним из
важнейших аспектов этой темы является зависимость струк-
турирования всех уровней новостного гипертекста от ком-
муникативных задач канала, его идеологических установок.
Порой сделанные в ходе анализа наблюдения открывают
670
такую глубину и многоплановость проблемы, что уводят ее

уже за пределы лингвистики, в те области, где лингвисти-
ка соприкасается с социологией, политологией, психологи-
ей. Данная статья представляет собой лишь часть огромной
работы, возможности для которой открывает дискурс рос-
сийских информационно-аналитических программ на теле-
видении. Так, на наш взгляд, нельзя игнорировать такой
важный аспект, как интернетизация телевизионного дискур-
са. Тексты всех программ и репортажей сейчас почти сразу
после выхода программы в эфир оказываются в Интернете
и иногда подвергаются корректировке; кроме того, верстка
в Интернете выстраивается особым образом, появляется
возможность гиперссылок, визуальное восприятие текста
зрителем тоже меняется. Все это представляется весьма ин-
тересным и требует изучения и анализа.
К сожалению, среди проблемных «зон» российского
телевизионного дискурса нельзя не отметить его своеобраз-
ный застой, возвращение к советским штампам, застывшие
формулировки и клише, отсутствие поиска новых форм.
Надеемся, что все это будет преодолено, дискурс будет ме-
няться, станет более свободным – как в политическом, так и
в жанровом смысле, а значит, и анализ его будет еще более
глубоким и разносторонним.
Андерсон Р. Д. О кросс-культурном сходстве в метафориче-

ском представлении политической власти // Политическая линг-
вистика. – Вып. (1) 21. – Екатеринбург, 2007. – С. 6–13.
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Метафора в политической ком-
муникации. – М.: Флинта: Наука, 2008.
Баранов А. Н., Паршин П. Б. Языковые механизмы вариа-
тивной интерпретации действительности как средство воздействия
на сознание // Роль языка в средствах массовой коммуника-
ции. – М.: Наука, 1986. – С. 100–143.
Валгина Н. С. Активные процессы в современном русском
языке. – М.: Логос, 2001.
671
Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода. – М.:

Академический проект, 2004.
Добросклонская Т. Г. Что такое медиалингвистика? //
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19, Лингвистика и межкультурная ком-
муникация. – 2004. – № 2. – С. 9–17.
речи. – М.: УРСС, 2006.
Иссерс О. С. Речевое воздействие. – М.: Флинта: Наука, 2009.
Какорина Е. В. Стилистический облик оппозиционной прес-
сы // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М.: Языки
русской культуры, 1996. – С. 409–426.
Кирия К. Д. Влияние экстралингвистических факторов на
фразеотворчество в текстах телевизионных новостей // Тезисы
к конференции «Русская речь в современных парадигмах лингви-
стики». – Псков, 22-24 апреля 2010 г.
Кирия К. Д. Новостной телевизионный текст: структура, стра-
тегия, экспрессивность: дис. ... канд. филол. наук. – М., 2007.
Костомаров В. Г. Наш язык в действии. Очерки современ-
ной русской стилистики. – М.: Гардарики, 2005.
Левин Ю. И. О семиотике искажения истины // Информа-
ционные вопросы лингвистики, автоматического перевода.
Вып. 4. – М.: ВНИИТИ, 1974.
Мостепанова Ю. В. Содержание и структура телевизионных
сообщений как фактор их эффективности: дис. ... канд. филол.
наук. – М., 2002.
Пропп В. Я. Морфология сказки. – Л.: Aсademia, 1928.
Рогозина И. В. Медиакартина мира: когнитивно-семиотиче-
ский аспект: дис. ... д-ра филол. наук. – Барнаул, 2003.
Рождественский Ю. В. Об одном из приемов семиотическо-
го анализа текстов массовой информации // Предмет семиотики:
теоретические и практические проблемы взаимодействия средств
массовой коммуникации. – М., 1975.
Светана С. В. Телевизионная речь. Функции и структура. –
М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976.
Сильдмяэ И., Ыйм Х. Семантический анализ нормативных
текстов. – М., 1975.
Солганик Г. Я. Стилистика текста. – М.: Флинта: Наука,
2002.
672
Телевизионная журналистика. – М.: Изд-во Моск. ун-та:

Высшая школа, 2005.
Фэнг И. Теленовости: секреты журналистского мастерства. –
М.: ИПК, 1993.
Чернышова Т. В. Тексты СМИ в ментально-языковом про-
странстве современной России. – М.: URSS, 2007.
Язык современной публицистики / Сост. Г. Я. Солганик. –
Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования /
Под ред. М. Н. Володиной. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003-
2004.
Besse, B. et Desormeaux, D. Constuire le reportage télévisé. –
Paris, 2005.
Анализируемые материалы СМИ:

Выпуск программы «Постскриптум», ТВЦ, 9 ноября 2008
года
Выпуск программы «Постскриптум», ТВЦ, 7 декабря 2008
года
Выпуск программы «Неделя с Марианной Максимовской»,
РЕН ТВ, 08.11.2008
Выпуск программы «Неделя с Марианной Максимовской»,
РЕН ТВ, 06.12.2008
Выпуск программы «Воскресный вечер», Первый канал,
09.11.2008
Выпуск программы «Воскресный вечер», Первый канал,
07.12.2008
Выпуск программы «Вести недели», канал «Россия»,
08.11.2008
Выпуск программы «Вести недели», канал «Россия»,
06.12.2008
Выпуск программы «Итоговая программа с Кириллом
Поздняковым», НТВ, 09.11.2008
Выпуск программы «Итоговая программа с Кириллом
Поздняковым», НТВ, 07.12.2008
673
ÏÎËÈÒÈÊÀ È ßÇÛÊ ÐÀÄÈÎ
Î. È. Ñåâåðñêàÿ
«Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертва-

ми обмана и самообмана в политике, пока они не научатся
за любыми нравственными, религиозными, политическими,
социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыски-
вать интересы тех или иных классов», – процитировав гуру
нашего недавнего политического прошлого В. И. Ленина
и согласившись с ним, присмотримся к слову политика.
Происходит оно от греческого politika ‘общественное дело’.
Обозначает и область человеческой деятельности, связан-
ную с завоеванием, укреплением и использованием власти в
интересах какой-либо группы общества, и деятельность го-
сударственных органов власти, партий, общественных орга-
низаций, связанную с воздействием на ход жизни общества,
и события общественной, государственной жизни. Но есть у
слова еще одно значение: «образ действий, линия поведения,
преследующая какую-то цель». Оно и является главным для
политической коммуникации, т. е. речевой деятельности,
направленной на пропаганду тех или иных идей, эмоцио-
нальное воздействие на граждан страны и побуждение их
к политическим действиям, для выработки общественного
согласия, принятия и обоснования социально-политических
решений в условиях множественности точек зрения в обще-
стве, – именно так ее определяет А. П. Чудинов [Чудинов
2003], подчеркивая, что политическая коммуникация при-
звана оказать прямое или косвенное влияние на распреде-
ление власти.
Рассматривая концепт власти, Е. И. Шейгал замеча-
ет, что власть как содержательная категория составляет
предмет общения, тему разговора и в этом плане выступа-
ет как проявление языковой концептуализации власти; как
когнитивная категория представляет собой «власть язы-
674
Ïîëèòèêà è ÿçûê ðàäèî
ка» – его способность навязывать мировидение, создавать

языковую интерпретацию картины мира; при использова-
нии языка как инструмента власть выступает как рито-
рическая категория, связанная со стратегиями манипуля-
ции и эмоционального воздействия, а в коммуникативном
плане она проявляется как «принуждение к точке зрения»
[Шейгал 2001: 57-64]. Свои речевые практики, «языковые
игры» создает каждый институт власти, журналистика –
«четвертая власть» – не исключение, при этом у каждого
средства массовой информации – «игры» свои.
Изучение политической коммуникации в радиоэфире
представляет двойной интерес: и в силу специфичности
языка радио, о чем речь пойдет ниже, и по причине того,
что, по признанию специалистов, радио, делая ставку на
развлекательность, превращается сегодня в самое деидео-
логизированное СМИ [Шерель 2000]. Однако последние
исследования [например: Calavita 2003: 23; Holbert 2005:
436-453] показывают, что СМИ развлекательного характе-
ра также содержат политические идеи. Д. Хенсон замечает,
что «идеи, влияющие на политическую и социальную жизнь
общества, не всегда исходят от политических деятелей и
кандидатов на выборах» [Хенсон 2007: 73], программы и
музыка, которую слушает человек, также содержат скрытые
сообщения социально-политического характера. Отчасти это
объясняется тем, что информационные сообщения о проис-
ходящем в стране и мире, составляя опорные точки сетки
вещания, проецируют свое общественно-политическое со-
держание на радиопередачи, располагающиеся в интервале
между выпусками новостей [Шерель 2000: 79]. Радио же,
по общему признанию, представляет собой самое оператив-
ное и всеохватное СМИ, а потому влияние его на общество
трудно переоценить1.
1
Достаточно вспомнить, как в 1989 г. во время первого
Съезда народных депутатов СССР многие брали с собой пор-
тативные радиоприемники, чтобы иметь возможность следить
за событиями съезда в транспорте, на рабочем месте, во вре-
мя деловых и дружеских встреч, или то, что во время путча
1991 г. достаточно долго единственными источниками информа-
ции были программы «Свободы» и «Эха Москвы».
675
Традиционно отмечаются следующие функции радио,

обеспечивающие управление обществом: интегративная,
консолидирующая, при которой доминантой вещания ста-
новится выявление общих для аудитории ценностей, поиск
путей решения общих проблем и противодействия деструк-
тивным общественным тенденциям; функция формирования
и выражения общественного мнения с помощью открытых
диспутов, выявляющих весь спектр существующих в обще-
стве точек зрения и переводящих конфликты в план дис-
куссии, а также публикации и комментирования данных
социологических исследований и опросов аудитории по той
или иной проблеме; функция опосредованного общения, с
помощью которой радио формирует образцы общения вы-
бором собеседников (выдающиеся личности, авторитетные
специалисты), уровнем обсуждения проблем, манерой вести
разговор, реагировать на собеседника [Шерель 2000: 80-83].
Недостатки радио, влияющие на качество коммуника-
ции, а следовательно, и на реализацию этих функций, как
это ни банально, служат продолжением его достоинств.
По определению, новости на радио – «первой свежести»,
но этот плюс может оборачиваться и минусом: у радийщи-
ков нет времени выстраивать коммуникативную стратегию.
Это же касается и гостей студии и экспертов, чье мнение
звучит в прямом эфире.
Из всех СМИ радио наиболее комфортно для восприя-
тия: его можно слушать, не отвлекаясь от повседневных дел,
и даже за рулем – колоссальную часть радиоаудитории со-
ставляют автомобилисты и их пассажиры. Однако слушание
в данном случае является второстепенным занятием, а значит,
возможны потери при восприятии информации: «слушать»
не значит «слышать». Не случайно в современном русском
языке существует идиома относиться как к радио2, которой
2
В Интернете, в том числе на форумах, можно найти массу
примеров такого «отношения» и его определений: «как к радио,
т. е. говори, говори… собака лает, а караван идет». Это и совет
психиатра тем, кто слышит «голоса»: «Не пытайтесь разговари-
вать со своими голосами. Вы не должны никак на них реагиро-
вать. Относитесь к ним как к радио, даже если они непосред-
ственно к Вам обращаются. Просто игнорируйте их – и все».
676
с удовольствием пользуются и политики. Например, член по-

литсовета «Молодой гвардии Единой России», популярный
блогер Владимир Бурматов именно с ее помощью «припеча-
тывает» оппонента: «Владимир Жириновский <…> к блогам
относится как к радио. Обратная связь ему не нужна, а
вот изливать поток сознания в одну сторону он может без
проблем и без остановок». Интернет дает радио еще одно
измерение «комфортности»: слушая радиопередачу в режиме
real-audio, можно писать электронные письма (как реагируя
на услышанное, так и ведя личную или деловую переписку),
вести блог, играть в компьютерную игру, что тоже рассеивает
внимание.
И, наконец, третья особенность: в системе СМИ радио,
ориентированное прежде всего на слуховое восприятие, воз-
действует более других на воображение человека: посколь-
ку в человеческом мозгу 30% нейронов отвечают за зрение,
и только 3% за слух, а запоминается 30% увиденного, 20%
услышанного и более 50% воспринятого по обоим каналам
одновременно, человек всегда пытается перевести звуко-
вые впечатления в зрительные. В воображении слушателя
должна быть создана так называемая «картинка», чтобы он
мог наглядно представить себе предмет речи. Однако се-
годня и журналисты не слишком заботятся о «наглядно-
сти» своего языка, и слушатели в век тотального господства
видеоклипа настроены получать «картинку» уже в готовом
виде. Не случайно именно на радио В. Шендеровичем был
И советы психологов, как себя вести в рабочих конфликтах с

вечно придирающейся коллегой: «Мало ли идиотов вокруг, и на
всех тратить свои душевные силы и здоровье? Просто занимайся
своим делом и относись к ней как к радио, – ну есть она и
есть, говорит что-то, а ты продолжаешь работать...», или в
домашней «войне» с монструозной свекровью: «Отнеситесь к
ней как к радио: может, просто ей не хватает общения с вами,
а о чем еще говорить – она не знает», «Вы столько ее терпели,
отнеситесь к ней как к радио, вы не обижаетесь на радио,
правда?!». И откровения «бывалых»: «Если человек несет от-
кровенную пургу, отношусь к нему как к радио без выключа-
теля...». Люди, по их признанию, привыкают, как к радио, к
посторонним разговорам, звукам, шумам, шагам, ассоциируя
радио, например, с уличным попрошайкой.
677
запущен проект «Кирилл Мефодьевич», основывающийся

на том, что «язык видео де-факто стал главным языком
информации», «текст в информационной службе все чаще
выступает в служебной роли комментатора», а «сама воз-
можность видео-картинки сегодня девальвирует сооб-
щение собкора – текста уже недостаточно»3. Манифест в
числе прочих подписал и главный редактор «Эха Москвы»
А. Венедиктов, уже давно позиционирующий свое радио как
мультимедийный проект. Сегодня некоторые радио допол-
няют свое вещание видеоинформацией, доступной на веб-
сайте компании. Если «Эхо Москвы» и «Маяк» размещают
на сайтах преимущественно видеотрансляции из студии, то,
например, Русская служба BBC предлагает своей аудитории
сюжеты телевизионной компании корпорации, которые так
или иначе вписываются в информационную картину радио-
вещания, но не совпадают с его программой буквально, а
Радио «Свобода» – свое эксклюзивное видео, дополняющее
радиопередачи.
О веб-сайтах радиокомпаний стоит сказать особо. Если
радио в глобальном информационном обществе характери-
зуется средним уровнем информационной емкости, то сете-
вая поддержка и мультимедийность значительно его повы-
шают [Van Dijk 2006: 15; Паршин 2009: 11]. С помощью
этих интернет-ресурсов радиостанции решают две задачи:
информирования аудитории (возможность прочитать со-
общение компенсирует недостатки восприятия его на слух)
и расширения обратной связи со слушателями. Как прави-
ло, на сайт выкладываются: программа передач и анонсы
(в рубриках «Сегодня/сейчас в эфире», «Не пропустите» и
т. п.), новости, тексты горячих интервью, обзоры прессы
(мировой и российской), имеется доступ к архивам радио-
передач, к блогам ведущих журналистов (не обязатель-
но владеющих данным сайтом масс-медиа) и политиков,
либо блогам тематическим (как, например, блог «Страна
Russia» на сайте BBC), к форумам (с указанием наиболее
обсуждаемых тем), отражаются на главной странице и ин-
3
EchoMsk. «Кирилл Мефодьевич». Новая грамота. Ликбез
XXI века. // http://www.echo.msk.ru/blog/echomsk/719845-
echo/.
678
терактивные «вопросы дня» (с доступом к архиву других

опросов), а с недавних пор даются и ссылки на странички
радиокомпании в популярных социальных сетях. Что ка-
сается контента вещания, то аудиофайлы выпусков ново-
стей и передач доступны у всех компаний, в то время как
«текстом» даются преимущественно новости. Текст боль-
шинства передач последовательно публикует на сайте, по-
жалуй, лишь «Эхо Москвы»4; «Русская служба новостей»
делает это выборочно, а «Радио России» и «Маяк» исполь-
зуют текстовые отрывки интервью в рекламной функции:
заинтересовался содержанием – слушай эфир (тем самым
продвигается «основная продукция»). Веб-сайты «Свободы»
и BBC стоят особняком в том плане, что они представляют
собой фактически самостоятельные интернет-СМИ. Основу
контента составляют информационные сообщения и анали-
тические статьи, написанные «по мотивам» радиопередач и
собственного видео. Примечательно, что на сайте BBC «ра-
дио» и «видео и фото» представлены как некие отличные от
самого интернет-журнала разделы.
Исследователи отмечают, что в последнее время веб-
сайты радиокомпаний привлекают все большую часть ауди-
тории, а именно ту, которую составляют люди, «принимаю-
щие решения»: это отражается и в образовании в русском
языке новых формульных словосочетаний (коллокаций):
читать радио, смотреть радио, слушать/смотреть (по-
том) в Интернете5. И все же слуховой канал восприятия
для радио пока еще остается главным. Поэтому стоит под-
робно остановиться на том, как именно он работает.
Сосредоточенное, с установкой на полное понимание и
запоминание сообщения или группы сообщений, слушание
4
Интересно, что на «Эхе» не только Интернет отсылает к
радио, но и радио – к Интернету: четыре раза в день выходит в
эфир программа «Дежурный по сайту», знакомящая аудиторию
с «самым новым, горячим и интересным» на веб-странице, где
можно найти и сам этот интернет-дайджест с активными гипер-
ссылками.
5
Базжина Т. В. Современные медиа: с языковой лупой над
«зеркалом культуры». Доклад на XI Международной научной
конференции по проблемам развития экономики и общества. –
М.: ГУ-ВШЭ, 6-8 апреля 2010 г.
679
для радио скорее исключение, чем правило. Сосредоточенно

слушают разве что выпуск новостей или прогноз погоды,
когда радио включается специально, в определенное время
в соответствии с программой передач.
Чаще радио звучит в фоновом режиме. В этом случае ра-
диопередачи идут одна за другой, образуя сплошной звуко-
вой контекст, своего рода «окружающую среду». Внимание
слушателя «дремлет», включаясь только в ответ на сильный
стимул: речевой (смена темы, смена говорящего) или му-
зыкальный (позывные, джингл, музыкальная композиция).
Если приемник не настроен на определенную волну, для
выбора соответствующего настроению или информацион-
ному запросу фона осуществляется поисковое слушание:
«разведка» в эфире продолжается до тех пор, пока радио
не предложит потенциальному слушателю что-то, что может
его в данный момент заинтересовать интеллектуально или
эмоционально. При этом воспринимаются лишь те фрагмен-
ты программы или сообщения, которые сознание слушателя
выделяет и фиксирует как центры интереса.
Центры интереса обнаруживаются в соответствии с
принципом доминанты А. А. Ухтомского. Называя доми-
нантой устойчивый очаг возбудимости нервных центров,
который в коре головного мозга является физиологиче-
ской основой акта внимания и предметного мышления,
А. А. Ухтомский замечает: «Человек подходит к миру и к
людям всегда через посредство своих доминант, своей дея-
тельности. <…> Целые неисчерпаемые области прекрасной
или ужасной реальности данного момента не учитываются
нами, если наши доминанты не направлены на них или
направлены в другую сторону» [Ухтомский 2002: 352].
Именно доминанта позволяет собрать ощущения в целую
картинку – интегральный образ [Там же: 64]. Кроме того,
доминанта представляет собой «тип мышления, в котором
ход дальнейших выводов и даже интуиции предопределен»
[Там же: 373]. В лингвистике это представление отражает-
ся в понятии эмоционально-смысловой доминанты текста:
это «комплекс когнитивных и эмотивных эталонов, ха-
рактерных для определенного типа личности и служащих
психической основой <…> метафоризации и вербализации
картины мира» [Белянин 2000: 54]. Для анализа восприя-
680
тия слушателем радиопрограммы существенно то, что его

эмоционально-смысловые доминанты могут не совпадать
с авторскими, а текст радиопередачи имеет принципиаль-
но разные границы по разные стороны микрофона: для
журналиста это законченное произведение, отграниченное
рамками эфира, для слушателя – цепь отрывочных микро-
текстов. Механизм же понимания как «развертывания сво-
его», по словам Т. В. Базжиной, «обусловлен единством
синтеза-анализа, когда осуществляется переход от анализа
структуры, вычленения строевых элементов к синтезу но-
вой структуры из найденных элементов» [Базжина 2007:
23], а следовательно, необходимо определить, «какие эле-
менты исходного текста запускают механизм понимания у
слушающего и каков их репертуар» [Там же: 24].
Попробуем рассмотреть механику произвольного
«включения» радио слушателем6 на примере интервью с
Ириной Хакамадой («Свобода», 28.09.2009).
Интервьюер – Анна Качкаева – в самом начале пред-
ставляет гостью и называет темы передачи: Сегодня мы
будем с Ириной Хакамадой обсуждать общественно-
политические события первого осеннего месяца, их было
много. Поговорим о ситуации в российских регионах <…>
и поговорим о главных ньюсмейкерах этого сентября,
о главных мужчинах в российской политической сфере
<…>. Тому, кто включится с самого начала, повезет: это
единственное полное представление собеседника, в даль-
нейшем, если не знать Хакамаду по голосу и стилю речи,
догадаться, кто именно в студии, можно лишь по двум об-
ращениям ведущей: Ирина… и трем – радиослушателей:
Ирина Муцуовна… Интерес к интервью на этом этапе воз-
никнет у тех, для кого этот политик является, в терминах
А. А. Ухтомского, либо «двойником», дублирующим в сво-
их суждениях о мире слушательские доминанты, либо «за-
служенным собеседником», «идеалом <…> недостижимым,
но искомым» [Ухтомский 2002: 12], которого слушают и в
слова которого вдумываются [Там же: 435]. Определение
6
Эту ситуацию можно смоделировать произвольным («как
рука легла») выделением фрагментов текста курсором. Мы рас-
смотрим шесть таких фрагментов.
681
тематики интервью также звучит расплывчато: совершен-

но не ясно, о каких именно событиях пойдет речь и кого
журналист называет главными ньюсмейкерами и главными
мужчинами (возможно, это не секрет для постоянных слу-
шателей диалогов Качкаевой и Хакамады, ср.: Ирине всегда
как-то удается о них говорить интересно). «Крючком»,
цепляющим внимание слушателя, может стать лишь обе-
щание обсудить взгляд Хакамады на ситуацию в регионах
(Ирина только что вернулась из российской провинции…).
Именно к этому и переходят сразу журналист и политик,
реализуя в дальнейшем эту речевую стратегию в серии клю-
чевых слов: ощущение, настроение (оптимистическое,
спокойное, фундаментальное, кризисное, тяжелое, дра-
матизирование, истерика и др.). Конкретизируется и то,
где оценивались общественные настроения: в Татарстане
(в Татарии), в Набережных Челнах, на КамАЗе. Первая
развернутая реплика Хакамады звучит так: «Да, это, ко-
нечно, удивительно. Потому что до Казани полтора часа
лету, а из Казани я ехала на машине около 3,5 часов до
Набережных Челнов, то есть это все совсем рядом. //
А три картинки, если взять Москву, Казань и Набережные
Челны, они совершенно разные – и по настроению, и по
уровню жизни, и по темам, которые обсуждаются». Если
слушатель «отключится» после первых слов, он сделает это
из-за отсутствия интереса к ситуации с дорогами и транс-
портом в Татарии (удивительным для него будет то, что от
Москвы до Казани можно добраться в два с лишним раза
быстрее, чем от Казани до родины КамАЗов). Если же
дождется упоминания о столице, скорее всего, не останется
равнодушным к перспективе сравнения ситуации в центре
и «на местах».
Но, допустим, первым будет прослушан следующий
фрагмент интервью: «…в Казани абсолютное такое спо-
койствие. Да, был кризис, да, многие, ну, чем-то пожерт-
вовали, потому что, например, тоже затормозилось стро-
ительство, но общее настроение абсолютно оптими-
стическое, и фактически кризисных настроений ника-
ких нет. Но, например, в отличие от Москвы, которая
с утра до вечера обсуждает <…> движение финансового
капитала, и все постоянно пытаются, от домашних хо-
682
зяек до экспертов, понять, в какой стадии кризиса мы на-

ходимся, в Татарстане настроение более спокойное,
такое фундаментальное. – То есть собака лает – караван
идет. – Да, а наш караван идет самостоятельно, и мы тут
строим, и у нас тут все свое, и мы вот... у нас все хорошо.
Да, у нас все стабильно и хорошо, и нам нравится – вот
такое настроение. Если же взять Набережные Челны,
то, конечно, настроение уже другое, и состояние, до-
ходы другие. Потому что все-таки, несмотря на то что он
огромный, но это моногород, который очень сильно зави-
сит от дел, что происходит на КамАЗе, а там, конечно, все
очень тяжело. – Все-таки он стоит или не стоит? – Ну,
как он, запустился в августе, и надеются, что он не бу-
дет опять останавливаться. Ему, правда, повезло, гени-
альная сделка при посредничестве «Тройки-Диалог», когда
все-таки в самое кризисное время за хорошие деньги были
проданы 10 процентов немецкой фирме. Но все равно, ко-
нечно, полно проблем, связанных только с глобальным
падением спроса и прежде всего остановкой строитель-
ства во всей России. Потому что грузовики нужны только
тогда, когда действительно идет серьезный строитель-
ный бум…»7. Несмотря на то что начало и конец диалога
оборваны, фрагмент представляет собой законченное рассу-
ждение о настроениях в столице России, столице региона и
регионе в целом, «горячей точке» этого региона (ключевые
слова и выражения, позволяющие проследить ход этого рас-
суждения, выделены курсивом, полужирным шрифтом –
те, что коррелируют с заявленной ранее темой, служат ее
развитию). Эмоционально-смысловая доминанта этого от-
резка текста получит в дальнейшем подкрепление: «мостик»
будет перекинут от Набережных Челнов – к Тольятти, от
КамАЗа – к АвтоВАЗу (А. К.: А тема АвтоВАЗа как-то
звучала в разговорах ваших с людьми? – И. Х.: АвтоВАЗ
звучал только в том плане: не дай бог, вообще, если нас к
7
Отсутствие «меток» авторства той или иной реплики в дан-
ном случае значимо, именно так воспринимает звучащий текст
слушатель, понимая, что вопросы и короткие замечания при-
надлежат журналисту, развернутые высказывания – интервью-
ируемому.
683
этой дебиле присоединят, мы уже как-нибудь с КамАЗом

выкарабкаемся; А. К.: <…> если все-таки возвращаться к
АвтоВАЗу, это первое… в истории страны… масштабное
грядущее увольнение, сокращение, и оно первое публичное.
<…> И. Х.: С АвтоВАЗом… я думаю, стали действовать,
копируя американскую модель с «Дженерал Моторс»,
когда публично все обсуждалось <…> А. К.: Теперь нам
показывают и рассказывают про социальные ярмарки,
которые в Тольятти проходят <…> И. Х.: Да, <…> по-
няли наконец, что если беду запихивать под ковер, то
реакция будет еще более неожиданной по сравнению с
тем, если как-то готовить инфраструктуру поглощения
безработных, а самое главное – готовить настроения).
То, что эта тема становится для некоторых центром интере-
са, доказывает дальнейшее включение в эфир звонка от слу-
шателя: «КамАЗ перепрописался на первой строчке гонок
Дакар-Париж и доказал, что он может выпускать лучшие в
мире грузовые автомобили. АвтоВАЗ тоже имеет колос-
сальный потенциал. Достаточно сказать, что его серийные,
взятые с конвейера «Лады» пришли 14-ми в той же гонке
Дакар-Париж». Другая эмоционально-смысловая доминан-
та (центр – периферия) также имеет рефлексы в макро-
тексте интервью: Все события в стране всегда связаны
между собой. <…> огромный разрыв в сосуществовании
внутри больших мегаполисов, когда у вас центр живет
одной жизнью, а окраины – совсем другой <…> точно
так же огромный разрыв на территории вообще всего го-
сударства <…>; Да, мир един, <…> знаете, как сейчас
выходит из кризиса каждая страна: максимальный про-
текционизм и вваливают государственные деньги… <…>
Другое дело, что, в отличие от России, они доходят, без
откатов доходят и т. п.).
Следующий произвольно выделенный фрагмент вводит
еще один аспект обсуждаемой ситуации на КамАЗе: «… в
Набережных Челнах, я спрашивала людей: вот скажи-
те, <…> вот что у вас есть, кроме КамАЗа, что у вас
есть, крупное такое, даже среднее, но такое серьезное,
по рабочим местам <…>? <…> Нету просто ничего!
И это уже не проблема малого бизнеса, это пробле-
ма стратегического мышления государства, когда
684
оно подтягивает экспертов рыночных, заранее, до кри-

зиса, которое подтягивает, соответственно, льготные
кредиты, само гарантирует эти кредиты и начинает
развивать параллельные производства. Они могут
быть совсем не связаны с тем, что есть на данной
территории. Вот, например, я уже говорила в свое вре-
мя…». Создание параллельных производств в моногородах,
способных поглощать рабочую силу в кризисы, – это еще
одна смысловая доминанта интервью, к которой Хакамада
будет возвращаться не раз, в частности, в рассказе о том,
как «на севере Англии параллельно с шахтами стали разви-
вать стекольное производство». С рефлекса этой доминанты
начинается еще один из отрывков: «И. Х.: …вазочки вся-
кие, пепельницы, и не только это, стекло можно ис-
пользовать и в химии, и где угодно <…> такого вот нету
<…> когда стратегически государство не занимает-
ся своей работой, но зато вмешивается бесконечно
в рынки, которые приносят прибыль, и гребет все
под себя, то во время кризиса оно подставляется очень се-
рьезно. – А. К.: Я совершенно ожидаемо не заявляла тему
московских выборов…», однако можно прогнозировать с
большой долей вероятности, что слушатель, «включившись»
с этого места, не свяжет «вазочки и пепельницы» с государ-
ственной экономической стратегией и покинет волну, если
его доминантой не является устойчивый интерес к творимым
государством «безобразиям». Обрыв текста в этом случае
удивительным образом совпал с той его точкой, в которой
со знаком «минус» появляется еще одна доминантная тема:
выборы органов местного самоуправления (далее собесед-
ники коснутся не только московских выборов, но и выборов
в городах России, а также президентских выборов 2012
года). И это как раз поворотная точка: слушатель может
сменить волну, не найдя своего центра интереса. И виной
тому – дефект коммуникативной структуры соответствую-
щего высказывания: «Я <…> не заявляла тему московских
выборов, но понятно, что часть людей, конечно, вас будут
об этом спрашивать, и мы вернемся к ней и обсудим».
В фокусе контраста – тема выборов, логичнее было бы вы-
нести ее в начало высказывания, в позицию темы, а ремой
сделать обещание ее рассмотреть: К московским выборам
685
мы обязательно обратимся. И сразу заявить следующую

тему, как это и делает Качкаева, намереваясь «поговорить
о важных политических обстоятельствах этого месяца,
связанных с двумя главными российскими политическими
персонами – господами Путиным и Медведевым».
Следующий отрывок, который стоит рассмотреть, кос-
венным образом связан с этой эмоционально-смысловой до-
минантой: «…дыбом (ясно, что речь о чем-то «удивительно-
ужасном», фразеологизм волосы встанут дыбом легко ре-
конструируется языковым сознанием по одному компонен-
ту. – О.С.) и могут последовать фантастические предполо-
жения. Вплоть до того, я где-то читала прямо совсем фан-
тастический прогноз, что вообще президентских выборов
2012 года не будет, вот вообще не будет. – Ну, судя по
тому, как два юриста разговаривают в категориях «до-
говоримся», обсуждая конституционный выборный про-
цесс, то, в общем, это наталкивает на некоторые мысли.
Но мне кажется, что вряд ли все-таки. – Да нет, ну, ко-
нечно. Сейчас мир стал очень нестабильным, <…> сей-
час мир вступает в длинную эпоху, 20-30-летнюю, тур-
булентности, и здесь только самый немудрый руководи-
тель попытается все это еще усугубить какой-нибудь
жуткой нестабильностью политической у себя в стране.
Поэтому, я думаю, все состоится. – А теперь – про
мужчин. – Да, к мужчинам». Если от внимания слу-
шателя ускользнуло первоначальное обещание поговорить
о «главных мужчинах в российской политической сфере»,
он, «успокоившись» относительно реализации своего права
на волеизъявление, вполне может решить, что впереди –
несерьезный «женский» разговор. Между тем в интервью
все как нельзя более серьезно, вот что говорит в развитие
«мужской» темы Хакамада: «В свое время Мигранян мне
долго доказывал, что Путин будет главным, Медведев
будет ничто, это будет марионетка, конфетка, фантик
для Запада. И все деньги, весь аппарат, все ресурсы,
все финансы – все кружится вокруг Путина, это его
база. У Медведева нет людей, у него нет харизмы,
у него нет силы, он все-таки юрист, интеллигентный
мальчик, и поэтому ничего из этого не получится. Я была
не согласна…».
686
Еще один кусочек эфира фокусируется как раз на власт-

ном «тандеме»: «…будет борьба, и это будет не борьба двух
людей, а это вначале будет борьба аппаратов. Потом – не-
известно что. Вот сейчас мы видим, я вот вижу, это мое глу-
бокое мнение, что сейчас это не игра группировок. То, что
мы видим: заявления на Валдайском закрытом клубе для
иностранцев, когда встречался и тот, и другой, <…> когда
отвечал Медведев на вопросы студентов, <…> «Россия,
вперед!» в блоге, <…> – я считаю, что это медведевская лич-
ная харизма. – То есть он все-таки легитимизируется как
политический персонаж. – Упорно. Я считаю, что это нача-
ло фактически предвыборной кампании по инициативе
Медведева. Почему? Потому что, может быть, это про-
верочный тест, <…> в любом случае пост президента в
России, он настолько аккумулирует в себе все энергети-
ческие источники, как бы ни был силен премьер-министр,
просто все-таки страна <…> византийская и президентская.
<…> Это может быть вариант, когда я демонстрирую, что
так будет лучше, я привлекаю Запад, Россия обретает
позитивный имидж в условиях нестабильности, и тем бо-
лее такой популярный молодой Обама. Ну, кто же будет
выстраивать, как не я? И козыри набираются. Для чего?
Для того чтобы показать, что давай все-таки я на второй
срок буду выбираться. Есть другой вариант: набирают-
ся козыри для того, чтобы на крайний случай, если бу-
дет очень сильное сопротивление, ну, тогда обменять это,
конвертируя на серьезную позицию, не типа в Верховном
Суде, а типа премьер-министра. Но в любом случае борьба
началась. Потому что пост президента, даже если нет
харизмы, он ее выращивает автоматически. Вот если мы
будем...». Доминантные темы президент – премьер, хариз-
ма, предвыборная кампания, второй срок так или иначе
будут затронуты в дальнейшем (будут, например, сравни-
ваться Ельцин и Путин, Горбачев и Ельцин), в том числе
в диалоге со слушателями: «Ну, что я могу сказать… Я могу
сказать, что, конечно, вообще, у нас получается так, что
те, кто любили Ельцина, говорят: Путин – это вели-
кая ошибка Ельцина. Те, кто любит Путина, говорят:
Медведев – это серьезная ошибка Путина. Знаете, все
эти комментарии меня приводят только к одной мысли,
687
что все-таки нормальный институт выборов президента,

он как-то понравственнее и поприличнее. Потому что если
бы не было назначения и подвязывания всех под эти на-
значения…»; «Просто я констатирую факт, что институт
престолонаследия в таком винегретном сочетании с демо-
кратией приводит к тому, что скоро президентство в
России станет просто фарсом. Это плохо».
В последнем произвольно выделенном фрагменте вновь
упоминается «президентская страна, не прозрачная, не
демократическая», в которой «как только он становится
президентом, любой человек, даже если он к этому совсем
не готов, <…> постепенно трансформируется», и вводит-
ся тема возрастного ценза во властных структурах, «когда
говорится, что в золотой резерв может войти кто угод-
но до 45 лет», при этом «человек, его личность никого не
волнует»: «Все-таки люди государственные, которые мо-
гут участвовать в принятии решений, не совсем делятся
по возрасту. Понятно, что есть поколенческая проблема,
но нельзя же как-то опять …», в которой можно уловить от-
голосок темы центра и периферии: «в Америке если даже
при приеме на работу вас заставят написать год рождения,
вы можете подавать в суд» (в данном случае Америка ока-
зывается центром, а Россия – периферией развития демо-
кратии).
Как можно заметить, в микротекстах, случайно попадаю-
щих в зону внимания слушателя, отражаются эмоционально-
смысловые доминанты макротекста. Т. А. ван Дейк назы-
вает эти поверхностно-языковые сигналы тематическими
выражениями, замечая, что они могут иметь различную
протяженность – от последовательности предложений до
отдельных предложений, словосочетаний или слов [Дейк
ван 1989: 59]: «Тематические выражения <…> содержат по-
нятия, из которых могут строиться макропропозиции, <…>
являются вводной информацией для стратегий использова-
ния знаний» [Там же: 60-61]; они «активизируют области
знаний, фреймы или сценарии, необходимые для понимания
последующих предложений» [Там же: 61]. Кореферентная
тождественность тематических выражений становится под-
тверждением их значимости для макроструктуры [Там же:
64].
688
В рассматриваемом интервью одним из таких тематиче-

ских выражений оказывается многозначное слово матрица
‘образец, модель, шаблон, форма, инструмент в серийном
производстве объектов’ – в словарном значении употребля-
ющееся и как экономический термин, которым обозначается
отражающая взаимосвязь объектов таблица, используемая
для диагностики того или иного состояния действительно-
сти (что может быть близко Хакамаде как экономисту), и
как обозначение фантастического программно-аппаратного
комплекса для симуляции виртуального мира. Именно в по-
следнем значении слово и употребляется чаще всего.
Первый раз Хакамада говорит о матрице, когда сравни-
вает речи Барака Обамы, Ангелы Меркель и высказывания
Дмитрия Медведева: «И. Х.: Вообще, пошла эпоха, когда
реальная жизнь в какой-то сидит катастрофе, а поли-
тический пиар доходит до ручки в изобретении новых
слов, месседжей, технологий... Какие-то, знаете, такие на-
дежды приобретают все более разноцветные, разнообразные
формы, и мы начинаем жить... – А. К.: Виртуальность,
виртуальность. – И. Х.: ...да, в матрице. Мы живем в ми-
ровой матрице, и Медведев в этой мировой или россий-
ской матрице пытается занять конкурентную позицию
с Путиным. В матрице!». В ответ на реплику журналиста:
«Так, может быть, <…> вопрос не в мужчинах, которые ду-
мают о своем будущем и начали конкурировать между со-
бой, и не в элитах, а в том, чтобы создать эту самую
матрицу?» – Хакамада вводит подтему «апофеоза чинов-
ничества» и «бюрократической мафии», замыкая их на темы
центра и регионов («по регионам… пошла такая волна…
думаю, эта микроматрица, она скоро выльется… везде»)
и выборов: «Чем ближе к выборам, буквально в 2010 году
вся эта матрица начнет просто, знаете, как дрожжи, вы-
лезать, вылезать из блогов, из Интернета, помазанная мас-
лом где-то в идеологических сферах и отделах Кремля».
С выборами она связывает два типа матрицы: в первой –
Путин «номер один», во второй – Путин олицетворяет
стабильность, Медведев – «мирную, бескризисную, но
демократическую эволюцию», «эволюционную оттепель».
Комментируя данные опросов, демонстрирующие, что «ру-
ководители и мы заодно, но есть окружающие нас «они»,
689
политик замечает: «Матрица постепенно, через массовые

средства информации вбирает в себя мировоззрение челове-
ка. Потому что излучает, излучает…<…> Ну, что делать, на
излучении все равно не выживешь, потому что бывают кри-
зисы, и это не последний», вводя тем самым еще несколько
(отмеченных нами курсивом) ключевых слов. В ходе интер-
вью, в ответах на вопросы слушателей, тема виртуальности
появляется в развитие темы центра и периферии: «А. К.:
Спрашивает… один из слушателей, реагируя на наш с вами
разговор: «Что вы считаете виртуальностью и что так важ-
но? Все это не имеет отношения к жизни». А я подтвержу это
и обсуждением… цифр Левада-Центра по поводу знания рос-
сиян об этой статье, «Россия, вперед!»: 80 процентов ничего
не знают о ней, 3-4 процента знают. – И. Х.: Да, я вам могу
сказать, что это все московские штучки, потому что <…> у
людей уже даже в Набережных Челнах нет денег, и … очень
мало кафе на улице, без проводного интернета (смеется),
а просто кафе. А мы говорим про блог «Россия, вперед!».
Именно виртуальная деятельность».
С точки зрения Т. А. ван Дейка, «тематическая струк-
тура представляет собой набор формально или субъектив-
но выделенных топиков, вокруг каждого из которых ор-
ганизуется часть значений текста» [Дейк ван 1989: 244].
Имея в своем распоряжении только одно или несколько
предложений, человек старается выявить предполагаемый
топик как можно скорее, не доходя до конца, используя
в качестве опорных точек при построении предположений
о наиболее важной информации в тексте так называемые
ключевые слова (в медиадискурсе это чаще всего всякого
рода «заголовки» и «вводки»). Обычно бывает достаточно
нескольких «ключей», чтобы прогнозировать семантическое
развитие текста с большой степенью вероятности. Однако
при фрагментарном восприятии радиотекста слушатель
может и сделать ложные выводы (как уже было показано
раньше), и неверно реконструировать связи между упомя-
нутыми сущностями. Так, например, один из слушателей в
ходе программы высказывает мнение: «…совершенно глупо
проводить знак равенства и приводить в пример реше-
ние проблемы с угольными шахтами (себестоимость угля
там значительно превышала продажную) с КамАЗом или
690
АвтоВАЗом», и получает ответ: «…вы перепутали, ког-

да вы говорите, что КамАЗ и АвтоВАЗ сравниваются
с углем. Говорилось только об одном: нельзя допускать
существования в цивилизованной стране моногородов,
когда вся жизнь огромного количества населения зависит
от прибыльности и устойчивости развития одного крупного
предприятия». Действительно, тема решение проблем моно-
городов полностью ускользнула от внимания слушателя, а
ведь она звучала дважды: в начале интервью, когда речь
шла о том, что «государство не приложило усилия, как
в свое время сделала Англия, понимая, что моногорода
в нестабильной экономике будут первыми жертвами», а
затем и в связи с разговором о проблемах городов, постро-
енных вокруг российских автогигантов, когда приводился
пример: «на севере Англии параллельно с шахтами стали
развивать стекольное производство <…> такие же заводы,
<…> и дальше еще вокруг них было создано много всяких
там производств». Судя по тому, что были связаны между
собой продукция КамАЗа, АвтоВАЗа и уголь, человек слу-
шал фрагмент эфира, подробно разобранный раньше, одна-
ко интерпретировал его в соответствии со своими центрами
интереса: связав шахты с добычей угля, автозаводы – с
производством автомобилей, а то и другое – с рентабель-
ностью.
В целом можно заключить, что текст этого интервью
(за исключением не очень внятного начала) служит при-
мером хорошо организованной коммуникативной стратегии
как со стороны журналиста, так и со стороны интервьюи-
руемого политика, так как обладает практически всем ар-
сеналом средств удержания внимания [Larue 1989: 78-91].
Во-первых, он имеет четкую структуру ключевых темати-
ческих выражений, которые многократно повторяются и
ретранслируются по всему тексту так, что в подавляющем
большинстве случаев даже небольшой его фрагмент позво-
ляет составить представление о том, о чем идет речь. Это
удобно как для поискового слушания, так и для фонового,
поскольку позволяет, раз определив смысловую доминанту,
включаться каждый раз, как она вновь актуализируется.
Во-вторых, этот текст отличает хороший смысловой ритм:
тема или аспект темы меняется не реже, чем через три мину-
691
ты, которые составляют временной максимум сосредоточе-

ния на звучащей речи (не случайно даже рука произвольно
выделяет фрагменты длительностью от 45 секунд, времени
максимума концентрации на смысле [Формановская 2007:
167], до 3 минут). В-третьих, как во всем тексте, так и в
его микрофрагментах есть «воздух», речевые отрезки, не
наполненные смыслом (ср. микродиалоги: …Удивительный
бизнес – это теперь быть посредником между банком и
заемщиком, … появился целый институт посредников. –
Модераторы (смеются). – Да, модераторы, которые ре-
ально двигают как-то вот капиталы маленькие, как-то
их двигают) и на первый взгляд кажущиеся эфирной «гря-
зью» (ср. у Качкаевой: Начнем, конечно, безусловно…).
Однако они дают слушателю те самые несколько секунд, на
которые автоматически обостряется внимание между кон-
цом и началом соседствующих высказываний [Шерель 2000:
94], абсолютно необходимые для того, чтобы принять реше-
ние: слушать дальше или выключить радио. В-четвертых, во
время интервью Хакамада «рассказывает истории», приводя
какие-то неформальные диалоги (например, с девушками,
пытающимися наладить мобильный интернет-бизнес, для
иллюстрации как ситуации «на местах», так и идеи «вир-
туальной деятельности»), говоря «как все», позволяя себе
неформальные слова и выражения (То есть каждый раз
это жесть такая, Я их знаю, очень симпатичные, ве-
селые ребята – о «бундесканцлерин» Меркель и немец-
ких либералах, «Я пока что не заметил, что там такого
сделано» – ну, это суперзвезда! – об Обаме), уместные
лишь в дружеской беседе. В-пятых, в этом интервью вы-
бирается стиль интимного общения, что полностью соответ-
ствует особенности радио как самого «интимного» средства
массовой информации: говорящий должен обращаться к
каждому, как к единственному собеседнику, реальному или
воображаемому [Larue 1989: 44-45], именно это заставляет
слушать радио, а не использовать его только как фон.
На примере этого интервью можно показать и еще одну
особенность его коммуникативной стратегии: оно строится
как «разговор по душам», который, в силу того что он апел-
лирует к важнейшему концепту русской культуры «душа»,
В. В. Дементьев называет «русским коммуникативным идеа-
692
лом» [Дементьев 2010: 567]. «Общаться по душам, – пишет

Дементьев, – так же понятно, естественно и исполнено глу-
бокого смысла для русского человека, как говорить правду,
жить по правде и совести, гулять на воле – и тосковать,
маяться от того, что такова судьба, что не в ладу с сове-
стью, или отсутствия воли, простора, раздолья или при-
волья» [Там же: 568]. Он подчеркивает, что участвовать в
таком разговоре могут как «простые люди», так и те или
иные специалисты, «избранные» (и это демонстрируют в по-
следнее время руководители страны – О.С.), его можно
вести как в кругу своих, так и с незнакомцами, мужской
«разговор по душам» может включать элементы спора, жен-
ский – нотки истерики. Что касается тем, то они «могут
быть практически любыми: от самых высоких до бытовых»,
но «существенное требование к темам – это должно быть
то, что по-настоящему важно для собеседников» [Там же].
В интервью с Хакамадой темой, сигнализирующей о наличии
коммуникативной стратегии «по душам», становится разго-
вор «о мужчинах и женщинах в жизни и на политической
сцене». В него так или иначе вплетаются главные темы –
«президентские выборы» (сюжет о «мужчинах, которые
думают о своем будущем и начали конкурировать между
собой»), «политическая виртуальная матрица» («мужчины
обожают матрицы»), «настроения в регионах» («Знаете,
женщины вообще настроены совершенно позитивно. Им
только нужны инструменты, и дальше они готовы – впе-
ред! Быть счастливыми, влюбляться, любить <…> рожать
детей, совмещать все на свете и ловить кайф, драйв и карье-
ру. Потому что женский организм, он приспособлен жить
в эпоху перемен. Мужской ненавидит перемены»). В кон-
тексте мировой политики рассматриваются действия муж-
чины – Барака Обамы, и женщины – Ангелы Меркель.
В проекции на политику вообще звучит обобщение: «К муж-
чинам надо попроще. Тогда сразу все становится легче в
их понимании; у мужиков главная проблема – уговорить.
А вот делать... делать могут только женщины. – Что же
вот этой энергии как-то не хватает в политике? Женщин,
что ли, мало у нас, получается? – Конечно, конечно».
И дело здесь не в феминизме, а в том, что гендерные про-
блемы волнуют всех. Хакамада придерживается и других
693
принципов стратегии «по душам», в которой, по словам

Дементьева, «на первый план выходит настроенность на по-
нимание собеседника» [Там же: 568], и реагирует, как поло-
жено при этом, спокойно, вдумчиво, доброжелательно на
реплики как журналиста, так и слушателей, говоря с ними
искренне, открыто, откровенно и честно. Приведем толь-
ко два примера: «Слушатель: …Ирина Муцуовна, скажите,
пожалуйста, никак не могу ни от кого толку добиться, а вы
отошли от активной политики, немножко смотрите с обочи-
ны, со стороны, и это как бы взгляд расширяет, делает его
спокойным, позволяет видеть перспективы некоторые. <…>
Могут ли быть здесь какие-то реформы? Или лучше в своих
политических и социальных задачах рассчитывать все-таки
на постимперское пространство и готовиться к нему, а не
пытаться здесь чего-то улучшить? – И. Х.: То есть име-
ется в виду – валить отсюда или оставаться, говоря
простым языком. Ну, это уже зависит от вас. Я, на-
пример, не могу жить за границей. <…> Теперь что мне
подсказывает интуиция? Мне подсказывает интуиция,
что произойдет реформирование России перед вызовами.
Просто иначе она распадется, а этого никто не хочет»;
«А. К.:… Сергей вас спрашивает: «За кого вы будете го-
лосовать?» <…> – И. Х.: Да не пойду я голосовать! Ну,
что мне там... У меня там никого нету, всех поснима-
ли». Поскольку, по наблюдению Дементьева, «абсолютное
большинство оценочных характеристик “разговора по ду-
шам”… положительные и ярко-положительные» [Там же:
568], такая коммуникативная стратегия может считаться
успешной.
В наши дни СМИ, не являясь субъектами прямого по-
литического действия, повышают свое влияние на умы и
настроение общества. Современные исследователи отмеча-
ют усиливающееся слияние политического дискурса и соб-
ственно дискурса масс-медиа, с преобладанием последнего
в общем массиве получаемой обществом политической ин-
формации [см., например: Шейгал 2000: 25-26]. При этом
в разных жанрах их соотношение проявляется по-разному.
Е. И. Шейгал указывает, что политический дискурс преоб-
ладает в жанрах прямой коммуникации политиков с обще-
ством и друг с другом: в публичных речах, политических
694
документах, полемике во время предвыборных и иного рода

дебатов, аналитических комментариях, интервью, а медий-
ный дискурс – в информационных заметках, репортажах,
проблемных аналитических материалах, колонках коммен-
таторов, памфлетах, фельетонах и иных произведениях са-
тирической направленности [Там же: 26].
Интересно, что государственные радиостанции не мо-
гут похвастаться жанровым разнообразием программ,
транслирующих политические идеи. В формате «России»
и «Маяка» предпочтение отдается выпускам новостей
(«Вести» и «Международная панорама» и «Новости», соот-
ветственно) и – гораздо реже – интервью с политологами и
представителями исполнительной власти. На «России» они
выходят в рубриках «Новость завтрашнего дня» и «Гости
эфира», а также в некоторых ток-шоу. Большая часть эфи-
ра отдана медиадискурсивным жанрам. На «Маяке», кроме
новостей, «зоной политики» время от времени становится
ток-шоу И. Ружейникова и С. Минаева «Танцы с волка-
ми», при этом форма программы варьируется: от интер-
вью с журналистом и политиком «на злобу дня», по не-
скольким темам, либо с экспертом, комментирующим то
или иное событие или обсуждающим с ведущими какую-
то общественно-политическую проблему, до представления
новости в зеркале множества мнений. «РСН» отличается
большим жанровым разнообразием. В сетке этой радиостан-
ции в глаза бросается обилие общественно-политических
«форумов». Отметим информационно-аналитическую про-
грамму М. Виноградова «Система координат» о ключевых
событиях недели, общественно-политическую программу
«Своя правда», экономические программы «Экономика
по-русски» В. Семаго и «Главные экономические события
недели».
Примерно так же строится эфир «Свободы» и BBC, ко-
торые предпочитают формировать общественное мнение с
помощью передач на социально значимые темы: по данным
корпорации BBC, первое место в умах россиян занимает
вопрос роста цен на продукты и энергоносители (64%), на
втором месте — проблемы отравления окружающей среды
и вредные выбросы в атмосферу (56%), третье место у нас
разделили чрезвычайная бедность населения и опасение во-
695
оруженных конфликтов (по 54%)8. Этой концепции больше

других отвечает программа компании BBC «Вам слово», ее
тематика определяется как журналистами, так и аудиторией,
некоторые новости сообщаются «по заказу» и обсуждаются
со слушателями. Новости и аналитика, фрагменты интервью
широкой полосой идут в «Раннем часе» и «Утре» и «Вечере
на BBC», гости появляются в программе «Би-би-Сева» Севы
Новгородцева. На «Свободе» живые голоса россиян звучат в
программе «Общественное мнение» В. Боде, представляющей
опросы социологов и самого радио; в ток-шоу «Лицом к
лицу» лидеры в той или иной области общественной жизни
подвергаются перекрестному допросу трех журналистов –
российского, иностранного и ведущего «Свободы»; есть и
специальное «Время гостей», где интересные люди ведут
разговор о стране и мире, беседуя с ведущим и аудиторией
о политике, экономике, культуре, правах человека,
социальных проблемах. Название программы М. Соколова
«Время политики» говорит само за себя: ведущий вместе с
гостями – политиками и политологами – анализирует борьбу
за власть на федеральном уровне и в регионах, рассказывает
о жизни политических партий. «Грани времени» В. Кара-
Мурзы – это политический дискуссионный клуб. Можно
отметить и аналитический радиожурнал «Время и мир»,
который посвящен глобальным процессам в экономике,
политике, сфере безопасности, неизбежно влияющим на
каждое государство и народ.
Наиболее разнообразно выглядит сетка «Эха
Москвы». В ней есть место прямой речи субъекта власти
(«Дневник губернатора» руководителя Кировской области
8
Для сравнения: в первую тройку мирового «тревожного
рейтинга» вошли крайняя бедность, загрязнение окружающей
среды и рост цен на продукты и энергоносители, получив
поддержку у 71, 64 и 63% опрошенных соответственно; при-
мерно на одном уровне, в 57–59%, расположились проблемы
терроризма, изменения климата, распространения различных
заболеваний, вооруженные конфликты и состояние мировой
экономики (The world feels passionately about a large number
of global challenges // http://www.bbc.co.uk/worldservice/
worldagenda/2010/01/000000_worldagenda_world_speaks.
shtml).
696
Н. Белых). Есть программы, в которых «агентами

влияния» выступают властные структуры: в передаче
«Военный совет» – Министерство обороны РФ, в
программе «Московская милиция рекомендует» – ГУВД
Москвы; Мосгорсуд выступает соведущим в «На что
жалуемся?»; программу «Мы» о народах России и их
будущем курирует Минрегионразвития РФ, «Поехали?» о
проблемах миграции выходит при поддержке Федеральной
миграционной службы. Авторские комментарии к событиям
недели лежат в основе интерактивных программ «Суть
событий» С. Пархоменко и «Код доступа» Ю. Латыниной,
в диалогической форме представлена аналитическая
программа «Перехват», сталкивающая точки зрения двух
обозревателей. В жанре ток-шоу идут в телевизионном
(совместно с RTVi) и радиоэфире «Особое мнение» с
ведущими российскими и зарубежными журналистами,
«Народ против», где эксперта интервьюирует, полемизируя
с ним, присутствующая в студии аудитория, «Клинч» –
дебаты на важнейшие политические, экономические,
гуманитарные темы.
Информационное вещание представлено утренним и
дневным информационными каналами, выпусками новостей
(краткие, информационная программа «Эхо», «Большое
Эхо» – дневной и вечерний выпуски) и информационно-
аналитической программой «Грани недели» В. Кара-Мурзы,
а также авторскими комментариями к событиям дня в
«Репликах» политических колумнистов.
Если краткие новости длятся по 2-3 минуты (в зави-
симости от времени выхода в эфир), то программа «Эхо»,
которой открывается каждый час вещания, длится уже
5 минут и включает от 5 до 7 новостей, некоторые из ко-
торых сопровождаются звуковыми иллюстрациями: коррес-
пондентскими материалами и мнениями экспертов. В сетке
«Эха» предусмотрены два информационных «пика»: днев-
ной выпуск «Большого Эха» продолжительностью 30 минут
и вечерний – продолжительностью 45 минут.
В норме «Большое Эхо» включает 1 (днем) или 2 (ве-
чером) так называемых «крупных плана»: первый образует
«новость дня», второй – общественнозначимая проблема.
Как правило, они не следуют один за другим, чем достига-
697
ется эффект удержания внимания слушателя на протяже-

нии выпуска. «Крупный план», помимо новостной инфор-
мации от ведущего, включает от 4 до 8 материалов, «усили-
вающих» новость: это может быть информационное досье,
прямой выход в эфир или репортаж корреспондента с места
события, комментарии экспертов, представляющие спектр
мнений, аргументы «за» и «против», анализ последствий со-
бытия, «реплика» колумниста, статья дня и т. п. Ожидание
«крупного плана» задается предваряющим кратким выпу-
ском новостей, с которого и начинается «Большое Эхо».
Подчеркнем, что это – не заголовочный «шпигель» (кото-
рый, впрочем, может включать анонсы разного объема –
от заголовка до развернутой новости [Кирия 2007: 39]), а
полноценный новостной выпуск, которым слушатель может
и ограничиться, чтобы быть «в курсе событий». Заметим
также, что некоторые звучащие в начале новости в тексте
программы далее могут и не упоминаться (при переходе к
основному эфиру программы ведущий в этом случае про-
износит: «А теперь подробнее о некоторых из этих ново-
стей»).
Рассмотрим структуру информационной программы
на примере одного из вечерних выпусков «Большого Эха»
(05.11.2010, ведущая – М. Королева).
Открывается программа, как обычно, новостной «нарез-
кой», предваряемой приветствием, представлением ведуще-
го и фразой «вначале главные новости коротко»:
«Грузия распространила информацию о 13 задер-
жанных по обвинению в шпионаже в пользу России.
Сообщается, что четверо из них – российские граждане.
Источник в спецслужбах в Москве уверяет, что никако-
го отношения к ним эти люди не имеют.
Партия «Яблоко» рассчитывает пройти в
Госдуму на выборах в 2011 году. Она не исключает ко-
алиций с самыми различными политическими объединени-
ями и организациями. Основатель партии Г. Явлинский,
в свою очередь, не исключил своего участия в президент-
ских выборах 2012 года.
В Москве сегодня простились с В. Черномырди-
ным. Бывший премьер России, бывший посол на Украине
похоронен на Новодевичьем кладбище рядом с женой.
698
Похороны проходили по государственному разряду.

Трансляцию вели федеральные телеканалы.
Гражданский активист К. Фетисов, жестоко
избитый вчера неизвестными в Химках, проопери-
рован. Операция, говорят, была сделана вовремя. Утром
Фетисов участвовал в пикете против захоронения отхо-
дов на левом берегу канала им. Москвы.
Генпрокурор России Ю. Чайка взял под личный
контроль дело об убийстве 12 человек в станице
Кущевская Краснодарского края. Тела были обнару-
жены в сгоревшем доме, где жила семья фермера.
Демократы, по последним данным, сумели от-
воевать еще одно место в сенате Конгресса США.
Кандидат от демократов Мюррей смогла одержать по-
беду над своими коллегами-республиканцами. Однако это
ничего не меняет в общей картине выборов, в которых
демократы потерпели поражение. О промежуточных
выборах в США и их последствиях – в интервью с по-
слом США в России Дж. Байерли, он будет гостем «Эха
Москвы» в 18.15».
Этот пример интересен тем, что в интересах момента был
изменен хронометраж программы, но при этом сохранен ее
формат. С той разницей, что первый информационный пик
в этом выпуске имел две почти равновеликие вершины, а
второй был образован новостью и комментирующим ее в
прямом эфире интервью с ньюсмейкером.
«Новостью дня» для ведущего становится «шпионский
скандал», на первый план выводятся внешнеполитические
проблемы России. Это событие может быть классифициро-
вано, в терминах К. Д. Кирия [2007: 43-44], и как сенса-
ционное, и одновременно как контекстное (при этом оно
включается как минимум в два контекста: цепь затрагива-
ющих Россию шпионских скандалов, в частности скандал
2006 г., когда в Грузии по обвинению в шпионаже были аре-
стованы четверо российских военных, и последний, разра-
зившийся в 2010 г. в США, и последовательность событий,
знаменующих ухудшение отношений России с Грузией) с
продолжением (ср. в сообщении BBC: «После недельного
молчания министерство внутренних дел Грузии сделало за-
явление…).
699
Вот как эта новость подается:

«Российско-грузинский шпионский скандал наби-
рает обороты.
Сегодня из Грузии стали поступать подробно-
сти о 13 задержанных по обвинению в шпионаже в
пользу России. Подробности в материале нашего тбилис-
ского корреспондента Е. Котрикадзе.
«Четверо граждан РФ, 9 граждан Грузии – всего 13
шпионов, по данным грузинского МВД эти люди собирали
секретную информацию в ключевых (выделено голосом. –
О.С.) ведомствах страны. Операцию под кодовым назва-
нием «Энвери» грузинские правоохранители называют
крайне успешной, а политики считают, что это разобла-
чение является показателем слабости ГРУ. Российские
спецслужбы теряют форму, говорят депутаты парла-
мента. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт,
что начиная с 2006 года в Грузии разоблачили 50 (вы-
делено голосом. – О.С.) российских шпионов. В интер-
вью «Эху» госминистр по вопросам реинтеграции Темур
Якобашвили, поздравив МВД с успехом, сказал – ци-
тирую: «Надо не шпионить, а дружить с нами. Друзей
надо не иметь, а с ними дружить». Напомню, грузинским
спецслужбам удалось внедрить в ГРУ бывшего офицера
Советской Армии, имя его не называется, этот человек
вошел в доверие и сам был привлечен к шпионажу против
Грузии. Ему передали специальную аппаратуру, которая
позволяла шифровать добытую информацию. Эту аппа-
ратуру он передал грузинским спецслужбам. Среди задер-
жанных… бизнесмен, который передавал в Москву инфор-
мацию о военном сотрудничестве Грузии с целым рядом
стран. Арестованы также пять пилотов ВВС, которые
собирали информацию об экипажах, учениях, технических
возможностях и мобилизационных ресурсах грузинских
военно-воздушных сил. Задержаны и граждане России (три
фамилии. – О.С.) и Юрий Скрыльников, которого назы-
вают «связным ГРУ». Сегодня вечером грузинская теле-
компания «Рустави-2» покажет документальный фильм
«Энвери», который анонсируется уже несколько дней.
В нем, как обещают авторы, будут представлены все де-
тали заговора. С особым интересом в Тбилиси ожидают
700
официальной (выделено голосом. – О.С.) реакции Москвы.

Учитывая, что в деле фигурируют граждане России, скан-
дал может вылиться в серьезное осложнение и без того
непростых отношений между странами».
МВД Грузии распространило и оперативные ви-
део с признаниями двух задержанных. Один из них –
пилот ВВС… – рассказывал на допросе, как именно его вер-
бовали:
«Я был зачислен курсантом в Батумское летное учи-
лище. <…> В 2004 году приехал друг… попросил меня пере-
вести информационные выпуски телекомпании Грузии с
грузинского на русский. Я перевел. Перед отъездом он
приехал со мной попрощаться. Показал мне мои тетра-
ди: … «Это твой билет в тюрьму. Ты разведывал вну-
триполитическую обстановку в Грузии и передавал ее
мне. Если не хочешь оказаться в тюрьме, будешь мне
сообщать, что происходит в твоей части»… Я просто
побоялся прийти и раскаяться».
В российском МИДе действия грузинской сто-
роны называют фарсом и провокацией. В МИДе от-
мечают, что момент для этого выбран явно не случайно:
накануне предстоящего саммита НАТО в Лиссабоне и пред-
стоящего саммита ОБСЕ в Астане. Разоблачение шпионской
сети на территории Грузии – очередная провокация со сто-
роны Саакашвили против России, полагает первый зампред
думского комитета по международным делам Л. Слуцкий
(мнение эксперта – голосом). Слуцкий заметил, что наши
спецслужбы тоже дадут оценку заявлениям Грузии
о российских шпионах. Официальной оценки пока нет,
однако компетентный источник в силовых ведомствах зая-
вил сегодня сразу нескольким информагентствам, что задер-
жанные в Грузии не имеют отношения к российским спец-
службам. Других комментариев в органах пока не дают.
В программе «Дневной разворот» мы спрашивали на-
ших слушателей, как Россия, на их взгляд, должна
реагировать на шпионский скандал с Грузией. <…>
(мнения – звуком). По итогам голосования в нашем эфире
72% слушателей высказались за то, что России не
нужно принимать каких-то мер в ответ на разобла-
чение наших шпионов».
701
Короткая новость о шпионском скандале строит-

ся по схеме: главное событие / вербальная реак-
ция [о категориях формальной организации текста см.:
Дейк ван 1989: 131]. В «крупном плане» категориаль-
ная схема иная: главное событие / контекст (пред-
шествующие события, оценки, перспективы) / фон /
комментарий: оценка / вербальные реакции (реакция
компетентных ведомств, общественное мнение). В новостной
нарезке в сильной позиции начала оказывается сообщение о
событии; в равной по силе позиции конца новости приводит-
ся реакция «обвиняемой» стороны9. В самом крупном плане
тоже есть своя «рамка»: с сообщением о событии связыва-
ется уже реакция общества. Такая организация имеет свою
логику: говоря о текстовых «рамках», Б. А. Успенский от-
мечает, что функционально они связаны «с определенным
чередованием описания «извне» и описания «изнутри», –
иначе говоря, с переходом от «внешней» к «внутренней»
точке зрения, и наоборот» [Успенский 1995: 174].
После заголовка идут сообщения ведущего, их вводки
образуют связную последовательность тематических выра-
жений (выделены полужирным курсивом), которые сами по
себе образуют текст новости. Это – высший уровень органи-
зации тематической структуры «крупного плана». Отметим,
что ведущая не употребляет оценочных выражений, ее речь
прагматически нейтральна, что позволяет создать впечатле-
ние объективности информации.
В корреспондентском сообщении с места события о ней-
тральности речи нет. В первой же фразе вместо «обвиняе-
мых по подозрению в шпионаже» появляются «шпионы», эта
9
Заметим, что так в выпуске строятся все информационные
сообщения, развертываемые потом в «крупные планы»: во ввод-
ке говорится о планах «Яблока» на ближайшие выборы, в кон-
цовке – о президентских амбициях ее бывшего лидера (каждое
из этих сообщений может быть подано как новость «одной стро-
кой»); в другом случае вводка информирует об относительном
успехе американских демократов, концовка – об общем их про-
вале на промежуточных выборах (иными словами, сообщение о
событии увязывается с его оценкой в связи с предшествующим
событием). Между двумя конструктивно сильными полюсами
располагается дополнительная информация.
702
номинация уже имеет отрицательно-оценочный характер,

что закреплено в ассоциативной памяти реципиентов; затем
к этой номинации добавляется другая – «заговор», также
становящаяся в структуре текста оценочным предикатом.
Первыми упоминаются граждане России и лишь потом –
грузинские граждане, которых значительно больше (чем
подчеркивается вина России, показателен и выбор по от-
ношению к грузинам номинации российские шпионы вместо
предатели Родины). Далее появляется сообщение о прове-
дении спецоперации, которое видоизменяет категориальную
схему «крупного плана»: именно это событие оказывается
главным в причинно-следственной цепи «спецоперация – за-
держано 13 подозреваемых в шпионаже – обнародована ин-
формация о 13 задержанных – шпионский скандал набирает
обороты», категориальный статус отраженного в заголовке
уточняется (главное событие / последствия предшествую-
щих событий). Оценки события, данные грузинской сторо-
ной, приводятся с использованием средств актуального чле-
нения, позволяющего сместить смысловые акценты, изменив
модальность высказывания (ср.: Российские спецслужбы
теряют форму, говорят депутаты парламента и По
мнению депутатов парламента, российские спецслужбы
теряют форму). Кроме того, мнения подаются корреспон-
дентом как истинные суждения, соответствующие фактам,
о чем говорит употребление этой контекстуально оценочной
номинации (ср.: это – факт/не факт). Корреспондент
использует и прием логического выделения голосом, что по-
зволяет выделить макропропозицию, объединяющую 50 рос-
сийских шпионов и грузинские ключевые ведомства,
а также связать именно с этим «фактом», а не с послед-
ними разоблачениями ожидание официальной реакции
Москвы. Интересно, что и цитата из интервью с министром
Якобашвили «говорит» больше, чем нужно в нейтрально-
информационном контексте: политик использует выражение
иметь друзей, которое русскоязычной аудиторией воспри-
нимается (особенно будучи использовано в противительной
конструкции) как оценочно-двусмысленное, учитывая то,
что глагол иметь кроме основного значения ‘обладать чем-
то’ имеет и сленговое значение ‘относиться пренебрежитель-
но, унижать, использовать’.
703
Т. А. ван Дейк отмечает, что «тематические выраже-

ния активизируют области знаний, фреймы или сцена-
рии, необходимые для понимания последующих предло-
жений и для применения макроправил» [Дейк ван 1989:
61]. Тематическому выражению шпионский скандал соот-
ветствует фрейм: вербовка – внедрение – секретная ин-
формация – шифровка – связной – секретная операция
– разоблачение – доказательства – предание гласности
– «обмен». Последний элемент присутствует в подтексте
(эта семантическая валентность «заполняется» последую-
щими сообщениями), остальные структурные «узлы» фрей-
ма имеют соответствия в поверхностной структуре текста
«крупного плана»: о вербовке рассказывает один из обвиня-
емых, упоминаются и внедрение, и шифровальная аппара-
тура, и секретная информация, появляется и «связной»,
63-летний пенсионер, отставник российского МВД, сооб-
щается об успешной спецоперации… Примечательно, что
вербует шпионов Россия, а внедряет агента Грузия, что
лишь усиливает представление об успехе грузинских спец-
служб (внедрение обычно оценивается положительно, вер-
бовка – отрицательно, так как с ней ассоциируются обман,
нечестные приемы и психологическое давление), хотя на-
личие 50 российских шпионов в ключевых ведомствах этой
страны, казалось бы, должно говорить об обратном. С до-
казательствами в корреспондентском материале ассоциа-
тивно связывается документальный фильм, который будет
показан по грузинскому телевидению (в контексте сообще-
ния акцентируется скорее не жанровая специфика этого
фильма, а документальность – от документ ‘свидетель-
ство, служащее доказательством’ – как доказательность).
Однако лексемы шпион и фильм активизируют в сознании
воспринимающего сообщение и фрейм шпионский фильм,
со всеми его атрибутами, что позволяет слушателю рассма-
тривать эпизод с «признательными показаниями» как часть
некоего сценария и задаваться вопросом: что же это – по-
становка или реальность10? Это подкрепляется и звучащей
10
Именно так озаглавлено сообщение того же информацион-
ного дня на сайте BBC – «Шпионский скандал»: постановка
или блестящая операция? Казалось бы, постановка в препози-
704
в эфире оценкой российским МИДом шпионского скандала

как фарса. Еще одному структурному узлу фрейма соответ-
ствуют приводимые мнения слушателей о способах ответной
реакции обвиняемого государства: один из них говорит о
высылке тех, кого считает грузинскими шпионами, другой –
о необходимости принести извинения (тем самым признавая
вину своей страны и факт шпионажа), большинство же счи-
тает «ответные меры» нецелесообразными.
Не менее «крупно» в этом выпуске «Большого Эха»
представлена и внутриполитическая сенсация: «Яблоко» и
его отец-основатель возвращаются в большую политику.
В развитие новости приводится фрагмент интервью с
лидером «Яблока» С. Митрохиным, который говорит, что
партии нужно расширять свое присутствие в обществе, а
также пропагандировать свою программу. Митрохин ранее
не исключал возможности создания разного рода коалиций.
Значит ли это, что возможно сотрудничество с экс-мэром
Москвы Ю. Лужковым? Большинство слушателей «Эха»,
приводит данные опроса ведущая, против такого союза: та-
ции указывает на то, что журналист склонен к трактовке событий

как инсценировки в духе Болливуда (Болливуд или крах россий-
ской агентуры, – вот еще один риторический вопрос в одном
из подзаголовков, об элементах пиара и провинциальности,
театральности всей истории говорят в том числе и цитируе-
мые в материале эксперты). Однако в самом тексте информаци-
онного сообщения гораздо чаще встречаются иные оценки: бес-
прецедентная операция и разрушенный миф о непобедимости
российских спецслужб; обнаружение такой крупной шпион-
ской сети дает основание говорить о провале работы россий-
ской разведки в Грузии; количество задержанных указывает
на то, что, возможно, они занимались не только шпионажем;
это больше походит не на раскрытие шпионской сети, а на
раскрытие пятой колонны; Россия продолжает практику хо-
лодной войны, политику второй половины XX века – шпион-
ские игры; Вероятность того, что это последняя российская
шпионская группировка в Грузии, практически исключена; в
преддверии выборов российским властям выгодна волна новой
конфронтации с Грузией, очередной шпионский скандал был
инициирован Москвой – как в цитатах, так и в журналистском
тексте без акцентированных ссылок.
705
ковых 71%, но почти треть – 29% – считали бы это объеди-

нение перспективным.
Далее слово переходит к колумнисту «Эха» А. Ореху,
комментирующему перспективы «яблочников» в весьма
изысканных выражениях:
«<…> Из свежих программных заявлений партии
«Яблоко» я, сказать по совести, ничего не понял. То ли
Явлинский будет в выборах участвовать, то ли они бу-
дут искать в свое «Яблоко» в союзники какую-то рейтин-
говую Грушу, чтобы с ее помощью взорвать электорат?
И к каким самым широким коалициям готово «Яблоко»,
если за все эти годы оно не вступило даже в самую узкую
коалицию?
У «Яблока» нет друзей.
«Яблоку» некого выдвинуть из своих рядов, чтобы
за этого человека проголосовало количество, превышаю-
щее статистическую погрешность. <…> Так мы тут и
пришли к нехитрому выводу, что надо «Яблоку» Юрия
Михалыча своим кандидатом сделать. <…> Правда,
«Яблоко» с Лужковым – это будет уже не «Яблоко», а в
лучшем случае Яблочный Джем, но превратиться в джем
все же лучше, чем в очистки.
Хотя ни за «Яблоко», ни за Яблочный Джем я голосо-
вать уже в любом случае не стану.
Это как старая любовь. Было трогательно, душевно,
мило, но начинать сначала не стоит – что было, то про-
шло».
Рассказывая в начале историю своих избирательских
отношений с «Яблоком», а также делясь с аудиторией сво-
им отношением к выборам как таковым, Орехъ использует
стратегию «разговора по душам», которую оформляет «ра-
мочной» конструкцией с использованием метафоры «первой
любви». Образный ряд, украшающий его реплику, привно-
сит новые смыслы. Отличительная характеристика джема
в его гастрономическом значении – однородность, отсут-
ствие четко выраженной структуры, в импровизационно-
джазовом – спонтанность действа, когда профессионалы
собираются и играют без особых приготовлений и опреде-
ленного соглашения, обычно для удовольствия их самих,
а не публики, что не редкость и на политической сцене.
706
Очистки ассоциируются с отходами, отбросами полити-

ческого процесса. Яблоко и груша – это не только два типа
политических фигур (ближайшая ассоциация – разделение
людей на «яблоки» и «груши» по типу сложения, ср.: кто
вы – «яблоко» или «груша»?), но и почти что националь-
ные символы, если вспомнить начало знаменитой «Катюши»
(Расцветали яблони и груши, поплыли туманы…), импли-
цирующей в этом контексте и метафору войны, и метафору
высоты целей, амбиций, и метафору туманного будущего.
Этот блок завершается напоминанием от ведущей, что
сам Явлинский не исключал своего участия в президентских
выборах 2012 года, но подчеркнул, что примет решение зна-
чительно позже.
Отметим, что этот блок имеет корреляции в информа-
ционном гипертексте11 этого дня. В первый раз (8.15) про-
звучало сообщение о предстоящем заседании Федерального
совета «Яблока» и заявлении стратегии создания системной
демократической альтернативы. Затем (9.03) под заголов-
ком «Партия “Яблоко” начинает подготовку к думским
выборам» появляются подробности: демократическая аль-
тернатива предусматривает «отделение бизнеса от власти,
создание «сильного» общества, которое будет очищено
11
Понятие «гипертекст» ввел Тед Нельсон в 1965 г. (Тhе
Hypertext). Гипертекст является системой представления ин-
формации, которая создает семантическую сеть сложной топо-
логии, позволяющую организовывать информацию на разных
уровнях обобщения. Это понятие используют и филологиче-
ские дисциплины, в которых так называется текст, устроен-
ный таким образом, что он превращается в систему, иерархию
текстов, одновременно составляя и единство, и множество.
По образному выражению В. Руднева, «это нелинейный ла-
биринт, своеобразная картина мира, и выйти из него, войдя
один раз, труднее, чем может показаться на первый взгляд»:
«Масс-медиа, бесконечные пересекающиеся потоки информа-
ции, создают впечатление, что кто-то нажимает и нажимает
различные кнопки, а мы только успеваем рот разевать» (Руд-
нев В. П. Словарь культуры XX века. – М.: Аграф, 1997.
Цит. по: http://www.philosophy.ru/edu/ref/rudnev/b069.
htm). О гипертекстуальности информационных выпусков под-
робно пишет К. Д. Кирия [2007].
707
от наследия тоталитарного прошлого и <…> должно будет

опираться на самостоятельного массового собственника и
защиту прав собственности, независимо от ее размера» (за-
метим, что в первом случае употребляется краткое страда-
тельное причастие, ставящее общество в позицию пациенса,
а валентность активного деятеля, которым могла бы быть
партия, остается незаполненной, что говорит о «Яблоке»
как о партии слова, а не дела, во втором ему, напротив,
отдается роль агенса); говорится о разработке вариантов
для создания коалиции с различными политическими и об-
щественными силами, «кроме автократов, правых и левых
радикалов, а также нацболов»; анонсируется выступление
основателя «Яблока» Григория Явлинского с докладом об
общеполитической ситуации в России и в мире. В преддве-
рии дневного «Большого Эха» (13.31) после сообщения о
том, что Явлинский не исключает своего участия в прези-
дентских выборах 2012 г., звучат его высказывания о деле
Ходорковского и Лебедева как о политическом процессе, –
ведущий имплицирует такой версткой представление о тра-
гической судьбе политического оппозиционера. После вечер-
него «Большого Эха» (18.08) в тексте новости, появившейся
на сайте, упор делается на высказывания С. Митрохина о
том, что «Яблоко» намерено для успеха на выборах «рас-
ширять присутствие в обществе, а также пропагандировать
свою программу <…> посредством проведения уличных ак-
ций, а также путем распространения агитационных матери-
алов» и делает основную ставку на «инициативные группы
граждан», которым «Яблоко» обещает оказывать всяческую
поддержку «в борьбе за свои права». Наконец, в вечернем
выпуске новостей (20.31) под заголовком «Разработанная
партией “Яблоко” программа “Дома, земля, дороги” мо-
жет стать фундаментом развития страны» приводятся
обещания Г. Явлинского «построить почти четырнадцать
миллионов домов и улучшить условия жизни сорока мил-
лионам человек», притом что «вся инфраструктура, в том
числе вода, газ и электричество, будет создана за счет госу-
дарства», а также его слова о том, что «руководители стра-
ны знают о предложенной “Яблоком” программе, однако у
них нет желания брать на себя ответственность за реали-
зацию этой задачи». 24-часовой цикл обращения новостей
708
в эфире завершается на следующий день сообщением (15.07)

о том, что «партия «Яблоко» не собирается создавать коали-
цию с бывшим мэром Москвы Юрием Лужковым», которое
становится ответом на прогнозы общества и журналистов
(о 7%, которые он мог бы обеспечить на выборах), выска-
занные в рассмотренном выше информационном «крупном
плане», и подтверждением того, что яблочники не способны
к политическому диалогу. В структурном плане тексты но-
востей выстраиваются по схеме: событие («Яблоко» начи-
нает борьбу за места в Думе) / подробности, в которые
встраивается событие (Явлинский заявляет о возможно-
сти участия в президентских выборах). На тематическом
уровне такому развитию новости соответствуют следующие
макропропозиции: «Яблоко» – демократическая альтер-
натива; Демократическая альтернатива – «сильное»
общество и «Яблоко» – Россия и мир; Явлинский vs.
Ходорковский – амбиции; «Яблоко» – борьба за права
граждан; Программа «Яблока» – фундамент развития
страны, «Яблоко» (государственный подход) vs. нынеш-
нее руководство; «Яблоко» – отказ от коалиции. Так с
помощью верстки новостей в эфире рисуется политический
«портрет» партии и оценивается ее способность к коалици-
онным действиям.
Третью вершину программы образуют новости из США,
говорящие о возможных переменах во внешнеполитиче-
ском курсе Америки после утраты демократами большин-
ства в сенате Конгресса в результате промежуточных пар-
ламентских выборов. Событию – занятию одного из мест
кандидатом от демократов – ставятся в соответствие два
комментария: обзор зарубежной прессы О. Бычковой, в
котором упор делается на то, что перезагрузке российско-
американских отношений может угрожать «превращение рес-
публиканцев в силы тьмы» и отсутствие поддержки рядовы-
ми американцами «слов и дел» своего президента, и интер-
вью А. Венедиктова с послом США Джоном Байерли.
Интересно, что для слушателей «Эха» Дж. Байерли –
«свой человек» в Вашингтоне: посол ведет блог на сайте
радиостанции. Это отчасти «рифмуется» с первым сюжетом:
собеседник главного редактора предстает своего рода «двой-
ным агентом». Эту иллюзию поддерживает и антураж ин-
709
тервью. Во вступлении А. Венедиктов говорит: «Я надеюсь,

что <…> вы расслабитесь и ответите честно на наши
вопросы, может быть, даже проговоритесь», а затем за-
пускает «кардиограмму эфира» – своего рода детектор,
с той разницей, что это детектор общественного мнения.
Благодаря активизации началом программы фреймов «шпи-
онский фильм» и «шпионские игры», два новостных блока
ассоциативно связываются, тем более что в них речь идет
об одном – о внешнеполитическом контексте. Далее в эфире
звучит вопрос еще одного «своего человека» – председате-
ля Комитета по международным делам Совета Федерации
России М. Маргелова, который представляется «постоян-
ным слушателем» и «Эха», и господина посла: его интере-
сует, как промежуточные выборы «скажутся на перспекти-
вах ратификации договора СНВ-3 американским сенатом».
Оказывается, что Комитет по международным делам сената
США фактически действует в интересах России, интервьюе-
ру даже приходится удостовериться, что речь – об амери-
канском, а не о российском комитете (тем самым опять ак-
тивизируется фрейм начала программы). Да и посол США
не скрывает личных симпатий к российским парламента-
риям (в частности, называет своим другом председателя
Комитета по международным делам Госдумы К. Косачева).
Это имплицирует введение темы личных отношений в
международной политике: интервьюера интересует, «в чем
стиль отношений “Путин-Буш” отличается от стиля
отношений “Медведев-Обама”», на что интервьюируемый
отвечает: «Теперь мы видим между Америкой и Россией бо-
лее доверительный тон на уровне под президентами», –
и говорит об усилении ангажемента между правитель-
ствами двух стран. А. Венедиктов пытается «выведать го-
сударственную тайну» (речь о позиции США в отношении
некоторых российских продаж и закупок вооружения), но
посол держится на этом «допросе». Затем в интервью затра-
гиваются вопросы о процессе над Ходорковским (что ассо-
циирует ответ посла США с прозвучавшим ранее мнением
Явлинского) и гибели С. Магнитского (активизируется узел
фрейма «ответные меры», поскольку речь идет о запрете
въезда в США некоторым россиянам). В вопросе от слуша-
теля: «Что вы думаете об утверждении, что все диссиденты,
710
все митингующие за исполнение 31-й статьи Конституции

проплачены госдепом США?» – можно видеть еще один
рефлекс фрейма «шпионские игры»; отвечая на него,
Дж. Байерли подтверждает свой статус «двойного агента»
или «агента влияния»: «…Конечно, мы поддерживаем право
людей во всем мире использовать свои конституционные
права». Концепт «разведдеятельности» активизируется и в
следующем диалоге по поводу возможностей присоединения
России к ВТО: «Дж. Б.: Ну, вы не заметили, что президен-
ты говорили по телефону? – А. В.: Ну, они говорили. Нет,
я, конечно, сидел под столом...». Предложив под конец по-
слу вопрос на выбор – про шпионку Чапман или про Иран,
А. Венедиктов и при втором выборе остается в рамках рас-
суждений о «предательстве»: «Позавчера президент Ирана
господин Ахмадинежад сказал, что Россия продала Иран
Соединенным Штатам Америки, отказавшись поставлять
С-300». И, завершая интервью, знакомит своего собесед-
ника с данными «детектора»: отклонения зафиксированы
в момент разговора об Иране и о ракетах. Примечательно,
что, не повторяя ни одной темы «крупных планов» инфор-
мационной программы, интервью связывается с ними ассо-
циативно с помощью ключевых слов и образов.
Заметим также, что в строго информационном жанре
вкраплениями используются другие жанровые образования:
информационный обзор, реплика, интерактивный опрос,
интервью. Отчасти это повторяет практику успешных про-
грамм федеральных телеканалов: некогда на Первом канале
в информационную программу «Время» включалась рубрика
«Однако» – реплика журналиста М. Леонтьева, а интервью
с экспертом в прямом эфире в качестве комментария к теме
дня используется в итоговой информационной программе
«25-й час» канала ТВЦ. Однако здесь нельзя говорить о
следовании образцам, поскольку жанровое разнообразие
позволяет решить сугубо радийную задачу удержания вни-
мания «рассеянного» слушателя, стимулируя его интерес
неожиданными переключениями регистров стиля изложе-
ния информации, при сохранении объективности ее пода-
чи (ведущий остается «над схваткой», отдавая прерогативу
выражения эмоций и оценок ньюсмейкерам и экспертам), а
также повтором в разных формах выражения ключевых тем
711
и мотивов выпуска, облегчающих его интерпретацию как

текстового единства.
В качестве примера информационно-аналитической
программы рассмотрим один из выпусков «Граней неде-
ли» В. Кара-Мурзы (от 02.04.2010)12. Эта программа вы-
ходит одновременно в телевизионной (на RTVi) и радио-
версии, что объясняет и формулу приветствия и заключе-
ния: «Смотрите обзор важнейших событий прошедших
семи дней и слушайте мнение экспертов и гостей нашей
передачи. <…> Вы смотрели и слушали программу «Грани
недели», в студии работал Владимир Кара-Мурза», и то,
что анонс имеет форму телевизионного «шпигеля», а не
краткого выпуска новостей: «Серия террористических ак-
тов, прокатившихся по стране, вернула российское об-
щество к осознанию горькой реальности происходящего…
Активисты «Стратегии-31», скорректировавшие свою
тактику, оказались объектом нападений со стороны оп-
понентов и правоохранителей… Сегодняшняя страница
нашего исторического календаря посвящена 70-летию на-
чала массового уничтожения пленных польских офицеров,
содержащихся в лагерях НКВД, и первой трансляции
фильма «Катынь» Анджея Вайды на российском телеви-
дении... Есть ли практический смысл в инициативе пар-
ламентариев внести в закон уголовную ответственность
за отрицание преступлений нацизма?».
Впечатление целостности текста создается за счет ис-
пользования приема многократного повтора на разных
12
В отличие от программы на «Эхе», «Грани времени»
В. Кара-Мурзы на радио «Свобода» выходят ежедневно по буд-
ням и исключительно в радиоформате. По жанру это прямо-
эфирное проблемное интервью с гостями студии, с включением
записей с комментариями экспертов по избранной теме и вопро-
сов от слушателей, позвонивших в эфир. Выбор тем диктуется
когнитивной спецификой вещательной компании, а потому не-
сколько иной. Так, в выпусках этой версии «Граней» на той
же неделе акценты иные: речь идет о политической значимости
показа фильма А. Вайды «Катынь» по государственному ка-
налу, о росте ксенофобии в России как следствии возросшей
террористической угрозы, о том, какие проблемы ставит перед
российским обществом начавшийся весенний призыв.
712
уровнях текстовой структуры: формальном, что выражает-

ся в комментировании экспертами всех затрагиваемых про-
блем и событий13 (комментарии каждого из них пунктирной
линией «прошивают» всю программу), и смысловом, где по-
вторяющиеся ключевые слова и ряды тематических выраже-
ний обеспечивают связность и семантическую однородность
всей программы. Поскольку программа выходит в записи,
можно предположить, что это – результат сознательного ав-
торского монтажа.
Одна из главных тем – пассивность российского обще-
ства. Ее В. Кара-Мурза заявляет буквально в первом эпизо-
де, сравнивая россиян с возмущенными испанцами и англи-
чанами, которых взрывы в метро вывели на улицы Мадрида
и Лондона. Эта пассивность подчеркивается и синтакси-
ческими конструкциями, когда речь заходит об изъянах в
обеспечении безопасности москвичей, о том, что право на
жизнь должно быть обеспечено, когда в «синхроне» участ-
ник разогнанного митинга оппозиции говорит: наши права
попраны; при этом пассивны (не являются активными деяте-
лями – агенсами) не только граждане, но и государство: не
важно, как что-то будет обеспечено, главное, чтобы это было
сделано. В комментарии В. Шендеровича эта тема получает
иное, лексико-семантическое выражение: Народ, который
съел «Норд-Ост» и Беслан, который пережил стрельбу из
танков по собственным детям и после этого позволил от-
менить выборы «в связи с террористической угрозой», –
13
В роли главных экспертов выступают писатель В. Шенде-
рович, владелец «Независимой газеты» К. Ремчуков, журналист
М. Шевченко и политолог Г. Мирский, которого ведущий пред-
ставляет как востоковеда, когда речь идет о «кавказском следе»
терроризма, и как историка – перед комментарием к «катын-
скому» сюжету. Кроме того, в программу включены интервью
с обозревателем «МК» В. Речкаловым и шефом московского
бюро польской телекомпании TVN А. Заухой, а также ком-
ментарии других журналистов – Л. Млечина, Л. Радзиховско-
го, А. Минкина, депутата А. Макарова, политика В. Рыжкова,
писателя М. Веллера. Заметим, что их высказывания включе-
ны и в гипертекст информационно-публицистической недели на
«Эхе», прозвучав ранее в программе «Особое мнение» и выпу-
сках новостей.
713
аккуратно это съел и живет дальше – ходит в кино, рас-

тит детей… Употребление разговорной формы – глагола
съесть в значении ‘безропотно что-то снести’ характерно не
только для этого фрагмента: далее М. Веллер говорит в связи
с обсуждением Катынской трагедии, что «толпа съест все,
если ей повторить десять тысяч раз и запрещать гово-
рить что-либо иное». Через прозвучавшее в подводке к этой
реплике тематическое выражение умелая обработка обыва-
тельского сознания от слов Веллера перекидывается мостик
к словам Шендеровича о лоботомии (психохирургической
операции, с которой ассоциативно связываются и другие
(спец)операции, упомянутые в тексте) в связи с рассуждени-
ями об ответственности за реабилитацию нацизма: это слиш-
ком дорого обошлось человечеству и слишком короткая
память – даже не девичья…, а от этого – рекурсивно – к
высказыванию Г. Мирского: Память короткая у людей.
Они забыли, что несколько лет назад все дрожали, когда
был жуткий взрыв <…> на Автозаводской. Потеря памяти
включается в цепочку концептуальных лексических единиц
[Солганик 2002: 39], которые обычно «составляют каркас тек-
ста, выявляют идею, ориентируют читателя в предложенной
журналистом теме», являя собой «открытый план передачи
информации» [Клушина 2008: 121-122]. В данном случае это
успокоенность, притупление бдительности, пренебреже-
ние к сигналам, приводящие к неготовности (к активным
действиям, ср.: Врасплох застала трагедия представите-
лей спецслужб, всячески отрицавших свою неготовность.
<…> Как будто это первый раз с неба свалилось). Если
вернуться к словам Шендеровича о народе, который съел
стрельбу по собственным детям … растит детей, можно
в подтексте угадать метафорическую номинацию пушечное
мясо, которая имплицирует представление о детях, насиль-
ственно посылаемых на смерть, на убой. На этом базиру-
ется еще одна импликатура (в терминах Г. П. Грайса): речь о
детях, воюющих против детей, тем более что дальше девоч-
ками В. Речкалов называет смертниц, которых взрывают
принудительно, … дистанционным управлением (заметим,
что и лексема террористки-смертницы занимает позицию
пациенса, а значит, ассоциативно связывается с темой пассив-
ности). Кроме того, не исключен ассоциативный переход от
714
детей к молодежи – прокремлевской, так называемым «на-

шистам», о которых речь пойдет в репортаже с митингов, а
затем и к не упомянутым в тексте, но легко вспоминающимся
в связи с нацистами «скинхедам», как известно, особенно не
жалующим кавказцев, а о любых оправданиях нацизма бли-
же к концу программы Шендерович говорит: За это надо
наказывать – это не игрушки, а поскольку игрушки ассо-
циативно связаны с детскими шалостями, это высказыва-
ние также может быть отнесено к «детской» теме.
Если проследить за употреблением концептуальной лек-
семы общество, то можно заметить, что в этом тексте она
обозначает тех, кто властью не обладает. Общество – это
народ, население, оно предстает нерасчлененной массой,
даже будучи явлено какой-то своей частью – большинством
общества, 99% населения, согражданами, общественными
организациями, правозащитниками, жертвами, оно безли-
ко, даже когда его представляют отдельно взятые гражданин
РФ, россиянин, простой московский обыватель. Точно так
же государство – это официальная сторона (в общении с
другими нациями), власть, руководство, начальство, поли-
тические деятели. Примечательно, что польский журналист
говорит не о поляках, а о польских офицерах, солдатах, их
женах, друзьях, женах офицеров запаса и польских высо-
ких чиновниках и дипломатах, а также не о руководстве,
а о руководителях России, предпочитая конкретную, а не
абстрактную политическую ответственность в деле Катыни.
Его российские собеседники употребляют абстрактные лек-
семы, но в некоторых случаях персонифицируют представ-
ление о руководстве: В. Рыжков говорит, что это было
преступление Сталина, Берии… – расстрел военноплен-
ных, расстрел польской элиты, В. Кара-Мурза напомина-
ет: Ответственность советских властей за расстрел по-
ляков сотрудниками НКВД признал в 1989 г. Михаил
Горбачев. Позже Борис Ельцин возложил к памятнику
жертвам Катыни венок с надписью «Простите». В раз-
ных контекстах как активные деятели упоминаются и прези-
дент Медведев, и премьер-министр Путин.
Тем не менее в тексте встречается лексема, которая в рав-
ной мере относится и к обществу, и к государству, и к про-
тивостоящим им боевикам и террористам: это многозначное
715
слово люди, которым называются и ‘занимающие высокое по-

ложение в обществе’ (ср.: выйти, выбиться в люди), и ‘те,
кто принадлежат к одной общественной среде, характеризу-
ются наличием общих признаков’, и ‘другие, посторонние’,
и ‘живая сила, личный состав военизированных подразделе-
ний’, и ‘неопределенное действующее лицо’14. Возможно, это
случайность, но случайность, становящаяся закономерностью
в контексте еще одной темы программы: мы и другие.
Первый раз эта тема актуализируется в тексте про-
граммы, когда К. Ремчуков упоминает о том, что «и обще-
ство, и власть каким-то образом внутри себя провели
грань между террористическими актами на территории
РФ за пределами Кавказа и терактами на территории
Кавказа». Продолжение следует в информации ведущего о
«неожиданном прибытии в Дагестан» президента Медведева:
«он обозначил пять основных задач борьбы с террориз-
мом на Кавказе», опять-таки на словах отделив Кавказ
ото всей страны, находясь при этом на его территории. Как
ни прискорбно, террористы тоже россияне и люди – такова
импликатура этого фрагмента.
Затем тема звучит в рассуждениях Л. Радзиховского о том,
что не следует отделять трагедию Катыни от ситуации, когда в
СССР «были расстреляны каждый четвертый поляк, <…>
каждый десятый финн, каждый пятый немец»: «То есть
уничтожались представители тех наций, основное на-
14
Например, А. Макаров говорит: Главный изъян – это
то, что право человека на жизнь <…> государство, люди
не смогло обеспечить. <…> Государство должно все для это-
го сделать. Как оно это сделает, <…> не должно волновать
людей…». Г. Мирский людьми называет оппозицию, рассуждая
от имени государства: «Если я сейчас заберу свое решение на-
зад <…> под давлением тех людей, которые мне противо-
действуют, – <…> я покажу, что на меня можно давить?».
А В. Речкалов употребляет это слово по отношению к «нелюдям»:
«Вот у них <…> появились такие люди, которые <…> имеют
интерес к этой террористической деятельности… <…> Нам
же потом знаете что сообщат? – что организаторы взрывов
в Москве 2010 г. “найдены, блокированы в здании и уничтоже-
ны" <…> мы не знаем, какой ценой этих людей просто уни-
чтожат. За уничтожение боевика дают орден или медаль».
716
селение которых жило за пределами СССР, – предста-

вители этих наций считались шпионами, и их убивали».
Эту ассоциативную связь подчеркивает и то, что и уничто-
жение террористов и боевиков, и расстрел польских офицеров
в тексте программы называются операцией, а это позволяет
распространить и на катынские события понятие «зачистка».
В связи с темой Катыни звучит и мотив натурального,
реального вранья, противопоставленного правде. В этот кон-
текст встраиваются и мысли о том, фальшивой или подлин-
ной была подпись Сталина на приказе о расстреле поляков,
и ссылки на тех, для кого признание факта этого расстре-
ла – горбачевская мистификация. Рефлекс этой темы –
в той части, что касается правды и искажения фактов, –
можно найти в эпизоде, касающемся ответственности за от-
рицание зверств нацизма: и в утверждении М. Шевченко
о том, что «страна победила за счет того, что знала о
его преступлениях» (ср. у В. Шендеровича о Катыни: во-
прос не о сокрытии правды, а о нежелании российского
общества знать эту правду, неумении настоять на этой
правде, с рефлексом темы пассивности общества), и в кос-
венном диалоге ведущего и Г. Мирского о том, что под дей-
ствие нового закона могут попасть и те, «кто занят поиска-
ми исторической правды», те, кто ведет научные споры о
Холокосте. В этом пассаже появляется новый мотив – права
на правду, который встраивается в тему прав гражданина:
в предыдущих эпизодах речь уже шла об избирательном
праве, праве на жизнь, праве на собрания, митинги, праве
на передвижения, свободу слова, печати15, в этом концеп-
туальном ряду право на правду оказывается жирной логи-
ческой точкой. Кроме того, «Катынь» А. Вайды представле-
15
В тот же день (02.04.2010) в блогах «Эха» появляется пост
А. Троицкого «Взрывная волна», где дается ссылка на «особое
мнение» Г. Мирского, ведущего политолога-исламолога: «лучший
специалист в этой области <…>, не будучи исламофобом, совер-
шенно спокойно и аргументированно говорит о том, что догово-
риться с исламистскими террористами абсолютно и категорически
невозможно», хотя бы потому, что они не рассуждают «в нор-
мальных геополитических категориях, как то: право народа на са-
моопределение, отделение, независимость и так далее». Таким
образом, рассуждение о правах продолжается и в гипертексте.
717
на слушателю как кино, проясняющее реальную картину,

а это рекурсивно отсылает к первому эпизоду программы,
в котором В. Шендерович говорил о народе, который «все
съел и живет дальше – ходит в кино…», и делает возмож-
ным импликатуру: народ и живет как в кино.
«Как в кино», что следует из эпизода с митингом
«Стратегии-31», идет борьба с правозащитниками. Благодаря
тому что корреспондент С. Губанова использует слова, соз-
дающие яркие зрительные образы, в сознании как бы про-
кручивается фильм: слушатели буквально «могут видеть,
как сжимают в милицейское кольцо одного из лидеров
коалиции “Другая Россия" Эдуарда Лимонова – вот его
скручивают, заталкивают в автобус с затемненными
стеклами <…> Вот тащат за руки и за ноги Романа
Доброхотова…». Чуть раньше корреспондент рассказывает,
что оппозиционеров «отслеживали прямо у выхода из
метро <…> часть сотрудников в форме отделяла их от
пассажиропотока и людей в толпе, их сжимали в кольцо на
тротуаре и при приближении к Триумфальной площади хва-
тали и арестовывали». Эта реплика ассоциируется с фраг-
ментом первого эпизода, где говорится о том, как террорист-
ки вошли в метро16, что обусловливает импликатуру: это –
видимость действий вместо реальной борьбы с угрозой.
Тему призрачной реальности отражает и ряд выраже-
ний, связанных с масс-медиа: информационно… все… из-
менилось в лучшую сторону; важно, чтобы было о чем
красиво рассказать… какой-то не милицейский прин-
цип, а такой … из шоу-бизнеса: смерть Бурятского – это
16
И опять в этой связи процитируем «Взрывную волну»
А. Троицкого: «Смотрите сами: одетые в черное женщины в
хиджабах с чем-то сильно выпирающим в области живота
(видел по телевизору интервью с одним из пострадавших от
взрыва – пожилым мужчиной, который сказал, что за полмину-
ты до теракта он пытался уступить место одной из шахидок, по-
лагая, что она беременна). Так вот, эти женщины весьма харак-
терного вида заходят в метро. Там, по свидетельству многих
очевидцев, они сели на перроне и устроили молитву! Вопрос:
что еще они должны были сделать, чтобы привлечь к себе
внимание? Повесить на грудь табличку с надписью черным
по белому «Я – шахидка. Аллах акбар»?
718
красивая новость; вот такой пиар – Катынь. Рефлекс

рассуждений о шоу-бизнесе в политике можно найти в вы-
сказывании Б. Немцова: «“Наши”, я знаю, устроили пля-
ски на гробах, рэперы у них там выступают, тан-
цуют, песни поют – на Триумфальной площади».
Не утверждая, что такова была цель ведущего, заме-
тим, что программа подводит слушателя к очень важной
проблеме медиатизации не только политики, но и реаль-
ности. По наблюдению И. В. Анненковой, медиадискурсу
присуща «риторическая гипермодальность» – «формирова-
ние у адресата единственно возможной картины мира – ме-
диакартины» [2010: 36]. П. Б. Паршин, в свою очередь,
отмечает «способность средств массовой информации <…>
формировать виртуальную реальность: подавляющее число
людей информацию о том, что происходит в мире и даже
в их собственных странах и регионах, если не городах, по-
лучают исключительно из СМИ, живописуемый мир кото-
рых отнюдь не тождествен действительности» [2009: 25], а
также обращает внимание на усиливающуюся тенденцию к
предпочтению потребления легко усваиваемых «знаний вы-
сокой степени готовности и низкой степени абстрактности»
[Там же: 25-26]. Анализируемая программа также предла-
гает слушателю «готовые» знания о мире, используя фразе-
логию: не игрушки, уперлись рогом – ничего не выйдет,
два раза в день даже сломанные часы показывают пра-
вильное время, фразеологизированные стандарты, обычно
закладывающие в массовое сознание оценочные стереоти-
пы [об этом см.: Клушина 2008: 129-134]: сплоченность
общества перед лицом террористической угрозы, борьба
с преступностью в условиях повышенной террористиче-
ской угрозы, надежды на будущее, кампании массового
неповиновения, поиски исторической правды и др., а так-
же социально-типичные негативные оценки: взрывы в ме-
тро квалифицируются как злодеяние (А. Макаров), люди,
посылающие и взрывающие террористок-смертниц, – как
негодяи (В. Речкалов), расстрел польских офицеров в
Катыни – как преступление (В. Рыжков, М. Шевченко),
«нашисты» – как мрази (Б. Немцов), политики, отменяю-
щие свои решения под давлением, – как слабаки, лузеры
(Г. Мирский). Однако соотнесение их с определенной темой
719
отменяет автоматизм восприятия стандартных выражений, а

оценочные «ярлыки», которые Н. И. Клушина метко назы-
вает «номенклатурными ориентирами языка СМИ» [2008:
141], переоцениваются самими говорящими, как, например,
в высказывании М. Шевченко про Катынь: «А правду до
сих пор никто не знает. <…> Мы знаем две версии: нацист-
скую и советскую, мы не знаем никакой третьей версии.
Третья – это домыслы, – ну, домыслы в хорошем смыс-
ле, размышления журналистов, историков, публицистов и
так далее». Тем самым слушателю не только разрешается,
но и рекомендуется строить домыслы, т. е. размышлять.
Настойчивое повторение ключевых тем и выражений до-
вольно жестко задает направление импликатур. Вместе с
тем постулируемая выводимость знаний о мире полностью
соответствует требованиям жанра: аналитическая програм-
ма должна иметь свою логику и выраженную авторскую по-
зицию, слушатель же становится ее соавтором.
Особое место в структуре информационного эфира зани-
мает «Реплика». Это информационный жанр полемической
направленности, краткий эмоциональный отклик на какое-то
событие или высказывание, обращающий внимание на подо-
плеку случившегося, связанные с ним мотивы и особые интере-
сы, позволяющий обнаружить скрытую суть слов, намекнуть
на факты, расширяющие взгляд на событие и указывающие на
другое, более масштабное [Шостак 2004]. Главной новостью в
реплике выступает особое эмоциональное состояние автора как
«одного из нас», как части аудитории, после того как стало из-
вестно о случившемся [Там же], что делает жанр востребован-
ным. Вначале «Реплика» была на радио «Эхо Москвы» фир-
менным жанром А. Черкизова – по образованию историка, по
таланту – писателя, профессионального журналиста, «сходив-
шего во власть» (в 1992 г. Черкизов был руководителем пресс-
центра временной администрации в зоне чечено-ингушского
конфликта, в 1993 г. – генеральным директором Российского
агентства интеллектуальной собственности) и написавшего
сценарий документального фильма «Россия. XX век. Взгляд
на власть» (1999 г.). После его кончины «Реплика» перешла
по наследству С. Бунтману, М. Ганапольскому и А. Ореху.
С речевой точки зрения реплика – это «минимальная
единица коммуникативной деятельности в диалоге, полило-
720
ге», «высказывание одного из участников коммуникации от

момента очередного вступления в разговор до смены говоря-
щего» [Культура речи 2003: 554-555]. В своих «Репликах»
А. Черкизов использовал ход, указывающий на несамостоя-
тельность, зависимость своего первого высказывания в соста-
ве диалогического единства, либо опуская реплику-стимул,
но используя указывающий на ее наличие риторический во-
прос – в приводимом примере в него включены наречие так
‘именно таким образом, никак иначе’ и вводное слово что
ли, в котором частица усиливает значение удивления, со-
мнения: «И Сталин нас вел в бой роковой», – так, что
ли? Да нет, не так… (03.05.2006), либо приводя ее как
инициирующую диалог: Официальный представитель
Генпрокуратуры России Марина Гриднева сообщила во
вторник, что «английская сторона просит оказать со-
действие в получении информации, необходимой для
расследования». Речь идет, как вы понимаете, о расследо-
вании смерти г-на Литвиненко. Что же такое содействие?
(05.12.2006). Иногда он прибегал к имитации диалога в са-
мом тексте: Премьер-министр Грузии Зураб Ногаидели <…>
заявил <…>, что решение о запрете на импорт «Боржоми»,
как и вин и другой продукции, мотивировано политически-
ми соображениями. – Вполне может быть… Но, по моему
разумению, скорее всего действия г-на Онищенко вызваны
соображениями экономическими (05.05.2006).
С информационной точки зрения «Реплика» А. Чер-
кизова всегда была самодостаточна – в ней либо приво-
дились слова ньюсмейкера, послужившие поводом для вы-
сказывания: Когда лидер движения «Коммунисты
Петербурга» Сергей Малинкович говорит в интервью
«Интерфаксу», что движение призовет население в
День Победы вывесить в окнах квартир портреты
Сталина, владельцев автомашин и водителей обще-
ственного транспорта – укрепить его портреты
на лобовых стеклах, молодежь – надеть футболки,
значки, бейсболки с портретами генералиссимуса, –
то это напоминает 70-80-е годы, когда на ветровых сте-
клах грузовиков висели портреты Иосифа Виссарионовича
(это и есть «опущенная» реплика-стимул из первого приме-
ра, перемещенная с инициальной позиции в середину тек-
721
ста), либо указывалось на событие, послужившее поводом

для комментария, часто в контексте личных обстоятельств
восприятия новости: Я сидел в аэропорту «Бен-Гурион» в
Тель-Авиве, курил, и тут у меня зазвонил мой мобильник.
Звонил референт с «Эха», Егор, который сказал: «Вы знае-
те, Аню Политковскую только что убили…» (10.10.2006).
В реакции на чьи-то слова А. Черкизов часто использо-
вал анализ семантики слова. Например, реагируя на выска-
зывание спикера Генпрокуратуры о содействии Скотленд-
Ярду в получении информации, задался вопросом: Что же
такое содействие? – и использовал при ответе словарь
Даля: «содействовать кому-чему, помогать, вспомо-
ществовать, пособлять, способствовать, подвигать,
поощрять, участвовать в деле, давать ход чему, за-
ботиться по силам и средствам, не будучи главным
деятелем…», делая вывод о несоответствии слов их смыс-
лу: наши <…> будут очень серьезно мешать скотланд-
ярдовцам в их работе. В другом случае, когда речь шла о
приближающемся Дне Победы, он выстроил ряд однород-
ных слов: памятник, память, помнить, чтобы заострить
внимание на их многозначности, которая проявляется в
высказываниях: все, погибшие во время войны, <…> все,
погибшие за годы репрессий, <…> те, кто еще живет и
ныне, не может жить достойно: денег нет <…> требуют
нашей памяти (здесь память не только ‘воспоминание’, но
и ‘способность осмысленно воспринимать’), Сталин не за-
служивает ни малейшей памяти сверх <…> памятника
за Мавзолеем (здесь память ‘поминовение, напоминание’,
памятник ‘надгробие’, а не ‘яркое напоминание о делах’).
В этой «Реплике» есть и другой прием работы со словом:
в реанимации культа Сталина журналисту видится «тоска
по насильнику», «ностальгия по силе» – слово ностальгия
становится анаграмматической номинацией общественно-
политического «мазохизма» благодаря звуковому повтору.
Иногда А. Черкизов показывал, ссылаясь на документ,
как слова одного и того же лица противоречат друг другу:
Еще несколько дней назад Геннадий Онищенко заявлял,
что, в отличие от виноделов, производители минераль-
ной воды конструктивно и плодотворно сотрудничают с
Федеральной службой по надзору в сфере защиты прав
722
потребителей <…> Но не прошло и нескольких дней, как

в четверг г-н Онищенко <…> издал бумажку, на которой
написано, что ввоз «Боржоми» в Россию полностью за-
прещен. В том же тексте использован и прием понижения
статуса события, послужившего отправной точкой для ком-
ментария, за сообщением о запрете ввоза «Боржоми» (со-
бытие) следует отсылка к другому, его объясняющему:
Березовский решил продать большую часть своего бизне-
са в России Бадри Патаркацишвили (главное событие/
причина события). В авторском комментарии прослежива-
ется их связь: нанося ущерб одному из активов – экспортеру
Georgian Glass & Mineral Water, 60% экспорта которого
приходится на Россию, Патаркацишвили вынуждают про-
дать главный, ИД «Коммерсантъ», по сходной цене.
Противопоставление – излюбленный прием А. Черкизова.
В «Реплике» о Дне Победы он противопоставил воевавших
и главковерха, выходя на уровень обобщения: У победы
было, на мой взгляд, два лица. Лицо первое – лицо на-
рода, который защитил свою страну, своих близких,
своих друзей и отплатил за их гибель. Лицо второе –
лицо системы, которая в те годы существовала в стра-
не. Она была не менее отвратительна, чем система
Германии <…> По моему разумению, День Победы – день
памяти и день благодарности тем, кто воевал. Но
и день суровых и серьезных размышлений о зле, ко-
торое несла в себе сталинская система. В «Реплике»
об А. Политковской частных противопоставлений больше:
Я-то <…> знал, что она живет на Долгоруковской <…>;
выяснилось, что на Лесной она квартиру снимала <…>
Я, стало быть, путался; киллеры, те почти никог-
да не путаются; Путин, а Аню убили как раз в его
день рождения, по телефону с Бушем-младшим свое несо-
гласие с убийством высказал: с нами по этому поводу
говорить почему-то не счел нужным <…> Аня разго-
варивала всегда с самыми обыкновенными людьми,
они «работают» на создание оппозиций добро vs. зло, че-
ловек vs. государство («государство – отдельно; человек
вообще, а журналист – в частности – тоже отдельно;
куда как отдельнее»). Есть и скрытое противопоставление
независимой и официальной журналистики: Почему-то па-
723
нихида <…> прошла в ритуальном зале Троекуровского

кладбища; почему-то в Центральном доме журналиста
Ане места не досталось… <…> Ни одного первого человека
от официальных органов власти… А также резко-оценочное
противопоставление отношения к журналистам «бывших» и
«нынешних»: по миру кататься куда приятнее, чем на
похороны ходить <…> за забором на Краснопресненской
набережной <…> сидеть куда приятнее, чем стоять на
Рябиновой улице. <…> только Борис Николаевич мог
приехать в Останкино, когда был убит Влад Листьев,
определяя по нему «знак качества нынешней власти».
Способы выражения оценки используются разные.
В приведенном примере налицо переосмысление фразеоло-
гизированного публицистического стандарта: знак качества,
соотносимый с идеологемой советского времени, привносит
оттенок ‘невысокое качество’ (как мы помним, качеством со-
ветская продукция, даже имевшая такое клеймо, не обла-
дала), а будучи дефразеологизирован, обретает открытую
семантическую структуру, валентность знак заполняется
оценочной сленговой номинацией шкеты ‘мальчики, худо-
сочные подростки’, противопоставляющей нынешних руково-
дителей политическим тяжеловесам. Иногда употребляются
социально-типичные оценочные слова, нередко входящие в
коллокации: Он (Сталин. – О.С.) если чего и заслуживает,
то исторического суда – за все преступления, которые
он совершил против народа, тем самым реализуется стра-
тегия называть вещи их именами. Могут высказываться и
прямые оценки с помощью характеризующих номинаций:
г-н Чайка излишне говорлив, а в некоторых случаях оце-
ночное слово опускается, но имплицитная оценка распро-
страняется на нейтральное в норме выражение, например,
когда сотрудники прокуратуры именуются наши генпроку-
рорские. А. Черкизов – автор множества ярких оценочных
номинаций-ярлыков, таких, как, например, санэсэсовец
(авторское характеризующее название должности главного
санитарного врача России Г. Онищенко).
В отличие от «Реплик» А. Черкизова, в аналогичном
жанре С. Бунтман, М. Ганапольский, А. Орехъ практиче-
ски не используют указаний на отправную точку диалога.
Это объясняется изменившимися условиями выхода рубри-
724
ки в эфир: как правило, ей отводится роль авторского ком-

ментария события или высказывания ньюсмейкера, о кото-
ром только что шла речь в информационной программе. Это
классические синсематичные реплики в диалоге с ведущим
и только через это посредство – с самими ньюсмейкерами.
Информационный повод, обращаясь к такой «Реплике» как
самостоятельному тексту, можно только угадать по ключевым
словам: Честно говоря, я мало сомневался, что при любой
украинской власти Черноморский флот останется в
Севастополе. <…> И Дума, и Рада ратифицировали
договор. <…> Как не понять, что двадцатипятилет-
нее продление <…> укрепляет независимость и целост-
ность Украины! (С. Бунтман о ратификации соглашения по
Черноморскому флоту. – 27.04.2010); «8,5 тысяч военнос-
лужащих, 200 танков, 450 бронемашин и 250 артил-
лерийских орудий» <…> размах учений соответствует
советскому времени <…> В Грузии очень боятся рус-
ских бомбардировок. Особенно мамы, у которых малень-
кие дети» (М. Ганапольский о начале стратегических учений
«Кавказ-2009», которые в Тбилиси назвали «провокацией». –
29.06.2009); Ну так и что же? Когда нам уже начинать с
опаской поглядывать на звезды ясными летними вечера-
ми, ожидая подлого удара от некоего полушаттла под
названием Х-37В? (А. Орехъ о запуске американского бес-
пилотного космического аппарата, способного находиться на
орбите до 270 суток. – 23.04.2010). Сообщения о событиях
публикуются на сайте радиостанции – в качестве подводки-
эпиграфа к «Реплике». Но вместе с тем она представляет
собой законченный текст, основные смыслы которого могут
быть восстановлены имманентно.
Новым является то, что «Реплики» с недавних пор
имеют заголовки (поскольку предназначены для интернет-
публикации). Заголовок может указывать на основной во-
прос, волнующий журналиста: «Слово сказано. Услышат
ли?» (М. Ганапольский о словах президента Медведева:
«30 октября – это День памяти о миллионах иска-
леченных судеб», заголовок соотносится с заключением
«Реплики»: Я не думаю, что своим обращением президент
Медведев добавил себе народной популярности. Но лич-
но я его слова услышал, а ассоциативно – и с Вначале
725
было Слово, ср.: Но в политике, особенно российской, все

начинается со слов. И часто эти слова разворачива-
ют в новом направлении всю страну); или же отсылать
к предмету речи: «Молчаливый террор» (А. Орехъ о за-
конопроекте депутата Шлегеля о запрете на воспроизве-
дение в СМИ заявлений террористов; этот заголовок так-
же образует с заключением заглавно-финальный комплекс:
А поскольку у депутата Шлегеля вряд ли есть что отве-
тить на эти вопросы, то, конечно, лучше все запретить
и строго наказывать болтунов и паникеров, и выступает в
характеризующей функции по отношению к предмету речи);
«Особый Михалков» (М. Ганапольский о личности и твор-
честве Н. Михалкова в связи с премьерой фильма, заголовок
обыгрывает конструкцию метонимического переноса «от ав-
тора к произведениям», что находит поддержку и в тексте: в
России правило – личность художника от его творчества
неотделимы), ср.: «Катынь: кино и жизнь» (А. Орехъ); за-
головок может также указывать на жанр: «Комменты к высо-
чайшему блогу» (С. Бунтман о президентском видеопосте ко
Дню Победы) В заголовках часто обыгрываются прецедент-
ные тексты: «Братья по крови» (М. Ганапольский – о по-
ляках, погибших в Катыни); «Тёма, гоу хоум!» (А. Орехъ –
о мальчике, возвращенном приемными родителями-янки),
«Их космические корабли будут бороздить просторы
Большого театра» (он же – о достижениях американской
космической индустрии; здесь важна ассоциация и с просто-
рами Родины, и с бессмертной строчкой Ю. Визбора: в обла-
сти балета мы впереди планеты всей); «Договор. Буйная
Рада и мертвая Дума» (С. Бунтман играет с фразеологи-
зированными выражениями бурная радость и мертвые
души), «Странная история доктора Ельцина и мистера
Путина» (он же в день 10-летия досрочной отставки перво-
го президента России с помощью отсылки к прецедентному
тексту определяет who is who и заключает: Путин вырос из
Ельцина, как мистер Хайд из доктора Джекила. Вырос,
стал силен и заполнил собой всю лабораторию. Что оста-
валось доктору, как не попросить мистера, чтобы он эту
лабораторию берег?). В некоторых случаях заголовок ха-
рактеризует как событие, к которому относится реплика, так
и некое событие-эталон, вводимое заголовком в поле интер-
726
претации. Так, М. Ганапольский, озаглавив свой текст «Герой

ботинка», явно имеет в виду не только иранского журнали-
ста, метнувшего ботинок в президента Буша-младшего, но и
Н. Хрущева, грозившего Америке, стуча ботинком по трибу-
не ООН, отмечая преемственность «подвига» и делая вывод:
образное, с намеком, кидание ботинка производит впечат-
ление на <…> глупцов.
Интересно, что иногда заголовки перекликаются друг
с другом. Например, ответом на «Черкизовский рынок»
А. Ореха становится «Черкизонский балет» С. Бунтмана,
о втором действии драматической истории закрытия рын-
ка. Если учесть, что вспоминающийся сразу по ассоциации
Мерлезонский балет был в 16-ти действиях, второй заго-
ловок указывает и на то, что это – история длинная, с про-
должением. Заголовки могут «рифмоваться» (правда, без
особого смысла, здесь речь скорее об эксплуатации приема)
и у одного автора, ср.: «Принуждение к войне» – об уче-
ниях «Кавказ-2009», и «Принуждение к правосудию» –
о реакции США на смерть в СИЗО В. Трифоновой и
С. Магнитского у М. Ганапольского (лишь в первом случае
ассоциация с принуждением Грузии к миру в 2008 г. вносит
дополнительные оттенки смысла, во втором случае обыгры-
вание термина международного права – не более чем игра
слов), и у нескольких, ср.: «Помиловать нельзя казнить»
(М. Ганапольский о наказании водителя такси, перевозив-
шего ребенка без детского кресла, что привело к сотрясе-
нию мозга девочки во время аварии) и «Казнить нельзя.
Помиловать» (А. Орехъ о моратории на смертную казнь и
после введения института суда присяжных).
Отметим также, что в «Репликах» нередки элементы сатиры.
Востребованность сатирических жанров публицистики, с
точки зрения А. Н. Тепляшиной, объясняется тем, что для раз-
вития демократического общества необходима критика, а эти
жанры предлагают адресату особую эмоциональную критику
существующих «положений дел», пробуждая у него чувство
превосходства над «злом», но не просто «смешат», а требу-
ют сознательно-активного восприятия, поскольку комическое
всегда обращено к разуму [Тепляшина 2000]. Из этого следует,
что сатирический жанр обладает огромным потенциалом воз-
действия на аудиторию. Тем не менее на радио он не так широ-
727
ко представлен, исключение составляет сетка «Эха Москвы»,

где политической сатиры довольно много: не считая отдельных
«Реплик», это «Табель о рангах» А. Ореха (выходит с 1997 г.)
и «Радиодетали» А. Ореха и Н. Александрова (с 2001 г.), а до
недавнего времени и «Плавленый сырок» В. Шендеровича (с
2003 г., последний выпуск – 28.06.2008)17.
«Табель о рангах» сознательно акцентирует свою связь
с жанром «печатного» фельетона в самом оформлении про-
граммы, в начале звучит: «Табель о рангах. В правом верх-
нем углу – имя автора: Антон Орехъ (последняя буква –
твердый знак)», в «подкладке» – наложенный на музыку
стук печатной машинки и звук перевода каретки. Далее «ка-
вычки открываются», сигнализируя начало прямой, т. е.
выражающей личное мнение, без обиняков, речи и «закры-
ваются» в конце программы, перед тем как будет поставлена
точка-джингл. Джинглами, вводящими знаки препинания и
отмечающими абзацы и красные строки, членится текст фе-
льетона. Коммуникативное намерение изменить эмоциональ-
ное состояние аудитории [Тепляшина 2000] также экспли-
цируется джинглами, отражающими состояние автора: рас-
кидывая мозгами, задумчиво, изумленно, рисующими его
образ: глядя в даль, но одновременно дающими и прагмати-
ческие подсказки адресату: иносказательно, проводя парал-
лели, иронично, ставя вопрос ребром, нагнетая страсти,
17
Подчеркнем, что А. Орехъ был пионером жанра эфирного
фельетона: ближайший аналог его «Табели о рангах» – реплика-
фельетон М. Леонтьева – начала выходить в эфир Первого ка-
нала лишь в 1999 г. Что касается «Плавленого сырка» В. Шен-
деровича, то он появился в эфире «Эха» после закрытия ТВС и
стал радиоверсией его программы «Бесплатный сыр» (ТВС, 2002-
2003 гг.), по определению самого автора, «программы о России
и тех, кого она себе выбирает». До этого В. Шендерович выпу-
скал в телеформате пародию на информационно-аналитические
программы «Итого» (НТВ, 1997-2001 гг., ТВ-6, 2001-2002 гг.) и
информационно-фантастическую программу «Помехи в эфире»,
рассказывающую сначала о том, что было, а потом – о том, чего
никогда не было (ТВС, 2002 г.). Вел до конца 2009 г. интервью на
свободные темы в программе «Все свободны» на радио «Свобода»,
был и остается гостем программы «Особое мнение» на «Эхе», но в
этих жанрах проявил себя как публицист, но не как сатирик.
728
не веря своим ушам, козырно, с напором, подводя итог и

т. п.; тем самым речь автора и восприятие ее аудиторией при-
водятся к одному эмоционально-ментальному знаменателю, а
в тексте расставляются нужные смысловые акценты. Иногда
даже трудно сказать, к кому или чему именно относится ре-
марка – к автору, к состоянию тех, о ком он повествует, или
к слушателю, которому предлагается «сделать то же самое»:
До создания нормально действующей армии еще очень да-
леко, но Сердюков наступил <…> толстомордым лампас-
никам на хвост, и они бесятся [джингл: «Бешено вращая
глазами»] (24.10.2010). Практически каждая ремарка имеет
подтекст: например, глядя в даль может означать и оценку
перспектив того, о чем идет речь, становясь знаком прогно-
за, а не только обозначением взгляда, устремленного к го-
ризонту, а это помогает слушателю уловить и имплицитную
информацию, зашифрованную в сообщении.
Этому же служит и композиция. По законам жанра
[Тепляшина 2000], в качестве основы берутся факты ре-
альные, но «пересозданные», обыгранные, представленные
в цепи авторских ассоциаций. Кажущаяся нелепость сопо-
ставлений и создает комический эффект. Так, в «Табели» от
31.10.2010 сопоставляются два события недели: «главное» –
смерть осьминога-предсказателя Пауля, сделавшего чемпи-
онат мира по футболу-2010 главным публичным событием
на планете, и «второстепенное» – опубликование «манифе-
ста» Н. Михалкова, ставящего во главу угла православие,
самодержавие, народ. Параллели подчеркиваются лексико-
семантическими повторами. С точки зрения «циничных лю-
дей» (ср. цинизм ‘грубая откровенность’), Пауль – «вещаю-
щая» от чужого имени инфузория, вокруг которой подняли
шум, с точки зрения автора – это умный говорящий зверь,
обладатель особого таланта, который умер от тоски по
любимой работе – ему запретили делать прогнозы (под-
разумевается, что он больше не занимался своим делом),
но умер великим и непобежденным. Михалков, «человек,
снимавший великие фильмы», в тексте тоже предстает «го-
ворящим с чужих слов» – пишущим буриме ‘стихи на за-
данную рифму’ (т. е. занимающимся не своим делом), смысл
которых: не надо напрягать мозг, главное – четко выпол-
нять то, что скажут умные люди (с учетом того, что не
729
напрягающих мозг людей называют инфузориями или одно-

клеточными, и факта некоторого сходства генома инфузо-
рии и человека, параллель прослеживается легко); в подтек-
сте угадывается, что по крайней мере для автора он «умер».
Сопоставляются и факты: предполагается, что Михалков
лишь подписал продиктованный «сверху» ответ на статью
президента Медведева «Россия, вперед!», как в свое время
подписала статью Лигачева коммунист Н. Андреева, заявив:
«Не могу поступаться принципами». Если особая трога-
тельность первого эпизода состоит в том, что Пауль умер,
не умаляя своего достоинства и славы, то во втором эпизоде
особо трогательно выглядит как раз мелочная беспринцип-
ность «великого» режиссера: строительство им гостиницы на
месте снесенных исторических зданий и поборы, которые со-
бирает с «пустых болванок» фильмов возглавляемая им пра-
вообладательная организация. Такая тесная связь по ассоциа-
ции заставляет предицировать смыслы, заложенные в первом
«абзаце» фельетона, второй его части, тем более что автор
прямо заявляет: Пауль – прекрасный символический зверь.
«Радиодетали» пародируют информационно-аналитиче-
ские программы – как их форму, так и содержание. Новости,
представленные в тексте, кажутся придуманными – на-
столько они «дурацкие»18. По жанру это тоже программа-
фельетон, цель которой – разрушить автоматизм восприя-
тия, показать абсурдность и общественно-политической, и
медийной картин мира. В. Шендерович, профессиональ-
ный писатель-сатирик19, в своем «Плавленом сырке» под-
18
В этом – отличие от пародийных программ В. Шендерови-
ча, сочетавших реальность с фантастикой. «Радиодетали» приводят
только реальные факты, впечатление абсурдности создают подвод-
ки и верстка. Можно сказать, что это – прообраз популярной теле-
визионной программы «Прожекторперисхилтон» (Первый канал).
19
Проявлять себя в этой ипостаси В. Шендерович позволя-
ет себе только в соответствующих жанрах. В информационном
эфире он чрезвычайно серьезен, позволяет себе только мягко
шутить, например, анонсируя свой приход в «Особое мнение»
как полагается, после дождичка в четверг, или сообщая о том,
что на этот раз ушел от переписи населения огородами. То же
касается и его персонального блога. Его «реплики» порой резки
и чрезвычайно эмоциональны, но – без ерничества.
730
нимается от фельетона до памфлета, признаками которо-

го А. Н. Тепляшина называет выявление логической связи
между фактами, саркастическое обличение, содержащее в
своей основе инвективу [Тепляшина 2000]. Иронический
«фокус» предлагает читателю «ключ» к тексту.
Кроме того, сатирический оттенок позволяет восприни-
мать сказанное как развлекательную информацию, а это, при
установке информационного общества на «гедонизм» [Паршин
2009: 23], обусловливает успех выбранной коммуникативной
стратегии «инфотейнмента» («информируя, развлекай»).
Впрочем, эта стратегия может применяться и в «серьез-
ных» информационных жанрах. «Сегодня практически все
газеты подают новости в режиме “инфотейнмент", то есть
разыгрывания новости, – пишет Л. Васильева. – Например,
приземление самолета, не сумевшего выпустить шасси. Есть
новость: при приземлении самолет чуть не попал в катастрофу.
Новость сопровождается фотографией самолета, комментари-
ями психологов по поводу того, как и что переживают пасса-
жиры в подобной ситуации, специалистов-авиатехников, по-
чему самолет не сумел выпустить шасси, специалистов МЧС,
какие действия необходимо предпринимать в таких случаях,
графиком маршрута, статистикой подобных посадок и т. д.»
[Васильева 2008: 66]. А Б. Н. Лозовский уточняет: «Следуя
этому способу подачи материала, журналист находит и при-
водит в материалах на любые, в первую очередь “серьезные"
темы, – занимательные детали и сюжеты» [Лозовский 2004:
116]. Ведущим жанром, использующим эту стратегию в поли-
тической коммуникации, является ток-шоу, которое опреде-
ляется так: «Классическое ток-шоу представляет собой треу-
гольник: ведущий – приглашенные собеседники (эксперты) –
зритель в студии... Ток-шоу соединяет приемы журналистики
и сценические приемы. И каждый из участников ток-шоу, ка-
кова бы ни была его служебная функция внутри программы,
одновременно является персонажем с заданной ему авторами
ток-шоу ролью» [Кузнецов 1998: 59].
На радио «Эхо Москвы» это ток-шоу «Клинч», в котором
сталкиваются две точки зрения – полемизируют друг с другом
либо политики-эксперты, либо журналисты, ведущему отводит-
ся роль модератора. В роли «зрителя» выступает слушатель,
который в данном случае не присутствует в студии, но подра-
731
зумевается как активный участник дебатов: задача жанра ток-

шоу – активизировать восприятие содержания, заключенного в
передаче с помощью формы диспута [Вартанов 2003: 26].
Рассмотрим текст ток-шоу, вышедшего в эфир после взры-
вов в московском метро в марте 2010 года (30.03.2010). Тема:
Нынешняя власть намерена реально бороться с террориз-
мом или только «закручивать гайки»? – уже задает два по-
люса дискуссии; отстаивать соответствующие им точки зрения
будут политик Б. Немцов и политолог С. Марков. Каждый
из них подчеркивает, что излагает личную точку зрения и
готов ее доказать формой «Я считаю». Б. Немцов обраща-
ется к слушателям напрямую, используя вопросно-ответную
форму речи, конкретен, подчеркивает очевидность фактов и
причинно-следственных связей: «Я считаю, <…> бюджет
спецслужб за годы правления Путина и Медведева вырос
в 14 раз <…>. Притом что штат этих сотрудников раз-
дут, они со своими обязанностями не справляются,
и это очевидно. <…> В 2009 г. число терактов в стране
увеличилось на 50% по сравнению с 2008 г., а в 2010 г. слу-
чился кошмар буквально вчера. Почему это случилось?
Я считаю, что это связано с провальной политикой
Путина на Кавказе. В чем суть политики? <…> я вам
деньги, – Кадырову, например, – а вы мне взамен лояль-
ность и сами с чеченцами разбирайтесь». Оппонент,
С. Марков, предпочитает абстрактную лексику и власть, в
отличие от Немцова, не персонифицирует (исключение со-
ставляют высказывания об успехах власти – война в Чечне,
по его словам, была выиграна благодаря Путину): «Ну,
конечно, нынешняя власть способна обеспечить безопас-
ность и обеспечит», в качестве мер постулируются эко-
номическое возрождение Кавказа, борьба с корруп-
цией, заполнение идеологического вакуума, который
образовался после распада Союза, борьба за молодежь
Кавказа. Конкретные выражения апеллируют к воображе-
нию слушателя, заостряя его внимание, абстрактные не по-
зволяют отчетливо представить себе то, что стоит за словами.
Поэтому то, что оба собеседника называют чеченскую кампа-
нию войной, а не спецоперацией, восстановлением консти-
туционного порядка или борьбой с сепаратизмом, повыша-
ет убеждающую силу их высказываний, однако случаются и
732
коммуникативные провалы. Например, Б. Немцов говорит о

чеченцах, не разделяя их на мирное население и боевиков и
нарушая тем самым принципы политкорректности, в то вре-
мя как С. Марков – о бандитах, террористах, чеченских
сепаратистах, радикальных исламских фундаментали-
стах, что делает его представление о противнике более кон-
кретным, а значит, осмысленным. Вместе с тем Б. Немцов
использует так называемые «нечестные аргументы», скрывая
свою точку зрения ссылкой на А. Закаева, который сказал,
что мечта <…> сбылась: Кадыров создал абсолютно не-
зависимую страну, которая живет по законам шариата,
в которой не действуют русские правила, и основывая на
ней свой вывод: когда нам говорят, что сепаратизм по-
бежден – это либо попытка ввести людей в заблужде-
ние, либо глубокое непонимание, о чем идет речь, а также
используя выражение де-факто как синоним слова факт:
де-факто Чечня, а сейчас уже Ингушетия и, возможно,
Дагестан – они уже не входят в общее конституционное
пространство РФ… Внимательный слушатель способен раз-
гадать эту уловку и решить, что политик «ловчит», как это
делает в эфире ведущий: «Борис, не преувеличивайте».
В другой раз в «Клинче» сошлись два журналиста –
С. Бунтман и М. Шевченко, тема их диспута – «Катынь: до-
казанное преступление советского режима». Первому была
отведена роль сомневающегося слушателя, второй «предъяв-
лял» ему доказательства. Такое распределение ролей имплици-
ровано самой формулировкой темы: фактически за ней стоит
пропозиция, делающая преступление советского режима до-
казанным фактом. Это пример того, как порой в ток-шоу при
внешней форме свободной дискуссии аудитории втолковыва-
ется какая-нибудь одна-единственная, строго ограниченная в
своих параметрах позиция [Вартанов 2003: 26]. Кроме того, в
этом случае медиадискурс не только превалирует над полити-
ческим, но и фактически является единственной формой речи,
жанр этого ток-шоу – журналистское расследование.
Ток-шоу «Народ против» на «Эхе» уже включает третье
действующее лицо – коллективного слушателя, полномочные
представители которого находятся в студии и могут вмеши-
ваться в дискуссию: это члены Клуба привилегированных
слушателей. В программе от 07.04.2010 тема «СМИ долж-
733
ны быть независимы в освещении терактов» фактически

отражала мнение А. Минкина (ср.: О. Бычкова: Для на-
чала хочу вас спросить – где должна быть граница не-
зависимости СМИ, когда они берутся освещать такие
трагические события? – А. Минкин: Ее нет железно
проведенной, она подвижна…). Используя стратегию
убеждения, журналист использует образные выражения с
целью конкретизации общих представлений, содержащихся
в вопросах слушателей: «А. Минкин: Скажите прямо –
если происходит один взрыв в метро, второй, – надо ска-
зать людям: ребята, посидите немножко дома, не суйтесь
туда? – А. Григорян: Я считаю, что надо сказать. Но это
разовый случай, а стратегически надо решать эти вопро-
сы <…> – А. Минкин: Стратегически надо победить
дизентерию, а конкретно – надо вымыть руки перед
едой. А потом, когда-нибудь, мы победим дизентерию в ми-
ровом масштабе. <…> Давайте вначале сделаем то, что я
сказал: добьемся, чтобы наши вооруженные силы, военные
склады не продавали оружие врагу – давайте вот так
стратегически помоем руки». При этом даже шутка ис-
пользуется как аргумент, в данном случае – как доказатель-
ство не «официальной» позиции журналиста: «Александр
Дмитриевич… – А. Минкин: Я – Викторович. Я пишу
письма президенту, но… – О. Бычкова: То есть это не
значит, что президент Минкина усыновил».
В обоих рассмотренных случаях, вне зависимости от жан-
ровых особенностей ток-шоу, преобладает информационный,
а не развлекательный дискурс. Их различие Н. И. Клушина
видит так: «Интенциональность публицистического текста
обусловлена обязательным наличием в нем идеологемы <…>.
В информационном тексте идеологема не выражена, но
она вычитывается из всего информационного контента,
т. е. является не текстовой, а дискурсивной доминантой.
Развлекательный дискурс принципиально не идеологичен»
[Клушина 2010: 45]. При современной потребности инфор-
мационного общества в «легко усваиваемом» и пренебреже-
нии «всем тем, что требует напряжения, душевного и физи-
ческого дискомфорта» [Паршин 2009: 23], развлекательный
дискурс оказывается более востребованным, и многие СМИ
повышают его долю в эфире с целью повышения рейтин-
734
гов. Этот процесс уже получил название «таблоидизации»

[Паршин 2009: 24; Holly 2008], которая затронула и поли-
тический дискурс.
В качестве примера приведем отрывок из ток-шоу
«Танцы с волками» радио «Маяк», в котором обсуждалась
«горячая» новость – дело о червяке в тарелке губернато-
ра Тверской области Дмитрия Зеленина. В «сухом остатке»
С. Минаева и И. Ружейникова с журналистом и депутатом
А. Хинштейном – гротескное представление международно-
го престижа России в (нано)червяках и чиновников в об-
разе червяков, вылезающих изо всех дыр. Все остальное –
просто «прикольно». Но сам текст интервью показывает,
что гость чувствует себя немного не в своей тарелке, ощу-
щая диссонанс развлекательности и обсуждаемых политиче-
ских проблем. А. Хинштейн все время повторяет: Если мы
говорим серьезно (вот сейчас отойдем от шуток наших)…
Если опять же серьезно… Вот по-серьезному? – пока не
замечает: У нас с вами такой интересный вообще разго-
вор, он по синусоиде идет. Мы от каких-то серьезных
тем моментально переходим к веселью и наоборот.
Кроме того, «прикольность» может вполне раздражать слу-
шателя, вынужденного вылавливать из эфира информацию
по крупицам, например, силясь понять, о ком же идет речь:
У нас кто посол на Украине, я извиняюсь? Как фами-
лия? <…> Да есть такой парень. Не любим мы его; кого
журналисты имели в виду, выясняется спустя очень долгое
время, когда А. Хинштейн наконец произносит: Зурабов,
которого мы с вами только что обсуждали. Вряд ли стра-
тегию развлечения аудитории можно признать успешной для
политической коммуникации: «Редукция серьезной инфор-
мации, ее дискретность, бессвязность мешают осмыслению
<…> того, что происходит в мире» [Клушина 2010: 49].
Между тем осмысление адресатом в определенных пара-
метрах того, что происходит, изменение его «картины мира»
в интересах говорящего (в том числе и «говорящего» с по-
мощью журналиста, транслирующего различные мнения
по поводу происходящего) является главной целью поли-
тической коммуникации. Языковая картина политического
мира представляет собой сложное объединение ментальных
единиц (концептов, концептуальных векторов, полей, фрей-
735
мов, сценариев), относящихся к политическому дискурсу

[Чудинов 2003]. Анализ приведенного материала показыва-
ет, что качественный политический текст, вне зависимости
от его жанровой принадлежности, обладает жестко выстро-
енной структурой сигналов появления таких единиц, и в
этом он сближается с текстом художественным. Постоянно
повторяющиеся, указывающие на один и тот же референт
или концепт или ассоциативно связанные тематические вы-
ражения, во-первых, активизируют психофизические до-
минанты слушателя, стимулирующие центры внимания и
понимания, во-вторых, удерживая тем самым у радиопри-
емника, переориентируют его на восприятие эмоционально-
смысловых текстовых доминант. Наличие таких доми-
нантных центров облегчает возможность формирования
суждений на основе сказанного, импликатур дискурса, по
Г. П. Грайсу [Грайс 1985]. В теории Г. П. Грайса конвенци-
ональные импликатуры определяются значением использо-
ванных слов, поэтому возрастает роль социально-типичных
оценочных номинаций, крылатых слов и выражений, фра-
зеологизмов и фразеологизированных публицистических
стандартов, прецедентных феноменов, привлекаемых в поле
интерпретации и составляющих «знание о мире», общее для
говорящего и его адресата. Образуя макропропозиции с эле-
ментами текста, они обозначают направление импликатур,
в той же функции используются и ключевые тематические
выражения и образные средства текста, поскольку образ, по
замечанию Н. И. Лауфер, представляет собой довербальное
высказывание и является постоянным «сказуемым», выде-
ляющим переменные «подлежащие» – манифестации кон-
цепта в той или иной картине мира [Лауфер 1990: 105-108].
Таким образом, в качестве смыслообразующего фактора ис-
пользуется то, что составляет основу поддержания контакта
в коммуникации на радио, которое тем самым восполняет
созданные «помехами» в эфире коммуникативные лакуны.
А поскольку контроль над темой, как считает Е. И. Шейгал
[2001], следует рассматривать как проявление власти, мож-
но интерпретировать этот факт как проявление властности
как со стороны журналистов, так и поддерживающих пред-
ложенные топики «внимательно слушающих» представите-
лей общества.
736
Анненкова И. В. Риторическая модальность как константная ка-

тегория текстов СМИ // Труды кафедры стилистики русского язы-
ка. – Вып. 3. – М.: Ф-т журналистики МГУ, 2010. – С. 36–44.
Базжина Т. В. Клавиши понимания // Типология языка и
теория грамматики. Материалы Международной конференции,
посвященной 100-летию со дня рождения С. Д. Кацнельсона.
Институт лингвистических исследований РАН, 27-30 ноября
2007 г. – СПб, 2007. – С. 23-24.
Белянин В. П. Основы психолингвистической диагностики:
модели мира в литературе. – М.: Тривола, 2000.
Вартанов А. С. Актуальные проблемы телевизионного творче-
ства на телевизионных подмостках. – М.: Высшая школа, 2003.
Васильева Л. Меню репортера: на первое – инфотейнмент,
а на десерт – диатриба // Журналист. – 2008. – № 7.
Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной
лингвистике. Вып. XVI. – М.: Прогресс, 1985. – С. 217–237.
Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Прогресс, 1989.
Дементьев В. В. Русский коммуникативный идеал в зеркале
современной прессы: «по душам» в публикациях 1992-2009 гг. //
Русский язык: исторические судьбы и современность. IV Между-
народный конгресс исследователей русского языка. Труды и матери-
алы. Москва, МГУ, 20-23 марта 2010 г. – М., 2010. – С. 567-568.
Кирия К. Д. Новостной телевизионный текст: структура, стра-
тегия, экспрессивность: дис. ... канд. филол. наук. – М., 2007.
Клушина Н. И. Принуждение к развлечению, или формирование
«легкого» читателя в СМИ // Труды кафедры стилистики русского
языка. – Вып. 3. – М.: Ф-т журналистики МГУ, 2010. – С. 45–50.
Кузнецов Г. В. Ток-шоу: неизвестный жанр? // Журналист. –
1998. – № 11.
Культура русской речи. Энциклопедический словарь-
справочник. – М.: Флинта: Наука, 2003.
Лауфер Н. И. От образа к подобию // Тождество и подобие.
Сравнение и идентификация. – М.: Ин-т языкознания РАН, 1990.
Лозовский Б. Н. Журналистика: краткий словарь. –
Екатеринбург, 2004. URL: http://virlib.eunnet.net/metod_
materials/jdictionary/.
737
Паршин П. Б. Глобальное информационное общество и

мировая политика // Институт международных исследований
МГИМО (У) МИД России. Аналитические доклады. – Вып.
2 (23). – М.: МГИМО – Университет, 2009.
Радиожурналистика / Под ред. А. А. Шереля. – М.: Изд-во
Солганик Г. Я. О закономерностях развития языка газеты в
XX в. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10, Журналистика. – 2002. –
№ 2. – С. 39–53.
Тепляшина А. Н. Сатирические жанры современной публи-
цистики. – СПб: Изд-во СПбГУ, 2000.
Успенский Б. А. Семиотика искусства. – М.: Языки русской
Ухтомский А. А. Доминанта. – СПб: Питер, 2002.
Хенсон Д. Глобальная модель политической социализации //
Политическая лингвистика. – Вып. 2 (22). – Екатеринбург,
2007.
Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современной по-
литической коммуникации. – Екатеринбург: Изд-во Урал. гос.
пед. ун-та, 2003.
Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. –
Волгоград: Перемена, 2000.
Шейгал Е. И. Власть как концепт и категория дискурса // Эссе
о социальной власти языка. – Воронеж: ВГУ, 2001. – С. 57–64.
Шостак М. В жанре реплики. Личностный ракурс журна-
листского произведения востребован опять // Журналистика и
медиарынок. – 2004. – № 10.
Calavita, M. Within the Context of Many Contexts: Family,
News Media Engagement, and the Ecology of Individual Political
Development Among ‘Generation Xers’. Communication Review,
6 (1), 2003.
Holbert, R. L. A typology for the study of entertainment and
television and politics // American Behavioral Scientist, 2005, 49.
Holly, W. Tabloidisation of political Communication in the Public
Sphere // Handbook of Communication in the Public Sphere. –
Berlin-N.Y., 2008.
Larue-Langlois, J. Manuel de Journalisme radio-tеlе. – Montrеal,
1989.
Van Dijk, Т. The Network Society: Social Aspects of the New
Media. – London, 2006.
738
×àñòü IV
ßÇÛÊ ÇÀÐÓÁÅÆÍÛÕ ÑÌÈ

È ÏÎËÈÒÈÊÀ
ßçûê ïîëèòè÷åñêîãî ìåäèàäèñêóðñà Âåëèêîáðèòàíèè è ÑØÀ
ßÇÛÊ ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÃÎ ÌÅÄÈÀÄÈÑÊÓÐÑÀ

ÂÅËÈÊÎÁÐÈÒÀÍÈÈ È ÑØÀ
Ò. Ã. Äîáðîñêëîíñêàÿ
Политический медиадискурс является сегодня, без со-

мнения, одной из важнейших сфер речеупотребления. Язык
современного политического медиадискурса сложился под
влиянием целого ряда факторов. Это и стремительный рост
информационных технологий, вызвавший активную медиа-
тизацию политических коммуникаций, которая проявилась
во всё более активном использовании средств массовой ин-
формации в качестве трибуны для политических дебатов
и дискуссий. И естественное стремление политиков макси-
мально приблизиться к своему электорату с помощью но-
вейших информационных технологий, реализуемых в вир-
туальном информационном пространстве Интернета.
В данном разделе внимание будет сосредоточено на осо-
бенностях языка современного политического медиадискур-
са Великобритании и США – регионов, в которых язык по-
литики всегда являлся мощнейшим инструментом системы
политических коммуникаций, эффективное использование
которого гарантировало достижение желаемых политиче-
ских целей. В начале рассмотрим ключевое для данной темы
понятие – политический медиадискурс, затем обратимся не-
посредственно к анализу его важнейших составляющих –
политических новостей, особенностей освещения политики
в информационно-аналитических медиатекстах и, наконец,
выступлений политических деятелей.
Политический медиадискурс. Как отмечают многие ис-
следователи, в связи с интенсивной медиатизацией полити-
ческих коммуникаций роль СМИ в формировании полити-
ческого дискурса неизмеримо возросла. Будучи важнейшим
инструментом создания информационной картины мира,
741
×àñòü IV • ßçûê çàðóáåæíûõ ÑÌÈ è ïîëèòèêà
масс-медиа детально фиксируют все важнейшие процессы

в сфере политической жизни. Однако, как отмечают иссле-
дователи, роль СМИ не ограничивается простым отраже-
нием того, что происходит в сфере политики: в условиях
информационного общества масс-медиа сами выступают в
качестве активного участника всех политических процессов.
Такое положение дел обусловлено самой природой средств
массовой информации: с одной стороны, они стремятся
объективно отражать события реальной жизни, с другой –
выстраивают собственную медиареальность, в том чис-
ле и реальность политическую. Количество примеров, де-
монстрирующих воздействие СМИ на политику, огромно
и продолжает множиться. Одной из последних иллюстра-
ций может служить выступление в Европарламенте в марте
2009 г. британского депутата Дэниела Хэннана, двухминут-
ная речь которого, размещенная на популярном интернет-
сайте YouTube, побила все рекорды посещаемости, превра-
тила малоизвестного британского политика в звезду мировой
величины и заставила специалистов говорить об «интернет-
эффекте» в политических коммуникациях1. Построенное
в лучших традициях политической риторики выступление
Хэннана, получившее название Devalued prime minister
of a devalued government (обесцененный премьер-министр
обесценившегося правительства), немедленно достигло
своей цели. Резкая критика действий премьер-министра
Великобритании Гордона Брауна, по мнению Хэннана не
способного адекватно реагировать на ситуацию всемирного
экономического кризиса, мгновенно привела к значительно-
му снижению рейтинга доверия и без того не очень популяр-
ного британского лидера.
Определяя место СМИ в общей системе политических
коммуникаций, исследователи отмечают двойственный ха-
рактер их функционирования. Во-первых, как своего рода
посредника, медиатора между властью, государственно-
политическими структурами и обществом, который доносит
идеи и действия политиков до народа; во-вторых, как ак-
тивного участника политического процесса, формирующе-
1
См.: YouTube.com, Daniel Hannan speech in European par-
liament.
742
го с помощью медиаинтерпретации событий общественное

мнение и оказывающего существенное воздействие на ход
политической жизни. Таким образом, СМИ используются
и как канал политических коммуникаций, и как инструмент
для оказания идеологического воздействия, и как средство
формирования политических имиджей и предпочтений, об-
разуя особое медийное пространство для ведения полити-
ческих действий. Причем успех и популярность политика в
медийном пространстве часто имеют гораздо большее значе-
ние, чем его реальные дела и заслуги.
Как показывают исследования, проведенные одним
из американских университетов, журналисты, которые по
определению должны выступать в роли блюстителей обще-
ственных интересов (public watchdogs), на самом деле та-
ковыми не являются. Так, опрос группы телезрителей, про-
веденный в 2003 г. с целью определить эффективность ин-
формационного воздействия, показал, что большинство аме-
риканцев воспринимают заведомо ложную информацию как
факт именно благодаря инерции доверительного отношения
к СМИ. Опрос, посвященный войне в Ираке, продемон-
стрировал, что по крайней мере 60 процентов американцев
«поверили» тому, что правительством США доказана взаи-
мосвязь между исламскими организациями Ирака и терро-
ристическим актом 11 сентября 2001 г., что в Ираке дей-
ствительно обнаружено оружие массового поражения и что
вся мировая общественность безоговорочно поддерживает
военную операцию США в Ираке. Специалисты из универ-
ситета штата Мериленд, проводившие опрос, считают, что
полученные данные позволяют говорить не только об инер-
ции доверия к СМИ, но и о разрушении информационных
связей между государством и обществом, что, в частности,
выражается в распространенной практике недостоверного
информирования, общепринятой в так называемых «main-
stream media»2 (близким к официальным кругам СМИ).
Все больший перенос политической активности в сферу
масс-медиа позволяет говорить о дальнейшей медиатизации
политики, иначе говоря, о все большей зависимости поли-
2
Harris, P. You won’t see it on CNN // www.YellowTimes.org
(перевод автора).
743
тической жизни от того, насколько полно и каким образом

ее участники и события отображаются и интерпретируют-
ся средствами массовой информации. Сам факт освещения
того или иного политического события или персоны в СМИ
свидетельствует об их значимости. Имиджевый потенциал
СМИ огромен, масс-медиа могут создать политика, упрочив
его репутацию, а могут его и уничтожить. Такое положение
дел ставит перед исследователями целый ряд важнейших
задач, главной из которых является разъяснение механизма
воздействия СМИ на протекание политических процессов.
Понимание того, как средства массовой информации взаи-
модействуют с реальной действительностью, в том числе с
действительностью политической, все чаще становится пред-
метом пристального академического интереса.
Изучение роли СМИ в сфере политических коммуника-
ций основывается на ряде концепций и положений, которые
помогают раскрыть как общую структуру взаимодействия
СМИ и политики, так и особенности медиапрезентации ре-
алий политической жизни. Особо следует выделить такие
концепции, как само понятие политического медиадискур-
са, основные типы медиапрезентаций (отражение, рекон-
струкция, медиамиф), информационная модель освещения
событий, категория идеологической модальности, а также
интерпретационные свойства медиаречи. Остановимся на
каждом из названных положений подробнее.
Политический медиадискурс. Поскольку само понятие
«политические коммуникации» предполагает постоянное
взаимодействие (интеракцию) между основными участника-
ми политического процесса, а именно между властью, СМИ
и обществом, значение дискурсивного подхода для анали-
за политических коммуникаций неизмеримо возрастает.
Дискурсивный подход основан на популярном в современ-
ной гуманитарной науке понятии дискурса, при определении
которого большое значение имеют как традиции различных
национальных научных школ (дискурсивного анализа – в
Западной Европе и лингвистики текста – в России), так и
активно развивающиеся процессы интеграции гуманитарно-
го знания.
Представители западноевропейской и американской
лингвистической традиции (Т. ван Дейк, З. Харрис) рас-
744
сматривают дискурс как связанную речь в устной и пись-

менной форме, в которой отчетливо проявляется фактор
взаимодействия отправителя и получателя сообщения. Так,
определяя дискурс как сложное коммуникативное явление,
которое включает в себя всю совокупность экстралингви-
стических факторов, сопровождающих процесс коммуника-
ции, как то: социальный контекст, дающий представление
об участниках коммуникации и их характеристиках; осо-
бенности производства, распространения и восприятия ин-
формации, культуро-идеологический фон и т. п., известный
голландский исследователь Т. ван Дейк придает большое
значение расширенному пониманию контекстуальной пер-
спективы дискурса, особенно при изучении текстов массо-
вой информации3.
В германо-австрийской школе дискурсивного анали-
за (У. Маас, З. Егер, Ю. Линк, Ю. Хабермас, Р. Водак),
развившейся на основе концепции дискурса французского
историка и социолога М. Фуко, дискурс рассматривается
как языковое выражение определенной общественной прак-
тики, упорядоченное и систематизированное особым обра-
зом использование языка, за которым стоит идеологически
и исторически обусловленная ментальность.
В российской академической традиции (Ю.С.Степанов,
Н. Д. Арутюнова, Е. И. Шейгал) дискурс чаще всего
определяется как «связный текст в совокупности с экстра-
лингвистическими, прагматическими, социокультурными и
другими факторами, текст, взятый в событийном аспекте,
речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное
действие»4. Такое толкование дискурса служит основанием
для дефиниции дискурса политического, который понима-
ется как совокупность процессов и продуктов речевой дея-
тельности в сфере политических коммуникаций во всем бо-
гатстве и сложности их взаимодействия.
При изучении функционально-обусловленных дискур-
сов вообще и политического в частности необходимо учиты-
3
См. подробнее: Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Комму-
никация. – М.: Прогресс, 1989.
4
Арутюнова Н. Д. Дискурс // Лингвистический энциклопе-
дический словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 136-137.
745
вать, что концепция дискурса традиционно отграничивается

от понятия «текст». Это связано с тем, что дискурс в первую
очередь ассоциируется с речью устной, определяется как
«речь, погруженная в жизнь»5, в то время как понятие тек-
ста предполагает наличие связи с речью письменной. Таким
образом, именно концепция дискурса позволяет исследовать
медиатизированную политическую коммуникацию в дина-
мике, как процесс, все компоненты которого социально и
идеологически обусловлены.
Нагляднее всего значение дискурсивного подхода мож-
но продемонстрировать с помощью ключевой для изучения
всех коммуникационных процессов модели, которая позво-
ляет представить сложный и многогранный процесс челове-
ческого общения в структурированном виде. Первые попыт-
ки моделирования коммуникативного пространства относят-
ся к началу 50-х годов ХХ века и обычно ассоциируются
с именами американских ученых-кибернетиков Шэннона и
Вивера, которые выделили такие базовые компоненты мо-
дели, как отправитель сообщения, его получатель, канал,
передающее устройство, обратная связь и сопровождающие
шумы.
В последующие годы вопросы структурирования комму-
никативного пространства продолжали привлекать внима-
ние ученых, работающих в различных областях гуманитар-
ной науки – философии, филологии, культурологии, линг-
вистики, социологии. Р. Якобсон, М. Бахтин, Ю. Лотман,
Ж. Бодрийяр внесли значительный вклад в развитие общей
теории коммуникации, предложив свои варианты видения
коммуникационных процессов, по сути представлявшие со-
бой в той или иной степени оформленную коммуникацион-
ную модель. При этом каждый из исследователей акцентиро-
вал внимание именно на тех составляющих коммуникации,
которые представлялись наиболее интересными и значимы-
ми с точки зрения разрабатываемой им области знания6.
Постепенное осмысление накопленного опыта привело
к тому, что к концу ХХ века сложился своего рода «уни-
5
Арутюнова Н. Д. Указ. соч. – С. 136.
6
См.: Почепцов Г. Г. Теория коммуникации. – М.: Рефл-
Бук, 2000. – С. 21–76.
746
версальный вариант» коммуникационной модели, учиты-

вающий все базовые компоненты коммуникации, как то:
отправителя сообщения (1), его получателя (2), канал (4),
обратную связь (5), само сообщение (3), процессы его коди-
рования и декодирования (6,7) и, наконец, ситуацию обще-
ния или контекст (8).
Преимущество данной модели состоит в том, что она на-

глядно демонстрирует различие между такими важнейшими
понятиями, как текст, медиатекст и дискурс. Действительно,
исходя из базовых определений, можно сказать, что текст –
это сообщение, медиатекст – это сообщение плюс канал, а
дискурс – это сообщение в совокупности со всеми прочи-
ми компонентами коммуникации. Именно такое толкование
дискурса вообще и политического дискурса в частности и
является базовым при изучении взаимодействия СМИ и по-
литических коммуникаций. Поясним сказанное.
Если в рамках традиционной лингвистики текст опре-
деляется как «объединенная смысловой связью последова-
тельность знаковых единиц, основными свойствами которой
являются связность и целостность»7 (причем подразумевает-
ся, что единицы эти носят вербальный характер, иначе го-
воря, текст – это, прежде всего, последовательность слов),
то при переносе в сферу масс-медиа понятие текст значи-
тельно расширяет свои границы. Здесь концепция медиа-
текста выходит за пределы знаковой системы вербального
уровня, представляя собой последовательность знаков раз-
личных семиотических систем – языковых, графических,
7
Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Сов.
энциклопедия, 1990. – С. 507.
747
звуковых, визуальных, специфика сочетания которых об-

условлена конкретным каналом массовой информации.
В средствах массовой информации технологические осо-
бенности каждого конкретного канала распространения,
будь то печать, радио, телевидение или Интернет, оказы-
вают огромное влияние на форму и содержание сообщения.
Именно это и имел в виду известный исследователь средств
массовой информации Маршалл Маклюэн, говоря о том,
что канал СМИ определяет сообщение – «the media is the
message».
Концепция же дискурса позволяет составить еще более
объемное представление о речедеятельности в сфере масс-
медиа, поскольку охватывает не только сообщение плюс
канал, но и все многочисленные экстралингвистические
факторы, связанные с особенностями создания медиасооб-
щения, его получателя, обратной связи, культурообуслов-
ленных способов кодирования и декодирования, а также
социально-исторического и политико-идеологического кон-
текста. Можно сказать, что текст – это фотографическое
отображение действительности, медиатекст – это видеоизо-
бражение, или «moving image», а дискурс – это изобра-
жение голографическое, дающее полное и всестороннее
представление об объекте. Говоря о взаимосвязи понятий
«медиатекст» и «дискурс», следует подчеркнуть, что именно
медиатекст выступает в качестве дискретной единицы по-
литического дискурса в СМИ, так как именно концепция
медиатекста позволяет упорядочить и структурировать стре-
мительное движение и разнообразие медиапотока.
Типы медиапрезентаций. Один из основных вопро-
сов, лежащих в основе изучения роли СМИ в политических
коммуникациях, – это вопрос о механизмах превращения
реальной действительности в реальность медийную. При
этом особое значение имеет, разумеется, не технологиче-
ский, а идеологический аспект этого процесса. Применение
идеологического подхода к анализу содержания масс-медиа
чаще всего основывается на традиционном определении
идеологии как совокупности идей, взглядов, системы цен-
ностей и социальных отношений, присущих тому или ино-
му обществу или общественной группе. Данное определение
подчеркивает значимость идеологии для изучения когнитив-
748
ного аспекта текстов массовой информации, пересекаясь с

такими важными с точки зрения когнитивного подхода по-
нятиями, как концептуализация и категоризация, оценка,
интерпретация, социально-обусловленная реконструкция
событий (social representation).
Особое значение изучение идеологического компонента
текстов массовой информации приобретает в условиях ин-
формационного общества, когда роль СМИ неизменно воз-
растает, а когнитивное освоение реальности во многом за-
висит от тех версий и интерпретаций, которые производятся
и распространяются по каналам массовой коммуникации.
Действительно, механизм функционирования СМИ предпо-
лагает не только и даже не столько отражение окружающей
действительности, сколько, и это гораздо более важно, ее
интерпретацию, комментарий, оценку, способствующие соз-
данию определенного идеологического фона.
Реализация идеологической функции тесно связана с
формирующим свойством текстов массовой информации,
так как основана на способности масс-медиа влиять на об-
щественное и индивидуальное сознание с помощью идео-
логизированных концептов и интерпретаций, отражающих
определенные системы ценностей и отношений. С этой точ-
ки зрения тексты массовой информации почти всегда «про-
зрачны», так как в их словесной ткани четко просматрива-
ются те идеологические структуры, которые лежат в основе
их создания. Данное свойство в большей степени присуще
новостным и информационно-аналитическим медиатекстам,
особенности лингвостилистического рисунка которых пере-
дают идеологические различия в оформлении смыслов. Так,
даже поверхностное сравнение новостных и аналитических
текстов из разных медиаисточников вызывает ощущение
того, что каждый текст имеет свое особое звучание, тональ-
ность которого обусловлена многими факторами, в том чис-
ле и различиями в идеологической подоснове.
Моделирование механизма отображения реальных со-
бытий средствами массовой информации позволяет выде-
лить три следующих основных типа медиапрезентаций:
отражение, реконструкция, миф. Отражение предпо-
лагает наиболее точное, максимально приближенное к ре-
альности воспроизведение событий. Примером такого типа
749
медиапрезентации могут служить новостные медиатексты,

в которых максимально объективно и достоверно освеща-
ются те или иные события, в том числе события политиче-
ские. Характерным признаком данного типа медиапрезен-
тации на лингвистическом уровне является большое коли-
чество цитатной речи, воспроизведение целых фрагментов
из речей и выступлений политиков, обязательное наличие
ссылок на источник информации и фактическое отсут-
ствие аналитически-комментирующего и оценочного компо-
нентов.
Тип «реконструкция» допускает большую свободу ин-
терпретации со стороны СМИ: реальное событие заново
«конструируется» в медийном пространстве на основе тех
или иных политико-идеологических установок. Поэтому
отличительным признаком медиареконструкции считает-
ся как раз присутствие аналитически-комментирующей и
идеологически-оценочной части. На это, в частности, ука-
зывает Т. ван Дейк в книге «Идеология: междисциплинар-
ный подход»: “It is useful to insist that not only is there no
‘natural’ meaning inherent in an event or object, but also
the meanings into which events and objects are construct-
ed are always socially oriented – aligned with class, gen-
der, race or other interests… Revealing the ideological as-
pects of cultural practices and the ideological messages found
in mass-mediated texts is a means of changing the political
order”8.
Третий тип медиапрезентации «миф» представляет со-
бой целенаправленно созданный, часто весьма отдаленный
от реальной действительности, образ события. Основной
чертой медиамифа является его «заданность», направленная
на оказание определенного идеологического воздействия, на
достижение тех или иных политических целей.
История показывает, что роль СМИ в создании полити-
ческих мифов огромна, особенно в условиях тоталитарного
типа взаимоотношений между масс-медиа и государством.
Так, заразительный оптимизм фильмов сталинской эпохи,
нарочито приподнятый тон новостного вещания советского
8
Van Dijk, T. Ideology: multidisciplinary approach. – London:
Sage, 1998. – P. 61.
750
периода вовсе не представляли собой слепок действитель-

ности того времени.
Говоря о медиамеханизмах презентации реальной дей-
ствительности, необходимо отметить, что попытки модели-
рования информационных процессов в сфере масс-медиа
предпринимались неоднократно9. С их помощью исследова-
тели пытались ответить на такие важнейшие вопросы, как:
каков механизм медийной интерпретации событий; какие
лингвомедийные технологии используются для создания
медиаобразов; какие факторы влияют на создание и рас-
пространение идеологизированных медиаинтерпретаций.
Одной из наиболее удачных моделей можно считать модель
развертывания информации, разработанную автором кни-
ги «Вопросы изучения медиатекстов»10. Удобство данной
информационной модели состоит в том, что на ее основе
можно досконально проследить не только механизм превра-
щения события реальной жизни в событие медийное, или
новость, но и понять особенности влияния медиасреды на
формирование информационной картины мира как в инди-
видуальном, так и в общественном сознании. Ведь для того
чтобы получить объемное, максимально приближенное к ре-
альности изображение того или иного предмета или явления
действительности, необходимо не только детально изучить
его внутреннее устройство и отдельные компоненты, но и
представить их в движении, в действии, в естественных
функциональных связях с окружающим миром. Именно это
и можно сделать на основе приводимой ниже информаци-
онной модели.
9
См., в частности, книги: Merrill, J. Modern MassMedia. –
NY, 1996; Domenick, J. Dynamics of Mass Communication. –
NY, 1998.
10
Добросклонская Т. Г. Вопросы изучения медиатекстов. –
М.: МАКС Пресс, 2000.
751
интерпретация
событий
отбор фактов создание образов
культуро-идеологический формирование
контекст стереотипов
Как видно, информационная модель состоит из следую-

щих пяти компонентов: отбор фактов, освещение событий,
создание образов, формирование стереотипов, культуро-
идеологический контекст. При этом все звенья влияют друг
на друга, соединяясь по принципу замкнутой окружности.
Каждое из звеньев информационной модели играет важную
роль при реализации идеологической, или интерпретацион-
ной функции СМИ, что имеет особое методологическое зна-
чение с точки зрения критического осмысления содержания
политических коммуникаций.
Проиллюстрируем возможное применение информаци-
онной модели для критического анализа политического дис-
курса на примере новостного вещания. Критический анализ
начинается здесь на самом первом этапе – отбора фактов
для последующего освещения. Хорошо известно, что по за-
конам журналистики не всякое политическое событие пре-
вращается в новость. Существуют устойчивые критерии но-
востной ценности, такие, как новизна, актуальность, обще-
ственная значимость события, его социально-политические
последствия.
Как показывает анализ работ группы американских ис-
следователей политического медиадискурса, уже на этом
этапе значение критического подхода к оценке того, что ста-
новится новостями, а что нет, огромно. Сегодня в универ-
ситетах США существуют несколько проектов, специально
752
посвященных изучению того, какие политические события и

почему выпадают из поля зрения современных американских
СМИ. Так, один из проектов профессора Калифорнийского
университета Питера Филипса, называется «News that
didn’t get into the News», или «События, которые не по-
пали в новостные программы». Коллектив авторов проекта
разъясняет, почему некоторые важнейшие с точки зрения
политики, экономики и общественных интересов события
не получают должного освещения в американских СМИ.
Например, что в действительности произошло с президен-
том Гаити Аристидом, каковы реальные результаты рабо-
ты комиссии по выявлению оружия массового поражения в
Ираке, кем контролируется система электронного голосова-
ния во время президентских выборов в США и т. д.
Следует отметить, что проекты так называемых «аль-
тернативных» новостей становятся все более и более попу-
лярны и среди независимых журналистов США. Размещая
альтернативную информацию на специальных сайтах, один
из которых носит красноречивое название «TV News Lies»,
или «Телевизионные новости лгут»11, журналисты таким
образом демонстрируют свое несогласие с корпоративными
СМИ и подчеркивают общественную значимость независи-
мого новостного вещания. Один из последних материалов
данного сайта специально посвящен критическому анализу
известного новостного канала CNN, название которого ав-
торы намеренно расшифровывают не как «Сеть Кабельного
Новостного Вещания» (Cable News Network), а как «Не
содержит новостей» (Contains No News). Проанализировав
час новостного вещания СNN, авторы убедительно показы-
вают, что только 4 с половиной минуты посвящены действи-
тельно новостям, а все остальное время занято рекламой,
ток-шоу, заголовками, региональными событиями, обзо-
ром таблоидной прессы и так называемой «informercial» –
«инфомерцией», или коммерческой информацией. Таким
образом, авторы приходят к выводу, что ведущие новост-
ные корпорации США фактически не справляются со своей
основной миссией – информировать американцев о событи-
ях в стране и в мире.
11
www.tvnewslies.org
753
Решающее значение в развертывании информационной

модели имеет этап интерпретации событий. Понятие
«интерпретация» является одним из ключевых для когни-
тивной науки и определяется как «когнитивный процесс и
одновременно результат в установлении смысла речевых и/
или неречевых действий»12. Существенным моментом в по-
нимании интерпретации является то, что она представляет
собой процесс и результат одновременно. Так, с точки зре-
ния коммуникационной модели интерпретация – это дву-
сторонний процесс, в котором участвуют как отправитель,
так и получатель сообщения; причем со стороны отправите-
ля – это процесс создания и оформления смысла, а со сторо-
ны получателя – это процесс распознавания и «прочтения»
смысла, результат же есть конкретное воплощение данного
смысла в определенной форме. Таким образом, интерпрета-
ция предполагает некоторую степень свободы в толковании
смысла, границы которой обусловлены как естественными
законами семантического соответствия, так и идеологически-
ми факторами. На это, в частности, указывает английский
исследователь Джон Хейнс в книге «Style», рассматривая
возможности интерпретации идеологически окрашенных
слов, таких, как, например, freedom:
There are other ideologically ‘charged’ words which are
common in both left and right texts, but which mean differ-
ent things in each. One of these is freedom. When Margaret
Thatcher says: “The kind of Britain I see would always defend
its freedom”, – she is thinking of freedom in a particular
way, but this is not explicit. We have an idea what she means
because we have heard and read other texts by her, and by
people speaking from a similar ideological position13.
К важнейшим компонентам интерпретации относятся
предмет интерпретации, коммуникативная интенция ав-
тора, оценка, а также культуро-специфичные и политико-
идеологические факторы, влияющие на интерпретационный
результат. Существенным для понимания интерпретацион-
ных свойств медиаречи является также понятие диапазон
12
Kраткий словарь когнитивных терминов. – М.: Филол.
ф-т МГУ, 1996. – С. 31.
13
Haynes, J. Style. – London, 1995. – Р. 59.
754
интерпретации. Термин «диапазон интерпретации» вво-

дится для обозначения всего спектра различий – языковых,
социокультурных и идеологических, которые имеют место
при освещении одного и того же события различными участ-
никами информационного процесса. Интерпретационные
колебания могут наблюдаться, например, внутри одного из-
дания или телеканала (мнение редакции не всегда совпа-
дает с мнением авторов); внутри каналов и изданий, при-
надлежащих к одной финансово-административной группе,
а также между изданиями явно различной идеологической
направленности. Диапазон интерпретационных колебаний
естественно увеличивается, когда речь идет об освещении
одного и того же события российскими и зарубежными
СМИ, так как к фактору идеологическому добавляется фак-
тор культуроспецифичности.
Идеологические компоненты интерпретации реализуют-
ся с помощью широкого диапазона средств как вербального,
так и аудиовизуального ряда, которые формируют опреде-
ленное отношение к освещаемым событиям и персоналиям.
И хотя девиз большинства уважающих себя информацион-
ных изданий – «объективность прежде всего, новости не
допускают никакой субъективной оценки», как показывает
практика, журналисты далеко не всегда придерживаются
этого принципа, используя богатый арсенал интерпретаци-
онных свойств медиаречи.
На следующем этапе информационной цепочки в резуль-
тате многократного повторения тех или иных медиаинтерпре-
таций происходит создание устойчивых образов, которые
могут содержать как позитивный, так и негативный оценоч-
ный компонент, например: жестокие террористы, страдаю-
щие беженцы, коррумпированные политики. Интенсивное
насыщение информационного пространства определенными
медиаобразами способствует формированию стереотипов,
что составляет следующий этап развертывания информаци-
онной цепочки. Термин стереотип14 обычно используется
для обозначения устойчивого распространенного представ-
14
Понятие стереотипа подробно анализируется в кн.: Пав-
ловская А. В. Россия и Америка. Проблемы общения культур. –
М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998. – С. 6-7.
755
ления о предмете или явлении действительности, обла-

дающего выраженной эмоционально-оценочной окраской,
обусловленной социокультурными факторами. Стереотипы
оказывают влияние на систему ценностей и отношений, на
идеологическую подоснову, что, в свою очередь, неизбежно
влияет на восприятие окружающей действительности, воз-
вращая нас таким образом к первому звену информацион-
ной цепочки – отбору фактов.
Интерпретационные свойства медиатекстов служат
основой для выделения категории идеологической модаль-
ности, приобретающей особое значение при анализе по-
литического дискурса. Введение термина «идеологическая
модальность» продиктовано необходимостью эксплицитно
представить все идеологические компоненты, которые при-
сутствуют в текстах массовой информации и выражены как
собственно лингвистическими средствами, так и с помощью
особых медиатехнологий. Подобно палитре цветов и технике
рисунка, которыми пользуется художник для изображения
предметов действительности и которые позволяют соотнести
данное изображение с тем или иным направлением в живо-
писи, идеологическая модальность придает тексту массовой
информации определенную идеологическую окраску, соот-
ветствующую той или иной системе ценностей и социально-
политических взглядов. Таким образом, категория идеологи-
ческой модальности отражает мировоззренческий характер
текста и позволяет выделить из широкого спектра оценоч-
ных отношений, характерных для концепции модальности
вообще, те, которые строятся на основе определенных по-
литических взглядов и идеологических ценностей. Одна из
основных задач критического анализа политического дис-
курса как раз и состоит в выявлении механизмов придания
тому или иному медиатексту определенной идеологической
направленности.
Рассмотрев основные свойства и характеристики поли-
тического медиадискурса, перейдем к анализу его базовых
составляющих в Великобритании и США, а именно к ново-
стям, информационной аналитике и выступлениям полити-
ческих деятелей.
Новости. Несомненно, новости составляют ключевой
компонент языка политического медиадискурса, посколь-
756
ку именно в них события политической жизни получают

свою номинацию, оценку и толкование, которые многократ-
но усиливаются средствами массовой информации, транс-
лирующими новостное сообщение на массовую аудиторию.
Именно новости выполняют важнейшую функцию формиро-
вания «повестки дня» (agenda-setting), с помощью которой
у массовой аудитории создается определенная политическая
картина мира, некий политически и идеологически обуслов-
ленный фрейм, который служит основой для восприятия и
интерпретации всех освещаемых событий и явлений.
Формирование повестки дня тесно связано с тематиче-
ской структурой новостных текстов, в которой универсаль-
ный тематический блок «политика», являющийся неотъем-
лемым компонентом СМИ любого региона, находит свое
конкретное воплощение. Реальное наполнение данной темы
во многом культурспецифично, иначе говоря, обусловлено
особенностями национальной культуры, которая неизбежно
проявляется и в сфере политических коммуникаций. Так,
для британских СМИ темами, находящимися постоянно в
центре внимания (так называемые buzz-topic)15, являются,
безусловно, жизнь королевской семьи и скандалы, связан-
ные с личностями высокопоставленных политиков. Личная
жизнь принцев Уильяма и Гарри, проблемы со зрением
премьер-министра Гордона Брауна, затраты на отдых и
проблемы с детьми бывшего премьер-министра Тони Блэра
и т. п.
Однако определяющими факторами для формирования
контента тематического блока «политика» являются крите-
рии «новостной ценности» (news value, news worthiness), ко-
торыми специалисты в области масс-медиа часто оперируют
при описании содержательной стороны новостных текстов.
Большинство исследователей сходятся в том, что новостная
ценность того или иного события определяется целым рядом
факторов, как то: новизна, актуальность, пространственная
или психологическая близость к получателю информации,
значимость, возможные последствия для массовой аудито-
15
См. подробнее о buzz-topics: Добросклонская Т. Г. Ме-
диалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ. –
757
рии, фактор человеческого интереса. Например, англий-

ский автор Брендан Хеннесси пишет: «News generally has
the qualities of conflict, human interest, importance, prom-
inence, proximity, timeliness and unusualness»16. Наиболее
четко понятие новостной ценности сформулировано в книге
американского автора Джозефа Доменика «The Dynamics
of Mass Communication»:
Out of the millions of things that happen every day, print
and electronic journalists decide what few things are worth re-
porting. Deciding what is newsworthy is not an exact science.
News values are formed by tradition, organisational policy,
and increasingly by economics. Nonetheless, most journalists
agree that there are common elements that characterise news-
worthy events.They are timeliness, proximity, prominence,
consequence and human interest17.
На уровне макроструктуры новостной текст, цельно-
оформленный в виде газетной полосы «news», состоит из от-
дельных сообщений, каждое из которых может быть развер-
нуто в той или иной степени. В англоязычной журналисти-
ке такое отдельное сообщение, или «новость» обозначается
распространенным термином «story»18: «News is usually pre-
sented in new stories, “story” being a general and linguistically
safe term for a piece of news writing of any length used by any
news medium»19. Как правило, термин «story» употребляет-
ся чаще по отношению к печатным новостным текстам. Так,
в зависимости от степени важности и, соответственно, рас-
положения на газетной полосе news stories подразделяются
на leading story, front-page story, minor story, back-page
story, inside story, major story, etc. Иногда для обозначе-
ния единицы содержания новостного текста используется
16
Hennessey, B. Writing Feature Articles. – London, 1989. – Р. 8.
17
Dominick, J. The Dynamics of Mass Communication. – NY,
1993. – Р. 338-339.
18
Значение и распространенность термина «story» в англо-
язычной журналистике можно проиллюстрировать часто цитируе-
мой фразой из известного фильма с участием Роберта Редфорда и
Мишель Пфайфер «Up Close and Personal» о сложной и опасной
работе корреспондента: «I am here because I must tell you the sto-
ry» – «Я здесь, потому что я должна сообщить вам новость…».
19
Hennessey, B. Writing Feature Articles. – London, 1989. – Р. 12.
758
термин «news item», который позволяет более четко пред-

ставить содержательную сторону новостного текста, особен-
но когда речь идет о программе новостей на радио и телеви-
дении.
Классификация новостных сообщений по содержанию
основывается на двух дихотомических категориях «hard
news – soft news», «local news – foreign news», а также на
выделении устойчивых тематических блоков типа полити-
ка, бизнес, спорт, образование, культура и т.д. Категория
«hard news – soft news» представлена противопоставлени-
ем сообщений, имеющих твердую фактологическую осно-
ву и отвечающих на вопросы что, где, когда (hard news),
и сообщений, основанных на факторе человеческого инте-
реса и ориентированных на то, чтобы вызвать сочувствие,
удивление, восхищение (soft news). Сообщения типа «hard
news» обычно составляют основу любого новостного тек-
ста, а сообщения типа «soft news» дополняют, «разбавляют»
факты обращением к общечеловеческим ценностям и эмо-
циям. Так, например, сообщение о результатах выборов на
Мальте будет относиться к категории «hard news», а сообще-
ние о проделках кота, принадлежащего премьер-министру
Великобритании – к категории «soft news». Категория local
news – foreign news (или home news – international news,
world news) представлена сообщениями о событиях за ру-
бежом (foreign news).
Форматное структурирование новостных материалов в
прессе подчинено принципу создания максимального удоб-
ства для читателей (reader-friendly). Большинство новост-
ных сообщений представлены как в кратком, так и в раз-
вернутом виде, при этом список кратких сообщений обычно
располагается на первых полосах газеты и оформляется в
виде рубрик «news in brief», «news bulletin», «world news»,
«business news» и т. д. в зависимости от конкретного изда-
ния. Основная группа новостных материалов в прессе сфор-
матирована в виде сообщений корреспондентов о событиях
в стране и за рубежом, размещенных на полосах «news» в
определенной тематической последовательности: local news,
international news, business news и т. д. Протяженность
новостных текстов такого рода варьируется, как правило, в
пределах от 200 до 500 слов.
759
Важно учитывать, что новостные тексты характеризу-

ются устойчивой структурой. Так, большинство новостных
текстов в прессе строятся по принципу, известному в ан-
глоязычной журналистике под названием «the inverted pyr-
amid» (перевернутая пирамида). Принцип перевернутой
пирамиды предполагает, что вся самая ценная и важная ин-
формация сообщается в начале текста, при этом основная
информационная нагрузка приходится на первую фразу,
которая называется «the lead» и фактически содержит все
важнейшие компоненты сообщения в концентрированном
виде. По мере развертывания текста информационная на-
грузка постепенно ослабевает.
Несмотря на определенные различия в языке новостей
в отдельных СМИ (так, например, отмечается, что стиль
новостного вещания на радио и телевидении более близок
к разговорному), большинство исследователей признают
ведущую роль печатного слова, прессы в формировании
языковых особенностей новостного текста. Как показыва-
ет анализ конкретного материала – новостных текстов в
качественной британской и американской прессе, все они
на уровне синтагматики характеризуются определенными
устойчивыми признаками. При этом каждый из этих при-
знаков отражает то или иное существенное качество новост-
ного текста, как то: его динамичность, информативность,
стремление к объективности и нейтральному стилю изложе-
ния. В плане структуры, или морфо-синтаксиса, к таким ба-
зовым признакам англоязычного новостного текста можно
отнести следующие:
1. Большее по сравнению с другими типами медиатек-
стов количество глагольных словосочетаний. Если,
например, в текстах группы features глагольных сло-
восочетаний, как правило, значительно меньше, чем
словосочетаний именных, то в текстах новостных об-
щее соотношение именных и глагольных словосоче-
таний выглядит несколько иначе: здесь число слово-
сочетаний глагольных приблизительно равно числу
словосочетаний именных.
2. Для глагольной синтагматики новостных текстов ха-
рактерна широкая распространенность пассивных
форм и конструкций.
760
3. Большее по сравнению с другими видами медиатек-

стов количество лексических соединений или слож-
ных слов нестойкого типа. При этом лексические
соединения в новостных текстах довольно часто про-
являют тенденцию к многоэлементности.
4. Большинство синтаксических соединений, встречаю-
щихся в новостных текстах, состоят, как правило, из
двух или трех компонентов (new monetary system,
common agricultural policy), а сами эти компоненты
не обладают сложной внутренней структурой.
5. В синтаксических соединениях наиболее распростра-
ненного типа – словосочетаниях, построенных по
модели прилагательное + существительное (A + N),
в качестве первого компонента чаще выступают
ограничивающие, а не описывающие прилагатель-
ные, как это, например, имеет место в медиатекстах
группы features.
Очевидно, что все вышеперечисленные признаки обу-
словлены важнейшей функциональной особенностью новост-
ного текста – его направленностью на реализацию функции
сообщения. Действительно, новостной текст в высшей сте-
пени динамичен, т. к. его задача состоит в том, чтобы со-
общать о событиях, происходящих в стране и за рубежом.
Динамика новостного текста усиливает роль глагольной
синтагматики, что выражается в большем по сравнению с
другими типами медиатекстов количеством глагольных сло-
восочетаний. Далее: каждый конкретный новостной текст
ограничен во времени и пространстве, будь то вещательный
эфир или газетная полоса. Происходит своего рода сжатие,
концентрация информации, которая выражается в увели-
чении общего числа лексических соединений, в том числе
и соединений многоэлементных, на единицу текста одина-
ковой протяженности. И наконец, качественный новостной
текст всегда нейтрален и деперсонифицирован. Это объяс-
няется стремлением к возможно более объективной подаче
информации, которое проявляется в следующем.
Первое: в намеренной деавторизации новостного тек-
ста, иначе говоря, в его дистанцировании как от личности
отдельного журналиста, так и от коллектива авторов, уча-
ствовавших в его составлении. В соответствии с требова-
761
ниями объективности в новостных текстах автор скрыт, не

заметен, он не предлагает свою версию происходящего, не
навязывает читателю свою интерпретацию событий, а все-
го лишь представляет коллегиально созданный новостной
текст, распространяемый от корпоративного лица, будь то
редакция газеты «The Daily Telegraph» или информацион-
ное агентство Reuter. Второе: в наличии большого количе-
ства цитат и ссылок на различные источники информации,
например: officials said, oil analysts said, market watchers
said и т. д. И третье: на уровне морфо-синтаксиса стремле-
ние к нейтральности выражается в насыщенности новостно-
го текста различными видами пассивных форм и безличных
конструкций.
Как уже отмечалось, в новостных текстах происходит
усиление роли глагольной синтагматики, так как содержа-
ние новостного текста сводится главным образом к переч-
ню различных событий, имевших место в действительности:
talks were held, president arrived, government was formed,
space-ship has been launched. Глагол же несет в себе пре-
дикацию, т. е. служит способом выражения связи высказы-
ваемого с действительностью. Именно поэтому в новостных
медиатекстах глагольные словосочетания занимают более
заметное место, чем в текстах массовой информации иных
типов, например, в текстах группы features, более ориенти-
рованных на оценку и описание.
Следующим важным признаком новостного текста на
морфо-синтаксическом уровне является широкая распро-
страненность пассивных глагольных форм и безличных
конструкций. Данное свойство новостного текста связано
со стремлением к возможно более объективной подаче ин-
формации, с намеренным дистанцированием производителя
новостного текста от его получателя. На усиление роли пас-
сива (passive voice) в новостных медиатекстах указывают и
многие англоязычные исследователи, говоря о дальнейшей
«пассивизации» (passivization) языка новостей20.
20
См., например: Bonvillain, N. Language, Culture and Com-
munication, New Jersey, 1997, в которой автор иллюстрирует «the
process of passivization» с помощью сравнительного анализа но-
востных текстов из газет «The Times» и «The Guardian».
762
Случаи употребления различных форм пассива доста-

точно разнообразны и многочисленны. Попытка система-
тизировать новостные контексты с использованием пассива
позволила выделить следующие наиболее типичные катего-
рии. Первую, самую многочисленную группу составляют
случаи употребления форм пассива, когда информация пе-
редается без какой-либо ссылки на источник, идет непосред-
ственно от лица редакции издания или информационного
агентства. Здесь интенсивное использование форм пассива
в основном обусловлено уже упоминавшимся стремлением
к объективной нейтральности: стиль текста новостей дол-
жен быть в высшей степени нейтральным, обезличенным.
Поэтому вполне естественно, что при его составлении, или
«конструировании», предпочтение отдается пассивным фор-
мам. Например:
Ways of reducing unemployment in the Western
countries, where there are 18 million jobless, were not
discussed.
Reports from Nicaragua suggest that he was driven
to Managua international airport to be flown out of the
country.
The reply has been given to a special emissary and
is expected to be delivered to the President in the next
month.
The formula of the letter has been agreed by the
cabinet.
Вторая группа представлена сообщениями, которые со-
держат в себе скрытую ссылку на источник информации.
Скрытую, потому что непосредственно этот источник не
указывается, тем не менее его существование подразуме-
вается употреблением определенных словосочетаний. Речь
идет о пассивных конструкциях с глаголами to inform, to
report, to know, to say типа to be reported, to be said, to be
known. Например:
The ambassador is reported to have returned to the
capital unexpectedly.
Tension is reported to be building up in the border
area between the two countries.
There’s been further tremors in Yugoslavia. So far
nearly two hundred people are known to have died.
763
Интересно отметить, что в новостных текстах особая

роль пассива обусловлена также тем, что замена активных
форм предикации на пассивные позволяет по-иному рас-
ставлять политические и идеологические акценты сообще-
ния. Данное свойство пассива отмечается многими англоя-
зычными авторами, особенно работающими в традициях на-
правления «critical linguistics». Они высказывают важную
мысль о том, что выбор различных языковых средств для
выражения определенного содержания в текстах массовой
информации идеологически обусловлен.
Так, известный английский исследователь медиатекстов
Мартин Монтгомери пишет: “Basically, reality is not ‘out
there’, easily available to be grasped in any straightforward
and simple way it is socially constructed, with language play-
ing a centrally important role, so that the patterning of vocab-
ulary and sentence structure shows us reality in a particular
light and guides our apprehension of it… Particular linguistic
choices merely reflect contrasting ideological positions with
their attendant framework of beliefs and expectations… In ef-
fect, certain dominant styles of linguistic construction prefer
certain ways of seeing and thinking about an event. And the
more widely and pervasively a structure circulates, especially
in priveleged communicative contents such as mass circulation
daily newspapers, the more difficult it becomes to select dif-
ferently – and hence to see and think differently about the
depicted events”21.
Исследователи также отмечают, что наиболее ярко ин-
терпретационные свойства пассива проявляются в опреде-
ленных тематических новостных контекстах, а именно: со-
общениях о конфликтных ситуациях, ситуациях противо-
стояния властям (military conflicts, ethnic conflicts, social
disorder), а также ситуациях, связанных с применением
силы.
Как показывает анализ материала, главной особенно-
стью новостных текстов на лексико-фразеологическом уров-
не является, безусловно, высокая степень клишированно-
сти. Так, общее количество словосочетаний, в той или иной
21
Montgomery, M. An Introduction to Language and Soci-
ety. – Oxford. – 1992. – Р. 245, 250.
764
мере обладающих свойством клишированности, здесь очень

велико и доходит до 30-40% от общего числа синтагматиче-
ских единиц22. Действительно, новостной текст – это, по-
жалуй, один из самых предсказуемых в плане использова-
ния языковых средств типов медиатекстов. Он составлен из
устойчивых смыслообразующих компонентов, которые не
только регулярно воспроизводятся в заданной системе тек-
стообразования, но и многократно повторяются в виде го-
тового информационного продукта, созданного с помощью
медиатехнологий и направленного на массовую аудиторию.
Клишированность новостного текста на уровне языка мно-
гократно усиливается высокоорганизованной тематической
структурой, а также устойчивыми признаками медиаоформ-
ления, присущими каждому отдельному СМИ, что позволя-
ет говорить о глобальной клишированности данного типа
медиатекстов.
Таким образом, новостной текст как бы соединяет в
себе две противоположные тенденции: постоянное обнов-
ление и приверженность устойчивым формам выражения.
Действительно, с одной стороны, новости – это открытый,
ежедневно обновляемый текст, с другой – текст в высшей
степени предсказуемый, характеризующийся устойчивыми
признаками как на уровне языка, так и на уровнях формата
и содержания – иначе говоря, глобальной клишированно-
стью. Сплошной анализ клишированных словосочетаний,
встречающихся в английских текстах, наглядно демонстри-
рует необходимость применения принципа градуирования.
Многочисленные синтагматические единицы, которые можно
отнести к категории клишированных, обладают данным свой-
ством в разной степени, и поэтому их расположение на вооб-
ражаемой «шкале клишированности» различно. Так, весьма
велико число словосочетаний, обладающих высшей степенью
клишированности, т. е. таких, которые могут быть определе-
ны как клише в собственном смысле этого слова. Основным
параметром таких словосочетаний служит параметр неидио-
матической глобальности, который понимается как направ-
ленность на объект в целом, что позволяет данным словосо-
22
Добросклонская Т. Г. Характер словосочетания как признак
функционального стиля: дис. ... канд. филол. наук. – М., 1981.
765
четаниям выступать в номинативной функции. К наиболее

распространенным словосочетаниям, функционирующим в
новостных текстах в качестве составных терминов, можно,
например, отнести такие, как cease fire, price freeze, general
elections, public opinion poll, top level meeting.
Если попытаться далее расположить словосочетания,
употребляющиеся в новостных текстах, по принципу убы-
вания клишированности, то за составными терминами будут
находиться словосочетания, которые можно обозначить как
узуально-клишированные. Это устойчивые словосочетания,
характерные именно для данной сферы речеупотребления,
для данного курса. Высокая степень клишированности обу-
словлена в таких словосочетаниях их постоянной повторяе-
мостью и высокой воспроизводимостью. Основным пара-
метром узуально-клишированных словосочетаний является
частотность употребления, т. е. статистически определяемая
встречаемость. При этом узуально-клишированные словосо-
четания отражают содержательную специфику новостных
текстов, демонстрируя тематическую соотнесенность с основ-
ными медиатопиками, в частности темой «Политика». Так,
сообщения о межправительственных совещаниях, конферен-
циях, переговорах, встречах государственных и политических
деятелей конструируются на основе именно таких узуально-
клишированных словосочетаний. Проанализировав даже не-
большое количество подобных сообщений, можно выделить
вполне определенный набор узуально-клишированных сло-
восочетаний, которые регулярно используются для передачи
такого рода информации. К ним относятся следующие:
• для называния события: international conferencе, top-
level meeting (conference), summit meeting, presidential
elections, terrorist attack, government measures;
• для сообщения о месте прохождения и об участни-
ках: to hold a meeting (a conference), to take place,
to take part, to be represented (at the conference), to
be attended by;
• для описания атмосферы и результатов: in an at-
mosphere of sharp controversy, in a setting of sharp
differences, in a constructive and businesslike atmos-
phere, to arrive at an agreement, to express certain-
ty, to sign a treaty etc.
766
В связи с приведенными примерами необходимо от-

метить, что при составлении текстов подобных сообщений
используется весьма ограниченный набор устойчивых сло-
восочетаний, которые составляют основу сообщения. Они
переходят из одного текста в другой, как бы выступая в
качестве постоянной составляющей сообщения на данную
тему. Выделение таких клишированных словосочетаний не
представляет особой сложности, поскольку они неизменно
повторяются и воспроизводятся в аналогичных сообщениях,
как, например, в следующем:
The top-level conference of the seven major capitalist
countries closed in Tokyo today. It was attended by
the United States, Britain, Federal Germany, France,
Italy, Japan and Canada. The conference took place
in a setting of sharp differencies. A compromise is
reported to have been reached on a reduction of oil
imports. The common market countries that took part
in the conference have come to an agreement to
specify oil imports.
Помимо собственно клише и узуально-клишированных
словосочетаний в английских новостных текстах, посвя-
щенных политике, можно выделить еще одну группу син-
тагматических соединений, которые обладают достаточно
высокой степенью клишированности. Речь идет о словосо-
четаниях, принадлежащих к универсальному слою речеупо-
требления, словосочетаниях, которые имеют широкую рас-
пространенность в современном английском языке, (что, в
частности, отражено в словарях сочетаемости23), не прояв-
ляя, однако, явно обнаруживаемой тематической соотнесен-
ности, например: to express concern, to show interest, to pay
attention, joint effort и т.п. Эту группу синтагматических
единиц можно обозначить термином, которым предпочита-
ют пользоваться английские исследователи для описания
сочетаемости, а именно: strong collocation, или устойчивые
коллокации.
23
Cм., например, такие словари сочетаемости, как BBI
Combinatory Dictionary of English, 1986; LTP Dictionary of
Selected Collocations, 1997; Англо-русский словарь сочетаемо-
сти, 1998.
767
Среди прочих особенностей лексико-фразеологической

сочетаемости в новостном тексте следует указать на практи-
ческое отсутствие коннотативных словосочетаний. Понимая
коннотативность как наличие коннотации, или дополни-
тельного значения, придающего основному (денотативному)
значению эмоционально-экспрессивно-оценочную окраску,
можно заключить, что данное свойство не играет большой
роли в реализации основной функции новостных текстов –
сообщать, информировать, представлять факты. Вместе с
тем, поскольку коннотативность связана с такими важней-
шими экстралингвистическими категориями, как культур-
специфичность и идеологическая модальность, то конно-
тативные единицы могут нести определенную смысловую
нагрузку, чрезвычайно важную для корректной интерпре-
тации новостного текста. Так, некоторые словосочетания,
относимые русской советской лингвистической школой к
общественно-политической лексике, содержат политико-
оценочные коннотации, отражающие определенные идеоло-
гические ориентиры. Например, лингвистические манипу-
ляции такими коннотативными единицами, как terrorist at-
tack, liberation movement, freedom fighter, rebellion, ban-
dits, innocent civilians и т. п., позволяют по-разному рас-
ставить политические акценты в новостном тексте. Наиболее
ярко мировоззренческий оттенок, передаваемый в том числе
и словосочетаниями с политико-оценочными коннотациями,
выражен в новостных текстах, освещающих различные си-
туации противостояния: военные и этнические конфликты,
столкновения интересов политических партий и социальных
групп. Таким образом, словосочетания с оценочными кон-
нотациями могут выполнять в новостных текстах интерпре-
тирующие функции.
Интересно отметить, что некоторые коннотативные
словосочетания, созданные профессиональными журна-
листами для наилучшего описания какого-либо явления в
общественно-политической жизни, нередко под давлением
средств массовой информации мгновенно становятся всеоб-
щим достоянием, превращаются в устойчивые политические
метафоры, в штампы журналистского стиля. Например, po-
litical climate, political arena, liberal dawn, economic lad-
der, ideological bag and baggage, inflationary spiral, winds
768
of change и т. д. Однако даже такие утратившие перво-

начальную коннотативность (новизну и выразительность)
словосочетания в текстах сводок новостей употребляются
весьма ограниченно.
Информационная аналитика. Следующий тип медиатек-
стов, составляющий основу языка политического медиади-
скурса, – это информационно-аналитические тексты, цель
которых состоит в том, чтобы прокомментировать и дать
оценку событиям, изложенным в новостях. Информационно-
аналитический жанр является важнейшей составной частью
языка современных средств массовой информации: анали-
тические обзоры событий, политический комментарий, тек-
сты, выражающие мнение и оценку, представляют собой
обязательный компонент продукции любого СМИ.
При анализе политического медиадискурса следует пом-
нить, что одним из существенных признаков качественной
журналистики является последовательное разграничение
фактов и комментария, информации и мнения, информа-
ции и оценки. Именно поэтому в английских качествен-
ных изданиях, тех, что принято называть «quality press»,
информационно-аналитические материалы намеренно отгра-
ничены от собственно новостных и публикуются на специ-
альных страницах «analysis, opinion, comment». События,
представленные в разделе «news», затем комментируются
и анализируются в разделах «news analysis, opinion, com-
ment». Информационно-аналитические материалы, как
правило, индивидуально-авторские. Это может быть и ком-
ментарий известного политика, эксперта, экономиста, это
может быть и мнение редактора, представленное в тради-
ционной для английских качественных изданий колонке
«editorial comment». Часто новостные тексты сопровожда-
ются ссылкой на текст информационно-аналитический, ком-
ментарий, как, например, в газете «The Daily Telegraph».
Протяженность информационно-аналитических текстов в
британской и американской прессе варьируется, как прави-
ло, от 300 до 800 слов.
Информационно-аналитические тексты в наиболее пол-
ной степени реализуют одну из важнейших с точки зре-
ния политического дискурса функций массовой комму-
никации – функцию интерпретационную, или идеологи-
769
ческую. Именно в информационно-аналитических текстах

наиболее полно выражены различия в восприятии реалий
общественно-политической жизни, обусловленные тем или
иным культуро-идеологическим контекстом. Различное ви-
дение действительности выражается, в свою очередь, в раз-
личных способах интерпретации того или иного события.
Интерпретационная функция массовой коммуникации реа-
лизуется как с помощью собственно медиатехнологий, так и
на уровне лингвистических средств, переплетаясь с реали-
зацией функции воздействия, традиционно выделяемой при
функциональном описании языка. Наглядной иллюстраци-
ей работы механизма интерпретации в СМИ служит модель
развертывания информации, приведенная выше.
Подобно новостным текстам, синтагматический ри-
сунок информационно-аналитических текстов во многом
определяется их функциональной направленностью. Если
новостные тексты ориентированы преимущественно на реа-
лизацию функции сообщения, то тексты информационно-
аналитические соединяют в себе как компоненты сообщения,
так и компоненты воздействия. Поэтому с точки зрения син-
тагматики информационно-аналитические тексты характе-
ризуются более сбалансированным по сравнению с текстами
новостными набором признаков. Анализ информационно-
аналитических текстов на уровне морфо-синтаксиса пока-
зывает, что в них представлены практически все основные
структурные типы словосочетаний современного английско-
го языка, причем, в отличие от текстов новостных, морфо-
синтаксический рисунок информационно-аналитических
текстов более равномерен. Глагольные словосочетания не
играют здесь столь заметной роли, не так распростране-
ны пассивные и безличные конструкции, не наблюдается
рост числа лексических соединений, что вполне объяснимо:
ведь данные особенности «работают» в основном на реали-
зацию функции сообщения. Вместе с тем возрастает роль
тех элементов морфо-синтаксиса, которые способствуют
реализации функции воздействия, «работая» на создание
аналитической части, комментария, на выражение мнения
и оценки. Так, в информационно-аналитических текстах за-
метно увеличивается общее число описательных структур:
это и атрибутивные словосочетания распространенного типа
770
A + N, и словосочетания с наречиями типа Adverb +

Adjective (potentially dangerous) и Verb + Adverb (to dis-
cuss calmly). Возрастает также количество прилагательных,
употребляемых в составе именного сказуемого, например:
“We disagree with it, but many of its exponents are re-
spectable and serious” или “These demands have been
fashionable for years”.
Структурный тип «прилагательное плюс существитель-
ное» представлен в информационно-аналитических текстах
как распространенными двухэлементными соединениями
(vast majority, powerful argument), так и словосочетани-
ями, насчитывающими три компонента и более, – sterile
old royalist/republican debate, etc. Встречаются многоэле-
ментные атрибутивные соединения смешанного типа, соче-
тающие в себе лексический и синтаксический способы со-
положения, например: politically correct Scandi-feminist,
non-confrontational horseshoe shape.
Большое значение в информационно-аналитических тек-
стах приобретают адвербиальные конструкции. Структурный
тип «наречие + прилагательное» часто используется для уси-
ления или уточнения значения прилагательного, например:
surprisingly conformist, overwhelmingly powerful, wholly
decorative, patently unjust. Употребление наречия с глаго-
лом также весьма распространено. С помощью конструкций
«наречие + глагол» дается описание образа действия, что
позволяет точнее выразить мнение или оценку, например:
In fact, the report largely recycles demands which have
been fashionable on the Centre-Left for years.
And now Labour, having started the fire, rushed for-
ward self-importantly to put it out.
На лексико-фразеологическом уровне на первый план
также выходят те свойства словосочетания, которые служат
для передачи оценочно-описательного значения. Поскольку в
информационно-аналитических текстах комментируются но-
вости, главным образом события политической и социально-
экономической жизни, то в них естественно присутствует
некоторое количество клишированных соединений, употре-
бление которых совершенно необходимо для описания совре-
менных политико-экономических реалий. Устойчивые слово-
сочетания типа public opinion, opinion poll, cabinet minister,
771
general election, election campaign составляют обязательный

компонент информационно-аналитических текстов. Наряду
с узуально-клишированными словосочетаниями, встречается
также достаточное число общеязыковых клише и устойчивых
коллокаций типа to run smack или stumbling block. Вместе
с тем заметно возрастает роль коннотативных соединений,
словосочетаний с экспрессивно-оценочными коннотациями,
которые используются для усиления значения при выраже-
нии мнения и оценки. Например:
The objection to this proposal is not so much its
breathtaking discourtesy as that it would remove the
justification of having a Monarchy at all.
Созданию общей экспрессивно-оценочной тональности

способствует также употребление идиоматических словосо-
четаний, которые придают информационно-аналитическому
тексту образность и позволяют более точно выразить мнение
автора. Например, в приводимом ниже отрывке из статьи
«Vote Tomorrow» идиоматическое выражение to handle smb
with kid gloves (обращаться с кем-либо осторожно, мяг-
ко, деликатно)24, используемое по отношению к министрам
британского правительства, позволяет более четко передать
позицию автора:
With the vast majority of councils under Labour
control, the Government has been able to keep the
traditional conflict between Whitehall and town hall
to a minimum. In deeamindful of their potential for
causing enbarrassment and worse, ministers seem to
have gone out of their way to handle their party
colleagues in local government with kid gloves.
Следующим важным с точки зрения лексико-
фразеологии моментом является употребление словосочета-
ний, маркированных в плане категории культурспецифич-
ности, поскольку информационно-аналитические тексты,
так же как и тексты новостные, содержат значительное
число словосочетаний, обозначающих реалии английской
жизни, для понимания которых требуется соответствующее
24
Англо-русский фразеологический словарь. – М.: Русский
язык, 1984.
772
фоновое знание. Например, единицы типа a No 10 spokes-

man, Plaid Cymru voters GM food, для понимания кото-
рых надо знать, что No 10, Downing Street – это адрес
официальной резиденции британского премьер-министра,
Plaid Cymru – это название националистической партии
Уэльса, PM – это премьер-министр, а MP – член парла-
мента.
Однако если в текстах новостных культурспецифичные
словосочетания служат в основном для обозначения реа-
лий, то в текстах информационно-аналитических помимо
функции обозначающей они выполняют еще и функцию
экспрессивно-описательную, выступая в качестве основы
стилистического приема аллюзии. Как известно, аллю-
зия – это распространенный в медиатекстах стилистиче-
ский прием, при котором эффект воздействия достигается
с помощью обращения к широко известному материалу –
названиям книг, фильмов, музыкальных произведений,
крылатым фразам, пословицам, рекламным слоганам
и т. п. Аллюзия может использоваться как в виде прямой
ссылки, так и в форме парафраза. Аллюзия в форме параф-
раза чаще встречается в медиазаголовках. Например, заго-
ловок информационно-аналитической статьи из газеты «The
Daily Telegraph» «Yankee Come Here» – это парафраз из-
вестного антиамериканского лозунга «Yankee Go Home», а
заголовок статьи «Ivan the Terribly Boring» представляет
собой искусное соединение устойчивой коллокации terribly
boring с именем русского царя, вошедшего в историю под
титулом «Грозный» – Ivan the Terrible.
Как уже отмечалось, одним из существенных признаков
информационно-аналитических текстов является наличие
аналитического, оценочного компонента. События и персо-
нажи, представленные в новостях, получают здесь дальней-
шее освещение, анализируются, снабжаются комментарием,
обрастают мнениями и оценками, приобретая определенную
идеологическую модальность. Категория идеологической
модальности строится на основе общеязыковой универсаль-
ной категории модальности (от латинского modus – мера,
способ). Категория модальности выражает как разные виды
отношения высказывания к действительности (объективная
модальность), так и разные виды отношения говорящего к
773
сообщаемому (субъективная модальность). Субъективная

модальность тесным образом связана с понятием оценки,
«смысловую основу субъективной модальности образует по-
нятие оценки в широком смысле слова, включая не только
логическую (интеллектуальную, рациональную) квалифика-
цию сообщаемого, но и разные виды эмоциональной (ирра-
циональной) реакции»25. С помощью категории идеологиче-
ской модальности из широкого спектра оценочных отноше-
ний выделяются те, которые строятся на основе определен-
ных политических взглядов и идеологических ценностей.
Для информационно-аналитического текста понятие
оценки в его политико-идеологическом преломлении яв-
ляется основополагающим, стержневым. Отражая миро-
воззренческий характер текста, категория идеологической
модальности реализуется в целом ряде лингвистических
приемов, направленных на выражение оценки и мнения.
Лингвистические способы выражения мнения и оценки в
высшей степени разнообразны, варьируясь от прямых экс-
плицитных до скрытых имплицитных. Они включают в себя
широкий диапазон языковых средств, как то:
• употребление слов и словосочетаний с оценочным
значением, а также с отрицательными или положи-
тельными коннотациями;
• манипуляции идеологически-модальной лексикой
(militants, bandits, terrorists, freedom fighters);
• использование различных стилистических приемов,
как-то: сравнений, метафор, анафор, аллюзий и т. п.;
• особое синтаксическое построение фразы: порядок
слов, вопросы, повторяющиеся синтаксические кон-
струкции.
Употребление слов и словосочетаний с оценочным зна-
чением, а также с положительными и отрицательными
коннотациями весьма распространено в информационно-
аналитических текстах, так как полностью соответствует их
функциональной задаче и позволяет эксплицитно выразить
позицию автора по отношению к сообщаемому. Например,
в приводимом ниже примере о вступлении в должность
25
Лингвистический энциклопедический словарь. – М.,
1990. – С. 303.
774
президента Путина в 2004 г. британская газета «The Daily

Telegraph» использует слова с явно негативным значени-
ем diminutive former KGB spy, who now enjoys tsar-like
power:
In the gilt splendour of the Grand Kremlin Palace, where
the tsars' throne once stood, the cream of Russia – politicians,
businessmen and pop stars – clapped in time as the diminu-
tive former KGB spy strode alone down the plush, red carpet.
With pomp more befitting a coronation than a presidential
inauguration, Vladimir Putin, plucked from anonymity five
years by the ailing Boris Yeltsin, was sworn in for a second
term yesterday. Two months ago Mr Putin won a new four-
year mandate with more than 70 per cent of the vote. He now
enjoys tsar-like powers.
Большую роль для выражения мнения и оцен-
ки в информационно-аналитических текстах играет
идеологически-модальная лексика, иначе говоря, слова
и словосочетания, ингерентно обладающие определенны-
ми политико-оценочными коннотациями, например: rebel,
freedom fighter, bandit, terrorist, liberation movement
и т. п. Как уже говорилось в связи с рассмотрением новост-
ных текстов, маркированность в плане категории идеоло-
гической модальности характерна в основном для единиц
общественно-политической лексики, в особенности той ее
части, которая относится к сфере политической термино-
логии. Вопрос «как назвать?», «каким словом-ярлыком
пользоваться?» является ключевым для описания военно-
политических конфликтов. Война терминов – один из важ-
нейших приемов современных информационных войн, и
журналистские споры по поводу слов естественно отражают
расхождения в идеологии, в отношении конфликтующих
сторон к происходящим событиям.
Оценочный компонент содержится также в многочис-
ленных сравнениях и метафорах26, к которым прибега-
ют авторы информационно-аналитических материалов.
Информационно-аналитические тексты изобилуют слово-
26
Об использовании метафор в медиаречи см., например:
Юдина Т. В. Стратификация немецкой общественно-политиче-
ской речи. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993. – С. 50–53.
775
сочетаниями типа kaleidoscope of political coalitions, mu-

nicipal bugbears, melody of freedom, political climate, to
blow on the embers of nationalism и т. п. Представляя со-
бой универсальный стилистический прием, основанный на
употреблении слова в непрямом значении, метафора позво-
ляет углубить содержание медиатекста с помощью ярких,
часто культурспецифичных образов. В информационно-
аналитических текстах метафоры несут большую смысло-
вую нагрузку, соединяя в себе реализацию функции воздей-
ствия на уровне языка с реализацией интерпретационной
функции массовой коммуникации. Сравнения и метафо-
ры не только делают язык информационно-аналитических
текстов более экспрессивным, но и содержат имплицитно
выраженную оценку, передавая отношение автора к со-
общаемому. Например, в следующем отрывке политика
лейбористов сравнивается с раздуванием углей костра на-
циональной розни, который затем лейбористы бросаются
тушить.
Only now, perhaps, are the Tories appreciating
the short-term genius of Labour’s plan for devolution.
Labour gave Salmond his moment. They hauled him
on the platform during the referendum campaign.
With infinite cunning they blew on the embers of
nationalism, because they knew that, after a certain
point, someone would be wanted to control the blaze,
and now Labour, having started the fire, rushes
forward self-importantly to put it out.
С выражением мнения и оценки в информационно-
аналитических текстах связано также использование таких
стилистических приемов, как разные виды повтора, употре-
бление восклицательных и вопросительных конструкций,
изменение порядка слов в предложении. Работая на реали-
зацию функции воздействия, данные приемы одновремен-
но позволяют передать имплицитно выраженную оценку.
В информационно-аналитических текстах наблюдается боль-
шая по сравнению с прочими видами медиатекстов концен-
трация вопросительных и восклицательных предложений на
единицу текста одинаковой протяженности. Это обусловле-
но тем, что вопросительные и восклицательные предложе-
ния усиливают эффект воздействия, а также способствуют
776
выражению мнения и оценки. Это же относится и к пред-

ложениям с измененным порядком слов, или инверсией.
Например:
What a let-down this Scottish nationalism is turning
out to be.
Where is the terror of this new Parliament?
Для выражения мнения и оценки широко используются
также предложения с начальными конструкциями, содержа-
щими оценочный компонент:
What is discreditable is to advance a republican
agenda while protesting loyalty to the Crown.
Most subversive of all is the proposal to subject
each new Monarch to a popular referendum.
Таким образом, можно заключить, что основная осо-
бенность информационно-аналитических текстов в системе
политического дискурса состоит в том, что в них активно
используется весь диапазон стилистических и синтаксиче-
ских средств, ориентированных на выражение мнения и
оценки.
Выступления политических деятелей. Общепризнанно,
что речи политических деятелей составляют важнейший
компонент современного политического дискурса. Главная
цель речи любого политика имеет персуазивный (от ан-
глийского persuаsive – убеждать, уговаривать) характер
и состоит в том, чтобы привлечь на свою сторону воз-
можно большую аудиторию потенциальных избирателей,
побудить их к определенным действиям. Для эффектив-
ного достижения коммуникативной цели политик строит
свое выступление на основе целого ряда речевых страте-
гий и тактик, зачастую содержащих элементы манипуля-
тивного воздействия. Ярким примером такого воздействия
являются, несомненно, публичные выступления Барака
Обамы в ходе предвыборной кампании 2008 г. в США,
которые уже вошли в историю политической риторики как
шедевры речевых персуазивных практик. Итак, основные
средства реализации манипулятивного воздействия в уст-
ном политическом дискурсе включают активное использо-
вание идентификационных формул, употребление слов-
эпистемиков, представление субъективного мнения в виде
объективного факта, ссылка на авторитет, риторический
777
вопрос. Остановимся на каждом из перечисленных прие-

мов подробнее.
Идентификационные формулы представляют собой
широко применимые языковые обороты, с помощью кото-
рых адресат побуждается идентифицировать, отождествлять
себя с говорящим, его позицией, партией, вызвать ощуще-
ние причастности, общности, коалиции и т. п. Особенно
продуктивен способ употребления личных и притяжатель-
ных местоимений we, us, часто используемый Обамой:
…that whether we are rich or poor; black or white;
Latino or Asian; whether we hail from Iowa or New
Hampshire, Nevada or South Carolina, we are ready to
take this country in a fundamentally new direction27.
…if we mobilize our voices to challenge the money
and influence that’s stood in our way and challenge
ourselves to reach for something better, there’s no prob-
lem we can’t solve – no destiny we cannot fulfill28.
…when I am President, we will end this war in
Iraq and bring our troops home; we will finish the job
against al Qaeda in Afghanistan; we will care for our
veterans; we will restore our moral standing in the
world…29
Yes we can to justice and equality. Yes we can to
opportunity and prosperity. Yes we can heal this na-
tion. Yes we can repair this world. Yes we can30.
Следует отметить, что использование подобного при-

ема имеет двойственный эффект. С одной стороны, спо-
собствует формированию коллективной идентичности
граждан государства и ведет к усилению у них чувства
солидарности с действующей властью, а вместе с тем и
к укреплению самой идеи государственности. С другой
же стороны, является одним из способов идеологическо-
го и манипулирующего воздействия на массы, когда воля
27
Barack Obama's «Yes, We Can» Speech. URL: http://
www.scribd.com/doc.
28
Там же.
29
Там же.
30
Там же.
778
меньшинства в завуалированной форме навязывается

большинству.
Употребление слов-эпистемиков, иначе говоря, слов с
общеизвестным значением, таких, как «знать», «понимать»
и т. п., придает высказыванию свойство безусловной исти-
ны, не подлежащей сомнению, например:
You can be the new majority … who know that we can
disagree without being disagreeable; who understand that
if we mobilize our voices to challenge the money and influ-
ence…31
We know the battle ahead will be long, but always re-
member that no matter what obstacles stand in our way…32
Представление субъективного мнения в виде объектив-
ного факта или истины, не требующей доказательств, в форме
категоричного суждения. Данный прием очень схож с предыду-
щим, но он обходится без слов-эпистемиков, например:
…we are ready to take this country in a fundamentally
new direction. That is what’s happening in America right
now. Change is what’s happening in America33.
Ссылка на авторитет позволяет политику придать до-
полнительный вес своим словам, сославшись на высказы-
вания хорошо известных и авторитетных личностей. Так,
Барак Обама часто ссылается на президента Линкольна, как
напрямую, так и косвенно, напоминая своим избирателям,
что он, также как и Линкольн, начинал свою политическую
деятельность в штате Иллинойс, принадлежит к той же пар-
тии и придерживается курса, заданного авторитетным по-
литиком.
Let us remember that it was a man from this state who
first carried the banner of the Republican Party to the White
House– a party founded on the values of self-reliance, indi-
vidual liberty, and national unity34.
As Lincoln said to a nation far more divided than ours,
“We are not enemies, but friends… though passion may have
31
Там же.
32
Там же.
33
Там же.
34
Barack Obama's Election Night Victory Speech. URL:
http://www.scribd.com/doc
779
strained it must not break our bonds of affection.” And to

those Americans whose support I have yet to earn – I may
not have won your vote, but I hear your voices, I need your
help, and I will be your President too35.
Иногда ссылка на авторитет возникает в виде аллюзии,
как в приводимом ниже примере, где Барак Обама исполь-
зует хорошо известный всем американцам «mountain-climb-
ing image» из речи Мартина Лютера Кинга, произнесенной
в ночь перед его убийством:
The road ahead will be long. Our climb will be steep…
we as a people will get there36.
I’ve been up to the mountain, I’ve looked over and
I’ve seen the promised land. I may not get there with you
but I want you to know tonight that we as a people will get
to the promised land37.
Риторический вопрос как фигура речи – это вопрос,
ответ на который заранее известен, или вопрос, на который
дает ответ сам спросивший. Иначе говоря, риторический во-
прос представляет собой утверждение, высказанное в во-
просительной форме.
So tonight, let us ask ourselves – if our children should
live to see the next century; if my daughters should be so
lucky to live as long as Ann Nixon Cooper, what change
will they see? What progress will we have made? This
is our chance to answer that call38.
«Редукция комплексности» (Н. Луман)39 и контрастные
оценочные альтернативы. Данный тип стратегии, описанный
известным социологом СМИ Николасом Луманом, основы-
вается на положении о том, что человек не может охватить
всю сложность окружающей действительности (в том числе
35
36
Там же.
37
http://maxatkinson.blogspot.com/2008/11/rhetoric-imag-
ery-in-obamas-victory.html
38
Там же.
39
Сагайдачная Е. Н. Манипуляция в политическом дис-
курсе // Вестник Челябинского государственного университе-
та. Выпуск 17. URL: http://rspu.edu.ru/rspu/science/Sagay-
dachnaya_Avto.pdf
780
политической), поэтому следует снизить уровень сложно-

сти за счет упрощения путем использования контрастных
оценочных альтернатив. Смысл данного приема состоит в
том, чтобы на основе двух контрастных идей, подтолкнуть
аудиторию к естественному выбору в пользу идеи целевой,
позитивной. Этот вид речевой стратегии весьма популярен,
так как позволяет политику говорить об отдельных, необхо-
димых в данное время в данном месте фактах из прошлого,
не представляя всю картину целиком, что всегда дает воз-
можность провести сравнение в свою пользу.
Ann Nixon Cooper is 106 years old. She was born just
a generation past slavery; a time when there were no cars
on the road or planes in the sky; when someone like her
couldn’t vote for two reasons – because she was a woman
and because of the color of her skin. And tonight, I think
about all that she’s seen throughout her century in America –
the heartache and the hope; the struggle and the prog-
ress; the times we were told that we can’t, and the
people who pressed on with that American creed: Yes
we can. At a time when women’s voices were silenced
and their hopes dismissed, she lived to see them stand up
and speak out and reach for the ballot. Yes we can40.
Метафоричность – один из важнейших признаков со-
временной агитационно-политической речи. Политическая
метафора динамична, она понятна и действенна толь-
ко «здесь и сейчас», и вместе с тем она согласована
«с метафорической структурой основных понятий данной
культуры»41, имеет национальные корни. Создаваемая
кандидатами метафорическая картина политического мира,
который включает в себя такие ключевые моменты, как
образование, экономика, безопасность, здравоохранение,
экология, права и свободы человека, полезна в процессе
распознавания «свой – чужой», помогает через
лингвистические приемы обратиться к общественному,
национальному самосознанию.
40
41
Лакофф Дж. Метафоры, которыми мы живем // Теория
метафоры. – М.: Наука, 1990. – С. 404.
781
…we have never been a collection of Red States and

Blue States: we are, and always will be, the United States
of America…42
Метафора Red States / Blue States относится к
обозначению штатов, население которых исторически
предрасположено голосовать либо за Демократическую,
либо за Республиканскую партии. Blue States отдают свое
предпочтение на выборах Демократической партии, в то
время как Red States голосуют за республиканцев.
Анализ речевой деятельности политиков в период
избирательных кампаний позволяет выделить три следующих
ее компонента: восхваление требуемой кандидатуры, критика
оппонента и защита от нападок политических противников43.
Во-первых, сообщения кандидата должны восхвалять
его или, другими словами, повествовать избирателям о
его положительных сторонах. Акцентирование желаемых
качеств или взглядов кандидата способно представить его
в лучшем свете на фоне оппонентов, в частности для тех
избирателей, которые высоко ценят данные качества и
взгляды.
Our goal should be, in 10 year’s time, we are free of
dependence on Middle Eastern oil. And we can do it.
Now, when JFK said we’re going to the Moon in 10 years,
nobody was sure how to do it, but we understood that, if the
American people make a decision to do something, it gets
done44.
Второй компонент сообщений, создаваемых в ходе из-
бирательной кампании, – это нападение или критика оппо-
нента. Определение слабых сторон, недостатков оппонента
способно сделать его менее привлекательным для избирате-
лей и таким образом повысить шансы нападающего полити-
ка. Третий компонент предвыборных речей – это защита,
или утверждения, отрицающие словесные атаки оппонен-
тов. Своевременная защита способна предотвратить даль-
нейшее поражение от нападок оппонентов, а также вернуть
42
Лакофф Дж. Указ. соч. – С. 404.
43
Будаев Э. В., Чудинов А. П. Современная политическая
лингвистика. – Екатеринбург, 2006. – С. 92–119.
44
Там же.
782
шансы кандидата, частично утраченные в результате атак

политических соперников. Защищаясь от очередных обви-
нений, Барак Обама сказал: «Senator McCain’s campaign
chairman’s firm was a lobbyist on behalf of Fannie Mae,
not me»45.
В заключение анализа языка политического медиади-
скурса Великобритании и США следует сказать, что в по-
следние годы соединение вербальных риторических средств
воздействия с широким спектром современных медиатехно-
логий многократно увеличило персуазивные возможности
участников политического процесса, предоставив им шанс
мгновенно распространять свои сообщения на миллионные
аудитории в разных странах.
Будагов Р. А. Что такое развитие и совершенствование язы-

ка. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005.
Варченко В. В. Цитатная речь в медиатексте. – М.: УРСС,
2007.
Гринберг Т. Э. Политические технологии: ПР и реклама. –
Данилова А. А. Манипулирование словом в средствах массо-
вой информации. – М.: Изд-во «КДУ», 2009.
к изучению языка СМИ. – М.: Флинта: Наука, 2008.
Лаптева О. А. Живая русская речь с телеэкрана. – М.:
УРСС, 2000.
Назаров М. М. Массовая коммуникация в современном мире:
методология анализа и практика исследований. – М.: УРСС,
2000.
Политические коммуникации / Под ред. А. И. Соловьева. –
Почепцов Г. Г. Коммуникативные технологии ХХ века. – М.:
Рефл-бук, 2000.
Речевая коммуникация в политике / Под ред. Л. В. Ми-
наевой. – М.: Флинта: Наука, 2007.
45
www.news.bbc.co.uk
783

1997.
Сметанина С. И. Медиатекст в системе культуры. – СПб:
Изд-во Михайлова, 2002.
Терин В. П. Массовая коммуникация. Социокультурные
аспекты политического воздействия. Исследование опыта Запада. –
М.: Институт социологии РАН, 1999.
Наука, 2006.
Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. –
М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004.
Язык современной публицистики / Под ред. Г. Я. Солгани-
ка. – М.: Флинта: Наука, 2005.
Approaches to Media Discourse. Ed. By Bell A., Garrett P. –
Blackwell, 1998.
Bell, A. The Language of News Media. – Blackwell, 1991.
The Media in Britain. Ed. By Stokes J., Reading A. – London,
Macmillan, 1999.
Van Dijk, T. A. Ideology. A Multidisciplinary Approach. –
London: Sage, 1998.
Van Dijk, T. A. News as discourse. – NY: Hillsdale, 1998.
Fowler, R. Language in the News: Discourse and Ideology in
the Press. – London: Routledge, 1991.
784
Î ìåäèéíîé ïîëèòèêå èëè ïîëèòè÷åñêîé ìåäèéíîñòè
â ñîâðåìåííîé Ãåðìàíèè
Î ÌÅÄÈÉÍÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÅ ÈËÈ

ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÌÅÄÈÉÍÎÑÒÈ
Â ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÉ ÃÅÐÌÀÍÈÈ
Ì. Í. Âîëîäèíà, Ì. Â. Äåäþêîâà
Одна из особенностей политической коммуникации

сегодня состоит в том, что политик, претендующий на
сколько-нибудь значительную роль в общественной жизни
своей страны, должен активно использовать медийную ин-
формационную сферу, чтобы иметь реальную возможность
заявить о себе и обеспечить продвижение своих идей, опи-
раясь на поддержку общественного мнения.
С точки зрения депутата бундестага от социал-
демократической партии Германии, Карстена Шнайдера1,
публичная презентация важных политических решений ста-
ла в современной Германии, пожалуй, важнее, чем само их
содержание. Поэтому, например, одновременно с разра-
боткой какого-либо законопроекта стоит задуматься о воз-
можности его «сбыта» на медийном рынке. Прежде всего
необходимо решить, куда наиболее эффективно поместить
соответствующее политическое сообщение, чтобы добиться
признания и публичного одобрения.
Задаваясь вопросом, являются ли журналисты толь-
ко посредниками в процессе политической коммуникации,
способствуя достижению цели политиков, руководствуют-
ся ли они собственными интересами, или просто передают
информацию, Шнайдер приходит к неизбежному выводу
о симбиозе политики и масс-медиа. Политикам жизненно
необходимо медийное пространство для пропаганды своих
1
Schneider, C. Nach dem Sommertheater übt die Regierungs-
volkspartei Kommunikationsdisziplin. In: Berliner Republik. Das
Debattenmagazin. 1/1999.
785
идей, завоевания приоритета в общественном мнении и са-

моутверждения. Журналисты, со своей стороны, нуждают-
ся в «эксклюзивной» информации для повышения привле-
кательности и цитируемости своих изданий, а также для
самоутверждения. Но делают ли масс-медиа политику?
В состоянии ли «четвертая власть» отделять собственные
интересы от своей основной обязанности – поставлять «се-
рьезную информацию»? На последний вопрос Шнайдер
дает отрицательный ответ. Эта проблематика интересует
немецких политических деятелей, газетных обозревателей
и исследователей масс-медиа на протяжении всего перио-
да конца ХХ – начала ХХI вв. В фокусе внимания на-
ходятся и такие понятия, как «символическая политика»,
«инфотейнмент», «политейнмент» и «политический театр».
В исследованиях последнего десятилетия «символическая
политика» трактуется как «особый род политической ком-
муникации, нацеленной не на рациональное осмысление, а
на внушение устойчивых смыслов посредством инсцениро-
вания визуальных эффектов. ...Символическая политика во
все времена использовалась властью для укрепления своих
основ, особенно в моменты социальных кризисов и распада.
В отличие от прошлых эпох, современная власть инсцени-
рует себя не при помощи статуй, медалей и триумфальных
арок, а посредством фото- и кинопродукции, прессы, радио
и телевидения»2. Символическую политику сегодня напря-
мую связывают с растущими возможностями массмедийных
технологий и производством политических «звезд» по анало-
гии с шоу-бизнесом. Подобные аналогии возникают прежде
всего по отношению к медиафеноменам «инфотейнмент»3,
2
Sarcinelli, U. Symbolische Politik. Zur Bedeutung symboli-
schen Handelns in der Wahlkampfkommunikation der Bundesre-
publik Deutschland. Opladen: Westdeutscher Verlag. 1987.
Поцелуев С. П. Символическая политика: констелляция по-
нятий для подхода к проблеме. Символическая политика как инс-
ценирование и эстетизация. http://znl.boom.ru/bibl/Pocel.htm
3
Инфотейнмент – (infotainment, от англ. information – ин-
формация и entertainment – развлечение) – информационные
программы, в которых новости представлены зрителям в макси-
мально развлекательной форме. Информирование аудитории и
анализ событий максимально облегчены, а новостные програм-
786
«политейнмент» и «политический театр», получившим ши-

рокое распространение не только в Германии.
Термин «политейнмент», который являет собой конта-
минацию из слов «политика» и «инфотейнмент», обозначает
понятие, отображающее наличие (или превалирование) раз-
влекательного компонента на уровне политики. Со значени-
ем термина «политический театр» непосредственно связано
представление об «инсценировании» соответствующего по-
литического действа. Оба эти явления («политейнмент» и
«политический театр»), относящиеся к индустрии политиче-
ского развлечения, определяются как стратегические формы
или виды политической коммуникации, которые рассчитаны
на получение массовой поддержки политики власти с помо-
щью политического шоу. Характерным для данного вида
политической коммуникации считается особый стиль речи,
основанный не столько на аргументации, сколько на эмо-
циях и эффектном использовании готовых к употреблению
клише (politische Floskeln)4. Показательно в связи с этим,
что не только в сфере масс-медиа, но и в области политики
Германии сегодня широко употребляются термин «актер»
(по отношению к журналисту/политику) и термин «публи-
ка» (по отношению к аудитории/адресатам). Немецкий ис-
следователь Х. Гирнт, например, определяет политика как
«актера, действующего на политической сцене» и апелли-
рующего к эмоциям своей публики (Der Politiker als han-
delnder Akteur auf der politischen Bühne/ Politiker appe-
lieren an die Emotionen ihres Publikums…)5.
Согласно современным исследованиям, политическая
коммуникация осуществляется («действует») на различных
мы представляют политику как сферу массовой культуры. В пе-

чатной индустрии этому термину соответствует термин «таблои-
дизация», описывающий аналогичные явления применительно к
газетному рынку. Вартанова Е. Л. Медиаэкономика зарубеж-
ных стран. Глоссарий. – М., 2003.
4
Eppler, E. Kavalleriepferde beim Hornsignal. Die Krise der
Politik im Spiegel der Sprache. Frankfurt/ Main: Suhrkamp. 1992.
5
Girnth, H. Sprache und Sprachverwendung in der Politik.
Eine Einführung in die linguistische Analyse öffentlich-politischer
Kommunikation. Tübingen, 2002. – S. 1–31.
787
«аренах»6, которые предоставляют политическим деятелям

широкие возможности для проявления своей активности («ин-
тервенции»). В европейской практике чаще всего выделяются
три сферы («арены») политической коммуникации: обще-
ственная, включающая также медийную сферу, администра-
тивная и парламентская. Основные политические события
разыгрываются в рамках парламентской и административной
сфер, где центральную роль играют члены политических груп-
пировок, партий, парламента и т. д., выступающие в качестве
основных действующих лиц. Общественная арена, в свою
очередь, образует отдельную коммуникативную систему, в
которой «возникает» и осуществляется политическое обще-
ние между действующими лицами в политике и обычными
гражданами7. Именно общественная арена способствует тому,
чтобы вызывать всеобщее одобрение/неодобрение определен-
ных политических лиц и представляемого ими мнения в соци-
уме8. По мнению немецких исследователей, особенность по-
литической коммуникации в рамках общественной арены за-
ключается в существовании публики и ее роли в данном виде
коммуникации: «Политик добивается внимания и одобрения
общества, привлекая к себе от случая к случаю определенное
число граждан, которые поддерживают его позицию в кон-
6
Rucht, D. Themes, Logics, and Arenas of Social Movements:
A Structural Approach. In: B. Klandermans, H. Kriesi and S. Tarrow
(Hrsg.) From Structure to Action: Comparing Social Movement Research
across Cultures. Greenwich, Conn: JAI-Press. 1988. – S. 305-328.
McCarthy, John D., J. Smith and M.-N. Zald. Accessing public,
media, electoral, and governmental agendas. In: D. McAdam, J. D. Mc-
Carthy and M. N. Zald (Hrsg.). Comparative Perspectives on Social
Movements. Political Opportunities, Mobilizing Structures, and Cultural
Framings Cambridge: Cambridge University Press. 1996. – S. 291–311.
7
Neidhardt, F. Öffentlichkeit, öffentliche Meinung, soziale Be-
wegungen. In: ders. (Hrsg.), Öffentlichkeit, öffentliche Meinung,
soziale Bewegungen. Kölner Zeitschrift Sonderheft 34. Opladen:
Westdeutscher Verlag. 1994. – S. 7–41.
8
Ср.: Кепплингер выделяет две арены политической комму-
никации: «арену для решения политических проблем» и «арену
одобрения действующих лиц». Kepplinger, H.-M. Die Demonta-
ge der Politik in der Informationsgesellschaft. Freiburg/Breisgau,
München. 1998. – S. 157.
788
кретной ситуации»9. Как социальный коллектив эта группа

граждан едва ли структурируема и вычленима, поскольку,
согласно Ю. Хабермасу, в общественно-коммуникативном
процессе каждый раз может принимать участие разное коли-
чество граждан в зависимости от интереса конкретного чело-
века к определенной проблеме, обсуждаемой в тот или иной
момент. Доступ к этому коллективу принципиально открыт10.
Cпецифика общественной арены состоит также в том, что по-
литик обычно не находится в непосредственном контакте с
публикой. Как правило, информация передается гражданам
посредством масс-медиа, которые сегодня обладают высокой
степенью провозглашенной автономности.
Важнейшую роль в этом контексте играет публицисти-
ка, напрямую связанная с идеологической сферой, в кото-
рой находят свое выражение разные формы общественного
сознания. Юрг Хойзерманн так определяет трех основных
участников медиакоммуникации в области публицистики,
характеризуя их функции (в том числе социальные):
• Kommunikator (коммуникатор, или инициатор тек-
ста);
• Akteur (основное действующее лицо, «человек, игра-
ющий свою роль, чьи слова написаны заранее», в
данном случае – автор);
• Rezipient (получатель информации)11.
Если рассматривать современный публицистический дис-
курс Германии сквозь призму взаимодействия инициатора,
автора и адресата медиатекта, следует отметить, что ини-
циатор текста может быть выражен как эксплицитно – в по-
зиционируемой концепции издания, о которой редакция за-
являет открыто (например, в колонке главного редактора),
так и имплицитно (завуалированно). Ориентированность на
адресата реализуется в публицистическом тексте через си-
9
Neidhardt, F. Öffentlichkeit und Politik. Simmel-Vorlesungen
an der Humboldt-Universität. Manuskript. Berlin. 2000. – S. 6.
10
Habermas, J. Strukturwandel der Öffentlichkeit. Untersu-
chungen zu einer Kategorie der bürgerlichen Gesellschaft. Neu-
wied. 5. Aufl. 1971. Berlin. – S. 53.
11
Häusermann, J. Journalistisches Texten. Sprachliche Grund-
lagen für professionelles Informieren. 2005. – S. 94.
789
стему событийных концептов, задающих вектор ассоцииро-

вания и интерпретации и осуществляющих взаимодействие
инициатора, автора и адресата в рамках соответствующего
медиадискурса. Выбирая для себя публицистический мате-
риал и зная факты той или иной ситуации, описанной в
прессе, адресат, как правило, понимает, кто именно стоит за
написанной статьей, возлагая, однако, полную ответствен-
ность на автора12. При этом необходимо помнить, что со-
циальная функция публицистики предполагает не только
важность поставленных проблем и убедительность фактов,
но и социально-психологическое воздействие на аудиторию,
включающее в себя убеждение и внушение, направленные
на активное формирование общественного мнения.
Во многих работах немецких исследователей подчерки-
вается, что общественное мнение – это конкурентная систе-
ма в том смысле, что в ней происходит смена действующих
лиц, определяющих специфические темы и мнения в каче-
стве таковых13. На «медийной арене» происходит своего рода
«разделение труда»: политические деятели продуцируют со-
бытия или цепочки событий, а средства массовой информа-
ции фокусируют на них свое внимание, определенным обра-
зом комментируя эти события. Однако масс-медиа обладают
ограниченной мощностью («емкостью»)14, сокращающей
возможность уделять внимание каждому политическому
деятелю и каждому отдельно взятому событию: «Разрыв,
существующий между количеством политических фигур
и событий, с одной стороны, и мощностью масс-медиа –
с другой, ведет к интенсивной конкурентной борьбе за ме-
дийное внимание»15. Подобная конкуренция рассматрива-
12
Подробнее об этом: Дедюкова М. В. Языковая личность
в публицистическом дискурсе (на материале немецких журналь-
ных текстов): автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 2010.
13
Jürgen, G., Neidhardt, F., Rucht, D. Zwischen Palaver und Dis-
kurs. Strukturen öffentlicher Meinungsbildung am Beispiel der deutschen
Diskussion zur Abtreibung. Opladen: Westdeutscher Verlag. 1998. S. 76.
14
Hilgartner, St. und Charles, L. Bosk. The Rise and Fall of
Social Problems: A Public Arenas Model. American Journal of Soci-
ology, 1988. 94, 1: 53-78.
15
Wolfsfeld, G. Media and Political Conflict. News from the
Middle East. Cambridge: Cambridge University Press. 1997. p. 197.
790
ется исследователями как одна из возможностей контроля

общественной арены.
Решающее значение для политической коммуникации
имеет тот факт, что масс-медиа следуют собственной селек-
ционной логике16, которая в первую очередь ориентирует-
ся на критерий завоевания внимания адресата. В процессе
конкурентной борьбы со своими противниками политиче-
ские деятели прежде всего заинтересованы в одобрении/
поддержке публики, поскольку оно (это одобрение) являет-
ся для них лишь средством достижения собственной цели.
Соответственно, чтобы завоевать должное одобрение, поли-
тики вынуждены приспосабливаться к селекционным и пре-
зентационным критериям средств массовой информации,
стремясь создавать события, интересные в плане презента-
ции/тиражирования для масс-медиа17.
Особую роль в процессе политической коммуникации
немецкие исследователи отводят «политическому языку»18,
прагматическая ценность которого заключается в способно-
сти, определенным образом изменяя «смысловой акцент»,
использовать привычные политические понятия для манипу-
лирования общественным сознанием. Именно в этом состоит
сущность т. н. «семантической политики», ключ к понима-
нию которой следует искать в американской политической
культуре, в рамках т. н. коммуникативных политтехноло-
гий. В Германии основные положения «семантической по-
16
Luhman, N. Die Realität der Massenmedien. Opladen, 1996.
17
Meyer, Th. Verfügungsmacht, Wettbewerb und Präsentati-
onslogik. Einflussfaktoren auf den politischen Diskurs in den elek-
tronischen Massenmedien. In: Heribert Schatz, Otfried Jarren und
Bettina Kaup (Hrsg.). Machtkonzentration in der Multimedienge-
sellschaft? Opladen: Westdeutscher Verlag. 1997. S. 65–77.
18
Dieckmann, W. Sprache in der Politik. In: Greiffenhagen, M.
(Hrsg.): Kampf um Wörter? Politische Begriffe im Meinungsstreit.
Bonn: Bundeszentrale für politische Bildung. 1980. S. 47–64.
Dörner, A. Politische Sprache – Instrument und Institution der
Politik. In: APUZ Nr. B17. 1991. S. 3–11.
Klein, J. Politische Kommunikation – Sprachwissenschaftliche
Perspektiven Jarren, Otfried/Sarcinelli, Ulrich/Saxer, U. (Hrsg.):
Politische Kommunikation in der demokratischen Gesellschaft. Ein
Handbuch. Opladen: Westdeutscher Verlag. 1998. S. 186–210.
791
литики» сформулировал К. Биденкопф, бывший генераль-

ный секретарь партии христианских демократов (ХДС).
Признавая язык «важнейшим стратегическим средством» в
борьбе за достижение поставленных целей, он подчеркивал,
что в современный период предпосылкой революционного
преобразования государственного порядка становится «не
захват правительственных зданий», а умение использовать
в своих целях риторику противника, «оккупируя» его поня-
тия («Statt der Gebäude der Regierungen werden die Begriffe
besetzt, mit denen sie regieren…»)19. Примером эффективно-
сти такой стратегии может служить предвыборная кампа-
ния в Германии 2005 г., которая способствовала смене по-
литического вектора в стране. Острая предвыборная борьба
Герхарда Шредера (СДПГ) и Ангелы Меркель (ХДС), как
ведущих «концептоносителей» Германии того периода, вы-
лилась на страницах немецких газет и экранах телевизоров
в своеобразный диалог интерпретаций, в противостояние
систем ценностей, презентуемое по шкале координат разных
партий и обусловленное определенными стратегиями отбора
риторических средств.
Указывая на важность социальных проблем, выноси-
мых на обсуждение социал-демократами («справедливая
налоговая реформа», «социальная справедливость и соли-
дарность»), политические обозреватели единодушно отме-
чают эмоциональную выразительность их предвыборной
риторики. Одновременно с этим подчеркивается прагма-
тический характер риторики христианских демократов, в
которой сочетаются «нападки на действующее правитель-
ство с конструктивными предложениями собственной пред-
выборной программы» («один из основных слоганов CDU:
“Банкротство предприятий каждые 15 минут требует пере-
мены курса Германии!”»)20. Очень значимым в данной си-
19
Girnth, H. Sprache und Sprachverwendung in der Politik.
Eine Einführung in die linguistische Analyse öffentlich-politischer
Kommunikation. Tübingen, 2002. S. 62–63.
20
Hilmer, R. / Müller-Hilmer, R. Die Bundestagswahl vom 18.
September 2005: Votum für Wechsel in Kontinuität. In: Zeitschrift
für Parlamentsfragen, Nr. 1/ 2006, S. 183–218:
«Entscheidend war aber wohl, dass in der Schlussphase des
792
туации оказалось также изменение общественного мнения

по отношению к роли масс-медиа в политическом процес-
се. С самого начала предвыборных телевизионных деба-
тов горячей поддержкой пользовались выступления против
«медийной политики» в защиту политики «реальной». Эти
выступления явились выражением растущего недоверия
граждан Германии к политике, основанной на глобальном
использовании средств массовой информации, и к полити-
кам, практикующим такое использование. В связи с этим
необходимо отметить, что масс-медиа четко отреагировали
на подобное изменение общественного мнения и умело ис-
пользовали его, тиражируя и «подогревая» настроения из-
бирателей. Вот почему, по словам К. Буркгарта, «медий-
ный канцлер» Герхард Шредер «перепрофилировался» в
«верховного» критика журналистов, результаты выборов
привели в замешательство всех экспертов по изучению об-
щественного мнения и одновременно вызвали волну само-
критических заявлений известных аналитиков, комментато-
ров и главных редакторов ведущих политических изданий
Германии21. Однако нельзя оценивать значение масс-медиа
по результатам выборов 2005 г., не учитывая политических
приоритетов того периода в стране. «В новом Бундестаге
осенью 2005 г. сложилась патовая ситуация: ни у “красно-
зеленых”, ни у буржуазного блока не было большинства.
После долгих переговоров на суд гражданам Германии
была представлена коалиция, которую пресса тут же окре-
стила “противоестественной” – ХДС/ХСС и СДПГ пошли
на сделку друг с другом. Пожертвовав Шредером, социал-
демократы получили в новом кабинете министров 8 кресел
Wahlkampfs mit der Debatte um ein gerechtes Steuersystem

eine emotional untersetzte Wertedebatte über soziale Gerech-
tigkeit und Solidarität einherging, die die SPD-Anhängerschaft
mobilisierte und Teile der Unionsklientel verunsicherte».
«(CDU-Slogans: „Alle 15 Minuten eine Firmenpleite – Deutsch-
land braucht den Wechsel“) – Die Mischung aus Angriff der
amtierenden Regierung und konstruktiver Formulierung ei-
gener Wahlziele…»
21
Burkgardt, K. Begriffe und Positionen des „Politischen“ in
der Kommunikationsgesellschaft. (Institut für Medien- und Kom-
munikationspolitik). http://medienpolitik.
793
из 15»22. Анализируя проблему «медиатизации политики»

в Германии, К. Буркгарт подчеркивает, что уроки выборов
федерального канцлера 2005 г. заставляют снова и снова воз-
вращаться к оценке роли масс-медиа. При этом он считает
особенно важным обращение к позиции выдающихся немец-
ких исследователей прошлого и настоящего: Макса Вебера
(1864–1920), Николаса Лумана (1927–1998) и Юргена
Хабермаса23. Ссылаясь на доклад Макса Вебера «Политика
как профессия» (“Politika als Beruf"), К. Буркгарт рассма-
тривает его тезис о «журналистской деятельности, “зазем-
ленной” в активном политическом процессе», наряду с его
же высказываниями о «социальном статусе журналистов»
как представителей «комментирующего класса»24. Широкой
известностью пользуется книга другого немецкого социолога
Николаса Лумана25 «Реальность масс-медиа» (“Die Realität
der Massenmedien”), в которой автор говорит о реально-
сти, «конструируемой средствами массовой информации»26.
В фокусе особого внимания общественности современной
Германии – оценка роли масс-медиа в процессе политиче-
ской коммуникации, проблема утраты дистанции между по-
литикой и деятельностью журналистов, вопрос о том, «кто
кого использует в этой сфере – масс-медиа политику или
политики, которые нередко присваивают себе масс-медиа»27.
Дискуссии по поводу «медийной политики» или «политиче-
ской медийности» в Германии продолжаются и сегодня.
22
Ватлин А. Пять лет без Шредера: первые выводы о дости-
жениях и упущениях… URL: http://www/Germania-online.ru.
politika/politika-detal/datum/2010/09/17/.
23
Habermas, J. Op. cit.
24
Burkgardt, K. Ibidem.
25
Luhman, N. Op. cit.
26
Подробнее об этом: Володина М. Н. Язык СМИ – осо-
бый язык социального взаимодействия // Язык СМИ как объект
междисциплинарного исследования. В 2 ч. – М.: Изд-во Моск.
ун-та, 2004. – Ч. 2. – С. 33–35.
27
(bpb): Bundeszentrale für politische Bildung. Video-Interviews:
Medien und Politik (März 2006). URL: http://www.bpb.de/
794
×àñòü V
ßÇÛÊ ÑÌÈ È ÏÎËÈÒÈÊÀ.

ÏÐÀÊÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÈÇÓ×ÅÍÈß
Ëèíãâèñòè÷åñêèå ïîêàçàòåëè ðå÷åâûõ ïðåñòóïëåíèé â ïîëèòèêå
ËÈÍÃÂÈÑÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÎÊÀÇÀÒÅËÈ ÐÅ×ÅÂÛÕ

ÏÐÅÑÒÓÏËÅÍÈÉ Â ÏÎËÈÒÈÊÅ
Å. Ñ. Êàðà-Ìóðçà
Русский язык постсоветских СМИ подлежит тради-

ционной и заслуженной критике, и в частности экспансия
нелитературных элементов: жаргонизмов, просторечных
форм, вульгаризмов и даже матерщины – в тексты масс-
медиа как области использования литературного языка
[Костомаров 1999; Язык СМИ... 2003-2004; Русская речь...
2007; Язык... 2007]. Стал объектом научного исследования
и русский язык в устах отечественных политиков и, шире,
в российском политическом дискурсе: языковые ошибки,
логические погрешности и ругательства нового русского на-
чальства [Бельчиков и др. 2000; Моченов и др. 2003].
Основанием для критики являются традиционные куль-
турно-речевые критерии, опирающиеся на представление
о качествах речи и о системе норм, включающей нормы
литературно-языковые, стилистические, логические, компо-
зиционные. В работах специалистов по публицистическому
дискурсу недавно предложен новый критерий оценки массо-
вокоммуникативных текстов – концепция лингвоэтики, ко-
торая сигнализирует о снижении нравственных требований,
о детабуизации телесного низа, о травестировании таких се-
рьезных тем, как отечественная история и культура, жизнь
народа и пр. [Бессарабова 2008: 22-38; Сурикова 2007: 133-
184].
Приведем примеры прозвищ, полученных российскими
политиками: Б. Н. Ельцин – Бен, Беня, Борис Кровавый,
Борис Мудрый, Борис Нелакаевич, Гарант Николаевич,
Дед, Дедушка, ЕБН [Моченов и др. 2003: 167-168]; а его сто-
ронников журналист А. Невзоров прозвал ЕБЕЛДОСАМИ
(от их клича «Ельцин – Белый дом – Россия!») [Там же: 49].
797
×àñòü V • ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà. Ïðàêòè÷åñêèå àñïåêòû èçó÷åíèÿ
Известного военачальника и политика А. И. Лебедя ха-

рактеризовали: Генерал-губернатор, генерал-острослов,
Пернатый в берлоге, Политик от Приклада, Смурной,
Чижик, Ястреб из Кремля и проч. [Там же: 182].
Такой важный качественный параметр речи, как истин-
ность, введен в теорию культуры речи известной исследова-
тельницей русской стилистики [Васильева 1982]; она соеди-
няла его с идеологическим наполнением советских СМИ.
Параметр истинности предложения-высказывания стал од-
ним из основных в семантико-синтаксической концепции
[Арутюнова 1976], а затем – как верифицируемость – веду-
щим лингвистическим признаком в делах о диффамации.
Особый – речевой, коммуникативный – тип и уровень
норм был введен в рассмотрение в западной лингвистике
под названием постулатов общения или коммуникативных
конвенций (см. обзор в [Демьянков 1982]). Закономерности
речевого общения, его стратегии и тактики анализировались
с точки зрения эффективности, которая возникала как бла-
годаря строгому следованию этикету и этике, так и вслед-
ствие их намеренных нарушений, имеющих речевоздей-
ствующее или игровое предназначение, и в отечественных
работах [Клюев 1998; Иссерс 1999; Формановская 2007].
Изучаются и манипулятивные приемы построения текстов,
реализуемые через вариативную интерпретацию действи-
тельности [Баранов, Паршин 1989; Политический дискурс
I – X, 1997-2007].
Но окончательно сформировалась и высшие измере-
ния приобрела филологическая концепция нормативности
в «Теории риторики» Ю. В. Рождественского. Анализируя
закономерности коммуникаций в их соотношении с вида-
ми этоса, ученый выявил способы регулирования речей
начиная с дописьменных времен и сделал вывод, что с
определенного этапа «вся система речевых отношений ре-
гулируется государством» [Рождественский 1997: 493]. Он
обратил особое внимание на конституционное понятие сво-
боды слова, «что означает, что каждый человек пользуется
правом высказывать любые мысли в любом виде речи», и
подчеркнул: она «ограничивается тремя основными поло-
жениями: запрещается диффамация, т. е. высказывания и
распространение высказываний, порочащих конкретного
798
человека или конкретных людей; запрещается нанесение

вреда народному здравию (сюда входит и порнография);
<…> и, наконец, запрещается подрыв общественного по-
рядка, т. е. высказывания в любых видах речи, направлен-
ные против общественного и государственного устройства»
[Tам же: 493-494]. Кроме общих юридических принципов
ученый показал «общие моральные принципы, управляю-
щие речью, которые включают в себя не только запрет по-
вреждения словом, наносимого другим людям и обществу,
но и запреты причинения словом ущерба другим и самому
себе, такие как запрет хвастовства, лжи, проклятий, угроз,
сплетен, клятвопреступлений и др. подобное». В этом раз-
деле книги автор обозначил нарушения правовых норм как
«речевые преступления и проступки» [Tам же: 494]. Первое
словосочетание закрепилось как термин юрислингвистики
[Юрислингвистика I-Х 1999-2010] и лингвоконфликтологии
[Кара-Мурза 2009].
Речевые конфликты между политическими деятелями
и/или институциями регулярно становятся объектом жур-
налистского внимания.
«Пенсионеры засудили Геннадия Зюганова. Лидер
КПРФ приговорен к публичному извинению» –
так проинформировала 20.09.03 читателей деловая газета
«Коммерсантъ» (далее – «Ъ». – Е.К.-М.) в рубрике «Честные
выборы» о конфликте между лидером Российской партии
пенсионеров С. Атрошенко и вождем КПРФ Г. Зюгановым:
выступая в Челябинске на III съезде патриотов Урала, он
сказал, что РПП – это «карманная партия кремлевских
серых кардиналов, которые дрессировали ее руководите-
лей в США и выдрессировали»; и это заявление процити-
ровали почти все областные СМИ. С. Атрошенко подал иск
о защите чести и достоинства. Суд постановил: Г. Зюганов
должен публично извиниться перед РПП и возместить ист-
цу судебные расходы в размере 1 тыс. руб. Корреспонденту
«Ъ» председатель исполкома РПП В. Пономарев сказал:
«Теперь в течение месяца господину Зюганову придется
собрать в Челябинске пресс-конференцию за свой счет и
признаться, что был неправ. А точнее, что врал и кле-
ветал на нас. Ведь понятно – делал он это потому, что
считает нас своими конкурентами».
799
Определение понятия речевое преступление дал

юрист, специалист по праву СМИ и конфликтолог проф.
А. Р. Ратинов. По его мнению, специфика деяний, чаще
всего инкриминируемых СМИ, но совершающихся и в бы-
товом, и в производственном общении, которая принципи-
ально отличает их от любых иных видов правонарушений,
состоит в том, что «совершаются они посредством вербаль-
ного поведения, путем использования продуктов речевой
деятельности, т. е. текстов, распространяемых в средствах
массовой информации. В самом тексте опубликованного
или переданного в эфир материала (и только в нем) заклю-
чен сам сorpus delicti, все объективные признаки судимого
деяния. Никаких других источников доказательства право-
нарушений по делам этой категории не существует, и только
текст является главным предметом исследования и юридиче-
ской оценки. В информационном споре должны быть выяв-
лены словесные конструкции и смысловые единицы текста,
подпадающие под признаки конкретного правонарушения,
предусмотренного соответствующей законодательной нор-
мой» [Ратинов 1996/2004: 104]. «Журналистские правона-
рушения» включают распространение материалов противо-
правного содержания, пропагандирующих национальное
превосходство или неполноценность, призывающих к на-
сильственному изменению конституционного строя, обще-
ственным беспорядкам и проч. [Tам же: 103-104].
Новое понимание нормативности русского языка в СМИ,
обогащенное представлением о законодательном уровне ре-
чевой регуляции, стало знамением эпохи. Ведь с формиро-
ванием новой российской государственности обновилась и
система регуляторов масс-медиа. В Конституции была от-
менена цензура и провозглашена свобода слова и мнения,
распространения информации, свобода совести, собраний и
др. В 1990 г. был принят закон о журналистской деятель-
ности – «О СМИ», в 1995 г. – закон «О рекламе» (новая
редакция – 2006 г.), сложилось избирательное законода-
тельство. Правовые требования и запреты стали в конечном
счете влиять на языковое оформление текстов.
Последствия всего этого неоднозначны. Отмена идеоло-
гической цензуры сопровождалась отменой цензуры нрав-
ственной, что позволило вульгаризмам и матерщине про-
800
никнуть в медиаречь – традиционную сферу литературного

языка. Возникли иные виды цензурирования: экономиче-
ское (в виде «диктата рынка» или владельца издания) и
административное, чиновничье. В то же время с принятием
Закона «О СМИ», коррелирующего с конституционными
нормами и требованиями общего законодательства, возмож-
ность правового регулирования масс-медиа подняла медиа-
ситуацию в России на новый профессиональный уровень.
И именно с начала 1990-х пошел вал исков против журна-
листов, в чем отображалось как заслуженное недовольство
их продажностью и хамством, всей «желтой» и «стебовой»
журналистикой, так и стремление ограничить свободу слова
и мнений, которое прикрывалось доводами о защите нема-
териальных благ и прав человека, обеспечении безопасности
государства, социальной стабильности, гражданского мира
и порядка.
А с принятием в 1992 г. Закона «О языках РФ», а в
2005 г. – Закона «О государственном языке Российской
Федерации» получило законодательную базу и употребле-
ние русского языка как (обще)государственного языка РФ
(при наличии статуса государственных у языков титульных
наций в республиках Российской Федерации). По факту
(т. е. согласно формулировкам в этом законе, но в отсутствие
строгих дефиниций) в качестве государственного в РФ ра-
ботает не что иное, как литературный идиом национального
русского языка. Он и является объектом регулирования: в
публичных сферах общения (от городской информационной
среды, законодательства, образования и науки, избиратель-
ной коммуникации до журналистики и рекламы, но без ху-
дожественной литературы) надлежит использовать именно
литературный русский язык [Кара-Мурза 2011].
Итак, в представления о качествах речи, наряду с гра-
мотностью, выразительностью и проч. [Головин 1980], те-
перь включается законосообразность. Оказывается, что при
употреблении ненормативной лексики в журналистском
или в политическом тексте может нарушаться норма не
столько стилистическая (интралингвистическая и вкусовая
[Костомаров 1999], сколько юридическая, – а это совер-
шенно другая степень ответственности, другая мера наказа-
ния для автора и/или издания. Более того, текст, в котором
801
соблюдены литературные, логические и композиционные

нормы, тоже может оказаться подсудным: в нем могут диа-
гностироваться признаки речевых преступлений, не связан-
ных с ненормативной лексикой, но проявляющихся или по-
дозреваемых в иных лингвистических показателях.
В новых правовых условиях для практиков массово-
коммуникативной словесности – и для журналистов, и для
спичрайтеров, и для политиков – важно знание уже не толь-
ко законодательства, которому в соответствующих профес-
сиональных сферах подчиняется речевая деятельность, но
и собственно текстовых, лингвосемиотических «зон риска».
С такими прикладными целями и для этих целевых ау-
диторий коллективом московских ученых, руководимых
А. А. Леонтьевым, крупным психолингвистом и судебным
экспертом, было предпринято под эгидой Фонда защиты
гласности пионерское исследование проблематики текстовых
правонарушений в СМИ. По его итогам опубликована книга
[Понятия чести и достоинства 1996], проведена междисци-
плинарная конференция, прошли дискуссии, в том числе на
факультете журналистики МГУ [Кара-Мурза 1998].
Еще одна профессиональная группа, которой адресова-
лась эта книга, чьи представители активно участвовали в ее
подготовке и обсуждении, – это юристы: судьи, прокуроры
и адвокаты. Знание лингвистических показателей речевых
деликтов необходимо им в силу сложности вынесения при-
говора по делам, связанным с истолкованием текстов – су-
дебной герменевтикой [Бельчиков 2005]. Ведь если истец
характеризует текст как деликт, то ответчик, наоборот, –
как законосообразное речевое произведение. Конкретные
инкриминированные выражения рассматриваются как при-
знаки состава преступления. И суд соотносит их с тем, как
они описываются в законах и комментариях к ним.
Таким образом, принципиальная множественность смыс-
лов и интерпретаций произведений СМИ имеет особые по-
следствия для их авторов и реципиентов: она провоцирует
судебное разбирательство, а разнообразие словесного во-
площения мысли усложняет герменевтическую деятельность
сторон, способствуя безвинному обвинению или, наоборот,
манипулятивным попыткам самооправдания со стороны ав-
тора конфликтогенного текста.
802
«За «Родную Сибирь» редактор пойдет в коло-

нию. Журналист «формировал отрицательный об-
раз еврейской нации» (Ъ, 22.06.07). Газета писала, что
это уже третье дело журналиста И. Колодезенко за разжи-
гание межнациональной розни, и за него он получил почти
три года колонии-поселения. В последнем слове подсуди-
мый сказал: «Меня третий раз судят якобы за разжига-
ние национальной розни, но на самом деле судят за то,
что я излагаю факты о негативной роли евреев в жизни
русского народа, на что я имею полное право, данное мне
Конституцией. Судебное преследование – заказное. Это
видно из следственных действий прокуратуры, а также
из помещения меня в психушку» (подсудимому назначили
психиатрическую экспертизу и признали его вменяемым).
Поэтому судьи прибегают за помощью к специалистам
по речевому поведению и воздействию. Практика обращения
к экспертам разного профиля традиционна для судебного
расследования. В качестве источника доказательств («сле-
дов преступления») по разным преступлениям, в том числе
и не связанным с речевой активностью, лингвистический
материал исследуется в разных типах экспертиз – фоно-
скопической, авторо- и почерковедческой [Галяшина 2003].
А для выявления речевых преступлений, сущность которых
кроется в особенностях содержания или формы, т. е. в тек-
стовых/языковых показателях, сформировалась иная линг-
вистическая экспертиза, которую иногда характеризуют как
семантическую [Баранов 2007].
Конфликтный характер политической коммуникации
Политика рубежа ХХ-ХХI вв. характеризуется как

медиатизированная [Шампань 1997: 154-155]: основные
цели – коротко говоря, завоевание и удержание власти –
реализуются в значительной степени через коммуника-
тивные отношения разных институций власти и социума.
Функциональные направления политической коммуника-
ции – информация и медиация, агитация и пропаганда –
реализуются в основном через медиаканалы: печатные,
электронные, дигитальные. Текстовое воплощение поли-
803
тической коммуникации – политический дискурс [Шей-

гал 2000].
Этот тип коммуникации, с одной стороны, а с другой –
журналистика и публицистика сущностно близки [СМИ и
политика 2007]. В их основе – текущая действительность,
подача которой для аудитории в речах политиков и в вы-
ступлениях журналистов носит интерпретирующий харак-
тер [Демьянков 2004: 68–83]. Тексты публицистики и по-
литики, исходя из общности их ценностно-аргументативных
систем, характеризуются такой стилевой чертой, как со-
циальная оценочность [Солганик 1981]. Стилистическая
норма (которую мы понимаем, в отличие от норм текстопо-
рождения, как употребление маркированных ресурсов, соб-
ственных и иностилевых, в дискурсивно и жанрово опреде-
ленных текстах) у них одинакова – это конструктивный
принцип «экспрессия – стандарт» [Костомаров 1971]. Но
несомненна разница политической коммуникации, с одной
стороны, и публицистики с журналистикой – с другой: она
предопределена разными системами экстралингвистических
регуляторов – функциями и эффектами, темами и пробле-
мами, конфигурацией заказчиков текстов, их авторов и ре-
ципиентов [Чудинов 2008].
Определяющая роль традиционных масс-медиа в элек-
торальных процессах и в формировании массовых полити-
ческих установок позволила охарактеризовать СМИ как
«четвертую власть». Однако это всего лишь метафора; отно-
шения журналистики и политики, точнее, отношения жур-
налистов и политиков издавна являются более или менее
(в зависимости от исторических и местных условий) конку-
рентными и конфликтными [Кара-Мурза 2007].
Речевое преступление – явление той же природы, что и
коммуникативная неудача и коммуникативный конфликт.
В них воплощается некооперативный тип общения и прояв-
ляется инвективная (бранная) функция языка [Голев 1999].
В одной из первых работ о КН авторы утверждали, что
«само понятие коммуникативной неудачи, покоящееся на не-
которых общих особенностях социальной и индивидуальной
природы человека, имеет универсальные черты» [Ермакова,
Земская 2004: 646] и что причины неудач коренятся и в
устройстве кода – естественного языка с его асимметрично-
804
стью, и в человеческом факторе (в психологических типах

коммуникантов и в их ситуативных установках), и в экстра-
коммуникативных, деятельностных обстоятельствах.
Коммуникативный конфликт – частный случай кон-
фликтного взаимодействия. «Под конфликтом (от лат.
сonflictus – столкновение) мы понимаем ситуацию, в ко-
торой происходит 1) столкновение 2) двух сторон (участ-
ников конфликта) 3) по поводу разногласия интересов,
целей, взглядов, 4) в результате которого одна из сторон
(S) сознательно и активно действует в ущерб другой (физи-
чески или вербально), а 5) вторая сторона, осознавая, что
действия направлены против ее интересов, предпринимает
ответные действия против первого участника» [Третьякова
2000: 143]. Конфликт – явление инструментальное, обла-
дающее и конструктивными, и деструктивными функциями
и последствиями [Мишланов 2009: 280-296]. В частности,
«политический конфликт – это область политических от-
ношений, в которой различные субъекты ведут борьбу за
утверждение нужных им ценностей и определенный статус,
политическую власть и ресурсы на основе нейтрализации,
нанесения ущерба или поражения противника» [Курбатов
2007: 214]. Средством достижения политических целей ча-
сто становится конфликт коммуникативный, в том числе в
своей «острой форме» речевого преступления.
Одна из первых исследовательниц языка конфликта
Н. В. Муравьева пользуется его психологическим опреде-
лением как «типа общения, в основе которого лежат реаль-
ные или иллюзорные, объективные или субъективные и в
различной степени осознаваемые противоречия в целях об-
щающихся личностей при попытках их разрешения на фоне
острых эмоциональных состояний». Она считает, что «при-
чиной коммуникативного конфликта является противоречие
коммуникативных целей или коммуникативных ролей адре-
санта и адресата» [Муравьева 2002: 7]. По нашему мнению,
конфликт отличается от коммуникативной неудачи, которая
рождается как спонтанная негативная реакция адресата на
неудачный замысел адресанта или неудачное воплощение
(в частности на языковые/стилистические ошибки), наме-
ренностью, стремлением обеих сторон развивать взаимодей-
ствие по конфронтационному сценарию и эмоциональным
805
негативизмом. КН легко исправляется переспросом или са-

мопоправкой. Но если коммуниканты упорствуют – это вер-
ный признак конфликта [Кара-Мурза 2010].
«Основная часть КН порождена сдвигом в сторону
“ухудшения" понимания коммуникативных намерений го-
ворящего» [Земская, Ермакова 2004: 645]. В ряде случаев
собеседник желает создать видимость непонимания; такую
коммуникативную неудачу авторы характеризуют как ма-
нипуляцию [Tам же: 630]. Эти свойства КН допустимо экс-
траполировать – по нарастающей – и на феномен коммуни-
кативного конфликта, и на речевое преступление.
Неадекватность понимания текста имеет двоякую приро-
ду: она может быть добросовестным заблуждением, которое
вызвано недопониманием сложных закономерностей массо-
вой коммуникации, в которой осуществляются важные со-
циальные задачи и существуют свои творческие законы, своя
поэтика; незнанием функций журналистики или политическо-
го дискурса, жанровой целеустановки конфликтного текста,
особенностей медиаформатов общения. Такое непонимание
можно назвать мизинтерпретацией. А манипулятивное, на-
меренное непонимание ведет к эскалации конфликта – к по-
пытке возбуждения дела о речевом преступлении относитель-
но законосообразного, деонтологически выверенного, норма-
тивного текста. Политики или чиновники приписывают себе
неиспытанные моральные страдания, защищают от критики
отсутствующую репутацию, пытаясь расправиться с конку-
рентами или с обличителями и рассчитывая на коррумпиро-
ванность суда. Недобросовестную интерпретацию, частую в
информационных спорах, по аналогии с дезинформацией мы
назвали дезинтерпретацией [Кара-Мурза 2009].
С точки зрения стадий конфликта и конфронтационно-
го настроя участников обнаруживается два типа: конфликт
воплощения, вербализации, связанный с интенцией автора,
часто – агрессивной (мы его называем инициальным); и
конфликт понимания, обусловленный намеренно неверным
истолкованием истинных замыслов автора со стороны реци-
пиента (конфликт респонсивный, ответный). Для политиче-
ской коммуникации характерны оба конфликта.
02.03.04 «Ъ» опубликовал заметку с названием Сергея
Миронова обвиняют в клевете. Ее содержание: канди-
806
дат в президенты И. Хакамада обратилась в Генпрокуратуру

с заявлением о возбуждении уголовного дела по статье
«Клевета» в отношении другого кандидата в президенты –
спикера Совета Федерации С. Миронова. Поводом послу-
жило высказывание С. Миронова на теледебатах канала
«Россия» о том, что г-жу Хакамаду спонсируют люди, со-
вершившие преступления и не граждане России. Истица
отметила, что среди пожертвовавших в ее избирательный
фонд нет ни одного лица, осужденного по приговору суда
за совершение преступления. Газета пишет: По убежде-
нию кандидата в президенты, господин Миронов своими
словами «внушает избирателям мысль о нарушении ею
моральных принципов и утверждает, что она наруша-
ет законодательство РФ». Обратившись одновременно в
Калининский федеральный суд Санкт-Петербурга с граж-
данским иском о защите чести, достоинства и деловой репута-
ции, г-жа Хакамада не потребовала от спикера С. Миронова
компенсации морального вреда, считая, что высказыва-
ния, порочащие честь и достоинство других людей, долж-
ны компенсироваться только публичным опровержением.
Спикер С. Миронов объявил о подготовке встречного иска
к И. Хакамаде, поскольку она заявила о том, что я явля-
юсь не только следователем и прокурором, но и палачом в
одном лице. За слово «палач», – пишет «Ъ», – по мнению
спикера СФ, госпожа Хакамада должна отвечать в суде.
Особого внимания заслуживает сложная субъектная кон-
фигурация медиаконфликта. С одной стороны, его участни-
ками становятся равновеликие политические фигуры, а с дру-
гой – в противостояние с политиком вовлекается фигура более
«легкая» – журналист, обычно вместе с изданием. Обычно
инициатором медиаконфликта является человек, ставший
персонажем медиатекста, конкретнее – отрицательный герой
критического или разоблачительного выступления.
ДИАГНОЗ ПОДТВЕРДИЛСЯ. Ставропольский
журналист победил «шумного и амбициозно-
го, но абсолютно недееспособного» губернато-
ра в Страсбургском суде – известила «Новая газета»
(№ 14, февраль 2007 г.).
В феврале 2002 г. губернатор Ставрополья Александр
Черногоров подал в краевую прокуратуру иск против глав-
807
ного редактора газеты «Новый гражданский мир» Василия

Красули за статью «Черногоров подбирается к Ставрополю»,
в которой увидел «сведения клеветнического характера» во
фразе: …наш шумный и амбициозный, но абсолютно не-
дееспособный губернатор вот-вот приберет к рукам и
краевой центр. Следствие не обнаружило клевету, но жур-
налиста обвинили в другом речевом преступлении – в том,
что он, «предварительно вступив в преступный сговор с
неустановленным лицом с целью оскорбления представите-
ля власти», опубликовал статью, которая содержала «выра-
женное в неприличной форме унижение чести и достоинства
губернатора Ставропольского края А. Черногорова в связи
с исполнением им своих обязанностей», и привлекли к уго-
ловной ответственности. «Лингвистическая экспертиза, про-
веденная Гильдией экспертов по документальным и инфор-
мационным спорам (так в «Новой газете». – Е.К.-М.), не
только не выявила в статье признаков клеветы и оскорбле-
ния, но и доказала уместность использования слова «недeе-
способный» в контексте статьи. Но суд к мнению экспертов
не прислушался, хотя и проявил некоторую «гуманность»,
<…> признав Красулю виновным в клевете, приговорил его
к лишению свободы на один год условно». Журналист пода-
вал апелляцию в краевой суд и обращение в правительство
России, но везде ему подтверждали правомерность уголов-
ного наказания. Он подал жалобу в Европейский суд по
правам человека – высшую международную правовую ин-
станцию, признанную и в России. ЕСПЧ счел В. Красулю
невиновным, обязав Россию выплатить ему 4 тыс. евро в
качестве возмещения морального ущерба. Добавим к ска-
занному в «Новой газете», что Суд принял во внимание
результаты лингвистической экспертизы, подготовленной
экспертами ГЛЭДИС [www.rusexpert.ru].
Перед нами типичная ситуация отечественной политиче-
ской коммуникации – острый информационный конфликт
между крупным журналистом и губернатором, который в
критической публикации в свой адрес видит личное оскор-
бление, тогда как правоохранительные органы трактуют
журналистское выступление как уголовное преступление –
оскорбление представителя власти (ст. 319 УК РФ). По за-
просу ответчика была выполнена лингвистическая эксперти-
808
за (ЛЭ), задачей которой было определить присутствие или

отсутствие лингвистических признаков данного речевого
преступления. ЛЭ была осуществлена в особой – юрислинг-
вистической – понятийной системе, на основании которой
судебное решение принималось уже в собственно юридиче-
ской терминологии. ЕСПЧ использовал ее выводы в каче-
стве аргумента, указав на отсутствие состава преступления
в статье В. Красули.
В последнее время в медиаконфликтах выдвинулась та-
кая фигура, как интерпретатор-«активист», – чиновник или
политик, вовлеченный в правящие структуры, с подозрени-
ем относящийся ко всякой критике и обвиняющий за нее
редакцию и/или журналиста в крамольных оппозиционных
устремлениях и/или финансовой нечистоплотности.
В томской газете хотят поставить точку.
Оппозиционное издание предложено закрыть за
«огульную пропаганду» – так в «Ъ» от 30 марта 2009 г. обо-
значена ситуация, сложившаяся вокруг газеты «Томская неде-
ля», главный редактор которой А. Деев был основным конку-
рентом мэра города Н. Николайчука, члена «Единой России»,
на недавно прошедших выборах главы Томска. В ходе избира-
тельной кампании А. Деев выступал с резкой критикой действу-
ющей власти; этим возмутился С. Руденко – депутат Томской
облдумы от ЛДПР. Это была не гражданская позиция, а
целенаправленная, кем-то профинансированная и куп-
ленная позиция с целью опорочить все положительные
начинания в городе. «“Томская неделя” – такая газе-
та, которую уже пора закрывать», – сделал господин
Руденко вывод из прочитанного. Руководству области он
посоветовал черпать опыт решения подобных проблем у
КПСС. «Даже коммунисты до последнего дня существо-
вания своей партии выгоняли диссидентов, сажали их в
психушки, высылали за границу. Партия власти пять
лет относительно у власти, и уже так расслабиться!» –
сказал он, – процитировала депутата журналистка «Ъ»
Е. Литвинова. Негативной интерпретации («выводу из про-
читанного») здесь подверглась социальная функция газеты и
ее политическая позиция: критика действующей власти (как
это обозначено журналисткой «Ъ») истолковывается депута-
том как опорочение положительных начинаний (подразуме-
809
вается – действующего и потенциального мэра). Депутат – в

изложении его позиции журналисткой – готов пойти на цен-
зурирование и внесудебное прекращение работы редакции;
его намерение противоречит Конституции России.
Речевые преступления обнаруживаются как борьба интер-
претаций, отягощенная конфликтом интересов. Интерпрета-
ция – важный этап работы когнитивно-коммуникативного
механизма: «Значения вычисляются интерпретатором, а не
содержатся в языковой форме» [Демьянков 1995]. Мы по-
нимаем интерпретацию как особый этап в осмыслении тек-
ста, как вербализованный согласовательный механизм в
речедеятельностной ситуации между порождающей и вос-
принимающей сторонами. Коммуникативную неудачу пере-
водит на уровень конфликта неспособность обеих сторон
согласовать, примирить конкурирующие интерпретации.
Добросовестное непонимание конфликтогенных высказыва-
ний мы характеризуем как мизинтерпретацию, а злостное,
предназначенное для преследования за критику, называем
дезинтерпретацией.
В интересах лингвоконфликтологии стоит дополнить ти-
пологию речевых конфликтов [Муравьева 2002] такой, где
основанием классификации служит именно система интерпре-
тации. В повседневном конфликте интерпретирующая систе-
ма – это понятия «наивной этики» и лингвоспецифического
речевого этикета, которые служат стихийным (естественно-
речевым) аналогом постулатов, сформулированных «филосо-
фами языка» и коммуникатологами: его слова меня обидели,
характеристика показалась мне оскорбительной, эта ста-
тья дискредитировала политика в глазах избирателей.
В то же время с древних времен словесные конфликты (оскор-
бления, ссоры, обиды) регулировались уже не только рече-
выми конвенциями, а правовыми установлениями, которые
санкционированы государственной юриспруденцией и реа-
лизовались государственной судебной машиной. Специфика
обсуждаемого речевого конфликта видится в использовании
правовой интерпретативной системы; поэтому мы называем
его лингвоправовым [Кара-Мурза 2009].
Это, с одной стороны, острая форма словесного кон-
фликта, т. е. явление коммуникативной природы, с дру-
гой – правонарушение, т. е. феномен правовой природы.
810
В стандартном варианте он протекает по трехэтапному сце-

нарию с «прологом» и «эпилогом» (латентными фазами), с
определенным составом участников и с характерной ролевой
трансформацией. Пролог – инспирирование (заказ) и соз-
дание автором (журналистом, самим политиком или спич-
райтером для политика) текста, в котором впоследствии бу-
дет усмотрен состав речевого преступления. Первый этап –
восприятие текста двояким адресатом: во-первых, целевым,
которому и предназначается данный текст (это массовая ау-
дитория или электорат); во-вторых, помимовольным адреса-
том, восприятие которого автор часто и не планирует; часто
это именно персонаж критического текста.
На втором этапе конфликт переносится из медиапро-
странства в сферу правосудия, где автор и персонаж/реци-
пиент превращаются в ответчика и истца – «наивных» гер-
меневтов. Правовую интерпретацию недовольный реципиент
уже в качестве истца адресует судье – так происходит эска-
лация конфликта: он переходит в острую фазу – возбуж-
дение дела по статье. На этапе судебного разбирательства
судья на основании доказательств и своего правосознания
выносит приговор, подтверждающий или опровергающий
интерпретацию инкриминированного текста как деликта.
Третья фаза лингвоправового конфликта связана с не-
обходимостью дополнительных доказательств; их обеспе-
чивает герменевт-эксперт, способный истолковать глубины
смысла этого текста, помочь судье соотнести выражения,
которые истец считает нарушением законодательных норм,
с признаками состава преступления. Тогда либо по опреде-
лению суда, либо по заказу одной из сторон выполняется
лингвистическая экспертиза. Она выступает механизмом
коррекции понимания, противодействия некорректному
толкованию смысла конфликтогенного текста на стадии су-
дебного процесса.
Речевые преступления в политической сфере
Российский политический дискурс – речевое воплоще-

ние коммуникативного аспекта политики, которая регулиру-
ется рядом законов. Во-первых, Конституцией Российской
811
Федерации (прежде всего в том, что касается свобод и прав

граждан). Во-вторых, федеральным избирательным зако-
нодательством («Об основных гарантиях избирательных
прав…», «О выборах Президента РФ», «О выборах депу-
татов Государственной Думы РФ», «О политических пар-
тиях…»), в котором подробно изложены нормы – от того,
как регистрировать партии, до того, когда и как можно и
нельзя вести предвыборную агитацию. В-третьих, законом
«О СМИ», где законодательно указаны пределы участия
российских журналистов в политической коммуникации: их
профессиональные задачи не предполагают вмешательства
в политику (в отличие от комплексной функции «пропа-
гандиста, агитатора и организатора» партийных советских
СМИ). Нарушение требований этих и некоторых других
законов является преступлением той или иной степени тя-
жести, совершаемым именно в текстовом режиме.
Еще один регулятор политической коммуникации – ко-
декс парламентской этики, подготовленный соответствую-
щей комиссией Госдумы и принятый палатой в феврале
2007 г. За недостойное профессиональное поведение, куда
входят и хулиганские поступки, и хамские высказывания,
и за пренебрежение депутатскими обязанностями, например
за хроническое неприсутствие на заседаниях, введены санк-
ции: моральные (извещение избирателей), материальные
(лишение премий) и физические (последнее – это лишение
права голоса или удаление с заседаний).
«Единую Россию» поднимают на защиту мэра
Москвы от Владимира Жириновского (Ъ, 28.10.09).
Конференция московского отделения «Единой России» обра-
тилась к спикеру Госдумы Б. Грызлову с требованием, чтобы
комиссия по этике дала оценку высказываниям вице-спикера
В. Жириновского в адрес мэра Москвы Ю. Лужкова и сто-
личного правительства. Ю. Лужков заявил «Ъ», что подаст
в суд на лидера ЛДПР. Оценка Жириновским прошедших
выборов в Мосгордуму очень критична. Протестуя против
избирательных нарушений на выборах в Москве, он потребо-
вал отставки мэра, обвинил возглавляемое им правительство
в коррупции и назвал столицу «сплошным Черкизоном».
В соответствии с законами в политическом дискурсе вы-
являются специфические речевые преступления, а также об-
812
наруживаются «политические» модификации гражданских

правонарушений и уголовных преступлений.
Первый специфический деликт – разнообразные откло-
нения от норм предвыборной агитации: 1) правил веде-
ния предвыборной агитации политическими субъектами и
2) правил журналистского информирования о ходе предвы-
борной кампании и ее действующих лицах.
Стимул для различения агитации и информации воз-
ник после думской и президентской кампаний 1999/
2000 гг., когда неконтролируемый поток компромата, рас-
цвет «телекиллерства» дискредитировал не столько кан-
дидатов, сколько саму идею выборной власти и предвы-
борной борьбы. В 2002 г. был принят Федеральный закон
«Об основных гарантиях избирательных прав и права на
участие в референдуме граждан Российской Федерации»,
где в число основных понятий было введено понятие аги-
тации и раскрыты содержательные и формальные призна-
ки предвыборной агитации и агитации по вопросам рефе-
рендума. Отечественные законы воспрещают агитацию, в
отличие от журналистской информации, в период от объ-
явления предвыборной кампании до момента регистрации
политического актора (политика или партии), в послед-
ние сутки перед выборами и непосредственно в день вы-
боров. Появление агитационных материалов в медиапро-
странстве или на наружных носителях ограничивается не
только определенными сроками, но и пропорциональным
количеством их от каждой партии в уполномоченных
СМИ (на федеральных телеканалах и в государственных
печатных изданиях).
14.03.08 «Ъ» опубликовал заметку под названием
Редактора калининградской газеты обвинили в не-
законной агитации в пользу Дмитрия Медведева.
В запрещенный для агитации день накануне президентских
выборов, 01.03.08 г., газета «Наша жизнь» напечатала мате-
риал о кандидате Дм. Медведеве, и прокуратура возбудила
дело по ст. 5.10 КоАП РФ.
В 2003 г. были приняты поправки в этот закон и в Закон
«О СМИ», позволявшие Министерству по делам печати,
радио и ТВ, Центральной и региональным избирательным
комиссиям налагать строгие санкции за необъективные
813
журналистские и ненадлежащие агитационные материалы.

Поэтому возникла необходимость различать значимые в
правовом отношении типы информации: материалы, исхо-
дящие из избиркомов, агитацию и информацию из предвы-
борных штабов, журналистскую информацию (новостные
материалы в разных жанрах), а также аналитику: коммен-
тарии, отчеты и проч. Но критерии различения в законах
были прописаны невнятно.
Тогда медиаобщественность заподозрила законодателей
и правоприменителей в попытках урезать право электора-
та на информацию, на связанную с ним свободу мнений и
комментариев для политической журналистики, а также на
свободу полемики как содержательной конкуренции для по-
литических противников. Чтобы объяснить новые правила
журналистской деятельности на период выборов и указать
«границы безопасности», ЦИК выпустила летом 2003 г.
комментарий «Средства массовой информации и выборы:
вопросы и ответы». В свою очередь осенью 2003 г. ФЗГ
подготовил силами правоведов, журналистов и лингвистов-
экспертов брошюру с комментариями к этому комментарию
[Обреченные на немоту? 2003]. В специальном разделе
«В помощь редакторам: лингвисты-эксперты о предвыбор-
ной информации и агитации» нами были предложены при-
емы анализа и основные показатели, позволяющие диффе-
ренцировать эти направления политической коммуникации
и журналистики [Кара-Мурза 2003].
Проблема заключается, во-первых, в неразличении са-
мих понятий политической рекламы и предвыборной агита-
ции в самом законодательстве, а во-вторых, в неразработан-
ности языковых показателей рекламы и агитации, рекламы
и журналистики. Агитационные и рекламные материалы в
СМИ опасным образом интерферируют с собственно журна-
листскими публикациями, провоцируя «снятие с дистанции»
неугодных кандидатов. Мы предполагаем, что политическая
реклама сущностно подобна, фактически идентична предвы-
борной агитации и что это обстоятельство в законодательном
порядке следует учитывать в практике политических кампа-
ний и в сфере правоприменения; но это до сих пор гипотеза.
В интересах аудитории законодатель требует разграни-
чить в массовой коммуникации типы дискурсов, которые
814
ориентированы на разные познавательные, эмоциональные

и поведенческие эффекты, а именно предвыборную агита-
цию и рекламу от журналистики и все их – от деловой
коммуникации, от документных текстов. И визуально (с по-
мощью дизайна), и словесно (через маркировку «На правах
рекламы» или «Оплачено из избирательного фонда канди-
дата Х»), и жанрово-стилистически (с лозунгами «Долой
самодержавие!» или «Россия для русских!») целевая и
массовая аудитория должны получить предупреждение о се-
рьезных политических и экономических последствиях, если
люди отреагируют на эти послания так, как этого хотели бы
их инициаторы и авторы.
«Новые Известия» писали, что 14.02.2007 ЦИК рассма-
тривала коллективную жалобу на бюллетень, с помощью
которого петербуржцы должны были выбирать депутатов
городского Законодательного собрания. КПРФ, ЛДПР и
«Справедливая Россия» указали на то, что фамилия канди-
дата от территориальной группы напечатана на бюллетене
более крупными буквами и находится на правой стороне,
отдельно от первой тройки списка. Заявители расцени-
ли такой дизайн как скрытую агитацию в пользу «Единой
России». ЦИК принял жалобу, и Петербургский избирком
скорректировал бюллетень, хотя выигрышный для едино-
россов кандидат остался в правой части бюллетеня, привле-
кая к себе, по мнению партий, дополнительное внимание.
Конечно, бюллетень – это избирательный документ, а не
элемент агитации, т. е. жанр иного типа словесности, но
его оформление, т. е. лингвосемиотический фактор, может
повлиять на решение избирателя. Поэтому его форма регу-
лируется и оспаривается.
Второй тип специфических речевых преступлений в
политическом дискурсе – это словесные проявления экс-
тремизма, тяжелого уголовного преступления, направ-
ленного против конституционного строя, общественно-
го порядка, безопасности населения и его отдельных
групп. Конституционные гарантии прав и свобод граж-
дан Российской Федерации, статьи 280 и 282 УК РФ и
Федеральный закон «О противодействии экстремистской
деятельности» (2006) запрещают вносить в политику экс-
тремизм, расизм, человеконенавистничество, в том числе
815
и посредством митинговых речей, агитационных листовок,

выступлений в СМК и других текстов, а также применения
символики организаций, осужденных международным со-
обществом (итальянских фашистов, немецких нацистов), в
том числе модифицированной, но опознаваемой. В случаях
манипулятивной риторики, которая заключается в «пере-
хвате лозунгов», в обвинении политиками друг друга в том,
что они исповедуют одиозную идеологию, или в лицемерном
отмежевании от нее, применяется комплексная экспертиза –
лингвистическая и политологическая.
В рабочих целях стоит дифференцировать такое пре-
ступление, как этноэкстремизм (термин правозащитника
А. Брода), т. е. возбуждение расовой, национальной, ре-
лигиозной розни (ст. 282 УК РФ), и политический экстре-
мизм, т. е. призывы к насильственному свержению консти-
туционного строя и властей (ст. 280 и ФЗ № 114).
Слово сделано. 03.03.06 «Ъ» сообщил, что Генпро-
куратура нашла в высказываниях политэмигранта Бориса
Березовского действия по захвату власти и возбудила про-
тив него новое уголовное дело. Ему инкриминировали «дей-
ствия, направленные на насильственный захват власти в на-
рушение Конституции РФ» (ст. 280 УК РФ). Суд заочно
санкционировал его арест, политэмигранта объявили в меж-
дународный розыск. Одним из поводов для преследования
Б. Березовского стало заявление, что он готовит «силовой пе-
рехват» власти в России. 24 января в интервью агентству AFP
он заявил, что достаточно давно предпринимает определен-
ные действия в этом направлении, а осуществлять перехват
власти намерен на собственные, честно заработанные сред-
ства. Глава Foreign Office (МИД Великобритании) Джек
Стро заявил, что насильственное свержение правительства
суверенного государства недопустимо и что Великобритания
не потерпит у себя тех, кто использует Соединенное
Королевство в качестве плацдарма для разжигания сопро-
вождающихся насилием беспорядков и терроризма в дру-
гих странах. Мы предупреждаем, что статус беженца
(Б. Березовский получил его в 2003 г. – Е.К.-М.) может
быть пересмотрен в любой момент, – сказал Джек Стро.
Среди преступлений политических обнаруживаются и
правонарушения против прав личности и социальной груп-
816
пы. Состав преступления по ст. 282 УК РФ описывается

как «действия, направленные на возбуждение вражды либо
розни против группы лиц по признакам пола, расы, нацио-
нальности, языка, происхождения, отношения к религии, а
равно принадлежности к какой-либо социальной группе».
В качестве экстремистских деяний все чаще рассматрива-
ются тексты блогосферы как области «народной журнали-
стики», одно из характерных свойств которой – минимум
языковой цензуры [Какорина 2007].
В феврале 2007 г. сотрудники отдела «К» МВД
Республики Коми изъяли жесткие диски с якобы кон-
трафактным софтом из редакции оппозиционной газеты
«Искра» (г. Инта). По этому поводу сыктывкарский жур-
налист Борис Суранов в своем ЖЖ-блоге разместил ста-
тью «Власть юзает киберполицию на выборах». Там же
15.02.07 был размещен пост местного блогера, молодого му-
зыканта Саввы Терентьева (правописание подлинника):
From Terentyev: Ненавижу ментов, сцуконах… не со-
гласен с тезисом «у милиционеров остался менталитет
репрессивной дубинки в руках власть имущих». Во-первых,
у ментов; во-вторых, не остался; он просто-напросто не-
искореним. мусор – и в африке мусор. кто идет в менты –
быдло, гопота – самые тупые, необразованные предста-
вители жив(отн)ого мира. Было бы хорошо, если бы в
центре каждого города России, на главной площади (в
Сыктывкаре – прямо в центре Стефановской, где елка
стоит – чтоб всем видно было) – стояла печь, как в
Освенциме, где церемониально, ежедневно, лучше дважды
в день (в полдень и в полночь) – сжигали бы по неверно-
му менту, народ чтоб сжигал. Это был бы первый шаг к
очищению общества от ментовско-гопотской грязи.
Комментарий Б. Суранова: Прямо масленица какая-то.
В апреле 2007 г. возбуждено уголовное дело по ст. 282
УК РФ. Аргументы защиты, требовавшей оправдать блоге-
ра за отсутствием состава преступления, были основаны на
закономерностях интернет-общения: 1) это комментарий в
блоге для ограниченного круга лиц, 2) на который распро-
страняется конституционное право и позиция Европейского
суда по правам человека (ЕСПЧ) на свободу слова и мнения;
3) не доказан прямой умысел в действиях подсудимого.
817
По мнению адвокатов, обвинение сконцентрировалось на

комментарии Саввы Терентьева, не рассматривая его в кон-
тексте дискуссии по поводу обыска в редакции местной га-
зеты. Силами местных ученых проведены две экспертизы,
поддержавшие позицию обвинения; лингвистическая экспер-
тиза ГЛЭДИС с опровержением правомочности этих экспер-
тиз не возымела действия. Следствие установило, что текст
направлен на возбуждение ненависти против определенной
социальной группы (милиционеров, работников МВД) и на
унижение их достоинства и что С. Терентьев совершил пре-
ступление. Своей вины перед «ментами» С. Терентьев не
признал, но извинился перед жертвами концлагерей и со-
трудниками милиции, которые честно исполняют свой долг и
кого мог бы задеть комментарий. В июле 2008 он получил год
условно (за признание авторства). Кассационная коллегия
Верховного Суда Республики Коми отказалась удовлетво-
рить жалобу музыканта. Адвокаты прокомментировали при-
говор так: «Верховный Суд Коми фактически подтвердил,
что в России критика властей приравнивается к экстремизму
и подлежит уголовному преследованию». Они будут обжа-
ловать решение в Верховном Суде РФ и направят жалобу в
ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека). «Российская
газета» 09.07.08 написала: «Пользователь Интернета постра-
дал за то, что оставил в Живом Журнале Б. Суранова нели-
цеприятный отзыв о работе милиции».
Третий тип – это речевые преступления против лич-
ности, совершающиеся в ходе политической деятельности,
в целях политической борьбы.
Согласно Основному закону РФ (ст. 17 и 23 главы 2
«Права и свободы человека и гражданина»), одно из неотъ-
емлемых гражданских прав личности – человеческое досто-
инство [Правовые и этические нормы в журналистике 2007:
28]. Преступлением считается унижение чести, достоинства
и деловой репутации через распространение порочащей
информации (диффамация – ст. 152 ГК РФ и клевета –
ст. 129 УК РФ), в том числе в неприличной форме (оскор-
бление – ст. 130 УК РФ). Наказание по этим статьям отяг-
чается в случае распространения публичного (устное и лич-
ное) или медийного (на бумажных, эфирных или сетевых
носителях).
818
Профильные законы содержат сходные нормы. В ст. 56

«Ограничения при проведении предвыборной агитации» за-
кона «О выборах Президента РФ» «организации, осущест-
вляющие выпуск средств массовой информации, в случае
обнародования (опубликования) ими агитационных и ин-
формационных материалов (в том числе содержащих до-
стоверную информацию), способных нанести ущерб чести,
достоинству или деловой репутации кандидата, деловой
репутации политической партии, выдвинувшей кандидата,
обязаны предоставить соответствующим кандидату, поли-
тической партии возможность до окончания агитационно-
го периода бесплатно обнародовать (опубликовать) опро-
вержение или иное разъяснение в защиту своей чести, до-
стоинства, деловой репутации» [Tам же: 141]. Ст. 4 ФЗ
«О СМИ» «Недопустимость злоупотребления свободой
массовой печати» гласит: «Не допускается использование
средств массовой информации в целях совершения уголовно
наказуемых деяний». А ст. 43 «Право на опровержение» ука-
зывает: «Гражданин или организация вправе потребовать от
редакции опровержения не соответствующих действительно-
сти и порочащих их честь и достоинство сведений, которые
были распространены в данном средстве массовой информа-
ции. <…> Если редакция средства массовой информации не
располагает доказательствами того, что распространенные
им сведения соответствуют действительности, она обязана
опровергнуть их в том же средстве массовой информации»
[Там же: 46; 57].
Клевета. Под рубрикой «Региональная политика» 09.08.06
«Ъ» опубликовал заметку Генпрокуратура защитит
Любовь Слиску от однопартийцев. По обращению пер-
вого вице-спикера Госдумы Л. Слиски Генпрокуратура воз-
будила уголовное дело по статье «Клевета» против депутата
городской думы Саратова И. Лобанова. Вице-спикер про-
сила дать правовую оценку письму саратовских депутатов,
адресованному президенту В. Путину и спикеру Госдумы
Б. Грызлову, в котором ей выражено политическое недо-
верие. В этом письме депутаты просили руководителей госу-
дарства призвать к ответственности Л. Слиску после того,
как, выступая в эфире ГТРК-Саратов, она раскритиковала
власти Саратова, а депутатам предложила сложить с себя
819
полномочия ввиду неэффективности их работы. Письмо

депутатов c ироническим комментарием журналистов было
выложено на сайте газеты «Саратовский репортер», что, ве-
роятно, усугубило ситуацию.
Оскорбление. В Екатеринбурге коммунисты пыта-
ются снять с региональных выборов список партии влас-
ти – подзаголовок комментария из «НГ» от 22.02.08, оза-
главленного Непарламентский диалог. Экс-лидер ком-
мунистов Кадочников собрал пресс-конференцию и обру-
шился на бывших коллег за то, что во главе предвыборного
списка они поставили предпринимателей. <…> Депутат
облдумы (от КПРФ) Георгий Перский публично назвал
Кадочникова «розовым медвежонком» и даже таким гру-
бым словом, как «чмо». Объясняя свою резкость, он ска-
зал «НГ», что его возмутила двуличность Кадочникова.
<…> Сам Кадочников посчитал себя оскорбленным и об-
ратился с заявлением в суд.
У «общеуголовных» преступлений против личности
есть политические модификации. Оскорбление представи-
теля власти при исполнении служебных обязанностей – это
ст. 319 УК РФ. Новейшая редакция (июнь 2006 г.) Закона
«О противодействии экстремистской деятельности» допол-
нена пунктами: воспрепятствование действиям органов го-
сударственной власти, публичная клевета и обвинения в
адрес чиновников, угрозы в адрес представителей власти и
покушения на них.
Со времен Средневековья «оскорбление величества» и
«оскорбление Божества», кощунство считались особыми,
сурово наказуемыми типами преступления. Сравнительно
недавно почти все национальные европейские суды (кро-
ме, например, Франции) убрали из своих законов и ко-
дексов представление о преступном характере критики
правителей и чиновничества. Согласно современному под-
ходу, выработанному в западной юриспруденции и разде-
ляемому российским правосудием, высокий статус истца
не является для ответчика отягчающим обстоятельством –
наоборот, политик подвержен сугубому вниманию обще-
ства и не смеет возражать против пристрастности прессы,
поскольку его личные и семейные обстоятельства, его здо-
ровье и его финансы являются факторами нормального
820
функционирования социума. Это принципиальная позиция

Европейского суда по правам человека: «Возможности для
критики государственных должностных лиц по всем вопро-
сам, представляющим общественный интерес, должны быть
широкими, даже если сама эта критика облечена в резкую
или провокационную форму» [Леонарди 2005: 63], к кото-
рой присоединилась и отечественная мысль в сфере права
СМИ [Рихтер 2009]. В то же время должны соблюдать-
ся общечеловеческие права на защиту чести, достоинства,
деловой репутации и доброго имени граждан, включая
ВИПов.
Но менталитет российских политиков отличается глу-
бокой архаичностью. Традиционно высокий статус россий-
ского политика на фоне простых соотечественников и тра-
диционная его неподсудность прямо пропорциональны его
обидчивости. Как недавно сказал журналисту один орло-
вский политик по поводу иска со стороны областной адми-
нистрации в адрес местной журналистки, которая активно
выступает с критическими материалами: «Если оскорбляют
нашего губернатора, значит, оскорбляют нашу малую ро-
дину, Орловщину; если оскорбляют Орловщину, значит,
оскорбляют меня». По данным Фонда защиты гласности,
большинство исков по текстам СМИ – это именно иски чув-
ствительных политиков к журналистам.
Правовые признаки состава речевых преступлений

и их лингвистические показатели
Для разных типов речевых преступлений существуют

свои признаки состава преступления, зафиксированные
законодательно. Им соответствует набор языковых пока-
зателей, выявляемый лингвистической экспертизой (ЛЭ)
[Голев, Матвеева 2006: 168–184], и свой комплект типовых
вопросов, которые заказчик ЛЭ (суд или сторона процес-
са) ставит перед лингвистами-экспертами [Осколкова 2007].
Формулируются эти языковые показатели в специальной
научно-методической парадигме, которая обладает сложной
терминосистемой, дифференцируемой по типам речевых
преступлений [Голев 2007: 7–13]. В свою очередь ее тео-
821
ретической основой является когнитивно-коммуникативное

направление лингвистики.
Когда преступное деяние совершается либо распростра-
нением порочащих сведений (это диффамация и клевета,
включая ее политизированные варианты), либо характе-
ристикой лица в неприличной форме (это оскорбление, с
тем же уточнением), то оно характеризуется законом как
1) унижение чести, достоинства, доброго имени человека и
2) деловой репутации человека или организации [Кара-
Мурза 2010].
Согласно формулировке Постановления Пленума
Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. «О судебной
практике по делам о защите чести и достоинства граждан,
а также деловой репутации граждан и юридических лиц»,
порочащими являются сведения, «содержащие утвержде-
ния о совершении гражданином или юридическим лицом
действующего законодательства, совершении нечестного
поступка, неправильном, неэтичном поведении в личной,
общественной или политической жизни, недобросовест-
ности при осуществлении производственно-хозяйственной
или предпринимательской деятельности, нарушении дело-
вой этики и обычаев делового оборота, которые умаляют
честь и достоинство гражданина или деловую репутацию
гражданина или юридического лица» [Взгляд 2005: 11].
С лингвистической точки зрения это пропозитивный содер-
жательный аспект порочащих сведений (иначе – ситуатив-
ная семантика высказывания).
Другой их важный показатель – ложность пропозиции,
т. е. несоответствие этих сведений действительности: это
«утверждения о фактах или событиях, которые не имели
место в реальности во время, к которому относятся оспари-
ваемые сведения» [Там же]. От порочащих сведений приня-
то отличать позорящие – правдивые сведения о незаконном
или безнравственном поведении человека. За их распро-
странение журналистов наказывать не полагается: не они
порочат человека – он сам себя позорит таким поведением.
Более того, от порочащих и позорящих сведений надо отли-
чать «просто» негативную информацию, например, факт не-
удачи на выборах. Он с горечью воспринимается политиком
и его близкими и злорадно – его врагами, но информация
822
об этом не может быть сочтена порочащей: ведь, проиграв

выборы, политик не нарушил никаких законов и моральных
норм. Иск, где истец пытается инкриминировать такую ин-
формацию, должен быть отклонен.
Необходимостъ соблюдать пропорцию между импера-
тивами прав человека и общества и сложность медиапро-
цессов привела европейских правоведов, к которым затем
присоединились отечественные, к различению в конфликто-
генных текстах двух типов содержания, двух приемов по-
дачи сведений. Это факты – информация о действительно-
сти, отображающая события, процессы, ситуации, поступки
и действия граждан и, соответственно, верифицируемая.
Оказавшись недостоверной, она расценивается как деликт –
диффамация или клевета. И это мнения – не информация
о действительности, более или менее объективная, а сугу-
бо субъективный образ ситуации, картина мира в сознании
автора, фрагмент которой отображается в тексте; и эта ин-
формация принципиально не верифицируема. В контекстах
мнения информация подается автором как субъективное
убеждение, которое не обладает параметром истинности.
О мнении не полагается говорить, истинное оно или лож-
ное; оно характеризуется как убедительное или нет, дока-
занное или недоказанное. По правилам ведения массовой
коммуникации, оно требует открытого провозглашения и
отчетливых обоснований правоты говорящего. Поскольку
мнение не верифицируемо, постольку оно не подпадает под
статьи о защите чести, достоинства и деловой репутации.
И в случае претензий со стороны истца (персонажа, о ко-
тором в тексте распространены неблагоприятные сведения
и высказаны критические мнения) журналист или политик
ссылается на свое конституционное право выражать мнение,
особенно если оно оформлено лингвистически корректно
(т. е. отчетливо как мнение и вдобавок прилично, благопри-
стойно).
Частной разновидностью мнения является оценка –
суждение о каком-либо объекте, явлении действительности
или лице, в котором наряду с так называемой дескриптив-
ной (описательной и объективной) информацией содержит-
ся квалификативный компонент, в чем проявляется личное
отношение автора к объекту речи и/или некоторый оценоч-
823
ный стереотип. Оценочная шкала поляризована, и ее общие

значения – «хорошо» и «плохо». Функциональная семанти-
ка оценки – это комплекс, в котором присутствуют субъект
и объект оценки, сам оценочный предикат и его основание,
поэтому она заведомо субъективна. Согласно юрислинг-
вистическим традициям, оценка является разновидностью
мнения и как таковая не нуждается в верификации, т. е. в
доказательстве своей истинности. В диффамационных про-
цессах оценочные контексты обычно выводятся из рассмо-
трения.
Однако, согласно [Вольф 1985] и ]Арутюнова 1988], не
верифицируема только общая оценка, только общеоценоч-
ное суждение. Частнооценочные смыслы вполне поддаются
верификации, представляя собой «двухслойный» предикат,
где «верхняя» часть – общая оценка («это хорошо/плохо»),
а вторым слоем идет указание на конкретную, частную сфе-
ру ее формирования. Этот пласт семантики у Арутюновой
обозначен как модус оценки. Разнообразие модусов велико,
модусы взаимодействуют, но можно выделить несколько ба-
зовых. Это истинностный модус (истина, правда/ложь),
перцептивный (вкусно/невкусно) и утилитарный модус
(выгодно/невыгодно), интеллектуальный (умный/глупый),
эстетический (красивый/безобразный), этический (добро/
благо, приличие/неприличие), религиозный (священный/
профанный, кощунственный), тимиологический (важный/
неважный) и др.
Но если оценка выражена неприличным способом,
грубо-просторечной или обсценной лексикой, с привлечени-
ем имен одиозных литературных героев или исторических
личностей, то такое высказывание может быть истолковано
как другое речевое преступление – оскорбление (ст. 130 УК
РФ).
Различение фактов и мнений, общих и частных оце-
нок на основании их языковых примет – основная зада-
ча лингвистической экспертизы в диффамационных делах.
И это трудная задача, особенно с учетом политизированно-
сти диффамационных процессов.
К выборам в Мосгордуму осенью 2009 г. оппозиционный
политик Б. Немцов выпустил брошюру «Лужков. Итоги»,
где писал о коррупции в московском правительстве. Пресс-
824
секретарь Ю. Лужкова С. Цой выступил с отповедью, в ко-

торой сказал, что Ю. Лужков – это фигура, а Б. Немцов –
никто. По этому поводу Б. Немцов дал «Коммерсанту»
интервью, где заявил: Я считаю, что Лужков – вор и
коррупционер, а я – нет. В связи с этим выступлением
Лужков подал иск против Немцова и «Коммерсанта» и выи-
грал его, получив в качестве компенсации морального вреда
от каждого из ответчиков по 500 тыс. руб.
Еще один квалифицирующий показатель, характерный
для уголовных преступлений, в отличие от гражданских, –
умышленный характер деяния. Если суду удается доказать
умышленность распространения порочащих сведений, то
это состав клеветы (ст. 129 УК РФ); если будет доказано,
что такие сведения распространялись без умысла, т. е. что
автор или распространитель (политик или журналист) не
знал, что сведения ложные, не удосужился их проверить, то
его действия подпадают под гражданское правонарушение
(ст. 152 ГК РФ). Что хуже – неизвестно: с одной сторо-
ны, за уголовное преступление полагается наказание вплоть
до тюремного заключения; а наличие уголовной судимости
ограничивает человека в правах, создает ему дурную славу;
но можно получить и условный срок. А с другой – граждан-
ское правонарушение наказывается опубликованием опро-
вержения в тех же рамках и объемах, что и опровергаемые
сведения; кроме того, истец часто требует с ответчика ма-
териальной, т. е. денежной, компенсации морального вреда
(как трактуется унижение чести и достоинства) и репута-
ционного ущерба (к чему приводит умаление деловой ре-
путации) – а это может стать для ответчика разоритель-
ным. Правда, вредоносные эффекты истец обязан дока-
зать документально, например справками из поликлиники
[Эрделевский 2007].
Аман Тулеев отсудил у Зюганова еще полмиллио-
на рублей («Ъ», 30.05.08). Лидер КПРФ Геннадий Зюганов
должен был выплатить в качестве компенсации морального
вреда губернатору Кемеровской области А. Тулееву 500 тыс.
руб. по иску губернатора о защите чести, достоинства и деловой
репутации. На президентских выборах 2008 г. в Кемеровской
области Г. Зюганов получил 8,45% голосов (3 место). После
выборов он заявил, что губернатор Кузбасса якобы созвал
825
«своих янычар» и обещал снять с должностей руководите-

лей тех городов и районов, избиратели которых отдадут
за кандидата Зюганова больше 10%. А. Тулеев счел это кле-
ветой и обратился в суд. В. Соловьев, руководитель юриди-
ческой службы КПРФ, пообещал обжаловать это решение,
т. к. сумма взыскания слишком велика. «Мы рассматриваем
это как целенаправленную кампанию травли, которая сейчас
началась против Зюганова и связана с его выступлением про-
тив Путина и оспариванием КПРФ результатов думских вы-
боров». Это второе в 2008 г. проигранное А. Тулееву дело
Г. Зюганова. Первый суд Тулеев выиграл 12.02.08: 450 тыс.
руб. за заявления главы КПРФ в эфире «Эха Москвы» и за пу-
бликацию «Прагматический расчет» в газете «МК в Кузбассе».
Диффамация и ее языковые показатели
Этим термином в узком смысле обозначают гражданское

правонарушение (ст. 152 ГК РФ), выражаемое в распростра-
нении, в том числе в массовой коммуникации, порочащих
сведений о физическом или юридическом лице – персонаже
текста. В широком – дискредитацию, которая толкуется как
«агональная коммуникативная стратегия, предназначенная
для победы над противником в коммуникативном конфлик-
те и пользующаяся этически недопустимыми средствами»
[Иссерс 1999: 45]. И диффамация, и дискредитация обо-
значают перлокутивный эффект – неблагоприятные психо-
эмоциональные последствия у двух разных адресатов. Во-
первых, это юридизированные психологические состояния
истца: унижение чести и достоинства и моральный вред.
Во-вторых, это умаление деловой репутации, дискредита-
ция в аудитории, массовой или целевой (в политике это
электорат), наносящая деятелю (политическому или эконо-
мическому) репутационный ущерб: например, избиратели,
среди которых целенаправленно распространялись пороча-
щие сведения о кандидатах, отказались голосовать за дис-
кредитированного политика.
Но дело в том, что далеко не каждый контекст, который
вызвал у истца гнев или обиду и привел его с заявлением в
суд, может быть вменен как речевое преступление. Чтобы
826
стать объектом судебного рассмотрения в диффамационном

процессе, а потом быть признанным в качестве деликта, ин-
криминируемый текст должен отвечать ряду содержатель-
ных и формальных требований.
Основной лингвоправовой признак диффамации – по-
рочащие сведения. Он раскрывается в лингвистической
экспертизе через два комплекса разных, но взаимосвязан-
ных содержательных параметров текста – через противо-
поставление фактов (фактологической информации) и
мнений (см. выше), которые в свою очередь раскрываются
через показатель верифицируемости информации и ее оце-
ночный характер. Разработка этих тем в российской юрис-
лингвистике основывается на исследованиях Н. Д. Ару-
тюновой, Е. М. Вольф, участников группы «Логический
анализ языка», Московской семантической школы под ру-
ководством Ю. Д. Апресяна.
В этих работах показано, что есть правила оформления
и восприятия информации, которая автору текста известна
как истинная (или он ее выдает за таковую), – тогда она
оформляется как знание (оно соотносится с фактом); или
она известна как предположительная, вероятностная – и
оформляется как мнение. Воспринимая текст с такими по-
казателями, читатель подсознательно ощущает, правдивая
это информация, истинная или вероятностная (т. е. это зна-
ние или мнение), соответственно формируя свое отношение,
выстраивая поведение.
Для контекстов мнения и знания, которые коррелируют
с лингвоправовыми параметрами мнения и факта, суще-
ствует комплекс языковых показателей. Сначала перечис-
лим их, а потом дадим развернутую иллюстрацию – анализ
текста, инкриминируемого как диффамация, из нашей экс-
пертной практики.
Языковые показатели мнения – это вводно-модальные
конструкции со значением вероятности, предположения, а
также сложноподчиненные изъяснительные предложения,
главная часть которых представляет собой эксплицитный
эпистемический модус и содержит глаголы соответствующей
пропозитивной установки (думать, полагать и проч.).
Для контекстов знания, сиречь для потенциально поро-
чащей информации, также есть лексическо-грамматические
827
показатели. Первый из них – фактологический характер

пропозитивной семантики. В таких контекстах информация
подается и, предположительно, воспринимается как объек-
тивная истина, т. е. как факт. Это ключевое понятие ЛЭ с
опорой на логико-синтаксическую концепцию [Арутюнова
1988] и исследования [Степанов 1995] анализировалось в
книге [Понятие чести и достоинства… 1996/2004: 45-64], а
затем и в пособии [Язык СМИ как объект междисципли-
нарного исследования 2003]. Фактологичны конкретноре-
ферентные предложения с акциональными, статальными,
количественными, некоторыми релятивными предикатами.
Иные типы предикатов, на наш взгляд, формируют неве-
рифицируемые высказывания: помимо оценочных, это пре-
дикаты эмоционального состоянии, умственной или перцеп-
тивной деятельности, которые изображают внутренний мир
персонажа в традициях беллетристики, а не журналистики.
Следовательно, и в опровержении этого рода сведения об
истце не нуждаются.
Однако информация тогда становится фактом и воспри-
нимается как истинная, когда подвергается верификации.
В конфликтогенных текстах она, поданная в форме знания,
инкриминируется как клеветническая или порочащая и под-
лежит проверке на истинность. Если она распространена
в СМИ, то обязанность представить доказательства ее ис-
тинности лежит на журналисте (ст. 51 Закона «О СМИ»).
А верифицировать ее, в том числе доказать, что она кле-
ветническая (умышленно лживая), должен суд. Задача
же лингвистов-экспертов – указать суду на те фрагменты
текста, которые подлежат верификации и могут быть до-
казательствами по соответствующим делам, и те, которые
верификации не поддаются и поэтому не могут быть вме-
нены как состав какого-либо речевого преступления. При
этом они не уполномочены определить, соответствует или
не соответствует действительности информация из текста.
Выяснить это – задача только судебных органов.
Согласно правилам лингвистической экспертизы, ве-
рификации подлежат контексты, где информация об ист-
це сформулирована в форме утверждения (что выступает
коррелятом знания). Этот логико-лингвистический термин
доставил много забот как юристам, так и филологам в силу
828
несовпадения значений, релевантных для каждой из этих

профессиональных групп. В лингвоэкспертных целях его
рассмотрел проф. А. Н. Баранов. В контексте теории ре-
чевых актов, где присутствуют близкие этому понятию РА
констатив (по Дж. Остину) и репрезентатив (по Дж. Серлю),
он определил, что утверждение – это «вербально передавае-
мая кому-л. информация о том, что из нескольких возмож-
ностей имеет место некоторая одна, причем говорящий в
той или иной степени берет на себя ответственность за со-
общаемое, а сама информация передается в грамматической
форме повествовательного предложения, допускающего ис-
тинностную оценку (верификацию), которое реализуется в
различных синтаксических позициях (и в функции простого
предложения, и в составе сложного) со сказуемым в инди-
кативе и не соотносится в явной форме с субъективными
представлениями говорящего о действительности» [Баранов
2007: 32]. Но ученый дополнил инструментарий понятием
«скрытого утверждения» и тем самым пренебрег, как пред-
ставляется, важным отличительным моментом понятия по-
рочащие сведения.
Это пункт – требование эксплицитной информации в
диффамационном процессе. Здесь учитываются оба основ-
ных компонента синтаксической семантики: пропозитивный и
иллокутивный. Верификации подлежит только явная пропо-
зитивная информация, а не инференции, не выводы обижен-
ного истца и не намеки как особая когнитивно-риторическая
стратегия автора, когда желаемые выводы закладываются,
имплицируются им самим [Баранов 2007]. Кроме того, со-
гласно распространенному экспертному мнению, не подле-
жат верификации косвенные речевые акты, т. е. косвенные
иллокуции. И здесь встает сложный вопрос об искренности
говорящего, о распознаваемости и верифицируемости илло-
кутивной семантики, который ЛЭ ставит в сугубо практиче-
ской плоскости. В то же время в ряде лингвоэкспертных пу-
бликаций риторические вопросы проходят как «косвенные»
или «скрытые» утверждения (см. выше), причем эксперты
опираются на определения из терминологических словарей
О. С. Ахмановой, Д. Э. Розенталя и М. В. Теленковой.
Как же понимать форму утверждения в рамках ЛЭ?
Думается, что это локализация инкриминируемого слова/
829
выражения в сказуемом, выполнение этим словом предика-

тивной функции, т. е. это явная словесная форма. А скры-
тая словесная форма соотносится со словами в группе подле-
жащего или с второстепенными членами предложения. Это
информация в неутверждаемой форме; по традиции, она не
верифицируема, а значит, и не инкриминируема: такой кон-
текст не может проходить по делу, он «отметается».
Приведем пример экспертного анализа. На факультет
журналистики МГУ поступил запрос от генерального ди-
ректора ОАО «Х» г. Ж-ска Кузнецова Л. М. с просьбой
провести лингвистическую экспертизу текста телесюжета,
который прошел в мае 2008 г. в эфире СМИ «ХХ» в ин-
формационной программе «ХХХ», на предмет содержания в
этом тексте утверждений, ущемляющих честь и достоинство
Иванова Б. В. и порочащих его деловую репутацию. Перед
экспертом Е. С. Кара-Мурзой были поставлены вопросы:
1. Содержатся ли в тексте фразы и выражения, содер-
жащие сведения о противозаконной, неэтичной или амо-
ральной деятельности истца Б. В. Иванова, или в них рас-
пространена информация иного типа?
2. Выражены ли они в форме утверждения (знания) или
в какой-то иной?
3. Подлежат ли вследствие этого верификации (провер-
ке на истинность) и могут ли быть объектом рассмотрения
по данному делу или нет?
Прежде чем ответить на конкретные вопросы, эксперт
охарактеризовал текст в целом: он представлял собой те-
матически определенный и структурно завершенный блок
новостной программы «ХХХ» и состоял из подводки (всту-
пления) ведущей Ю. Т-вой и сюжета, в котором было два
действующих лица. Депутат А. Г-н рассказывал о своем рас-
следовании нарушения Закона «О муниципальной службе»
в мэрии Ж-ска и о своем повторном обращении в городскую
прокуратуру по поводу предпринимательской деятельности
заместителя главы города Ж-ска по финансам Иванова Б. В. –
истца. А журналистка Т. Д-ва комментировала эту ситуа-
цию.
Подводка, прочитанная ведущей, содержала муни-
ципальную новость: Закон о муниципальной службе
по-прежнему продолжают нарушать в ж-ской админи-
830
страции. <…> всплывают все новые и новые любопыт-

ные подробности трудовых биографий заместителей
всенародно избранного мэра Ж-ска. Эта тема раскры-
валась на конкретном примере деятельности заместите-
ля главы города Ж-ска по финансам Иванова Б. В., ко-
торый был главным отрицательным персонажем сюжета.
Подвергался критике за бездействие (неисполнение пред-
писаний прокурора) и еще один персонаж – глава города
Г. Б-в: Во всяком случае, ни общественности, ни депу-
татам ничего не известно о том, как выполняет глава
города Г. Б-в (да и выполняет ли?) предписание прокуро-
ра Ж-ска об устранении нарушений законодательства,
вынесенное больше месяца тому назад. Но критика мэра
была выполнена в форме намека, «в щадящем режиме», по-
этому не могла рассматриваться как какое бы то ни было
речевое преступление.
Новостной повод телесюжета обнаружился в словах де-
путата А. Г-на – это его запрос в краевую прокуратуру на
основании «документов, полученных 18 мая», – учреди-
тельных документов ООО «Y-Инвест». С точки зрения ме-
тодов получения информации телесюжет определен как рас-
следовательский: ведущая сказала, что всплывают новые
подробности трудовых биографий заместителей мэра
Ж-ска, об учредительных документах ООО «Y-Инвест» го-
ворится, что они депутатом А. Г-м были получены, попали к
нему в руки. Сменявшие друг друга в кадре корреспондент
Т. Д-ва и депутат А. Г-н оценивали их как удивительные
(не соответствующие ожиданиям, нормам – из контекста
понятно, что это законодательные нормы) и объясняли эту
оценку тем, что одним из учредителей этого ООО был истец
Б. В. Иванов. А. Г-ну сообщили также, что господин
Иванов был причастен к бизнесу в нескольких предприя-
тиях – он был учредителем.
Проблема сюжета – предпринимательская деятельность
чиновника мэрии вопреки тому, что она запрещена Законом
«О муниципальной службе»; точнее – продолжение такой
деятельности, хотя городской прокурор уже передал мэру
предписание об устранении нарушений законодательства.
Здесь выявляется конфликт интересов на муниципальном
уровне. Журналистка Т. Д-ва видела его в том, что высоко-
831
поставленный чиновник Иванов, участвовавший в бизнесе

несмотря на законодательный запрет, не выполнял долж-
ным образом свои профессиональные обязанности, свою ра-
боту по обеспечению городского бюджета. Эту мысль она
формулировала не «в лоб», не в форме утверждения, а на-
меком: главный городской финансист не имеет ни сил, ни
времени на основную деятельность.
Правовая основа журналистских обличений и главный
аргумент в пользу общественной важности самой темы и
проблемы – ст. 11 этого Закона, которая запрещает чинов-
никам заниматься предпринимательской деятельностью.
Кульминация сюжета – фраза корреспондентки Т. Д-вой,
где она цитировала эту законодательную норму. А главным
доказательством в разоблачении и критике Б. В. Иванова
как чиновника стали документы и сведения о его бизнес-
проектах, полученные депутатом А. Г-м и известные журна-
листам. О них депутат в данном сюжете сообщил не только
массовой аудитории, но и – что очень важно – аудитории
институциональной, государственному органу – местной
прокуратуре. Ж-ская прокуратура и прокурор Ж-ска С. яв-
лялись одновременно и персонажами журналистского тек-
ста, и его косвенными адресатами. В своей третьей реплике
депутат сделал прогноз из полученных им сведений о при-
частности Б. В. Иванова к бизнесу: Поэтому прокурату-
ра, я думаю, что все эти факты проверит и сделает
свои соответствующие выводы, ну, по чиновнику, кото-
рый работает у нас в администрации. Эту формулиров-
ку можно было истолковать как еще один запрос депутата
(косвенный, так как прозвучал в теленовости как предпо-
ложение депутата, и публичный, так как сделан через теле-
выступление, в прокуратуру как орган судебной власти).
А журналистка, в последней реплике подводя итоги сюже-
та, также апеллировала к прокуратуре как к некоему «ин-
тервьюеру», которому удастся получить информацию от чи-
новника: Спросить же самого Иванова ни про бюджет,
ни про его предпринимательскую деятельность опять
не получилось. Чиновник находится в очередной москов-
ской командировке. Вся надежда – на прокуратуру.
С помощью метафоры (властная инстанция предстала в роли
журналиста) корреспондент объединил разные социальные
832
институты в общем поиске истины, что помогло интерпрети-

ровать целеустановку журналистов в телесюжете.
Целеустановка – это содержательный аспект текста,
означающий конечные цели текста, то интеллектуальное и
эмоциональное воздействие, которое журналисты хотят ока-
зать на массовую аудиторию, а также те «оргвыводы», к
которым журналисты подводят своих институциональных
адресатов. Данная телевизионная новость была рассчитана
не только на то, чтобы проинформировать телезрителей о
важном для горожан положении дел в мэрии, но и на то,
чтобы активизировать инстанции: прокуратуру, куда депу-
татом А. Г-м были направлены два запроса относительно
предпринимательской активности чиновника Б. В. Иванова,
и мэрию, чтобы она соблюдала законы и выполняла судеб-
ные предписания. Сюжет ориентирован на законодательные
нормы, основан на депутатском расследовании, которое под-
держано городским телевидением, и имеет воспитательное
значение для аудитории с точки зрения уважения к закон-
ности и защиты интересов населения. Эксперт отметил ма-
стерство, с которым журналисты раскрыли непростую тему,
очевидно осознавая меру профессиональной ответствен-
ности. Нигде авторы не дали оценку деятельности истца
Б. В. Иванова, предоставляя сформулировать ее судебной
инстанции. Авторы прибегли к мягким, эвфемистическим
формулировкам фактологии, которые должны обеспечить
понимание аудиторией концепции сюжета без нарушения
журналистами законодательных ограничений на распро-
странение ненадлежащей информации.
На следующей стадии лингвист-эксперт проанализиро-
вал все фразы с упоминанием истца Б. В. Иванова. Покажем
на трех из них алгоритмы анализа в диффамационных про-
цессах.
Удивительное в следующем: «Y-Инвест» был органи-
зован 29 марта 2007 года. И одним из его учредителей
был Иванов Б. В. – наш заместитель главы по финан-
сам.
Этот первый фрагмент текста, в котором говорится об
истце Б. В. Иванове, представляет собой реплику-подхват
депутата А. Г-на, композиционно связанную с предыдущей
репликой журналистки Т. Д-вой отношениями пояснения к
833
оценочному высказыванию (Ж.: Сам Г-н иначе как удиви-

тельными их (учредительные документы) не называет. –
Депутат: Удивительное в следующем: «Y-Инвест» был
организован 29 марта 2007 года. И одним из его учре-
дителей был Иванов Б. В. – наш заместитель главы по
финансам).
С точки зрения структуры эта реплика депутата пред-
ставляет собой ССЦ (сложное синтаксическое целое) из
двух предложений и делится на две неравные части: сна-
чала автор подхватил оценку документов, прежде сфор-
мулированную журналисткой Т. Д-вой: Удивительное в
следующем, а далее раскрыл эту оценку: «Y-Инвест» был
организован 29 марта 2007 года. И одним из его учреди-
телей был Иванов Б. В. – наш заместитель главы по
финансам.
Информация об истце содержится в форме утвержде-
ния: кем является Б. В. Иванов – одним из учредителей
ООО «Y-Инвест». Эта информация воспринимается на
фоне уже прозвучавшего в подводке сообщения о том, что в
городской администрации продолжается нарушение закона
«О муниципальной службе», о том, что появляются («всплы-
вают», по словам ведущей Ю. Т-вой) любопытные под-
робности трудовых биографий заместителей всенародно
избранного мэра, и намека на то, что глава города Г. Б-в
не выполняет «предписание прокурора Ж-ска об устра-
нении нарушений законодательства, вынесенное больше
месяца назад. А также в контексте предыдущей реплики
корреспондента Т. Д-вой, что учредительные документы
ООО «Y-Инвест» депутат А. Г-н считает удивительными,
т. е. не соответствующими неким нормативным ожиданиям.
С учетом фоновых знаний жителей Ж-ска, информация в
реплике А. Г-на имплицитно негативная: подразумевается,
что Б. В. Иванов как чиновник городской администрации
участвует в бизнес-проекте незаконно.
Подразумевание, импликация представляет собой одну
из универсальных форм мышления – выведение нового ис-
тинного знания из определенной конфигурации исходных
данных, называемых посылками, в силлогистических фор-
мах, например в форме условно-категорического суждения,
в том числе сокращенной (энтимематической). Логика рас-
834
суждений всех участников данного сюжета основывается на

норме закона – на запрещении муниципальным чиновникам
заниматься каким-либо бизнесом как лично, так и через до-
веренных лиц. Большая посылка условно-категорического
суждения реконструируется так: «Если муниципальный чи-
новник занимается бизнесом, значит, он нарушает закон».
Средняя посылка – это верифицируемое фактологическое
суждение: «Чиновник Х занимается бизнесом», причем све-
дения в нем можно конкретизировать: какую именно долж-
ность занимает чиновник, как именно он занимается бизне-
сом – учреждает фирмы или еще что-либо предпринимает.
Следствие из такой логической конструкции выводится че-
ловеком автоматически, принудительно и считается анали-
тически истинным, неоспоримым: «Следовательно, чинов-
ник Х нарушает закон». И если сложное синтаксическое
целое «Y-Инвест» был организован 29 марта 2007 года.
И одним из его учредителей был Иванов Б. В. – наш
заместитель главы по финансам соответствует дей-
ствительности, то корректное следствие из нее – «Ива-
нов Б. В. нарушает закон», с высокой степенью вероятности
выводимое телеаудиторией. Но в явной словесной форме
этот вывод в спорном тексте отсутствует, так что реконстру-
ированная фраза не может быть предметом иска.
Однако фраза депутата А. Г-на одним из его
(«Y-Инвеста») учредителей был Иванов Б. В. – наш
заместитель главы по финансам потенциально пороча-
щая, поскольку сформулирована в утвердительной форме;
по своей лингвистической форме она способна подвергать-
ся верификации. Вопрос в том, является ли она истинной
или ложной; а бремя доказывания лежит на журналистах.
Если окажется, что в телепередаче содержатся правдивые
сведения о нарушении чиновником закона, то их разо-
блачительная сила не может считаться порочащей (то есть
очерняющей невинного, честного человека), а журналистов
нельзя признать виновными в распространении порочащих
сведений: они выполняют свой профессиональный долг по
информированию своей аудитории (в данном случае – жи-
телей города Ж-ска) о таком важном явлении, как законное
или незаконное поведение чиновников. Если же информа-
ция о том, что Б. В. Иванов является одним из учредителей
835
ООО «Y-Инвест», окажется ложной, если журналисты не

сумеют привести доказательства ее истинности, значит, она
порочащая, а журналисты виновны в диффамации.
11-я статья Федерального закона «О муниципальной
службе» запрещает чиновникам заниматься предприни-
мательской деятельностью – как лично, так и через до-
веренных лиц. Об этом в своем апрельском обращении в
прокуратуру писал Г-н. На это указал прокурор Ж-ска
С. в своем предписании на имя мэра ЗАТО, требуя в ме-
сячный срок устранить нарушения и наказать виновных.
Тогда речь шла о том, что Иванов является учредите-
лем ж-ского ООО «Пирамида». Реакция мэра до сих пор
неизвестна. Зато известно, что и в Новосибирске, и в
Красноярске, и в Березовском районе, и в Барнауле глав-
ный городской финансист имеет свои интересы. Широта
и размах, безусловно, впечатляют. И вполне можно по-
нять, что на основную деятельность главному городско-
му финансисту просто не остается ни сил, ни времени.
Иначе как еще объяснить уменьшение федеральных до-
таций вдвое?
В этой большой реплике корреспондента Т. Д-вой со-
держится 4 порции информации об истце Иванове. Выявим
ее пропозитивную, коммуникативную и композиционную
структуру.
С точки зрения телевизионной драматургии, она пред-
ставляет собой кульминацию сюжета. Именно в ней, с
одной стороны, формулируется главный аргумент, позво-
ляющий интерпретировать предпринимательскую деятель-
ность истца Б. В. Иванова как незаконную: пересказывает-
ся ст. 11 ФЗ «О муниципальной службе», которая запреща-
ет чиновникам заниматься любым предпринимательством.
А с другой – в ней сопрягается проблема нарушения истцом
Б. В. Ивановым закона «О муниципальной службе» с не-
благоприятной ситуацией в городском бюджете – недофи-
нансированием, уменьшением федеральных дотаций вдвое.
Журналистка логически объясняет его через выводное суж-
дение о том, что на основную деятельность главному го-
родскому финансисту просто не остается ни сил, ни вре-
мени, и, таким образом, поднимает конфликт, связанный с
истцом, на новый уровень, увязывает его с общегородскими
836
интересами, показывая прикладное значение несоблюдения

законов – негативные последствия для жизнеобеспечения
города.
Первая порция информации в реплике корреспондента
Т. Д-вой об истце Иванове появляется в связи с обращени-
ем в прокуратуру депутата Г-на и предписанием прокурора
С. Фактической основой для обоих этих документов было
то, как говорит журналистка, что Иванов является учре-
дителем ж-ского ООО «Пирамида». Информация сфор-
мулирована в форме утверждения и верифицируема. По со-
держанию она потенциально порочащая, так как говорит о
противоправной ситуации – о том, что чиновник является
учредителем ООО, и подлежит проверке юридическими ме-
тодами.
Следующая порция информации об истце Иванове также
носит фактологический характер и выражена как утвержде-
ние; в диффамационном процессе это означает, что авторы
сюжета должны представить доказательства. Информация о
противоправном поведении истца дана как эвфемистический
перифраз. Устойчивое выражение иметь свои интересы
носит устарелый стилистический характер: значения «при-
быль, выгода» у слова «интерес» в Mалом Академическом
Словаре русского языка [Т. 1, 1985] дается под пунктом 3 со
стилистической пометой разг. устар., а «польза, смысл» –
как разговорное. Сейчас «иметь интересы» означает «быть
заинтересованным в какой-либо ситуации с практической
точки зрения (финансово или политически)», «иметь дело,
бизнес», «иметь долю в бизнесе».
Третья порция информации носит обобщенно-оценочный
характер и выражена предложением, простым по формаль-
ной структуре, но сложным, полипропозитивным по семан-
тической структуре, выражающей каузальные отношения
двух ситуаций. Широта и размах, безусловно, впечатля-
ют – в это простое предложение «упакована» информация
о причинной зависимости впечатлений, полученных нена-
званными субъектами чувств (по контексту понятно, что
журналистами) от масштаба (размаха и широты) деятель-
ности неназванного субъекта (по контексту понятно, что
это истец Иванов), т. е. от того, как широко, «размашисто»
действует главный городской финансист Ж-ска. При этом
837
количественная оценка деятельности истца Иванова, кото-

рая в стандартных контекстах имеет позитивное значение
(размах и широта – это хорошие качества: так характери-
зуют русского человека, русское государство, когда хотят
похвалить), в реплике журналистки Т. Д-вой приобретает
ироническое звучание: если масштабная предприниматель-
ская деятельность противозаконна, то вряд ли ее стоит оце-
нивать положительно. Но переносные значения, к каковым
относится и ирония как перенос по оценочному параметру
значения, не могут быть верифицированы, так как они от-
ражают субъективную картину мира автора, а поэтому не
могут быть и объектами правовой интерпретации. Кроме
того, поскольку в этой фразе истец Иванов не упомянут
(хотя и подразумеваем), эта фраза не подпадает под дей-
ствие ст. 152 ГК РФ.
Наконец, четвертый отрывок, в котором истец упомя-
нут как главный городской финансист, представляет собой
последнее ССЦ в этой реплике, тесно связанное с преды-
дущим: И вполне можно понять, что на основную дея-
тельность главному городскому финансисту просто не
остается ни сил, ни времени. Иначе как еще объяснить
уменьшение федеральных дотаций вдвое? Композиционно
это концовка третьей реплики корреспондента Т. Д-вой.
Эффектная за счет четкой структуры рассуждения и неба-
нальных выводов, она призвана обеспечить риторическое
воздействие. Познавательная функция этого фрагмента –
вывести обсуждение предпринимательской деятельности
истца на новый уровень: последствия его бизнес-активности
(на основную деятельность главному городскому финан-
систу просто не остается ни сил, ни времени) представ-
лены аудитории как причина неблагоприятной ситуации в
городском бюджете: Иначе как еще объяснить уменьше-
ние федеральных дотаций вдвое? Основываясь на всей
информации о предпринимательской деятельности истца
Иванова, корреспондент формулирует выводное суждение
как тезис (на основную деятельность главному городско-
му финансисту просто не остается ни сил, ни времени),
основным аргументом в пользу которого являются фак-
тические данные, приведенные в номинализованном виде:
(уменьшение федеральных дотаций вдвое). Логически это
838
следствие из предыдущих сведений и оценочных суждений

и дополнительное обоснование тезиса: Широта и размах,
безусловно, впечатляют. И вполне можно понять, что…
Иначе как еще объяснить…? При этом логика аргументи-
рования риторически преобразована: вместо однозначных
логических союзов суждения связываются конструкциями,
фиксирующими процесс рассуждения, а вместо однознач-
ных утверждений используются перифразы и риторические
вопросы.
Эти лингвистические приметы говорят о том, что этот
фрагмент представляет собой форму мнения. Главные его
приметы в этом контексте: 1) опорные глаголы умственной
деятельности и восприятия (впечатлять, понять, объ-
яснить), через которые подается информация; 2) самый
характер информации – не фактологический, а аналити-
ческий; 3) перифрастическая, описательная форма ее по-
дачи. Согласно международным и отечественным толко-
ваниям прав человека, в том числе права выражать свое
мнение, особенно когда оно выражается в соответствии
с журналистским профессиональным долгом, контексты
мнения не подлежат верификации и опровержению. Они
оспариваются в ходе свободной полемики. Таким образом,
этот фрагмент телетекста не может являться основанием
для иска.
Наконец, последняя в сюжете реплика, произнесенная
корреспондентом Д-вой, тоже говорит об истце Иванове.
Она представляет собой ССЦ из 3-х предложений и содер-
жит в форме утверждения сведения об истце: Спросить же
самого Иванова ни про бюджет, ни про его предпринима-
тельскую деятельность опять не получилось. Чиновник
находится в очередной московской командировке. Вся на-
дежда – на прокуратуру.
Говорят ли эти сведения непосредственно о нарушени-
ях закона, деловой этики, моральных норм? Нет. В явной
словесной форме в первых двух фразах сказано о неуспе-
хе получения информации от истца Иванова и о причине
этого – московской командировке чиновника. Негативный
эмоциональный подтекст этого фрагмента на фоне сюже-
та – сожаление о невозможности получения информации,
выраженное одним из авторов в словосочетании опять не
839
получилось. В последней фразе апелляция журналистки к

прокуратуре не просто «закольцовывает» сюжет (это тре-
тье появление темы прокуратуры), но недвусмысленно на-
мекает на то, что прокуратура снова займется делами истца
Иванова: Вся надежда – на прокуратуру. Но языковая
форма этой фразы – намек – не дает оснований для того,
чтобы ее рассматривать как содержащую конкретную не-
гативную информацию о нарушениях законности, деловых
или моральных норм. Намек как прием вообще предна-
значен не для распространения сведений, а для развития
мыслей аудитории в некотором направлении, которое он за-
дает словесно выраженной информацией. Но это не влия-
ет на правовой статус фрагмента текста: как намек, он не-
подсуден.
Чтобы исключить возможность возбуждения иска про-
тив журналистов по другой статье, например иска об оскор-
блении, эксперт в рамках своей компетенции указал, что
авторы высказывали сведения и мнения об истце Иванове
в соответствии с требованиями норм литературного языка,
не допустив вульгарных или бранных выражений, т. е. что
данный текст выражен в приличной форме. Это означает,
что он не содержит языковых примет речевого преступле-
ния оскорбление.
Оскорбление и его языковые показатели
Этот речевой деликт связан с диффамацией и клеветой

через свой перлокутивный эффект, который указан в зако-
не как аналогичный состав преступления: «унижение чести
и достоинства личности в неприличной форме». Поэтому
журналисты в судебных заметках часто не различают их.
Разница же в том, что при оскорблении этот эффект возни-
кает не вследствие распространения порочащих сведений, а
из-за того, что в адрес человека высказывается негативная
оценка в неприличной форме, рассчитанная на шоковый
психологический эффект – оскорбление. Оскорбительные
высказывания в политической коммуникации, к сожалению,
традиционны.
840
Пахан политической шпаны (газета «Демократи-

ческий выбор», № 39, сентябрь 1997, колонка главного ре-
дактора С. Юшенкова).
Парламентский центр давно уже превратился в ис-
пытательный полигон для крепких выражений в адрес
Президента России со стороны лидеров «душевной» оп-
позиции. В августе (1993 г. – Е.К.-М.) распоясавший-
ся от вседозволенности тогдашний лидер непримиримых
Р. Хасбулатов позволил себе выразить свое недовольство
Б. Ельциным не только с помощью слов, но и с помо-
щью оскорбительных жестов. Думаю, что именно тогда
у Бориса Николаевича созрело решение, ожидаемое боль-
шинством страны после убедительного референдума, –
распустить Съезд народных депутатов и Верховный
Совет РФ. А сколько публичных оскорблений прозвуча-
ло с тех пор из уст других соискателей на роль лидеров
Отечества калибром помельче? Не сосчитать. И вот
теперь, вероятно опасаясь конкуренции в своих рядах,
нынешний лидер «вечно вчерашних» повторил «подвиг»
последнего Председателя Верховного Совета в таких не-
приличных выражениях («главарь политической банды»,
если правильно помнится. – Е.К.-М.), что реакция обычно
сдержанного Президента последовала незамедлительно.
На встрече с министром внутренних дел он заявил о не-
допустимости политического хамства и необходимости
отвечать перед законом всем тем, кто позволяет себе
оскорбительный для других стиль поведения. Раньше бы
об этом заявить! Но лучше поздно, чем никогда. <…>
Один мой знакомый, услышав гневную заученную речь
т. Зюганова, воскликнул: «Да это же пахан политиче-
ской шпаны!» Может быть, он и прав. Может быть».
Ср. заголовок в том же духе, с использованием коммен-
тария политолога: Схватка дворовой шпаны. Кампания
обошлась без борьбы идеологий (НГ, 09.10.06).
Изложение: в 9 регионах страны закончилась кампания
по выбору в заксобрания. Эксперт Независимого институ-
та выборов А. Кынев считает, что «кампания получилась
безыдейной»: не было никакой четкой программной ар-
тикуляции. Это была кампания больше межличностного
противоборства, напоминающая схватку шпаны во дво-
841
ре, проверкой – чьи московские связи окажутся сильнее:

«а мы вас снимем, а у нас связи круче – мы восстано-
вимся».
В исследованиях юрислингвистической парадигмы была
выявлена особая функция языка/речи – инвективная, зна-
чимая именно своим правовым измерением [Понятия чести
и достоинства 1996]. Тот, кто наносит оскорбление, обо-
значается термином инвектор; оскорбленный обозначается
как инвектум, а бранная, ругательная фраза – это инвек-
тива. Коммуникативный феномен брани и оскорбления,
изучаемый также под метафорическим именем вербаль-
ной = словесной агрессии, был проблематизирован в рабо-
тах проф. В. И. Жельвиса; в его трудах понятие скверно-
словия обрело социолингвистический и психолингвистиче-
ский статус [Жельвис 1992]. Ученый определил инвективу
как «такой способ осуществления вербальной агрессии, ко-
торый воспринимается в данной семиотической (под)группе
как резкий или табуированный. В ином ракурсе инвективой
можно назвать вербальное (словесное) нарушение этическо-
го табу, осуществленное некодифицированными (запрещен-
ными) средствами» [Жельвис 2000: 225].
В терминах теории речевых актов высказывание, ин-
криминируемое как оскорбление, анализируется как особый
тип сообщающего речевого акта: адресованного конкретно-
му собеседнику, с комплексной иллокутивной функцией –
экспрессивной и эвалюативной. Об этом много писали ученые
разных лингвоэкспертных школ [Баранов 2007; Галяшина,
Горбаневский, Стернин 2005: 24–39; Кара-Мурза 2010в;
Саржина 2007: 257–267; Чернышова, Голощапова 2009:
94–98].
Понятие «неприличной формы» было конкретизировано
в списке инвективной лексики [Понятия чести, достоинства
и деловой репутации 2004: 9–116]. Отметим шкалирован-
ность оскорбительной силы выражений, пропорциональную
их этической неприемлемости (текстовые примеры приве-
дем ниже).
Список возглавляет обсценная, табуированная лексика
(как принято в современной лингвистике называть матер-
щину). Далее идут зооморфные метафоры (козел, петух,
свинья, гад и гадина); слова, в основе семантики которых
842
резко негативная этическая оценка (негодяй, мерзавец,

двурушник); «социоморфные» метафоры (пахан, палач,
мясник); слова, обозначающие антиобщественную, соци-
ально осуждаемую деятельность (бандит, мошенник, про-
ститутка); эвфемизмы к этой группе (киллер, путана,
«интердевочка»). Группа слов, к которой носители языка
проявляют особую чувствительность, – каламбурные окка-
зионализмы, выражающие негативную оценку политическо-
го противника: коммуняки, дерьмократы, прихватизация.
Они изначально направлены на дискредитацию объекта но-
минации в глазах его сторонников или, что реальнее в соот-
ветствии с логикой политической борьбы, на поношение, на
его умаление в глазах его заведомых оппонентов, а также на
унижение и оскорбление объекта пейоративной номинации
в качестве адресата полемики. К инвективной лексике ис-
следователи относят и глаголы осуждающей семантики (во-
ровать, врать), в том числе стилистически маркированные
(украсть vs хапнуть, спереть).
Однако оскорбительную силу пейоративное слово или
прецедентное имя окончательно приобретает только в кон-
тексте, завися от индивидуального или группового восприя-
тия. Проблематично, например, причислять к одиозным имя
Сталина или Гитлера: у них до сих пор много сторонников,
в чьих устах такое сравнение или антономазическая харак-
теристика будет восприниматься как комплимент, как бое-
вая награда. Зато регулярно считается оскорблением оценка
личности через употребление имени Иуда – имени самого
страшного предателя в христианской картине мира.
Матерщина тоже не универсальное оскорбительное
средство: ведь она используется не только как брань, адре-
сованная собеседнику, но и как манера строить фразы или
как междометие, и тогда рассматривается как хулиганство,
за которое полагается административная ответственность.
Особая проблема связана с употреблением слов типа бан-
дит или проститутка, имеющих помимо негативнооценоч-
ной прагматической семы определенное денотативное значе-
ние: они обозначают не только обобщенную характеристику
личности, но и противоправный род занятий. Поэтому они
могут быть инкриминированы и как клевета (если речь идет
об образе жизни персонажа), и как его оскорбление (если
843
в контексте слово употребляется как образно-переносная

оценка: Эта политическая проститутка Троцкий…).
В 2007 г. губернатор Владимирской области Н. В. В-в
обратился в милицию, прокуратуру и в ФСБ, требуя при-
влечь за клевету пятерых участников форума в разделе
«СМИ и политика» на сайте Kovrov.ru, в теме о якобы гото-
вящемся убийстве главы города Коврова И. Т-вой. В заяв-
лении губернатора сказано, что ряд сообщений на Kovrov.ru
«порочит его честь и достоинство, дискредитирует органы
власти в целом». Свидетельница Л. Петрова, председатель
Ковровского городского совета народных депутатов, читая
сайт, сделала выводы: «на ковровском форуме стали пу-
бликоваться тексты, порочащие честь и достоинство В-ва
Н. В. как руководителя одного из крупнейших регионов
страны в целях его дискредитации и подрыва авторитета
среди населения области» («Контроль контента» Webplanet.
ru/news/law/2006/12/06/kovrov.html).
Инкриминировавшиеся фразы (правописание подлин-
ника):
1) Эта тварь, называющаяся губернатором, на все
способна; 2) Эта сучара почти десять лет мурыжит всю
область; 3) Да эта скотина в комсомольскую бытность
девочек нужным человечкам поставляла.
Дело по ст. 130.2 (публичное оскорбление) и ст. 319 УК
РФ (оскорбление представителя власти при исполнении им
служебных обязанностей) возбудили против пользователя
под ником «Myshkin», которого идентифицировали как
Дмитрия Ташлыкова, внештатного корреспондента газеты
«Владимирский край». Он был приговорен к штрафу в
10 тыс. руб., но виновным себя не признал: якобы не он
писал под данным ником (авторство в Сети – это отдель-
ная лингвоправовая проблема, равно как минимизация
этической самоцензуры в интернет-общении). Были про-
ведены лингвистические экспертизы – Нижегородским
экспертно-криминалистическим центром МВД и ИРЯ
РАН. Первая фактически оправдывала пользователя, так
как указывала, что каждый интернет-форум имеет соб-
ственные правила общения и что в высказываниях поль-
зователя «Myshkin» нет прямого указания на действия гу-
бернатора. Эксперты из ИРЯ РАН указали: «Сообщение
844
содержит неприличную с точки зрения языковой формы и

резко негативную по отношению к В-ву Н. В. номинацию
“сучара", которая публично унижает честь и достоинство
представителя власти» (комментарий «Следите за база-
ром», http:// youngpeople.ucoz.ru/news.2008.01/15-5).
В обвинительном заключении было сказано: текст «причи-
нил В-ву Н. В. моральный вред, нравственные страдания,
вызванные действием, посягающим на честь и достоинство
личности. <…> высказывания способны подорвать автори-
тет представителя власти».
Но в предвыборной полемике или в журналистском или
политическом тексте нецензурная брань в адрес собеседни-
ка или персонажа встречается сравнительно редко. Кроме
того, негативная характеристика дается персонажу заочно,
что снимает такой диагностирующий показатель оскорбле-
ния, как адресованность. И, наконец, публицист, как пра-
вило, не имеет умысла на оскорбление, т. е. он не намерен
психологически задеть персонажа, его интенция иная: он
критикует политика и пытается его вразумить или разобла-
чает его в глазах аудитории (см. пример В. Красули).
Все это позволяет утверждать, что настоящее оскорбле-
ние, со всеми признаками уголовного деликта, в полити-
зированной массовой коммуникации редкость. Более того,
представители юридической и журналистской общественно-
сти давно говорят о декриминализации оскорбления, т. е.
о выведении его за пределы Уголовного кодекса. Но пока
этого нет, угроза привлечения по уголовной статье остается
средством «окорачивания» критически настроенных журна-
листов.
Лингвосемиотические показатели эстремизма
Объективную сторону словесного экстремизма составля-

ют такие противоправные речевые деяния, как 1) призывы
к осуществлению экстремистской деятельности; 2) высказы-
вания, направленные на возбуждение ненависти или враж-
ды, а равно унижение достоинства человека; 3) оправдание
или обоснование необходимости осуществления экстремист-
ской деятельности; 4) пропаганда атрибутов и символов на-
845
цистских и сходных с ними до степени смешения [Галяшина

2006].
Собственно лингвистические показатели этих речевых
действий описываются также через комплекс признаков.
Во-первых, это характерный для такого речевого престу-
пления тип речевого акта, как призыв [Баранов 2007: 412-
474; Осадчий 2007: 55-65; Кара-Мурза 2009д]. Во-вторых,
это коммуникативные стратегии оправдания и обоснования
террористической, экстремистской деятельности; в лингво-
экспертных целях они почти не изучены.
Продемонстрируем алгоритмы анализа текста, инкрими-
нированного по нескольким речевым преступлениям, и пре-
жде всего по такому типу экстремизма, как этноэкстремизм
(национализм).
На факультете журналистики МГУ в 2002 г. по запросу
представителей лидера партии «Яблоко» Г. А. Явлинского
была проведена лингвистическая экспертиза двух текстов –
агитационной листовки, выпущенной горноалтайской ор-
ганизацией КПРФ в марте 2000 г., в период кампании
по выборам Президента Российской Федерации, и ста-
тьи «Ай, Моська, знать, она сильна…», опубликованной
газетой «Постскриптум» (г. Горно-Алтайск) 14 декабря
2000 г. Экспертами выступили декан факультета журнали-
стики МГУ, профессор, д.ф.н. Я. Н. Засурский и доцент
кафедры стилистики, к.ф.н., действительный член Гильдии
лингвистов-экспертов по документационным и информаци-
онным спорам (ГЛЭДИС) Е. С. Кара-Мурза.
В обоих текстах были даны резкие негативные харак-
теристики деятелям партии «Яблоко» – ее тогдашнему ру-
ководителю Г. А. Явлинскому и главе местного отделения
партии Н. Г. Думновой. По поводу содержания листовки
партия обратилась в городской суд Горно-Алтайска с ис-
ком о распространении в ней клеветнических сведений,
порочащих честь и достоинство кандидата в президенты
Г. А. Явлинского (ст. 129 УК РФ и ст. 152 ГК РФ), а
также призывов, носящих признаки возбуждения на-
циональной розни (ст. 29 Конституции РФ, ст. 282 УК,
ст. 4 Закона РФ о СМИ). Городская и республиканская
прокуратуры постановили прекратить уголовное дело за
отсутствием состава преступления, в частности, на основа-
846
нии «Заключения психолого-социологической экспертизы»,

сделанной в Учебно-научно-производственном комплексе
Алтайского государственного университета. Постановление
о проведении лингвистической экспертизы статьи «Ай,
Моська, знать, она сильна…», направленной против
Н. Г. Думновой, старший дознаватель ОВД Горноалтайска,
ст. лейтенант милиции А. В. Полянская адресовала кафедре
русского языка и литературы Томского государственного
университета. Экспертиза специалистов факультета журна-
листики фактически конкурировала с ними. К сожалению,
итоги дела нам неизвестны.
Продемонстрируем логику анализа листовки – полисе-
миотического текста, инкриминируемого как клевета и сло-
весный экстремизм (по признаку возбуждения националь-
ной розни). Текст в жанре агитационной листовки был по-
священ выборам Президента РФ в 2000 г. и представлял
собой стандартный лист формата А4, содержащий текст,
иллюстрацию и выходные данные; его автор – Ю. И. Поз-
деев. Основная коммуникативная цель листовки – побу-
дить читателей (потенциальных избирателей) проголосовать
на выборах за выдвигаемого в данной листовке кандидата
(Г. А. Зюганова). Ее второстепенная коммуникативная цель –
дискредитировать других кандидатов, его противников –
отрицательных персонажей листовки, посредством убежде-
ния читателя в их враждебности русскому народу и русско-
му государству, в их моральной нечистоплотности. Такие
однозначно негативные качества обусловлены для авторов
тем, что эти политики кажутся им участниками всемирного
еврейского заговора против России.
Первой задачей лингвистической экспертизы было опре-
делить, есть ли в данной листовке негативные сведения о
Г. А. Явлинском. Структура текста рассмотрена в соответ-
ствии с логикой изложения.
Заголовок гласил: РУССКИЙ! Будь бдителен!
Учись распознавать врага под любой личиной! Под
заголовком иллюстрация в графическом жанре карикату-
ры. Она изображала основных кандидатов кампании 2000 г.
на пост президента (В. В. Путина, А. Тулеева, В. В. Жи-
риновского, Г. А. Явлинского) как группу по-спортивному
одетых детей, которые ожидают подарка от приближающегося
847
к ним химерного существа – пчелы с человеческой головой,

имеющей портретное сходство с госсекретарем США Мадлен
Олбрайт, в типично американской шляпе-стетсоне со звездой
Давида на тулье и с дамской сумочкой в руках, на которой на-
рисован знак $. Подзаголовок гласил: На финишной прямой
президентского марафона. Далее эти кандидаты характе-
ризовались в терминах «еврейского заговора» на основе анти-
семитской картины мира, характерной для надпартийного дви-
жения, объединяющего коммунистов и национал-патриотов.
Эксперты указали, что текст выпущен от имени КПРФ
для коммунистического и левопатриотического электората и
относится к публицистическому стилю/дискурсу. Функция
листовки – обеспечить голосование в пользу кандидата от
КПРФ Г. А. Зюганова. Автор избрал аргументацию «от
противного» (не похвала в адрес «своего» кандидата, а ра-
зоблачение «чужих»), осуществляя ее с явным намерением
дискредитировать оппонентов. В частности, об истце, в со-
поставлении с другим кандадатом, читатель получил такую
информацию: Григорий Явлинский. Лидер гнилого, на-
сквозь изъеденного червями, типа Юшенкова, «Яблока»,
объединившего в своих рядах откровенных прозападников,
ненавидящих Россию и ее народ.
Владимир Жириновский-Эйдельштейн. Как и его еди-
нокровный соплеменник Явлинский, этот еврей изобража-
ет из себя «русского патриота» с единственной целью –
хорошо заработать. <…>.
Следующий блок текста представлял собой основной
тезис текста: Принцип государственной власти должен
быть нерушим – русские не командуют в Израиле, не-
чего евреям и их ставленникам командовать в России, из
которого автор сделал закономерные для него выводы:
Нанеси удар по еврейскому фашизму (А 1) – голо-
суй (А 2) за единого народного, русского кандидата! (Б)
Г. А. Зюганов – президент! (В)
Призыв (обобщенно-метафорический А 1 и конкретный
А 2) и утверждение (В) подкреплены еще одним аргументом
в пользу кандидата в президенты от КПРФ (Б). Текстовый
вывод оформлен как политический лозунг – квалифици-
рующее суждение, из которого имплицируется: «Зюганов
обязательно должен быть нашим президентом!»
848
Если стратегия дискредитации в этой листовке строилась

на теории «еврейского заговора», то основной риторической
тактикой применительно к политическим противникам было
навешивание ярлыков посредством того, что внимание читате-
лей акцентировалось на национальности кандидатов или на их
каких-либо других возможных связях с «мировым еврейским
кагалом». Эту антисемитскую риторику эксперты охарактери-
зовали как этически недопустимую, демонстрирующую зло-
употребление свободой массовой информации в плане разжи-
гания национальной розни [Засурский, Кара-Мурза 2008].
***
Область масс-медиа, включающая и журналистику, и

политический дискурс, характеризуется высокой степенью
конфликтности. В ряде случаев коммуникативный кон-
фликт заходит за законодательно допустимые рамки пу-
бличного или бытового общения и тогда квалифицируется с
правовых позиций как речевое преступление. Преступления
этого типа совершаются в нематериальной области смыс-
лов, сущностное свойство которых – множественность ин-
терпретаций. Учитывать это особенно важно в тех случаях,
когда истцами выступают высокопоставленные люди, а дви-
жут ими недобросовестные мотивы – наказать журналиста-
разоблачителя или вытеснить соперника из политики или
бизнеса. При таких обстоятельствах способом установить
истину и не допустить неправосудного решения предстает
судебная лингвистическая экспертиза (ЛЭ) с ее методами
интерпретации спорного текста.
Коммуникативно ориентированные исследования послед-
них лет обнаружили важное свойство политического дис-
курса (как и других институциональных дискурсов) – «под-
судность», регуляцию содержательных и организационных
аспектов политической коммуникации (а значит, и воплощаю-
щих ее текстов) посредством системы законодательных актов
и деонтологических кодексов. Высшие уровни дискурсивной
регуляции в действии – через судебные процессы по речевым
преступлениям – наглядно демонстрирует ЛЭ. Через нее об-
наруживается взаимосвязь 1) политики как деятельностной
849
области, 2) массовой коммуникации как преимущественно-

го носителя политического дискурса, 3) журналистики как
вовлеченного «медиума» и интерпретатора, информационно-
го посредника между политическим классом и электоратом,
между ветвями власти и гражданским обществом, и 4) пра-
ва – источника юридической оценки, на чем и формируется
представление о речевых преступлениях в политике.
Каждый тип речевого преступления характеризуется
своими признаками, зафиксированными в законах и ком-
ментариях к ним и выявляемыми в судебном расследовании.
Если же судьи или стороны процесса прибегают к помощи
лингвистов-экспертов (судебных герменевтов), то оказыва-
ется востребованной юрислингвистическая парадигма пока-
зателей речевых деликтов. Таким образом, язык СМИ по-
лучает новую – правовую – систему описания и оценки, а
его критика, в дополнение к языковым и коммуникативным
нормам, исходит из норм законодательных.
Такое понимание имеет большое значение для теоретиче-
ских исследований медиадискурса, для прикладных работ экс-
пертного характера, а также для медиаобразования. Оно соз-
дает основу для формирования профессиональной культуры
речи российских медиаработников, дополняя традиционные
критерии оценки текстов – функционально-стилистический и
жанрово-дискурсивный – критерием лингвоправовым.
Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. – М.: Наука, 1976.

Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. Оценка. Со-
бытие. Факт. – М.: Наука, 1988.
Баранов А. Н., Паршин П. Б. Языковые механизмы вариа-
тивной интерпретации действительности как средство воздействия
на сознание // Роль языка в средствах массовой коммуникации. –
М.: Наука, 1986.
Баранов А. Н. Лингвистическая экспертиза текста. – М.:
Флинта: Наука, 2007.
Базылев В. Н., Бельчиков Ю. А., Леонтьев А. А., Сорокин Ю. А.
Понятия чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в тек-
стах права и массовой коммуникации. – М.: Права человека, 1996.
850
Бельчиков Ю. А., Горбаневский М. В., Шаклеин В. М. Не

говори шершавым языком. – М.: Галерия, 2000.
Бельчиков Ю. А. Лингвистическая судебная экспертиза – це-
ленаправленное герменевтическое исследование // Спорные тек-
сты СМИ и спорные иски. Публикации. Документы. Экспертизы.
Комментарии лингвистов. – М.: Престиж, 2005. – С. 15–20.
Бессарабова Н. Д. Лингвоэтические проблемы речи совре-
менных СМИ и рекламы. Пошлость в языковом выражении //
Журналистика и культура русской речи. – 2008. – № 4. –
С. 22–38.
Васильева А. Н. Основы культуры речи. – М.: Русский язык, 1990.
Едиториал УРСС, 1985.
Галяшина Е. И. Основы судебного речеведения. – М.:
СТЭНСИ, 2003.
Галяшина Е. И. Лингвистика vs экстремизма. В помощь су-
дьям, следователям, экспертам. – М.: Юридический Мир, 2006.
Галяшина Е. И., Горбаневский М. В., Стернин И. А.
Лингвистические признаки диффамации в теории и практике су-
дебных лингвистических экспертиз // Взгляд. Ежеквартальный
аналитический бюллетень. – № 1 (6). – С. 24–39.
Голев Н. Д. Юрислингвистика: на стыке языка и права //
Юрислингвистика-I: Проблемы и перспективы. – Барнаул, 1999. –
C. 4–11.
Голев Н. Д. Самоопределение юридической лингвистики в
России // Юрислингвистика-VIII: Русский язык и современное
российское право. – Барнаул, 2007. – C. 7–14.
Голев Н. Д., Матвеева О. Н. Лингвистическая экспертиза
на стыке языка и права // Юрислингвистика-VII: Язык как фе-
номен правовой коммуникации. – Барнаул, 2006. – C. 168–184.
Головин Б. Н. Основы культуры речи. – М.: Высшая школа, 1980.
Грайс П. Г. Логика и речевое общение // Новое в зарубеж-
ное лингвистике. Вып. ХVI. Лингвистическая прагматика. – М.:
Прогресс, 1985. – С. 217–237.
Демьянков В. З. Конвенции, правила и стратегии общения
(интерпретирующий подход к аргументации) // Известия АН
СССР, сер. ЛиЯ. – Т. 41. – 1982. – № 2. – С. 327–337.
Демьянков В. З. Доминирующие лингвистические теории в
конце ХХ века // Язык и наука конца ХХ века. – М.: Ин-т язы-
кознания РАН, 1995. – С. 239–320.
851
Демьянков В. З. Семиотика событийности в СМИ // Язык

СМИ как объект междисциплинарного исследования. Ч. 2. – М.:
Изд-во Моск. ун-та, 2004. – С. 68–83.
Жельвис В. И. Слово и дело: юридический аспект скверно-
словия // Юрислингвистика-II: Русский язык в его естественном
и юридическом бытовании. – Барнаул, 2000. – C. 223–235.
Жельвис В. И. Поле брани. Сквернословие как социальная
проблема. – М., 2001.
Засурский Я. Н., Кара-Мурза Е. С. Направлены ли приве-
денные в листовке фразы на разжигание расовой, национальной
и религиозной розни? // Юрислингвистика-IХ. Истина в языке
и праве. – Барнаул, 2008. – С. 312–334.
Ермакова О. С., Земская Е. А. К построению типологии ком-
муникативных неудач (на материале естественного русского диало-
га) // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-
прагматический аспект. – М., 1993. – С. 30–64;
Информационные споры: как в них победить? Решения, ре-
комендации, экспертные заключения Судебной палаты по инфор-
мационным спорам при Президенте РФ. – М., 2002.
речи. – Омск, 1999.
Какорина Е. В. Язык интернет-коммуникации // Язык мас-
совой и межличностной коммуникации. – М.: МедиаМир, 2007. –
С. 393–478.
Кара-Мурза Е. С. Язык мой – враг мой // Вестник МГУ.
Сер. 10, Журналистика. – 1998. – № 4.
Кара-Мурза Е. С. В помощь редакторам: лингвисты-эксперты
о предвыборной информации и агитации // Обреченные на не-
моту? СМИ в период выборов: законы, комментарии, рекоменда-
ции. – М., 2003. – С. 119–152.
Кара-Мурза Е. С. Политический дискурс через призму линг-
вистической экспертизы // Политический дискурс в России–Х.
Х юбилейный всероссийский семинар 20 апреля 2007 г. Материалы.
М., 2007. – С. 101–118.
Кара-Мурза Е. С. Изучение речевых преступлений методами
лингвистической экспертизы (к основам лингвоконфликтологии) //
Речевое общение и вопросы экологии русского языка. К 80-летию про-
фессора А. П. Сковородникова. – Красноярск, 2009 а. – С. 143–155.
Кара-Мурза Е. С. «Дева Обида» политического дискурса: рече-
вые преступления в аспекте эмотиологии // Современные проблемы
политической лингвистики. – Волгоград, 2009 б. – С. 253–272.
852
Кара-Мурза Е. С. «…воспринимается ли эта информация как

чернящая, умаляющая, унижающая деловую репутацию?» (линг-
вистическая экспертиза как инструмент понимания конфликтоген-
ного текста) // Понимание в коммуникации. Материалы научно-
практической конференции. – М., 2009в.
Кара-Мурза Е. С. Лингвоправовой конфликт как объект
лингвоконфликтологии // Юрислингвистика и конфликтология.
Материалы конференции. – Кемерово, 2009г.
Кара-Мурза Е. С. Коммуникативные парадигмы «Директивы» как
показатели речевых преступлений и как обучающие единицы лингвокон-
фликтологии // Университетская филология – образованию: регулятив-
ная природа коммуникации. Материалы 2-й Международной научно-
практической конференции «Коммуникативистика в современном мире: ре-
гулятивная природа коммуникации». Ч. 1. – Барнаул, 2009. – С. 31–39.
Кара-Мурза Е. С. Психологическая подоплека речевых престу-
плений в масс-медиа (на примере диффамационных процессов) //
Труды кафедры стилистики русского языка. Вып. 3. – М.: Фак-т
журналистики МГУ, 2010. – С. 7–35.
Кара-Мурза Е. С. Коммуникативные парадигмы «Эвалюати-
вы» в лингвоконфликтологии и судебной лингвистической экспер-
тизе // Юрислингвистика-Х. – Барнаул, 2010.
Кара-Мурза Е. С. Русский язык в рекламе: возможности
законодательного регулирования // Культура русской речи.
Материалы научной конференции. – М., 2011.
Клюев Е. В. Речевая коммуникация. – М.: ПРИОР, 1998.
Костомаров В. Г. Русский язык на газетной полосе. – М.:
Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над
речевой практикой масс-медиа. – СПб: Златоуст, 1999.
Курбатов В. И. Конфликтология. – М.: Феникс, 2007.
Леонарди Д. Анализ диффамационного законодательства:
разграничение между утверждением о фактах и выражением мне-
ния // Взгляд. Ежеквартальный аналитический бюллетень. –
2005. – № 1 (6). – С. 40–64.
Мишланов В. А. Речевые конфликты и конфликтные тексты в дело-
вом общении // Я и Другой в пространстве текста. Межвузовский сбор-
ник научных трудов. Вып. 2. – Пермь-Любляна, 2009. – С. 280–296.
Моченов А. В., Никулин С. С., Ниясов А. Г., Савваито-
ва М. Д. Словарь современного жаргона российских политиков и
журналистов. – М.: ОЛМА-Пресс, 2003.
853
Муравьева Н. В. Язык конфликта. – М.: Изд-во МЭИ, 2002.

Осадчий М. Ю. Правовой самоконтроль оратора. – М.:
Альпина Бизнес Бук, 2007.
Осколкова Н. В. Типовые вопросы к экспертам-лингвистам:
читаем вместе // Юрислингвистика-VIII. Русский язык и совре-
менное русское право. – Барнаул, 2007. – С. 382–393.
Политический дискурс в России. Материалы научных конфе-
ренций. Вып. I-Х. – 1997-2007.
Постановление Пленума Верховного Суда Российской
Федерации «О судебной практике по делам о защите чести и до-
стоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юриди-
ческих лиц» // Взгляд. Ежеквартальный аналитический бюлле-
тень, 2005. – № 1 (6). – С. 5-18.
Правовые и этические нормы в журналистике / Сост. Е. П. Про-
хоров. – М.: Аспект Пресс, 2007.
Ратинов А. Р. Послесловие юриста. «Когда не стесня-
ются в выражениях...» // Понятия чести, достоинства и де-
ловой репутации. Спорные тексты СМИ и проблемы их
анализа и оценки юристами / Под ред. А. К. Симонова,
М. В. Горбаневского. – М.: Медея, 2004. – С. 101–116.
1997.
Рихтер А. Г. Правовые основы журналистики. – М.: ВК, 2009.
Русская речь в средствах массовой информации. Стилистический
аспект / Под ред. В. И. Конькова. – СПб: Изд-во СПбГУ, 2007.
Саржина О. В. Оскорбление словом (инвектива) и агрессив-
ный дискурс // Юрислингвистика-VIII. Русский язык и совре-
менное российское право. – Барнаул, 2007. – С. 257–267.
Скрытое эмоциональное содержание текстов СМИ и мето-
ды его объективной диагностики / Под ред. А. А. Леонтьева,
Д. А. Леонтьева. – М., 2004.
СМИ и политика. Учебное пособие. – М., 2007.
Смирнов А. А. Заметки о лингвистической экспертизе (мен-
талитет юристов и лингвистическая ментальность). – Текстология
Ру. Публикации / www.textology.ru.public/lawyer.http//tis 2004
Солганик Г. Я. Лексика газеты. – М., 1981.
Сурикова Т. И. Этический аспект языка СМИ // Язык массовой и
межличностной коммуникации. – М.: МедиаМир, 2007. – С. 133-184.
Третьякова В. С. Конфликт глазами лингвиста /
Юрислингвистика-2. Русский язык в его естественном и юридиче-
ском бытии. – Барнаул, 2000. – С. 143–159.
854
Чернышова Т. В., Голощапова Е. В. Речевой жанр «оскорбле-

ние»: основание построения типологической модели (по материа-
лам судебных постановлений) // Университетская филология –
образованию: регулятивная природа коммуникации. Материалы
Второй международной научно-практической конференции «Ком-
муникативистика в современном мире: регулятивная природа ком-
муникации». Ч. 1. – Барнаул, 2009. – С. 94-98.
Формановская Н. И. Речевое взаимодействие: коммуникация
и прагматика. – М., 2006.
Цена слова. Из практики лингвистических экспертиз текстов
СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и дело-
вой репутации / Под ред. М. В. Горбаневского. – М., 2002.
Наука, 2006.
Шампань П. Делать мнение: новая политическая игра. – М.:
Socio-Logos, 1997.
Гнозис, 2004.
Эрделевский А. М. Компенсация морального вреда. Анализ
и комментарий законодательства и судебной практики. – М.:
Волтерс Клувер, 2007.
Язык массовой и межличностной коммуникации. – М.:
Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования.
Ч. 1, 2. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003, 2004.
Словари:
Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С. А. Куз-
нецова. – СПб, 2000.
Квеселевич Д. И. Толковый словарь ненормативной лексики
русского языка. – М., 2003.
языка. – М.: Русский язык, 1999.
Русский семантический словарь. Т. 1. – М.: Ин-т русского
языка РАН, 1999.
Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и инфор-
мационным спорам. Официальный сайт http: // www.rusexpert.ru
http:// Webplanet.ru/news/law/2006/12/06/kovrov.html)
http:// youngpeople.ucoz.ru/news.2008.01/15-5)
http:// www.textology.ru.public/lawyer.http//tis 2004
855
ÇÀÊËÞ×ÅÍÈÅ
Язык СМИ действует на огромном духовном простран-

стве, включая в свою орбиту политику, идеологию, куль-
туру (науку, искусство, литературу, религию), экономику,
быт. И каждая из этих областей функционирования СМИ
накладывает отпечаток на их язык, определяя те или иные
его особенности. Центральную же роль в выявлении специ-
фики языка СМИ играет политика. Она оказывает огром-
ное и многообразное воздействие на язык СМИ, составляя
основу его содержания и определяя его особенности. Через
посредство СМИ политика влияет и на литературную речь,
насыщая ее номинациями политических реалий, обогащая
ее прагматический потенциал, расширяя арсенал оценочных
средств.
Язык политики входит в литературный язык как его
важнейшая составная часть. Сюда относятся выступления
лидеров партий и государства, решения съездов, листовки,
прокламации, политические передачи телевидения и радио,
политические материалы и жанры газет, журналов и др.
В отличие от других стилевых образований язык политики
лишен, как правило, узкоспециальных средств. И весь со-
став политического словаря – это, за редкими исключения-
ми, общедоступная и общеупотребительная лексика. В этом
заключается одна из языковых причин сильного воздей-
ствия политического дискурса на массы, на литературный
язык. Главная же содержательная причина – заключенный
в языке политики прагматический потенциал. Политика за-
трагивает интересы каждого человека, поэтому и язык ее
обладает сильнейшим воздействием.
Рассмотрим подробнее, как осуществляется это воздей-
ствие, но будем иметь в виду язык политики не во всем его
объеме, но прежде всего язык политики в СМИ. Именно
856
Çàêëþ÷åíèå
через каналы массовой информации язык политики стано-

вится достоянием литературной речи.
Если всю лексику, все ее большие тематические группы
(макросистемы) рассматривать с точки зрения степени пред-
расположенности к прагматической актуализации в речи, то
из подобных макросистем «наибольшим прагматическим по-
тенциалом обладает макросистема политической лексики в
связи с большой ролью во всех сферах общественной жиз-
ни. При этом очевидно, что степень прагматического потен-
циала общественно-политической лексики возрастает в годы
особенно бурных социальных событий, революционных
преобразований в обществе»1.
В лингвистическом плане язык политики – это прежде
всего общественно-политическая лексика, обильно представ-
ленная в СМИ. Эта лексика получила распространение во
многих стилях. Но особенно важно значение общественно-
политической лексики в газете (шире – в СМИ). По употре-
бительности, удельному весу, концептуальной значимости
обозначаемых понятий общественно-политическая лексика
занимает центральное место в газете, составляет ядро ее
лексико-фразеологического фонда. Так, в первой сотне зна-
менательных слов в Частотном словаре языка газеты2 слова
общественно-политической тематики составляют 22% – 22 сло-
ва. В известном смысле общественно-политическая лексика –
это своеобразная терминология публицистики, неотъемле-
мая часть газетного лексикона, так как содержание послед-
него – прежде всего общественно-политическая тематика.
Поэтому общественно-политическая лексика не является
специальной в газете. Это своя, подлинно публицистическая
(газетная) лексика. При этом среди различных пластов по-
литического словаря наиболее употребительна лексика, вы-
ражающая важные идеологические понятия. Ее можно на-
звать концептуальной.
1
Киселева Л. А. Некоторые проблемы изучения
эмоционально-оценочной лексики современного русского язы-
ка // Уч. зап. Ленинградского пед. ин-та. Проблемы русского
языкознания. – 1968. – Т. 281. – С. 14.
2
См.: Полякова Г. П., Солганик Г. Я. Частотный словарь
языка газеты. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1971.
857
Взаимодействие языка политики и языка СМИ имеет

двоякий характер: политика насыщает язык СМИ политиче-
ской лексикой, определяя во многом языковую характеристи-
ку СМИ. Язык СМИ воздействует в свою очередь на поли-
тический дискурс, меняя нередко содержание общественно-
политической лексики в соответствии со своей позицией.
И в итоге политические лексемы как бы расщепляются, при-
обретают многозначность, создавая омонимы на месте одно-
значных слов. Газета и другие СМИ значительно усложняют
картину функционирования языка политики.
Будучи относительно самостоятельной сферой литера-
турного языка, язык политики подлинную жизнь обрета-
ет прежде всего в СМИ. Последние вводят общественно-
политическую лексику и фразеологию в общее употребле-
ние, делают те или иные слова и обороты фактами литера-
турного языка. Широкое взаимодействие языка политики и
языка СМИ определяет важнейшее значение политического
аспекта языка массовой коммуникации.
Не менее важно для полной характеристики языка СМИ
исследовать взаимодействие его с культурой. Ближайшая
задача науки о языке СМИ и заключается в изучении взаи-
модействия языка СМИ с такими областями культуры, как
наука, искусство, литература, религия и др.
Взаимодействие со всеми этими сферами практически
безграничного духовного пространства делает язык СМИ
политематическим, всеобъемлющим, обнимающим все сто-
роны духовной и материальной жизни. Однако язык СМИ
не «расплывается» в этом бесконечном пространстве, но
сохраняет целостность благодаря единому взгляду, еди-
ной точке зрения на события, факты, к какой бы области
они ни принадлежали. Любое содержание рассматривает-
ся в СМИ с социальной или социально-политической точ-
ки зрения. Единый подход обусловливает содержательно-
методологическое и модальное единство языка СМИ при
безграничном разнообразии конкретного содержания.
О чем бы ни писали, ни говорили СМИ, они выражают в ко-
нечном счете социальную (социально-оценочную) точку зре-
ния. В известном смысле это относится и к желтой прессе.
Единый подход при безграничности содержания, охва-
тывающего практически все сферы действительности, пре-
858
вращает язык СМИ в новую реальность, кардинально ме-

няющую языковую ситуацию сравнительно с языковой си-
туацией прошлых периодов. В условиях функционально-
стилевого расслоения русского литературного языка, когда
языковое сознание общества нуждается в стиле, который
манифестировал бы литературный язык в целом, язык
СМИ и становится таким стилем, точнее, функционально-
стилевым образованием. Для нашего времени язык СМИ –
это «усредненный язык нации» (Н. И. Конрад), это модель
литературного языка (Ю. Н. Караулов), объединяющая,
синтезирующая функциональные стили, представляя их в
новом качестве. Функциональные стили сохраняются, но
над ними (и во взаимодействии с ними) формируется новая
реальность – язык СМИ.
Конечно, язык СМИ не тождествен литературному язы-
ку. Последний гораздо шире. Однако подлинное свое бытие
как целостное образование, не разделенное на функцио-
нальные стили, литературный язык обнаруживает в языке
СМИ. Взаимодействуя со всеми функциональными стиля-
ми, усваивая и перерабатывая их единицы в соответствии с
действующими здесь установками, язык СМИ создает но-
вую реальность, определяющую важнейшие процессы, про-
исходящие в современном русском языке.
Язык СМИ – это своеобразный мост между националь-
ным и литературным языком. В ХIХ и частично в ХХ веке
литературный язык питали диалекты, городское просторе-
чие, жаргоны. Посредником же этого взаимодействия вы-
ступал язык художественной литературы как наиболее вли-
ятельный функциональный стиль. Именно он олицетворял
для языкового сознания литературный язык и осваивал,
«олитературивал» единицы нелитературных пластов нацио-
нального языка, а также средства других функциональных
стилей – научно-технического, разговорного и др.
В наше время роль подобного посредника играет язык
СМИ. Престижность и степень воздействия на литературный
язык художественного стиля (оставляем в стороне вопрос о
том, является ли художественная речь функциональным сти-
лем как несущественный для нашего анализа) резко снизи-
лась. И место художественной речи в общеязыковых процес-
сах, в развитии литературного языка занимает язык СМИ.
859
В результате процесса специализации в недрах функ-

циональных стилей вырабатываются характерные средства,
которые присваиваются языком СМИ и, трансформирован-
ные им в соответствии с действующими здесь установками,
становятся достоянием литературного языка. Иначе гово-
ря, практически все новые средства литературного языка
предварительно подвергаются «обкатке» в языке СМИ,
т. е. проходят через его каналы.
Язык СМИ – это своеобразная лаборатория, в кото-
рой куются средства литературного языка. Благодаря высо-
кой проницаемости, открытости для разнородных влияний
и доступности, престижности язык СМИ придает разно-
образным языковым единицам ограниченного употребления
статус всеобщности (всеобщего употребления) и в конечном
счете литературности. Разнообразные лексические потоки –
от сниженных до высоких, от функционально-стилевых до
нелитературных – трансформируются в языке СМИ, слива-
ясь в единый стилистический континуум и различаясь лишь
степенью экспрессивности, оценочности. Так вошли в язык
СМИ, а через него и в литературный язык лексемы жаргон-
ного происхождения тусовка, беспредел, отморозки и др.,
политические термины перестройка, вертикаль власти,
правовое государство, перезагрузка (начинает входить в
употребление). Широко используется (осваивается) научная
лексика (особенно экономическая). В связи с усилившимся
влиянием религии активизируется религиозная лексика.
Таким образом, язык СМИ становится важнейшим фак-
тором развития литературного языка и занимает в нем цен-
тральное положение. Это, повторим, действующая модель,
по которой строится и функционирует литературный язык в
настоящее время. Это не только главный источник развития
литературного языка, но и фильтр, через который проходят
питающие литературную речь средства. Иногда этот фильтр
загрязняется, и тогда возникают «издержки производства»,
происходит перенасыщение языка СМИ и, соответственно,
литературного языка жаргонизмами, просторечием, иноя-
зычными заимствованиями и т. п. Но это не снижает сози-
дающей роли языка СМИ в целом. Ведь любой процесс не
свободен от недостатков. Исключения лишь подтверждают
правило.
860
Трудно переоценить роль языка СМИ в стилистических

процессах, протекающих в современном русском языке.
Моделируя литературный язык, язык СМИ популяризиру-
ет его как важнейшее национальное достояние, представляя
весь литературный язык, а не одну какую-либо его сферу.
Будучи посредником между национальным и литературным
языком, язык СМИ обогащает литературный язык новыми
средствами выражения, значительно расширяя его оценоч-
ный, экспрессивный потенциал. Благодаря языку СМИ ли-
тературный язык приобретает новые качества.
Изучение языка СМИ как функционально-стилевого об-
разования, оказывающего сильнейшее влияние на формиро-
вание языковых вкусов, литературных норм, на состояние
культуры речи общества, важно не только само по себе.
Оно очень важно и в теоретическом плане – для иссле-
дования современной языковой ситуации, стилистических
процессов, протекающих в языке. Язык СМИ играет в этих
процессах определяющую роль.
Косвенным свидетельством этой роли является большое
внимание общества (чаще критическое) к литературным ка-
чествам языка массовой коммуникации. Разумеется, во мно-
гих случаях он дает основания для такой критики. Однако
вряд ли оправданно и продуктивно распространять отрица-
тельную оценку языка некоторых СМИ на весь язык СМИ,
считать, что нередко отмечаемое некоторыми исследовате-
лями снижение речевой культуры общества связано прежде
всего с негативным влиянием языка СМИ на литературный
язык.
Язык СМИ в целом (во всяком случае в его образцах)
оказывает сильное и несомненно позитивное влияние на ли-
тературный язык. Критика же языка СМИ и моделируемо-
го им литературного языка исходит, как правило, из общих,
возможно устаревших представлений о литературном язы-
ке, который изменяется в современных условиях и послед-
ствия развития которого станут ясными лишь с течением
времени.
На современном этапе очень важно исследовать функ-
ционирование языка СМИ в различных сферах духовного
пространства – взаимодействие с политикой, культурой (на-
ука, искусство, литература, религия и др.). Углубленный
861
анализ взаимодействия языка СМИ с этими сферами по-

зволит углубить научные представления о языке СМИ и его
специфике применительно к каждой из этих сфер.
Весьма актуально исследование видов языка СМИ –
печатных, электронных и Интернета (если относить его к
СМИ). Имея общие черты, язык СМИ дифференцируется
в зависимости от сферы распространения и характера реа-
лизации. Если язык прессы изучается давно и сложились
традиции, методы его исследования, то язык электронных
СМИ не получил еще глубокого научного освещения, хотя
степень его воздействия, масштаб влияния на литературный
язык исключительно велики.
На начальном этапе находится и исследование интернет-
СМИ. По-видимому, влияние Интернета на литературный
язык будет расти. Последствия этого влияния представля-
ются весьма значительными. И здесь открывается огромное
поле для исследований.
862
Áèáëèîãðàôè÷åñêèé ñïèñîê
ÁÈÁËÈÎÃÐÀÔÈ×ÅÑÊÈÉ ÑÏÈÑÎÊ
1. Аврамов А. В. Российский коммуникативный феномен

концептуализации кода власти // Социум и власть. –
2008. – № 4. – С. 26–30.
2. Адамушко Н. И. Тропы, языковые стандарты и штам-
пы в газетном комментарии // Стилистика текста. –
Якутск: Изд-во ЯГУ, 1995. – С. 15–19.
3. Алексеев С. А. Геттисбергское «противостояние»: ориги-
нал vs. перевод // Мосты. – 2005. – № 2. – C. 39–45.
4. Алефиренко Н. Ф. Спорные проблемы семантики. –
Волгоград: Перемена, 1999. – 274 с.
5. Алтунян А. Лозунг в политическом дискурсе // Век
ХХ и мир. – 1994. – № 5–6. Электронная публи-
кация: Русский журнал, 1998. http://old.russ.ru/
antolog/vek/1994/5–6/altunyan.htm
6. Андрюхина Т. В. Инокультурные аспекты анали-
за когнитивной модели президентского дискурса //
Когнитивные основания стилистических аспектов дис-
курса. Вестник МГЛУ. Вып. 474. – М.: МГЛУ, 2003. –
С. 12–35.
7. Андрюхина Т. В. Когнитивный анализ политического
текста в практике преподавания английского языка //
Филологические науки в МГИМО: Сборник науч.
трудов. № 2 (17). – М.: МГИМО, 2000. – С. 8–14.
8. Анисимова А. Г. Проблемы семантической дерива-
ции образования политических терминов // Фи-
лологические науки. – 2006. – № 6. – С. 113–121.
9. Анисимова Е. Е. Коммуникативно-прагматическая ха-
рактеристика типа текста «политический плакат» //
863
10. Антипина О. В. Метафорический образ политиче-
ской России начала XXI века на материале англоязыч-
ных сайтов: дис. ... канд. филол. наук. – Иркутск,
2009. – 221 с.
11. Антонов В. И. Символизация в контексте социо-
культурных процессов // Вестник Моск. ун-та. Сер.
18, Социология и политология. – 1997. – № 4. –
С. 96–112.
12. Антонова А. В. Метафора как средство выражения
интенции включения фрейма в манипулятивном ми-
кротексте // Вестник Башкирского ун-та. – 2007.–
№ 1. – С. 82–84.
13. Апресян Р. Г. Сила и насилие слова // Человек. –
1997. – № 5. – С. 133–137.
14. Артемова Е. А. Карикатура как жанр полити-
ческого дискурса: дис. ... канд. филол. наук. –
Волгоград, 2002. – 237 с.
15. Асеева Ж. В. Лексические средства выражения
идеологии политической корректности в современ-
ном английском языке: дис. … канд. филол. наук. –
Иркутск, 1999. – 189 с.
16. Афанасенко Е. В. Семантический повтор в поли-
тическом дискурсе (на материале русского и ан-
глийского языков): дис. ... канд. филол. наук. –
Саратов, 2006. – 265 с.
17. Бадеева Е. Я. Метонимия имени в общественно-
политической лексике английского языка: когнитив-
ный и прагматический аспекты: дис. ... канд. филол.
наук. – Владивосток, 2004. – 197 с.
18. Базылев В. Н. К изучению политического дискурса
в России и российского политического дискурса //
Политический дискурс в России – 2: Материалы раб.
совещ. – М.: Диалог–МГУ, 1998. – С. 6–8.
19. Базылев В. Н. Методы исследования языка россий-
ской общественно-политической мысли российского
864
политического дискурса (традиции и новации) //
Политический дискурс в России – 10: Материалы
Х юбилейного всероссийского семинара / Под ред.
В. Н. Базылева. – М.: Государственный институт рус-
ского языка имени А. С. Пушкина, 2007. – С. 7–25.
20. Байков В. Г. Манипулятивная семантика и контрпро-
паганда // Функционирование языка как средства
идеологического воздействия. – Краснодар: Изд-во
КубГУ, 1998. – С. 5–113.
21. Байкулова А. Н. Речевое поведение представителей
элиты общества в зеркале СМИ // Язык и власть:
Межвузовский сборник научных трудов. – Саратов:
Изд-во Саратовского ун-та, 2003. – С. 112–120.
22. Бакеркина В. В., Шестакова Л. Л. Краткий сло-
варь политического языка (к реализации проекта) //
Русистика сегодня. – 1998. – № 1–2. – С. 165–178.
23. Бакеркина В. В., Шестакова Л. Л. Краткий словарь
политического языка. – М.: АСТ, 2002. – 288 с.
24. Бакумова Е. В. Ролевая структура политическо-
го дискурса: аспекты анализа // От слова к тексту:
Материалы докладов Междунар. науч. конф. Минск,
13–14 ноября 2000 г. Ч. 2. – Минск: МГЛУ, 2000. –
С. 138–140.
25. Бакумова Е. В. Коммуникативные характеристики ин-
ституциональных типов политиков // Социальная власть
языка: Сборник науч. трудов. – Воронеж: Воронежский
государственный ун-т, 2001. – С. 91–96.
26. Бакумова Е. В. Национально-культурные особенно-
сти жанра политического портрета // Межкультурная
коммуникация и проблемы национальной идентично-
сти: Сборник науч. трудов. – Воронеж: Воронежский
государственный ун-т, 2002. – С. 267–274.
27. Бакумова Е. В. Ролевая структура политического
дискурса: дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград,
2002. – 200 с.
865
28. Баранов А. Г. Функционально-прагматическая кон-
цепция текста. – Ростов н/Д.: Изд-во Рост. ун-та,
1993. – 182 с.
29. Баранов А. Н. Политическая аргументация и ценност-
ные структуры общественного сознания // Язык и
социальное познание. – М.: Центр. сов. филос. (ме-
тодол.) семинаров при Президиуме АН СССР, 1990. –
С. 166–177.
30. Баранов А. Н. Очерк когнитивной теории метафоры //
Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политиче-
ская метафора. Материалы к словарю. – М.: Ин-т
русск. яз. АН СССР, 1991. – С. 184–193.
31. Баранов А. Н. Политический дискурс: прощание с ри-
туалом // Человек. – 1997. – № 6. – С. 108–118.
32. Баранов А. Н., Добровольский Д. О. Знаковые функ-
ции вещных сущностей // Язык – система. Язык –
текст. Язык – способность. – М.: Ин-т русск. яз. РАН,
1995. – С. 80–90.
33. Баранов А. Н., Казакевич Е. Г. Парламентские деба-
ты: традиции и новации. – М.: Знание, 1991. – 42 с.
34. Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политиче-
ская метафора: Материалы к словарю. – М.: Ин–т
русск. яз. АН СССР, 1991. – 193 с.
35. Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских
политических метафор. – М.: Помовский и партнеры,
1994. – 330 с.
36. Баранов А. Н., Паршин П. Б. Языковые механизмы
вариативной интерпретации действительности как сред-
ство воздействия на сознание // Роль языка в сред-
ствах массовой коммуникации. – М.: Наука, 1986. –
С. 100–143.
37. Баранов А. Н. Уход от конфликта в коммуникации //
Современная политическая лингвистика: проблемы, кон-
цепции, перспективы. Сборник научных трудов / Отв. ред.
Е. И. Шейгал. – Волгоград: Перемена, 2009. – С. 239–253.
866
38. Бардина Н. Е. Аксиологические стратегии аргумен-
тативного дискурса современного английского языка
(на материалах политической риторики и социально-
бытового общения): дис. ... канд. филол. наук. –
Иркутск, 2004. – 180 с.
39. Барт Р. Мифологии. – М.: Изд-во им. Сабашниковых,
1996. – 312 с.
40. Батищева Е. С. Английские интерперсональные кауза-
тивные конструкции в политическом дискурсе: дис. ...
канд. филол. наук. – Саратов, 2007. – 175 с.
41. Бегун В. В., Пепеляева А. В. Действенно-событийное
поле агитационных текстов (анализ материалов пред-
выборной кампании кандидатов на пост президента РФ
в 2008 году) // Вестник Пермского ун-та. – 2009. –
Вып. 3. – С. 34–41.
42. Белкина О. Е. Русско-французская дискурсная прак-
тика: Реконструкция концепта «политик»: дис. ...
канд. филол. наук. – М., 2004. – 132 с.
43. Белова Е. Н. Структура и семантика аргументативно-
го дискурса (на материале слушаний комитетов и под-
комитетов Конгресса США): автореф. дис. ... канд.
филол. наук. – СПб, 1995. – 18 с.
44. Беляева И. В. Грамматика манипулятивной коммуни-
кации // Культурная жизнь Юга России. – 2009. –
№ 1. – С. 117–120.
45. Беляева И. В. Феномен речевой манипуляции: линг-
воюридические аспекты: автореф. дис. ... д-ра филол.
наук. – Ростов-на-Дону, 2009. – 40 с.
46. Белякова А. В. Лингвистический анализ аргумента-
ции в политических текстах // Коммуникативное про-
странство дискурса в современных германских язы-
ках: Международный сборник науч. статей. – Самара:
Изд-во «Самарский ун-т», 2006. – С. 132–143.
47. Белякова О. В. Особенности аргументативного дис-
курса в сфере политической полемики (на материале
867
электронных публикаций о выборах в бундестаг ФРГ
2005 г.): дис. ... канд. филол. наук. – Самара, 2007. –
192 с.
48. Бережная Т. М. Президентская риторика в системе
пропагандистского манипулирования общественным
сознанием // Язык и стиль буржуазной пропаганды. –
М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. – С. 135–166.
49. Березин В. М. Политическая коммуникация в современ-
ных российских СМИ // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10,
Журналистика. – 2003. – № 1. – С. 101–118.
50. Блакар P. M. Язык как инструмент социальной вла-
сти // Язык и моделирование социального взаимодей-
ствия. – М.: Прогресс, 1987. – С. 88–120.
51. Бляхер Л. Е. Революция как «блуждающая» метафо-
ра: семантика и прагматика революционного карнава-
ла // Полис: Политические исследования. – 2006.–
№ 5. – С. 58–74.
52. Бобырева Е. В. Соотношение религиозного и поли-
тического дискурса // Современная политическая
лингвистика: проблемы, концепции, перспективы.
Сборник научных трудов / Отв. ред. Е. И. Шейгал. –
53. Богданов В. В. Коммуникативная компетенция и комму-
никативное лидерство // Язык, дискурс и личность. –
Тверь: Изд-во Твер. гос. ун-та, 1990. – С. 26–31.
54. Богин Г. И. Понимание и непонимание в общении
политика с населением // Политический дискурс в
России – 2: Материалы раб. совещ. – М.: Диалог-
МГУ, 1998. – С. 11–17.
55. Бойко М. А. Функциональный анализ средств созда-
ния образа страны (на материале немецких политиче-
ских креолизованных текстов): дис. ... канд. филол.
наук. – Воронеж, 2006. – 240 с.
56. Бокмельдер Д. А. Стратегии убеждения в политике:
анализ дискурса на материале современного англий-
868
ского языка: дис. ... канд. филол. наук. – Иркутск,
2000. – 140 с.
57. Борботько В. Г. Психологические механизмы рече-
вой регуляции и инспиративная функция языка //
Функционирование языка как средства идеологи-
ческого воздействия. – Краснодар: Изд-во КубГУ,
1988. – С. 35–40.
58. Борисенко В. И. Эвфемизмы в языке буржуазной
пропаганды США // Социальная лингвистика и об-
щественная практика. – Киев: Вища школа, 1988. –
С. 147–156.
59. Борисова Е. Г. Особенности типов политического
дискурса в России // Политический дискурс в Рос-
сии – 2: Материалы раб. совещ. – М.: Диалог–МГУ,
1998. – С. 17–18.
60. Борисова Е. Г., Пирогова Ю. К., Левит В. Э.
Имплицитная информация в рекламе и пропаганде //
Имплицитность в языке и речи. – М.: Языки русской
культуры, 1999. – С. 145–151.
61. Брагина Н. Г. Имплицитная информация и стереоти-
пы дискурса // Имплицитность в языке и речи. – М.:
62. Будагов Р. А. Развитие французской политической
терминологии в XVIII веке. – М.: Добросвет–2000,
2002. – 175 с.
63. Будаев Э. В. Метафорическое моделирование постсо-
ветской действительности в российском и британском
политическом дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. –
Екатеринбург, 2006. – 220 с.
64. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Метафора в политическом
интердискурсе. – Екатеринбург: УрГПУ, 2006. – 213 с.
65. Будаев Э. В. Гендерная специфика политической ме-
тафорики // Вопросы когнитивной лингвистики. –
Тамбов: Институт языкознания РАН; ТГУ. – 2006. –
№ 1. – С. 88–92.
869
66. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Дискурсивное направ-
ление в зарубежной медиалингвистике // Известия
Уральского гос. ун-та. – 2006. – № 45. – Вып. 20. –
С. 167–175.
67. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Риторическое направ-
ление в исследовании политической метафоры //
Respectus Philologicus.– Вильнюс, 2006. – № 9 (14). –
С. 10–19.
68. Будаев Э. В. Постсоветская действительность в ме-
тафорах российской и британской прессы. – Нижний
Тагил: НТГСПА, 2007. – 160 с.
69. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Политическая метафоро-
логия: идиостилистический аспект // Политический
дискурс в России – 10: Материалы Х юбилейного все-
российского семинара / Под ред. В. Н. Базылева. –
М.: Государственный институт русского языка имени
А. С. Пушкина, 2007. – С. 25–35.
70. Будаев Э. В. Методики сопоставительного анализа по-
литической метафорики // Известия Уральского гос.
ун-та. Сер. 1. Проблемы образования, науки и культу-
ры. – 2008. – № 56. – Вып. 23. – С. 210–216.
71. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Современная политиче-
ская лингвистика. – М.: Флинта: Наука, 2008. – 352 с.
72. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Метафора в политической
коммуникации. – М.: Флинта: Наука, 2008. – 248 с.
73. Будаев Э. В. Сопоставительный анализ политической
метафоры// Известия Уральского гос. ун-та. Сер. 1.
Проблемы образования, науки и культуры. – 2009. –
№ 3 (67). – С. 106–114.
74. Будаев Э. В., Чудинов А. П. Лингвистическая совето-
логия: от восхода до заката // Современная политиче-
ская лингвистика: проблемы, концепции, перспективы.
870
75. Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. «Правда факта» и
«правда больших обобщений» // Логический анализ
языка. Истина и истинность в культуре и языке. – М.:
Наука, 1995. – С. 126–132.
76. Бурдье П. Социология политики. – М.: Socio–Logos,
1993. – 336 с.
77. Бутова Н. В. Мастерство публичного выступления
Маргарет Тэтчер // Культурологические и лингвисти-
ческие аспекты коммуникации: Межвузовский сбор-
ник науч. трудов. Вып. 5. – Саратов: Научная книга,
2005. – С. 28–29.
78. Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция
языка. – М.: Прогресс, 1993. – 528 с.
79. Быков И. Политкорректность и толерантность
как принципы современной политической ком-
муникации // Пресс-служба. – 2009. – № 2. –
С. 88–97.
80. Вайнрих X. Лингвистика лжи // Язык и моделиро-
вание социального взаимодействия. – М.: Прогресс,
1987. – С. 44–87.
81. Васильев А. Д. Метафорический облик Родины //
Мир русского слова. – 2004. – № 1. – С. 123–126.
82. Васильев А. Д. Телевизионная речь как разновид-
ность политического дискурса // Политический дис-
курс в России – 10: Материалы Х юбилейного все-
А. С. Пушкина, 2007. – С. 44–52.
83. Вацковская И. С. Прецедентное имя в политическом
дискурсе // Studia linguistica. – СПб, 2008. – 17:
Язык и текст в проблемном поле гуманитарных наук. –
С. 338–342.
84. Вашталова Ю. С. Риторические особенности аме-
риканского политического дискурса: когнитивно–
семантический аспект (на материале речей политиче-
871
ских лидеров США): дис. ... канд. филол. наук. –
СПб, 2009. – 204 с.
85. Вебер М. Избранные произведения. – М.: Прогресс,
1990. – 804 с.
86. Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше: ме-
ханизмы языковой самообороны // Вопросы языко-
знания. – 1993. – № 4. – С. 107–125.
87. Венцль К. Идиомы в русском политическом дискурсе:
проблема тезаурусного представления: дис. ... канд.
филол. наук. – М., 1997. – 345 с.
88. Венцль К. Идиомы в русском политическом дискурсе //
Русистика сегодня. – 1998. – № 1–2. – С. 112–137.
89. Вепрева И. Т. О социально-оценочной функции ме-
таязыкового комментария в публичной речи //
совещ. – М.: Диалог–МГУ, 1999. – С. 51.
90. Вепрева И. Т. Об «отмывании» слов в современном
политическом дискурсе // Политический дискурс в
России – 10: Материалы Х юбилейного всероссий-
ского семинара / Под ред. В. Н. Базылева. – М.:
Государственный институт русского языка имени
А. С. Пушкина, 2007. – С. 52–61.
91. Вепрева И. Т., Кутенева Т. А. Лексема идеология в
постсоветском политическом дискурсе // Современная
политическая лингвистика: проблемы, концепции,
перспективы. Сборник научных трудов / Отв. ред.
Е. И. Шейгал. – Волгоград: Перемена, 2009. –
С. 168–192.
92. Верещагин С. Б. Дискурсивные аспекты политических
дебатов (на материале русских и английских текстов):
дис. ... канд. филол. наук. – Тюмень, 2007. –
144 с.
93. Верещагин С. Б. Дискурс как сложный процесс по-
рождения и восприятия речи. Подходы к анализу по-
литического дискурса // Диалог языков и культур.
872
Теоретический и прикладной аспекты. Сборник науч-
ных статей. – Вып. 1. – Архангельск: Поморский гос.
ун-т, 2006. – С. 21–27.
94. Верзун А. Б. Гендерная агональность политическо-
го дискурса: автореф. дис. … канд. филол. наук. –
95. Вершинина Д. Б. Маскулинность как политическая
ценность в контексте гендерного дискурса // Полис. –
2007. – № 4. – С. 100–112.
96. Вершинина Т. С. Зооморфная, фитоморфная и ан-
тропоморфная метафора в современном политическом
дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург,
2002. – 225 с.
97. Веселова Н. В. Ирония в политическом дискурсе:
дис. ... канд. филол. наук. – Нижний Новгород,
2003. – 185 с.
98. Виноградов С. И. Слово в парламентском общении:
функции и культурный контекст // Культура парла-
ментской речи. – М.: Наука, 1994. – С. 46–57.
99. Виноградов С. И. Нормативный и коммуникативно-
прагматический аспекты культуры речи // Культура
русской речи и эффективность общения. – М.: Наука,
1996. – С. 121–151.
100. Виноградов С. И. Язык газеты в аспекте культуры
речи // Культура русской речи и эффективность об-
щения. – М.: Наука, 1996. – С 281–317.
101. Винокур Т. Г. Информативная и фатическая речь
как обнаружение разных коммуникативных намере-
ний говорящего и слушающего // Русский язык в его
функционировании. Коммуникативно-прагматический
аспект. – М.: Наука, 1993. – С. 5–29.
102. Власова Е. В. Речевая агрессия в печатных СМИ
(на материале немецко- и русскоязычных газет 30-х и
90-х гг. ХХ в.): дис. … канд. филол. наук. – Саратов,
2005. – 219 с.
873
103. Вовк В. Монологизм сознания и язык политики //
Полiт. думка = Полит. мысль. – 1995. – № 2/3. –
С. 21–26.
104. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика / Пер. с англ. и
нем. – Волгоград: Перемена, 1997. – 139 с.
105. Воеводкин Н. Ю. Имя собственное в политических
ритуальных актах социально-институциональной
коммуникации (на материале политического ре-
кламного дискурса): дис. ... канд. филол. наук. –
Тверь, 1999. – 165 с.
106. Волкова И. Слово Путина: Что показал психолингви-
стический анализ устных выступлений и. о. президен-
та России // Эксперт. – 2000. – № 6. – С. 53–57.
107. Волкодав М. А. Применение политического дискурс-
анализа в решении идеологических задач (на приме-
ре медиатизации политических текстов): дис. ... канд.
филол. наук. – Краснодар, 2007. – 191 с.
108. Володина М. Н. Роль общественно-политической тер-
минологии в концептуализации мира // Современная
политическая лингвистика: Материалы международ-
ной научной конференции / Отв. ред. А. П. Чуди-
нов. – Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2003. –
С. 189–191.
109. Воробьева О. И. Политическая лексика: семантиче-
ская структура, текстовые коннотации. – Архангельск:
Изд-во Помор. гос. ун-та, 1999. – 92 c.
110. Воробьева О. И. К вопросу об изучении политической
коммуникации // Вопросы современной лингвисти-
ки. – Архангельск: ПГУ, 1999. – С. 31–37.
111. Ворожбитова А. А. Лингвориторическая парадигма:
теоретические и прикладные аспекты: дис. … д-ра фи-
лол. наук. – Краснодар, 2000. – 500 с.
112. Ворожцова О. А. Лингвистическое исследование пре-
цедентных феноменов в дискурсе российских и амери-
канских президентских выборов 2004 года: автореф.
874
дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2007. –
23 с.
113. Воронова Н. С. Политическая метафора в немецком
и русском языках: дис. ... канд. филол. наук. – М.,
2003. – 181 с.
114. Воскресенская В. А. Прием «навешивания ярлыков»
как одно из средств вербальной агрессии в политической
коммуникации // Языки профессиональной коммуни-
кации: Материалы международной науч. конферен-
ции. Челябинск, 21–22 октября 2003 г. – Челябинск:
Челябинский гос. ун-т, 2003. – С. 396–399.
115. Гаврилова М. В. Политический дискурс как объ-
ект лингвистического анализа // Полис. – 2004. –
№ 3. – С. 127–139.
116. Гаврилова М. В. Лингвистический анализ политиче-
ского дискурса. URL: http://politanalysis.narod. ru/
gavrilova3.html.
117. Гаврилова М. В. Лексическая сочетаемость ключевых
слов современного русского политического дискурса //
118. Гаврилова М. В. Лингвокогнитивный анализ русского
политического дискурса: дис. ... д-ра филол. наук. –
СПб, 2005. – 468 с.
119. Гаджиев К. С. Введение в политическую науку. – М.:
Логос, 1997. – 544 с.
120. Гайкова О. В. Предвыборный дискурс как жанр по-
литической коммуникации (на материале английско-
го языка): дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград,
2003. – 211 с.
121. Гвенцадзе М. А. Прагматические аспекты классифика-
ции и структурирования текстов: дис. ... д-ра филол.
наук. – Тбилиси, 1986. – 393 с.
122. Герасименко Н. А. Информация и фасцинация в по-
литическом дискурсе (к вопросу о функционировании
875
бисубстантивных предложений) // Политический
дискурс в России – 2: Материалы раб. совещ. – М.:
Диалог–МГУ, 1998. – С. 20–23.
123. Гийому Ж., Мальдидье Д. О новых приемах интер-
претации, или Проблема смысла с точки зрения ана-
лиза дискурса // Квадратура смысла: Французская
школа анализа дискурса / Пер. с фр. и порт. – М.:
Прогресс, 1999. – С. 124–136.
124. Гиндин С. Г. Речевые действия и речевые произведе-
ния // Логический анализ языка. Язык речевых дей-
ствий. – М.: Наука, 1994. – С. 59–63.
125. Глинчевский Э. И. Средства речевого воздействия
в языке СМИ // Вестник Моск. ун-та. Сер. 19,
Лингвистика и межкультурная коммуникация. –
2005. – № 4. – С. 18–27.
126. Гордеева Е. М. Семантика «ключевых слов эпо-
хи» в общественно-политическом дискурсе Германии
(на материале периода объединения Германии 1989–
2000 гг.): дис. ... канд. филол. наук. – Калининград,
2004. – 186 с.
127. Голованевский А. Л. Оценочность и ее отражение в
политическом и лексикографическом дискурсах (на
материале русского языка) // Филологические на-
уки. – 2002. – № 3. – С. 78–87.
128. Готта О. М. Прагматика функционирования клю-
чевых концептов в риторике датских политических
партий: автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М.,
2008. – 24 с.
129. Граудина Л. К. Функционально-смысловые типы пар-
ламентской речи // Культура парламентской речи. –
М.: Наука, 1994. – С. 24–34.
130. Граудина Л. К. Эвфемизмы – дисфемизмы; пар-
ламентские и непарламентские выражения //
Культура парламентской речи. – М.: Наука, 1994. –
С. 77–90.
876
131. Грачев Г. В. Психология манипуляций в условиях по-
литического кризиса // ОНС: Общественные науки и
современность. – 1997. – № 4. – С. 106–114.
132. Григорьев М. С. Контрпропаганда и противодействие
ей в избирательных кампаниях // Журнал «Совет-
ник». – 1998. – № 10. URL: www.elections.ru/biblio
133. Гришаева Л. И. Об устойчивости моделей осмысления
политической реальности // Современная политиче-
ская лингвистика: проблемы, концепции, перспективы.
134. Громыко С. А. Русский политический дискурс начала
XX века (на материале дискуссии в I Государственной
Думе 1906 года): дис. ... канд. филол. наук. – Вологда,
2007. – 235 с.
135. Гронская Н. Э. Политический процесс и лингвистиче-
ские технологии манипулирования: дис. ... д-ра полит.
наук. – Нижний Новгород, 2005. – 467 с.
136. Гронская Н. Э., Русова Н. Ю. Лексикон власти:
словарь-тезаурус политических ассоциаций. – Нижний
Новгород: ГОУ ВПО НГЛУ, 2008. – 279 с.
137. Грушевская Т. М. Лингвопрагматическая обусловлен-
ность семантики политического газетного текста (на
материале французской буржуазной прессы): автореф.
дис. ... канд. филол. наук. – М., 1988. – 24 с.
138. Грушевская Т. М. Политический текст французской
буржуазной прессы: эксплицитные и имплицитные
компоненты высказывания // Функционирование
языка как средства идеологического воздействия. –
Краснодар, 1988. – С. 57–61.
139. Грушевская Т. М. Политический дискурс в аспекте
газетного текста. – СПб: Рос. гос. пед. ун-т имени
А. И. Герцена, 2002. – 116 с.
140. Грушевская Т. М. Политический газетный дис-
курс (лингвопрагматический аспект): дис. ... д-ра фи-
лол. наук. – Краснодар, 2002. – 256 с.
877
141. Губаева Т. В. Прагматика речевого общения в право-
вой сфере // Разновидности текста в функционально-
стилевом аспекте. – Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та,
1994. – С. 261–268.
142. Гудков Д. Б. Прецедентные имена и парадигма со-
циального поведения // Лингвостилистические и
лингводидактические проблемы коммуникации. – М.:
МАЛП, 1996. – С. 58–69.
143. Гудков Д. Б. Ритуалы и прецеденты в политическом
дискурсе // Политический дискурс в России – 2:
Материалы раб. совещ. – М.: Диалог-МГУ, 1998. –
С. 30–36.
144. Гудков Д. Б. Настенные надписи в политическом
дискурсе // Политический дискурс в России – 3:
С. 58–63.
145. Гудков Д. Б., Красных В. В. Русское культурное
пространство и межкультурная коммуникация //
Научные доклады филологического факультета МГУ.
Вып. 2. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С. 124–129.
146. Гузенко О. В. Реализация вербальной агрессии в ан-
глоязычном публицистическом дискурсе // Вестник
Адыгейского гос. ун-та. Сер. Филология и ис-
кусствоведение. – 2009. – Вып. 3 (48). – С. 140–
144.
147. Гуляева Т. В. Вокативность американского официаль-
но-политического дискурса: коммуникативный и
когнитивный аспекты: дис. ... канд. филол. наук. –
Пермь, 2007. – 178 с.
148. Гуляева Т. В. Политический и художественный дис-
курс: точки соприкосновения // Вестник Пермского
ун-та. Сер. Русская и зарубежная филология. –
2009. – Вып. 2. – С. 36–40.
149. Гуляр Т. Б. Побудительный дискурс // Коммуни-
кативно-функциональный аспект языковых еди-
878
ниц. – Тверь: Изд-во Тверского гос. ун-та, 1993. –
С. 37–43.
150. Гуревич П. С. Мифология наших дней // Свободная
мысль. – 1992. – № 11. – С. 43–53.
151. Гусев В. А. Слова-ловушки в политических текс-
тах // Вестник Тверского гос. ун-та. – 2007. – № 29
(Филология). – С. 87–91.
152. Гусева О. А. Риторико-аргументативные характери-
стики политического дискурса (на материале прези-
дентских обращений к нации): дис. ... канд. филол.
наук. – Калуга, 2006. – 228 с.
153. Гусейнов Г. Ч. Д.С.П. Советские идеологемы в русском
дискурсе 1990-х. – М.: Три квадрата, 2004. – 269 с.
154. Даниленко В. П. Профессионализм парламентской
речи // Культура парламентской речи.– М.: Наука,
1994. – С. 57–65.
155. Даулетова В. А. Вербальные средства создания ав-
тоимиджа в политическом дискурсе (на материа-
ле русской и английской биографической прозы):
дис. ... канд. филол. наук. – Краснодар, 2004. –
193 с.
156. Дегтярев А. А. Политическая власть как регулятивный
механизм социального общения // Полис. – 1996. –
№ 3. – С. 108–120.
157. Дейк Т. А. ван. Принципы критического анализа дис-
курса / Пер. с англ. // Перевод и лингвистика тек-
ста. – М.: ВЦП, 1994. – С. 169–217.
158. Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация /
Пер. с англ. – М.: Прогресс, 1989. – 312 с.
159. Дементьев В. В. Фатические и информативные ком-
муникативные замыслы и коммуникативные интенции:
проблемы коммуникативной компетенции и типология
речевых жанров // Жанры речи. – Саратов: Изд-во
УНЦ «Колледж», 1997. – С. 34–44.
879
160. Демьянков В. З. Политический дискурс как предмет
политологической филологии // Политическая на-
ука. Политический дискурс: История и современные
исследования. № 3. – М.: ИНИОН РАН, 2002. –
С. 32–43.
161. Демьянков В. З. Интерпретация политического дис-
курса в СМИ // Язык СМИ как объект междисципли-
нарного исследования: Учебное пособие / Отв. ред.
М. Н. Володина. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. –
С. 116–133.
162. Денисова Н. Г. Система коммуникации в военном
институциональном дискурсе // Языковая личность:
жанровая речевая деятельность: Тезисы докл. науч.
конф. Волгоград, ВГПУ, 6–8 окт. 1996 г. – Волгоград:
Перемена, 1998. – С. 34–35.
163. Дергачева И. Л. Коммуникативная манипуляция в
политических комментариях // Языковая личность:
система, нормы, стиль: Тезисы докл. науч. конф.,
Волгоград ВГПУ, 5–6 февр. 1998 г. – Волгоград:
Перемена, 1998. – С. 30–31.
164. Дилигенский Г. Г. Социально-политическая психоло-
гия. – М.: Новая школа, 1996. – 352 с.
165. Дмитриев А. В. Социология политического юмора. –
М.: Российская политическая энциклопедия, 1998. –
332 с.
166. Дмитриев А. В., Латынов В. В., Хлопьев А. Т.
Неформальная политическая коммуникация. – М.:
Российская политическая энциклопедия, 1997. – 197 с.
167. Дмитриева Н. А., Вольпе Б. М. Способы представле-
ния идеологически пристрастных точек зрения в газет-
ном тексте // Текст: структура и функционирование. –
Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1994. – С. 58–64.
168. Дмитриева О. Л. Ярлык в парламентской речи //
С. 90–96.
880
169. Добросклонская Т. Г. Роль СМИ в динамике язы-
ковых процессов // Вестник Моск. ун-та. Сер. 19,
Лингвистика и межкультурная коммуникация. – 2005. –
№ 3. – С. 38–54.
170. Добрякова Н. Н. Аргументативное сообщение как
единица политической речи: прагмалингвистический
и интеракциональный аспекты анализа (на материале
Слушаний заседаний в Конгрессе США): дис. ... канд.
филол. наук. – СПб, 2003. – 201 с.
171. Домышева С. А. Политический дискурс в простран-
стве дискурса реагирования (на материале британской
и американской прессы за 2000–2007 гг.): дис. ... канд.
филол. наук. – Иркутск, 2008. – 188 с.
172. Дорлигийн А. Современный русский политический
дискурс: лексико-семантический аспект (на материа-
ле языка российских газет 1990-х гг.): дис. ... канд.
филол. наук. – М., 1999. – 129 с.
173. Дорожкина Т. Н. Речевой имидж политического ли-
дера // Социс (Социологические исследования). –
1997. – № 8. – С. 30–35.
174. Доценко Е. Л. Психология манипуляции: феномены,
механизмы и защита. – М.: ЧеРо, 1997. – 344 с.
175. Дубровский Д. И. Обман. Философско-психологичес-
кий анализ. – М.: Изд-во РЭЙ, 1994. – 120 с.
176. Дука А. В. Политический дискурс оппозиции в совре-
менной России // Журнал социологии и социальной
антропологии. – 1998. – Т. 1. – № 1. URL: http//
hq.soc.pu.ru/publicanons/jssa/1998/l/a9.html
177. Дунаева И. Ш. Функционирование СМИ в услови-
ях внутриполитического конфликта (на примере об-
щероссийских и региональных газетных изданий):
автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 2001. –
24 с.
178. Душенко К. В. Русские политические цитаты от Ле-
нина до Ельцина. – М.: Юристъ, 1996. – 240 с.
881
179. Дьяченко И. А. Симулятивные знаки политической
корректности в англо-американском манипуляцион-
ном дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. – Иркутск,
2009. – 146 с.
180. Ееремен Ф. Х. ван, Гроотендорст Р. Речевые акты
в аргументативных дискуссиях. – СПб: Нотабене,
1994. – 239 с.
181. Езан И. Е. Оценка в публичной речи (на материале вы-
ступлений современных немецких политиков): дис. ...
канд. филол. наук. – СПб, 2004. – 211 с.
182. Енина Л. В. Катартический характер речевой агрессии
в сверхтексте лозунгов и источники ее смягчения //
Вопросы стилистики: Межвузовский сб. науч. труд.
Вып. 28: Антропоцентрические исследования. –
Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. – С. 222–231.
183. Енина Л. В. Современный российский лозунг как
сверхтекст: дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург,
1999. – 186 с.
184. Ерасов Б. С. Социальная культурология. – М.: Аспект
Пресс, 1996. – 591 с.
185. Ерилова С. Л. Метафоризация как способ смыслопо-
строения в политическом дискурсе: дис. ... канд. фи-
лол. наук. – Тверь, 2003. – 177 с.
186. Ермаков С. В., Ким И. Е., Михайлова Т. В. и др.
Власть в русской языковой и этнической картине мира. –
М.: Знак, 2004. – 408 с.
187. Ермакова О. П. Семантические процессы в лексике //
Русский язык конца XX столетия (1985–1995). – М.:
188. Ермоленко С. С. Язык тоталитаризма и тоталитаризм
языка // Мова тоталiтарного суспiльства. – Киев:
Наук. думка, 1995. – С. 7–15.
189. Жабина Е. В. Эксплицитные и имплицитные средства
выражения доверия/недоверия в современном не-
882
мецком политическом дискурсе: дис. ... канд. филол.
наук. – Тамбов, 2007. – 208 с.
190. Жданова Л. А., Ревзина О. Г. Власть: языковое зна-
чение и концепт // Семантика языковых единиц:
Материалы 3-й межвуз. науч. конф. – М.: Моск. гос.
открытый пед. ин-т, 1992. – С. 44–48.
191. Желтухина М. Р. Комическое в политическом дискур-
се (на материале немецкого и русского языков): дис. ...
канд. филол. наук. – Волгоград, 2000. – 250 с.
192. Желтухина М. Р. Специфика речевого воздействия
тропов в языке СМИ: дис. ... д-ра филол. наук. – М.,
2004. – 358 c.
193. Жельвис В. И. Бранный тезаурус как орудие классо-
вой борьбы // Политический дискурс в России – 2:
С. 36–38.
194. Заботкина В. И. Новая лексика современного англий-
ского языка. – М.: Высшая школа, 1989. – 125 с.
195. Заварзина Г. А. Эвфемизмы как проявление «поли-
тической корректности» // Русская речь. – 2006. –
№ 2. – С. 54–56.
196. Зайцева Е. Л. Выражение отрицательной оцен-
ки в политическом дискурсе (опыт сравнительно-
сопоставительного исследования российских и фран-
цузских печатных средств массовой информации):
дис. ... канд. филол. наук. – Чебоксары, 2006. –
201 с.
197. Зайчикова Н. В. Стереотипные и индивидуальные со-
ставляющие концепта «Politician» в гибридном жанре
политического и художественного видов дискурса (на
материале современного американского политического
романа): дис. ... канд. филол. наук. – Владивосток,
2005. – 215 с.
198. Запасник С. Ложь в политике // Философские на-
уки. – 1991. – № 8. – С. 94–107.
883
199. Зарубежная и российская журналистика: трансфор-
мация картины мира и ее содержания / Под ред.
А. А. Стриженко. – Барнаул: Изд-во Алтайского гос.
техн. ун-та имени И. И. Ползунова, 2003. – 466 с.
200. Захаров А. В. Народные образы власти // Полис. –
1998. – № 1. – С. 23–35.
201. Захарова Е. П. Коммуникативная категория чуждости
и ее роль в организации речевого общения // Вопросы
стилистики: Межвуз. сб. науч. труд. – Саратов: Изд-
во Сарат. ун-та, 1998. – С. 87–93.
202. Захарова Н. Н. Метафора в политическом дискурсе:
Вербализация концепта власть // Мир русского сло-
ва. – 2006. – № 1. – С. 55–59.
203. Зеленский В. В. Послесловие к книге: В. Одайник.
Психология политики. Психологические и социальные
идеи Карла Густава Юнга. – СПб: Ювента, 1996. –
С. 368–380.
204. Земляной С. Кириенко как фигура речи. URL:
www. russ. ru/ioumal/kieml/98–04– 29/zemlan. htm
(1998).
205. Зеркин Д. П. Основы политологии: Курс лекций. –
Ростов н/Д.: Феникс, 1996. – 544 с.
206. Зигманн Ж. В. Структура современного политиче-
ского дискурса: речевые жанры и речевые стратегии:
дис. ... канд. филол. наук. – М., 2003. – 239 с.
207. Зильберт Б. А. Языковая личность и «новояз» тота-
литаризма // Языковая личность и семантика: Тезисы
докл. науч. конф. Волгоград, 28–30 сент. 1994 г. –
Волгоград: Перемена, 1994. – С. 50.
208. Зимина В. Д. Революционная событийность в контек-
сте политического дискурса России начала XX в. //
Вестник РГГУ. – 2008. – № 1. – С. 76–94.
209. Золина Г. Д. Политический текст как инструмент ме-
неджмента // Вестник Пятигорского гос. лингв. ун-
та. – 2009. – № 1. – С. 174–176.
884
210. Зятькова Л. Я. Субъективная модальность политиче-
ского дискурса (на материале российских, британских
и американских печатных СМИ): дис. ... канд. филол.
наук. – Тюмень, 2003. – 249 с.
211. Иванов Л. Ю. Аргументация в функциональных раз-
новидностях языка // Культура русской речи и эф-
фективность общения. – М.: Наука, 1996. – С. 357–
375.
212. Иванова И. В. Концептуальная метафора как сред-
ство формирования образа политического деятеля в
англоязычной прессе: дис. ... канд. филол. наук. –
М., 2004. – 215 с.
213. Иванова О. В. Вербальная агрессия как модель рече-
вого поведения // Русский язык в контексте современ-
ной культуры: Тезисы докл. междунар. науч. конф.
Екатеринбург, 29–31 октября 1998 г. – Екатеринбург:
Изд-во УрГУ, 1998. – С. 62–64.
214. Иванова Т. В. Содержательный потенциал акту-
альных концептов в современном американском по-
литическом дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. –
Барнаул, 2007. – 157 с.
215. Игнатова Е. М. Концепт «Родина» в идеологиче-
ском дискурсе (на материале немецкой политической
пропаганды 20–40-х гг. XX в.): дис. ... канд. филол.
наук. – М., 2008. – 160 с.
216. Изюров А. М. Актуализация речевого субъекта в по-
литическом дискурсе (на материале современного не-
мецкого языка): дис. ... канд. филол. наук. – СПб,
2005. – 189 с.
217. Ильин М. В. Слова и смыслы. Опыт описания ключе-
вых политических понятий. – М.: Российская полити-
ческая энциклопедия, 1997. – 432 с.
218. Ильин М. В., Мельвиль А. Ю. Власть // Полис. –
1997. – № 6. – С. 146–153.
885
219. Ильичева Е. О. Прагматика дедуктивных умозаклю-
чений в политическом дискурсе: дис. ... канд. филол.
наук. – Иркутск, 2006. – 209 с.
220. Ильясова С. В. Словообразовательная игра как фено-
мен языка современных СМИ. – Ростов н/Д: Изд-во
Рост. ун-та, 2002. – 359 с.
221. Исакова Ю. С. Политический дискурс в контексте
маркетинговых исследований: дис. ... канд. филол.
наук. – Краснодар, 2004. – 202 с.
222. Иссерс О. С. Основные предпосылки изучения рече-
вых стратегий // Русский язык в контексте современ-
ной культуры: Тезисы докл. междунар. науч. конф.
Екатеринбург, 29–31 октября 1998 г. – Екатеринбург:
УрГУ, 1998. – С. 64–66.
223. Иссерс О. С. Языковые средства и способы манипу-
ляции сознанием // Семантика языковых единиц:
Материалы межвуз. конф. – М.: Моск. гос. открытый
пед. ин-т, 1992. – С. 52–54.
224. Иссерс О. С. Что говорят политики, чтобы нравиться
своему народу // Вестник Омского ун-та. – Вып. 1. –
Омск, 1996. – С. 71–74
225. Иссерс О. С., Рахимбергенова М. Х. Этностереотипы
«чужого» и их фреймовая актуализация // Современная
С. 68–77.
226. Истомина А. Е. Фельетон как жанр политического
дискурса: дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград,
2008. – 192 с.
227. Казанцев Е. В. Лингвостилистические особенности
буржуазной политической публицистики (на материа-
ле американского еженедельника «Тайм» за 1984 год):
автореф. дис. ... канд. филол. наук. – Киев, 1988. –
23 с.
886
228. Какорина Е. В. Стилистический облик оппозиционной
прессы // Русский язык конца XX столетия (1985–1995). –
М.: Языки русской культуры, 1996. – С. 409–426.
229. Калашова А. Ш. Политический дискурс: Аспекты со-
циального воздействия: дис. ... канд. филол. наук. –
Краснодар, 2006. – 130 с.
230. Калинин К. Е. Коммуникативные стратегии убеж-
дения в англоязычном политическом дискурсе:
дис. ... канд. филол. наук. – Нижний Новгород,
2009. – 187 с.
231. Каменева В. А. Факторы, влияющие на процесс ин-
терпретации единиц идеологий в публицистическом
дискурсе // Вестник Бурятского гос. ун-та. – 2007. –
Вып. 7. – С. 241–245.
232. Канетти Э. Элементы власти // Психология и пси-
хоанализ власти. Т. 1. Хрестоматия. – Самара: Изд.
дом «Бахрах», 1999. – С. 120–168.
233. Канчани П. Оппозиция «свои–чужие» как прагма-
тическая доминанта политического дискурса: дис. ...
234. Карабан В. И. Пропаганда в свете теории речевых ак-
тов // Социальная лингвистика и общественная прак-
тика. – Киев: Вища школа, 1988. – С. 135–146.
235. Кара-Мурза Е. С. Политический дискурс через при-
зму лингвистической экспертизы // Политический
дискурс в России – 10: Материалы Х юбилейного все-
А. С. Пушкина, 2007. – С. 101–118.
236. Кара-Мурза Е. С. «Дева обида» политического дис-
курса: речевые преступления в парадигме лингвисти-
ческой эмотиологии // Современная политическая
887
237. Карасик В. И. Язык социального статуса. – М.: Ин-т
языкознания РАН; ВГПУ, 1992. – 330 с.
238. Карасик В. И. О категориях дискурса // Языковая лич-
ность: социолингвистические и эмотивные аспекты. –
239. Карасик В. И. Структура институционального дискур-
са // Проблемы речевой коммуникации. – Саратов:
Изд-во Сарат. ун-та, 2000. – С. 25–33.
240. Карасик В. И. Архетипические концепты в общении //
Прямая и непрямая коммуникация. – Саратов: Изд-во
ГУНЦ «Колледж», 2003. – С. 39–52.
241. Карасик В. И. Абсурд в политической риторике //
Современная политическая лингвистика: проблемы, кон-
цепции, перспективы. Сборник научных трудов / Отв. ред.
Е. И. Шейгал. – Волгоград: Перемена, 2009. – С. 22–35.
242. Карасик В. И., Шаховский В. И. Об оценочных пре-
суппозициях // Языковая личность: вербальное пове-
дение. – Волгоград: РИО, 1998. – С. 3–13.
243. Караулов Ю. А. Русский язык и языковая личность. –
М.: Наука, 1987. – 264 с.
244. Карданова К. С. Принципы описания динамики речево-
го события (на материале политического дискурса) //
Вестник Тверского гос. ун-та. – 2009. – № 25
(Филология). – С. 31–37.
245. Карманова З. Я. Политический дискурс: риторический
аспект // Политический дискурс в России – 2: Материалы
раб. совещ. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С. 47–49.
246. Карманова З. Я. Политический дискурс: поиск убе-
дительности // Политический дискурс в России – 3:
С. 64–67.
247. Кассирер Э. Техника современных политических ми-
фов // Антология культурологической мысли. – М.:
Изд-во РОУ, 1996. – С. 204–209.
888
248. Кацев A. M. Роль ассоциативности в эвфемии //
Проблемы синхронного и диахронного описания гер-
манских языков. – Пятигорск: Изд-во ПГПИИЯ,
1981. – С. 140–146.
249. Качанов Ю. Л. Опыты о поле политики. – М.: Ин-т
эксперимент. социологии, 1994. – 159 с.
250. Кегеян С. Э. Лингвориторические параметры политиче-
ского дискурса (на материале текстов идеологов больше-
визма): дис. … канд. филол. наук. – М., 2009. – 236 с.
251. Керимов Р. Д. Артефактная концептуальная метафо-
ра в немецком политическом дискурсе: дис. ... канд.
филол. наук. – Кемерово, 2005. – 186 с.
252. Керимов Р. Д. Артефактная метафорика в политиче-
ском дискурсе ФРГ. – Кемерово: Кузбассвузиздат,
2008. – 168 с.
253. Кириллов А. Г. Политический нарратив: структура
и прагматика (на материале современной англоязыч-
ной прессы): автореф. дис. ... канд. филол. наук. –
Самара, 2007. – 23 с.
254. Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. «Свое – чу-
жое» в коммуникативном пространстве митинга //
Русистика сегодня. – 1995. – № 1. – С. 93–116.
255. Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Формирование
новых стереотипов социального поведения в пост-
тоталитарном обществе (на материале митингов) //
Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диа-
хронии: Тезисы конф. (Ин-т славяноведения и балка-
нистики РАН). – М., 1995. – С. 48–49.
256. Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Речевые
жанры и социальные роли // Русский язык в контек-
сте современной культуры: Тезисы докл. междунар.
науч. конф. Екатеринбург, 29–31 октября 1998 г. –
Екатеринбург: УрГУ, 1998. – С. 73–74.
257. Китик М. В. Снижение интенсивности высказывания
в политическом дискурсе (на материале стенограмм за-
889
седаний Британского парламента): дис. ... канд. фи-
лол. наук. – Астрахань, 2004. – 160 с.
258. Кишина Е. В. Категория «свойственность–чуждость»
в политическом дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. –
Кемерово, 2006. – 188 с.
259. Киуру К. В. Имиджевый политический медиатекст:
институционализация понятия и жанровая полити-
ка // Вестник Челябинского гос. ун-та. – 2008. –
№ 9. – С. 52–57.
260. Клиновская А. А. Лингвокогнитивные особенности
актуализации общественных стереотипов в политиче-
ском журнальном дискурсе ФРГ: дис. ... канд. филол.
наук. – М., 2007. – 210 с.
261. Клочко Н. Н. Образ «русского чужого» в зерка-
ле латышских СМИ // Современная политическая
262. Клушина Н. И. Семантические и стилистические из-
менения в лексике современной газеты (на материале
газет 1989–1994 гг.): дис. ... канд. филол. наук. –
М., 1995. – 200 с.
263. Клушина Н. И. Стратегия именования в воздей-
ствующей речи // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10,
Журналистика. – 2006. – № 5. – С. 49–65.
264. Клушина Н. И. Стилистика публицистического тек-
ста. – М.: МедиаМир, 2008. – 242 с.
265. Клушина Н. И. Интенциональные категории публи-
цистического текста (на материале периодических из-
даний 2000–2008 гг.): автореф. дис. ... д-ра филол.
наук. – М., 2008. – 57 с.
266. Ключарев Г. А. Языковая реальность и политический
имидж // Обновление России: трудный поиск реше-
ний. Вып. 3. – М., 1995. – С. 211–216.
890
267. Ковалева Т. Г. Имя прилагательное в политическом
дискурсе (на материале текстов русских и немецких пе-
чатных СМИ): дис. ... канд. филол. наук. – Воронеж,
2008. – 222 с.
268. Козлов Р. Г. Функционально-семантический статус
политического дискурса во французском и русском
языках: дис. ... канд. филол. наук. – Чебоксары,
2006. – 210 с.
269. Комисарова Т. С. Механизмы речевого воздействия и
их реализация в политическом дискурсе (на материа-
ле речей Г. Шредера): дис. ... канд. филол. наук. –
Орел, 2008. – 250 с.
270. Конецкая В. П. Социология коммуникации. – М.:
Международный ун-т бизнеса и управления, 1997. –
304 с.
271. Кордонский С. Фундаментальный лексикон: язык и
политический спектр в России // Век XX и мир. –
1994. – № 1/2. – С. 72–91.
272. Корнилаева Н. Н. Языковые средства как способ
моделирования восприятия в политическом дис-
курсе: дис. ... канд. филол. наук. – М., 2008. –
180 с.
273. Косарев М. И. Прецедентные феномены со сферой-
источником «Кино» в политической коммуникации
Германии и США: автореф. дис. ... канд. филол.
наук. – Екатеринбург, 2008. – 24 с.
274. Костенко Н. В. Ценности и символы в массовой ком-
муникации. – Киев: Наук. думка, 1993. – 129 с.
275. Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи. Из на-
блюдений над речевой практикой масс-медиа. – М.:
Златоуст, 1994. – 246 с.
276. Кочкин М. Ю. Политический скандал как лингво-
культурный феномен: дис. ... канд. филол. наук. –
891
277. Кощеева Г. В. Дискурсивный анализ типа текста
«Передовая политическая статья» (на материале пра-
ворадикальных изданий России и ФРГ): дис. ... канд.
филол. наук. – М., 2001. – 171 с.
278. Кравченко И. И. Политическая мифология: вечность
и современность // Вопросы философии. – 1999. –
№ 1. – С. 3–17.
279. Красных В. В. Виртуальная реальность или реальная
виртуальность? Человек. Сознание. Коммуникация. –
М.: Диалог-МГУ, 1998. – 352 с.
280. Красных В. В. К вопросу о лингвокогнитивных
аспектах коммуникативного акта // Научные докла-
ды филологического факультета МГУ. Вып. 2. – М.:
Диалог-МГУ, 1998. – С. 93–99.
281. Крейдлин Г. Е. Голос власти и глас народа // Мова
тоталiтарного суспiльства. – Киев: Наук. думка, 1995. –
С. 24–37.
282. Крысин Л. П. Социолингвистические аспекты изу-
чения современного русского языка. – М.: Наука,
1989. – 188 с.
283. Крысин Л. П. Эвфемизмы в современной русской ре-
чи // Русский язык конца XX столетия (1985–1995). –
М.: Языки русской культуры, 1996. – С. 384–408.
284. Крячков Д. А. Языковой афоризм как средство ре-
презентации говорящего в американском политиче-
ском дискурсе (на материале избирательной кампании
2000 г.): дис. ... канд. филол. наук. – М., 2002. –
287 с.
285. Куликов Ю. Д. Социолингвистический и социографи-
ческий анализ роли и значения предвыборного плаката
в предвыборной агитации // II межвуз. науч.-практ.
конф. студентов и молодых ученых Волгоградской обл.
27 нояб. – 1 дек. 1995. – Волгоград, 1995. – С. 225–230.
286. Кунина Ю. В. Прагматические стратегии сетевых
политических текстов (на материале англоязыч-
892
ных публикаций): дис. ... канд. филол. наук. – М.,
2008. – 202 с.
287. Купина Н. А. Песня власти и блатная песня в контек-
сте тоталитарной культуры // Русский язык в кон-
тексте современной культуры: Тез. докл. междунар.
науч. конф. Екатеринбург, 29–31 октября 1998 г. –
Екатеринбург: УрГУ, 1998. – С. 83–84.
288. Купина Н. А. Тоталитарный язык: словарь и речевые
реакции. – Екатеринбург – Пермь: ЗУУНЦ, 1995. –
143 с.
289. Купина Н. А., Мингалеева Э. Ф. Лингвориторическая
диагностика политической речи // Общество, язык,
личность: Материалы Всероссийской научной конфе-
ренции (Пенза, 23–26 окт. 1996 г. ). – М.: Ин-т язы-
кознания РАН, ПГПУ имени В. Г. Белинского, 1996.
Вып. 1. – С. 50–51.
290. Купина Н. А. Динамика идеологического фонда рус-
ского языка: актуальные тенденции // Современная
С. 158–168.
291. Куртин Ж.-Ж. Шапка Клементиса (заметки о памяти
и забвении в политическом дискурсе) // Квадратура
смысла: Французская школа анализа дискурса / Пер.
с фр. и порт. – М.: Прогресс, 1999. – С. 95–104.
292. Куроедова М. А. Прямые тактики речевого воздей-
ствия в политическом дискурсе (на примере публичных
выступлений В. В. Путина) // Вестник Амурского
гос. ун-та. – 2009. – Вып. 46. Сер. Гуманитарные
науки. – С. 113–114.
293. Кухаренко В. А. Интерпретация текста. – М.:
Просвещение, 1988. – 190 с.
294. Лагутенкова М. В. Тенденции развития общественно-
политического фразеологического фонда языка (на ма-
893
териале американской прессы): автореф. дис. ... канд.
филол. наук. – М., 2008. – 22 с.
295. Лазуткина Е. М. Парламентские жанры //
С. 34–45.
296. Лапшина В. В. Метафора как средство конструи-
рования имиджа политика (на материале австрий-
ских печатных СМИ): дис. ... канд. филол. наук. –
М., 2006. – 151 с.
297. Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР:
когнитивно-риторический анализ. – Вильнюс: Изд-во
Вильнюсского ун-та, 1995. – 232 с.
298. Лассан Э. Р. О жизни метафор, которыми мы жи-
вем // Современная политическая лингвистика:
проблемы, концепции, перспективы. Сборник науч-
ных трудов / Отв. ред. Е. И. Шейгал. – Волгоград:
Перемена, 2009. – С. 5–21.
299. Ле Э. Лингвистический анализ политического дис-
курса: язык статей о чеченской войне в американской
прессе // Полис (Политические исследования). –
2001. – № 2 (61). – С. 93–112.
300. Лебон Г. Психология толп // Психология толп. – М.:
Институт психологии РАН, Изд-во «КПС+», 1998. –
С. 13–254.
301. Левин Ю. И. Семиотика советских лозунгов //
Избранные труды. Поэтика. Семиотика. – М.: Языки
русской культуры, 1998. – С. 542–558.
302. Лесная М. В. Лингвокреативные ресурсы нарра-
тивных методик новостийности в публицистической
сфере // Вестник Адыгейского гос. ун-та. – 2009. –
Вып. 1 (41). – С. 77–81.
303. Лингвистика ХХI века: Материалы федеральной на-
учной конференции / Отв. ред. А. П. Чудинов. –
894
304. Линнас Э. А . Критический анализ дискурса по-
литической полемики (на материале электронных
СМИ): дис. ... канд. филол. наук. – Тверь, 2006. –
165 с.
305. Литвинова Т. И. Спортивная и игровая метафора в
немецком политическом дискурсе: дис. ... канд. фи-
лол. наук. – Воронеж, 2008. – 203 с.
306. Литовченко М. А. Прагматические особенности вер-
бальной атаки в политическом дискурсе (на материа-
ле немецкого языка): дис. ... канд. филол. наук. –
Тамбов, 2003. – 193 с.
307. Лобанова Л. П. Новый стиль речи и культура поколе-
ния: политическая корректность. – М.: Изд-во Моск.
гос. ун-та леса, 2004. – 164 с.
308. Лобок A. M. Антропология мифа. – Екатеринбург:
Банк культурной информации, 1997. – 688 с.
309. Логинова И. Ю. Лингвопрагматические особенности
текста программы политической партии (на материа-
ле английского языка): автореф. дис. ... канд. филол.
наук. – СПб, 2004. – 23 с.
310. Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). – М.:
Прогресс: Универс, 1994. – 272 с.
311. Лохова С. К. Игра слов в политическом дис-
курсе: компьютерный анализ политической ме-
тафоры: дис. ... канд. филол. наук. – М., 2007. –
185 с.
312. Лукьянова Е. А. Оценочные модели как основа тексто-
порождения (на материале англоязычной общественно-
политической публицистики): дис. ... канд. филол.
наук. – СПб, 2004. – 220 с.
313. Магера Т. С. Текст политического плаката: лингво-
риторическое моделирование (на материале региональ-
ных предвыборных плакатов): дис. ... канд. филол.
наук. – Барнаул, 2005. – 167 с.
895
314. Майданова Л. М. Речевая интенция и типология
вторичных текстов // Человек. Текст. Культура. –
Екатеринбург: Ин-т развития регионального образова-
ния, 1994. –С. 81–104.
315. Мальцева Р. И., Лесная М. В. Функции медиато-
ров в газетном дискурсе (на материале британских
СМИ) // Вестник Адыгейского гос. ун-та. – 2009. –
Вып. 1 (41). – С. 82–86.
316. Марков Б. В. Философия и аргументация // Речевое
общение и аргументация. Вып. 1. – СПб: Экополис и
культура, 1993. – С. 76–85.
317. Мартынова Ю. А. Метафора в современном по-
литическом дискурсе // Изв. Саратовского ун-та.
Новая серия. Сер. Социология. Политология. –
2008. – Вып. 1. – С. 125–129.
318. Марченко Т. В. Манипулятивный потенциал интер-
текстуальных включений в современном политическом
дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. – Ставрополь,
2007. – 255 с.
319. Марьянчик В. А. Аксиологическая функция неоло-
гизмов медиаполитического дискурса (на материале
газетных публикаций начала XXI века): дис. ... канд.
филол. наук. – Архангельск, 2005. – 210 с.
320. Мегентесов С. А., Мохамад И. Лингвистические
аспекты психического воздействия и приемов манипу-
ляции. – Краснодар: Изд-во КубГУ, 1997. – 111 с.
321. Мельник Г. С. Mass-media: психологические процессы
и эффекты. – СПб: Изд-во СПбГУ, 1996. – 345 с.
322. Метелкина В. В. Транспарантный текст как средство
идеологического воздействия // Функционирование
языка как средства идеологического воздействия. –
Краснодар: Изд-во КубГУ, 1988. – С. 79–84.
323. Мечковская Н. Б. Социальная лингвистика. – М.:
Аспект Пресс, 1996. – 207 с.
896
324. Минюшев Ф. И. Социальная антропология (курс лек-
ций). – М.: Междунар. ун-т бизнеса и управления,
1997. – 192 с.
325. Миронова Н. Н. Дискурс-анализ оценочной семанти-
ки. – М.: НВИ–ТЕЗАУРУС, 1997. – 158 с.
326. Миронова П. О. Стратегия редукционизма в со-
временном политическом дискурсе: когнитивно-
прагматический аспект: дис. ... канд. филол. наук. –
Омск, 2003. – 184 с.
327. Мирошниченко А. А. Лингво-идеологический анализ
языка массовых коммуникаций: дис. ... канд. филол.
наук. – Ростов н/Д, 1995. – 189 с.
328. Михайлов В. В. Средства реализации образности в
институциональном политическом дискурсе (на ма-
териале немецкого и русского языков): дис. ... канд.
филол. наук. – Тамбов, 2006. – 220 с.
329. Михалева О. Л. Политический дискурс как сфера ре-
ализации манипулятивного воздействия: дис. ... канд.
330. Михалева О. Л. Политический дискурс: специфика
манипулятивного воздействия. – М.: URSS, 2009. –
252 с.
331. Михальская А. К. Русский Сократ: Лекции по
сравнительно-исторической риторике. – М.: Академия,
1996. – 192 с.
332. Моисеева З. И. Концепты «Solidaritt» и «Wohlstand»
и вариативность их фреймовой структуры в немецком
политическом дискурсе (на примере текстов речей и
интервью канцлеров Германии Г. Коля, Г. Шредера,
А. Меркель): дис. ... канд. филол. наук. – Нижний
Новгород, 2007. – 220 с.
333. Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Толковый словарь
языка Совдепии: ок. 10000 слов и выражений. – М.:
АСТ: Астрель, 2005. – 505 с.
897
334. Мордовин А. Ю. Аргументативные стратегии языко-
вой личности североамериканского политика (на мате-
риале дискурса Г. Киссинджера): дис. ... канд. филол.
наук. – Иркутск, 2004. – 239 с.
335. Москвин В. П. Эвфемизмы в лексической системе со-
временного русского языка. – Волгоград: Перемена,
1999. – 58 с.
336. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по пси-
хологии масс / Пер. с фр. – М.: Центр психологии и
психотерапии, 1998. – 480 с.
337. Наумова И. А. Особенности использования техниче-
ской метафоры в российском политическом дискур-
се // Вестник Костромского гос. ун-та имени
Н. А. Некрасова. – 2007. – Т. 13. – № 3. – С. 129–131.
338. Невинская М. Д. Концептуальная оппозиция «на-
род – власть» в политическом дискурсе: дис. ... канд.
филол. наук. – Волгоград, 2006. – 177 с.
339. Нестерова Я. А. Мотив реформы в современном не-
мецком политическом дискурсе: дис. ... канд. филол.
наук. – М., 2006. – 204 с.
340. Низкая Н. С. Методология речевого воздействия //
Вестник Амурского гос. ун-та. – 2009. – Вып. 46. Сер.
Гуманитар. науки. – С. 102–104.
341. Никитина К. В. Технологии речевой манипуляции
в политическом дискурсе СМИ (на материале газет
США): дис. ... канд. филол. наук. – Уфа, 2006. –
197 с.
342. Николаева Т. М. Лингвистическая демагогия //
Прагматика и проблемы интенсиональности. – М.:
Ин-т языкознания РАН, 1988. – С. 154–165.
343. Николаева Т. М. Качели свободы/несвободы: траге-
дия или спасение? // Речевые и ментальные стереоти-
пы в синхронии и диахронии: Тезисы конф. (Институт
славяноведения и балканистики РАН). – М., 1995. –
С. 83–88.
898
344. Ноблок Н. Л. Авторские стратегии в англоязычном
политическом дискурсе (на материале теледебатов
Дж. Буша – Дж. Керри): дис. ... канд. филол. наук. –
Тамбов, 2007. – 177 с.
345. Новикова Э. Ю. Лингвопрагматические средства
создания современного политического образа России
в прессе Германии: дис. ... канд. филол. наук. –
346. Новикова-Грунд М. В. «Свои» и «чужие»: марке-
ры референтной группы в политическом дискур-
се // Полис (Политические исследования). – 2000. –
№ 4 (57). – С. 82–93.
347. Норман Б. Ю. К семантической эволюции некото-
рых русских слов (об идеологическом компоненте зна-
чения) // Мова тоталiтарного суспiльства. – Киев:
Наук. думка, 1995. – С. 37–43.
348. Норман Б. Ю. Лексические фантомы с точки зрения
лингвистики и культурологии // Язык и культура.
Третья междунар. конф. – Киев, 1994. – С. 53–60.
349. Норман Б. Ю. «МЫ»: семантика и прагматика //
Проблемы семантического описания единиц языка и
речи. Тезисы докл. междунар. науч. конф. Минск,
10–12 нояб. 1998 г. – Минск: МГЛУ, 1998. –
С. 58–60.
350. Овчарова Г. Б. Опыт лингвокультурологического ис-
следования современной русской политической речи:
дис. ... канд. филол. наук. – Пятигорск, 2001. – 160 с.
351. Ольховикова Ю. А. Метафоры со сферой-источником
«Неживая природа» в политическом дискурсе США
и ФРГ: дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург,
2009. – 211 с.
352. Орденова Н. О. Феномен политической корректности
и его выражение в языковой деятельности людей (на
материале английского языка): дис. ... канд. филол.
наук. – М., 2003. – 141 с.
899
353. Орлова О. Г. Роль метафоры в осмыслении концеп-
тов «Россия» и «Америка» (на материале российских и
американских печатных СМИ) // Вестник Кемеров.
гос. ун-та. Сер. Филология. – Кемерово, 2002. –
Вып. 4. – С. 92–97.
354. Остин Дж. Л. Слово как действие // Новое в зару-
бежной лингвистике. Вып. 17. – М.: Прогресс, 1986. –
С. 22–130.
355. Ошеева Ю. В. Политическая лексика и фразеология
русского языка (1985-2000 гг.): дис. ... канд. филол.
наук. – Уфа, 2004. – 269 c.
356. Ощепкова Н. А. Стратегии и тактики в аргумента-
тивном дискурсе: прагмалингвистический анализ убе-
дительности рассуждения (на материале политиче-
ских дебатов): дис. ... канд. филол. наук. – Калуга,
2004. – 199 с.
357. Павлова Е. К. Политическая лексика XXI века но-
вая политика – новый язык // Языки профессио-
нальной коммуникации: Материалы международ-
ной науч. конференции. Челябинск, 21–22 октября
2003 г. – Челябинск: Челябинский гос. ун-т, 2003. –
С. 424–426.
358. Павлова Е. К. Лексические проблемы глобального по-
литического дискурса // Вестник Моск. ун-та. Сер. 19,
Лингвистика и межкультурная коммуникация. –
2005. – № 2. – С. 98–111.
359. Павлова Е. К. Языковые проблемы глобальной поли-
тической коммуникации национальных тезаурусов //
Языкознание: Реферативный журнал. Социальные и
гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная ли-
тература. Серия 6. ИНИОН РАН. – 2008. – № 2. –
С. 70–73.
360. Панченко Н. Н. Достоверность и демагогия в поли-
тическом дискурсе // Современная политическая
900
Волгоград: Перемена, 2009. – С. 112– 120.
361. Парфенова С. О. Семантика и прагматика рече-
вых переименований: автореф. дис. ... канд. филол.
наук. – СПб, 1995. – 21 с.
362. Паршин П. Б. Выступление в дискуссии «Интернет–
парламент: Языки политики: Язык и политика». URL:
www. elections. ru. – Архив 2 марта 1999 г.
363. Паршин П. Б. Понятие идиополитического дискурса и
методологические основания политической лингвисти-
ки. URL: www/elections. ru/biblio/lit/parshin. htm. –
Архив 23 марта 1999 г.
364. Паршин П. Б. Исследовательские практики, пред-
мет и методы политической лингвистики // Scripta
linguisticae applicatae. Проблемы прикладной лингви-
стики. – М.: Азбуковник, 2001. – С. 181-208.
365. Паршин П. Б. Метанаучные размышления о политиче-
ской лингвистике // Современная политическая линг-
вистика: Материалы международной научной конфе-
ренции / Отв. ред. А. П. Чудинов. – Екатеринбург:
Урал. гос. пед. ун-т, 2003. – С. 126–128.
366. Паршин П. Б. Анализ медиадискурса и когнитивная
лингвистика: true romance? // Язык средств массо-
вой информации как объект междисциплинарного ис-
следования: Материалы 2-ой международной науч-
ной конференции. Москва, филологический ф-т МГУ
имени М. В. Ломоносова, 14-16 февраля 2008 г. /
Отв. редактор М. Н. Володина. – М.: МАКС-Пресс,
2008. – С. 207–209.
367. Паршин П. А. Глобальное информационное обще-
ство и мировая политика // Аналитические доклады
Института международных исследований МГИМО
(У) МИД России. – 2009. – № 2 (23). – С. 3–37.
368. Паршина О. Н. Риторический анализ предвыбор-
ных теледебатов 1999-2000 годов // Язык и власть:
901
Межвузовский сборник научных трудов. – Саратов:
Изд-во Саратовского ун-та, 2003. – С. 34–44.
369. Паршина О. Н. Стратегии и тактики речевого поведе-
ния современной политической элиты России: дис. ...
д-ра филол. наук. – Саратов, 2005. – 325 с.
370. Паршина О. Н. Российская политическая речь: тео-
рия и практика. – М.: URSS, 2007. – 227 с.
371. Пасечник О. В. Метафорические образы современно-
го мира, объективируемые в политических, экономиче-
ских и культурных концептах (на материале немецко-
го газетно-публицистического дискурса): дис. ... канд.
филол. наук. – Саратов, 2007. – 262 с.
372. Пасечник О. В. Концептуальная метафора как способ
вербализации концепта «Политик»: (на материале со-
временных немецких СМИ) // Вестник Костромского
гос. ун-та имени Н. А. Некрасова. – 2007. – Т. 13. –
№ 1. – С. 174–177.
373. Пастухов А. Г. Образы российских политиков в жан-
ре газетного фельетона // Политический дискурс в
России – 10: Материалы Х юбилейного всероссий-
ского семинара / Под ред. В. Н. Базылева. – М.:
А. С. Пушкина, 2007. – С. 170–182.
374. Пеньковский А. Б. О семантической категории «чуж-
дости» в русском языке // Структурная лингвистика.
1985-1987. – М.: Наука, 1989. – С. 54–82.
375. Пеньковский А. Б. Тимиологические оценки и их вы-
ражение в целях уклоняющегося от истины умаления
значимости // Логический анализ языка. Истина и
истинность в культуре и языке. – М.: Наука, 1995. –
С. 36–40.
376. Пескова Е. Н. Метафора как средство реализации ин-
тенций в политическом дискурсе (на материале текстов
региональных предвыборных кампаний): дис. ... канд.
филол. наук. – Челябинск, 2006. – 171 с.
902
377. Пешё М. Контент-анализ и теория дискурса //
Квадратура смысла: Французская школа анализа дис-
курса / Пер. с фр. и порт. – М.: Прогресс, 1999. –
С. 302–336.
378. Пешё М. Прописные истины. Лингвистика, семанти-
ка, философия // Квадратура смысла: Французская
школа анализа дискурса / Пер. с фр. и порт. – М.:
Прогресс, 1999. – С. 225–290.
379. Пищальникова В. А., Дмитриева Н. Л. Конвен-
циональный стереотип: сущность, структура, функци-
онирование // Политический дискурс в России – 2:
С. 66–71.
380. Плешакова А. В. Культурно-национальная специфи-
ка построения информационных текстов (на материа-
ле фрейма «происшествие») // Вопросы стилистики.
Bып. 27. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1998. –
С. 160–167.
381. Плотникова С. Н. Дискурсивное оружие как тип
информационного оружия: политический аспект //
Современная политическая лингвистика: проблемы,
концепции, перспективы. Сборник научных трудов /
Отв. ред. Е. И. Шейгал. – Волгоград: Перемена,
2009. – С. 231–239.
382. Политический дискурс в России. Материалы рабочего
совещания (Москва, 30 марта 1997 года) / Под ред.
Ю. А. Сорокина, В. П. Базылева. – М.: Диалог-МГУ,
1997. – 66 с.
383. Политический дискурс в России – 2: Материалы рабо-
чего совещания, 29 марта 1998 г. – М.: Диалог-МГУ,
1998. – 83 с.
384. Политический дискурс в России – 3: Материалы рабо-
чего совещания, 27-28 марта 1999. – М.: Диалог-МГУ,
1999. – 127 с.
903
385. Политический дискурс в России – 4. Материалы рабо-
чего совещания (Москва, 22 апреля 2000 года) // Под
ред. В. Н. Базылева и Ю. А. Сорокина. – М.: Диалог-
МГУ, 2000. – 116 с.
386. Политический дискурс в России – 5. Материалы посто-
янно действующего семинара (Москва, 22 апреля 2001
года) // Под ред. В. Н. Базылева, Ю. А. Сорокина,
Е. Ф. Тарасова - М., 2001.
387. Политический дискурс в России – 7. Образы без лиц:
Материалы постоянно действующего семинара / Под
ред. В. Н. Базылева, В. Г. Красильниковой. – М.:
МАКС-Пресс, 2004. – 64 с.
388. Политический дискурс в России – 8. Святые без жи-
тий: Материалы постоянно действующего семинара. –
М.: МАКС-Пресс, 2005.
389. Политический дискурс в России – 9. Лица и маски:
Материалы постоянно действующего семинара / Под
ред. В. Н. Базылева, В. Г. Красильниковой. – М.:
МАКС-Пресс, 2007.
390. Политический дискурс в России – 10: Материалы Х юби-
лейного всероссийского семинара / Под ред. В. Н. Ба-
зылева. – М.: Государственный институт русского
языка имени А. С. Пушкина, 2007. – 300 с.
391. Политический дискурс в России, 1996-2006:
Хрестоматия. – М.: Государственный институт рус-
ского языка имени А. С. Пушкина, 2007. – 207 с.
392. Поляк О. Е. Когнитивная модель иллокутивной
составляющей дискурсной аргументативной еди-
ницы (на материале русского политического дис-
курса): дис. ... канд. филол. наук. – М., 1998. –
181 с.
393. Полякова Л. С. Проявление гендерных стратегий в
языке политика (на материале английского и русско-
го языков): автореф. дис. ... канд. филол. наук. –
Челябинск, 2007. – 23 с.
904
394. Попова Е. А. Культурно-языковые характеристи-
ки политического дискурса (на материале газетных
интервью): дис. ... канд. филол. наук. – Волгоград,
1995. – 187 с.
395. Попова Е. А. Интертекстуальность как средство
воздействия в политическом дискурсе (на материа-
ле англоязычных текстов о политической карьере
А. Шварценеггера): дис. ... канд. филол. наук. –
Самара, 2007. – 220 с.
396. Потапчук Е. Ю. Пятый элемент (трансформация ме-
тафоры в современном российском политическом дис-
курсе) // Полис. – 2006. – № 5. – С. 92–105.
397. Почепцов Г. Г. Коммуникативные технологии двад-
цатого века. – М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2000. –
352 с.
398. Прищепчук С. А. Особенности воспроизведения
оценочной лексики в переводе (на материале поли-
тического дискурса): автореф. дис. ... канд. филол.
наук. – Пятигорск, 2009. – 25 с.
399. Прокофьева Т. А. Концепт «кризис» в современном
политическом дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. –
СПб, 2006. – 332 с.
400. Проскуряков М. Р. Дискурс борьбы (очерк языка вы-
боров) // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. –
1999. – № 1. – С. 34–49.
401. Прынк В. П. Семантические поля восхваления и
дискредитации в политическом дискурсе (на мате-
риале газетных статей) // Диалог языков и культур.
Теоретический и прикладной аспекты. Сборник науч-
ных статей. – Вып. 1. – Архангельск: Поморский уни-
верситет, 2006. – С. 247–250.
402. Пшенкин А. А. Метафорический образ СССР/России
в американском политическом дискурсе второй поло-
вины XX – начала XXI веков: дис. ... канд. филол.
наук. – Барнаул, 2006. – 194 с.
905
403. Ракитина Н. Н. Лингвокультурологические аспек-
ты функционирования аббревиатур в политическом
дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. – Челябинск,
2007. – 253 с.
404. Распаев А. А. Лингвосемиотическая категория теа-
тральности в англоязычном политическом нарративе:
дис. ... канд. филол. наук. – Самара, 2007. – 259 с.
405. Репина Е. А. Психолингвистические параметры поли-
тического текста (на материале программных и аги-
тационных текстов различных политических партий
конца 90-х гг. XX в.): автореф. дис. ... канд. филол.
наук. – М., 2001. – 24 с.
406. Рижинашвили И. У. Лингвистические механиз-
мы тенденциозного представления событий в англо-
американской периодике: автореф. дис. ... канд. фи-
лол. наук. – СПб, 1994. – 17 с.
407. Рождественский Ю. В. Что такое «теория кли-
ше»? // Послесловие к книге: Пермяков Г. Л. От по-
говорки до сказки (Заметки по общей теории клише). –
М.: Наука, 1970. – С. 213–237.
408. Рождественский Ю. В. Теория риторики. – М.:
Добросвет, 1997. – 600 с.
409. Рожкова О. Е. Когнитивно-прагматические аспекты
политического дискурса: дис. ... канд. филол. наук. –
Калининград, 2003. – 169 с.
410. Романенко А. П. Образ советского ритора // Вопросы
стилистики. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1998. –
С. 33–51.
411. Романов А. А. Конфликтный дискурс политика //
совещ. – М.: Диалог-МГУ, 1999. – С. 123–126.
412. Рублева Е. В. Лингвопрагматические аспекты поли-
тической теледискуссии: дис. ... канд. филол. наук. –
М., 2006. – 183 с.
906
413. Руденко В. Н. Политическое граффити // Социоло-
гические исследования. – 1997. – № 10. – С. 50–55.
414. Руженцева Н. Б. Дискредитирующие тактики и приемы
в российском политическом дискурсе. – Екатеринбург:
Изд-во Урал. гос. пед. ун-та, 2004. – 293 с.
415. Русакова О. Ф., Максимов Д. А. Политическая дис-
курсология: предметное поле, теоретические подхо-
ды и структурная модель политического дискурса //
Полис: Политические исследования. – 2006. – № 4. –
С. 26–43.
416. Рябцева И. Г. Общая характеристика речевых актов
негативной реакции в оппозиционном политическом
дискурсе // Известия высших учебных заведений.
Северо-Кавказский регион. Общественные науки. –
2008. – № 3. – С. 135–138.
417. Рябцева И. Г. Оппозиционный политический дискурс
в американских СМИ: коммуникативный и прагмати-
ческий аспекты: дис. ... канд. филол. наук. – Ростов-
н/Д., 2009. – 186 с.
418. Ряпосова А. Б. Метафорические модели с агрессив-
ным прагматическим потенциалом в политическом
нарративе «Российские федеральные выборы (1999–
2000 гг.)»: дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург,
2002. – 202 с.
419. Савватеева Л. В. Идеи политкорректности и их во-
площение в современном лингвориторическом про-
странстве (на материале русского языка): дис. ... канд.
филол. наук. – Ростов-н/Д., 2008. – 156 с.
420. Савельев А. Н. Политическая мифология и поли-
тическая технология // Москва. – 1998. – № 8. –
С. 160–170.
421. Савицкий В. М. Применение образных средств в ар-
гументативном дискурсе // Языковая личность: про-
блемы значения и смысла. – Волгоград: Перемена,
1994. – С. 44–52.
907
422. Саленко И. И. Языковая фасцинация // Общение:
теоретические и прагматические проблемы. – М.: Ин-т
языкознания АН СССР, 1978. – С. 117–124.
423. Сандомирская И. Стереотип как суждение vs стереотип
как нарратив // Речевые и ментальные стереотипы в
синхронии и диахронии: Тезисы конф. (Ин-т славянове-
дения и балканистики РАН). – М., 1995. – С. 107–108.
424. Сахно С. Л. «Свое–чужое» в концептуальных струк-
турах // Логический анализ языка. Культурные кон-
цепты. – М.: Наука, 1991. – С. 95–101.
425. Светоносова Т. А. Сопоставительное исследование
ценностей в российском и американском политическом
дискурсе: дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург,
2006. – 174 с.
426. Свистельникова С. А. Метафорическое представление
действительности на страницах оппозиционной прес-
сы // Гуманитарные исследования. – 2009. –
№ 2 (30). – С. 118–122.
427. Селютина В. В. Формальный и прагматический аспек-
ты дискурсивно-коммуникативной рамки политической
статьи (на материале французской прессы): дис. ...
канд. филол. наук. – Воронеж, 2005. – 163 с.
428. Семененко Л. П. Морфология политической сказ-
ки // Язык и коммуникация: изучение и обучение.
Вып. 2. – Орел: ОГУ, 1998. – С. 42–47.
429. Семенов Е. Е. Политические коммуникационные про-
цессы современного мира. – Нижний Новгород: ГОУ
ВПО НГЛУ имени Н. А. Добролюбова, 2008. – 206 с.
430. Сентенберг И. В., Карасик В. И. Псевдоаргументация:
некоторые виды речевых манипуляций // Речевое об-
щение и аргументация. Вып. 1. – СПб: Экополис и
культура, 1993. – С. 30–38.
431. Сергеев В. М. Когнитивные методы в социальных ис-
следованиях // Язык и моделирование социального
взаимодействия. – М.: Прогресс, 1987. – С. 3–20.
908
432. Сергеев Ф. П. Употребление слова идеология в русском
языке // Языковая личность: проблемы семантики и
прагматики. – Волгоград: РИО, 1997. – С. 25–31.
433. Серио П. Как читают тексты во Франции. Вступительная
статья // Квадратура смысла: Французская школа
анализа дискурса / Пер. с фр. и порт. – М.: Прогресс,
1999. – С. 12–53.
434. Серио П. О языке власти: критический анализ //
Философия языка: в границах и вне границ. Т. 1. –
Харьков: Око, 1993. – С. 83–100.
435. Серио П. Русский язык и анализ советского по-
литического дискурса: анализ номинализаций //
Квадратура смысла: Французская школа анализа дис-
курса / Пер. с фр. и порт. – М.: Прогресс, 1999. –
С. 337–383.
436. Сидорков С. В. Функционально-семантические аспек-
ты языковой стратагемности: дис. ... канд. филол.
наук. – Краснодар, 1997. – 172 с.
437. Сизова Н. В. Некоторые подходы к анализу по-
нятий политического дискурса (на примере идеоло-
гемы террор) // Вестник Костромского гос. ун-та
имени Н. А. Некрасова. – 2008. – Т. 14. – № 1. –
С. 163–167.
438. Симонян А. А. Оценочность как составляющая поли-
тического дискурса (по материалам инаугурационных
речей президентов США) // Вестник Моск. ун-та.
Сер. 19, Лингвистика и межкультурная коммуника-
ция. – 2006. – № 3. – С. 65–77.
439. Синельникова Л. Н. Лингвополитология: коорди-
наты междисциплинарности // Ученые записки
Таврического нац. ун-та имени В. И. Вернадского.
Сер. Филология, 2007. – Т. 20 (59). – № 3. –
С. 461–469.
440. Синельникова Л. Н. Политический дискурс Украины:
территория раздора // Современная политическая
909
441. Сиполс А. А. Событие как инструмент политической
коммуникации // Вестник РГГУ. – 2008. – № 1. –
С. 141–149.
442. Сковородников А. П. Языковое насилие в современной
российской прессе // Теоретические и прикладные аспек-
ты речевого общения: науч.-метод. бюллетень. Вып. 2. –
Красноярск: Краснояр. гос. ун-т, 1997. – С. 10–15.
443. Сковородников А. П. Язык современной россий-
ской прессы в аспекте категории экспрессивности //
Русистика на пороге XXI века: проблемы и перспекти-
вы: материалы Международной научной конференции
(Москва, 8-10 июня 2002 г. ) / Сост. Н. К. Онипенко. –
М.: ИРЯ РАН. – С. 238–241.
444. Скопинцева Т. А. Речевые стратегии британских пар-
ламентариев в ходе обсуждения бюджета: дис. ... канд.
445. Словарь перестройки / Под ред. В. И. Максимова. –
СПб: Златоуст, 1992. – 286 с.
446. Слово в действии: Интент-анализ политического дис-
курса / Под ред. Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой. –
СПб: Алетейя, 2000. – 314 с.
447. Слышкин Г. Г. Лингвокультурные концепты преце-
дентных текстов: автореф. дис. ... канд. филол. наук. –
448. Смелзер Н. Социология. – М.: Феникс, 1994. – 687 с.
449. Современная политическая лингвистика: Материалы
международной научной конференции / Отв. ред.
А. П. Чудинов. – Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т,
2003. – 200 с.
450. Современная политическая лингвистика: проблемы,
концепции, перспективы. Сборник научных трудов /
910
Отв. ред. Е. И. Шейгал. – Волгоград: Перемена,
2009. – 351 с.
451. Солганик Г. Я. О языке газеты. – М.: Изд-во Моск.
ун-та, 1968. – 187 c.
452. Солганик Г. Я. Лексика газеты: функциональный
аспект. – М.: Высшая школа, 1981. – 112 с.
453. Солганик Г. Я. Газетные тексты как отражение важней-
ших языковых процессов в современном обществе //
Журналистика и культура русской речи. – 1996. –
Вып. 1. – С. 13–25.
454. Солганик Г. Я. О русском литературном язы-
ке и языке СМИ на рубеже веков // От книги до
Интернета: журналистика и литература на рубеже но-
вого тысячелетия. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. –
С. 218–223.
455. Солганик Г. Я. Толковый словарь. Язык газеты, ра-
дио, телевидения. – М.: АСТ, 2008. – 749 с.
456. Соломоник А. Семиотика и лингвистика. – М.: Мол.
гвардия, 1995. – 352 с.
457. Сорокин Ю. А. Политический дискурс: попытка истол-
кования понятия // Политический дискурс в России.
Материалы рабочего совещания (Москва, 30 марта
1997 года) / Под ред. Ю. А. Сорокина, В. П. Ба-
зылева. – М.: Диалог-МГУ, 1997. – С. 57–66.
458. Сорокин Ю. А. Статус факта (события) и оценки в
текстах массовой коммуникации // Политический
дискурс в России – 4: Материалы раб. совещ. – М.:
Диалог-МГУ, 2000. – С. 89–101.
459. Сорокин Ю. А., Марковина И. Ю. Понятие «чужой» в
языковом и культурном контексте // Язык: этнокуль-
турный и прагматический аспекты. – Днепропетровск:
Изд-во ДГУ, 1988. – С. 4–10.
460. Спиридовский О. В. Лингвокультурные характери-
стики американской президентской риторики как вида
911
политического дискурса: дис. ... канд. филол. наук. –
Воронеж, 2006. – 255 с.
461. Средства массовой информации в современном
мире. Петербургские чтения: Материалы межвузов-
ской научно-практической конференции / Под ред.
В. И. Конькова. – СПб: Роза мира, 2004. – 400 с.
462. Степаненко А. В. Лингвокогнитивные особенно-
сти функционирования метафоры в политическом
дискурсе (на материале русского и немецкого язы-
ков): дис. ... канд. филол. наук. – М., 2001. –
254 с.
463. Степко М. Л. Проблема типологии речевых средств
инвективности в языке современной прессы //
Культурная жизнь Юга России. – 2007. – № 5 (24). –
С. 83–85.
464. Стернин И. А., Саломатина М. С. Интертекстуаль-
ность в современном политическом тексте // Сов-
ременная политическая лингвистика: проблемы, кон-
цепции, перспективы. Сборник научных трудов / Отв.
ред. Е. И. Шейгал. – Волгоград: Перемена, 2009. –
С. 223–230.
465. Стилистика газетных жанров / Г. Я. Солганик,
М. К. Милых, В. П. Вомперский и др. – М.: Изд-во
Моск. ун-та, 1981. – 229 с.
466. Столярова Е. В. Коммуникативная направленность
текстов политической рекламы: дис. ... канд. филол.
наук. – Архангельск, 2005. – 271 с.
467. Стрелкова О. А. Особенности современного женского
политического дискурса (на примере речевых портре-
тов женщин-политиков): дис. ... канд. филол. наук. –
Курск, 2006. – 183 с.
468. Стрельников А. М. Метафорическая оценка полити-
ческого лидера в дискурсе кампании по выборам пре-
зидента в США и России: дис. ... канд. филол. наук. –
912
469. Тагильцева Ю. Р. Субъективная модальность и то-
нальность в политическом интернет-дискурсе: дис. ...
канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2006. – 251 с.
470. Тарасов Е. Ф. Речевое воздействие: методология и
теория // Оптимизация речевого воздействия. – М.:
Наука, 1990. – С. 5–18.
471. Тард Г. Мнение и толпа // Психология толп. – М.:
Институт психологии РАН, Изд-во «КПС+», 1998. –
С. 257–408.
472. Телешева И. В. Когнитивное исследование морбиаль-
ной метафоры в современном политическом дискурсе
России, США и Великобритании: дис. ... канд. филол.
наук. – Челябинск, 2006. – 180 с.
473. Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуни-
кация. – М.: Слово / Slovo, 2000. – 624 с.
474. Тер-Минасова С. Г. Война и мир языков и культур:
вопросы теории и практики межъязыковой и меж-
культурной коммуникации. – М.: ACT, Астрель,
Хранитель, 2007. – 288 с.
475. Тимченко Н. М. Лексическая семантика и прагматика
современных английских эпистолярно-политических тек-
стов: дис. ... канд. филол. наук. – СПб, 2003. – 165 с.
476. Токарь Э. К. Средства косвенной оценки в политиче-
ском дискурсе конца XX – начала XXI вв. (на мате-
риале русского и английского языков): дис. ... канд.
филол. наук. – Краснодар, 2008. – 213 с.
477. Туреева Е. С. Интертекстуальность в аспекте поли-
тического дискурса (на примере устных выступлений
канцлера ФРГ Ангелы Меркель) // Вестник
Амурского гос. ун-та. Сер. Гуманитар. науки. – 2009. –
Вып. 44. – С. 99–101.
478. Тюрина Е. Е. Семантический статус эвфемизмов
и их место в системе номинативных средств языка:
дис. ... канд. филол. наук. – Нижний Новгород, 1998. –
134 с.
913
479. Уржумцева А. О. Языковые особенности полити-
ческого дискурса (на материале выступлений испан-
ских парламентариев): дис. ... канд. филол. наук. –
М., 2009. – 198 с.
480. Ушакин С. А. Речь как политическое действие //
Полис. – 1995. – № 5. – С. 142–153.
481. Фалилеев А. Е. Коннотативный аспект фразеоло-
гических единиц в английском политическом тек-
сте // Вестник Мордовского гос. ун-та. – 2008. –
№ 3. – С. 167–168.
482. Федотовских Т. Г. Листовка как жанр политического
дискурса: когнитивно-прагматический анализ: дис. ...
канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2005. – 190 с.
483. Федорова С. В. Коммуникативные технологии созда-
ния политического дискурса (на материале российских
СМИ 2003–2005 гг.): дис. ... канд. филол. наук. –
Казань, 2007. – 181 с.
484. Филатова Е. А. Лексико-стилистические и фонети-
ческие средства организации англоязычного поли-
тического дискурса (на материале речей британских
и американских политиков): дис. ... канд. филол.
наук. – Иваново, 2004. – 197 с.
485. Филинский А. А. Критический анализ политическо-
го дискурса предвыборных кампаний 1999-2000 гг.:
дис. ... канд. филол. наук. – Тверь, 2002. – 163 с.
486. Фокина О. В. Отечественные политические афориз-
мы в СМИ начала XXI века // Политический дис-
курс в России – 10: Материалы Х юбилейного все-
А. С. Пушкина, 2007. – С. 268–276.
487. Фомина З. Е. Слова-хронофакты в языке полити-
ческих текстов // Язык и эмоции. – Волгоград:
Перемена, 1995. – С. 207–324.
914
488. Фомина Т. Д. Динамика концепта в политическом дис-
курсе (на примере выступлений Д. Буша и Т. Блэра, по-
священных второй военной кампании в Ираке): дис. ...
489. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти
и сексуальности. Работы разных лет / Пер. с франц. –
М.: Касталь, 1996. – 448 с.
490. Хади А. А. Разговорная лексика в русском полити-
ческом дискурсе (на материале газетной публици-
стики): дис. ... канд. филол. наук. – СПб, 2007. –
178 с.
491. Хазагеров Г. Г. Политическая риторика. – М.:
Никколо-Медиа, 2002. – 314 с.
492. Халанская А. А. Лингвистика текстов политических
новостей в аспекте коммуникативных и манипуля-
тивных стратегий (на материале печатных изданий
качественной российской и британской прессы 2000–
2005 гг.): дис. ... канд. филол. наук. – Краснодар,
2006. – 180 с.
493. Халилова Севиндж Наби кызы. Лингвистические
основы общественно-политической терминологии:
автореф. дис. ... д-ра филол. наук. – Баку, 1989. –
53 с.
494. Хвостунова О. И. Эксперты как субъект политиче-
ского дискурса в СМИ: дис. ... канд. филол. наук. –
М., 2006. – 385 с.
495. Хохлов Д. В. Лингвоидеологический концепт VOLK:
генезис и актуализация в немецком политическом
дискурсе XX века: дис. ... канд. филол. наук. –
Иркутск, 2008. – 206 с.
496. Цветкова М. Вызов или мимикрия? (Опыт сопостав-
ления основных языковых стратегий в печати тотали-
тарного и посттоталитарного общества в Болгарии) //
Мова тоталiтарного суспiльства. – Киев: Наук. думка,
1995. – С. 83–88.
915
497. Циммерлинг А. В. Логика прогноза // Логический
анализ языка. Язык и время. – М.: Индрик, 1997. –
С. 337–347.
498. Чабан Н. А. Концепт «Политика суверенной Украины»
в вербальном воплощении (на материале газеты «The
New York Times»). – Черкассы: Черкасск. гос. ун-т,
1997. – 94 с.
499. Чекунова М. А. Жанр программного выступления
в российском политическом дискурсе: Риторический
анализ политико-идеологических текстов 2000–
2004 гг.: дис. ... канд. филол. наук. – М., 2006. –
196 с.
500. Черепанова И. Ю. Лингвистические игры политиков //
Человек играющий / Homo Ludens: Язык, личность,
социум. – М. – Тверь, 1999. – С. 25–30.
501. Чернышкова Н. В. Особенности публичной речи во
французской и русской традициях новейшего времени
(на материале публичных политических выступлений):
автореф. дис. ... канд. филол. наук. – М., 2007. –
27 с.
502. Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современ-
ной политической коммуникации. – Екатеринбург:
Урал. гос. пед. ун-т, 2003. – 248 с.
503. Чудинов А. П. Основные направления в политической
лингвистике // Современная политическая лингвисти-
ка: Материалы международной научной конференции /
Отв. ред. А. П. Чудинов. – Екатеринбург: Урал. гос.
пед. ун-т, 2003. – С. 170–171.
504. Чудинов А. П., Будаев Э. В. Концептуальная мета-
фора в политическом дискурсе: новые зарубежные
исследования (2000–2004) // Вопросы когнитивной
лингвистики. – Тамбов: Институт языкознания РАН;
ТГУ. – 2005. – № 2. – С. 41–50.
505. Чудинов А. П. Политическая лингвистика. – М.:
Флинта: Наука, 2008. – 252 с.
916
506. Чуриков М. П. Согласие, несогласие и уклонение в
аспекте речевого общения (на материале текстов не-
мецких политических интервью): дис. … канд. филол.
наук. – Ростов н/Д., 2005. – 168 с.
507. Шапочкин Д. В. Когнитивные аспекты политическо-
го дискурса (на материале британских, американских
и немецких публичных политических речей): дис. ...
канд. филол. наук. – Тюмень, 2005. – 244 с.
508. Шарафутдинова О. И. Формирование образа автора
в публичном выступлении (на материале политическо-
го дискурса) // Языки профессиональной коммуни-
кации: Материалы международной научной конферен-
ции. Челябинск, 21–22 октября 2003 г. – Челябинск:
Челябинский гос. ун-т, 2003. – С. 461–463.
509. Шарафутдинова О. И. Речевые средства создания
образа ритора в политическом дискурсе: динамиче-
ский аспект: дис. ... канд. филол. наук. – Челябинск,
2008. – 287 с.
510. Шатуновский И. Б. «Правда», «истина», «искрен-
ность», «правильность» и «ложь» как показатели со-
ответствия/несоответствия содержания предложения
мысли и действительности // Логический анализ
языка. Культурные концепты. – М.: Наука, 1991. –
С. 31–38.
511. Шаховский В. И. Голос эмоции в русском политиче-
ском дискурсе // Политический дискурс в России – 2:
С. 79–83.
512. Шаховский В. И. Язык власти: взгляд лингвиста //
Проблемы вербальной коммуникации и представления
знаний. Материалы Всероссийск. науч. конф., посвя-
щенной 50-летию Иркут. гос. лингв. ун-та (15–17 сент.
1998 г.). – Иркутск: ИГЛУ, 1998. – С. 201–203.
513. Шаховский В. И. Запахи русского политического
дискурса // Политический дискурс в России – 4:
917
Материалы раб. совещ. – М.: Диалог–МГУ, 1999. –
С. 108–111.
514. Шаховский В. И., Желтухина М. Р. Роль комиче-
ского в дискурсивном портрете политика: разоблачи-
тельная функция языка // Политический дискурс в
России – 3: Материалы раб. совещ. – М.: Диалог–
МГУ, 1999. – С. 101–114.
515. Шаховский В. И., Сорокин Ю. А., Томашева И. В.
Текст и его когнитивно-эмотивные метаморфозы (меж-
культурное понимание и лингвоэкология). – Волгоград:
Перемена, 1998. – 149 с.
516. Шаховский В. И. Эмоциональные валентности жур-
налиста А. Минкина. Коммуникативный стиль и то-
нальность писем к Президенту // Политический дис-
курс в России – 10: Материалы Х юбилейного всерос-
сийского семинара / Под ред. В. Н. Базылева. – М.:
А. С. Пушкина, 2007. – С. 287–299.
517. Шаховский В. И. Детская «кнопка» в волгоград-
ской предвыборной коммуникации // Современная
С. 281–291.
518. Швейцер А. Д. Социальная дифференциация англий-
ского языка в США. – М.: Наука, 1983. – 215 с.
519. Шевцова С. В. Использование религиозно-библейской
метафоры в языке литературы, искусства и политике. –
М.: МГИМО, 1989. – 185 с.
520. Шевчук А. В. Прагмалингвистические особенности по-
строения политического дискурса: Сопоставительный ана-
лиз британских и русских информационных телеинтер-
вью: дис. ... канд. филол. наук. – Томск, 2004. – 173 с.
521. Шейгал Е. И. Политический скандал как нарратив //
Языковая личность: социолингвистические и эмотивные
918
аспекты. – Волгоград – Саратов: Перемена, 1998. –
С. 55–68.
522. Шейгал Е. И. Языковой образ американского полити-
ка (по материалам культурологических словарей) //
Americana. Вып. 2: Материалы международной науч-
ной конференции «Россия и страны Америки: Опыт
исторического взаимодействия». Волгоград, 24–26
сентября 1997 г. – Волгоград: Изд-во Волгогр. гос.
ун-та, 1998. – С. 305–314.
523. Шейгал Е. И. Структура и границы политическо-
го дискурса // Филология – Philologica. №14. –
Краснодар, 1998. – С. 22–29.
524. Шейгал Е. И. Семиотическое пространство политиче-
ского дискурса // Политический дискурс в России – 3:
С. 114–123.
525. Шейгал Е. И. Язык и власть // Языковая личность:
проблемы лингвокультурологии и функциональной
семантики. – Волгоград: Перемена, 1999. – С. 142–
138.
526. Шейгал Е. И. Вербальная агрессия в политиче-
ском дискурсе // Вопросы стилистики. Вып. 28:
Антропоцентрические исследования. – Саратов: Изд-
во Сарат. ун-та, 1999. – С. 204–222.
527. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. –
Волгоград: Перемена, 2000. – 367 с.
528. Шейгал Е. И. Политические фантомы: слова и
реалии // Современная политическая лингвистика:
проблемы, концепции, перспективы. Сборник науч-
ных трудов / Отв. ред. Е. И. Шейгал. – Волгоград:
Перемена, 2009. – С. 35–54.
529. Шестакова А. А. Особенности освещения периоди-
ческой печатью России внешней политики страны на
рубеже тысячелетий: дис. ... канд. филол. наук. –
М., 2006. – 214 с.
919
530. Шехтман Н. Г. Сопоставительное исследование теа-
тральной и спортивной метафоры в российском и аме-
риканском политическом дискурсе: дис. ... канд. фи-
лол. наук. – Екатеринбург, 2006. – 227 с.
531. Шешунова С. В. Риторика листовки // Риторические
дисциплины в новых государственных образователь-
ных стандартах: Тезисы VI Международной конфе-
ренции по риторике. – М., 2002. – С. 126–127.
532. Шешунова С. В. Речевое поведение политика в оценке
А. И. Солженицына // Язык образования и образо-
вание языка: Материалы международной научной кон-
ференции. Великий Новгород, 11–13 июня 2002 г. –
Великий Новгород: Изд-во НовГУ, 2002. – С. 81–82.
533. Шешунова С. В. Семантика начала и конца в агитаци-
онных текстах // Логический анализ языка. Семантика
начала и конца / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. – М.:
Индрик, 2002. – С. 516–522.
534. Широких В. М. Лингвострановедческие особенности
общественно-политической лексики австралийского ва-
рианта английского языка: дис. ... канд. филол. наук. –
М., 1998. – 209 с.
535. Ширяев Е. Н. Общая характеристика парламентской
речи и ее особенностей // Культура парламентской
речи. – М.: Наука, 1994. – С. 8–22.
536. Шмелева О. Н. Дискурсивный анализ феминистских
текстов (на материале проблемно-портретных очерков
германского политического феминистского журнала
«ЕММА»): дис. ... канд. филол. наук. – Астрахань,
2006. – 233 с.
537. Шмелева Т. В. Словарь одного события // Русская
речь. – 1992. – № 4. – С. 67–69.
538. Шмелева Т. В. Ключевые слова текущего момента //
Collegium. – 1993. – № 1. – С. 33–41.
539. Шмитт К. Понятие политического // Вопросы со-
циологии. – T. I. – 1992. – № 1. – С. 35–67.
920
540. Шульга А. Ф. Семантико-синтаксическая актуализа-
ция глагольных омографов в условиях типового кон-
текста (на материале политических статей французской
прессы): автореф. дис. ... канд. филол. наук. – СПб,
1999. – 16 с.
541. Щербинина Н. С. Политика и миф // Вестник
Моск. ун-та. Сер. 12, Политические науки. – 1998. –
№ 2. – С. 43–54.
542. Щипицына А. А. Дескриптивные и оценочные при-
лагательные в политическом медиадискурсе (на ма-
териале современной британской периодической пе-
чати): дис. ... канд. филол. наук. – Уфа, 2006. –
169 с.
543. Щукин В. Г. Социокультурное пространство и пробле-
ма жанра // Вопросы философии. – 1997. – № 6. –
С. 69–77.
544. Эпштейн М. Н. Идеология и язык (построение моде-
ли и осмысление дискурса) // Вопросы языкознания.
1991. – № 6. – С. 19–33.
545. Юданова Е. Т. Суггестивная функция языковых
средств англоязычного политического дискурса:
дис. ... канд. филол. наук. – СПб, 2003. – 181 с.
546. Юдина Т. В. Стратификация немецкой общественно-
политической речи. – М.: Изд-во Моск. ун-та,
1993. – 96 с.
547. Юдина Т. В. Истоки немецкой общественно-
политической речи и проблемы риторики // Вестник
Моск. ун-та. Серия 19. Лингвистика и межкультурная
коммуникация. – 2000. – № 4. – С. 49–59.
548. Юдина Т. В. Дискурсивное пространство немецкой
общественно-политической речи: дис. ... д-ра филол.
наук. – М., 2001. – 233 с.
549. Юдина Т. В. Теория общественно-политической речи. –
М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001. – 158 с.
921
550. Юдина Т. В. Дискурсивное пространство политиче-
ской речи // Актуальные проблемы теории коммуника-
ции. – СПб: Изд-во СПбГПУ, 2004. – С. 172–185.
551. Юрина М. В. Коммуникативные стратегии партнеров
в политическом интервью (на материале современной
прессы ФРГ): автореф. дис. ... канд. филол. наук. –
Самара, 2006. – 22 с.
552. Язык и власть: Межвузовский сборник научных тру-
дов / Под ред. М. А. Кормилицыной. – Саратов: Изд-
во Сарат. ун-та, 2003. – 135 с.
553. Язык, идеология, политика: Реферативный сборник. –
М.: ИНИОН РАН СССР, 1982. – 292 с.
554. Язык современной публицистики: Сборник статей / Сост.
Г. Я. Солганик. – М.: Флинта: Наука, 2005. – 230 с.
555. Язык средств массовой информации как объект
междисциплинарного исследования. Материалы II
Международной научной конференции 14-16 февра-
ля 2008 г. (Москва, филологический ф-т МГУ имени
М. В. Ломоносова) / Отв. ред. М. Н. Володина. –
М.: МАКС Пресс, 2008. – 520 с.
556. Яковлева А. С. Категория оценки в публичных поли-
тических речах П. А. Столыпина и Отто фон Бисмарка
(на материале русского и немецкого языков): дис. ...
канд. филол. наук. – Тюмень, 2006. – 309 с.
557. Agar M. Institutional Discourse // Text 5(3). –
Amsterdam: Mouton Publishers, 1985. – P. 147–168.
558. Allan K., Burridge K. Euphemism and Dysphemism:
Language Used as Shield and Weapon. – New York,
Oxford: Oxford University Press, 1991. –263 p.
559. Althusser L. Essays on Ideology. – London: Verso, 1993. –
179 p.
560. Atkinson M. Our Masters’ Voices: the Language and
the Body Language of Politics. – New York: Routledge,
1984. – 203 p.
922
561. Bachem R. Einfuhrung in die Analyse politischer Tex-
te. – Miinchen: Oldenbourg, 1979. – 186 S.
562. Baranov A. N. Metasprache der Beschreibung von
Metaphern im oeffentlichen Diskurs // Das Wort:
Germanistisches Jahrbuch 2004. – Moskva: Jazyki slav-
janskoj kul’tury, 2004. – S. 13–44.
563. Baudrillard J. Simulacres et simulation. – Paris: Galilee,
1981. – 254 p.
564. Bell D. M. Innuendo // Journal of Pragmatics. Vol.
27, No. l, 1997. – P. 35–59.
565. Benoit W. L., Wells W. T. Candidates in Conflict:
Persuasive Attack and Defense in the 1992 Presidential
Debates. — Tuscaloosa: University of Alabama Press,
1996. – 261p.
566. Benson M., Benson E., Ilson R. The ВВС Combining
Dictionary. – М.: Русский язык, 1990. – 286 с.
567. Bergsdorf W. Politik und Sprache. – Munchen, Wien:
Olzog, 1978. – 186 S.
568. Birch Df. Linguistic Criticism // The Encyclopedia of
Language and Linguistics / ed. R. E. Asher. – Oxford,
New York: Pergamon Press, 1994. – P. 788–790.
569. Bitzer L. F. Political Rhetoric // Handbook of
Political Communication. – Beverly Hills, London: Sage
Publications, 1981. – P. 225–248.
570. Blakar R. M. Language as a Means of Social Power:
Theoretical-Empirical Explorations of Language
and Language Use as Embedded in a Social Mat-
rix // Pragmalinguistics: Theory and Practice.
J. L. Mey (Ed.). – The Hague: Mouton, 1979. –
P. 131-169.
571. Blake F. M., Newman H. M. Verbis Non Factis: Words
Meant to Influence Political Choices in the United
States, 1800–1980. – Metuchen, N. J. & London: The
Scarecrow Press, 1984. – 143 p.
923
572. Blume R. Graffiti // Discourse and Literature. Vol. 3. –
Amsterdam/Philadelphia, 1985. –P. 137–148.
573. Bolinger D. Language – the Loaded Weapon: the Use
and Abuse of Language Today. – London and New York:
Longman, 1980. – 214 p.
574. Boorsrin D. The Image, or What Happened to the
American Dream – New York: Harper and Row, 1961. –
314 p.
575. Borisova E. Opposition Discourse in Russia: Political
Pamphlets 1989–91 // Political Discourse in Transition
in Europe 1981–91. – Amsterdam/Philadelphia: John
Benjamins Publ. Co, 1997. –P. 111–130.
576. Bosmajian H. A. The Language of Oppression. – New
York & London: University Press of America, 1983. –
156 p.
577. Bosmajian H. A. Instruments of Power. Naming and
Defining // A Reader for College Writers. – Englewood
Cliffs: Prentice Hall Inc., 1980. – P. 230–234.
578. Bourdieu P. Language and Symbolic Power. – Cambridge
(Mass. ): Harvard Univ. Press, 1991. –301 p.
579. Brandis W., Henderson D. Social Class, Language
and Communication. – London: Routledge and Kegan
Paul,1970. – 153p.
580. Brekle H. E. War with Words // Language, Power and
Ideology. – Amsterdam/ Philadelphia: John Benjamins
Publ. Co., 1989. –P. 81–91.
581. Brennan R. M., Hahn D. F. Listening for a President: a
Citizen’s Campaign Methodology. – New York: Praeger,
1990. – 192 p.
582. Breuning M., Ishiyama J. T. The Rhetoric of Nationa-
lism // Political Communication. Vol. 15, No. 5, 1998. –
P. 3–24.
583. Brown G., Yule G. Discourse Analysis. – Cambridge:
Cambridge Univ. Press, 1983. – 288 p.
924
584. Brown J., Seib P. The Art of Politics: Electoral Strategies
and Campaign Management. – Port Washington, New
York: Alfred Publishing Co., 1976. – 245 p.
585. Brown R., Gilman A. The Pronouns of Power and
Solidarity // Language and Social Context. –
Harmondsworth: Penguin, 1972. – P. 252–282.
586. Burke K. Language as Symbolic Action. – Berkeley,
С A: Univ. of California Press, 1966. –514 p.
587. Burridge K. Euphemism with Attitude: Politically
Charged Language Change// Historical Linguistics. –
Amsterdam, 1998. – P. 57–76.
588. Buss A. Aggression Pays // The Control of Aggression
and Violence. – NY, London, 1971. –P. 18–35.
589. Busse D. Linguistic Approaches to the Analyses of
«Semantic Struggles» // Tracing the Semiotic Boundaries
of Politics. – Berlin, New York: Mouton de Gruyter,
1993. p. 121–128.
590. Caffi С Pragmatic presupposition // The Encyclopedia
of Language and Linguistics / ed. R. E. Asher. – Oxford,
591. Cameron D. Demythologizing Sociolinguistics: Why
Language Does Not Reflect the Society // Ideologies of
Language. – London: Routledge, 1990. – 245 p.
592. Campbell К. К., Jamieson К. Н. Inaugurating the
Presidency // Form, Genre and the Study of Political
Discourse. – Columbia (S. Car. ): Univ. of S. Car. Press,
1986. – P. 203–225.
593. Campbell К. К., Jamieson К. Н. Deeds Done in Words. –
Chicago & London: Univ. of Chicago Press, 1990. – 275 p.
594. Chaika E. Language: the Social Mirror. – Cambridge:
Newbury, 1989. – 274 p.
595. Chatman S. B. Story and Discourse: Narrative Structure
in Fiction and Film. – Ithaca (N. Y. ): Cornell University
Press, 1978. – 277 p.
925
596. Chilton P. A. Orwellian Language and the Media. –
London: Pluto, 1988. – 127 p.
597. Chilton P. A. Politics and Language // The Encyclopedia
598. Chilton P. A. Politeness, Politics and Diplomacy //
Discourse and Society. Vol. 1, No. 2, 1990. – P. 201–
224.
599. Chilton P., Ilyin M. Metaphor in political discourse:
the case of the «common European house» // Discourse
and Society. – London, Newbury Park, New Delhi: Sage
Publications, 1993. – Vol. 4 (1). – P. 7–31.
600. Chomsky N. Language and Politics. – Montreal and
New York: Black Rose Books, 1988. –638 p.
601. Clemen G. The Concept of Hedging: Origins, Approaches
and Definition // Hedging in Discourse: Approaches in
the Analysis of a Pragmatic Phenomenon in Academic
Texts. – Berlin, New York: Walter de Gruyter, 1997. –
P. 235–248.
602. Combs J. E. Process Approach // Handbook of Political
Communication. – London: Sage Publications, 1981. –
P. 39–66.
603. Cook G. The Discourse of Advertising / G. Cook. –
London and New York: Routledge, 1992. – 250 p.
604. Cook J. Discourse, Ideology and Literature // The
Encyclopedia of Language and Linguistics. — Oxford,
605. Corcoran P. E. Political Language and Rhetoric. –
Austin: Univ. of Texas Press, 1979. –216 p.
606. Coulthard M. An Introduction to Discourse Analysis. –
London: Longman, 1977. – 195 p.
607. Crystal D. The Cambridge Encyclopedia of the English
Language. – Cambridge University Press, 1995. –
489 p.
926
608. Culpeper J. Towards an Anatomy of Impoliteness // Journal
of Pragmatics. Vol. 25, No. 3, 1996. – P. 349–367.
609. D’Souza D. Illiberal Education: The politics of Race
and Sex on Campus. – New York: Free Press, 1991. –
319 p.
610. Davis A. Politicized Language // The Encyclopedia of
Language and Linguistics / ed. R. E. Asher. – Oxford,
611. Denton R. E. Jr., Woodward G. C. Political Communication
in America. – New York: Praeger, 1985. – 366 p.
612. Diamond J. Status and Power in Verbal Interaction:
a Study of Discourse in a Close-knit Social Net-
work. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publ. Co., 1996. – 178 p.
613. Dieckmann W. Sprache in der Politik. Einfuhrung in
die Pragmatik und Semantik der politischen Sprache. –
Heidelberg: С Winter, 1969. – 132 S.
614. Dieckmann W. Politische Sprache, politische
Kommunikation: Vortrage, Aufsatze, Entwurfe. –
Heidelberg: Winter, 1981. –279 S.
615. Dijk T. A. van. Racism and the press: Critical Studies
in Racism and Migration. – London: Routledge,
1991. – 185p.
616. Dijk T. A. van. Discourse Semantics and Ideology //
Discourse and Society. – 1995. – Vol. 6, № 2. –
P. 243–285.
617. Dijk T. A. van. Ideological discourse analysis // New
Courant. – 1995. – № 4. – P. 135–161.
618. Dijk T. A. van. Discourse, Opinion and Ideologies //
Discourse and Ideologies. – Clevedon: Multilingual
Matters LTD, 1996. –P. 7–37.
619. Dijk T. A. van. Political Discourse and Political Cognition
(Congress Political Discourse, Aston University, July
1997: first draft) // http://www. let. uva. nl/~teun/
927
620. Dijk T. A. van. Political Discourse and Racism: Describing
Others in Western Par liaments // The Language and
Politics of Exclusion: Others in Discourse. – Thousand
Oaks (Cal.): Sage Publications, 1997. – P. 31–64.
621. Dijk T. A. van. Ideologies in Political Discourse on
Immigration // http://www. let. uva. nl/~teun/ideo–
rac. html (April 1998)
622. Dijk T. A. van. On the Analysis of Parliamentary
Debates on Immigration // http://www. let. uva.
nl/~teun/categor2. html (July 1998)
623. Dijк T. A. van. What is political discourse analysis? //
Political linguistics / Ed. Jan Blommaert, Chris Bulca-
en. – Amsterdam: John Benjamins Publishing Company,
1997. – Р. 11–52.
624. Dittmar N. Register // Handbook of Pragmatics. –
Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publ. Co.,
1995. – P. 16–27.
625. Ealy S. Communication, Speech and Politics. –
Washington, D. C: University Press of America, 1981. –
244p.
626. Edelman M. Constructing the Political Spectacle. –
Chicago: University of Chicago Press, 1988. – 137 p.
627. Edelman M. Political Language: Words that Succeed
and Policies that Fail. – New York: Academic Press,
1977. – 164 p.
628. Edelman M. The Symbolic Uses of Politics. – Urbana:
University of Illinois Press, 1964. – 164 p.
629. Ehlich K. Uber den Faschismus sprechen - Analyse und
Diskurs // Sprache im Faschismus. K. Ehlich (Hrsg. ). –
Frankfurt (Main): Suhrkamp, 1989. – S. 7-34.
630. Elazar D. J. Politics of Belleville: Profile of the Civil
Community. – New York: Temple UP, 1974. – 100 p.
631. Elder C. D., Cobb R. W. The Political Uses of Sym-
bols. – New York: Longman, 1983. –173p.
928
632. Enkvist N. E. Text and Discourse Linguistics, Rhetoric
and Stylistics. – Amster dam/Philadelphia: John
Benjamins, 1985. – P. 11–38.
633. Erfurt J. Geschlechtsspezifische Diskurse und feminis-
tische Sprachpolitik im verhaltnis zu einer “Semiotik
der Geschlechter” // Semiotik der Geschlechter. Akten
des 6. Symposiums der Osterreichischen Gesellschaft fur
Semiotik. Salzburg,1987. – J. Bernard et al (Hrsg.). –
Stuttgart: Heinz, 1989. – S. 227-234.
634. Fairclough N. Language and Power. – London:
Longman, 1989. – 259 p.
635. Fenno R. F., Jr. Senators on the Campaign Trail: the
Politics of Representation. – Norman and London: Univ.
of Oklahoma Press, 1996. – 375 p.
636. Fiske J. Television Culture. – London and New York:
Routledge, 1993. – 353 p.
637. Fowler R., Kress G. Rules and Regulations // Fowler
R., Hodge B., Kress G., Trew T. Language and Control. –
London: Routledge and Kegan Paul,1979. – P. 26-45.
638. Fowler R. Power // Handbook of Discourse Analysis.
T. A. van Dijk (Ed.). – Vol. 4. – London: Academic
Press, 1985. – P. 61-82.
639. Fowler R. Language in the News: Discourse and Ideology
in the Press. – London and New York: Routledge, 1991. –
254 p.
640. Friedenberg R. V. Patterns and Trends in National
Political Debates: 1960–1996 // Rhetorical Studies of
National Political Debates – 1996. – Westport, Conn. :
Praeger, 1997. –P. 61–90.
641. Gaffhey J. The Language of Political Leadership
in Britain. – New York: St. Martin’s Press, 1991. –
250 p.
642. Gambino R. Watergate Lingo: A Language of Non–
Responsibility // A Reader for College Writers. –
929
Englewood Cliffs (N. J.): Prentice–Hall, Inc., 1980. –
P. 216.
643. Gee J. P. Social Linguistics and Literacies: Ideologies in
Discourses. – London: Tailor & Francis, 1996. – 218 p.
644. Geis M. L. The Language of Politics. – New York:
Springer-Verlag, 1987. – 189 p.
645. Geurts B. The Mechanisms of Denial // Language. Vol.
74, No. 2, 1998. – P. 247– 307.
646. Giesen B., Schmid M. Symbolic, Institutional, and
Social-Structural Differentiation: Selection-Theoretical
Perspective // Social Structure and Culture / Ed. By
Hans Haferkamp. – Berlin; N. Y. : de Gryeter, 1989. –
Р. 67–85.
647. Goffman E. Forms of Talk. – Philadelphia: Univ. of
Pennsylvania Press, 1981. – 335 p.
648. Goffman E. Frame Analysis: An Essay on the Organization
of Experience. – Cam– . bridge: Harvard Univ. Press,
1974. – 586 p.
649. Graber D. A. Verbal Behavior and Politics. – Urbana:
Univ. of Illinois Press, 1976. – 361 p.
650. Graber D. Political Languages // Handbook of
Political Communication. – Beverly Hills, London: Sage
Publications, 1981. –P. 195–224.
651. Green D. The Language of Politics in America: Shaping
the Political Consciousness from McKinley to Reagan. –
Ithaca: Cornell Univ. Press, 1987. – 277 p.
652. Gregersen F. Relationships Between Social Class and
Language Usage // Pragmalinguistics: Theory and
Practice. J. L. Mey (Ed. ). – The Hague: Mouton,
1979. – P. 171-194.
653. Grieswelle D. Rhetorik und Politik:
Kulturwissenschaftliche Studien. – Munchen: Minerva,
1978. – 155 S.
930
654. Gronbeck В. Е. Negative Political Ads and American
Self Images // Presidential Campaigns and American
Self Images. – San Francisco, Oxford: Westview Press,
1994. – P. 60–84.
655. Gronbeck B. E. The Presidency in the Age of Secondary
Orality // Beyond the Rhetorical Presidency. – College
Station: Texas A&M Univ. Press, 1996. – P. 30–49.
656. Gumperz J. Language in Social Groups. – Stanford
(Calif.): Stanford University Press, 1971. –350 p.
657. Gutknecht C. Lauter boehmische Doerfer: Wie die
Woerter zu ihrer Bedeutung kamen. – Muenchen: Beck,
1996. – 211 S.
658. Habermas J. The Theory of Communicative Action. –
Vol. 1. – London: Heinemann, 1984. –465 p.
659. Hacker K. L. Political Linguistic Discourse Analysis //
The Theory and Practice of Political Communication
Research. – New York: State University of New York
Press, 1996. – P. 28–55.
660. Hahn D. F. Political Communication: Rhetoric,
Government and Citizens. – State College (Pennsylvania):
Strata Publishing Inc., 1998. – 290 p.
661. Hamilton M. A., Mineo P. J. A Framework for
Understanding Equivocation //Journal of Language and
Social Psychology. Vol. 17, No. l, 1998. – P. 3–35.
662. Helitzer M. Political Speeches //The Practice of
Political Communication. – Englewood Cliffs, N. J.:
Prentice Hall, 1994. – P. 71–89.
663. Heller D., Doyle B. How to Win Tough Elections in the
South // Campaigns and Elections, February 1998. –
P. 52–55.
664. Henrici G. Sprachwerb durch Interaktion?: Eine
Einfuehrung in die fremdsprachenerwerbsspezifische
Diskursanalyse. – Baltmannsweiler: Schneider, 1995. –
189 S.
931
665. Herbeck D. A. Presidential Debate as Political Ritual:
Clinton vs. Bush vs. Perot // Bill Clinton on Stump,
State and Stage: The Rhetorical Road to the White
House. – Fayerteville: The Univ. of Arkansas Press,
1994. – P. 249–272.
666. Hodge R., Kress G. Language as Ideology. – New York:
Routledge, 1993. – 230 p.
667. Holly W. Credibility and Political Language //
Language, Power and Ideology. – Amsterdam –
Philadelphia: John Benjamins, 1989. – P. 115–135.
668. Hoey M. The place of clause relational analysis in linguis-
tic description // English Language Research Journal.
Vol. 4, 1983/4. – P. 1–32.
669. Hudson K. The Language of Modern Politics. – London:
Macmillan, 1978. – 167 p.
670. Hymes D. Discourse: Scope without Depth //
International Journal of the Sociology of Language; 57. –
New York, Amsterdam: Mouton, 1986. – P. 49–89.
671. Hymes D. Foundations in Sociolinguistics. An
Ethnographic Approach. – London: Tavistok, 1977. –
248 p.
672. Jackson R. Constructing enemies: 'Islamic Terrorism'
in political and academic discourse // Govermnent and
Opposition, 2007, № 42 (3). – P. 394–426.
673. Jamieson K. H., Birdsell, D. S. Presidential Debates. –
New York: Oxford Univ. Press, 1988. – 264 p.
674. Jamieson К. Н., Campbell К. К. The Interplay of
Influence: News, Advertising,, Politics and Mass Media. –
Belmont, Ca.: Wadsworth Publishing Company, 1997. –
349 p.
675. Jam’s I. L. The Problem of Validating Content Analy-
sis // Language of Politics: studies in quantitative se-
mantics. – New York: George W. Stewart, publisher,
1949. – P. 55– 82.
932
676. Januschek F. J. Haider und der rechtspopulistische
Diskurs in Oesterreich // Schlagwort Haider. Ein poli-
tisches Lexikon seiner Aussprueche von 1986 bis heute / G.
Tributsch. – Vienna: Falter Verlag, 1994. – P. 298–301.
677. Jefkins F. Advertising. – Philadelphia, PA: Macdonald
and Evans, 1985. – 248 p.
678. Joslyn R. Keeping Politics in the Study of Political
Discourse // Form, Genre and the Study of Political
Discourse. – Columbia (S. Car. ): Univ. of S. Carol.
Press, 1986. – P. 301–338.
679. Jorgensen С, Коек С, Reirbech L. Rhetoric that Shifts
Votes: An Exploratory Study of Persuasion in Issue–
oriented Public Debates // Political Communication.
Vol. 15, No. 3, 1998. –P. 283–300.
680. Kamenetsky С Folklore as a Political Tool in Nazi
Germany // Journal of American Folklore. – Vol. 85,
No. 337. – Austin (Tex.), 1972. – P. 221–235.
681. Kammerer K., Snyder B. Wisdom from the Walls. –
New York: Boulevard Books, 1995. – 83 p.
682. Katz D., Braly K. W. Racial Prejudice and Racial
Stereotypes // Journal of Abnormal and Social
Psychology 30. – 1935. – P. 175-193.
683. Kedar L. Power Through Discourse. – Norwood: Ablex,
1987. – 176 p.
684. Klein J. Wortschatz, Wortkampf, Wortfelder in der
Politik // Politische Semantik. J. Klein (Hrsg.). –
Opladen: Westd. Verlag, 1989. – S. 3-50.
685. Kienpointner M., Kindt W. On the Problem of Bias
in Political Argumentation: An Investigation into
Discussions about Political Asylum in Germany and
Austria // Journal of Pragmatics. – Vol. 27, No. 5,
1997. – P. 555–585.
686. Klemperer V. LTI; Notizbuch eines Philologen. – Berlin:
Aufbau–Verlag, 1947. – 300 S.
933
687. Kline S. L., Kuper G. Self–presentation Practices in
Government Discourse: The Case of US Lt. Col. Oliver
North // Text (an interdisciplinary journal for the study
of discourse). – Vol. 14, No. 1, 1994. – P. 23–43.
688. Klotz R. Virtual Criticism: Negative Advertising on
the Internet in the 1996 Senate Races // Political
Communication. Vol. 15, No. 3, 1998. – P. 347–365.
Kochman T. The Politics of Politeness: Social Warrants
in Mainstream American Public Etiquette // Meaning,
Form, and Use in Context: Linguistic Applications.
D. Schiffrin. – Washington: Georgetown Univ. Press,
1984. – P. 200–209.
689. Koller V. Critical discourse analysis and social cognition:
evidence from business media discourse // Discourse and
Society, 2005, №16 (2). – P. 199–224.
690. Kramarae C., Schulz M., O'Barr W. M. Introduction:
Toward an Understanding of Language and Power //
Language and Power. C. Kramarae et al. (Eds.). –
Beverly Hills: Sage, 1984. – P. 9-22.
691. Kress G. Critical Sociolinguistics // The Encyclopedia
692. Kress G. Ideological Structures in Discourse //
Handbook of Discourse Analysis. Vol. 4. – London:
Academic Press, 1985. – P. 27–41.
693. Lakoff G. Hedges A study of Meaning Criteria and the
Logic of Fuzzy Concepts // Journal of Philosophical
Logic, 1973, №2. – P. 458–508.
694. Lakoff R. T. Conversational Implicature // Handbook
of Pragmatics. – Amsterdam/Philadelphia: John
Benjamins Publ. Co., 1995. – P. 1–24.
695. Lakoff G. Don't Think of an Elephant! Know Your
Values and Frame the Debate. – Berkeley: Chelsea
Green Publishing, 2004. – 144 p.
934
696. Landtsheer Ch. de. Function and the Language of Politics.
A Linguistics Uses and Gratification Approach //
Communicatuon and Cognition. – 1991. – Vol. 24. –
№ 3/4. – P. 299–342.
697. Langacker R. Foundations of Cognitive Grammar. Vol.
1. Theoretical Prerequisites. – Stanford (Ca. ): Stanford
Univ. Press, 1987. – 516 p.
698. Language and Control / Ed. R. Fowler, R. Hodge,
G. Kress, T. Trew. – London: Routledge & Kegan Paul,
1979. – 224 p.
699. Lasswell H. Power and Society. – New Haven: Yale
Univ. Press, 1950. – 295 p.
700. Lasswell H. The Language of Power // Language of
Politics: Studies in Quantitative Semantics. –New York:
George W. Stewart, publisher, 1949. – P. 3–19.
701. Lawrence, J. Unmentionables and Other Euphemisms /
J. Lawrence. – London: Gentry Books, 1973. – 84 p.
702. Leech G. Principles of Pragmatics. – London and New
York: Longman, 1983. – 250 p.
703. Lemke J. L. Interpersonal Meaning in Discourse: Value
Orientations // Advances in Systemic Linguistics:
Recent Theory and Practice. – London and New York:
Pinter Publishers, 1992. – P. 82–104.
704. Lillian D. L. Modality, Persuasion and Manipulation in
Canadian Conservative Discourse // Critical Approaches
to Discourse Analysis across Disciplines. – 2008. – Vol.
2 (1). – P. 1–16.
705. Lincoln B. Discourse and the Construction of Society:
Comparative Study of Myth, Ritual and Classification. –
New York, Oxford: Oxford University press, 1989. –
238 p.
706. Llewellyn J. T. Bill Clinton’s Stump Speaking:
Persuasion through Identification // Bill Clinton on
Stump, State and Stage: The Rhetorical Road to the
935
White House. – Fayetteville: The Univ. of Arkansas
Press, 1994. – P. 52–72.
707. Lussier R. N. Human Relations in Organizations: A
Skill–Building Approach. – Boston: Homewood, 1990. –
514 p.
708. Maarek P. New Trends in French Political Communication:
the 1995 Presidential Election // Media, Culture and
Society. – Vol. 19, No. 3. – London, 1997. – P. 357–
368.
709. Markkanen R., Schroder H. Hedging: A Challenge
for Pragmatics and Discourse Analysis // Hedging in
Discourse: Approaches in the Analysis of a Pragmatic
Phenomenon in Academic Texts. – Berlin, New York:
Walter de Gruyter, 1997. – P. 3–20.
710. Martin Rojo L. M., Van Dijk T. A. There Was
a Problem, and It Was Solved: Legitimating the
Expulsion of Illegal Migrants in Spanish Parliamentary
Discourse // Discourse and Society, 1997, № 8 (4). –
P. 523–566.
711. McConnell F. D. Toward a Lexicon of Slogans // The
Midwest Quarterly. Vol. XIII, #1, 1971. –P. 69–90.
712. McHoul A. Discourse // The Encyclopedia of Language
and Linguistics / ed. R. E. Asher. – Oxford, New York:
Pergamon Press, 1994. – P. 940–947.
713. McMillan J. Hall to the Chief. The Presidents Speak. –
Los Angeles: General Publishing Group, 1996. –131 p.
714. Meadow R. G. Politics as Communication. – Norwood
(New Jersey): Ablex Publ. Co., 1980. – 269 p.
715. Meier A. J. Defining Politeness // Language Sciences.
Vol. 17, No. 4, 1995. – P. 345– 356.
716. Menz F. Manipulation Strategies in Newspapers //
Language, Power and Ideology: Studies in Political
Discourse. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publ. Co., 1989. – P. 227–249.
936
717. Mey J. L. Pragmatics: An Introduction. – Oxford:
Blackwell, 1993. – 230 p.
718. Miller G. Toward Ethnographies of Institutional
Discourse // J. of Contemporary Ethnography. Vol. 23,
#3. –Newbury Park, 1994. – P. 280–306.
719. Musolff A. What can Critical Metaphor Analysis Add to
the Understanding of Racist Ideology? Recent Studies of
Hitler’s Anti-Semitic Metaphors / A. Musolff // Critical
Approaches to Discourse Analysis across Disciplines,
2008. Vol. 2 (2). – P. 1–10.
720. Namsaraev V. Hedging in Russian Academic Writing in
Sociological Texts // Hedging in Discourse: Approaches in
the Analysis of a Pragmatic Phenomenon in Academic Texts –
Berlin, New York: Walter de Gruyter, 1997. – P. 64–79.
721. Navarrette F. G. Pragmatics of Political Power in
American National Government. – Dubuque, Iowa:
Kendall/Hunt Publishing Co., 1995. – 332 p.
722. Neaman J., Silver C. The Book of Euphemism. – Ware:
Wordsworth Editions Ltd., 1995. – 373 p.
723. Nimmo D., Combs J. Subliminal Politics: Myths and
Mythmakers in America. – Englewood Cliffs, N. J.:
Prentice Hall, 1980. – 256 p.
724. Nimmo D., Combs J. Mediated Political Realities. –
New York: Longman, 1983. – 240 p.
725. Noth W. Handbook of Semiotics. – Bloomington and
Indianapolis: Indiana Univ. Press, 1990. – 576 p.
726. Obeng S. G. Language and Politics: Indirectness in
Political Discourse // Discourse and Society. Vol. 8,
No. l, 1997. – P. 48–83.
727. Orwell G. Politics and the English Language // Orwell
G. Collected Essays. – London: Heineman, 1966. –
Р. 11–127.
728. Pahlen C. C. Moderne Umgangsformen von A – Z. –
Koeln, 1991. – 324 S.
937
729. Parenti M. Land of Idols: Political Mythology in Ameri-
ca. – New York: St Martin’s Press, 1994. – 208 p.
730. Parret H. The Aesthetics of Communication: Pragmatics
and Beyond. – Dor drecht/Boston/London: Kluwer
Academic Publishers, 1993. – 174 p.
731. Pecheux M. Language, Semantics, Ideology. – London:
Macmillan, 1982. – 244 p.
732. Peters T. W. Political Campaign Advertising // The
Practice of Political Communication/ – Englewood
Cliffs, N. J. : Prentice Hall, 1994. – P. 100–116.
733. Pfau M, Kenski H. С. Attack Politics: Strategy and
Defense. – New York: Praeger, 1990. – 191 p.
734. Pocock J. G. A. Politics, Language and Time. – New
York: Atheneum, 1973. – 290 p.
735. Pocock J. G. A. Verbalizing a Political Act: Towards
a Politics of Speech // Language and Politics.
M. J. Shapiro (Ed.). – Oxford: Blackwell, 1984. –
P. 25-43.
736. Politically speaking: a worldwide examination of lan-
guage used in the public sphere / Еd. by O. Feldman
and C. de Landtsheer. – Westport: Praeger, 1998. –
212 p.
737. Postman N. Crazy Talk, Stupid Talk: How We Defeat
Ourselves by the Way We Talk and What We Do about
it. – New York: Delacorte Press, 1976. – 269 p.
738. Pye L. Political Communication // The Blackwell
Encyclopedia of Political Institutions. – Oxford, New
York: B. Blackwell, 1987. – P. 442.
739. Quasthoff U. M. Social Prejudice as a Resource of Po-
wer // Language, Power and Ideology: Studies in
Political Discourse/ – Amsterdam/Philadelphia: John
Benjamins Publ. Co., 1989. – P. 182–194.
740. Reeves R. Reality in Advertising. – New York: Knopf,
1961. – 307 p.
938
741. Riggins S. H. The Rhetoric of Othering // The Language
and Politics of Exclusion: Others in Discourse. –
Thousand Oaks (Cal.): Sage Publications, 1997. –
P. 1–30.
742. Riker W. H. The Art of Political Manipulation. – New
Haven: Yale Univ. Press, 1986. – 152 p.
743. Rojo M. Division and Rejection: from the Personification
of the Gulf Conflict to the Demonization of Saddam
Hussein // Discourse and Society. Vol. 6, #1, 1995. –
P. 49–80.
744. Runciman W. G. Class, Status and Power? //
Sociological Studies 1. Social Stratification. J. A.
Jackson (Ed.). – Cambridge: Cambridge Univ. Press,
1968. – P. 25-61.
745. Safire W. Introduction to Safire’s New Political
Dictionary. – New York: Random House, 1993. –
P. xiii–xxvii.
746. Safire W. Satire’s New Political Dictionary: the
Definitive Guide to the Language of Politics. – New
York: Random House, 1993. – 930 p.
747. Sampson G. Liberty and language. – Oxford etc. :
Oxford Univ. press, 1979. – VIII, 251 p.
748. Sanders W. Was die Woerter uns verraten: Kleine
Geschichten rund um die Sprache. – Muenchen: Beck,
2000. – 142 S.
749. Schaffner C., Porsch P. Meeting the Challenge on the
Path to Democracy: Discursive Strategies in Government
Declarations in Germany and the Former GDR //
Discourse and Society. Vol. 4, #1. – London: Sage
Publications, 1993. – P. 33–55.
750. Schiffrin D. Approaches to Discourse. – Oxford (UK)
and Cambridge (Mass.): Blackwell, 1994. – 470 p.
751. Schlosser H. D. Lexikon der Unwoerter. – Bertelsmann:
Lexikon Verlag, 2000. – 125 S.
939
752. Schudson M. Sending a Political Message: Lessons from
the American 1790s // Media, Culture and Society. –
Vol. 19, № 3. – London, 1997. – P. 311–330.
753. Seidel G. Political Discourse Analysis // Handbook of
Discourse Analysis. Vol. 4. – London: Academic Press,
1985. – P. 43–60.
754. Seriot P. Analyse du discours politique Sovietique. –
Paris: Institut d’Etudes slaves, 1985. – 362 p.
755. Severin W. J., Tankard J. W., Jr. Communication
Theories: Methods, Origins, and Uses in the Mass Media. –
New York and London: Longman, 1992. – 324 p.
756. Shively W. P. Power and Choice: an Introduction to
Political Science. – McGraw– Hill, 1991. – 210 p.
757. Simon-Vandenbergen A.-M. Modal (Un)Certainty in
Political Discourse: a Functional Account // Language
Sciences. – Vol. 19, #4, 1997. – P. 341–356.
758. Simons H. W., Aghazarian A. Genres, Rules and Political
Rhetoric: Toward a Sociology of Rhetorical Choice //
Form, Genre and the Study of Political Discourse. –
Columbia (S. Car.): Univ. of S. Car. Press, 1986. –
P. 45–58.
759. Simpson P. Language, Ideology and Point of View. –
London and New York: Rout– ledge, 1993. – 198 p.
760. Smith С. A., Smith К. В. The Rhetoric of Political
Institutions // New Directions in Political Communi-
cation; a Resource Book. – Newbury Park: Sage
Publications, 1990. – P. 225–254.
761. Sornig K. Some Remarks on Linguistic Strategies of
Persuasion // Language, Power and Ideology: Studies
in Political Discourse / ed. R. Wodak. – Amsterdam/
Philadelphia: John Benjamins Publ. Co., 1989. –
P. 95–113.
762. Spencer-Oatey H. Reconsidering Power and Distance //
Journal of Pragmatics. – Vol. 26, No. 1, 1996. – P. 1–24.
940
763. Stacker T. L , Dutcher L. W., Hargrove S. M., Cook
E. A. Social Analysis of Graffiti //Journal of American
Folklore. – Vol. 85, # 338. – Austin (Tex), 1972. –
P. 356–366.
764. Stubbs M. Discourse Analysis: The Sociolinguistic
Analysis of Natural Language. – Oxford: Blackwell,
1983. – 272 p.
765. Stuckey M., Antczak F. The Battle of Issues and Images:
Establishing Interpretative Dominance // Presidential
Campaign Discourse: Strategic Communication Prob-
lems. – Albany: State Univ. of New York Press, 1995. –
P. 117–134.
766. Sulkunen P , Torro’nen J. Constructing Speaker Images:
The Problem of Enunciation in Discourse Analyses //
Semiotica. Vol. 115, No. 1/2, 1997. – P. 121–146.
767. Swales J. M. Genre Analysis: English in Academic and
Research Settings. – Cambridge: Cambridge University
Press, 1990. – 260 p.
768. Swanson D. L. Constructivist Approach // Handbook
of Political Communication. – Beverly Hills; London:
Sage Publications, 1981. – P. 169–194.
769. Szabo M. An Essay on the Discursive Interpretation of
Politics. – Budapest: Institute for Political Science of
the HAS, 1997. – 34 p.
770. Taylor J. R. Linguistic Categorization: Prototypes in
Linguistic Theory. –Oxford: Clarendon Press, 1995. –
312 p.
771. Tannen D. Remarks on Discourse and Power // Power
Through Discourse. – Nor wood, N. J. : Ablex Publishing
Corporation, 1987. – P. 3–10.
772. Teichmann C. Sprachliche Ambiguitat als politisch-
es Problem // Sprache im Konflikt. Zur Rolle der
Sprache in sozialen, politischen and militarischen
Auseinandersetzungen. – Berlin, New York: Walter de
Gruyter, 1995. – S. 425–446.
941
773. Thomas E. Die Funktion von Emotionswortem in
der politischen Debatte um Attentate // Sprache im
Konflikt. Zur Rolle der Sprache in sozialen, politischen
and militarischen Auseinandersetzungen. – Berlin, New
York: Walter de Gruyter, 1995. – S. 305–324.
774. Thomas J. A. The Language of Power: Towards a Dynamic
Pragmatics // Journal of Pragmatics 9. – 1985. –
No. 6. – P. 765–784.
775. Thompson J. B. Studies in the Theory of Ideology. –
Berkeley: Univ. of California Press, 1984. – 347 p.
776. Trent J. S., Friedenberg R. V. Political Campaign
Communication: Principles and Practices. – Westport
(Conn. ), London: Praeger, 1995. – 320 p.
777. Wahl C. W. The Relation Between Primary and
Secondary Identifications: Psychiatry and the Group
Sciences // American Voting Behavior / Ed. E. Burdick
and A. J. Brodbeck. – Glencoe: Sage, 1959. – P. 258–
274.
778. Warren B. What Euphemisms Tell Us About the
Interpretation of Words // Studia Linguistica. – Vol.
46. – No. 2. – Oslo–Stockholm: Scandinavian University
Press, 1996. – P. 128–142.
779. Watts D. Political Communication Today // Manchester
and New York: Manchester Univ. Press, 1997. – 228 p.
780. Weintraub W. Personality Profiles of American
Presidents as Revealed in Their Public Statements: The
Presidential News Conferences of Jimmy Carter and
Ronald Reagan // Political Psychology. – Vol. 7. –
No. 2. – 1986. – P. 285–295.
781. White J. H. The Power of Words // aniota.
com/~jwhite/words. html (1996).
782. Wilson J. Politically Speaking: the Pragmatic Analysis
of Political Language. – Cambridge (Mass.): Basil
Blackwell, 1990. – 203 p.
942
783. Wodak R. 1968: The Power of Political Jargon //
Language, Power and Ideology: Studies in Political
Discourse / ed. R. Wodak. – Amsterdam/Philadelphia:
John Benjamins Publ. Co., 1989. – P. 137–164.
784. Wodak R. Critical Linguistics and Critical Discourse
Analysis // Handbook of Pragmatics. – Amsterdam/
Philadelphia: John Benjamins Publ. Co., 1994. –
P. 30–42.
785. Wodak R., de Cillia R. Politics and Language: Over-
view // Encyclopedia of Language and Linguistics.
Second Edition / K. Brown. – Oxford: Elsevier, 2006. –
Vol. 9. – P. 707–719.
786. Wodak R. Pragmatics and critical discourse analysis:
A cross-disciplinary inquiry // Pragmatics and Cogni-
tion. – 2007. – No. 15. – P. 203–225.
787. Young J. W. Totalitarian language: Orwell’s
Newspeak and its Nazi and Communist Antecedents. –
Charlottesville, London: University Press of Virginia,
1991. – 335 p.
788. Yule G. Referential Communication Tasks. – Mahwah,
New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, Inc.,
Publishers, 1997. – 124 p.
789. Zglobiu R. O. Techniques of manipulation in political
discourse // Studia Univ. Babes-Bolyai. Philologia. –
Cluj–Napoca, 2006. – Anul 51. – No. 4. – P. 203–
215.
790. Zijderveld A. C. On Cliches: The Superseding of Meaning by
Function in Modernity. – London: Routledge, 1979. – 129 p.
791. Zimmermann H. D. Die politische Rede: Der Sprachge-
brauch Bonner Politiker. – Stuttgart: Kohlhammer,
1975. – 237 S.
792. Zupnik Y. A Pragmatic Analysis of the Use of Person
Deixis in Political Discourse // Journal of Pragmatics. –
Vol. 21. – No. 4. – Amsterdam, 1994. – P. 339–383.
943
ÑÎÄÅÐÆÀÍÈÅ
Язык российских СМИ

как индикатор социальных перемен ..............................3
Е. Л. Вартанова
Введение ....................................................................8
Г. Я. Солганик
×àñòü I. ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà. Îáùèå àñïåêòû
Язык СМИ и политика: к истории вопроса ................. 29

Н. В. Смирнова
Исследование текста и дискурса СМИ методами

контрастивной политологической лингвистики .............. 77
В. З. Демьянков
Язык СМИ и политика в семиотическом аспекте ......... 121

Е. И. Шейгал
Язык СМИ и политика в риторическом аспекте

(на примере предвыборных кампаний 2007-2008 гг.).... 162
И. В. Анненкова
Журналист, аудитория, власть: лингвоэтические аспекты

взаимодействия в политическом дискурсе СМИ .......... 199
Т. И. Сурикова
×àñòü II. ßçûê ïå÷àòíûõ ÑÌÈ è ïîëèòèêà
Язык политики, язык СМИ (газеты)

и литературный язык ............................................... 245
944
Ñîäåðæàíèå
Власть, СМИ и общество (стратегии и тактики

формирования общественного мнения) ....................... 262
Н. И. Клушина
Образ власти в современных российских СМИ ........... 284

В. Н. Суздальцева
Роль журналистики в трансформации образа политика

в современном мире ................................................. 329
Л. В. Матвеева, М. Д. Замская
Адресат политической коммуникации в СМИ ............. 356

Т. Л. Каминская
Приметы советской стилистики

в современных газетных текстах ............................... 376
Н. А. Купина
Политические метафоры в СМИ ............................... 407

Н. Д. Бессарабова
Язык молодежных СМИ .......................................... 423

Л. Т. Касперова
Политический анализ в прессе:

жанрово-стилистический аспект ................................ 441
Л. Р. Дускаева
Фельетон как жанр политической коммуникации ....... 496

А. Е. Истомина
Авторская колонка в политическом дискурсе:

жанровая специфика ............................................... 523
А. Н. Потсар
Трэш-тенденции
в русской политической публицистике ....................... 547
А. В. Николаева
945
×àñòü III. ßçûê ýëåêòðîííûõ ÑÌÈ è ïîëèòèêà
Речевая агрессия, толерантность, вежливость ............. 569

Т. А. Воронцова
Телевизионная дискуссия как жанр дискурса СМИ ..... 612

Т. А. Воронцова
Дискурсивные и прагматические тенденции в российском

информационно-аналитическом телевещании .............. 634
К. Д. Кирия
Политика и язык радио............................................ 674

О. И. Северская
×àñòü IV. ßçûê çàðóáåæíûõ ÑÌÈ è ïîëèòèêà
Язык политического медиадискурса

Великобритании и США .......................................... 741
Т. Г. Добросклонская
О медийной политике или политической медийности

в современной Германии .......................................... 785
М. Н. Володина, М. В. Дедюкова
×àñòü V. ßçûê ÑÌÈ è ïîëèòèêà.

Ïðàêòè÷åñêèå àñïåêòû èçó÷åíèÿ
Лингвистические показатели
речевых преступлений в политике ............................. 797
Е. С. Кара-Мурза
Заключение ............................................................ 856

Библиографический список ...................................... 863
946
The language of mass media and politics.
Edited by G.Y. Solganik
This collective monograph, written by well-known Russian

linguists, presents a broad picture of the way the language of mass
media functions. The book gives a multifaceted analysis of how
politics influences the language of mass media. This is a core problem
of the language of mass media, as politics represents the main
content in the mass media. The issue is treated in a semiotic,
functional-stylistic, ethical and rhetoric aspects. The monograph
examines in detail the language of print and electronic media
(newspapers, magazines, television, and radio). The language of
foreign mass media is analyzed in a comparative aspect. The
monograph shows the contemporary state of the mass media
language and its influence on the development of literary language.
The monograph would be useful to students, PhD students and
lecturers at journalism departments and schools of language studies,
as well as to a wide range of readers, who are eager to preserve the
purity and expressiveness of the Russian language.
Key words: language of mass media, politics, literary norm, language of

the radio, efficiency of the language of mass media.
Научное издание
ЯЗЫК СМИ И ПОЛИТИКА
Под редакцией Г. Я. Солганика
Редакционно-издательская подготовка осуществлена

на факультете журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова
Редактор Е. Гурова
Оформление обложки А. Баланцевой
Дизайн и верстка Е. Сиротиной
Подписано в печать 22.08.2011.
Формат 60х90/16. Гарнитура «KudrashovC».
Бумага офсетная. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 59,5. Тираж 550 экз. Заказ №
Ордена «Знак Почета»
Издательство Московского университета.
125009, Москва, ул. Б. Никитская, 5/7.
Тел.: (495)629-50-91. Факс: (495)697-66-71
(495)939-33-23 (отдел реализации)
E-mail: secretary-msu-press@yandex.ru
Сайт Издательства МГУ:
www.msu.ru/depts/MSUPubl2005
В Издательстве Московского университета
имеется в продаже:
Назайкин Н. А. Эффективный реклам-

ный текст в СМИ. — М.: Издательство
Московского университета; Факультет
журналистики МГУ имени М. В. Ломоно-
сова, 2011. — 480 с.
ISBN 978-5-211-06202-3
В настоящей монографии в результате
объединения практических знаний в об-
ласти рекламы с научными методами
исследования впервые в отечественной
научной и практической литературе про-
водится комплексный анализ различных
подходов к изучению эффективности ре-
кламного текста в СМИ, а также крите-
риев ее оценки и методик тестирования.
Процесс создания эффективного рекламного текста рассмотрен во
всей полноте и логической последовательности – от выбора стратегии
рекламирования в зависимости от маркетингового контекста разме-
щения, через решение задач медиапланирования и до разработки рек-
ламного текста с учетом исходных маркетинговых данных и параме-
тров медиа-планирования, а также в зависимости от медиаконтекста
его размещения.
В конце работы приводятся чек-листы для предварительной комп-
лексной оценки и тестирования эффективности рекламного текста
в различных СМИ, позволяющие существенно оптимизировать рек-
ламные вложения и повысить результативность работы рекламистов.
Работа будет интересна аспирантам и преподавателям дисциплин,
связанных с рекламой, а также рекламным практикам, сотрудникам
рекламных отделов и служб предприятий и СМИ.

Издательство Московского университета
Тел.: (495)629-50-91. Факс: (495)697-66-71
(495)939-33-23 (отдел реализации)
Сайт Издательства МГУ: www.msu.ru/depts/MSUPubl2005
Интернет-магазин: http://msupublishing.ru
В Издательстве Московского университета
имеется в продаже:
Федотова Л. Н. Общественное мнение

и журналистика. — М.: Издательство Мо-
сковского университета, 2011. — 376 с.
ISBN 978-5-211-06162-0
В учебном пособии рассматриваются
взаимосвязи журналистики и общест-
венного мнения. Журналистика здесь
понимается как структура, процесс, про-
фессиональная деятельность по сбору,
переработке, оформлению по определен-
ным стандартам, передаче общественно
значимой информации в социуме для
решения определенных задач в дистан-
ционном режиме на регулярной основе.
Общественное мнение – это конгломерат
мнений, интересов, пристрастий, симпатий и антипатий, отношений,
поведенческих моделей в обществе. Этим объясняется взаимный ин-
терес: журналистики – к общественному мнению, поскольку этот мир
мнений свидетельствует о социуме; общественного мнения – к журна-
листике, потому что структуры по изучению общественного мнения
работают для снабжения общества этой информацией. Сам процесс
изучения общественного мнения, методический аппарат опросов яв-
ляется профессиональным знанием. И журналисты тоже должны им
обладать.

Издательство Московского университета
Тел.: (495) 629-50-91. Факс: (495) 697-66-71,
(495) 939-33-23 (отдел реализации).
Сайт Издательства МГУ: www.msu.ru/depts/MSUPubl2005
Интернет-магазин: http://msupublishing.ru
Для заметок

Vdoc - Pub - Yazyk Smi I Politika

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Vdoc - Pub - Yazyk Smi I Politika

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

ЯЗЫК

Факультет журналистики Издательство

Язык СМИ и политика / Под ред. Г. Я. Солганика. – М. :

В коллективной монографии, написанной известными российски-

© Коллектив авторов, 2012

ßÇÛÊ ÐÎÑÑÈÉÑÊÈÕ ÑÌÈ

Сегодня язык средств массовой информации России, кон-

статистики, жители России в среднем 6 часов в день читают,

общение в Интернете, когда мы наблюдаем эксперименты с

Особую роль в последние годы играет язык Интернета –

К сожалению, сегодня мы наблюдаем многочисленные

Язык средств массовой информации (СМИ) – одна из

торые уже не могут довольствоваться блестящими играми

ворное». В наши дни в качестве сопоставленных, а нередко

тической: в составе понятий и их связи»2. Наиболее важ-

ние границ литературного языка. Понятие литературности

массовой коммуникации. Она производит на новой основе

тывает большое количество работ. Так, громкий обществен-

остро ощущается потребность в экстенсивном исследовании

(речевых произведений, жанров) и крупных общеязыковых

логического аспекта языка СМИ – выяснение того, как по-

прокламируемая аполитичность – это тоже своего рода по-

ка СМИ, обусловливает идеологическую дифференциацию

аудитории. Инвективное разнообразие творчества анализируе-

сыщает литературную речь эмоционально-оценочными обо-

предназначенный для информирования и оценки прежде все-

Т. ван Дейк дает наиболее узкое определение политиче-

Таким образом, язык политики используется в СМИ

или жаргоны, просторечие) и т. п. Иначе говоря, выбор

Большое внимание уделяется в монографии языку наи-

ßÇÛÊ ÑÌÈ È ÏÎËÈÒÈÊÀ.

ßÇÛÊ ÑÌÈ È ÏÎËÈÒÈÊÀ:

С середины XX века политическая коммуникация при-

вляют широкий спектр функций, начиная с нейтральности в

жанров, связанный с особой социальной сферой – полити-

П. Б. Паршин определяет политический дискурс, учиты-

технологий, расширение процессов глобализации и процесс

6) диалогичность и монологичность политического текста;

Цицерона. Современные исследования в русле дескриптивно-

В. И. Карасик определяет политическую риторику

творческих феноменов, подлежащих изучению. Логосно-

конструкции. При отборе единиц исследователь руководству-

сивная социолингвистика Р. Водак (венская школа дискурс-

уровням письменного и устного текста, позволила выявить

зирует формирование фреймов как средство политиче-

ностью внедряться в сознание участников общения, отклю-

«Семиотика политического дискурса», которое «соединяет в

С. И. Виноградова, О. И. Воробьевой, Д. Б. Гудкова,

ла: телевидение, будучи наиболее популярным средством

массовой информации, признав это событие прискорбным,

В постижении специфики политической коммуника-

литема (О. И. Воробьева), прагмема (М. Н. Эпштейн).

Клушина Н. И. Интенциональные категории публици-

стического текста (на материале периодических изданий 2000–

функционирования политического языка, так как политиче-

новой, Д. О. Добровольского, М. Р. Желтухиной, Ю. Н. Ка-

Osborn, M. Archetypal Metaphor in Rhetoric: The Light-

Dark Family // Quarterly Journal of Speech. – 1967. – Vol. 53. –

Э. В. Будаев и А. П. Чудинов, описывая основные подходы

знана не исключительно языковым явлением, а феноменом

М. Джонсона привлекла внимание исследователей к мили-

Широко представлен в современной лингвистике сопо-

наруживает противоположные результаты: прагматический