Sovremennyj Karachaevo Balkarskij Yazyk. CHast 1.

Кабардино-Балкарский научный центр РАН
ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований»
СОВРЕМЕННЫЙ
КАРАЧАЕВО-БАЛКАРСКИЙ ЯЗЫК
В двух частях
ЧАСТЬ I
ФОНЕТИКА, ФОНОЛОГИЯ, ОРФОЭПИЯ, ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ,

ЛЕКСИКОЛОГИЯ, ФРАЗЕОЛОГИЯ, ЛЕКСИКОГРАФИЯ, МОРФЕМИКА,
МОРФОНОЛОГИЯ, СЛОВООБРАЗОВАНИЕ
Нальчик
ООО «Печатный двор»
2016
УДК – 811.35 (075)
ББК – 83.3 (2 – БАЛК.)
Печатается по решению Ученого совета

ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований»
Автор и руководитель проекта:

М. З. Улаков – д-р филол. н., профессор
Главный редактор:
Ж. М. Гузеев – д-р филол. н., профессор
Рецензенты:
Н. Э. Гаджиахмедов – д-р филол. н., профессор;
Т. К. Алиева – д-р филол. н., профессор
Редакционная коллегия:
М. З. Улаков – д-р филол. н., Б. А. Мусуков – д-р филол. н.,
М. Б. Кетенчиев – д-р филол. н., Л. Х. Махиева – канд. филол. н.
Авторы первой части:

Ж. М. Гузеев – «Введение», «Фонетика», «Фонология», «Орфоэпия», «Морфонология», «Способы словообра-
зования», «Словообразование имен прилагательных», «Словообразование наречий»;
Ж. М. Гузеев, А. К. Аппоев – «Словообразование служебных частей речи», «Словообразование эмоционально-
экспрессивных частей речи»;
Л. Ж. Жабелова , Ж. М. Гузеев – «Словообразование имен существительных»;
А. А. Жаппуев – «Морфемика»;
Л. Х. Махиева – «Графика и орфография»;
Б. А. Мусуков – «Словообразование» («Общие сведения», «Из истории изучения вопроса», «Лексико-семанти-
ческие компоненты словообразовательного процесса»);
Б. А. Мусуков, Ж. М. Гузеев – «Словообразование глаголов», «Словообразование местоимений», «Словообра-
зование числительных»;
И. М. Отаров , Л. Х. Махиева, Ж. М. Гузеев, А. К. Аппоев – «Лексикология»;
М. З. Улаков – «Предисловие»;
М. З. Улаков, Л. Х. Махиева, Ж. М. Гузеев – «Фразеология»;
М. З. Улаков, Л. Х. Махиева – «Лексикография».
Авторский коллектив благодарит спонсора – председателя совета директоров Открытого акционерного общества
«Комбинат автомобильных фургонов», доктора филологических наук Алий Ахматовича Чеченова за финансиро-
вание данного издания.
Коллектив авторов
Современный карачаево-балкарский язык / В 2 ч. Ч. 1. Нальчик: ООО «Печатный двор» 2016. – 448 с.
Проект, представляющий собой первый опыт полиаспектного описания фонетической системы и лексико-грам-
матического строя карачаево-балкарского языка, состоит из двух частей.
В первой части рассматриваются разделы, посвященные фонетике, фонологии, орфоэпии, графике, орфографии,
лексикологии, фразеологии, лексикографии, морфемике, морфонологии, словообразованию.
Результаты и методы данного исследования, а также его теоретические положения, носящие нормативный характер,
могут найти широкое применение среди специалистов по карачаево-балкарскому, тюркским и разносистемным языкам.
© КБНЦ РАН, 2016

© КБИГИ, 2016
ISBN 978-5-905770-80-7 © ООО «Печатный двор», 2016
Printed according to the decision of the Scientist council of the Institute of Humanitarian
Researches of the Kabardin-Balkar Scientific Center of the Russian Academy of Sciences
Author and project manager:

Doctor of philological sciences, professor Mahti Zeytunovich Ulakov
Editor-in-Chief:
Doctor of philological sciences, professor Zhamal Magometovich Guzeyev
Editorial board:
Ulakov M. Z., doctor of philological sciences, Ketenchiyev M. B., doctor of philological
sciences, Musukov B. A., doctor of philological sciences, Makhiyeva L. Kh., candidate of
philological sciences
Group of authors
The project consists of two parts and represents the first experience of the systematic description
of phonetic system and a grammatical system of Karachay-Balkar literary language – its phonetics,
lexicology, phraseology, word formation, morphology, syntax. High scientific-theoretical and prac-
tical level of the performed study gives the chance to count on a wide range of specialists not only
in Karachay-Balkar to language, but also other modern Turkic languages
4
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8
ВВЕДЕНИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9
ГЛАВА 1. Фонетика. Фонология. Орфоэпия. Графика и орфография . . . . . . . . . . . . . 25

1.1. Фонетика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25
1.1.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25
1.1.2. Система вокализма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36
1.1.2.1. Характеристика гласных звуков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36
1.1.2.2. Фонетические явления комбинаторного характера, связанные с гласными 44
1.1.3. Система консонантизма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52
1.1.3.1. Характеристика согласных звуков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52
1.1.3.2. Фонетические явления комбинаторного характера, связанные с согласными 65
1.1.4. Слог и слогоделение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 72
1.1.5. Интонация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 79
1.1.6. Ударение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 82
1.2. Фонология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90
1.2.1. Позиции фонем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 94
1.2.2. Позиционные чередования . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98
1.2.3. Дифференциальные и интегральные признаки фонем и звуков . . . . . . . . . . . . . . 103
1.2.4. Состав фонем карачаево-балкарского языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 107
1.3. Орфоэпия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110
1.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110
1.3.2. Нормы произношения гласных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114
1.3.3. Нормы произношения согласных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
1.3.4. Нормы произношения гласных и согласных в заимствованиях . . . . . . . . . . . . . . 119
1.4. Графика и орфография
1.4.1. Графика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 120
1.4.2. Орфография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 125
ГЛАВА 2. Лексикология. Фразеология. Лексикография

2.1. Лексикология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130
2.1.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130
2.1.2. Семантическая структура слова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 132
2.1.2.1. Слово как основная единица системы карачаево-балкарского языка . . . 132
2.1.2.2. Структура значений многозначного слова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 134
2.1.2.2.1. Лексическое значение слова и его компоненты . . . . . . . . . . . . . 134
2.1.2.2.2. Основные типы лексических значений слова . . . . . . . . . . . . . . . 139
2.1.2.2.3. Соотношение значений многозначного слова . . . . . . . . . . . . . . . 146
2.1.2.3. Полисемия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 148
2.1.2.4. Лексическая и лексико-грамматическая омонимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . 156
2.1.2.5. Паронимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 161
2.1.2.6. Лексическая синонимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163
2.1.2.7. Лексическая вариантность слова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167
5
2.1.2.7.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167

2.1.2.7.2. Типы вариантов слов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 169
2.1.2.8. Лексическая антонимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 175
2.1.3. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения ее происхождения . . . . . . 180
2.1.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
2.1.3.2. Лексика тюркского происхождения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
2.1.3.3. Заимствованная лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 181
2.1.4. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения активного и пассивного запаса 186
2.1.5. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения сферы употребления . . . 190
2.1.5.1. Диалектная лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 190
2.1.5.2. Регионализмы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 193
2.1.5.3. Жаргонная и арготическая лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 194
2.1.5.4. Профессиональная и терминологическая лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195
2.1.6. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения ее стилистической
дифференциации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 198
2.1.6.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 198
2.1.6.2. Межстилевая (нейтральная) лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 199
2.1.6.3. Разговорно-бытовая лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200
2.1.6.4. Лексика книжного стиля . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 201
2.2. Фразеология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 204
2.2.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 204
2.2.2. Типы ФЕ, с точки зрения семантической слитности компонентов . . . . . . . . . . . 209
2.2.3. ФЕ с точки зрения их происхождения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 212
2.2.4. ФЕ с точки зрения их активного и пассивного запаса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 214
2.2.5. ФЕ с точки зрения сферы их употребления . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 214
2.2.6. ФЕ с точки зрения их стилистической дифференциации . . . . . . . . . . . . . . . . . . 215
2.2.7. ФЕ в их отношении к частям речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 216
2.2.8. Синтаксические функции ФЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 222
2.2.9. Специфика фразеологического значения в сопоставлении с лексическим
значением . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 224
2.2.10. Системные связи ФЕ. Фразеологическая синонимия и фразеологическая
вариантность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 228
2.2.11. Компонентный состав и формы компонентов ФЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 236
2.3. Лексикография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 238
2.3.1. Первые словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 238
2.3.2. Двуязычные словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 239
2.3.3. Толковый словарь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 240
2.3.4. Фразеологический словарь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 246
2.3.5. Орфографический словарь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 247
2.3.6. Терминологические словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 248
2.3.7. Учебные словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249
Глава 3. Морфемика. Морфонология. Словообразование
3.1. Морфемика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 254
3.1.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 254
3.1.2. Морфемы современного карачаево-балкарского языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 257
6
3.1.3. Словообразовательные морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 261

3.1.4. Структурно-семантические взаимоотношения между морфемами . . . . . . . . . . . 264
3.1.5. Формообразующие морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 267
3.1.6. Словоизменительные морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 272
3.2. Морфонология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275
3.2.1. Общие понятия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275
3.2.2. Морфонологические процессы при аффиксации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 277
3.2.3. Морфонемы, связанные с фонетическими изменениями основы и аффикса . . . 283
3.2.4. Морфонологические процессы при словосложении . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 286
3.2.5. Морфонологические процессы при редупликации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 288
3.2.6. Схемы морфонем карачаево-балкарского языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 291
3.3. Словообразование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 292
3.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 292
3.3.2. Из истории изучения вопроса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 294
3.3.3. Лексико-семантические компоненты словообразовательного процесса . . . . . . . 298
3.3.4. Способы словообразования . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311
3.3.4.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311
3.3.4.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 316
3.3.4.3. Семантический способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 320
3.3.4.4. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 338
3.3.4.5. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 340
3.3.4.6. Аббревиация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 342
3.3.4.7. Комбинированный способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 343
3.3.5. Словообразование частей речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1. Словообразование знаменательных частей речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1. Словообразование имен существительных . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1.1.1. Существительные, производные от
существительных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1.1.2. Существительные, производные от
глаголов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 349
3.3.5.1.1.1.3. Существительные, производные от при-
лагательных и наречий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 353
3.3.5.1.1.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 354
3.3.5.1.1.3. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 358
3.3.5.1.1.4. Семантический способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 360
3.3.5.1.1.5. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 363
3.3.5.1.1.6. Комбинированный способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 364
3.3.5.1.2. Словообразование имен прилагательных . . . . . . . . . . . . . . . . . . 366
3.3.5.1.2.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 366
3.3.5.1.2.2. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 367
3.3.5.1.2.3. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 373
3.3.5.1.2.4. Комбинированный способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 374
3.3.5.1.2.5. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 375
3.3.5.1.2.7. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378
7
3.3.5.1.3. Словообразование наречий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378

3.3.5.1.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378
3.3.5.1.3.2. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 384
3.3.5.1.3.3. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 385
3.3.5.1.3.4. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 386
3.3.5.1.4. Словообразование глаголов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 390
3.3.5.1.4.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 390
3.3.5.1.4.2. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 390
3.3.5.1.4.4. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 406
3.3.5.1.5. Словообразование местоимений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 407
3.3.5.1.5.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 407
3.3.5.1.5.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 408
3.3.5.1.5.3. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 408
3.3.5.1.6. Словообразование имен числительных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 409
3.3.5.1.6.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 409
3.3.5.1.6.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 410
3.3.5.2. Словообразование служебных частей речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 410
3.3.5.2.1. Словообразование послелогов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 410
3.3.5.2.1.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 411
3.3.5.2.2. Словообразование частиц . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 411
3.3.5.2.2.1. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 411
3.3.5.2.3. Словообразование союзов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 412
3.3.5.2.3.1. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 412
3.3.5.3. Словообразование эмоционально-экспрессивных частей речи . . . . . . . . 412
3.3.5.3.1. Словообразование междометий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 412
3.3.5.3.1.1. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 413
3.3.5.3.2. Словообразование подражательных слов . . . . . . . . . . . . . . . . . . 413
3.3.5.3.3. Словообразование модальных слов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 414
3.3.5.3.3.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 415
3.3.5.3.3.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 415
Литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 419
Список сокращений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 440
8
ПРЕДИСЛОВИЕ
Необходимость подготовки настоящего издания назрела давно и стала

особенно актуальной в свете развития современного языкознания. За время,
прошедшее после издания академических грамматик карачаево-балкарского
языка [1966, 1976], карачаево-балкарское языкознание значительно обогати-
лось специальными исследованиями, монографиями, учебными грамматиками,
множеством содержательных работ по различным актуальным вопросам линг-
вистики. За истекшие годы расширились и углубились общетюркологические
исследования. Появились новые разделы карачаево-балкарского языкознания:
фонология, морфонология, стилистика, семантический анализ морфологических
и синтаксических единиц, теоретическая лексикография и фразеология, дости-
жения в которых по-новому раскрывают многие языковые явления. Выявлены
фактические материалы, способствующие разработке некоторых положений и
толкований, на основе которых пересмотрены отдельные точки зрения, пред-
ложены современные решения.
Целью настоящей работы является системное научно-обоснованное из-
ложение всех разделов исследуемого языка с учетом последних достижений
карачаево-балкарского языкознания, в частности, и тюркологии, в целом.
Следует отметить, что недостаточная изученность отдельных разделов
ставит перед авторским коллективом задачи большой исследовательской ра-
боты, опирающейся на богатый материал научной, художественной, публици-
стической литературы, а также на разнообразные словари изучаемого языка.
Отсутствие однозначного решения ряда сложных, а в некоторых случаях –
спорных вопросов, также не может не отразится в настоящем коллективном
труде. Результаты теоретических поисков и специальных исследований в тюр-
кологии настолько значительны, что при подготовке подобного типа издания
их использование составляет самостоятельную задачу. В этой связи требуется
совершенствование самой практики создания комплексного исследования, его
методики, разработки существующих особенностей показа явлений литератур-
ного языка в его живой системе.
Обсуждая структурно-композиционные формы, авторский коллектив данного
проекта посчитал наиболее целесообразным способ подачи материала в виде
двух частей, раздельных книг. Принцип системности и последовательности
изложения материала реализуется в выделении самостоятельных разделов,
характеризующих специфику отдельных уровней языка.
9
ВВЕДЕНИЕ
І
Карачаево-балкарский язык – язык карачаевцев и балкарцев – относится
к куманской подгруппе кыпчакской группы тюркских языков, от которых от-
личается некоторыми фонетическими, грамматическими и лексическими осо-
бенностями.
К фонетическим особенностям относятся: 1) спирантизация звука [к]:
къутхар- (караим. къуткъар-, киргиз. куткар-, татар. коткар(у) и др.) «избав-
лять, спасать, выручать кого», къысха (киргиз., татар., караим. кыска, башкир.
қысқа и др.) «короткий»; 2) исчезновение начального [й]: йахшы > ахшы «хо-
роший», «хорошо», йаман > аман «плохой», «плохо» и др.; 3) наличие звука
(и фонемы) [ф] в исконной лексике одного из диалектов (ц – з): фулму «пыль»,
фуука «гнилой», фотку «опилки (древесные)», кифе «тяпка», гефхин «фартук»
и др.; 4) отсутствие йокания, замена его джеканием / жоканием: джаз / жаз
(вм. йаз, яз) «весна», джол / жол (вм. йол, ёл) «путь, дорога» и др.; к грамма-
тическим: 1) выпадение конечного [н] в аффиксах 1-го и 2-го л. ед.ч. личных
местоимений: айтама (вм. айтаман ~ айтамын) «я говорю», айтаса (вм.
айтасың ~ айтасан) «ты говоришь» и др.; 2) выпадение сонорного [р] в аф-
фиксах имен мн.ч.: атала (вм. аталар) «отцы», кемеле (вм. кемелер) «корабли»,
ариула (вм. ариулар) «красивые», биринчиле (вм. биринчилер) «первые» и др.;
3) выпадение конечных [н] и [нг] в аффиксах род. и вин. падежей: тауну (вм.
таунун / таунунг) «горы, гору», сени (вм. сенин / сенинг) «тебя, твой» и др.;
4) замена лично-возратного местоимения ёз (-юм, -юнг, -ю) местоимением кес
(-им, -инг, -и) «(я, ты, он) сам»; 5) наличие особых форм причастия будущего
времени: -рыкъ (-арыкъ, -ырыкъ) / -рик (-ерик, -ирик), -рукъ (-урукъ) / -рюк
(-юрюк), -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк и вторичных деепричастий (-гъанлай / -генлей,
-ханлай, -генликге, -гъынчы / -гинчи, -хынчы, -хунчу, -гъунчу / -гюнчю): айты +
рыкъ «тот, кто должен сказать, то, что должно быть сказано», биле + рик «тот,
кто должен точить», бар + лыкъ «тот, кто должен пойти (поехать)», кёр + люк
«тот, кто должен видеть» и кел + генлей «как только пришел (приехал)», айт +
ханлай «как только сказал(а)», кёр + генли «с тех пор как увидел (кто кого)»,
къайт + ханлы «с тех пор как вернулся (кто-л.)», айт + ханлыкъгъа «хотя и
сказал(а)», кет + генликге «хотя и ушел(ла), уехал(а)», сат + хынчы «пока не
продам (продашь, продаст)», бил + гинчи «пока не узнаю (узнаешь, узнает)»;
к лексическим – заимствования из адыгских, осетинского, грузинского и других
кавказских языков.
ІІ
В отличие от всех тюркских языков язык карачаевцев и балкарцев является
вариативным, т. е. имеет два литературных варианта (карачаевский и балкар-
ский), образование которых обусловлено, во-первых, проживанием этих этносов
10 ВВЕДЕНИЕ
на различных территориях, значительно отдаленных друг от друга (примерно с

ХІІ в.), во-вторых, образованием разных национальностей. Эти варианты в силу
разных причин, в числе которых можно назвать многовековое проживание их в
соседстве с разными народами, отличаются наличием в них различного типа ре-
гионализмов: фонетических (тыпыр (балк.) / тыбыр (карач.) «очаг», къалауур
(карач.) / къарауул (балк.) «сторож, охранник», «караул» (воен.), тунгуч (балк.) /
тюнгюч (карач.) «первенец (о ребенке)» и др.), словообразовательных (бугъумуч
(балк.) / бугъунчакъ (карач.) «прятки», тууушлу (балк.) / тууунчлу (карач.)
«имеющий здоровый и симпатичный вид», юсгюр- (балк.) / юсдюр- (карач.)
«натравливать, науськивать кого на кого» и др.), морфологических (чалгъы
(балк.) / чалкъы (карач.) «коса» (с.-х.), томуроу (балк.) / томурау (карач.) «чурка,
чурбан, обрубок дерева» и др.), лексических (акътерек (балк.) – бусакъ (карач.)
«тополь», наша (балк.) – агурча (карач.) «огурец» и др.), лексико-семантиче-
ских (юр- в балк. «лаять», карач. «дуть (на огонь и др.)», чепкен в карач.-балк.
«сукно (домотканое)», «черкеска», в карач. еще «платье (женское)» и др.),
семантических (жыгыра в балк. «укроп», карач. «закадычный друг», чегет в
балк. «север, северная, не солнечная сторона (горы, косогора, склона и др.»), в
карач. «лес» и др.), лексико-грамматических (жыйрыкъ в балк. «платье (жен-
ское)», в карач.-балк. «морщина», «складка, оборка» и др.), этнографических
(гири (балк.) и къытчас (карач.) «петля (деревянная, на конце хозяйственного
ремня, которым привязывают груз, напр. сено к повозке)», акъсакъал (карач.),
гяпчи (балк.) «персонаж народного театра» и др.), грамматических (алыучу
(карач.-балк.) – алыучан (карач.) «берущий, имеющий обыкновение брать»,
жууунурукъ (лит.) – жуууннукъ (карач.) «обязанный купаться» и др.).
Кроме того, карачаевский вариант от балкарского отличается наличием
двух аффиксов, которых нет в последнем: -сыман – аффикс уменьшительной
степени прилагательных, соответствующий в балкарском варианте аффиксам
-ракъ / -рек, -сыл, -сылдым, -гъыл, -гъылдым: (моргъул, моргъулдум > морсыман
«коричневатый») и -тын / -тин, -тун / -тюн (суутун «по воде», жертин «по
земле», арлакътын «по тому [месту]; по той [дороге]», энишгетин «понизу»,
кёктюн «по небу» и др.).
Следует отметить также, что карачаевский вариант языка отличается от бал-
карского меньшим нарушением закона сингармонизма: къоргъашын «свинец»,
бычакъ «нож», бышлакъ «сыр», мынчакъ «бусина, бусинка, бусы», жыла –
«плакать», жылан «змея», къатала «разъяренный», хычын хичин (пирог)»,
чурка «топинамбур», шыбыла «молния» и др. вместо балкарских къоргъашин,
бичакъ, бишлакъ, минчакъ, жиля-, жилян, къатели, хычин, чирко, шибиля.
К лексико-семантическим особенностям регионализмов относятся, во-
первых, наличие значительного количества (свыше 400) слов, являющихся или
только балкарскими, или только карачаевскими (ср. ауана – кёлекке «тень»,
акътерек – бусакъ «тополь», малта- – тепле- «топтать кого-что, утаптывать,
утрамбовывать что», «растаптывать, топча, раздавливать, разрушать, уничто-
жать», дайым – хаман «постоянно, всегда» и др.), во-вторых, разрыв в значе-
ВВЕДЕНИЕ 11
ниях общеупотребительных слов (напр. ёзен карач. «ущелье», балк. «долина,

степь, равнина», чыначыкъ карач. «локоть», балк. «мизинец», жанла- карач.
«сторониться кого-чего, отходить, отступать от кого-чего», балк. «приближаться,
подходить близко к кому-чему» и др.), в-третьих, расширение значений слов
(напр. жыллыкъ, помимо общих значений «рассчитанный на год», «годовалый»,
«поминки, устраиваемые через год после смерти», в карач. варианте имеет
значение «возраст», у слова башлы «умный, толковый, сообразительный» до-
полнительное карачаевское значение – «кастрюля», слово жыйрыкъ «морщина»,
«складка, оборка» наделено у балкарцев еще значением «платье (женское)»,
а жара – «годиться» – «нравиться, производить на кого хорошее, приятное
впечатление» и др.).
ІІІ
Карачаево-балкарский язык имеет два диалекта: 1) ц/з диалект (цокающе –
зокающий) с малкарским и хуламо-безенгийским говорами, 2) ч/дж диалект
(чокающе-джокающий) с карачаевским и баксано-чегемским говорами.
Представители ц/з диалекта проживают в основном в селениях Верхняя
Балкария, Бабугент, Кашхатау, Верхняя Жемтала, Ташлы-Тала, ч/дж диалекта – в
селениях Безенги, Кара-Суу, Герпегеж, Белая Речка (Ак-Суу), Кёнделен, Лаш-
кута, Быллым, Верхний Баксан, Нижний Чегем, Булунгу, Хушто-Сырт, городах
Тырныауз КБР и КЧР. Кроме того, представители обоих диалектов, начиная
с конца 50-х гг. ХХ в., совместно с кабардинцами и другими народами про-
живают в селениях Нижняя Жемтала, Жанхотеко, Новая Балкария, поселках
Кенже, Хасанья, Яникой, Каменка, Шалушка, в городах Нальчик, Прохладный,
Майский, Чегем І и др., благодаря чему у них выработался смешанный диа-
лектно-литературный язык.
От литературного карачаево-балкарского языка ц/з диалект отличается
главным образом фонетическими, а ч/дж диалект – морфологическими осо-
бенностями.
Так, основные фонетические особенности ц/з диалекта, отличающие его
от литературного языка, следующие:
1) замена литературных [ч] и [дж/ж] в словах тюркского корня соответ-
ственно звуками [ц] и [з] во всех позициях слова: джол / жол > зол «дорога,
путь», аджал / ажал > азал «смерть, кончина», «смертный час», «рок, [несчаст-
ливая] судьба», чёк- > цёк- «сесть, присесть», ачы > ацы «горький, кислый»,
юч > юц «три» и др. (Однако имеется около четырех десятков слов, в основном,
заимствованных, в которых отмеченная замена звуков не имеет места: чуукал
«чуб», чаука «галка», чибижий «перец», патчах «царь», чеппер «расстояние
между вытянутыми большим и указательным пальцами», чаха «безводное каме-
нистое место», «каменистый, песчаный берег реки», чюуютлю «еврей», чыккыр
«кадка, бочка, чан», чыгъанек «колючий кустарник», «колючка (хвойная)»,
чомпал (разновидность праздничного шелкового платка), жети «семь», таж
12 ВВЕДЕНИЕ
«корона», жума «молитва, совершаемая в мечети по пятницам», жубуран

«суслик», ажир «жеребец», адеж «ряд (двух коней, идущих один подле дру-
гого)», ажым «сожаление, раскаяние», «подозрение, сомнение», жылан «змея»,
къужур «странный, диковинный», къыжна «сойка», къыжырлан- «пригрозить;
орать, кричать на кого-что; рассердиться», жух «морда, рыло» и др.);
2) замена губно-губного [п] губно-зубным [ф] в начале слова, интерво-
кальной позиции и в позиции перед глухими: парий > фарий «волкодав», пил >
фил «слон», пиринч > фиринц «рис», тыпыр > тыфыр «очаг (место разведения
огня)», «дом, семья», кёпюр > кёфюр «мост», апсын > афсын «жена деверя»,
кёп[т]ю > кёф[т]ю «много», жи[п]ке > зифхе «веревке», тапка > тафха
«полка, стеллаж» и др. Вопреки утверждениям предшествующих исследова-
телей диалектов карачаево-балкарского языка [Аппаев, 1960; Баскаков, 1976: 9,
10; Материалы… 1962: 9–20], перед звонкими согласными, гласными, а также
в абсолютном конце слова указанный переход не имеет места, что убедительно
доказано в ряде исследований [Гузеев, 1974: 62–66, 1993: 12–13, 2002: 12, 20, 23];
3) регулярная замена смычных [к], [къ] щелевым [х] в соседстве с глу-
хими согласными: тапка > тафха «полка», юч[к]юл > юцхюл «треугольный»,
букъдур- > бухтур- «прятать», жокъса > зохса «тебя нет» и др.;
4) регулярная замена аффрикаты [дж / ж] щелевым [ж]: [дж’]аркъа / [ж’]
аркъа] > жаркъа «полено, крупная щепка», «осколок (льда, снаряда и др.)»,
[дж’]андет / [ж’]аннет > жаннет «рай», а[дж’]ым / аж’ым > ажым «со-
жаление, раскаяние», «подозрение, сомнение» и др.;
5) огубление гласного [е] ([е] > [о˙]) в аффиксах, присоединяемых к основам
с губными [ö] или [ÿ]: кюлге > кулгơ «золе», кёк[к]е > кơккơ «ввысь», жюннге >
зÿннгö «шерсти; в шерсть», тютюннге > тутуннгơ «табаку, в табак» и др.
Литературные звуки [ö], [ÿ] в данном диалекте превратились в звуки, средние
между [ö] и [о], [ÿ] и [у]. Это не нарушает закон сингармонизма, а наоборот,
его усиливает, превращает слова с небным сингармонизмом в слова с губным
сингармонизмом; ср. кюнле и кунло «дни», ёрге и ơргơ «вверх, ввысь»;
6) нерегулярное оглушение начальных звуков [г], [д]: гелля > келля «ба-
бушка», гурт тауукъ > курт тауукъ «квочка», гогуш > кокуш «индюк, ин-
дюшка», дуппур > туппур «холм, бугор, курган», дуркъу > туркъу «загон для
скота», «сеновал», доп-доп > тоф-тоф «болтун» и др.;
7) нерегулярная замена свистящего согласного [с] шипящим [ш]: сёлеш- >
шёлеш- «говорить, разговаривать», сагъыш > шагъыш «дума; размышление;
раздумье», сараш > шараш «предрассветная трапеза во время мусульманского
поста», сереже > шереже «самодельные лыжи» и др.;
8) нерегулярная замена широкого гласного [а] узкими [ы], [и]: таян- >
тыян- / тиян- «опереться на кого-что», «прилечь (на кровать, диван и др.)»,
таякъ > тыякъ / тиякъ «палка», жая > зыя / зия «лук (для метания стрел)»,
«инструмент в виде лука, используемый для взбивания шерсти», жаякъ >
зыякъ / зиякъ «щека», «челюсть» и др.;
ВВЕДЕНИЕ 13
9) лучшее по сравнению с литературным языком сохранение закона син-

гармонизма: жиля- > зыла- «плакать», жилян > жылан «змея», жиляу > зылау
«плач», бишлакъ > бышлакъ «сыр», тиширыу > тышырыу «женщина», ту
къузгю > тукъужгъу «рябина (плод)», хычин > хыцын «пирог», бичакъ > бы-
цакъ «нож» и др.
Морфологическая характеристика ц/з диалекта мало чем отличается от
литературного языка. Можно отметить лишь следующие особенности:
1) наличие желательной формы 1-го л. ед.ч. на -н: барайым > барайын «я
пойду», элтейим > элтейин «я отнесу (отвезу)» и др.;
2) выпадение в глаголах настоящего времени 1-го л. ед. ч. аффикса -ды /
-ди, -ду / -дю: барады > бара «он (она) идет», кетеди > кете «он (она) уходит»,
окъуйду > окъуй «он (она) читает (учится)» и др.;
3) долгое произношение аффиксов 1-го и 2-го л. ед.ч. в род. и вин. падежах:
анамы > анаммы «мою мать», атангы > атангнгы «твоего отца» и др.;
4) стяжение формы глагола типа алгъан эдим > алгъый эдим > алгъыйим «я
брал (тогда)», кетген эди > кетхийи «он уходил, уезжал (тогда)», кёрген эдик >
кёргюйюк «мы видели (тогда)» и др.
Лексика ц/з диалекта заметно богаче лексики литературного языка, что
выражается в сохранении в нем древнетюркских слов, отсутствующих в лите-
ратурном языке, в наличии в нем древних заимствований из языков соседних
народов, не употребляющихся в других говорах и литературном языке, в упо-
треблении некоторых общих с литературным языком слов с дополнительным
значением (зылауукъ (лит. жиляуукъ) «плакса», а в ц/з диалекте еще «слеза»,
келля (лит. гелля) «бабушка», другое значение в этом диалекте – «мать» и др.).
Исследователи диалектов карачаево-балкарского языка вплоть до 80-х гг.
ХХ в. отмечали, что баксано-чегемский и карачаевский говоры ничем не отли-
чаются от литературного карачаево-балкарского языка, поскольку они состав-
ляют его основу. Это было связано с неразработанностью норм литературного
языка, с нечеткой установленностью границ между литературным языком и
диалектом. Впервые эта задача была решена Ж.М. Гузеевым в 1985 г., который
на конкретном языковом материале обосновал наличие в ч-дж/ж диалекте зна-
чительных морфологических отклонений от литературного языка:
1) сокращение сложного аффикса причастия будущего времени: -ырыкъ / -ирик,
-урукъ / -юрюк > -ыкъ / -ик, -укъ / юк: билинирик > билинник «то, что должно
быть известно», алынырыкъ > алынныкъ «то, что должно быть взято» и др.;
2) замена сложного аффикса вторичного деепричастия -гъанда /-генде при
его осложнении притяжательным аффиксом 1-го л. мн. ч. (-ыбыз) аффиксом
-ыкъ / -ик: баргъаныбызда > баргъаныкъда «когда мы ходили (ездили)», кел-
генибизде > келгеникде «когда мы пришли (приехали)» и др.;
3) употребление аффикса вторичного деепричастия -гъанлай/ -генлей в при-
тяжательной форме: баргъанлай + ыма «как только я прибыл (куда-л.)», бар-
гъанлай + ынга «как только ты прибыл (куда-л.)», баргъанлай + ына «как только
14 ВВЕДЕНИЕ
он прибыл (куда-л.)», баргъанлай + ыбызгъа «как только мы прибыли (куда-л.)»

и др. Литературными считаются формы мен (сен, ол, биз) баргъанлай;
4) употребление аффикса вторичного деепричастия -гъынчы / -гинчи,
-гъунчу / -гюнчю, -хынчы, -нгынчы / -нгинчи, -нгунчу / -нгюнчю с прибавлением
дополнительного аффикса дательного падежа: баргъынчы + гъа / баргъынчы +
ннга «пока я (ты, он, мы, вы, они) не пойду», жюлюннгюнчю + ге / жюлюнн-
гюнчю + ннге «пока не будет сбрито» и др.;
5) выпадение согласного [н] из аффикса -сын / -син, -сун / -сюн в глаголах
повелительного наклонения: барсын > барсы «пусть идет (едет)», кютсюн >
кютсю «пусть пасет» и др.;
6) ассимиляция рл > рр на стыке корня и аффикса причастия будущего вре-
мени на -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк: бар + лыкъ > баррыкъ «тот, кто должен (по-
ехать)», кёрлюк > кёррюк «тот, кто должен видеть» и др. [Гузеев, 1985: 133–135].
В незначительной степени ч-дж/ж диалекту присущи и фонетические осо-
бенности, одни из которых характеризуют оба говора, другие – только одного
из них.
Оба говора характеризуют две особенности:
1) замена в ранних заимствованиях губно-зубного [ф] губно-губным [п]:
файда > пайда «польза, выгода», фитир > питир «подаяние в честь поста»,
сыфат > сыпат «образ (вид, облик)», «образ, тип, характер», сюфю > сюпю
«аскет», гёжеф > гёжеп «борец; силач», фанера > панер, форма > порма и др.;
2) озвончение согласных [к], [т] в начале и интервокальной позиции:
каммой > гаммой (прост.) «конвой», калау > галау (дет.) «калач; баранка,
бублик» (от къалач < калач), киназ > гиназ (прост.) «князь», клапа > глапа
«клоп», керох / кёрох > герох / гёрох «револьвер; пистолет» (от кёр «могила» и
окъ «пуля»), тукъум > дукъум «род, поколение», «фамилия», «порода, вид» (во
всех тюркских языках начинается на [т]: кумык. тухум, татар. токым, башкир.
тоқом, караим. тогъырма / тогъарма, киргиз. тукум, казах., каракалпак. туқум,
узбек. тухум и др.), Тахир > Дахир (муж. имя), топпан > доппан «округлый»
(от топ «пачка, стопа; рулон; моток»), теппан > деппан «бугор; холм; воз-
вышенность», торба > дорба (из всех тюркских языков только в киргизском
употребляется параллельно – торбо / дорбо) и др.
В карачаевском говоре звуки [дж] и [ч] в начале и середине общеупотре-
бительных слов нередко чередуются: чапыракъ / джапыракъ «лист растения»,
чыпчыкъ / джыпчыкъ «воробей», чырды / джырды «стреха, застреха (с вну-
тренней стороны дома)», чахтана / джахтана «уборная», хычи / хыджи «чер-
нушка (напр. в пшене)» и др.
В баксано-чегемском говоре в связи с чрезмерной мягкостью аффрикатов
[ч] и [ж] звук [ш], находящийся в одном слове с любым из них, ассимилируясь,
произносится мягко: жаш > [ж’аш’] «молодой», «парень», жаша- > [ж’аш’а-]
«жить», ташчы > та[ш’ч’]ы «гадальщик (на камешках, картах)», тыншчыкъ >
ВВЕДЕНИЕ 15
тын[ш’ч’]ыкъ «по-тихоньку», жыгъыш- > [ж’]ыгъы[ш’] – «бороться» (спорт.),

кюнчыгъыш > кюн[ч’]ыгъы[ш’] «восток» и др.
Приведенные выше примеры на т > д, к > г и ч / дж свидетельствуют о
том, что ч-дж / ж диалект имеет огузские элементы, хотя и незначительные.
ІV
Если до 70-х гг. ХХ в. в истории исследования карачаево-балкарского языка
выделялись только два периода, дооктябрьский и послеоктябрьский [Баскаков,
1976: 11], то после, по-видимому, прибавились еще два: новый (1957–1976 гг.)
и новейший (с 1977 г.), которые имеют свои особенности.
Дооктябрьский период охватывает целый век (1814–1916 гг.). В этот период
появились первые сведения о карачаево-балкарском языке [Клапрот, 1814],
особенно о различиях в языке карачаевцев и балкарцев, составлялись русско-
балкарский и балкарско-русский словари, балкарская лексика сравнивалась
с кумыкской, а также куманской и было установлено тесное родство языка
карачаевцев и балкарцев с кумыкским и куманским [Немет, 1911: 91–153].
Основным итогом периода было опубликование двух очерков о карачаев-
ском [Прёле, 1909] и балкарском [Прёле, 1914–1915, 1915–1916] языках, очерка
грамматики балкарского языка [Караулов, 1912] и работы учебного характера
[Акбаев, 1916].
Работа Н. А. Караулова содержала значительные сведения «о фонетической
структуре, грамматическом строе, словарном составе и диалектном членении»
[Чеченов, 1996: 12] языка балкарцев, которые во многом способствовали линг-
вистам составлении грамматик других тюркских языков.
В очерках В. Прёле имеются еще более достоверные сведения по фонетике,
грамматике и лексике как языка карачаевцев, так и языка балкарцев, а также
выводы о ближайшем родстве их.
Послеоктябрьский период характерен систематическим изучением кара-
чаево-балкарского языка: разработкой алфавитов на латинской, а затем и на
русской графической основе, учебников родного языка, грамматик карачаево-
балкарского [Алиев, 1930], а также отдельно карачаевского [Байрамкулов, 1931]
и балкарского [Филоненко, 1940] языков, составлением небольших русско-ка-
рачаевских, русско-балкарских словарей, появлением многих статей, посвя-
щенных общему описанию карачаево-балкарского языка, вопросам фонетики
и грамматики, лексики и диалектологии.
Особого внимания из работ, написанных в указанный период, заслуживает
грамматика У. Д. Алиева [1930], которую можно с уверенностью считать на-
учной. В ней нашло достаточно научное для того времени описание основных
вопросов фонетики, морфологии (частей речи), словообразования знамена-
тельных частей речи и синтаксиса.
16 ВВЕДЕНИЕ
Заслугой автора является еще то, что он в своей работе первым признал язык
карачаевцев и балкарцев единым, хотя, к сожалению, до 60-х гг. большинство
исследователей языка этих народов не последовало за ним.
Несмотря на отмеченные успехи в изучении карачаево-балкарского языка,
в данный период, как и в первый, не было целенаправленного исследования
языка, изучались не теоретические проблемы его, а лишь практические – со-
ставление учебных грамматик, словарей и справочников.
В 1943–1956 гг. (годы депортации карачаевцев и балкарцев), в связи с за-
претом изучения карачаево-балкарского языка на территории СССР, им ин-
тересовались только иностранные тюркологи А. Джафароглу (1943–1947),
М. Рясянен (1949, 1957), С. Чагатай (1951), И. Бенцинг (1953), Р. Карча (1954),
О. Прицак (1956, 1959) и др.
Новый период в изучении карачаево-балкарского языка отмечается появле-
нием монографических исследований по фонетике [Будаев, 1968], частям речи
[Хабичев, 1971; Соттаев, 1968; Гочияева, 1973; Созаев 1976], словообразованию
[Бозиев, 1965; Хабичев, 1971], синтаксису [Алиев, 1973; Ахматов, 1979; 1993],
лексикологии [Хаджилаев, 1970], сопоставительных работ по синтаксису [Алиев,
1959] и фонетике [Гузеев, 1976] русского и карачаево-балкарского языков,
фразеологии [Жарашуева, 1968], диалектологии [Аппаев, 1960; Акбаев, 1963],
научных грамматик [1966, 1976], методике преподавания русского [Соттаев,
1960] и балкарского [Соттаев, 1962; Будаев, 1964] языков в школе, полного
«Русско-карачаево-балкарского словаря» [1965].
Карачаево-балкарское языкознание в новейший период достигло огромных
высот. Составлены полные национально-русский [1989], трехтомный толковый
[1996, 2002, 2005], фразеологический [2001], а также школьные орфографи-
ческие, толковый, русско-балкарский, балкарско-русский словари, вузовские
учебники, защищены десятки диссертаций, написаны монографии по теории
орфографии [Гузеев, 1980], семантике синтаксиса [Кетенчиев, 2000, 2010;
Хуболов, 2002; Додуева, 2003], лексической стилистике [Улаков, 1994], лексико-
логии [Гелястанова, 2007; Отаров, 1996, Аппоев, 2004] теории лексикографии
[Гузеев, 1984, 1985], ономастике [Мусукаев, 1981, 2007], терминологии [Отаров,
1978, 1987; Махиева, 2007; Улаков, Махиева, 2008], истории языка [Байчоров,
1989; Чеченов, 1996; Гузеев, 2002; Улаков, Чеченов, 2001; Улаков, 2005], фоне-
тике и фонологии [Гузеев, 2009, 2010], методике преподавания русского языка
в балкарской школе [Гузеев, Созаев, 2009], словообразованию [Текуев, 1979;
Жабелова, 1986; Гузеев, 2009; Мусуков, 2009].
V
Изучение карачаево-балкарского языка более конкретно и достоверно может
быть представлено при рассмотрении его по разделам.
Первые печатные сведения о карачаево-балкарском языке касались его
диалектов, в которых основными особенностями черекского [ныне ц/з] диа-
ВВЕДЕНИЕ 17
лекта, отличающими его от ч-дж/ж диалекта считались цокание и зокание,

заменяющие литературные чокание и джекание / жокание [Прёле, 1909: 216].
Данному языку приписывались несуществующие диалектные особенности:
долгое произношение гласных /у/ и /ю/, краткое – /ы/, /и/ [Прёле, 1914–1915],
наличие дифтонгов [Караулов, 1912: 5, Прёле, 1914–1915: 175; Филоненко, 1940:
7], фрикативного [h], мягкой фонемы [л»] в чегемско-урусбиевском диалекте
[Караулов, 1912: 3] и др.
Некоторые лингвисты считали, что в языке карачаевцев нет ни диалектов,
ни говоров [Боровков, 1932, 1935], что впоследствии было поддержано отдель-
ными исследователями [Акбаев, 1963: 19].
До 60-х гг. ХХ в. не было единого мнения среди исследователей по составу
диалектов и говоров карачаево-балкарского языка, что обусловлено главным
образом тем, что они выделялись не в общем для двух этносов языка, а в от-
дельных «балкарском языке» и «карачаевском языке»: говоры ц и ч [Боровков,
1932, 1935; Филоненко, 1940], ц/з-и ч/ж балкарского языка [Шаумян, 1935],
черекский, хуламский, баксанский, чегемский диалекты балкарского языка [Ап-
паев, 1960: 15], баксано-чегемский, верхнебалкарский и хуламо-безенгиевский
говоры балкарского языка [Материалы… 1962: 9–20], малкарский, хуламо-безен-
гиевско-баксанско-чегемский и карачаевский диалекты карачаево-балкарского
языка [Алиев, 1963].
Таким образом, в 1909–1963 гг. изучалась лишь фонетика диалектов ка-
рачаево-балкарского языка, и были выявлены отдельные ее особенности, их
состав не был установлен.
Эти вопросы на высоком научном уровне решены в монографии Ш. Х. Ак-
баева, посвященной фонетике диалектов карачаево-балкарского языка [Акбаев,
1963], который в последней своей монографии подробно исследовал и морфо-
логические, синтаксические особенности его диалектов [Акбаев, 1999].
Тем не менее, многие из выявленных диалектных особенностей нуждались
в уточнении, немало было и не замеченных. На это уделил внимание Ж. М. Гу-
зеев [1974, 1975, 1979, 1985].
Уточнено диалектное членение данного языка: ц/з диалект с малкарским и
хуламо-безенгиевским говорами, ч-дж / ж диалект с карачаевским и баксано-
чегемским говорами [Гузеев, 1985], т. е. в состав ч-дж/ж диалекта включен
карачаевский говор [до этого считалось, что в языке карачаевцев, как уже от-
мечалось, нет диалектных особеностей], хуламо-безенгиевский говор, квали-
фицировавшийся переходным, включен в состав ц/з диалекта, что обусловлено
отсутствием в нем цокания и зокания, которые имели место до 60-х гг. ХХ в.
В ц/здиалекте выявлены новые фонетические особенности [Гузеев, 1974],
в ч-дж диалекте – значительное количество фонетических и морфологических
особенностей, никем до этого не обнаруженных [Гузеев, 1985: 135].
В исследованиях по фонетике карачаево-балкарского языка до 60-х гг. ХХ в.
рассматривались лишь отдельные вопросы: состав гласных и согласных звуков,
наличие или отсутствие в нем долгих гласных, согласных, мягких гласных и др.
2 Заказ № 261
18 ВВЕДЕНИЕ
Объясняется это следующими обстоятельствами: фонетика исследовалась в

основном не носителями данного языка; фонетические явления смешивались
с диалектными особенностями; из-за недостаточного изучения диалектов, фо-
нетические особенности были выявлены лишь частично: не было обосновано
на должном уровне, что язык карачаевцев и балкарцев един; не была изучена
орфоэпия.
В восполнении этих пробелов во многом помогла упомянутая монография
Ш. Х. Акбаева, где подробно описываются фонетические явления диалектов в
сравнении с таковыми в литературном языке. В дальнейшем, не без опоры на
эту работу написаны разделы фонетики грамматик на родном [1966] и русском
[1976] языках, а также первая монография, касающаяся вопросов фонетики и
фонологии карачаево-балкарского языка [Будаев, 1968].
В последние годы фонетика и фонология карачаево-балкарского языка
изучены не как разновидности одного, фонетического, яруса, что делалось и
делается во всех тюркских языках, а как самостоятельные ярусы языка. Этому
вопросу посвящены монографии Ж. М. Гузеева [2009, 2010]. В монографии по
фонетике подробно охарактеризованы сегментные и суперсегментные единицы,
фонетические явления комбинаторного характера, чередования и сочетания
звуков – впервые, в монографии по фонологии выявлены отличительные особен-
ности фонемы и звука, установлен состав фонем, охарактеризованы фонемный
ряд, позиционные чередования фонем, их сочетания и другие вопросы.
Значительную роль в развитии культуры карачаевцев и балкарцев сыграли
общий для них алфавит, существовавший сперва на арабской (1914–1926),
затем на латинской (1926–1937 / 1938) графической основах, составленные
И. Акбаевым, И. Абаевым, У. Д. Алиевым и М. Энеевым.
Велики заслуги У. Д. Алиева, автора первой научной грамматики карачаево-
балкарского языка, двуязычных рукописных словарей, в создании алфавита на
латинице и внедрении его в народные массы.
На этом алфавите написаны буквари И. Акбаева «Ана тили» («Родной
язык»), М. Энеева «Малкъар алфавит» («Балкарский алфавит»), школьные
учебники, художественные произведения, выпускались газеты «Тау жашау»
(«Горская жизнь») и «Къарахалкъ» («Простой народ»).
Карачаево-балкарские просветители С.-А. Урусбиев, И. Хубиев, И. Крым-
шамхалов и др. неоднократно предпринимали попытки создания алфавита
своего языка на русской графической основе, но по известным причинам не
смогли достичь своей цели. Осуществить это удалось только в 1937–1938 гг.
Недостатком последнего алфавита было обозначение заднеязычных со-
гласных буквосочетаниями (гъ, къ, нг), переднеязычных гласных ё, ю (в словах
типа ёгюз «вол», кюзгю «зеркало») и йотированных гласных ё, ю (в словах типа
ёлка, юрист) одними и теми же буквами ё, ю, гласного и губно-губного соглас-
ного одной и той же буквой у, аффрикаты и щелевого согласного, употребляе-
мого в русских и интернациональных заимствованиях, буквой ж (балкарцами).
Этот недостаток был ликвидирован лишь в 1961 г. Однако, к сожалению, такая,
ВВЕДЕНИЕ 19
вполне соответствующая требованиям теории языкознания, унификация через

три года была признана ненужной.
В годы функционирования алфавита на арабской и латинской графических
основах карачаево-балкарский язык не имел свода орфографических правил
из-за отсутствия научных кадров, способных составить их, поэтому большое
количество слов имело вариантное написание. Значительную роль в унифи-
кации написания таких слов сыграл проект «Орфографии карачаево-балкар-
ского языка», составленный А. К. Боровковым в 1934 г., который по разным
причинам остался не одобренным.
Первый свод правил орфографии появился только в 1961 г., который уни-
фицировался в 1964 и 1970 гг.
Однако с 1970 г. карачаевцы и балкарцы пользуются разными сводами
правил правописания слов: карачаевцы – сводом 1964 г., а балкарцы – сводом,
составленным в 1991 г. Ж. М. Гузеевым, который вошел в одну книгу вместе со
сводом правил пунктуации, разработанным И. Х. Ахматовым [МТОПЖ, 1991].
В отличие от предыдущих сводов орфографических правил этот свод яв-
ляется полным, охватывающим вопросы правописания всех групп слов, раз-
решившим все спорные вопросы правописания. Этому способствовало то, что
в целой серии статей и в специальной монографии Ж. М. Гузеева были разра-
ботаны теоретические основы карачаево-балкарской орфографии [Гузеев, 1975,
1976, 1979, 1980]. В новом своде впервые аргументируется мнение, согласно
которому, основным принципом орфографии данного языка должен быть мор-
фологический. Существенные изменения внесены и в свод правил пунктуации.
Планомерное научное изучение карачаево-балкарской лексики началось в
30-е гг. ХХ в. как в общелингвистическом плане [Марр, 1929: 45;46, 1937: 196;
197; Шор, 1930: 43; 44], так и с целью сбора материала для лексикологических
исследований [Абаев, 1933: 71–89; Шаумян, 1935: 67–86]. Однако в работах
этих лет (в основном в кратких сообщениях) не могло быть научного анализа.
Такой анализ содержали лишь исследования, написанные начиная с 70-х гг.
Они посвящены арабо-персидским [Будаев, 1970; Мизиев, 1977], скифским
[Будаев, 1970], русско-интернациональным [Соттаев, 1970], монгольским,
венгерским, кабардино-черкесским, грузинским, осетинским [Хаджилаев,
1970; Суюнчев, 1977; Мусукаев, 1984] заимствованиям в карачаево-балкар-
ском языке, терминологии земледелия [Жаппуев, 1974], одежде и обуви, обще-
ственно-политической [Отаров, 1978, 1987], животноводства [Улаков, 1983],
лингвистической [Махиевой, 2007], ономастике [Хабичев, 1982; Мусукаев, 1988,
2007], стилистике [Улаков, 1994], антропонимике [Джуртубаев, 2006], общим
вопросам лексикологии [Отаров, 1996].
Написаны кандидатские диссертации и опубликованы специальные работы
по вариантам слов [Алиева, 1993, 2006], однокоренным синонимам [Ахматова,
1997; Ахматова, Гузеев, 2014] и паронимам [Гелястанова, 2004].
Несмотря на отсутствие специальных исследований, проблемам этимо-
логии карачаево-балкарского языка посвящено много статей и разделов ряда
2*
20 ВВЕДЕНИЕ
исследований других проблем [Хаджилаев, 1961: 93; 1970: 7–14; Хабичев,

1970: 64–69; 1971: 16–22, 126–129; 1979: 75–89; 1981: 30–50; Байрамкулов,
1981: 69–75, 76–87 и др.].
Таким образом, лексикология является основательно изученным разделом
карачаево-балкарского языкознания.
Этого нельзя сказать о фразеологии, по которой имеются лишь две специ-
альные работы: по общим вопросам [Жарашуева, 1973] и стилистическим
проблемам [Башиева, 1980]. Поэтому многие проблемы фразеологии остаются
не исследованными.
Имеются определенные успехи и в изучении проблем морфемики, мор-
фонологии [Гузеев, 2005; 2006] и норм литературного карачаево-балкарского
языка [Гузеев, 1984; Алиева, 2006].
Из всех разделов карачаево-балкарского языка самую древнюю историю
имеет его лексикография, которая берет свое начало еще с 30-х гг. ХХ в. Пер-
выми словарями были диалектологические глоссарии [Клапрот, 1832; Прёле,
1909: 83–150; 1914–1915: 196–270; Немет, 1911: 91, 150], вслед за ними –
краткие словари для переводчиков (с русского на карачаево-балкарский язык
и обратно) [Акбаев, 1926; Антонов-Саратовский, 1930 и др.].
Более обстоятельные словари составлялись, начиная с 60-х гг. Это словари
политических терминов [Кациев, Малкандуев 1961], топонимов [Рототаев,
1969; Коков, Шахмурзаев, 1970].
В 70–80-е гг. издаются полные двуязычные нормативные словари, подготов-
ленные коллективом Карачаево-Черкесского НИИ под руководством Х. И. Су-
юнчева [РКБС, 1965; КБРС, 1989].
Крупным достижением не только карачаево-балкарской, но и общетюркской
лексикографии является трехтомный «Толковый словарь карачаево-балкарского
языка», составленный сектором карачаево-балкарского языка КБНИИ (ныне
КБИГИ). В нем впервые в истории тюркской толковой лексикографии все сло-
варные единицы и их значения переводятся на русский язык. Преимущество
толкового словаря с элементами перевода на русский язык над аналогичными
словарями, не имеющими их, заключается в следующем: 1) такой словарь со-
вмещает в себе два типа словаря: тюркско-русский и толковый; 2) перевод сло-
варных единиц и их значений на русский язык дает возможность пользоваться
словарем всем специалистам по тюркским и другим языкам.
Другой особенностью этого словаря является то, что в нем слова, созданные
способом конверсии (бай «богатый» → бай «богач», иги «хороший» → иги
«хорошо», башха «другой, иной» → башха «кроме, помимо» – послелог и др.),
рассматриваются как омонимы к тем словам, от которых они образовались.
При этом составители словаря исходили из того, что «если переход слов из
одной категории слов в другую социально утвержден, синтаксически освоен
и канонизирован общим употреблением, то возникают два различных слова-
омонимы» [Виноградов, 1940].
ВВЕДЕНИЕ 21
Третья особенность заключается в том, что синтаксически закрепленная

конверсия (употребление имени существительного в позиции определения в
функции имени прилагательного), вовсе не учитывающаяся в одних словарях
[ТСТЯ 1, ТСКЯ 1, ТСКЯ 2], учитывающаяся, но оценивающаяся как значение,
параллельное к первому значению, в других (ср. ТСУЯ: кумуш «серебро» // «се-
ребряный»), в ТСКБЯ демонстрируется определенным способом: кюмюш 1. «се-
ребро», 2. в позиции определения: «серебряный».
Четвертая особенность связана с размещением ФЕ в словаре. В отличие от
других толковых словарей, в которых ФЕ размещены внутри словарной статьи
под каждым из полнозначных элементов или в словарной статье так называемого
стержневого компонента ФЕ, в ТСКБЯ ФЕ размещаются в словарной статье их
первого компонента, так как при первом из указанных способов дублируются
сотни (а то и тысячи) ФЕ, а второй вряд ли осуществим, поскольку выделение
стержневого компонента ФЕ довольно трудно не только для неспециалиста,
но иной раз и для специалиста.
На сегодняшний день из всех разделов карачаево-балкарского языкознания
менее изученной остается морфология. Из частей речи, например, изучена
только половина: местоимения [Хабичев, 1961; Ахматов, 1998: 5–15], после-
логи и послеложно-именные слова [Хаджилаев, 1962], глаголы [Урусбиев,
1963], имена существительные [Соттаев, 1968], наречия [Гочияева, 1973],
прилагательные [Созаев, 1976].
В последующие годы в характеристику указанных частей речи внесены суще-
ственные дополнения и изменения. Например, уточнено, какие именно части речи
заменяются местоимениями [Ахматов, 1998: 5–15], обосновано, что формы гла-
гола на -ыу /-иу, -уу /-юу, -у нельзя отнести к именам существительным [Мизиев,
1999], проведено четкое разграничение между причастием прошедшего времени
на -гъан /-ген и образованным от него деепричастием на -гъанлы /-генли, между
литературной формой причастия будущего времени -ырыкъ /-ирик, -урукъ /-юрюк
и диалектной -ныкъ / -ник, -нукъ /-нюк, между литературной формой послелогов
бери «с тех пор [как…]», дери «вплоть до» и их диалектными формами беричин,
беричиннге, беричиге; деричин, деричиннге, деричиге [Гузеев, 1985: 135].
Хотя синтаксис карачаево-балкарского языка начал изучаться после всех
его основных разделов, в его разработке достигнуты значительные успехи.
Крупный вклад в это дело внесли У. Б. Алиев и И. Х. Ахматов.
Первую монографию по всем основным вопросам синтаксиса карачаево-
балкарского языка написал У. Б. Алиев, которая вышла в московском издатель-
стве «Наука» в 1973 г.
Актуальным вопросам синтаксиса посвящена монография И. Х. Ахматова
о главных членах предложения [Ахматов, 1968]. Особой заслугой его является
то, что он на материале карачаево-балкарского языка в тюркском языкознании
впервые изучил проблемы семантики синтаксиса [Ахматов, 1979, 1993] и от-
крыл в этом направлении свою школу [Кетенчиев, 2000; Додуева, 2003; Хуболов,
2002].
22 ВВЕДЕНИЕ
Изучение словообразования карачаево-балкарского языка началось лишь с

середины семидесятых годов прошлого столетия. Тем не менее, самые значи-
тельные успехи достигнуты именно по нему.
Аффиксация (именная) изучена в монографиях А. Ю. Бозиева [1965] и
М. А. Хабичева [1971, 1977, 1989], словосложение глаголов – М. М. Текуева
[1979], имен существительных – Л. Ж. Жабеловой [1986]. Авторам удалось
установить в основном четкие границы между грамматической и словарной
формами слова, а также словосочетанием и сложным словом.
В отличие от всех тюркских языков здесь семантическому способу слово
творчества уделено больше внимания, чем способам аффиксации и словосло-
жения. Первым начал изучение этого способа А. Ю. Бозиев (сан «конечность»
и сан «количество», къарт «старый» и къарт «старик», къапхан «кусавший» и
къапхан «капкан» и др.) [Бозиев, 1965: 77–80], хотя разновидности его, отличие
их друг от друга он и не раскрыл.
Исследование семантического способа словообразования с вычленением
его разновидностей на материале карачаево-балкарского языка развернулось
начиная с конца ХХ в. Так, по семантико-морфологической разновидности
данного способа написаны монография А. И. Геляевой [1999], кандидатские
диссертации Б. А. Мусукова [1985], А. М. Мизиева [1999] и Е. М. Хачировой
[2003], о семантико-морфолого-синтаксической разновидности – учебное
пособие [1998] и кандидатская диссертация Ф. К. Аппаевой [2002], учебное
пособие Ж. М. Гузеева и Т. Я. Чочаевой [2004], кандидатская диссертация
З. Х. Трамовой [2006], о лексико-семантической и семантико-морфологической
разновидностях на материале тюркских языков – монографии Ж. М. Гузеева
[2007, 2009].
Карачаево-балкарские лингвисты не ограничиваются описательным изуче-
нием своего языка, они уделяют внимание также сравнительно-историческому
и сопоставительному исследованию его. Так, в сравнительно-историческом
плане изучены местоимения, глаголы, наречия и послелоги, аффиксальное
словообразование имен существительных и прилагательных [Хабичев, 1989],
теория лексикографии [Гузеев, 1984, 1985], семантический способ словообра-
зования [Гузеев, 2010], в сопоставительном – синтаксис сложного предложения
[Алиев, 1959], фонетика – с русским [Гузеев, 1976], немецким [Тамбиев, 1992],
грамматика – с немецким [Текуев, 1996], русским [Текуев, 2002] языками, сло-
вообразование по конверсии [Асанова, 2007] – с английским языком. При этом
основа сравнительно-исторического изучения карачаево-балкарского языка
заложена М. А. Хабичевым, а сопоставительного изучения – У. Б. Алиевым.
Примечательно, что в карачаево-балкарском языке с 80-х гг. ХХ в. все
больше и больше внимания уделяется семантическому аспекту лексики, син-
таксиса и особенно словообразования.
ВВЕДЕНИЕ 23
VІ
Понятия «современный язык», «литературный язык», «общенародный
(национальный) язык» нередко осмысливаются как тождественные. Однако
в действительности это не так. Между ними различий больше, чем сходств.
Прежде всего, остановимся на названии «современный». С нашей точки
зрения, оно может быть отнесено к карачаево-балкарскому языку периода после
1937–1938 гг., т.е. после перехода карачаево-балкарской письменности на рус-
скую графическую основу. Именно начиная с этого года, карачаево-балкарский
язык начал отражать глубокие общественно-культурные сдвиги и преобразо-
вания, произошедшие после Октября, чего не мог осуществить он в полной
мере, когда письменность существовала на арабской и латинской графических
основах, недоступных основной народной массе. Он значительно обогатился и
претерпел глубокую и многоплановую перестройку, существенно изменились
его функции, общественная значимость, сфера употребления.
Название «современный» в одинаковой мере относится к общенародному
и литературному языку. Однако между этими разновидностями языка имеются
существенные различия.
Современный карачаево-балкарский национальный язык – это истори-
чески сложившаяся (в 1930 г.) языковая общность карачаевцев и балкарцев,
сосредоточившая в себе литературный язык, местные диалекты, просторечия,
профессионализмы и социальные жаргоны, т. е. всю совокупность языковых
средств карачаевского и балкарского народов. В современный же карачаево-
балкарский литературный язык не входят диалекты, просторечия, профессио-
нализмы и жаргоны. Литературный язык от названных форм существования
языка отличается обработанностью, нормативностью, широтой общественного
функционирования (диалектизмами, профессионализмами, жаргонизмами, про-
сторечиями же пользуются лишь отдельные группы карачаевцев и балкарцев),
общеобязательностью для всех членов коллектива, разнообразием речевых
стилей.
Современный карачаево-балкарский язык – это прежде всего язык художе-
ственной литературы, науки, печати, радио, телевидения, театра, школы и др.
Самой главной составной частью его является нормированность, в соответствии
с которой в общие словари из всех бытующих в народе слов отбираются обычно
общеупотребительные, значения которых в основном известны народу, произ-
ношение, правописание, образование их грамматических форм подчиняются
общепринятым правилам. Система норм литературного языка должна быть
общеобязательной, закрепленной и реализуемой в речевой практике. Это значит,
что говорящий и пишущий должны их соблюдать. Условием существования
литературного языка и успешного выполнения им своей коммуникативной
функции является обязательность норм.
Практика показывает, что протестовать против норм только потому, что
овладеть ими трудно, вредно. Например, в дискуссии об усовершенствовании
24 ВВЕДЕНИЕ
орфографии карачаево-балкарского языка ряд лингвистов высказывали пред-

ложение писать слова согласно их произношению. Однако оно не было при-
нято, так как приводило к непониманию смысла многих слов и изменению
его. Например, слова кючлю «крепкий, острый (на вкус)», «сильный, мощный;
крепкий», этчи «любитель мяса» при написании согласно произношению
(кюшлю, эччи) становятся непонятными, ибо в карачаево-балкарском языке нет
слов кюш, эч. Фонетическое написание слов азсын – «считать недостаточным
что, неудовлетвориться чем», ачлыкъ «голод» изменяет их смысл, т. е. делает
другими: ассын «пусть вешает», ашлыкъ «зерно», «ячмень».
Нормы литературного языка не стоят на месте, развиваются, общенародные
языковые элементы постепенно приобретают определенные формы, все, что не
носит общенародного характера в языке, постепенно отсеивается. Это означает,
что норма языка – категория историческая.
Все это говорит о том, что понятие «современный карачаево-балкарский
литературный язык» и «современный карачаево-балкарский национальный
язык» не идентичны, поэтому их нельзя смешивать.
Как и любой другой развитый язык, современный карачаево-балкарский
литературный язык выступает в двух разновидностях: устной и письменной.
Устная речь проявляется в устном речевом общении, для нее характерны пре-
обладание разговорно-бытовой лексики, употребление обычно простых пред-
ложений, порою даже неполных, несоблюдение порядка слов в них, повторы
отдельных слов и словосочетаний, эмоциональная интонация и др. Она обычно
не допускает употребления вульгарных, грубых слов. Для устной литературной
речи в абсолютном большинстве случаев характерна диалогическая форма.
Однако она иногда имеет и монологическую форму, с которой, например, люди
встречаются, слушая лекцию, доклад, выступление на собрании и др.
Через письменную речь передается научная, публицистическая, офици-
ально-деловая, художественно-эстетическая и иная официальная информация.
Этим, т.е. официальностью, обусловлено то обстоятельство, что данную раз-
новидность речи отличает точность и четкость словоупотребления, «ясность
и логическая стройность в развертывании мысли, лаконичность, соответствие
установившимся требованиям данного стиля» [Дудников, 1990: 10].
Специалисты отмечают, что «в истории литературных языков нормы пись-
менного языка складываются раньше, чем нормы устного. Для большинства
современных литературных языков характерна тенденция к сближению норм
литературно-письменного языка с нормами разговорной речи…» [Семенюк,
1990: 338]. На примере современного карачаево-балкарского языка видно, что
в основе сближения норм письменного и устного языка лежит постепенное
приобщение более широких социальных слоев общества (например, носители
малкарского и хуламо-безенгиевского говоров) к числу носителей литератур-
ного языка. Этому во многом способствуют совместное проживание и работа
носителей диалекта и литературного языка.
25
Гл а в а 1
ФОНЕТИКА. ФОНОЛОГИЯ. ОРФОЭПИЯ.

ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ
1.1. Фонетика
1.1.1. Общие сведения
Речь как конкретное говорение звуковая, имеет физическую природу, яв-

ляется функцией человеческого организма, а общение происходит в звуковой
форме. Следовательно, речь изучается в физике (в ее разделе «Акустика»),
анатомии и лингвистике. Иначе говоря, фонетика имеет акустический, анатомо-
физиологический и лингвистический аспекты.
Известно, что человек говорит больше, чем пишет, сначала учится говорить
и лишь потом – писать, что навыки письменной речи зависят от навыков устной
речи, от которых мы не свободны и тогда, когда читаем, пишем, думаем.
Лингвисты признают приоритет фонетики над другими разделами язы-
кознания, особенно грамматики и лексики. Так, М. В. Панов пишет, что «за-
кономерности языка проще понять на фонетике… Проверить новую теорию,
испытать правильность новых лингвистических взглядов удобно на материале
фонетики… Новые идеи испытывают на фонетическом материале, на звуках
языка, а потом переносят на грамматику, лексику… И нередко бывало, что
законы, оправдавшие себя в области фонетики, оказывались общеязыковыми,
т.е. верными и для грамматики, и для лексики» [Панов, 1979: 4]. Все это сви-
детельствует о важности изучения фонетики.
До 80-х гг. ХХ в. в одних исследованиях звукового строя отдельного тюрк-
ского языка, тем более в разделах грамматик, орфоэпия, фонология, графика
и орфография рассматривались не как самостоятельные разделы языкознания,
а как составные части фонетики, в других они, особенно фонология, орфо-
эпия, а также интонация и сочетание звуков, вовсе не присутствовали, т. е. не
рассматривались даже и как части фонетики. Между тем сочетание звуков и
интонация составляют стержень звукового строя языка, так как без уяснения
этих вопросов невозможно понять истинную суть слогоделения, формирования
высказывания и выделения его смысла, а также многих фонетических законов.
Таким образом, предмет фонетики понимается то очень широко, то очень
узко.
В исследованиях особенно последних 20 лет предмет фонетики сузился, в
результате чего из него выделились и оформились как самостоятельные разделы
языкознания фонология, рассматривающая функциональную сторону звукового
строя языка, просодика – словесное ударение и интонацию, графика – соот-
ношение между графемами и фонемами, орфография – систему правил, обе-
26 ФОНЕТИКА. ФОНОЛОГИЯ. ОРФОЭПИЯ. ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ
спечивающих единообразие написаний, орфоэпия – произносительные нормы.

Мы разделяем мнение авторов этих исследований.
Предмет и задачи фонетики. В связи с указанными обстоятельствами круг
вопросов, рассматриваемых в разделе «Фонетика» данного труда, суживается
и понятие «Фонетика» осмысливается как раздел языкознания, изучающий
систему звуков в их артикуляторном и акустическом аспектах, их сочетаемость
и изменения.
Фонетическая сторона языка – очень сложное явление. В отличие от других
лингвистических дисциплин она исследует не только языковую функцию, но и
материальную сторону своего объекта: работу произносительного аппарата, а
также акустическую характеристику звуковых явлений. Фонетика связана, как
уже говорилось, с такими нелингвистическими дисциплинами, как анатомия и
физиология речеобразования и восприятия речи, а также акустика речи. Если
учесть, что речевая деятельность является частью психической деятельности
человека, что фонетика, как и лингвистика в целом, связана и с психологией.
Звуковая сторона того или иного языка может изучаться частной и общей
фонетиками. Частными называются фонетики отдельных языков (например,
карачаево-балкарского, русского, английского, японского и др.), в которых рас-
сматриваются особенности употребления звуков, присущие только им. В отличие
от них в общей фонетике изучаются общие условия звукообразования, звуко-
употребления, общие закономерности сочетания звуков, образования слогов,
общие факторы, обуславливающие слогоделение и др., свойственные любому
языку. Поэтому общая фонетика основывается на фактах многих языков.
Частная фонетика может быть описательной (синхронической) и истори-
ческой (диахронической). Описательная фонетика изучает фонетические факты
какого-то языка статически, вне их развития. В ней изучаются звуковые явления
какого-то определенного периода жизни языка, а чаще всего его современного
состояния. В отличие от частной в исторической фонетике исследуются изме-
нения в звуковой стороне языка, устанавливаются исторические причины их.
В последние десятилетия языковедов все больше интересует выявление
сходства и различия в фонетическом строе разных языков. С этой целью срав-
ниваются как родственные (генетически связанные), так и неродственные (ге-
нетически не связанные) языки. В первом случае имеем дело со сравнительной
фонетикой, а во втором – с сопоставительной фонетикой. Сравнительная фо-
нетика, в отличие от сопоставительной фонетики, как правило, связана с исто-
рической и основывается на сравнительно-историческом методе.
Однако сравнительно-исторический метод не является универсальным.
Он не может объяснить сходства неродственных языков, т. е. сходства типоло-
гические. Это и явилось причиной разработки лингвистической типологии и
ареальной лингвистики. Задачей типологических исследований, в том числе и
в фонетике, является сравнительное изучение структурных и функциональных
свойств языков, причем сравниваться могут факты и неродственных языков.
В ареальной лингвистике, а именно в разделе ее фонетики, исследуются во-
ФОНЕТИКА 27
просы взаимодействия родственных и неродственных языков, расположенных

на определенной территории для выявления путей распространения тех или
иных языковых явлений.
С развитием техники широкое распространение получили эксперимен-
тальные методы изучения фонетики, которые позволяют изучать звуковые
явления в условиях, управляемых и контролируемых исследователем. Экс-
периментальным путем изучают механизмы произнесения звуков с помощью
специальных приборов и путем работы с информантами непосредственно в
среде носителей языка.
В любом литературном языке имеются те или иные произносительные
варианты. Изучением степени распространенности их занимается социофо-
нетика, в котором обследование проводится при помощи анкет, вопросников.
Следовательно, в зависимости от целей исследования фонетика бывает
общей и частной, описательной, исторической, сравнительной, сопостави-
тельной, типологической, ареальной, экспериментальной и социальной.
Карачаево-балкарский язык располагает только описательной фонетикой
А. Ж. Будаева «Система фонем современного карачаево-балкарского языка»
[1968] и «Сопоставительной фонетикой русского и карачаево-балкарского
языков» Ж. М. Гузеева [1976].
В данной работе рассматривается только описательная фонетика современ-
ного карачаево-балкарского литературного языка, включающая артикуляторную
и акустическую характеристику звуков, их сочетания в словоформах, изменения
в потоке речи, слог и слогоделение, интонацию и ударение.
Звуковая сторона языка и ее функции. Каждая единица языка состоит из
звуков (иногда из звука), и за исключением звуков (фонем) и слогов, единицы
языка обладают значением. Следовательно, с определенным звучанием морфем,
слов и предложений всегда связано значение.
Звуковые средства бывают сегментными (линейными) и суперсегментными
(нелинейными). К первым относятся звуки, ко вторым – тон, интонация, уда-
рение. В отличие от первых, вторые не существуют отдельно от материальных
оболочек языковых единиц, поэтому их невозможно ни произнести отдельно,
ни выделить из состава материальных оболочек слов или предложений.
Изменение состава звуковой оболочки любого слова приводит к ее раз-
рушению. Например, при изменении состава звуков слова шахар «город» по-
лучим бессмысленные сочетания звуков: жахар, тахар, бахар, шахай, шахам
и др. Изменив один звук в слове адам «человек», получим другие слова: атам
«мой отец», алам «свет, вселенная, мироздание, галактика, космос», анам «моя
мать», ашам «аппетит».
Бессмыслица получится и при нарушении последовательности составля-
ющих слово звуков: шахар, хараш, хашар, рахаш. Изменится смысл слова или
станет бессмысленной также при изменении ударения. Так, слово алмá «яблоко»
с ударением на втором слоге (алмá) – существительное, а с ударением на первом
слоге (áлма – «не бери») – повелительная форма глагола.
Звуковая сторона языка выполняет образующую и опознавательную

функции. Первая проявляется в том, что звуки «играют роль строительного
материала, из которых создаются звуковые оболочки» [Буланин, 1970: 9]. На-
пример, в слове шахар «город» пять звуков, которые расположены в опреде-
ленной последовательности. Благодаря постоянной связи данного звукового
комплекса и значения носители языка могут по звуковой оболочке опознавать
лингвистические единицы. В этом проявляется опознавательная функция зву-
ковой стороны. Например, возможность опознать слово шахар дает то, что его
звуковой комплекс всякий раз связывается с определенным значением. Только
опознание звуковой оболочки слова дает возможность отличить ее от звуковых
оболочек других слов и от звукосочетаний, лишенных смысла.
Таким образом, обе указанные функции звуковой стороны взаимосвязаны
и взаимообусловлены в процессе общения.
Словоформа ышáрчы «улыбнись-ка» при передвижении ударения на третий
слог становится бессмыслицей.
Предложения, как и слова, при неправильном интонационном членении
разрушаются, превращаясь в бессмысленный набор слов. Ср. Аны къалын къара
къашлары / эм кенг мангылайы / бек терлегендиле «Его густые черные брови
и широкий лоб сильно вспотели» и Аны / къалын къара / къашлары эм кенг /
мангылайы бек терлегендиле. При втором варианте интонационного членения
звуковой оболочки предложение не осмысливается.
Как видно из приведенных примеров, слово при разрушении звуковой обо-
лочки, предложение при неправильном интонационном членении утрачивают
связь звучания со значением и разрушаются.
Ритмико-интонационное и звуковое членение речи. Звучащая речь со-
стоит из отдельных отрезков: фразы, речевого такта, фонетического слова,
слога и звука.
Основными единицами речи являются фразы – законченные отрезки речи,
отграниченные друг от друга продолжительными паузами, выражающие за-
конченную мысль. Последнее свойство фразы, заключение в себе законченной
мысли, сближает ее с предложением. Однако фраза – высказывание, рассма-
триваемое с фонетической точки зрения, с точки зрения его звучания и инто-
национной законченности, а предложение – высказывание, рассматриваемое
с синтаксической точки зрения, с точки зрения его синтаксической структуры
и содержания. Следовательно, фраза и предложение тождественны только в
интонационной законченности.
Примеры деления текстов на фразы:
Кюн таякъла…|| Ала бюгюн бирси кюнледен эсе ариу кёрюнедиле. || Битеу
дуния жарыпды. || Адамланы кёллерин да жарытадыла ол таякъла. || (Гурту-
ланы Э.) «Лучи солнца…|| Они сегодня кажутся красивее, чем в другие дни. ||
Весь мир светится.|| И людей радуют эти лучи ||».
Осман анга не эсе да бир зат айтыргъа башлады, алай Хусей анга тын-
гыламады. || Османнга уа аны этгени ачыу тийди. || Не айтыргъа билмей,
ФОНЕТИКА 29
кетип къалды || (Токумаланы Ж.) «Усман что-то начал говорить, но Хусей его
не слушал. Усмана это обидело. || Он не знал, что делать, и ушел||».
Майны ал кюнлери. || Кюн тийипди, || жер жылыннганды, || кырдык чыгъа
башлагъанды. || (Гулаланы Б.) «Первые дни мая. || Солнце светит, || земля стала
теплой, || стала появляться трава ||».
Первый текст делится на четыре фразы, второй – на две, третий – на четыре.
Приведенные примеры показывают, что фраза и предложение не всегда со-
впадают. Например, во второй фразе сложное предложение (первое) содержит
две фразы, а в третьей фразе в сложном предложении (втором) – три фразы.
Краткие фразы типа: Мен ойнайма «Я играю»; Ол мени таныйды «Он знает
меня»; Кюн жылыды «День теплый» не делятся на речевые такты. На них
делятся только продолжительные по длительности фразы. Ср. Эрттенликде /
кюн чыгъаргъа / дырынчы бригада / правлен аллына жыйылды (газ. «Заман»)
«Утром / к восходу солнца / бригада сеноуборщиков/ собралась возле правления
(колхоза)» (четыре такта). Сени бла / ёхтемленебиз / барыбыз да! (Гуртуланы Б.)
«Мы все / гордимся тобою!».
Из этих примеров видно, что речевой такт состоит из знаменательной сло-
воформы или словосочетания, имеющих одно полное словесное ударение.
Энклитические слова имеют ослабленное ударение (например, чыгъаргъа,
аллына), интонационно подчиняясь другим знаменательным словам с полно-
весным ударением, или вовсе не имеют ударения (например, бла, да). К по-
следним относятся послелоги, союзы и некоторые частицы.
Во многих случаях деление фразы на речевые такты зависит от того, какое
значение говорящий вкладывает в высказывание. Например, фразу Экинчи кюн
ингирликде ала экиси да бизге къонакъгъа келдиле (Толгъурланы З.) «Во второй
день вечером они оба пришли к нам в гости» можно членить на следующие
варианты речевых тактов: Экинчи кюн ингирликде / ала экиси да / бизге къо-
накъгъа келдиле. – Экинчи кюн / ингирикде / ала экиси да / бизге къонакъгъа
келдиле. – Экинчи кюн / ингирикде / ала / экиси да / бизге / къонакъгъа келдиле.
В ряде случаев подобные варианты членения фразы на речевые такты
влияют на смысл высказываемого. Ср.: Къалай къууандырдыла / аны къарын-
дашыны сёзлери! «Как радовали / слова его брата!» – Къалай къууандырдыла
аны / къарындашыны сёзлери! «Как радовали его / слова брата!»; Айт, бюгюн
келсин «Скажи, пусть придет сегодня». – Айт бюгюн, келсин «Скажи сегодня,
пусть придет»; Окъу, /аныча эринчек болма! «Учись, /не будь ленивым, как он
(она)!» – Окъу аныча, /эринчек болма! «Учись как он (она), не будь ленивым!».
При членении фразы на такты надо помнить, что речевые такты, состоящие
более чем из одного слова, характеризуются смысловой и синтаксической
цельностью. Поэтому неправильным будет, например, следующее членение
на такты: сен келгенли / бери букв. «как ты пришел с», башха адам / бла букв.
«другой человек / с», ол кетгенден сора букв. «после он ушел». Эти сочетания
разделены от своих компонентов – послелогов бери «с», бла «с», сора «после»,
поэтому бессмысленны и не составляют речевых тактов. Чтобы составить
речевой такт и иметь смысловую и синтаксическую цельность, их следует

употреблять так: сен келгенли бери «с тех пор как ты пришел», башха адам
бла «с другим человеком», ол кетгенден сора «после его ухода», «после того
как он ушел».
Речевые такты расчленяются на фонетические слова – отрезки звуковой
цепи, объединенные одним словесным ударением. Например, фраза Алá кибик
жашла / болсагъыз á сиз да (Кациланы Х.) «Были бы и вы такими парнями,
как они!» состоит из двух речевых тактов, а каждый из них – из двух фонети-
ческих слов.
Фонетические слова делятся на слоги, а слоги – на звуки. В отличие от
фраз, речевых тактов и фонетических слов, слог обычно не обладает семан-
тикой. Например, фонетическое слово сени кибик означает «похожий на тебя;
такой, как ты», а слоги его лишены значения. Только на первый взгляд кажется,
что в случаях совпадения с отдельной морфемой слог имеет самостоятельное
значение. Например, в фонетических словах юйле бла «с домами», сенден да
«и от тебя» слоги юй (юй-ле-бла), сен (сен-ден-да) совпадают с морфемами юй
«дом», сен «ты» – корнями словоформ юйле «дома», сенден «от тебя». Однако
значения «жилое помещение» (юй) и «личное местоимение 3-го л. ед. ч.» (сен)
принадлежат не слогам – единицам фонетики, а морфемам (корням) – значимым
частям слова.
То же самое следует сказать о звуках. Естественно, они тоже не имеют соб-
ственного значения. Значение, которое приобретает звук, совпадая с морфемой
или служебным словом, на самом деле принадлежит не ему, а морфеме или
слову, выражаемым им. Например, словоформа атам «мой отец» делится на
слоги а-там. Звук |м| во втором его слоге совпадает с аффиксом принадлежности
1-го л. ед. ч. – -м. В третьем слоге фонетического слова чыкъсанг а «выходи-ка»
(чыкъ-са-нга) звук |а| совпадает с частицей а, выражающей просьбу. Однако
эти значения принадлежат не самим звукам |м| и |а|, а их «совместителям»:
аффиксу -м и частице а.
Таким образом, устный текст состоит из фраз, фразы – из речевых тактов,
речевые такты – из фонетических слов, фонетические слова – из слогов, слоги –
из звуков. Первые три из этих речевых отрезков имеют самостоятельное зна-
чение, а последние два лишены его.
Фонетическая транскрипция. Транскрипция (от лат. transcriptio – пере-
писывание) – это способ письменного обозначения устной речи с помощью
букв и условных знаков. С точки зрения того, какие именно свойства звуков
отражает транскрипция, различают фонетическую и фонематическую тра-
диции. Фонетическая транскрипция должна точно отражать фонетические
особенности звуков.
Для записи карачаево-балкарской устной речи используются буквы (гласные
и согласные) карачаево-балкарского языка, а также дополнительные диакрити-
ческие (надстрочные и подстрочные) и некоторые другие знаки.
ФОНЕТИКА 31
Фонетическая транскрипция имеет свои принципы и правила. Основными

из ее принципов являются следующие:
«1) не должно быть букв, не обозначающих звуков;
2) каждая буква должна обозначать один звук, а не сочетания звуков;
3) каждая буква должна обозначать всегда один и тот же звук» [СРЛЯ,
2001: 85]. Учитывая это, из гласных букв карачаево-балкарского языка в транс-
крипции не используются е, я, ё, ю, из согласных – щ, къ, гъ, нг, дж. Буквы ь,
ъ используются для обозначения безударных гласных |и|, |ю|, |у|, |ы| в особом
случае (см. ниже).
В транскрипции применяются также дополнительные буквенные знаки,
отсутствующие в карачаево-балкарском алфавите: гласные ö, ÿ, согласные к,
г, н, ж, (вм. къ, гъ, нг, дж), j и надстрочные (,), (`), (´), (·), (), строчный (-), под-
строчный (^) и другие (/, //, []) знаки, а буковки (д, т) вверху слова от букв ж, ч.
В карачаево-балкарской фонетической транскрипции применяются следу-
ющие правила:
1) ударные и безударные гласные звуки |а|, |э|, |о|, |у|, |ы|, |и| обозначаются
во всех случаях буквами а, э, о, у, ы, и, а звуки |ё|, |ю| – буквами ö, ÿ (ёр [öр]
«подъем», юч [ÿч] «три»);
2) полумягкость согласного обозначается запятой вверху справа от буквы:
билямукъ [б’ил’амуқ] «мучная похлебка»;
3) словесное ударение обозначается краткой черточкой над гласными, на-
клоненной вправо, побочное ударение – черточкой, наклоненной влево, а син-
тагматическое или фразовое – двумя: адамла [áдамлá] «люди», уллубаш [ул:
убáш] «большеголовый», сени кибик [с’эн’и´ к’ибик»] «как ты»; Мен школда
ишлейме [м’эн’ школдá иш’л»эйме] «Я работаю в школе»;
4) долгота согласного звука показывается двумя точками за буквой: аппа
[ап: а] «дед», эртте [эр’т’: э] «рано», ингир [иң’: ир’] «вечер», жоннгурчха
[ж’оңурч’ха] «щепка»;
5) транскрибируемые звук, слово, фраза, текст заключаются в квадратные
скобки: а [а], б [б], баш [баш] «голова»; Кюнле исси болгъандыла [к’ÿл’э′ ис’:
и болгъандыла] «дни стали жаркими»;
6) речевые такты отделяются друг от друга вертикальной чертой, за-
конченные фразы – двумя: Къарадым, алай кöрмедим [Қъарадым, алай
к’öр’м’еди΄м’] «Я посмотрел, но не увидел»; Иш башланды [Иш’ башланды]
«Работа началась»;
7) компоненты фонетического слова соединяются дефисом: юй таба [юй-
таба] «в сторону дома», сени уа [c’эн’и-уа] «а тебя»;
8) согласный / й / перед ударным гласным отмечается знаком j, а его вариант
(и неслоговой) – буквой й: къоян [коjан] «заяц, кролик», жай [жай] «лето»;
9) оглушение сонорных согласных обозначается крышечкой под буквой:
былай [былáй], «так», жыр [жыр] «песня», литр [л’итр];
10) долгий затвор при произношении отмечается буквами слева над строкой:
атчы [атчы] «конюх», ажал [аджал] «смерть»;
11) ударный гласный |а| после мягкого согласного обозначается точкой

вверху слева от него, а в заимствованиях – и другие ударные гласные: аття
[ат’: á] «тятя», илляу [ил’:áу] «игрушка»; рюмка [р’ýмкъ],·осетр [Λc’отр] лётчик
[л’отч’ик], ликер [л’ик’óр];
12) изменение гласных в положении перед мягким согласным в заимство-
ванных словах показывается точкой вверху справа от них: руль [ру·л’], роль
[ро·л’], пальто [пΛ·л’т’ó];
13) безударные гласные звуки |и|, |ÿ| между согласными шумными и со-
норным |р| обозначаются буквой ь, а |у|, |ы| – буквой ъ: тебирерге [т’эб’ьр’эр’г’],
«трогаться, отправляться, направляться (куда-л.)», седиретирге [с’э’дьр’эт’и’г’э]
«разматывать, распускать, раскручивать что», чапыракъ [ч’апърақ] «лист»,
топуракъ [топърáқ] «глина, земля»;
14) ударные гласные между мягкими согласными в заимствованных словах
отмечаются двумя точками вверху над буквой: ридикюль [р’идик’ÿл’], тюлень
[т’ÿл’эн’], вестибюль [в’эс’т’ибÿл’].
Образец фонетической транскрипции. Сосурукъ, аскерини аллында бара,
Дых таугъа жетдиле, кече чыранла тюбюнде къалдыла. Не аз да сууукъ болмай,
бузламай, танг атдырдыла (Нарты) [сосъруқ / аск’эр’ини / ал: ындá бара / дых
тауға жет’: ил’э / к’эч’э ч’ырал: á т’ÿб’ÿн’д’э қалдыла / / н’áз-да суууқ бóлмай /
бузлáмай / таң ат: ырдылá / /] «Сосурук мчался впереди войска. Доскакали до
Дых-тау, переночевали под (его) ледниками. До утра [ни один из них] не замерз
и [даже] не продрог» (перевод Т. М. Хаджиевой).
Акустическая характеристика звуков. Акустика (от греч. akustikos –
слуховой) в узком смысле – учение о звуке. Звуки речи являются разновидно-
стью звуков, существующих в природе и воспринимаемых человеческим ухом.
Они, как и всякий другой звук, являются результатом воздействия на слуховой
аппарат человека колебательных движений воздушной среды. «Источниками
звуков речи служат колебания голосовых связок в гортани и трение воздушной
среды о стенки речевого аппарата» [Буланин, 1970: 15].
Звук – волновое колебание частиц воздуха. Звуки друг от друга отличаются
высотой, силой, длительностью и тембром.
Высота звука – это его качество. Она зависит от частоты колебаний голо-
совых связок. В зависимости от скорости колебательных движений возникают
звуки с разной частотой. Медленные колебания производят звуки низкой ча-
стоты, быстрые – звуки с высокой частотой. Чтобы измерить частоту звука,
обычно определяют, сколько колебательных движений производит источник
звука в одну секунду. Единица, служащая для измерения частоты, называется
герц. Звуки с низкой частотой являются низкими (напр., гул двигателя, само-
лета), а звуки с высокой частотой (напр., пение птиц) – высокими.
Звуки возбуждаются колебаниями, которые бывают периодическими и
непериодическими. Период колебания – это отрезок времени, за который со-
вершается одно полное колебание. Периодическими являются колебания,
периоды которых равны. Такие колебания возбуждают звуки, называемые
ФОНЕТИКА 33
тонами, а непериодические – звуки, называемые шумами. Речь содержит

тоны – музыкальные звуки и шумы – глухие (неясные) звуки.
С акустической точки зрения тон создают обычно гласные, а шум – со-
гласные. Однако сонорные, хотя артикуляционно являются согласными, по
акустическим характеристикам ближе к гласным.
Звучность является акустическим параметром качества звука. По степени
звучности гласные стоят на первом месте, сонорные согласные – на втором,
звонкие – на третьем, глухие – на четвертом месте [СРЛЯ, 2001: 94]. Некоторые
лингвисты выделяют 3 степени звучности. По их мнению, гласные являются
звуками наибольшей звучности, сонорные согласные – средней звучности, а
шумные согласные – низкой звучности. То есть степень звучности звонких и
глухих шумных согласных, как они считают, не отличаются [СРЛЯ, 1981: 95-96].
Следовательно, гласные звуки громче всех других звуков, сонорные со-
гласные – громче других согласных, но менее громче, чем гласные, шумные
звонкие – громче глухих, но менее громче, чем сонорные, и тем более гласные,
глухие – тише всех звуков.
Звучность как гласных, так и сонорных согласных тоже неодинакова. Наи-
более звучным среди гласных звуков считается |а|, менее звучными – |и|, |ы|,
|о|, |у|, еще менее – безударные |ы|, |и| в положении между шумными и |р|,
т. е. редуцированные. Среди сонорных более звучны |j|, |л|, |й|, менее – |р|, |нг|.
Размах (амплитуда) колебания может быть большим или меньшим. Чем
больше размах колебания, тем сильнее звук. Силу звука нельзя смешивать с
его громкостью, она зависит от силы (или интенсивности) звука и его частоты.
Сила звуков измеряется в децибелах.
Длительность звучания звуков речи не одинакова. Одни из них могут зву-
чать большее время, другие – меньшее. Длительность звуков речи измеряют в
тысячных долях секунды – миллисекундах (мс).
Волновое колебание воздуха может быть простым или сложным. Голо-
совые связки человека совершают сложные колебания. В результате получается
сложный звук, состоящий из основного тона и обертонов. Основной тон вы-
зывается колебанием целого тела (напр., струны), а обертоны – колебанием его
частей. Качество звука в целом определяет основной тон, так как он является
самым сильным. Обертоны звучат слабее основного тона, слитно с ним и на
слух не распознаются, лишь придают звуку определенную окраску. Наличие
и сила каждого из них определяет тембр звука – окраску звука, определяемую
положением формант в частотном спектре звука.
Форманта – это область концентрации звуковой энергии.
Спектр звука – совокупность гармонических колебаний (волн), создаваемых
каким-либо источником, – определяется его формантной структурой.
Запись формантной структуры звука и спектра звука осуществляют специ-
альные приборы, соответственно спектрограф и спектрограмма.
Признаками звуков, которые изображает спектрограмма, являются следу-
ющие [Панов, 1979: 50–59]:
3 Заказ № 261
1. Вокальность – невокальность. К вокальным относятся гласные и сонорные

согласные, к невокальным – шумные согласные.
При произношении вокальных для воздушной струи имеется свободный
проход в ротовой или носовой полости, при произношении невокальных такого
прохода для нее нет.
2. Консонантность – неконсонантность. Все гласные являются неконсонант-
ными , а согласные – консонантными. Сила неконсонантных звуков значительно
больше, чем сила консонантных звуков. Сильные звуки на спектрограмме пере-
даются черными, а слабые – бледными оттенками.
3. Высокая тональность – низкая тональность. Высокими являются звуки
с большей частотой колебаний, а низкими – с малой частотой. К первым от-
носятся гласные переднего ряда (|и|, |э|, |ÿ|, |ö|), зубные (|д|, |т|, |з|, |с|, |н|, |л|,
|ц|), передненебные (|ч|, |ж|, |җ|, |ш|, |ш’: |, |р|) и средненебный |j| согласные, ко
вторым – все остальные звуки (гласные заднего ряда |ы|, |а|, |у|, |о|), губные |б|,
|п|, |м|, |ў|, |в|, |ф|, заднеязычные |г|, |к|, |х’|, увулярные |гъ|, |къ|, |х|, |нг|, фарин-
гальный / h / согласные.
4. Диффузность – компактность. Диффузные звуки – гласные верхнего
подъема |и|, |ÿ|, |ы|, |у|, губные и зубные согласные, а компактные – гласные
неверхнего подъема |а|, |э|, |о|, |ö| и небные.
5. Огубленность – неогубленность. Эти признаки присущи, как правило,
гласным: огубленные – |о|, |у|, |ö|, |ÿ|, неогубленные – |а|, |э|, |ы|, |и|. Из согласных
огубленным является губно-губной сонорный |ў|. Огубленность указанных
звуков понижает характерные для них форманты. У огубленных гласных,
сравнительно с неоугубленными, форманты сильно понижены.
6. Диезность – недиезность. Диезные звуки от недиезных отличаются повы-
шением тона. К диезным в карачаево-балкарском языке относятся полумягкие
согласные звуки |б’| – |п’|, |г’| – |к’|, |д’| – |т’|, |з’| – |с’|, |җ’| – |ч’|, |в’| – |ф’|, |л’|, |м’|,
|н’|, |р’|, |х’|, |ш’|, |ш’: | и переднерядные гласные |э|, |ö|, |ÿ|, |и|, к недиезным – все
остальные гласные и согласные.
7. Прерванность – непрерванность. Прерванными являются смычные |б|,
|п|, |д|, |т|, |г|, |к|, |қ|, |ц|, |ч|, |җ| и дрожащий сонорный |р|. Их признак на спек-
трограмме – четко отрезанная чернота. Все остальные гласные и согласные –
непрерывные, у которых чернота на спектрограмме постепенно сгущается.
8. Резкость – нерезкость. При произнесении резких звуков (|ц|, |ч|, |р|) в ро-
товой полости возникают завихрения струи, когда часть воздуха, загибаясь, идет
поперек общего потока, возмущая его. На спектрограмме оказываются пятна.
9. Звонкость – глухость. Звонкими являются все вокальные и звонкие
шумные звуки.
Артикуляционная характеристика звуков. Артикуляция (от лат.
аrticulatio < articulare – членораздельно произносить) – работа органов речи,
необходимая для произнесения определенного звука речи. Эта работа состоит из
трех моментов: экскурсии, выдержки и рекурсии. Экскурсия – переход органов
речи в рабочее состояние, выдержка – нахождение их в данном положении,
ФОНЕТИКА 35
рекурсия – переход к артикуляции следующего звука или переход к нейтраль-

ному положению. Редко бывает так, чтобы в речевой цепи были представлены
все три момента, потому что экскурсия одного звука часто является рекурсией
предшествующего, а рекурсия – экскурсией следующего за ним. Например,
при произнесении слова топ «мяч» кончик языка подходит к зубам. Это экс-
курсия звука |т|. Прикоснувшись к ним, язык останавливается, напор воздуха
порывает смычку и произносится звук |т|. Это означает выдержку данного
звука. После этого язык отходит от зубов и двигается вглубь ротовой полости.
Таким образом, осуществляется рекурсия звука |т| и экскурсия звука |о|. При
произнесении |о| язык отодвигается назад, приподнимается, губы округляются,
в результате чего получается выдержка его. Затем язык занимает нейтральное
положение (рекурсия), а губы смыкаются, что означает экскурсию звука |п|,
который произносится при сомкнутых губах. Этот момент – выдержка его.
При произнесении этого слова (топ) были три выдержки. Следовательно,
количество звуков в слове совпадает с количеством выдержек при его произ-
несении.
В образовании акустических свойств звуков участвуют различные участки
речевого аппарата человека. Этот аппарат состоит из следующих основных
дыхательных органов (легких, бронхов и трахеи), гортани с голосовыми связ-
ками, полости рта с языком и губами, полости носа, мягкого и твердого неба.
Речевой аппарат состоит из двух частей. Одну из них составляют легкие,
другую – все остальные органы, которые в образовании звука принимают прямое
участие. Роль легких в этом процессе косвенная, они предоставляют воздушную
струю для звукообразования. Из легких через бронхи и трахею воздушная струя
попадает в гортань. Если в то время, когда из легких идет воздушная струя,
голосовые связки сдвинуты и напряжены, то они колеблются, и образуется тон
(музыкальный звук), который нужен для произнесения гласных и звонких со-
гласных. Когда голосовые связки раздвинуты, воздушная струя их не трогает,
свободно проходит через гортань, звук не создается. При таком положении об-
разуются глухие согласные. Ротовая и носовая полости являются резонаторами,
которые усиливают частоту колебаний звуков.
Когда маленький язычок бывает опущен, то открывается проход в носовую
полость и к ротовому резонатору подключается носовой. Оба резонатора вместе
формируют качество звука. В зависимости от роли в звукообразовании органы
речи разделяются на активные и пассивные. К активным относятся язык,
губы, маленький язычок, нижняя челюсть, к пассивным – зубы, мягкое небо,
твердое небо, альвеолы. Активные органы подвижны и играют основную роль
в образовании звуков речи, а пассивные неподвижны и их роль в образовании
звуков второстепенна. Главными органами речи в звукообразовании явля-
ются язык, губы и зубы. Язык – самый подвижный орган: двигается во всех
направлениях. Он имеет кончик, спинку и корень, а его спинка – переднюю,
среднюю и заднюю части. Губы менее подвижны, а зубы неподвижны. Однако
зубы активнее участвуют, чем губы, в образовании звуков: больше половины
согласных звуков образуется непосредственно ими или с их участием.
3*
1.1.2. Система вокализма

1.1.2.1. Характеристика гласных звуков
В современном карачаево-балкарском языке восемь гласных звуков: |а|, |э|,

|о|, |ё|, |у|, |ю|, |ы|, |и|. Классификация их основывается на трех признаках: уча-
стии губ, степени подъема языка по вертикали по отношению к небу, степени
продвинутости языка вперед или отодвинутости назад по горизонтали.
В зависимости от участия или неучастия губ в образовании гласных раз-
личаются гласные огубленные (|о|, |ё|, |у| |ю|) и неогубленные (|а|, |э|, |ы|, |и|).
При образовании огубленных гласных губы округляются (в большей степени
при образовании |о|, |ё|) и выпячиваются вперед (в большей степени при об-
разовании |у|, |ю|), уменьшая выходное отверстие, удлиняя ротовой резонатор.
При образовании неогубленных гласных такая артикуляция губ не наблюдается,
хотя определенное положение губ характерно и для них.
Различия по подъему связаны с тем, что гласные произносятся с большим
или меньшим подъемом стенки языка. Одни из них произносятся с наивысшим,
другие с меньшим подъемом языка. К первым относятся |ы|, |и|, |у|, |ю|, вторым –
|а|, |э|, |о|, |ё|. Соответственно они называются гласными верхнего подъема (или
узкими) и гласными нижнего подъема (или широкими).
Одни гласные произносятся при продвинутом вперед языке, другие – при
оттянутом назад языке. Эти особенности характеризуют различия гласных по
ряду. Гласные |и|, |э|, |ю|, |ё| образуются в первом, |о|, |у|, |а|, |ы| – во втором слу-
чаях. Соответственно их называют гласными переднего ряда (или передними)
и заднего ряда (или задними).
Несмотря на совпадение у одних подъема и ряда (|а|, |о| – верхнего подъема,
заднего ряда; |э|, |ё| – верхнего подъема, переднего ряда; |и|, |ю| – нижнего
подъема, переднего ряда; |ы|, |у| – нижнего подъема, заднего ряда), у других
огубленности (|о|, |ё|, |у|, |ю|) и неогубленности (|а|, |э|, |ы, |и|), в произнесении
их имеются существенные различия. Например, |а| произносится при более
широком растворе рта, чем |о|, |э| – чем |ё|, |и| – при более узком растворе рта,
чем |ю|; при произнесении |у| губы округляются больше, чем при |о|. Эти факты
свидетельствуют о некоторой условности артикуляционной классификации
гласных звуков. Более достоверные их различия могут быть установлены только
при экспериментальном исследовании.
Таким образом, гласный звук карачаево-балкарского языка имеет три при-
знака: ряд, раствор, огубление. При этом по признаку ряда они делятся на задние
и передние (|а|-|э|, |о|-|ё|, |ы|-|и|, |у|-|ю|: ат «конь» – эт «мясо», от «огонь» – ёт
«желчь», тылы «тесто» – тили «его (ее) язык», ур- «бить» – юр «лаять»), по
признаку раствора – на узкие и широкие (|ы|-|а|, |и|-|э|, |у|-|о|, |ю|-|ё|: жыл «год» –
жал «наем», бир «один» – бер «дать», ур- «бить» – ор- «жать», тюз «равнина» –
тёз- «терпеть»), по признаку огубления – на огубленные и неогубленные (|о|-|а|,
|ё|-|э|, |у|-|ы|, |ю|-|и|: оз- «опередить» – аз- «худеть», ёт «желч» – эт «мясо», жур
«косуля» – жыр «песня», юч «три» – ич- «пить»).
ФОНЕТИКА 37
Отмеченные артикуляционные признаки гласных карачаево-балкарского

языка можно представить в виде следующей таблицы:
задний передний
Ряд
аоуы эёюи
верхний нижний
Подъем
аоэё июыу
огубленные неогубленные
Огубление
оёую аэыи
Следует отметить, что характеристики гласных звуков карачаево-балкарского

языка по ряду имеют более или менее заметные колебания, обусловленные вли-
янием соседних согласных, а именно увулярных, зубных |д|, |т|, |з|, |с| и губных.
Тем не менее, они не препятствуют фонематическому противопоставлению
передних гласных задним.
По подъему тоже нет особых различий между гласными. Лишь как более
узкие выделяются от остальных гласные переднего ряда, гласные |и| и |ю| и
самая широкая из гласных заднего ряда – |а|. Это не мешает сохранять данным
гласным свое соотношение по подъему: жал «наем, батрачество» – жыл «год»,
бел «поясница» – бил «знать», он «десять» – ун «мука», тёш «холм, пригорок,
горка» – тюш «полдень». Произношение губных гласных |ё| и |ю| в соседстве с
согласными |г| и |к| в литературном карачаево-балкарском языке и его ц/з диа-
лекте не совпадает. В диалекте они более отодвинуты по ряду назад и имеют
меньшую длительность произношения. В связи с этим в данной позиции огуб
ливаются слабо, почти как |о|, |у|. В сочетании же с другими согласными их
реализация в диалекте совпадает с реализацией в литературном языке. Однако
замечено, что губные гласные более четко произносятся в сочетании с губными
и зубными согласными: буз «лед» – боз «серый», ёт «желчь», юс «поверхность,
верх, верхняя часть чего-л.». Звуки |о| и |ё| по огубленности уступают |у| и |ю|.
Тем не менее, именно огубленность и заметная расширенность отличает |о| и
|ё| соответственно от |э| и |ы|, хотя по ряду и длительности эти пары гласных
довольно близки.
Длительность гласных зависит не только от ударения, но и от структуры
слога, особенно от его открытости или закрытости, от количества неударных
слогов в словоформе и характера соседних согласных. По долготе звуки |э| и
|ы| уступают другим гласным.
В отличие от других тюркских языков в карачаево-балкарском языке огу-
блению подвергаются гласные |и| и |ы|. Этому способствует губно-губной со-
гласный |ў|. Вместо гласных |и| и |ы| перед ним произносятся соответственно
|ю| и |у|.
Четкость, ясность гласного зависит от его длительности. Чем гласный ко-
роче, тем менее ясно он звучит и претерпевает ослабление, становится неопре-
деленным или менее определенным, что нередко приводит к его позиционным

изменениям. Например, безударный гласный |ы|, обычно имеющий нормальную
долготу (ср. хылú «шалость, озорство», тылы «тесто», мындá «здесь», сынá-
«испытывать что», «пережить, выстрадать что», жырлá «петь»), оказываясь
между шумными и |р|, становится сверхкратким: чап(ы)рáкъ «лист», къалт(ы)
рá- «дрожать», таб(ы)рáкъ «удобнее».
Гласные в открытом ударном слоге имеют максимальную длительность.
Однако длительность их и в открытых слогах не совсем одинакова. Сравним,
например, первые ударные слоги в словоформах áлан «эй, слушай (обращение)»
и мáчы «возьми-ка». Слог а – неприкрытый открытый, а ма – прикрытый от-
крытый. На длительность гласного |а| в слоге ма в определенной мере препят-
ствует согласный |м|, а слог а не имеет никаких препятствий. Это препятствие
увеличивается при наличии в слоге шумного, особенно глухого согласного, ср.
слоги ба и та в словах бала «детеныш», тана «теленок».
Из гласных неударных слогов наименее обусловленным является первый,
представляющий открытый неприкрытый слог: адáм «человек», узáкъ «да-
лекий», орáм «улица», ышáн «примета», «признак, черта», юлéш- «делить что»,
эгéч «сестра», ёгюз «вол», ирúк «валух». В этом слоге гласные произносятся
более ясно, чем в других неударных слогах, ср.: атым «мой конь», атыбыз «наш
конь», ирúк, ириклé «валухи». В этих словоформах безударные гласные вторых
слогов значительно уступают по своей длительности безударным гласным
первых слогов.
Это дает основание для утверждения, что в двусложных и многосложных
словах сильной фонетической позицией является первый неприкрытый не-
ударный слог. Это «подтверждается и подкрепляется фонологически ведущим
положением гласного первого слога любого тюркского слова в его фонемном
строении…» [Юлдашев, 1981: 34]. По гласному первого слога можно предо-
пределить, какие гласные (передние или задние) и согласные (смягченные
или не смягченные) появятся в последних слогах, а также определить, какие
гласные (по узости – широкости, огубленности – неогубленности) возможны
или невозможны за гласным первого слога. Например, в карачаево-балкарском
языке за гласным |э| первого слога не следуют |ю| и |ё|, за |и| – |ё| и |ю|, за |ё| и
|ю| – |и|, |а|, за |а| и |ы| – |о| и |у|, за |о| и |у| – |ы|.
На первый взгляд кажется, что за тем или иным гласным первого слога
чаще других гласных следует он сам. Однако в большинстве случаев это не
так. Например, в карачаево-балкарском языке за гласными |ю| и |и| чаще, чем
они, следует |э|, а за гласными |о| и |у| – |а|.
Гласные переднего ряда. Звук |и|. Он является самым передним из всех
переднерядных и самым узким среди узких гласных карачаево-балкарского
языка. По сравнению с другими передними гласными он значительно ближе
к |э| и составляет с ним коррелятивное противопоставление по подъему: бир
«один» – бер- «давать», тиш «зуб» – теш- «пробивать что, снимать что», сиз
«вы» – сез- «почувствовать, ощущать что», кир- «входить» – кер- «растягивать
что», жик «сустав» – жек- «запрягать», мен «я» – мин- «садиться куда-либо
ФОНЕТИКА 39
(для поездки)», ит «собака» – эт «мясо», иш «работа, занятие, труд, деятель-

ность» – эш- «плести, заплетать, вить что».
Данный звук не имеет ограничений в своем употреблении. Он встречается в
начале, середине и конце корневых и аффиксальных слов, а также в аффиксах:
иш «работа» ишек «сомнение», биз «мы», эки «два», киши «человек», битим
«урожай», мен + и «меня», кел + тир- «принеси», кел + ди «он пришел, она
пришла», бир + лик «единство».
Находясь в безударном положении, |и| подвергается разной степени ре-
дукции. Можно отметить, например, меньшую степень его редукции в по-
ложении перед согласными звуками |ш| и |л|: кишủ «человек», кишéн «путы»,
эришủ «некрасивый», билямỳкъ «мучная похлебка», жилямỳкъ «слеза», билимлủ
«образованный».
Гласный |и| в большей степени подвергается редукции в основном в сле-
дующих случаях:
1. Перед |ш| в начале слова: ишéк «сомнение, подозрение», ишексúз «несо-
мненно, безусловно», ишхилдú «брусника, черника».
2. В позиции перед шумным и сонорным |р| как в первом, так и во втором
слогах: тирéл- > тьрéл- «упираться во что, наталкиваться, натыкаться на
кого-что», биреулéн > бьреулéн «кто-то, некто», темирéу- > темьрéу «лишай
(на лице)», тебирé- > тебьрé- «трогаться, отправляться, направлять (куда-л.)»,
седирé- > седьрé- «размотаться, раскрутиться, спустить (о петле и т.п)»,
кендирáш > кендьрáш «конопля».
Звук |и| не употребляется ни в препозиции, ни в постпозиции гласного |ю|,
а в отношении переднерядных |и| и |е| не имеет ограничений в своем употре-
блении: бийик «высокий, высоко», жилик «костный мозг», «мозговая кость»,
келин «сноха», билек «рука», жигер «смелый».
Следует также отметить, что гласный звук |и| перед сонорным |ў| переходит
в |ю|: келюу (орф. келиу) «приход, приезд», итюу (орф. итиу) «утюг».
Звук |э|. Он шире |и|, но ýже других переднерядных гласных, встречается
в любой позиции слова, а также в аффиксах: эл «село», эт «мясо», эгеч «се-
стра», эмен «дуб», кеме «судно, корабль», тегене «корыто», бир + ге «вместе»,
эл + ле «села», кел + мез «не придет», бил + се «если узнает». В словоформах
этот гласный употребляется за всеми гласными переднего ряда, хотя после |и|
встречается реже: элек «сито», сенек «вилы», эгеч «сестра», жюрек «сердце»,
сюек «кость», бюйрек «почка», жётел «кашель», кёгет «плод, фрукт», кёлек
«рубашка, сорочка», жилек «земляника», ийне «игла».
Из гласных переднего ряда за ним не употребляется только |ю|. В словах
тюркского корня выступает перед всеми согласными, за исключением увулярных
|къ| и |гъ| и аффрикаты |җ|: кебин «саван», кеп «форма», «колодка», эт «мясо»,
бизде «у нас», эгеу «напильник», деу «богатырь, силач», эл «село», эм- «со-
сать», эн «метка, надрез», эс «память», без «лимфоузел», беш «пять», селей-
«стихнуть, успокоиться, убавляться», эгеч «сестра», кенг «широко, широкий»,
жеген «циновка». Перед звуками же |ф|, |х|, |ц| гласный |э| может выступать
только в заимствованиях: налтех «украшение, сплетенное из шелковых или
золотых нитей», кеф «пьяный», «облик», «настроение, душевное состояние».
Существует мнение, что «в словах эгеч «сестра», эркек «самец» начальный

|э| произносится ýже или закрытее, чем второй» [Будаев, 1976: 36]. Однако оно
не обосновано на экспериментальных данных, поэтому неубедительно.
На качество звука |э| влияют предшествующие огубленные гласные |ё|, |ю|
и последующий губно-губной согласный |ў|, под воздействием которых он
становится огубленным, и, таким образом, во втором слоге таких слов, как
тёртеу, тёртеулен «четверо», ючеу, ючеулен «трое» появляется |ё|: тёртёу,
тёртёулен, ючёу, ючёулен.
Звук |ё|. Он шире |е| и по ряду занимает несколько более переднее поло-
жение, чем |е|. Поскольку подъем его шире, чем у |е|, |и|, он имеет слабое, чем
|ю|, огубление и резко отличается от него по подъему.
Его употребление в несложных словах ограничено только первым слогом
односложных и многосложных слов и позицией их начала и середины (между
гласными): ёч «пари, заклад», «премия, приз», ёр «подъем», кёз «глаз», сёз
«слово», кёкюрек «грудь», жётел «кашель», тёнгертке (карач.) «бревно». Со-
четание этого гласного с другими гласными, а также с согласными довольно
ограничено (см. ниже).
Звук |ю|. Он самый передний из губных гласных, шире |и|, но заметно уже
всех остальных гласных; от |ё|, кроме узости, отличается еще более заметным
огублением. По своим различительным признакам |ю| противопоставлен другим
переднерядным гласным. Встречается в односложных и двусложных корнях:
(кюл «зола», тюз «ровный», «равнина», юч «три», тюлкю «лиса», кюмюш
«серебро»), в первом и втором слогах двусложных и многосложных исконно
тюркских слов: (кюйе (орф. кюе) «моль», тюкюр- «плевать», тютюнле- «тлеть,
дымить(ся); куриться»), в аффиксах (тюкюр + юк «плевок», «слюна», тёз +
юм «терпение, выдержка; воля», кёз + юм «мой глаз», кёр + гюзт- «показывать
что кому»), а также во всех позициях слова: (юр- «лаять», кюн «солнце, день»,
дюрю (карач.) «валок»). В соседстве с согласным |ў|, |х|, глубокозаднеязычными
|гъ|, |къ| не встречается, не допускает после себя |и| и |ё|. Из гласных переднего
ряда он сочетается с |е| и |ю|: жюрек «сердце», кюеу [кюйеу] «зять», юлюш
«доля, надел, часть, паек», дюлдюр «сказочный конь-богатырь».
Качественная характеристика карачаево-балкарских гласных |ю| и |ё| от-
личается от |ю| и |ё| кыпчакских языков, в которых они имеют более заднюю
артикуляцию, и почти совпадает с |ю| и |ё| огузских языков [Будаев, 1976: 40].
Произношение этих гласных в ц-з - диалекте карачаево-балкарского языка со-
впадает с произношением их в кыпчакских языках.
Гласный |ю| в первом предударном слоге, находясь между шумным и со-
норным |р|, редуцируется обычно в трехсложных словах: кёбюрек > кёбьрек
«побольше», кётюрем > кётьрем «немощный, дряхлый», чёфюре > чёфьре
«отжимки», кёкюрек > кёкьрек «грудь»1.
Мнение, согласно которому «в начале слова |ю| приобретает признак |й| и выступает как
1
дифтонгоид: йючюнчю «третий», йюйюрюбюзнюкю «принадлежащий нашей семье» [Грам-

матика, 1976: 40], не подтверждается фактами.
ФОНЕТИКА 41
Гласные заднего ряда. Звук |а|. Он самый широкий и самый задний из всех
гласных заднего ряда, который по этим качествам совершенно противоположен
звуку |у|. Из гласных этой группы по подъему ему близок |о|, а по ряду – |ы|.
В наиболее чистом виде звук |а| произносится под ударением, ср.: алмá
«яблоко», къáчан «когда», балалá «детеныши», áйтма «не говори». Однако
акустическая четкость его неодинаково под ударением. Наибольшая акустиче-
ская четкость этого звука достигается в конце слова под ударением в открытом
слоге, ср.: ашá- «кушать» и аш «еда, пища», санá- «считать» и сан «счет», алáды
«он (она) берет» и ал- «брать».
Звук |а| не имеет никаких позиционных ограничений и обладает высокой
употребительностью: ат «конь», ант «клятва», баш «голова», къарт «старый,
старик», ара «середина», заман «время».
Качество звука |а| в отдельных позициях нуждается в уточнении, например,
в позиции после смягченных согласных, особенно |л| в словах типа билямукъ
«мучная похлебка», жилямукъ «слеза», билялмайма (орф. билалмайма) «не
могу знать», кетялмайма (орф. кеталмайма) «не могу уходить», жетялмайма
(орф. жеталмайма) «не могу догнать», бишлякъ (орф. бишлакъ) «сыр». Ут-
верждается, что в подобных случаях фонема |а| реализуется как звук, средний
между |е| и |а|, т.е. как |ə| в азербайджанском, туркменском, казахском и других
тюркских языках [Будаев, 1968: 64–66; 1976: 34; 35].
В приведенных и подобных им словах смягченные согласные |л|, |ч|, |ш|, |т|
не влияют не качество последующего за ним гласного |а|, независимо от того,
какой буквой он обозначается, |а| или |я|.
Этот гласный после смягченных согласных произносится так же, как и
после твердых согласных, ср.: жилян [җ’ил’ан] «змея» и къолан «пестрый»,
бичакъ [б’ич’акъ] «нож» и жомакъ «сказка», бишлакъ [б’ишл’акъ] «сыр» и
ташла «камни», эталмайма «не могу делать» и аталмайма «не могу бросить».
В двусложных и многосложных словах после |а| обычно следуют |а| и |ы|:
тала «поле», къама «кинжал», адам «человек», сабан «засеянное поле; пашня,
нива», къала «крепость», тары «просо», арыкъ «худой», базыкъ «толстый»,
къашыкъ «ложка», къатлама «слоенная лепешка (жаренная в масле)», махтан-
чакъ «хвастун», мамытхы (карач.) «кладовая», жамычы «бурка». Гласный |ы|
также свободно употребляется и перед |а|: ышан «признак, примета», «метка,
знак», сынам «опыт», чыракъ «светильник, лампа», тырман «упрек», тырнакъ
«ноготь», «коготь», мынча «столько». С губным |у| гласный |а| сочетается в
исконно тюркских словах постпозитивно и препозитивно (улакъ «козленок»,
узакъ «даль», ушакъ «беседа», аууз «рот», ахлу «родственник», тауукъ «ку-
рица»), а с |о| – обычно постпозитивно (къонакъ «гость», жомакъ «сказка»,
тона- «грабить»).
Артикуляция звука |а| видоизменяется в зависимости от характера соседних
согласных: после переднеязычных имеет более переднюю артикуляцию (таш
«камень», дау «претензия, иск», жар «овраг, обрыв, круча», сан «тело»), а после
заднеязычных – более заднюю артикуляцию (къар «снег», агъаз «ласка», хал

«положение», «состояние; самочувствие; настроение»).
Звук |а| в карачаево-балкарском языке при изолированном употреблении
обозначает союз или частицу: Мен окъуйма, сен а жазаса «Я читаю, а ты пи-
шешь»; Ишге барсанг а «Иди, пожалуйста, на работу».
Звук |ы| ýже |о|, но шире |у|, по ряду стоит ближе к |о|, чем к |а|. Употреби-
тельность его высокая и не ограничена ни позиционно, ни морфологически:
ыз «след», ырхыз «икра», къыз «девушка», сырт «спина», ычхын- «освобож-
даться, вырываться, выпутываться», ышы- «тереть, натирать», тылы «тесто»,
башы «его (ее) голова», къая + чы «скалолаз», аш + ны «пищу, еду», жаш +
лыкъ «молодость», баш + чы «руководитель». Из заднерядных за ним следуют
только |ы| и |а|: ындыр «гумно», къырыкъ «желоб, лоток», мыллык «туша», къы-
ланч «зигзаг», къырпакъ «пороша», бырнак «отчужденный», жырна «сечка,
кушанье (вареное зерно кукурузы)». С заднерядными губными гласными |ы|
не сочетается ни препозитивно, ни постпозитивно 1.
Попадая в окружение глухих согласных (особенно |п|, |къ|, |т|, |с|) и сонор-
ного |р|, гласный |ы| подвергается сильной редукции: чапыракъ – чапъракъ
«лист», татыран – татъран «хрен», чокъуракъ – чокъъракъ «морская ра-
кушка», асыра – асъра- «хранить, беречь что», «хоронить, погребать кого»,
къырал – къърал «государство», къырау – къърау «иней».
Находясь перед губно-губным сонорным |у|, звук |ы| переходит в |у|, т.е.
подвергается губной гармонии: къарыу – къаруу «сила», айтыу – айтуу «пре-
дание, сказание, легенда» и др.
Звук |о| среди губных гласных наиболее широкий задний, наименее огу-
бленный. При его образовании язык отодвигается назад и приподнимается к
своей задней части, рот раскрывается больше, чем при |у|, губы вытягиваются
вперед и округляются. Употребляется он во всех позициях слова, редко – в
аффиксах и изолированно – в роли междометия, сохраняя свое качество 2: ор-
«жать что», он «десят», къол «рука», жол «путь, дорога», къоркъ – «боятся»,
чурко «таминамбур», диммо «глупый», он + оу «десятеро (о людях)», къурш(а) +
оу «обруч», тона + уул «грабеж», о сен а! «ну и ты!».
Данный звук встречается не только в первом, втором, но и третьем слогах
карачаево-балкарских слов (къонгуроу «колокол», томуроу «обрубок бревна,
чурбан», Табакъсоулары «Табаксоевы»), свободно употребляется в препо-
зиции |а| и |у| (къолан «пестрый», осал «плохой», къонакъ «гость», омакъ «на-
рядный, нарядно», олтан «подошва», ойна – «играть», болат «сталь, булат»,
отун «дрова», орун «место», толу «полный», къонгур «бурый (о масти)», сокъур
«слепой», бокъур «зоб», богъаз «пролив, затон») и поcтпозиции |у| (улоу «транс-
1
В связи с этим утверждение, что фонема ы может следовать за любым гласным заднего
ряда… следует считать недоразумением [см.: Будаев, 1968: 109].
2
Приведенные примеры, число которых (особенно двусложных) можно увеличить втрое,
свидетельствует о несостоятельности мнения, согласно которому, |о| «в исконно карачаево-
балкарских словах встречается только в первом слоге» [Будаев, 1976: 38].
ФОНЕТИКА 43
порт», гулоч «посох, клюка», къурош «впадина глаза», бузоу «теленок», бушто
«тюря (хлеб, накрошенный в айран, молоко, сметану)», уммо (дет.) «корова»,
бугъой «трещина ледника», бугъоу «оковы, кандалы», но очень редко перед |о|
(оноу «совет, наставление», «решение, распоряжение, постановление», отоу
«комната», тоноу «грабеж») и вообще не встречается перед |ы| 1.
Находясь между губным |б| и переднеязычными |д| и |т|, гласный |о| имеет
вариант, продвинутый вперед и более огубленный (бодуркъу «чучело, пугало
(огородное)», бота «плед») в постпозиции увулярных |гъ| и |къ| – несколько
суженный, сильно отодвинутый назад (къол «рука», бугъоу «оковы, кандалы»), а
в препозиции сонорного |нг| – носовой, продвинутый назад (монг «сытый», тон-
къай – «опрокидываться, лететь кубарем (карач.), кончаться, заканчиваться»).
Звук |у| – самый узкий и долгий из всех заднерядных гласных, по подъему
и ряду резко отличается от широких |а| и |о|. При его артикуляции «нижняя
челюсть приподнята больше, чем при других гласных, язык отодвинут назад
от нижних зубов, губы сильно вытянуты вперед и округлены больше, чем при
|о|» [Будаев, 1976: 39].
|У| обладает высокой употребительностью, встречается во всех позициях и в
аффиксах: уллу «большой», уку «сова», бурху «ломтик, кусочек, мизерная часть
чего», уру + чу «вор», узун + лукъ «длина», къол + у «его (ее) рука», умут + суз
«потерявший надежду», унут + уу «забывание», уру + ну «яму».
Этот звук широко представлен в односложных корнях (ун «мука», жур
«косуля», туз «соль», бур-«крутить», ус «каприз»), в первом – третьем слогах
двусложных и многосложных исконно тюркских слов (улакъ «козленок», душман
«враг», сурат «картина, фотография», къура- «организовать», къумурсха «му-
равей», жугъутур «горный козел, тур», устукку «пучок, клочок (шерсти и т. п.)»,
бодуркъу «чучело, пугало (огородное)»). Как видно из приведенных примеров,
за |у| в последующих слогах чаще всего выступают |а| и |у|. Что касается звука
|ы|, то он не совместим в одном слове с |у|.
Как и другие узкие гласные, |у| в количественном отношении неустойчив.
Однако в отличие от них данный звук в безударном положении не ограничи-
вается сильной редукцией, которой он подвергается, попадая в окружение
шумных и сонорного согласного |р|, перед ударным |а| (сохуран – сохъран «из-
жога, сокъуран- > сокъъран- «раскаиваться в чем, сожалеть о чем»), топуракъ>
топъракъ «глина, земля», чокъуракъ > чокъъракъ «морская раковина», до-
бурачан > добърачан «полный, тучный»), а выпадает, например, оказываясь
между сонорными |й| и |н|, |й| и |р| и сонорным |ў| и шумным |з| в словах къойун
(орф. къоюн) «пазуха», бойун (орф. боюн) «шея», бурун «нос», орун «место»,
аууз «рот» при присоединении к ним аффикса принадлежности, так как про-
исходит разложение слогов и перестановка ударения: къойнýм (орф. къоюнýм)
«моя пазуха», бойнýм (орф. боюнýм) «моя шея», бурнý (орф. бурунý) «его (ее)
нос», орнубýз (орунубýз) «наше место», аузýм (орф. ауузýм) «мой рот».
1
Несостоятельно также мнение о произношении начального |о| с элементом сонорного
согласного |ў|, в результате якобы образуется дифтонгоид ўо [Будаев, 1968: 111].
Ни характер соседних согласных, ни место ударения в слове, ни структура

слога не оказывают заметного влияния на качество произношения звука |у|, не
изменяют его основную разновидность. Лишь в результате внимательного на-
блюдения над его произношением можно обнаружить, что наиболее отчетливый
его вариант возникает, когда он оказывается в окружении зубных |т|, |д|, |с|, |з|
и губных согласных: туз «соль», тупас (карач.) «неуклюжий», дуппа-душман
«заклятый враг», пуф (подражание звуку, возникающему при вспышке), буму?
«это ли?», тут – «ловить, держать, браться за кого-что». В этих случаях |у|
оказывается узким, передним и огубленным. Более отодвинутый задний и,
естественно, менее отчетливый его вариант возникает, когда он оказывается
между заднеязычными и увулярными или в соседстве с одним из них в закрытом
слоге: къух-къух (звукоподражание кашлю), хунер «умение, мастерство», хукму
«разрешение», къуш «орел», уккаш (дет.) «обнять», жукъа «тонкий, тонко»,
хумха «гундосый, гнусавый».
1.1.2.2. Фонетические явления комбинаторного характера,

связанные с гласными
Вводные замечания. Речь представляет собой не просто последователь-

ность изолированно произносимых звуков, а непрерывный звуковой поток. В по-
токе речи звуки оказываются в различных положениях, в различных сочетаниях
с другими звуками. Это обуславливает их взаимодействие и взаимовлияние и
приводит к различным звуковым изменениям.
Взаимодействуют соседствующие звуки в корне слова, на стыке корня и
аффикса, частей сложного слова, звуки на стыке соседних слогов и слов, в
аффиксах. В результате этого одни звуки уподобляются друг другу, другие,
наоборот, расподобляются, звуки меняются местами, одни звуки и слоги вы-
падают из слов, другие вставляются в них.
В современном карачаево-балкарском языке имеют место следующие виды
звуковых изменений 1) в области гласных: сингармонизм (в основном как
прогрессивная ассимиляция гласных), регрессивная ассимиляция, редукция
и выпадение, эпентеза, протеза, эпитеза, апокопа, гаплология, вставка слога в
слово; 2) в области согласных: ассимиляция, диссимиляция, метатеза, аккомо-
дация, диэреза, вставка.
Некоторые из них, например, эпентеза, протеза, эпитеза, апокопа, связаны
с фонетическим освоением заимствований, особенно из русского языка и через
его посредство из других языков.
Сингармонизм. Суть его заключается в единообразном оформлении
гласных и согласных слова. Поскольку такое оформление касается как корня,
так и аффиксов, то традиционная квалификация его как чисто фонетического
явления не вполне соответствует действительности. Поэтому совершенно прав
В. А. Виноградов, считающий сингармонизм морфонологическим явлением
[Виноградов, 1990: 445].
ФОНЕТИКА 45
По закону сингармонизма качеством гласного первого слога в слове опре-

деляется характер гласных последующих слогов.
Традиционно различают два вида сингармонизма: небный и губной. При
небном сингармонизме первый слог имеет гласный заднего или переднего
ряда, а при губном – губной гласный тех же рядов, соответственно последу-
ющие слоги имеют такие же гласные. Ср. адам + ла + ры + быз «наши люди»,
эгеч + ле + рим «мои сестры» и тюлкю + чюк + ню «лисичку», кюн + дюз +
люк «навес (для скота)».
В карачаево-балкарском языке, как и в абсолютном большинстве тюркских
языков, небный сингармонизм проявляется четко, а губной – слабо.
Небный сингармонизм в словах тюркского корня нарушается редко: жиля-
«плакать», жилян «змея», билямукъ «мучная похлебка», хычин «хичин (род пи-
рога)», къамичи «плеть, плетка, хлыст, кнут, нагайка», жашил «зеленый», бичакъ
«нож», минчакъ «бусина, бусинка», «бусы, четки», бишлакъ «сыр, брынза».
В карачаевском варианте языка, а также в ц/з диалекте случаев нарушений
сингармонизма еще меньше. Так, большинство приведенных слов реализуется
в них без нарушения закона сингармонизма: джыла, джылан, хычын, бычакъ,
мынчакъ, бышлакъ (карач.) и зыла, жылан, хыцын, быцакъ, мынцакъ, бышлакъ
(ц/з-диал.).
В сложных словах этот закон нарушается чаще, чем в простых: эркегырыу
«мужчина», тиширыу «женщина», ючжыллыкъ «трехлетний», биркюнлюк
«однодневный», къаракёз «черноглазый», бешатар «пятизарядное ружье»,
жукъабет «тонколиций».
Небный сингармонизм нарушают следующие аффиксы:
1) аффикс возможности -ал: келтир + ал «смочь принести (привезти)»,
тиле + ял «смочь попросить». У карачаевцев аффикс -ал встречается и в
«мягком» варианте: бил + ел + мей + ме «не могу знать», кеч + ел + мейди «не
может простить»;
2) аффикс сравнения -ча: сени + ча «как ты», кюйюз + ча «как ковер»,
ёгюз + ча «как вол»;
3) аффикс уподобления -лай: биз + лай «как мы», мен + лай «как я», сен +
лай «как ты». Однако этот аффикс может употребляться и в форме – лей, когда
на нее падает ударение: Сен да мен+лей эте айланаса «И ты поступаешь как я»;
Къанлым сенлей алчы болсун! букв. «Чтобы мой враг был таким передовиком,
как ты!» (Да какой ты передовик!);
4) аффикс множественного числа -ла (в личных именах и фамилиях): Бид-
жилары «Биджиевы», Къулийлары «Кулиевы», Кючмезлагъа «Кучмезовым».
В карачаевском варианте встречается и «мягкая» разновидность его: Биджилери
«Биджиевы», Эбзеледе «у Эбзеевых»;
5) аффикс уподобления -сыман: жашил + сыман «зеленоватый», тели +
сыман «глуповатый, придурковатый».
Губной сингармонизм проявляется значительно слабее, чем небный. Соблю-
дается он в основном в определенном количестве корневых слов и в аффиксах
притяжательных, родительного и винительного падежей, а также словообра-

зования -чукъ / -чюк, -лукъ / -люк, -чу / -чю: кюмюш «серебро», тюлкю «лиса»,
тунгуч / тюнгюч «первенец», тютюн «дым, табак», кукурт / кюкюрт «сера»,
журун «лоскут», къундуз «выдра», ёгюз «вол», ёгюз + ню «вола», ёгюз + чюк
«маленький вол», тобукъ + лукъ «наколенник», кюмюш + чю «ювелир, мастер
серебряных дел, серебряник», ёшюн + люк «нагрудник, нагрудный ремень
(в конской сбруе)», ётюрюк + чю «лжец, обманщик», ёгюз + юм «мой вол»,
ёгюз + юнг «твой вол», ёгюз + ю «его вол». В аффиксах множественного числа,
дательного, местного и исходного падежей губной сингармонизм не соблюда-
ется: бузоу + ла «телята», бузоугъа «теленку», бузоуда «на теленке», бузоу +
дан «от теленка».
В аффиксах закон губного сингармонизма сохраняет свою силу больше
на узкие губные гласные (|у|, |ю|), чем на широкие (|о,| |ё|): кюл + кю + лю
«смешной, веселый», кюйюз + чюк «коврик», юч + юнчю «третий», кючюк +
чюк «щеночек», къур + ул + уш + чу «строитель», уз + ун + лукъ «длина», суу +
укъ + лукъ «холод, мороз», тут + ур + укъ «олово».
Как уже отмечалось, огубляющее влияние на предшествующие узкие
гласные |ы| и |и| в аффиксе –ыу / -иу и слогах ыу и иу оказывает губно-губной
сонант |ў|: кел + иу > келюу «приход», бар + ыу > баруу «хождение», эжиу >
эжюу «мелодия, сопровождения,», итиу > итюу «утюг», сарыу > саруу «тош-
нота», къарыу > къаруу «сила, мощь».
Комбинаторное влияние этого согласного на предшествующий широкий
гласный |е| в аффиксе -еу / -у наблюдается и после слога с губными гласными
|ю| и |ё|: тёрт + еу > тёртёу «четверо», юч + еу > ючёу «трое», тёле + у >
тёлёу «платеж».
В корнях ряда слов задний и передний губные гласные |у| и |ю| варьируют.
При этом |у| характерен балкарскому варианту языка, а |ю| – карачаевскому:
курт / кюрт «сугроб», кукурт / кюкюрт «сера», тунгуч / тюнгюч «первенец»,
дуру / дюрю «валок», кундуш / кюндюш «чемерица».
Сингармонистические варианты между губными и негубными также имеют
место: губу / гыбы (карач.) «паук», шулпу / шылпы (карач.) «морось, мелкий
дождь», кезиу / кёзюу (карач.) «очередь», «период; пора».
Широкие негубные гласные |а| и |е| в карачаево-балкарском языке в аф-
фиксах, как правило, не огубляются, а узкие |ы| и |и| могут огубляться. Ср.
къон + акъ «гость», бур + чакъ (диал.) «фасоль, горох», тюй + ме «пуговица»,
юз + ге + ле «щепка», кён + чек «брюки» и орын > орун «место», кёрик > кёрюк
«кузнечный мех».
Если слов с нарушением сингармонизма в собственно карачаево-балкар-
ской лексике два-три десятка, то слогов таких намного меньше: ан + ня «мать,
мама, бабушка», ат + тя «папа, отец; дед», гел + ля «бабушка», бел + ляу (дет.)
«люлька, колыбель», жи + ля- «плакать», жи + лян «змея», би + ля + мукъ
«мучная похлебка», ил + ляу «игрушка», ги + ляу «дыра». В большинстве же
слов с нарушением сингармонизма слоги сингармонистичны. Например, слова
ФОНЕТИКА 47
хыли «шалость», къамичи «кнут, нагайка, плеть, плетка, хлыст», хычин «род
пирога», жашил «зеленый», чыкъынжик «сорока», бишлакъ «сыр», бичакъ
«нож», къоргъашин «свинец» несингармонистические, однако слоги в них
сингармонистичны: хы + ли, къа + ми + чи, хы + чин, жа + шил, чы + къын +
жик, биш + лакъ, би + чакъ, къор + гъа + шин.
Несингармонистические слоги в карачаево-балкарском языке, как правило,
встречаются среди арабо-персидских заимствований: некях «венчание», зекят
«очистительная милостыня в пользу бедных», кяфыр «безбожник», гяуур «ино-
верец», гюнях «грех», шерият «шариат», бисмилля «господи, благослови!»,
билляхи «ей-богу, клянусь!», лязим «честно» (вводное слово); нужда, необхо-
димость, потребность», Кязим, Кямил, Кямал, Гяусар, Кябахан (лич. имена).
Основная особенность сингармонизма – гармония гласных. Однако син-
гармонизм не ограничивается одной гармонией гласных, а распространяется
и на согласные. Это значит, что если слог или слово содержат задние гласные,
то согласные в них твердые, а если слог или слово содержат передние гласные,
то согласные в них смягченные. Иначе говоря, смягченность или твердость
согласных зависит от ряда гласного: передний он или задний. Этому правилу
не подчиняются согласные |къ|, |гъ| и |җ|, |ч|. |Къ| и |гъ| – только твердые, не со-
четаются с гласными переднего ряда, а |җ| и |ч| – только смягченные, не имеют
твердого варианта.
В отличие от других тюркских языков в карачаево-балкарском языке уву-
лярные |къ| и |гъ| являются не только комбинаторными вариантами заднеязычных
|к| и |г|, но выступают и как самостоятельные фонемы, в противовес |къ| и |гъ|,
гармонируя как с гласными заднего ряда, так и с гласными переднего ряда:
как «мамалыга» – къакъ «вяленый, сушеный», сыгын «кизяк» – сыгъын – «ту-
житься», чага «тяпка» – чагъа «расцветая», кирдик «мы вошли, зашли» – кырдык
«трава» – къырдыкъ «мы уничтожили, истребили».
Таким образом, основная причина нарушения сингармонизма в собственно
карачаево-балкарских словах кроется в согласных |җ| и |ч|, которые в данном
языке являются не смягченными, как в других тюркских языках, а мягкими.
В связи с этим, тюркские слова типа жыла- «плакать», жылан «змея», къа-
мычы реализуются в нем как жиля, жилян, къамичи, а в его баксано-чегем-
ском говоре и слова чыран «ледник», чырай «внешний вид, красота», чынар
«чинара», чычхан «мышь», ортанчы «средний» – как чиран, чирай, чинар,
чичхан, ортанчи.
Мягкость согласных |җ| и |ч| влияет не только на последующий гласный
|ы|, превращая его в |и|, но и на предыдущий |ы|: минчакъ «бусинка, бусинка,
бусы», бичакъ «нож», житча (дет.) «мясо».
Влияние мягких |җ| и |ч| испытывают и соседние согласные. Например,
в словах ташчы «каменщик», агъашчы «лесоруб, дровосек», «лесник, лес-
ничий», ажаш – «заблудиться; пропасть, отбиться», жаш «парень», жилямукъ
«слеза», жилян «змея» согласные |ш| и |л| произносятся не твердо, как следовало
по закону сингармонизма, а смягченно.
Следовательно, в карачаево-балкарском языке, в отличие от других тюрк-

ских языков, роль гласных иногда заменяют согласные |җ| и |ч|, подчиняя себе
гласного |ы| и согласных |ш| и |л|.
Гласные аффиксов подчиняются гласному последнего слога слова как
в словах тюркского корня, так и в заимствованиях: жашил + ле «зеленые»,
китаб + ым «моя книга», кино + гъа «в кино», спектакль + де «в спектакле»,
эжиу + чю «аккомпаниатор, тот кто вторит». Исключение составляет лишь одно
слово: ариу «красивый» – ариу + ла «красивые», ариу + чукъ «красивенький»,
ариу + лукъ «красота».
Ассимиляция гласных. В карачаево-балкарском языке, как и во многих
других тюркских языках, в ряде сложных и простых слов имеет место регрес-
сивная ассимиляция гласных по ряду и лабиализации. Так, в сложных наречиях
бюгюн «сегодня» (бу «этот» и кюн «день»), бюгече «этой ночью, сегодня ночью»
(бу «этот» и кече «ночь») под влиянием переднего гласного |ю| второго слова
гласный |у| первого слова перешел в |ю|. В слове бюрсюкюн «позавчера», «по-
слезавтра» (бирси «другой» и кюн «день») губной гласный |ю| второго слова
ассимилировал негубной гласный |и| первого слова и превратил его в губной |ю|.
В слове же быйыл «этот (текущий, нынешний) год», «в этом (текущем, ны-
нешнем) году» (бу «этот» и жыл «год»), наоборот, губной гласный |у| первого
слова ассимилировался негубным гласным |ы| второго слова.
Регрессивная ассимиляция гласных по лабиализации происходит между
корнем и аффиксом в словах алай «так, таким образом» (ол «тот» + лай), былай
«вот так» (бу «этот» + лай) и производных от них. В них, как видно, предше-
ствующие губные |о| и |у| ассимилируются последующим негубным |а|.
Редукция и выпадение гласных. Редукции, т. е. ослаблению, краткому
произношению, подвергаются обычно узкие гласные предударных слогов в
следующих позициях:
1) между шумными согласными и сонорным |р|: чапыракъ «лист», топу-
ракъ «почва, земля, глина», сапыран «желтуха», тебире – «трогаться, отправ-
ляться, направляться (куда-л.)», седире – «размотаться, раскрутиться; спустить
(о петле)», чокъуракъ «ракушка», кёбюрек «побольше», чёфюре «выжимки,
оставшиеся после процеживания бузы, вина и т.п. напитков»;
2) между шумным |б| и сонорным |л|: шибиля «молния», къыбыла «юг»;
3) между шумными |б| и |з|: эбизе «сван», абизех «парный круговой танец»,
абызыра – «приходить в замешательство, теряться»;
4) между шумными |б| и |җ|: чибижи «красный перец», илибиже «блюдо
(из курятины или мяса в белом соусе)»;
5) между сонорным |м| и аффрикатами |җ| или |ч|: жамычы «бурка», къамичи
«нагайка, кнут, плетка», тамычы «капля», хумужу «свежая сырковая масса»,
къымыжа «голый», къамыжакъ «жук»;
6) между сонорным |м| и шумным |з|: эмизик «соска», тамызыкъ «растопка
(сухая лучина, щепка)».
ФОНЕТИКА 49
Узкие гласные |у|, |ы|, |и| подвергаются более сильной редукции и выпадают
в следующих случаях:
1. Когда к двусложным существительным, оканчивающимся на |н|, присоеди-
няются аффиксы принадлежности единственного числа и ударение переносится
с основы на аффикс: орун «место» – орну «его (ее) место», бурун «нос» – бурнум
«мой нос», эрин «губа» – эрнинг «твоя губа», къарын «живот» – къарны «его
(ее) живот», бойун (орф. боюн) «шея» – бойнуна «на шею».
2. При образовании сложных слов из двух, если первое оканчивается на
узкий гласный, а второе начинается на широкий гласный: экиайлыкъ > экайлыкъ
«двухмесячный», жетиайлыкъ > жетайлыкъ «семимесячный», алтыаякъ >
алтаякъ «пронырливый, хитрый, увертливый, вездесущий», уллуёзек > уллёзек
(карач.) «бузина», къатыемчек > къатемчек «с тугими сосками (о корове)» и др.
Описанные выше явления выпадения узких гласных не отражены в орфо-
графии карачаево-балкарского языка.
3. При присоединении аффикса собирательного числительного -еу/-ау к
количественному числительному, оканчивающемуся на гласный: алты + ау >
алтау «шестеро, шесть человек», эки + еу > экеу «двое, два человека», жети +
еу – жетеу «семеро, семь человек».
4. При образовании глагола от имен существительных, обычно оканчиваю-
щихся на |н|: къыйын «труд, работа», «заработок» – къыйна – «затруднять, утруж-
дать, беспокоить, изнурять кого», «мучить, беспокоить кого-что, причинять
боль кому», сарын «плач, причитание» – сарна – «оплакивать кого, причитать,
рыдать», ойун (роф. оюн) «игра» – ойна – «играть», орун «место» – орнал – «пу-
скать корни, укореняться, укрепляться в почве (о деревьях, растениях и т. п.».
Последние два явления выпадения узких гласных отражены и в орфографии.
Выпадают не только предударные узкие, но и широкие гласные, например,
в таких случаях:
1. При присоединении к деепричастию на -е/-а формы возможности -ал:
кел + е + ал > келал «смочь прийти (приехать)», келтир + е + ал > келитирал
«смочь привезти», жаз + а + ал > жазал «быть в состоянии писать», бар +
а + ал > барал «быть в состоянии пойти (поехать) куда-л.».
2. При образовании сложных слов, когда первый компонент оканчивается,
а второй начинается на гласный: къарааякъ > къараякъ «черноногий», тёбе-
деойнар > тёбедойнар «шкура двух-, трехмесячного ягненка», гитчеаууз >
гитчаууз «с маленьким ртом», къысхаакъыл > къысхакъыл «ограниченный (о
человеке)».
В первом из этих случаев выпадение гласного в орфографии отражается,
а во втором не отражается.
В устной речи широкие заударные гласные выпадают обычно из конца
глаголов в трех случаях:
1. Из формы глагола 3-го лица ед. ч. настоящего времени -ды / -ди, -ду /
-дю: келеди > келед «идет (едет) сюда», барады > барад «идет (едет) туда»,
окъуйду > окъуйд «читает, учиться», жюрюйдю > жюрюйд «ходит, посещает».
4 Заказ № 261
2. Из формы причастия 3-го лица прошедшего времени: баргъанды > бар-

гъанд «он сходил, съездил», ишлегенди > ишлегенд «он работал», юйреннгенди
> юйреннгенд «он научился», ажашханды > ажашханд «он заблудился».
3. Из вспомогательного глагола эди: айтхан эди > айтхан эд «он говорил
тогда», кюлген эди > кюлген эд «он смеялся тогда», айланнган эди > айланнган
эд «он ходил (ездил) тогда».
Эпентеза. Это фонетическое явление заключается во вставке узкого глас-
ного между согласными и наблюдается в начале и конце заимствованных слов
обычно из русского языка и через русский язык. Происходит она, как правило,
между шумным и сонорным согласными и характерна главным образом для
устной речи: класс > кыласс, кран > кыран, шрам > шырам, фильм > филим,
литр > литир. Старые заимствования типа ар.– перс. кърал «государство»,
принч «рис», плов, фитр (подаяние бедным у мусульман по случаю окончания
уразы), кабард.-черк. грушха «подозрение, сомнение», русск. брус, граница,
кружева, платок, христианин прочно вошли в обиход карачаево-балкарского
языка в виде къырал, пиринч, палау, гурушха, бурус, гыранча «разновидность
женского головного платка», гуржаба, палаток, киристен.
Протеза. Фонетическое явление, характеризующееся вставкой узкого глас-
ного перед сочетанием согласных и сонорными |р| и |л|, обусловлено нехарак-
терностью стечения согласных, а также согласных |р| и |л| для начала тюркских
слов. Как и эпентеза, протеза имеет место в основном в устной русской речи
карачаевцев и балкарцев: радио > ырадио, стакан > ыстакан, здание > ыз-
дание, стена > истена, шкаф > ышкаф, степь > истепь, стол > устол, спорт >
ыспорт, штат > ыштат, скелект > искелет, линейка > илинейка.
Как видно из примеров, протезируются сочетания шумных согласных и
качество протетического гласного зависит от качества гласного первого слога
заимствованного слова.
В орфографии протеза отражается лишь в заимствованиях, вошедших в
карачаево-балкарский язык через устную речь: ысталба < столб, истепь <
степь, орус < русский, илячин < лячин «сокол», ыразы < разы «довольный»,
ылытхын < лытхын «лом (железный инструмент)», ишхилди < шхилди «брус-
ника, черника», юлёкъу < лёкъу «шиповник (плод)».
Эпитеза. К заимствованным словам, имеющим в конце не свойственные
заимствующему языку стечения согласных, могут прибавляться гласные. Это
называется эпитезой.
Если стечения сонорных согласных и шумного согласного с сонорным в
конце слова эпентезируются, то стечения шумных согласных или сонорного
согласного с шумным эпитезируются: отпуск > отпуска, продукт> продукта,
диск > диска, лозунг > лозунга, шланг > шланга.
В отличие от эпентезы и протезы, эпитеза ни в орфографии ранних, ни в ор-
фографии поздних заимствований карачаево-балкарского языка не сохраняется.
Апокопа. Это явление встречается в заимствованиях из русского языка и
характеризуется отпадением последнего гласного в них. Отражается оно не
ФОНЕТИКА 51
только в устной, но и в письменной речи: анкета > анкет, газета > газет,
школа > школ, граната > гранат, карта (игральная) > карт и др.
Гаплология. Для живой речи карачаевцев и балкарцев характерно выпа-
дение слогов. Выпадению подвергаются обычно глагольные аффиксы-слоги
-ды / -ди, -ыр / -ир, -ур / -июр и -ыгъ / -игъ,- угъ / -юг.
Аффикс -ды / -ди выпадает в четырех глагольных фомах:
1) в 3-м л. ед. ч. настоящего времени: келеди > келе «идет, приходит»,
барады > бара «ходить куда-то, посещает кого-что», кёреди > кёре «видит»;
2) в 3-м л. мн. ч. настоящего времени: жукълайдыла > жукълайла «спят»,
окъуйдула > окъуйла «учатся, читают», кюлмейдиле > кюлмейле «не смеются»,
бармайдыла > бармайла «не ходят, не посещают»;
3) в составе вспомогательного глагола эди во всех лицах и числах: айтхан
эдим > айтхан эм «я говорил (тогда)», кёрген эдик > кёрген эк «мы видели
(тогда)», биллик эди > биллик эд «он бы знал», келлик эдинг > келлик энг «ты
бы пришел», барлыкъ эдик > барлыкъ эк «мы бы пошли, (поехали)»;
4) в причастиях прошедшего времени 3-го лица мн. ч.: сынагъандыла >
сынагъанла «они испытали», жюрюгендиле > жюрюгенле «они ходили (ез-
дили)», жатхандыла > жатханла «они ложились», кёрюннгендиле > кёрюнн-
генле «они показались».
Аффикс -ир / -ыр, -ур / -юр выпадает в двух глагольных формах:
1) в неопределенной форме глагола, если ее корень оканчивается на |л| или
|р|: барыргъа > баргъа «пойти, поехать», келирге > келге «прийти, приехать»,
кёрюрге > кёрге «видеть», билирге > билге «знать»;
2) в притяжательной форме причастия будущего времени на -ыр / -ир, -ур /
-юр, -ер: айт + ыр + ыгъым > айтарым «то, что я должен сказать», эт + ер +
игим > этерим «то, что я должен сделать», окъу + р + угъунг > окъурунг «то,
что ты должен читать, твое желание читать».
Вставка слога в слово. Это явление связано с тем, что некоторые формы
вторичных деепричастий и послелоги в карачаево-балкарском языке имеют
разные варианты, литературные из них еще нечетко установлены.
Например, вторичные деепричастия на -гъынчы / -гинчи в разговорном языке
продолжают употребляться еще в формах -гъынчыгъа / -гинчиге и -гъынчыннга/
-гинчиннге, т.е. со вставкой слога -гъа / -ге, -нга / -нге, являющегося показателем
аффикса дательного падежа: баргъынчы / баргъынчыгъа / баргъынчыннга «пока
пойдет (поедет)».
Точно также первичное деепричастие отрицательной формы -май / -мей в
устной речи употребляется еще со вставкой слога-аффикса -ын / -ин: бармай /
бармайын «не сходив, не съездив», бермей / бермейин «не отдав».
В устной речи карачаевцев и балкарцев (носителей баксано-чегемского го-
вора) послелоги бери «с (со)», дери «до», ючюн «за кого-что, из-за кого-чего»,
сартын «из-за кого-что» часто реализуется с добавочным аффиксом-слогом:
беричи / беричин, деричи / деричин, ючюн / ючюннге, сартын / сартындан.
4*
Опираясь на то, что эти формы встречаются и в художественных произ-

ведениях, составители ГКБЯ считали их литературными, хотя и менее упо-
требительными, чем бери, дери, ючюн, сартын [ГКБЯ 1976: 282-283, 285-286,
289]. Однако примеры, на которые опирались составители ГКБЯ, взяты из
художественных произведений, написанных в 20–40-е гг. XX в., когда еще раз-
говорная речь, диалекты и литературный язык не различались.
Поэтому все приведенные добавочные слоги-аффиксы -гъа /-ге, -нга/-нге, -ын
/ -ин, -чи / -чин, -дан следует считать с точки зрения нормы лишними, харак-
терными только для устной разговорной речи.
1.1.3. Система консонантизма

1.1.3.1. Характеристика согласных звуков
Система карачаево-балкарских согласных включает 25 звуков: |б|, |г|, |гъ|, |д|,

|ж|, |з|, |й|, |к|, |къ|, |л|, |м|, |н|, |нг|, |п|, |р|, |с|, |т|, |у|, |ф|, |х|, |ч|, |ш|, |в|, |ц|, |ш’: |. При
этом буквой у обозначаются гласный и сонорный звук, буквой х – три звука:
увулярный |ҳ| (хал «положение», ахыр «конец»), среднеязычный |х’| (мырхык
«репейник» (соцветие), жёх «припой») и фарингальный |h| жаhаним «ад»,
Ибраhим (мужское имя), буквой ж – два звука: аффриката |җ| (жол «дорога,
путь», жел «ветер») и двухфокусный |ж| (журнал, жаркой «жаркое»). Кроме
того, в заимствованиях из русского языка употребляются согласные |в|, |ц|, |ш’:|.
Согласные звуки карачаево-балкарского языка в артикуляционном отно-
шении характеризуются:
1) по месту образования шума (т. е. по участию органов речи);
2) по способу образования шума (т. е. по действию органов речи);
3) по участию голоса и шума (т. е. по действию / недействию голосовых
связок).
По способу образования шума, который зависит от сближения или смы-
кания активного и пассивного органов речи в ротовой полости для создания
преграды выходящему воздуху, согласные делятся на губные и язычные. Губные
согласные образуются при активном участии губ.
В зависимости от того, какие органы речи участвуют в их образовании,
среди губных выделяют губно-губные (|б|, |п|, |м |,|ў|,) и губно-зубные (|в|, |ф|).
При образовании губно-губных |б|, |п|, |м| активным органом выступает
нижняя губа, пассивным – верхняя, при образовании |ў| – обе губы активны,
а при образовании губно-зубных |в|, |ф| активно действует нижняя губа, пас-
сивно – верхние передние зубы.
Язычные согласные различаются по тому, какая часть спинки языка (пе-
редняя, средняя или нижняя) активно выступает при образовании звука. При
активном действии кончика (передней части) языка образуются переднеязычные,
которые подразделяются на переднеязычные зубные (|д|, |т|, |з|, |с|, |н|, л|, |ц|,) и
переднеязычные передненебные (|ж|, |җ|, |ш|, |ш»: |, |ч|, |р|), средней части его
спинки – среднеязычный (|й|), задней части – заднеязычные (|г|, |к|, |х|, в самой
задней части – глубокозаднеязычные или увулярные (гъ, къ, х, нг). Увулярные
образуются при артикуляции увулы – маленького язычка.
ФОНЕТИКА 53
Особняком стоит согласный звук |h|, который одними исследователями вы-

деляется как самостоятельная фарингальная фонема [Юлдашев, 1981: 60; 61],
другими – как заднеязычная [Акбаев, 1963: 64; Хабичев, 1966: 214], третьими –
вариацией заднеязычной фонемы |х| [Будаев, 1976: 54; 55].
Естественно, звук |h| в карачаево-балкарском языке не имеет фонемати-
ческой самостоятельности и широкой употребительности как в татарском и
башкирском языках. Однако его звучание коренным образом отличается от
|х| и |ҳ|. В его образовании ни спинка языка, ни увула не принимают никакого
участия, поэтому он не может быть отнесен к заднеязычным согласным. Он
образуется при активной работе фаринкса (глотки), что и дает основание на-
зывать его фарингальным.
Существующая классификация язычных согласных карачаево-балкарского
языка нуждается в корректировке. Согласно ей, звуки |г| и |к| являются средне-
язычными, а |ҳ| и |h|, хотя и признаются, не находят себе места в таблице со-
гласных. Естественно, в этом «грешны» не фонетисты, а составители алфавита.
Звук |ҳ| образуется в том же месте, в котором образуется |ғ| и |қ| – в задней
части спинки языка. Поэтому |й| по месту образования нельзя равнять с |г|, |к|,
|х|, он среднеязычный. Звуки же |гъ|, |къ|, |х|, |нг| образуются в самой глубокой
части языка, где находится увула. При артикуляции этого звука увула опускается
по направлению к задней части спинки языка. Исходя из этих характеристик,
звуки |гъ|, |къ|, |х|, |нг| во многих тюркских языках квалифицируются как глубо-
козаднеязычные (или увулярные). Данная характеристика полностью присуща
и карачаево-балкарским язычным согласным |гъ|, |къ|, |х|, |нг|.
По способу образования шума согласные делятся на щелевые и смычные.
К щелевым согласным в карачаево-балкарском языке относятся |гъ|, |в|, |ф|, |з|,
|с|, |ж|, |ш|, |ш’: |, |й|, |х’|, |ҳ|, |h|, |ў|. При их образовании органы речи сдвигаются,
образуя узкую щель. Смычные образуются в случае полного прекращения
прохода воздушной струи по речевому тракту, т.е. смыкания активного и пас-
сивного органов, прерывающего ход воздушной струи. Среди них выделяются
взрывные (|б|, |п|, |д|, |т|, |г|, |к|, |къ|), образуемые при мгновенном раскрытии
смычки, носовые (|м|, |н|, |нг|), характеризующиеся полным замыканием ротовой
полости и одновременным опусканием увулы, боковой (|л|), при артикуляции
которого язык примыкает к зубам и одновременно отщелкивается его боковая
сторона от зубов и щеки, дрожащий (|р|), который образуется вибрацией кон-
чика языка, аффрикаты (|ц|, |ч|, |җ|), при произнесении которых органы речи
полностью смыкаются, а размыкаются неполностью, в результате между ними
остается щель.
По участию голоса и шума согласные делятся на шумные (|б|, |г|, |гъ|, |д|,
|ж|, |җ|, |з|, |ў|, |й|, |в|, |п|, |т|, |к|, |къ|, |ц|, |ч|, |ф|, |с|, |ш|, |ш:’|, |х’|, |ҳ| |h|) и сонорные
(|л|, |м|, |н|, |нг|, |р|) 1. Шумные согласные по степени участия голоса распада-
1
Несмотря на то, что согласные |й| |ў| близки к сонорным, большинство исследователей
тюркских языков относят их к шумным, учитывая их краткость, которая предопределяет их
шумную природу [См. Юлдашева, 1989: 45; Будаев, 1976: 44 и др.].
ются на звонкие и глухие, различие которых заключается в степени напряжен-

ности. Глухие произносятся более интенсивно, более энергично, чем звонкие.
Шестнадцать шумных согласных карачаево-балкарского языка коррелируют по
звонкости / глухости: |б| – |п|, |д| – |т|, |з| – |с|, |г| – |к|, |гъ| – |къ|, |ж| – |ш|, |җ| – |ч|,
|в| – |ф|. Сонорные звонкие |й|, |ў и глухие |ц|, |х’|, |ҳ|, |h| не составляют таких
корреляций.
Однако противопоставление шумных согласных по звонкости-глухости в
целом слабое. Это связано со следующими обстоятельствами:
1) в конце слов нет согласных |г|, |гъ|, |д|, |б|, в начале – |нг|, |гъ|, |п| (которые
встречаются только в заимствованиях);
2) согласные |в|, |ш’: | употребляются только в заимствованиях, |ф|, |ц| – в
ц/з диалекте и заимствованиях.
Целый ряд особенностей системы согласных карачаево-балкарского языка
связан с корреляцией звонкости-глухости:
1) звонкие согласные |б|, |д|, |г|, |гъ|, в связи с их недопустимостью в конце
слова, в заимствованиях заменяются своими глухими вариантами: Талиб –
Талип (муж. имя), мактеб – мактеп (уст.) «школа», хариб – харип «бедный,
несчастный», Махмуд – Махмут, Ахмад – Ахмат (муж. имена), мурад – мурат
«цель», чирагъ – чыракъ «лампа», хумэллэг – хумаллак «хмель», уэныг – ууанык
«молодой вол», базуг – базук «кость предплечья (овцы)»;
2) глухие |к|, |къ|, |п| после согласных в конце слова при прибавлении к нему
аффиксов с начальным гласным озвончаются: къап- «кусать, жалить» – къабын
«кусок (откушенный за один раз)», кёк «синий, голубой» – кёгер- «синеть,
зеленеть», акъ «белый» – агъар- – «белеть»;
3) в интонационно объединенной синтагме в потоке речи глухие |к|, |къ|, |п|
озвончаются под регрессивным влиянием начального гласного последующего
слова: кёк эрик > кёг эрик «неспелая слива», жарыкъ отоу > жарыгъ отоу
«светлая комната»;
4) конечные глухие |к|, |къ|, |п| ассимилируют свои начальные парные звонкие
в положении между словами: къачып барады > къачып парады «он (она) убе-
гает», кёк гюл > кёк кюл «голубой цветок», узакъ гъарш > узакъ къарш «далекий
космос», токъсан > тохсан «девяносто», акъсакъ > ахсакъ «хромой», сексан >
сехсан «восемьдесят»;
5) отмеченные закономерности в корреляции звонкости-глухости согласных
обусловили: а) в ряде случаев замену этимологических глухих звонкими:
секкиз > сегиз «восемь», токъкъуз > тогъуз «девять», йылтыз / йулдуз > жулдуз
«звезда», якъа > ягъа «ворот», екиз > эгиз «близнец»; б) выпадение этимоло-
гического конечного |гъ| (сарыгъ > сары, улугъ > уллу «большой») или замену
его с |ў| (тагъ > тау «гора», йагъ > жау «масло, жир», багъ > бау «шнур»).
Различительные признаки согласных наиболее ярко проявляются в позиции
перед гласным в корневой морфеме: бал «мед», бер- – «давать», сан «число»,
агъаз «ласка», къар «снег», гюл «цветок». Однако под влиянием губных гласных,
ФОНЕТИКА 55
особенно |у| и |ю|, губно-губные согласные в этой позиции подвергаются неко-

торым видоизменениям: бюгюн «сегдня», бёрю «волк», боз «серый», бут «нога».
Из всех согласных более устойчивыми в акустичеcком отношении являются
смычные |т|, |ч|, зубные |з|, |с|, губно-губные |м|, |ў| и среднеязычный |й|. Они
не испытывают никаких видоизменений ни в какой позиции, ср.: тот «ржав-
чина», ата «отец», чач «волосы», ачы «горький», зор «насилие», туз «соль»,
сан «число», эсе «если», юс «поверхность», той «пир», ойун (орф. оюн) «игра»,
мал «скотина», эмен «дуб», сом «рубль», тау «гора», хауа «воздух», къауал
«ружье (без нареза в стволе)».
В позиции между гласными звонкие согласные |б|, |гъ|, |г| подвергаются
некоторой сонантизации, что приближает их к гласным: таба «сковорода»,
магъана «смысл, значение», бюгюн «сегодня». Это объясняется тем, что данные
согласные имеют ослабленную смычку.
Классификация согласных звуков карачаево-балкарского языка может быть
представлена в следующей таблице:
По месту Губные Язычные

образования средне-язычные
передне-
язычные
язычные
губные
зубные
гальные
губно-
губно-
увуляр-
заднее-
незубн.
фарин-
По способу
зубн.
образования
ные
Смычные звонк. б д г
къ
взрывные глух. п т к
Аффри- звонк. җ
каты глух. ц ч
ж
звонк. в з гъ һ
Щелевые ў ш й х
глух. ф с ҳ
шُо:
носов.
Смычно- м н
бок. q нг
проходные л
дрож. р
Губные. Звук |б| очень близок к |м|, от которого он отличается лишь от-
сутствием носовой окраски. При его произнесении сомкнутые губы плавно
размыкаются, голосовые связки колеблются, и возникает голос. По сравнению
со своим глухим коррелятом |п| этот звук образуется мгновенной смычкой, с
ним он совпадает только по месту образования и звучанию.
В начале и середине слова между гласными он употребляется свободно, а в

конце слова – только в заимствованиях: баш «голова», бош «пустой», буз «лед»,
бир «один», бёл- – «делить», бел «поясница», къабыр «могила», табакъ «та-
релка, миска», чубур «куцый», кюбе «кольчуга», кебек «полова, шелуха», тёбе
«куча, груда», «холм, бугор». Во всех остальных позициях согласный |б| пере-
ходит в свой глухой коррелят (сап «ручка, рукоятка; держак», суусап «жажда»,
«напиток не алкогольный», себеп «причина, повод», ат[п] аш «лошадиного-
ловый», къош [п] аш «с сомкнутыми рогами», кёк [п] ёрк «в синей (голубой)
шапке», кёпле «многие», кёпмюйюш «многоугольник», кёпчлен «многочлен»,
тапсыз «неудобный», «неподходящий», «плохой»), но в интервальной позиции
восстанавливается (себеби «причина, повод чего», сабы «ручка чего»). Однако
в заимствованиях из русского языка и через его посредство он встречается и в
этих позициях: штаб (штаб + ха «в штаб», штаб + да «в штабе»), клуб (клуб +
ла «клубы», клуб + дан «из клуба»), хотя произносится в своем глухом варианте
(штап, штапха, штап[т]а), (клуп, клуп + ла, клуп[т]ан).
В интервокальной позиции согласный |б| в определенной мере теряет свою
смычность [Акбаев, 1963: 58; Аппаев, 1966: 31].
Этимологически |б| в начале некоторых слов, особенно заимствованных,
переходит в свой глухой вариант: балах > палах «беда», батист > патис, бер-
данка > пердан. Имеет место и параллельное употребление его с |п|, особенно
между карачаевским и балкарским вариантами языка: тыпыр / тыбыр (карач.)
«очаг», бусу / пусу (карач.) «дряблый», бурма / пурма «кудрявый, кучерявый»,
бунт / пунт.
В начале ряда слов карачаевского варианта языка наблюдается переход
этимологического |б| в |м| (бийик > мийик «высокий», биз > миз «шило», бы-
занк > мызанг «поздний ягненок или теленок», «ягненок или теленок, отнятые
от матки», бычхы > мычхы «пила»), что объясняется, как отмечалось, макси-
мальной близостью этих звуков.
Звук |п|, в отличие от |б|, произносится без голоса, но при участии более
сильной воздушной струи и с большим шумом, следовательно, с большим на-
пряжением органов речи, с большей палатализацией. Если при образовании |б|
верхняя губа пассивна, то при образовании |п| смычка производится энергичной
работой обеих губ, при |б| нижняя губа находится выше, чем при |п|.
Этот звук встречается во всех позициях, но в начале слова, в основном –
только в заимствованиях: палах «беда», парий «волкодав», пашот «сургуч»,
пил «слон», кёпюр «мост», тыпыр «очаг», арпа «ячмень», топуракъ «глина,
земля, почва», тап «шрам, рубец», топ «мяч», кёп «много», тюп «низ, дно,
основание», сеп- – «сеять».
Как и в тюркских словах, в ранних заимствованиях, обычно арабских, со-
гласный |п| в конце слова, находясь после гласного перед аффиксами с на-
чальным гласным, переходит в |б|: китап «книга» – китаб + ы «его (ее) книга»,
хыйсап «подсчет, расчет, причина» – хыйсаб + ы «его (ее) подсчет, расчет,
причина чего-л.», жууап «ответ» – жууаб + ынг «твой ответ». В поздних за-
ФОНЕТИКА 57
имствованиях, которые в карачаево-балкарский язык пришли из русского языка

или через его посредство, |п| в данной позиции не переходит в |б|: клип – клип +
и «клип чего-то», штамп – штамп + ы «штамп чего-то», грипп – грипп + и
«его (ее) грипп», драп – драп + ы «его (ее) драп».
Звук |м| по работе губ, языка, голосовых связок не отличается от |б|. При его
произнесении небная занавеска опускается, поэтому он называется носовым,
характеризующимся ненапряженностью и очень слабым шумом.
|М| свободно употребляется во всех позициях: макъа «лягушка», мен «я»,
аман «плохой», жама- – «чинить, ремонтировать что», там- – «капать», жем
«корм, пища, еда», кём – «зарывать, закапывать кого-что».
В целом он характеризуется устойчивостью. Однако в ряде слов чередуется
с |б| (мутхуз / бутхуз «тусклый», маймёз / баймёз «бязь», мегежин / бегежен
(карач.) «свиноматка») или заменяется им (туман > тубан (карач.), Мадина >
Бадина, Мадинахан > Бадинахан (жен. имена), мажар- > бажар - «выполнять,
осуществлять, делать что-либо, доставать, приготавливать что-либо»).
Звук |ў| артикуляционно-акустически близок к гласным |у| и |ю|. От них
он отличается смычностью и обусловленной ею шумом. В конце слова после
гласных |ы| и |и| твердый и смягченный варианты звука |ў| очень близки к
гласным |у| и |ю|, (ср. къарыу «сила, мощь» и къуру «пустой», келиу «приход»
и кёчюу «переселение»).
Данный звук употребляется в интервокальной позиции и в конце слова:
аўаз «голос», жуўап «ответ», тау «гора», заўукъ «блаженство, наслаждение»,
суу «вода», деу «исполин, богатырь, силач». Однако его употребление позици-
онно ограничено. Например, он не встречается: 1) в начале слова (исключение
составляют союз ўа «а, но, однако» и отклик на зов ўой? «а?, что?»); 2) между
передними гласными (за исключением диалектных слов меўлют (лит. маулют)
«поминальная молитва и трапеза в память умершего» и теуе (лит. тюе) «вер-
блюд» и в окружении задних |ы| и |о|); 3) после гласного |ё|; 4) после согласных
в непосредственном соседстве.
Согласный |ў| оказывает огубляющее воздействие на предшествующие
|е|, |и|, |ы| (ючеў > ючёў «трое», келиў > келюў «приход, приезд», къайтыу >
къайтуў «возвращение»), а еще сильнее – на последующие |е|, |и|, |ы| (ючеўню
«троих», сатыўчу «продавец», эжиўчю «аккомпаниатор»).
Звук |в| артикулируется путем сближения нижней губы с верхними зубами,
создавая плоскую щель, через которую проходит воздушная струя. При его
образовании голосовые связки колеблются, и возникает голос. Он освоен в
основном интеллигенцией в небольшом количестве заимствований типа вагон,
ваза, вахта, витамин, вулкан, завод, пиво, врач. В конце слова и перед соглас-
ными этот звук не употребляется, т.е. оглушается и становится фонетически
тождественным с |ф|: Киев > Киеф, Ростов > Ростоф, Иванов > Иваноф.
В живой речи монолингвов звук |в| часто заменяется |б|: вагон > багон,
завод > забот, паровоз > паробоз.
Звук |ф|, в отличие от |в|, произносится без голоса, но более напряженно, с

большим шумом. Благодаря ц/з – диалекту языка, в котором он употребляется
свободно, и заимствованиям из арабского, персидского и русского языков |ф|
прочно вошел в литературный язык и свободно употребляется во всех позициях:
кифе (диал.) «тяпка», фулму (диал.) «мучная пыль», къулф (диал.) «углубление в
земле для посадки семян», файда «польза», фатеген «керосин», фатар «квар-
тира», сыфат «облик, внешний вид», къафа «кафа (танец)», къаууф (карач.)
«дефект, изъян, недостаток», кюф «закром». В исконно карачаево-балкарских
словах же сфера его употребления ограничивается приведенными здесь не-
сколькими диалектными словами, а также звукоподражаниями и междоме-
тиями: уф (звукоподражание выдуванию воздуха ртом), фу! фуй! (выражает
недовольство) и др.
Переднеязычные. Звук |д| образуется при размыкании передней части
языка с верхними зубами, при этом голосовые связки колеблются, и возникает
голос. Твердый |д| отличается от смягченного |д| тем, что у первого смычка
раскрывается мгновенно, а у второго – несколько замедленно.
В исконно карачаево-балкарских словах звук |д| встречается в основном
только в интервокальной позиции и в начале аффиксов: адам «человек», мадар
«способ, средство», «возможность», къадыр «мул, лошак», эл + де «в селе»,
юй + ден «из дома», бар + дым «я пошел (пошла)». В начале слова встречается
очень редко, притом в основном только в звукоподражаниях (дагъы «еще», де-
«сказать, молвить», данг (подражание звуку удара твердого предмета о другой
предмет), дуу (подражание звуку быстрого движения), дыгъар-дугъур (подра-
жание шуму взрыва, падения предметов и т.п.); в конце слова и после глухих
согласных переходит в свой глухой коррелят: пара[т], заво[т], Мухамма[т],
арт + [т]а «потом, после», ёс + [т]юр – «вырастить».
Таким образом, звук |д| имеет ограниченную употребительность.
Звук |т| отличается от |д| тем, что произносится без голоса, но при участии
более сильной воздушной струи и с большим шумом. В отличие от |д| он не
ограничен в своем употреблении и встречается во всех позициях слова: тил
«язык», тер «пот», тон «шуба», ата «отец», этек «подол», отуз «тридцать»,
ат «конь», эт «мясо», сют «молоко».
Звук |з| образуется путем сближения передней части спинки языка с альвео-
лами, при опущении кончика языка книзу и нахождении его у основания нижних
резцов. Произносится он с голосом благодаря колебаниям голосовых связок.
Этот звук отличается широкой употребительностью в интервокальной по-
зиции и в конце слова: узун «длинный», узакъ «далекий», къызыл «красный»,
боза «буза (домашний алкогольный хлебный напиток)», боз «серый, светло-
пепельный», без «(лимфатическая) железа», къыз «девушка». Сфера его употре-
бления расширилась за счет того, что он в конце слова не оглушается. В начале
слова звук |з| употребляется главным образом в заимствованиях: заман «время»,
зор «насилие», заран «вред», зал, завод, закон. Звуки с |з| могут начинаться
только звукоподражания собственно карачаево-балкарского языка: занг «звяк,
ФОНЕТИКА 59
дзинь (подражание резкому однократному звуку), зуу (подражание длительному

звуку), зып (подражание резкому звуку), зох (подражание звуку удара рогов
туров, оленей, коз и т. п.).
Ограничено его употребление и в аффиксальных морфемах: иш + сиз «без
работы», татыу + суз «безвкусный», кёп + бюз «нас много».
Звук |с|, в отличие от |з|, произносится без голоса, характеризуется сильной
воздушной струей и большим шумом.
Он обладает высокой употребительностью, неограниченостью позиционно
и морфологически: сют «молоко», сор- – «спрашивать», сен «ты», сакъ «осто-
рожно», къысыр «яловая, нетель», кёсе – «шуровать огонь (очага, костра)»,
кес – «резать», бар + са «если пойдет (поедет)», бер + син «пусть отдает», сен +
сиз «без тебя», баш + сыз «глупый».
Звук |ж| произносится плавно, без напряжения. При его артикуляции одно-
временно образуются две щели – в передней и задней частях полости рта (по-
этому его называют двухфокусным), губы немного выпячиваются вперед. Шум,
создаваемый при прохождении воздушной струи через заднюю и переднюю
щели, напоминает шипение. Поэтому |ж| и его глухой коррелят называются
шипящими.
Он представлен во всех позициях всего нескольких исконно карачаево-
балкарских слов, в основном звукоподражательных и диалектных: жыгъыр
(диал.) «щебень», бажа «свояк», чогъож бол – (диал.) «каяться», быжылда
«бродить» (о жидкости), быжма «сопли», къыжылда «скрипеть, скрежетать,
лязгать (о чем-л.)»,) в заимствованиях же – широко (жаркой «жаркое», жом,
журнал, художник, вожа «вожжи», адеж «ряд (двух коней, идущих один подле
другого)», адежли «воспитанный, вежливый, тактичный», ажым «сожаление,
раскаяние». Всеми карачаевцами и балкарцами, за исключением носителей ц/з
диалекта, звук |ж| реализуется как |җ|.
Звук |ш| отличается от |ж| только тем, что произносится без голоса, но при
участии более сильной воздушной струи и с большим шумом.
Отличается он широкой употребительностью во всех позициях слова и в
аффиксах: шорпа «бульон, суп», шыхырт «шорох», шиш «вертел», аш «пища,
еда», шош «тихо», таш «камень», къош «шалаш, кошара», юшю «мерзнуть»,
киши «человек, муж», эки + шер «по два», алты + шар «по шесть», ёч + еш-
«спорить, держать пари», даула + ш «спорить».
Шипящий его оттенок в конце слова после губных гласных |у| и |ю| усили-
вается: къуш «орел», тюш «полдень», «слезать с кого-чего». Свой релевантный
различительный признак этот звук сохраняет и в конце слова, ср.: адеж и баш
«голова», таж «корона» и таш «камень».
Звук |ж| образуется путем смыкания передней части языка с альвеолами и
участком твердого неба за ним, произносится без голоса, не имеет твердого
варианта.
Он обладает широкой употребительностью, но в конце собственно кара-
чаево-балкарских слов и в аффиксах не встречается: жаз «весна», жыл «год»,
жюз «сто», жер «земля», жюжю «личинка мух», жюжек «цыпленок», къужур
«странный», къалжа «кушанье, приготовленное из мелко нарезанного мяса».
Звук |ч| отличается от |җ| только глухостью, а от |ц| тем, что он содержит
элементы |т| и |ж|, произносится слитно.
В отличие от |җ| он не имеет позиционного ограничения: чал - «косить»,
чыкъ «роса», ачы «кислый», къычыр - «кричать», ач «голодный», юч «три»,
элчи «житель села», ишчи «рабочий», берчи «дай-ка», жерчик «местечко»,
къапчыкъ «кожаный мешок».
Звук |ц| произносится без голоса, содержит элементы |т| и |c|, которые произ-
носятся слитно. При его артикуляции шум образуется в щели между передней
частью спинки языка и верхними зубами.
В современном карачаево-балкарском литературном языке он встречается
только в заимствованиях: цирк, цемент, концерт, больница, цех. В живой речи
монолингвов часто реализуется как |ч| или |с|: цемент > семент, цирк > чирк,
больница > больниса.
При произношении звука |ш’: | шум образуется одновременно в щели между
средней частью спинки языка и твердым нёбом, а также кончиком языка и
верхними зубами. Он освоен лишь в некоторых заимствованиях типа щётка,
щи, щит, ящик, борщ, Щорс.
Звук |р| образуется вибрацией кончика языка, который при его артикуляции
напрягается и слегка загибается кверху.
В словах тюркского корня употребляется в интервокальной позиции и в
конце слова (ара «середина», сары «желтый», бир «один», къар «снег»), а в
начале слова – только в заимствованиях через русский язык (радио, роль, руль).
В арабских и старых русских заимствованиях слова с начальным |р| употребля-
ются с протетическими гласными (орус «русский», Арысей / Эресей «Россия»,
ырысхы (ризкъ) «богатство, состояние», ырахат (рахат) «спокойный»), ыразы
(разы) «довольный»), а в устной речи – очень часто и другие слова (радио >
ырадио, руль > уруль, ром > уром, резина > ирезин, ремонт > иремонт, рама >
ырама).
В причастиях будущего неопределенного времени на -ыр / -ир, -ур / -юр
перед конечными сонорными |р| и |л|, находящимися после гласных, звук |р| в
устной речи закономерно выпадает: бар + ыр > бар + ы «пойдет, поедет», бар +
ырма > бар + ыма «я пойду, поеду», бар + ырса > бар + ыса «ты пойдешь, по-
едешь», бер + ир > бер + и «даст», берирме > бериме «дам», берирсе > берисе
«дашь», кёрюр > кёрю «увидит», кёрюрме > кёрюме «увижу», кёрюрсе > кёрюсе
«увидишь», кюлюр > кюлю «посмеется», кюлюрме > кюлюме «посмеюсь»,
кюлюрсе > кюлюсе «посмеешься», келир > кели «придет, приедет», келирме >
келиме «приду, приеду», келирсе > келисе «придешь, приедешь».
Звук |л| характеризуется ненапряженностью. При его произнесении кончик
языка смыкается с верхними зубами, но бока языка опущены и образуют щели,
голосовые связки колеблются, создавая голос.
ФОНЕТИКА 61
В исконно карачаево-балкарских словах |л| широко представлен в интерво-

кальной позиции, в конце слова и в аффиксах: бала «детеныш», къалай «жесть»,
жилян «змея», тиле - «просить, желать», бал «мед», къол «рука, кисть руки»,
тил «язык», кёл «озеро», адамла «люди», бир + лик «единство», тау + лу «горец,
балкарец», сау + лукъ «здоровье».
Звук |н| произносится без напряжения. При его произнесении передняя часть
языка упирается в начало твердого неба, но мягкое небо опущено, и воздушня
струя свободно проходит через полость рта.
Звук |н| позиционного ограничения не имеет, но в начале исконно карачаево-
балкарских слов, а также в аффиксах встречается редко: нек «почему», нечик
«как», неме «что-то», ана «мать», ийне «игла», сан «число», мен «я», тана
«теленок», биз + ни «нас», къой + ну «овцу», Кичи + нау (муж. имя).
Среднеязычный. Звук |й| образуется при сближении средней части спинки
языка с твердым небом, когда между ними образуется щель, в результате трения
о стенки которой возникает голос с незначительным шумом. По характеру
артикуляции он близок гласному |и|.
Твердый и смягченный варианты |й| менее заметны, чем у других согласных,
однако они отличаются друг от друга следующими особенностями. Смягченный
его вариант более продвинут вперед спинки языка и произносится при более
узкой щели. В этом случае, особенно в соседстве с узким гласным |ю|, этот
согласный теряет сонорность и приближается к шумным. При твердом его
варианте щель становится заметно шире и отодвигается назад, более ясно
проступает сонорность; ср. кюйюз «ковер» и къуйу (орф. къую) «колодец»,
тюйюмчек «узел» и туйакъ (орф. туякъ) «копыто».
Сонорность |й| в интервокальной позиции и в конце слова проявляется по-
разному: в интервокальной позиции она проявляется четко, а в конце слова
почти исчезает и приобретает шумный характер, ср. ойун (орф.оюн) «игра»,
жайакъ (орф. жаякъ) «щека», тыйын «белка», «мех», кюйе (орф. кюе) «моль»,
сюйюнчю «радость, восторг» и жай «лето», къой «овца», сюй «любить», чий
«сырой», кёбей- «увеличиваться (в количистве)».
В начале слова в карачаево-балкарском языке, как и во многих других тюрк-
ских языках, вместо |й| употребляется |жِ |. Он не встречается после согласных
и в аффиксах, а из гласных – перед |о| и |ё| (исключение составляет заимство-
ванное слово шуйох (орф. шуёх) «друг» и производное от него шуйохлукъ (орф.
шуёхлукъ) «дружба», употребляемые балкарцами).
Следовательно, употребление |й| в данном языке ограничено позиционно,
дистрибутивно и морфологически.
Заднеязычные. Звук |г| образуется при смычке задне-средней части спинки
языка на границе мягкого и твердого неба при сопровождении шума голосом
и произносится без напряжения.
В артикуляционном отношении между твердым и смягченным вариантами
|г| имеются определенные различия. При артикуляции твердого |г| активным
органом выступает задний участок спинки языка, а при артикуляции смягчен-
ного |г| – средне-задний его участок. Задний участок спинки языка образует
смычку с мягким небом, а средне-задний – с твердым небом. Таким образом,
при образовании |г|, а также |к|, активным органом в основном выступает задний
участок спинки языка, что дает основание считать эти звуки заднеязычными.
Звук |г| свободно употребляется во всех позициях слова, за исключением
позиции между задними гласными, и в аффиксах: гюл «цветок», габу «перхоть»,
гелля «бабушка», гёзен «чулан», гитче «маленький», гокка (карач.) «узор, ри-
сунок, украшение», гуму «кладовка», ёге «неродной, сводный (о детях)», ёгюз
«вол», эгиз «близнец», жюген «узда, уздечка», эрттеги «древний, старинный,
давний», сибиртги «веник», сюргю «пашня», бирге «вместе, совместно», элге
«в село», эскирген «устаревший», илгик «петля, крючок». В позиции между
задними гласными |г| встречается только в заимствованиях (жыгыра «дикий
укроп», чыгыр «лишай; парша», «лысина», зугул «продолговатый, овальный»,
зыгыт «всходы, поросль, молодой лес, рассада», мыга «вид перепела», тугул
«комок», мугут «плесень», сыгын «кизяк»), а в позиции перед согласными в
исконно карачаево-балкарских словах не встречается.
Звук |к| от своего звонкого коррелята отличается тем, что произносится без
голоса, но при участии более сильной воздушной струи и с большим шумом. Не
одинаково позиционное употребление его твердого и смягченного вариантов.
Так, смягченный вариант употребляется во всех фонетических позициях и в
аффиксах как собственно карачаево-балкарских, так и заимствованных слов:
кёк «небо», «синий, голубой», тюкен «магазин», кёкюрек «грудь», кукук «ку-
кушка», кикирик «гребень, гребешок (у петуха)», тюкюрюк «слюна», «плевок,
мокрота», кюрек «лопата», кюнлюк «дневной, однодневный», керки «топорик
с поперечным лезвием», юч[к]юл «трехгранный, треугольный», эшик[к]е «на
улицу», ёт[к]ен «прошлый, прошедший». Твердый варинат тоже представлен во
всех позициях, но только в заимствованиях: кырдык «трава», как «мамалыга»,
кукурт «сера», заказ, закон, капек «копейка», барак, котур «куст». Исключение
составляют словообразовательные аффиксы, в составе которых имеется твердый
|к|, свободно присоединяющийся к словам карачаево-балкарского языка как с
передними, так и с задними гласными: эриши + ка (пренебр.) «некрасивая»,
аман + ка / аман + кай (ласк.) «чертенок», ариу + ка (ласк.) «красивенькая»,
уллу + ка (пренебр.) «дылда», къыз + укку (пренебр.) «женоподобный», тели +
ка / тели + кай (пренебр.) «глупенький, глупый».
Согласный |к|, находящийся в конце корня после гласного, при присоеди-
нении к нему аффикса с начальным гласным реализуется в звонком варианте:
сёк – «порочить, хулить, чернить кого» – сёг + юм «осуждение, порицание,
клевета, навет, хула», ток – тог + у «его ток», бек «крепкий, прочный» – бег +
ит – «прикреплять что к чему, закреплять что, укреплять, упрочить что».
Звук |ҳ|, как и другие согласные звуки (за исключением твердых |къ| и |гъ|,
а также смягченных |җ| и |ч|), имеет твердый и смягченный варианты, ср. со-
хуран «изжога», муртҳу (карач.) «калина», кёхтюй «ящерица», жёҳ «припой»
и употребляется во всех позициях (хомух «ленивый», хайнух «юла», мырхык
ФОНЕТИКА 63
«репейник (соцветие)», нёҳ «возлюбленная», ёҳчеге «нарочно, назло», ёҳтем

«гордый», «гордо»), но только в заимствованиях из кавказских языков. Общим
между этими вариантами является то, что они произносятся без голоса и в об-
разовании их принимает участие задне-средняя часть спинки языка. Однако
между ними имеются артикуляционные различия. При артикуляции твердого
|х| задняя часть спинки языка сближается с мягким небом, а при артикуляции
смягченного |ҳ|средняя часть спинки языка сближается с твердым небом.
Увулярные. Звук |гъ| произносится без напряжения, при максимальном
сближении мягкого неба к задней части языка. При его артикуляции задняя
часть спинки языка и увула смыкаются и размыкаются, образуя щель.
Как уже отмечалось, этот звук встречается в составе с гласными только за-
днего ряда и по существу только в одной фонетической позиции – в середине
слова: а) между гласными: къаугъа «шум, гам», жагъа «воротник, ворот»,
агъаз «ласка», жабагъы «линька, шерсть весенней стрижки», къагъыт «бу-
мага», агъач «дерево», багъа «цена»; б) между сонорным согласным и гласным:
жоргъа «иноходец, иноходь», талгъыр «полосатый, разноцветный», булгъа
«мешать, помешивать что», торгъай «жаворонк», Толгъурлары «Толгуровы».
Если в начале слова |гъ| встречается, как уже отмечалось, хотя в звукоподра-
жаниях, то в конце он вообще не допустим. Ученые объясняют выпадение или
оглушение |гъ| в этой позиции данным обстоятельством: улугъ > уллу «большой»,
саругъ > сары «желтый», тугъ > туу «родиться», балыгъ > балыкъ «рыба»,
яругъ > жарыкъ «свет», тагъыгъ > тауукъ «курица» [Юлдашев, 1981: 59].
Употребление данного звука в аффиксах не ограничено: чал + гъы «коса»,
сыр + гъан «стеганка», ур + гъуй «комар», къыр + гъыч «скребок, скребница»,
тау + гъа «в гору», сор + гъан «спросивший», тур + гъуз «поднимать кого,
заставлять кого встать».
Звук |къ| отличается от |гъ| только глухостью и слабой смычностью. В своем
употреблении он не имеет ограничений: къол «рука», къаш «бровь», къакъ
«сушенный», сокъу + р «слепой», бокъур «зоб», акъ «белый», тауукъ «ку-
рица». Мало встречается только в словоизменительных глагольных аффиксах:
бар + сакъ «если пойдем (поедем)», бар + дыкъ «мы сходили (съездили)» и
жырт+ ыкъ «прореха, дыра», сын + ыкъ «обломок, осколок», ор + акъ «серп»,
къуру + къ «жердь, шест», къоркъ + акъ «трусливый», къуй + макъ «яичница,
омлет», къул + лукъ «рабство, кабала», «служба, работа, труд», «пост, долж-
ность, чин» тил + къау «заика», тал + къы «кожемялка», тар + къай – «мелеть
(о реке), спадать (о воде)», тол + къун «волна», къур + гъакъ «сухой».
Звук |къ|, как и |п|, |б|, на стыке корня и аффикса, оказываясь в интерво-
кальной позиции, озвончается: акъ «белый» – агъ + ар – «белеть, бледнеть»,
жыкъ – «валить кого» – жыгъ + ыл – «падать», къонакъ «гость» – къонагъ +
ыбыз «наш гость».
Звук |х| образуется при трении выдыхаемого воздуха о щель, которая соз-
дается поднятием задней спинки языка к мягкому небу. Употребляется во всех
позициях и аффиксах словообразования и словоизменения, но в основном в
заимствованиях и только в сочетании с гласными заднего ряда: хууан «дыня»,

хуржун «карман», хыйла «хитрость, уловка», сохан «лук», охо «ладно»,
суху «резкий, быстрый, быстро», чарх «колесо», нартюх «кукуруза», тарых
«история», артха «назад», ашхын «желудок (у животных)», ташха «к камню»,
къышхы «зимний», ажашхан «заблудившийся».
В смягченном варианте звук |х| употребляется только в заимствованиях
через русский язык: химия, хирург, химикат, химик, хирургия.
Звук |нг| имеет сильную смычку в интервокальной позиции, где он про-
износится долго, и ослабленную – перед аффиксами на гласный; ср. жа[нг:]
ы (орф. жангы «новый»), се[нг:]ирчке (орф. сенгирчке «стрекоза, сверчок») и
танг + ы «его (ее) утро», тенг + им «мой друг», минг + и «тысяча чего-либо».
Имеется различие в артикуляции твердого и смягченного вариантов данного
звука: первый образуется в соседстве с гласными заднего ряда, где |нг| при-
ближается к увулярным согласным, второй – в соседстве с гласными переднего
ряда, которые вплотную приближают его к заднеязычным согласным, ср. анга
«ему [ей]», къонгур «бурый (о масти)» и женгим «мой рукав», сингир «жила,
сухожилие».
Как видно из примеров, в отличие от других глубокозаднеязычных |нг|
употребляется и с гласными переднего ряда, в середине и конце слов, а также
в аффиксах (кес + инг «ты сам (сама)», атанг «твой отец», тангнга «к утру»,
къаннгынчы «вдоволь», сайланнган «избранный»). В корнях слов после гласного
|у| встречается редко (чунгур «яма», тунгуч «первенец, первый ребенок»), а с
согласными обычно не соседствует. Исключение составляют звуки |к| и |къ|,
употребляющиеся в позиции после него: жа[нг]к «клок шерсти, ваты», жи[нг]
к «искра», та[нг]кы «пленка, корочка, плева, кожица», то[нг]къай – «опро-
кидываться, лететь кубарем, падать, валиться», къа[нг]къылда – «кудахтать,
клохтать (о курице); гоготать (о гусе)» (в балкарском варианте орф. везде н).
Фарингальные. Звук |h| в данном языке употребляется только в заимство-
ваниях из арабского, персидского и иранских языков и в орфографии обознача-
ется буквой х. Под влиянием этого большинством носителей реализуется как
|х|. Произносится он без напряжения, плавно в виде непроизвольного выдоха
перед произнесением последующего гласного. Имеет твердый и смягченный
варианты. Первый образуется глубоко в глотке (hарип «бедный, несчастный»,
жауhар «жемчуг», hукмат (уст.) «правительство»), второй – над гортанью
(hиджра «хиджра (начало мусульманского летоисчисления)», жаhил «темный,
отсталый, неграмотный»). Смягченный вариант |h| характеризуется увеличением
шумности, а твердый – придыханием.
Звук |h| встречается во всех позициях, но в конце слова значительно реже,
чем в начале и середине: hауа «воздух», hунер «дар, дарование», «умение, ма-
стерство», hар «каждый, всякий, любой», hокум (уст.) «закон», hаджи «хаджи
(человек, совершивший паломничество в мусульманские святые места – Мекку
и Медину)», ыраhат «спокойный, безмятежный», «спокойно, безмятежно»,
бисмилляhи (возглас, произносящийся мусульманами обычно перед началом
ФОНЕТИКА 65
любого дела), билляhи «клянусь Аллахом», жаhаним «ад», шаhар «город»,

гюняh «грех», некяh «обряд бракосочетания (мусульманский)».
1.1.3.2. Фонетические явления комбинаторного характера,

связанные с согласными
Ассимиляция согласных. В потоке речи звуки (обычно согласные) могут

ассимилироваться, т. е. уподобляться друг другу полностью или частично.
При этом предыдущий согласный может уподобить себе последующий, что
наблюдается часто, или сам уподобиться ему. Исходя из этого, ассимиляция
бывает полной и частичной, прогрессивной и регрессивной.
Ассимилируются согласные чаще на стыке корня или основы и аффикса,
в условиях сандхи (на границе слов или компонентов сложного слова), реже –
внутри корня.
Прогрессивная ассимиляция согласных. Уподобление последующего
согласного звука предыдущему под воздействием первого называется про-
грессивной ассимиляцией.
Такое уподобление согласных в карачаево-балкарском языке наблюдается
по их глухости-звонкости и изредка сонорности-несонорности.
При полной прогрессивной ассимиляции конечный согласный корня или
основы уподобляет себе начальный согласный аффикса в следующих случаях:
1) кг > кк: эшик + ге > эшикке «во двор, на улицу», кёк + ге > кёк + ке «в
небо»;
2) къгъ > къкъ: къонакъ + гъа > къонакъ + къа «в гости», такъ + гъыч >
такъ + къыч «вешалка»;
3) тд > тт: арт + да > арт + та «потом, затем, после», кет + дик > кет +
тик «мы ушли»;
4) пб > пп: кёп + бюз > кёппюз «нас много», суусап + быз > суусап + пыз
«мы хотим пить, нас мучает жажда»;
5) нд > нн: мен + ден > меннен «от меня», мын + дан > мын + нан «отсюда».
Данная разновидность ассимиляции на границе слов и на стыке частей
сложного слова встречается реже, чем на стыке морфем:
1) тд > тт: от дейме > от тейме «я говорю огонь», ат даула- > ат таула
«претендовать на коня»;
2) кг > кк: бийик гебен > бийик кебен «высокая копна», кёк гюл > кёк кюл
«голубой (синий) цветок»;
3) пб > пп: суусап бол- >суусап пол «хотеть пить», кёп бер- > кёп пер «дать
много»;
4) сж > сч: эс жый- > эс чый «прийти в себя, прийти в чувство», терс
жол > терс чол «неправильный путь».
Частичная прогрессивная ассимиляция в данном языке редкое явление:
1) мд > мн: кимден > кимнен «от кого», сомдан > сомнан «по рублю»;
5 Заказ № 261
2) нгд > нгн: кенгден > кенгнен «издалека», атангдан > атангнан «от твоего
отца».
Регрессивная ассимиляция согласных. Уподобление предыдущего соглас-
ного звука последующему под воздействием второго называется регрессивной
ассимиляцией. В отличие от прогрессивной ассимиляции, она происходит и
внутри корня, на стыке компонентов сложного слова. Это свидетельствует о
более широкой употребительности регрессивной ассимиляции по сравнению
с прогрессивной.
Полная регрессивная ассимиляция связана с сонорными согласными зву-
ками |л|, |м|, |нг| и шумными глухими |ч| и |с|. Первые уподобляют себе пред-
шествующего сонорного |л|, вторые – шумного звонкого |з|.
В карачаево-балкарском языке можно отметить следующие случаи полной
регрессивной ассимиляции согласных на стыке корня и аффикса:
1) нл > лл: къанлы > каллы «враг», кюнлюм > кюллюм «солнечная, южная
сторона горы, склона, косогора и т.п.»;
2) нм > мм: айланмá > айламмá «шалопай, гуляка, непоседа», къанмазлыкъ >
къаммазлыкъ «неутолимый»;
3) ннг > нгнг: бюгюннгю > бюгюнгнгю «сегодняший», сыннган > сынгнган
«поломанный, сломанный»;
4) зс > сс: тузсуз > туссуз «несоленый, недосоленный, пресный», жазсын >
жассын «пусть напишет»;
5) зч > сч: къызчыкъ > къысчыкъ «девочка», сёзчю > сёсчю «сплетник,
ябедник»;
6) зт > ст: сёзтепер (карач.) > сёстепер «болтливый, говорливый»;
7) тч > чч: этчи > эччи «чересчур любящи мясо», айтчы > айччы
«скажи-ка»;
Полной регрессивной ассимиляции еще чаще подвергаются согласные на
границе слов и компонентов сложного слова:
1) зк > ск: кёзкёрген > кёскёрген «горизонт», биз кёрген > бис кёрген «то,
что видели мы; тот, кого видели мы»;
2) зкъ > скъ: сёз къапчыкъ > сёс къапчыкъ «баламут, краснобай», кёз къа-
бакъ > кёс къабакъ «веко»;
3) зч > сч: кёз чунгур > кёс чунгур «глазная впадина», кёз чырагъы > кёс
чырагъы «свет очей»;
4) зж > жж: кёз жаш > кёж жаш «слеза», кёз жетдир- > кёж жетдир
«бросить взгляд, заботиться о ком-либо»;
5) пж > бж: кёпжыллыкъ > кебжыллыкъ «многолетний», кёп жерде > кёб
жерде «во многих местах»;
6) къж > гъж: акъжал > агъжал «белогривый», сакъ жюрю- > сагъ жюрю
«ходить осторожно»;
7) кж > гж: кёк журун > кёг журун «синий (голубой) лоскут», бек жютю >
бег жютю «очень острый»,
ФОНЕТИКА 67
8) шж > шш: бешжыллыкъ > бешшыллыкъ «пятилетний, пятилетка», таш-

жюрек > ташшюрек «жестокий», беш жыл > беш шыл «пять лет»;
9) чш > шш: юч шар > юш шар «три шара», ач шапа > аш шапа «голодный
повар»;
10) сш > шш: ханс шорпа > ханш шорпа «травяной суп», тас шар > таш
шар «потерянный шар»,
11) зш > шш: кюз шулпу / шылпы > кюш шулпу / шылпы «осенняя морось»,
къаз шорпа > къаш шорпа «гусиный бульон»;
12) зс > сс: туз сеп- > тус сеп- «солить, бросить соль на что», кёз суу эт- >
кёс суу эт- «пролить (или лить) слезы»;
13) зт > ст: ёз тутхан > ёс тутхан «калорийный», аз тёле- > ас тёле-
«платить мало»;
14) тч > чч: эт челек > эч челек «ведро с мясом», забит чурукъла > забич
чурукъла «модельные туфли»;
15) в народно-разговорном языке начальный |с| в ряде слов полностью упо-
добляется конечному |ш|: шараш > сараш «предрассветная трапеза во время
поста (уразы)», шагъыш > сагъыш «дума, размышление, раздумье», шёлеш- <
сёлеш – «разговаривать, говорить».
Частичная регрессивная ассимиляция менее распространена, чем полная.
Однако, в отличие от прогрессивной и полной регрессивной, она происходит
и в корне, в его середине и конце:
1) нк > нгк: танкы > тангкы «пленка, кожица, плева, корочка», тюнке >
тюнгке «сила (человека)», жинк > жингк «горящий уголек», жанк > жангк
«клок шерсти (взятый в руки за один раз для раздергивания)»;
2) нкъ > нгкъ: къанкъылда- > къангкъылда «кудахтать, клохтать (о курице);
гоготать (о гусе)», къанкъай- > къангкъай «опрокидываться навзничь», къынкъ
этме-! > къынгкъ этме-! «пикнуть не смей!».
На стыке корня и аффикса такая ассимиляция происходит редко:
1) нп > мп: жанпай- > жампай «наклоняться набок», жанпик > жампик
«перекошенный, покосившийся, наклонившийся набок»;
2) чс > шс: кёчсек > кёшсек «если переселимся, переедем», ачсыз > ашсыз
«вы голодны». Здесь аффриката |ч| переходит в щелевой шумный |ш| под вли-
янием последующего щелевого шумного |с|, т. е. происходит уподобление по
способу образования.
На границе слов и компонентов сложного слова она представлена больше,
чем в корне и на стыке морфем:
1) нк > нгк: тинкирди бол- > тингкирди бол- «набраться сил, оправиться»,
сен келдинг > сенг келдинг «ты пришел (пришла)»;
2) нкъ > нгък: жанкъоз > жангкъоз «подснежник», къанкъаз > кангкъаз
«лебедь», жанкъылыч > жангкъылыч (карач.) «радуга»;
3) нб > мб: къанбуз > къамбуз «портящий всем настроение, нервирующий
всех», инбаш > имбаш «плечо», Жанболат > Жамболат (муж. имя);
5*
4) нп > мп: он пил > ом пил «десять слонов», сахтиян плащ > сахтиям плащ
«лайковый плащ»;
5) нг > нгг: жалгъан гюлле > жалгъанг гюлле «искусственные цветы»,
чириген гебен > чиригенг гебен «сгнившая копна».
Диссимиляция согласных. При диссимиляции происходит расподобление
артикуляции обычно двух одинаковых или подобных смежных звуков в пределах
слова. Если при ассимиляции смежные, разные по артикуляции слова приоб-
ретают общие фонетические признаки, то при диссимиляции эти признаки,
наоборот, утрачиваются.
Диссимиляция возникает между звуками одного типа – гласными или со-
гласными и, как и ассимиляция, имеет прогрессивную и регрессивную раз-
новидности.
Карачаево-балкарскому языку свойственна консонантная диссимиляция
(т. е. диссимиляция между согласными) с ее регрессивной разновидностью, при
которой изменяется первый из взаимодействующих согласных. В нем в устной
речи аффриката |ч| под влиянием последующих переднеязычных согласных
звуков |т|, |ж|, |н|, |л|, |ч|, потеряв свою смычку, переходит в |ш|:
1) чт > шт: кеч + ти > кешти «уже поздно», юч + тен > юш + тен «по
три», кюч + тен > кюштен «еле, с трудом», ач + тан > аштан «с голоду»,
агъач + та > агъашта «в лесу»;
2) чж > шж: ач жыл > аш жыл «голодный год», юч жол > юш жол «три
дороги», кеч жолоучу > кеш жолоучу «запоздалый путник», ючжыллыкъ > юш-
жыллыкъ «трёхлетний»;
3) чн > шн: кюч + ню > кюшню «силу», къылыч + ны > къылышны «меча,
меч», эгеч + ни > эгешни «сестру»;
4) чл > шл: кюч + лю > кюшлю «сильный», эгеч + ле > эгешле «сестры»,
берчли > бершли «мозолистый», ёч + люк > ёшлюк «мстительность, злобность»;
5) чч > шч: эгеч + чик > эгешчик «сестренка», агъач + чы > агъашчы «лесник»,
«плотник», чёгюч + чюк > чёгюшчюк «молоточек», борч + чукъ > боршчукъ
«должок».
Из всех приведенных случаев диссимиляции в орфографии отражается
только последний.
Как видно из приведенных примеров, диссимиляция широко представлена
на стыке корня и аффикса. Все случаи диссимиляции имеют место и на границе
слов, а на стыке компонентов сложного слова они представлены очень мало.
Случай же чж > шж, наоборот, не имеет места на стыке корня и аффикса, но
довольно распространен как на стыке компонентов сложного слова, так и на
границе слов.
В данном языке диссимиляция согласных на границе слов и на стыке частей
сложного слова представлена в следующих случаях:
1) чт > шт: юч тюмен > юш тюмен «тридцать рублей», ючтомлукъ > юш-
томлукъ «трехтомник», ючдагъан > юшдагъан (карач.) «тренога, треножник
(для котла, фотоаппарата и т. п.)»;
ФОНЕТИКА 69
2) чн > шн: юч назму > юш назму «три стихотворения», кеч нартюх > кеш
нартюх «поздняя кукуруза», ач нёгер > аш нёгер «голодный друг»;
3) чл > шл: къурч лезвие > къурш лезвие «стальное лезвие», юч лимон >
юш лимон «три лимона», онюч лыппыр > онюш лыппыр «тринадцать копен
(маленьких)»;
4) чч > шч: юч челек > юш челек «три ведра», къурч чюй > къурш чюй
«стальной гвоздь», юшчапыракъ (от юч «три» + чапыракъ «лист») «клевер».
В отличие от границы слов, на стыке частей сложного слова этот случай дис-
симиляции отражается и в орфографии.
Метатеза. Во многих карачаево-балкарских словах звуки (в большинстве
случаев согласные), а иногда и слоги в словоформах взаимно перемещаются.
При этом переставляются соседние звуки (бохча / бочха «кошелек», ахшы /
ашхы «хороший», «хорошо») и звуки, находящиеся на расстоянии (хыршы /
шырхы «делянка, точило», хауун / хууан «дыня»).
Большинство слов, подвергшихся метатезе, – регионализмы и диалектизмы:
ахшы (балк.) / ашхы (карач.) «хороший, хорошо»; ахча (балк.) / ачха (карач.)
«деньги»; къалауур (балк.) / къарауул (карач.) «сторож, охранник, наблюда-
тель, караул», дыгъынел (балк.) / дыгъылен (карач.) «ежевика», тасха (балк.) /
тахса (карач.) «секрет, тайна», къаура / къаруа (ц/з диал.) «стебель (высохший);
стерня», къыйыр / къырый (ц/з диал.) «край, конец», эчки / эхчи (ц/з диал.)
«коза», арбаз / абзар (ц/з диал.) «двор», хатлама / халтама (ц/з диал.) «галушки
из кукурузной муки», тюйюлдю / тюлюйдю (ц/з диал.) «не, нет, не так».
Однако звуки переставляются и в одном варианте языка: ёчкеге / ёхчеге
«назло, нарочно», ахлу / ахул «родственник», сарысмах / сарымсах «чеснок»
(в балкарском варианте), ырхыу / хырыу «кваканье», шыты / ышты «слюни
(младенца)», малгар / маргал «мегрельский» (в карачаевском варианте).
В глагольных формах, особенно во вторичных деепричастиях, могут пере-
мещаться и слоги: келген + им + лей / келген + лей + име «как только я пришел»,
айтхан + ынг + лай / айтхан + лай + ынга «как только ты сказал», баргъан +
лай + ыбыз + гъа / баргъан + ыбыз + лай «как только мы поехали», билген +
ибиз + лей / билген + лей + ибиз + ге «как только мы узнали».
Однако формы -лейиме/ -лайынга, -лайыбызгъа /-лейибизге следует при-
знать нелитературными, хотя в ГКБЯ обе формы признаются таковыми [ГКБЯ
1976: 223].
Аккомодация согласных. В карачаево-балкарском языке согласный под
влиянием соседних гласных подвергается изменениям, т. е. аккомодации. На-
пример:
1) как уже отмечалось, в соседстве с передними гласными согласные произ-
носятся смягченно, а в соседстве с задними гласными твердо; ср.: бар- «идти,
ехать» – бер- «давать», туз «соль» – тюз- «ровный, прямой». В словах бар и
туз произносятся твердые |б и |р|, |т| и |з|, а в словах бер и тюз- смягченные
|б| и |р| и |т| и |з|;
2) конечные глухие |к|, |къ|, |п|, следуя за последними гласными и попадая

в интервокальное положение на стыке корня и аффикса с начальным гласным,
под влиянием соседних гласных озвончаются: акъ «белый» – агъар - «белеть»,
бек «крепкий, прочный» – бегит - «прикреплять что к чему, закреплять что»,
кёп «много» – кёбей - «приумножаться, увеличиваться (в количестве)».
В устной речи эти согласные озвончаются и на стыке слов, при отсутствии
паузы между ними и попадании в интервокальное положение: бек ариу – бег
ариу «очень красивый», акъ алма – агъ алма «белое яблоко», кёп юй – кёб юй
«много домов»;
3) согласный, находящийся перед губным гласным, за которым следует
губной согласный, подвергается огублению. Например, в словах тил «язык»,
таш «камень» согласный |т| произносится без огубления. Элементы огубления
присутствуют в этом звуке, когда он находится перед губными гласными: тон
«шуба», тюк «волос». Если же губной гласный находится перед губным со-
гласным, то огубление согласного |т| значительно увеличивается, например: тюп
«низ, дно, основание, подножие», топ «мяч», тума «гибрид, метис, помесь»,
туу «родиться», кюу (карач.) «песня-плач».
Диереза, т. е. выпадение звуков из состава слова, в устной речи карачаевцев
и балкарцев – явление распространенное. Диерезе подвергаются сонорные |л|,
|н|, |р| и шумный |з| в середине и конце слова.
Выпадают в середине слова обычно плавные |л|, |р| и шумный |з|.
Звук |л| выпадает во вспомогательном глаголе бол – «быть» и в форме бу-
дущего времени причастий на -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк. |Л| в глаголе бол- вы-
падает, если к нему присоединяются аффиксы на шумные согласные: болсун >
босун «пусть будет», болса > боса «если будет», болгъанды > богъанды «было»,
болгъа эди > богъа эди «было (тогда)».
Выпадению |л| в аффиксе -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк подвергаются глаголы с
конечным |р| в корне: бер + лик > берик «должный давать», кёр + люк > кёрюк
«обязанный видеть», сор + лукъ > сорукъ «обязанный спросить», жибер + лик >
жиберик «обязанный послать, прислать»,
Звук |р| в данной позиции выпадает в составе глагола будущего времени на
-ыр / -ир, -ур / -юр с личными аффиксами в 1-м и 2-м л. ед. ч., во всех трех лицах
мн. ч., если основа глагола оканчивается на сонорные |л| или |р|: барырма >
барыма «я пойду (поеду)», барырса > барыса «ты пойдешь (поедешь)», ба-
рырбыз > барыбыз «мы пойдем (поедем)», барырсыз > барысыз «вы пойдете
(поедете)», барырла > барыла «они пойдут (поедут)», келирме > келиме «я
приду (приеду)», келирсе > келисе «ты придешь (приедешь)», келирбиз > келибиз
«мы придем (приедем)», келирсиз > келисиз «вы придете (приедете)», келирле >
келиле «они придут (приедут)».
В литературе отмечается и другой случай выпадения |р| в середине слова –
форма инфинитива (-ргъа / -рге): барыргъа > барыгъа «идти (ехать)», алыргъа >
алыгъа «взять», кёрюрге > кёрюге «видеть», билирге > билиге «знать» [Будаев,
1968: 49]. Однако ни в одном из диалектов и говоров карачаево-балкарского
ФОНЕТИКА 71
языка в настоящее время это не подтверждается. Указанная форма глагола в

них, как уже отмечалось, реализуется в более сокращенном варианте – с утратой
слога: алыргъа > алгъа, билирге > билге (см. выше).
Согласный |з| выпадает в причастиях на -маз / -мез, если к ним присоеди-
няется аффикс 1-го л. мн. ч.: бармазбыз > бармабыз «не пойдем (не поедем)»,
кёрмезбиз > кёрмебиз «не увидим», бермезбиз > бермебиз «не дадим», жюрю-
мезбиз > жюрюмебиз «не будем ходить (ездить)».
В устной речи в конце слова выпадают сонорные |н|, |л|, |р| в глагольных
формах.
Звук |н| выпадает в составе аффикса 3-го л. ед. ч. повелительного накло-
нения: этсин > этси «пусть делает», айтсын > айтсы «пусть говорит», болсун
> болсу «пусть будет», берсин > берси «пусть дает», кёрсюн > кёрсю «пусть
увидит», кёчсюн > кёчсю «пусть переселяется», ишлесин > ишлеси «пусть рабо-
тает». Из примеров видно, что согласный |н| в аффиксе -сын / -син, -сун / -сюн
выпадает без каких-либо ограничений.
Следует отметить, что последний случай имеет место только в чокающем
диалекте языка (у баксанских, чегемских балкарцев и у карачаевцев).
Этот звук выпадает и в форме желательного наклонения глагола 2-го л. ед. ч.
на -гъын / -гин, -гъун / -гюн: бар + гъын > баргъы «чтобы ты пошел (поехал)»,
бол + гъун > болгъу «чтобы ты был…», тап + хын > тапхы «чтобы ты нашел,
обрел что-то», кёр + гюн > кёргю «чтобы ты видел что-то».
Конечный согласный |л| выпадает только в указательном местоимении
ол «тот, та, то» перед словами с начальным согласным: ол кече > о кече «в ту
ночь», ол заманда > о заманда «в то время», ол киши > о киши «тот человек»,
ол жаш > о жаш «тот парень», ол дауур > о дауур «тот шум, гам».
Звук |р| выпадает в причастиях будущего времени на -ыр / -ир, -ур / -юр,
если он (аффикс) присоединяется к основе с конечными |л| или |р|: барыр >
бары «пойдет (поедет)», атылыр > атылы «взорвется (потом)», билир > били
«узнает», кёрюр > кёрю – «увидит».
Таким образом, диереза в карачаево-балкарском языке, как и в других тюрк-
ских языках, главным образом связана с сонорными |н|, |л|, |р|, которые в этих
языках «…принадлежат к числу неустойчивых согласных» [Дмитриев, 1955].
Однако в заимствованиях наблюдается выпадение и шумных согласных
в конце слова в сочетаниях, нехарактерных для тюркских языков: артист >
артис, поезд > поез, фашист > фашис, коммунист > коммунис, область > облас.
Вставка согласного. В живой речи карачаевцев и балкарцев, особенно
старшего поколения, в некоторые глагольные формы вставляется конечный
носовой согласный |н|, а именно:
1) в аффикс повелительного наклонения 2-го л. -чы: бар + чы – барчын
«иди-ка, поезжай-ка», кетчи – кетчин «уходи-ка»;
2) в аффикс второго деепричастия -гъынчы / -гинчи, -гъунчу / -гюнчю: бар +
гъынчы > баргъынчын «пока не сходит (съездит)», кел + гинчи > келгинчин «пока
не придет (приедет)», сат + хынчы > сатхынчын «пока не продаст»;
3) в аффикс глаголов 1-го и 2-го л. ед. ч. настоящего времени: бар + а +

ма > бараман «я иду (еду) куда-л.», айт + а + са > айтасан «ты говоришь»;
4) в аффикс причастия 1-го и 2-го л. ед. ч. будущего времени -ыр / -ир,
-ур / -юр: бер + ир + ме > берирмен «я дам», айт + ыр + са > айтырсан «ты
скажешь».
1.1.4. Слог и слогоделение
Артикуляционные движения во время речи состоят из отдельных отрезков.

При анализе этих движений можно выделить самый краткий из них, т. е. самую
минимальную произносительную единицу речи. Элементы ее характеризуются
максимальной слитностью, взаимосвязанностью с артикуляторной точки зрения.
Такую фонетическую единицу принято называть слогом. «В артикуляционном
отношении слог нечленим и в том смысле, что речь распадается именно на слоги
как минимальные единицы, а не на отдельные звуки» [Буланин, 1970: 150].
Слогу и слогообразованию в тюркских языках посвящено значительное
количество исследований [Баскаков, 1955: 333;334; Ибрагимов, 1970; Щербак,
1970; 1971; и др.]. Структура фразы, предложения, словосочетания и отдельного
слова в карачаево-балкарском языке и в других тюркских языках подтверждает
«экспираторное происхождение слога…» [Баскаков, 1984: 425], выделение
которого связано с выталкиванием мускульным напряжением струи воздуха,
образующей артикулярно-акустические сегменты речи – слоги, организующие
по определенным закономерностям слогоделения и просодии слова, словосо-
четания и предложения.
Как и слова других языков, карачаево-балкарское слово состоит из одной
или нескольких фонем. Поэтому слог и фонема являются основными единицами
звуковой структуры слова.
В слоге определяются основные реализации фонем, а в слове реализуется
вся звуковая структура, состоящая из слогов и организующих их фонем. Таким
образом, каждое слово членится на слоги, которые, как правило, выделяются
паузами, а слоги – на звуки (фонемы).
Виды слогов. Слоги бывают открытыми и закрытыми. Открытыми на-
зываются слоги, оканчивающиеся гласным звуком. Такие слоги состоят из от-
дельного гласного, которые называются абсолютно открытыми (о-ракъ «серп»,
ё-гюз «вол», о (выражает восхищение, удивление)), или сочетания согласного
с гласным (ба-гъа-лы «дорогой, ценный», те-ге-не «корыто, колода», бу «это,
этот, эта»). Первая разновидность открытых слогов в карачаево-балкарском
языке встречается только в начале слова, а вторая – во всех позициях слова.
Закрытыми называются слоги, кончающиеся одним или несколькими соглас-
ными звуками. В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках,
закрытые слоги ограничиваются сочетанием двух согласных (как правило, типа
«сонорный + шумный»). Они выступают в разновидностях, каждая из которых
встречается как в корнях, так и в аффиксах:
ФОНЕТИКА 73
1) ГС: ат «лошадь», ат-чы «конюх», ёр «подъем», ёр-ле «подниматься,

взбираться»;
2) ГСС: айт- «говорить, сказать», айт-дыр – «сообщать, передавать что»,
юрк- «пугаться, шарахаться (об овцах и т. п.), юрк-ек «пугливый»;
3) СГС: къон- «приземляться, садиться», къон-акъ «гость», керт – «над-
резать, надсекать, делать метку», керт-ик «зарубка, засечка, нарезка»;
4) СГСС: тёрт «четыре», тёрт-еу «четверо», терк «быстро».
Как открытые, так и закрытые слоги могут быть прикрытыми – начинающи-
мися с согласного звука. Для карачаево-балкарского языка, как и для тюркских
языков в целом, характерны в основном закрытые слоги.
Правила слогоделения. Характер слогоделения в тюркских языках опре-
деляется тенденцией к образованию в них закрытых слогов. Исходя из этого,
существуют следующие правила слогоделения.
1) согласный звук между гласными входит в последующий слог: а-на-чы
«повитуха, женщина, которая принимает роды», ке-ли-шим «соглашение, до-
говор»;
2) из любых двух интервокальных согласных звуков первый входит в пре-
дыдущий слог, а второй – в последующий: ал-ма «яблоко», эс-ки «старый»,
ар-па «ячмень», тау-лу «горец», «балкарец»;
3) при стечении любых трех согласных в интервокальной позиции первые
два входят в предыдущий слог, а третий – в последующий: арт-макъ «пе-
реметная сумка, котомка», «мешочек, сумка, сума», берч-ли «мозолистый»,
айт-дыр- «сообщать, передавать что».
Обязательным элементом слога является гласный звук, образующий центр,
вершину слога. Он образует слог самостоятельно или в сочетании с гласным
(или гласными). В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках,
слог включает в себя, кроме гласного, от одного до трех согласных. При этом со-
гласный звук может последовать за гласным, предшествовать ему, но сочетаться
с другим (сонорным) согласным только в постпозиции гласного: ал- «брать»,
эл «село», хо «ладно, хорошо», ма «на», бёл- «делить», баш «голова», тёрт
«четыре», къурт «насекомое». Невозможность образования слога без наличия
гласного свидетельствует о том, что количество слогов в слове совпадает с
количеством гласных звуков в нем.
Слоги в карачаево-балкарском языке состоят из одного-четырех звуков:
а) а-ры «туда», о «эй! слушай!», э-шик «дверь»;
б) ба-ра-ды «он (она) идет», ма «на», ач- «открыть»;
в) баш «голова», жау-лукъ «платок», къол «рука;
г) курт «сугроб», терк-лик «быстрота, скорость».
Типы слогов. Как и другие тюркские языки, карачаево-балкарский язык
располагает шестью структурными типами слогов.
1. Г 1: а-ры «туда», э-ки «два», у-шаш «похожий», ю-люш «доля», о-ракъ
«серп», ё-гюз «вол», ы-шар «улыбаться», и-тиу «утюг». Как видно из примеров,
1
Г – гласный, С – согласный.
данный тип слога представлен всеми гласными звуками карачаево-балкарского

языка. В словах тюркского корня он встречается только в начале и чаще всего
двусложных слов. Многосложные слова с этим типом слога нередко начина-
ются на |а|, |о|: а-ралыкъ «перекладина, прогон (карач.)», а-бызыра- «теряться,
приходить в замешательство», а-шыгъыулукъ «срочность, спешность, торопли-
вость», о-рундукъ «постель», о-тузунчу «тридцатый». Из частей речи только
междометия и некоторые союзы и частицы представляют данный тип слога:
сен а? «а ты?»; а, ангыладым! «а, я понял!»; о, сен а! «да ты что!»; у, гяуурчукъ!
«эх чертенок!».
2. ГС: ал-ды «он взял», эл-ге «в село», ул-лу «большой», юс-гюр- «натрав-
ливать», ёр-ге «вверх, выше», ор-та «середина», из-ле- «искать», ыр-гъакъ
«крючёк», ор-танчы «средний», эр-кинлик «свобода, воля, независимость»,
ус-талыкъ «мастерство», ёк-сюзлюк «сиротство, беспризорность». В карачаево-
балкарском языке довольно много слов, построенных по структуре этого типа
слога: ат «лошадь», ай «месяц», ач «голодный», ас- «вешать», эл «село», эн
«метка, клеймо, тавро», эт «мясо», эм- «сосать», ун «мука», уч- «летать»,
ур- «бить, ударять», юс «поверхность», юч «три», юр- «лаять», юй «дом», иш
«работа», ич «нутро», ит «собака», ий- «посылать, отправлять кого что, отпу-
скать, освобождать кого», он «десять», от «огонь», оз- «опередить», «проходить
мимо кого-чего», ол «он», ёч «пари, злость, злоба», ёт «желчь», ён «голос», ёс-
«расти». Из приведенных примеров видно, что слова типа ГС могут начинаться
на все гласные, за исключением |ы|, на который в данном языке зафиксировано
лишь одно тюркское слово: ыз «след».
Особенностью данного типа слога является то, что он встречается только
в первом слоге.
3. СГ: бы-лай «так», бе-ри «сюда», жи-лян «змея», жы-лы «теплый,
тепло», со-руу «вопрос», сы-ра «пиво», то-лу «полный», та-ла «степь», му-дах
«грустный», ма-къа «лягушка», къы-зыл «красный», къа-ты «твердый»,
«твердо», бу «это, этот, эта», ма «на», хо «ладно», де- «сказать, говорить», че-
«спеши, торопись», не «что», да «и», уа «а», ха «эй!».
Эти примеры свидетельствуют о том, что данный структурный тип слога
нередко совпадает со структурой корневой морфемы. Так же часто представляет
он собой аффиксальную морфему: а-ла «они», ме-ни «меня», а-ла-ны-къы «то,
что принадлежит им», кёп-ле «многие», мын-да «тут, здесь», иш-ле- «работать»,
чал-гъы-чы «косарь». Однако в первом и втором слогах встречается он чаще,
чем в третьем: сё-ле-шим «речь», къа-ты-лыкъ «твердость, жестокость», та-
за-лыкъ «чистота», къа-ра-лыкъ «чернота, темнота», бо-ша-тыл- «быть опо-
рожненным», къо-ра-тыу «уменьшение», жа-ра-тыл- «родиться, появиться
на свет», тю-кю-рюк «плевок», ту-ту-рукъ «олово», ча-къы-рыу «вызов, при-
глашение», ке-ли-шим «соглашение, договор».
Указанные особенности говорят о широкой распространенности этого типа
слога и стабильности его структуры.
ФОНЕТИКА 75
4. ГСС: элт- «отнести, вести кого что, вести кого (куда-л.); уносить, увозить
кого-что, уводить кого, брать кого-что (с собой)», айт- «говорить, сказать»,
арт- «чистить, очищать что, полоть что», ант «клятва, клятвенное обещание»,
юрк- «встрепенуться, шарахнуться в сторону, испугавшись (о животных)»,
элт-дир- «заставить кого отнести (отвезти что куда)», юрк-ют- «напугать
кого, вспугнуть кого», арт-ха «назад», антлы «преданный, верный», айт-ым
«предложение».
Этот тип слога закреплен только за приведенными корневыми и аффик-
сальными морфемами. При этом данные аффиксальные морфемы в основном
встречаются в начале двусложных слов, а две из них (элт, юрк) – лишь один раз.
Таким образом, слог типа ГСС в данном языке является самым редким,
морфонологически строго ограниченным.
5. СГС – тип слога, по своей распространенности уступающий только
типу СГ, одинаково широко представленный в корневых и аффиксальных
морфемах, характеризующийся позиционной незакрепленностью: къол «рука»,
баш «голова», кенг «широкий», кёз «глаз», бир «один», кёл «настроение», сан
«число», гюл «цветок», жыл «год», тон «шуба», къол-тукъ-лаш- «браться под
руки», баш-чы-лыкъ «руководство, управление», кенг-ден «издали, издалека»,
кёз-бау-лан- «льстить, подхалимничать», кёл-сюн-дюр- «вдохновлять, вооду-
шевлять кого, настраивать кого», гюл-лен- «цвести, расцветать», жыл-лыкъ
«годовалый, годичный; годовой», «годовщина».
6. СГСС – такой же редкий вид слога, как ГСС, но в отличие от него
встречается в большом количестве корней и звукоподражательных слов: тёрт
«четыре», къарт «старый, старик, старец», жырт- «рвать что, дергать, щипать,
выщипывать что, износить что», тюрт- «толкать, пихать кого-что», «наталки-
вать кого», сюрт- «вытереть, протереть что, стереть что», штукатурить что»,
«натереть кого-то чем, намазать что чем», журт «родина, дом, жилище», дерт
«месть, возмездие», сырт «спина, плато», черт- «обозначать что, отмечать
что, подмечать что, подчеркивать что (в речи и т.п.)», курт / кюрт «сугроб»,
къурт «червь», мугут, морт «плесень», жорт- «идти рысью (о коне)», чырт
«совсем, совершенно», хырт (звукоподражание скрипу двери), гырт «кусок,
ком, комок», къырт (звукоподражание хрусту), шырт (звукоподражание шар-
канью ногами, трению чего-либо), шарх (звукоподражание треску чего-либо),
къыркъ «сорок», къайт- «возвращаться», къоркъ- «испугаться», таркъ (зву-
коподражание стуку), тарх (звукоподражание выстрелу, бах!). Встречается
этот слог в начале двусложных и многосложных слов: къарт-лыкъ «старость»,
къайт-ар- «возвращать кого-что, повторять что», сырт-лыкъ «плато, плоско-
горье», тюрт-чю «грубиян», къоркъ-ут- «страшить, пугать кого чем, угрожать
кому чем; устрашать, запугивать кого», тёрт-гюл-лет- «пускать галопом»,
жорт-уу-ул «набег (с целью угона скота, людей)», къарт-гуна «очень умный,
молодой да ранний», тарт-ынчакълыкъ «застенчивость, стеснительность»,
къоркъ-уулу «тревожный», «тревожно», къоркъ-уусузлукъ «спокойствие, без-
опасность».
Из изложенного о типах слогов вытекает, что 1) по употребительности первое

место занимает слог типа СГ, второе – ГС, третье – СГСС, четвертое – СГС;
2) слог не может начинаться с сочетания согласных звуков, но может завер-
шаться сочетанием двух согласных, из которых первый обязательно должен
быть сонорный.
Обучение детей в школе, студентов в вузе на русском языке значительно
усилило карачаево-балкарское двуязычие, благодаря чему в настоящее время
абсолютное большинство карачаевцев и балкарцев свободно владеет русским
языком. Этому способствовало и орфографирование заимствований из русского
и через русский язык в последние два десятилетия в соответствии с оригиналом.
В связи с этим уже освоены начальные и не свойственные карачаево-балкар-
скому языку конечные сочетания согласных в словах типа митинг, класс, клуб,
власть, штраф, трактор, студент, стакан, срок, план, кран, крем, шкаф,
театр, литр, центр, продукт, алебастр, фильм, нефть, лифт, спорт и многие
другие, вошедшие в его активную лексику. В результате появились новые струк-
турные типы слогов: ССГ, ССГС, СССГС, СГСС, СГССС, ССГСС.
Слогоделение во многих случаях не совпадает с правилами переноса слов с
одной строки на другую, потому что правила переноса строятся на нескольких
принципах, а перенос слова по слогам – это только один из этих принципов.
Например, слово сууут- «остудить, охладить что, дать чему остыть» может
быть перенесено двумя способами: су-уут, суу-ут, а слогораздел в этом слове
один: су-уут.
Слоговой состав слов и сочетаемость слогов. Большинство корней в ка-
рачаево-балкарском языке односложные и двусложные, производные же слова
в основном многосложные. При этом особенной многосложностью отличаются
аффиксальные производные слова. Количество слогов в них, как правило, не
превышает шести: а-дам-лыкъ «человечность, гуманность», ич-ги-чи «алко-
голик, пьяница», кёч-гюн-чю «переселенец, кочевник», ке-ли-шиу «соглашение,
договор», къа-рыу-суз «слабый», бир-ик-дир- «сплачивать, спаивать кого-что,
объединять кого-что», а-дам-лыкъ-сыз-лыкъ «бесчеловечность, нечестность»,
кёч-гюн-чю-люк «переселение», ке-ли-шиу-сюз-люк «неуживчивость», бир-
ик-ди-риу «сплачивание кого-чего», къа-рыу-суз-лан-ды-рыу «ослабление,
обессиливание кого». Грамматические же формы некоторых слов могут иметь
свыше десяти слогов: ул-лу-а-якъ-ла-ры-быз-ны-къы-ла-дан-ды-ла-мы? «они
из наших большеногих что ли?», жа-лан-бы-дыр-чыкъ-ла-ры-быз-ны-къы-ла-
дан-мы-ды-ла? «они из наших голопузеньких что ли?».
При аффиксации в некоторых двусложных словах второй слог основы со-
кращается: къыйна – «затруднять, утруждать, беспокоить кого» (от къыйын
«трудный, сложный»), сарна – «оплакивать кого, причитать» (от сарын «плач,
причитание»), орнал – «пускать корни, укореняться; укрепиться в почве (о
деревьях, растениях)»; «обосноваться, осесть; разместиться, расположиться
где (от орун «место»)», ойна – «играть» (от ойун (орф. оюн) «игра»), желле
«наливаться, набухать (о вымени коровы перед отелом)» (от желин «вымя»),
ФОНЕТИКА 77
къургъакъ «сухой (от къуру – «сохнуть; испариться»)», саргъал – «желтеть,

становиться желтым» (от сары «желтый»).
Многосложность характерна сложным и парным словам: кёл-къал-ды
«обида», къозукъулакъ «щавель», акъсакъал «белобородый», «аксакал (почти-
тельное обращение к старику)», «старец, старик», къа-ра-та-мыр «чернокорень
лекарственный», къа-рап- къа-ра-гъын-чы «вмиг, мгновенно, в мгновение ока»,
ётген- сёт-ген «прохожие», эс-ки-бусху «старье, тряпье, барахло, рухлядь».
В корневых и производных словах границы слов не одинаковы. В первых
они постоянны, а во вторых очень часто изменяются в зависимости от на-
чального звука присоединяемого слога. Изменения выражаются в смещении
слогов или поглощении одного слога другим, что приводит к уменьшению
количества звуков в одном слоге и увеличению его в другом. Это происходит,
когда начальный звук присоединяемого слога является гласным. В карачаево-
балкарском языке смещение слогов происходит в следующих случаях.
1. Открытый слог из одного звука присоединяется к закрытым слогам из:
а) двух звуков: иш «работа» – и-ши «его (ее) работа», ат «лошадь» – а-ты
«его (ее) лошадь»;
б) трех звуков: къач- «убегать» – къа-ча «убегая», кёз «глаз» – кё-зю «его
(ее) глаз»;
в) четырех звуков: тарт «тянуть, натягивать что, тащить, дергать что» –
тар-та «таская, натягивая», тюрт- «толкать» – тюр-те «толкая», жырт-
«рвать» – жыр-та «рвя». Замыкающий согласный первого слога переходит
во второй слог, что превращает его из одного типа (СГСС) в другой (СГС).
2. Закрытый слог из двух звуков присоединяется к закрытым слогам из:
а) двух звуков: от «огонь» – о-тун «дрова», эт «делать» – э-тим «дело-
витость; работоспособность», ур- «бить, ударять» – у-руу «удар, натиск», юз-
«рвать что, отрывать что» – ю-зюк «обрывок, кусочек, отрывок, фрагмент»,
аз «мало» – а-зай «уменьшаться, убавляться». Переход конечного согласного
первого слога ко второму превращает закрытый слог (ГС) из двух звуков в
открытый (Г) из одного звука, а открытый (Г) из одного звука – в закрытый
(СГС) из трех звуков;
б) трех звуков: къол «рука» – къол-ай «достаток», бёл- «делить кого-что» –
бё-люм «отдел, отделение», кенг «широкий» – кенгер- «расширяться», кют-
«пасти» – кютюу «пастьба», буз- «портить, ломать что, выводить что из
строя» – бузукъ «изъян, дефект, неисправность», айт- «говорить, сказать» –
айтым «предложение», юрк- «пугаться, шарахаться (об овцах и т. п.)» -юркек
«пугливый». В результате перемещения слогов в приведенных примерах про-
изошли следующие изменения: закрытые слоги (СГС, ГСС) стали открытым
(СГ), а открытый (ГС) – закрытым (СГС);
в) четырех звуков: къарт «старый», «старик» – къартай «стареть», тёрт
«четыре» – тёртеу «четверо», тюрт- «толкать, пихать кого-что» – тюртюн-
«наталкиваться на кого», силк- «кивать, махать чем» – силкин- «качнуться»,
«рвануться, сделать рывок». В данном случае последний согласный закрытого
слога (СГСС) переходит к открытому слогу (ГС), в результате образуются два

закрытых слога (СГС).
3. Закрытый слог из трех звуков (ГСС) присоединяется к закрытому слогу
любого типа, что преобразует их следующим образом: предыдущие закрытые
слоги (ГСС, ГС) переходят в открытые (СГ, С), а последующий закрытый
неприкрытый слог (ГСС) – в прикрытый (СГСС): кёк «голубой, синий» – кё-
герт- «синить, подсинивать что», кёп «много» – кё-бейт- «увеличивать что
(в количестве); приумножать что», сел «спокойный, слабый, ослабленный» –
се-лейт- «ослабить, успокоить», аз «мало» – аз-айт- «уменьшать, убавлять
что», ий- «опускать что» – ий-илт- «нагнуть, наклонить».
4. При образовании сложных слов на стыке их компонентов, а также собира-
тельных числительных на стыке их корня и аффикса один из гласных выпадает,
что приводит к поглощению слога: къа-ра + а-гъач – къа-ра-гъач «карагач,
вяз», бой-ну + акъ – бой-накъ «имеющий белую шею», эки + еу – э-кеу «двое»,
жети + еу – же-теу «семеро», ал-ты + ау – ал-тау «шестеро».
5. При прибавлении к заимствованиям типа пост, литр, нефть, цирк ка-
рачаево-балкарских аффиксов на гласный второй согласный слога переходит
в состав вновь образованного слога: пост + ум – пос-тум «мой пост», литр +
и – ли-три «литр чего-л.», нефт + инг – неф-тинг «твоя нефть», цирк – цир-ки
«его (ее) цирк».
6. Из одинаковых конечных согласных звуков один (второй) выпадает перед
карачаево-балкарским аффиксом на этот же согласный: грамм + мы? – грам-мы?
«грамм что ли?», металл + ла – метал-ла «металлы», класс + сыз – клас-сыз
«бесклассовый».
Итак, слоговая структура слова в карачаево-балкарском языке имеет сле-
дующие закономерности:
Начальный слог в слове определяет характер последующих слогов, уподо-
бляя их себе по заднему или переднему ряду.
Слог, как и слово, не допускает стечения двух (и более) согласных в своем
начале, но оно возможно в конце слога: элт-ди «он отнес (отвез)», арт-ха
«назад», ант «клятва», айт- «говорить» и др.
При присоединении к слогу-слову типа ГСС слога на гласный согласные
первого слога расщепляются, и второй из них отходит ко второму слогу: элт-
е-ме – эл-те-ме «я несу», айт-а-ды – ай-та-ды «он говорит».
В слогах типа СГ, СГС слоговая граница находится перед согласным: ба-
ра-ма «я иду», кел-тир-ди «он принес (привез)».
Два согласных в середине слова распределяются по разным слогам:
къар-тай «стареть», кел-дим «я пришел», а если их три, то ко второму слогу
отходит третий: къарт-лыкъ «старость», айт-чы «скажи-ка».
ФОНЕТИКА 79
1.1.5. Интонация
Под интонацией обычно понимают весь комплекс средств, организующий

звучащую речь, служащий для выделения в потоке речи высказывания и его
смысловых частей. Интонация имеет два аспекта: 1) коммуникативный и 2) эмо-
циональный.
Коммуникативный аспект карачаево-балкарской интонации имеет три
функции: 1) функцию организации и членения потока речи, согласно которой
речь членится на синтагмы, фразы и предложения; 2) функцию оформления
типов высказываний и различия коммуникативных типов предложения. Ср.:
Жауун тохтады «Дождь перестал»; Жауун тохтады! «Дождь перестал!»,
Къайры барлыкъ эдим «Я никуда не ходил»; Къайры барлыкъ эдим! «Я не
мог пойти!»; Къайры барлыкъ эдим? «Куда я должен был идти?»; 3) функцию
выражения отношений между составными частями интонации. Сравним пред-
ложения Ахмáт къайтханды и Ахмат къайтхáнды «Ахмат вернулся». В них
в зависимости от логического ударения компонентов выражаются разные по-
нятия: 1) вернулся никто иной, а именно Ахмат; 2) Ахмат не остался там, где
был, а вернулся.
Эмоциональный аспект интонации заключается в том, что она служит в
предложении средством выражения эмоционально-экспрессивной окраски, а
также модальности. Например, предложение Бизге келчи! «Приходи-ка к нам!»
в зависимости от эмоционального состояния говорящего может выражать
вежливую просьбу, пожелание, приглашение, угрозу, обиду и другие эмоцио-
нальные значения и оттенки.
Составными и взаимосвязанными компонентами интонации большинство
фонетистов признают мелодику, интенсивность, длительность, темп речи и
тембр произношения. Некоторые исследователи включают в состав компо-
нентов интонации паузы [Буланин, 1970: 167; Салихов, 1995: 101], синтагма-
тическое ударение [Буланин 1970: 176], логическое ударение [Филиппов, 1981:
104], ритмику [Дудников, 1990: 29]. Отдельные же лингвисты, наоборот, сужают
понятие интонации, считая ее компонентами лишь мелодику, длительность и
интенсивность [Бондарко, 1977: 162].
Мы разделяем мнение тех исследователей, которые синтагматическое и
логическое ударения, паузы и ритмику не включают в компонентный состав
интонации, а также тех, которые синтагматическое, логическое (или фразовое)
и эмфатическое ударение считают интонационными средствами [Салихов,
1995: 103].
Мелодика – понижение и повышение основного тона голоса – является
главным компонентом интонации, обязательной характеристикой звучащей
речи, так как свою мелодику имеют слова, синтагмы и фразы. Мелодика в
карачаево-балкарском языке выполняет следующие функции:
1. Служит для членения речи на синтагмы: Ол / Мухамматны, /бизни Мухам-
матны, /жашыды (Гадийланы И.) «Он сын Мухаммада, нашего Мухаммада».
В данном предложении мелодический рисунок между синтагмами можно

отметить переходом от высокого конца к низкому началу, т.е. тон повышается
к концу отрезка речи. Подобная мелодика характерна для многих синтагм ис-
следуемого языка, ср.: Биз / тёбентин, /Чегет элден, /келебиз (Хучиналаны М.)
«Мы идем снизу, из селения Чегет»; Жаш / эгечинден, / тамата эгечинеден, /
уялады (Токумаланы Ж.) «Парень стесняется своей сестры, старшей сестры».
В предложениях, подобных приведенным здесь, конец отрезка речи сам
по себе не выражает законченной мысли без следующего отрезка, который
находится в тесной смысловой связи с ним.
2. Выражает коммуникативный тип предложения – повествовательное, во-
просительное, восклицательное, побудительное. Например, побудительность и
вопросительность в данном языке выражаются повышением основного тона в
слоге с главным ударением: Ата журтубуз жашасын! «Да здравствует наше
Отечество!»; Къачан келликсиз бизге? «Когда приедете к нам?»
3. Логически выделяет слова в предложении. Это можно демонстрировать
на примере такого предложения, как Жауун жауады «Дождь идет». Если пере-
местить логическо-смысловой напор с подлежащего на сказуемое, то резко
изменится тип движения тона: он от нисходящего перейдет в восходящий.
Отдельные элементы высказывания могут быть выделены при помощи
интенсивности (напряженности, усиления) звуков в синтагмах. Специалисты
установили, что «…Начало любой синтагмы характеризуется большей интен-
сивностью, чем конец; к концу синтагмы интенсивность всегда ослабляется.
Однако степень этого ослабления различна для разных типов интонации: она
максимальна для завершенной интонации» [Бондарко, 1977: 166]. Наблюдения
над устной речью карачаевцев и балкарцев показало, что в вопросительных и
восклицательных синтагмах максимальная интенсивность может характеризо-
вать и наиболее сильно ударный гласный в синтагме, ср.: Къáчан / келликдиле
да / ала?! «Когда же они придут (приедут)?!». В усилении интенсивности звука,
т.е. в повышении его силы, большую роль играют степень напряженности ар-
тикулирующих органов и амплитуда колебаний голосовых связок: чем больше
их, тем интенсивнее, громче представляется слушающему данный звук.
Как и в большинстве тюркских языков, в карачаево-балкарском интенсив-
ность участвует в образовании логического ударения, которое достигается
усилением словесного ударения в синтагме, ср.: Биз элгé кёчдюк и Биз элге
кёчдюк «Мы переехали в село».
Под длительностью звуков в потоке речи понимается скорость, темп произ-
несения их. Длительность гласных звуков определяется отношением к ударению.
Наибольшую длительность имеют ударные гласные в словах под логическим
ударением. Вместе с тем на длительность каждого звука влияет темп речи,
измеряемый количеством звуков, произнесенных в единицах времени. Это оз-
начает, что длительность звуков обратно пропорционально количеству звуков,
произнесенных в единицу времени.
ФОНЕТИКА 81
Таким образом, для характеристики длительности звуков в синтагмах разных

интонационных типов следует определить темп произнесения всей синтагмы
или выделить какой-либо звук в синтагме по его длительности.
Сравнение длительности звуков в синтагмах разных коммуникативных типов
предложений в карачаево-балкарском языке показывает, что звуки синтагм в
восклицательном предложении произносятся с меньшей длительностью, чем
звуки синтагм в повествовательном предложении, а звуки синтагм в вопроси-
тельном предложении – с еще меньшей длительностью; ср.: Ала юйге кирéдиле
«Они заходят в дом»; Юйге кúригиз! «Заходите в дом!»; Юйге кирéмисиз? «За-
ходите в дом?».
Следовательно, синтагмы с вопросительной интонацией произносятся с
более быстрым темпом, чем синтагмы с восклицательной и повествовательной
интонацией.
Темп речи в разных языках, даже генетически родственных, не совпадает.
Например, «относительно быстрый темп в татарском языке характерен для
вводных слов и предложений, вводящих слова автора в конструкциях с прямой
речью» [Салихов, 1995: 105]. В карачаево-балкарском языке вводные слова и
предложения произносятся более медленным темпом, чем другие синтагмы
в предложении ср.: «Мени барлыгъыма уа, баям, атам ийнанмайды» – деп,
жарсыйды Азрет (Гуртуланы Э.) «Азрет переживает: «Видимо, отец не верит,
что я поеду»; «Тамбла, Аллах айтса, элге барлыкъбыз», – деп, къууанады Му-
зафар (Токумаланы Ж.) «Музафар радуется: «Бог даст, завтра поедем в село».
На увеличение длительности синтагматически ударного гласного может
повлиять и эмфатическое ударение. В таких случаях длительность выражает
различные эмоциональные оттенки: Аша-а-á, ауруунгу алайым! (Кациланы Х.)
«Ешь, мой миленький! (букв. «чтобы я взяла твою болезнь»), (ласка, просьба)»;
Тохтá, бери бир келсин! (Тёппеланы А.) «Пусть только придет сюда!» (угроза);
Кёрюнме кёзюме! (Этезланы О.) «Не показывайся мне! (букв. «моим глазам»)»
(гнев); Айтырыкъ тюйюлме! (Толгъурланы З.) «Я не скажу!» (категоричность).
Тембр – это особое качество звука, характерное для каждого голоса. По
тембру различаются друг от друга звучания одной и той же высоты. Подобно
тому, как свой тембр имеет отдельный звук, речь также имеет свою окраску –
тембр. Следовательно, тембру речи принадлежит существенная роль в ритмико-
интонационной организации речевого потока.
Тембр в карачаево-балкарском языке, как и в большинстве других языков,
особо ярко проявляется в эмоциональной окраске речи. Эту особенность тембра
Л. Р. Зиндер подчеркивал еще в конце 50-х гг. XX в.: «Очень важную роль
при выражении всевозможных эмоциональных оттенков играет тембр. Когда
говорят «Это было сказано с гневом в голосе» или «с радостью в голосе», или
«со страхом в голосе» и т. п., то имеют в виду именно тембровую окраску про-
изношения» [Зиндер, 1960: 292].
6 Заказ № 261
Разные качества голоса как тембровые средства интонации определяются,

главным образом, состоянием голосовых связок. Например, в данном языке
можно выделить следующие разновидности голоса:
1) напряженный: Ахмат тири, гиртчи, жигит жашды «Ахмат энергичный,
подвижный, храбрый парень»;
2) расслабленный: Ахмат халал, огъурлу, сюйдюмлю жашды «Ахмат до-
брый, милый, нежный парень»;
3) скрипучий: Ахмат а бир арыкъчыкъ, келбетсизчик, къарыусузчукъ «Ахмат
такой худенький, неказистый, слабенький».
Тембр может участвовать и в эмоциональном выделении слова, т.е. в обра-
зовании эмфатического ударения. Например, если в предложении: Ол аламат
адамды «Он замечательный человек» эмоционально выделим слово аламат,
изменив в нем тембр голоса и мелодику: (Ол аламáат адамды), то значение
этого слова станет антонимичным его собственному значению: «очень плохой».
Как видно из вышеизложенного, каждый компонент интонации несет сво-
еобразную нагрузку при оформлении синтагмы. Тем не менее они образуют
нерасчленимое единство и, выступая вместе, взаимодействуют.
Интонация как звуковое средство языка в корне отличается от звуков речи,
в виде которых реализуются фонемы. Звуки речи не имеют собственного зна-
чения, они приобретают его только в морфемах и словах. В отличие от них
интонация обладает определенным значением. При этом, как мы уже видели,
она может придавать противоположный смысл одному и тому же предложению.
Однако есть и такое общее, которое сближает интонацию с остальными
звуковыми средствами. Напрмер, «материальное выражение, реализация ин-
тонации происходит тем же путем, что и реализация других звуковых средств:
изменение длительности, частоты, основного тона голоса, интенсивности свя-
зано с общими навыками управления артикуляционными органами во время
речи» [Бондарко, 1977: 170].
Другая особенность интонации заключается в ее многофункциональности.
С одной стороны, она используется как языковое средство (для различения
разных типов интонации, для связи синтагм в одно целое и т. п.), а с другой –
для передачи отношения говорящего к тому, что он говорит. При помощи ин-
тонации можно передать и эмоциональное состояние говорящего.
1.1.6. Ударение
Словесное ударение. В отличие от некоторых тюркских языков, например,

турецкого, узбекского и киргизского, в которых словесное ударение преиму-
щественно динамическое, хотя помимо него в слове имеется и музыкальное
ударение [Севортян, 1955: 130; Кононов, 1960: 52–56; Орусбаев, 1974: 52], в
карачаево-балкарском языке оно только динамическое. Оно в данном языке и
силовое, в отличие от якутского, киргизского и туркменского (в которых на-
ряду с силовым существует и тоническое ударение), якутского и туркменского
ФОНЕТИКА 83
(которые, помимо всего, характеризуются еще количественным ударением)

[Аракин, 1984: 410].
В зависимости от своего характера и интенсивности силовое ударение в ка-
рачаево-балкарском языке подразделяется на главное ударение, которое обычно
падает на последний слог, и второстепенное, возникающее в словах, имеющих
четыре и более слогов, и падающее на первый слог слова, ср.: úшлериклерú
«те, которые будут работать», áшарыкъчыкъны «то, что подлежит съеданию»,
кёрмезликлерúм «то, что я не должен был видеть» и др.
Поскольку словесное ударение падает на последний слог, то оно связанное,
фиксированное, одноместное. Однако это не означает, что такое ударение не-
подвижное. Оно подвижное, так как при присоединении аффиксов к словам
передвигается к ним: адáм «человек» – адамлá «люди» – адамалары «их (его)
люди» – адамларыбыз «наши люди» – адамларыбызгъá «(к) нашим людям».
В старых заимствованиях ударение приспособлено к законам карачаево-бал-
карского языка, а в новых – оно не изменяется и при прибавлении аффиксов, если
это не слова с ударением на конце, в которых переносится на последний аффикс;
ср.: бёчкé «бочка», салáм «солома», меркé «полтора пуда» (русск. «мерка»),
гуржабá «кружево», киристéн «христианский», капéк «копейка», пасудá «фляга»
(русск. посуда), профéссор – проффéссорлагъа «профессорам», но мотóр –
моторлá «моторы» – моторлагъá «моторам».
Однако довольно много случаев, когда ударение не падает на последний слог
слова и подвижность его нарушается. Это имеет место как в знаменательных,
так и в служебных и экспрессивно-эмоциональных словах.
В знаменательных словах неподвижное ударение может находиться на
первом и предпоследнем слоге одинарных и сложных, а также на последнем
слоге своего первого компонента сложных слов.
Ударение неподвижно и прикреплено к первому слогу в словах следующих
частей речи:
1) сложные существительные с раздельным написанием компонентов,
первый из которых односложен: бáш сюек «череп», бýз сюммек «сосулька»,
бáл чибин «пчела», жáн жаулукъ «полотенце», кюз арты «осень», тáш макъа
«черепаха», жáн къазауат «агония» и др.;
2) сложные прилагательные с раздельным написанием компонентов, первый
из которых односложен: кёп томлу «многотомный», áз тиражлы «малоти-
ражный», бúр жанлы «односторонний», сýу бетли «светло-голубой», бáл бетли
«каштановый»;
3) вопросительные и указательные местоимения: аллай «как тот», быллай
«как этот», áнча, мынчá «столько», áнчау, мынчау «столько-то» (людей), къáчан
«когда», ненча «сколько», къáллай, нéллай «какой», а также в производных
формах, образованных от них: áллайны «такого, как тот», мынчагъа «столь-
кому», къáчандан «с каких пор», къáчаннга «на какое время», нéнчагъа «на
сколько», нéнчасы «сколько из них», нéллайны «какого», нéллайыракъ «какой
примерно»;
6*
4) наречия: а) одинарные: энди «теперь, ныне», шёндю «теперь, в насто-

ящее время», хáман «всегда, постоянно», эрлай «живо, быстро, мгновенно,
немедленно», бúлмей «нечаянно», бúрча «одинаково», былтыр «в прошлом
году»; б) сложные и повторные: бúр талай, бúр ненча «несколько», быллай
бир, áллай бир «столько», бúраз «немного», бюгюн «сегодня», бюгече «нынче
ночью», тюнене «вчера», быйыл «в этом году», бý жол «в этот раз», тáмбла
«завтра», (танг «рассвет» и бла – послелог «с»), хáр заманда «всегда», áз-аз
«понемногу», бúр-бир «по одному», тáп-тап «нормально, хорошо», тéрк-терк
«часто», тынч-тынч «потихоньку» и др.;
5) многие составные числительные: óнбир «одиннадцать», óнжетинчи
«семнадцатый», óналтышар «по шестнадцать», юч жюз «триста», бéш жюз
«пятьсот» и др.;
6) ряд междометий одинарных и сложных: óллахий!, бúлляхий!, тáллахий!
«ей-богу!, клянусь Аллахом!», тóба! «о боже!», ы маржа! (выражает призыв,
обращение), áй медет! «как жаль!», áй анасыны! «ах!», óу кюнюм! «о боже!»
и др.;
7) ряд союзов одинарных и сложных: áнсы «иначе, а то, не то, а не то», сóра
«и еще», óгъосе «или» (огъáй «нет» и эсе «если»), эмда «и», нéда «или», нéк
десенг, не ючюн десенг «потому что», óл себепден «поэтому»;
8) значительное число одинарных и сложных частиц: шáшмай «точь-в-точь»,
áрабий / áрабин (выражает любопытство, интерес, желание узнать о чем-либо),
тýура «как раз», чыртда, чыртданда «совсем, совершенно», хоу / хау бир да!
«куда уж там!, ничего подобного!» и др.;
9) некоторые модальные слова: эшта «видимо, вероятно, наверное, должно
быть, по-видимому», úйсагъан (показывает сильное желание говорящего),
ярабий / ярабин (выражает сомнение).
Неподвижное ударение, прикрепленное к предпоследнему слогу, имеют
производные наречия на -ча и -май: къысхáча «вкратце», жангыча «по-новому»,
эскúча «по-старому», орýсча «по-русски», буруннгýча «по-прежнему», адáмча/
адамы-ча «как надо, как положено», бýзмай «точь-в-точь, точно», бёлмей «регу-
лярно, постоянно, целиком», бúлмей «нечаянно, неумышленно», аямай «очень
сильно, здорово», «беспрестанно, неустанно», тохтáмай «беспрестанно, бес-
прерывно» и др.;
Довольно большое количество двухкомпонентных слов имеют неподвижное
ударение на последнем слоге своего первого компонента:
1) сложные парные слова-существительные: атá-ана «родители», азыкъ-
тюлюк «еда (всякая)», алым-берим «купля-продажа», «обмен», сабúй-сюбюй
«детвора», сатыу-алыу «торговля» и др.;
2) существительные с собирательным ироническим значением: акъсáкъ-
тукъсакъ «разные хромые», тамыр-тумур «всякие корни», темúр-тюмюр
«всякие железные изделия», къатын-къутун «женщины всякие», чунгýр-мунгур
«рытвины и ухабы» и др.;
ФОНЕТИКА 85
3) наречия и прилагательные, образованные путем простой или морфоно-

логизированной редупликации типа андá-санда «изредка», заманлы-замансыз
«вовремя и не вовремя», тууýп-битип «за всю жизнь», ёлюп-ёчюп «еле-еле, с
большим трудом», ёмюр-ёмюрге «на веки веков», кюппé-кюндюз «среди белого
дня», ашыкъ-бушукъ «наспех, торопливо, кое-как» и др.;
4) некоторые сложные наречия: бирсú кюн / бюрсюкюн «позавчера», «по-
слезавтра», кечé узуну «всю ночь», эрттéн бла «утром», ингúр ала «под вечер»
и др.;
5) звукоподражания и образоподражания типа тыхáр-тухур (подражание
шуму, грохоту), зынгáр-зунгур (подражание сильному звону), жыгъáл-жугъул
«галдеж», жáркъ-журкъ «сверкая с переливами» и др.
Проклитики и энклитики в фонетических словах не принимают на себя
ударения: не къадáр «так много», бир арúу «такой красивы», шо сенú «чтобы
тебя…», сенú бла «с тобой» и т. п.
Мнение, согласно которому «когда служебное слово принимает аффикс,
ударение падает на этот аффикс…» [Будаев, 1968: 85], не подтверждается фак-
тами исследуемого языка. Произношение типа сени бламыды? «с тобой ли?»,
сени ючюнмю? «ради тебя что ли?» [Там же]; аны кибиклé «такие, как он» не-
правильны, правильны сенú бламыды?, сенú ючюнмю?, аны кибикле.
Неподвижное ударение прикреплено к последнему слогу первого компо-
нента и в следующих грамматических сложных формах:
1) формы интенсива прилагательных, представляющие редупликацию
первого их компонента: къáп-къара «черный пречерный», жáп-жашил «зе-
леный-презеленый», кеппé-керти «доподлинный, неопровержимый, точный»,
тюппé-тюз «совершенно верный», чиппé-чий «совершенно сырой» и др.;
2) редуплицированные формы деепричастия на -а / -е, -и, -п: ашыгъá-ашыгъа
«торопясь», кюлé-кюле «смеясь», ишлéй-ишлей «работая», урýп-уруп «ударяя»,
секирúп-секирип «прыгая» и др.
Непостоянно ударение и при обращениях: оно в данном языке падает на
первый слог – при обращении к лицу на родном языке, на последний слог – при
обращении к лицу на русском языке: Áхмат и Ахмáт, Мáгомет и Магомéт.
Многие аффиксы в карачаево-балкарском языке не принимают на себя
ударения. Безударны, например:
1) аффиксы сказуемости: мéнме «это я», келгéнсе «ты пришел», барáды
«он (она) идет», айтáбыз «мы говорим», кетгéнсиз «вы ушли (уехали)» и т. п.;
2) аффикс 2-го л. мн. ч. повелительного и желательного наклонений -гъыз /
-гиз, -гъуз / -гюз: бáрыгъыз «идите», кéлигиз «идите сюда, приезжайте», окъýгъуз
«читайте, учитесь», кёрюгюз «попробуйте» и т. п.;
3) аффиксы категории лица при спрягаемых формах глагола: баргъáнса
«ты ходил», ишлегéнме «я работал», айтырыкъсыз «вы скажете», элтирикмé
«я отнесу (отвезу)», кёрлюкбюз «мы увидим» и т. п.;
4) второй компонент сложного деепричастного аффикса -гъынчы / -гинчи,

-гъунчу / -гюнчю: баргъынчы «пока не сходит (съездит)», тойгъунчý «досыта»,
ёлгюнчю «пока жив» и т. п.;
5) отрицательный глагольный аффикс -ма / -ме, -май / -мей: бáрма «не
ходи», бáрмадыкъ «мы не ходили», кéлмедиле «они не пришли (приехали)»,
áйтмасагъыз «если не скажете», áлмай «не беря», бúлмей «не зная» и т. п.;
6) уподобительный аффикс: -лай: мéнлай «такой, какой я», сúзлай «такой,
как вы», áллай «такой, как он, тот», быллáй «такой, как этот», бúзлай «такой,
как мы», сéнлай «такой, как ты» и т.п.;
7) сравнительный аффикс -ча: бизнúча «такой, как мы», кесигиздéча «такой,
какие имеются у вас», аныкъыча «такой, как у него», саламчá «такая, как со-
лома», ишлерúкча «как будто будет работать», бúлмегенча «как будто не знаю
(-ешь, -ет)» и т.п.;
8) аффиксы (частицы) вопроса -мы / -ми, -му / -мю: алдымы? «взял ли он?»,
келдúнгми? «пришел ли ты?», сорáмыса? «будешь спрашивать?» и т. п.
По мнению некоторых исследователей, которое мы разделяем, причина
неударности перечисленных аффиксов кроется в необходимости соблюдения
грамматико-фонетической дифференциации омонимических аффиксов [Ке-
несбаев, 1964: 11;12].
Силовое (динамическое) ударение в слове подразделяется на главное и
второстепенное. До сих пор мы говорили о главном ударении. Кроме него,
в словах с тремя и более слогами, из которых ударным является последний,
может возникнуть, обычно на первом слоге, второстепенное ударение: адамлá
«люди», сабийлегé «детям», ашыкъгъанлыкъгъá «из-за поспешности».
Безударные слоги подобных слов «…имеют восходящую просодическую
градацию, в том числе и по длительности произношения. По мере удаления
от места ударения они получают все менее четкую просодическую характери-
стику, исключая лишь первый слог со второстепенным ударением» [Юлдашев,
1981: 70].
В сложных словах и повторах типа къарá наныкъ «ежевика», ёмюр-ёмюрге
«на веки веков», в которых ударение падает на последний слог их первого
компонента, последний слог второго их компонента имеет второстепенное
ударение. Просодически его отличие от неударного слога первого компонента
почти незаметно, неударный же слог второго компонента имеет самую мини-
мальную просодическую характеристику. С точки зрения акцентно-ритмической
подобные слова ничем не отличаются от синтагм типа аны кибик «подобно
ему», «такой как он», кесú окъуна / огъуна «даже он сам», которые включают
в себя синтаксически ведущее и зависимое слово (сочетание знаменательного
слова с двусложным послелогом или частицей).
Аналогичное же акцентно-ритмическое строение имеют сложные гла-
гольные формы: айтá эдим «я говорил (неоднократно)», айтхáн эдим «я уже
говорил», айтá тургъанбыз «мы, бывало, говорили».
ФОНЕТИКА 87
Если в сложных словах и повторах ударение падает на последний слог, то

второстепенное ударение появляется на последнем слоге первого их компонента:
къарáкъáш «чернобровый», къалгъáн-булгъан «объедки, остатки, отбросы».
В тех же случаях, когда главное ударение падает на первый слог слова, то
второстепенное ударение появляется на последнем его слоге: кéлмегенле «те,
которые не пришли», жáзмаучула «те, которые не пишут» и др.
В некоторых словах, имеющих четыре и больше слогов, наблюдается и
третьестепенное ударение: шапалары «их (его, ее) повара», ётюрюкчюлé «об-
манщики» и т.п. В данных словах третьестепенное ударение находится рядом
со второстепенным (в первом) и через один слог от него.
О фонологической роли карачаево-балкарского словесного ударения нет
определенной установки, кроме констатации, что оно «играет смыслоразличи-
тельную функцию», опирающуюся на примеры типа алмá «яблоко» – áлма «не
бери», адáмсыз «вы (настоящий) человек» – адамсыз «без человека», орундá
«на месте» – орýн да «и место» [Будаев, 1976: 82; см. также: 1984: 68].
Фонологическая, или смыслоразличительная, функция словесного ударения
бывает конститутивной (или словопознавательной) и смыслоразличительной.
Первая означает, что ударение является обязательным элементом звукового
облика слова. Например, в русском языке ударение «…представляет собой…
непосредственно признак слова (а при подвижности ударения – признак слова
в его данной конкретной форме). Это доказывается тем, что два слова, разли-
чающиеся местом ударения, при последовательном членении на кратчайшие
звуковые единицы оказываются всегда отличающимися друг от друга не только
одним, а двумя признаками. Ср., например, мýку и мукý: эти слова отличаются
друг от друга не только ударностью первого [у] в первом слове и без ударностью
во втором, но также обязательно и безударностью второго |у| в первом слове и
его ударностью во втором» [Аванесов, 1955: 121].
Слова типа замóк – зáмок, запáхнуть (издать запах) – запахнýть (закрыть)
отличаются не только ударением, но и редукцией безударных гласных. Сле-
довательно, вопрос об ударении в русском языке тесно связан с вопросом о
редукции гласных, что ничего общего не имеет с ударением тюркских языков.
В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, наблюда-
ется вторая фонологическая функция ударения – смыслоразличительная. При
этом в данном языке ударение различает смысл только грамматических форм
слов, а в русском, кроме этого, и словарных форм слов, ср.:
Русский язык Карачаево-балкарский язык
пóля – поля бурмá «кудрявый» – бýрма «не крути»
хлóпок – хлопóк бáрды «есть» – барды «он сходил»
прóпасть – пропáсть алайдá «там» – алáй да «и так»
промóкнуть – промокнýть атамá «моему отцу» – атáма «я отец»
Как видно из примеров, в русском языке ударение различает по смыслу
грамматические формы слов, словарные формы одной и той же части речи и
разных частей речи, а в карачаево-балкарском – только грамматические формы
слов. При этом количество таких форм слов, которые различаются местом уда-
рения, в данном языке значительно меньше, чем в русском, и среди них можно
выделить такие группы:
1) существительные и отрицательные формы повелительного наклонения
глагола: тюйме «пуговица» – тюйме «не избивай», басмá «печать» – бáсма
«не дави, не наступай» и т. п.;
2) прилагательные и отрицательные формы повелительного наклонения
глагола: бурма «кудрявый» – бурма «не крути», жайма «плоский» – жайма
«не распространяй, не развешивай (вывешивай)» и т. п.;
3) различные формы существительных: атабыз «наш отец» – атабыз «мы
отцы», анасыз «без матери» – анасыз «вы матери» и т. п.;
4) разные формы прилагательных: таматабыз «наш старший» – тама-
табыз «мы старшие», кичибиз «наш младший» – кичибиз «мы младшие» и т. п.;
5) существительные и формы желательного наклонения глагола: атчы
«конюх» – атчы «бросай-ка», алчы «передовик» – алчы «возми-ка» и т. п.;
6) существительные и деепричастия на -гъынчы / -гинчи: къачхынчы‫« ׳‬бе-
‫׳‬
глец» – къачхынчы «пока не убежит», кёчгюнчю «кочевник, переселенец» –
кёчгюнчю «до переселения» и т. п.;
7) прошедшее время 3-е л. глагола и существительные с аффиксом сказу-
емости: тюшдю «он слез», «упало (что-то)» – тюшдю «наступил полдень»,
кечди «он простил» – кечди «уже поздно» и т.п.;
8) существительные в местном падеже и сочетания существительного с
союзом да: атдá «на лошади» – áт да «и лошадь», башдá «в голове» – бáш
да «и голова» и т. п.;
9) сложные наречия и сочетания слов: бусагъатдá «сейчас» – бỳсагъатда
«в этот час», былайдá «здесь, тут» – былай да «и так» и т. п.
Другие виды ударения. Эти типы ударения связаны с терминами «фраза»,
«речевой такт», «синтагма» и «эмфаза». Устный текст состоит из фраз – закон-
ченных отрезков речи. Каждая фраза ограничивается от других продолжитель-
ными паузами и имеет законченную мысль. Продолжительные по длительности
фразы делятся на речевые такты – кратчайшие части фразы, которые выделя-
ются ритмико-интанационными средствами и заключают в себе знаменательную
словоформу или словосочетание. Составными частями фраз или отдельными
фразами являются и синтагмы – интонационно-смысловые единства, возни-
кающие в процессе речи.
Эмфаза – выделение важной по смыслу части высказывания (группы слов,
слова или части слова).
Фразовое ударение образуется усилением словесного ударения какого-либо
слова во фразе, синтагматическое ударение – в синтагме, логическое уда-
рение – выделением какого-либо слова по требованию ситуации или контекста,
тоже достигается усилением словесного ударения данного слова; тактовое
ударение – выделением одного из слов речевого такта.
ФОНЕТИКА 89
Каждая синтагма фразы имеет синтагматическое ударение, которое в данном

языке не имеет постоянного места как в русском языке – последний ударный
гласный синтагмы. Однако в большинстве случаев синтагматическим ударе-
нием выделяется первое слово: Элнú жашлары / таунỳ этегинде / чалгъы
чаладыла «Парни села у подножия горы косят сено»; Бизнú атабыз / афгáн
урушдан къайтханлы / фермада ишлейди, /ийнек сауады «Наш отец, с тех пор
как вернулся с афганской войны, работает на ферме, доит коров».
Синтагматическое ударение иногда может находиться не на обычном месте,
например, когда возникает необходимость логически выделить другое слово.
Такое синтагматическое ударение часто называют логическим ударением; ср.:
Тáмбла элге барлыкъбыз «Завтра поедем в село» – Тамбла элгé барлыкъбыз
«Завтра поедем в село» – Тамбла элге барлыкъбыз «Завтра поедем в село».
Эмфатическое ударение усиливает эмоциональную сторону слова. В эм-
фатически выделяемых словах различаются положительные эмоции, характе-
ризующиеся удлинением ударного гласного и отрицательные эмоции, харак-
теризующиеся удлинением согласного в начале ударного слога [Златоустова,
1957]: къа-ара! «смотри!» (восторг), а-ариу «красивый» (нежность), эриш-ши
«безобразный» (пренебрежение), ач-чы «кислый» (неодобрение) и др.
В карачаево-балкарском языке роль гласных в образовании эмфатического
ударения невелика. Удлиняются лишь гласные а, э(е), ы и не часто. При этом в
отличие от многих языков, особенно русского, удлиняется обычно не ударный,
а предударный гласный: ба-арып «сходив (съездив)», са-абыр «спокойный»,
э-эркин «свободный», бе-ери «сюда». Гласный |ы| удлиняется только под уда-
рением: акъыры-ын «медленно», жашыры-ын «тайно».
Эмфатическое удлинение согласных встречается довольно часто и касается
главным образом начальных звонких согласных ударного слога типа СГС. Уд-
линяются все сонорные, кроме |н|: би-ййик «высокий», а-ййамай (орф. аямай)
«очень сильно, беспрестанно», тю-ййюп «избив»; къа-ллын «густой», жы-ллы
«теплый», кю-ллюп «смеясь», а-мман «плохой», та-ммам «как раз», хо-ўўа
(малк.) «да, ладно», а-ўўур «тяжелый», да-ўўур «шум», а-рриў «красивый»,
ки-ррип «заходив», ма-ррап «прицелившись».
Из парных звонких удлиняются |з|, |б|, |ж|: у-ззун «длинный», ба-ззыкъ «тол-
стый», къы-ззыу «жаркий, горячий», ча-ббып «бегом», кё-ббюп «опухшись»,
къу-жжур «странный», ху-жжум (малк.) «только, лишь», мы-жжыкъ «невос-
питанный, с плохими манерами».
Глухие согласные удлиняются очень редко: э-шшек «осел (о человеке)»,
кю-шшлю (орф. кючлю) «острый (на вкус)», къа-тты «твердый», ти-ттиреп
«дрожа, сотрясаясь».
Как свидетельствуют приведенные примеры, удлиняются чаще всего со-
гласные и гласные в прилагательных, наречиях и деепричастиях на – п.
Сравнивая эмфатическое ударение с логическим, можно заключить, что «…
логическое ударение привлекает к данному слову, а эмфатическое делает его
эмоционально насыщенным. В первом случае проявляется намерение говоря-

щего, а во втором выражается непосредственное чувство» [Щерба, 1953: 133].
1.2. Фонология
Хотя фонология как самостоятельная дисциплина окончательно оформи-
лась еще в 30-х гг. XIX в. в Европе, во многих исследованиях она до сих пор
продолжает оставаться разделом фонетики.
Несмотря на свое фонологическое название, к ним же относится первое,
и пока единственное специальное исследование, посвященное системе фонем
карачаево-балкарского языка, автором которого является А. Ж. Будаев [1968].
В нем описание фонетических явлений и акустико-артикуляционных особен-
ностей звуков языка превалирует над описанием их смыслоразделительной
функции.
Тем не менее вслед за С. И. Бернштейном [1962], А. А. Реформатским
[1970], Т. П. Ломтевым [1972], Л. В. Бондарко [1981], В. Б. Касевичем [1983],
В. К. Журавлевым [1986], В. А. Виноградовым [1990] и другими исследовате-
лями мы считаем фонологию самостоятельным разделом языкознания.
Итак, фонология – раздел языкознания, который, в отличие от фонетики,
изучающей звуковую сторону языка, изучает смыслоразличительные функции
звуков языка в пределах слова, словоформы и морфемы. Говоря иначе, фонетика
рассматривает акустическую и анатомо-физиологическую стороны звуков языка,
а фонология изучает их с точки зрения их функций в процессе коммуникации,
т.е. их функциональную сторону.
Система фонем, их функции и закономерности позиционной реализации
составляют предмет фонологии.
Фонема. Существуют различные определения фонемы. Так, по мнению
одних исследователей, фонемы – это звуки языка, служащие для дифференци-
ации означающих [Аванесов, 1956: 7, Панов, 1979: 94 и др.], другие – считают
определения фонемы как звука, звуковой единицы, фонетической единицы
нелогичными, потому что фонема представляет собой не звуковую, а функцио
нальную реальность [Воронкова, Стеблин-Каменский, 1970: 26].
Средним между указанными является мнение Т. П. Ломтева, согласно ко-
торому из того, что звуки человеческой речи выступают в фонологии как со-
циальные объекты, имеющие различительное назначение, не следует, что они
утрачивают свой звуковой статус [Ломтев, 1972: 4].
Еще менее удачным представляется определение фонемы как пучка раз-
личительных признаков [Якобсон, Фант, Халле, 1962: 213]. Возражая авторам
этого определения, Т. П. Ломтев пишет: «Фонема не пучок (или множество)
различительных признаков, а реально существующие объекты признаков,
реально существующие объекты языковой действительности. Пучком (или
множеством) различительных свойств являются их модели как научные по-
строения» [Ломтев, 1972: 5].
ФОНОЛОГИЯ 91
Одним из недостатков определения фонемы является смешение фонемы со

звуком, нечеткое разграничение их особенностей. Это видно в вышеуказанном
первом фонологическом исследовании в карачаево-балкарском языке. В нем,
например, часто утверждается, что фонема произносится, артикулируется, хотя
общеизвестно, что произносится не фонема, а ее реализация – звук. Описание
дифференциальных элементов фонем (звонкость – глухость, переднеязычность –
заднеязычность, смычность – щелинность и др.) заменяет артикуляционная
характеристика их реализаций – звуков, аллофонов.
«Фонема как абстрактная единица противополагается звуку как конкретной
единице, в которой фонема материально реализуется в речи» [Виноградов,
1990: 553].
Хотя фонема, как и звук, является объектом звуковой действительности,
она, в отличие от звука, обладает различительным свойством. Это можно де-
монстрировать на примере карачаево-балкарских слов дау «претензия» и тау
«гора», где согласные |д| и |т| являются разными звуками и разными фонемами.
Звонкость и глухость, которыми различаются эти согласные, являются такими
свойствами их, которые различают их друг от друга и служат для различения
слов: дары «лекарство» (уст.) – тары «просо», адам «человек» – атам «мой
отец», бадыр «кочка на болоте» – батыр «отважный, храбрый», «герой» и др.
Еще пример. Гласные |о| и |ё| в словах бол- «быть» и бёл- «делить» являются
разными звуками, но одной фонемой: парные гласные переднего и заднего ряда
(|о| – |ё|, |ы| – |и|, |у| – |ю|, |а| – |е|) в сингармонистических тюркских языках
не служат для различения других единиц языка (см. ниже).
«Отношения звука к фонеме и фонемы к звуку различные. Всякая фонема
есть звук, но не всякий звук есть фонема» [Ломтев, 1972: 11]. Так, звуки |з| и
|с| в словах къыз и къыс- – разные фонемы, а в словоформах къызла «девушки»
и къы[с]чыкъ «девочка» – разные звуки, но не разные фонемы, а одна фонема,
потому что различие между этими согласными здесь не может различать двух
морфем къыз, в обоих словоформах имеется только одна морфема къыз.
В каждом языке фонемы имеют определенное количество, а истинное ко-
личество звуков невозможно установить ни в одном языке, потому что многие
звуки имеют варианты, а установить их порою невозможно без специальной
аппаратуры.
Из-за затруднений в графическом оформлении порою даже легко разли-
чимые звуки в тюркских языках обозначаются одной и той же буквой. На-
пример, в карачаево-балкарском языке в словах жахил «темный, отсталый,
неграмотный», Ибрахим, мырхык «репейник (соцветие)», хомух «ленивый,
бездеятельный», хыяр «тыква», хата «ущерб, убыток, вред» на месте выделен-
ного согласного произносятся разные звуки: в первых двух – [h] (заднеязычный
фарингальный), во-вторых – [ҳ] (среднеязычный щелевой), в-третьих – [х’]
(заднеязычный фрикативный). И все они на письме обозначаются буквой х.
В зависимости от длительности, громкости, музыкального тона слово может
произнестись по-разному. Сами же эти условия произнесения связаны с разным
звуковым окружением. Например, перед губными гласными согласные кара-

чаево-балкарского языка огубляются (у[зо]ун «длинный», [ко]ёлек «рубашка»,
о[то]оу «комната, [ко]юндюз «днем»), а перед негубными гласными этого не
происходит (у[з]акъ «далекий», [к]ырдык «трава», [т]ерек «дерево», [к]ирит
«замок»). Однако носители карачаево-балкарского языка разницы между зву-
ками [з] и [зо], [к] и [ко], [т] и [то], [л] и [ло] не замечают. Не замечают они
разницы и между звуками [ч] и [чж] в словах юч «три», кюч «сила», а также
словосочетаниях юч баш «три головы», кюч бер- «дай силы», потому что они
обозначены одной и той же буквой – ч, потому что разница между этими зву-
ками, как и звуками, указанными выше, может быть установлена только при
особом усилии или экспериментальным путем.
Неспециалисты не замечают даже более значительные различия звуков:
биринчи «первый» – б[ь]реулен «кто-то» ([и] – [ь]), кёбюсю «большинство» –
кёб[ь]рек «побольше» ([ю] – [ь]), бадыр «кочка на болоте» – бад[ъ]ра- «рас-
пускаться, раскрываться (о растениях)» и др. Указанные звуки в одних и тех
же словах и словоформах попарно объединяются в одну фонему.
Изменения звуков в потоке речи, обусловленные фонетическими закономер-
ностями (ассимиляцией, диссимиляцией, озвончением и др.), четко различаю-
щиеся при литературном произношении, также объединяются в одну фонему:
аз «мало» – а[с]чыкъ «немножко, чуть», он «десять» – о[м]бир «одиннадцать»,
кёп «много» – кёбей «увеличиваться (в количестве), приумножаться» и др.
Из приведенных примеров видно, что в них одни звуки близки между собой
артикуляционно ([з] – [с]), ([п] – [б]), а другие не имеют близости ([н] – [м]):
[н] – переднеязычный, зубной, смычнопроходной, носовой; [м] – губно-губной,
смычнопроходной, носовой.
Следовательно, акустико-артикуляционная близость или отдаленность звуков
не влияет на то, к одной или к разным фонемам они относятся. Это решает их
позиционное поведение: если чередование звуков связано с их фонетической
позицией или комбинаторными изменениями, такие звуки составляют одну
фонему.
Смысл слов и морфем, приведенных выше, не изменяется потому, что в них
разные звуки не встречаются в одной и той же позиции, обусловлены разными
позициями.
Смысл слов и морфем изменяется только в тех случаях, когда разные звуки
их встречаются в одной и той же позиции, различия их не зависят от фонети-
ческого положения, обусловлены лишь системой фонем исследуемого языка:
бар- «идти» – бал «мед» – бат- «погружаться; тонуть» – баш «голова» – бас-
«давить» – бакъ- «кормить», «лечить», «ухаживать, смотреть за кем-чем», жаз
«весна» – къаз «гусь» – наз «пихта» (карач.) – баз- «надеяться, полагаться» – саз
«желтый, бледный (о цвете лица)», бакъдыр- «лечиться» – чакъдыр- «высекать
искру», «щелкать чем», ашлыкъ «ячмень» – ашчыкъ «пища (ласк.)» и др.
Все это говорит о том, что фонемой является не всякий звук, а только такой,
который связан, как это уже отмечалось, с различением смысла слов, словоформ
и морфем. Следовательно, самым главным назначением фонем является раз-

личение разных слов, словоформ и морфем. У них есть и другое назначение:
они способствуют отождествлению одних и тех же слов, словоформ и морфем.
Например, в словах азчыкъ «немножко, чуть» и асдыр- «заставить вешать» –
разные корни (аз «мало» и ас- «вешать»), а в словоформах ачдан «с голода»
и ачлай «натощак, на голодный желудок» один и тот же корень, потому что у
первой пары значения разные, а у второй – одно и то же значение. Во-вторых,
корни словоформ ачдан и ачлай произносятся одинаково, что и дает возмож-
ность для их отождествления. Однако мы можем отождествлять и корни слово-
форм, произносимые по-разному: ачкёз «жадный, алчный, корыстолюбивый»,
ачлай. Объясняется это тем, что чередующиеся звуки корня ([ч] – [ш]) относятся
к одной и той же фонеме – [ч].
Исследование фонем карачаево-балкарского языка показывает, что они по-
тенциально связаны со значением. Это проявляется в том, что фонемы могут
составить звуковые оболочки морфем (аффикса род. и вин. пад.: мен + и «меня»,
ата + м «мой отец», ана + нг «твоя мать», къол + у «его (ее) рука»; имени дей-
ствия: аша + у «поедание», къара + у «уход; присмотр», ары + у «уставание,
изнурение»), слова (частиц: келсенг а «приходи-ка», междометий: О, сен а не
этесе мында?! «О, а ты что тут делаешь?!»), даже предложения (когда оно со-
стоит из одноименного слова): – Бу къайсы харфды? – «Эта какая буква? – Э).
То, что фонема является минимальной единицей языка, означает, что в со-
став морфем она входит как минимальный сегментный компонент. Это видно
из того, что членение морфемы на фонемы возможно, постольку в данном языке
морфема по своей протяженности может совпадать с фонемой (см. выше).
Еще одной, очень важной для определения сущности фонемы, особенно-
стью является то, что она как особая языковая единица, входя в состав зву-
ковых единиц слов и морфем, обособляется от них и существует независимо от
них. Например, фонема / т / входит в состав слов таш «камень», от «огонь»,
олтан «подошва» и др., т.е. является компонентом их звуковых оболочек, но
она существует совершенно независимо от них, как самостоятельная единица
языка, обособляясь от других аналогичных единиц, противопоставляясь им:
от «огонь» – окъ «пуля», тау «гора» – жау «масло» – бау «хлев, сарай для
скота» – дау «претензия», атам «мой отец» – адам «человек» – ашам «ап-
петит» – алам «вселенная».
Тот факт, что фонемы обозначаются отдельными буквами лишь благодаря
обособлению их от слов, является доказательством независимого, самостоя-
тельного существования их [Буланин, 1970: 37].
Из изложенного здесь о фонеме вытекает, что она характеризуется следу-
ющими особенностями:
1) является минимальной линейной единицей языка;
2) потенциально связана со значением;
3) существует самостоятельно, независимо от других фонем, слов, их форм
и морфем;
4) различает разные слова, их формы и морфемы;

5) способствует отождествлению одних и тех же слов, их форм и морфем.
В большинстве существующих определений фонемы отмечаются лишь
первая и четвертая из указанных здесь ее особенностей.
Более приемлемым, охватывающим почти все основные особенности фо-
немы, является определение, данное Л. Л. Буланиным: «Фонема – это мель-
чайшая, линейно нечленимая независимая единица звуковой системы языка,
обладающая потенциальной связью со значением, образующая звуковые обо-
лочки значимых единиц языка и способная их дифференцировать» [Там же:
38]. Здесь не хватает лишь указания на то, что фонема способна не только
дифференцировать слова, их формы и морфемы, но способствует и отождест-
влению их.
Одни звуковые различия не зависят от фонетического положения, а другие
зависят от конкретных фонетических условий. Первые называются фонем-
ными различиями, а вторые аллофоническими различиями. Фонемные различия
существуют между фонемами, а аллофонические между аллофонами фонем.
Аллофоны – это звуки, в которых реализуется фонема в зависимости от по-
зиции в слове, словоформе и морфеме.
Аллофоны фонемы выступают в различных фонетических условиях, по-
этому отличаются друг от друга. Звуковые различия между аллофонами могут
быть относительно близкими, далекими и даже могут не иметь никакого зву-
кового сходства, тем не менее они не противопоставляются друг другу в оди-
наковых условиях [Там же: 32]. Например, различия между звуками [т] и [д]
в словах таулу «балкарец» и даулу «спорный, конфликтный» (глухость [т] и
звонкость [д]) не зависят от их фонетического положения (оно здесь иден-
тично), а обусловлены системой фонем данного языка, поэтому они являются
фонемными. Различия же между звуками [з] – [с] – [ж] в словах кёз «глаз» –
кё[с]чюк «глазок» – кё[ж] жаш «слеза» зависит от фонетических условий ([з]
в первом слове, находится в сильной позиции, во втором и третьем – в слабой
позиции – позиции ассимиляции), поэтому они аллофонические.
Звуковые различия между указанными аллофонами значительны, тем не
менее они не нарушают тождества фонемы [з].
Между аллофонами [т] и [ч] фонемы [т] в словоформах ат «конь, лошадь»
и а[ч]чы «конюх» нет сходства: [т] – зубной, взрывной, глухой, смычный, перед-
неязычный; [ч] – аффриката, нёбный (передненёбный), глухой. Несмотря на
это они являются оттенками фонемы [т].
1.2.1. Позиции фонем
В карачаево-балкарском языке о позициях фонем писал только А. Ж. Будаев

в упомянутой выше работе. Разделяя точку зрения Н. С. Трубецкого [1960: 109],
А. А. Ахундова [1964: 14] и М. А. Черкасского [1965: 18], он считает, что «…
для гласных фонем карачаево-балкарского языка… сильной позицией следует
считать начальный слог слова» [Будаев, 1968: 57]. Однако произношение слов
биреулен [бьреулен] «кто-то, некто», тирел- [тьирел-] «упираться во что, на-
талкиваться, натыкаться на кого-что», къырал [къърал] «государство», къырау
[къъырау] «иней, изморось, заморозки», тиккич [тьккич] «кожная тесьма (для
шитья сбруи, чабуров и др.), кирит [кьрит] «замок», кириш [кьриш] «ободок,
край», къурум [кърум] «копоть», бузоу [бъзоу] «теленок» и многих других не дает
основания для такого утверждения. А. Ж. Будаев в этом вопросе противоречит
себе. Например, о гласном звуке [ы] пишет: «…В зависимости от окружающих
звуков количественная характеристика ы колеблется от нормальной длитель-
ности до выпадения. Например: аты «его конь», барды «он пошел», къырау
[кърау] «иней», къырал [кърал] «государство» [Будаев, 1968: 109]. О гласных
[и], [у] пишет то же самое: «сильно редуцируются» и приводит примеры типа
тикгич [тьккич], битим [бьтим] «растение», кириш [кьриш], булут [бълут]
«облако», къурум [къърум] «сажа» и др. [Там же: 110, 113;114].
Таких случаев, т. е. случаев, «сильной редукции» узких гласных в первом
предударном слоге, довольно много в карачаево-балкарском языке. Поэтому
нельзя любой начальный слог слова считать для гласных фонем сильной по-
зицией. Правильным, на наш взгляд, будет считать абсолютное начало слова
и начальный слог типа «согласный + широкий гласный».
Среди тюркологов нет единства и в определении сильной позиции для
согласных. Так, ею Ф. Кязимов считает позицию корня [Кязимов, 1958: 49],
Н. К. Дмитриев и А. А. Ахундов – превокальную позицию [Дмитриев, 1948:
38, Ахундов 1964: 15], А. А. Моллаев – позицию перед широким гласным в
начале слова [Моллаев, 1967: 5], а А. А. Будаев – «превокальную позицию в
составе корня» [Будаев, 1968: 58].
Материал карачаево-балкарского языка свидетельствует, что ни одна из
указанных позиций не является сильной для согласных. Позиция начала слова
является самой неустойчивой для согласных карачаево-балкарского языка.
В этой позиции наблюдаются многочисленные мены согласных: баймез / маймёз
«бязь», буслиман / муслиман «мусульманин», къоншу / хоншу «сосед», гырт /
кырт «ком», гелля / келля «бабушка», дуппур / туппур «холм, бугор», дуркъу /
туркъу «загон» (с.-х.), бурч / пурч «черный перец», сехле / зехле «деревянные
засовы (для ворот)», сынжыр / шынжыр «цепь» и др. Это лишь незначительная
часть слов, варьирующих в балкарском варианте языка, а между им и карача-
евским вариантом их еще больше.
Анализ словарей и материала словарной картотеки карачаево-балкарского
языка показывает, что сильными для согласных являются три позиции: абсо-
лютный конец слова, положение перед гласными и после них и положение
перед сонорными (исключение составляет [ч] после [л], [н]: ю [ш] ле «тройки»,
кю [ш] ню «силу»). В отличие от многих языков в карачаево-балкарском языке
в конце слова парные по звонкости-глухости согласные различаются четко,
т. е. фонологически противопоставлены: къыз «девушка» и къыс- «сжимать,
прижимать кого-либо», аз «мало» и ас- «вешать, подвешивать что», «вешать
кого (казнить)», таж «корона» – таш «камень», къыж (подражание скрипу) –

къыш «зима». Звонкие согласные русского языка [б], [г], [д], [в] карачаевцы
и балкарцы в конце слов реализуют как [п], [к], [т], [ф], т. е. в соответствии с
орфоэпическими нормами русского языка: штаб [штап], завод [завот], лозунг
[лозунк], Иванов [Иваноф]. Однако в конце собственно карачаево-балкарских
слов из звонких согласных употребляются только [ж], [з] (исключение состав-
ляет [б] в карачаевском варианте).
Четкое различение согласных, парных по звонкости-глухости, в данном
языке объясняется этими обстоятельствами.
Позиция бывает фонологической и фонетической. В речи фонемы употре-
бляются в различных условиях и реализуются по-разному. Это принято называть
фонологической позицией. Одна и та же фонема в разных позициях выражается
разными звуками. Например, фонема [н] в позиции конца слова выражается
звуком [н], в позиции перед аффиксальным [л] – звуком [л], в позиции перед
[н] и [къ] в сложных словах – звуком [нг], а в позиции перед аффиксальным
[м] и перед [м] в сложных словах – звуком [м]: жан «душа» – жа[л]лы «волк»,
«зверь» – Жа[м]мырза – Жа[м]ме (муж. имена) – жа[нг]къылыч (карач.) «ра-
дуга», Жа[нг]кир (муж. имя). Подобное же чередование звуков, которое вы-
ражает одну и ту же фонему, как видно из приведенных примеров, зависит от
фонетических позиций слова.
Следует различать комбинаторные и конститутивные (определяющие)
позиции. К первым относятся, например, приведенные положения фонемы
[н], ко вторым – положение узких гласных между шумным и сонорным [р] –
в предударном слоге (см. выше), конечных глухих согласных [к], [къ], [п] на
границе слова (къонакъ «гость» – къона[гъ] юй «гостиница», китап «книга»,
«Коран» – кита[б] ачыу (рел.) «лечение у священника по священным писаниям»,
акъ «белый» – а[гъ] алтын «белое золото».
Комбинаторные и конститутивные позиции могут быть совмещены в одной
и той же фонеме. Так, фонема / къ / перед аффиксом на гласный – [гъ], перед
аффиксом на глухой согласный – [х], перед гласным на границе слова – [гъ]:
акъ – агъар- «белеть» – а[х] сыл «беловатый, белесый» – а[гъ] алма «белое
яблоко».
Выше говорилось об отождествляющей и о различительной функциях фо-
немы. С этими функциями связаны и позиции отождествления и различения.
Обе разновидности позиций могут быть сильными и слабыми.
В сильной позиции отождествления фонема выступает в своем основном
звуковом облике и не испытывает никаких фонетических (комбинаторных)
влияний. В слабой же позиции отождествление фонемы выражается другими
звуками, каждый из которых является результатом ассимиляции, диссими-
ляции и др. фонетических закономерностей. Например, фонема /ч/ в словах
чал- «косить», ачы «горький», къумач «ткань», чечме «дробь (ружейная)»,
т. е. в начале и конце слова, между гласными и перед [л], выражена звуком [ч].
Глухость его проявляется именно в этих позициях, но не обусловлена ими, по-
тому что она присуща ему во всех случаях неизменной его реализации (ачхыл
«кисловатый», ачкёз «жадный, алчный», ачхыч «ключ», ачма «я голодный»,
берчкъол «имеющий мозолистые руки»). Следовательно, для отождествления
фонемы ‫׀‬ч‫ ׀‬эти позиции являются сильными. Перед звонким же согласным [б]
позиция для ее отождествления является слабой, так как в ней она заменяется
звуком [ч] (т.е. звуком, напоминающим звук [ж]). Реализация фонемы / ч / в
звуке [ч] имеет место только в данной позиции. Следовательно, она обусловлена
именно этой позицией.
В сильной позиции различения любая фонема отличается от всех других
фонем: ач- «открывать», ас- «вешать», ал- «брать», ат- «бросать, кидать», ау-
«падать, валиться» и др., в слабой же позиции различения фонемы не могут
различать разные слова и морфемы. Например, звуки [ч] и [ш] не различаются
перед [л], [н], [т] и [с], а [з] и [с] – перед [с]: ачлыкъ «голод», от ач «голодный»
и ашлыкъ «ячмень» (от аш «еда, пища») – [ашлыкъ], ачны «голодного» и ашны
«пищу, еду» – [ашны], ачдан «с голода» и ашдан «от пищи, еды» – [аштан],
ачсын «слегка чувствовать голод» и ашсын- «одобрять пищу, еду» – [ашсын],
азсын «считать недостаточным что» и ассын «пусть вешает» – [ассын].
В позициях, слабых для отождествления, фонемы выражаются в своих ва-
риациях. Например, в словоформе а [ч] быз «мы голодны» звук [ч] – вариация
фонемы ‫׀‬ч‫׀‬, а в слове К [ä] зим звук [ä] – вариация фонемы / а / . В позициях
же слабых для различения фонемы выражаются в своих вариантах. Например,
в слове эс «память» звук [с] является вариантом фонемы /с/ а в словоформе
азчыкъ «чуть, немножко» – вариантом / з /. Таким образом, все звуки, которыми
выражается фонема (звуки в сильной позиции, слабых позициях – варианты,
вариации), являются ее аллофонами.
Выше мы видели, что позиционно чередоваться могут звуки, даже если они
друг на друга совсем не похожи. Поэтому в некоторых позициях фонемы могут
совпадать – реализоваться одним и тем же звуком. Это называется нейтрали-
зацией. В карачаево-балкарском языке чаще других нейтрализуются фонемы
/ ш / и / с/, /т / и / ч/, /ч / и / ш / в позиции перед [ж], [ш] и [ж] в позиции перед
глухими (особенно [т] и [к]). Фонемы ‫׀‬ч‫ ׀‬и ‫׀‬ш‫׀‬, ‫׀‬ш ‫׀‬и ‫׀‬с‫ ׀‬реализуются звуком
[ш]: ач жалайды [аш жалайды] «голодный облизывает», таш жол [таш шол]
«каменистая дорога» – тас жол [таш жол] «потерянная дорога». Фонемы ‫׀‬т‫ ׀‬и
‫׀‬ч‫ ׀‬реализуются звуком [ч]: ат жыл [ач чыл] «год лошади» – ач жыл [ач чыл]
«голодный год», ат жалар [ач чалар] «лошадь вылижет» – ач жалар «голодный
вылижет». Фонемы ‫׀‬ш‫ ׀‬и ‫׀‬ж‫ ׀‬реализуются звуком [ш]: таш тюйюлдю «[это]
не камень» – таж тюйюлдю [таш тюйюлдю] «[это] не корона», таш керекди
«нужен камень» – таж керекди [таш керекти] «нужна корона».
Сонорные фонемы ‫׀‬н‫׀‬, ‫׀‬л‫׀‬, ‫׀‬м‫׀‬, ‫׀‬нг‫ ׀‬также могут подвергаться нейтрализации.
Например, ‫׀‬н‫ ׀‬и ‫׀‬л‫ ׀‬перед [л] (къынлы [къыллы] «имеющий ножны» – къыллы
«имеющий грубый голос»), ‫׀‬н‫ ׀‬и ‫׀‬нг‫ ׀‬перед [нг] (оннга [онгнга] «к десяти» –
онгнга «направо», ‫׀‬н‫ ׀‬и ‫׀‬м‫ ׀‬перед [б] (тон бла [том бла] «с шубой (тулупом) –
том бла «с томом».
7 Заказ № 261
Из приведенных примеров видно, что фонемы, реализующиеся одним и тем

же звуком, т. е. нейтрализующиеся, обязательно должны находиться в одной
и той же позиции.
1.2.2. Позиционные чередования
Чередование – это мена звуков, находящихся в одном и том же месте одно-

коренных слов или их форм. Чередование фонем – фонемное различие алло-
морфов одной и той же морфемы.
Для объединения звуков в одну фонему необходимо, чтобы они позиционно
чередовались. Позиционно могут чередоваться фонемы в корне (ач- «открыть» –
а[ш]ты «он открыл», туз «соль» – ту[с]суз «несоленый, пресный»), аффиксе
(алда «впереди» – арт[т]а «позади», къыргъыч «скребок, скребница» – чакъ[къ]
ыч «огниво; кресало»), на стыке компонентов сложных слов (ючаякъ «тренога,
треножник (для котла)» – ю[ш]жашар «трехгодовалый (о быке, воле)», акъкъол
«белоручка, неженка» – а[х]сакъал «белобородый», «старец, старик» – агъёшюн
«белогрудый»). Варьирование звуков типа [б] – [м] (бычхы – мычхы) (карач.)
«пила», [къ] – [х] (къоншу – хоншу «сосед») не в разных формах слова или
морфемах, словоформе не обусловлено позицией. Замена фонем в словах типа
адам «человек» и атам «мой отец», къызыл «красный» и къысыл- «прижаться»,
аз «мало» и ас- «вешать», уша- «быть похожим, походить на кого-что» и аша-
«есть что» тоже дает чередования, потому что корни в них разные.
Позиционные чередования обусловлены фонетической позицией звука в
слове. Позиция же звука зависит от той или иной фонетической закономер-
ности, существующей в данном языке.
В карачаево-балкарском языке чередование звуков обусловливают закон
сингармонизма, ассимиляция и диссимиляция согласных, явление сандхи,
синкопа (выпадение согласного в середине слова), элизия гласных (выпадение
в конце слова) и другие фонетические явления.
Позиционные чередования гласных. Гласные позиционно чередуются
реже, чем согласные. При этом чередование узких гласных распространено
значительно больше, чем чередование широких гласных. Гласные [о] и [ё] во-
обще не принимают участия в чередованиях.
Безударные узкие гласные корня [ы], [и], [у], [ю] в позиции между сонор-
ными [р] и [н], шумным и сонорным [р], а также сонорным [м] и аффрикатами
[ж] и [ч], звонким [з] и в некоторых других, подвергаясь сильной редукции
(условно обозначим редукцию [и] и [ю] знаком ь, [у] и [ы] – знаком ъ), чере-
дуются ударными [ы], [и], [у], [ю]:
1) [ы] – [ъ]: чапыр «высыпать, покрыться сыпью» – чап[ъ]рыл (карач.)
«успокоиться», сабыр «спокойный», «спокойно» – саб[ъ]рлан «успокоиться»,
къычыр- «кричать» – къыч[ъ]рыкъ «крик», тамыз- «капать», «разжигать
(огонь)» – там[ъ]зыкъ «растопка» и др.;
2) [у] – [ъ]: томур- «рубить что (топором) – том[ъ]роу / том[ъ]рау (карач.)

«чурбан, обрубок бревна», къонгур (звукоподр.) – къонг[ъ]роу / къонг[ъ]рау
(карач.) «колокол», «звонок», огъур (карач.) «доброта», «счастье» – огъ[ъ]ра-
«одобрять кого-что» и др.;
3) [и] – [ь]: темир «железо» – тем[ь]реу «лишай» (на лице), эндир- «сно-
сить (сводить) что вниз; спускать кого-что (напр. с горы)» – энд[ь]рил-- «быть
свезенным, спущенным», эмиз- «кормить кого (из соска, рожка)» – эм[ь]зик
«соска, рожок» и др.;
4) [ю] – [ь]: тюкюр- «плевать» – тюк[ь]рюк «плевок», ёкюр- «мычать (о
корове), реветь (о быке)» – ёк[ь]рюк «рёв», кётюр- «поднимать кого-что» –
кёт[ь]рем «немощный; дряхлый» и др.
В данном языке в определенном количестве слов узкие гласные корня в
словах, особенно с конечным [н], при прибавлении притяжательных аффиксов
подвергаются сильной редукции, по существу приводящей к выпадению. Таким
образом, создается чередование узкого гласного с нулем звука (условно обо-
значим знаком φ): [ы] – [φ]: къарын «живот» – къарны «его (ее) живот», [и] –
[φ] (эрин «губа» – эрни «его (ее) губа»; [у] – [φ]: бурун «нос» – бурну «его (ее)
нос», бо[й]ун «шея – бойну «его (ее) шея», къо[й]ун «пазуха» – къойну «его
(ее) пазуха».
Как видно, выпадающий гласный находится между сонорными [р] и [н],
[й] и [н]. Однако в ряде случаев этот гласный встречается и между сонорным
и шумным: аууз «рот» – аузум «мой рот», эниш «спуск» – энишге «вниз».
Выпадение указанных гласных в орфографии отражается только в следу-
ющих словах: сарын «плач, причитание» – сарна- «оплакивать кого, причитать»,
къыйын «трудный», «труд» – къыйна- «затруднять, утруждать, беспокоить,
изнурять кого», «мучить, беспокоить кого-что, причинять боль кому», о[й]ун
«игра» – ойна- «играть», сары «желтый» – саргъал- «[по]желтеть, становиться
желтым», саргъыл «желтоватый; кремовый».
Встречаются и случаи выпадения узкого безударного гласного перед аф-
фиксом на гласный, что объясняется невозможностью сочетания гласных в
данном языке в несложных словах. Эти случаи касаются собирательных чис-
лительных: эки «два» – экеу, экеулен «двое», алты «шесть» – алтау, алтаулан
«шестеро», жети «семь» – жетеу, жетеулен «семеро». Остальные позици-
онные чередования гласных обусловлены законом сингармонизма и происходят в
аффиксах. При этом абсолютное большинство чередующихся гласных являются
узкими. Одни широкие гласные составляют самостоятельные ряды, притом
только из двух звуков, в аффиксах первичных деепричастий (айта «говоря» –
эте «делая»), множественного числа имен (адамла «люди» – юйле «дома»),
падежей (тауда «в горах» – элде «в селе», алтыдан «по шести» – экиден «по
два»), другие – вместе с узкими гласными в аффиксах глаголов.
В одном аффиксе имен и глаголов обычно чередуются четыре гласных звука:
[ы] – [и] – [у] – [ю] (атчы «конюх» – ишчи «рабочий» – къойчу «чабан» – кё-
рюкчю «подмастерье в кузнице»; барыу (и. д. от бар- «идти, ехать, двигаться
7*
(в направлении от говорящего)» – келиу «приход, приезд» – уруу «биение» –

кёчюу «переход, перемещение, передвижение; переезд»; агъачны «дерево (род.
и вин. пад.)» – ишни «работу» – сууну «воду» – кючню «силу»; барлыкъ «тот, кто
должен пойти (поехать)» – келлик «тот, кто должен прийти (приехать)», кёрлюк
«тот, кто должен видеть» – бурлукъ «тот, кто должен крутить»).
В аффиксах причастия будущего времени и в производных глаголах основ-
ного залога могут чередоваться по шести гласных звуков: [ы] – [и] – [у] – [ю] –
[а] – [е]: барыр «пойдет (поедет)» – берир «отдаст» – бурур «покрутит» – кёрюр
«увидит» – къачар «убежит» – кетер «уйдет (уедет)»; бишир- «варить, печь,
жарить что» – къачыр- «умыкать кого» – учур- «дать взлететь; организовать
полет» – тюшюр- «ронять» – тебер- «толкать кого-что» – къобар- «поднимать
кого», «отклеивать, отдирать»; «выворачивать, выковыривать что».
Позиционные чередования согласных. Согласные карачаево-балкарского
языка позиционно чередуются: 1) по звонкости – глухости; 2) по месту и спо-
собу образования и 3) с нулем звука.
Позиционное чередование согласных по звонкости – глухости имеет ши-
рокое распространение и касается парных [п] – [б], [к] – [г], [къ] – [гъ], [з] – [с]
в корне слова:
[п] – [б]: кёп «много» – кёбюрек «побольше», теп- «шевелиться, шататься,
двигаться» – тебире- «трогаться, отправляться, направляться (куда-либо)»,
къап- «кусать, жалить, клевать кого-что» къабын «кус, кусок (откушенный
за один раз)» и др.;
[к] – [г]: кёк «синий, голубой» – кёгер- «синеть, становиться синим», сёк-
«осуждать кого», «порочить, хулить, чернить кого» – сёгюм «осуждение, по-
рицание», «клевета, навет, хула» и др.;
[къ] – [гъ]: акъ «белый» – агъар- «белеть», жыкъ- «валить, опрокидывать
кого-что» – жыгъыл- «падать» и др.;
[з] – [с]: къыз «девушка» – къы[с]чыкъ «девочка», туз «соль» – ту[с]cуз
«несоленый; пресный», аз «мало» – а[с]чыкъ «чуть, немножко» и др.
В первых трех случаях наблюдается чередование глухих со звонкими перед
звонкими, в четвертом – чередование звонкого с глухим перед глухим, которое
распространено значительно меньше.
По месту и способу образования в корне позиционно чередуются согласные
[ч] и [ш], [з] и [ж], [с] и [ш], [т] и [ч]. Более распространенным из них является
чередование аффрикаты [ч] с щелевым [ш] и [т] и аффрикаты [ч]: юч «три» –
юшчюк «троечка», кюч «сила» – кю[ш]сюз «слабый, немощный, бессильный»,
кю[ш]лю «сильный, мощный», кю[ш]ден «еле, насилу, едва», ач «голодный»,
«голодный» – а[ш]лай «натощак», эгеч «сестра» – эгешчик «сестренка»; ат «ло-
шадь» – а[ч]чы «конюх», ит «собака» – и[ч]чик «собачка», эт «мясо» – э[ч]чи
«любитель мяса», сют «молоко» – сю[ч]чю «молочница (торгующая молоком)»,
сю[ч]ча (название растения), тутмакъ «арестант» – ту[ч]чу «держи-ка», от
«огонь» – о[ч]чу «истопник, кочегар», умут «надежда, чаяние» – уму[ч]чу
«имеющий надежду, питающий надежду, надеющийся, рассчитывающий на

кого-что» и др.
Что касается других чередований, т. е. чередования переднеязычного зубного
[з] с аффрикатой [ж] и переднеязычного зубного [з] с нёбным [ш], то первое
из них представлено более или менее широко, а второе – лишь отдельными
парами: буз «лед» – бу[ж]жюрек «безрадостный, печальный, унылый», къаз
«гусь» – къа[ж] жау «гусиный жир», боз «серый, светло-пепельный» – бо[ж]
жалкъа «сивогривый, серогривый», кёз «глаз» – кё[ж] жаш «слеза», тюз
«прямой» – тю[ж] жол «прямой путь»; тас «потерянный» – та[ш] шар «по-
терянный шар», терс «неправильный, неверный, ошибочный» – тер[ш] шарт
«неверный пример (факт)».
Многочисленны чередования по месту и способу образования сонорных в
корне слова, обусловленные регрессивной ассимиляцией их. Корневой щелевой
сонорный [н] чередуется с переднеязычным зубным боковым сонорным [л],
губно-губным носовым сонорным [м] и заднеязычным носовым сонорным [нг]:
[н] – [л]: къан «кровь» – къа[л]лы «враг», кюн «день» – кю[л]люк «дневной», эн
«ширина» – э[л]ли «широкий», «меченый, имеющий метку», тон «шуба» – то[л]
лукъ «материал для (одной) шубы» и др.; [н] – [м]: жан «бок, сторона» – жа[м]
баш «наклонный; кривой, кособокий», Жа[м]мырза (муж. имя), тын- «быть
сделанным, выполняться; завершаться; успокоиться, утихать, прекращаться» –
ты[м]мазлыкъ «нескончаемый», къан- «утоляться, удовлетворяться» – къа[м]
мазлыкъ «неутолимый»; [н] – [нг]: жан- «загораться, воспламеняться, гореть
(пламенем)» – жа[нг]нган «горящий (пламенем)», тон «шуба» – то[нг]нга
«шубе», къан- «утоляться, удовлетворяться» – къа[нг]нгынчы «вдоволь», бурун
«прежде, раньше» – буру[нг]нгу «старинный, древний» и др.
В приведенных примерах сонорные чередуются между собой в позиции
перед сонорными. Сонорные [н] и [нг] чередуются между собой и в позиции
перед среднеязычным [к] и заднеязычным [къ]: жан «душа» – Жа[нг]кир (муж.
имя), он «десять» – о[нг]кюнлюк «десятидневный», тин «дух» – ти[нг]кирди
бол «ожить, набрать силу», тын- «успокаиваться, утихать», «замолчать» –
ты[нг]кай- (карач.) «умирать» и др.; жан «душа» – жа[нг]къоз «подснежник»,
жа[нг]къылыч (карач.) «радуга», къан «кровь» – къа[нг]-къун «всякая кровь»,
сан «конечность» – са[нг]къылчакъ «книжка (у животных)», къон- «садиться
(о птице, самолете и др.)», «ночевать, переночевать где-либо» – къо[нг]къулде
(диал.) «водоворот, омут, пучина» и др.
Позиционные чередования согласных в аффиксах имеют меньше типов,
чем в корнях. Однако если в корнях чередуются только два звука, в аффиксах
их число может доходить до восьми. Наибольшее количество согласных звуков
чередуется в аффиксах дательного падежа и причастий прошедшего времени:
[х] – [х’] – [г] – [к] – [к’] – [гъ] – [нг] – [нг’]: ташха «на камень, к камню» –
сеххе «на засов (для ворот»)» – юйге «домой» – как[к]а «[к] мамалыге» – эшик[к]
е «на улицу» – таугъа «в гору» – тангнга «к утру» – кенгнге «далеко, прочь»;
[гъ] – [г] – [къ] – [к’] – [х] – [нг] – [нг’]: алгъан «взявший» – берген «от-
давший» – такъ[къ]ан «привязавший» – кет[к]ен «ушедший» – къачхан «убе-
жавший, взявший верх над кем», сыннган «сломанный» – женгнген «побе-
дивший».
В разговорно-бытовой речи в аффиксах часто выпадают сонорные [н], [л],
[р]. В аффиксах причастия будущего времени -ыр / -ир и инфинитива -ыргъа /
-ирге выпадает [р], причастия будущего времени -лыкъ / -лик – [л]: бары, кели,
болугъа, берирге, барыкъбыз, кёрюкме, бериле вместо барыр «пойдет (поедет)»,
келир «придет (приедет)», болургъа «быть, чтобы быть», бериге «чтобы дать»,
барлыкъбыз «пойдем (поедем)», кёрлюкме «увижу», берирле «дадут». Это при-
водит к чередованию сонорных [л], [р] с нулем звука: [л] – [φ], [р] – [φ].
В конце аффикса 3-го л. ед. ч. повелительного наклонения выпадает звук
[н] (болсу, келси вместо болсун «пусть будет», келсин «пусть придет»), а в указа-
тельном местоимении 3-го л. ед. ч., когда оно предшествует слову с начальным
согласным, [л] – о кюн, о заманда вместо ол кюн «[в] тот день», ол заманда «в
то время»). В результате образуются чередования [н] – [φ], [л] – [φ].
Одни позиционные чередования не имеют никаких исключений, а другие
имеют. Первые принято называть позиционно обусловленными, а вторые – по-
зиционно прикрепленными. Например, озвончение конечных глухих [п], [к],
[къ], следующих за гласными, перед аффиксами или словами, начинающимися
на гласные, в карачаево-балкарском языке не имеет исключений: жап- «за-
крывать кого-что» – жабыу «одеяло», «покрывало», бек «твердый, крепкий,
прочный» – бегит- «прикреплять что к чему, закреплять что», «укреплять,
упрочивать что», токъ «сытый» – тогъай- «насыщаться, наедаться» (см. выше).
Следовательно, чередования [п] – [б], [к] – [г], [къ] – [гъ] являются позиционно
обусловленными.
Выше уже говорилось, что безударные узкие гласные в позиции между
любым шумным и [р] подвергаются сильной редукции, чем и обусловливается
чередование ударного узкого гласного с безударным редуцированным узким
гласным. В других же условиях этого чередования не будет, ср.: бези – без[ь]ре
«измучиться (от чего-либо надоевшего), пресытиться чем» и бези – безирге- (с
тем же значением). В без[ь]ре- безударный гласный находится непосредственно
перед ударным [е], а в безирге – перед сонорным [р]. В случае, редукции глас-
ного [и] словоформа безирге изменилась бы в без[ь]рге. Однако для тюркских
языков совершенно чуждо сочетание согласных типа зрг, т.е. сочетание, воз-
главляемое шумным согласным. В них двух- и трехфонемные консонантные
сочетания возглавляют не шумные, а сонорные согласные. Произношение
сочетания согласных зрг создает для карачаевцев и балкарцев большое за-
труднение. Во избежание этого они вместо ожидаемого без[ь]рге произносят
безирге. Это говорит о том, что ударный [и] чередуется с безударным [ь], а
с безударным [и] не чередуется, ибо во втором случае [и] не редуцируется.
Таково положение и в словоформах темир «железо» – тем[ь]реу «лишай (на
лице)» – темирчи «кузнец» и кюбюр «сундук» – кюб[ь]рюм «мой сундук» –
кюбюрчек «шкатулка»: в темир – тем[ъ]реу и кюбюр – кюб[ь]рюм безударные

чередуются с ударными ([и] – [ь] и [ю] – [ь]), а в темир – темирчи и кюбюр –
кюбюрчек нет чередования между [и] ударным и [и] безударным, [ю] ударным
и [ю] безударным. Замена сонорного [р] любым другим согласным «разрушит»
указанные чередования: сатыл- «продаваться» – сатылыу «нахождение сбыта»,
тюзю «правда, истина» – тюзюне «в правильную сторону, туда, куда следует»,
къабыш- «окоченеть», отсохнуть (о частях тела)» – къабышыу «окоченение»:
безударные гласные [ы], [ю] перед согласными [л], [н], [ш] не редуцируются,
поэтому не происходит чередований гласных [ы] и [ъ], [ю] и [ь]. Все это сви-
детельствует о том, что чередования гласных типа [и] – [ь], [ю] – [ь], [ы] – [ъ],
[у] – [ъ] – позиционно прикрепленные.
1.2.3. Дифференциальные и интегральные признаки фонем и звуков
Каждый звук языка имеет различные признаки. Одни признаки отличают

его от других звуков и различают слова. Например, звук [к] от [г] отличает
глухость и, наоборот, звук [г] отличает от [к] звонкость.
Следовательно, дифференциальными признаками звуков являются при-
знаки, различающие их друг от друга и служащие для различения слов, их
форм и морфем. Ср.: 1) дифференциальные признаки фонем ‫׀‬п‫ ׀‬и ‫׀‬ч‫ ׀‬в словах
къап «чехол, футляр; кожух» и къач «крест», «честь, достоинство, авторитет»,
«сбегать»: ‫׀‬п‫ – ׀‬глухая, смычная, лабиализованная; ‫׀‬ч‫ – ׀‬мягкая, неоднородная,
нёбная; 2) дифференциальные признаки фонем ‫׀‬т‫ ׀‬и ‫׀‬къ‫ ׀‬в словоформах тагъыу
«привязывание», «вешание» и къагъыу «тряска; выбивание, вытряхивание»: ‫׀‬т‫– ׀‬
переднеязычная, ‫׀‬къ‫ – ׀‬заднеязычная; 3) дифференциальные признаки фонем
‫׀‬к‫׀ – ׀‬л‫ ׀‬в аффиксах слов тешик «дыра, отверстие» и тешил- «развязаться»:
‫׀‬к‫ – ׀‬среднеязычная, глухая ‫׀‬л‫ – ׀‬переднеязычная, сонорная.
Другие признаки звука отличают его от других звуков, но не различают
слова. Так, в вариантах слов камар / кямар «женский пояс из серебра, отде-
ланный чернью или филигранью», гюнях / гюнах «грех» (рел.) звуки [к] и [к’],
[н] и [н’]. Однако это отличие не является смыслоразличительным признаком.
Смыслоразличительными не являются и признаки гласного звука в одном ряду
(см. выше).
Такие признаки звука являются интегральными. У некоторых фонем одни
признаки бывают дифференциальными, а другие – интегральными. Так, звон-
кость / глухость у фонем ‫׀‬ж‫ ׀‬и ‫׀‬ч‫ – ׀‬признак дифференциальный (жал «грива» –
чал «седина»), но в случае [ч] – [чж] (кеч «поздно» – кеч болдукъ «мы опоз-
дали») – оно интегральное.
Дифференциальными признаками гласных фонем карачаево-балкарского
языка (впрочем, и других тюркских языков, которые имеют восемь гласных
звуков) являются огубленность и неогубленность, широта и узость. Что касается
признака ряда (передний и непередний), то он не выполняет различительных
функций, потому что признаки переднего ряда и непереднего ряда не могут

употребляться в тождественных условиях (см. раздел «Состав фонем»).
Гласные фонемы могут дифференцироваться по одним-двум признакам:
1) огубленности и неогубленности: [у] – [ы]: жур «косуля» – жыр «песня»,
къур- «устанавливать, ставить что», «строить что», «настраивать (инструмент);
заводить (часы)» – къыр- «уничтожать, истреблять, убивать, морить кого-что»,
[о] – [а]: оз- «обгонять; опережать кого в чем», «проходить, проезжать мимо
кого-чего, через что» – аз- «худеть, тощать; осунуться; ослабнуть»;
2) широкости и узости: [а] – [ы]: къаш «бровь» – къыш «зима», къар «снег» –
къыр «лог, овраг», [о] – [у]: ор- «жать что» – ур- «бить, ударять», жор «крест,
распятие» – жур «косуля»;
3) широкости, огубленности – узости, неогубленности: [о] – [ы]: къош
«кош, кошара, шалаш» – къыш «зима», жор «крест, распятие» – жыр «песня»;
4) широкости, неогубленности – узости, огубленности: [а] – [у]: бау «хлев,
сарай (для скота)» – буу «олень», къаш «бровь» – къуш «орел».
Таким образом, дифференциальные признаки каждой гласной фонемы
выглядят так:
[а] – широкая, неогубленная;
[о] – широкая, огубленная;
[у] – узкая, огубленная;
[ы] – узкая, неогубленная.
Согласные фонемы карачаево-балкарского языка противопоставляются по
месту образования шума и по способу образования шума. По месту образования
шума они имеют следующие дифференциальные признаки: переднеязычность,
среднеязычность, заднеязычность, огубленность, неогубленность, апикальность
(признак, по которому согласные образуются при активной артикуляции кон-
чика языка), по способу образования шума – звонкость, глухость, смычность,
щелинность, небность, неоднородность.
Согласные фонемы, в отличие от гласных, различаются и по трем признакам:
1) звонкости – глухости (бура «крутя, раскручивая» – пура «труха», дау
«претензия» – тау «гора» и др.), звонкости – неоднородности (бал «мед» – мал
«скотина», де- «говорить, сказать» – не «что» и др.), смычности – щелинности
(напча «отделка» – лапча (карач.) «плоский», къакъ «вяленый, сушеный» – хакъ
«плата за труд» и др.), щелинности – неоднородности (шам «прекрасный» – чам
«юмор, шутка», къал- «оставаться» – къар «снег» и др.), огубленности – апикаль-
ности (бары «все» – дары «лекарство», пурч «черный перец» – турч «чугун»
и др.), огубленности – нёбности (файда «польза, выгода)» – шайда мест. пад.
от шай «пятак (монета), пять копеек» и др.), огубленности – средне- и задне
язычности (бюйре «рогуля; рогатина» – гюйре «закром», пулда «холка» – кулда
(карач.) «дерн (вырезанный пласт)», пура «труха» – къура «организовать» и др.),
апикальности – нёбности (зат «вещь» – жат- «ложиться», «лежать (больным)»,
сау «здоровый; живой, невредимый» – шау «мертвый» и др.), апикальности и
средне- и заднеязычности (ды-ды «ой-ой!» – дыгъыл «щекотка», тёре «обычай,

порядок» – кёре «видя», тар «ущелье» – къар «снег» и др.);
2) звонкости, смычности – глухости, щелинности (батар- «утонет» – фатар
«квартира», дуу «хранилище для початков кукурузы» – суу «вода» и др.), звон-
кости, огубленности – глухости, средне- и заднеязычности (бура «крутя» – тура
«вставая», батыкъ «топь, болото», «вмятина» – къатыкъ «молочные продукты,
заготовленные на зиму» и др.), звонкости, апикальности – глухости, нёбности
(зор «насилие» – шор «голодный», даў «претензия» – шаў «мертвый» и др.),
глухости, апикальности – звонкости, средне- и заднеязычности (гаж (карач.)
«сильно пьяный» – таж «корона», оту «его (ее) огонь» – огъу «его (ее) пуля»
и др.), глухости, огубленности – сонорности, апикальности (саф «ряд» – сал-
«класть, ставить что», топ «мяч» – тон «шуба» и др.), сонорности, огублен-
ности – глухости, апикальности (жумул- «закрываться, смыкаться» – жутул-
«быть проглоченным» и др.), сонорности, апикальности – глухости, средне- и
заднеязычности (неме «что-то» – кеме «судно, корабль», жул- «заглаживать,
искупать что» – жух «морда, рыло» – жукъ «что-то, нечто» и т. д.), смычности,
огубленности – щелинности, апикальности (бат- «тонуть» – зат «вещь», пура
«труха» – сура- «спрашивать» и др.), смычности, огубленности – щелинности,
нёбности (баш «голова» - шаш- «помешаться», пура «труха» – сура- «спра-
шивать», къама «кинжал» – къа[йа] «скала» и др.), щелинности, небности –
смычности, средне- и заднеязычности (сют «молоко» – кют- «пасти», шала
«неочищенный рис» – къала «крепость» и др.);
3) звонкости, смычности, огубленности – глухости, щелинности, апикаль-
ности (баў «завязка (шнур, тесьма и т. п.)» – саў- «доить» и др.), звонкости,
щелинности, апикальности – глухости, смычности, средне- и заднеязычности
(зар «завистливый» – кар «доход, прибыль» – къар «снег» и др.), глухости,
щелинности, апикальности – звонкости смычности, средне- и заднеязычности
(сура- «спрашивать» – гура «индюк» и др.), сонорности, смычности, огублен-
ности – звонкости, щелинности, апикальности (мор «коричневый» – зор «на-
силие», там- «капать» – таз (карач.) «лысый» и др.), сонорности, смычности,
огубленности – глухости, щелинности, нёбности (макъа «лягушка» – шакъа
«чернила», там- «капать» – таш «камень» и др.), сонорности, смычности, апи-
кальности – глухости, щелинности, нёбности (нарт «богатырь, герой» – шарт
«факт», ана «мать» – аша- «есть» и др.), звонкости, щелинности, апикальности –
глухости, неоднородности, небности (зат «вещь» – чат «промежность», аз
«мало» – ач «голод» и др.), сонорности, неоднородности, апикальности – глу-
хости, щелинности, нёбности (ара «середина» – аша- «есть», бер- «давать» –
беш «пять» и др.), сонорности, щелинности, апикальности – звонкости, смыч-
ности, средне- и заднеязычности (лыбыр «слежавшиеся пласты сена (в копнах,
стогах и т. п.)» – гыбыр «необщительный» и др.), сонорности, смычности,
апикальности – глухости, неоднородности, небности (кюн «день» – кюч «сила»,
кел- «приходить, приезжать» – кеч «поздно» и др.).
Исходя из приведенных выше примеров, можно установить дифференци-

альные признаки согласных фонем:
/ б / – губная, смычная, звонкая;
/ п / – губная, смычная, глухая;
/ г / – среднеязычная, небная, смычная, звонкая;
/ к / – среднеязычная, небная, смычная, глухая;
/ къ / – заднеязычная, небная, смычная, глухая;
/ гъ / – заднеязычная, небная, щелевая, звонкая;
/ д / – переднеязычная, апикальная, смычная, небная, звонкая;
/ т / – переднеязычная, апикальная, небная, глухая, смычная;
/ ж / – переднеязычная, небная, смычная, звонкая;
/ ч / – переднеязычная, небная, смычная, глухая;
/ з / – переднеязычная, апикальная, щелевая, звонкая;
/ с / – переднеязычная, апикальная, щелевая, глухая;
/ й / – среднеязычная, небная, щелевая, звонкая;
/ л / – переднеязычная, апикальная, смычная, сонорная;
/ м / – губная, смычная, сонорная;
/ н / – переднеязычная, апикальная, смычная, сонорная;
/ нг / – среднеязычная, смычная, небная, сонорная;
/ р / – переднеязычная, щелевая, апикальная, небная, сонорная;
/ ў / – губная, щелевая, звонкая, сонорная;
/ ф / – губная, щелевая, глухая;
/ х / – заднеязычная, небная, щелевая, глухая;
/ ш / – переднеязычная, небная, щелевая, глухая.
Сравнение дифференциальных признаков гласных и согласных фонем по-
казывает, что у гласных фонем их только по два, а у согласных минимальное
количество – три, у некоторых же доходит до пяти (/д/, /т/, /р/).
Как и слова, дифференциальные признаки фонем могут варьировать, ср. биз /
миз (карач.) «шило», гелля / келля «бабушка», дуппур / туппур «холм, бугор»,
жыккыр (карач.) / чыккыр «бочка, кадушка» и /н/ – /ў/ (сонорный – огубленный /
переднеязычный – огубленный: жан «душа» – жаў «враг»), /нг / – / къ / (со-
норный – заднеязычный / среднеязычный – заднеязычный: онг «левый» – окъ
«пуля»), /л/ – /й/ (сонорный – переднеязычный / переднеязычный – сонорный /
переднеязычный – среднеязычный: жал «грива» – жай «лето», жылы «те-
плый») – жыйы «запах».
Самую большую активность в разграничении слов, их форм и морфем
имеют противопоставления фонем по звонкости – глухости, смычности – ще-
линности, сонорности – звонкости / глухости, а самую меньшую – звонкости –
щелинности и огубленности – небности.
Звуки карачаево-балкарского языка имеют много особенностей, помимо
указанных выше. Однако они не влияют на значения слов, их форм и морфем,
т. е. не фонематичны. Например, при образовании звуков, одни органы речи
(язык, губы, увула – маленький язычок) работают активно, а другие (губы, аль-
велолы – выступы над зубами, твердое небо и мягкое небо) – пассивно. Однако
это не влияет на значение слова. Гласные переднего ряда, зубные /с/, /з/, /л/, /н/,
/т / и передненебные /ш/, /р/, /ч/, /ж’/, средненебный /й/ являются высокими, а
гласные непереднего ряда, губные и средне- и заднеязычные согласные – низ-
кими. Эти признаки звуков не имеют отношения к смыслоразличению. Гласные
верхнего подъема / и/, /ы/, /у/, /ю/, согласные губные и негубные – диффузные,
а остальные гласные и небные согласные – компактные, смычные /п/, /б/, /т/,
/д/, /ч/, /ж/ и др., кроме носовых /м/, /н/, /нг/, – прерванные; а все гласные,
щелевые и носовые согласные – непрерывные. И эти признаки не влияют на
смысл лексем.
Отдельные признаки звуков, например, то, что /б/, /п/, /т/, /д/, /к/, /г/, /къ/,
гъ/ – взрывные, /р/ – дрожащий, /с/, /з/ – свистящие, /ф/, /с/, /з/, /ш/ и др., кроме
сонорных, – шумные, также не имеют фонематического значения.
1.2.4. Состав фонем карачаево-балкарского языка
Состав гласных фонем. Обычно принято считать, что в современном ка-

рачаево-балкарском литературном языке имеется 8 гласных фонем: /а/, /э/, /о/,
/ё/, /ы/, /и/, /у/, /ю/ [Хабичев, 1966: 214; Будаев, 1968: 61].
Однако определение состава гласных фонем карачаево-балкарского языка,
как и других тюркских языков, зависит от того, как будет рассмотрено такое
сложное явление, как сингармонизм.
Большинство современных тюркологов считает, что сингармонизм – это не
только гармония гласных, а гармония гласных и согласных в пределах слова
при ведущей роли гласных, против чего трудно возразить. Эта роль видна в
том, что смягченность согласных зависит от качества гласных: если в слове
гласные заднего ряда, то согласные твердые, а если они переднего ряда, то
согласные смягчаются, ср.: къолларыбыз «наши руки» и эгечилерибиз [эгешле
рибиз] «наши сестры».
Однако у тюркологов, как отмечает А. А. Реформатский, «рассуждение не
доведено фонологически до конца» [Реформатский, 1966: 195], поскольку они
действие сингармонизма распространяют только на аффиксы и не распростра-
няют на корни. По мнению же А. А. Реформатского, которое разделяем и мы,
сингармонизм – явление суперсегментное, и как таковое накладывается на все
слово в целом [Там же: 196]. И это явление, как считает он, «затрагивает не
только все уровни фонетического яруса структуры языка, но и ярус морфоло-
гический» [Там же: 198].
Нельзя не считаться с фактом морфологического доминирования корня в
тюркских языках, если учесть, что звуковой состав аффикса полностью зависит
от корня, т. е. гласный и согласный (или согласные) аффикса гармонируют со
звуковым составом корня, ср.: тау + да + гъы + ла «те, кто находятся в горах»
и эл + де + ги + ле «те, которые живут в селе». Следовательно, мы имеем дело

с надфонемным уровнем, который переводит нас в уровень морфологический.
Нам кажется, что на сингармонизм более убедительной является точка
зрения А. А. Реформатского. Принимая эту точку зрения, будем считать, что
сингармонизм применительно к карачаево-балкарскому языку – это твердая или
мягкая суперсегментная (надфонемная) накладка, в зависимости от которой
в слове будут только твердые согласные и гласные заднего ряда или только
мягкие согласные и гласные переднего ряда.
Следовательно, наличие гласных переднего ряда и мягких согласных зависит
от мягкой сингармонистической накладки надфонемного уровня, а элементы
подфонемного уровня это и есть не что иное, как варианты фонем, которые
находятся в зависимости от действия надфонемного явления – сингармонизма.
Например, в словах элде «в селе, деревне», тили «его язык, речь» наличие
мягких согласных и гласных переднего ряда есть результат действия мягкой
сингармонистической накладки, а в словах алда «впереди», «обмани», тылы
«тесто» наличие твердых согласных и гласных заднего ряда есть результат
действия твердой сингармонистической накладки. Значит, гласные [э], [е] в
слове элде и [а], [а] в слове алда, а также [и], [и] в слове тили и [ы], [ы] в слове
тылы – не самостоятельные фонемы (как обычно считают), а варианты одной
фонемы.
Все это говорит о том, что в карачаево-балкарском языке гласные [а] и
[э(е)], [о] и [ё], [у] и [ю], [ы] и [и] являются не самостоятельными фонемами, а
вариантами одной фонемы, зависящими от влияния сингармонизма, ср.:
олтур- «садиться» – ёлтюр- «убивать»,
барама «я иду» – береме «я даю»,
быттыр «хуже, пуще; хлеще» – биттир «летучая мышь»,
атыбыз «наш конь» – этибиз «наше мясо»,
оруш «жать, соревнуясь» – ёрюш «подъем», «возвышенность».
На основании этих и многочисленных подобных им примеров можно су-
дить, что в карачаево-балкарском языке, как и в других сингармонистических
тюркских языках, как твердые и смягченные согласные, так и передние и задние
гласные ([а] – [э (е)], [ы] – [и], [у] – [ю], [о] – [ё]) являются разновидностями
фонем [а], [ы], [у], [ё].
Состав согласных фонем. Определение состава согласных фонем кара-
чаево-балкарского языка, как и любого другого языка, представители которого
находятся в контакте с русским языком, зависит от решения вопроса: имеются
ли в карачаево-балкарском языке фонемы, заимствованные из русского языка.
Во многих работах, посвященных взаимоотношениям родного и русского
языков, подчеркивается, что в связи с заимствованием большого количества
слов из русского языка в фонетических системах национальных языков по-
явились заимствованные фонемы. Так, например, К. М. Мусаев пишет: «За
советский период в киргизском языке возникли новые фонемы /ф/, /в/, /ц/, /ч/,
/ж/» [Мусаев, 1969: 20].
Аналогичные утверждения относительно фонем /в/, /ф/, /ж/, /ц/ находим и

у исследователей карачево-балкарского языка [Алиев, 1930; Будаев, 1968: 59,
87, 99].
Однако к решению вопроса о заимствовании русских фонем в языки на-
родов СССР некоторые ученые подходят более строго. Например, М. А. Исаев
по данному поводу пишет: «Думается, что авторы подобных заявлений слишком
упрощают дело, что с появлением заимствованных слов в данный язык автомати-
чески заимствуются и их фонетические особенности. Но вопрос, по-видимому,
значительно сложнее.
Нельзя не учитывать, что системность фонемного состава языка более вы-
сокая, чем системность лексики. Отсюда и значительно более долгий и трудный
путь заимствования фонем и звуков речи по сравнению с усвоением отдельных
слов и выражений. Чтобы тот или иной звук считался заимствованным в данный
язык, требуется уже наличие для него определенных противоположений в си-
стеме консонантизма или вокализма» [Исаев, 1968: 95].
Большой интерес по вопросу заимствования фонем представляет выска-
зывание Е. М. Верещагина. Очень правильным нам кажется то, что Е. М. Ве-
рещагин для разрешения рассматриваемого вопроса обращается к понятиям
билингвизма и монолингвизма. Монолингв – это носитель одной языковой си-
стемы (первичной), а билингв – носитель двух языковых систем (первичной и
вторичной). «Критерием, на основании которого можно судить, заимствована
фонема или нет, – утверждает Е. М. Верещагин, – следует считать факт появ-
ления ее в речи монолингвов» [Верещагин, 1968: 170].
Руководствуясь высказываниями М. А. Исаева и Е. М. Верещагина, об-
ратимся к фактам карачаево-балкарского языка. Возьмем, например, слова
вагон, цыган, цемент, фабрика, журнал и т. д. Известно, что данные слова
заимствованы в карачаево-балкарский язык из русского языка. При этом факт,
что эти и им аналогичные русские заимствования реализуются без каких-либо
фонетических изменений (т. е. в соответствии с русским литературным произ-
ношением) только теми карачаевцами и балкарцами, которые в совершенстве
владеют русским литературным языком, т.е. билингвами. В речи же карача-
евцев и балкарцев, не владеющих и даже слабо владеющих русским языком,
т. е. монолингвов, вышеприведенные слова произносятся в виде багон, чыган,
чемент / / семент, пабрика, джурнал [Будаев, 1968: 87].
Исходя из изложенного, мы целиком разделяем точку зрения Е. М. Вере-
щагина, который пишет: «В настоящее время русские фонемы, встречающиеся
в речи говорящих на национальных языках народов СССР, вводятся только
билингвами. В речи монолингвов они не употребляются. Поэтому их нельзя
считать заимствованными» [Верещагин, 1968: 170].
Особого внимания заслуживает фонемный статус согласного [ф] в кара-
чаево-балкарском языке. В отличие от [в], [ц], [ж] согласный [ф] широко упо-
требляется носителями цокающе-зокающего диалекта последнего. Они в своей
речи не заменяют фонему [ф] на [п] в заимствованных словах типа фабрика,
форма, ферма, фуражка и др., особенно в арабизмах, заимствованных еще в

ХVІІІ веке в связи с принятием ислама, вроде фитир (подаяние бедным по
случаю прекращения уразы), файда «польза, выгода», сыфат «облик, внешний
вид», дефтер «тетрадь», факъыр «бедный, нищий», файгъамбар «пророк» и др.
Вышеприведенные и аналогичные им слова в речи носителей и чокающе-
джокающего диалекта, который лежит в основе литературного карачаево-бал-
карского языка, как билингвов, так и монолингвов, уже давно, еще в 70-е гг.
ХХ в., усвоены в соответствии с языком оригинала, т.е. без замены на [п]. Об
этом свидетельствует и активное участие заимствованных слов с наличием [ф]
в своей структуре в словообразовании: сыфат – сыфатла- «изображать, харак-
теризовать кого-то», сыфтлы «красивый, симпатичный, привлекательный»,
сыфатсыз «некрасивый, неказистый, невзрачный», факъыр – факъырачы
«нищий», факъыралыкъ «нищенство, обездоленность», факъырлыкъ «бедность»,
ферма – фермачы «рабочий на ферме», форма – формала- «формировать» и т. п.
По всей вероятности, усвоение фонемы [ф] в заимствованных словах ка-
рачаевцами и балкарцами проходило под влиянием цокающе-зокающего диа-
лекта, в котором еще в древности употреблялись и продолжают употребляться
слова, в составе которых имеется [ф]: къулф «углубление в земле для посадки
семян», кифе «тяпка», фотку «опилки», федугу «подвид лебеды, используемой
в качестве начинки», фулму «мучная пыль», шерф «косой, косо», фадауан
«солома, которую повторно стелили в чабуры», фылдык «отродье», хылыф
«поспешно» и др.
Об усвоенности согласного [ф] в карачаево-балкарском языке, о его фонема-
тичности свидетельствует факт противопоставления его фонемам [п] и [б] кара-
чаево-балкарского языка, которыми заменялся он обычно в заимствованиях до
70-х гг. ХХ в: кеф «пьяный», «нетрезвый» – кеп «форма», «колодка (сапожная)»,
къылыф «проступок, выходка, шалость, проделка», къылып «совершив (намаз)»,
саф «ряд» – сап «ручка, рукоятка», фатар «квартира» – батар «утонет».
С учетом вышесказанного в современном карачаево-балкарском языке вы-
деляем следующий состав согласных фонем /б/, /г/, /гъ/, /д/, /ж’/, /з/, /й/, /к/, /
къ/, /л/, /м/, /н/, /нг/, /п/, /р/, /с/, /т/, /ў/, /ф/, /х/, /ч/, /ш/ .
1.3. Орфоэпия
Принято считать, что в карачаево-балкарском языке функционируют три

стиля произношения: 1) нейтральный, 2) книжный, 3) разговорно-бытовой
[Будаев, 1976: 101]. Однако из-за неизученности орфоэпии данного языка прак-
тически нет возможности разграничения книжного и нейтрального стилей.
Учитывая это, мы считаем, что нет надобности выделения книжного стиля.
Нейтральный стиль требует отчетливого произношения всех звуков речи,
поэтому он характеризует формы письменной речи. Носители языка им поль-
ОРФОЭПИЯ 111
зуются на занятиях со школьниками и студентами, при чтении лекций, в пу-

бличных выступлениях и др. Разговорно-бытовой же стиль употребляется
обычно в диалогах, в непринужденной обстановке.
Нейтральный стиль требует произношения всех звуков и слогов слова, а в
разговорно-бытовом стиле во многих случаях звуки, в том числе и слоги типа
согласный + гласный, опускаются, стягиваются. Нам представляется, что в
«Грамматике карачаево-балкарского языка» нейтральный и разговорно-бытовой
стили не разграничены. Так, в ней говорится, что «нейтральный орфоэпиче-
ский стиль карачаево-балкарского языка связан с… выпадением гласных…
протетическими согласными, выпадением и ассимиляцией слогов, метатезой
и др.» [Будаев, 1976: 101]. Все эти особенности характеризуют разговорно-
бытовой стиль.
Нельзя разделить мнение, согласно которому нейтральному стилю «…
характерно слитное произношение именных и служебных слов: сениа < сени
уа «а тебя», аны а < аны уа «а его», а также с произношением типа саралма,
алашюй вместо сары алма «желтое яблоко», алаша юй «низкий дом» [Там же:
101;102]. И эти особенности произношения свойственны разговорно-бытовому
стилю орфоэпии.
Орфоэпия является единственным разделом карачаево-балкарского языко
знания, по которому до сих пор нет не только монографического исследования,
но и ни одной статьи, ни школьного, ни общего словаря. Этим, т.е. неразрабо-
танностью норм орфоэпии, объясняется вариантное произношение многих слов.
Один вариант произношения, который называется буквенным, наблюдается у
учащейся молодежи: та[з]чыкъ «тазик», кю[ч]ню «силу», а[ч]сыз «вы голодны»,
къа[н]лы «враг» и др. Это прямое копирование письменного варианта слов.
Другой вариант соответствует фонетическим законам карачаево-балкарского
языка: оглушению звонких рядом с глухими (ассимиляция), замене смычного
[ч] щелевому [ш] в положении перед согласными [с], [т], [н], [л]: а[с]чыкъ
«немножечко» (орф. азчыкъ), арт[т]а (орф. артда) «потом, после», кю[ш]
сюз (орф. кючсюз) «бессильный», «слабый», ке[ш]ти (орф. кечди) «поздно»,
ю[ш]ню (орф. ючню «тройку»), а[ш]лыкъ (орф. ачлыкъ) «голод». Такое, бук-
венное, орфографическое, произношение объясняется, видимо, неразличением
орфографии и орфоэпии из-за того, что ни школьная, ни вузовская программы,
следовательно, и учебники, не уделяют орфоэпии никакого внимания. Правила
орфографии изучаются довольно подробно, а правила орфоэпии не изучаются:
они отсутствуют.
Вариантному произношению способствуют и диалекты. Так, в ц/з диалекте
нет аффрикаты [җ], она заменяется щелевым шипящим [ж], в результате об-
разуются орфоэпические варианты типа [ж’]аз – жаз «весна», [ж’]ети – ж[э]
ти «семь», [ж’]убуран – [ж]убуран «суслик» и др.
Поскольку карачаево-балкарский язык со времени проживания карачаевцев
и балкарцев на разных территориях (с 13 в.) имеет региональные различия,
которые закрепились и в общем для них литературном языке, между ними
имеются различия и в произношении, связанные большей частью сингармо-

низмом, соблюдением и несоблюдением его билалмайма (балк.) / билелмейме
(карач.) «не могу знать», бичакъ (балк.) / бычакъ (карач.) «нож», жилян (балк.)
/ жылан (карач.) «змея» и др.), варьированием его по твердости-мягкости (дуру
(балк.) / дюрю (карач.) «валок», курт (балк.) / кюрт (карач.) «сугроб» и др.),
сокращением согласного или слога в слове (бюйрек (балк.) / бюрек (карач.)
«почка», кюйрюч (балк.) / кюрюч (карач.) «ясень, клен», тюйюлдю (балк.) /
тюлдю (карач.) «не», ирик (балк.) / ирк (карач.) «валух, холощеный баран».
Подобную вариантность произношения, как и правописания, следует считать
литературной.
Большинство орфоэпических вариантов связано с фонетическими законами
карачаево-балкарского языка. Из-за отсутствия правил орфоэпии эти законы
стали основой произношения. Однако не все фонетические законы могут со-
ответствовать орфоэпическим нормам. Например, как уже отмечалось, узкие
гласные между сонорным [м] и шумными [ж], [з], [ч] подвергаются сильной
редукции: топ[ъ]ракъ, хум[ъ]жу, къам[ь]чи, къым[ъ]жа, эм[ь]зик вместо то-
пуракъ «глина», «почва», «земля», хумужу «творожная масса, образующаяся
как продукт скисания молока», къамичи «плеть, плетка, хлыст, кнут; нагайка»,
къымыжа «голый, обнаженный», эмизик «соска, рожок». Поэтому их произ-
ношение улавливается с трудом. Это говорит о том, что произношение данных
слов с опусканием указанных гласных не является отклонением от нормы. Од-
нако нельзя считать нарушением нормы и произношение топуракъ, хумужу,
къамичи, къымыжа, эмизик.
Произношение же къы[з]чыкъ «девочка», а[з]сын- «считать недостаточным
что; не удовлетворяться чем» нельзя считать литературным, так как перед
глухими звонкие оглушаются. Литературным следует считать произношение
къы[с]чыкъ, а[с]сын. Здесь не может быть выбора: оглушение звонких в со-
седстве с глухими – закономерность карачаево-балкарского языка.
Орфоэпическим нормам, кроме указанных, соответствуют еще такие фо-
нетические законы, как элизия (тапсаашар > тапсашар «тунеядец, дармоед»,
тёбедеойнар > тёбедойнар «мерлушка», экиайлыкъ > экайлыкъ «двухмесячный»
и др.), выпадение узких гласных в словах эрин «губа», бурун «нос», къарын
«живот», аууз «рот» перед притяжательными аффиксами и къыйын «сложный,
трудный», сарын «песня-плач», о[йу]н «игра» и др. перед глаголообразующим
аффиксом -а: эрнинде «на его (ее) губе», бурну «его (ее) нос», къарнында «в его
(ее) животе», аузу «его (ее) рот», къыйна- «утруждать, затруднять, беспокоить,
изнурять кого», сарна- «оплакивать кого, причитать», ойна- «играть», эпитеза
(продукт > продукта, диск > диска, лозунг > лозунга и др.).
Такие же законы, как гаплология (барыргъа «идти (ехать)» > баргъа, бил-
мейдиле «они не знают» > билмейле, айтханды «он сказал» > айтханд и др.),
протеза (стакан > ыстакан, радио > ырадио, студия > устудия и др.), эпентеза
(трактор > тырактор, фильм > филим, театр > театыр и др.), выпадение
согласных (болсун «пусть будет» > болсу, барлыкъды «пойдет (поедет)» > ба-
рыкъды и др.), метатеза (если она не связана с региональным употреблением:

ачха (карач.) / ахча (балк.) «деньги», къарауул (карач.) / къалауур (балк.) «караул,
стража, охрана» и др.), нарушают орфоэпические нормы, так как произношение
в соответствии с ними является обиходно-разговорным.
Поскольку литературный язык является языком культуры и объединяет
всех культурных людей, он противостоит диалектам [Панов, 1979: 197]. Тем
не менее диалекты влияют на литературный язык. В результате появляются ва-
рианты произношения карачаево-балкарского языка. Например, в ц/з диалекте
смычные согласные [к] и [къ] в положении после глухих переходят в щелевой
[х]: кет[к]енди > кет[х]енди «он ушел», а[къ]сакъ > а[х]сакъ «хромой». В по-
следние 20–30 лет это наблюдается и у носителей баксано-чегемского говора,
который является основой балкарского варианта литературного карачаево-
балкарского языка.
Обычно распространенность произношения является критерием орфо-
эпических рекомендаций. Однако «ошибка может стать распространенной,
не переставая быть ошибкой» [Истрина 1948]. Поэтому нельзя пугаться со-
существования двух норм: Тембот / Теммот (муж. имя), таш[с]ын / таш[ш]
ын- «хромать от того, что копыта натружены (о волах, лошадях)» и др.
Общеизвестно, что орфоэпическим образцом должна служить речь учи-
телей школ, преподавателей вузов, дикторов радио, телевидения, особенно
театральная. Они призваны учить литературному произношению. Однако из-за
отсутствия правил орфоэпии их речь мало отличается от речи других слоев
населения: не всегда соблюдаются фонетические законы ассимиляции и дис-
симиляции согласных, нередко наблюдаются диалектные элементы и др.
Несмотря на то что орфоэпия является отраслью фонетики, некоторые
правила ее связаны с грамматикой, т. е. звуки, произношение которых под-
чиняется определенным фонетическим законам, зачастую могут находиться в
составе аффиксов, которые изучаются в грамматике. С грамматикой могут быть
связаны как аффиксы, имеющие вариантное произношение, так и аффиксы, не
имеющие вариантного произношения, ср. турлукъ «то, что должно находиться
где-либо; тот, кто должен находиться где-либо» > туррукъ > турукъ, где аф-
фикс -лукъ / -рукъ / -укъ вариативен, и кю[ч]ден – кюч[т]ен «еле, с трудом»,
чакъ[гъ]ыч – чакъ[къ]ыч, где из аффиксальных форм -ден и -тен, -гъыч и -къыч
нормативными для орфоэпии являются только вторые. Не имеет вариантного
произношения и аффикс имени действия -ыу / -иу: -ыу заменяется на -уу, а -иу
на -юу: айтыу «говорение» > айтуу, кетиу «уход, отъезд» > кетюу и др.
По свидетельству известных фонетистов, орфоэпия связана не только с
грамматикой, но и с этикой. Так, М. В. Панов считает, что «…орфоэпическая
проблематика – не только научно-языковедческая, но и этическая», особенно
при оценке отступлений от произносительной нормы [Панов, 1979: 206].
Например, часто можно видеть, как носители баксано-чегемского и карача-
евского говоров дразнят носителей малкарского ц/з говора за то, что последние
на месте литературных звуков [ч] и [ж’], [дж’] произносят соответственно [ц]
8 Заказ № 261
и [з]. Бывают и случаи, когда цокающе-зокающий балкарец, попав в среду

чокающе-джокающих, старается подделываться под последних, если он не
лингвист, то нередко заменяет в своей речи [ц], [з] на [ч’], [дж’], [ж’] даже там,
где этого не надо делать, ибо [ц], [з] находятся в заимствованных словах: жавод,
чентр, чирк, жаман, жарауат вместо завод, центр, цирк, заман «время»,
зарауат «бедствие; лишения». Как показывают примеры, подделывание под
«жекальщиков-чекальщиков» приводит к ненужной податливости. Поэтому
искусственный отказ от манеры своего произношения, выработанной годами
и закрепленной прочно, не заслуживает одобрения. Нельзя одобрять и подшу-
чивание, поддразнивание «цокальщика-зокальщика», потому что это неэтично,
может обидеть его, оскорбить его достоинство.
Другое дело, когда «цокальщик-зокальщик», будучи учителем школы, пре-
подавателем вуза, радио- или теледиктором, артистом, не старается или вообще
не хочет перестроиться в «жекальщика-чекальщика». Такой, как совершено
правильно считает М. В. Панов, «…заслуживает осуждения» [Панов, 1979: 205].
Соотношение орфоэпии с этикой требует, чтобы орфоэпические нормы
были не только рекомендующими и запрещающими (например, формы произ-
ношения [ж’]аз «весна», ёксюз «сирота», бу[с]ча «как лед» рекомендуются, а
формы произношения жаз, охсюз, бу[з]ча запрещаются), но и допускающими
(наряду с танкы «пленка, кожица, плева, корочка», акъсыл «белесый; светлый»
допустимы и тангкы, ахсыл. Такое допущение воплощает этическую сторону
орфоэпии.
Первые попытки выработки норм произношения предприняты в научной
грамматике карачаево-балкарского языка [Будаев, 1976: 99–102], в школьном
учебнике для 5-го класса [Гузеев, 1996: 109;110] и в учебнике для вуза [Гу-
зеев, 1998: 100–102]. Однако эти нормы неполны, сформулированы не совсем
четко, а некоторые из них спорны. К тому же нормы произношения гласных,
согласных, заимствованных слов даются вперемешку, бессистемно. Здесь же
мы попытались рассмотреть их отдельно и по мере возможности полностью.
1.3.2. Нормы произношения гласных
1. Произношение гласных в словах тюркского корня подчиняется закону

сингармонизма: последующие слоги слова произносятся с гласными заднего
ряда, если первый слог его имеет гласный заднего ряда, они произносятся с глас-
ными переднего ряда, если первый слог его имеет гласный переднего ряда, ср.:
босагъа «порог», мангылай «лоб», кёгюрчюн «голубь», желпегей «распахнутый,
расстегнутый, одетый внакидку» и др. Исключение составляют лишь отдельные
слова, в том числе и сложные: жиля- «плакать», хычин «хичин (пирог)», жилян
«змея», бичакъ «нож», къоргъашин «свинец» и др. в балкарском варианте языка,
которые в карачаевском варианте орфографически и орфоэпически релизуются
без нарушения закона сингармонизма (жыла-, хычын, жылан, бычакъ, къор-
гъашын), и берчкъол «имеющий мозолистые руки», кюнбатыш «запад (сторона

света)», бираздан «вскоре», жекбаш (прост.) «пустоголовый» и др.
2. Безударные широкие гласные произносятся четко, без ослабления: ораза
«ураза», тобулгъу «спирея», элек «сито», саламелик «сибирская язва», берекетли
«обильный, благодатный».
3. Безударные узкие гласные произносятся со значительным ослаблением
в следующих положениях:
а) между шумным и каждым из сонорных [р], [л], [м]: табыракъ «по-
лучше»  табъракъ, кёбюрек «побольше»  кёбьрек, азыракъ «поменьше» 
азъракъ, жыгыра «укроп»  жыгъра, билим «знание, познания в какой-либо
области»  бьлим, тиреу «подпорка»  тьреу, къырал «государство»  къърал,
былайда «здесь, тут»  бълайда, сымарла-  съмарла- «наряжать, украшать
кого-что», къыланч «извилистый»  къъланч, билямукъ «мучная похлебка» 
бьлямукъ, биреу «некто, кто-то»  бьреу;
б) между сонорным [м] и каждым из шумных [ч], [ж’], [з]: къамичи «кнут,
бич, плеть, плетка, хлыст, нагайка»  къамьчи, тамычы «капля»  тамьчы,
жамычы «бурка»  жамъчы, къымыжа «голый, обнаженный»  къымъжа,
къамыжакъ «жук»  къамъжакъ, хумужу «творожная масса, образующаяся
как продукт скисания молока»  хумъжу, эмизик «соска»  эмьзик, тамызыкъ
«растопка (лучина, щепки и др. для разжигания топлива)»  тамъзыкъ, чикиля
«маленький нижний головной платок»  чикьля;
в) между сонорными [м] и [р], [нг] и [р]: темиреу «лишай»  темьреу,
томуроу «обрубок бревна, чурка, чурбан, колода»  томъроу, сангырау
«глухой»  сангърау, къонгуроу «звонок; колокольчик (прибор)», «колокол» 
къонгъроу;
г) узкое гласное корня существительных с конечным [н], потерявшее уда-
рение при прибавлении притяжательного аффикса: бо[йу]н «шея»  бойнум
«моя шея», эрин «губа»  эрьнинге «[к] твоей губе», бурун «нос»  буръну
«его (ее) нос», къарын «живот»  къаръны «его (ее) живот».
4. Безударные узкие гласные опускаются не произносятся в глаголах, образо-
ванных от существительных с конечным [н], находящихся после гласных: орун
«место»  орнал- «укрепиться (о воинских подразделениях)», «обосноваться
где», орнат «сажать (напр. деревья)», «устанавливать что», къыйын «труд» 
къыйнал- «мучиться, изнывать», «утруждать себя, трудиться, хлопотать», «за-
трудняться, испытывать трудности», сарын «песня-плач, причитание»  сарна-
«оплакивать кого, причитать», о[йу]н «игра»  ойна- «играть».
5. В слогах или аффиксах -ыу, -рыу, -сыу, -тыу, -шыу и др., т. е. имеющих
гласный [ы], на месте [ы] произносится [у]: а[йы]у «медведь» ® айуу, къар[ы]у
«сила, мощь»  къар[у]у, жарс[ы]у «горе, глубокая печаль, скорбь, душевное
сострадание», «забота, беспокойство о ком-чем»  жарс[у]у, къайт[ы]у «воз-
вращение»  къайт[у]у, аз[ы]у «исхудание, истощение»  аз[у]у.
6. В слогах или аффиксах -иу, -шиу, -тиу, -сиу, т.е. имеющих гласный [и],
на месте [и] произносится [ю]: кел[и]у «приход (приезд)»  кел[ю]у, киш[и]
8*
у «шишка (ивовая)»  киш[ю]у, кис[и]у «деталь ткацкого станка» – кис[ю]у,

ит[и]у «утюг»  ит[ю]у.
7. Предикативные аффиксы не сокращаются, т.е. в них гаплология не со-
храняется: барад[ы] «ходит, посещает» (не барад!), келед[и] «приходит (при-
езжает)» (не келед!), алмайд[ы]ла «не берут» (не алмайла!), кюлед[и] «смеется»
(не кюлед!), бере эд[и] «он давал тогда» (не бере эд!).
8. В инфинитивном аффиксе, следующем после сонорных [р] или [л],
гласный произносится четко, т.е. не редуцируется и не выпадает: турургъа
«вставать, подниматься», «жить, проживать», «находиться, быть (где-либо)»
(не тургъа!), кёрюрге «видеть» (не кёрге!), кюлюрге «смеяться» (не кюлге!),
билирге «знать» (не билге!), келирге «приходить (приезжать)» (не келге!), ба-
рыргъа «идти, ехать, двигаться (в направлении от говорящего») (не баргъа!).
9. При сочетании двух одинаковых гласных в сложных словах со слитным
написанием компонентов произносится первый, при сочетании же неодинаковых
гласных – второй: алтыатар «шестизарядный (об огнестрельном оружии)» 
алтатар, экиайлыкъ «двухмесячный»  экайлыкъ, тапсаашар «тунеядец» 
тапсашар, уллуууурт «щекастый, пышнощекий»  улууурт, гитчеаууз «с
маленьким ртом»  гитчаууз.
10. При сочетании двух гласных в словосочетаниях произносятся оба: къара
адам «черный человек» (не къарадам!), сары эрик «алыча» (не сарерик!), алты
ындыр «шесть токов» (не алтындыр!), жети эгеч «семь сестер» (не жетегеч!),
къысха илик «плечвая кость» (не къысхалик!), эки илипин «две канавы» (не
экилпин), жети алма «семь яблок» (не жеталма!), жангы орам «новая улица»
(не жангорам!), эски орун «старое место» (не эскорун!).
11. При сочетании местоимения и частицы не с последующим словом на
гласные [э], [ю], [и] последние не произносятся: не этесе? «что ты делаешь?» 
нетесе?, не ишлейсиз? «как поживаете?»  нешлейсиз?, не ючюн? «почему?» 
нечюн?, не иги да «даже самый хороший»  неги да, а при сочетании не с по-
следующим словом на другой гласный [е] произносится с призвуком его (неа
айтаса? «что ты говоришь?»  не айтаса?, нео орам? «какая умница?»  не
орам?, неа алайыкъ? «что нам брать?» – не алайыкъ?, неы ышаныу! «какое там
доверие!»  нешаныу!, неё ёгюзле? «какие волы?»  нёгюзле?, не у уллуду!
«какой он (она) большой (большая)!»  не уллуду!
12. Гласные [у], [ю], предшествующие гласным [о], [ё], [ы], [э], произ-
носятся с оттенком последних, т.е. как дифтонгоидные ([уо], [уё], [юо], [юё],
[уы], [уэ], [юы], [юэ]: букъу орам «пыльная улица»  букъу[уо]рам, уллу ёгюз
«большой вол»  улл[уё]гюз, бу ыргъакъ «этот крючок»  б[уы]ргъакъ, муру
эшик «разбитая вдребезги дверь»  мур[уэ]шик, ючлю ёгюз «трехгодовалый
вол» – ючл[юё]гюз, кютю эчки «ручная коза»  кют[юэ]чки, бёрю ызы «волчий
след»  бёр[юы]зы, жютю оракъ «острый серп»  жют[юо]ракъ.
13. Гласный [е], следующий после слога с губным [ю] или [ё], находящимися
перед губно-губным согласным, огубляется: юч[е]у «трое»  юч[ё]у, тёртеу
«четверо»  тёрт[ё]у, кёс[е]у «головня, горящее полено»  кёс[ё]у; кю[е]

у (карач.) «зять»  кю[ё]у, кюсеу «сильное желание чего; тоска по кому» 
кюс[ё]у.
1.3.3. Нормы произношения согласных
Звонкие согласные в соседстве с глухими согласными оглушаются: кё[з]

чюк «глазок»  кё[с]чюк, сё[з]сюз «безусловно, несомненно, бесспорно» 
сё[с]сюз, кеч[г]юнчю «кочевник»  кёч[к]юнчю, ат[д]а «на коне»  ат[т]а,
эшик[г]е «на улицу»  эшик[к]е, такъ[гъ]ыч «вешалка» – такъ[къ]ыч, кёп[б]
юз «нас много»  кёп[п]юз, тёрт[г]юл «квадратный» – тёрт[к]юл, таж[ч]
ыкъ «коронка»  та[ш]чыкъ.
В словосочетаниях конечные глухие [к], [къ], [п] первого слова перед глас-
ными и сонорным [р] произносятся звонко: бе[к] узакъ «очень далеко»  бе[г]
узакъ, а[къ] алма «белое яблоко»  а[гъ] алма, кё[п] адам «много людей» 
кё[б] адам, а[къ] роза «белая роза»  а[гъ] роза.
Звонкий согласный [б] после глухих согласных оглушается неполностью:
акъ[б]аш «белоголовый»  акъ[бп]аш, ат[б]ет «лошадинолицый»  ат[бп]
ет, Къас[б]от (муж. имя)  Къас[бп]от, кёк[б]аш «синеголовый»  кёк[бп]
аш, ач[б]ыдыр «голодный»  ач[бп]ыдыр, таш [б]ла «камнем»  таш [бп]ла,
Шах[б]олат (муж. имя)  Шах[бп]олат.
В словосочетаниях конечный [к] первого слова перед [къ] второго произ-
носится как [къ]: кё[к] къаргъа «серая ворона»  кё[къ] къаргъа, бе[к] къаты
«очень крепкий»  бе[къ] къаты, кийи[к] къаз «дикий гусь»  кийи[къ] къаз,
бе[к]къашы- «сильно чесать»  бе[къ] къашы.
В словосочетаниях начальной [г] второго слова после конечного [къ] первого
произносится как [к]: акъ [г]юл «белый цветок»  акъ [к]юл, бичакъ [г]умухду
«нож тупой»  бичакъ [к]умухду, акъ [г]абара «белая безрукавка»  акъ [к]
абара, къыркъ [г]ебен «сорок копен»  къыркъ [к]ебен.
В словосочетаниях конечный [н] первого слова перед согласными [к], [къ],
[г], [гъ], [х] произносится как [нг]: о[н] кере «десять раз»  о[нг] кере, ха[н]
къонакъ «почетный гость»  ха[нг] къонакъ, жю[н] габара «шерстяная без-
рукавка»  жю[нг] габара, къары[н] гъурулдау «урчание живота»  къары[нг]
гъурулдау, о[н] харбуз «десять арбузов»  о[нг] харбуз.
Звук [н] перед согласными [б], [м] произносится как [м]: о[н]беш «пятнад-
цать»  о[м]беш, се[н]ми? «ты что ли?»  се[м]ми?, о[н]бир «одиннадцать» 
о[м]бир.
В положении между гласными (как внутри слова, так и на стыке двух слов) у
звука [б] ослабляется взрывной элемент: таба «сковорода», къабукъ «кожура»,
«кора», «скорлупа», таб орам «нормальная улица», кёб адам «много людей».
Согласный [н] перед [л], [м], [нг] уподобляется им и произносится долго:
жа[н]ла «приближаться»  жа[л:]а, ты[н]майды «не перестает, не останав-
ливается»  ты[м:]айды, жо[н]нгурчха «щепка»  жо[нг:]урчха.
На конце карачаево-балкарских слов звонкие [з], [ж] не оглушаются: туз

«соль», таж «корона».
Согласные [ж¢] и [ч] в карачаево-балкарских словах тюркского корня в
любой позиции произносятся мягко.
В словах с конечными [н], [м], [нг] начальный согласный [д] исходного
падежа произносится как [н]: мын[д]ан «отсюда»  мын[н]ан, сом[д]ан «по
рублю»  сом[н]ан, танг[дан] «от зари»  танг[н]ан, кенг[д]ен «издалека» 
кенг[н]ен.
В корнях слов согласный [нг] произносится долго: къа[нг]а «доска» 
къа[нг:]а, жа[нг]ы «новый»  жа[нг:]ы, же[нг]ил «легкий»  же[нг:]ил.
Если в слове имеются [ш] и [ж], то [ш] по мягкости не уподобляется звуку
[ж]: [ж’]а[ш] «парень», [ж’]ыгъы[ш] (не [ж’]а[ш’], [ж’]ыгъы[ш’]!).
Сочетание [зж] произносится как долгий смягченный звук [ж:]: бу[зж]
юрек «равнодушный, безразличный»  бу[ж:]юрек, буз жарыучу «ледокол» 
бу[ж]- [ж]арыучу.
На стыке двух слов вместо [ч] и [ж], [ч] и [ш], [з] и [ш], [с] и [ш], [с] и
[ж] произносится долгий [ш:] [ж’]: ач жыл «голодный год»  а[ш]- [ш]ыл,
эс жый «прийти в себя»  э[ш] – [ш]ый, юч шар «три шара»  ю[ш]- [ш]ар,
къаз шорпа «гусиный бульон»  къа[ш]- [ш]орпа, тас шинель «потерянная
шинель»  та[ш]- [ш]инель.
При произношении союза уа с предшествующим словом с гласными на
конце губно-губной [у] не сокращается: сени уа «а тебя»  сени[у]а, Унухну
уа «а Унуха»  Унухну[у]а (не сениа / сена, Унухнуа / Унухнаа!).
Перед согласными [к], [къ] на месте [н] обычно произносится [нг]: жи[н]
к «горящий уголек»  жи[нг]к, жа[н]к «клок шерсти (взятый в руки за один
раз для раздергивания»  жа[нг]к, жа[н]къоз «подснежник»  жа[нг]къоз,
жа[н]къылыч (карач.) «радуга»  жа[нг]къылыч. Однако допустимо и произ-
ношение в соответствии с написанием: жинк, жанк и др.
Перед согласными [ж¢], [н], [д], [л], [с] на месте согласного [ч¢] произно-
сится [ш¢]: кю[ч]ню «силу»  кюш¢ню, кю[чд]ен «еле, насилу, с трудом» 
кю[ш¢т]ен, кюч[сюз] «бессильный, слабый»  кю[ш¢]сюз, ю[ч¢] жаш «три
парня»  ю[ш]- [ш’]аш, кю[ч]лю «сильный»  кю[ш¢]лю.
В притяжательных формах лично-возвратных местоимений и существи-
тельных в родительном и винительном падежах согласные [м] и [нг] произ-
носятся долго: ата[м]ы «моего отца»  ата[м:]ы, кеси[ми] «меня самого» 
кеси[м:]и, юйю[нг]ю «твоего дома, твой дом»  юйю[нг:]ю, жаны[нг]ы «твою
душу»  жаны[нг:]ы.
Конечные согласные корня или основы глагола [н], [нг], [л], [р], [г] с гласным
(или гласными) переднего ряда перед аффиксом возможности -ал произносятся
смягченно: э[н]ал «смочь спуститься»  э[н’]ал, же[нг]ал «смочь победить
кого, брать верх над кем, пересиливать кого»  же[нг’]ал; билди[р]ал «смочь
сообщить что кому, доводить что до сведения кого, известить кого о чем» 
билди[р’]ал, ке[л]ал «смочь прийти (приехать куда-либо»  ке[л]ал, ки[р]ал
«смочь войти, зайти, проникнуть»  ки[р’]ал, же[г]ал «смочь запрячь (лошадь,

мула и др.)»  же[г’]ал.
Конечные согласные корня или основы глагола [м], [т], [с], [з], [ш] с гласным
(или гласными) переднего ряда перед аффиксом возможности -ал произносятся
двояко: твердо и смягченно: э[з]ал- и э[з’]ал- «смочь раздавить, смять что»,
э[м]ал и э[м’]ал «смочь пососать что», ке[с]ал и ке[с’]ал «смочь разрезать, от-
резать, срезать что», ке[т]ал и ке[т’]ал- [смочь уйти (уехать)», кели[ш]ал- и
кели[ш’]ал- «смочь договориться».
В словах с гласными переднего ряда конечные согласные [нг], [л], [р], [г],
[ш] перед союзом а произносятся смягченно: жер а «а земля» → же[р’] а,
билсе[нг] а «если бы можно было узнать» → билсе[нг’] а, же[л] а «а ветер» →
же[л’] а, келсе[г] а «а когда пришли (приехали)» → келсе[г’] а.
В словах с гласными переднего ряда конечные согласные [з], [м], [с], [б]
перед союзом а произносятся твердо: юзмез а «а песок», ёлюм а «а смерть»,
алим а «а ученый», кюпес а «а шелковая шаль с бахромой», Юсюб а «а Юсуп»,
хариб а «а бедный».
В словах с гласными переднего ряда конечные согласные [ш], [н], [т] перед
союзом а произносятся двояко: твердо и смягченно: се[н] а и се[н¢] а «а ты»,
кю[н] а и кю[н’] а «а солнце», и[ш] а и и[ш’] а «а работа», и[т] а и и[т’] а «а
собака», бе[ш] а и бе[ш’] а «а пять», сю[т] а и сю[т’]а «а молоко», кюмю[ш]
а и кюмю[ш’]а «а серебро».
1.3.4. Нормы произношения гласных и согласных в заимствованиях
1. В словах, заимствованных из русского языка и через него из других языков

после перехода карачаево-балкарской письменности на русскую графическую
основу, гласные и согласные, в том числе и сочетания согласных, произносятся
как в русском языке: команда [каманда], жираф [жыраф], комбайн [камбайн],
клуб [клуп], шланг [шланк], парад [парат], гараж [гараш], округ [окрук], диск,
старт, фильм, спектакль [спиктакль], паровоз [паравос] и др.
2. При присоединении к русским и интернациональным заимствованиям
с конечным согласным [д] карачаево-балкарских аффиксов -да, -дан на месте
сочетания [дд] произносится долгий звук [т:]: отря[дд]а «в отряде»  отря[т:]
а, заво[дд]ан «из завода»  заво[т:]ан, пара[дд]а «на параде»  пара[т:]а,
скла[дд]ан «со склада»  скла[т:]ан.
3. При присоединении к русским и интернациональным заимствованиям
с конечными согласными [б], [в], [г] карачаево-балкарских аффиксов -да /
-де, -дан / -ден на месте сочетаний звонких согласных [бд], [вд], [гд] произ-
носятся сочетания глухих согласных: клу[бд]а «в клубе»  клу[пт]а, клу[бд]
ан «из клуба»  клу[пт]ан, архи[вд]е «в архиве»  архи[фт]е, архи[вд]ен
«из архива»  архи[фт]ен, окру[гд]а «в округе»  окру[кт]а, окру[гд]ан «из
округа»  окру[кт]ан.
4. Буквенные аббревиатуры произносятся в соответствии с названиями букв

в алфавите: эмвэдэ (МВД) – Ич ишлени министерствосу «Министерство вну-
тренних дел», абэша (АБШ – Американы Бирлишген Штатлары «Соединенные
Штаты Америки»), эфэсбэ (ФСБ), къыэмэр (КъМР – Къабарты-Малкъар Респуб
лика «Кабардино-Балкарская Республика»), къычээр (КЪЧР – Къарачай-Черкес
Республика «Карачаево-Черкесская Республика»), эсэнгэ (СНГ), къычыкъыу
(КъЧКъУ – Къарачай-Черкес къырал университет «Карачаево-Черкесский
государственный университет»), энэсо (НСО), цээсу (ЦСУ).
1.4. Графика и орфография

1.4.1. Графика
Карачаево-балкарский язык является новописьменным. Известно, что без

письменности невозможно успешное развитие науки и культуры любого народа,
которая зарождается на основе национального алфавита, графики, орфографии
и пунктуации.
Графика устанавливает состав начертаний, употребляемых в письме. Рас-
сматривает отношение алфавита к звуковой системе языка, то есть соотношение
буквы к звуку (точнее к фонеме).
Нельзя отождествлять алфавит и графику, что наблюдается нередко. Алфавит –
совокупность букв, принятых в письменности какого-либо народа. Понятие
графика, помимо букв, включает в себя все знаки препинания, знак ударения и
другие условные знаки (дефис, пробелы между словами, скобки и др.).
В современном карачаево-балкарском языке 37 букв, которые расположены
в определенном порядке и составляют алфавит.
Гласные звуки передаются 10 буквами, согласные – 25 буквами и 2 зна-
ками: мягким знаком (ь) и твердым знаком (ъ), которые отдельных звуков не
обозначают. Особенностью карачаево-балкарской графики является то, что в
нем имеются двойные знаки, обозначающие один звук: къ, гъ, нг, дж. Буквы
ё и ю обозначают по три звука: карачаево-балкарские ö и ÿ и русские ё (йо), ю
(йу), буква у – два звука – гласный у и согласный (сонорный) краткий ў (т. е.
ў), буква х – три звука: среднеязычный х’ (мягкий) (х’омух’ «ленивый», жёх’
«припой» и др.), увулярный ҳ (ҳарбыз «арбуз», ҳырҳа «хриплый, сиплый» и
др.), и фарингальный h (жаhаним «ад», Ибраhим «Ибрагим» и др.).
Алфавит карачаево-балкарского языка
Буква Название Буква Название
Аа а Пп пэ
Бб бэ Рр эр
Вв вэ Сс эс
Гг гэ Тт тэ
Гъ гъ гъы Уу у
Дд дэ Уу краткий у
ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ 121
Ее е Фф эф
Ёё ё Хх ха
Жж / Дж дж жэ / джы Цц цэ
Зз зэ Чч чэ
Ии и Шш ша
Йй краткий и Щщ ща
Кк ка Ъъ твердый знак
Къкъ къы Ыы ы
Лл эль Ьь мягкий знак
Мм эм Ээ э
Нн эн Юю ю
Оо о Яя я
В последние десятилетия в карачаево-балкарском языкознании утвердилось

мнение, что предки карачаевцев и балкарцев издревле имели письменность.
Свидетельством тому служит ряд эпиграфических надписей, найденных на
нынешних территориях Карачая и Балкарии, которые квалифицируются как
памятники исконной письменности [Байчоров, 1989: 8]. Однако их анализ
не дает цельной картины древней карачаево-балкарской письменности. По-
видимому, здесь прослеживается связь с руническим письмом, в котором мы
находим истоки общетюркской письменности. И вместе с тем, следует отметить
синкретическое развитие ранних письменных форм карачаево-балкарского
языка под влиянием арабской графики [Улаков, 2000].
Это подтверждается имеющимися арабографическими памятниками, отра-
жающими генезис карачаево-балкарского языка [Лавров, 1969; Байчоров, 1982].
Условно письменность может быть разделена на следующие периоды:
древнейший, древний, средневековый, новый (дореволюционный и послере-
волюционный).
В древнейший период на территории Карачаево-Черкесии было распро-
странено западнотюркское руническое письмо (древнебулгарское и древне
аланское), о чем свидетельствуют катакомбные надписи и некоторые рунические
памятники.
Средневековый период делится на три подпериода. Найдено много руни-
ческих памятников, относящихся к первому и второму подпериодам. «Эти
подпериоды характеризуются проникновением на нынешнюю территорию
Карачаево-Черкесии христианства и мусульманства. В этой связи распростра-
нялось греческое и арабское письмо» [Лавров, 1969].
Новый (дореволюционный) период характеризуется распространением
арабского письма, в чем было заинтересовано и местное духовенство.
На арабской графической основе первым памятником карачаево-балкар-

ского письма является каменная плита с письменами на цокающем диалекте
карачаево-балкарского языка, датируемыми 1715 годом [Там же: 106].
Доказательством дальнейшего расширения сферы письменности в новый
(послереволюционный) период являются книги, изданные на карачаево-бал-
карском языке на арабской графической основе. И. Я. Акбаев составил кара-
чаево-балкарский алфавит на арабской графической основе, который состоял
из 31 буквы, издал на нем большую мифологическую поэму «Воспоминания
о пророке» [Темирхан-Шура, 1914], которая и по сей день не утратила литера-
турной ценности. На основе этого алфавита был издан его букварь «Ана тили»
[Тифлис, 1916].
Созданием письменности занимались многие известные люди Карачая и
Балкарии: Ислам Крымшамхалов, Иммолат Хубиев, Магомед Энеев, Исмаил
Акбаев, Исмаил Абаев и др. Но они работали в одиночку, не перенимая опыт,
и не учитывая ошибки других, и в этой связи составленные ими алфавиты не
были реализованы в языковой жизни.
Из вышеизложенного следует то, что дореволюционное формирование и
становление истории письма карачаево-балкарского языка имеет три периода:
1) руническое письмо; 2) арабописьменные памятники; 3) издания на арабо-
графической основе.
Как отмечают ученые, арабская графика не учитывала специфики состава во-
кализма и консонантизма карачаево-балкарского языка. В связи с этим И. Абаев
и И. Акбаев в 1920 г. в традиционный арабский алфавит внесли основательные
изменения. В новом алфавите для передачи специфических согласных карачаево-
балкарского языка использовались арабские буквы с добавочными диакрити-
ческими значками, а для гласных – знаки огласовки. С введением в дело этого
алфавита был сделан шаг в развитии письменности карачаевцев и балкарцев.
Однако введенные изменения не могли устранить недостатки и сложность
алфавита на арабской графической основе. Данный алфавит не давал возмож-
ности широко внедрять школьное обучение, повышать грамотность населения,
а также не обеспечивал передачу звукового состава, т.е. обнаружилось несо-
ответствие арабского алфавита фонетической системе карачаево-балкарского
языка.
Поэтому в 1920 г. был разработан первый алфавит карачаево-балкарского
языка на латинской графической основе. Главную роль в разработке письмен-
ности карачаевцев и балкарцев на латинской графической основе сыграли
И. Абаев, И. Акбаев, У. Алиев, М. Энеев. При разработке алфавита на латинской
графической основе они ввели дополнительные буквы, которыми обозначались
специфические согласные и гласные карачаево-балкарского языка. Этот алфавит
обсуждался на совещании ученых-востоковедов в Москве и, после внесения
поправок, был одобрен. На основе этого алфавита У. Д. Алиев издал букварь
«Элиблер» [Алиев, 1924].
По свидетельству А. Х. Соттаева, «латинский алфавит, действовавший с

1924-го по 1936 г., сыграл положительную роль в создании базы для дальней-
шего развития карачаево-балкарского языка» [Соттаев, 1972: 89].
Карачаево-балкарский (этот) алфавит содержал 32 буквы: 8 для гласных и
24 для согласных. Так как латинское письмо не могло передать особенности
карачаево-балкарского звукового состава, в латинизированный карачаево-бал-
карский алфавит были внесены восемь дополнительных букв.
Балкарцы на латинизированный алфавит перешли раньше, чем карачаевцы.
На нем печатались заметки в газете «Къарахалкъ». По нему учились дети. После
и карачаевцы перешли на латиницу.
По сравнению с арабской, латинская графика имела ряд преимуществ:
возможность переноса части слова, включение в азбуку гласных букв и воз-
можность употребления знаков препинания и др.
В истории карачаево-балкарского народа письменность на латинской графи-
ческой основе сыграла большую роль. Этот алфавит отражал все фонетические
особенности карачаево-балкарского языка, также он был единым и для всех
тюркских языков.
Хотя переход на латинизированный алфавит осуществлялся централи-
зованно, имел и недостатки. В нем отсутствовал ряд букв, встречающихся в
заимствованных словах, поэтому они на письме писались в соответствии с их
произношением.
Учащиеся изучали два алфавита: латинский при изучении родного языка и
русский при изучении русского языка. Это в свою очередь, осложняло процесс
обучения в школе.
С дальнейшим расширением сферы письменности латинский алфавит не
учитывал все возрастающего стремления карачаевцев и балкарцев к овладению
русским языком. Поэтому балкарцы [1937] и карачаевцы [1938] одними из
первых перевели свой язык на письменность, основанную на русской графике.
Однако при переходе на русскую графическую основу карачаевцы и бал-
карцы приняли самостоятельные алфавиты с очень незначительными отклоне-
ниями от возможного общего принципа и создания единого карачаево-балкар-
ского алфавита. Эти алфавиты отличались друг от друга только в обозначении
трех одинаковых в обоих языках специфических фонем: дж, ў, ң. Для обозна-
чения этих фонем карачаевцы приняли буквы дж, ў, ң, а балкарцы – ж, у, нг.
Следовательно, с 1937–1938 гг. карачаево-балкарский язык использует
письменность на основе кириллицы. Для обозначения звуков, не имеющих
аналогов в русском языке, использовались комбинации графем.
Таким образом, карачаево-балкарская письменность прошла три этапа: на
арабской [1914–1926], латинской [1926–1938] и русской [1937–1938] графи-
ческих основах.
Переход на русскую графику имел своей целью избавиться от разнобоя
в алфавитах карачаевцев и балкарцев. Единый алфавит, по идее, должен был
облегчить овладение грамотой как на родном, так и на русском языках.
В состав алфавита карачаево-балкарского языка вошли все буквы русского

алфавита. Для обозначения некоторых специфических звуков были введены
комбинированные буквы къ, гъ, нг, дж. После введения этих букв алфавит
карачаево-балкарского языка состоял из 37 знаков: а, б, в, г, гъ, д, е, ё, ж, дж,
з, и, й, к, къ, л, м, н, нг, о, п, р, с, т, у, ф, х, ц, ч, ш, щ, ы. ъ, ь, э, ю, я.
Однако этот алфавит, несмотря на то, что он сыграл большую роль в подъеме
грамотности карачаевцев и балкарцев, имеет большие недостатки. К ним отно-
сятся наличие комбинированных букв къ, гъ, нг, дж и неоднозначность букв е, ё,
ю, у, я, ж. Эти недостатки создавали трудности в процессе обучения учащихся
грамоте. В этой связи вновь встал вопрос об усовершенствовании алфавита.
Начиная с 1957 г., неоднократно поднимался вопрос об унификации и усо-
вершенствовании карачаево-балкарского алфавита. Новый алфавит на русской
графической основе был составлен языковедами А. Х. Соттаевым, А. Ю. Бози-
евым и У. Б. Алиевым. Ими был использован опыт создания алфавитов других
тюркских языков. Проект единого и усовершенствованного карачаево-балкар-
ского алфавита состоял из 40 букв и был утвержден в 1962 году. Алфавит был
одобрен сектором тюркских языков Института языкознания АН СССР. В нем
четыре диаграммы заменились однозначными русскими буквами, имеющими
диакритические знаки җ ғ, қ, ң, для обозначения специфических гласных фонем
вводились буквы ö, ÿ.
Был отменен мягкий знак в исконных словах карачаево-балкарского языка,
устранено двойное (тавтологическое) русско-карачаево-балкарское окончание
для всех слов, заимствованных из русского языка. После введения в практику
этот алфавит по разным, но объективным причинам в том же году был отклонен.
В этой связи в 1964 году было принято решение о едином карачаево-бал-
карском алфавите на базе действующего балкарского алфавита с добавлением
только карачаевского дж. Однако в практике у балкарцев дж не ужился, по-
этому в настоящее время балкарцы пользуются своим алфавитом, принятым в
1937 году, а карачаевцы используют буквосочетание дж.
На сегодняшний день специфика карачаево-балкарского языка требует
дальнейшего совершенствования алфавита, главным образом, к устранению
отдельных недостатков. Необходимо внести некоторые изменения, учитывая,
что литературный язык балкарцев и карачаевцев – один. Например, помимо
замены двузначных согласных букв дж, нг, къ, гъ и трехзначных гласных букв
ё, ю однозначными, ввести в алфавит букву ў для обозначения губно-губного
согласного, а также буквы h и ҳ для обозначения фарингального и мягкого
среднеязычного звуков в словах типа жаханим [жаhаним] «ад», хайнух [ҳайнуҳ]
«юла; волчок». В интересах обоих народов – иметь единый алфавит, который
будет способствовать развитию культуры и облегчит издание и пользование
учебной, научной и художественной литературой.
1.4.2. Орфография
В карачаево-балкарском языке вместе с обретением письменности стали

определяться и правила орфографии, которые строятся на базе правил графики,
т.е. во всяком фонографическом письме существует принцип передачи значащих
языковых единиц путем передачи их звучания.
В лингвистике различают произносительные, орфографические, лексические
и грамматические нормы языка. Исследуемые здесь орфографические нормы
охватывают особенности письменной формы карачаево-балкарской речи.
Орфография карачаево-балкарского языка как система написаний в звуко-
буквенном письме распадается на несколько разделов, каждый из которых пред-
ставляет собой совокупность правил, основанных на определенных принципах.
На первом этапе создания письменности карачаево-балкарского языка,
основанной на арабской графике, вопросами орфографии не занимались. Этой
работе было уделено внимание после принятия карачаево-балкарского алфа-
вита на латинской графической основе. Впервые попытка создания правил
орфографии была предпринята А. К. Боровковым. Первый проект единой ор-
фографии карачаево-балкарского языка, составленный им, был издан в 1934 г.
Правилами, изложенными в этом проекте, пользовались карачаевцы и бал-
карцы вплоть до 1960 г. [Будаев, 1975: 49].
По ряду причин процесс развития карачаево-балкарского языка был при-
остановлен. Народ претерпел много невзгод. На демографической ситуации
сказались Великая Отечественная война и депортация карачаевцев и балкарцев.
В связи с этим с середины 1941 г. до начала 60-х гг. карачаево-балкарский язык
не подвергался изучению, что, в свою очередь, повлияло и на вопросы орфо-
графии карачаево-балкарского языка.
В 1961 г. на основе единого алфавита составлялся новый исправленный
свод правил орфографии. В нем были отменены правила об употреблении ь
в исконных словах карачаево-балкарского языка и формы мужского рода как
общей для прилагательных, заимствованных из русского языка, двузначные
буквы, передающие специфические звуки карачаево-балкарского языка, за-
менены однозначными буквами.
Другие недостатки прежней «Орфографии» остались без изменений, а
также были и упущения.
Во-первых, отсутствие вводных разделов о теоретических основах кара-
чаево-балкарской орфографии. К тому же правильное аналитическое написание
(йе, йо, йу, йа) было заменено йотированным (е, ё, ю, я).
Новая «Орфография карачаево-балкарского языка» была утверждена в
1964 г., которая, по справедливому замечанию И. Салпагарова, является «ухуд-
шенным вариантом второй» [Салпагаров, 1977: 18].
В ней исключены справедливо введенные в алфавит «Орфографией» 1961 г.
специфические карачаево-балкарские однозначные буквы, их заменили соот-
ветствующие неудачные двузначные буквы «Орфографии» 1938 г. В двузначной
букве нъ твердый знак был заменен буквой г – нг, удачная буква «Орфография»
1961 года ў была заменена буквой у без диакритики. В основном правила ор-
фографии 1961 г. остались без каких-либо изменений и дополнений.
Позже, в 1969 г., А. Ю. Бозиев и М. Т. Жабоев составили новый проект
орфографии и пунктуации балкарского языка на основе предыдущих сводов
правил орфографии. Как видно из названия проекта, этот свод правил предна-
значен для балкарцев. Карачаевцы же до сих пор пользуются «Орфографией»,
1964 г. Поскольку у них единый язык, это нельзя считать правомерной.
Следует отметить, что в орфографии балкарского языка предпринимается
попытка определения количества и сфер действия орфографических прин-
ципов. Орфографические правила составлены на основе четырех принципов
орфографии: морфологического, фонетического, исторического и графического.
В отличие от правил предыдущей орфографии в новых правилах балкарской
орфографии в конце слова вместо б пишется п.
Некоторые общие вопросы орфографии улучшены, введен ряд новых правил.
Однако в орфографической системе есть немало противоречий, неточно-
стей и вариантных написаний. Многие факты языка либо не учтены, либо не
отражены достаточно.
Например, четко не определены принципы правописания, их соотношения,
нет уточнения основного принципа в написании того или иного слова. Не от-
ражены фонетические явления в орфографии, в частности согласных и их
сочетаний в различных фонетических позициях, озвончение глухих на стыке
двух слов на письме, правописание личных имен, фамилий, некоторых геогра-
фических названий, а также названий учреждений, организаций и предприятий.
Что касается правописания заимствованных слов, здесь также не учиты-
вается ряд важных моментов, связанных с усвоением заимствований, и право-
писание русских заимствований.
Если оказалось возможным «перезаимствовать» слова в их исконной форме:
ийнарал «генерал», апчар «офицер», прустоп «пристав» и др., то они укорени-
лись в языке в прежней форме. Имеются и слова типа школ «школа», столба
«столб», газет «газета», которые на письме и в устной речи претерпевали
фонетические изменения. В своде правил орфографии 1969 г. также не нашли
полного описания трудные случаи раздельного и дефисного написания слов.
В этом своде немало и противоречий: 1) сочетания согласных в корневых
словах в одних случаях пишутся в соответствии с произношением (эски
«старый», хурттак «кусок чего-л.» и т. п.), в других – произвольно (эртден
«утро», типисги «суматоха» и т. п.); 2) в одинаковых фонетических условиях
после ч в одних случаях пишется ы (чыракъ «лампа», чындай «чулок» и т.п.),
в других – и (чиран «ледник», чинар «чинара» и т. п.); 3) при прибавлении ка-
рачаево-балкарских аффиксов ь в заимствованиях толь, руль, роль сохраняется
(вин.п. – тольну «толь», местн. пад. – рольда «в роли», дат.пад. – рульгъа «к
рулю, за руль», в аналогичных же словах (король, патруль) ь выпадает (вин.
пад. – королну «короля», дат. п. – патрулгъа «к патрулю») и др. [Гузеев, 1980: 7].
Вышеизложенное показывает, что нужно было выработать научно обосно-

ванные рекомендации по устранению имеющихся противоречий и неточностей,
многие вопросы нуждались в дальнейшем усовершенствовании.
Учитывая все это, в 1980 г. Ж. М. Гузеевым была написана монография
«Основы карачаево-балкарской орфографии», где впервые исследуются на
материале карачаево-балкарского языка многие нерешенные теоретические
проблемы правописания и принципы орфографии.
На основе этого труда в 1991 г. И. Х. Ахматов и Ж. М. Гузеев составил
новый свод орфографических правил, в котором учтены недостатки предыдущих
сводов: 1) унифицированы вариантные написания типа таякъ / тыякъ «палка»,
гаммеш / геммеш «буйвол», къоншу / хоншу «совед» и др.; 2) там, где можно,
сохранен морфологический принцип написания слов: боюну (вм. бойну) «его
(ее) шея», ауузунда (вм. аузунда) «во рту его (ее)», бурунунг (вм. бурнунг) «твой
нос», уллуаякъ (вм. уллаякъ) «большеногий», жетиайлыкъ (вм. жетайлыкъ)
«семимесячный» и др.; 3) несвойственные для карачаево-балкарского (вообще
тюркского) языка сочетания согласных разряжены гласными: чапыракъ (вм.
чапракъ) «лист (растения)», тебире- (вм. тебре-) «рогаться, отправляться, на-
правляться (куда-либо)», эбизе (вм. эбзе) «сван», эмилик (вм. эмлик) «необъез-
женный, необученный», къымыжа (вм. къымжа) «голый», тамычы (вм. тамчы)
«капля» и др.; 4) учтено семантическое разграничение написания топонимов:
Къара суу (река) и Къара-Суу (село), Минги тау (гора) и Минги-Тау (журнал)
и др.; 5) отграничено написание сложных частиц, союзов и наречий с частицей
(или союзом) да: ср. чыртда «совсем, совершенно» и къурт да «и червь», эмда
«и», сен да «и ты», къуруда «всегда» и толу да «и полный» и др.; 6) компоненты
личных имен принято писать через дефис: Хажи-Осман, Хажи-Къасым и др.,
так как слитное написание компонентов таких имен приводит к их искажению,
потому что подчиняются произношению: Хажосман, Хажкъасым (хажи >
хаж); 7) в свод введены новые разделы, посвященные написанию русских,
арабских, персидских и иных заимствований, грамматических форм глаголов,
числительных, местоимений, частиц и союзов и др.
Для создания более совершенных правил правописания следует определить
те принципы орфографии, на основе которых должны выработаться эти правила.
Орфографические принципы определяют выбор одного написания там,
где есть орфограммы, т. е. там, где возможны разные написания одного слова.
В большинстве орфографий тюркских языков (азербайджанской, гагаузской,
казахской, каракалпакской, карачаево-балкарской, киргизской, кумыкской, но-
гайской, тувинской, уйгурской, хакасской) утверждается, что основным прин-
ципом письма является фонетико-морфологический, в некоторых (алтайской,
башкирской, крымско-татарской, татарской, якутской) – фонетический. Лишь
составители узбекской и туркменской орфографий предлагают брать за основу
письма морфологический принцип, который, по их мнению, смог бы устранить
многие трудности в правописании [Азимов, 1959], что, с нашей точки зрения,
вполне справедливо.
Впервые принципы карачаево-балкарской орфографии были разработаны

У. Д. Алиевым в его статье «О принципах составления карачаево-балкарской
грамматики» [Алиев, 1928: 129–135]. Основным принципом карачаево-балкар-
ской орфографии, как отмечает У. Д. Алиев, является фонетический принцип,
т.е. народный язык со всеми его фонетическими особенностями, вошедшими
в обиход масс [Там же: 132]. В некоторых случаях он предлагает руководство-
ваться морфологическим принципом.
Составители правил орфографии 1969 г. А. Ю. Бозиев и М. Т. Жабоев выде-
ляют фонетический, морфологический, исторический и графический принципы
[МТО 1970: 4]. А. Ж. Будаев морфологический принцип предлагает заменить
фонематическим и вводит новый, дифференцированный, принцип [Будаев,
1975: 50].
Кроме того, составители орфографии карачаево-балкарского языка, следуя
традициям орфографий тюркских языков, без обоснования утверждают, что
«карачаево-балкарское правописание базируется на фонетико-морфологическом
принципе [Бозиев, 1973: 138].
Много внимания в своих исследованиях принципам карачаево-балкарской
орфографии уделил Ж. М. Гузеев. По его мнению, карачаево-балкарская орфо-
графия должна строиться на морфологическом, фонетическом и традиционном
(историческом) принципах, причем последний проявляется только в написании
новых заимствованных из русского и через русский язык слов: килограмм,
комбайн, киоск, трактор, нефть, лозунг, стрелка, Кавказ и др.
Исследователь установил, что фонетический принцип следует сохранить
лишь в некоторых случаях: 1) при присоединении аффикса с начальным ч к
существительным с конечным ч: агъач «дерево» – агъашчыкъ «деревяшка», эгеч
«сестра» – эгешча «как сестра» и др.; 2) в сложных наречиях и числительных:
бюгюн «сегодня» (бу «этот, эта, это» + кюн «день»), бюгече «этой ночью» (бу
«этот, эта, это» + кече «ночь»), быйыл «в этом году» (бу «этот, эта, это» + жыл
«год»), сексан «восемьдесят» (секкис > сегиз «восемь» + он «десять») и др.;
3) при употреблении личных местоимений мен «я», сен «ты» в дательном па-
деже (манга [манг: а] «мне», санга [санг: а] «тебе»), лично-указательных ол «он
(она)» – ала «они»; 5) при прибавлении притяжательных аффиксов, а также с
начальным гласным к существительным и прилагательным, оканчивающимся
на один из согласных к, къ, п: китап «книга» – китабым «моя книга», кёлек
«рубашка» – кёлеги «его (ее) рубашка», акъ «белый» – агъар- «белеть», букъ-
«прятаться» – бугъумуч «прятки», жек- «запрягать, закладывать (лошадь)» –
жегил- «запрягаться, быть запряженным» и др.; 6) при написании старых за-
имствований: зыраф (вм. эсраф) «мотовство», жамауат (вм. жамаат) «народ»,
тюрме (вм. тюрьма), бурус (вм. брус), машок (вм. мешок) и др.
По свидетельству Ж. М. Гузеева, эти случаи составляют не более 2% [Гу-
зеев, 1980: 22].
Ряд исследователей карачаево-балкарского языка считает, что фонетический
принцип написания слов очень лёгкий [Суюнчев, 1978: 166]. Однако это не так,
он труден, потому что в большинстве случаев произношение не имеет единства

[Гузеев, 1980: 16], «произношение… зависит от обстановки, в которой люди
разговаривают, от собеседника» [Букчина, и др. 1969: 47].
Это означает, что «при фонетическом принципе не достигается орфогра-
фической правильности, которая состоит именно в единообразии» [Гузеев,
1980: 17].
К тому же этот принцип может искажать смысл слов (ср. эзсин- [эссин-]
«пусть он (она) перетирает» и эссин- «зевать», ачсын- [ашсын-] «пусть от-
крывает» и ашсын- «одобрять пищу») и разрушить их (кюшлю вм. кючлю
«сильный», «мощный», «крепкий, острый (на вкус)»); кёссюз вм. кёзсюз «без-
глазый»; слов кюш, кес нет в данном языке).
Единообразное написание морфем в разных фонетических условиях, которое
является «не самоцелью, а средством достижения единства в написании слов»
[Ветвицкий и др. 1974: 86] достигается лишь при морфологическом принципе
орфографии: такъгъан [такъ-къан] «связка (напр. кукурузных початков)»,
жалгъан «искусственный»; ал-да «впереди», арт-да [арт-та] «позади»; кюч-лю
[кюш-лю], кючюм «моя сила»; аз-чыкъ [ас-чыкъ] «немножечко, чуть-чуть, ка-
пельку», аз-дан «чуть было», аз-сын [ас-сын] «пусть похудеет» и др.
Поэтому этот принцип является основным в написании слов карачаево-
балкарского языка. Написания, соответствующие ему, составляют около 98%
[Гузеев, 1980: 28].
9 Заказ № 261
130
Гл а в а 2
ЛЕКСИКОЛОГИЯ. ФРАЗЕОЛОГИЯ. ЛЕКСИКОГРАФИЯ

2.1. Лексикология
Лексикология изучает словарный состав в его современном состоянии и

историческом развитии. Отдел лексикологии в курсе карачаево-балкарского
языка освещает современную словарную систему нашей речи, историческая
лексикология – ее формирование и обогащение в связи с историей носителей
этого языка.
Объектом изучения в лексикологии являются, прежде всего, слова. Слова
изучаются не только в лексикологии, но и в морфологии и словообразовании.
Однако если в морфологии и словообразовании слова оказываются средством
для изучения грамматического строя и словообразовательных моделей и правил
языка, то в лексикологии слова изучаются для познания самих слов, словарного
состава языка как такового.
В лексикологии слова изучаются с точки зрения:
1) их смыслового значения,
2) места в общей системе лексики,
3) происхождения,
4) употребительности,
5) сферы применения в процессе общения,
6) их экспрессивно-стилистического характера.
Так как лексика в том или ином языке является не простой суммой слов, а
определенной системой соотносительных и взаимосвязанных фактов, то лекси-
кология предстает перед нами наукой не об отдельных словах, а о лексической
системе языка в целом.
Знакомство с лексической системой карачаево-балкарского языка позво-
ляет нам глубоко проникнуть в сложную и многообразную жизнь слов, узнать
основные типы лексических значений слов и их структурно-семантические
разряды, иметь представление о наиболее важных стилистических пластах
слов, узнать их происхождение.
Изучая словарный состав карачаево-балкарского языка, мы узнаем, на-
пример, что слова находятся между собой в синонимических, вариантных, омо-
нимических и антонимических отношениях, что многие ранее существовавшие
в карачаево-балкарском языке слова исчезли из него, что среди употребляемых
нами слов есть исконно карачаево-балкарские и заимствованные, и такие, ко-
торые употребляются лишь в определенном стиле речи и др.
ЛЕКСИКОЛОГИЯ 131
Таким образом, лексикология в качестве раздела курса современного ка-

рачаево-балкарского языка дает, прежде всего, синхронную характеристику
лексики как системы.
Это позволяет не только познакомиться с основными теоретическими во-
просами лексикологии, но и во многом способствует овладению нормами лите-
ратурного словоупотребления. Знание литературных норм словоупотребления
позволяет избежать многочисленных и разнообразных ошибок, встречающихся
в речевой практике, дает возможность правильно и четко, ярко и доходчиво
выражать свои мысли.
Ни фонетика, ни грамматика языка не могут показать нам условия жизни
народа так полно, как лексика. В силу этого на всех этапах развития языкознания
большое место уделялось составлению словарей, изучению лексического со-
става языка. В этом плане не является исключением и тюркское языкознание.
По своему составу лексика современного карачаево-балкарского языка пред-
ставляет собой сложную систему, состоящую из разных по значению и проис-
хождению, по сфере употребления и стилистической окрашенности групп слов.
Одним из основных разрядов карачаево-балкарской лексикологии является
семасиология. Она изучает вопросы, связанные со значением слова: много-
значность, вопросы вариантности слов, омонимии, синонимии, паронимии и
антонимии.
Кроме того, в лексикологии изучаются слова с точки зрения их места в
общей системе лексики.
Исследуя лексику с точки зрения ее происхождения, карачаево-балкарская
лексикология выявляет общетюркские исконные и заимствованные слова, а
также карачаево-балкарские и монгольские параллели, что не безынтересно
как для сторонников алтайской теории, так и для не признающих ее, так как
карачаево-балкарский язык на протяжении многих веков развивался в условиях
почти полной изоляции от монгольских и тюркских языков, что исключает
возможность позднейших монгольских заимствований.
Лексикология обращает внимание на стилистическую неоднородность
карачаево-балкарского языка. Одни слова являются нейтральными по стилю
(адам «человек», кёз «глаз»), другие – грубоватыми и вульгарными (буштукъла-
«жрать», жанша- «болтать»), третьи – книжными, официальными или торже-
ственными (махтау «слава», азатлыкъ «свобода»).
В курсе лексикологии изучается этимология – наука, исследующая проис-
хождение слова. С лексикой тесно связана лексикография – наука о словарях.
Таким образом, предметом лексикологии является словарный состав языка –
внутренне организованная (не просто суммарная) совокупность лексических
единиц, связанных между собой определенными, относительно устойчивыми
отношениями, функционирующими и развивающимися по определенным,
свойственным данному языку законам.
9*
132 ЛЕКСИКОЛОГИЯ. ФРАЗЕОЛОГИЯ. ЛЕКСИКОГРАФИЯ
2.1.2. Семантическая структура слова

2.1.2.1. Слово как основная единица лексической системы
карачаево-балкарского языка
В карачаево-балкарском языке, и прежде всего в богатейших его словарных

запасах, воплощены процессы и результаты познавательной деятельности че-
ловека, отражено развитие культуры народа, его искусства. Являясь основным
средством лексической системы, слова и сами по себе, и в соединении друг
с другом передают накопленные из поколения в поколение трудовые навыки,
понятия, культурно-исторические ценности. А это служит одним из важнейших
условий существования человека в обществе, позволяет постоянно совершен-
ствовать производство как основу жизни общества, развивать науку и культуру,
систему образования и др.
По своей лингвистической природе слово – сложная, многомерная, разно-
плановая единица языка. Уже при первой попытке аналитически осмыслить
слово становится очевидным присущий ему дихотомизм: с одной стороны,–
материальное звуковое оформление, с другой, – одинаково понимаемый носи-
телями языка, общественно закрепленный за словом смысл.
Однако определять слова только как языковой элемент, состоящий из ряда
звуков, обозначающее то или иное понятие, – значит, изолировать его от системы
языка в целом. Учитывая сложность и многоплановость структуры слова, со-
временные исследователи при его характеристике используют так называемый
многоаспектный тип анализа, т.е. указывают на сумму самых разных языковых
признаков: его фонетическую оформленность, лексико-семантическую значи-
мость, способность выражать понятие (у слов знаменательных), идиоматич-
ность, отнесенность к тем или иным частям речи.
Наша речь состоит из комплекса слов. Слово воспринимается нами, внешне,
прежде всего, как звук или группа звуков. Однако не всякая группа звуков будет
словом. Например, если взять такие сочетания звуков, как баш и паш, то в
карачаево-балкарском языке первое из них является словом, потому что имеет
значение («голова»), а второе, хотя и оформлено по законам языка, не имеет
значения, оно остается лишь комплексом звуков и не становится словом. Сле-
довательно, не всякий комплекс звуков является словом, а лишь тот, который
в данном языке имеет определенное значение.
Являясь основным элементом языка, слово изучается в разных разделах
языкознания: в фонетике, фонологии, морфологии, словообразовании и син-
таксисе. Предметом изучения лексикологии прежде всего является смысловая
структура слова.
Например, с точки зрения грамматики слово жарашыулу – это имя прилага-
тельное качественное, производное, в положительной степени, определенным
образом членится на основу и аффиксы, образовано от глагола жараш- «ми-
риться».
Лексикология, уже установив, прежде всего прямое значение слова жа-

рашыулу «приличный, опрятный» (жарашыулу кийим «опрятная одежда»),
отмечает, что у него есть и другие значения: «гармоничный, гибкий» (жара-
шыулу политика «гибкая политика»), «мирный, уживчивый, покладистый»
(жарашыулу адам «покладистый человек»).
Лексикология также выясняет, что слово жарашыулу происходит от обще-
тюркского корня йара- (жара)- «годиться, быть пригодным», «нравиться»,
«быть способным».
При исследовании семантики различных слов разграничиваются грамма-
тические и лексические значения.
В отличие от грамматических значений, общих для больших групп слов и
выраженных формально, лексические значения индивидуальны, поэтому их
исследование представляет наибольшие трудности. Тем не менее в значениях
отдельных слов могут быть обнаружены общие смысловые элементы (на-
пример, для глаголов бар- «идти», чап- «бежать», жюз- «плавать», уч- «ле-
тать» и др. общим элементом является значение «двигаться, перемещаться в
пространстве»), что делает возможным их сопоставление и выделение у них
различительных признаков (например, у указанных глаголов – это способ пере-
движения).
Разграничение лексических и грамматических значений не должно пони-
маться как их противопоставленность в слове. Лексическое значение всегда
опирается на грамматическое (более общее, классифицирующее) значение.
Основная функция слова в языке – назывная (номинативная), так как слова
дают названия предметов окружающей нас действительности.
Слова способны называть не только такие предметы, которые можно уви-
деть, потрогать, ощутить на вкус и др., но и такие явления действительности,
которые нельзя ощутить с помощью органов чувств, значит, они бывают кон-
кретные (юй «дом», тау «гора» и др.) и абстрактные (къууанч «радость», махтау
«слава», ёхтемлик «гордость», къоркъакълыкъ «трусость» и др.) понятия.
Для лексикологии важно, что слово способно называть не только данный,
конкретный, непосредственно в этот момент ощущаемый предмет, но и понятие.
Без такого абстрагирования не было бы человеческого мышления, а без способ-
ности слова называть понятия не было бы и самого языка. Способность слова
называть понятие дает возможность обходиться при общении сравнительно
небольшим запасом лексики.
Так, чтобы из множества человеческих индивидов назвать любого, мы
пользуемся одним словом адам; деревья любой высоты и формы мы называем
словом терек и др.
Однако не всякое слово выражает понятие. Не называют понятий, например,
союзы, частицы, междометия, послелоги, местоимения и собственные имена.
Как уже было отмечено, слово – единица с многообразными характерными
признаками и разнообразными языковыми связями, т. е. оно соотносится с
разными уровнями языка: фонетическим, словообразовательным, морфоло-
гическим и синтаксическим.
С одними уровнями связь слова выражена четко, последовательно двусто-

ронне (например, со словообразованием), с другими не совсем четко (например,
с морфологией). Итак, будучи связанным с разными уровнями языка, слово
скрепляет, цементирует общеязыковую системность.
Однако оно является основой и самостоятельной лексико-семантической
системы как внутреннего организованного единства, элементы которого, по-
стоянно взаимодействуя друг с другом, в то же время закономерно связаны
определенными более или менее устойчивыми отношениями.
В понятие системности лексики включены два взаимообусловленных ха-
рактерных признака этого уровня: во-первых, лексическая система как набор
словарных единиц (слов и оборотов, являющихся назывными средствами), во-
вторых, лексическая система как форма организации этих единиц и способы их
взаимодействия. Группы, в которые по семантическим признакам объединяются
слова, могут быть выделены на разной основе:
1) нелингвистической, примером чего является деление лексики на тема-
тические классы;
2) собственно лингвистической. Например, традиционное распределение
слов по частям речи основано на сходстве лексико-семантичеcких и формально-
грамматических признаков;
3) на этой основе построено, например, выделение групп слов, которые,
кроме называния предмета, или денотата сообщают ему добавочную оценку,
т.е. обладают дополнительной эмоционально-экспрессивной окраской, или
коннотацией. Примером может служить объединение слов с оттенком торже-
ственности или шутливой, фамильярно-сниженной окраской и др.
2.1.2.2. Структура значений многозначного слова

2.1.2.2.1. Лексическое значение слова и его компоненты
Под лексическим значением слова многие лингвисты понимают соотне-

сенность слова с каким-либо явлением объективной действительности, закре-
пленную в сознании говорящего общественно-языковой практикой [Виноградов,
1953: 10; Смирницкий, 1955: 89; Ахманова, 1969: 160;161; Розенталь, Теленкова,
1976: 113; Шевченко, 1979: 123 и др.]. Однако большинство современных лек-
сикологов считает, что данный признак является лишь основой семантической
структуры слова, одним из обязательных компонентов ее [Шмелев, 1977: 58;
Фомина, 1978: 24; 1990: 30; Котелова, 1975: 7; Шанский, Иванов, 1981: 14],
что в состав значения слова входит еще эмоционально-экспрессивная оценка.
Однако языковые факты говорят о том, что предметно-вещественный и
эмоционально-экспрессивный элементы в языке сосуществуют относительно
независимо друг от друга. Правда, они «не равноценны в структуре лексического
значения; первая занимает главенствующее положение» [Туркина, 1977: 186].
В любом языке имеются слова, в значении которых эмоционально-экспрес-
сивный оттенок закреплен его структурой. К ним относятся, например, слова
типа карачаево-балкарских тюлкю «лиса», буштукъла- «уплетать», жаным

«душа моя» и др., которые не только называют соответствующее понятие, но
и способны выражать чувства говорящего, отношение его к обозначаемому по-
нятию (денотату). Являясь закрепленным элементом семантической структуры
слова, эмоционально-экспрессивная окраска в слове выражается различно:
1) переносным или прямым лексическим значением слова без каких-либо до-
полнительных формальных признаков, например: жилян «змея», эшек «осёл»,
фасыкъ «негодяй», сирел- «стоять (без дела), бездействовать», гая «харя», къанич
«жестокий, безжалостный (человек)», къангкъай- «протянуть ноги, умереть»
и др.; 2) с помощью аффиксов субъективной оценки, т.е. грамматической формой
слова, например, жашчыкь «мальчик», къызчыкъ «девочка», ариучукъ «краси-
венькая», аначыкъ «маменька», атачыкъ «папенька», къозучукъ «ягненочек»,
кирли «грязнуля», къызукку (балк.) «женоподобный, женственный», къаракъай
«чересчур черный (о человеке)», наным «милый мой» и др.
Учитывая, что анализ зависимости смысловых компонентов слова опре-
деляется отношением между значением слова и понятием, для определения
лексического значения слова важно уточнить его соотношение с понятием.
В лингвистике лексическое значение слов сопоставляется с философской кате-
горией понятия. При этом «одни ученые отождествляют понятие с лексическим
значением слова, другие отрицают их связь» [Гак, 1990: 261]. Те, которые от-
рицают связь между понятием и лексическим значением слова, считают, что
при лингвистическом определении значения слова нельзя выходить за рамки
языка. Однако при определении лексического значения слова невозможно
ограничиться собственно языковыми моментами, такими, как сочетаемость
и соотношение данного слова с другими. Объясняется это тем, что основное
назначение слова – называть предметы и явления. Если бы мы при опреде-
лении значения слова ограничились только языковыми моментами, то, как это
удачно выразил Д. Н. Шмелёв, «...очутились бы перед «уравнением со всеми
неизвестными», так как, определяя значение одного слова из его возможных
сочетаний с другими словами, мы и значения этих других слов должны были
бы определить их возможными сочетаниями с еще какими-то словами и др.,
т.е. определять одни величины другими, еще не определенными величинами»
[Шмелёв, 1977: 56].
О связи между словом (естественно, и его значением) и понятием говорит
такой факт: слово непосредственно связано с представлениями о реальной дей-
ствительности; эти представления впоследствии становятся основой понятий,
называемых при помощи слов. В основе значения каждого знаменательного
слова лежит именно понятие, содержащее общие существенные признаки
какого-то отрезка действительности.
Если учесть, что значение слова, помимо основного компонента, включает
в себя еще оценочный и ряд других компонентов, то следует признать, что
оно шире понятия. С другой же стороны, значение уже понятия: в научном
понятии отражены общие и существенные признаки предметов и явлений,
а в значении – только их отличительные, основные признаки. Эти, признаки

предмета и составляют лексическое значение слова, и их «достаточно для его
опознания и для правильного употребления его имени» [Кацнельсон, 1965: 19].
Значение – это тот минимум признаков понятия, который необходим и доста-
точен для опознания и понимания слова [Новиков и др., 1987: 14].
Однако некоторые лингвисты слишком сужают значение понятия «от-
личительные (или основные) признаки предметов и явлений» и предлагают
такие толкования, как «род кустарника», «деталь машины» [Щерба, 1974:
280]. В таких определениях значений слов не указываются основные признаки
предметов, которые бы позволили отличить одну деталь машины от другой,
одно растение от другого. Когда в толковании не приводятся отличительные
признаки предмета или явления, «толкование теряет всякий смысл» [Сороко-
летов, 1962: 26].
Таким образом, несмотря на то, что понятие и значение принадлежат к
разным наукам (понятие – к логике, значение – к лингвистике), они соотно-
сительные и во многом однородные категории. Различие их в том, что одно и
то же явление рассматривается с разных сторон (под углом зрения логики и
языка) и поэтому с различной степенью глубины.
Учитывающим все аспекты значения слова, характер отношения значения
к обозначаемому словом предмету, а также соотношение значения с понятием
представляется лишь определение значения слова, предложенное М. И. Фо-
миной: «Лексическое значение слова – это не только его непосредственная
(или опосредованная) соотнесенность с отображаемым конкретным (или аб-
страктным) предметом. В значении слова отражены и общие предметно-ло-
гические связи, и отношения с лексическими значениями других слов данной
(или близкой) лексической парадигмы, и границы лексической сочетаемости,
и характер лексико-грамматической отнесенности... и присущие слову эмоци-
онально-экспрессивные свойства» [Фомина, 1990: 30].
Лексическое значение слова – сложная структура, определяемая общими
свойствами слова как знака: его семантикой, прагматикой, синтактикой. Данное
понятие включает сигнификативный, денотативный, коннотативный, парадигма-
тический и синтагматический компоненты и определяется многими факторами.
В собственно семантическом смысле в структуре лексического значения слова
выделяются два компонента: сигнификативный и денотативный.
Ядром лексического значения слова является его сигнификативный (по-
знавательно-обобщающий) компонент [Гак, 1990: 262]. Сигнификат – это
совокупность тех признаков предмета и явления, которые существенны для
их правильного именования данным словом в системе данного языка. Сигни-
фикативный компонент представляет основное языковое содержание слова,
так как в нем выражается отражение объективной действительности. Этот
компонент значения определяется «тем, что из содержания понятия выбираются
те опознавательные признаки, с помощью которых одна лексическая единица
отличается по своему содержанию от других» [Новиков и др., 1987: 16]. По-
скольку в словарях он демонстрируется в виде толкований, думается, что его

можно назвать собственно семантическим значением слова.
Сигнификативный компонент значения закрепляет в слове результаты по-
знавательно-обобщающей деятельности и «...может не только изменять лексиче-
ские значения слов, но и порождать у данного слова новые значения, становясь
источником полисемии (многозначности) слова» [Дудников, 1990: 61].
Лексикологи отмечают интернациональность, т. е. характерность для слов
каждого языка, сигнификативного компонента лексического значения слова
[Прохорова, 1980: 3]. Однако это не означает, что сигнификат не имеет нацио-
нальной специфики. Национальная специфика выражается в объеме значения
слов, называющих аналогичные понятия в разных языках. Например, словам
русского языка щека (боковая часть лица от скулы до нижней челюсти) и че-
люсть (лицевая кость, в которой укреплены зубы) в карачаево-балкарском
соответствует одно слово жаякъ сущ. 1. Щека; 2. Челюсть. Словам карачаево-
балкарского языка жаулукъ «шаль (большой вязаный или тканый платок)»
и къол жаулукъ «носовой платок (платок, предназначенный для сморкания,
вытирания носа, рта, лица)» в русском соответствует слово платок (предмет
одежды, кусок ткани, обычно квадратный, или вязаное, трикотажное изделие
такой формы). Из этих примеров видно, что одно слово в одном языке называет
одно понятие, а в другом – два понятия.
В одном языке понятие называется простым словом, а в другом оно может
называться сочетанием слов, сложным или парным словом. Так, понятие «сорная
луговая, обычно придорожная, трава с мелкими цветками, собранными в колос»
выражает в русском языке слово подорожник, а в карачаево-балкарском – ит-
тили-чапыракъ (букв. «лист собачьего языка»). В карачаево-балкарском языке
нет слова, подобного слову прохожий, поэтому для передачи понятия «идущий
куда-либо мимо кого-, чего-либо» используется парное слово ётген-сётген.
Приведенные примеры свидетельствуют о том, что «каждый язык по-своему
членит явления действительности» [Там же: 3]. В этих примерах отражение
национальной специфики слова сигнификатом выражено в различии внешней
формы слова. Но оно может выражаться и в различии внутренней формы слова.
Например, в парах слов акъ ётмек «белый хлеб» (карач.-балк.) и белый хлеб
(русск.), чыгырбаш къуш «гриф белоголовый» (карач.-балк.) и гриф белого-
ловый (русск.) в основу называния легли различные признаки: в первой паре
в карачаево-балкарском языке – цвет, в русском – качество (пшеничный хлеб
из высоких сортов муки), во второй паре в карачаево-балкарском языке – от-
сутствие волос (чыгыр баш «лысая голова»), в русском – цвет.
Сигнификативный компонент значения слова тесно связан с явлениями
денотации и коннотации. Денотация – это понятийное ядро значения, т. е. объ-
ективный компонент смысла, абстрагированный от семантико-стилистической
или эмоционально-экспрессивной оценки. Денотативное значение – это пред-
метное значение лексической единицы. Оно определяется через отношение
слова к конкретному предмету. Денотацией обладают, как правило, имена
существительные, обозначающие конкретный предмет или явление, а также

другие слова, «выполняющие номинативную функцию в аспекте «чистого»
названия реальной сущности предмета, явления» [Дудников, 1990: 62].
Коннотация – эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска слова.
Она дополняет денотативное значение слова и придает ему экспрессивную
окраску. Следовательно, это дополнительное содержание слова, которое на-
кладывается на его семантику.
Узуальное коннотативное значение обычно передается различными аффик-
сами, звукоподражаниями, экспрессивно окрашенными словами. Например, в
слове урлака (балк.) «ворюга» денотативное значение – «вор», а коннотативное
значение передается аффиксом -ка, имеющим экспрессивную окраску презрения
и усиливающим оттенок просторечности. В словах хамхот «морда (человека)»,
гая «харя» – коннотация отрицательной экспрессивно-эмоциональной оценки,
которая заложена в самих корнях.
В 80–90-е гг. ХХ в. лингвисты стали уделять повышенное внимание конно-
тации и денотации. Предпринята попытка выделения и группировки коннотаций
[Филиппов, Шанский, 1981: 26–30; Говердовский, 1985: № 2; Дудников, 1990:
62–64]. Например, выделяются коннотации ироничности, эвфемистичности,
жаргонности, разговорности, диалектности, положительной оценки, отрица-
тельной оценки и другие.
Примеры:
ироничность: Бригадир жыйынны артындан созулуп баргъан Назирни
кьатына жууукъ барды да: – Берчи, гашиперт чалгъынгы, мен да бир эки тар-
тайым, – деди (газ. «Заман») «Бригадир подошёл близко к Назиру, который еле
шел за группой, и сказал: – Дайка, косарь (букв. «косящий в день один гектар»)
косу, и я немного покошу»;
эвфемистичность: Ол насыпсызны да атайтмаздан ауругъан хапары
барды (журн. «Минги-Тау») «Говорят, что этот горемычный болен атайтмазом
(раком)»;
разговорность: Аракъычы юйню къонагъы къурумаз (погов.) «В доме
пьющих гости не переводятся»;
диалектность: Аминат гефхин къыйыры бла бетин сыйпады (Ёзденланы А.)
«Аминат вытерла лицо краем фартука»;
жаргонность: Бу жол а бизни футболчуларыбыз кючлю ойнагъандыла (газ.
«Къарачай») «А в этот раз наши футболисты здорово играли».
Коннотация, с одной стороны, является автономным, самостоятельным
компонентом значения слова. Она может присутствовать в слове как семанти-
ческий «довесок» его денотации. С другой стороны, слова могут обходиться
и без этого «довеска». Например, слова ата «отец», ана «мать» имеют дено-
тативное значение. При прибавлении к ним аффикса -чыкъ они приобретают
коннотацию, которая выражается в оттенке ласкательности: атачыкъ «па-
пенька», аначыкъ «маменька». Каждое слово обладает денотацией, ибо это
его собственное содержание. Коннотацию же большинство слов не имеет, это
дополнение к собственному содержанию слова, следовательно, подчиненный

ему компонент. Всё это говорит о связи коннотации с денотативным значением
слова. Факты карачаево-балкарского языка свидетельствуют о том, что эта связь
имеет определенную закономерность.
Например, однокоренные слова в подавляющем большинстве случаев имеют
одну коннотацию. Так, однокоренные имена существительные батыр «богатырь,
храбрец», батырлыкъ «храбрость, мужественность, отважность», батырлан-
«храбриться, смелеть», батырсын- «возомнить себя храбрым, богатырем,
отважным, мужественным» объединены общей коннотацией возвышенности,
торжественности.
Не все компоненты содержания слова играют одинаковую роль в его суще-
ствовании. Один из них является самым важным, а остальные играют второсте-
пенную роль. Соотношение их, т. е. основного и второстепенных компонентов
значения, определяет тип лексического значения слова.
Для установления типов денотативных значений слова требуется: 1) из-
учение исторического изменения значения слова, 2) установление объясни-
мости – необъяснимости значения через другие значения, 3) выявление широты
употребления слова в том или другом значении, 4) определение традицион-
ности – нетрадиционности значения.
Исходя из того, какой из этих параметров лежит в основе сопоставления
семантики слов, В. В. Виноградов выделил следующие лексические значения
слов: 1) прямые и переносные, 2) основные и производные, 3) прямые номи-
нативные и экспрессивно-синонимические, 4) синтаксически свободные и не-
свободные: а) фразеологически связанные и б) конструктивно обусловленные.
В дальнейшем данная классификация значений слов развивалась и уточня-
лась в исследованиях ведущих лексикологов-русистов, которые высказывают
новые соображения, несколько отличные от виноградовской классификации.
Наиболее приемлемой из них в отношении к тюркским языкам представля-
ется классификация, предложенная М. И. Фоминой. Согласно ей, лексические
значения слов следует различать по следующим параметрам: 1) по характеру
связи их с объективной действительностью, 2) по степени их семантической
мотивированности, 3) по степени их лексической сочетаемости и 4) по характеру
выполняемых ими назывных функций [Фомина, 1978: 29–36; 1990: 36–44]. По
первому параметру выделяются прямое и переносное, по второму – непроизво-
дное и производное, по третьему – свободное и несвободное, по четвертому –
номинативное и экспрессивно-синонимическое значения.
2.1.2.2.2. Основные типы лексических значений слова
Прямое и переносное значения. Прямое значение отражает предмет прямо,

непосредственно, минуя участия других значений того же слова, например:
баш «голова» – часть тела человека и животных выше шеи, аякъ «стопа ноги,
ступня» – часть ноги от щиколотки вниз, опирающаяся на землю ступней; дауур

«шум, гам, галдёж» – беспорядочный гул голосов, крик, шум.
Переносное значение отражает предмет не прямо, а косвенно, т. е. при
участии других значений того же слова. Оно возникает в результате переноса
названий с одного предмета на другой по сходству или по смежности, например:
баш (перен.) 3. «ум, рассудок» – то, что отличает человека от других животных,
способность человека мыслить; 7. железный конец (напр. топора, молотка);
аякъ 3. «ножка» – опора, стойка (мебели, утвари и т.п.), дауур 2. «конфликт» –
столкновение, серьезное разногласие, спор, скандал.
Непроизводное и производное значения. Такие значения можно устано-
вить, изучая исторические изменения семантики слова. Непроизводное значение
слова – это первоначальное, исконное значение его, а производное – такое,
которое возникло позднее, обычно на базе непроизводного, первоначального,
исконного. Непроизводное значение не мотивируется, потому что оно пер-
вичное. Производное значение мотивируется первичным, исконным значением,
поэтому его называют вторичным.
Непроизводное (немотивированное) и производное (мотивированное) зна-
чения имеют как однозначные, так и многозначные слова. Значения произ-
водных слов мотивируются прямым значением или прямым и переносным
(переносными) значениями непроизводных слов. Например, значения слов аша
«кушать» – есть, принимать пищу, ашам «аппетит» – желание есть, ашамлы
«прожорливый» – способный очень много есть, ашлау «поднос» – специ-
альная доска для передачи посуды и подачи еды на стол, ашсын- одобрить пищу,
ашамлы – любящий поесть, имеющий аппетит к еде, ашамсыз – не имеющий
аппетита к еде, страдающий плохим аппетитом мотивированы прямым значе-
нием слова аш «пища, еда»; значения слов жерлеш «земляк», жерлешдир- «се-
лить кого, заселять что кем», жерсин- «осваиваться с новой обстановкой, средой
(о человеке)», жерсиз «безземельный», жерчилик «земледелие» мотивируются
значением слова жер «земля», «почва», «грунт», «место». Это видно в толко-
вании значений данных слов: жерлеш – уроженец одной с кем-либо местности,
жерлешдир- – предоставлять места для жительства в незанятых помещениях,
незанятом месте, жерсиз – не имеющий земли для ведения сельского хозяйства,
жерчилик – отрасль народного хозяйства – возделывание, обработка земли с
целью выращивания сельскохозяйственных растений.
Значения слов жерсиз, жерчилик мотивированы прямым значением слова
жер (т. е. «земля»), а значения слов жерлеш, жерлешдир- – его переносным
значением (т. е. «место»).
Характер мотивированности производных значений довольно сложный.
У слова все значения могут быть мотивированными, если оно само произ-
водное. При этом могут мотивироваться эти значения одним или разными
значениями другого, мотивирующего слова. Например, значения слова тузлу
1. «соленый» – содержащий в себе соль; 2. «пересоленный» – имеющий соли
больше, чем нужно, мотивированы прямым значением слова туз 1. «соль», а у
слова тузсуз 1. прямые значения «несоленый, недосоленный» – не имеющий

или недостаточно имеющий соли, 2. «пресный» – лишенный определенного
характерного вкуса вследствие отсутствия или небольшого количества соли –
мотивированы прямым значением слова туз 1. «соль», значение 3. «бессмыс-
ленный» – его переносным значением «смысл».
У одних слов все производные значения мотивируются их прямыми значе-
ниями. Например, в слове бурун второе-пятое значения мотивируются первым:
бурун 1. «нос» – орган обоняния; 2. «кончик чего-либо»; 3. «клюв» – роговое
двустворчатое окончание рта у птиц и некоторых других животных; 4. «нос
(напр. лодки)» – передняя часть лодки, судна, самолета и т.п.; 5. «носок (напр.
обуви)» – передний конец обуви или чулка. У других слов одни производные
значения мотивируются прямым, а другие – друг другом. Например, в слове
баш, с одной стороны, все производные значения мотивируются его прямым
значением «голова», а с другой стороны, мотивированность переносных зна-
чений семантически связана между собой: переносное значение «3. ум, рас-
судок» мотивировано переносным значением «2. человек, душа», переносное
значение «4. глава, предводитель» – переносным значением «3. ум, рассудок»,
переносное значение «супруг, муж» – переносным значением «4. глава, руко-
водитель».
Свободное и несвободное значения. То, что значение слова зависит от тех
контекстов, в которых оно выступает, никем из лингвистов не оспаривается.
Например, слово сан в словосочетаниях къурам сан «составное число», бош сан
«простое число» имеет значение «понятие, служащее выражением количества,
при помощи которого производится счёт», в словосочетаниях ишчилени саны
«количество рабочих», къангаланы саны «количество досок» – количество кого-,
чего-либо, в словосочетаниях игилени санында «в числе хороших», келликлени
санында «в числе тех, которые придут (приедут)» – состав, ряд, совокупность
кого-, чего-либо, в терминологических сочетаниях бирлик сан «единственное
число», кёплюк сан «множественное число» – грамматическая категория, вы-
ражающая единичность или множественность.
Этот факт нельзя подвергать сомнению. Однако существование значения
слова вне контекста некоторые исследователи не только ставят под сомнение,
а вообще не признают, считая, что значение всегда обусловлено контекстом.
Например, по мнению Л. Ельмслева, «в абсолютной изоляции ни один знак не
имеет какого-либо значения; любое знаковое значение возникает в контексте,
под которым мы понимаем ситуационный или эксплицитный контекст, не важно,
какой, поскольку в неограниченном или продуктивном тексте (живом языке) мы
всегда можем превратить ситуационный контекст в эксплицитный контекст»
[Ельмслев, 1960: 303; 304].
Большинство лингвистов эту точку зрения не разделяют и в опровержение
ее приводят веские доводы. Например, возражая против мнения Л. Ельмслева,
Д. Н. Шмелёв пишет: «Если слова не имеют собственно лексического значения,
их объединение в тексте может быть только случайным с точки зрения того,
что они обозначают, а, следовательно, не способно и выявить в них вообще

какое-то лексическое содержание» [Шмелёв, 1973: 57].
Признавая в целом существование лексических значений, независимых от
контекста, некоторые лингвисты продолжают идеализировать роль последнего,
предельно ограничивая при этом бесконтекстное, самостоятельное употребление
значений. Они считают, что слово вне контекста обладает только «каркасом»
значения, т. е. общим (или главным) значением, которое и является фактом
языка, а контекстуальные значения его проявляются не на уровне языка, а на
уровне речи, т. е. они представляют якобы окказиональное явление [Новак, 1959
№ 2; Балдингер, 1957: 22 и др.]. Некоторые лексикологи собственно значением
слова считают только его общее значение [Сорокин, 1960: 64].
Большинство исследователей отвергают подобные концепции, так как «они
не учитывают различия между контекстом, представляющим реализацию тех
или иных синтагматических связей слов, диктуемых самой системой, и кон-
текстом как таким объединением слов, которое индивидуально развивает за-
ложенные в значениях возможности» [Шмелёв, 1973: 58]. Например, слово жол
в сочетании с некоторыми словами выражает значение амал «путь» (выход из
положения, возможность). Это обусловлено возможностью слова жол как еди-
ницы языка вступать в сочетания с определенными словами: хыйлалыкъны жолу
«путь жульничества», тюзлюкню жолу «путь истины», тюзетир жол «путь
исправления». Другое значение слова жол «дорога (узкая полоса земли, пред-
назначенная для передвижения, путь сообщения)», т.е. его пространственное
значение, выявляется тоже в контексте: узакъ жол «далёкий путь», асфальт жол
«асфальтированная дорога», хауа жол «воздушный путь», тау жолла «горные
дороги» и т. п. Разница между этими значениями заключается лишь в том, что
«первое в меньшей степени, чем второе, обусловлено парадигматически и в
большей – синтагматически» [Там же: 58]. Например, первое значение слова
жол отчётливо противопоставляется парадигматически таким словам, как тау
«гора», тюз «степь», суу «вода», таш «камень», и входит в синтагматические
связи с широким кругом слов. Другие же значения его, например, указанное
здесь путь «выход из положения, возможность» или еще «направление деятель-
ности, развития кого-, чего-либо» такой чёткой парадигматической противопо-
ставленности лишены, зато «жестко» связаны в текстах с вполне определенным,
ограниченным кругом слов, т. е. строго закреплены синтагматически. Это и
даёт основание считать, что пространственное значение слова жол является
свободным.
Свободные значения имеют место при сочетании относительно широкой
и независимой. Они непосредственно направлены на окружающую действи-
тельность и непосредственно ее отражают. Свободными, например, являются
значения таких слов в карачаево-балкарском языке, как юй «дом», жыр «песня»,
хапар «рассказ» и т.п., которые имеют свободную сочетаемость, ср.: юй «дом»
(ариу «красивый», уллу «большой», эски «старый», жангы «новый», гитче
«маленький», бийик «высокий», алаша «низкий», кирпич «кирпичный», таш
«каменный» и т. п.). Контексты употребления в их основном, прямом, зна-

чении соответствуют связям, отношениям, состояниям и т.п. обозначаемого
в самой действительности. Однако следует отметить, что в логически недо-
пустимом контексте свободные значения не выявляются. Например, слово
юй «дом» не может сочетаться со словами татлы «сладкий», чий «сырой»,
акъыллы «умный», аша- «есть, кушать» и т. п. Это говорит о том, что свобода
лексической сочетаемости слов – понятие не абсолютное, а относительное,
так как «она ограничена предметно-логическими отношениями слов в языке»
[Фомина, 1990: 39].
Итак, «свободным является то значение слова, в котором оно встречается
часто и в сочетании со многими словами, которое определяется предметно-
логически, и которое, прежде всего, возникает в сознании носителя языка при
произнесении слова вне контекста» [Шмелёв, 1990: 382].
Слова имеют и другие значения, которые ограничены в своем употреблении,
выявляются только в сочетании с определенными, немногими словами. Такие
значения принято называть несвободными. От других значений они отличаются
ограниченной сочетаемостью, синтаксической позицией, грамматической кон-
струкцией. В соответствии с этим несвободные значения подразделяются на
фразеологически связанные, синтаксически обусловленные и конструктивно
ограниченные.
Фразеологически связанное значение – это такое лексическое значение,
которое существует или приобретается только в составе фразеологической
единицы или в других устойчивых сочетаниях слов сходного рода. Употре-
бление слов с такими значениями обусловлено не предметно-логическими
отношениями, а закономерностями функционирования самой лексико-семан-
тической системы. В карачаево-балкарском языке такие значения распростра-
нены особенно у глаголов и имен прилагательных, но они характерны и для
имен существительных. Примерами фразеологически связанных слов могут
служить, например, значения имен существительных тюрсге (балк.), тюнке,
гылын, болжар, одал в исследуемом языке, которые не имеют своих прямых
номинативных значений и употребляются соответственно только в сочетании
со словами бир «один», юзюл- «оторваться, оборваться», къуш «орёл», салам
«солома», чапыракъ «лист»: бир тюрсге «одинаково», тюнкеси юзюлдю «обес-
силеть, выбиться из сил», гылын къуш «сова», болжар салам (ист.) «солома
(которую стелили в чабуры)», одал чапыракъ «мать-и-мачеха».
Многие слова выражают свое фразеологически связанное значение в со-
четании с двумя, а иногда и тремя словами. Например, каждое из слов сюрем,
къутургъан, ыстым, ауукъ, армау, жебек употребляется с двумя словами:
эниш сюрем «спуск», ёрю сюрем «подъем», къатели / къатала (карач.) тууар
«разъярённый рогатый скот», къатала къурт (карач.) «личинка овода (в теле
животного)», ыстым кече «восьмая ночь после рождения ребенка», ыстым той
«танцы, веселье в честь восьмой ночи после рождения ребенка», бир ауукъда
«в одно время», ол ауукъда «в то время», армау бол- «растеряться», армау эт-
«привести кого-либо в нерешительность, поколебать кого-либо». В сочетание

с тремя словами могут вступать такие единицы, как бедеу, ырнык: бедеу сырт
«гладкая спина (животного)», бедеу бол- «ожиреть, заплыть жиром», бедеу санла
«тучная фигура», ырнык картоф «прошлогодняя картофелина (оставшаяся в
земле)», ырнык ханс «дикорастущее растение», ырнык киштик «одичавшая
кошка».
Сочетания, в составе которых имеются слова с фразеологически связанным
значением, могут находиться между собой в синонимических отношениях:
тюнкеси юзюлдю и тюнкеси тауусулду «обессилеть, изнемочь», амыры тут-
майды и амыры тартмайды «нет охоты (что-либо делать)», жебегине жет и
жебегине къатыл «разозлить, задеть за живое».
Иногда фразеологически связанными бывают не все значения слова, а лишь
одно из них. Фразеологическое значение в таких случаях служит средством
дифференциации многозначного слова: ср. тин 1. «тело, организм человека»,
2. «дух, сознание, мышление, психические способности». Во втором значении
слово тин сочетается лишь со словами дуния «мир», и кир- «входить»: тин
дуния «духовный мир», тин кирди «воспрянуть духом». Еще примеры: баш
11. «крыша» и баш 19. «причина чего-либо», баш 20. «что-либо главное в чем-
либо»; ёзек 1. «сердцевина, стержень» и ёзек 4. «основа, сущность чего-либо».
Слова баш в значениях 19, 20, а ёзек в значении 4 имеют строго ограниченную
сочетаемость: палахны башы «причина несчастья», тюйюшню башы «при-
чина драки», даулашны башы «причина ссоры», ишни башы «главное в деле»,
жашауну ёзеги «основа жизни», сагъышланы ёзеги «основа размышлений».
Среди лексических значений, выделяемых на основании синтагматической
обусловленности, особое место занимают синтаксически обусловленные. Этот
тип «качественно отличается от всех других типов значений тем, что синтак-
сические свойства слова как члена предложения здесь как бы включены в его
семантическую характеристику» [Виноградов, 1953: 24;25]. Переносные зна-
чения данного типа проявляются в слове при случае выполнения необычной для
него функции в предложении. Например, слова маймул «обезьяна», жаныуар
«животное» и др. в обычном употреблении в предложении являются чаще всего
подлежащими или дополнениями и имеют прямое значение: Зоопаркда кёп
тюрлю жаныуар барды «В зоопарке много разных животных»; Тууар кютген
къой да кютер (погов.) «Кто имеет крупный рогатый скот для пастьбы, тот
может иметь и овец». Но такие слова, как уже говорилось, нередко употребля-
ются в нехарактерных для имени существительного функциях – сказуемого,
обособленного определения, приложения. Часто они употребляются с указатель-
ными местоимениями ол «тот», бу «этот» и как обращения. Во всех подобных
случаях они имеют синтаксически обусловленное значение.
Есть и такой вид переносного значения, который раскрывается в опреде-
ленных синтаксических конструкциях. Он называется конструктивно ограни-
ченным. Благодаря употреблению в различных синтаксических конструкциях,
такие значения, во-первых, отличаются друг от друга в пределах многозначного
слова, а во-вторых, от других типов значений. В карачаево-балкарском языке

конструктивно ограниченные значения слов в абсолютном большинстве слу-
чаев проявляют себя в позиции второго компонента изафетной конструкции:
жагъа 1. «ворот, воротник», 2. «берег» (сууну жагъасы «берег реки», тенгиз
жагъа «берег моря»); тиш 1. «зуб», 2. «зубчик, долька, зубец» (сарымсакъны
тиши «зубчик чеснока», бычхы тиш «зубец пилы») и др.
Первые значения этих слов – структурно неограниченные: жагъа 1. «ворот –
часть одежды вокруг шеи», тиш 1. «зуб – орган во рту для откусывания и разже-
вывания пищи». Другие же значения конструктивно ограничены и выявляются
лишь при употреблении слов в изафетной конструкции, что и дифференцирует
их: жагъа 2. «берег – край земли около воды», тиш 2. «зубчик, долька, зубец –
выступ (обычно острый) на инструменте, орудие, части машины или часть
плода некоторых растений».
Таким образом, фразеологически связанные значения проявляются во фра-
зеологических или других устойчивых сочетаниях, конструктивно ограни-
ченные – в свободных словосочетаниях, а синтаксически обусловленные – в
предложениях.
Номинативное и экспрессивно-синонимическое значения. Номинативное
значение слова непосредственно направлено на предметы и явления, реально
существующие в объективном мире, это – «опора и общественно осознанный
фундамент всех других его значений и применений» [Виноградов, 1977: 171].
В словах с таким значением эмоциональные и экспрессивные элементы могут
и отсутствовать и присутствовать. Например, слова с такими элементами –
юйчюк «домик», жашчыкъ «паренёк», как и слова без них – юй «дом», жаш
«парень», являются словами с номинативным типом значения. Тем не менее
эмоциональность и экспрессивность не являются основными элементами зна-
чения в подобных словах. Такие слова обычно сочетаются с другими словами
свободно, конечно, в пределах логической возможности.
Экспрессивно-синонимическим называется такое лексическое значение, в
котором основным является эмоционально-оценочный элемент, выступающий
на первый план. Особенностью этого типа значения является то, что «на пред-
метно-понятийное ядро наслаивается закрепленная узусом эмоционально-экс-
прессивная окраска» [Туркина, 1977: 18]. Слова с экспрессивно-синонимическим
значением функционируют, прежде всего, как экспрессивные синонимы слов с
номинативным значением, выполняющих сигнификативную функцию, и про-
являют себя в сопоставлении с ними. Ср., например, номинативные значения
слов ат «лошадь», юй «дом», кёнчек «брюки» со значениями их стилистических
синонимов мырка «кляча», гыты «хибара, лачуга», шалбар «штаны». Неко-
торые слова могут выступать в номинативном и экспрессивно-синонимическом
значениях. Например, у слов гедеш, ит, тёммек / тенгек значения «курятник»,
«собака», «чурка, чурбак» – номинативные, а значения «хибара», «плохой че-
ловек», «инвалид, калека» – экспрессивно-эмоциональные.
10 Заказ № 261
Это свидетельствует о том, что тип значения слов может изменяться при
возникновении особых условий, номинативные слова могут выполнять экс-
прессивно-синонимическую функцию.
2.1.2.2.3. Соотношение значений многозначного слова
Значения многозначного слова связаны каким-то общим смысловым

стержнем, что «многозначное слово представляет собой микросистему, в ко-
торой значения взаимосвязаны и взаимообусловлены» [Прохорова, 1980: 32, см.
также: Юлдашев, 1972: 376]. Однако соотношение между прямым (основным,
первичным) и переносным (производным) значениями многозначного слова
нельзя считать выясненным до конца.
То, что производные значения образуются путем переноса названия с одного
предмета, явления на другой предмет, явление по их сходству или смежности,
говорит о том, что название первого предмета, явления является первичным,
непроизводным. Однако ни в названии этого значения, ни в определении его
сути нет полного согласия во мнениях лингвистов. Так, первичное значение
они называют по-разному: общим значением [Якобсон, 1936 № 6], главным
значением [Курилович, 1955: 81], обобщенным значением [Кузнецова, 1983:
10], ведущим значением [Юлдашев, 1972: 380, 381]. Большинство же иссле-
дователей называет это значение основным, что вполне соответствует, на наш
взгляд, роли первичного значения слова: ему прямо или косвенно подчиняются
все остальные значения.
Однако до сих пор не выработалось единое мнение о том, что является
главным критерием определения основного его значения. Таковым считается
то степень употребительности, то степень воспроизводимости, то объем зна-
чения, то базовый характер его и др.
С нашей точки зрения, ни один из этих критериев не отражает адекватно
истинное содержание основного значения слова.
То, что основное значение слова не есть статистически господствующее,
наиболее употребительное его значение, можно видеть, например, на значениях
таких карачаево-балкарских слов, как аякъ, дырын. Сравним употребление
прямых и производных значений этих слов.
Аякъ
1) «нога – одна из нижних конечностей человека, животных и птиц»: уллу,
гитче, кенг, узун, къысха, ауругъан аякъ «большая, маленькая, длинная, ко-
роткая, больная нога», атны, ийнекни, ёгюзню, къойну, эчкини, тюени, бузоуну,
тауукъну, къазны д.а.к. аягъы «нога лошади, коровы, вола, овцы, козы, вер-
блюда, теленка, курицы, гуся и т. п.»;
2) «конец предел, последняя грань чего-либо в пространстве или во вре-
мени»: ыйыкъны, айны, кварталны, жылны, ёмюрню, элни, шахарны, кёлню,
бассейнни, орунну, тойну, жырны, хапарны, ишни д.а.к. затны аягъы «конец
недели, месяца, квартала, года, века, села, города, озера, бассейна, постели,
свадьбы, песни, рассказа, работы и т. п.».
Дырын
1) «скошенная трава»: дырын жыяргъа «убирать сено», дырын къуруду
«скошенная трава высохла», дырын чириди «скошенная трава сгнила», ды-
рынны айландырыргъа «переворачивать скошенную траву», дырын жибиди
«скошенная трава намокла»;
2) «процесс уборки сена»: дырыннга чыкъ «выйти на уборку сена, дырын
жетди «подошло время уборки сена», дырыннга барыргъа «идти на уборку
сена», дырындан келирге «прийти с уборки сена», дырын башланды «началась
уборка сена».
Нет никакого основания, считать, что прямые значения этих слов более упо-
требительны, чем их переносные значения. А таких слов в карачаево-балкарском
(и в каждом другом тюркском) языке довольно много. К тому же употребитель-
ность значений слов в тюркских языках не исследована. Поэтому при решении
этого вопроса лексикографы обычно руководствуются своей интуицией, а это
часто приводит к субъективизму.
Структура производного слова имеет немаловажное значение для его ос-
мысления. Однако на основе этого не всегда можно определить подлинное
значение слова.
Естественно, значения многих слов отличаются по объему (широте упо-
требления): у одних он шире, у других уже. Так, прямое значение слова этек
«подол» употребляется в таких словосочетаниях: кенг, тар, узун, къысха,
хар этек «широкий, узкий, короткий, длинный, кружевной подол», чепкенни
(карач.) /жыйрыкъны, тонну, плащны, пальтону, жамчыны этеги «подол
платья дубленки, плаща, пальто, бурки», этекни бюк- «подшить подол», этекни
бошла- «опускать подол», этекни кётюр- «поднять подол» и др., а переносные
значения «конец, край» в двух словосочетаниях: чегетни (карач.) / агъачны
этеги «опушка леса», жер этеги «край света», «подножие» – в одном: тауну
этеги «опушка леса» – в другом. Но слов, у которых производные значения по
объему не уступают прямым, в карачаево-балкарском языке много (таковыми
являются и приведенные выше слова аякъ, дырын). Поэтому вряд ли можно
считать широкие значения основными.
Известно, что не всегда можно установить прямую зависимость в развитии
значений слов [Туркина, 1977: 24]. Поэтому нельзя считать надежным критерий,
согласно которому основным считается значение, на базе которого возникают
остальные значения слова.
Нам представляется, что признак, на основе которого должно выделяться
основное значение в слове, более удачно сформулировали Е. К. Курилович,
Д. Н. Шмелёв и В. Н. Прохорова. Е. К. Курилович указывал на такой признак
основного значения, как независимость его от контекста [Курилович, 1962:
10*
246]. Эта мысль в более ясной форме выражена Д. Н. Шмелёвым, считающим

основным такое значение, «которое наиболее обусловлено парадигматически
и наименее – синтагматически» [Шмелёв, 1973: 212]. По мнению В. Н. Прохо-
ровой, «основное значение есть название того понятия, в содержании которого
сочетается большинство дифференциальных признаков понятий, обозначаемых
этим словом» [Прохорова, 1980: 10].
Иногда нелегко бывает различать не только разные типы значения, но даже
варианты одного и того же типа значения. Например, не так просто отграни-
чить прямые номинативные значения слов жагъа «ворот», тёппе «макушка»,
«темя» от их производно-номинативных значений «берег» (сууну жагъасы
«берег реки»), вершина (тауну тёппеси «вершина горы»), потому что в тех
и в других своих значениях эти слова называют предметы. Однако в отличие
от прямых номинативных («ворот», «макушка», «темя») производно-номина-
тивные значения («берег», «вершина») называют предметы не прямо, а через
различные сравнения, ассоциации, которые возникают в сознании человека, но
называют их более конкретно, чем прямые номинативные значения; ср.: ёре
жагъа «стоячий воротник» и тенгизни жагъасы «берег моря», эки тёппели
«имеющий две макушки» и терекни тёппеси «макушка дерева». Основное
их отличие в том, что производно-номинативные значения более зависимы от
контекста, чем прямые номинативные значения.
Значения одного и того же типа, например, переносные, тоже неоднородны.
Так, переносными являются как значение «секрет, тайна», так и значения «на-
чинка, фарш» (хычинни ичи «начинка пирога»), «подкладка» (пальтону ичи
«подкладка пальто») слова ич «внутренняя часть чего-либо». Однако образ-
ность первого и двух других переносных значений неодинакова: образность
первого переносного значения не потухла, а у других переносных значений она
уже потухла. Иначе говоря, перенос в первом случае собственный, а в других
случаях он генетический. Исходя из этого, переносные значения слова можно
подразделить на собственно переносные и генетически переносные [Гузеев,
1985: 23]. Вторые, называемые еще как номинативно-производные, функциони-
руют в языке наравне с прямыми значениями, т.е. для наименования предметов
объективной действительности.
2.1.2.3. Полисемия
Слово может иметь одно или несколько лексических значений. В совре-

менном карачаево-балкарском языке немало слов, которые имеют одно лексиче-
ское значение, устойчиво закрепленное за определенным звуковым комплексом.
Такие слова характеризуются четко выраженной предметной соотнесенностью,
семантические границы их вполне определенны. В лексикологии такие слова
называются однозначными, или моносемантическими, а свойство слов иметь
одно значение – однозначностью или моносемией. Однозначными являются
слова: типа артмакъ «сумка», ачытхы «дрожжи», балта «топор» и др., обычно
обозначающие конкретные вещи.
Но подавляющее большинство слов в карачаево-балкарском языке, как и в
других языках, имеют два или более значений. Такие слова называются много-
значными или полисемичными. Все значения слова между собой образуют
довольно сложное семантическое единство – семантическую структуру слова.
Многозначность является одним из показателей высокой развитости языка,
так как в ней отражается наблюдательность, ум и фантазия народа, его умение
сравнивать, сопоставлять предметы и явления, находить в них общие, схожие
черты и др.
Многозначностью больше всего обладают глаголы, имена существительные
и прилагательные. Например, глагол тарт- имеет следующие основные зна-
чения:
1. «Тянуть, тащить, дергать».
2. (Килограмм, центнер д.а.к.) тарт- «весить (килограммов, центнеров
и др.).
3. (Тютюн, папирос д.а.к.) тарт- «курить» (табак, папиросы и др.).
4. (Нартюх, будай д.а.к.) тарт- «молоть (кукурузу, пшеницу и т. д).».
5. (Ийнекни) тарт- «доить (корову)».
6. (Жууапха) тарт- «привлекать (к ответственности)».
7. (Къобуз) тарт- «играть (на гармошке)».
8. (Жыр) тарт- «затягивать (песню)».
9. (Айылны) тарт- «натянуть (подпругу)».
10. (Радио, электричество) тарт- «проводить (радио, электричество)».
11. (Атасына) тартханды «уродился (в отца)».
12. (Харф, сёз) тарт- «начеркнуть (букву, слово)».
13. (Сирнек) тарт- «зажигать (спичку)».
14. (Сызлыкъ) тарт- «провести (линию)».
15. (Мылы, суу) тартады «(становится сырым)».
16. (Жаякъгъа) тарт- «влепить (пощечину)».
17. (Тютюнню, отну) тартыуу «обладание тягой (о трубе, дымоходе)».
18. (Чалгъы, оракъ) тарт- «косить (косой), жать (серпом)».
19. (Инбашны) тарт- «дергать (плечом)».
20. (Ёрге, энишге) тарт- «взять направление вверх, вниз».
21. (Сютню) тарт- «перегнать (молоко)».
Между приведенными выше значениями многозначного слова тарт су-
ществует определенная семантическая связь. Все они опираются на основное,
первичное значение.
Основной причиной возникновения полисемии являются растущие потреб-
ности общества, которые возникают с каждым новым культурно-историческим
событием в жизни народа.
Сущность полисемии заключается в том, что название какого-то предмета,
явления переносится также на другой предмет, другое явление.
В зависимости от того, по какому признаку, на каком основании совершается

этот перенос названия, различают три основных типа полисемии: метафора,
метонимия, синекдоха.
Метафора как языковой феномен означает перенос названия одного понятия
на другое по сходству признаков этих понятий. Такой перенос обусловлен
свойством человеческого мышления сравнивать уже имеющиеся понятия о
предметах, действиях, явлениях с новыми.
Разные предметы, действия, явления с такими же понятиями могут иметь
сходные признаки. Эти признаки делают возможным употребление названий
предметов, действий, явлений одного семантического класса для обозначения
другого семантического класса.
Общеизвестно, что многопризнаковые, информативно богатые и нерас-
члененные значения слов метафоризуются. Среди имен такие значения имеют
конкретные существительные. Например, в карачаево-балкарском языке, на-
звания частей тела человека: аууз «рот, пасть» и «ущелье», кёз «глаз» и «ушко
(иголки)», «отверстие (в оконной раме для стекла)», къаш «бровь» и «седло»,
бурун «нос» и «кончик», тил «язык» и «язычок (напр. ботинка, пряжки под-
пруги)» и др. Также активно употребляются в метафорическом значении слова,
наиболее употребительные, важные для жизни общества: алтын «золото» и
«о ком-либо, о чем-либо, отличающемся большим достоинством»; юй «дом»
и «семья, семейство», мурдор «основа, основание, фундамент» и «источник,
главное в чем-либо», атлам «шаг» и «развитие, движение чего-либо», таш
«камень» и «место обитания человека», жол «дорога» и «способ, метод», аш
«пища, еда» и «то, что является источником для чего-либо», жан «душа» и
«человек», «самое главное, суть чего-либо», суу «вода» и «сок» и др.
Метафоризация значения может проходить в пределах одной функцио-
нальной категории слов либо сопровождаться синтаксическим сдвигом. Ме-
тафоризация, не выходящая за пределы конкретной лексики, используется для
целей номинации. Вторичная для метафоризации функция служит техническим
приемом образования имен предметов: жагъа «ворот, воротник» и жагъа
«берег» (сууну, кёлню джагъасы «берег реки, озера»), этек «подол» и «под-
ножие» (тауну этеги «подножие горы»), къаш «бровь» и къаш «лука» (иерни
къашы «лука седла») и др. Такой тип метафоры некоторые лингвисты называют
номинативным [Арутюнова, 1990: 296].
Следует различать языковые (узуальные) и индивидуальные (окказио-
нальные) метафоры. Языковые метафоры – это факты языка, результат переноса
на основе релевантных и общеизвестных признаков сходства. Индивидуальные
метафоры – факт речи, результат переноса на основе второстепенных, нереле-
вантных признаков, они экспрессивны. Следовательно, различие метафори-
ческого переноса и метафоры есть различие между языковыми и индивиду-
альными метафорами.
Сходство между предметами и явлениями объективной действительности
в карачаево-балкарском языке, как и в других языках, может быть самым раз-
личным, например, во внешних признаках, в выполняемых функциях, в месте

расположения, в форме и вкусе и др. В соответствии с этим и образуются
переносные значения:
1) сходство местоположения: аякъ «нога» и «ножка» (столну аягъы «ножка
стола»), къанат «крыло» и «край» (жаулукъну къанаты «край платка»), боюн
«шея» и «шейка» (гёгенни боюну «шейка кувшина») и др.;
2) сходство формы, внешнего вида, производимого впечатления кёз «глаз»
и «ушко» (ийнени кёзю «ушко иголки»), «глазок» (тюрмени эшигини кёзю
«глазок тюремной двери»), къулакъ «ухо» и «ушко» (чоюнну къулагъы «ушко
котла», бёркню къулакълары «уши шапки»), тил «язык (орган в полости рта»
и «язычок» (ботинканы тили «язычок ботинка») и др.;
3) сходство функций: къанат «крыло (птицы)» и «крыло (самолета)», окъ
«пуля», «жало (пчелы)», кюбюр «сундук» и «кузов» (арбаны кюбюрю «кузов
арбы», машинаны кюбюрю «кузов машины»), башчы «глава, руководитель» и
«заправила, зачинщик, заводила, инициатор» и др.;
4) сходство характера или поведения: хайыуан «скот, скотина» и «глупец,
дурак», тюлкю «лиса» и «хитрый, льстивый человек», ит «собака» и «подлец,
негодяй», келепен «проказа» и «гадкий, жестокий, зловредный (человек)» и др.;
5) сходство эмоциональных восприятий: тамгъа «пятно» и «позор», шапа
«повар, кашевар», «прислуживающий за столом» и «о раболепном приспеш-
нике, подхалиме», жарты «половина» и «(умственно) неполноценный человек,
придурок».
Следует отметить, что в исследуемом языке часто перенос осуществляется
одновременно по двум признакам, особенно по сходству формы и местополо-
жения: жингирик (балк.) «локоть» и «поворот дороги, изгиб чего-либо», бурун
«нос», «утёс» и «носик» (кувшина, кумгана и т. п.), тиш «зуб» и «зубец» (пилы,
гребенки)», бууун «запястье» и «один из суженных участков стебля», тапка
«полка» и «выступ (скалы)», къалакъ «лопатка, лопаточка» и «весло» и др.
Индивидуальные метафоры являются одним из важнейших изобразительных
средств в карачаево-балкарской литературе, особенно в поэзии. Они возникают
на основе какого-нибудь непривычного сходства, это образные явления дей-
ствительности, например: кюнню къылычы «коромысло солнца», кюнню кёзю
«луч солнца», хауаны чарсы «завеса воздуха», жайны тылпыуу «дыхание
лета», отну тили «язык пламени».
Иногда трудно отграничить языковые метафоры от индивидуальных, потому
что они образуются по одной и той же характерной для данной тематической
группы модели, хотя, как уже отмечалось, и имеется для этого критерий – не-
обычность и экспрессивность индивидуальной метафоры. Например, если
сравнить метафоры кюнню къолу «рука солнца», кюнню кёзю «свет солнца
(букв. «глаз солнца»)», кюнню къылычы «коромысло солнца», кюн таякъла
«лучи солнца», то в окказиональности метафор кюнню къолу и кюнню къылычы
сомневаться не приходится: такое употребление совершенно необычно и встре-
чается только у единичных авторов. Что касается метафор кюнню кёзю и кюн
таякъла, то они употребляются очень часто, потеряли свою «экспрессивность

в результате уничтожения двуплановости» [Прохорова, 1980: 13], выступают
в функции уже не переименования, а наименования, поэтому наравне с мета-
форами терезени кёзю «отверстие (в оконной раме для стекла)», ийнени кёзю
«ушко (иголки)» стали языковыми.
Метонимия – это замена одного слова другим на основе связи их значений
по смежности. При метонимии название с одного класса объектов или единич-
ного объекта переносится на другой класс или отдельный предмет, ассоцииру-
емый с данным по смежности [Арутюнова, 1990: 300].
Метонимические переносы употребляются в языке чаще, чем метафориче-
ские. Как и метафорические, они бывают индивидуальные и узуальные.
Основными видами узуальных метонимических переносов в карачаево-
балкарском языке являются следующие:
1) перенос названия с материала на изделие из него: чепкен «домотканое
сукно» и «мужская верхняя одежда из этого материала (черкеска)», чоюн «чугун
(сплав железа и углерода)» и «котел из этого металла», мюйюз «рог» и «бокал
из рога», чын «фарфор» и «пиала» и др.;
2) перенос названия с одного явления на другое, когда они связаны во вре-
мени: ашхам «вечер, сумерки» и «еда в это время в период уразы», сараш «время
до рассвета в период уразы» и «еда в это время», ингир «вечер, вечернее время»
и «общественное собрание в это время», ушхууур «вечер» и «ужин» и др.;
3) перенос названия отрасли знания, науки на предмет науки и наоборот:
лексика- «словарный состав» и «наука о словарном составе», грамматика –
«грамматический строй» и «наука о грамматическом строе», фонетика – «зву-
ковой строй языка» и «раздел языкознания, изучающий звуковой строй», стили-
стика- «изучение о стилях речи» и «раздел языкознания, изучающий системы
стилей языка» и др.;
4) перенос названия с действия на его результат: окъуу «учение» и «учеба»,
иш «процесс действия» и «предмет, являющийся итогом, результатом работы
как действия», бояу «украшение» и «краска», айтыу «говорение» и «легенда,
предание», «поговорка», жазыу «писание» и «письмо, алфавит», «запись»,
даулаш- «спорить» и «спор, ссора», «дискуссия», сюрюу «выгон, прогон» и
«стадо, отара» и др.;
5) перенос названия с вместилища на вместимое (одно в другом или на
другом): стол «предмет мебели», «такой предмет мебели вместе со всем, что
поставлено на нем для еды», «отдел в учреждении, занимающийся каким-либо
специальным кругом дел», юй «дом» и «семья», «двор, усадьба», жилик «мосол,
мозговая кость» и «костный мозг» и др.;
6) перенос названия с действия на инструмент действия: билеу «точка чего-
либо» и «оселок, брусок, точило», эгеу «пилка, пиление, точка, стачивание
чего-либо (напильником)» и «напильник», буруу «закручивание, завинчивание,
скручивание» и «бурав, сверло», тырнау (ц диал.) «царапание» и «борона» и др.;
7) перенос названия с состояния и свойства предмета на предмет (обычно

абстрактный): жангылыкъ «новизна, состояние нового» и «новость», аман-
лыкъ «плохое качество или состояние чего-либо» и «подлость, зло, пакость»,
«преступление, правонарушение», игилик «хорошее, положительное качество
кого-либо, чего-либо» и «добро, благодеяние», ариулукъ «состояние красивого»
и «красота» и др.;
8) перенос названия с действия на средство действия: жагъыу «смазка,
втирание» и «мазь», чулгъау «обертывание, заворачивание, наматывание» и
«портянка», байлау «связывание, обвязывание, перевязывание, перевязка» и
«повязка, бинт» и др.;
9) перенос названия с орудия на действие, производимое этим орудием:
чалгъы «коса» и «косовица, сенокос», оракъ «серп» и «жатва, косовица» и др.;
10) метонимический перенос названий имеет и более сложные модели, но
они малопродуктивны, например: родовое название переносится на видовые:
агъач «лес (деревья) и «дерево», «дерево, бревно (как материал, древесина)»,
къагъыт «бумага» и «письмо», «документ» и др.;
11) перенос происходит по логической смежности: баш «голова» и «человек,
душа (при счете людей), количество (при счете скотины)», «ум, рассудок»,
«глава, предводитель», «супруг, муж (разг.)», жан «душа (нематериальное
начало в человеке)» и «душа (человек)», «самое основное, главное, суть чего-
либо» и др.;
12) специфической разновидностью метонимии является перенесение на-
звания с целого предмета на его часть, называемый синекдохой. В карачаево-
балкарском языке она имеет широкое распространение: дуру «полоса ско-
шенной травы» и «валок (гряда скошенной травы)», къала «город» и «крепость»,
«дворец», «башня», къабакъ «село, селение» и «ворота», аякъ 2. «нижняя часть
ноги животного» и 3. «копыто», къап (карач.) «тыква (растение)» и «плод этого
растения», сохан «лук (растение)» и «листья или луковицы этого растения»,
быхы «морковь (растение)» и «корни этого растения», хууан «дыня (растение)»
и «плод этого растения», чюгюндюр «свекла (растение)» и «корень этого рас-
тения», машина «механизм, совершающий какую-нибудь полезную работу» и
«автомобиль, автомашина» и др.
Вопрос об отнесении переноса названии плодов и ягод на их растения в
карачаево-балкарском языке нуждается в уточнении. В этом языке названия
растений и их плодов и ягод не совпадают. В названиях плодовых и ягодных
растений обязательно присутствуют слова терек «дерево» или кёкен / котур
«куст», алма терек «яблоня», эрик терек «слива (дерево)», наныкъ терек «ма-
лина (куст)», дугъум кёкен / котур «куст смородины», итбурун кёкен / котур
«куст шиповника» и др. При названии же плодов и ягод этих растений «при-
бавки» терек, кёкен / котур отсутствуют: алма «яблоко», эрик «слива», наныкъ
«малина», итбурун «шиповник», дугъум «смородина». Поэтому плоды, ягоды и
растения, на которых они растут, не могут быть названы одним словом. Следо-
вательно, здесь не приходится говорить о синекдохе. Некоторые лексикологи,
не учитывая это обстоятельство, утверждают, что слово алма означает «яблоко»

и «яблоня», кертме «груша» и «грушевое дерево», шаптал «абрикос» и «абри-
косовое дерево», то есть в таких словах видят перенос названия плода, ягоды
на их растения [Отаров, 1996: 5].
Другое дело – названия бахчевых культур. В них действительно имеет место
явление синекдохи, так как названия таких растений и их плодов (и корней)
совпадают, и название с плода или корня переносится на их растения: наша
«огурец (плод)» и «растение огурца», харбуз «арбуз (плод)» и «растение арбуза»,
чюгюндюр «свекла (корень)» и «растение свеклы», турма «редис (корень)» и
«растение редиса», къап «тыква (плод)» и «растение тыквы» и др.
Помимо узуальных, в исследуемом языке довольно много случаев индиви-
дуальных, контекстуально обусловленных употреблений переноса названий по
метонимической модели. Собранный нами фактический материал свидетель-
ствует о том, что в моделях образования метафор гораздо больше узуальных
значений, а в моделях метонимических образований – индивидуальных упо-
треблений. Между моделями образования в индивидуальных метафорических
и метонимических переносах значений обнаруживается еще такое различие:
индивидуальная метафора очень часто употребляется в произведениях худо-
жественной литературы, являясь выразительным тропом, индивидуальная же
метонимия обычно является достоянием разговорной речи.
Основными случаями индивидуальной метонимии в карачаево-балкарском
языке являются следующие:
1. Перенос названия с вместилища на содержимое или объем содержимого:
шыша (карач.) / шеша «бутылка» и «жидкость, содержащаяся в бутылке», та-
бакъ «тарелка» и «еда, содержащаяся в тарелке», аякъ «чашка, тарелка, миска»,
«бокал, чарка, кубок, чашка» и «содержимое этой посуды» и др.
Подобные примеры некоторые лингвисты оценивают как факт языка [ТСТЯ
1981: 216; Пшуков, 1982: 42; Отаров, 1996: 14; СБЯ 1993: 290]. Однако здесь
не лингвистическая метонимия, а метонимия индивидуальная. «Не с приоб-
ретением словами новых специальных значений, а подчинением их общей ме-
тонимической модели нужно объяснить такое употребление существительных,
обозначающих сосуды, разные виды посуды и т.п., как выпил два стакана,
пролил все ведро и т.п. (в отличие от «собственного» значения слова блюдо)»
[Шмелёв, 1973: 221].
2. Перенос названия с места населенного пункта на совокупность его жи-
телей: эл «село» и «жители села», школ «школа» и «преподаватели» и «учащиеся
школы», класс «класс» и «учащиеся», шахар «город» и «жители города» и др.
Не учитывая того факта, что в языке совокупность людей может обозна-
чаться словом, обозначающим место, где они живут, работают и др., некоторые
лексикологи и лексикографы считают, что в таком случае слово приобретает
соответствующее значение [ТСТЯ, 1977: 10; Пшуков, 1982: 41, 42; Отаров, 1996:
4]. В подобных случаях следует видеть не языковые значения, а употребление,

то есть окказиональную метонимию. Объясняя окказиональность употребления
слова берег в значении «люди, живущие на берегу» во фразе «Кулика этого знает
уже весь берег», Д. Н. Шмелёв отмечает, что в этой фразе «существительное
берег возможно не потому, что оно имеет значение «люди, живущие на берегу»,
а потому, что в языке существует закономерность, согласно которой многие
названия местностей, помещений, учреждений и др. могут быть использованы
также для обозначения находящихся там людей» [Шмелёв, 1973: 220].
3. Перенос названия с социального события, мероприятия на его участников:
съезд «собрание представителей каких-нибудь организаций, групп населения и
т.п.» и «участники съезда», кенгеш «совещание» и «участники совещания» и др.
Вряд ли можно согласиться с Н. Д. Арутюновой, которая в подобных пере-
носах усматривает не индивидуальную, а узуальную метонимию [Арутюнова,
1990: 300].
4. Перенос названия с имени автора на его произведения.
Квалифицирование некоторыми исследователями аналогичных употре-
блений словарным явлением представляется неубедительным, поскольку «воз-
можность подобного употребления имен собственных обусловлена не тем, что
они приобретают какие-то новые значения, но тем, что языку вообще присущи
подобные виды метонимических сокращений» [Шмелёв, 1973: 221].
5. Употребление единственного числа вместо множественного:
Къой кютген – байлыкъгъа, джылкъы кютген – субайлыкъгъа (погов.)
«Овцеводство (букв. пасти овец) – ради богатства, коневодство (букв. пасти
лошадей) – ради престижа».
В данных примерах имена существительные орус «русский», къой «овца»
употреблены вместо оруслула «русские», къойла «овцы».
Естественно, аналогичное использование имен существительных нельзя
отнести к метонимическим изменениям значений, как это делают некоторые
лингвисты [Отаров, 1996: 5].
Разновидностью метонимии является синекдоха, при которой одно и то же
слово употребляется и как название целого, и для обозначения части целого.
Слово баш в основном прямом значении служит названием части тела (ба-
шына жара тюшдю «ранен в голову»). Но это слово как синекдоха может
выступить в значении адам кеси «человек» – название части всего целого: юч
башлы юйюр «семья из трех человек», кеси башын кечиндиреди «кормит самого
себя», башынга табынлай эт «делай, как лучше тебе самому». К этому же
типу относятся и синекдохи: акъ сакъал «белая борода» и акъсакъал «старик»,
тил «язык» и тил «пленный», от жагъа «очаг – устройство для разведения
и поддержания огня» и от жагъа «свой дом, семья», алма «яблоня» и алма
«яблоко», кертме «грушевое дерево» и кертме «груша», шаптал «абрикосовое
дерево» и шаптал «абрикос» и др.
Аналогичная синекдоха образуется и употреблением единственного числа

вместо множественного, например: колхозда къой кютеме «в колхозе пасу овец»
(вместо «къойла»), ийнек саууучу (вместо ийнекле) «дояр» и др.
Примером синекдохи, созданной путем употребления названия целого в
значении части, является машина «механизм, совершающий какую-нибудь
полезную работу с преобразованием одного вида энергии в другую» – машина
«автомобиль».
Кроме лингвистической синекдохи, в карачаево-балкарском языке распро-
странена и поэтическая синекдоха, которая не создает значений, отражаемых
в толковом словаре. Например, в сатирической народной песне «Гелефейле»
(«Галифе»), сложенной в 30-е гг., название песни относится и к входившим тогда
в моду брюкам и к мужчинам, носившим эти брюки. Поэтической синекдохой
часто пользуется Х. Аппаев в романе «Къара кюбюр» («Черный сундук»):
Алтын къамала, бухар бёркле чыкъсала, тепсерге не къобузчу, неда окъа башла
чыгъадыла «Если танцевать выходит каракулевая шапка или золотой кинжал,
с ними танцует гармонистка или позолоченная шапка».
Таким образом «многозначность слова, выступающая как способность
слова синхронически одновременно обладать разными значениями, появляется
в силу того, что слово наряду с обозначением одного явления может служить
в качестве названия также и другого явления объективной действительности,
если последнее имеет какие-либо общие с названным явлением признаки или
свойства» [Шанский, 1964: 35].
2.1.2.4. Лексическая и лексико-грамматическая омонимия
Омонимы – это слова, совпадающие между собой в звучании и написании,

принадлежащие к одной и той же части или к разным частям речи, имеющие
или не имеющие между собой генетической связи.
По морфологическому строению омонимы карачаево-балкарского языка,
как и других языков, делятся на непроизводные (бал «мед» – бал «бал», ач «го-
лодный» – ач- «открывать», раскрывать что; бай «богатый» (бай мюлк «богатое
хозяйство») – бай «богато» (бай жаша- «жить богато»), къош- «присоединять
что к чему» – къош «кош, шалаш» и др.) и производные (ачыт- «заквашивать
что» – ачыт- «причинять боль», алдан- «обмануться, прельститься» – алдан
«спереди», айлыкъ «месячный» – айлыкъ «заработная плата», жаулукъ «платок
(головной)» – жаулукъ «вражда» и др.).
По лексико-семантическим особенностям омонимы бывают лексические
и лексико-грамматические.
Лексические омонимы – это слова, совпадающие между собой в звучании и
написании своих тождественных грамматических форм. Например, слова гылыу
«крыса» и гылыу «ослик» являются компонентами лексических омонимов, так

как совпадают во всех присущих им тождественных грамматических формах.
Такие омонимы обычно относятся к одной части речи и одинаково склоняются
или спрягаются. Примерами лексических омонимов являются: талакъ «селе-
зенка» – талакъ (уст.) «развод», уру «яма» – уру «воровство», кёл «дух» – кёл
«озеро».
По своему происхождению лексические омонимы делятся на: 1) омонимы,
восходящие к одному и тому же корню, и 2) омонимы, случайно совпадающие
по своему звуковому составу.
К первой группе омонимов, называемых генетически родственными, от-
носятся лексемы, когда-то выражавшие разные значения одного слова, но с
течением времени потерявшие связь между собой. Таковы, например: юр-
«лаять» → юр- (карач.) «дуть», топ «мяч» → топ «пушка», басма «ситец» →
басма «издательство», кюн «солнце» – кюн «день», сюр- «гнать, выгонять»,
«гнаться за кем» – сюр- «пахать, вспахивать что» и др.
Ко второй группе омонимов, называемых этимологическими, относятся
прежде всего исконные карачаево-балкарские или заимствованные слова, со-
впадающие по своему звуковому составу, но обозначающие разные понятия,
например: къайын «береза» → къайын «свояк», чарх «тело, организм» → чарх
«колесо», гебенек «бабочка» → гебенек «накидка из войлока», аякъ «нога» →
аякъ «чаша», кеч- «простить» – кеч- «идти вброд», ачы- «киснуть» – ачы- «ис-
пытывать боль» и др.
Большинство таких омонимов производные: жарат- «одобрить кого-что» –
жарат- «сотворить кого-что», алайлай «вдруг, внезапно, неожиданно» –
алайлай «бесплатно, даром, безвозмездно», битдир- «выращивать, возделы-
вать, растить что» – битдир- «завершать, заканчивать что», тамыз- «капать
что» – тамыз- «разжигать (огонь)» и др.
Этимологические омонимы обеих разновидностей, непроизводные и про-
изводные, не связаны между собой генетически.
В отличие от лексических омонимов, у лексико-грамматических омонимов
в звучании и написании совпадают обычно только основы, т. е. словарные
формы, например: кёп- «пухнуть, распухать» – кёп «много», сермеш- «сра-
жаться, биться» – сермеш «сражение, битва», башха «другой, иной» – башха
«кроме, помимо, за исключением», тейри «бог, бог неба» – тейри «ей-богу,
честное слово, клянусь», къуру- «сохнуть», «засыхать» – къуру «только, лишь,
лишь только» и др.
В тех случаях, когда омонимами бывают имя прилагательное и наречие,
в произношении и написании совпадают между собой и их сравнительные
формы, например: иги «хороший» – иги «хорошо» (андан игирек «лучше его
(ее)» – игирек ишлерге «работать получше»), тап «удобный» – тап «удобно»
(табыракъ иш «работа получше» – табыракъ олтурургъа «садиться поудобнее»)
и др.
Если омонимичные слова являются именем прилагательным и существи-

тельным, то у них в произношении и написании совпадают между собой как
лексические так грамматические формы, например: бай «богатый» – бай «богач,
бай», къарангы «темный, сумрачный, мрачный» – къарангы «тьма, потемки,
темнота, сумрак, мгла» и др.
Лексико-грамматические омонимы, как и лексические, подразделяются на
генетические связанные и генетически не связанные. В отличие от лексических,
такие омонимы принадлежат к разным частям речи: биз «шило» – биз «мы»,
буу «олень» – буу- «душить», сау- «доить» – сау «целый», «здоровый», ары-
«уставать» – ары «туда», жюз «сто» – жюз- «плавать», чакъ «период» – чакъ-
«цвести» и др. – непроизводные, саулай «живьем, живым» – саулай «весь»,
саулукъ «здоровье» – саулукъ «дойный», алтынчы «шестой» – алтынчы «зо-
лотых дел мастер, ювелир», тууар «скотина» – тууар- «разрушать, портить»
и др. – производные.
Приведенные омонимы генетические, не связаны между собой, произ-
водны от одного и того же корня; ср.: иги «хороший» (иги адам «хороший че-
ловек») – иги «хорошо» (иги окъу «хорошо учиться»), уруш- «ругать», «воевать»
(анга уруш- «ругать его (ее)») – уруш «война, сражение» (урушдан сора «после
войны»), баям «известный» (баям иш «известное дело») – баям «наверное»
(Баям, ол келлик болмаз «Наверное, он (она) не придет»), жууукъ «близкий»
(жууукъ жол «близкий путь») – жууукъ «родственник» (эт жууукъ «кровный
родственник»), бери «сюда» (бери кел- «идти сюда») – бери «с тех пор» (бю-
гюнлю бери «весь день», къышдан бери «с зимы»).
Способы образования омонимов различны. В карачаево-балкарском языке
лексические омонимы возникают следующими путями:
1. В результате распада былой полисемии. Отдельные значения слова те-
ряют смысловую связь и воспринимаются как значения разных слов, например:
сырт «спина» – сырт «хребет» (горы), къыр- «скоблить» – къыр- «истреблять»,
алайлай «в таком виде, состоянии, как было» – алайлай «вдруг, внезапно, не-
ожиданно», жараулу «нужный, необходимый» – жараулу «пригодный, годный»,
«замечательный» и др.
2. В результате фонетических изменений слов. Например, карачаево-бал-
карские бар- «идти» и бар «есть, имеется» восходят «к разным словам прото-
тюркского языкового состояния с различной звуковой материей»: бар- «иди» и
бар- «имеется, есть» [Юнусалиев, 1959: 63]. В современном карачаево-балкар-
ском языке долгота гласных не сохранилась. Поэтому члены указанной пары
ныне не отличаются по произношению друг от друга и являются омонимами.
3. В результате совпадения звучания заимствованных слов со звучанием
карачаево-балкарских слов: бал (через русский язык) «бал» – бал «мед», талакъ
(араб.) «развод» – талакъ «селезенка» и др.
4. Путем фонетического освоения заимствованных слов: къарындаш (через
русский язык) «карандаш» – къарындаш «брат», дух «духи» – дух «сноп», гири
(через русский язык) «гиря» – гири «пряжка (веревки, аркана)» и др.
5. За счет заимствования лексических омонимов: блок (грузоподъемное

устройство) – блок (полит.), класс (полит.) – класс (учащихся), нота (дипло-
матическая) – нота (музыкальная), чилле «сорок самых холодных дней зимы
и сорок самых жарких дней лета» – чилле «шелк (нитка, ткань)» и др.
6. Путем переноса значений: в омонимической паре бау «веревка, шнур» –
бау «хлев, коровник» второе слово образовано в результате синекдохи (бау
«место, где привязывают животных веревкой, шнуром») [Хабичев, 1980: 63].
Образованию лексико-грамматических омонимов в карачаево-балкарском
языке способствуют следующие причины:
1. Семантическое развитие значений слов: къош- «соединять» – къош «кош,
шалаш», къан- «утоляться» – къан «кровь», чач- «рассыпать» – чач «волосы»,
къуу «усохший, высохший, засохший» – къуу «трут, фитиль», жар- «колоть,
раскалывать что» – жар «обрыв, круча, яр» и др.
2. Лексикализация грамматических форм слов: алгъа (дательный падеж
от служебного имени ал «перед») «сперва, сначала» – алгъа «вперед», артха
(дательный падеж от служебного имени арт «зад, задняя сторона чего-либо»)
«назад, обратно» – артха «позже», артдан (исходный падеж от служебного
имени арт) «потом, после, позже» – артдан «сзади» и др.
Итак, по своей структуре генетически родственные омонимы бывают непро-
изводные и производные. При этом из одной части речи в другую (или другие)
переходят слова как непроизводные, так и производные. Перерастание же зна-
чений слов в омонимы имеет ограничение. Так, если значения непроизводных
и производных существительных и глаголов могут перерасти в омонимы, то
значения непроизводных наречий лишены этой возможности. Ср.: а) непро-
изводные: кёп- «пухнуть» → кёп «много», ачы- «киснуть, горкнуть» → ачы
«кислый, горький», тап «правильный» – тап «правильно», бай «богатый» →
бай «богач», тар «узкий» → тар «ущелье» и др. – омонимы, образованные
путем конверсии; юр- «лаять» → юр- карач. «дуть», тёш «бугор, пригорок,
горка» – тёш «наковальня», бау «сарай» → бау «завязка» и др. – омонимы, об-
разованные вследствие распада полисемии; б) производные: айланмá «гулящий,
распутный, развратный» → айланмá «водоворот, пучина, омут» (от айлан- «хо-
дить, двигаться», «вертеться, вращаться, кружиться»), сууукъ «холодный» →
сууукъ «холод» (от суу «вода»), уруш- «ругать», «воевать» → уруш «война» (от
ур- «бить, ударять») – омонимы, образованные по конверсии; алайлай «вдруг» →
алайлай «бесплатно» (от алай «так, таким образом»), къурулай «порожняком» →
къурулай «бесплатно» (от къуру «пустой»), тартын- «быть связанным судо-
рогой» → тартын- «стесняться, смущаться» (от тарт- «тащить, тянуть»,
«дергать») – омонимы, образованные вследствие распада полисемии.
Ряды, состоящие из двух слов:

аууш «переваливаться» жаш «молодой» жай «лето»
аууш «перевал» жаш «парень» жай «летом»
Игини игилиги жугъар, аманны аманлыгъы жугъар (погов.) «От хорошего

передаётся хорошее, от плохого – плохое»; Иги бичилип, аман тигилген (погов.)
«Хорошо скроенный, плохо сшитый».
Ряды, состоящие из трех слов:

бай «богатый» айлыкъ «месячный» къалын «толстый»
бай «богато» айлыкъ «зарплата» къалын «калым»
бай «богач» айлыкъ «месячник» къалын «густо».
Ряды, состоящие из четырех слов:

жалгъан «привиться, приклеиться» жашырын- «прятаться»
жалгъан «искусственный» жашырын «тайный, скрытый»
жалгъан «ложно, искусственно» жашырын «тайно, скрыто»
жалгъан «ложь, враньё» жашырын «секрет, тайна».
Ряды, состоящие из пяти-шести слов:

къуру- «испариться, сохнуть» къатыш- «смешиваться»
къуру «пусто, с пустыми руками» къатыш «смешанный»
къуру «сухой» къатыш «смешанно»
къуру «пустой» къатыш «неразбериха»
къуру- «только, лишь» къатыш «с, вместе с...»
къуру- «исчезнуть», «уйти с глаз».
Омонимы, образованные вследствие распада полисемии
Ряды таких омонимов не могут состоять более чем из трех слов. При этом
трехчленных рядов немного.
Ряды, состоящие из двух слов:

кёк «небо» кёк «ранняя весенняя трава»
эсирик «гордый, высокомерный» эсирик «пьяный» (карач.)
саулай «живьем» саулай «целиком».
Ряды, состоящие из трех слов:

тёш «бугор, горка» айыр- «отделять, разделять, расчленять»
тёш «грудинка (птицы)» айыр- «разрывать, раздваивать»
тёш «наковальня» айыр- «понимать, познавать».
В ряде случаев производные слова подобных трехчленных омонимических

рядов могут образоваться вследствие распада полисемии. Таким образом, соз-
даются комбинированные типы вроде болуш- «помогать» – болуш «нахождение

жениха в первые дни свадьбы у родственника или друга» – болуш «обстановка,
положение, состояние, ситуация», къуру- 1. «сохнуть; испаряться», 2. перен.
«исчезать, отмирать» – къуру «сухой» – къуру «пустой», акъ 1. «белый, светлый»,
2. «бледный, матовый», 3. «седой» – акъ 1. «седина», 2. «бельмо», 3. «белок» –
акъ «молочные продукты, молочное», айлыкъ «месячный» – айлыкъ «зарплата
(месячная), оклад» – айлыкъ «месячник».
2.1.2.5. Паронимия
Паронимами называются слова, близкие, но не тождественные по звучанию,

различные в смысловом отношении и иногда ошибочно употребляемые в речи
одно вместо другого.
Факты карачаево-балкарского языка свидетельствуют о том, что на основе
звукового сходства паронимы смешиваются не только в речевом употреблении,
но и в языке. Это можно подтвердить примерами из современной художе-
ственной литературы; например: Халимат эски чирик тёшекни тышын жамай
тура эди (Гуртуланы Б.) «Халимат зашивала чехол старого гнилого матраса».
В данном примере слово чирик «гнилой» употреблено вместо слова чирги
«старые матрас и подушка, набитые шерстью весенней стрижки».
Главная объективная причина смешения паронимов связана, как нам ка-
жется, с общностью корня.
Из других объективных причин смешения паронимов можно назвать следу-
ющие: 1) сходство, хотя и незначительное, в семантике, связанное с общностью
корня: ашам «аппетит» – ашау «пища, питание» (от аш «пища, еда, съестное»);
2) недостаточное знание структуры слова, приводящее к неумению разграничить
корень и аффикс в паронимических лексемах: тюйюмчек (тюй- «завязывать,
связывать» + -юм + -чек) «узел, сверток» – тюйюммек (тюй- (с тем же значе-
нием -юм + -мек) «заворот кишок, перитонит»; 3) внешнее сходство аффиксов
у многих паронимов при общности их корня: кюндеш «соперница» – кюндюш
(карач.) «чемерица» (-деш и -дюш); 4) определенная близость обозначаемых
паронимами реалий: элчи «сельчанин» – элли «крестьянин»; 5) общность сферы
применения называемых паронимами понятий, предметов, качеств и т. п.: жауун
«дождь» – жауум «осадки»; 6) близость (или тождество) грани лексической
сочетаемости паронимов; ср.: ариу, жангы (боюнлукъ – бочунчакъ) «хороший,
новый (шарф – галстук)» и др.
Основным определяющим признаком паронимов, отличающим их от одно-
коренных синонимов, является не звуковое различие этих единиц, а их семан-
тическое различие. Однокоренные синонимы, как и разнокоренные, могут быть
близкими или даже идентичными по смыслу, а у паронимов значения разные.
11 Заказ № 261
В карачаево-балкарском языке имеется немало слов, внешне сходных с

паронимами разных корней: желин «вымя» – желим «клей», дугъум «сморо-
дина» – дугъума «мята» и др. Подобные пары слов принято называть паронома-
тичными. У них созвучны корни, но они, в отличие от паронимов, генетической
связи между собой не имеют. Это случайное созвучие, у паронимов же корни
не просто созвучны, но и совпадают по смыслу.
Явление паронимии в карачаево-балкарском языке наблюдается в суще-
ствительных, прилагательных, глаголах и наречиях.
Паронимические существительные обычно аффиксальны: битим «рас-
тение» – битиу «карбункул, фурункул», кергич «растяжка», «пяльцы» – керкич
«намордник (для теленка)», илкич «коновязь» – илгич «крюк, приспособление,
за которое можно зацепить что-л.» и др.
Паронимические прилагательные при одной и той же корневой морфеме
могут различаться морфемами аффиксальными: аямлы (карач.) «экономный» и
«экономно», «учтивый» и «учтиво», гуппур «горбатый» – гуппуш «скорченный»,
къарадура «черномазый» – къаракъай (карач.) «хвойный» и др.
Образование паронимических глаголов обычно обусловлено чередова-
нием согласных в корне и различием слов паронимической пары в аффиксах:
агъарт- «врать» – акъла- «оправдывать», теп- «передвигаться, перемещаться»,
«биться, пульсировать» – тебин- «замахиваться», къайыр- «загибать, подво-
рачивать» – къайтар- «возращать, повторять» и др.
Паронимические наречия образуются по словообразовательным моделям,
генетически восходящим к падежным формам имени и деепричастиям: алгъа
«заранее, заблаговременно» – алгъын «раньше, прежде», кезиуюнде «вовремя;
заблаговременно» – кезиуюне (карач.) «иногда; время от времени; в свое время»,
бусагъатлай «сейчас, очень скоро, немедленно» – бусагъатда «только что,
вот-вот» и др.
Паронимы широко используются в художественных произведениях в ка-
честве одного из средств выразительности.
Например, в произведениях карачаевских и балкарских писателей и поэтов
они выполняют следующие функции:
1. Функцию уточнения, разграничения:
Татымлыды, татыулуду ашыбыз,
Залимледен къутулгъанды башыбыз (Сюйюнчланы А.)
«Сытна и вкусна наша еда,
От оков освободилась голова».
2. Функцию репрезентации качественного состояния предмета:
Бийик кюнлюм таулада
Татымлы биченлигинг
Дарман татыулу жазынг,
Алма ийисли кюзюнг (Ботталаны Л.)
«Высоко в солнечных горах
Сытное сено твое
По вкусу оно как лекарство,

Осень насыщена запахом яблок».
3. Функцию речевой характеристики:
Бир кесекден, ёнюм къаныгъып, тамагъым къургъакъсып, стаканнга
узалдым (Гуртуланы Э.) «Через некоторое время в горле у меня пересохло, и
я потянулся к стакану».
Из-за неразграничения автором значений слов къаныкъ «приставать к кому»,
«усердствовать» и къарыкъ «спасть (с голоса)» паронимы смещаются в сферу
функционирования комического.
Нередко художники слова для создания комического намеренно сближают
слова, имеющие звуковое сходство. Такой стилистический прием называется
паронимизацией:
Бу китапны тышы окъады,
Баям, ичи муну Мокъады (Герийланы М.)
«Эта книга расшита золотом,
Наверное, внутри Мокаев».
2.1.2.6. Лексическая синонимия
По сравнению с грамматической, фразеологической, словообразовательной

синонимией лексическая синонимия является наиболее представительной и
функционально разнообразной. При лексической синонимии семантические от-
ношения между словами заключаются в полном и неполном совпадении их зна-
чений. Следовательно, лексическими синонимами являются слова, близкие или
совпадающие по значению, но отличающиеся друг от друга или некоторыми от-
тенками значения или сферой употребления, или экспрессивно-эмоциональной
окраской. Например, слова аш, ашарыкъ, хант «еда, пища» имеют идентичное
содержание, аша- «есть, кушать» и ауузлан- «закусить, перекусить» отличаются
друг от друга оттенками значения, адакъа (балк.), гугурукку (карач.), къыттай
(б.-ч. гов.), «петух» – сферой употребления, ёл- (лит.) «умереть», дыгъырай-
(груб. прост.) «окочуриться» – экспрессивно-эмоциональной окраской.
По мнению некоторых лингвистов, «синонимы – это слова одного языка…»
[Шанский, 1981: 22], с чем можно согласиться лишь в том случае, если понятие
«слова одного языка» понимать как «слова, употребляемые в одном языке».
Иначе синонимичные между собой слова встречаются среди собственной и
иноязычной лексики в одном и том же языке, например, в карачаево-балкарском:
болум – хал (араб.) «обстановка», жау – душман (перс.) «враг», ишеклик – гу-
рушха (каб.-черк.) «сомнение», чыккыр – бёчке (русск.) «бочка» и др.
Считать синонимами только слова «по-разному звучащие» [Гольцова, 2001:
18, 19] тоже не совсем правильно, ибо многие слова – синонимы звучат очень
близко, ср. карач.-балк. байлам – байлау (уст.) «союз» (грам.), ангыламлы – ан-
гылаулу «понятливый, сообразительный», ч агъым (карач.) – чагъын (ц диал.)
11*
«редкий, малочисленный», кюндеш – кюндюш (карач.) «чемерица», юсгюр-

(балк.) – юсдюр- (карач.) «науськивать» и др.
Из приведенных примеров видно, что те, кто синонимами считают только
по-разному звучащие слова, не учитывают наличия в языках однокоренных
синонимов.
Лексические синонимы встречаются среди всех частей речи и выражаются
корневыми, производными, сложными словами и их комбинацией: аш – аша-
рыкъ – къабарыкъ «пища»; исси – къайнар «горячий»; терк – эрлай – терк
окъуна «быстро»; къутхар- – азатла- – эркин эт- «освобождать», ненча – неллай
бир «сколько»; элли – жюзню жарымы – эки жыйырма бла он «пятьдесят»;
асто! – астофируллах! «боже!» (межд.); жангыз – жалан – жаланда – къуру
«только» (част.); алай – алай а (карач.) – болсада «но» (союзы); ким биледи –
къайдам (карач.) – не билейим «как сказать» (мод.); тыхар-тухур – дынгар-
дунгур (звукоподр. грохоту).
Два и более лексических синонима, соотносимых между собой при обозна-
чении одних и тех же явлений, предметов, признаков, действий и др., образуют
в языке определенную группу, парадигму, иначе называемую синонимическим
рядом. Синонимический ряд может состоять из двух и более слов: уучу – ма-
раучу «охотник», айлан- – жюрю- «ходить», къара эрик (лит.) – хогулт (х.-б.
гов.) – гюрегей – къыфца (м. гов.) «слива», жарлы – факъыр – мискин «бедный»,
айлан- – бурул- «вращаться», мамырлыкъ – ырахатлыкъ – тынчлыкъ «мир»,
аш – ашарыкъ – хант – азыкъ – къабарыкъ «пища», ачыулан- – ачыусун- –
чамлан- – къыз- – теп- – кюкюре- «злиться; гневаться» и др.
В составе синонимического ряда выделяется какое-то одно слово, семан-
тически, максимально емкое и стилистически нейтральное (т. е. не имеющее
дополнительных стилистических характеристик). Оно становится основным,
стержневым, опорным, его называют доминантой (лат. dominas – господству-
ющий). В качестве доминанты всегда выступает слово, которое отличается
наибольшей употребляемостью в синонимическом ряду, нейтральностью в
стилистическом отношении, способностью наиболее четко и определенно пере-
давать общее значение слов всего ряда. Например, в синонимических рядах
ангыла- – тюшюн- «понимать», айлан- – жюрю- «ходить», терк – женгил
«быстро», жарлы – факъыр – мискин «бедный», бет – жух – гимхот «лицо»
доминантами следует считать слова ангыла, айлан, терк, жарлы и бет.
Если синонимизируются слова устаревшие, диалектные и слова общеупо-
требительные литературные, то доминантой могут быть последние.
Например, в синонимических рядах басма – зарф (уст.) «печать; пресса»;
чага – кифе (м. гов.) «тяпка» доминантами являются басма и чага.
Синонимический ряд могут составлять:
а) слово и сложное слово: сабырлан- – сабыр бол- «замедлить ход», шекер –
бал туз «сахар», кючден – кючден-бутдан «еле-еле»;
б) слово и сочетание слов: эрттенли – эрттенли бери «с утра», талай –
бир ненча «несколько», бирча – бир кибик «одинаково»;
в) слово и фразеологизм: кючден – аманны кебинден «еле-еле», кёп – эл бла

(дуния бла) бир «много, очень много», ариу «красивый» – суу сурат «очень
красивый»;
г) слово и предложение: къайдам (карач.) – ким биледи «кто знает», сёзсюз –
сёз жокъду «без слов, несомненно», баям – билген Аллахды «наверное»;
д) КъМР «КБР» – Къабарты-Малкъар Республика «Кабардино-Балкарская
Республика», КъЧКъУ «КЧГУ» – Къарачай-Черкес къырал университет «Ка-
рачаево-Черкесский государственный университет» и др.
Общее значение синонимического ряда выражается таким словом, которое
обладает минимальной экспрессией и, как правило, стилистической нейтраль-
ностью. Это слово, как уже отмечалось, называется доминантой, которой вы-
ражается основное значение его (денотат), к которому у других слов сино-
нимического ряда присоединяются различные оттенки смысла, экспрессии,
стилевой принадлежности (т.е. различные коннотативные значения) [Дудников,
1990: 69]. Например, общее значение синонимического ряда тюй- – къылла- –
сопакъла- (балк.) / сопала- (карач.) – ийле- «бить, избивать». Другие слова ряда
уточняют, дополняют это значение: Къылла-, ийле- «тузить» («бить, колотить
кулаками»).
На основе различных отношений между доминантой и другими членами
синонимического ряда (их тождественности, экспрессивно-эмоциональных
оттенков, стилистической принадлежности, сферы употребления и др.) в ка-
рачаево-балкарском языке выделяют четыре группы синонимов:
1) абсолютные синонимы – слова, не имеющие ни семантических, ни сти-
листических различий: ахшы – иги «хороший», лингвистика – тил билим «язы-
кознание», орфография – тюз жазыу «правописание» и др.;
2) семантические (идеографические) синонимы слова, различающиеся
оттенками значения: аша- «есть, кушать» – ауузлан- «перекусить», уллу
«большой» – деу «могучий», гебен «копна» – лыппыр «маленькая копна» и др.;
3) стилистические синонимы характеризуются по принадлежности или
иному стилю, по наличию экспрессивно-эмоциональной окрашенности и по
степени активности употребления: акъыллы (нейтр.) «умный» – акъылман
(выс.) «умный, мудрый», кёз къарам (книжн.) – оюм (нейтр.) «мнение, взгляд»,
ёл- (нейтр.) – къанкъай- (прост.) «умереть», жау – май (уст.) «масло» и др.;
семантико-стилистические синонимы различаются лексическими значе-
ниями стилистической окраской: ачыусун- (разг.) «злиться, сердиться» – теп-,
къыз- (прост.) «сильно злиться, выходить из себя» – къабын-, жан- (прост.)
«беситься (внезапно рассердиться, прийти в сильное раздражение), осал – хылы-
мылы (разг.) «плохой».
Абсолютные синонимы принято считать тождественными, на основании
того, что они не отличаются друг от друга ни семантически, ни стилистически,
ни функционально. Большинство исследователей синонимии считают, что
такие синонимы взаимозаменяемы. Однако словарный материал карачаево-
балкарского языка убеждает, что для взаимозамены нужны еще другие условия.
Например, члены синонимической пары экеу – экеулен «двое, два человека»

не имеют ни смысловых, ни стилистических, ни функциональных различий.
Однако экеулен употребляется чаще, чем экеу, что подтверждается матери-
алами КБРС и ТСКБЯ. Частотой (или широтой) употребления отличаются
однокоренные синонимы, даже полностью совпадающие в морфологической
структуре. Например, слова къара-къатыш «хаос, беспорядок, путаница»,
ауузачыкъ «ротозей, разиня, зевака» употребляются шире, чем их синонимы
къатыш-къара, ачыгъаууз.
Чтобы в любое предложение один синоним легко подставить вместо дру-
гого, необходимо совпадение этих синонимов не только в семантическом,
стилистическом, функциональном плане, но и в широте употребительности.
Даже синонимы, имеющие семантическую, стилистическую, функциональную
тождественность и одинаково широкоупотребительные, т. е. полностью совпа-
дающие по значению и употреблению, не всегда могут заменить друг друга в
силу привычности, традиции употребления в этом условии только одного из
них. Например, в карачаево-балкарском языке синонимы иги – ахшы «хороший;
хорошо» не отличаются друг от друга ни по значению, ни по употреблению. Тем
не менее в таких выражениях, как Эрттен ахшы болсун! «С добрым утром!»;
Кюн ахшы болсун! «Добрый день!» слово ахшы невозможно заменить словом
иги, так как в данных случаях традиционно закрепилось слово ахшы. В других
же случаях закрепилось слово иги (например, Ол къарт болмай иги турады
«Он не стареет – хорошо сохранился»; иги кесекден бери «давненько»; Иги
сагъыш эт «Подумай как следует»), поэтому замена его синонимом ахшы не-
возможна. Исходя из этого, видимо, правы те исследователи, которые считают,
что тождественные (абсолютные, полные, стопроцентные) синонимы нетипичны
для языка [Лагутина, 1973: 121–129; Рогожникова, 1966: 160], что полной
взаимозаменяемости слов вообще не бывает.
Из вышесказанного можно сделать вывод, что взаимозаменяемость си-
нонимов нельзя абсолютизировать. Синонимы могут заменить друг друга не
всегда, не в любых предложениях, не во всех фразовых условиях, в которых
они могут употребляться, а лишь в определенных контекстах, где обычно они
употребляются в одной лексической и одинаковой стилистической среде. Та-
ковыми в карачаево-балкарском языке являются, например, однокоренные
синонимы америкалы – америкачы «американец», айтхылы – айтхылыкъ
«известный, прославленный; знаменитый», бары – барысы «все, все; весь»,
батхакъ – батмакъ «вязкая грязь, слякоть; топь, болото», букъ- – бугъун- «пря-
таться, скрываться», жаяу – жаяулай «пешком». В карачаево-балкарском языке
подобных взаимозаменяемых синонимов во много раз меньше, чем синонимов
семантически тождественных, т. е. обладающих семантической заменимостью.
При семантической заменимости синонимов могут сохранятся эмоционально-
экспрессивные, стилистические и функциональные различия между ними, и
они «не снимают их семантической равноценности» [Апресян, 1957: 84–88;
Ханбикова, 1962: 1–22].
Основными источниками лексической синонимии в карачаево-балкарском

языке являются:
1) многозначность слова: къара- 2 – сюз- 2 «рассматривать, обсуждать»
(ишни сюз- «обсуждать работу»), къара- 3 – бакъ- 2 «лечить» (саусузгъа къара- –
саусузгъа бакъ- «лечить больного»), азат – эркин 1 «свободный, независимый»
(азат халкъ – эркин халкъ «свободный народ»).
2) диалектные слова: тырнаууч (лит.) – къыйтхы (ц диал.) «борона», акъсуу
(лит.) – мойта (б.-ч. гов.) «айран, разведенный водой, используемый для уто-
ления жажды», къара эрик (лит.) – къыфца – гюрегей (м. гов.) – хогулт (х.-б.
гов.) «чернослив» [Гузеев, Махиева, 2015: 68, 69] и др.;
3) регионализмы: биз (балк.) – миз (карач.) «шило», мажар- (балк.) – бажар-
(карач.) «выполнять, делать что-л.», басма (балк.) – ала къытай (карач.)
«ситец», алай (балк.) – алай а (карач.) «но, однако», хылымылы (балк.) – хала-
хоста (карач.) «неряшливый» и др.;
4) заимствованные слова: жау – душман (перс.) «враг», болум – хал (араб.)
«обстановка», боюнлукъ – шарф (франц.), сахан – поднос (русск.) и др.;
5) эвфемизмы: къатын – юйдеги (эвф.) «жена», бууаз – къарынлы (эвф.)
«беременная», бёрю – жанлы (эфв.) «волк», къарт – уллайгъан (эвф.) «старый
(о человеке)» и др.;
6) однокоренные слова: уру – уручу – гудучу «вор», къоркъ- – къоркъун- –
элген- 2 –сыкъ- 3 «бояться, страшиться», букъ- – бугъун- – жашырын- «пря-
таться, скрываться» и др.;
7) окказионализмы: базгъын – базгъынч – базыннгыч (ок.) «самоуверенный,
самонадеянный», кючсюнюучю – кючсюннгюч (ок.) «часто вздыхающий» и др.;
8) возможность замены сложного слова простым: бай бол- – байыкъ- –
байыкълан- «обогатиться», саусуз бол- – саусузлан- (разг.) «заболеть, быть
больным», гебен эт- – гебенле- (разг.) «собрать сено в копны» и др.;
9) переход слова из одной части речи в другую без изменения внешней
формы (конверсия): къазауат – уруш «война» (от глагола уруш- «воевать»), иш
хакъ – айлыкъ «зарплата» (от айлыкъ «месячный»), къуру – жалан «только»
(от жалан «голый») и др.;
10) лексикализация грамматических форм слов: сохта (уст.) – окъуучу «уча-
щийся» (от окъуучу «обучающийся»), туурам – туурагъан «ломтик, ломоть»
(от туурагъан «разрезанный»), бирге (от формы дат. п. числит. бир «один») –
бирден (от формы мест. п. числит. бир) и др.
2.1.2.7. Лексическая вариантность слова

2.1.2.7.1. Общие сведения
Под вариантностью слова понимается представление о разных способах его

выражения как о его модификации, разновидности [ЛЭС, 1990: 80], а вариан-
тами слова – его разновидности, имеющие одинаковую структуру и морфемный
состав, различающиеся звуковым составом корня или словоизменительных
аффиксов, что выражается в одном или двух звуках, а также стилистическими

оттенками [Горбачевич, 1978: 14,15; Алиева, 2000: 19].
Причины варьирования слова бывают внутренними (неэквивалентность
формы и содержания, возникшая в результате неравномерного развития этих
категорий; многообразие структурных потенций языковой системы и ее пере-
стройка в процессе развития языка; фактор аналогии (парадигматической и
синтагматической); тенденция к экономии; стремление к реализации диффе-
ренциальных признаков фонем в позиционных условиях и тенденция к об-
легчению произношения [Семенюк, 1965; Поливанов, 1968: 57; Горбачевич,
1974: 78]) и внешними (влияние территориальных диалектов и существование
локальных разновидностей литературного языка; межъязыковые контакты)
[Алиева, 2006: 61].
Варианты слов в тюркских языках, в том числе и карачаево-балкарском,
изучены Ж. М. Гузеевым в связи с проблематикой словника толковых словарей
тюркских языков [Гузеев, 1984: 80–100]. Данная проблема более подробно
рассматривается в связи с нормой карачаево-балкарского литературного языка
Т. К. Алиевой [2006].
Определенную трудность представляет разграничение вариантности слова
и однокоренных синонимов, паронимов. Это обусловлено следующими обстоя-
тельствами. По мнению некоторых лингвистов, разницу между однокоренными
синонимами и вариантами слова следует искать только в семантике: варианты
слова должны иметь тождественные значения, а синонимы – семантические
и стилистические различия [Виноградов, 1944: 42; Смирницкий, 1954: 194;
Уразбаева, 1980: 25; Михайловская, 1981: 22–38]. Это противоречит общепри-
нятому мнению о наличии тождественных разнокоренных синонимов. Учитывая
это, большинство лингвистов, чью точку зрения разделяем и мы, считают, что
тождество слова не может сохраниться, если не сохраняется тождество состав-
ляющих его морфем [Шанский, 1972: 62], что семантическое и материальное
(звуковое) тождество вариантов слова и составляют тот релевантный признак,
который отличает их от однокоренных синонимов [Горбачевич, 1978: 18].
Поэтому параллели типа ачытхы – ачыхты (карач.) «закваска (для теста)»;
«дрожжи», азай- – азлан- «уменьшаться» нельзя рассматривать как варианты
слов, так как наличие в составе этих пар синонимичных, но разных аффик-
сальных морфем нарушает их тождество. Следовательно, наличие в словах
разных аффиксов связано с разной словообразовательной структурой их. Именно
словообразовательная структура слов является тем определяющим фактором,
который позволяет интерпретировать такие образования не как варианты слов,
а как самостоятельные слова – синонимы.
В таких же образованиях, как юйренчек – юйренчик «привычный», чалгъы –
чалкъы «коса» (с.-х.), аффиксы -чек / -чик, -гъы / -къы находятся в соотношении
свободного варьирования, имеют адекватную семантическую и морфологиче-
скую структуру. Поэтому они – варианты одного слова.
Основным критерием выделения паронимов некоторые лингвисты считают

звуковое сходство или подобие [Розенталь, Теленкова, 1976: 68; Евграфова,
1985: 37]. Однако большинство лингвистов полагают, что при идентификации
паронимов этот критерий совершенно недостаточен [Кузнецова, 1977: 20; Виш-
някова, 1981; Юханов, 1984: 55; Бельчиков, 1990: 368 и др.]. Мы разделяем это
мнение, потому что при одинаковом качестве различных звуков (или фонем)
слова могут быть и паронимами (жауун «дождь» – жауум «осадки»), и вари-
антами слова (бугъумуч (лит.) / бугъулуч (разг.) «прятки») и однокоренными
синонимами (кюндеш «соперница» – кюндюш (карач.) «чемерица»).
Основным определяющим признаком паронимов, отличающим их от вари-
антов слова, является не звуковое различие этих единиц, а их семантическое
различие: варианты слова идентичны по смыслу, а у паронимов значения разные.
Помимо этого, имеются и другие различия: 1) варианты слова принадлежат к
одному семантическому классу (къонгуроу (балк.) / къонгурау (карач.) «коло-
кольчик, бубенчик, звонок» выражают звон и входят в одну лексико-семан-
тическую группу), а паронимы – к разным семантическим классам (тилкъау
«заика» – тилляй (м. гов.) «доносчик; ябедник» представляют разные лек-
сико-семантические группы, первое репрезентирует физический недостаток,
второе – характер); 2) лексическая валентность у вариантов слова одинаковая,
а у паронимов разная, ср.: уллу, гитче, базыкъ, къысха, узун томуроу / томурау
«большое, маленькое, толстое, короткое, длинное полено» и варианты слова
тутумлу къумач «прочная, ноская ткань» – тутхучлу оюм «обоснованный
вывод (мнение, решение)» и др.; 3) паронимы обычно однозначны, а варианты
слова могут быть однозначными и многозначными; ср.: бусагъатлай «сейчас,
немедленно» – бусагъатда «только что, вот-вот» – паронимы и кёргюз / кёр-
гюзт 1) показать что кому, 2) указать на кого-что; 3) изображать, подражая
кому; 4) сделать явным, очевидным, обнародовать что; 5) проучить кого, дать
нагоняй кому за что и др.; 6) в отличие от вариантов слова паронимы в функ-
ционально-стилистическом отношении нейтральны и др.
2.1.2.7.2. Типы вариантов слов
Фонетические варианты слов. Они связаны с фонетическими явлениями,

существующими в тюркских языках: сингармонизмом (тунгуч (балк.) / тюнгюч
(карач.) «первенец (о ребенке)», чууутлу (карач.) / чюйютлю (балк.) «еврей»,
кердеуюк (балк.) / кёрдеуюк (карач.) / кырдауак (ц диал.) «медный купорос»
и др.), редукцией гласных (къамичи (балк.) / къамчи (карач.) «бич, плетка, хлыст,
кнут», къамажакъ (балк.) / къамжакъ (карач.) «жук», тебире- (балк.) / тебре-
(карач.) «трогаться, отправляться», тамычы (балк.) / тамчы (карач.) «капля»
и др.), элизией (къарааякъ (балк.) / къараякъ (карач.) «босяк», алтыаякъ (балк.) /
алтаякъ (карач.) «пронырливый, хитрый, увертливый», «проходимец» (карач.)
и др.), метатезой (къарауул (карач.) / къалауур (балк.) «охранник; сторож»,
ахча (балк.) / ачха (карач.) «деньги», сарымсакъ (балк.) / сарысмакъ (карач.)
«чеснок» и др.), протезой (ушкок (балк.) / шкок (карач.) «винтовка», ыстауат

(балк.) / стауат (карач.) «стойбище, стан», ыразы (балк.) / разы (карач.) «до-
вольный; удовлетворенный» и др.) и др.
Фонематические варианты слов. Варианты слов с меной гласных фонем.
Слова, в которых варьируют гласные, как правило, встречаются в балкарской
и карачаевской разновидностях языка: е / ё (кезбау / кёзбау «лесть», кесеу /
кёсеу «головня», чертлеуюк / чёртлеуюк «орех (лесной)» и др.; и / ю (киеу /
кюеу «зять», мирзеу / мюрзеу «зерно», битеу / бютеу «весь, вся, все» и др.;
у/ ы: мудах / мыдах «грустный, печальный», шулпу / шылпы «морось, мелкий
дождь», губу / гыбы «паук» и др.; и / е: чимди- / чимде- «щипнуть», элген- /
илген- «вздрогнуть» и др.
Варианты слов с меной согласных фонем. По сравнению с меной гласных
фонем, мена согласных фонем в данном языке распространена более широко и
имеет место как между двумя разновидностями языка, так и одной его разно-
видности: б / м: бийик / мийик «высокий», биз / миз «шило», былхым / мылхым
«характер, черта характера» и др.; м / б (туман / тубан, мажар- / бажар- «вы-
полнять, осуществлять, делать что-либо» и др.); х / къ (хобуста / къобуста
«капуста», мушхутул / муштукъул «торопливый, очень быстрый», шорха /
шоркъа «ручей, поток, струя» и др.); т / д (къыртыш / къырдыш «низкая трава»,
«целина», тамата / тамада «старший», шинтик / шиндик «стул, табуретка»
и др.); к / г (кукук / гугук «кукушка», картош (разг.) / гардош «картофель»);
х / гъ (насийхат / насийгъат «назидание», Шохай / Шогъай (муж. имя); ч / ж
(тапчан / тапжан «диван», къыртчыгъа / къартжыгъа «ястреб») – вторые
члены карачаевские; м / н (тамам / таман «как раз, точно», баям / баян «на-
верное», хамам / хаман «баня»; г / к (гюрен / кюрен «круг», Гяусар / Каусар
(жен. имя), Гапалау / Капалау (муж. имя), гышмы / кышмы «копыто» и др.) –
первые члены – балкарские литературные, вторые – балкарские диалектные.
Орфоэпические варианты слов. Из всех видов лексических вариантов
слов наиболее распространенными в карачаево-балкарском языке являются
орфоэпические, так как «вопросы карачаево-балкарской орфоэпии пока еще не
были предметом специального исследования…» [Будаев, 1976: 100]. По этой
причине все виды языковых вариантов квалифицируются как орфоэпические:
1) фонетические (дуру / дюрю «валок», курт / кюрт «сугроб»); 2) фонемати-
ческие (тамата / тамада «старший», бусагъат / бысагъат (карач.) «сейчас»;
3) морфологические (чалгъы / чалкъы «коса» (с.-х.); 4) грамматические (этал-
майма (балк.) / этелмейме (карач.) «не могу сделать») [ГКБЯ 1976: 100].
Среди орфоэпических вариантов, как и других вариантов слов, существуют
две разновидности: 1) варианты, у которых оба члена нормативны, 2) варианты,
у которых нормативен только один член.
В языках, где еще орфоэпические нормы не установлены, произносимых
вариантов слов значительно больше, чем в языках, где эти нормы установлены.
Следовательно, основной причиной орфоэпической вариантности в языках
первой группы является неизученность орфоэпии и, как следствие этого, отсут-
ствие правил произношения. Носители таких языков в произношении обычно

руководствуются фонетическими законами родного языка, например, тюрко
язычные народы – законами сингармонизма, ассимиляции, диссимиляции и др.
Недостаточное знание этих законов вызывает орфоэпические варианты
типа карачаево-балкарских жанкъоз / жангкъоз «подснежник», кючсюн- /
кюшсюн- «вздыхать» и др. Недостаточное знание диалектных особенностей
родного языка также влияет на образование вариантов в произношении: эски
(лит.) / эсхи (ц диал.) «старый», жети (лит.) / жэти (ц диал.) «семь» и др.
Как известно, в каждом из языков имеется большое количество заимство-
ванных слов. Причиной вариантной реализации определенной их части в устной
речи является отражение фонетических особенностей родного языка на их
произношении; ср. стакан > ыстакан, трактор > тырактор, фильм > филим,
лозунг > лозунга и др.
Таким образом, орфоэпические варианты слов вызываются следующими
причинами:
1) отсутствием правил орфоэпии;
2) недостаточным знанием фонетических законов родного языка;
3) влиянием этих законов на произношение заимствованных слов;
4) влиянием фонетических особенностей диалектов родного языка на ли-
тературное произношение.
Варианты слов тюркского происхождения, связанные с произношением
гласных звуков: кезиу / кёзюу (балк.) «очередь», къарыу / къаруу «сила, мощь»,
ачыу / ачуу «горе» и др.; эрини / эрни «его (ее) губа», къоюнунда / къойнунда
«за его (ее) пазухой», боюнубуз / бойнубуз «наша шея» и др.
Причиной параллельного употребления словоформ второй группы в живой
речи носителей карачаево-балкарского языка является разное орфографирование
их в карачаевском и балкарском вариантах языка.
Однако если учесть, что в тюркских языках гласные [и], [ы], [у] полностью
выпадают, когда занимают позицию между сонорными [й] и [н] и [й] и [р] в
результате разложения слогов при присоединении к слову аффикса принад-
лежности и перестановки ударения [Будаев, 1968: 114; Акбаев, 1999: 51, 52],
то вторую форму произношения следует считать ненормативной.
Поскольку вторые члены вариантов характерны для разговорно-просто-
речного стиля произношения, они не соответствуют орфоэпическим нормам
и произношения типа [игиш] (иги иш «хорошая работа»), [аргъорам] (аргъы
орам «та (другая) улица») и др.; [кёрт: а] (кёрдю да «он же видел»), [сорт: а]
(сорду да «он же спросил») и др., при котором образуются варианты: иги иш /
игиш, аргъы орам / аргъорам, кёрдю да / кёртта, сорду да / сортта.
Варианты слов тюркского происхождения, связанные с произношением
согласных звуков: ж’ети / жэти «семь», ж’ол / жол «путь», букъ[т]ур- /
бух[т]ур- «прятать», кёк чай / ко’х чай «зеленый чай»; барлыкъ / баррыкъ «тот,
кто должен идти (ехать)», берлик / беррик «тот, кто должен дать»; аны уа / анаа
«а его (ее)», кеси уа / кесаа «а он сам (она сама)», энди / энни «теперь», шёндю /
шённю «сейчас, в данное время» – и др.
Во всех приведенных вариантах, связанных с гласными, нормативны первые
члены, так как вторые диалектны.
Варианты заимствованных слов, связанные с произношением гласных
звуков. Наличие орфоэпических вариантов среди заимствованных слов в ка-
рачаево-балкарском языке связано с произношением гласных после согласных
[ш], [ж], [ц] и буквенных аббревиатур – калек.
Указанные согласные в русском языке не имеют мягких вариантов произ-
ношения, а в карачаево-балкарском [ж] произносится только мягко, а [ш] и
[ц] – твердо и мягко, в зависимости от сингармонизма. В результате возникают
варианты типа журнал / ж’урнал, жаркой / жаркой «жаркое», цырк / цирк»,
шина / ш’ина, шеф / ш’еф и др., в которых вторые члены не соответствуют
орфографическим нормам.
Не соответствуют этим нормам и вторые члены вариантов буквенных аб-
бревиатур, составленных по точному образцу русских аббревиатур, а также
заимствованных из русского языка, особенно при присоединении к ним кара-
чаево-балкарских аффиксов: КЪМР «КБР» – КЪЭМЭР / КЪМЫР, КЪМКЪУ –
КЪЫЭМКЪУ, АБШ – АБЭША / АБЫШЫ, МВД – ЭМВЭДЭ / ЭМВЫДЫ, МВД-ни /
МВД-ны, МЧС-де / МЧС-да «в МЧС», ЛДПР-ге / ЛДПР-гъа «в ЛДПР», УВД-ни /
УВД-ны (УВД – род. пад.) и др.
Варианты заимствованных слов, связанные с произношением со-
гласных звуков. Основными причинами варьирования, произношения за-
имствованных слов, которое выражается согласными звуками, следующие:
1) законы сингармонизма: мел / м’ел’, физик / физик», [бизнэс] / [биз’н’ес’]
и др.; 2) несовпадением произношения некоторых согласных в родном и за-
имствовавшем языках: [жэтон] / ж’етон, жатка / ж’атка, жом / ж’ом,
[этаж] / этаж’, [укас] / указ и др.; 3) несовпадением сочетаний согласных
в интервокальной позиции и конце слов родного и заимствовавшего языков:
продукт / продукта, танк / танка, нерв / нерва, патруль / патуруль, капрон
/ капырон и др.; 4) несовпадением реализации парных звонких согласных в
родном и заимствовавшем языках в конце слова: параво[с] / паровоз, гара [ш]
/ гараж, ку[п] / куб, пара[т] / парад и др.
Во всех приведенных вариантах произношения согласных и их сочетаний
орфоэпическим нормам соответствуют первые члены.
Морфологические варианты слов. В отличие от фонетических и фоне-
матических вариантов слова морфологические варианты слова в карачаево-
балкарском языке образуются только в результате видоизменения аффикса
и встречаются только среди исконных слов. В варьировании участвуют все
знаменательные части речи, но местоимения и числительные менее активны,
чем другие части речи.
Морфологическое варьирование вызвано в основном внутрисистемными
причинами: 1) утратой значения второго аффикса при сочетании двух аффиксов
одного и того же залога глагола: кёргюз- (кёр- + гюз) / кёргюзт- (кёр- + гюз +
т) «показывать что кому; указывать что, на кого»; 2) материальной экономии:
ушагъыулу / ушагъылы «обаятельный, приятный»; 3) влиянием закона сингар-
монизма: неллай / нелляй «какой, каков»; 4) влиянием обиходно-разговорной
речи на письменную форму языка: къызгъылдым / къызылдым.
Большинство морфологических вариантов слов являются регионализмами,
в употреблении которых нет каких-либо изменений со времени возникновения
письменности у карачаевцев и балкарцев. Помимо региональных причин, устой-
чивость морфологических вариантов объясняется еще тем, что они, по срав-
нению с фонетическими вариантами, редко поддаются нормализации. К тому
же аффиксы менее изменчивы, чем корень слова.
Морфологические (лексические) варианты слов образуются в основном
при присоединении к корням слов словообразовательных аффиксов, а также
лексикализованных словоизменительных. Например, к прилагательному сол
«левый» присоединяется аффикс -агъай / -акъай – солагъай / солакъай «левша»,
к существительному жан «душа» – аффикс -ауал / -ауул – жанауал / жанауул
«агония, предсмертные муки» и др. В результате этого, как видно из примеров,
появляются варианты новых слов.
Среди грамматических форм слов есть и лексикализованные, например,
форма понудительного залога глагола атдыр- / атдырт- «взрывать, произво-
дить взрыв», киргиз- / киргизт- «вводить кого-что, вносить что», «вонзать,
втыкать что» и др. Из этих примеров видно, что при сочетании двух залоговых
формантов (ат – дыр – т, кир – гиз – т) значение второго теряется и второй
формант, потеряв свою самостоятельность становится как бы частью первого
форманта: -дыр + -т = -дырт, -гиз + -т = -гизт. Таким образом, аффиксы -дыр
и -дырт, -гиз и -гизт становятся модификациями одного и того же аффикса.
Из приведенных примеров видно, что языковые единицы с одним и тем же
корнем могут быть и разными словами, и вариантами одного и того же слова.
При этом однокоренные слова могут быть синонимичными и несинонимичными
между собой. Например, бугъумуч и бугъунчакъ (карач.) «прятки», алгъадан и
алгъатын (карач.) «заранее» – синонимы, а агъар- «белеть; седеть» и агъарт-
«белить, отбеливать что», кюнлюк «дневной, однодневный» и кюнлюм «при-
грев», «солнечная сторона» – несинонимичные слова. Пары томуроу и томурау
«чурка, чурбан, обрубок бревна», кёргюз- и кёргюзт- «показывать что кому» –
варианты одних и тех же слов. Языковые единицы первой и второй групп при
одном и том же корне имеют разные аффиксы: -умуч и -унчакъ, -дан и -тын,
-ар и -ар + -т, -люк и -люм. У единиц же третьей группы аффиксы имеют лишь
незначительное различие между собой в фонемном составе, т.е. они являются
модификациями одного и того же аффикса, ср.: -роу и -рау, -гюз / -гюзт.
Таким образом, у разных слов с одной и той же корневой частью аффиксы
должны быть разными, а у вариантов слова – формами одного и того же аф-
фикса.
Из вышеизложенного вытекает, что «морфологическими вариантами слова

следует считать его видоизменения, имеющие общую корневую часть и ча-
стичное различие в фонемном составе аффикса…, но сохраняющие функцио-
нальное тождество лексического значения» [Алиева, 2006: 181].
Варианты слов, вызванные слиянием двух лексикализованных аф-
фиксов: кёргюз- / кёргюзт- «показать», кюлдюр- / кюлдюрт- «смешить», агъыз- /
агъызт- «капать чем», «сбивать что», тургуз- / тургъузт- «поднимать кого»,
«выпячивать что», батдыр- / батдырт- «топить кого-что» и др.
Варианты слов, вызванные фонетическими явлениями: чередованием
согласных по мягкости-твердости (беллау / белляу «люлька, колыбель» (дет.),
эрлай / эрляй «быстро, моментально», киррай / кирряй (ц диал.) «грязнуля» и
др.), метатезой (къаралдым / къарамдыл «темноватый, черноватый», жут-
дакай / жутдайка «обжора», «хапуга, рвач» и др.), вставкой согласного (деричи /
деричин «до, вплоть до», тийишли / тийиншли «достойный, заслуженный»,
жырмач / жырманч «разрез, прорезь, прореха» и др.), выпадением согласного
(тилбургъуч (лит.) / тилбуруч (карач. разг.) «скороговорка», бишгеклен (лит.) /
бишеклен (ц диал) «вариться, жариться, париться (до полуготовности)» и др.)
и др.
Варианты слов, вызванные фонематическими явлениями: чередование
согласных фонем (кёпчек / кёпжек «седёлка», айланчюк / айланжюк «юла,
волчок», кёрюмдюк / кёрюндюк «подарок за смотрины невесты» и др.) и че-
редованием гласных фонем (къайтыкъ / къайтукъ «кривой, косой», чалдыш /
чалдиш «клетка», чыгъанакъ / чыгъанек (ц диал.) «заноза, колючка» и др.) и др.
Однако в любом случае для объединения слов важнейшим критерием служит
наличие (или отсутствие) как сходных, так и различительных признаков в их
семантической структуре. Например, чтобы обосновать закономерность со-
единения в одну предметно-тематическую группу таких слов, как кётюртме
«нары», ундурукъ «кровать», шинтик «стул, табуретка, скамейка», тапчан
«топчан», необходимо выявить общий для них семантический признак, который
явился основанием для объединения. Таким признаком будет соотнесенность
каждого из приводимых слов с общим понятием, имеющий лексическое наи-
менование – «мебель». Но эти слова называют не любую мебель, а «род мебели,
предназначенной для сидения или лежания». Данный различительный признак
позволяет вычленить слова из общей тематической группы «мебель вообще»
в сравнительно небольшую подгруппу «мебель для сидения или лежания»,
образующую определенную лексико-семантическую парадигму, т. е. совокуп-
ность элементов системы языка.
Отношения слов в подобных группах (а затем и в подгруппах, классах, под-
классах и др.) называются парадигматическими. Они являются основным, наи-
более важным и существенным показателем системности лексического уровня.
Как на весьма значимый семантический признак, позволяющий выделять
лексические парадигмы, современные исследователи указывают на так назы-
ваемую противопоставленность смыслов в различных семантических группах
слов. Например, выделение указанной выше подгруппы слов, обозначающих

«мебель для сидения или лежания», стало возможным при их сопоставлении
(и противопоставлении) с подгруппой слов, обозначающих мебель, предназна-
ченную «не для сидения или лежания», а допустим, «для хранения чего-либо»,
шкаф, тумбочка, сервант и т. д.
Эта парадигматическая группировка в свою очередь может быть проти-
вопоставлена по наличию или отсутствию относительных и существенных
признаков другой лексической парадигме, в которую войдут слова, обозна-
чающие «предмет мебели в виде широкой горизонтальной доски на одной
или нескольких ножках, на который кладут или ставят что-либо», т. е. стол,
жыйгъыч «широкая полка вдоль задней стены дома для складывания постели»,
тапка «главная полка (на задней, глухой стене, комнаты, куда ставили красивую
утварь)» и др.
Одним из проявлений системных связей лексических единиц является за-
кономерность их сочетания друг с другом, т. е. синтагматические отношения.
Они также обусловлены системой языка в целом, но по сравнению с семанти-
ческими парадигмами больше зависят от контекста. Синтагматические связи
раскрываются в процессе реализации значений слов именно в определенных
лексических сочетаниях.
Лексическая сочетаемость – это связь значений, опирающихся на их пред-
метно-логический смысл, синтаксическая сочетаемость – закономерность
соединения слов в речи.
Итак, взаимодействие разных значений одного слова и его отношения с
другими словами чрезвычайно многообразны. В целом они образуют сложную
лексическую систему.
2.1.2.8. Лексическая антонимия
Антонимия, как и синонимия, представляет тип семантических отношений

лексических единиц. Однако в отличие от лексической синонимии, в которой
семантические отношения между словами заключаются в полном или частичном
совпадении их значений, в лексической антонимии эти отношения заключаются
в противоположности значений.
Отсюда, для синонимических отношений характерно семантическое сход-
ство, а для антонимических – семантическое различие.
Таким образом, лексическая антонимия – тип семантических отношений
слов, имеющих противоположные значения, а антонимы – слова, различные
по звучанию, имеющие прямо противоположные, но соотносительные друг с
другом понятия.
Соотносительным противопоставление называется потому, что в языке
в подобные отношения вступают лишь слова, находящиеся в одной и той же
лексической и грамматической парадигме, обозначающие логически совме-
стимые понятия. В основу их сопоставления положен один и тот же общий и
существенный для них признак. Например, семантически соотносительными

являются слова, характеризующие разного рода качественные признаки (ариу
«красивый» – эриши «безобразный», татлы «сладкий» – ачы «горький»),
эмоции (шуёхлукъ «дружба» – душманлыкъ «вражда», къууанч «веселье» –
жарсыу «грусть»), понятия пространства и времени (онгнга «направь» – солгъа
«налево», ёрге «вверх» – энишге «вниз», бюгюн «сегодня» – тамбла «завтра»,
кюндюз «днем» – кече «ночью», къыш «зима» – жаз «лето») и др.
Противоположными значения антонимов называются потому, что анто-
нимы находятся на крайних точках лексической парадигмы. Между ними в
языке нередко имеются лексические единицы, обладающие неким средним,
семантически нейтральным значением и называемые иногда логическими цен-
трами. Например, в антонимической паре ахшы «хороший» – аман «плохой»
логическими центром является слово орта «средний, удовлетворительный».
Одним из условий для создания антонимического ряда является единая
стилистическая окраска для обоих его членов. Противоположные слова, от-
носящиеся к разным стилям, не образуют антонимического ряда, так как не
могут систематически встречаться в одних и тех же антонимических контекстах.
Например, противопоставления мазаллы «громадный» – гитче «маленький»,
жапысыз «неприглядный» – ариу «красивый», сылхыр «ошалелый» – акъыллы
«умный» и другие не могут считаться антонимическими рядами из-за разной
стилистической окраски их членов.
Не все вещи, предметы, явления и процессы противопоставляются между
собой. Поэтому далеко не все слова имеют антонимы. Не имеют антонимов,
как правило, имена существительные с четко закрепленным конкретным значе-
нием (юй «дом», китап «книга», суу «вода» и др.), числительные, большинство
местоимений, личные имена. Нет антонимов у качественных прилагательных,
обозначающих названия цветов или их оттенков (за исключением акъ «белый» –
къара «черный»).
Поскольку антонимами могут быть только полярно противоположные по
значению слова, то пары слов типа ачы «горький» – мысты «кислый», жылы
«теплый» – сууукъ «холодный» не являются антонимами, так как не обозначают
полного противопоставления (полное противопоставление выражается словами:
ачы «горький» – татлы «сладкий», исси «горячий» – сууукъ «холодный»).
В зависимости от различных признаков, которыми обладают слова с про-
тивоположным значением, могут быть выделены антонимы языковые и кон-
текстуально-речевые. Языковые антонимы характеризуются общественно
осознанными системными отношениями, регулярностью воспроизведения в
одних и тех же синтагматических условиях, закрепленностью в словарном со-
ставе и устойчивой стилевой принадлежностью. Примеры языковых антонимов
приведены выше.
Наряду с языковыми антонимами в том или ином контексте встречаются
слова, которые могут стать антонимами в окказиональном употреблении. Такие
слова-антонимы называют речевыми, а иногда – контекстуальными, индиви-

дуальными, авторскими. Они создаются особенно в поэзии. См., например:
Кёп къыйналгъан журтум, сен –

Жюрегим эм оюм.
Саулай къалгъан журтум, сен –
Жиляуум эм тоюм (Къ. Кулиев)
«Много страдавший мой отчий край, ты –

Мое сердце и ум.
Оставшийся в живых мой отчий край, ты –
Мой плач и пир».
В этом примере контекстуальными антонимами являются пары слов жюрек

«сердце» и ой «ум», жиляу «плач» и той «пир».
Как и синонимы, антонимы карачаево-балкарского языка связаны с много-
значностью слова. Например, слово ариу имеет два значения: «красивый» и
«чистый». Антонимами его первого значения являются синонимичные между
собой слова эриши, жапысыз «некрасивый», а второго – однокоренные слова
кир, кирли «грязный», которые также синонимичны. Эти значения выявляются в
различных словосочетаниях; ср.: ариу адам «красивый человек» – эриши адам,
жапысыз адам «некрасивый человек» и ариу суу, таза суу «чистая вода», ариу
арбаз, кирсиз арбаз «чистый двор» – кир суу, кирли суу «грязная вода», кирли
адырла «грязная посуда», кирли арбаз «грязный двор».
Синонимичность слов эриши, жапысыз; таза, кирсиз; кир, кирли в данных
сочетаниях приводит к тому, что антонимы слова ариу, т. е. эриши, жапысыз и
кир, кирли, сочетаются с теми же словами, с которыми сочетается оно само. Это
говорит о том, что словам-антонимам тоже присуща общность сочетаемости.
Кроме связи с полисемией и общности сочетаемости, различительным
языковым признаком лексических анонимов является еще «регулярность их
контрастующих ассоциативных связей…» [Фомина, 1990: 146]. Суть этого
признака состоит в том, что упоминая слово, человек в большинстве случаев
представляет его антоним, притом заметно чаще, чем синоним, вариант, омоним
и пароним, что связано, видимо, полярной противоположностью значений
слов-антонимов.
Например, при пользовании словами иги «хороший», уллу «большой», кёп
«много», акъыллы «умный», ёрге «вверх, наверх» и др. человек нередко со-
поставляет их с антонимичными с ними словами аман «плохой», гитче «ма-
ленький», аз «мало», акъылсыз «глупый», энишге «вниз».
Как и синонимы, варианты слова, омонимы и паронимы, антонимы состав-
ляют ряды. Однако каждый член антонимичной пары (редко группы) имеет си-
нонимы, значения которых также могут быть противопоставлены между собой.
12 Заказ № 261
Например, пары слов аман «плохой» – иги «хороший», акъыллы «умный» –

тели «глупый», сууукъ «холодный» – исси «жаркий», жаш «молодой» – къарт
«старый», къарыулу «сильный» – къарыусуз «слабый», тамата «старший» –
кичи «младший», олтур- «садиться» – тур- «вставать», элт- «отнести» –
келтир- «принести», бар- «идти» – кел- «прийти»; хайыр «польза» – хата
«вред», къууанч «радость» – бушуу «горе» по противоположности своих зна-
чений одинаковы или близки друг другу, поэтому составляют синонимические
ряды. Каждый из этих слов имеет свой синоним. Одни из таких синонимов по
значению очень близки между собой: иги – ахшы «хороший», тели – акъылсыз
«глупый», къарыулу – кючлю «сильный, мощный», исси – къызыу «жаркий»,
заран – хата «вред», бушуу – къайгъы «горе» и др. Поэтому пары аман – ахшы,
акъыллы – акъылсыз, къарыулу – къарыусуз, сууукъ – къызыу, хайыр – заран,
къууанч – къайгъы являются антонимами. Значения же слов синонимических
рядов групп типа аман «плохой» – осал «дряной» – болмачы «никудышный»,
иги «хороший» – аламат «замечательный» – тауушлукъ «чудесный, превос-
ходный», акъыллы «умный» – эсли «понятливый, смышленый» – фахмулу
«талантливый» не очень близки между собой. Поэтому пары слов типа иги –
осал, ахшы – болмачы, аман – тауушлукъ, акъыллы – жарты «полоумный»,
акъылсыз – фахмулу не являются антонимами.
Исходя из изложенного, для правильного составления антонимических
рядов слов следует знать:
1) синонимов, слов антонимичных между собой и образуемых ими рядов;
2) что синонимами являются как слова идентичные, так и слова близкие
по значению;
3) что антонимами являются слова, противоположность значений которых
идентична; слова же, противоположность значений которых не идентична, но
близка между собой, антонимами не являются.
Слова в антонимах, вступая в словообразовательные отношения, обра-
зуют антонимические парадигмы: акъ «белый» – къара «черный», агъар- «бе-
леть» – къарал- «чернеть», акълыкъ «белизна» – къаралыкъ «чернота», «черный
цвет», акъсылдым «беловатый» – къаралдым «черноватый», агъарыу – и. д. от
агъар- – къаралыу – и. д. от къарал-, агъаргъан «побелевший» – къаралгъан
«почерневший», агъарып «побелев» – къаралып «почернев», акъгъай «бе-
ленький» – къаракъай «черненький», акъкъаш «белобровый» – къаракъаш
«чернобровый», агъыракъ «белее» – къараракъ «чернее», акъмыйыкъ «бело-
усый» – къарамыйыкъ «черноусый» и др.
Антонимия характерна для различных частей речи. Но она особенно ярко
проявляется в именах прилагательных. Этому способствует широта семанти-
ческого диапазона прилагательных, разнообразие оттенков их значений.
В зависимости от лексических значений среди антонимов-прилагательных
карачаево-балкарского языка различаются слова, выражающие: психологиче-
ское состояние человека: чомарт «щедрый» – къызгъанч «жадный», акъыллы
«умный» – тели «глупый»; качество предмета: къаты «твердый» – жуму-
шакъ «мягкий», жангы «новый» – эски «старый»; объем, меру предметов: уллу
«большой» – гитче «маленький», узун «длинный» – къысха «короткий», кенг
«широкий» – тар «узкий»; вкус, цвет: татлы «сладкий» – ачы «горький», акъ
«белый» – къара «черный»; температуру: жылы «теплый» – сууукъ «холодный»;
понятия, связанные с временными значениями: кечеги «ночной» – кюндюзгю
«дневной», эрттеннги «ранний» – ингирги «вечерний», алгъыннгы «прежний» –
бусагъатдагъы «теперешний, нынешний»; понятия, связанные с простран-
ственными значениями: онг «правый» – сол «левый», жууукъ «близкий» – узакъ
«далекий», алдагъы «передний, находящийся впереди» – артдагъы «задний,
находящийся позади».
По способу образования антонимы в карачаево-балкарском языке бывают
простые и сложные и однокоренные и разнокоренные. Основная масса анто-
нимов карачаево-балкарского языка состоит из простых слов, сложных анто-
нимов немного, и они в основном являются прилагательными: узунетек «с
длинным подолом» – къысхаетек «с коротким подолом», уллуаууз «с большим
ртом» – гитчеаууз «с маленьким ртом», жукъакъаш «с редкими бровями» –
къалынкъаш «с густыми бровями», бийиктабан «с высоким каблуком» – ала-
шатабан «с низким каблуком», чиммакъ «белый - пребелый» – къап-къара
«черный-пречерный».
Однокоренными антонимами в карачаево-балкарском языке могут быть
только прилагательные: къарыулу «сильный» – къарыусуз «слабый», акъыллы
«умный» – акъылсыз «безумный», насыплы «счастливый» – насыпсыз «не-
счастный», билимли «образованный» – билимсиз «необразованный», тёзюмлю
«терпеливый» – тёзюмсюз «нетерпеливый», белгили «известный» – белгисиз
«неизвестный», бегимли «прочный, устойчивый» – бегимсиз «непрочный, не-
устойчивый» и др.
Как видно из примеров, антонимичность однокорневых антонимов пока-
зывают лишь их аффиксы: -лы (-ли, -лу, -лю) – -сыз (-сиз, -суз, -сюз).
Разнокоренные антонимы в карачаево-балкарском языке встречаются гораздо
чаще, не только в прилагательных, а еще в существительных, глаголах, наре-
чиях, местоимениях и в некоторых частицах: жаш «парень» – къыз «девушка»,
кече «ночь» – кюндюз «день», бушуу «горе» – къууанч «радость, веселье»; уллу
«большой» – гитче «маленький», тамата «старший» – кичи «младший»,
таза «чистый» – кир «грязный»; элт- «отнести» – келтир- «принести», жат-
«ложиться» – тур- «вставать», ал- «брать» – бер- «отдавать»; артха «назад» –
алгъа «вперед», терк «быстро» – акъырын «тихо», бюгюн «сегодня» – тамбла
«завтра»; ол «тот» – бу «этот», быллай «вот такой» – аллай «вон такой», берги
«находящийся по эту сторону» – аргъы «находящийся по ту сторону»; угъай /
огъай «нет» – хау / хоу / хо «да».
По принципу антонимичности в карачаево-балкарском языке построены
и парные слова. Они образуются от активно употребляемых в устной и пись-
менной речи антонимов: дос-душман «друзья и недруги» (дос «друг», душман
«враг»), къул-бий «господа и рабы» (къул «раб», бий «господин»), эр-къатын
12*
«супруги» (эр «муж», къатын «жена»), чийли-бишли «недоваренный», ары-

бери («туда-сюда») и др.
2.1.3. Лексика карачаево-балкарского языка

с точки зрения ее происхождения
2.1.3.1. Общие сведения
Согласно одной из последних классификаций карачаево-балкарский язык

относится к кыпчакско-половецкой подгруппе кыпчакской группы тюркских
языков. В эту подгруппу входят караимский, карачаево-балкарский, кумыкский,
крымско-татарский и крымчакский языки [Баскаков, 1981: 20].
Правильность этого вывода подтверждается и сходством лексики этих
языков. Например, понятия «шапка», «горло», «лампа» в карачаево-балкарском
и кумыкском языках имеют названия соответственно бёрк, тамакъ, чыракъ,
тогда как в азербайджанском языке, относящемся к огузской группе тюркских
языков, они передаются: папаг, богъаз, лампа.
В основной словарный фонд современного карачаево-балкарского языка
входят корневые лексемы древнего происхождения, а также производные и
сложные слова, как тюркские, так и заимствованные из других языков.
В отличие от основного словарного фонда словарный состав языка нахо-
дится в состоянии почти беспрерывного изменения. Он непрерывно пополняется
новыми словами, возникающими в связи с развитием производства, культуры,
науки и техники и т. п.
Если из словарного состава исключить слова основного словарного фонда,
то в нем остаются историзмы (жюйюсхан «господин», къычырым «верста», бе-
генд «аренда (земли)» и др.), архаизмы (жасакъ «налог», синф «класс», саясат
«политика» и др.), неологизмы (евро, бартер, маркетинг и др.), диалектизмы
(балам «калина», къаздиреу «чижик (игра)», къыттай «петух» и др.), научно-
технические термины (модель, система, адаптация и др), профессионализмы
(чоллакъ «челнок, каретка», кёкле- «заметывать, сметывать, прошивать что»,
жалгъау «аффикс», сатанайлыкъ «софийность» и др.).
С точки зрения происхождения в словарном составе карачаево-балкар-
ского языка, как и других тюркских языков, различаются два пласта: лексика
тюркского происхождения, т.е. исконные слова, и иноязычная лексика, т. е.
заимствованные слова.
2.1.3.2. Лексика тюркского происхождения
В тюркских языках, как известно, много общих лексических элементов.

К ним относятся слова «имеющие наибольшую частотность употребления в
повседневной жизни при одинаковых условиях быта, хозяйства и др. Эта кате-
гория слов является одним из главных показателей древнетюркской общности;
будучи едиными для всех или большинства тюркских языков в лексико-семан-
тическом плане, они обнаруживают ареальные различия главным образом в

фонетике» [Мусаев, 1984: 17]. Например: карач.-балк., ног., уйг., узб., кумык.
ана, кирг. эне, тур. ана // анне, каракалп. ана // эне «мать».
Карачаево-балкарский язык лексически заметно отличается от языков огуз-
ской (гулы – кирит «замок», сыйа – шакъа «чернила», гапы – эшик «дверь»
и др.), карлукской (мис – багъыр «медь», калит – ачхыч «ключ», сигир – ийнек
«корова» и др.), уйгурской (салаг – бармакъ «палец», арын – бет «лицо», алчы –
къонакъ «гость» и др.) групп.
Вместе с тем слова общего происхождения часто различаются по семантике:
карач.-балк. осал «плохой» – тат. усал «злой», карач.-балк. зарлан «завидо-
вать» – кумык. зарланмакъ «жаловаться, роптать, сетовать», карач.-балк. базыкъ
«толстый» – башк. базыкъ «прочный», карач.-балк. берне «приданое» – ног.
берне «вид оружия» и др.
Определенную часть карачаево-балкарской лексики составляют собственные
слова, т.е. слова, употребляемые только карачаевцами и балкарцами, обра-
зованные на собственной основе: бушто, чанчхы «окрошка», чирко / чурка
«топинамбур», тишмек «блин», гаккы «яйцо», бууунлукъ «браслет», дугъума
«мята», гургун «ящерица», муру / умур «крошка», жугар, беккяхын «лопата
(штыковая)», гырт «ком, кусок чего-либо» и др.
2.1.3.3. Заимствованная лексика
Заимствования из арабского и персидского языков. В составе лексики

карачаево-балкарского языка имеется немало арабо-персидских заимствований.
Однако данный вопрос был предметом изучения лишь нескольких работ, среди
которых можно указать на статьи А. Ж. Будаева [1973: 302–328], К. А. Мизиева
[1977: 100–105], С. К. Бабаева [1973: 350, 370] и монографию Х.-М. Хаджилаева
[1970: 125–150]. Однако в них не дается глубокого анализа процесса адаптации
арабизмов.
Время проникновения в карачаево-балкарский язык арабских и персидских
заимствований установить очень трудно. По данным арабских источников,
первое появление арабов на Северном Кавказе относится к XIII в. Видимо, с
этого времени и начинается процесс проникновения арабизмов в карачаево-
балкарский язык, как и в другие северокавказские языки. Однако усиленное
заимствование элементов арабского языка северокавказскими языками, как
правильно отмечает И. М. Отаров, относится к более позднему периоду и свя-
зано с принятием ислама [Отаров, 1996: 56, 57].
В балкарской и карачаевской антропонимике арабизмы занимают особое
место. Подавляющее большинство личных имен – арабские или персидские
заимствования. Исповедование мусульманской религии привело к усилению
арабского влияния. В языке возрастает количество арабских заимствований.
В первую очередь это слова, связанные с религией, с Кораном.
Выбор религии, в том числе – мусульманской, был обусловлен глубоким

проникновением в духовную жизнь народа идеи о добре и зле, связанные с ре-
лигиозными догмами о земной и загробной жизни человека, о неукоснительном
соблюдении различных церемоний веры. Поэтому в наречении имени ребенку
они старались следовать традициям ислама: Ахмат «прославленный», Самат
«вечный», Мустафа «избранный», Аминат «находящийся в безопасности».
Через арабский и персидский языки в карачаево-балкарский вошли мно-
жество личных имен: Жаухар «жемчужина», Жамиля «прекрасная», Зарият
«золотая», Зухура «Венера (планета)», Болат «сталь», Солтан «правитель»,
Науруз (иранский праздник Навруз), Рустам «могучий, сильный» и др.
Среди арабо-персидских заимствований наиболее устойчивыми и широ-
коупотребительными оказались названия предметов: адет «обычай», амал
«прием; возможность», къала «крепость»; названия отдельных вещей: дарман
«лекарство», сагъат «часы», сапын «мыло»; слова, связанные с религией:
Аллах «бог», дин «религия; вера», жаннет «рай» и др., слова, обозначающие
абстрактные понятия: акъыл «ум», намыс «честь», мурат «цель, намерение»;
названия растений и животных: шаптал «персик», хайыуан «животное», балли
«вишня» и др.
После Великой Октябрьской революции приток арабских заимствований
прекратился, а в постсоветское время не только возобновился, но и усилился.
Заимствования из языков соседних народов. В основном словарном фонде
карачаево-балкарского языка наличествуют заимствования из осетинского,
кабардино-черкесского, сванского, мегрельского и еврейского языков, что сви-
детельствует о многовековых тесных связях предков балкарцев, карачаевцев,
абазино-абхазцев, адыгов, мегрелов, осетин, сванов и евреев. Эти контакты
уходят своими корнями в глубину веков. К такому выводу М. А. Хабичев при-
ходит, полагая, что в период происхождения семьи предки карачаево-балкарцев,
адыго-абхазцев, мегрелов, осетин и сванов жили по соседству и тесно общались
между собой. По мнению М. А. Хабичева, этим можно объяснить одинаковые
термины родства, бытующие в языках этих народов: ана «мать», ата «отец»,
къыз «девушка» и др. [Хабичев, 1980: 10].
На отдельных участках Западного Кавказа имело место балкаро-осетинское,
адыгейско-карачаевское, кабардино-осетинское и др. двуязычие [Хабичев, 1980:
146]. Поэтому авторы, исследовавшие взаимовлияние этих языков [Абаев, 1949;
Хаджилаев, 1970; Бабаев, 1972; Хабичев, 1980; Цагаева, 1972; Мусукаев, 1984;
Унатлоков, 1999], выявили в них сотни лексических параллелей.
Осетинизмы в карачаево-балкарском языке являются названиями частей
тела (базук «плечевая кость», хамхот «морда», ушхол (ц диал.) «кишка» и др.),
природных явлений (дорбун «пещера», шаудан «родник», хуру «каменистое
поле» и др.), растений (мырзы (ц диал.) «береза», зыка «горчица дикая», оразык
«бутень» и др.), живых существ (дидин «оса», гылжа «корова», зурнук «жу-
равль» и др.), предметов материальной культуры (антау «стог сена, скирда»,
батан «навильник сена», кюштел (ц диал.) «кадка, чан» и др.).
Среди кабардино-черкесских (шире – адыго-абхазских) заимствований

выделяются: термины кулинарии (либижа «гедлибже», чукубаста «каша из
пшена» и др.), материальной культуры (керох «наган, пистолет», ушкок «вин-
товка», хызен «сумка», «мешок», гефхин (ц диал.) «передник», сире (ц диал.)
«посудный шкаф» и др.), названия отвлеченных понятий (адеж «ряд (двух
коней, идущих один подле другого)», гузаба «суета, хлопоты», «волнение,
беспокойство», гурушха «подозрение, сомнение», хомух «ленивый» и др.) и др.
Из других кавказских языков карачаево-балкарский язык заимствовал незна-
чительное количество слов: зынтхы «овес», мант «лопух съедобный», гюттю
«лепешка» – сванские; гаммеш «буйвол», жылмы «хворост; срубленные мелкие
сучья, ветви (хвойных деревьев, кустарников)», малгар «мегрел» – мегрельские;
гадура «цедилка, дуршлаг», жор «крест», горда «сабля» – грузинские.
Вместе с тем в соседних языках карачаево-балкарских слов в десятки раз
больше, чем заимствования из этих языков в карачаево-балкарском [Хабичев,
1980: 10–127; Отаров, 1996: 70]. Это названия родства: ана «мать», ата «отец»,
бажа «свояк», къайын «шурин», къан «кровь» и др., частей тела: богъурдакъ
«горло», «глотка», бурун «нос», жал «грива», къыл «волос», къол «рука», сакъал
«борода», тулу «темя» и др., природных явлений: аууз «ущелье», ауана / ау-
ангы «тень», жыл «год», кёл «озеро», къум «песок», сырт «хребет», индек
«канава» и др., растений: кюндеш «чемерица», гургум «крыжовник», жыгырык
«колесико», «круглый», къабукъ «кожура», къарагёген «терн», къачхач «мак»,
муртху (карач.) «калина», тыкыр «клен», чыбыкъ «прут», «лоза», кертме
«груша», нартюх «кукуруза» и др., диких животных: алабугъа «лещ», аслан
«лев», балыкъ «балык», барс, бёрю «волк», доммай «зубр», жумарукъ «горная
индейка», къамажакъ «жук», къаплан «тигр», къыртчыгъа «ястреб», къуу
«лебедь», тыйын «белка» и др., домашних животных: ажир «жеребец», алаша
«мерин», бугъа «бугай», бузоу «теленок», гылыу «осленок», жоргъа «иноходь»,
«рысак», ирик «валух», къадыр «мул» и др., блюд, продуктов: айран, бауурсакъ
«мелкие лепешки, жаренные в масле», бегене «кисель», билямукъ «похлебка»,
жырна «вареные кукурузные зерна», кебек «шелуха», гыпы «кефир», къай-
макъ «сливки; сметана», къууут «толокно» и др., материальной культуры: ала
къытай (карач.) «ситец», аркъан «аркан», аршын «аршин», басма «ситец»,
башлыкъ «башлык», бокълаууч «носилки», бохча / бочка «кошелек», быстыр
«тряпка», гатий (карач.) «ботинок», гида «топор», гинасуу «ртуть», жатма
«навес», жеген «рогожа», «циновка», гюрбе «ящик», къабакъ «ворота», «аул»,
къамичи «плеть» и др.
На развитие и обогащение лексики карачаево-балкарского языка, помимо
указанных выше языков, значительное влияние оказал и продолжает оказывать
русский язык. Заимствования из русского языка являются самыми многочис-
ленными в карачаево-балкарском языке. В исследуемом языке существует не-
сколько работ, посвященных исследованию русизмов в карачаево-балкарском
языке. В основном это отдельные статьи и разделы монографических иссле-
дований, касающиеся различных сторон проблемы русских заимствований и
их освоения. Среди наиболее ранних можно отметить статьи А. Х. Соттаева

[1970], Ю. Х. Джабоева [Нальчик, 1979], М. А. Хабичева [1980: 144].
Большое значение имеет факт заимствования из системы словообразования
русского языка целого словообразовательного способа. Имеется в виду способ
образования аббревиатур и сложносокращенных слов [Джабоев, 1979: 115].
Группа сложносокращенных слов целиком представляет собой заимство-
ванные слова из русского языка и может быть отнесена к разряду слов прямого
заимствования.
Аббревиатура в карачаево-балкарском языке представлена тремя слово
образовательными типами:
1. Слоговой тип, включающий в себя сложносокращенные слова, образуемые
путем сложения начальных частей или слогов слов: колхоз, райком, завхоз и др.
2. Смешанный тип аббревиатуры, состоящий из частей слова и полного
слова: райсовет, профорганизация и др.
3. Инициальный тип включает в себя:
а) аббревиатуры, состоящие только из названий начальных букв словосо-
четания: загс, вуз, РАО, АТС и др.;
б) заимствования, инициального типа: КБИГИ, КБСХА и др.
Русские заимствования подразделяются на дописьменные (дореволюци-
онные) и письменные (слова, заимствованные после революции).
К заимствованиям дописьменного периода относятся наименования кон-
кретных предметов, в частности, слова, относящиеся к военной, общественно-
политической, сельскохозяйственной терминологии.
Письменный период характеризуется заимствованием огромного количества
русских и интернациональных слов.
Пополнение словарного состава карачаево-балкарского языка происходит
в связи с развитием сельскохозяйственного производства, культуры, искусства
и др.
К первому периоду относятся дореволюционные русские заимствования.
В данный период из русского язы�

Sovremennyj Karachaevo Balkarskij Yazyk. CHast 1.

Загружено:

Сведения о документе

Описание:

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Описание:

Авторское право:

Доступные форматы

Sovremennyj Karachaevo Balkarskij Yazyk. CHast 1.

Загружено:

Описание:

Авторское право:

Доступные форматы

Кабардино-Балкарский научный центр РАН

ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований»

ФОНЕТИКА, ФОНОЛОГИЯ, ОРФОЭПИЯ, ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ,

Печатается по решению Ученого совета

Автор и руководитель проекта:

Авторы первой части:

© КБНЦ РАН, 2016

Author and project manager:

ГЛАВА 1. Фонетика. Фонология. Орфоэпия. Графика и орфография . . . . . . . . . . . . . 25

ГЛАВА 2. Лексикология. Фразеология. Лексикография

2.1.2.7.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167

3.1.3. Словообразовательные морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 261

3.3.5.1.3. Словообразование наречий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378

Необходимость подготовки настоящего издания назрела давно и стала

на различных территориях, значительно отдаленных друг от друга (примерно с

ниях общеупотребительных слов (напр. ёзен карач. «ущелье», балк. «долина,

«корона», жума «молитва, совершаемая в мечети по пятницам», жубуран

9) лучшее по сравнению с литературным языком сохранение закона син-

он прибыл (куда-л.)», баргъанлай + ыбызгъа «как только мы прибыли (куда-л.)»

тын[ш’ч’]ыкъ «по-тихоньку», жыгъыш- > [ж’]ыгъы[ш’] – «бороться» (спорт.),

лекта, отличающими его от ч-дж/ж диалекта считались цокание и зокание,

Объясняется это следующими обстоятельствами: фонетика исследовалась в

вполне соответствующая требованиям теории языкознания, унификация через

исследований других проблем [Хаджилаев, 1961: 93; 1970: 7–14; Хабичев,

Третья особенность заключается в том, что синтаксически закрепленная

Изучение словообразования карачаево-балкарского языка началось лишь с

орфографии карачаево-балкарского языка ряд лингвистов высказывали пред-

ФОНЕТИКА. ФОНОЛОГИЯ. ОРФОЭПИЯ.

Речь как конкретное говорение звуковая, имеет физическую природу, яв-

спечивающих единообразие написаний, орфоэпия – произносительные нормы.

просы взаимодействия родственных и неродственных языков, расположенных

Звуковая сторона языка выполняет образующую и опознавательную

речевой такт и иметь смысловую и синтаксическую цельность, их следует

Фонетическая транскрипция имеет свои принципы и правила. Основными

11) ударный гласный |а| после мягкого согласного обозначается точкой

тонами, а непериодические – звуки, называемые шумами. Речь содержит

1. Вокальность – невокальность. К вокальным относятся гласные и сонорные

рекурсия – переход к артикуляции следующего звука или переход к нейтраль-

1.1.2. Система вокализма

В современном карачаево-балкарском языке восемь гласных звуков: |а|, |э|,

Отмеченные артикуляционные признаки гласных карачаево-балкарского

Следует отметить, что характеристики гласных звуков карачаево-балкарского

деленным или менее определенным, что нередко приводит к его позиционным

(для поездки)», ит «собака» – эт «мясо», иш «работа, занятие, труд, деятель-

Существует мнение, что «в словах эгеч «сестра», эркек «самец» начальный

дифтонгоид: йючюнчю «третий», йюйюрюбюзнюкю «принадлежащий нашей семье» [Грам-

заднеязычных – более заднюю артикуляцию (къар «снег», агъаз «ласка», хал

Ни характер соседних согласных, ни место ударения в слове, ни структура

1.1.2.2. Фонетические явления комбинаторного характера,

Вводные замечания. Речь представляет собой не просто последователь-

По закону сингармонизма качеством гласного первого слога в слове опре-

притяжательных, родительного и винительного падежей, а также словообра-

Следовательно, в карачаево-балкарском языке, в отличие от других тюрк-

2. Из формы причастия 3-го лица прошедшего времени: баргъанды > бар-

Опираясь на то, что эти формы встречаются и в художественных произ-

1.1.3. Система консонантизма

Система карачаево-балкарских согласных включает 25 звуков: |б|, |г|, |гъ|, |д|,

Особняком стоит согласный звук |h|, который одними исследователями вы-

ются на звонкие и глухие, различие которых заключается в степени напряжен-

особенно |у| и |ю|, губно-губные согласные в этой позиции подвергаются неко-

По месту Губные Язычные