ПРОБЛЕМЫ КОГНИТИВНОГО

И ФУНКЦИОНАЛЬНОГО
ОПИСАНИЯ РУССКОГО И
БОЛГАРСКОГО ЯЗЫКОВ
ВЫПУСК
17 / 2

Университетско издателство
“Епископ Константин Преславски”
 Шуменски университет
“Епископ Константин Преславски”
Факултет по хуманитарни науки

Проблемы когнитивного и
функционального описания русского и
болгарского языков

Выпуск 17 / 2

Шумен
2023
Редакционная коллегия:
проф. д.ф.н. Стефана Димитрова, Болгария
проф. д.ф.н. Лора Янда, Норвегия
проф. д.ф.н. Рафаэль Гусман Тирадо, Испания
проф. д.ф.н. Ирина Лешутина, Россия
проф. д.ф.н. Наталья Цветова, Россия
проф. д.п.н. Дана Бартош, Россия
доц. д.ф.н. Светлана Алексанова, Россия
проф. д.ф.н. Юлия Кравцова, Украина
проф. д.ф.н. Ярослав Вежбинкси, Польша
проф. к.п.н. Светлана Хамшовски, Венгрия
проф. д.ф.н. Жаныл Жунусова, Казахстан
проф. д-р Аксиния Красовски, Румыния
доц. д-р Бокаʌе Паола, Италия
проф. д-р Валентина Аврамова, Болгария
проф. д-р Татяна Чалыкова, Болгария
доц. д-р Анна Николова, Болгария
доц. д-р Стефка Петкова-Калева, Болгария

Главный редактор: проф. д-р Елена Стоянова

Проблемы когнитивного и функционального описания русского и

болгарского языков. Выпуск 17 / 2. Шумен: Университетско
издателство „Епископ Константин Преславски”, 2023. – 79 с.

Настоящий выпуск журнала является юбилейным – он посвящен 50-

летию создания русистики в Шуменском университете им. Епископа
Константина Преславского. Он тематично объединяет статьи
исследователей из Болгарии, России, Беларуси и Алжира в сфере:
Актуальные проблемы лингвистики и издается в рамках научно-
исследовательского проекта кафедры русского языка Шуменского
университета им. Епископа Константина Преславского (РД-08-138 /
24.02.2023 г.). Научный журнал индексирован в ERIH PLUS, РИНЦ,
SCRIBD, Global index for Continuing Researchers.

ISSN 2603-3143 (Print)

ISSN 2603-3151 (Online)
Университетско издателство“Епископ Константин Преславски“
 Оглавление
Актуальные проблемы лингвистики
Абреимова Галина Структурные и семантические 5
особенности употребления
фразеологизмов библейского
происхождения в
произведениях и дневниках
М.М. Пришвина
Алексанова Светлана Цель и обусловленность: 17
сложное в простом
Димитрова Стефана Значение дериватологии для 28
исследования роли языка в
концептуализации и
категоризации мира
Зуева Екатерина Универбы-квантификаторы в 41
близкородственных русском и
белорусском языках
Милуд Мохамед Компьютерная лексика в 52
Рашид системе языка и её специфика
Рецензии
Алексанова Светлана Рецензия на книгу: 69
Всеволодова М.В. Теория
функционально-
коммуникативного
синтаксиса. М.: Изд-во Моск.
гос.ун-та, 2000. 501 с.

3
 Contents

Actual problems of linguistics

Abreimova Galina Structural and semantic features of the
5
use of phraseological units of biblical
origin in the works and diaries of M.M.
Prishvin
Aleksanova Svetlana Purpose and conditioning: the complex 17
in the simple

Dimitrova Stefana The value of derivatilogy for the 28

research of the role of language in the
conceptualization and categorization of
the world

Zueva Ekaterina Univerbs-quantifiers in closely related 41

russian and belarusian languages

Miloud Mohamed The specifics of computer terminology 52

Rachid in the language system

Review

Aleksanova Svetlana Review: Vsevolodova M. V. Theory of

functional-communicative syntax. A
fragment of the fundamental applied
(pedagogical) model of language. 1st 69
ed. 2017, 2nd ed. M.: Moscow State
University Publishing House, 2000. –
501 p.

4
 Актуальные проблемы лингвистики

СТРУКТУРНЫЕ И СЕМАНТИЧЕСКИЕ
ОСОБЕННОСТИ УПОТРЕБЛЕНИЯ
ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ БИБЛЕЙСКОГО
ПРОИСХОЖДЕНИЯ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И
ДНЕВНИКАХ М.М. ПРИШВИНА

Галина Абреимова

Аннотация. Статья посвящена особенностям использования

двух фразеологизмов в произведениях и дневниках М.М. Пришвина
(1905 – 1954 гг.), выделенных методом сплошной выборки с помощью
программы AntCont [4]. Определяются их структурные особенности и
способы трансформации в авторском тексте. В ходе исследования было
выявлено, что данные библейские выражения в тщательно подобранном
контекстном окружении имеют большой преобразовательный
потенциал. Писатель часто использует модифицированные варианты
данных фразеологизмов, которые служат М. М. Пришвину мощным
эмоционально-выразительным средством.

Ключевые слова: библейское выражение,

фразеологизированная конструкция, трансформация, окказиональная
ФЕ, структурно-семантическое преобразование.

STRUCTURAL AND SEMANTIC FEATURES OF THE

USE OF PHRASEOLOGICAL UNITS OF BIBLICAL
ORIGIN IN THE WORKS AND DIARIES OF M.M.
PRISHVIN

Galina Abreimova

Abstract. The article is devoted to the peculiarities of the use of two

phraseological expressions in the works and diaries of M.M. Prishvin (1905 –
1954), selected by the method of continuous sampling with the help of AntCont
5
[4]. Their structural features and ways of transformation in the author's text are
defined. In the course of the study it was revealed that these biblical
expressions in a carefully selected contextual environment have a great
transformative potential. The writer often uses modified versions of these
phraseological expressions, which serve M. Prishvin as a powerful emotional
and expressive means.

Key words: biblical expression, phraseological construction,

transformation, occasional phrase, structural and semantic transformation.

Одним из главных литературных источников

происхождения устойчивых словесных комплексов
являются тексты Библии, которые оказали большое влияние
на художественное творчество того или иного писателя.
Некоторые понятия, основанные на библейских текстах, не
только получили новые значения, но и были полностью
переосмыслены. Несмотря на универсальную семантику
крылатых выражений Ветхого и Нового Заветов
индивидуально-авторские варианты библейских
фразеологизмов обладают своими смысловыми,
грамматическими, лексическими и стилистическими
особенностями [1]. Устойчивые сочетания или цитаты,
представляющие собой библейские выражения, попадая в
определенное контекстуальное окружение, помогают автору
создать специфическое настроение и тональность звучания.
В данной статье предпринимается попытка
определить в художественном наследии М. М. Пришвина
функциональный и преобразовательный потенциал двух
часто встречающихся фразеологизмов библейского
происхождения легче верблюду пройти сквозь игольное
ушко, чем богачу войти в царствие небесное и продать свое
первенство за чечевичную похлебку, указанных в словаре
К.Н. Дубровиной [1, с. 334–336; 2, с. 539–542]. Материалом
для научного исследования послужили дневниковые записи
и художественные произведения писателя, охватывающие
период с 1905 по 1954 гг., где с помощью программы AntCont
6
[4] было выявлено 45 употреблений данных
фразеологизированных конструкций.
По нашим наблюдениям, тематика текстов М.М.
Пришвина относится в основном к общественному дискурсу,
что объясняет выбор употребления тех или иных
фразеологизированных конструкций. Например, в
нижеприведенном контексте в первом предложении
ключевой компонент паремии продать первенство за
чечевичную похлебку выступает в качестве тезиса, во втором
используется с целью подытожить сказанное: «нет
оправдания необходимости борьбы за чечевичную похлебку
в положении второго Адама. Война заставила взяться
человека за ум, т. е. из идеальной области перейти в область
материально-практическую – и тем самым взяться за
чечевичную похлебку» (Дневники. 1947, с. 661-662).
Анализируемые библейские выражения в дневниках
писателя имеют явный или скрытый морально-
дидактический подтекст, находятся в русле борьбы с
дидактизмом и морализаторством. Так, М. М. Пришвин,
исповедуя философию непротивления злу насилием, в своих
дневниках использует фразеологические обороты, в основе
которых лежит ценностная дихотомия ‘добро – зло’: «Вся
тревога моя направлена к тому, чтобы коммунизм,
питающий первенство каждого в едином деле красоты и
добра, не подчинить чечевичной похлебке равенства всех»
(Дневники. 1948, с. 96).
Анализ контекстуального использования данных
библейских оборотов в дневниковых записях показал, что
М.Пришвин часто употребляет паремии не только как
средство оценки действий известных писателей,
государственных деятелей, литературных критиков, но и для
характеристики их личностных качеств. Например, «Сам
Толстой, стоял в жизни как верблюд перед игольным
ушком свободы» (Дневники. 1945, с. 559); «еще много горше
7
делает Леонов, продавая первенство за чечевичную
похлебку» (Дневники. 1945, с. 447); «я очень хочу, чтобы
Черчилль, богатый, пролез через то самое игольное ушко,
через которое пролез русский богатый человек»
(Дневники. 1948, с. 60); «интеллигент Писарев, продавший
первенство за чечевичную похлебку, – будет инспектором
округа» (Дневники. 1919, с. 312).
Для выражения резко негативного отношения автора к
адресату, писатель включает библейское выражение в рамки
такого контекста, где усиление отрицательной оценки
происходит с помощью введения дополнительных
компонентов, влияющих на коннотацию ФЕ: «много
страшнее: если некий муж свою чечевичную похлебку,
полученную за первенство, будет возносить выше
утраченного первенства» (Дневники. 1943, с. 516–517).
Экспрессивная функция в авторском повествовании
выражается путем вербализации настроений и чувств
говорящего, где фразеологическим актуализатором
выступает агентив кастраты духа: «Кастраты духа,
продавшие первенство за чечевичную похлебку»
(Дневники. 1932, с. 92). Еще одним приемом повышения
экспрессивности произведения является включение
библейского выражения в такое контекстное окружение, где
его основу составляет ассоциация по контрасту. Для этого
писатель сопоставляет две части оборота с помощью
лексемы борьба: «мысль о борьбе чечевичной похлебки
против борьбы человека за его первенство» (Дневники.
1947, с. 661); «борьба чечевичной похлебки человечества …
против борьбы человека за первенство» (Дневники. 1947, с.
660); использует противопоставление оценочных суждений
по признаку ‘хорошо – плохо’: «вкусив личной свободы,
хлебнув куриного бульона с гренками, не хочется
возвращаться к чечевичной похлебке?» (Дневники. 1948, с.
218); соотносит библеизм с лексемой дача, что помогает
8
показать резкое противопоставление по признаку ‘большой –
маленький’: «дача показалась чечевичной похлебкой,
полученной за продажу первенства» (Дневники. 1947, с.
408).
Нередко писатель трансформирует
фразеологизированные конструкции путем частичного
изменения их структуры. Так, нейтральная лексема пройти
со значением «переместиться в пространстве» [6], заменена
глаголом пролезть, семантика которого предполагает
компоненты отверстие, щель синонимичные
словосочетанию игольное ушко, что создает коннотативную
и смысловую избыточность: «легче верблюду сквозь игольное
ушко пролезть, чем богатому в Царство небесное»
(Дневник. 1928, с. 338); «богатому (верблюду) пролезть
через игольное ушко» (Дневник. 1947, с. 696); «легче
верблюду в иголку пролезть» (Дневник. 1949, с. 542). В
последнем примере, помимо глагольного компонента,
изменению подвергается словосочетание игольное ушко на
существительное иголка путем метонимического переноса
‘часть – целое’. Субституция глагольного компонента
продать лексемами менять, отдать, соблазниться
структурно приспосабливает фразеологическую единицу
продать первенство за чечевичную похлебку к условиям
контекста, в котором данный оборот, представляя собой
гибкое речевое средство, способен выполнить поставленные
писателем коммуникативные задачи: «меняет свое
первенство на чечевичную похлебку» (Дневники. 1943, с.
430); «отдать первенство за чечевичную похлебку»
(Дневники. 1932, с. 131); «соблазняться чечевичной
похлебкой» (Дневники. 1932, с. 91). Еще одним примером
порождения индивидуально-авторского фразеологизма
является образование ФЕ путем замены стержневого
словосочетания игольное ушко субстантивным компонентом
хомут, который противопоставлен прототипу по
9
параметрическому признаку с общей семой ‘размер’
(маленький – большой): «(коммуна) – это большой хомут,
через который пройдет даже верблюд» (Дневники. 1919, с.
211).
Внутримодельное преобразование утвердительной
формы библейского выражения в отрицательную дает
возможность писателю изменить значение фразеологизма на
противоположное ‘отстаивать самоценность человеческой
личности перед внешними обстоятельствами’: «И Толстой, и
Гоголь, и все эти крупнейшие люди отдаются внешнему
Надо. Я сто раз клялся не отдавать первенство за
чечевичную похлебку и не отдам» (Дневники. 1941, с. 373).
В ходе исследования мы сделали вывод, что
фразеологизированная конструкция легче верблюду пройти
сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие
в текстах писателя часто служит для создания эффекта
языковой игры. Для этого М. Пришвин использует парафраз,
изменяя лексический состав устойчивого выражения, т.е.
сохраняя только первую часть библеизма, а вместо второй
либо указывает на то или иное, по его мнению, практически
невозможное событие, либо сравнивает обе части
фразеологизма по степени вероятности: «легче верблюду
пройти через игольное ушко, чем педагогу стать
художником» (Дневники. 1939, с. 316); «легче верблюду
пройти сквозь игольное ушко, чем ученому освободиться
от своей специальности» (Дневники. 1952, с. 187); «легче
верблюду в иголку пролезть, чем физику войти в область
духовной культуры» (Дневники. 1949, с. 542); «легче
верблюду пройти сквозь иглу, чем этим людям, украинским
кулакам и английским лордам, войти в царство советское»
(Дневники. 1948, с. 309). В следующем примере
представлено крайне трудоемкое, но успешно выполненное
русским человеком действие: «Но... легче верблюду пройти
сквозь игольное ушко, чем пройти английскому лорду через
10
то ушко, в которое пролез русский человек» (Дневники.
1945, с. 538).
Введение дополнительных компонентов в состав
фразеологизированных конструкций не только создает яркий
образ, но и в целом повышает экспрессивность
высказывания. Библейские выражения, оказавшись в
контекстуальном окружении, образуют с ним единое целое,
что помогает читателю понять, на что именно обращает
внимание автор: «через игольные уши, проходят верблюды
воровства и обмана» (Цвет и крест, с. 188); «Богатый стоит
перед игольным ушком свободы, как верблюд» (Дневники.
1945, с. 559); «Вчера Вальбе обнажил душу бедного еврея,
уступающего свое первенство (в Боге) за чечевичную
похлебку жизни» (1945, 637); «все отдают свое первенство
за чечевичную похлебку цивилизации» (1937, 548).
М.Пришвин в нескольких примерах использует
фразеологический эллипсис, намеренно сокращая
библейские выражения до словосочетаний легче верблюду,
обозначающего ‘действие, которое трудно выполнить’, где
вместо второго фрагмента паремии писатель ставит
многоточие, указывая на недосказанность, интонационную
незавершенность: «Милый Гувер, легче верблюду...»
(Дневники. 1950, с. 251);
Анализ языкового материала показал, что писатель
вводит в текст фразеологические обороты, образованные
путем вычленения ключевого компонента (игольное ушко,
верблюд, чечевичная похлебка), акцентирующего внимание
на выражении авторского замысла: «… социалист, жертвуя
своей жизнью за сохранение жизни (земли) других, дает
живой пример веры в жизнь – но... горнило жизни, игольное
ушко (верблюд через игольное ушко)» (Богоискательство, с.
638); «игольное ушко для горбатого верблюда» (Начало
века, с. 311–312); «богатый сравнивается с верблюдом перед
игольным ушком» (Дневники. 1945, с. 559); «личность
11
делается рабом чечевичной похлебки» (Дневники. 1936, с.
230); «Путь к массам: это не путь подмены «Фацелии»
чечевичной похлебкой» (Дневники. 1941, с. 473).
Особый интерес в изучении языка любого писателя
вызывают различные окказиональные
фразеологизированные конструкции. Так, М. М. Пришвин
часто использует «авторскую самодефиницию» (термин
А. М. Мелерович, В. М. Мокиенко [2]), как один из приемов
экспликации определенного коммуникативного намерения,
т.е. М. М. Пришвин вводит в текст собственное толкование
фразеологической единицы с целью конкретизации или
уточнения ее общеизвестного значения. Например,
фразеологизм легче верблюду пройти сквозь игольное ушко,
чем богатому войти в Царство Божие имеет
кодифицированный вид, т.е. сохраняется его форма и
семантика, при этом стилистический эффект возникает в
результате взаимодействия с контекстом: «…легче верблюду
пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в
Царство Небесное – создать что-нибудь – это значит
отдать себя…» (Дневник. 1947, с. 670). В ходе анализа
данный прием позволяет моделировать сложное смысловое
содержание, предполагаемое авторским замыслом.
Например: «раздай богатство свое» означают … найти
заместителей своих и им все поручить, и они бы сумели его
переделать в добро. Вот эти трудности верблюда перед
игольным ушком» (Дневники. 1945, с. 559). В данном
примере фразеологизм трудности верблюда перед игольным
ушком подвергается экспликации путем введения
конструкции, представляющей собой обобщающее понятие
– указательные местоимения вот эти. Значение библейского
фразеологизма представлено в тексте с помощью авторского
толкования евангельского отрывка.
Для выражения личного отношения к изображаемому
М. М. Пришвин наполняет нижеприведенные контексты
12
индивидуально-авторским смыслом: существительные
философия, коммунист, мещанство в текстах писателя
выступают в качестве обобщающих понятий,
раскрывающих смысл анализируемых библейских
фразеологизмов: «христианская философия – игольное
ушко, через которое нужно провести верблюда в Царство
Небесное, богатого верблюда» (Начало века, с. 311);
«(коммунизм) является более питательной почвой для
выхода первенцев культуры, чем чечевичная похлебка
парламентского социалистического равенства»
(Дневники. 1948, 96); «коммунист – это человек, отдающий
первенство свое (личность) за чечевичную похлебку
(партия)» (Дневники. 1944, 345); «мещанство есть
первенство, отданное за чечевичную похлебку» (Дневники.
1932, 91).
Писатель использует намеренное языковое
обыгрывание семантики и структурной формы библейского
оборота, оригинально связывая ключевые компоненты
фразеологизма с окружающим контекстом. Окказиональная
ФЕ строится на основе буквализации, где на первый план
выступает значение библейского выражения, лежащее в
образной основе оборота ‘богатство – тяжкий груз,
мешающий попасть в Царство Божие’: «все бесчисленные
«богатые» вынуждены были сложить все нажитое свое
перед игольным ушком и голенькими лезть поодиночке в
ушко … богатый обречен умереть за свое богатство перед
игольным ушком» (Дневники. 1945, с. 559). В приведенном
примере М.М. Пришвин использует библейское выражение,
которое актуализируется в приведенном контексте, получая
при этом авторскую интерпретацию.
Таким образом, проведенный анализ подтверждает,
что семантика библейских фразеологизмов в произведениях
и дневниках М. Пришвина связана именно с контекстным
окружением. Библейские паремии в языке писателя
13
подвержены семантическому и структурному варьированию,
что способствует реализации инновационного потенциала:
уточнение семантики используемого оборота или появления
у него авторского толкования. В произведениях и дневниках
М. М. Пришвина структурно-семантические трансформации
библейских паремий обусловлены контекстуальным
окружением, что повышает экспрессивность текстов. Нами
выделен ряд трансформаций, среди которых встречаются
субституция одного из компонентов в составе единицы и
экспликация компонентного состава. Большое значение для
М.М. Пришвина имеет индивидуально-авторская
семантизация библеизмов в тексте, когда писатель
вкладывает свой смысл в концептуально значимые для него
единицы. Для правильного понимания авторского
толкования фразеологических выражений необходимо точно
определять границы их контекста, что связано в первую
очередь с определенной художественной задачей писателя.

ЛИТЕРАТУРА
1. Дубровина, К. Н. Стилистическое использование библеизмов в
творчестве В.В. Маяковского // Вестник российского университета
дружбы народов. Серия: теория языка. Семиотика. Семантика. 2010. С.
103–116.
2. Мелерович, А. М, Мокиенко, В. М Семантическая структура
фразеологических единиц современного русского языка. Кострома:
Костромской государственный университет, 2008. 482 с.
3. Парина, И. С. Фразеологизмы: теоретические представления
vs. корпусные исследования // Нелинейная динамика в когнитивных
исследованиях – 2015. Нижний Новгород: ИПФ РАН. 2015. С. 170–172.
4. Программа составления конкордансов по некоторому корпусу
текстов: версия AntConc3.5.9 URL:
http://www.laurenceanthony.net/software.html (дата обращения 10.01.2023).

14
 СЛОВАРИ
5. Дубровина, К. Н. Энциклопедический словарь библейских
фразеологизмов. М., 2010. 808 с.
6. Ефремова, Т.Ф. Современный толковый словарь русского
языка URL: https://gufo.me/dict/efremova/пройти (дата обращения:
10.01.2023).

ИСТОЧНИКИ
7. Электронная библиотека М. М. Пришвина. URL:
http://www.elsu.ru/prishvin.html (дата обращения: 10.01.2023).

REFERENCES
1. The use of biblicalisms in the works of V. V. Dubrovina K.N.
Stylistic use in the works of V. V. Mayakovsky // Vestnik of the Russian
University of People's Friendship. Series: Theory of Language. Semiotics.
Semantics. 2010. С. 103-116.
2. Melerovich A. M, Mokienko V. M Semantic structure of
phraseological units of the modern Russian language. Kostroma: Kostroma
State University, 2008. 482 с.
3. Parina I.S. Phraseological units: theoretical ideas vs. corpus
research // Nonlinear dynamics in cognitive research – 2015. Nizhny
Novgorod: IPF RAS. 2015. С. 170-172.
4. A program for making concordances on a corpus of texts: version
AntConc3.5.9. URL: http://www.laurenceanthony.net/software.html
(accessed 10.01.2023).

DICTIONARY

5. Dubrovina K. N. Encyclopedic Dictionary of Biblical Phraseology.

М., 2010. 808 с.
6. Efremova T.F. Modern explanatory dictionary of the Russian
language URL: https://gufo.me/dict/efremova/пройти (access date:
10.01.2023).

SOURCES
7. Electronic library of M.M. Prishvin. URL:
http://www.elsu.ru/prishvin.html (date of access: 10.01.2023).

15
Абреимова Галина
кандидат филологических наук, доцент
Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина
г. Елец, Россия
abreimova.g.n@yandex.ru

16
 ЦЕЛЬ И ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ: СЛОЖНОЕ В
ПРОСТОМ

Светлана Алексанова

Аннотация. Статья посвящена некоторым частным вопросам о

месте конструкций со значением цели в системе других конструкций со
значением обусловленности частей, их прагматическом потенциале,
структурно-семантических особенностях, сочетаемости с предикатами,
синкретизме семантики.

Ключевые слова: категория обусловленности, целевые

конструкции, сочетаемость, синкретизм семантики.

PURPOSE AND CONDITIONING: THE COMPLEX

IN THE SIMPLE

Svetlana Aleksanova

Abstract. The article is devoted to some particular questions about the

place of constructions with the meaning of purpose in the system of other
constructions with the meaning of conditionality of parts, their pragmatic
potential, structural and semantic features, compatibility with predicates,
syncretism of semantics.

Key words: category of conditionality, target constructions,

compatibility, syncretism of semantics.

Несмотря на значительную историю вопроса,

категория обусловленности продолжает нуждаться в
дальнейшем изучении как общих вопросов, так и частных ее
сторон, позволяя создать целостное представление об
объекте исследования. Комплексный анализ проблемного
пространства способствует постижению внутренних
взаимосвязей с привлечением обусловливающих

17
характеристик, потенциальных прагматических свойств его
элементов.

Материал и методы исследования

Материалом для исследования послужили целевые

конструкции, извлеченные в режиме all-words из текстов
классической и современной русской художественной
литературы. В работе использованы традиционные методы
лингвистического и контекстуального анализа, а также
описательный метод.

Результаты исследования и их обсуждение

Отталкиваясь от общефилософского понимания

категории каузальности, причинности вообще, отражающей
обусловленную связь всего сущего и человеческого познания
о нем, исследователи отмечают универсальный характер
данной категории [2, 3, 5, 7, 10, 11, 12, др.]. Центром поля
обусловленности принято считать сложноподчиненное
предложение, наиболее адекватно отражающее отношения
взаимообусловленности частей [4, 5, 7, др.].
Однако языковой материал, извлеченный в режиме
all-words, свидетельствует о том, что более
предпочтительным средством репрезентации данных
отношений является простое предложение с предложно-
именной синтаксемой в функции распространителя со
значением обусловленности (около 69 % употреблений).
Именно простое предложение является регулярным и в
значительной степени продуктивным в сфере выражения не
только отношений обусловленности в русском языке, но и
обстоятельственных отношений в целом, активно
вытесняющее иные конструкции, типичные для выполнения
данной функции. Процесс этот, довольно сложный в
18
историческом плане, в значительной степени связан и
определяется интенциональными задачами, реализующими
определенное коммуникативное намерение автора.
Конструкции со значением обусловленности, которым
свойственна семантическая бинарность, стремятся и к
бинарности структурной. Если принять сложноподчиненное
предложение со значением обусловленности за единицу,
наиболее адекватно отражающую данное стремление, то
следует признать, что все конструкции, способные выражать
значение обусловленности, обладают этим свойством:
структурно-семантической бинарностью.
На синтаксическом уровне выражение значений
обусловленности заключено в структурах биситуативных и
несимметричных, поэтому любые минимальные структуры
со значением обусловленности биситуативны и
интегративны, лишь как единое целое репрезентирующие
взаимообусловленность частей. При репрезентации
отношений обусловленности отображаются значения
ситуативного, непредметного, характера. А минимальные
ситуативно-семантические структуры всегда биситуативны.
Несимметричность таких конструкций определяется тем, что
одна ситуация является обусловливающей, а другая
обусловливаемой [5, с. 142; др.].
В кругу конструкций со значением обусловленности
конструкции, содержащие распространитель со значением
цели, занимают особое место. Статус данного
распространителя в структуре простого предложения
неоднозначно определяется лингвистами [1, 3, 6, 8].
Понятие цели прежде всего интенциональное,
поэтому конструкции с целевыми распространителями
имеют четко выраженный характер целенаправленной,
преднамеренной деятельности субъекта. Именно по этой
причине целевые распространители на уровне значений
сочетаются с предикатами активного действия, что
19
предопределяет наличие одушевленного субъекта действия.
Характер отношений между обстоятельственным целевым
распространителем и семантикой предиката накладывает
ограничения в их употреблении в глагольном типе
предложений. Данные распространители встречаются в
предложениях с предикатами конкретного действия,
направленного на достижение результата, движения,
пребывания, размещения, речевой деятельности,
приобретения, передачи, воздействия, требования, т.е. с
предикатами, направленными на предвосхищение
результатов деятельности субъекта.
Однако они никогда не встречаются в конструкциях
с предикатами с модальными значениями умения,
способности или пассивного состояния, поскольку
семантика данных предикатов не допускает возможности
достижения целенаправленного результата. Кроме того,
целевые распространители не встречаются в
экзистенциональных предложениях, предложениях
тождества, местонахождения и предложениях, предикат
которых выражает разнообразные состояния человека, его
умения, способности к какому-либо действию.
Специфика семантики целевых конструкций
определяет возможность функционально-прагматической
трактовки данных единиц. Исследователи отмечают
объективную необходимость, проявляющуюся в
ограничениях на сочетаемость и в то же время допускающую
сочетаемость строго определенными единицами,
относительно свободный характер языковой деятельности,
соотносимый с идеалом, создающую возможность выбора
языковой единицы, наиболее соответствующей
иллокутивному замыслу адресанта [1, c. 15].
Вместе с тем справедливо признать, что
ограниченность сочетаемости данных распространителей
связана с двумя факторами: семантическим типом
20
распространенного предложения и семантикой глагола-
предиката в нем, как это было отмечено выше. Не случайно,
что материалистическая философия отмечает
целесообразность человеческого мира, который пронизан ею
особенно в духовной сфере и отсутствие целесообразности в
мире объективном [14, c. 487].
Конструкции с предложно-падежными целевыми
распространителями, как и все конструкции со значением
взаимообусловленности частей, отличаются структурно-
семантической бинарностью: одна часть высказывания
называет осознанный субъектом стимул, повод, а остальная
часть высказывания – предопределенное ожидаемое
следствие.
Формальному их выражению служат именные
предложно-падежные формы с целым рядом как
производных, так и непроизводных предлогов:

для + род. пад., за + тв. пад., к + дат. пад., на + вин.

пад., в + вин. пад.;

в целях, с целью, в интересах, ради, во имя, во славу, с

расчетом, в знак:

Ради шутки я назвался Чарльзом Диккенсом (Л.

Леонов);
Во исполнение данных обещаний она подавила в
себе щемящее чувство одиночества (И.
Штемлер);
Я начинал много раз свой дневник с целью
заносить в него каждую мелочь (А. Куприн);
В наказание за его гордость хотелось
переспорить его (Л. Толстой);

21
 Солдаты стояли шеренгами на шаг расстояния
друг от друга, с расстегнутыми для облегчения
движений мундирами (А. Куприн).

Семантика целевых распространителей часто

осложнена дополнительным значением причины, при этом
оба значения нерасчленимы:

1) Для сокращения расходов старуха

постепенно суживала круг челяди (Л. Леонов).
Трансформы: Чтобы сократить расходы,
старуха постепенно суживала круг челяди;
Старуха постепенно суживала круг челяди,
потому что хотела сократить расходы.

2) Ради спасения детей он жертвовал жизнью.

Трансформы: Чтобы спасти детей, он
жертвовал жизнью; Он жертвовал жизнью,
потому что хотел спасти детей.

Поверхностное неразличение значений цели и

причины имеет концептуальный, глубинный, характер, в
отличие от иных предложных словоформ, имеющих
потенциальные возможности совмещения
обстоятельственных значений на синтаксическом уровне.
Функциональное многообразие форм и значений
категории обусловленности сводимо в целом к понятию
каузальности, причинности вообще. Этим, по-видимому,
объясняется тяготение каждой синтаксемы со значением
обусловленности в той или иной степени выражать и значение
причины, создавая предпосылки синкретизма. Отмечается
высокая степень тяготения к выражению производящего
(причинного) значения у предложно-падежных словоформ со
значением цели.
22
 Выделяя единый концепт «причина-цель», Ю.С.
Степанов видит его суть «в идее круговорота»,
эволюционного кольца, которое «недоступно
непосредственному наблюдению: его срединное звено,
соединяющее собой Причину и Цель, – это сам человек, с его
внутренними побуждениями, желаниями и «свободной
волей» [13, c. 768, 772].
По этой же причине семантика целевых
распространителей крайне редко осложнена другими
обстоятельственными значениями. Можно отметить,
пожалуй, лишь случаи осложнения семантикой сопутствия:

В этот период он в неуемной жажде жизни,

интересе к ней, а также и в поисках заработка
меняет профессии, переезжает с места на
место (Ю. Козловский). Трансформы: чтобы
найти заработок; по причине поиска
заработка, ища заработок.

При этом практически во всех случаях отмечается

нерасчлененность значений цели и причины как комплекс с
трудно выделяемой доминантой.
Данный факт обусловлен прежде всего тем, что
наличие в предложении одушевленного субъекта,
совершающего активное осознанное действие, направленное
на достижение результата, является прогностическим
фактором для присутствия именно целевого
распространителя, способы выражения которого не
пересекаются со способами выражения иных
дополнительных обстоятельственных значений в структуре
целевого распространителя.

23
 Выводы

Таким образом, проведенное нами исследование

конструкций с целевыми распространителями в структуре
простого предложения демонстрирует особенности
реализации отношений обусловленности в заявленных
конструкциях. Проведенный анализ структурно-
семантических особенностей, сочетаемостных
возможностей, иных связей языкового свойства
способствует комплексной презентации частных сторон поля
обусловленности в русском языке. Конструкции с целевыми
распространителями в структуре простого предложения
являются более емкими, особенно в случае осложнения
основного значения дополнительным обстоятельственным
значением. Предпочтительный выбор в пользу данных
конструкций непосредственным образом связан с
реализацией закона экономии языковых усилий.

ЛИТЕРАТУРА

1. Агапов, А. М., Гаврилова, Г. Ф. О потенциале сочетаемости

целевых распространителей в русском языке // Язык. Дискурс. Текст:
Международная научная конференция, посвященная юбилею В.П.
Малащенко: труды и материалы / Часть 1. 2004. С. 15–18.
2. Акимова, Э. Н. Категория обусловленности: статус, состав,
уровни реализации // Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 2, Языкознание.
2012. № 1 (15). С. 250-254.
3. Алексанова, С. А. Обстоятельственные детерминанты в
системе членов предложения. Славянск-на-Кубани: ИЦ СГПИ, 2009.
274с.
4. Данилова, Е.А., Плотникова Е.В., Юркина Т.Н. Отношения
обусловленности в высказываниях с семантикой мотивации,
целеполагания и уступки // Вестник ЧГПУ им. И. Я. Яковлева. 2018. №
2 (98). С. 69–77.
5. Евтюхин, В. Б. Категория обусловленности в современном
русском языке и вопросы теории синтакстических категорий. СПб.: Изд-
во С.-Петерб. ун-та, 1997. 197 с.

24
 6. Ермакова, О.П. Словосочетания, выражающие целевые
отношения в современном русском языке: автореф. дисс. … канд. филол.
наук. М, 1956. 21 с.
7. Ляпон, М. В. Причина как предмет рефлексии // Язык как
материя смысла: Сборник статей к 90-летию академика Н.Ю. Шведовой.
М.: Азбуковник, 2007. С. 111–126.
8. Малащенко, В.П. Свободное присоединение предложно-
падежных форм имени существительного в современном русском
языке. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 1972. 172 с.
9. Матвеева, Г. Г. Некоторые проблемы прагмалингвистики //
Прагмалингвистика и практика речевого общения: сборник научных
трудов международной научной конференции. Ростов н/Д: ИПО ПИ
ЮФУ, 2007. С. 208–211.
10. Мирохина, Т. М. Обусловленность как прототипическая
категория (к постановке вопроса) // Вопросы когнитивной лингвистики.
2017. № 2 (51). С. 90-100.
11. Оркина, Л. Н. Синтаксические структуры с семантикой
обусловленности в современном русском языке. СПб.: САГА, 2010. 332с.
12. Русская грамматика в 2 т. Т. 2. Синтаксис. М.: Наука, 1980.
709с.
13. Степанов, Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт
исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 824 с.

СЛОВАРИ

1. Человек и общество (философия). Словарь-справочник / Авт.-

сост. И.Д. Коротец и др. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. 544 с.

ИСТОЧНИКИ

1. Куприн А. И. Избранное. М.: Правда. 1988. (В тексте –

А. Куприн)
2. Леонов Л. М. Русский лес. М.: Воениздат, 1969. (В тексте –
Л. Леонов)
3. Толстой Л. Н. Воскресение. М.: Худож. лит., 1977. (В тексте –
Л. Толстой)
4. Штемлер И. П. Архив. Л.: Сов. писатель. 1991.(В тексте –
И. Штемлер)

25
 REFERENCES

1. Agapov A.M., Gavrilova G.F. On the potential of compatibility of

target distributors in the Russian language // Language. Discourse. Text:
International scientific conference dedicated to the anniversary of V.P.
Malashchenko: works and materials / Part 1. 2004. pp. 15-18.
2. Akimova E.N. Category of conditionality: status, composition, levels
of implementation // Vestn. Volgogr. state University. Ser. 2, Linguistics.
2012. No. 1 (15). pp. 250-254.
3. Aleksanova, S.A. Circumstantial determinants in the system of
sentence members. Slavyansk-on-Kuban: IC SGPI, 2009. 274 p.
4. Danilova E.A., Plotnikova E.V., Yurkina T.N. Relations of
conditionality in statements with the semantics of motivation, goal-setting and
concession // Bulletin of the I. Ya. Yakovlev ChSPU. 2018. No. 2 (98). pp. 69-
77.
5. Evtyukhin V. B. Category of conditionality in modern Russian and
questions of the theory of syntactic categories. St. Petersburg : Publishing
House of St. Petersburg University, 1997. 197 p.
6. Ermakova O.P. Phrases expressing target relations in the modern
Russian language: abstract. diss. ... Candidate of Philology. sciences. M, 1956.
21 p.
7. Lyapon M.V. Reason as a subject of reflection // Language as the
matter of meaning: A collection of articles for the 90th anniversary of
Academician N.Y. Shvedova. M.: Azbukovnik, 2007. pp. 111–126.
8. Malashchenko V.P. Free attachment of prepositional and case forms
of the noun in modern Russian. Rostov n/A: Publishing house of Growth. un-
ta, 1972. 172 p
. 9. Matveeva G.G. Some problems of pragmalinguistics //
Pragmalinguistics and practice of speech communication: collection of
scientific papers of the international scientific conference. Rostov n/A: IPO PI
SFU, 2007. pp. 208–211.
10. Mirokhina T.M. Conditionality as a prototypical category (to pose
a question) // Questions of cognitive linguistics. 2017. No. 2 (51). pp. 90–100.
11. Orkina L. N. Syntactic structures with the semantics of
conditionality in the modern Russian language. – St. Petersburg: SAGA, 2010.
332 p.
12. Russian grammar in 2 vols. 2. Syntax. M.: Nauka, 1980. 709 p.
13. Stepanov Yu.S. Constants. Dictionary of Russian Culture. Research
experience. Moscow: School "Languages of Russian culture", 1997. 824 p.

26
 DICTIONARY

1. Chelovek i obshchestvo (filosofiya). Slovar'-spravochnik Avt.-sost.

I.D. Korotets i dr. Rostov-na-Donu: Feniks, 1996. 544 s.

SOURCE

1. Kuprin A.I. Izbrannoye. M.: Pravda. 1988. (V tekste – A. Kuprin)

2. Leonov L.M. Russkiy les. M.: Voyenizdat, 1969. (V tekste –
L. Leonnov)
3. Tolstoy L.N. Voskreseniye. M.: Khudozh. lit., 1977. (V tekste –
L. Tolstoy)
4. Shtemler I. P. Arkhiv. L.: Sov. pisatel'. 1991. (V tekste –
I. Shtemler)

Светлана Алексанова
доктор филологических наук, доцент,
профессор кафедры русской и зарубежной филологии
ФГБОУ ВО «Кубанский государственный университет»,
филиал в г. Славянске-на-Кубани, Россия
alexanova@inbox.ru

27
 ЗНАЧЕНИЕ ДЕРИВАТОЛОГИИ ДЛЯ
ИССЛЕДОВАНИЯ РОЛИ ЯЗЫКА
В КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ И КАТЕГОРИЗАЦИИ
МИРА

Стефана Димитрова

THE VALUE OF DERIVATILOGY FOR THE

RESEARCH OF THE ROLE OF LANGUAGE IN THE
CONCEPTUALIZATION AND CATEGORIZATION OF
THE WORLD

Stefana Dimitrova

Abstract. In all the languages the semantics is more powerful than

the grammar and the pragmatics is more powerful than the semantics. Since
the derivation is a part of the grammar, the semantic and pragmatic laws
command the implementation of the derivatological rules on different
linguistic levels.

Key words: derivatological rule, semantic law, pragmatics,

conceptualization, categorizatuon.

Исследованием роли языка в концептуализации и

категоризации мира занимается когнитивная лингвистика.
Успешная работа в этой области базируется на
использовании результатов, полученных в целом ряде
лингвистических областей, в том числе и дериватологии.
Дериватология, со своей стороны, нуждается в
определенных точках опоры, каковыми являются прежде
всего семантика и прагматика. Любому языковеду,
работавшему в области теоретической лингвистики, хорошо
известна мысль Нины Давидовны Арутюновой, что
семантика сильнее грамматики, а прагматика сильнее
семантики. Командная позиция, которую прагматика
занимает практически по отношению ко всем
28
лингвистическим дисциплинам, продиктована реальным
положением во всех языковых системах, а именно тем
фактом, что в процессе коммуникации все уровни языка
находятся в определенных иерархических отношениях,
отличающихся обратной векторной ориентацией
относительно направления линейного
превращения языка в речь. В процессе говорения мы
движемся по направлению, определяемому как „снизу –
вверх“, т.е. с помощью минимальных единиц речи,
фонемных аллофонов, выстраиваем последовательности
морфем, из морфем лексемы, из лексем словосочетания и т.д.
до порождения текстовых формаций. Но само выстраивание
этих текстовых формаций диктуется сверху вниз, т.е.
коммуникативным намерением, реализующимся при
помощи селекции семантем, для выражения которых мы
извлекаем из своей семантической памяти определенные
языковые средства и организуем их линейно. Процесс
извлечения языковых средств из семантической памяти
человека и их линейная организация лучше всего
наблюдаются в дериватологических процессах, в результате
которых порождаются новые языковые единицы.
В период своего зарождения дериватология
воспринималась как составная часть морфологической
науки. С течением времени ее стали определять как
относительно самостоятельную научную область и
воспринимать, наряду с акцентологией, как один из
основных фильтров для проверки морфологических фактов.
При этом в лингвистических
исследованиях встречается разное толкование
дериватилогии. По мнению одних авторов, она является
учением об образовании новых слов, т.е. о
словообразовании. Согласно другим, она охватывает и
формообразование. В данной разработке принимается первая
точка зрения, но с оговоркой, что граница между
29
словообразованием и формообразованием не всегда
достаточно ясна, поскольку в ряде случаев одну и ту же
лексему можно считать и морфологической формой данной
парадигмы, и дериватом определенного мотивирующего
слова. В первом случае речь идет о формообразовании, а во
втором – о словообразовании. В славянском языковом ареале
это явление наблюдается довольно часто в зоне глагола и
причиной этому являются его аспектуальные
характеристики и особенности глагольной диатезы.
Общеизвестно, что структура объекта и структура
науки об этом объекте по определению не могут быть
изоморфными. Это общепринятое в науковедении
положение получает особенно яркую иллюстрацию именно
в дериватологии и точнее при столкновении
дериватологических правил с законами семантики.
Признание, что семантика сильнее грамматики (а значит, в
частности, и дериватологии), означает, что при
словообразовании всегда существуют определенные
семантические прескрипции и рестрикции. А поскольку
граница между семантикой и более сильной по сравнению с
ней прагматикой, подобно границе между слово- и
формообразованием, тоже лабильна, в дальнейшем
изложении не будут исследоваться отдельно прагматические
правила, а семантические правила будут приниматься как
прагматически ориентированные.
Прагматические решения для создания высказывания
не принимаются непосредственно по линии средства языка –
прагматический продукт. Тут термин средства языка может
считаться синонимом термина грамматика (в американском
смысле слова, т.е. всего, что является частью языкового
репертуара, комбинаторикой его элементов и их описанием),
а также термина синтактика (в смысле, приданном этому
термину Чарлсом Моррисом, т.е как реляция знак – знак).
Между этими двумя крайними элементами – грамматикой и
30
прагматикой – всегда располагается семантический
компонент и иногда действительно бывает трудно провести
точную границу с одной стороны между грамматикой и
семантикой, с другой – между семантикой и прагматикой. Но
и здесь существует некая иерархия – речь идет о степени
трудности. Граница между грамматикой и семантикой
улавливается легче, чем граница между семантикой и
прагматикой. И это вполне объяснимо, поскольку в первом
случае речь идет об отношении между материальными и
идеальными сущностями, а во втором случае о
разграничении двух видов идеальных сущностeй.
Несмотря на это, мы не всегда учитываем тот факт,
что порождение языковых форм по строгим
дериватологическим правилам командуется не только
конструктивными возможностями языка, но и
семантическими законами, которые, как считает Маргарита
Гиро-Вебер [1, с.32], все еще нуждаются в объяснении. Она
отмечает, что во всех славянских языках за комбинаторикой
глагольных приставок кроются определенные семантические
запреты и ограничения. Так, например, все продуктивные
вторичные префиксы, какие бы частные значения они ни
имели, характеризуются общей семантической чертой – они
не могут выражать пространственные отношения, напр., при-
за-думаться, под-за-доривать. Даже префиксы с исконными
пространственными семами типа пред- во вторичной
позиции их теряют, напр., пред-по-лагать, пред-у-
преждать. В то же время в первичной позиции они их
сохраняют, напр., пред-шествовать, пред-водить.
Выражение темпоральных значений при помощи
вторичных приставок довольно ограниченно. Они могут
выражать ограничение действия или процесса во времени,
напр., поговорить, погулять; начало действия, напр., запеть;
дуративность+финитность, напр., под-у-стать, по-на-
писать. Интересно отметить, что во всех славянских языках
31
пространственные значения префиксов первичны, и они
диктовали эволюцию семантического содержания этих
морфем. Эта эволюция сложна и противоречива, но можно
уверенно утверждать, что для некоторых пространственных
префиксов первичное значение полностью утеряно, напр.,
для префикса по-: в глаголах по-терпеть, по-глядеть, по-
носить невозможно обнаружить никакого
пространственного рефлекса.
В рассматриваемой зоне существуют и другие
семантические характеристики, и ограничения. Второй
префикс не может быть омонимичным первому; он не может
быть десемантизирован и превращен только в элемент
языковой техники, наоборот, он всегда отличается
определенной семантической и даже прагматической
нагрузкой; вторая приставка часто бывает нагружена яркими
стилистическими нюансами, в то время как первая этим не
отличается, и в стилистическом отношении она обычно
бывает нейтральной.
Семантическая и прагматическая нагрузка языковых
элементов может наблюдаться абсолютно на всех языковых
уровнях. В рамках поставленной тут темы интерес
представляют некоторые моменты, связанные с лексической
деривацией, называемой еще лексическим преобразованием.
Исследователь художественных текстов Виктор Петрович
Григорьев отмечает, что „слова – это не только
многообещающий материал, но и инструмент, средство для
преобразования существующих уже слов (и для создания
новых), необходимых поэту для рождения его образов и идей
и связанных с ними чувств“ [2, с. 5], а это означает, что
словообразование усложняется словопреобразованием.
Словообразование – это процесс, полностью зависящий от
семантических и прагматических соображений. Так
создаются паронимические и анаграмматические множества
близких форм, отличающихся порой только одним звуком.
32
По мнению Елены Андреевны Земской [3, с.198] в таких
случаях не создается новое слово, а происходит членение
нечленимого. Представляется более приемлемым думать,
что новое слово все-таки создается, а до момента его
появления упомянутое членение нечленимого является
порождающим его механизмом. Это процесс,
продиктованный полностью семантическими и
прагматическими соображениями. Ряд французских авторов
наблюдали его особенно углубленно. Пьер Гиро
постулировал особый тип этимологии, при которой „форма
одного слова „привлекает“ другое слово и ориентирует
этимон к новому смыслу“ [10, с. 93]. Он принимает понятие
Мишеля Готье эуфонический этимон. „Этим термином, –
пишет Готье, – обозначается структурный элемент, не
связывающий в единое целое семантическое содержание и
консонантный „корень“, а объединяющий группу слов,
которые обычно имеют разные значения, но соотносятся с
ключевыми словами текста“ [8, с. 598]. Эуфонические
этимоны проявляются обычно как морфемы, которые
обладают способностью обособляться семантически при
фигуральном употреблении и устанавливать
непосредственную связь с экстралингвистической
действительностью. Иными словами, под влиянием
семантики грамматика как будто сдает позиции, чтобы
обеспечить выражение с ее помощью новых содержательных
структур. Более того, установление непосредственной связи
с внеязыковой реальностью является проявлением
референции, а референция по определению является фактом
чисто прагматическим.
В последнее время лингвисты все более пристально
всматриваются в процесс, называемый грамматикализацией.
Он сводится к историческому, диахроническому изменению
единиц языка и к превращению более слабых
грамматических элементов в более сильные грамматические
33
элементы. Иными словами, это стабилизация связи этих
элементов с граммемами определенного типа. При этом
возможно и обратное явление – ослабление связи с другими
граммемами. Так, при превращении ряда славянских наречий
в предлоги и потом в префиксы, они начинают терять связь
со своим первичным обстоятельственным значением и
связываются с новыми граммемами. Префикс до-, например,
в глаголах типа дошить, договорить, дописать полностью
теряет связь с пространственными отношениями, с
представлением о близости и связывается с граммемой
финитности.
Будучи грамматическим конструктом, граммема
играет организующую роль для создания языкового
сообщения. По своей сущности она является в одинаковой
степени грамматической и семантической единицей; будучи
связанной с содержательной структурой языка, на
когнитивном уровне она связана с категоризирующей
деятельностью мозга.
Теорией грамматикализации занимаются теперь
выдающиеся лингвисты мира: Бернд Хайне, Фридерике
Хюнемайер, Пол Дж. Хоппер, Элизабет Траугот, а
непосредственно до них Ежи Курилович, Эмиль Бенвенист,
Антуан Мейе, Талми Гивон. Последний считается главным
теоретиком грамматикализации и автором знаменитого
лозунга „Сегодняшняя морфология –это вчерашний
синтаксис“ [9, с. 143]. Этот лозунг показывает новое
упорядочение уровней языка как в рамках самой его
структуры, так и в рамках лингвистической теории.
Следовательно, это новое упорядочение может быть
истолковано и как факт языка, и как факт теории. И что
важнее всего – иерархические отношения тоже ясно заметны
в обеих зонах, а роль семантического компонента абсолютно
бесспорна. П о э т о м у корейский лингвист Чо Нам-Син
подчеркивает, что грамматикализация является процессом,
34
при котором нечто неграмматическое становится частью
грамматики [5, с. 210]. Это процесс продолжительный, он
проходит по определенным каналам, называемым клайнсами
(clines), отличающимся в отдельных языках по так
называемой дифференциальной скорости (т.е. по скорости
превращения одной категории в другую и элементов одного
множества в элементы другого множества). С точки зрения
поставленной в этой работе темы нас интересует прежде
всего упомянутая роль семантики, занимающей командную
позицию по отношению к грамматическим единицам и
диктующей их переупорядочение. Переупорядочение,
связанное с переходом элементов из одного лексического
множества в другое, является дериватологическим
процессом, разновидностью лексической деривации.
Говоря о грамматических системах и о семантических
реализациях в них, следует всегда помнить, что
семантические реализации в определенном смысле сильнее
грамматических предписаний и с помощью так называемого
семантического расширения могут реально расшатывать
грамматические парадигмы. В славянских языках
существуют два омонимичных глагольных суффикса с
консонантной основой на -н-, обозначающих либо
мгновенность и однократность, либо медленное,
постепенное протекание процесса: с одной стороны,
мигнуть, прыгнуть, с другой – гаснуть, сохнуть, вянуть. Но
в случаях семантического расширения лексическими
средствами, напр.: Он вздрогнул раз и замолк (при двойном
обозначении однократности), фактически сама
однократность глагола аннулируется. Подобные факты
наблюдаются при финитных глагольных формах: ср.
Прочитал книгу и Прочитал книгу до середины. Тут
вероятно следует согласиться с Игорем Григорьевичем
Милославским, что „в процессе рецептивной речевой
деятельности не следует учитывать вид – совершенный или
35
несовершенный, а только те семантические признаки,
которые присущи данному глаголу“ [4, с. 380].
Семантические расширения возникают лексическим путем,
и тогда семантизация всего – словосочетания, предложения
и т.д., буквально может перечеркнуть, аннулировать
определенные граммемы. Следовательно, речь идет о совсем
своеобразном славянском типе деривации со знаком минус –
о возникновении новой лексической единицы, лишенной
определенных грамматических (а следовательно, и
семантических!) характеристик, присущих эуфоническому
этимону. Существует ряд употреблений, показывающих, что
будущее время может обозначать постоянный признак,
абсолютно лишенный темпоральной ориентации, напр.: Ты
ведь его знаешь, он никогда ничего не сделает бесплатно. В
разных лексических контекстах одна и та же глагольная
форма может иметь значение финитности и нефинитности –
ср. покупаю соль и покупаю квартиру; Он кончал
архитектурный институт и Он вроде бы кончал, а все еще
роется в архивах.
Пристальное наблюдение соотношения граммем и
семантем в рамках высказывания недвусмысленно убеждает
нас, что прав И. Г. Милославский, утверждая, что „само по
себе парадигматическое и синтагматическое различие между
словами не имеет никакой базовой ценности..., (что) оно
является только вторичным фактором“ [4, с. 385] и что
семантическая модификация ведет к преобразованию
свойств языкового знака. Если знак претерпевает
преобразование своих свойств, он превращается в другой
знак. Следовательно, семантическая модификация в
конечном счете имеет в качестве результата появление
лексического деривата.
Описанная зависимость грамматики от семантики
полностью подтверждает мисль Вильгельма фон
Гумбольдта, что язык не реализует всех своих возможностей.
36
Можно было бы добавить к глаголу „не реализует“ и
актуализатор „сразу“ или „одновременно“. И именно
грамматические преобразования под диктатом семантики
показывают, что такие нереализованные возможности
существуют, но до определенного
момента находятся в латентном состоянии. Выйти из него
активнейшим образом содействуют прагматические
факторы, и их роль признается современной лингвистикой не
только в области порождения речи, но и в качестве объекта
лингвистических дескрипций.
По этому вопросу совсем категорично звучит
утверждение Игоря Степановича Улуханова, что
нереализованные единицы „представляют по отношению к
реализованным совсем равноправную часть описания“ [7, с.
2]. Нереализованные возможности языка свидетельствуют об
одной особенности функционирования человеческого мозга,
которая определяется как двойственность. Эта
двойственность имеет и другие проявления, например,
употребление абсолютно десемантизированных или
семантически редуцированных формаций, которые
превращаются в стереотипные эмоциональные выражения.
Десемантизированные выражения тоже являются
проявлением лексической деривации. Джон Хюлингс
Джексон пишет, что „оратор-коммунист не допускает
никакой ошибки, сказав „Слава богу, я атеист“, потому что
выражение „слава богу“ употребляется небрежно в
разговорных речевых формациях просто как восклицание,
при котором люди не задумываются над его значением“ [11,
с. 135]. По мнению Джексона, такие восклицания
отличаются от препозициональной речи более высокой
степенью автоматизма. Уже в 1866 г. Джексон утверждает,
что существует два вида высказываний – высказывания
эмоциональные и интеллектуальные [11, с. 121].
Современная лингвистика считает прагматически сильнее
37
обусловенными первые и располагает большим количеством
примеров, связанных с семантической и грамматической
деформацией под диктатом прагматики. Если
грамматическая деформация происходит в речепроизводстве
под семантико-прагматическим диктатом, она тоже может
быть отнесена к явлению лексическая деривация. Одним из
дежурных примеров является русский драматический
императив, сконструированный по модели А я (ты, он, мы,
вы, они) возьми да упади; при этом прагматическая
инструкция для выражения непредсказуемой динамичности
или нелогичности ликвидирует полностью категориальные
признаки лица, времени, наклонения и числа. О
грамматической деформации под семантическим диктатом
можно говорить и в случаях нестандартного употребления
падежей в русском языке: выйти в люди, пробиться в
профессора. Это синтаксично-морфологическое явление
имеет и дериватологический характер, потому что оно
связано с образованием петрифицированных
анаграмматичных высказываний или фразеологизмов,
представляющих синонимы отдельных лексем или
стабилизированных лексических сочетаний, напр.: возьми да
упади – грохнуться, выйти в люди – занять достойное
положение в обществе.
Весь вышеизложенный материал показывает, что
между дериватологическими правилами, действующими в
рамках языка, и семантико-прагматическими законами
существует сложная многоуровневая связь, базирующаяся на
подлежащих изменению реляциях, поскольку семантическая
доминанта, обусловливающая категоризацию и
концептуализацию экстралингвистической реальности, в
диахроническом плане является величиной изменчивой и
функционирующей, подчиняясь прагматике.

38
 ЛИТЕРАТУРА

1. Гиро-Вебер, М. Еще раз о двойной префиксации глаголов в

современном русском языке. – В Осмь Десaтъ. Москва: Издательский
центр „Азбуковник“, 2015. С. 29–37.
2. Григорьев, В. П. Предисловие // Словарь языка русской
поэзии ХХ в. Т. 1, Москва: Языки славянской культуры, 2001.
3. Земская, Е. А. Словообразование как деятельность. Москва:
Изд-во „Наука“, 1992.
4. Милославский, И. Г. Аспектология русского глагола как
словообразовательная модификация. – В Осмь Десaтъ. Москва:
Издательский центр „Азбуковник“, 2015. С. 375–386.
5. Нам-Син, Чо. Грамматикализация и словообразование. – В
Осмь Десaтъ. Москва: Издательский центр „Азбуковник“, 2015. С. 208–
217.
6. Осмь Десaтъ. Сборник научных статей к юбилею И. С.
Улуханова. Москва: Издательский центр „Азбуковник“, 2015.
7. Улуханов, И. С. Словообразование. Морфонология.
Лексикология. Изд. Центр „Азбуковник“, Москва: Изд. Центр
„Азбуковник“, Москва, 2012.
8. Gauthier, M. Les equations du langage poétique: Thèse dʹEtat.
Lille:Université de Lille, 1973.
9. Givón, T. Historical syntax and synchronic morphology: An
archaeologistʹs fieldtrip. Chicago Linguistic Society 7, 1971.
10. Guiraud, P. Structures étymologiques du lexique français. Langue
et language. “Larousse“. Paris, 1967.
11. Jackson, J. H. Selected Writings (ed. By J.Taylor). II. New York,
1958.

REFERENCES

1. Zhiro-Veber, M. Yeshche raz o dvoynykh glagol'nykh pristavkakh v

sovremennom russkom yazyke. – V vosem' desyatykh. Moskva: Izdatel'skiy
tsentr «Azbukovnik», 2015. S. 29–37.
2. Grigor'yev, V. P. Predisloviye // Slovar' yazyka russkoy poezii XX
veka, T. 1, Moskva: YAzyki slavskoy kul'tury, 2001.
3. Zemskaya Ye. A. Slovoobrazovaniye kak deyatel'nost'. Moskva:
Izdatel'stvo «Nauka», 1992.
4. Miloslavskiy I. G. Aspektologiya russkogo glagola kak
slovouchebnaya modifikatsiya. – V vosem' desyatykh. Moskva: Izdatel'skiy
tsentr «Azbukovnik», 2015. S. 375–386.
39
 5. Nam-Sin, Cho. Grammatizatsiya i slovoobrazovaniye. – V vosem'
desyatykh. Moskva: Izdatel'skiy tsentr «Azbukovnik», 2015. S. 208–217.
6. Vosem' desyatykh. Sbornik nauchnykh statey k yubileyu I. S.
Ulukhanova. Moskva: Izdatel'skiy tsentr «Azbukovnik», 2015.
7. Ulukhanov, I. S. Slovoobrazovaniye. Morfonologiya. Leksikologiya.
Ed. Tsentr «Azbukovnik», Moskva: Izd. Tsentr Azbukovnik, Moskva, 2012.
8. Got'ye, M. Les Equations du langage Poétique: Thèse d'Etat. Lill':
Universitet Lillya, 1973.
9. Givon T. Istoricheskiy sintaksis i sinkhronnaya morfologiya:
ekskursiya arkheologa. Chikagskoye lingvisticheskoye obshchestvo 7, 1971.
10. Giro, P. Etimologicheskiye struktury frantsuzskogo yazyka. YAzyk
i yazyk. «Larus». Parizh, 1967 god.
11. Dzhekson, Dzh. KH. Izbrannyye proizvedeniya (pod redaktsiyey
Dzh. Teylora). II. N'yu-York, 1958

Стефана Димитрова
Доктор филологических наук, профессор
Институт болгарского языка им. проф. Л. Андрейчина – БАН
stediru@abv.bg

40
 УНИВЕРБЫ-КВАНТИФИКАТОРЫ
В БЛИЗКОРОДСТВЕННЫХ
РУССКОМ И БЕЛОРУССКОМ ЯЗЫКАХ

Екатерина Зуева
Аннотация. Статья посвящена рассмотрению универбов-
квантификаторов в современных русском и белорусском языках.
Универбы-квантификаторы имеют в своей основе количественную
характеристику, т. е. содержат имена числительные, образуются при
помощи определенного инвентаря универбаторов, грамматически
относятся к женскому или мужскому роду. Суффиксальные универбы-
квантификаторы относятся преимещуственно к разговорной и
специальной сферам употребления русского и белорусского языков.
Делается вывод о том, что универбы-квантификаторы представляют
собой немногочисленную, но незамкнутую группу однословных
дериватов в сопоставляемых близкородственных языках, о чем
свидетельствует их фиксация словарями новых слов и национальными
языковыми корпусами.

Ключевые слова: словообразование, универбация, универб-

квантификатор, универбант, универбатор.

UNIVERBS-QUANTIFIERS IN CLOSELY RELATED

RUSSIAN AND BELARUSIAN LANGUAGES

Ekaterina Zueva

Annotation. The article is devoted to the consideration of univerbs-

quantifiers in modern Russian and Belarusian languages. Univerbs-quantifiers
are based on quantitative characteristics, that is, they contain numeric names,
are formed using a certain inventory of univerbators, grammatically refer to
the feminine or masculine gender. Suffix univerbs-quantifiers refer mainly to
the spoken and special areas of use of Russian and Belarusian languages. It is
concluded that univerbs-quantifiers are a small but open group of single-word
derivatives in comparable closely related languages, as evidenced by their
fixation by dictionaries of new words and national language buildings.

Key words: word formation, univerbation, univerb-quantifier,

41
univerbant, univerbator.

Характерной чертой происходящих в русском и

белорусском языках процессов следует считать тенденцию к
языковой экономии, одним из проявлений которой является
компрессивное словообразование, а его частным случаем
выступает универбация – образование однословных
номинативных единиц (универбов), тождественных по
значению мотивирующему словосочетанию. По
Е. А. Земской универбация «способ образования слова на
основе словосочетания, при котором в производное слово
входит основа лишь одного из членов словосочетания, так
что по форме производное соотносительно с одним словом, а
по смыслу – с целым словосочетанием» [2, с. 82], т. е. в
процессе универбации происходит компрессия, «уплотнение,
смысловая и грамматическая конденсация исходного
словосочетания, которое распадается, однако значение его
“умещается” в оставшемся компоненте» [1, с. 91].
Как отмечает Л. И. Осипова, «среди суффиксальных
универбов выделяется группа “слов-квантификаторов”,
которые служат обозначениями предметов (реже лиц) по
количественной характеристике <…> универбы-
квантификаторы содержат в своей основе
числительные» [4, с. 27–28].
Цель статьи заключается в рассмотрении универбов-
квантификаторов (далее – Nnum-univerb (suf)), образованных
на базе адъективно-субстантивных (количественно-
именных) словосочетаний с компонентами-производными от
числительных рус. один, два, три – бел. адзiн, два, тры.
Материалом послужили 48 русских и 41 белорусский Nnum-
univerb (suf), извлеченные из словарей разных типов с
привлечением национальных языковых корпусов.
Анализ фактического материала показывает, что
Nnum-univerb (suf) содержат в мотивирующих основах

42
компоненты-числительные и образуются при помощи
универбаторов: рус. -к(а), -ик (-ник), -ниц(а), -як – бел. -к(а),
-iк, -ячк(а) по схемам а) N2 ← A2 + [N] + суф. или б) N ← A2 +
[N] + суф., где N2, N – универб (однословная мотивированная
лексическая единица, семантически эквивалентная исходной
неоднословной номинации), A2 + [N] – универбант
(адъективно-субстантивное словосочетание, выступающее в
качестве мотивирующей базы для универба), суф. –
универбатор (словообразовательное средство, при помощи
которого образуется универб) [3, с. 251].
Среди Nnum-univerb (suf) доминирующую позицию
занимают слова с предметным значением (конкретно-
предметной семантики), среди которых можно выделить
следующие группы.

1. Названия оружий: рус. одностволка ←

одноствольное ружье (МАС, т. 2, с. 596) – бел. аднастволка
← аднаствольная стрэльба (ТСБМ, т. 1, с. 160) (здесь и далее
материал дается исходя из русского языка: русский универб –
белорусский универб), дву(х)стволка ← двуствольное ружье
(МАС, т. 1, с. 372) – двухстволка ← двухствольнае ружжо
(ССБМ, с. 100), трехдюймовкаразг. и спец. ← 1 трехдюймовое
орудие (МАС, т. 4, с. 408) – трохцалёўка ← (~ трохцалёвая
вiнтоўка) (РБС, т. 3, с. 547), трехлинейкаразг. ← трехлинейная
винтовка (МАС, т. 4, с. 409) – трохлiнейкаразм. ←
трохлiнейная вiнтоўка (ТСБЛМ, с. 828), трехстволка ←
трехствольное ружье (МАС, т. 4, с. 409) – трохстволкаразг.
← трохствольная стрэльба (ТСБМ, т. 5 (1), с. 522). В двух
языках Nnum-univerb (suf), называющие оружия образованы
при помощи универбаторов рус. -к(а) – бел. -к(а), относятся
к женскому роду, могут иметь стилистическую
маркированность, указывающую на разговорную сферу
употребления.

43
 2. Названия дорог: одноколейкаразг. ← одноколейная
[железная] дорога (МАС, т. 2, с. 595) – аднакалейкаразм. ←
аднакалейная чыгунка (ТСБМ, т. 1, с. 158), двухколейкаразг. ←
двухколейная дорога (НСРЯ, т. 1, с. 361) – двухкалейкаразм. ←
духкалейная магiстраль (ТСБМ, т. 2, с. 161). Nnum-univerb
(suf), называющие дороги, в русском и белорусском языках
образованы при помощи универбаторов рус. -к(а) – бел. -к(а),
относятся к женскому роду, относятся к разговорной сфере
употребления.

3. Названия средств передвижения: одноколка ←

(~ одноосевой (одноколесный) экипаж) (НСРЯ, т. 1, с. 1112) –
аднаколка ← аднаколавая тачка (ТСБМ, т. 1, с. 159),
двуколка ← двухколесная повозка (МАС, т. 1, с. 371) –
двуколка ← двухколая павозка (ТСБМ, т. 2, с. 161),
двухтонкаразг. ← (~ двухтонный автомобиль) (НСРЯ, т. 1,
с. 361) – двухтонкаразм. ← (~ двухтонная аўтамашына)
(ТСБМ, т. 2, с. 162), трехоскаразг. ← трехосный грузовик
(МАС, т. 4, с. 409) – трохвоска ← трохвосевы грузавiк
(ТСБМ, т. 5 (1), с. 520), трехтонкаразг. ← (~ трехтонная
автомашина) (МАС, т. 4, с. 410) – трохтонкаразм. ←
(~ трохтонная аўтамашына) (ТСБМ, т. 5 (1), с. 522). В русском
и белорусском языках Nnum-univerb (suf), называющие средства
передвижения образованы при помощи универбаторов рус. -к(а)
– бел. -к(а), относятся к женскому роду, могут иметь
стилистическую маркированность, указывающую на
разговорную сферу употребления.

4. Названия печатных (периодических) изданий и карт:

однотомникразг. ← однотомное издание (МАС, т. 2, с. 596) –
аднатомнiк ← аднатомнае выданне (ТСБМ, т. 1, с. 160),
двухтомникразг. ← (~ двухтомное произведение, собрание
[сочинений]) (МАС, т. 1, с. 373) – двухтомнiк ← двухтомны
збор [твораў] (ТСБМ, т. 2, с. 162), трехтомникразг. ←
44
(~ трехтомное издание, собрание [сочинений]) (МАС, т. 4, с.
410) – трохтомнiк ← (~ трохтомнае выданне, збор [твораў])
(ТСБМ, т. 5(1), с. 522), двухмесячник ← (~ двухмесячное
издание) (МАС, т. 1, с. 373) – двухмесячнiк ← (~ двухмесячнае
выданне) (РБС, т. 1, с. 349), двухнедельник ← (~ двухнедельное
издание) (МАС, т. 1, с. 373) – двухтыднёвiк ← (~ двухтыднёвае
выданне) (РБС, т. 1, с. 349); двухверсткаразг. ← двухверстная
карта (МАС, т. 1, с. 372) – двухвёрсткаразм. ← двухвёрстная
карта (ТСБМ, т. 2, с. 160), трехверстка ← трехверстная
карта (МАС, т. 4, с. 408) – трохвёрсткаразг. ← трохвярстовая
карта (ТСБМ, т. 5 (1), с. 521), трехкилометровкаразг. ←
2 трехкилометровая карта (МАС, т. 4, с. 409) –
трохкiламетроўкаразм. ← (~ трохкiламетровая карта) (ТСБМ,
т. 5 (1), с. 521). В двух близкородственных языках Nnum-univerb
(suf) названной группы образуются при помощи универбаторов
рус. -ик, -к(а) – бел. -iк, -к(а), соответственно относятся к
мужскому и женскому родам, могут иметь стилистическую
маркированность, указывающую на разговорную сферу
употребления.

5. Названия гармоней: однорядкаразг. ← 2 однорядная

гармонь (МАС, т. 2, с. 596) – аднарадкаразм. ← 2 (~ аднарадны
гармонiк) (ТСБМ, т. 5 (2), с. 513), двухрядкаразг. ← двухрядная
гармонь (МАС, т. 1, с. 373) – двухрадкаразм. ← двухрадны
гармонiк (ТСБМ, т. 2, с. 161), трехрядкаразг. ← трехрядная
гармонь (МАС, т. 4, с. 409) – трохрадка ← трохрадны
гармонiк (ТСБМ, т. 5 (1), с. 522). Nnum-univerb (suf) двух
языков, составляющие данную группу, образуются при помощи
универбаторов рус. -к(а) – бел. -к(а), относятся к женскому
роду, характерны для разговорной сферы употребления.

6. Названия помещений различных типов:

двухкомнатка || двушка2 ← двухкомнатная квартира (НКРЯ;
ТСРЯН, с. 279) – двухпакаёўка || двушка ← (~ двухпакаёвая
45
кватэра) (N-К). Важно отметить, что в универбах рус.
двушка – бел. двушка отсутствуют вторые именные части
основ, которые представлены в именах прилагательных
универбантов. Соответственно Nnum-univerb (suf) «присуща
высокая идиоматичность лексического значения, особенно в
тех случаях, когда в слове содержится только количественное
указание и отсутствует именная часть основы <…> семантика
включенных компонентов в структуре Nnum-univerb (suf)
восстанавливается, опираясь на мотивирующее
словосочетание» [4, с. 28]. В паре трешка ←
(~ трехкомнатная квартира) (НКРЯ) – трохпакаёўка ←
(~ трохпакаёвая кватэра) (N-К) в универбе русского языка
отсутствует именная часть основы прилагательного, а в
белорусском языке универб состоит из двух основ.

7. Названия денежных единиц: трехрублевкаразг. ||

трешкапрост. || трёшницапрост. || троякпрост. ← (~ трехрублевая
купюра) (МАС, т. 4, с. 409–410; с. 416) – трохрублёўкаразм. ||
траячкаразм. ← (~ трохрублёвая купюра) (ТСБМ, т. 5 (1), с.
522; с. 519), тридцатирублевка ← (~ тридцатирублевая
купюра) (НКРЯ) – трыццацiрублёўка ← (~ трыццацiрублёвая
купюра) (ТСБМ, т, 5 (1), с. 538); трешникустар. и прост. ||
трёшницапрост. ← 1/2 трехкопеечная монета (МАС, т. 4, с.
410) – траячкаразм. ← трохкапеечная манета (ТСБМ, т. 5 (1),
с. 519); двухкопеечникразг., устар. ← (~ двухкопеечная монета)
(МАС, т. 1, с. 373) – Ø (двухкапеечная манета) (ТСБМ, т. 2,
с. 161), двушка1разг. ← (~ двухкопеечная монета) (ТСРЯН, с.
279) – Ø (двухкапеечная манета) (ТСБМ, т. 2, с. 161). В
универбах трешка, трешница, трояк, двушка – траячка
содержится только количественное указание и отсутствует
именная часть основы. Однословные дериваты данной
группы в русском и белорусском языках образуются при
помощи различных универбаторов (и их морфов) рус. -к(а), -
ниц(а), -ник, -як – бел. -к(а), -ячк(а), соответственно,
46
универбы русского языка могут быть как женского так и
мужского рода, а белорусские универбы представлены
только в форме женского рода. Стилистическая
маркированность показывает, что однословные номинации
характерны для разговорной сферы употребления в двух
языках и просторечия (в русском языке).

8. Названия различных предметных понятий:

двухдюймовкаразг. и спец. ← (~ двухдюймовая доска) (МАС, т. 1,
с. 372) – двухцалёўка ← (~ двухцалёвая дошка) (РБС, т. 1, с. 348),
трехдюймовкаразг. и спец. ← 2 (~ трехдюймовая доска) (МАС,
т. 4, с. 408) – трохцалёўка ← 1 трохцалёвая дошка (РБС, т. 3,
с. 547; ТСБМ, т. 5 (1), с. 523), трех(х)восткаразг. ←
(~ трех(х)востая плетка) (НСРЯ, т. 2, с. 802) – троххвостка
← (~ троххвосты бiзун) (РБС, т. 3, с. 548); двухкассетникразг.
← ◊ двухкассетный магнитофон (НБТС, с. 243; БРТС, с. 70; с.
122) – двухкасетнiкразм. ← ◊ двухкасетны магнiтафон (БРТС, с.
70; с. 122); двуперстник2 ← (~ двуперстная сеть) (НСРЯ, т. 1, с.
360) – Ø. Представленные Nnum-univerb (suf) образованы
образованы при помощи универбаторов рус. -к(а), -ик– бел.
-к(а), -iк в двух языках, относятся к женскому или мужскому
роду, характерны для разговорной специальной сферы
употребления русского языка и разговорной сферы
употребления в белорусском языке. В паре двухпудовка ←
двухпудовая гиря (НСРЯ, т. 1, с. 361; ССА, с. 458) – двайнiк2 ←
двухпудовая гiра (ТСБМ, т. 2, с. 157) белорусский универб
двайнiк содержит только количественное указание, в нем
отсутствует именная часть основы.
По одному примеру составляют Nnum-univerb (suf),
обозначающие: головные уборы: треуголкаист. ←
треугольная шляпа (НБТС, с. 1344) – трывуголка ←
трохвугольная шляпа (ТСБМ, т. 5 (1), с. 531); животных:
третьякс.-х. ← 1 трехлетний жеребенок, теленок (МАС, т. 4,
с. 408) – трацяк ← 1 (~ трохгадовае цяля, жарабя) (ТСБЛМ,
47
т. 5 (1), с. 518). В сопоставляемых языках Nnum-univerb (suf)
образованы при помощи универбаторов рус. -к(а), -як – бел.
-к(а), -як. В паре третьяк – трацяк содержится только
количественное указание и отсутствует именная часть
основы.
Среди Nnum-univerb (suf) абстрактной семантики
трудно назвать какие-либо ярко выделяющиеся группы слов
с общим смысловым стержнем, но можно выделить понятия
разнообразной семантики: одноактовка ← (~ одноактная
пьеса) (МАС, т. 3, с. 594) – аднаактоўка ← аднаактовая п’еса
(ТСБМ, т. 1, с. 156), двухходовка ← (~ двухходовая передача)
(НКРЯ) – двуххадоўка ← (~ двуххадовая перадача) (N-К),
двухходовкаразг. ← двухходовая задача (НСРЯ, т. 1, с. 361;
ССА, с. 457) – Ø, трехполкаразг. ← трехпольное земледелие
(МАС, т. 4, с. 409) – трохполкаразм. ← трохпольная [сiстэма]
земляробства (ТСБМ, т. 5 (1), с. 522), трехсменкаразг. ←
трехсменная работа (МАС, т. 4, с. 409) – трохзменкаразм. ←
трохзменная работа (ТСБМ, т. 5 (1), с. 521). Nnum-univerb (suf)
абстрактной семантики образованы при помощи универбаторов
рус. -к(а) – бел. -к(а), относятся к женскому роду, могут
относится к разговорной сфере употребления.
Таким образом, универбы-квантификаторы с
компонентами рус. один, два, три – бел. адзiн, два, тры в
основах мотивирующих имен прилагательных универбантов
и однословных дериватов в двух сопоставляемых языках
образуются по определенным универбационным схемам,
характеризуются предметным значением, группируются по
семантике, активно функционируют преимущественно в
разговорной и специальной сферах русского и белорусского
языков. Выделяются универбы-квантификаторы,
содержащие только количественное указание без именной
части основы, значение которых возможно понять только из
контекста. Универбы-квантификаторы представляют собой
немногочисленную, но незамкнутую группу однословных
48
дериватов в сопоставляемых близкородственных языках, о
чем свидетельствует их фиксация словарями новых слов и
национальными языковыми корпусами.

ЛИТЕРАТУРА

1. Динамика структуры современного русского языка :

монография / Г. Н. Акимов [и др.] ; отв. ред. В. В. Колесов. Л., 1982. 136
с.
2. Земская Е. А., Китайгородская М. В., Ширяев Е. Н. Русская
разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М.,
1981. 276 с.
3. Лукашанец А. Універбацыя / універбізацыя: сутнасць паняцця
і месца ў тэрмінасістэме словаўтварэння. URL:
http://iml.basnet.by/files/files/KSS/Sarajevo%202018.pdf. (дата обращения:
02.10.2023).
4. Осипова Л. И. Активные процессы в современном русском
словообразовании (суффиксальная универбация и усечение). М., 1994. 115 с.

СЛОВАРИ

5. Беларускі N-корпус. URL: https://bnkorpus.info/index.html

(дата обращения: 02.10.2023) (В тексте – N-К)
6. Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-
словообразовательный. В 2 тт. – М., 2000. (В тексте – НСРЯ)
7. Лопатин В. В., Улуханов И.С. Словарь словообразовательных
аффиксов современного русского языка. М., 2016. (В тексте – ССА)
8. Национальный корпус русского языка. URL:
http://ruscorpora.ru/new/ (дата обращения: 02.10.2023) (В тексте – НКРЯ)
9. Новейший большой толковый словарь русского языка / под
ред. С. А. Кузнецова. СПб.; М., 2008. (В тексте – НБТС)
10. Русско-белорусский словарь. В 3 т. / под ред. П. Глебки.
Минск, 2002. (В тексте – РБС)
11. Словарь русского языка. В 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. М.,
1985–1988. (В тексте – МАС)
12. Тлумачальны слоўнік беларускай літаратурнай мовы / пад
рэд. I. Л. Капылова. Мінск, 2016. (В тексте – ТСБЛМ)
13. Толковый словарь русского языка начала XXI века:
актуальная лексика / под ред. Г. Н. Скляревской. – М., 2008. (В тексте –
ТСРЯН)

49
 14. Толковый словарь русского языка начала XXI века:
актуальная лексика / под ред. Г. Н. Скляревской. М., 2008. (В тексте –
ТСРЯН)
15. Уласевіч В. I., Даўгулевіч Н.М. Беларуска-рускі тлумачальны
слоўнік новых слоў і новых значэнняў слоў. Мінск, 2013. (В тексте – БРТС)

REFERENCES

1. Dinamika struktury sovremennogo russkogo yazyka : monografiya /

G. N. Akimov [i dr.] ; otv. red. V. V. Kolesov. L., 1982. 136 s.
2. Zemskaya E. A., Kitajgorodskaya M. V., Shiryaev E. N. Russkaya
razgovornaya rech. Obshie voprosy. Slovoobrazovanie. Sintaksis. M., 1981. 276 s.
3. Lukashanec A. Univerbacyya / univerbizacyya: sutnasc panyaccya i
mesca ў terminasisteme slovaўtvarennya. URL:
http://iml.basnet.by/files/files/KSS/Sarajevo%202018.pdf. (data obrasheniya:
02.10.2023).
4. Osipova L. I. Aktivnye processy v sovremennom russkom
slovoobrazovanii (suffiksalnaya univerbaciya i usechenie). M., 1994. 115 s.

DICTIONARIES

5. Belaruski N-korpus. URL: https://bnkorpus.info/index.html (data

obrasheniya: 02.10.2023) (V tekste – N-K)
6. Efremova T. F. Novyj slovar russkogo yazyka. Tolkovo-
slovoobrazovatelnyj. V 2 tt. – M., 2000. (V tekste – NSRYa)
7. Lopatin V. V., Uluhanov I.S. Slovar slovoobrazovatelnyh affiksov
sovremennogo russkogo yazyka. M., 2016. (V tekste – SSA)
8. Nacionalnyj korpus russkogo yazyka. URL:
http://ruscorpora.ru/new/ (data obrasheniya: 02.10.2023) (V tekste – NKRYa)
9. Novejshij bolshoj tolkovyj slovar russkogo yazyka / pod red.
S. A. Kuznecova. SPb.; M., 2008. (V tekste – NBTS)
10. Russko-belorusskij slovar. V 3 t. / pod red. P. Glebki. Minsk, 2002.
(V tekste – RBS)
11. Slovar russkogo yazyka. V 4 t. / pod red. A. P. Evgenevoj. M., 1985–
1988. (V tekste – MAS)
12. Tlumachalny sloўnik belaruskaj litaraturnaj movy / pad red. I. L.
Kapylova. Minsk, 2016. (V tekste – TSBLM)
13. Tolkovyj slovar russkogo yazyka nachala XXI veka: aktualnaya
leksika / pod red. G. N. Sklyarevskoj. – M., 2008. (V tekste – TSRYaN)
14. Tolkovyj slovar russkogo yazyka nachala XXI veka: aktualnaya
leksika / pod red. G. N. Sklyarevskoj. M., 2008. (V tekste – TSRYaN)

50
 15. Ulasevich V. I., Daўgulevich N.M. Belaruska-ruski tlumachalny
sloўnik novyh sloў i novyh znachennyaў sloў. Minsk, 2013. (V tekste – BRTS)

СПИСОК УСЛОВНЫХ ОБОЗНАЧЕНИЙ

рус. – русское; бел. – белорусское; A2 – сложное имя прилагательное (с

двумя основами); N2 – универб с двумя основами; N ← 1 …, N ← 2 … –
многозначный универб в толковых словарях; N1, N2 – омонимичный
универб в толковых словарях; || – синонимичные варианты универбов; ~
универбант потенциальный – адъективно-субстантивное словосочетание
(база универба), соотносящееся по смыслу с дефиницией универба в
словарях; ◊ – устойчивое сочетание; Ø – отсутствие универба.

Екатерина Зуева
старший преподаватель,
Барановичский государственный университет
г. Барановичи, Беларусь
katarzyna.zujewa@mail.ru

51
 СПЕЦИФИКА КОМПЬЮТЕРНОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ
В СИСТЕМЕ ЯЗЫКА1

Милуд Мохамед Рашид

Аннотация. Статья посвящена изучению компьютерной

терминологии в системе языка. В статье выявлена проблема соотнесения
терминологии с такими языковыми реалиями, как термин,
терминоведение, общеупотребительный язык, язык науки и техники и его
соотношение с языком для специальных целей. В данном исследовании
прослеживается процесс огромного взрыва научно-технических
языковых элементов вследствие технического развития в области
коммуникации и формирования компьютерной подъязыковой системы.
Представлены определения следующих понятий: язык для специальных
целей, термин, терминология и терминоведение в современном русском
языке. Описаны теоретические вопросы, связанные с проблемой
разграничения понятий терминология и терминоведение.
Обосновывается мысль о том, что совокупность терминов,
сформировавшихся в процессе возникновения и развития определённой
научной области и служащих для выражения специальных понятий,
называется терминологией. Доказано, что она составляет основу языка
для специальных целей. На основе проведённого исследования можно
утверждать, что любое изучение терминологической лексики
основывается на собственном определении термина и часто носит
дескриптивный или нормативный характер. Статья подтверждает мнение
о том, что сфера компьютерных технологий и интернета оказала
значительное влияние на развитие общества и пополнила современные
языки огромным количеством новых специальных слов и выражений. В
результате анализа автор доказывает, что компьютерная терминология
функционирует на двух уровнях: на базовой терминологической системе,
состоящей в основном из техницизмов, и на собственно
высокопрофессиональном сленге пользователей, состоящем из
англицизмов.

Ключевые слова: термин, терминология, терминоведение, язык

для специальных целей, подъязык, информатика, компьютерная
терминология.

1
Данная статья была подготовлена исключительно с использованием
свободного программного обеспечения с открытым исходным кодом.
52
 THE SPECIFICS OF COMPUTER TERMINOLOGY IN
THE LANGUAGE SYSTEM

Miloud Mohamed Rachid

Abstract. The paper is devoted to the study of computer terminology

in the language system. The problem of correlating terminology with such
linguistic realities as term, terminology, common language, the language of
science and technology and its relationship with the language for special
purposes is revealed. This study traces the process of huge explosion of
scientific and technical language elements as a result of technological
development in the field of communication and the formation of a computer
sublingual system. The definitions of concepts of language for special
purposes, term, nomenclature and science of terminology in modern Russian
are presented. The theoretical issues associated with the problem of
distinguishing between the concepts of nomenclature and science of
terminology are described. The idea is substantiated that the totality of terms,
formed in the process of the emergence and development of a certain scientific
field and serving to express special concepts, is called terminology and it is
proved that it forms the basis of language for special purposes. Based on the
research, it can be argued that any study of terminological vocabulary is based
on its own definition of the term, which is often descriptive or normative in
nature. The paper confirms the opinion that the sphere of computer technology
and the Internet has had a significant impact on the development of society and
has added a huge number of new special words and expressions to modern
languages. As a result of the analysis, the author proves that computer
terminology operates at two levels: the basic terminological system, which
consists mainly of technicalisms and the highly professional slang of users,
which consists of English loan words.

Key words term, nomenclature, science of terminology, language for

special purposes, sublanguage, computer science, computer terminology.

Не вызывает сомнения тот факт, что наука имеет

различные отрасли, каждая из которых обладает своей
терминологией и определённой языковой спецификой. Все
сферы науки объединяют одно понятие, которое
53
представляет собой уникальное явление в области
языкознания. Это понятие – язык для специальных целей (в
сокращённом виде ЯСЦ).
Для определения места компьютерной терминологии
в системе языка необходимо определить понятие, как и
каким образом терминология соотнесена с такими
языковыми реалиями, как термин, терминоведение,
общелитературный язык, язык науки и техники и его
соотношение с ЯСЦ. В связи с этим мы делаем попытку
определить место компьютерной терминологии в системе
языка.
При определении места компьютерного языка в
системе языка необходимо проанализировать содержание
данного языка, т.е. его лексический состав. Всю лексику того
или иного языка с точки зрения сферы использования можно
разделить на две части: общеупотребительную и
специальную, т.е. на понятную абсолютно всем носителям
данного языка или на известную только неширокому кругу
лиц, которые связаны общими интересами или общей
профессией.
Изучение специальной лексики издавна привлекает
внимание учёных. По мнению большинства из них, она
непосредственно связана с историей научной мысли, т.к.
формирование новых специальных лексических единиц
происходит вследствие появления новейших научных
мыслей. В настоящее время не вызывает сомнений тот факт,
что к специальной лексике относятся слова и
словосочетания, называющие предметы и понятия
различных сфер профессиональной деятельности человека и
не являющиеся общеупотребительными [9, с. 17; 16, с. 26; 15,
с. 14; 11, с. 8].
Понятие специальной лексики содержит в себе
терминологическую лексику (термины), имена собственные
(названия фирм, программных продуктов, имена создателей
54
компьютеров и разработчиков программного обеспечения) и
номенклатурные обозначения (торговые марки, серийные
номера устройств).
Одной из главных проблем осмысления и изучения
термина как языковедческой категории в современной
русской лингвистике является его определение. В русской
языковедческой литературе предлагаются десятки
определений понятия «термин». Академик В. М. Лейчик
писал, что в настоящее время „отсутствует общепринятое
определение понятия „термин““ [11, с. 15]. Это объясняется
тем, что термин является объектом практически всех наук, и
каждая наука стремится выделить в термине свои
характерные признаки.
В. П. Даниленко приводит девятнадцать определений
термина, и подчёркивает, что это неполный перечень [9, с.
83–86].
А. А. Гринев-Гриневич относил к терминам
„совокупность лексических единиц (в первую очередь
терминов) специальных областей знания, образующую
особый пласт лексики, наиболее легко поддающийся
сознательному регулированию и упорядочению“ [8, с.5].
Вслед за А. А. Гринев-Гриневичим, В. М. Лейчик
определяет термин, как «лексическую единицу
определенного языка для специальных целей,
обозначающую общее – конкретное или абстрактное –
понятие теории определенной специальной области знаний
или деятельности» [11, с. 31].
Р. А. Будагов называет термином «слово со строго
определённым значением. Как правило, у термина бывает
одно значение, точнее говоря, термин стремится к
однозначности (моносемии)» [5, с. 33].
И. В. Арнольд считает, что термином является «слово
или устойчивое сочетание, служащее уточненным

55
наименованием понятия, специфичного для какой-нибудь
области знания» [1, с. 267].
Словарь лингвистических терминов О. С. Ахмановой
лексему термин трактует как „слово или словосочетание
специального (научного, технического и т.п.) языка,
создаваемое (принимаемое, заимствуемое и т.п.) для точного
выражения специальных понятий и обозначения
специальных терминов“ [2, с. 474].
Проанализировав взгляды современных
терминоведов на проблему сущности термина,
предпринимаем попытку выделить наше понимание
„термина“ в современных условиях. Термин, на наш взгляд,
слово или словосочетание со строго ограниченным
значением, принятое в определённой профессиональной
сфере и употребляемое в особых условиях. Иначе говоря,
термин однозначен и постоянно стремится к однозначности.
Любое слово может быть многозначным, но, попадая в
терминологию, оно приобретает однозначность.
Термины отражают прогресс науки и техники и, как
следствие, обогащают словарный запас языка. Основная
черта, отличающая термины от общеупотребительных слов,
– связь с наукой и техникой. В термине отражаются научные
факты. „Специфика термина именно в том и заключается, что
он, в отличие от обычного слова, в одно и то же время и
называет, и определяет понятие, то есть выполняет две
функции: номинативную и дефинитивную“ [12, с. 64].
Любая сфера науки оперирует определёнными
терминами и понятиями, что составляет терминологическую
систему данной сферы науки и техники. Термины
существуют не просто в языке, а входят в состав
определённой терминологии.
Слово „терминология“ в современной лингвистике
используется в разных значениях. В соответствии со
структурой данного термина им обозначается учение о
56
терминах, раздел лингвистики (лексикологии),
занимающийся изучением терминов. В книге, вышедшей в
1987 г., Б. Н. Головин, Р. Ю. Кобрин указывают, что
„терминология – раздел языкознания, изучающий
совокупность терминов, их грамматическую организацию и
законы функционирования“ [7, с. 7].
В. И. Кодухов считает, что „в зависимости от
своеобразия лексем и составных наименований выделяются
такие лексикологические дисциплины, как фразеология,
терминология, ономастика“ [10, с. 159].
В лингвистике терминологией чаще всего называют
совокупность терминов, употребляемых в определённой
сфере науки или деятельности. По мнению
А. А. Реформатского, „терминология – это совокупность
терминов данной отрасли производства, деятельности,
знания, образующая особый сектор лексики, наиболее
доступный сознательному регулированию и упорядочению“
[14, с. 62].
Таким же образом, Б. Н. Головин, Р. Ю. Кобрин
отмечают, что терминология – „соотнесённая с
профессиональной сферой деятельности (областью знания,
техники, управления, культуры) совокупность терминов,
связанных друг с другом на понятийном, лексико
семантическом, словообразовательном и грамматическом
уровнях“ [7, с. 5].
Словарь лингвистических терминов О. С. Ахмановой
даёт следующее определение лексеме „терминология“:
„совокупность терминов данной отрасли производства,
деятельности, знания, образующая особый сектор (пласт)
лексики, наиболее легко поддающийся сознательному
регулированию и упорядочению“ [2, с. 474]. Следует
отметить, что в настоящей статье, вслед за
А. А. Реформатским, мы намереваемся использовать слово
„терминология“, подразумевая под этим понятием
57
совокупность терминов определённой области знания,
поскольку предметом исследования является лексика
информатики. Следовательно, использование данного
понятия логично и в более узком его смысле. Для названия
науки о терминах применяют слово „терминоведение“, по
утверждению В. М. Лейчика, „в той мере, в какой
терминоведение изучает сущность термина, закономерности
создания и функционирования термина, этот последний
является одновременно и предметом терминоведения“ [11, с.
18]. Такого мнения придерживаются Б. Н. Головин, Р. Ю.
Кобрин, которые считают, что „в русле теоретического и
прикладного языкознания складывается новая научная
дисциплина – терминоведение, объектом которой становится
термин, его семантическая и грамматическая организация,
роль в коммуникативных процессах“ [7, с. 6].
В данной статье слово „терминоведение“ будет
использоваться именно в этом смысле. Слово
„терминология“ то же самое будет использовано,
подразумевая совокупность терминов определённой
отрасли.
В. М. Лейчик указывает, что предметом
терминоведения наряду с терминосистемами являются
термины, подчёркивая, что „под понятием класса терминов
объединяется целый ряд подклассов объектов, границы
между которыми достаточно размыты, поскольку размыты
границы языков для специальных целей и их лексики в
рамках того или иного естественного языка и возможен
обмен лексическими единицами между ЯСЦ и языком
повседневного общения (данной проблеме посвящены
десятки работ, в том числе диссертаций)“ [11, с. 138–139].
Определяя место общей теории терминологии среди
научных дисциплин, А. А. Суперанская пишет: „общая
теория терминологии – не сумма частных терминологий. Это
особая дисциплина, изучающая вопросы, общие для всех
58
частных отраслевых терминологий. И чем успешнее будут
решены её проблемы, тем надёжнее будет формирование
отраслевых терминологий. Специалист, занимающийся
общей терминологией, должен обладать двойной (и даже
тройной) научной подготовкой. Помимо
общеязыковедческих знаний и знания словообразовательных
возможностей одного или нескольких языков, он должен
обладать предметным знанием в одной или нескольких
областях, а также владеть основами логики, информатики,
лингвистической статистики“ [16, с. 24].
Область профессиональной деятельности
обслуживается специальным языком – языком
профессионального общения. Терминоведение изучает одну
из подсистем литературного языка, который имеет
множество обозначений: общенаучный стиль, научно-
технический стиль, профессиональный язык, технический
язык и т. д. В последние годы языковеды стали использовать
термин ЯСЦ. С середины 60-х годов прошлого века и вплоть
до настоящего времени пристальное внимание учёных,
изучающих особенности коммуникации в различных
областях научного знания и профессиональной
деятельности, привлекает ЯСЦ.
Современные исследователи подчёркивают, что
„специальная лексика не располагается “в промежутках”
между словами общей лексики, а формирует свои
подъязыки, организованные по типу общего языка, но
меньшие по объёму и профессионально ориентированные“
[16, с. 56].
Мы разделяем мнение исследователей, считающих,
что „понятие подъязык можно определить, как систему
искусственно культивируемых тематически организованных
специализированных языковых средств, меньшую по
объёму, чем национальный язык, и занимающую в нем
подчинённое положение“ [15, с. 8].
59
 Известно, что научный язык появляется на базе
правил и норм литературного языка и не имеет своей особой
грамматики, терминология занимает в нём центральное
место [9, с. 14]. Но он отличается от литературного языка
своей спецификой. В. Н. Прохорова пишет: „мы являемся
убеждёнными сторонниками словности термина и
лексичности терминологии и поэтому рассматриваем
термины как слова и фразеологические единицы
литературного языка, выступающие в особой функции“ [13,
с. 6].
Кроме этого у ЯСЦ есть другие особенности, которые
отличают его от литературного языка. Он служит для
выражения научных понятий и малоупотребителен, т.е. он
используется только тем кругом людей, которые работают в
той или иной отрасли науки. Мы придерживаемся точки
зрения В. П. Даниленко, считая, что ЯСЦ – это совокупность
средств выражения, используемых в общении (устном или
письменном) представителей каких-либо отраслей
профессиональной деятельности.
По мнению ряда лингвистов (А. В. Суперанская,
О. С. Ахманова, В. П. Даниленко), терминология является
семантическим ядром лексики языка. Терминология
составляет ядро языка профессиональной коммуникации.
Она сосредоточивает в себе его основные признаки и
свойства. В специальной литературе по терминоведению
подчёркивается, что „терминология любой области знания
составляет семантическое ядро языков для специальных
целей (LSP). Семантическим ядром подъязыка информатики
является компьютерная терминология, которая представляет
собой терминосистему“ [3, с. 3].
Сфера компьютерной технологий и Интернета
оказала значительное влияние на развитие общества и
пополнила современные языки огромным количеством
новых специальных слов и выражений. Быстрое развитие
60
информационных технологий и глобализация сети
Интернета приводят к формированию и систематизации
специальной терминологии, что подчёркивает особую
значимость современных лингвистических исследований,
сориентированных на выявление специфики компьютерной
терминологии. Здесь представляется важным отметить тот
факт, что в общем смысле, под информационной
технологией обычно понимается совокупность
теоретических и практических знаний, которые используют
в своей работе специалисты в области вычислительной
техники, программирования и информационных технологий.
Одной из основных предпосылок стремительного
развития компьютерной отрасли является
усовершенствование путей передачи, хранения и
использования информации. Возникновение электронно-
вычислительных машин и компьютерных технологий
является наиболее значительным событием в науке и технике
последних десятилетий, оно обусловило формирование
нового обширного языкового пласта. Создание
персональных компьютеров, с одной стороны, неизмеримо
увеличило круг людей, для которых компьютер стал
привычным предметом работы, с другой стороны, выделило
часть компьютерной лексики, которая наиболее актуальна
для пользователя персонального компьютера.
Огромный взрыв научно-технических языковых
элементов вследствие технического развития в области
коммуникации вело к формированию особой подъязыковой
системы, так называемой – „компьютерный язык“, по
утверждению Н. С. Валгина, „развитие компьютерных
технологий в современном мире привело к созданию
специального языка, который состоит из собственно
компьютерного (профессионального) сленга, близкого к
разговорному, а также из техницизмов, представляющих на
сегодняшний день достаточно богатую терминологическую
61
систему. И та и другая часть компьютерного языка активно
представлена в Интернете и специальных компьютерных
журналах“ [6, с. 119].
Изучая активные процессы в современном русском
языке начала XXI века, Н. С. Валгина также отмечает, что
„среди внешних причин изменения словарного состава языка
обычно называют развитие техники и науки, расширение
международных контактов, специализацию
профессиональной производственной деятельности,
изменения в экономической, политической жизни. Все это
причины социального плана“ [6, с. 77].
Компьютерная терминология является лишь частью
специальной лексики компьютерного подъязыка, т.к.
помимо терминов, в специальную лексику входят имена
собственные, номенклатурные обозначения и
профессиональный жаргон. В компьютерной терминологии
значительное место занимает общеупотребительная лексика,
т.к. область компьютерных технологий перестала быть
узкоспециализированной областью знания.
Компьютерная терминология делает сегодня
первоначальные шаги и в настоящий момент стремительно
пополняется и улучшается, отражая процессы усложнения и
модернизации в самой отрасли компьютеров и
информационных систем. Все эти динамические процессы в
компьютерной лексике трудно закрепить в словарях.
Помимо этого, сложно разграничить общеупотребительные
жаргонизмы, которые являются продуктами
индивидуального словотворчества, так как пользователями
компьютеров в основном являются молодые люди:
студенчество, учащаяся молодёжь и юные специалисты. Они
и изменили традиционное восприятие терминологии,
„поскольку компьютерная сфера деятельности, – отмечает Н.
С. Валгина, – относится к наиболее активно развивающимся,
то словарь здесь постоянно пополняется новыми
62
лексическими единицами, причём из-за быстрого
устаревания компьютерных программ и самого
оборудования многие слова так же быстро и исчезают“ [6, с.
119].
На современном этапе развития компьютерной науки
выделяются 12 основных разделов: алгоритмы и структуры
данных, языки программирования, операционные системы и
компьютерные сети, разработка программного обеспечения,
базы данных и информационно-поисковые системы,
искусственный интеллект и робототехника, компьютерная
графика, взаимодействие человека и компьютера,
вычислительная математика, биоинформатика. Тематически
компьютерные термины создаются по направлениям: общие
сведения о компьютерах, аппаратное обеспечение,
программное обеспечение, программирование, работа с
вычислительной системой, компьютерные технологии.
Специфика компьютерной терминологии состоит,
прежде всего, в том, что: 1) компьютерная терминология
сформировалась, сравнительно недавно, в начале 70-х годов
ХХ века. Таким образом, терминология в данной области
находится в процессе становления и накопления материала;
2) компьютерная терминология является уникальной
межотраслевой терминосистемой, т.к. в неё входят термины,
обозначающие достижения ряда естественных, точных и
гуманитарных наук; 3) в компьютерной терминологии
значительное место занимает общеупотребительная лексика.
Данная терминология находится в процессе постоянного и
активного взаимодействия с общеупотребительной лексикой
в связи с процессом информатизации общества.
Компьютерная терминология функционирует на двух
уровнях. Первый уровень – это базовая терминологическая
система, состоящая в основном из техницизмов – особых
технических терминов, например, байт (единица измерения
информации), винчестер (жёсткий диск), дисковод
63
(устройство для чтения информации с дискеты), дисплей
(монитор), картридж (сменная кассета), курсор (значок на
экране монитора, управляемый «мышью»), принтер
(устройство для печати), процессор (центральная часть
ЭВМ), сканер (устройство для ввода текстовой и
графической информации) и многие другие термины. Второй
уровень компьютерного подъязыка – это собственно
высокопрофессиональный сленг пользователей, огромная
часть которого также состоит из английских слов.
Начинающего пользователя называют ламмером (от англ.
lame – хромой, слабый), а по-русски часто чайником.
Опытного пользователя называют юзером (англ. user –
пользователь). Максимум изобретательности применяют
обучающиеся и в процессе соединения английских и русских
корней, в способах словообразования. Приведем несколько
примеров: клава (клавиатура), баг (жучок, вирус, сбой в
программе), бутоны (кнопки), клоки (от англ clock – час),
хакер (компьютерный взломщик), смайлики (от англ. smile –
улыбка), скачать (списать), чатиться (болтать), кликать
(щёлкать мышью), крякать (взламывать), аскать
(спрашивать).
Поднимая вопрос о лексике компьютерного
подъязыка, необходимо выяснить круг проблем, с которым
встречаются его исследователи. Одним из наиболее
распространённых видов языковедческой неточности
является неразличение компьютерных профессионализмов и
жаргонизмов. Подобные неточности объясняются тем, что
исследователь профессионального подъязыка обязан
обладать одновременно и языковедческой, и
профессиональной компетенцией, что на практике
встречается редко, то что может привести к многочисленным
неточностям и ошибкам в определении семантики и функций
жаргонизмов.

64
 В поле зрения многих исследователей русского языка
находится тот факт, что компьютерная терминология
оказывает большое влияние на изменение стилевых норм и
творческих способностей современного человека. Не всегда
данное влияние расценивается положительно, но не
вызывает сомнения его существование. Негативной
стороной процесса формирования русских компьютерных
терминов можно считать независимость от абсолютно всех
норм и правил, гиперсинонимичность и отсутствие единой
трактовки сущности и различия понятий в словарях и
справочниках.
Одной из ключевых задач терминоведения является
эффективность поиска необходимой научно-технической
информации. Для этой цели создаются автоматизированные
банки данных. Во второй половине XX века в научный
обиход введён термин компьютерная лингвистика. Его
возникновение обусловили условия информационного
общества, когда в лингвистике стали использовать
компьютерные программы и технологии при обработке
языковых данных. В 60-е годы прошлого века появилось
новое научное направление –компьютерная лингвистика. А.
Н. Баранов указывает на то, что „под термином
„компьютерная лингвистика“ (computational linguistics)
обычно понимается широкая область использования
компьютерных инструментов – программ, компьютерных
технологий организации и обработки данных – для
моделирования функционирования языка в тех или иных
условиях, ситуациях, проблемных областях, а также сфера
применения компьютерных моделей языка не только в
лингвистике, но и в смежных с ней дисциплинах.
Собственно, только в последнем случае речь идёт о
прикладной лингвистике в строгом смысле, поскольку
компьютерное моделирование языка может рассматриваться

65
и как сфера приложения теории программирования (computer
science) в области лингвистики“ [4, с. 8].
Из выше изложенного можно заключить, что любое
исследование терминологической лексики основывается на
собственном определении термина, часто носящем
дескриптивный или нормативный характер. Под
терминологией понимается совокупность терминов,
сформировавшаяся в процессе возникновения и развития
определённой научной области и служащая для выражения
специальных понятий. Она составляет основу ЯСЦ.
Компьютерная терминология – новейшая
терминосистема, она находится в процессе постоянного и
активного развития, функционируя на двух уровнях: на
базовой терминологической системе, состоящей в основном
из техницизмов, и на собственно высокопрофессиональном
сленге пользователей, состоящем из англицизмов. В этой
сфере идут параллельные процессы изобретения и
использования новых технологий, поэтому данная
терминология оказывает большое влияние на изменение
стилевых норм и творческие способности современного
человека.

ЛИТЕРАТУРА

1. Арнольд, И. В. Лексикология современного английского

языка: учеб. пособие. 2-е изд., перераб. М.: Флинта: Наука, 2012. 376 с.
2. Ахманова, О. С. Словарь лингвистических терминов. М.:
Советская энциклопедия, 1966. 598 c.
3. Бабалова, Г. Г. Системно-аспектуальное функционирование
компьютерной терминологии. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2009.
35 с.
4. Баранов, А. Н. Введение в прикладную лингвистикy. М.:
УРСС Эдиториал, 2001. 360 c.
5. Будагов, Р. А. Введение в науку о языке. М.: Добросвет –
2000, 2002. 544 с.

66
 6. Валгина, Н. С. Активные процессы в современном русском
языке: Учебное пособие для студентов вузов. М.: Логос, 2003. 304 с.
7. Головин, Б. Н., Кобрин Р. Ю. Лингвистические основы
учения о терминах. М.: Высшая школа, 1987. – 105 с.
8. Гринёв-Гриневич, С. В. Терминоведение: учеб. пособие. М.:
Академия, 2008. 303 с.
9. Даниленко, В. П. Русская терминология: Опыт
лингвистического описания. М.: Наука, 1977. 246 с.
10. Кодухов, В. И. Введение в языкознание. 2-е изд. М.:
Просвещение, 1987. 291 c.
11. Лейчик, В. М. Терминоведение: Предмет, методы, структура.
Изд. 3-е. М.: ЛКИ, 2007. 256 с.
12. Орлова, М. В. Теоретические обоснования термина как
языкового явления / М. В. Орлова // Учёные зап. Электронный науч.
журн. Курского гос. ун-та. 2010. No 1. С. 64–68.
13. Прохорова, В.Н. Русская терминология (лексико-
семантическое образование). М.: Филол. фак. МГУ, 1996. 125 с.
14. Реформатский, А. А. Введение в языковедение /Под ред. В. А.
Виноградова. М.: Аспект Пресс, 1996. 536 с.
15. Суперанская, А. В., Подольская Н. В., Васильева Н. В. Общая
терминология, терминологическая деятельность. Изд. 2-е., стер. М.:
Едиториал УРСС. 2005. – 288 с.
16. Суперанская, А. В., Подольская Н. В., Васильева Н. В. Общая
терминология. Вопросы теории / Отв. ред. Т. Л. Канделаки. Изд. 6-е. М.:
Книжный дом «Либроком», 2012. 248 с.

REFERENCES

1. Arnol'd, I. V. Leksikologija sovremennogo anglijskogo jazyka:

ucheb. posobie / I. V. Arnol'd. 2-e izd., pererab. M.: Flinta: Nauka, 2012. 376
s.
2. Ahmanova O. S. Slovar' lingvisticheskih terminov. M.: Sovetskaja
jenciklopedija, 1966. 598 c.
3. Babalova G. G. Sistemno-aspektual'noe funkcionirovanie
komp'juternoj terminologii. Avtoref. dis. kand. filol. nauk. M., 2009. 35 s.
4. Baranov A. N. Vvedenie v prikladnuju lingvistiky. M.: URSS
Jeditorial, 2001. 360 c.
5. Budagov R. A. Vvedenie v nauku o jazyke. M.: Dobrosvet, 2000,
2002. 544 s.
6. Valgina N. S. Aktivnye processy v sovremennom russkom jazyke:
Uchebnoe posobie dlja studentov vuzov. M.: Logos, 2003. 304 s.
67
 7. Golovin B. N., Kobrin R. Ju. Lingvisticheskie osnovy uchenija o
terminah. M.: Vysshaja shkola, 1987. 105 s.
8. Grinjov-Grinevich S. V. Terminovedenie: ucheb. posobie/ S. V.
Grinjov-Grinevich. M.: Akademija, 2008. 303 s.
9. Danilenko V. P. Russkaja terminologija: Opyt lingvisticheskogo
opisanija. M.: Nauka, 1977. 246 s.
10. Koduhov V. I. Vvedenie v jazykoznanie. 2-e izd. M.:
Prosveshhenie, 1987. 291 c.
11. Lejchik V. M. Terminovedenie: Predmet, metody, struktura. Izd.
3-e. M.: LKI, 2007. 256 s.
12. Orlova M. V. Teoreticheskie obosnovanija termina kak
jazykovogo javlenija / M. V. Orlova // Uchjonye zap. Jelektronnyj nauch.
zhurn. Kurskogo gos. un-ta. 2010. No 1. S. 64–68.
13. Prohorova V.N. Russkaja terminologija (leksiko-semanticheskoe
obrazovanie). M.: Filol. fak. MGU, 1996. 125 s.
14. Reformatskij A. A. Vvedenie v jazykovedenie /Pod red. V. A.
Vinogradova. M.: Aspekt Press, 1996. 536 s.
15. Superanskaja A. V., Podol'skaja N. V., Vasil'eva N. V. Obshhaja
terminologija, terminologicheskaja dejatel'nost'. Izd. 2-e., ster. M.: Editorial
URSS. 2005. 288 s.
16. Superanskaja A. V., Podol'skaja N. V., Vasil'eva N. V. Obshhaja
terminologija. Voprosy teorii / Otv. red. T. L. Kandelaki. Izd. 6-e. M.:
Knizhnyj dom «Librokom», 2012. 248 s.

Милуд Мохамед Рашид

Доктор филологических наук, доцент
Университет Алжир 2 им. Абу Эль Касем Саад Аллах
Алжир, г. Алжир
medrachid.miloud@univ-alger2.dz

68
 Рецензии

Всеволодова М. В. Теория функционально-

коммуникативного синтаксиса. Фрагмент фундаментальной
прикладной (педагогической) модели языка. 1-е изд. 2017, 2-
е изд. М.: Изд-во МГУ, 2000. – 501 с. ISBN 5-211-03892-4

Словарь и грамматика – два

способа представления
языковой системы. Видимо,
это утверждение явится
ключевым при попытке
осмыслить труд
М. В. Всеволодовой
(рукопись:
М. В. Всеволодова «Теория
функционально-
коммуникативного
синтаксиса: фрагмент
фундаментальной
(прикладной) модели языка»,
2016), ставший явлением в
грамматической науке
начала тысячелетия, когда он впервые вышел, сегодня
значительно переработанный и дополненный, с новыми
акцентами, сделавшими книгу более современной и
актуальной.
В последние десятилетия произошло принципиальное
смещение фокуса лингвистических исследований к
коммуникативно-прагматической парадигме с ее подходом к
языку как к уникальной подлинно человеческой
способности, в которой центральное место занимают
69
функциональные модели языка. Закономерность такого
смещения обусловлена сохраняющимся внушительным
расстоянием между грамматикой практической и
грамматикой научной. Сложившийся контекст предвосхитил
значительные успехи исследователей в нетривиальной
интерпретации живых языковых фактов. Живой языковой
материал стал объектом описания во многих научных
трудах, в то время как его прикладная составляющая
продолжает нуждаться в создании концептуально
организованной определенной модели подачи и изучения
материала.
Объективный анализ всего содержания
рецензируемого учебника профессора М. В. Всеволодовой
может совпасть с ним по количеству страниц – настолько
книга насыщена идеями, их последовательной
интерпретацией, обоснованием, тщательным анализом
языковых фактов и высокой доказательностью исходных
позиций.
Не испытывая недостатка в количестве учебных
изданий, увидевших свет в последние годы, откликаешься на
неповторимость издания. Ценность (точнее бесценность!)
современного по своему духу и содержанию учебника в его
уникальности. Два основных формата вершин
исследовательской работы ученого – монография и учебник
– весьма удачным образом воплотились в рецензируемом
издании как свидетельство неповторимости авторского
подхода к осмыслению языковой действительности и
способе ее презентации с опорой на панхронические
принципы языковых систем. Несомненная ценность работы
заключена в утверждении оснований системности речи,
тончайшем анализе ее внутренней неоднородности,
установлении корреляций между языковой и речевой
системностью.

70
 Учебник М. В. Всеволодовой, выдержанный в лучших
традициях классического университетского образования,
относится к теоретико-прикладному направлению.
Прагматический характер функционализма обеспечивает
переход от теоретического изучения языка к его
практическому использованию. В процессе анализа
сложнейших лингвистических проблем, которые в силу
своей многогранности, вообще могут не иметь однозначного
решения или не иметь его вообще, невозможно обойтись без
непредвзятых компактных, но ёмких аналитических обзоров
трудов предшественников и современников, что позволяет
определить место разделяемых автором взглядов в общем
лингвистическом процессе.
Уникальность книги профессора М. В. Всеволодовой
заключена также в основополагающем авторском посыле –
осознание трехмерной целостности языковой единицы как
основания для ее идентификации, понимание насущной
необходимости многомерного лингвистического описания,
чего, к сожалению, лишены многие учебные издания по
изучению синтаксического строя современного русского
языка.
Несмотря на жанровую традиционность
поставленных задач в области проблемного поля
грамматической теории, решение их найдено в
функциональной плоскости. При этом отсутствует
«лобовое» противопоставление “традиционной” грамматики
“функциональной”. Отчетливо отстаивается мысль о
единстве грамматического объекта: Язык (именно так – с
прописной буквы, – как у автора!) в бесценных сведениях о
нем, но обновляющихся, не застывших, в вечном развитии, в
динамике, открытых новым наблюдениям и аргументам,
неиссякаемых в своей многомерности. Видимо, именно в
этом ключе можно говорить о функционализме в целом как
неотъемлемой составляющей лингвистики объяснительной,
71
как форме объяснения, промежуточной между
формулированием законов (подобных законам природы) и
рациональным культурологическим объяснением,
традиционно принятым для событий культуры (по
Демьянкову). По точному выражению В. З. Демьянкова, это
компромисс между различными способами объяснения.
Избранный автором учебника подход с опорой на
методологический треугольник, с подчеркнуто равно
значимыми вершинами, направлен на решение частных и
общих педагогических задач с возможностью выхода в
исследовательскую плоскость.
Условно вычленяемые современные научные
концепции – системо-, тексто- и антропоцентричные –
развиваются в достаточной степени изолированно, ревниво
(часто утилитарно) сосредотачиваясь на ядре объекта
исследования. Профессором М. В. Всеволодовой предложен,
пожалуй, самый сложный путь – путь объединения наиболее
ценных идей в единую систему, базирующихся на
потребностях практики преподавания русского языка.
Объем отечественных и зарубежных исследований в
области функционального синтаксиса таков, что при
подготовке учебного издания приходится проводить
жесткий отбор существующих концепций, поскольку в
противном случае учебник рискует превратиться в
многотомник, изучение которого выходит за любые
реалистичные временные рамки. Однако и «краткое»
изложение сложных вопросов, неизбежно переходящее в
декларативность и обобщение материала до
бессодержательности, – нежелательная противоположность.
Рецензируемый учебник лишен этих крайностей и
создает системный эффект, необходимый для изучения
дисциплины, а стиль изложения позволяет рассчитывать, что
чтение не останется механическим, и материал увлечет
студента.
72
 Книга оправдывает ожидания: в учебнике для высшей
школы излагаются не основы курса, а собственно Наука.
Обращаясь к рецензируемому тексту, удовлетворяешься его
глобальной теоретической основой, в которой несложно
угадывается значительная часть интересов и результатов
научной деятельности самого автора за более чем
полувековой период, вектор которых определенно направлен
в будущее.
Отличительные ориентиры современной
синтаксической науки – семантичность, трехмерность,
коммуникативность, обращенность к тексту, интерес к
личности говорящего – составили пространство текста
учебника, в котором его основная целевая аудитория
(инофоны) найдет обширный теоретический и практический
материал, необходимый для познания объективной
грамматики русского языка в полной мере. Он будет полезен
и гораздо более широкой аудитории, склонной к
исследовательскому типу мыслительной деятельности,
неравнодушной к Слову, избравшей преподавательскую или
переводческую деятельность.
Автор лингводидактической модели языка
убедительно свидетельствует о расширении границ объекта
грамматических исследований. Очевидно, что системность
языка лежит в плоскости трех измерений и определяется ими:
отношением к внеязыковой действительности и отношением
к человеческой деятельности как внешними факторами и
внутренним фактором – отношением языковых единиц друг
к другу в рамках структурного целого. В этой связи можно
говорить (в духе А. Е. Кибрика) о лингвистике
функциональной, основанной на фундаментальной гипотезе
о функциональной мотивированности языка, а именно о том,
что язык как механизм, устройство, чтобы осуществлять свое
предназначение, должен иметь не произвольную природу

73
(структуру), а именно такую, которая оптимально
согласована со способами его использования (курсив наш).
Учебник весьма строен, он состоит из четырех частей,
первые три из которых описывают базу, на которой строится
действие языковых механизмов в четвертой ее части («Об-
щетеоретические основы функционально-коммуникативной
грамматики», «Содержательные объекты и единицы
синтаксиса», «Формальные единицы и объекты
функционально-коммуникативного синтаксиса», «Языковые
механизмы»), и охватывает, пожалуй, все ключевые вопросы
современных синтаксических теорий как
общеметодологического характера, так и прикладного,
сосредоточенного на решении проблем языковых механизмов.
В книге представлена модель функционального синтаксиса,
последовательно описывающая все релевантные
синтаксические категории.
Основными объектами функционально-
семантического синтаксиса в интерпретации автора
учебника служат: план содержания – семантическое
пространство языка; план выражения – формальные
единицы и объекты; языковые механизмы, обеспечивающие
возникновение и функционирование речевых построений.
Понятие языкового механизма представляет отношения
между языковыми единицами как динамические,
соединяющие их с условиями речевой деятельности и
интенцией говорящего.
Единицами плана выражения в ФКС являются: 1)
синтаксическая форма слова, или синтаксема; 2)
функциональная разновидность именных синтаксем –
именная группа; 3) предложение-высказывание.
Объектами изучения являются также словосочетание
и текст, включающий как часть своей структуры
сверхфразовое единство.

74
 Единицами плана содержания являются семы,
определяющие валентность слова (лексические, лексико-
грамматические и грамматические), и системы значений,
которые образуют функционально-семантические категории
и функционально-семантические поля. Дифференциация сем
сопряжена с одним из значительных достижений
исследовательской логики автора – разграничением понятий
валентности и сочетаемости, квалификации механизмов
валентности, определением сочетаемостного потенциала
словоформы и – опосредованно, одновременно сквозь чутьё
и доказательность – связью с одной из самых удачных
попыток в лингвистике последнего времени осмыслить
границы слабого управления (в известной статье автора 2005
года и в данном учебнике). Несмотря на пограничную
допустимость весьма широкой трактовки сочетаемостного
потенциала словоформы в плане реализации ее лексико-
грамматической сочетаемости, общая концепция автора
выглядит вполне убедительной в части определения уровней
логической, семантической и синтаксической валентности.
Автор сохраняет уровневый принцип описания
языковых единиц: 1) лексемы и синтаксическая
классификация лексики; 2) понятийные категории и
соответствующие функционально-семантические поля; 3)
синтаксемы; 4) именные группы; 5) предложения; 6) текст.
Концепция функционально-коммуникативного
синтаксиса основана на организующей роли синтаксиса, что
закономерно делает основной единицей описания
предложение, которое является четырехуровневой
структурой, образованной в результате соединения
денотативного, коммуникативного, семантического и
синтаксического уровней.
Русское предложение рассматривается автором
последовательно от смысла к форме с опорой на идею поля.
Критерием разграничения ядра и периферии становится
75
совпадение/несовпадение денотативного содержания
(типовой ситуации) и типового значения. К ядерным
отнесены предложения следующих типов: Токарь
обтачивает детали, Оля красивая, Волк – хищник, В
комнате чисто. Предложения типа Токарь производит
обточку деталей, Оля – девушка красивая, Оля – красавица,
Оля – сама красота, Волк относится к хищникам, Комната
чистая – автор относит к периферии.
В книге представлено, пожалуй, наиболее полное из
известных ныне системное описание моделей русского
простого предложения и их значений (перекликающееся в
какой-то части с пониманием структурной модели
предложения М. Кубика, включающей все компоненты,
необходимые для коммуникативной полноты данного
построения, которые изучаются в неразрывной связи с
предикативным ядром предложения на основе учета
семантических групп предиката и его валентности).
Классификация автора основана на типологии денотативных
предикатов: экзистенциальный (бытийный); акциональный
(действие, событие); статальный (состояние); реляционный
(отношения); характеризационный (признак). Каждый тип
предиката представлен несколькими подтипами,
пересекающимися в сфере их проявления: физическая,
физиологическая, интеллектуальная, эмоционально-
психическая, социальная, духовная. Многофакторное
описание моделей предложения внутри каждого класса
предикатов учитывает различные варианты ядерной модели
(грамматические, структурно-семантические) и основано на
понятии синтаксической парадигмы. Учитываются
возможные трансформации исходной модели и
коммуникативная организация предложения. Русское
простое предложение представлено 134 моделями, в
некоторых случаях имеющих внутреннее членение.

76
 В фокусе внимания проф. М. В. Всеволодовой
оказывается еще один из сложнейших вопросов
функционального синтаксиса – синтаксическая синонимия,
которая рассматривается не только в связи с идеей поля, но
так или иначе присутствует при анализе обширного
языкового материала и является весьма органичной в
целевой ориентации учебника и при рассмотрении языковых
механизмов. Это есть та область, на которой сосредоточилось
внимание ученого на многих страницах учебника в удачной
попытке осмысления силы потенциала конверсных структур
в современной коммуникации, позволяющей предположить,
что их функциональная асимметрия в содержательном
аспекте асимметрична всегда как минимум в
актуализационном отношении, а это в свою очередь
позволяет квалифицировать категорию конверсности как
сложное, многомерное явление, проявляющееся и в
специфике конверсной парадигмы, имеющей полевую
организацию.
Автор концепции функционально-семантического
синтаксиса развивает проблематику синтаксиса текста на
следующих основаниях:
1. Дискурс есть единственная форма существования
нашей речи. При всем разнообразии типов, стилей и пр.
любой текст имеет ряд характеристик, определяющих его как
целостное структурированное образование.
2. Дискурс есть единственная "сфера жизни",
функционирования предложения-высказывания.
3. Тот или иной аспект синтаксиса текста в ряде
случаев определяет синтаксическую устроенность
предложения.
4. Предложение вне текста может быть информативно
недостаточным.

77
 Для классификации текстов используются понятия
семантический тип и способ отражения действительности
(регистр). В результате создается система семи типов текста.
Весь дух книги – словарь и грамматика практически
во всех ипостасях – пронизан идеей об их неразрывной связи
и взаимообусловленности. Наиболее ярко эта связь
обнаруживается, пожалуй, при описании роли лексики в
синтаксисе, в разговоре о понятийных категориях, о форме
слова в синтаксисе, о формировании содержательного
аспекта предложения, о синтаксических фразеологизмах, о
тексте как единице функционально-коммуникативного
синтаксиса.
Трудно найти в проблемном поле современного
синтаксиса вопросы, не затронутые в рецензируемом
издании. Вопросы не просто ставятся – решаются. Получили
объяснение скрытые глубинные механизмы взаимодействия
синтаксиса и семантики, обусловленные динамическим
характером речемыслительной деятельности и формально
проявляющиеся в разнообразии синтаксических
конструкций. Не обойдены вниманием автора сами
процедуры структурирования знаний, связанные с
моделированием концептуального пространства синтаксиса.
Пробуждают исследовательское сознание проблемы,
казалось, нашедшие свои непростые (промежуточные – ?)
решения в теории синтаксиса середины и второй половины
минувшего века – типы денотативных ролей (в особенности
сирконстантных), вопросы валентности и сочетаемости,
согласование смыслов в речевых построениях, смысловое
осложнение предложения и смысловая устроенность
предложения в целом, вопросы трансформации
(применительно к коммуникативным языковым
механизмам), современная концепция членов предложения и
определение членов предложения (особенно в части
зависимостей), концепция словосочетания… Все это в книге
78
– бесстрастно, несмотря на множественность существующих
трактовок, доказательно, убедительно, с большой
перспективой для развития лингвистической мысли
новейшего периода.
Книга М. В. Всеволодовой «Теория функционально-
коммуникативного синтаксиса» (второе издание),
несомненно, – событие в лингвистической науке начала XXI
века, адресована заинтересованному и думающему
читателю.

Светлана Алексанова
Доктор филологических наук, доцент,
профессор кафедры русской и зарубежной филологии
ФГБОУ ВО «Кубанский государственный университет»,
филиал в г. Славянске-на-Кубани
alexanova@inbox.ru

79