Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Алпатов
Япония:
язык и общество
1
Содержание
...
Содержание
o
o Предисловие ко второму изданию
o Введение
o Список японских терминов
o Условные сокращения
Немного истории
Языковая ситуация в современной японии
o Распростанение литературного языка
o Литературный язык и бунго
o Корейский, айнский и английский языки в Японии
Японская письменность сегодня
o Иероглифы и кана
o Полезны или вредны иероглифы?
o Как строится японский письменный текст
o Японская письменность в наши дни
o Латиница в Японии
Японская вежливость
o Вежливые и невежливые формы и слова
o Когда употребляются формы вежливости?
o Формы вежливости прежде и теперь
Как говорят японки
o Статус японских женщин и язык
o Будут ли мужчины и женщины говорить одинаково?
Катаканный язык
o Особенности японских заимствований
o Гайрайго и американизация японской массовой культуры
Изучение и регулирование языка
o Социолингвистика в Японии
o Язык и массовая коммуникация
Японский язык в современном мире
o «Японский язык очень труден»
o Программы обучения японскому языку
o «Мир должен говорить по-японски»
О двух разновидностях устного и письменного вариантов современного японского
литературного языка
Новые дискуссии о будущем японской письменности
Судьба айнского языка
Литература
Предисловие ко второму изданию
Первое издание книги «Япония: язык и общество» вышло в 1988 г. и уже давно от-
сутствует в продаже. Встал вопрос о новом издании.
Безусловно, книга, изданная более десяти лет назад, а написанная в основном в 1985
г., уже не может отражать во всем многообразии как современную японскую ситуацию,
так и современный уровень развития науки. Однако, как нам представляется, достаточно
стабильная языковая ситуация в Японии все-таки изменилась с тех пор не так уж сильно и
сделанные в книге наблюдения и выводы в основном сохраняют силу и для нашего време-
ни. Кроме того, у нас не было возможности изучить за эти годы языковую ситуацию в
Японии столь же детально, как это нам удалось сделать во время годичной командировки
в 1984—1985 гг. Те наблюдения, которые мы могли сделать во время коротких пребываний
в стране в 1990—2001 гг., не дают оснований говорить о каких-то очень существенных пе-
ременах. Конъюнктурной правки, на наш взгляд, книга также почти не требует. Поэтому
мы сочли возможным переиздать книгу лишь с незначительной правкой.
В то же время мы решили добавить к тексту книги три статьи, написанные и опуб-
ликованные в 90-е гг. и по тематике примыкающие к книге. Некоторые проблемы, затро-
нутые в книге «Япония: язык и общество» (иероглифика и интернационализация Японии,
положение айнского языка и др.), изложены в статьях подробнее. Кроме того, статьи со-
держат некоторые факты и примеры, относящиеся уже к 90-м гг.
Эти статьи публиковались в следующих изданиях:
Новые дискуссии о будущем японской письменности // Япония. 1991—1992. М.,
1994.
Судьба айнского языка // Малые языки Евразии: социолингвистический аспект. М.:
МГУ, 1994; 1997.
О двух разновидностях устного и письменного вариантов современного японского
литературного языка // Устные формы литературного языка. История и современ-
ность. М.: Эдиториал УРСС, 1999.
Последняя из статей несколько сокращена за счет повторений примеров, имею-
щихся и в книге «Япония: язык и общество». В ней также выправлены опечатки, которых в
книге «Устные формы литературного языка» оказалось недопустимо много.
Кроме того, в издательстве «Муравей» предполагается издание в виде отдельных
брошюр еще двух наших статей по сходной проблематике:
Литературный язык в России и Японии: опыт сопоставительного анализа (первая
публикация: Вопросы языкознания. 1995. № 1).
Многоязычие в Японии (первая публикация: Япония. 1994— 1995. М., 1996).
Количество литературы по данной проблематике, вышедшей за прошедшие годы,
очень велико. Упомянем лишь самые важные работы:
Shibamoto J S Japanese Woman's Language. Orlando — San Diego — New York —
Tokyo, 1985.
Suzuki T Reflections on Japanese Language and Culture. Tokyo, 1987.
Shibatam M. The Languages of Japan. Cambridge, 1990.
Multilingual Japan. Ed. by J. C. Maher and Kyoko Yashiro. Clevedon — Philadelphia —
Adelaide, 1995.
Loveday L. Language Contact in Japan. A Socio-Linguistic History. Oxford, 1996.
Маевский Е В. Графическая стилистика японского языка. М., 2000.
Введение
Все знают, что язык представляет собой общественное явление. Любая языковая
система функционирует и развивается в обществе, обслуживая те или иные цели челове-
ческой коммуникации. Социальное функционирование языка — очень важная проблема,
между тем многое здесь до сих пор изучено недостаточно.
Выполнение языком общественных функций имеет как общие закономерности, так
и специфические стороны, различные для каждого конкретного языка и обусловленные в
первую очередь общественным строем, уровнем развития общества, а также особенно-
стями национальной культуры и структуры языка. Язык — один из важнейших элементов
культуры любого народа, поэтому исследование общественных процессов в той или иной
стране неполно без рассмотрения социолингвистической проблематики.
В этой связи интересен материал современной Японии. Общественное функциони-
рование японского языка во многом сходно с функционированием других языков разви-
тых капиталистических государств; однако есть немало и специфически японского. Неко-
торые проблемы, острые для других государств, для Японии относительно второстепенны
(языки национальных меньшинств, двуязычие), с другой стороны, встают вопросы, мало-
значимые для других стран (рационализация письменности, расхождения мужского и
женского языков). Специфические особенности имеют проблемы языковой нормы, диа-
лектов, распространения японского языка как международного и многие другие.
Изучение языковых аспектов современного японского общества небезынтересно и
для понимания социальных процессов в целом. Может быть, ни в одной из развитых ка-
питалистических стран язык не дает столь много информации об этих процессах, как в
Японии. Социальные отношения между людьми отражаются в сложных правилах поль-
зования формами вежливости; речевое поведение женщин и даже особенности их языка
выявляют их подчиненное положение в обществе; японский язык сохраняет следы много-
вековой изоляции Японии, но в то же время в нем проступают черты американизации
японской массовой культуры. Все эти вопросы мы постараемся рассмотреть в книге.
Социолингвистические исследования проводятся в современной Японии, однако
они имеют специфическую окраску и представляют собой составную часть японской язы-
ковой культуры. В СССР анализ языковых проблем японского общества был начат в 20—
30-е годы нашими крупнейшими учеными Е. Д. Поливановым и Н. И Конрадом. Позже
много для изучения этих вопросов сделал С. В. Неверов, особо следует отметить книгу
*Неверов, 1982+, в которой детально проанализированы теоретические основы японской
социолингвистики и японской языковой политики. В то же время в советской японистике
еще не было исследования, где бы давался общий очерк тех повседневных языковых про-
блем, с которыми сталкиваются современные японцы, и способов их решения. Мы не
претендуем на полный охват этих проблем, однако постарались в той или иной мере ос-
ветить наиболее важные из них.
Предлагаемая работа не является систематическим описанием современного япон-
ского языка. Сведения по фонетике, грамматике и письменности приводятся лишь на-
столько, насколько это необходимо для понимания социолингвистических проблем.
Терминология максимально упрощена, для того чтобы работа была понятна читателю-
нелингвисту. Некоторые японские термины (не выходящие за пределы школьных), упот-
ребляемые нами, поясняются в приложении. Примеры из японского языка приводятся в
стандартной русской («поливановской») транскрипции, за исключением случаев, когда
текст в оригинале записан латиницей, которая сохраняется.
Материал книги в значительной степени был собран автором во время команди-
ровки в Японию по линии Японского фонда в 1984—1985 гг.; наряду с примерами, взяты-
ми из литературы, использованы результаты собственных наблюдений. Автор благодарит
сотрудников Государственного института японского языка, Института культуры передач
при радио- и телекомпании NHK и профессора Сибата Такэси за консультации и по-
мощь в получении материалов для написания этой книги.
голл. голландский
нем. немецкий
порт. португальский
русск. русский
фр. французский
яп. японский
Библиографические сокращения
ВФ Вопросы философии
ВЯ Вопросы языкознания
Немного истории
Тема предлагаемой работы — языковая ситуация в Японии в 80–90-е годы XX в. Од-
нако для должного понимания современных социолингвистических проблем необходимо
кратко охарактеризовать, как сложилась эта ситуация. Мы не имеем возможности рас-
смотреть здесь всю историю социального функционирования японского языка; эта про-
блематика изучена в ряде работ как в Японии *Бунтайси, 1972+, так и в нашей стране
*Конрад, 1960+.
Как известно, переломным моментом японской истории была буржуазная рево-
люция 1867–1868 гг. Последовавшая за ней эпоха была периодом формирования и разви-
тия японского капитализма, активной европеизации японской культуры. Многое из того,
что осталось от феодальных времен, не соответствовало новым общественным отношени-
ям. Одной из проблем, требовавших скорейшего решения, была проблема языка.
Для феодальной Японии был характерен типичный для феодальных государств
разрыв между разговорным и литературным языком. Население Японии говорило на
многочисленных сельских и городских диалектах, причем в условиях феодальной раз-
дробленности и географической обособленности различных районов страны диалектные
различия были значительными. Носители достаточно удаленных диалектов не могли по-
нимать друг друга, в то же время они, как правило, не владели какой-либо общей языко-
вой системой.
Единственным сформировавшимся литературным языком в Японии до второй по-
ловины XIX в. был старописьменный японский язык, или бунго *Этот термин буквально
означает «литературный язык» и представляет собой кальку с голландского. Он распро-
странился уже после революции 1867–1868 гг. (ранее общепринятого термина не было,
так как бунго считался единственным «настоящим» языком в противоположность «про-
стонародным» диалектам). Историю этого термина и противопоставленного ему термина
«кого» (см. *Фурута, 1982+).+. Наряду с бунго использовали и японизированный китайский
язык (так называемый камбун), господствовавший до XIX в. в сфере официальной доку-
ментации и в конфуцианской науке. Бунго сложился в эпоху Хэйан (IX–XII вв.) на диа-
лектной основе Киото, столицы Японии того времени. Первоначально бунго мало отли-
чался от языка, на котором говорили высшие социальные слои столицы, но постепенно
разрыв между устной речью и письмом становился все заметнее. Устная речь не кодифи-
цировалась, а язык, лежащий в ее основе, постоянно изменялся. При написании текстов
на бунго первоначально происходила ориентация на язык авторитетных памятников как
на образцовый, а с XIII в. началось установление языковых норм. Идея об историческом
развитии языка была чужда японским филологам феодальной эпохи, нормирование
языка понималось как следование литературе VIII–XII вв. и очищение его от «порчи», т. е.
от элементов, появившихся позже, и от диалектизмов. Японские филологи, особенно
ученые XVII — начала XIX в., создали весьма изощренную технику вплоть до довольно со-
вершенных методов фонетической реконструкции с целью сохранить бунго в неизменном
виде (см. *Алпатов, Басе, Фомин, 1981+). Уже к XIII–XIV вв. орфография бунго была далека
от реального произношения, а в XIX в. бунго представлял собой особый язык, никому не
понятный без специального обучения.
Бунго использовался по всей Японии, на нем создавались произведения художест-
венной литературы, а позднее и некоторые научные сочинения. Крупнейшие японские
писатели XVII–XIX вв.: Ихара Сайкаку, Тикамацу Мондзаэмон, Дзиппэнся Икку и другие
— вводили в произведения разговорные элементы своего времени, однако основой их ав-
торского текста был все же бунго (анализ языка этих писателей см. *Сыромятников, 1978,
с. 14–30+). Безусловно, бунго, давно потерявший разговорную основу и употреблявшийся
лишь на письме *Произносительных норм бунго никогда не существовало, каждый носи-
тель японского языка читал тексты на бунго вслух на своем диалекте (а после создания но-
вого литературного языка — обычно на нем); существовавшие традиции произношения
(например, в театре) были скорее жанровыми.+, не годился на роль общенародного языка
буржуазной Японии.
До буржуазной революции 1867–1868 гг. все формы существования японского язы-
ка, за исключением бунго, были территориально ограничены. Это определялось тем, что
на большей части территории страны, особенно в сельской местности, просто не было не-
обходимости в междиалектном общении. Прикрепление крестьян к земле, запрещение
передвижения для значительной части населения в Японии XVII–XIX вв. способствовали
консервации диалектной раздробленности. Лишь три языковых образования в Японии
того времени (не считая бунго) выходили за рамки обычного диалектного использования.
Во-первых, это столичный, киотоский диалект. Он считался наиболее престижным,
что отмечали и первые европейцы, побывавшие в Японии в XVI–XVII вв. (см. *Сыромят-
ников, 1965, с. 4+); он был известен и за пределами Киото, а в конце XVI — начале XVII в.
предпринимались попытки создания на нем литературных произведений (см. *Сыромят-
ников, 1965, с. 16–34+). Однако выдвижение Эдо как экономического и политического цен-
тра Японии прервало складывание литературного языка на киотоской основе.
Во-вторых, это диалект Сюри (окинавский), использовавшийся как средство меж-
диалектного общения на о-вах Рюкю. В период независимости этих островов (1429–1609),
а затем их полунезависимого существования (1609–1872) на основе диалекта Сюри сло-
жился определенный языковой стандарт; появились и литературные тексты, написанные
по-окинавски. Однако формирование этого стандарта было прервано в конце XIX в. в ре-
зультате общегосударственной языковой политики, направленной на единство литера-
турного языка во всей Японии. *В западноевропейской и отечественной литературе конца
XIX — первой половины XX в., начиная с работ Б. X. Чемберлена, употреблялось название
«рюкюский язык», иногда существующее и в настоящее время. Сейчас в Японии говорят
только о рюкюских диалектах, что с социалингвистической точки зрения оправдано, по-
скольку о-ва Рюкю, как и вся остальная территория Японии, обслуживаются литератур-
ным японским языком.+
В-третьих, это так называемый эдоский (токийский) диалект. Это традиционное на-
звание нельзя признать точным. С одной стороны, данное языковое образование исполь-
зовалось не во всем Эдо (с 1868 г. — Токио), а лишь в его западной, нагорной части (Яма-
нотэ), более зажиточной и престижной по социальному составу; говор восточной, при-
морской, части города (Ситамати) имел значительные особенности, не исчезнувшие до
конца даже в наши дни (к этому вопросу мы еще вернемся); говор Ситамати был ближе к
окружавшим Эдо сельским диалектам Восточной Японии. С другой стороны, так назы-
ваемый эдоский диалект был скорее наддиалектным образованием, включавшим в себя
элементы разного происхождения. С XVII в. Эдо стал ведущим политическим и экономи-
ческим центром страны, в котором постоянно сталкивались выходцы из различных рай-
онов Японии. В течение двух веков сложилось эдоское наддиалектное образование, где на
восточнояпонскую диалектную основу наложились элементы других диалектов, носители
которых попадали в Эдо, особенно диалекта Киото и диалектов по дороге из Киото в Эдо,
в частности диалекта провинции Микава (см. *Harada, 1966, с. 80+). Фонетика и акцентуа-
ция эдоского наддиалектного образования были чисто восточнояпонскими, но граммати-
ка и лексика приобрели немало элементов иного происхождения, отсутствовавших в го-
воре Ситамати. Как указывает лингвист Танака Акио, эдоское наддиалектное образование
было первоначально употребительным в самурайской среде; основная линия развития
была следующей:
1. язык эдоских самураев;
2. язык зажиточных горожан верхней части Токио;
3. язык верхней части Токио;
4. стандартный японский язык (использован материал доклада Танака Акио в Токий-
ском муниципальном университете 8 декабря 1984 г.)
Хотя до революции 1867–1868 гг. эдоское наддиалектное образование не употреб-
лялось на письме, оно считалось престижным и благодаря переездам самурайского и от-
части торгового населения было известно и за пределами Эдо (Токио), ставшего с 1868 г.
столицей страны.
Изменившиеся в связи со становлением капитализма социальные условия — фор-
мирование единого рынка, рост миграций населения и расширение контактов между
людьми, развитие культуры, науки и техники — требовали создания языка, на котором
могло бы общаться все население Японии. По вопросу о том, как строить этот язык, пер-
воначально существовали разные мнения. Влиятельный политический деятель того вре-
мени Мори Аринори даже предлагал отказаться от японского языка как неадекватного
новым задачам и перейти на английский (см. *Miller, 1977, с. 41–43+). Были и сторонники
сохранения бунго, который во второй половине XIX в. даже расширил свое функциони-
рование: после выхода из активного употребления японизированного китайского на бун-
го была переведена официальная документация, в созданной в эти годы системе школь-
ного обучения бунго занимал большое место.
Однако единственным реальным выходом из положения было формирование ли-
тературного языка на разговорной основе. Особая роль токиоского наддиалектного Обра-
зования привела к тому, что с самого начала новый литературный язык складывался на
его базе. При этом происходило пополнение языка и за счет других источников. Про-
должалось, особенно на первых порах, воздействие других диалектов, в частности диалек-
тов провинций Сацума, Нагато, Тоса, носители которых играли заметную роль в буржу-
азной революции (см. *Harada, 1966, с. 80–83+). Но более важным было влияние бунго. От-
воевывая у бунго один функциональный стиль за другим, новый литературный язык, по-
го» *Этот термин означает «разговорный язык», также пред-
ставляя собой кальку с голландского. Широкоупотребительный до войны, сейчас он
встречается редко, поскольку противопоставление «кого — бунго» перестало быть акту-
альным. Литературный язык в противоположность диалектам и другим некодифициро-
ванным формам языка называется «хждзюнго» («стандартный язык») или (в последнее
время чаще) «кжцуго» («общие язык»).+, включал в себя лексику, характерную для данного
стиля; значительная часть культурной лексики и терминологии, употребительной до сих
пор, первоначально была принадлежностью бунго. Заметны заимствования из бунго и в
грамматике. Показатель долженствования -бэки, показатель местного падежа нитэ, пока-
затель исходного падежа жри еще в средние века исчезли из разговорного языка, но со-
хранились в бунго, откуда перешли в новый литературный язык, существуя в нем и сей-
час. Как писал Н. И. Конрад, «из соприкосновения с гибким и выразительным... языком
новый... язык вышел обогащенным, и притом не чуждыми ему элементами, а элемента-
ми, ему близкими» *Конрад, 1937, с. 10+. Наконец, большое количество слов, обозначав-
ших новые понятия (включая заимствования), появлялось уже в самом кого без посредст-
ва бунго или диалектов.
В течение более полувека в Японии существовали два литературных языка — бунго
и кого. Конечно, сильно упрощенным было представление наших японистов 30-х годов о
бунго как «феодальном» и кого как «буржуазном» языке (см. *Конрад, 1937, с. 17—18+), но
само сосуществование этих двух языков было следствием противоречивой социальной
структуры японского общества конца XIX — первой половины XX в., когда развитие капи-
тализма сопровождалось наличием значительных феодальных пережитков. Сохранению
бунго способствовал его многовековой авторитет, поддерживавшийся японскими правя-
щими кругами. Еще в 1941 г. известный языковед Токиэда Мотоки писал, что для японцев
бунго и кого различаются не как разные исторические фазы японского языка, а прежде
всего как его более и менее престижные варианты *Токиэда, 1983, с. 93+.
Однако, как справедливо указывал Н. И. Конрад, существование двух литературных
языков не может удерживаться долго *Конрад, 1960, с. 49+. По мере своего совершенство-
вания кого отвоевывал один функциональный стиль за другим. Уже к концу XIX в. он за-
воевал позиции в художественной прозе (в поэзии бунго оказался более стойким). Круп-
ные писатели конца XIX — начала XX в., прежде всего Фтабатэй Симэй и Ямада Бимж
(бывший также и языковедом), а затем Нацумэ Сосэки, Симадзаки Тосон, Сига Наоя и
другие сыграли значительную роль в формировании нового литературного языка и в ук-
реплении его авторитетности. К концу XIX в. на кого стала издаваться и периодика, хотя в
газетном языке влияние бунго на него оказалось особенно значительным. Новые сферы
коммуникации, в частности радио, с самого начала обслуживались кого. Медленнее шел
процесс замены литературного языка в сфере науки: еще в 20–30-е годы при написании
научных трудов нередко использовался бунго; однако в предвоенные годы кого и здесь
стал превалировать. Единственной областью, в которую вплоть до разгрома японского
милитаризма не допускался новый язык, была официальная документация: император-
ские указы, законы, юридические документы, воинские приказы и донесения, деловые
бумаги, официальные письма и т.д. составлялись на бунго (подробнее историю распро-
странения одного языка в разных сферах коммуникации см. (Конрад, 1960+).
К концу XIX в. в Японии была создана современная система образования, и еще до
начала второй мировой войны Япония была страной сплошной грамотности. Основой
школьного обучения стало преподавание единого для всей страны литературного языка.
До войны в школах изучали бунго и кого, но если нормы бунго были разработаны еще
давно, то нормы кого фиксировались уже в ходе распространения преподавания на нем,
что поначалу создавало немало трудностей. Формирование официальных норм кого за-
держивалось отчасти из-за позиции японских языковедов, которые долго единственным
достойным внимания объектом исследования считали бунго. Первая достаточно полная
нормативная грамматика кого была выработана министерством просвещения лишь в
1917 г. Однако к 40-м годам современным литературным языком владела, хотя бы на
письме, уже значительная часть населения Японии. Языковая политика до войны была
связана с распространением литературных языков, в первую очередь через школу, средст-
ва массовой информации играли тогда подчиненную роль. Диалекты рассматривались
как «порча» языка, задачей образования считалось их искоренение, однако основная мас-
са населения, осваивая в той или иной мере литературный язык, продолжала использо-
вать и диалекты.
Нормализаторская функция в довоенный период была сосредоточена в министер-
стве просвещения, которое утверждало учебники и практические грамматики. Нормы ко-
го были достаточно разработаны лишь в отношении грамматики и орфографии, причем
орфографические правила повторяли правила бунго и были основаны на традиции, мало
соответствовавшей реальному произношению. Орфоэпические нормы разрабатывались
слабо, хотя школьников и старались отучать от явно диалектных черт, а нормам ударения
не учили совсем. Обучение в то время было обучением не столько литературному языку,
сколько чтению и письму на литературном языке.
Ситуация в стране резко изменилась после поражения империалистической Япо-
нии во Второй мировой войне в 1945 г. Крах реакционной политической системы, режим
американской оккупации, ликвидация феодальных пережитков, культурная переориен-
тация — все это не могло не сказаться и на языковой ситуации. При этом влияние соци-
альных изменений было двояким: с одной стороны, нарушалась стабильность старых
норм, с другой — появились возможности для реформ литературного языка и письмен-
ности.
В первые послевоенные годы потеряли свою действенность многие культурные сте-
реотипы, внедрявшиеся до 1945 г. правящими кругами Японии; до определенной степени
к ним причислялись и старые языковые нормы. К этому добавились миграции населения
в военное время, нарушившие былую диалектную обособленность, и резко возросшее
влияние английского языка. Особенно явно изменилась старая система форм вежливости,
где влияние общественных процессов на язык наиболее очевидно. Литература первого
послевоенного десятилетия полна рассуждений о нарушении норм языка, о его «порче» и
«разрушении», особенно свойственных представителям старшего поколения (см. обзор
таких высказываний *Киндаити, 1959, с. 184–191+). Вновь появились предложения о ради-
кальном преобразовании японского языка, вплоть до возрождения идей о полном отказе
от него, что предлагал авторитетный писатель Сига Наоя. Прогрессивные деятели того
времени, в частности писатель Такакура Тэру, призывали коренным образом изменить
языковую норму, приблизив ее к «языку простого народа»: предлагалось упразднить или
свести к минимуму иероглифику, исключить из языка формы вежливости, ставилась за-
дача развить в японском языке отсутствующие в нем категории числа и лица (см. *Конрад,
1948; Абуков, 1959+).
Подобные предложения не имели реальной базы. Однако в условиях серьезных со-
циальных изменений удалось провести ряд языковых реформ. Сразу после войны пре-
кратилось использование бунго в его последней сфере — официальной документации.
Это привело к почти полному выходу бунго из активного употребления. Осуществились и
реформы письменности. Написания японской азбукой — каной — приблизились к лите-
ратурному произношению, исторические написания, за небольшим исключением, были
отменены. Предпринимались и меры по ограничению иероглифики. Вскоре после войны
был составлен иероглифический минимум «тож-кандзи» из 1850 иероглифов. Хотя он
имел силу закона лишь для учебной литературы, выпускаемой министерством просве-
щения, его создание оказало несомненное влияние на употребление иероглифики. Уп-
рощению подверглось и написание ряда иероглифов.
После войны в Японии остро встала задача нормирования языка. Было необходимо
завершить установление языковых норм и привести уже существовавшие нормы в соот-
ветствие с реальностью. Эта деятельность рассматривалась как общегосударственная зада-
ча, к ее решению привлекались ведущие языковеды страны. В 1948 г. при министерстве
просвещения был создан Государственный институт японского языка, ставший ведущим
центром нормализаторской деятельности. В связи с повышением в японском обществе
роли средств массовой информации, особенно радио, а затем телевидения, подобная дея-
тельность начала активно осуществляться и информационными учреждениями, в первую
очередь государственной радио- и телекомпанией NHK. В первые 10–15 лет после войны
нормы литературного языка были разработаны там, где они отсутствовали (произноше-
ние и ударение), заново установлены там, где язык заметно изменился (формы вежливо-
сти), уточнены и скорректированы там, где они существовали и раньше.
К концу 50-х годов подобная деятельность в основном завершилась, в японской
языковой политике произошел переход от этапа установления норм к этапу их поддер-
жания и совершенствования (см. *Neustupny, 1978, с. 269–278+). Постепенно уменьшились,
хотя и не исчезли совсем, жалобы на «порчу» и «разрушение» языка. Японский литера-
турный язык вступил в фазу относительно стабильного существования, этот период про-
должается и поныне. Далее мы рассмотрим особенности функционирования японского
языка именно на этом этапе.
Языковая ситуация в современной Японии
Распространение литературного языка
С 1945 г. единственным официальным языком Японии стал современный японский
литературный язык, история формирования которого излагалась выше. Это единственная
форма существования японского языка, способная обслуживать все сферы общения. Сис-
тема литературного языка противопоставлена, во-первых, некодифицированным формам
существования японского языка — территориальным, социальным диалектам, просторе-
чию; во-вторых, ограниченно функционирующему бунго; в-третьих, языкам националь-
ных меньшинств — корейскому и почти исчезнувшему айнскому; в-четвертых, получив-
шему определенное распространение английскому языку. В данной главе система лите-
ратурного языка будет условно рассматриваться в своем единстве, хотя она имеет разного
рода варианты: устные и письменные, разговорные и книжные, мужские и женские; об
этих вариантах говорится в последующих главах.
В целом практически все население современной Японии в той или иной степени
владеет литературным языком. Имеются два основных источника его распространения —
школа и средства массовой информации.
«В настоящее время по распространенности среднего образования Япония стоит
впереди всех остальных индустриально развитых капиталистических государств (практи-
чески грамотно все население страны)» *Березина, 1985, с. 14+. * Данные о проценте гра-
мотных в Японии противоречивы: пишут о том, что еще в 1948 г. неграмотных, включая
лиц, знающих только кану, было лишь 2,1% населения *Иман, 1980, с. 32+, что среди детей
не поддается обучению грамоте 0,98% *Ямада, 1984а, с. 87+; однако утверждается и то, что в
Японии около 5% неграмотных *Grootaers, Shibata, 1982, с. 329; Miller, 1982, с. 186+.+ Сейчас
неполное среднее (девятилетнее) образование получают практически все, полное среднее
(двенадцатилетнее) образование — 93,2% мужчин и 95,4% женщин, из числа кончающих
девять классов, после этого продолжает обучение в университетах и колледжах 41,3%
мужчин и 33,3% женщин (JFN. 1984. Октябрь. С. 4–5).
Другой канал воздействия литературного языка на японцев — средства массовой
информации. По данным обследований, лишь 3,6% опрошенных вообще не читают газет,
в среднем современный японец в день тратит 44,1 минуты на чтение газет, 24,8 минуты —
на чтение книг и 16,8 минуты на чтение журналов; это время сейчас несколько больше,
чем раньше; у лиц с невысоким уровнем образования среднее время на чтение газет даже
выше, чем у людей с высшим образованием (Симбун. 1984, № 1. С. 59). На большую при-
вязанность японцев к чтению (в частности в транспорте) указывают и иностранные, осо-
бенно американские, наблюдатели, признающие, что средний японец в отличие от сред-
него американца еще не отвык читать длинные тексты (Daily Yomiuri. 04.07.1985). Отмеча-
ется и бум в основании новых журналов: с 1978 по 1983 г. появлялось по 165–235 журналов
в год (Симбун. 1983. № И, с. 93—96). Особенно велико количество женских журналов, об-
щий тираж которых достигает 90 млн. экз.; на японскую семью в среднем приходится 5,7
журнала в месяц, а женщины покупают и выписывают четыре журнала в месяц (Daily
Yomiuri. 05.12.1984). Не надо переоценивать эти данные, поскольку значительная часть на-
селения читает только газетные заголовки, подписи под картинками и комиксы. Тем не
менее привычка японцев к чтению, несомненно, способствует знанию литературного язы-
ка.
Еще большее время японцы проводят за телевизором, который имеется у 99%
японских семей *Фирсов, 1985, с. 61+. По данным на 1983 г., среди опрошенных лишь 2,8%
не смотрят телевизор совсем. Среднее время просмотра передач в день — 144,9 минуты
(для лиц старше 60 лет — 172,1 минуты) (Симбун. 1984. № 1. С. 60). Отмечают, впрочем,
что пик интереса к телепередачам прошел около 1976 г. и среднее время, проводимое за
телевизором, сейчас уже меньше (ХБ. 1983. № 9. С. 97). В среднем телезритель, живущий в
Токио или его пригородах, за день воспринимает текст, соответствующий 5,5 газетным
или 75 книжным страницам (ХБ. 1984. № 10. С. 20); надо учесть, что японский письменный
текст из-за иероглифики компактнее соответствующего текста на европейских языках.
Заметную роль в жизни японца играет и радио. Телевидение и радио сейчас имеют не
меньшее значение в распространении литературного языка, чем школа; отмечается, что
именно они прежде всего формируют литературное произношение *Хосоно, 1983, с. 37–
38; Накамура, 1984, с. 5+.
Все население современной Японии, таким образом, живет в постоянном окруже-
нии литературного языка и не может не владеть им. Массовые обследования показывают,
что даже среди стариков уже не найти человека, в речи которого совершенно не ощуща-
лось бы влияние литературного языка *Накадзж и другие, 1983, с. 55+. Степень владения
литературным языком, конечно, неодинакова: различия связаны прежде всего с уровнем
образования и возрастом. Наиболее четкая возрастная грань наблюдалась в 80-е гг. около
40 лет: люди моложе этого возраста владеют литературным языком заметно лучше и
примерно на одном уровне (поскольку эта часть населения, как правило, имеет образова-
ние не ниже среднего) *Накадзж и другие, 1984, с. 21+. Разные уровни языковой системы
осваиваются по-разному, акцентуация хуже всего (см. ниже).
Литературный язык и диалекты
В современной Японии литературный язык — единственное или господствующее
средство общения на письме и во всех официальных ситуациях (радио, телевидение, лек-
ции, выступления, официальные беседы и т. д.), а также (исключая отчасти Рюкю) при
неофициальном общении с посторонними (междиалектном общении).
Однако широкое распространение литературного языка не привело к исчезнове-
нию диалектов. Хотя они долго считались «порчей» языка и обладали низкой престижно-
стью, а в задачу школы входило их искоренение, они продолжают сохраняться
Как указывает крупный знаток японской диалектологии В. А. Гротерс, «семейным
средством коммуникации» в Японии по-прежнему служит территориальный диалект
*Grootaers, Shibata, 1982, с. 329+. Японские дети, овладевая языком в семье, до школы поль-
зуются, как правило, лишь диалектом *Grootaers, Shibata, 1982, с. 338+; это подтверждают и
экспериментальные исследования, по данным которых дети лишь после пяти лет начи-
нают осознавать некоторые различия между литературной и диалектной речью *Симид-
зу, 1983+. Однако окончательный процесс разграничения этих форм речи происходит уже
в школе.
Взрослый японец (кроме части образованного населения крупных городов, полно-
стью утратившей диалект) владеет двумя, а то и тремя языковыми системами (не считая
иностранных языков), часто очень отличными друг от друга. Особенно сильно отличаются
от литературного языка диалекты юга Японии: Окинавы, несколько в меньшей степени
Кюсю; заметны и особенности диалектов севера Хонсю. Меньше отличаются от литера-
турного языка диалекты и говоры в районах вокруг Токио, Осаки и Киото, а также на Хок-
кайдо. Однако даже в приморской части Токио — Ситамати, а также в недавно вошедшей
в городскую черту западной и северной части Токио местные говоры имеют некоторые
особенности *Жкота, 1984+.
Переход с одной системы на другую, или, как иногда говорят исследователи, «пере-
ключение кодов», социально обусловлено. Устойчивость диалектов в Японии во многом,
по-видимому, объясняется особенностями японской традиционной культуры, большой
ролью противопоставления «свой — чужой» для японского общества. Как пишет совре-
менный исследователь культуры Японии, «отношения «индивидуум — группа» в Японии,
по единодушному мнению ученых, отличаются от западных. Для японца группа, ее вку-
сы, интересы необычайно важны, у него четко выражено стремление «быть как все»; груп-
па в большей степени, чем на Западе, влияет на поведение и мировоззрение японцев»
*Дьяконова, 1985, с. 97+. «Японцы часто трактуют понятие группы расширительно: группа
— это может быть семья, колледж, фирма, страна» *Дьяконова, 1985, с. 99+; в том числе
группой может быть и совокупность лиц, проживающих на данной территории. Речевое
поведение японцев тесно связано с взаимоотношениями внутри группы, а также с отно-
шением к лицам, находящимся вне ее, существуют специальные исследования этой про-
блемы (см *Mizutani, 1981, с. 127–139+), с ней нам придется еще не раз сталкиваться в книге.
Одним из проявлений вариантов языкового поведения внутри группы и вне ее является
различие литературного языка и диалекта в бытовом общении.
Диалект в современной Японии представляет собой в какой-то степени средство
объединения некоторой группы — территориальной, а иногда и социальной. Диалект —
естественная форма общения со «своими»; чем в большей степени собеседник рассматри-
вается как «свой», тем больше вероятность обращения к нему на диалекте, предельный
случай — семья. Но к незнакомому человеку, и тем более к иностранцу, будут обращаться
на литературном языке. Выдающийся русский ученый Е. Д. Поливанов, изучая нагасак-
ский диалект, освоил его настолько, что мог на нем говорить; однако это вызвало отрица-
тельное отношение местных жителей *Сугито, 1983, с. 199+: иностранец ни в какой ситуа-
ции не может считаться «своим». Не прибегают к диалектам и при общении с людьми,
занимающими более престижное социальное положение. Хотя большинство диалектов
имеют формы вежливости, диалекты обычно воспринимаются как недостаточно вежли-
вые *Вада, 1979, с. 54–55; Оки, 1980+. Отмечают, что житель деревни или небольшого горо-
да обратится к другу на диалекте, к старосте или учителю — на чем-то среднем между
диалектом и литературным языком, к постороннему или на телесъемке — на литератур-
ном языке *Накадзж и другие, 1983, с. 38+. Нам не раз приходилось наблюдать, как во вре-
мя телеинтервью люди разного образования и возраста, кроме очень старых, свободно
переходили на литературный язык, исключая разве что акцентуацию.
Тенденция использовать различные языковые системы для общения со «своими» и
«чужими» ведет к устойчивости диалектов даже в ситуации всеобщего распространения
литературного языка. Однако последний не может не оказывать влияние на диалекты. Ес-
ли функционально роль диалектов в Японии существенно не изменилась по сравнению с
довоенным временем, то структурно диалекты уже не те, что раньше. Традиционные диа-
лекты в чистом виде, которые еще в 10-е годы XX в. мог свободно изучать Е. Д. Поливанов,
почти исчезли. Так, диалект деревни Миэ, возле Нагасаки, широко известный благодаря
трудам Поливанова *Поливанов, 1917+, к 1978 г. еще существовал, однако им владело лишь
несколько пожилых женщин *Сугито, 1983, с. 195, 209+. При исследовании традиционных
диалектов обычно информантами служат люди старше 60 лет, но и их речь не вполне
свободна от литературных влияний.
Место старых диалектов занимают новые, в которых существуют как элементы
прежних диалектов, так и литературные, а также элементы, которые не существуют ни-
где, кроме новых диалектов. Структура новых диалектов активно изучается в Японии,
особенно много материала дали обследования, проведенные Государственным институ-
том японского языка. Отметим два таких обследования в г. Цуруока (префектура Ямагата,
на севере Хонсю) в 1950 и 1972 гг.; повторное исследование со вторичным опросом 107 ин-
формантов первого обследования дало возможность выявить тенденции развития языка
*Тиики, 1974+.
Оказывается, что различные диалектные особенности обладают разной устойчиво-
стью. Наименее устойчивы фонетические и фонологические признаки, здесь, вероятно,
сказывается явная непрестижность диалектного произношения. Так, согласные звуки типа
кв, гв отмечены у 18,5% информантов в г. Цуруока в 1950 г. и у 2% в 1972 г., смягчение со-
гласных перед е — у 31,9% в 1950 г. и у 5,8% в 1972 г. *Тиики, 1974, с. 117+. У лиц среднего и
младшего поколений в 1972 г. подобные явления не отмечались вовсе. Среди информан-
тов моложе 25 лет ни одна из диалектных фонологических особенностей в 1972 г. не отме-
чалась более чем у 12% испытуемых *Тиики, 1974, с. 300–303+. Итак, стандартная система
фонем обычно свойственна и новым диалектам типа того, на котором сейчас говорят в г.
Цуруока; впрочем, в крупных городах (Токио, Осака, Киото, Нагоя) фонологические сис-
темы и раньше были почти идентичны.
Более сложные процессы происходят в лексике и грамматике. Лексика — самая
подвижная часть языковой системы, многие диалектные слова заменяются литературны-
ми, но ряд единиц сохраняется. Все же в целом в г. Цуруока количество информантов,
употребляющих диалектную лексику, было в 1972 г. менее 50% *Тиики, 1974, с. 146–155],
хотя по некоторым словам процент много выше. В области грамматики диалектные осо-
бенности обычно не столь велики, однако часть из них очень устойчива. Есть даже грам-
матические показатели, ставшие употребительнее, чем ранее, и распространенные среди
молодежи. Так в г. Цуруока диалектную форму повелительного наклонения использовало
в 1950 г. 73,7% информантов, в 1972 г. — 72,6%, но среди информантов моложе 20 лет —
83,3%, показатель направительного падежа са в 1950 г. — 41,8%, а в 1972 г. — 52,5%, в том
числе среди информантов моложе 20 лет — 63,3% *Тиики, 1974, с. 137–143+ (аналогичные
данные см. также *Симидзу, 1983, с. 57-59; Бан, 1984, с. 209+).
Самая устойчивая диалектная черта в японском языке — акцентуация (ударение).
Обычно носители этого языка склонны всю жизнь сохранять ту акцентуацию, к которой
они привыкли с раннего детства; массовые обследования информантов показывают стой-
кое сохранение материнской акцентуации даже при перемене места жительства *Сугито
и другие, 1984+.
Традиционные акцентуационные системы очень устойчивы. Так, в г. Цуруока коли-
чество говорящих с литературной акцентуацией ни в одной из групп испытуемых не пре-
вышало 40% *Тиики, 1974, с. 129+. В крупном городе Фукуока лица, родившиеся до 1926 г.,
на 92–95% сохраняют акцентуацию традиционного диалекта, а родившиеся в 1950–1957 гг.
— на 65–66% *Хаята и другие, 1984+. Акцентуацию родного диалекта, по крайней мере
частично, могут сохранять самые высокообразованные люди. Крупнейший современный
японский социолингвист Сибата Такэси в докладе на конференции Кокуго-гаккай (обще-
ство японского языка) в Нагое в 1984 г. говорил, что он, прожив 45 лет в Токио, не знает
литературной акцентуации некоторых слов. Он также указывал, что подобные случаи —
причина существования в литературном языке слов с двумя допустимыми ударениями
(они составляют 10–12% словаря).
Такое явление отчасти связано с тем, что японское ударение играет меньшую смы-
словую роль, чем, например, русское; характерно, что слова, различающиеся только уда-
рением, японские ученые считают омонимами. Это подтверждается и психологическими
опытами: японцы не всегда могут правильно воспринять ударение, даже слушая записи
собственной речи *Neustupny, 1978, с. 58–73+. В то же время ударение служит четким ин-
дикатором того, откуда человек родом. В японских фильмах, в том числе исторических,
провинциалы часто говорят на литературном языке, но с диалектной акцентуацией.
В новых диалектах могут появляться и лексические и даже грамматические элемен-
ты, отсутствующие как в старых диалектах, так и в литературном языке (см. анализ таких
единиц, в том числе грамматических форм приглашения к совместному действию с суф-
фиксом -пэ *Иноуэ, 1982, с. 154–166+). Таким образом, противопоставление «литератур-
ный язык — традиционные диалекты» постепенно уступило место противопоставлению
«литературный язык — новые диалекты», последние представляют собой новые, сложив-
шиеся в основном в XX в. системы, продолжающие изменяться и развиваться.
Особые лингвистические ситуации, в чем-то полярные, создались на Хоккайдо и
Окинаве. На Хоккайдо противопоставление «литературный язык — новые диалекты» су-
ществует в наиболее чистом виде. Основную часть Хоккайдо (кроме крайнего юга) япон-
цы заселяли лишь с конца XIX в., сюда переселялись носители самых разных диалектов
Японии, за исключением окинавских. Во втором-третьем поколениях их родные диалекты
исчезли, и вместо них сформировалось некоторое общехоккайдоское языковое образова-
ние, имеющее, впрочем, локальные варианты. Оно может также характеризоваться как
новый диалект: система фонем и грамматика вполне литературны, но акцентуация и от-
части лексика имеют отличия от литературного языка, причем в лексике есть специфиче-
ски хоккайдоские элементы. Особенно показательна акцентуация: победила не литера-
турная, а наиболее простая из контактировавших систем, характеризующаяся фиксиро-
ванным местом ударения (эта система не была самой распространенной среди первона-
чальных носителей). Таким образом, и при полном исчезновении традиционных диалек-
тов, как это произошло на большей части Хоккайдо, остается потребность в разграниче-
нии систем, употребляемых при общении со «своими» и с «чужими» *Кжцугока, 1965;
Игараси, 1982+.
Префектура Окинава, состоящая из большого количества мелких, обособленных
островов, характеризуется, наоборот, максимальным сохранением традиционных диалек-
тов, очень значительно отличающихся от литературного языка, а иногда и друг от друга.
Только там еще можно встретить людей, не знающих литературного языка. В 1972 г. в га-
зетах упоминался случай, когда в суде трое обвиняемых пытались говорить на местном
диалекте; их заставили говорить на литературном языке, но двое из них не были в состоя-
нии это сделать, тем не менее в переводчике им было отказано *Miller, 1977, с. 73–74].
Только на Окинаве для междиалектного общения наряду с литературным языком ис-
пользуется и местное наддиалектное образование, о котором мы уже говорили. Хотя оки-
навская литература с начала XX в. сошла на нет и свободное владение этим образованием
сокращается *Кадзику, 1983, с. 33+, его значение еще сохраняется, что проявилось в появ-
лении окинавского радиовещания *Нохара, 1983, с. 53+.
Окинава — район наименьшей стандартизации японского языка. Однако трудно
найти территорию, где бы отсутствие противопоставления литературного языка и диа-
лектов было реальностью. Ближе всего к этой ситуации Яманотэ, т. е. та часть Токио, где
формировался современный литературный язык. Но уже говор Ситамати в пределах То-
кио имеет особенности, к которым относят распространение стяженных форм и слов, где
литературным долгим гласным соответствуют краткие, акцентуационные отличия, мень-
шее число форм вежливости, специфическую лексику *Жкота, 1984+. Массовое обследова-
ние токийских кварталов Нисиката и Нэцу (при территориальной близости первый отно-
сится к Яманотэ, второй — к Ситамати) показало меньшую стандартизованность речи в
квартале Нэцу, которая, впрочем, может быть связана и с различиями социального соста-
ва населения *Мисоно, 1982; Огино, 1983+.
Итак, диалектная дробность Японии остается значительной, позиции диалектов ус-
тойчивы, хотя сами диалекты видоизменяются. При этом отношение к диалектам стало
во многом не таким, как раньше. В прошлом престижность диалектов была очень низкой
и их употребляли прежде всего из-за недостаточного знания литературного языка. Сейчас
еще бывают случаи, когда японцы скрывают знание диалекта *Shibata, 1975, с 171+, но та-
кое поведение уходит в прошлое. Люди среднего и младшего поколений обычно свобод-
но пользуются диалектом, прибегая к нему и при хорошем знании литературного языка
(по крайней мере всеми его элементами, кроме акцентуации); анкетирование иностран-
цев, живущих в Нагое, показало, что большинство из них постоянно сталкивается с диа-
лектизмами *Бан, 1984, с. 209+. По-видимому, низкая престижность диалектов была свой-
ственна периоду массового овладения литературным языком, когда речь на диалекте ас-
социировалась с низкой культурой, теперь же, когда литературным языком пользуются
все и владение диалектом вовсе не означает неумения переключаться с диалектной систе-
мы на литературную, диалект воспринимается уже не как «испорченный» язык, а как
вполне законное средство неофициального общения со «своими»; сказывается и то, что
новые диалекты не так непохожи на литературный язык, как старые, уже почти исчез-
нувшие. Не исключено, что в данной переориентации играет роль и усиление национа-
лизма в современной Японии: явно оживился интерес к «поискам корней», националь-
ным, в том числе и региональным, традициям.
Изменилось и официальное отношение к диалектам. Сейчас все чаще пишут о том,
что диалекты, как и другие особенности народной культуры Японии, — национальное
достояние, которое необходимо сохранять (Asahi Evening News. 29.09.1974) *Накамура,
1984+. Перед школой и средствами массовой информации больше не ставят задачу иско-
ренения диалектов, новая задача — обучение правильному пользованию диалектами. Тем
самым помимо общеяпонской литературной нормы начинают создаваться региональные
нормы. Это — новое явление в японской языковой ситуации за пределами Окинавы. *До
войны иногда для междиалектного общения на севере Хонсю использовался диалект г
Акита Драматург Киносита Дзюндзи вспоминает, что в 30-е годы кружок любителей даже
играл на нем «Предложение» А.П. Чехова *Киносита, 1983, с 6+ Позднее такие попытки
прекратились+ Конечно, невозможно установить норму для всех диалектов и говоров, мо-
гут быть сформированы лишь варианты разговорного языка для тех или других регионов.
Сейчас в школах введен курс местного диалекта, особый для разных районов Япо-
нии. Школьников учат правильному пользованию диалектом и осознанию его отличий от
литературного языка. Подобные передачи ведет и местное телевещание NHK, где даже
есть передача «Как не надо говорить на диалекте». В печати ведутся дискуссии о том, как
обучать детей диалекту *Котобано, 1980, с. 18–24+; все их участники сходятся на том, что
такое обучение необходимо. Стали распространяться и радиопередачи на диалектах.
Особенно это заметно на Окинаве, где с 1960 г. ведутся ежедневные передачи по-
окинавски: в течение пяти минут в день транслируются местные новости, а также переда-
ются народные песни, пьесы, объявления диск-жокеев (Г. 1983. № 4. С. 53, 74–75; ХБ. 1983.
№ 9. С. 10). Аналогичные передачи ведутся и в некоторых других районах Японии, на-
пример в префектуре Ниигата (ХБ. 1983. № 9 С. 10).
Повышение престижности японских диалектов стимулировало и активную дея-
тельность по их изучению. Сейчас, пожалуй, ни в одной стране мира диалекты не иссле-
дуются так детально, как в Японии. Чуть ли не в каждом японском провинциальном уни-
верситете создаются кафедры диалектологии, активно работает Диалектологическое об-
щество Японии, издан диалектологический атлас страны и издаются детальные атласы
всех префектур. Эта работа воспринимается как часть работы по изучению и сохранению
национальной культуры (см. очерк развития японской диалектологии *Grootaers, Shibata,
1982, с. 327–344]). *Один из авторов очерка, бельгиец В А Гротерс, постоянно живший в
Японии, занимал одно из ведущих мест в этих исследованиях+.
В последние десятилетия в японской литературе ведутся дискуссии по вопросу о
будущем диалектов; одна из них проходила под названием «Сохранятся ли диалекты в
XXI в.» (ГС 1984. №11. С. 9–11) (рассуждения о японском языке в XXI в. вообще характерны
для японской социолингвистики с 70-х гг.) Некоторые авторы предсказывали скорое ис-
чезновение диалектов, мотивируя это несовместимостью их с урбанизацией и проникно-
вением в них литературных черт; вывод одной из статей таков: «Участки, где рождались и
воспитывались диалекты, идут под бульдозер. Следовательно, сохранить диалекты невоз-
можно» *Хосоно, 1983, с. 38+. Однако чаще говорится об устойчивости японских диалектов,
сохраняемых даже в условиях жизни крупных городов; указывается и на то, что сохране-
нию диалектов может способствовать наметившийся переход к кабельному телевидению.
*Shibata, 1975, с 171+ (ГС. 1984. № 11. С 10) Сейчас же диалекты, в первую очередь новые,
представляют собой важную составную часть японской языковой ситуации и далеки от
исчезновения.
Языковая ситуация в современной Японии не исчерпывается противопоставлением
«литературный язык — территориальные диалекты». Наряду с территориальными диа-
лектами существуют и социальные, можно выделить и просторечные разновидности
японского языка, находящиеся вне литературного языка, но не имеющие в своем функ-
ционировании географических или социальных ограничений.
В феодальную эпоху в японском языке существовали строгие социальные, прежде
всего сословные, различия, накладывавшиеся на территориальные: даже в пределах одно-
го географического района или города, например Эдо, по-разному говорили самурай,
крестьянин, ремесленник, торговец. Имелись и более частные профессиональные расхо-
ждения. После перехода Японии к капитализму и особенно после 1945 г. подобные раз-
личия стали уменьшаться. Здесь играли роль уничтожение феодальной сословности, за-
мена старых социальных различий буржуазными, более подвижными и менее очевидны-
ми, а также распространение литературного языка, единого для разных социальных сло-
ев. Применительно к современной Японии трудно говорить о социальных формах суще-
ствования языка в чистом виде.
Сравнительно четкие социальные диалекты существуют лишь на периферии япон-
ского языка и, как правило, немногочисленны по количеству носителей Так, еще в XVII–
XVIII вв. в Сигамати сложился особый говор гейш, сохранившийся до настоящего време-
ни. Своеобразно и также весьма архаично, восходя к позднефеодальной эпохе, арго ганг-
стеров-якудза, имеющих, в частности, специальные способы представления друг другу
при знакомстве *Seward, 1968, с. 73–74+. До недавнего времени функционировали говоры
бродячих тopговцев *Канаи, 1983, с. 12+, буддийских священников, придворных дам
*Harada, 1966, с. 79–80+, сейчас они постепенно выходят из употребления. Имеются сведе-
ния об особенностях языка японских париев — буракуминов. Информация о такого рода
социальных диалектах часто очень скудна.
Однако даже там, где нельзя говорить о социальных диалектах как о каких-то опре-
деленных языковых системах, некоторые социальные различия в функционировании
японского языка существуют, часто накладываясь на территориальные; эти различия
обычно имеют не абсолютный, а статистический характер. Этот факт признают и япон-
ские лингвисты, осуществляющие массовые языковые обследования. Так, в упоминав-
шемся исследовании языка двух кварталов Токио выявлено, что в зажиточном и населен-
ном главным образом интеллигенцией квартале Нисиката степень стандартизации языка
заменю выше, чем в квартале Нэцу, жители которого, как правило, мелкие и средние тор-
говцы; в первом квартале намного чаще и разнообразнее используются формы вежливо-
сти. Там же сказано, что современная граница Яманогэ и Ситамати уже не совпадает с ис-
торической: богатые районы Гиндза, Канда, традиционно относившиеся к Ситамати, сей-
час по языку ближе к Яманотэ *Oгино, 1983, с. 72–73].
В отличие от литературного языка и диалектов японское просторечие не обладает
четкой выделимостью, трудно говорить о нем как о какой-то языковой системе. Однако
существует немало слов и грамматических форм, которые не признаются литературной
нормой, но не могyт быть названы диалектными, так как распространены по всей Японии,
употребляясь лицами разных социальных групп. Многие из них не что иное, как прояв-
ления развития языка, сдерживаемого нормами. Например, широко распространены
стяженные грамматические формы, когда сочетание знаменательного и вспомогательного
глаголов превращается в единое слово, ср. лиг. иттэ симатта 'ушел и не вернулся' и не
вполне литературное иттятта с тем же значением. Потенциальные формы с суффиксом -
э- по принятым нормам присоединяются не ко всем глаголам: от тору 'брать' можно об-
разовать форму торэру, но от миру 'видеть' такую форму образовать нельзя. Однако вне
литературного языка употребительна и форма мирэру и другие, ей подобные Слово ота-
ку, в литературном языке означающее 'ваш дом', за его пределами употребляется как ме-
стоимение 2-го лица. К такого рода явлениям относятся и не признаваемые нормой из-
менения в формах вежливости, о которых мы будем говорить.
Все эти и многие другие явления широко распространены, что ставит проблему
изменения литературных норм и приведения их в соответствие с языковой реальностью.
Этот вопрос активно обсуждается японскими учеными (см., например, *Оиси, 1977+) Ряд
форм, в частности стяженных, сейчас уже начинает допускаться для разговорных вариан-
тов литературного языка.
Латиница в Японии
Наряду с японским письмом в Японии имеет определенное распространение и ла-
тинское (яп. ромадзи 'римские знаки') Можно выделить три функции японской латини-
цы: ее использование сторонниками латинизации японской письменности, вспомога-
тельное употребление в помощь иностранцам или для фонетической точности и стили-
стическое применение.
Сразу после буржуазной революции 1867–1868 гг. встал вопрос о переходе японско-
го языка на латинский алфавит. Сторонниками латинизации были, как известно, многие
специалисты за пределами Японии, однако в самой стране такие идеи никогда не нахо-
дили широкой поддержки. Пожалуй, наиболее активными их сторонники были в конце
XIX — начале XX в. В 1885 г. было создано и поныне существующее общество «Ромадзи-
кай», разрабатывающее проекты латинизации японского письма, один из них был пере-
веден на русский язык *Культура, 1929, с 82–89+ Но сейчас сторонники латинизации столь
же маловлиятельны, как и те, кто ратует за переход на чистую кану (о них мы уже говори-
ли выше). В 80-е годы были по крайней мере три ограниченных по объему журнала и
бюллетеня, издаваемых обществами сторонников латинизации: «Romazi no Nippon»
(«Латинская Япония»), «Romazi Sekai» («Мир латиницы»), «Romazi-tayori» («Опора лати-
ницы»); сам их внешний облик на фоне других изданий очень невыразителен. Характер-
но, что ни в одном из этих изданий употребление латиницы не выдерживается до конца и
часть статей печатается обычным японским письмом.
Гораздо большее значение имеет использование латиницы во вспомогательных це-
лях, В помощь иностранцам уличные и дорожные указатели, названия станций на транс-
порте и т. д. обычно дублируются латинскими буквами, аналогичную функцию имеют
написания названий фирм на товарах, предназначенных к экспортированию, транскри-
бирование японских слов в двуязычных словарях и др. Особую роль играет использование
латиницы в текстах, предназначенных для японцев, для более точного указания произ-
ношения (в картографии, в учебниках, в лингвистической литературе, особенно по фоне-
тике, и в некоторых других случаях). Кана здесь недостаточно удобна, особенно при пере-
даче иностранных названий.
Для указанных целей, а также для транскрипции японских названий в изданиях на
английском и других языках используются определенные системы записи. К сожалению,
полного единства в них нет, конкурируют две транскрипционные системы: хэпбжрновская
(названная по имени ее автора) и так называемая система кунрэй-ромадзи (букв
'директивная латиница', традиционный русский перевод 'государственная латиница').
Хэпбжрновская система создавалась для американцев и англичан и тесно связана с осо-
бенностями английской орфографии, система кунрэй-ромадзи более научна (подробное
сравнение двух систем см. *Конрад, 1945+).
Различия транскрипций довольно велики; например, слово со значением «земля,
почва» пишется tsuchi по Хэпбжрну и tuti по кунрэй-ромадзи. С 1937 по 1945 г. была офи-
циально принята система кунрэй-ромадзи (отсюда — ее название), после войны, в период
оккупации, вернулись к хэпбжрновской системе: она была привычнее для американцев, а
система кунрэй-ромадзи ассоциировалась с периодом милитаризма *Romanization, 1977,
с. 25, 27+. Попытка в 1954 г. вернуться к кунрэй-ромадзи не вытеснила хэпбжрновскую
транскрипцию и только привела к разнобою: даже разные министерства пользуются раз-
ными транскрипциями *Romanization, 1977, с. 28–30+. В целом хэпбжрновская система
распространена шире: ее учат в школе *Harada, 1966, с. 71+, используют в учебниках, сло-
варях, в паспортах, в надписях на дорожных указателях и почти всегда в изданиях на ино-
странных языках. *На ее основе обычно происходят заимствования из японского языка в
западноевропейские, а иногда и в русский при условии, что они приходят не непосредст-
венно из японского языка, а через английский. Ср. встречающиеся у нас собственные
имена типа «Хитачи» , «Тошиба» (названия фирм), термины дзю-до и каратэ типа хад-
жиме 'начинайте' (вместо нормативных «Хитати», «Тосиба», хадзимэ). Принятая русская
транскрипция отлична и от хэпбжрновской, и от кунрэй-ромадзи+ Кунрэй-ромадзи при-
меняется в картографии, в глоссариях технических терминов, технических словарях стан-
дартов и др. *Romanization, 1977, с. 32–33+, существуют и фирмы, использующие эту сис-
тему: имеется сеть магазинов, именуемых «Meidiya» (но университет Мэйдзи записывает-
ся в соответствии с хэпбжрновской транскрипцией: Meiji). Наличие двух систем создает
определенный разнобой: в 1974 г. нам пришлось видеть вывеску («Pachinko Matubara»
«Патинко «Мацубара») *Патинко — вид дешевой рулетки, широко распространенное
развлечение японцев+, где первое слово писалось по-хэпбжрновски, второе — по кунрэй-
ромадзи. Однако спустя десять лет вывеска уже имела вид: «Pachinko Matsubara», т. е.
хэпбжрновская транскрипция победила.
На практике именно она и преобладает. Однако в 80-е гг. в Японии разработана но-
вая транскрипция, которую предполагается сделать, международным стандартом. Эта
транскрипция, обсуждавшаяся на заседании Международной организации по стандарти-
зации (ИСО) в Москве в мае 1987 г., очень близка к кунрэй-ромадзи; пока она не стала
нормативной. В изданиях латинизаторов и в лингвистических работах встречаются и
иные транскрипции.
Наконец, использование латиницы может иметь и стилистические цели. Хотя аме-
риканизмы принято записывать катаканой, иногда они вставляются в тексты в ориги-
нальной записи. Обычно так пишутся лишь отдельные слова, создающие эффект боль-
шей «американизации» текста: дза дайнамикку эри:то new ма:ку II 'Быстрая элитная но-
вая марка II' (реклама автомобиля); How матти 'Сколько' (название телеигры); остальная
часть текста в оригинале записана катаканой. Особенно свойственна латиница заимство-
ванным из английского аббревиатурам: Сампун-дэ ОК! «За три минуты о'кэй!» (уличная
реклама); То:кж:-коку-сай-михонъити-дэ PLO-га сесанка 'В Токийской международной
ярмарке впервые участвует Организация освобождения Палестины' (заголовок в телепе-
редаче). Предлагается даже выделить в японском языке особый класс лексики, всегда или
преимущественно пишущийся латиницей *Касивамура, 1983, с. 7+. Подробнее о стили-
стическом применении латинады см. ниже в разделе «О двух разновидностях...».
Японская вежливость
Вежливые и невежливые формы и слова
Одной из ярких особенностей японского языка считается существование так назы-
ваемых форм вежливости (кэйго). Формы вежливости представляют собой языковые
средства выражения разного рода социальных (в широком смысле этого слова) отноше-
ний между говорящим, его собеседником и людьми, о которых идет речь. В той или иной
степени формы вежливости есть в любом языке. *В русском языке можно отметить, на-
пример, местоимение вы в применении к одному собеседнику, уменьшительные имена
существительные, часто используемые в целях вежливости, специальные выражения так
точно, честь имею, соизволить (в современном языке обычно архаичные или принадле-
жащие к специальным подъязыкам)+ «Тщательное и точное научное описание опреде-
ленного языка не может обойтись без грамматических и лексических правил, касающихся
наличия или отсутствия различий между собеседниками с точки зрения их социального
положения, пола или возраста, определение места таких правил в общем описании языка
представляет собой сложную лингвистическую проблему» *Якобсон, 1985, с 382+.
По сравнению с европейскими языками японский язык в этом плане имеет немало
особенностей, из которых наиболее значимы две: наличие не только лексических, но и
грамматических форм вежливости *Грамматические формы вежливости существуют и в
некоторых других языках Азии, например корейском+ и большая строгость социальных
правил употребления тех или иных слов и грамматических форм. Сравнительно с други-
ми элементами системы языка формы вежливости наиболее явно связаны с обществен-
ной ситуацией, и изменения последней прямым образом проявляются в изменении язы-
ка.
Прежде чем перейти к описанию функционирования форм вежливости в япон-
ском обществе, необходимо очень кратко сказать о самой их системе в том виде, который
закреплен нормой литературного языка Мы не будем говорить о диалектных формах
вежливости Отметим лишь, что есть диалекты, где много разных форм вежливости (это
особенно свойственно западу и югу Японии), а есть диалекты, где они почти отсутствуют
(районы к северу от Токио). О новых явлениях, не признаваемых нормой, см ниже.+ (более
полное описание собственно лингвистическою аспекта форм вежливости японского языка
см. *Холодович, 1979, Алпатов, 1973+).
В основе системы лежит противопоставление вежливых и невежливых грамматиче-
ских форм или слов. Вежливые формы и слова показывают нейтрально-вежливое, уважи-
тельное, подобострастное, приниженное и т.д. отношение говорящего к некоторому ли-
цу, невежливые — грубое, высокомерное, фамильярное, дружеское и т.д. отношение го-
ворящего, они же (будучи обычно более простыми по форме) употребляются и тогда, ко-
гда вообще нет никакого лица, отношение к которому надо выражать. Лицо, отношение к
которому передается, может быть, во-первых, собеседником, во-вторых, лицом, о котором
идет речь, например субъектом или объектом описываемого действия.
Грамматическая система форм вежливости существует прежде всего в глаголе, а
также предикативном прилагательном и связке. Из двух грамматических категорий одна
— адрессив — связана с отношением к собеседнику. Противопоставлены невежливые
формы без особого показателя, вежливые формы с суффиксом -мас- и ограниченно
«сверхвежливые» формы; невежливые формы употребляются и тогда, когда собеседника
нет вообще или он неизвестен (научная литература, авторский текст художественных
произведений, основная часть газетной информации). Особенно богата система форм по-
велительного наклонения: одно и то же значение «читай!» может быть выражено форма-
ми жмэ (очень грубо, свойственно лозунгам и командам), жндэ курэ (несколько менее гру-
бо, обычно к низшему), жндэ о-курэ (к низшему со смягчением грубости), жндэ ярэ (грубо,
с дополнительным компонентом «читай третьему лицу»), жндэ (грубо или фамильярно),
о-жми, жндэ тедай, жми-насай, жмитамаэ (фамильярно), о-жминасай (некоторая степень
вежливости), жндэ кудасай (стандартная вежливая форма), о-жми кудасай (вежливо с до-
полнительным оттенком приглашения), о-жми кудасаимаси, о-жми кудасаимасэ (сверх-
вежливо), о-жми асобасэ (крайне подобострастно, сейчас устарело), количество форм со
значением повеления реально еще намного больше за счет форм косвенного повеления,
прежде всего отрицательно-вопросительных типа ендэ кудасаимасэн ка «не почитали
бы?», последняя форма имеет оттенок одолжения со стороны собеседника *Ohso, 1983+
Другая категория — так называемый гоноратив — связана с отношением к субъекту
или объекту действия или состояния, обозначенною глаголом. Имеются вежливо-
субъектные (гак называемые почтительные), вежливо-объектные (так называемые скром-
ные) и нейтральные (лишенные специальных показателей) формы, последние использу-
ются как при невежливом отношении к субъекту или объекту действия, так и в случае, ко-
гда вежливость выражать не к кому, например в речи о неодушевленных предметах. Веж-
ливо-объектные формы употребляются лишь тогда, когда субъект действия — сам гово-
рящий или лицо, с ним тесно связанное, например член его семьи (отсюда и их характе-
ристика как «скромных»). В иных случаях, когда речь идет о своих действиях, употребля-
ются лишь нейтральные формы: говорящий, каким бы высоким ни был его ранг, не мо-
жет выражать вежливость к самому себе. И здесь наряду с обычными вежливыми форма-
ми (большинство из них образуется с помощью вспомогательных глаголов) существуют
более редко употребляемые «сверхвежливые».
Имеются и именные формы вежливости. Используется специальная вежливая
приставка о- (для канго — в варианте го-), о ней мы будем подробнее говорить тогда, ко-
гда речь пойдет о мужском и женском вариантах японского языка. См. также систему
суффиксов при словах, обозначающих людей, вроде известного даже неяпонистам суф-
фикса обычной степени вежливости -сан (назвать человека по фамилии или имени без
суффикса очень невежливо).
Наконец существуют и специальные слова. Ряд самых частых глагольных значений
(«быть», «идти», «говорить» и т д.) выражается помимо нейтральных глаголов особыми
вежливо-субъектными и вежливо-объектными глаголами: йу: 'говорить' (нейтрально), ос-
сяру 'говорить' (об уважаемом лице), мо:сиагэру 'говорить' (о себе или близком человеке,
обращающемся к уважаемому лицу). По вежливости различаются личные местоимения,
о которых мы специально скажем в следующей главе; отметим, что все местоимения 2-го
лица не слишком вежливы, в особо вежливых ситуациях к собеседнику обращаются в 3-м
лице. Дифференцированы также, например, термины родства: цума, канай 'моя жена' —
окусан 'ваша жена', 'жена уважаемого человека' (а также вежливое обращение к замужней
женщине).
Итак, система грамматических и лексических форм вежливости японского языка
развита весьма сильно и позволяет детально и дифференцированно передавать многооб-
разные социальные отношения, существующие в японском обществе. Количество языко-
вых средств, способных указывать на социальные различия, в японском языке очень вели-
ко и с трудом поддается учету. Так, при прочих равных условиях чисто литературные
формы вежливее просторечных и диалектных; архаические, в том числе свойственные
бунго, формы и слова вежливее обычных (что открывает возможность включения таких
форм в литературный язык в качестве вежливых, пример с жри приводился выше), канго
вежливее, чем исконные слова; отрицательные и вопросительные формы глагола вежли-
вее, чем утвердительные; существуют и фонетические способы выражения вежливости.
Катаканный язык
Особенности японских заимствований
В лексике каждого языка определенный процент составляют заимствования из дру-
гих языков. Некоторые из них теряют иноземную окраску и ощущаются как вполне свои,
другие сохраняют фонетическую, грамматическую или семантическую необычность и ос-
таются чужеродными.
Обычно в языках выделяются два слоя лексики — исконный и заимствованный. Од-
нако в японском языке их три: исконным словам противопоставляются иероглифические
заимствования из китайского (канго) и заимствования последних столетий из разных,
преимущественно западноевропейских, языков (гайрайго). *Под исконными единицами
здесь имеются в виду лексические единицы, исконные для современных японцев, хотя
лингвистический анализ показывает, что среди них есть и очень древние, дописьменные
заимствования. Японский язык и сейчас обычно причисляют в справочниках к языкам,
родственные связи которых неизвестны, однако современные исследования (С. А. Старос-
тин, Р. Э. Миллер и др.) показывают его родство с тюркскими, монгольскими, тунгусо-
маньчжурскими и корейским языками, следовательно, лексика, общая с языками других
семей (прежде всего малайско-полинезийской), относится к древнейшим заимствовани-
ям. В исконный слой лексики входят и отдельные дописьменные заимствования из китай-
ского+ Границы каждого из слоев в целом более четки, чем границы исконного и заимст-
вованного слоев других языков: рядовой японец без труда может указать принадлежность
к тому или другому слою лексики подавляющего большинства слов. Проблемы, связан-
ные с канго, были нами уже рассмотрены в связи с вопросами иероглифической пись-
менности. В этом разделе будет говориться о гайрайго (мы используем этот термин, по-
скольку трудно предложить его достаточно краткий русский эквивалент).
Гайрайго обычно легко отчленяются от прочих японских слов, поскольку пишутся
катаканой. В устной речи многие, хотя и не все гайрайго обращают на себя внимание не-
обычным для японских слов фонетическим обликом. *Только в гайрайго, например, воз-
можны слоги фа, фо, ди, удвоенные звонкие согласные; имеется специфический для гай-
райго звук — губно-зубной в, примерно соответствующий русскому в или английскому v.
Ряд таких особенностей гайрайго нельзя адекватно передать каной.+ В Японии отличать
эти слова от всех прочих учат, начиная с детского сада *Нонокава, 1984, с. 85+; первона-
чально они объясняются как слова, которые нужно писать катаканой, и лишь в средней
школе рассказывают об их происхождении *Хиросуэ, 1984, с. 63—64].
По времени появления и степени освоенности языком гайрайго делятся на три
класса. Первый — самый немногочисленный — составляют лексемы, появившиеся в
XVI—XVIII вв., в период ранних контактов с европейцами. Обычно это заимствования из
двух языков: португальского (ввиду контактов с португальскими миссионерами и торгов-
цами в конце XVI—начале XVII вв.) и голландского (в период «закрытия Японии» — с на-
чала XVII до середины XIX в. — Голландия была единственной европейской страной, с ко-
торой Япония имела ограниченные связи). В основном это конкретная лексика, обозна-
чающая ранее не известные в Японии предметы материальной культуры: порт. пан 'хлеб',
табако 'табак' и др.; голл. би:ру 'пиво', ко:хи: 'кофе', гарасу 'стекло' и др. Эти слова в ми-
нимальной степени сохраняют характер заимствований, остается лишь написание ката-
каной, для некоторых слов необязательное: табако 'табак' часто пишется иероглифами,
подобранными по смыслу (букв. 'дымная трава'), встречается и написание этого слова хи-
раганой; ко:хи: 'кофе' может записываться иероглифами, подобранными фонетически.
*Это написание считается устаревшим *БЯРС. 1970. I. Т. С. 500+. Однако в вывесках и меню
современных кафе оно стало весьма распространенным, хотя оба иероглифа не входят в
минимум.+ Соответствующие реалии уже давно стали неотъемлемой частью японского
быта, для их обозначения нет иных способов, и даже крайние пуристы никогда не предла-
гали изгнать эти слова из языка.
В некоторых случаях такие гайрайго даже обозначают специфически японские
реалии: тэмпура — название чисто японского блюда, обычно записываемое иероглифами
(подобранными фонетически), — восходит к порт, tempero. Лишь два класса заимствова-
ний того времени выходят за пределы сферы конкретной лексики: христианская лексика,
в основном исчезнувшая после запрещения христианства в XVII в., и некоторые медицин-
ские термины, заимствованные из голландского в XVIII — начале XIX вв. (медицина была
одной из немногих областей, где было разрешено чтение западных книг): корэра: 'холера'
и др. *Морига, 1984, с. 44+. Однако большинство медицинских терминов тогда калькиро-
валось.
Второй класс гайрайго составляют слова, появившиеся в японском языке после
буржуазной революции 1867—1868 гг., в основном в конце XIX — первой половине XX в.
Количество гайрайго в этот период резко возросло: к 1931 г., по данным ученого Аракава
Собэй, только из английского языка было заимствовано около 5500 слов (см. *Harada,
1966, с. 150+). В 30—40-е годы XX в. правящие круги милитаристской Японии взяли курс на
резкое ограничение числа заимствований, а в годы войны запретили заимствование из
любых языков, кроме немецкого и итальянского (ГС. 1984. № 7. С. 76).
Особенностью второй половины XIX и первой половины XX вв. было большое ко-
личество языков, из которых приходили гайрайго. При преобладании американского ва-
рианта английского языка определенное влияние оказывали немецкий, французский
языки и британский вариант английского. В некоторых областях наблюдалось преимуще-
ственное влияние какого-то одного из них. Например, немецкий язык господствовал в об-
ласти медицины: до наших дней сохранились тифусу 'тиф' из нем. Typhus, пурусу 'пульс'
из нем. Puls. Из других укоренившихся немецких заимствований отметим: идэороги:
'идеология' из нем. Ideologie и (со сдвигом значения), арубайто 'временная, дополнитель-
ная работа', 'человек, занятый такой работой' (слово, часто употребляемое в современной
Японии) из нем. Arbeit 'работа'. Заимствования из французского обычно связаны с назва-
ниями предметов одежды и продуктов питания: дзубон 'брюки' из фр. jupon, po:бу
'платье' из фр. robe, потэ:-дзю 'суп-пюре' из фр. potage и т. д.; также возможен сдвиг зна-
чения: мадаму 'хозяйка питейного заведения' из фр. madame, абэкку 'влюбленная
парочка', 'свидание' из фр. avec'с'. Среди несомненных заимствований из британского ва-
рианта английского языка посуто 'почтовый ящик' из англ. post, теннисные термины типа
борэ: (а не барэ:) из англ. volley (ср. барэ:бо:ру 'волейбол' из американского варианта);
устройство почтовой службы и теннис пришли в Японию из Англии, а не из США *Miura,
1979, с. 31, 122+.
Довоенные гайрайго относятся к лексике самого разного рода, преимущественно
культурной (как конкретной, так и абстрактной). Однако здесь пополнение лексики за
счет прямых заимствований конкурировало с образованием калек-канго. На первых по-
рах последний способ обычно побеждал. Так, после появления в Японии газет их некото-
рое время именовали гадзэтто, однако это слово быстро вытеснилось канго симбун, суще-
ствующим и сейчас *Хиросэ, 1982, с. 5+. Общественно-политическая и научно-техническая
лексика чаще создавалась путем калькирования. Бывали и исключения: если терминоло-
гия неорганической химии составлялась в основном из канго, то специальная лексика ор-
ганической химии, где строение термина жестко связано с формулой вещества, с самого
начала заимствовалась, а не калькировалась *Козлов, 1983+.
После войны искусственные барьеры на пути проникновения гайрайго были сло-
маны, а американская оккупация способствовала резкому увеличению их количества.
Третий, самый многочисленный класс гайрайго составляют заимствования послевоенного
периода. Их количество продолжает расти, хотя отмечена определенная стабилизация
этого процесса с 70-х гг.: по мнению некоторых наблюдателей в 1975—1985 гг. новых гай-
райго появилось меньше, чем в предыдущее десятилетие (ГС. 1984. № 7. С. 12). Точное ко-
личество современных гайрайго, впрочем, с трудом поддается учету.
Особенность послевоенного периода состоит в том, что почти все гайрайго прихо-
дят в японский язык из американского варианта английского языка (этим объясняются их
фонетические особенности, которые могут быть непонятны людям, знающим лишь бри-
танский вариант (см., например, регулярную передачу а как а). Даже обозначения реалий
третьих стран и неамериканские собственные имена в большинстве случаев приходят из
английского, чем объясняется «американизированный» фонетический облик многих из
них; тем более это относится к интернационализмам. В дальнейшем мы под америка-
низмами будем понимать любые заимствования из американского варианта английского
языка в японский, независимо от того, исконно или заимствовано в английском языке со-
ответствующее слово; в примерах принадлежность исходного слова к английскому языку
специально оговариваться не будет.
В послевоенные годы американизмы в значительной степени вытеснили и сущест-
вовавшие ранее гайрайго иного происхождения. Так, в значении 'кровать' до войны ис-
пользовались бэддо из bed и бэтто из нем. Bett; сейчас осталось лишь бэддо, которое вы-
тесняет и канго синдай (последнее сохраняется в суженном значении 'койка в больнице',
'спальное место в вагоне') *Miura, 1979, с. 26; Chinen, 1983, с. 85—86+. Немецкие медицин-
ские термины в основном были заменены на английские. Немецкие термины, однако, за-
крепились в профессиональном жаргоне медиков *Морига, 1984, с. 45; Harada, 1966, с.
152+; немецкий язык, почти не известный в современной Японии, приобрел характер,
свойственный латыни в Европе: нам приходилось видеть рецепты на немецком языке.
Отдельные случаи заимствований не из американского английского все же сущест-
вуют. В сфере потребления при наибольшей престижности английского языка некоторой
популярностью пользуется и французский, ср. название нового универмага в Токио —
Пурэнта:н из фр. printemps 'весна'. Без посредства английского приходят в японский на-
звания корейских, китайских, индонезийских реалий. Отметим, что новые заимствования
из китайского обычно не связаны с иероглификой и относятся к классу гайрайго: ра:мэн
'китайская лапша', Пэкин 'Пекин' (последнее слово по традиции пишется иероглифами,
но произносится теперь не так, как полагалось бы по их чтению).
Следует отметить и определенное количество заимствований из русского языка
(среди них есть и появившиеся до войны). Это в основном названия реалий, связанных с
советским общественным строем: собиэто 'Совет', корухо:дзу 'колхоз', с особенностями
русского быта: кува:су 'квас', пиросики 'пирожки' (то и другое производится и в Японии),
пэтика 'русская печь' (см. перевод названия поставленной в Японии советской пьесы
«Печка на колесе»: Пэтика-моно-гатари букв. '«Повесть о печке»'). Иногда происходит из-
менение значения: супу:тонику означает 'один из трех первых советских искусственных
спутников Земли, запущенных в 1957—1958 гг.' *спутник вообще обозначается канго
(дзинко:-)эйсэй+. Один из примеров появления (причем сравнительно недавнего) русско-
го слова иного рода — комбинато 'комбинат' (многопрофильное предприятие), сейчас
оно широко используется даже в отношении японских заводов. Но большинство гайрайго
— американизмы. Многие из них вполне соответствуют английским словам с точностью
до фонетического облика *Фонетические изменения значительны, что можно видеть из
примеров. Это происходит, в частности, из-за почти полного отсутствия в японском языке
закрытых слогов и невозможности стечения согласных, вследствие чего в гайрайго встав-
ляются дополнительные гласные. Ср. также отсутствие в японском языке различий l и r и
отсутствие до недавнего времени v (англ. v во многих словах передается как б). Если слово
проникло устным путем, то отличий еще больше: английское d на слух воспринимается
как р, поэтому pudding 'пудинг' превратилось в пурин.] (возможны слияния словосочета-
ний в сложные слова), ср. яп. покэтто и pocket карман', яп. айсукури:му и ice-cream
'мороженое', яп. пайнаппуру и pine-apple 'ананас', яп. масумэдиа и mass media 'массовая
коммуникация'. Однако нередко сужение или расширение значения, примеры на суже-
ние: season 'сезон' и яп. си:дзун 'хороший сезон', highway 'большая дорога', 'главная
дорога' и яп. хайуэ: 'скоростная автодорога, отделенная от другого транспорта'; пример на
расширение: yacht 'яхта (только некоммерческое судно)' и яп. жтто 'небольшое судно лю-
бого назначения'. При многозначности английского слова гайрайго обычно сохраняет
лишь одно-два значения, необязательно основные. Конечно, это чаще всего связано с тем,
что для других значений уже есть средства выражения: кольцо по-японски ва, но обру-
чальное кольцо — рингу из ring, колокол — канэ, но звонок — бэру из bell. Реже встреча-
ются случаи, когда какое-то из значений оказывается неактуальным: tip в современном
английском языке прежде всего 'чаевые', но яп. типпу употребляется почти исключитель-
но как бейсбольный термин, поскольку само понятие чаевых практически неизвестно в
Японии. Бывает и так, что несколько значений английского слова в равной степени связа-
но с реалиями, пришедшими в Японию из США или Европы, но некоторые из них выра-
жаются с помощью собственно японских (включая канго) ресурсов: film имеет два значе-
ния — 'пленка' и 'фильм', но фируму — лишь первое из них, фильм же обозначается кан-
го эйга (ср. русский язык, куда это слово попало как раз в другом значении).
Заимствование слов, на первый взгляд синонимичных уже существующим, часто
оказывается необходимым, поскольку они начинают дифференцироваться по признаку
«иностранная культура — своя культура». Так, цукуэ 'стол' — обычно лишь низкий столик
в комнатах, обставленных по-японски, но письменный, конторский и прочие столы скорее
тэ:буру из table, а в некоторых случаях дэсуку из desk; гж:ги 'манеры' шире по значению,
чем мана: из manner — манеры европейского типа (умение обращаться с ножом и вилкой
и пр.); даже вайфу 'жена' из wife оказывается не лишним, несмотря на множество япон-
ских слов с таким значением: в интеллигентных семьях, старающихся отойти от консерва-
тивных традиций, мужья склонны называть своих жен именно так.
При всей своей явной чужеземности гайрайго — слова японского языка, и разви-
ваются они независимо от языка-источника. Не редкость появление у них новых значе-
ний, отсутствующих у соответствующих английских слов: торандзисута: в отличие от
transistor не только 'транзистор', но и 'маленький, живой человек'; пи:натцу 'земляной
орех' из peanuts после политического скандала, связанного с компанией «Локхид», полу-
чило и значение 'деньги для тайного бизнеса'. Достаточно много слов и словосочетаний,
образованных уже в Японии из заимствованных элементов и не имеющих параллелей в
английском языке. Кондиционер сейчас чаще всего называют ку:ра:, хотя англ. cooler не
имеет такого значения (интересно, что американцы, долго живущие в Японии, иногда на-
чинают воспринимать cooler в этом значении как нормальное английское слово): в анг-
лийском языке не фиксируется слово nighter, тем не менее есть гайрайго найта: 'матч при
искусственном освещении'; см. также бэ:су-аппу 'повышение зарплаты' (один из основных
лозунгов «весенних наступлений» трудящихся), но:-айрон 'изделие, которое нельзя
гладить' при отсутствии base up, no iron *Часть примеров в последних трех абзацах взята
из работ *Miura, 1979; Кодзима, 1982+.+.
Еще больше от английских слов и словосочетаний отличаются гайрайго ввиду рас-
пространенного процесса сокращения. Длинные употребительные гайрайго обычно ут-
рачивают (обязательно или факультативно) какую-либо из своих частей, обычно конеч-
ную: platform 'платформа' превратилось в хо:му, strike 'забастовка' в суто, overcoat 'пальто'
в о:ба:, sewing machine 'швейная машина' в мисин и т. д. В результате получаются слова,
совершенно непохожие на английские или имеющие иное значение, ср. morning 'утро',
На яп. мо:нингу 'визитка' из morning coat либо 'утреннее обслуживание в кафе по сни-
женным ценам' из morning service. Сокращения могут быть и компонентами сложных
слов, не всегда имеющих английские соответствия: дзэнэсу-то 'всеобщая забастовка' из
general strike, о:тобай 'мотоцикл' из auto+bicycle букв. 'автовелосипед'. При сокращении
может меняться и значение: дэмонсуторэхжн в основном сохраняет значения
demonstration, но дэмо значит лишь 'уличная демонстрация' *Miura, 1979, с. 46+.
Часты аббревиатуры, отсутствующие в английском языке, они произносятся по на-
званиям английских букв в японской фонетической передаче, а пишутся обычно латини-
цей: ОА из office automation 'конторский автомат', NG из no go 'не пойдут' (о проекте) и т.
д. (ТВТ. 1986. Июль. С. 61).
Гайрайго продолжают конкурировать с канго, но в послевоенные годы все чаще эта
борьба заканчивается в пользу гайрайго. Здесь обычно играют роль два фактора: понят-
ность гайрайго на слух и представления о гайрайго как об «элитной» лексике (см. ниже).
Иногда гайрайго побеждают почти полностью: упомянутое ку:ра: 'кондиционер' и его си-
ноним эакон из air condition вытеснили канго рэйбо. Иногда канго сохраняется в особом,
обычно периферийном значении: фотоаппарат обычно называют камэра из camera, a ся-
синки связывается со старомодным пластиночным аппаратом; лев теперь именуется рай-
он из lion, а сиси — в основном тот лев (вернее, человек в шкуре льва), который танцует на
синтоистских праздниках. Нередко канго сохраняют позиции лишь на письме: ЭВМ в
устной речи либо компю:тa из computer, либо его сокращение кон, но, например, в газете
встречается и дэнси-кэйсанки, поскольку значение такого слова зрительно легко воспри-
нимается. Однако конкуренция гайрайго со словом иного происхождения может иметь и
обратный результат: ключ продолжают называть каги, а ки: из key тяготеет к обозначе-
нию автомобильных ключей *Chinen, 1983, с. 92+; испытуемые обычно отвергают заимст-
вование буранкэтто 'шерстяное одеяло' из blanket, сохраняя мо:фу *Chinen, 1983, с. 87+, —
возможно, из-за того, что из всех комнат в японском доме спальни медленнее всего евро-
пеизируются.
Таким образом, гайрайго, особенно американизмы, составляют заметный слой
японской лексики. Во многих случаях они бывают необходимы, обозначая реалии, кото-
рые не могут быть названы иначе; развитие терминологии невозможно без использования
интернационализмов. Однако в японских газетах, журналах, лингвистических изданиях
последних десятилетий постоянны жалобы на засилье гайрайго в современном языке, на
обилие совершенно ненужных американизмов. Следует разобраться в том, насколько
обоснованы такие высказывания.
Литература
Примечание OCR: К сожалению, эта глава очень тяжжлая для проверки и вычитки,
так что прошу прощения за возможные ошибки. В случае необходимости лучше восполь-
зоваться сканированными копиями соответствующих листов книги.
Абуков, 1959 — Абуков X. X. К вопросу о словах китайского происхождения в современном япон-
ском языке // Японский лингвистический сборник. М., 1959.
Азербаев, Изуцкивер, 1981 — Азербаев Э. Г., Изуцкивер М. И. Японско-русский словарь по радио-
электронике. М., 1981.
Айнуго-хо:гэн-дзитэн (словарь айнских диалектов). Токио, 1964.
Алексеев, 1932 — Алексеев В. М. Китайская иероглифическая письменность и ее латинизация. Л.,
1932.
Алпатов, 1973 — Алпатов В. М. Категории вежливости в современном японском языке. М., 1973.
Алпатов, 1980 — Алпатов В. М. Система личных местоимений 1-го и 2-го лица в современном япон-
ском языке // Теория и типология местоимений. М., 1980.
Алпатов, 1983 — Алпатов В. М. Предисловие // Языкознание в Японии. М., 1983.
Алпатов, 1987 — Алпатов В. М. О деятельности Объединенного института культуры радио- и теле-
передач при компании NHK // Вестник МГУ. Серия журналистики. 1987, № 1.
Алпатов, Басс, Фомин, 1981 — Алпатов В. М., Басс И. К, Фомин А. И. Японское языкознание VIII—
XIX вв. // История лингвистических учений. Средневековый Восток. Л., 1981.
Алпатов, Крючкова, 1980 — Алпатов В. М., Крючкова Т. Б. О мужском и женском вариантах совре-
менного японского языка // ВЯ. 1980, № 3.
Алпатов В. М. Языковая политика в СССР в 20—30-е годы: утопия и реальность // Восток. 1993, № 5.
Алпатов В. М. Айнский язык. М., 1997. (Языки мира).
Алпатов, 2001 — Алпатов В. М. Американизация японского и русского общества по языковым дан-
ным // Российское востоковедение в память о М. С. Капице. М., 2001.
Арутюнов С. А., Щебеньков В. Г. Древнейший народ Японии. Судьбы племени айнов. М., 1992.
Асаи, 1978 — Асаи Синкэй. Дисуку-дзжкки:-бангуми-но котоба (Язык диск-жокеев). // БГ. 1978, № И.
Баба, 1982— Баба Акира. Сж:ити-но кокуго-но кж:касж-ни окэру бункэй то катараи-ни цуйтэ (О фор-
мах предложения и диалогах в учебниках для первого класса) // Фудзоку-ро:гакко:-киж: (Труды
вспомогательной школы для глухих). Т. 4. Цукуба, 1982.
Балонов, Деглин, 1976 — Балонов А Я, Деглин В. А Слух и речь доминантного и недоминантного по-
лушарий. Л., 1976.
Бан, 1984 — Бан Норико. Гогаку-кж:ику-но нихонго то сэйкацуго-то ситэно нихонго (Японский язык в
обучении и японский язык как язык повседневной жизни) // Академиа № 36. Нагоя, 1984.
Березина, 1985 — Березина Ю И. Особенности и социальные последствия научно-технического про-
гресса в Японии // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М., 1985.
Брагина, Доброхотова, 1977 — Брагина Н. Н, Доброхотова Т. А. Проблема функциональной асим-
метрии мозга // ВФ. 1977, № 2.
Бунтайси, 1972 — Бунтайси, гэнго-сэйкацу-си (История стилей, история языкового существования) //
Ко:дза-кокуго-си (Серия книг по истории японского языка) Т. 5. Токио, 1972.
БЯРС, 1970 — Большой японско-русский словарь. Т. I—II. М., 1970.
Вада, 1979 — Вада Каско Нанъж-хо:гэн-ни окэру тайгу:-хж:гэн-но иккохацу (Сравнение форм вежли-
вости в диалекте Нанъж) // Ко:ти-дзжсидай-кокубун (Женский университет Коти. Японская литерату-
ра). № 15. Коти, 1979.
Ватанабэ, 1983 — Ватанабз Сигэру. Кандзи то ва:до-пуросэса: (Иероглифы и словопроцессоры) //
Кандзи-камбун (Иероглифы и камбун). № 28. Токио, 1983.
Гои, 1964 — Гои-кж:ику, соно найж: хо:хо: (Обучение лексике, его содержание и методы). Токио, 1964.
Де-Воллан Г В Стране восходящего солнца. СПб., 1903.
Дзюгаку, 1966 — Дзюгаку Акико. Дзжсэйго то кэйго (Женский язык и формы вежливости) // Кэйго-
хо:-но субэтэ (Все о формах вежливости). Специальный выпуск журнала «Кокубунгаку» («Японская
литература»). Токио, 1966.
Докумэнгэсжн, 1981, 1982, 1984 — Докумэнтэ-сжн-кэнкэ: (Исследования по документации). Т. 31.1981,
№ 9, 10; Т. 32. 1982, № 5, 10; Т. 34. 1984, № 10.
Добротворский М. М. Айнско-русский словарь. Казань, 1875.
Дьяконова, 1985 — Дьяконова Е М. Текст и интерпретация текста. Психология и социология чтения
в Японии // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М., 1985.
Жкота, 1984 — Екота Мицуги. То:кж:ситамати-кисицу то соно котоба-си-рон. 3 (Характер токийского
Ситамати и описание его словарного состава. Ч. 3) // То:кж:-сэйтоку-танки-дайгаку-киж: (Записки
колледжа Сэйтоку в Токио). № 17, 1984.
Жсимура, 1981 — Есимура Юмико. До:онго-но ж:хо: (Употребление омонимов) // Нихонго то нихон-
бунгаку (Японский язык и японская литература). № 1. Цукуба, 1981.
Жсимура, 1982 — Есимура Юмико. Гэндай-нихонго-ни окэру кандзи-но хж:-тэй (Оценка иероглифов
в современном японском языке) // Гэнгогаку-ронсо: (Сборник статей по языкознанию). № 1. Цукуба,
1982.
Игараси, 1982 — Игараси Сабуро:. Нихон-кж:цу:го то хоккайдо: (Японский литературный язык и
Хоккайдо) // Саппоро-дайгаку-кж:ж:бу-дзжси-ти-кидайгакубу-киж: (Записки женского колледжа при
педагогическом факультете университета Саппоро). № 20. 1982.
Идэ и другие, 1984 — Идэ Сатико, Кавашри Мико. Нихон-но дзжсэйго, сэ-кай-но дзжсэйго (Женский
язык в Японии, женский язык в мире) // ГС. 1984, № 3.
Имаи, 1980 — Имаи Тадаси. Кокуго-ни окэру кандзи-но уммэй (Судьба иероглифов в японском
языке) // Убэ-танки-дайгаку-гакудзюцу-хо:ко-ку (Научные доклады колледжа г. Убэ). № 16. Убэ, 1980.
Инагаки, 1984 — Инагаки Фумио. То:ку-ни окэру дзждзюцу-но гихо: (Техника предикации в разгово-
ре) // Н. 1984, № 29.
Иноуэ, 1982—Иноуэ Фумио. Хигаси-нихон-но «синхо:тэн» (Новые диалекты Восточной Японии) //
Area and Culture Studies. № 32. Токио, 1982.
Исивата, 1984 — Исивата Тосио. Гайрайго-ронсо:си (История споров о гайрайго) // ГС. 1984, № 7.
Исии, 1983 — Исии Масако. Ко:ко:сэй-но кэйго-но тж:са (Исследование форм вежливости, употреб-
ляемых учениками полных средних школ) // Ни-хонго-кэнкю: (Исследования по японскому языку).
N 6. Токио, 1983.
Исино, 1977 — Исино Хироси. Ню:су-но кэйго (Формы вежливости в новостях) // БГ. 1977, № 5.
Исино, 1979 — Исино Хироси. Тэрэби-ню:су-но котоба-ни цуйтэ (О языке телевизионных новостей)
// БГ. 1979, № 7.
Ито, 1984 — Ито' Жситэру. Нихонго-кж:ику-но таж.сэй (Многообразие форм обучения японскому
языку) // Г. 1984, № 8.
Кавасэ, 1984 — Кавасэ Икуо. Нихонго-кж:ику-но сж:рай (Будущее преподавания японского языка) // Г.
1984. № 8.
Кадзику, 1983 — Кадзику Синъити. Сю:ри-хо:гэн-ню:мон (Введение в диалект Сюри) // Г. 1983, № 4.
Канаи, 1983 — Канаи Хидэити. Сжкугж: то котоба (Профессия и язык)// Котоба-но кэнкю:. № 2. То-
кио, 1983.
Канаока, 1984 — Канаока Тосико. Ко:ко:сэй-но котоба то кокуго-гакуржку (Язык и знание родного
языка у учеников полной средней школы) // То:тидай-кокубун (Университет Коти. Японская литера-
тура). № 15. Коти, 1984.
Канно, 1978 — Канно Кэн. Хо:со:-ж:го-иикаэ-но кондзяку (Настоящее и прошлое в замене лексики в
передачах) // БГ. 1978, № 6.
Канно, 1984 — Канно Кэн. Жку мирарэтэ иру TV-бангуми-но котоба-но сэйкаку (Характер слов, часто
встречающихся в телепередачах) // ЖК. 1984, № 6.
Касивамура, 1983 — Касивамура Сидзуко. Кокугока-гакусю:-гои-ни кансуру кэнкю:. 3 (Исследование
лексики курса родного языка. Ч. 3) // Гогаку-бунгаку (Языкознание и литературоведение). № 21.
Саппоро, 1983.
Катаяма, 1984 — Катаяма Асао. Симбун-ж:го то симбун-бунсж: (Газетная лексика и газетный стиль) //
Симбун. 1984, № 3.
Кжгоку, 1984 — Кжгоку Окикадзу. Фуригана-хж:ки-ни цуйтэ (О знаках фу-риганы) // Кж:ику-гакубу-
киж: Сборник статей педагогического факультета). N 44. Нагано, 1984.
Кжцугока, 1965 — Кж:цугока-но катэй. Хоккайдо:-ни окэру ояко-сандай-но котоба (Процесс стандар-
тизации языка. Язык трех поколения на Хоккайдо). Токио, 1965.
Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М., 1992.
Киндаити, 1959 — Киндаити Кжхукэ. Нихон-но кэйго (Японские формы вежливости). Токио, 1959.
Киносита, 1983 — Киносита Азюндзи. Котоба то фурусато (Язык и родина). - КЦ. 1983, № 5.
Кодзима, 1982 — Кодзима Мотоцугу. Гайрайго-но ими (Значение гайрайго). — Онсэй, гэнго-но кэн-
кю: (Исследования по фонетике и языку). Вып. 2. Токио, 1982.
Козлов, 1983 — Козлов Ю. В. Проблемы отбора научных терминов в общие японо-русские словари
(на примере химической терминологии). Канд. дис. Л., 1983.
Кондо, 1984 — Кондо: Сумио. Онна-но ко то «оннакотоба» (Девочки и «женский язык»). — ГС. 1984,
№ 3.
Конрад, 1937 — Конрад К И. Синтаксис японского национального литературного языка. М., 1937.
Конрад, 1945 — Конрад Н. И. О государственной латинице в Японии // Труды Московского институ-
та востоковедения. Вып. 3. М., 1945.
Конрад, 1948 — Конрад К И. Вопросы языка и послевоенной Японии // Вестник АН СССР. 1948, N 6.
Конрад, 1959 — Конрад Н. И. О «языковом существовании» // Японский лингвистический сборник.
М., 1959.
Конрад, 1960 — Конрад Н. И. О литературном языке в Китае и Японии // Труды Института языко-
знания. Т. 10. М., 1960.
Конрад, 1972 — Конрад Н. И. Запад и Восток. Изд. 2-е. М., 1972.
Кора, 1971 — Ко:ра Румико. Оннакотоба-но гоби то гокан (Окончания и корни слов в женском язы-
ке) // ГС. 1971, N 11.
Корчагина, 1984 — Корчагина Г. И. Омонимия в современном японском языке. М., 1984.
Котоба-но, 1980 — Котоба-но кэнкю: (Исследование диалектов). Вып. 1. Токио, 1980.
Кояно, 1979 — Кояно Тэцуо. Гэндай-нихонго-кано:-хж:гэн-но ими то гохо: (Значение и употребление
выражений со значением потенциальности в современном японском языке) // О:сака-Гайкокуго-
дайгаку-гакухо: (Труды Осакского института иностранных языков). Т. 45. Осака, 1979.
Культура, 1929 — Культура и письменность Востока. Т. IV. Баку, 1929.
Кусакабэ, 1977 — Кусакабэ Фумио. Дзжси-но ими-тайкэй (Семантическая система частиц) // Г. 1977,
№ 6.
Кэйго, 1957 — Кэйго то кэйго-исики (Формы вежливости и осознание форм вежливости). Токио,
1957.
Кэйго, 1983 — Кэйго то кэйго-исики II. Токио, 1983.
Латышев, 1985 — Латышев И. А. Семейная жизнь японцев. М., 1985.
Маевский, 1985 — Маевский Е. В. Могут ли японцы говорить, как пишут, и писать, как говорят //
Япония: культура и общество в эпоху НТР. М., 1985.
Масимо, 1967 — Масимо Сабуро:. Дзжсэйго-дзитэн (Словарь женских слов). Токио, 1967.
Матин, 1984 — Ма:тин С. Нихонго-но сж:рай-ни цуйтэ (О будущем японского языка) // Кокуго-
гаккай-сж:ва-годзю:кю:нэн-сюнки-тайкай-ж:си (Тезисы конференции по японскому языку. Весна 1984
г.). Токио, 1984.
Мацумото, 1980 — Мацумото Кацуми. Нихонго-о кангаэру (Думая о японском языке) // Дзимбун-
сякай-кагаку-кэнкю: (Исследования по гуманитарным и общественным наукам). N 18. Токио, 1980.
Мацу о, 1982 — Мацуо Норико. Нихонго то нихондзин (Японский язык и японцы) // Кокубун-
мэдзиро (Японская литература. Мэдзиро). № 21. Токио, 1982.
Мисоно, 1982 — Мисоно: Ясуко. То:кж:-ни окэру гэнгоса (Языковые различия в Токио) // Кокуго-
гаккай-сж:ва-годзю:ситинэн-сюнки-тайкай-ж:си (Тезисы конференции по японскому языку. Весна
1982 г.). Токио, 1982.
Морига, 1984 — Морига Кадзу. Бж:мэй-но хэнкэн (Изменения в названиях болезней) // Гобун (Язык и
литература). № 44. Осака, 1984.
Мурасаки Кжко. Карафуто-айнуго. Токио, 1976.
Накадзж и другие, 1983 — Накадзж: Осаму, Накада Тосио, Кигава Юкио. Ба-мэн-хэнка-ни томонау го-
но торикаэ (Замена слов, сопровождающая изменение ситуации) // Дзимбун-гакухо: (Научные док-
лады по гуманитарным наукам). № 160. Токио, 1983.
Накадзж и другие, 1984 — Накадзе: Осаму, Накада Тосио, Кигава Юкио. Тихо:-сжтоси-ни окэру сякай-
гэнгогакутэки-сжсэй-ни кансуру (Об образе жизни в малых городах с социолингвистической точки
зрения) // То:дай-ронкю: (Исследования Токийского университета). № 21. Токио, 1984.
Накамура, 1983 — Накамура Наоя. Нихонго-но юрэ (Колебания в японском языке) // Кокуго-но кж-
си (Учитель японского языка). № 7. Осака, 1983.
Накамура, 1984 — Накамура Наоя. Тадасий нихонго (Правильный японский язык) // Кокуго-но
кж:си. № 9. Осака, 1984.
Неверов, 1975 — Неверов С. В. Вопросы построения информационных текстов вещания на японском
языке // Тезисы докладов пятой научной конференции по японской филологии ИСАА при МГУ. М.,
1975.
Неверов, 1975 — Неверов С. В Общественно-языковая практика современной Японии. М, 1982.
Ниситани и другие, 1977 — Ниситпани Хиронобу, Канно Кэн. «Синкандзихж:» то хо:со:-ж:го («Новый
список иероглифов» и слова, употребляемые в передачах) // БГ. 1977, № 6.
Номото, 1972 — Номото Кикуо. Уцукусий кэйго (Красивые формы вежливости). Токио, 1972.
Нонокава, 1984 — Нонокава Тэрукадзу. Ж:дзики-но котоба-но кж:ику. 3 (Обучение языку маленьких
детей. Ч. 3) // Кж:ику-кокуго (Японский язык в обучении). № 78. Токио, 1984.
Нохара, 1983 — Нохара Мицужси. Рю.кюто-сжккк-кайва (Разговоры по-рю-кюски в начальных клас-
сах) // Г. 1983, № 4.
Обоси, 1978 — О:боси Фумико. Кими, боку, кун, сан // Гэккан-дзицуж:-гэн-дай-кокуго (Ежемесячник
живого современного языка). 1978, № 2.
Огино, 1982 — Огино Цунао. Кэйго-сиж:-кара мита кикитэ-но итидзукэ-но тагисэй (Многозначность
установления ранга собеседника, проявляемая в употреблении форм вежливости) // Кокуго-гаккай-
сж:-ва-годзю:ситинэнсюнки-тайкай-ж:си (Тезисы конференции по японскому языку. Весна 1982 г.).
Токио, 1982.
Огино, 1983 — Огино Цунао. Яманотэ то ситамати-ни окэру кэйго-сиж:-но тигаи (Различие в упот-
реблении форм вежливости в Яманотэ и Сита-мати) // ГК. 1983, № 84.
Оиси, 1977 — О:иси Хацутаро:. Гэндай-но кэйго (Современные формы вежливости) // БГ. 1977, № 12.
Оки, 1980 — Оки Хироко. Кж:цу:го то хо:гэн-но сэккаку (Специально о литературном языке и диа-
лектах) // Котоба-но кэнкю:. Вып. 1. Токио, 1980.
Окуяма, 1983 — Окуяма Масуро:. Кэйго-но сэйж: то гож: (Правильное и неправильное употребление
форм вежливости) // Г. 1983, № 3.
Отакэ, 1984 — Отакэ Нобуко. Дайгакусэй-но кэйго-исики то кэйго-сэйкацу (Осознание существова-
ния форм вежливости и употребление их студентами) // Нихон-бунгаку (Японская литература). №
52. Токио, 1984.
Охаси, 1984 — О:хаси Сумико. Ханасикотоба-но хонъяку-ни цуйтэ (О переводе разговорных слов) //
Со:го:-бунка-кэнкю:дзж-киж: (Бюллетень Института комплексного изучения культуры). Т. 1. Киото,
1984.
Поливанов, 1917 — Поливанов Е. Д. Психофонетические наблюдения над японскими диалектами.
Пг., 1917.
Пон, 1976 — Пон Футы. Айнуго ва икитэ иру (Айнский язык живет). Токио, 1976.
Попов, 1971 — Попов К. А. Языковая политика правящих кругов Японии во время второй мировой
войны // Проблемы изучения языковой ситуации и языковой вопрос в странах Азии и Северной
Африки. М., 1971.
Раздорский, 1981 — Раздорский А И. Национально-культурные особенности коммуникации в япон-
ском устном диалоге. Канд. дис. М., 1981.
Сайто, 1971 — Сайто Хидэнори. Канамадзирибун-но мондзирэцу (Последовательность знаков при
письме иероглифами и каной). Language Discourse Proceedings. № 8. Токио, 1971.
Сакамото, 1983 — Сакамото Кзндзо\ Нитидзе:-но котоба то кагаку-но ко-тоба (Повседневный язык и
научный язык) // КЦ. 1983, № 5.
Сатакэ, 1984 — Сатакэ Кунико. Дзисж-ни миру дзжсэйкэн (*Отражение+ женского видения мира в
словарях) // ГС. 1984, № 3.
Сиба, 1974 — Сиба Мотоити. Гэндайго-но дзинсж:-даймэйси-ни цуйтэ (О личных местоимениях в со-
временном язые) // Кэйржжокугогаку (Вычислительное японское языкознание). № 70. Токио, 1974.
Сибата, 1957 — Сибата Такэси. «О»-но цуку го, цуканай го (Слова, присоединяющие и не присоеди-
няющие о-) II ГС. № 70, 1957.
Сибата, 1965 — Сибата Такэси. Котоба-но сякайгу (Социология языка). NHK-буккусу. № 22. Токио,
1965.
Сибата, 1983 — Сибата Такэси. Исследование языкового существования в течение 24 часов // Языко-
знание в Японии. М., 1983.
Сибата, 1984 — Сибата Такэси. «Нихонго-сайхаккэн»-сайсюниацу (Возобновление *передачи+ «Но-
вое открытие японского языка») // Г. 1984, №2.
Симидзу, 1983 — Симидзу Мидори. Ж:дзи-но хо:гэн-сиж:-ни кансуру кэикю: (Исследование исполь-
зования диалекта маленькими детьми) // Коку-бункэнкю: то кж:ику (Исследования по японской ли-
тературе и воспитание). № 6. Нара, 1983.
Сугито, 1983 — Сугито Миеко. Нагасакикэн-миэмура-ни окэру Порива:но-фу (Поливанов в деревне
Миэ префектуры Нагасаки) // О:сака-сж:ин-дзесидайгаку-ронсю: (Труды женского колледжа Осака-
сжин). № 20. Осака, 1983.
Сугито и другие, 1984 — Сугито Мижко, Оку мура Аяко. Оя-но хо.тэн-аку-сэнто-га кодомо-но акусэн-
токата-но хацува-ни атаэру эйкж: (Влияние, оказываемое диалектной акцентуацией родителей на
акцентное произношение детей) // О:сака-сж:ин-дзеси-дайгаку-ронсю:. № 21, 1984.
Судзуки, 1983 — Судзуки Такао. Гэнго-кансж:-кара мита кокусай-эйго, ни-хонго-но эйгока, эйго-но
нихонгока (Международный английский язык с точки зрения языкового вмешательства, англизация
японского языка и японизация ангилйского языка) // Кэйо:-дайгаку-гэнго-бунгаку-кэнкю:-дзж-киж:
(Записки НИИ языка и литературы при университете Кэйо). № 15. Токио, 1983.
Сыромятников, 1965 — Сыромятников К А. Становление новояпонского языка. М., 1965.
Сыромятников, 1978 — Сыромятников Н. А. Развитие новояпонского языка. М., 1978.
Сыромятников, 1982 — Сыромятников К А. Факультативность в текстах на современном японском
языке (публицистика, языкознание, хрестоматии по родному языку) // Восточное языкознание. Фа-
культативность. М., 1982.
Танака, 1977 — Татка Акио. Буммацу, ку:мацу-но хж:гэн то гохо: (Выражение и форма конца пред-
ложения) // Нихонго-нихон-бунка (Японский язык и японская культура). № 6. Осака, 1977.
Танака, 1984 — Танака Норико. Нихонго-но нака-но «катакана-эйго» («Ка-таканный английский»
внутри японского языка) // ГС. 1984, № 8.
Тани, 1981 — Тани Сумиэ. Гэндайго-ни окэру «аната» (Местоимение «ана-та» в современном языке)
// Амэрика-канада-дзю:ити-дайгаку-рэнго:-нихон-кэнкю:=сэнта: (Объединенный центр японских ис-
следований при 11 университетах США и Канады). № 4. Стэнфорд, 1981.
Тиики, 1974 — Тиики-сякай-но гэнго-сэйкацу (Языковое существование в местном обществе). Токио,
1974.
Токиэда, 1983 — Токиэда Мотоки. Принципы японского языкознания // Языкознание в Японии. М.,
1983.
Томура, 1984 — Томура Ko:umu. Нихонго-но сайсо:дзо:-о (Воссоздать японский язык) // ГС. 1984, №
7.
Умэдзу, 1983 — Умэдзу Акито. Кандзи-сиж:-ни кансуру тж.са-кэнкю: (Обследование и изучение упот-
ребления иероглифов) // Бунгэй-гэнго-кэн-кю: (Исследования по литературе и языку). N 8. Цукуба,
1983.
Уно, 1977 — У но Жсиката. Сякай-сэйкацу то кэйго (Общественная жизнь и формы вежливости) //
Гэккан-дзицуж:-гэндай-кокуго. 1977, № 11.
Уно, 1981 — Уно Сэйити. Дзж:ж:-кандзи-хж: (Таблица «дзжж-кандзи»). Канд-зи-камбун. 1981, № 26.
Уно, 1984— Уно Жсиката. (Рец. на:) Кэйго то кэйго-исики И.// ГС. 1984, №1.
Ура, 1972 — Ура Томоко. Нихонго-ни окэру гайрайго-но гэнго~о тадзунэтэ (К вопросу о подъязыке
гайрайго в японском языке) // Гэнгогаку-рон-со: (Сборник статей по языкознанию). N 12. Токио,
1972.
Фельдман, 1977 — Фельдман Н. И. Японско-русский учебный словарь иероглифов. Изд. 2-е. М., 1977.
Фирсов, 1985 — Фирсов Б. М. Средства массовой коммуникации Японии в контексте распростране-
ния культуры и информации // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М., 1985.
Фуругори, Сакаи, 1984 а — Фуругори Тэйдзи, Сакаи Кунихидэ. Рикакэй-дайгаку-соцугж:сэй-ни миру
эйго-но хицужхэй то дайгаку-но эйго-кж-:ику (Необходимость знания английского языка и обучение
английскому языку с точки зрения выпускников технических вузов) // Дэн-ки-цу:син-дайгаку-дзж:хо:
(Доклады Института электричества и связи). Т. 34, № 2. Тжфу, 1984.
Фуругори, Сакаи, 1984 б — Фуругори Тэйдзи, Сакаи Кунихидэ. Кигж:-ни окэру эйго-но хицуж.сэй то
дайгаку-но эйго-кж:ику (Необходимость знания английского языка для работы в фирме и обучение
английскому языку) // Дэнки-цу:син-дайгаку-дзж:хо: Т. 34, № 1. Тжфу, 1984.
Фурута, 1982— Фурута Тохаку. «Кото» то йу: котоба (Слово «кого»)// Ко:сиигата. № 27. Фукуока, 1982.
Хаякава, 1982 — Хаякава Кацухиро:. Ж:дзи-гэнго-ни окэру тагобун-данкайно ко:сацу (Исследование
стадии многословных предложений в детской речи) // Гакудай-кокубун (Педагогический институт.
Японская филология). № 25. Осака, 1982.
Хаяси, 1984 — Хаяси О:ки. Ниттю:-минкан-дзинкайги то мондзи-мондай (Японско-китайские непра-
вительственные конференции и проблемы письменности) // ГС. 1984, № 12.
Хаята и другие, 1984 — Хаята Тэрухиро, Дзинноуши Масапгака. Хаката-хо:-гэн-мэйси-акусэнто-но
нэндайса (Возрастные различия, проявляющиеся в акцентуации имен в диалекте Хакаты) // Бунгаку-
кэнкю: (Исследования литературы). № 81. Фукуока, 1984.
Хинаго, 1961 — Хинаго Таро:. Иваюру ж:тиэн котоба (Так называемый детсадовский язык) // ГС. 1961,
№ 4.
Хиросуэ, 1984 — Хиросуэ Хадзимэ. Кодомо то гайрайго (Дети и гайрайго) // ГС. 1984, № 8.
Хиросэ, 1982 — Хиросэ Мщуо. Хонъякуго то гайрайго (Кальки и гайрайго) // Сэйсэн-дайгаку-
бунгакубу-киж: (Записки филологического факультета университета Сэйсэн). № 18. Токио, 1982.
Холодович, 1937 — Холодович А. А. Синтаксис японского военного языка (язык военной документа-
ции). М, 1937.
Холодович, 1979 — Холодович А. А. Грамматические категории уважительности в современном
японском языке // Японское языкознание. М., 1979.
Холодович А. А. Айнский язык // Языки Азии и Африки. Т. V. М., 1993.
Хонго, 1983 — Хонго: Акими. Анкэто-тж:са-хо:коку, дзжси-ко:ко:сэй то коку-го (Обследование с по-
мощью анкет. Ученицы полной средней школы и японский язык) // Котоба (Язык). № 4. Токио, 1983.
Хонда, 1984 — Хонда Жсихико. Дайгакусэй-но кандзиржку-ни цуйтэ (О том, как студенты знают ие-
роглифы) // Кю:сю:-о:тани-кэнкю:-киж: (Сборник исследовательских статей университета Кюсю-
Отани). № 10. Ку-мамото, 1984.
Хосоно, 1983 — Хосоно Тэцуо. Кж:цу:то:-но фукю: (Распространение литературного языка) // Котоба-
но кэнкю: (Изучение языка). № 2. Нагано, 1983.
Цудзимура, 1967 — Цудзимура Тосики. Гэндай-но кэйго (Современные формы вежливости). Токио,
1967.
Цунода, 1978 — Цунода Таданобу. Нихондзин-но но: (Мозг японцев). Токио, 1978.
Чугров, 1985 — Чугров С. В. Стереотипы в общественном сознании Японии // Япония: культура и
общество в эпоху НТР. М., 1985.
Эгава, 1973 — Эгава Кижси. Цуруокаси-ни окэру гэнго-сэйкацу-тж:са-2 (Второе исследование языко-
вого существования в г. Цуруока) // Language Discourse Proceedings. № 12. Токио, 1973.
Эндо, 1985 — Эндо: Ориэ. Ватаси-но нэнгадзж:-дзо: (Облик моих новогодних открыток) // ГС. 1985, №
1.
Якобсон, 1985 — Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985.
Ямада, 1984 а — Ямада Азюн. Таро: мо жмэнакатта (И Таро не мог читать) // Докусж-кагаку (Наука
чтения и письма). № 109. Токио, 1984.
Ямада, 19846— Ямада Масахару. Нихонго то кокусай-ко:рю: (Японский язык и международный об-
мен) // Г. 1984, № 8.
Ямадзаки и другие, 1984 — Ямадзаки Кэйити, Жсии Хироаки. Кайва-но дзюм-бантори-сисутэму (Ус-
тановление иерархии в разговоре) // Г. 1984, № 7.
Ямамото, 1983, 1984 — Ямамото Минору. Ханасикотоба-ни окэру «корэру», «дэрэру», «мирэру»
(«Корэру», «дэрэру», «мирэру» в разговорном языке) // Кокубунгаку-ронсю: (Сборник статей по
японской литературе). Кофу. № 21, 1983; № 22, 1984.
Bulletin, 1984 — Bulletin of the ICU Summer Program in Japanese. Vol. 1. International Christian
University. Tokyo, 1984.
Chinen, 1983 — Chinen H. Some Modern Japanese Loanwords. With Special Reference to Connotations //
ГК. 1983, № 83. Daily Yomiuri. 07.04.1985.
Galinski, 1983 — Galinski C. Observations on Terminology in Japan // Journal of the International Network
for Terminology. 1983, № 7.
Grootaers, Shibata, 1982 — Grootaers W. A.(with T. Shibata). Dialectology and Sociolinguistics: a General
Survey* // Lingua. Vol. 57. No 2—4. 1982.
Harada, 1966 — Harada Tetsuo. Outlines of Modern Japanese Linguistics. Tokyo, 1966.
Hayashi Reiko. Hierarchical Interdependence Expressed through Conversational Styles in Japanese Wom-
en's magazines // Discourse ⊥ Society, v. 8, No 2, July 1997.
Hinds, 1982 — Hinds J. Ellipsis in Japanese. Edmonton, 1982.
Henna Nobuyuki. English in Japanese Society: Language within Language // Multilingual Japan.
Clevedon—Philadelphia—Adelaide, 1995.
Horiuchi, 1963 — Horiuchi A. Department Store Ads and Japanized English // Studies in Descriptive and
Applied Linguistics. Vol. II. Tokyo, 1963.
Ide, 1982 — Ide S. Japanese Sociolinguistics' Politeness and Women's Language //Lingua. Vol. 57. No 2—4.
1982.
Jespersen, 1946 — Jespersen O. Language, its Nature, Development and Origin. L., 1946.
Katsumata, 1954 — Katsumata S. Kenkyusha's New Japanese-English Dictionary. Third edition. Tokyo,
1954.
Kitaoka Kinyoshi. Affect and Letter-writing: Unconventional Conventions in Casual Writing by Young
Japanese Writing // Ethnology. V. XXVI. No 1. 1997.
Kindaichi, 1978 — Kindaichi H. The Japanese Language. Tokyo, 1978. Kenkyusha's New Japanese-English
Dictionary. Ed. by Masuda K. Tokyo, 1978.
Loveday E. J. Language Contact in Japan. A Sociolinguistic History. Oxford,
1996. Makino, 1979 — Makino S. Sexual Differentiation in Written Discourses // PJL. Vol. 6. 1979.
Masuda, 1974 — Masuda K. Kenkyusha's New Japanese-English Dictionary.Fourth edition. Tokyo, 1974.
Miller, 1967 — Miller R. A. The Japanese Language. Chicago—London, 1967.
Miller, 1977 — Miller R. A. The Japanese Language in Contemporary Japan. Some Sociolinguistic
Observations. Washington—Stanford, 1977.
Miller, 1982 — Miller R. A. Japan's Modern Myth. The Language and Beyond. New York—Tokyo, 1982.
Miura, 1979 — Miura A. English Loanwords in Japanese. A Selection. Tokyo, 1979.
Mizutani, 1981 — Mizutani O. Japanese: the Spoken Language in Japanese Life. Tokyo, 1981.
Neustupny, 1978 — Neustupny ]. V. Post-structural Approaches to Languages (Language Theory in a Jap-
anese Context). Tokyo, 1978.
NHK, 1972 — NHK-со:го:-хо:сщ:-бунка-кэнкю:дзж (Объединенный институт культуры передач). То-
кио, 1972.
Ohso, 1983 — Ohso M. Invitation, Polite Order, Personal Request and Begging //PJL. Vol. 9. 1983.
Park, 1982 — Park W. Aspects contrastifs du japonais et du coreen. Stockholm, 1982.
Peng, 1975 — Peng F. С. С Sociolinguistics Today: In Lieu of an Introduction //Language in Japanese Socie-
ty. Tokyo, 1975.
Romanization, 1977 — The Romanization of Japanese Writing: Herburn vs Kunrei System Controversies.
Tokyo, 1977.
Sakurai, 1984 — Sakurai M. On the Vocabulary and Kinship Terminology of the Imperial Family of Japan //
Language Sciences. , Vol. 6, № 1. Tokyo, 1984.
Schneider, 1981 — Schneider D. ?. Teaching a Living Language // Studies in Descriptive and Applied Lin-
guistics. Vol. XV. Tokyo, 1981.
Seward, 1968 — Seward J. Japanese in Action. New York—Tokyo, 1968.
Shibata, 1975 — Shibata T. On Some Problems in Japanese Sociolinguistics: Reflection and Project // Lan-
guage in Japanese Society. Tokyo, 1975. Shibatani M. The Languages of Japan.
Cambridge, 1990. Shibamoto J. S Japanese Women's Language. Orlando—San Diego—New York-Tokyo,
1985.
Stanlaw J. «For Beautiful Human Life»: the Use of English in Japan // Re-Made in Japan. Everyday Life and
Consumer Taste in a Changing Society. New Haven—London, 1992.
Suzuki, 1975 — Suzuki T. On the Twofold Phonetic Realization of Basiz Concepts: in Defense of Chinese
Characters in Japanese // Language in Japanese Society. Tokyo, 1975.
Suzuki, 1978 — Suzuki T. Japanese and the Japanese. Tokyo—New York—San
Francisco, 1978. Suzuki, 1987 — Suzuki T. Internationalization and Language // Japan Times. 09.02.1987.
Suzuki Takao. Reflections on Japanese Language and Culture. Tokyo, 1987. Tanaka Keiko. «Intelligent
Elegance» Women in Japanese Advertising // Unwrapping Japan. Society and Culture in Anthropological
Perspective. Manchester, 1990.
Японские периодические издания
Журналы
БГ Бункэн-гэппо: (Библиографический ежемесячник)
Г Гэнго (Язык)
W Winds
Газеты
Акахата
Асахи-симбун
Иомиури-симбун
Asahi Evening News
Daily Yomiuri
Japan Times
Mainichi Daily News