«ШКОЛА ЛИХОСЛІВ’Я» Р. Б.

ШЕРІДАНА ЯК САТИРИЧНА
КОМЕДІЯ
«Школа лихослів’я» Шерідана в контексті розвитку англійської комедії
XVIII ст.
После блистательных успехов английского театра в конце XVI — начале XVII
в., после краткого периода подъема в 1660 — 1680-е годы искусство драмы в
течение почти двухсот лет играет сравнительно скромную роль в развитии
английской культуры. В эпоху Просвещения драма оказалась на втором плане,
уступив господствующие позиции другим жанрам: эссе, памфлету, трактату,
позднее — роману. Передовая линия идейно-художественных исканий эпохи в
силу определенных исторических, по преимуществу внелитературных,
факторов пролегала в стороне от театра.
В годы своего последнего расцвета драма была односторонне ориентирована
на антипуританскую и антибуржуазную идеологию верхних слоев
общества: отношение к ней третьего сословия еще в 1697 г. выразил Дж.
Кольер в нашумевшем памфлете «Краткое обозрение безнравственности и
безбожия английской сцены». Родственные умонастроения сохранялись в
пуританских кругах и в середине XVIII в.; об этом свидетельствует трактат В.
Лоу о театральных «беззакониях», демонстрировавший отношение к ним все
более влиятельного буржуазного зрителя.
Английская комедиография XVII-XVIII веков прошла чрезвычайно сложный
путь развития, определявшийся социальными и политическими изменениями в
жизни страны.
Рубеж между драматургией Возрождения и последующего периода образует в
Англии буржуазная революция середины XVII столетия. Театры были закрыты,
представления запрещены.
Новая школа драматургов формировалась в период реставрации Стюартов.
Драматурги Реставрации достаточно ясно видели пороки своих современников.
Буржуа они от души презирали. Аристократов знали слишком близко, чтобы
питать к ним хотя бы тень уважения. Однако довольно правдиво показывая
разложение правящих классов, комедиографы этой школы чаще всего
приходили к отрицанию всяких моральных критериев.
Поэтому такое важное значение имело появление в Англии просветительской
драматургии, начавшей завоевывать сцену уже через несколько лет после
вторичного крушения абсолютизма Стюартов в 1688 году. В определенной
степени просветительскому влиянию подверглись и последние драматурги,
принадлежавшие к школе комедии Реставрации.
К концу 20-х годов XVIII века в просветительской драматургии выделились два
течения - консервативное и демократическое. Представители первого из них
были вполне удовлетворены результатами компромисса буржуазии и
дворянства в 1688 году, представители второго начинали уже видеть
противоречия нового буржуазного общества. Драматурги-консерваторы
считали своей задачей отвращать зрителя от дурных поступков, показывая ему
примеры добродетели. Их противники желали исправлять человека, разоблачая
пороки общества. В конечном счете первые боролись за нравоучительно-
охранительную, вторые - за демократическую сатирическую комедию.
Изданный в 1737 году закон о театральной цензуре на время прервал развитие
сатирической комедии.
Ее возрождение началось лишь в 60-х годах XVIII века, причем
демократической комедиографии снова пришлось завоевывать свое место в
борьбе с нравоучительной комедией.
Столкновение демократической и консервативной комедиографии приняло в
60-70-е годы форму борьбы между так называемой "веселой" и
"сентиментальной" (нравоучительной) комедией. На первых порах казалось,
что спор идет о чисто художественных вопросах. И действительно, нельзя
сказать, чтобы такие "веселые" комедии, как "Полли Хоником" (1760) и
"Ревнивая жена" (1761) Кольмана, "Добрячок" (1768) и "Унижение паче
гордости, или Ночь ошибок" (1773) Гольдсмита, поднимали более важные
социальные проблемы, чем произведения драматургов-сентименталистов. Хотя
уже на первом этапе развития "веселой" комедии сатирические элементы
присутствовали и в пьесе Кольмана "Тайный брак" (1766) и в ряде эпизодов
других пьес представителей этого направления, истинный характер
противоречий между двумя школами драматургов во всей полноте раскрылся
лишь с приходом Шеридана.
В конце своей деятельности комедиографа, в пьесе "Критик", Шеридан сам
отчасти объяснил смысл своей борьбы с сентиментальной драматургией.
Правда, Шеридан избрал здесь объектом нападок трагедию, но это не меняет
дела, поскольку речь идет не об особенностях жанра, а о подходе к
изображению жизни. "Целомудрие" современных драматургов, говорит
Шеридан, можно сравнить с "искусственной застенчивостью куртизанки, у
которой стыдливый румянец на щеках сгущается по мере того, как убывает ее
скромность". Шеридан видел историческое несоответствие между "примерами
добродетели", предлагаемыми сентиментальной драматургией, и
действительными качествами буржуазного индивида и в этом усматривал
нереалистичность сентиментальной, апологетической по своей сущности
драматургии. В своем собственном творчестве Шеридан пошел иным путем.
Основой его реализма стало осмеяние и разоблачение пороков современного
общества.
Шеридан шел к созданию сатирической комедии путем проб и ошибок.
Шеридан подходил к сатирической комедии сложным путем.
В английской просветительской комедиографии до Шеридана драматурги-
сатирики работали в области малых жанров - балладной оперы, фарса,
"репетиции" (иными словами - "сцены на сцене"). Их противники захватили
"правильную комедию", как тогда называли обычную комедию в пяти
действиях. Это своеобразное разделение по жанрам было далеко не в пользу
демократического направления. "Правильная комедия", несомненно, давала
значительно большие возможности для реалистического отражения
действительности и создания полнокровных жизненных характеров, чем
условные "малые" жанры.
Поэтому драматурги-сатирики, уже начиная с Фильдинга, боролись за
овладение "правильной комедией", стремясь, с одной стороны, внести
сатирическое содержание в пятиактную комедию, с другой - преодолеть
условность малых жанров. Эта борьба давала все более ощутимые результаты
по мере того, как демократическая комедиография приобретала большую
зрелость и накапливала традиции.
Подобный путь в пределах одной творческой биографии пришлось пройти и
Шеридану. Нетрудно заметить разнообразие жанров, в которых работал
Шеридан. После "Соперников" он обращается к фарсу ("День святого
Патрика") и балладной опере ("Дуэнья"). Последняя имела для Шеридана
особое значение, поскольку этот жанр, созданный основоположником
демократического направления в английском театре XVIII века Джоном Геем,
был традиционно сатирическим. Используя сатирические возможности
балладной оперы, Шеридан в значительной степени преодолевает вместе с тем
условность и пародийность, отличавшие прежде этот жанр.
ак, овладевая драматургическим мастерством и усваивая сатирические
традиции английской просветительской литературы, Шеридан приближается к
созданию своего шедевра - "Школы злословия".
Шеридан опирался не только на предшествующую драматургию, но и на роман
XVIII века - в первую очередь на творчество Генри Фильдинга, создателя так
называемых комических эпопей "Джозеф Эндрус" и "Том Джонс". Родившаяся
в результате работы над этими произведениями формула Фильдинга "пример
оказывает на человеческий ум действие более непосредственное и сильное,
нежели наставление", легла позднее в основу борьбы Кольмана, Гольдсмита и
Шеридана с сентиментальной комедией. Фильдинговское понимание категории
смешного (смешное - это "если открывается, что человек представляет собой
нечто как раз обратное тому, что он собой изображал") используется
Шериданом. Смешны претензии буржуа на добродетель, дворянина - на честь,
смешно считать эти классы такими, какими они стремятся себя изобразить. Уже
сами эстетические установки Фильдинга представляли собой ответ на попытки
идеализировать недавно сформировавшееся буржуазное общество; в них были
заложены основы сатирической демократической комедии.
Именно сатирический накал "Школы злословия" помог Шеридану внести этим
произведением такой значительный вклад в драматургию, поднять английскую
демократическую комедию на новую ступень.
Комедия положений не обязательно лишена характеров. Комедия характеров не
обязательно лишена острой интриги. В "Соперниках" каждое действующее
лицо было характером. "Школа злословия" обладает сильной интригой. Однако
нетрудно обнаружить коренное различие в построении "Школы злословия" и
предшествующих комедий Шеридана.
В "Соперниках" Шеридан искал как можно более неожиданных поворотов
сюжета. В "Школе злословия", напротив, каждый поворот сюжета не только
заранее подготовлен, но о нем предуведомлен зритель. И тем не менее действие
пьесы развивается совершенно неожиданными путями, ибо автор находит все
новые возможности в характерах своих героев. В "Соперниках", равно как и в
"Дуэнье", упор делался на парадоксальное сочетание страстей, в "Школе
злословия" - на реалистическое развитие многогранного человеческого
характера.
"Школа злословия" является высшим достижением английской
просветительской комедиографии, наиболее законченным образцом
реалистической сатирической комедии. В этом произведении соединились
глубина изображения характеров, замечательное мастерство интриги,
совершенная сценичность. "Школой злословия" Шеридан завершил работу Гея,
Фильдинга, Кольмана, Гольдсмита.
Исключительная концентрированность действия, безупречная логика его
развития, которыми отличается "Школа злословия", - результат того, что вся
пьеса проникнута одной мыслью, одним горячим убеждением автора, его
стремлением опозорить, разоблачить, смешать с грязью ненавистного ему
буржуа-пуританина - ханжу и корыстолюбца, лицемера и негодяя. Шеридану не
надо было для этого выдумывать сложной сюжетной схемы, запутанных
перипетий. Ему достаточно было лишь сконцентрировать, довести до уровня
своей ненависти то, что подсказывала сама жизнь.
Сюжет комедии приобретал у Шеридана большой общественный смысл в силу
того, что образ лицемера Джозефа Сэрфеса нарисован им как социально-
типичный. Английский буржуа грабил своих ближних, прикрываясь ханжескими
сентенциями, и поэтому разоблачение пуританского лицемерия было для Англии
XVIII века наиболее действенной формой борьбы против буржуазного
своекорыстия. Просветители демократического крыла давно стремились
показать "английского Тартюфа". Фильдинг осуществил эту задачу в "Томе
Джонсе", нарисовав фигуру Блайфила. Но в драматургии образа подобной
силы и общественного звучания до Шеридана создано не было.
Успех Шеридана объясняется тем, что он избрал значительную социальную тему
и сумел воплотить ее в законченных выразительных и типичных образах.
Шеридан всегда был драматургом для театра. Работая над своими пьесами, он
исходил из реальных возможностей актеров, которые должны были в них играть.
Когда его, например, спросили однажды, почему в "Школе злословия" нет ни
одной сцены Чарльза Сэрфеса и Марии, он ответил: "Потому, что ни мистер
Пальмер, ни мисс Хопкинс не умеют убедительно изображать любовную страсть".
Ю. И. Кагарлицкий
Величие драматургии Шеридана, его «Школы злословия» связано было прежде всего
с коренным этапом перехода в английской драматургии от комедии положений к
комедии характеров. Лучшие герои его пьес наделены конкретной психологической
индивидуализацией, они покоряли современников своей самобытностью, той особой
остротой мысли, в которой содержалась весьма широкая оценка действительности во
всех ее сложных конфликтах и противоречиях.

Сочность и колоритность языка, мастерство диалогической речи, неожиданность в

сюжетных поворотах, наконец, резкое столкновение так несхожих по своему
внутреннему содержанию персонажей — все это придавало Шеридану ту зрелость и
сценичность, которая обеспечила им завидное долголетие. 

Проблематика та ідейна спрямованість комедії

В «Школе злословия» недостатком легкомысленности наделена леди Тизл,
красавица из бедной семьи, вышедшая замуж за состоятельного и
положительного джентльмена сэра Питера. Сэр Питер Тизл — человек,
умудренный жизненным опытом, воплощает ту «естественную» мораль, кото-
рая была так по сердцу просветителям.
С э р  П и т е р  Т и з л. Что ж, сударыня, если бы парламент признал, что игра чужой репутацией не менее
предосудительна, чем потрава чужого луга, и принял закон о защите доброго имени, я уверен, что многие
были бы благодарны ему за такой билль.

Л е д и  С н и р у э л. О боже мой! Сэр Питер! Вы хотите нас лишить наших привилегий?
М и с с и с  К э н д э р. Но, я надеюсь, вы не были бы так суровы к тем, кто только передает то, что
слышал?

С э р  П и т е р  Т и з л. Я бы и к ним применил коммерческий закон; и во всех тех случаях, когда по рукам
ходит клевета и пустивший ее в оборот не разыскан, пострадавший получал бы право взыскания с любого
передатчика.
С э р  П и т е р  Т и з л. Пусть ваша милость меня извинит: меня вызывают по неотложному делу. Но здесь
остается моя репутация. (Уходит.)

Л е д и  Т и з л. Сэр Питер, сэр Питер, допускайте или не допускайте это ваше дело. Я намерена во всем
поступать по-своему, и не только намерена, но и буду. Да! Хоть я и воспитана в деревне, я очень хорошо
знаю, что в Лондоне светские женщины никому не обязаны отчетом с той минуты, как они вышли замуж.
Л е д и  Т и з л. Моей расточительностью? Смею вас уверить, что я не расточительнее, чем это подобает
светской женщине.
Его молодая супруга, никогда не видевшая света, попав в Лондон, увлекается
показным блеском и мишурой аристократической жизни. Она перенимает
замашки светских дам, становится расточительной, проявляет легкомыслие и
едва не изменяет своему мужу с Джозефом Серфесом. Таким образом на ярком
примере мы можем проследить как испорченная, лицемерная и грязная жизнь
буржуазных верхов может испортить даже самую простую, чистой душой
юную девушку.
С э р  П и т е р  Т и з л. А между тем я выбирал с осторожностью - девушку, выросшую в деревне, которая
не знала другой роскоши, кроме единственного шелкового платья, и других развлечений, кроме ежегодного
бала по случаю скачек. А теперь она исполняет свою роль во всех сумасшедших затеях столичной моды с
такой легкой грацией, словно она отроду не видела ни кустика, ни зеленой травки иначе, как на Гровнор-
сквере!

Л е д и  Т и з л. Нет-нет, я начинаю думать, что это было бы неосторожно, и вы же знаете, я допускаю
ваше ухаживание не больше, чем это дозволено модой.
Д ж о з е ф  С э р ф е с. О, разумеется... вполне платоническое обожание... на которое имеет право всякая
замужняя женщина.
Л е д и  Т и з л. Конечно, ни в чем не следует отступать от моды. Но во мне сидит еще столько
провинциальных предрассудков, что, как бы меня ни раздражало брюзжание сэра Питэра, я никогда не решусь
на...
 Д ж о з е ф  С э р ф е с. Единственную месть, которая в вашей власти. Ну что же, я хвалю вашу
сдержанность
Джозеф Серфес и его брат Чарльз совершенно непохожи друг на друга, Джозеф
— воплощение респектабельности. Его манеры и поведение кажутся в высшей
степени добродетельными. Но за этой внешностью (кстати, фамилия братьев
Surface означает «внешность», «поверхность») скрывается самый жестокий
эгоизм. Джозеф Серфес — ханжа и лицемер; недаром его прозвали английским
Тартюфом. Он воплощает в себе типичные черты ханжества, свойственные
господствующим классам Англии.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Как? Неужели он никогда не присылал вам слитков, рупии{27},
пагод?{28}
Д ж о з е ф  С э р ф е с. Что вы, дорогой сэр, ничего подобного! Нет-нет, маленькие подарки
время от времени - фарфор, шали, чай, певчие птицы, индийское печенье, - только и всего, уверяю
вас.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с (в сторону). Вот вам благодарность за двенадцать тысяч фунтов!..
Певчие птицы и индийское печенье!

М а р и я. Что до меня, сударыня, то я должна сознаться, что остроумие теряет цену в моих глазах, когда
оно соединено со злостью. Вы согласны, мистер Сэрфес?
Д ж о з е ф  С э р ф е с. Разумеется, сударыня: улыбаться шутке, которая вонзает терн в чужую грудь, -
это значит быть соучастником злодеяния.
Л е д и  С н и р у э л. Полноте! Какое же возможно остроумие без капельки яда? Умному слову нужна
колючка злости, чтобы зацепиться. Как ваше мнение, мистер Сэрфес?
Д ж о з е ф  С э р ф е с. Конечно, сударыня: разговор, из которого изгнан дух насмешки, всегда будет скучен
и бесцветен.

В отличие от Джозефа, Чарльз — повеса, но за его легкомыслием скрывается

подлинная доброта и способность к благородным поступкам. Жизнелюб и
балагур, он, в сущности, воплощает в себе черты «естественного» человека,
несколько искаженные его жизнью в светском обществе.
Р а у л и. От первого он ничего не получил, кроме уклончивых обещаний помочь ему в будущем, тогда как
Чарлз, хоть и сам разоренный, сделал для него все, что было в его силах. И сейчас он опять старается занять
где-нибудь денег, часть которых, я знаю, он при всей своей нужде назначает для бедного Стенли.… И
поверьте мне, сэр, в младшем брате вы найдете человека, который даже среди безумств и мотовства
сохранил, как говорит наш бессмертный поэт, "слезу для жалости и руку, открытую, как день, для
состраданья

Дядя обоих братьев, старый сэр Оливер, проживший многие годы в колониях,
где скопил изрядное состояние, возвращается на родину и, желая узнать, кто из
племянников более достоин наследства, является к ним под вымышленным
именем. Он предлагает Чарльзу Серфесу продать портреты его предков.
Молодой повеса нуждается в деньгах и продает ему портреты всех своих
родственников, за исключением портрета самого сэра Оливера, которому он
считает себя обязанным за его помощь.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Но я полагаю, дядя Оливер идет в общей куче?
Ч а р л з  С э р ф е с. Нет, дудки! Я с бедным Ноллем не расстанусь. Старик был очень мил со мной, и я буду
хранить его портрет, пока у меня есть комната, где его приютить.

Ч а р л з  С э р ф е с. Нет-нет, сейчас я серьезен. Вот, мой честный Раули, вот, получите по этому приказу
поскорее деньги и немедленно пошлите сто фунтов старику Стенли.
Р а у л и. Сто фунтов! Вы только подумайте...
Ч а р л з  С э р ф е с. Ради бога, не говорите об этом! Бедному Стенли надо помочь неотложно, и если вы не
поторопитесь, то явится кто-нибудь другой, у кого больше прав на эти деньги.
ПРОБЛЕМАТИКА РАСТОЧИТЕЛЬСТВА И ПЬЯНСТВВА:
Ч а р л з  С э р ф е с. Мистер Примиэм, сущность дела такова: я расточительный молодой человек,
которому нужно занять денег; вы, я полагаю, благоразумный старый хрыч, который накопил денег, чтобы
ими ссужать. Я такой дурак, что готов дать пятьдесят процентов, лишь бы их получить, а вы, надо думать,
такой каналья, что готовы взять сто, если это можно.

М о з е с. Ну что же, сэр, мне кажется, вы, как говорит сэр Питер, видели мистера Чарлза в
полной славе. Жаль, что он такой ужасный мот.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Да, но моего портрета он не продал.
М о з е с. И такой любитель вина и женщин.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Но моего портрета он не продал.
М о з е с. И такой отчаянный игрок.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Но моего портрета он не продал. А, вот и Раули!

К Джозефу сэр Оливер является в качестве бедного просителя и, конечно,

получает отказ. Таким путем сэр Оливер убеждается в доброте Чарльза и
бездушии Джозефа. К тому же Джозеф на вопрос мнимого просителя чернит
сэра Оливера, который убеждается в неблагодарности своего племянника.

ПРОБЛЕМА РОСТОЩИЧЕСТВА:
Ч а р л з  С э р ф е с. Нет-нет! Сказать вам правду, это еврей и маклер, которым я назначил прийти.
К е й р л е с с. Чарлз, угостим их хорошим бургундским. Может быть, у них проснется совесть.
Ч а р л з  С э р ф е с. Нет, чтоб им лопнуть, этого нельзя! Вино обостряет природные свойства человека.
Если их напоить, это только распалит их жульство.

С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Хорошо, а как я должен говорить? Ведь есть же, наверно, какой-то
ростовщический жаргон, какая-то манера вести беседу, которые надо знать.
С э р  П и т е р  Т и з л. О, здесь особых знаний не требуется. Главное, насколько я понимаю, - это чтобы
ваши условия были достаточно чудовищны.
Если вы увидите, что он не слишком нуждается в ссуде, вам следует спросить процентов сорок - пятьдесят.
Но если окажется, что положение его действительно бедственное и деньги нужны ему до зарезу, вы можете
потребовать сто на сто

У Джозефа те же страсти, что и у Чарльза, но они уродливо извращены

усвоенной им пуританской моралью. Она не позволяет ему открыто признаться
в своей любви к женщинам, но зато толкает на тайную связь с женой своего
друга и благодетеля. Он желает располагать средствами для широкой жизни, но
наилучший способ для этого, по его мнению,— путем обмана в любви
завладеть чужим состоянием.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Мне грустно это слышать: слишком у него (Джозефа) хорошая репутация для
честного человека. Все его хвалят? Это значит, что жуликам и дуракам он кланяется так же низко, как
честному достоинству ума и добродетели.

Д ж о з е ф  С э р ф е с. Однако я с моей политикой попал в прекурьезное положение! Сватаясь к Марии, мне
было важно заручиться поддержкой леди Тизл; я старался войти к ней в доверие и понемногу, сам не знаю как,
оказался не на шутку ее поклонником. Я начинаю искренне жалеть, что так усердно добивался безупречной
репутации; я так дьявольски с ней запутался, что боюсь, как бы мне в конце концов не сплоховать.

Снейк. Но что же вас сблизило с мистером Сэрфесом?

Леди Снируэл. Взаимная выгода. Я разгадала его давно. Я знаю, это хитрый, себялюбивый, коварный человек  -
словом, сладкоречивый плут, тогда как сэр Питер да и все знакомые видят в нем юное чудо нравственности,
здравомыслия и доброты.

И напротив, здоровое человеческое начало, торжествующее в Чарльзе,

заставляет его сосредоточить свое чувство на одной женщине и крепко, по-
настоящему ее полюбить. Чарльз не считает денег, но у него доброе сердце, и
он не скупится не только на собственные удовольствия, но и на помощь людям.

Беззаботный Чарльз не скован никакими предрассудками. Легкая ирония по

отношению к «старой доброй Англии», проникающая все творчество
Шеридана, переходит в издевку в сцене аукциона, где Чарльз продает с молотка
портреты своих предков «со времен норманского завоевания». Старая жизнь
рушится, и не в заветах старины следует искать свою линию поведения, а в
велениях разума и доброго сердца.
Ч а р л з  С э р ф е с. Да, немного. Вот разве фамильные портреты, если это вас интересует. У меня там
наверху целая комната, набитая предками, и, если вы любитель живописи, вы можете их купить по сходной
цене.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Нет, черт возьми! Не станете же вы продавать ваших предков?
Ч а р л з  С э р ф е с. Любого из них тому, кто больше даст

С э р  О л и в е р  С э р ф е с. О нет, напротив, чрезвычайно! Ха-ха-ха! Еще бы! Это редкостная потеха -
продажа с аукциона целой семьи, ха-ха! (В сторону.) Ах расточитель!

Эти две линии действия разыгрываются на фоне эпизодов светской жизни

лондонского аристократического общества. Фон этот составляет
существенную сторону картины, которую рисует Шеридан, — недаром он
назвал свою комедию «Школой злословия».
Пьеса направлена против духовного безобразия, убожества и лицемерия
высших кругов. Парадоксальность и острота комедии заключаются в том, что
предметом разоблачения и осмеяния в ней становятся насмешники,
губители чужих репутаций, с профессиональной изощренностью издевающиеся
над достоинством и честью людей. В салоне леди Снируэл, где встречаются
леди Тизл и Джозеф Серфес, царят лицемерие и культ острого словца. Сама
хозяйка дома, а также ее гости только и занимаются тем, что перемывают
косточки всем своим знакомым. Они смакуют сплетни о всяких прегрешениях
своих ближних, обрушивая на них все свое негодование. Не приходится
говорить о том, что нравственность этих мнимых блюстителей добродетели
нисколько не лучше тех, кого они осуждают. «Роман» между ханжой
Джозефом и леди Тизл — одно из подтверждений этого.
С э р  О л и в е р  С э р ф е с. Да, я знаю, есть такие зловредные болтуны, тихонькие кумушки обоего пола,
которые, чтобы убить время, умерщвляют чужие репутации; им ничего не стоит отнять у молодого
мальчика его доброе имя, пока он сам еще не научился им дорожить.

С э р  Б е н д ж а м е н  Б э к б а й т. Разумеется, может. Что касается меня, то я никогда не верил,
чтобы он был до такой степени лишен всяких принципов, как это про него говорят, и, хоть он и растерял всех
своих друзей, я слышал, он пользуется исключительными симпатиями среди евреев.
С э р  Б е н д ж а м е н  Б э к б а й т. И в то же время никто не живет с большей роскошью. Говорят,
когда он угощает своих друзей, он садится за стол с целой дюжиной поручителей, в передней дожидается
человек двадцать поставщиков, а за стулом у каждого гостя стоит по судебному приставу
С э р  Б е н д ж а м е н  Б э к б а й т. Мистер Сэрфес, я отнюдь не хотел вас задеть. Но только верьте
мне, ваш брат окончательно пропал.
С э р  Б е н д ж а м е н  Б э к б а й т. И притом еще, к сожалению, я слышал на его счет довольно скверные
вещи.

Л е д и  Т и з л. Нет, сэр Питер, все это люди богатые и с положением и очень дорожащие своей
репутацией.
С э р  П и т е р  Т и з л. Да, вот уж именно, дорожат они ею не на шутку: попробуйте отозваться хорошо о
ком-нибудь другом! Милая компания! Иной бедняга, которого вздернули на виселицу, за всю жизнь не сделал
столько зла, сколько эти разносчики лжи, мастера клеветы и губители добрых имен.
Л е д и  Т и з л. Как? Вы желали бы ограничить свободу слова?
С э р  П и т е р  Т и з л. О, вы стали такой же скверной, как и все они

М и с с и с  К э н д э р. Ах, что вы! Клянусь вам, это у нее естественный румянец. Я сама видела, как он
появлялся и исчезал.
Л е д и  Т и з л. Я охотно верю, что вы могли это видеть: он исчезает на ночь и снова появляется утром.
М и с с и с  К э н д э р. Ха-ха-ха! Как я ненавижу, когда вы так говорите! Но уж сестра ее, во всяком случае,
очень красива или была когда-то.
К р э б т р и. Кто это? Миссис Эвергрин? О господи! Да ведь ей пятьдесят шесть лет.
М и с с и с  К э н д э р. Вы на нее клевещете: пятьдесят два, пятьдесят три в крайнем случае, да и по
внешности ей не больше.

М и с с и с  К э н д э р. Это верно. Или ее манеры: я, честное слово, нахожу их замечательно изящными, тем
более что она не получила никакого воспитания. Вы же знаете, ее мать была простой модисткой где-то в
Уэльсе, а отец варил в Бристоле сахар.
С э р  Б е н д ж а м е н  Б э к б а й т. Ах, обе вы слишком снисходительны!
С э р  П и т е р  Т и з л (в сторону). Недурная снисходительность! Про свою же родственницу! Боже
милостивый!

Сатирически изображая мастеров злословия, Шеридан обрушивается на вполне

реальное и широко распространенное социальное бедствие: журналы и газеты
того времени, не говоря уже о светских гостиных, были полны скрытой
внутренней борьбы за власть, за политический перевес — хитроумных интриг,
в которых погибала честь и доброе имя противника. Печальную известность в
этом приобрел «Журнал джентльмена», рассадник зловещих слухов и
анонимных обвинений. Реальную опасность подобных изданий испытал на себе
несколько десятилетий спустя Байрон, которого устные и письменные
поношения изгнали из родной страны.
В изображении этих лицемеров и ханжей Шеридан достигает наибольшей
сатирической силы. Здесь во всем блеске проявляется его сатирическое
дарование. Он создает бесподобную галлерею светских уродов, мнящих себя
столпами общества. Эти образы карикатурны, но гротеск у Шеридана всегда
носит реалистический характер. Как это было принято в комедии XVM'I века,
Шеридан наделяет своих персонажей именами, соответствующими их
характеру. Леди Снируэл — «насмешница», сэр Гарри Бем-пер—«бокал,
полный до краев», сэр Бенджамен Бекбайт — «злословящий за спиной»,
«клеветник», Снейк — «змея» и т. д. Эта компания чернит и клевещет на всех,
выставляя себя хранителями истинной добропорядочности. Созданные
Шериданом сатирические образы навеки пригвоздили к позорному столбу
нравственное уродство господствующих классов Англии. Как говорит один из
немногих положительных персонажей пьесы, «иной бедняга, которого
вздернули на виселице, за всю свою жизнь не сделал столько зла, сколько эти
разносчики лжи, мастера клеветы и губители добрых имен».
Уже Гаррик, хотя акцентировал видимый проблемно-тематический план
комедии, по-своему воспринимал социально-обличительный пафос в
универсальном измерении как извечную борьбу человека с лицемерным
миром, злословием - этой многоглавой гидрой, стоящей на страже лжи и
искаженной картины мира. Шеридан в борьбе с этой Гидрой видится Гаррику
Дон Кихотом, не осознающим бессмысленность его действий………………
Горд вашей благосклонностью былой,
Наш юный Дон Кихот вновь вышел в бой;
В угоду вам он обнажил перо
И жаждет Гидре погрузить в нутро.
Дабы снискать ваш плеск, он будет, полон пыла,
Разить - то бишь писать, - пока в руке есть сила,
И рад пролить для вас всю кровь - то бишь чернила.
ИДЕЯ:
воспитать в них уважение к естественным чувствам, к искреннему мужеству
и бескорыстию. Бьющее через край остроумие, непринужденная вереница
блестящих сцен, осмеивающих святая святых Англии — высшее общество с
его беспринципностью, алчностью и лицемерием, имеют, в сущности,
просветительское назначение.
Традиционное понимание сути произведения Шеридана, связанного, по
мнению исследователей, с обличительным пафосом, социальной сатирой,
острой критикой дворянства, «разоблачением и осмеянием пороков
современного общества», сменяется иной, не столь социологизированной,
интерпретацией комедии в контексте современного понимания жанрово-
стилевого разнообразия «Века Просвещения». 
Пафос комедии не столько в разоблачении социального порока - злословия,
лицемерия - сколько в выявлении несовместимости лицемерной, ограниченной
«нормами» жизни света с жизнью искреннего, естественного человека, чьей
натуре присуще разнообразие порывов и желаний, чье очарование и драматизм
- в их искреннем проявлении.
Такова Аморетта - сама жизнь и сама любовь - изменчива, очаровательна,
надменно остроумна, по-детски наивна, но всегда искренна, всегда
неподвластна навязываемой социальной и нравственной модели поведения.
В ней как в идеале свободного естественного человека Шеридан видит то, что
видел и открывал в своих героях автор «Сентиментального путешествия»:
многообразие натуры, естественное «нравственное чувство и естественную тягу
к индивидуальному счастью». Все это не могут увидеть, разглядеть в человеке
оттого, что измеряют человека заготовленными светом шаблонами.
Высказана мысль, которая уводит далеко за пределы жанра посвящения
прекрасной даме и приобретает некий универсально-философский смысл,
спроецированный Шериданом на общество в целом и на самого себя. Здесь
прозрачен выпад и против клубной жизни в Англии, представленной в
миниатюре - гостиной леди Снируэлл. Участником этой клубной жизни, как
известно, был и сам автор «Школы скандала», который на себе самом оценил
сущность этой сферы английской жизни, самого места встреч писателей,
художников, артистов, где культура развивалась как культура беседы, культура
Слова - искреннего и ложного, поддерживающего человека и убивающего его
наповал. Но рассуждения автора «Портрета» о мере естественности и
лицедейства в природе человека переносятся в ту плоскость, которая больше
всего волнует творческую личность, - в сферу искусства. Шеридан бросает
вызов художникам, писателям, тяготеющим к нормативному и
«нормированному» искусству, источником вдохновения для которых
оказывается не жизнь, а главными принципами творчества, как писал
Джозеф Аддисон, - «общее мнение и вкус людей».
В авторском прологе-посвящении, в этой кажущейся «безделице», случайном
довеске к величайшему произведению английской комедиографии XVIII в.,
сформулирован в характерной для Шеридана игриво-ироничной манере вызов
писателя против просветительской категории «общественное мнение»,
которое приобретало в его пору «универсальный, всеобъемлющий
характер». Это-то, думается, и есть один из главных смыслов и самой комедии,
раскрывающийся и в онтологическом, и в эстетическом плане - через игру
значениями слов, переворачиванием понятий с ног на голову, через
доказательства того, сколь относительна ценность привычных суждений и
«мнений».
Задание комедии заложено в самом сюжете, который развивается как история
разоблачения лицемера Джозефа и прозрения леди Тизл и сэра Питера. Леди
Тизл верила, что злословие ее светских приятельниц — лишь невинное
времяпрепровождение. Сэр Питер думал, что по словам человека можно
судить о том, что он собой представляет. Падение ширмы в комнате Джозефа
недаром отмечает собой кульминационный пункт пьесы — одновременно
спадает завеса с глаз героев комедии. Шеридан хотел, чтобы она спала и с глаз
тех его зрителей, кто заражен почитанием «высшего света», не представляет
себе истинный характер отношений между людьми в современном обществе.
Сюжет комедии приобретал у Шеридана большой общественный смысл в силу
того, что образ лицемера Джозефа Сэрфеса нарисован им как социально-
типичный. Английский буржуа грабил своих ближних, прикрываясь
ханжескими сентенциями, и по-этому разоблачение пуританского лицемерия
было для Англии XVIII века наиболее действенной формой борьбы против
буржуазного своекорыстия. Просветители демократического крыла давно
стремились показать «английского Тартюфа». Филдинг осуществил эту задачу
в «Томе Джонсе», нарисовав фигуру Блайфила. Но в драматургии образа
подобной силы и общественного звучания до Шеридана создано не было.

Совсем по-другому универсальность и многозначность замысла «Школы

скандала» воспринимали романтики с их острым ощущением разрыва видимого
и сущностного. Для Т. Мура, к примеру, был очевиден глубинный смысл,
который, как он пишет, есть всегда в творчестве гения - «терпение поначалу
изучает глубины, где спрятана жемчужина, а уж потом Гений отважно
достает ее из вод и выносит на свет солнечных лучей». А Байрон как романтик
и друг Шеридана видел субъективно-личностный смысл в проблеме «быть и
казаться», «гений и толпа», человек и свет.
Личностное, соотносимое со «Школой скандала», подчеркнет и Томас Мур в
своем стихотворении «На смерть Шеридана», где речь идет о ханжах-
лицемерах, клеветниках, которые «при жизни его презирали / А по случаю
смерти достали елей».
Иное, не социально-разоблачительное, увидит в комедии Шеридана и Лем.
Высмеивая выспренность стиля в комедии прошлого века, особенно, когда речь
в ней шла о мотиве донкихотства, воплощающем ясную «противоположность
между дурным и хорошим человеком», писатель-романтик один из немногих
увидет ценность и значимость искусства Шеридана в том, что «в нем нет
отвратительной самоуверенной моральной оценки», а характеры не такие,
какие хочет видеть зритель с их четким разграничением добра и зла.
Два пролога к «Школе Скандала» - авторское и Гаррика - в полной мере
отражали двувекторность замысла комедии: с одной стороны, здесь было
определенное следование ожиданиям зрителя, соответствие «правилам» жанра:
Когда в стране повсюду перемены.
Как им не быть в творениях для сцены?
Теперь обязан «грубый острослов»
Надеть на наготу свою покров.
И тот писатель мудро поступил,
Кто девку в Маргариту превратил,
а с другой - экстравагантный вызов этим «правилам» и ожиданиям,
парадоксальное опровержение поверхностной морали комедии во славу
человека естественного, искреннего, а значит, подверженного ошибкам и
заблуждениям.
Парадоксальность эстетической манеры и содержательного плана комедий
Шеридана подметил Б. Шоу, который написал - «невозможно смотреть «Школу
злословия» и не морализировать», но тут же пояснил, что вложено у Шеридана
в понятие «мораль». Суть ее в том, что «плохой человек не так уж плох, как
самый плохой».

Побудова драматичної інтриги та групування персонажів у комедії

Засоби сатиричного зображення світського суспільства Шеріданом –

драматургом
В изображении этих лицемеров и ханжей Шеридан достигает наибольшей
сатирической силы. Здесь во всем блеске проявляется его сатирическое
дарование. Он создает бесподобную галлерею светских уродов, мнящих себя
столпами общества. Эти образы карикатурны, но гротеск у Шеридана всегда
носит реалистический характер. Как это было принято в комедии XVM'I века,
Шеридан наделяет своих персонажей именами, соответствующими их
характеру. Леди Снируэл — «насмешница», сэр Гарри Бем-пер—«бокал,
полный до краев», сэр Бенджамен Бекбайт — «злословящий за спиной»,
«клеветник», Снейк — «змея» и т. д. Эта компания чернит и клевещет на всех,
выставляя себя хранителями истинной добропорядочности. Созданные
Шериданом сатирические образы навеки пригвоздили к позорному столбу
нравственное уродство господствующих классов Англии. Как говорит один из
немногих положительных персонажей пьесы, «иной бедняга, которого
вздернули на виселице, за всю свою жизнь не сделал столько зла, сколько эти
разносчики лжи, мастера клеветы и губители добрых имен».

Реалистический характер отражает сформированную систему моральных

ценностей. Характеры всех персонажей проявляются в реальных поступках.
Связями общественного и личного обусловлено поведение героев комедии в
целом. При этом углубляет комизм отдельных образов.
Так, при раскрытии характера Джозефа драматург использует не только
традиционный прием контраста между видимостью и сущностью явления, а и
прием “раскладки явления изнутри”.
ФАРС (прямолинейно комические ситуации, динамика)
Сатиричность строится на антитезе:
М а р и я. Что до меня, сударыня, то я должна сознаться, что остроумие теряет цену в моих
глазах, когда оно соединено со злостью. Вы согласны, мистер Сэрфес?
Д ж о з е ф  С э р ф е с. Разумеется, сударыня: улыбаться шутке, которая вонзает терн в чужую
грудь, - это значит быть соучастником злодеяния.
Л е д и  С н и р у э л. Полноте! Какое же возможно остроумие без капельки яда? Умному слову
нужна колючка злости, чтобы зацепиться. Как ваше мнение, мистер Сэрфес?
Д ж о з е ф  С э р ф е с. Конечно, сударыня: разговор, из которого изгнан дух насмешки, всегда
будет скучен и бесцветен.

Леди Снируэлл осознает низость и напыщенность общества, в котором она

находится, она также подчеркивает жесткость поступков сплетников:
Л е д и  С н и р у э л. Ха-ха! Каково им уходить, не уничтожив человека без остатка!
Но тем не менее, она является точно такой же сплетницей и губительницей
репутаций, как и все остальные:
Уязвленная в ранней молодости ядовитым жалом клеветы, я не знаю большего
наслаждения, чем низводить других до уровня моей опороченной репутации.
Миссис Кэндэр. Ее фамилия с английского candor переводится как искренность,
чистота, открытость. Соответственно, на первый взгляд может показаться, что
именно такими качества и обладает данная героиня. Но в ходе развития
событий мы убеждаемся, что ее внутренняя испорченность, лицемерие и
поверхностная убежденность против распространения сплетен нисколько не
соответствует ее имени. Такой контраст только усиливает степень комического
в произведении:
М и с с и с  К э н д э р. Это верно. Или ее манеры: я, честное слово, нахожу их замечательно
изящными, тем более что она не получила никакого воспитания. Вы же знаете, ее мать была
простой модисткой где-то в Уэльсе, а отец варил в Бристоле сахар
М а р и я. С какой наглостью люди вмешиваются в чужие дела!
М и с с и с  К э н д э р. Совершенно верно, дитя мое. Но что поделаешь? Людям хочется говорить,
этому ничем помешать нельзя. Да вот, не дальше как вчера мне рассказывали, что мисс Гэдэбаут
бежала с сэром Филигри Флертом. Но, боже мой, разве можно придавать значение тому, что
слышишь! Хотя, уверяю вас, мне это сообщило очень осведомленное лицо.

М и с с и с  К э н д э р. Безусловно; передатчики сплетен нисколько не лучше, чем их сочинители.

Это старое утверждение и очень правильное. Но что поделаешь, как я уже сказала! Ну как вы
запретите людям говорить? Сегодня миссис Клэккит уверяла меня, что мистер и миссис Хонимун
теперь уже только по названию муж и жена, как и остальные их знакомые…Но, боже мой,
неужели вы думаете, что я стала бы передавать эти россказни! Нет-нет, передатчики сплетен,
как я уже сказала, ничуть не лучше, чем их сочинители.

С э р  Б е н д ж а м е н  Б э к б а й т. Леди Снируэл, вы несправедливы к бедной вдове. Дело не в

том, что она плохо владеет кистью, а в том, что, закончив свое лицо, она так неумело соединяет
его с шеей, что напоминает реставрированную статую, где знаток сразу видит, что голова
современная, а туловище античное.
К р э б т р и. Ха-ха-ха! Хорошо сказано, племянник!
М и с с и с  К э н д э р. Ха-ха-ха! Вы меня смешите, но я, ей-богу, ненавижу вас за это. А что вы
скажете о мисс Симпер?
С э р  Б е н д ж а м е н  Б э к б а й т. Скажу, что у нее прелестные зубы.
Л е д и  Т и з л. Да, и поэтому, если она не говорит и не смеется (а такие случаи очень редки), она
никогда не закрывает рта, а всегда держит его приоткрытым - вот так. (Показывает свои зубы.)
М и с с и с  К э н д э р. Ну можно ли быть такой злой?

М а р и я. Еще бы не тягостно! Если высмеивать немощи или несчастия людей,

которые нас ничем не обидели, значит, быть остроумным или веселым, то да
пошлет мне небо двойную долю скудоумия!
М а р и я. Неблагородный выпад! Но, каковы бы ни были мои чувства к этому
несчастному молодому человеку, знайте, что если его невзгоды ожесточили
против него даже родного брата, то для меня это еще не основание отвернуться
от него.

Д ж о з е ф  С э р ф е с. Однако я с моей политикой попал в прекурьезное

положение! Сватаясь к Марии, мне было важно заручиться поддержкой леди
Тизл; я старался войти к ней в доверие и понемногу, сам не знаю как, оказался
не на шутку ее поклонником. Я начинаю искренне жалеть, что так усердно
добивался безупречной репутации; я так дьявольски с ней запутался, что боюсь,
как бы мне в конце концов не сплоховать.