Sovremennyj Karachaevo Balkarskij Yazyk. CHast 1.

Кабардино-Балкарский научный центр РАН
ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований»
СОВРЕМЕННЫЙ
КАРАЧАЕВО-БАЛКАРСКИЙ ЯЗЫК
В двух частях
ЧАСТЬ I
ФОНЕТИКА, ФОНОЛОГИЯ, ОРФОЭПИЯ, ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ,

ЛЕКСИКОЛОГИЯ, ФРАЗЕОЛОГИЯ, ЛЕКСИКОГРАФИЯ, МОРФЕМИКА,
МОРФОНОЛОГИЯ, СЛОВООБРАЗОВАНИЕ
Нальчик
ООО «Печатный двор»
2016
УДК – 811.35 (075)
ББК – 83.3 (2 – БАЛК.)
Печатается по решению Ученого совета

ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований»
Автор и руководитель проекта:

М. З. Улаков – д-р филол. н., профессор
Главный редактор:
Ж. М. Гузеев – д-р филол. н., профессор
Рецензенты:
Н. Э. Гаджиахмедов – д-р филол. н., профессор;
Т. К. Алиева – д-р филол. н., профессор
Редакционная коллегия:
М. З. Улаков – д-р филол. н., Б. А. Мусуков – д-р филол. н.,
М. Б. Кетенчиев – д-р филол. н., Л. Х. Махиева – канд. филол. н.
Авторы первой части:

Ж. М. Гузеев – «Введение», «Фонетика», «Фонология», «Орфоэпия», «Морфонология», «Способы словообра-
зования», «Словообразование имен прилагательных», «Словообразование наречий»;
Ж. М. Гузеев, А. К. Аппоев – «Словообразование служебных частей речи», «Словообразование эмоционально-
экспрессивных частей речи»;
Л. Ж. Жабелова , Ж. М. Гузеев – «Словообразование имен существительных»;
А. А. Жаппуев – «Морфемика»;
Л. Х. Махиева – «Графика и орфография»;
Б. А. Мусуков – «Словообразование» («Общие сведения», «Из истории изучения вопроса», «Лексико-семанти-
ческие компоненты словообразовательного процесса»);
Б. А. Мусуков, Ж. М. Гузеев – «Словообразование глаголов», «Словообразование местоимений», «Словообра-
зование числительных»;
И. М. Отаров , Л. Х. Махиева, Ж. М. Гузеев, А. К. Аппоев – «Лексикология»;
М. З. Улаков – «Предисловие»;
М. З. Улаков, Л. Х. Махиева, Ж. М. Гузеев – «Фразеология»;
М. З. Улаков, Л. Х. Махиева – «Лексикография».
Авторский коллектив благодарит спонсора – председателя совета директоров Открытого акционерного общества
«Комбинат автомобильных фургонов», доктора филологических наук Алий Ахматовича Чеченова за финансиро-
вание данного издания.
Коллектив авторов
Современный карачаево-балкарский язык / В 2 ч. Ч. 1. Нальчик: ООО «Печатный двор» 2016. – 448 с.
Проект, представляющий собой первый опыт полиаспектного описания фонетической системы и лексико-грам-
матического строя карачаево-балкарского языка, состоит из двух частей.
В первой части рассматриваются разделы, посвященные фонетике, фонологии, орфоэпии, графике, орфографии,
лексикологии, фразеологии, лексикографии, морфемике, морфонологии, словообразованию.
Результаты и методы данного исследования, а также его теоретические положения, носящие нормативный характер,
могут найти широкое применение среди специалистов по карачаево-балкарскому, тюркским и разносистемным языкам.
© КБНЦ РАН, 2016

© КБИГИ, 2016
ISBN 978-5-905770-80-7 © ООО «Печатный двор», 2016
Printed according to the decision of the Scientist council of the Institute of Humanitarian
Researches of the Kabardin-Balkar Scientific Center of the Russian Academy of Sciences
Author and project manager:

Doctor of philological sciences, professor Mahti Zeytunovich Ulakov
Editor-in-Chief:
Doctor of philological sciences, professor Zhamal Magometovich Guzeyev
Editorial board:
Ulakov M. Z., doctor of philological sciences, Ketenchiyev M. B., doctor of philological
sciences, Musukov B. A., doctor of philological sciences, Makhiyeva L. Kh., candidate of
philological sciences
Group of authors
The project consists of two parts and represents the first experience of the systematic description
of phonetic system and a grammatical system of Karachay-Balkar literary language – its phonetics,
lexicology, phraseology, word formation, morphology, syntax. High scientific-theoretical and prac-
tical level of the performed study gives the chance to count on a wide range of specialists not only
in Karachay-Balkar to language, but also other modern Turkic languages
4
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8
ВВЕДЕНИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9
ГЛАВА 1. Фонетика. Фонология. Орфоэпия. Графика и орфография . . . . . . . . . . . . . 25

1.1. Фонетика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25
1.1.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25
1.1.2. Система вокализма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36
1.1.2.1. Характеристика гласных звуков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36
1.1.2.2. Фонетические явления комбинаторного характера, связанные с гласными 44
1.1.3. Система консонантизма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52
1.1.3.1. Характеристика согласных звуков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52
1.1.3.2. Фонетические явления комбинаторного характера, связанные с согласными 65
1.1.4. Слог и слогоделение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 72
1.1.5. Интонация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 79
1.1.6. Ударение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 82
1.2. Фонология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90
1.2.1. Позиции фонем . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 94
1.2.2. Позиционные чередования . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98
1.2.3. Дифференциальные и интегральные признаки фонем и звуков . . . . . . . . . . . . . . 103
1.2.4. Состав фонем карачаево-балкарского языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 107
1.3. Орфоэпия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110
1.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110
1.3.2. Нормы произношения гласных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114
1.3.3. Нормы произношения согласных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
1.3.4. Нормы произношения гласных и согласных в заимствованиях . . . . . . . . . . . . . . 119
1.4. Графика и орфография
1.4.1. Графика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 120
1.4.2. Орфография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 125
ГЛАВА 2. Лексикология. Фразеология. Лексикография

2.1. Лексикология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130
2.1.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130
2.1.2. Семантическая структура слова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 132
2.1.2.1. Слово как основная единица системы карачаево-балкарского языка . . . 132
2.1.2.2. Структура значений многозначного слова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 134
2.1.2.2.1. Лексическое значение слова и его компоненты . . . . . . . . . . . . . 134
2.1.2.2.2. Основные типы лексических значений слова . . . . . . . . . . . . . . . 139
2.1.2.2.3. Соотношение значений многозначного слова . . . . . . . . . . . . . . . 146
2.1.2.3. Полисемия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 148
2.1.2.4. Лексическая и лексико-грамматическая омонимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . 156
2.1.2.5. Паронимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 161
2.1.2.6. Лексическая синонимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163
2.1.2.7. Лексическая вариантность слова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167
5
2.1.2.7.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167

2.1.2.7.2. Типы вариантов слов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 169
2.1.2.8. Лексическая антонимия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 175
2.1.3. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения ее происхождения . . . . . . 180
2.1.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
2.1.3.2. Лексика тюркского происхождения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
2.1.3.3. Заимствованная лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 181
2.1.4. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения активного и пассивного запаса 186
2.1.5. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения сферы употребления . . . 190
2.1.5.1. Диалектная лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 190
2.1.5.2. Регионализмы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 193
2.1.5.3. Жаргонная и арготическая лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 194
2.1.5.4. Профессиональная и терминологическая лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195
2.1.6. Лексика карачаево-балкарского языка с точки зрения ее стилистической
дифференциации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 198
2.1.6.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 198
2.1.6.2. Межстилевая (нейтральная) лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 199
2.1.6.3. Разговорно-бытовая лексика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200
2.1.6.4. Лексика книжного стиля . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 201
2.2. Фразеология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 204
2.2.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 204
2.2.2. Типы ФЕ, с точки зрения семантической слитности компонентов . . . . . . . . . . . 209
2.2.3. ФЕ с точки зрения их происхождения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 212
2.2.4. ФЕ с точки зрения их активного и пассивного запаса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 214
2.2.5. ФЕ с точки зрения сферы их употребления . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 214
2.2.6. ФЕ с точки зрения их стилистической дифференциации . . . . . . . . . . . . . . . . . . 215
2.2.7. ФЕ в их отношении к частям речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 216
2.2.8. Синтаксические функции ФЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 222
2.2.9. Специфика фразеологического значения в сопоставлении с лексическим
значением . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 224
2.2.10. Системные связи ФЕ. Фразеологическая синонимия и фразеологическая
вариантность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 228
2.2.11. Компонентный состав и формы компонентов ФЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 236
2.3. Лексикография . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 238
2.3.1. Первые словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 238
2.3.2. Двуязычные словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 239
2.3.3. Толковый словарь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 240
2.3.4. Фразеологический словарь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 246
2.3.5. Орфографический словарь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 247
2.3.6. Терминологические словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 248
2.3.7. Учебные словари . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249
Глава 3. Морфемика. Морфонология. Словообразование
3.1. Морфемика . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 254
3.1.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 254
3.1.2. Морфемы современного карачаево-балкарского языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 257
6
3.1.3. Словообразовательные морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 261

3.1.4. Структурно-семантические взаимоотношения между морфемами . . . . . . . . . . . 264
3.1.5. Формообразующие морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 267
3.1.6. Словоизменительные морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 272
3.2. Морфонология . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275
3.2.1. Общие понятия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275
3.2.2. Морфонологические процессы при аффиксации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 277
3.2.3. Морфонемы, связанные с фонетическими изменениями основы и аффикса . . . 283
3.2.4. Морфонологические процессы при словосложении . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 286
3.2.5. Морфонологические процессы при редупликации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 288
3.2.6. Схемы морфонем карачаево-балкарского языка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 291
3.3. Словообразование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 292
3.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 292
3.3.2. Из истории изучения вопроса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 294
3.3.3. Лексико-семантические компоненты словообразовательного процесса . . . . . . . 298
3.3.4. Способы словообразования . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311
3.3.4.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 311
3.3.4.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 316
3.3.4.3. Семантический способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 320
3.3.4.4. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 338
3.3.4.5. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 340
3.3.4.6. Аббревиация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 342
3.3.4.7. Комбинированный способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 343
3.3.5. Словообразование частей речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1. Словообразование знаменательных частей речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1. Словообразование имен существительных . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1.1.1. Существительные, производные от
существительных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346
3.3.5.1.1.1.2. Существительные, производные от
глаголов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 349
3.3.5.1.1.1.3. Существительные, производные от при-
лагательных и наречий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 353
3.3.5.1.1.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 354
3.3.5.1.1.3. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 358
3.3.5.1.1.4. Семантический способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 360
3.3.5.1.1.5. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 363
3.3.5.1.1.6. Комбинированный способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 364
3.3.5.1.2. Словообразование имен прилагательных . . . . . . . . . . . . . . . . . . 366
3.3.5.1.2.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 366
3.3.5.1.2.2. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 367
3.3.5.1.2.3. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 373
3.3.5.1.2.4. Комбинированный способ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 374
3.3.5.1.2.5. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 375
3.3.5.1.2.7. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378
7
3.3.5.1.3. Словообразование наречий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378

3.3.5.1.3.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378
3.3.5.1.3.2. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 384
3.3.5.1.3.3. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 385
3.3.5.1.3.4. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 386
3.3.5.1.4. Словообразование глаголов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 390
3.3.5.1.4.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 390
3.3.5.1.4.2. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 390
3.3.5.1.4.4. Калькирование . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 406
3.3.5.1.5. Словообразование местоимений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 407
3.3.5.1.5.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 407
3.3.5.1.5.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 408
3.3.5.1.5.3. Редупликация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 408
3.3.5.1.6. Словообразование имен числительных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 409
3.3.5.1.6.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 409
3.3.5.1.6.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 410
3.3.5.2. Словообразование служебных частей речи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 410
3.3.5.2.1. Словообразование послелогов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 410
3.3.5.2.1.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 411
3.3.5.2.2. Словообразование частиц . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 411
3.3.5.2.2.1. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 411
3.3.5.2.3. Словообразование союзов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 412
3.3.5.2.3.1. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 412
3.3.5.3. Словообразование эмоционально-экспрессивных частей речи . . . . . . . . 412
3.3.5.3.1. Словообразование междометий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 412
3.3.5.3.1.1. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 413
3.3.5.3.2. Словообразование подражательных слов . . . . . . . . . . . . . . . . . . 413
3.3.5.3.3. Словообразование модальных слов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 414
3.3.5.3.3.1. Аффиксация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 415
3.3.5.3.3.2. Словосложение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 415
Литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 419
Список сокращений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 440
8
ПРЕДИСЛОВИЕ
Необходимость подготовки настоящего издания назрела давно и стала

особенно актуальной в свете развития современного языкознания. За время,
прошедшее после издания академических грамматик карачаево-балкарского
языка [1966, 1976], карачаево-балкарское языкознание значительно обогати-
лось специальными исследованиями, монографиями, учебными грамматиками,
множеством содержательных работ по различным актуальным вопросам линг-
вистики. За истекшие годы расширились и углубились общетюркологические
исследования. Появились новые разделы карачаево-балкарского языкознания:
фонология, морфонология, стилистика, семантический анализ морфологических
и синтаксических единиц, теоретическая лексикография и фразеология, дости-
жения в которых по-новому раскрывают многие языковые явления. Выявлены
фактические материалы, способствующие разработке некоторых положений и
толкований, на основе которых пересмотрены отдельные точки зрения, пред-
ложены современные решения.
Целью настоящей работы является системное научно-обоснованное из-
ложение всех разделов исследуемого языка с учетом последних достижений
карачаево-балкарского языкознания, в частности, и тюркологии, в целом.
Следует отметить, что недостаточная изученность отдельных разделов
ставит перед авторским коллективом задачи большой исследовательской ра-
боты, опирающейся на богатый материал научной, художественной, публици-
стической литературы, а также на разнообразные словари изучаемого языка.
Отсутствие однозначного решения ряда сложных, а в некоторых случаях –
спорных вопросов, также не может не отразится в настоящем коллективном
труде. Результаты теоретических поисков и специальных исследований в тюр-
кологии настолько значительны, что при подготовке подобного типа издания
их использование составляет самостоятельную задачу. В этой связи требуется
совершенствование самой практики создания комплексного исследования, его
методики, разработки существующих особенностей показа явлений литератур-
ного языка в его живой системе.
Обсуждая структурно-композиционные формы, авторский коллектив данного
проекта посчитал наиболее целесообразным способ подачи материала в виде
двух частей, раздельных книг. Принцип системности и последовательности
изложения материала реализуется в выделении самостоятельных разделов,
характеризующих специфику отдельных уровней языка.
9
ВВЕДЕНИЕ
І
Карачаево-балкарский язык – язык карачаевцев и балкарцев – относится
к куманской подгруппе кыпчакской группы тюркских языков, от которых от-
личается некоторыми фонетическими, грамматическими и лексическими осо-
бенностями.
К фонетическим особенностям относятся: 1) спирантизация звука [к]:
къутхар- (караим. къуткъар-, киргиз. куткар-, татар. коткар(у) и др.) «избав-
лять, спасать, выручать кого», къысха (киргиз., татар., караим. кыска, башкир.
қысқа и др.) «короткий»; 2) исчезновение начального [й]: йахшы > ахшы «хо-
роший», «хорошо», йаман > аман «плохой», «плохо» и др.; 3) наличие звука
(и фонемы) [ф] в исконной лексике одного из диалектов (ц – з): фулму «пыль»,
фуука «гнилой», фотку «опилки (древесные)», кифе «тяпка», гефхин «фартук»
и др.; 4) отсутствие йокания, замена его джеканием / жоканием: джаз / жаз
(вм. йаз, яз) «весна», джол / жол (вм. йол, ёл) «путь, дорога» и др.; к грамма-
тическим: 1) выпадение конечного [н] в аффиксах 1-го и 2-го л. ед.ч. личных
местоимений: айтама (вм. айтаман ~ айтамын) «я говорю», айтаса (вм.
айтасың ~ айтасан) «ты говоришь» и др.; 2) выпадение сонорного [р] в аф-
фиксах имен мн.ч.: атала (вм. аталар) «отцы», кемеле (вм. кемелер) «корабли»,
ариула (вм. ариулар) «красивые», биринчиле (вм. биринчилер) «первые» и др.;
3) выпадение конечных [н] и [нг] в аффиксах род. и вин. падежей: тауну (вм.
таунун / таунунг) «горы, гору», сени (вм. сенин / сенинг) «тебя, твой» и др.;
4) замена лично-возратного местоимения ёз (-юм, -юнг, -ю) местоимением кес
(-им, -инг, -и) «(я, ты, он) сам»; 5) наличие особых форм причастия будущего
времени: -рыкъ (-арыкъ, -ырыкъ) / -рик (-ерик, -ирик), -рукъ (-урукъ) / -рюк
(-юрюк), -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк и вторичных деепричастий (-гъанлай / -генлей,
-ханлай, -генликге, -гъынчы / -гинчи, -хынчы, -хунчу, -гъунчу / -гюнчю): айты +
рыкъ «тот, кто должен сказать, то, что должно быть сказано», биле + рик «тот,
кто должен точить», бар + лыкъ «тот, кто должен пойти (поехать)», кёр + люк
«тот, кто должен видеть» и кел + генлей «как только пришел (приехал)», айт +
ханлай «как только сказал(а)», кёр + генли «с тех пор как увидел (кто кого)»,
къайт + ханлы «с тех пор как вернулся (кто-л.)», айт + ханлыкъгъа «хотя и
сказал(а)», кет + генликге «хотя и ушел(ла), уехал(а)», сат + хынчы «пока не
продам (продашь, продаст)», бил + гинчи «пока не узнаю (узнаешь, узнает)»;
к лексическим – заимствования из адыгских, осетинского, грузинского и других
кавказских языков.
ІІ
В отличие от всех тюркских языков язык карачаевцев и балкарцев является
вариативным, т. е. имеет два литературных варианта (карачаевский и балкар-
ский), образование которых обусловлено, во-первых, проживанием этих этносов
10 ВВЕДЕНИЕ
на различных территориях, значительно отдаленных друг от друга (примерно с

ХІІ в.), во-вторых, образованием разных национальностей. Эти варианты в силу
разных причин, в числе которых можно назвать многовековое проживание их в
соседстве с разными народами, отличаются наличием в них различного типа ре-
гионализмов: фонетических (тыпыр (балк.) / тыбыр (карач.) «очаг», къалауур
(карач.) / къарауул (балк.) «сторож, охранник», «караул» (воен.), тунгуч (балк.) /
тюнгюч (карач.) «первенец (о ребенке)» и др.), словообразовательных (бугъумуч
(балк.) / бугъунчакъ (карач.) «прятки», тууушлу (балк.) / тууунчлу (карач.)
«имеющий здоровый и симпатичный вид», юсгюр- (балк.) / юсдюр- (карач.)
«натравливать, науськивать кого на кого» и др.), морфологических (чалгъы
(балк.) / чалкъы (карач.) «коса» (с.-х.), томуроу (балк.) / томурау (карач.) «чурка,
чурбан, обрубок дерева» и др.), лексических (акътерек (балк.) – бусакъ (карач.)
«тополь», наша (балк.) – агурча (карач.) «огурец» и др.), лексико-семантиче-
ских (юр- в балк. «лаять», карач. «дуть (на огонь и др.)», чепкен в карач.-балк.
«сукно (домотканое)», «черкеска», в карач. еще «платье (женское)» и др.),
семантических (жыгыра в балк. «укроп», карач. «закадычный друг», чегет в
балк. «север, северная, не солнечная сторона (горы, косогора, склона и др.»), в
карач. «лес» и др.), лексико-грамматических (жыйрыкъ в балк. «платье (жен-
ское)», в карач.-балк. «морщина», «складка, оборка» и др.), этнографических
(гири (балк.) и къытчас (карач.) «петля (деревянная, на конце хозяйственного
ремня, которым привязывают груз, напр. сено к повозке)», акъсакъал (карач.),
гяпчи (балк.) «персонаж народного театра» и др.), грамматических (алыучу
(карач.-балк.) – алыучан (карач.) «берущий, имеющий обыкновение брать»,
жууунурукъ (лит.) – жуууннукъ (карач.) «обязанный купаться» и др.).
Кроме того, карачаевский вариант от балкарского отличается наличием
двух аффиксов, которых нет в последнем: -сыман – аффикс уменьшительной
степени прилагательных, соответствующий в балкарском варианте аффиксам
-ракъ / -рек, -сыл, -сылдым, -гъыл, -гъылдым: (моргъул, моргъулдум > морсыман
«коричневатый») и -тын / -тин, -тун / -тюн (суутун «по воде», жертин «по
земле», арлакътын «по тому [месту]; по той [дороге]», энишгетин «понизу»,
кёктюн «по небу» и др.).
Следует отметить также, что карачаевский вариант языка отличается от бал-
карского меньшим нарушением закона сингармонизма: къоргъашын «свинец»,
бычакъ «нож», бышлакъ «сыр», мынчакъ «бусина, бусинка, бусы», жыла –
«плакать», жылан «змея», къатала «разъяренный», хычын хичин (пирог)»,
чурка «топинамбур», шыбыла «молния» и др. вместо балкарских къоргъашин,
бичакъ, бишлакъ, минчакъ, жиля-, жилян, къатели, хычин, чирко, шибиля.
К лексико-семантическим особенностям регионализмов относятся, во-
первых, наличие значительного количества (свыше 400) слов, являющихся или
только балкарскими, или только карачаевскими (ср. ауана – кёлекке «тень»,
акътерек – бусакъ «тополь», малта- – тепле- «топтать кого-что, утаптывать,
утрамбовывать что», «растаптывать, топча, раздавливать, разрушать, уничто-
жать», дайым – хаман «постоянно, всегда» и др.), во-вторых, разрыв в значе-
ВВЕДЕНИЕ 11
ниях общеупотребительных слов (напр. ёзен карач. «ущелье», балк. «долина,

степь, равнина», чыначыкъ карач. «локоть», балк. «мизинец», жанла- карач.
«сторониться кого-чего, отходить, отступать от кого-чего», балк. «приближаться,
подходить близко к кому-чему» и др.), в-третьих, расширение значений слов
(напр. жыллыкъ, помимо общих значений «рассчитанный на год», «годовалый»,
«поминки, устраиваемые через год после смерти», в карач. варианте имеет
значение «возраст», у слова башлы «умный, толковый, сообразительный» до-
полнительное карачаевское значение – «кастрюля», слово жыйрыкъ «морщина»,
«складка, оборка» наделено у балкарцев еще значением «платье (женское)»,
а жара – «годиться» – «нравиться, производить на кого хорошее, приятное
впечатление» и др.).
ІІІ
Карачаево-балкарский язык имеет два диалекта: 1) ц/з диалект (цокающе –
зокающий) с малкарским и хуламо-безенгийским говорами, 2) ч/дж диалект
(чокающе-джокающий) с карачаевским и баксано-чегемским говорами.
Представители ц/з диалекта проживают в основном в селениях Верхняя
Балкария, Бабугент, Кашхатау, Верхняя Жемтала, Ташлы-Тала, ч/дж диалекта – в
селениях Безенги, Кара-Суу, Герпегеж, Белая Речка (Ак-Суу), Кёнделен, Лаш-
кута, Быллым, Верхний Баксан, Нижний Чегем, Булунгу, Хушто-Сырт, городах
Тырныауз КБР и КЧР. Кроме того, представители обоих диалектов, начиная
с конца 50-х гг. ХХ в., совместно с кабардинцами и другими народами про-
живают в селениях Нижняя Жемтала, Жанхотеко, Новая Балкария, поселках
Кенже, Хасанья, Яникой, Каменка, Шалушка, в городах Нальчик, Прохладный,
Майский, Чегем І и др., благодаря чему у них выработался смешанный диа-
лектно-литературный язык.
От литературного карачаево-балкарского языка ц/з диалект отличается
главным образом фонетическими, а ч/дж диалект – морфологическими осо-
бенностями.
Так, основные фонетические особенности ц/з диалекта, отличающие его
от литературного языка, следующие:
1) замена литературных [ч] и [дж/ж] в словах тюркского корня соответ-
ственно звуками [ц] и [з] во всех позициях слова: джол / жол > зол «дорога,
путь», аджал / ажал > азал «смерть, кончина», «смертный час», «рок, [несчаст-
ливая] судьба», чёк- > цёк- «сесть, присесть», ачы > ацы «горький, кислый»,
юч > юц «три» и др. (Однако имеется около четырех десятков слов, в основном,
заимствованных, в которых отмеченная замена звуков не имеет места: чуукал
«чуб», чаука «галка», чибижий «перец», патчах «царь», чеппер «расстояние
между вытянутыми большим и указательным пальцами», чаха «безводное каме-
нистое место», «каменистый, песчаный берег реки», чюуютлю «еврей», чыккыр
«кадка, бочка, чан», чыгъанек «колючий кустарник», «колючка (хвойная)»,
чомпал (разновидность праздничного шелкового платка), жети «семь», таж
12 ВВЕДЕНИЕ
«корона», жума «молитва, совершаемая в мечети по пятницам», жубуран

«суслик», ажир «жеребец», адеж «ряд (двух коней, идущих один подле дру-
гого)», ажым «сожаление, раскаяние», «подозрение, сомнение», жылан «змея»,
къужур «странный, диковинный», къыжна «сойка», къыжырлан- «пригрозить;
орать, кричать на кого-что; рассердиться», жух «морда, рыло» и др.);
2) замена губно-губного [п] губно-зубным [ф] в начале слова, интерво-
кальной позиции и в позиции перед глухими: парий > фарий «волкодав», пил >
фил «слон», пиринч > фиринц «рис», тыпыр > тыфыр «очаг (место разведения
огня)», «дом, семья», кёпюр > кёфюр «мост», апсын > афсын «жена деверя»,
кёп[т]ю > кёф[т]ю «много», жи[п]ке > зифхе «веревке», тапка > тафха
«полка, стеллаж» и др. Вопреки утверждениям предшествующих исследова-
телей диалектов карачаево-балкарского языка [Аппаев, 1960; Баскаков, 1976: 9,
10; Материалы… 1962: 9–20], перед звонкими согласными, гласными, а также
в абсолютном конце слова указанный переход не имеет места, что убедительно
доказано в ряде исследований [Гузеев, 1974: 62–66, 1993: 12–13, 2002: 12, 20, 23];
3) регулярная замена смычных [к], [къ] щелевым [х] в соседстве с глу-
хими согласными: тапка > тафха «полка», юч[к]юл > юцхюл «треугольный»,
букъдур- > бухтур- «прятать», жокъса > зохса «тебя нет» и др.;
4) регулярная замена аффрикаты [дж / ж] щелевым [ж]: [дж’]аркъа / [ж’]
аркъа] > жаркъа «полено, крупная щепка», «осколок (льда, снаряда и др.)»,
[дж’]андет / [ж’]аннет > жаннет «рай», а[дж’]ым / аж’ым > ажым «со-
жаление, раскаяние», «подозрение, сомнение» и др.;
5) огубление гласного [е] ([е] > [о˙]) в аффиксах, присоединяемых к основам
с губными [ö] или [ÿ]: кюлге > кулгơ «золе», кёк[к]е > кơккơ «ввысь», жюннге >
зÿннгö «шерсти; в шерсть», тютюннге > тутуннгơ «табаку, в табак» и др.
Литературные звуки [ö], [ÿ] в данном диалекте превратились в звуки, средние
между [ö] и [о], [ÿ] и [у]. Это не нарушает закон сингармонизма, а наоборот,
его усиливает, превращает слова с небным сингармонизмом в слова с губным
сингармонизмом; ср. кюнле и кунло «дни», ёрге и ơргơ «вверх, ввысь»;
6) нерегулярное оглушение начальных звуков [г], [д]: гелля > келля «ба-
бушка», гурт тауукъ > курт тауукъ «квочка», гогуш > кокуш «индюк, ин-
дюшка», дуппур > туппур «холм, бугор, курган», дуркъу > туркъу «загон для
скота», «сеновал», доп-доп > тоф-тоф «болтун» и др.;
7) нерегулярная замена свистящего согласного [с] шипящим [ш]: сёлеш- >
шёлеш- «говорить, разговаривать», сагъыш > шагъыш «дума; размышление;
раздумье», сараш > шараш «предрассветная трапеза во время мусульманского
поста», сереже > шереже «самодельные лыжи» и др.;
8) нерегулярная замена широкого гласного [а] узкими [ы], [и]: таян- >
тыян- / тиян- «опереться на кого-что», «прилечь (на кровать, диван и др.)»,
таякъ > тыякъ / тиякъ «палка», жая > зыя / зия «лук (для метания стрел)»,
«инструмент в виде лука, используемый для взбивания шерсти», жаякъ >
зыякъ / зиякъ «щека», «челюсть» и др.;
ВВЕДЕНИЕ 13
9) лучшее по сравнению с литературным языком сохранение закона син-

гармонизма: жиля- > зыла- «плакать», жилян > жылан «змея», жиляу > зылау
«плач», бишлакъ > бышлакъ «сыр», тиширыу > тышырыу «женщина», ту
къузгю > тукъужгъу «рябина (плод)», хычин > хыцын «пирог», бичакъ > бы-
цакъ «нож» и др.
Морфологическая характеристика ц/з диалекта мало чем отличается от
литературного языка. Можно отметить лишь следующие особенности:
1) наличие желательной формы 1-го л. ед.ч. на -н: барайым > барайын «я
пойду», элтейим > элтейин «я отнесу (отвезу)» и др.;
2) выпадение в глаголах настоящего времени 1-го л. ед. ч. аффикса -ды /
-ди, -ду / -дю: барады > бара «он (она) идет», кетеди > кете «он (она) уходит»,
окъуйду > окъуй «он (она) читает (учится)» и др.;
3) долгое произношение аффиксов 1-го и 2-го л. ед.ч. в род. и вин. падежах:
анамы > анаммы «мою мать», атангы > атангнгы «твоего отца» и др.;
4) стяжение формы глагола типа алгъан эдим > алгъый эдим > алгъыйим «я
брал (тогда)», кетген эди > кетхийи «он уходил, уезжал (тогда)», кёрген эдик >
кёргюйюк «мы видели (тогда)» и др.
Лексика ц/з диалекта заметно богаче лексики литературного языка, что
выражается в сохранении в нем древнетюркских слов, отсутствующих в лите-
ратурном языке, в наличии в нем древних заимствований из языков соседних
народов, не употребляющихся в других говорах и литературном языке, в упо-
треблении некоторых общих с литературным языком слов с дополнительным
значением (зылауукъ (лит. жиляуукъ) «плакса», а в ц/з диалекте еще «слеза»,
келля (лит. гелля) «бабушка», другое значение в этом диалекте – «мать» и др.).
Исследователи диалектов карачаево-балкарского языка вплоть до 80-х гг.
ХХ в. отмечали, что баксано-чегемский и карачаевский говоры ничем не отли-
чаются от литературного карачаево-балкарского языка, поскольку они состав-
ляют его основу. Это было связано с неразработанностью норм литературного
языка, с нечеткой установленностью границ между литературным языком и
диалектом. Впервые эта задача была решена Ж.М. Гузеевым в 1985 г., который
на конкретном языковом материале обосновал наличие в ч-дж/ж диалекте зна-
чительных морфологических отклонений от литературного языка:
1) сокращение сложного аффикса причастия будущего времени: -ырыкъ / -ирик,
-урукъ / -юрюк > -ыкъ / -ик, -укъ / юк: билинирик > билинник «то, что должно
быть известно», алынырыкъ > алынныкъ «то, что должно быть взято» и др.;
2) замена сложного аффикса вторичного деепричастия -гъанда /-генде при
его осложнении притяжательным аффиксом 1-го л. мн. ч. (-ыбыз) аффиксом
-ыкъ / -ик: баргъаныбызда > баргъаныкъда «когда мы ходили (ездили)», кел-
генибизде > келгеникде «когда мы пришли (приехали)» и др.;
3) употребление аффикса вторичного деепричастия -гъанлай/ -генлей в при-
тяжательной форме: баргъанлай + ыма «как только я прибыл (куда-л.)», бар-
гъанлай + ынга «как только ты прибыл (куда-л.)», баргъанлай + ына «как только
14 ВВЕДЕНИЕ
он прибыл (куда-л.)», баргъанлай + ыбызгъа «как только мы прибыли (куда-л.)»

и др. Литературными считаются формы мен (сен, ол, биз) баргъанлай;
4) употребление аффикса вторичного деепричастия -гъынчы / -гинчи,
-гъунчу / -гюнчю, -хынчы, -нгынчы / -нгинчи, -нгунчу / -нгюнчю с прибавлением
дополнительного аффикса дательного падежа: баргъынчы + гъа / баргъынчы +
ннга «пока я (ты, он, мы, вы, они) не пойду», жюлюннгюнчю + ге / жюлюнн-
гюнчю + ннге «пока не будет сбрито» и др.;
5) выпадение согласного [н] из аффикса -сын / -син, -сун / -сюн в глаголах
повелительного наклонения: барсын > барсы «пусть идет (едет)», кютсюн >
кютсю «пусть пасет» и др.;
6) ассимиляция рл > рр на стыке корня и аффикса причастия будущего вре-
мени на -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк: бар + лыкъ > баррыкъ «тот, кто должен (по-
ехать)», кёрлюк > кёррюк «тот, кто должен видеть» и др. [Гузеев, 1985: 133–135].
В незначительной степени ч-дж/ж диалекту присущи и фонетические осо-
бенности, одни из которых характеризуют оба говора, другие – только одного
из них.
Оба говора характеризуют две особенности:
1) замена в ранних заимствованиях губно-зубного [ф] губно-губным [п]:
файда > пайда «польза, выгода», фитир > питир «подаяние в честь поста»,
сыфат > сыпат «образ (вид, облик)», «образ, тип, характер», сюфю > сюпю
«аскет», гёжеф > гёжеп «борец; силач», фанера > панер, форма > порма и др.;
2) озвончение согласных [к], [т] в начале и интервокальной позиции:
каммой > гаммой (прост.) «конвой», калау > галау (дет.) «калач; баранка,
бублик» (от къалач < калач), киназ > гиназ (прост.) «князь», клапа > глапа
«клоп», керох / кёрох > герох / гёрох «револьвер; пистолет» (от кёр «могила» и
окъ «пуля»), тукъум > дукъум «род, поколение», «фамилия», «порода, вид» (во
всех тюркских языках начинается на [т]: кумык. тухум, татар. токым, башкир.
тоқом, караим. тогъырма / тогъарма, киргиз. тукум, казах., каракалпак. туқум,
узбек. тухум и др.), Тахир > Дахир (муж. имя), топпан > доппан «округлый»
(от топ «пачка, стопа; рулон; моток»), теппан > деппан «бугор; холм; воз-
вышенность», торба > дорба (из всех тюркских языков только в киргизском
употребляется параллельно – торбо / дорбо) и др.
В карачаевском говоре звуки [дж] и [ч] в начале и середине общеупотре-
бительных слов нередко чередуются: чапыракъ / джапыракъ «лист растения»,
чыпчыкъ / джыпчыкъ «воробей», чырды / джырды «стреха, застреха (с вну-
тренней стороны дома)», чахтана / джахтана «уборная», хычи / хыджи «чер-
нушка (напр. в пшене)» и др.
В баксано-чегемском говоре в связи с чрезмерной мягкостью аффрикатов
[ч] и [ж] звук [ш], находящийся в одном слове с любым из них, ассимилируясь,
произносится мягко: жаш > [ж’аш’] «молодой», «парень», жаша- > [ж’аш’а-]
«жить», ташчы > та[ш’ч’]ы «гадальщик (на камешках, картах)», тыншчыкъ >
ВВЕДЕНИЕ 15
тын[ш’ч’]ыкъ «по-тихоньку», жыгъыш- > [ж’]ыгъы[ш’] – «бороться» (спорт.),

кюнчыгъыш > кюн[ч’]ыгъы[ш’] «восток» и др.
Приведенные выше примеры на т > д, к > г и ч / дж свидетельствуют о
том, что ч-дж / ж диалект имеет огузские элементы, хотя и незначительные.
ІV
Если до 70-х гг. ХХ в. в истории исследования карачаево-балкарского языка
выделялись только два периода, дооктябрьский и послеоктябрьский [Баскаков,
1976: 11], то после, по-видимому, прибавились еще два: новый (1957–1976 гг.)
и новейший (с 1977 г.), которые имеют свои особенности.
Дооктябрьский период охватывает целый век (1814–1916 гг.). В этот период
появились первые сведения о карачаево-балкарском языке [Клапрот, 1814],
особенно о различиях в языке карачаевцев и балкарцев, составлялись русско-
балкарский и балкарско-русский словари, балкарская лексика сравнивалась
с кумыкской, а также куманской и было установлено тесное родство языка
карачаевцев и балкарцев с кумыкским и куманским [Немет, 1911: 91–153].
Основным итогом периода было опубликование двух очерков о карачаев-
ском [Прёле, 1909] и балкарском [Прёле, 1914–1915, 1915–1916] языках, очерка
грамматики балкарского языка [Караулов, 1912] и работы учебного характера
[Акбаев, 1916].
Работа Н. А. Караулова содержала значительные сведения «о фонетической
структуре, грамматическом строе, словарном составе и диалектном членении»
[Чеченов, 1996: 12] языка балкарцев, которые во многом способствовали линг-
вистам составлении грамматик других тюркских языков.
В очерках В. Прёле имеются еще более достоверные сведения по фонетике,
грамматике и лексике как языка карачаевцев, так и языка балкарцев, а также
выводы о ближайшем родстве их.
Послеоктябрьский период характерен систематическим изучением кара-
чаево-балкарского языка: разработкой алфавитов на латинской, а затем и на
русской графической основе, учебников родного языка, грамматик карачаево-
балкарского [Алиев, 1930], а также отдельно карачаевского [Байрамкулов, 1931]
и балкарского [Филоненко, 1940] языков, составлением небольших русско-ка-
рачаевских, русско-балкарских словарей, появлением многих статей, посвя-
щенных общему описанию карачаево-балкарского языка, вопросам фонетики
и грамматики, лексики и диалектологии.
Особого внимания из работ, написанных в указанный период, заслуживает
грамматика У. Д. Алиева [1930], которую можно с уверенностью считать на-
учной. В ней нашло достаточно научное для того времени описание основных
вопросов фонетики, морфологии (частей речи), словообразования знамена-
тельных частей речи и синтаксиса.
16 ВВЕДЕНИЕ
Заслугой автора является еще то, что он в своей работе первым признал язык
карачаевцев и балкарцев единым, хотя, к сожалению, до 60-х гг. большинство
исследователей языка этих народов не последовало за ним.
Несмотря на отмеченные успехи в изучении карачаево-балкарского языка,
в данный период, как и в первый, не было целенаправленного исследования
языка, изучались не теоретические проблемы его, а лишь практические – со-
ставление учебных грамматик, словарей и справочников.
В 1943–1956 гг. (годы депортации карачаевцев и балкарцев), в связи с за-
претом изучения карачаево-балкарского языка на территории СССР, им ин-
тересовались только иностранные тюркологи А. Джафароглу (1943–1947),
М. Рясянен (1949, 1957), С. Чагатай (1951), И. Бенцинг (1953), Р. Карча (1954),
О. Прицак (1956, 1959) и др.
Новый период в изучении карачаево-балкарского языка отмечается появле-
нием монографических исследований по фонетике [Будаев, 1968], частям речи
[Хабичев, 1971; Соттаев, 1968; Гочияева, 1973; Созаев 1976], словообразованию
[Бозиев, 1965; Хабичев, 1971], синтаксису [Алиев, 1973; Ахматов, 1979; 1993],
лексикологии [Хаджилаев, 1970], сопоставительных работ по синтаксису [Алиев,
1959] и фонетике [Гузеев, 1976] русского и карачаево-балкарского языков,
фразеологии [Жарашуева, 1968], диалектологии [Аппаев, 1960; Акбаев, 1963],
научных грамматик [1966, 1976], методике преподавания русского [Соттаев,
1960] и балкарского [Соттаев, 1962; Будаев, 1964] языков в школе, полного
«Русско-карачаево-балкарского словаря» [1965].
Карачаево-балкарское языкознание в новейший период достигло огромных
высот. Составлены полные национально-русский [1989], трехтомный толковый
[1996, 2002, 2005], фразеологический [2001], а также школьные орфографи-
ческие, толковый, русско-балкарский, балкарско-русский словари, вузовские
учебники, защищены десятки диссертаций, написаны монографии по теории
орфографии [Гузеев, 1980], семантике синтаксиса [Кетенчиев, 2000, 2010;
Хуболов, 2002; Додуева, 2003], лексической стилистике [Улаков, 1994], лексико-
логии [Гелястанова, 2007; Отаров, 1996, Аппоев, 2004] теории лексикографии
[Гузеев, 1984, 1985], ономастике [Мусукаев, 1981, 2007], терминологии [Отаров,
1978, 1987; Махиева, 2007; Улаков, Махиева, 2008], истории языка [Байчоров,
1989; Чеченов, 1996; Гузеев, 2002; Улаков, Чеченов, 2001; Улаков, 2005], фоне-
тике и фонологии [Гузеев, 2009, 2010], методике преподавания русского языка
в балкарской школе [Гузеев, Созаев, 2009], словообразованию [Текуев, 1979;
Жабелова, 1986; Гузеев, 2009; Мусуков, 2009].
V
Изучение карачаево-балкарского языка более конкретно и достоверно может
быть представлено при рассмотрении его по разделам.
Первые печатные сведения о карачаево-балкарском языке касались его
диалектов, в которых основными особенностями черекского [ныне ц/з] диа-
ВВЕДЕНИЕ 17
лекта, отличающими его от ч-дж/ж диалекта считались цокание и зокание,

заменяющие литературные чокание и джекание / жокание [Прёле, 1909: 216].
Данному языку приписывались несуществующие диалектные особенности:
долгое произношение гласных /у/ и /ю/, краткое – /ы/, /и/ [Прёле, 1914–1915],
наличие дифтонгов [Караулов, 1912: 5, Прёле, 1914–1915: 175; Филоненко, 1940:
7], фрикативного [h], мягкой фонемы [л»] в чегемско-урусбиевском диалекте
[Караулов, 1912: 3] и др.
Некоторые лингвисты считали, что в языке карачаевцев нет ни диалектов,
ни говоров [Боровков, 1932, 1935], что впоследствии было поддержано отдель-
ными исследователями [Акбаев, 1963: 19].
До 60-х гг. ХХ в. не было единого мнения среди исследователей по составу
диалектов и говоров карачаево-балкарского языка, что обусловлено главным
образом тем, что они выделялись не в общем для двух этносов языка, а в от-
дельных «балкарском языке» и «карачаевском языке»: говоры ц и ч [Боровков,
1932, 1935; Филоненко, 1940], ц/з-и ч/ж балкарского языка [Шаумян, 1935],
черекский, хуламский, баксанский, чегемский диалекты балкарского языка [Ап-
паев, 1960: 15], баксано-чегемский, верхнебалкарский и хуламо-безенгиевский
говоры балкарского языка [Материалы… 1962: 9–20], малкарский, хуламо-безен-
гиевско-баксанско-чегемский и карачаевский диалекты карачаево-балкарского
языка [Алиев, 1963].
Таким образом, в 1909–1963 гг. изучалась лишь фонетика диалектов ка-
рачаево-балкарского языка, и были выявлены отдельные ее особенности, их
состав не был установлен.
Эти вопросы на высоком научном уровне решены в монографии Ш. Х. Ак-
баева, посвященной фонетике диалектов карачаево-балкарского языка [Акбаев,
1963], который в последней своей монографии подробно исследовал и морфо-
логические, синтаксические особенности его диалектов [Акбаев, 1999].
Тем не менее, многие из выявленных диалектных особенностей нуждались
в уточнении, немало было и не замеченных. На это уделил внимание Ж. М. Гу-
зеев [1974, 1975, 1979, 1985].
Уточнено диалектное членение данного языка: ц/з диалект с малкарским и
хуламо-безенгиевским говорами, ч-дж / ж диалект с карачаевским и баксано-
чегемским говорами [Гузеев, 1985], т. е. в состав ч-дж/ж диалекта включен
карачаевский говор [до этого считалось, что в языке карачаевцев, как уже от-
мечалось, нет диалектных особеностей], хуламо-безенгиевский говор, квали-
фицировавшийся переходным, включен в состав ц/з диалекта, что обусловлено
отсутствием в нем цокания и зокания, которые имели место до 60-х гг. ХХ в.
В ц/здиалекте выявлены новые фонетические особенности [Гузеев, 1974],
в ч-дж диалекте – значительное количество фонетических и морфологических
особенностей, никем до этого не обнаруженных [Гузеев, 1985: 135].
В исследованиях по фонетике карачаево-балкарского языка до 60-х гг. ХХ в.
рассматривались лишь отдельные вопросы: состав гласных и согласных звуков,
наличие или отсутствие в нем долгих гласных, согласных, мягких гласных и др.
2 Заказ № 261
18 ВВЕДЕНИЕ
Объясняется это следующими обстоятельствами: фонетика исследовалась в

основном не носителями данного языка; фонетические явления смешивались
с диалектными особенностями; из-за недостаточного изучения диалектов, фо-
нетические особенности были выявлены лишь частично: не было обосновано
на должном уровне, что язык карачаевцев и балкарцев един; не была изучена
орфоэпия.
В восполнении этих пробелов во многом помогла упомянутая монография
Ш. Х. Акбаева, где подробно описываются фонетические явления диалектов в
сравнении с таковыми в литературном языке. В дальнейшем, не без опоры на
эту работу написаны разделы фонетики грамматик на родном [1966] и русском
[1976] языках, а также первая монография, касающаяся вопросов фонетики и
фонологии карачаево-балкарского языка [Будаев, 1968].
В последние годы фонетика и фонология карачаево-балкарского языка
изучены не как разновидности одного, фонетического, яруса, что делалось и
делается во всех тюркских языках, а как самостоятельные ярусы языка. Этому
вопросу посвящены монографии Ж. М. Гузеева [2009, 2010]. В монографии по
фонетике подробно охарактеризованы сегментные и суперсегментные единицы,
фонетические явления комбинаторного характера, чередования и сочетания
звуков – впервые, в монографии по фонологии выявлены отличительные особен-
ности фонемы и звука, установлен состав фонем, охарактеризованы фонемный
ряд, позиционные чередования фонем, их сочетания и другие вопросы.
Значительную роль в развитии культуры карачаевцев и балкарцев сыграли
общий для них алфавит, существовавший сперва на арабской (1914–1926),
затем на латинской (1926–1937 / 1938) графической основах, составленные
И. Акбаевым, И. Абаевым, У. Д. Алиевым и М. Энеевым.
Велики заслуги У. Д. Алиева, автора первой научной грамматики карачаево-
балкарского языка, двуязычных рукописных словарей, в создании алфавита на
латинице и внедрении его в народные массы.
На этом алфавите написаны буквари И. Акбаева «Ана тили» («Родной
язык»), М. Энеева «Малкъар алфавит» («Балкарский алфавит»), школьные
учебники, художественные произведения, выпускались газеты «Тау жашау»
(«Горская жизнь») и «Къарахалкъ» («Простой народ»).
Карачаево-балкарские просветители С.-А. Урусбиев, И. Хубиев, И. Крым-
шамхалов и др. неоднократно предпринимали попытки создания алфавита
своего языка на русской графической основе, но по известным причинам не
смогли достичь своей цели. Осуществить это удалось только в 1937–1938 гг.
Недостатком последнего алфавита было обозначение заднеязычных со-
гласных буквосочетаниями (гъ, къ, нг), переднеязычных гласных ё, ю (в словах
типа ёгюз «вол», кюзгю «зеркало») и йотированных гласных ё, ю (в словах типа
ёлка, юрист) одними и теми же буквами ё, ю, гласного и губно-губного соглас-
ного одной и той же буквой у, аффрикаты и щелевого согласного, употребляе-
мого в русских и интернациональных заимствованиях, буквой ж (балкарцами).
Этот недостаток был ликвидирован лишь в 1961 г. Однако, к сожалению, такая,
ВВЕДЕНИЕ 19
вполне соответствующая требованиям теории языкознания, унификация через

три года была признана ненужной.
В годы функционирования алфавита на арабской и латинской графических
основах карачаево-балкарский язык не имел свода орфографических правил
из-за отсутствия научных кадров, способных составить их, поэтому большое
количество слов имело вариантное написание. Значительную роль в унифи-
кации написания таких слов сыграл проект «Орфографии карачаево-балкар-
ского языка», составленный А. К. Боровковым в 1934 г., который по разным
причинам остался не одобренным.
Первый свод правил орфографии появился только в 1961 г., который уни-
фицировался в 1964 и 1970 гг.
Однако с 1970 г. карачаевцы и балкарцы пользуются разными сводами
правил правописания слов: карачаевцы – сводом 1964 г., а балкарцы – сводом,
составленным в 1991 г. Ж. М. Гузеевым, который вошел в одну книгу вместе со
сводом правил пунктуации, разработанным И. Х. Ахматовым [МТОПЖ, 1991].
В отличие от предыдущих сводов орфографических правил этот свод яв-
ляется полным, охватывающим вопросы правописания всех групп слов, раз-
решившим все спорные вопросы правописания. Этому способствовало то, что
в целой серии статей и в специальной монографии Ж. М. Гузеева были разра-
ботаны теоретические основы карачаево-балкарской орфографии [Гузеев, 1975,
1976, 1979, 1980]. В новом своде впервые аргументируется мнение, согласно
которому, основным принципом орфографии данного языка должен быть мор-
фологический. Существенные изменения внесены и в свод правил пунктуации.
Планомерное научное изучение карачаево-балкарской лексики началось в
30-е гг. ХХ в. как в общелингвистическом плане [Марр, 1929: 45;46, 1937: 196;
197; Шор, 1930: 43; 44], так и с целью сбора материала для лексикологических
исследований [Абаев, 1933: 71–89; Шаумян, 1935: 67–86]. Однако в работах
этих лет (в основном в кратких сообщениях) не могло быть научного анализа.
Такой анализ содержали лишь исследования, написанные начиная с 70-х гг.
Они посвящены арабо-персидским [Будаев, 1970; Мизиев, 1977], скифским
[Будаев, 1970], русско-интернациональным [Соттаев, 1970], монгольским,
венгерским, кабардино-черкесским, грузинским, осетинским [Хаджилаев,
1970; Суюнчев, 1977; Мусукаев, 1984] заимствованиям в карачаево-балкар-
ском языке, терминологии земледелия [Жаппуев, 1974], одежде и обуви, обще-
ственно-политической [Отаров, 1978, 1987], животноводства [Улаков, 1983],
лингвистической [Махиевой, 2007], ономастике [Хабичев, 1982; Мусукаев, 1988,
2007], стилистике [Улаков, 1994], антропонимике [Джуртубаев, 2006], общим
вопросам лексикологии [Отаров, 1996].
Написаны кандидатские диссертации и опубликованы специальные работы
по вариантам слов [Алиева, 1993, 2006], однокоренным синонимам [Ахматова,
1997; Ахматова, Гузеев, 2014] и паронимам [Гелястанова, 2004].
Несмотря на отсутствие специальных исследований, проблемам этимо-
логии карачаево-балкарского языка посвящено много статей и разделов ряда
2*
20 ВВЕДЕНИЕ
исследований других проблем [Хаджилаев, 1961: 93; 1970: 7–14; Хабичев,

1970: 64–69; 1971: 16–22, 126–129; 1979: 75–89; 1981: 30–50; Байрамкулов,
1981: 69–75, 76–87 и др.].
Таким образом, лексикология является основательно изученным разделом
карачаево-балкарского языкознания.
Этого нельзя сказать о фразеологии, по которой имеются лишь две специ-
альные работы: по общим вопросам [Жарашуева, 1973] и стилистическим
проблемам [Башиева, 1980]. Поэтому многие проблемы фразеологии остаются
не исследованными.
Имеются определенные успехи и в изучении проблем морфемики, мор-
фонологии [Гузеев, 2005; 2006] и норм литературного карачаево-балкарского
языка [Гузеев, 1984; Алиева, 2006].
Из всех разделов карачаево-балкарского языка самую древнюю историю
имеет его лексикография, которая берет свое начало еще с 30-х гг. ХХ в. Пер-
выми словарями были диалектологические глоссарии [Клапрот, 1832; Прёле,
1909: 83–150; 1914–1915: 196–270; Немет, 1911: 91, 150], вслед за ними –
краткие словари для переводчиков (с русского на карачаево-балкарский язык
и обратно) [Акбаев, 1926; Антонов-Саратовский, 1930 и др.].
Более обстоятельные словари составлялись, начиная с 60-х гг. Это словари
политических терминов [Кациев, Малкандуев 1961], топонимов [Рототаев,
1969; Коков, Шахмурзаев, 1970].
В 70–80-е гг. издаются полные двуязычные нормативные словари, подготов-
ленные коллективом Карачаево-Черкесского НИИ под руководством Х. И. Су-
юнчева [РКБС, 1965; КБРС, 1989].
Крупным достижением не только карачаево-балкарской, но и общетюркской
лексикографии является трехтомный «Толковый словарь карачаево-балкарского
языка», составленный сектором карачаево-балкарского языка КБНИИ (ныне
КБИГИ). В нем впервые в истории тюркской толковой лексикографии все сло-
варные единицы и их значения переводятся на русский язык. Преимущество
толкового словаря с элементами перевода на русский язык над аналогичными
словарями, не имеющими их, заключается в следующем: 1) такой словарь со-
вмещает в себе два типа словаря: тюркско-русский и толковый; 2) перевод сло-
варных единиц и их значений на русский язык дает возможность пользоваться
словарем всем специалистам по тюркским и другим языкам.
Другой особенностью этого словаря является то, что в нем слова, созданные
способом конверсии (бай «богатый» → бай «богач», иги «хороший» → иги
«хорошо», башха «другой, иной» → башха «кроме, помимо» – послелог и др.),
рассматриваются как омонимы к тем словам, от которых они образовались.
При этом составители словаря исходили из того, что «если переход слов из
одной категории слов в другую социально утвержден, синтаксически освоен
и канонизирован общим употреблением, то возникают два различных слова-
омонимы» [Виноградов, 1940].
ВВЕДЕНИЕ 21
Третья особенность заключается в том, что синтаксически закрепленная

конверсия (употребление имени существительного в позиции определения в
функции имени прилагательного), вовсе не учитывающаяся в одних словарях
[ТСТЯ 1, ТСКЯ 1, ТСКЯ 2], учитывающаяся, но оценивающаяся как значение,
параллельное к первому значению, в других (ср. ТСУЯ: кумуш «серебро» // «се-
ребряный»), в ТСКБЯ демонстрируется определенным способом: кюмюш 1. «се-
ребро», 2. в позиции определения: «серебряный».
Четвертая особенность связана с размещением ФЕ в словаре. В отличие от
других толковых словарей, в которых ФЕ размещены внутри словарной статьи
под каждым из полнозначных элементов или в словарной статье так называемого
стержневого компонента ФЕ, в ТСКБЯ ФЕ размещаются в словарной статье их
первого компонента, так как при первом из указанных способов дублируются
сотни (а то и тысячи) ФЕ, а второй вряд ли осуществим, поскольку выделение
стержневого компонента ФЕ довольно трудно не только для неспециалиста,
но иной раз и для специалиста.
На сегодняшний день из всех разделов карачаево-балкарского языкознания
менее изученной остается морфология. Из частей речи, например, изучена
только половина: местоимения [Хабичев, 1961; Ахматов, 1998: 5–15], после-
логи и послеложно-именные слова [Хаджилаев, 1962], глаголы [Урусбиев,
1963], имена существительные [Соттаев, 1968], наречия [Гочияева, 1973],
прилагательные [Созаев, 1976].
В последующие годы в характеристику указанных частей речи внесены суще-
ственные дополнения и изменения. Например, уточнено, какие именно части речи
заменяются местоимениями [Ахматов, 1998: 5–15], обосновано, что формы гла-
гола на -ыу /-иу, -уу /-юу, -у нельзя отнести к именам существительным [Мизиев,
1999], проведено четкое разграничение между причастием прошедшего времени
на -гъан /-ген и образованным от него деепричастием на -гъанлы /-генли, между
литературной формой причастия будущего времени -ырыкъ /-ирик, -урукъ /-юрюк
и диалектной -ныкъ / -ник, -нукъ /-нюк, между литературной формой послелогов
бери «с тех пор [как…]», дери «вплоть до» и их диалектными формами беричин,
беричиннге, беричиге; деричин, деричиннге, деричиге [Гузеев, 1985: 135].
Хотя синтаксис карачаево-балкарского языка начал изучаться после всех
его основных разделов, в его разработке достигнуты значительные успехи.
Крупный вклад в это дело внесли У. Б. Алиев и И. Х. Ахматов.
Первую монографию по всем основным вопросам синтаксиса карачаево-
балкарского языка написал У. Б. Алиев, которая вышла в московском издатель-
стве «Наука» в 1973 г.
Актуальным вопросам синтаксиса посвящена монография И. Х. Ахматова
о главных членах предложения [Ахматов, 1968]. Особой заслугой его является
то, что он на материале карачаево-балкарского языка в тюркском языкознании
впервые изучил проблемы семантики синтаксиса [Ахматов, 1979, 1993] и от-
крыл в этом направлении свою школу [Кетенчиев, 2000; Додуева, 2003; Хуболов,
2002].
22 ВВЕДЕНИЕ
Изучение словообразования карачаево-балкарского языка началось лишь с

середины семидесятых годов прошлого столетия. Тем не менее, самые значи-
тельные успехи достигнуты именно по нему.
Аффиксация (именная) изучена в монографиях А. Ю. Бозиева [1965] и
М. А. Хабичева [1971, 1977, 1989], словосложение глаголов – М. М. Текуева
[1979], имен существительных – Л. Ж. Жабеловой [1986]. Авторам удалось
установить в основном четкие границы между грамматической и словарной
формами слова, а также словосочетанием и сложным словом.
В отличие от всех тюркских языков здесь семантическому способу слово
творчества уделено больше внимания, чем способам аффиксации и словосло-
жения. Первым начал изучение этого способа А. Ю. Бозиев (сан «конечность»
и сан «количество», къарт «старый» и къарт «старик», къапхан «кусавший» и
къапхан «капкан» и др.) [Бозиев, 1965: 77–80], хотя разновидности его, отличие
их друг от друга он и не раскрыл.
Исследование семантического способа словообразования с вычленением
его разновидностей на материале карачаево-балкарского языка развернулось
начиная с конца ХХ в. Так, по семантико-морфологической разновидности
данного способа написаны монография А. И. Геляевой [1999], кандидатские
диссертации Б. А. Мусукова [1985], А. М. Мизиева [1999] и Е. М. Хачировой
[2003], о семантико-морфолого-синтаксической разновидности – учебное
пособие [1998] и кандидатская диссертация Ф. К. Аппаевой [2002], учебное
пособие Ж. М. Гузеева и Т. Я. Чочаевой [2004], кандидатская диссертация
З. Х. Трамовой [2006], о лексико-семантической и семантико-морфологической
разновидностях на материале тюркских языков – монографии Ж. М. Гузеева
[2007, 2009].
Карачаево-балкарские лингвисты не ограничиваются описательным изуче-
нием своего языка, они уделяют внимание также сравнительно-историческому
и сопоставительному исследованию его. Так, в сравнительно-историческом
плане изучены местоимения, глаголы, наречия и послелоги, аффиксальное
словообразование имен существительных и прилагательных [Хабичев, 1989],
теория лексикографии [Гузеев, 1984, 1985], семантический способ словообра-
зования [Гузеев, 2010], в сопоставительном – синтаксис сложного предложения
[Алиев, 1959], фонетика – с русским [Гузеев, 1976], немецким [Тамбиев, 1992],
грамматика – с немецким [Текуев, 1996], русским [Текуев, 2002] языками, сло-
вообразование по конверсии [Асанова, 2007] – с английским языком. При этом
основа сравнительно-исторического изучения карачаево-балкарского языка
заложена М. А. Хабичевым, а сопоставительного изучения – У. Б. Алиевым.
Примечательно, что в карачаево-балкарском языке с 80-х гг. ХХ в. все
больше и больше внимания уделяется семантическому аспекту лексики, син-
таксиса и особенно словообразования.
ВВЕДЕНИЕ 23
VІ
Понятия «современный язык», «литературный язык», «общенародный
(национальный) язык» нередко осмысливаются как тождественные. Однако
в действительности это не так. Между ними различий больше, чем сходств.
Прежде всего, остановимся на названии «современный». С нашей точки
зрения, оно может быть отнесено к карачаево-балкарскому языку периода после
1937–1938 гг., т.е. после перехода карачаево-балкарской письменности на рус-
скую графическую основу. Именно начиная с этого года, карачаево-балкарский
язык начал отражать глубокие общественно-культурные сдвиги и преобразо-
вания, произошедшие после Октября, чего не мог осуществить он в полной
мере, когда письменность существовала на арабской и латинской графических
основах, недоступных основной народной массе. Он значительно обогатился и
претерпел глубокую и многоплановую перестройку, существенно изменились
его функции, общественная значимость, сфера употребления.
Название «современный» в одинаковой мере относится к общенародному
и литературному языку. Однако между этими разновидностями языка имеются
существенные различия.
Современный карачаево-балкарский национальный язык – это истори-
чески сложившаяся (в 1930 г.) языковая общность карачаевцев и балкарцев,
сосредоточившая в себе литературный язык, местные диалекты, просторечия,
профессионализмы и социальные жаргоны, т. е. всю совокупность языковых
средств карачаевского и балкарского народов. В современный же карачаево-
балкарский литературный язык не входят диалекты, просторечия, профессио-
нализмы и жаргоны. Литературный язык от названных форм существования
языка отличается обработанностью, нормативностью, широтой общественного
функционирования (диалектизмами, профессионализмами, жаргонизмами, про-
сторечиями же пользуются лишь отдельные группы карачаевцев и балкарцев),
общеобязательностью для всех членов коллектива, разнообразием речевых
стилей.
Современный карачаево-балкарский язык – это прежде всего язык художе-
ственной литературы, науки, печати, радио, телевидения, театра, школы и др.
Самой главной составной частью его является нормированность, в соответствии
с которой в общие словари из всех бытующих в народе слов отбираются обычно
общеупотребительные, значения которых в основном известны народу, произ-
ношение, правописание, образование их грамматических форм подчиняются
общепринятым правилам. Система норм литературного языка должна быть
общеобязательной, закрепленной и реализуемой в речевой практике. Это значит,
что говорящий и пишущий должны их соблюдать. Условием существования
литературного языка и успешного выполнения им своей коммуникативной
функции является обязательность норм.
Практика показывает, что протестовать против норм только потому, что
овладеть ими трудно, вредно. Например, в дискуссии об усовершенствовании
24 ВВЕДЕНИЕ
орфографии карачаево-балкарского языка ряд лингвистов высказывали пред-

ложение писать слова согласно их произношению. Однако оно не было при-
нято, так как приводило к непониманию смысла многих слов и изменению
его. Например, слова кючлю «крепкий, острый (на вкус)», «сильный, мощный;
крепкий», этчи «любитель мяса» при написании согласно произношению
(кюшлю, эччи) становятся непонятными, ибо в карачаево-балкарском языке нет
слов кюш, эч. Фонетическое написание слов азсын – «считать недостаточным
что, неудовлетвориться чем», ачлыкъ «голод» изменяет их смысл, т. е. делает
другими: ассын «пусть вешает», ашлыкъ «зерно», «ячмень».
Нормы литературного языка не стоят на месте, развиваются, общенародные
языковые элементы постепенно приобретают определенные формы, все, что не
носит общенародного характера в языке, постепенно отсеивается. Это означает,
что норма языка – категория историческая.
Все это говорит о том, что понятие «современный карачаево-балкарский
литературный язык» и «современный карачаево-балкарский национальный
язык» не идентичны, поэтому их нельзя смешивать.
Как и любой другой развитый язык, современный карачаево-балкарский
литературный язык выступает в двух разновидностях: устной и письменной.
Устная речь проявляется в устном речевом общении, для нее характерны пре-
обладание разговорно-бытовой лексики, употребление обычно простых пред-
ложений, порою даже неполных, несоблюдение порядка слов в них, повторы
отдельных слов и словосочетаний, эмоциональная интонация и др. Она обычно
не допускает употребления вульгарных, грубых слов. Для устной литературной
речи в абсолютном большинстве случаев характерна диалогическая форма.
Однако она иногда имеет и монологическую форму, с которой, например, люди
встречаются, слушая лекцию, доклад, выступление на собрании и др.
Через письменную речь передается научная, публицистическая, офици-
ально-деловая, художественно-эстетическая и иная официальная информация.
Этим, т.е. официальностью, обусловлено то обстоятельство, что данную раз-
новидность речи отличает точность и четкость словоупотребления, «ясность
и логическая стройность в развертывании мысли, лаконичность, соответствие
установившимся требованиям данного стиля» [Дудников, 1990: 10].
Специалисты отмечают, что «в истории литературных языков нормы пись-
менного языка складываются раньше, чем нормы устного. Для большинства
современных литературных языков характерна тенденция к сближению норм
литературно-письменного языка с нормами разговорной речи…» [Семенюк,
1990: 338]. На примере современного карачаево-балкарского языка видно, что
в основе сближения норм письменного и устного языка лежит постепенное
приобщение более широких социальных слоев общества (например, носители
малкарского и хуламо-безенгиевского говоров) к числу носителей литератур-
ного языка. Этому во многом способствуют совместное проживание и работа
носителей диалекта и литературного языка.
25
Гл а в а 1
ФОНЕТИКА. ФОНОЛОГИЯ. ОРФОЭПИЯ.

ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ
1.1. Фонетика
1.1.1. Общие сведения
Речь как конкретное говорение звуковая, имеет физическую природу, яв-

ляется функцией человеческого организма, а общение происходит в звуковой
форме. Следовательно, речь изучается в физике (в ее разделе «Акустика»),
анатомии и лингвистике. Иначе говоря, фонетика имеет акустический, анатомо-
физиологический и лингвистический аспекты.
Известно, что человек говорит больше, чем пишет, сначала учится говорить
и лишь потом – писать, что навыки письменной речи зависят от навыков устной
речи, от которых мы не свободны и тогда, когда читаем, пишем, думаем.
Лингвисты признают приоритет фонетики над другими разделами язы-
кознания, особенно грамматики и лексики. Так, М. В. Панов пишет, что «за-
кономерности языка проще понять на фонетике… Проверить новую теорию,
испытать правильность новых лингвистических взглядов удобно на материале
фонетики… Новые идеи испытывают на фонетическом материале, на звуках
языка, а потом переносят на грамматику, лексику… И нередко бывало, что
законы, оправдавшие себя в области фонетики, оказывались общеязыковыми,
т.е. верными и для грамматики, и для лексики» [Панов, 1979: 4]. Все это сви-
детельствует о важности изучения фонетики.
До 80-х гг. ХХ в. в одних исследованиях звукового строя отдельного тюрк-
ского языка, тем более в разделах грамматик, орфоэпия, фонология, графика
и орфография рассматривались не как самостоятельные разделы языкознания,
а как составные части фонетики, в других они, особенно фонология, орфо-
эпия, а также интонация и сочетание звуков, вовсе не присутствовали, т. е. не
рассматривались даже и как части фонетики. Между тем сочетание звуков и
интонация составляют стержень звукового строя языка, так как без уяснения
этих вопросов невозможно понять истинную суть слогоделения, формирования
высказывания и выделения его смысла, а также многих фонетических законов.
Таким образом, предмет фонетики понимается то очень широко, то очень
узко.
В исследованиях особенно последних 20 лет предмет фонетики сузился, в
результате чего из него выделились и оформились как самостоятельные разделы
языкознания фонология, рассматривающая функциональную сторону звукового
строя языка, просодика – словесное ударение и интонацию, графика – соот-
ношение между графемами и фонемами, орфография – систему правил, обе-
26 ФОНЕТИКА. ФОНОЛОГИЯ. ОРФОЭПИЯ. ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ
спечивающих единообразие написаний, орфоэпия – произносительные нормы.

Мы разделяем мнение авторов этих исследований.
Предмет и задачи фонетики. В связи с указанными обстоятельствами круг
вопросов, рассматриваемых в разделе «Фонетика» данного труда, суживается
и понятие «Фонетика» осмысливается как раздел языкознания, изучающий
систему звуков в их артикуляторном и акустическом аспектах, их сочетаемость
и изменения.
Фонетическая сторона языка – очень сложное явление. В отличие от других
лингвистических дисциплин она исследует не только языковую функцию, но и
материальную сторону своего объекта: работу произносительного аппарата, а
также акустическую характеристику звуковых явлений. Фонетика связана, как
уже говорилось, с такими нелингвистическими дисциплинами, как анатомия и
физиология речеобразования и восприятия речи, а также акустика речи. Если
учесть, что речевая деятельность является частью психической деятельности
человека, что фонетика, как и лингвистика в целом, связана и с психологией.
Звуковая сторона того или иного языка может изучаться частной и общей
фонетиками. Частными называются фонетики отдельных языков (например,
карачаево-балкарского, русского, английского, японского и др.), в которых рас-
сматриваются особенности употребления звуков, присущие только им. В отличие
от них в общей фонетике изучаются общие условия звукообразования, звуко-
употребления, общие закономерности сочетания звуков, образования слогов,
общие факторы, обуславливающие слогоделение и др., свойственные любому
языку. Поэтому общая фонетика основывается на фактах многих языков.
Частная фонетика может быть описательной (синхронической) и истори-
ческой (диахронической). Описательная фонетика изучает фонетические факты
какого-то языка статически, вне их развития. В ней изучаются звуковые явления
какого-то определенного периода жизни языка, а чаще всего его современного
состояния. В отличие от частной в исторической фонетике исследуются изме-
нения в звуковой стороне языка, устанавливаются исторические причины их.
В последние десятилетия языковедов все больше интересует выявление
сходства и различия в фонетическом строе разных языков. С этой целью срав-
ниваются как родственные (генетически связанные), так и неродственные (ге-
нетически не связанные) языки. В первом случае имеем дело со сравнительной
фонетикой, а во втором – с сопоставительной фонетикой. Сравнительная фо-
нетика, в отличие от сопоставительной фонетики, как правило, связана с исто-
рической и основывается на сравнительно-историческом методе.
Однако сравнительно-исторический метод не является универсальным.
Он не может объяснить сходства неродственных языков, т. е. сходства типоло-
гические. Это и явилось причиной разработки лингвистической типологии и
ареальной лингвистики. Задачей типологических исследований, в том числе и
в фонетике, является сравнительное изучение структурных и функциональных
свойств языков, причем сравниваться могут факты и неродственных языков.
В ареальной лингвистике, а именно в разделе ее фонетики, исследуются во-
ФОНЕТИКА 27
просы взаимодействия родственных и неродственных языков, расположенных

на определенной территории для выявления путей распространения тех или
иных языковых явлений.
С развитием техники широкое распространение получили эксперимен-
тальные методы изучения фонетики, которые позволяют изучать звуковые
явления в условиях, управляемых и контролируемых исследователем. Экс-
периментальным путем изучают механизмы произнесения звуков с помощью
специальных приборов и путем работы с информантами непосредственно в
среде носителей языка.
В любом литературном языке имеются те или иные произносительные
варианты. Изучением степени распространенности их занимается социофо-
нетика, в котором обследование проводится при помощи анкет, вопросников.
Следовательно, в зависимости от целей исследования фонетика бывает
общей и частной, описательной, исторической, сравнительной, сопостави-
тельной, типологической, ареальной, экспериментальной и социальной.
Карачаево-балкарский язык располагает только описательной фонетикой
А. Ж. Будаева «Система фонем современного карачаево-балкарского языка»
[1968] и «Сопоставительной фонетикой русского и карачаево-балкарского
языков» Ж. М. Гузеева [1976].
В данной работе рассматривается только описательная фонетика современ-
ного карачаево-балкарского литературного языка, включающая артикуляторную
и акустическую характеристику звуков, их сочетания в словоформах, изменения
в потоке речи, слог и слогоделение, интонацию и ударение.
Звуковая сторона языка и ее функции. Каждая единица языка состоит из
звуков (иногда из звука), и за исключением звуков (фонем) и слогов, единицы
языка обладают значением. Следовательно, с определенным звучанием морфем,
слов и предложений всегда связано значение.
Звуковые средства бывают сегментными (линейными) и суперсегментными
(нелинейными). К первым относятся звуки, ко вторым – тон, интонация, уда-
рение. В отличие от первых, вторые не существуют отдельно от материальных
оболочек языковых единиц, поэтому их невозможно ни произнести отдельно,
ни выделить из состава материальных оболочек слов или предложений.
Изменение состава звуковой оболочки любого слова приводит к ее раз-
рушению. Например, при изменении состава звуков слова шахар «город» по-
лучим бессмысленные сочетания звуков: жахар, тахар, бахар, шахай, шахам
и др. Изменив один звук в слове адам «человек», получим другие слова: атам
«мой отец», алам «свет, вселенная, мироздание, галактика, космос», анам «моя
мать», ашам «аппетит».
Бессмыслица получится и при нарушении последовательности составля-
ющих слово звуков: шахар, хараш, хашар, рахаш. Изменится смысл слова или
станет бессмысленной также при изменении ударения. Так, слово алмá «яблоко»
с ударением на втором слоге (алмá) – существительное, а с ударением на первом
слоге (áлма – «не бери») – повелительная форма глагола.
Звуковая сторона языка выполняет образующую и опознавательную

функции. Первая проявляется в том, что звуки «играют роль строительного
материала, из которых создаются звуковые оболочки» [Буланин, 1970: 9]. На-
пример, в слове шахар «город» пять звуков, которые расположены в опреде-
ленной последовательности. Благодаря постоянной связи данного звукового
комплекса и значения носители языка могут по звуковой оболочке опознавать
лингвистические единицы. В этом проявляется опознавательная функция зву-
ковой стороны. Например, возможность опознать слово шахар дает то, что его
звуковой комплекс всякий раз связывается с определенным значением. Только
опознание звуковой оболочки слова дает возможность отличить ее от звуковых
оболочек других слов и от звукосочетаний, лишенных смысла.
Таким образом, обе указанные функции звуковой стороны взаимосвязаны
и взаимообусловлены в процессе общения.
Словоформа ышáрчы «улыбнись-ка» при передвижении ударения на третий
слог становится бессмыслицей.
Предложения, как и слова, при неправильном интонационном членении
разрушаются, превращаясь в бессмысленный набор слов. Ср. Аны къалын къара
къашлары / эм кенг мангылайы / бек терлегендиле «Его густые черные брови
и широкий лоб сильно вспотели» и Аны / къалын къара / къашлары эм кенг /
мангылайы бек терлегендиле. При втором варианте интонационного членения
звуковой оболочки предложение не осмысливается.
Как видно из приведенных примеров, слово при разрушении звуковой обо-
лочки, предложение при неправильном интонационном членении утрачивают
связь звучания со значением и разрушаются.
Ритмико-интонационное и звуковое членение речи. Звучащая речь со-
стоит из отдельных отрезков: фразы, речевого такта, фонетического слова,
слога и звука.
Основными единицами речи являются фразы – законченные отрезки речи,
отграниченные друг от друга продолжительными паузами, выражающие за-
конченную мысль. Последнее свойство фразы, заключение в себе законченной
мысли, сближает ее с предложением. Однако фраза – высказывание, рассма-
триваемое с фонетической точки зрения, с точки зрения его звучания и инто-
национной законченности, а предложение – высказывание, рассматриваемое
с синтаксической точки зрения, с точки зрения его синтаксической структуры
и содержания. Следовательно, фраза и предложение тождественны только в
интонационной законченности.
Примеры деления текстов на фразы:
Кюн таякъла…|| Ала бюгюн бирси кюнледен эсе ариу кёрюнедиле. || Битеу
дуния жарыпды. || Адамланы кёллерин да жарытадыла ол таякъла. || (Гурту-
ланы Э.) «Лучи солнца…|| Они сегодня кажутся красивее, чем в другие дни. ||
Весь мир светится.|| И людей радуют эти лучи ||».
Осман анга не эсе да бир зат айтыргъа башлады, алай Хусей анга тын-
гыламады. || Османнга уа аны этгени ачыу тийди. || Не айтыргъа билмей,
ФОНЕТИКА 29
кетип къалды || (Токумаланы Ж.) «Усман что-то начал говорить, но Хусей его
не слушал. Усмана это обидело. || Он не знал, что делать, и ушел||».
Майны ал кюнлери. || Кюн тийипди, || жер жылыннганды, || кырдык чыгъа
башлагъанды. || (Гулаланы Б.) «Первые дни мая. || Солнце светит, || земля стала
теплой, || стала появляться трава ||».
Первый текст делится на четыре фразы, второй – на две, третий – на четыре.
Приведенные примеры показывают, что фраза и предложение не всегда со-
впадают. Например, во второй фразе сложное предложение (первое) содержит
две фразы, а в третьей фразе в сложном предложении (втором) – три фразы.
Краткие фразы типа: Мен ойнайма «Я играю»; Ол мени таныйды «Он знает
меня»; Кюн жылыды «День теплый» не делятся на речевые такты. На них
делятся только продолжительные по длительности фразы. Ср. Эрттенликде /
кюн чыгъаргъа / дырынчы бригада / правлен аллына жыйылды (газ. «Заман»)
«Утром / к восходу солнца / бригада сеноуборщиков/ собралась возле правления
(колхоза)» (четыре такта). Сени бла / ёхтемленебиз / барыбыз да! (Гуртуланы Б.)
«Мы все / гордимся тобою!».
Из этих примеров видно, что речевой такт состоит из знаменательной сло-
воформы или словосочетания, имеющих одно полное словесное ударение.
Энклитические слова имеют ослабленное ударение (например, чыгъаргъа,
аллына), интонационно подчиняясь другим знаменательным словам с полно-
весным ударением, или вовсе не имеют ударения (например, бла, да). К по-
следним относятся послелоги, союзы и некоторые частицы.
Во многих случаях деление фразы на речевые такты зависит от того, какое
значение говорящий вкладывает в высказывание. Например, фразу Экинчи кюн
ингирликде ала экиси да бизге къонакъгъа келдиле (Толгъурланы З.) «Во второй
день вечером они оба пришли к нам в гости» можно членить на следующие
варианты речевых тактов: Экинчи кюн ингирликде / ала экиси да / бизге къо-
накъгъа келдиле. – Экинчи кюн / ингирикде / ала экиси да / бизге къонакъгъа
келдиле. – Экинчи кюн / ингирикде / ала / экиси да / бизге / къонакъгъа келдиле.
В ряде случаев подобные варианты членения фразы на речевые такты
влияют на смысл высказываемого. Ср.: Къалай къууандырдыла / аны къарын-
дашыны сёзлери! «Как радовали / слова его брата!» – Къалай къууандырдыла
аны / къарындашыны сёзлери! «Как радовали его / слова брата!»; Айт, бюгюн
келсин «Скажи, пусть придет сегодня». – Айт бюгюн, келсин «Скажи сегодня,
пусть придет»; Окъу, /аныча эринчек болма! «Учись, /не будь ленивым, как он
(она)!» – Окъу аныча, /эринчек болма! «Учись как он (она), не будь ленивым!».
При членении фразы на такты надо помнить, что речевые такты, состоящие
более чем из одного слова, характеризуются смысловой и синтаксической
цельностью. Поэтому неправильным будет, например, следующее членение
на такты: сен келгенли / бери букв. «как ты пришел с», башха адам / бла букв.
«другой человек / с», ол кетгенден сора букв. «после он ушел». Эти сочетания
разделены от своих компонентов – послелогов бери «с», бла «с», сора «после»,
поэтому бессмысленны и не составляют речевых тактов. Чтобы составить
речевой такт и иметь смысловую и синтаксическую цельность, их следует

употреблять так: сен келгенли бери «с тех пор как ты пришел», башха адам
бла «с другим человеком», ол кетгенден сора «после его ухода», «после того
как он ушел».
Речевые такты расчленяются на фонетические слова – отрезки звуковой
цепи, объединенные одним словесным ударением. Например, фраза Алá кибик
жашла / болсагъыз á сиз да (Кациланы Х.) «Были бы и вы такими парнями,
как они!» состоит из двух речевых тактов, а каждый из них – из двух фонети-
ческих слов.
Фонетические слова делятся на слоги, а слоги – на звуки. В отличие от
фраз, речевых тактов и фонетических слов, слог обычно не обладает семан-
тикой. Например, фонетическое слово сени кибик означает «похожий на тебя;
такой, как ты», а слоги его лишены значения. Только на первый взгляд кажется,
что в случаях совпадения с отдельной морфемой слог имеет самостоятельное
значение. Например, в фонетических словах юйле бла «с домами», сенден да
«и от тебя» слоги юй (юй-ле-бла), сен (сен-ден-да) совпадают с морфемами юй
«дом», сен «ты» – корнями словоформ юйле «дома», сенден «от тебя». Однако
значения «жилое помещение» (юй) и «личное местоимение 3-го л. ед. ч.» (сен)
принадлежат не слогам – единицам фонетики, а морфемам (корням) – значимым
частям слова.
То же самое следует сказать о звуках. Естественно, они тоже не имеют соб-
ственного значения. Значение, которое приобретает звук, совпадая с морфемой
или служебным словом, на самом деле принадлежит не ему, а морфеме или
слову, выражаемым им. Например, словоформа атам «мой отец» делится на
слоги а-там. Звук |м| во втором его слоге совпадает с аффиксом принадлежности
1-го л. ед. ч. – -м. В третьем слоге фонетического слова чыкъсанг а «выходи-ка»
(чыкъ-са-нга) звук |а| совпадает с частицей а, выражающей просьбу. Однако
эти значения принадлежат не самим звукам |м| и |а|, а их «совместителям»:
аффиксу -м и частице а.
Таким образом, устный текст состоит из фраз, фразы – из речевых тактов,
речевые такты – из фонетических слов, фонетические слова – из слогов, слоги –
из звуков. Первые три из этих речевых отрезков имеют самостоятельное зна-
чение, а последние два лишены его.
Фонетическая транскрипция. Транскрипция (от лат. transcriptio – пере-
писывание) – это способ письменного обозначения устной речи с помощью
букв и условных знаков. С точки зрения того, какие именно свойства звуков
отражает транскрипция, различают фонетическую и фонематическую тра-
диции. Фонетическая транскрипция должна точно отражать фонетические
особенности звуков.
Для записи карачаево-балкарской устной речи используются буквы (гласные
и согласные) карачаево-балкарского языка, а также дополнительные диакрити-
ческие (надстрочные и подстрочные) и некоторые другие знаки.
ФОНЕТИКА 31
Фонетическая транскрипция имеет свои принципы и правила. Основными

из ее принципов являются следующие:
«1) не должно быть букв, не обозначающих звуков;
2) каждая буква должна обозначать один звук, а не сочетания звуков;
3) каждая буква должна обозначать всегда один и тот же звук» [СРЛЯ,
2001: 85]. Учитывая это, из гласных букв карачаево-балкарского языка в транс-
крипции не используются е, я, ё, ю, из согласных – щ, къ, гъ, нг, дж. Буквы ь,
ъ используются для обозначения безударных гласных |и|, |ю|, |у|, |ы| в особом
случае (см. ниже).
В транскрипции применяются также дополнительные буквенные знаки,
отсутствующие в карачаево-балкарском алфавите: гласные ö, ÿ, согласные к,
г, н, ж, (вм. къ, гъ, нг, дж), j и надстрочные (,), (`), (´), (·), (), строчный (-), под-
строчный (^) и другие (/, //, []) знаки, а буковки (д, т) вверху слова от букв ж, ч.
В карачаево-балкарской фонетической транскрипции применяются следу-
ющие правила:
1) ударные и безударные гласные звуки |а|, |э|, |о|, |у|, |ы|, |и| обозначаются
во всех случаях буквами а, э, о, у, ы, и, а звуки |ё|, |ю| – буквами ö, ÿ (ёр [öр]
«подъем», юч [ÿч] «три»);
2) полумягкость согласного обозначается запятой вверху справа от буквы:
билямукъ [б’ил’амуқ] «мучная похлебка»;
3) словесное ударение обозначается краткой черточкой над гласными, на-
клоненной вправо, побочное ударение – черточкой, наклоненной влево, а син-
тагматическое или фразовое – двумя: адамла [áдамлá] «люди», уллубаш [ул:
убáш] «большеголовый», сени кибик [с’эн’и´ к’ибик»] «как ты»; Мен школда
ишлейме [м’эн’ школдá иш’л»эйме] «Я работаю в школе»;
4) долгота согласного звука показывается двумя точками за буквой: аппа
[ап: а] «дед», эртте [эр’т’: э] «рано», ингир [иң’: ир’] «вечер», жоннгурчха
[ж’оңурч’ха] «щепка»;
5) транскрибируемые звук, слово, фраза, текст заключаются в квадратные
скобки: а [а], б [б], баш [баш] «голова»; Кюнле исси болгъандыла [к’ÿл’э′ ис’:
и болгъандыла] «дни стали жаркими»;
6) речевые такты отделяются друг от друга вертикальной чертой, за-
конченные фразы – двумя: Къарадым, алай кöрмедим [Қъарадым, алай
к’öр’м’еди΄м’] «Я посмотрел, но не увидел»; Иш башланды [Иш’ башланды]
«Работа началась»;
7) компоненты фонетического слова соединяются дефисом: юй таба [юй-
таба] «в сторону дома», сени уа [c’эн’и-уа] «а тебя»;
8) согласный / й / перед ударным гласным отмечается знаком j, а его вариант
(и неслоговой) – буквой й: къоян [коjан] «заяц, кролик», жай [жай] «лето»;
9) оглушение сонорных согласных обозначается крышечкой под буквой:
былай [былáй], «так», жыр [жыр] «песня», литр [л’итр];
10) долгий затвор при произношении отмечается буквами слева над строкой:
атчы [атчы] «конюх», ажал [аджал] «смерть»;
11) ударный гласный |а| после мягкого согласного обозначается точкой

вверху слева от него, а в заимствованиях – и другие ударные гласные: аття
[ат’: á] «тятя», илляу [ил’:áу] «игрушка»; рюмка [р’ýмкъ],·осетр [Λc’отр] лётчик
[л’отч’ик], ликер [л’ик’óр];
12) изменение гласных в положении перед мягким согласным в заимство-
ванных словах показывается точкой вверху справа от них: руль [ру·л’], роль
[ро·л’], пальто [пΛ·л’т’ó];
13) безударные гласные звуки |и|, |ÿ| между согласными шумными и со-
норным |р| обозначаются буквой ь, а |у|, |ы| – буквой ъ: тебирерге [т’эб’ьр’эр’г’],
«трогаться, отправляться, направляться (куда-л.)», седиретирге [с’э’дьр’эт’и’г’э]
«разматывать, распускать, раскручивать что», чапыракъ [ч’апърақ] «лист»,
топуракъ [топърáқ] «глина, земля»;
14) ударные гласные между мягкими согласными в заимствованных словах
отмечаются двумя точками вверху над буквой: ридикюль [р’идик’ÿл’], тюлень
[т’ÿл’эн’], вестибюль [в’эс’т’ибÿл’].
Образец фонетической транскрипции. Сосурукъ, аскерини аллында бара,
Дых таугъа жетдиле, кече чыранла тюбюнде къалдыла. Не аз да сууукъ болмай,
бузламай, танг атдырдыла (Нарты) [сосъруқ / аск’эр’ини / ал: ындá бара / дых
тауға жет’: ил’э / к’эч’э ч’ырал: á т’ÿб’ÿн’д’э қалдыла / / н’áз-да суууқ бóлмай /
бузлáмай / таң ат: ырдылá / /] «Сосурук мчался впереди войска. Доскакали до
Дых-тау, переночевали под (его) ледниками. До утра [ни один из них] не замерз
и [даже] не продрог» (перевод Т. М. Хаджиевой).
Акустическая характеристика звуков. Акустика (от греч. akustikos –
слуховой) в узком смысле – учение о звуке. Звуки речи являются разновидно-
стью звуков, существующих в природе и воспринимаемых человеческим ухом.
Они, как и всякий другой звук, являются результатом воздействия на слуховой
аппарат человека колебательных движений воздушной среды. «Источниками
звуков речи служат колебания голосовых связок в гортани и трение воздушной
среды о стенки речевого аппарата» [Буланин, 1970: 15].
Звук – волновое колебание частиц воздуха. Звуки друг от друга отличаются
высотой, силой, длительностью и тембром.
Высота звука – это его качество. Она зависит от частоты колебаний голо-
совых связок. В зависимости от скорости колебательных движений возникают
звуки с разной частотой. Медленные колебания производят звуки низкой ча-
стоты, быстрые – звуки с высокой частотой. Чтобы измерить частоту звука,
обычно определяют, сколько колебательных движений производит источник
звука в одну секунду. Единица, служащая для измерения частоты, называется
герц. Звуки с низкой частотой являются низкими (напр., гул двигателя, само-
лета), а звуки с высокой частотой (напр., пение птиц) – высокими.
Звуки возбуждаются колебаниями, которые бывают периодическими и
непериодическими. Период колебания – это отрезок времени, за который со-
вершается одно полное колебание. Периодическими являются колебания,
периоды которых равны. Такие колебания возбуждают звуки, называемые
ФОНЕТИКА 33
тонами, а непериодические – звуки, называемые шумами. Речь содержит

тоны – музыкальные звуки и шумы – глухие (неясные) звуки.
С акустической точки зрения тон создают обычно гласные, а шум – со-
гласные. Однако сонорные, хотя артикуляционно являются согласными, по
акустическим характеристикам ближе к гласным.
Звучность является акустическим параметром качества звука. По степени
звучности гласные стоят на первом месте, сонорные согласные – на втором,
звонкие – на третьем, глухие – на четвертом месте [СРЛЯ, 2001: 94]. Некоторые
лингвисты выделяют 3 степени звучности. По их мнению, гласные являются
звуками наибольшей звучности, сонорные согласные – средней звучности, а
шумные согласные – низкой звучности. То есть степень звучности звонких и
глухих шумных согласных, как они считают, не отличаются [СРЛЯ, 1981: 95-96].
Следовательно, гласные звуки громче всех других звуков, сонорные со-
гласные – громче других согласных, но менее громче, чем гласные, шумные
звонкие – громче глухих, но менее громче, чем сонорные, и тем более гласные,
глухие – тише всех звуков.
Звучность как гласных, так и сонорных согласных тоже неодинакова. Наи-
более звучным среди гласных звуков считается |а|, менее звучными – |и|, |ы|,
|о|, |у|, еще менее – безударные |ы|, |и| в положении между шумными и |р|,
т. е. редуцированные. Среди сонорных более звучны |j|, |л|, |й|, менее – |р|, |нг|.
Размах (амплитуда) колебания может быть большим или меньшим. Чем
больше размах колебания, тем сильнее звук. Силу звука нельзя смешивать с
его громкостью, она зависит от силы (или интенсивности) звука и его частоты.
Сила звуков измеряется в децибелах.
Длительность звучания звуков речи не одинакова. Одни из них могут зву-
чать большее время, другие – меньшее. Длительность звуков речи измеряют в
тысячных долях секунды – миллисекундах (мс).
Волновое колебание воздуха может быть простым или сложным. Голо-
совые связки человека совершают сложные колебания. В результате получается
сложный звук, состоящий из основного тона и обертонов. Основной тон вы-
зывается колебанием целого тела (напр., струны), а обертоны – колебанием его
частей. Качество звука в целом определяет основной тон, так как он является
самым сильным. Обертоны звучат слабее основного тона, слитно с ним и на
слух не распознаются, лишь придают звуку определенную окраску. Наличие
и сила каждого из них определяет тембр звука – окраску звука, определяемую
положением формант в частотном спектре звука.
Форманта – это область концентрации звуковой энергии.
Спектр звука – совокупность гармонических колебаний (волн), создаваемых
каким-либо источником, – определяется его формантной структурой.
Запись формантной структуры звука и спектра звука осуществляют специ-
альные приборы, соответственно спектрограф и спектрограмма.
Признаками звуков, которые изображает спектрограмма, являются следу-
ющие [Панов, 1979: 50–59]:
3 Заказ № 261
1. Вокальность – невокальность. К вокальным относятся гласные и сонорные

согласные, к невокальным – шумные согласные.
При произношении вокальных для воздушной струи имеется свободный
проход в ротовой или носовой полости, при произношении невокальных такого
прохода для нее нет.
2. Консонантность – неконсонантность. Все гласные являются неконсонант-
ными , а согласные – консонантными. Сила неконсонантных звуков значительно
больше, чем сила консонантных звуков. Сильные звуки на спектрограмме пере-
даются черными, а слабые – бледными оттенками.
3. Высокая тональность – низкая тональность. Высокими являются звуки
с большей частотой колебаний, а низкими – с малой частотой. К первым от-
носятся гласные переднего ряда (|и|, |э|, |ÿ|, |ö|), зубные (|д|, |т|, |з|, |с|, |н|, |л|,
|ц|), передненебные (|ч|, |ж|, |җ|, |ш|, |ш’: |, |р|) и средненебный |j| согласные, ко
вторым – все остальные звуки (гласные заднего ряда |ы|, |а|, |у|, |о|), губные |б|,
|п|, |м|, |ў|, |в|, |ф|, заднеязычные |г|, |к|, |х’|, увулярные |гъ|, |къ|, |х|, |нг|, фарин-
гальный / h / согласные.
4. Диффузность – компактность. Диффузные звуки – гласные верхнего
подъема |и|, |ÿ|, |ы|, |у|, губные и зубные согласные, а компактные – гласные
неверхнего подъема |а|, |э|, |о|, |ö| и небные.
5. Огубленность – неогубленность. Эти признаки присущи, как правило,
гласным: огубленные – |о|, |у|, |ö|, |ÿ|, неогубленные – |а|, |э|, |ы|, |и|. Из согласных
огубленным является губно-губной сонорный |ў|. Огубленность указанных
звуков понижает характерные для них форманты. У огубленных гласных,
сравнительно с неоугубленными, форманты сильно понижены.
6. Диезность – недиезность. Диезные звуки от недиезных отличаются повы-
шением тона. К диезным в карачаево-балкарском языке относятся полумягкие
согласные звуки |б’| – |п’|, |г’| – |к’|, |д’| – |т’|, |з’| – |с’|, |җ’| – |ч’|, |в’| – |ф’|, |л’|, |м’|,
|н’|, |р’|, |х’|, |ш’|, |ш’: | и переднерядные гласные |э|, |ö|, |ÿ|, |и|, к недиезным – все
остальные гласные и согласные.
7. Прерванность – непрерванность. Прерванными являются смычные |б|,
|п|, |д|, |т|, |г|, |к|, |қ|, |ц|, |ч|, |җ| и дрожащий сонорный |р|. Их признак на спек-
трограмме – четко отрезанная чернота. Все остальные гласные и согласные –
непрерывные, у которых чернота на спектрограмме постепенно сгущается.
8. Резкость – нерезкость. При произнесении резких звуков (|ц|, |ч|, |р|) в ро-
товой полости возникают завихрения струи, когда часть воздуха, загибаясь, идет
поперек общего потока, возмущая его. На спектрограмме оказываются пятна.
9. Звонкость – глухость. Звонкими являются все вокальные и звонкие
шумные звуки.
Артикуляционная характеристика звуков. Артикуляция (от лат.
аrticulatio < articulare – членораздельно произносить) – работа органов речи,
необходимая для произнесения определенного звука речи. Эта работа состоит из
трех моментов: экскурсии, выдержки и рекурсии. Экскурсия – переход органов
речи в рабочее состояние, выдержка – нахождение их в данном положении,
ФОНЕТИКА 35
рекурсия – переход к артикуляции следующего звука или переход к нейтраль-

ному положению. Редко бывает так, чтобы в речевой цепи были представлены
все три момента, потому что экскурсия одного звука часто является рекурсией
предшествующего, а рекурсия – экскурсией следующего за ним. Например,
при произнесении слова топ «мяч» кончик языка подходит к зубам. Это экс-
курсия звука |т|. Прикоснувшись к ним, язык останавливается, напор воздуха
порывает смычку и произносится звук |т|. Это означает выдержку данного
звука. После этого язык отходит от зубов и двигается вглубь ротовой полости.
Таким образом, осуществляется рекурсия звука |т| и экскурсия звука |о|. При
произнесении |о| язык отодвигается назад, приподнимается, губы округляются,
в результате чего получается выдержка его. Затем язык занимает нейтральное
положение (рекурсия), а губы смыкаются, что означает экскурсию звука |п|,
который произносится при сомкнутых губах. Этот момент – выдержка его.
При произнесении этого слова (топ) были три выдержки. Следовательно,
количество звуков в слове совпадает с количеством выдержек при его произ-
несении.
В образовании акустических свойств звуков участвуют различные участки
речевого аппарата человека. Этот аппарат состоит из следующих основных
дыхательных органов (легких, бронхов и трахеи), гортани с голосовыми связ-
ками, полости рта с языком и губами, полости носа, мягкого и твердого неба.
Речевой аппарат состоит из двух частей. Одну из них составляют легкие,
другую – все остальные органы, которые в образовании звука принимают прямое
участие. Роль легких в этом процессе косвенная, они предоставляют воздушную
струю для звукообразования. Из легких через бронхи и трахею воздушная струя
попадает в гортань. Если в то время, когда из легких идет воздушная струя,
голосовые связки сдвинуты и напряжены, то они колеблются, и образуется тон
(музыкальный звук), который нужен для произнесения гласных и звонких со-
гласных. Когда голосовые связки раздвинуты, воздушная струя их не трогает,
свободно проходит через гортань, звук не создается. При таком положении об-
разуются глухие согласные. Ротовая и носовая полости являются резонаторами,
которые усиливают частоту колебаний звуков.
Когда маленький язычок бывает опущен, то открывается проход в носовую
полость и к ротовому резонатору подключается носовой. Оба резонатора вместе
формируют качество звука. В зависимости от роли в звукообразовании органы
речи разделяются на активные и пассивные. К активным относятся язык,
губы, маленький язычок, нижняя челюсть, к пассивным – зубы, мягкое небо,
твердое небо, альвеолы. Активные органы подвижны и играют основную роль
в образовании звуков речи, а пассивные неподвижны и их роль в образовании
звуков второстепенна. Главными органами речи в звукообразовании явля-
ются язык, губы и зубы. Язык – самый подвижный орган: двигается во всех
направлениях. Он имеет кончик, спинку и корень, а его спинка – переднюю,
среднюю и заднюю части. Губы менее подвижны, а зубы неподвижны. Однако
зубы активнее участвуют, чем губы, в образовании звуков: больше половины
согласных звуков образуется непосредственно ими или с их участием.
3*
1.1.2. Система вокализма

1.1.2.1. Характеристика гласных звуков
В современном карачаево-балкарском языке восемь гласных звуков: |а|, |э|,

|о|, |ё|, |у|, |ю|, |ы|, |и|. Классификация их основывается на трех признаках: уча-
стии губ, степени подъема языка по вертикали по отношению к небу, степени
продвинутости языка вперед или отодвинутости назад по горизонтали.
В зависимости от участия или неучастия губ в образовании гласных раз-
личаются гласные огубленные (|о|, |ё|, |у| |ю|) и неогубленные (|а|, |э|, |ы|, |и|).
При образовании огубленных гласных губы округляются (в большей степени
при образовании |о|, |ё|) и выпячиваются вперед (в большей степени при об-
разовании |у|, |ю|), уменьшая выходное отверстие, удлиняя ротовой резонатор.
При образовании неогубленных гласных такая артикуляция губ не наблюдается,
хотя определенное положение губ характерно и для них.
Различия по подъему связаны с тем, что гласные произносятся с большим
или меньшим подъемом стенки языка. Одни из них произносятся с наивысшим,
другие с меньшим подъемом языка. К первым относятся |ы|, |и|, |у|, |ю|, вторым –
|а|, |э|, |о|, |ё|. Соответственно они называются гласными верхнего подъема (или
узкими) и гласными нижнего подъема (или широкими).
Одни гласные произносятся при продвинутом вперед языке, другие – при
оттянутом назад языке. Эти особенности характеризуют различия гласных по
ряду. Гласные |и|, |э|, |ю|, |ё| образуются в первом, |о|, |у|, |а|, |ы| – во втором слу-
чаях. Соответственно их называют гласными переднего ряда (или передними)
и заднего ряда (или задними).
Несмотря на совпадение у одних подъема и ряда (|а|, |о| – верхнего подъема,
заднего ряда; |э|, |ё| – верхнего подъема, переднего ряда; |и|, |ю| – нижнего
подъема, переднего ряда; |ы|, |у| – нижнего подъема, заднего ряда), у других
огубленности (|о|, |ё|, |у|, |ю|) и неогубленности (|а|, |э|, |ы, |и|), в произнесении
их имеются существенные различия. Например, |а| произносится при более
широком растворе рта, чем |о|, |э| – чем |ё|, |и| – при более узком растворе рта,
чем |ю|; при произнесении |у| губы округляются больше, чем при |о|. Эти факты
свидетельствуют о некоторой условности артикуляционной классификации
гласных звуков. Более достоверные их различия могут быть установлены только
при экспериментальном исследовании.
Таким образом, гласный звук карачаево-балкарского языка имеет три при-
знака: ряд, раствор, огубление. При этом по признаку ряда они делятся на задние
и передние (|а|-|э|, |о|-|ё|, |ы|-|и|, |у|-|ю|: ат «конь» – эт «мясо», от «огонь» – ёт
«желчь», тылы «тесто» – тили «его (ее) язык», ур- «бить» – юр «лаять»), по
признаку раствора – на узкие и широкие (|ы|-|а|, |и|-|э|, |у|-|о|, |ю|-|ё|: жыл «год» –
жал «наем», бир «один» – бер «дать», ур- «бить» – ор- «жать», тюз «равнина» –
тёз- «терпеть»), по признаку огубления – на огубленные и неогубленные (|о|-|а|,
|ё|-|э|, |у|-|ы|, |ю|-|и|: оз- «опередить» – аз- «худеть», ёт «желч» – эт «мясо», жур
«косуля» – жыр «песня», юч «три» – ич- «пить»).
ФОНЕТИКА 37
Отмеченные артикуляционные признаки гласных карачаево-балкарского

языка можно представить в виде следующей таблицы:
задний передний
Ряд
аоуы эёюи
верхний нижний
Подъем
аоэё июыу
огубленные неогубленные
Огубление
оёую аэыи
Следует отметить, что характеристики гласных звуков карачаево-балкарского

языка по ряду имеют более или менее заметные колебания, обусловленные вли-
янием соседних согласных, а именно увулярных, зубных |д|, |т|, |з|, |с| и губных.
Тем не менее, они не препятствуют фонематическому противопоставлению
передних гласных задним.
По подъему тоже нет особых различий между гласными. Лишь как более
узкие выделяются от остальных гласные переднего ряда, гласные |и| и |ю| и
самая широкая из гласных заднего ряда – |а|. Это не мешает сохранять данным
гласным свое соотношение по подъему: жал «наем, батрачество» – жыл «год»,
бел «поясница» – бил «знать», он «десять» – ун «мука», тёш «холм, пригорок,
горка» – тюш «полдень». Произношение губных гласных |ё| и |ю| в соседстве с
согласными |г| и |к| в литературном карачаево-балкарском языке и его ц/з диа-
лекте не совпадает. В диалекте они более отодвинуты по ряду назад и имеют
меньшую длительность произношения. В связи с этим в данной позиции огуб
ливаются слабо, почти как |о|, |у|. В сочетании же с другими согласными их
реализация в диалекте совпадает с реализацией в литературном языке. Однако
замечено, что губные гласные более четко произносятся в сочетании с губными
и зубными согласными: буз «лед» – боз «серый», ёт «желчь», юс «поверхность,
верх, верхняя часть чего-л.». Звуки |о| и |ё| по огубленности уступают |у| и |ю|.
Тем не менее, именно огубленность и заметная расширенность отличает |о| и
|ё| соответственно от |э| и |ы|, хотя по ряду и длительности эти пары гласных
довольно близки.
Длительность гласных зависит не только от ударения, но и от структуры
слога, особенно от его открытости или закрытости, от количества неударных
слогов в словоформе и характера соседних согласных. По долготе звуки |э| и
|ы| уступают другим гласным.
В отличие от других тюркских языков в карачаево-балкарском языке огу-
блению подвергаются гласные |и| и |ы|. Этому способствует губно-губной со-
гласный |ў|. Вместо гласных |и| и |ы| перед ним произносятся соответственно
|ю| и |у|.
Четкость, ясность гласного зависит от его длительности. Чем гласный ко-
роче, тем менее ясно он звучит и претерпевает ослабление, становится неопре-
деленным или менее определенным, что нередко приводит к его позиционным

изменениям. Например, безударный гласный |ы|, обычно имеющий нормальную
долготу (ср. хылú «шалость, озорство», тылы «тесто», мындá «здесь», сынá-
«испытывать что», «пережить, выстрадать что», жырлá «петь»), оказываясь
между шумными и |р|, становится сверхкратким: чап(ы)рáкъ «лист», къалт(ы)
рá- «дрожать», таб(ы)рáкъ «удобнее».
Гласные в открытом ударном слоге имеют максимальную длительность.
Однако длительность их и в открытых слогах не совсем одинакова. Сравним,
например, первые ударные слоги в словоформах áлан «эй, слушай (обращение)»
и мáчы «возьми-ка». Слог а – неприкрытый открытый, а ма – прикрытый от-
крытый. На длительность гласного |а| в слоге ма в определенной мере препят-
ствует согласный |м|, а слог а не имеет никаких препятствий. Это препятствие
увеличивается при наличии в слоге шумного, особенно глухого согласного, ср.
слоги ба и та в словах бала «детеныш», тана «теленок».
Из гласных неударных слогов наименее обусловленным является первый,
представляющий открытый неприкрытый слог: адáм «человек», узáкъ «да-
лекий», орáм «улица», ышáн «примета», «признак, черта», юлéш- «делить что»,
эгéч «сестра», ёгюз «вол», ирúк «валух». В этом слоге гласные произносятся
более ясно, чем в других неударных слогах, ср.: атым «мой конь», атыбыз «наш
конь», ирúк, ириклé «валухи». В этих словоформах безударные гласные вторых
слогов значительно уступают по своей длительности безударным гласным
первых слогов.
Это дает основание для утверждения, что в двусложных и многосложных
словах сильной фонетической позицией является первый неприкрытый не-
ударный слог. Это «подтверждается и подкрепляется фонологически ведущим
положением гласного первого слога любого тюркского слова в его фонемном
строении…» [Юлдашев, 1981: 34]. По гласному первого слога можно предо-
пределить, какие гласные (передние или задние) и согласные (смягченные
или не смягченные) появятся в последних слогах, а также определить, какие
гласные (по узости – широкости, огубленности – неогубленности) возможны
или невозможны за гласным первого слога. Например, в карачаево-балкарском
языке за гласным |э| первого слога не следуют |ю| и |ё|, за |и| – |ё| и |ю|, за |ё| и
|ю| – |и|, |а|, за |а| и |ы| – |о| и |у|, за |о| и |у| – |ы|.
На первый взгляд кажется, что за тем или иным гласным первого слога
чаще других гласных следует он сам. Однако в большинстве случаев это не
так. Например, в карачаево-балкарском языке за гласными |ю| и |и| чаще, чем
они, следует |э|, а за гласными |о| и |у| – |а|.
Гласные переднего ряда. Звук |и|. Он является самым передним из всех
переднерядных и самым узким среди узких гласных карачаево-балкарского
языка. По сравнению с другими передними гласными он значительно ближе
к |э| и составляет с ним коррелятивное противопоставление по подъему: бир
«один» – бер- «давать», тиш «зуб» – теш- «пробивать что, снимать что», сиз
«вы» – сез- «почувствовать, ощущать что», кир- «входить» – кер- «растягивать
что», жик «сустав» – жек- «запрягать», мен «я» – мин- «садиться куда-либо
ФОНЕТИКА 39
(для поездки)», ит «собака» – эт «мясо», иш «работа, занятие, труд, деятель-

ность» – эш- «плести, заплетать, вить что».
Данный звук не имеет ограничений в своем употреблении. Он встречается в
начале, середине и конце корневых и аффиксальных слов, а также в аффиксах:
иш «работа» ишек «сомнение», биз «мы», эки «два», киши «человек», битим
«урожай», мен + и «меня», кел + тир- «принеси», кел + ди «он пришел, она
пришла», бир + лик «единство».
Находясь в безударном положении, |и| подвергается разной степени ре-
дукции. Можно отметить, например, меньшую степень его редукции в по-
ложении перед согласными звуками |ш| и |л|: кишủ «человек», кишéн «путы»,
эришủ «некрасивый», билямỳкъ «мучная похлебка», жилямỳкъ «слеза», билимлủ
«образованный».
Гласный |и| в большей степени подвергается редукции в основном в сле-
дующих случаях:
1. Перед |ш| в начале слова: ишéк «сомнение, подозрение», ишексúз «несо-
мненно, безусловно», ишхилдú «брусника, черника».
2. В позиции перед шумным и сонорным |р| как в первом, так и во втором
слогах: тирéл- > тьрéл- «упираться во что, наталкиваться, натыкаться на
кого-что», биреулéн > бьреулéн «кто-то, некто», темирéу- > темьрéу «лишай
(на лице)», тебирé- > тебьрé- «трогаться, отправляться, направлять (куда-л.)»,
седирé- > седьрé- «размотаться, раскрутиться, спустить (о петле и т.п)»,
кендирáш > кендьрáш «конопля».
Звук |и| не употребляется ни в препозиции, ни в постпозиции гласного |ю|,
а в отношении переднерядных |и| и |е| не имеет ограничений в своем употре-
блении: бийик «высокий, высоко», жилик «костный мозг», «мозговая кость»,
келин «сноха», билек «рука», жигер «смелый».
Следует также отметить, что гласный звук |и| перед сонорным |ў| переходит
в |ю|: келюу (орф. келиу) «приход, приезд», итюу (орф. итиу) «утюг».
Звук |э|. Он шире |и|, но ýже других переднерядных гласных, встречается
в любой позиции слова, а также в аффиксах: эл «село», эт «мясо», эгеч «се-
стра», эмен «дуб», кеме «судно, корабль», тегене «корыто», бир + ге «вместе»,
эл + ле «села», кел + мез «не придет», бил + се «если узнает». В словоформах
этот гласный употребляется за всеми гласными переднего ряда, хотя после |и|
встречается реже: элек «сито», сенек «вилы», эгеч «сестра», жюрек «сердце»,
сюек «кость», бюйрек «почка», жётел «кашель», кёгет «плод, фрукт», кёлек
«рубашка, сорочка», жилек «земляника», ийне «игла».
Из гласных переднего ряда за ним не употребляется только |ю|. В словах
тюркского корня выступает перед всеми согласными, за исключением увулярных
|къ| и |гъ| и аффрикаты |җ|: кебин «саван», кеп «форма», «колодка», эт «мясо»,
бизде «у нас», эгеу «напильник», деу «богатырь, силач», эл «село», эм- «со-
сать», эн «метка, надрез», эс «память», без «лимфоузел», беш «пять», селей-
«стихнуть, успокоиться, убавляться», эгеч «сестра», кенг «широко, широкий»,
жеген «циновка». Перед звуками же |ф|, |х|, |ц| гласный |э| может выступать
только в заимствованиях: налтех «украшение, сплетенное из шелковых или
золотых нитей», кеф «пьяный», «облик», «настроение, душевное состояние».
Существует мнение, что «в словах эгеч «сестра», эркек «самец» начальный

|э| произносится ýже или закрытее, чем второй» [Будаев, 1976: 36]. Однако оно
не обосновано на экспериментальных данных, поэтому неубедительно.
На качество звука |э| влияют предшествующие огубленные гласные |ё|, |ю|
и последующий губно-губной согласный |ў|, под воздействием которых он
становится огубленным, и, таким образом, во втором слоге таких слов, как
тёртеу, тёртеулен «четверо», ючеу, ючеулен «трое» появляется |ё|: тёртёу,
тёртёулен, ючёу, ючёулен.
Звук |ё|. Он шире |е| и по ряду занимает несколько более переднее поло-
жение, чем |е|. Поскольку подъем его шире, чем у |е|, |и|, он имеет слабое, чем
|ю|, огубление и резко отличается от него по подъему.
Его употребление в несложных словах ограничено только первым слогом
односложных и многосложных слов и позицией их начала и середины (между
гласными): ёч «пари, заклад», «премия, приз», ёр «подъем», кёз «глаз», сёз
«слово», кёкюрек «грудь», жётел «кашель», тёнгертке (карач.) «бревно». Со-
четание этого гласного с другими гласными, а также с согласными довольно
ограничено (см. ниже).
Звук |ю|. Он самый передний из губных гласных, шире |и|, но заметно уже
всех остальных гласных; от |ё|, кроме узости, отличается еще более заметным
огублением. По своим различительным признакам |ю| противопоставлен другим
переднерядным гласным. Встречается в односложных и двусложных корнях:
(кюл «зола», тюз «ровный», «равнина», юч «три», тюлкю «лиса», кюмюш
«серебро»), в первом и втором слогах двусложных и многосложных исконно
тюркских слов: (кюйе (орф. кюе) «моль», тюкюр- «плевать», тютюнле- «тлеть,
дымить(ся); куриться»), в аффиксах (тюкюр + юк «плевок», «слюна», тёз +
юм «терпение, выдержка; воля», кёз + юм «мой глаз», кёр + гюзт- «показывать
что кому»), а также во всех позициях слова: (юр- «лаять», кюн «солнце, день»,
дюрю (карач.) «валок»). В соседстве с согласным |ў|, |х|, глубокозаднеязычными
|гъ|, |къ| не встречается, не допускает после себя |и| и |ё|. Из гласных переднего
ряда он сочетается с |е| и |ю|: жюрек «сердце», кюеу [кюйеу] «зять», юлюш
«доля, надел, часть, паек», дюлдюр «сказочный конь-богатырь».
Качественная характеристика карачаево-балкарских гласных |ю| и |ё| от-
личается от |ю| и |ё| кыпчакских языков, в которых они имеют более заднюю
артикуляцию, и почти совпадает с |ю| и |ё| огузских языков [Будаев, 1976: 40].
Произношение этих гласных в ц-з - диалекте карачаево-балкарского языка со-
впадает с произношением их в кыпчакских языках.
Гласный |ю| в первом предударном слоге, находясь между шумным и со-
норным |р|, редуцируется обычно в трехсложных словах: кёбюрек > кёбьрек
«побольше», кётюрем > кётьрем «немощный, дряхлый», чёфюре > чёфьре
«отжимки», кёкюрек > кёкьрек «грудь»1.
Мнение, согласно которому «в начале слова |ю| приобретает признак |й| и выступает как
1
дифтонгоид: йючюнчю «третий», йюйюрюбюзнюкю «принадлежащий нашей семье» [Грам-

матика, 1976: 40], не подтверждается фактами.
ФОНЕТИКА 41
Гласные заднего ряда. Звук |а|. Он самый широкий и самый задний из всех
гласных заднего ряда, который по этим качествам совершенно противоположен
звуку |у|. Из гласных этой группы по подъему ему близок |о|, а по ряду – |ы|.
В наиболее чистом виде звук |а| произносится под ударением, ср.: алмá
«яблоко», къáчан «когда», балалá «детеныши», áйтма «не говори». Однако
акустическая четкость его неодинаково под ударением. Наибольшая акустиче-
ская четкость этого звука достигается в конце слова под ударением в открытом
слоге, ср.: ашá- «кушать» и аш «еда, пища», санá- «считать» и сан «счет», алáды
«он (она) берет» и ал- «брать».
Звук |а| не имеет никаких позиционных ограничений и обладает высокой
употребительностью: ат «конь», ант «клятва», баш «голова», къарт «старый,
старик», ара «середина», заман «время».
Качество звука |а| в отдельных позициях нуждается в уточнении, например,
в позиции после смягченных согласных, особенно |л| в словах типа билямукъ
«мучная похлебка», жилямукъ «слеза», билялмайма (орф. билалмайма) «не
могу знать», кетялмайма (орф. кеталмайма) «не могу уходить», жетялмайма
(орф. жеталмайма) «не могу догнать», бишлякъ (орф. бишлакъ) «сыр». Ут-
верждается, что в подобных случаях фонема |а| реализуется как звук, средний
между |е| и |а|, т.е. как |ə| в азербайджанском, туркменском, казахском и других
тюркских языках [Будаев, 1968: 64–66; 1976: 34; 35].
В приведенных и подобных им словах смягченные согласные |л|, |ч|, |ш|, |т|
не влияют не качество последующего за ним гласного |а|, независимо от того,
какой буквой он обозначается, |а| или |я|.
Этот гласный после смягченных согласных произносится так же, как и
после твердых согласных, ср.: жилян [җ’ил’ан] «змея» и къолан «пестрый»,
бичакъ [б’ич’акъ] «нож» и жомакъ «сказка», бишлакъ [б’ишл’акъ] «сыр» и
ташла «камни», эталмайма «не могу делать» и аталмайма «не могу бросить».
В двусложных и многосложных словах после |а| обычно следуют |а| и |ы|:
тала «поле», къама «кинжал», адам «человек», сабан «засеянное поле; пашня,
нива», къала «крепость», тары «просо», арыкъ «худой», базыкъ «толстый»,
къашыкъ «ложка», къатлама «слоенная лепешка (жаренная в масле)», махтан-
чакъ «хвастун», мамытхы (карач.) «кладовая», жамычы «бурка». Гласный |ы|
также свободно употребляется и перед |а|: ышан «признак, примета», «метка,
знак», сынам «опыт», чыракъ «светильник, лампа», тырман «упрек», тырнакъ
«ноготь», «коготь», мынча «столько». С губным |у| гласный |а| сочетается в
исконно тюркских словах постпозитивно и препозитивно (улакъ «козленок»,
узакъ «даль», ушакъ «беседа», аууз «рот», ахлу «родственник», тауукъ «ку-
рица»), а с |о| – обычно постпозитивно (къонакъ «гость», жомакъ «сказка»,
тона- «грабить»).
Артикуляция звука |а| видоизменяется в зависимости от характера соседних
согласных: после переднеязычных имеет более переднюю артикуляцию (таш
«камень», дау «претензия, иск», жар «овраг, обрыв, круча», сан «тело»), а после
заднеязычных – более заднюю артикуляцию (къар «снег», агъаз «ласка», хал

«положение», «состояние; самочувствие; настроение»).
Звук |а| в карачаево-балкарском языке при изолированном употреблении
обозначает союз или частицу: Мен окъуйма, сен а жазаса «Я читаю, а ты пи-
шешь»; Ишге барсанг а «Иди, пожалуйста, на работу».
Звук |ы| ýже |о|, но шире |у|, по ряду стоит ближе к |о|, чем к |а|. Употреби-
тельность его высокая и не ограничена ни позиционно, ни морфологически:
ыз «след», ырхыз «икра», къыз «девушка», сырт «спина», ычхын- «освобож-
даться, вырываться, выпутываться», ышы- «тереть, натирать», тылы «тесто»,
башы «его (ее) голова», къая + чы «скалолаз», аш + ны «пищу, еду», жаш +
лыкъ «молодость», баш + чы «руководитель». Из заднерядных за ним следуют
только |ы| и |а|: ындыр «гумно», къырыкъ «желоб, лоток», мыллык «туша», къы-
ланч «зигзаг», къырпакъ «пороша», бырнак «отчужденный», жырна «сечка,
кушанье (вареное зерно кукурузы)». С заднерядными губными гласными |ы|
не сочетается ни препозитивно, ни постпозитивно 1.
Попадая в окружение глухих согласных (особенно |п|, |къ|, |т|, |с|) и сонор-
ного |р|, гласный |ы| подвергается сильной редукции: чапыракъ – чапъракъ
«лист», татыран – татъран «хрен», чокъуракъ – чокъъракъ «морская ра-
кушка», асыра – асъра- «хранить, беречь что», «хоронить, погребать кого»,
къырал – къърал «государство», къырау – къърау «иней».
Находясь перед губно-губным сонорным |у|, звук |ы| переходит в |у|, т.е.
подвергается губной гармонии: къарыу – къаруу «сила», айтыу – айтуу «пре-
дание, сказание, легенда» и др.
Звук |о| среди губных гласных наиболее широкий задний, наименее огу-
бленный. При его образовании язык отодвигается назад и приподнимается к
своей задней части, рот раскрывается больше, чем при |у|, губы вытягиваются
вперед и округляются. Употребляется он во всех позициях слова, редко – в
аффиксах и изолированно – в роли междометия, сохраняя свое качество 2: ор-
«жать что», он «десят», къол «рука», жол «путь, дорога», къоркъ – «боятся»,
чурко «таминамбур», диммо «глупый», он + оу «десятеро (о людях)», къурш(а) +
оу «обруч», тона + уул «грабеж», о сен а! «ну и ты!».
Данный звук встречается не только в первом, втором, но и третьем слогах
карачаево-балкарских слов (къонгуроу «колокол», томуроу «обрубок бревна,
чурбан», Табакъсоулары «Табаксоевы»), свободно употребляется в препо-
зиции |а| и |у| (къолан «пестрый», осал «плохой», къонакъ «гость», омакъ «на-
рядный, нарядно», олтан «подошва», ойна – «играть», болат «сталь, булат»,
отун «дрова», орун «место», толу «полный», къонгур «бурый (о масти)», сокъур
«слепой», бокъур «зоб», богъаз «пролив, затон») и поcтпозиции |у| (улоу «транс-
1
В связи с этим утверждение, что фонема ы может следовать за любым гласным заднего
ряда… следует считать недоразумением [см.: Будаев, 1968: 109].
2
Приведенные примеры, число которых (особенно двусложных) можно увеличить втрое,
свидетельствует о несостоятельности мнения, согласно которому, |о| «в исконно карачаево-
балкарских словах встречается только в первом слоге» [Будаев, 1976: 38].
ФОНЕТИКА 43
порт», гулоч «посох, клюка», къурош «впадина глаза», бузоу «теленок», бушто
«тюря (хлеб, накрошенный в айран, молоко, сметану)», уммо (дет.) «корова»,
бугъой «трещина ледника», бугъоу «оковы, кандалы», но очень редко перед |о|
(оноу «совет, наставление», «решение, распоряжение, постановление», отоу
«комната», тоноу «грабеж») и вообще не встречается перед |ы| 1.
Находясь между губным |б| и переднеязычными |д| и |т|, гласный |о| имеет
вариант, продвинутый вперед и более огубленный (бодуркъу «чучело, пугало
(огородное)», бота «плед») в постпозиции увулярных |гъ| и |къ| – несколько
суженный, сильно отодвинутый назад (къол «рука», бугъоу «оковы, кандалы»), а
в препозиции сонорного |нг| – носовой, продвинутый назад (монг «сытый», тон-
къай – «опрокидываться, лететь кубарем (карач.), кончаться, заканчиваться»).
Звук |у| – самый узкий и долгий из всех заднерядных гласных, по подъему
и ряду резко отличается от широких |а| и |о|. При его артикуляции «нижняя
челюсть приподнята больше, чем при других гласных, язык отодвинут назад
от нижних зубов, губы сильно вытянуты вперед и округлены больше, чем при
|о|» [Будаев, 1976: 39].
|У| обладает высокой употребительностью, встречается во всех позициях и в
аффиксах: уллу «большой», уку «сова», бурху «ломтик, кусочек, мизерная часть
чего», уру + чу «вор», узун + лукъ «длина», къол + у «его (ее) рука», умут + суз
«потерявший надежду», унут + уу «забывание», уру + ну «яму».
Этот звук широко представлен в односложных корнях (ун «мука», жур
«косуля», туз «соль», бур-«крутить», ус «каприз»), в первом – третьем слогах
двусложных и многосложных исконно тюркских слов (улакъ «козленок», душман
«враг», сурат «картина, фотография», къура- «организовать», къумурсха «му-
равей», жугъутур «горный козел, тур», устукку «пучок, клочок (шерсти и т. п.)»,
бодуркъу «чучело, пугало (огородное)»). Как видно из приведенных примеров,
за |у| в последующих слогах чаще всего выступают |а| и |у|. Что касается звука
|ы|, то он не совместим в одном слове с |у|.
Как и другие узкие гласные, |у| в количественном отношении неустойчив.
Однако в отличие от них данный звук в безударном положении не ограничи-
вается сильной редукцией, которой он подвергается, попадая в окружение
шумных и сонорного согласного |р|, перед ударным |а| (сохуран – сохъран «из-
жога, сокъуран- > сокъъран- «раскаиваться в чем, сожалеть о чем»), топуракъ>
топъракъ «глина, земля», чокъуракъ > чокъъракъ «морская раковина», до-
бурачан > добърачан «полный, тучный»), а выпадает, например, оказываясь
между сонорными |й| и |н|, |й| и |р| и сонорным |ў| и шумным |з| в словах къойун
(орф. къоюн) «пазуха», бойун (орф. боюн) «шея», бурун «нос», орун «место»,
аууз «рот» при присоединении к ним аффикса принадлежности, так как про-
исходит разложение слогов и перестановка ударения: къойнýм (орф. къоюнýм)
«моя пазуха», бойнýм (орф. боюнýм) «моя шея», бурнý (орф. бурунý) «его (ее)
нос», орнубýз (орунубýз) «наше место», аузýм (орф. ауузýм) «мой рот».
1
Несостоятельно также мнение о произношении начального |о| с элементом сонорного
согласного |ў|, в результате якобы образуется дифтонгоид ўо [Будаев, 1968: 111].
Ни характер соседних согласных, ни место ударения в слове, ни структура

слога не оказывают заметного влияния на качество произношения звука |у|, не
изменяют его основную разновидность. Лишь в результате внимательного на-
блюдения над его произношением можно обнаружить, что наиболее отчетливый
его вариант возникает, когда он оказывается в окружении зубных |т|, |д|, |с|, |з|
и губных согласных: туз «соль», тупас (карач.) «неуклюжий», дуппа-душман
«заклятый враг», пуф (подражание звуку, возникающему при вспышке), буму?
«это ли?», тут – «ловить, держать, браться за кого-что». В этих случаях |у|
оказывается узким, передним и огубленным. Более отодвинутый задний и,
естественно, менее отчетливый его вариант возникает, когда он оказывается
между заднеязычными и увулярными или в соседстве с одним из них в закрытом
слоге: къух-къух (звукоподражание кашлю), хунер «умение, мастерство», хукму
«разрешение», къуш «орел», уккаш (дет.) «обнять», жукъа «тонкий, тонко»,
хумха «гундосый, гнусавый».
1.1.2.2. Фонетические явления комбинаторного характера,

связанные с гласными
Вводные замечания. Речь представляет собой не просто последователь-

ность изолированно произносимых звуков, а непрерывный звуковой поток. В по-
токе речи звуки оказываются в различных положениях, в различных сочетаниях
с другими звуками. Это обуславливает их взаимодействие и взаимовлияние и
приводит к различным звуковым изменениям.
Взаимодействуют соседствующие звуки в корне слова, на стыке корня и
аффикса, частей сложного слова, звуки на стыке соседних слогов и слов, в
аффиксах. В результате этого одни звуки уподобляются друг другу, другие,
наоборот, расподобляются, звуки меняются местами, одни звуки и слоги вы-
падают из слов, другие вставляются в них.
В современном карачаево-балкарском языке имеют место следующие виды
звуковых изменений 1) в области гласных: сингармонизм (в основном как
прогрессивная ассимиляция гласных), регрессивная ассимиляция, редукция
и выпадение, эпентеза, протеза, эпитеза, апокопа, гаплология, вставка слога в
слово; 2) в области согласных: ассимиляция, диссимиляция, метатеза, аккомо-
дация, диэреза, вставка.
Некоторые из них, например, эпентеза, протеза, эпитеза, апокопа, связаны
с фонетическим освоением заимствований, особенно из русского языка и через
его посредство из других языков.
Сингармонизм. Суть его заключается в единообразном оформлении
гласных и согласных слова. Поскольку такое оформление касается как корня,
так и аффиксов, то традиционная квалификация его как чисто фонетического
явления не вполне соответствует действительности. Поэтому совершенно прав
В. А. Виноградов, считающий сингармонизм морфонологическим явлением
[Виноградов, 1990: 445].
ФОНЕТИКА 45
По закону сингармонизма качеством гласного первого слога в слове опре-

деляется характер гласных последующих слогов.
Традиционно различают два вида сингармонизма: небный и губной. При
небном сингармонизме первый слог имеет гласный заднего или переднего
ряда, а при губном – губной гласный тех же рядов, соответственно последу-
ющие слоги имеют такие же гласные. Ср. адам + ла + ры + быз «наши люди»,
эгеч + ле + рим «мои сестры» и тюлкю + чюк + ню «лисичку», кюн + дюз +
люк «навес (для скота)».
В карачаево-балкарском языке, как и в абсолютном большинстве тюркских
языков, небный сингармонизм проявляется четко, а губной – слабо.
Небный сингармонизм в словах тюркского корня нарушается редко: жиля-
«плакать», жилян «змея», билямукъ «мучная похлебка», хычин «хичин (род пи-
рога)», къамичи «плеть, плетка, хлыст, кнут, нагайка», жашил «зеленый», бичакъ
«нож», минчакъ «бусина, бусинка», «бусы, четки», бишлакъ «сыр, брынза».
В карачаевском варианте языка, а также в ц/з диалекте случаев нарушений
сингармонизма еще меньше. Так, большинство приведенных слов реализуется
в них без нарушения закона сингармонизма: джыла, джылан, хычын, бычакъ,
мынчакъ, бышлакъ (карач.) и зыла, жылан, хыцын, быцакъ, мынцакъ, бышлакъ
(ц/з-диал.).
В сложных словах этот закон нарушается чаще, чем в простых: эркегырыу
«мужчина», тиширыу «женщина», ючжыллыкъ «трехлетний», биркюнлюк
«однодневный», къаракёз «черноглазый», бешатар «пятизарядное ружье»,
жукъабет «тонколиций».
Небный сингармонизм нарушают следующие аффиксы:
1) аффикс возможности -ал: келтир + ал «смочь принести (привезти)»,
тиле + ял «смочь попросить». У карачаевцев аффикс -ал встречается и в
«мягком» варианте: бил + ел + мей + ме «не могу знать», кеч + ел + мейди «не
может простить»;
2) аффикс сравнения -ча: сени + ча «как ты», кюйюз + ча «как ковер»,
ёгюз + ча «как вол»;
3) аффикс уподобления -лай: биз + лай «как мы», мен + лай «как я», сен +
лай «как ты». Однако этот аффикс может употребляться и в форме – лей, когда
на нее падает ударение: Сен да мен+лей эте айланаса «И ты поступаешь как я»;
Къанлым сенлей алчы болсун! букв. «Чтобы мой враг был таким передовиком,
как ты!» (Да какой ты передовик!);
4) аффикс множественного числа -ла (в личных именах и фамилиях): Бид-
жилары «Биджиевы», Къулийлары «Кулиевы», Кючмезлагъа «Кучмезовым».
В карачаевском варианте встречается и «мягкая» разновидность его: Биджилери
«Биджиевы», Эбзеледе «у Эбзеевых»;
5) аффикс уподобления -сыман: жашил + сыман «зеленоватый», тели +
сыман «глуповатый, придурковатый».
Губной сингармонизм проявляется значительно слабее, чем небный. Соблю-
дается он в основном в определенном количестве корневых слов и в аффиксах
притяжательных, родительного и винительного падежей, а также словообра-

зования -чукъ / -чюк, -лукъ / -люк, -чу / -чю: кюмюш «серебро», тюлкю «лиса»,
тунгуч / тюнгюч «первенец», тютюн «дым, табак», кукурт / кюкюрт «сера»,
журун «лоскут», къундуз «выдра», ёгюз «вол», ёгюз + ню «вола», ёгюз + чюк
«маленький вол», тобукъ + лукъ «наколенник», кюмюш + чю «ювелир, мастер
серебряных дел, серебряник», ёшюн + люк «нагрудник, нагрудный ремень
(в конской сбруе)», ётюрюк + чю «лжец, обманщик», ёгюз + юм «мой вол»,
ёгюз + юнг «твой вол», ёгюз + ю «его вол». В аффиксах множественного числа,
дательного, местного и исходного падежей губной сингармонизм не соблюда-
ется: бузоу + ла «телята», бузоугъа «теленку», бузоуда «на теленке», бузоу +
дан «от теленка».
В аффиксах закон губного сингармонизма сохраняет свою силу больше
на узкие губные гласные (|у|, |ю|), чем на широкие (|о,| |ё|): кюл + кю + лю
«смешной, веселый», кюйюз + чюк «коврик», юч + юнчю «третий», кючюк +
чюк «щеночек», къур + ул + уш + чу «строитель», уз + ун + лукъ «длина», суу +
укъ + лукъ «холод, мороз», тут + ур + укъ «олово».
Как уже отмечалось, огубляющее влияние на предшествующие узкие
гласные |ы| и |и| в аффиксе –ыу / -иу и слогах ыу и иу оказывает губно-губной
сонант |ў|: кел + иу > келюу «приход», бар + ыу > баруу «хождение», эжиу >
эжюу «мелодия, сопровождения,», итиу > итюу «утюг», сарыу > саруу «тош-
нота», къарыу > къаруу «сила, мощь».
Комбинаторное влияние этого согласного на предшествующий широкий
гласный |е| в аффиксе -еу / -у наблюдается и после слога с губными гласными
|ю| и |ё|: тёрт + еу > тёртёу «четверо», юч + еу > ючёу «трое», тёле + у >
тёлёу «платеж».
В корнях ряда слов задний и передний губные гласные |у| и |ю| варьируют.
При этом |у| характерен балкарскому варианту языка, а |ю| – карачаевскому:
курт / кюрт «сугроб», кукурт / кюкюрт «сера», тунгуч / тюнгюч «первенец»,
дуру / дюрю «валок», кундуш / кюндюш «чемерица».
Сингармонистические варианты между губными и негубными также имеют
место: губу / гыбы (карач.) «паук», шулпу / шылпы (карач.) «морось, мелкий
дождь», кезиу / кёзюу (карач.) «очередь», «период; пора».
Широкие негубные гласные |а| и |е| в карачаево-балкарском языке в аф-
фиксах, как правило, не огубляются, а узкие |ы| и |и| могут огубляться. Ср.
къон + акъ «гость», бур + чакъ (диал.) «фасоль, горох», тюй + ме «пуговица»,
юз + ге + ле «щепка», кён + чек «брюки» и орын > орун «место», кёрик > кёрюк
«кузнечный мех».
Если слов с нарушением сингармонизма в собственно карачаево-балкар-
ской лексике два-три десятка, то слогов таких намного меньше: ан + ня «мать,
мама, бабушка», ат + тя «папа, отец; дед», гел + ля «бабушка», бел + ляу (дет.)
«люлька, колыбель», жи + ля- «плакать», жи + лян «змея», би + ля + мукъ
«мучная похлебка», ил + ляу «игрушка», ги + ляу «дыра». В большинстве же
слов с нарушением сингармонизма слоги сингармонистичны. Например, слова
ФОНЕТИКА 47
хыли «шалость», къамичи «кнут, нагайка, плеть, плетка, хлыст», хычин «род
пирога», жашил «зеленый», чыкъынжик «сорока», бишлакъ «сыр», бичакъ
«нож», къоргъашин «свинец» несингармонистические, однако слоги в них
сингармонистичны: хы + ли, къа + ми + чи, хы + чин, жа + шил, чы + къын +
жик, биш + лакъ, би + чакъ, къор + гъа + шин.
Несингармонистические слоги в карачаево-балкарском языке, как правило,
встречаются среди арабо-персидских заимствований: некях «венчание», зекят
«очистительная милостыня в пользу бедных», кяфыр «безбожник», гяуур «ино-
верец», гюнях «грех», шерият «шариат», бисмилля «господи, благослови!»,
билляхи «ей-богу, клянусь!», лязим «честно» (вводное слово); нужда, необхо-
димость, потребность», Кязим, Кямил, Кямал, Гяусар, Кябахан (лич. имена).
Основная особенность сингармонизма – гармония гласных. Однако син-
гармонизм не ограничивается одной гармонией гласных, а распространяется
и на согласные. Это значит, что если слог или слово содержат задние гласные,
то согласные в них твердые, а если слог или слово содержат передние гласные,
то согласные в них смягченные. Иначе говоря, смягченность или твердость
согласных зависит от ряда гласного: передний он или задний. Этому правилу
не подчиняются согласные |къ|, |гъ| и |җ|, |ч|. |Къ| и |гъ| – только твердые, не со-
четаются с гласными переднего ряда, а |җ| и |ч| – только смягченные, не имеют
твердого варианта.
В отличие от других тюркских языков в карачаево-балкарском языке уву-
лярные |къ| и |гъ| являются не только комбинаторными вариантами заднеязычных
|к| и |г|, но выступают и как самостоятельные фонемы, в противовес |къ| и |гъ|,
гармонируя как с гласными заднего ряда, так и с гласными переднего ряда:
как «мамалыга» – къакъ «вяленый, сушеный», сыгын «кизяк» – сыгъын – «ту-
житься», чага «тяпка» – чагъа «расцветая», кирдик «мы вошли, зашли» – кырдык
«трава» – къырдыкъ «мы уничтожили, истребили».
Таким образом, основная причина нарушения сингармонизма в собственно
карачаево-балкарских словах кроется в согласных |җ| и |ч|, которые в данном
языке являются не смягченными, как в других тюркских языках, а мягкими.
В связи с этим, тюркские слова типа жыла- «плакать», жылан «змея», къа-
мычы реализуются в нем как жиля, жилян, къамичи, а в его баксано-чегем-
ском говоре и слова чыран «ледник», чырай «внешний вид, красота», чынар
«чинара», чычхан «мышь», ортанчы «средний» – как чиран, чирай, чинар,
чичхан, ортанчи.
Мягкость согласных |җ| и |ч| влияет не только на последующий гласный
|ы|, превращая его в |и|, но и на предыдущий |ы|: минчакъ «бусинка, бусинка,
бусы», бичакъ «нож», житча (дет.) «мясо».
Влияние мягких |җ| и |ч| испытывают и соседние согласные. Например,
в словах ташчы «каменщик», агъашчы «лесоруб, дровосек», «лесник, лес-
ничий», ажаш – «заблудиться; пропасть, отбиться», жаш «парень», жилямукъ
«слеза», жилян «змея» согласные |ш| и |л| произносятся не твердо, как следовало
по закону сингармонизма, а смягченно.
Следовательно, в карачаево-балкарском языке, в отличие от других тюрк-

ских языков, роль гласных иногда заменяют согласные |җ| и |ч|, подчиняя себе
гласного |ы| и согласных |ш| и |л|.
Гласные аффиксов подчиняются гласному последнего слога слова как
в словах тюркского корня, так и в заимствованиях: жашил + ле «зеленые»,
китаб + ым «моя книга», кино + гъа «в кино», спектакль + де «в спектакле»,
эжиу + чю «аккомпаниатор, тот кто вторит». Исключение составляет лишь одно
слово: ариу «красивый» – ариу + ла «красивые», ариу + чукъ «красивенький»,
ариу + лукъ «красота».
Ассимиляция гласных. В карачаево-балкарском языке, как и во многих
других тюркских языках, в ряде сложных и простых слов имеет место регрес-
сивная ассимиляция гласных по ряду и лабиализации. Так, в сложных наречиях
бюгюн «сегодня» (бу «этот» и кюн «день»), бюгече «этой ночью, сегодня ночью»
(бу «этот» и кече «ночь») под влиянием переднего гласного |ю| второго слова
гласный |у| первого слова перешел в |ю|. В слове бюрсюкюн «позавчера», «по-
слезавтра» (бирси «другой» и кюн «день») губной гласный |ю| второго слова
ассимилировал негубной гласный |и| первого слова и превратил его в губной |ю|.
В слове же быйыл «этот (текущий, нынешний) год», «в этом (текущем, ны-
нешнем) году» (бу «этот» и жыл «год»), наоборот, губной гласный |у| первого
слова ассимилировался негубным гласным |ы| второго слова.
Регрессивная ассимиляция гласных по лабиализации происходит между
корнем и аффиксом в словах алай «так, таким образом» (ол «тот» + лай), былай
«вот так» (бу «этот» + лай) и производных от них. В них, как видно, предше-
ствующие губные |о| и |у| ассимилируются последующим негубным |а|.
Редукция и выпадение гласных. Редукции, т. е. ослаблению, краткому
произношению, подвергаются обычно узкие гласные предударных слогов в
следующих позициях:
1) между шумными согласными и сонорным |р|: чапыракъ «лист», топу-
ракъ «почва, земля, глина», сапыран «желтуха», тебире – «трогаться, отправ-
ляться, направляться (куда-л.)», седире – «размотаться, раскрутиться; спустить
(о петле)», чокъуракъ «ракушка», кёбюрек «побольше», чёфюре «выжимки,
оставшиеся после процеживания бузы, вина и т.п. напитков»;
2) между шумным |б| и сонорным |л|: шибиля «молния», къыбыла «юг»;
3) между шумными |б| и |з|: эбизе «сван», абизех «парный круговой танец»,
абызыра – «приходить в замешательство, теряться»;
4) между шумными |б| и |җ|: чибижи «красный перец», илибиже «блюдо
(из курятины или мяса в белом соусе)»;
5) между сонорным |м| и аффрикатами |җ| или |ч|: жамычы «бурка», къамичи
«нагайка, кнут, плетка», тамычы «капля», хумужу «свежая сырковая масса»,
къымыжа «голый», къамыжакъ «жук»;
6) между сонорным |м| и шумным |з|: эмизик «соска», тамызыкъ «растопка
(сухая лучина, щепка)».
ФОНЕТИКА 49
Узкие гласные |у|, |ы|, |и| подвергаются более сильной редукции и выпадают
в следующих случаях:
1. Когда к двусложным существительным, оканчивающимся на |н|, присоеди-
няются аффиксы принадлежности единственного числа и ударение переносится
с основы на аффикс: орун «место» – орну «его (ее) место», бурун «нос» – бурнум
«мой нос», эрин «губа» – эрнинг «твоя губа», къарын «живот» – къарны «его
(ее) живот», бойун (орф. боюн) «шея» – бойнуна «на шею».
2. При образовании сложных слов из двух, если первое оканчивается на
узкий гласный, а второе начинается на широкий гласный: экиайлыкъ > экайлыкъ
«двухмесячный», жетиайлыкъ > жетайлыкъ «семимесячный», алтыаякъ >
алтаякъ «пронырливый, хитрый, увертливый, вездесущий», уллуёзек > уллёзек
(карач.) «бузина», къатыемчек > къатемчек «с тугими сосками (о корове)» и др.
Описанные выше явления выпадения узких гласных не отражены в орфо-
графии карачаево-балкарского языка.
3. При присоединении аффикса собирательного числительного -еу/-ау к
количественному числительному, оканчивающемуся на гласный: алты + ау >
алтау «шестеро, шесть человек», эки + еу > экеу «двое, два человека», жети +
еу – жетеу «семеро, семь человек».
4. При образовании глагола от имен существительных, обычно оканчиваю-
щихся на |н|: къыйын «труд, работа», «заработок» – къыйна – «затруднять, утруж-
дать, беспокоить, изнурять кого», «мучить, беспокоить кого-что, причинять
боль кому», сарын «плач, причитание» – сарна – «оплакивать кого, причитать,
рыдать», ойун (роф. оюн) «игра» – ойна – «играть», орун «место» – орнал – «пу-
скать корни, укореняться, укрепляться в почве (о деревьях, растениях и т. п.».
Последние два явления выпадения узких гласных отражены и в орфографии.
Выпадают не только предударные узкие, но и широкие гласные, например,
в таких случаях:
1. При присоединении к деепричастию на -е/-а формы возможности -ал:
кел + е + ал > келал «смочь прийти (приехать)», келтир + е + ал > келитирал
«смочь привезти», жаз + а + ал > жазал «быть в состоянии писать», бар +
а + ал > барал «быть в состоянии пойти (поехать) куда-л.».
2. При образовании сложных слов, когда первый компонент оканчивается,
а второй начинается на гласный: къарааякъ > къараякъ «черноногий», тёбе-
деойнар > тёбедойнар «шкура двух-, трехмесячного ягненка», гитчеаууз >
гитчаууз «с маленьким ртом», къысхаакъыл > къысхакъыл «ограниченный (о
человеке)».
В первом из этих случаев выпадение гласного в орфографии отражается,
а во втором не отражается.
В устной речи широкие заударные гласные выпадают обычно из конца
глаголов в трех случаях:
1. Из формы глагола 3-го лица ед. ч. настоящего времени -ды / -ди, -ду /
-дю: келеди > келед «идет (едет) сюда», барады > барад «идет (едет) туда»,
окъуйду > окъуйд «читает, учиться», жюрюйдю > жюрюйд «ходит, посещает».
4 Заказ № 261
2. Из формы причастия 3-го лица прошедшего времени: баргъанды > бар-

гъанд «он сходил, съездил», ишлегенди > ишлегенд «он работал», юйреннгенди
> юйреннгенд «он научился», ажашханды > ажашханд «он заблудился».
3. Из вспомогательного глагола эди: айтхан эди > айтхан эд «он говорил
тогда», кюлген эди > кюлген эд «он смеялся тогда», айланнган эди > айланнган
эд «он ходил (ездил) тогда».
Эпентеза. Это фонетическое явление заключается во вставке узкого глас-
ного между согласными и наблюдается в начале и конце заимствованных слов
обычно из русского языка и через русский язык. Происходит она, как правило,
между шумным и сонорным согласными и характерна главным образом для
устной речи: класс > кыласс, кран > кыран, шрам > шырам, фильм > филим,
литр > литир. Старые заимствования типа ар.– перс. кърал «государство»,
принч «рис», плов, фитр (подаяние бедным у мусульман по случаю окончания
уразы), кабард.-черк. грушха «подозрение, сомнение», русск. брус, граница,
кружева, платок, христианин прочно вошли в обиход карачаево-балкарского
языка в виде къырал, пиринч, палау, гурушха, бурус, гыранча «разновидность
женского головного платка», гуржаба, палаток, киристен.
Протеза. Фонетическое явление, характеризующееся вставкой узкого глас-
ного перед сочетанием согласных и сонорными |р| и |л|, обусловлено нехарак-
терностью стечения согласных, а также согласных |р| и |л| для начала тюркских
слов. Как и эпентеза, протеза имеет место в основном в устной русской речи
карачаевцев и балкарцев: радио > ырадио, стакан > ыстакан, здание > ыз-
дание, стена > истена, шкаф > ышкаф, степь > истепь, стол > устол, спорт >
ыспорт, штат > ыштат, скелект > искелет, линейка > илинейка.
Как видно из примеров, протезируются сочетания шумных согласных и
качество протетического гласного зависит от качества гласного первого слога
заимствованного слова.
В орфографии протеза отражается лишь в заимствованиях, вошедших в
карачаево-балкарский язык через устную речь: ысталба < столб, истепь <
степь, орус < русский, илячин < лячин «сокол», ыразы < разы «довольный»,
ылытхын < лытхын «лом (железный инструмент)», ишхилди < шхилди «брус-
ника, черника», юлёкъу < лёкъу «шиповник (плод)».
Эпитеза. К заимствованным словам, имеющим в конце не свойственные
заимствующему языку стечения согласных, могут прибавляться гласные. Это
называется эпитезой.
Если стечения сонорных согласных и шумного согласного с сонорным в
конце слова эпентезируются, то стечения шумных согласных или сонорного
согласного с шумным эпитезируются: отпуск > отпуска, продукт> продукта,
диск > диска, лозунг > лозунга, шланг > шланга.
В отличие от эпентезы и протезы, эпитеза ни в орфографии ранних, ни в ор-
фографии поздних заимствований карачаево-балкарского языка не сохраняется.
Апокопа. Это явление встречается в заимствованиях из русского языка и
характеризуется отпадением последнего гласного в них. Отражается оно не
ФОНЕТИКА 51
только в устной, но и в письменной речи: анкета > анкет, газета > газет,
школа > школ, граната > гранат, карта (игральная) > карт и др.
Гаплология. Для живой речи карачаевцев и балкарцев характерно выпа-
дение слогов. Выпадению подвергаются обычно глагольные аффиксы-слоги
-ды / -ди, -ыр / -ир, -ур / -июр и -ыгъ / -игъ,- угъ / -юг.
Аффикс -ды / -ди выпадает в четырех глагольных фомах:
1) в 3-м л. ед. ч. настоящего времени: келеди > келе «идет, приходит»,
барады > бара «ходить куда-то, посещает кого-что», кёреди > кёре «видит»;
2) в 3-м л. мн. ч. настоящего времени: жукълайдыла > жукълайла «спят»,
окъуйдула > окъуйла «учатся, читают», кюлмейдиле > кюлмейле «не смеются»,
бармайдыла > бармайла «не ходят, не посещают»;
3) в составе вспомогательного глагола эди во всех лицах и числах: айтхан
эдим > айтхан эм «я говорил (тогда)», кёрген эдик > кёрген эк «мы видели
(тогда)», биллик эди > биллик эд «он бы знал», келлик эдинг > келлик энг «ты
бы пришел», барлыкъ эдик > барлыкъ эк «мы бы пошли, (поехали)»;
4) в причастиях прошедшего времени 3-го лица мн. ч.: сынагъандыла >
сынагъанла «они испытали», жюрюгендиле > жюрюгенле «они ходили (ез-
дили)», жатхандыла > жатханла «они ложились», кёрюннгендиле > кёрюнн-
генле «они показались».
Аффикс -ир / -ыр, -ур / -юр выпадает в двух глагольных формах:
1) в неопределенной форме глагола, если ее корень оканчивается на |л| или
|р|: барыргъа > баргъа «пойти, поехать», келирге > келге «прийти, приехать»,
кёрюрге > кёрге «видеть», билирге > билге «знать»;
2) в притяжательной форме причастия будущего времени на -ыр / -ир, -ур /
-юр, -ер: айт + ыр + ыгъым > айтарым «то, что я должен сказать», эт + ер +
игим > этерим «то, что я должен сделать», окъу + р + угъунг > окъурунг «то,
что ты должен читать, твое желание читать».
Вставка слога в слово. Это явление связано с тем, что некоторые формы
вторичных деепричастий и послелоги в карачаево-балкарском языке имеют
разные варианты, литературные из них еще нечетко установлены.
Например, вторичные деепричастия на -гъынчы / -гинчи в разговорном языке
продолжают употребляться еще в формах -гъынчыгъа / -гинчиге и -гъынчыннга/
-гинчиннге, т.е. со вставкой слога -гъа / -ге, -нга / -нге, являющегося показателем
аффикса дательного падежа: баргъынчы / баргъынчыгъа / баргъынчыннга «пока
пойдет (поедет)».
Точно также первичное деепричастие отрицательной формы -май / -мей в
устной речи употребляется еще со вставкой слога-аффикса -ын / -ин: бармай /
бармайын «не сходив, не съездив», бермей / бермейин «не отдав».
В устной речи карачаевцев и балкарцев (носителей баксано-чегемского го-
вора) послелоги бери «с (со)», дери «до», ючюн «за кого-что, из-за кого-чего»,
сартын «из-за кого-что» часто реализуется с добавочным аффиксом-слогом:
беричи / беричин, деричи / деричин, ючюн / ючюннге, сартын / сартындан.
4*
Опираясь на то, что эти формы встречаются и в художественных произ-

ведениях, составители ГКБЯ считали их литературными, хотя и менее упо-
требительными, чем бери, дери, ючюн, сартын [ГКБЯ 1976: 282-283, 285-286,
289]. Однако примеры, на которые опирались составители ГКБЯ, взяты из
художественных произведений, написанных в 20–40-е гг. XX в., когда еще раз-
говорная речь, диалекты и литературный язык не различались.
Поэтому все приведенные добавочные слоги-аффиксы -гъа /-ге, -нга/-нге, -ын
/ -ин, -чи / -чин, -дан следует считать с точки зрения нормы лишними, харак-
терными только для устной разговорной речи.
1.1.3. Система консонантизма

1.1.3.1. Характеристика согласных звуков
Система карачаево-балкарских согласных включает 25 звуков: |б|, |г|, |гъ|, |д|,

|ж|, |з|, |й|, |к|, |къ|, |л|, |м|, |н|, |нг|, |п|, |р|, |с|, |т|, |у|, |ф|, |х|, |ч|, |ш|, |в|, |ц|, |ш’: |. При
этом буквой у обозначаются гласный и сонорный звук, буквой х – три звука:
увулярный |ҳ| (хал «положение», ахыр «конец»), среднеязычный |х’| (мырхык
«репейник» (соцветие), жёх «припой») и фарингальный |h| жаhаним «ад»,
Ибраhим (мужское имя), буквой ж – два звука: аффриката |җ| (жол «дорога,
путь», жел «ветер») и двухфокусный |ж| (журнал, жаркой «жаркое»). Кроме
того, в заимствованиях из русского языка употребляются согласные |в|, |ц|, |ш’:|.
Согласные звуки карачаево-балкарского языка в артикуляционном отно-
шении характеризуются:
1) по месту образования шума (т. е. по участию органов речи);
2) по способу образования шума (т. е. по действию органов речи);
3) по участию голоса и шума (т. е. по действию / недействию голосовых
связок).
По способу образования шума, который зависит от сближения или смы-
кания активного и пассивного органов речи в ротовой полости для создания
преграды выходящему воздуху, согласные делятся на губные и язычные. Губные
согласные образуются при активном участии губ.
В зависимости от того, какие органы речи участвуют в их образовании,
среди губных выделяют губно-губные (|б|, |п|, |м |,|ў|,) и губно-зубные (|в|, |ф|).
При образовании губно-губных |б|, |п|, |м| активным органом выступает
нижняя губа, пассивным – верхняя, при образовании |ў| – обе губы активны,
а при образовании губно-зубных |в|, |ф| активно действует нижняя губа, пас-
сивно – верхние передние зубы.
Язычные согласные различаются по тому, какая часть спинки языка (пе-
редняя, средняя или нижняя) активно выступает при образовании звука. При
активном действии кончика (передней части) языка образуются переднеязычные,
которые подразделяются на переднеязычные зубные (|д|, |т|, |з|, |с|, |н|, л|, |ц|,) и
переднеязычные передненебные (|ж|, |җ|, |ш|, |ш»: |, |ч|, |р|), средней части его
спинки – среднеязычный (|й|), задней части – заднеязычные (|г|, |к|, |х|, в самой
задней части – глубокозаднеязычные или увулярные (гъ, къ, х, нг). Увулярные
образуются при артикуляции увулы – маленького язычка.
ФОНЕТИКА 53
Особняком стоит согласный звук |h|, который одними исследователями вы-

деляется как самостоятельная фарингальная фонема [Юлдашев, 1981: 60; 61],
другими – как заднеязычная [Акбаев, 1963: 64; Хабичев, 1966: 214], третьими –
вариацией заднеязычной фонемы |х| [Будаев, 1976: 54; 55].
Естественно, звук |h| в карачаево-балкарском языке не имеет фонемати-
ческой самостоятельности и широкой употребительности как в татарском и
башкирском языках. Однако его звучание коренным образом отличается от
|х| и |ҳ|. В его образовании ни спинка языка, ни увула не принимают никакого
участия, поэтому он не может быть отнесен к заднеязычным согласным. Он
образуется при активной работе фаринкса (глотки), что и дает основание на-
зывать его фарингальным.
Существующая классификация язычных согласных карачаево-балкарского
языка нуждается в корректировке. Согласно ей, звуки |г| и |к| являются средне-
язычными, а |ҳ| и |h|, хотя и признаются, не находят себе места в таблице со-
гласных. Естественно, в этом «грешны» не фонетисты, а составители алфавита.
Звук |ҳ| образуется в том же месте, в котором образуется |ғ| и |қ| – в задней
части спинки языка. Поэтому |й| по месту образования нельзя равнять с |г|, |к|,
|х|, он среднеязычный. Звуки же |гъ|, |къ|, |х|, |нг| образуются в самой глубокой
части языка, где находится увула. При артикуляции этого звука увула опускается
по направлению к задней части спинки языка. Исходя из этих характеристик,
звуки |гъ|, |къ|, |х|, |нг| во многих тюркских языках квалифицируются как глубо-
козаднеязычные (или увулярные). Данная характеристика полностью присуща
и карачаево-балкарским язычным согласным |гъ|, |къ|, |х|, |нг|.
По способу образования шума согласные делятся на щелевые и смычные.
К щелевым согласным в карачаево-балкарском языке относятся |гъ|, |в|, |ф|, |з|,
|с|, |ж|, |ш|, |ш’: |, |й|, |х’|, |ҳ|, |h|, |ў|. При их образовании органы речи сдвигаются,
образуя узкую щель. Смычные образуются в случае полного прекращения
прохода воздушной струи по речевому тракту, т.е. смыкания активного и пас-
сивного органов, прерывающего ход воздушной струи. Среди них выделяются
взрывные (|б|, |п|, |д|, |т|, |г|, |к|, |къ|), образуемые при мгновенном раскрытии
смычки, носовые (|м|, |н|, |нг|), характеризующиеся полным замыканием ротовой
полости и одновременным опусканием увулы, боковой (|л|), при артикуляции
которого язык примыкает к зубам и одновременно отщелкивается его боковая
сторона от зубов и щеки, дрожащий (|р|), который образуется вибрацией кон-
чика языка, аффрикаты (|ц|, |ч|, |җ|), при произнесении которых органы речи
полностью смыкаются, а размыкаются неполностью, в результате между ними
остается щель.
По участию голоса и шума согласные делятся на шумные (|б|, |г|, |гъ|, |д|,
|ж|, |җ|, |з|, |ў|, |й|, |в|, |п|, |т|, |к|, |къ|, |ц|, |ч|, |ф|, |с|, |ш|, |ш:’|, |х’|, |ҳ| |h|) и сонорные
(|л|, |м|, |н|, |нг|, |р|) 1. Шумные согласные по степени участия голоса распада-
1
Несмотря на то, что согласные |й| |ў| близки к сонорным, большинство исследователей
тюркских языков относят их к шумным, учитывая их краткость, которая предопределяет их
шумную природу [См. Юлдашева, 1989: 45; Будаев, 1976: 44 и др.].
ются на звонкие и глухие, различие которых заключается в степени напряжен-

ности. Глухие произносятся более интенсивно, более энергично, чем звонкие.
Шестнадцать шумных согласных карачаево-балкарского языка коррелируют по
звонкости / глухости: |б| – |п|, |д| – |т|, |з| – |с|, |г| – |к|, |гъ| – |къ|, |ж| – |ш|, |җ| – |ч|,
|в| – |ф|. Сонорные звонкие |й|, |ў и глухие |ц|, |х’|, |ҳ|, |h| не составляют таких
корреляций.
Однако противопоставление шумных согласных по звонкости-глухости в
целом слабое. Это связано со следующими обстоятельствами:
1) в конце слов нет согласных |г|, |гъ|, |д|, |б|, в начале – |нг|, |гъ|, |п| (которые
встречаются только в заимствованиях);
2) согласные |в|, |ш’: | употребляются только в заимствованиях, |ф|, |ц| – в
ц/з диалекте и заимствованиях.
Целый ряд особенностей системы согласных карачаево-балкарского языка
связан с корреляцией звонкости-глухости:
1) звонкие согласные |б|, |д|, |г|, |гъ|, в связи с их недопустимостью в конце
слова, в заимствованиях заменяются своими глухими вариантами: Талиб –
Талип (муж. имя), мактеб – мактеп (уст.) «школа», хариб – харип «бедный,
несчастный», Махмуд – Махмут, Ахмад – Ахмат (муж. имена), мурад – мурат
«цель», чирагъ – чыракъ «лампа», хумэллэг – хумаллак «хмель», уэныг – ууанык
«молодой вол», базуг – базук «кость предплечья (овцы)»;
2) глухие |к|, |къ|, |п| после согласных в конце слова при прибавлении к нему
аффиксов с начальным гласным озвончаются: къап- «кусать, жалить» – къабын
«кусок (откушенный за один раз)», кёк «синий, голубой» – кёгер- «синеть,
зеленеть», акъ «белый» – агъар- – «белеть»;
3) в интонационно объединенной синтагме в потоке речи глухие |к|, |къ|, |п|
озвончаются под регрессивным влиянием начального гласного последующего
слова: кёк эрик > кёг эрик «неспелая слива», жарыкъ отоу > жарыгъ отоу
«светлая комната»;
4) конечные глухие |к|, |къ|, |п| ассимилируют свои начальные парные звонкие
в положении между словами: къачып барады > къачып парады «он (она) убе-
гает», кёк гюл > кёк кюл «голубой цветок», узакъ гъарш > узакъ къарш «далекий
космос», токъсан > тохсан «девяносто», акъсакъ > ахсакъ «хромой», сексан >
сехсан «восемьдесят»;
5) отмеченные закономерности в корреляции звонкости-глухости согласных
обусловили: а) в ряде случаев замену этимологических глухих звонкими:
секкиз > сегиз «восемь», токъкъуз > тогъуз «девять», йылтыз / йулдуз > жулдуз
«звезда», якъа > ягъа «ворот», екиз > эгиз «близнец»; б) выпадение этимоло-
гического конечного |гъ| (сарыгъ > сары, улугъ > уллу «большой») или замену
его с |ў| (тагъ > тау «гора», йагъ > жау «масло, жир», багъ > бау «шнур»).
Различительные признаки согласных наиболее ярко проявляются в позиции
перед гласным в корневой морфеме: бал «мед», бер- – «давать», сан «число»,
агъаз «ласка», къар «снег», гюл «цветок». Однако под влиянием губных гласных,
ФОНЕТИКА 55
особенно |у| и |ю|, губно-губные согласные в этой позиции подвергаются неко-

торым видоизменениям: бюгюн «сегдня», бёрю «волк», боз «серый», бут «нога».
Из всех согласных более устойчивыми в акустичеcком отношении являются
смычные |т|, |ч|, зубные |з|, |с|, губно-губные |м|, |ў| и среднеязычный |й|. Они
не испытывают никаких видоизменений ни в какой позиции, ср.: тот «ржав-
чина», ата «отец», чач «волосы», ачы «горький», зор «насилие», туз «соль»,
сан «число», эсе «если», юс «поверхность», той «пир», ойун (орф. оюн) «игра»,
мал «скотина», эмен «дуб», сом «рубль», тау «гора», хауа «воздух», къауал
«ружье (без нареза в стволе)».
В позиции между гласными звонкие согласные |б|, |гъ|, |г| подвергаются
некоторой сонантизации, что приближает их к гласным: таба «сковорода»,
магъана «смысл, значение», бюгюн «сегодня». Это объясняется тем, что данные
согласные имеют ослабленную смычку.
Классификация согласных звуков карачаево-балкарского языка может быть
представлена в следующей таблице:
По месту Губные Язычные

образования средне-язычные
передне-
язычные
язычные
губные
зубные
гальные
губно-
губно-
увуляр-
заднее-
незубн.
фарин-
По способу
зубн.
образования
ные
Смычные звонк. б д г
къ
взрывные глух. п т к
Аффри- звонк. җ
каты глух. ц ч
ж
звонк. в з гъ һ
Щелевые ў ш й х
глух. ф с ҳ
шُо:
носов.
Смычно- м н
бок. q нг
проходные л
дрож. р
Губные. Звук |б| очень близок к |м|, от которого он отличается лишь от-
сутствием носовой окраски. При его произнесении сомкнутые губы плавно
размыкаются, голосовые связки колеблются, и возникает голос. По сравнению
со своим глухим коррелятом |п| этот звук образуется мгновенной смычкой, с
ним он совпадает только по месту образования и звучанию.
В начале и середине слова между гласными он употребляется свободно, а в

конце слова – только в заимствованиях: баш «голова», бош «пустой», буз «лед»,
бир «один», бёл- – «делить», бел «поясница», къабыр «могила», табакъ «та-
релка, миска», чубур «куцый», кюбе «кольчуга», кебек «полова, шелуха», тёбе
«куча, груда», «холм, бугор». Во всех остальных позициях согласный |б| пере-
ходит в свой глухой коррелят (сап «ручка, рукоятка; держак», суусап «жажда»,
«напиток не алкогольный», себеп «причина, повод», ат[п] аш «лошадиного-
ловый», къош [п] аш «с сомкнутыми рогами», кёк [п] ёрк «в синей (голубой)
шапке», кёпле «многие», кёпмюйюш «многоугольник», кёпчлен «многочлен»,
тапсыз «неудобный», «неподходящий», «плохой»), но в интервальной позиции
восстанавливается (себеби «причина, повод чего», сабы «ручка чего»). Однако
в заимствованиях из русского языка и через его посредство он встречается и в
этих позициях: штаб (штаб + ха «в штаб», штаб + да «в штабе»), клуб (клуб +
ла «клубы», клуб + дан «из клуба»), хотя произносится в своем глухом варианте
(штап, штапха, штап[т]а), (клуп, клуп + ла, клуп[т]ан).
В интервокальной позиции согласный |б| в определенной мере теряет свою
смычность [Акбаев, 1963: 58; Аппаев, 1966: 31].
Этимологически |б| в начале некоторых слов, особенно заимствованных,
переходит в свой глухой вариант: балах > палах «беда», батист > патис, бер-
данка > пердан. Имеет место и параллельное употребление его с |п|, особенно
между карачаевским и балкарским вариантами языка: тыпыр / тыбыр (карач.)
«очаг», бусу / пусу (карач.) «дряблый», бурма / пурма «кудрявый, кучерявый»,
бунт / пунт.
В начале ряда слов карачаевского варианта языка наблюдается переход
этимологического |б| в |м| (бийик > мийик «высокий», биз > миз «шило», бы-
занк > мызанг «поздний ягненок или теленок», «ягненок или теленок, отнятые
от матки», бычхы > мычхы «пила»), что объясняется, как отмечалось, макси-
мальной близостью этих звуков.
Звук |п|, в отличие от |б|, произносится без голоса, но при участии более
сильной воздушной струи и с большим шумом, следовательно, с большим на-
пряжением органов речи, с большей палатализацией. Если при образовании |б|
верхняя губа пассивна, то при образовании |п| смычка производится энергичной
работой обеих губ, при |б| нижняя губа находится выше, чем при |п|.
Этот звук встречается во всех позициях, но в начале слова, в основном –
только в заимствованиях: палах «беда», парий «волкодав», пашот «сургуч»,
пил «слон», кёпюр «мост», тыпыр «очаг», арпа «ячмень», топуракъ «глина,
земля, почва», тап «шрам, рубец», топ «мяч», кёп «много», тюп «низ, дно,
основание», сеп- – «сеять».
Как и в тюркских словах, в ранних заимствованиях, обычно арабских, со-
гласный |п| в конце слова, находясь после гласного перед аффиксами с на-
чальным гласным, переходит в |б|: китап «книга» – китаб + ы «его (ее) книга»,
хыйсап «подсчет, расчет, причина» – хыйсаб + ы «его (ее) подсчет, расчет,
причина чего-л.», жууап «ответ» – жууаб + ынг «твой ответ». В поздних за-
ФОНЕТИКА 57
имствованиях, которые в карачаево-балкарский язык пришли из русского языка

или через его посредство, |п| в данной позиции не переходит в |б|: клип – клип +
и «клип чего-то», штамп – штамп + ы «штамп чего-то», грипп – грипп + и
«его (ее) грипп», драп – драп + ы «его (ее) драп».
Звук |м| по работе губ, языка, голосовых связок не отличается от |б|. При его
произнесении небная занавеска опускается, поэтому он называется носовым,
характеризующимся ненапряженностью и очень слабым шумом.
|М| свободно употребляется во всех позициях: макъа «лягушка», мен «я»,
аман «плохой», жама- – «чинить, ремонтировать что», там- – «капать», жем
«корм, пища, еда», кём – «зарывать, закапывать кого-что».
В целом он характеризуется устойчивостью. Однако в ряде слов чередуется
с |б| (мутхуз / бутхуз «тусклый», маймёз / баймёз «бязь», мегежин / бегежен
(карач.) «свиноматка») или заменяется им (туман > тубан (карач.), Мадина >
Бадина, Мадинахан > Бадинахан (жен. имена), мажар- > бажар - «выполнять,
осуществлять, делать что-либо, доставать, приготавливать что-либо»).
Звук |ў| артикуляционно-акустически близок к гласным |у| и |ю|. От них
он отличается смычностью и обусловленной ею шумом. В конце слова после
гласных |ы| и |и| твердый и смягченный варианты звука |ў| очень близки к
гласным |у| и |ю|, (ср. къарыу «сила, мощь» и къуру «пустой», келиу «приход»
и кёчюу «переселение»).
Данный звук употребляется в интервокальной позиции и в конце слова:
аўаз «голос», жуўап «ответ», тау «гора», заўукъ «блаженство, наслаждение»,
суу «вода», деу «исполин, богатырь, силач». Однако его употребление позици-
онно ограничено. Например, он не встречается: 1) в начале слова (исключение
составляют союз ўа «а, но, однако» и отклик на зов ўой? «а?, что?»); 2) между
передними гласными (за исключением диалектных слов меўлют (лит. маулют)
«поминальная молитва и трапеза в память умершего» и теуе (лит. тюе) «вер-
блюд» и в окружении задних |ы| и |о|); 3) после гласного |ё|; 4) после согласных
в непосредственном соседстве.
Согласный |ў| оказывает огубляющее воздействие на предшествующие
|е|, |и|, |ы| (ючеў > ючёў «трое», келиў > келюў «приход, приезд», къайтыу >
къайтуў «возвращение»), а еще сильнее – на последующие |е|, |и|, |ы| (ючеўню
«троих», сатыўчу «продавец», эжиўчю «аккомпаниатор»).
Звук |в| артикулируется путем сближения нижней губы с верхними зубами,
создавая плоскую щель, через которую проходит воздушная струя. При его
образовании голосовые связки колеблются, и возникает голос. Он освоен в
основном интеллигенцией в небольшом количестве заимствований типа вагон,
ваза, вахта, витамин, вулкан, завод, пиво, врач. В конце слова и перед соглас-
ными этот звук не употребляется, т.е. оглушается и становится фонетически
тождественным с |ф|: Киев > Киеф, Ростов > Ростоф, Иванов > Иваноф.
В живой речи монолингвов звук |в| часто заменяется |б|: вагон > багон,
завод > забот, паровоз > паробоз.
Звук |ф|, в отличие от |в|, произносится без голоса, но более напряженно, с

большим шумом. Благодаря ц/з – диалекту языка, в котором он употребляется
свободно, и заимствованиям из арабского, персидского и русского языков |ф|
прочно вошел в литературный язык и свободно употребляется во всех позициях:
кифе (диал.) «тяпка», фулму (диал.) «мучная пыль», къулф (диал.) «углубление в
земле для посадки семян», файда «польза», фатеген «керосин», фатар «квар-
тира», сыфат «облик, внешний вид», къафа «кафа (танец)», къаууф (карач.)
«дефект, изъян, недостаток», кюф «закром». В исконно карачаево-балкарских
словах же сфера его употребления ограничивается приведенными здесь не-
сколькими диалектными словами, а также звукоподражаниями и междоме-
тиями: уф (звукоподражание выдуванию воздуха ртом), фу! фуй! (выражает
недовольство) и др.
Переднеязычные. Звук |д| образуется при размыкании передней части
языка с верхними зубами, при этом голосовые связки колеблются, и возникает
голос. Твердый |д| отличается от смягченного |д| тем, что у первого смычка
раскрывается мгновенно, а у второго – несколько замедленно.
В исконно карачаево-балкарских словах звук |д| встречается в основном
только в интервокальной позиции и в начале аффиксов: адам «человек», мадар
«способ, средство», «возможность», къадыр «мул, лошак», эл + де «в селе»,
юй + ден «из дома», бар + дым «я пошел (пошла)». В начале слова встречается
очень редко, притом в основном только в звукоподражаниях (дагъы «еще», де-
«сказать, молвить», данг (подражание звуку удара твердого предмета о другой
предмет), дуу (подражание звуку быстрого движения), дыгъар-дугъур (подра-
жание шуму взрыва, падения предметов и т.п.); в конце слова и после глухих
согласных переходит в свой глухой коррелят: пара[т], заво[т], Мухамма[т],
арт + [т]а «потом, после», ёс + [т]юр – «вырастить».
Таким образом, звук |д| имеет ограниченную употребительность.
Звук |т| отличается от |д| тем, что произносится без голоса, но при участии
более сильной воздушной струи и с большим шумом. В отличие от |д| он не
ограничен в своем употреблении и встречается во всех позициях слова: тил
«язык», тер «пот», тон «шуба», ата «отец», этек «подол», отуз «тридцать»,
ат «конь», эт «мясо», сют «молоко».
Звук |з| образуется путем сближения передней части спинки языка с альвео-
лами, при опущении кончика языка книзу и нахождении его у основания нижних
резцов. Произносится он с голосом благодаря колебаниям голосовых связок.
Этот звук отличается широкой употребительностью в интервокальной по-
зиции и в конце слова: узун «длинный», узакъ «далекий», къызыл «красный»,
боза «буза (домашний алкогольный хлебный напиток)», боз «серый, светло-
пепельный», без «(лимфатическая) железа», къыз «девушка». Сфера его употре-
бления расширилась за счет того, что он в конце слова не оглушается. В начале
слова звук |з| употребляется главным образом в заимствованиях: заман «время»,
зор «насилие», заран «вред», зал, завод, закон. Звуки с |з| могут начинаться
только звукоподражания собственно карачаево-балкарского языка: занг «звяк,
ФОНЕТИКА 59
дзинь (подражание резкому однократному звуку), зуу (подражание длительному

звуку), зып (подражание резкому звуку), зох (подражание звуку удара рогов
туров, оленей, коз и т. п.).
Ограничено его употребление и в аффиксальных морфемах: иш + сиз «без
работы», татыу + суз «безвкусный», кёп + бюз «нас много».
Звук |с|, в отличие от |з|, произносится без голоса, характеризуется сильной
воздушной струей и большим шумом.
Он обладает высокой употребительностью, неограниченостью позиционно
и морфологически: сют «молоко», сор- – «спрашивать», сен «ты», сакъ «осто-
рожно», къысыр «яловая, нетель», кёсе – «шуровать огонь (очага, костра)»,
кес – «резать», бар + са «если пойдет (поедет)», бер + син «пусть отдает», сен +
сиз «без тебя», баш + сыз «глупый».
Звук |ж| произносится плавно, без напряжения. При его артикуляции одно-
временно образуются две щели – в передней и задней частях полости рта (по-
этому его называют двухфокусным), губы немного выпячиваются вперед. Шум,
создаваемый при прохождении воздушной струи через заднюю и переднюю
щели, напоминает шипение. Поэтому |ж| и его глухой коррелят называются
шипящими.
Он представлен во всех позициях всего нескольких исконно карачаево-
балкарских слов, в основном звукоподражательных и диалектных: жыгъыр
(диал.) «щебень», бажа «свояк», чогъож бол – (диал.) «каяться», быжылда
«бродить» (о жидкости), быжма «сопли», къыжылда «скрипеть, скрежетать,
лязгать (о чем-л.)»,) в заимствованиях же – широко (жаркой «жаркое», жом,
журнал, художник, вожа «вожжи», адеж «ряд (двух коней, идущих один подле
другого)», адежли «воспитанный, вежливый, тактичный», ажым «сожаление,
раскаяние». Всеми карачаевцами и балкарцами, за исключением носителей ц/з
диалекта, звук |ж| реализуется как |җ|.
Звук |ш| отличается от |ж| только тем, что произносится без голоса, но при
участии более сильной воздушной струи и с большим шумом.
Отличается он широкой употребительностью во всех позициях слова и в
аффиксах: шорпа «бульон, суп», шыхырт «шорох», шиш «вертел», аш «пища,
еда», шош «тихо», таш «камень», къош «шалаш, кошара», юшю «мерзнуть»,
киши «человек, муж», эки + шер «по два», алты + шар «по шесть», ёч + еш-
«спорить, держать пари», даула + ш «спорить».
Шипящий его оттенок в конце слова после губных гласных |у| и |ю| усили-
вается: къуш «орел», тюш «полдень», «слезать с кого-чего». Свой релевантный
различительный признак этот звук сохраняет и в конце слова, ср.: адеж и баш
«голова», таж «корона» и таш «камень».
Звук |ж| образуется путем смыкания передней части языка с альвеолами и
участком твердого неба за ним, произносится без голоса, не имеет твердого
варианта.
Он обладает широкой употребительностью, но в конце собственно кара-
чаево-балкарских слов и в аффиксах не встречается: жаз «весна», жыл «год»,
жюз «сто», жер «земля», жюжю «личинка мух», жюжек «цыпленок», къужур
«странный», къалжа «кушанье, приготовленное из мелко нарезанного мяса».
Звук |ч| отличается от |җ| только глухостью, а от |ц| тем, что он содержит
элементы |т| и |ж|, произносится слитно.
В отличие от |җ| он не имеет позиционного ограничения: чал - «косить»,
чыкъ «роса», ачы «кислый», къычыр - «кричать», ач «голодный», юч «три»,
элчи «житель села», ишчи «рабочий», берчи «дай-ка», жерчик «местечко»,
къапчыкъ «кожаный мешок».
Звук |ц| произносится без голоса, содержит элементы |т| и |c|, которые произ-
носятся слитно. При его артикуляции шум образуется в щели между передней
частью спинки языка и верхними зубами.
В современном карачаево-балкарском литературном языке он встречается
только в заимствованиях: цирк, цемент, концерт, больница, цех. В живой речи
монолингвов часто реализуется как |ч| или |с|: цемент > семент, цирк > чирк,
больница > больниса.
При произношении звука |ш’: | шум образуется одновременно в щели между
средней частью спинки языка и твердым нёбом, а также кончиком языка и
верхними зубами. Он освоен лишь в некоторых заимствованиях типа щётка,
щи, щит, ящик, борщ, Щорс.
Звук |р| образуется вибрацией кончика языка, который при его артикуляции
напрягается и слегка загибается кверху.
В словах тюркского корня употребляется в интервокальной позиции и в
конце слова (ара «середина», сары «желтый», бир «один», къар «снег»), а в
начале слова – только в заимствованиях через русский язык (радио, роль, руль).
В арабских и старых русских заимствованиях слова с начальным |р| употребля-
ются с протетическими гласными (орус «русский», Арысей / Эресей «Россия»,
ырысхы (ризкъ) «богатство, состояние», ырахат (рахат) «спокойный»), ыразы
(разы) «довольный»), а в устной речи – очень часто и другие слова (радио >
ырадио, руль > уруль, ром > уром, резина > ирезин, ремонт > иремонт, рама >
ырама).
В причастиях будущего неопределенного времени на -ыр / -ир, -ур / -юр
перед конечными сонорными |р| и |л|, находящимися после гласных, звук |р| в
устной речи закономерно выпадает: бар + ыр > бар + ы «пойдет, поедет», бар +
ырма > бар + ыма «я пойду, поеду», бар + ырса > бар + ыса «ты пойдешь, по-
едешь», бер + ир > бер + и «даст», берирме > бериме «дам», берирсе > берисе
«дашь», кёрюр > кёрю «увидит», кёрюрме > кёрюме «увижу», кёрюрсе > кёрюсе
«увидишь», кюлюр > кюлю «посмеется», кюлюрме > кюлюме «посмеюсь»,
кюлюрсе > кюлюсе «посмеешься», келир > кели «придет, приедет», келирме >
келиме «приду, приеду», келирсе > келисе «придешь, приедешь».
Звук |л| характеризуется ненапряженностью. При его произнесении кончик
языка смыкается с верхними зубами, но бока языка опущены и образуют щели,
голосовые связки колеблются, создавая голос.
ФОНЕТИКА 61
В исконно карачаево-балкарских словах |л| широко представлен в интерво-

кальной позиции, в конце слова и в аффиксах: бала «детеныш», къалай «жесть»,
жилян «змея», тиле - «просить, желать», бал «мед», къол «рука, кисть руки»,
тил «язык», кёл «озеро», адамла «люди», бир + лик «единство», тау + лу «горец,
балкарец», сау + лукъ «здоровье».
Звук |н| произносится без напряжения. При его произнесении передняя часть
языка упирается в начало твердого неба, но мягкое небо опущено, и воздушня
струя свободно проходит через полость рта.
Звук |н| позиционного ограничения не имеет, но в начале исконно карачаево-
балкарских слов, а также в аффиксах встречается редко: нек «почему», нечик
«как», неме «что-то», ана «мать», ийне «игла», сан «число», мен «я», тана
«теленок», биз + ни «нас», къой + ну «овцу», Кичи + нау (муж. имя).
Среднеязычный. Звук |й| образуется при сближении средней части спинки
языка с твердым небом, когда между ними образуется щель, в результате трения
о стенки которой возникает голос с незначительным шумом. По характеру
артикуляции он близок гласному |и|.
Твердый и смягченный варианты |й| менее заметны, чем у других согласных,
однако они отличаются друг от друга следующими особенностями. Смягченный
его вариант более продвинут вперед спинки языка и произносится при более
узкой щели. В этом случае, особенно в соседстве с узким гласным |ю|, этот
согласный теряет сонорность и приближается к шумным. При твердом его
варианте щель становится заметно шире и отодвигается назад, более ясно
проступает сонорность; ср. кюйюз «ковер» и къуйу (орф. къую) «колодец»,
тюйюмчек «узел» и туйакъ (орф. туякъ) «копыто».
Сонорность |й| в интервокальной позиции и в конце слова проявляется по-
разному: в интервокальной позиции она проявляется четко, а в конце слова
почти исчезает и приобретает шумный характер, ср. ойун (орф.оюн) «игра»,
жайакъ (орф. жаякъ) «щека», тыйын «белка», «мех», кюйе (орф. кюе) «моль»,
сюйюнчю «радость, восторг» и жай «лето», къой «овца», сюй «любить», чий
«сырой», кёбей- «увеличиваться (в количистве)».
В начале слова в карачаево-балкарском языке, как и во многих других тюрк-
ских языках, вместо |й| употребляется |жِ |. Он не встречается после согласных
и в аффиксах, а из гласных – перед |о| и |ё| (исключение составляет заимство-
ванное слово шуйох (орф. шуёх) «друг» и производное от него шуйохлукъ (орф.
шуёхлукъ) «дружба», употребляемые балкарцами).
Следовательно, употребление |й| в данном языке ограничено позиционно,
дистрибутивно и морфологически.
Заднеязычные. Звук |г| образуется при смычке задне-средней части спинки
языка на границе мягкого и твердого неба при сопровождении шума голосом
и произносится без напряжения.
В артикуляционном отношении между твердым и смягченным вариантами
|г| имеются определенные различия. При артикуляции твердого |г| активным
органом выступает задний участок спинки языка, а при артикуляции смягчен-
ного |г| – средне-задний его участок. Задний участок спинки языка образует
смычку с мягким небом, а средне-задний – с твердым небом. Таким образом,
при образовании |г|, а также |к|, активным органом в основном выступает задний
участок спинки языка, что дает основание считать эти звуки заднеязычными.
Звук |г| свободно употребляется во всех позициях слова, за исключением
позиции между задними гласными, и в аффиксах: гюл «цветок», габу «перхоть»,
гелля «бабушка», гёзен «чулан», гитче «маленький», гокка (карач.) «узор, ри-
сунок, украшение», гуму «кладовка», ёге «неродной, сводный (о детях)», ёгюз
«вол», эгиз «близнец», жюген «узда, уздечка», эрттеги «древний, старинный,
давний», сибиртги «веник», сюргю «пашня», бирге «вместе, совместно», элге
«в село», эскирген «устаревший», илгик «петля, крючок». В позиции между
задними гласными |г| встречается только в заимствованиях (жыгыра «дикий
укроп», чыгыр «лишай; парша», «лысина», зугул «продолговатый, овальный»,
зыгыт «всходы, поросль, молодой лес, рассада», мыга «вид перепела», тугул
«комок», мугут «плесень», сыгын «кизяк»), а в позиции перед согласными в
исконно карачаево-балкарских словах не встречается.
Звук |к| от своего звонкого коррелята отличается тем, что произносится без
голоса, но при участии более сильной воздушной струи и с большим шумом. Не
одинаково позиционное употребление его твердого и смягченного вариантов.
Так, смягченный вариант употребляется во всех фонетических позициях и в
аффиксах как собственно карачаево-балкарских, так и заимствованных слов:
кёк «небо», «синий, голубой», тюкен «магазин», кёкюрек «грудь», кукук «ку-
кушка», кикирик «гребень, гребешок (у петуха)», тюкюрюк «слюна», «плевок,
мокрота», кюрек «лопата», кюнлюк «дневной, однодневный», керки «топорик
с поперечным лезвием», юч[к]юл «трехгранный, треугольный», эшик[к]е «на
улицу», ёт[к]ен «прошлый, прошедший». Твердый варинат тоже представлен во
всех позициях, но только в заимствованиях: кырдык «трава», как «мамалыга»,
кукурт «сера», заказ, закон, капек «копейка», барак, котур «куст». Исключение
составляют словообразовательные аффиксы, в составе которых имеется твердый
|к|, свободно присоединяющийся к словам карачаево-балкарского языка как с
передними, так и с задними гласными: эриши + ка (пренебр.) «некрасивая»,
аман + ка / аман + кай (ласк.) «чертенок», ариу + ка (ласк.) «красивенькая»,
уллу + ка (пренебр.) «дылда», къыз + укку (пренебр.) «женоподобный», тели +
ка / тели + кай (пренебр.) «глупенький, глупый».
Согласный |к|, находящийся в конце корня после гласного, при присоеди-
нении к нему аффикса с начальным гласным реализуется в звонком варианте:
сёк – «порочить, хулить, чернить кого» – сёг + юм «осуждение, порицание,
клевета, навет, хула», ток – тог + у «его ток», бек «крепкий, прочный» – бег +
ит – «прикреплять что к чему, закреплять что, укреплять, упрочить что».
Звук |ҳ|, как и другие согласные звуки (за исключением твердых |къ| и |гъ|,
а также смягченных |җ| и |ч|), имеет твердый и смягченный варианты, ср. со-
хуран «изжога», муртҳу (карач.) «калина», кёхтюй «ящерица», жёҳ «припой»
и употребляется во всех позициях (хомух «ленивый», хайнух «юла», мырхык
ФОНЕТИКА 63
«репейник (соцветие)», нёҳ «возлюбленная», ёҳчеге «нарочно, назло», ёҳтем

«гордый», «гордо»), но только в заимствованиях из кавказских языков. Общим
между этими вариантами является то, что они произносятся без голоса и в об-
разовании их принимает участие задне-средняя часть спинки языка. Однако
между ними имеются артикуляционные различия. При артикуляции твердого
|х| задняя часть спинки языка сближается с мягким небом, а при артикуляции
смягченного |ҳ|средняя часть спинки языка сближается с твердым небом.
Увулярные. Звук |гъ| произносится без напряжения, при максимальном
сближении мягкого неба к задней части языка. При его артикуляции задняя
часть спинки языка и увула смыкаются и размыкаются, образуя щель.
Как уже отмечалось, этот звук встречается в составе с гласными только за-
днего ряда и по существу только в одной фонетической позиции – в середине
слова: а) между гласными: къаугъа «шум, гам», жагъа «воротник, ворот»,
агъаз «ласка», жабагъы «линька, шерсть весенней стрижки», къагъыт «бу-
мага», агъач «дерево», багъа «цена»; б) между сонорным согласным и гласным:
жоргъа «иноходец, иноходь», талгъыр «полосатый, разноцветный», булгъа
«мешать, помешивать что», торгъай «жаворонк», Толгъурлары «Толгуровы».
Если в начале слова |гъ| встречается, как уже отмечалось, хотя в звукоподра-
жаниях, то в конце он вообще не допустим. Ученые объясняют выпадение или
оглушение |гъ| в этой позиции данным обстоятельством: улугъ > уллу «большой»,
саругъ > сары «желтый», тугъ > туу «родиться», балыгъ > балыкъ «рыба»,
яругъ > жарыкъ «свет», тагъыгъ > тауукъ «курица» [Юлдашев, 1981: 59].
Употребление данного звука в аффиксах не ограничено: чал + гъы «коса»,
сыр + гъан «стеганка», ур + гъуй «комар», къыр + гъыч «скребок, скребница»,
тау + гъа «в гору», сор + гъан «спросивший», тур + гъуз «поднимать кого,
заставлять кого встать».
Звук |къ| отличается от |гъ| только глухостью и слабой смычностью. В своем
употреблении он не имеет ограничений: къол «рука», къаш «бровь», къакъ
«сушенный», сокъу + р «слепой», бокъур «зоб», акъ «белый», тауукъ «ку-
рица». Мало встречается только в словоизменительных глагольных аффиксах:
бар + сакъ «если пойдем (поедем)», бар + дыкъ «мы сходили (съездили)» и
жырт+ ыкъ «прореха, дыра», сын + ыкъ «обломок, осколок», ор + акъ «серп»,
къуру + къ «жердь, шест», къоркъ + акъ «трусливый», къуй + макъ «яичница,
омлет», къул + лукъ «рабство, кабала», «служба, работа, труд», «пост, долж-
ность, чин» тил + къау «заика», тал + къы «кожемялка», тар + къай – «мелеть
(о реке), спадать (о воде)», тол + къун «волна», къур + гъакъ «сухой».
Звук |къ|, как и |п|, |б|, на стыке корня и аффикса, оказываясь в интерво-
кальной позиции, озвончается: акъ «белый» – агъ + ар – «белеть, бледнеть»,
жыкъ – «валить кого» – жыгъ + ыл – «падать», къонакъ «гость» – къонагъ +
ыбыз «наш гость».
Звук |х| образуется при трении выдыхаемого воздуха о щель, которая соз-
дается поднятием задней спинки языка к мягкому небу. Употребляется во всех
позициях и аффиксах словообразования и словоизменения, но в основном в
заимствованиях и только в сочетании с гласными заднего ряда: хууан «дыня»,

хуржун «карман», хыйла «хитрость, уловка», сохан «лук», охо «ладно»,
суху «резкий, быстрый, быстро», чарх «колесо», нартюх «кукуруза», тарых
«история», артха «назад», ашхын «желудок (у животных)», ташха «к камню»,
къышхы «зимний», ажашхан «заблудившийся».
В смягченном варианте звук |х| употребляется только в заимствованиях
через русский язык: химия, хирург, химикат, химик, хирургия.
Звук |нг| имеет сильную смычку в интервокальной позиции, где он про-
износится долго, и ослабленную – перед аффиксами на гласный; ср. жа[нг:]
ы (орф. жангы «новый»), се[нг:]ирчке (орф. сенгирчке «стрекоза, сверчок») и
танг + ы «его (ее) утро», тенг + им «мой друг», минг + и «тысяча чего-либо».
Имеется различие в артикуляции твердого и смягченного вариантов данного
звука: первый образуется в соседстве с гласными заднего ряда, где |нг| при-
ближается к увулярным согласным, второй – в соседстве с гласными переднего
ряда, которые вплотную приближают его к заднеязычным согласным, ср. анга
«ему [ей]», къонгур «бурый (о масти)» и женгим «мой рукав», сингир «жила,
сухожилие».
Как видно из примеров, в отличие от других глубокозаднеязычных |нг|
употребляется и с гласными переднего ряда, в середине и конце слов, а также
в аффиксах (кес + инг «ты сам (сама)», атанг «твой отец», тангнга «к утру»,
къаннгынчы «вдоволь», сайланнган «избранный»). В корнях слов после гласного
|у| встречается редко (чунгур «яма», тунгуч «первенец, первый ребенок»), а с
согласными обычно не соседствует. Исключение составляют звуки |к| и |къ|,
употребляющиеся в позиции после него: жа[нг]к «клок шерсти, ваты», жи[нг]
к «искра», та[нг]кы «пленка, корочка, плева, кожица», то[нг]къай – «опро-
кидываться, лететь кубарем, падать, валиться», къа[нг]къылда – «кудахтать,
клохтать (о курице); гоготать (о гусе)» (в балкарском варианте орф. везде н).
Фарингальные. Звук |h| в данном языке употребляется только в заимство-
ваниях из арабского, персидского и иранских языков и в орфографии обознача-
ется буквой х. Под влиянием этого большинством носителей реализуется как
|х|. Произносится он без напряжения, плавно в виде непроизвольного выдоха
перед произнесением последующего гласного. Имеет твердый и смягченный
варианты. Первый образуется глубоко в глотке (hарип «бедный, несчастный»,
жауhар «жемчуг», hукмат (уст.) «правительство»), второй – над гортанью
(hиджра «хиджра (начало мусульманского летоисчисления)», жаhил «темный,
отсталый, неграмотный»). Смягченный вариант |h| характеризуется увеличением
шумности, а твердый – придыханием.
Звук |h| встречается во всех позициях, но в конце слова значительно реже,
чем в начале и середине: hауа «воздух», hунер «дар, дарование», «умение, ма-
стерство», hар «каждый, всякий, любой», hокум (уст.) «закон», hаджи «хаджи
(человек, совершивший паломничество в мусульманские святые места – Мекку
и Медину)», ыраhат «спокойный, безмятежный», «спокойно, безмятежно»,
бисмилляhи (возглас, произносящийся мусульманами обычно перед началом
ФОНЕТИКА 65
любого дела), билляhи «клянусь Аллахом», жаhаним «ад», шаhар «город»,

гюняh «грех», некяh «обряд бракосочетания (мусульманский)».
1.1.3.2. Фонетические явления комбинаторного характера,

связанные с согласными
Ассимиляция согласных. В потоке речи звуки (обычно согласные) могут

ассимилироваться, т. е. уподобляться друг другу полностью или частично.
При этом предыдущий согласный может уподобить себе последующий, что
наблюдается часто, или сам уподобиться ему. Исходя из этого, ассимиляция
бывает полной и частичной, прогрессивной и регрессивной.
Ассимилируются согласные чаще на стыке корня или основы и аффикса,
в условиях сандхи (на границе слов или компонентов сложного слова), реже –
внутри корня.
Прогрессивная ассимиляция согласных. Уподобление последующего
согласного звука предыдущему под воздействием первого называется про-
грессивной ассимиляцией.
Такое уподобление согласных в карачаево-балкарском языке наблюдается
по их глухости-звонкости и изредка сонорности-несонорности.
При полной прогрессивной ассимиляции конечный согласный корня или
основы уподобляет себе начальный согласный аффикса в следующих случаях:
1) кг > кк: эшик + ге > эшикке «во двор, на улицу», кёк + ге > кёк + ке «в
небо»;
2) къгъ > къкъ: къонакъ + гъа > къонакъ + къа «в гости», такъ + гъыч >
такъ + къыч «вешалка»;
3) тд > тт: арт + да > арт + та «потом, затем, после», кет + дик > кет +
тик «мы ушли»;
4) пб > пп: кёп + бюз > кёппюз «нас много», суусап + быз > суусап + пыз
«мы хотим пить, нас мучает жажда»;
5) нд > нн: мен + ден > меннен «от меня», мын + дан > мын + нан «отсюда».
Данная разновидность ассимиляции на границе слов и на стыке частей
сложного слова встречается реже, чем на стыке морфем:
1) тд > тт: от дейме > от тейме «я говорю огонь», ат даула- > ат таула
«претендовать на коня»;
2) кг > кк: бийик гебен > бийик кебен «высокая копна», кёк гюл > кёк кюл
«голубой (синий) цветок»;
3) пб > пп: суусап бол- >суусап пол «хотеть пить», кёп бер- > кёп пер «дать
много»;
4) сж > сч: эс жый- > эс чый «прийти в себя, прийти в чувство», терс
жол > терс чол «неправильный путь».
Частичная прогрессивная ассимиляция в данном языке редкое явление:
1) мд > мн: кимден > кимнен «от кого», сомдан > сомнан «по рублю»;
5 Заказ № 261
2) нгд > нгн: кенгден > кенгнен «издалека», атангдан > атангнан «от твоего
отца».
Регрессивная ассимиляция согласных. Уподобление предыдущего соглас-
ного звука последующему под воздействием второго называется регрессивной
ассимиляцией. В отличие от прогрессивной ассимиляции, она происходит и
внутри корня, на стыке компонентов сложного слова. Это свидетельствует о
более широкой употребительности регрессивной ассимиляции по сравнению
с прогрессивной.
Полная регрессивная ассимиляция связана с сонорными согласными зву-
ками |л|, |м|, |нг| и шумными глухими |ч| и |с|. Первые уподобляют себе пред-
шествующего сонорного |л|, вторые – шумного звонкого |з|.
В карачаево-балкарском языке можно отметить следующие случаи полной
регрессивной ассимиляции согласных на стыке корня и аффикса:
1) нл > лл: къанлы > каллы «враг», кюнлюм > кюллюм «солнечная, южная
сторона горы, склона, косогора и т.п.»;
2) нм > мм: айланмá > айламмá «шалопай, гуляка, непоседа», къанмазлыкъ >
къаммазлыкъ «неутолимый»;
3) ннг > нгнг: бюгюннгю > бюгюнгнгю «сегодняший», сыннган > сынгнган
«поломанный, сломанный»;
4) зс > сс: тузсуз > туссуз «несоленый, недосоленный, пресный», жазсын >
жассын «пусть напишет»;
5) зч > сч: къызчыкъ > къысчыкъ «девочка», сёзчю > сёсчю «сплетник,
ябедник»;
6) зт > ст: сёзтепер (карач.) > сёстепер «болтливый, говорливый»;
7) тч > чч: этчи > эччи «чересчур любящи мясо», айтчы > айччы
«скажи-ка»;
Полной регрессивной ассимиляции еще чаще подвергаются согласные на
границе слов и компонентов сложного слова:
1) зк > ск: кёзкёрген > кёскёрген «горизонт», биз кёрген > бис кёрген «то,
что видели мы; тот, кого видели мы»;
2) зкъ > скъ: сёз къапчыкъ > сёс къапчыкъ «баламут, краснобай», кёз къа-
бакъ > кёс къабакъ «веко»;
3) зч > сч: кёз чунгур > кёс чунгур «глазная впадина», кёз чырагъы > кёс
чырагъы «свет очей»;
4) зж > жж: кёз жаш > кёж жаш «слеза», кёз жетдир- > кёж жетдир
«бросить взгляд, заботиться о ком-либо»;
5) пж > бж: кёпжыллыкъ > кебжыллыкъ «многолетний», кёп жерде > кёб
жерде «во многих местах»;
6) къж > гъж: акъжал > агъжал «белогривый», сакъ жюрю- > сагъ жюрю
«ходить осторожно»;
7) кж > гж: кёк журун > кёг журун «синий (голубой) лоскут», бек жютю >
бег жютю «очень острый»,
ФОНЕТИКА 67
8) шж > шш: бешжыллыкъ > бешшыллыкъ «пятилетний, пятилетка», таш-

жюрек > ташшюрек «жестокий», беш жыл > беш шыл «пять лет»;
9) чш > шш: юч шар > юш шар «три шара», ач шапа > аш шапа «голодный
повар»;
10) сш > шш: ханс шорпа > ханш шорпа «травяной суп», тас шар > таш
шар «потерянный шар»,
11) зш > шш: кюз шулпу / шылпы > кюш шулпу / шылпы «осенняя морось»,
къаз шорпа > къаш шорпа «гусиный бульон»;
12) зс > сс: туз сеп- > тус сеп- «солить, бросить соль на что», кёз суу эт- >
кёс суу эт- «пролить (или лить) слезы»;
13) зт > ст: ёз тутхан > ёс тутхан «калорийный», аз тёле- > ас тёле-
«платить мало»;
14) тч > чч: эт челек > эч челек «ведро с мясом», забит чурукъла > забич
чурукъла «модельные туфли»;
15) в народно-разговорном языке начальный |с| в ряде слов полностью упо-
добляется конечному |ш|: шараш > сараш «предрассветная трапеза во время
поста (уразы)», шагъыш > сагъыш «дума, размышление, раздумье», шёлеш- <
сёлеш – «разговаривать, говорить».
Частичная регрессивная ассимиляция менее распространена, чем полная.
Однако, в отличие от прогрессивной и полной регрессивной, она происходит
и в корне, в его середине и конце:
1) нк > нгк: танкы > тангкы «пленка, кожица, плева, корочка», тюнке >
тюнгке «сила (человека)», жинк > жингк «горящий уголек», жанк > жангк
«клок шерсти (взятый в руки за один раз для раздергивания)»;
2) нкъ > нгкъ: къанкъылда- > къангкъылда «кудахтать, клохтать (о курице);
гоготать (о гусе)», къанкъай- > къангкъай «опрокидываться навзничь», къынкъ
этме-! > къынгкъ этме-! «пикнуть не смей!».
На стыке корня и аффикса такая ассимиляция происходит редко:
1) нп > мп: жанпай- > жампай «наклоняться набок», жанпик > жампик
«перекошенный, покосившийся, наклонившийся набок»;
2) чс > шс: кёчсек > кёшсек «если переселимся, переедем», ачсыз > ашсыз
«вы голодны». Здесь аффриката |ч| переходит в щелевой шумный |ш| под вли-
янием последующего щелевого шумного |с|, т. е. происходит уподобление по
способу образования.
На границе слов и компонентов сложного слова она представлена больше,
чем в корне и на стыке морфем:
1) нк > нгк: тинкирди бол- > тингкирди бол- «набраться сил, оправиться»,
сен келдинг > сенг келдинг «ты пришел (пришла)»;
2) нкъ > нгък: жанкъоз > жангкъоз «подснежник», къанкъаз > кангкъаз
«лебедь», жанкъылыч > жангкъылыч (карач.) «радуга»;
3) нб > мб: къанбуз > къамбуз «портящий всем настроение, нервирующий
всех», инбаш > имбаш «плечо», Жанболат > Жамболат (муж. имя);
5*
4) нп > мп: он пил > ом пил «десять слонов», сахтиян плащ > сахтиям плащ
«лайковый плащ»;
5) нг > нгг: жалгъан гюлле > жалгъанг гюлле «искусственные цветы»,
чириген гебен > чиригенг гебен «сгнившая копна».
Диссимиляция согласных. При диссимиляции происходит расподобление
артикуляции обычно двух одинаковых или подобных смежных звуков в пределах
слова. Если при ассимиляции смежные, разные по артикуляции слова приоб-
ретают общие фонетические признаки, то при диссимиляции эти признаки,
наоборот, утрачиваются.
Диссимиляция возникает между звуками одного типа – гласными или со-
гласными и, как и ассимиляция, имеет прогрессивную и регрессивную раз-
новидности.
Карачаево-балкарскому языку свойственна консонантная диссимиляция
(т. е. диссимиляция между согласными) с ее регрессивной разновидностью, при
которой изменяется первый из взаимодействующих согласных. В нем в устной
речи аффриката |ч| под влиянием последующих переднеязычных согласных
звуков |т|, |ж|, |н|, |л|, |ч|, потеряв свою смычку, переходит в |ш|:
1) чт > шт: кеч + ти > кешти «уже поздно», юч + тен > юш + тен «по
три», кюч + тен > кюштен «еле, с трудом», ач + тан > аштан «с голоду»,
агъач + та > агъашта «в лесу»;
2) чж > шж: ач жыл > аш жыл «голодный год», юч жол > юш жол «три
дороги», кеч жолоучу > кеш жолоучу «запоздалый путник», ючжыллыкъ > юш-
жыллыкъ «трёхлетний»;
3) чн > шн: кюч + ню > кюшню «силу», къылыч + ны > къылышны «меча,
меч», эгеч + ни > эгешни «сестру»;
4) чл > шл: кюч + лю > кюшлю «сильный», эгеч + ле > эгешле «сестры»,
берчли > бершли «мозолистый», ёч + люк > ёшлюк «мстительность, злобность»;
5) чч > шч: эгеч + чик > эгешчик «сестренка», агъач + чы > агъашчы «лесник»,
«плотник», чёгюч + чюк > чёгюшчюк «молоточек», борч + чукъ > боршчукъ
«должок».
Из всех приведенных случаев диссимиляции в орфографии отражается
только последний.
Как видно из приведенных примеров, диссимиляция широко представлена
на стыке корня и аффикса. Все случаи диссимиляции имеют место и на границе
слов, а на стыке компонентов сложного слова они представлены очень мало.
Случай же чж > шж, наоборот, не имеет места на стыке корня и аффикса, но
довольно распространен как на стыке компонентов сложного слова, так и на
границе слов.
В данном языке диссимиляция согласных на границе слов и на стыке частей
сложного слова представлена в следующих случаях:
1) чт > шт: юч тюмен > юш тюмен «тридцать рублей», ючтомлукъ > юш-
томлукъ «трехтомник», ючдагъан > юшдагъан (карач.) «тренога, треножник
(для котла, фотоаппарата и т. п.)»;
ФОНЕТИКА 69
2) чн > шн: юч назму > юш назму «три стихотворения», кеч нартюх > кеш
нартюх «поздняя кукуруза», ач нёгер > аш нёгер «голодный друг»;
3) чл > шл: къурч лезвие > къурш лезвие «стальное лезвие», юч лимон >
юш лимон «три лимона», онюч лыппыр > онюш лыппыр «тринадцать копен
(маленьких)»;
4) чч > шч: юч челек > юш челек «три ведра», къурч чюй > къурш чюй
«стальной гвоздь», юшчапыракъ (от юч «три» + чапыракъ «лист») «клевер».
В отличие от границы слов, на стыке частей сложного слова этот случай дис-
симиляции отражается и в орфографии.
Метатеза. Во многих карачаево-балкарских словах звуки (в большинстве
случаев согласные), а иногда и слоги в словоформах взаимно перемещаются.
При этом переставляются соседние звуки (бохча / бочха «кошелек», ахшы /
ашхы «хороший», «хорошо») и звуки, находящиеся на расстоянии (хыршы /
шырхы «делянка, точило», хауун / хууан «дыня»).
Большинство слов, подвергшихся метатезе, – регионализмы и диалектизмы:
ахшы (балк.) / ашхы (карач.) «хороший, хорошо»; ахча (балк.) / ачха (карач.)
«деньги»; къалауур (балк.) / къарауул (карач.) «сторож, охранник, наблюда-
тель, караул», дыгъынел (балк.) / дыгъылен (карач.) «ежевика», тасха (балк.) /
тахса (карач.) «секрет, тайна», къаура / къаруа (ц/з диал.) «стебель (высохший);
стерня», къыйыр / къырый (ц/з диал.) «край, конец», эчки / эхчи (ц/з диал.)
«коза», арбаз / абзар (ц/з диал.) «двор», хатлама / халтама (ц/з диал.) «галушки
из кукурузной муки», тюйюлдю / тюлюйдю (ц/з диал.) «не, нет, не так».
Однако звуки переставляются и в одном варианте языка: ёчкеге / ёхчеге
«назло, нарочно», ахлу / ахул «родственник», сарысмах / сарымсах «чеснок»
(в балкарском варианте), ырхыу / хырыу «кваканье», шыты / ышты «слюни
(младенца)», малгар / маргал «мегрельский» (в карачаевском варианте).
В глагольных формах, особенно во вторичных деепричастиях, могут пере-
мещаться и слоги: келген + им + лей / келген + лей + име «как только я пришел»,
айтхан + ынг + лай / айтхан + лай + ынга «как только ты сказал», баргъан +
лай + ыбыз + гъа / баргъан + ыбыз + лай «как только мы поехали», билген +
ибиз + лей / билген + лей + ибиз + ге «как только мы узнали».
Однако формы -лейиме/ -лайынга, -лайыбызгъа /-лейибизге следует при-
знать нелитературными, хотя в ГКБЯ обе формы признаются таковыми [ГКБЯ
1976: 223].
Аккомодация согласных. В карачаево-балкарском языке согласный под
влиянием соседних гласных подвергается изменениям, т. е. аккомодации. На-
пример:
1) как уже отмечалось, в соседстве с передними гласными согласные произ-
носятся смягченно, а в соседстве с задними гласными твердо; ср.: бар- «идти,
ехать» – бер- «давать», туз «соль» – тюз- «ровный, прямой». В словах бар и
туз произносятся твердые |б и |р|, |т| и |з|, а в словах бер и тюз- смягченные
|б| и |р| и |т| и |з|;
2) конечные глухие |к|, |къ|, |п|, следуя за последними гласными и попадая

в интервокальное положение на стыке корня и аффикса с начальным гласным,
под влиянием соседних гласных озвончаются: акъ «белый» – агъар - «белеть»,
бек «крепкий, прочный» – бегит - «прикреплять что к чему, закреплять что»,
кёп «много» – кёбей - «приумножаться, увеличиваться (в количестве)».
В устной речи эти согласные озвончаются и на стыке слов, при отсутствии
паузы между ними и попадании в интервокальное положение: бек ариу – бег
ариу «очень красивый», акъ алма – агъ алма «белое яблоко», кёп юй – кёб юй
«много домов»;
3) согласный, находящийся перед губным гласным, за которым следует
губной согласный, подвергается огублению. Например, в словах тил «язык»,
таш «камень» согласный |т| произносится без огубления. Элементы огубления
присутствуют в этом звуке, когда он находится перед губными гласными: тон
«шуба», тюк «волос». Если же губной гласный находится перед губным со-
гласным, то огубление согласного |т| значительно увеличивается, например: тюп
«низ, дно, основание, подножие», топ «мяч», тума «гибрид, метис, помесь»,
туу «родиться», кюу (карач.) «песня-плач».
Диереза, т. е. выпадение звуков из состава слова, в устной речи карачаевцев
и балкарцев – явление распространенное. Диерезе подвергаются сонорные |л|,
|н|, |р| и шумный |з| в середине и конце слова.
Выпадают в середине слова обычно плавные |л|, |р| и шумный |з|.
Звук |л| выпадает во вспомогательном глаголе бол – «быть» и в форме бу-
дущего времени причастий на -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк. |Л| в глаголе бол- вы-
падает, если к нему присоединяются аффиксы на шумные согласные: болсун >
босун «пусть будет», болса > боса «если будет», болгъанды > богъанды «было»,
болгъа эди > богъа эди «было (тогда)».
Выпадению |л| в аффиксе -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк подвергаются глаголы с
конечным |р| в корне: бер + лик > берик «должный давать», кёр + люк > кёрюк
«обязанный видеть», сор + лукъ > сорукъ «обязанный спросить», жибер + лик >
жиберик «обязанный послать, прислать»,
Звук |р| в данной позиции выпадает в составе глагола будущего времени на
-ыр / -ир, -ур / -юр с личными аффиксами в 1-м и 2-м л. ед. ч., во всех трех лицах
мн. ч., если основа глагола оканчивается на сонорные |л| или |р|: барырма >
барыма «я пойду (поеду)», барырса > барыса «ты пойдешь (поедешь)», ба-
рырбыз > барыбыз «мы пойдем (поедем)», барырсыз > барысыз «вы пойдете
(поедете)», барырла > барыла «они пойдут (поедут)», келирме > келиме «я
приду (приеду)», келирсе > келисе «ты придешь (приедешь)», келирбиз > келибиз
«мы придем (приедем)», келирсиз > келисиз «вы придете (приедете)», келирле >
келиле «они придут (приедут)».
В литературе отмечается и другой случай выпадения |р| в середине слова –
форма инфинитива (-ргъа / -рге): барыргъа > барыгъа «идти (ехать)», алыргъа >
алыгъа «взять», кёрюрге > кёрюге «видеть», билирге > билиге «знать» [Будаев,
1968: 49]. Однако ни в одном из диалектов и говоров карачаево-балкарского
ФОНЕТИКА 71
языка в настоящее время это не подтверждается. Указанная форма глагола в

них, как уже отмечалось, реализуется в более сокращенном варианте – с утратой
слога: алыргъа > алгъа, билирге > билге (см. выше).
Согласный |з| выпадает в причастиях на -маз / -мез, если к ним присоеди-
няется аффикс 1-го л. мн. ч.: бармазбыз > бармабыз «не пойдем (не поедем)»,
кёрмезбиз > кёрмебиз «не увидим», бермезбиз > бермебиз «не дадим», жюрю-
мезбиз > жюрюмебиз «не будем ходить (ездить)».
В устной речи в конце слова выпадают сонорные |н|, |л|, |р| в глагольных
формах.
Звук |н| выпадает в составе аффикса 3-го л. ед. ч. повелительного накло-
нения: этсин > этси «пусть делает», айтсын > айтсы «пусть говорит», болсун
> болсу «пусть будет», берсин > берси «пусть дает», кёрсюн > кёрсю «пусть
увидит», кёчсюн > кёчсю «пусть переселяется», ишлесин > ишлеси «пусть рабо-
тает». Из примеров видно, что согласный |н| в аффиксе -сын / -син, -сун / -сюн
выпадает без каких-либо ограничений.
Следует отметить, что последний случай имеет место только в чокающем
диалекте языка (у баксанских, чегемских балкарцев и у карачаевцев).
Этот звук выпадает и в форме желательного наклонения глагола 2-го л. ед. ч.
на -гъын / -гин, -гъун / -гюн: бар + гъын > баргъы «чтобы ты пошел (поехал)»,
бол + гъун > болгъу «чтобы ты был…», тап + хын > тапхы «чтобы ты нашел,
обрел что-то», кёр + гюн > кёргю «чтобы ты видел что-то».
Конечный согласный |л| выпадает только в указательном местоимении
ол «тот, та, то» перед словами с начальным согласным: ол кече > о кече «в ту
ночь», ол заманда > о заманда «в то время», ол киши > о киши «тот человек»,
ол жаш > о жаш «тот парень», ол дауур > о дауур «тот шум, гам».
Звук |р| выпадает в причастиях будущего времени на -ыр / -ир, -ур / -юр,
если он (аффикс) присоединяется к основе с конечными |л| или |р|: барыр >
бары «пойдет (поедет)», атылыр > атылы «взорвется (потом)», билир > били
«узнает», кёрюр > кёрю – «увидит».
Таким образом, диереза в карачаево-балкарском языке, как и в других тюрк-
ских языках, главным образом связана с сонорными |н|, |л|, |р|, которые в этих
языках «…принадлежат к числу неустойчивых согласных» [Дмитриев, 1955].
Однако в заимствованиях наблюдается выпадение и шумных согласных
в конце слова в сочетаниях, нехарактерных для тюркских языков: артист >
артис, поезд > поез, фашист > фашис, коммунист > коммунис, область > облас.
Вставка согласного. В живой речи карачаевцев и балкарцев, особенно
старшего поколения, в некоторые глагольные формы вставляется конечный
носовой согласный |н|, а именно:
1) в аффикс повелительного наклонения 2-го л. -чы: бар + чы – барчын
«иди-ка, поезжай-ка», кетчи – кетчин «уходи-ка»;
2) в аффикс второго деепричастия -гъынчы / -гинчи, -гъунчу / -гюнчю: бар +
гъынчы > баргъынчын «пока не сходит (съездит)», кел + гинчи > келгинчин «пока
не придет (приедет)», сат + хынчы > сатхынчын «пока не продаст»;
3) в аффикс глаголов 1-го и 2-го л. ед. ч. настоящего времени: бар + а +

ма > бараман «я иду (еду) куда-л.», айт + а + са > айтасан «ты говоришь»;
4) в аффикс причастия 1-го и 2-го л. ед. ч. будущего времени -ыр / -ир,
-ур / -юр: бер + ир + ме > берирмен «я дам», айт + ыр + са > айтырсан «ты
скажешь».
1.1.4. Слог и слогоделение
Артикуляционные движения во время речи состоят из отдельных отрезков.

При анализе этих движений можно выделить самый краткий из них, т. е. самую
минимальную произносительную единицу речи. Элементы ее характеризуются
максимальной слитностью, взаимосвязанностью с артикуляторной точки зрения.
Такую фонетическую единицу принято называть слогом. «В артикуляционном
отношении слог нечленим и в том смысле, что речь распадается именно на слоги
как минимальные единицы, а не на отдельные звуки» [Буланин, 1970: 150].
Слогу и слогообразованию в тюркских языках посвящено значительное
количество исследований [Баскаков, 1955: 333;334; Ибрагимов, 1970; Щербак,
1970; 1971; и др.]. Структура фразы, предложения, словосочетания и отдельного
слова в карачаево-балкарском языке и в других тюркских языках подтверждает
«экспираторное происхождение слога…» [Баскаков, 1984: 425], выделение
которого связано с выталкиванием мускульным напряжением струи воздуха,
образующей артикулярно-акустические сегменты речи – слоги, организующие
по определенным закономерностям слогоделения и просодии слова, словосо-
четания и предложения.
Как и слова других языков, карачаево-балкарское слово состоит из одной
или нескольких фонем. Поэтому слог и фонема являются основными единицами
звуковой структуры слова.
В слоге определяются основные реализации фонем, а в слове реализуется
вся звуковая структура, состоящая из слогов и организующих их фонем. Таким
образом, каждое слово членится на слоги, которые, как правило, выделяются
паузами, а слоги – на звуки (фонемы).
Виды слогов. Слоги бывают открытыми и закрытыми. Открытыми на-
зываются слоги, оканчивающиеся гласным звуком. Такие слоги состоят из от-
дельного гласного, которые называются абсолютно открытыми (о-ракъ «серп»,
ё-гюз «вол», о (выражает восхищение, удивление)), или сочетания согласного
с гласным (ба-гъа-лы «дорогой, ценный», те-ге-не «корыто, колода», бу «это,
этот, эта»). Первая разновидность открытых слогов в карачаево-балкарском
языке встречается только в начале слова, а вторая – во всех позициях слова.
Закрытыми называются слоги, кончающиеся одним или несколькими соглас-
ными звуками. В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках,
закрытые слоги ограничиваются сочетанием двух согласных (как правило, типа
«сонорный + шумный»). Они выступают в разновидностях, каждая из которых
встречается как в корнях, так и в аффиксах:
ФОНЕТИКА 73
1) ГС: ат «лошадь», ат-чы «конюх», ёр «подъем», ёр-ле «подниматься,

взбираться»;
2) ГСС: айт- «говорить, сказать», айт-дыр – «сообщать, передавать что»,
юрк- «пугаться, шарахаться (об овцах и т. п.), юрк-ек «пугливый»;
3) СГС: къон- «приземляться, садиться», къон-акъ «гость», керт – «над-
резать, надсекать, делать метку», керт-ик «зарубка, засечка, нарезка»;
4) СГСС: тёрт «четыре», тёрт-еу «четверо», терк «быстро».
Как открытые, так и закрытые слоги могут быть прикрытыми – начинающи-
мися с согласного звука. Для карачаево-балкарского языка, как и для тюркских
языков в целом, характерны в основном закрытые слоги.
Правила слогоделения. Характер слогоделения в тюркских языках опре-
деляется тенденцией к образованию в них закрытых слогов. Исходя из этого,
существуют следующие правила слогоделения.
1) согласный звук между гласными входит в последующий слог: а-на-чы
«повитуха, женщина, которая принимает роды», ке-ли-шим «соглашение, до-
говор»;
2) из любых двух интервокальных согласных звуков первый входит в пре-
дыдущий слог, а второй – в последующий: ал-ма «яблоко», эс-ки «старый»,
ар-па «ячмень», тау-лу «горец», «балкарец»;
3) при стечении любых трех согласных в интервокальной позиции первые
два входят в предыдущий слог, а третий – в последующий: арт-макъ «пе-
реметная сумка, котомка», «мешочек, сумка, сума», берч-ли «мозолистый»,
айт-дыр- «сообщать, передавать что».
Обязательным элементом слога является гласный звук, образующий центр,
вершину слога. Он образует слог самостоятельно или в сочетании с гласным
(или гласными). В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках,
слог включает в себя, кроме гласного, от одного до трех согласных. При этом со-
гласный звук может последовать за гласным, предшествовать ему, но сочетаться
с другим (сонорным) согласным только в постпозиции гласного: ал- «брать»,
эл «село», хо «ладно, хорошо», ма «на», бёл- «делить», баш «голова», тёрт
«четыре», къурт «насекомое». Невозможность образования слога без наличия
гласного свидетельствует о том, что количество слогов в слове совпадает с
количеством гласных звуков в нем.
Слоги в карачаево-балкарском языке состоят из одного-четырех звуков:
а) а-ры «туда», о «эй! слушай!», э-шик «дверь»;
б) ба-ра-ды «он (она) идет», ма «на», ач- «открыть»;
в) баш «голова», жау-лукъ «платок», къол «рука;
г) курт «сугроб», терк-лик «быстрота, скорость».
Типы слогов. Как и другие тюркские языки, карачаево-балкарский язык
располагает шестью структурными типами слогов.
1. Г 1: а-ры «туда», э-ки «два», у-шаш «похожий», ю-люш «доля», о-ракъ
«серп», ё-гюз «вол», ы-шар «улыбаться», и-тиу «утюг». Как видно из примеров,
1
Г – гласный, С – согласный.
данный тип слога представлен всеми гласными звуками карачаево-балкарского

языка. В словах тюркского корня он встречается только в начале и чаще всего
двусложных слов. Многосложные слова с этим типом слога нередко начина-
ются на |а|, |о|: а-ралыкъ «перекладина, прогон (карач.)», а-бызыра- «теряться,
приходить в замешательство», а-шыгъыулукъ «срочность, спешность, торопли-
вость», о-рундукъ «постель», о-тузунчу «тридцатый». Из частей речи только
междометия и некоторые союзы и частицы представляют данный тип слога:
сен а? «а ты?»; а, ангыладым! «а, я понял!»; о, сен а! «да ты что!»; у, гяуурчукъ!
«эх чертенок!».
2. ГС: ал-ды «он взял», эл-ге «в село», ул-лу «большой», юс-гюр- «натрав-
ливать», ёр-ге «вверх, выше», ор-та «середина», из-ле- «искать», ыр-гъакъ
«крючёк», ор-танчы «средний», эр-кинлик «свобода, воля, независимость»,
ус-талыкъ «мастерство», ёк-сюзлюк «сиротство, беспризорность». В карачаево-
балкарском языке довольно много слов, построенных по структуре этого типа
слога: ат «лошадь», ай «месяц», ач «голодный», ас- «вешать», эл «село», эн
«метка, клеймо, тавро», эт «мясо», эм- «сосать», ун «мука», уч- «летать»,
ур- «бить, ударять», юс «поверхность», юч «три», юр- «лаять», юй «дом», иш
«работа», ич «нутро», ит «собака», ий- «посылать, отправлять кого что, отпу-
скать, освобождать кого», он «десять», от «огонь», оз- «опередить», «проходить
мимо кого-чего», ол «он», ёч «пари, злость, злоба», ёт «желчь», ён «голос», ёс-
«расти». Из приведенных примеров видно, что слова типа ГС могут начинаться
на все гласные, за исключением |ы|, на который в данном языке зафиксировано
лишь одно тюркское слово: ыз «след».
Особенностью данного типа слога является то, что он встречается только
в первом слоге.
3. СГ: бы-лай «так», бе-ри «сюда», жи-лян «змея», жы-лы «теплый,
тепло», со-руу «вопрос», сы-ра «пиво», то-лу «полный», та-ла «степь», му-дах
«грустный», ма-къа «лягушка», къы-зыл «красный», къа-ты «твердый»,
«твердо», бу «это, этот, эта», ма «на», хо «ладно», де- «сказать, говорить», че-
«спеши, торопись», не «что», да «и», уа «а», ха «эй!».
Эти примеры свидетельствуют о том, что данный структурный тип слога
нередко совпадает со структурой корневой морфемы. Так же часто представляет
он собой аффиксальную морфему: а-ла «они», ме-ни «меня», а-ла-ны-къы «то,
что принадлежит им», кёп-ле «многие», мын-да «тут, здесь», иш-ле- «работать»,
чал-гъы-чы «косарь». Однако в первом и втором слогах встречается он чаще,
чем в третьем: сё-ле-шим «речь», къа-ты-лыкъ «твердость, жестокость», та-
за-лыкъ «чистота», къа-ра-лыкъ «чернота, темнота», бо-ша-тыл- «быть опо-
рожненным», къо-ра-тыу «уменьшение», жа-ра-тыл- «родиться, появиться
на свет», тю-кю-рюк «плевок», ту-ту-рукъ «олово», ча-къы-рыу «вызов, при-
глашение», ке-ли-шим «соглашение, договор».
Указанные особенности говорят о широкой распространенности этого типа
слога и стабильности его структуры.
ФОНЕТИКА 75
4. ГСС: элт- «отнести, вести кого что, вести кого (куда-л.); уносить, увозить
кого-что, уводить кого, брать кого-что (с собой)», айт- «говорить, сказать»,
арт- «чистить, очищать что, полоть что», ант «клятва, клятвенное обещание»,
юрк- «встрепенуться, шарахнуться в сторону, испугавшись (о животных)»,
элт-дир- «заставить кого отнести (отвезти что куда)», юрк-ют- «напугать
кого, вспугнуть кого», арт-ха «назад», антлы «преданный, верный», айт-ым
«предложение».
Этот тип слога закреплен только за приведенными корневыми и аффик-
сальными морфемами. При этом данные аффиксальные морфемы в основном
встречаются в начале двусложных слов, а две из них (элт, юрк) – лишь один раз.
Таким образом, слог типа ГСС в данном языке является самым редким,
морфонологически строго ограниченным.
5. СГС – тип слога, по своей распространенности уступающий только
типу СГ, одинаково широко представленный в корневых и аффиксальных
морфемах, характеризующийся позиционной незакрепленностью: къол «рука»,
баш «голова», кенг «широкий», кёз «глаз», бир «один», кёл «настроение», сан
«число», гюл «цветок», жыл «год», тон «шуба», къол-тукъ-лаш- «браться под
руки», баш-чы-лыкъ «руководство, управление», кенг-ден «издали, издалека»,
кёз-бау-лан- «льстить, подхалимничать», кёл-сюн-дюр- «вдохновлять, вооду-
шевлять кого, настраивать кого», гюл-лен- «цвести, расцветать», жыл-лыкъ
«годовалый, годичный; годовой», «годовщина».
6. СГСС – такой же редкий вид слога, как ГСС, но в отличие от него
встречается в большом количестве корней и звукоподражательных слов: тёрт
«четыре», къарт «старый, старик, старец», жырт- «рвать что, дергать, щипать,
выщипывать что, износить что», тюрт- «толкать, пихать кого-что», «наталки-
вать кого», сюрт- «вытереть, протереть что, стереть что», штукатурить что»,
«натереть кого-то чем, намазать что чем», журт «родина, дом, жилище», дерт
«месть, возмездие», сырт «спина, плато», черт- «обозначать что, отмечать
что, подмечать что, подчеркивать что (в речи и т.п.)», курт / кюрт «сугроб»,
къурт «червь», мугут, морт «плесень», жорт- «идти рысью (о коне)», чырт
«совсем, совершенно», хырт (звукоподражание скрипу двери), гырт «кусок,
ком, комок», къырт (звукоподражание хрусту), шырт (звукоподражание шар-
канью ногами, трению чего-либо), шарх (звукоподражание треску чего-либо),
къыркъ «сорок», къайт- «возвращаться», къоркъ- «испугаться», таркъ (зву-
коподражание стуку), тарх (звукоподражание выстрелу, бах!). Встречается
этот слог в начале двусложных и многосложных слов: къарт-лыкъ «старость»,
къайт-ар- «возвращать кого-что, повторять что», сырт-лыкъ «плато, плоско-
горье», тюрт-чю «грубиян», къоркъ-ут- «страшить, пугать кого чем, угрожать
кому чем; устрашать, запугивать кого», тёрт-гюл-лет- «пускать галопом»,
жорт-уу-ул «набег (с целью угона скота, людей)», къарт-гуна «очень умный,
молодой да ранний», тарт-ынчакълыкъ «застенчивость, стеснительность»,
къоркъ-уулу «тревожный», «тревожно», къоркъ-уусузлукъ «спокойствие, без-
опасность».
Из изложенного о типах слогов вытекает, что 1) по употребительности первое

место занимает слог типа СГ, второе – ГС, третье – СГСС, четвертое – СГС;
2) слог не может начинаться с сочетания согласных звуков, но может завер-
шаться сочетанием двух согласных, из которых первый обязательно должен
быть сонорный.
Обучение детей в школе, студентов в вузе на русском языке значительно
усилило карачаево-балкарское двуязычие, благодаря чему в настоящее время
абсолютное большинство карачаевцев и балкарцев свободно владеет русским
языком. Этому способствовало и орфографирование заимствований из русского
и через русский язык в последние два десятилетия в соответствии с оригиналом.
В связи с этим уже освоены начальные и не свойственные карачаево-балкар-
скому языку конечные сочетания согласных в словах типа митинг, класс, клуб,
власть, штраф, трактор, студент, стакан, срок, план, кран, крем, шкаф,
театр, литр, центр, продукт, алебастр, фильм, нефть, лифт, спорт и многие
другие, вошедшие в его активную лексику. В результате появились новые струк-
турные типы слогов: ССГ, ССГС, СССГС, СГСС, СГССС, ССГСС.
Слогоделение во многих случаях не совпадает с правилами переноса слов с
одной строки на другую, потому что правила переноса строятся на нескольких
принципах, а перенос слова по слогам – это только один из этих принципов.
Например, слово сууут- «остудить, охладить что, дать чему остыть» может
быть перенесено двумя способами: су-уут, суу-ут, а слогораздел в этом слове
один: су-уут.
Слоговой состав слов и сочетаемость слогов. Большинство корней в ка-
рачаево-балкарском языке односложные и двусложные, производные же слова
в основном многосложные. При этом особенной многосложностью отличаются
аффиксальные производные слова. Количество слогов в них, как правило, не
превышает шести: а-дам-лыкъ «человечность, гуманность», ич-ги-чи «алко-
голик, пьяница», кёч-гюн-чю «переселенец, кочевник», ке-ли-шиу «соглашение,
договор», къа-рыу-суз «слабый», бир-ик-дир- «сплачивать, спаивать кого-что,
объединять кого-что», а-дам-лыкъ-сыз-лыкъ «бесчеловечность, нечестность»,
кёч-гюн-чю-люк «переселение», ке-ли-шиу-сюз-люк «неуживчивость», бир-
ик-ди-риу «сплачивание кого-чего», къа-рыу-суз-лан-ды-рыу «ослабление,
обессиливание кого». Грамматические же формы некоторых слов могут иметь
свыше десяти слогов: ул-лу-а-якъ-ла-ры-быз-ны-къы-ла-дан-ды-ла-мы? «они
из наших большеногих что ли?», жа-лан-бы-дыр-чыкъ-ла-ры-быз-ны-къы-ла-
дан-мы-ды-ла? «они из наших голопузеньких что ли?».
При аффиксации в некоторых двусложных словах второй слог основы со-
кращается: къыйна – «затруднять, утруждать, беспокоить кого» (от къыйын
«трудный, сложный»), сарна – «оплакивать кого, причитать» (от сарын «плач,
причитание»), орнал – «пускать корни, укореняться; укрепиться в почве (о
деревьях, растениях)»; «обосноваться, осесть; разместиться, расположиться
где (от орун «место»)», ойна – «играть» (от ойун (орф. оюн) «игра»), желле
«наливаться, набухать (о вымени коровы перед отелом)» (от желин «вымя»),
ФОНЕТИКА 77
къургъакъ «сухой (от къуру – «сохнуть; испариться»)», саргъал – «желтеть,

становиться желтым» (от сары «желтый»).
Многосложность характерна сложным и парным словам: кёл-къал-ды
«обида», къозукъулакъ «щавель», акъсакъал «белобородый», «аксакал (почти-
тельное обращение к старику)», «старец, старик», къа-ра-та-мыр «чернокорень
лекарственный», къа-рап- къа-ра-гъын-чы «вмиг, мгновенно, в мгновение ока»,
ётген- сёт-ген «прохожие», эс-ки-бусху «старье, тряпье, барахло, рухлядь».
В корневых и производных словах границы слов не одинаковы. В первых
они постоянны, а во вторых очень часто изменяются в зависимости от на-
чального звука присоединяемого слога. Изменения выражаются в смещении
слогов или поглощении одного слога другим, что приводит к уменьшению
количества звуков в одном слоге и увеличению его в другом. Это происходит,
когда начальный звук присоединяемого слога является гласным. В карачаево-
балкарском языке смещение слогов происходит в следующих случаях.
1. Открытый слог из одного звука присоединяется к закрытым слогам из:
а) двух звуков: иш «работа» – и-ши «его (ее) работа», ат «лошадь» – а-ты
«его (ее) лошадь»;
б) трех звуков: къач- «убегать» – къа-ча «убегая», кёз «глаз» – кё-зю «его
(ее) глаз»;
в) четырех звуков: тарт «тянуть, натягивать что, тащить, дергать что» –
тар-та «таская, натягивая», тюрт- «толкать» – тюр-те «толкая», жырт-
«рвать» – жыр-та «рвя». Замыкающий согласный первого слога переходит
во второй слог, что превращает его из одного типа (СГСС) в другой (СГС).
2. Закрытый слог из двух звуков присоединяется к закрытым слогам из:
а) двух звуков: от «огонь» – о-тун «дрова», эт «делать» – э-тим «дело-
витость; работоспособность», ур- «бить, ударять» – у-руу «удар, натиск», юз-
«рвать что, отрывать что» – ю-зюк «обрывок, кусочек, отрывок, фрагмент»,
аз «мало» – а-зай «уменьшаться, убавляться». Переход конечного согласного
первого слога ко второму превращает закрытый слог (ГС) из двух звуков в
открытый (Г) из одного звука, а открытый (Г) из одного звука – в закрытый
(СГС) из трех звуков;
б) трех звуков: къол «рука» – къол-ай «достаток», бёл- «делить кого-что» –
бё-люм «отдел, отделение», кенг «широкий» – кенгер- «расширяться», кют-
«пасти» – кютюу «пастьба», буз- «портить, ломать что, выводить что из
строя» – бузукъ «изъян, дефект, неисправность», айт- «говорить, сказать» –
айтым «предложение», юрк- «пугаться, шарахаться (об овцах и т. п.)» -юркек
«пугливый». В результате перемещения слогов в приведенных примерах про-
изошли следующие изменения: закрытые слоги (СГС, ГСС) стали открытым
(СГ), а открытый (ГС) – закрытым (СГС);
в) четырех звуков: къарт «старый», «старик» – къартай «стареть», тёрт
«четыре» – тёртеу «четверо», тюрт- «толкать, пихать кого-что» – тюртюн-
«наталкиваться на кого», силк- «кивать, махать чем» – силкин- «качнуться»,
«рвануться, сделать рывок». В данном случае последний согласный закрытого
слога (СГСС) переходит к открытому слогу (ГС), в результате образуются два

закрытых слога (СГС).
3. Закрытый слог из трех звуков (ГСС) присоединяется к закрытому слогу
любого типа, что преобразует их следующим образом: предыдущие закрытые
слоги (ГСС, ГС) переходят в открытые (СГ, С), а последующий закрытый
неприкрытый слог (ГСС) – в прикрытый (СГСС): кёк «голубой, синий» – кё-
герт- «синить, подсинивать что», кёп «много» – кё-бейт- «увеличивать что
(в количестве); приумножать что», сел «спокойный, слабый, ослабленный» –
се-лейт- «ослабить, успокоить», аз «мало» – аз-айт- «уменьшать, убавлять
что», ий- «опускать что» – ий-илт- «нагнуть, наклонить».
4. При образовании сложных слов на стыке их компонентов, а также собира-
тельных числительных на стыке их корня и аффикса один из гласных выпадает,
что приводит к поглощению слога: къа-ра + а-гъач – къа-ра-гъач «карагач,
вяз», бой-ну + акъ – бой-накъ «имеющий белую шею», эки + еу – э-кеу «двое»,
жети + еу – же-теу «семеро», ал-ты + ау – ал-тау «шестеро».
5. При прибавлении к заимствованиям типа пост, литр, нефть, цирк ка-
рачаево-балкарских аффиксов на гласный второй согласный слога переходит
в состав вновь образованного слога: пост + ум – пос-тум «мой пост», литр +
и – ли-три «литр чего-л.», нефт + инг – неф-тинг «твоя нефть», цирк – цир-ки
«его (ее) цирк».
6. Из одинаковых конечных согласных звуков один (второй) выпадает перед
карачаево-балкарским аффиксом на этот же согласный: грамм + мы? – грам-мы?
«грамм что ли?», металл + ла – метал-ла «металлы», класс + сыз – клас-сыз
«бесклассовый».
Итак, слоговая структура слова в карачаево-балкарском языке имеет сле-
дующие закономерности:
Начальный слог в слове определяет характер последующих слогов, уподо-
бляя их себе по заднему или переднему ряду.
Слог, как и слово, не допускает стечения двух (и более) согласных в своем
начале, но оно возможно в конце слога: элт-ди «он отнес (отвез)», арт-ха
«назад», ант «клятва», айт- «говорить» и др.
При присоединении к слогу-слову типа ГСС слога на гласный согласные
первого слога расщепляются, и второй из них отходит ко второму слогу: элт-
е-ме – эл-те-ме «я несу», айт-а-ды – ай-та-ды «он говорит».
В слогах типа СГ, СГС слоговая граница находится перед согласным: ба-
ра-ма «я иду», кел-тир-ди «он принес (привез)».
Два согласных в середине слова распределяются по разным слогам:
къар-тай «стареть», кел-дим «я пришел», а если их три, то ко второму слогу
отходит третий: къарт-лыкъ «старость», айт-чы «скажи-ка».
ФОНЕТИКА 79
1.1.5. Интонация
Под интонацией обычно понимают весь комплекс средств, организующий

звучащую речь, служащий для выделения в потоке речи высказывания и его
смысловых частей. Интонация имеет два аспекта: 1) коммуникативный и 2) эмо-
циональный.
Коммуникативный аспект карачаево-балкарской интонации имеет три
функции: 1) функцию организации и членения потока речи, согласно которой
речь членится на синтагмы, фразы и предложения; 2) функцию оформления
типов высказываний и различия коммуникативных типов предложения. Ср.:
Жауун тохтады «Дождь перестал»; Жауун тохтады! «Дождь перестал!»,
Къайры барлыкъ эдим «Я никуда не ходил»; Къайры барлыкъ эдим! «Я не
мог пойти!»; Къайры барлыкъ эдим? «Куда я должен был идти?»; 3) функцию
выражения отношений между составными частями интонации. Сравним пред-
ложения Ахмáт къайтханды и Ахмат къайтхáнды «Ахмат вернулся». В них
в зависимости от логического ударения компонентов выражаются разные по-
нятия: 1) вернулся никто иной, а именно Ахмат; 2) Ахмат не остался там, где
был, а вернулся.
Эмоциональный аспект интонации заключается в том, что она служит в
предложении средством выражения эмоционально-экспрессивной окраски, а
также модальности. Например, предложение Бизге келчи! «Приходи-ка к нам!»
в зависимости от эмоционального состояния говорящего может выражать
вежливую просьбу, пожелание, приглашение, угрозу, обиду и другие эмоцио-
нальные значения и оттенки.
Составными и взаимосвязанными компонентами интонации большинство
фонетистов признают мелодику, интенсивность, длительность, темп речи и
тембр произношения. Некоторые исследователи включают в состав компо-
нентов интонации паузы [Буланин, 1970: 167; Салихов, 1995: 101], синтагма-
тическое ударение [Буланин 1970: 176], логическое ударение [Филиппов, 1981:
104], ритмику [Дудников, 1990: 29]. Отдельные же лингвисты, наоборот, сужают
понятие интонации, считая ее компонентами лишь мелодику, длительность и
интенсивность [Бондарко, 1977: 162].
Мы разделяем мнение тех исследователей, которые синтагматическое и
логическое ударения, паузы и ритмику не включают в компонентный состав
интонации, а также тех, которые синтагматическое, логическое (или фразовое)
и эмфатическое ударение считают интонационными средствами [Салихов,
1995: 103].
Мелодика – понижение и повышение основного тона голоса – является
главным компонентом интонации, обязательной характеристикой звучащей
речи, так как свою мелодику имеют слова, синтагмы и фразы. Мелодика в
карачаево-балкарском языке выполняет следующие функции:
1. Служит для членения речи на синтагмы: Ол / Мухамматны, /бизни Мухам-
матны, /жашыды (Гадийланы И.) «Он сын Мухаммада, нашего Мухаммада».
В данном предложении мелодический рисунок между синтагмами можно

отметить переходом от высокого конца к низкому началу, т.е. тон повышается
к концу отрезка речи. Подобная мелодика характерна для многих синтагм ис-
следуемого языка, ср.: Биз / тёбентин, /Чегет элден, /келебиз (Хучиналаны М.)
«Мы идем снизу, из селения Чегет»; Жаш / эгечинден, / тамата эгечинеден, /
уялады (Токумаланы Ж.) «Парень стесняется своей сестры, старшей сестры».
В предложениях, подобных приведенным здесь, конец отрезка речи сам
по себе не выражает законченной мысли без следующего отрезка, который
находится в тесной смысловой связи с ним.
2. Выражает коммуникативный тип предложения – повествовательное, во-
просительное, восклицательное, побудительное. Например, побудительность и
вопросительность в данном языке выражаются повышением основного тона в
слоге с главным ударением: Ата журтубуз жашасын! «Да здравствует наше
Отечество!»; Къачан келликсиз бизге? «Когда приедете к нам?»
3. Логически выделяет слова в предложении. Это можно демонстрировать
на примере такого предложения, как Жауун жауады «Дождь идет». Если пере-
местить логическо-смысловой напор с подлежащего на сказуемое, то резко
изменится тип движения тона: он от нисходящего перейдет в восходящий.
Отдельные элементы высказывания могут быть выделены при помощи
интенсивности (напряженности, усиления) звуков в синтагмах. Специалисты
установили, что «…Начало любой синтагмы характеризуется большей интен-
сивностью, чем конец; к концу синтагмы интенсивность всегда ослабляется.
Однако степень этого ослабления различна для разных типов интонации: она
максимальна для завершенной интонации» [Бондарко, 1977: 166]. Наблюдения
над устной речью карачаевцев и балкарцев показало, что в вопросительных и
восклицательных синтагмах максимальная интенсивность может характеризо-
вать и наиболее сильно ударный гласный в синтагме, ср.: Къáчан / келликдиле
да / ала?! «Когда же они придут (приедут)?!». В усилении интенсивности звука,
т.е. в повышении его силы, большую роль играют степень напряженности ар-
тикулирующих органов и амплитуда колебаний голосовых связок: чем больше
их, тем интенсивнее, громче представляется слушающему данный звук.
Как и в большинстве тюркских языков, в карачаево-балкарском интенсив-
ность участвует в образовании логического ударения, которое достигается
усилением словесного ударения в синтагме, ср.: Биз элгé кёчдюк и Биз элге
кёчдюк «Мы переехали в село».
Под длительностью звуков в потоке речи понимается скорость, темп произ-
несения их. Длительность гласных звуков определяется отношением к ударению.
Наибольшую длительность имеют ударные гласные в словах под логическим
ударением. Вместе с тем на длительность каждого звука влияет темп речи,
измеряемый количеством звуков, произнесенных в единицах времени. Это оз-
начает, что длительность звуков обратно пропорционально количеству звуков,
произнесенных в единицу времени.
ФОНЕТИКА 81
Таким образом, для характеристики длительности звуков в синтагмах разных

интонационных типов следует определить темп произнесения всей синтагмы
или выделить какой-либо звук в синтагме по его длительности.
Сравнение длительности звуков в синтагмах разных коммуникативных типов
предложений в карачаево-балкарском языке показывает, что звуки синтагм в
восклицательном предложении произносятся с меньшей длительностью, чем
звуки синтагм в повествовательном предложении, а звуки синтагм в вопроси-
тельном предложении – с еще меньшей длительностью; ср.: Ала юйге кирéдиле
«Они заходят в дом»; Юйге кúригиз! «Заходите в дом!»; Юйге кирéмисиз? «За-
ходите в дом?».
Следовательно, синтагмы с вопросительной интонацией произносятся с
более быстрым темпом, чем синтагмы с восклицательной и повествовательной
интонацией.
Темп речи в разных языках, даже генетически родственных, не совпадает.
Например, «относительно быстрый темп в татарском языке характерен для
вводных слов и предложений, вводящих слова автора в конструкциях с прямой
речью» [Салихов, 1995: 105]. В карачаево-балкарском языке вводные слова и
предложения произносятся более медленным темпом, чем другие синтагмы
в предложении ср.: «Мени барлыгъыма уа, баям, атам ийнанмайды» – деп,
жарсыйды Азрет (Гуртуланы Э.) «Азрет переживает: «Видимо, отец не верит,
что я поеду»; «Тамбла, Аллах айтса, элге барлыкъбыз», – деп, къууанады Му-
зафар (Токумаланы Ж.) «Музафар радуется: «Бог даст, завтра поедем в село».
На увеличение длительности синтагматически ударного гласного может
повлиять и эмфатическое ударение. В таких случаях длительность выражает
различные эмоциональные оттенки: Аша-а-á, ауруунгу алайым! (Кациланы Х.)
«Ешь, мой миленький! (букв. «чтобы я взяла твою болезнь»), (ласка, просьба)»;
Тохтá, бери бир келсин! (Тёппеланы А.) «Пусть только придет сюда!» (угроза);
Кёрюнме кёзюме! (Этезланы О.) «Не показывайся мне! (букв. «моим глазам»)»
(гнев); Айтырыкъ тюйюлме! (Толгъурланы З.) «Я не скажу!» (категоричность).
Тембр – это особое качество звука, характерное для каждого голоса. По
тембру различаются друг от друга звучания одной и той же высоты. Подобно
тому, как свой тембр имеет отдельный звук, речь также имеет свою окраску –
тембр. Следовательно, тембру речи принадлежит существенная роль в ритмико-
интонационной организации речевого потока.
Тембр в карачаево-балкарском языке, как и в большинстве других языков,
особо ярко проявляется в эмоциональной окраске речи. Эту особенность тембра
Л. Р. Зиндер подчеркивал еще в конце 50-х гг. XX в.: «Очень важную роль
при выражении всевозможных эмоциональных оттенков играет тембр. Когда
говорят «Это было сказано с гневом в голосе» или «с радостью в голосе», или
«со страхом в голосе» и т. п., то имеют в виду именно тембровую окраску про-
изношения» [Зиндер, 1960: 292].
6 Заказ № 261
Разные качества голоса как тембровые средства интонации определяются,

главным образом, состоянием голосовых связок. Например, в данном языке
можно выделить следующие разновидности голоса:
1) напряженный: Ахмат тири, гиртчи, жигит жашды «Ахмат энергичный,
подвижный, храбрый парень»;
2) расслабленный: Ахмат халал, огъурлу, сюйдюмлю жашды «Ахмат до-
брый, милый, нежный парень»;
3) скрипучий: Ахмат а бир арыкъчыкъ, келбетсизчик, къарыусузчукъ «Ахмат
такой худенький, неказистый, слабенький».
Тембр может участвовать и в эмоциональном выделении слова, т.е. в обра-
зовании эмфатического ударения. Например, если в предложении: Ол аламат
адамды «Он замечательный человек» эмоционально выделим слово аламат,
изменив в нем тембр голоса и мелодику: (Ол аламáат адамды), то значение
этого слова станет антонимичным его собственному значению: «очень плохой».
Как видно из вышеизложенного, каждый компонент интонации несет сво-
еобразную нагрузку при оформлении синтагмы. Тем не менее они образуют
нерасчленимое единство и, выступая вместе, взаимодействуют.
Интонация как звуковое средство языка в корне отличается от звуков речи,
в виде которых реализуются фонемы. Звуки речи не имеют собственного зна-
чения, они приобретают его только в морфемах и словах. В отличие от них
интонация обладает определенным значением. При этом, как мы уже видели,
она может придавать противоположный смысл одному и тому же предложению.
Однако есть и такое общее, которое сближает интонацию с остальными
звуковыми средствами. Напрмер, «материальное выражение, реализация ин-
тонации происходит тем же путем, что и реализация других звуковых средств:
изменение длительности, частоты, основного тона голоса, интенсивности свя-
зано с общими навыками управления артикуляционными органами во время
речи» [Бондарко, 1977: 170].
Другая особенность интонации заключается в ее многофункциональности.
С одной стороны, она используется как языковое средство (для различения
разных типов интонации, для связи синтагм в одно целое и т. п.), а с другой –
для передачи отношения говорящего к тому, что он говорит. При помощи ин-
тонации можно передать и эмоциональное состояние говорящего.
1.1.6. Ударение
Словесное ударение. В отличие от некоторых тюркских языков, например,

турецкого, узбекского и киргизского, в которых словесное ударение преиму-
щественно динамическое, хотя помимо него в слове имеется и музыкальное
ударение [Севортян, 1955: 130; Кононов, 1960: 52–56; Орусбаев, 1974: 52], в
карачаево-балкарском языке оно только динамическое. Оно в данном языке и
силовое, в отличие от якутского, киргизского и туркменского (в которых на-
ряду с силовым существует и тоническое ударение), якутского и туркменского
ФОНЕТИКА 83
(которые, помимо всего, характеризуются еще количественным ударением)

[Аракин, 1984: 410].
В зависимости от своего характера и интенсивности силовое ударение в ка-
рачаево-балкарском языке подразделяется на главное ударение, которое обычно
падает на последний слог, и второстепенное, возникающее в словах, имеющих
четыре и более слогов, и падающее на первый слог слова, ср.: úшлериклерú
«те, которые будут работать», áшарыкъчыкъны «то, что подлежит съеданию»,
кёрмезликлерúм «то, что я не должен был видеть» и др.
Поскольку словесное ударение падает на последний слог, то оно связанное,
фиксированное, одноместное. Однако это не означает, что такое ударение не-
подвижное. Оно подвижное, так как при присоединении аффиксов к словам
передвигается к ним: адáм «человек» – адамлá «люди» – адамалары «их (его)
люди» – адамларыбыз «наши люди» – адамларыбызгъá «(к) нашим людям».
В старых заимствованиях ударение приспособлено к законам карачаево-бал-
карского языка, а в новых – оно не изменяется и при прибавлении аффиксов, если
это не слова с ударением на конце, в которых переносится на последний аффикс;
ср.: бёчкé «бочка», салáм «солома», меркé «полтора пуда» (русск. «мерка»),
гуржабá «кружево», киристéн «христианский», капéк «копейка», пасудá «фляга»
(русск. посуда), профéссор – проффéссорлагъа «профессорам», но мотóр –
моторлá «моторы» – моторлагъá «моторам».
Однако довольно много случаев, когда ударение не падает на последний слог
слова и подвижность его нарушается. Это имеет место как в знаменательных,
так и в служебных и экспрессивно-эмоциональных словах.
В знаменательных словах неподвижное ударение может находиться на
первом и предпоследнем слоге одинарных и сложных, а также на последнем
слоге своего первого компонента сложных слов.
Ударение неподвижно и прикреплено к первому слогу в словах следующих
частей речи:
1) сложные существительные с раздельным написанием компонентов,
первый из которых односложен: бáш сюек «череп», бýз сюммек «сосулька»,
бáл чибин «пчела», жáн жаулукъ «полотенце», кюз арты «осень», тáш макъа
«черепаха», жáн къазауат «агония» и др.;
2) сложные прилагательные с раздельным написанием компонентов, первый
из которых односложен: кёп томлу «многотомный», áз тиражлы «малоти-
ражный», бúр жанлы «односторонний», сýу бетли «светло-голубой», бáл бетли
«каштановый»;
3) вопросительные и указательные местоимения: аллай «как тот», быллай
«как этот», áнча, мынчá «столько», áнчау, мынчау «столько-то» (людей), къáчан
«когда», ненча «сколько», къáллай, нéллай «какой», а также в производных
формах, образованных от них: áллайны «такого, как тот», мынчагъа «столь-
кому», къáчандан «с каких пор», къáчаннга «на какое время», нéнчагъа «на
сколько», нéнчасы «сколько из них», нéллайны «какого», нéллайыракъ «какой
примерно»;
6*
4) наречия: а) одинарные: энди «теперь, ныне», шёндю «теперь, в насто-

ящее время», хáман «всегда, постоянно», эрлай «живо, быстро, мгновенно,
немедленно», бúлмей «нечаянно», бúрча «одинаково», былтыр «в прошлом
году»; б) сложные и повторные: бúр талай, бúр ненча «несколько», быллай
бир, áллай бир «столько», бúраз «немного», бюгюн «сегодня», бюгече «нынче
ночью», тюнене «вчера», быйыл «в этом году», бý жол «в этот раз», тáмбла
«завтра», (танг «рассвет» и бла – послелог «с»), хáр заманда «всегда», áз-аз
«понемногу», бúр-бир «по одному», тáп-тап «нормально, хорошо», тéрк-терк
«часто», тынч-тынч «потихоньку» и др.;
5) многие составные числительные: óнбир «одиннадцать», óнжетинчи
«семнадцатый», óналтышар «по шестнадцать», юч жюз «триста», бéш жюз
«пятьсот» и др.;
6) ряд междометий одинарных и сложных: óллахий!, бúлляхий!, тáллахий!
«ей-богу!, клянусь Аллахом!», тóба! «о боже!», ы маржа! (выражает призыв,
обращение), áй медет! «как жаль!», áй анасыны! «ах!», óу кюнюм! «о боже!»
и др.;
7) ряд союзов одинарных и сложных: áнсы «иначе, а то, не то, а не то», сóра
«и еще», óгъосе «или» (огъáй «нет» и эсе «если»), эмда «и», нéда «или», нéк
десенг, не ючюн десенг «потому что», óл себепден «поэтому»;
8) значительное число одинарных и сложных частиц: шáшмай «точь-в-точь»,
áрабий / áрабин (выражает любопытство, интерес, желание узнать о чем-либо),
тýура «как раз», чыртда, чыртданда «совсем, совершенно», хоу / хау бир да!
«куда уж там!, ничего подобного!» и др.;
9) некоторые модальные слова: эшта «видимо, вероятно, наверное, должно
быть, по-видимому», úйсагъан (показывает сильное желание говорящего),
ярабий / ярабин (выражает сомнение).
Неподвижное ударение, прикрепленное к предпоследнему слогу, имеют
производные наречия на -ча и -май: къысхáча «вкратце», жангыча «по-новому»,
эскúча «по-старому», орýсча «по-русски», буруннгýча «по-прежнему», адáмча/
адамы-ча «как надо, как положено», бýзмай «точь-в-точь, точно», бёлмей «регу-
лярно, постоянно, целиком», бúлмей «нечаянно, неумышленно», аямай «очень
сильно, здорово», «беспрестанно, неустанно», тохтáмай «беспрестанно, бес-
прерывно» и др.;
Довольно большое количество двухкомпонентных слов имеют неподвижное
ударение на последнем слоге своего первого компонента:
1) сложные парные слова-существительные: атá-ана «родители», азыкъ-
тюлюк «еда (всякая)», алым-берим «купля-продажа», «обмен», сабúй-сюбюй
«детвора», сатыу-алыу «торговля» и др.;
2) существительные с собирательным ироническим значением: акъсáкъ-
тукъсакъ «разные хромые», тамыр-тумур «всякие корни», темúр-тюмюр
«всякие железные изделия», къатын-къутун «женщины всякие», чунгýр-мунгур
«рытвины и ухабы» и др.;
ФОНЕТИКА 85
3) наречия и прилагательные, образованные путем простой или морфоно-

логизированной редупликации типа андá-санда «изредка», заманлы-замансыз
«вовремя и не вовремя», тууýп-битип «за всю жизнь», ёлюп-ёчюп «еле-еле, с
большим трудом», ёмюр-ёмюрге «на веки веков», кюппé-кюндюз «среди белого
дня», ашыкъ-бушукъ «наспех, торопливо, кое-как» и др.;
4) некоторые сложные наречия: бирсú кюн / бюрсюкюн «позавчера», «по-
слезавтра», кечé узуну «всю ночь», эрттéн бла «утром», ингúр ала «под вечер»
и др.;
5) звукоподражания и образоподражания типа тыхáр-тухур (подражание
шуму, грохоту), зынгáр-зунгур (подражание сильному звону), жыгъáл-жугъул
«галдеж», жáркъ-журкъ «сверкая с переливами» и др.
Проклитики и энклитики в фонетических словах не принимают на себя
ударения: не къадáр «так много», бир арúу «такой красивы», шо сенú «чтобы
тебя…», сенú бла «с тобой» и т. п.
Мнение, согласно которому «когда служебное слово принимает аффикс,
ударение падает на этот аффикс…» [Будаев, 1968: 85], не подтверждается фак-
тами исследуемого языка. Произношение типа сени бламыды? «с тобой ли?»,
сени ючюнмю? «ради тебя что ли?» [Там же]; аны кибиклé «такие, как он» не-
правильны, правильны сенú бламыды?, сенú ючюнмю?, аны кибикле.
Неподвижное ударение прикреплено к последнему слогу первого компо-
нента и в следующих грамматических сложных формах:
1) формы интенсива прилагательных, представляющие редупликацию
первого их компонента: къáп-къара «черный пречерный», жáп-жашил «зе-
леный-презеленый», кеппé-керти «доподлинный, неопровержимый, точный»,
тюппé-тюз «совершенно верный», чиппé-чий «совершенно сырой» и др.;
2) редуплицированные формы деепричастия на -а / -е, -и, -п: ашыгъá-ашыгъа
«торопясь», кюлé-кюле «смеясь», ишлéй-ишлей «работая», урýп-уруп «ударяя»,
секирúп-секирип «прыгая» и др.
Непостоянно ударение и при обращениях: оно в данном языке падает на
первый слог – при обращении к лицу на родном языке, на последний слог – при
обращении к лицу на русском языке: Áхмат и Ахмáт, Мáгомет и Магомéт.
Многие аффиксы в карачаево-балкарском языке не принимают на себя
ударения. Безударны, например:
1) аффиксы сказуемости: мéнме «это я», келгéнсе «ты пришел», барáды
«он (она) идет», айтáбыз «мы говорим», кетгéнсиз «вы ушли (уехали)» и т. п.;
2) аффикс 2-го л. мн. ч. повелительного и желательного наклонений -гъыз /
-гиз, -гъуз / -гюз: бáрыгъыз «идите», кéлигиз «идите сюда, приезжайте», окъýгъуз
«читайте, учитесь», кёрюгюз «попробуйте» и т. п.;
3) аффиксы категории лица при спрягаемых формах глагола: баргъáнса
«ты ходил», ишлегéнме «я работал», айтырыкъсыз «вы скажете», элтирикмé
«я отнесу (отвезу)», кёрлюкбюз «мы увидим» и т. п.;
4) второй компонент сложного деепричастного аффикса -гъынчы / -гинчи,

-гъунчу / -гюнчю: баргъынчы «пока не сходит (съездит)», тойгъунчý «досыта»,
ёлгюнчю «пока жив» и т. п.;
5) отрицательный глагольный аффикс -ма / -ме, -май / -мей: бáрма «не
ходи», бáрмадыкъ «мы не ходили», кéлмедиле «они не пришли (приехали)»,
áйтмасагъыз «если не скажете», áлмай «не беря», бúлмей «не зная» и т. п.;
6) уподобительный аффикс: -лай: мéнлай «такой, какой я», сúзлай «такой,
как вы», áллай «такой, как он, тот», быллáй «такой, как этот», бúзлай «такой,
как мы», сéнлай «такой, как ты» и т.п.;
7) сравнительный аффикс -ча: бизнúча «такой, как мы», кесигиздéча «такой,
какие имеются у вас», аныкъыча «такой, как у него», саламчá «такая, как со-
лома», ишлерúкча «как будто будет работать», бúлмегенча «как будто не знаю
(-ешь, -ет)» и т.п.;
8) аффиксы (частицы) вопроса -мы / -ми, -му / -мю: алдымы? «взял ли он?»,
келдúнгми? «пришел ли ты?», сорáмыса? «будешь спрашивать?» и т. п.
По мнению некоторых исследователей, которое мы разделяем, причина
неударности перечисленных аффиксов кроется в необходимости соблюдения
грамматико-фонетической дифференциации омонимических аффиксов [Ке-
несбаев, 1964: 11;12].
Силовое (динамическое) ударение в слове подразделяется на главное и
второстепенное. До сих пор мы говорили о главном ударении. Кроме него,
в словах с тремя и более слогами, из которых ударным является последний,
может возникнуть, обычно на первом слоге, второстепенное ударение: адамлá
«люди», сабийлегé «детям», ашыкъгъанлыкъгъá «из-за поспешности».
Безударные слоги подобных слов «…имеют восходящую просодическую
градацию, в том числе и по длительности произношения. По мере удаления
от места ударения они получают все менее четкую просодическую характери-
стику, исключая лишь первый слог со второстепенным ударением» [Юлдашев,
1981: 70].
В сложных словах и повторах типа къарá наныкъ «ежевика», ёмюр-ёмюрге
«на веки веков», в которых ударение падает на последний слог их первого
компонента, последний слог второго их компонента имеет второстепенное
ударение. Просодически его отличие от неударного слога первого компонента
почти незаметно, неударный же слог второго компонента имеет самую мини-
мальную просодическую характеристику. С точки зрения акцентно-ритмической
подобные слова ничем не отличаются от синтагм типа аны кибик «подобно
ему», «такой как он», кесú окъуна / огъуна «даже он сам», которые включают
в себя синтаксически ведущее и зависимое слово (сочетание знаменательного
слова с двусложным послелогом или частицей).
Аналогичное же акцентно-ритмическое строение имеют сложные гла-
гольные формы: айтá эдим «я говорил (неоднократно)», айтхáн эдим «я уже
говорил», айтá тургъанбыз «мы, бывало, говорили».
ФОНЕТИКА 87
Если в сложных словах и повторах ударение падает на последний слог, то

второстепенное ударение появляется на последнем слоге первого их компонента:
къарáкъáш «чернобровый», къалгъáн-булгъан «объедки, остатки, отбросы».
В тех же случаях, когда главное ударение падает на первый слог слова, то
второстепенное ударение появляется на последнем его слоге: кéлмегенле «те,
которые не пришли», жáзмаучула «те, которые не пишут» и др.
В некоторых словах, имеющих четыре и больше слогов, наблюдается и
третьестепенное ударение: шапалары «их (его, ее) повара», ётюрюкчюлé «об-
манщики» и т.п. В данных словах третьестепенное ударение находится рядом
со второстепенным (в первом) и через один слог от него.
О фонологической роли карачаево-балкарского словесного ударения нет
определенной установки, кроме констатации, что оно «играет смыслоразличи-
тельную функцию», опирающуюся на примеры типа алмá «яблоко» – áлма «не
бери», адáмсыз «вы (настоящий) человек» – адамсыз «без человека», орундá
«на месте» – орýн да «и место» [Будаев, 1976: 82; см. также: 1984: 68].
Фонологическая, или смыслоразличительная, функция словесного ударения
бывает конститутивной (или словопознавательной) и смыслоразличительной.
Первая означает, что ударение является обязательным элементом звукового
облика слова. Например, в русском языке ударение «…представляет собой…
непосредственно признак слова (а при подвижности ударения – признак слова
в его данной конкретной форме). Это доказывается тем, что два слова, разли-
чающиеся местом ударения, при последовательном членении на кратчайшие
звуковые единицы оказываются всегда отличающимися друг от друга не только
одним, а двумя признаками. Ср., например, мýку и мукý: эти слова отличаются
друг от друга не только ударностью первого [у] в первом слове и без ударностью
во втором, но также обязательно и безударностью второго |у| в первом слове и
его ударностью во втором» [Аванесов, 1955: 121].
Слова типа замóк – зáмок, запáхнуть (издать запах) – запахнýть (закрыть)
отличаются не только ударением, но и редукцией безударных гласных. Сле-
довательно, вопрос об ударении в русском языке тесно связан с вопросом о
редукции гласных, что ничего общего не имеет с ударением тюркских языков.
В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, наблюда-
ется вторая фонологическая функция ударения – смыслоразличительная. При
этом в данном языке ударение различает смысл только грамматических форм
слов, а в русском, кроме этого, и словарных форм слов, ср.:
Русский язык Карачаево-балкарский язык
пóля – поля бурмá «кудрявый» – бýрма «не крути»
хлóпок – хлопóк бáрды «есть» – барды «он сходил»
прóпасть – пропáсть алайдá «там» – алáй да «и так»
промóкнуть – промокнýть атамá «моему отцу» – атáма «я отец»
Как видно из примеров, в русском языке ударение различает по смыслу
грамматические формы слов, словарные формы одной и той же части речи и
разных частей речи, а в карачаево-балкарском – только грамматические формы
слов. При этом количество таких форм слов, которые различаются местом уда-
рения, в данном языке значительно меньше, чем в русском, и среди них можно
выделить такие группы:
1) существительные и отрицательные формы повелительного наклонения
глагола: тюйме «пуговица» – тюйме «не избивай», басмá «печать» – бáсма
«не дави, не наступай» и т. п.;
2) прилагательные и отрицательные формы повелительного наклонения
глагола: бурма «кудрявый» – бурма «не крути», жайма «плоский» – жайма
«не распространяй, не развешивай (вывешивай)» и т. п.;
3) различные формы существительных: атабыз «наш отец» – атабыз «мы
отцы», анасыз «без матери» – анасыз «вы матери» и т. п.;
4) разные формы прилагательных: таматабыз «наш старший» – тама-
табыз «мы старшие», кичибиз «наш младший» – кичибиз «мы младшие» и т. п.;
5) существительные и формы желательного наклонения глагола: атчы
«конюх» – атчы «бросай-ка», алчы «передовик» – алчы «возми-ка» и т. п.;
6) существительные и деепричастия на -гъынчы / -гинчи: къачхынчы‫« ׳‬бе-
‫׳‬
глец» – къачхынчы «пока не убежит», кёчгюнчю «кочевник, переселенец» –
кёчгюнчю «до переселения» и т. п.;
7) прошедшее время 3-е л. глагола и существительные с аффиксом сказу-
емости: тюшдю «он слез», «упало (что-то)» – тюшдю «наступил полдень»,
кечди «он простил» – кечди «уже поздно» и т.п.;
8) существительные в местном падеже и сочетания существительного с
союзом да: атдá «на лошади» – áт да «и лошадь», башдá «в голове» – бáш
да «и голова» и т. п.;
9) сложные наречия и сочетания слов: бусагъатдá «сейчас» – бỳсагъатда
«в этот час», былайдá «здесь, тут» – былай да «и так» и т. п.
Другие виды ударения. Эти типы ударения связаны с терминами «фраза»,
«речевой такт», «синтагма» и «эмфаза». Устный текст состоит из фраз – закон-
ченных отрезков речи. Каждая фраза ограничивается от других продолжитель-
ными паузами и имеет законченную мысль. Продолжительные по длительности
фразы делятся на речевые такты – кратчайшие части фразы, которые выделя-
ются ритмико-интанационными средствами и заключают в себе знаменательную
словоформу или словосочетание. Составными частями фраз или отдельными
фразами являются и синтагмы – интонационно-смысловые единства, возни-
кающие в процессе речи.
Эмфаза – выделение важной по смыслу части высказывания (группы слов,
слова или части слова).
Фразовое ударение образуется усилением словесного ударения какого-либо
слова во фразе, синтагматическое ударение – в синтагме, логическое уда-
рение – выделением какого-либо слова по требованию ситуации или контекста,
тоже достигается усилением словесного ударения данного слова; тактовое
ударение – выделением одного из слов речевого такта.
ФОНЕТИКА 89
Каждая синтагма фразы имеет синтагматическое ударение, которое в данном

языке не имеет постоянного места как в русском языке – последний ударный
гласный синтагмы. Однако в большинстве случаев синтагматическим ударе-
нием выделяется первое слово: Элнú жашлары / таунỳ этегинде / чалгъы
чаладыла «Парни села у подножия горы косят сено»; Бизнú атабыз / афгáн
урушдан къайтханлы / фермада ишлейди, /ийнек сауады «Наш отец, с тех пор
как вернулся с афганской войны, работает на ферме, доит коров».
Синтагматическое ударение иногда может находиться не на обычном месте,
например, когда возникает необходимость логически выделить другое слово.
Такое синтагматическое ударение часто называют логическим ударением; ср.:
Тáмбла элге барлыкъбыз «Завтра поедем в село» – Тамбла элгé барлыкъбыз
«Завтра поедем в село» – Тамбла элге барлыкъбыз «Завтра поедем в село».
Эмфатическое ударение усиливает эмоциональную сторону слова. В эм-
фатически выделяемых словах различаются положительные эмоции, характе-
ризующиеся удлинением ударного гласного и отрицательные эмоции, харак-
теризующиеся удлинением согласного в начале ударного слога [Златоустова,
1957]: къа-ара! «смотри!» (восторг), а-ариу «красивый» (нежность), эриш-ши
«безобразный» (пренебрежение), ач-чы «кислый» (неодобрение) и др.
В карачаево-балкарском языке роль гласных в образовании эмфатического
ударения невелика. Удлиняются лишь гласные а, э(е), ы и не часто. При этом в
отличие от многих языков, особенно русского, удлиняется обычно не ударный,
а предударный гласный: ба-арып «сходив (съездив)», са-абыр «спокойный»,
э-эркин «свободный», бе-ери «сюда». Гласный |ы| удлиняется только под уда-
рением: акъыры-ын «медленно», жашыры-ын «тайно».
Эмфатическое удлинение согласных встречается довольно часто и касается
главным образом начальных звонких согласных ударного слога типа СГС. Уд-
линяются все сонорные, кроме |н|: би-ййик «высокий», а-ййамай (орф. аямай)
«очень сильно, беспрестанно», тю-ййюп «избив»; къа-ллын «густой», жы-ллы
«теплый», кю-ллюп «смеясь», а-мман «плохой», та-ммам «как раз», хо-ўўа
(малк.) «да, ладно», а-ўўур «тяжелый», да-ўўур «шум», а-рриў «красивый»,
ки-ррип «заходив», ма-ррап «прицелившись».
Из парных звонких удлиняются |з|, |б|, |ж|: у-ззун «длинный», ба-ззыкъ «тол-
стый», къы-ззыу «жаркий, горячий», ча-ббып «бегом», кё-ббюп «опухшись»,
къу-жжур «странный», ху-жжум (малк.) «только, лишь», мы-жжыкъ «невос-
питанный, с плохими манерами».
Глухие согласные удлиняются очень редко: э-шшек «осел (о человеке)»,
кю-шшлю (орф. кючлю) «острый (на вкус)», къа-тты «твердый», ти-ттиреп
«дрожа, сотрясаясь».
Как свидетельствуют приведенные примеры, удлиняются чаще всего со-
гласные и гласные в прилагательных, наречиях и деепричастиях на – п.
Сравнивая эмфатическое ударение с логическим, можно заключить, что «…
логическое ударение привлекает к данному слову, а эмфатическое делает его
эмоционально насыщенным. В первом случае проявляется намерение говоря-

щего, а во втором выражается непосредственное чувство» [Щерба, 1953: 133].
1.2. Фонология
Хотя фонология как самостоятельная дисциплина окончательно оформи-
лась еще в 30-х гг. XIX в. в Европе, во многих исследованиях она до сих пор
продолжает оставаться разделом фонетики.
Несмотря на свое фонологическое название, к ним же относится первое,
и пока единственное специальное исследование, посвященное системе фонем
карачаево-балкарского языка, автором которого является А. Ж. Будаев [1968].
В нем описание фонетических явлений и акустико-артикуляционных особен-
ностей звуков языка превалирует над описанием их смыслоразделительной
функции.
Тем не менее вслед за С. И. Бернштейном [1962], А. А. Реформатским
[1970], Т. П. Ломтевым [1972], Л. В. Бондарко [1981], В. Б. Касевичем [1983],
В. К. Журавлевым [1986], В. А. Виноградовым [1990] и другими исследовате-
лями мы считаем фонологию самостоятельным разделом языкознания.
Итак, фонология – раздел языкознания, который, в отличие от фонетики,
изучающей звуковую сторону языка, изучает смыслоразличительные функции
звуков языка в пределах слова, словоформы и морфемы. Говоря иначе, фонетика
рассматривает акустическую и анатомо-физиологическую стороны звуков языка,
а фонология изучает их с точки зрения их функций в процессе коммуникации,
т.е. их функциональную сторону.
Система фонем, их функции и закономерности позиционной реализации
составляют предмет фонологии.
Фонема. Существуют различные определения фонемы. Так, по мнению
одних исследователей, фонемы – это звуки языка, служащие для дифференци-
ации означающих [Аванесов, 1956: 7, Панов, 1979: 94 и др.], другие – считают
определения фонемы как звука, звуковой единицы, фонетической единицы
нелогичными, потому что фонема представляет собой не звуковую, а функцио
нальную реальность [Воронкова, Стеблин-Каменский, 1970: 26].
Средним между указанными является мнение Т. П. Ломтева, согласно ко-
торому из того, что звуки человеческой речи выступают в фонологии как со-
циальные объекты, имеющие различительное назначение, не следует, что они
утрачивают свой звуковой статус [Ломтев, 1972: 4].
Еще менее удачным представляется определение фонемы как пучка раз-
личительных признаков [Якобсон, Фант, Халле, 1962: 213]. Возражая авторам
этого определения, Т. П. Ломтев пишет: «Фонема не пучок (или множество)
различительных признаков, а реально существующие объекты признаков,
реально существующие объекты языковой действительности. Пучком (или
множеством) различительных свойств являются их модели как научные по-
строения» [Ломтев, 1972: 5].
ФОНОЛОГИЯ 91
Одним из недостатков определения фонемы является смешение фонемы со

звуком, нечеткое разграничение их особенностей. Это видно в вышеуказанном
первом фонологическом исследовании в карачаево-балкарском языке. В нем,
например, часто утверждается, что фонема произносится, артикулируется, хотя
общеизвестно, что произносится не фонема, а ее реализация – звук. Описание
дифференциальных элементов фонем (звонкость – глухость, переднеязычность –
заднеязычность, смычность – щелинность и др.) заменяет артикуляционная
характеристика их реализаций – звуков, аллофонов.
«Фонема как абстрактная единица противополагается звуку как конкретной
единице, в которой фонема материально реализуется в речи» [Виноградов,
1990: 553].
Хотя фонема, как и звук, является объектом звуковой действительности,
она, в отличие от звука, обладает различительным свойством. Это можно де-
монстрировать на примере карачаево-балкарских слов дау «претензия» и тау
«гора», где согласные |д| и |т| являются разными звуками и разными фонемами.
Звонкость и глухость, которыми различаются эти согласные, являются такими
свойствами их, которые различают их друг от друга и служат для различения
слов: дары «лекарство» (уст.) – тары «просо», адам «человек» – атам «мой
отец», бадыр «кочка на болоте» – батыр «отважный, храбрый», «герой» и др.
Еще пример. Гласные |о| и |ё| в словах бол- «быть» и бёл- «делить» являются
разными звуками, но одной фонемой: парные гласные переднего и заднего ряда
(|о| – |ё|, |ы| – |и|, |у| – |ю|, |а| – |е|) в сингармонистических тюркских языках
не служат для различения других единиц языка (см. ниже).
«Отношения звука к фонеме и фонемы к звуку различные. Всякая фонема
есть звук, но не всякий звук есть фонема» [Ломтев, 1972: 11]. Так, звуки |з| и
|с| в словах къыз и къыс- – разные фонемы, а в словоформах къызла «девушки»
и къы[с]чыкъ «девочка» – разные звуки, но не разные фонемы, а одна фонема,
потому что различие между этими согласными здесь не может различать двух
морфем къыз, в обоих словоформах имеется только одна морфема къыз.
В каждом языке фонемы имеют определенное количество, а истинное ко-
личество звуков невозможно установить ни в одном языке, потому что многие
звуки имеют варианты, а установить их порою невозможно без специальной
аппаратуры.
Из-за затруднений в графическом оформлении порою даже легко разли-
чимые звуки в тюркских языках обозначаются одной и той же буквой. На-
пример, в карачаево-балкарском языке в словах жахил «темный, отсталый,
неграмотный», Ибрахим, мырхык «репейник (соцветие)», хомух «ленивый,
бездеятельный», хыяр «тыква», хата «ущерб, убыток, вред» на месте выделен-
ного согласного произносятся разные звуки: в первых двух – [h] (заднеязычный
фарингальный), во-вторых – [ҳ] (среднеязычный щелевой), в-третьих – [х’]
(заднеязычный фрикативный). И все они на письме обозначаются буквой х.
В зависимости от длительности, громкости, музыкального тона слово может
произнестись по-разному. Сами же эти условия произнесения связаны с разным
звуковым окружением. Например, перед губными гласными согласные кара-

чаево-балкарского языка огубляются (у[зо]ун «длинный», [ко]ёлек «рубашка»,
о[то]оу «комната, [ко]юндюз «днем»), а перед негубными гласными этого не
происходит (у[з]акъ «далекий», [к]ырдык «трава», [т]ерек «дерево», [к]ирит
«замок»). Однако носители карачаево-балкарского языка разницы между зву-
ками [з] и [зо], [к] и [ко], [т] и [то], [л] и [ло] не замечают. Не замечают они
разницы и между звуками [ч] и [чж] в словах юч «три», кюч «сила», а также
словосочетаниях юч баш «три головы», кюч бер- «дай силы», потому что они
обозначены одной и той же буквой – ч, потому что разница между этими зву-
ками, как и звуками, указанными выше, может быть установлена только при
особом усилии или экспериментальным путем.
Неспециалисты не замечают даже более значительные различия звуков:
биринчи «первый» – б[ь]реулен «кто-то» ([и] – [ь]), кёбюсю «большинство» –
кёб[ь]рек «побольше» ([ю] – [ь]), бадыр «кочка на болоте» – бад[ъ]ра- «рас-
пускаться, раскрываться (о растениях)» и др. Указанные звуки в одних и тех
же словах и словоформах попарно объединяются в одну фонему.
Изменения звуков в потоке речи, обусловленные фонетическими закономер-
ностями (ассимиляцией, диссимиляцией, озвончением и др.), четко различаю-
щиеся при литературном произношении, также объединяются в одну фонему:
аз «мало» – а[с]чыкъ «немножко, чуть», он «десять» – о[м]бир «одиннадцать»,
кёп «много» – кёбей «увеличиваться (в количестве), приумножаться» и др.
Из приведенных примеров видно, что в них одни звуки близки между собой
артикуляционно ([з] – [с]), ([п] – [б]), а другие не имеют близости ([н] – [м]):
[н] – переднеязычный, зубной, смычнопроходной, носовой; [м] – губно-губной,
смычнопроходной, носовой.
Следовательно, акустико-артикуляционная близость или отдаленность звуков
не влияет на то, к одной или к разным фонемам они относятся. Это решает их
позиционное поведение: если чередование звуков связано с их фонетической
позицией или комбинаторными изменениями, такие звуки составляют одну
фонему.
Смысл слов и морфем, приведенных выше, не изменяется потому, что в них
разные звуки не встречаются в одной и той же позиции, обусловлены разными
позициями.
Смысл слов и морфем изменяется только в тех случаях, когда разные звуки
их встречаются в одной и той же позиции, различия их не зависят от фонети-
ческого положения, обусловлены лишь системой фонем исследуемого языка:
бар- «идти» – бал «мед» – бат- «погружаться; тонуть» – баш «голова» – бас-
«давить» – бакъ- «кормить», «лечить», «ухаживать, смотреть за кем-чем», жаз
«весна» – къаз «гусь» – наз «пихта» (карач.) – баз- «надеяться, полагаться» – саз
«желтый, бледный (о цвете лица)», бакъдыр- «лечиться» – чакъдыр- «высекать
искру», «щелкать чем», ашлыкъ «ячмень» – ашчыкъ «пища (ласк.)» и др.
Все это говорит о том, что фонемой является не всякий звук, а только такой,
который связан, как это уже отмечалось, с различением смысла слов, словоформ
и морфем. Следовательно, самым главным назначением фонем является раз-

личение разных слов, словоформ и морфем. У них есть и другое назначение:
они способствуют отождествлению одних и тех же слов, словоформ и морфем.
Например, в словах азчыкъ «немножко, чуть» и асдыр- «заставить вешать» –
разные корни (аз «мало» и ас- «вешать»), а в словоформах ачдан «с голода»
и ачлай «натощак, на голодный желудок» один и тот же корень, потому что у
первой пары значения разные, а у второй – одно и то же значение. Во-вторых,
корни словоформ ачдан и ачлай произносятся одинаково, что и дает возмож-
ность для их отождествления. Однако мы можем отождествлять и корни слово-
форм, произносимые по-разному: ачкёз «жадный, алчный, корыстолюбивый»,
ачлай. Объясняется это тем, что чередующиеся звуки корня ([ч] – [ш]) относятся
к одной и той же фонеме – [ч].
Исследование фонем карачаево-балкарского языка показывает, что они по-
тенциально связаны со значением. Это проявляется в том, что фонемы могут
составить звуковые оболочки морфем (аффикса род. и вин. пад.: мен + и «меня»,
ата + м «мой отец», ана + нг «твоя мать», къол + у «его (ее) рука»; имени дей-
ствия: аша + у «поедание», къара + у «уход; присмотр», ары + у «уставание,
изнурение»), слова (частиц: келсенг а «приходи-ка», междометий: О, сен а не
этесе мында?! «О, а ты что тут делаешь?!»), даже предложения (когда оно со-
стоит из одноименного слова): – Бу къайсы харфды? – «Эта какая буква? – Э).
То, что фонема является минимальной единицей языка, означает, что в со-
став морфем она входит как минимальный сегментный компонент. Это видно
из того, что членение морфемы на фонемы возможно, постольку в данном языке
морфема по своей протяженности может совпадать с фонемой (см. выше).
Еще одной, очень важной для определения сущности фонемы, особенно-
стью является то, что она как особая языковая единица, входя в состав зву-
ковых единиц слов и морфем, обособляется от них и существует независимо от
них. Например, фонема / т / входит в состав слов таш «камень», от «огонь»,
олтан «подошва» и др., т.е. является компонентом их звуковых оболочек, но
она существует совершенно независимо от них, как самостоятельная единица
языка, обособляясь от других аналогичных единиц, противопоставляясь им:
от «огонь» – окъ «пуля», тау «гора» – жау «масло» – бау «хлев, сарай для
скота» – дау «претензия», атам «мой отец» – адам «человек» – ашам «ап-
петит» – алам «вселенная».
Тот факт, что фонемы обозначаются отдельными буквами лишь благодаря
обособлению их от слов, является доказательством независимого, самостоя-
тельного существования их [Буланин, 1970: 37].
Из изложенного здесь о фонеме вытекает, что она характеризуется следу-
ющими особенностями:
1) является минимальной линейной единицей языка;
2) потенциально связана со значением;
3) существует самостоятельно, независимо от других фонем, слов, их форм
и морфем;
4) различает разные слова, их формы и морфемы;

5) способствует отождествлению одних и тех же слов, их форм и морфем.
В большинстве существующих определений фонемы отмечаются лишь
первая и четвертая из указанных здесь ее особенностей.
Более приемлемым, охватывающим почти все основные особенности фо-
немы, является определение, данное Л. Л. Буланиным: «Фонема – это мель-
чайшая, линейно нечленимая независимая единица звуковой системы языка,
обладающая потенциальной связью со значением, образующая звуковые обо-
лочки значимых единиц языка и способная их дифференцировать» [Там же:
38]. Здесь не хватает лишь указания на то, что фонема способна не только
дифференцировать слова, их формы и морфемы, но способствует и отождест-
влению их.
Одни звуковые различия не зависят от фонетического положения, а другие
зависят от конкретных фонетических условий. Первые называются фонем-
ными различиями, а вторые аллофоническими различиями. Фонемные различия
существуют между фонемами, а аллофонические между аллофонами фонем.
Аллофоны – это звуки, в которых реализуется фонема в зависимости от по-
зиции в слове, словоформе и морфеме.
Аллофоны фонемы выступают в различных фонетических условиях, по-
этому отличаются друг от друга. Звуковые различия между аллофонами могут
быть относительно близкими, далекими и даже могут не иметь никакого зву-
кового сходства, тем не менее они не противопоставляются друг другу в оди-
наковых условиях [Там же: 32]. Например, различия между звуками [т] и [д]
в словах таулу «балкарец» и даулу «спорный, конфликтный» (глухость [т] и
звонкость [д]) не зависят от их фонетического положения (оно здесь иден-
тично), а обусловлены системой фонем данного языка, поэтому они являются
фонемными. Различия же между звуками [з] – [с] – [ж] в словах кёз «глаз» –
кё[с]чюк «глазок» – кё[ж] жаш «слеза» зависит от фонетических условий ([з]
в первом слове, находится в сильной позиции, во втором и третьем – в слабой
позиции – позиции ассимиляции), поэтому они аллофонические.
Звуковые различия между указанными аллофонами значительны, тем не
менее они не нарушают тождества фонемы [з].
Между аллофонами [т] и [ч] фонемы [т] в словоформах ат «конь, лошадь»
и а[ч]чы «конюх» нет сходства: [т] – зубной, взрывной, глухой, смычный, перед-
неязычный; [ч] – аффриката, нёбный (передненёбный), глухой. Несмотря на
это они являются оттенками фонемы [т].
1.2.1. Позиции фонем
В карачаево-балкарском языке о позициях фонем писал только А. Ж. Будаев

в упомянутой выше работе. Разделяя точку зрения Н. С. Трубецкого [1960: 109],
А. А. Ахундова [1964: 14] и М. А. Черкасского [1965: 18], он считает, что «…
для гласных фонем карачаево-балкарского языка… сильной позицией следует
считать начальный слог слова» [Будаев, 1968: 57]. Однако произношение слов
биреулен [бьреулен] «кто-то, некто», тирел- [тьирел-] «упираться во что, на-
талкиваться, натыкаться на кого-что», къырал [къърал] «государство», къырау
[къъырау] «иней, изморось, заморозки», тиккич [тьккич] «кожная тесьма (для
шитья сбруи, чабуров и др.), кирит [кьрит] «замок», кириш [кьриш] «ободок,
край», къурум [кърум] «копоть», бузоу [бъзоу] «теленок» и многих других не дает
основания для такого утверждения. А. Ж. Будаев в этом вопросе противоречит
себе. Например, о гласном звуке [ы] пишет: «…В зависимости от окружающих
звуков количественная характеристика ы колеблется от нормальной длитель-
ности до выпадения. Например: аты «его конь», барды «он пошел», къырау
[кърау] «иней», къырал [кърал] «государство» [Будаев, 1968: 109]. О гласных
[и], [у] пишет то же самое: «сильно редуцируются» и приводит примеры типа
тикгич [тьккич], битим [бьтим] «растение», кириш [кьриш], булут [бълут]
«облако», къурум [къърум] «сажа» и др. [Там же: 110, 113;114].
Таких случаев, т. е. случаев, «сильной редукции» узких гласных в первом
предударном слоге, довольно много в карачаево-балкарском языке. Поэтому
нельзя любой начальный слог слова считать для гласных фонем сильной по-
зицией. Правильным, на наш взгляд, будет считать абсолютное начало слова
и начальный слог типа «согласный + широкий гласный».
Среди тюркологов нет единства и в определении сильной позиции для
согласных. Так, ею Ф. Кязимов считает позицию корня [Кязимов, 1958: 49],
Н. К. Дмитриев и А. А. Ахундов – превокальную позицию [Дмитриев, 1948:
38, Ахундов 1964: 15], А. А. Моллаев – позицию перед широким гласным в
начале слова [Моллаев, 1967: 5], а А. А. Будаев – «превокальную позицию в
составе корня» [Будаев, 1968: 58].
Материал карачаево-балкарского языка свидетельствует, что ни одна из
указанных позиций не является сильной для согласных. Позиция начала слова
является самой неустойчивой для согласных карачаево-балкарского языка.
В этой позиции наблюдаются многочисленные мены согласных: баймез / маймёз
«бязь», буслиман / муслиман «мусульманин», къоншу / хоншу «сосед», гырт /
кырт «ком», гелля / келля «бабушка», дуппур / туппур «холм, бугор», дуркъу /
туркъу «загон» (с.-х.), бурч / пурч «черный перец», сехле / зехле «деревянные
засовы (для ворот)», сынжыр / шынжыр «цепь» и др. Это лишь незначительная
часть слов, варьирующих в балкарском варианте языка, а между им и карача-
евским вариантом их еще больше.
Анализ словарей и материала словарной картотеки карачаево-балкарского
языка показывает, что сильными для согласных являются три позиции: абсо-
лютный конец слова, положение перед гласными и после них и положение
перед сонорными (исключение составляет [ч] после [л], [н]: ю [ш] ле «тройки»,
кю [ш] ню «силу»). В отличие от многих языков в карачаево-балкарском языке
в конце слова парные по звонкости-глухости согласные различаются четко,
т. е. фонологически противопоставлены: къыз «девушка» и къыс- «сжимать,
прижимать кого-либо», аз «мало» и ас- «вешать, подвешивать что», «вешать
кого (казнить)», таж «корона» – таш «камень», къыж (подражание скрипу) –

къыш «зима». Звонкие согласные русского языка [б], [г], [д], [в] карачаевцы
и балкарцы в конце слов реализуют как [п], [к], [т], [ф], т. е. в соответствии с
орфоэпическими нормами русского языка: штаб [штап], завод [завот], лозунг
[лозунк], Иванов [Иваноф]. Однако в конце собственно карачаево-балкарских
слов из звонких согласных употребляются только [ж], [з] (исключение состав-
ляет [б] в карачаевском варианте).
Четкое различение согласных, парных по звонкости-глухости, в данном
языке объясняется этими обстоятельствами.
Позиция бывает фонологической и фонетической. В речи фонемы употре-
бляются в различных условиях и реализуются по-разному. Это принято называть
фонологической позицией. Одна и та же фонема в разных позициях выражается
разными звуками. Например, фонема [н] в позиции конца слова выражается
звуком [н], в позиции перед аффиксальным [л] – звуком [л], в позиции перед
[н] и [къ] в сложных словах – звуком [нг], а в позиции перед аффиксальным
[м] и перед [м] в сложных словах – звуком [м]: жан «душа» – жа[л]лы «волк»,
«зверь» – Жа[м]мырза – Жа[м]ме (муж. имена) – жа[нг]къылыч (карач.) «ра-
дуга», Жа[нг]кир (муж. имя). Подобное же чередование звуков, которое вы-
ражает одну и ту же фонему, как видно из приведенных примеров, зависит от
фонетических позиций слова.
Следует различать комбинаторные и конститутивные (определяющие)
позиции. К первым относятся, например, приведенные положения фонемы
[н], ко вторым – положение узких гласных между шумным и сонорным [р] –
в предударном слоге (см. выше), конечных глухих согласных [к], [къ], [п] на
границе слова (къонакъ «гость» – къона[гъ] юй «гостиница», китап «книга»,
«Коран» – кита[б] ачыу (рел.) «лечение у священника по священным писаниям»,
акъ «белый» – а[гъ] алтын «белое золото».
Комбинаторные и конститутивные позиции могут быть совмещены в одной
и той же фонеме. Так, фонема / къ / перед аффиксом на гласный – [гъ], перед
аффиксом на глухой согласный – [х], перед гласным на границе слова – [гъ]:
акъ – агъар- «белеть» – а[х] сыл «беловатый, белесый» – а[гъ] алма «белое
яблоко».
Выше говорилось об отождествляющей и о различительной функциях фо-
немы. С этими функциями связаны и позиции отождествления и различения.
Обе разновидности позиций могут быть сильными и слабыми.
В сильной позиции отождествления фонема выступает в своем основном
звуковом облике и не испытывает никаких фонетических (комбинаторных)
влияний. В слабой же позиции отождествление фонемы выражается другими
звуками, каждый из которых является результатом ассимиляции, диссими-
ляции и др. фонетических закономерностей. Например, фонема /ч/ в словах
чал- «косить», ачы «горький», къумач «ткань», чечме «дробь (ружейная)»,
т. е. в начале и конце слова, между гласными и перед [л], выражена звуком [ч].
Глухость его проявляется именно в этих позициях, но не обусловлена ими, по-
тому что она присуща ему во всех случаях неизменной его реализации (ачхыл
«кисловатый», ачкёз «жадный, алчный», ачхыч «ключ», ачма «я голодный»,
берчкъол «имеющий мозолистые руки»). Следовательно, для отождествления
фонемы ‫׀‬ч‫ ׀‬эти позиции являются сильными. Перед звонким же согласным [б]
позиция для ее отождествления является слабой, так как в ней она заменяется
звуком [ч] (т.е. звуком, напоминающим звук [ж]). Реализация фонемы / ч / в
звуке [ч] имеет место только в данной позиции. Следовательно, она обусловлена
именно этой позицией.
В сильной позиции различения любая фонема отличается от всех других
фонем: ач- «открывать», ас- «вешать», ал- «брать», ат- «бросать, кидать», ау-
«падать, валиться» и др., в слабой же позиции различения фонемы не могут
различать разные слова и морфемы. Например, звуки [ч] и [ш] не различаются
перед [л], [н], [т] и [с], а [з] и [с] – перед [с]: ачлыкъ «голод», от ач «голодный»
и ашлыкъ «ячмень» (от аш «еда, пища») – [ашлыкъ], ачны «голодного» и ашны
«пищу, еду» – [ашны], ачдан «с голода» и ашдан «от пищи, еды» – [аштан],
ачсын «слегка чувствовать голод» и ашсын- «одобрять пищу, еду» – [ашсын],
азсын «считать недостаточным что» и ассын «пусть вешает» – [ассын].
В позициях, слабых для отождествления, фонемы выражаются в своих ва-
риациях. Например, в словоформе а [ч] быз «мы голодны» звук [ч] – вариация
фонемы ‫׀‬ч‫׀‬, а в слове К [ä] зим звук [ä] – вариация фонемы / а / . В позициях
же слабых для различения фонемы выражаются в своих вариантах. Например,
в слове эс «память» звук [с] является вариантом фонемы /с/ а в словоформе
азчыкъ «чуть, немножко» – вариантом / з /. Таким образом, все звуки, которыми
выражается фонема (звуки в сильной позиции, слабых позициях – варианты,
вариации), являются ее аллофонами.
Выше мы видели, что позиционно чередоваться могут звуки, даже если они
друг на друга совсем не похожи. Поэтому в некоторых позициях фонемы могут
совпадать – реализоваться одним и тем же звуком. Это называется нейтрали-
зацией. В карачаево-балкарском языке чаще других нейтрализуются фонемы
/ ш / и / с/, /т / и / ч/, /ч / и / ш / в позиции перед [ж], [ш] и [ж] в позиции перед
глухими (особенно [т] и [к]). Фонемы ‫׀‬ч‫ ׀‬и ‫׀‬ш‫׀‬, ‫׀‬ш ‫׀‬и ‫׀‬с‫ ׀‬реализуются звуком
[ш]: ач жалайды [аш жалайды] «голодный облизывает», таш жол [таш шол]
«каменистая дорога» – тас жол [таш жол] «потерянная дорога». Фонемы ‫׀‬т‫ ׀‬и
‫׀‬ч‫ ׀‬реализуются звуком [ч]: ат жыл [ач чыл] «год лошади» – ач жыл [ач чыл]
«голодный год», ат жалар [ач чалар] «лошадь вылижет» – ач жалар «голодный
вылижет». Фонемы ‫׀‬ш‫ ׀‬и ‫׀‬ж‫ ׀‬реализуются звуком [ш]: таш тюйюлдю «[это]
не камень» – таж тюйюлдю [таш тюйюлдю] «[это] не корона», таш керекди
«нужен камень» – таж керекди [таш керекти] «нужна корона».
Сонорные фонемы ‫׀‬н‫׀‬, ‫׀‬л‫׀‬, ‫׀‬м‫׀‬, ‫׀‬нг‫ ׀‬также могут подвергаться нейтрализации.
Например, ‫׀‬н‫ ׀‬и ‫׀‬л‫ ׀‬перед [л] (къынлы [къыллы] «имеющий ножны» – къыллы
«имеющий грубый голос»), ‫׀‬н‫ ׀‬и ‫׀‬нг‫ ׀‬перед [нг] (оннга [онгнга] «к десяти» –
онгнга «направо», ‫׀‬н‫ ׀‬и ‫׀‬м‫ ׀‬перед [б] (тон бла [том бла] «с шубой (тулупом) –
том бла «с томом».
7 Заказ № 261
Из приведенных примеров видно, что фонемы, реализующиеся одним и тем

же звуком, т. е. нейтрализующиеся, обязательно должны находиться в одной
и той же позиции.
1.2.2. Позиционные чередования
Чередование – это мена звуков, находящихся в одном и том же месте одно-

коренных слов или их форм. Чередование фонем – фонемное различие алло-
морфов одной и той же морфемы.
Для объединения звуков в одну фонему необходимо, чтобы они позиционно
чередовались. Позиционно могут чередоваться фонемы в корне (ач- «открыть» –
а[ш]ты «он открыл», туз «соль» – ту[с]суз «несоленый, пресный»), аффиксе
(алда «впереди» – арт[т]а «позади», къыргъыч «скребок, скребница» – чакъ[къ]
ыч «огниво; кресало»), на стыке компонентов сложных слов (ючаякъ «тренога,
треножник (для котла)» – ю[ш]жашар «трехгодовалый (о быке, воле)», акъкъол
«белоручка, неженка» – а[х]сакъал «белобородый», «старец, старик» – агъёшюн
«белогрудый»). Варьирование звуков типа [б] – [м] (бычхы – мычхы) (карач.)
«пила», [къ] – [х] (къоншу – хоншу «сосед») не в разных формах слова или
морфемах, словоформе не обусловлено позицией. Замена фонем в словах типа
адам «человек» и атам «мой отец», къызыл «красный» и къысыл- «прижаться»,
аз «мало» и ас- «вешать», уша- «быть похожим, походить на кого-что» и аша-
«есть что» тоже дает чередования, потому что корни в них разные.
Позиционные чередования обусловлены фонетической позицией звука в
слове. Позиция же звука зависит от той или иной фонетической закономер-
ности, существующей в данном языке.
В карачаево-балкарском языке чередование звуков обусловливают закон
сингармонизма, ассимиляция и диссимиляция согласных, явление сандхи,
синкопа (выпадение согласного в середине слова), элизия гласных (выпадение
в конце слова) и другие фонетические явления.
Позиционные чередования гласных. Гласные позиционно чередуются
реже, чем согласные. При этом чередование узких гласных распространено
значительно больше, чем чередование широких гласных. Гласные [о] и [ё] во-
обще не принимают участия в чередованиях.
Безударные узкие гласные корня [ы], [и], [у], [ю] в позиции между сонор-
ными [р] и [н], шумным и сонорным [р], а также сонорным [м] и аффрикатами
[ж] и [ч], звонким [з] и в некоторых других, подвергаясь сильной редукции
(условно обозначим редукцию [и] и [ю] знаком ь, [у] и [ы] – знаком ъ), чере-
дуются ударными [ы], [и], [у], [ю]:
1) [ы] – [ъ]: чапыр «высыпать, покрыться сыпью» – чап[ъ]рыл (карач.)
«успокоиться», сабыр «спокойный», «спокойно» – саб[ъ]рлан «успокоиться»,
къычыр- «кричать» – къыч[ъ]рыкъ «крик», тамыз- «капать», «разжигать
(огонь)» – там[ъ]зыкъ «растопка» и др.;
2) [у] – [ъ]: томур- «рубить что (топором) – том[ъ]роу / том[ъ]рау (карач.)

«чурбан, обрубок бревна», къонгур (звукоподр.) – къонг[ъ]роу / къонг[ъ]рау
(карач.) «колокол», «звонок», огъур (карач.) «доброта», «счастье» – огъ[ъ]ра-
«одобрять кого-что» и др.;
3) [и] – [ь]: темир «железо» – тем[ь]реу «лишай» (на лице), эндир- «сно-
сить (сводить) что вниз; спускать кого-что (напр. с горы)» – энд[ь]рил-- «быть
свезенным, спущенным», эмиз- «кормить кого (из соска, рожка)» – эм[ь]зик
«соска, рожок» и др.;
4) [ю] – [ь]: тюкюр- «плевать» – тюк[ь]рюк «плевок», ёкюр- «мычать (о
корове), реветь (о быке)» – ёк[ь]рюк «рёв», кётюр- «поднимать кого-что» –
кёт[ь]рем «немощный; дряхлый» и др.
В данном языке в определенном количестве слов узкие гласные корня в
словах, особенно с конечным [н], при прибавлении притяжательных аффиксов
подвергаются сильной редукции, по существу приводящей к выпадению. Таким
образом, создается чередование узкого гласного с нулем звука (условно обо-
значим знаком φ): [ы] – [φ]: къарын «живот» – къарны «его (ее) живот», [и] –
[φ] (эрин «губа» – эрни «его (ее) губа»; [у] – [φ]: бурун «нос» – бурну «его (ее)
нос», бо[й]ун «шея – бойну «его (ее) шея», къо[й]ун «пазуха» – къойну «его
(ее) пазуха».
Как видно, выпадающий гласный находится между сонорными [р] и [н],
[й] и [н]. Однако в ряде случаев этот гласный встречается и между сонорным
и шумным: аууз «рот» – аузум «мой рот», эниш «спуск» – энишге «вниз».
Выпадение указанных гласных в орфографии отражается только в следу-
ющих словах: сарын «плач, причитание» – сарна- «оплакивать кого, причитать»,
къыйын «трудный», «труд» – къыйна- «затруднять, утруждать, беспокоить,
изнурять кого», «мучить, беспокоить кого-что, причинять боль кому», о[й]ун
«игра» – ойна- «играть», сары «желтый» – саргъал- «[по]желтеть, становиться
желтым», саргъыл «желтоватый; кремовый».
Встречаются и случаи выпадения узкого безударного гласного перед аф-
фиксом на гласный, что объясняется невозможностью сочетания гласных в
данном языке в несложных словах. Эти случаи касаются собирательных чис-
лительных: эки «два» – экеу, экеулен «двое», алты «шесть» – алтау, алтаулан
«шестеро», жети «семь» – жетеу, жетеулен «семеро». Остальные позици-
онные чередования гласных обусловлены законом сингармонизма и происходят в
аффиксах. При этом абсолютное большинство чередующихся гласных являются
узкими. Одни широкие гласные составляют самостоятельные ряды, притом
только из двух звуков, в аффиксах первичных деепричастий (айта «говоря» –
эте «делая»), множественного числа имен (адамла «люди» – юйле «дома»),
падежей (тауда «в горах» – элде «в селе», алтыдан «по шести» – экиден «по
два»), другие – вместе с узкими гласными в аффиксах глаголов.
В одном аффиксе имен и глаголов обычно чередуются четыре гласных звука:
[ы] – [и] – [у] – [ю] (атчы «конюх» – ишчи «рабочий» – къойчу «чабан» – кё-
рюкчю «подмастерье в кузнице»; барыу (и. д. от бар- «идти, ехать, двигаться
7*
(в направлении от говорящего)» – келиу «приход, приезд» – уруу «биение» –

кёчюу «переход, перемещение, передвижение; переезд»; агъачны «дерево (род.
и вин. пад.)» – ишни «работу» – сууну «воду» – кючню «силу»; барлыкъ «тот, кто
должен пойти (поехать)» – келлик «тот, кто должен прийти (приехать)», кёрлюк
«тот, кто должен видеть» – бурлукъ «тот, кто должен крутить»).
В аффиксах причастия будущего времени и в производных глаголах основ-
ного залога могут чередоваться по шести гласных звуков: [ы] – [и] – [у] – [ю] –
[а] – [е]: барыр «пойдет (поедет)» – берир «отдаст» – бурур «покрутит» – кёрюр
«увидит» – къачар «убежит» – кетер «уйдет (уедет)»; бишир- «варить, печь,
жарить что» – къачыр- «умыкать кого» – учур- «дать взлететь; организовать
полет» – тюшюр- «ронять» – тебер- «толкать кого-что» – къобар- «поднимать
кого», «отклеивать, отдирать»; «выворачивать, выковыривать что».
Позиционные чередования согласных. Согласные карачаево-балкарского
языка позиционно чередуются: 1) по звонкости – глухости; 2) по месту и спо-
собу образования и 3) с нулем звука.
Позиционное чередование согласных по звонкости – глухости имеет ши-
рокое распространение и касается парных [п] – [б], [к] – [г], [къ] – [гъ], [з] – [с]
в корне слова:
[п] – [б]: кёп «много» – кёбюрек «побольше», теп- «шевелиться, шататься,
двигаться» – тебире- «трогаться, отправляться, направляться (куда-либо)»,
къап- «кусать, жалить, клевать кого-что» къабын «кус, кусок (откушенный
за один раз)» и др.;
[к] – [г]: кёк «синий, голубой» – кёгер- «синеть, становиться синим», сёк-
«осуждать кого», «порочить, хулить, чернить кого» – сёгюм «осуждение, по-
рицание», «клевета, навет, хула» и др.;
[къ] – [гъ]: акъ «белый» – агъар- «белеть», жыкъ- «валить, опрокидывать
кого-что» – жыгъыл- «падать» и др.;
[з] – [с]: къыз «девушка» – къы[с]чыкъ «девочка», туз «соль» – ту[с]cуз
«несоленый; пресный», аз «мало» – а[с]чыкъ «чуть, немножко» и др.
В первых трех случаях наблюдается чередование глухих со звонкими перед
звонкими, в четвертом – чередование звонкого с глухим перед глухим, которое
распространено значительно меньше.
По месту и способу образования в корне позиционно чередуются согласные
[ч] и [ш], [з] и [ж], [с] и [ш], [т] и [ч]. Более распространенным из них является
чередование аффрикаты [ч] с щелевым [ш] и [т] и аффрикаты [ч]: юч «три» –
юшчюк «троечка», кюч «сила» – кю[ш]сюз «слабый, немощный, бессильный»,
кю[ш]лю «сильный, мощный», кю[ш]ден «еле, насилу, едва», ач «голодный»,
«голодный» – а[ш]лай «натощак», эгеч «сестра» – эгешчик «сестренка»; ат «ло-
шадь» – а[ч]чы «конюх», ит «собака» – и[ч]чик «собачка», эт «мясо» – э[ч]чи
«любитель мяса», сют «молоко» – сю[ч]чю «молочница (торгующая молоком)»,
сю[ч]ча (название растения), тутмакъ «арестант» – ту[ч]чу «держи-ка», от
«огонь» – о[ч]чу «истопник, кочегар», умут «надежда, чаяние» – уму[ч]чу
«имеющий надежду, питающий надежду, надеющийся, рассчитывающий на

кого-что» и др.
Что касается других чередований, т. е. чередования переднеязычного зубного
[з] с аффрикатой [ж] и переднеязычного зубного [з] с нёбным [ш], то первое
из них представлено более или менее широко, а второе – лишь отдельными
парами: буз «лед» – бу[ж]жюрек «безрадостный, печальный, унылый», къаз
«гусь» – къа[ж] жау «гусиный жир», боз «серый, светло-пепельный» – бо[ж]
жалкъа «сивогривый, серогривый», кёз «глаз» – кё[ж] жаш «слеза», тюз
«прямой» – тю[ж] жол «прямой путь»; тас «потерянный» – та[ш] шар «по-
терянный шар», терс «неправильный, неверный, ошибочный» – тер[ш] шарт
«неверный пример (факт)».
Многочисленны чередования по месту и способу образования сонорных в
корне слова, обусловленные регрессивной ассимиляцией их. Корневой щелевой
сонорный [н] чередуется с переднеязычным зубным боковым сонорным [л],
губно-губным носовым сонорным [м] и заднеязычным носовым сонорным [нг]:
[н] – [л]: къан «кровь» – къа[л]лы «враг», кюн «день» – кю[л]люк «дневной», эн
«ширина» – э[л]ли «широкий», «меченый, имеющий метку», тон «шуба» – то[л]
лукъ «материал для (одной) шубы» и др.; [н] – [м]: жан «бок, сторона» – жа[м]
баш «наклонный; кривой, кособокий», Жа[м]мырза (муж. имя), тын- «быть
сделанным, выполняться; завершаться; успокоиться, утихать, прекращаться» –
ты[м]мазлыкъ «нескончаемый», къан- «утоляться, удовлетворяться» – къа[м]
мазлыкъ «неутолимый»; [н] – [нг]: жан- «загораться, воспламеняться, гореть
(пламенем)» – жа[нг]нган «горящий (пламенем)», тон «шуба» – то[нг]нга
«шубе», къан- «утоляться, удовлетворяться» – къа[нг]нгынчы «вдоволь», бурун
«прежде, раньше» – буру[нг]нгу «старинный, древний» и др.
В приведенных примерах сонорные чередуются между собой в позиции
перед сонорными. Сонорные [н] и [нг] чередуются между собой и в позиции
перед среднеязычным [к] и заднеязычным [къ]: жан «душа» – Жа[нг]кир (муж.
имя), он «десять» – о[нг]кюнлюк «десятидневный», тин «дух» – ти[нг]кирди
бол «ожить, набрать силу», тын- «успокаиваться, утихать», «замолчать» –
ты[нг]кай- (карач.) «умирать» и др.; жан «душа» – жа[нг]къоз «подснежник»,
жа[нг]къылыч (карач.) «радуга», къан «кровь» – къа[нг]-къун «всякая кровь»,
сан «конечность» – са[нг]къылчакъ «книжка (у животных)», къон- «садиться
(о птице, самолете и др.)», «ночевать, переночевать где-либо» – къо[нг]къулде
(диал.) «водоворот, омут, пучина» и др.
Позиционные чередования согласных в аффиксах имеют меньше типов,
чем в корнях. Однако если в корнях чередуются только два звука, в аффиксах
их число может доходить до восьми. Наибольшее количество согласных звуков
чередуется в аффиксах дательного падежа и причастий прошедшего времени:
[х] – [х’] – [г] – [к] – [к’] – [гъ] – [нг] – [нг’]: ташха «на камень, к камню» –
сеххе «на засов (для ворот»)» – юйге «домой» – как[к]а «[к] мамалыге» – эшик[к]
е «на улицу» – таугъа «в гору» – тангнга «к утру» – кенгнге «далеко, прочь»;
[гъ] – [г] – [къ] – [к’] – [х] – [нг] – [нг’]: алгъан «взявший» – берген «от-
давший» – такъ[къ]ан «привязавший» – кет[к]ен «ушедший» – къачхан «убе-
жавший, взявший верх над кем», сыннган «сломанный» – женгнген «побе-
дивший».
В разговорно-бытовой речи в аффиксах часто выпадают сонорные [н], [л],
[р]. В аффиксах причастия будущего времени -ыр / -ир и инфинитива -ыргъа /
-ирге выпадает [р], причастия будущего времени -лыкъ / -лик – [л]: бары, кели,
болугъа, берирге, барыкъбыз, кёрюкме, бериле вместо барыр «пойдет (поедет)»,
келир «придет (приедет)», болургъа «быть, чтобы быть», бериге «чтобы дать»,
барлыкъбыз «пойдем (поедем)», кёрлюкме «увижу», берирле «дадут». Это при-
водит к чередованию сонорных [л], [р] с нулем звука: [л] – [φ], [р] – [φ].
В конце аффикса 3-го л. ед. ч. повелительного наклонения выпадает звук
[н] (болсу, келси вместо болсун «пусть будет», келсин «пусть придет»), а в указа-
тельном местоимении 3-го л. ед. ч., когда оно предшествует слову с начальным
согласным, [л] – о кюн, о заманда вместо ол кюн «[в] тот день», ол заманда «в
то время»). В результате образуются чередования [н] – [φ], [л] – [φ].
Одни позиционные чередования не имеют никаких исключений, а другие
имеют. Первые принято называть позиционно обусловленными, а вторые – по-
зиционно прикрепленными. Например, озвончение конечных глухих [п], [к],
[къ], следующих за гласными, перед аффиксами или словами, начинающимися
на гласные, в карачаево-балкарском языке не имеет исключений: жап- «за-
крывать кого-что» – жабыу «одеяло», «покрывало», бек «твердый, крепкий,
прочный» – бегит- «прикреплять что к чему, закреплять что», «укреплять,
упрочивать что», токъ «сытый» – тогъай- «насыщаться, наедаться» (см. выше).
Следовательно, чередования [п] – [б], [к] – [г], [къ] – [гъ] являются позиционно
обусловленными.
Выше уже говорилось, что безударные узкие гласные в позиции между
любым шумным и [р] подвергаются сильной редукции, чем и обусловливается
чередование ударного узкого гласного с безударным редуцированным узким
гласным. В других же условиях этого чередования не будет, ср.: бези – без[ь]ре
«измучиться (от чего-либо надоевшего), пресытиться чем» и бези – безирге- (с
тем же значением). В без[ь]ре- безударный гласный находится непосредственно
перед ударным [е], а в безирге – перед сонорным [р]. В случае, редукции глас-
ного [и] словоформа безирге изменилась бы в без[ь]рге. Однако для тюркских
языков совершенно чуждо сочетание согласных типа зрг, т.е. сочетание, воз-
главляемое шумным согласным. В них двух- и трехфонемные консонантные
сочетания возглавляют не шумные, а сонорные согласные. Произношение
сочетания согласных зрг создает для карачаевцев и балкарцев большое за-
труднение. Во избежание этого они вместо ожидаемого без[ь]рге произносят
безирге. Это говорит о том, что ударный [и] чередуется с безударным [ь], а
с безударным [и] не чередуется, ибо во втором случае [и] не редуцируется.
Таково положение и в словоформах темир «железо» – тем[ь]реу «лишай (на
лице)» – темирчи «кузнец» и кюбюр «сундук» – кюб[ь]рюм «мой сундук» –
кюбюрчек «шкатулка»: в темир – тем[ъ]реу и кюбюр – кюб[ь]рюм безударные

чередуются с ударными ([и] – [ь] и [ю] – [ь]), а в темир – темирчи и кюбюр –
кюбюрчек нет чередования между [и] ударным и [и] безударным, [ю] ударным
и [ю] безударным. Замена сонорного [р] любым другим согласным «разрушит»
указанные чередования: сатыл- «продаваться» – сатылыу «нахождение сбыта»,
тюзю «правда, истина» – тюзюне «в правильную сторону, туда, куда следует»,
къабыш- «окоченеть», отсохнуть (о частях тела)» – къабышыу «окоченение»:
безударные гласные [ы], [ю] перед согласными [л], [н], [ш] не редуцируются,
поэтому не происходит чередований гласных [ы] и [ъ], [ю] и [ь]. Все это сви-
детельствует о том, что чередования гласных типа [и] – [ь], [ю] – [ь], [ы] – [ъ],
[у] – [ъ] – позиционно прикрепленные.
1.2.3. Дифференциальные и интегральные признаки фонем и звуков
Каждый звук языка имеет различные признаки. Одни признаки отличают

его от других звуков и различают слова. Например, звук [к] от [г] отличает
глухость и, наоборот, звук [г] отличает от [к] звонкость.
Следовательно, дифференциальными признаками звуков являются при-
знаки, различающие их друг от друга и служащие для различения слов, их
форм и морфем. Ср.: 1) дифференциальные признаки фонем ‫׀‬п‫ ׀‬и ‫׀‬ч‫ ׀‬в словах
къап «чехол, футляр; кожух» и къач «крест», «честь, достоинство, авторитет»,
«сбегать»: ‫׀‬п‫ – ׀‬глухая, смычная, лабиализованная; ‫׀‬ч‫ – ׀‬мягкая, неоднородная,
нёбная; 2) дифференциальные признаки фонем ‫׀‬т‫ ׀‬и ‫׀‬къ‫ ׀‬в словоформах тагъыу
«привязывание», «вешание» и къагъыу «тряска; выбивание, вытряхивание»: ‫׀‬т‫– ׀‬
переднеязычная, ‫׀‬къ‫ – ׀‬заднеязычная; 3) дифференциальные признаки фонем
‫׀‬к‫׀ – ׀‬л‫ ׀‬в аффиксах слов тешик «дыра, отверстие» и тешил- «развязаться»:
‫׀‬к‫ – ׀‬среднеязычная, глухая ‫׀‬л‫ – ׀‬переднеязычная, сонорная.
Другие признаки звука отличают его от других звуков, но не различают
слова. Так, в вариантах слов камар / кямар «женский пояс из серебра, отде-
ланный чернью или филигранью», гюнях / гюнах «грех» (рел.) звуки [к] и [к’],
[н] и [н’]. Однако это отличие не является смыслоразличительным признаком.
Смыслоразличительными не являются и признаки гласного звука в одном ряду
(см. выше).
Такие признаки звука являются интегральными. У некоторых фонем одни
признаки бывают дифференциальными, а другие – интегральными. Так, звон-
кость / глухость у фонем ‫׀‬ж‫ ׀‬и ‫׀‬ч‫ – ׀‬признак дифференциальный (жал «грива» –
чал «седина»), но в случае [ч] – [чж] (кеч «поздно» – кеч болдукъ «мы опоз-
дали») – оно интегральное.
Дифференциальными признаками гласных фонем карачаево-балкарского
языка (впрочем, и других тюркских языков, которые имеют восемь гласных
звуков) являются огубленность и неогубленность, широта и узость. Что касается
признака ряда (передний и непередний), то он не выполняет различительных
функций, потому что признаки переднего ряда и непереднего ряда не могут

употребляться в тождественных условиях (см. раздел «Состав фонем»).
Гласные фонемы могут дифференцироваться по одним-двум признакам:
1) огубленности и неогубленности: [у] – [ы]: жур «косуля» – жыр «песня»,
къур- «устанавливать, ставить что», «строить что», «настраивать (инструмент);
заводить (часы)» – къыр- «уничтожать, истреблять, убивать, морить кого-что»,
[о] – [а]: оз- «обгонять; опережать кого в чем», «проходить, проезжать мимо
кого-чего, через что» – аз- «худеть, тощать; осунуться; ослабнуть»;
2) широкости и узости: [а] – [ы]: къаш «бровь» – къыш «зима», къар «снег» –
къыр «лог, овраг», [о] – [у]: ор- «жать что» – ур- «бить, ударять», жор «крест,
распятие» – жур «косуля»;
3) широкости, огубленности – узости, неогубленности: [о] – [ы]: къош
«кош, кошара, шалаш» – къыш «зима», жор «крест, распятие» – жыр «песня»;
4) широкости, неогубленности – узости, огубленности: [а] – [у]: бау «хлев,
сарай (для скота)» – буу «олень», къаш «бровь» – къуш «орел».
Таким образом, дифференциальные признаки каждой гласной фонемы
выглядят так:
[а] – широкая, неогубленная;
[о] – широкая, огубленная;
[у] – узкая, огубленная;
[ы] – узкая, неогубленная.
Согласные фонемы карачаево-балкарского языка противопоставляются по
месту образования шума и по способу образования шума. По месту образования
шума они имеют следующие дифференциальные признаки: переднеязычность,
среднеязычность, заднеязычность, огубленность, неогубленность, апикальность
(признак, по которому согласные образуются при активной артикуляции кон-
чика языка), по способу образования шума – звонкость, глухость, смычность,
щелинность, небность, неоднородность.
Согласные фонемы, в отличие от гласных, различаются и по трем признакам:
1) звонкости – глухости (бура «крутя, раскручивая» – пура «труха», дау
«претензия» – тау «гора» и др.), звонкости – неоднородности (бал «мед» – мал
«скотина», де- «говорить, сказать» – не «что» и др.), смычности – щелинности
(напча «отделка» – лапча (карач.) «плоский», къакъ «вяленый, сушеный» – хакъ
«плата за труд» и др.), щелинности – неоднородности (шам «прекрасный» – чам
«юмор, шутка», къал- «оставаться» – къар «снег» и др.), огубленности – апикаль-
ности (бары «все» – дары «лекарство», пурч «черный перец» – турч «чугун»
и др.), огубленности – нёбности (файда «польза, выгода)» – шайда мест. пад.
от шай «пятак (монета), пять копеек» и др.), огубленности – средне- и задне
язычности (бюйре «рогуля; рогатина» – гюйре «закром», пулда «холка» – кулда
(карач.) «дерн (вырезанный пласт)», пура «труха» – къура «организовать» и др.),
апикальности – нёбности (зат «вещь» – жат- «ложиться», «лежать (больным)»,
сау «здоровый; живой, невредимый» – шау «мертвый» и др.), апикальности и
средне- и заднеязычности (ды-ды «ой-ой!» – дыгъыл «щекотка», тёре «обычай,

порядок» – кёре «видя», тар «ущелье» – къар «снег» и др.);
2) звонкости, смычности – глухости, щелинности (батар- «утонет» – фатар
«квартира», дуу «хранилище для початков кукурузы» – суу «вода» и др.), звон-
кости, огубленности – глухости, средне- и заднеязычности (бура «крутя» – тура
«вставая», батыкъ «топь, болото», «вмятина» – къатыкъ «молочные продукты,
заготовленные на зиму» и др.), звонкости, апикальности – глухости, нёбности
(зор «насилие» – шор «голодный», даў «претензия» – шаў «мертвый» и др.),
глухости, апикальности – звонкости, средне- и заднеязычности (гаж (карач.)
«сильно пьяный» – таж «корона», оту «его (ее) огонь» – огъу «его (ее) пуля»
и др.), глухости, огубленности – сонорности, апикальности (саф «ряд» – сал-
«класть, ставить что», топ «мяч» – тон «шуба» и др.), сонорности, огублен-
ности – глухости, апикальности (жумул- «закрываться, смыкаться» – жутул-
«быть проглоченным» и др.), сонорности, апикальности – глухости, средне- и
заднеязычности (неме «что-то» – кеме «судно, корабль», жул- «заглаживать,
искупать что» – жух «морда, рыло» – жукъ «что-то, нечто» и т. д.), смычности,
огубленности – щелинности, апикальности (бат- «тонуть» – зат «вещь», пура
«труха» – сура- «спрашивать» и др.), смычности, огубленности – щелинности,
нёбности (баш «голова» - шаш- «помешаться», пура «труха» – сура- «спра-
шивать», къама «кинжал» – къа[йа] «скала» и др.), щелинности, небности –
смычности, средне- и заднеязычности (сют «молоко» – кют- «пасти», шала
«неочищенный рис» – къала «крепость» и др.);
3) звонкости, смычности, огубленности – глухости, щелинности, апикаль-
ности (баў «завязка (шнур, тесьма и т. п.)» – саў- «доить» и др.), звонкости,
щелинности, апикальности – глухости, смычности, средне- и заднеязычности
(зар «завистливый» – кар «доход, прибыль» – къар «снег» и др.), глухости,
щелинности, апикальности – звонкости смычности, средне- и заднеязычности
(сура- «спрашивать» – гура «индюк» и др.), сонорности, смычности, огублен-
ности – звонкости, щелинности, апикальности (мор «коричневый» – зор «на-
силие», там- «капать» – таз (карач.) «лысый» и др.), сонорности, смычности,
огубленности – глухости, щелинности, нёбности (макъа «лягушка» – шакъа
«чернила», там- «капать» – таш «камень» и др.), сонорности, смычности, апи-
кальности – глухости, щелинности, нёбности (нарт «богатырь, герой» – шарт
«факт», ана «мать» – аша- «есть» и др.), звонкости, щелинности, апикальности –
глухости, неоднородности, небности (зат «вещь» – чат «промежность», аз
«мало» – ач «голод» и др.), сонорности, неоднородности, апикальности – глу-
хости, щелинности, нёбности (ара «середина» – аша- «есть», бер- «давать» –
беш «пять» и др.), сонорности, щелинности, апикальности – звонкости, смыч-
ности, средне- и заднеязычности (лыбыр «слежавшиеся пласты сена (в копнах,
стогах и т. п.)» – гыбыр «необщительный» и др.), сонорности, смычности,
апикальности – глухости, неоднородности, небности (кюн «день» – кюч «сила»,
кел- «приходить, приезжать» – кеч «поздно» и др.).
Исходя из приведенных выше примеров, можно установить дифференци-

альные признаки согласных фонем:
/ б / – губная, смычная, звонкая;
/ п / – губная, смычная, глухая;
/ г / – среднеязычная, небная, смычная, звонкая;
/ к / – среднеязычная, небная, смычная, глухая;
/ къ / – заднеязычная, небная, смычная, глухая;
/ гъ / – заднеязычная, небная, щелевая, звонкая;
/ д / – переднеязычная, апикальная, смычная, небная, звонкая;
/ т / – переднеязычная, апикальная, небная, глухая, смычная;
/ ж / – переднеязычная, небная, смычная, звонкая;
/ ч / – переднеязычная, небная, смычная, глухая;
/ з / – переднеязычная, апикальная, щелевая, звонкая;
/ с / – переднеязычная, апикальная, щелевая, глухая;
/ й / – среднеязычная, небная, щелевая, звонкая;
/ л / – переднеязычная, апикальная, смычная, сонорная;
/ м / – губная, смычная, сонорная;
/ н / – переднеязычная, апикальная, смычная, сонорная;
/ нг / – среднеязычная, смычная, небная, сонорная;
/ р / – переднеязычная, щелевая, апикальная, небная, сонорная;
/ ў / – губная, щелевая, звонкая, сонорная;
/ ф / – губная, щелевая, глухая;
/ х / – заднеязычная, небная, щелевая, глухая;
/ ш / – переднеязычная, небная, щелевая, глухая.
Сравнение дифференциальных признаков гласных и согласных фонем по-
казывает, что у гласных фонем их только по два, а у согласных минимальное
количество – три, у некоторых же доходит до пяти (/д/, /т/, /р/).
Как и слова, дифференциальные признаки фонем могут варьировать, ср. биз /
миз (карач.) «шило», гелля / келля «бабушка», дуппур / туппур «холм, бугор»,
жыккыр (карач.) / чыккыр «бочка, кадушка» и /н/ – /ў/ (сонорный – огубленный /
переднеязычный – огубленный: жан «душа» – жаў «враг»), /нг / – / къ / (со-
норный – заднеязычный / среднеязычный – заднеязычный: онг «левый» – окъ
«пуля»), /л/ – /й/ (сонорный – переднеязычный / переднеязычный – сонорный /
переднеязычный – среднеязычный: жал «грива» – жай «лето», жылы «те-
плый») – жыйы «запах».
Самую большую активность в разграничении слов, их форм и морфем
имеют противопоставления фонем по звонкости – глухости, смычности – ще-
линности, сонорности – звонкости / глухости, а самую меньшую – звонкости –
щелинности и огубленности – небности.
Звуки карачаево-балкарского языка имеют много особенностей, помимо
указанных выше. Однако они не влияют на значения слов, их форм и морфем,
т. е. не фонематичны. Например, при образовании звуков, одни органы речи
(язык, губы, увула – маленький язычок) работают активно, а другие (губы, аль-
велолы – выступы над зубами, твердое небо и мягкое небо) – пассивно. Однако
это не влияет на значение слова. Гласные переднего ряда, зубные /с/, /з/, /л/, /н/,
/т / и передненебные /ш/, /р/, /ч/, /ж’/, средненебный /й/ являются высокими, а
гласные непереднего ряда, губные и средне- и заднеязычные согласные – низ-
кими. Эти признаки звуков не имеют отношения к смыслоразличению. Гласные
верхнего подъема / и/, /ы/, /у/, /ю/, согласные губные и негубные – диффузные,
а остальные гласные и небные согласные – компактные, смычные /п/, /б/, /т/,
/д/, /ч/, /ж/ и др., кроме носовых /м/, /н/, /нг/, – прерванные; а все гласные,
щелевые и носовые согласные – непрерывные. И эти признаки не влияют на
смысл лексем.
Отдельные признаки звуков, например, то, что /б/, /п/, /т/, /д/, /к/, /г/, /къ/,
гъ/ – взрывные, /р/ – дрожащий, /с/, /з/ – свистящие, /ф/, /с/, /з/, /ш/ и др., кроме
сонорных, – шумные, также не имеют фонематического значения.
1.2.4. Состав фонем карачаево-балкарского языка
Состав гласных фонем. Обычно принято считать, что в современном ка-

рачаево-балкарском литературном языке имеется 8 гласных фонем: /а/, /э/, /о/,
/ё/, /ы/, /и/, /у/, /ю/ [Хабичев, 1966: 214; Будаев, 1968: 61].
Однако определение состава гласных фонем карачаево-балкарского языка,
как и других тюркских языков, зависит от того, как будет рассмотрено такое
сложное явление, как сингармонизм.
Большинство современных тюркологов считает, что сингармонизм – это не
только гармония гласных, а гармония гласных и согласных в пределах слова
при ведущей роли гласных, против чего трудно возразить. Эта роль видна в
том, что смягченность согласных зависит от качества гласных: если в слове
гласные заднего ряда, то согласные твердые, а если они переднего ряда, то
согласные смягчаются, ср.: къолларыбыз «наши руки» и эгечилерибиз [эгешле
рибиз] «наши сестры».
Однако у тюркологов, как отмечает А. А. Реформатский, «рассуждение не
доведено фонологически до конца» [Реформатский, 1966: 195], поскольку они
действие сингармонизма распространяют только на аффиксы и не распростра-
няют на корни. По мнению же А. А. Реформатского, которое разделяем и мы,
сингармонизм – явление суперсегментное, и как таковое накладывается на все
слово в целом [Там же: 196]. И это явление, как считает он, «затрагивает не
только все уровни фонетического яруса структуры языка, но и ярус морфоло-
гический» [Там же: 198].
Нельзя не считаться с фактом морфологического доминирования корня в
тюркских языках, если учесть, что звуковой состав аффикса полностью зависит
от корня, т. е. гласный и согласный (или согласные) аффикса гармонируют со
звуковым составом корня, ср.: тау + да + гъы + ла «те, кто находятся в горах»
и эл + де + ги + ле «те, которые живут в селе». Следовательно, мы имеем дело

с надфонемным уровнем, который переводит нас в уровень морфологический.
Нам кажется, что на сингармонизм более убедительной является точка
зрения А. А. Реформатского. Принимая эту точку зрения, будем считать, что
сингармонизм применительно к карачаево-балкарскому языку – это твердая или
мягкая суперсегментная (надфонемная) накладка, в зависимости от которой
в слове будут только твердые согласные и гласные заднего ряда или только
мягкие согласные и гласные переднего ряда.
Следовательно, наличие гласных переднего ряда и мягких согласных зависит
от мягкой сингармонистической накладки надфонемного уровня, а элементы
подфонемного уровня это и есть не что иное, как варианты фонем, которые
находятся в зависимости от действия надфонемного явления – сингармонизма.
Например, в словах элде «в селе, деревне», тили «его язык, речь» наличие
мягких согласных и гласных переднего ряда есть результат действия мягкой
сингармонистической накладки, а в словах алда «впереди», «обмани», тылы
«тесто» наличие твердых согласных и гласных заднего ряда есть результат
действия твердой сингармонистической накладки. Значит, гласные [э], [е] в
слове элде и [а], [а] в слове алда, а также [и], [и] в слове тили и [ы], [ы] в слове
тылы – не самостоятельные фонемы (как обычно считают), а варианты одной
фонемы.
Все это говорит о том, что в карачаево-балкарском языке гласные [а] и
[э(е)], [о] и [ё], [у] и [ю], [ы] и [и] являются не самостоятельными фонемами, а
вариантами одной фонемы, зависящими от влияния сингармонизма, ср.:
олтур- «садиться» – ёлтюр- «убивать»,
барама «я иду» – береме «я даю»,
быттыр «хуже, пуще; хлеще» – биттир «летучая мышь»,
атыбыз «наш конь» – этибиз «наше мясо»,
оруш «жать, соревнуясь» – ёрюш «подъем», «возвышенность».
На основании этих и многочисленных подобных им примеров можно су-
дить, что в карачаево-балкарском языке, как и в других сингармонистических
тюркских языках, как твердые и смягченные согласные, так и передние и задние
гласные ([а] – [э (е)], [ы] – [и], [у] – [ю], [о] – [ё]) являются разновидностями
фонем [а], [ы], [у], [ё].
Состав согласных фонем. Определение состава согласных фонем кара-
чаево-балкарского языка, как и любого другого языка, представители которого
находятся в контакте с русским языком, зависит от решения вопроса: имеются
ли в карачаево-балкарском языке фонемы, заимствованные из русского языка.
Во многих работах, посвященных взаимоотношениям родного и русского
языков, подчеркивается, что в связи с заимствованием большого количества
слов из русского языка в фонетических системах национальных языков по-
явились заимствованные фонемы. Так, например, К. М. Мусаев пишет: «За
советский период в киргизском языке возникли новые фонемы /ф/, /в/, /ц/, /ч/,
/ж/» [Мусаев, 1969: 20].
Аналогичные утверждения относительно фонем /в/, /ф/, /ж/, /ц/ находим и

у исследователей карачево-балкарского языка [Алиев, 1930; Будаев, 1968: 59,
87, 99].
Однако к решению вопроса о заимствовании русских фонем в языки на-
родов СССР некоторые ученые подходят более строго. Например, М. А. Исаев
по данному поводу пишет: «Думается, что авторы подобных заявлений слишком
упрощают дело, что с появлением заимствованных слов в данный язык автомати-
чески заимствуются и их фонетические особенности. Но вопрос, по-видимому,
значительно сложнее.
Нельзя не учитывать, что системность фонемного состава языка более вы-
сокая, чем системность лексики. Отсюда и значительно более долгий и трудный
путь заимствования фонем и звуков речи по сравнению с усвоением отдельных
слов и выражений. Чтобы тот или иной звук считался заимствованным в данный
язык, требуется уже наличие для него определенных противоположений в си-
стеме консонантизма или вокализма» [Исаев, 1968: 95].
Большой интерес по вопросу заимствования фонем представляет выска-
зывание Е. М. Верещагина. Очень правильным нам кажется то, что Е. М. Ве-
рещагин для разрешения рассматриваемого вопроса обращается к понятиям
билингвизма и монолингвизма. Монолингв – это носитель одной языковой си-
стемы (первичной), а билингв – носитель двух языковых систем (первичной и
вторичной). «Критерием, на основании которого можно судить, заимствована
фонема или нет, – утверждает Е. М. Верещагин, – следует считать факт появ-
ления ее в речи монолингвов» [Верещагин, 1968: 170].
Руководствуясь высказываниями М. А. Исаева и Е. М. Верещагина, об-
ратимся к фактам карачаево-балкарского языка. Возьмем, например, слова
вагон, цыган, цемент, фабрика, журнал и т. д. Известно, что данные слова
заимствованы в карачаево-балкарский язык из русского языка. При этом факт,
что эти и им аналогичные русские заимствования реализуются без каких-либо
фонетических изменений (т. е. в соответствии с русским литературным произ-
ношением) только теми карачаевцами и балкарцами, которые в совершенстве
владеют русским литературным языком, т.е. билингвами. В речи же карача-
евцев и балкарцев, не владеющих и даже слабо владеющих русским языком,
т. е. монолингвов, вышеприведенные слова произносятся в виде багон, чыган,
чемент / / семент, пабрика, джурнал [Будаев, 1968: 87].
Исходя из изложенного, мы целиком разделяем точку зрения Е. М. Вере-
щагина, который пишет: «В настоящее время русские фонемы, встречающиеся
в речи говорящих на национальных языках народов СССР, вводятся только
билингвами. В речи монолингвов они не употребляются. Поэтому их нельзя
считать заимствованными» [Верещагин, 1968: 170].
Особого внимания заслуживает фонемный статус согласного [ф] в кара-
чаево-балкарском языке. В отличие от [в], [ц], [ж] согласный [ф] широко упо-
требляется носителями цокающе-зокающего диалекта последнего. Они в своей
речи не заменяют фонему [ф] на [п] в заимствованных словах типа фабрика,
форма, ферма, фуражка и др., особенно в арабизмах, заимствованных еще в

ХVІІІ веке в связи с принятием ислама, вроде фитир (подаяние бедным по
случаю прекращения уразы), файда «польза, выгода», сыфат «облик, внешний
вид», дефтер «тетрадь», факъыр «бедный, нищий», файгъамбар «пророк» и др.
Вышеприведенные и аналогичные им слова в речи носителей и чокающе-
джокающего диалекта, который лежит в основе литературного карачаево-бал-
карского языка, как билингвов, так и монолингвов, уже давно, еще в 70-е гг.
ХХ в., усвоены в соответствии с языком оригинала, т.е. без замены на [п]. Об
этом свидетельствует и активное участие заимствованных слов с наличием [ф]
в своей структуре в словообразовании: сыфат – сыфатла- «изображать, харак-
теризовать кого-то», сыфтлы «красивый, симпатичный, привлекательный»,
сыфатсыз «некрасивый, неказистый, невзрачный», факъыр – факъырачы
«нищий», факъыралыкъ «нищенство, обездоленность», факъырлыкъ «бедность»,
ферма – фермачы «рабочий на ферме», форма – формала- «формировать» и т. п.
По всей вероятности, усвоение фонемы [ф] в заимствованных словах ка-
рачаевцами и балкарцами проходило под влиянием цокающе-зокающего диа-
лекта, в котором еще в древности употреблялись и продолжают употребляться
слова, в составе которых имеется [ф]: къулф «углубление в земле для посадки
семян», кифе «тяпка», фотку «опилки», федугу «подвид лебеды, используемой
в качестве начинки», фулму «мучная пыль», шерф «косой, косо», фадауан
«солома, которую повторно стелили в чабуры», фылдык «отродье», хылыф
«поспешно» и др.
Об усвоенности согласного [ф] в карачаево-балкарском языке, о его фонема-
тичности свидетельствует факт противопоставления его фонемам [п] и [б] кара-
чаево-балкарского языка, которыми заменялся он обычно в заимствованиях до
70-х гг. ХХ в: кеф «пьяный», «нетрезвый» – кеп «форма», «колодка (сапожная)»,
къылыф «проступок, выходка, шалость, проделка», къылып «совершив (намаз)»,
саф «ряд» – сап «ручка, рукоятка», фатар «квартира» – батар «утонет».
С учетом вышесказанного в современном карачаево-балкарском языке вы-
деляем следующий состав согласных фонем /б/, /г/, /гъ/, /д/, /ж’/, /з/, /й/, /к/, /
къ/, /л/, /м/, /н/, /нг/, /п/, /р/, /с/, /т/, /ў/, /ф/, /х/, /ч/, /ш/ .
1.3. Орфоэпия
Принято считать, что в карачаево-балкарском языке функционируют три

стиля произношения: 1) нейтральный, 2) книжный, 3) разговорно-бытовой
[Будаев, 1976: 101]. Однако из-за неизученности орфоэпии данного языка прак-
тически нет возможности разграничения книжного и нейтрального стилей.
Учитывая это, мы считаем, что нет надобности выделения книжного стиля.
Нейтральный стиль требует отчетливого произношения всех звуков речи,
поэтому он характеризует формы письменной речи. Носители языка им поль-
ОРФОЭПИЯ 111
зуются на занятиях со школьниками и студентами, при чтении лекций, в пу-

бличных выступлениях и др. Разговорно-бытовой же стиль употребляется
обычно в диалогах, в непринужденной обстановке.
Нейтральный стиль требует произношения всех звуков и слогов слова, а в
разговорно-бытовом стиле во многих случаях звуки, в том числе и слоги типа
согласный + гласный, опускаются, стягиваются. Нам представляется, что в
«Грамматике карачаево-балкарского языка» нейтральный и разговорно-бытовой
стили не разграничены. Так, в ней говорится, что «нейтральный орфоэпиче-
ский стиль карачаево-балкарского языка связан с… выпадением гласных…
протетическими согласными, выпадением и ассимиляцией слогов, метатезой
и др.» [Будаев, 1976: 101]. Все эти особенности характеризуют разговорно-
бытовой стиль.
Нельзя разделить мнение, согласно которому нейтральному стилю «…
характерно слитное произношение именных и служебных слов: сениа < сени
уа «а тебя», аны а < аны уа «а его», а также с произношением типа саралма,
алашюй вместо сары алма «желтое яблоко», алаша юй «низкий дом» [Там же:
101;102]. И эти особенности произношения свойственны разговорно-бытовому
стилю орфоэпии.
Орфоэпия является единственным разделом карачаево-балкарского языко
знания, по которому до сих пор нет не только монографического исследования,
но и ни одной статьи, ни школьного, ни общего словаря. Этим, т.е. неразрабо-
танностью норм орфоэпии, объясняется вариантное произношение многих слов.
Один вариант произношения, который называется буквенным, наблюдается у
учащейся молодежи: та[з]чыкъ «тазик», кю[ч]ню «силу», а[ч]сыз «вы голодны»,
къа[н]лы «враг» и др. Это прямое копирование письменного варианта слов.
Другой вариант соответствует фонетическим законам карачаево-балкарского
языка: оглушению звонких рядом с глухими (ассимиляция), замене смычного
[ч] щелевому [ш] в положении перед согласными [с], [т], [н], [л]: а[с]чыкъ
«немножечко» (орф. азчыкъ), арт[т]а (орф. артда) «потом, после», кю[ш]
сюз (орф. кючсюз) «бессильный», «слабый», ке[ш]ти (орф. кечди) «поздно»,
ю[ш]ню (орф. ючню «тройку»), а[ш]лыкъ (орф. ачлыкъ) «голод». Такое, бук-
венное, орфографическое, произношение объясняется, видимо, неразличением
орфографии и орфоэпии из-за того, что ни школьная, ни вузовская программы,
следовательно, и учебники, не уделяют орфоэпии никакого внимания. Правила
орфографии изучаются довольно подробно, а правила орфоэпии не изучаются:
они отсутствуют.
Вариантному произношению способствуют и диалекты. Так, в ц/з диалекте
нет аффрикаты [җ], она заменяется щелевым шипящим [ж], в результате об-
разуются орфоэпические варианты типа [ж’]аз – жаз «весна», [ж’]ети – ж[э]
ти «семь», [ж’]убуран – [ж]убуран «суслик» и др.
Поскольку карачаево-балкарский язык со времени проживания карачаевцев
и балкарцев на разных территориях (с 13 в.) имеет региональные различия,
которые закрепились и в общем для них литературном языке, между ними
имеются различия и в произношении, связанные большей частью сингармо-

низмом, соблюдением и несоблюдением его билалмайма (балк.) / билелмейме
(карач.) «не могу знать», бичакъ (балк.) / бычакъ (карач.) «нож», жилян (балк.)
/ жылан (карач.) «змея» и др.), варьированием его по твердости-мягкости (дуру
(балк.) / дюрю (карач.) «валок», курт (балк.) / кюрт (карач.) «сугроб» и др.),
сокращением согласного или слога в слове (бюйрек (балк.) / бюрек (карач.)
«почка», кюйрюч (балк.) / кюрюч (карач.) «ясень, клен», тюйюлдю (балк.) /
тюлдю (карач.) «не», ирик (балк.) / ирк (карач.) «валух, холощеный баран».
Подобную вариантность произношения, как и правописания, следует считать
литературной.
Большинство орфоэпических вариантов связано с фонетическими законами
карачаево-балкарского языка. Из-за отсутствия правил орфоэпии эти законы
стали основой произношения. Однако не все фонетические законы могут со-
ответствовать орфоэпическим нормам. Например, как уже отмечалось, узкие
гласные между сонорным [м] и шумными [ж], [з], [ч] подвергаются сильной
редукции: топ[ъ]ракъ, хум[ъ]жу, къам[ь]чи, къым[ъ]жа, эм[ь]зик вместо то-
пуракъ «глина», «почва», «земля», хумужу «творожная масса, образующаяся
как продукт скисания молока», къамичи «плеть, плетка, хлыст, кнут; нагайка»,
къымыжа «голый, обнаженный», эмизик «соска, рожок». Поэтому их произ-
ношение улавливается с трудом. Это говорит о том, что произношение данных
слов с опусканием указанных гласных не является отклонением от нормы. Од-
нако нельзя считать нарушением нормы и произношение топуракъ, хумужу,
къамичи, къымыжа, эмизик.
Произношение же къы[з]чыкъ «девочка», а[з]сын- «считать недостаточным
что; не удовлетворяться чем» нельзя считать литературным, так как перед
глухими звонкие оглушаются. Литературным следует считать произношение
къы[с]чыкъ, а[с]сын. Здесь не может быть выбора: оглушение звонких в со-
седстве с глухими – закономерность карачаево-балкарского языка.
Орфоэпическим нормам, кроме указанных, соответствуют еще такие фо-
нетические законы, как элизия (тапсаашар > тапсашар «тунеядец, дармоед»,
тёбедеойнар > тёбедойнар «мерлушка», экиайлыкъ > экайлыкъ «двухмесячный»
и др.), выпадение узких гласных в словах эрин «губа», бурун «нос», къарын
«живот», аууз «рот» перед притяжательными аффиксами и къыйын «сложный,
трудный», сарын «песня-плач», о[йу]н «игра» и др. перед глаголообразующим
аффиксом -а: эрнинде «на его (ее) губе», бурну «его (ее) нос», къарнында «в его
(ее) животе», аузу «его (ее) рот», къыйна- «утруждать, затруднять, беспокоить,
изнурять кого», сарна- «оплакивать кого, причитать», ойна- «играть», эпитеза
(продукт > продукта, диск > диска, лозунг > лозунга и др.).
Такие же законы, как гаплология (барыргъа «идти (ехать)» > баргъа, бил-
мейдиле «они не знают» > билмейле, айтханды «он сказал» > айтханд и др.),
протеза (стакан > ыстакан, радио > ырадио, студия > устудия и др.), эпентеза
(трактор > тырактор, фильм > филим, театр > театыр и др.), выпадение
согласных (болсун «пусть будет» > болсу, барлыкъды «пойдет (поедет)» > ба-
рыкъды и др.), метатеза (если она не связана с региональным употреблением:

ачха (карач.) / ахча (балк.) «деньги», къарауул (карач.) / къалауур (балк.) «караул,
стража, охрана» и др.), нарушают орфоэпические нормы, так как произношение
в соответствии с ними является обиходно-разговорным.
Поскольку литературный язык является языком культуры и объединяет
всех культурных людей, он противостоит диалектам [Панов, 1979: 197]. Тем
не менее диалекты влияют на литературный язык. В результате появляются ва-
рианты произношения карачаево-балкарского языка. Например, в ц/з диалекте
смычные согласные [к] и [къ] в положении после глухих переходят в щелевой
[х]: кет[к]енди > кет[х]енди «он ушел», а[къ]сакъ > а[х]сакъ «хромой». В по-
следние 20–30 лет это наблюдается и у носителей баксано-чегемского говора,
который является основой балкарского варианта литературного карачаево-
балкарского языка.
Обычно распространенность произношения является критерием орфо-
эпических рекомендаций. Однако «ошибка может стать распространенной,
не переставая быть ошибкой» [Истрина 1948]. Поэтому нельзя пугаться со-
существования двух норм: Тембот / Теммот (муж. имя), таш[с]ын / таш[ш]
ын- «хромать от того, что копыта натружены (о волах, лошадях)» и др.
Общеизвестно, что орфоэпическим образцом должна служить речь учи-
телей школ, преподавателей вузов, дикторов радио, телевидения, особенно
театральная. Они призваны учить литературному произношению. Однако из-за
отсутствия правил орфоэпии их речь мало отличается от речи других слоев
населения: не всегда соблюдаются фонетические законы ассимиляции и дис-
симиляции согласных, нередко наблюдаются диалектные элементы и др.
Несмотря на то что орфоэпия является отраслью фонетики, некоторые
правила ее связаны с грамматикой, т. е. звуки, произношение которых под-
чиняется определенным фонетическим законам, зачастую могут находиться в
составе аффиксов, которые изучаются в грамматике. С грамматикой могут быть
связаны как аффиксы, имеющие вариантное произношение, так и аффиксы, не
имеющие вариантного произношения, ср. турлукъ «то, что должно находиться
где-либо; тот, кто должен находиться где-либо» > туррукъ > турукъ, где аф-
фикс -лукъ / -рукъ / -укъ вариативен, и кю[ч]ден – кюч[т]ен «еле, с трудом»,
чакъ[гъ]ыч – чакъ[къ]ыч, где из аффиксальных форм -ден и -тен, -гъыч и -къыч
нормативными для орфоэпии являются только вторые. Не имеет вариантного
произношения и аффикс имени действия -ыу / -иу: -ыу заменяется на -уу, а -иу
на -юу: айтыу «говорение» > айтуу, кетиу «уход, отъезд» > кетюу и др.
По свидетельству известных фонетистов, орфоэпия связана не только с
грамматикой, но и с этикой. Так, М. В. Панов считает, что «…орфоэпическая
проблематика – не только научно-языковедческая, но и этическая», особенно
при оценке отступлений от произносительной нормы [Панов, 1979: 206].
Например, часто можно видеть, как носители баксано-чегемского и карача-
евского говоров дразнят носителей малкарского ц/з говора за то, что последние
на месте литературных звуков [ч] и [ж’], [дж’] произносят соответственно [ц]
8 Заказ № 261
и [з]. Бывают и случаи, когда цокающе-зокающий балкарец, попав в среду

чокающе-джокающих, старается подделываться под последних, если он не
лингвист, то нередко заменяет в своей речи [ц], [з] на [ч’], [дж’], [ж’] даже там,
где этого не надо делать, ибо [ц], [з] находятся в заимствованных словах: жавод,
чентр, чирк, жаман, жарауат вместо завод, центр, цирк, заман «время»,
зарауат «бедствие; лишения». Как показывают примеры, подделывание под
«жекальщиков-чекальщиков» приводит к ненужной податливости. Поэтому
искусственный отказ от манеры своего произношения, выработанной годами
и закрепленной прочно, не заслуживает одобрения. Нельзя одобрять и подшу-
чивание, поддразнивание «цокальщика-зокальщика», потому что это неэтично,
может обидеть его, оскорбить его достоинство.
Другое дело, когда «цокальщик-зокальщик», будучи учителем школы, пре-
подавателем вуза, радио- или теледиктором, артистом, не старается или вообще
не хочет перестроиться в «жекальщика-чекальщика». Такой, как совершено
правильно считает М. В. Панов, «…заслуживает осуждения» [Панов, 1979: 205].
Соотношение орфоэпии с этикой требует, чтобы орфоэпические нормы
были не только рекомендующими и запрещающими (например, формы произ-
ношения [ж’]аз «весна», ёксюз «сирота», бу[с]ча «как лед» рекомендуются, а
формы произношения жаз, охсюз, бу[з]ча запрещаются), но и допускающими
(наряду с танкы «пленка, кожица, плева, корочка», акъсыл «белесый; светлый»
допустимы и тангкы, ахсыл. Такое допущение воплощает этическую сторону
орфоэпии.
Первые попытки выработки норм произношения предприняты в научной
грамматике карачаево-балкарского языка [Будаев, 1976: 99–102], в школьном
учебнике для 5-го класса [Гузеев, 1996: 109;110] и в учебнике для вуза [Гу-
зеев, 1998: 100–102]. Однако эти нормы неполны, сформулированы не совсем
четко, а некоторые из них спорны. К тому же нормы произношения гласных,
согласных, заимствованных слов даются вперемешку, бессистемно. Здесь же
мы попытались рассмотреть их отдельно и по мере возможности полностью.
1.3.2. Нормы произношения гласных
1. Произношение гласных в словах тюркского корня подчиняется закону

сингармонизма: последующие слоги слова произносятся с гласными заднего
ряда, если первый слог его имеет гласный заднего ряда, они произносятся с глас-
ными переднего ряда, если первый слог его имеет гласный переднего ряда, ср.:
босагъа «порог», мангылай «лоб», кёгюрчюн «голубь», желпегей «распахнутый,
расстегнутый, одетый внакидку» и др. Исключение составляют лишь отдельные
слова, в том числе и сложные: жиля- «плакать», хычин «хичин (пирог)», жилян
«змея», бичакъ «нож», къоргъашин «свинец» и др. в балкарском варианте языка,
которые в карачаевском варианте орфографически и орфоэпически релизуются
без нарушения закона сингармонизма (жыла-, хычын, жылан, бычакъ, къор-
гъашын), и берчкъол «имеющий мозолистые руки», кюнбатыш «запад (сторона

света)», бираздан «вскоре», жекбаш (прост.) «пустоголовый» и др.
2. Безударные широкие гласные произносятся четко, без ослабления: ораза
«ураза», тобулгъу «спирея», элек «сито», саламелик «сибирская язва», берекетли
«обильный, благодатный».
3. Безударные узкие гласные произносятся со значительным ослаблением
в следующих положениях:
а) между шумным и каждым из сонорных [р], [л], [м]: табыракъ «по-
лучше»  табъракъ, кёбюрек «побольше»  кёбьрек, азыракъ «поменьше» 
азъракъ, жыгыра «укроп»  жыгъра, билим «знание, познания в какой-либо
области»  бьлим, тиреу «подпорка»  тьреу, къырал «государство»  къърал,
былайда «здесь, тут»  бълайда, сымарла-  съмарла- «наряжать, украшать
кого-что», къыланч «извилистый»  къъланч, билямукъ «мучная похлебка» 
бьлямукъ, биреу «некто, кто-то»  бьреу;
б) между сонорным [м] и каждым из шумных [ч], [ж’], [з]: къамичи «кнут,
бич, плеть, плетка, хлыст, нагайка»  къамьчи, тамычы «капля»  тамьчы,
жамычы «бурка»  жамъчы, къымыжа «голый, обнаженный»  къымъжа,
къамыжакъ «жук»  къамъжакъ, хумужу «творожная масса, образующаяся
как продукт скисания молока»  хумъжу, эмизик «соска»  эмьзик, тамызыкъ
«растопка (лучина, щепки и др. для разжигания топлива)»  тамъзыкъ, чикиля
«маленький нижний головной платок»  чикьля;
в) между сонорными [м] и [р], [нг] и [р]: темиреу «лишай»  темьреу,
томуроу «обрубок бревна, чурка, чурбан, колода»  томъроу, сангырау
«глухой»  сангърау, къонгуроу «звонок; колокольчик (прибор)», «колокол» 
къонгъроу;
г) узкое гласное корня существительных с конечным [н], потерявшее уда-
рение при прибавлении притяжательного аффикса: бо[йу]н «шея»  бойнум
«моя шея», эрин «губа»  эрьнинге «[к] твоей губе», бурун «нос»  буръну
«его (ее) нос», къарын «живот»  къаръны «его (ее) живот».
4. Безударные узкие гласные опускаются не произносятся в глаголах, образо-
ванных от существительных с конечным [н], находящихся после гласных: орун
«место»  орнал- «укрепиться (о воинских подразделениях)», «обосноваться
где», орнат «сажать (напр. деревья)», «устанавливать что», къыйын «труд» 
къыйнал- «мучиться, изнывать», «утруждать себя, трудиться, хлопотать», «за-
трудняться, испытывать трудности», сарын «песня-плач, причитание»  сарна-
«оплакивать кого, причитать», о[йу]н «игра»  ойна- «играть».
5. В слогах или аффиксах -ыу, -рыу, -сыу, -тыу, -шыу и др., т. е. имеющих
гласный [ы], на месте [ы] произносится [у]: а[йы]у «медведь» ® айуу, къар[ы]у
«сила, мощь»  къар[у]у, жарс[ы]у «горе, глубокая печаль, скорбь, душевное
сострадание», «забота, беспокойство о ком-чем»  жарс[у]у, къайт[ы]у «воз-
вращение»  къайт[у]у, аз[ы]у «исхудание, истощение»  аз[у]у.
6. В слогах или аффиксах -иу, -шиу, -тиу, -сиу, т.е. имеющих гласный [и],
на месте [и] произносится [ю]: кел[и]у «приход (приезд)»  кел[ю]у, киш[и]
8*
у «шишка (ивовая)»  киш[ю]у, кис[и]у «деталь ткацкого станка» – кис[ю]у,

ит[и]у «утюг»  ит[ю]у.
7. Предикативные аффиксы не сокращаются, т.е. в них гаплология не со-
храняется: барад[ы] «ходит, посещает» (не барад!), келед[и] «приходит (при-
езжает)» (не келед!), алмайд[ы]ла «не берут» (не алмайла!), кюлед[и] «смеется»
(не кюлед!), бере эд[и] «он давал тогда» (не бере эд!).
8. В инфинитивном аффиксе, следующем после сонорных [р] или [л],
гласный произносится четко, т.е. не редуцируется и не выпадает: турургъа
«вставать, подниматься», «жить, проживать», «находиться, быть (где-либо)»
(не тургъа!), кёрюрге «видеть» (не кёрге!), кюлюрге «смеяться» (не кюлге!),
билирге «знать» (не билге!), келирге «приходить (приезжать)» (не келге!), ба-
рыргъа «идти, ехать, двигаться (в направлении от говорящего») (не баргъа!).
9. При сочетании двух одинаковых гласных в сложных словах со слитным
написанием компонентов произносится первый, при сочетании же неодинаковых
гласных – второй: алтыатар «шестизарядный (об огнестрельном оружии)» 
алтатар, экиайлыкъ «двухмесячный»  экайлыкъ, тапсаашар «тунеядец» 
тапсашар, уллуууурт «щекастый, пышнощекий»  улууурт, гитчеаууз «с
маленьким ртом»  гитчаууз.
10. При сочетании двух гласных в словосочетаниях произносятся оба: къара
адам «черный человек» (не къарадам!), сары эрик «алыча» (не сарерик!), алты
ындыр «шесть токов» (не алтындыр!), жети эгеч «семь сестер» (не жетегеч!),
къысха илик «плечвая кость» (не къысхалик!), эки илипин «две канавы» (не
экилпин), жети алма «семь яблок» (не жеталма!), жангы орам «новая улица»
(не жангорам!), эски орун «старое место» (не эскорун!).
11. При сочетании местоимения и частицы не с последующим словом на
гласные [э], [ю], [и] последние не произносятся: не этесе? «что ты делаешь?» 
нетесе?, не ишлейсиз? «как поживаете?»  нешлейсиз?, не ючюн? «почему?» 
нечюн?, не иги да «даже самый хороший»  неги да, а при сочетании не с по-
следующим словом на другой гласный [е] произносится с призвуком его (неа
айтаса? «что ты говоришь?»  не айтаса?, нео орам? «какая умница?»  не
орам?, неа алайыкъ? «что нам брать?» – не алайыкъ?, неы ышаныу! «какое там
доверие!»  нешаныу!, неё ёгюзле? «какие волы?»  нёгюзле?, не у уллуду!
«какой он (она) большой (большая)!»  не уллуду!
12. Гласные [у], [ю], предшествующие гласным [о], [ё], [ы], [э], произ-
носятся с оттенком последних, т.е. как дифтонгоидные ([уо], [уё], [юо], [юё],
[уы], [уэ], [юы], [юэ]: букъу орам «пыльная улица»  букъу[уо]рам, уллу ёгюз
«большой вол»  улл[уё]гюз, бу ыргъакъ «этот крючок»  б[уы]ргъакъ, муру
эшик «разбитая вдребезги дверь»  мур[уэ]шик, ючлю ёгюз «трехгодовалый
вол» – ючл[юё]гюз, кютю эчки «ручная коза»  кют[юэ]чки, бёрю ызы «волчий
след»  бёр[юы]зы, жютю оракъ «острый серп»  жют[юо]ракъ.
13. Гласный [е], следующий после слога с губным [ю] или [ё], находящимися
перед губно-губным согласным, огубляется: юч[е]у «трое»  юч[ё]у, тёртеу
«четверо»  тёрт[ё]у, кёс[е]у «головня, горящее полено»  кёс[ё]у; кю[е]

у (карач.) «зять»  кю[ё]у, кюсеу «сильное желание чего; тоска по кому» 
кюс[ё]у.
1.3.3. Нормы произношения согласных
Звонкие согласные в соседстве с глухими согласными оглушаются: кё[з]

чюк «глазок»  кё[с]чюк, сё[з]сюз «безусловно, несомненно, бесспорно» 
сё[с]сюз, кеч[г]юнчю «кочевник»  кёч[к]юнчю, ат[д]а «на коне»  ат[т]а,
эшик[г]е «на улицу»  эшик[к]е, такъ[гъ]ыч «вешалка» – такъ[къ]ыч, кёп[б]
юз «нас много»  кёп[п]юз, тёрт[г]юл «квадратный» – тёрт[к]юл, таж[ч]
ыкъ «коронка»  та[ш]чыкъ.
В словосочетаниях конечные глухие [к], [къ], [п] первого слова перед глас-
ными и сонорным [р] произносятся звонко: бе[к] узакъ «очень далеко»  бе[г]
узакъ, а[къ] алма «белое яблоко»  а[гъ] алма, кё[п] адам «много людей» 
кё[б] адам, а[къ] роза «белая роза»  а[гъ] роза.
Звонкий согласный [б] после глухих согласных оглушается неполностью:
акъ[б]аш «белоголовый»  акъ[бп]аш, ат[б]ет «лошадинолицый»  ат[бп]
ет, Къас[б]от (муж. имя)  Къас[бп]от, кёк[б]аш «синеголовый»  кёк[бп]
аш, ач[б]ыдыр «голодный»  ач[бп]ыдыр, таш [б]ла «камнем»  таш [бп]ла,
Шах[б]олат (муж. имя)  Шах[бп]олат.
В словосочетаниях конечный [к] первого слова перед [къ] второго произ-
носится как [къ]: кё[к] къаргъа «серая ворона»  кё[къ] къаргъа, бе[к] къаты
«очень крепкий»  бе[къ] къаты, кийи[к] къаз «дикий гусь»  кийи[къ] къаз,
бе[к]къашы- «сильно чесать»  бе[къ] къашы.
В словосочетаниях начальной [г] второго слова после конечного [къ] первого
произносится как [к]: акъ [г]юл «белый цветок»  акъ [к]юл, бичакъ [г]умухду
«нож тупой»  бичакъ [к]умухду, акъ [г]абара «белая безрукавка»  акъ [к]
абара, къыркъ [г]ебен «сорок копен»  къыркъ [к]ебен.
В словосочетаниях конечный [н] первого слова перед согласными [к], [къ],
[г], [гъ], [х] произносится как [нг]: о[н] кере «десять раз»  о[нг] кере, ха[н]
къонакъ «почетный гость»  ха[нг] къонакъ, жю[н] габара «шерстяная без-
рукавка»  жю[нг] габара, къары[н] гъурулдау «урчание живота»  къары[нг]
гъурулдау, о[н] харбуз «десять арбузов»  о[нг] харбуз.
Звук [н] перед согласными [б], [м] произносится как [м]: о[н]беш «пятнад-
цать»  о[м]беш, се[н]ми? «ты что ли?»  се[м]ми?, о[н]бир «одиннадцать» 
о[м]бир.
В положении между гласными (как внутри слова, так и на стыке двух слов) у
звука [б] ослабляется взрывной элемент: таба «сковорода», къабукъ «кожура»,
«кора», «скорлупа», таб орам «нормальная улица», кёб адам «много людей».
Согласный [н] перед [л], [м], [нг] уподобляется им и произносится долго:
жа[н]ла «приближаться»  жа[л:]а, ты[н]майды «не перестает, не останав-
ливается»  ты[м:]айды, жо[н]нгурчха «щепка»  жо[нг:]урчха.
На конце карачаево-балкарских слов звонкие [з], [ж] не оглушаются: туз

«соль», таж «корона».
Согласные [ж¢] и [ч] в карачаево-балкарских словах тюркского корня в
любой позиции произносятся мягко.
В словах с конечными [н], [м], [нг] начальный согласный [д] исходного
падежа произносится как [н]: мын[д]ан «отсюда»  мын[н]ан, сом[д]ан «по
рублю»  сом[н]ан, танг[дан] «от зари»  танг[н]ан, кенг[д]ен «издалека» 
кенг[н]ен.
В корнях слов согласный [нг] произносится долго: къа[нг]а «доска» 
къа[нг:]а, жа[нг]ы «новый»  жа[нг:]ы, же[нг]ил «легкий»  же[нг:]ил.
Если в слове имеются [ш] и [ж], то [ш] по мягкости не уподобляется звуку
[ж]: [ж’]а[ш] «парень», [ж’]ыгъы[ш] (не [ж’]а[ш’], [ж’]ыгъы[ш’]!).
Сочетание [зж] произносится как долгий смягченный звук [ж:]: бу[зж]
юрек «равнодушный, безразличный»  бу[ж:]юрек, буз жарыучу «ледокол» 
бу[ж]- [ж]арыучу.
На стыке двух слов вместо [ч] и [ж], [ч] и [ш], [з] и [ш], [с] и [ш], [с] и
[ж] произносится долгий [ш:] [ж’]: ач жыл «голодный год»  а[ш]- [ш]ыл,
эс жый «прийти в себя»  э[ш] – [ш]ый, юч шар «три шара»  ю[ш]- [ш]ар,
къаз шорпа «гусиный бульон»  къа[ш]- [ш]орпа, тас шинель «потерянная
шинель»  та[ш]- [ш]инель.
При произношении союза уа с предшествующим словом с гласными на
конце губно-губной [у] не сокращается: сени уа «а тебя»  сени[у]а, Унухну
уа «а Унуха»  Унухну[у]а (не сениа / сена, Унухнуа / Унухнаа!).
Перед согласными [к], [къ] на месте [н] обычно произносится [нг]: жи[н]
к «горящий уголек»  жи[нг]к, жа[н]к «клок шерсти (взятый в руки за один
раз для раздергивания»  жа[нг]к, жа[н]къоз «подснежник»  жа[нг]къоз,
жа[н]къылыч (карач.) «радуга»  жа[нг]къылыч. Однако допустимо и произ-
ношение в соответствии с написанием: жинк, жанк и др.
Перед согласными [ж¢], [н], [д], [л], [с] на месте согласного [ч¢] произно-
сится [ш¢]: кю[ч]ню «силу»  кюш¢ню, кю[чд]ен «еле, насилу, с трудом» 
кю[ш¢т]ен, кюч[сюз] «бессильный, слабый»  кю[ш¢]сюз, ю[ч¢] жаш «три
парня»  ю[ш]- [ш’]аш, кю[ч]лю «сильный»  кю[ш¢]лю.
В притяжательных формах лично-возвратных местоимений и существи-
тельных в родительном и винительном падежах согласные [м] и [нг] произ-
носятся долго: ата[м]ы «моего отца»  ата[м:]ы, кеси[ми] «меня самого» 
кеси[м:]и, юйю[нг]ю «твоего дома, твой дом»  юйю[нг:]ю, жаны[нг]ы «твою
душу»  жаны[нг:]ы.
Конечные согласные корня или основы глагола [н], [нг], [л], [р], [г] с гласным
(или гласными) переднего ряда перед аффиксом возможности -ал произносятся
смягченно: э[н]ал «смочь спуститься»  э[н’]ал, же[нг]ал «смочь победить
кого, брать верх над кем, пересиливать кого»  же[нг’]ал; билди[р]ал «смочь
сообщить что кому, доводить что до сведения кого, известить кого о чем» 
билди[р’]ал, ке[л]ал «смочь прийти (приехать куда-либо»  ке[л]ал, ки[р]ал
«смочь войти, зайти, проникнуть»  ки[р’]ал, же[г]ал «смочь запрячь (лошадь,

мула и др.)»  же[г’]ал.
Конечные согласные корня или основы глагола [м], [т], [с], [з], [ш] с гласным
(или гласными) переднего ряда перед аффиксом возможности -ал произносятся
двояко: твердо и смягченно: э[з]ал- и э[з’]ал- «смочь раздавить, смять что»,
э[м]ал и э[м’]ал «смочь пососать что», ке[с]ал и ке[с’]ал «смочь разрезать, от-
резать, срезать что», ке[т]ал и ке[т’]ал- [смочь уйти (уехать)», кели[ш]ал- и
кели[ш’]ал- «смочь договориться».
В словах с гласными переднего ряда конечные согласные [нг], [л], [р], [г],
[ш] перед союзом а произносятся смягченно: жер а «а земля» → же[р’] а,
билсе[нг] а «если бы можно было узнать» → билсе[нг’] а, же[л] а «а ветер» →
же[л’] а, келсе[г] а «а когда пришли (приехали)» → келсе[г’] а.
В словах с гласными переднего ряда конечные согласные [з], [м], [с], [б]
перед союзом а произносятся твердо: юзмез а «а песок», ёлюм а «а смерть»,
алим а «а ученый», кюпес а «а шелковая шаль с бахромой», Юсюб а «а Юсуп»,
хариб а «а бедный».
В словах с гласными переднего ряда конечные согласные [ш], [н], [т] перед
союзом а произносятся двояко: твердо и смягченно: се[н] а и се[н¢] а «а ты»,
кю[н] а и кю[н’] а «а солнце», и[ш] а и и[ш’] а «а работа», и[т] а и и[т’] а «а
собака», бе[ш] а и бе[ш’] а «а пять», сю[т] а и сю[т’]а «а молоко», кюмю[ш]
а и кюмю[ш’]а «а серебро».
1.3.4. Нормы произношения гласных и согласных в заимствованиях
1. В словах, заимствованных из русского языка и через него из других языков

после перехода карачаево-балкарской письменности на русскую графическую
основу, гласные и согласные, в том числе и сочетания согласных, произносятся
как в русском языке: команда [каманда], жираф [жыраф], комбайн [камбайн],
клуб [клуп], шланг [шланк], парад [парат], гараж [гараш], округ [окрук], диск,
старт, фильм, спектакль [спиктакль], паровоз [паравос] и др.
2. При присоединении к русским и интернациональным заимствованиям
с конечным согласным [д] карачаево-балкарских аффиксов -да, -дан на месте
сочетания [дд] произносится долгий звук [т:]: отря[дд]а «в отряде»  отря[т:]
а, заво[дд]ан «из завода»  заво[т:]ан, пара[дд]а «на параде»  пара[т:]а,
скла[дд]ан «со склада»  скла[т:]ан.
3. При присоединении к русским и интернациональным заимствованиям
с конечными согласными [б], [в], [г] карачаево-балкарских аффиксов -да /
-де, -дан / -ден на месте сочетаний звонких согласных [бд], [вд], [гд] произ-
носятся сочетания глухих согласных: клу[бд]а «в клубе»  клу[пт]а, клу[бд]
ан «из клуба»  клу[пт]ан, архи[вд]е «в архиве»  архи[фт]е, архи[вд]ен
«из архива»  архи[фт]ен, окру[гд]а «в округе»  окру[кт]а, окру[гд]ан «из
округа»  окру[кт]ан.
4. Буквенные аббревиатуры произносятся в соответствии с названиями букв

в алфавите: эмвэдэ (МВД) – Ич ишлени министерствосу «Министерство вну-
тренних дел», абэша (АБШ – Американы Бирлишген Штатлары «Соединенные
Штаты Америки»), эфэсбэ (ФСБ), къыэмэр (КъМР – Къабарты-Малкъар Респуб
лика «Кабардино-Балкарская Республика»), къычээр (КЪЧР – Къарачай-Черкес
Республика «Карачаево-Черкесская Республика»), эсэнгэ (СНГ), къычыкъыу
(КъЧКъУ – Къарачай-Черкес къырал университет «Карачаево-Черкесский
государственный университет»), энэсо (НСО), цээсу (ЦСУ).
1.4. Графика и орфография

1.4.1. Графика
Карачаево-балкарский язык является новописьменным. Известно, что без

письменности невозможно успешное развитие науки и культуры любого народа,
которая зарождается на основе национального алфавита, графики, орфографии
и пунктуации.
Графика устанавливает состав начертаний, употребляемых в письме. Рас-
сматривает отношение алфавита к звуковой системе языка, то есть соотношение
буквы к звуку (точнее к фонеме).
Нельзя отождествлять алфавит и графику, что наблюдается нередко. Алфавит –
совокупность букв, принятых в письменности какого-либо народа. Понятие
графика, помимо букв, включает в себя все знаки препинания, знак ударения и
другие условные знаки (дефис, пробелы между словами, скобки и др.).
В современном карачаево-балкарском языке 37 букв, которые расположены
в определенном порядке и составляют алфавит.
Гласные звуки передаются 10 буквами, согласные – 25 буквами и 2 зна-
ками: мягким знаком (ь) и твердым знаком (ъ), которые отдельных звуков не
обозначают. Особенностью карачаево-балкарской графики является то, что в
нем имеются двойные знаки, обозначающие один звук: къ, гъ, нг, дж. Буквы
ё и ю обозначают по три звука: карачаево-балкарские ö и ÿ и русские ё (йо), ю
(йу), буква у – два звука – гласный у и согласный (сонорный) краткий ў (т. е.
ў), буква х – три звука: среднеязычный х’ (мягкий) (х’омух’ «ленивый», жёх’
«припой» и др.), увулярный ҳ (ҳарбыз «арбуз», ҳырҳа «хриплый, сиплый» и
др.), и фарингальный h (жаhаним «ад», Ибраhим «Ибрагим» и др.).
Алфавит карачаево-балкарского языка
Буква Название Буква Название
Аа а Пп пэ
Бб бэ Рр эр
Вв вэ Сс эс
Гг гэ Тт тэ
Гъ гъ гъы Уу у
Дд дэ Уу краткий у
ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ 121
Ее е Фф эф
Ёё ё Хх ха
Жж / Дж дж жэ / джы Цц цэ
Зз зэ Чч чэ
Ии и Шш ша
Йй краткий и Щщ ща
Кк ка Ъъ твердый знак
Къкъ къы Ыы ы
Лл эль Ьь мягкий знак
Мм эм Ээ э
Нн эн Юю ю
Оо о Яя я
В последние десятилетия в карачаево-балкарском языкознании утвердилось

мнение, что предки карачаевцев и балкарцев издревле имели письменность.
Свидетельством тому служит ряд эпиграфических надписей, найденных на
нынешних территориях Карачая и Балкарии, которые квалифицируются как
памятники исконной письменности [Байчоров, 1989: 8]. Однако их анализ
не дает цельной картины древней карачаево-балкарской письменности. По-
видимому, здесь прослеживается связь с руническим письмом, в котором мы
находим истоки общетюркской письменности. И вместе с тем, следует отметить
синкретическое развитие ранних письменных форм карачаево-балкарского
языка под влиянием арабской графики [Улаков, 2000].
Это подтверждается имеющимися арабографическими памятниками, отра-
жающими генезис карачаево-балкарского языка [Лавров, 1969; Байчоров, 1982].
Условно письменность может быть разделена на следующие периоды:
древнейший, древний, средневековый, новый (дореволюционный и послере-
волюционный).
В древнейший период на территории Карачаево-Черкесии было распро-
странено западнотюркское руническое письмо (древнебулгарское и древне
аланское), о чем свидетельствуют катакомбные надписи и некоторые рунические
памятники.
Средневековый период делится на три подпериода. Найдено много руни-
ческих памятников, относящихся к первому и второму подпериодам. «Эти
подпериоды характеризуются проникновением на нынешнюю территорию
Карачаево-Черкесии христианства и мусульманства. В этой связи распростра-
нялось греческое и арабское письмо» [Лавров, 1969].
Новый (дореволюционный) период характеризуется распространением
арабского письма, в чем было заинтересовано и местное духовенство.
На арабской графической основе первым памятником карачаево-балкар-

ского письма является каменная плита с письменами на цокающем диалекте
карачаево-балкарского языка, датируемыми 1715 годом [Там же: 106].
Доказательством дальнейшего расширения сферы письменности в новый
(послереволюционный) период являются книги, изданные на карачаево-бал-
карском языке на арабской графической основе. И. Я. Акбаев составил кара-
чаево-балкарский алфавит на арабской графической основе, который состоял
из 31 буквы, издал на нем большую мифологическую поэму «Воспоминания
о пророке» [Темирхан-Шура, 1914], которая и по сей день не утратила литера-
турной ценности. На основе этого алфавита был издан его букварь «Ана тили»
[Тифлис, 1916].
Созданием письменности занимались многие известные люди Карачая и
Балкарии: Ислам Крымшамхалов, Иммолат Хубиев, Магомед Энеев, Исмаил
Акбаев, Исмаил Абаев и др. Но они работали в одиночку, не перенимая опыт,
и не учитывая ошибки других, и в этой связи составленные ими алфавиты не
были реализованы в языковой жизни.
Из вышеизложенного следует то, что дореволюционное формирование и
становление истории письма карачаево-балкарского языка имеет три периода:
1) руническое письмо; 2) арабописьменные памятники; 3) издания на арабо-
графической основе.
Как отмечают ученые, арабская графика не учитывала специфики состава во-
кализма и консонантизма карачаево-балкарского языка. В связи с этим И. Абаев
и И. Акбаев в 1920 г. в традиционный арабский алфавит внесли основательные
изменения. В новом алфавите для передачи специфических согласных карачаево-
балкарского языка использовались арабские буквы с добавочными диакрити-
ческими значками, а для гласных – знаки огласовки. С введением в дело этого
алфавита был сделан шаг в развитии письменности карачаевцев и балкарцев.
Однако введенные изменения не могли устранить недостатки и сложность
алфавита на арабской графической основе. Данный алфавит не давал возмож-
ности широко внедрять школьное обучение, повышать грамотность населения,
а также не обеспечивал передачу звукового состава, т.е. обнаружилось несо-
ответствие арабского алфавита фонетической системе карачаево-балкарского
языка.
Поэтому в 1920 г. был разработан первый алфавит карачаево-балкарского
языка на латинской графической основе. Главную роль в разработке письмен-
ности карачаевцев и балкарцев на латинской графической основе сыграли
И. Абаев, И. Акбаев, У. Алиев, М. Энеев. При разработке алфавита на латинской
графической основе они ввели дополнительные буквы, которыми обозначались
специфические согласные и гласные карачаево-балкарского языка. Этот алфавит
обсуждался на совещании ученых-востоковедов в Москве и, после внесения
поправок, был одобрен. На основе этого алфавита У. Д. Алиев издал букварь
«Элиблер» [Алиев, 1924].
По свидетельству А. Х. Соттаева, «латинский алфавит, действовавший с

1924-го по 1936 г., сыграл положительную роль в создании базы для дальней-
шего развития карачаево-балкарского языка» [Соттаев, 1972: 89].
Карачаево-балкарский (этот) алфавит содержал 32 буквы: 8 для гласных и
24 для согласных. Так как латинское письмо не могло передать особенности
карачаево-балкарского звукового состава, в латинизированный карачаево-бал-
карский алфавит были внесены восемь дополнительных букв.
Балкарцы на латинизированный алфавит перешли раньше, чем карачаевцы.
На нем печатались заметки в газете «Къарахалкъ». По нему учились дети. После
и карачаевцы перешли на латиницу.
По сравнению с арабской, латинская графика имела ряд преимуществ:
возможность переноса части слова, включение в азбуку гласных букв и воз-
можность употребления знаков препинания и др.
В истории карачаево-балкарского народа письменность на латинской графи-
ческой основе сыграла большую роль. Этот алфавит отражал все фонетические
особенности карачаево-балкарского языка, также он был единым и для всех
тюркских языков.
Хотя переход на латинизированный алфавит осуществлялся централи-
зованно, имел и недостатки. В нем отсутствовал ряд букв, встречающихся в
заимствованных словах, поэтому они на письме писались в соответствии с их
произношением.
Учащиеся изучали два алфавита: латинский при изучении родного языка и
русский при изучении русского языка. Это в свою очередь, осложняло процесс
обучения в школе.
С дальнейшим расширением сферы письменности латинский алфавит не
учитывал все возрастающего стремления карачаевцев и балкарцев к овладению
русским языком. Поэтому балкарцы [1937] и карачаевцы [1938] одними из
первых перевели свой язык на письменность, основанную на русской графике.
Однако при переходе на русскую графическую основу карачаевцы и бал-
карцы приняли самостоятельные алфавиты с очень незначительными отклоне-
ниями от возможного общего принципа и создания единого карачаево-балкар-
ского алфавита. Эти алфавиты отличались друг от друга только в обозначении
трех одинаковых в обоих языках специфических фонем: дж, ў, ң. Для обозна-
чения этих фонем карачаевцы приняли буквы дж, ў, ң, а балкарцы – ж, у, нг.
Следовательно, с 1937–1938 гг. карачаево-балкарский язык использует
письменность на основе кириллицы. Для обозначения звуков, не имеющих
аналогов в русском языке, использовались комбинации графем.
Таким образом, карачаево-балкарская письменность прошла три этапа: на
арабской [1914–1926], латинской [1926–1938] и русской [1937–1938] графи-
ческих основах.
Переход на русскую графику имел своей целью избавиться от разнобоя
в алфавитах карачаевцев и балкарцев. Единый алфавит, по идее, должен был
облегчить овладение грамотой как на родном, так и на русском языках.
В состав алфавита карачаево-балкарского языка вошли все буквы русского

алфавита. Для обозначения некоторых специфических звуков были введены
комбинированные буквы къ, гъ, нг, дж. После введения этих букв алфавит
карачаево-балкарского языка состоял из 37 знаков: а, б, в, г, гъ, д, е, ё, ж, дж,
з, и, й, к, къ, л, м, н, нг, о, п, р, с, т, у, ф, х, ц, ч, ш, щ, ы. ъ, ь, э, ю, я.
Однако этот алфавит, несмотря на то, что он сыграл большую роль в подъеме
грамотности карачаевцев и балкарцев, имеет большие недостатки. К ним отно-
сятся наличие комбинированных букв къ, гъ, нг, дж и неоднозначность букв е, ё,
ю, у, я, ж. Эти недостатки создавали трудности в процессе обучения учащихся
грамоте. В этой связи вновь встал вопрос об усовершенствовании алфавита.
Начиная с 1957 г., неоднократно поднимался вопрос об унификации и усо-
вершенствовании карачаево-балкарского алфавита. Новый алфавит на русской
графической основе был составлен языковедами А. Х. Соттаевым, А. Ю. Бози-
евым и У. Б. Алиевым. Ими был использован опыт создания алфавитов других
тюркских языков. Проект единого и усовершенствованного карачаево-балкар-
ского алфавита состоял из 40 букв и был утвержден в 1962 году. Алфавит был
одобрен сектором тюркских языков Института языкознания АН СССР. В нем
четыре диаграммы заменились однозначными русскими буквами, имеющими
диакритические знаки җ ғ, қ, ң, для обозначения специфических гласных фонем
вводились буквы ö, ÿ.
Был отменен мягкий знак в исконных словах карачаево-балкарского языка,
устранено двойное (тавтологическое) русско-карачаево-балкарское окончание
для всех слов, заимствованных из русского языка. После введения в практику
этот алфавит по разным, но объективным причинам в том же году был отклонен.
В этой связи в 1964 году было принято решение о едином карачаево-бал-
карском алфавите на базе действующего балкарского алфавита с добавлением
только карачаевского дж. Однако в практике у балкарцев дж не ужился, по-
этому в настоящее время балкарцы пользуются своим алфавитом, принятым в
1937 году, а карачаевцы используют буквосочетание дж.
На сегодняшний день специфика карачаево-балкарского языка требует
дальнейшего совершенствования алфавита, главным образом, к устранению
отдельных недостатков. Необходимо внести некоторые изменения, учитывая,
что литературный язык балкарцев и карачаевцев – один. Например, помимо
замены двузначных согласных букв дж, нг, къ, гъ и трехзначных гласных букв
ё, ю однозначными, ввести в алфавит букву ў для обозначения губно-губного
согласного, а также буквы h и ҳ для обозначения фарингального и мягкого
среднеязычного звуков в словах типа жаханим [жаhаним] «ад», хайнух [ҳайнуҳ]
«юла; волчок». В интересах обоих народов – иметь единый алфавит, который
будет способствовать развитию культуры и облегчит издание и пользование
учебной, научной и художественной литературой.
1.4.2. Орфография
В карачаево-балкарском языке вместе с обретением письменности стали

определяться и правила орфографии, которые строятся на базе правил графики,
т.е. во всяком фонографическом письме существует принцип передачи значащих
языковых единиц путем передачи их звучания.
В лингвистике различают произносительные, орфографические, лексические
и грамматические нормы языка. Исследуемые здесь орфографические нормы
охватывают особенности письменной формы карачаево-балкарской речи.
Орфография карачаево-балкарского языка как система написаний в звуко-
буквенном письме распадается на несколько разделов, каждый из которых пред-
ставляет собой совокупность правил, основанных на определенных принципах.
На первом этапе создания письменности карачаево-балкарского языка,
основанной на арабской графике, вопросами орфографии не занимались. Этой
работе было уделено внимание после принятия карачаево-балкарского алфа-
вита на латинской графической основе. Впервые попытка создания правил
орфографии была предпринята А. К. Боровковым. Первый проект единой ор-
фографии карачаево-балкарского языка, составленный им, был издан в 1934 г.
Правилами, изложенными в этом проекте, пользовались карачаевцы и бал-
карцы вплоть до 1960 г. [Будаев, 1975: 49].
По ряду причин процесс развития карачаево-балкарского языка был при-
остановлен. Народ претерпел много невзгод. На демографической ситуации
сказались Великая Отечественная война и депортация карачаевцев и балкарцев.
В связи с этим с середины 1941 г. до начала 60-х гг. карачаево-балкарский язык
не подвергался изучению, что, в свою очередь, повлияло и на вопросы орфо-
графии карачаево-балкарского языка.
В 1961 г. на основе единого алфавита составлялся новый исправленный
свод правил орфографии. В нем были отменены правила об употреблении ь
в исконных словах карачаево-балкарского языка и формы мужского рода как
общей для прилагательных, заимствованных из русского языка, двузначные
буквы, передающие специфические звуки карачаево-балкарского языка, за-
менены однозначными буквами.
Другие недостатки прежней «Орфографии» остались без изменений, а
также были и упущения.
Во-первых, отсутствие вводных разделов о теоретических основах кара-
чаево-балкарской орфографии. К тому же правильное аналитическое написание
(йе, йо, йу, йа) было заменено йотированным (е, ё, ю, я).
Новая «Орфография карачаево-балкарского языка» была утверждена в
1964 г., которая, по справедливому замечанию И. Салпагарова, является «ухуд-
шенным вариантом второй» [Салпагаров, 1977: 18].
В ней исключены справедливо введенные в алфавит «Орфографией» 1961 г.
специфические карачаево-балкарские однозначные буквы, их заменили соот-
ветствующие неудачные двузначные буквы «Орфографии» 1938 г. В двузначной
букве нъ твердый знак был заменен буквой г – нг, удачная буква «Орфография»
1961 года ў была заменена буквой у без диакритики. В основном правила ор-
фографии 1961 г. остались без каких-либо изменений и дополнений.
Позже, в 1969 г., А. Ю. Бозиев и М. Т. Жабоев составили новый проект
орфографии и пунктуации балкарского языка на основе предыдущих сводов
правил орфографии. Как видно из названия проекта, этот свод правил предна-
значен для балкарцев. Карачаевцы же до сих пор пользуются «Орфографией»,
1964 г. Поскольку у них единый язык, это нельзя считать правомерной.
Следует отметить, что в орфографии балкарского языка предпринимается
попытка определения количества и сфер действия орфографических прин-
ципов. Орфографические правила составлены на основе четырех принципов
орфографии: морфологического, фонетического, исторического и графического.
В отличие от правил предыдущей орфографии в новых правилах балкарской
орфографии в конце слова вместо б пишется п.
Некоторые общие вопросы орфографии улучшены, введен ряд новых правил.
Однако в орфографической системе есть немало противоречий, неточно-
стей и вариантных написаний. Многие факты языка либо не учтены, либо не
отражены достаточно.
Например, четко не определены принципы правописания, их соотношения,
нет уточнения основного принципа в написании того или иного слова. Не от-
ражены фонетические явления в орфографии, в частности согласных и их
сочетаний в различных фонетических позициях, озвончение глухих на стыке
двух слов на письме, правописание личных имен, фамилий, некоторых геогра-
фических названий, а также названий учреждений, организаций и предприятий.
Что касается правописания заимствованных слов, здесь также не учиты-
вается ряд важных моментов, связанных с усвоением заимствований, и право-
писание русских заимствований.
Если оказалось возможным «перезаимствовать» слова в их исконной форме:
ийнарал «генерал», апчар «офицер», прустоп «пристав» и др., то они укорени-
лись в языке в прежней форме. Имеются и слова типа школ «школа», столба
«столб», газет «газета», которые на письме и в устной речи претерпевали
фонетические изменения. В своде правил орфографии 1969 г. также не нашли
полного описания трудные случаи раздельного и дефисного написания слов.
В этом своде немало и противоречий: 1) сочетания согласных в корневых
словах в одних случаях пишутся в соответствии с произношением (эски
«старый», хурттак «кусок чего-л.» и т. п.), в других – произвольно (эртден
«утро», типисги «суматоха» и т. п.); 2) в одинаковых фонетических условиях
после ч в одних случаях пишется ы (чыракъ «лампа», чындай «чулок» и т.п.),
в других – и (чиран «ледник», чинар «чинара» и т. п.); 3) при прибавлении ка-
рачаево-балкарских аффиксов ь в заимствованиях толь, руль, роль сохраняется
(вин.п. – тольну «толь», местн. пад. – рольда «в роли», дат.пад. – рульгъа «к
рулю, за руль», в аналогичных же словах (король, патруль) ь выпадает (вин.
пад. – королну «короля», дат. п. – патрулгъа «к патрулю») и др. [Гузеев, 1980: 7].
Вышеизложенное показывает, что нужно было выработать научно обосно-

ванные рекомендации по устранению имеющихся противоречий и неточностей,
многие вопросы нуждались в дальнейшем усовершенствовании.
Учитывая все это, в 1980 г. Ж. М. Гузеевым была написана монография
«Основы карачаево-балкарской орфографии», где впервые исследуются на
материале карачаево-балкарского языка многие нерешенные теоретические
проблемы правописания и принципы орфографии.
На основе этого труда в 1991 г. И. Х. Ахматов и Ж. М. Гузеев составил
новый свод орфографических правил, в котором учтены недостатки предыдущих
сводов: 1) унифицированы вариантные написания типа таякъ / тыякъ «палка»,
гаммеш / геммеш «буйвол», къоншу / хоншу «совед» и др.; 2) там, где можно,
сохранен морфологический принцип написания слов: боюну (вм. бойну) «его
(ее) шея», ауузунда (вм. аузунда) «во рту его (ее)», бурунунг (вм. бурнунг) «твой
нос», уллуаякъ (вм. уллаякъ) «большеногий», жетиайлыкъ (вм. жетайлыкъ)
«семимесячный» и др.; 3) несвойственные для карачаево-балкарского (вообще
тюркского) языка сочетания согласных разряжены гласными: чапыракъ (вм.
чапракъ) «лист (растения)», тебире- (вм. тебре-) «рогаться, отправляться, на-
правляться (куда-либо)», эбизе (вм. эбзе) «сван», эмилик (вм. эмлик) «необъез-
женный, необученный», къымыжа (вм. къымжа) «голый», тамычы (вм. тамчы)
«капля» и др.; 4) учтено семантическое разграничение написания топонимов:
Къара суу (река) и Къара-Суу (село), Минги тау (гора) и Минги-Тау (журнал)
и др.; 5) отграничено написание сложных частиц, союзов и наречий с частицей
(или союзом) да: ср. чыртда «совсем, совершенно» и къурт да «и червь», эмда
«и», сен да «и ты», къуруда «всегда» и толу да «и полный» и др.; 6) компоненты
личных имен принято писать через дефис: Хажи-Осман, Хажи-Къасым и др.,
так как слитное написание компонентов таких имен приводит к их искажению,
потому что подчиняются произношению: Хажосман, Хажкъасым (хажи >
хаж); 7) в свод введены новые разделы, посвященные написанию русских,
арабских, персидских и иных заимствований, грамматических форм глаголов,
числительных, местоимений, частиц и союзов и др.
Для создания более совершенных правил правописания следует определить
те принципы орфографии, на основе которых должны выработаться эти правила.
Орфографические принципы определяют выбор одного написания там,
где есть орфограммы, т. е. там, где возможны разные написания одного слова.
В большинстве орфографий тюркских языков (азербайджанской, гагаузской,
казахской, каракалпакской, карачаево-балкарской, киргизской, кумыкской, но-
гайской, тувинской, уйгурской, хакасской) утверждается, что основным прин-
ципом письма является фонетико-морфологический, в некоторых (алтайской,
башкирской, крымско-татарской, татарской, якутской) – фонетический. Лишь
составители узбекской и туркменской орфографий предлагают брать за основу
письма морфологический принцип, который, по их мнению, смог бы устранить
многие трудности в правописании [Азимов, 1959], что, с нашей точки зрения,
вполне справедливо.
Впервые принципы карачаево-балкарской орфографии были разработаны

У. Д. Алиевым в его статье «О принципах составления карачаево-балкарской
грамматики» [Алиев, 1928: 129–135]. Основным принципом карачаево-балкар-
ской орфографии, как отмечает У. Д. Алиев, является фонетический принцип,
т.е. народный язык со всеми его фонетическими особенностями, вошедшими
в обиход масс [Там же: 132]. В некоторых случаях он предлагает руководство-
ваться морфологическим принципом.
Составители правил орфографии 1969 г. А. Ю. Бозиев и М. Т. Жабоев выде-
ляют фонетический, морфологический, исторический и графический принципы
[МТО 1970: 4]. А. Ж. Будаев морфологический принцип предлагает заменить
фонематическим и вводит новый, дифференцированный, принцип [Будаев,
1975: 50].
Кроме того, составители орфографии карачаево-балкарского языка, следуя
традициям орфографий тюркских языков, без обоснования утверждают, что
«карачаево-балкарское правописание базируется на фонетико-морфологическом
принципе [Бозиев, 1973: 138].
Много внимания в своих исследованиях принципам карачаево-балкарской
орфографии уделил Ж. М. Гузеев. По его мнению, карачаево-балкарская орфо-
графия должна строиться на морфологическом, фонетическом и традиционном
(историческом) принципах, причем последний проявляется только в написании
новых заимствованных из русского и через русский язык слов: килограмм,
комбайн, киоск, трактор, нефть, лозунг, стрелка, Кавказ и др.
Исследователь установил, что фонетический принцип следует сохранить
лишь в некоторых случаях: 1) при присоединении аффикса с начальным ч к
существительным с конечным ч: агъач «дерево» – агъашчыкъ «деревяшка», эгеч
«сестра» – эгешча «как сестра» и др.; 2) в сложных наречиях и числительных:
бюгюн «сегодня» (бу «этот, эта, это» + кюн «день»), бюгече «этой ночью» (бу
«этот, эта, это» + кече «ночь»), быйыл «в этом году» (бу «этот, эта, это» + жыл
«год»), сексан «восемьдесят» (секкис > сегиз «восемь» + он «десять») и др.;
3) при употреблении личных местоимений мен «я», сен «ты» в дательном па-
деже (манга [манг: а] «мне», санга [санг: а] «тебе»), лично-указательных ол «он
(она)» – ала «они»; 5) при прибавлении притяжательных аффиксов, а также с
начальным гласным к существительным и прилагательным, оканчивающимся
на один из согласных к, къ, п: китап «книга» – китабым «моя книга», кёлек
«рубашка» – кёлеги «его (ее) рубашка», акъ «белый» – агъар- «белеть», букъ-
«прятаться» – бугъумуч «прятки», жек- «запрягать, закладывать (лошадь)» –
жегил- «запрягаться, быть запряженным» и др.; 6) при написании старых за-
имствований: зыраф (вм. эсраф) «мотовство», жамауат (вм. жамаат) «народ»,
тюрме (вм. тюрьма), бурус (вм. брус), машок (вм. мешок) и др.
По свидетельству Ж. М. Гузеева, эти случаи составляют не более 2% [Гу-
зеев, 1980: 22].
Ряд исследователей карачаево-балкарского языка считает, что фонетический
принцип написания слов очень лёгкий [Суюнчев, 1978: 166]. Однако это не так,
он труден, потому что в большинстве случаев произношение не имеет единства

[Гузеев, 1980: 16], «произношение… зависит от обстановки, в которой люди
разговаривают, от собеседника» [Букчина, и др. 1969: 47].
Это означает, что «при фонетическом принципе не достигается орфогра-
фической правильности, которая состоит именно в единообразии» [Гузеев,
1980: 17].
К тому же этот принцип может искажать смысл слов (ср. эзсин- [эссин-]
«пусть он (она) перетирает» и эссин- «зевать», ачсын- [ашсын-] «пусть от-
крывает» и ашсын- «одобрять пищу») и разрушить их (кюшлю вм. кючлю
«сильный», «мощный», «крепкий, острый (на вкус)»); кёссюз вм. кёзсюз «без-
глазый»; слов кюш, кес нет в данном языке).
Единообразное написание морфем в разных фонетических условиях, которое
является «не самоцелью, а средством достижения единства в написании слов»
[Ветвицкий и др. 1974: 86] достигается лишь при морфологическом принципе
орфографии: такъгъан [такъ-къан] «связка (напр. кукурузных початков)»,
жалгъан «искусственный»; ал-да «впереди», арт-да [арт-та] «позади»; кюч-лю
[кюш-лю], кючюм «моя сила»; аз-чыкъ [ас-чыкъ] «немножечко, чуть-чуть, ка-
пельку», аз-дан «чуть было», аз-сын [ас-сын] «пусть похудеет» и др.
Поэтому этот принцип является основным в написании слов карачаево-
балкарского языка. Написания, соответствующие ему, составляют около 98%
[Гузеев, 1980: 28].
9 Заказ № 261
130
Гл а в а 2
ЛЕКСИКОЛОГИЯ. ФРАЗЕОЛОГИЯ. ЛЕКСИКОГРАФИЯ

2.1. Лексикология
Лексикология изучает словарный состав в его современном состоянии и

историческом развитии. Отдел лексикологии в курсе карачаево-балкарского
языка освещает современную словарную систему нашей речи, историческая
лексикология – ее формирование и обогащение в связи с историей носителей
этого языка.
Объектом изучения в лексикологии являются, прежде всего, слова. Слова
изучаются не только в лексикологии, но и в морфологии и словообразовании.
Однако если в морфологии и словообразовании слова оказываются средством
для изучения грамматического строя и словообразовательных моделей и правил
языка, то в лексикологии слова изучаются для познания самих слов, словарного
состава языка как такового.
В лексикологии слова изучаются с точки зрения:
1) их смыслового значения,
2) места в общей системе лексики,
3) происхождения,
4) употребительности,
5) сферы применения в процессе общения,
6) их экспрессивно-стилистического характера.
Так как лексика в том или ином языке является не простой суммой слов, а
определенной системой соотносительных и взаимосвязанных фактов, то лекси-
кология предстает перед нами наукой не об отдельных словах, а о лексической
системе языка в целом.
Знакомство с лексической системой карачаево-балкарского языка позво-
ляет нам глубоко проникнуть в сложную и многообразную жизнь слов, узнать
основные типы лексических значений слов и их структурно-семантические
разряды, иметь представление о наиболее важных стилистических пластах
слов, узнать их происхождение.
Изучая словарный состав карачаево-балкарского языка, мы узнаем, на-
пример, что слова находятся между собой в синонимических, вариантных, омо-
нимических и антонимических отношениях, что многие ранее существовавшие
в карачаево-балкарском языке слова исчезли из него, что среди употребляемых
нами слов есть исконно карачаево-балкарские и заимствованные, и такие, ко-
торые употребляются лишь в определенном стиле речи и др.
ЛЕКСИКОЛОГИЯ 131
Таким образом, лексикология в качестве раздела курса современного ка-

рачаево-балкарского языка дает, прежде всего, синхронную характеристику
лексики как системы.
Это позволяет не только познакомиться с основными теоретическими во-
просами лексикологии, но и во многом способствует овладению нормами лите-
ратурного словоупотребления. Знание литературных норм словоупотребления
позволяет избежать многочисленных и разнообразных ошибок, встречающихся
в речевой практике, дает возможность правильно и четко, ярко и доходчиво
выражать свои мысли.
Ни фонетика, ни грамматика языка не могут показать нам условия жизни
народа так полно, как лексика. В силу этого на всех этапах развития языкознания
большое место уделялось составлению словарей, изучению лексического со-
става языка. В этом плане не является исключением и тюркское языкознание.
По своему составу лексика современного карачаево-балкарского языка пред-
ставляет собой сложную систему, состоящую из разных по значению и проис-
хождению, по сфере употребления и стилистической окрашенности групп слов.
Одним из основных разрядов карачаево-балкарской лексикологии является
семасиология. Она изучает вопросы, связанные со значением слова: много-
значность, вопросы вариантности слов, омонимии, синонимии, паронимии и
антонимии.
Кроме того, в лексикологии изучаются слова с точки зрения их места в
общей системе лексики.
Исследуя лексику с точки зрения ее происхождения, карачаево-балкарская
лексикология выявляет общетюркские исконные и заимствованные слова, а
также карачаево-балкарские и монгольские параллели, что не безынтересно
как для сторонников алтайской теории, так и для не признающих ее, так как
карачаево-балкарский язык на протяжении многих веков развивался в условиях
почти полной изоляции от монгольских и тюркских языков, что исключает
возможность позднейших монгольских заимствований.
Лексикология обращает внимание на стилистическую неоднородность
карачаево-балкарского языка. Одни слова являются нейтральными по стилю
(адам «человек», кёз «глаз»), другие – грубоватыми и вульгарными (буштукъла-
«жрать», жанша- «болтать»), третьи – книжными, официальными или торже-
ственными (махтау «слава», азатлыкъ «свобода»).
В курсе лексикологии изучается этимология – наука, исследующая проис-
хождение слова. С лексикой тесно связана лексикография – наука о словарях.
Таким образом, предметом лексикологии является словарный состав языка –
внутренне организованная (не просто суммарная) совокупность лексических
единиц, связанных между собой определенными, относительно устойчивыми
отношениями, функционирующими и развивающимися по определенным,
свойственным данному языку законам.
9*
132 ЛЕКСИКОЛОГИЯ. ФРАЗЕОЛОГИЯ. ЛЕКСИКОГРАФИЯ
2.1.2. Семантическая структура слова

2.1.2.1. Слово как основная единица лексической системы
карачаево-балкарского языка
В карачаево-балкарском языке, и прежде всего в богатейших его словарных

запасах, воплощены процессы и результаты познавательной деятельности че-
ловека, отражено развитие культуры народа, его искусства. Являясь основным
средством лексической системы, слова и сами по себе, и в соединении друг
с другом передают накопленные из поколения в поколение трудовые навыки,
понятия, культурно-исторические ценности. А это служит одним из важнейших
условий существования человека в обществе, позволяет постоянно совершен-
ствовать производство как основу жизни общества, развивать науку и культуру,
систему образования и др.
По своей лингвистической природе слово – сложная, многомерная, разно-
плановая единица языка. Уже при первой попытке аналитически осмыслить
слово становится очевидным присущий ему дихотомизм: с одной стороны,–
материальное звуковое оформление, с другой, – одинаково понимаемый носи-
телями языка, общественно закрепленный за словом смысл.
Однако определять слова только как языковой элемент, состоящий из ряда
звуков, обозначающее то или иное понятие, – значит, изолировать его от системы
языка в целом. Учитывая сложность и многоплановость структуры слова, со-
временные исследователи при его характеристике используют так называемый
многоаспектный тип анализа, т.е. указывают на сумму самых разных языковых
признаков: его фонетическую оформленность, лексико-семантическую значи-
мость, способность выражать понятие (у слов знаменательных), идиоматич-
ность, отнесенность к тем или иным частям речи.
Наша речь состоит из комплекса слов. Слово воспринимается нами, внешне,
прежде всего, как звук или группа звуков. Однако не всякая группа звуков будет
словом. Например, если взять такие сочетания звуков, как баш и паш, то в
карачаево-балкарском языке первое из них является словом, потому что имеет
значение («голова»), а второе, хотя и оформлено по законам языка, не имеет
значения, оно остается лишь комплексом звуков и не становится словом. Сле-
довательно, не всякий комплекс звуков является словом, а лишь тот, который
в данном языке имеет определенное значение.
Являясь основным элементом языка, слово изучается в разных разделах
языкознания: в фонетике, фонологии, морфологии, словообразовании и син-
таксисе. Предметом изучения лексикологии прежде всего является смысловая
структура слова.
Например, с точки зрения грамматики слово жарашыулу – это имя прилага-
тельное качественное, производное, в положительной степени, определенным
образом членится на основу и аффиксы, образовано от глагола жараш- «ми-
риться».
Лексикология, уже установив, прежде всего прямое значение слова жа-

рашыулу «приличный, опрятный» (жарашыулу кийим «опрятная одежда»),
отмечает, что у него есть и другие значения: «гармоничный, гибкий» (жара-
шыулу политика «гибкая политика»), «мирный, уживчивый, покладистый»
(жарашыулу адам «покладистый человек»).
Лексикология также выясняет, что слово жарашыулу происходит от обще-
тюркского корня йара- (жара)- «годиться, быть пригодным», «нравиться»,
«быть способным».
При исследовании семантики различных слов разграничиваются грамма-
тические и лексические значения.
В отличие от грамматических значений, общих для больших групп слов и
выраженных формально, лексические значения индивидуальны, поэтому их
исследование представляет наибольшие трудности. Тем не менее в значениях
отдельных слов могут быть обнаружены общие смысловые элементы (на-
пример, для глаголов бар- «идти», чап- «бежать», жюз- «плавать», уч- «ле-
тать» и др. общим элементом является значение «двигаться, перемещаться в
пространстве»), что делает возможным их сопоставление и выделение у них
различительных признаков (например, у указанных глаголов – это способ пере-
движения).
Разграничение лексических и грамматических значений не должно пони-
маться как их противопоставленность в слове. Лексическое значение всегда
опирается на грамматическое (более общее, классифицирующее) значение.
Основная функция слова в языке – назывная (номинативная), так как слова
дают названия предметов окружающей нас действительности.
Слова способны называть не только такие предметы, которые можно уви-
деть, потрогать, ощутить на вкус и др., но и такие явления действительности,
которые нельзя ощутить с помощью органов чувств, значит, они бывают кон-
кретные (юй «дом», тау «гора» и др.) и абстрактные (къууанч «радость», махтау
«слава», ёхтемлик «гордость», къоркъакълыкъ «трусость» и др.) понятия.
Для лексикологии важно, что слово способно называть не только данный,
конкретный, непосредственно в этот момент ощущаемый предмет, но и понятие.
Без такого абстрагирования не было бы человеческого мышления, а без способ-
ности слова называть понятия не было бы и самого языка. Способность слова
называть понятие дает возможность обходиться при общении сравнительно
небольшим запасом лексики.
Так, чтобы из множества человеческих индивидов назвать любого, мы
пользуемся одним словом адам; деревья любой высоты и формы мы называем
словом терек и др.
Однако не всякое слово выражает понятие. Не называют понятий, например,
союзы, частицы, междометия, послелоги, местоимения и собственные имена.
Как уже было отмечено, слово – единица с многообразными характерными
признаками и разнообразными языковыми связями, т. е. оно соотносится с
разными уровнями языка: фонетическим, словообразовательным, морфоло-
гическим и синтаксическим.
С одними уровнями связь слова выражена четко, последовательно двусто-

ронне (например, со словообразованием), с другими не совсем четко (например,
с морфологией). Итак, будучи связанным с разными уровнями языка, слово
скрепляет, цементирует общеязыковую системность.
Однако оно является основой и самостоятельной лексико-семантической
системы как внутреннего организованного единства, элементы которого, по-
стоянно взаимодействуя друг с другом, в то же время закономерно связаны
определенными более или менее устойчивыми отношениями.
В понятие системности лексики включены два взаимообусловленных ха-
рактерных признака этого уровня: во-первых, лексическая система как набор
словарных единиц (слов и оборотов, являющихся назывными средствами), во-
вторых, лексическая система как форма организации этих единиц и способы их
взаимодействия. Группы, в которые по семантическим признакам объединяются
слова, могут быть выделены на разной основе:
1) нелингвистической, примером чего является деление лексики на тема-
тические классы;
2) собственно лингвистической. Например, традиционное распределение
слов по частям речи основано на сходстве лексико-семантичеcких и формально-
грамматических признаков;
3) на этой основе построено, например, выделение групп слов, которые,
кроме называния предмета, или денотата сообщают ему добавочную оценку,
т.е. обладают дополнительной эмоционально-экспрессивной окраской, или
коннотацией. Примером может служить объединение слов с оттенком торже-
ственности или шутливой, фамильярно-сниженной окраской и др.
2.1.2.2. Структура значений многозначного слова

2.1.2.2.1. Лексическое значение слова и его компоненты
Под лексическим значением слова многие лингвисты понимают соотне-

сенность слова с каким-либо явлением объективной действительности, закре-
пленную в сознании говорящего общественно-языковой практикой [Виноградов,
1953: 10; Смирницкий, 1955: 89; Ахманова, 1969: 160;161; Розенталь, Теленкова,
1976: 113; Шевченко, 1979: 123 и др.]. Однако большинство современных лек-
сикологов считает, что данный признак является лишь основой семантической
структуры слова, одним из обязательных компонентов ее [Шмелев, 1977: 58;
Фомина, 1978: 24; 1990: 30; Котелова, 1975: 7; Шанский, Иванов, 1981: 14],
что в состав значения слова входит еще эмоционально-экспрессивная оценка.
Однако языковые факты говорят о том, что предметно-вещественный и
эмоционально-экспрессивный элементы в языке сосуществуют относительно
независимо друг от друга. Правда, они «не равноценны в структуре лексического
значения; первая занимает главенствующее положение» [Туркина, 1977: 186].
В любом языке имеются слова, в значении которых эмоционально-экспрес-
сивный оттенок закреплен его структурой. К ним относятся, например, слова
типа карачаево-балкарских тюлкю «лиса», буштукъла- «уплетать», жаным

«душа моя» и др., которые не только называют соответствующее понятие, но
и способны выражать чувства говорящего, отношение его к обозначаемому по-
нятию (денотату). Являясь закрепленным элементом семантической структуры
слова, эмоционально-экспрессивная окраска в слове выражается различно:
1) переносным или прямым лексическим значением слова без каких-либо до-
полнительных формальных признаков, например: жилян «змея», эшек «осёл»,
фасыкъ «негодяй», сирел- «стоять (без дела), бездействовать», гая «харя», къанич
«жестокий, безжалостный (человек)», къангкъай- «протянуть ноги, умереть»
и др.; 2) с помощью аффиксов субъективной оценки, т.е. грамматической формой
слова, например, жашчыкь «мальчик», къызчыкъ «девочка», ариучукъ «краси-
венькая», аначыкъ «маменька», атачыкъ «папенька», къозучукъ «ягненочек»,
кирли «грязнуля», къызукку (балк.) «женоподобный, женственный», къаракъай
«чересчур черный (о человеке)», наным «милый мой» и др.
Учитывая, что анализ зависимости смысловых компонентов слова опре-
деляется отношением между значением слова и понятием, для определения
лексического значения слова важно уточнить его соотношение с понятием.
В лингвистике лексическое значение слов сопоставляется с философской кате-
горией понятия. При этом «одни ученые отождествляют понятие с лексическим
значением слова, другие отрицают их связь» [Гак, 1990: 261]. Те, которые от-
рицают связь между понятием и лексическим значением слова, считают, что
при лингвистическом определении значения слова нельзя выходить за рамки
языка. Однако при определении лексического значения слова невозможно
ограничиться собственно языковыми моментами, такими, как сочетаемость
и соотношение данного слова с другими. Объясняется это тем, что основное
назначение слова – называть предметы и явления. Если бы мы при опреде-
лении значения слова ограничились только языковыми моментами, то, как это
удачно выразил Д. Н. Шмелёв, «...очутились бы перед «уравнением со всеми
неизвестными», так как, определяя значение одного слова из его возможных
сочетаний с другими словами, мы и значения этих других слов должны были
бы определить их возможными сочетаниями с еще какими-то словами и др.,
т.е. определять одни величины другими, еще не определенными величинами»
[Шмелёв, 1977: 56].
О связи между словом (естественно, и его значением) и понятием говорит
такой факт: слово непосредственно связано с представлениями о реальной дей-
ствительности; эти представления впоследствии становятся основой понятий,
называемых при помощи слов. В основе значения каждого знаменательного
слова лежит именно понятие, содержащее общие существенные признаки
какого-то отрезка действительности.
Если учесть, что значение слова, помимо основного компонента, включает
в себя еще оценочный и ряд других компонентов, то следует признать, что
оно шире понятия. С другой же стороны, значение уже понятия: в научном
понятии отражены общие и существенные признаки предметов и явлений,
а в значении – только их отличительные, основные признаки. Эти, признаки

предмета и составляют лексическое значение слова, и их «достаточно для его
опознания и для правильного употребления его имени» [Кацнельсон, 1965: 19].
Значение – это тот минимум признаков понятия, который необходим и доста-
точен для опознания и понимания слова [Новиков и др., 1987: 14].
Однако некоторые лингвисты слишком сужают значение понятия «от-
личительные (или основные) признаки предметов и явлений» и предлагают
такие толкования, как «род кустарника», «деталь машины» [Щерба, 1974:
280]. В таких определениях значений слов не указываются основные признаки
предметов, которые бы позволили отличить одну деталь машины от другой,
одно растение от другого. Когда в толковании не приводятся отличительные
признаки предмета или явления, «толкование теряет всякий смысл» [Сороко-
летов, 1962: 26].
Таким образом, несмотря на то, что понятие и значение принадлежат к
разным наукам (понятие – к логике, значение – к лингвистике), они соотно-
сительные и во многом однородные категории. Различие их в том, что одно и
то же явление рассматривается с разных сторон (под углом зрения логики и
языка) и поэтому с различной степенью глубины.
Учитывающим все аспекты значения слова, характер отношения значения
к обозначаемому словом предмету, а также соотношение значения с понятием
представляется лишь определение значения слова, предложенное М. И. Фо-
миной: «Лексическое значение слова – это не только его непосредственная
(или опосредованная) соотнесенность с отображаемым конкретным (или аб-
страктным) предметом. В значении слова отражены и общие предметно-ло-
гические связи, и отношения с лексическими значениями других слов данной
(или близкой) лексической парадигмы, и границы лексической сочетаемости,
и характер лексико-грамматической отнесенности... и присущие слову эмоци-
онально-экспрессивные свойства» [Фомина, 1990: 30].
Лексическое значение слова – сложная структура, определяемая общими
свойствами слова как знака: его семантикой, прагматикой, синтактикой. Данное
понятие включает сигнификативный, денотативный, коннотативный, парадигма-
тический и синтагматический компоненты и определяется многими факторами.
В собственно семантическом смысле в структуре лексического значения слова
выделяются два компонента: сигнификативный и денотативный.
Ядром лексического значения слова является его сигнификативный (по-
знавательно-обобщающий) компонент [Гак, 1990: 262]. Сигнификат – это
совокупность тех признаков предмета и явления, которые существенны для
их правильного именования данным словом в системе данного языка. Сигни-
фикативный компонент представляет основное языковое содержание слова,
так как в нем выражается отражение объективной действительности. Этот
компонент значения определяется «тем, что из содержания понятия выбираются
те опознавательные признаки, с помощью которых одна лексическая единица
отличается по своему содержанию от других» [Новиков и др., 1987: 16]. По-
скольку в словарях он демонстрируется в виде толкований, думается, что его

можно назвать собственно семантическим значением слова.
Сигнификативный компонент значения закрепляет в слове результаты по-
знавательно-обобщающей деятельности и «...может не только изменять лексиче-
ские значения слов, но и порождать у данного слова новые значения, становясь
источником полисемии (многозначности) слова» [Дудников, 1990: 61].
Лексикологи отмечают интернациональность, т. е. характерность для слов
каждого языка, сигнификативного компонента лексического значения слова
[Прохорова, 1980: 3]. Однако это не означает, что сигнификат не имеет нацио-
нальной специфики. Национальная специфика выражается в объеме значения
слов, называющих аналогичные понятия в разных языках. Например, словам
русского языка щека (боковая часть лица от скулы до нижней челюсти) и че-
люсть (лицевая кость, в которой укреплены зубы) в карачаево-балкарском
соответствует одно слово жаякъ сущ. 1. Щека; 2. Челюсть. Словам карачаево-
балкарского языка жаулукъ «шаль (большой вязаный или тканый платок)»
и къол жаулукъ «носовой платок (платок, предназначенный для сморкания,
вытирания носа, рта, лица)» в русском соответствует слово платок (предмет
одежды, кусок ткани, обычно квадратный, или вязаное, трикотажное изделие
такой формы). Из этих примеров видно, что одно слово в одном языке называет
одно понятие, а в другом – два понятия.
В одном языке понятие называется простым словом, а в другом оно может
называться сочетанием слов, сложным или парным словом. Так, понятие «сорная
луговая, обычно придорожная, трава с мелкими цветками, собранными в колос»
выражает в русском языке слово подорожник, а в карачаево-балкарском – ит-
тили-чапыракъ (букв. «лист собачьего языка»). В карачаево-балкарском языке
нет слова, подобного слову прохожий, поэтому для передачи понятия «идущий
куда-либо мимо кого-, чего-либо» используется парное слово ётген-сётген.
Приведенные примеры свидетельствуют о том, что «каждый язык по-своему
членит явления действительности» [Там же: 3]. В этих примерах отражение
национальной специфики слова сигнификатом выражено в различии внешней
формы слова. Но оно может выражаться и в различии внутренней формы слова.
Например, в парах слов акъ ётмек «белый хлеб» (карач.-балк.) и белый хлеб
(русск.), чыгырбаш къуш «гриф белоголовый» (карач.-балк.) и гриф белого-
ловый (русск.) в основу называния легли различные признаки: в первой паре
в карачаево-балкарском языке – цвет, в русском – качество (пшеничный хлеб
из высоких сортов муки), во второй паре в карачаево-балкарском языке – от-
сутствие волос (чыгыр баш «лысая голова»), в русском – цвет.
Сигнификативный компонент значения слова тесно связан с явлениями
денотации и коннотации. Денотация – это понятийное ядро значения, т. е. объ-
ективный компонент смысла, абстрагированный от семантико-стилистической
или эмоционально-экспрессивной оценки. Денотативное значение – это пред-
метное значение лексической единицы. Оно определяется через отношение
слова к конкретному предмету. Денотацией обладают, как правило, имена
существительные, обозначающие конкретный предмет или явление, а также

другие слова, «выполняющие номинативную функцию в аспекте «чистого»
названия реальной сущности предмета, явления» [Дудников, 1990: 62].
Коннотация – эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска слова.
Она дополняет денотативное значение слова и придает ему экспрессивную
окраску. Следовательно, это дополнительное содержание слова, которое на-
кладывается на его семантику.
Узуальное коннотативное значение обычно передается различными аффик-
сами, звукоподражаниями, экспрессивно окрашенными словами. Например, в
слове урлака (балк.) «ворюга» денотативное значение – «вор», а коннотативное
значение передается аффиксом -ка, имеющим экспрессивную окраску презрения
и усиливающим оттенок просторечности. В словах хамхот «морда (человека)»,
гая «харя» – коннотация отрицательной экспрессивно-эмоциональной оценки,
которая заложена в самих корнях.
В 80–90-е гг. ХХ в. лингвисты стали уделять повышенное внимание конно-
тации и денотации. Предпринята попытка выделения и группировки коннотаций
[Филиппов, Шанский, 1981: 26–30; Говердовский, 1985: № 2; Дудников, 1990:
62–64]. Например, выделяются коннотации ироничности, эвфемистичности,
жаргонности, разговорности, диалектности, положительной оценки, отрица-
тельной оценки и другие.
Примеры:
ироничность: Бригадир жыйынны артындан созулуп баргъан Назирни
кьатына жууукъ барды да: – Берчи, гашиперт чалгъынгы, мен да бир эки тар-
тайым, – деди (газ. «Заман») «Бригадир подошёл близко к Назиру, который еле
шел за группой, и сказал: – Дайка, косарь (букв. «косящий в день один гектар»)
косу, и я немного покошу»;
эвфемистичность: Ол насыпсызны да атайтмаздан ауругъан хапары
барды (журн. «Минги-Тау») «Говорят, что этот горемычный болен атайтмазом
(раком)»;
разговорность: Аракъычы юйню къонагъы къурумаз (погов.) «В доме
пьющих гости не переводятся»;
диалектность: Аминат гефхин къыйыры бла бетин сыйпады (Ёзденланы А.)
«Аминат вытерла лицо краем фартука»;
жаргонность: Бу жол а бизни футболчуларыбыз кючлю ойнагъандыла (газ.
«Къарачай») «А в этот раз наши футболисты здорово играли».
Коннотация, с одной стороны, является автономным, самостоятельным
компонентом значения слова. Она может присутствовать в слове как семанти-
ческий «довесок» его денотации. С другой стороны, слова могут обходиться
и без этого «довеска». Например, слова ата «отец», ана «мать» имеют дено-
тативное значение. При прибавлении к ним аффикса -чыкъ они приобретают
коннотацию, которая выражается в оттенке ласкательности: атачыкъ «па-
пенька», аначыкъ «маменька». Каждое слово обладает денотацией, ибо это
его собственное содержание. Коннотацию же большинство слов не имеет, это
дополнение к собственному содержанию слова, следовательно, подчиненный

ему компонент. Всё это говорит о связи коннотации с денотативным значением
слова. Факты карачаево-балкарского языка свидетельствуют о том, что эта связь
имеет определенную закономерность.
Например, однокоренные слова в подавляющем большинстве случаев имеют
одну коннотацию. Так, однокоренные имена существительные батыр «богатырь,
храбрец», батырлыкъ «храбрость, мужественность, отважность», батырлан-
«храбриться, смелеть», батырсын- «возомнить себя храбрым, богатырем,
отважным, мужественным» объединены общей коннотацией возвышенности,
торжественности.
Не все компоненты содержания слова играют одинаковую роль в его суще-
ствовании. Один из них является самым важным, а остальные играют второсте-
пенную роль. Соотношение их, т. е. основного и второстепенных компонентов
значения, определяет тип лексического значения слова.
Для установления типов денотативных значений слова требуется: 1) из-
учение исторического изменения значения слова, 2) установление объясни-
мости – необъяснимости значения через другие значения, 3) выявление широты
употребления слова в том или другом значении, 4) определение традицион-
ности – нетрадиционности значения.
Исходя из того, какой из этих параметров лежит в основе сопоставления
семантики слов, В. В. Виноградов выделил следующие лексические значения
слов: 1) прямые и переносные, 2) основные и производные, 3) прямые номи-
нативные и экспрессивно-синонимические, 4) синтаксически свободные и не-
свободные: а) фразеологически связанные и б) конструктивно обусловленные.
В дальнейшем данная классификация значений слов развивалась и уточня-
лась в исследованиях ведущих лексикологов-русистов, которые высказывают
новые соображения, несколько отличные от виноградовской классификации.
Наиболее приемлемой из них в отношении к тюркским языкам представля-
ется классификация, предложенная М. И. Фоминой. Согласно ей, лексические
значения слов следует различать по следующим параметрам: 1) по характеру
связи их с объективной действительностью, 2) по степени их семантической
мотивированности, 3) по степени их лексической сочетаемости и 4) по характеру
выполняемых ими назывных функций [Фомина, 1978: 29–36; 1990: 36–44]. По
первому параметру выделяются прямое и переносное, по второму – непроизво-
дное и производное, по третьему – свободное и несвободное, по четвертому –
номинативное и экспрессивно-синонимическое значения.
2.1.2.2.2. Основные типы лексических значений слова
Прямое и переносное значения. Прямое значение отражает предмет прямо,

непосредственно, минуя участия других значений того же слова, например:
баш «голова» – часть тела человека и животных выше шеи, аякъ «стопа ноги,
ступня» – часть ноги от щиколотки вниз, опирающаяся на землю ступней; дауур

«шум, гам, галдёж» – беспорядочный гул голосов, крик, шум.
Переносное значение отражает предмет не прямо, а косвенно, т. е. при
участии других значений того же слова. Оно возникает в результате переноса
названий с одного предмета на другой по сходству или по смежности, например:
баш (перен.) 3. «ум, рассудок» – то, что отличает человека от других животных,
способность человека мыслить; 7. железный конец (напр. топора, молотка);
аякъ 3. «ножка» – опора, стойка (мебели, утвари и т.п.), дауур 2. «конфликт» –
столкновение, серьезное разногласие, спор, скандал.
Непроизводное и производное значения. Такие значения можно устано-
вить, изучая исторические изменения семантики слова. Непроизводное значение
слова – это первоначальное, исконное значение его, а производное – такое,
которое возникло позднее, обычно на базе непроизводного, первоначального,
исконного. Непроизводное значение не мотивируется, потому что оно пер-
вичное. Производное значение мотивируется первичным, исконным значением,
поэтому его называют вторичным.
Непроизводное (немотивированное) и производное (мотивированное) зна-
чения имеют как однозначные, так и многозначные слова. Значения произ-
водных слов мотивируются прямым значением или прямым и переносным
(переносными) значениями непроизводных слов. Например, значения слов аша
«кушать» – есть, принимать пищу, ашам «аппетит» – желание есть, ашамлы
«прожорливый» – способный очень много есть, ашлау «поднос» – специ-
альная доска для передачи посуды и подачи еды на стол, ашсын- одобрить пищу,
ашамлы – любящий поесть, имеющий аппетит к еде, ашамсыз – не имеющий
аппетита к еде, страдающий плохим аппетитом мотивированы прямым значе-
нием слова аш «пища, еда»; значения слов жерлеш «земляк», жерлешдир- «се-
лить кого, заселять что кем», жерсин- «осваиваться с новой обстановкой, средой
(о человеке)», жерсиз «безземельный», жерчилик «земледелие» мотивируются
значением слова жер «земля», «почва», «грунт», «место». Это видно в толко-
вании значений данных слов: жерлеш – уроженец одной с кем-либо местности,
жерлешдир- – предоставлять места для жительства в незанятых помещениях,
незанятом месте, жерсиз – не имеющий земли для ведения сельского хозяйства,
жерчилик – отрасль народного хозяйства – возделывание, обработка земли с
целью выращивания сельскохозяйственных растений.
Значения слов жерсиз, жерчилик мотивированы прямым значением слова
жер (т. е. «земля»), а значения слов жерлеш, жерлешдир- – его переносным
значением (т. е. «место»).
Характер мотивированности производных значений довольно сложный.
У слова все значения могут быть мотивированными, если оно само произ-
водное. При этом могут мотивироваться эти значения одним или разными
значениями другого, мотивирующего слова. Например, значения слова тузлу
1. «соленый» – содержащий в себе соль; 2. «пересоленный» – имеющий соли
больше, чем нужно, мотивированы прямым значением слова туз 1. «соль», а у
слова тузсуз 1. прямые значения «несоленый, недосоленный» – не имеющий

или недостаточно имеющий соли, 2. «пресный» – лишенный определенного
характерного вкуса вследствие отсутствия или небольшого количества соли –
мотивированы прямым значением слова туз 1. «соль», значение 3. «бессмыс-
ленный» – его переносным значением «смысл».
У одних слов все производные значения мотивируются их прямыми значе-
ниями. Например, в слове бурун второе-пятое значения мотивируются первым:
бурун 1. «нос» – орган обоняния; 2. «кончик чего-либо»; 3. «клюв» – роговое
двустворчатое окончание рта у птиц и некоторых других животных; 4. «нос
(напр. лодки)» – передняя часть лодки, судна, самолета и т.п.; 5. «носок (напр.
обуви)» – передний конец обуви или чулка. У других слов одни производные
значения мотивируются прямым, а другие – друг другом. Например, в слове
баш, с одной стороны, все производные значения мотивируются его прямым
значением «голова», а с другой стороны, мотивированность переносных зна-
чений семантически связана между собой: переносное значение «3. ум, рас-
судок» мотивировано переносным значением «2. человек, душа», переносное
значение «4. глава, предводитель» – переносным значением «3. ум, рассудок»,
переносное значение «супруг, муж» – переносным значением «4. глава, руко-
водитель».
Свободное и несвободное значения. То, что значение слова зависит от тех
контекстов, в которых оно выступает, никем из лингвистов не оспаривается.
Например, слово сан в словосочетаниях къурам сан «составное число», бош сан
«простое число» имеет значение «понятие, служащее выражением количества,
при помощи которого производится счёт», в словосочетаниях ишчилени саны
«количество рабочих», къангаланы саны «количество досок» – количество кого-,
чего-либо, в словосочетаниях игилени санында «в числе хороших», келликлени
санында «в числе тех, которые придут (приедут)» – состав, ряд, совокупность
кого-, чего-либо, в терминологических сочетаниях бирлик сан «единственное
число», кёплюк сан «множественное число» – грамматическая категория, вы-
ражающая единичность или множественность.
Этот факт нельзя подвергать сомнению. Однако существование значения
слова вне контекста некоторые исследователи не только ставят под сомнение,
а вообще не признают, считая, что значение всегда обусловлено контекстом.
Например, по мнению Л. Ельмслева, «в абсолютной изоляции ни один знак не
имеет какого-либо значения; любое знаковое значение возникает в контексте,
под которым мы понимаем ситуационный или эксплицитный контекст, не важно,
какой, поскольку в неограниченном или продуктивном тексте (живом языке) мы
всегда можем превратить ситуационный контекст в эксплицитный контекст»
[Ельмслев, 1960: 303; 304].
Большинство лингвистов эту точку зрения не разделяют и в опровержение
ее приводят веские доводы. Например, возражая против мнения Л. Ельмслева,
Д. Н. Шмелёв пишет: «Если слова не имеют собственно лексического значения,
их объединение в тексте может быть только случайным с точки зрения того,
что они обозначают, а, следовательно, не способно и выявить в них вообще

какое-то лексическое содержание» [Шмелёв, 1973: 57].
Признавая в целом существование лексических значений, независимых от
контекста, некоторые лингвисты продолжают идеализировать роль последнего,
предельно ограничивая при этом бесконтекстное, самостоятельное употребление
значений. Они считают, что слово вне контекста обладает только «каркасом»
значения, т. е. общим (или главным) значением, которое и является фактом
языка, а контекстуальные значения его проявляются не на уровне языка, а на
уровне речи, т. е. они представляют якобы окказиональное явление [Новак, 1959
№ 2; Балдингер, 1957: 22 и др.]. Некоторые лексикологи собственно значением
слова считают только его общее значение [Сорокин, 1960: 64].
Большинство исследователей отвергают подобные концепции, так как «они
не учитывают различия между контекстом, представляющим реализацию тех
или иных синтагматических связей слов, диктуемых самой системой, и кон-
текстом как таким объединением слов, которое индивидуально развивает за-
ложенные в значениях возможности» [Шмелёв, 1973: 58]. Например, слово жол
в сочетании с некоторыми словами выражает значение амал «путь» (выход из
положения, возможность). Это обусловлено возможностью слова жол как еди-
ницы языка вступать в сочетания с определенными словами: хыйлалыкъны жолу
«путь жульничества», тюзлюкню жолу «путь истины», тюзетир жол «путь
исправления». Другое значение слова жол «дорога (узкая полоса земли, пред-
назначенная для передвижения, путь сообщения)», т.е. его пространственное
значение, выявляется тоже в контексте: узакъ жол «далёкий путь», асфальт жол
«асфальтированная дорога», хауа жол «воздушный путь», тау жолла «горные
дороги» и т. п. Разница между этими значениями заключается лишь в том, что
«первое в меньшей степени, чем второе, обусловлено парадигматически и в
большей – синтагматически» [Там же: 58]. Например, первое значение слова
жол отчётливо противопоставляется парадигматически таким словам, как тау
«гора», тюз «степь», суу «вода», таш «камень», и входит в синтагматические
связи с широким кругом слов. Другие же значения его, например, указанное
здесь путь «выход из положения, возможность» или еще «направление деятель-
ности, развития кого-, чего-либо» такой чёткой парадигматической противопо-
ставленности лишены, зато «жестко» связаны в текстах с вполне определенным,
ограниченным кругом слов, т. е. строго закреплены синтагматически. Это и
даёт основание считать, что пространственное значение слова жол является
свободным.
Свободные значения имеют место при сочетании относительно широкой
и независимой. Они непосредственно направлены на окружающую действи-
тельность и непосредственно ее отражают. Свободными, например, являются
значения таких слов в карачаево-балкарском языке, как юй «дом», жыр «песня»,
хапар «рассказ» и т.п., которые имеют свободную сочетаемость, ср.: юй «дом»
(ариу «красивый», уллу «большой», эски «старый», жангы «новый», гитче
«маленький», бийик «высокий», алаша «низкий», кирпич «кирпичный», таш
«каменный» и т. п.). Контексты употребления в их основном, прямом, зна-

чении соответствуют связям, отношениям, состояниям и т.п. обозначаемого
в самой действительности. Однако следует отметить, что в логически недо-
пустимом контексте свободные значения не выявляются. Например, слово
юй «дом» не может сочетаться со словами татлы «сладкий», чий «сырой»,
акъыллы «умный», аша- «есть, кушать» и т. п. Это говорит о том, что свобода
лексической сочетаемости слов – понятие не абсолютное, а относительное,
так как «она ограничена предметно-логическими отношениями слов в языке»
[Фомина, 1990: 39].
Итак, «свободным является то значение слова, в котором оно встречается
часто и в сочетании со многими словами, которое определяется предметно-
логически, и которое, прежде всего, возникает в сознании носителя языка при
произнесении слова вне контекста» [Шмелёв, 1990: 382].
Слова имеют и другие значения, которые ограничены в своем употреблении,
выявляются только в сочетании с определенными, немногими словами. Такие
значения принято называть несвободными. От других значений они отличаются
ограниченной сочетаемостью, синтаксической позицией, грамматической кон-
струкцией. В соответствии с этим несвободные значения подразделяются на
фразеологически связанные, синтаксически обусловленные и конструктивно
ограниченные.
Фразеологически связанное значение – это такое лексическое значение,
которое существует или приобретается только в составе фразеологической
единицы или в других устойчивых сочетаниях слов сходного рода. Употре-
бление слов с такими значениями обусловлено не предметно-логическими
отношениями, а закономерностями функционирования самой лексико-семан-
тической системы. В карачаево-балкарском языке такие значения распростра-
нены особенно у глаголов и имен прилагательных, но они характерны и для
имен существительных. Примерами фразеологически связанных слов могут
служить, например, значения имен существительных тюрсге (балк.), тюнке,
гылын, болжар, одал в исследуемом языке, которые не имеют своих прямых
номинативных значений и употребляются соответственно только в сочетании
со словами бир «один», юзюл- «оторваться, оборваться», къуш «орёл», салам
«солома», чапыракъ «лист»: бир тюрсге «одинаково», тюнкеси юзюлдю «обес-
силеть, выбиться из сил», гылын къуш «сова», болжар салам (ист.) «солома
(которую стелили в чабуры)», одал чапыракъ «мать-и-мачеха».
Многие слова выражают свое фразеологически связанное значение в со-
четании с двумя, а иногда и тремя словами. Например, каждое из слов сюрем,
къутургъан, ыстым, ауукъ, армау, жебек употребляется с двумя словами:
эниш сюрем «спуск», ёрю сюрем «подъем», къатели / къатала (карач.) тууар
«разъярённый рогатый скот», къатала къурт (карач.) «личинка овода (в теле
животного)», ыстым кече «восьмая ночь после рождения ребенка», ыстым той
«танцы, веселье в честь восьмой ночи после рождения ребенка», бир ауукъда
«в одно время», ол ауукъда «в то время», армау бол- «растеряться», армау эт-
«привести кого-либо в нерешительность, поколебать кого-либо». В сочетание

с тремя словами могут вступать такие единицы, как бедеу, ырнык: бедеу сырт
«гладкая спина (животного)», бедеу бол- «ожиреть, заплыть жиром», бедеу санла
«тучная фигура», ырнык картоф «прошлогодняя картофелина (оставшаяся в
земле)», ырнык ханс «дикорастущее растение», ырнык киштик «одичавшая
кошка».
Сочетания, в составе которых имеются слова с фразеологически связанным
значением, могут находиться между собой в синонимических отношениях:
тюнкеси юзюлдю и тюнкеси тауусулду «обессилеть, изнемочь», амыры тут-
майды и амыры тартмайды «нет охоты (что-либо делать)», жебегине жет и
жебегине къатыл «разозлить, задеть за живое».
Иногда фразеологически связанными бывают не все значения слова, а лишь
одно из них. Фразеологическое значение в таких случаях служит средством
дифференциации многозначного слова: ср. тин 1. «тело, организм человека»,
2. «дух, сознание, мышление, психические способности». Во втором значении
слово тин сочетается лишь со словами дуния «мир», и кир- «входить»: тин
дуния «духовный мир», тин кирди «воспрянуть духом». Еще примеры: баш
11. «крыша» и баш 19. «причина чего-либо», баш 20. «что-либо главное в чем-
либо»; ёзек 1. «сердцевина, стержень» и ёзек 4. «основа, сущность чего-либо».
Слова баш в значениях 19, 20, а ёзек в значении 4 имеют строго ограниченную
сочетаемость: палахны башы «причина несчастья», тюйюшню башы «при-
чина драки», даулашны башы «причина ссоры», ишни башы «главное в деле»,
жашауну ёзеги «основа жизни», сагъышланы ёзеги «основа размышлений».
Среди лексических значений, выделяемых на основании синтагматической
обусловленности, особое место занимают синтаксически обусловленные. Этот
тип «качественно отличается от всех других типов значений тем, что синтак-
сические свойства слова как члена предложения здесь как бы включены в его
семантическую характеристику» [Виноградов, 1953: 24;25]. Переносные зна-
чения данного типа проявляются в слове при случае выполнения необычной для
него функции в предложении. Например, слова маймул «обезьяна», жаныуар
«животное» и др. в обычном употреблении в предложении являются чаще всего
подлежащими или дополнениями и имеют прямое значение: Зоопаркда кёп
тюрлю жаныуар барды «В зоопарке много разных животных»; Тууар кютген
къой да кютер (погов.) «Кто имеет крупный рогатый скот для пастьбы, тот
может иметь и овец». Но такие слова, как уже говорилось, нередко употребля-
ются в нехарактерных для имени существительного функциях – сказуемого,
обособленного определения, приложения. Часто они употребляются с указатель-
ными местоимениями ол «тот», бу «этот» и как обращения. Во всех подобных
случаях они имеют синтаксически обусловленное значение.
Есть и такой вид переносного значения, который раскрывается в опреде-
ленных синтаксических конструкциях. Он называется конструктивно ограни-
ченным. Благодаря употреблению в различных синтаксических конструкциях,
такие значения, во-первых, отличаются друг от друга в пределах многозначного
слова, а во-вторых, от других типов значений. В карачаево-балкарском языке

конструктивно ограниченные значения слов в абсолютном большинстве слу-
чаев проявляют себя в позиции второго компонента изафетной конструкции:
жагъа 1. «ворот, воротник», 2. «берег» (сууну жагъасы «берег реки», тенгиз
жагъа «берег моря»); тиш 1. «зуб», 2. «зубчик, долька, зубец» (сарымсакъны
тиши «зубчик чеснока», бычхы тиш «зубец пилы») и др.
Первые значения этих слов – структурно неограниченные: жагъа 1. «ворот –
часть одежды вокруг шеи», тиш 1. «зуб – орган во рту для откусывания и разже-
вывания пищи». Другие же значения конструктивно ограничены и выявляются
лишь при употреблении слов в изафетной конструкции, что и дифференцирует
их: жагъа 2. «берег – край земли около воды», тиш 2. «зубчик, долька, зубец –
выступ (обычно острый) на инструменте, орудие, части машины или часть
плода некоторых растений».
Таким образом, фразеологически связанные значения проявляются во фра-
зеологических или других устойчивых сочетаниях, конструктивно ограни-
ченные – в свободных словосочетаниях, а синтаксически обусловленные – в
предложениях.
Номинативное и экспрессивно-синонимическое значения. Номинативное
значение слова непосредственно направлено на предметы и явления, реально
существующие в объективном мире, это – «опора и общественно осознанный
фундамент всех других его значений и применений» [Виноградов, 1977: 171].
В словах с таким значением эмоциональные и экспрессивные элементы могут
и отсутствовать и присутствовать. Например, слова с такими элементами –
юйчюк «домик», жашчыкъ «паренёк», как и слова без них – юй «дом», жаш
«парень», являются словами с номинативным типом значения. Тем не менее
эмоциональность и экспрессивность не являются основными элементами зна-
чения в подобных словах. Такие слова обычно сочетаются с другими словами
свободно, конечно, в пределах логической возможности.
Экспрессивно-синонимическим называется такое лексическое значение, в
котором основным является эмоционально-оценочный элемент, выступающий
на первый план. Особенностью этого типа значения является то, что «на пред-
метно-понятийное ядро наслаивается закрепленная узусом эмоционально-экс-
прессивная окраска» [Туркина, 1977: 18]. Слова с экспрессивно-синонимическим
значением функционируют, прежде всего, как экспрессивные синонимы слов с
номинативным значением, выполняющих сигнификативную функцию, и про-
являют себя в сопоставлении с ними. Ср., например, номинативные значения
слов ат «лошадь», юй «дом», кёнчек «брюки» со значениями их стилистических
синонимов мырка «кляча», гыты «хибара, лачуга», шалбар «штаны». Неко-
торые слова могут выступать в номинативном и экспрессивно-синонимическом
значениях. Например, у слов гедеш, ит, тёммек / тенгек значения «курятник»,
«собака», «чурка, чурбак» – номинативные, а значения «хибара», «плохой че-
ловек», «инвалид, калека» – экспрессивно-эмоциональные.
10 Заказ № 261
Это свидетельствует о том, что тип значения слов может изменяться при
возникновении особых условий, номинативные слова могут выполнять экс-
прессивно-синонимическую функцию.
2.1.2.2.3. Соотношение значений многозначного слова
Значения многозначного слова связаны каким-то общим смысловым

стержнем, что «многозначное слово представляет собой микросистему, в ко-
торой значения взаимосвязаны и взаимообусловлены» [Прохорова, 1980: 32, см.
также: Юлдашев, 1972: 376]. Однако соотношение между прямым (основным,
первичным) и переносным (производным) значениями многозначного слова
нельзя считать выясненным до конца.
То, что производные значения образуются путем переноса названия с одного
предмета, явления на другой предмет, явление по их сходству или смежности,
говорит о том, что название первого предмета, явления является первичным,
непроизводным. Однако ни в названии этого значения, ни в определении его
сути нет полного согласия во мнениях лингвистов. Так, первичное значение
они называют по-разному: общим значением [Якобсон, 1936 № 6], главным
значением [Курилович, 1955: 81], обобщенным значением [Кузнецова, 1983:
10], ведущим значением [Юлдашев, 1972: 380, 381]. Большинство же иссле-
дователей называет это значение основным, что вполне соответствует, на наш
взгляд, роли первичного значения слова: ему прямо или косвенно подчиняются
все остальные значения.
Однако до сих пор не выработалось единое мнение о том, что является
главным критерием определения основного его значения. Таковым считается
то степень употребительности, то степень воспроизводимости, то объем зна-
чения, то базовый характер его и др.
С нашей точки зрения, ни один из этих критериев не отражает адекватно
истинное содержание основного значения слова.
То, что основное значение слова не есть статистически господствующее,
наиболее употребительное его значение, можно видеть, например, на значениях
таких карачаево-балкарских слов, как аякъ, дырын. Сравним употребление
прямых и производных значений этих слов.
Аякъ
1) «нога – одна из нижних конечностей человека, животных и птиц»: уллу,
гитче, кенг, узун, къысха, ауругъан аякъ «большая, маленькая, длинная, ко-
роткая, больная нога», атны, ийнекни, ёгюзню, къойну, эчкини, тюени, бузоуну,
тауукъну, къазны д.а.к. аягъы «нога лошади, коровы, вола, овцы, козы, вер-
блюда, теленка, курицы, гуся и т. п.»;
2) «конец предел, последняя грань чего-либо в пространстве или во вре-
мени»: ыйыкъны, айны, кварталны, жылны, ёмюрню, элни, шахарны, кёлню,
бассейнни, орунну, тойну, жырны, хапарны, ишни д.а.к. затны аягъы «конец
недели, месяца, квартала, года, века, села, города, озера, бассейна, постели,
свадьбы, песни, рассказа, работы и т. п.».
Дырын
1) «скошенная трава»: дырын жыяргъа «убирать сено», дырын къуруду
«скошенная трава высохла», дырын чириди «скошенная трава сгнила», ды-
рынны айландырыргъа «переворачивать скошенную траву», дырын жибиди
«скошенная трава намокла»;
2) «процесс уборки сена»: дырыннга чыкъ «выйти на уборку сена, дырын
жетди «подошло время уборки сена», дырыннга барыргъа «идти на уборку
сена», дырындан келирге «прийти с уборки сена», дырын башланды «началась
уборка сена».
Нет никакого основания, считать, что прямые значения этих слов более упо-
требительны, чем их переносные значения. А таких слов в карачаево-балкарском
(и в каждом другом тюркском) языке довольно много. К тому же употребитель-
ность значений слов в тюркских языках не исследована. Поэтому при решении
этого вопроса лексикографы обычно руководствуются своей интуицией, а это
часто приводит к субъективизму.
Структура производного слова имеет немаловажное значение для его ос-
мысления. Однако на основе этого не всегда можно определить подлинное
значение слова.
Естественно, значения многих слов отличаются по объему (широте упо-
требления): у одних он шире, у других уже. Так, прямое значение слова этек
«подол» употребляется в таких словосочетаниях: кенг, тар, узун, къысха,
хар этек «широкий, узкий, короткий, длинный, кружевной подол», чепкенни
(карач.) /жыйрыкъны, тонну, плащны, пальтону, жамчыны этеги «подол
платья дубленки, плаща, пальто, бурки», этекни бюк- «подшить подол», этекни
бошла- «опускать подол», этекни кётюр- «поднять подол» и др., а переносные
значения «конец, край» в двух словосочетаниях: чегетни (карач.) / агъачны
этеги «опушка леса», жер этеги «край света», «подножие» – в одном: тауну
этеги «опушка леса» – в другом. Но слов, у которых производные значения по
объему не уступают прямым, в карачаево-балкарском языке много (таковыми
являются и приведенные выше слова аякъ, дырын). Поэтому вряд ли можно
считать широкие значения основными.
Известно, что не всегда можно установить прямую зависимость в развитии
значений слов [Туркина, 1977: 24]. Поэтому нельзя считать надежным критерий,
согласно которому основным считается значение, на базе которого возникают
остальные значения слова.
Нам представляется, что признак, на основе которого должно выделяться
основное значение в слове, более удачно сформулировали Е. К. Курилович,
Д. Н. Шмелёв и В. Н. Прохорова. Е. К. Курилович указывал на такой признак
основного значения, как независимость его от контекста [Курилович, 1962:
10*
246]. Эта мысль в более ясной форме выражена Д. Н. Шмелёвым, считающим

основным такое значение, «которое наиболее обусловлено парадигматически
и наименее – синтагматически» [Шмелёв, 1973: 212]. По мнению В. Н. Прохо-
ровой, «основное значение есть название того понятия, в содержании которого
сочетается большинство дифференциальных признаков понятий, обозначаемых
этим словом» [Прохорова, 1980: 10].
Иногда нелегко бывает различать не только разные типы значения, но даже
варианты одного и того же типа значения. Например, не так просто отграни-
чить прямые номинативные значения слов жагъа «ворот», тёппе «макушка»,
«темя» от их производно-номинативных значений «берег» (сууну жагъасы
«берег реки»), вершина (тауну тёппеси «вершина горы»), потому что в тех
и в других своих значениях эти слова называют предметы. Однако в отличие
от прямых номинативных («ворот», «макушка», «темя») производно-номина-
тивные значения («берег», «вершина») называют предметы не прямо, а через
различные сравнения, ассоциации, которые возникают в сознании человека, но
называют их более конкретно, чем прямые номинативные значения; ср.: ёре
жагъа «стоячий воротник» и тенгизни жагъасы «берег моря», эки тёппели
«имеющий две макушки» и терекни тёппеси «макушка дерева». Основное
их отличие в том, что производно-номинативные значения более зависимы от
контекста, чем прямые номинативные значения.
Значения одного и того же типа, например, переносные, тоже неоднородны.
Так, переносными являются как значение «секрет, тайна», так и значения «на-
чинка, фарш» (хычинни ичи «начинка пирога»), «подкладка» (пальтону ичи
«подкладка пальто») слова ич «внутренняя часть чего-либо». Однако образ-
ность первого и двух других переносных значений неодинакова: образность
первого переносного значения не потухла, а у других переносных значений она
уже потухла. Иначе говоря, перенос в первом случае собственный, а в других
случаях он генетический. Исходя из этого, переносные значения слова можно
подразделить на собственно переносные и генетически переносные [Гузеев,
1985: 23]. Вторые, называемые еще как номинативно-производные, функциони-
руют в языке наравне с прямыми значениями, т.е. для наименования предметов
объективной действительности.
2.1.2.3. Полисемия
Слово может иметь одно или несколько лексических значений. В совре-

менном карачаево-балкарском языке немало слов, которые имеют одно лексиче-
ское значение, устойчиво закрепленное за определенным звуковым комплексом.
Такие слова характеризуются четко выраженной предметной соотнесенностью,
семантические границы их вполне определенны. В лексикологии такие слова
называются однозначными, или моносемантическими, а свойство слов иметь
одно значение – однозначностью или моносемией. Однозначными являются
слова: типа артмакъ «сумка», ачытхы «дрожжи», балта «топор» и др., обычно
обозначающие конкретные вещи.
Но подавляющее большинство слов в карачаево-балкарском языке, как и в
других языках, имеют два или более значений. Такие слова называются много-
значными или полисемичными. Все значения слова между собой образуют
довольно сложное семантическое единство – семантическую структуру слова.
Многозначность является одним из показателей высокой развитости языка,
так как в ней отражается наблюдательность, ум и фантазия народа, его умение
сравнивать, сопоставлять предметы и явления, находить в них общие, схожие
черты и др.
Многозначностью больше всего обладают глаголы, имена существительные
и прилагательные. Например, глагол тарт- имеет следующие основные зна-
чения:
1. «Тянуть, тащить, дергать».
2. (Килограмм, центнер д.а.к.) тарт- «весить (килограммов, центнеров
и др.).
3. (Тютюн, папирос д.а.к.) тарт- «курить» (табак, папиросы и др.).
4. (Нартюх, будай д.а.к.) тарт- «молоть (кукурузу, пшеницу и т. д).».
5. (Ийнекни) тарт- «доить (корову)».
6. (Жууапха) тарт- «привлекать (к ответственности)».
7. (Къобуз) тарт- «играть (на гармошке)».
8. (Жыр) тарт- «затягивать (песню)».
9. (Айылны) тарт- «натянуть (подпругу)».
10. (Радио, электричество) тарт- «проводить (радио, электричество)».
11. (Атасына) тартханды «уродился (в отца)».
12. (Харф, сёз) тарт- «начеркнуть (букву, слово)».
13. (Сирнек) тарт- «зажигать (спичку)».
14. (Сызлыкъ) тарт- «провести (линию)».
15. (Мылы, суу) тартады «(становится сырым)».
16. (Жаякъгъа) тарт- «влепить (пощечину)».
17. (Тютюнню, отну) тартыуу «обладание тягой (о трубе, дымоходе)».
18. (Чалгъы, оракъ) тарт- «косить (косой), жать (серпом)».
19. (Инбашны) тарт- «дергать (плечом)».
20. (Ёрге, энишге) тарт- «взять направление вверх, вниз».
21. (Сютню) тарт- «перегнать (молоко)».
Между приведенными выше значениями многозначного слова тарт су-
ществует определенная семантическая связь. Все они опираются на основное,
первичное значение.
Основной причиной возникновения полисемии являются растущие потреб-
ности общества, которые возникают с каждым новым культурно-историческим
событием в жизни народа.
Сущность полисемии заключается в том, что название какого-то предмета,
явления переносится также на другой предмет, другое явление.
В зависимости от того, по какому признаку, на каком основании совершается

этот перенос названия, различают три основных типа полисемии: метафора,
метонимия, синекдоха.
Метафора как языковой феномен означает перенос названия одного понятия
на другое по сходству признаков этих понятий. Такой перенос обусловлен
свойством человеческого мышления сравнивать уже имеющиеся понятия о
предметах, действиях, явлениях с новыми.
Разные предметы, действия, явления с такими же понятиями могут иметь
сходные признаки. Эти признаки делают возможным употребление названий
предметов, действий, явлений одного семантического класса для обозначения
другого семантического класса.
Общеизвестно, что многопризнаковые, информативно богатые и нерас-
члененные значения слов метафоризуются. Среди имен такие значения имеют
конкретные существительные. Например, в карачаево-балкарском языке, на-
звания частей тела человека: аууз «рот, пасть» и «ущелье», кёз «глаз» и «ушко
(иголки)», «отверстие (в оконной раме для стекла)», къаш «бровь» и «седло»,
бурун «нос» и «кончик», тил «язык» и «язычок (напр. ботинка, пряжки под-
пруги)» и др. Также активно употребляются в метафорическом значении слова,
наиболее употребительные, важные для жизни общества: алтын «золото» и
«о ком-либо, о чем-либо, отличающемся большим достоинством»; юй «дом»
и «семья, семейство», мурдор «основа, основание, фундамент» и «источник,
главное в чем-либо», атлам «шаг» и «развитие, движение чего-либо», таш
«камень» и «место обитания человека», жол «дорога» и «способ, метод», аш
«пища, еда» и «то, что является источником для чего-либо», жан «душа» и
«человек», «самое главное, суть чего-либо», суу «вода» и «сок» и др.
Метафоризация значения может проходить в пределах одной функцио-
нальной категории слов либо сопровождаться синтаксическим сдвигом. Ме-
тафоризация, не выходящая за пределы конкретной лексики, используется для
целей номинации. Вторичная для метафоризации функция служит техническим
приемом образования имен предметов: жагъа «ворот, воротник» и жагъа
«берег» (сууну, кёлню джагъасы «берег реки, озера»), этек «подол» и «под-
ножие» (тауну этеги «подножие горы»), къаш «бровь» и къаш «лука» (иерни
къашы «лука седла») и др. Такой тип метафоры некоторые лингвисты называют
номинативным [Арутюнова, 1990: 296].
Следует различать языковые (узуальные) и индивидуальные (окказио-
нальные) метафоры. Языковые метафоры – это факты языка, результат переноса
на основе релевантных и общеизвестных признаков сходства. Индивидуальные
метафоры – факт речи, результат переноса на основе второстепенных, нереле-
вантных признаков, они экспрессивны. Следовательно, различие метафори-
ческого переноса и метафоры есть различие между языковыми и индивиду-
альными метафорами.
Сходство между предметами и явлениями объективной действительности
в карачаево-балкарском языке, как и в других языках, может быть самым раз-
личным, например, во внешних признаках, в выполняемых функциях, в месте

расположения, в форме и вкусе и др. В соответствии с этим и образуются
переносные значения:
1) сходство местоположения: аякъ «нога» и «ножка» (столну аягъы «ножка
стола»), къанат «крыло» и «край» (жаулукъну къанаты «край платка»), боюн
«шея» и «шейка» (гёгенни боюну «шейка кувшина») и др.;
2) сходство формы, внешнего вида, производимого впечатления кёз «глаз»
и «ушко» (ийнени кёзю «ушко иголки»), «глазок» (тюрмени эшигини кёзю
«глазок тюремной двери»), къулакъ «ухо» и «ушко» (чоюнну къулагъы «ушко
котла», бёркню къулакълары «уши шапки»), тил «язык (орган в полости рта»
и «язычок» (ботинканы тили «язычок ботинка») и др.;
3) сходство функций: къанат «крыло (птицы)» и «крыло (самолета)», окъ
«пуля», «жало (пчелы)», кюбюр «сундук» и «кузов» (арбаны кюбюрю «кузов
арбы», машинаны кюбюрю «кузов машины»), башчы «глава, руководитель» и
«заправила, зачинщик, заводила, инициатор» и др.;
4) сходство характера или поведения: хайыуан «скот, скотина» и «глупец,
дурак», тюлкю «лиса» и «хитрый, льстивый человек», ит «собака» и «подлец,
негодяй», келепен «проказа» и «гадкий, жестокий, зловредный (человек)» и др.;
5) сходство эмоциональных восприятий: тамгъа «пятно» и «позор», шапа
«повар, кашевар», «прислуживающий за столом» и «о раболепном приспеш-
нике, подхалиме», жарты «половина» и «(умственно) неполноценный человек,
придурок».
Следует отметить, что в исследуемом языке часто перенос осуществляется
одновременно по двум признакам, особенно по сходству формы и местополо-
жения: жингирик (балк.) «локоть» и «поворот дороги, изгиб чего-либо», бурун
«нос», «утёс» и «носик» (кувшина, кумгана и т. п.), тиш «зуб» и «зубец» (пилы,
гребенки)», бууун «запястье» и «один из суженных участков стебля», тапка
«полка» и «выступ (скалы)», къалакъ «лопатка, лопаточка» и «весло» и др.
Индивидуальные метафоры являются одним из важнейших изобразительных
средств в карачаево-балкарской литературе, особенно в поэзии. Они возникают
на основе какого-нибудь непривычного сходства, это образные явления дей-
ствительности, например: кюнню къылычы «коромысло солнца», кюнню кёзю
«луч солнца», хауаны чарсы «завеса воздуха», жайны тылпыуу «дыхание
лета», отну тили «язык пламени».
Иногда трудно отграничить языковые метафоры от индивидуальных, потому
что они образуются по одной и той же характерной для данной тематической
группы модели, хотя, как уже отмечалось, и имеется для этого критерий – не-
обычность и экспрессивность индивидуальной метафоры. Например, если
сравнить метафоры кюнню къолу «рука солнца», кюнню кёзю «свет солнца
(букв. «глаз солнца»)», кюнню къылычы «коромысло солнца», кюн таякъла
«лучи солнца», то в окказиональности метафор кюнню къолу и кюнню къылычы
сомневаться не приходится: такое употребление совершенно необычно и встре-
чается только у единичных авторов. Что касается метафор кюнню кёзю и кюн
таякъла, то они употребляются очень часто, потеряли свою «экспрессивность

в результате уничтожения двуплановости» [Прохорова, 1980: 13], выступают
в функции уже не переименования, а наименования, поэтому наравне с мета-
форами терезени кёзю «отверстие (в оконной раме для стекла)», ийнени кёзю
«ушко (иголки)» стали языковыми.
Метонимия – это замена одного слова другим на основе связи их значений
по смежности. При метонимии название с одного класса объектов или единич-
ного объекта переносится на другой класс или отдельный предмет, ассоцииру-
емый с данным по смежности [Арутюнова, 1990: 300].
Метонимические переносы употребляются в языке чаще, чем метафориче-
ские. Как и метафорические, они бывают индивидуальные и узуальные.
Основными видами узуальных метонимических переносов в карачаево-
балкарском языке являются следующие:
1) перенос названия с материала на изделие из него: чепкен «домотканое
сукно» и «мужская верхняя одежда из этого материала (черкеска)», чоюн «чугун
(сплав железа и углерода)» и «котел из этого металла», мюйюз «рог» и «бокал
из рога», чын «фарфор» и «пиала» и др.;
2) перенос названия с одного явления на другое, когда они связаны во вре-
мени: ашхам «вечер, сумерки» и «еда в это время в период уразы», сараш «время
до рассвета в период уразы» и «еда в это время», ингир «вечер, вечернее время»
и «общественное собрание в это время», ушхууур «вечер» и «ужин» и др.;
3) перенос названия отрасли знания, науки на предмет науки и наоборот:
лексика- «словарный состав» и «наука о словарном составе», грамматика –
«грамматический строй» и «наука о грамматическом строе», фонетика – «зву-
ковой строй языка» и «раздел языкознания, изучающий звуковой строй», стили-
стика- «изучение о стилях речи» и «раздел языкознания, изучающий системы
стилей языка» и др.;
4) перенос названия с действия на его результат: окъуу «учение» и «учеба»,
иш «процесс действия» и «предмет, являющийся итогом, результатом работы
как действия», бояу «украшение» и «краска», айтыу «говорение» и «легенда,
предание», «поговорка», жазыу «писание» и «письмо, алфавит», «запись»,
даулаш- «спорить» и «спор, ссора», «дискуссия», сюрюу «выгон, прогон» и
«стадо, отара» и др.;
5) перенос названия с вместилища на вместимое (одно в другом или на
другом): стол «предмет мебели», «такой предмет мебели вместе со всем, что
поставлено на нем для еды», «отдел в учреждении, занимающийся каким-либо
специальным кругом дел», юй «дом» и «семья», «двор, усадьба», жилик «мосол,
мозговая кость» и «костный мозг» и др.;
6) перенос названия с действия на инструмент действия: билеу «точка чего-
либо» и «оселок, брусок, точило», эгеу «пилка, пиление, точка, стачивание
чего-либо (напильником)» и «напильник», буруу «закручивание, завинчивание,
скручивание» и «бурав, сверло», тырнау (ц диал.) «царапание» и «борона» и др.;
7) перенос названия с состояния и свойства предмета на предмет (обычно

абстрактный): жангылыкъ «новизна, состояние нового» и «новость», аман-
лыкъ «плохое качество или состояние чего-либо» и «подлость, зло, пакость»,
«преступление, правонарушение», игилик «хорошее, положительное качество
кого-либо, чего-либо» и «добро, благодеяние», ариулукъ «состояние красивого»
и «красота» и др.;
8) перенос названия с действия на средство действия: жагъыу «смазка,
втирание» и «мазь», чулгъау «обертывание, заворачивание, наматывание» и
«портянка», байлау «связывание, обвязывание, перевязывание, перевязка» и
«повязка, бинт» и др.;
9) перенос названия с орудия на действие, производимое этим орудием:
чалгъы «коса» и «косовица, сенокос», оракъ «серп» и «жатва, косовица» и др.;
10) метонимический перенос названий имеет и более сложные модели, но
они малопродуктивны, например: родовое название переносится на видовые:
агъач «лес (деревья) и «дерево», «дерево, бревно (как материал, древесина)»,
къагъыт «бумага» и «письмо», «документ» и др.;
11) перенос происходит по логической смежности: баш «голова» и «человек,
душа (при счете людей), количество (при счете скотины)», «ум, рассудок»,
«глава, предводитель», «супруг, муж (разг.)», жан «душа (нематериальное
начало в человеке)» и «душа (человек)», «самое основное, главное, суть чего-
либо» и др.;
12) специфической разновидностью метонимии является перенесение на-
звания с целого предмета на его часть, называемый синекдохой. В карачаево-
балкарском языке она имеет широкое распространение: дуру «полоса ско-
шенной травы» и «валок (гряда скошенной травы)», къала «город» и «крепость»,
«дворец», «башня», къабакъ «село, селение» и «ворота», аякъ 2. «нижняя часть
ноги животного» и 3. «копыто», къап (карач.) «тыква (растение)» и «плод этого
растения», сохан «лук (растение)» и «листья или луковицы этого растения»,
быхы «морковь (растение)» и «корни этого растения», хууан «дыня (растение)»
и «плод этого растения», чюгюндюр «свекла (растение)» и «корень этого рас-
тения», машина «механизм, совершающий какую-нибудь полезную работу» и
«автомобиль, автомашина» и др.
Вопрос об отнесении переноса названии плодов и ягод на их растения в
карачаево-балкарском языке нуждается в уточнении. В этом языке названия
растений и их плодов и ягод не совпадают. В названиях плодовых и ягодных
растений обязательно присутствуют слова терек «дерево» или кёкен / котур
«куст», алма терек «яблоня», эрик терек «слива (дерево)», наныкъ терек «ма-
лина (куст)», дугъум кёкен / котур «куст смородины», итбурун кёкен / котур
«куст шиповника» и др. При названии же плодов и ягод этих растений «при-
бавки» терек, кёкен / котур отсутствуют: алма «яблоко», эрик «слива», наныкъ
«малина», итбурун «шиповник», дугъум «смородина». Поэтому плоды, ягоды и
растения, на которых они растут, не могут быть названы одним словом. Следо-
вательно, здесь не приходится говорить о синекдохе. Некоторые лексикологи,
не учитывая это обстоятельство, утверждают, что слово алма означает «яблоко»

и «яблоня», кертме «груша» и «грушевое дерево», шаптал «абрикос» и «абри-
косовое дерево», то есть в таких словах видят перенос названия плода, ягоды
на их растения [Отаров, 1996: 5].
Другое дело – названия бахчевых культур. В них действительно имеет место
явление синекдохи, так как названия таких растений и их плодов (и корней)
совпадают, и название с плода или корня переносится на их растения: наша
«огурец (плод)» и «растение огурца», харбуз «арбуз (плод)» и «растение арбуза»,
чюгюндюр «свекла (корень)» и «растение свеклы», турма «редис (корень)» и
«растение редиса», къап «тыква (плод)» и «растение тыквы» и др.
Помимо узуальных, в исследуемом языке довольно много случаев индиви-
дуальных, контекстуально обусловленных употреблений переноса названий по
метонимической модели. Собранный нами фактический материал свидетель-
ствует о том, что в моделях образования метафор гораздо больше узуальных
значений, а в моделях метонимических образований – индивидуальных упо-
треблений. Между моделями образования в индивидуальных метафорических
и метонимических переносах значений обнаруживается еще такое различие:
индивидуальная метафора очень часто употребляется в произведениях худо-
жественной литературы, являясь выразительным тропом, индивидуальная же
метонимия обычно является достоянием разговорной речи.
Основными случаями индивидуальной метонимии в карачаево-балкарском
языке являются следующие:
1. Перенос названия с вместилища на содержимое или объем содержимого:
шыша (карач.) / шеша «бутылка» и «жидкость, содержащаяся в бутылке», та-
бакъ «тарелка» и «еда, содержащаяся в тарелке», аякъ «чашка, тарелка, миска»,
«бокал, чарка, кубок, чашка» и «содержимое этой посуды» и др.
Подобные примеры некоторые лингвисты оценивают как факт языка [ТСТЯ
1981: 216; Пшуков, 1982: 42; Отаров, 1996: 14; СБЯ 1993: 290]. Однако здесь
не лингвистическая метонимия, а метонимия индивидуальная. «Не с приоб-
ретением словами новых специальных значений, а подчинением их общей ме-
тонимической модели нужно объяснить такое употребление существительных,
обозначающих сосуды, разные виды посуды и т.п., как выпил два стакана,
пролил все ведро и т.п. (в отличие от «собственного» значения слова блюдо)»
[Шмелёв, 1973: 221].
2. Перенос названия с места населенного пункта на совокупность его жи-
телей: эл «село» и «жители села», школ «школа» и «преподаватели» и «учащиеся
школы», класс «класс» и «учащиеся», шахар «город» и «жители города» и др.
Не учитывая того факта, что в языке совокупность людей может обозна-
чаться словом, обозначающим место, где они живут, работают и др., некоторые
лексикологи и лексикографы считают, что в таком случае слово приобретает
соответствующее значение [ТСТЯ, 1977: 10; Пшуков, 1982: 41, 42; Отаров, 1996:
4]. В подобных случаях следует видеть не языковые значения, а употребление,

то есть окказиональную метонимию. Объясняя окказиональность употребления
слова берег в значении «люди, живущие на берегу» во фразе «Кулика этого знает
уже весь берег», Д. Н. Шмелёв отмечает, что в этой фразе «существительное
берег возможно не потому, что оно имеет значение «люди, живущие на берегу»,
а потому, что в языке существует закономерность, согласно которой многие
названия местностей, помещений, учреждений и др. могут быть использованы
также для обозначения находящихся там людей» [Шмелёв, 1973: 220].
3. Перенос названия с социального события, мероприятия на его участников:
съезд «собрание представителей каких-нибудь организаций, групп населения и
т.п.» и «участники съезда», кенгеш «совещание» и «участники совещания» и др.
Вряд ли можно согласиться с Н. Д. Арутюновой, которая в подобных пере-
носах усматривает не индивидуальную, а узуальную метонимию [Арутюнова,
1990: 300].
4. Перенос названия с имени автора на его произведения.
Квалифицирование некоторыми исследователями аналогичных употре-
блений словарным явлением представляется неубедительным, поскольку «воз-
можность подобного употребления имен собственных обусловлена не тем, что
они приобретают какие-то новые значения, но тем, что языку вообще присущи
подобные виды метонимических сокращений» [Шмелёв, 1973: 221].
5. Употребление единственного числа вместо множественного:
Къой кютген – байлыкъгъа, джылкъы кютген – субайлыкъгъа (погов.)
«Овцеводство (букв. пасти овец) – ради богатства, коневодство (букв. пасти
лошадей) – ради престижа».
В данных примерах имена существительные орус «русский», къой «овца»
употреблены вместо оруслула «русские», къойла «овцы».
Естественно, аналогичное использование имен существительных нельзя
отнести к метонимическим изменениям значений, как это делают некоторые
лингвисты [Отаров, 1996: 5].
Разновидностью метонимии является синекдоха, при которой одно и то же
слово употребляется и как название целого, и для обозначения части целого.
Слово баш в основном прямом значении служит названием части тела (ба-
шына жара тюшдю «ранен в голову»). Но это слово как синекдоха может
выступить в значении адам кеси «человек» – название части всего целого: юч
башлы юйюр «семья из трех человек», кеси башын кечиндиреди «кормит самого
себя», башынга табынлай эт «делай, как лучше тебе самому». К этому же
типу относятся и синекдохи: акъ сакъал «белая борода» и акъсакъал «старик»,
тил «язык» и тил «пленный», от жагъа «очаг – устройство для разведения
и поддержания огня» и от жагъа «свой дом, семья», алма «яблоня» и алма
«яблоко», кертме «грушевое дерево» и кертме «груша», шаптал «абрикосовое
дерево» и шаптал «абрикос» и др.
Аналогичная синекдоха образуется и употреблением единственного числа

вместо множественного, например: колхозда къой кютеме «в колхозе пасу овец»
(вместо «къойла»), ийнек саууучу (вместо ийнекле) «дояр» и др.
Примером синекдохи, созданной путем употребления названия целого в
значении части, является машина «механизм, совершающий какую-нибудь
полезную работу с преобразованием одного вида энергии в другую» – машина
«автомобиль».
Кроме лингвистической синекдохи, в карачаево-балкарском языке распро-
странена и поэтическая синекдоха, которая не создает значений, отражаемых
в толковом словаре. Например, в сатирической народной песне «Гелефейле»
(«Галифе»), сложенной в 30-е гг., название песни относится и к входившим тогда
в моду брюкам и к мужчинам, носившим эти брюки. Поэтической синекдохой
часто пользуется Х. Аппаев в романе «Къара кюбюр» («Черный сундук»):
Алтын къамала, бухар бёркле чыкъсала, тепсерге не къобузчу, неда окъа башла
чыгъадыла «Если танцевать выходит каракулевая шапка или золотой кинжал,
с ними танцует гармонистка или позолоченная шапка».
Таким образом «многозначность слова, выступающая как способность
слова синхронически одновременно обладать разными значениями, появляется
в силу того, что слово наряду с обозначением одного явления может служить
в качестве названия также и другого явления объективной действительности,
если последнее имеет какие-либо общие с названным явлением признаки или
свойства» [Шанский, 1964: 35].
2.1.2.4. Лексическая и лексико-грамматическая омонимия
Омонимы – это слова, совпадающие между собой в звучании и написании,

принадлежащие к одной и той же части или к разным частям речи, имеющие
или не имеющие между собой генетической связи.
По морфологическому строению омонимы карачаево-балкарского языка,
как и других языков, делятся на непроизводные (бал «мед» – бал «бал», ач «го-
лодный» – ач- «открывать», раскрывать что; бай «богатый» (бай мюлк «богатое
хозяйство») – бай «богато» (бай жаша- «жить богато»), къош- «присоединять
что к чему» – къош «кош, шалаш» и др.) и производные (ачыт- «заквашивать
что» – ачыт- «причинять боль», алдан- «обмануться, прельститься» – алдан
«спереди», айлыкъ «месячный» – айлыкъ «заработная плата», жаулукъ «платок
(головной)» – жаулукъ «вражда» и др.).
По лексико-семантическим особенностям омонимы бывают лексические
и лексико-грамматические.
Лексические омонимы – это слова, совпадающие между собой в звучании и
написании своих тождественных грамматических форм. Например, слова гылыу
«крыса» и гылыу «ослик» являются компонентами лексических омонимов, так

как совпадают во всех присущих им тождественных грамматических формах.
Такие омонимы обычно относятся к одной части речи и одинаково склоняются
или спрягаются. Примерами лексических омонимов являются: талакъ «селе-
зенка» – талакъ (уст.) «развод», уру «яма» – уру «воровство», кёл «дух» – кёл
«озеро».
По своему происхождению лексические омонимы делятся на: 1) омонимы,
восходящие к одному и тому же корню, и 2) омонимы, случайно совпадающие
по своему звуковому составу.
К первой группе омонимов, называемых генетически родственными, от-
носятся лексемы, когда-то выражавшие разные значения одного слова, но с
течением времени потерявшие связь между собой. Таковы, например: юр-
«лаять» → юр- (карач.) «дуть», топ «мяч» → топ «пушка», басма «ситец» →
басма «издательство», кюн «солнце» – кюн «день», сюр- «гнать, выгонять»,
«гнаться за кем» – сюр- «пахать, вспахивать что» и др.
Ко второй группе омонимов, называемых этимологическими, относятся
прежде всего исконные карачаево-балкарские или заимствованные слова, со-
впадающие по своему звуковому составу, но обозначающие разные понятия,
например: къайын «береза» → къайын «свояк», чарх «тело, организм» → чарх
«колесо», гебенек «бабочка» → гебенек «накидка из войлока», аякъ «нога» →
аякъ «чаша», кеч- «простить» – кеч- «идти вброд», ачы- «киснуть» – ачы- «ис-
пытывать боль» и др.
Большинство таких омонимов производные: жарат- «одобрить кого-что» –
жарат- «сотворить кого-что», алайлай «вдруг, внезапно, неожиданно» –
алайлай «бесплатно, даром, безвозмездно», битдир- «выращивать, возделы-
вать, растить что» – битдир- «завершать, заканчивать что», тамыз- «капать
что» – тамыз- «разжигать (огонь)» и др.
Этимологические омонимы обеих разновидностей, непроизводные и про-
изводные, не связаны между собой генетически.
В отличие от лексических омонимов, у лексико-грамматических омонимов
в звучании и написании совпадают обычно только основы, т. е. словарные
формы, например: кёп- «пухнуть, распухать» – кёп «много», сермеш- «сра-
жаться, биться» – сермеш «сражение, битва», башха «другой, иной» – башха
«кроме, помимо, за исключением», тейри «бог, бог неба» – тейри «ей-богу,
честное слово, клянусь», къуру- «сохнуть», «засыхать» – къуру «только, лишь,
лишь только» и др.
В тех случаях, когда омонимами бывают имя прилагательное и наречие,
в произношении и написании совпадают между собой и их сравнительные
формы, например: иги «хороший» – иги «хорошо» (андан игирек «лучше его
(ее)» – игирек ишлерге «работать получше»), тап «удобный» – тап «удобно»
(табыракъ иш «работа получше» – табыракъ олтурургъа «садиться поудобнее»)
и др.
Если омонимичные слова являются именем прилагательным и существи-

тельным, то у них в произношении и написании совпадают между собой как
лексические так грамматические формы, например: бай «богатый» – бай «богач,
бай», къарангы «темный, сумрачный, мрачный» – къарангы «тьма, потемки,
темнота, сумрак, мгла» и др.
Лексико-грамматические омонимы, как и лексические, подразделяются на
генетические связанные и генетически не связанные. В отличие от лексических,
такие омонимы принадлежат к разным частям речи: биз «шило» – биз «мы»,
буу «олень» – буу- «душить», сау- «доить» – сау «целый», «здоровый», ары-
«уставать» – ары «туда», жюз «сто» – жюз- «плавать», чакъ «период» – чакъ-
«цвести» и др. – непроизводные, саулай «живьем, живым» – саулай «весь»,
саулукъ «здоровье» – саулукъ «дойный», алтынчы «шестой» – алтынчы «зо-
лотых дел мастер, ювелир», тууар «скотина» – тууар- «разрушать, портить»
и др. – производные.
Приведенные омонимы генетические, не связаны между собой, произ-
водны от одного и того же корня; ср.: иги «хороший» (иги адам «хороший че-
ловек») – иги «хорошо» (иги окъу «хорошо учиться»), уруш- «ругать», «воевать»
(анга уруш- «ругать его (ее)») – уруш «война, сражение» (урушдан сора «после
войны»), баям «известный» (баям иш «известное дело») – баям «наверное»
(Баям, ол келлик болмаз «Наверное, он (она) не придет»), жууукъ «близкий»
(жууукъ жол «близкий путь») – жууукъ «родственник» (эт жууукъ «кровный
родственник»), бери «сюда» (бери кел- «идти сюда») – бери «с тех пор» (бю-
гюнлю бери «весь день», къышдан бери «с зимы»).
Способы образования омонимов различны. В карачаево-балкарском языке
лексические омонимы возникают следующими путями:
1. В результате распада былой полисемии. Отдельные значения слова те-
ряют смысловую связь и воспринимаются как значения разных слов, например:
сырт «спина» – сырт «хребет» (горы), къыр- «скоблить» – къыр- «истреблять»,
алайлай «в таком виде, состоянии, как было» – алайлай «вдруг, внезапно, не-
ожиданно», жараулу «нужный, необходимый» – жараулу «пригодный, годный»,
«замечательный» и др.
2. В результате фонетических изменений слов. Например, карачаево-бал-
карские бар- «идти» и бар «есть, имеется» восходят «к разным словам прото-
тюркского языкового состояния с различной звуковой материей»: бар- «иди» и
бар- «имеется, есть» [Юнусалиев, 1959: 63]. В современном карачаево-балкар-
ском языке долгота гласных не сохранилась. Поэтому члены указанной пары
ныне не отличаются по произношению друг от друга и являются омонимами.
3. В результате совпадения звучания заимствованных слов со звучанием
карачаево-балкарских слов: бал (через русский язык) «бал» – бал «мед», талакъ
(араб.) «развод» – талакъ «селезенка» и др.
4. Путем фонетического освоения заимствованных слов: къарындаш (через
русский язык) «карандаш» – къарындаш «брат», дух «духи» – дух «сноп», гири
(через русский язык) «гиря» – гири «пряжка (веревки, аркана)» и др.
5. За счет заимствования лексических омонимов: блок (грузоподъемное

устройство) – блок (полит.), класс (полит.) – класс (учащихся), нота (дипло-
матическая) – нота (музыкальная), чилле «сорок самых холодных дней зимы
и сорок самых жарких дней лета» – чилле «шелк (нитка, ткань)» и др.
6. Путем переноса значений: в омонимической паре бау «веревка, шнур» –
бау «хлев, коровник» второе слово образовано в результате синекдохи (бау
«место, где привязывают животных веревкой, шнуром») [Хабичев, 1980: 63].
Образованию лексико-грамматических омонимов в карачаево-балкарском
языке способствуют следующие причины:
1. Семантическое развитие значений слов: къош- «соединять» – къош «кош,
шалаш», къан- «утоляться» – къан «кровь», чач- «рассыпать» – чач «волосы»,
къуу «усохший, высохший, засохший» – къуу «трут, фитиль», жар- «колоть,
раскалывать что» – жар «обрыв, круча, яр» и др.
2. Лексикализация грамматических форм слов: алгъа (дательный падеж
от служебного имени ал «перед») «сперва, сначала» – алгъа «вперед», артха
(дательный падеж от служебного имени арт «зад, задняя сторона чего-либо»)
«назад, обратно» – артха «позже», артдан (исходный падеж от служебного
имени арт) «потом, после, позже» – артдан «сзади» и др.
Итак, по своей структуре генетически родственные омонимы бывают непро-
изводные и производные. При этом из одной части речи в другую (или другие)
переходят слова как непроизводные, так и производные. Перерастание же зна-
чений слов в омонимы имеет ограничение. Так, если значения непроизводных
и производных существительных и глаголов могут перерасти в омонимы, то
значения непроизводных наречий лишены этой возможности. Ср.: а) непро-
изводные: кёп- «пухнуть» → кёп «много», ачы- «киснуть, горкнуть» → ачы
«кислый, горький», тап «правильный» – тап «правильно», бай «богатый» →
бай «богач», тар «узкий» → тар «ущелье» и др. – омонимы, образованные
путем конверсии; юр- «лаять» → юр- карач. «дуть», тёш «бугор, пригорок,
горка» – тёш «наковальня», бау «сарай» → бау «завязка» и др. – омонимы, об-
разованные вследствие распада полисемии; б) производные: айланмá «гулящий,
распутный, развратный» → айланмá «водоворот, пучина, омут» (от айлан- «хо-
дить, двигаться», «вертеться, вращаться, кружиться»), сууукъ «холодный» →
сууукъ «холод» (от суу «вода»), уруш- «ругать», «воевать» → уруш «война» (от
ур- «бить, ударять») – омонимы, образованные по конверсии; алайлай «вдруг» →
алайлай «бесплатно» (от алай «так, таким образом»), къурулай «порожняком» →
къурулай «бесплатно» (от къуру «пустой»), тартын- «быть связанным судо-
рогой» → тартын- «стесняться, смущаться» (от тарт- «тащить, тянуть»,
«дергать») – омонимы, образованные вследствие распада полисемии.
Ряды, состоящие из двух слов:

аууш «переваливаться» жаш «молодой» жай «лето»
аууш «перевал» жаш «парень» жай «летом»
Игини игилиги жугъар, аманны аманлыгъы жугъар (погов.) «От хорошего

передаётся хорошее, от плохого – плохое»; Иги бичилип, аман тигилген (погов.)
«Хорошо скроенный, плохо сшитый».
Ряды, состоящие из трех слов:

бай «богатый» айлыкъ «месячный» къалын «толстый»
бай «богато» айлыкъ «зарплата» къалын «калым»
бай «богач» айлыкъ «месячник» къалын «густо».
Ряды, состоящие из четырех слов:

жалгъан «привиться, приклеиться» жашырын- «прятаться»
жалгъан «искусственный» жашырын «тайный, скрытый»
жалгъан «ложно, искусственно» жашырын «тайно, скрыто»
жалгъан «ложь, враньё» жашырын «секрет, тайна».
Ряды, состоящие из пяти-шести слов:

къуру- «испариться, сохнуть» къатыш- «смешиваться»
къуру «пусто, с пустыми руками» къатыш «смешанный»
къуру «сухой» къатыш «смешанно»
къуру «пустой» къатыш «неразбериха»
къуру- «только, лишь» къатыш «с, вместе с...»
къуру- «исчезнуть», «уйти с глаз».
Омонимы, образованные вследствие распада полисемии
Ряды таких омонимов не могут состоять более чем из трех слов. При этом
трехчленных рядов немного.
Ряды, состоящие из двух слов:

кёк «небо» кёк «ранняя весенняя трава»
эсирик «гордый, высокомерный» эсирик «пьяный» (карач.)
саулай «живьем» саулай «целиком».
Ряды, состоящие из трех слов:

тёш «бугор, горка» айыр- «отделять, разделять, расчленять»
тёш «грудинка (птицы)» айыр- «разрывать, раздваивать»
тёш «наковальня» айыр- «понимать, познавать».
В ряде случаев производные слова подобных трехчленных омонимических

рядов могут образоваться вследствие распада полисемии. Таким образом, соз-
даются комбинированные типы вроде болуш- «помогать» – болуш «нахождение

жениха в первые дни свадьбы у родственника или друга» – болуш «обстановка,
положение, состояние, ситуация», къуру- 1. «сохнуть; испаряться», 2. перен.
«исчезать, отмирать» – къуру «сухой» – къуру «пустой», акъ 1. «белый, светлый»,
2. «бледный, матовый», 3. «седой» – акъ 1. «седина», 2. «бельмо», 3. «белок» –
акъ «молочные продукты, молочное», айлыкъ «месячный» – айлыкъ «зарплата
(месячная), оклад» – айлыкъ «месячник».
2.1.2.5. Паронимия
Паронимами называются слова, близкие, но не тождественные по звучанию,

различные в смысловом отношении и иногда ошибочно употребляемые в речи
одно вместо другого.
Факты карачаево-балкарского языка свидетельствуют о том, что на основе
звукового сходства паронимы смешиваются не только в речевом употреблении,
но и в языке. Это можно подтвердить примерами из современной художе-
ственной литературы; например: Халимат эски чирик тёшекни тышын жамай
тура эди (Гуртуланы Б.) «Халимат зашивала чехол старого гнилого матраса».
В данном примере слово чирик «гнилой» употреблено вместо слова чирги
«старые матрас и подушка, набитые шерстью весенней стрижки».
Главная объективная причина смешения паронимов связана, как нам ка-
жется, с общностью корня.
Из других объективных причин смешения паронимов можно назвать следу-
ющие: 1) сходство, хотя и незначительное, в семантике, связанное с общностью
корня: ашам «аппетит» – ашау «пища, питание» (от аш «пища, еда, съестное»);
2) недостаточное знание структуры слова, приводящее к неумению разграничить
корень и аффикс в паронимических лексемах: тюйюмчек (тюй- «завязывать,
связывать» + -юм + -чек) «узел, сверток» – тюйюммек (тюй- (с тем же значе-
нием -юм + -мек) «заворот кишок, перитонит»; 3) внешнее сходство аффиксов
у многих паронимов при общности их корня: кюндеш «соперница» – кюндюш
(карач.) «чемерица» (-деш и -дюш); 4) определенная близость обозначаемых
паронимами реалий: элчи «сельчанин» – элли «крестьянин»; 5) общность сферы
применения называемых паронимами понятий, предметов, качеств и т. п.: жауун
«дождь» – жауум «осадки»; 6) близость (или тождество) грани лексической
сочетаемости паронимов; ср.: ариу, жангы (боюнлукъ – бочунчакъ) «хороший,
новый (шарф – галстук)» и др.
Основным определяющим признаком паронимов, отличающим их от одно-
коренных синонимов, является не звуковое различие этих единиц, а их семан-
тическое различие. Однокоренные синонимы, как и разнокоренные, могут быть
близкими или даже идентичными по смыслу, а у паронимов значения разные.
11 Заказ № 261
В карачаево-балкарском языке имеется немало слов, внешне сходных с

паронимами разных корней: желин «вымя» – желим «клей», дугъум «сморо-
дина» – дугъума «мята» и др. Подобные пары слов принято называть паронома-
тичными. У них созвучны корни, но они, в отличие от паронимов, генетической
связи между собой не имеют. Это случайное созвучие, у паронимов же корни
не просто созвучны, но и совпадают по смыслу.
Явление паронимии в карачаево-балкарском языке наблюдается в суще-
ствительных, прилагательных, глаголах и наречиях.
Паронимические существительные обычно аффиксальны: битим «рас-
тение» – битиу «карбункул, фурункул», кергич «растяжка», «пяльцы» – керкич
«намордник (для теленка)», илкич «коновязь» – илгич «крюк, приспособление,
за которое можно зацепить что-л.» и др.
Паронимические прилагательные при одной и той же корневой морфеме
могут различаться морфемами аффиксальными: аямлы (карач.) «экономный» и
«экономно», «учтивый» и «учтиво», гуппур «горбатый» – гуппуш «скорченный»,
къарадура «черномазый» – къаракъай (карач.) «хвойный» и др.
Образование паронимических глаголов обычно обусловлено чередова-
нием согласных в корне и различием слов паронимической пары в аффиксах:
агъарт- «врать» – акъла- «оправдывать», теп- «передвигаться, перемещаться»,
«биться, пульсировать» – тебин- «замахиваться», къайыр- «загибать, подво-
рачивать» – къайтар- «возращать, повторять» и др.
Паронимические наречия образуются по словообразовательным моделям,
генетически восходящим к падежным формам имени и деепричастиям: алгъа
«заранее, заблаговременно» – алгъын «раньше, прежде», кезиуюнде «вовремя;
заблаговременно» – кезиуюне (карач.) «иногда; время от времени; в свое время»,
бусагъатлай «сейчас, очень скоро, немедленно» – бусагъатда «только что,
вот-вот» и др.
Паронимы широко используются в художественных произведениях в ка-
честве одного из средств выразительности.
Например, в произведениях карачаевских и балкарских писателей и поэтов
они выполняют следующие функции:
1. Функцию уточнения, разграничения:
Татымлыды, татыулуду ашыбыз,
Залимледен къутулгъанды башыбыз (Сюйюнчланы А.)
«Сытна и вкусна наша еда,
От оков освободилась голова».
2. Функцию репрезентации качественного состояния предмета:
Бийик кюнлюм таулада
Татымлы биченлигинг
Дарман татыулу жазынг,
Алма ийисли кюзюнг (Ботталаны Л.)
«Высоко в солнечных горах
Сытное сено твое
По вкусу оно как лекарство,

Осень насыщена запахом яблок».
3. Функцию речевой характеристики:
Бир кесекден, ёнюм къаныгъып, тамагъым къургъакъсып, стаканнга
узалдым (Гуртуланы Э.) «Через некоторое время в горле у меня пересохло, и
я потянулся к стакану».
Из-за неразграничения автором значений слов къаныкъ «приставать к кому»,
«усердствовать» и къарыкъ «спасть (с голоса)» паронимы смещаются в сферу
функционирования комического.
Нередко художники слова для создания комического намеренно сближают
слова, имеющие звуковое сходство. Такой стилистический прием называется
паронимизацией:
Бу китапны тышы окъады,
Баям, ичи муну Мокъады (Герийланы М.)
«Эта книга расшита золотом,
Наверное, внутри Мокаев».
2.1.2.6. Лексическая синонимия
По сравнению с грамматической, фразеологической, словообразовательной

синонимией лексическая синонимия является наиболее представительной и
функционально разнообразной. При лексической синонимии семантические от-
ношения между словами заключаются в полном и неполном совпадении их зна-
чений. Следовательно, лексическими синонимами являются слова, близкие или
совпадающие по значению, но отличающиеся друг от друга или некоторыми от-
тенками значения или сферой употребления, или экспрессивно-эмоциональной
окраской. Например, слова аш, ашарыкъ, хант «еда, пища» имеют идентичное
содержание, аша- «есть, кушать» и ауузлан- «закусить, перекусить» отличаются
друг от друга оттенками значения, адакъа (балк.), гугурукку (карач.), къыттай
(б.-ч. гов.), «петух» – сферой употребления, ёл- (лит.) «умереть», дыгъырай-
(груб. прост.) «окочуриться» – экспрессивно-эмоциональной окраской.
По мнению некоторых лингвистов, «синонимы – это слова одного языка…»
[Шанский, 1981: 22], с чем можно согласиться лишь в том случае, если понятие
«слова одного языка» понимать как «слова, употребляемые в одном языке».
Иначе синонимичные между собой слова встречаются среди собственной и
иноязычной лексики в одном и том же языке, например, в карачаево-балкарском:
болум – хал (араб.) «обстановка», жау – душман (перс.) «враг», ишеклик – гу-
рушха (каб.-черк.) «сомнение», чыккыр – бёчке (русск.) «бочка» и др.
Считать синонимами только слова «по-разному звучащие» [Гольцова, 2001:
18, 19] тоже не совсем правильно, ибо многие слова – синонимы звучат очень
близко, ср. карач.-балк. байлам – байлау (уст.) «союз» (грам.), ангыламлы – ан-
гылаулу «понятливый, сообразительный», ч агъым (карач.) – чагъын (ц диал.)
11*
«редкий, малочисленный», кюндеш – кюндюш (карач.) «чемерица», юсгюр-

(балк.) – юсдюр- (карач.) «науськивать» и др.
Из приведенных примеров видно, что те, кто синонимами считают только
по-разному звучащие слова, не учитывают наличия в языках однокоренных
синонимов.
Лексические синонимы встречаются среди всех частей речи и выражаются
корневыми, производными, сложными словами и их комбинацией: аш – аша-
рыкъ – къабарыкъ «пища»; исси – къайнар «горячий»; терк – эрлай – терк
окъуна «быстро»; къутхар- – азатла- – эркин эт- «освобождать», ненча – неллай
бир «сколько»; элли – жюзню жарымы – эки жыйырма бла он «пятьдесят»;
асто! – астофируллах! «боже!» (межд.); жангыз – жалан – жаланда – къуру
«только» (част.); алай – алай а (карач.) – болсада «но» (союзы); ким биледи –
къайдам (карач.) – не билейим «как сказать» (мод.); тыхар-тухур – дынгар-
дунгур (звукоподр. грохоту).
Два и более лексических синонима, соотносимых между собой при обозна-
чении одних и тех же явлений, предметов, признаков, действий и др., образуют
в языке определенную группу, парадигму, иначе называемую синонимическим
рядом. Синонимический ряд может состоять из двух и более слов: уучу – ма-
раучу «охотник», айлан- – жюрю- «ходить», къара эрик (лит.) – хогулт (х.-б.
гов.) – гюрегей – къыфца (м. гов.) «слива», жарлы – факъыр – мискин «бедный»,
айлан- – бурул- «вращаться», мамырлыкъ – ырахатлыкъ – тынчлыкъ «мир»,
аш – ашарыкъ – хант – азыкъ – къабарыкъ «пища», ачыулан- – ачыусун- –
чамлан- – къыз- – теп- – кюкюре- «злиться; гневаться» и др.
В составе синонимического ряда выделяется какое-то одно слово, семан-
тически, максимально емкое и стилистически нейтральное (т. е. не имеющее
дополнительных стилистических характеристик). Оно становится основным,
стержневым, опорным, его называют доминантой (лат. dominas – господству-
ющий). В качестве доминанты всегда выступает слово, которое отличается
наибольшей употребляемостью в синонимическом ряду, нейтральностью в
стилистическом отношении, способностью наиболее четко и определенно пере-
давать общее значение слов всего ряда. Например, в синонимических рядах
ангыла- – тюшюн- «понимать», айлан- – жюрю- «ходить», терк – женгил
«быстро», жарлы – факъыр – мискин «бедный», бет – жух – гимхот «лицо»
доминантами следует считать слова ангыла, айлан, терк, жарлы и бет.
Если синонимизируются слова устаревшие, диалектные и слова общеупо-
требительные литературные, то доминантой могут быть последние.
Например, в синонимических рядах басма – зарф (уст.) «печать; пресса»;
чага – кифе (м. гов.) «тяпка» доминантами являются басма и чага.
Синонимический ряд могут составлять:
а) слово и сложное слово: сабырлан- – сабыр бол- «замедлить ход», шекер –
бал туз «сахар», кючден – кючден-бутдан «еле-еле»;
б) слово и сочетание слов: эрттенли – эрттенли бери «с утра», талай –
бир ненча «несколько», бирча – бир кибик «одинаково»;
в) слово и фразеологизм: кючден – аманны кебинден «еле-еле», кёп – эл бла

(дуния бла) бир «много, очень много», ариу «красивый» – суу сурат «очень
красивый»;
г) слово и предложение: къайдам (карач.) – ким биледи «кто знает», сёзсюз –
сёз жокъду «без слов, несомненно», баям – билген Аллахды «наверное»;
д) КъМР «КБР» – Къабарты-Малкъар Республика «Кабардино-Балкарская
Республика», КъЧКъУ «КЧГУ» – Къарачай-Черкес къырал университет «Ка-
рачаево-Черкесский государственный университет» и др.
Общее значение синонимического ряда выражается таким словом, которое
обладает минимальной экспрессией и, как правило, стилистической нейтраль-
ностью. Это слово, как уже отмечалось, называется доминантой, которой вы-
ражается основное значение его (денотат), к которому у других слов сино-
нимического ряда присоединяются различные оттенки смысла, экспрессии,
стилевой принадлежности (т.е. различные коннотативные значения) [Дудников,
1990: 69]. Например, общее значение синонимического ряда тюй- – къылла- –
сопакъла- (балк.) / сопала- (карач.) – ийле- «бить, избивать». Другие слова ряда
уточняют, дополняют это значение: Къылла-, ийле- «тузить» («бить, колотить
кулаками»).
На основе различных отношений между доминантой и другими членами
синонимического ряда (их тождественности, экспрессивно-эмоциональных
оттенков, стилистической принадлежности, сферы употребления и др.) в ка-
рачаево-балкарском языке выделяют четыре группы синонимов:
1) абсолютные синонимы – слова, не имеющие ни семантических, ни сти-
листических различий: ахшы – иги «хороший», лингвистика – тил билим «язы-
кознание», орфография – тюз жазыу «правописание» и др.;
2) семантические (идеографические) синонимы слова, различающиеся
оттенками значения: аша- «есть, кушать» – ауузлан- «перекусить», уллу
«большой» – деу «могучий», гебен «копна» – лыппыр «маленькая копна» и др.;
3) стилистические синонимы характеризуются по принадлежности или
иному стилю, по наличию экспрессивно-эмоциональной окрашенности и по
степени активности употребления: акъыллы (нейтр.) «умный» – акъылман
(выс.) «умный, мудрый», кёз къарам (книжн.) – оюм (нейтр.) «мнение, взгляд»,
ёл- (нейтр.) – къанкъай- (прост.) «умереть», жау – май (уст.) «масло» и др.;
семантико-стилистические синонимы различаются лексическими значе-
ниями стилистической окраской: ачыусун- (разг.) «злиться, сердиться» – теп-,
къыз- (прост.) «сильно злиться, выходить из себя» – къабын-, жан- (прост.)
«беситься (внезапно рассердиться, прийти в сильное раздражение), осал – хылы-
мылы (разг.) «плохой».
Абсолютные синонимы принято считать тождественными, на основании
того, что они не отличаются друг от друга ни семантически, ни стилистически,
ни функционально. Большинство исследователей синонимии считают, что
такие синонимы взаимозаменяемы. Однако словарный материал карачаево-
балкарского языка убеждает, что для взаимозамены нужны еще другие условия.
Например, члены синонимической пары экеу – экеулен «двое, два человека»

не имеют ни смысловых, ни стилистических, ни функциональных различий.
Однако экеулен употребляется чаще, чем экеу, что подтверждается матери-
алами КБРС и ТСКБЯ. Частотой (или широтой) употребления отличаются
однокоренные синонимы, даже полностью совпадающие в морфологической
структуре. Например, слова къара-къатыш «хаос, беспорядок, путаница»,
ауузачыкъ «ротозей, разиня, зевака» употребляются шире, чем их синонимы
къатыш-къара, ачыгъаууз.
Чтобы в любое предложение один синоним легко подставить вместо дру-
гого, необходимо совпадение этих синонимов не только в семантическом,
стилистическом, функциональном плане, но и в широте употребительности.
Даже синонимы, имеющие семантическую, стилистическую, функциональную
тождественность и одинаково широкоупотребительные, т. е. полностью совпа-
дающие по значению и употреблению, не всегда могут заменить друг друга в
силу привычности, традиции употребления в этом условии только одного из
них. Например, в карачаево-балкарском языке синонимы иги – ахшы «хороший;
хорошо» не отличаются друг от друга ни по значению, ни по употреблению. Тем
не менее в таких выражениях, как Эрттен ахшы болсун! «С добрым утром!»;
Кюн ахшы болсун! «Добрый день!» слово ахшы невозможно заменить словом
иги, так как в данных случаях традиционно закрепилось слово ахшы. В других
же случаях закрепилось слово иги (например, Ол къарт болмай иги турады
«Он не стареет – хорошо сохранился»; иги кесекден бери «давненько»; Иги
сагъыш эт «Подумай как следует»), поэтому замена его синонимом ахшы не-
возможна. Исходя из этого, видимо, правы те исследователи, которые считают,
что тождественные (абсолютные, полные, стопроцентные) синонимы нетипичны
для языка [Лагутина, 1973: 121–129; Рогожникова, 1966: 160], что полной
взаимозаменяемости слов вообще не бывает.
Из вышесказанного можно сделать вывод, что взаимозаменяемость си-
нонимов нельзя абсолютизировать. Синонимы могут заменить друг друга не
всегда, не в любых предложениях, не во всех фразовых условиях, в которых
они могут употребляться, а лишь в определенных контекстах, где обычно они
употребляются в одной лексической и одинаковой стилистической среде. Та-
ковыми в карачаево-балкарском языке являются, например, однокоренные
синонимы америкалы – америкачы «американец», айтхылы – айтхылыкъ
«известный, прославленный; знаменитый», бары – барысы «все, все; весь»,
батхакъ – батмакъ «вязкая грязь, слякоть; топь, болото», букъ- – бугъун- «пря-
таться, скрываться», жаяу – жаяулай «пешком». В карачаево-балкарском языке
подобных взаимозаменяемых синонимов во много раз меньше, чем синонимов
семантически тождественных, т. е. обладающих семантической заменимостью.
При семантической заменимости синонимов могут сохранятся эмоционально-
экспрессивные, стилистические и функциональные различия между ними, и
они «не снимают их семантической равноценности» [Апресян, 1957: 84–88;
Ханбикова, 1962: 1–22].
Основными источниками лексической синонимии в карачаево-балкарском

языке являются:
1) многозначность слова: къара- 2 – сюз- 2 «рассматривать, обсуждать»
(ишни сюз- «обсуждать работу»), къара- 3 – бакъ- 2 «лечить» (саусузгъа къара- –
саусузгъа бакъ- «лечить больного»), азат – эркин 1 «свободный, независимый»
(азат халкъ – эркин халкъ «свободный народ»).
2) диалектные слова: тырнаууч (лит.) – къыйтхы (ц диал.) «борона», акъсуу
(лит.) – мойта (б.-ч. гов.) «айран, разведенный водой, используемый для уто-
ления жажды», къара эрик (лит.) – къыфца – гюрегей (м. гов.) – хогулт (х.-б.
гов.) «чернослив» [Гузеев, Махиева, 2015: 68, 69] и др.;
3) регионализмы: биз (балк.) – миз (карач.) «шило», мажар- (балк.) – бажар-
(карач.) «выполнять, делать что-л.», басма (балк.) – ала къытай (карач.)
«ситец», алай (балк.) – алай а (карач.) «но, однако», хылымылы (балк.) – хала-
хоста (карач.) «неряшливый» и др.;
4) заимствованные слова: жау – душман (перс.) «враг», болум – хал (араб.)
«обстановка», боюнлукъ – шарф (франц.), сахан – поднос (русск.) и др.;
5) эвфемизмы: къатын – юйдеги (эвф.) «жена», бууаз – къарынлы (эвф.)
«беременная», бёрю – жанлы (эфв.) «волк», къарт – уллайгъан (эвф.) «старый
(о человеке)» и др.;
6) однокоренные слова: уру – уручу – гудучу «вор», къоркъ- – къоркъун- –
элген- 2 –сыкъ- 3 «бояться, страшиться», букъ- – бугъун- – жашырын- «пря-
таться, скрываться» и др.;
7) окказионализмы: базгъын – базгъынч – базыннгыч (ок.) «самоуверенный,
самонадеянный», кючсюнюучю – кючсюннгюч (ок.) «часто вздыхающий» и др.;
8) возможность замены сложного слова простым: бай бол- – байыкъ- –
байыкълан- «обогатиться», саусуз бол- – саусузлан- (разг.) «заболеть, быть
больным», гебен эт- – гебенле- (разг.) «собрать сено в копны» и др.;
9) переход слова из одной части речи в другую без изменения внешней
формы (конверсия): къазауат – уруш «война» (от глагола уруш- «воевать»), иш
хакъ – айлыкъ «зарплата» (от айлыкъ «месячный»), къуру – жалан «только»
(от жалан «голый») и др.;
10) лексикализация грамматических форм слов: сохта (уст.) – окъуучу «уча-
щийся» (от окъуучу «обучающийся»), туурам – туурагъан «ломтик, ломоть»
(от туурагъан «разрезанный»), бирге (от формы дат. п. числит. бир «один») –
бирден (от формы мест. п. числит. бир) и др.
2.1.2.7. Лексическая вариантность слова

2.1.2.7.1. Общие сведения
Под вариантностью слова понимается представление о разных способах его

выражения как о его модификации, разновидности [ЛЭС, 1990: 80], а вариан-
тами слова – его разновидности, имеющие одинаковую структуру и морфемный
состав, различающиеся звуковым составом корня или словоизменительных
аффиксов, что выражается в одном или двух звуках, а также стилистическими

оттенками [Горбачевич, 1978: 14,15; Алиева, 2000: 19].
Причины варьирования слова бывают внутренними (неэквивалентность
формы и содержания, возникшая в результате неравномерного развития этих
категорий; многообразие структурных потенций языковой системы и ее пере-
стройка в процессе развития языка; фактор аналогии (парадигматической и
синтагматической); тенденция к экономии; стремление к реализации диффе-
ренциальных признаков фонем в позиционных условиях и тенденция к об-
легчению произношения [Семенюк, 1965; Поливанов, 1968: 57; Горбачевич,
1974: 78]) и внешними (влияние территориальных диалектов и существование
локальных разновидностей литературного языка; межъязыковые контакты)
[Алиева, 2006: 61].
Варианты слов в тюркских языках, в том числе и карачаево-балкарском,
изучены Ж. М. Гузеевым в связи с проблематикой словника толковых словарей
тюркских языков [Гузеев, 1984: 80–100]. Данная проблема более подробно
рассматривается в связи с нормой карачаево-балкарского литературного языка
Т. К. Алиевой [2006].
Определенную трудность представляет разграничение вариантности слова
и однокоренных синонимов, паронимов. Это обусловлено следующими обстоя-
тельствами. По мнению некоторых лингвистов, разницу между однокоренными
синонимами и вариантами слова следует искать только в семантике: варианты
слова должны иметь тождественные значения, а синонимы – семантические
и стилистические различия [Виноградов, 1944: 42; Смирницкий, 1954: 194;
Уразбаева, 1980: 25; Михайловская, 1981: 22–38]. Это противоречит общепри-
нятому мнению о наличии тождественных разнокоренных синонимов. Учитывая
это, большинство лингвистов, чью точку зрения разделяем и мы, считают, что
тождество слова не может сохраниться, если не сохраняется тождество состав-
ляющих его морфем [Шанский, 1972: 62], что семантическое и материальное
(звуковое) тождество вариантов слова и составляют тот релевантный признак,
который отличает их от однокоренных синонимов [Горбачевич, 1978: 18].
Поэтому параллели типа ачытхы – ачыхты (карач.) «закваска (для теста)»;
«дрожжи», азай- – азлан- «уменьшаться» нельзя рассматривать как варианты
слов, так как наличие в составе этих пар синонимичных, но разных аффик-
сальных морфем нарушает их тождество. Следовательно, наличие в словах
разных аффиксов связано с разной словообразовательной структурой их. Именно
словообразовательная структура слов является тем определяющим фактором,
который позволяет интерпретировать такие образования не как варианты слов,
а как самостоятельные слова – синонимы.
В таких же образованиях, как юйренчек – юйренчик «привычный», чалгъы –
чалкъы «коса» (с.-х.), аффиксы -чек / -чик, -гъы / -къы находятся в соотношении
свободного варьирования, имеют адекватную семантическую и морфологиче-
скую структуру. Поэтому они – варианты одного слова.
Основным критерием выделения паронимов некоторые лингвисты считают

звуковое сходство или подобие [Розенталь, Теленкова, 1976: 68; Евграфова,
1985: 37]. Однако большинство лингвистов полагают, что при идентификации
паронимов этот критерий совершенно недостаточен [Кузнецова, 1977: 20; Виш-
някова, 1981; Юханов, 1984: 55; Бельчиков, 1990: 368 и др.]. Мы разделяем это
мнение, потому что при одинаковом качестве различных звуков (или фонем)
слова могут быть и паронимами (жауун «дождь» – жауум «осадки»), и вари-
антами слова (бугъумуч (лит.) / бугъулуч (разг.) «прятки») и однокоренными
синонимами (кюндеш «соперница» – кюндюш (карач.) «чемерица»).
Основным определяющим признаком паронимов, отличающим их от вари-
антов слова, является не звуковое различие этих единиц, а их семантическое
различие: варианты слова идентичны по смыслу, а у паронимов значения разные.
Помимо этого, имеются и другие различия: 1) варианты слова принадлежат к
одному семантическому классу (къонгуроу (балк.) / къонгурау (карач.) «коло-
кольчик, бубенчик, звонок» выражают звон и входят в одну лексико-семан-
тическую группу), а паронимы – к разным семантическим классам (тилкъау
«заика» – тилляй (м. гов.) «доносчик; ябедник» представляют разные лек-
сико-семантические группы, первое репрезентирует физический недостаток,
второе – характер); 2) лексическая валентность у вариантов слова одинаковая,
а у паронимов разная, ср.: уллу, гитче, базыкъ, къысха, узун томуроу / томурау
«большое, маленькое, толстое, короткое, длинное полено» и варианты слова
тутумлу къумач «прочная, ноская ткань» – тутхучлу оюм «обоснованный
вывод (мнение, решение)» и др.; 3) паронимы обычно однозначны, а варианты
слова могут быть однозначными и многозначными; ср.: бусагъатлай «сейчас,
немедленно» – бусагъатда «только что, вот-вот» – паронимы и кёргюз / кёр-
гюзт 1) показать что кому, 2) указать на кого-что; 3) изображать, подражая
кому; 4) сделать явным, очевидным, обнародовать что; 5) проучить кого, дать
нагоняй кому за что и др.; 6) в отличие от вариантов слова паронимы в функ-
ционально-стилистическом отношении нейтральны и др.
2.1.2.7.2. Типы вариантов слов
Фонетические варианты слов. Они связаны с фонетическими явлениями,

существующими в тюркских языках: сингармонизмом (тунгуч (балк.) / тюнгюч
(карач.) «первенец (о ребенке)», чууутлу (карач.) / чюйютлю (балк.) «еврей»,
кердеуюк (балк.) / кёрдеуюк (карач.) / кырдауак (ц диал.) «медный купорос»
и др.), редукцией гласных (къамичи (балк.) / къамчи (карач.) «бич, плетка, хлыст,
кнут», къамажакъ (балк.) / къамжакъ (карач.) «жук», тебире- (балк.) / тебре-
(карач.) «трогаться, отправляться», тамычы (балк.) / тамчы (карач.) «капля»
и др.), элизией (къарааякъ (балк.) / къараякъ (карач.) «босяк», алтыаякъ (балк.) /
алтаякъ (карач.) «пронырливый, хитрый, увертливый», «проходимец» (карач.)
и др.), метатезой (къарауул (карач.) / къалауур (балк.) «охранник; сторож»,
ахча (балк.) / ачха (карач.) «деньги», сарымсакъ (балк.) / сарысмакъ (карач.)
«чеснок» и др.), протезой (ушкок (балк.) / шкок (карач.) «винтовка», ыстауат

(балк.) / стауат (карач.) «стойбище, стан», ыразы (балк.) / разы (карач.) «до-
вольный; удовлетворенный» и др.) и др.
Фонематические варианты слов. Варианты слов с меной гласных фонем.
Слова, в которых варьируют гласные, как правило, встречаются в балкарской
и карачаевской разновидностях языка: е / ё (кезбау / кёзбау «лесть», кесеу /
кёсеу «головня», чертлеуюк / чёртлеуюк «орех (лесной)» и др.; и / ю (киеу /
кюеу «зять», мирзеу / мюрзеу «зерно», битеу / бютеу «весь, вся, все» и др.;
у/ ы: мудах / мыдах «грустный, печальный», шулпу / шылпы «морось, мелкий
дождь», губу / гыбы «паук» и др.; и / е: чимди- / чимде- «щипнуть», элген- /
илген- «вздрогнуть» и др.
Варианты слов с меной согласных фонем. По сравнению с меной гласных
фонем, мена согласных фонем в данном языке распространена более широко и
имеет место как между двумя разновидностями языка, так и одной его разно-
видности: б / м: бийик / мийик «высокий», биз / миз «шило», былхым / мылхым
«характер, черта характера» и др.; м / б (туман / тубан, мажар- / бажар- «вы-
полнять, осуществлять, делать что-либо» и др.); х / къ (хобуста / къобуста
«капуста», мушхутул / муштукъул «торопливый, очень быстрый», шорха /
шоркъа «ручей, поток, струя» и др.); т / д (къыртыш / къырдыш «низкая трава»,
«целина», тамата / тамада «старший», шинтик / шиндик «стул, табуретка»
и др.); к / г (кукук / гугук «кукушка», картош (разг.) / гардош «картофель»);
х / гъ (насийхат / насийгъат «назидание», Шохай / Шогъай (муж. имя); ч / ж
(тапчан / тапжан «диван», къыртчыгъа / къартжыгъа «ястреб») – вторые
члены карачаевские; м / н (тамам / таман «как раз, точно», баям / баян «на-
верное», хамам / хаман «баня»; г / к (гюрен / кюрен «круг», Гяусар / Каусар
(жен. имя), Гапалау / Капалау (муж. имя), гышмы / кышмы «копыто» и др.) –
первые члены – балкарские литературные, вторые – балкарские диалектные.
Орфоэпические варианты слов. Из всех видов лексических вариантов
слов наиболее распространенными в карачаево-балкарском языке являются
орфоэпические, так как «вопросы карачаево-балкарской орфоэпии пока еще не
были предметом специального исследования…» [Будаев, 1976: 100]. По этой
причине все виды языковых вариантов квалифицируются как орфоэпические:
1) фонетические (дуру / дюрю «валок», курт / кюрт «сугроб»); 2) фонемати-
ческие (тамата / тамада «старший», бусагъат / бысагъат (карач.) «сейчас»;
3) морфологические (чалгъы / чалкъы «коса» (с.-х.); 4) грамматические (этал-
майма (балк.) / этелмейме (карач.) «не могу сделать») [ГКБЯ 1976: 100].
Среди орфоэпических вариантов, как и других вариантов слов, существуют
две разновидности: 1) варианты, у которых оба члена нормативны, 2) варианты,
у которых нормативен только один член.
В языках, где еще орфоэпические нормы не установлены, произносимых
вариантов слов значительно больше, чем в языках, где эти нормы установлены.
Следовательно, основной причиной орфоэпической вариантности в языках
первой группы является неизученность орфоэпии и, как следствие этого, отсут-
ствие правил произношения. Носители таких языков в произношении обычно

руководствуются фонетическими законами родного языка, например, тюрко
язычные народы – законами сингармонизма, ассимиляции, диссимиляции и др.
Недостаточное знание этих законов вызывает орфоэпические варианты
типа карачаево-балкарских жанкъоз / жангкъоз «подснежник», кючсюн- /
кюшсюн- «вздыхать» и др. Недостаточное знание диалектных особенностей
родного языка также влияет на образование вариантов в произношении: эски
(лит.) / эсхи (ц диал.) «старый», жети (лит.) / жэти (ц диал.) «семь» и др.
Как известно, в каждом из языков имеется большое количество заимство-
ванных слов. Причиной вариантной реализации определенной их части в устной
речи является отражение фонетических особенностей родного языка на их
произношении; ср. стакан > ыстакан, трактор > тырактор, фильм > филим,
лозунг > лозунга и др.
Таким образом, орфоэпические варианты слов вызываются следующими
причинами:
1) отсутствием правил орфоэпии;
2) недостаточным знанием фонетических законов родного языка;
3) влиянием этих законов на произношение заимствованных слов;
4) влиянием фонетических особенностей диалектов родного языка на ли-
тературное произношение.
Варианты слов тюркского происхождения, связанные с произношением
гласных звуков: кезиу / кёзюу (балк.) «очередь», къарыу / къаруу «сила, мощь»,
ачыу / ачуу «горе» и др.; эрини / эрни «его (ее) губа», къоюнунда / къойнунда
«за его (ее) пазухой», боюнубуз / бойнубуз «наша шея» и др.
Причиной параллельного употребления словоформ второй группы в живой
речи носителей карачаево-балкарского языка является разное орфографирование
их в карачаевском и балкарском вариантах языка.
Однако если учесть, что в тюркских языках гласные [и], [ы], [у] полностью
выпадают, когда занимают позицию между сонорными [й] и [н] и [й] и [р] в
результате разложения слогов при присоединении к слову аффикса принад-
лежности и перестановки ударения [Будаев, 1968: 114; Акбаев, 1999: 51, 52],
то вторую форму произношения следует считать ненормативной.
Поскольку вторые члены вариантов характерны для разговорно-просто-
речного стиля произношения, они не соответствуют орфоэпическим нормам
и произношения типа [игиш] (иги иш «хорошая работа»), [аргъорам] (аргъы
орам «та (другая) улица») и др.; [кёрт: а] (кёрдю да «он же видел»), [сорт: а]
(сорду да «он же спросил») и др., при котором образуются варианты: иги иш /
игиш, аргъы орам / аргъорам, кёрдю да / кёртта, сорду да / сортта.
Варианты слов тюркского происхождения, связанные с произношением
согласных звуков: ж’ети / жэти «семь», ж’ол / жол «путь», букъ[т]ур- /
бух[т]ур- «прятать», кёк чай / ко’х чай «зеленый чай»; барлыкъ / баррыкъ «тот,
кто должен идти (ехать)», берлик / беррик «тот, кто должен дать»; аны уа / анаа
«а его (ее)», кеси уа / кесаа «а он сам (она сама)», энди / энни «теперь», шёндю /
шённю «сейчас, в данное время» – и др.
Во всех приведенных вариантах, связанных с гласными, нормативны первые
члены, так как вторые диалектны.
Варианты заимствованных слов, связанные с произношением гласных
звуков. Наличие орфоэпических вариантов среди заимствованных слов в ка-
рачаево-балкарском языке связано с произношением гласных после согласных
[ш], [ж], [ц] и буквенных аббревиатур – калек.
Указанные согласные в русском языке не имеют мягких вариантов произ-
ношения, а в карачаево-балкарском [ж] произносится только мягко, а [ш] и
[ц] – твердо и мягко, в зависимости от сингармонизма. В результате возникают
варианты типа журнал / ж’урнал, жаркой / жаркой «жаркое», цырк / цирк»,
шина / ш’ина, шеф / ш’еф и др., в которых вторые члены не соответствуют
орфографическим нормам.
Не соответствуют этим нормам и вторые члены вариантов буквенных аб-
бревиатур, составленных по точному образцу русских аббревиатур, а также
заимствованных из русского языка, особенно при присоединении к ним кара-
чаево-балкарских аффиксов: КЪМР «КБР» – КЪЭМЭР / КЪМЫР, КЪМКЪУ –
КЪЫЭМКЪУ, АБШ – АБЭША / АБЫШЫ, МВД – ЭМВЭДЭ / ЭМВЫДЫ, МВД-ни /
МВД-ны, МЧС-де / МЧС-да «в МЧС», ЛДПР-ге / ЛДПР-гъа «в ЛДПР», УВД-ни /
УВД-ны (УВД – род. пад.) и др.
Варианты заимствованных слов, связанные с произношением со-
гласных звуков. Основными причинами варьирования, произношения за-
имствованных слов, которое выражается согласными звуками, следующие:
1) законы сингармонизма: мел / м’ел’, физик / физик», [бизнэс] / [биз’н’ес’]
и др.; 2) несовпадением произношения некоторых согласных в родном и за-
имствовавшем языках: [жэтон] / ж’етон, жатка / ж’атка, жом / ж’ом,
[этаж] / этаж’, [укас] / указ и др.; 3) несовпадением сочетаний согласных
в интервокальной позиции и конце слов родного и заимствовавшего языков:
продукт / продукта, танк / танка, нерв / нерва, патруль / патуруль, капрон
/ капырон и др.; 4) несовпадением реализации парных звонких согласных в
родном и заимствовавшем языках в конце слова: параво[с] / паровоз, гара [ш]
/ гараж, ку[п] / куб, пара[т] / парад и др.
Во всех приведенных вариантах произношения согласных и их сочетаний
орфоэпическим нормам соответствуют первые члены.
Морфологические варианты слов. В отличие от фонетических и фоне-
матических вариантов слова морфологические варианты слова в карачаево-
балкарском языке образуются только в результате видоизменения аффикса
и встречаются только среди исконных слов. В варьировании участвуют все
знаменательные части речи, но местоимения и числительные менее активны,
чем другие части речи.
Морфологическое варьирование вызвано в основном внутрисистемными
причинами: 1) утратой значения второго аффикса при сочетании двух аффиксов
одного и того же залога глагола: кёргюз- (кёр- + гюз) / кёргюзт- (кёр- + гюз +
т) «показывать что кому; указывать что, на кого»; 2) материальной экономии:
ушагъыулу / ушагъылы «обаятельный, приятный»; 3) влиянием закона сингар-
монизма: неллай / нелляй «какой, каков»; 4) влиянием обиходно-разговорной
речи на письменную форму языка: къызгъылдым / къызылдым.
Большинство морфологических вариантов слов являются регионализмами,
в употреблении которых нет каких-либо изменений со времени возникновения
письменности у карачаевцев и балкарцев. Помимо региональных причин, устой-
чивость морфологических вариантов объясняется еще тем, что они, по срав-
нению с фонетическими вариантами, редко поддаются нормализации. К тому
же аффиксы менее изменчивы, чем корень слова.
Морфологические (лексические) варианты слов образуются в основном
при присоединении к корням слов словообразовательных аффиксов, а также
лексикализованных словоизменительных. Например, к прилагательному сол
«левый» присоединяется аффикс -агъай / -акъай – солагъай / солакъай «левша»,
к существительному жан «душа» – аффикс -ауал / -ауул – жанауал / жанауул
«агония, предсмертные муки» и др. В результате этого, как видно из примеров,
появляются варианты новых слов.
Среди грамматических форм слов есть и лексикализованные, например,
форма понудительного залога глагола атдыр- / атдырт- «взрывать, произво-
дить взрыв», киргиз- / киргизт- «вводить кого-что, вносить что», «вонзать,
втыкать что» и др. Из этих примеров видно, что при сочетании двух залоговых
формантов (ат – дыр – т, кир – гиз – т) значение второго теряется и второй
формант, потеряв свою самостоятельность становится как бы частью первого
форманта: -дыр + -т = -дырт, -гиз + -т = -гизт. Таким образом, аффиксы -дыр
и -дырт, -гиз и -гизт становятся модификациями одного и того же аффикса.
Из приведенных примеров видно, что языковые единицы с одним и тем же
корнем могут быть и разными словами, и вариантами одного и того же слова.
При этом однокоренные слова могут быть синонимичными и несинонимичными
между собой. Например, бугъумуч и бугъунчакъ (карач.) «прятки», алгъадан и
алгъатын (карач.) «заранее» – синонимы, а агъар- «белеть; седеть» и агъарт-
«белить, отбеливать что», кюнлюк «дневной, однодневный» и кюнлюм «при-
грев», «солнечная сторона» – несинонимичные слова. Пары томуроу и томурау
«чурка, чурбан, обрубок бревна», кёргюз- и кёргюзт- «показывать что кому» –
варианты одних и тех же слов. Языковые единицы первой и второй групп при
одном и том же корне имеют разные аффиксы: -умуч и -унчакъ, -дан и -тын,
-ар и -ар + -т, -люк и -люм. У единиц же третьей группы аффиксы имеют лишь
незначительное различие между собой в фонемном составе, т.е. они являются
модификациями одного и того же аффикса, ср.: -роу и -рау, -гюз / -гюзт.
Таким образом, у разных слов с одной и той же корневой частью аффиксы
должны быть разными, а у вариантов слова – формами одного и того же аф-
фикса.
Из вышеизложенного вытекает, что «морфологическими вариантами слова

следует считать его видоизменения, имеющие общую корневую часть и ча-
стичное различие в фонемном составе аффикса…, но сохраняющие функцио-
нальное тождество лексического значения» [Алиева, 2006: 181].
Варианты слов, вызванные слиянием двух лексикализованных аф-
фиксов: кёргюз- / кёргюзт- «показать», кюлдюр- / кюлдюрт- «смешить», агъыз- /
агъызт- «капать чем», «сбивать что», тургуз- / тургъузт- «поднимать кого»,
«выпячивать что», батдыр- / батдырт- «топить кого-что» и др.
Варианты слов, вызванные фонетическими явлениями: чередованием
согласных по мягкости-твердости (беллау / белляу «люлька, колыбель» (дет.),
эрлай / эрляй «быстро, моментально», киррай / кирряй (ц диал.) «грязнуля» и
др.), метатезой (къаралдым / къарамдыл «темноватый, черноватый», жут-
дакай / жутдайка «обжора», «хапуга, рвач» и др.), вставкой согласного (деричи /
деричин «до, вплоть до», тийишли / тийиншли «достойный, заслуженный»,
жырмач / жырманч «разрез, прорезь, прореха» и др.), выпадением согласного
(тилбургъуч (лит.) / тилбуруч (карач. разг.) «скороговорка», бишгеклен (лит.) /
бишеклен (ц диал) «вариться, жариться, париться (до полуготовности)» и др.)
и др.
Варианты слов, вызванные фонематическими явлениями: чередование
согласных фонем (кёпчек / кёпжек «седёлка», айланчюк / айланжюк «юла,
волчок», кёрюмдюк / кёрюндюк «подарок за смотрины невесты» и др.) и че-
редованием гласных фонем (къайтыкъ / къайтукъ «кривой, косой», чалдыш /
чалдиш «клетка», чыгъанакъ / чыгъанек (ц диал.) «заноза, колючка» и др.) и др.
Однако в любом случае для объединения слов важнейшим критерием служит
наличие (или отсутствие) как сходных, так и различительных признаков в их
семантической структуре. Например, чтобы обосновать закономерность со-
единения в одну предметно-тематическую группу таких слов, как кётюртме
«нары», ундурукъ «кровать», шинтик «стул, табуретка, скамейка», тапчан
«топчан», необходимо выявить общий для них семантический признак, который
явился основанием для объединения. Таким признаком будет соотнесенность
каждого из приводимых слов с общим понятием, имеющий лексическое наи-
менование – «мебель». Но эти слова называют не любую мебель, а «род мебели,
предназначенной для сидения или лежания». Данный различительный признак
позволяет вычленить слова из общей тематической группы «мебель вообще»
в сравнительно небольшую подгруппу «мебель для сидения или лежания»,
образующую определенную лексико-семантическую парадигму, т. е. совокуп-
ность элементов системы языка.
Отношения слов в подобных группах (а затем и в подгруппах, классах, под-
классах и др.) называются парадигматическими. Они являются основным, наи-
более важным и существенным показателем системности лексического уровня.
Как на весьма значимый семантический признак, позволяющий выделять
лексические парадигмы, современные исследователи указывают на так назы-
ваемую противопоставленность смыслов в различных семантических группах
слов. Например, выделение указанной выше подгруппы слов, обозначающих

«мебель для сидения или лежания», стало возможным при их сопоставлении
(и противопоставлении) с подгруппой слов, обозначающих мебель, предназна-
ченную «не для сидения или лежания», а допустим, «для хранения чего-либо»,
шкаф, тумбочка, сервант и т. д.
Эта парадигматическая группировка в свою очередь может быть проти-
вопоставлена по наличию или отсутствию относительных и существенных
признаков другой лексической парадигме, в которую войдут слова, обозна-
чающие «предмет мебели в виде широкой горизонтальной доски на одной
или нескольких ножках, на который кладут или ставят что-либо», т. е. стол,
жыйгъыч «широкая полка вдоль задней стены дома для складывания постели»,
тапка «главная полка (на задней, глухой стене, комнаты, куда ставили красивую
утварь)» и др.
Одним из проявлений системных связей лексических единиц является за-
кономерность их сочетания друг с другом, т. е. синтагматические отношения.
Они также обусловлены системой языка в целом, но по сравнению с семанти-
ческими парадигмами больше зависят от контекста. Синтагматические связи
раскрываются в процессе реализации значений слов именно в определенных
лексических сочетаниях.
Лексическая сочетаемость – это связь значений, опирающихся на их пред-
метно-логический смысл, синтаксическая сочетаемость – закономерность
соединения слов в речи.
Итак, взаимодействие разных значений одного слова и его отношения с
другими словами чрезвычайно многообразны. В целом они образуют сложную
лексическую систему.
2.1.2.8. Лексическая антонимия
Антонимия, как и синонимия, представляет тип семантических отношений

лексических единиц. Однако в отличие от лексической синонимии, в которой
семантические отношения между словами заключаются в полном или частичном
совпадении их значений, в лексической антонимии эти отношения заключаются
в противоположности значений.
Отсюда, для синонимических отношений характерно семантическое сход-
ство, а для антонимических – семантическое различие.
Таким образом, лексическая антонимия – тип семантических отношений
слов, имеющих противоположные значения, а антонимы – слова, различные
по звучанию, имеющие прямо противоположные, но соотносительные друг с
другом понятия.
Соотносительным противопоставление называется потому, что в языке
в подобные отношения вступают лишь слова, находящиеся в одной и той же
лексической и грамматической парадигме, обозначающие логически совме-
стимые понятия. В основу их сопоставления положен один и тот же общий и
существенный для них признак. Например, семантически соотносительными

являются слова, характеризующие разного рода качественные признаки (ариу
«красивый» – эриши «безобразный», татлы «сладкий» – ачы «горький»),
эмоции (шуёхлукъ «дружба» – душманлыкъ «вражда», къууанч «веселье» –
жарсыу «грусть»), понятия пространства и времени (онгнга «направь» – солгъа
«налево», ёрге «вверх» – энишге «вниз», бюгюн «сегодня» – тамбла «завтра»,
кюндюз «днем» – кече «ночью», къыш «зима» – жаз «лето») и др.
Противоположными значения антонимов называются потому, что анто-
нимы находятся на крайних точках лексической парадигмы. Между ними в
языке нередко имеются лексические единицы, обладающие неким средним,
семантически нейтральным значением и называемые иногда логическими цен-
трами. Например, в антонимической паре ахшы «хороший» – аман «плохой»
логическими центром является слово орта «средний, удовлетворительный».
Одним из условий для создания антонимического ряда является единая
стилистическая окраска для обоих его членов. Противоположные слова, от-
носящиеся к разным стилям, не образуют антонимического ряда, так как не
могут систематически встречаться в одних и тех же антонимических контекстах.
Например, противопоставления мазаллы «громадный» – гитче «маленький»,
жапысыз «неприглядный» – ариу «красивый», сылхыр «ошалелый» – акъыллы
«умный» и другие не могут считаться антонимическими рядами из-за разной
стилистической окраски их членов.
Не все вещи, предметы, явления и процессы противопоставляются между
собой. Поэтому далеко не все слова имеют антонимы. Не имеют антонимов,
как правило, имена существительные с четко закрепленным конкретным значе-
нием (юй «дом», китап «книга», суу «вода» и др.), числительные, большинство
местоимений, личные имена. Нет антонимов у качественных прилагательных,
обозначающих названия цветов или их оттенков (за исключением акъ «белый» –
къара «черный»).
Поскольку антонимами могут быть только полярно противоположные по
значению слова, то пары слов типа ачы «горький» – мысты «кислый», жылы
«теплый» – сууукъ «холодный» не являются антонимами, так как не обозначают
полного противопоставления (полное противопоставление выражается словами:
ачы «горький» – татлы «сладкий», исси «горячий» – сууукъ «холодный»).
В зависимости от различных признаков, которыми обладают слова с про-
тивоположным значением, могут быть выделены антонимы языковые и кон-
текстуально-речевые. Языковые антонимы характеризуются общественно
осознанными системными отношениями, регулярностью воспроизведения в
одних и тех же синтагматических условиях, закрепленностью в словарном со-
ставе и устойчивой стилевой принадлежностью. Примеры языковых антонимов
приведены выше.
Наряду с языковыми антонимами в том или ином контексте встречаются
слова, которые могут стать антонимами в окказиональном употреблении. Такие
слова-антонимы называют речевыми, а иногда – контекстуальными, индиви-

дуальными, авторскими. Они создаются особенно в поэзии. См., например:
Кёп къыйналгъан журтум, сен –

Жюрегим эм оюм.
Саулай къалгъан журтум, сен –
Жиляуум эм тоюм (Къ. Кулиев)
«Много страдавший мой отчий край, ты –

Мое сердце и ум.
Оставшийся в живых мой отчий край, ты –
Мой плач и пир».
В этом примере контекстуальными антонимами являются пары слов жюрек

«сердце» и ой «ум», жиляу «плач» и той «пир».
Как и синонимы, антонимы карачаево-балкарского языка связаны с много-
значностью слова. Например, слово ариу имеет два значения: «красивый» и
«чистый». Антонимами его первого значения являются синонимичные между
собой слова эриши, жапысыз «некрасивый», а второго – однокоренные слова
кир, кирли «грязный», которые также синонимичны. Эти значения выявляются в
различных словосочетаниях; ср.: ариу адам «красивый человек» – эриши адам,
жапысыз адам «некрасивый человек» и ариу суу, таза суу «чистая вода», ариу
арбаз, кирсиз арбаз «чистый двор» – кир суу, кирли суу «грязная вода», кирли
адырла «грязная посуда», кирли арбаз «грязный двор».
Синонимичность слов эриши, жапысыз; таза, кирсиз; кир, кирли в данных
сочетаниях приводит к тому, что антонимы слова ариу, т. е. эриши, жапысыз и
кир, кирли, сочетаются с теми же словами, с которыми сочетается оно само. Это
говорит о том, что словам-антонимам тоже присуща общность сочетаемости.
Кроме связи с полисемией и общности сочетаемости, различительным
языковым признаком лексических анонимов является еще «регулярность их
контрастующих ассоциативных связей…» [Фомина, 1990: 146]. Суть этого
признака состоит в том, что упоминая слово, человек в большинстве случаев
представляет его антоним, притом заметно чаще, чем синоним, вариант, омоним
и пароним, что связано, видимо, полярной противоположностью значений
слов-антонимов.
Например, при пользовании словами иги «хороший», уллу «большой», кёп
«много», акъыллы «умный», ёрге «вверх, наверх» и др. человек нередко со-
поставляет их с антонимичными с ними словами аман «плохой», гитче «ма-
ленький», аз «мало», акъылсыз «глупый», энишге «вниз».
Как и синонимы, варианты слова, омонимы и паронимы, антонимы состав-
ляют ряды. Однако каждый член антонимичной пары (редко группы) имеет си-
нонимы, значения которых также могут быть противопоставлены между собой.
12 Заказ № 261
Например, пары слов аман «плохой» – иги «хороший», акъыллы «умный» –

тели «глупый», сууукъ «холодный» – исси «жаркий», жаш «молодой» – къарт
«старый», къарыулу «сильный» – къарыусуз «слабый», тамата «старший» –
кичи «младший», олтур- «садиться» – тур- «вставать», элт- «отнести» –
келтир- «принести», бар- «идти» – кел- «прийти»; хайыр «польза» – хата
«вред», къууанч «радость» – бушуу «горе» по противоположности своих зна-
чений одинаковы или близки друг другу, поэтому составляют синонимические
ряды. Каждый из этих слов имеет свой синоним. Одни из таких синонимов по
значению очень близки между собой: иги – ахшы «хороший», тели – акъылсыз
«глупый», къарыулу – кючлю «сильный, мощный», исси – къызыу «жаркий»,
заран – хата «вред», бушуу – къайгъы «горе» и др. Поэтому пары аман – ахшы,
акъыллы – акъылсыз, къарыулу – къарыусуз, сууукъ – къызыу, хайыр – заран,
къууанч – къайгъы являются антонимами. Значения же слов синонимических
рядов групп типа аман «плохой» – осал «дряной» – болмачы «никудышный»,
иги «хороший» – аламат «замечательный» – тауушлукъ «чудесный, превос-
ходный», акъыллы «умный» – эсли «понятливый, смышленый» – фахмулу
«талантливый» не очень близки между собой. Поэтому пары слов типа иги –
осал, ахшы – болмачы, аман – тауушлукъ, акъыллы – жарты «полоумный»,
акъылсыз – фахмулу не являются антонимами.
Исходя из изложенного, для правильного составления антонимических
рядов слов следует знать:
1) синонимов, слов антонимичных между собой и образуемых ими рядов;
2) что синонимами являются как слова идентичные, так и слова близкие
по значению;
3) что антонимами являются слова, противоположность значений которых
идентична; слова же, противоположность значений которых не идентична, но
близка между собой, антонимами не являются.
Слова в антонимах, вступая в словообразовательные отношения, обра-
зуют антонимические парадигмы: акъ «белый» – къара «черный», агъар- «бе-
леть» – къарал- «чернеть», акълыкъ «белизна» – къаралыкъ «чернота», «черный
цвет», акъсылдым «беловатый» – къаралдым «черноватый», агъарыу – и. д. от
агъар- – къаралыу – и. д. от къарал-, агъаргъан «побелевший» – къаралгъан
«почерневший», агъарып «побелев» – къаралып «почернев», акъгъай «бе-
ленький» – къаракъай «черненький», акъкъаш «белобровый» – къаракъаш
«чернобровый», агъыракъ «белее» – къараракъ «чернее», акъмыйыкъ «бело-
усый» – къарамыйыкъ «черноусый» и др.
Антонимия характерна для различных частей речи. Но она особенно ярко
проявляется в именах прилагательных. Этому способствует широта семанти-
ческого диапазона прилагательных, разнообразие оттенков их значений.
В зависимости от лексических значений среди антонимов-прилагательных
карачаево-балкарского языка различаются слова, выражающие: психологиче-
ское состояние человека: чомарт «щедрый» – къызгъанч «жадный», акъыллы
«умный» – тели «глупый»; качество предмета: къаты «твердый» – жуму-
шакъ «мягкий», жангы «новый» – эски «старый»; объем, меру предметов: уллу
«большой» – гитче «маленький», узун «длинный» – къысха «короткий», кенг
«широкий» – тар «узкий»; вкус, цвет: татлы «сладкий» – ачы «горький», акъ
«белый» – къара «черный»; температуру: жылы «теплый» – сууукъ «холодный»;
понятия, связанные с временными значениями: кечеги «ночной» – кюндюзгю
«дневной», эрттеннги «ранний» – ингирги «вечерний», алгъыннгы «прежний» –
бусагъатдагъы «теперешний, нынешний»; понятия, связанные с простран-
ственными значениями: онг «правый» – сол «левый», жууукъ «близкий» – узакъ
«далекий», алдагъы «передний, находящийся впереди» – артдагъы «задний,
находящийся позади».
По способу образования антонимы в карачаево-балкарском языке бывают
простые и сложные и однокоренные и разнокоренные. Основная масса анто-
нимов карачаево-балкарского языка состоит из простых слов, сложных анто-
нимов немного, и они в основном являются прилагательными: узунетек «с
длинным подолом» – къысхаетек «с коротким подолом», уллуаууз «с большим
ртом» – гитчеаууз «с маленьким ртом», жукъакъаш «с редкими бровями» –
къалынкъаш «с густыми бровями», бийиктабан «с высоким каблуком» – ала-
шатабан «с низким каблуком», чиммакъ «белый - пребелый» – къап-къара
«черный-пречерный».
Однокоренными антонимами в карачаево-балкарском языке могут быть
только прилагательные: къарыулу «сильный» – къарыусуз «слабый», акъыллы
«умный» – акъылсыз «безумный», насыплы «счастливый» – насыпсыз «не-
счастный», билимли «образованный» – билимсиз «необразованный», тёзюмлю
«терпеливый» – тёзюмсюз «нетерпеливый», белгили «известный» – белгисиз
«неизвестный», бегимли «прочный, устойчивый» – бегимсиз «непрочный, не-
устойчивый» и др.
Как видно из примеров, антонимичность однокорневых антонимов пока-
зывают лишь их аффиксы: -лы (-ли, -лу, -лю) – -сыз (-сиз, -суз, -сюз).
Разнокоренные антонимы в карачаево-балкарском языке встречаются гораздо
чаще, не только в прилагательных, а еще в существительных, глаголах, наре-
чиях, местоимениях и в некоторых частицах: жаш «парень» – къыз «девушка»,
кече «ночь» – кюндюз «день», бушуу «горе» – къууанч «радость, веселье»; уллу
«большой» – гитче «маленький», тамата «старший» – кичи «младший»,
таза «чистый» – кир «грязный»; элт- «отнести» – келтир- «принести», жат-
«ложиться» – тур- «вставать», ал- «брать» – бер- «отдавать»; артха «назад» –
алгъа «вперед», терк «быстро» – акъырын «тихо», бюгюн «сегодня» – тамбла
«завтра»; ол «тот» – бу «этот», быллай «вот такой» – аллай «вон такой», берги
«находящийся по эту сторону» – аргъы «находящийся по ту сторону»; угъай /
огъай «нет» – хау / хоу / хо «да».
По принципу антонимичности в карачаево-балкарском языке построены
и парные слова. Они образуются от активно употребляемых в устной и пись-
менной речи антонимов: дос-душман «друзья и недруги» (дос «друг», душман
«враг»), къул-бий «господа и рабы» (къул «раб», бий «господин»), эр-къатын
12*
«супруги» (эр «муж», къатын «жена»), чийли-бишли «недоваренный», ары-

бери («туда-сюда») и др.
2.1.3. Лексика карачаево-балкарского языка

с точки зрения ее происхождения
2.1.3.1. Общие сведения
Согласно одной из последних классификаций карачаево-балкарский язык

относится к кыпчакско-половецкой подгруппе кыпчакской группы тюркских
языков. В эту подгруппу входят караимский, карачаево-балкарский, кумыкский,
крымско-татарский и крымчакский языки [Баскаков, 1981: 20].
Правильность этого вывода подтверждается и сходством лексики этих
языков. Например, понятия «шапка», «горло», «лампа» в карачаево-балкарском
и кумыкском языках имеют названия соответственно бёрк, тамакъ, чыракъ,
тогда как в азербайджанском языке, относящемся к огузской группе тюркских
языков, они передаются: папаг, богъаз, лампа.
В основной словарный фонд современного карачаево-балкарского языка
входят корневые лексемы древнего происхождения, а также производные и
сложные слова, как тюркские, так и заимствованные из других языков.
В отличие от основного словарного фонда словарный состав языка нахо-
дится в состоянии почти беспрерывного изменения. Он непрерывно пополняется
новыми словами, возникающими в связи с развитием производства, культуры,
науки и техники и т. п.
Если из словарного состава исключить слова основного словарного фонда,
то в нем остаются историзмы (жюйюсхан «господин», къычырым «верста», бе-
генд «аренда (земли)» и др.), архаизмы (жасакъ «налог», синф «класс», саясат
«политика» и др.), неологизмы (евро, бартер, маркетинг и др.), диалектизмы
(балам «калина», къаздиреу «чижик (игра)», къыттай «петух» и др.), научно-
технические термины (модель, система, адаптация и др), профессионализмы
(чоллакъ «челнок, каретка», кёкле- «заметывать, сметывать, прошивать что»,
жалгъау «аффикс», сатанайлыкъ «софийность» и др.).
С точки зрения происхождения в словарном составе карачаево-балкар-
ского языка, как и других тюркских языков, различаются два пласта: лексика
тюркского происхождения, т.е. исконные слова, и иноязычная лексика, т. е.
заимствованные слова.
2.1.3.2. Лексика тюркского происхождения
В тюркских языках, как известно, много общих лексических элементов.

К ним относятся слова «имеющие наибольшую частотность употребления в
повседневной жизни при одинаковых условиях быта, хозяйства и др. Эта кате-
гория слов является одним из главных показателей древнетюркской общности;
будучи едиными для всех или большинства тюркских языков в лексико-семан-
тическом плане, они обнаруживают ареальные различия главным образом в

фонетике» [Мусаев, 1984: 17]. Например: карач.-балк., ног., уйг., узб., кумык.
ана, кирг. эне, тур. ана // анне, каракалп. ана // эне «мать».
Карачаево-балкарский язык лексически заметно отличается от языков огуз-
ской (гулы – кирит «замок», сыйа – шакъа «чернила», гапы – эшик «дверь»
и др.), карлукской (мис – багъыр «медь», калит – ачхыч «ключ», сигир – ийнек
«корова» и др.), уйгурской (салаг – бармакъ «палец», арын – бет «лицо», алчы –
къонакъ «гость» и др.) групп.
Вместе с тем слова общего происхождения часто различаются по семантике:
карач.-балк. осал «плохой» – тат. усал «злой», карач.-балк. зарлан «завидо-
вать» – кумык. зарланмакъ «жаловаться, роптать, сетовать», карач.-балк. базыкъ
«толстый» – башк. базыкъ «прочный», карач.-балк. берне «приданое» – ног.
берне «вид оружия» и др.
Определенную часть карачаево-балкарской лексики составляют собственные
слова, т.е. слова, употребляемые только карачаевцами и балкарцами, обра-
зованные на собственной основе: бушто, чанчхы «окрошка», чирко / чурка
«топинамбур», тишмек «блин», гаккы «яйцо», бууунлукъ «браслет», дугъума
«мята», гургун «ящерица», муру / умур «крошка», жугар, беккяхын «лопата
(штыковая)», гырт «ком, кусок чего-либо» и др.
2.1.3.3. Заимствованная лексика
Заимствования из арабского и персидского языков. В составе лексики

карачаево-балкарского языка имеется немало арабо-персидских заимствований.
Однако данный вопрос был предметом изучения лишь нескольких работ, среди
которых можно указать на статьи А. Ж. Будаева [1973: 302–328], К. А. Мизиева
[1977: 100–105], С. К. Бабаева [1973: 350, 370] и монографию Х.-М. Хаджилаева
[1970: 125–150]. Однако в них не дается глубокого анализа процесса адаптации
арабизмов.
Время проникновения в карачаево-балкарский язык арабских и персидских
заимствований установить очень трудно. По данным арабских источников,
первое появление арабов на Северном Кавказе относится к XIII в. Видимо, с
этого времени и начинается процесс проникновения арабизмов в карачаево-
балкарский язык, как и в другие северокавказские языки. Однако усиленное
заимствование элементов арабского языка северокавказскими языками, как
правильно отмечает И. М. Отаров, относится к более позднему периоду и свя-
зано с принятием ислама [Отаров, 1996: 56, 57].
В балкарской и карачаевской антропонимике арабизмы занимают особое
место. Подавляющее большинство личных имен – арабские или персидские
заимствования. Исповедование мусульманской религии привело к усилению
арабского влияния. В языке возрастает количество арабских заимствований.
В первую очередь это слова, связанные с религией, с Кораном.
Выбор религии, в том числе – мусульманской, был обусловлен глубоким

проникновением в духовную жизнь народа идеи о добре и зле, связанные с ре-
лигиозными догмами о земной и загробной жизни человека, о неукоснительном
соблюдении различных церемоний веры. Поэтому в наречении имени ребенку
они старались следовать традициям ислама: Ахмат «прославленный», Самат
«вечный», Мустафа «избранный», Аминат «находящийся в безопасности».
Через арабский и персидский языки в карачаево-балкарский вошли мно-
жество личных имен: Жаухар «жемчужина», Жамиля «прекрасная», Зарият
«золотая», Зухура «Венера (планета)», Болат «сталь», Солтан «правитель»,
Науруз (иранский праздник Навруз), Рустам «могучий, сильный» и др.
Среди арабо-персидских заимствований наиболее устойчивыми и широ-
коупотребительными оказались названия предметов: адет «обычай», амал
«прием; возможность», къала «крепость»; названия отдельных вещей: дарман
«лекарство», сагъат «часы», сапын «мыло»; слова, связанные с религией:
Аллах «бог», дин «религия; вера», жаннет «рай» и др., слова, обозначающие
абстрактные понятия: акъыл «ум», намыс «честь», мурат «цель, намерение»;
названия растений и животных: шаптал «персик», хайыуан «животное», балли
«вишня» и др.
После Великой Октябрьской революции приток арабских заимствований
прекратился, а в постсоветское время не только возобновился, но и усилился.
Заимствования из языков соседних народов. В основном словарном фонде
карачаево-балкарского языка наличествуют заимствования из осетинского,
кабардино-черкесского, сванского, мегрельского и еврейского языков, что сви-
детельствует о многовековых тесных связях предков балкарцев, карачаевцев,
абазино-абхазцев, адыгов, мегрелов, осетин, сванов и евреев. Эти контакты
уходят своими корнями в глубину веков. К такому выводу М. А. Хабичев при-
ходит, полагая, что в период происхождения семьи предки карачаево-балкарцев,
адыго-абхазцев, мегрелов, осетин и сванов жили по соседству и тесно общались
между собой. По мнению М. А. Хабичева, этим можно объяснить одинаковые
термины родства, бытующие в языках этих народов: ана «мать», ата «отец»,
къыз «девушка» и др. [Хабичев, 1980: 10].
На отдельных участках Западного Кавказа имело место балкаро-осетинское,
адыгейско-карачаевское, кабардино-осетинское и др. двуязычие [Хабичев, 1980:
146]. Поэтому авторы, исследовавшие взаимовлияние этих языков [Абаев, 1949;
Хаджилаев, 1970; Бабаев, 1972; Хабичев, 1980; Цагаева, 1972; Мусукаев, 1984;
Унатлоков, 1999], выявили в них сотни лексических параллелей.
Осетинизмы в карачаево-балкарском языке являются названиями частей
тела (базук «плечевая кость», хамхот «морда», ушхол (ц диал.) «кишка» и др.),
природных явлений (дорбун «пещера», шаудан «родник», хуру «каменистое
поле» и др.), растений (мырзы (ц диал.) «береза», зыка «горчица дикая», оразык
«бутень» и др.), живых существ (дидин «оса», гылжа «корова», зурнук «жу-
равль» и др.), предметов материальной культуры (антау «стог сена, скирда»,
батан «навильник сена», кюштел (ц диал.) «кадка, чан» и др.).
Среди кабардино-черкесских (шире – адыго-абхазских) заимствований

выделяются: термины кулинарии (либижа «гедлибже», чукубаста «каша из
пшена» и др.), материальной культуры (керох «наган, пистолет», ушкок «вин-
товка», хызен «сумка», «мешок», гефхин (ц диал.) «передник», сире (ц диал.)
«посудный шкаф» и др.), названия отвлеченных понятий (адеж «ряд (двух
коней, идущих один подле другого)», гузаба «суета, хлопоты», «волнение,
беспокойство», гурушха «подозрение, сомнение», хомух «ленивый» и др.) и др.
Из других кавказских языков карачаево-балкарский язык заимствовал незна-
чительное количество слов: зынтхы «овес», мант «лопух съедобный», гюттю
«лепешка» – сванские; гаммеш «буйвол», жылмы «хворост; срубленные мелкие
сучья, ветви (хвойных деревьев, кустарников)», малгар «мегрел» – мегрельские;
гадура «цедилка, дуршлаг», жор «крест», горда «сабля» – грузинские.
Вместе с тем в соседних языках карачаево-балкарских слов в десятки раз
больше, чем заимствования из этих языков в карачаево-балкарском [Хабичев,
1980: 10–127; Отаров, 1996: 70]. Это названия родства: ана «мать», ата «отец»,
бажа «свояк», къайын «шурин», къан «кровь» и др., частей тела: богъурдакъ
«горло», «глотка», бурун «нос», жал «грива», къыл «волос», къол «рука», сакъал
«борода», тулу «темя» и др., природных явлений: аууз «ущелье», ауана / ау-
ангы «тень», жыл «год», кёл «озеро», къум «песок», сырт «хребет», индек
«канава» и др., растений: кюндеш «чемерица», гургум «крыжовник», жыгырык
«колесико», «круглый», къабукъ «кожура», къарагёген «терн», къачхач «мак»,
муртху (карач.) «калина», тыкыр «клен», чыбыкъ «прут», «лоза», кертме
«груша», нартюх «кукуруза» и др., диких животных: алабугъа «лещ», аслан
«лев», балыкъ «балык», барс, бёрю «волк», доммай «зубр», жумарукъ «горная
индейка», къамажакъ «жук», къаплан «тигр», къыртчыгъа «ястреб», къуу
«лебедь», тыйын «белка» и др., домашних животных: ажир «жеребец», алаша
«мерин», бугъа «бугай», бузоу «теленок», гылыу «осленок», жоргъа «иноходь»,
«рысак», ирик «валух», къадыр «мул» и др., блюд, продуктов: айран, бауурсакъ
«мелкие лепешки, жаренные в масле», бегене «кисель», билямукъ «похлебка»,
жырна «вареные кукурузные зерна», кебек «шелуха», гыпы «кефир», къай-
макъ «сливки; сметана», къууут «толокно» и др., материальной культуры: ала
къытай (карач.) «ситец», аркъан «аркан», аршын «аршин», басма «ситец»,
башлыкъ «башлык», бокълаууч «носилки», бохча / бочка «кошелек», быстыр
«тряпка», гатий (карач.) «ботинок», гида «топор», гинасуу «ртуть», жатма
«навес», жеген «рогожа», «циновка», гюрбе «ящик», къабакъ «ворота», «аул»,
къамичи «плеть» и др.
На развитие и обогащение лексики карачаево-балкарского языка, помимо
указанных выше языков, значительное влияние оказал и продолжает оказывать
русский язык. Заимствования из русского языка являются самыми многочис-
ленными в карачаево-балкарском языке. В исследуемом языке существует не-
сколько работ, посвященных исследованию русизмов в карачаево-балкарском
языке. В основном это отдельные статьи и разделы монографических иссле-
дований, касающиеся различных сторон проблемы русских заимствований и
их освоения. Среди наиболее ранних можно отметить статьи А. Х. Соттаева

[1970], Ю. Х. Джабоева [Нальчик, 1979], М. А. Хабичева [1980: 144].
Большое значение имеет факт заимствования из системы словообразования
русского языка целого словообразовательного способа. Имеется в виду способ
образования аббревиатур и сложносокращенных слов [Джабоев, 1979: 115].
Группа сложносокращенных слов целиком представляет собой заимство-
ванные слова из русского языка и может быть отнесена к разряду слов прямого
заимствования.
Аббревиатура в карачаево-балкарском языке представлена тремя слово
образовательными типами:
1. Слоговой тип, включающий в себя сложносокращенные слова, образуемые
путем сложения начальных частей или слогов слов: колхоз, райком, завхоз и др.
2. Смешанный тип аббревиатуры, состоящий из частей слова и полного
слова: райсовет, профорганизация и др.
3. Инициальный тип включает в себя:
а) аббревиатуры, состоящие только из названий начальных букв словосо-
четания: загс, вуз, РАО, АТС и др.;
б) заимствования, инициального типа: КБИГИ, КБСХА и др.
Русские заимствования подразделяются на дописьменные (дореволюци-
онные) и письменные (слова, заимствованные после революции).
К заимствованиям дописьменного периода относятся наименования кон-
кретных предметов, в частности, слова, относящиеся к военной, общественно-
политической, сельскохозяйственной терминологии.
Письменный период характеризуется заимствованием огромного количества
русских и интернациональных слов.
Пополнение словарного состава карачаево-балкарского языка происходит
в связи с развитием сельскохозяйственного производства, культуры, искусства
и др.
К первому периоду относятся дореволюционные русские заимствования.
В данный период из русского языка в карачаево-балкарский проникали в ос-
новном слова из бытовой лексики. К ним относятся названия одежды и тканей:
атлес в значении «сатин», маймёз «бумазея», кисей «кисея» и др.; домашней
утвари: шайник «чайник», къошун «кувшин», бёчке (карач.) «бочка» и др.;
пищи: хобуста / къобуста «капуста», кампет «конфета» и др. Также к дорево-
люционным заимствованиям относятся слова, связанные с административно-
политическими мероприятиями, проводимыми царской Россией на Северном
Кавказе. Таковы, например, ийнарал «генерал», сюд «суд», пристоп «пристав»
и др. [Отаров, 1996: 82, 83].
Второй этап заимствований в карачаево-балкарском языке охватывает пе-
риод с 1917-го по 1990 г. XX в. В данный период происходит усиленное заим-
ствование карачаево-балкарским языком русской лексики. Заимствованиями из
русского языка считаются и интернациональные слова, вошедшие в карачаево-
балкарский язык через русский.
В третий период входят слова, заимствованные в постсоветское время.

Начиная с 90-х гг. XX в., наблюдается бурное развитие науки, техники и ин-
формационных технологий.
Таким образом, заимствования из русского языка в карачаево-балкарском
языке можно подразделить на три периода: 1) дореволюционные; 2) послере-
волюционные; 3) постсоветского периода.
В обогащении словарного состава карачаево-балкарского языка суще-
ственную роль играют заимствованные слова, одна часть которых усваивается
непосредственно из языка – источника заимствования, а другая часть – через
посредство русского языка. В настоящее время большой продуктивностью
обладают интернациональные слова и лексические элементы, что определяется
неуклонным ростом взаимосвязей и взаимовлияния в различных областях.
Калькирование как вид заимствования. В карачаево-балкарском язы-
кознании наряду с прямыми заимствованиями весьма распространены заим-
ствования, называемые кальками.
Являясь разновидностью заимствования, калькирование представляет ин-
терес как с точки зрения проявления межкультурных и межъязыковых комму-
никаций с древнейших времен, так и с точки зрения обогащения лексики заим-
ствующего языка, освобождая последнюю от приема избыточного количества
собственных заимствований [Володарская, 2001: 20].
Калькирование – это создание нового слова посредствами родного языка,
соответствующего по значению определенному слову в языке – источнике,
или же использование исконного слова в новом значении, соответствующем
значению иноязычного слова [Жаппуев, 1979: 76].
Калькирование вызывается тем обстоятельством, что в данном конкретном
языке отсутствуют прямые эквиваленты слов, способных полностью выразить
те понятия и идеи, которые содержатся в других языках.
В современном карачаево-балкарском языке много слов, возникших путем
калькирования русских слов.
В лексикологии карачаево-балкарского языка различают собственно лек-
сические и семантические, структурно-смысловые, кальки.
Собственно лексической калькой называется слово, образованное посред-
ством буквального перевода на русский язык каждой из значимых частей,
т. е. путем точного копирования и способа образования, и значения.
В карачаево-балкарском языке они создаются путем присоединения к ис-
ходной основе аффиксов: жер + чи + лик «земледелие», мал + чы + лыкъ
«скотоводство», оноу + чу «руководитель» и др.
В лексике карачаево-балкарского языка большое место занимают семан-
тические кальки. Примером семантической кальки может служить слово бет
«лицо» (часть тела человека), которое под влиянием значения русского грам-
матического термина лицо, помимо своего основного значения, в карачаево-
балкарском языке стало лингвистическим термином.
Как показывают материалы карачаево-балкарского языка, при заимствовании

обычно происходит сужение семантического значения слова, т. е. карачаево-
балкарский язык, заимствуя то или иное слово, берет его с каким-то одним
или редко – с двумя значениями. С одной стороны, это обогащает язык, в нем
появляется слово для закрепления того или иного понятия, но, с другой сто-
роны, многословие в языке не поощряется, так как трудно бывает воспринять
большое количество слов. Поэтому и существует многозначность слов, часть
из которых имеет до десятков значений. Однозначных слов в языке мало, и то
они являются в основном терминами. Из русского языка главным образом за-
имствуются слова, связанные с развитием и обогащением словарного запаса из
общественно-политической, научно-технической, экономической и культурной
областей, способствовавшие в целом обогащению и развитию карачаево-бал-
карского языка.
Естественно, в заимствованном языке происходят различные явления, свя-
занные с семантическим переосмыслением иноязычной лексики в соответствии
с нормой «принимаемого» языка, выходом из активного запаса исконных слов
и их заменой иноязычной терминологией, морфологической инновацией и др.

с точки зрения активного и пассивного запаса
Архаизмы и историзмы. С понятиями активный и пассивный словарь

тесно связаны понятия о старых и новых словах.
В связи с теми или иными терминами в языке постоянно протекают два
процесса: выпадение из живой речи отдельных слов, словосочетаний и по-
явление новых.
Архаизмы, как известно, – это слова и выражения, вышедшие из повседнев-
ного употребления, и поэтому воспринимаются как устаревшие, т. е. составля-
ющие пассивный пласт современного литературного языка. Нельзя смешивать
с архаизмами слова, полностью выпавшие из употребления в современном
языке [Фомина, 1978: 226], по терминологии Н. М. Шанского «старинные
слова» [Шанский, 1972: 145].
Сфера функционирования архаизмов в языке постоянно сужается, но, не-
смотря на это, архаизмы остаются в языке. Старинные же слова не только не
употребляются, но и не понятны для современных носителей языка: «этих слов
в языке уже нет, они в нем не существуют» [Ахманова, 1957: 274], т. е. они не
имеют никакого отношения к лексической системе современного литературного
языка и не входят даже в состав его пассивной лексики.
В отличие от историзмов архаизмы имеют синонимы в современном кара-
чаево-балкарском языке.
Архаизмы, как и историзмы, неоднородны по своему составу. Одни из них
часто употребительны, другие, хотя и хорошо известны носителям языка, но
принадлежат к пассивному слою лексики, третьи же воспринимаются прибли-

зительно, значение их утрачивается [Гузеев, 1984: 23;24].
В зависимости от того, устаревает слово полностью, сохраняются его эле-
менты, меняется ли его фонетическое оформление, лексикологи выделяют
несколько типов архаизмов: собственно лексические (орман – агъач «лес»,
харфлыкъ – букварь и др.), лексико-семантические (баш ау – жаулукъ «платок
(головной)», тилманч «переводчик» – сёзлюк «словарь» и др.), лексико-фо-
нетические (Арысей / Эресей – Россей «Россия», фабрик – фабрика и др.) и
лексико-словообразовательные (дары – дарман «лекарство», сёзлеме – сёзлюк
«словарь» и др.).
В разряд архаизмов входит много заимствований, особенно из арабского,
персидского и других языков, встречаются и исконно тюркские слова, но впо-
следствии они были заменены карачаево-балкарскими, русскими, интерна-
циональными и другими словами. Таковы, например: жасакъ «налог», синф
«класс», шаркъ (лит. кюнчыгъыш) «восток» и др.
Стали архаизмами иранские числительные, которыми сейчас пользуются
лишь некоторые старики и животноводы для подсчета количества рогатого
скота. Употреблялись они парами и четверками: дууа «два», чыпар «четыре»,
ыхсыз «шесть», ас «восемь», дыс «десять», дууардыс «двенадцать», чыпардыс
«четырнадцать», ырхырдыс «шестнадцать», ысдыс «восемнадцать», энсей
«двадцать», шпор «сорок», удажи «семьдесят», сыды «сто» и др. [Грамматика,
1976: 165, 166].
К разряду позабытых слов также относятся старые карачаево-балкарские
наименования месяцев, замененные теперь русскими названиями: башил ай
«январь», байрым ай «февраль», тотурну ал айы «март», тотурну арт айы
«апрель», хычыуман ай «май», Никола ай «июнь», элия ай «ноябрь», абустолну
ал айы «ноябрь», абустолну арт айы «декабрь».
В современном карачаево-балкарском языке архаизмы встречаются в со-
ставе пословиц, поговорок и фразеологических оборотов. Ср.: архаизм мидел
«солома или сено, подкладывавшееся в чабуры (обувь из сыромятины)» – салам
мидел кибик (ФЕ) «что-то в большом количестве».
Часть архаизмов известна узкому кругу лиц – людям пожилого возраста.
К ней относятся слова, выражающие старые обряды, прошлый быт и другие
стороны жизни носителей языка.
К устаревшим словам обращаются не только писатели-авторы художе-
ственных произведений, но и лингвисты, историки, этнографы, археологи,
занимающиеся описанием и исследованием истории языка народа.
Важно отметить, что некоторые архаизмы, вышедшие из употребления срав-
нительно недавно, вошли в активный словарь исследуемого языка. Ср.: адабият
«литература», тарых «история», маданият «культура».
Среди устаревших слов особую группу составляют историзмы. В отличие
от архаизмов историзмы – это слова, вышедшие из повседневного употребления
вследствие того, что обозначаемые ими предметы и понятия уже неизвестны
говорящим как реальная часть их повседневного быта. Например: мыккау «кор-

зина с семенами (которую вешали на шею при севе)», бегенд «аренда земли»,
къара халкъ «простой люд» и др.
Появление историзмов, как правило, вызвано внеязыковыми причинами:
социальными преобразованиями в обществе, развитием производства, обнов-
лением оружия, предметов быта и др.
Историзмы не имеют синонимов, это связано с тем, что устаревают сами
реалии, для которых эти слова служили наименованиями.
Многие историзмы часто употребляются в научно-исторической лите-
ратуре, где они служат названиями реалий прошлых лет, и в произведениях
художественной литературы при описании прошлой жизни. Они выполняют
функцию специальной лексики: выступают как своего рода термины, не име-
ющие конкурирующих живых эквивалентов.
Отдельные историзмы – ныне непонятные слова – встречаются в составе
фразеологизмов. Ср.: зем-зем суу «святая вода», мулдушху эт «разгромить,
разбить».
Новые слова или неологизмы. Проблемы карачаево-балкарской неологии,
как и сами неологизмы современного карачаево-балкарского языка, неотделимы
от проблем неологии и неологизмов современного русского языка, из которого
карачаевцы и балкарцы черпают новые слова и выражения.
В специальных трудах, учебниках и словарях встречаем общие рассуждения
о неологизмах как о новых словах, новых значениях и новых словосочетаниях,
появившихся в языке. Мнения ученых и исследователей расходятся в опре-
делении их элементов, степени активности, пассивности и хронологической
границы [Гулиев, 1990: 4].
Под неологизмами понимаются те новые слова, которые уже стали фактами
языка, в отличие от окказиональных образований.
Неологизмы – слова, еще не успевшие войти в общенародное употребление.
Возникновение нового слова, будь то термины или наименования, так или
иначе базируется на каком-то наличном языковом материале или используются
какие-то модели, образцы, существующие в языке. Определенное количество
неологизмов в карачаево-балкарском языке составляют заимствованные слова
из других языков.
В зависимости от того, новое ли это слово вообще, или же это использо-
ванные для выражения нового понятия уже существующие слова, новые слова
делятся на лексические и семантические.
Лексические неологизмы вошли в словарный состав карачаево-балкарского
языка в результате заимствования из других языков, в частности из русского
языка.
Этот способ пополнения словарного состава довольно активен. Ср.: ме-
неджер, кетчуп, маркетинг, евро, рэкет, ариель, ваучер и др.
Таким образом, проблема неологизмов важна для теории и практики пере-
вода, вызывает вполне оправданный интерес писателей.
Неологизмы в первую очередь появляются в периодике. Печать отображает

и пропагандирует новые явления общественной жизни, образования, науки,
культуры и спорта.
Неологизмы одного языка не тождественны неологизмам других языков.
Однако в образовании и развитии неологизмов разных языков имеются общие
закономерности.
Одни неологизмы очень долго входят в активный запас лексики, а другие
за короткое время могут стать общеупотребительными.
Окказиональные слова. Многие лингвисты признают, что одного термина
«неологизм» «явно недостаточно для описания многообразия фактов, связанных
с появлением новых слов» [Ханпира, 1966: 30] и что окказиональные слова и
неологизмы должны быть разграничены [Лопатин, 1973: 64; Чиркова, 1975:
91–101; Розенталь, Теленкова, 1976: 240]. Поэтому они справедливо считают,
что к словам, которые возникают под пером писателя, журналиста, публи-
циста – вообще любого носителя языка, нецелесообразно применять термин
«неологизмы», наиболее распространенное название субъективно образованных
новых слов – окказионализмы.
Наиболее важными специфическими признаками окказиональных слов,
отличающими их от обычных (реальных), являются: 1) принадлежность к речи,
2) ненормативность, 3) нерегулярная воспроизводимость, 4) творимость, 5) экс-
прессивность, 6) индивидуальная принадлежность и др. [Лыков, 1977: 64, 65].
Окказионализмы, созданные по существующим в языке моделям, многие
лингвисты называют потенциальными словами. «Потенциальное слово – речевое
новообразование, наиболее близкое к узусу, обычно воспринимающееся канони-
ческое, созданное в соответствии с высокопродуктивным словообразовательным
типом, независимое от контекста, обладающееся семантической прозрачностью,
лишенное эмоциональной окраски, стилистически нейтральное». Некоторые
лингвисты выделяют еще одну группу новообразований, занимающих как бы
промежуточное положение, наделенных чертами и окказионализмов, и потен-
циальных. Их называются «окказионально-потенциальными словами».
В карачаево-балкарском языке между потенциальными и окказиональными
словами невозможно провести абсолютно четкой границы. В этой связи в ка-
рачаево-балкарском языке они рассматриваются «окказионализмами».
В 80–90-е гг. ХХ в. в карачаево-балкарском языке появилось определенное
количество особой разновидности окказионализмов – индивидуально-авторские
слова, созданные по существующим в языке словообразовательным моделям:
секирим «расстояние длиною в один прыжок» къычырым «верста, километр»,
жутум «глоток»), сыпдыр- «слямзить», чабым «расстояние, которое может про-
бежать человек без отдыха», атым «расстояние одного выстрела», кёлкётюр
«вдохновитель», юркеуюк «пугливый», чочууукъ «брыкливый», тырмансын
«упрекать, ругать», жортууукъ «рысистый», кючсюннгюч «часто вздыхающий»,
безирек «избалованный» и др.
Хотя приведенные слова созданы по действующим в современном кара-

чаево-балкарском языке моделям в той или иной степени продуктивным, они
«звучат необычно», поэтому не стали общеупотребительными, а примыкают
потенциальным словам.

с точки зрения сферы употребления
2.1.5.1. Диалектная лексика
Из всех групп ограниченной лексики по своей функциональной узости

выделяются диалектизмы. Это местные названия предметов и явлений, либо
имеющие в литературном языке иные наименования, или отличающиеся от
соответствующих литературных слов лишь определенными особенностями
своего звукового состава, не зависящими от специфики фонетической системы
диалекта и литературной речи.
Вопрос о диалектном членении карачаево-балкарского языка неоднократно
поднимался разными исследователями и решался по-разному.
Первым на диалектные различия этого языка обратил внимание венгер-
ский тюрколог В. Прёле, который, отметив диалектные расхождения в языке
балкарцев, описал, однако, язык карачаевцев и язык балкарцев как два близ-
кородственных языка [Прёле, 1909, 1914; 1915]. На некоторые фонетические
различия цокающего и чокающего диалектов балкарского языка указал также
Н. А. Караулов [Караулов, 1912]. У. Д. Алиев отметил, что расхождений внутри
балкарского языка больше, чем между балкарским и карачаевским языками
[Алиев, 1930]. В. И. Филоненко в свой грамматике и других работах, рассма-
тривая диалектные различия, выделяет три диалекта в пределах балкарской
языковой территории: 1) чокающий; 2) цокающий; 3) смешанный диалекты
[Филоненко, 1957: 550]. А. М. Аппаев полагал, что в основу классификации
диалектов можно положить признак цоканья, но в дальнейшем отошел от того
принципа и нашел в языке балкарцев четыре диалекта (черекский, хуламо-бе
зенгийский, чегемский, баксанский), т. е. в каждом ущелье свой диалект, хотя
материалами языка это никак не подтверждается [Аппаев, 1960: 16].
Как видно из изложенного, диалектное членение карачаево-балкарского
языка длительное время рассматривалось без учета его карачаевского компо-
нента. Это отчасти объясняется двумя очевидными причинами:
1) различия в этнических названиях балкарцев и карачаевцев давали неко-
торым исследователям основание видеть в едином языке два самостоятельных
(хотя и близкородственных) языка;
2) уникальное единообразие карачаевского лингвистического ландшафта
(при яркой диалектной пестроте балкарского) служило основанием для игно-
рирования его данных.
Впервые при установлении диалектного членения карачаево-балкарского

языка карачаевский компонент был отмечен в работе У. Б. Алиева [1963: 67;68],
который выделил три диалекта: карачаевский (речь всех карачаевцев), проме-
жуточный баксано-чегемско-хуламо-безенгийский и малкарский. Более или
менее соответствующей современному состоянию карачаево-балкарского языка
представляется классификация, предложенная Ш. Х. Акбаевым, который на
основе богатого материала, собранного из всех районов Карачая и Балкарии,
делит карачаево-балкарский язык на 1) основной (карачаево-баксано-чегемский),
или ч диалект с баксано-чегемским говором; 2) малкарский, или ц диалект и
3) хуламо-безенгийский переходный говор [Акбаев, 1963: 2].
Более правильным представляется классификация, предложенная Ж. М. Гу-
зеевым, основанная на новом фактологическом материале: 1) ц/з диалект с
малкарским и хуламо-безенгийским говорами и 2) ч/дж диалект с карачаевским
и баксано-чегемским говорами [Гузеев, 1985].
Диалектная лексика – это слова, известные, понятные и функционирующие
лишь на определенной территории и характеризуемые специфическими особен-
ностями, которые являются следствием локальных разновременных изложений
общенародного языка.
Представляется, что при характеристике понятия «диалектная лексика»
следует иметь в виду, что это понятие не охватывает элементов общего ядра
подсистем (диалектов, говоров), а распространяется только на те слова, ко-
торые имеют ограниченную территорию употребления, как в диалектной, так
и в литературной речи (последнее применительно к карачаево-балкарскому
языку, а не вообще). Таким образом, диалектную лексику можно определить
как совокупность слов, употребляющихся в том или ином диалекте, имеющих
диалектные изоглоссы.
Если диалектное слово – это слово, свойственное местной народной речи,
которое в других местах не встречается, то диалектная лексика – совокупность
таких слов.
Лексика диалекта (говора) – это система, образуемая совокупностью всех
слов, употребляемых в речи диалектносителей.
В лингвистической литературе часто встречается выражение «диалектизмы,
употребляемые в общенародном языке», т. е. под диалектизмом здесь понима-
ется слово, вошедшее в литературный язык из диалекта.
Диалектизмы бытуют, в основном, в устной ненормированной речи. Однако
и художественная речь не отказывается от их употребления: писатели находят
в них средства для стилизации художественного повествования, создания ре-
чевой характеристики героев.
Диалекты отличаются от общенародного языка различными чертами – фо-
нетическими, морфологическими, лексико-семантическими, а также особым
словоупотреблением.
По характеру тех различий, которые обнаруживают диалектизмы, последние

могут быть подразделены на ряд групп: фонетические (звуковые), лексические,
словообразовательные, морфологические, семантические, лексико-семантиче-
ские, этнографические.
Фонетические диалектизмы – это слова, отличающиеся от соответствующих
им литературных слов лишь определенными особенностями своего звукового
строения, не зависящими от специфики фонетической системы диалекта (или
говора) и литературной речи, ср.: илляу (лит.) – иллеу (ц/з диал.) «игрушка»,
кямар (лит.) – камар (ц/з диал.) – женский пояс с позолотой, арбаз – абзар
(м. гов.) «двор», зыгъыр – жыгъыр (м. гов.), тукъум – дукъум (ч/дж диал.) и др.
Лексические диалектизмы – это слова, которые совпадают с общелитера-
турными по значению, но отличаются своим звуковым комплексом. Они назы-
вают те же понятия, что и тождественные им слова литературного языка, т. е.
являются своего рода синонимами, ср.: къара эрик (лит.) – гюрегей (м. гов.)
«слива», гургун (лит.) – кеселке (ц/з диал.) «ящерица», чыпын (лит.) – тахан (ц/з
диал.) «подпорка, стойка», букъу (лит.) – фулму (м. гов.) «мучная пыль» и др.
Лексико-семантические диалектизмы, совпадая по звуковому составу со
словами литературного языка, отличаются от них только по значению (или
дополнительным значением), жанша (м. гов.) «разговаривать», гелля (лит.)
«бабушка» и «мать» и др.
Словообразовательные диалектизмы – слова, которые от литературных
слов отличаются соответствующими явлениями, члены которых различаются
словообразовательными морфемами при тождестве корневой морфемы и семан-
тики. Речь идет о тех различиях словообразовательных аффиксов, которые не
вносят изменения в словообразовательную систему того или иного диалекта, ср.:
алгъын (лит.) – аллын (ц/з диал.) «раньше, прежде», бугъумуч (лит.) – букъгъуч
(ц/з диал.) «прятки», тилчи (лит.) – тилляй (м. гов.) «ябедник», махтанчакъ
(лит.) – махтаннгыч (м. гов.) «хвастун» и др.
Лексико-грамматические диалектизмы – слова, произношение и написание
которых совпадают с литературными, но в отличие от последних, принадле-
жащие другим частям речи, ср.: жиляуукъ (лит.) «плаксивый» – жылауукъ,
сант (лит.) «растяпа, простак, простофиля», «дурашливый, глуповатый» – сант
(м. гов.) «матерщина» и др.
Семантические диалектизмы – слова, совпадающие в написании и произно-
шении с литературными, но отличающиеся от них своим значением. Подобные
диалектизмы являются омонимами по отношению к словам литературным,
ср.: жингирик (лит.) «локоть» и жингирик (ц. диал.) «громкий плач»; жалдан
(карач.) «квас (хлебный)» – жалдан «копоть» и др.
Этнографические диалектизмы – слова, называющие предметы, известные
лишь в отдельной местности. Они в литературном языке могут иметь синонимы,
так как сами предметы, обозначенные этими словами, имеют локальное рас-
пространение. Как правило, это предметы быта, одежда, кушанья, ср.: ал бота
(лит.) – гефхин (ц/з диал.) «передник», чюйке (лит.) – къаздиреу (ц/з диал.)
«шпулька (швейной машины)», къара наныкъ (лит.) – зюдюр (м. гов.) «еже-
вика», багуш (лит.) – хылтер (м. гов.) – халтир (х.-б. гов.) «мусор, свалка» и др.
2.1.5.2. Регионализмы
Специфика существования карачаево-балкарского языка способствует

возникновению и бытованию в едином литературном языке регионализмов.
Это полноправные литературно-нормированные слова, ограниченные лишь
региональной сферой употребления. В карачаево-балкарском языке они имеют
два основных равноправных варианта – карачаевский и балкарский.
В карачаево-балкарском языке имеют место регионализмы лексико-фонети-
ческие, лексические, семантические, словообразовательные и этнографические.
Лексико-фонетические регионализмы: ахшы (балк.) – ашхы (карач.) «хо-
роший», «хорошо, как следует», тарых (балк.) – тарих (карач.) «цифра»,
картоф (балк.) – гардош (карач.) «картофель», бийик (балк.) – мийик (карач.)
«высокий», киеу (балк.) – кюеу (карач.) «зять» и др.
Лексические регионализмы: бал туз (балк.) – шекер (карач.) «сахар», шакъа
(балк.) – мерекеп (карач.) «чернила», сыйпамды (балк.) – хулгу (карач.) «мучная
подсыпка», наша (балк.) – агурча (карач.) «огурец», малта- (балк.) – тепле-
(карач.) «топтать кого-что», хубол (м. гов.) – мамурач (карач.) «медвежонок»,
ёчюлт (балк.) – джукълат (карач.) «выключить» и др.
Семантические регионализмы: ёзен (карач.) «ущелье» – ёзен (балк.) «рав-
нина», чегет (карач.) «лес» – чегет (балк.) «северная (теневая) сторона», юр-
(карач.) «дуть» – юр- (балк.) «лаять», жыгыра (балк.) «дикий укроп» – жыгыра
(карач.) «закадычный друг» и др. [Кучмезова, 2014: 100]
Словообразовательные регионализмы: бугъумуч (балк.) – бугъунчакъ (карач.)
«прятки», юсгюр- (балк.) – юсдюр- (карач.) «науськивать», ачытхы (балк.) –
ачытхыч (карач.) «закваска (для теста); дрожжи», тизме (балк.) – тизим
(карач.) «список» и др.
Этнографические регионализмы: чыпын (балк.) – дагъан (карач.) «стропило,
столб», кастурун (балк.) – башлы (карач.) «кастрюля», гири (балк.) – кырка
(ц. диал.) – къытчас (карач.) «плоское конусообразное деревянное приспосо-
бление с круглым отверстием посередине, которое прикрепляется к концу»,
гумул (балк.) – жалдан (карач.) «квас (хлебный)» и др.
Лексико-семантические регионализмы: жукълат- (балк.) «усыплять» –
жукълат- (карач.) «усыплять» и «тушить, гасить что; выключать что», юр-
(балк.) «лаять» – юр- (карач.) «лаять», «дуть», чепкен (балк.) «домотканое
сукно», «черкеска» – чепкен (карач.) «домотканое шерстяное сукно», «черкеска»
и «платье (женское)» и др.
Лексико-грамматические регионализмы: эски (балк.) «старый» – эски
(карач.) «старый» и «одежда», жыйрыкъ (балк.) «платье (женское)» – жыйрыкъ
13 Заказ № 261
(карач.) «морщинистый», «морщина», жохар (балк.) «шершавый», «рябой» –

жохар (карач.) «клен» и др.
Морфологические регионализмы: чалгъы (балк.) – чалкъы (карач.) «коса»
(с. х.), томуроу (балк.) – томурау (карач.) «чурка, чурбан, колода», илгик (балк.) –
илгек (карач.) «петля, крючок» и др.
2.1.5.3. Жаргонная и арготическая лексика
От лексики диалектной и специальной (т.е. собственно профессиональной

и специально-терминологической) отличается так называемая жаргонная лек-
сика, которая составляет основу особой социальной разновидности речи, на-
зываемой жаргоном.
Жаргон – социальная разновидность речи, используемая узким кругом но-
сителей языка, объединенных общностью интересов, занятий, положением в
обществе. Жаргоны чаще возникают на основе литературной лексики, прежде
всего путем переосмысления ее. В лингвистике выделяют молодежный жаргон,
или сленг – слова и выражения, употребляемые людьми определенных про-
фессий или возрастных групп.
Наибольшее распространение в наше время получил молодежный жаргон,
популярный у студентов, учащейся молодежи.
Для ученического и студенческого жаргона (в основном носители которого
двуязычны) характерны заимствованные из русского языка слова: читалка
«читальный зал», стипуха «стипендия», шпора «шпаргалка», общага «обще-
житие», банан «двойка» и др.
Появление многих жаргонизмов связано со стремлением молодежи ярче,
эмоциональнее выразить свое отношение к предмету, явлению. Отсюда такие
оценочные слова: кючлю «клевый», сюр- «пахать», шайла «баксы», къуйрукъ
«хвост», къош «хата» и др.
Лагерный жаргон отражает быт людей в местах заключения: зек (заклю-
ченный), шмон «обыск», вышка «расстрел», къакъгъыч «стукач», шпана «ху-
лиган, жулик» и др.
Как видно, жаргонизмы в абсолютном большинстве являются кальками из
русских слов.
К лексике ограниченной, малоупотребительной относятся и так называемые
арго (замкнутый, недеятельный). Это засекреченный, искусственный язык пре-
ступного мира, бытующий обычно в устной форме. К арготической лексике в
карачаево-балкарском языке относятся слова типа сызгъырт- (ётюрюк айт-)
«обмануть», сюр- (урла-) «украсть», къакъ- (ёлтюр-) «убить», жабышдыр-
(ур-) «бить», къуума- «не ври, не обманывай», акъ-, саркъ- (зачет неда экзамен
бералма) «провалить зачет или экзамен», къакъ- (ёлтюр-) «убить» и др.
Нужно отметить, что жаргонные и арготические слова не входят в лексико-

семантическую систему литературного языка, так как употребление их делает
речь грубой, небрежной и нечеткой.
2.1.5.4. Профессиональная и терминологическая лексика
Профессиональная и терминологическая лексика – это слова и выражения,

ограниченные социальной средой, термины, номенклатурные наименования,
характерные для представителей тех или иных профессий и специальностей.
Следует разграничивать эти два понятия – «профессиональная лексика» и
«терминология».
К профессиональной лексике относятся слова и выражения, используемые
в различных сферах производства, техники, не ставшие, однако, общеупотре-
бительными. «В отличие от терминов – официальных научных наименований
специальных понятий, профессионализмы функционируют преимущественно
в устной речи как «полуофициальные» слова, не имеющие строго научного
характера. Профессионализмы служат для обозначения различных производ-
ственных процессов, орудий производства, сырья, выпускаемой продукции
и т. п.» [Розенталь, и др. 2007: 92]. Например: а) названия профессий: бичиучю
«закройщик», «портной», эр киши кийимле тигиучю «мужской портной», ти-
ширыу кийимле тигиучю «дамский портной», чурукъчу «сапожник», эшиучю
«вязальщица», алтынчы, кюмюшчю «ювелир» и др.; б) названия процессов
производства: ийириу «прядение», тери тартыу «разминание кожи», тигиу
«шитье» и др.; в) названия орудий труда: жюн таракъ «шерсточесалка», урчукъ
«прялка, приспособление для ручного прядения», оймакъ «наперсток» и др.;
г) наименования украшений: минчакъ «бусы», инжи «бисер», сыргъа «серьга»,
бууунлукъ «браслет», жюзюк «кольцо» и др.; д) наименования тканей для из-
готовления одежды и обуви: парча «парча», дарий «шелк», хырлы къатапа
«бархат с рубцами», тери «кожа», капрон, лавсан, сатин, бархат, нейлон и др.
Профессиональные слова карачаево-балкарского языка могут создаваться
заново с использованием исконных или заимствованных словообразовательных
средств по общеязыковым моделям, либо являться результатом переосмыс-
ления общелитературных слов, ср.: кёз «глаз» – ийнени кёзю «ушко иголки»,
жагъа «берег» – жагъа «воротник», буруну «нос» – чындайны буруну «мысок
чулка» – ийнени буруну «острие иголки» и др.
Отдельное слово профессиональной лексики называется профессиона-
лизмом. Профессионализмы, в отличие от их общеупотребительных эквива-
лентов, служат для разграничения близких понятий, используемых в опреде-
ленном виде деятельности людей. Благодаря этому профессиональная лексика
незаменима для лаконичного и точного выражения мысли в специальных тек-
стах, предназначенных для читателя.
13*
В художественной литературе профессионализмы используются писателями

с определенной стилистической задачей: в частности как характерологическое
средство при описании жизни людей, связанных с каким-либо производством.
Для современного карачаево-балкарского языка, как и других языков, тер-
минология становится одним из главных источников пополнения словарного
состава.
Рассматривая вопросы терминологии, следует отметить, что ее формиро-
вание, равно как и дальнейшее ее развитие, относится к письменному периоду
карачаево-балкарского языка и протекает под непосредственным влиянием
русской терминологии.
К терминологической лексике относятся слова и словосочетания, использу-
емые для логически точного определения специальных понятий, установления
содержания понятий, их отличительных признаков. Следовательно, для термина
(в отличие от нетермина, т. е. любого слова вообще) основной характерной
функцией является функция определения, называемая дефинитивной, а само
терминологическое раскрытие содержания понятия – дефиницией.
Термин – это слово или словосочетание, обозначающее понятие специальной
области знания или деятельности, а терминология – совокупность терминов.
Большинство терминов карачаево-балкарского языка заимствованы из рус-
ского языка или созданы способом калькирования русских терминов: синоним,
сингармонизм, анапест, дактиль, ария, анод, индукция; байлам «союз», туура
сёз «прямая речь», айгъакълаучу «определение» и др.
Собственных терминов немного: медицинские: сокъур чеги «слепая кишка»,
къан тамыр «кровеносный сосуд», тели ауруу «брюшной тиф», исси ауруу
«горячка», къоян ауруу «эпилепсия», жел ауруу «ревматизм» и др.; лингвистиче-
ские: этим «глагол», басым «ударение», сыфат «прилагательное», сёзлеу «на-
речие», къарамчылыкъ «модальность», алынма «заимствованное слово» и др.;
термины, связанные с одеждой: ёзюу «вырез», оюу, накъыш «орнамент, узор»,
мет «украшение из серебра или кожи с галуном (обычно на вороте бурки)»,
къыйымды «лоскуток для подточки», саяу «костяное (или деревянное) шило
(для прокалывания войлока, ткани и т.п.)», такъыя «шлем», къыйыу «кайма,
вырез, выемка» и др.
Как и нетерминов, терминов карачаево-балкарского языка характеризуют
многозначность, омонимия, синонимия, антонимия, хотя в значительно меньшей
степени, чем нетерминов: 1) многозначные термины: басым 1. давление газов
и жидкостей; 2. кровяное давление; грамматика 1. раздел языкознания, 2. со-
вокупность норм изменений слов и сочетаний их в предложении, присущая
какому-л. языку и др.; 2) термины-синонимы: этимни белгисиз формасы –
инфинитив, ачыкълаучу – къошакъ сёз «приложение», эскирген сёз – архаизм
и др.; 3) термины-омонимы: басым І «давление» (физ.) – басым ІІ «ударение»
(грам.), этим І «умение» – этим ІІ «глагол» (грам.) и др.; 4) термины-антонимы:
ассимиляция – диссимиляция, анализ – синтез, анод – катод и др.
Термины данного языка образуются по существу теми же способами, что и

нетермины: 1) аффиксацией: этимча «деепричастие» от этим «глагол», хапарчы
«сказуемое» от хапар «весть, известие», хапарчылыкъ «предикативность» от
хапар, алынма «заимствование» от алын- «быть взятым» и др.; 2) словосложе-
нием: этимсыфат «причастие» от этим «глагол» и сыфат «прилагательное»,
сёз тутуш «словосочетание» от сёз «слово» и тутуш букв. «бороться, вести
борьбу», къарамчы сёз «модальное слово» от къарам «точка зрения, взгляд на
что-либо» и сёз «слово», соруу белги «вопросительный знак» от соруу «вопрос»
и белги «знак» и др.; 3) комбинацией аффиксации и словосложения: этимча
айланч «деепричастный оборот» от этимча «деепричастие» и айланч «оборот»,
санчы санау «количественное числительное» от санчы букв. «показывающее
число» и санау «числительное», муратчы болум «обстоятельство цели» от
муратчы «имеющий надежду» и болум «обстоятельство» и др.; 4) семанти-
ческим способом: а) лексико-семантической разновидностью: сыфат «при-
лагательное» от сыфат «образ (вид, облик)», «образ, тип, характер», болум
«обстоятельство» от болум «обстановка, обстоятельства, условия, положение,
состояние, ситуация», ат «существительное» от ат «имя», этим «глагол» от
этим «умение» и др.; б) семантико-морфологической разновидностью: санау
«числительное» от санау – и. д. к сана- «считать», айланыу «обращение» от
айланыу – и. д. к айлан- «ходить, двигаться», исси ауруу «горячка» от исси
ауруу букв. «горячая болезнь», керелеу «умножение» (мат.) от керелеу – и. д. к
кереле- «умножать», къошулуучу «слагаемое» (мат.) от къошулуучу «прибавля-
ющийся», «соединяющийся» и др.; в) семантико-морфолого-синтаксической
разновидностью (конверсией): къысыкъ «согласный (звук)» от къысыкъ «узкий
(в поперечнике)», «убористый, плотный», ачыкъ «гласный (звук)» от ачыкъ «от-
крытый, раскрытый, распахнутый», алмаш «местоимение» от алмаш- (карач.)
«меняться, заменяться, чередоваться» и др.; 5) аббревиацией: НОТ (научная
организация труда), УВЧ (ультрафиолетовые лучи высокой частоты), ЭВМ
(электронно-вычислительная машина) и др.; 6) калькированием: айгъакълаучу
«определение», соруу белги «вопросительный знак», юлешиу «деление», сёз
тутуш «словосочетание», бош айтым «простое предложение» и др.
Единственное отличие в словообразовании терминов от нетерминов – тер-
мины не образуются способом редупликации.
Из приведенных выше примеров видно, что в словообразовании самое
активное участие принимают лингвистические термины, карачаево-балкар-
ские термины образуются посредством использования словообразовательных
средств родного языка и заимствования иноязычных слов преимущественно
из русского языка и через его посредство.
В связи с тем, что терминологическая система карачаево-балкарского языка
еще до конца не устоялась, актуальными остаются вопросы определения их ка-
чества на семантическом уровне и уточнение лексико-семантических вариантов
в зависимости от различий их содержания и формы. Было бы целесообразно
сохранение исконно тюркских основ терминологии и в дальнейшем шире ис-

пользовать отработанные традиционные модели образования терминов.

с точки зрения ее стилистической дифференциации
2.1.6.1. Общие сведения
Проблема функционирования многогранной лексической системы языка

диктует необходимость нормативно-стилистического использования лексем
различной степени употребительности. А твердо установленные нормы ис-
пользования пассивной, стилистически не нейтральной группы лексики в ли-
тературном языке пока отсутствуют.
Общеизвестно, что стили как системное образование не существуют только
на собственно лингвистической основе. Определение функционального стиля
опирается не на сферы общения. В зависимости от исторической судьбы на-
рода, под влиянием экстралингвистических факторов, одни стилевые формы
становятся доминирующими, другие уходят в пассивный запас, третьи только
появляются.
Социальная обусловленность литературного языка, будучи одним из ком-
понентов в потенциальном функционировании вариантных типов, реализует
пространственно-территориальные функциональные, жанрово-стилистические
и временные модификации [Тенишев, 1977: 13].
Такие стилистические формы возникли как в организации функциональной
системы, так и в его внутренней структуре. Поэтому активными факторами,
влияющими на дифференциацию стилей карачаево-балкарского языка, явля-
ются различия в соотношении и взаимодействии устной и письменной речи,
а также сопряженность территориального (диалектного и регионального) и
социального распределения общенародного языка.
Стилистическая дифференциация литературной лексики в основном связана
с разграничением в карачаево-балкарском языке книжной и разговорной функ-
ционально-стилевых сфер. Основу лексического фонда языка составляют оди-
наково свободно использующиеся во всех функциональных стилях слова. Этот
разряд называется общеупотребительной (или общелитературной) лексикой.
Несмотря на то что четкие границы между стилевыми пластами исследу-
емого языка еще не установлены, их основные контуры уже определились, а
активный процесс формирования стилистических слоев ведет к их дальнейшему
размежеванию.
Однако вопрос о стилистическом расслоении лексики карачаево-балкарского
языка еще недостаточно исследован. Словарный состав карачаево-балкарского
языка можно разделить на различные стилистические пласты, каждый из ко-
торых отличается от другого своим лексическим и синтаксическим своеобразием
и в сфере употребления занимает свое определенное место. Так, например, слово
сёлеш- «говорить» является общеупотребительным, оно без тени эмоции пове-
ствует о происходящем; то же значение содержит слово жанша- «болтать», но

оно стилистически окрашено – в нем заключен грубоватый тон произношения.
Все это показывает, что вся лексика карачаево-балкарского языка стили-
стически неоднородна, распадается на несколько разновидностей.
В то же время, сказанное не означает, что все стили речи находятся в изо-
лированном друг от друга виде: в определенных случаях, например, элементы
разговорно-бытовой лексики могут войти в стиль официально-деловой и др.
Разнообразием стиля особенно отличается язык художественной литературы.
В лексике карачаево-балкарского языка можно выделить три основных сти-
листических пласта: межстилевая (нейтральная) лексика, разговорно-бытовая
лексика и книжная лексика, которые в свою очередь могут быть подвержены
дальнейшей дифференциации [Улаков, 1987: 102].
2.1.6.2. Межстилевая (нейтральная) лексика
Как известно, лексическую основу любого литературного языка составляют

нейтральные слова, которые занимают центральное место. С двух противо-
положных сторон нейтральной лексики определились книжный и обиходно-
бытовой стилистические пласты. Межстилевая лексика ограничивается лишь
названием предметов, явлений и процессов без оценки со стороны говоря-
щего. Стилистически нейтральный пласт составляют преимущественно слова с
прямым значением, которые называют различные предметы, явления, свойства,
действия: ариу «красивый», китап «книга», сагъышлан- «думать; размышлять»,
терк «быстро» и др. Они лишены экспрессивной окраски и противопоставля-
ются словам в их переносном значении, обычно окрашенным стилистически.
Слова, относящиеся к данному разряду, составляют бóльшую часть словарного
запаса, его базу и употребляются в любом (устном и письменном) виде речи,
обуславливают в одинаковой мере все стили языка. Поэтому их легко можно
обнаружить среди слов различных лексических пластов.
Одной из отличительных черт этого пласта лексики является многознач-
ность.
Как известно, при обнаружении нового предмета, явления или качества
человеку свойственно переносить на него наименование уже известного, чем-то
схожего с новым. При этом ранее малоизвестный признак становится основным,
определяющим, характеризующим. Таким образом, лексическая единица при-
обретает новое, переносное значение, которое усиливает ее выразительные воз-
можности. Однако не всякие семантические сдвиги в словах могут придавать
им новую стилистическую окраску. Для лексики карачаево-балкарского языка,
как и для большинства языков, более закономерно стилистическое расслоение
слова при наличии у него нескольких значений, нежели стилистическое един-
ство многозначного слова.
Нейтральные по стилю слова могут относиться к разным частям речи:
существительным (большинству их): адам «человек», таш «камень», иш «ра-
бота», юй «дом», терезе «окно» и др.; прилагательным: бийик «высокий»,

кенг «широкий», алаша «низкий», къызыл «красный», жангы «новый», ариу
«красивый», субай «статный» и др.; глаголам: жаз- «писать», окъу- «читать»,
къара- «смотреть», сёлеш- «говорить», тынгыла- «слушать», жырла- «петь»
и др.; местоимениям: ол «тот, этот», бу «это, этот», биз «мы», сиз «вы», кесим
«я сам», сен «ты»; числительным: элли «пятьдесят», бир «один», жыйырма
«двадцать», жюз «сто», минг «тысяча», миллион и др.; наречия: ёрге «вверх,
наверх», эртте «рано», «раньше», тамбла «завтра», тохтаусуз «беспрерывно»,
акъыртын «тихо», бошуна «зря» и др.; союзам и союзным словам: бла «и», алай
болсада «но», къачан «когда», къалай «как», ким «кто» и др.; частицам: окъуна
«даже», къуру «только», жаланда «только, лишь», хау «да, так, правильно,
ладно», бютюнда «особенно» и др.; послелогам: дери «до», бла «с», «по», «на»,
«через», «от», «под», «при», бери «с (со)», чакълы «около; столько», таба «к
(ко), по направлению к кому-чему-либо, в сторону кого-чего-либо», сора «после
кого-чего; после того как» и др.
Стилистически нейтральными не бывают только слова экспрессивно-эмо-
циональных частей речи: междометия, модальные и подражательные слова.
2.1.6.3. Разговорно-бытовая лексика
Стиль бытового обихода относится к одной из самих ранних форм общения.

К разговорной лексике относят слова, употребляющиеся в повседневном
бытовом общении, в непринужденном разговоре. Эта лексика «…находит также
широкое применение в художественной литературе, образуя диалогические и
монологические этюды» [Дудников, 1990: 83]. Разговорно-бытовые слова близки
к нейтральным, но не грубые. Однако они все же не являются межстилевыми
словами и поэтому в официальной письменной речи они не употребляются.
Среди разговорно-бытовой лексики выделяются разговорно-литературная
и разговорно-просторечная.
Разговорно-литературная лексика не должна быть грубой, вульгарной. К ней
в данном языке можно отнести, например, слова типа жаншакъ «болтун»,
алтыаякъ «проныра», томпур (карач.) «крепыш», уллукёз «глазастый», гор-
фулда- «бурлить, клокотать», гоккалан- «манерничать, ломаться», «рисоваться»,
гугуруклан- «петушиться», жанжат «лежебока» и др.
В эту разновидность разговорно-бытовой лексики входят и слова детской
речи, которые используются как детьми, так и взрослыми при их взаимном
общении: чакка «тапочка», ап (ам) эт- «кушать», баппу «хлеб», житча «мясо»,
гутча «собака», уккаш эт- «обнять», кишиу «кошка», уммо «корова» и др.
Разговорно-просторечную лексику составляют просторечные слова (те-
личик «дурачок», телибаш «дурачина», къызмар «скупердяй», сыз- (карач.)
«украсть, стянуть что», сызгъырт-, къым- «стянуть, тигелет-, эндир- «жрать»,
ташайт-, сыпырт- «стянуть», сыйпа- «ударить, стукнуть» и др.) и вульгаризмы
(юр- «лаять (о человеке)», буштукъла-, тыкъла-, бастыр- (карач.) «умять,

уплести», хайыуан «скотина (о человеке)», гагай (карач.), гая «рот», гажай,
къахме, гажи «сука (о женщине)», суубаш, гаккыбаш, хыярбаш, миябаш «олух,
болван» и др.).
К этой группе лексики примыкают и внелитературные слова, т.е. сокра-
щенные варианты литературных слов, употребление которых ограничено только
устной речью: бара, келмейд, къайтханла, бахса, соргъа, келге и др. вм. лите-
ратурных барады «он (она) идет», келмейди «он (она) не приходит», къайт-
хандыла «они вернулись», басха «грабли (ручные)», сорургъа «спрашивать»,
келирге «прийти».
Разговорно-просторечные слова, как и разговорно-литературные, нередко
используются в балкарских и карачаевских художественных произведениях,
что обусловлено стилистическими целями. Однако разговорно-просторечные
слова, в отличие от литературных, менее употребительны в литературном языке.
Отграничение друг от друга указанных пластов лексики «…в ряде случаев
бывает затруднено зыбкостью границ между ними и отсутствием четких кри-
териев их оценки» [Дудников, 1990: 84].
Обеим разновидностям разговорно-бытовой лексики свойственна в той или
иной мере эмоциональная окрашенность или экспрессия.
Таким образом, необходимо различать разговорно-литературную и разго-
ворно-просторную лексику, между которыми имеются определенные различия:
первая употребляется всеми образованными людьми как в письменной, так и
в устной речи, вторая же употребляется в речи только у отдельных групп на-
селения и у отдельных писателей для разных стилистических целей.
2.1.6.4. Лексика книжного стиля
В книжную лексику карачаево-балкарского языка входят такие стилисти-

чески ограниченные и закрепленные в своем употреблении слова, которые
встречаются преимущественно в письменной речи. Книжные слова по срав-
нению с нейтральными воспринимаются как повышенная или утрированная
лексика. Они в основном употребляются в научном, официально-деловом и
газетно-публицистическом стилях (как в письменной, так и в устной формах).
«Научный стиль в карачаево-балкарском языке еще не завершил процесса
своего становления, выявление границ между книжными и нейтральными сло-
вами иной раз сопряжено с определенными трудностями» [Улаков, 1994: 14].
Лексика научного стиля представляет собой относительно замкнутую си-
стему. Одной из специфических черт этой системы является употребление слов с
абстрактной семантикой. В лексической системе научного стиля карачаево-бал-
карского языка можно выделить так называемую общенаучную лексику: тинт-
«исследовать», къара- «рассматривать», жорала- «посвящать», кёрюмдю «по-
казатель», юлгю «модель», амал, мадар, жол «средство», энчи «специальный»,
керелеу «умножение», къоратыу «вычитание», кёк «небо», жер «земля», ай
«луна» и др. Употребление слов этой лексики, как правило, не ограничивается

одним стилем. Например, амал, керелеу употребляются в научном (математика)
и нейтральном, этим «умение», «глагол», башчы «руководитель, начальник»,
«подлежащее» – в научном – (лингвистика) и нейтральном стилях. Подобные
слова используются в любом стиле речи, составляют основу словарного со-
става. Другую часть слов научного стиля составляют слова, употребляемые
только в терминологическом значении: диаметр, синус, радиус, теорема (в
математике), термометр, манометр, рычаг, динамика (в физике), морфология,
фонема, междометие, синтаксис (в лингвистике) и др.
Как видно, эти термины заимствованы через посредство русского языка.
Официально-деловой стиль включает лексику официально-документальную,
канцелярско-деловую, юридическую, дипломатическую и др. лексику, каждой
из которых свойственны свои различительные признаки.
Например, вместо слова адам «человек» в официальном обращении кара-
чаевцы и балкарцы употребляют слова жолдаш «товарищ», жюйюсхан «го-
сподин», в магазине, на базаре – алыучу «покупатель», сатыучу «продавец», в
больнице – саусуз «больной», в автобусе, троллейбусе, такси и т. п. – жолоучу
«пассажир», на суде – шагъат «свидетель», айыплаучу «обвинитель», ёкюл
«адвокат» и др.
В официальных документах используются только однозначные слова, т. е.
слова с точным, конкретным значением (билдиреди «оповещает», бегим этеди
«постановляет», боюнуна салады «поручает» и др.), юридических – слова,
обычно ограниченные спецификой документов (шагъат «свидетель», терслик
«вина», азап «наказание» и др.), дипломатических – в основном международные
термины (атташе «атташе» (посольствода бир ишни юсюнден усталыгъы
болгъан адам), келишим «договор», келечи «посол», коммюнике «коммюнике»
«бир белгили затны юсюнден къыралны аты бла билдириу) и др.
Официально-деловая лексика отличается большей замкнутостью и функцио
нальной четкостью по сравнению с научной или газетно-публицистической.
С развитием национального литературного языка и расширением функции
официально-документального стиля в самом стиле изложения на всех уровнях
делопроизводства постепенно вырабатывались общенародные единые нормы.
В настоящее время официально-деловой стиль по содержанию, оформлен-
ности и разнообразию видов стал более совершенным. В его становлении и
развитии сказалось благотворное влияние русского языка. «Деловой стиль в
большинстве тюркских народов, – пишет Н. А. Баскаков, – формировался под
значительным воздействием образцов и канонов делового-канцелярского стиля
русского языка и в меньшей степени – старых феодальных канонов» [Баскаков,
1979: 29]. Это утверждение относится к официально-документальному стилю
карачаево-балкарского языка. Слова этого стиля представлены в виде указов,
протоколов, заявлений, приказов, справок, договоров и соглашений, представ-
лений, приглашений и многих других.
Лексика официально-делового стиля карачаево-балкарского языка рас-

полагает своеобразными стилистическими особенностями в употреблении.
Одной из характерных особенностей этой лексики является ее функциональная
закрепленность в сфере употребления и маркированность.
Своеобразное общественное назначение официально-деловых документов
требует точности их содержания, с чем в определенной степени связана и точ-
ность семантики, и стандартность в употреблении маркированных единиц и вы-
ражений, характерных для этого стиля. Такие слова и термины со свойственной
им точностью всегда употребляются в устойчивой форме, без каких-либо до-
полнительных эмоционально-экспрессивных оттенков. Они не нуждаются в
эмоционально-экспрессивном усилении их семантики.
Лексические элементы официально-делового стиля используются и в худо
жественной литературе. Авторы прибегают к ним чаще всего для описания
соответствующих фактов в связи с действиями героев или использует их как
лексико-семантическое средство художественного изображения.
Слова и термины, характерные для официально-деловых документов,
употребляются и в области публицистического стиля. Это относится, прежде
всего, к периодической печати, на страницах которой пропагандируются по-
становления и указы, программные документы, помещаются официальные
сообщения и др.
Газетно-публицистический стиль характеризуют в основном: 1) публи-
цистические термины: репортаж, интервью, заметка, хапарчы, корреспон-
дент, комментатор, хроника и др.; 2) общественно-политические термины:
кюреш «борьба», геноцид, ууучлаучу «агрессор», къажаулукъ, душманлыкъ,
жаулукъ «вражда», къозгъалыу «восстание», жамауат «общество», тенглик
«равенство», эркинлик «свобода», ниет / иннет «идея, убеждение», кёз къарам
«взгляд, точка зрения» и др.; 3) слова, выражающие глубокое чувство, значение:
илхам «вдохновение, воодушевление», ёлюмсюзлюк «бессмертие», закий «му-
дрый; мудрец», зауаллы «могучий», деменгили «великий, величественный,
грандиозный», айтхылыкъ «знаменитый, прославленный», къажыгъыусуз
«настойчивый, упорный» и др.
Этот стиль отличается от научного и официально-делового тем, что в нем
сочетаются две функции – информативная и агитационная, что обусловливает
основное лингвостилистическое свойство языка публицистики: соединение
экспрессивных средств и средств нейтральных.
Основными жанрами данного стиля являются доклад, очерк, репортаж,
обзор (на международные темы), интервью, спортивный комментарий.
Газета отличается существенным своеобразием условий языкового творче-
ства: она создается в кратчайшие сроки, притом не одним лицом, а множеством
корреспондентов, которые готовят свои материалы часто в отрыве один от
другого. Все это накладывает отпечаток на стилевые особенности языка газеты.
Одной из характерных особенностей этого стиля является использование

экспрессивно-оценочной лексики. Однако в отличие от художественной лите-
ратуры здесь она используется ограниченно.
Для газетно-публицистического стиля не характерно использование про-
сторечных, диалектных, грубых, бранных слов, жаргонизмов и арготизмов.
Конечно, в целом газетная лексика неоднородна. Она включает в себя
большой круг книжных слов, с другой стороны, здесь используется и разго-
ворная лексика со специальными стилистическими целями.
Как и в других стилях, основу лексики данного стиля составляет обще-
употребительная, общественно-политическая, специальная, профессиональная
лексика и узкая терминология.
2.2. Фразеология
Кроме простых и сложных слов, а также словосочетаний, в карачаево-

балкарском языке, как и в других языках, в качестве особых лингвистических
единиц употребляются и более строгие образования, называемые фразеологи-
ческими единицами (ФЕ) или фразеологизмами: чийин ач- «разоблачить кого-
либо», башы-аягъы бла «целиком, полностью, совсем», мангылай жарыкълыкъ
«приветливость, радушие», баш кётюрмей «не поднимая головы, усердно»,
къундуз ийлеуюн бер- «выдрать как сидорову козу» и др.
Исследование фразеологии карачаево-балкарского языка начато в 60-е гг.
З. К. Жарашуевой, защитившей по этой теме кандидатскую диссертацию. Од-
нако в ней нет никакого анализа литературы. Автор, придерживаясь мнения
сторонников широкого понимания фразеологии, к ФЕ относит все разновид-
ности устойчивых сочетаний.
Как ни странно, фразеологическая стилистика данного языка изучена раньше
самой фразеологии. Этой теме посвящена кандидатская диссертация (1980) и
статья (1987, 2002) С. К. Башиевой.
Теоретические вопросы фразеологии карачаево-балкарского языка, а именно
границы и объем ее, многозначность и омонимия, вариантность и синонимия,
компонентный состав, формы компонентов ФЕ первым изучил Ж. М. Гузеев в
своей монографии, посвященной проблематике словника толковых словарей
тюркских языков [Гузеев, 1984: 102–139]. Анализируя толковые словари тюрк-
ских языков, он приходит к выводу, что в большинстве из них проблема разгра-
ничения ФЕ, парных слов, повторов, аналитических глаголов, терминологиче-
ских сочетаний, свободных словосочетаний, пословиц и поговорок разрешена
неудовлетворительно, не на должном уровне решены и вопросы разграничения
многозначных и омонимичных, вариантных и синонимичных между собой ФЕ
[Там же: 103].
Как известно, сторонники широкого понимания объема фразеологии к ФЕ
относят и устойчивые словосочетания, слова с переносным значением, посло-
ФРАЗЕОЛОГИЯ 205
вицы и поговорки, терминологические сочетания и выделяют четыре вида ФЕ:

фразеологические сращения, фразеологические единства, фразеологические
выражения, а сторонники узкого понимания его – пословицы и поговорки не
включают в состав ФЕ и не признают фразеологические выражения как вид ФЕ.
Ж. М. Гузеев еще больше сужает объем фразеологии и выделяет только два
вида ФЕ: фразеологические сращения и фразеологические единства [Гузеев,
1998: 253].
Фразеология данного языка исследована довольно подробно в работе
И. М. Отарова, посвященной лексикологии [Отаров, 1996: 124–197]. В ней
наряду с общими вопросами фразеологии рассматриваются тематическая клас-
сификация ФЕ, ФЕ с точки зрения их грамматической структуры, происхож-
дения, семантические особенности ФЕ.
Сторонники узкого понимания границ фразеологии (В. В. Виноградов,
А. М. Бабкин, Н. Н. Амосова, В. П. Жуков, М. Т. Тагиев, Г. А. Байрамов и др.)
включают в нее только фразеологические сращения, единства и сочетания.
Необходимо выявить основные категории, которые могли бы послужить
показателем категориальных свойств ФЕ и помогли бы выделить их в системе
сходных с ними явлений языка. Для этого следует сопоставить ФЕ с лексиче-
скими единицами, парными словами и повторами, аналитическими глаголами,
терминологическими сочетаниями, пословицами и поговорками.
ФЕ и слово. По своей номинативной функции слово и ФЕ в основном со-
впадают. Они имеют общие признаки: лексическое значение и грамматические
категории. Наличие у ФЕ лексического значения доказывается не только тем,
что ФЕ и слово могут быть соотнесены по своим лексическим значениям как
синонимы, например: кечеги башын къолуна (къолтугъуна) алып (кечеди деп
къарамай) «невзирая на ночь».
Исследователи указывают на семантико-грамматические признаки, общие
для слова и ФЕ. ФЕ, как и слова, обозначают явления действительности, могут
выражать предметность или состояние, признак, обстоятельственные понятия и
свойственны быть эквивалентом существительного: Ма бу баргъан кибик минг
адамдан эсе, Семённу ауузундан чыкъгъан жели кёп да игиди (Аппаланы Х.)
«Во много раз лучше слово Семёна, чем тысяча таких людей, как вот этот про-
ходящий; глагола: Старшина бюгюн жан-жанын ашай эди (Байрамукъланы Х.)
«Старшина сегодня сильно ругал всех вокруг»; наречия: Кёзню жумуп ачхынчы
командирни буйругъу бла тёртюшер болуп тизилидиле (Хубийланы О.) «По
приказу командира мгновенно построились по-четыре».
Так же, как и слово, ФЕ выполняет различные синтаксические функции в
предложении. Он может быть подлежащим (Бизде бир къауум май жюреклиле,
иги адамны жерге жутдургъунчу тынчлыкъ тапмайдыла (Аппаланы Х.) «У нас
не находят покоя некоторые высокопоставленные люди, пока не уничтожат
хорошего человека»); сказуемыми (Бир заманда ачыуум бурнума чапды (Ша-
уаланы М.) «Вдруг я сильно рассердилась»); второстепенным членом (Энди
уллу сууну боюнунда уа бизни къартны арбазы жылан жырмаз ханс болгъанды
(Къоркъмазланы Къ.) «Теперь двор нашего старика на берегу большой реки

зарос густой травой»).
В структурном плане основным отличительным признаком слова признается
то, что оно – единица «цельнооформленная», а ФЕ – «раздельнооформленная».
Раздельнооформленность ФЕ проявляется в том, что они допускают дистантное
расположение компонентов. Например: Чотайны мюлкюню артына не кюрешип
да чыгъаллыкъ тюйюлбюз (Эбзеланы Х.) «Израсходовать имущество Чотая
нам не удастся, как бы ни старались».
Семантический объем ФЕ и слова не совпадает. Если наложить значение
ФЕ на значение слова, то остается так называемый «семантический остаток».
Например, ФЕ жаннган отдан юлюш алгъан (букв. «берущий долю из горящего
огня»), аягъы басханны кёзю кёрмей (букв. «глаз его не видит, как ступает его
нога») имеют значения соответственно «очень храбрый», «с быстротою не-
вероятной».
Здесь следует говорить не об эквивалентности значения ФЕ значению слова,
а соотнесенности значения ФЕ со значением слова. Но и соотнесенностью
своего значения со значением слова обладают далеко не все ФЕ. Значения
многих ФЕ нельзя передать одним словом, например: башын къашыргъа да
бошамайды (букв. «нет у него времени даже почесать голову»), бахчасына таш
атаргъа (букв. «кинуть камень в его огород»), бир аууздан (букв. «из одного
рта») и др.
Следовательно, этот критерий нельзя считать основным при установлении
объема фразеологии.
Таким образом, в любом языке имеются лингвистические единицы трех
уровней, это: морфемы, состоящие из звуков (не являющихся значимыми еди-
ницами); слова, состоящие из морфем; ФЕ, состоящие из слов-компонентов.
Самой простой, элементарной формой лингвистической единицы является
морфема, слово представляет собой лингвистическую единицу среднего уровня,
ФЕ является единицей высшего, более сложного разряда по отношению к двум
предшествующим разрядам лингвистических единиц.
ФЕ и парное слово, повтор. Большинство парных слов и повторов упо-
требляется в прямом значении, но от «простых» слов они отличаются тем, что
выражают значение собирательной множественности и обобщенности: аякъ-
къашыкъ «посуда кухонная», аш-суу «еда, пища», бирем-бирем «по одному, по
одиночке, поштучно», артдан-артха «постепенно, со временем», бир-бирде
«иногда» и др.
Многие парные слова выступают в качестве компонентов ФЕ: баш-аякъ сал-
«прикладывать, прилагать все силы при выполнении чего-либо», кёз-къулакъ
бол- «приглядывать, присматривать за кем-чем», къаш-баш тюй- «хмуриться»
и др.
От подобных глагольных ФЕ следует отличить сложные глаголы: бет-къол
жуу- «умываться», къатыш-къутуш эт- «привести в крайний беспорядок»,
боркъ-боркъ эт- «бурно кипеть», «бурлить» и др.
Глагольные ФЕ и аналитические глаголы. Из всех типов аналитических

глаголов к сфере фразеологии можно отнести лишь некоторые глагольные
устойчивые сочетания, в которых именной их компонент имеет фразеологи-
чески связанное значение: тин-тер басды «он (она) сильно вспотел (вспотела)»,
тюбюн ач «раскрыть чью-либо подноготную, изобличить кого», къаст эт
«задаваться целью, намереваться, внушать себе выполнение чего-либо» и др.
Как видно из примеров, именной компонент в подобных образованиях без
глагольного компонента в данном значении не функционирует.
Аналитические глаголы, первый компонент которых употребляется в пере-
носном значении, являющемся достоянием всей этой сложной лексемы в целом:
тап эт «навредить кому-либо на радость другому» (ср. глагольное значение
этого сочетания «наладить, правильно решить какой-либо вопрос»), ит бол-либо
«поступать скверно» (букв. «стать взрослым», «стать хорошим человеком») и др.
ФЕ и свободное словосочетание. Ни по одному из категориальных при-
знаков ФЕ не соотносится со свободным словосочетанием, которое, как из-
вестно, является соединением двух и более знаменательных слов, служащим
для выражения единого, но расчлененного понятия или представления.
Свободное словосочетание состоит из полнозначных слов: бийик тау «вы-
сокая гора», жангы китап «новая книга», исси шорпа «горячий суп» и др. От
них ФЕ отличаются тем, что в них компоненты не могут считаться полно-
значными, потому что они настолько «оторвались» от своих первоначальных
конкретных значений, что в синхронном плане не чувствуется участие их в
образовании общего значения идиом.
Исследователи считают, что ФЕ может соотноситься со словосочетанием
лишь генетически, т.е. по своему происхождению. ФЕ возникают и развиваются
в языке путем переосмысления конкретных словосочетаний. Это связано с тем,
что свободные словосочетания употребляются по тем или иным причинам в
иной речевой ситуации и, приобретая переносное значение, целиком переходят
в разряд ФЕ, о чем свидетельствует наличие и в современном карачаево-бал-
карском языке для многих фразеологизмов их прототипов, т. е. таких словосо-
четаний, к которым они генетически восходят.
Свободные словосочетания характеризуются невоспроизводимостью, так
как они создаются с потребностями выражаемых им понятий. После завершения
акта речи свободные словосочетания в памяти не сохраняются в том виде, в
каком они высказаны.
Общее значение свободного словосочетания складывается из значения
каждого его компонента: уллу юй «большой дом» (уллу «большой» и юй «дом»).
Таким образом, свободные словосочетания обладают признаками членимости
формы и членимости содержания.
Модель свободных словосочетаний принадлежит языку, материал, которым
наполняется эта модель, принадлежит речи. У ФЕ же структурная модель и
его лексическое наполнение принадлежат языку. Ср., например, свободные
словосочетания: базыкъ томуроу «толстое бревно», семиз къой «жирная овца».
Одним из критериев свободного словосочетания является лексическая

сочетаемость. Сочетаемость слов, вступающих в свободные словосочетания,
соответствует связям и отношениям самих предметов, процессов и явлений
действительного мира. Например, словосочетания базыкъ жел «толстый ветер»
и къызыл къумач «красная ткань» не отличаются друг от друга по тем фор-
мально-грамматическим средствам, с помощью которых они образованы. Но
первое словосочетание представляет собой несовместимое понятие и потому
логически лишено смысла. Недопустимость подобных словосочетаний об-
условливает лексическая сочетаемость.
Свободное сочетание отличается от ФЕ еще тем, что слова, составляющие
его, обозначают конкретизированное понятие.
Еще одной особенностью ФЕ является их воспроизводимость. Если в сво-
бодных словосочетаниях слова, соединяясь в соответствии с правилами грамма-
тики, могут каждый раз изменяться, то ФЕ ввиду их устойчивости и смысловой
целостности используются в речи как готовые единицы.
Синтетическая нечленимость компонентов, воспроизводимость в речи всегда
в одной и той же форме, общность внутреннего содержания – это основные
признаки, позволяющие относить ФЕ к лексическому фонду языка.
ФЕ и пословицы и поговорки. Разграничение этих языковых единиц
связано с определенными трудностями, которые объясняются тем, что между
ними имеется много общих признаков: устойчивость и раздельнооформлен-
ность компонентов, воспроизводимость, эмоционально-экспрессивный характер
значения. На этом основании многие лингвисты рассматривают пословицы
и поговорки в одном ряду с ФЕ. Вслед за русистами В. В. Виноградовым,
С. И. Ожеговым, А. И. Молотковым и многие другие тюркские лингвисты, на-
пример, Г. А. Байрамкулов, Ж. Османова и др. пословицы и поговорки вообще
не относят к фразеологии. Некоторые из языковедов-тюркологов отдельные из
них причисляют к последней [Даибова, 1973: 14; Ализаде, 1979: 57], однако
ничем это не обосновывают.
Иносказательное содержание пословицы сближает ее с ФЕ. Однако по
смыслу ФЕ и пословица не совпадают: пословица всегда выражает суждение,
а любой тип ФЕ (т. е. ФЕ, эквивалентная слову) – понятие; ср. Тилде сюек
жокъду «язык без костей»; Алма терегинден кенг кетмез «яблоко от яблони
далеко не падает» и ФЕ акъыл тёбе «ума палата», жаным (-ынг, -ы) ауруйду
«душа болит».
Пословицы, в отличие от ФЕ, не обладают семантической целостностью,
значение их построено на смысловом содержании составляющих слов, т. е.
образование их не сопровождается переосмыслением. Вследствие этого они
несоотносительны со словом или членом предложения.
Чтобы стать ФЕ пословицам и поговоркам, как и словосочетаниям, не обяза-
тельно быть эквивалентами отдельных слов. Большинство ФЕ не соответствует
этому требованию. Пословицы и поговорки не являются ФЕ не потому, что они
не эквивалентны словам, а потому, что они семантически делимы и состоят из

слов со свободными значениями.
То, что пословицы, как правило, обладают не всеми признаками, свойствен-
ными ФЕ, не означает, что они не имеют никакого отношения к фразеологии.
Они принадлежат к фразеологическим средствам языка.
Проведенный нами анализ пословиц показывает, что некоторые из них
служат материалом для ФЕ. При этом для превращения во ФЕ нужно отбросить
от пословицы отдельные слова или же разложить ее на составные части: сёз
бердинг эсенг, сёзюнге табыл «давши слово, держи» – сёз бер «дать слово»
и сёзюнге табыл «сдержать слово», кимни арбасына минсенг, аны жырын
жырларса «на чью телегу сядешь, того песню и потянешь».
В отличие от пословиц, поговоркам не присущ характер нравственного
правила или поучения.
Поговорка – это иносказательное выражение экспрессивно-эмоционального
характера. Основное отличие их от пословиц заключается в том, что они не
обладают смысловым единством. Все это говорит о близости поговорок к ФЕ.
Поговорки, гораздо проще, чем пословицы, превращаются во ФЕ. При этом в
большинстве случаев нужно только изменить форму одного из компонентов
поговорки или добавить к ней слово (слова), например: ёлмеген айыуну те-
рисин юлешмейдиле «не говори гоп, пока не перепрыгнешь» (букв. «нельзя
делить шкуру неубитого медведя») – ёлмеген айыуну терисин юлешиу «делить
шкуру неубитого медведя», гаккыда тюк излегенлей (букв. «как будто в яйце
ищет волос») – гаккыда тюк излеген «очень придирчивый (человек)», акъылы
къысханы тили узун «у кого ум короток, у того язык длинный» – акъылы къысха
«скудоумный, недалекий», тили узун (букв. «его (ее) язык длинный») «длинный
язык» и др.
Среди поговорок имеются и такие, которые без каких-либо изменений ком-
понентов служат ФЕ: жолунг мамукъданды «скатертью дорога», ит биченде
жатханлай «как собака (лежит) на сене», жерине кёре жиляны «по Сеньке
и шапка», тюени къуйругъу жерге жетсе «когда рак свистнет» (букв. «когда
хвост верблюда коснется земли») и др.
Приведенные примеры говорят о том, что для отнесения той или иной по-
говорки к фразеологии необходимо выработать дифференциальный подход.
2.2.2. Типы ФЕ с точки зрения семантической

слитности компонентов
Существуют различные методы классификации ФЕ: семантическая класси-

фикация В. В. Виноградова, контекстологический метод Н. Н. Амосовой, вариа-
ционный метод В. Л. Архангельского, метод фразеологической идентификации
А. В. Кунина, статистический метод М. М. Копыленко, метод фразеологической
аппликации В. П. Жукова и др. Несмотря на различный подход их к изучению
14 Заказ № 261
фразеологии, они свидетельствуют о достигнутых крупных результатах в об-

ласти теории фразеологии.
Семантическая классификация В. В. Виноградова наиболее всесторонне
отражает существенные особенности ФЕ. В своей фразеологической теории
В. В. Виноградов руководствовался одним из наиболее существенных признаков
ФЕ – ее семантической неразложимостью, которая по-разному проявляется в
выделенных им трех типах ФЕ русского языка: фразеологических сращениях,
фразеологических единствах и фразеологических сочетаниях. В результате
дальнейшего изучения русской фразеологии Н. М. Шанский, помимо выше
указанных трех типов, выявил наличие еще одной фразеологической группы –
фразеологических выражений.
К типам ФЕ в карачаево-балкарском языке относятся фразеологические
сращения и фразеологические единства.
Фразеологические сращения. Ими принято называть такие семантически
неделимые ФЕ, в которых целостное значение совершенно не соотносительно
с отдельными значениями составляющих их слов: къундуз ийлеуюн бер «сильно
побить, отколошматить» от къундуз «выдра», ийле- «выделывать (кожу)», бер-
«давать» (поскольку ФЕ связана с тем, что охотники для снятия шкурки пой-
манной выдры били зверька о камни, то в настоящее время эта ФЕ совсем
немотивирована); таякъ тюбюнден тизил «обрядовая клятва у карачаевцев и
балкарцев» (букв. «пройти под палкой строем») (когда карачаевцы и балкарцы
не имели своей письменности, они закрепляли свою преданность общему делу
прохождением под палкой); къулакъ тик «придавать значение, обращать вни-
мание» (от къулакъ «ухо», тик- «шить»); кёз тийди «его (ее) сглазили» (от кёз
«глаз», тий- «попадать»); бир аууздан «единогласно», баш ур «бить челом»,
акъдан къара болма «не идти на компромисс» и др.
Некоторые фразеологические сращения образовались в результате наличия
в их составе устаревших и поэтому непонятных слов: тюнкеси тауусулду «он
(она) выбился из сил»; амыры тартмайды «у него нет охоты (что-либо делать)».
Фразеологические единства. Это такие ФЕ, которые, как и фразеологи-
ческие сращения, являются семантически неделимыми и целостными, однако
в них, в отличие от фразеологических сращений, их целостная семантика яв-
ляется уже мотивированной отдельными значениями составляющих их слов:
къара кий «носить траур по кому-либо» (къара «черный», кий- «надевать»),
кёзню жумуп ачхынчы «в мгновение ока» (букв. «пока закрыв глаз, не откроешь
его»), башын къашыды «задумался» (букв. он почесал свой затылок) (башын
«свою голову», къашыды «почесал»), кёз ачдырмай «не давая опомниться»
(кёз «глаз», ачдырмай «не давая открыть») и др.
Приведенные примеры показывают, что фразеологические единства употре-
бляются и как ФЕ, и как свободное сочетание слов, когда слова употребляются
в своих прямых значениях. Таких омонимов довольно много в карачаево-бал-
карском языке: къол жуу «потерять надежду» (букв. «мыть руки»), къол аязда
жюрют «носить на руках» (букв. «носить на ладони»), къолгъа ал «взяться за
что, приступить к чему» (букв. «взять в руки»), аууз ач «делать предложение,

сватать» (букв. «открыть рот»), бармакъгъа чёрге «о чем-либо неважном напом-
нить с упреками» (букв. «наматывать на палец»), уллу башы бла «не считаясь
со своим возрастом, положением» (букв. «с большой головой»), тили татлы
«ласковый, приветливый» (букв. «его (ее) язык сладкий») и др.
К фразеологическим единствам относятся и сравнительные обороты, зна-
чение которых мотивировано наличием конкретного образа, связанного с пред-
метами и явлениями действительности. Значение каждого компонента в них
также не сохраняется, а смысл единицы создается словосочетанием в целом:
айтып айталмазча «такое, что словами не передать», бёрюге къойну аманат
этгенча «словно овцу доверять волку» и др.
Сравнительные обороты выражают понятия, связанные с условиями жизни
народа, с его мышлением. Например, понятие «внешность человека» отражено
в следующих сравнительных оборотах: къагъытха къалам тартханлай «о кра-
сивых черных глазах» (букв. «словно провести пером по бумаге»), къабырдан
къопхан кибик «как будто из могилы встал» (о худом, истощенном человеке),
жарлы юйню киштиги кибик «худой, слабый» (букв. «словно кошка бедного
дома») и др.
Понятие «величина, количество» передается сравнительными оборотами
типа аждагъан кибик «огромный» (букв. «как великан»), къол аяз кибик «ни-
чтожный» (букв. «как ладонь»), токълу тобугъу (ашыгъы) кибик «ничтожный,
маленький» (букв. «словно колено (альчик) барашка») и др.
«Состояние и образ действия» отражены в следующих сравнительных
оборотах: сют уюгъанча «спокойно, безмятежно» (букв. «как квашеное мо-
локо»), ауузунда къуууту болгъанча «молча» (букв. «словно во рту у него (нее)
толокно») и др.
Основное свойство фразеологических единств – это наличие образности.
Этим свойством они отличаются от своих омонимов – свободных словосоче-
таний. Например, словосочетания букъусун къакъ «критиковать», акъ атха
миндир «расхваливать кого публично», аягъын мара «подсиживать кого» яв-
ляются фразеологическими единствами, но вместе с тем, они и свободные со-
четания со значениями соответственно: «выбивать пыль», «сажать на белого
коня», «целиться в ногу кому» и др.
Фразеологические единства от фразеологических сращений отличаются
еще тем, что составляющие их части могут отделяться друг от друга вставками
других слов: аягъы басмагъанды «нога его (ее) не ступала» (Бу тийреге аны
аягъы басмагъанды «В эти места нога его (ее) не ступала». – Аны аягъы бу
тийреге басмагъанды «Его (ее) нога в эти места не ступала»), бети жарыды
«он (она) обрадовался (обрадовалась)» (Атасын кёргенде, жашчыкъны бети
жарыды «Когда увидел отца, мальчик обрадовался». Жашчыкъны бети, атасын
кёргенлей, жарыды «Мальчик, как только увидел отца, обрадовался») и др.
14*
2.2.3. ФЕ с точки зрения их происхождения
Собственно карачаево-балкарские ФЕ. К ним относятся ФЕ, связанные

с обычаями, традициями и бытом карачаевцев и балкарцев. Как и всякие ФЕ,
они возникли из первоначально свободных сочетаний слов, которые по той
или иной причине в определенный момент стали ФЕ «в связи с изменением и
изжитием общественных факторов, вызвавших те или иные выражения, они
(эти выражения) впоследствии могли лишиться своего прямого лексического
значения и получить значения переносные» [Кенесбаев, 1954: 15].
Таковы, например, в карачаево-балкарском языке ФЕ от алыргъа келгенча,
къундуз ийлеуюн берирге, таякъ тюбюнден тизилирге и др. Во ФЕ от алыргъа
келгенча «сильно спешить» (букв. «словно за огнем пришел») говориться о
госте, очень торопящемся ехать обратно: в прошлом люди брали у соседей
огонь на розжиг. ФЕ къол сал «подписать, расписаться» (букв. «ставить руку»)
возник в тот период, когда вместо подписи (по неграмотности) прикладывали
к документу опечаток пальцев, т.е. ставили руку. Эта ФЕ и сейчас продолжает
функционировать, хотя уже никто этого не делает, а принято подписывание
документов. ФЕ къундуз ийлеуюн бер (букв. «избить как выдру»): как уже отме-
чалось, чтобы легче снять шкурку, охотники избивали мертвую выдру палками.
Они же ввели в речь этот оборот. ФЕ таякъ тюбюнден тизил (букв. «пройти
под палкой строем») употребляется в значении «поклясться» (см. выше)
Таким образом, ФЕ являются тем материалом, который хорошо сохраняет
в себе следы истории народа.
О древности происхождения той или иной ФЕ свидетельствует наличие в
ее составе слова, которое не употребляется вне данной единицы. Жизнеспо-
собность архаических элементов в структуре ФЕ объясняется их важнейшими
особенностями – устойчивостью, стабильностью структурно-семантической
организации и это, по-видимому, главное – актуальностью значения, свойствен-
ного устойчивому словесному комплексу в целом [Чернов, 1980: 110]. Таковы
карачаево-балкарские ФЕ: сарыуу къайнайды «он (она) очень злится», амыры
тартмайды (карач.) «ему (ей) не хочется, у него нет охоты что-л. делать»,
чиримпис бол «расстроиться (о делах и т. п.)», «остаться ни с чем». В этих ФЕ
первые слова являются архаизмами и в современном карачаево-балкарском
языке самостоятельно не употребляются.
ФЕ карачаево-балкарского языка, общие для тюркских языков. Абсо-
лютное большинство ФЕ карачаево-балкарского языка встречается и в других
тюркских языках, что свидетельствует об их древности.
По мнению И. М. Отарова, эти ФЕ можно разделить на следующие группы:
1) идентичные ФЕ, совпадающие по значению и лексическому составу в
нескольких тюркских языках: карач.-балк. ат юсюнден, киргиз. ат ÿстÿнöн
«поверхностно» (букв. «сидя на коне»); карач.-балк. ахыратха кет, киргиз. акы-
ретке кет «умереть» (букв. «уйти в потусторонний мир»); карач.-балк. ауузуна
къаратыргъа, татар. явызга карату «интересно говорить» (букв. «заставлять

кого-либо смотреть в рот»); карач.-балк. керегин бер, татар. кирекне бир «бить,
наказать» (букв. «дай ему (ей) нужное»); карач.-балк. къулакъ салыргъа, тув.
кулак салыр «внимательно слушать» (букв. «ставить ухо»); карач.-балк. союп
къаплагъанлай, башк. суйып қаплағандай «очень похожий, словно вылитый»;
карач.-балк. къуру къал, башк. қоро қал «остаться на бобах» (букв. «остаться
пустым») и др.;
2) ФЕ, одинаковые по значению, но частично различающиеся лексическим
составом: карач.-балк. ийне бла кёр къазгъанча (букв. «все равно, что иглой ко-
пать могилу» (об очень тяжелой работе), татар. эне белен кое казу букв. «рыть
(копать) колодец иглой»; карач.-балк. кёл сал, татар. кÿңел сал «увлекаться»,
карач.-балк. эринин-бурунун чюйюрдю, казах. барып турған «самый что ни на
есть»; карач.-балк. ауузунга бал, татар. авызыңа бал да май «твоими устами
да мед есть»; карач.-балк. аякъ басар жер жокъ, башкир. аяқ басыр урын юқ
«негде ногой ступать» и др.;
3) ФЕ, одинаковые по лексическому составу, но различающиеся по зна-
чению: карач.-балк. кюн кёр «зажить хорошо», хакас. кюн кёр «жить как-нибудь,
существовать», карач.-балк. тил тут «не разговаривать (напр., невеста в знак
уважения не разговаривает со старшими родственниками мужа», хакас. тил
тут «держать речь», карач.-балк. баш ие «муж», тув. бажың ээзи «муж или
жена»; карач-балк. кёзю илинди «он приметил что-либо», киргиз. кöзÿ илинди
«он поспал, подремал», карач-балк. алтын къоллу «мастер на все руки», татар.
алтын куллы «деловой, способный» и др. [Отаров, 1996: 178–188].
Заимствованные ФЕ. В карачаево-балкарском языке ФЕ, заимствованных
без перевода, т. е. прямых заимствований, не имеется. Однако активно функ-
ционируют свыше трех десятков ФЕ, которые являются кальками русских ФЕ.
Среди них выделяются:
субстантивные: акъ алтын «белое золото» (о хлопке), къара алтын «черное
золото» (о нефти), ахыр жол «последний путь» (о похоронах кого-либо), ачыкъ
жара «открытая рана» (незажившая рана) и др.
адъективные: сёзюне кертичи «верный своему слову», Аллах ургъан «богом
проклятый», тишлерине дери сауутланнган «вооруженный до зубов» и др.;
адвербиальные: кёз къыйыры бла «краем глаза», челек бла къуйгъанча «как
из ведра» (о дожде), ит бла киштик кибик «как кошка с собакой» и др.
глагольные: ахыр сал «положить конец», къолда тут «держать в руках»,
сёз бер «давать слово», аякъ юсюне сал «поставить на ноги», кёкге жетдир
«возносить до небес», къанын буз «портить кому-л. кровь», аякъ тюбюн жала
«лизать кому-либо пятки» и др.
Глагольных фразеологических калек в карачаево-балкарском языке заметно
больше, чем субъективных, адъективных, адвербиальных.
Все приведенные фразеологические кальки и полукальки носителями ка-

рачаево-балкарского языка употребляются довольно давно (в крайнем случае с
начала ХХ в.), поэтому воспринимаются как собственно карачаево-балкарские
ФЕ.
2.2.4. ФЕ с точки зрения их активного и пассивного запаса
Подавляющее большинство ФЕ данного языка широко распространено в

разных сферах и хорошо известно и понятно карачаевцам и балкарцам. Сюда
входят ФЕ собственно карачаево-балкарские, общие для тюркских языков и
заимствованные.
Пассивными следует считать ФЕ – историзмы, архаизмы, регионализмы
и диалектизмы.
Фразеологические историзмы обозначают исчезнувшие из современной
жизни реалии: тобукъ ур «бить челом», баш ий «подчиняться, повиноваться (в
древноси это выражалось опусканием головы)», баш ур «поклоняться», бийче
тюкюрюк «золотуха, рожа» (в старину лечили золотуху, рожу слюной женщины
из княжеской фамилии), жалгъа тут «нанимать», чабыр ашагъан кючюкча «как
провинившийся» (букв. «как щенок, съевший чабыр» (чабыр «рабочая мужская
обувь из бычьей или воловьей кожи, в которую клали солому для утепления»),
урчугъу чыкъды «умер» (урчукъ «веретено») и др.
Фразеологических архаизмов в карачаево-балкарском языке немного. Они
связаны со старым бытом и культурой народа: бармакъ бас «расписаться; под-
писаться» (къол сал), зарфха ур «печатать, публиковать» (басмагъа ур), къара
эмгекге къал «испытать беду» (къара палахха къал).
2.2.5. ФЕ с точки зрения сферы их употребления
По сфере употребления выделяются в основном диалектные и региональные

ФЕ.
Диалектизмы данного языка образовали значительное количество ФЕ,
большая часть которых употребляется в малкарском говоре ц/з диалекта: шобу
шугун бол (м. гов.) «сильно опечалиться», ичи къыйтхы этеди (м. гов.) «душа
его (ее) горит» (къыйтхы «борона»), зыбыхны бас (м. гов.) «подхалимничать»
(зыбых «лесть»), ушхолларын тюйдюр (м. гов.) «смешить до колик» (ушхол
«кишка»), къаздиреу бла тыякъ «кукиш (шиш) с маслом» (къаздиреу «чижик»
(спорт.)), ушхолларын тёк «убить», чогъож бол (ц. диал.) «раскаиваться»,
[Гузеев, Махиева, 2015: 108], жазыгъы келеди (б.-ч. гов.) «(он) сочувствует
кому» и др.
ФЕ, отличающиеся друг от друга употреблением в карачаевском и балкар-
ском языковых регионах, также немало: бугъунчакъ ойна (карач.) – бугъумуч
ойна (балк.) «играть в прятки», ал / аллы бурун (балк.) – алгъы бурун (карач.)
«первоначально, сначала», жан бла тёммек бол (балк.) – жандан жаннга
тёнгек бол (карач.) «быть очень близкими, неразлучными друзьями», жакъ

бас (балк.) – жан бас (карач.) «защищать, покровительствовать, быть (стать)
сторонником» и др.
Большинство региональных ФЕ употребляются только в одном из регионов:
гугук алдамагъанма (карач.) «у меня маковой росинки во рту не было», ёлюм
къара (карач.) «изо всех сил», жюрюш ал (карач.) «набирать темпы», харсха
кел (карач.) «подчиняться; соглашаться (долго сопротивляясь)», атайпысны
бас (карач.) «хулить», атасын-анасын тойдур (балк.) «по матушке», атлам
ал (балк.) «шагать», аууз кир эт (балк.) «слегка закусывать», бармакъгъа чёрге
(балк.) «напомнить с упреками о чем-л. неважном», башында (къара) къазан
къайнайды (балк.) «он (она) сильно волнуется» и др.
2.2.6. ФЕ с точки зрения их стилистической дифференциации
Межстилевые (стилистически нейтральные) ФЕ. Это общеупотреби-

тельные ФЕ, т. е. ФЕ, употребляемые во всех стилях, не имеющие экспрес-
сивно-эмоциональной окраски. В современной научной литературе, публи-
цистике превалируют также ФЕ, одинаково встречающиеся как в книжных,
так и в разговорных стилях: сёз бер «дать слово», жан аурут «сочувствовать
кому, печалиться о ком», кёлю кётюрюлдю «настроение его (ее) поднялось»,
аты айтылгъан «знаменитый, хваленый», ахшыгъа-аманнга жет «ругаться,
браниться», аманны кебинден (балк.) / аманны кеминде (карач.) «кое-как, еле-
еле», бир бетден «одинаково», башы бедишге къалды «он опозорился» и др.
Разговорные ФЕ. Такие ФЕ используются обычно в разговорно-бытовой
сфере общения, характеризуются большей образностью и некоторой снижен-
ностью стилистической оценки [Фомина, 1990: 359].
Среди них выделяются такие основные разновидности:
1) собственно разговорные, т. е. не имеющие экспрессивно-эмоциональных
оттенков: ауузу (тили) тутулду «у него (нее) язык отнялся», аргъы (ол) ду-
ниягъа кетди «отправиться на тот свет», ит бла киштик кибик «как собака с
кошкой», аллы бурун «первоначально, сначала», тюу деген сагъатха «вмиг, в
два счета» и др.
2) одобрительные: башы ишлейди «голова (котелок) варит», акъыл токъ-
макъ, акъыл тёбе, акъыл тенгиз «ума палата», алтын къоллу «золотые руки»,
сыдырып (союп) къаплагъанча «вылитый» и др.;
3) неодобрительные: акъылдан шаш «сойти с ума», итлени суугъа сюр «бить
баклуши», бармакъны бармакъгъа урма «палец о палец не ударить», узун тилли
«длинный язык», аягъына жетмейди «в подметки не годится кому-либо» и др.;
4) шутливо-иронические: элек бла суу ташы «носить воду в решете», сах-
тиян бол «в дым (напиться)», эмина къуругъу «верзила» и др.
Просторечные ФЕ. Они имеют больше разновидностей, чем разговорные
ФЕ, обладают ярко выраженной собственно стилистической коннотацией и
функционально-стилевой окрашенностью. В отличие от разговорных ФЕ эта

разновидность ФЕ стоит за пределами литературного языка. Среди просто-
речных ФЕ выделяются:
1) грубые: итден туугъан «сукин сын», атасыны башы! «черта с два!»,
кётен къайыр «мнить о себе больше, чем заслуживает», ёлю жукъусу эт «спать
мертвецким сном», къарт теке «старый хрен» и др.;
2) грубо-фамильярные: ауузуна чибин къозлатады «ворона влетит (залетит)
в его рот» и др.;
3) вульгарные: артын жала «лизать задницу», дырт-дырт эт «болтать»,
бокъгъа (да) жарамагъан «никудышный», бокъдан ийис ангыламагъан «бес-
толковый» и др.;
4) шутливые: токълу ашыгъы кибик «очень маленький», чибин чегисинлей
«очень тонкий», итлени суугъа сюр «бездельничать» (букв. «гонять собак на
водопой»), ийне жутхан (ашагъан) ит кибик «очень худой» (букв. «как собака,
проглотившая иголку») и др.;
5) бранные: чий тели, такъгъан тели «набитый дурак», ант ызындан
болсун! «будь он проклят!», от тёбеси болсун! «будь он проклят!» и др.;
6) иронические: эшекге къонгуроу такъгъанлай «как корове седло», аякъ-
ларын узатханды «он протянул ноги», итге жюген салгъанлай «как собаке
уздечка», жаннет суу «водка» (букв. «райская вода») и др.;
7) собственно просторечные, т.е. не имеющие экспрессивно-эмоциональных
оттенков: исси къапдыр «дать прикурить», орунун тапдыр «дать (задать) жару»,
атасын таныт «показать кузькину мать» и др.
2.2.7. ФЕ в их отношении к частям речи
К наименее изученным проблемам фразеологии относится вопрос о соот-

ношении ФЕ единиц с частями речи.
Общеизвестно, что ФЕ является не только семантической, но и граммати-
ческой единицей. В этой связи существует необходимость анализа граммати-
ческой структуры ФЕ.
В лингвистике о соотнесенности ФЕ с частями речи существуют разные
точки зрения. Так, В. Ф. Рудов отрицает возможность распределения ФЕ по
частям речи. «Все слова современного русского языка распределяются по грам-
матическим частям речи и имеют соответственно определенные грамматические
категории (рода, числа, падежа, лица, наклонения и др.).
Фразеологические выражения не имеют такого распределения по частям
речи. Они не входят ввиду своей грамматической и смысловой цельности ни
в одну из частей речи как основная составная их часть, если не считать лишь
употребление некоторых из них в роли некоторых частей речи, например, на-
речия» [Рудов, 1958: 107].
Некоторые лингвисты признают фразеологические единицы эквивалентами
слов, классифицируя их по частям речи. В частности А.И. Смирницкий, при-
знавая различие между ФЕ и словами, считает, что ФЕ являются функциональ-

ными эквивалентами слов. Также о различии между ФЕ и словами отмечает
автор: «Отличаются фразеологические единицы от слов в основном тем, что
по своему строению они подобны словосочетаниям, а не отдельным словам»
[Смирницкий, 1957: 37]. В этой же работе автором отмечается эквивалентность
фразеологической единицы слову: «Поскольку фразеологические единицы
являются эквивалентами слов, они также изучаются логикой, – в широком
смысле слова, – в частности фразеологией как ее подразделением, которому
противополагается собственно лексикология, или лексикологическое учение
о слове» [Там же: 47]. Данный подход к вопросу является традиционным, так
как это мнение встречается и в работах других лингвистов (В. В. Виноградова,
Л. В. Щербы и др.).
А. В. Кунин считает целесообразным заменить теорию эквивалентности ФЕ
слову теорией соотнесенности ФЕ – словосочетания со словом. В соответствии
с теорией соотнесенности ФЕ и слова являются качественно различными еди-
ницами как в структурном, так и в семантическом отношении [Кунин, 1967: 67].
Как правильно утверждает В. Н. Гришанова, «само название «часть речи»
указывает, что в пределах этой категории языковая единица рассматривается как
минимальная частица речения, то есть как элемент высказывания. Поскольку
ФЕ, будучи экспрессивно-номинативными единицами, являются наряду со
словами элементами, из которых строится высказывание, они также должны
рассматриваться в рамках категорий частей речи» [Гришанова, 1981: 28].
Вышеизложенное показывает, что по сравнению с теорией эквивалентности
ФЕ слову теория соотнесенности подтверждается многими лингвистами, так
как теория соотнесенности способствует выделению фразеологии в самосто-
ятельную лингвистическую дисциплину.
Таким образом, мы разделяем точку зрения лингвистов, полагающих соот-
несенность ФЕ с различными частями речи.
Как и в других языках [Байрамов, 1970; Ураксин, 1975; Шанский, 1964;
Карданов, 1973], фразеологизмы карачаево-балкарского языка соотносятся с
различными частями речи. Соотносимость ФЕ с частями речи определяется их
лексико-грамматическим значением и является одним из дифференциальных
признаков.
По семантико-грамматическим показателям в карачаево-балкарском языке
выделяются следующие модели: субстантивные, адъективные, глагольные, ад-
вербальные и междометные [Отаров, 1996: 167], местоименные и модальные.
Субстантивные ФЕ соотносятся с существительными. В основном они
имеют строение простых словосочетаний, то есть двучленны, количество мно-
гочленных единиц весьма ограничено:
1) «Существительное в основном падеже + существительное в основном
падеже» (изафет I). Ср.: акъыл тёбе «умница», сёз къапчыкъ «болтун, крас-
нобай», гыбыт къобуз «пустослов», къадыр къылыкъ «грубый каприз» и др.
У ФЕ данной модели первый компонент не изменяется, а второй может

изменяться, принимая окончания множественного числа и сказуемости: акъыл
тёбесе «ты умница», акъыл тёбедиле «они умницы».
2) «Существительное в нулевой форме родительного падежа + существи-
тельное» (изафет II). Ср.: кёз чырагъым «свет очей моих», жер этеги «край
земли», от башы «почетная часть комнаты», ит ылыгъы «собачье мученье» и др.
Первый компонент этой модели в грамматическом отношении является
управляющим компонентом.
3) З. Г. Ураксин справедливо указывает, что «в образовании значения ФЕ
компоненты несут неодинаковую нагрузку, в этом отношении каждую единицу
надо рассматривать отдельно» [Ураксин, 1975: 54].
4) «Существительное в аффиксальной форме родительного падежа + су-
ществительное» (изафет III). Ср.: алтынны журуну «добродушный», жанымы
къыйыры «душа моя», итни баласы «щенок» и др.
5) «Качественное прилагательное + существительное». Ср.: къара капек
«грош», тели ауруу «тиф», акъ жин «добрый джин», тюпсюз челек «лжец»,
аман акъыл «хитрость» и др.
Адъективные ФЕ по составу могут быть двух- и многокомпонентными.
В частности они образуются сочетанием:
1. Прилагательное + прилагательное. ФЕ данной модели выражают ду-
шевные качества человека: узун тилли «кляузник», къара ниетли «недобро-
желательный», къаты жюрекли «жестокий, безжалостный» и др.
Второй компонент таких словосочетаний является производным прила-
гательным, образованным от существительного. По мнению З. Г. Ураксина,
«по семантике эти фразеологизмы совпадают с субстантивными единицами
модели «прилагательное + существительное», по существу, многие от них и
образуются» [Ураксин, 1975: 58]. Это приемлемо и в карачаево-балкарском
языке. Второй компонент может принимать парадигмы числа, при этом сло-
восочетание в целом субстантивируется, принимая и парадигмы падежа: ачы
тилли «злоязычный» – ачы тиллиле «злоязычные».
2. Имя существительное с причастием на -гъан (-ген). Некоторые ФЕ данной
модели являются субстантивированными. Ср.: жаулукъ къысхан «женщина»
(букв. «носящая платок»), бёрк кийген «мужчина» (букв. «надевающий шапку»),
бетине уялмагъан «бессовестный» (букв. «не стесняющийся») и др.
В частности, они многокомпонентны: къой ауузундан чёп юзмеген «тихий,
смирный, послушный», эшек мыйысы ашагъан «умственно ненормальный»,
сёзю жерге тюшмеген «авторитетный, влиятельный» и др.
3. «Числительное с прилагательным»: эки бетли «двуликий», бир сёзлю
«сдерживающий свое слово», эки акъыллы «с двумя мыслями» и др.
4. «Существительное + прилагательное»: къаплан жюрекли «храбрый, от-
важный», къолу къаты «скупой», къолу жукъа «бедный», «несостоятельный»
и др.
5. Сравнительные обороты в значении прилагательного. Они образованы

с помощью сравнительного аффикса -ча, уподобительного аффикса -лай/-лей
или послелога кибик: ол жерде ол деп айтырча «известный, прославленный
на весь аул», ит бичиннге жатханлай «словно собака на сене», къол аяз кибик
«маленький» и др.
Адвербиальные ФЕ строятся по следующим основным структурным
схемам:
1. «Существительное + первичное деепричастие»: кёз къакъмай «с большим
вниманием», баш кётюрмей «не поднимая головы», жанын алып «без оглядки»
и др.
2. «Существительное + деепричастие на -гъынчы/-гинчи»: ауузу арыгъынчы
«пока язык не устал», къарыны атылгъынчы «пока живот не лопнул», бети
жибигинчи «пока лицо не покраснеет» и др.
3. «Существительное + послелог бла»: аягъы-башы бла «целиком», кёлю
бла «с душой», ариулукъ бла «по-хорошему, добром, лаской» и др.
4. «ФЕ, имеющие в своем составе послелог кибик»: ит бла киштик кибик
«как кошка с собакой», биченнге жатхан ит кибик «как собака на сене», сапда
тохтамагъан балта кибик «непостоянный (о человеке)», алтынны журуну
кибик «очень хороший».
Глагольные модели ФЕ являются самыми многочисленными и отличаются
наибольшим разнообразием структурных типов. Глагольные ФЕ по структуре
соотносимы со словосочетанием и имеют в своем составе «грамматически
господствующий компонент» – глагол [Жуков, 1988: 31]. В этих единицах по-
добный компонент занимает особое место. Наличие его является одним из
условий существования ГФ как «структурного целого определенной модели»
[Шанский, 1969: 45].
Глагольный компонент в составе ГФ является выразителем категориального
значения, частично или полностью утратив свою лексическую и грамматиче-
скую значимость.
Подобно глаголам, устойчивые глагольные сочетания обозначают действие
как процесс или состояние, выражая свои значения в различных грамматиче-
ских категориях. По многим своим особенностям ГФ соотносятся с глаголом,
обнаруживая соответствие грамматических категорий и сходные функцио-
нальные возможности, что обусловлено одинаковыми мотивами реализации
этих категорий на разных языковых уровнях.
Несмотря на то что ГФ обычно строятся по существующим в языках грам-
матическим и синтаксическим моделям, они имеют и свои собственные за-
кономерности развития. Как отмечает З. Г. Ураксин, «для тюркских языков
характерно постпозитивное употребление глаголов в словосочетаниях, на
первом месте глагол возможен только в особых речевых ситуациях» [Ураксин,
1975: 64].
В карачаево-балкарском языке в качестве компонента ФЕ выступают вспо-

могательные и самостоятельные глаголы, которые имеют форму имени действия
или же какого-либо залога, наклонения, времени. По составу глагольные ФЕ
бывают двучленными и многочленными.
В исследуемом языке существуют следующие основные грамматические
модели глагольных ФЕ.
1. «Существительное + глагол». Данная модель имеет простые и ослож-
ненные формы:
а) «существительное в основном падеже + глагол»: аякъ тире «упираться»,
сёзюнде тур «сдерживать слово», аралары бла къыл ётмейди «дружно живут
между собой» и др. Компоненты ФЕ этой модели выступают в роли подлежа-
щего и сказуемого. Ср. кёзлери тийди «они сглазили», компонент имеет форму
множественного числа;
б) «существительное в оформленном винительном падеже + глагол» жолун
кес «закрыть путь кому-либо», башынгы тут «содержать себя, жить своим
трудом», аягъын мара «преследовать кого-либо» и др.;
в) «существительное в неоформленном винительном падеже + глагол»:
къулакъ сал «прислушаться», къол жуу «умывать руки», «потерять надежду»,
как аша «ошибаться»;
К данной структурной модели можно отнести ряд осложненных кон-
струкций: «прилагательное + существительное в винительном падеже + глагол»:
къара отказны бас «категорически отказаться»; «прилагательное + существи-
тельное + глагол»: къара сабан сюр «желать кому-либо недоброе»; «существи-
тельное в основном падеже + существительное в винительном падеже + глагол»:
бёрю тон кий «прийти в ярость»; «существительное в винительном падеже +
существительное в дательном падеже + глагол»: бармакъны бармакъгъа урма
«палец о палец не ударить» и др.
г) «прилагательное + глагол»: къара жакъ «очернить», къызыл къакъды
«он покраснел» и др.
2. «Существительное в дательном падеже + глагол»: жюрекге туз сеп «бе-
редить рану» (букв. «сыпать соль на сердце»), бармакъгъа чёрге «придираться
к чему-либо», жанына тий «обидеть кого-либо» и др.;
3. «Существительное + вспомогательный глагол»: кёл ал «настраиваться»,
азап бер «карать, наказывать» и др.
4. «Существительное в исходном падеже + глагол»: жанындан эт «надо-
едать кому-л.», бир кёзден къара «ко всем относиться одинаково» и др.
5. «Наречие + глагол». Модель не допускает перемены местоположения
компонентов и в предложении выступает в роли сказуемого: къаты бол «на-
стаивать», кесинги кёкде тут «зазнаваться», къой аягъынлай аша «съедать,
уничтожать» и др.
6. «Деепричастие + глагол»: чёп юзюп айырыл «порвать с кем-л. дружеские
отношения», балгъа батып «жить в изобилии» и др.
Глагольный компонент ФЕ может выступать в роли неличных функцио-

нальных форм глагола: 1) инфинитива на - (ы)ргъа / - (и)рге: къой аягъынлай
ашаргъа «съедать, уничтожать»; 2) причастия на -гъан / -ген: къой ауузундан
чёп юзмеген «спокойный, безвредный (о человеке)»; 3) деепричастия на -а (-й)
и -ып (-п): ауузуна чап «прерывать чью-либо речь, не дать говорить» и др.
Таким образом, глагольные ФЕ сформировались на базе синтаксического
сочетания имени с глаголом. Из сочетаний именной части с глаголом, в которых
каждое слово в самостоятельном употреблении сохранило свое реальное зна-
чение, образовались сложные глагольные типы с полным сращением их частей
и с единой грамматической формой.
ФЕ с глагольным значением употребляются в положительном и отрица-
тельном значениях, что говорит об их ярко выраженной модально-экспрессивной
окраске: кёлюн кётюр «поднять кому настроение», кёлюн сындыр «сломить,
подавить кого нравственно» и др. Имеются ФЕ, которые только употребляются
в отрицательном значении. «При этом глагол может иметь парадигмы спря-
жения, но в положительном значении обычно не выступает» [Ураксин, 1975:
72]. Ср.: къаны къартыкъгъа сыйынмайды «он выходит из себя», кёз ачдырмай
«быстро, не давая опомниться» и др.
Глагольные ФЕ объединены семантикой (выражают действие или состо-
яние) и грамматическими категориями. В сочетании с другими словами могут
согласоваться, управлять и быть управляемыми. В предложении обычно вы-
полняют функцию сказуемого. Например, глагольные ФЕ карачаево-балкар-
ского языка могут управлять: 1) винительным падежом существительного
(местоимения или субстантивированного слова). Ср.: ташдан кёчюр «сильно
ругать», суугъа къуй «промотать»; 2) дательным падежом существительного
(местоимения или субстантивированного слова). Ср.: айланмай уша «быть по-
хожим на кого-либо точь-в-точь», тиш биле «иметь зуб на кого»; 3) исходным
падежом существительного (местоимения или субстантивированного слова).
Ср.: къол жуу «потерять надежду», кёлю къалады «он (она) обижается» и др.
Однако в карачаево-балкарском языке много двучленных, а также и трехчленных
ФЕ, которые употребляются абсолютивно, т. е. они не способны к управлению.
Сходство между глагольной ФЕ и аналитическим глаголом чисто внешнее: как
и глагольная (и вообще любая) ФЕ, аналитический глагол может быть эквива-
лентом слова, ср.: салам бер – саламлаш- «здороваться».
Местоименные ФЕ соотносятся с разновидностями местоименных зна-
чений и имеют в своей структуре в качестве стержневого компонента сочи-
нительные сочетания и формы косвенных падежей: ичинде жаны болгъан
(ким да) «каждый, всякий», къайсы ёреаякъ-сюйреаякъ да (къайсы бири да)
«каждый, всякий» и др.
В литературе по фразеологии междометные ФЕ представлены в виде общих
суждений, определений. Значения междометных ФЕ не подвергались специ-
альному лингвистическому исследованию. Как известно, не все исследователи
разграничивают междометные ФЕ от модальных ФЕ. Например, И. И. Черны-

шева рассматривает междометные и модальные ФЕ без их разграничения в
составе фразеологических выражений [Чернышева, 1970: 45] или устойчивых
предложений как выражения (формулы) удивления, отказа, разочарования, не-
одобрения и отчаяния.
А. В. Кунин разграничивает междометные и модальные ФЕ. У междометных
он отмечает: 1) целостное значение междометных ФЕ с константной зависимо-
стью компонентов; 2) разделительно-целостное значение междометных ФЕ с
константно-вариантной зависимостью компонентов [Кунин, 1972: 230]. В част-
ности, он прослеживает процесс десемантизации и экспрессивного переосмыс-
ления междометных ФЕ в обобщенные формулы эмоций и волеизъявлений с
полной или частичной утратой их предметно-логических значений. Все это
показывает отличие семантики междометных, как и близких им модальных
ФЕ, от других типов ФЕ [Там же: 230; 231].
Как свидетельствует материал карачаево-балкарского языка, междометные
ФЕ и модальные ФЕ разграничены. Как и в других тюркских языках, здесь
междометные ФЕ используются для выражения различных волевых побуж-
дений субъекта, эмоций, чувств, т. е. в языке выполняют эмотивную функцию.
В карачаево-балкарском языке имеется ряд ФЕ, основной функцией которых
является выражение чувств говорящего к собеседнику или к другому субъекту.
Как правило, это удивление, испуг, сожаление. Ср.: о Аллах! «о боже!»; Аллахха
шукур! «слава богу!», не сейирликди бу! «ну и чудеса!», кёрмейсе бу палахны!
«вот беда!» и др.
ФЕ междометного характера могут выражать несколько значений. Ср.:
оу-шау эт 1) къычыр-, хахай эт- «кричать, шуметь»; 2) жиля, сыйыт эт-
«плакать, рыдать»; оу бол 1) ёл- «умирать»; 2) къуру- «пропадать»; 3) жокъ
бол- «исчезнуть, пропасть, потеряться» и др.
Модальные ФЕ выражают оценку высказывания, реальность, вероятность
сообщаемого, предположение, сомнение в его достоверности с точки зрения
их отношения к объективной действительности. Ср.: Аллах айтса (буюрса)
«бог даст», билген Аллахды, Аллах билсин (ким биледи, белгисизди) «бог знает»,
бир да къуруса (не тапсызсыз болса да) «хотя бы; на худой конец»; къысхасын
айтханда (созмай, къысха) «короче говоря», алайды да «так, таким образом,
следовательно» и др.
2.2.8. Синтаксические функции ФЕ
ФЕ в предложении вступают в определенные связи с другими членами и

выполняют те или иные синтаксические функции. Изучение синтаксических
функций ФЕ предполагает изучение их сочетаемости с другими единицами
языка и роли в предложении. В роли предложений могут быть собственно
ФЕ коммуникативного характера, выступающие как семантические элементы
слов и словосочетаний: Хунагъа жарашмагъан таш кибик используется для
выражения отрицательного отношения к человеку с трудным, неуживчивым

характером.
ФЕ – предложения отличаются от обычных тем, что в них информация
передается в переносном смысле. Кроме коммуникативной функции, они вы-
полняют функцию различных модальных значений. Поэтому их характеризует
единая семантика предложений, интонационная мелодика, модальные признаки
глагольных компонентов и предикации. Многие ФЕ в предложении могут вы-
ступать в функции различных частей речи. Среди них именные ФЕ, выполня-
ющие в предложении роль подлежащего дополнения или сказуемого. Ср.: Юйде
олтургъан кишилени кёргенде, Асиятны чач тюклери турдула (Шауаланы М.)
«Когда увидела в доме мужчину, у Асият волосы встали дыбом»; Жашы ата-
сыны башын къатышдырды «Сын отцу заморочил голову» (Токумаланы Ж.).
В основном синтаксические функции субстантивных ФЕ совпадают с ана-
логичными функциями существительных. В предложении они могут употре-
бляться в роли подлежащего, сказуемого или в составе сказуемого, дополнения
и определения.
Синтаксические адъективные функции данных ФЕ в целом совпадают с
такими же функциями имен прилагательных. В предложении они могут быть
подлежащим, дополнением, определением, сказуемым или компонентами
сказуемого. В редких случаях наблюдается, что адъективные фразеологизмы в
составе деепричастного оборота могут употребляться и в роли обстоятельства.
Синтаксические функции адвербиальных ФЕ совпадают с аналогичными
функциями наречий. Чаще всего в составе предложений они употребляются в
роли обстоятельства образа действия.
Синтаксические функции глагольных ФЕ совпадают с аналогичными функ-
циями глаголов. Глагольные ФЕ в предложении чаще выполняют функцию
сказуемого, обстоятельства. Они могут быть и в роли других членов пред-
ложения: подлежащего, определения, дополнения. Анализ фактологического
материала показывает, что грамматически господствующий компонент, как
правило, сигнализирует о категориальном значении всей ФЕ. Когда стержневой
компонент трудно или нельзя выявить, категориальное значение устанавлива-
ется на синтаксической основе. Между категориальным значением ФЕ и их
синтаксической функцией существует явно выраженное соотношение. Так,
например, для глагольных ФЕ, обладающих категориальным значением дей-
ствия, типичной синтаксической функцией является глагольная же функция –
функция глагольного сказуемого; для именных ФЕ, не осложненных оценочным
значением, обычной синтаксической функцией является функция подлежащего
или дополнения и т.п.
Таким образом, ФЕ не всегда равноценны словам, они могут быть экви-
валентами свободных словосочетаний и предложений. Их условно можно
разделить на две основные группы: 1) ФЕ, имеющие структуру и значение
самостоятельных предложений. В эту группу входят простые нераспростра-
ненные предложения. Ср.: не чибин къапханды сени? «какая муха укусила
тебя?»; 2) ФЕ, структурно совпадающие с формой словосочетания, например,

акъыл тёбе «ума палата». Эти фразеологизмы включаются в текст как само-
стоятельные предложения.
Из вышеизложенного следует, что ФЕ, подобно словам, служат строи-
тельным материалом предложения и выступают в роли его членов, подлежа-
щего, сказуемого, обстоятельства, дополнения. Одним из основных признаков
ФЕ является целостность значения и в силу этого он выступает в предложении
как одно неделимое целое. Ср. къол жуу «потерять надежду» – Андан а эртте
къол жуугъанбыз «На него давно потеряли надежду». Ввиду того, что ФЕ
характеризуется раздельной оформленностью, ее компоненты сохраняют свои
сочетательные свойства.
2.2.9. Специфика фразеологического значения

в сопоставлении с лексическим значением
Проблема значения в современном языкознании является одной из наиболее

актуальных и основных. Современное состояние ее изучения характеризуется
множеством теоретических и методических подходов (традиционный, этно-
лингвистический, структурный и др.).
Некоторые лингвисты отождествляют фразеологическое значение и лекси-
ческое значение. Например, Н. М. Шанский считает, что «во фразеологизмах,
как и в лексических единицах, три основных типа значений – свободное, фра-
зеологически связанное и синтаксически обусловленное» [Шанский, 1969: 48].
Думается, что подобные суждения не совсем правильны, так как фразео-
логическое значение обладает специфическими свойствами, отличающими его
от лексического значения, а ФЕ – от слова.
Специалисты фразеологии признают, что фразеологическое значение яв-
ляется обобщенно-целостным, хотя степень целостности может быть и раз-
личной. При этом, чем больше компоненты ФЕ теряют собственно словесные
свойства, тем значение ФЕ целостнее и наоборот. Поскольку значения – те
же понятия, они сохраняют за собой все то, что относится к понятиям: содер-
жание, системные связи, характер отражательной природы, структуру и др. Но
поскольку значения – понятия, связанные знаком, то добавляется еще то, что
является следствием этой связи. Связываясь со знаком, понятия становятся
семантическими единицами – значениями или частями значений (семами).
Как отмечает Ж. М. Гузеев, наличие у фразеологизма лексического зна-
чения доказывается не только тем, что он может быть истолкован, но и тем,
что фразеологическая единица и слово могут быть соотнесены по своим лекси-
ческим значениям как синонимы» [Гузеев, 1984: 103]. Ср.: къой ауузундан чёп
юзмеген – тынч «смирный»; тюнкеси юзюлдю – (бек) къарыусуз бол «сильно
ослабеть»; къол жуу – тюнгюл- «потерять надежду» и др.
Хотя ФЕ, как и слово, является единицей номинации, в отличие от по-
следнего ФЕ, как и было отмечено, является раздельнооформленной и более
экспрессивной, образной единицей языка. Поэтому между лексическим и фра-

зеологическим значением имеются различия. Фразеологическое значение об-
разуется в результате метафорического переосмысления двух или более слов,
в результате чего происходит семантический сдвиг значений составляющих
ФЕ компонентов.
С. К. Башиева подчеркивает, что «особый способ номинации, естественно,
отражается на фразеологическом значении языковой единицы, в котором син-
тезируются три значения: предметно-логическое, коннотативное и грамматиче-
ское» [Башиева, 2002: 135]. Далее, она указывает на то, что информативность
ФЕ расширяется благодаря коннотативному значению, в противном случае
можно использовать слово [Там же].
Предметно-логическое значение во ФЕ выполняет номинативную функцию.
Что касается коннотативного или стилистического значения, то в линг-
вистике они остаются дискуссионными. Все лингвисты бесспорно признают
наличие этих понятий в языке, спорным остается установление их характера
с другими лингвистическими категориями. В научной литературе существует
несколько определений понятия «коннотация».
Обобщая существующие определения коннотации, С. К. Башиева приходит
к выводу, что лингвисты, считающие ее добавочной информацией к предметно-
логическому замечанию языковой единицы, не учитывают содержательную
сторону ФЕ [Башиева, 2002: 137].
Во фразеологии, в отличие от слова, созначение выполняют более суще-
ственную роль в организации значения устойчивых сочетаний. По справед-
ливому значению лингвистов, коннотативное (стилистическое) значение со-
стоит из экспрессивного и функционально-стилистического компонентов, а
экспрессивный компонент – из эмотивного, национально-специфического
(культурологического), оценочного компонентов.
Экспрессивность является одним из компонентов коннотативного значения
ФЕ, под которой подразумевается выразительность слова. «Выразительность
связана с особым подчеркиванием «выдвижением» образа единицы и увели-
чением воздействия на читающего (или слушающего)» [СРЯ, 2001: 367].
Сопоставление фразеологического значения с лексическим показывает,
что в значении фразеологизма содержится больше экспрессии, эмоциональ-
ности и оценочности, чем в значении слова. Неэкспрессивных ФЕ нет, т.е. вы-
разительность в них – явление не речевое, а языковое. В то же время, следует
заметить, что взгляды ученых расходятся на соотношение эмоционального и
экспрессивного в слове. «Одни из них эти категории считают тождественными,
другие – нетождественными, третьи понятие эмоционального включают в по-
нятие экспрессивного, четвертые категорию эмоциональности исключают из
понятия экспрессивности [Улаков, 1994: 37].
Мы придерживаемся мнения тех исследователей, которые считают, что
«экспрессивное выступает вторичным по отношению к эмоциональному, его
производным. Эмоциональное – не часть экспрессивного, а средство создания
15 Заказ № 261
экспрессивного и как средство не может отождествляться с экспрессивным, не

входить в отношения части и целого. Эмоциональные средства языка всегда
экспрессивны» [Худяков, 1980: 79].
Образование ФЕ связано прежде всего с экспрессивной оценкой. Оценоч-
ность возникает как дополнительная к основному значению языковой единицы
на основе метафоризации и может меняться в зависимости от конкретных тре-
бований. Многие фразеологи поэтому отмечают исключительное преобладание
экспрессивно-оценочного элемента в семантике ФЕ.
Оценочное значение в разных структурных типах фразеологизмов прояв-
ляется по-разному. От действия оценочного фактора, в частности, зависят как
семантические свойства фразеологизмов, так и морфолого-синтаксические их
особенности.
Необходимо различать фразеологизмы собственно оценочным значением
и с оценочным употреблением. Собственно оценочное значение является еди-
ницей языка, а оценочное употребление – единицей речи. Это означает, что ФЕ
выполняет номинативно-коммуникативную и экспрессивно-эмоциональную
функцию.
ФЕ карачаево-балкарского языка можно разделить на: 1) экспрессивно-
эмоциональные с положительным оттенком: тартып темир юзген «сильный,
бесстрашный»; къаплан кёллю «очень гордый»; къолу ачыкъ «с открытой рукой,
щедрый» и др.; 2) экспрессивно-эмоциональные с отрицательным оттенком:
киштиги къоян тутады «лгун», къысха акъыллы «недалекий» и др.
Любая положительная или отрицательная эмоция во фразеологизме под-
черкивает выразительность, т.е. эмотивность. Экспрессивность и эмотивность
взаимосвязаны, они вместе проявляются во ФЕ.
Нельзя не согласиться с С.К. Башиевой, которая считает, что «оценочность у
ряда ФЕ в карачаево-балкарском языке создается путем гиперболизации какого-
либо действия, явления, предмета, придающей ФЕ особую образность и вы-
разительность [Башиева, 1993: 122]. Оценочность ФЕ проявляется с различной
степенью интенсивности. Выражение степени максимальной или минимальной
связано с уровнем метафоризации. Чем интенсивнее переосмысление образа,
тем больше выразительность ФЕ.
Экспрессивность как изобразительно-выразительное свойство ФЕ формиру-
ется ее внутренней формой, а также фразеологическим образом (наглядностью)
и оценочными значениями.
Наряду с эмотивностью фразеологи считают важной составной частью
экспрессивности национально-специфический компонент (культурологический
компонент). Он связан с тем, что семантическая сущность ФЕ неоднородна. Во
ФЕ с указанным компонентом, в отличие от других ФЕ содержится информация
об истории, мировоззрении, психологии народа, т.е. культурологический ком-
понент. Ср.: къара жюзчюле (карач.) «черночтенцы», къан ал- «мстить» и др.
В образовании фразеологического значения существенную роль играет
и грамматическое значение. Как отмечают многие исследователи, фразеоло-
гизмы в сопоставлении со словом соотносятся не со всеми частями речи, также

имеют ограниченные валентные возможности. Но тем не менее они могут в
предложении быть подлежащими, сказуемыми и обстоятельствами. Одним из
основных признаков ФЕ является, как уже отмечалось, целостность значения,
в силу чего она выступает в предложении как одно неделимое целое.
Частью фразеологического и лексического значения является категориальное
значение, которое, однако, в смысловой структуре ФЕ преломляется иначе, чем
в слове. Дело в том, что большинство ФЕ образуется по структурной схеме
словосочетаний.
Во ФЕ, образованных по модели предложения, трудно или вовсе невозможно
установить категориальное значение, поскольку соответствующие образования
обладают не одним, а двумя грамматическими центрами. Ср.: башым тёгерек
айланады «голова кругом идет» (у кого-либо), жюреги тартмайды «сердце
его не лежит» (к кому-либо)» и др.
Отличие между лексическим и фразеологическим значением заключается
также в различном характере отражения предметов, явлений, свойств окружа-
ющей действительности.
Как правило, связь фразеологического значения с обозначенным предметом
не прямая, а опосредованная, т. е. значение большей части фразеологизмов
генетически производно. Одним из основных различий фразеологического зна-
чения от лексического является и то, что семантика некоторых фразеологизмов
отличается заметным усилением интенсивности проявления признака, действия
и т. д. Ср.: ичинде от къазанла къайнаргъа «быть взвинченным, возбужденным»
(букв.: душа его горит (от злости, обиды); эки аягъын бир уюкъгъа сугъаргъа
«поставить кого-либо в безвыходное положение» (букв. засунуть чьи-либо ноги
в один валенок)» и др.
Таким образом, между фразеологическим и лексическим значениями об-
наруживаются определенные черты сходства и различия.
Фразеологизмы имеют те же основные типы значений, которые свойственны
и лексическим единицам, а именно:
– подобно словам свободного употребления, многим фразеологизмам, име-
ющим структуру непредикативного словосочетания, присуще лексико-грамма-
тическое значение;
– фразеологизмы, как и лексические единицы, способны не только управ-
лять словом, но и быть управляемыми. Кроме того, фразеологизм может со-
гласовываться с другим словом, примыкать к нему. По отношению к другим
словам фразеологизм выступает как одно целое;
– фразеологизмы выступают между собой в синонимические отношения,
образуя синонимический ряд: ср.: ариу «красивый» – суу сурат кибик «очень
красивый», кёп «много» – эл бла бир «очень много»; также возможны антони-
мические отношения. Ср.: къолу жукъа «бедный, неимущий» (букв. рука у него
тонкая) – хуржуну къалын «богатый, имеющий много денег» (букв. карман его
толстый»); баш кюн бла бош кюн сайын «каждый божий день» – айдан-жылдан
бир «редко, не часто» и др.;
– фразеологизмы, подобно словам, служат строительным материалом пред-
ложения и выступают в роли его членов. Ср.: Эрттенли ауузумда сууум жокъду
(Гуртуланы Э.) «С утра во рту не было росинки»; Билмей тургъаныбызлай
сокъур жауунчукъ жауду «Неожиданно, начался слепой дождь».
Фразеологическое значение от лексического отличается следующими осо-
бенностями:
1) своеобразием отражения предметов, явлений, свойств окружающей
действительности, особенностями мотивировки своего значения;
2) тем, что посредством оценочного значения ФЕ передаются постоянные,
устойчивые признаки и свойства предмета;
3) ограниченностью фразеологического значения по сравнению с лекси-
ческим;
4) характером контекстуальных связей ФЕ и слова;
5) связанностью ФЕ с лексическим значением и грамматическими катего-
риями.
2.2.10. Системные связи ФЕ.

Фразеологическая синонимия и фразеологическая вариантность
Как отмечает Ж. М. Гузеев, «среди ФЕ тюркских языков довольно много

таких, которые тождественны или предельно близки по значению, но отлича-
ются друг от друга либо оттенками значения, либо стилистической окраской,
либо тем и другим одновременно. Такие ФЕ называются синонимическими»
[Гузеев, 1984: 129]. В основном синонимические ФЕ бывают одноструктурными
и разноструктурными. Некоторые исследователи к одноструктурным относят
и дублетные ФЕ – синонимы [Шанский, 1972: 193–195]. Одноструктурные
фразеологические синонимы имеют одинаковую модель построения и чаще
всего типа «имя сущ. вин. п. + глагол»: башын тутады; башын кечиндиреди
«содержит себя», ауузунгу къыс, ауузунгу тый, ауузунгу жап «держи язык за
зубами» и др.; прил. + глаг.: къара кий, къара тут (карач.) «носить траур»; аман
айлан, аман жюрю «распутничать, развратничать» и др.; прил. + сущ.: акъ ниет,
тюз ниет «доброе намерение», ариу тилли, ариу сёзлю «красноречивый» и др.;
сущ. + деепр.: баш кётюрмей, бел кётюрмей «без отдыха, без передышки, не
прерываясь», кёз къакъмай, кёз къысмай «внимательно, зорко» и др.
Разноструктурные фразеологические синонимы имеют различный образец
построения, показывающий неодинаковое расположение составляющих ком-
понентов: жерге кир; ахыратха кет; атамы жанына кет; аргъы дуниягъа
кет «отправляться на тот свет»; тюу деген сагъатха, кёзню жумуп ачхынчы,
тюкюрюк къуругъунчу «очень быстро (делать что-либо)» и др.
Как видно из примеров, в отличие от одноструктурных синонимических

ФЕ, которые состоят из одинакового количества (обычно из двух) слов, раз-
ноструктурные синонимические ФЕ-синонимов.
Общеизвестно, что исследователи, анализируя синонимичность ФЕ, стал-
киваются с опасностью смешения ФЕ-синонимов с вариантами ФЕ. Весьма
существенными и спорными остаются вопросы, связанные с разграничением
фразеологической синонимии и фразеологической вариантности. По утверж-
дению Б. М. Карданова, «данная проблема – именно проблема синонимии и
вариантности, особенно в плане их взаимоотношения, установления более или
менее близких границ между ними имеет большое теоретическое значение.
Здесь решается один из существенных вопросов фразеологии – отдельность
фразеологической единицы, что связано, в свою очередь, с практикой состав-
ления однозначных и двуязычных фразеологических словарей» [Карданов,
1973]. Необходимость решения проблемы вариант – синоним на фразеоло-
гическом уровне отмечается и исследователями карачаево-балкарского языка
[Жарашуева, 1973; Гузеев, 1984; Башиева, 1993; Отаров, 1996].
Существуют различные мнения относительно разграничения фразеологи-
ческой синонимии и вариантности. Ж. М. Гузеев подчеркивает, «что вариант-
ность присуща значительной части ФЕ тюркских языков. Варианты ФЕ – это
ее лексико-грамматические разновидности, тождественные по значению и
семантической слитности. Различия вариантов ФЕ могут быть большими или
меньшими, однако они никогда не нарушают тождества ФЕ, всегда остаются
разновидностями одной и той же ФЕ» [Гузеев, 1984: 130].
Отсюда следует, что ФЕ, охваченные явлением вариантности, полностью
взаимозаменяемы в любых контекстах; Ср.: Аллах хакъына / Аллахны хакъына
«ей-богу», арт этегин аллына къапла / арт этегин аллына бур «давать жару».
Некоторые ученые считают, «что понятие «фразеологический вариант» при-
менимо лишь в отношении к ФЕ с различными грамматическими или орфо-
графическими формами одного и того же слова. Замена же компонента ФЕ
ведет к изменению его образного представления, оценочной и стилистической
окраски, и в данном случае справедливо вести речь не о вариантах ФЕ, а о воз-
никновении фразеологических синонимов [Лайпанова, 2004: 166]. По мнению
же В. М. Мокиенко, которое разделяем и мы, такой подход к рассматривае-
мому вопросу «значительно обедняет понятие фразеологического варианта
и чрезмерно расширяет понятие фразеологического синонима. Лексическая
замена компонентов далеко не всегда меняет образ, характер ФЕ. Нередко
могут заменяться слова-синонимы, обеспечивающие стабильность образного
представления, причем круг этих слов, особенно в живой речи, весьма широк»
[Мокиенко, 1980]. Фразеологический материал карачаево-балкарского языка
свидетельствует о правильности данной точки зрения. Ср.: ал тизгин / ал сатыр
«передовая позиция (линия)», аман айлан / аман жюрю «развратничать». Тизгин
и сатыр «ряд», айлан и жюрю «ходить» – синонимы. Следовательно, ФЕ,
разные слова, в которых синонимичны между собой, являются фразеологи-
ческими вариантами, так как не имеют между собой никаких различий: ни

семантических, ни стилистических.
В любом языке имеются ФЕ, варьируемые компоненты которых ассоции-
руются со словами разного значения, но объединенными в одно семантическое
поле, например: карач.-балк. жаны ауруйду – жюреги ауруйду «душа (сердце)
болит», казах. кöңлі елжіреді – жÿрегі елжіреди «умиляться, смягчаться», узб.
юраги чопмади – кунгли чопмади «душа (сердце не болит)». Некоторые иссле-
дователи фразеологии такие ФЕ рассматривают по-разному: 1) как фразеологи-
ческие синонимы, 2) как фразеологические варианты и 3) как промежуточные
явления между вариантностью и синонимией [Жуков, 1978: 108].
Учитывая, что такие ФЕ имеют одинаковое значение, одну и ту же вну-
треннюю форму и что в них слова, ассоциирующиеся с варьируемыми компо-
нентами, семантически близки и не имеют никаких стилистических оттенков,
мы склонны видеть в них не самостоятельные синонимические ФЕ, а варианты
одной и той же ФЕ.
В области фразеологии синонимы и варианты отличаются друг от друга
и формальными признаками. ФЕ-синонимы не обладают строго одинаковой
структурной организацией, что характерна вариантам ФЕ. ФЕ не могут обра-
зовать синонимический ряд из более чем четырех: акъылдан ажаш (шаш, тай)
«сходить с ума», арт этегин аллына къапла (айландыр, бур, эт) «давать духу
(жару)», а вариантный ряд их может дойти до пятнадцати и более: жан берди
букв. «отдал душу», жаннетге кетди букв. «ушел в рай», жаханимге кетди
букв. «ушел из жизни», жашауун тауусду букв. «завершил свою жизнь», сал
болду букв. «стал трупом», жашауун алышындырды букв. «поменял (поменяла)
свою жизнь», хомпачха минди (карач.) букв. «сел на носилку для покойника»,
солууу тохтады букв. «дыхание его (ее) прекратилось», агъач атха минди
букв. «сел на деревянного коня», кюню батды «солнце его (ее) закатилось», ол
дуниягъа кетди букв. «ушел (ушла) в тот мир», сал басхычха минди букв. «сел
(села) на носилки для покойника», дуниясын алышындырды букв. «поменял
(поменяла) свой мир», атамы жанына кетди букв. «ушел (ушла) в то место,
в котором находится мой отец», керти дуниягъа кетди букв. «ушел (ушла) в
объективный мир».
Исходя из изложенного выше, признаками синонимии ФЕ можно считать:
1) преимущественное тождество лексического значения; 2) возможность раз-
личия в стилистической характеристике, 3) отсутствие в составе ФЕ более
одного одинакового компонента, генетически восходящего к знаменательному
слову; 4) наличие одинаковой лексико-грамматической характеристики. Сле-
дует отметить, что если один из компонентов ФЕ варьирует, то они не могут
быть синонимами.
Вариантами одной ФЕ следует считать все единицы, большинство которых
имеет одну и ту же форму: анасына жанга (жангыдан) тууду «он сильно об-
радовался», башына бош (эркин) эт «освободить кого-либо (от неволи, тюрьмы
и т.п.)», ийне ашагъан (жутхан) ит кибик (итча) «очень худой» и др.
Все это показывает, что при разграничении вариантов и синонимов ФЕ,

совпадающих по смыслу, следует учитывать количество их компонентов: пре-
обладание их одинаковых компонентов показывает вариантность ФЕ.
В карачаево-балкарском языке ФЕ имеют следующие варианты: 1) фоне-
тические: жилян жырмаз (балк.) / жылан жырмаз (карач., ц. диал.) «густой
(о траве)», тыпырда къал (балк.) / тыбырда къал (карач.) «засидеться в девках,
остаться старой девой», тахан бол (ц. диал.) / дагъан бол (карач.) «поддержать
(друг друга)», пиринч бюртюк кибик (б.-ч.гов.) / фиринц бюртюк кибик «очень
чистый», жан дуккул (лит.) / зан туккул (м.гов.) и др.; 2) грамматические:
а) морфологические: Аллах биледи (билсин) «бог весть», чепкен сокъгъанча
(сокъгъанлай) «беспрестанно (двигаться в противоположных направлениях)»,
жюреги тарайды (таралады) «у него (нее) кошки скребут на сердце (на душе)»,
айып этме (этмегиз) «извини (извините)» и др.; б) синтаксические: ахшыгъа-
аманнга (аманнга-ахшыгъа) жет «ругаться, браниться», баш бла тюп бла
(тюп бла баш бла) жюрю «подхалимничать», артына-аллына (аллына-артына)
къарамай «решительно» и др.; 3) лексические: бармагъындан бал (алтын)
тамгъан «мастер на все руки», башында (къара) къазан къайнайды «он (она)
сильно волнуется, думает, переживает», башын тюбюне эт / башын тюбюне
айландыр «переворачивать вверх дном», башына палах алды (тапды) «он на-
кликал беду на свою голову», сёзю (бла) таш жарады (атдырады) «он остр
на язык» и др.
Многозначность ФЕ и фразеологическая омонимия. ФЕ, как и слова,
могут быть однозначными и многозначными. Однако лингвисты давно уста-
новили, что ФЕ в языке намного меньше, чем полисемичных слов. Это наблю-
дается и в карачаево-балкарском языке.
В специальной литературе существуют два противоположных мнения по
вопросу соотношения исходных и производных значений в полисемантических
ФЕ. Согласно одному, каждая из новых значений многозначной ФЕ проходит
такой же путь, что и сама ФЕ, иначе говоря, происходит как бы параллельный
процесс развития еще одного значения на базе того же свободного словосоче-
тания. Из этого следует, что разные значения ФЕ не являются соотношением
первичного и вторичного переноса. «Они (каждый в отдельности) тяготеют к
свободному словосочетанию, к которому генетически восходит фразеологизм
[Фомина, 1990: 39].
Согласно другому мнению, значения в многозначных ФЕ соотносятся как
исходное и производное. Если таких соотношений между значениями одинаково
звучащих оборотов не наблюдается, перед нами – фразеологизмы-омонимы»
[Шанский, 1963: 43].
А. И. Молотков, развивая эту же мысль, пишет, что «в границах многознач-
ного слова, лексические значения могут соотноситься между собой, следова-
тельно, как прямое и переносное. Речь идет о противопоставлении их: одно как
исходное, другое как возникшее от исходного. Многозначные фразеологизмы,
у которых уже нельзя установить степень зависимости одного значения от
другого, выпадают из числа соотносимых в этом плане» [Молотков, 1986: 115].

Для карачаево-балкарского языка приемлемым является второе мнение, так как
многозначные ФЕ являются результатом вторичного семантического преоб-
разования. Некоторые исследователи тюркской фразеологии причину много-
значности ФЕ ставят в зависимость от многозначности слов – компонентов её
[Рагимзаде, 1967]. С нашей точки зрения, многозначность ФЕ не может быть
обусловлена многозначностью слов, составляющих ее, так как сами эти слова
и их значения растворяются внутри ФЕ и не мотивируют качественно иное
значение ФЕ; значение ФЕ не выводится из значения каждого ее компонента
в отдельности; смысловая структура многозначной ФЕ также не имеет ничего
общего со смысловой структурой слов, входящих в свободное словосочетание
такого же лексического состава. Например, ФЕ бет эт «щадить», употребля-
ется в двух значениях: 1) кечир, жазыкъсын, ая «пощадить» и 2) намыс эт,
сыйын кёр, хатерин эт «уважать»; ФЕ жан сал «воскресить» употребляется
в четырех значениях: 1) жангыдан сау эт, тирилт «возвращать к жизни, вос-
кресить»; 2) тирилт, кюч къарыу бер; къууандыр, кёлюн кётюр «восстановить
физические или душевные силы, придать бодрость кому»; 3) тирилт, ишлеп,
къымылдап башларча, жашарча эт «наполнять движением, деятельностью
кого-что»; 4) ишни иги, къаты, къызыу, терк бардыр «оживить, сделать что
более интенсивным, активным» [ТСКБЯ Т.1].
Следовательно, в многозначных ФЕ новые значения не возникают одно из
другого, а образуются от исходного (параллельное употребление). Фразеоло-
гический материал карачаево-балкарского языка показывает, что полисемия
имеет место и в сфере фразеологии. При анализе полисемии все лингвисты
обратили внимание на количественное преобладание лексической многознач-
ности. В итоге приходят к общему мнению, что полисемия в сфере фразео-
логии встречается значительно реже, чем в сфере лексики, причем различные
значения ФЕ выступают не так четко, как у отдельных слов. По мнению одних
лингвистов, развитию многозначности ФЕ препятствуют два обстоятельства:
«1) то, что они часто образуются вследствие метафорического переосмысления
свободного словосочетания такого же лексического наполнения; 2) то, что ФЕ
по сравнению со словом обладают меньшей контекстуальной подвижностью»
[Жуков, 1978: 124,125], по мнению других – сложность структуры ФЕ, т. е.
«образующие его словесные компоненты, также имеющие (если не в пределах
ФЕ, то по крайней мере в свободном употреблении) определенную семантику,
а также обусловленность значения конкретной ситуацией и др.» [Ураксин,
1975: 98].
Отдельные лингвисты считают, что полисемия ФЕ обусловлена полисемией
слов-компонентов ее. Вряд ли можно согласиться с таким мнением, потому
что сами эти компоненты – слова и их значения растворяются внутри ФЕ и
не мотивируют качественно иное значение ФЕ. Значение ФЕ не выводится из
значения каждого ее компонента в отдельности. Смысловая структура поли-
семичной ФЕ также не имеет ничего общего со смысловой структурой слов,

входящих в свободное словосочетание такого же лексического состава.
Фактологический материал карачаево-балкарского языка свидетельствует о
том, что чем больше слово обрастает значениями, тем активнее оно участвует в
образовании устойчивых словосочетаний, в том числе и ФЕ. К таким относятся
наиболее древние слова, в первую очередь слова, обозначающие части челове-
ческого тела: баш «голова», кёз «глаза», къол «рука», кулакъ «ухо», тил «язык»,
бет «лицо», аякъ «нога», аууз «рот». Однако эти слова никак не способствуют
возникновению многозначности во ФЕ. Лишь в границах одной лексической
единицы допустимо сопоставление лексических значений как прямого и пере-
носного. Учитывая это, А. И. Молотков пишет: «Нельзя рассматривать лексиче-
ское значение ФЕ как переносное по отношению к содержанию высказывания,
передаваемого словосочетанием, из которого образовалась ФЕ» [Молотков,
1967: 9]. Отсюда следует то, что во ФЕ нельзя выделять прямые и переносные
значения, поскольку здесь все значения появляются в результате переноса.
Факторы, вызывающие явление многозначности у ФЕ, могут быть разными.
Развитие полисемии ФЕ может быть связано и с процессом фразеологизации.
Фразеологизм боюнуна тюшдю имеет два значения: 1) он вынужден выполнять
что; 2) он вынужден платить чем, за что. Здесь, как нам кажется, одним из ус-
ловий образования многозначности ФЕ является наличие общего характерного
признака двух или нескольких действий или состояний, от которого может раз-
виться фразеологизм. Многозначные ФЕ карачаево-балкарского языка в своем
абсолютном большинстве представляют собой словосочетания глагольного
типа. «Общей особенностью таких ФЕ является то, что их отдельные значения
мотивированы и сложились на основе повторной метафоризации одного и того
же свободного словосочетания. Поэтому все частные значения, независимо от
степени их близости, являются метафорическими, так что у налагаемых ФЕ нет
и не может быть прямого значения: прямое значение возвращает ФЕ в сферу
свободного словосочетания такого же состава. Это обстоятельство, существенно
сдерживает развитие многозначности в кругу налагаемых ФЕ» [Гузеев, 1984:
126]. Однако со временем происходит расширение семантических рамок ФЕ,
т.е. она становится многозначной. Как отмечает Н. Н. Амосова, «всякая по-
лисемия есть результат наклонения значений в одной и той же лексической
единице, вызываемого неоднократным ее переосмыслением» [Амосова, 1963:
93]. Следует отметить, что вторичное, образное переосмысление не может
произойти в любой ФЕ, так как для этого необходимы определенные условия.
По определению И. И. Чернышевой, таким «необходимым условием является
степень абстракции значения производящего ФЕ. Последнее, т. е. значение,
должно быть таковым, чтобы сделать возможным» [Чернышева, 1964: 236].
Однако, несомненно, что полисемичная ФЕ обладает мотивирующим и мо-
тивированным значениями, связанными внутренними семантическими за-
висимостями. Как свидетельствует языковой материал, между значениями
многоязычной ФЕ имеются отношения метафоры, метонимии, синекдохи и
функционального переноса, т.е. те же смысловые отношения, что и в составе

многозначного слова. Полисемантичным ФЕ присуще и явление синонимии.
Как правило, многозначные ФЕ синонимизируются не в полном объеме своих
значений, они выступают в синонимические отношения с однозначной ФЕ в
отдельном каком-либо значении. Например, многозначная ФЕ кёз жетдир:
1) къара «бросать взгляды»; 2) бир затха эс бур «приглядывать за кем-чем»
синонимизируется с однозначной ФЕ кёз-къулакъ бол «заботить, приглядывать
за кем-чем». Если в синонимический ряд попадают многозначные ФЕ, они
могут быть синонимичными в одном из своих значений или во всех.
ФЕ со структурой словосочетаний «имеют более широкую потенциальную
способность ситуативного переосмысления. Последнее свойственно им не в
такой же мере, как лексическим единицам, однако именно в этом разряде фра-
зеологии оно происходит более регулярно» [Чернышева, 1970: 102].
Резюмируя вышесказанное, отметим, что многозначность возникает у ФЕ,
в частности, сохранивших в языке частичную мотивированность значений,
которые имеют целостное значение и по всей структуре соотносительны со
словосочетаниями глагольного типа.
Следует отличить явление полисемии от омонимии ФЕ. Однако этот вопрос
в общем языкознании изучен недостаточно. Поэтому, как и в других языках, в ка-
рачаево-балкарском языке, встречается очень мало фразеологических омонимов.
По мнению некоторых исследователей, это объясняется «большей фонетической
«протяженностью» и структурной сложностью фразеологических оборотов»
[Шанский, 1985: 44;45]. Развитие омонимии из полисемии, имеющее место в
лексикологии, по мнению В. П. Жукова, невозможно во фразеологии, так как
между значениями полисемантичного ФЕ наблюдается тесная семантическая
связь, возникающая в результате «повторной метафоризации одного и того же
свободного словосочетания» [Жуков, 1978: 134]. Материал карачаево-балкар-
ского языка не подтверждает это. В нем в ряде случаев омонимы образуются от
многозначных ФЕ. Материалы исследуемого языка подтверждают положение
о том, что омонимичные по составу ФЕ возникают тогда, когда одинаковые
по составу фразеологизмы выступают в совершенно разных значениях: жаны
чыкъды I (ёлдю) «он умер» – жаны чыкъды II (бек къоркъду) «сильно испу-
гаться», кёлюне тийди I (жанын къыйнады) «задевать, обижать» – кёлюне тийди
II (асыры жаулудан неда татлыдан ашарыгъы келмеди) «вызывать ощущение
приторности или сытости».
Омонимичные ФЕ могут появляться в языке, если в основе образных вы-
ражений оказываются разные признаки одного и того же понятия. Ср.: тилин
къапды I «он прикусил язык» (он удержался от высказывания, внезапно за-
молчал) – тилин къапды II «он покаялся».
В карачаево-балкарском языке фразеологические омонимы возникают в
основном двумя путями: 1) в результате семантического развития, заключаю-
щегося в расширении значения одного выражения, возникают две самостоя-
тельные ФЕ. Ср.: къол кётюр I «поднять руку на кого-что» (выступить против
кого) – къол кётюр II «поднять руку на кого-что» (ударить, или пытаться уда-
рить кого-либо). Как видно, через переосмысление значения представляется
возможным образование второго значения; 2) в результате распада полисемии:
аууз ач I «удивляться» – аууз ач II «отведывать пищу во время уразы (поста)»;
дуниягъа чыкъ I «явиться на свет (родиться)» – дуниягъа чыкъ II «становиться
на ноги» (о материальном положении)» и др.
Таким образом, при анализе фразеологической омонимии на материале
карачаево-балкарского языка следует отметить, что явление омонимии гораздо
шире распространено в системе лексики, нежели во фразеологии.
Как показали исследования, проведенные на материале различных языков,
в плане сопоставления с лексической антонимией дает основание полагать, что
антонимическое отношение во фразеологии имеет более сложный характер,
нежели в системе лексики. Сопоставляя рассматриваемые явления, исследо-
ватели приходят к выводу, что «ввиду лексемного характера компонентов ФЕ,
антонимические отношения в системе фразеологии могут яснее прослежи-
ваться там, где опираются на слова – компоненты, входящие в структуру ФЕ»
[Емузов, 1986: 175].
ФЕ карачаево-балкарского языка, подобно лексическим единицам, вступают
между собой в антонимические отношения. Безусловно, объем фразеологиче-
ской антонимии меньше по сравнению с лексической.
Антонимичные ФЕ – это единицы, обладающие противоположной семан-
тикой. Антонимичные слова, входящие в структуру ФЕ, обладают определенной
близостью в плане предметной соотнесенности. Ср.: ариу кёр «уважать, почи-
тать, кого» – эриши кёр «невзлюбить кого, возненавидеть кого»; татлы сёзлю
«вежливый, сладкоречивый» – ачы сёзлю, ачы тилли «злоязычный»; аман бол
«относиться к кому-либо плохо» – иги бол «относиться к кому-либо хорошо»,
арт бур, арт айландыр «отвернуться от кого, порвать отношения с кем» – ал
бур, ал айландыр «быть расположенным к кому-чему, питать симпатию к кому-
чему», татлы тилли «сладкоречивый» – ачы тилли «злоречивый» и др.
Как видно из приведенных примеров, компоненты, придающие антони-
мическим ФЕ противоположное значение, обычно являются лексическими
антонимами (ал «перед, передняя чего-либо» – арт «задняя часть чего-либо»,
иги «хороший» – аман «плохой», ариу «красивый» – эриши «некрасивый» и
др.), но могут получить противоположное значение только в составе ФЕ (ариу
кёр «уважать» – аман кёр «не уважать»: ариу «красивый», аман «плохой»).
Члены антонимического ряда обозначают предметы, явления, действия,
качества одного порядка, относятся к одной и той же категории объективной
действительности. «Они однородны по своей лексико-грамматической харак-
теристике, т. е. выражают глагольность, предметность или качественный при-
знак и принадлежат к единой сфере по сочетаемости» [Пюрбеев, Бертагаев,
1970: 176].
В ряде случаев антонимичность ФЕ показывают не отдельные слова, а

словосочетания (башына бёрк кийген «мужчина» – башына жаулукъ къысхан
«женщина») и перестановка их компонентов (башы тюбюне болду букв. «верх
чего-либо стал дном» – тюбю башына болду букв. «низ чего-либо стал верхом»).
Приведенные антонимичные ФЕ одноструктурны, которые имеют в своем
составе слова-антонимы, расположенные в одной и той же позиции, т. е. пред-
ставлены одномодельными ФЕ.
Одноструктурными могут быть и фразеологические антонимы, выражаю-
щиеся при помощи отрицательной аффиксальной морфемы: айтхан сёзюне та-
былыучу «правдивый» – айтхан сёзюне табылмаучу «лживый», акъны-къараны
айыра билиучю «мыслящий честно, объективно, правильно» – акъны-къараны
айыра билмеучю «мыслящий нечестно, неверно» и др.
В исследуемом языке немало и разноструктурных ФЕ. ФЕ, отличающиеся
друг от друга своим лексическим составом и синтаксической структурой: кё-
зюне – бурунуна сугъады «ласкает» (букв. «сует себе в глаз и нос») – кёрюп
болмайды «ненавидит» (букв. «не хочет видеть»); кёлю кётюрюлдю «настро-
ение поднялось» – гепперлери тюшдюле (салындыла) «у него (нее) настроение
упало, испортилось», къолу жукъа «бедный, неимущий» (букв. «рука у него
(нее) тонкая») – хуржуну къалын «богатый, имеющий много денег» (букв.
«карман его (ее) толстый») и др.
Фразеологическая антонимия имеет некоторое отличие и в способах вы-
ражения. Как отмечает З. Г. Ураксин, «фразеологизмы с противоположными
значениями могут образоваться при варьировании компонентов, а также при
помощи аффиксов отрицания» [Ураксин, 1975: 51]. «Слова, не являющиеся
антонимами во фразеологическом употреблении, могут создавать в составе
ФЕ единицы с противоположным значением» [Отаров, 1996: 194]. Ср.: кюню
батды (ёчюлдю) «его (ее) постигло горе, несчастье» – кюню жаннгыдан тийди
«посчастливилось, ему (ей) повезло», кюню аманды «живет трудно, тяжело»
(букв. «его (ей) день плохой») – кюню барды «живет полнокровной жизнью»
(букв. «у него (нее) имеется день (положение)» и др.
2.2.11. Компонентный состав и форма компонентов ФЕ
Неумение выявить компонентный состав ФЕ приводит к ошибочному при-

знанию одной ФЕ за две или более самостоятельные единицы. Поэтому необхо-
димо строго разграничивать слова, входящие во ФЕ, от тех, которые находятся
вне нее. При этом надо иметь в виду следующие обстоятельства: 1) ФЕ, как
уже было отмечено, – воспроизводимая единица, т.е. значимая единица с посто-
янным составом; 2) ФЕ, эквивалентная слову, в предложении всегда выступает
как один его член, на что тоже указывалось. Как показывает анализ, не во всех
толковых и фразеологических словарях тюркских языков это обстоятельство
учитывается.
Положение о том, что нельзя изменить компонентный состав ФЕ, означает,

что один из его компонентов нельзя заменить каким-либо другим словом. На-
пример, ФЕ ауузуна кирит сал «затыкать ему (ей) рот» при замене слова кирит
становится бесмыслицей: ауузуна кишен сал «спутывать рот».
Фонетическое или грамматическое же изменение одного из компонентов
ФЕ не разрушает ее; ср. айып этме (этмегиз) «извини (извините)», тыпырда
(балк.) / тыбырда (карач.) къал «засидеться в девках, остаться старой девой».
Следует отметить, что некоторые ФЕ имеют такой компонент, который
не влияет на их значение, т. е. его выведение из состава сло ФЕ не разрушает
последнюю; ср.: дуниягъа аты айтылгъан «прославленный», багъыр шайгъа
да тиймейди и шайгъа да тиймейди «гроша медного (ломаного) не стоит»,
аурууунг тас боллукъ и аурууунг тас букв. «да покинет тебя болезнь», башына
жаулукъ къысхан и жаулукъ къысхан «женщина» (букв. «та, кто носит платок
на голове») и др. В приведенных ФЕ такими компонентами являются дуниягъа
«на весь мир», багъыр «медь», боллукъ «то, что будет», башына «на голову».
Компонентный состав ФЕ не допускает прибавления дополнительного
слова. Например, к ФЕ бухчакъдан къуйгъанча «как из ведра (льет), ал берме
«не уступать первенства», нельзя прибавлять слова къуяды «льет» и бир бирге
«друг другу». Дело в том, что эти ФЕ в предложении выполняют роль обсто-
ятельства (Жауун бухчакъдан къуйгъанча жауады (Гуртуланы Б.) «Дождь
льет как из ведра»; Ала бир бирлерине ал бермейдиле (Шауаланы М.) «Они не
уступают друг другу»), а прибавляемые им дополнительные слова являются
другими членами предложения: жауады «идет (дождь)» – сказуемое, бир бирге
«друг другу» – дополнение. ФЕ же, как уже было отмечено, должна быть одним
членом предложения.
Неумение установить правильную форму ФЕ также может привести к тому,
что одна и та же ФЕ выдается за две единицы, а иногда и более. Как и всякая
языковая единица, ФЕ имеет свою форму, которая диктуется самой ее природой.
В устной речи многие ФЕ могут существовать в различных формах. Однако в
словаре следует приводить лишь наиболее употребительную форму ФЕ.
Анализ словарей тюркских языков показывает, что вопрос установления
словарной формы ФЕ, особенно глагольных, продолжает оставаться акту-
альным. При определении их формы во многих случаях допускаются следу-
ющие ошибки: 1) наряду с положительной регистрируется и отрицательная
форма глагола; 2) отрицательная форма глагола не разграничивается от его
положительной формы; 3) форма инфинитива дается в одном ряду с формой
возвратного и страдательного залогов, а форма изъявительного наклонения
ед. числа и прошедшего времени – с формой понудительного залога как само-
стоятельная лексическая единица.
Глагольный компонент отдельных ФЕ употребляется только в отрицательной
форме, например: бет берме «избегать кого-либо», къарыны аурумайды «не
беспокоится, не переживает за кого-что-либо». Глагольные компоненты таких
ФЕ нельзя регистрировать в словарях в положительной форме. Что касается тех
глаголов, которые употребительны как в положительной, так и в отрицательной

форме, то их в словаре принято давать только в положительной форме: сёз бер
«давать слово», артха къал «отставать», алгъа чыкъ «опережать» (формы сёз
берме «не давать слова», артха къалма «не отставай», алгъа чыкъма «не опе-
режай» употребительны в устной речи, но не являются словарными).
В тюркских языках немало ФЕ, у которых глагольный компонент не употре-
бляется в повелительной форме. Правильным следует считать употребление их
в форме изъявительного наклонения, ед. числа, 3-го лица, прошедшего времени:
жаны кетди «он сильно испугался», эси ауду «он потерял сознание», балтасы
ташха тийди «он опечалился» и др.
Именной компонент подобных ФЕ употребляется в форме всех трех лиц
ед. и множ. числа. Однако демонстрация всего этого в словаре не имеет смысла:
создает дополнительные трудности для издателей и читателей (ср. эсим (-инг,
-и, -ибиз, -игиз, -лери) ауду «я (ты, он, мы, вы, они) потеряли сознание»).
2.3. Лексикография
2.3.1. Первые словари
Лексикография – наименее изученный раздел карачаево-балкарского язы-

кознания. Ее история насчитывает немногим более 100 лет.
Дореволюционная карачаево-балкарская лексикография представлена лишь
маленьким, крайне бедным во всех отношениях русско-карачаевским словарем
[Кириченко, 1897], а также словарями-приложениями к кратким очеркам по
грамматике языка карачаевцев и балкарцев [Прёле, 1909: 83–150, 215–304;
1914;1915: 164–275; 1915;1916: 104–242].
Сразу же после установления Советской власти в Кабарде и Балкарии, а
также в Карачае и Черкессии стала ощущаться острая нужда в двуязычных
словарях, особенно в русско-карачаевских и балкарских. Первыми такими
словарями явились «Тылмач. Русско-карачаевский словарь» [Баталпашинск,
1926] И. Акбаева, «Русско-балкарский разговорный справочник» [Нальчик,
1930] В. П. Антонова-Саратовского, «Русско-балкарский школьный справочный
словарь» [Нальчик, 1940] и «Русско-карачаевский словарь» [Микоян-Шахар,
1941] Х. О. Лайпанова и Х. Т. Тохчукова. Эти и другие переводные школьные
словари, и разговорники были небольшими по объему. Отбор русских слов
для них осуществлялся произвольно, и в подаче материала не было системы.
Несмотря на это, «они сослужили добрую службу – помогали в изучении как
русского, так и родного языка, в ликвидации неграмотности» [РКБС 1965: 5].
Наиболее значительной лексикографической работой довоенного периода
является «Русско-карачаевско-балкарский терминологический словарь» объемом
в 15 авт. листов, составленный в 1937 году коллективом авторов под руковод-
ством У. Дж. Алиева. Но этот ценный труд, к сожалению, до сих пор не издан.
ЛЕКСИКОГРАФИЯ 239
2.3.2. Двуязычные словари
Наиболее интенсивный характер словарная работа приняла начиная с

1957 г., когда вся лексикографическая деятельность была сконцентрирована
в созданных при Карачаево-Черкесском НИИ и Кабардино-Балкарском инсти-
туте истории, филологии и экономики [КБИИФЭ] специальных секторах по
изучению карачаево-балкарского языка. Так, сектор языков КЧНИИ под руко-
водством Х. И. Суюнчева выпустил «Русско-карачаево-балкарский словарь»
[М., 1965] и «Карачаево-балкарско-русский словарь» [М., 1989]. Эти работы –
значительный вклад в карачаево-балкарскую лексикографию.
Тем не менее, названные словари во многом не удовлетворяют возросшим
требованиям к этому роду справочной литературы. Первый из них составлен
на основе готового русского словника без предварительного собирания лексики
карачаево-балкарского языка – перевод с русского на карачаево-балкарский язык
во многих случаях осуществляется не путем подбора лексического эквивалента,
а описательно, что снижает его практическую ценность.
Бросается в глаза, что при отборе слов для карачаево-балкарско-русского
словаря составители также не опирались на определенную проверенную карто-
теку, отражающую лексику карачаево-балкарской современной художественной
и научной литературы. Основной базой для создания этого словаря служил лишь
названный русско-карачаево-балкарский словарь. Это наиболее слабая сторона
словаря. Поэтому в него попало большое количество малоупотребительных и
даже неупотребительных диалектных, просторечных слов, архаизмов и узко-
специальных терминов. Другая слабая сторона словаря заключается в том, что
приблизительно каждая четвертая реестровая единица не является словарной,
так как она не слово, а его нелексикализованная грамматическая форма. Таким
образом, в словарь включено не около 30 000, как заявлено, а лишь около 20 000
лексических и фразеологических единиц, тогда как словник «Толкового словаря
современного карачаево-балкарского языка» [ТСКБЯ] содержит свыше 35 000
подобных единиц. Следовательно, в карачаево-балкарско-русском словаре
далеко не достаточно отражена даже основная общеупотребительная лексика
современного карачаево-балкарского литературного языка.
Недостатком названных двуязычных словарей следует считать и то, что в
первом из них русские глаголы неопределенной формы на карачаево-балкар-
ский язык переведены формой инфинитива -ргъа / -рге (вертеть «бурургъа»,
работать «ишлерге»), а во втором эта форма зарегистрирована как словарная,
т. е. как заголовочное слово (къайтыргъа «вернуться», ишлерге «работать»).
Как и в некоторых тюркских языках, в карачаево-балкарском языке форма ин-
финитива самостоятельно не употребляется. Поэтому в карачаево-балкарском
языке, как и в караимском, киргизском, казахском, якутском, уйгурском, но-
гайском и др. тюркских языках, словарной единицей обычно считается форма
основного залога, которая не имеет специального форманта, например: карач.-
балк. бар- «идти», казах. айт- «говорить, сказать», кирг. кöтöр- «поднимать,
поднять» и т. п.
Несмотря на указанные недостатки, эти двуязычные словари были новой
ступенью в развитии карачаево-балкарской лексикографии. Они оказали не-
оценимую помощь при составлении ТСКБЯ.
2.3.3. Толковый словарь
Толковый словарь (ТСКБЯ) – первый филологический толковый словарь

современного карачаево-балкарского языка. Он нормативен и предназначен
для широкого круга читателей.
Главная задача словаря – наглядная демонстрация лексического богатства
современного карачаево-балкарского языка и описание устоявшихся норм его
употребления.
Лексической базой словаря послужила миллионная картотека, составленная
из материалов, извлеченных из произведений современных балкарских и ка-
рачаевских писателей, фольклора и отчасти из периодической печати путем
их сплошного расписывания. В выборке цитат-иллюстраций большую по-
мощь оказали студенты Кабардино-Балкарского госуниверситета, учащиеся
Нальчикского педучилища, учителя и журналисты республики. Кроме того,
сектором балкарского языка КБИИФЭ для пополнения картотеки неоднократно
организовывались экспедиции по собиранию лексики.
Словарь включает в себя общеупотребительную лексику балкарцев и кара-
чаевцев, а также некоторые диалектные слова, в первую очередь, такие, которые
имеют прямое отношение к истории народа и его языка. Некоторые из них не
имеют эквивалентов в литературном языке. Включение последних в словарь
мотивируется необходимостью вовлечения их в литературный язык. Здесь опре-
деленное место занимают просторечные и устарелые слова, встречающиеся в
литературных источниках; более полно представлены фразеологизмы, неоло-
гизмы, заимствованные слова, а также общеупотребительная терминология.
На основании материалов картотеки составлен словник настоящего сло-
варя, насчитывающий, как уже говорилось, свыше 35 000 словарных единиц.
Он обсужден учеными-лингвистами, учителями, журналистами, писателями,
широкой общественностью. Замечания, которые касались качества словника,
учтены: опущены многие неупотребительные и малоупотребительные архаизмы,
индивидуально-авторские слова, узкоспециальные термины, нелексикализо-
ванные формы слов и т. п.
Вслед за систематизацией материалов картотеки И. Х. Ахматовым напи-
сана «Инструкция для составления «Толкового словаря карачаево-балкарского
языка» [Нальчик, 1976], которая получила высокую оценку у специалистов-
лексикографов.
При составлении ТСКБЯ карачаево-балкарские лексикографы опирались

на богатый опыт русской одноязычной лексикографии, а также критически
использовали толковые словари тюркских и других групп языков.
Большую помощь составителям словаря оказали работы Л. В. Щербы,
В. В. Виноградова, Э. В. Севортяна, А. П. Eвгеньевой, О. С. Ахмановой,
С. И. Ожегова, А. А. Оруджева, А. А. Юлдашева, С. Ф. Акобирова, Ф. П. Фи-
лина, Ф. П. Сороколетова, А. М. Бабкина, Ю. С. Сорокина, Х. Юнусходжаевой
и других ученых по теоретическим вопросам составления толковых словарей
русского и тюркских языков.
ТСКБЯ имеет ряд специфических особенностей, отличающих его от пред-
шествующих толковых словарей тюркских языков. Эти особенности главным
образом касаются подбора слов, перевода их значений на русский язык, раз-
работки многозначных слов и генетически родственных омонимов.
В него не включены все те лексические единицы, которые не имеют са-
мостоятельного употребления: буквенные сокращения (типа узб. КПСС, ЦК;
азерб. ССРИ «СССР»; тат. БМО «ООН», ТАССР, ВЛКСМ; туркм. МК «ЦК»,
МТС, ТАСС), частицы, с помощью которых образуется превосходная степень
прилагательных (типа тат. ап-, кап-; кирг. жап-, муп-; башк. қып-, тап-),
составные части сложных слов, а также продуктивные приставки (типа тат.
авто-, био-, гео-, би-, бике-, намэ; туркм. анти-, радио-, би-, нэ-; азерб. агро-,
электро-, -хана, -шунас, -охшар; узб. авиа-, но-, бе-, ба-; кирг. бай-, на-).
Остались за пределами словника ТСКБЯ и нелексикализованные грамма-
тические, а также регулярные словообразовательные формы слов типа: азерб.
агачлы «имеющий деревья (о местности)», башсыз 1. «не имеющий головы»,
агызчыг «ротик»; башк. тубэдэге «нижеследующий, нижний», кешелэрсэ «по-
человечески», йозроктай «величиною с кулак», асмалы (шам) «подвесная
(лампа)»; кирг. аскалуу «имеющий скалу», баласыз «не имеющий детей», жо-
олукчан «имеющий платок на голове», каргадай «как ворона, наподобие во-
роны»; казах. бауырдай, бауырша «как печень, наподобие печени», жерсиз «не
имеющий земли», багорлы «имеющий багор», жÿздей «около ста», бöпежан,
бöпеш, бöпетай (ласкательное обращение к детям), аралшык «островок», бес-
алты «пять-шесть», барушы «посещающий (кого-что)», барында «пока есть,
имеется», барып-келип «посещая кого, что-либо»; тат. абажурлы «имеющий
абажур», абына-егыла «спотыкаясь», адаштыргыч «сбивающий с пути», ал-
тылап «около шести», бандитларча «как бандиты, наподобие бандитов», ике-öч
«два-три»; туркм. адалы «имеющий остров», аяксыз «безногий, не имеющий
ноги», аяллык (отвлеч. сущ. от аял «женщина»), бир-бирден «по одному, один
за другим», большевиклерче «по-большевистски»; узб. аблахларча «глупо, по-
дурацки», авайлаб 1. «оберегаясь» 2. «осторожно», айбланувчи 1. «осуждаемый,
обвиняемый»; амперли «амперный», бир-бировига «друг другу», болажон
1. «деточка, дитятко», болаларча «как дети, по-детски».
16 Заказ № 261
В данном словаре впервые в истории тюркской одноязычной лексикографии

все словарные единицы и их значения переводятся на русский язык. Преиму-
щество толкового словаря с элементами перевода на русский язык над другими
тюркскими словарями, на наш взгляд, заключается в следующем: 1) такой
словарь совмещает два типа словаря: тюркско-русский и толковый, 2) перевод
словарных единиц и их значений дает возможность пользоваться словарем
не только носителям карачаево-балкарского языка и специалистам тюркских
языков, но и специалистам других языковых групп.
Синтаксически и морфологически строго закрепленные обусловленные
значения слова, которые возникают в определенном лексическом окружении,
обычно разрабатываются в толковых словарях тюркских языков без всяких
оговорок, наравне с его ведущим значением.
В отличие от словарей других тюркских языков, в ТСКБЯ слово (или слова),
с помощью которого (или которых) возникает описываемое значение и которое
выступает в своем обычном значении, заключается в скобки [Юлдашев, 1972:
388;389]. Например:
ЭТЕК I. сущ. Подол… 2. (тауну) этеги. Подножие (горы)…
ЧЫКЪ II. гл. 1. Выходить, выйти… 3. (Нартюх, будай д.а.к.) чыкъды. Взойти,
дать всходы (о семенах)…
Самостоятельные лексические единицы, созданные способом конверсии
(жылы «теплый», «тепло», «теплота», къарт «старый», «старик»), в одних
тюркских толковых словарях (азербайджанского, киргизского и башкирского
языков) размещаются как значения тех слов, от которых они образованы, в
других (татарского и узбекского языков) – как оттенки их значений, а в толковом
словаре туркменского языка конверсия вовсе не отражается. Иначе говоря,
две или три самостоятельные лексемы – в большинстве случаев разные части
речи – объединяются то в одной словарной статье, то в одном значении, то в
одном слове.
Слова, созданные способом конверсии, в ТСКБЯ рассматриваются как
омонимы к тем словам, от которых они образовались, и даются отдельными
словарными статьями. Например:
КЪАРТ I прил. Старый…
КЪАРТ II сущ. Старик…
ИГИ I прилаг. Хороший…
ИГИ II нареч. Хорошо…
Синтаксически закрепленная конверсия, проявляющаяся только в одной
синтаксической позиции, в сочетании со словами строго определенного семанти-
ческого профиля (типа прилагательных «деревянный», «бумажный» в сочетании
агъач къашыкъ «деревянная ложка», къагъыт машок «бумажный мешок»), в
толковых словарях узбекского, татарского и башкирского языков дается в том
же значении, что и имя существительное, от которого последнее образовалось,
обозначается то двумя параллельными вертикальными чертами (||), то одной

косой (/) (например: узб. олма «яблоко»…|| «яблоневый», «яблочный»…; тат.
киез 1. «войлок»…|| в знач. прил. «войлочный»…; башк. таш «камень»… / в
знач. прил. «каменный»…), в толковых же словарях азербайджанского, тур-
кменского, казахского и киргизского языков она вовсе не учитывается.
Синтаксически закрепленная конверсия приведенного типа в ТСКБЯ разра-
батывается следующим образом: Жюн 1. «шерсть»... 2.: «шерстяной», къагъыт
1. «бумага»... 2.: «бумажный»... [Юлдашев, 1972: 283; 284].
Те тюркские лексикографы, которые в составляемых ими словарях не учи-
тывают указанный тип конверсии, считают, что в позиции определения в роли
прилагательного может выступать любое существительное, поэтому, мол, не
стоит загромождать словарь прилагательными, подобными приведенным выше.
Однако это мнение ошибочно: как прилагательное в позиции определения
осмысливаются лишь некоторые существительные.
Сравним примеры: 1) жюн жаулукъ «шерстяной платок», агъач чюй «дере-
вянный гвоздь», баш борч «главная задача» и 2) терек бутагъы «ветка дерева»,
жумуртха къабукъ «скорлупа яйца», къой аякъ «ножка овцы».
Первые компоненты словосочетаний первого ряда осмысливаются как
прилагательные, чего нельзя сказать о первых компонентах второго ряда сло-
восочетаний.
В первом случае рассматриваемые существительные переводятся на русский
язык как прилагательные; в составе предложения они вместе с определяемыми
словами образуют конструкции, представляющие собою тип изафета I. В этом
заключается формальное отличие примеров первого ряда от словосочетаний
второго ряда.
Но главное не в формальном признаке, а в семасиологических отношениях
слов. Например, сочетания слов терек бутакъ «ветка дерева», стол аягъы
«ножка стола» с формальной точки зрения ничем не отличаются от юй ал «двор»,
юй тюп «пол», юй баш «крыша», жаз башы «весна». Несмотря на это, пере-
численные сочетания слов (в отличие от терек бутакъ и стол аягъы) в кара-
чаево-балкарском языке приняли характер лексической устойчивости.
Как и конвертированное в прилагательное имя существительное с опреде-
ляемым словом (жюн халы «шерстяные нитки»), двукомпонентные сложные
слова типа таш макъа «черепаха», бал туз «сахар» формально представляют
собой тип изафета I.
С этой точки зрения ничем не отличаются, например, и словосочетания типа
тау этек «подножие горы» и бал туз «сахар». Но в первом случае слово этек
благодаря сочетанию со словом тау приобретает обусловленное значение. Что
же касается второго примера, то здесь налицо сложное слово.
Составители ТСКБЯ построили свою работу с учетом всех этих моментов
и в каждом конкретном случае руководствовались разными техническими при-
емами лексикографирования.
16*
В толковых словарях некоторых тюркских языков служебный глагол обычно

не выделяется в самостоятельную словарную статью. Словарники расписывают
служебное значение глагола за соответствующей цифрой как одно из значений
полнозначного глагола, т. е. лексические и служебные значения слова описы-
вают в одном ряду (например: кирг. кöр- III. 4. употр. в роли вспом. глагола...,
бер- I. 9. вспом. глагол в составе слож. глагола...; тат. куру 21. в функ. вспом.
глагола...; киту 21. в функ. вспом. глагола…, узб. бермок 5. с деепр. на (-и)б
другого глагола означает, что действие совершается действующим лицом не
для себя...; башк. башлау (башла- 4. вспом. «в сочет. с деепр. на -а, -й выражает
начало действия»...), что является серьезным недостатком, так как лексические
и служебные значения слова существенно отличаются друг от друга.
Учитывая это, составители ТСКБЯ использовали имеющийся опыт диффе-
ренцированного лексикографирования служебного значения слова, а именно:
В тех случаях, когда глагол, употребляющийся в служебном значении, не
имеет ничего общего с полнозначным глаголом, от которого он образовался,
служебный и самостоятельный глаголы рассматриваются как омонимы.
В тех случаях, когда полнозначный и образованный от него служебный
глагол не могут быть рассмотрены как омонимы, они разрабатываются в одной
словарной статье, причем лексические значения и служебные функции слова
описываются раздельно. Сначала разрабатываются лексические, затем слу-
жебные значения слова, которые отделяются от первой одной вертикальной
черточкой (‫)׀‬.
КЁР- I. Видеть, увидеть... Сочетаясь с деепричастиями на -п, выступает в
роли вспомогательного глагола с семантикой пробы...
КЁР- II. Оказывается (мод.-вспомогат.гл.)...
Служебные имена в толковых словарях киргизского, казахского и татарского
языков даются самостоятельными статьями с пометой сущ. (существительное),
а в толковых словарях узбекского и туркменского языков – как значения соот-
ветствующих знаменательных слов, от которых они образованы, с указанием
«в роли служебного имени». Служебные имена в пространственных падежах
выступают в послеложной функции. Формы пространственных падежей этих
имен в одних толковых словарях (туркменского, узбекского и башкирского
языков) приводятся самостоятельными словами, в других (например, татар-
ского языка) – внутри словарной статьи как отдельные значения с указанием
падежа, а в третьих (киргизского и казахского языков) вообще не приводятся.
Составители анализируемого словаря считают, что слова данной категории
нельзя отождествлять с послелогами и другими собственно служебными сло-
вами, а стало быть, рассматривать их как омонимы к знаменательным словам,
от которых они образованы [Юлдашев, 1972: 304-324].
Анализ фактов показывает, что такие слова в подавляющем большинстве
случаев в составе изафетного словосочетания сохраняют свое лексическое
значение (1). Служебные имена лишь в исключительных случаях могут быть
отнесены к послелогам (2). В карачаево-балкарском языке встречаются слово-
сочетания (вторым, т.е. ведущим, компонентом их является служебное имя),

выступающие в роли сложных слов, например: юй аллы «двор», жаз башы
«весна», жастыкъ тыш «наволочка» (3).
Составители ТСКБЯ учли эти три момента, рассматривая служебные слова
в качестве отдельного разряда имен существительных. Одна из их особенностей
заключается в том, что они почти всегда употребляются с притяжательными
аффиксами, что также отражается в словаре. Например:
ИЧ (-им, -инг, -и) 1. Нутро...
а) без притяжательного аффикса обычно не употребляется;
б) в пространственных падежах служит вторым компонентом словосоче-
тания; соответствует русским предлогам «в», «из»...
2. (Къойну, эчкини д.а.к.) ичи «внутренности (овцы, козы и т. п.)»...
3. (Юйню, дорбунну д.а.к.) ичи «внутренняя часть дома, пещеры и т. п.)»...
Сложные слова, составные термины и фразеологические единицы тюркские
лексикографы обычно размещают внутри словарной статьи. Получается, что
эти лексические единицы приводятся в словаре столько раз, сколько слов в их
составе. Однако дублирование сотен, а часто и тысяч словосочетаний, как со-
вершенно правильно считает В. П. Берков, является «недопустимой роскошью»
[Берков, 1973: 165].
Учитывая это, составители ТСКБЯ все составные единицы дают в конце
словарной статьи первого их компонента в строго алфавитном порядке за знаком
ромб (♦) с красной строки.
В том случае, когда в одной словарной статье приходится помещать не-
сколько составных единиц, они располагаются в строго алфавитном порядке,
независимо от того, к какому из значений вокабулы относятся. Алфавитный
порядок расположения соблюдается и в том случае, когда такие единицы не
относятся ни к одному из значений вокабулы.
Во многих языках, в том числе и тюркских, имеются слова, которые упо-
требляются только в определенном выражении. Такие слова в толковых сло-
варях русского и тюркских языков обычно даются как заглавные, после них
ставится двоеточие, приводится выражение, в котором находится данное слово,
и дается толкование этого выражения, например, БАКЛУШИ: бить баклуши,
узб. ЧУМАК: чумак урди «начинать краснеть», кирг. ААРЧЫ: бет аарчы «но-
совой платок», тат. АСРАУЧЫЛЫК: мал (хайван) асраучылык «животновод-
ство», башк. КЪАБУЛ: къабул итеу «принимать, одобрять», каз. БАДЫРАКЪ:
бадыракъ кёз «пучеглазый, большеглазый». Слова баклуши, чумак, аарчы,
асраучылык, къабул, бадыракъ не обладают самостоятельными лексическими
значениями, поэтому, с нашей точки зрения, их нельзя помещать в словаре как
самостоятельные лексические единицы. Они должны быть даны в сочетании с
теми словами, без которых не употребляются, и сочетания эти нужно оформить
как устойчивые. Этого принципа придерживались, например, составители
ТСКБЯ. Ср.: ♦ Къабыл эт- «принимать, одобрять», ♦ Мени сартын «по-моему,
на мой взгляд», ♦ Бир ауукъда «в одно время (неопределенное)» и др.
2.3.4. Фразеологический словарь
Словарь карачаево-балкарской фразеологии [Къарачай-малкъар тилни

фразеология сёзлюгю. Нальчик, 2001] является полным. В него вошли ФЕ не
только литературные, но и просторечные, диалектные, а также многие единицы,
употребляемые только в карачаевском регионе. Даны этимологии ряда ФЕ, что
является очень полезным дополнением к словарю. Подавляющее большинство
ФЕ подтверждены текстовыми примерами. Во многих случаях вариантные
и синонимичные ФЕ разграничены, ср. ахы кетерге, жаны кетерге «сильно
испугаться, перепугаться» – синонимы и ий таланнган (таланмагъан)! «да
неужели, неужто!» – варианты.
Однако попытка разграничения синонимичных и вариантных ФЕ в боль-
шинстве случаев не удалась. Здесь как самостоятельные, т.е. синонимичные,
ФЕ даны не только лексические варианты их (типа дуния бла бир и эл бла
бир «очень много»), но и чисто грамматические формы (типа айтханындан
къайтмазгъа «не отступать от чего-либо» и айтханындан къайта билмеген «не
умеющий отступать от чего-либо»), даже случаи перестановки компонентов
ФЕ (башын тюбюне айландырыргъа и тюбюн башына айландырыргъа «раз-
рушить что до основания»).
Много и обратных случаев, регистрации синонимичных ФЕ как вариантных:
арт бурургъа (айландырыргъа) «отвернуться от кого, порвать отношения с
кем», баш кечиндирирге (тутаргъа) «уметь жить», бел кётюрмей (тюзетмей)
«без отдыха, без передышки», башын аурутургъа (безитирге) «морочить кому
голову» и др.
Как и слова, ФЕ бывают многозначными и омонимичными, хотя последние
в любом языке встречаются редко. Однако это не значит, что фразеологические
омонимы можно не выделять, как это имеет место в анализируемом словаре.
Например, омонимичные фразеологизмы къол кётюр- «голосовать, участво-
вать в голосовании» и къол кётюр- «поднимать руку на кого, покушаться на
кого», кёлюне тийди «задевать его (ее), обижать» и кёлюне тийди «вызвала
ощущение приторности или сытости (о пище)», аякъ тире- «отказываться от
выполнения чего» и аякъ тире- «становиться на ноги (материально)» и другие
в нем не выделены, т.е. приведены как многозначные.
Основной недостаток этого словаря не в неразграничении фразеологиче-
ских синонимов и вариантов и многозначных и омонимичных фразеологизмов,
чем грешат почти все фразеологические словари тюркских языков, а в нераз-
граничении ФЕ и словосочетаний, сложных слов с раздельным написанием
компонентов, пословиц, поговорок и других языковых единиц. Например,
сложные слова типа тюе къуш «страус», гён чарыкъ «обувь из обработанной
кожи крупного рогатого скота», къол аяз «ладонь», словосочетания бечеу ёгюз
«буксирный вол», башсыз адам «глупый человек», туугъанлы бери «с момента
рождения», сравнительные сочетания гырнау киштик кибик «как дикая кошка»,
къылыч кибик «как меч (сабля, шашка)», тирмен таш кибик «как мельничный
жернов», пословицы ана кёлю – балада, бала кёлю – талада «сердце матери –
в детях, сердце детей – на поляне», алма терегинден кери кетмез «яблоко от
яблони недалеко падает» и многие другие, включенные в этот словарь, к фра-
зеологии не имеют никакого отношения.
Поскольку неразграниченность ФЕ и пословиц наблюдается почти во всех
исследованиях по фразеологии тюркских языков, а также их фразеологических
словарях, следует уделить этой проблеме особое внимание. Иносказательное
содержание пословицы сближает ее с ФЕ, однако по характеру выражаемого ими
смысла они не совпадают: пословица выражает суждение, а ФЕ – понятие. По-
словица, в отличие от ФЕ, не обладает семантической цельностью; выражаемое
ею значение построено на прямом смысловом содержании составляющих слов,
т. е. образование ее не сопровождается их переосмыслением [Гузеев, 1984: 47].
К тому же одна и та же пословица может употребляться и в прямом и в пере-
носном значении, тогда как ФЕ не имеет такой особенности [Жуков, 1964: 7; 8].
Одним из сложных вопросов фразеологии является установление компо-
нентного состава ФЕ. Мягко говоря, не на должном уровне решен здесь и этот
вопрос. Например, в бёрю азыгъы болургъа «быть добычей волков», бу дуниядан
кетерге «умереть», мухажир азабын сынаргъа «испытывать трудности эми-
гранта» первые компоненты бёрю «волк», бу «этот», мухажир «эмигрант» не
имеют отношения к данным фразеологизмам, ибо они факультативные, могущие
заменяться другими словами, ср.: бёрю (ит, къуш и т. п.) азыгъы болургъа «быть
добычей волка (собаки, орла и т.п.)».
Квалификация многих вариантов ФЕ, пословиц, поговорок, сложных слов
с раздельным написанием компонентов и словосочетаний самостоятельными
фразеологизмами создала ложное мнение о количестве фразеологизмов в ка-
рачаево-балкарском языке – свыше 5000. В действительности в нем их вдвое
меньше.
2.3.5. Орфографический словарь
Полный орфографический словарь карачаево-балкарского языка [Къа-

рачай-малкъар тилни орфография сёзлюгю. Нальчик, 1982], составленный
Ж. М. Гузеевым и Б. Т. Созаевым, содержит 63 000 слов и их форм. Помимо
слов (лексических единиц), в него вошли те грамматические их формы, право-
писание которых не совпадает с их произношением [Улаков, Махиева, 2015:
71]. Однако у таких форм приводятся только аффиксы дательного и исходного
падежей, которые располагаются рядом с корнями слов, например:
эшик, -ге, -ден
юч, -ге, -ден
кюн, -нге, -ден
он, -нга, -дан
кенг, -нге, -ден
баргъан, -нга, -дан

жан, -нга, -дан
учхан, -нга, -дан
мен, -ден
сексен, -нге, -ден
2.3.6. Терминологические словари
Терминология как составная часть лексики в научном плане только теперь

начинает изучаться в карачаево-балкарском языкознании. Этим и обусловлено
то обстоятельство, что в нем «...состояние терминологической лексикографии,
несмотря на определенные достижения, значительно отстает от современной
языковой практики и задач развития родного языка» [Махиева, 2008: 54].
Из-за отсутствия теоретической базы в большинстве случаев нет возмож-
ности создания терминов на родном языке, а тем более терминологических
словарей.
Исключением является лишь монография Л. Х. Махиевой «Лингвистическая
терминология карачаево-балкарского языка» [Нальчик, 2007].
Первые терминологические словари созданы до изучения терминологии
как части лексики, поэтому в научном отношении они слабые. В них даже не
разработаны принципы их составления. Это «Русско-балкарский политико-
терминологический словарь» [Орус-малкъар политика-терминология сёзлюк. –
Нальчик, 1961] Х. Х. Кациева и Х. С. Малкондуева, «Русско-карачаевский
словарь общественно-политических терминов» [Черкесск, 1980] и «Краткий
словарь горных названий Кабардино-Балкарии» [Нальчик, 1969]. Они по объему
небольшие (3000–5000 слов) и включают лишь наиболее употребительные в
карачаево-балкарском языке термины.
Полным и отвечающим современным требованиям является словарь «Ка-
рачаево-балкарские географические термины» С. А. Хапаева, вышедший в
2002 г. под научной редакцией докторов филологических наук, профессоров
Ж. М. Гузеева и Э. М. Мурзаева. В нем термины даются в карачаево-балкарско-
русской форме (къышлыкъ – кышлык карачаево-балкарское, русское). Если
существуют карачаевский и балкарский варианты, то один из них указывается
в скобках (джол – карач., жол – балк.). Большинству терминов дана этимоло-
гическая характеристика. В случаях, когда этимология сомнительна, делается
ссылка на авторов, изучающих данный географический термин. В случаях же
нечетко установленного смыслового значения делается оговорка («возможно»,
«видимо» и др.). После этимологии для более распространенных в России и
других странах терминов дается параллель в других языках с их значением.
В словаре дается список основных информантов и корреспондентов.
Словарь адресован в первую очередь географам, картографам, землеустро-
ителям, геологам, краеведам, школьникам и преподавателям школ и вузов, и,
конечно, топонимистам и лингвистам.
Особая ценность словаря заключается, в том, что он является большим

подспорьем в доказательстве древности проживания карачаевцев и балкарцев
на Северном Кавказе и их булгарско-аланском происхождении.
«Карачаево-балкарско-русский словарь лингвистических терминов» [2008],
составленный М. З. Улаковым и Л. Х. Махиевой, является толковым лексико-
графическим трудом. В него включены все термины, представленные в лингви-
стической литературе, начиная с письменного периода его развития, даже те из
них, которые были употреблены авторами, но уже давно вышли из языкового
актива. Кроме того, в словаре описаны варианты и синонимы терминов, которые
существовали короткое время и не прижились в языке.
В стремлении унифицировать лингвистическую терминологию карачаево-
балкарского языка составители использовали сведения из грамматик различных
авторов.
Некоторой условностью характеризуется разнобой между карачаевскими
и балкарскими терминами. В этих случаях использована помета къар. – къа-
рачайлыланыкъы «карачаевский». Вместе с тем наблюдается неодинаковость
использования лингвистических терминов даже в пределах одной национальной
республики, что характерно для всей лексики современного карачаево-балкар-
ского языка.
Включение в Словарь редко употребительных, а иногда и неупотребляемых
в современном языке, а также терминов-неологизмов связано с незавершенно-
стью процесса формирования терминосистемы и закрепления каждого слова
в контексте. Редкая употребительность аббревиатур в нем объясняется неупо-
рядоченностью их создания до сих пор.
Для того чтобы перевод термина на русский язык был адекватным функци-
онирующему в русском языке значению его эквивалента, в качестве материала
используются терминоединицы «Грамматики карачаево-балкарского языка»
[1976]: айырма даража «превосходная степень», бош айтым «простое пред-
ложение», айланч «оборот» и т. п.
При выборе двух равнозначных терминов предпочтение отдается тому из
них, который частотен в употреблении, более распространен в учебной практике.
Поскольку Словарь имеет учебную направленность, не все значения тер-
минов выявлены, основное внимание акцентировалось на тех значениях их,
которые способствуют лучшему восприятию конкретного учебного лингви-
стического материала.
2.3.7. Учебные словари
Начиная с конца 60-х гг. XX в., составлению учебных словарей уделяется

все больше внимания. Так, в 1970 и 1998 гг. составлены орфографические, в
1984 и 1994 гг. – фразеологические, в 1992 и 2003 гг. – двуязычные, в 1998 и
2008 гг. – терминологические, в 2003 г. – толковый словари.
Некоторые из них, например, орфографический словарь Х. М. Теммоева и

русско-балкарский словарь А. А. Жаппуева, Л. Ж. Жабеловой, У. А. Жулабова,
И. М. Отарова и М. З. Улакова, переиздавались по два-три раза.
«Школьный орфографический словарь балкарского языка [Малкъар тилни
школ орфография сёзлюгю. Нальчик, 1970, 1980] рассчитан для учащихся на-
чальных классов и содержит свыше 6 тысяч слов, встречаемые в произведениях
художественной литературы, изучаемых в этих классах. В нем слова, заимство-
ванные из русского языка и через него из других языков, снабжены ударением.
«Учебный орфографический словарь балкарского языка» [Малкъар тилни
окъуу орфография сёзлюгю. Нальчик, 1998] Ж. М. Гузеева и Б. Т. Созаева со-
держит 33 тысячи слов. Поскольку этот словарь является полным, им пользу-
ются не только школьники и студенты, но и работники издательств, журналисты,
писатели и все, кто пишет на балкарском языке.
Поскольку язык карачаевцев и балкарцев один, общий, балкарские школь-
ники и студенты, а также и другие должны знать и карачаизмы. С этой целью
в словарь включено определенное количество последних: женгилде, жакъла,
дибидик, баппакъ и др.
Помимо литературных, в словарь вошли диалектные, устарелые, просто-
речные слова, встречаемые в художественных произведениях и периодической
печати.
В отличие от «Орфографического словаря карачаево-балкарского языка»
(см. выше), здесь формы слов дательного и исходного падежей приводятся
полностью:
В «Орфографическом словаре карачаево- В «Учебном словаре карачаево-
балкарского языка» (1982) балкарского языка» (1998)
жан, -нга, -дан жаннга
жандан
ачыкъ, -гъа, -дан ачыкъгъа
ачыкъдан
къыркъ, -гъа, -дан къыркъгъа
къыркъдан
берген, -нге, -ден бергеннге
бергенден
Имеются два школьных фразеологических словаря: «Фразеологический

словарь карачаевского языка» [Къарачай тилни фразеология сёзлюгю. Чер-
кесск, 1984] И. К. Текеева и «Школьный фразеологический словарь балкарского
языка» [Малкъар тилни школ фразеология сёзлюгю. Нальчик, 1994] С. К. Ба-
шиевой и З. К. Жарашуевой. Отмечается, что первый словарь содержит 3000,
а второй – около 1500 ФЕ. В действительности же количество фразеологизмов
в первом словаре преувеличено примерно втрое за счет пословиц, поговорок,
словосочетаний, терминов и разных других языковых штампов, не имеющий

отношения к фразеологии.
Второй словарь имеет неплохую научную базу. Здесь в основном вырабо-
таны критерии отграничения ФЕ от схожих с ними языковых единиц, разгра-
ничения синонимичных и вариативных ФЕ. Рассматриваются соотношение
ФЕ с частями речи, их синтаксические функции, стилистические особенности.
По мере возможности ФЕ получили также этимологическую характеристику.
В целом вопрос установления границ фразеологии в данном словаре решен
лучше, чем в полном «Фразеологическом словаре карачаево-балкарского языка».
В «Школьный русско-балкарский словарь» (Школ орус-малкъар сёзлюк.
Нальчик, 1992, 1997, 2008), вошло более 5000 широко употребительных лите-
ратурных слов. Русские слова в нем представлены в самых употребительных
значениях и снабжены примерами, показывающими их в наиболее характерном
контексте.
В незначительном количестве приводятся также широкоупотребительные
фразеологизмы.
При отборе лексики во внимание принимались частотность слова, актуаль-
ность понятия, им выраженного, способность вступать в сочетания с другими
словами, словообразовательные возможности. Слова сопровождаются раз-
вернутой грамматической характеристикой – приводятся основные грамма-
тические формы, позволяющие, например, воспроизвести склонение имени
существительного или спряжение глагола.
Учитывая учебный характер словаря, глаголы совершенного и несовершен-
ного вида даны с переводом (а не с отсылкой), что позволило показать, какими
грамматическими конструкциями они могут переводиться на балкарский язык.
«Балкарско-русский школьный словарь» [Малкъар-орус школ сёзлюк.
Нальчик, 2003], содержит около 6 тысяч наиболее употребительных слов, а
также широко распространенных терминов, включенных в школьные учеб-
ники. Из архаизмов и историзмов в словарь вошли лишь те, которые связаны
с историей, этнографией и культурой балкарцев.
В многозначных словах приводятся лишь общеизвестные значения, соот-
ветствующие содержанию школьного образования.
Из слов, заимствованных из русского языка и других языков через его по-
средство, в словарь вошли только те, которые освоены балкарцами с измене-
ниями морфемного состава: аптекачы, комбайнчы вместо аптекарь, комбайнер.
В отличие от ТСКБЯ, нелексикализованные залоговые формы, формы имени
действия в данный словарь не включены, что можно считать одним из досто-
инств его.
Учитывая наличие школьных фразеологических словарей, в настоящее
пособие не включены и ФЕ.
Из сложных слов с раздельным написанием компонентов и составных тер-
минов здесь приводятся только широкоупотребительные.
Особенностью словаря как учебного является подача балкарских слов с

грамматической и стилистической характеристиками: при каждом слове от-
мечается принадлежность его к той или иной части речи, в необходимых слу-
чаях – употребление слов только во множественном числе и в собирательном
значении; стилистическая окрашенность и специальная область применения
слова снабжаются соответствующими пометами на русском языке: акъ- гл. 3)
перен. «отсеиваться (на экзаменах)»; бер- гл. 7) перен. прост. «дать (ударить)»;
грамм. (грамматика), рел. (религия), этн. (этнография) и т. п.
Данный словарь имеет ряд специфических особенностей, отличающих его
от аналогичных тюркско-русских словарей:
1. В него не включены буквы, аббревиатуры, частицы, с помощью которых
образуется превосходная степень прилагательных (къып-, къап-, жап- и т. п.),
составные части сложных слов (-къура в слове къара-къура «всякие черные,
темные предметы», -буз в слове аз-буз «немножечко, еле-еле). Не включая эти
языковые единицы в словарь, автор исходил из того, что они не имеют само-
стоятельного употребления и не являются словами, с чем следует согласиться.
2. Слова, созданные семантико-морфолого-синтаксическим способом (путем
конверсии), рассматриваются как омонимы к тем словам, от которых они об-
разовались: иги I прил. хороший – иги II нар. «хорошо».
3. Употребление существительного в позиции первого компонента первого
типа изафета в функции прилагательного квалифицируется как его значение
и отмечается определенным способом: жюн сущ. 1) «шерсть»; 2) «в позиции
определения: шерстяной»; жаулукъ «шерстяной платок».
4. Словарной формой глагола принята форма повелительного наклонения,
которая в заглавных словах и примерах к ним переводится на русский язык
инфинитивной формой: айтдыр гл. 1) «сообщать, передавать что»; салам ~
«передавать привет»; биреуден ~ «сообщить через кого-либо».
«Школьный терминологический словарь балкарского языка» [Малкъар
тилни школ терминология сёзлюгю. Нальчик, 1998] И. М. Отарова и А. Б. Габа-
евой состоит из общественно-политических, математических, филологических
терминов, терминов земледелия, животноводства, одежды и обуви, продоволь-
ствия и др. Поскольку в словарь вошли термины многих отраслей знаний, то
они, безусловно, общеупотребительные, встречаемые в школьных учебниках.
«Школьный толковый словарь балкарского языка» [Малкъар тилни школ
ангылатма сёзлюгю. Нальчик, 2000] составлен Ж. М. Гузеевым. В нем объяс-
нены значения около 5 тысяч слов.
В соответствии с программой школьники должны научиться различать
диалектные и литературные слова. В связи с этим в словарь из диалектизмов
вошли более употребительные, встречаемые в произведениях художественной
литературы.
Заимствованные из русского и из других языков через его посредство слова

в словарь не включены, так как с ними, с их значениями учащиеся знакомятся
в школьных толковых словарях русского языка.
Как и в балкарско-русский школьный словарь, сюда из грамматических
форм глаголов включены только те, которые лексикализованы.
По образцу ТСКБЯ данный словарь, помимо лексических, зарегистрировал
и лексико-грамматические омонимы: ахшы I «хороший» (прилагательное) –
ахшы II «хорошо» (наречие), башха I «другой, иной» (прилагательное) – башха
II «отдельно, порознь» (наречие) – башха III «кроме, помимо, за исключением»
(послелог).
В школьном курсе родного и русского языков стили речи занимают за-
метное место. Словарь должен способствовать усвоению их. Поэтому в нем
стилистической характеристике слов уделено должное внимание.
Учитывая особую роль пословиц и поговорок в воспитании у школьников
любви к родной культуре, к своему народу, к Родине, для подтверждения зна-
чений слов приведены не текстовые примеры из художественных произведений,
а пословицы и поговорки.
Таким образом, большинство словарей карачаево-балкарского языка со-
ставлено после 80-х гг. XX в. При этом более интенсивно развивается учебная
лексикография. Однако, как уже отмечалось, лексикография продолжает оста-
ваться наименее изученным разделом карачаево-балкарского языкознания.
Вышел в свет словарь омонимов (2013.).
Ждут своего составления словари паронимов, историзмов, неологизмов,
правильности речи, диалектологические, орфоэпические, этимологические,
словообразовательные, собственных имен, обратные и др.
254 МОРФЕМИКА. МОРФОНОЛОГИЯ. СЛОВООБРАЗОВАНИЕ
Гл а в а 3
МОРФЕМИКА. МОРФОНОЛОГИЯ. СЛОВООБРАЗОВАНИЕ

3.1. Морфемика
Морфемика – учение о значимых частях слова. В словах выделяются зна-

чимые части – морфемы. Эти части слова, их значения и функционирование
изучаются в словообразовании и морфологии. Формальные закономерности
их сочетаемости изучает морфология.
В настоящем разделе рассматриваются морфемы, их строение и принципы
выделения.
Одной из основных единиц языка является слово. Оно существует в языке
как система словоформ. Например, сабан «пашня» существует как система
двенадцати словоформ: сабан «пашня», сабанны «пашни», сабаннга «на
пашню», сабанны «пашню», сабанда «на пашне», сабандан «из пашни», сабанла
«пашни», сабанланы «пашни», сабанлагъа «на пашни», сабанланы «пашен»,
сабанлада «на пашнях», сабанладан «из пашен».
В карачаево-балкарском языке аффиксы винительного падежа сходны с
аффиксами родительного падежа, отмечаются значениями: родительный падеж
выражает отношение принадлежности и носителя признака, винительный
падеж является падежом прямого дополнения и употребляется с переходными
глаголами.
Словоформа является одним из выявлений видов существования слова.
В качестве значимой единицы языка словоформа выполняется в потоке речи
и характеризуется двумя свойствами: 1) частичной свободой перемещения и
2) неспособностью включать внутрь себя какие-либо значимые отрезки речи
[РГ: 123].
Например, в предложении Танг ата, тёрт атлы, саламлашып айырылыш-
дыла (Этезланы О.) «На рассвете четыре всадника, распрощавшись, разъеха-
лись» могут перемещаться отрезки танг ата «на рассвете», тёрт атлы «четыре
всадника», саламлашып «распрощавшись». Тёрт атлы, танг ата, саламлашып
айырылышдыла: Саламлашып, тёрт атлы, танг ата, айырылышдыла. Сказу-
емое «айырылышдыла» не может перемещаться, так как в карачаево-балкарском
языке, как правило, стоит на последнем месте и замыкает предложение.
В некоторых случаях, например, в поэтической речи, оно может быть упо-
треблено в начале предложения: Барады арбачы къургъакъ жол бла «Аробщик
едет по сухой дороге». В карачаево-балкарском языке в большинстве предло-
жений перемещение словоформ не допускается. Это обусловлено закономер-
ностями порядка слов в предложении.
Непроницаемость, неспособность включать внутрь себя какие-либо зна-
чимые отрезки речи характерна также для сочетаний слов со служебными
МОРФЕМИКА 255
словами, особенно послелогами. В предложении Хар кюн сайын бир жангы

затха юйренеме (Ёртенланы А.) «Каждый день узнаю что-нибудь новое» между
хар кюн и сайын невозможно вставить какое-либо слово.
Словоформы одного и того же слова, отличающиеся друг от друга морфо-
логическими значениями, являются формами этого слова.
Таким образом, словоформа – это единица языка, линейно выявляемая в
речи. Слово же представляет собой целостную систему словоформ и линейно
не выявляется, оно относится к нелинейным, обобщенным единицам. Линейная
единица, хотя и отличается от слова, является языковым образованием, имеет
форму и значение, по определенным законам функционирует в языке, входит
в систему единиц с аналогичным формальным устройством и аналогичной
системой значений [Там же: 129].
Сопоставление словоформ, содержащих одинаковые по значению и зву-
чанию отрезки, указывает границы значимых частей этих словоформ.
Например: сопоставление словоформ биченли «с сеном», биченлик «луг,
покос», биченчи «заготовитель сена» позволяет выделить в них значимую часть
бичен «сено» и значимые части -ли, -лик, -чи, выделяемые также в словоформах
кеп-ли «имеющий форму», кеп-лик «материал для формы», кеп-чи «формовщик»,
иер «седло», иер-ли «оседланный», «имеющий седло», иер-лик «материал для
седла», иер-чи «мастер по производству седел», кюл- «смеяться», кюл-кю «смех»,
кюл-кю-лю «смешной», кюл-кю-чю «шутник» дает возможность вычленить зна-
чимые части словоформ бичен, биченли, биченлик, биченчи. В этих словоформах
выделяются две значимые части: бичен и -ли / -лик / -чи. Дальнейшее членение
данной словоформы на значимые части невозможно, поскольку любой звуковой
комплекс, вычленяемый в них (например, би-че-н), не обладает значением,
которое входило в значения указанных словоформ.
Такие звуковые комплексы, например, в словоформах кюл- в кюлте «сноп»,
кю- в кю-ре- «сгребать», -кю в юл-кю «куст», -лю в юч-лю «трехгодовалый»,
«трехлетний» не входят в значение словоформ кюл-кю, кюл-кю-лю, кюл-кюлюк
и т. п.
Выделенные значимые части приведенных выше словоформ являются
минимальными.
Дальнейшее дробление словоформ не приведет к выделению значимых
частей слова.
Слово как основная единица и как объект словообразовательного анализа
может состоять из более мелких частей, называемых морфемами.
В карачаево-балкарском языке это касается только производных слов. Дело
в том, что примерно одна треть словарного состава карачаево-балкарского
языка состоит из корневых морфем, т.е. из самостоятельных, с собственным
значением слов. Кроме того, слова типа эртте «рано», энди «теперь», тюу!
«тьфу!», ай! «ох!», сора «после, потом», уа «а, но», «однако», бла «с», ючюн
«для» и др. также не делятся на отдельные части – морфемы.
Итак, говоря о морфемном составе слова, мы в основном имеем в виду

состав производных слов.
Минимальная значимая часть, вычленяемая в составе словоформы, назы-
вается морфом. Словоформа может состоять из одного морфа, например, юй
«дом», къол «рука», ал- «брать», или из нескольких морфов: басма «печать»,
бас-ма-ла- «печатать», булут-лу «облачный», кел-тир- «принести», къой-чу-ла
«чабаны», къой-чу-ла-ры-быз «наши чабаны».
Морфы делятся на корневые и аффиксальные. Последние подразделяются
на словообразовательные и словоизменительные аффиксы.
Корневой морф представляет собой самостоятельную лексическую единицу,
поэтому он является одновременно и основой: бал «мёд», бар- «идти». Эти
основы называются корневыми, первообразными, непроизводными.
Корневой морф – это морф, который наличествует в каждой словоформе,
он несет в себе основной элемент значения слова. Как уже отмечено выше, в
карачаево-балкарском языке корневой морф совпадает с непроизводной основой.
Аффиксальные морфы – это морфы, заключающие в себе дополнительные,
служебные значения – словообразовательные и словоизменительные морфы.
Значение этих морфов более абстрактно, чем значение корневого морфа.
Один корневой морф называется простым, основа, содержащая более одного
корневого морфа, – сложным, например, акъ «белый», ана «мать», бар- «идти» –
простые основы, акъбет «бледный», акъбаш (акъ и баш) «седоголовый», акъ-
сакъал (акъ и сакъал) «старик», ючмюйюш (юч и мюйюш) «треугольник», ул-
луёзек (уллу и ёзек) «бузина» – сложные слова.
Аффиксальные морфы, находящиеся между корневыми и словоизменитель-
ными морфами, называются словообразовательными, аффиксальные морфы,
находящиеся после основы, – словоизменительными.
Морфы, принадлежащие к одному классу, словообразовательные, слово-
изменительные и др., выступающие в различных словоформах, могут объеди-
няться в одну морфему, если эти морфы тождественны по значению и близки
друг другу формально, по составу фонем. Например: словообразовательные
морфы -лыкъ, -лик, -лукъ, -люк, выделяемые в словоформах башлыкъ «башлык»,
терлик «потник», бууунлукъ «браслет», кёзлюкле «очки», объединяются в одну
аффиксальную морфему. В карачаево-балкарском языке корни словоформ, как
правило, состоят из одного морфа, т. е. не имеют вариантов.
Морфы, обладающие тождеством значения, фонематической близостью,
позиционно обусловленные при употреблении с соседними морфами, назы-
ваются алломорфами морфемы. Алломорфы являются вариантами морфемы.
Аллоформами являются, например, -чы, -чи, -чу, -чю – варианты аффикса -чы:
балтачы «человек, делающий топоры», кепчи «формовщик», сауутчу «ору-
жейник», кюзгючю «зеркальщик». Алломорфами являются также аффиксы
падежей, например, родительного падежа: -ы, -ну, -ни, -ню: тананы «годовалого
теленка», бузоуну «теленка», элекни «сита», кёзлени «глаза» [СИТТЯ: 40–43].
Позиционные особенности морфов, морфем и алломорфов, зависят в ос-

новном от гармонии гласных и гармонии гласных и согласных. От этих осо-
бенностей карачаево-балкарского языка зависит и вариантность аффиксов,
например, къобузну «гармонь». В данном случае гармония гласных «о» и «у»
не позволяет использовать другие варианты аффикса -ну.
Таким образом, в карачаево-балкарском языке употребление аффиксальных
морфов, морфем и алломорфов обусловлено их фонемным составом, а также
их значениями.
3.1.2. Морфемы современного карачаево-балкарского языка
Слово как основная единица языка и как объект словообразовательного

анализа может состоять из более мелких частей, называемых морфемами.
В карачаево-балкарском языке это касается только производных слов.
Итак, говоря о морфемном составе, мы в основном имеем в виду состав
производных слов. Производное слово выступает как структурное целое, со-
стоящее из определенным образом связанных между собой морфем.
Основными признаками морфемы являются: наличие внешнего, материаль-
ного, звукового оформления, или плана выражения; наличие соотносительного с
ним значения, или плана содержания; неспособность члениться на более мелкие
значимые части [Немченко, 1984: 13]. Учитывая названные признаки, морфеме
дается более полное определение: «…Морфема является простейшей значимой
единицей языка, характеризующейся в различных случаях употребления из-
вестной общностью как со стороны значения, так и со стороны звукового вы-
ражения…» [Гвоздев, 1960: 28].
Морфемы как значимые единицы языка существуют только в слове, слово же
обычно выступает в составе предложения, если само не образует предложения
(Угъай «Нет», Бар «Иди», Шахаргъама «Я еду в город», Кечди «Поздно» и т. п.).
Слова в основном являются структурными целыми составного характера,
морфемы же – мельчайшие значимые единицы языка. Как слово, морфема не
обладает лексико-грамматической соотносительностью. Корневые и произ-
водные слова относятся к определенному лексико-грамматическому разряду
и представляют собой лексико-грамматическое единство. Морфемы же, за
исключением корневых, или представляют собой указание на определенное
значение, или выполняют грамматические функции.
Слова могут быть образованы по определенным способам, воспроизводятся
в процессе речевой деятельности, при письме. Морфемы же только воспроиз-
водятся, поэтому они «являются конечными значимыми единицами, извлека-
емыми из памяти в качестве готовых единиц» [Шанский, Тихонов, 1987: 18].
Структурные типы слов в карачаево-балкарском языке. Структура
слова и его форма, составляющая основной предмет морфологии, представ-
ляются в двух принципиально различных аспектах: как лексическая единица
и как грамматическая единица.
17 Заказ № 261
По своей морфологической структуре слово как единица словаря является

корневой морфемой или иноязычным заимствованием, либо представляет
собой одно из основных типов производных лексических единиц [ГСРЛЯ: 88].
Эти типы следующие:
Большинство служебных слов, первообразных наречий, междометий и
модальные слова словоизменения не имеют. Поэтому они всегда представляют
собой в структурном отношении чистую основу (энди «теперь», кеч «поздно»,
да «и», эм «и», сора «после, потом», ма «вот», чырт «ни», ай! «ох!», кёреме
«оказывается» и др.). Структуры этих слов равны морфеме.
Слова, структурно равные морфеме. Это корневые слова – морфемы.
Слова, структурно более сложные, чем морфема – простые производные
слова: баш «голова» – баш-ла- «начинать», баш-ла-н- «начинаться», башлыкъ
«башлык»; темир «железо» – темир-чи «кузнец»; къой «овца» – къой-чу
«чабан», къой-чу-лукъ «овцеводство» и др.
Сложные слова (слитного и раздельного написания): мал «скот», кёз «глаз» –
малкёз «алчный»; ит «собака», бурун «нос» – итбурун «шиповник»; юч «три»,
мюйюш «угол» – ючмюйюш «треугольник»; терек «дерево», бахча «огород» –
терек бахча «сад»; сабан «поле, пашня», чыпчыкъ «птица» – сабан чыпчыкъ
«трясогузка»; къара «черный», кёз «глаз» – къаракёз «черноглазый»; къызыл
«красный», ала «пестрый» – къызыл-ала «красно-пестрый»; оноу «решение,
совет», эт- «делать» – оноу эт- «советоваться, решать»; кёл «душа, дух, на-
строение», бер- «дать» – кёл бер- «поддержать, наставлять» и др.
Производные слова, образованные прибавлением аффиксов: терек бахча-чы
«садовод», малкёз-люк «жадность», «алчность», бал чибин-чи «пчеловод», суу
бет-ли «водяного цвета» и др.
Сложные парные слова: а) имеющие синонимические компоненты: оюн-
кюлкю «забава (игра-смех)», аякъ-къашыкъ «посуда (чашка-ложка)», аш-суу
«пища (пища-вода)», керил-созул- «потягиваться» (керил- «потянуться», созул-
«потягиваться») и т. п.; б) имеющие антонимические компоненты: ата-ана
«родители» (отец-мать), къарт-жаш «стар и млад» (старик-юноша), тузсуз-
мыстысыз «безвкусный» (без соли – без приправы (кислот), кече-кюн «днем
и ночью» (ночь-день), келе тур- «наведываться, посещать» (келе «приходя»,
тур- – вспомогательный глагол) кете тур «уходить» (кете «уходя», тур- –
вспомогательный глагол), кете тур «уходить» (кете «уходя», тур- – вспомо-
гательный глагол) и др.
Некоторые из них образуют новые слова: ата-ана «родители» – атасыз-
анасыз «круглый сирота», сауут-саба «снаряжение», «оружие» – сауутлу-са-
балы «вооруженный», той-оюн «танцы, развлечения»; «торжество, праздник» –
тойчу-оюнчу «любитель танцев, развлечений, торжеств, праздников» и др.
Эти слова содержат в себе суммарную семантику.
Полные повторы: булбул «соловей», гыр-гыр «болтовня, пустословие»,
тюрлю-тюрлю «различный, разный, всякий», башха-башха «врозь, отдельно»,
биле-биле «нарочно, намеренно», келе-келе тур- «приходить часто», эки-эки
«по два», бёлляу-бёлляу «бай-бай» и др.
Частичные повторы, один компонент которых употребляется с аффиксом:

бет-бетге «лицом к лицу», бир-бирде «иногда», жер-жерли «местный», быт-
бытлыкъ «неповоротливость», алгъадан-алгъа «вперед, все дальше вперед»
и др.
Повторы, образованные способом редупликации: жабу-жубу, дауур-сюйюр,
дауур-дууур «шум, гам, гвалт, галдеж», эски-бусху «старье, всякий хлам», сабий-
балий, сабий-сюбюй «детвора», аз-буз «еле, едва, чуть-чуть, немного», айланч-
бойланч, айланч-къыйланч «извилистый», тукъур-мукъур «неровный, бугри-
стый», къым-тым «ворчание», жаш-къуш «молодежь, парни» и др.
Сложные слова: а) полные кальки из русского и других языков: илму-излем
«научно-исследовательский», аскер-хауа «военно-воздушный», б) полукальки:
илму-техника «научно-технический», кёп этажлы «многоэтажный», гала-кон-
церт, темир-бетон «железобетон» и др.
Сложные слова-заимствования: бал-маскарад, генерал-майор и др.
Заимствованные сложносокращенные слова: комбикорм, медсестра, про-
фсоюз и др.
Слова, образованные отбрасыванием флексий русских слов: газет, школ
и др.
Основные виды морфем. В карачаево-балкарском языке, как и в других
тюркских языках, имеются два основных вида морфем: 1) корневые морфемы
и 2) морфемы служебные или аффиксы.
Корневая морфема является основой, стержневой частью слова. Она выра-
жает основное лексическое значение слова. Все остальные служебные (аффик-
сальные) морфемы лишь видоизменяют, конкретизируют значение корня, т. е.
выражают различные грамматические или словообразовательные значения слов.
Корень как основная часть слова является морфемой, обязательной для
каждого слова, служебные же морфемы являются факультативными его эле-
ментами [Шанский, Тихонов, 1987: 21].
Корнем слова в карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских
языках, является нечленимая часть слова, которая обладает полным, само-
стоятельным значением. Корневые морфемы могут быть первичные или не-
производные, например, къар «снег», кёз «глаз», эт- «делать», чап- «бежать»,
ал- «брать», и вторичные или производные, состоящие из первичного корня
продуктивных в данном сочетании аффиксов лексико-грамматического сло-
вообразования, например, иш-ле- «работать», бир-ле- «объединять», кюлюм-
сюре- «радоваться, улыбаться».
Корень слова в карачаево-балкарском языке может выступать в составе
словосочетания или предложения в качестве самостоятельного слова, вы-
ражающего не только лексическое значение, но и грамматическую форму.
Первичные и вторичные (производные) корни характерны всем частям речи:
а) корневые морфемы-существительные, обозначающие предмет: сют «молоко»,
арпа «ячмень», кюн «солнце»; б) корневые морфемы-глаголы, обозначающие
действие, состояние, процесс: бер- «дать», тут- «держать», къач- «бежать»,
17*
къоркъ- «бояться», жаз- «писать»; в) корневые морфемы-прилагательные, обо-

значающие признак: акъ «белый», тор «гнедой», тынч «спокойный», акъсакъ
«хромой», ауур «тяжелый»; г) корневые морфемы-наречия, обозначающие
признак признака: акъырын «медленно», терк «быстро», кеч «поздно»; д)
корневые морфемы-числительные, обозначающие отвлеченное понятие числа
и количественный признак: бир «один», юч «три», беш «пять»; е) корневые
морфемы-местоимения, обозначающие лицо: мен «я», сен «ты», ол «он»; ж)
корневые морфемы-междометия, которые выражают чувства и волевые ре-
акции субъекта: ай! «ах!» (выражает сожаление), ой! «ох!» (выражает испуг),
асто! «неужели!» (выражает восхищение, удивление); з) корневые морфемы-
послелоги, выражающие отношения тех же или аналогичных тем, которые
выражают падежи: ючюн «для», «ради», «за», «из-за», «вследствие», дери «до,
вплоть до», сора «после, потом»; и) корневые морфемы-союзы, выражающие
виды связи между словосочетаниями и предложениями: а «а», бла «и», «с»,
да «и», эм «и», а также иные смысловые оттенки в значения отдельных слов и
предложений: ма «вот», да «ведь», «даже», хау «да», -ма / -ми, -му / -мю «ли»;
к) модальные слова: баям «наверное», тейри «ей-богу, клянусь», маржа «по-
жалуйста»; л) междометия: ма! «вот!», тоба! «ей-богу!, боже!», охо! «ого!»;
м) подражательные слова: дуу (подражание звуку быстрого движения чего-л.),
гур (подражание вылету птиц, горению чего-либо и т. п.), тарх (подражание
звуку выстрела, резкого удара).
Таким образом, первичные и вторичные корни слов карачаево-балкарского
языка в зависимости от значения делятся на три группы: а) корни слов, обо-
значающие имя (название предмета или признака); б) корни слов, обознача-
ющие действие, состояние, процесс – глагол (динамический признак); в) корни
служебных слов, выражающие грамматические отношения слов в составе
словосочетаний и предложений [Баскаков, 1979: 114].
В первую группу входят корни слов, выражающие имя (название пред-
мета или семантического признака: имена существительные, прилагательные,
наречия, числительные, местоимения, междометия); во вторую – глагольные
корни, обозначающие действие, состояние, процесс и т. п.; в третью – корни
служебных и эмоционально-экспрессивных слов.
Если корень – это стержневая, центральная морфема слова, обязательная
для каждой лексической единицы, повторяющаяся во всех родственных словах
и их грамматических формах, и выражает основное значение слова, то аффик-
сальная или служебная морфема является факультативной морфемой, которая
видоизменяет, уточняет значение корня, т. е. выражает различные граммати-
ческие и словообразовательные значения слова.
Типы аффиксальных морфем. Аффиксальные морфемы наиболее четко
и последовательно различаются по положению в слове, по месту, занимаемому
в слове по отношению к другим морфемам. По этому признаку все употребля-
ющиеся в современном карачаево-балкарском языке аффиксы подразделяются

на следующие типы: аффиксы словообразования, аффиксы формообразования,
аффиксы словоизменения и окончания.
Аффиксы словообразования. Словообразовательные аффиксы обычно
находятся после корня, между корнем и окончанием (в карачаево-балкарском
языке, как и в других тюркских языках – нулевым окончанием), между двумя
аффиксами, или после других аффиксов, например: жыр «песня» – жыр-чы
«певец», адам «человек» – адам-лыкъ «человечность», жер «земля» – жер-чи
«землевладелец», жер-чи-лик «земледелие», буз- «портить, ломать, выводить
из строя» – буз-укъ «испорченный», буз-укъ-лу «неисправный», буз-укъ-лукъ
«испорченность» и др.
Аффиксы и корни различаются по следующим признакам:
Подавляющее большинство корневых морфем употребляется в свободном
виде, вне сочетания с другими морфемами, т. е. представляет собой свободные
морфемы. Служебные морфемы, словообразующие аффиксы, выступают только
в сочетании с корневыми морфемами или производными основами; 2) кор-
невые морфемы повторяются в составе всех родственных слов, словообра-
зовательные аффиксы во всех этих словах различные; 3) значения корневых
морфем конкретны, значения словообразовательных аффиксов более или менее
абстрактны; 4) корневые морфемы, как правило, единичные, словообразова-
тельные же аффиксы повторяются в аналогично построенных и обладающих
общим элементом значения словах и безразличны к этому составу корневых
морфем. Так, существуют корни, повторяющиеся во многих словах, и корни,
встречающиеся лишь в одном слове: а!, о!, ах!, не? «что?», эм «самый», но нет
аффиксов, встречающихся лишь в одном слове [Земская, 1973: 24].
3.1.3. Словообразовательные морфемы
Они подразделяются на два типа: 1) аффиксы, которые служат средством

превращения из одной части речи в другую; 2) аффиксы, обращающие слова
внутри части речи.
Аффиксы, образующие имена существительные: а) от имен прилагательных:
акъ «белый» – акъ-лыкъ «белизна», таза «чистый» – тазалыкъ «чистота», бай
«богатый» – бай-лыкъ «богатство», акъылсыз «неумный, глупый» – акъыл-
сызлыкъ «неразумность, глупость» и др.; б) от глаголов: буюр- «велеть, при-
казывать» – буй-рукъ «веление, приказ», тара- «чесать» – тара-къ «гребень,
чесалка», ач- «открыть» – ач-хыч «ключ», кес- «резать» – кес-гич «резец»,
къууан- «радоваться, веселиться» – къууан-ч «радость, веселье», бас- «давить» –
бас-ма «печать», жаз- «писать» – жаз-ма «рукопись», къуй- «лить» – къуй-макъ
«яичница», тут- «держать, задержать» – тут-макъ «заключенный», эм- «со-
сать» – эм-чек «сосок», кюл- «смеяться» – кюл-кю «смех» и др.; в) от наречий:
аз «мало» – аз-лыкъ «малое количество», «малочисленность», терк «быстро» –
терк-лик «быстрота» и др.; г) от числительных: бир «один» – бир-лик «един-

ство», жюз «сто» – жюз-люк «сотня», алты «шесть» – алты-ча «шестерка (в
картах)», сегиз «восемь» – сегиз-ча «восьмерка (в картах)» и др.
Аффиксы, образующие имена прилагательные: а) от существительных:
-мы / -ми, -му / -мю, -сыз / -сиз, -суз / -сюз, -гъы / -ги, -гъу / -гю, -хы, -чы /
-чи, -чу / -чю и др.: акъыл «ум» – акъыл-лы «умный», ачыу «горе» – ачыу-лу
«горестный», иш «работа» – иш-сиз «безработный», жай «лето» – жай-гъы
«летний», кече «ночь» – кече-ги «ночной», ай «месяц» – ай-лыкъ «месячный»,
кюз «осень» – кюз-люк «осенний», тон «шуба» – тон-лукъ «шкуры на шубу»,
тырман «упрек» – тырман-чы «ворчливый», кюлкю «смех» – кюлкю-чю «смеш-
ливый», «тот, кто любит смеяться» и др.; б) от числительных: -лы / -ли, -лу /
-лю: юч «три» – юч-лю «трехгодовалый», беш «пять» – беш-ли «пятигодовалый,
пятилетний (о крупном рогатом скоте)» и др.
Аффиксы, образующие наречия от существительных, прилагательных и
глаголов: -ча, -лай / -лей; -тын / -тин; -къары / -кери, -гъары / -гери, -хары;
-на / -не: адам «человек» – адам-ча «по-человечески», тенг «друг» – тенг-ча
«по-дружески», мирзеу «зерно» – мирзеулей «зерном», тыш «наружность»,
«внешность» – тыш-хары «наружу», ич «нутро» – ич-гери «внутрь», жангы
«новый» – жангы-ча «по-новому», иги «хороший» – иги-лей «в хорошем виде»,
тёбен «нижний» – тёбен-тин «понизу, снизу», узун «длинный» – узун-у-на «в
длину», жашыр- «прятать, скрывать» – жашыр-тын «тайком», уч- «скользить» –
уч-хара «вскользь» и др.
Аффиксы, образующие глаголы от существительных, прилагательных, на-
речий и числительных: -ла / -ле; -сын / -син, -сун / -сюн; -сы; -ар / -ер, -ыр / -ир,
-ур / -юр; -л / -ал, -а / -е, -ы / -и, -у / -ю; -сы / -си, -са / -се; -ай / -ей; -ыкъ / -ик,
-укъ / -юк, -ла / -ле; -да / -де: сый «честь», «почет», «уважение» – сыйла- «чтить,
почитать», «угощать», уят- «стыд» – уял-сын- «постесняться», аш «еда» – аш-а-
«есть», къарт «старик» – къарт-ай- «стареть», ариу «чистый», «красивый» –
ариу-ла- «чистить», жаш «молодой» – жаш-сын- «считать молодым», жангы
«новый» – жангы-р- «обновиться», къара «черный» – къара-л- «почернеть»,
къакъ «вяленый» – къакъ-сы- «начинать горкнуть», кеч «поздно» – кеч-ле- «при-
поздниться», эртте «рано» – эртте-ле- «выйти пораньше», «поторопиться»,
кёп «много» – кёп-сюн- «считать, что-л. избыточным», кеч «поздно» – кеч-ик-
«опоздать», юч «три» – юч-ле- «утроить», бир «один» – бир-ик- «объединяться»,
шыбыр(т) «шорох» – шыбыр-да- «шептать».
Аффиксы, образующие слова внутри частей речи. Аффиксы, образу-
ющие: а) существительные от существительных: -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк; -чы
/ -чи, -чу / -чю, -лы: баш «голова» – башлыкъ «башлык», сёз «слово» – сёзлюк
«словарь», мал «скот» – малчы «скотовод», чек «граница» – чекчи «погра-
ничник», ётюрюк «обман» – ётюрюкчю «лжец, обманщик», ат «конь» – атлы
«всадник», жол «дорога» – жолоучу «путник», «путешественник», жол-даш
«спутник», «товарищ»; б) прилагательные от прилагательных: -гъы / -ги, -хы,
-лы / -ли, -лу / -лю, -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, -чы-, -сыз: былтыр «прошлый
год» – былтыр-гъы «прошлогодний», эртте «ранний», «древний» – эртте-ги

«давний, давнишний», «древний, старинный» – эрттеги-ли «древний, ста-
ринный», ашыгъыш «поспешный, срочный, безотлагательный» – ашыгъыш-лы
«спешный», «неотложный», сейир «интересный, удивительный, прекрасный» –
сейир-лик «интересный, удивительный, прекрасный», гузаба (карач.) «торо-
пливый, срочный» – гузаба-чы «суетливый», тап «удобный» – тапсыз «не-
удобный», асыл «настоящий», «драгоценный», «благородный», «чистый»,
«родовитый, знатный», «воспитанный»; в) числительные от числительных
(собирательные, разделительные и порядковые): -ау / -еу, -оу, -аулан / -еулен,
-шар / -шер, -ар / -ер, -ышар / -ишер, -ушар / -юшер, - (а)нчы / - (и)нчи, - (у)
нчу / - (ю)нчю: юч «три» – юч-еу, юч-еулен «трое», тёрт «четыре» – тёрт-еу,
тёрт-еулен «четверо», он «десять» – он-ушар «по десять», алты «шесть» –
алты-шар «по шесть, по шести», беш «пять» – беш-инчи «пятый», къыркъ
«сорок» – къыркъ-ынчы «сороковой».
Регулярные и нерегулярные аффиксы. Словообразовательные аффиксы
воспроизводятся по-разному: одни – регулярно, другие – нерегулярно.
Регулярные аффиксы воспроизводятся в составе слова постоянно и обра-
зуют словообразовательную модель. Слова с данными аффиксами составляют
определенные группы слов (количество слов в группах может быть различна),
которые входят в лексико-грамматические категории. Именно поэтому регу-
лярные аффиксы выступают не только в качестве части слова (с теми и другими
значениями), но и самостоятельно, вне слова. Например, аффиксы -лыкъ / -лик,
-лукъ / -люк; -чы / -чи, -чу / -чю, -а; -лы / -ли, -лу / -лю и др.
Нерегулярные аффиксы встречаются в ряде слов, но воспроизводимой
модели не образуют. Их значение устанавливается путем анализа содержащих
их слов, выяснения связей и отношений. Например, аффикс -даш / -деш. С по-
мощью этого аффикса образованы имена существительные со значением
общности происхождения, места пребывания: къарын «живот» – къарын-даш
«брат», куу-душ, габ / геб (къап) «мешок, клетки разных форм, куда кладут
что-нибудь» – габ-деш / геп-деш «ясли, кормушка».
В жолдаш жол «дорога», даш «товарищ», «попутчик». Аффикс -даш при-
дает значение содружества, товарищества [Хабичев, 1971: 200].
Существование регулярных и нерегулярных аффиксов в современной сло-
вообразовательной системе языка – результат развития языка в течение многих
веков. Одни аффиксы использовались мало и со временем превращались в
непродуктивные, «мертвели», другие активизировались, появлялись и новые
аффиксы.
Продуктивные и непродуктивные аффиксы. С точки зрения активности
в образовании новых слов все аффиксы делятся на продуктивные и непродук-
тивные. В первую группу входят и так называемые малопродуктивные аффиксы.
Выше отмечалось, что под регулярностью и нерегулярностью аффиксов имеется
в виду их воспроизводимость в целом разряде слов или в нескольких словах.
Под продуктивностью или непродуктивностью же понимается свойственная
аффиксам производительность при создании слов, причем разная для каждого

аффикса.
Между данными понятиями существуют определенные взаимоотношения.
Нерегулярные аффиксы являются одновременно и непродуктивными. Между
регулярными и продуктивными аффиксами такого взаимоотношения нет. Ряд
нерегулярных аффиксов уже непродуктивны. Их регулярность объясняется
тем, что в прошлом они были продуктивными. Например, при помощи аффикса
-акъ с вариантами образовано большое количество слов типа къулакъ «ухо»,
къучакъ «объятие», къабакъ «ворота», бёлек «часть», «группа» и др.
Продуктивными называются аффиксы, которые выделяются в целом в
ряде слов, образованных в прошлом и на современном этапе развития языка.
К продуктивным словообразовательным аффиксальным морфемам относятся
аффиксы типа -чы / -чи, -чу / -чю; -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, образующие имена
существительные, -лы / -ли, -лу / -лю; -сыз / -сиз, -суз / -сюз, образующие имена
прилагательные, -ла, образующий глаголы.
3.1.4. Структурно-семантические взаимоотношения

между морфемами
В зависимости от характера (типа) структурно-семантических взаимо-

отношений между морфемами различаются такие явления, как морфемная
омонимия, синонимия, полисемия.
Омонимия морфем. Это высшее формальное, звуковое совпадение разных
морфем, но различающихся по значению, например: а) корневые морфемы:
бау «шнур» и бау «хлев», «сарай», жаз- «писать» и жаз- «катать (тесто)»,
жаз- «промахнуться», жаз- «успокаивать, утешать»; б) словообразовательные
морфемы, например: -чы, -люк, омонимичны в словах: таш-чы «каменьщик»,
тырман-чы «ворчливый», кёз-люк «очки» и кюз-люк «озимый».
Омонимичными являются морфемы окончания родительного и винительного
падежей имен существительных: жаш-ны «сына» (род.п.) и жаш-ны «сына»
(вин.п.). Также омонимичны морфемы окончания родительного и винительного
падежей имен существительных в притяжательном склонении: анам-ы «моей
мамы» (род.п.) и анам-ы «мою маму» (вин.п.). Явление омонимии окончаний
характерно и для личных и указательных местоимений (в тех же падежах без
аффиксов принадлежностей и с аффиксом принадлежности): мен-и «меня»
(род.п.) и мени-и «меня» (вин.п.), мун-у «его» (род.п.) и мун-у «его» (вин. п.)
и др.
Отношения омонимии наблюдаются также между словообразовательными и
словоизменительными аффиксами, например, аффикс -ла / -ле образует глаголы:
баш-ла- «начинать», белги-ле- «отметить», «обозначить» и множественное число
имен существительных: ана-ла «матери» (мн.ч.), тенг-ле «друзья».
Синонимия морфем. К морфемам-синонимам относятся близкие или

тождественные по значению морфемы, различающиеся между собой звуковой
оболочкой. Синонимичными могут быть корневые, словообразовательные,
словоизменительные и формообразовательные морфемы.
Корневые синонимы употребляются в составе слов, связанных отношениями
лексической синонимии: тенг и шуёх «друг», ингир и ашхам «вечер», батыр
и жигит «храбрый», эски и хылеу «ветхий», биш- и жет- «созреть, поспеть»,
къуу-, сюр- и чап- «гнаться за кем-чем».
Словообразовательные аффиксы – синонимы встречаются мало. Например,
при помощи аффиксов -юм, -юш образованы слова ёр-юм, ёр-юш «подъем», со
значением «участок дороги, круто поднимающийся в гору» или «крутое место
в горах»; -макъ, -чыкъ: бат-макъ, бал-чыкъ «грязь» со значением «размякшая
от воды земля, почва»; -ли, -чи: эл-ли, эл-чи «селянин, крестьянин» со значением
«обрывок, кусочек чего-либо» или «обрывок (из литературного или другого
произведения)». Аффиксы -ар / -ер, -л / -ал образуют глаголы со значением
«становление и усиление обозначенного именем признака»: къыз-ар- «крас-
неть» – кёг-ер- «синеть», къара-л- «чернеть».
Синонимичны аффиксы -ау / -еу и -аулан / -еулен, образующие собира-
тельные числительные: тёрт-еу и тёрт-еулен «четверо», юч-еу и учеу-лен
«трое», алтау и алт-аулан «шестеро».
Синонимичными могут быть и словоизменительные аффиксы, например, аф-
фиксы дательного падежа -гъа / -ге, -ха / -хе, -нга / -нге, -на / -не, -а / -е. Употре-
бление данных аффиксов зависит от гласных основы. Если они заднеязычные,
употребляются -гъа, -нга, -ха, если же гласные основы переднеязычные – -ге,
-нге, -не, -е: адам-гъа «человеку», сабан-нга «полю», топ-ха «мячу», элек-ге
«сите», тенг-нге «другу» и др.
Явление синонимии встречается также среди формообразующих аффиксов.
Например, аффиксы уменьшительной степени прилагательных обозначают не-
полноту качества или признака: агъ- (ы)ракъ (агъыракъ) «беловатый», акъ-сыл
«беловатый», сар-гъыл «желтоватый», къыз-гъылдым «красноватый», къара-
сыман «черноватый», тели-сыман «глуповатый» и др.
Антонимичные отношения морфем в карачаево-балкарском языке харак-
терны только для корневых и словоизменительных аффиксов глагола – в ед. и
мн. ч. Корневые антонимы: кюн и кече «день» и «ночь», къыш и жай «зима» и
«лето», акъ и къара «белый» и «черный», къарт и жаш «старый» и «молодой»
и др.
Вариантность морфем. Словообразовательные аффиксы в карачаево-бал-
карском языке выступают как морфемы, способные выражать одно какое-нибудь
значение, например: -гъыч / -гич, -къыч / -кич, -ч / -ки (в существительных),
-гъы / -ги, -хы; -сыз / -сиз, -суз / -сюз (в прилагательных), -гъы / -ги, -хы; -сыз /
-сиз, -суз / -сюз (в прилагательных), -ча (в наречиях), -ау / -еу, -оу; -аулан, -еулен,
-оулан; -шар / -шер (в числительных), -л, -ал, -ай (в глаголах).
Многие словообразовательные аффиксы употребляются для образования

двух и более лексико-грамматических групп слов. Таковы аффиксы имен су-
ществительных -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк; -чы / -чи, -чу / -чю; -лы / -ли, -лу / -лю.
Например, -лыкъ образует имена существительные со значением: 1) сораз-
мерности: бёрк-люк «материал, равный тому, чтобы сшить шапку», тонлукъ
«материал, равный тому, чтобы сшить шубу»; 2) со значением меры времени:
ай-лыкъ «месячник», жыл-лыкъ «то, что рассчитано на год»; 3) со значением
места: жаз-лыкъ «весенняя стоянка», бичен-лик «луг», «покос»; 4) со значением
предмета или приспособления, предназначенного для того, что выражено ис-
ходной основой: аууз-лукъ «удила», баш-лыкъ «башлык», боюн-лукъ «кашне»,
суу-лукъ «фляжка»; 5) со значением названия продуктов: жарма-лыкъ «зерно для
крупы», шиш-лик «шашлык», туз-лукъ «рассол»; 6) со значением обязанности,
отношения и положения лица: ана-лыкъ «материнство», «обязанности матери»,
ата-лыкъ «долг, обязанности отца», «отчим», къарындашлыкъ «обязанности
брата», «братство», башчы-лыкъ «руководство», къул-лукъ «служба, служение»,
къоншу-лукъ «соседство»; 7) со значением рода занятий, профессии или долж-
ности: врач-лыкъ «занятие, специальность врача», директор-лукъ «должность
директора», къойчу-лукъ «занятие чабана»; 8) со значением отвлеченности:
адам-лыкъ «человечность», батырлыкъ «геройство», жылы-лыкъ «теплота»,
акъ-лыкъ «белизна», ауур-лукъ «тяжесть»; 9) со значением отношения свойства
и качества: аман-лыкъ «злость», «злое качество», ариу-лукъ «красота», «чи-
стота», ахшы-лыкъ «доброта», тынч-лыкъ «спокойствие», «тишина», аз-лыкъ
«малость», бир-лик «единство» [Хабичев, 1971: 232–240].
Вариантность особенно характерна для глагольных аффиксов. Например,
аффикс -ла / -ле образует более двадцати семантико-грамматических групп
слов [Ганиев, 1976: 15–20].
Основа слова. Наряду с рассмотренными морфемами в качестве особого
элемента структуры слова выступает основа слова. В карачаево-балкарском
языке основы изменяемых слов равны корневым морфемам: жер «земля»,
жер-ни «земли», жер-ге «земле», жер-де «на земле», жер-ни «землю», жер-ден
«от земли»; или сочетаниям корневых и аффиксальных морфем: сёз-люк «сло-
варь», сёз-люк-ню «словаря», сёз-люк-ге «словарю», сёз-люк-де «в словаре» и др.
Основы неизменяемых слов по своему составу совпадают с соответствующими
словами: тюнене «вчера», энди «теперь» и др.
Основа слова как особая языковая единица обладает определенными фор-
мальными и семантическими признаками. Она выражает лексическое значение
слова. При наличии в составе основы формообразующих и словоизменительных
аффиксов она выражает и лексическое, и грамматическое значения. Так, основа
прилагательного уллуракъ «побольше, великоватый», кроме лексического зна-
чения, выражает грамматическое значение сравнительной степени.
Основы слова могут быть простыми и сложными. Основы, содержащие одну
корневую морфему, называются простыми, основы, содержащие более одной
корневой морфемы, – сложными. Основы также делятся на непроизводные и

производные. Производными основами называются слова, состоящие из корня
и словообразующего аффикса.
Производящая основа – это лексема, участвующая в образовании новых
лексических единиц. Производящей основой могут выступать и непроизво-
дная, и производная основы, например: иш «работа» – непроизводная основа,
иш-чи «рабочий» – производная основа. Здесь корневая морфема иш является
производящей основой. В слове сабанчылыкъ «хлебопашество», «земледелие»,
«полеводство» производящей основой будет производная основа сабанчы
«земледелец», «пахарь», «полевод».
3.1.5. Формообразующие морфемы
В тюркологии имеются две точки зрения на сущность служебных морфем.

Одни делят их на две группы: на словообразовательные и словоизменительные
[Баскаков, 1979: 216–246; Гузеев, 1976: 68–118], другие – на три: на словообра-
зовательные, формообразующие и словоизменительные [Хабичев, 1977: 7–75;
ГСРЛЯ, 1981: 91; СИГТЯ, 1988].
Формообразующие аффиксы, присоединяясь к основам имен, новых слов
не создают, а придают слову добавочное грамматическое значение принадлеж-
ности, сравнения, уподобления, уменьшения, обладания, отсутствия. Сообразно
с этим формообразующие аффиксы образуют притяжательную, относительную,
сравнительную, уподобительную, уменьшительную формы, а также формы
обладания и отсутствия имен, степеней сравнения прилагательных, наречий
[Хабичев, 1977: 7]. Следует отметить, что некоторые из рассматриваемых аф-
фиксов выполняют синкретичную роль: образуют новые слова и формы слов.
Притяжательная форма. Эта форма образуется присоединением аффиксов
-ныкъы, -ники, -нукъу, -нюкю; -къы, -къу, -ки, -кю. Имя с данными аффиксами
выражает абстрактную принадлежность, не указывая на предмет обладания.
Например: а) формы существительных: ата-ныкъы «то, что принадлежит
отцу», школ-нукъу «то, что принадлежит школе»; б) формы прилагательных:
сары-ныкъы «то, что принадлежит желтому», уллу-нукъу «то, что принадлежит
старшему» и др.; в) формы числительных: биринчи-ники «принадлежащий
первому», ючюнчю-нюкю «принадлежащий третьему», бешинчи-ники «принад-
лежащий пятому» и др.; г) формы личных, лично-возвратных, вопросительно-
относительных местоимений: мени-ки «то, что принадлежит мне», сен-ики
«то, что принадлежит тебе», кеси-ники «то, что принадлежит ему самому»,
кесибиз-ники «то, что принадлежит нам», «наш» и др.; д) формы указательных
местоимений: муну-къу «то, что принадлежит этому», аны-къы «то, что принад-
лежит ему» и др.; е) формы наречий: аз-ныкъы «то, что принадлежит малому
количеству (людей), меньшинству», кёп-нюкю «то, что принадлежит большому
количеству (людей), большинству» и др.
Относительная форма. Она образуется путем прибавления аффикса -дагъы/

-деги, который состоит из аффикса местного падежа -да / -де плюс аффикса
отношения -гъы / -ги. Аффиксы -дагъы / -деги, -гъы / -ги указывают на место-
нахождение лица, предмета, на время.
Относительная форма образуется: а) от имен существительных: жол-дагъы
«тот, кто (то, что) находится на дороге, в пути» и «находящийся на дороге» и
др.; б) от послеложно-именных слов: аллын-дагъы «находящийся впереди»,
юсюн-деги «находящийся сверху», жанынг-дагъы «находящийся рядом»; в) от
прилагательных. Здесь аффикс -дагъы / -деги выступает в роли как словообра-
зующего, так и формообразующего элемента, т.е. относится к синкретическим
аффиксам: сары-дагъы «находящийся у рыжего», жууукъ-дагъы «находящийся
вблизи», узакъ-дагъы «находящийся далеко, вдали, вдалеке» и др.; г) от место-
имений: мен-деги «находящийся у меня», биз-деги «находящийся у нас», ан-
да-гъы «находящийся у него», ким-деги «находящийся у кого», неме-деги «на-
ходящийся у кого-то (чего-то)» и др.; д) от наречий места и времени. От этих
разрядов образуются прилагательные и относительные формы: мын-дагъы
«здешний» и «находящийся здесь», анда-гъы «тамошний» и «находящийся
там», былайда-гъы «здешний» и «находящийся здесь», эртте-ги «давний,
давнишний», «древний», «старинный» и «более ранний» и др.;
Сравнительная форма. Она образуется при помощи сравнительного аф-
фикса -ча.
Имена в сравнительной форме указывают на предмет, который сравнивается
с другим предметом. Как правило, сравниваются их качества, количества и лицо.
Сравнительная форма образуется: а) от существительных: тау-ча «как
гора», юй-ча «как дом», къыз-ча «как девушка», ёгюзча «как вол»; б) от при-
лагательных: акъ-ча «как белый», кёк-ча «как голубой (синий)», уллу-ча «как
большой»; в) от числительных: эки-ча «как два», беш-ча «как пять», алты-ча
«как шесть»; г) от местоимений (сравнивается одно лицо с другим). Аффикс
-ча, за исключением 3-го лица мн. ч., присоединяется к падежным формам
местоимений: сени-ча «как ты», «такой, как ты», аны-ча «как он», кесим-ча
«как я сам», не-ча «как что».
Аффикс -ча от указательных и вопросительно-относительных местоимений
образует наречия: мынча «столько», анча «вот столько», ненча «сколько» и др.
Уподобительная форма. Она образуется при помощи аффикса -лай / -лей
и указывает на подобие одного предмета, качества, лица, количества другому
предмету, качеству, количеству, лицу.
Уподобительная форма образуется: а) от существительных: от-лай «по-
добно огню», чыпчыкъ-лай «подобно птице», жаныуар-лай «подобно зверю»,
жулдуз-лай «подобно звезде»; б) от прилагательных: къызыл-лай «подобно
красному», къара-лай «подобно черному», ариу-лай «подобно красивой» и
др.; в) от местоимений: мен-лей «подобно мне», сен-лей «подобно тебе» и др.
Аффикс -лай / -лей имеет и словообразовательное значение: алай «так»,

былай «этак», жаш-лай «молодым», сау-лай «целиком» и др.
Форма обладания имени. Форма обладания образуется с помощью аф-
фикса -лы / -ли, -лу / -лю. Этот аффикс выполняет как словообразовательную,
так и формообразующую функции. Аффикс -лы форму обладания образует в
основном от имен существительных: ханс-лы «с травой, обладающий травой»,
юлкю-лю «изобилующий кустами», ана-лы «имеющий мать», къыз-лы «име-
ющий дочь», бутакъ-лы «имеющий ветви», «ветвистый» и др.
Форма отсутствия имен. Данная форма образуется при помощи аффикса
-сыз / -сиз, -суз / -сюз. Следует отметить, что этот аффикс участвует в словообра-
зовании существительных и прилагательных, например: ант-сыз «нечестный»,
«недобросовестный», акъыл-сыз «глупый», адеп-сиз «невоспитанный», «не-
вежественный», сау-суз «больной» и др.
Аффикс -сыз указывает на отсутствие предмета, явления, понятия.
Форма отсутствия имен образуется от: а) имен существительных: китап-сыз
«без книги», жол-суз «без дороги», терезе-сиз «без окна», ана-сыз «без матери»,
аш-сыз «без пищи»; б) местоимений: мен-сиз «без меня», ан-сыз «без него»,
сиз-сиз «без вас», бу-суз «без этого», ким-сиз «без кого», не-сиз «без чего».
Уменьшительная форма. Эту форму образует аффикс – чыкъ / -чик, -чукъ/
-чюк. Аффикс -чыкъ образует уменьшительную форму имени, дополняя зна-
чение основы уменьшительно-ласкательным и уменьшительно-уничижительным
значением. Уменьшительная форма образуется: а) от имен существительных:
къуш-чукъ «орленок», къыз-чыкъ «девочка», кёл-чюк «озерцо», кёз-чюк «глазок»;
б) от имен прилагательных: акъ-чыкъ «беленький», жашил-чик «зелененький»,
акъыллы-чыкъ «умненький»; в) от местоимений: бу-чукъ «этот маленький», (ол-
чукъ «тот маленький»; г) от числительных: бир-чик «один маленький», эки-чик
«две маленькие», алты-чыкъ «малое количество чего-либо, равное шести».
Формообразующие морфемы степеней сравнения прилагательных.
Такие морфемы сопровождают значение прилагательного добавочным значе-
нием усиления или ослабления качества признака.
Одним из средств образования сравнительной степени прилагательного
является способ аффиксации. Аффикс-(ы)ракъ / -(и)рек: а) выражает неполной
меры качество: сыйдам-ыракъ «гладковатый», къара-ракъ «черноватый», сууу-
гъуракъ «холодноватый»; б) указывает на уменьшение, незначительное уве-
личение или преобладание качества: жаш-ыракъ «моложе», жарыгъ-ыракъ
«светлее».
Уменьшительная степень. Эта степень прилагательных выражает слабое
проявление качества или признака. Она образуется при помощи аффиксов - (ы)
ракъ / - (и)рек, -сыл, -гъыл, -дым, -сыман. Указанные аффиксы, за исключением
-дым, присоединяются к первичной основе прилагательного: а) агъ-ыракъ
«беловатый», узун-уракъ «длинноватый», тели-рек «глуповатый», «дурако-
ватый», акъ-сыл «белёсый», кёк-сюл «голубоватый», «синеватый», къыз-гъыл
«красноватый», мор-гъул «коричневатый» и др.
Морфемы глагольного формообразования. Сюда относятся морфемы,

образующие неличные формы глагола.
1. Аффикс -ыргъа / -ирге образует инфинитив глагола, который не содержит
в себе ни одной категории спряжения: категория лица, числа, наклонения и вре-
мени: бар-ыргъа «идти», кел-ирге «прийти». Ко второй функциональной форме
глагола относится причастие. Аффикс -гъан / -ген, -хан, -нган / -нген образует
прошедшее время причастия: жаз-гъан «писавший», тап-хан «нашедший»,
кел-ген «пришедший», сын-нган «сломавшийся».
Причастия настоящего времени образуются при помощи аффикса -ыучу /
-иучю, -уучу / -юучю и аналитически: ал-ыучу «покупающий», жырла-учу «по-
ющий», бер-иучю «дающий». Эта форма конкретно не выражает настоящее
время, только характеризует действие, как постоянное свойство субъекта, ко-
торое сближается с настоящим временем. Аналитическая форма представляет
сочетание деепричастия на -а / -е, -й, -ып / -ип + тургъан: сёлеше тургъан
«говорящий».
2. Аффиксы, образующие причастия будущего времени: -ар / -ер, -ыр / -ир,
-ур / -юр, -р; -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк; -рыкъ / -рик, -рукъ / -рюк. Причастие на
-ар / -ыр обозначает потенциальный признак субъекта или объекта действия,
реализация которого возможна в неопределенном будущем: ат-ар «тот, который
бросит», кет-ер «тот, который уйдет», кел-ир «тот, который придет».
Причастия на -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, -рыкъ / -рик, -рукъ / -рюк: сана-рыкъ
«тот, который должен сосчитать», бар-лыкъ «тот, который должен пойти (по-
ехать)», жууун-урукъ «тот, кто должен купаться».
Все разновидности имеют отрицательную форму, аспекты возможности
и невозможности, формы залога: бар-гъан «сходивший», бар-ма-гъан «не схо-
дивший», бар-ал-гъан «имевший возможность сходить», бар-ал-ыучу «могущий
идти», барал-ыр «имеющий возможность пойти», бар-ал-маз «не имеющий
возможности сходить», бар-дыр-гъан «тот, кто заставил идти, пойти» и др.
3. Аффиксы, образующие деепричастия:
а) аффиксы первичных деепричастий: -а / -е, -й, -ып / -ип, -п. Аффиксы
-а / -е, -й присоединяются к основам на согласные: бар-а «идя, уезжая (туда)»,
къууан-а «радуясь», кел-е «идя, приезжая (сюда)», ойнай «играя»; -ып / -ип,
-п – к основам на согласные и гласные: ал-ып «взяв», сана-п «просчитав».
Первичные деепричастия имеют отрицательную и вопросительную формы,
формы возможности / невозможности и залога: ал-май «не беря», тюш-мей
«не слезая», бар-ал-а «имея возможность идти (туда)», барал-май «не имея воз-
можности идти», жазал-а-мы (эди)? «мог ли (он) писать?». Залоговая форма:
бар-дыр-а заставляя идти (туда)», алыш-дыр-ып «обменяв, обменивая»;
б) вторичные деепричастия представляются в виде различных модификаций
причастной основы на -гъан, желательного наклонения на -гъын / -гин, к ко-
торым присоединяются неспециальные многозначные аффиксы -лай / -лей, об-
разующие наречия и уподобительную форму имен; -лы / -ли, образующий имена
существительные, прилагательные и формы обладания и наличия; -да/ -де –

аффикс местного падежа; -къа / -гъа / -ге – аффикс дательного падежа; -дан /
-ден – аффикс исходного падежа: бар-гъан-лай «придя туда», «как только пришел
(туда)», кел-ген-лей «придя (сюда)», чыкъ-гъан-лы «с тех пор, как вышел»,
кёрген-де «когда увидел», ал-гъан-лыкъ-гъа «хотя и взял», кел-ген-лик-ге «хотя
и пришел (приехал)», кел-гин-чи «пока не пришел (приехал)», бер-мез-ден «не
желая (не желать)» отдавать и др.
Вторичные деепричастия, за некоторым исключением, могут иметь формы
залога, возможности-невозможности, отрицания и вопроса: кел-ме-ген-лей «не
приходя», бар-ал-ма-гъан-лай «не имея возможности идти (туда)» и др.
Морфемы, образующие залоговые формы глагола. Залог – особая лек-
сико-грамматическая категория, выражающая отношение действия к агенсу –
подлежащему как его производителю, если оно даже не является реальным
исполнителем действия [ГСРЛЯ: 242]. Это отношение грамматики выражается
специальными аффиксами, присоединяемыми к основам глаголов.
Основной залог аффиксально не оформляется. Это связано с тем, что зна-
чение его совпадает с категориальным значением глагола как части речи [Там
же: 244]. Остальные залоги образуются при помощи аффиксов.
Отметим, что во многих случаях залоговые аффиксы выступают как сло-
вообразовательные, например: буз-ул- «испортиться», «разлаживаться», «ло-
маться», «выходить из строя» (буз- «портить», «ломать», «выводить из строя»),
бол-уш- «помогать» (бол- «быть», «становиться»), ангы-ла-т- «объяснить,
толковать» (ангыла- «понимать, уяснять, осмысливать, осознавать»), тарт-ын-
«стесняться, стыдиться, смущаться» (тарт- «тянуть», «тащить», «дергать»),
кел-тир «принести», «привезти» (кел- «прийти, приехать») и др. Часто одна и
та же форма выступает и как залоговая форма, и как производная лексическая
единица, например, ач-ыл- а) «открыться», б) «проясняться», «очиститься»,
в) «обнаруживаться, вскрываться» (ач- «открывать, раскрывать»), тала-ш- а)
«драться, грызться (о животных)»; б) «ссориться» (тала- «кусать (о собаке)»)
и др.
Аффиксы, образующие 1) страдательный залог -л, -ыл / -ил, -ул / -юл; -н, -ын /
-ин, -ун / -юн. Глаголы с данными аффиксами выражают действие, совершаемое
грамматическим объектом, а не субъектом: таб-ыл- «быть найденным», «най-
тись» (тап- «найти»), жибер-ил- «быть отпущенным, отправленным» (жибер-
«отпускать, отправлять»), къала-н- «быть сложенным» (къала- «складывать,
наваливать, валить») и др.; 2) взаимно-совместный залог: -ыш / -иш, -уш / -юш,
-ш. Он имеет два значения: а) взаимное действие (исполнители действуют
на равных началах): къучакъ-ла-ш- «обниматься» (къучакъла- «обнимать»),
тюбе-ш- «встречаться» (тюбе- «встречать»), жаз-ыш- «переписываться» (жаз-
«писать»); б) совместное действие, где один из исполнителей обычно бывает
основным: чаб-ыш- «бегать (наперегонки)» (чап- «бежать»), къаз-ыш- «копать
(совместно)» (къаз- «копать»); 3) понудительный залог (выражает действие,
совершаемое одним субъектом по принуждению другого субъекта): -дыр /
-дир, -дур / -дюр, -тур / -тюр; -ар / -ер, -ыр / -ир, -ур / -юр; -ыт / -ит, -ут /
-ют: ал-дыр- «заставить взять» (ал- «брать, взять»), къач-ыр- «дать убежать»
(къач- «убегать»), уч-ур- «пускать, выпускать, заставить взлететь» (уч- «летать»);
4) возвратный залог (выражает действие для себя и над самим собой): -н, -ын /
-ин, -ун / -юн; -л, -ыл / -ил, -ул / -юл: башла-н «начинаться» (башла- «начинать»),
кий-ин- «одеваться» (кий- «одевать»), юз-юл- «рваться» (юз- «рвать»), жый-ыл-
«собираться» (жый- «собирать»).
Формообразующие морфемы степеней сравнения наречий. Формы срав-
нительной степени наречия образуются присоединением аффикса - (ы)ракъ /
- (и)рек к наречиям, которые указывают на усиление / ослабление признака,
качества: огъары-ракъ «повыше», кенг-ирек «пошире», къысха-ракъ «покороче»,
кеч-ирек «попозже», тынч-ыракъ «полегче», аз-ыракъ «поменьше», кёб-юрек
«побольше», къалай-ыракъ? «примерно как?».
3.1.6. Словоизменительные морфемы
Аффиксальные морфемы, которыми различаются словоформы одного и

того же слова, называются словоизменительными. К словоизменительным
морфемам относятся окончания, посредством которых образуются падежные
формы всех склоняемых слов, формы числа, лица, категории принадлежности,
личные формы глаголов в разных временах и наклонениях и др.
Морфемы, образующие категории принадлежности. В карачаево-бал-
карском языке имеются три способа выражения принадлежности. Два из них
образуются при помощи аффиксов, третий – синтаксически.
Притяжательный аффикс -ныкъы / -ники, -нукъу / -нюкю выражает аб-
страктную принадлежность, не указывая на предмет обладания: сени-ики «нечто
принадлежащее тебе», ан-ыкъы «нечто принадлежащее ему (ей)», жаш-ныкъы
«нечто принадлежащее сыну».
В карачаево-балкарском языке имеются специальные аффиксы принад-
лежности, которые, присоединяясь к именам, обозначают объект обладания,
указывают на лицо и число обладателя.
Аффиксы, употребляющиеся после согласной основы, имеют протетиче-
скую гласную.
Аффиксы принадлежности
ед.ч.
1-е лицо: -м, -ым / -им, -ум / юм,
2-е лицо: -нг, -ынг / -инг, -унг / -юнг,
3-е лицо: -сы / -си, -су / -сю; -ы / -и, -у / -ю.
мн.ч.
1-е лицо: - (ы)быз / - (и)биз, - (у)буз / - (ю)бюз,
2-е лицо: - (ы)гъыз / - (и)гиз, - (у)гъуз / - (ю)гюз,
3-е лицо: -лары / -лери.
Примеры: ата-м «мой отец», ийне-м «моя иголка», ата-нг «твой отец»,
къозу-нг «твой ягненок», ата-сы «его отец», аты-нг «твой конь», аты-м «мой
конь», эгеч-им «моя сестра», эгеч-ибиз «наша сестра», юй-югюз «ваш дом»,
аш-лары «их пища», иш-лери «их дела», бир-им «мой один», бири-нг «твой
один», аман-ыбыз «наш плохой», кес-ибиз «мы сами», кёл-юм «моя душа»,
«моё настроение», къайгъы-быз «наша забота», «наша печаль», жазыгъ-ынг
«твой несчастный» и др. Аффиксы принадлежности присоединяются ко всем
склоняемым частям речи.
3. Этот способ принадлежности выражается синтаксически (изафетными
конструкциями): тау башы «вершина горы», жашымы баласы «ребенок сына»
и др.
Морфемы, образующие падежные формы имен. Склонению подверга-
ются имена существительные, имена прилагательные, имена числительные,
местоимения, некоторые наречия, отдельные послелоги.
Падежные морфемы. Основной падеж оформляется нулевым аффиксом.
Аффиксы падежей в ед. и мн.ч., за исключением продольного падежа, ме-
стоимений и числительных, одни и те же.
Аффиксы родительного падежа: -ны / -ни, -ну / -ню; после аффикса принад-
лежности 1-го и 2-го лица ед.ч. – -ы / -и, -у / -ю; после 3-го лица ед. ч. -ны / -ни,
-ну / -ню; во мн.ч. – -ны / -ни: ана-ны «матери», элегим-и «моего сита», кёзюм-ю
«моего глаза», элеги-ни «его сита», кёзю-ню «его глаза», мен-и «меня», му-ну
«его», бир-ни «одного» и др.
Аффикс дательного падежа -гъа / -ге, -ха / -хе, -нга / -нге. После аффикса
принадлежности 1-го и 2-го лица ед.ч. – -а / -е; после 3-го лица ед. ч. и во мн. ч. –
-на / -не: къыз-гъа «девушке», эгеч-ге «сестре», таш-ха «камню», сабан-нга
«полю», тенг-нге «другу», анам-а «моей матери», кёзюм-е «моему глазу»,
ма-нга «мне», сиз-ге «вам», эки-ге «двум», аны кибик-ге «подобно ему» и др.
Аффикс винительного падежа -ны / -ни, -ну / -ню. После аффикса принад-
лежности 1-го и 2-го лица ед.ч. – -ы / -и, -у / -ю; после аффикса 3-го лица ед.
и мн.ч. – -ны / -ни, -ну / -ню; -ы / -и, -у / -ю: ат-ны «коня», атла-ны «коней»,
тенг-ни «друга», тенг-лени «друзей», юлкю-ню «куста», атым-ы «моего коня»,
кёлегим-и «мою сорочку», ан-ы «его», была-ны «этих», ала-ны «тех», юч-ню
«трех», тёрт-ню «четыре, четырех», экинчи-ни «второго» и др.
Аффикс местного падежа -да / -де. После аффикса принадлежности
3-го лица ед. ч. и во мн. ч. – -да / -де: бахча-да «в огороде», челек-де «в ведре»,
атасын-да «у его (ее) отца», кёкюрегин-де «на его (ее) груди», сен-де «у тебя»,
ким-де «у кого», ан-да «у него (нее)», беш-де «в пять» и др.
Аффикс исходного падежа -дан / -ден. После аффикса принадлежности
3-го лица мн. ч. – -дан / -ден: сабан-дан «от поля», тенг-ден «от друга»,
Нальчик-ден «из Нальчика», юйюн-ден «из своего дома», атам-дан «от моего
отца», кёзюн-ден «из глаза», кёзлеринг-ден «из твоих глаз», ан-дан «от него»,
биз-ден «от нас», ким-ден «от кого» и др.
18 Заказ № 261
Аффикс продольного падежа -тын / -тин, -тун / -тюн: амал-тын «из-за,

ради, кого-чего», кюл-тюн ‫( ׳‬разг.) «пепел».
Морфемы словоизменения глагола. Спряжение – это изменение глагола
по лицам, числам, временам и наклонениям.
Личные аффиксы глагола, за исключением 3-го лица, совмещают в себе и
лицо.
Они делятся на полные и краткие. Полные аффиксы следуют за показате-
лями времени -ар / -ыр; -лыкъ / -лик; -а / -е, й; -п, -ып / -ип; -ыучу / -иучю; -гъан /
-ген или за вопросительной частицей -мы / -ми, -му / -мю. Краткие аффиксы
присоединяются в протезированных вариантах -ым / -им, -ум / -юм: ал-ай-ым
«возьму-ка», ал-ды-м «я взял» и др.
Аффиксы 2-го лица ед.ч.: (полный) -са / -се, (краткий) -нг: айт-а-са «ты
говоришь», кёр-е-се «ты видишь», келди-нг «ты пришел (приехал)», эт-ер-се
«ты сделаешь» и др.
Аффикс 3-го лица ед.ч.: -ды / -ди, -ду / -дю: жаза-ды «он (она) пишет»,
барып-ды «он сходил (съездил)», келиучю-дю «он обычно приходил (приезжал)»,
бар-лыкъ-ды «он (она) пойдет» и др.
Аффиксы 1-го лица мн. ч.: (полные) -быз / -биз, -буз / -бюз, (краткие) -къ /
-к, -ыкъ / -ик: къара-й-быз «мы смотрим», кел-ир-биз «мы придем», солуй-буз
«мы отдыхаем», кет-ип-биз «мы уехали», ал-ай-ыкъ «возьмемте-ка» и др.
Аффиксы 2-го лица мн. ч.: (полные): -сыз / -сиз, -суз / -сюз, (краткие) - (ы)
гъыз / - (и)гиз, - (у)гъуз / - (ю)гюз: бар-а-быз «мы идем», иш-лей-сиз «вы рабо-
таете», кёр-юр-сюз «вы увидите», тап-хан-сыз «вы нашли», ал-ы-гъыз «возь-
мите», эшитмеген-сиз «вы не слышали», ал-са-гъыз «если вы возьмете» и др.
Аффикс 3-го лица мн. ч.: -дыла / -диле, -дула / -дюле: болуш-а-дыла «они
помогают», кет-ген-диле «они ушли», тюбеген-ди-ле «они встретились», кетип-
диле «они уехали», эт-е-рик-диле «они сделают», бар-ал-май-дыла «они не
могут идти», «они не в состоянии идти».
3-е лицо повелительного наклонения оформляется особым аффиксом -сын /
-син, -сун / -сюн: ал-сын «пусть возьмет», кел-син «пусть придет» и др.
Аффиксы предикативности. В данном языке аффиксы предикативности –
это аффиксы личных форм глагола. Исключение составляют те случаи, когда
сказуемое выражено неоформленным аффиксом – имени: Мен – механизатор,
сен – устаз «Я – механизатор, ты – учитель». Сюда же относятся назывные и
вокативные предложения.
Морфонологические явления на стыке морфем. Сочетание служебной
морфемы с корневой морфемой или основой может сопровождаться изменением
конечного звука корня или основы. Это объясняется особенностями конечных
фонем корня или основы слова.
Такие звуковые изменения на стыке сочетающихся значимых частей слова
принято называть морфонологическими изменениями.
МОРФОНОЛОГИЯ 275
В карачаево-балкарском языке чередование звуков происходит в том случае,

когда корень или основа оканчивается на согласные к, къ, п, ч. Фонема /к/
чередуется с /г/, /къ/ – с /гъ/, /п/ – с /б/, сочетание /ч/ с /ш/ дает /шч/. Приве-
денные чередования встречаются при словообразовании, формообразовании
и словоизменении: кёг-ер- «синеть» (кёк «синий»), согъ-уш «драка», «битва»,
«сражение» (сокъ- «бить»), чаб-ыш- «соревноваться в беге» (чап- «бежать»),
агъаш-чы «лесник» (агъач «лес»), тынш-чыкъ «тихоня» (тынч- «спокойный,
тихий, смирный»), кёг(ю)рек «синеватый» (кёк «синий»), агъыракъ «беловатый»
(акъ «белый»), агъаш-чыкъ «лесок» (агъач «лес»); элеги «его (ее) сито» (элек
«сито»), къонагъы «его (ее) гость» (къонакъ «гость»), балтаны сабы «топо-
рище», «ручка топора» (сап «ручка, рукоятка») и др.
3.2. Морфонология
3.2.1. Общие понятия
Морфонология – самый малоизученный раздел тюркского языкознания. По

ней имеются пока лишь предварительные сведения в башкирском [Юлдашев,
1981: 79–87], татарском [Закиев, Салимова, 1995: 160–187], карачаево-бал-
карском [Гузеев, 2006: 43–59] и более или менее обстоятельные в кумыкском
[Ольмесов, 1994; 1997: 191–264] языках.
Существует узкое и широкое понимание морфонологии. Согласно узкому
пониманию, морфонология изучает варьирование фонем в составе морфов одной
морфемы, а согласно широкому пониманию, – еще преобразования морфем при
их объединении в морфемные последовательности в процессах формообразо-
вания и словообразования, а также пограничные сигналы и разные явления на
стыке морфем [Кубрякова, Панкрац, 1983: 8–14; Кубрякова, 1990: 315; 316].
В языках разных систем неодинаково происходит варьирование фонем в
морфемах при их сложении и редупликации. Например, в русском языке фо-
немы в основном варьируют в составе одной морфемы, а в тюркских в такой
же мере, если не в большей, они варьируют и при сложении и редупликации
производящих основ. Учитывая это, мы придерживаемся широкого понимания
морфонологии.
Кроме того, существует различие между русским и тюркскими языками в
объекте морфонологии. В русском языке (как и в других флективных языках)
морфонология ограничивается изучением исторических (традиционных) че-
редований в морфемах. Объясняется это тем, что во флективных языках «…во
многих случаях корневая морфема не имеет твердого, стандартизованного со-
става фонем, поэтому морфонология, если даже она ограничивается изучением
исторических чередований в морфемах, имеет обширное поле деятельности»
[Закиев, Салимова, 1995: 162]. В отличие от флективных языков, в агглютина-
тивных языках фонемный состав корневых морфем довольно устойчив, поэтому
исторические чередования фонем в них редки. Учитывая это обстоятельство,
18*
вслед за башкирскими и татарскими языковедами предметом карачаево-бал-

карской морфонологии считаем не только исторические (непозиционные), но
и позиционные чередования.
При формообразовании, словообразовании или под действием закона син-
гармонизма одна и та же морфема претерпевает фонетические изменения,
благодаря чему образуются варианты, аллофоны ее: ср. акъ «белый» – агъа +
р- «белеть», эки «два» – эк + еу «двое, два человека», таш + чыкъ «камушек»,
эгеш + чик «сестренка, сестричка», кёз + чюк «глазок», стол + чукъ «столик».
В данных примерах алломорфами морфемы акъ являются акъ и агъ, морфемы
эки – эки и эк, морфемы чыкъ- – чыкъ, -чик, -чукъ, -чюк. В них соответственно
чередуются фонемы /къ/ и /гъ/, /и/ и /ǿ /, /ы/ – /и/ – /у/ – /ю/.
В алломорфах морфемы в данном языке могут чередоваться до семи фонем.
При этом согласные больше участвуют в чередованиях, чем гласные, чередо-
вание последних не превышает шести ср.: биш + ир- «варить что, печь что,
жарить что», къач + ыр- «умыкать кого», къайт + ар- «возвращать кого-что»,
«повторять что», кетер- «увести, увезти кого», «сбить, отбить, уничтожить
(желание и т.п.)»; «унять кого», «стереть, смыть что», «удалять, искоренять
что», уч + ур- «катать, качать кого», «пускать, выпускать, заставлять взлететь»,
кёчюр- «переселять, выселять кого», «передвигать, отодвигать что», «пере-
водить что (на другой язык)», «переводить, копировать что» (а – е – у – ю –
ы – и) и тау + гъа «в гору», эл + ге «в село», таш + ха «(к) камню», как + [к]
а «мамалыге», узакъ + [къ]а «далеко», танг + нга «к утру», башы + на «к его
(ее) голове» (гъ – г – к – къ – х – нг – н). При этом звуки [к] и [къ] появляются
при ассимиляции на стыке морфем.
К тому же согласные фонемы образуют значительно больше типов чередо-
ваний, чем гласные фонемы. Объясняется это, в первую очередь, количеством
согласных, которое в три раза преобладает над количеством гласных.
В алломорфах морфемы чередуются не только отдельные фонемы, но и
сочетания фонем с отдельными фонемами (ры – п): сары + сары – сап-сары
«желтый-желтый», (зыл – п): къызыл + къызыл – къып-къызыл «красный-
красный», а также между собой (са – ппа): сау + сау – саппа-сау «совершенно
здоровый», (нгы – ппа): жангы + жангы – жаппа-жангы.
Довольно часты также чередования нуля фонемы с фонемой и с сочетанием
фонем, а также обратные: (ø – къ): айтхан – айтхан – айтхан – къайтхан
«всякое говорение», (ø – уш): он + у + шар «по десять», (е – ø): бер + ал – берал
«смочь дать», (-ыл – ø): къызыл + -гъыл – къызгъыл «красноватый, розовый»
и др.
Приведенные выше примеры, а также другой материал карачаево-балкар-
ского языка показывают, что алломорфы морфемы образуются в результате
чередования фонем и комбинаторных изменений звуков, вследствие чего об-
разуется следующая мена фонем: 1) мена фонем в аффиксальной морфеме:
(гъ – х): бау + гъа «в сарай» – таш + ха «камню, на камень», (нг – г): тенг +
нге «другу; ровеснику» – эл + ге «в село»; 2) мена фонемы нуль фонемой в
корневой морфеме: (у – ø): оюн [ойун] + а – ойна- «играть», (ы – ø): сарын +
а – сарна- «оплакивать кого, причитать; голосить, рыдать», (н – ø): барсын –
барсы «пусть идет (едет)»; 3) мена нуль фонемы другой фонемой: (ǿ – а): про-
дукт + ла – продукт + а + ла «продукты», (ø – къ): къарылда- – къар + къ +
ылда- «каркать» (от къар-къар «кар-кар»); 4) мена сочетания фонем фонемой:
(ра – п): къара + къара – къап-къара «черный-пречерный», (шил – п): жашил-
жашил – жап-жашил «зеленый-презеленый»; 5) мена сочетания фонем нуль
фонемой: (ул – ø): сау + ул + лукъ – саулукъ «дойная», (ыл – ø): къызыл + гъыл –
къызгъыл «красноватый, розовый».
Единицей морфонологии является морфонема – чередующиеся фонемы
в морфах одной морфемы, которых в данном языке насчитывается, как уже
отмечалось, от двух до семи.
Морфонология, как и фонетика, изучает позиционные изменения фонем
(и звуков), как и фонология, имеет дело с фонемами, изучает фонетические
изменения морфем не только в пределах словоформ, но и синтагм, а также за-
нимается определением функциональной значимости чередующихся фонем.
Следовательно, она тесно связана с фонетикой, фонологией, словообразованием,
морфологией и синтаксисом, а также их единицами: звуками, фонемами, мор-
фемами, словами и синтагмами. С учетом указанных особенностей морфоно-
логия – это фонология в действии, это фонология значимых единиц, с одной
стороны, и «озвученные» морфология, словообразование, синтаксис – с другой
[Касевич, 1986: 3;4] 1.
3.2.2. Морфонологические процессы при аффиксации
Как и в других тюркских языках (исключение составляют узбекский и

караимский), в карачаево-балкарском языке аффиксы полностью подчиня-
ются законам сингармонизма: гласные их противопоставляются по ряду (за-
днерядный – переднерядный: а – э (е), у – ы, ы – и) и попарно объединяются
в единую фонему, а согласные – по велярности-палатальности. При этом если
гласный аффикса заднерядный, то согласный (согласные) его – велярный, а если
гласный аффикса переднерядный, то согласный (согласные) его – палатальный;
ср.: айт + а «говоря» и эт + е «делая», къол + у «его (ее) рука» и кёз + ю
«его (ее глаз)», ыз + ы «след чего-л.» и тил + и «его (ее) язык», «чей-л. язык»;
къайт + ар- «возвращать кого-что», «повторять что» и кет + ер- «увести,
увезти кого, унести что», «убрать кого-что», халал + лыкъ «доброта, велико-
душие» и жигит + лик «смелость, храбрость, отвага, удаль; геройство», зор +
1 Имеются и другие мнения на морфонологию: она является «небазсиным уровнем»
[Реформатский, 1975: 109, 116], относится к грамматике [Трубецкой, 1967: 116], считается
системой функциональных единиц [Абдулаев, 1993: 277], изучает только фонетические из-
менения морфем [Закиев, Салимова, 1995: 160].
лукъ «насилие» и тюз + люк «правда; правое дело», сор + уу «вопрос» и тёз +
юу «терпение».
Из аффиксальных согласных, варьируя по сингармонизму, свободно упо-
требляются в начале и в конце слов только сонорные фонемы /н/, /м/, /р/, /
нг/ и шумная /ш/: тон + ну «шубу», кюн + ню «день, дня», бил + ин- «быть
замеченным», сал + ын- «висеть», ат + ым «выстрел», «заряд», «щепотка»,
эт + им «деловитость», бур + ма «кудрявый», сюр + ме «струг; фуганок», уч +
ур- «дать взлететь», кечир- «простить», къай + ракъ «точило», тюйре- «при-
калывать что», ат + ынг «твой конь», «твое имя», иш + инг «твоя работа»,
танг + нга «к утру», кенг + нге «далеко», бур + шу «мятый, измятый», кир +
ши «морось», бур + уш «упрямый, неуживчивый», кир + иш «ободок, край». Из
остальных аффиксальных согласных фонем /з/, /т/, /й/, /ў/ употребляются только
в конце, /с/, /д/, /б/ – только в начале, а /г/, /ш/, /х/ – очень редко. Фонемы /ж’/,
/ч/ – только палатальные, а /къ/, /гъ/ – велярные, поэтому по сингармонизму не
варьируют, /къ/ и /ф/ в аффиксах не употребляются 1.
Среднеязычные и увулярные смычные варьируют по сингармонизму (къ – к,
гъ – г) и по признаку звонкости и глухости (къ – гъ, к – г), являются разными
фонемами: къакъ «вяленый, сушеный» – как «мамалыга», карык (карач.) «рас-
путник, развратник» – къарыкъ- «спасть (с голоса)», къагъым «стук, удар,
хлопок (в ладоши)», «взмах (крыльями)» – кагым «моя мамалыга», сыгъын-
«пыхтеть, кряхтеть, напрягаться» – сыгын «кизяк», чакъыр- «звать, приглашать
кого», «вызывать кого; призывать кого к чему» – чагъыр «вино», къырдыкъ «мы
истребили, уничтожили», «мы стерли, выскоблили, вычистили что» – кырдык
«трава», жукъар- «утончаться; становиться тоньше», «редеть, становиться
реже; становиться жиже» – жугъар «передастся (напр. о болезни)» – жугар
(б.-ч. гов.) «лопата».
Начальный /д/ не имеет полной модификации в аффиксах, после сонорных
/н/, /л/, /р/ чередуется с /т/; ср. толтур- «наполнять что чем» и болдур- «осу-
ществлять, реализовать, выполнять что», келтир- «приносить, приводить что»,
«навевать, вызывать (какое-либо чувство и т.п.)» и билдир- «сообщать что кому,
осведомлять кого, доводить что до сведения кого, извещать кого о чем, давать
знать»; мон + дай «глупый; несообразительный» и шон + тай (уст.) «сумка»,
шон + тукъ «неуклюжий» и орун + дукъ «кровать, койка», кер + тик «зарубка,
засечка, насечка, нарезка, надрез, метка» и кин + дик «пупок, пуп», «пуповина».
Аффикс оглушается не только после глухих согласных, но и после звонких
/б/, /г/, /д/, /в/: клуб + да [клуп + та] «в клубе», округ + да [окрук + та] «в
округе», завод + дан [завот + тан] «из завода», Киев + ге [Киеф + ке] «в Киев»,
Киев + де [Киеф + те] «в Киеве».
В аффиксе исходного падежа -дан / -ден после сонорных /н/, /м/, /нг/ звук
[д] переходит в [н], т.е. становится сонорным: жан + дан > жан + нан «от
души», сен + ден > сен + нен «от тебя», сом + дан > сом + нан «по рублю»,
1
В карачаево-балкарском языке аффиксальные гласные фонемы /о/ - /ё/ не варьируются
по сингармонизму.
ким + ден? > ким + нен? «от кого?», кенг + ден > кенг + нен «издалека», минг +
ден > минг + нен «по тысячу».
Часть морфонологических преобразований аффиксов связана с фонетиче-
скими явлениями, активно функционирующими в карачаево-балкарском языке:
1) гаплологией – выпадением слога типа СГ и ГС из сложных аффиксов,
характерной особенно устной речи и отраженной в старых художественных
произведениях: айтхандыла – айтханла «они сказали, говорили», кетгендиле –
кетгенле «они ушли (уехали)», барыргъа – баргъа «идти (ехать)», берирге –
берге «давать» и др.;
2) вставкой согласных в конец аффикса сказуемости 1-го и 2-го л. ед. ч. и
аффикса 3-го лица мн. ч., т.е. восстановлением этимологических аффиксов:
бар + а + ма – бар + а + ман «я иду (еду)», кет + е + се – кет + е + сен «ты
уходишь (уезжаешь)» и др.
3) выпадением согласных [р], [з], [л] в середине (синкопой) и [н], [р] в
конце (апокопой) слова из сложных аффиксов, что характерно обычно для
устной речи и отражается в поэтических произведениях: ал + ыр + са – ал +
ы + са «возьмешь», бол + сун – бо + сун «пусть будет», бер + мез + биз – бер
+ ме + биз «не дадим», бол + сун – бол + су «пусть будет», кёр + юр – кёр + ю
«увидит» и др.;
4) прибавлением к формам деепричастия и некоторым послелогам допол-
нительного слога-аффикса, характерным чокающе-джокающему / жокающему
диалекту языка: бар + гъын + чын / бар + гъын + чы + гъа / бар + гъын + чын +
нга «до тех пор, пока кто-л. не сходит (съездит)», айт + май – айт + май +
ын «не сказав», дери – дери + чи / дери + чин / дери + чин + нге / дери + чи +
ге «до, вплоть до» и др.
Гласные одних аффиксов варьируют по сингармонизму, а по узости и ши-
рокости не варьируют, а других – варьируют по обоим признакам.
Не варьируют гласные: 1) аффиксов косвенных залогов: тол + тур- «на-
полнять что чем», «выполнять что», «заполнять», кел + тир- «приносить,
привозить что; приводить кого-что», «навевать, вызывать какое-л. чувство и
т.п.», ёл + тюр- «убивать кого», бил + дир- «сообщить что кому, осведомлять
кого, доводить что до сведения кого, извещать кого о чем; давать знать», бар+
дыр- «вести, проводить, выполнять, осуществлять что»; чаб + ыш- «бегать
наперегонки», бер + иш- «давать что друг другу», бёл + юш- «делить вместе
что», сор + уш- «спрашивать друг от друга», эт + ил- «делаться, совершаться»,
«закрываться», ач + ыл- «открываться», ёч + юл- «тухнуть, гаснуть (напр. об
огне, звездах)», жуу + ун- «купаться; мыться», кий + ин- «одеваться», кёр +
юн- «показываться», бугъ + ун- «скрываться, прятаться»; 2) имен действия:
ал+ ыу «взятие», бил + иу «знание, узнавание чего», буюр + уу «приказание»,
кюй+ юу «горение»; 3) причастий настоящего времени: сор + уучу «часто спра-
шивающий», кёр + уючю «часто видящий», кел + иучю «часто приходящий,
посещающий кого-что», айтыу + чу «часто говорящий» и будущего времени
на -лыкъ: бар + лыкъ «тот, кто должен пойти (поехать)», бер + лик «тот, кто
должен давать», сор + лукъ «тот, кто должен спрашивать», кёр + люк «тот, кто
должен видеть»; 4) первичные деепричастия на -п: айт + ып «сказав», эт +
ип «сделав», кёр + юп «увидев», сор + уп «спросив».
По обоим признакам варьируют начальные гласные аффикса: 1) инфинитива:
бар + ыр + гъа «пойти (поехать)», бер + ирге «давать кого-что кому», «пере-
давать, показывать, транслировать что», бур + ургъа «крутить, вращать что;
ввинчивать, вкручивать что», «поворачивать», «вить, сучить что», кёр + юрге
«видеть», къош + аргъа «прибавлять, добавлять чего», «наращивать», «при-
общать, привлекать кого к чему; включать кого во что; объединять кого-что»,
кет + ерге «уходить, уезжать, отправляться»; 2) древнего глагольного аффикса
-ар / -ер, -ур / -юр, -ыр / -ир 1: къыз + ар- «краснеть», кет + ер- «увести, увезти
кого-что», къач + ыр- «умыкать кого», кечир- «прощать кого», кёч + юр- «пере-
селять, выселять кого», «переводить кого-что», «переводить что (на другой
язык)», уч + ур- «катать, качать кого», «пускать, выпускать, дать взлететь»; 3) аф-
фикса -акъ / -ек, -укъ / -юк, -ыкъ / -ик, образующего имена существительные,
прилагательные и глаголы: бёл + ек «часть чего», «группа», «часть (воен.)»,
къош + акъ «добавка, прибавка», «примесь», жырт + ыкъ «прореха, дыра»,
керт + ик «зарубка, засечка, насечка, нарезка, надрез, метка», ёл + юк «труп,
покойник», тур + укъ «сухостой (дерево)»; жюр + юк «быстрый в ходьбе»,
къоркъ + акъ «трусливый, боязливый, трус», юрк + ек «пугливый (о скоте)»,
бир + ик- «объединяться, сплачиваться», сорукъ- «успокаиваться, затихнуть»,
«остыть (напр. о пище)», «потерять желание, остыть к чему, расхотеть (что-
либо делать)», «утомляться, уставать».
Некоторые аффиксы с начальными широкими гласными /а/ и /е/ не имеют
вариантов с узкими гласными и нередко употребляются без этих гласных,
образуя варианты: -акъ / -ек ~ -къ / -к: ёзек «сердцевина, стержень», ор + акъ
«серп», кес + ек «кусок чего», «часть целого», бич + акъ «нож», эл + ек «сито»,
кюре + к «лопата», тара + къ «гребень, гребенка, расческа», тёше + к «ма-
трац; тюфяк», «постель»; -ат / -ет ~ -т: бош + ат- «освобождать, делать пу-
стым; высвобождать», тюз + ет- «выпрямлять, разгибать что», «выравнивать
что», «поправлять что», «исправлять, ликвидировать (ошибку, пробел и т. п.)»,
уша+ т- «одобрять что; соглашаться с кем на что», къора + т- «уменьшать,
убавлять», «расходовать, тратить что», уя + т- «будить кого», юйре + т- «на-
ставлять, воспитывать кого», «обучать кого, дрессировать кого»; 3) -ай / -ей ~
-й: бош + ай- «слабеть, стать менее тугим, упругим, натянутым», терс + ей-
«портиться, становиться плохим, негодным; становиться на неправильный
путь», «разбередиться (о ране)», «расстраиваться, принимать дурной оборот
(о деле)», таша + й- «скрываться, исчезнуть, убраться», «влететь, юркнуть,
ворваться (в дом, кош и т.п.)», уза + й- «удаляться» и т. п.
Аффиксы ряда грамматических форм глагола с указанными начальными
широкими гласными употребляются без каких-либо изменений, распадаясь
1
В некотрых грамматиках тюркских языков он неправильно квалифицируется как зало-
говый [ГКБЯ, 1976: 200; ГНЯ, 1973: 214 и др.].
только на два сингармонистических варианта: 1) аффикс первичного деепри-

частия вместе с отрицательной формой: -а / -е, -май / -мей: бар + а «идя туда»,
кел + е «идя сюда», айт + май «не сказав», бил + мей «не узнав»; 2) аффикс
отрицательной формы причастия будущего времени: -маз / -мез: бар + маз
«тот, который не пойдет (поедет)», бер + мез «тот, который не даст»; 3) аффикс
причастия прошедшего времени: -гъан / -ген, -хан, -нган / -нген: ары + гъан
«уставший», ёт + ген «прошедший», къайт + хан «вернувшийся», онг + нган
«выцветший», «преуспевающий», женг + нген «победивший кого, взявший верх
над кем, пересиливший кого»; 4) аффиксы вторичного деепричастия: -гъанлай /
-генлей, -ханлай, -нганлай / -нгенлей, -гъанлы / -генли, -нганлы / -нгенли, -ханлы:
чыкъ + гъанлай «как только вышел (вышла)», кел + генлей «как только пришел
(пришла)», тап + ханлай «как только нашел (нашла)», алын + нганлай «как
только было взято (куплено)», билин + нгенлей «как только выяснилось», бар +
гъанлы «с тех пор как сходил (съездил) куда», кел + генли «с тех пор как пришел
(приехал)», алын + нганлы «с тех пор как было взято (куплено)», билин + нгенли
«с тех пор как выяснилось», тап + ханлы «с тех пор как нашли».
При прибавлении аффиксов, а также в связи с фонетическими законо-
мерностями исследуемого языка в основах слов также происходят различные
морфонологические процессы:
1) при прибавлении аффикса родительного падежа в личных местоимениях
выпадают конечные /н/ и /л/: мен + ни > мени «меня», сен + ни > сени «тебя»,
ол + ну > аны «его (ее)»;
2) при образовании уменьшительной степени некоторых имен прилага-
тельных выпадает их конечный слог: къызыл «красный» – къызгъыл «крас-
новатый, алый», сары «желтый» – саргъыл «желтоватый», ачы «горький»,
«кислый» – ачхыл «кисловатый, с кислым привкусом»;
3) при образовании собирательных числительных от количественных вы-
падают их конечные гласные: алты «шесть» – алтау / алтау + лан «шестеро»,
эки «два» – экеу / экеулен «двое», жети «семь» – жетеу / жетеулен «семеро»;
4) при образовании глаголов от имен существительных къыйын «трудный,
сложный», «труд, работа», сарын «песня-плач, причитание», оюн «игра», орун
«место» выпадают конечные ударные гласные: къый + на- «мучить, беспокоить
кого, причинять боль кому», сарн + а- «оплакивать кого, причитать», ойн + а-
«играть», орн + ал- «обосноваться»;
5) при прибавлении притяжательных аффиксов в именах существительных
бурун «нос», къоюн «пазуха», къарын «живот», боюн «шея», эрин «губа» вы-
падают конечные ударные гласные: бурн + у «его (ее) нос», къарн + ым «мой
живот», бойн + унг «твоя шея», эрн + и «его (ее) губа», къойн + у «его (ее)
пазуха»;
6) эпентеза: акъ «белый» – агъ + ар- «белеть», кёк «синий, голубой» – кёг +
ер- «синеть, становиться синим», тап «удобный, хороший, ладный» – таб +
ыракъ «поудобнее», «лучше» и др.;
7) регрессивная ассимиляция, свойственная карачаевскому варианту языка

и обусловленная недостаточной разграниченностью в его орфографии фонети-
ческого и морфологического принципов правописания: жан + пик > жампик
«кривой, кособокий» (от джан «сторона; бок»), жан + пай- > жампай- «на-
клоняться, склоняться» (от джан «сторона; бок»), кюн + люм > кюллюм «сол-
нечная, южная сторона горы, склона, косогора и т.п.» (от кюн «солнце») и др.;
8) диссимиляция, связанная с переходом этимологического звука [ч] в [ш]
перед [ч]: эгеч + чик – эгешчик «сестричка, сестренка», юч + чюк – юшчюк
«троечка (цифра 3 и оценка успеваемости)» и др.;
9) выпадение безударных узких гласных в карачаевском варианте языка,
объясняемое вышеуказанной причиной: жамычы – жамчы «бурка», къамичи –
къамчи «нагайка, кнут, плетка, хлыст», тамычы – тамчы «капля» и др.;
10) эпентеза и протеза, связанные с усвоением старых заимствований:
къырал «государство» (от араб. кърал), пиринч «рис» (от перс. прәнж), бурус
(от русск. брус), гыранча «вид платка из шелковой ткани с бахромой» (русск.
граница), ыстауат «стойбище» (осет. стонуат), ишхилди «брусника, черника»
(сван. шхелды), ыразы «довольный» (араб. рази), алабота «лебеда» (русск.
лебеда) и др.;
11) выпадение конечного гласного в корнях некоторых числительных:
алты + мыш – алтмыш «шестьдесят», жети + миш – жетмиш «семьдесят»;
12) в русских заимствованиях с удвоенными согласными на конце при
прибавлении к ним карачаево-балкарских аффиксов, начинающихся на эти же
согласные, последние согласные корня выпадают: класс + сыз – клас + сыз
«бесклассовый», металл + ла – метал + ла «металлы», кросс + суз – крос +
суз «без кросса», балл + ла – бал + ла «баллы»;
13) в русских и интернациональных заимствованиях, имеющих на конце
или в начале несвойственные карачаево-балкарскому языку сочетаниях со-
гласных, последние подвергаются протезе, эпитезе и эпентезе: фильм – филим,
акт – акыт, литр – литир; столб – ысталба, отпуск – отпуска, продукт – про-
дукта, диск – диска; план – пылан, станок – ыстанок, трактор – тырактор,
спирт – испирт;
14) в ряде заимствованных через русский язык имен существительных
женского рода последние гласные выпали: школа – школ, газета – газет, карта
(игральная) – карт, анкета – анкет;
15) определенное количество литературных слов в карачаевском и бал-
карском вариантах употребляется с разным порядком звуков в корнях: ыспас
(балк.) / сыпас (карач.) «благодарность», къалауур (балк.) / къарауул (карач.)
«сторож, охранник; наблюдатель», «караул» (воен.), бахча (балк.) / бачха (карач.)
«огород, баштан», бохча (балк.) / бочха (карач.) «кошелек», ёксюз (лит.) / ёскюз
(б.-ч. гов.) «сирота», шыты (балк.) / ышты (карач.) «слюна (младенца)», дыгъ-
ынел (балк.) / дыгъылен (карач.) «ежевика», ахшы (балк.) / ашхы (карач.) «хо-
роший, добрый» [Гузеев, 2009: 100; 101].
Морфонологическим процессом, связанным с корнем слова, является также

варьирование слова по сингармонизму [СИГТЯ, 1984: 436], особенно между
карачаевским и балкарским национальными разновидностями языка: курт
(балк.) / кюрт (карач.) «сугроб», дуру (балк.) / дюрю (карач.) «валок (с.-х.)»,
тунгуч (балк.) / тюнгюч (карач.) «первенец», курка (балк.) / кюрке (карач.)
«берлога», кукурт (балк.) / кюкюрт (карач.) «сера», дух (лит.) / дюх (ц. диал.)
«духи», кишмир (лит.) / кышмыр (ц. диал.) «кашемир» [Гузеев, 1980: 52–54].
3.2.3. Морфонемы, связанные с фонетическими

изменениями основы и аффикса
Гласные морфонемы:
(а – ǿ): школа – школ, минута – минут, карта (игральная) – карт и др.;

(у – ǿ): оюн [ойун] «игра» – ойна- «играть», бурун – бурну «его (ее) нос»,
уллу «большой» – улл + ай- «взрослеть» и др.;
(ы – ǿ): сары «желтый» – саргъал- «желтеть», сарын «песня-плач, причи-
тание» – сарн + а- «причитать, оплакивать кого», ачы «кислый, горький» – ач +
хыл «кисловатый» и др.;
(и – ǿ): эки + еу – экеу «двое», жети + еу – жетеу «семеро», тебире- –
тебре- «трогаться, отправляться» и др.;
(ǿ – а): диск – диска, лозунг – лозунга, продукт – продукта и др.;
(ǿ – е): Липецк – Липецке, Черкесск – Черкесске и др.;
(ǿ – и): фильм – филим, гимн – гимин, литр – литир и др.;
(а – е): бар + а «идя» – кет + е «уходя», бау + гъа «в сарай» – эл + ге «в
село», тау + дан «с горы» – жер + ден «с земли» и др.;
(у – ю): къол + у «его (ее) рука» – кёл + ю «его (ее) настроение», сор + уу
«вопрос» – сюр + юу «стадо», дуру / дюрю «валок» и др.;
(ы – и): ач + ыл- «открываться» – эт + ил- «закрываться», ал + ыш- «обме-
ниваться, обменять что на что» – келиш- «договариваться, сговориться, усло-
виться», «согласовать, получить согласие по поводу чего», «согласиться» и др.;
(е – а): сен «ты» – санга «тебе», мен «я» – манга «мне» и др.;
(о – а): ол «он; тот» – анга «ему (ей); тому (той)», аны «его (ее)»;
(у – ы): бу «этот (эта)» – мынга «этому (этой)», мында «у него (нее)»,
«здесь» и др.;
(и – у): бир + ик- «объединяться, сплачиваться» – сорукъ- «успокоиться,
затихнуть», «остыть (о пище)», «потерять желание, остыть к чему, расхотеть
(что-либо делать)» и др.;
(ы – и – у – ю): айтыу «предание, легенда, сказание» – кетиу «уход» – бур +
уу «бурав, сверло, коловорот», «забор, ограда» – кют + юу «пастьба» и др.;
(а – е – у – ю – ы – и): къайт + ар- «возвращать кого-что», «повторять
что» – кет + ер- «убирать что откуда» – уч + ур- «катать, качать кого», «пу-
скать, выпускать, дать взлететь» – кёч + юр- «выселять, переселять» – ич +

ир- «поить кого» – къач + ыр- «умыкать кого» и др.
Среди гласных морфонем универсальными являются (а – е), (у – ю), (ы – и),
образующиеся в аффиксах падежей, числа, причастия, имени действия и др.
На втором месте по распространенности находится морфонема (ы – и –
у – ю), которая образуется в именах, при присоединении к ним аффиксов при-
тяжательности (къол + у «его (ее) рука», юч + ю «его (ее) тройка», баш + ы
«его (ее) голова», иш + и «его (ее) работа» и т. п.), в неличных формах глагола
(деепричастиях: айт + ып «сказав», эт + ип «сделав», кёр + юп «увидев», тур +
уп «встав»; причастиях: бар + лыкъ «тот, кто должен пойти (поехать)»), кел +
лик «тот, кто должен прийти (приехать)», сор + лукъ «тот, кто должен спросить»,
кёр + люк «тот, кто должен видеть»; именах действия: къач + ыу «убегание»,
кет + иу «уход», тур + уу «стояние», кёч + юу «переселение»; инфинитивах:
айт + ыргъа «говорить», бер + ирге «давать», сор + ургъа «спрашивать», ёчюр +
юрге «тушить»).
Из всех остальных гласных морфонем более или менее распространенной
является (а – е – у – ю – ы – и).
Согласные морфонемы:
(л – ǿ): металл + ла – метал + ла «металлы», балл + ла – бал + ла «баллы»,
кёр + люк – кёр + юк «тот, который должен видеть» и др.;
(н – ǿ): мен + ники – мен + ики «мой», сен + ники – сен + ики «твой» (СС,
1981: 11) , бар + сын – барсы «пусть он идет куда-либо» и др.;
(с – ǿ): класс + сыз – клас + сыз «бесклассовый», кросс + суз – крос + суз
«без кросса» и др.;
(ǿ – къ): къар + ылда- – къар + къ + ылда- «каркать» (от къар-къар
«кар-кар»);
(ǿ – нг): къа + къылда- – къа + нг + къылда- «гоготать» (от къа-къа «га-га»);
(ǿ – й): ха + ха + ла- – ха + хай + ла- «кричать истошно; кричать караул;
поднимать шум, бушевать; поднимать панику» (от ха-ха «хохот; взрыв смеха»)
и др.;
(ǿ – с): бала + с + ы «его (ее) дитя чье-л.», ата + с + ы «его (ее) отец» и др.;
(б – м): бу «этот (эта)» – муну «этого (эту)», мынга «ему (ей)» и др.;
(п – б): кёп «много» – кёбюрек «побольше», жууап «ответ» – жууабы «его
(ее) ответ» и др.;
(к – г): бек «твердый, крепкий, прочный» – бег + ит- «прикреплять что к
чему, закреплять что», тёк- «лить что; выливать, проливать, разливать что»,
«высыпать, выливать что; ронять что» – тёгюл- «выливаться; вытекать, про-
ливаться, разливаться», «высыпаться» и др.;
(къ – гъ): акъ «белый» – агъ + ар- «белеть», токъ «сытный» – тогъу- «вы-
пить залпом» и др.;
(гъ – г): тау + гъа «в гору» – юй + ге «домой, в дом» – ашхам + гъа –

ингир + ге «к вечеру» и др.;
(гъ – х): бау + гъа «в сарай» – жаш + ха «парню», стол + гъа «на стол, к
столу» – аш + ха «к пище (еде)» и др.;
(к – х): как + [к]а «мамалыге» – баш + ха «(к) голове» и др.;
(гъ – нг): чалгъы + гъа «косе», «на сенокос» – танг + нгак «к утру», къо-
накъ + гъа «гостю», «в гости» – жилян + нга «к змее» и др.;
(г – нг): жер + ге «земле», «на землю» – кенг + нге «далеко», бир + ге
«вместе» – женг + нге «к рукаву» и др.;
(д – н): юй + ден «из дома» – сен + [н]ен «от тебя», биз + ден «от нас» –
кенг + [н]ен «издалека» и др.;
(д – т): ал + да «впереди» – арт + [т]а «потом, затем», «позади», кел + ди
«он пришел» – элт + [т]и «он отнес (отвез)» и др.;
(к – къ): юрк + ек «пугливый (о скоте)» – къоркъ + акъ «пугливый, трус-
ливый, боязливый», кирли + лик «неопрятность, неаккуратность, нечистоплот-
ность, неряшливость» – таза + лыкъ «чистота; опрятность, аккуратность» и др.;
(ч – ш): эгеч «сестра» – эгеш + ча «как сестра», кеч- «простить» – кеш +
чи «прости» и др.;
(н – л): кюн + люм > кю[л] + люм «солнечная, южная сторона горы, склона,
косогора и т.п.», жан + лы > жа[л] + лы «живое существо», «хищник, хищный
зверь» и др.;
(н – м): жан + пакъ > жа[м] + пакъ «наклонный, кособокий, кривобокий»,
жан + пегей > жа[м] + пегей «наклонный, кособокий» и др.;
(н – нг): къан + къылда > къа[нг] + къылда- «кудахтать, клохтать (о ку-
рице)», чы[н] + къылда- > чынг + къылда- «булькать» и др.;
(чх – хч): ач + хыч > ах + чыч «ключ», ач + ха > ах + ча «деньги» и др.;
(шх – хш): ах + шам > аш + хам «вечер, сумерки», ахшы > ашхы «хороший»
и др.;
(кс – ск): ёк + сюз > ёс + кюз «сирота», бёк + сюн > бёс + кюн «половина
(туши) животного» и др.;
(д – т – н): алай + дан «оттуда», «с того места» – арт + [т]ан «сзади» – ан +
[н]ан «оттуда», «поэтому» и др.;
(гъ – г – к – къ – х – нг – н): жол + гъа «на дорогу» – эл + ге «в село» –
агъач + ха «в лес» – чыран + нга «на лед, к леднику» – башы + на «наверх»,
кёк + [к]е «в небо», къонакъ + [къ]а «в гости» и др.
Из согласных морфонем более распространенными являются те, которые
основаны на ныне действующих фонетических закономерностях, особенно на
сингармонизме, ассимиляции (н – л, н – м, н – нг), озвончении (к – г, къ – гъ,
п – б) и диссимиляции (ч – ш), менее употребительными – те, которые образо-
ваны вследствие вставки согласных фонем между корнем и аффиксом (ǿ – къ,
ǿ – й, ǿ – с).
Морфонемы, состоящие из комбинации гласной и согласной фонем:

(ыл – ǿ): къызыл + гъыл – къызгъыл «красноватый, алый»;
(ул – ǿ): сау + ул + лукъ – саулукъ «дойная»;
(ыр – ǿ): бар + ыр + гъа – бар + гъа «идти (ехать)», кел + ир + ге – келге
«прийти (приехать)», кёр + юр + ге – кёрге «видеть» и др.;
(уш ~ юш ~ ыш ~ иш): он + уш + ар «по десять», юч + юш + ер «по три»
и др.;
(ды / ди ~ ǿ): бар + гъан + ды + ла – баргъанла «они сходили (съездили)»,
кел + ген + ди + ле – келгенле «они пришли (приехали)» и др.
Широко распространено только усечение сложных аффиксов, связанное с
гаплологией и относящееся к разговорной речи (ыр – ǿ, ды / ди – ǿ), остальные
случаи усечения встречаются в единичных словоформах и фиксируются в
орфографии.
3.2.4. Морфонологические процессы при словосложении
При словосложении образуется значительно меньше морфонем, чем при

аффиксации. При этом если при аффиксации могут чередоваться не только
две, но и четыре – шесть, даже семь фонем, то при словосложении чередуются
только две фонемы. Кроме того, в отличие от аффиксации, при словосложении
количество гласных морфонем не уступает количеству согласных морфонем,
а также вставка фонем не имеет места.
Образование одних гласных морфонем объясняется фонологической не-
совместимостью двух гласных рядом, других – историческими причинами.
Из девяти гласных морфонем в шести фонема чередуется с нуль фонемой
при опускании одной из двух фонем на стыке компонентов сложного слова:
(а – ǿ): бара ал – барал «смочь пойти (поехать)», къара агъач – къарагъач «ка-
рагач, вяз», къара аууз – къараууз «темный», «смуглый»; (е – ǿ): биле ал – билал
«смочь пойти (поехать)», кете ал – кетал «смочь уйти (уехать)»; (у – ǿ): уллу
аууз – уллаууз «большеротый», толу ууурт – толууурт «полнощекий»; (и – ǿ):
эки + атар – экатар «двустволка (ружье)», жети + айлыкъ – жетайлыкъ
«семимесячный»; (ы – ǿ): алты + айлыкъ – алтайлыкъ «шестимесячный»,
къаты + аууз – къатаууз «непослушный, норовистый (о коне, который плохо
слушается уздечки)»; (ю – ǿ): жютю + аууз – жютаууз «с острым лезвием (о
ноже, топоре и т.п.)», бёрю + от – бёрот «отрава».
Как видно из примеров, указанные гласные морфонемы образуют имена
прилагательные, существительные и глаголы.
Образование остальных гласных морфонем связано с историческими из-
менениями в структуре слов: (о – а): сегиз он – сексан «восемьдесят», тогъуз
он – токъсан «девяносто»; (у – ю): бу кюн – бюгюн «сегодня», бу кече – бюгече
«этой ночью», «в эту ночь»; (у – ы): бу жыл – быйыл «в этом году».
В этих словах чередуются и согласные, а также другие гласные: в числи-

тельных сегиз он – сексан «восемьдесят» – (г – к), тогъуз он – токъсан «девя-
носто» – (гъ – къ), (у – ǿ), в наречиях бу кече – бюгече – (к – г), бу жыл – быйыл
«в этом году» – (ж – й).
Кроме того, в наречиях наблюдается сингармонистическое выравнивание
первого компонента по фонемному строению второго.
Отмеченные случаи усечения основы при образовании гласных морфонем в
целом фиксируются в орфографии. Исключение составляют лишь морфонемы
(и – ǿ), (ы – ǿ), которые относятся только к разговорной речи.
Образование согласных морфонем обусловлено только фонетическими
закономерностями современных тюркских языков:
1) ассимиляцией сонорных (Жан + мырза – Жаммырза (муж. имя), мен +
менчи > мемменчи «эгоист, себялюб»), сонорного [н] звонкому губно-губному
[б] (Жан + болат – Жамболат (муж.имя), къан + буз – къамбуз «портящий
всем настроение, нервирующий всех») (н – м), губно-губных (Тем + бот –
Теммот, Жам + бот – Жаммот) (б – м), сонорного [н] заднеязычному [къ] и
среднеязычному [к] (жан + къылыч – жангкъылыч (карач.) «радуга», тин +
кирди бол- – тингкирди бол- «ожить, набраться сил») (н – нг), звонких глухим
(кёз + кёрген – кёскёрген «горизонт, небосклон», кёз + тутмаз – кёстутмаз
«необозримая даль» (з – с), таш + жюрек – ташшюрек «жестокий, безжа-
лостный, беспощадный», къуш + жетер – къушшетер «быстрый (о коне)»
(ж – ш), свистящего аффрикате (буз + жюрек – бужжюрек «равнодушный,
безразличный», Буз + жигит – Бужжигит (муж.имя) (з – ж), среднеязычного
[к] заднеязычному [къ] (киштик + къуйрукъ – киштикъкъуйрукъ «тимофеевка»,
бек + къол – бекъкъол «жадный»);
2) диссимиляцией аффрикаты [ч] щелевому [ш] (юч + жыллыкъ – юшшыл-
лыкъ «трехлетний», юч + шайлыкъ – юшшайлыкъ «пятнадцатикопеечный»)
(ч – ш);
3) озвончением парных глухих [п], [к], [къ] в интервокальной позиции (кёп
эт- – кёбейт- «множить, умножать, увеличивать») (п – б), кёк + агъач – кёгагъач
«граб» (к – г), базыкъ эрин – базыгъерин «толстогубый» (къ – гъ).
Таким образом, при словосложении образуются следующие морфонемы:
гласные (а – ǿ), (е – ǿ), (и – ǿ), (ы – ǿ), (ю – ǿ), (у – ǿ), (о – а), (у – ю), (у – ы),
согласные (б – м), (г – к), (к – г), (гъ – къ), (к – къ), (къ – гъ), (ж – й), (ж – ш),
(з – с), (з – ж), (п – б), (ч – ш), (н – м), (н – нг).
Из них широко распространены только гласные морфонемы (а – ǿ), (е – ǿ),
(у – ǿ), которые отражены на письме. Остальные представлены в основном
несколькими (а иные – единичными) примерами и относятся к устной речи.
Из согласных морфонем в орфографии сохраняются те, которые обуслов-
лены озвончением глухих в позиции между гласными (к – г, къ – гъ, п – б).
3.2.5. Морфонологические процессы при редупликации
Как и в других словах тюркских языков, в словах – неполных повторах уда-

рение обычно падает на последний слог, что сохраняется и при аффиксации их:
акъсакъ-тукъсáкъ – акъсакъ-тукъсакълá «разные хромые», къалгъан-къулгъáн
«отходы, остатки, объедки, отбросы» – къалгъан-къулгъанланы «отходов, от-
бросов, остатков, объедков» и т. п.
Исключение из общего правила составляет форма интенсива редупли-
цированных имен прилагательных и наречий, в которых ударение падает на
препозитивный редупликат, на первый или второй слог: керти «правда, ис-
тина» – кеп-керти, кеппе-керти «совершенно верный, точный, достоверный, до-
подлинный», кёк «синий» – кём-кёк «синий-пресиний», «голубой-преголубой»,
жангы «новый» – жап-жангы / жаппа-жангы «совершенно новый» и т. п.
Из приведенных примеров видно, что в препозитивном редупликате после
первого повторяющегося слога появляется морфема -п- (с алломорфом -пп-),
а иногда -м-.
Более значительные морфонологические преобразования происходят в
постпозитивных редупликатах:
1) вставка перед ним структурных морфем (чаще других -м-, -б-, -ж-): эски
«старый» – эски-мески / бюскю «всякое старье, барахло, хлам, тряпье, рухлядь»,
аш «еда» – аш-маш «всякая еда», ашыкъ- «спешить, торопиться» – ашыкъ-бу-
шукъ «суета, суматоха; спешка», аман «плохой» – аман-жуман «всякие плохие,
плохонькие вещи», алдап «обманув» – алдап-жулдап «всячески обманув»,
аудуруп «свалив, опрокинув что» – аудуруп-жаудуруп «принести в подарок
чего-л. очень много»; ауа «еле-еле; валясь с ног» – ауа-сауа «шатаясь, враз-
валку, валясь с ног»; акъсакъ «хромой» – акъсакъ-тукъсакъ «разные хромые
и калеки», алжю-гюлжю (карач.) «неразборчивое письмо», алдыр (карач.)
«льстивый» – алдыр-гюлдюр «льстец, подхалим» и др.;
2) выпадение начального согласного исходного слова: соруу «вопрос» – со-
руу-оруу «разрешение», соруусуз «без разрешения», «без допроса» – соруусуз-
оруусуз «без всякого разрешения»;
3) замена первого согласного исходного слова: дыгъыл «щекотка» – дыгъыл-
мыгъыл «разные щекотки», дыккы «дефицитный» – дыккы-мыккы «едва-едва;
еле-еле», хый-мый (карач.) «нечистоплотный; неблаговидный», хыпый-сыпый
«шалость», хышты «шероховатый, неровный» – хышты-мыршты «шершаво-
неровно», бау «шнур, завязка» – бау-мау «разные шнуры, завязки», баш «го-
лова» – баш-маш «всякие головы», таш «камень» – таш-маш «разные камни»,
улоу «транспорт» – улоу-мулоу «разные виды транспорта», жарты «половина»,
«неполный» – жарты-къурту «кое-как; небрежно» и др.;
4) замена первого гласного исходного слова: дауур «шум, гам, гвалт,
галдеж» – дауур-дууур «всякий шум, гам, гвалт, галдеж», темир «железо» –
темир-тумур «всякое железо», горф (звукоподражание падению чего-либо
тяжелого) – горф-гурф (звукоподражание шуму), ашыкъ- «торопиться» – ашыкъ-
бушукъ «наспех, поспешно, торопливо», дыгъар-дугъур, тыхар-тухур (звуко-

подражание шуму взрыва, падению предметов и т. п.) и др.;
5) противопоставление гласных препозитивного редупликата по сингар-
монизму: тамир «железо» – темир-тумур «всякое железо», алдыр (карач.)
«льстивый» – алдыр-гюлдюр «льстец, подхалим», эски «старый, ветхий» эски-
бусху «старые вещи, обноски, тряпье, рванье, барахло» и др.
Сравнение приведенных примеров, а также других слов-повторов показы-
вает, что:
1) препозитивный редупликат имеют гласные того же ряда, что и постпо-
зитивный редупликат: къалгъан-къулгъан, ауа-сауа, хыпый-сыпый и др.;
2) негубные гласные, особенно первого слога, препозитивного редупликата,
в постпозитивном редупликате часто заменяются губными: ашыкъ-бушукъ,
жарты-къурту, дыгъар-дугъур, эски-бусху, алдыр-гюлдюр и др.;
3) во многих редуплицированных словах, образованных повторением одно-
сложного звукоподражания, широкий гласный заменяется узким: тарх (звукопо-
дражание выстрелу, резкому удару) – тарх-турх (звукоподражание выстрелам,
резким ударам), данг (звукоподражание падению чего-либо с шумом) – данг-дунг
(звукоподражание беспрерывному удару падающих предметов, длительным
ударам предмета о предмет), горф (звукоподражание падению чего-либо тя-
желого) – горф-гурф (звукоподражание повторяющемуся глухому шуму) и др.;
4) в абсолютном большинстве редуплицированных слов самостоятельно
не употребляется постпозитивный редупликат; слов, в которых не обладают
значением оба редупликата, немного, при этом препозитивный редупликат в них
обычно начинается на /х/, а постпозитивный – на /м/, изредка – на /с/: хый-мый,
хынч-мынч «ворчливый», хылы-мылы «грязный, неряшливый, небрежный»,
хырт-мырт «хлам, хыш-мыш, хыс-мыс, хышты-мышты «беспорядочный,
нескладный», хапа-сапа «беспорядок», хыпый-сыпый «шалость».
Однако в данном языке имеется немало редупликаций, оба компонента
которых являются самостоятельными словами и один или оба выступают с раз-
личным морфологическим оформлением. Это наречия типа жер-жерге «во все
концы (стороны)», «везде», жер-жерде «кругом, везде, всюду», жер-жерден
«отовсюду», бетден-бетге «лицом к лицу, с глазу на глаз», бир-бирде «иногда,
время от времени, временами», артдан-артха «постепенно, со временем»,
аздан-аз «мало-помалу» и т. п.
При редупликации образуется намного больше морфем, чем при словосло-
жении, при этом, как и при аффиксации и словосложении, количество гласных
морфонем незначительно:
1) гласные морфонемы:
(а – у): кау-кау – кау-куу «рассеянный (об облаках, тумане и т. п.)», къарт-
къарт – къарт-къурт «старики, старые люди» и др.;
(ы – у): къаты-къаты «твердый» – къаты къуту «всякие твердые вещи»,
жарты-жарты «неполно» – жарты-къурту «кое-как, небрежно» и др.;
19 Заказ № 261
(о – у): доу-доу «болтовня» – доу-дуу «всякая болтовня», зоп-зоп (звукоподра-

жание удару твердым предметом) – зоп-зуп (звукоподражание неоднократным
ударам твердым предметом) и др.;
(а – ю): алжю-алжю – алжю-гюлжю «неразборчиво (о письме)», дауур-
дауур «шум, гам, галдеж, гвалт» – дауур-сюйюр «разный шум, гам, галдеж,
гвалт» и др.;
(у – ю): дауур-дауур – дауур-сюйюр и др.;
(и – у): темир-темир – темир-тумур, эски-эски «старый, ветхий» – эски-
бусху «старье, старые вещи, обноски, тряпье, рванье, барахло, хлам» и др.
согласные морфонемы:
(ǿ – б): алас-алас «смутно, неясно» – алас-булас «очень смутно, неясно»
и др.;
(ǿ – г): алжю-алжю – алжю-гюлжю и др.;
(ǿ – къ): айтхан-айтхан «сказанное», «сказавший» – айтхан-къайтхан
«всякий, сказавший что-то», алгъан-алгъан «взявший» – алгъан-къалгъан
«всякий, взявший что-то» и др.;
(ǿ – с): алгъан-алгъан – алгъан-салгъан «взявший и положивший», ормай-
ормай – ормай-сормай «без разрешения, ни у кого не спросив» и др.;
(ǿ – т): акъсакъ-акъсакъ «хромой» – акъсакъ-тукъсакъ «разные хромые»,
акъса-акъса- «хромать» – акъса-тукъса- «прихрамывать, ковылять» и др.;
(ǿ – м): эчки-эчки «коза» – эчки-мечки «разные козы», ышыкъ-ышыкъ
«лучший» – ышыкъ-мышыкъ «немного лучше» и др.;
(ǿ – ш): оу-оу «плохой, негодный» – оу-шау «то-сё», оууй-оууй – оууй-шаууй
«крик, шум» и др.;
(б – м): баш-баш «голова» – баш-маш «всякие головы», бау-бау «шнур,
завязка» – бау-мау «различные шнуры, завязки» и др.;
(к – м): кёлек-кёлек «рубашка, сорочка» – кёлек-мёлек «всякие рубашки,
сорочки», кёк-кёк «голубой, синий» – кёк-мёк «разные синие, голубые (пред-
меты)» и др.;
(с – м): сары-сары «желтый» – сары-мары «разные желтые (предметы)»,
сабий-сабий «ребенок» – сабий-мабий «разные дети» и др.;
(къ – м): къызыл-къызыл «красный» – къызыл-мызыл «разные красные
(предметы)», къыланч-къыланч «извилистый» – къыланч-мыланч «разные из-
вилистые (дороги)» и др.;
(т – м): тели-тели «дурной, глупый» – тели-мели «разные глупые (люди,
поступки)», тёш-тёш «бугор, холм, пригорок» – тёш-мёш «разные бугры,
холмы, пригорки» и др.;
(ш – м): шыты-шыты «слизь», «слюна», «слякоть» – шыты-мыты «всякая
слизь, слюна, слякоть», шуёх-шуёх «друг» – шуёх-муёх «разные друзья» и др.;
(р – п): мор-мор «коричневый» – моп-мор «коричневый-прекоричневый»;
(р – ппе): кир-кир «грязный» – киппе-кир «очень грязный»;
(з – п): тюз-тюз «ровный, прямой» – тюп-тюз «ровный-ровный»;
(з – пп): тюз-тюз – тюппе-тюз «ровный-преровный»;
(ры – п): сары-сары «желтый» – сап-сары «желтый-прежелтый»;

(ра – п): къара-къара «черный» – къап-къара «черный-пречерный»;
(зыл – п): къызыл-къызыл «красный» – къып-къызыл «красный-прекрасный»;
(шил – п): жашил-жашил «зеленый» – жап-жашил «зеленый-презеленый»;
(рангы – ппа): къарангы-къарангы «тёмный» – къаппа-къарангы «тёмный-
претёмный»;
(са – ппа): сау-сау «целый», «здоровый» – саппа-сау «совершенно целый,
совершенно здоровый»;
(рти – п): керти-керти «верный, точный» – кеп-керти «совершенно верный,
точный»;
(рти – ппе): керти-керти – кеппе-керти «совершенно верный».
(рыкъ – п): жарыкъ-жарыкъ «светлый, яркий» – жап-жарыкъ «очень
светлый, яркий»;
(рыкъ – ппа): жарыкъ-жарыкъ – жаппа-жарыкъ «светлый-пресветлый».
3.2.6. Схемы морфонем карачаево-балкарского языка 1

1. (ф – ǿ): (а – ǿ), (е – ǿ), (и – ǿ), (ы – ǿ), (ю – ǿ), (у – ǿ); (л – ǿ), (н – ǿ), (р –
ǿ), (с – ǿ);
2. (ǿ – ф): (ǿ – а), (ǿ – е), (ǿ – и), (ǿ – ы), (ǿ – у); (ǿ – б), (ǿ – г), (ǿ – гъ), (ǿ –
къ), (ǿ – м), (ǿ – н), (ǿ – й), (ǿ – с), (ǿ – ш);
3. (ǿ – фф): (ǿ – иш), (ǿ – ыш), (ǿ – уш), (ǿ – юш);
4. (ф – ф): (а – е), (и – ы), (а – у), (и – у), (у – ы), (о – а), (у – ю), (у – ы),
(е – у), (о – у), (а – ю), (ы – у); (б – м), (п – б), (к – г), (къ – гъ), (гъ – г), (м – к),
(нг – г), (н – нг), (гъ – нг), (к – къ), (н – л), (н – м), (д – н), (д – т), (з – с), (р – п),
(з – п), (ч – ш), (ш – м), (ж – й), (ж – ш), (з – ж), (г – м), (с – м), (къ – м), (т – м);
5. (ф – ффф): (з – ппе), (й – ппе), (ш – ппа);
6. (фф – ф): (ры – п), (ра – п);
7. (фф – ǿ): (ыл – ǿ), (ул – ǿ), (ыр – ǿ), (уш – ǿ), (юш – ǿ), (ыш – ǿ), (иш –
ǿ), (ды – ǿ), (ди – ǿ);
8. (фф – фф): (чх – хч), (кс – ск), (хш – шх);
9. (фф – ффф): (са – ппа), (нгы – ппа), (лу – ппа), (нч – ппа), (ры – ппа);
10. (ффф): (д – т – н), (а – е – о);
11. (ффф – ф): (шил – п), (зыл – п), (рти – п), (рыкъ – п);
12. (ффф – ффф): (рти -ппе), (рыкъ – ппа);
13. (ф-ф-ф-ф): (ы – и – у – ю);
14. (фффф – ффф): (рангы – ппа), (накы – ппа);
15. (ф-ф-ф-ф-ф): (гъ – г – х – нг – н);
16. (ффффф – ффф): (тюрюк – ппе), (мушакъ – ппа), (герек – ппе).
1
Ф – фонема, ǿ – нуль фонема.
19*
3.3. Словообразование
Словообразование в карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских
языках, следует рассматривать как процесс вторичной номинации новых слов
по определенным типам и моделям, образованных путем соединения друг с
другом корневых и аффиксальных морфем, двух или более корневых морфем
друг с другом. Лексическим материалом для образования новых слов служат
как исконно карачаево-балкарские, общетюркские слова, так и частично слова
из разносистемных языков.
По аналогии с парадигмой словоизменения можно выдвинуть понятие и
словообразовательной парадигмы, понимаемой как упорядоченный набор слов,
имеющих общее, мотивированное значение.
Системными закономерностями в словообразовании карачаево-балкарского
языка являются все закономерности, которые предопределяют возможность
или невозможность образования новых слов. Основная задача изучения сло-
вообразования – определение того, что допускается системой.
Одним из наиболее спорных и наименее разработанных вопросов в кара-
чаево-балкарском языкознании продолжает оставаться вопрос о месте сло-
вообразования среди других лингвистических уровней. Традиционно слово-
образование исследователями карачаево-балкарского языка, как и многими
отечественными и зарубежными тюркологами-составителями грамматик по
различным тюркским языкам, рассматривается как составная часть раздела
«Морфология».
Во всех лингвистических исследованиях по карачаево-балкарскому языку
словообразование как отдельный раздел карачаево-балкарского языкознания,
как автономный его механизм не рассматривалось. Оно рассматривалось тра-
диционно в разделе «Морфология» в пределах изучаемых частей речи. Являясь
самостоятельным аспектом структуры языка и автономным его механизмом,
оперирующим, в отличие от других уровней, только ему свойственными еди-
ницами, словообразование тесно связано с такими разделами языкознания, как
морфология, синтаксис, лексикология, фонетика, стилистика, история языка в
связи с памятниками древнетюркской письменности.
С морфологией связывает словообразование то, что в карачаево-балкарском
языке, как и в других языках, новые слова могут образоваться с помощью сло-
вообразовательных аффиксов.
С синтаксисом объединяет словообразование то, что многие сложные слова
образовались или образуются из синтаксических конструкций – словосочетаний.
Словообразование связывает с лексикологией то, что при словообразовании
создаются новые лексические единицы, фиксируемые в словарях. С точки
зрения лексикологии слово может рассматриваться в пределах синонимии,
СЛОВООБРАЗОВАНИЕ 293
антонимии, омонимии, многозначности или проявления семантических кон-

нотативных значений.
Словообразование имеет материальную связь и с фонетикой, так как любая
производная единица, равно и как производящая основа, представляется в
виде звуков и является единством плана содержания (значения) и плана выра-
жения (фонетического слова, звуковой формы). При образовании новых слов
отмечаются многие фонетические законы, н-р: озвончение согласной фонемы
в интервокальной позиции: акъ «белый» – агъар- «белеть», чап- «бежать» –
чабыуул «набег, нападение», гаплология гласной фонемы при словосложении
некоторых словообразовательных единиц (отмечается при эллиптированном
употреблении в целях языковой экономии): къара агъач «черный лес» > къа-
рагъач «вяз» и др.
Связь словообразования со стилистикой заключается в том, что произ-
водные единицы карачаево-балкарского языка не интерпретируются с точки
зрения нейтральной лексики, они занимают активные позиции по отношению
к различным стилям, обнаруживая эмоционально-экспрессивную окраску.
Словообразование тесно связано и с историей языка. Это выражается в
том, что в результате исторического развития карачаево-балкарского языка
отдельные словообразовательные аффиксы, исторически производительные,
в современном состоянии языка становятся непродуктивными, теряя свою
активность, и превращаясь в непродуктивные и даже мертвые.
Несмотря на то что словообразование активно функционирует совместно
с различными разделами карачаево-балкарского языкознания, рассматривается
как промежуточная система между лексикой и грамматикой, его нужно вывести
за пределы морфологической и других категорий и рассматривать как само-
стоятельный языковый уровень, не придерживаясь концепций традиционных
грамматик и частных исследований, и не нужно сводить словообразовательные
процессы к грамматическим явлениям.
Словообразование как процесс номинации новых слов, пополняющих сло-
вари, отличает от других языковых уровней то, что оно имеет свойственные
только ему единицы измерения: производящую и производную основы, слово-
образовательный аффикс, словообразовательное значение. Словообразова-
тельное обобщение отличается от грамматической абстракции тем, что оно уже
и обычно связано с новым понятием или оттенками понятия: жер «земля» –
жерчи «земледелец» – жерчилик «земледелие». Главной отличительной особен-
ностью системы словообразования является то, что она выявляет определенные
ограничения в синтагматических связях корневых и аффиксальных морфем,
т. е. аффиксы присоединяются не ко всякому корню, а только выборочно и из-
бирательно. Кроме того, ограничения отмечаются и в образовании сложных
слов, т. е. не всякое сочетание полнозначных слов дает новое сложное слово.
Словообразовательные аффиксы принимают активное участие в формиро-
вании семантики производной основы, присоединяясь к производящим основам.
Среди них можно выделить аффиксы, квалифицируемые по принципу бинарной
оппозиции: -лы/-ли, -лу/-лю, -сыз/-сиз, -суз/-сюз. И значения, которые они обра-

зуют, также можно рассматривать с точки зрения бинарной оппозиции: акъыл +
лы «умный» – акъыл + сыз «глупый», кёл + лю «не падающий духом» – кёл +
сюз «малодушный», туз + лу «соленый» – туз + суз «не соленый» (перен.: так
говорят о человеке бестолковом, букв. «без соли»). С другой стороны, далеко
не каждую оппозицию слов можно считать словообразовательной оппозицией,
т.е. моделью образования новых слов.
Лексика современного карачаево-балкарского языка в настоящее время обо-
гащается за счет образования новых единиц благодаря словообразовательным
средствам самого языка. Многие слова образовались не сразу, а в прошлые
эпохи, в результате исторического развития: алма + лы «яблоневая роща»,
тап + лыкъ «удобство», женгил + лик «вспыльчивость», окъуу «учеба» и др.
Обогащение лексической системы карачаево-балкарского языка осущест-
влялось и осуществляется различными способами. Одним из наиболее про-
дуктивных способов пополнения лексики является словообразование как вто-
ричный этап номинации слов.
3.3.2. Из истории изучения вопроса
Теоретические вопросы карачаево-балкарского языкознания начали ин-

тенсивно разрабатываться лишь в 60-е годы ХХ в. и, естественно, что многие
актуальные проблемы остаются пока еще нерешенными. Одной из них является
проблема образования различных частей речи, в том числе и служебных.
Первоначальные сведения об аффиксальном словообразовании в кара-
чаево-балкарском языке даются в трудах В. Прёле, Ю. Немета, Н. А. Карау-
лова, У. Б. Алиева, В. И. Филоненко и в ряде учебников и учебных пособий по
родному языку.
В специальных очерках по карачаевскому [1909] и балкарскому [1914–1915]
языкам венгерский ученый ориенталист и миссионер В. Прёле вопросы аффик-
сального словообразования глаголов отдельно не рассматривает, однако в его
словаре на основе отмеченных примеров обнаружено 15 аффиксов: -ла, -лан,
-а, -ы, -на, -ыш, -ар, -дир, -гъа, -да, -ре, -ыкъ, -т, -л, -ын.
В специальной работе другого исследователя, также венгерского ученого-
ориенталиста и миссионера Ю. Немета, посвященной балкарскому языку [1911],
можно найти 19 глаголообразующих аффиксов: -ла, -лан, -лаш, -ы, -а, -у, -на,
-ыш, -тыр, -гъа, -ра, -укъ, -ыз, -кер, -т, -ыл, -н, -ша, -нгар.
Первый русский исследователь карачаево-балкарского языка Н. А. Караулов
отмечал, что глаголы балкарского языка делятся на коренные, односложные
и второобразующие, которые образуются от первых и от некоторых именных
корней с помощью различных аффиксов [Караулов, 1912: 16].
Определенные сведения о словообразовании глаголов можно найти и в

первой научной «Карачаево-балкарской грамматике» У. Д. Алиева [1930: 82–87].
Автор делит глаголы на основные и производные, а производные – на: 1) про-
изводные от имен (отыменные глаголы), которые образуются с помощью осо-
бого словообразующего аффикса и 2) составные. Далее он подчеркивает, что
производные глаголы образуются от имен существительных, прилагательных,
числительных, наречий и приводит восемь глаголообразующих аффиксов: -да,
-а, -хар, -ар, -ыкъ, -лаш, -лан, -сыра.
Известный тюрколог-узбековед А. К. Боровков в своих трудах затрагивал
некоторые вопросы аффиксального словообразования в карачаево-балкарском
языке и пришел к выводу о том, что невозможно разграничить словоизменение
и словообразование, т.к. при «склонении имен падежные окончания часто при-
дают новое значение склоняемым именам» [Боровков, 1934: 11–40].
В. И. Филоненко все глаголы балкарского языка делит на первообразные
и составные. Первообразными он считает те глаголы, которые встречаются в
виде немотивированных основ первичной номинации [Филоненко, 1940: 54–56].
К отыменным первообразным глаголам он относит те глаголы, которые об-
разуются не от глагольной основы, а от имени, чаще имени существительного,
реже имени прилагательного с помощью различных аффиксов. К числу таких
аффиксов автор причисляет -а, -ла, -лан, -сын, -ыкъ, -ар, а к числу «главнейших
аффиксов, которые служат для образования имен от именных же корней» –
-лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, -чы / -чи, -чу / -чю; -даш.
Составными глаголами В. И. Филоненко считает такие второобразные гла-
голы, которые образуются от первообразных глаголов с помощью залоговых
аффиксов, т. е. он, следуя сложившимся традициям, относит залогообразование
(формообразование) к словообразованию, с чем вряд ли можно согласиться с
позиции сегодняшней лингвистической науки (см. ниже).
У. Б. Алиев выделяет две группы аффиксов именного словообразования:
аффиксы, посредством которых образуются имена существительные от имен
существительных, и аффиксы, посредством которых образуются имена суще-
ствительные от глаголов, и У. Б. Алиев, так же как и В. И. Филоненко, аффиксы
-чыкъ, -ла / -ле (мн.ч.) считает словообразовательными [Алиев, 1960: 54–57; 94;
95]. С этим, конечно, нельзя согласиться.
В монографических исследованиях М. А. Хабичева [1971], И. Х. Урусбиева
[1964], Х.-М. И. Хаджилаева [1962] можно найти краткие поверхностные све-
дения о местоименном, глагольном и послеложном словообразовании.
В «Грамматике карачаево-балкарского языка» [1966] рассматриваются во-
просы образования частей речи в разделе «Морфология»: образование имени
существительного с помощью аффиксации от односложных именных корней
(баш + чы «вождь», ат + лы «всадник», баш + лыкъ «башлык», жол + даш
«соратник, товарищ») и глагольных корней (къыр + гъыч «терка», бур + уу
«сверло», кий + им «одежда», жар + ма «сечка», сокъ + макъ «сугроб», ур +
уш «война»). Уделяется определенное внимание и словосложению: бел + бау

«ремень», къонакъ + бай «хозяин дома». Можно найти некоторые сведения и
о парных словах: кюч – къарыу «сила-мощь», къатын-къыз «девушки-жен-
щины» и др.
Имена прилагательные, согласно этой «Грамматике», образуются двумя
способами: 1) путем аффиксации: а) от имен существительных: акъыл + лы
«умный», керек + ли «необходимый», акъыл + сыз «глупый», ингир + ги «ве-
черний», тил + чи «болтливый»; б) от глаголов: ач + ыкъ «открытый», эрин +
чек «ленивый», акъ + сакъ «хромой»; 2) посредством словосложения: топу-
ракъбаш «глиняный», желбаш «легкомысленный» (сущ. + сущ.); кёккёз «голу-
боглазый», кёкбаш «сероголовый», т.е. «глупый» (прил. + прил.); тёртмюйюз
«четырёхрогий», экибаш «двуголовый» (числ. + сущ.).
Образование глаголов рассматривается двумя способами: 1) аффиксацией:
дау + ла- «требовать» (от сущ.), акъ + ла- «белить» (от прил.); приводится всего
14 аффиксов отыменного глаголообразования; залогообразование полностью
исследуется как словообразование; нет однозначно дифференцированного
подхода; 2) словосложением: къулакъ сал «будь повнимательней», къол сал-
«подпишись», бара бар «иди туда», кёре-кёре бар «иди, рассматривая».
Уделяется внимание и образованию наречий путем аффиксации и слово
сложения [19].
В «Грамматике» [1976] словообразование как самостоятельный языковой
уровень не рассматривается, оно исследуется в пределах основных частей речи
в разделе «Морфология». Традиционно, как и в предыдущих грамматиках, при-
водятся два основных способа словообразования: аффиксация и словосложение.
Третий, и не менее продуктивный способ словообразования, – лексикализация –
вообще не исследуется. В «Грамматике» приводятся полностью все аффиксы
словообразования – как продуктивные, так и непродуктивные, продуктивные
и непродуктивные типы и модели словообразования.
Залоговые аффиксы рассматриваются как словообразовательные, а за-
логообразование квалифицируется как глаголообразование, что не соответ-
ствует действительности. Приводятся основные типы и модели образования
сложных слов. Отдельные, поверхностные сведения можно найти относительно
функционирования парных имен существительных типа аш-суу «еда, пища»
(синонимы), къарт-жаш «стар и млад» (антонимы), эркек-тиши «люди» (ан-
тонимы), образования наречий путем повторения и удвоения слов типа кезиу-
кезиу «поочередно», къош-къош «группами», бир-бир «по-одному», эки-эки «по
двое». Однако образование имен прилагательных не рассматривается вообще.
Калькирование как способ словообразования различных частей речи также не
нашло отражения, хотя, с другой стороны, приводятся отдельные примеры об
образовании имен прилагательных путем заимствования или калькирования.
В исследованиях по карачаево-балкарскому языку имеются специальные
труды, посвященные вопросам словообразования. Здесь в первую очередь
следует отметить работу А. Ю. Бозиева [1965], в которой рассматривается

образование имен существительных, прилагательных и наречий двумя спосо-
бами: аффиксацией и словосложением. Автор рассматривает продуктивные и
непродуктивные аффиксы, типы и модели, производящие основы, выраженные
различными частями речи, аналитическое словообразование и определяет гра-
ницы между сложным словом и словосочетанием, исследует семантический
способ словообразования в сложных словах типа итбурун «шиповник», акъ
къоян «белка», в которых компонентные значения не сохраняются, а также и
роль заимствований в словообразовательных процессах.
М. А. Хабичев исследует продуктивные, малопродуктивные и непродук-
тивные пути именного словообразования и выделяет пять способов словообра-
зования: лексический, лексико-семантический (омонимизация), лексико-мор-
фолого-синтаксический, морфологический и синтаксический [Хабичев, 1971].
Исследование С. А. Гочияевой посвящено изучению проблемы наречия
как части речи, формированию этой части речи как самостоятельной в про-
тивовес тем точкам зрений, согласно которым наречие рассматривалось как
промежуточная категория между знаменательными и служебными частями
речи [Гочияева, 1973]. Автор выделяет четыре способа словообразования на-
речий: морфологический (аффиксация), морфолого-синтаксический (переход
пространственных падежных форм в лексические единицы), синтаксический
(словосложение) и лексический.
Исследователь М. М. Текуев изучал образование сложных глаголов, которые
разделил на две группы:
I. Сложные глаголы, составленные из именных основ и вспомогательного
глагола (эт, бол, сал, тур и др.): адам бол- «будь человеком», ахшы тур- «живи
хорошо» и др.
II. Сложные глагольные конструкции, в состав которых входят деепричастия
и вспомогательные глаголы: жаза эди «он писал», жазып эди «он писал в тот
момент» и др. Здесь отмечаются образования перфектного времени -э, когда
недостаточный глагол выражает длительность прошлого результата, когда она
может продолжаться и в настоящем времени [Текуев, 1979].
С нашей точки зрения, глагольные конструкции типа эрге бар- «выйти
замуж», къолгъа ал- «взяться за дело», къабыл эт- «одобрить», бош эт- «освобо-
дить» и др. нужно рассматривать не только как составные (сложные) сказуемые,
но и как самостоятельные эллиптированные, односоставные предложения.
Представляется ошибочной бытующая в исследованиях синтаксистов-тюр-
кологов точка зрения, согласно которой эти конструкции рассматриваются не
как предложения, а всего лишь как словосочетания. Эти сочетания с точки
зрения семантической оформленности выражают определенное действие, его
завершенность, чего не скажешь о словосочетаниях.
Некоторые отдельные сведения о внутриглагольном словообразовании
можно найти в кандидатской диссертации А. И. Геляевой, где исследуются
залоги карачаево-балкарского языка [Геляева, 1982]. Если во всех предшеству-

ющих исследованиях залогообразование рассматривалось как словообразование,
то в этой работе проводится дифференциация залога между формообразованием
и словообразованием.
В своей кандидатской диссертации, посвященной морфологическому спо-
собу образования глаголов, Б. А. Мусуков [1985] исследует 29 аффиксов глаголо-
образования в карачаево-балкарском языке, из которых 16 являются аффиксами
отыменного глаголообразования, в том числе 4 продуктивных и 12 непродук-
тивных; 13 – аффиксами внутриглагольного словообразования, из которых
5 – чисто залоговые аффиксы, которые в одних случаях выявляют залоговое
значение, в других – словообразовательное, все продуктивные; остальные 8 аф-
фиксов – непродуктивные. Проблема внутриглагольного словообразования за-
трагивается и в этой работе, которая заключается в том, что залоговые аффиксы
имеют двойственную природу: формообразующую и словообразовательную.
Вопросам словообразования посвящены отдельные диссертационные ис-
следования последних лет. В диссертации А. М. Мизиева [1999] исследуются
вопросы лексикализации грамматических форм глагола.
В работе Ф. К. Аппаевой [2002] рассматриваются вопросы образования
омонимов на базе конверсии и вследствие распада полисемии.
Е. М. Хачирова исследовала переход глаголов и прилагательных в существи-
тельные семантико-морфологическим и семантико-морфолого-синтаксическим
способами [Хачирова, 2003].
Свою кандидатскую диссертацию Л. Х. Киштикова посвятила вопросам
образования наречий путем лексикализации форм пространственных падежей
слов и конверсии [Киштикова, 2004], З. Х. Трамова – вопросам образования
существительных и наречий по конверсии [Трамова, 2006].
В 2006 г. вышло монографическое исследование Ж. М. Гузеева, посвященное
вопросам морфемики, морфонологии, словообразования, где подробно рассма-
тривается образование всех частей речи, причем служебных и эмоционально-
экспрессивных впервые [Гузеев, 2006].
3.3.3. Лексико-семантические компоненты

словообразовательного процесса
Главными единицами словообразовательного процесса в карачаево-балкар-

ском языке являются производящая основа, производная основа, словообразо-
вательные аффиксы и словообразовательное значение.
Корень (основа) формально повторяется в мотивирующем и мотивированном
словах, за счет чего создаются материальные условия для осуществления семан-
тической корреляции между этими словами иш «работа» – ишле- «работать»,
аркъа «спина» – аркъала- «таскать на спине» и др. (афф. -ла-/-ле-).
Одна и та же производящая основа (напр., баш, иш и др.), повторяющаяся в

различных однокоренных производных единицах и создающая тем самым слово-
образовательную цепочку или парадигму, она же и корневая морфема, участвует
в образовании определенного количества новых слов в зависимости от синтаг-
матической сочетаемости с аффиксальными морфемами. Семантика первичной
основы трансформируется в дериват полностью или частично, или передается в
лексикализованном значении, что является универсальной или поливалентной
особенностью производящих основ как базовых терминов. Следует отметить,
что значение слова с производной основой определяется посредством ссылки на
значение первичной, мотивирующей основы, т.е. значение производной основы
в процессе деривационных связей или отношений выводится из значения про-
изводящей основы. В структурном отношении производная основа состоит из
производящей основы и словообразовательного аффикса или аффиксов, а также
из двух или трех самостоятельных основ. Основным отличительным признаком
семантики производного слова является отсылочный характер его собствен-
ного значения. Кроме того, другим отличительным признаком производного
слова является двойная референция его смысловой структуры: референция к
окружающей действительности (т. е. индивидуальное лексическое значение
производных основ) и референция к миру слов (т. е. значение производного
слова выводится из значения другого, мотивирующего однокорневого слова).
Производные основы являются мотивированными обозначениями предметов
действительности, т. е. эта мотивированность отмечается между значащими
звуковыми комплексами, которые повторяются как в производящей основе, так
и морфологическом деривате: иш-ле- «работать» – иш «работа»; баш-ла- «на-
чинать» – баш «начало» и др.
В результате морфологического членения можно установить производящую
основу и словообразовательный формант. Но с другой стороны, встречаются
непроизводные основы, условно отмечающиеся по аналогии с другими слово-
образовательными типами в составе производных основ и не имеющие лекси-
ческого значения. Эти промежуточные основы представляют собой звуковой
комплекс, не обладающий каким-нибудь значением, а являются механическим
комплексом звукосочетаний: тюбе- «встречать», жара- «быть пригодным»,
кюре- «выгребать», мара- «караулить, следить». В этих основах формально
можно выделить типовой аффикс -а / -е. Однако остающиеся после такого чле-
нения основы не имеют самостоятельного значения. Таким образом, речь идет
о связанных основах, которые являются непроизводными, их нельзя расчленить
на составные части, они являются недетерминированными в отношении сег-
ментации, но сами могут выполнять функцию производящей основы.
Если членимое слово является немотивированным в силу отсутствия в его
составе мотивирующей номинации, то в его значении можно выделить чисто
условно два компонента: 1) значение, которое обозначается аффиксом, например,
это глаголы, выражающие название процесса, состояния, процесса-результата

и т. д.; 2) вся остальная часть лексического значения условно приписывается
части, оставшейся после вычленения аффикса. Такое приписывание семантиче-
ского остатка считается окказиональным, так как в свободном виде последняя
часть с приписываемым значением не встречается в других словах.
Словообразовательный аффикс в немотивированном слове выделяется
по аналогии в результате того, что имеются другие слова, в которых оно чле-
нится на составные части, а мотивирующая часть имеет лексическое значение.
И. С. Улуханов отмечает, что аффикс «узнается» носителями языка даже в том
случае, когда неясно значение слова в целом или же значение аффикса может
быть установлено и независимо от значения мотивирующей основы [Улуханов,
1977: 102].
Материал карачаево-балкарского языка показывает, что определение зна-
чения аффикса как такового вне слова, «самого по себе», отмеченное И. С. Улу-
хановым, не находит применения, кроме того, аффикс невозможно узнать вне
связи с мотивирующей основой. В этом отношении сложно согласиться с по-
ложением Г. О. Винокура о том, что «аффикс может иметь какой-нибудь смысл
только тогда, когда он применен к какой-нибудь основе, а не существует сам по
себе» [Винокур, 1959: 426]. Кроме того, нельзя согласиться с формулировкой
И. С. Улуханова о том, что «аффиксы (как и другие значимые единицы языка)
имеют значение вне контекста – в системе…» [Улуханов, 1977: 102].
С точки зрения синтагматики производные слова, имеющие мотивиро-
ванную номинацию, можно рассматривать как двучленную структуру, части
которой соотносятся между собой, как определяемое и определяющее. Сюда
относятся: 1) слова, представляющие собой цельнооформленную синтаксиче-
скую номинацию, т. е. слова, образованные с помощью аффиксации; 2) слова,
представляющие собой раздельнооформленную аналитическую номинацию
(т. е. это деривационные сочетания, выявляющие деривационные значения). Во
втором случае раздельнооформленные слова, имеющие компонентные значения
в пределах синтаксической деривации, могут выступать как цельнооформленные
и иметь обозначение единого понятия в результате семантических преобразо-
ваний.
Синтагматическая связь в словообразовании глаголов карачаево-балкарского
языка – это связь по горизонтали словообразовательных аффиксов с мотиви-
рующими производящими основами в составе мотивированных производных
основ, например, баш «голова», «начало» – башла- «начинать», иш «работа» –
ишле- «работать», сакъ «бдительный; зоркий» – сакъла- «охранять, беречь» и др.
В производных глаголах бау + ла- «связывать», «завязывать», жыр + ла-
«петь», жюк + ле- «грузить» корневые неделимые морфемы бау «веревка»,
жыр «песня», жюк «груз» являются определяемыми членами, а служебная
морфема -ла/-ле – определяющей.
Синтагматическая связь определяется внутри двучленной структуры сти-

листическими, словообразовательными (аффиксальными) и формальными
закономерностями. Ю. С. Степанов отмечает, что «первичный формальный
аппарат предикации состоит в элементарной синтаксической связи, заклю-
чающейся в том, что два знака номинации непосредственно следуют в речи
один после другого, так что их контактное расположение символизирует факт
их связи. Простейшим примером является здесь сочетание двух имен – суще-
ствительного и существительного, существительного и прилагательного»
[Степанов, 1975: 250]; ср.: карач.-балк. аш-суу «еда», тау-тюз «горы-степи»,
акъбаш «белоголовый», сарыбаш «желтоголовый» и др.
При изучении корневых и аффиксальных морфем необходимо установить
границы их возможных и невозможных сочетаний. Возможности определяются
системой словообразования, степень их реализации – нормой.
При исследовании семантических закономерностей сочетаемости продук-
тивных и непродуктивных глаголообразующих аффиксов с мотивирующими
основами следует обратить внимание на то, что особенностью семантических
ограничений как словообразовательных, так и словоизменительных морфем
является сочетаемость этих морфем с теми корневыми морфемами, которые
проявляют общий семантический признак.
Мотивированные слова сохраняют в своей семантической структуре свой-
ства мотивирующей основы. Ф. де Соссюр указывал на то, что «можно клас-
сифицировать все слова в зависимости от их способности производить новые
слова» [Соссюр, 1933: 155].
В словообразовании глаголов карачаево-балкарского языка отмечается
лексическая и синтаксическая сочетаемость слов.
Каждое слово, помимо номинативного значения, имеет и переносные зна-
чения в результате семантических преобразований – это и развитие полисемии,
это и тенденция к устранению омонимов, это и размежевание синонимов.
Каждое новое слово, аттестованное словарем, приспосабливается к сложив-
шейся системе, начинает свое собственное семантическое развитие, приобретая
переносные значения.
По своей лексической и синтаксической сочетаемости слова производные
отличаются от производящих основ тем, что семантика производного слова
зависит от того, как производящее слово участвует в мотивирующем суждении.
При синтаксической деривации в производном слове отражаются как
прямые, так и переносные значения мотивировавшего его слова или же семан-
тика одного из компонентов: ауузачыкъ или ачыгъаууз букв. «рот открытый»
или «открытый рот», перен. «ротозей, разиня», «ленивый», «бестолковый»,
бошбел букв. «слабо натянутый пояс» («не тугой»), перен. «ленивый, лентяй,
бездельник», акъкъол букв. «белая рука», перен. «лентяй, тунеядец, белоручка»
и др.
При лексикализации производного слова в его смысловой структуре по-

являются скрытые, имплицитно выраженные, никак не отражающиеся в его
морфологической структуре значения. При этом появляются не только новые
значения, но и сохраняются значения мотивирующего суждения в мотивиро-
ванной дефиниции. В этом отношении отсылочная и формантная части про-
изводного слова выполняют различные функции: отсылочная обуславливает
сохранение старого значения, а формантная – приращение нового значения.
Необходимость лексикализации первоначального значения продиктована
неполнотой, свернутостью отсылочной части производной основы: ограни-
ченная в пределах одной основы при аффиксации и конверсии или же в пределах
двух-, реже трехсложных основ при словосложении отсылочная часть не в
состоянии эксплицитно ретранслировать значения мотивирующей основы.
Благодаря формантной или формирующей части, выполняющей опреде-
ленную формальную операцию, источник деривации обретает новые значения.
Понятие формантной части носит статическую, а не динамическую направлен-
ность, т.е. является результатом членения производной основы.
В составе предложения, помимо лексического и грамматического значений,
слово обнаруживает и препозитивное значение, т.е. ситуативное, выступая в
качестве актанта (субъекта) или сирконстанта (объекта) действия.
В морфологической структуре деривата при семантической компрессии
кумулируются разнородные значения источника деривации при наличии опре-
деленного количества ассоциаций.
Под синтаксической сочетаемостью слов в словообразовании подразуме-
вается способность слова, как представителя своего класса, вступать в те или
иные связи, или занимать определенную позицию внутри текста.
С точки зрения лексической синтагматики при синтаксической деривации
слово в соединениях с другими словами проявляет избирательную валентность,
т.е. соединяет свое значение выборочно, а не со всеми подряд. В определенной
степени лексическая сочетаемость слов основывается на синтаксической и
предопределяется ею.
С точки зрения морфемики составляющими частями производного слова
являются, как уже отмечалось: 1) корневая морфема, выступающая в плане вы-
ражения и в плане содержания как определяемый компонент; 2) аффиксальная
морфема как определяющий компонент.
Соотношение между корневой морфемой и аффиксальной и их синтагма-
тическую сочетаемость можно назвать «внутренней» синтагмой, так как оба
ее члена заключаются в одном слове.
Составляющими частями сложного производного слова являются две
корневые морфемы, из которых одна определяет другую: узунетек (общее
значение данной «внутренней» синтагмы- «длиннополый»). Таким образом,
для мотивированных слов одной словообразовательной категории можно вы-
явить образец (формулу) толкования, в котором переменной величиной будет

мотивирующее слово, а постоянной – формантная часть: тамгъа «пятно»;
«печать», «клеймо», «тавро» – там- «пачкать», «капать»; тамыз- «зажечь»
(дрова); «капать» – там- «капать» и др.
Процесс словообразования в карачаево-балкарском языке представляет
собой в определенном смысле комбинаторику или «складывание» морфем:
1) корневой и аффиксальной: баш + чы «главный», «первый», бир + инчи
«первый», «передовой»; ал + чы «передовой», «первый». В дальнейшем к
производным основам могут добавляться и другие аффиксы: баш + чы + лыкъ
«руководство», бир + инчи + лик «первенство», ал + чы + лыкъ «первенство»,
«первое место» и др. Во всех отмеченных основах сохраняются семантические
признаки источника деривации, аффиксы имеют связанное значение, реализу-
емое в единстве со значением мотивирующей основы.
Словообразовательная структура отражает формальную сложность произ-
водного слова, а словообразовательное значение – его семантическую слож-
ность. Поэтому А. Д. Зверев считает нецелесообразным отождествлять так
называемый «семантический остаток» (разница в семантике производного и
производящего) со словообразовательным значением [Зверев, 1978: 76].
У некоторых инвариантных аффиксальных морфем может наблюдаться
совмещение компонентов их контекстной семантики. Это можно отметить у
тех производных аффиксальных глаголов, которые мотивированы именными
основами, обозначающими орудие, средство, предмет, материал, с помощью
которых осуществляется действие: 1) орудие: киритле- «закрывать», «запирать
на замок», т. е. действовать с помощью замка; балтала- «рубить топором»,
«ударить топором», т. е. действовать с помощью топора, аркъанла- «привязать,
завязать веревкой», т. е. действовать с помощью веревки и др., 2) средство: уула-
«отравлять», т. е. действовать с помощью яда; тишле- «кусать, откусывать»,
т. е. действовать с помощью зубов; къучакъла- «обнимать, брать в объятия»,
т. е. действовать руками, пальцами, 3) предмет, вещество: тузла- «солить,
опускать в рассол», мыстыла- «кислить, класть приправу во что» и др., а
в словах чёпле- «клевать», чибинле- «рассердиться», «выйти из себя», «оби-
жаться»; темирчиле- «угрожать» и др., семантика производящей основы чёп
«соломинка» , чибин «муха», темирчи «кузнец» не сохраняется, что является
результатом семантического сдвига, 4) объект действия: аркъала- «таскать на
спине», «вынести на спине», т. е. действовать с помощью спины; ууучла- «хва-
тать, схватывать руками», т. е. действовать с помощи горсти (уууч) и др. Отсюда
видно, что совмещение компонентов контекстного значения аффиксальной
морфемы здесь определяется значением мотивирующей значения именной
основы. Значения рассмотренных выше производных основ мотивируются
названиями таких орудий, средств, предметов, объектов действия, функции
которых заключаются в воздействии на объект.
Благодаря наличию собственного значения производное слово можно счи-

тать отдельным наименованием, как самостоятельный знак, имеющий в плане
выражения фонетическую оболочку и в плане содержания новую семантику.
Производные слова нужно фиксировать в словаре и дать им лексикографиче-
ское (интерпретационное) истолкование: жанлы «живое существо», жанлы
«хищник, хищный зверь».
Отсюда видно, что основным, дифференциальным признаком производного
слова является расчлененность его смысловой структуры, т.е. значение произ-
водящей основы интегрируется со значением словообразовательного аффикса.
В основе генеративной семантики лежит то, что семантическая структура про-
изводных наименований и семантическая структура простых наименований с
содержательной точки зрения обладают общими семантическими признаками.
Типичная для производных основ бинарная морфологическая структура
соответствует его семантической сложности, выражающейся в противопо-
ставленности отсылочной и формантной частей.
Словообразовательная мотивация – это отношение между производящей
основой и производной, обладающими следующими интегральными (объ-
единяющими) признаками: 1) обе основы имеют один и тот же корень: белги
«отметка» – белгиле- «отмечать», «выделять», алгъыш «пожелание» – алгъышла-
«поздравлять», «пожелать»; 2) значение одного из слов полностью входит
в значение другого: иш «работа» – ишле- «работать»; о[йу]н «игра» – ойна-
«играть» и др.
Отношения мотивации устанавливаются между членами одного и того же
словообразовательного гнезда – совокупности слов с тождественным корнем,
т.е. отношения между однокоренными словами в пределах мотивации имеют
как общие с другим словом, так и различные компоненты значения («пересе-
чение значений»).
Основными единицами комбинаторики, выделяющимися в морфологиче-
ской структуре деривата, являются основа и аффикс.
Если морфологическое, синтаксическое и лексическое словообразование
являются универбализацией мотивирующей основы, то словообразовательный
аффикс при этом участвует в установлении типа категориальных отношений
между компонентами деривата, не являясь носителем словообразовательного
значения в буквальном смысле слова, является своеобразным семантическим
множителем.
Выявляя структурированный характер, словообразовательный аффикс в
разном окружении, т.е. в сочетании с основами разных типов, может обнару-
живать из иерархически организованных семантических признаков то один,
то другой. Вопрос о содержательности и бессодержательности деривационных
аффиксов решается в зависимости от связи между категориальными значениями,
например, отношения предмета к предмету могут принимать то более, то менее

абстрактный характер.
Словообразовательный аффикс – это неделимая служебная морфема, зна-
чимая часть слова, служащая для создания новых слов: баула- «связывать» от
бау «веревка» + афф. -ла; или видоизменяющего лексическое значение корня
(основы): чибинле- «разозлиться» от слова чибин «муха» + афф. -ле и др. Слово
образовательные аффиксы отличаются от словоизменительных – синтаксических
морфем – тем, что участвуют в образовании новой семантики, других частей
речи, придают основному лексическому значению коннотативные оттенки.
Отличительной особенностью словообразовательного аффикса является то,
что его функционально типовые особенности раскрываются только в составе
производной основы, самостоятельно он не функционирует.
Словообразовательный аффикс является наименьшим в формальном и
семантическом отношениях словообразовательным средством. В структурном
отношении мотивированное слово отличается от мотивирующего наличием
формантной части. Аффиксация является наиболее употребительным способом
словообразования в карачаево-балкарском языке, с помощью которого обра-
зуются новые слова, как от знаменательных частей речи, так и от служебных.
Наибольшую продуктивность аффиксация проявляет в образовании имен суще-
ствительных и прилагательных. Аффиксы присоединяются как к непроизводным
первичным основам, так и к производным. Чаще всего словообразовательный
аффикс, присоединяясь к мотивирующей основе, именные части переводит
в глагольные: 1) иш «работа» (сущ.) + -ле-«работать»; 2) ариу «красивый»
(прил.) + -ла «оправдать кого», «чистить что»; 3) жюз «сто» (числит.) + -ле-
«увеличить»; 4) эртте «давно, раньше; рано» (нар.) + -ле «встать спозаранку»,
«выходить пораньше» и наоборот, глагольные основы – в именные: кес + гич
«резец», жыр + ыкъ «рассеченный» и др. В некоторых именах действия от-
мечаются и лексикализованные значения как результат семантического сдвига
в их языковом употреблении: 1) бур + уу «сверление»; 2) бур + уу «сверло»;
3) бур + уу «забор», «ограда».
От одной и той же основы с помощью аффиксов могут образоваться слова
разных частей речи, н-р: эки «два» – экиле- «делать что-либо вдвое, в два раза
больше положенного» (гл.), экили «сомнительный, неуверенный» (прил.). бир –
бирлик «единство; союз» (сущ.) – бирлеш- «объединяться, сплачиваться» (гл.);
бирге «вместе» (нар.); бирде «иногда, когда-нибудь» (нар.); бирден «вместе,
разом, одновременно, оптом» (нар.); биреу «кто-то, некто», «чужой, посто-
ронний» (мест.) и др. Каждая часть речи имеет свои словообразовательные
аффиксы: имена существительные: -чы/-чи, -чу/-чю, -лыкъ/-лик, -лукъ/-люк;
-ма/-ме; -ым/-им, -ум/-юм; глаголы: -ла/-ле; -лаш/-леш; -лан/-лен; -да/-де; -ай/-ей;
имена прилагательные: -гъы/-ги; -нгу/-нгю; -нгы/-нги; -лы/-ли; -сыз/-сиз; наречия:
-гъа/-ге; -нга/-нге, -ха; -да/-де; -дан/-ден и др.
20 Заказ № 261
В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, встречаются

полифункциональные аффиксы или омоаффиксы, т. е. аффиксы, участвующие
в образовании различных частей речи. В данном случае речь идет о грамма-
тическом синкретизме, когда одни и те же по внешней форме аффиксальные
морфемы выполняют различные функции: 1) участвуют в образовании имен
существительных: чегем + ли «чегемец», малкъар + лы «балкарец», бызынгы +
лы «безенгиевец»; 2) участвуют в образовании имен прилагательных: адеп +
ли «воспитанный», жарашыу + лу «дружелюбный», келбет + ли «приятной
внешности»; 3) участвуют в образовании имен существительных и прилага-
тельных: къоркъ + акъ «трус», «трусливый»; жырт + ыкъ «дыра», «дырявый,
изорванный»; 4) участвуют в образовании глаголов: тар + ыкъ- «жаловаться,
обижаться», кеч + ик- «опоздать».
Синкретизм нередко наблюдается в таких основах, которые могут выступать
одновременно как имена существительные и как имена прилагательные. Такую
избирательность значений проявляют не все атрибутивно-именные вторичные
основы, а только некоторые: коркъакъ – это не только «трусливый», но и «труc»,
жигит «смелый, храбрый» и «смельчак, храбрец», тар «узкий» и «ущелье»
и др. (см. ниже). В слове чырмауукъ первоначальное, атрибутивное значение
«вьющийся» утратилось, а сохранилось только значение «вьюнок», «лиана».
Можно отметить еще несколько случаев, когда в результате аффиксации, т. е.
образования новых основ от глаголов, первоначальное атрибутивное значение
не сохраняется, а сохраняется только субстантивно-денотативное значение:
тамызыкъ «растопка (сухая лучина, щепки и т. п.), эмизик «соска».
Некоторые аффиксы в карачаево-балкарском языке выполняют двойную
функцию: употребляются как словообразовательные (бау + ла- «связывать»,
кесек + ле- «делить, членить») и как словоизменительные (бау + ла «веревки,
шнурки», кесек + ле «части, доли»).
Помимо словообразовательных и словоизменительных аффиксов, отмеча-
ются еще аффиксы, имеющие стилевые особенности, т. е. они не видоизменяют
ни лексического значения слова, ни его грамматической формы, видоизменяют
только его стилевые позиции. К их числу относятся аффиксы уменьшительно-ла-
скательные: -чыкъ/-чик, -чукъ/-чюк: ариу-ариучукъ «красивый – красивенький»,
-ка: ана – анака «мать – мамочка», ариу – ариука «красивый – красивенькая»;
уменьшительные: стол – столчукъ «стол – столик»; выражающие недовольство:
уллу – уллука «большой – дылда», ёре – ёрека «высокий, длинный – долговязый»,
сары – сарыка «желтый – рыжеватый» и др.
Поскольку лексика карачаево-балкарского языка постоянно пополняется
за счет заимствований из разносистемных языков, эти лексемы, выступая как
самостоятельные производящие основы, как корневые морфемы обнаруживают
сочетаемость со словообразовательными аффиксами и участвуют в образовании
новых слов: танк-чы «танкист», аперим-лик «слава, почетная известность»,

абстракция-лы «абстрактный» и др.
Исходя из особенностей морфологической структуры тюркских языков, как
агглютинативных, словообразовательные морфемы, участвующие в образовании
производных слов путем механического присоединения их к неизменяемым
(лишенным внутренней флексии) основам или корням, выявляют синтагмати-
ческую связь как между собой, сохраняя иерархическую последовательность,
так и с мотивирующей номинацией.
Существуют общие семантические свойства мотивирующих основ, по-
зволяющие им сочетаться с внутрикатегориальными морфемами, так как не
переводят семантику производящих основ без изменения в производную основу.
Другими словами, здесь нет перевода одной части речи в другую.
Важную роль в образовании номинативных единиц карачаево-балкарского
языка играет синтагматическая связь между производящей основой и слово-
образовательными единицами и, исходя из этого, установление всего круга
словообразовательных средств. Производные основы, образованные с помощью
аффиксации, состоят из мотивирующей номинации и формантной части, ко-
торая по отношению к основному компоненту, является подчиняемой частью,
например, в глаголе келтир- «принести» выделяется -тир.
Под словообразовательной системой карачаево-балкарского языка подразу
мевается совокупность словообразовательных типов языка в их взаимосвязи,
а также совокупность словообразовательных гнезд.
Система аффиксального глаголообразования карачаево-балкарского языка,
наряду с общетюркской, кыпчакской, западно-кыпчакской, имеет только ей
присущие словообразовательные типы.
Словообразовательный тип – это формально семантическая схема постро-
ения слов, которая абстрагируется от конкретных лексических наименований,
характеризующихся единством:
а) аффикса, позволяющего отличать производные основы от производящих;
б) лексико-грамматической структуры производящей основы [РГ, 1980: 135].
Каждый словообразовательный тип может иметь разное количество слово-
образовательных моделей. К примеру, словообразовательный тип любая произ-
водящая основа + аффикс -ла/-ле имеет 5 моделей: а) имя существительное +
аффикс -ла/-ле: иш + ле- «работать», б) имя прилагательное + аффикс -ла/-ле:
ариу + ла- «украшать», в) имя числительное + аффикс -ла/-ле: бир + ле- «раз-
делять», г) междометие + аффикс -ла/-ле: ох + ла- «вздыхать», д) наречие +
аффикс -ла/-ле: эртте + ле- «поторопиться, выходить пораньше»; словообра-
зовательный тип любая производящая основа + аффикс -а/-е имеет 2 модели:
а) имя существительное + аффикс -а/-е: сан + а- «считать»; б) имя прилага-
тельное + аффикс -а/-е: тар + а- «причесывать, чесать кого-что».
20*
Некоторые словообразовательные типы характеризуются всего лишь одной

моделью: словообразовательные типы производящая основа + аффикс -са/-се,
производящая основа + аффикс -дыр/-дюр, производящая основа + аффикс
-ыш/-иш образованы только по одной модели. Кроме того, каждая словообра-
зовательная модель характеризуется наличием разного количества значений
(функций): словообразовательная модель имя существительное + аффикс
-ла/-ле имеет 8 значений, словообразовательная модель имя существительное
+ аффикс -ыкъ/-ик – 2 значения, словообразовательная модель глагол + аффикс
-ша/-ше – одно значение.
Все словообразовательные типы и их составляющие модели отличаются
друг от друга степенью регулярности и продуктивности.
Продуктивностью типа считается его способность образовать новые слова
по определенным моделям и, следовательно, лексический состав языка по-
стоянно пополняется, находясь в динамическом развитии. Замкнутые типы,
по которым не образуются новые слова в языке, считаются непродуктивными.
Одним из основных определяющих дифференциальных признаков словоо-
бразовательного типа является словообразовательная регулярность – повторяе-
мость формальных и семантических отношений производных основ. Например,
слово ариу «красивый» так относится к ариула- «чистить», «оправдывать»,
как акъ «белый» к акъла- «белить», «оправдать», как терен «глубокий» к те-
ренле- «углублять». Одним из дифференциальных признаков регулярности
словообразовательного типа является наличие у всех слов, входящих в него,
тождественного словообразовательного значения.
Словообразовательное значение – это то общее типовое значение, которое
отличает все мотивированные слова того или иного типа от их мотивирующих
частей. Так, транспозиционные глаголы ишле- «работать», ёрле- «подниматься»,
тышла- «облицевать» и др. принадлежат к одному и тому же словообразова-
тельному типу, так как они: а) мотивируются именными основами: иш «ра-
бота», ёр «подъем», тыш «обложка»; б) имеют общий формант -ла/-ле со слово
образовательным значением многократности действия. С другой стороны, в
словообразовательном значении может выражаться и одноактность действия.
Словообразовательные типы карачаево-балкарского языка в зависимости
от отношений между лексическими значениями мотивированного и мотиви-
рующего слов подразделяются на две группы:
1) типы, у которых эти отношения в подавляющем большинстве слов тож-
дественны: слово бурху «крошка» так относится по значению к слову бурхула-
«крошить», как слово жан «сторона» к слову жанла- «приближаться, подходить
близко к кому-чему»; бит- «завершиться» так относится к битдир- «завершить»,
как жет- «догонять» к жетдир- «ударить», «отомстить»;
2) типы, у которых эти отношения принципиально не совпадают в резуль-
тате того, что в значениях производного отмечаются лексико-семантические
сдвиги: чибинле- «рассердиться» от чибин «муха», чёпле- «клевать» от чёп

«соломинка», темирчиле- «угрожать» от темирчи «кузнец».
«Словообразовательное значение типа выводится из тех тождественных
или сводимых к более общему значению компонентов лексического значения
мотивированных слов, которые не входят в значение мотивирующего слова»
[РГ, 1980: 136].
У словообразовательных типов, входящих в первую группу, значения компо-
нентов в целом тождественны общему значению типа. У словообразовательных
типов второй группы значения компонентов сводятся к более общему значению,
которое можно охарактеризовать как словообразовательное значение типа.
Словообразовательное значение, выступающее в одних типах общим, в других
типах может иметь частную интерпретацию. Частые словообразовательные
значения могут иметь основную реализацию в составе общего значения.
Словообразовательный формант участвует в образовании словообразо-
вательного значения, обобщая семантические соотношения мотивирующего
и мотивированного слов.
Инвариантное значение инвариантных аффиксов определяется только в
контексте, в окружении других единиц. Контекстом аффиксов являются как
аффиксы того же слова («внутренний контекст»), например, иш + ле- «рабо-
тать», туз + ла- «солить» и др., так и слова, синтаксически связанные с тем
словом, в котором выступает анализируемый аффикс («внешний контекст»),
например, иги ишле «работай хорошо»; чабакъны тузла- «посолить рыбу».
Контекстное значение морфемы – это «то значение, которое «приходится на
ее долю» в том или ином внутреннем или внешнем контексте» [Улуханов, 1977:
91]. Контекстное значение инвариантного аффикса в подавляющем большинстве
случаев формируется благодаря значению мотивирующей основы («внутренним
контекстом») [Там же: 92].
Наличие того или иного значения у глагола, мотивированного названием
соматических частей человека или животных, можно объяснить значением
мотивирующего слова, т.е. производная основа обнаруживает значение благо-
даря семантическому переходу «соматическая часть – глагольное действие»,
говоря иначе, совершает действия с помощью соматических частей: аркъа
«спина» – аркъа + ла- «таскать на спине», тиш «зуб» – тишле- «кусать зу-
бами, хватать зубами», баш «голова», «начало» – башла- «начинать»; тыр-
накъ «ноготь» – тырнакъла- «цепляться ногтем», перен. «совершать действия
путем невероятных усилий». Детерминированность значения мотивированного
слова значением мотивирующей основы свойственна далеко не всем словам
с инвариантным аффиксом -ла/-ле, другими словами, не от всех названий со-
матических частей можно образовать глаголы с самостоятельным лексическим
значением. С помощью данного продуктивного аффикса можно образовать от
имен по теоретически возможным моделям построения слов окказиональные
глаголы, входящие в различные семантические группы и мотивированные на-

званиями действий. Такие глаголы нельзя квалифицировать как мотивирующие
по отношению к неокказиональным. Окказиональные, или стилистически
маркированные слова, хотя и сохраняют значение показателя мотивации, не
имеют языкового употребления и не фиксируются в словаре.
Среди словообразовательных типов карачаево-балкарского языка, как и
русского языка [Земская, 1973: 20], можно выделить типы двух разновидностей:
1) словообразовательные типы, которые функционируют вне контекста, неза-
висимо от контекста: белгиле- «отмечать», ариула- «оправдать», сана- «считать»
и др. 2) словообразовательные типы, значение которых раскрывается только
в контексте, например, некоторые прилагательные в позиции перед глаголами
переходят в наречия: иги адам «хороший человек» – иги ишлейди «хорошо ра-
ботает», тап жер «хорошая местность» – тап турады «живет хорошо» и др.
Применительно к словообразовательным аффиксам следует отметить то, что
значение одних аффиксов и их словообразовательная семантика не меняется во
всех контекстах («внешний контекст»), значение других аффиксов меняется
вместе с семантикой «внешнего контекста». И, исходя из этого, можно выделить
контекстно-независимые и контекстно-зависимые аффиксы.
Группы слов в карачаево-балкарском языке могут выделяться на основе
смысловых, формальных, или одновременно смысловых и формальных при-
знаков.
Формальные элементы в словообразовании – слова с одними и теми же
корнями или аффиксами, служат средством выражения общей семантики.
Наиболее развитой и более сложной, нелокальной формой организации про-
изводных слов является словообразовательное гнездо, представляющее собой
парадигматическую конструкцию лексических единиц, объединяемых един-
ством функции, сходством значения и формы.
«Словообразовательное гнездо – форма организации однокоренных единиц
отношениями идентификации» [Гинзбург, 1979: 25].
Лексическое гнездо – совокупность лексических единиц, а словообразо-
вательное гнездо – совокупность словообразовательных форм: баш «голова,
начало» + чы = башчы «глава», «предводитель», «организатор», баш + лыкъ
«башлык», баш + да «в начале», баш + -сыз «безголовый», баш + ла- «начи-
нать» и др.
Начальным исходным компонентом словообразовательного гнезда является
производящая основа – немотивированное слово. «Гнездо может быть опреде-
лено и как совокупность словообразовательных цепочек, имеющих одно и то
же исходное слово» [РГ, 1980: 134].
Словообразовательное гнездо по составу компонентов шире, чем слово-
образовательная цепочка, хотя там и там присутствуют однокоренные слова,
образованные от исходного слова. В отличие от русского языка, где «словообра-
зовательная цепочка – это ряд однокоренных слов, находящихся в отношениях

последовательной мотивированности» [Там же: 133], в карачаево-балкарском
языке мотивированность не последовательная, а общая, например, это тот
случай, когда от слова баш «начало», «голова» образуются одновременно не-
зависимо друг от друга новые слова разных частей речи. С другой стороны,
эта последовательность может быть отмечена, когда производное слово, об-
разованное от немотивированного слова, само становится в определенной
последовательности исходной основой для дальнейшего порождения новых
слов: баш «голова» – башла- «начинать» – башлам «начинание, инициатива,
почин» – башламчы «зачинатель, инициатор» – башламчылыкъ «инициатива,
начинание, почин». В случае со словообразовательным гнездом, где слова
имеют самостоятельное употребление при общей мотивированности, от каж-
дого слова может быть образовано новое слово, т.е. это – второй ряд слово
образовательных цепочек. Гнездо может иметь, в отличие от цепочки, два или
три уровня, например, в отмеченных примерах наблюдается четыре уровня.
Пример словообразовательного гнезда:
башчы «глава» – башчылыкъ «руководство»;
башлы «умный»;
башлыкъ «башлык»;
башсыз «безголовый, тупой» – башсызлыкъ «безумство»;
баш – башла- – башлам «починание, зачин, инициатива»;
башламчы «зачинатель, инициатор» – башламчылыкъ «инициатива, ини-
циативность»;
башсын- «считать себя слишком умным»;
баштёбен «хмурый, нелюдимый» – баштёбенлик «необщительность»;
башсыз-аякъсыз «неконкретный, бессистемный»;
башсыз – тюпсюз «неконкретный, неопределенный».
3.3.4. Способы словообразования

3.3.4.1. Аффиксация
Аффикс – это служебная морфема, которая присоединяется к корню и основе

и в отличие от многих языков в тюркских языках располагается за ними и обя-
зательно в непосредственной близости к ним. Аффиксы служат для изменения
смысла слов и их грамматических форм. В связи с этим с функциональной точки
зрения они делятся на словообразовательные, служащие образованию произ-
водных слов, и формообразующие, служащие образованию форм одного слова.
В ряде случаев словообразовательный и формообразующий характер аффикса
определяется при реализации слова в составе синтаксической конструкции.
При прибавлении формообразующего аффикса лексическая семантика
основы не претерпевает никаких изменений, при прибавлении же словообра-
зовательного аффикса происходит взаимодействие значений его и основы.

При изменении значения основы образуется слово с новым значением или она
(основа) переходит в новый класс слов. Ср.: иш «работа» – ишчи «рабочий» –
ишле- «работать».
Аффиксы могут и не выражаться материально, т. е. представляться опре-
деленной фонемой или сочетанием фонем. Такие аффиксы принято называть
нулевыми. Введение понятия нулевой аффикс обусловлено удобством струк-
турного описания языков и «стремлением к однотипному представлению форм
одной парадигмы, поэтому нулевой А (аффикс. – Ж. Г.) выделяют лишь там, где
в параллельных формах той же парадигмы или других ее формах наблюдается
материально выраженная флексия» [Кубрякова, Панкрац, 1990: 60]. Например,
выражение нулевого аффикса словами стол и къой «овца» можно видеть в
словосочетаниях стол аягъы «ножка стола» и къой кютерге «пасти овец»: в
слове стол нулевой аффикс выражает не именительный падеж, а родительный,
а в слове аякъ – не ед., а мн. ч.
Многие сложные словообразовательные аффиксы в современном карачаево-
балкарском языке выступают монолитно: -лан / -лен (-ла / -ле + н): ачыулан-
«злиться», -ала / -еле (-а + -ла / -ле): къууала- «гнать, погонять», чёгеле- «при-
седать» и др.
Довольно большие различия существуют между аффиксами и в плане их
продуктивности. Одни из них имеют высокую продуктивность, другие – менее
высокую, а иные – малопродуктивны или вовсе непродуктивны.
Продуктивными являются аффиксы, которые участвуют в современном
слово- и формообразовании. Среди таких аффиксов одни принимают более
активное, а другие – менее активное участие. Так, высокой активностью вы-
деляются аффиксы имен существительных – -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, -чы /
-чи, -чу / -чю, -лы / -ли, -лу / -лю, прилагательных – -лы / -ли, -лу / -лю, -сыз /
-сиз, -суз / -сюз, -чы / -чи, -чу / -чю, глаголов – -ла / -ле, -ар / -ер, -ыр / -ир, -ур /
-юр, -р, -т, -ыт / -ит, -ут / -ют, -ын / -ин, -ун / -юн, -н, -л; -тш / -иш, -уш / -юш,
-ш, наречий – -ча, -лай / -лей, менее высокой – аффиксы имен существительных–
-гъыч / -гич, -гъуч / -гюч, -хыч, -чы / -чи, -чу / -чю, -гъы / -ги, -нгы / -нги, -нгу / -нгю,
наречий -ча глаголов – -ал / -ел, -ыл / -ил, -ул / -юл, -л; -кш / -ши, -уш / -юш, -ш -ы-/
-и-, -у- /-ю- [Мусуков, 2010: 77].
В грамматиках и исследованиях по словообразованию эти аффиксы назы-
ваются продуктивными [Бозиев, 1965: 13, 18, 24, 29, 40, 53; ГХЯ, 1975: 50; 52,
59; 60; ГСБЛЯ, 1981: 171–179 и др.] или производительными [ТГ, 1995: 207,
240–266, 35–364, 412–442, 482–487]. Исключение составляет ГСБЛЯ, в которой
среди аффиксов имен существительных выделяются высокопродуктивные
[ГСБЛЯ, 1981: 101–110]. Как показывает анализ литературы, такие аффиксы
имеют также имена прилагательные и глаголы. Исходя из этого, мы считаем
целесообразным разграничение высокопродуктивных, продуктивных и мало-
продуктивных словообразовательных аффиксов.
Продуктивными в карачаево-балкарском языке являются аффиксы имен су-

ществительных – -ма / -ме, -акъ / -ек, -ыкъ / -ик, -укъ / -юк, -ум / -юм, -ым / -им,
-м, прилагательных – -гъы / -ги, -гъу / -гю, -нгы / -нги, -нгу / -нгю, -акъ / -ек, -ыкъ /
-ик, -укъ / -юк, -къ / -к, глаголов – -ыш / -иш, -уш / -юш, -ш, наречий – -на / -не.
К малопродуктивным можно отнести в именах существительных аффиксы–
-гъыч / -гич, -гъуч / -гюч, -хыч, -чакъ / -чек, прилагательных – -чакъ / -чек, -ма /
-ме, глаголов – -а / -е, -ы / -, -у / -ю, -ра / -ре, -ру / -рю, наречий – -лай / -лей.
Значительную группу составляют непродуктивные, переставшие участво-
вать в образовании новых слов и их грамматических форм, аффиксы имен
существительных – -макъ / -мек, -чакъ / -чек, -гъы / -ги, -хы, -кю, -даш / -деш,
-чыкъ /- чек, -ча, прилагательных – -гъыр / -гир, -гюр, -гъак / -гек, -макъ / -мек,
глаголов – -чы / -чи, -чу / -чю, -гъыз / -гиз, -гъуз / -гюз, -ыз / -из, -ыкъла / -икле,
-акъла / -екле, -чыкъ / -чик, -на / -не, -мала / -меле, -да / -де, -та / -те, -са / -се,
-сы / -си, [Мусуков, 2011: 171], -ай / -ей и др., наречий – -хары / -гери, -тын /
-тин, -тун / -тюн [Мусуков, 2010: 113].
Во всех перечисленных группах аффиксов производящие основы выде-
ляются четко. Однако в исследуемом языке сотни слов с невычленяемыми
аффиксами, т. е. сросшимися со своими производящими основами, например:
а) имена существительные: -ун / -юн, -ын / -ин (орун «место», чоюн «котел»,
бурун «нос», къоян «заяц, кролик», бичен «сено», четен «плетенка, плетеное из-
делие», «корзина» и др.), -гъан, -къан, -хан (балдыргъан «анис», къалкъан «щит»,
«шлем (воинский)», сохан «лук» и др.), -макъ / -мек (оймакъ «наперсток»,
ётмек «хлеб» и др.), -т (кукурт «сера», уят «стыд», сырт «спина», «плато,
плоскогорье» и др.), -а / -е (къа[йа] «скала», тана «теленок», тёбе «холм,
бугор, пригорок» и др.); б) имена прилагательные: -ын / -ин (къыйын «трудный,
сложный», акъырын «медленный», «тихий» и др.) -ы / -и (кичи «младший»,
тири «энергичный, подвижный», къаты «твердый» и др.); в) глаголы: -ан /
-ен (къууан- «радоваться», кезен- «замахнуться» и др.), -къай (тонкъай- «опро-
кидываться, падать, валиться», чонкъай- «падать кувыркаясь» и др.), -ма / -ме
(жама- «латать», серме- схватить что» и др.).
Как и для слов, для словообразовательных аффиксов характерна синонимия
(-н – -ш: ойлан-, ойлаш- «думать, размышлять»; -гъуз – -дур: тургъуз-, турдур-
(разг.) «поднимать кого с места», вариантность: -мач / -манч: тилмач / тилманч
«переводчик», -юмчю / -юнчю: сюйюмчю / сюйюнчю «подарок за сообщение
приятной вести»), омонимия (-чы (малчы «пастух», «животновод, скотовод») –
-чы (тырманчы «ворчун, брюзга»), -лукъ (урлукъ «семя, семечко; семена») –
-лукъ (зорлукъ «насилие», «принуждение», «иго, тирания»), антонимия (-лы /
-ли, -лу / -лю (белгили «известный», акъыллы «умный») – -сыз / -сиз, -суз / -сюз
(белгисиз «неизвестный», акъылсыз «неумный, глупый»).
Подавляющее большинство слов в тюркских языках, в т. ч. и в карачаево-

балкарском, образуется при помощи аффиксов, присоединением их к произ-
водящей основе, т. е. способом аффиксации. Поэтому наиболее важным для
обогащения словарного состава этих языков является аффиксация, с помощью
которой пополняются различные части речи, особенно имена существительные,
прилагательные и глаголы.
Незначительная часть аффиксов полифункциональная, т.е. выступают как
словообразовательные и как формообразующие: -чы / -чи, -чу / -чю: ишчи «ра-
бочий» (ишчи жашла «рабочие парни») и кетгинчи «до ухода, до уезда» (ол кет-
гинчи «пока он не ушел (уехал)»), -чыкъ / -чик, -чукъ / -чюк: къапчыкъ «кожаный
мешок» и агъашчыкъ «деревяшка»; -ча: адамча «как следует, основательно,
хорошенько» и «как человек», -гъанлыкъ / -генлик: келгенлик «приход, приезд»
и кёргенлик «подарок за смотр невесты», -макълыкъ / -меклик: сюймеклик «лю-
бовь» и келмеклик «приход, приезд» (и. д. от кел- «прийти, приехать») и др.
Как видно из примеров, полифункциональность аффиксов выражается,
во-первых, в присоединении одного и того же аффикса как к именным, так и
к глагольным основам, во-вторых, к основе слова одной и той же части речи.
Во-втором случае аффикс показывает лексикализацию грамматической формы
слова. В некоторых исследованиях полифункциональными квалифицируются
только аффиксы, имеющие и грамматическое, и лексическое значения [Закиев,
1964; Ганиев, 1971: 94;95; 1995: 201;202].
Одни аффиксы прикреплены за определенной частью речи, другие – за
двумя частями речи. Так, -сын / -син, -сун / -сюн, -ыкъ / -ик, -укъ / -юк, -к / -къ,
-шдыр / -шдир, -ушдур / -юшдюр, -ын / -ин, -ун / -юн, -н – словообразовательные
аффиксы глаголов: сюйсюн- «иметь довольный вид», «относиться к чему-либо
с одобрением», ийменсин- «стесняться, чувствовать неловкость», жайыкъ- «от-
резветь, отрезвиться», «просыпаться; прийти в себя», тунчукъ- «задыхаться,
испытывать удушье», «быть заложенным (о носе, ушах и т.п.)», къурашдыр-
«организовывать, налаживать что», «создать, вызывать к жизни», «сочинить,
придумать», тийишдир- «собирать, соединять вместе», урун- «трудиться»,
къаплан- «налегать, навалиться»; -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, -ым / -им, -ум /
-юм, -даш / -деш – имен существительных: зорлукъ «насилие; гнет», адамлыкъ
«человечность, гуманность», жолдаш «товарищ», кюндеш «соперник», «со-
перница»; -сыз / -сиз, -суз / -сюз, -гъы / -ги, -нгы / -нги, -нгу / -нгю, -хы – имен
прилагательных: ингирги «вечерний», буруннгу «древний», эссиз «непонятливый,
несообразительный», «невнимательный, забывчивый, рассеянный»; -тын /
-тин, -тун / -тюн, -на / -не – наречий: жашыртын «тайком», ёретин «стоя»,
телисине «сдуру», узунуна «в длину».
Большая же часть аффиксов образует по две, а иногда и три-четыре части
речи: -ын / -ин, -ун / -юн, -н: басын- «собираться, толпиться вокруг кого-чего»,
«обступать, окружать кого-что», сюйюн- «радоваться, восторгаться, уми-

ляться» – глаголы; жыйын «группа людей», «стая (волков, собак и т.п.)», келин
«сноха, невестка» – имена существительные; -ча / -че: къысхача «вкратце»,
эскича «по-старому» – наречия; тогъузча «девятка (в картах)», ёрече «холка
(у животных)» – имена существительные; -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк: жашлыкъ
«молодость», шишлик «вертел» – имена существительные; кюнлюк «дневной»
(кюнлюк марда «дневная норма»), айлыкъ «месячный» (айлыкъ сабий «ме-
сячный ребенок») – имена прилагательные; -ыкъ / -ик, -укъ / -юк, -к / -къ:
тыныкъ- «успокаиваться», сорукъ- «затихать» – глаголы; турукъ «сухостой
(дерево)», къырыкъ «желоб, лоток» – имена существительные; юркек «пу-
гливый (о скотине)», жаншакъ «болтливый» – имена прилагательные; -мыш/
-миш, -муш / -мюш: турмуш «быт», кюлмюш «улыбка», «усмешка» – имена
существительные; ашамиш «любящий поесть, жадный (до пищи)», жаламиш
«ненасытный, жадный» – имена прилагательные; алмаш- (карач.) «меняться,
заменяться, чередоваться», тырмаш- «стараться быть прилежным; усердство-
вать» – глаголы; жетмиш «семьдесят», алтмыш «шестьдесят» – числительные.
Абсолютное большинство словообразовательных аффиксов производят слова
с новым, отличным от корня значением, т. е. кроме словообразовательной не
несут никакой другой нагрузки. Однако некоторые из них, помимо словообра-
зовательной, выполняют и экспрессивно-стилистические функции. Это имеет
место в именах существительных, прилагательных и глаголах. Например, в
словах аття «папа; тятя», «дед», жаламиш «ненасытный, жадный», буштукъла-
«уминать, уплетать, наворачивать что» и др. В первом слове выражена ласка,
во втором и третьем – пренебрежение.
Эти производные слова резко отличаются от своих нейтральных произво-
дящих основ по экспрессивно-стилистическим свойствам. Ср.: ата «отец» и
аття, жала- «лизать, облизывать что» и жаламиш, буштукъ «тряпка», «пробка
для закупорки, затычка» и буштукъла-. Носителями добавочных значений экс-
прессивной оценки выступают аффиксы (-тя, -миш, -ла). В подобных случаях
аффиксы используются не для создания наименования признака, действия, а
для выражения экспрессивно-эмоциональной оценки называемых предметов,
признаков, действий. Следовательно, они выполняют экспрессивно-стилисти-
ческую функцию.
Указанные свойства аффиксов особенно отчетливо выступают в одноко-
ренных синонимах и вариантах одного и того же слова, ср.: тургъуз- и турдур-
(разг.) «поднять кого-либо с места», тилкъау и тилтаппа (прост.) «заика» –
синонимы, бугъумуч и бугъулуч (прост.) «прятки», илгизлик (разг.) и илгиздик
«отчужденный; одичавший» – варианты слов.
Некоторые аффиксы изменяют значение производящей основы лишь ча-
стично, что выражается в уменьшении или увеличении его. Это аффиксы гла-
голов и имен прилагательных. Ср.: 1) кёп- «пухнуть, распухать», «бухнуть,

разбухать (о зернах, почве и т. п.)», «надуваться, наполняться воздухом» и
кёпчю- «пухнуть, распухать немного», къоркъ- «бояться, трусить, пугаться,
страшиться кого-чего» и къоркъун- «слегка бояться, пугаться, страшиться кого-
чего» къызыл «красный» и къызгъыл «алый», акъ «белый» и акъсыл «белесый»;
2) кеп- «сушиться; сохнуть» и кепей- «наесться чересчур, насытиться сильно,
переесть», кенг «широкий» и кенгай «очень широкий».
Таким образом, аффиксы бывают словообразовательными, формообразу-
ющими и эмоционально-экспрессивными (стилистическими); словообразова-
тельные аффиксы в большинстве случаев меняют смысл производящей основы
полностью, а в других случаях – частично, увеличив или уменьшив его.
3.3.4.2. Словосложение
Широко распространенным является образование нового слова путем

объединения двух и более основ: къозукъулакъ «щавель», жан жаулукъ «по-
лотенце», къаракъаш «чернобровый», ыразы эт- «удовлетворить», сатып
ал- «покупать», не зат эсе да «что-то», къара-къолан «черно-пестрый, черно-
полосатый», жууукъ-тенг «близкие и родные», арталда «совсем, вовсе», андан-
мындан «отовсюду, из разных мест» и др. [Бозиев, 1965: 59–76; Гочияева, 1973;
Текуев, 1979; Жабелова, 1982].
Как видно из примеров, по способу словосложения образуются сложные
и парные слова.
Лексические единицы могут образоваться прибавлением аффикса и их
грамматических форм к сложному слову, а также повторением слов. Например,
языковые единицы терк-терк «часто», тюрлю-тюрлю «разные-разные» явля-
ются словами-повторами, ёлмей-къалмай «еле, едва», келген-кетген «посети-
тели» – лексикализованными парными соединениями неличных форм глагола,
а къаратонлукъ «бесплодие (о человеке)», окъуулу-билимли «образованный»,
созданы от сложных слов къаратон «бездетный, бесплодный», окъуу-билим
«просвещение» путем аффиксации (-лукъ, -лу / -ли). Следовательно, терк-терк,
тюрлю-тюрлю образованы способом редупликации, ёлмей-къалмай, келген-
кетген – семантико-морфологическим способом, а къаратонлукъ, окъуулу-би-
лимли – комбинацией словосложения и аффиксации, т. е. их нельзя смешивать
со способом словосложения: они самостоятельные способы словообразования
(см. ниже).
В карачаево-балкарском языке данным способом из всех частей речи не
образуются только звукоподражательные слова и послелоги [Гузеев, 2006:
251–254, 263–265].
Большинство сложных слов, образованных путем сложения, двухкомпо-
нентны. Это в основном существительные (таш макъа «черепаха», итбурун
«шиповник», эчки агъач «бузина» и др.), прилагательные (къаракёз «черно-

глазый», къызылууурт «краснощекий», къаштюй «угрюмый, мрачный, хмурый»
и др.), наречия (анда-мында «изредка, иногда, временами», бюгюн-бюгече
«вот-вот, скоро», ёрге-энишге «взад-вперед, туда-сюда» и др.).
Из трех и более слов образованы местоимения (ким эсе да «кто-то», къайсы
бири эсе да «который-то из них» и др.), союзы (алай болгъаны ючюн «хотя,
несмотря на это», не ючюн десенг «потому что» и др.) и частицы (арталда /
арталлыда «совсем, вовсе», хоу бир да! «куда уж там!, ничего подобного!,
ничуть не бывало!» и др.).
Компоненты сложных слов в большинстве своем полнозначные слова:
1) существительные: жанжюрек «валерьяна» (жан «душа» и жюрек «сердце»,
эчкиагъач «бузина» (эчки «коза» и агъач «дерево», ит-тил-чапыракъ «по-
дорожник (трава)» (ит «собака», тил «язык», чапыракъ «лист растения»);
2) прилагательные: къара-боз «темно-серый» (къара «черный» и боз «серый,
сивый (о масти)», тузсуз-мыстысыз «бессмысленный, бессодержательный»
(тузсуз «несоленый» и мыстысыз «без приправы»), алаша бойлу «низкорослый»
(алаша «низкий» и бойлу «рослый»), 3) наречия: бюгюн-бюгече «вот-вот, скоро»
(бюгюн «сегодня» и бюгече «в эту или предстоящую ночь»), ары-бери «туда и
сюда» (ары «туда» и бери «сюда»), анда-мында «изредка», «там-сям, местами,
кое-где» (анда «там» и мында «тут, здесь»), 4) местоимения: хар ким «каждый,
всякий, любой» (хар «каждый, всякий, любой» и ким «кто»), битеу бары «все
до одного» (битеу «весь; все, всё»), 5) числительные: онбир «одиннадцать»
(он «десять» и бир «один»), сексен «восемьдесят» (сегиз < секкис «восемь» и
он «десять»); 6) прилагательное и существительное: узунбоюн «длинношеий»
(узун «длинный» и боюн «шея»), кенгжауурун «широкоплечий» (кенг «широкий»
и жауурун «запястье»); 7) местоимение и существительное: быйыл «в этом
(текущем, нынешнем) году» (бу «это, эта, этот» и жыл < йыл «год»), бусагъат
«сейчас, немедленно» (бу «это, этот, эта» и сагъат «час (время)», бюгюн «се-
годня» (бу «это, этот, эта» и кюн «день»; 8) числительное бир «один» и суще-
ствительное: бир жол «однажды» (бир «один» и жол «случай, явление в ряду
однородных действий, проявлений чего-либо»); 9) числительное бир и наречие:
бираз «немного, немножко» (бир «один» и аз «мало»), бир талай «несколько,
значительно» (бир «один» и талай «много, несколько, значительно»); 10) глагол
и существительное: жанжат «лежебока» (жан «бок» и жат- «лежать»),
къанбуз «портящий всем настроение, нервирующий всех» (къан «кровь» и буз-
«портить»); 11) местоимение и числительное: къаллай бир «сколько» (къаллай
«какой» и бир «один»), быллай бир «столько» (быллай «такой» и бир «один»);
12) наречие и существительное: кёпмюйюш «многоугольник» (кёп «много» и
мюйюш «угол») тёртмюйюш «четырёхугольник» (тёрт «четыре» и мюйюш
«угол»); 13) наречие и глагол: шошбар «медлительный» (шош «бесшумно»,
«тихо, медленно» и бар- «идти»), бектур «чехарда» (бек «крепко, прочно» и

тур- «находиться, стоять») и др.
Однако немало и таких сложных слов, компоненты которых состоят из
самостоятельного и служебного слов, самих служебных слов, из лексической
и грамматической форм слов.
В составе сложного слова самостоятельные слова часто сочетаются с:
1) союзами: кимда «никто» (ким «кто» и да «и»), къайсы да «никто, ни-
какой» (къайсы «который» и да «и»), бегирекда «особенно, в особенности»
(бегирек «более, больше» и да «и»), арталда «совсем, вовсе» (арт «зад, за-
дняя, оборотная сторона чего-либо, место, расположенное сзади», ал «перед,
передняя часть чего-либо», да «и») и др.;
2) междометиями: о хахай! «караул!» (о «эй, слушай!» и хахай «крик, шум»),
ай аллах! «о боже!» (ай! «ах!, вот!» и Аллах «бог») и др.;
3) частицами: бирда «ни за что, никогда, совсем» (бир «один» и да «ни»),
къайда да «ни в коем случае» (къайда «где» и да «ни»), бир ишексиз «несо-
мненно, безусловно» (бир «совсем, совершенно» и ишексиз «без сомнения»)
и др.;
4) послелогами: жыл сайын «ежегодно» (жыл «год» и сайын «еже»), кёлю
бла «серьезно» (кёлю «его (ее) настроение» и бла «с»), ингир ала (алада) «под
вечер» (ингир «вечер» и ала (алада) «под вечер» (ингир «вечер» и ала (алада)
«к, около, под» и др.;
5) вспомогательными глаголами эт-, бол-: сау бол- «выздороветь», ыразы
эт- «удовлетворить чем», ырахат бол- «успокоиться», ыспас эт- «выразить
свою благодарность», эки эт- «разделить пополам», кёп эт- «умножить, уве-
личить», тап эт- «наладить, исправить что» и др.
Отдельно служебные и экспрессивно-эмоциональные слова, сочетаются
друг с другом, также образуют сложные единицы:
1) частицы: къуруда «только», чыртда «совершенно, совсем, абсолютно,
вовсе» (чырт (с тем же значением) и да «и»), жаланда «только, лишь, лишь
только» (жалан (с тем же значением), бютюн (с тем же значением) и да «и»),
бютюнда «особенно» (бютюн (с тем же значением) и да «и») и др.;
2) союзы: эмда «и, да» (эм и да (с тем же значением), неда «или» (не (с тем
же значением) и да «и»), алай а (карач.) «однако» (алай (с тем же значением)
и а «а», «же» и др.;
3) междометия: а маржа! («пожалуйста!» (а (выражает побуждение) и
маржа! «пожалуйста!»), ай таланнган / таланмагъан! «неужто!, да неужели!»
(ай «ах!, вот!» и таланнган / таланмагъан (с тем же значением, что и ай та-
ланнган / таланмагъан), оллахий-билляхий! «ей-богу, клянусь богом! «честное
слово!» (оллахий и билляхий «с теми же значениями) и др.
Языковой материал показывает, что нередки случаи образования сложных
слов путем соединения словарной и грамматической форм лексем, особенно
существительного, и реже прилагательного, числительного, наречия и прича-

стия, еще реже – деепричастия:
1) существительного и причастия: кёзкёрмез «необозримая даль» (кёз «глаз»
и кёрмез «не увидит»), кёзкёрген «горизонт; небосклон» (кёз «глаз» и кёрген
«увидевший»), къулсюймез «крестец (последний позвонок позвоночного столба
животного)» (къул «раб» и сюймез «не одобрит; не захочет»), тууартыймаз
«ни на что не годный (о человеке), бездельник» (тууар «скотина; крупный
рогатый скот» и тыймаз «не остановит», жаннганкёз «пучеглазый» (жаннган
«горящий» и кёз «глаз» и др.;
2) прилагательного и причастия: саубитген «крупного телосложения, здо-
ровый, рослый» (сау «целый» и битген «выросший»), харамашар «тунеядец»
(харам «недозволенный, запретный» и ашар «съест»);
3) наречия и причастия: кёпбилген «считающий себя много знающим» (кёп
«много» и билген «знающий»), теркбаргъан (эвф.) «вода» (терк «быстро»
и баргъан «текущий»), кёпкёрген «видавший виды» (кёп «много (вин. п.)» и
кёрген «видевший») и др.;
4) числительного и причастия: экиатар «двустволка (ружье)» (эки «два» и
атар «выстрелит»), тёртжаргъан «колотые дрова» (тёрт «четыре» и жаргъан
«расколовший»), экижашар «двухлетка (крупный рогатый скот в возрасте двух
лет)» (эки «два» и жашар «будет жить») и др.;
Между составляющими компонентами в сложных словах бывают сочини-
тельные и подчинительные отношения.
К сложным словам, связанным сочинительной связью, относятся парные
слова. Компоненты их между собой равноправны и независимы. Это сложные
существительные (ата-ана «родители», жууукъ-тенг «близкие и родные»,
тийре-къоншу «соседи», сауут-саба «военное снаряжение», сабий-балыкъ
«детвора» и др.), прилагательные (сауутлу-сабалы «вооруженный», уллу-гитче
«старшие и молодые», къарт-жаш «старые и молодые», жаулу-бишли «жа-
ренные в жару», къарлы-бузлу «снежные и холодные», жарлы-жазыкъ «бедные
и несчастные», сау-саламат, сау-эсен «живой-здоровый» и др.) наречия (ары-
бери «туда-сюда», алай-былай «так и этак; и так и сяк», ёрге-энишге «туда и
сюда; вверх и вниз», артха-алгъа «назад-перед», эртте-кеч «рано или поздно»,
андан-мындан «отовсюду», анда-мында «там-сям, местами, кое-где», «иногда,
изредка, временами» и др.
Сложных слов, связанных подчинительной связью, значительно больше.
Их особенно много среди имен существительных (жер наныкъ «земляника»,
ат жер «седло», арба жол «проселок», сют баш «сметана, сливки», жан
жаулукъ «полотенце», сют машина «сепаратор», бел бау «пояс, ремень» и др.)
и прилагательных (къаракёз «черноглазый», акъбаш «белоголовый», уллубаш
«большеголовый», кенгбет «широколицый», таретек «имеющий узкий подол
(о платье)», ёребут «длинноногий», ёремюйюз «круторогий» и др.).
Сложные слова с подчинительным отношением компонентов образованы

подобно словосочетаниям, поэтому один из их компонентов (второй) бывает
основным, а другой – зависимым. Компоненты данного типа сложных слов
между собой связаны атрибутивным отношением: ёлюр ауруу «смертельная
болезнь», ёлюр от «яд», бел бау «пояс, ремень», къой жилян «уж», къой чып-
чыкъ «сайка», кёнделен агъач «перекладина, поперечина» и др.
Сложные слова с подчинительным отношением компонентов в зависимости
от реализации их значений выступают в двух разновидностях: 1) сложные
слова, оба компонента которых одинаково наделены значением: узунетек
«длиннополый», къол жаулукъ «носовой платок», айыучач «ковыль», къой
чыпчыкъ «скворец», таш макъа «черепаха», боранбилгич «буревестник» и др.;
2) сложные слова с метафорическим значением в основном существительные
и реже – прилагательные: айыучач «ковыль», тюлкюкъуйрукъ «дикое просо»,
жылкъыкъулакъ «конский щавель», бёрюкес «волкодав», кюнтиймез «неженка,
не приспособленный к жизни (человек)», желбаш, жекбаш «пустоголовый»,
къушбурун «горбоносый», жаналгъыч «душегуб», къушжетер «быстрый
(о коне)», бёрюкёз «остроглазый» и др.
Сложные слова с сочинительным отношением компонентов (парные слова
и повторы) в карачаево-балкарском языке состоят их двух самостоятельных
основ – парные слова (аякъ-къашыкъ «посуда», акълы-кёклю «бело-голубой»), из
самостоятельной и несамостоятельной основ – повторы (ашыкъ-бушукъ «наспех,
поспешно», къан-къун «вся кровь»), из двух несамостоятельных основ (хабур-
чубур «барахло, хлам», хый-мый (карач.) «нечистоплотный, неблаговидный»).
Те из таких слов, которые образованы из двух самостоятельных основ
(парные слова), бывают трех типов: 1) синонимичные: кюч-къарыу «сила,
энергия, мощность», учсуз-къыйырсыз «безграничный, бескрайний», узакъда-
кенгде «вдали, вдалеке» и др.; 2) антонимичные: ары-бери «туда и сюда», ата-
ана «родители», жер-суу «земля-вода», акълы-къаралы «белый-черный», чийли-
бишли «недопеченный, недоваренный, недожаренный» и др.; 3) имеющие со-
бирательное значение: эл-журт «село и край родной», аякъ-къашыкъ «кухонная
посуда», къурт-къумурсха «насекомые», къарлы-жауунлу «снежно-дождливый»
и др.
3.3.4.3. Семантический способ
Лексико-семантическая разновидность. Под лексико-семантическим

способом словообразования понимается распад значений многозначного слова
в результате утраты смысловой связи между значениями и образование омо-
нимов, т.е. перерастание полисемии в омонимию. Возможность этого процесса
является фактом языка и доказана многими лингвистами на примере разных
(родственных и неродственных) языков. Тем не менее, в словарях нередко на-
блюдается неразличение полисемии и омонимии: с одной стороны, необосно-

ванное разделение на омонимы многозначных слов, а с другой, объединение
в одной словарной статье явных омонимов. Не являются исключением в этом
вопросе и словари карачаево-балкарского языка. Например, в ТСКБЯ значения
слов башчы «руководитель, начальник» и «подлежащее» (грам.), бич- «кроить»
и «кастрировать», бёлюм «отдел, отделение; раздел, часть» и «слог» (грам.)
квалифицированы как омонимы, а в КБРС настоящие омонимы этек «пола,
подол» и этек «юбка», борч «долг, заем» и борч «обязанность» – как значения.
Объясняется это тем, что теоретические основы выделения генетически род-
ственных собственно лексических омонимов пока что не выработаны. Об этом
еще в начале 70-х гг. ХХ в. А. А. Юлдашев писал: «Проблема непосредственно
связана с определением семасиологических границ слова, что, несмотря на
многочисленные попытки ее теоретического осмысления на материале самых
различных языков, продолжает оставаться во многом неясным и спорным»
[Юлдашев, 1972: 288].
В большинстве последующих исследований процесс расхождения значений
слова считается продуктивным [Шмелев, 1977; Гузеев, 1985; Фомина, 1990 и др.].
Наряду с активностью и продуктивностью способа расщепления значений
слова специалисты указывают в то же время и на большие трудности опреде-
ления завершенности и незавершённости этого процесса. Основная сложность,
по их мнению, заключается в том, что расхождение значений, т.е. утрата ими
общих семантических элементов, обычно осуществляется постепенно. А это
предполагает, как они считают, «...промежуточные явления между многознач-
ностью и омонимией ...во многих случаях можно говорить о процессе омони-
мизации значений слова, когда они уже не обнаруживают прочной, регулярной
связи, но ещё не стали настоящими омонимами» [Новиков, 1987: 53].
Например, слова карачаево-балкарского языка жагъа «ворот, воротник»
и «берег», жол «дорога» и «удача», ачыкъ «открытый» и «яркий», керекли
«нужный, необходимый» и «полоумный», кючлю «кислый» и «сильный» по
смысловому соотношению своих значений стоят как бы на грани распада на
омонимы. Однако большинством носителей языка значения этих слов не под-
даются однозначной квалификации, поэтому отнесение их к числу собственных
омонимов, с нашей точки зрения, нецелесообразно. Поиски объективных кри-
териев оценки завершения процесса омонимизации связаны с указанными
трудностями.
За последние полвека в тюркологии появились десятки исследований, по-
священных омонимии в языках различных систем. Однако в них описываемый
тип омонимов в большинстве случаев не рассматривается. Поэтому проблема
разграничения полисемии и омонимии продолжает оставаться во многом не-
решённой. Критерии разграничения этих языковых явлений, выдвигаемые
лексикологами, касаются лишь отдельных ее аспектов или являются слишком
21 Заказ № 261
общими. В большинстве случаев в них не учитывается семантическая струк-

тура конкретных языков. Так, О. С. Ахманова предлагает следующий критерий
разграничения полисемии и омонимии: наличие связи между значениями – по-
лисемия, отсутствие её – омонимия [Ахманова, 1957: 113]. Однако когда дело
доходит до определения конкретных случаев разрыва семантических связей
между значениями, лексикографы испытывают значительные затруднения, по-
тому что эти случаи не определены. Понятие «разрыв семантических связей»
истолковывается по-разному. Это приводит к тому, что в разных словарях, как
уже указывалось, настоящие семантические омонимы оцениваются как значения
одного слова, а в других – наоборот. Во избежание этого, надо помнить, что факт
разрыва семантических связей слов – явление индивидуальное, требующее в
каждом конкретном случае строгого подхода и решения», следовательно, вопрос
о том, могут или не могут быть соединены данные семантические различия в
одном слове, возможно решить «только исходя из особенностей семантической
структуры именно данного языка» [Шарафутдинова, 1968: 51].
Современные лексикологи единодушны в том, что при выделении лексико-
семантических омонимов важен учет не только разрыва связи между значениями
слова и их сочетательных различий, но и соотношения слова в своем произво-
дном значении с другими словами.
Материал тюркских языков показывает, что ненормативность слова в его
производном значении не служит препятствием для его квалификации как омо-
нима по отношению к исходному значению, если это значение (производное)
в других отношениях удовлетворяет требованиям, предъявляемым к нему как
омониму. Производными могут быть такие ненормативные значения слов, как
терминологические, религиозные, новые, устаревшие, стилистически ограни-
ченные, региональные, эвфемистические, диалектные и другие.
Производное значение слова в тюркских языках часто употребляется в каче-
стве термина, например, карач.-балк. арпа (мед.) «ячмень» (от арпа «ячмень»),
къасмакъ (бот.) «облепиха» (от къасмакъ «пригар», «застывшая грязь»), мысты
(кул.) «приправа» (от мысты «кислица»), къууукъ (анат.) «мочевой пузырь»
(от къууукъ «полова, мякина»), тынгылауукъ (анат.) «нёбо» (от тынгылауукъ
«молчун, молчаливый (человек)») и т. п. Терминологические значения этих
слов являются омонимами по отношению к своим исходным значениям, так
как употребление их не обусловлено синтаксически, не ограничено только
специалистами, и встречаются они не только в специальных текстах.
Значения слов жазыу «судьба», къара «траур» – религиозные, тюйме «на-
грудник, украшение», жал «зарплата, арендная плата» – устаревшие, багъа
«оценка, отметка», гыллыу «ритм» – относительно новые, появившиеся в 60-е гг.
ХХ в. По отношению к своим производящим основам жазыу «письменность»,
«графика», «письмена», тюйме «пуговица», жал «наем», багъа «цена», «сто-
имость», гыллыу «бег трусцой» они давно уже осмысливаются как омонимы,
потому что, как и их нормативные исходные основы, отвечают требованиям,
предъявляемым к ним как омонимам.
Стилистически ограниченные значения слов могут также стать омонимами
своих основных значений, ибо они общеупотребительны; ср.: карач.-балк.
тыкыр «цыпки» – тыкыр (пренебр.) «лапа (рука)», курсабай «курсант» – кур-
сабай «щеголь, модник» (прост.).
Эвфемистические значения слов, в отличие от названных выше производных
значений, в основном бывают известны определенной части населения, поэтому
редко перерастают в омонимы по отношению к своим исходным основам. Так,
из трех с лишним десятков эвфемистических значений существительных в ка-
рачаево-балкарском языке омонимами своих исходных значений стали только
четыре: жанлы (жандуу) «живое существо» – жанлы (эвф.) «волк», уятлыкъ
«позор, стыд, срам» – уятлыкъ (эвф.) «половой орган», кир «грязь» – кир (эвф.)
«кал, испражнения, нечистоты», ёшюн «грудь» – ёшюн «грудь (женская)».
Исключение составляют диалектные значения, которые, как и сами диа-
лектизмы, в силу своего употребления незначительной частью населения и
непонятности его основной массе не могут стать омонимами своих исходных
основ. Например, карачаево-балкарское литературное слово букъу «пыль» в
цокающем диалекте карачаево-балкарского языка употребляется еще в значении
«мука», региональное слово жалдан (карач.) «вторичная буза (получаемая
после вторичного процеживания хмельной)» в значении «копоть».
Из изложенного по вопросу разграничения полисемии и омонимии вытекает,
что в этом вопросе еще очень много неясного. Однако на дискуссии лингвисты
предложили ряд критериев в этом плане: 1) отсутствие смысловой связи между
развившимися значениями многозначного слова, т. е. семантический; 2) учет
различия в словообразовательной структуре омонимов; 3) способность слова
в производном значении стать производящей основой для дальнейшего слово
образования; 4) учёт своеобразия конструктивных свойств, условий употре-
бления и формообразования омонимов; 5) «чутье» языка; 6) этимологический;
7) различная предметная отнесенность значений слова; 8) наличие у каждого
члена омонимичной пары своего фразеологического окружения; 9) синоними-
ческий; 10) антонимический; 11) тематический.
Во-первых, представление о сохранности или отсутствии связей между
значениями слова «может не совпадать у разных носителей языка, так как
оно обусловлено множеством социолингвистических причин» [Прохорова,
1980: 36]. Во-вторых, «решить этот вопрос для всего языка... представляется
совершенно невозможным» [Пешковский, 1925: 300]. В-третьих, учет самого
факта разрыва смысловой связи между значениями слова, предопределяющего
возникновение омонимов, нужен здесь в основном лишь в спорных случаях
21*
[Юлдашев, 1972: 296]. В-четвертых, «сущность омонимии составляет не от-

сутствие смысловой связи между двумя изолированными словами, а то, что они
вычленяются и бытуют именно как разные слова с вытекающими отсюда послед-
ствиями, присущими любому другому слову» [Там же: 295]. Если учесть все
эти обстоятельства, то следует признать, что полный смысловой разрыв между
значениями слова не может служить опознавательным признаком омонимов.
Действительно, не только трудно, но в ряде случаях даже невозможно уста-
новить факт связи отдельных значений слова между собой. В одних случаях
связь для носителей языка кажется несомненной, в других – невозможной, а
в-третьих – сомнительной, т. е. для одних отсутствующей, а для других – при-
сутствующей. Так, наличие связи между значениями «голова» и «глава» в
слове баш, «пола, подол» и «подножие» в слове этек не вызывает сомнений
у носителей тюркских языков. В лексемах кюн «день» и кюн «солнце», ай
«луна» и ай «месяц» одни из них видят связь, а другие ее отсутствие. В таких
же случаях, как чек- «взвешивать» и чек- «терпеть что-либо», бау «хлев, сарай
(для скота)» и бау «завязка (веревка, тесьма, шнур и т. п.)» смысловая связь
кажется невероятной.
Некоторые производные значения слов уже с момента своего возникновения
образуют вместе с исходными значениями словообразовательные ряды, что,
естественно, порождает омонимию. Например, карачаево-балкарские слова
жашлыкъ «молодость» и жашлыкъ «пасынок» образованы от разных значений
одного и того же слова по разным моделям: первое – от жаш «молодой» по
аналогии с къартлыкъ «старость», жангылыкъ «новость», ариулукъ «красота»,
эришилик «уродливость»; второе – от жаш «сын» по аналогии с къызлыкъ
«падчерица», аналыкъ «мачеха». Другие общетюркские слова, например, жазыу
«письменность», «графика», «письмена» и жазыу «судьба, предначертание,
предопределение» образованы от разных значений одного и того же слова по
единой модели: первое – от жаз- «писать», второе от жаз- «предопределять,
предначертать» по аналогии с кечиу «брод» (от кеч- «перейти вброд»), окъуу
«учеба» (от окъу- «учиться»), сюрюу «стадо» (от сюр- «гнать, выгонять»), кичиу
«чесотка» (от кичи- «зудеть, чесаться»).
Однако, во-первых, подобных случаев в тюркских языках мало, а, во-вторых,
близость или различие производных значений между собой по смыслу не за-
висит от смыслового соотношения производящих значений. Поэтому расхож-
дение словообразовательных рядов, образуемых от разных значений слова, не
может быть критерием омонимии.
Слово в своем производном значении так же, как и в исходном, может стать
производящей основой: ср. карач.-балк. жазыу «письменность», «графика»,
«письмена» (жазыучу «писатель», жазыулу «надписанный» → жазыу «судьба,
предначертание, предопределение» (жазыусуз «непредначертанный судьбой»),
жазыулу «предначертанный судьбой», эшик «дверь» (эшикли «имеющий дверь»,

«посторонний» (перен.)) → эшик «двор» (эшикге «во двор, на улицу», эшикде
«во дворе, на улице»), сюр- «гнать, выгонять» (сюрюу «стадо», сюркел- «ползти»,
сюрюш-, сюрюн- «раскачиваться») → сюр- «пахать» (сюргю «пахота»).
Одни слова употребляются только с одним или двумя словами, другие – со
многими словами. Например, в карачаево-балкарском языке существительное
арпа (мед.) «ячмень» устойчиво сочетается только со словом чыкъ- «выско-
чить, соскочить» (арпа чыкъды «соскочил ячмень», жазгъа чыкъ- «идти на
охоту»), а глаголы тартын- «быть сведенным судорогой», жаз- «успокаивать,
утешать, ублажать» – соответственно с существительными къол «рука», бут
«нога» [къолу тартынды «его (ее) руку свело судорогой», бутум тартынды
«мою ногу свело судорогой») и кёл «настроение», жюрек «сердце» (кёлюн
жаз-, жюрегин жаз- «успокоить его, (ее)»). Тем не менее эти слова являются
омонимами слов арпа «ячмень», жаз «лето», жаз- «ковать (железо)», катать
(тесто)», тартын- «смущаться, стесняться». Это говорит о том, что ограни-
ченная употребительность слова, как и его широкая употребительность, в
одинаковой мере могут быть и признаком полисемии; ср. (тауну) этеги «под-
ножие (горы)» и (жыйрыкъны, тонну, пальтону, плащны, жамычыны) этеги
«пола (платья, шубы, пальто, плаща, бурки)».
Этимологический критерий исходит из генетических связей слов. Слова –
омонимы, образовавшиеся из разных значений слова, должны быть генетически
связаны. Данный критерий помогает установить признаки реалий, на основе
сходства или смежности которых был сделан перенос. Однако знать этимологию
многих слов довольно трудно не только рядовому читателю, но и специалисту,
так как в абсолютном большинстве тюркских языков нет ни этимологических
исследований, ни этимологических словарей.
По мнению ряда ученых, «чутье» языка является языковым сознанием, язы-
ковой практикой большинства говорящих [Евгеньева, 1960: 87], интуитивной
ориентацией на «общепринятые нормы осмысления и использования данного
языкового явления... в его основе лежит прочный практический навык» [Юл-
дашев, 1972: 297], поэтому оно является одним из опознавательных признаков
омонимии. Однако поскольку у людей способность понимать языковые факты
никак не может совпасть, «чутьё» языка не гарантировано от субъективизма.
Производные значения корневых слов къол «балка», бау (бав) «хлев, сарай»,
эрик «дубильный раствор», тёш «наковальня», тютюн «табак» в отношении
к своим исходным значениям (къол «рука», бау «завязка», эрик «слива», тёш
«бугор, горка», тютюн «дым») имеют различную предметную отнесённость
и являются истинными омонимами. Такие же значения общетюркских слов,
например, къаш «лука седла», баш «ботва», этек «подножие», къулакъ «ухо»,
ич «начинка» не являются омонимами своих исходных значений (къаш «бровь»,
баш «голова», этек «пола, подол», къулакъ «ушко», хотя обозначают другие
предметы.
То, что значения первой группы слов между собой омонимичны, а зна-
чения второй группы слов полисемичны, связано не с различной предметной
отнесенностью их, а с сочетательной возможностью этих слов в производном
значении. Слова первой группы в производном значении имеют такую же
широкую сочетаемость, какую они имеют в прямом значении, и могут упо-
требляться без определяемых слов. Это и сделало их самостоятельными сло-
вами. Слова же второй группы в производном значении сочетаются со строго
ограниченным кругом слов и не могут употребляться без определяемых слов.
Например, (иерни) къашы «лука (седла)», (картофну, чюгюндюрню, быхыны)
башы «ботва (картофеля, свеклы, моркови)», (тауну) этеги «подножие (горы)»,
(чоюнну, кастурунну) къулагъы «ушко (котла, кастрюли)», (хычинни, бёрекни)
ичи «начинка (хичина, пирожка)».
Исходя из приведенных фактов, различную предметную отнесённость
значений корневых слов нельзя считать критерием омонимии.
Из около ста омонимичных пар и групп, зарегистрированных ТСКБЯ и
KБPC, в состав фразеологизмов входят члены лишь нескольких из них: борч
«долг, заём» – борчха бат- «увязнуть в долгах», борчха кир- «влезть (войти)
в долги» и борч «обязанность» – борчдан чыкъ- «исполнить свой долг», борч
сал- «обязать кого-либо»; чот «счёт, учёт» – чотха ал- «брать на учёт», чотдан
чыгъар- «не брать в счёт» и чот «обстановка, обстоятельства дела» – чот анда
тюйюлдю «дело не в этом»; тёре «третейский суд» – тёреге кир- «судиться на
(третейском суде)» и тёре «обычай, порядок» – тёре эт- «соблюдать обычай»;
эшик «дверь» – эшиги жабылды «он (она) пропал (пропала)» (букв. «у него (неё)
дверь закрылась»), эшикни жап- «испортить дело» (букв. «закрыть дверь») и
эшик «двор, улица» – эшикге чыкъ- «выйти замуж» (букв. «выйти на улицу»).
Если руководствоваться критерием, согласно которому образование семанти-
ческих омонимов подтверждает наличие у каждого члена омонимичной пары
своего фразеологического окружения, то в каждом языке омонимов, образо-
ванных на базе полисемии, было бы всего несколько. В действительности же
в любом языке имеются сотни таких омонимов.
Согласно синонимическому критерию значения слова образуют синони-
мические ряды, а омонимы их не образуют: ср.: карач.-балк. ууахты «время»
и ууахты «судьба, предначертание» – омонимы (их синонимы заман – кезиу –
сагъат и буйрукъ – жазыу – къадар не синонимичны между собой) и къатын
«жена» и къатын «женщина» – значения одного слова (их синонимы бийче и
тиширыу тоже несинонимичны между собой).
Согласно антонимическому критерию, значения слова не образуют анто-
нимических рядов, а омонимы образуют их; ср.: 1) бет «лицо»; 2) перен. «со-
весть»; 3) «склон чего-либо»; 4) «поверхность чего-либо»; 5) «страница» (ни
одно из этих значений не имеет антонима) и аталыкъ «отцовство» (антоним
аналыкъ «материнство») и аталыкъ «отчим» (антоним аналыкъ «мачеха»).
Однако, как показывает материал, синонимические ряды могут образовать не

только значения слова, но и омонимы, а антонимические ряды – не только омо-
нимы, но и значения слова: члены омонимичной пары у карачаево-балкарских
слов чулгъау «сверток, пакет» – чулгъау «портянка» имеют синонимов: чулгъау –
чулгъам «сверток, пакет», чулгъау – чырмау «портянка»; во-вторых, синонимы
этих омонимов тоже синонимичны между собой: чулгъау – чырмау «сверток,
пакет» и чулгъам – чырмау «портянка»; значения слов огъурсуз 1) «недобрый»;
2) «строптивый»; эртте 1) «рано»; 2) «давно» составляют антонимические
ряды: огъурсуз «недобрый» – огъурлу «добрый», огъурсуз «строптивый» –
жууаш «покорный, смирный, спокойный», эртте «рано» – кеч «поздно», эртте
«давно» – бусагъатда, шёндю «сейчас; в настоящее время».
К тому же в подавляющем большинстве случаев ни у слов-омонимов, ни у
значений многозначных слов не бывает синонимов и антонимов.
Суть тематического критерия в следующем: значения слова называют по-
нятия, принадлежащие к одной и той же тематической группе, а омонимы к
разным тематическим группам; cp. карач.-балк. cyy «вода» – суу «река» – суу
«влага» – суу «сок» – значения одного слова, тиш «зуб» и тиш «скирда», эшме
«коса (женская)» и эшме «коревая сыпь» – омонимы.
Однако омонимами могут быть и слова, называющие понятия, принад-
лежащие к одной и той же тематической группе, а значения одного и того же
слова могут называть понятия, принадлежащие к разным тематическим группам:
карач.-балк. этек «пола, подол» и этек «юбка», юр- «дуть» и юр- «лаять» –
омонимы, этек «подол», «подножие», ич «зачаток, эмбрион», «начинка», «по-
троха», «подкладка» – значения одного слова.
Таким образом, одни из названных критериев характеризуют лишь от-
дельные случаи разграничения полисемии и омонимии, другие субъективны.
Семантико-морфологическая разновидность. Она имеет широкое рас-
пространение в карачаево-балкарском языке. Образование слов по данному
способу осуществляется на базе лексикализации грамматических форм слов,
т.е. перехода этих форм в словарные единицы.
По этому способу образуются имена существительные, а изредка и при-
лагательные, от грамматических форм глагола, наречия – от падежных форм и
форм деепричастия и отчасти послелоги – от последних, а также глаголы – от
форм залогов.
Субстантивация формы имени действия глагола. До 90-х гг. XX в. ис-
следователи карачаево-балкарского языка имена действия на -у, -ыу/-иу, -уу/
-юу считали существительными, образованными от глаголов [Урусбиев, 1964;
Соттаев, 1968: 40; 1976: 124; Хабичев, 1971: 259; 260; 1989: 164; 165] на том
основании, что «…в современном карачаево-балкарском, кумыкском и кара-
имском языках он присоединяется только к глагольным основам…» [Хабичев,
1989: 164].
Именно на этом «основании» данная разновидность имени действия вы-

ведена из неличных функциональных форм глагола.
Однако нетождественность имен действия и имен существительных, об-
разованных от них путем лексикализации, точнее субстантивации, видна и в
примерах, приводимых самим М. А. Хабичевым, ср.: азыу «похудение», жа
нгырыу «обновление», жатыу «лежание» и жазыу «письмо», окъуу «учеба»,
билдириу «сообщение» и др. [Там же].
К имени действия мы относим и форму на -макълыкъ/-меклик на основании
следующих фактов: 1) таковым она является в кумыкском, одном из самых
близких карачаево-балкарскому языку, а также в родственных ему куманском,
половецком и ногайском языках; 2) как и имена действия на -у, -ыу / -иу, -уу /
-юу, в имена существительные перешла лишь незначительная часть форм
-макъ / -мек: батмакъ «грязь, слякоть» от бат «тонуть в чем, погружаться
во что», и др.; 3) действие, обозначаемое формами на -у, -ыу / -иу, -уу / -юу и
-макълыкъ / -меклик, совершенно идентично; ср. келиу келмеклик «приход»,
айланыу и айланмакълыкъ «ходьба, езда, хождение», кюйюу и кюймеклик
«горение» и др.
Имена действия на -макълыкъ / -меклик субстантивируются еще реже, чем
на - у, -ыу / -иу, -уу / -юу: сюймеклик «любовь» (сюймеклик и.д. от сюй- «лю-
бить»), кечмеклик «прощение, извинение; снисхождение» (кечмеклик и.д. от
кеч- «прощать кого»), кечинмеклик «средства к существованию», «утешение»
(кечинмеклик и.д. от кечин- «довольствоваться малым, перебиваться; жить
бедно», «забавляться кем-чем; отвлекаться чем от чего») и др.
В именах действия именные признаки преобладают над глагольными.
Во многих случаях обе формы имени действия на русский язык переводятся
именами существительными. Видимо, это давало исследователям данного
языка повод считать имена действия как первой, так и второй формы [Бозиев,
1965: 21; Хабичев, 1971: 243;244; 1989: 147;148; Урусбиев, 1976: 122] суще-
ствительными.
С нашей точки зрения, существенными для разграничения имени действия
и образованного от него имени существительного являются два основных
признака: 1) наличие отрицательной формы и 2) возможность употребления
в позиции определения. Наличие отрицательной формы является признаком
вербальности, который присущ имени действия: билиу «узнавание; знание» –
билмеу «незнание», жаратыу «одобрение» – жаратмау «неодобрение», болуу
«наличие чего-либо» – болмау «отсутствие чего-либо» и др. Субстантивиро-
ванным же именам действия, как и именам существительным, он не присущ:
жашау «жизнь», байлау «повязка», окъуу «учеба», кичиу «чесотка, зуд», сатыу
«торговля» и др. Имена действия не могут употребляться в позиции опреде-
ления, а субстантивированные их формы могут: жазыу «письменность», «гра-
фика», «письмена» – жазыу иш «письменная работа», билеу «брусок, точило,
оселок» – билеу таш «точильный камень», чёплеу «подсолнух» – чёплеу жау

«подсолнечное масло» и др.
Имена действия отличаются по времени субстантивации. Так, существи-
тельные эгеу «напильник», жамау «заплата», билеу «точило», сюрюу «стадо;
отара», оюу «узор, рисунок, орнамент» (от эгеу «плетение», жамау «што-
панье», билеу «точение, точка», сюрюу «гон, гонение», оюу «разрушение»,
«вырезание выема (рукава и т. п.)») в карачаево-балкарском языке употребля-
ются давно. Термины же типа айланыу (грам.) «обращение», жалгъау (грам.)
«аффикс», бериу «передача», билдириу «сообщение» и др. образовались от
соответствующих форм слов форм имени действия лишь начиная с середины
XX в. Это кальки с русского языка, образованные путем прямого перевода
русских терминов на карачаево-балкарский язык.
Неодинакова и степень субстантивации имен действия. Одни из них, суб-
стантивировавшись, продолжают употребляться и в грамматическом значении
(айтыу «говорение» и «предание, легенда», жагъыу «смазка; втирание» и
«мазь», ауруу «заболевание» и «болезнь», окъуу «учение» и «учеба» и т. п.),
а другие употребляются только в новом значении (сёзлеу «наречие» от сёзле-
«заговорить», чалыу «тесьма» от чал- «плести; заплетать», кечиу «брод» от
кеч- «перейти вброд» и т. п.).
Субстантивация причастий. Глагольные формы на -гъан/-ген, употребля-
емые в функции имени существительного, некоторые тюркологи (например,
Н. К. Дмитриев) считали именами действия, или глагольными именами, к при-
частиям же относили лишь те из них, которые имели функцию прилагательного
[Дмитриев, 1940: 146]. Такая точка зрения основана, по всей вероятности, на
одинаковой переводимости их и настоящих имен действия на русский язык;
ср.: мени келгеним и мени келиуюм «мой приезд», эшикни ачылгъаны и эшикни
ачылыуу «открытие двери», аланы кетгенлери и аланы кетиулери «их уход
(уезд)» и др.
Глагольные формы на -ыучу / -иучю У. Б. Алиев считал не причастиями,
а глагольными существительными. К причастиям же он относил и формы
-гъанлы / -генли (баргъанлы «с тех пор как я (ты, он) сходил (съездил) куда-то»,
билгенли «с тех пор как я (ты, он) узнал о чем-то»), -гъынчы / -гинчи (бар-
гъынчы «пока я (ты, вы) не схожу (съезжу) куда-то», кетгинчи «пока я (ты,
он) не уйду (уеду) куда-то»), -гъанлай / -генлей (баргъанлай «как только я (ты,
он) сходил (съездил)», тийгенлей «как только я (ты, он) потрогал что-то»),
-лыкъгъа / -ликге (айтханлыкъгъа «хотя я (ты, он) и сказал что-то», берген-
ликге «хотя я (ты, он) и дал что-то») [Алиев, 1958: 314–327]. Этого мнения
придерживался и А. Ю. Бозиев [1966: 191;192].
Все, кто исследовал причастия карачаево-балкарского языка после
У. Б. Алиева и А. Ю. Бозиева, указанные глагольного формы считают вто-
ричными деепричастиями, с чем нельзя не согласиться.
Авторитет У. Б. Алиева, ведущего специалиста карачаево-балкарского

языка и известного тюрколога, не мог не повлиять на его последователей.
Так, А. Ю. Бозиев форму причастия настоящего времени оценивал как про-
межуточную языковую единицу между причастием и существительным: к
первому относил аналитическую форму (деепр. на -а / -е, -й, -п + тургъан: бара
тургъан «идущий», сатып тургъан «торгующий»), ко второму – синтетиче-
скую (-ыучу / -иучю, уучу / юучю) [Там же: 189]. По его мнению, большинство
синтетических причастий настоящего времени перешло в существительные.
Вывод автора основан на таких единичных примерах, как сатыучу «продавец»
(от сатыучу «торгующий»), алыучу «покупатель» (от алыучу «покупающий»,
жазыучу «писатель» (от жазыучу «пишущий»), окъутуучу «учитель» (от
окъутуучу «обучающий») [Там же].
Считая, что в указанной форме утрачено конкретное значение времени;
в отличие от других причастных форм она образована от именной основы
на -у / -ыу; семантика –чы не разорвала связи с общим значением этого фор-
манта в именных основах, И. Х. Урусбиев тоже придерживался этого мнения
[Урусбиев, 1976: 218].
Не связаны конкретно ни с одним временем и имена действия, тем не
менее лишь незначительная часть их субстантивировалась.
Значение аффикса -чы в существительных не имеет ничего общего с
аффиксом -чу / -чю в глагольных формах типа айтыучу «говорящий что-то
(часто)», кёрюучю «видящий». В глагольных формах аффикс -чу / -чю не
имеет нового значения, а лишь указывает на носителя действия, выражен-
ного в формах на -у, -ыу/ -иу, -уу/-юу. В именах существительных же аффикс
-чы/-чи, -чу/-чю образует целую серию дополнительных значений, а именно
показывает профессию человека: 1) чурукъ «сапог» – чурукъчу «сапожник»,
чабакъ «рыба» – чабакъчы «рыбак»; 2) положение или состояние его: до-
клад – докладчы «докладчик», колхоз – колхозчу «колхозник»; 3) место житель-
ства: шахар «город» – шахарчы «горожанин», эл «село» – элчи «сельчанин»;
4) склонность или пристрастие к чему-либо: ичги «алкоголь» – ичгичи «алко-
голик», ётюрюк «ложь» – ётюрюкчю «лжец, лгун» и др.
Не только все формы глагола на -ыучу / -иучю, -уучу /- юучю, но даже
формы его, полностью перешедшие в имена существительные, имеют не
все эти значения, а лишь одно из них – указывают на профессию человека:
окъутуу «обучение» – окъутуучу «учитель», жазыу «писание» – жазыучу
«писатель». Основная же часть субстантивированных причастий является
терминами, особенно лингвистическими, т. е. они субстантивировались бла-
годаря тому, что закреплены в языке как специальные термины, например:
айгъакълаучу (грам.) «определение», толтуруучу (грам.) «дополнительное»,
керелеучю (мат.) «множитель», къошулуучу (мат.) «слагаемое», айыплаучу
(юр.) «обвинитель», агъартыучу (хим.) «отбеливатель».
Нам представляется, что квалификация И. Х. Урусбиевым причастий на-

стоящего времени именами существительными основана главным образом
на следующем: имена действия он считал именами существительными (см.
выше), а прибавление аффикса -чы/-чи, -чу/-чю к ним, т.е. к существительным,
какими он их считает, обычно не изменят их категориальной сущности; ср.:
чурукъ «сапог» – чурукъчу «сапожник», къуллукъ «должность, пост, чин» –
къуллукъчу «начальник, руководитель» и др. По аналогии с этим прибавление
данного аффикса к «отглагольным именам существительным», каковыми
считает И. Х. Урусбиев имена действия, тоже не изменяет их категориальной
сущности.
Собранный и проанализированный фактологический материал свидетель-
ствует о том, что причастия настоящего времени (за исключением терминоло-
гизированных), чтобы стать именами существительными, должны обозначать,
как правило, живые существа. Все субстантивированные причастия на -ыучу /
-иучю отвечают этому требованию; ср.: алыучу «покупатель», сатыучу «про-
давец», бичиучю «закройщик», къычырыучу (диал.) «петух», окъуучу «ученик»,
мараучу «охотник» и др.
Исходя из возможности перевода на русский язык именами существитель-
ными, такие бесспорные причастия, как жарылгъан «трещина», алыннган
«сумасброд», барлыкъ «наличие чего-либо», аллыкъ «то, что причитается»,
некоторые исследователи словообразования квалифицируют их именами
существительными [Хабичев, 1971: 217; 218]. Однако по смыслу здесь на-
прашиваются другие переводы: «треснутый», «оперированный», «сошедший
с ума», «взбесившийся»; «должный пойти (поехать)», «должный брать».
Мнение, согласно которому глагольные формы типа барлыкъ, аллыкъ
имеют значение субъекта или объекта действия и являются существительными
[Хабичев, 1989: 146;147], ошибочно. Эти и подобные им формы имеют одно
значение – значение времени совершения действия в будущем, что свидетель-
ствует об отсутствии здесь субстантивации.
Формы типа жазгъанлыкъ (отвлеч. к жазгъан «написавший»), окъу
гъанлыкъ (отвлеч. к окъугъан «прочитавший»), квалифицируемые М. А. Ха-
бичевым как существительные [Там же], являются искусственными. Стадию
субстантивации прошли из них лишь единицы: кёргенлик (этн.) «подарок на
смотрины невесты», кёрюннгенлик (этн.) «подарок невесты родственникам
жениха в день смотрин».
У причастий же будущего времени на -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк субстанти-
вировалось значительное количество единиц вследствие выпадения согласного
[л] у аффикса -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, хотя некоторые исследователи отрицают
это [Там же]: ашарыкъ «еда, пища», турукъ «сухостой», къычырыкъ «крик»,
ёкюрюк «рев», ичерик «напиток, спиртное», къабарыкъ «еда, пища» и др.
Субстантивация формы взаимно-совместного залога глагола. Из всех

форм залогов субстантивироваться может только форма данного залога, притом
в ограниченном количестве. Так, в КБРС и ТСКБЯ имеются лишь 12 имен
существительных, образованных от форм взаимно-совместного залога: атлаш
«движение шагом, пеший ход» (атлаш- – вз.-совм. от атла- «шагать»), атыш
«стрельба» (атыш- – вз.-совм. от ат- «стрелять»), буруш «упрямец» (буруш- –
вз.-совм. от бур- «крутить»), жыгъыш «борьба (спорт.)» (жыгъыш- – вз.-совм.
от жыкъ- «нокаутировать кого (спорт.)», жюрюш- «ход, движение», «походка»
(жюрюш – вз.-совм. от жюрю- «ходить»), жыртыш «ссора, грызня, схватка»
(жыртыш- – вз.-совм. от жырт- «грызться, ссориться», «драться (о птицах,
животных)»).
Большинство форм данного залога субстантивируется через глаголы, об-
разованные от залоговых форм: даулаш- – вз.-совм. от даулаш- «спорить (друг
с другом)» – даулаш «спор, ссора» и др. В таких случаях в имя существи-
тельное переходит не залоговая форма, а глагол, образованный от нее путем
ее лексикализации (см. ниже).
Помимо указанных (обозначение причастиями настоящего времени живых
существ, употребление причастия в терминологии, выпадение в причастиях
на -лыкъ/-лик начального [л]), на субстантивацию причастий влияют следу-
ющие причины: 1) обозначение глагольной основой причастия конкретного
действия. Причастия, образованные от глаголов со значением конкретного
действия, субстантивируются реже, чем причастия, глагольная основа которых
не имеет такого значения. Субстантивации причастий, основа которых имеет
значение конкретного действия, препятствует то, что они чаще употребляются
с зависимыми словами, чем причастия, основа которых имеет значение со-
стояния или свойства; 2) образование сложных причастий. Оно обязательно
предполагает их субстантивацию: кёзкёрген «горизонт» от кёз «глаз» и кёрген
«увидевший», кюнчыкъгъан «восток» от кюн «солнце» и чыкъгъан «взошедший
(о небесных светилах)», жукъбилмез «бестолковый» от жукъ «что-то» и билмез
«не узнает» и др.
Субстантивация причастий имеет два этапа. На первом этапе происходит
изменение лишь синтаксической функции причастия, но оно не переходит в
существительное. Например, в предложении Жаугъан тохтады «Дождь (снег)
перестал» причастие жаугъан выполняет функцию подлежащего, но не яв-
ляется существительным. Поэтому здесь субстантивация синтаксическая. На
втором этапе происходит изменение принадлежности причастия к существи-
тельному, т.е. осуществляется узуальная, настоящая субстантивация: Окъуучу
устазына хапар айтады «Ученик рассказывает своему учителю (о чем-то)».
В этом предложении причастие окъуучу «обучающийся» утратило вре-
менное значение и способность глагольного управления, поэтому перешло в
существительное.
Как и у имен действия, степень субстантивации причастий не одинакова.

Одни причастия, субстантивировавшись, употребляются в значении только
существительного (къобан «река» – от къоп- «разливаться (о реке)» + -хан >
-ан → къопхан «разлившийся») и, утратив значение времени, указывают на
статический временной признак, а другие субстантивированные причастия не
теряют связи со свими производными и употребляются как в значении при-
частия, так и существительного: жутланып ашарыкъ «тот, кто с жадностью
будет есть» – ашарыкъ бишди «пища сварилась», битген иш «завершенное
дело» – битген чыкъгъанды «вскочил чирей».
Адъективация. В карачаево-балкарском языке переход грамматических
форм слов в имена прилагательные занимает значительно меньше места по
сравнению с переходом этих форм в имена прилагательные.
В имена прилагательные переходят некоторые формы причастий, имени
действия и наклонения, т.е. только грамматические формы глагола. При этом
адъективация имени действия и причастий настоящего и будущего времени
занимает незначительное место.
Из временных форм причастий больше других адъективировалась форма
прошедшего времени: жетген «каждый, любой», «зрелый» (жетген «до-
стигший», «дошедший, доехавший»), окъугъан «образованный» (окъугъан
«прочитавший», «учившийся»), жарагъан «хороший, настоящий, подходящий,
полноценный», «полезный, годный» (жарагъан «пригодившийся»), «родной»
(туугъан «родившийся, рожденный») и др.
Адъективированность или неадъективированностъ причастий, как и суб-
стантивированность или несубстантивированность их и имени действия, опре-
деляется только в контексте; ср.: эртте жетген «давно созревший», «давно до-
бравшийся, дошедший до кого-чего» и жетген къыз «зрелая девушка», жетген
кёгет «зрелый плод»; китапны окъугъан «прочитавший книгу [человек]» и
окъугъан адам «образованный человек», бизге жарагъан «пригодившийся
нам» и жарагъан адам «хороший человек», жарагъан дарман «полезное ле-
карство» и др.
Однако адъективация причастий, как и субстантивация их, вызывает споры.
Так, некоторые исследователи словообразования карачаево-балкарского языка
считают, что причастие, потерявшее временной признак и форму глагольного
управления, сохраняя определительную функцию, переходит в прилагательное:
баргъан суу «текучая вода», бишген эт «вареное мясо», чабар ат «скаковая
лошадь», ёлюр ауруу «смертельная болезнь», сыннган тепшек «разбитая та-
релка», къайнагъан суу «кипяченая вода» [Урусбиев, 1976: 216]. По их мнению,
«эти прилагательные показывают постоянный, статический признак предмета
вообще, вне времени, употребление уточняющих обстоятельств или управление
в падеже, как при соответствующих причастиях, при прилагательных невоз-
можно» [Там же].
Однако вряд ли можно сомневаться в том, что баргъан в приведенных сло-

восочетаниях выражает значение настоящего длительного времени, бишген,
къайнагъан – значение прошедшего времени, а ауар, чабар, ёлюр – будущее
неопределенное время. Да, действительно, «употребление уточняющих обстоя-
тельств», а также «управление в падеже» невозможно при прилагательных. Од-
нако прежде всего надо доказать, что эти причастия перешли в прилагательные.
В качестве аргумента, что причастие баргъан перешло в прилагательное,
выдвигается употребление его без уточняющего обстоятельства. Так, в «Грам-
матике карачаево-балкарского языка» (1976) приводятся словосочетания энишге
баргъан суу «вниз текучая вода» и баргъан суу и утверждается, что баргъан в
первом из них не является прилагательным, ибо имеет уточняющее обстоятель-
ство энишге «вниз». Однако и отсутствие этого обстоятельства не меняет сути:
ничем не отличаются словосочетания келген адам «пришедший (приехавший)
человек», ишлеген жаш «работающий парень» и др. от словосочетания баргъан
суу. В них причастия келген, баргъан, ишлеген не перешли в прилагательные.
Употребление же их без уточняющих обстоятельств говорит не об адъективации
их, а об изменении их синтаксической функции: функционировании в роли
определения, как это свойственно обычно прилагательному.
Причина квалификации этих причастий прилагательными кроется в пере-
водимости их на русский язык таковыми. Однако при решении как данного, так
и многих других вопросов, следует ориентироваться не на русский или другой
язык, а на факты родного языка и генетически родственных с ним языков.
По сравнению с положительной формой отрицательная форма причастий
прошедшего времени адъективируется довольно редко: уялмагъан, къамамагъан
«бесстыжий, бессовестный»: уялмагъан, къамамагъан адам «бесстыжий, бес-
совестный человек».
Причастия же настоящего и будущего времени, как уже отмечалось, редко
переходят в прилагательные, а их отрицательные формы вообще не адъекти-
вируются: къайтыучу «возвратный» (къайтыучу айырма) «возвратный залог»,
соруучу «вопросительный» (соруучу айтым «вопросительное предложение»),
къайнар «горячий» (къайнар шорпа, суу «горячий суп, вода»), ёлюр «смер-
тельный» (ёлюр жара «смертельная рана», ёлюр ауруу «смертельная болезнь»).
Как видно из примеров, прилагательные, образованные от причастий бу-
дущего времени, употребляются только в составе грамматических терминов.
Анализ словарей карачаево-балкарского языка и других материалов пока-
зывает, что для перехода причастий в прилагательные требуются в основном
следующие условия:
1. Употребление глагольной основы причастия в переносном значении.
Оно понижает глагольность причастия и усиливает его адъективацию. Так, в
словосочетаниях ызыбыздан жетген атлы «догнавший нас всадник», жетген
жаш «взрослый парень» причастие жетген имеет разные лексические значения
в соответствии с разными лексическими значениями глагола жет- «догнать,

настигать» и «взрослеть».
Значение глагольной основы в причастии жетген таково, что в нем легко
развиваются качественные значения и при прямом, и при переносном значе-
ниях основы. Это подтверждается наличием при этом причастии зависимых
слов: манга жетген «доставшийся мне», ортасына жетген «добравшийся до
середины», кеч жетген сабийле «поздно повзрослевшие дети», энди жетген
жаш «парень, повзрослевший теперь».
Это не говорит о том, что лексические значения качественности, развива-
ющиеся в причастии, отрывают его от соответствующего глагола и способ-
ствуют его адъективации. Переносное значение принадлежит самому глаголу,
от которого образовано причастие. Здесь не происходит отрыва причастия от
соответствующего глагола, а переносное значение, привносимое в причастие
глагольной основой, способствует адъективации причастия.
2. Употребление глагольной основы причастия со словами, обозначающими
степень сравнения. С такими словами употребляются, как правило, переносные
значения глагольной основы причастия: бек айтылгъан адам «весьма про-
славленный человек», бек сатлыкъ адам или барып тохтагъан сатлыкъ адам
«самый что ни на есть продажный человек». Другие значения этих причастий
не могут употребляться со степенями сравнения. Например, нельзя сказать бек
(acыры) сатлыкъ мал «скот, очень (слишком) предназначенный для продажи»,
бек айтылгъан сёзле «очень сказанные слова».
3. Потеря причастием категории залога. Так, причастия жабыллыкъ «то,
что должно закрываться, запираться», табылгъан «найденный», айтылгъын
«сказанный» образованы от форм страдательного залога: жабыл- «быть за-
пертым, закрываться, запираться», табыл- «быть найденным», айтыл- «быть
сказанным». Наряду с этими, прямыми, значениями данные формы употре-
бляются и в переносных значениях: жабыл- «пропадать», табыл- «приходить
куда-л.», айтыл- «славиться; (становиться известным (знаменитым)». Эти
значения сохранены и в причастиях, образованных от данных форм. Таким
образом, причастия, употребляющиеся в переносном значении, утрачивают
грамматическую категорию залога и адъективируются.
Адъективацией охвачены обе разновидности имени действия, однако в
значительно меньшей мере, чем субстантивацией: къызыу «жаркий, горячий»:
къызыу кюн «жаркий день», къызыу чай «горячий чай» (къызыу и. д. от къыз-
«греться, нагреваться; накаляться»: кюнде къызыу «согревание на солнце»),
булгъау, къозгъау «скандальный, любящий подстрекать»: булгъау, къозгъау
адам «человек скандальный, подстрекающий, любящий подстрекать» (булгъау
«помешивание», къозгъау «шуровка» – и. д.: сют башны булгъау «помеши-
вание сметаны», мыдыхны къозгъау «шуровка углей»), жарашыу (карач.)
«опрятный, аккуратный», «мирный, уживчивый»: жарашыу адам «уживчивый
человек», жарашыу юй «опрятный, аккуратный дом» (жарашыу «примирение»,

«соглашение», «упорядочение») – и. д.: багъасына жарашыу «соглашение о
цене», тюйюшгенден сора жарашыу «примирение после ссоры»), жабышмакъ
«липкий, клейкий, вязкий»: жабышмакъ балчыкъ «липкая грязь», жабышмакъ
къагъыт «клейкая бумага (для мух)», (жабышмакъ – жабыш- «липнуть, при-
липать, приклеиваться к кому-чему» + -макъ), илинмек (карач.) «неестественный,
случайный»: илинмек ажал «неестественная смерть», илинмек къайгъыла
случайные намеки» (илинмек – илин- «цепляться, зацепляться за что», «при-
дираться; чему» + -мек).
Адвербиализация. Семантико-морфологическим способом наречия ка-
рачаево-балкарского языка образуются от форм пространственных падежей
имен и деепричастий.
Наречия, образованные от форм дательного, местного и исходного падежей
путем их лексикализации, составляют большинство наречий в данном языке.
При этом по сравнению с другими именными частями речи существительные
и прилагательные часто подвергаются адвербиализации.
У знаменательных именных частей речи адвербиализуется обычно одна
из форм пространственных падежей: эрге «замуж» (дат. пад.), ингирде «ве-
чером» (мест. пад.), жангыдан «снова» (исх. пад.). Исключение составляет
числительное бир «один» и указательные местоимения ол «тот», бу «этот», у
которых адвербиализуются все формы указанных падежей: бирге «вместе» (дат.
пад.), бирде «иногда» (мест. пад.), бирден «вместе, рядом, одновременно» (исх.
пад.); алайгъа «туда» (напр. пад.), алайда «там» (мест. пад.), алайдан «оттуда»
(исх. пад.), былайгъа «сюда» (напр. пад.), былайда «тут, здесь» (мест. пад.),
былайдан «отсюда» (исх. пад.).
Такими же «универсальными» являются и послеложные имена ал «перед,
передняя часть (или сторона) чего-либо»: алгъа «вперед», «раньше, прежде»
(напр. пад.), алда «вперед» (мест. пад.), алдан «спереди» (исх. пад.), артха
«назад» (напр. пад.), артда «потом, после, затем» (мест. пад.), артдан «сзади,
позади», «потом, после» (исх. пад.).
Ряд наречий образуется сочетанием двух падежных форм: 1) форм дательно-
направительного и исходного: эниш+ге+ден «снизу»; 2) дательно-направи-
тельного и местного: ёр+ге+де «наверху, вверху»; 3) местного и дательного:
арт+да+гъа «впрок, про запас».
Особой активностью в адвербиализации отличается притяжательная форм
прилагательных 3-го л. дат. падежа: бош+у+на, керексиз+и+не «зря, попусту,
напрасно» от бош «пустой, порожний», керексиз «ненужный»), санча + сы +
на (карач.) «дурашливо, по-дурацки» (санча «глуповатый, дурашливый») и др.
Адвербиализуются и образуют сложные наречия также указанные падежные
формы слов при сложении, повторении и удвоении их основ: им. пад. + мест.
пад.: бусагъатда «только что» (бу «это, этот» + сагъат «час», «время»), напр.
пад. + напр. пад.: ёрге-энишге «туда-сюда», мест. пад. + мест. пад.: анда-санда
«иногда, изредка», исх. пад. + напр. пад.: артдан-артха «постепенно» и др.
Ряд глаголов состояния имеет обстоятельственное значение способа (или
образа) действия, что заслоняет связь деепричастия с подлежащим. Это создает
благоприятную почву для лексикализации деепричастия, которая возможна в
двух условиях: 1) если глагол в форме деепричастия имеет широкое или даже
преимущественное употребление по сравнению с остальными своими слово-
формами; 2) если деепричастие составляет единственную словоформу данного
глагола. Например, деепричастия жамлап, кезиулешип полностью лексикализо-
вались и перешли в разряд наречий, так как их производящие жамла- «вбирать
в себя, глотать», кезиулеш- «меняться, чередоваться» в форме деепричастия
употребляются намного шире, чем в форме причастия (жамлагъан «прогло-
тивший», жамлаучу «проглатывающий», кезиулешген «чередовавшийся», ке-
зиулешиучю «чередующийся», имени действия (жамлау «проглатывание»,
кезиулешиу «чередование»), инфинитива (жамларгъа «проглотить», кезиуле-
ширге «чередоваться»).
Формы тюрслеп, ышанлап «внимательно», аякълашып «валетом (лежать)»
употребляются только в данной, деепричастной, форме и только с определен-
ными словами (тюрслеп къара-, ышанлап къара- «смотреть внимательно»,
аякълашып жат- «лежать валетом», поэтому они стали наречиями.
По степени адвербиализации деепричастия можно разделить на две группы:
1) адвербиализованные деепричастия, потерявшие свои глагольные признаки и
употребляющиеся только в значении наречий: тюрселеп, ышанлап; 2) адверби-
ализованные деепричастия, употребляющиеся как в значени деепричастия, так
и в значении наречия: бузмай «не портя; не разрушая» и «точь-в-точь», ойнап
«шутя» и «в шутку» и др.
Формы деепричастий адвербиализуются заметно реже форм простран-
ственных падежей. При этом, в отличие от вторичных деепричастий, в наречия
переходят и отрицательные формы первичных деепричастий: аямай «очень
сильно, здорово», «беспрестанно, неустанно», билмей «случайно, нечаянно»,
эслемей «невзначай, неумышленно», чапханлай «бегом», таймаздан «регу-
лярно» и др.
Как и падежные формы, деепричастия переходят в наречия, повторяясь,
удваиваясь, а иногда и, сочетаясь с другими словами: бара-бара «со временем»,
арымай-талмай «неустанно», бел кётюрмей «без передышки, без отдыха» и др.
Переход деепричастий в послелоги. В послелоги переходят в основном
первичные деепричастия: кёре «судя, сообразно с, по»: анга кёре «соответ-
ственно тому», модагъа кёре «по моде», болумгъа кёре «соответственно об-
стоятельству», жазгъанына кёре «соответственно тому, что он написал» (кёре
22 Заказ № 261
«видя» – деепр. от кёр- «видеть»: аны кёре «видя его», окъуп кёре «попробуя
читать», хар затны кёре «видя все».
3.3.4.4. Редупликация
В грамматиках тюркских языков, даже в некоторых специальных исследо-

ваниях, редупликация как способ словообразования не выделяется, а квалифи-
цируется как разновидность синтаксического способа словообразования [ГАЯ,
1960: 66–68, 115–117, 234–243; ГНЯ, 1973: 197–202; ГХЯ, 1975: 53–55, 110, 165;
ГКБЯ, 1976: 143;144, 160–162; ТГ, 1995: 196–220]. В ряде работ парные слова и
слова-повторы не разграничиваются [Бозиев, 1965: 71–76, ГНЯ, 1973: 200;201;
ТГ, 1995: 302–315 и др.]. Например, А. Ю. Бозиев наравне со словами той-оюн
«веселье», уруш-тюйюш «драка», кюч-къарыу «мощь», ахлу-жууукъ «родня»,
къарт-жаш «люди всех возрастов» и др. парными считает еще как полные
повторы терк-терк «быстро», акъырын-акъырын «медленно», сюрюу-сюрюу
«стадами» и др. [Бозиев, 1965: 71–76]. Эти и многие другие слова – повторы
приводятся в разделе «Парные слова».
О неразграничении автором парных слов и слов-повторов говорит следу-
ющий факт. На страницах 71–73 приводятся многочисленные примеры слов-
повторов как полных, так и частичных, и делается вывод: «Закончив этим
краткий обзор форм п о в т о р о в » (разрядка авт. – Ж. Г.), отметим, что такая
модель образования сложных имен имеет известное применение в карачаево-
балкарском языке, однако в сравнении с другими формами словосложения
оказывается малопродуктивной, и трудно представить, чтобы она в будущем
стала более активным способом пополнения состава именных частей новыми
словами» [Там же: 74].
Таким образом, автор, во-первых, противоречит сам себе: описал слова-по-
вторы как парные, о чем свидетельствует название раздела, а вывод о них сделал
как «о различных формах повторов»; во-вторых, вряд ли можно согласиться с
ним, считавшим модель словообразования таких слов «малопродуктивной».
Ряд исследований, написанные, начиная с 80-х гг. XX в., свидетельствуют
об обратном. В них редупликация признается не только способом словообразо-
вания, но и продуктивным [ГСЛБЯ 1981: 115;116, 192;193, 202;203, 347;348; Жа-
белова, 1982: 21;22; Гузеев, 2006: 104;105, 143;144, 177, 195;196, 244, 261–265].
Способом редупликации в карачаево-балкарском языке образовано
большое количество слов. Это парные имена существительные: шах-шах /
шарх-шарх «мак», жан-жаныуар «все живое, все живые существа», тешик-
мешик «всякие – дырки, щели, отверстия», къарт-къурт «старики и старухи,
старые люди» и др.; парные имена прилагательные и повторы: къат-къат
«слоистый», къара-къура «черноватый, смуглый», акъсакъ-тукъсакъ «всякие

хромые, калеки» и др.; наречия: аз-аз «мало-помалу, понемногу», «постепенно»,
ёмюр-ёмюрге «навеки, навсегда» и др.; подражательные слова: тыхыр-тыхыр
(подражание длительному треску, грохоту), дыбар-дубур (подражание шуму
беготни), боркъ-боркъ (подражание звуку сильно кипящей жидкости, бьющего
ключа) и др.
Из приведенных примеров видно, что имена существительные, прилага-
тельные, наречия и подражательные слова повторяются полностью и частично.
При этом имена существительные образуются повторением существительного
(къур-къур «басы (струны, клавиши)», жан-жаныуар «животное, зверь, живое
существо, тварь», соруу-оруу «всякий вопрос»), причастия (къалгъан-къул-
гъан (булгъан) «отходы, остатки, объедки, отбросы», соргъан-оргъан «всякие
вопросы»), формы имени действия глагола (чачыу-къучуу «погром», кёчюу-
мёчюу (прост.) «переход, перемещение, передвижение, переезд»), формы
взаимно-совместного залога (жыртыш-мыртыш (прост.) «грызня, ссора;
драка (птиц, зверей и т. п.)», бёлюш-мёлюш «всякий дележ, раздел, распреде-
ление чего-либо»), прилагательные – имени существительного (къат-къат
«слоистый», тешик-тешик «дырявый, продырявленный»), прилагательного
(тюрлю-тюрлю «разный, различный, разнообразный», жарты-къурту «не-
полный, отрывочный»), наречия – числительного (бир-бир «по одному, по-
рознь, поодиночке, поштучно», экеу-экеу «попарно, по два, парами»), наречия
(аз-аз «мало-помалу, понемногу», «постепенно», анда-санда «иногда, изредка,
временами»), деепричастия (бара-бара «со временем, постепенно, с течением
времени», къарап-къарагъынчы «мгновенно, быстро, мигом»).
Среди слов, образованных путем частичной редупликации, выделяются
следующие разновидности:
1) редупликат является производным словом: жан-жаныуар «все живое,
живые существа», жер-жерли «местный», бир-бирде «иногда, подчас, време-
нами» и др.;
2) оба компонента являются производными лексемами: жылдан-жылгъа «из
года в год» (жылдан «каждый год» + жылгъа «в (один) год»), артдан-артха
«постепенно, со временем» (артдан «сзади» + артха «назад», «на прежнее
место, обратно», «впрок»), бирден-бирге «перво-наперво, прежде всего» (бирден
«вместе, одновременно, сразу», разом» + бирге «совместно, вместе») и др.;
3) один из компонентов является словарной единицей, другой – грамматиче-
ской формой: бирси-бири «другие, иные» (бирси «тот, другой» + бири – притяж.
Форма 3-го лица числит. бир «один»), баш-башынча «полностью, целиком»
(баш «голова» + башынча «как чью-либо голову») и др.;
22*
4) первый компонент наращен аффиксом исходного падежа: жангыдан-

жангы (кийим) «новая-преновая (одежда)», ачыкъдан-ачыкъ «откровенно»,
бекден-бек «все сильнее» и др.;
5) второй компонент наращен аффиксами дательного, местного, исходного
падежей: жан-жанына «во все стороны, по всем сторонам», жер-жерден «ото-
всюду», эл-элде «во всех селах, в каждом селе» и др.;
6) первый компонент стоит в форме исходного, а второй – дательного па-
дежа: артдан-артха «постепенно, со временем», кюнден-кюннге «изо дня в
день», жылдан-жылгъа «из года в год» и др.;
7) второй компонент претерпел морфонологическое изменение и не обла-
дает самостоятельным значением и употреблением: ашыкъ-бушукъ «наспех,
торопливо», артыкъ-буртукъ «излишек, что-л. лишнее», эски-мески, эски-
бюскю «хлам, барахло, тряпье, рухлядь, старье», аз-маз «немножко, чуть-чуть»,
«смутно, еле-еле, едва», жарты-къурту «кое-как, небрежно», тюрлю-мюрлю
«очень странный», кирли-мирли «грязный, неопрятный» и др.;
8) оба компонента не обладают самостоятельным значением и употребле-
нием: чийли-бишли «недоваренный, недожаренный, недопеченный», хышты-
мышты «беспорядочный, нескладный», хыпый-сыпый «шалость», хырт-мырт
«хлам», каш-куш (гаш-гуш) (прост.) «несерьезные молодые люди» и др.
В словах-повторах последних двух типов произошли различные морфоно-
логические изменения:
1) прибавление согласной фонемы к началу редупликата: арыкъ-торукъ
«всякие тощие (о скотине)», ётген-сётген «прохожие», алда-булда- «обмануть,
всяческими ухищрениями», ала-къула «пестрый; пегий; разноцветный», ала-
чола «поверхностный, неглубокий», алас-булас «смутно, неясно (видеть)» и др.;
2) замена начальной согласной первого компонента другой: къан-ман «всякая
кровь», хыпый-сыпый «шалости», быттыр-хуттур «хуже худшего», жарты-
къутру «кое-как, небрежно», хынч-мынч «сварливый, ворчливый» и др.;
3) замена интервокальной согласной фонемы первого компонента другой:
татыу-талыу «вкус (пищи)», тешик-мешик «всякие отверстия, дыры» и др.;
4) замена гласной фонемы (или фонем) первого компонента другой: къал-
гъан-къулгъан «отходы, остатки, объедки, отбросы», дауур-дууур «шум, гам,
гвалт, галдеж», хыны-хуну «грубый, сердитый, злой», къарт-къурт «старики,
старухи, старые люди» и др.
3.3.4.5. Калькирование
Как правило, каждый способ словообразования имеет свои модели: аффик-

сацию, словосложение, редупликацию и др. Многие слова и значения слов в
современном карачаево-балкарском языке образовались путем буквального
перевода соответствующих иноязычных, особенно русских и западноевропей-
ских, лексем. Такой процесс образования слов называется калькированием. Как

и другие способы образования слов, оно в данном языке имеет свои модели,
соотносительные с аффиксацией (танкчы «танкист», футболчу «футболист») и
словосложением (авиячана «авиасани», радиобериу «радиопередача»). Однако
калькирование от названных способов отличается тем, что при нем моделью
для создания слова выступает иноязычное слово. Этим же обусловлена специ
фика калек по их словообразовательному характеру: они являются результатом
поморфемного перевода иноязычного слова или переносного лексического
значения такой лексемы.
Нельзя путать калькирование с заимствованием. При заимствовании слова
и другие языковые единицы в тот или иной язык проникают без каких-либо из-
менений или изменившись в соответствии с фонетическими и грамматическими
особенностями заимствуемого языка. Ср. слова стол, вагон, плащ, костюм и
майдал < медаль, тюрьме < тюрьма, эреке < рейка, газет < газета, капек <
копейка. Первая группа слов заимствована из русского языка без каких-либо из-
менений, а вторая – изменившись в соответствии с фонетико-грамматическими
закономерностями карачаево-балкарского языка. Эти и подобные им слова
вошли в активную лексику карачаево-балкарского языка без перевода. Кальки-
рование же обязательно связано с переводом. Однако не всякое калькирование
связано со словообразованием. Чтобы стать способом словообразования, каль-
кирование должно войти в систему, иметь свою модель. Например, в русском
языке довольно много слов с суффиксом -ство. Определенное количество слов
в карачаево-балкарском языке создано в точном соответствии с этой моделью:
жылкъычылыкъ «коневодство», жюзюмчюлюк «виноградарство», бахчачылыкъ
«бахчеводство, овощеводство», тонгузчулукъ «свиноводство», къоянчылыкъ
«кролиководство», къойчулукъ «овцеводство», чюгюндюрчюлюк «свекловод-
ство», малчылыкъ «животноводство» и др.
Корни и суффикс приведенных слов на карачаево-балкарский язык пере-
ведены точно. Такое калькирование называется словообразовательным.
Подобным образом образованы слова при переводе русских слов с суф-
фиксами -ист (футболчу «футболист», танкчы «танкист», миллетчи «на-
ционалист», артиллериячы «артиллерист», анархиячы «анархист», дарвинчи
«дарвинист», велосипедчи «велосипедист» и др.), многие термины – с суффиксом
-ние (айыплау (юр.) «обвинение», «осуждение», керелеу (мат.) «умножение»,
къоратыу (мат.) «вычитание», юлешиу (мат.) «деление», къысылыу (грам.)
«примыкание», жегилиу (грам.) «склонение», жумушакъ белги (грам.) «мягкий
знак», соруу белги (грам.) «вопросительный знак» и др.).
Словообразовательные кальки имеют место не только среди существи-
тельных, но и прилагательных (только сложных): алтымюйюш «шести-
угольный», отчет-айырыу «отчетно-выборный», кёп къатлы «многослойный»,
«многоэтажный», илму-излем «научно-исследовательский», колхозла-аралы

«межколхозный» и др.
Приведенные выше кальки полные, так как созданы путем перевода обеих
морфем. Кальки образуются и при переводе одной из двух морфем, которые
называются полукальками: авиабёлек «авиачасть», варварлыкъ «варварство»,
отчет-айырыу «отчетно-выборный», культура-жарыкълау «культурно-про-
светительный» и др.
В исследуемом языке имеются и семантические кальки. Они образуются
при переводе одного из значений (обычно переносного) многозначного заим-
ствующегося слова. Например, слово передача в русском языке имеет четыре
значения: 1) действие по знач. гл. передать, 2) то, что передается по радио,
телевидению; 3) продукты питания, передаваемые для больного в больницу,
для заключенного в тюрьму; 4) механизм, передающий вращение от одной
части устройства к другой. На карачаево-балкарский язык из них переведено
только второе (переносное) значение и употребляется в нем как новое слово
с 60-х гг. XX в.: бериуню ахыры «конец передачи», бериу бошалды «передача
закончилась», музыка бериу «музыкальная передача», бериулени программасы
«программа передач» и др. Первое прямое значение этого слова при переводе
на карачаево-балкарский язык не создает нового слова: буйрукъну бериу «пере-
дача приказа», телеграмманы бериу «передача телеграммы», сынамны бериу
«передача опыта» и др.
3.3.4.6. Аббревиация
Из всех способов словообразования менее продуктивным в карачаево-

балкарском языке является аббревиация – образование сложносокращенных
слов (аббревиатур), имеющих то же значение, что и исходное словосочетание.
Такие слова образуются в результате сложения сокращенных основ, сокра-
щения второй основы или усечения ее аффикса. В данном языке выделяются
следующие структурные типы аббревиатур:
1. Буквенные аббревиатуры, которых всего пять: АБШ (Американы Бир-
лешген Штатлары) «США (Соединенные Штаты Америки)», КъМР (Къабарты-
Малкъар Республика) «КБР (Кабардино-Балкарская Республика)», КъЧР (Къа-
рачай-Черкес Республика) «КЧР (Карачаево-Черкесская Республика)», КъМКъУ
(Къабарты-Малкъар къырал университет) «КБГУ (Кабардино-Балкарский госу-
дарственный университет)», КъЧКъУ (Къарачай-Черкес къырал университет)
«КЧГУ (Карачаево-Черкесский государственный университет)».
Данные аббревиатуры образованы по образцу аббревиатур русского языка.
Все остальные аббревиатуры (буквенные и слоговые) заимствованы из русского
языка и употребляются без изменения, только при склонении к ним прибавля-
ются карачаево-балкарские аффиксы: МВД-де «в МВД», вузла «вузы», РФ-ни
(РФ – род. и вин. пад.), профтехучилищеде «в профтехучилище», военкоматха

«в военкомат» и т. п.
2. Аббревиатуры, состоящие из начальных частей слов или из начальной
части слова и целого слова, у которых при заимствовании одна из основ пере-
ведена на карачаево-балкарский язык: шахарком «горком», райфинбёлек «рай-
финотдел», авиачана «авиасани», авиабёлек «авиачасть» и т. п.
3. Аббревиатуры – имена людей, в которых усечен последний слог: Жами
(Жамиля), Марзи (Марзият), Сейдул (Сейдуллах), Муха (Мухаммат) и т. п.
4. Аббревиатуры – сложные имена людей, в которых усечена вторая основа:
Сейит (Сейит-Алий), Хажи (Хажи-Мурат, Хажи-Дауут), Къурман (Къур-
манбек), Жаннет (Жаннетхан) и т. п.
5. Аббревиатуры – фамилии, в которых усечена вторая основа (улу – сын,
къызы – дочь): Тёппе (Тёппе улу) «Теппеев», Жеке (Жеке къызы) «Жекеева» и т. п.
6. Аббревиатуры – фамилии балкарских писателей, в которых усечен рус-
ский суффикс -ев- еще тогда, когда они оформлялись по-русски, т. е. с прибав-
лением этого суффикса к балкарским именам (до 1991 г.): Зока (Зокаев), Гекки
(Геккиев), Къули (Кулиев), Мокъа (Мокаев) и др. Эти аббревиатуры сохранились
и после оформления фамилий по-карачаево-балкарски: Зокаланы, Геккиланы,
Къулийланы, Мокъаланы.
Третий – пятый типы аббревиатур обычно употребляются в устной речи.
В отличие от русского языка, в котором аббревиатуры являются только
именами существительными, в карачаево-балкарском языке имеются и аббре-
виатуры – имена прилагательные:
1. Аббревиатуры, в которых усечен аффикс второй основы – причастия:
къолтут «часто здоровающийся с каждым встречным» (къол тутуучу = къол
«рука» + тутуучу «держащий»), эрсюй «безмерно любящая мужа» (эр «муж»
+ сюйюучю «любящая»), башкес «головорез» (баш кесиучю = баш «голова» +
кесиучю «режущий») и т. п.
2. Аббревиатуры, в которых усечены аффиксы в обеих основах: жанжат
«лежебока» (жанындан жатыучу «лежащий на боку», чоюнкъыр «пристрастная
к скоблению котла» (чоюнну къырыучу = чоюн «котел» + къырыучу «скоблящая»,
«чистящая») и т. п.
3.3.4.7. Комбинированный способ
В тюркских языках разные способы словообразования нередко употребля-

ются комбинированно, хотя этому ни в грамматиках, ни в исследованиях по
словообразованию не уделяется никакого внимания. В карачаево-балкарском
языке комбинируются такие способы словообразования, как словосложение и
семантико-морфологический, словосложение и аффиксация, семантико-мор-
фологический и редупликация, редупликация и аффиксация. В ряде случаев

комбинируются и все три способа словообразования.
По комбинированному способу в данном языке образуются почти все части
речи. Исключение составляют только числительные и послелоги.
Комбинация словосложения и семантико-морфологической разно-
видности семантического способа. Суть этой разновидности заключается в
лексикализации одного или обоих компонентов сложного слова: бир жерли
«земляк», жилян жырмаз «очень густой (о растительности)», саубитген «здо-
ровяк, верзила; человек крупного телосложения», сатыу-алыу «торговля, купля-
продажа», анда-мында «там-сям», «изредка», келген-кетген «посетители».
По данному способу образуются:
а) имена существительные: экиатар «двустволка» (числит. эки «два» +
прич. атар- «постреляет»), кёзкёрген «горизонт, небосклон» (сущ. кёз «глаз»
+ прич. кёрген «увидевший») и т. п.;
б) имена прилагательные: артмагъатар «нищий» (сущ. артмакъ «пере-
метная сума» + атар «кладет вперекидку»), айланатур (прост.) «бездельник»
(«айлана «ходя» + тур- «находиться»), барып тохтагъан «что ни на есть
(обычно об отрицательном)» (деепр.) (барып «сходив, съездив») + тохтагъан
«остановившийся») и т. п.;
в) наречия: кёп турмай «скоро, вскоре» (нар. кёп «много» + (деепр.) турмай
«не находясь»), андан-мындан «отовсюду» (андан «оттуда» + мындан «от-
сюда») и т. п.;
г) глаголы: окъуп чыкъ- «вычитать» (деепр. окъуп «прочитав» + глаг. чыкъ-
«выйти»), сатып ал- «купить что» (деепр. сатып- «купив» + глаг. ал- «брать»)
и т. п.
д) союзы: артыгъыракъда, бегирекда «особенно, в особенности» (ср. степ.
прил. артыкъ «лишний», бек «сильный» + союз да «и»);
е) модальные слова: ахырысы-къысхасы «вообще, в общем, вообще говоря»,
тюзюн айтханда «по правде говоря», ким биледи (билсин) «как знать» (мест.
ким «кто» + глаг. биледи «знает»), бир ишексиз «безусловно» (усил. част. бир
«совсем, совершенно» + нар. ишексиз «несомненно, обязательно») и т. п.;
ж) междометия: ай таланнган!, ай таланмагъан! «да неужели!, неужто!»
(межд. ай! «ах!, вот!» + межд. таланнган, таланмагъан «неужели!»), ай медет!
«увы!», «ах!» (межд. ай! «ах!», «ох!» + межд. медет! «какая досада!») и т. п.
Комбинация словосложения и аффиксации. При данной разновидности
комбинации к одному или обоим лексикализованным компонентам сложного
слова прибавляется словообразовательный аффикс. По сравнению с первой
разновидностью здесь образуются лишь две части речи:
а) имена существительные: бал чибинчи «пчеловод» (сущ. бал чибин
«пчела» + афф. -чи), тёппели чыпчыкъ «свиристель» (прил. тёппели «хох-
латый» + сущ. чыпчыкъ «воробей»), къаратонлукъ «бесплодие (о человеке)»

(прил. къаратон «бесплодный» + афф. -лукъ) и т. п.;
б) имена прилагательные: учсуз-къыйырсыз «бескрайний, безграничный»
(сущ. уч «конец, кончик» + къыйыр «край» + афф. -сыз, -суз), чийли-бишли
«недоваренный» (сущ. чий «сырой» + глаг. биш- «вариться» + афф. -ли), таза
къанлы «чистокровный» (прил. таза «чистый» + сущ. къан «кровь» + афф. –
лы), кюн орталыкъ «полуденный» (сущ. кюн «день» и сущ. орта «середина» +
афф. -лыкъ) и т. п.
Комбинация семантико-морфологического способа и редупликации.
Такая комбинация осуществляется при лексикализации полностью или частично
повторяющихся падежных форм и неличных форм глагола (причастий и имен
действия), при которой создаются:
а) имена существительные, образуемые морфонологическим изменением
редупликата, который никакой семантикой не обладает: къалгъан-къулгъан
«остатки, отходы, объедки, отбросы», ётген-сётген «прохожие, проезжие»,
соруу-оруу «разрешение», сатыу-алыу «торговля, купля-продажа» и т. п.;
б) наречия: ёмюрден-ёмюрге «навеки, навсегда» (ёмюр «век» + ёмюрге
«навсегда»), артдан-артха «постепенно, со временем» (артдан «сзади» +
артха «назад»), бир-бирде «иногда, подчас, временами» (бир «один» + бирде
«однажды»), аз-аздан «постепенно, мало-помалу» (аз «мало» + аздан «едва,
чуть»), биле-биле «заметно» (деепр. «зная-зная») и т. п.
Комбинация редупликации и аффиксации. В результате комбинации
указанных способов сложные слова образуются при помощи аффиксов -чы /
-чи, -чу / -чю, -лыкъ / -лик, -лукъ / -люк, -сыз / -сиз, -суз / -сюз, которые нередко
прибавляются и словам-повторам, второй компонент которых в силу морфо-
нологического изменения не обладает самостоятельным значением и употре-
блением. Такая комбинация создает:
1) имена существительные: эски-бюскючю, хабур-чубурчу «сборщик барахла,
хлама, тряпья», хылымылылыкъ «небрежность, неряшливость» и т. п.;
2) имена прилагательные: тюрт-мюртчю «занимающийся возней, хлопот-
ливый», жер-жерли «местный» и т. п.;
3) наречия: соруусуз-оруусуз «самовольно, без разрешения», заманлы-за-
мансыз «кстати-некстати» и т. п.
Комбинация словосложения, семантико-морфологической разновид-
ности семантического способа и аффиксации. Эти способы комбинируются
реже, чем вышеописанные, и образуют сложные существительные: жандыра-
кёзлюк «пучеглазие» (жандыра «зажигая что» + кёз «глаз» + афф. -люк), ачы-
сёзлюк «язвительность, колкость, злоречие» (ачы «язвительный, колкий» + сёзлю
«разговорчивый, болтливый», красноречивый, речистый + афф. -люк) и т. п.
3.3.5. Словообразование частей речи

3.3.5.1. Словообразование знаменательных частей речи
3.3.5.1.1. Словообразование имен существительных
3.3.5.1.1.1. Аффиксация
В карачаево-балкарском языкознании вопросы аффиксального образования

имен существительных рассматривались в трудах таких исследователей, как
А. К. Боровков [1935], В. И. Филоненко [1940], А. Ю. Бозиев [1965], А. Х. Сот-
таев [1968], М. А. Хабичев [1971; 1989].
Как отмечают они, образование имен существительных в данном языке про-
исходит с помощью различных словообразовательных аффиксов. Одни из этих
аффиксов являются высокопродуктивными, другие – продуктивными, третьи –
малопродуктивными, четвертые – непродуктивными. Большинство же из них
в современном языке не вычленяются. Образуются они от существительных,
глаголов, прилагательных, реже – наречий и числительных.
3.3.5.1.1.1.1. Существительные, производные от существительных
В ы с о к о п р о д у к т и в н ы е а ф ф и к с ы.
-чы. Существительные с аффиксом -чы обозначают лицо, характеризую-
щееся отношением к предмету, явлению, названному мотивирующим словом.
В качестве мотивирующих выступают простые существительные.
В карачаево-балкарском языке, как и в других тюркских языках, при по-
мощи данного аффикса образуются существительные, обозначающие «лицо
по характеру занятий, действий или привычек, реже по принадлежности к
общественному течению, социальной или какой-либо иной группе и по месту
жительства» [Щербак, 1977: 103]: уучу «охотник», къойчу «чабан», «овечий
пастух», жылкъычы «табунщик», атчы «коневод», «конюх», малчы «живот-
новод», «скотовод», сабанчы «земледелец», «пахарь», темирчи «кузнец»,
жырчы «певец», хуначы «каменщик» и др.
Как отмечает М. А. Хабичев, «в куманских языках с помощью аффикса -чы
существительные образуются в основном от существительных, называющих
явления природы, растения, живые существа, продукты питания, предметы оби-
хода, орудия / средства, отвлеченные понятия, процессы, местность». Все они,
оснащаясь аффиксом -чы, называют лицо по роду его занятия и деятельности.
Производные от существительных с отвлеченным значением встречаются
во многих тюркских языках, и это свидетельствует о древности их происхож-
дения [Хабичев, 1989: 150;151].
Из довольно большого перечня значений слов на -чы наиболее древним

является значение профессии / занятия, все остальные значения представляют
собой его дальнейшее развитие.
В карачаево-балкарском языке также некоторые производные образования
на -чы типа сёзчю «сплетник, склочник», тилчи «клеветник, доносчик», оюнчу
«весельчак, балагур», кюлкючю «шутник», «любитель повеселиться, рассме-
шить», кёзбаучу «льстец», «лицемер» близки по своему значению к прилага-
тельным и часто функционируют в языке в позиции определения.
-лы. Как и -чы, данный аффикс употребляется часто и образует имена су-
ществительные в двух значениях: 1) «житель или уроженец местности (страны,
чаще населенного пункта, названной мотивирующим словом)»: чегемли «жи-
тель Чегема», «уроженец Чегемского ущелья», холамлы «житель с. Хулам»,
«уроженец с. Хулам», бызынгылы «житель Безенгийского ущелья», «уроженец
с. Безенги», ингилизли «англичанин», америкалы «американец» и др.; 2) «лицо,
принадлежащее к нации или народности, обозначенной производящей основой»:
малкъарлы «балкарец», къазахлы «казах», оруслу «русский», къытайлы «ки-
таец», татарлы «татарин», тюрклю «турок» и др.
-лыкъ. Производные с аффиксом -лыкъ, по мнению большинства тюрко-
логов, обозначают местность, вещи, приспособления, отвлеченные понятия,
положение, обязанности лица, профессию или должность, меру или количество
называемого.
Следует отметить, что аффикс -лыкъ в карачаево-балкарском, куманском
и караимском языках непродуктивен в словах, являющихся обозначениями
«местности или места, характеризуемого изобилием (иногда концентрацией)
однородных предметов природы» [Хабичев, 1989: 138]. Наблюдения показы-
вают, что производным словам с аффиксом -лыкъ во многих тюркских языках в
карачаево-балкарском соответствуют значения слов с аффиксом -лы. Ср.: азерб.
ағачлыг «местность, изобилующая насаждениями» – карач.-балк. агъачлы
«лесистый», азерб. булутлуғ «облачность» – карач.-балк. булутлу «облачный».
В карачаево-балкарском языке аффикс -лыкъ образует всего несколько слов
со значением множественности, концентрации, совокупности: сёзлюк «словарь»,
кюзлюк «место, засеянное озимыми», биченлик «сенокосное угодье», «место,
где много травы для косьбы».
Значение места у существительных исторически развивалось из значения
соразмерности и меры времени. Исходными для таких существительных яв-
ляются существительные, называющие времена года, растения, пространство,
отвлеченные понятия: жазлыкъ «яровые», жайлыкъ «летняя стоянка со скотом»,
«летние выпасы», кюзлюк «поля с озимым хлебом», къышлыкъ «пастбище
(зимнее)».
Изучение куманских языков (куда входит и карачаево-балкарский) убеждает
нас в том, что древнейшим значением аффикса -лыкъ было значение соразмер-
ности, которое он придавал исходной основе. Такое значение приобретают все

существительные карачаево-балкарского языка, к которым присоединяется
аффикс -лыкъ: тонлукъ «материал для шубы, тулупа», бёрклюк «материал
для шапки», кёлеклик «отрез на рубашку», «материал, предназначенный на
рубашку», жыйрыкълыкъ «отрез на платье» и др.
Присоединяясь к названиям лиц по свойству, аффикс -лыкъ образует имена
существительные с отвлеченным значением: эрлик «храбрость, удаль, муже-
ство», бийлик «господство, власть», къарауашлыкъ «положение рабыни, слу-
жанки», кишилик «мужество», къуллукъ «рабство», «служба», «должность» и др.
В карачаево-балкарском языке имеются имена существительные, называ-
ющие предмет или приспособление, предназначенное для того, что выражено
исходной основой. Исходные основы называют части тела, предметы: ауузлукъ
«удила», башлыкъ «башлык», беллик «длинный шерстяной или матерчатый
пояс, кушак», бууунлукъ «браслет», тобукълукъ «наколенник» и др.
К данному разряду отыменных образований с аффиксом -лыкъ относятся и
существительные, называющие продукты питания: ашлыкъ «хлеба», «зерно»,
къорлукъ «закваска», шишлик, тишлик (карач.) «шашлык», тузлукъ «рассол»,
«приправа» и др.
Выделяются в отдельную группу производные на -лыкъ со значением обя-
занности, отношения и социального положения лица. Существительные, вклю-
чающиеся в эту группу, образуются от основ, называющих родство, также лиц,
занимающих определенное социальное положение. Производные от основ,
называющих родство, также именуют родство, но в них еще присутствует
значение обязанности, долга, а также соответствия (соразмерности): аналыкъ
«материнство», «обязанности матери», «мачеха», аталыкъ «отцовство», «долг
(обязанности) отца», «аталычество», «отчим», жашлыкъ «обязанности сына»,
«сыновний долг», «ребячество», «молодость», жууукълукъ «родство», «обязан-
ности родственника» и др.
Непродуктивные аффиксы. Абсолютное большинство аффиксов, обра-
зующих имена существительные от основ самих существительных, являются
непродуктивными, непроизводительными. Слова с этими аффиксами обозначают
предмет, приспособление, заведение, его помещение, лицо: -са (боюнса «ярмо»),
-дырыкъ (табандырыкъ «ремешок», используемый для завязывания чабура
(обуви из сыромятной кожи)», кёзюлдюрюк (разг.) «очки», -дукъ (орундукъ
«кровать, койка», бурундукъ «намордник», жыйымдыкъ «сброд», «сборник»),
-ун (отун «дрова»), -чакъ (оюнчакъ «игрушка», боюнчакъ (уст.) «галстук»,
тюйюмчек «узел», «сверток»), -ай (анай «матушка», атай «папенька», балай
«дитятко»), -сын (суусун «жидкость», алысын «отава»), -енек (гёзенек «секция
плетня (из прутьев)» от гёз < кёз «глаз», гебенек «войлочная накидка с капю-
шоном», «мотылек» от геп < кеп «форма», «колодка»), -чыкъ (къапчыкъ «мешок
(из снятой чулком шкуры овцы, козы)», «усик, ость (у злаков)», кесекчик (грам.)
«частица», салчыкъ (къарач.) «топкое место, болотистое место»), -у (къырау
«изморозь; иней», аркъау «балка», «коньковый брус, матица; перекладина»,
«уток», темиреу «лишай (на лице)»), -ыр (юйюр «семья», чайыр «смола»,
«жвачка», «гудрон» от чай «масло»), -хана (чайхана «чайная», китапхана
«библиотека», ашхана «столовая»), -чулукъ (къошумчулукъ «вклад», къулчулукъ
«рабство, положение, состояние раба»), -даш (къарындаш / къарнаш «брат»),
соучастия (кюндеш «соперница (об отношении новой жены мужчины к его
прежней жене)», жолдаш «товарищ», «спутник»).
3.3.5.1.1.1.2. Существительные, производные от глаголов
В карачаево-балкарском языке имеется большое количество аффиксов, при

помощи которых производятся сейчас и производились в прошлом существи-
тельные от глагольных основ.
По активности участия в словообразовании аффиксы отглагольного сло-
вообразования можно разделить на продуктивные, малопродуктивные и не-
продуктивные.
Продуктивные аффиксы.
-ыш. Как отмечает М. А. Хабичев, этот аффикс присоединяется только к
глагольным основам и образует существительные с отвлеченным значением
процесса, результата действия [Хабичев, 1989: 165], а также местонахождения:
жюрюш «движение», «темп, быстрота протекания чего», кириш «хребет (горная
цепь)», «бровка отвесной скалы, скальной террасы», «кайма, ободок», «дужка
(ведра, котла и т. п.)», къурулуш «строительство», «стройка», аууш «горный
перевал» от ау- «перевалить, перейти, переехать», батыш «запад», чыгъыш
«проход», «тропинка», «восток», таныш «знакомый» и др.
-ма. Существительные с данным аффиксом имеют значения орудия, объекта,
результата и процесса действия: сюрме «фуганок», «рубанок» от сюр- «гонять,
фуговать», тартма «шнур» от тарт- «затягивать», тюйме «пуговица», «на-
грудник (женский)» от тюй- «завязывать узел», сюзме «процеженный айран»
от сюз- «процеживать», къыйма «колбаса» от къый- «рубить», «резать тонкими
ломтиками», бурма «локон», «завиток» от бур- «крутить, вращать», басма
«ситец», «печать» от бас- «давить», сайлама «избранное» от сайла- «выбирать,
избирать» и др.
-ым. Основные значения данного аффикса сводятся к образованию названий
предмета, движения, процесса или действия, меры или порции: тилим «ло-
моть, ломтик, доля», тизим «список», билим «знание», байлам «сверток, узел;
вязанка, пучок», чулгъам, чёргем «пакет, сверток», «слой», агъым «течение»,
солум «отдых», силдем «бросок в борьбе, мах, взмах», урум «удар», туурам
«ломтик, долька», кийим «одежда», чакъырым (карач.), къычырым «километр»,
уртлам, жутум «глоток», чимдим «щепоть», тутум «хват» (ширина ладони)»,

сюем «расстояние в ширину ладони с оставленным большим пальцем» и др.
-ыкъ. Существительные, образованные этим восьмивариантным (-акъ/ -ек,
-ыкъ / -ик, -укъ / -юк, -къ / -к) аффиксом, выражают значение лица, орудия, места,
предмета и т.п.: кюрек «лопата», таракъ «расческа», «чесалка», «верхушка,
гребень (горы, скаля и т.п.)», бичакъ «нож», элек «сито», оракъ «серп», тилек
«желание, просьба, мольба», бёлек «группа, часть», бёлюк (карач.) «доля, часть»,
къошакъ «добавка, прибавка», «примесь», турукъ «сухостой (дерево)», кюйюк
«зависть», акъсакъ «хромец», къоркъакъ «трус», чирик «гниль», къурукъ «жердь,
шест», тешик «дыра, дырка, отверстие», жырыкъ «разрез», тёшек «постель»,
туракъ «дом, обиталище», кертик «зарубка, засечка, насечка, нарезка, узор (по
металлу), надрез, метка», ёлюк «труп, покойник», тюкюрюк «слюна, плевок»,
къычырыкъ «крик», юзюк «обрывок, кусочек», «отрывок, фрагмент», буйрукъ
«приказ, команда; распоряжение, приказание, указ, указание», жарыкъ «свет»,
«освещенное место, пространство, где светло» и др.
-макъ. Данный аффикс, как правило, присоединяется к глаголам действия
и движения в форме основного залога. Однако имеют место случаи присоеди-
нения его к формам понудительного (жыйырт + макъ «складка», «морщина»)
и страдательного (салын + макъ «клок, обрывок») залогов. Он обозначает
предмет, орудие или приспособление: тутмакъ «арестант; узник», асмакъ
«виселица», батмакъ «топь, болото», сыйыртмакъ «вид петли, узел», оймакъ
«наперсток», ётмек «хлеб» от эк- > эт- «сеять, сажать», «обрабатывать», такъ-
макъ «прицеп», токъмакъ «колотушка, большой деревянный молот», илинмек
«петля», «узел», жабышмакъ «боярышник», жыйыртмакъ «складка», «мор-
щина» и др.
Малопродуктивные аффиксы.
-гъыч. Существительные с этим аффиксом в основном обозначают раз-
личные орудия действия, инструменты, приспособления: ачхыч «ключ», басхыч
«лестница», сюзгюч «шумовка, дуршлаг, фильтр», кергич «распялка», «пяльцы»,
къыргъыч «скребок, скребница», семиртгич «удобрение», жыргъыч «нож
(для разрезания кожи)», такъгъыч «вешалка», чакъгъыч «огниво, кресало»,
жюлгюч «складной нож», кесгич «резец», къысхач «щипцы, клещи», къысхыч
«тиски» и др.
В ряде случаев данный аффикс образует имена деятеля: билгич «предска-
затель, пророк», жыртхыч «хищник» и др.
-гъы. Отглагольные имена существительные, образованные данным аф-
фиксом, выражают в основном значение орудия, предназначенного для действия,
указанного в основе: чалгъы / чалкъы «коса» (с.-х.), бычхы / мычхы «пила», си-
биртги «метла», «веник», сыбыртхы (карач.) «плетка, кнут», название вещества,
служащего для процесса или действия, указанного в основе: уютху «закваска
(для молока)», ачытхы «бродило; дрожжи, закваска для теста», чанчхы «вилка»;
значение предмета, являющегося результатом процесса, состояния: сезги (карач.)
«чувство, ощущение», кюлкю «смех»; название состояния или действия: ичги

«спиртные напитки», «пьянство», тынгы «спокойствие, покой» и др.
-ын. В тюркологии существует мнение, согласно которому этот аффикс
происходит от аффикса причастия -гъан [Ганиев, 1995: 274]. С данным мнением
можно согласиться, видимо, относительно части имен существительных. Од-
нако многие существительные с этим аффиксом образованы от имен существи-
тельных и прилагательных, например: гёген, «тёрн» от кёк «голубой, синий»,
четен «корзина» от чет «край», отун «дрова» от от «огонь» и др. К тому же в
словах типа татар. болан «олень», карач.-балк. къоян [къойан] «заяц» элемент
ан, «…по-видимому, представляет слово со значением «зверь, дичь», который
встречается, например, в диалектном слове аңгы «охотник» [Там же: 275].
Большинство имен существительных с аффиксом -ын образовано от глаголов
со значениями: результата действия, движения или процесса бууун «запястье»,
жыйын «группа людей», «стая (волков, собак и т.п.)», названия действия (жауун
«дождь», боран «вьюга» от бор- / бур- «крутить, вращать, вертеть что», къыран
«беда, бедствие», къыркъын «стрижка (овец)» и лицо-носитель признака: келин
«сноха, невестка».
Непродуктивные аффиксы.
-чакъ. Обозначает значение предмета, служащего для действия: таянчакъ
«опора, подпорка», кемирчек «хрящ», эмчек «сосок», тёнгерчек (карач.) «ко-
лесо», урчукъ «веретено» от ур- «крутить», «заворачивать».
Некоторые существительные с этим аффиксом имеют значение лица-носи-
теля признака: эринчек «ленивец», жалынчакъ «проситель (который униженно
просит)», «зависимый человек».
-уукъ, в отличие от всех описанных аффиксов, не имеет вариантов, образует
конкретные и изредка абстрактные имена существительные со значением пред-
мета: чачырауукъ, чартлауукъ (диал.) «чирей, нарыв, фурункул», къалтырауукъ
«дрожь», чырмауукъ «вьюнок» и др.
-ч образует от глаголов отвлеченные имена существительные, обозначающие
душевное состояние къууанч «радость», жубанч «утешение», кюйюнч (карач.)
«горе, страдание», сюйюнч «радость», ёкюнч «сожаление» и др.
В ряде случаев аффикс -ч образует от глаголов имена существительные,
обозначающие предмет состояния: айланч «поворот, изгиб; излучина, извилина»,
жубанч «утешение, забава, развлечение».
- (ю)нч как и -ч, образует отвлеченные существительные: сёгюнч «критика,
осуждение, порицание», къоранч «расход», «потеря, убыток, убыль».
-дакъ образует существительные, которые обозначают предмет, являющийся
результатом действия: къууурдакъ «шкварки, выжарки», «жаркое», сийдик
«моча» и др.
-(у)уул образует существительные обозначающие лицо, характеризующееся

признаком: къарауул «караул, стража, охрана», сакълауул (с тем же значением),
бегеуюл «стражник» и др.
-дырыкъ возводится к слову торыкъ «пролет, звено и др.», где элемент
тор- / тур- «стоять» является глаголом, а элемент -ыкъ / -укъ – аффиксом, обра-
зующим отглагольное имя [Ганиев, 1995: 267]. Следовательно, аффикс сложный.
Образуемые им слова являются конкретными именами существительными,
обозначающими названия действия или движения: басдырыкъ «гнет (жердь
для прижимания сена, соломы, снопов на возу)», къысдырыкъ «подкладка
(то, что подкладывается для опоры)», «запас, то, что припасено», жумдурукъ
«кулак» и др.
-на производит существительные, обозначающие предмет, предназначенный
для действия: жыйны «зародыш (животных и человека)» от жый- «собирать
в одно место», берне (этн.) «подарки невесты членам семьи жениха» от бер-
«давать кого-что, кому», жырна «сечка (крупная, чаще кукурузная)», «вареное
зерно кукурузы» от жыр- «разрезать, рассекать что» и др.
-мыш присоединяется к глаголом, обозначающим предмет, название про-
цесса и действия турмуш «быт» (слово часто употребляется в составе парной
единицы, составляя второй ее компонент: жашау-турмуш «житье-бытье»),
жортмуш (карач.) «спешка, беготня», жаламиш «жадный человек».
-ы образует существительные, обозначающие предмет, характеризую-
щийся признаком, выраженным в основе: ёлю «труп, покойник», къую [къуйу]
«колодец» от къуй- «лить, наливать», къыйы «кизяк формованный» от къый-
«вырезать, кроить что» и др.
-амта (-(а)м + -та) употребляется лишь в двух словах, обозначает понятия,
являющиеся результатом действия: барамта «самовольный захват имущества
должника (с целью вернуть долг)», «безвыходное трудное положение, сложив-
шееся в результате плохой погоды».
-(ы)мды (-(ы)м + -ды) образует существительные, обозначающие предмет,
являющийся результатом действия, процесса или движения, выраженного ос-
новой: кёрюмдю, къарамды (диал.) «внешний вид», тилимди (карач.) «узкий
ремешок (из сыромятной кожи)», «шкура (напр. для изготовления обуви)»,
чайкъамды «ополоски», жууумду «вода, в которой что-то помыто, постирано»,
эшимди (карач.) «коса (женская)», сыйпамды «мучная подсыпка (под тесто,
чтобы оно не приставало)» и др.
-къакъ, по мнению М. А. Хабичева, относится к самым древним непро-
дуктивным аффиксам, вариантами которого в некоторых случаях выступают
аффиксы -жакъ, -чакъ, -къач, -макъ, -накъ [Хабичев, 1989: 44].
Существительных, образованных от именных основ с помощью данного
аффикса, немного. Они называют живые существа, предметы, качества.
Существительные, образованные с помощью аффикса -хакъ от глагольных

основ, называют средства, орудия действия, объект, место, процесс и результат
действия: къапхакъ «косогор, покатое место» от къап- «прилегать, облегать,
сидеть», жапхакъ «передняя часть», «конечность животных», «предплечье и
лопатка» от жап- «закрывать», безгек «малярия, лихорадка» от без- «измучиться
(от чего-либо надоевшего)», пересытиться чем.
-ракъ образует существительные от глагольных основ къайракъ «то-
чильный камень» от къай- «точить».
-пы производит существительные, обозначающие предмет, являющийся
результатом действия: силпи «кустарник с очень крепкой древесиной» от сил-
«резать», кёрпе «мерлушка, смушка» от кёр- «видеть».
-гъа, -ка, -къа образует имена существительные, являющиеся результатом
действия: сюргю «нива», «пахота, вспашка» от сюр- «пахать», жаркъа «полено,
поленница, крупная щепка»; «осколок» от жар «колоть, раскалывать» и др.
3.3.5.1.1.1.3. Существительные,
производные от прилагательных и наречий
Данную группу существительных в основном образуют аффиксы -чы (-чи,

-чу, -чю) и -лыкъ (-лик, -лукъ, -люк).
-чы. Существительные, образованные от прилагательных при помощи
аффикса -чы, в основном выражают значение лица, имеющего пристрастие к
чему-либо (татлычы «сластена, сладкоежка», тузлукъчу «любитель соленого»
и лица, занимающегося чем-либо: эскичи «старьевщик», къысырчы «пастух
яловых коров», акъчы «маслодел, сыродел») и др.
-лыкъ. Существительные с данным аффиксом приобретают значение от-
влеченного состояния, если исходная основа (прилагательное) называет соци-
альное положение лица: ачлыкъ «голод», байлыкъ «богатство», жаланнгачлыкъ
«обнаженность», жарлылыкъ «бедность», «нищета», токълукъ «сытость» и др.
В карачаево-балкарском языке от всех прилагательных, обозначающих цвет,
образуются существительные с абстрактным значением: акълыкъ «белизна»,
жашиллик «зеленость», къаралыкъ «чернота», кёклюк «голубизна» и др.
Довольно большое количество производных слов с аффиксом -лыкъ обра-
зовано от прилагательных, указывающих на отношения, свойства и качества:
ариулукъ «красота», «чистота», ахшылыкъ «доброта», «доброе отношение»,
жангылыкъ «новость», игилик «добро», къызыулукъ «жара», субайлыкъ «строй-
ность» и др.
Существительные, образованные от наречий, называют отвлеченные по-
нятия. Их исходные основы являются наречиями: 1) меры и степени: азлыкъ
«малость», «малочисленность», кёплюк «множество»; 2) образа действия:
биргелик «совместность», бирчалыкъ «однообразие, сходство, однородность,
23 Заказ № 261
общность, одинаковость», терклик «быстрота, стремительность», акъырынлыкъ

«медлительность, медленность» и др.
3.3.5.1.1.2. Словосложение
Словосложение или объединение двух, реже трех простых слов (как кор-
невых, так и производных) происходит по определенным моделям, имеющим
свою семантическую, морфологическую и фонетическую характеристику [Ко-
нонов, 1980: 99]. Словосложение является одним из продуктивных способов в
системе современного карачаево-балкарского словообразования. В результате
словосложения образуется новая словарная единица, обладающая цельным
лексическим значением, равная по грамматическим функциям простому слову,
но она отличается от последнего своим морфологическим значением и в из-
вестной мере фонетической структурой (возможностью несингармонистических
сочетаний) [Там же].
По семантическому соотношению мотивирующих основ сложные суще-
ствительные составляют два типа. К первому подтипу относятся сложные
существительные с сочинительным (равноправным) отношением компонентов,
ко второму – сложные слова с подчинительным (неравноправным) отношением
основ.
Сложные существительные с сочинительным отношением компонентов.
Парные существительные образуются путем соединения двух функционально
самостоятельных и синтаксически равноправных лексических единиц, зна-
чения которых контаминируются, в результате чего создается новое слово с
обобщенным лексическим значением.
Такие существительные используются в языке для номинации различных
предметов и явлений действительности и служат для обозначения собиратель-
ности, множественности и обобщенности: сауут-саба «воинское снаряжение»,
къурт-къумурсха «насекомые», ата-баба «предки», ата-ана «родители», аш-
азыкъ «еда (разная)», «продукты питания» и др.
В процессе образования парных существительных действует избирательный
принцип подбора производящих основ, т. е. семантическая закономерность,
состоящая в том, что в парные слова объединяются не любые слова, а лишь те,
которые связаны между собой определенными отношениями. Парные слова,
объединенные бессоюзной связью, относятся друг к другу как синонимы, анто-
нимы или же они относятся к одной ассоциативной группе слов. Соответственно
среди парных существительных с точки зрения лексико-семантического соотно-
шения компонентов выделяются следующие модели: 1) синонимичные (полные
синонимы или близкие по смыслу слова), 2) антонимичные, 3) ассоциативные.
Синонимичные парные существительные. Они образуются путем сло-

жения (спаривания) двух полных (тождественных) синонимов или же близких
по значению слов. В карачаево-балкарском языке парных существительных,
созданных путем сложения двух полных синонимов, обладающих взаимоза-
менямостью, не так уж много. Среди них выделяются:
1) синонимичные парные существительные, где оба компонента являются
общетюркскими: кюч-къарыу «сила, мощь», эт-жен «своя кровь», «родствен-
ники» и др.;
2) один из компонентов относится к собственно тюркской лексике, а другой
является заимствованным: а) из арабского языка: кюч-къууат «сила, мощь,
энергия» и др.; б) из персидского языка: бугъоу-сынжыр «цепи», «оковы»,
«предки»;
3) редко встречаются синонимичные парные существительные, оба компо-
нента которых являются заимствованными, чаще всего из арабского: адеп-намыс
«хорошие манеры», «воспитанность», «уважение», шайтан-жин «нечистая сила
(шайтан «сатана, черт, бес» + жин «демон»)», мюлк-ырысхы «имущество»,
«состояние», «богатство» и др.
Антонимичные парные существительные. Число таких существительных
незначительно. Это объясняется тем, что большинство слов не может иметь
антонимов, так как соответствующие понятия не имеют своих логических
противоположностей.
Антонимы способны иметь те имена, которые выражают качественный
признак: это главным образом качественные прилагательные, существительные
с контрастными значениями времени, пространства, возраста, пола и др. На-
пример: жер-кёк «вселенная» (жер «земля» + кёк «небо»), баш-аякъ «голова и
ножки, т.е. немясные части тела забитого скота» (баш «голова» + аякъ «нога»),
ахшылыкъ-аманлыкъ «добро и зло» (ахшылыкъ «добро» + аманлыкъ «зло»
и др.).
Антонимичные парные существительные образуются также от других ча-
стей речи, например: а) от субстантивированных прилагательных (къарт-жаш
«стар и млад», т. е. «люди всех возрастов») и причастий прошедшего времени
на –гъан (баргъан-келген «посетители», кирген-чыкъгъан «гости»); б) от формы
взаимно-совместного залога (алыш-бериш «купля-продажа», барыш-келиш
«посещение друг друга»); в) от формы имени действия (атышыу-тутушуу
«борьба», сатыу-алыу «торговля») и др.
Ассоциативные парные существительные. В данную группу парных
существительных входят слова, компоненты которых объединяются ассоциатив-
ными корреляциями. Компоненты таких слов исторически относятся к единому
родовому понятию. Семантически компоненты ассоциативных парных слов
соотносятся друг с другом как видовые понятия, объединяемые в более общие
23*
родовые понятия. При этом они выражают значение собирательности, обобщен-

ности: бут-къол «конечности» (бут «нога» + къол «рука»), тёшек-жастыкъ
«постель», «постельные принадлежности» (тёшек «матрац» + жастыкъ «по-
душка»), накъут-налмас «драгоценности» (накъут «яхонт» + налмас «алмаз»),
къаргъа-къузгъун «пернатые», «птицы», къурт-къумурсха «насекомые» и др.
Сложные существительные с подчинительным отношением компо-
нентов. В количественном отношении преобладают такие существительные.
Структурно они организованы по моделям определительных словосочетаний.
Слова, входящие в сложное имя, исторически связаны между собой подчини-
тельной связью. По характеру отношений между компонентами эти существи-
тельные соотносятся с именными и отчасти глагольными словосочетаниями.
В них один из компонентов, обычно первый, является определителем, уточни-
телем значения другого.
В качестве первого компонента используются существительные, при-
лагательные, числительные. Им присуще простое соположение основ, об-
условленное порядком следования определения и определяемого в синтагме.
Существительные данного типа являются центральной моделью именного
словосложения в карачаево-балкарском языке. Многие из них входят в термино-
логическую лексику, обозначают названия животных и растений, орудий труда
и их деталей, помещений, а также различных понятий, связанных с этнографией
и историей народа: ёпке от «гвоздика дикорастущая», бюрче от «ромашка»,
сабан агъач «плуг, соха», жюн таракъ «чесалка», къара къуш «орел», тёппели
чыпчыкъ «жаворонок», къара къайын «черемуха», мюйюзлю къамажакъ «жук-
носорог», къыркъаякъ «сороконожка», ючмюйюш «треугольник», бешкъарыш
«коса длиною в пять вершков» и др.
Среди имен существительных немало и таких, которые образованы путем
переноса значения одного или обоих компонентов. Известно, что наиболее
обычным типом переноса значения является метафорическое переосмысление,
которое касается либо одного из компонентов, либо всего сочетания в целом.
В образовании сложных существительных тюе къуш «страус» и гылыу
чычхан «крыса» основную роль сыграло отношение семантического уподо-
бления двух различных признаков, «большой размер» этой птицы и грызуна.
В основе образования сложного слова къой жилян «уж» лежит семантический
признак «овцы поедают этих змей».
Сложные слова с переосмыслением обоих компонентов характеризуются
семантической немотивированностью, идиоматичностью, являются назва-
ниями деревьев, растений и трав. Например: жылкъыкъулакъ «конский ща-
вель» (< жылкъы «конь» + къулакъ «ухо»), здесь мы имеем отождествление
по сходству, растение по форме напоминает ухо лошади, итбурун «шиповник»
(< ит «собака» + бурун «нос») – разновидность шиповника, плоды которого
по форме напоминают нос собаки, тюлкюкъуйрукъ бот. «тысячелетник обык-
новенный» (тюлкю «лиса» + къуйрукъ «хвост»), растение, по форме схожее с

лисьим хвостом и др.
Особой разновидностью сложных существительных с первым компо-
нентом – прилагательным следует считать композиты, в которых произошли
переносы значений слов. Известно, что одной из разновидностей метоними-
ческого переноса значений является синекдоха, когда называя часть, имеют
в виду целое, или, называя целое, имеют в виду часть. Они обозначают на-
звание одушевленных предметов: акъсакъал 1. «белобородый», «седобородый»,
2. «старец», «старейшина», 3. «персонаж народного театра в период сено-
коса» (< акъ «белый» + сакъал «борода»); акъсюек ирон. «белая кость (о дво-
рянах)» уст. 1. «благородный, знатный», 2. «аристократ» (< акъ «белый» +
сюек «кость»); къарасюек «незнатный», «неродовитый» (о человеке) (< къара
«черный» + сюек «кость») и др.
Сложные существительные, образованные по структурной схеме ІІ иза
фета. Помимо описанных типов сложных существительных, образованных
по структурной схеме І изафета, в карачаево-балкарском языке выделяется и
менее продуктивная модель, которая по структуре восходит к модели ІІ изафета,
предполагающего обязательное оформление второго компонента аффиксом
принадлежности 3-го лица ед. числа: суу анасы (миф.) «водяной» (суу «вода» +
анасы «мать его»), от анасы (миф.) «бог огня» (< от «огонь» + анасы), жел
анасы (миф.) «бог ветра» (жел «ветер» + анасы). Для большинства современных
тюркских языков этот способ образования сложных слов является наиболее
типичным и продуктивным, хотя в карачаево-балкарском языке он не получил
достаточного развития и распространения.
В качестве производящих основ данная модель вовлекает в словообразо-
вание только лишь имена существительные, причем относящиеся к исконно
тюркской лексике.
В группе сложных существительных с управительной связью выделяются
следующие модели:
1. Первый компонент – существительное, второй – глагол повелительного
наклонения: бёрюкес «волкодав» (< бёрю «волк» + кес- «резать»), элбер «за-
гадка» (эл «селение» + бер- «дать, отдать») и др. Существительные такого рода
являются идиоматичными и относятся к эмоционально окрашенной лексике,
употребляются в разговорном языке, ударение падает на второй компонент.
2. Первый компонент – имя существительное, второй – причастие будущего
времени на -ар. Существительные, образующиеся по этой модели, обозначают
одушевленные и неодушевленные предметы: имя деятеля – бёрюатар (или
бёрютутар) «человек, способный на большие дела» (< бёрю «волк» + атар –
причастие будущего времени от глагола ат- «стрелять»), къушжетер «быстрый»
(о скакуне) (< къуш «орел» + жетер – причастие будущего времени от глагола

жет- «догонять») и др.
3. Первый компонент – существительное, второй – причастие на -маз. Такие
сложные слова относятся к разговорной лексике, являются идиоматичными,
имеют пренебрежительно-ироническую и эмоциональную оценку: кюнтиймез
(ирон.) «кисейная барышня», «домоседка» (кюн «солнце» + тиймез «не кос-
нется»), къулсюймез «крестец» (къул «раб» + сюймез «не понравится»), кёзкёрмез
«необъятное пространство» (< кёз «глаз» + кёрмез «не увидит») и др.
4. Первый компонент – существительное, второй – отглагольное имя на
-ыучу / -учу. По своим функциям они примыкают к сложным словам термино-
логического характера, воспринимаются как цельные лексические единицы,
называют лицо (имя деятеля, носителя профессии) по роду его деятельности и
занятий: ийнек саууучу «дояр, доярка» (ийнек «корова» + сау- «доить»), быстыр
жуууучу «прачка» (< быстыр «одежда» + жуу- «стирать»), арбаз сыйпаучу
«дворник» (< арбаз «двор» + сыйпа- «подметать») и др.
5. Первый компонент – числительное, второй – причастие будущего времени
на -ар: бешатар «пятизарядное ружье», экиатар «двустволка», экижашар
«двухлетка (о скоте)», ючжашар «трехлетка (о скоте)».
3.3.5.1.1.3. Редупликация
Данный способ словообразования существительных, по мнению ученых,

является весьма продуктивным, но используется главным образом в народном
разговорном языке, являясь, таким образом, разговорной формой [Рамстедт,
1957: 244]. По-видимому, исходя из этого мнения, многие лексикографы не
включают в словари в качестве словарных единиц повторы, образованные спо-
собом частичной редупликации с морфонологическим изменением во втором
повторяющемся компоненте. О том, как в тюркских языках появляются такие
слова, Г. И. Рамстедт пишет: «Для выражения понятия «и так далее», «и тому
подобное», «или что-нибудь в этом роде» тюрки и монголы применяют своего
рода повторы или полную редупликацию, состоящую в том, что непосред-
ственно за существительным следует его вариант, первым звуком начального
слога которого является звук «т-», например: калм. teme «верблюд», teme-meme
«верблюды и пр.», халх. Galčі-malčі «слуги» и т. п. [Там же: 220]. Ср.: карач.-
балк. ат-мат «какая-нибудь лошадь, лошаденка», отун-мотун «дрова и тому
подобное» и др.
В семантическом отношении повторы с частичным изменением второго
компонента типа ун-мун «мука и тому подобное», аш-маш «еда, напитки и все
такое» имеют собирательное значение. В таких повторах второй компонент до-
полнительно характеризуется определенной стилистической окраской, которая

при переводе не всегда получает соответствующее лексическое выражение.
Н. К. Дмитриев, исследуя парные словосочетания в башкирском языке,
писал: «Во всех тюркских языках, где встречаются парные словосочетания,
необычайно развита система повторения» [Дмитриев, 1962: 133]. Под парными
словосочетаниями он понимал не только парные слова, но и редуплицированные
слова: парные слова он обозначил формулой а + б, где оба компонента имеют
самостоятельное значение и могут употребляться раздельно, например: башк.
duţ iş «друг-приятель», ataj inej «родители» и др. Ко второй группе он относил
редуплицированные слова, которые он обозначил формулой а + а1=А, где а1 –
как не имеющее самостоятельного значения и отдельно не встречающееся:
alasïn «сокол», а halasïn ничего не значит [Там же: 137;138].
Как видно, в то время, когда Н. К. Дмитриев ставил данный вопрос, про-
блема парных и редуплицированных слов в тюркских языках только начинала
изучаться. Материал по башкирскому языку показывает, что Н. К. Дмитриев
слишком расширял границы парных слов и повторов в тюркских языках. На
основе изучения вопроса о способах словообразования в различных тюркских
языках ученые установили, что парные слова и повторы относятся к различным
способам словообразования и поэтому их следует рассматривать отдельно
[Кайдаров, 1958; Аганин, 1959; Муратов, 1961; и др.].
Образование существительных с собирательным значением с оттенками
пренебрежения или иронии происходит при значительных фонетических из-
менениях во втором повторяющемся компоненте, например: 1) если основное
слово начинается на гласный звук, то в повторяющемся компоненте появляется
согласный звук м-, реже – с-, ч-: агъач-магъач «деревья всякие», азыкъ-мазыкъ
«еда всякая», «продукты питания всякие», уппа-чуппа «поцелуи и нежности»
и др.; 2) если слово начинается на согласный звук, то в повторяющемся слове
появляется звук м-, реже – б-, къ-, с-: бёрек-мёрек «пирожки всякие», хыпый-
сыпый «каприз», «выходка», тели-мелиле «глупости», къалгъан-булгъан / къал-
гъан-къулгъан «остатки», «объедки», «отбросы» и др.; 3) во втором повторяю-
щемся компоненте происходит чередование первого гласного звука корневой
морфемы: къарт-къурт «старики, старые люди», таууш-туууш «звуки, голоса
всякие» и др.; 4) чередование первого и второго (согласного и гласного) звуков
в компонентах: дауур-сюйюр «шум и гам», «галдеж», жаш-къуш «молодежь»,
«молодые люди» и др.
Редуплицированные существительные в карачаево-балкарском языке, как
и в других тюркских языках, относятся к разговорно-бытовой лексике и упо-
требляются в непринужденной беседе. Писатели используют данную лексику
с определенными художественно-выразительными целями.
3.3.5.1.1.4. Семантический способ
Лексико-семантическая разновидность. В карачаево-балкарском языке

процесс расщепления многозначного слова и превращение его значений в са-
мостоятельные слова-омонимы более активно происходит у существительных.
Наблюдения показывают, что по сравнению со значениями производных суще-
ствительных значения непроизводных существительных реже перерастают в
омонимы. При этом более продуктивными являются производные существи-
тельные на -лыкъ и -у: къуллукъ «работа, кабала», «холопство, положение кре-
постного» → къуллукъ «служба, рабство, труд, занятие», «пост, чин, должность»,
айлыкъ «оклад, зарплата» → айлыкъ «месячник», тенглик «одинаковость»,
«равноправие» → тенглик «дружба, товарищество», чулгъау «портянка» →
чулгъау «сверток, пакет», ашау «корм» → ашау «прибыль, доход», «пособие»
(карач.), чырмау «помеха, препятствие» → чырмау «обмотка, портянка» и др.
Многие производные значения существительных стали омонимами своих
исходных основ благодаря тому, что они в языке закрепились как специальные
термины: эшме «коса (женская)», «плетень», «связка, вязанка» → эшме «ко-
ревая сыпь», «скарлатина» (мед.), къагъанакъ «новорожденный» → къагъанакъ
«слизь (на теле новорожденного теленка, ягненка)» (вет.) и др.
Расхождение значений многозначных слов-существительных нередко
может иметь не общеязыковой, а региональный характер. Например, тиш
«зуб» (карач.-балк.) → тиш «вертел» (карач.) и др.
Семантико-морфологическая разновидность. Данная разновидность
семантического способа словообразования относительно существительных
базируется в основном на лексикализации форм причастия и имени действия
глагола. Однако проблемы лексикализации указанных форм в тюркском языкоз-
нании разрешены не до конца. Особенно имена действия и причастия продол-
жают оставаться наименее изученной формой глагола в большинстве тюркских
языков [Юлдашев, 1977: 6]. Например, часть карачаево-балкарских лингвистов
вплоть до 90-х гг. ХХ в. имена действия, как уже указывалось, квалифицировали
существительными [Урусбиев, 1963; Соттаев, 1968: 40; 1976: 124; Хабичев,
1971: 259;260; 1989: 164;165], опираясь только на переводимость многих из
них на русский язык таковыми (например: хазырлау «подготовка», кюрешиу
«борьба», кетиу «уход», айтыу «сказание» и др).
Не было единства во взглядах карачаево-балкароведов и на субстантивацию
причастий. Так, некоторые из них, опираясь на единичные примеры типа са-
тыучу «продавец» от сатыучу «торгующий», алыучу «покупатель» от алыучу
«покупающий», окъуучу «ученик» от окъуучу «обучающийся», считали, что в
данном языке все причастия настоящего времени (на -ыучу) перешли в суще-
ствительные [Алиев, 1958: 295; Бозиев, 1966: 189; Урусбиев, 1976: 218]. Другой
же исследователь карачаево-балкарского языка, М. А. Хабичев, существитель-
ными считал причастия не настоящего времени, а будущего времени на -лыкъ

типа кёрлюк «тот, кто увидит или должен (может) увидеть», будучи уверенным,
что они имеют значение субъекта или объекта действия [Хабичев, 1989: 146].
Однако причастия указанного типа имеют только одно значение – значение
времени совершения действия, что свидетельствует об отсутствии субстанти-
вации.
Аффикс желательного наклонения -гъын в специальной литературе считался
«аффиксом причастия повелительно-желательного наклонения» [Там же, 1989:
120]. Однако факт о том, что данный аффикс не является аффиксом причастия,
очевиден: он имеет форму 2-го лица, ед. ч., в отличие от причастий, являющихся
неличной функциональной формой глагола. Поскольку форма глагола -гъын
«по своему значению может употребляться только в сфере пожеланий (добра
и зла)» [Урусбиев, 1976: 267], она не является также формой повелительно-
желательного наклонения.
Многие несубстантивированные формы взаимно-совместного залога, благо-
даря возможности перевода на русский язык существительными, причисляются
к последним как в грамматиках, так и в специальных исследованиях по кара-
чаево-балкарскому языку: чабыш «бег» (спорт.), къараш «смотр» и др. [ГКБЯ,
1976: 199], барыш «ход, хождение», бериш «долг» и др. [Хабичев, 1989: 165].
Субстантивация имен действия. Для разграничения имени действия и
образованного от него существительного прежде всего необходимо установить
глагольные и именные признаки имени действия.
Глагольными признаками имени действия являются: 1) переходность – не-
переходность; 2) залог; 3) возможность образования тех же типов аспектуальных
форм, что и личные формы глагола (келип къалыу «неожиданный приход», алып
туруу «постоянное получение чего-л.»); 4) выражение объектных отношений
(эшик ачыу «открывание двери», магъанасын айтыу «пересказывание содер-
жания»); 5) способность иметь при себе обстоятельственные слова, выраженные
наречиями (терк сёлешиу «быстрое говорение», эртте келиу «ранний приход»).
Последняя особенность является одним из главных показателей глагольности
имени действия. Потеря ее ведет к субстантивации последнего. Например, сло-
воформы окъуу, жазыу в сочетаниях терк окъуу «быстрое чтение», акъырын
жазыу «медленное писание» являются именами действия, т. е. глагольными
формами. Из имен действия окъуу «читка, чтение», жазыу «писание» развились
существительные окъуу «учеба», жазыу І «письменность, графика» – жазыу ІІ
«судьба, жребий, предначертание».
К именным признакам имени действия относятся следующие: 1) оно из-
меняется по падежам, числам, принимает аффиксы принадлежности: кетиу
«уход», кетиуню «ухода», кетиуге «к уходу», кетиуню «уход», кетиуде «в
уходе», кетиуден «от ухода»; кетиуюм «мой уход», кетиуюнг «твой уход»,
кетиую «его (ее) уход», кетиуюбюз «наш уход», кетиуюгюз «ваш уход», ке-
тиулери «их уход»; 2) в лексическом отношении оно ближе к абстрактным

существительным, называющим действие; 3) оно с аффиксом принадлежности
управляет родительным падежом, образуя изафетную конструкцию: атны
кишнеую «ржание коня», къонакъны келиую «приход (приезд) гостя».
Следовательно, именные признаки имени действия, как уже указывалось,
преобладают над глагольными, что, по всей вероятности, и послужило основным
поводом для некоторых карачаево-балкароведов причислять имена действия к
существительным (см. выше).
Субстантивация причастий. Выше говорилось, что некоторые иссле-
дователи причастия на -гъан, употребляемые в функции существительных,
квалифицировали существительными; ср. мени келгеним «мой приход», сизни
кетгенигиз «ваш уход», бизни ауругъаныбыз «наше заболевание», эшикни
жабылгъаны, ачылгъаны «закрытие, открытие двери» и др. Однако ни перево-
димость причастий тюркских языков на русский язык существительными, ни
потеря ими определительной функции не превращают их в существительные.
Это осуществляется лишь при утрате причастиями глагольных признаков,
т. е. временных значений и способности глагольного управления. В предложе-
ниях Жаугъан тохтады «Дождь (снег) перестал идти»; Уялмагъан буюрулма
гъанны ашар «Нахальство – второе счастье» (букв. «Бессовестный есть то, что
не предназначено для него») причастия жаугъан, уялмагъан, квалифицируемые
И. Х. Урусбиевым и А. Ю. Бозиевым существительными [Урусбиев, 1976: 216;
Бозиев 1966: 188], имеет место лишь изменение синтаксической функции при-
частий, а их принадлежность к глаголу не изменена. Следовательно, это окка-
зиональная (случайная), неполная, синтаксическая субстантивация. Полная,
узуальная, устойчивая субстантивация причастий, при которой они переходят
в существительные, обусловлена причинами чисто грамматического характера
(см. выше).
Субстантивированные причастия, и сохранившие, и не сохранившие связи
со своими производящими, имеются среди причастий прошедшего и будущего
времени.
В отличие от них, субстантивированные причастия настоящего времени со-
хранили связи со своими производящими: окъуучу: азбар окъуучу «читающий
наизусть» → юлгюлю окъуучу «примерный ученик»; сатыучу: багъа сатыучу
«дорого продающий» → сатыучу бла тюбешиу «встреча с продавцом»; мараучу:
кийиклени мараучу «охотящийся на косуль» → мараучуну саууту «оружие
охотника», толтуруучу: планны толтуруучу «выполняющий план» → туура
толтуруучу «прямое дополнение» и др.
В отличие от субстантивированных причастий настоящего времени субстан-
тивированные причастия прошедшего и будущего времени могут образовывать
омонимы: жетген І «зрелый, спелый», «зрелый, возмужалый» – жетген ІІ
«каждый, любой человек».
Субстантивация числительных. Числительные субстантивируются

редко: биреу, биреулен «кто-то, некто» → биреу, биреулен «чужой, посторонний
человек», бёлек «несколько» → бёлек (карач.) «группа, часть», къауум «не-
сколько» → къауум «группа».
Субстантивация местоимений. В карачаево-балкарском языке от местои-
мений образовались всего три синонимичных между собой существительных:
зат, жукъ, абери «что-то, нечто» → зат, жукъ, абери «вещь, предмет».
3.3.5.1.1.5. Калькирование
Способом калькирования образуются как простые, так и сложные суще-

ствительные: 1) простые существительные: толтуруучу «дополнение», айгъакъ
лаучу «определение», бирикме, бирлешме «объединение» и др.; 2) сложные
существительные: соруу белги «вопросительный знак», экичлен «двучлен», буз
жаргъыч «ледокол», кёпмюйюш «многоугольник», мобилизация этиу «моби-
лизация» и др.
Как уже указывалось, в карачаево-балкарском языке немало существи-
тельных – полных калек и полукалек: 1) существительные – полные кальки:
жарым тогъай «полукруг», жангыдан жазыу «переписка», керелеучю «множи-
тель», жалгъаучу байлам «соединительный союз», къайтарыу «повторение»,
кёпмюйюш «многогранник» и др.; 2) существительные-полукальки: кёпчлен
«многочлен», авиабёлек «авиачасть», телебериу «телепередача», футболчу
«футболист», юшчлен «трехчлен», жарым фабрикат «полуфабрикат» и др.
Как отмечалось выше, полные кальки и полукальки являются лексическими
кальками. Поскольку оба они участвуют в словообразовании, их называют
словообразовательными кальками. Семантические кальки образуются путем
перевода иноязычного слова не целиком, а только его переносного значения.
Поэтому они не участвуют в словообразовании. Говоря иначе, от прямого зна-
чения иноязычного слова путем калькирования новое слово не образуется,
оно образуется только от его переносного значения. Например, русское слово
передача имеет 4 значения: 1) форма имени действия глагола передать; 2) то,
что передается по радио и телевидению; 3) продукты питания, одежда и т. п.,
передающееся больному в больнице, или заключенному в тюрьме; 4) механизм,
передающий движение машины, аппарата из одной детали к другой.
На карачаево-балкарский язык из них переведено только второе, которое
употребляется в нем как новое слово: бериуню ахыры «конец передачи», бериу
бошалады «передача закончилась», бериулени программасы «программа пе-
редач», музыка бериу «музыкальная передача» и др. Первое, прямое, значение
этого слова, хотя и переводится, нового слова не образует: буйрукъну бериу
«передача приказа», телеграмманы бериу «передача телеграммы» и др. Слово
объявление имеет 2 значения: 1) форма имени действия глагола объявить;

2) то, что должно быть объявлено. Переведено путем калькирования второе
его значение – билдириу «объявление», и оно вошло в состав карачаево-балкар-
ской лексики как словарная единица – существительное: радио бла айтылгъан
билдириу «объявление, переданное по радио», билдириуле тагъылыучу къанга
«доска для [вешания] объявлений», билдириуню газетде басмала «печатать
объявление в газете» и др.
Известно, что кальки, калькированный перевод слов препятствуют со-
хранению чистоты, национальной особенности родного языка. Учитывая это,
специалисты его, начиная с 80-х гг. ХХ в., ищут возможности освобождения
от калек. Например, многие термины, переведенные на карачаево-балкарский
путем калькирования, типа толтуруучу «дополнение», айгъакълаучу «опре-
деление», келишиу «соглашение», сёлешиу «говорение» и т. п., теперь употре-
бляются без признака калькирования: толтуруучу, айгъакълаучу, келишим,
сёлешим. Признак калькирования этих слов заключается в переводе их аффиксов
на карачаево-балкарский язык в точном соответствии русскому языку: дополн +
ение (толтур + уучу), определ + ение (айгъакъла + у), говор + ение (сёлеш +
иу), соглаш + ение (келиш + иу). Теперь же этот аффикс (-у, -уу / -юу, -ыу / -иу)
заменен продуктивными словообразовательными аффиксами -м, -ым / -им,
-ум / -юм; -ыучу / -иучю, -уучу / -юучю: билим «знание», ёсюм «рост», атым
«щепотка (соли, чая и т.п.)», тутум «хват (ширина ладони)», айтым «пред-
ложение», къарам «взгляд, взор»; алыучу «покупатель», сатыучу «продавец»,
сюрюучю «пастух», тигиучю «швея», керелеучю «множитель» и др.
Следует отметить, что ни в одном языке нет возможности перевода всех
иноязычных слов на заимствуемый язык без калькирования. Калькируемый
перевод мало или много, но имеет место в любом языке. Поэтому образование
слов, особенно существительных, способом калькирования в карачаево-бал-
карском языке, как и в других языках, занимает заметное место и обогащает
его терминологию.
3.3.5.1.1.6. Комбинированный способ
Комбинация словосложения и семантико-морфологической разновид-

ности семантического способа. Существительные по данной разновидности
комбинированного способа образуются путем лексикализации обоих компо-
нентов сложной единицы и реже – одного из них: баргъан-келген «взаимо-
посещение», кирген-чыкъгъан «посетители» (прич. кирген «заходивший» +
прич. чыкъгъан «выходивший»), къулакъгъа кириучю «сороконожка», алып-
сатар (разг.) «спекулянт» (деепр. алып «купив» + прич. сатар «продаст»),
тёбедеойнар «двух-, трехмесячный ягненок» (сущ. тёбе «бугор, холм» + афф.
местн. пад. – де + прич. ойнар «поиграет»), баугъакирмез «овца семи лет» (сущ.
бау «хлев» + афф. дат. пад. -гъа + прич. кирмез «не зайдет»), къойгъайланмаз
«старый баран-производитель» (сущ. къой «овца» + афф. дат. пад. -гъа + прич.
айланмаз «не будет случаться»), ючжашар «трехлеток, третьяк (крупный ро-
гатый скот)» (числит. юч «три» + прич. жашар «поживет»), бешатар «пятиза-
рядное ружье» (числит. беш «пять» + прич. атар «постреляет») и др.
Комбинация семантико-морфологической разновидности семантиче-
ского способа и редупликации. Данная нераспространенная разновидность
сложных существительных образуется неполным повторением форм имени
действия или причастия и их лексикализацией: чачыу-къучуу (карач.) «по-
гром» (и. д. от чач- «разбрасывать, раскидывать что» + къучуу (не обладает
самостоятельным значением), соргъан-оргъан «всякие вопросы» (прич. соргъан
«спросивший» + оргъан (не обладает самостоятельным значением), айтхан-
майтхан «то, что сказано» (айтхан «сказавший» + майтхан (не обладает само-
стоятельным значением) и др.
Комбинация словосложения и аффиксации. При образовании существи-
тельных этой группы словообразовательные аффиксы -лыкъ, -чы прибавляются
сложным прилагательным и существительным: баштёбенлик «необщитель-
ность» (прил. баштёбен «необщительный, замкнутый, нелюдимый» + лик), аман
ниетлик «злонамеренность, злостность» (аман «плохой» + ниет «умысел» +
ли → «злонамеренный, злостный» + лик), жаланжюреклик «чистосердеч-
ность, мягкосердие» (жалан «голый, нагой, обнаженный» + жюрек «сердце» →
«чистосердечный, мягкосердечный» + лик), жанжаулукълукъ «материал на
полотенце» (жан жаулукъ «полотенце» + лукъ), алыш-беришчи «спекулянт»
(алыш-бериш «спекулянт» + чи), жандауурлукъ «покровительство» (жандауур
«покровитель» + лукъ) и др.
Комбинация редупликации и аффиксации. Сложные существительные
данной группы образуются при помощи аффиксов -чы и -лыкъ от неполных
повторов, второй компонент которых, реже – и оба в современном языке не об-
ладают самостоятельным значением: хахай-тухайчы «паникер» (хахай «крик,
шум» + тухай + -чы), жарты-къуртулукъ «половинчатость, отрывочность,
неполнота» (жарты «неполный» + къурту → жарты-къурту «неполный, от-
рывочный» + -лукъ), хылжы-мылжылыкъ «непрочность, шаткость» (хылжы
(ц. диал.) «непрочный, шаткий» + мылжы → хылжы-мылжы (с тем же значе-
нием) + -лыкъ, алдыр-гюлдюрчю «льстец, лицемер» (алдыр (карач.) «льстец,
лицемер» + гюлдюр (не обладает значением) + чю и др.
3.3.5.1.2. Словообразование имен прилагательных

3.3.5.1.2.1. Общие сведения
В отличие от существительных, прилагательные в карачаево-балкарском

языке образуются еще способами калькирования и комбинирования аффик-
сации и словосложения.
Исследователи тюркских языков обычно выделяют два способа прилага-
тельных (впрочем, и существительных, наречий и глаголов): морфологический
(аффиксация) и синтаксический (словосложение). Редупликация, калькирование
и комбинация аффиксации и словосложения как способы словообразования ими
не выделяются и растворяются в синтаксическом способе словообразования
[Саруева, 1973: 142;143; Созаев, 1976: 142–144; Уметалиева, 1980: 232;233
и др.]. Исключение составляют М. Ф. Саруева и Б. Т. Созаев, которые кальки
типа халкъ ара «международный», аз грамоталы «малограмотный», кёп томлу
«многотомный», гербли мухур «гербовая печать» в ногайском и карачаево-
балкарском языках считают сложными прилагательными [Саруева, 1973: 145;
Созаев, 1976: 144], однако об отношении подобных слов к словообразованию
они умалчивают.
Почти во всех грамматиках тюркских языков к словосложению причисля-
ются повторы типа бийик-бийик (таула) «высокие-превысокие (горы)», узун-
узун (орамла) «длинные-длинные (улицы)» [ГКБЯ, 1976: 143], кызыл-кызыл
«красный-красный», кыйшык-кыйшык «зигзагообразный» [ГНЯ, 1973: 142;143],
жашыл-жашыл (кöчöлöр) «зеленые-зеленые (улицы)», таттуу-таттуу (алму-
руттар) «сладкие-сладкие (груши)» [ГКЛЯ, 1980: 232]. Исключение составляет
лишь ГСБЛЯ, в которой подобные прилагательные квалифицируются формой
интенсива и считается, что «эти формы тяготеют больше к грамматическому
уровню, нежели словообразовательному как по семантике, так и по функци-
онированию, хотя они могут присоединяться не ко всем прилагательным»
[Ахтямов, Гарипов, 1981: 196]. Несмотря на то что полные повторы, помимо
выражения интенсивности признака, иногда могут обладать дополнительным
значением (ср.: карач.-балк. яз. башха «иной, другой», «разный, неодинаковый»,
«несходный в чем» и башха-башха «разный, отдельный»), на наш взгляд, их
нельзя квалифицировать самостоятельным способом словообразования, по-
тому что у них грамматические признаки преобладают над лексическими.
Притом, слов типа башха-башха, отличающихся от неповторной формы, в
данном языке единицы (ср.: еще тюрлю «странный, трудный» и тюрлю-тюрлю
«разный, разнообразный»). Исходя из этого, мы придерживаемся точки зрения
М. Х. Ахтямова и Т. М. Гарипова.
Таким образом, в карачаево-балкарском языке прилагательные образуются
следующими способами: 1) аффиксацией, 2) словосложением, 3) редупликацией,
4) комбинацией, 5) калькированием и семантическим способом, включающим

лексико-семантический, семантико-морфологический разновидности.
Способом аффиксации большинство прилагательных образуется от гла-

гольных основ, лишь незначительная их часть – от именных частей речи. При
этом подавляющая часть аффиксов, образующих прилагательные, малопродук-
тивна, продуктивные и непродуктивные аффиксы составляют незначительную
часть. Сложных среди аффиксов прилагательных также мало.
Одни аффиксы образуют прилагательные от именных (-чы, -лыкъ и др.),
другие – глагольных (-чакъ/-чек, -ыкъ/-ик, -укъ/-юк, -акъ/-ек, -к, -къ и др.),
третьи – именных и глагольных (-лы/-ли, -лу/-лю, -сыз/-сиз, -суз/-сюз и др.) основ.
Продуктивные аффиксы. Наиболее продуктивными являются аффиксы
-лы, -сыз, -гъы, -ыкъ, -лыкъ, -ай, -ма, -укъ, -чы. Все остальные аффиксы мало-
продуктивны.
Аффикс -лы образует прилагательные от существительных, числительных
и изредка предикативных слов: белгили «известный», окъуулу «образованный,
грамотный», адепли «воспитанный», «вежливый, тактичный», къайгъылы «тре-
вожный», къууанчлы «радостный», жауунлу «дождливый», жаулу «жирный»,
хайырлы «полезный», оюулу «расписной, узорный», бюртюклю «зернистый»,
бешли «пятигодовалый», керекли «нужный, необходимый» и др.
В карачаево-балкарском языке немало также прилагательных, образованных
от имен действия с данным аффиксом: алдаулу «обманчивый», «заманчивый,
соблазнительный» (алдау – и. д. от алда- «обманывать кого, врать кому»),
жараулу «пригодный, годный», «замечательный» (перен.) (жарау – и. д. от
жара- «годиться»), эриулю «жалкий, вызывающий сострадание», «жалост-
ливый, сострадательный» (эриу – и. д. от эри- «жалеть кого, щадить»), аяулу
«экономный, бережливый» (аяу – и.д. от ая- «жалеть, щадить кого-что», «эко-
номить, расходовать экономно»), жарашыулу «уживчивый» (жарашыу – и.д.
от жараш- «мириться с кем», «ладить, уживаться с кем»), ашыгъыулу «то-
ропливый, поспешный, спешный, экстренный, срочный» (ашыгъыу – и.д. от
ашыкъ- «торопиться, спешить») и др.
Данный аффикс вовлек в словообразование значительное количество ино-
язычных основ: араб. хайырлы «полезный» (хайыр «милость»), даражалы
«почетный, уважаемый» (даража «степень»), шартлы «ясный, отчетливый»
(шарт «условие»), монг. боранлы «буранный, вьюжный, метелистый» (боран
«вьюга, буран»), кит. инжили «расшитый жемчугом» (ынйы «жемчуг»), рус.
гарантиялы «гарантийный», витаминли «витаминизированный», динамикалы
«динамический».
Аффикс -сыз как и предыдущий, довольно продуктивный. От существи-

тельных, иногда и предикативных слов образует прилагательные и обычно
обозначает отсутствие свойства или качества, названного основой, иногда –
неполноты его проявления, как и к исконно тюркским, часто присоединяется
к арабским основам: иймансыз «неверующий» (ийман «вера, верование»),
акъылсыз «неумный, глупый» (акъыл «ум, рассудок»), намыссыз «безнрав-
ственный» (намыс «честь, репутация»), къолсуз «безрукий», кючсюз «бес-
сильный, слабый», жолсуз «бездорожный», тилсиз «немой», керексиз «не-
нужный, лишний» и др.
Нередко этот аффикс присоединяется и к имени действия: аяусуз «бес-
пощадный, безжалостный, жестокий» (аяу – и. д. от ая- «жалеть, щадить
кого-что»), тохтаусуз «безостановочный, беспрерывный, постоянный»
(тохтау – и. д. от тохта- «останавливаться»), жараусуз «негодный, ненужный,
бесполезный» (жарау – и. д. от жара- «годиться») и др.
Многовариантный аффикс -гъы (-ги, -гю, -хы, -нгы/-нги, -нгу/-нгю), присо-
единяясь к основам существительных и наречий, образует относительные при-
лагательные, характеризующие признак предмета с точки зрения его положения
в пространстве и времени: былтыргъы «прошлогодний», кечеги «ночной»,
кюндюзгю «дневной», къышхы «зимний», эрттеннги «утренний, артхы «за-
дний», къыйыргъы «крайний», огъаргъы «верхний», тёбеннги «нижний», бу-
руннгу «древний», бюгюннгю «сегодняшний» и др.
Аффикс -ыкъ, выступающий также во многих вариантах (-ик, -укъ/-юк,
-акъ /-ек, -к, -къ), образует прилагательные, имеющие значение результата
действия, выраженного основой глагола: ачыкъ «открытый», жабыкъ «за-
крытый», жумукъ «прищуренный», чирик «гнилой», къоркъакъ «трусливый,
боязливый, пугливый», бузукъ «испорченный», жюрюк «быстрый в ходьбе»,
(карач.) сюзюк «грубый (о шерсти)» и др.
Достаточно продуктивным и многозначным является аффикс -лыкъ, об-
разующий прилагательные обычно от существительных. Большинство при-
лагательных на этот аффикс имеет значение «рассчитанный на то, что выра-
жено основой». При этом общее значение расчленяется на более конкретные:
1) пригодный или предназначенный для чего-либо: кёнчеклик (къумач) «(ткань)
пригодная или предназначенная для брюк», хычинлик (тылы) «(тесто) предна-
значенное или пригодное для пирога», салатлыкъ (помидорла) «(помидоры),
предназначенные для салата» и др.; 2) рассчитанный на какое-либо время:
айлыкъ (план) «(план), рассчитанный на месяц», жыллыкъ (курсла) «годичные
(курсы)» и др. 3) достигший определенного возраста: айлыкъ (сабий) «месячный
(ребенок)», жыллыкъ (жашчыкъ) «годовалый (мальчик)» и др. 4) имеющий ту
или иную стоимость: сомлукъ (салфетка) «рублевая (салфетка)», тюменлик
(дефтер) «десятирублевая (тетрадь)» и др.
Указанный аффикс образует прилагательные от причастий будущего вре-

мени отрицательной формы: унутулмазлыкъ (кюнле) «незабываемые (дни)»,
тауусулмазлыкъ (ырысхы) «несметное (богатство)» и др.
Довольно много экспрессивно-эмоциональных прилагательных, употре-
бляемых в основном в разговорно-бытовой речи, образованных с помощью
аффикса -ай, перед которым согласные произносятся долго (что отражается
и на письме), в основном от звуко- и образоподражательных слов: мушшай
«часто сопящий» – от муш – подр. сопению, гиззай (диал.) «нытик» – от гиз-гиз
«нытье», жуууай «часто шушукающийся» – от жуу-жуу «шушуканье», зоппай
«зокающий, вместо джокания», серрай (диал.) «избалованный» от сер (с тем
же значением)» и др.
По сравнению с описанными аффиксами, аффикс -чы в образовании при-
лагательных от существительных менее продуктивен. Он, присоединяясь к
основам существительных, образует прилагательные со значением склонности
к тому, что выражено основой: тырманчы «ворчливый, брюзгливый», жукъучу
«сонливый», даучу «постоянно предъявляющий претензии к кому-л.», оюнчу
«шутник, балагур, затейник», тилчи «сплетник, ябедник», хыйлачы «ловкий,
изворотливый» и др.
Не отличаются продуктивностью и аффиксы -чакъ, -ка, -нгыч, -ма.
Аффикс -чакъ образует прилагательные от глагольных основ: махтанчакъ
«хвастливый, кичливый, нескромный», эринчек «ленивый», ийменчек «застен-
чивый», жалынчакъ «заискивающий, зависимый», уяалчакъ «стеснительный,
застенчивый, робкий», илгенчек (карач.) «пугливый» и др.
Аффиксы -ка, -кай придают эмоционально-экспрессивный оттенок при-
лагательным и образуют синонимичные с ними слова: аманка, аманкай (ласк.)
«чертенок», ариука (ласк.) «красивенький», ёрека, ёрекай (пренебр.) «долго-
вязый, длинный», эришика, эришикай (пренебр.) «очень некрасивый, безоб-
разный», телика, теликай (пренебр.) «глупенький» и др.
Аффикс -ма присоединяется к глагольным основам и образует прилага-
тельные со значением признака процесса или результата действия: созулма
«тягучий, вязкий», тозурама «поношенный», айланма «распутный, развратный»,
жайылма «плоский», жутлама «ненасытный», сайлама «отборный» и др.
Аффикс -нгыч образует прилагательные от глагольных основ, выражающих
свойство, связанное с действием, обозначенным основой: махтаннгыч «хваст-
ливый, кичливый» от махтан- «хвалиться, хвастаться, кичиться, бахвалиться
кем-чем», жыртхыч «хищный», сыкъгъыч «трусливый», жюзгюч «хорошо
плавающий (о человеке) и др. Среди таких прилагательных с аффиксом -нгыч /
-нгюч встречаются и неологизмы кючсюннгюч «часто вздыхающий», жалыннгыч
«умоляющий, заискивающий» и др.
24 Заказ № 261
Малопродуктивные аффиксы. Абсолютное большинство малопродук-

тивных аффиксов, образующих прилагательные, не имеет вариантов, а ва-
риантные аффиксы в основном бинарные, трехвариантных всего два (-гъак /
-гек, -хакъ, -уш, -иш, -ш), притом не все варианты связаны с сингармонизмом.
Присоединяются эти аффиксы главным образом к глагольным основам, лишь
небольшое их количество присоединяется к именным основам и только еди-
ницы – одновременно к тем и другим.
Из всех малопродуктивных аффиксов лишь три (-ч; -гъыл, -чакъ) образуют
по пять прилагательных, шесть (-пакъ, -укку, -гъак, -уш, -сыман, -дай) – по
четыре прилагательных, столько же (-ур, -уш, -ем, -макъ, -мыш, -шы) три при-
лагательных и девять (-гуна, -у, -гюл, -къау, -ха, -ыл, -такъ, -сыл) – по два при-
лагательных. Все остальные аффиксы образуют по одному прилагательному.
-ч присоединяется к глагольным основам и образует прилагательные со
значением характеристики действия, названного в основе: къызгъанч «жадный»
от къызгъан- «жадничать, скупиться», ийменч (диал.) «застенчивый, стесни-
тельный, стыдливый» от иймен- «стесняться, чувствовать неловкость», жий-
иргенч «брезгливый» от жийирген- «брезгать кем-чем, испытывать отвращение
(омерзение)», тынч «спокойный» от тын- «утихать, успокаиваться».
-гъыл – отадъективный аффикс, который в основном присоединяется к при-
лагательным со значением цветов спектра и показывает их уменьшение: бозгъул
«сероватый» от боз «серый», къызгъыл «красноватый» от къызыл «красный»,
ачхыл «кисловатый, с кислым привкусом» от ачы «горький, кислый», саргъыл
«желтоватый» от сары «желтый», моргъул «коричневатый» от мор «корич-
невый».
-гюл образует имена прилагательные от числительных: ючгюл «трех-
гранный» от юч «три», тёртгюл «квадратный, четырехугольный» от тёрт
«четыре».
-чакъ образует прилагательные со значением характеристики действия,
названного в основе, от глаголов: къубулчакъ «кокетливый» от къубул- «ма-
нерничать, жеманиться, ломаться», эринчек «ленивый» от эрин- «лениться»,
базынчакъ «уверенный, решительный» от базын- «быть уверенным в себе»,
жалынчакъ «заискивающий; зависимый» от жалын- «заискивать перед кем»
и одно прилагательное от существительного (оюнчакъ «игрушечный» от оюн
«игра»).
-гъакъ тоже образует прилагательные с тем же значением, что и -чакъ: къур-
гъакъ «сухой» от къуру- «сохнуть», тайгъакъ «скользкий» от тай- «скользить».
-дай – отыменный аффикс, имеющий значение результата действия, обо-
значенного основой, показывает пренебрежительное отношение говорящего:
битдай «вшивый» от бит- «вошь», жутдай «прожорливый, ненасытный» от
жут- (с тем же значением), къартдай «очень умный, молодой, да ранний» от

къарт «старый», къуртдай «скверный» от къурт «червь».
-сыман образует от имен прилагательных, обозначающих цвет, прилага-
тельные со значением оттенка того же цвета, а от других прилагательных – ос-
лабленного качества и характерен карачаевскому варианту языка: къызылсыман
«красноватый» от къызыл «красный» (карач.), жашилсыман «зеленоватый» от
жашил «зеленый» (карач.), телисыман «придурковатый, глуповатый» от тели
«глупый» (карач.), морсыман «коричневатый» от мор «коричневый» (карач.).
-укку – отыменный и отглагольный аффикс, показывает недоброжела-
тельное отношение говорящего, употребляется главным образом в цокающем
диалекте: серукку «очень избалованный» от сер «избалованный», къызукку
«женоподобный» от къыз «девушка», созукку «долговязый, неуклюжий» от
соз- «растягивать что», жайукку «очень добродушный, мягкий» от жай- «рас-
стилать что», «распространять что».
-макъ – отглагольный аффикс: туумакъ «безрогий, комолый» от туу- «ро-
диться», илинмек (карач.) «неестественный, случайный» от илин- «цепляться
за что», чакъмакъ «лохматый, косматый, растрепанный (о волосах)» от чакъ-
«теребить, трепать, пушить (шерсть шерстобитным лучком)».
-(у)ш присоединяется к нескольким глагольным и именным основам, имеет
признаковое значение результата действия или процесса, обозначенного ос-
новой: буруш (адам) «упрямый (человек)» от бур- «крутить, вращать что»,
ушаш «похожий» от уша- «быть похожим».
-мыш – отглагольный аффикс, образует названия человеческих качеств:
жаламиш «ненасытный» от жала- «лизать, облизывать что», ашамиш «жадный
до пищи» от аша- «есть, кушать», къадалмыш (карач.) «старательный, упорный»
от къадал- «очень стараться (делая что-л.)».
-ем – отыменный и отглагольный аффикс, образующий названия качеств
по действиям или состояниям, обозначенными основами: бёкем «крепкий,
прочный» от бек «прочный, крепкий, твердый», кётюрем «немощный, дряхлый»
от кётюр- «поднимать кого-что», бошам «слабый, расслабленный (не тугой)»,
«рыхлый (о почве, снеге)» от бош «слабо натянутый, не тугой».
-шы, -шу встречается в прилагательных, образованных от именных и гла-
гольных основ: буршу «мятый, измятый» от бур- «крутить, вращать что».
-(у)р / -ыр, -р образует отглагольные прилагательные: ауур «тяжелый» от
ау- «валиться», къайнар (суу) «кипящая (вода)» – от къайна- «кипеть».
-къау присоединяется к существительным: тилкъау «заика, косноязычный»
от тил «язык», белкъау «кривой» – от бел «поясница, талия».
-сыл / -сюл образует прилагательные от прилагательных со значением
ослабления качества: акъсыл «с белым оттенком; белёсый; светлый» – от акъ
«белый», кёксюл «синеватый, голубоватый» – от кёк «синий, голубой».
24*
-ха образует некоторые прилагательные от существительных и глаголов:

къысха «короткий» от къыс- «жать».
-у присоединяется к глагольным основам: толу «полный» от тол- «напол-
няться, заполняться чем».
-а – отыменный аффикс, образующий качественные прилагательные: ала
«пегий, пестрый; пятнистый» от ал «алый».
-ыл образует отадъективные прилагательные: жашил «зеленый», «молодой»
от жаш «молодой», къызыл «красный» от къыз «горячий», «красный».
-такъ – отсубстантивный аффикс: баштакъ (адам) «бездомный (человек)»
от баш «голова», жантакъ (адам) «кривобокий (человек)» от жан «бок».
-гуна – отадъективный аффикс с той же стилистической особенностью,
что и аффикс -укку: къартгуна «очень умный, молодой да ранний» от къарт
«старый, пожилой», сергуна «очень забывчивый, рассеянный», «очень изба-
лованный» (диал.) от сер «забывчивый, рассеянный».
-гъур – отглагольный аффикс со значением общности с семантикой про-
изводящей основы: ётгюр «смелый, храбрый, отважный» от ёт- «проходить»,
озгъур «непомерный, чрезмерный» от оз- «обогнать», «проходить».
-ын присоединяется к глагольной основе: жашырын (иш) «тайное (дело)»
от жашыр- «прятать», «скрывать, таить что».
-тыкъ присоединяется к глагольным основам: къыйтыкъ (кёзле) «косые
(глаза)» от къый- «косо срезать», къайтыкъ (бурун) «кривой (нос)» от къай- <
къый- «косо срезать».
Н е п р о д у к т и в н ы е а ф ф и к с ы. Их около двух десятков: деш-
(эмилдеш «молочный (о брате, сестре)» от эмил- «быть высосанным (из вымени,
из женской груди)»), нгач- (жаланнгач «раздетый; плохо одетый; раздетый и
разутый» от жалан «голый»), -шыкъ (къыйшыкъ «кривой» от къый- «косо
срезать»), -тын (жашыртын «тайный, секретный; нелегальный» от жашыр-
«скрывать, таить что»), -аз (бууаз (ийнек) «стельная (корова)» от буу- «за-
тягивать», -сыкъ (къыйсыкъ «косой, кривой, перекошенный» от къый- «косо
срезать»), -пегей (желпегей «распахнутый, расстегнутый, одетый внакидку»
от жел «ветер»), -ы (къаты «твердый», крепкий, жесткий» от къат- «твердеть,
крепнуть», «засыхать»), -лоу (соллоу «бестолковый, бесхарактерный, плохой,
скверный» от сол «левый»), -пу (солпу «бестолковый, бесхарактерный, плохой,
скверный» от сол «левый»).
Сложные аффиксы: -умду (-ум + -ду): жууумду (суу) «помойная (вода)»
от жуу- «мыть»); -ынчакъ (-ын + -чакъ): тартынчакъ (адам) «застенчивый
(человек)» от тарт- «тянуть, тащить, натягивать что»; -ыуукъ (-ыу + -укъ):
тартыуукъ «пьяница, алкоголик» от тарт- «пить что, выпивать» (разг.); -уукъ
(-у + -укъ): мурулдауукъ «ворчливый» от мурулда- «мурлыкать», жызылдауукъ
«скрипучий; визгливый» от жызылда- «скрипеть; визжать», жылтырауукъ
«блестящий» от жылтыра- «блестеть», -гъылдым (-гъыл + -дым): саргъылдым

«желтоватый» от сары «желтый», моргъулдум «коричневый, с коричневым от-
тенком» от мор «коричневый»; -сылдым (-сыл + -дым): акъсылдым «беловатый,
белесый», кёксюлдюм «синеватый, голубоватый» от кёк «синий, голубой»; -ангы
(-а + -нгы): къатангы «сухощавый, сухопарый, поджарый, худощавый» от къат-
«твердеть, крепнуть», бёченнги «согнутый, горбый (о человеке)» от бёч (бёк- ~
бюк-) «сгибать, гнуть что»; -нгылы (-нгы + -лы): тыннгылы «обстоятельный,
подробный, исчерпывающий» от тын- «быть сделанным, выполняться, завер-
шаться», сыйыннгылы «ёмкий, вместительный» от сыйын- «помещаться, вклады-
ваться, вложиться», тынч- «спокойствие», -нгысыз (-нгы + -сыз): сыйыннгысыз
«обильный, непомерный» от сыйын- «помещаться, вкладываться, вложиться»,
тынгысыз «беспокойный» от ышаннгысыз «недоверчивый», «безнадежный,
не внушающий доверия» от ышан- «надеяться, полагаться, рассчитывать на
кого-либо, доверять кому»; -агъай (-а + -гъай / -къай): солакъай «левша» от
сол «левый»; -дагъай (-да + -гъай): къандагъай «налитые соком (об органах
тела)» от къан «кровь», -нгили (-нги + -ли) / -нгулу (-нгу + -лу): эрттенгили
«давнишний» от эртте «давно», шёндюгюлю «теперешний» от шёндю «теперь,
нынче», буруннгулу «древний» от бурун «раньше, прежде» и др.
Образование прилагательных способом словосложения не менее про-

дуктивно образования их путем аффиксации. Так, сложные прилагательные
подчинительного характера образуются путем сложения прилагательного с
существительным, числительным, наречием, послелогом, существительного с
числительным, наречием, глаголом, причастием, послелогом, частицей, наречия
с глаголом, причастием, числительного с послелогом, деепричастия с глаголом:
1) прилагательное + прилагательное: а) в исходной форме: акъ-боз «светло-
серый», къаратор /къаратору (карач.) «караковый, карий, темно-гнедой»,
къара-мор «темно-коричневый», къара-къолан «черно-пестрый, черно-по-
лосатый», жашил-ала «пестро-зеленый» и др.; б) в форме уменьшительной
степени: акъсыл-кёк «светло-голубой», къызылдым-сары «красновато-желтый»,
къаралдым-жохар «темно-пестрый» и др.; 2) прилагательное + существи-
тельное: къаракъаш «чернобровый», ачыгъаууз «ротозей, разиня», къызылууурт
«краснощекий», тёгерекбет «круглолицый» и др.; 3) существительное + суще-
ствительное: желбаш «пустоголовый», ташжюрек «жестокий, безжалостный,
беспощадный», къушбурун «крючконосый, горбоносый», сазбет «бледнолицый»
и др.; 4) числительное + прилагательное: жюзжыллыкъ «столетний», алтыай-
лыкъ «шестимесячный», эки башлы «двухглавый», экикюнлюк «двухдневный»
и др.; 5) числительное + существительное: алтыхыр (карач.) / алтыаякъ «про-
нырливый; вездесущий», бешкъарыш «пятивершковый», экисагъакъ «с двойным

подбородком», тёртсандыкъ (карач.) «коренастый, плотный (о человеке)» и др.;
6) наречие + существительное: кёпмюйюш (фигура) «многоугольная (фигура)»,
азкёл (къарт) «обидчивый (старик)» и др.; 7) наречие + прилагательное: кёп-
жыллыкъ (битим) «многолетнее (растение)», кёпкюнлюк (иш) «многодневный
(труд)», кёп магъаналы (сёз) «многозначное (слово)» и др.; 8) существительное
+ глагол: жанжат «лежебока», къаштюй «мрачный, хмурый, угрюмый»,
кёлкётюр «вдохновляющий, воодушевляющий» и др.; 9) существительное +
причастие: кючсауар «тугодойный», кюнтиймез «неженка, неприспособленный
к жизни», къушжетер «быстрый (о коне)» и др.; 10) наречие + причастие:
кёпбилген «знающий много», кёпжатар «долго лежащий», теркбаргъан «бы-
стротекущий» и др.; 11) прилагательное + послелог: къара шинли «брюнет»,
сары шинли «блондин» и др.; 12) существительное + послелог: тиширыу ма-
таллы «женоподобный» и др.; 13) наречие + глагол: шошкъап (ит) «украдкой
кусающая (о собаке)», шошбар / тынчбар «медлительный» и др.
По сравнению со сложными прилагательными подчинительного характера
сложные прилагательные сочинительного характера менее продуктивны и об-
разуются лишь по одной модели: прилагательное + прилагательное.
Исходя из семантики компонентов, такие прилагательные выступают в трех
разновидностях: 1) прилагательные, компоненты которых синонимичны между
собой: сау-эсен / сау-саламат (адамла) «живые-здоровые (люди)», узакъ-кенг
(жууукъла) «дальние родственники», жарлы-жазыкъ (халкъ) «бедный (народ)»,
учсуз-къыйырсыз (жол) «бесконечный (путь)» и др.; 2) прилагательные, ком-
поненты которых антонимичны между собой: тюплю-башлы (юйле) «много-
этажные (дома)», акълы-кёклю (къумачла) «бело-голубые (ткани)», аллай-быллай
(ишле) «такие-сякие (дела)», чийли-бишли (эт) «недоваренное (мясо)» и др.;
3) прилагательные, компоненты которых входят в одну лексическую группу:
кючлю-мысты (тымла) «острые-кислые (приправы)», къынгыр-чунгур (жолла)
«извилистые-ухабистые (дороги)», тузсуз-мыстысыз (аш) «невкусная (пища)»
и др.
3.3.5.1.2.4. Комбинированный способ
При образовании сложных прилагательных имеет место комбинация аф-

фиксации и словосложения. Суть этого способа словообразования прилага-
тельных заключается в образовании новых прилагательных путем прибавления
словообразовательных аффиксов к парным, составным прилагательным и
прилагательным-повторам. Такими аффиксами выступают -лы и -сыз (реже):
тынч кёллю «спокойный, беззаботный» от тынчкёл, кёп мюйюшлю (фигура)
«многоугольная фигура» от кёпмюйюш, кенг жауурунлу (жаш) «широкоплечий
(парень)» от кенгжауурун, дуппурлу-чунгурлу (жерле) «бугристые и ухабистые

(места)» от дуппур-чунгур, айланчсыз-къыйланчсыз (жол) «ровная (дорога)
(букв. дорога без поворотов, изгибов)» от айланч-къыйланч «поворот, изгиб;
излучина, извилина» и др.
Как видно из примеров, сложные прилагательные, образованные способом
комбинации аффиксации и словосложения при помощи аффикса -лы, и сложные
прилагательные, образованные путем словосложения, являются между собой
синонимами.
Удваиваться и образовать новые прилагательные могут, как правило, аффик-

сальные основы; ср.: артыкъ-буртукъ (ырысхы) «всякое богатство», къалау-
къалау (тёшекле) «сложенные в кучу; собранные вместе (матрацы)», тюрлю-
тюрлю (сагъышла) «разные-разные, всякие (мысли)» и др.
Повторяющиеся прилагательные обычно употребляются с существительным
во множественном числе, поэтому они имеют обобщающее значение: тешик-
тешик (къанжал) «(жесть) со множеством дыр».
Прилагательные-повторы имеют в карачаево-балкарском языке три раз-
новидности: 1) полные повторы (редко): тюрлю-тюрлю «разные»; 2) повторы,
образуемые путем фономорфологического изменения повторяющегося слова:
жарты-къурту (иш) «небрежная, кое-как выполненная (работа)», къатыш-
къутуш (отоула) «неубранные, находящиеся в полном беспорядке (комнаты)»;
3) повторы, образуемые путем морфологизированного удвоения основ, из ко-
торых первая имеет аффикс исходного падежа, т.е. к прилагательному спереди
прибавляется его морфологизированный вариант в исходном падеже: игиден-иги
(товарла) «хорошие-прехорошие (товары)», жангыдан-жангы (умутла) «все
новые и новые (мечты)».
Из приведенных примеров видно, что повторяемое прилагательное не имеет
самостоятельного значения, лишь частично влияет на смысл основного при-
лагательного, усиливая его.
Однако бывают и случаи, когда повторяемый компонент изменяет смысл
основного компонента и, естественно, вновь образуемой единицы; ср.: жарты:
1) «неполный» (жарты стакан «неполный стакан»); 2) «недоученный, мало-
грамотный» (перен.) (жарты молла «недоученный мулла»); 3) «изувеченный,
искалеченный» (перен.) и жарты-къурту (иш) «недоброкачественная, не до-
веденная до конца (работа)»; ала: 1) «пестрый, разноцветный; пятнистый»
(ала жаулукъ «пестрый платок»); 2) «светлый» (ала кёзле «светлые глаза»)
и ала-чола «поверхностный, неглубокий» (ала-чола (билим) «поверхностное,

неглубокое (образование)»).
Прилагательные-повторы образуются, хотя и не часто, и от существи-
тельных: къат «слой» (жерни баш къаты «верхний слой земли») и къат-къат
«слоистый» (къат-къат (къаяла) «слоистые (скалы)»).
В таких случаях смысл существительного может изменяться и полностью;
ср.: хышты «деревянная затычка для прохудившегося места бурдюка» и хышты-
мышты (иш) «(работа) беспорядочная, выполненная небрежно».
Выше приводились примеры, когда второй член прилагательных-повторов
не имеет самостоятельного значения (жарты-къурту, къаты-къуту, артыкъ-
буртукъ, ала-чола). Еще чаще встречаются прилагательные-повторы, оба
члена которых не являются самостоятельными, т.е. не употребляются в языке.
У таких единиц второй компонент, как правило, является морфонологическим
вариантом первого: хыш-мыш, хыс-мыс, хышты-мышты (адам) «неряшливый
(человек)», хылы-мылы : 1) «грязный, неряшливый, небрежный» (хылы-мылы
(адам) «неряшливый (человек)»); 2) «запутанный, сумасбродный» (хылы-мылы
(иш) «запутанное (дело)»).
Лексико-семантическая разновидность. Материал карачаево-балкарского

языка показывает, что значения многозначных прилагательных реже расходятся,
нежели значения многозначных существительных. Иначе говоря, прилага-
тельных, образованных по данной разновидности семантического способа, в
исследуемом языке меньше, чем существительных. Видимо, это объясняется
следующими обстоятельствами, от которых не может не зависеть словообра-
зование прилагательных: 1) заимствуются, как правило, существительные, а не
прилагательные; 2) прилагательные, по сравнению с существительными, очень
редко переходят в термины; 3) между карачаевским и балкарским националь-
ными вариантами литературного общекарачаево-балкарского языка нет таких
семантических различий в прилагательных, какие имеются в существительных.
Лексико-семантическому словообразованию прилагательных, как и других
частей речи, т. е. омонимизации их значений, в первую очередь способствуют
метафора и метонимия. Словари свидетельствуют, что чем больше значений
прилагательного, тем быстрее они омонимизируются. Однако сколько бы не
было значений у прилагательного, омонимом основному значению становится
обычно одно из них.
Приведем примеры на омонимизацию значений прилагательных на основе
метафоры и метонимии:
1. Омонимы, образованные от значений прилагательных, на метафори-

ческой основе: ачы «горький; кислый» (ачы чибижи «горький перец», ачы
шорпа «кислый, прокисший суп») – ачы «яркий (о цвете)» (ачы къызыл «ярко-
красный»), ачыкъ «открытый» (ачыкъ эшик «открытая дверь») – ачыкъ «яркий
(о цвете)» (ачыкъ кёк «ярко-голубой»), басымсыз «несдержанный; вспыль-
чивый» – басымсыз (грам.) «безударный» (басымсыз ачыкъ таууш «безударный
гласный звук»).
2. Омонимы, образованные от значений прилагательных, на метоними-
ческой основе: кючлю «сильный, мощный» (кючлю адам «сильный человек»,
кючлю мотор «мощный мотор») – кючлю «горький» (кючлю чибижи «горький
перец»), къуру «пустой» (къуру челек «пустое ведро») – къуру «сухой (не мокрый,
не замоченный)» (къуру отунла «сухие дрова»), ачыулу «злой, озлобленный,
злобный, сердитый, гневный» (ачыулу адам «злой человек») – ачыулу «пе-
чальный» (ачыулу кёзле «печальные глаза») и др.
Семантико-морфологическая разновидность. Эта разновидность семан-
тического способа словообразования для прилагательных менее продуктивна,
чем для существительных. По ней прилагательные образуются от причастий,
имен действия и некоторых форм желательного наклонения глагола на основе
их лексикализации.
Адъективация глагольных форм. Из глагольных форм, лексикализовав-
шись, в прилагательные чаще других переходят причастия. В этом процессе
особо отличаются причастия прошедшего времени на -гъан, которые, адъекти-
вировавшись, обозначают постоянное качество: жетген «зрелый, возмужалый»
(жетген (жаш, къыз) «зрелый (ая) парень (девушка)»), жарагъан «хороший,
настоящий; замечательный» (жарагъан (жумушчу, ат) «замечательный (ра-
ботник, конь)»), жашагъан «пожилой, немолодой» (жашагъан (адам) «пожилой
(человек)»), окъугъан «образованный» (окъугъан (къызла) «образованные (де-
вушки)»), уллайгъан «пожилой» (уллайгъан (тиширыу) «пожилая (женщина)»),
туугъан «родной (состоящий в родстве)», «родной (о месте рождения)» (ту-
угъан (къарындаш, эл) «родной (брат, село)»), ачыгъан «кислый, скисший»
(ачыгъан (сют) «скисшее (молоко)»), чириген «гнилой» (чириген (алмала)
«гнилые (яблоки)»), юшюген «мороженый» (юшюген (картоф, чюгюндюр)
«мороженый (картофель, свекла)»), ишленнген «воспитанный, культурный;
порядочный» (ишленнген (къыз, адам) «воспитанный (человек, девушка)»).
Лексикализоваться и перейти в прилагательные могут и изредка причастия
отрицательной формы: уялмагъан «бессовестный, бесстыжий» (уялмагъан
(адам) «бессовестный (человек)»), къамамагъан «бессовестный, бесстыжий»
(къамамагъан (тиширыу) «бесстыжая (женщина)»).
Адъективированных форм желательного наклонения насчитывается около
десяти: озгъун «нескромный, развязный; наглый» (озгъун (къылыкъ) «развязное
(поведение)»), «непомерный, большой» (озгъун (акъыл) «большой (ум)»), кесгин

«ясный» (кесгин (ауаз) «ясный (голос)»), «четкий, точный» (кесгин (жууап)
«точный (ответ)»), шашхын «помешанный (человек)»), базгъын «самоуве-
ренный, самонадеянный» (базгъын (жигит) «самоуверенный (парень)») и др.
Имена действия, как и причастия будущего и настоящего времени, адъекти-
вируются редко булгъау, къозгъау «интриган» (булгъау (адам) «интригующий
человек»).
Способом калькирования образуются сложные прилагательные, заимство-

ванные в основном из европейских языков через русский. Такие прилагательные
на карачаево-балкарский язык переводятся: 1) полукальками (когда перево-
дится один из компонентов сложной единицы): отчёт-айырыу (жыйылыу)
«отчётно-выборное (собрание)», съезд аллы (эришиуле) «предсъездовские (со-
ревнования)», планетала аралы (кеме) «межпланетный корабль», бир актлы
(пьеса) «одноактная (пьеса)», районла аралы (кенгеш) «межрайонное (сове-
щание)»; 2) полными кальками (когда переводятся все компоненты сложной
единицы): алтымюйюш (фигура) «шестиугольная (фигура)», орус-къарачай-
малкъар (сёзлюк) «русско-карачаево-балкарский (словарь)», илму-излем (ин-
ститут) «научно-исследовательский (институт)», адам маталлы (маймулла)
«человекообразные (обезьяны)», кёп къатлы (юйле) «многоэтажные (дома)»,
ниет-юйретиу (иш) «идейно-воспитательная (работа)», эки томлу (сёзлюк)
«двухтомный (словарь)», кёп мюйюшлю (фигура) «многоугольная (фигура)».
Как видно из примеров, перевод таких прилагательных осуществляется
двумя способами: 1) усекаются словообразовательные аффиксы -ский, -ый
(илму-излем «научно-исследовательский», отчёт-айырыу «отчётно-выборный»);
2) словообразовательные аффиксы заимствуемого языка заменяются аффик-
сами заимствующего языка -лы: эки томлу «двухтомный», съезд аллы «пред-
съездовский».
3.3.5.1.3. Словообразование наречий

Словообразование наречий в тюркских языках обычно принято рассматри-

вать не отдельно, а при характеристике их как частей речи. Лишь в некоторых
исследованиях этому вопросу уделяется специальное внимание [Ахмедов, 1976;
Жафаров, 1976; Беглярова, 1979].
Однако в этих исследованиях не четко разграничиваются лексикализованные
и нелексикализованные падежные и деепричастные формы, что отражено в
словарях; наречия, образованные путем лексикализации падежных форм, и на-

речия, образованные по аналогии с ними, минуя процесс изоляции собственно
падежной формы, в которых падежные аффиксы выступают уже как словообра-
зующие. Не затрагивается вопрос о возможности развития значений наречий,
образованных от грамматических форм слов, и перерастание их в лексические
омонимы. Это приводит к смешению аффиксального и семантико-морфоло-
гического способов словообразования наречий. Не разграничиваются также
наречия, образованные путем словосложения и редупликации. Таким образом,
нет ясности разграничений способов словообразования наречий.
Дискуссионным является и отношение служебных слов к наречиям. Многие
служебные имена квалифицируются как наречия: тюбюнде «внизу», къатында
«рядом», тёгерегинде «вокруг» [ГКБЯ, 1966: 100], артында «сзади», аллында
«впереди», тюбюнден «снизу», башында «наверху», башындан «сверху» [Бозиев,
1965: 50–54; Хабичев, 1989: 162]. Это вызвано, на наш взгляд, следующими
обстоятельствами:
1. Некоторые служебные имена могут употребляться без аффикса принад-
лежности 3-го лица, ед. ч.: Тюпде болсанг да, уллу сёлеш (погов.) «Не теряй
духа, даже оказавшись внизу».
2. Большинство служебных имен бытует в своем ведущем лексическом зна-
чении, выражая пространственные и временные отношения наравне с общепри-
знанными знаменательными словами, ср.: орта «середина», арт «задняя часть
сторона, место, расположенное сзади» и тийре «окружающее пространство»,
юй тийресинде «вокруг (возле) дома», жан «сторона» (тау жанына «в сторону
гор»), в совокупности с которыми они составляют единый семантический
разряд слов, заметно видоизменяющий значения пространственных падежей.
3. Составители русско-тюркских, в том числе и русско-карачаево-балкар-
ского, словарей при переводе слов старались находить более точные экви-
валенты; ср. в РКБС внутрь «ичине», внутри «ичинде», изнутри «ичинден»,
наверх «башына», наверху «башында», сверху «башындан». Составители же
тюркско-русских, а также толковых словарей тюркских языков, естественно,
пользовались данными русско-тюркских словарей, а авторы грамматик и моно-
графий при описании наречий – данными всех этих словарей.
Следует отметить, что, употребляясь изолированно, т.е. без предыдущего
определения, некоторые служебные имена переходят в наречия. При этом свое
значение они выражают независимо от других слов, самостоятельно; прежнее
конкретное их значение абстрагируется, и они реализуются в значении об-
стоятельства времени: аллындан «сначала, сперва», ахырында «напоследок»,
«наконец» и др.
В карачаево-балкарском языке многие имена, особенно существительные,
с аффиксом принадлежности также изолировались и стали наречиями: зама-
нында «вовремя», терсинден «превратно» и др. Такие существительные упо-

требляются только с аффиксом принадлежности 3-го лица, что свидетельствует
о переходе их в наречия.
Изолироваться могут пространственные падежи всех имен. При этом ос-
новную часть наречий, образованных в карачаево-балкарском языке таким
способом, составляют существительные и прилагательные.
В тюркологии принято считать, что формы пространственных падежей заро-
дились именно как падежные, а затем в процессе функционирования в качестве
обстоятельства переродились в наречия [Дмитриев, 1948: 117; Севортян, 1956:
321; Кононов, 1960: 288]. С нашей точки зрения, абсолютное большинство этих
форм возникло не на уровне морфологии словоизменительной, а с самого начала
создано как наречие по подобию и образцу внешне сходных, действительно
изолированных и лексикализованных форм падежей на уровне собственно
деривационной морфологии. Например, наречия узакъгъа, кенгнге «далеко»,
жууукъгъа «близко», алайгъа «туда», былайгъа «сюда», бошха «зря, попусту»
и т. п. представляют собой лексикализованные формы дательно-направитель-
ного падежа, лексемы узакъда, кенгде «вдали», алайда «там», былайда «здесь»
и т. п. – местного падежа, слова же типа узакъдан, кенгден «издали, издалека»,
жангыдан «снова», алайдан «оттуда» и т. п. – исходного падежа.
Многие из таких производных слов как собственно падежные формы
немыслимы не только по своей современной природе, но и генетически. На-
пример, в наречиях ёргеден «сверху», энишгеде «внизу», артдагъа «про запас,
впрок» и т. п. производные основы (ёрге «наверх, вверх», энишге «вниз», артда
«потом, затем») однозначно охарактеризованы как наречия и совершенно не
поддаются ни субстантивации, ни адъективации.
В составе сходных наречий падежный аффикс носит явно словообразова-
тельный характер.
Причину изоляции падежных форм тюркологи объясняют по-разному. Так,
Н. К. Дмитриев видит ее в лексической сочетаемости их [Дмитриев, 1948:
117]. Действительно, она может способствовать изменению значения формы;
ср.: чалгъыгъа къара- «смотреть на косу», «ухаживать за косой» и чалгъыгъа
чыкъ- «выйти на сенокос». В первом словосочетании форма чалгъыгъа (дат.
пад.) употреблена в своем обычном (грамматическом) значении, а во втором –
синтаксически обусловленном, которое исчезает с устранением данного еди-
ничного управляющего глагола, и форма воспринимается в своем обычном
значении. Подобные окказиональные лексико-синтаксически обусловленные
значения могут перерастать в одно из частных значений производящей основы
(ср.: чалгъы башланды «начался сенокос» и чалгъы сынды «коса сломалась»),
но не могут изменить ее назначение, а тем более – категориальную принад-
лежность к существительному.
Э. В. Севортян считает, что рассматриваемые формы изолировались благо-

даря употреблению их в роли обстоятельства [Севортян, 1956: 321].
А. Н. Кононов высказывает двоякое суждение: с одной стороны, разделяет
мнение Н. К. Дмитриева, а с другой, утверждает, что пространственные па-
дежи изолируются и переходят в наречия «…в силу своего грамматического
значения» [Кононов, 1960: 288].
Таким образом, истинная причина изоляции падежных форм осталась не-
выясненной.
С нашей точки зрения, причина изоляции форм пространственных падежей
кроется в том, что обстоятельственное значение их, по которому они функци-
онально соприкасаются с наречиями и на базе которого возникают изолиро-
ванные их формы, в известной форме находится в зависимости от характера
лексического значения конкретных именных основ, взаимодействующих с
обстоятельственным значением падежа в двух разных началах: 1) организо-
ванно и 2) индивидуально. Ср. карач.-балк., например: 1) локальное значение
местного падежа, которое регулярно лишь при названиях строго определенного
семантического профиля – пространства (орамда «на улице»), помещения
(отоуда «в комнате»), вместилища (шешада «в бутылке») и т. п.; значение
хронологических границ, которое характерно для местного падежа лишь при
названиях времени, обычно имеющих свое количественное определение (он
жылда «в течение десяти дней», беш кюнде «в течение десяти лет», беш кюнде
«в течение пяти дней», где обстоятельственное значение возникает как типовое
грамматическое значение данной формы, хотя оно и согласовано с характером
лексического значения имен; 2) разрозненные формы типа бирге «вместе, со-
вместно» (бир «один»), кючден «еле, насилу» (кюч «сила»), алда «в начале»
(ал «перед, передняя часть, сторона»), где в отличие от предыдущего случая
значение падежа, имеющего с ним хотя и отдаленную, но явственную связь,
входит в частные отношения с лексическим и категориальным значением ос-
новы, заслоняя ее прежнее значение и категориальную принадлежность и тем
самым действительно отрывая данную форму от ее истоков.
В первом случае падеж остается самим собой, хотя данное значение и
ограничено лексически: обстоятельственные значения пространственных па-
дежей, хотя они и возникают благодаря определенной лексической сочетаемости
формы, не затрагивают ни лексического, ни категориального значения основы,
от которой образована последняя.
Известно, что противопоставление пространственных падежей друг другу и
остальным падежам осуществляется на базе их обстоятельственных значений.
Противопоставленность же падежей по выражению обстоятельственных, объ-
ектных, определительных и субъектных отношений составляет их грамматиче-
скую сущность, отражающую категориальное свойство имени существитель-
ного как части речи. Форма падежа в силу этого даже в случаях оптимального
сближения своего значения с функцией другой части речи сохраняет исходную

категориальную принадлежность существительного, от которого она образована,
противостоит изоляции лексикализации, исключая лишь отдельные случаи, в
которых прослеживается частная и тесная лексико-семантическая связь между
значением падежа и лексической основой. Об этом свидетельствует ясная
мотивированность большинства лексикализованных форм пространственных
падежей их грамматическим значением; ср. онгнга «направо» (онг «правый»),
артха «назад» (арт «зад, задняя часть, сторона»), жайда «летом» (жай «лето»),
ёргеде «наверху» (ёрге «вверх, наверх»), анда «там» (ол «тот»), эрттенликде
«утром» (эрттенлик «утро») и др.
Указанное явление происходит, на наш взгляд, не на семантико-синтак-
сическом, как считали соответственно Н. К. Дмитриев и А. Н. Кононов, а на
семантико- (или лексико-) морфологическом уровне. В этом отношении про-
странственные падежи исключения не составляют. Предназначенные, прежде
всего, для выражения трех разновидностей косвенного объекта, они взаимо-
действуют с винительным и основным падежами.
Собственно обстоятельственные отношения пространственные падежи
выражают только в зависимости от характера лексического значения основы
словоформы. И то нередко лексикализуются.
Это и естественно – категориальное значение имени существительного как
части речи несовместимо с собственно обстоятельственной функцией, лишь
отдаленно связанной с функцией косвенного объекта, которую выполняют
пространственные падежи и которая последовательно и четко выделяется и
структурно.
У падежных форм степень лексикализации неодинакова. Выделяются в
основном три группы:
1. С точки зрения современного карачаево-балкарского языка неразложимые
и употребляемые только в значении наречия: ары «туда», бери «сюда», эртте
«рано», «раньше», огъары «вверх, наверх», огъартын «наверху, верхом, через
верх», «по верхней дороге», былайтын «через это место, по этому месту»,
къайры «куда», къайда «где», кери «прочь», «далеко» и др.
2. Разложимые, но употребляемые только в значении наречия: ёрге «вверх,
наверх», энишге «вниз», алгъа «вперед», артха «назад», къайтмаздан «без-
возвратно, насовсем, навсегда», алгъадан «заранее, заблаговременно» и др.
3. Употребляемые в значении падежа и наречия: бирден «от одного» и
«вместе, одновременно», «оптом», кючден «от силы» и «еле-еле, насилу»,
узунуна «длине чего-либо» и «вдоль», кёпге «многому» и «надолго» и др.
Обстоятельственные значения, исходя из которых принято сводить их
функции без всяких оговорок только к выражению в предложении синтакси-
ческой категории обстоятельства, не составляют сущности ни одной из обще-
признанных форм тюркских, в том числе и карачаево-балкарских дееприча-
стий, выражающих способ действия, значения способа или образа действия

накладываются на лексико-семантическое и категориальное значения глагола
как предикативной единицы, не нарушая его тождества как слова, исключая
лишь редкие случаи лексикализации отдельных форм на -п, -а / -е, -й, насчи-
тывающих в данном языке не более двух десятков и действительно порвавших
всякую связь с глаголом как с частью речи. Остальные же адвербиализованные
деепричастия, которых, судя по данным словарей, в несколько раз больше их,
возникли на базе разрозненных форм деепричастия и относятся к грамматически
организованному словообразованию. Лексикализация деепричастия вызвана в
принципе теми же причинами, которые относятся и к изоляции и адвербиали-
зации форм пространственных падежей.
О способах словообразования наречий в тюркских языках существуют
различные мнения. Согласно одному из них, наречия образуются морфологи-
ческим и синтаксическим [Турсунов, 1980: 274–280], другому – по морфологи-
ческому, морфолого-синтаксическому и синтаксическому способами [Саруева,
1973: 191–202; Гочияева, 1976: 154–162], третьему – с помощью аффиксации,
словосложения, редупликации и адвербиализации [Абсалямов, 1981: 200–207],
четвертому – с помощью суффиксации, словосложения и конверсии [Ганиев,
1995: 481–506], пятому – по морфологическому (туда входят аффиксация, сло-
восложение и редупликация) и семантическому (с тремя разновидностями: лек-
сико-семантическая, семантико-морфологическая и семантико-морфолого-син-
таксическая) [Гузеев, 2006: 191–211; Гузеев, Улаков 2009: 174–194] способами.
Суть морфологического способа в одних исследованиях заключается только
в аффиксации [Гочияева, 1976: 154;155], в других он охватывает еще словосло-
жение и редупликацию [Гузеев, 2006: 192–197]. Есть исследования в которых
лексикализация грамматических форм имен, неличных форм глаголов (при-
частий и деепричастий) и образование на этой основе наречий (адвербиали-
зация) квалифицируется морфолого-синтаксическим [Саруева, 1973: 194–196],
лексикализация падежных форм – суффиксальным [Ганиев, 1995: 491–494]
способами. В большинстве исследований редупликация не признается спо-
собом словообразования, а квалифицируется разновидностью синтаксического
способа или словосложения.
Вслед за З. З. Абсалямовым мы считаем, что редупликация является са-
мостоятельным способом словообразования. Представляется, что словосло-
жение и аффиксацию следует рассматривать как самостоятельные способы
словообразования, хотя оба они и связаны с морфемами, первый – сложением
корневых морфем, второй – прибавлением аффиксальной морфемы к корневой,
а также – конверсию, семантической разновидности словообразования целесо-
образно объединить в один способ – семантический, так как все они связаны
с изменением смысла вновь образованных слов.
С учетом вышеотмеченного в современном карачаево-балкарском языке

наречия образуются следующими способами: 1) аффиксацией; 2) словосложе-
нием, 3) редупликацией, 4) семантическим, который имеет две разновидности:
лексико-семантический, семантико-морфологический.
Способом аффиксации наречия образуются от существительных, прилага-

тельных, наречий и причастий.
Наиболее продуктивным в образовании наречий от существительных явля-
ется аффикс -ча: орусча «по-русски», малкъарча «по-балкарски», къарачайча
«по-карачаевски», татарча «по-татарски», къытайча «по-китайски» и т. п.
Большинство наречий с аффиксами -дан/-ден, -да/-де, -на/-не образуются от
прилагательных, иногда следуя за аффиксом принадлежности 3-го л.: терсинден
«неправильно; превратно», къышхыда «зимой», кечегиде «ночью», жайгъыда
«летом», саулай «целиком», жашлай «будучи молодым», жартылай «будучи
невыполненным, незавершенным», къыйыгъына «вкривь, вкось, наискось»,
кёнделенине «поперек, наискось», терсине «неправильно, превратно», аяусуздан
«усердно», тохтаусуздан «беспрерывно» и др.
Менее продуктивен аффикс -дан/-ден и непродуктивны – -на/-не, -да/-де в
образовании наречий от существительных.
Аффикс -дан/-ден производит наречия причины от адъективных суще-
ствительных на -лыкъ/-лик: телиликден, акъылсызлыкъдан, башсызлыкъдан
«сдуру», эссизликден «по недогадливости», жашлыкъдан «по молодости» и др.
Аффикс -на/-не, присоединяясь в основном к существительным, обозна-
чающим размер, пространство, создает наречия образа и способа действия и
места: энине «вширь», ичине «вовнутрь», тышына «наружу», кёзюне «в глаза,
в лицо» и др.
С аффиксом -да/-де наречия образуются от существительных с временным
значением: кюзде «осенью», ашхамда «ранним вечером», ингирде «вечером»,
къышхыда «зимой», кюндюзгюде «днем» и др.
Наречия образуются как от корневых, так и от производных наречий с
помощью аффиксов -да/-де и -дан/-ден: ёргеде «наверху, вверху», энишгеде
«внизу», артдада (карач.) «потом», энишгеден «снизу», ёргеден «сверху»,
алгъадан «заранее» и др.
От причастий образуется всего несколько наречий, притом только с по-
мощью аффикса -дан/-ден от отрицательной формы -маз / -мез 3-го лица бу-
дущего времени: тохтамаздан «беспрестанно, безостановочно», таймаздан
«постоянно, регулярно, неуклонно», «всегда», къайтмаздан «безвозвратно,
насовсем, навсегда».
В подобных словах аффикс исходного падежа тесно связан с предыдущим

аффиксом основы -маз/-мез и составляет вместе с ним как бы единую морфему,
предназначенную для образования наречий.
По нашим подсчетам около половины всех сложных наречий карачаево-

балкарского языка образуется из сочетания форм пространственных падежей
имен и деепричастий с другими именами.
В зависимости от морфологических и лексико-семантических особенностей
компонентов и характера отношений между ними сложные наречия подраз-
деляются на копулятивные и детерминативные.
Большинство сложных детерминативных наречий структурно-организовано
по моделям атрибутивных словосочетаний.
Более продуктивными являются сложные наречия, в качестве первого ком-
понента которых выступают местоимения (бу «этот, это, эта», ол «тот, то, та»,
хар «каждый, всякий»), числительное (бир «один»), второго компонента – по-
слелоги (ары, бери, дери).
С указанными местоимениями чаще всего сочетаются существительные,
обозначающие абстрактное время: ууахты, чакъ, заман «время, период, мо-
мент» и др.: ол заманда «и тогда», бусагъатда «сейчас, в данный момент, только
что», олсагъатда «тотчас, в тот же миг», хар заманда «всегда, постоянно», хар
жерде «везде, всюду», хар къайдан «отовсюду»:
Среди сложных наречий, первым компонентом которых, выступает числи-
тельное бир «один», выделяются три типа:
1. Сложные наречия, в которых бир сочетается со вторым компонентом
как неопределенный артикль. В качестве второго компонента и таких наречий
чаще всего выступают существительные в форме местного и исходного па-
дежей, реже дательного падежа: бир заманда «вдруг», биразгъа «на некоторое
время», бираздан «вскоре, через некоторое время», бир жерде «где-то», бир
кюнде «когда-нибудь» и др.
2. Сложные наречия, в которых бир сочетается со вторым компонентом
как именная основа: бир жолгъа «сразу, разом, единовременно», бир жолда
«однажды», бир кезиуде «в одно время, когда-то», бир тюрсге «однотипно,
одинаково», бир урумгъа «сразу, разом», бир ызгъа «сразу», бир бетден «оди-
наково», бир арада «иногда, временами» и др.
3. Сложные наречия, образованные при помощи послелогов ары, бери,
обозначают в основном время действия. Первым компонентом таких наречий
выступают главным образом наречия, реже – указательные местоимения,
оформленные аффиксом исходного падежа: эрттеден бери «давно, издавна»,
25 Заказ № 261
бюгюнден ары «отныне», кёпден бери «издавна», андан ары «затем, потом»,
мындан ары «отныне».
Относительно продуктивным является образование сложных наречий
сложением первичного деепричастия на -а/-е, -п и вторичных деепричастий
тургъанлай, келгенлей: кёре / кёрюп тургъанлай «на глазах кого-либо», айта /
айтып тургъанлай «заведомо», кире келгенлей «как только зашел (зашла)» и др.
Образование наречий по моделям «наречие + деепричастие» (кёп мычымай
«вскоре», кёп болмай «недавно»), «существительное + деепричастие» (кёз
къакъмай «не смыкая глаз», кюч салып «внимательно»), «наречие кёп «много» +
деепричастие» (кёп болмай «недавно», кёп бармай «вскоре»), «прилагательное +
деепричастие» (узун созуп «протяжно», къарангы болгъунчу «засветло»), «суще-
ствительное в основном падеже + существительное в местном падеже» (жаз
башында «весной», кюз артында «осенью», кече белинде «в полночь») и др.
непродуктивно.
Наречия-повторы с различным морфологическим оформлением компо-

нентов, которые имеют реальное значение, являются самой распространенной
группой парно-повторных наречий. В качестве производящей основы их обычно
выступают существительные и прилагательные, изредка – наречия, местоимения
и числительное бир «один».
В зависимости от морфологического оформления компонентов данную
группу наречий-повторов можно разбить на следующие структурные подгруппы:
1) наречия, образованные из парного сочетания форм существительных
и числительного бир в основном и дательном падежах: бир жолгъа «разом»,
ёмюр-ёмюрге «навеки, навсегда, навек», жер-жерге «всюду, везде» и др.;
или наречий и числительного бир в основном и исходном падежах: бираздан
«через некоторое время», жер-жерден «отовсюду», аз-аздан «понемногу» и др;
и числительного бир в основном и местном падежах: бир-бирде «иногда, из-
редка» и др.;
4) наречия, образованные из парного сочетания наречий или прилагательных
в исходном и основном падежах: бекден-бек «все больше и больше, все крепче
и крепче», игиден-иги «все лучше и лучше» и др.;
или прилагательных в исходном и дательном падежах: жылдан-жылгъа «из
года в год», кюнден-кюннге «изо дня в день», артдан-артха «со временем, по
истечении времени».
Среди копулятивных сложных наречий наиболее многочисленными явля-

ются парные наречия. Они образуются двумя способами:
1. Путем сложения синонимичных деепричастий: ойнап-кюлюп, ойнай-кюле
«шутя, в шутку», жиляп-сарнап «со слезами», тёкмей-чачмай «полностью – в
целости и сохранности», абына-сюрюне «кое-как – с трудом, с натяжкой, спо-
тыкаясь», арып-талып «насилу» др.
2. Путем соединения антонимичных местоимений (андан-мындан «по-
немногу», анда-мында «изредка»), прилагательных (онгнга-солгъа «направо-
налево», «во все стороны», онгдан-солдан «справа налево, со всех сторон,
непонятно, каламбурно»), существительных (артха-алгъа «и взад и вперед»,
артдан-алдан «невнятно, нечетко», ёрге-энишге «сверху и снизу, со всех
сторон»), деепричастий (къошмай-къоратмай «точь-в-точь», жыгъыла-къоба
«неторопливо», ёле-къала, ёлмей-къалмай «ни шатко ни валко», «ни жив ни
мертв») и др.
Лексико-семантическая разновидность. Эта разновидность семантиче-

ского способа словообразования, как уже отмечалось, заключается в том, что
разные значения одного и того же слова превращаются в разные слова. Это
касается и наречий. Процесс образования омонимов из значений того или иного
наречия, как и образование омонимов из значений существительных, прилага-
тельных, глаголов и других частей речи, постепенный и довольно длительный,
предполагающий во многих случаях процесс омонимизации значений, т. е. они
еще не разошлись, но уже потеряли былую связь между собой. Так, с нашей
точки зрения, значения наречия бирден: 1) «разом, враз, сразу, все сразу, все
вместе, в один прием»; 2) «вдруг», «внезапно» находятся в процессе омони-
мизации.
Между значениями наречия чапханлай 1) «бегом»; 2) «мигом, моментально»
смысловая связь также обособлена, но еще не нарушена: бегом «посредством
бега» обозначает способ протекания действия; мигом, моментально- «очень
быстро, сразу, мгновенно» – образ протекания действия с временным оттенком.
Следовательно, и эти понятия не представляют вполне самостоятельных слов.
Что касается значений «там» и «тогда», выражаемых наречием анда, то
между ними смысловая связь уже утрачена: первое – наречие места, второе –
соотносительное слово, ср. в контексте: Бир аягъынг – анда, бир аягъынг –
мында (посл.) «Одна нога там, другая здесь» и Дерсге кеч болуп бар да, анда
кёрюрсе кюнюнгю! (Тёппеланы А.) «Вот опоздай на урок, тогда увидишь, что
тебе будет!».
25*
Подобный же разрыв связи обнаруживается между значениями наречия

алайына «даром, бесплатно, безвозмездно» и «вдруг, внезапно, неожиданно»,
хотя оба они обозначают образ действия: Къонакъ бизге тюрлю-тюрлю илляула
келтириучю эди хакъсыз, алайына (Отарланы К.) «Конак привозил нам разные
игрушки даром, бесплатно» и Алайына ат, элгенип, бир жанына секиргенди
(Кациланы Х.) «Вдруг конь испугался и шарахнул в сторону».
В обоих приведенных случаях имеем дело с нарушением прежней метафо-
рической связи между значениями слов и обособлением их в отдельные слова,
т.е. с распадом полисемии и появлением омонимов.
В литературе, посвященной исследованию омонимов и словообразования
в тюркских языках, вопрос о многозначности изолированных грамматических
форм падежей и деепричастий и возможности расхождения значений много-
значных слов, т. е. утраты ими общих семантических элементов, не рассматри-
вается. Объясняется это, по всей вероятности, недостаточной изученностью
лексико-семантического словообразования в общем языкознании.
Семантико-морфологическая разновидность. Данная разновидность
семантического способа словообразования наречий осуществляется при лек-
сикализации форм пространственных падежей и деепричастий.
И з о л я ц и я ф о р м п р о с т р а н с т в е н н ы х п а д е ж е й. В форме
дательно-направительного падежа изолируются существительные, прилага-
тельные, указательные местоимения и числительное бир «один»: существи-
тельные (ёмюрге «навеки, ввек», ачыугъа «назло», алгъа «сначала, сперва»,
артха «впрок, про запас», ётюрюкге «с целью обмана» и др.); прилагательные
(узакъгъа «далеко, вдаль», солгъа «налево, влево», онгнга «направо, вправо»,
керексизге «зря, попусту», бошуна «зря, попусту» и др.); числительное бир
(бирге «вместе, совместно, вкупе»).
В форме местного падежа изолируются и лексикализуются те же части речи,
что и в форме дательно-направительного падежа: существительные (артда
«потом, затем, после», башда «сперва, сначала, вначале», ахырда «наконец, в
конце концов», къышда «зимой», ингирде «вечером», жазда «весной» и др.);
прилагательные (узакъда, кенгде «вдали, далеко», онгда «на правой стороне»,
кечегиде «поздно», жайгъыда «летом», бийикде «высоко», ташада «за глаза, в
укромном месте», женгилде (карач.) «вскоре» и др.); числительное бир (бирде
«иногда, временами, подчас, однажды», «когда-нибудь» и др.).
В отличие от дательно-направительного и местного падежей в исходном
падеже числительное бир не может изолироваться и перейти в наречия: суще-
ствительные артдан «потом, после, позже», кёлден «наизусть, устно», башдан
«сначала, сперва, прежде, раньше», жашлыкъдан «по молодости», телиликден
«по несообразительности», кёзюнден (карач.) «в глаза, в лицо» и др.); прилага-
тельные (жангыдан «снова, заново», онгдан «справа», солдан «слева», ачыкъдан
(карач.) «открыто, прямо, откровенно», узакъдан, кенгден «издалека», амал-

сыздан «поневоле, вынужденно» и др.); причастия (ашыкъгъандан «в спешке»,
къайтмаздан «окончательно, безвозвратно, навсегда», таймаздан «постоянно,
регулярно, неуклонно», тохтамаздан «беспрестанно, постоянно» и др.).
Ряд наречий образуется сочетанием двух падежных форм: чаще – форм
дательного и исходного (ал + гъа + дан «сначала, сперва, заранее», ёр + ге +
де «наверху, вверху» и др.), реже – местного и дательного (арт + да + гъа
«впрок, про запас») падежей.
Формы пространственных падежей образуют в основном местоименные и
обстоятельственные наречия.
Среди местоименных наречий выделяются: 1) вопросительные (къайда?
«где?», къайдан? «откуда?», къалайгъа? «куда?», къалайда? «где?», къалайдан?
«откуда?» и др.); 2) относительные (те же вопросительные местоимения, но в
иной функции – в функции союзов): къайда? «где?».
Путем лексикализации форм пространственных падежей образуются почти
все разряды обстоятельственных наречий: 1) наречия места (ёрге «вверх, на-
верх», узакъда «далеко», кенгден «издалека» и др.); 2) наречия времени (артда
«потом», эрттенликде «утром», жайда «летом» и др.); 3) наречия цели и при-
чины (амалсыздан «поневоле, вынужденно», бошуна «зря, попусту», ачыугъа
«назло» и др.);. 4) наречия образа действия (бирден «сразу, разом, одновре-
менно», ачыкъдан (карач.) «открыто, прямо, откровенно» и др.).
И з о л я ц и я ф о р м д е е п р и ч а с т и й. Деепричастий, изолированных
и перешедших в наречия, в карачаево-балкарском языке значительно меньше
наречий, образованных путем изоляции форм пространственных падежей. При
этом, лексикализовавшись, в наречия переходят только первичные дееприча-
стия: аямай «очень сильно, здорово, беспрестанно, неустанно», билмей «не-
чаянно, случайно», билип «заведомо», ойлап «обдуманно», эслеп «осторожно,
осмотрительно, неумышленно» и др.
В отличие от первичных деепричастий, вторичные деепричастия, как по-
ложительной, так и отрицательной форм обычно не лексикализуются.
В противоположность формам пространственных падежей, лексикализо-
ванные деепричастия переходят только в наречия времени (жаратылгъанлы, ту-
угъанлы «отроду» и др.), образа действия (ойнап «в шутку», чапханлай «бегом»
и др.) и причины и цели (билип «заведомо», «умышленно, специально».
3.3.5.1.4. Словообразование глаголов

В определении способов словообразования глаголов мнения тюркологов

в целом совпадают: все они считают, что глаголы образуются морфоло-
гическим и синтаксическим способами (или аффиксацией и словосложе-
нием). Исключение составляет Ф. А. Ганиев, который в татарском языке
выделяет еще семантический способ, при котором производные значения
многозначных глаголов, потеряв лексико-семантическую связь с исходным
значением, превращаются в самостоятельные слова-омонимы: кöт- «ждать»
– кöт- «пасти», озат- «провожать» – озат- «сновать», чайка- «кивать» –
чайка- «полоскать» и др. [Ганиев, 1995: 480;481]. Однако большинство при-
меров, приведенных автором, неубедительны. Так, вряд ли можно считать
омонимами такие семантические величины, как къыс- «сжимать» и къыс-
«тиранить», бас- «давить» и бас- «угнетать», из- «мять» и из- «угнетать»
[Там же].
В грамматиках тюркских языков лексикализация залоговых форм глагола
обычно квалифицируется как морфологический способ словообразования. Мы
считаем, что это семантико-морфологический способ, действующий внутри
глагола, при котором залоговая форма глагола нередко параллельно употре-
бляется в собственном, грамматическом и новом, лексическом, значениях, ср.:
айтдыр- «заставить кого сказать что» и «сообщать, передавать что».
Поскольку семантический (большинство лингвистов называет его лек-
сико-семантическим) и семантико-морфологический способы (еще семан-
тико-морфолого-синтаксический), как уже отмечалось, связаны между собой
с семантическим преобразованием слова, их целесообразно объединить в «се-
мантический способ».
Кроме того, в карачаево-балкарском языке значительное количество заим-
ствованных из европейских языков слов преобразовано по образцу карачаево-
балкарского словообразования (штампла- «штамповать», брошюрала- «бро-
шюровать» и др.), что свидетельствует о наличии в нем калькирования глаголов
как способа их образования.
Исходя из изложенных соображений, глаголы в данном языке образуются
аффиксацией, словосложением, калькированием и семантическим способом,
включающим лексико-семантическую и семантико-морфологическую разно-
видности.
Абсолютное большинство глаголов в тюркских языках образуется от

именных основ и от подражательных слов, и лишь незначительная их часть – от
глагольных основ. Исходя из этого, некоторые исследователи вообще отказывают

глаголам в их образовании на собственной основе. Например, в грамматиках
ногайского и карачаево-балкарского языков не приводится ни одного глагола,
образованного от глагольной основы, зато все залоговые аффиксы в них счи-
таются словообразующими. Тем не менее в этих языках имеются собственно
глаголообразующие аффиксы, некоторые из них даже довольно продуктивны
(см. ниже).
Высокопродуктивные аффиксы.
Их четыре: -ла/-ле. С помощью этого аффикса глаголы образуются от всех
знаменательных частей речи и образо- и звукоподражательных слов и междо-
метий. Однако основной костяк глаголов образован аффиксальным способом
от существительных, прилагательных и образо- и звукоподражательных слов.
Глаголы, образованные от существительных, выражают различные значения,
основными из которых являются следующие:
1) «использовать как орудие предмет, обозначенный исходной основой»:
къамичиле- «бить (стегать, хлестать) плеткой (кнутом)» от къамичи «плетка,
кнут, плеть, хлыст, нагайка», бичакъла- «кромсать, резать что (ножом)» от
бичакъ «нож», къучакъла- «обнимать» от къучакъ «объятия», шишле- «жарить
(на вертеле)» от шиш «вертел» и др.
Разновидностью данного значения является «закрепить с помощью пред-
мета, обозначенного производящей основой»: тюймеле- «застегнуть» от тюйме
«пуговица», налла- «подковать» от нал «подкова», чюйле- «забить что гвоздями,
заколотить» от чюй «гвоздь», сапла- «приделывать ручку» от сап «ручка, ру-
коятка; держак» и др.;
2) «делать, производить то, что обозначает исходная основа»: жырла-
«петь» от жыр «песня», жарала- «ранить кого-что» от жара «рана, порез,
язва», алгъышла- «поздравлять кого, желать кому блага; благословлять кого;
приветствовать кого» от алгъыш «благое пожелание, здравица, приветствие»,
айыпла- «стыдить, корить, совестить, осуждать кого» от айып «стыд, позор,
срам» и др.;
3) «совершить мыслительный процесс, обозначенный производящей ос-
новой»: фикирле- «мыслить» от фикир «мысль, помысел, дума», ойла-, оюмла-
«думать, размышлять» от ой и оюм «мысль»;
4) «подвергать кого-что действию, названному производящей основой»:
масхарала- «насмехаться над кем» от масхара «насмешка, издевка», чабыу-
улла- «атаковать» от чабыуул «атака», хыртла- (карач.) «критиковать» от хырт
(разг.) «критика»;
5) «подвергать кого-что воздействию вещества, обозначенного произво-
дящей основой»: уула- «пропитывать ядом; отравлять кого-что» от уу «яд»,
тузла- «солить» от туз «соль», мыстыла- «заправлять что чем; класть при-
праву во что» от мысты «приправа», балатала- (разг.) «дубить»; «заквасить,
запарить (для дубления кожи)» от балата «дубитель; закваска, запарка (для

дубления кожи)» и др.;
6) «посещать место, проводить время, обозначенное исходной основой»:
жайла- «летовать» от жай «лето», къышла- «зимовать (со скотом на стойбище)»
от къыш «зима» и др.;
7) «снабжать тем, что обозначает исходная основа»: инжиле- «украшать
жемчугом» от инжи «жемчуг», накъышла-, оюла- «украшать что узорами (ор-
наментом), вырезать узоры на чем, наносить узоры на что; вышивать что» от
накъыш «узор», иерле- «оседлать кого» от иер «седло», жюгенле- «надеть узду
(на коня)» от жюген «узда» и др.;
8) «измерять мерой, обозначенной производящей основой»: къарышла- «ме-
рить что пядями» от къарыш «пядь», сажнала- «мерить землю саженью» от
сажна «сажень», къулачла- «измерять что-либо обхватом» от къулач «обхват,
размах» и др.;
9) «превращать или превращаться в то, что обозначено производящей
основой»: иринле- «гноиться», «нарывать» от ирин «гной», терле- «потеть» от
тер «пот», юзгелеле-, жоннгурчхала- «щепать, превращать что в щепки» от
юзгеле, жоннгурчха «щепка» и др.;
От прилагательных данный аффикс образует значительно меньше глаголов
со значениями:
1) «наделять признаком, обозначенным исходной основой»: ууакъла- «раз-
мельчать, крошить, разбивать что на мелкие части» от ууакъ «мелкий, не-
крупный», иничкеле- (разг.) «утончить» от иничке «тонкий», ариула, тазала-
«чистить, очищать что» от ариу, таза «чистый», омакъла- «разукрашивать;
наряжать кого-что, украшать кого-что» от омакъ «нарядный; красиво одетый;
разукрашенный», ачыкъла- «выяснять, вскрывать, уточнять, выявлять что,
обнаруживать кого-что» от ачыкъ «открытый, раскрытый, распахнутый» и др.
2) «окрасить предмет в тот цвет, который обозначен производящей ос-
новой»: акъла- «красить в белый цвет» от акъ «белый», къызылла- «окрасить
в красный цвет» от къызыл «красный», жашилле- «окрасить в зеленый цвет»
от жашил «зеленый» и др.
3) «приобретать признак, названный производящей основой»: женгилле-
«стать более легким по весу» от женгил «легкий», иссиле- «сбиться в кучу,
спасаясь от жары (о скоте)» от исси «жаркий», арыкъла- «худеть, тощать, ис-
тощаться» от арыкъ «худой, тощий», эркеле- «ласкаться, баловаться, нежиться»
от эрке «избалованный»; «изнеженный» и др.
Этот аффикс образует значительное количество глаголов со значением «из-
давать звуки, обозначаемые производящей основой» от образо- и звукоподра-
жательных слов: дыбыртла- «скакать (о лошади), мчаться, нестись» от дыбырт
(повторно) – звукоподражание топоту коня, мула и т. п., шыртла- «шаркать
ногами» от шырт – звукоподражание шарканью ногами, гузабала- «суетиться,
сильно беспокоиться, тревожиться» от гузаба «суетливый, спешный, торо-

пливый», дыгаласла- «заметаться, засуетиться (в поисках выхода из положения
и т.п.)» от дыгалас «тревожный, суетливый» и др.
Глаголов, образованных от наречий с аффиксом -ла / -ле, немного, и все
они выражают одно значение «совершать действие так, как указано в про-
изводящей основе»: акъырынла- «замедляться (напр. о темпе)» от акъырын
«медленно», теркле- «убыстрять, ускорять что» от терк «быстро, скоро»,
эрттеле- «делать (сделать) что-либо пораньше, спозаранку» от эртте «рано
(об утренней поре)».
Еще меньше отглагольных глаголов, а также глаголов, образованных от
междометий и числительных с данным аффиксом: бюкле- «сворачивать, скла-
дывать что (согнув)» от бюк- «гнуть, сгибать что», тыкъла- (груб., прост.)
«набивать, наполнять что чем» от тыкъ- «затолкать, затыкать», «втолкнуть
куда-л.», къошла- «спаривать, присоединять что к чему» от къош- «присоеди-
нять что к чему», жюзле- «увеличить что до ста» от жюз «сто», мингле- «уве-
личить что до тысячи» от минг «тысяча», хахайла- «шуметь, кричать; кричать
истошно, кричать караул, поднимать панику» от хахай! «караул!», учухла- (разг.)
«понукать (коня, осла, мула)» от учух! «но!».
-ай/-ей. Данный аффикс образует глаголы, в основном присоединяясь к
прилагательным, изредка – к существительным, наречиям, глаголам и образо-
и звукоподражательным словам.
Глаголы, образованные от прилагательных с помощью этого аффикса, вы-
ражают значение «приобрести свойство, названное производящей основой»:
монгай- «насытиться от монг «сытый»; кенгей- «расширяться» от кенг- «ши-
рокий», кемей- «уменьшаться; пойти на убыль, спадать» от кем «недоста-
точный», бошай- «расслабиться; стать менее тугим» от бош «слабый, не-
прочный, не тугой», тынчай- «успокаиваться, чувствовать облегчение» от
тынч «смирный, тихий, спокойный» и др.
Отадвербиальные глаголы, имеющие аффикс -ай/-ей, выступают со значе-
нием «приобрести ту меру или степень, которые выражены производящей ос-
новой»: кёбей- «увеличиваться (в количестве); приумножаться» от кёп «много»,
азай- «уменьшаться, убавляться» от аз «мало, немного».
От существительных, глаголов, образо- и звукоподражательных слов аф-
фикс -ай/-ей образует единичные глаголы: кепей- (диал.) «наесться досыта,
насытиться» от кеп «форма», «колодка».
-ын/-ин, -ен, -н. Данный аффикс образует глаголы главным образом «от
глагольных основ со значением то, что названо исходной основой»: кёрюн- «по-
казываться» от кёр- «видеть кого-что; смотреть на кого-что», урун- «трудиться»
от ур- «бить, ударять» [Мусуков, 2010: 139], тебин- «двигаться, перемещаться»
от теп- «придвинуться; сдвигаться, передвигаться», тартын- «стесняться,

стыдиться» от тарт- «тянуть, тащить» и др.
От существительных и прилагательных с этим аффиксом образовано всего
несколько глаголов: кючен- «напрягаться, тужиться, стараться (что-л. сделать)»
от кюч «сила, мощь», чегин- «отступать» от чек «граница, рубеж», жылын-
«греться» от жылы «теплый».
-дыр/-дир, -дур/-дюр, -тир/-тюр в грамматиках тюркских языков, как пра-
вило, квалифицируется только аффиксом понудительного залога. Между тем,
судя по словарям, в каждом из них имеются десятки глаголов, образованных
данным аффиксом, которые выражают значение «совершить действие, обо-
значенное исходной основой»: къатдыр- «делать что-л. твердым (крепким)»
от къат- «твердеть, крепнуть; становиться твердым, крепким», жатдыр- «по-
ложить (уложить) спать кого» от жат- «ложиться», кюлдюр- «смешить кого»
от кюл- «смеяться», келтир- «приносить (приводить) что» от кел- «прийти
(приехать)», ёсдюр- «растить» от ёс- «расти», кёпдюр- «надувать; накачивать
что» от кёп- «пухнуть, распухать», элгендир- «испугать кого (неожиданным
появлением и т.п.)» от элген- «вздрогнуть, испугаться (от неожиданного шума
и т. п.)» и др. [Мусуков, 2012: 91].
Продуктивные аффиксы. Одни из них присоединяются к именным,
другие – к глагольным основам, а некоторые – к звукоподражательным словам.
-а/-е, -у/-ю, -ы/-и присоединяется главным образом к именным основам,
особенно существительным, и образует глаголы со значениями «делать, уда-
лять, образовать то, что обозначено исходной основой»: ата- «называть
кого-что, нарекать, давать имя, кличку кому, давать название чему» от ат
«имя», сана- «считать» от сан «счет» и др.; къана- «кровоточить» от къан
«кровь» и др.; тише- «отбивать», «ковать, обивать (жернов)» от тиш «дуб»,
«зуб, зубец» (техн.), энле- «метить животного надрезом уха» от эн «метка»,
«надрез (на ухе животного)».
Отадъективные глаголы, образованные с этим аффиксом, имеют значение
«приобретать признак, свойство, выраженное исходной основой»: боша- «за-
вершить, закончить» от бош «пустой, порожний», жаша- «жить, существовать,
быть живым» от жаш «новый, молодой по возрасту» и др.
Определенное количество глаголов образовано с этим аффиксом от об-
разоподражательных слов со значением «производить шум, в какой-то сте-
пени похожий на звуки, обозначаемые исходной основой»: кюкюре- «греметь,
грохотать», трястись, сотрясаться», титире- «мелко дрожать, трястись» и др.
Большинство глаголов, образованных от глаголов с указанным аффиксом,
не этимологизируются (см. ниже). Из тех, которые расчленяются на значимые
части, можно указать следующие: таты- «получать привкус, быть достаточным
(о соли, перце и т.п.)» от тат- «пробовать что на вкус, вкушать, испытывать
(отведать чего)», жюрю- «ходить, идти, двигаться» от жюр! «пошли!», «айда!,

давай!», сура- «спрашивать» от сор- (с тем же значением), къура- «организовы-
вать, устраивать, налаживать что» от къур- «строить, сооружать, воздвигать,
возводить» [Мусуков, 2010: 77].
-ар/-ер, -ыр/-ир, -ур/-юр, -р в основном присоединяется к прилагательным,
реже – к существительным и глаголам [Махиева, 2011: 293].
Глаголы, образованные с данным аффиксом от прилагательных, выражают
следующие значения:
1) «проявление цвета, выраженного исходной основой»: агъар- «белеть» от
акъ «белый», кёгер- «синеть», «зеленеть» от кёк «синий, голубой», зеленый»,
къызар- «краснеть» от къызыл «красный»;
2) «приобретать признак, обозначенный производящей основой в уменьши-
тельной степени»: иничкер- «утончаться, становиться более тонким» от иничке
«тонкий», жашар- «молодеть, омолаживаться», жаш «молодой», жукъар-
«утончаться, стать более тонким» от жукъа «тонкий, неплотный», жангыр- «об-
новляться, оживать, возрождаться» от жангы «новый», эскир- «изнашиваться,
становиться стареньким, менее годным от длительного употребления» от эски
«старый, ветхий» и др.
Отсубстантивные глаголы, созданные с этим аффиксом, означают «на-
деляться тем, что обозначено исходной основой»: семир- «ожиреть, тучнеть,
набирать жир (о животных)» от древнетюрк. сем «сало», сугъар- «поливать,
орошать что» от суу < сугъ «вода», къайгъыр- «проявлять заботу, заботиться о
ком-чем», «переживать, беспокоиться, волноваться, тревожиться» от къайгъы
«забота, беспокойная мысль о чем-л.», «беспокойство, волнение» и др.
Отглагольные глаголы на -ар- выражают значение «превратить непере-
ходное действие, обозначенное исходной основой, в переходное»: бишир- «варить
что» от биш- «вариться», тюшюр- «ронять» от тюш- «падать», кёчюр- «вы-
селять, переселять» от кёч- «переезжать, переселяться», ичир- «поить кого,
давать кому пить» от ич- «пить что» и др.
-т, -ут/-ют, -ыт/-ит в абсолютном большинстве случаев присоединяется к
глаголам и приобретает то же значение, что и глаголы с аффиксом на -ар/-ер,
-ыр/-ир, -ур/-юр, -р: къурут- «сушить, осушать» от къуру- «сохнуть, становиться
сухим, къоркъут- «пугать кого чем, угрожать кому чем» от къоркъ- «бояться,
пугаться», саркъыт- «слить, дать стечь» от саркъ- «течь; стекать», сууут- «осту-
дить, охладить что»; «дать чему остыть» от сууу- «остыть», уялт- «стыдить,
совестить кого» от уял- «стесняться, стыдиться», семирт- «откормить кого» от
семир- «жиреть, тучнеть, набирать жир (о животных)» и др. [Мусуков, 2010: 44].
Лишь некоторые глаголы с аффиксом -т имеют значение «совершать
действие, связанное с исходной основой» (сюрт- «вытереть, протереть что;
стереть что» от сюр- «гнать, выгонять», жырт- «рвать, разделять на части»
от жыр- «разрезать, разрывать, рассекать что», керт- «надрезать, надсекать,
зарубить» от кер- «растягивать», «расширять» и др.), а также «совершить дей-

ствие, указанное исходной основой» (ачыт- «причинять боль, вызывать боль;
вызывать жжение, щипать (напр. об одеколоне)» от ачы- «болеть, испытывать
боль», кичит- «раздражать (конец), вызывать зуд» от кичи- «чесаться; зудеть»,
къашыт- «чесаться» от къашы- «чесать, скрести что») и др.
Аффикс -т образует несколько глаголов от прилагательных со значением
«придать признак или качество, обозначенные исходной основой»: жылыт-
«греть, согревать что» от жылы «теплый», тюзет- «выпрямлять, выровнять
что» от тюз «прямой, ровный», ачыт- «заквашивать что» от ачы «горький,
кислый».
-уш/-юш, ыш/-иш, -ш как словообразовательный аффикс в специальных
исследованиях, а также в грамматиках тюркских языков не отмечается, так как
считается только залоговым. Исключение составляет лишь «Татарская грамма-
тика» [ТГ, 1995]. Однако этот аффикс не всегда выражает значение взаимности
(и совместности), множественности, что присуще залоговому аффиксу.
В карачаево-балкарском языке довольно много глаголов, образованных от
глагольных основ с данным аффиксом, значения которых не соотносятся со
значениями производящих основ: келиш- «договориться, сговориться, усло-
виться» от кел- «идти, приходить, прибывать, являться (куда-л.)», болуш- «по-
могать кому-чему» от бол- «быть, бывать, происходить, совершаться, случаться»,
къармаш- «браться (приниматься) живо за что» от къарма- «шарить, обшаривать
что, рыться в чем, щупать, ощупывать кого-что», чырмаш- «путаться, пере-
плетаться» от чырма- «завертывать, обертывать что» и т. п.
Аффикс -ыш/-иш, -уш/-юш, -ш образовал некоторые глаголы и от суще-
ствительных: орнаш- «разместиться, расположиться; обосноваться» от орун
«место», ёчеш- «держать пари, биться об заклад» от ёч «приз, премия», тюбеш-
«встретиться с кем-чем» от тюбе- «встречать кого-что» и др. [Мусуков, Ло-
кьяева, 2015: 285].
-да/-де присоединяется к образо- и звукоподражательным словам и обра-
зует глаголы с семантикой «производить шум, в какой-то степени похожий на
звуки, обозначаемые исходной основой»: зынгырда- «звенеть, лязгать» от зынгыр
(звукоподр. падающему со звоном предмету)», тыхырда- «тарахтеть» от тыхыр
(звукоподр. тарахтению), тыпырда- «трепыхаться, трепетать, дрыгать руками и
ногами» от тыпар-тупур (звукоподр. топоту), дынгырда- «тарахтеть, греметь,
грохотать, громыхать» от дынгар-дунгур (звукоподр. грохоту), шыбырда- «шеп-
тать» от шыбыр-шыбыр (звукоподр. шепоту) и др. [Мусуков, 2011: 67].
Малопродуктивные аффиксы. Большинство их присоединяется к гла-
гольным основам.
-чы/-чи, -чу/-чю образует глаголы от глаголов с семантикой «совершить
действие в ослабленной степени в сравнении с тем, что обозначено исходной
основой»: кепчи- «подсыхать» от кеп- «сушиться, высушиться; сохнуть», тепчи-
«подвинуться, отодвинуться, двигаться немного» от теп- «двигаться, шеве-

литься, шататься», кёпчю- «пухнуть, распухнуть немного» от кёп- «пухнуть,
распухать», тынчы- «слегка тухнуть, преть, горкнуть, портиться» от тын- «быть
сделанным, выполняться, завершаться» и др.
-са/-се, -сы/-си присоединяется к глагольным и именным основам. Глаголы,
образованные с его помощью, выражают значения:
1) «совершаться с незначительной интенсивностью тому, что обозначено
исходной основой»: ийменси- «немного стесняться, чувствовать неловкость» от
иймен- «стесняться, чувствовать неловкость», къакъсы- «начинать горкнуть,
слегка протухнуть» от къакъ «вяленый, сушеный», къургъакъсы- «подсыхать»
от къургъакъ «сухой»;
2) «наделяться тем предметом, который обозначен исходной основой»: сууса-
«испытывать жажду, хотеть пить» – от суу «вода». [Улаков, Мусуков, 2014: 185].
-ыкъ/-ик, -укъ/-юк образует глаголы в основном от именных основ, из-
редка – от глаголов с основным значением «совершить действие, связанное с
исходной основой»: ёчюк- «озлобляться, злиться на кого» от ёч- «месть, злость»,
злоба», кечик- «запаздывать, задерживаться» от кеч «поздний», байыкъ- «бога-
теть, обогащаться» от бай «богатый», жолукъ- «встречаться, встречать в пути»
от жол «путь, дорога».
Глаголы, образованные от глагольных основ с этим аффиксом, имеют два
значения:
1) «совершить действие, близкое по значению к исходной основе»: къы-
зыкъ- «интересоваться, увлекаться, прельщаться чем» от къыз- «прельщаться,
соблазняться чем», тыныкъ- «успокаиваться», «отдыхать», «уставать» от тын-
«успокаиваться, утихать» и др.;
2) «захотеть то, что обозначено исходной основой»: къаныкъ- «приди-
раться, приставать к кому; ополчиться против кого-л.» от къан- «утоляться,
удовлетворяться чем, насыщаться, прельщаться чем».
-гъыз/-гиз, -гъуз/-гюз; -ыз/-из, -уз/-юз как и -дыр/-дир, -дур/-дюр,
-тир/-тюр, зарегистрированы в грамматиках тюркских языков только как аф-
фиксы понудительного залога. Однако в ряде глаголов они не имеют никакого
отношения к данному залогу, поэтому выражают действие основного залога,
являются словообразовательными, создающими глаголы со значением «со-
вершить действие над каким-либо объектом в отличие от непереходного
действия, выраженного исходной основой»: тургъуз- «поднять с места» от
тур- «вставать, подниматься», киргиз- «вводить кого-что; вносить что», «вон-
зить, втыкать что» от кир- «входить, заходить (в какое-л. помещение)», кёргюз-
«показывать (что кому, демонстрировать что кому» от кёр- «видеть кого-что;
смотреть кого-что», тамыз- «капать что» от там- «капать, течь каплями»,
агъыз- «пускать (воду, жидкость)», «капать чем» от акъ- «течь, литься»; вы-
текать, выливаться, проливать», «протекать, давать течь», эмиз- «кормить кого
(из соски, рожка)» от эм- «сосать что».
-ала/-еле присоединяется к глаголам, придавая им значение «многократно

совершать то действие, которое обозначено исходной основой»: къууала-
«подгонять, понукать, гнать кого» от къуу- «гнать кого-что», чёгеле- «присесть,
сесть на корточки» от чёк- «садиться, сесть, присесть», себеле- «рассыпать,
разбрызгать» от сеп- «сыпать что».
-ал/-ел, -л присоединяется к глаголам, прилагательным.
Отглагольные глаголы с данным аффиксом выражают значение «совершить
действие, обозначенное исходной основой»: ууал- «разбиваться, биться; кро-
шиться, размельчаться» от уу- «крошить, рушить что», къурал- «готовиться,
собираться» от къура- «готовить», «организовать», сюркел- «ползти» от сюрке-
«волочить что, тянуть по земле кого-что».
Отадъективные глаголы имеют значение «приобретать качество или при-
знак, выраженный исходной основой»: тюзел- «разгибаться, выпрямляться»
от тюз- «ровный, прямой», саргъал- «желтеть» от сары < сарыгъ «желтый»,
тирил- «оживляться» от тири «живой, энергичный, подвижный».
-хар, -гъар/-гер присоединяется к существительным (сугъар- «поливать,
орошать» от суу «вода», эсгер- «вспоминать кого-что» от эс- «память», къутхар-
«спасать» от къут- «обаяние, симпатия»), глаголам (ётгер- «переводить, пере-
возить кого-что; переносить кого-что» от ёт- «пройти, проходить», «пере-
ходить».
Непродуктивные аффиксы. Таких аффиксов в глаголах меньше, чем в
прилагательных. К основным из них относятся: -ге (ийиcге- «нюхать» от ийиc
«запах, вонь»), -къай (таркъай- «мелеть (о реке)», «уменьшаться, убавляться» от
тар «тесный», «узкий»), -чыкъ (талчыкъ- «слегка уставать, утомиться») от тал
«уставать, утомиться», -къ (къыркъ- «стричь кого-что» от къыр- «истреблять,
уничтожать кого-что»), -гер (эсгер- «вспоминать кого-что» от эс «память»),
-маш (алмаш- (карач.) «меняться, чередоваться, заменяться» от ал- «брать, взять
кого-что»), -ен (кючен- «напрягаться, тужиться, стараться (что-либо сделать)»
от кюч «сила»), -на/-не присоединяется к глаголу и существительному (ауна-
«валяться (где-либо)», «валиться куда», «переваливаться, раскачиваться» от ау-
«валиться, падать, опрокидываться на кого-что», эсне- «зевать» от эс «память»),
-кюр/-гюр присоединяется к звукоподражательным словам: юфгюр- «дуть» от
уф > юф (звукоподр. дуновению), юскюр- «натравливать, науськивать кого на
кого» от юст (межд.) «ату») и др.
Сложные аффиксы. В отличие от простых аффиксов, все сложные аф-
фиксы глаголов являются продуктивными.
-лан/-лен (-ла/-ле и -н) в большинстве грамматик тюркских языков выделя-
ется не как словообразующий, а как залогообразующий аффикс. Как совершенно
правильно отмечает Ф. А. Ганиев, он «…является словообразующим только в
том случае, когда не имеется производного глагола на -ла от той же произво-
дящей основы» [Ганиев, 1995: 419]. Ср., например, формы ачыулан- «сердиться,
злиться, горячиться» и ачыкълан- «выясняться, раскрываться», тазалан- «очи-

щаться». Первый глагол образован от существительного с аффиксом -лан и
не имеет отношения к страдательному залогу, является словарной единицей.
Другие же формы образованы от глаголов ачыкъла- «выяснять, вскрывать,
выявлять что, обнаруживать кого-что», тазала- «чистить, очищать, убирать
что» с помощью аффикса страдательного залога -н-, т. е. у них два аффикса:
словообразующий -ла (от ачыкъ «открытый», таза «чистый») и залогообра-
зующий -н. Следовательно, они являются формами страдательного глагола.
Данный аффикс производит глаголы от существительных, прилагательных,
изредка – от глаголов и наречий.
Он образует от существительных глаголы со значениями:
1) «приобрести то, что обозначено исходной основой»: гюллен- «цвести,
расцветать» от гюл «цветок», чапыракълан- «покрываться листвой»; распускать
листья» от чапыракъ «лист», жемишлен-, кёгетлен- «плодоносить» от жемиш,
кёгет «фрукт, плод», тамырлан- «пустить корни» от тамыр «корень» и др.;
2) «наделяться и обзавестись тем, что обозначено исходной основой»:
юйлен- «жениться, вступить в брак» от юй «дом», юйдегилен- «создать семью»
от юйдеги «семья», къотурлан- «запаршиветь, покрыться струпьями» от къотур
«парша, короста; струп», сепкиллен- «покрыться веснушками, конопушками»
от сепкил «веснушка, конопушка» и др.;
3) «совершать действие, свойственное лицу или животному, обозначен-
ному исходной основой»: тюлкюллен- «хитрить» от тюлкю «лиса», гугуруклан-
(карач.) «петушиться, хорохориться, задираться» от гугурук «петух» и др.;
4) «превращаться в то, что обозначено исходной основой»: балчыкълан-
«загрязняться» от балчыкъла- «грязь, слякоть», къайишлен- «стать гибким,
способным легко гнуться» от къайиш «ремень, полоса кожи», букъулан- «пы-
литься, покрываться пылью» от букъу «пыль» и др.;
5) «проявлять свойство, качество или признак, обозначенные исходной ос-
новой»: ишеклен- «сомневаться, испытывать сомнение» от ишек «сомнение»,
ачыулан- «злиться, сердиться, гневаться» от ачыу «гнев, злоба, злость, ярость»,
илхамлан- «воодушевляться, вдохновляться» от илхам «воодушевление, вдох-
новение»;
6) «приобретать свойство, признак, названные исходной основой»: ий-
ислен- «(разг.) «вонять» от ийис «вонь, запах», сютлен- «(разг.) «прибавлять
молока (о скоте)» от сют «молоко», кёмюклен- «пениться, покрываться пеной»
от кёмюк «пена и др.;
7) «совершить действие, связанное с исходной основой»: хайырлан- «поль-
зоваться чем-л.» от хайыр «польза», файдалан- «получать выгоду, прибыль из
чего» от файда «польза, выгода» и др.;
8) «действовать органом, обозначенным исходной основой»: тобукълан-
«встать на колени, опуститься на колени» от тобукъ «колено (сустав, соединя-
ющий бедро и голень», бауурлан- «лечь ничком (на живот)» от бауур «печень»,
ауузлан- «есть, кушать» от аууз «рот» и др.;
9) «приобретать то, что обозначено исходной основой»: тиллен «заго-
ворить, овладев речью» от тил «речь», балалан- «размножаться, производить
детенышей (о животных), выводить птенцов» от бала «ребенок, детеныш»,
жаралан- «получить ранение, израниться» от жара «рана» и др.;
10) «испытывать то, что названо исходной основой»: бушуулан- «огор-
чаться, печалиться, унывать» от бушуу «горе, уныние, печаль», къайгъылан-
«беспокоиться, тревожиться» от къайгъы «тревога, беспокойство, волнение»,
азаплан- «измучиться, известись, истерзаться» от азап «мука, мучение, стра-
дание» и др.
Глаголы, образованные от прилагательных с этим аффиксом, наделены
также рядом значений:
1) «проявлять свойство, названное исходной основой»: кукалан- «кокет-
ничать, рисоваться» от кука «кокетливый», омакълан- «кокетничать» от омакъ
«напыщенный (о речи, слоге и т.п.)», сылхырлан- «дурачиться» от сылхыр
«глупый, дурной» и др;
2) «приобретать свойство, названное исходной основой»: сыйдамлан- «вы-
равниваться, становиться ровным, гладким» от сыйдам «ровный, гладкий»,
эришилен- «гримасничать, строить рожи» от эриши «некрасивый, уродливый»,
игилен- «улучшаться, усовершенствоваться» от иги «хороший», осаллан- «ухуд-
шаться» от осал «плохой, дрянной» и др.;
3) «приобретать цвет, названный исходной основой»: къызыллан- «крас-
неть, становиться красным» от къызыл «красный», жашиллен- «зеленеть» от
жашил «зеленый», моргъуллан- «становиться коричневым» от моргъул «ко-
ричневатый», къаралан- «чернеть, темнеть, становиться черным, темным» от
къара «черный, темный» и др.;
4) «в поведении, действии проявлять признак, обозначенный исходной
основой»: телилен- «дурачиться, валять дурака» от тели «дурной, глупый»,
сабырлан- «успокоиться» от сабыр «спокойный», къылыкъсызлан- «шалить,
баловаться, озорничать» от къылыкъсыз «шаловливый, озорной», адепсизлен-
«вести себя нетактично, вызывающе; проявлять бестактность (грубость)» и др.;
5) «стать таким, что обозначено исходной основой»: тилкъаулан- «стать
заикой» от тилкъау «заика», ёксюзлен- «осиротеть, стать сиротой» от ёксюз «си-
рота», тилсизлен- «лишаться речи, потерять дар речи» от тилсиз «немой» и др.
Аффикс -лан/-лен образует лишь несколько глаголов от наречий разговорно-
бытового характера со значением «совершать действие так, как указано в
исходной основе»: азлан- «уменьшаться, убавляться» от аз «мало», кёплен-
«приумножаться, увеличиваться» (в качестве) от кёп «много», терклен- «убы-
стряться» от терк «быстро», акъырынлан- «замедляться (напр. о темпе)» от
акъырын «медленно».
Глаголов, образованных от глагольных основ с данным аффиксом, также

немного: ёчюклен- «озлобляться, злиться на кого» от ёчюк- (с тем же значе-
нием), байыкълан- «богатеть, обогащаться» от байыкъ- (с тем же значением),
жаплан- «навалиться, налечь на кого-что» от жап- «закрывать, накрывать что
чем», къаплан- «налегать, навалиться» от къап «плотно, прилегать к чему» и др.
-лаш/-леш (-ла / -ле – глаголообразующий + -ш – залоговый). Компоненты
его сливаются в единую морфему, когда образуются глаголы от имен: саламлаш-
«здороваться с кем»; «приветствовать кого» от салам «привет, приветствие»,
жууукълаш- «приближаться» от жууукъ «близкий» и др. [Мусуков, 2011: 147].
Этот аффикс менее продуктивен, чем -лан/-лен. В основном он присоеди-
няется к существительным и образует глаголы со значениями:
1) «совершать действие тем, что указано в исходной основе»: глаголы
с данной семантикой употребляются только в разговорной речи: бичакълаш-
«драться ножами» от бичакъ «нож», къазыкълаш- «драться дубинками» от
къазыкъ «дубинка», таякълаш- «драться палками» от таякъ «палка» и др.;
2) «приобретать признаки, свойственные лицу, указанному в исходной ос-
нове»: татахлаш- «подружиться» от татах «[закадычный] друг»; «дружок»,
шуёхлаш- «подружиться» от шуёх «друг» и др.;
3) «проявлять свойство по основе»: тиллеш- «договариваться, сговари-
ваться» от тил «язык»;
4) «заниматься совместно с кем-л. тем, что обозначено исходной основой»:
жагъалаш- «хватать (брать друг друга за шиворот» от жагъа «ворот, воротник»
и др.
Данный аффикс присоединяется лишь к нескольким прилагательным,
образуя глаголы со значением «приобретать свойство, названное исходной
основой»: жууукълаш- «приближаться к кому-чему» от жууукъ «близкий»,
къыйынлаш- (карач.) «осложняться, делаться более сложным, трудным», «за-
трудняться» от къыйын «трудный, сложный».
Принято считать, что аффикс -сын/-син, -сун/-сюн восходит к слову са-
«полагать», …являясь результатом его дальнейшего развития» [Ганиев, 1995:
451]. Следовательно, состоит из -сы / -си, -су / -сю < -са + -н.
С этим аффиксом образуются глаголы от существительных, прилагательных
и изредка глаголов, наречий, предикативов и местоимений.
Отсубстантивные глаголы имеют значения:
1) «чувствовать, переживать то, что обозначено исходной основой»:
жюрексин- «прийти в сильно расстроенное состояние» от жюрек «сердце»,
кючсюн- «вздыхать, делать вздох» от кюч «сила» и др.;
2) «подвергаться действию того, что выражено исходной основой»:
кёзсюн- «подвергаться сглазу (дурному глазу)» от кёз «глаз», ташсын- «хромать
(от того, что копыта натружены – о волах, лошадях)» от таш «камень» и др.;
26 Заказ № 261
3) «нуждаться в том, что обозначено исходной основой»: тузсун- «испы-

тывать потребность в соли (о животных)» от туз «соль», этсин- «испытывать
потребность в мясе, очень желать есть мясо» от эт «мясо», мыстысын- «ис-
пытывать потребность в кислом» от мысты «кислый» и др.;
4) «считать тем, что выражено исходной основой»: сабийсин- «считать
кого ребенком» от сабий «ребенок», къызсын- «считать кого девушкой (т. е.
взрослой)» от къыз «девушка».
Отадъективные глаголы выражают в основном эти же значения:
1) жазыкъсын- «жалеть, щадить кого» от жазыкъ «несчастный», жалкий»,
ауурсун-, къыйынсын- «считать что трудным; воспринимать что болезненно»
от ауур (перен.) къыйын «трудный, обременительный» и др. (1-е значение);
2) тенгсин- «равнять кого-что с кем-чем» от тенг «равный, одинаковый»,
багъасын- «считать что слишком дорогим (для покупки)» от багъа «дорогой»
и др.
Глаголы, образованные от глаголов с данным аффиксом, имеют значение
«действовать так, как указано в исходной степени, но меньшей степени»:
ыйлыкъсын- «стыдиться, стесняться кого-чего немного» от ыйлыкъ- «стыдиться,
стесняться», ийменсин- «чувствовать себя немного неловко» от иймен- «чув-
ствовать себя неловко» и др.
Данный аффикс от слов категории состояния и местоимений образует лишь
по одному глаголу: керексин- «нуждаться» от керек «нужно, надо», менсин-
«хвалиться, похвалиться» от мен «я».
-сыра/-сире, -сура/-сюре (-сы / -си, -су / -сю + -ра / -ре) – продуктивный
аффикс, образует глаголы в основном от существительных и выражает значение
«испытывать проявление признаков того, что названо исходной основой в
целом, показывает неполноту действия»: букъусура- «пылиться» от букъу
«пыль», сууукъсура- «зябнуть, немного мерзнуть, чувствовать незначительный
холод» от сууукъ «холод, мороз», жилямсыра- «хныкать; притворно всхлипы-
вать» от жилям < жиляу «плач», жауумсура- «(карач.) «моросить» от жауум
«осадки, атмосферная влага», кюлюмсюре- «усмехаться, улыбаться» от кюлюм
«смех» и др.
Отдельные глаголы с этим аффиксом образуются от междометий и образо- и
звукоподражательных слов: ойсура- «ойкать, хныкать, ныть» от ой (межд., вы-
ражает боль), боркъсура- (карач.) «клубиться, подниматься клубами от боркъ-
«подражание кипению».
-ылда/-илде, -улда/-юлде (-ыл/-ил, -ул/-юл + -да/-де). Мнение, согласно
которому этот аффикс является интерфиксом, полученным в результате при-
соединения суффикса (в тюркологии принят термин аффикс – Ж. Г., Б. М.) к
односложным словам [Ганиев, 1995: 434] типа карачаево-балкарских шуу + ул +
да- «шелестеть, шуршать, шуметь (о чем-л.)» от шуу (звукоподр. дуновению
ветра и т. п.), къанкъ + ыл + да- «кудахтать, клохтать (о курице)» от къанкъ

(звукоподр. кудахтанью, клохтанью, гоготанью) и др. разделяется и нами.
Описываемый аффикс, как правило, присоединяется к звукоподражательным
словам и образует глаголы, выражающие значение «произвести звучание, напо-
минающее исходную основу»: гюрюлде- «шуметь, громыхать, греметь, гудеть»
от гюр / гур (звукоподр. грому, грохоту, звуку мотора и т. п.), зууулда- «издавать
звук зуу-зуу- «жужжать; гудеть» от зуу (звукоподр. полету пули, стрелы и т. п.,
быстрому движению предмета), чырылда- «шипеть (о масле, мясе на горячей
сковороде)» от чыр (звукоподр. шипению жира на сковороде при жарении), му-
рулда- «мурлыкать» от мур-мур (звукоподр. мурлыканью), хырылда- «хрипеть,
издавать хриплые звуки» от хыр-хыр (звукоподр. хрипу), боркъулда- «бурно
кипеть» от боркъ (звукоподр. кипению) и др.
Семантико-морфологическая разновидность. Эта разновидность слово

образования глаголов представляет собой результат лексикализации их зало-
говых форм. В грамматиках же тюркских языков, в т. ч. и карачаево-балкарского,
залоговые аффиксы, как уже отмечалось, квалифицируются как словообразо-
вательные без учета их полисемантичности. Мы придерживаемся мнения тех
исследователей, которые считают, что залоговые аффиксы полисемантичны,
т. е. имеют залогообразующее (грамматическое) и словообразующее значения
[Юлдашев, 1972: 122–150; 1977; Геляева, 1981: 1999; Гаджиахмедов, 2000:
148–175; Мусуков, 2009: 166–234 и др.] и при разграничении словообразующей
и формообразующей функций залоговых форм руководствуемся следующим
положением: «Когда залоговый аффикс выполняет залогообразующую функцию,
основа, содержащая его, соотносится со всей системой форм с данным аф-
фиксом, обнаруживает единое типовое значение, представленное формами, и
вызывает определенное падежное оформление слов, соотнесенных с глаголом
как производитель обозначаемого им действия. Другими словами, залогообра-
зующая функция формы находит на уровне синтаксиса формальное выражение,
что в совокупности с показателем залога и соответствующим ему типовым
значением и может служить основным критерием как для отграничения двух
разных функций залоговых форм, так и для выделения данного залога в каче-
стве грамматической категории» [Юлдашев, 1972: 138].
Материал карачаево-балкарского языка показывает, что в сферу основного
залога входят глаголы не только в своей исходной форме, но и в формах всех
остальных залогов, лишенных их собственно залогового значения и играющих
часто словообразовательную роль. Лексикализоваться могут формы всех кос-
26*
венных залогов. Однако степень лексикализации залоговых форм с глагольной

основой неодинакова: формы понудительного залога лексикализуются чаще,
чем формы других залогов, что, видимо, объясняется их структурной разно-
родностью. При этом у абсолютного большинства глаголов лексикализуется
лишь одна залоговая форма.
Глаголов, у которых все залоговые формы лексикализованы, очень мало.
Например, на буквы А и Б в «Толковом словаре карачаево-балкарского языка»
всего по три: алыш- «обмениваться, сменять, променять на кого-что» (алышдыр-
«менять, обменивать, заменять, подменять, сменять»; алышын- «меняться, за-
меняться, сменяться, обмениваться»), aт- «кидать, метать, бросать», «стрелять»,
«оставлять, покидать» (атдыр- «взрывать»; атыл- «летать, бежать стремглав,
рвануть»; атыш- «стрельба»), ау- «валиться, падать», «перевалить, перейти»
(аудур- «валить, опрокидывать», «свергать, низвергать», «сломать, опроки-
нуть», аууш- «ходить вразвалку», «колебаться в чем»), байыкъ- «богатеть,
обогащаться» (байыкъдыр- «обогащать», байыкълан- «обогащаться, богатеть»),
боша- «кончать, завершать», «лишаться кого-чего», «располагать временем»
(бошат- «освобождать, опоражнивать», «рыхлить, разрыхлять», бошал- «кон-
чаться, иссякать», «завершаться, подходить к концу»), булжу- «забавляться чем»,
«мешкать, медлить» (булжут- «забавлять, развлекать», булжун- «забавляться
чем», «мешкать, медлить»).
Формы понудительного, взаимно-совместного и особенно возвратного за-
логов нередко дублируют значения своих исходных основ, т.е. становятся их
однокоренными синонимами: 1) понудительные формы: бёл- – бёлдюр- «делить,
разделить», кеч- – кечир- «прощать», къозу- – къозут- «дразнить, злить кого,
насмехаться над кем, разыгрывать кого» и др; 2) взаимно-совместные формы:
ойла- – ойлаш- «думать, размышлять», жанла- –жанлаш- «приближаться, подхо-
дить», оюмла- – оюмлаш- «думать, осмысливать, обдумывать чего, размышлять
над чем» и др.; 3) возвратные формы букъ- – бугъун- «прятаться, скрываться»,
эркеле- – эркелен- «ласкаться, ластиться», баз- – базын- «надеяться, полагаться
на кого-что» и др.
Аналогичное же дублирование значения наблюдается и при присоединении
к основе глагола разных аффиксов, образующих один и тот же залог, особенно
понудительный; ср.: аяздыр- – аязыт- (карач.) «отрезвить, пробудить, приво-
дить в чувство», тамыз- – тамдыр- «капать, наливать чего (чуть, немного)»
и др. В большинстве случаев такие синонимы различаются стилистически:
тургъуз- (лит.) – турдур- (разг.) «поднять кого с места», батдыр- (лит.) – ба-
тылт- (прост.) «топить кого-что» и др.
При лексикализации залоговые формы обычно приобретают отличное от
исходной основы значение, например: айтыл- «прославиться», айтдыр- «со-
общать, передавать что» (айт- «говорить, сказать»), уруш- «ругать, ссориться»,
«воевать» (ур- «бить, ударять»), беклен- «застрять» (бекле- «закрывать, запи-

рать») и др.
В приведенных же выше примерах значения залоговых форм не отличаются
от значений их исходных основ. Тем не менее здесь следует рассматривать
словообразование, так как грамматическое (залоговое) значение переходит в
лексическое, т. е. происходит лексикализация.
Анализ фактологического материала показывает, что залоговые формы, в
целом совпадая по значению с исходной основой, могут отличаться от нее сти-
листически, а иногда и оттенками значений. Так, если глаголы букъ-, булжу-,
ойла- стилистически нейтральны, то их залоговые формы-синонимы (бугъун,
булжун, ойлан) имеют разговорный оттенок. Залоговые формы могут отличаться
от своих исходных основ и оттенком значения, который выражается в неполноте
действия; ср.: къоркъ- «бояться, трусить, пугаться» – къоркъун- «слегка бояться,
трусить, пугаться», тохта- «прекратиться, перестать» – тохта- «затихнуть,
утихнуть, стихнуть», юрк- «пугаться, шарахаться (о скотине)» – юркюн- «слегка
пугаться, шарахаться (о скотине)» и др.
Имеют место и случаи, когда значения не только исходной и залоговой, но
и разных залоговых форм совпадают, т. е. становятся абсолютно синонимич-
ными; ср.: ойлан- (возвр.) – ойлаш- (вз.-совм.) «думать, размышлять о чем»,
байлан- (страд.-возвр.) – байлаш- (вз.-совм.) «связываться, устанавливать связи
с кем», багъалан- (возвр.) – багъалат- (понуд.) «важничать, мнить о себе, на-
бивать себе цену» и др.
В результате десемантизации одни производные формы (большинство) при-
обретают совершенно новое значение, а другие, хотя и теряют свое значение,
сохраняют этимологическую связь с исходной основой. И в этом и другом слу-
чаях появляются новые слова; ср.: 1) басдыр- «хоронить» (бас- «давить, ступать,
наступать»), агъыз- «сбивать» (акъ- «течь, литься, протекать»; «давать течь»;
«падать, осыпаться»), басыл- «утихать, униматься» (бас- «давить», «ступать,
наступать»), келиш- «договариваться» (кел- «приходить, прибывать») и др. и
2) билдир- «сообщать что кому, осведомлять кого, доводить что до сведения
кого, извещать кого о чем» (бил- «знать, узнавать»), уруш- «ругать», «воевать»
(ур- «бить, ударять»), сюркел- «ползать» (сюрке- «тащить»), тюйюш- «драться»
(тюй- «бить, избивать, колотить») и др.
Образованием новых глаголов, на наш взгляд, следует считать еще случаи,
когда в производящей основе происходит частичное изменение: 1) при воз-
вратной, страдательной и взаимно-совместной формах действие определяется
сферой субъекта: къошул- «соединяться, объединяться» (къош- «соединять, объ-
единять», кёрюн- «виднеться» (кёр- «видеть»), жыгъыш- «бороться (в спорте)»
(жыкъ- «побороть») и др. 2) при понудительных формах исходный глагол,
обозначающий состояние, дополняется каузативным содержанием селейт-
«ослаблять»; «успокаивать» (селей- «ослабнуть», «стихнуть, уменьшиться»),

кюлдюр- «смешить» (кюл- «смеяться»), окъут- «учить» (окъу- «учиться») и др.
Словообразовательная и словоизменительная функции залоговых форм
глагола обычно выявляются в контексте; ср.: Омар, не кюрешди эсе да, Дауутха
терсме деп айтдыралмады (Къулийланы Х.) «Сколько не старался, Омар не мог
заставить Даута, чтобы он признал свою вину» (понуд.) и [Жамалны къатыны:]
Ол огъурсуз хапарны нек айтдырдым! (Хубийланы О.) «[Жена Жамала:] Зачем
я сообщила эту недобрую весть?!»; Юйлени жол жанларына байракъла та
гъылгъандыла (Залийханланы Ж.) «На фасадах домов висят флаги» (страд.) и
Ол да [Хашим] жашы аман адамлагъа тагъылыр деп къоркъады (Зокаланы З.)
«Он [Хашим] тоже боится, как бы его сын не связался с плохими людьми».
Большое количество интернационализмов-глаголов проникло и продолжает

проникать в карачаево-балкарский через русский язык путем калькирования.
При сохранении основ их аффиксы заменяются аффиксами заимствующего
языка. В этом плане особо выделяются аффиксы -овать/-евать, -ировать,
которые заменяются аффиксом -ла/-ле.
Если до середины ХХ в. глаголов, образованных данными аффиксами, было
незначительное количество, то их число в настоящее время перевалило за сто,
т.е. постоянно растет. Опираясь на это, думается, образование глаголов путем
калькирования можно считать способом глаголообразования.
-Овать/-евать, -ить = -ла/-ле: штампла- «штамповать», брошюрала-
«брошюровать», прессле- «прессовать», номерле- «нумеровать», конвоирле-
«конвоировать», бинтле- «бинтовать», спиртле- «спиртовать», патентле-
«патентовать» и др.
По образцу заимствований в данном языке стали образоваться и глаголы от
собственных глагольных основ: чабыууулла- «атаковать» (первоначально вместо
этого глагола употреблялась интернациональная калька атакала- «атаковать»),
эгеуле- «пилить, точить, стачивать что (напильником)», къарауулла- «карау-
лить», бычхыла- «пилить, распиливать», итиуле- «утюжить» и др.
-Ировать, -изировать: датала- «датировать», ремонтла- «ремонтиро-
вать», планла- «планировать», фаршла- «фаршировать», минала- «минировать»,
гофрла- «гофрировать», гипнозла- «гипнотизировать», маркала- «маркировать»,
брикетле- «брикетировать», группала- «группировать» (этот глагол заменен
глаголом родного языка, образованного по его подобию, – къауумла-), инсце-
нировкала- «инсценировать» и др.
Простые и сложные глаголы, созданные способом калькирования, нередко
создают синонимичные параллели: инсценировкала- / инсценировка эт- «инс-
ценировать», мобилизацияла- / мобилизация эт- «мобилизовать», электрифи-

кацияла- / электрифицировать эт- «электрифицировать», шнурла- / шнуровать
эт- «шнуровать», бомбала- / бомбить эт- «бомбить», вальцовкала- / вальцевка
эт- «вальцевать» и др.
3.3.5.1.5. Словообразование местоимений
Несмотря на то что, за редким исключением, все местоимения карачаево-

балкарского языка производные, об их образовании нет ничего ни в грамма-
тиках, ни в научных исследованиях. Между тем местоимения в данном языке
образуются разными способами: аффиксацией, словосложением, редупликацией
и семантико-морфологической, семантико-морфолого-синтаксической разно-
видностями семантического способа, из которых наиболее распространенным
является словосложение. Поскольку местоимения, как и числительные, как
правило, однозначны, от них, как от других знаменательных частей речи, лек-
сических омонимов не образуется.
С помощью аффиксации местоимения образуются только от местоимений.

Исключение составляют лишь несколько слов, образованные от числительного
бир (см. ниже).
Многие местоимения в современном языке не расчленяются на морфемы:
къайсы? «какой, который», къайда? «где», къайдан? «откуда», къайдагъы
«каждый, всякий», биягъы «прежний, тот самый, тот же», къаллай? «какой?»,
къалай? «как, каким образом?» и др.
Аффиксов местоимений, вычленяемых от корня (основы), немного и почти
все они малопродуктивные или непродуктивные:
1) аффиксы, присоединяемые к местоименной основе:
-чик: нечик «зачем, почему, отчего, по какой причине» от не? «что?»;
-ча: анча «столько, вот столько» от аны «его», мынча «столько, вот столько»
от мы(ны) < мун(у) «этого», ненча? «сколько?» от нен(и)? «чего?»;
-лай: былай «вот так» от бу «этот, это», алай «вот эдак, итак, как тот» от
о(ол) «тот», аллай «такой, вон такой» от ол «тот», бу «этот, это», неллай «какой»
от не? «что?»;
-у, -еу:анчау (разг.) «столько-то (людей)» от анча «столько, вот столько»,
мынча (разг.) «столько-то (людей)» от мынча «столько, вот столько»;
-лан: анчаулан, мынчаулан «столько-то людей» от анча, мынча «с тем же
значением);
-гъы/-ги: аргъы «то, что находится по ту сторону чего-либо» от ары «туда,

в ту сторону», берги «то, что находится по эту сторону чего-либо» от бери
«сюда, в эту сторону»;
-сы/-си: бирси «тот» от бир «другой», мытысы (диал.) «все, всё, весь» от
мыты (с тем же значением);
-ы/-и: бары «все, всё, весь» от бар (с тем же значением);
2) аффиксы, присоединяемые к числительному бир «один»:
-еу: биреу «кто-то, некто»;
-лен: биреулен «кто-то, некто»;
-и: бири «тот, другой».
Как и простые, сложные местоимения в подавляющем большинстве случаев

образованы от сочетаний местоимений или местоимений с другими частями
речи, лишь немногие из них созданы от сочетаний существительного и частицы
и существительного и числительного:
1) местоимение + союз; этот тип является самым распространенным: ким
эсе да «кто-то, некто», не эссе да «что-то», къалай эсе да «почему-то, отчего-то»,
ненча эсе да «сколько-то», къайсы эсе да «который-то, некоторый», ким болса
да «кто бы ни был», къаллай бир болса да «сколько бы ни было», не болса да
«как бы то ни было», ким да «любой, всякий, каждый», къайсы да (с тем же
значением) и др.;
2) местоимение + местоимение хар ким «каждый», хар не «все, что бы то
ни было», хар къайсы «всякий, который бы ни был», хар бары «все», хар бири
«каждый» и др.;
3) числительное + существительное: бир зат, бир абери, бир жукъ «что-
нибудь», бир къауумла «некоторые» и др.;
4) существительное + частица: жукъ да, зат да, абери да «ничего, ничто»,
киши да «никто» и др.;
5) местоимение + числительное: неллай бир, къаллай бир «сколько».
Немало и трехкомпонентных местоимений, построенных по моделям:
1) местоимение + союз + числительное: къайсы эсе да бир «кто-то», къаллай
эсе да бир «какой-то», неллай эсе да бир «(непонятный) какой-то», не эсе да
бир «что-то (непонятное)» и др.;
2) местоимение + частица + болсун (форма желат. накл. глагола бол- «быть»):
неллай (къаллай, къайсы) да болсун «какой бы то ни был», ким да болсун «кто
бы (то) ни был», не да болсун «что бы (то) ни было» и др.
Повторением, полным и неполным, числительного бир «один» образуются

всего три местоимения: бир-бир «некоторые» (употребляется только с суще-
ствительными множественного числа): бир-бир жыллада «в некоторые годы»,

бир-бирле «некоторые, иные, одни», бирси-бири «другие, иные».
Семантико-морфологическая разновидность. По данной разновидности

семантического способа образованы около десяти местоимений:
1. Путем лексикализации форм причастий прошедшего времени: болгъан
«весь, вся, все, все что было» от болгъан «бывший»: Андан сора, кёп да турмай,
атам, къаядан кетип, болгъанын ууатды (Шауалаы Х.) «Вскоре после этого
отец мой сорвался со скалы и сломал ноги, руки».
2. Путем лексикализации формы множественного числа числительного:
бир-бирле «некоторые (люди)» от бирле «единицы».
Семантико-морфолого-синтасическая разновидность (конверсия).
И эта разновидность указанного способа словообразования местоимений не
распространена. В местоимения переходят числительные, наречия и некоторые
прилагательные, предикативы.
3.3.5.1.6. Словообразование имен числительных
В отличие от других знаменательных частей речи числительные в карачаево-

балкарском языке, как правило, образуются внутри себя.
При этом числительные образуются только двумя способами: аффиксацией
и словосложением, что также отличает их от других знаменательных частей
речи, создание которых осуществляется еще редупликацией, семантическим
способом, комбинацией словосложения и аффиксации, калькированием.
Некоторые карачаево-балкароведы считают, что все разряды числительных

образуются от количественных числительных аффиксальным способом, т. е.
аффиксы -нчы(-ынчы) / -нчи (инчи) (бешинчи «пятый», алтынчы «шестой»), -шар
(-ышар) /-шер (-ишер) (экишер «по два», онушар «по десять», -ау/-еу, -оу, аулан /
-еулен, -оулан (экеу, экеулен «двое») являются словообразовательными [Хабичев,
1971: 275–279]. Исходя из того, что порядковые числительные указывают на
порядок предметов при счете, а разделительные выражают разные доли, но и те
и другие не изменяют значения основы – количество, мы не предусматриваем
в их аффиксах словообразование. Что касается числительных собирательных,
то они счетного значения не имеют, т. е. теряют его при образовании от коли-
чественных числительных; ср.: эки «два» и экеу, экеулен «двое, два человека
вместе», тогъузоу, тогъузоулан «девятеро, девять человек вместе» и др. Это, на
наш взгляд, дает основание считать аффиксы -ау/-еу,-оу/, -аулан /-еулен, -оулан
словообразовательными.
Абсолютное большинство количественных числительных в современном
карачаево-балкарском, как и в других тюркских языках, не расчленяются на
самостоятельные морфемы.
Способом аффиксации образовано мало числительных, притом их аффиксы
непродуктивны:
-ау/-у/-еу: алтау «шестеро, шесть человек вместе» от алты «шесть», анчау
«столько человек» от анча «столько», ючеу «трое, три человека вместе» от юч
«три» и др.;
-аулан (-улан) / -еулен, -оулан: алтаулан «шестеро, шесть человек вместе»
от алты «шесть», экеулен «двое, два человека вместе» от эки «два», анчаулан
«столько людей» от анча «столько» и др.
Большинство сложных числительных образуется сложением самих чис-

лительных: онбир «одиннадцать» от он «десять» и бир «один», онтогъуз «де-
вятнадцать» от он «десять» и тогъуз «девять», бир талай «несколько» бир
«один» и талай «несколько», токъсан «девяносто», экиден бири «половина»,
жюзден бири «сотая часть (доля) чего-либо», отуз-къыркъ «тридцать-сорок»,
элли-алтмыш «пятьдесят-шестьдесят», эки жюз «двести» от эки «два» и жюз
«сто», алтмыш «шестьдесят» от алты «шесть» и мыш «десять».
Как видно из примеров, сочетанием или сложением самих числительных
образуются количественные, дробные числительные и числительные прибли-
зительного счета.
Определенное количество сложных числительных образовано путем сло-
жения числительного и существительного, прилагательного, местоимения,
послелога, наречия: бир къауум «несколько» от бир «один» и къауум «группа»,
жюзге жууукъ «около ста», минг чакълы «около тысячи», бир ненча «не-
сколько», бираз «немного» и др.
3.3.5.2. Словообразование служебных частей речи

3.3.5.2.1. Словообразование послелогов
Как и в других тюркских языках, послелоги в карачаево-балкарском языке

бывают непроизводными и производными. Первые (дери, кибик, сайын, къыллы,
ючюн и др.) выполняют только служебную функцию, а вторые (чакълы, башха,
жууукъ, сора и др.), помимо служебных функций, употребляются еще само-
стоятельно, являясь глаголами (или их неличными формами), прилагательными,
наречиями, местоимениями, что определяется в грамматическом контексте.
Меньшая часть производных послелогов образуется аффиксацией, а

большая – семантико-морфологической и семантико-морфолого-синтаксиче-
ской разновидностями семантического способа.
Послелогообразующим аффиксом является только -лы/-ли, -лу/-лю, который

присоединяется к существительным, редко к прилагательным: чакълы «около,
столько» от чакъ «время, пора, период» (жюз чакълы «около ста», жыл чакълы
«около года» и др.), тенгли (с тем же значением) от тенг «одинаковый, равный»
(аны тенгли «столько, сколько он», ала тенгли «столько, сколько они», минг
тенгли «около тысячи» и др.).
Приведенные послелоги помимо именного значения, употребляются и в
служебном значении.
Такие послелоги, как къыллы «только, единственно», маталлы «подобный»,
не расчленяются на морфемы.
Семантико-морфологическая разновидность. По данной разновидности

семантического способа послелоги образуются только от деепричастий:
-таба «по направлению к кому-чему, в сторону кого-чего» от таба «находя»
(тап- «находить кого-что, обнаруживать что»): шахар таба «по направлению
к городу», къыбыла таба «к югу»;
-кёре «согласно чему, соответственно чему; в соответствии с кем-чем; от-
носительно кого-чего» от кёре «видя» (кёр- «видеть»): айтханына кёре «судя по
тому, что он сказал», билиминге кёре «соответственно твоим знаниям» и мн. др.
3.3.5.2.2. Словообразование частиц
За исключением некоторых, частицы образованы от других частей речи,

в том числе и служебных, при этом более активно от прилагательных, суще-
ствительных, наречий и глаголов, способами семантическим и словосложения.
Абсолютное большинство сложных частиц образованы от сочетания при-

лагательных, существительных, частиц и изредка числительных с союзом да
«и». Лишь отдельные из них созданы путем сложения частиц или частицы и
вспомогательного глагола. Структурные модели сложных частиц:
1) прилагательное в положительной и сравнительной степени + союз да

«и»: артыкъсызда «особенно» от артыкъсыз «не лишний», артыкъда, ар-
тыгъыракъда, бегирекда бютюнда «особенно» соответственно от артыкъ
«лишний», артыгъыракъ «более лишний», бегирек бютюн «более твердый,
прочный, крепкий»;
2) существительное + союз да «и»: ахырда «совсем от ахыр «конец», ар-
талда / арталлыда «совсем, вовсе» от арт (арты) «конец» ал (аллы) «начало»;
3) частица + союз да «и»: чыртда «совсем, абсолютно, совершенно, вовсе»
от чырт (с тем же значением), жаланда «только лишь, лишь только» от жалан
(с тем же значением);
4) числительное + союз да «и»: бирда «никогда, совсем, ни за что» от бир
«один» и да «и»;
5) частица + частица: майнама «вон» от майна «вон» + ма вот (с тем же
значением);
6) частица + вспомогательный глагол: огъесе (показывает пренебрежение)
от огъай «нет» (отрицательная частица)» + эсе «если».
3.3.5.2.3. Словообразование союзов

Путем сложения слов образовано менее десяти союзов:

1. Союз + союз: эмда «и» от эм «и» и да «и», неда «или» от не «или» и да
«и»: Хажирет Къанаматны бу элде неда башха эллени биринде жууукълары
болуп кимни билесиз? (Къобанланы Д.) «Знаете ли вы кого-нибудь в этом селе
из родственников отшельника Канамата?»
2. Глагольная форма + союз: болса да «однако, но» от болса «если будет» и
да «и»: Ариубат телефонну алыргъа арсар да бир болду, болса да тынгыламай
тёзалмады (Залиханланы Ж.) «Ариубат поколебалась, поднять трубку [теле-
фона] или нет, но все же решилась поднять».
3. Союз + частицы: алай а (карач.) «но, однако» от алай «но, однако» и а
«а»: Исса, бир хапарларын билсем деп, кёп айланды, алай а киши жукъ айт-
мады (Шаманланы М.) «Чтобы узнать какую-либо весть, Исса бродил много,
однако никто ничего не говорил».
3.3.5.3. Словообразование эмоционально-экспрессивных частей речи

3.3.5.3.1. Словообразование междометий
Междометия образуются способами словосложения, редупликации и семан-

тическим от существительных, глаголов, частиц и устойчивых словосочетаний.
Следовательно, большинство междометий образуется не на собственной основе.
Простых междометий очень мало, и они не расчленяются на морфемы, на-

пример: ай! «ах!», ой! «о!», оу «ах!», эй! «эй!», уй! «ах!, ух!», тюу! «тьфу!» и др.
Сложные междометия образуются сложением самих междометий, междо-

метий и других частей речи, а также других частей речи:
1) междометие + междометие: оллахий-билляхий! «ей-богу, клянусь богом!,
честное слово!» от оллахий! и билляхий! (с тем же значением), ай медет! «увы!,
ах!» от ай! «ах, вот!» и медет! «какая досада!», а маржа! «эй (выражает призыв,
просьбу)» от «а» (выражает радость) и маржа «пожалуйста» (обращение-
просьба)», аха! «ага!, ну!» от а! «а!» и ха! «ха-ха-ха!» и др.;
2) междометие + существительное в личных формах: оу эшигим!, оу
кюнюм! «о боже!» от оу! «ах!» (выражает испуг, удивление, восторг) и эшигим
букв. «моя дверь», кюнюм букв. «мой день», ай анасыны! «эх!» (выражает со-
жаление) от ай! «ах, вот!» и анасыны букв. «его (ее) матери», о хахай! «эй!»
(выражает тревогу) от о! «о!» (выражает удивление, испуг) и хахай «крик,
шум» и др.;
3) глагол + местоимение (обычно в грамматических формах): бар андан!
«вот тебе (и) на!» от бар «идти (ехать)» и андан букв. «оттуда», къара анга!
«да ты что!» от къара- «смотреть» и анга «на него (нее), ему (ей)» и др.;
4) существительное + существительное: Аллахха шукур! «слава богу!» от
аллахха «богу» и шукур «слава»;
5) существительное + глагол: Аллах сакъласын! «да спасёт Аллах!» (о
чем-либо нежелательном) – от Аллах «бог» и сакъласын «да спасет».
3.3.5.3.2. Словообразование подражательных слов
Подавляющее большинство звукоподражательных слов являются произво-

дными, образованными способом редупликации. В отличие от одинарных зву-
коподражаний, звукоподражания с редупликацией, особенно полной, передают
многократные, но ритмично, равномерно повторяющиеся звуковые явления;
ср.: занг (звукоподражание удару предмета о предмет) и занг-занг / занг-зунг
(звукоподражание длительным ударам предмета о предмет), тарх (подражание
звуку выстрела, резкого удара) и тарх-тарх / тарх-турх (подражание звукам
выстрелов, резких ударов), донг (звукоподражание падению чего-либо с шумом,
удару предмета о предмет) и донг-дунг (звукоподражание беспрерывному удару
падающих предметов, длительным ударам предмета о предмет).
Однако многократность звука – это не новое значение, а оттенок значения.
Поэтому вряд ли можно считать повторы типа, приведенных выше, новыми,
образованными от одинарных подражательных слов. Другое дело повторы,
компоненты которых отдельно не употребляются, например: тыхар-тухур
(звукоподражание многократному, длительному треску, грохоту), дыбар-дубур

(звукоподражание шуму беготни), жыгъар-жугъур (звукоподражание шуму
падающих камней, скальных пород и т. п.) и т. п. Как совершенно правильно
подметил З. К. Ишмухаметов, «наличие подобных слов объясняется тем, что
подражательные моменты звука или действия по своей природе являются много-
кратными, повторяющимися» [Ишмухаметов, 1981: 347].
В данном языке имеются и такие звукоподражательные слова, которые
без повторения и непонятны и не употребляются в речи: хуу-хуу «тяжело ды-
шащий», мыкъ-мыкъ (диал.) «заика», дыды-дыды «ах-ах!, ой-ой!» (выражает
горе, отчаяние), дыбыл-дыбыл «болтовня, трескотня» и др., которые в целом
перешли в существительные и прилагательные.
В подобных случаях наличие словообразования не подлежит сомнению.
То же самое можно сказать об образоподражательных словах типа гау-гуу
«гвалт, шум», лох-лох «бег трусцой», шыбыр-шыбыр «шорох, шуршание»,
доу-доу / доу-дуу «болтовня», доп-доп «болтун (о человеке)» и т.п., которые
употребляются только в значении абстрактных существительных.
Отдельные звукоподражательные слова-повторы в речи детей употребляются
только как существительные, что также свидетельствует о словообразовательной
сущности подобных слов: ау-ау, хам-хам «собака», чюу-чюу «птица, пернатые»:
Энди былайда хам-хам да жокъ, дюрген сабийле да жокъ! (Чотчаланы М.)
«Теперь здесь нет ни собаки, ни дерзких мальчишек!»; Жашчыкъ чюу-чюулеге
гыржын ууады (Къулийланы Х.) «Мальчик крошит хлеб курам».
Как и слова именных частей речи, подражательные слова имеют категории
числа, падежа и принадлежности, что подтверждает их участие в словообразо-
вании: Тарх-турхла эшитиледиле «Слышны звуки выстрелов»; Жыгъал-му
гъулгъа тёзалмайбыз «Мы не можем выносить шум (галдеж)»; Муш-мушунгу
тый! «Прекрати свое сопение (шумное дыхание)!» и др.
Итак, многие производные подражательные слова образуются способом
редупликации. О том, что слова-повторы, в отличие от своих основ – одинарных
единиц, являются новыми словами, свидетельствуют следующие факты:
1) самостоятельность их значений;
2) невозможность употребления без повторения;
3) переход в другие части речи;
4) наличие у них, как и у именных частей речи, категорий числа, падежа
и принадлежности.
3.3.5.3.3. Словообразование модальных слов
Анализ словарей карачаево-балкарского языка показывает, что непроизво-

дных среди модальных слов значительно меньше, чем среди других частей речи.
Они образованны от существительных, прилагательных, глаголов и особенно
много от различных сочетаний.
Модальные слова образуются аффиксацией, словосложением и семанти-

ческим способом.
Способ аффиксации в образовании модальных слов непродуктивен. Словари

зарегистрировали всего одно слово: къайдам (карач.) «вряд ли, как сказать» от
къайда? «где?» + м – аффикс 1-го л. ед. ч.
Этим способом образуется значительное количество модальных слов. Их

своеобразие заключается в том, что одним из компонентов обязательно явля-
ется служебное или экспрессивно-эмоциональное слово:
1. Прилагательное + союз: иги да «естественно» от иги «хороший» и да «и»,
керти да «правда», «действительно» от керти «действительный, реальный»
и да «и»: Шёндюгю сабийле, керти да, хар айтханыбызны жерге тюшюрмей
этерле депми ийнанасыз? (Тёппеланы А.) «Действительно, вы верите в то, что
нынешние дети беспрекословно будут нас слушаться?».
2. Прилагательное + частица: керти окъуна «действительно, в самом деле»
от керти «действительный, реальный» и окъуна «даже, хоть; же»: [Мазан
Хаджи-Османнга:] Керти окъуна, не налат адам эди ол Элмырза! (Залий-
ханланы Ж.) «[Мазан Хаджи-Осману:] Действительно, этот Эльмырза подлый
человек!».
3. Существительное + предикатив: сёз жокъду «безусловно» от сёз «слово»
и жокъду «нет, отсутствует», ишек жокъду «разумеется» от ишек «сомнение»
и жокъду «нет, отсутствует»: Сёз жокъду, ол, тамбла болалмаса да, бирси
кюн бери келликди! (Хучиналаны М.) «Безусловно, если даже завтра не успеет,
послезавтра он приедет сюда!»
4. Междометие + существительное: не амал «к сожалению» от не «что» и
амал «возможность»: Не амал, ёлюмсюз къазауат болмайды (Хубийланы О.)
«К сожалению, без жертв войны не бывает».
5. Местоимение + междометие: не медет «к сожалению» от не «что» и
медет «какая досада!»: [Хажи-Осман:] Айхай, не медет, гыржынлыгъым
болса эди!.. (Залийханланы Ж.) «[Хаджи-Осман:] Как жаль, у меня даже нет
муки, чтоб испечь хлеб!»
6. Модальное слово + союз: эштада «видимо» от эшта (с тем же значе-
нием) и да «и», айхай да «конечно, разумеется, естественно, несомненно» от
айхай (с тем же значением) и да «и»: [Хурай Саматович:] Зухура Зулкаевна
жаш устазды, айхай да, бизни тенгли сынауу жокъду (Тёппеланы А.) «[Хурай
Саматович:] Зухура Зулкаевна молодая учительница, естественно, у нее нет
такого опыта, какой имеется у нас».
Из приведенных выше примеров явствует, что сложные модальные слова

по способу словосложения довольно редко образуются сложением самих мо-
дальных слов.
Семантико-морфологическая разновидность. Модальные слова, соз-

данные путем лексикализации грамматических форм слов и их сочетаний,
составляют большинство слов этой категории.
Лексикализация грамматических форм слов по продуктивности значительно
уступает лексикализации сочетаний слов.
Лексикализовавшись, переходят в модальные слова:
1. Формы с предикативными аффиксами: кертиди «действительно; правда,
верно» от кертиди «это правда, верно», тюздю «действительно, верно» от
тюздю «это правильно». Кертиди, ол кёп хайыр этгенди «Действительно, он
принес много пользы»; Тюздю, мен аны кёп хайырын кёргенме «Действительно,
я от него видел много пользы».
2. Падежные формы: жарсыугъа «к сожалению» от жарсыугъа «к печали»,
айтыудан «по слухам» от айтыудан «от слуха», биринчиден «во-первых» от
биринчиден «от первого»: Айтыудан, ол бизге ёмюрлюкге шуёхду (КБРС) «По
слухам, он нам навеки друг»; Жарсыугъа, жаш заманында адам саулугъуна
артыкъ бек къайгъырмайды (Шауаланы Х.) «К сожалению, человек в молодости
не очень беспокоится о своем здоровье». Биринчиден, мен ишде турлукъма
«Во-первых, я буду на работе»; Насыпха «к счастью»: Насыпха, мен юйде эдим
«К счастью, я была дома».
3.Формы принадлежности: къысхасы «словом, одним словом, короче го-
воря» от къысхасы букв. «его (ее) что-то короткое», кертиси «по правде говоря»
от кертиси букв. «его правда», биринчиси (карач.) «во-первых» от биринчиси
букв. «его (ее) первое»: Биринчиси, мен айтыргъа сюеме «Во-первых, я хочу
сказать». Къысхасы, телиликни чеги жокъ эди (Зокаланы З.) «Короче говоря,
не было предела глупости»; Кертиси, бизни жерлерибизни келип кёргенлени
къайтып кетерге кёллери бармайды (Тёппеланы С.) «Короче говоря, те, кто
побывали и видели наши места, не хотят возвращаться».
Модальные слова, образованные от сочетаний слов, имеют в основном
следующие структурные схемы:
1. Прилагательное + глагол: кертисин айтханда (айтсакъ), тюзюн айт-
ханда (айтсакъ) «по правде говоря», къысхасын айтханда «короче говоря»
от кертисин айтханда (айтсакъ), тюзюн айтханда (айтсакъ) «если ска-
зать (скажем) правду, по правде говоря», къысхасын айтханда «если сказать
короче»: Кертисин айтсакъ, школгъа барыргъа жашчыкъ эрттеден окъуна
хазыр эди (Гуртуланы Э.) «По правде говоря, в школу идти мальчик давно был
готов»; Къысхасын айтханда, бизни элде андан ариу жокъ эди (Кациланы Х.)
«Короче говоря, в нашем селе (девушки) красивее ее не было». Тюзюн айт-

ханда, мен аны эрттеден таныйма «По правде говоря, я его знаю давно».
2. Местоимение + глагол: ким биледи (билсин) «как знать», «кто его знает»
от ким «кто» и билди (билсин) «знает (узнает)», не билейим «как знать» от не
«что» и билейим «узнаю», мен акъыл этгенден «на мой взгляд, по-моему» от
мен «я» и акъыл эт «думать», не этгин «что поделаешь» от не «что» и этгин
«что бы ты делал»: Ким билсин, аны кёлюне не сагъышла, не къайгъыла ке-
ледиле (Сюйюнчланы А.) «Кто его знает, о чем она думает, о чем печалится»;
[Жамболат Мариямгъа:] Къазауатха кирирге хазырлана турабыз. Ким биледи,
сау къалсам, жазарма (Гулаланы Б.) «[Жамбулат Марияму:] Готовимся к бою.
Кто знает, останусь жив, напишу».
3. Существительное + глагол: Аллах билсин, Аллах биледи «бог знает» от
Аллах билсин «пусть знает бог», Аллах биледи «бог знает»: Аллах билсин, биз
да неге тюбербиз, алай жамагъатны аллында кёлсюз болургъа жарамаз (Къо-
банланы Д.) «Бог знает, что с нами будет, однако перед народом нельзя смало-
душничать».
4. Прилагательное или наречие + союз: кертиси да «действительно, в самом
деле» от керти «верный, правильный» + си – аффикс принадлежности и да
«и», алайды да «таким образом, итак» от алайды «это так» и да «и»: Алайды
да, аны хапарын чынг алгъа айтыргъа сюеме (Геттуланы М.) «Итак, я хочу
рассказать о нем первым»; Кертиси да, бу эрттенлик ариу эрттенликледен
бириди (Тёппеланы С.) «Действительно, это утро – одно из чудесных утр».
Семантико-морфолого-синтаксическая разновидность (конверсия).
По этой разновидности семантического способа модальные слова образуются
от прилагательных, существительных и реже – глаголов:
1. Переход прилагательных в модальные слова: керти «правдивый,
верный» → керти «правда», баям «известный» → баям «наверное», «кажется»:
Озсам, сейир тюйюлдю, керти, Мен санга оздурсамды сейир (Бабаланы И.)
«Если я опережу (тебя), правда, неудивительно, Удивительно, если ты меня
опередишь»; [Сюлемен:] Тирменчини Аминаты да, баям, асыры жаншакъды
(Тёппеланы С.) [Сулейман:] «Жена мельника Аминат тоже, кажется, слишком
болтливая».
2. Переход наречий в модальные слова: ишексиз «уверенно» → ишексиз
«безусловно, несомненно», сёзсюз «безусловно, обязательно. несомненно» →
сёзсюз «бесспорно, разумеется»: Ахмат, сёзсюз, бек иги алимлерибизден бириди
(Тёппеланы А.) «Ахмат, безусловно, один из лучших наших ученых»; Ишексиз,
ким эсе да уллу къууанч этерикди тамбла! (Ёзденланы А.) «Несомненно, завтра
кто-то будет ликовать».
3. Переход существительных в модальные слова: тейри «бог неба, бог» →
тейри «честное слово, ей-богу, клянусь», тоба «раскаяние, покаяние» → тоба
«честное слово»: [Азрет Шерийфатха:] Тейри, сени жууукъларынг бек уллу
жангыладыла! (Къобанланы Д.) «[Азрет Шерифат:] Клянусь, твои родственники
27 Заказ № 261
очень сильно ошибаются!»; Тоба, жашчакъ, мен сени кесими сабийлеримден

аз сюймейма «Честное слово, мальчик, я люблю тебя не меньше своих детей».
4. Переход глаголов в модальные слова: ийнан- «верить, доверять кому-
чему» → ийнан (показывает уверенность говорящего (обычно употребляется в
речи женщин) в достоверности высказываемого): [Дауум:] Ийнан, Наипханда
терслик кёрмегенме… (Толгъурланы З.) «[Даум:] Пожалуй, в Наипхан я не за-
метила вины».
419
ЛИТЕРАТУРА
Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949.

Абаев В. И. Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев (из мате-
риалов Балкаро-карачаевской экспедиции АН СССР 1930–1931) // Язык и мышление.
I. Л., 1933. С. 71–89.
Абдуллаев З. Г. Даргинский язык. Ч. 1. Фонетика. М., 1993. 286 с.
Абсалямов З. З. Наречие // Грамматика современного башкирского литературного
языка. (ГСБЛЯ). М., 1981. С. 197–209.
Аванесов Р. И. Фонетика современного русского литературного языка. М., 1956.
240 с.
Аванесов Р. И. Ударение в современном русском литературном языке. М., 1955.
Аганин Р. А. Повторы и однородные парные сочетания в современном турецком
литературном языке. М., 1959. 73 с.
Азимов П. А. и др. Туркменский язык // Языки народов СССР. Т. 2. Тюркские
языки. М., 1966. С. 92–111.
Акбаев И. Ана тили. Тифлис, 1916.
Акбаев И. Тылманч. Русско-карачаевский словарь. Баталпашинск, 1926.
Акбаев И. Я. Воспоминания о пророке. Темирхан-Шура, 1914.
Акбаев Ш. Х. Диалекты карачаево-балкарского языка в структурно-генетическом
и ареальном освещении. Карачаевск, 1999. 257 с.
Акбаев Ш. Х. Фонетика диалектов карачаево-балкарского языка (Опыт сравни-
тельно-исторического изучения). Черкесск, 1963. 166 с.
Алиев У. Б. Вопросы сложного предложения в русском и тюркском языках. Ч. 1.
Черкесск; Ч. 2. Нальчик, 1959. 90 с.
Алиев У. Б. Диалектное членение языка карачаевцев и балкарцев // Вопросы диа-
лектологии тюркских языков. Т. 3. Баку, 1963. С. 66–77.
Алиев У. Б. Малкъар тилни грамматикасы. I кесек, фонетика бла морфология.
Нальчик, 1960.
Алиев У. Б. Синтаксис карачаево-балкарского языка. М., 1973. 352 с.
Алиев У. Б. Учебник балкарского языка. Ч. II. Черкесск, 1959. 191 с.
Алиев У. Д. О принципах составления карачаево-балкарской грамматики // Записки
Северо-Кавказского краевого горского НИИ. Вып. I. Ростов-на-Дону, 1928. С. 129–135.
Алиев У. Д. Букварь. М.: Центриздат, 1924.
Алиев У. Д. Карачаево-балкарская грамматика (горско-тюркский язык). Кисло-
водск, 1930. 197+6+1 с.
Алиева Т. К. Проблема вариантности слова в карачаево-балкарском языке. Нальчик,
1993 (дис.).
Алиева Т. К. Вариантность слова и причины их возникновения (на материале ка-
рачаево-балкарского языка) // Проблемы исторической лексики карачаево-балкарского
и ногайского языков. Черкесск: КЧНИИФЭ, 1993. С. 122–126.
Алиева Т. К. Вариантность слова и литературная норма (на материале карачаево-
балкарского языка). Ставрополь, 2006. 170 с.
27*
420 ЛИТЕРАТУРА
Алиева Т. К. Литературная норма и вариантность (на материале современного

карачаево-балкарского языка). Черкесск, 2006. 287 с.
Ализаде З. А. Отношение пословиц и поговорок к фразеологии (на материале
азербайджанского языка) // Советская тюркология. 1979. № 2. С. 48–59.
Амосова Н. Н. Основы фразеологии английского языка. Л., 1963.
Амосова Н. Н. Этимологические основы словарного состава современного ан-
глийского языка. М., 1956. 220 с.
Антонов-Саратовский В. П. Русско-балкарский разговорный справочник. Нальчик,
1930. 160 с.
Аппаев А. М. Диалекты балкарского языка в их отношении к балкарскому лите-
ратурному языку. Нальчик, 1960. 78 с.
Аппаев А. М. Фонетика // Къарачай-малкъар тилни грамматикасы: фонетика,
морфология, синтаксис. Нальчик, 1966. С. 23–54.
Аппаева Ф. К. Генетически родственные омонимы в карачаево-балкарском языке:
Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Нальчик, 2002. 19 с.
Аппаева Ф. К. Къарачай-малкъар тилде жаратылыулары бирге байламлы омонимле:
Педагогика колледжни студентлерине окъуу пособие. Нальчик, 1998. 64 с.
Аппоев А. К. Этнографическая лексика карачаево-балкарского языка. Нальчик,
2004. 118 с.
Апресян Ю. Д. Проблема синонима // ВЯ. 1957. № 6. С. 84–88.
Аракин В. Д. Возникновение корневого или бессуффиксального способа слово-
образования в английском языке // Сб. статей по языкознанию. М., 1961. С. 43–50.
Аракин В. Д. Ударение // Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков:
фонетика. М., 1984. С. 403–454.
Арутюнова Н. Д. Метонимия // ЛЭС. М., 1990. С. 300, 301.
Ахманова О. С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., 1957. 296 с.
Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М.: Советская энциклопедия,
1966. 605 с.
Ахматов И. Х. Главные члены предложения и средства их выражения в карачаево-
балкарском языке. Нальчик, 1968. 164 с.
Ахматов И. Х. Инструкция для составления «Толкового словаря карачаево-бал-
карского языка». Нальчик, 1976. 51 с.
Ахматов И. Х. Проблемы семантического анализа простого предложения. Нальчик,
1979. 99 с.
Ахматов И. Х. Структурно-семантические модели простого предложения в совре-
менном карачаево-балкарском языке (основные вопросы теории). Нальчик, 1993. 360 с.
Ахматов И. Х. «Къарачай-малкъар тил» деген курсну программасы. Нальчик,
1998. 33 б.
Ахматов И. Х. Малкъар тилни грамматикасы: 8–9-чу классланы окъуучуларына
дерслик. Нальчик, 1998. 233 б.
Ахматов И. Х., Гузеев Ж. М. Малкъар тилни орфография эм пунктуация жорукъ-
лары. (МТОПЖ). Нальчик, 1991. 221 с.
ЛИТЕРАТУРА 421
Ахматова М. А. Однокоренные синонимы в карачаево-балкарском языке. Махач-

кала, 1997 (дис.). 170 с.
Ахматова М. А., Гузеев Ж. М. Однокоренные синонимы в карачаево-балкарском
языке. Нальчик: Издательский отдел КБИГИ РАН, 2014. 128 с.
Ахмедов И. Азербайчан дилинде фели багъламаларын зэрфе догру инкишафы //
Уч. зап. АзГУ им. С. М. Кирова. 1976. № 3.
Ахметов М. А. Синкретичные глагольно-именные корни-основы в языке орхоно-
енисейских памятников // Уч.зап. Башк. ун-та (Серия филологических наук). Уфа, 1975.
Ахтямов М. Х., Гарипов Т. М. Словообразование прилагательных // ГСБЯ. М.,
1981. С. 171–193.
Ахундов А. Азәрбайчан дилиндә конверсиjа // Азәрбайчан дили вә әдәбиjjаты
тәдриси. Бакы, 1977. № 1.
Ахундов А. А. Система фонем современного азербайджанского языка: Автореф.
докт. дис. Баку, 1964. 90 с.
Бабаев С. К. Осетинско-карачаево-балкарские лексические параллели // Альманах
«Шуёхлукъ» (на балк. яз.). Нальчик, 1972. № 1.
Бабкин А. М. Русская фразеология, ее развитие и источники. М.; Л., 1970. 263 с.
Байрамкулов А. М. Алано-асские этнические названия, фамилии и имена // Ак-
туальные проблемы карачаево-балкарского и ногайского языков. Ставрополь, 1981.
С. 76–87.
Байрамов Г. А. Основы фразеологии азербайджанского языка: автореф. дис. ...
канд. филол. наук. Ашхабад, 1970.
Байрамуков У. З. К этимологии слова «тамада» // Актуальные проблемы кара-
чаево-балкарского и ногайского языка. Ставрополь, 1981. С. 69–76.
Байрамукъланы У. Къарачай тилни грамматикасы. Кисловодск, 1931.
Байчоров С. Я. Древнетюркские рунические памятники Европы. Ставрополь,
1989. 294 с.
Байчоров С. Я. Карачаево-балкарский арабо-письменный памятник и его от-
ношение к булгарскому языку // Вопросы языковых контактов. Черкесск, 1982. С.
114–139.
Балдингер К. Семасиология. Берлин-М., 1957. 287 с.
Балкарско-русский школьный словарь. Нальчик, 2003.
Баскаков Н. А. Предложение в турецком языке. М.: Наука. Главная редакция
восточной литературы, 1984. 200 с.
Баскаков Н. А. Алтайская семья языков и ее изучение. М., 1981.
Баскаков Н. А. Историко-типологическая морфология тюркских языков: структура
слова и механизм агглютинации. М., 1979. 273 с.
Баскаков Н. А. Каракалпакский язык. II. Фонетика и морфология. М., 1952. 542 с.
Баскаков Н. А. Морфология. Общие вводные замечания // Грамматика карачаево-
балкарского языка: фонетика, морфология, синтаксис. Нальчик, 1976.
Баскаков Н. А. Словосочетание // Грамматика карачаево-балкарского языка: фо-
нетика, морфология, синтаксис. Нальчик, 1976. С. 310–327.
Баскаков Н. А. Структура слога в тюркских языках // ИСГТЯ. М., 1955. Ч. 1.

Фонетика. С. 333–336.
Башиев Х. Л. Система согласных звуков черекского диалекта балкарского языка.
Нальчик, 1981. 20 с.
Башиева С. К. Вариантность в карачаево-балкарской фразеологии // Вопросы
лексикологии и грамматики карачаево-балкарского языка. Нальчик, 1993. С. 50–58.
Башиева С. К. К вопросу об объеме фразеологического значения // Вопросы
лексики, грамматики и семантики. Нальчик, 2002. С. 134–145.
Башиева С. К. Некоторые проблемы фразеологической стилистики карачаево-
балкарского языка // Проблемы семантики и стилистики карачаево-балкарского языка.
Нальчик, 1987. С. 113–124.
Башиева С. К. Стилистическое использование лексико-фразеологических средств
карачаево-балкарского языка Кайсыном Кулиевым и его отражением в русских пере-
водах: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Баку, 1980.
Башиева С. К. Жарашуева З. К. Малкъар тилни школ фразеология сёзлюгю.
Нальчик, 1994. 316 с.
Беглярова С. А. Адвербиализация в современном азербайджанском языке: Ав-
тореф. дис. … канд. филол. наук. Баку, 1979. 19 с.
Бёзюланы А. Ю., Жаболаны М. Т. Малкъар тилни орфографиясы бла пунктуа-
циясы. Нальчик, 1970. 192 с.
Бельчикова Ю. А. Паронимия // Лингвистический энциклопедический словарь.
М. 1990. 368 с.
Береснев С. Д. Терминологическая фразеология // Вопросы частной лингвистики.
Свердловск, 1960. С. 126–136.
Берков В. П. Вопросы двуязычной лексикографии. Изд-во ЛГУ, 1973. 191 с.
Бернштейн С. И. Основные понятия фонологии // Вопросы языкознания. М.,
1962. № 5. С. 62–80.
Бозиев А. Ю. «Сёз» деген сёзню жангы къуллугъу // КБНИИ. Уч. зап. XXIV (Серия
филологическая). Нальчик, 1966.
Бозиев А. Ю. Глагольное словообразование // Уч. зап. Кабардино-Балкарского
научно-исследовательского института. Серия филологическая. Нальчик, 1964. Т. 20.
С. 34–45.
Бозиев А. Ю. Орфография карачаево-балкарского языка // Орфографии тюркских
литературных языков СССР. М., 1973. 131–139.
Бозиев А. Ю. Словообразование имен существительных, прилагательных и на-
речий в карачаево-балкарском языке. Нальчик, 1965. 88 с.
Бондарко Л. В. Звуковой строй современного русского языка. М., 1977. 175 с.
Бондарко Л. В. Фонетическое описание языка и фонологическое описание речи.
Л., 1981. 199 с.
Боровков А. К. Карачаево-балкарский язык // Яфетический сборник. Т. 7. Л., 1932.
С. 37–55.
Боровков А. К. Карачаево-балкарский язык. Л., 1934.
Боровков А. К. Об единой карачаево-балкарской орфографии // Изв. АН СССР.

Отдел общественных наук. № 5. Л., 1935. С. 501–518.
Боровков А. К. Очерк карачаево-балкарской грамматики. Языки Северного Кавказа
и Дагестана. Сборник лингвистических исследований. Т. 1. М.; Л., 1935. С. 11–40.
Будаев А. Ж. Арабо-персидские заимствования в карачаево-балкарском языке //
Вестник КБНИИ. Нальчик, 1970. № 4. С. 302–327.
Будаев А. Ж. Малкъар тилни фонетикасы эм аны окъутууну методикасы. Нальчик,
1985. 216 с.
Будаев А. Ж. Методика изучения балкарской фонетики. Нальчик, 1964. 66 с.
Будаев А. Ж. Об орфографии карачаево-балкарского языка // В помощь учителю.
Сборник статей. № 19. Нальчик, 1975. С. 49–54.
Будаев А. Ж. Орфоэпия карачаево-балкарского языка // Грамматика карачаево-
балкарского языка: фонетика, морфология, синтаксис. Нальчик, 1976. С. 99–105.
Будаев А. Ж. Система фонем современного карачаево-балкарского языка. Нальчик,
1964. 150 с.
Будаев А. Ж. Система фонем современного карачаево-балкарского языка. Нальчик,
1968. 152 с.
Будаев А. Ж. Скифо-карачаево-балкарские лексические схождения // Вестник
КБНИИ. Вып. 1. Нальчик, 1970. С. 173–176.
Будаев А. Ж. Фонетика // Грамматика карачаево-балкарского языка: фонетика,
Будаев А. Ю. Арабо-персидские заимствования в карачаево-балкарском языке //
Вестник КБНИИ. Нальчик, 1973. Вып. 7. С. 302–327.
Букчина Б. З. Письма об орфографии. М., 1969. 136 с.
Буланин Л. Л. Фонетика современного русского языка. М., 1970. 207 с.
Верещагин Е. М. О проблемах заимствования фонем // Язык и общество. М.,
1968. С. 161–170.
Ветвицкий В. Г. и др. Современное русское письмо. М., 1974. 143 с.
Виноградов В. А. Сингармонизм и фонология слова // Тюркологические иссле-
дования. Фрунзе, 1970.
Виноградов В. А. Фонема // Лингвистический энциклопедический словарь. М.,
1990. С. 552–554.
Виноградов В. В. Избранные труды. Т. 3. Лексикология и лексикография. М.,
1977. 348 с.
Виноградов В. В. О грамматической омонимии // Русский язык в школе. 1940.
№ 1. С. 3–14.
Виноградов В. В. О формах слова // Изв. АН СССР, ОЛЯ. 1944. Т. 3. Вып. 1.
С. 31–44.
Виноградов В. В. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке //
Избранные труды: Лексикология и лексикография. М., 1977. С. 140–161.
Виноградов В. В. Основные понятия русской фразеологии как лингвистической
дисциплины // Избранные труды: Лексикология и лексикография. М., 1977. С. 118–139.
Виноградов В. В. Основные типы лексических значений слов // ВЯ. 1953. С. 3–29.
Виноградов В. В. Основные типы лексических значений слова // Вопросы язы-

кознания. 1953. № 5. С. 3–22.
Виноградов В. В. Русский язык. М., 1977. 352 с.
Винокур Г. О. Заметки по русскому словообразованию // Избранные работы по
русскому языку. М., 1959. С. 419. 442 с.
Вишнякова О. В. Паронимы как языковое явление // ВЯ. М., 1981. № 2. С. 53–62.
Володарская Э. Ф. Заимствование как универсальное лингвистическое явление //
Вопросы филологии. № 1. М., 2001. С. 11–27.
Воронкова Г. В., Стеблин-Каменский М. И. Фонема – пучок Р. П. // Вопросы
языкознания. М., 1970. № 6. С. 15–26.
Гаджиахмедов Н. Э. Словоизменительные категории глагола и имени в кумыкском
языке (сравнительно с другими тюркскими языками). Махачкала, 2000. 70 с.
Гак В. Г. Транспозиция // Лингвистический энциклопедический словарь. М.,
1990. 519 с.
Ганиев Ф. А. Конверсия в татарском языке. Казань, 1985. 190 с.
Ганиев Ф. А. Словообразование // Татарская грамматика. Т. I. Казань, 1995. С. 188–
521.
Ганиев Ф. А. Словообразование как один из разделов татарского языкознания //
Тезисы докладов итоговой научной сессии за 1970 г. Казань, 1971. С. 27–29.
Ганиев Ф. А. Суффиксальное образование глаголов в современном татарском
литературном языке. Казань, 1976. 108 с.
Гвоздев А. Н. О звуковом составе морфем // Вопросы языкознания. М., 1960. № 3.
С. 28–41.
Геляева А. И. Залоговая и словообразовательная функция залоговых аффиксов в
карачаево-балкарском языке. М., 1981. 84 с.
Геляева А. И. Категория залога в карачаево-балкарском языке: Автореф. дис. ...
канд.филол. наук. М., 1982. 19 с.
Геляева А. И. Словоизменительная и словообразовательная функции залоговых
аффиксов в карачаево-балкарском языке. Нальчик, 1999. 128 с.
Гелястанова Т. С. Паронимы в карачаево-балкарском языке. Нальчик, 2007.
Гинзбург Е. Л. Словообразование и синтаксис. М., 1979. 264 с.
Говердовский В. И. Диалектика коннотации и денотации (Взаимодействие эмоцио-
нального и рационального в лексике) // Вопросы языкознания. М., 1985. № 2. С. 71–79.
Гольцова Н. Г. Лексика // Современный русский литературный язык. М., 2001.
С. 8–50.
Горбачевич К. С. Трудности словоупотребления и варианты нормы русского языка:
словарь-справочник. Л., 1974.
Горбачевич К. С. Нормы современного русского литературного языка: пособие
для учителей. М., 1978. 240 с.
Горбачевич К. С. Принципы нормализации языка в современной русской орфо-
графии // Современность и словари. Л., 1978.
Гордлевский В. А. Избранные сочинения. Т. 2. М., 1961.
Гочияева А. Наречие в карачаево-балкарском языке. Черкесск, 1973. 119 с.

Гочияева С. А. Наречие // Грамматика карачаево-балкарского языка: фонетика,
Грамматика азербайджанского языка. Ч. I. Морфология (на азерб. яз.). Баку, 1960.
334 с.
Грамматика карачаево-балкарского языка: фонетика, морфология, синтаксис.
Нальчик, 1976. 571 с.
Грамматика киргизского литературного языка (на кирг. яз.). Фрунзе, 1980. 540 с.
Грамматика кумыкского языка. М.; Л., 1940. 206 с.
Грамматика ногайского языка. Ч. I. Фонетика и морфология. (ГНЯ). Черкесск,
1973. 320 с.
Грамматика современного башкирского литературного языка. М., 1981. 495 с.
Грамматика современного русского литературного языка. М., 1981.
Грамматика хакасского языка. М., 1975. 417 с.
Грунин Т. И. Имя прилагательное в тюркских языках // Вопросы языкознания.
М., 1955. № 4. С. 55–64.
Гузев В. Г. Очерки по теории тюркского словоизменения. Имя. Л., 1987. 141 с.
Гузеев Ж. М. О фонетических особенностях малкарского диалекта карачаево-
балкарского языка // Советская тюркология. Баку, 1974. № 5.
Гузеев Ж. М. Об одной особенности сингармонизма в цокающем диалекте кара-
чаево-балкарского языка. Нальчик, 1975.
Гузеев Ж. М. Сопоставительная фонетика русского и карачаево-балкарского
языков. Нальчик, 1976.
Гузеев Ж. М. О принципах орфографии карачаево-балкарского языка // Сб. «Тео
ретические проблемы карачаево-балкарского языка». Нальчик, 1979.
Гузеев Ж. М. Карачаево-балкарская морфемика: Учебное пособие. Нальчик, 2005.
Гузеев Ж. М. Актуальные проблемы фонологии карачаево-балкарского языка.
Нальчик, 2010. 168 с.
Гузеев Ж. М. Карачаево-балкарская фонетика. Нальчик, 2009. 240 с.
Гузеев Ж. М. О составе фонем современного карачаево-балкарского языка // Со-
ветская тюркология. Баку, 1973. № 4. С. 59–64.
Гузеев Ж. М. Основы карачаево-балкарской орфографии. Нальчик, 1980. 172 с.
Гузеев Ж. М. Проблематика словника толковых словарей тюркских языков.
Нальчик, 1984. 160 с.
Гузеев Ж. М. Проблемы полисемии и омонимии в карачаево-балкарском языке.
Гузеев Ж. М. Семантическая разработка слова в толковых словарях тюркских
языков. Нальчик, 1985. 194 с.
Гузеев Ж. М. Семантический способ словообразования в тюркских языках.
Нальчик, 2009. 120 с.
Гузеев Ж. М. Современный карачаево-балкарский литературный язык. Ч. 1. Фо-
нетика, лексикология (на карач.-балк. яз.). Нальчик, 1998. 302 с.
Гузеев Ж. М. Современный карачаево-балкарский литературный язык. Ч. 2. Мор-

фемика, морфонология, словообразование (на карач.-балк. яз.). Карачаевск, 2006. 294 с.
Гузеев Ж. М. Сопоставительная фонетика русского и карачаево-балкарского
языков. Нальчик, 1976. 119 с.
Гузеев Ж. М., Созаев А. Б. Лингвистические основы обучения русской орфоэпии
в балкарской школе. Нальчик, 2009.
Гузеев Ж. М. Школьный толковый словарь балкарского языка. Нальчик, 2000.
Гузеев Ж. М., Созаев Б. Т. Малкъар тилни окъуу орфография сёзлюгю. Нальчик,
1999. –336 с.
Гузеев Ж. М., Улаков М. З. Словообразование наречий изолированных форм па-
дежей в тюркских языках // Вопросы кавказской филологии. № 6. Нальчик: КБИГИ,
2009. С. 174–194.
Гузеев Ж. М., Махиева Л. Х. Краткий словарь малкарского (Ц/З) диалекта кара-
чаево-балкарского языка. Нальчик, 2015. 150 с.
Гулиев Х. О. Неологизмы в карачаево-балкарском языке. Нальчик, 1990. 53 с.
Гулямов А. Т. Проблемы исторического словообразования в узбекском языке:
Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Ташкент, 1955.
Гулямов Т. Н. К вопросу об адвербиализации в современном узбекском языке // Уч.
зап. Ташкентского госпединститута. Вып. 2. Филологический сборник. Ташкент, 1954.
Даибова К. Х. Фразеология кумыкского языка: Автореф. дис. … канд. филол.
наук. М., 1973. 24 с.
Джабоев Ю. Х. Роль русского языка в обогащении карачаево-балкарской лексики
в советский период // Теоретические проблемы карачаево-балкарского языка. Нальчик,
1979. Вып. 1. С. 109–118.
Джафаров С. А. Лексика современного азербайджанского языка: Автореф. дис. …
д-р филол. наук. Баку, 1959. 22 с.
Диброва Е. И. Вариантность фразеологических единиц в современном русском
языке. Ростов-на-Дону, 1979. 192 с.
Дмитриев Н. К. Грамматика кумыкского языка. М.; Л.: Изд-во АН. СССР, 1940.
206 с.
Дмитриев Н. К. Фонетические закономерности начала и конца тюркского слова //
Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков. М., 1955.
Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка. М.; Л., 1948. 276 с.
Дмитриев Н. К. Строй тюркских языков. М.: Восточная литература, 1962. 607 с.
Додуева А. М. Структура и семантика предложений с предикатами движения в
карачаево-балкарском языке. Нальчик, 2003. 128 с.
Дудников А. В. Современный русский язык. М.: Высшая школа, 1990. 424 с.
Дукальская Е. С. Имена действия в современном английском языке: Автореф.
дис. … канд. филол. наук. М., 1953. 20 с.
Евгеньева А. П. Выступление на дискуссии по омонимии // Лексикографический
сборник. 1960. Вып. 4.
Евграфова А. А. Паронимы в современном русском языке: Автореф. дис. … канд.
филол. наук. Киев, 1975. 23 с.
Ельмслев Л. Пролегомены в теории языка // Новое в лингвистике. М., 1960. Вып. 1.

С. 264–389.
Емузов А. Г. Лексико-семантический и грамматический анализ фразеологии ка-
бардино-черкесского языка. Нальчик, 1986. 224 с.
Жабелова Л. Ж. Сложные имена существительные в современном карачаево-
балкарском языке. Нальчик, 1986.
Жабелова Л. Ж. Сложные существительные, образованные парактическим со-
четанием компонентов в карачаево-балкарском языке. Нальчик, 1982.
Жабоев Ю. Х. О способах обогащения лексики карачаево-балкарского языка в
советский период // Теоретические проблемы карачаево-балкарского языка. Вып. 1.
Нальчик, 1979. С. 59–65.
Жаппуев А. А. Термины земледелия в карачаево-балкарском языке: Автореф.
дис. … канд. филол. наук. М., 1974.
Жаппуев А. А. Заимствование и общетюркская земледельческая терминология
карачаево-балкарского языка // Теоретические проблемы карачаево-балкарского языка.
Вып.1. Нальчик, 1979.
Жарашуева З. К. Вопросы фразеологии современного карачаево-балкарского
языка: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Баку, 1973.
Жарашуева З. К. Материалы карачаево-балкарской фразеологии. Нальчик, 1968.
96 с.
Жарашыуланы З. Къ. Къарачай-малкъар тилни фразеология сёзлюгю. Нальчик,
2001. 476 с.
Чэфэров Ч. Э. Зэрф вэ мўвэгъэти зэрфлешэн сŏзлерин тэдршинэ даэр // Уч. зап.
АПИ им. В. И. Ленина. Серия XI. 1976. № 5.
Жлуктенко Ю. А. Конверсия в современном английском языке как морфолого-
синтаксический способ словообразования // ВЯ. 1958. № 5. С. 53–64.
Жуков В. П. Семантика фразеологических оборотов. М., 1978. 160 с.
Журавлев В. К. Диахроническая фонология. М., 1986. 231 с.
Загоруйко А. Я. К вопросу конверсии в английском языке // Уч. зап. кафедры англ.,
нем. и франц. языков. Ростов-на-Дону, 1957. С. 3–18.
Закиев М. З. К вопросу о категории падежа в тюркских языках // Проблемы тюр-
кологии и истории востоковедения. Казань, 1964. С. 207–219.
Закиев М. З., Салимова Д. А. Морфонология // Татарская грамматика. Т. 1. Казань,
1995. С. 160–187.
Зверев А. Д. О понятии словообразовательной структуры производных // Акту-
альные проблемы русского словообразования. Ташкент, 1978.
Земская Е. А. Современный русский язык. Словообразование. М., 1973. 303 c.
Зиндер Л. Р. Общая фонетика. Л., 1960. 335 с.
Златоустова Л. В. Типы эмфатического ударения в современном русском языке
// Уч. зап. Казанского ун-та, 1957. Т. 117. Кн. 2.
Ибрагимов Т. И. Изучение образования слогов и структуры их сочетаний в та-
тарском литературном языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Казань, 1970. 20 с.
Иртеньева Н. Ф. Грамматика современного английского языка. М.: Изд-во лит-ры

на иностр. языках, 1956. 294 с.
Исаев М. А. Языковое строительство как один из важных экстралингвистических
факторов развития языка // Язык и общество. М., 1968. С. 81–99.
Истрина Е. С. Нормы русского литературного языка и культура речи. М.; Л.,
1948. 115 с.
Исхаков Ф. Числительное // Исследования по сравнительной грамматике тюрк-
ских языков. Ч. 2. Морфология. М., 1956. С. 177–207.
Кажибеков Е. З. Тюркский лексико-грамматический синкретизм односложных
корней – основ: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Алма-Ата, 1981. 20 с.
Кажибеков Е. З. Глагольно-именная корреляция гомогенных корней в тюркских
языках (явление синкретизма). Алма-Ата, 1986. 272 с.
Кайдаров А. М. Парные слова в современном уйгурском языке. Алма-Ата: Из-
дательство АН Каз. ССР, 1958. 168 с.
Кайдаров А. Т. Некоторые аспекты синкретизма первичных основ в тюркских
языках // Проблемы современной тюркологии: Материалы II Всесоюзной тюрколо-
гической конференции. Алма-Ата, 1980.
Кайдаров А. Т. О критериях определения синкретических слов в тюркских
языках // Изв. АН Каз. ССР (Серия филологическая). 1977. № 3.
Караулов Н. А. Краткий очерк грамматики горского языка «болкар» // Сб. мате-
риалов для описания местностей и племен Кавказа. Т. 42. Тифлис, 1912.
Карачаево-балкарско-русский словарь. М., 1989. 832 с.
Каращук П. М. Производное слово в лексико-семантической системе английского
языка: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1974. 52 с.
Каращук П. М. Словообразование английского языка. М., 1977. 202 с.
Карданов Б. М. Фразеология кабардинского языка. Нальчик, 1973. 245 с.
Касевич В. Б. Морфонология. Л., 1986. 169 с.
Касевич В. Б. Фонологические проблемы общего и восточного языкознания. М.,
1983. 291 с.
Кациев Х. Х., Малкандуев Х. С. Русско-карачаевский словарь общественно-по-
литических терминов. Черкесск, 1961.
Кацнельсон С. Д. Порождающая грамматика и принципы деривации // Проблемы
языкознания. М., 1967. С. 20–23.
Кацнельсон С. Д. Содержание слова, значение и обозначение. М., 1965. 110 с.
Кенесбаев С. К. Устойчивое сочетание слов казахского языка (парные слова,
идиомы и фразы): Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Алма-Ата, 1944. 726 с.
Кенесбаев С. К. К вопросу о закономерностях акцентации в казахском языке //
Вопросы казахской филологии. Алма-Ата, 1964. С. 11, 12.
Кенесбаев С. К. О некоторых особенностях фразеологических единиц в казахском
языке // Известия АН. Каз. Серия «Филология и искусствоведение». Вып. 1. Алма-Ата,
1954.
Кетенчиев М. Б. Структура и семантика именных предложений в карачаево-
балкарском языке. Нальчик: Книга, 2000. 145 с.
Кетенчиев М. Б. Структурно-семантическая организация простого предложения

в карачаево-балкарском языке. Москва, Помотур, 2010.
Киреева Л. Ф. Устойчивые словосочетания прилагательного с определяемым
существительным в терминологической функции // Науч. зап. Днепропетровск. гос.
унив. Т. 70. 1960. Вып. 17.
Киштикова Л. Х. Словообразовательный потенциал наречия в тюркских языках:
Коков Дж. Н., Шахмурзаев С. О. Балкарский топонимический словарь. Нальчик,
1970.
Кононов А. Н. Грамматика современного узбекского литературного языка. М.;
Л., 1960. 446 с.
Кононов А. Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников (VII–IX вв.).
Л.: Наука, 1980. 225 с.
Котелова Н. З. Значение слова и его сочетаемость. Л., 1975. 92 с.
Кубрякова Е. С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. М.:
Наука, 1981. 200 с.
Кубрякова Е. С. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. 685 с.
Кубрякова Е. С. Семантика производного слова // Аспекты семантических ис-
следований. М., 1980. С. 81–116.
Кубрякова Е. С., Панкрац Ю. Г. Аффиксы // ЛЭС. М., 1990. С. 59, 60.
Кубрякова Е. С., Панкрац Ю. Г. Морфонология в системе языков. М., 1983.
Кудайбергенов С. Морфологический способ образования глагола // ГКЛЯ. Фрунзе,
1980. С. 290–320.
Кузнецова И. Н. О статусе слова // Исследование по семантике. Уфа, 1983. С. 27–41.
Кузнецова И. Н. Паронимия в современном французском языке: Автореф. дис. …
канд. филол. наук. М., 1977. 27 с.
Кузнецова Э. В. Паронимия в современном французском языке: Автореф. дис. …
канд. филол. наук. М., 1977. 19 с.
Кунин А. В. Фразеология современного английского языка. М., 1972. 288 с.
Курилович Е. Р. Деривация лексическая и деривация синтаксическая // Е. Кури-
лович. Очерки по лингвистике. М., 1962. С. 237–250.
Курилович Е. Р. Заметки о значении слова // Вопросы языкознания. М., 1955.
№ 3. С. 73–81.
Курилович Е. Р. Очерки по лингвистике. М., 1955.
Кучмезова Л. Б. Формирование и развитие поддиалектных типов карачаево-бал-
карского языка. Нальчик: Изд. отд. КБИГИ РАН, 2014. 135 с.
Къарачай-малкъар тилни ангылатма сёзлюгю. Ючтомлукъ. I. А–Ж. Нальчик,
1996. 1016 с., II. З–Р. Нальчик, 2002. 1168 с., III. С–Я. Нальчик, 2005. 1160 с.
Къарачай-малкъар тилни грамматикасы. Нальчик, 1976. 571 с.
Къарачай-малкъар тилни грамматикасы: фонетика, морфология, синтаксис.
Нальчик, 1966. 400 с.
Къарачай-малкъар тилни орфографиясы. Нальчик, 1961. 26 с.
Къарачай-малкъар тилни орфографиясы. Черкесск, 1964. 38 с.
Кязимов Ф. А. Система согласных фонем современного азербайджанского языка //

Уч. зап. Азерб. гос. пединститута иностранных языков. 1958. № 1.
Лавров Л. И. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX в. // Кавказский этнографи-
ческий сборник. Вып. 4. М., 1969. С. 55–120.
Лагутина А. В. Абсолютные синонимы в синонимической системе языка // Лек-
сическая синонимия. М., 1973.
Лайпанов Х. О., Тохчуков Х. Т. Русско-карачаевский словарь. Микоян-Шахар, 1941.
Лайпанова З. А. К вопросу о фразеологической синонимии. Карачаевск, 2004.
Левковская К. А. Словообразование немецкого языка. М., 1954. 272 с.
Ломтев Т. П. Фонология современного русского языка на основе теорий мно-
жеств. М., 1972. 224 с.
Лопатин В. В. Рождение слова. Неологизмы и окказиональные образования. М.,
1973. 152 с.
Лыков А. Г. Окказионализм и языковая норма // Грамматика и норма. М., 1977.
С. 62–83.
Малкъар тилни школ орфография сёзлюгю. Нальчик, 1970.
Малкъар тилни школ орфография сёзлюгю. Нальчик, 1980.
Мамедова К. А. Фразеологическая синонимия в современном азербайджанском
языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Баку, 1983. 24 с.
Марр Н. Я. Балкаро-сванское скрещение // Доклады АН. СССР. Л., 1929. Серия
В. № 3. С. 45, 46.
Матурели Ц. Г. Некоторые особенности конверсии в современном английском
языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Тбилиси, 1967. 26 с.
Махиева Л. Х. Лингвистическая терминология карачаево-балкарского языка.
Нальчик: КБНЦ РАН, 2007. 148 с.
Махиева Л. Х. Образование глагола при помощи аффикса -ыр- / -ир- в карачаево-
балкарском языке в сборнике // Словообразование в тюркских языках: исследования и
проблемы. «Материалы международной тюркологической конференции, посвященной
80-летию Фуада Ганиева». 2011. С. 292–296.
Махиева Л. Х. Об опыте составления терминологических словарей карачаево-
балкарского языка // Caucasus philologia. Пятигорск, 2008. С. 5355.
Махиева Л. Х. Формирование и развитие лингвистической терминологии кара-
чаево-балкарского языка: Автореф. дис … канд. филол. наук. Нальчик, 2003. 20 с.
Медникова Е. М. Социолингвистический аспект продуктивного словообразования //
Вестник МГУ. 1964. № 5.
Мешков О. Д. Словообразование современного английского языка. М., 1976. 245 с.
Мизиев А. М. Слова, образованные от причастий в карачаево-балкарском языке.
Мизиев А. М. Лексикализация грамматических форм глагола в карачаево-балкар-
ском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук Нальчик, 1999. 23 с.
Мизиев К. А. Об арабских заимствованиях в карачаево-балкарском языке // Ис-
следования по карачаево-балкарскому языку. Нальчик, 1977. Вып.1. С. 100–105.
Михайловская Н. Г. Лексическая вариантность в стихах древнерусских памят-

ников // Литературная норма и вариантность. М., 1981. С. 6–22.
Мокиенко В. М. Славянская фразеология. М., 1989. 281 с.
Мокиенко В. М. Славянская фразеология. Высшая школа, 1980. 205 с.
Моллаев А. А. Фонетика кумыкского литературного языка: Автореф. дис. … канд.
филол. наук. Махачкала, 1967.
Молотков А. И. Фразеологизмы русского языка и принципы их лексикографиче-
ского описания // Фразеологический словарь русского языка. М., 1986.
Молотков А. И. Фразеологический словарь русского языка. М., 1967.
Муратов С. Н. Устойчивые словосочетания в тюркских языках. М., 1961.
Мусаев К. М. Лексикология тюркских языков. М., 1984. 228 с.
Мусаев К. М. О развитии тюркских литературных языков СССР в советскую
эпоху. Тюркские, финно-угорские и монгольские языки. М., 1969.
Мусукаев Б. Х. Балкаро-кабардинские языковые связи. Нальчик, 1984. 127 с.
Мусукаев Б. Х. Очерки балкарской ономастики. Нальчик, 2007. 170 с.
Мусукаев Б. Х. Топонимия высокогорья Балкарии. Нальчик, 1981.
Мусуков Б. А. Лексико-семантические особенности звукоподражательных гла-
голов на -да-/-де- в карачаево-балкарском языке // Вестник Российского университета
Дружбы народов. № 1. 2011. С. 67–76.
Мусуков Б. А. Лексико-семантические особенности производных глаголов на
-са /-се в карачаево-балкарском языке // Вестник СОГУ им. К. Л. Хетагурова. № 1.
2011. С. 171–175.
Мусуков Б. А. Морфологическая деривация глагола в карачаево-балкарском языке.
Нальчик: Изд. отдел КБИГИ. 2009. 256 с.
Мусуков Б. А. Морфологическая парадигма карачаево-балкарского глагола //
Вестник ПГЛУ. № 4. 2012. С. 90–94.
Мусуков Б. А. Словообразовательные модели деноминативного аффикса -ы- /-и-,
-у- / -ю- в карачаево-балкарском языке // Вестник ЧелГУ. № 34. 2010. С. 77–80.
Мусуков Б. А. Словообразовательный потенциал аффикса -ыт- / -ит-, -ут- / -ют-,
-т- в карачаево-балкарском языке // Вестник ПГЛУ. № 3. 2010. С. 43–48.
Мусуков Б. А. Словообразовательное значение деноминативного аффикса -ай- /
-ей- в карачаево-балкарском языке // Известия Кабардино-Балкарского научного центра
РАН. № 6. 2010. С. 113–117.
Мусуков Б. А. Словообразовательное значение залогового аффикса -ан- // -ен-,
ын- /-ин-, -юн- / -н- в карачаево-балкарском языке // Известия Кабардино-Балкарского
научного центра РАН. № 4. 2010. С. 139–144.
Мусуков Б. А. Словообразовательные модели деноминативного аффикса -ы- /-и-,
-у- / -ю- в карачаево-балкарском языке // Известия Кабардино-Балкарского научного
центра РАН. № 4. 2011. С. 77–80.
Мусуков Б. А. Функциональные особенности деноминативного аффикса -лаш //
-леш- в карачаево-балкарском языке // Известия Кабардино-Балкарского научного
центра РАН. № 4. 2011. С. 146–151.
Мусуков Б. А. Локьяеева Ж. М. Словообразовательное значение аффикса взаимно-

совместного залога -ш- в карачаево-балкарском языке // Известия Кабардино-Балкар-
ского научного центра РАН. № 3. 2015. С. 282–287.
Мусуков Б. А. Структурные модели глагольного аффиксального словообразования
глагола в карачаево-балкарском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Нальчик,
1985. 19 с.
Нелунов А. Г. Глагольная фразеология якутского языка. Якутск, 1981. 125 с.
Немченко В. Н. Современный русский язык. Словообразование. М., 1984. 252 с.
Новиков Л. А. и др. Категориальные лексико-семантические отношения и классы
единиц // Современный русский язык. Теоретический курс: лексикология. М., 1987.
С. 40–80.
Новиков Л. А. и др. Современный русский язык. Теоретический курс: лексико-
логия. М., 1987. 160 с.
Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1973. 847 с.
Ольмесов Н. Х. Морфонология кумыкского языка. Махачкала, 1994. 51 с.
Ольмесов Н. Х. Сравнительно-историческое исследование диалектной системы
кумыкского языка. Фонетика. Морфонология. Махачкала, 1997.
Орусбаев А. Киргизская акцентолгия. Фрунзе, 1974. 112 с.
Отаров И. М. Лексикология карачаево-балкарского языка. Нальчик, 1996. 217 с.
Отаров И. М. Типы карачаево-балкарской терминологии. Нальчик, 1987.
Отаров И. М. Профессиональная лексика карачаево-балкарского языка (на ма-
териале названий одежды и обуви). Нальчик, 1978.
Отаров И. М., Габаева А. Б. Школьный терминологический словарь балкарского
языка. Нальчик, 1998.
Павлов И. П. Словообразование по конверсии в современном чувашском языке //
Советская тюркология и развитие тюркских языков в СССР: Тезисы докладов и со-
общений. Алма-Ата, 1976.
Панов М. В. Современный русский язык. Фонетика. М., 1979. 256 с.
Патачакова Д. Ф. Наречие // Грамматика хакасского языка. М., 1975. С. 95–112.
Пешковский А. М. Понятие отдельного слова. Л., 1925.
Поливанова Е. Д. Субстантивный характер восприятий звуков языка // Избранные
работы. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 236–253.
Прёле В. Балкарские этюды (на немец. яз.). Будапешт, 1914–1915 С. 164–276.
Прёле В. Карачаевские этюды (на немец. яз.). Будапешт, 1909. С. 215–304.
Прохорова В. Н. Полисемия и лексико-семантический способ словообразования
в современном русском языке. М., 1980. 88 с.
Пшуков Х. Х. Полисемия и омонимия в кабардино-черкесском языке. Нальчик,
1982. 87 с.
Рагимзаде Н. Р. Идиоматические выражения в азербайджанском языке: АКД,
Баку, 1967. 23 с.
Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание. М., 1957. 317 с.
Реформатский А. А. Иерархия фонологических единиц и явление сингармонизма //

Исследования по фонологии. М., 1966. С. 184–198.
Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии: Очерк. Хрестоматия.
М., 1970. 528 с.
Реформатский А. А. Фонологические этюды. М., 1975. 132 с.
Рогожникова А. Т. Варианты слов в русском языке. М., 1966. 159 с.
Розенталь Д. Э., Голуб И. Б., Теленкова М. А. Современный русский язык. М.,
2007. 448 с.
Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических терминов.
М., 1976. 542 с.
Розенталь Д. Э., Теленкова М. Д. Словарь-справочник лингвистических терминов:
Пособие для учителя. М., 1985. 399 с.
Рототаев П. С. Краткий словарь горных названий Кабардино-Балкарии. Нальчик,
1969.
Рудов В. Ф. К вопросу о сущности фразеологических выражений // Уч. зап. Та-
ганрогского пединститута. Вып. 5. 1958. С. 107.
Русская грамматика. T. l. М., 1980. 783 с.
Русско-карачаево-балкарский словарь. М., 1965. 744 с.
Русско-карачаевский словарь общественно-политических терминов. Черкесск,
1980. 172 с.
Русско-балкарский школьный справочный словарь. Нальчик, 1940.
Рясянен. – Räsänen M. Versuch efnes etymologischen Wörterbuchs der Türksprachen.
Helsinki, 1969. 481 с.
Сабельникова В. С. Роль конверсии как словообразовательного процесса: Автореф.
дис. … канд. филол. наук. М., 1979. 16 с.
Салихов Х. Х. Просодика // Татарская грамматика. Т. I. Казань, 1995. С. 96–107.
Салпагаров И. Об истории и современном состоянии алфавита и орфографии ка-
рачаево-балкарского языка // Исследования по карачаево-балкарскому языку. Нальчик,
1977. С. 13–21.
Саруева М. Ф. Имя прилагательное // ГНЯ. Черкесск, 1973. С. 127–145.
Саруева М. Ф. Наречие // Грамматика ногайского языка: фонетика и морфология.
Черкесск, 1973. С. 182–202.
Сафронова С. П. Конверсия в древнеанглийском языке: АКД. М., 1955. 15 с.
Севортян Э. В. Аффиксы глагольного словообразования в азербайджанском
языке. М., 1962. 643 с.
Севортян Э. В. Аффиксы именного словообразования в азербайджанском языке.
М., 1966. 437 с.
Севортян Э. В. К проблеме частей речи в тюркских языках // Вопросы грамма-
тического строя. М., 1955. С. 188–225.
Севортян Э. В. Словообразование в тюркских языках // Исследования по срав-
нительной грамматике тюркских языков. Ч. 2. М., 1956.
Севортян Э. В. Фонетика литературного турецкого языка. М., 1955. 152 с.
28 Заказ № 261
Севортян Э. В. Этимологический словарь тюркских языков (Общетюркские и

межтюркские корни на гласные). М., 1974. 767 с.
Семенюк Н. Н. Некоторые вопросы изучения вариантности // ВЯ. М. 1965. № 1.
С. 48–55.
Семенюк Н. Н. Статус и некоторые проблемы стилистического варьирования:
исторический аспект // Языки мира: проблемы языковой вариантности / Ред. кол.
В. Н. Ярцева, Н. Н. Семенюк и др. М.: Наука, 1990. С. 36–51.
Смирницкий А. И. К вопросу о слове (проблема «тождества слова») // Труды ИЯ
АН СССР. Т. 4. 1954. С. 3–49.
Смирницкий А. И. Значение слова // ВЯ. М., 1955. № 2. С. 79–89.
Смирницкий А. И. Лексикология английского языка. М., 1956. 260 с.
Смирницкий А. И. Лексическое и грамматическое в слове // Вопросы граммати-
ческого строя. М., 1955. С. 11–53.
Смирницкий А. И. Синтаксис английского языка. М., 1957. 285 с.
Соболева П. А. Об основном и производном слове при словообразовательных
отношениях по конверсии // Вопросы языкознания. М., 1959. № 2. С. 91–95.
Современный русский литературный язык. (СРЛЯ). Л., 1981. 584 с.
Современный русский литературный язык. (СРЛЯ) / Под ред. П. А. Леканта. М.,
2001. 462 с.
Современный русский язык в двух частях. Ч. I. М., 2001. 544 с.
Современный русский язык. М., 1989. 799 с.
Созаев Б. Т. Имя прилагательное // ГКБЯ. Нальчик, 1976. С. 134–149.
Сорокин Ю. С. Инструкция по составлению словаря к «Мертвым душам» Н. В. Го-
голя. М., 1960.
Сороколетов Ф. П. Смысловая характеристика термина в толковых словарях //
ЛС. Вып. 5. М., 1962.
Соттаев А. Х. К вопросу преподавания русского языка в балкарской национальной
школе. Нальчик, 1960.
Соттаев А. Х. Малкъар тил. Башланнган школлагъа китап, биринчи класс.
Соттаев А. Х. Пути совершенствования и унификации алфавита карачаево-бал-
карского языка // Вопросы совершенствования алфавитов тюркских языков в СССР.
М., 1972. С. 88–92.
Соттаев А. Х. Имя существительное // Грамматика карачаево-балкарского языка.
Нальчик, 1976. С. 116–134.
Соттаев А. Х. Имя существительное в карачаево-балкарском языке. Нальчик, 1968.
Соттаев А. Х. Русско-интернациональная лексика, заимствованная через русский
язык в карачаево-балкарский // Вестник КБ НИИ. Нальчик, 1970. Вып. 2. С. 143–151.
Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. М.,
1988. 560 с.
Степанов Ю. С. Основы общего языкознания. М., 1975. 270 с.
Суюнчев Х. И. Карачаево-балкарские и монгольские лексические параллели.
Черкесск, 1977.
Суюнчев Х. И. История создания и пути совершенствования карачаево-балкарской

орфографии. Ставрополь, 1978.
Татарская грамматика: В 3 т. Т 1. Казань, 1995. 584 с.
Текеева И. К. Фразеологический словарь карачаевского языка. Черкесск, 1984.
Текуев М. М. О глагольном словосложении глагола в карачаево-балкарском языке.
Нальчик, 1979. 84 с.
Тенишев Э. В. Функционально-стилистическая характеристика древнеуйгурского
литературного языка // Социальная и функциональная дифференциация литературных
языков. М., 1977.
Тихонов А. Н. О семантической соотносительности производящих и производных
слов // ВЯ. М., 1967. № 1. С. 112–120.
Толикина Е. Н. О системном соотношении терминологического сочетания и фра-
зеологической единицы // Проблемы фразеологии. Исследования и материалы. М.; Л.,
1964. С. 150–172.
Трамова З. Х. Словообразование имен существительных и наречий по конверсии:
Трубецкой Н. С. Избранные труды по фонологии. М., 1967. 560 с.
Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960. 372 с.
Труды Самаркандского гос. университета имени Алишера Навои // Вопросы
фразеологии. Ч. II, III. Самарканд, 1970, 1972.
ТСТЯ – Толковый словарь татарского языка. Т. 1. Казань, 1977.
ТСТЯ – Толковый словарь татарского языка. Т. 3. Казань, 1981.
Туркина Р. В. Семантическая структура слова: Учебное пособие. Калинин, 1977.
83 с.
Турсунов А. Наречие // Грамматика киргизского литературного языка (на кирг.
яз.). Фрунзе, 1980. С. 273–286.
Улаков М. З. Карачаево-балкарская терминология // Формирование терминологии
на титульных языках республики РФ и СНГ. М., 2000. С. 97–107.
Улаков М. З. Основные этапы становления и развития карачаево-балкарского
языка // Вестник Института гуманитарных исследований Правительства КБР и КБНЦ
РАН. Нальчик, 2007. № 14. С. 206–215.
Улаков М. З. Очерки истории карачаево-балкарского языка. Нальчик, 2005. 105 с.
Улаков М. З. Проблемы лексической стилистики карачаево-балкарского языка.
Нальчик, 1994. 116 с.
Улаков М. З. Эмоционально-экспрессивная окраска лексики карачаево-балкарского
языка // Проблемы семантики и стилистики карачаево-балкарского языка. Нальчик,
1987. С. 160–175.
Улаков М. З., Махиева Л. Х. Карачаево-балкарско-русский словарь лингвистиче-
ских терминов. Нальчик, 2008. 104 с.
Улаков М. З., Махиева Л. Х. Опыт практической лексикографии карачаево-бал-
карского языка // Вестник КБИГИ. Вып. 1. 2015. С. 69–76.
28*
Улаков З. М., Мусуков Б. Б. Порождающие особенности транспозиционных единиц

в тюркских языках // Известия Кабардино-Балкарского научного центра РАН. № 1.
2014. С. 184–188.
Улаков М. З., Чеченов А. А. Письменные памятники тюркских языков как источник
истории современного карачаево-балкарского языка. Нальчик, 2003. 51 с.
Улуханов И. С. Словообразовательная семантика в русском языке. М., 1977. 256 с.
Уметалиева Б. Ж. Имя прилагательное // ГКЛЯ. Фрунзе, 1980. С. 222–235.
Унатлоков В. Х. Адыгизмы в карачаево-балкарском языке: Автореф. дис. … канд.
филол. наук. Нальчик, 1999. 21 с.
Унатлоков В. Х. Адыгизмы в карачаево-балкарском языке. Нальчик, 2005. 128 с.
Уразбаева З. Г. Вариантность слова в современном башкирском литературном
языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Уфа, 1980. 20 с.
Ураксин З. Г. Фразеология башкирского языка. М., 1975. 192 с.
Урусбиев И. Х. Глагол // ГКБЯ. Нальчик, 1976. С. 193–278.
Урусбиев И. Х. Спряжение глагола в карачаево-балкарском языке. Черкесск, 1963.
Урусбиев И. Х. Спряжение глагола в карачаево-балкарском языке. Черкесск, 1964.
231 с.
Уфимцева А. А. Слово в лексико-семантической системе языка. М., 1968. 272 с.
Ф. де Соссюр. Курс общей лингвистики. М., 1933.
Фатыхов А. Х. Категория залога в башкирском языке: Автореф. дис. … канд.
филол. наук. Уфа, 1953. 20 с.
Филиппов А. В. Фонетика // СРЛЯ. М., 1981. С. 80–127.
Филиппов А. В., Шанский М. Н. Лексикология // Современный русский литера-
турный язык. Л., 1981. С. 9–84.
Филиппов А. В., Шанский Н. М. Лексикология // Современный русский литера-
турный язык. М., 1981.
Филоненко В. И. Грамматика балкарского языка. Фонетика и морфология. Нальчик,
1940. 88 с.
Филоненко В. И. Загадки горцев Северного Кавказа // Уч. зап. ПГПИ. 1957. Т. 15.
Фомина М. И. Современный русский язык: Лексикология. М., 1978. 256 с.
Фомина М. И. Современный русский язык: Лексикология. М., 1990. 416 с.
Фомина М. И. Современный русский язык. Лексикология. М., 1978. 256 с.
Фомина М. И. Современный русский язык. М., 1990. 415 с.
Хабичев М. А. Местоимения в карачаево-балкарском языке. Черкесск, 1961.
Хабичев М. А. О древнетюркских рунических надписях в аланских катакомбах //
Советская тюркология. Баку, 1970. С. 64–69.
Хабичев М. А. Взаимовлияние языков народов Западного Кавказа. Черкесск,
1980. 152 с.
Хабичев М. А. Словообразовательный и этимологический анализ некоторых ка-
рачаевских этнонимов // Актуальные проблемы карачаево-балкарского и ногайского
языков. Ставрополь, 1981.
Хабичев М. А. Именное словообразование и формообразование в кумыкских

языках. М., 1989. 220 с.
Хабичев М. А. Карачаево-балкарский язык // Языки народов СССР. Тюркские
языки. Т. 2. М., 1966. С. 213–233.
Хабичев М. А. Карачаево-балкарское именное словообразование. Черкесск, 1971.
303 с.
Хабичев М. А. Карачаево-балкарское именное формообразование и словоизме-
нение. Черкесск, 1977. 105 с.
Хаджилаев М. А. Очерки карачаево-балкарской лексикологии. Черкесск, 1970.
160 с.
Хаджилаев Х. М. К вопросу исследования истории карачаево-балкарского языка //
Уч. зап. Азерб. гос. ун-та им. С. М. Кирова (Серия общественных наук). № 1. Баку,
1961.
Хаджилаев Х. М. О послелогах в карачаево-балкарском языке: В помощь учителю
балкарской школы. Нальчик, 1961.
Хаджилаев Х. И. Послелоги и послеложно-именные слова в карачаево-балкарском
языке. Черкесск, 1962. 160 с.
Хаджилаев Х. И. Служебные части речи // ГКБЯ. Нальчик, 1976.
Ханбикова Ш. С. Синонимы в татарском языке: Автореф. дис. … канд. филол.
наук. Казань, 1962. 22 с.
Ханпира Э. Об окказиональном слове и окказиональном словообразовании // Раз-
витие словообразования современного русского языка. М., 1966. С. 153–166.
Хачирова Е. М. Субстантивация глаголов и имен прилагательных в карачаево-
балкарском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Махачкала, 2003. 21 с.
Хертек Я. Ш. Фразеология современного тувинского языка. Кызыл, 1978. 100 с.
Хуболов С. М. Предложения с моновалентными предикатами – фразеологическими
единицами в карачаево-балкарском языке. Нальчик: Книга, 2002. 147 с.
Худяков И. Н. Об эмоционально-оценочной лексике // ФН. 1980. № 2. С. 79–82.
Цагаева А. Д. Тюркско-монгольский слой в топонимике Северной Осетии //
Вестник Кабардино-Балкарского научно-исследовательского ин-та. Нальчик, 1972.
Вып. 5.
Чарыяров Б. И. Категория залога в современном туркменском языке: Автореф.
дис. … канд. филол. наук. Ашхабад, 1956.
Черкасский М. А. Тюркский вокализм и сингармонизм. М., 1965. 142 с.
Чернов М. Ф. Фразеология современного чувашского языка. Якутск, 1981.
Чернов М. Ф. Чувашские фразеологизмы с устаревшей лексикой // Проблемы
исторической лексикологии чувашского языка. Чебоксары, 1980.
Чернышева И. И. Фразеология современного немецкого языка. М., 1970.
Чернышева И. И. Фразеология современного немецкого языка: Автореф. дис. …
д-ра филол. наук. М., 1964.
Чеченов А. А. Проблемы формирования и развития языка карачаевцев и балкарцев.
М.: Изд-во ин-та языкознания РАН, 1996. 173 с.
Чиркова Е. К. О критериях отграничения окказиональных слов от новых слов

литературного языка // Современная русская лексикография. М., 1975. С. 91–101.
Шанский А. М. Фразеология современного русского языка. М., 1964.
Шанский Н. М. Фразеология современного русского языка. М., 1963.
Шанский М. Н.. Иванов В. В. Современный русский язык. Ч. 1. Введение. Лексика.
Фразеология. Фонетика. Графика и орфография. М., 1981. 127 с.
Шанский Н. М. Лексикология современного русского языка. М., 1972. 328 с.
Шанский Н. М. Лексикология современного русского языка. М.: Просвещение,
1964. 316 с.
Шанский Н. М. Синонимия и синонимы // Современный русский литературный
язык. Л., 1981.
Шанский Н. М. Фразеология современного русского языка. М., 1969. 231 с.
Шанский Н. М., Иванов В. В. Современный русский язык. Ч. 1. Введение. Лексика.
Фразеология. Фонетика. Графика и орфография. М., 1972. 127 с.
Шанский Н. М., Тихонов А. Н. Современный русский язык. Часть 1. Словообра-
зование. Морфология. М., 1987. 256 с.
Шарафутдинова К. А. Раскрытие значений слова в двуязычном словаре. Ташкент,
1968.
Шаумян Р. Балкарская лексика: Материалы для балкарского словаря // Языки
Северного Кавказа и Дагестана. М.; Л., 1935. Т. 1.
Шевченко Л. А. Лексика. Современный русский язык. М., 1979.
Шевченко Л. А. Современный русский язык. Лексика. М., 1979. 253 с.
Школьный русско-балкарский словарь. Нальчик, 1992. 288 с.
Школьный русско-балкарский словарь. Нальчик, 1997.
Школьный русско-балкарский словарь. Нальчик, 2008.
Шмелев Д. К. Проблемы семантического анализа лексики. М.: Наука, 1973.
Шмелев Д. Н. Омонимия // ЛЭС. М., 1990. С. 344, 345.
Шмелев Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале русского
языка). М., 1973. 280 с.
Шмелев Д. Н. Современный русский язык. Лексика. М., 1977. 335 с.
Щерба А. В. Теория русского письма. Л., 1983. 134 с.
Щерба Л. В. Фонетика французского языка. М., 1953. 309 с.
Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. 428 с.
Щербак А. М. О некоторых особенностях образования падежных форм в тюркских
языках // ВЯ. М., 1971. № 1.
Щербак А. М. Очерки по сравнительной грамматики тюркских языков. (Имя).
Л., 1977.
Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков. Л., 1970.
Юлдашев А. А. Звуковой строй башкирского литературного языка // Грамматика
современного башкирского литературного языка (ГСБЛЯ). М., 1981. С. 30–87.
Юлдашев А. А. К характеристике служебных имен в башкирском языке // Во-
просы башкирского языкознания. Уфа, 1977. С. 140–157.
Юлдашев А. А. Принципы составления тюркско-русских словарей. М., 1972. 416 с.
Юлдашев А. А. Сведения по фономорфологии // Грамматика современного баш-

кирского литературного языка. М., 1981. С. 79–87.
Юлдашев А. А. Словообразование глагола // Грамматика современного башкир-
ского литературного языка. М., 1981. С. 212–236.
Юнусалиев Б. М. Киргизская лексикология: развитие корневых слов. Фрунзе, 1959.
Юханов А. С. Эволюция однокоренных синонимов в немецком языке (имена
существительные с общим значением качества): Канд. дис. Калинин, 1984. С. 16–55.
Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985. 455 с.
Якобсон Р. О., Фант Г., Халле М. Введение в анализ речи // Новое в лингвистике.
Вып. 2. М., 1962. С. 173–230.
Яковлев Н. Ф. Математическая формула построения алфавита // А.А. Реформат-
ский. Из истории отечественной фонологии. М., 1970. С. 123–148.
Cabain A. von. Alttűrkische Corammatik. Auff.2. Leipzig, 1950. 357 с.
Codex Cumanicus. Editet by G. Kuun. With the prolegomena to the codex cumanicus
by louis ligeti. Budapest, 1981. P. 1–54; P. (2) CXXXXIV, 395.
Deny J. Principes de qrammaire turque | «tűrk» de Turquie|. Paris, 1955. 57 с.
Klaproth. Reise in den Kaukasus und nach Georgien in den Jahren 1807 und 1808,
auf Veranstaltung der Kaiserlichen Academie der Wissenschaften zu St. Petersburg, 2 Bd,
Berlin, 1814.
Klaproth I. V. Voyage an Caucase et en Georgie. Paris, 1832.
Nėmeth Gy. Kumük tanulmányok I, Resz.: Kumük ės Balkár szόjegyzek / Kuműkisches
und Balkarisches Wörtereverzeichnis/, Kėleti Ssemle, Bd. XII. Budapest, 1911. С. 91–153.
W. Pröle. Balkarische Studien II, Kėleti Ssemle, Bd. XVI, Budapest, 1915–1916 /
Texte mit deutschen Űbersetzung und Kommentar. С. 104–243.
W. Pröle. Balkarische Studien I, Kėleti Ssemle, Bd. XV, Budapest, 1914–1915 / Vor-
wort; I Laut und Formenlehre; II Wörtereverzeichnis. С. 196–270.
W.Pröle. Karatachaiasche Studien. Kėleti Ssemle, Bd. X. Budapest, 1909; /I Karata-
chaiache Iaut und Formenlelhre; II Karatachaiasche Texte. С. 215–304.
W. Pröle. Karatschaisches Wörsterverzeichnis. Kėleti Ssemle, Bd. X. Budapest, 1909.
С. 83–150.
440
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ЯЗЫКИ И ДИАЛЕКТЫ
азерб. – азербайджанский
араб. – арабский
балк. – балкарский
башк. / башкир. – башкирский
каб.-черк. – кабардино-черкесский
казах. – казахский
карач. – карачаевский вариант карачаево-балкарского языка
карач.-балк. – карачаево-балкарский
караим. – караимский
кирг. / киргиз. – киргизский
ккалп. – каракалпакский
кумык. – кумыкский
лат. – латинский
м. гов. – малкарский говор ц/з диалекта карачаево-балкарского языка.
монг. – монгольский
ног. – ногайский
русск. – русский
татар. – татарский
тувин. – тувинский
туркм. – туркменский
тюрк. – тюркские
узб. – узбекский
уйгур. – уйгурский
х.-б. гов. – холамо-безенгийский говор ц/з диалекта карачаево-балкарского языка
ТЕРМИНЫ
анат. – анатомическое
афф. – аффикс
бот. – ботаника
букв. – буквально
вин.пад. – винительный падеж
вз.-совм. – взаимно-совместный залог
возвр.-страд. – возвратно-страдательный залог
вопр. – вопросительный (союз)
вспом. – вспомогательное слово
вып. – выпуск
высш.шк. – высшая школа
газ. – газета
441
гл. / глаг. – глагол

грам. – грамматический термин
груб. – грубое слово
дат. пад. – дательный падеж
дет. – детское слово
диал. – диалектизм
дис. – диссертация
желат. накл. – желательное наклонение
звукоподр. – звукоподражательное слово
и.д. – имя действия
ист. – историзм
исх. пад. – исходный падеж
кул. – кулинария
лит. – литературный
мед. – медицина
межд. – междометие
мест. пад. – местный падеж
мод. – модальное слово
нар. / нареч. – наречие
погов. – поговорка
посл. – пословица
прил. / прилаг. – прилагательное
прост. – просторечное
разг. – разговорное
рел. – религиозный термин
с.-х. – сельское хозяйство
союз.сл. – союзное слово
спорт. – спортивный термин
страд. – страдательный залог
страд.- возвр. – страдательно-возвратный залог
сущ. – существительное
ц. диал. – цокающий диалект
част. – частица
этн. – этнографический термин
эфв. – эвфемизм
юр. – юридический термин
ГРАММАТИКИ
ГАЯ – Грамматика азербайджанского языка. Фонетика, морфология и синтаксис.
Баку, 1971.
ГКБЯ – Грамматика карачаево-балкарского языка. Фонетика, морфология, син-
таксис. Нальчик, 1976.
442
ГКЛЯ – Грамматика киргизского литературного языка. Ч. 1. Фонетика и морфо-

логия. Фрунзе, 1980 (на кирг. яз.).
ГНЯ – Грамматика ногайского языка. Ч. 1. Фонетика и морфология. Черкесск,
1973.
ГСБЛЯ – Грамматика современного башкирского литературного языка. М., 1981.
ГСРЛЯ – Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970.
ГСЯЛЯ – Грамматика современного якутского литературного языка. М., 1982.
ГХЯ – Грамматика хакасского языка. М., 1975.
СКЯ – Современный казахский язык. Алма-Ата, 1962.
СТЛЯ – Современный татарский литературный язык. М., 1969.
ТГ – Татарская грамматика: В 3 т. Т. I. Казань, 1995.
СЛОВАРИ
КБРС – Карачаево-балкарско-русский словарь. М., 1989.
РКБС – Русско-карачаево-балкарский словарь. М., 1965.
ТСКЯ1 – Толковый словарь киргизского языка. Фрунзе, 1969.
ТСКЯ2 – Толковый словарь казахского языка. Алма-Ата // Под ред. А. И. Искакова.
1974; 1984.
ТСКБЯ – Толковый словарь карачаево-балкарского языка. Нальчик, 1996 (т. 1),
2002 (т. 2); 2005 (т. 3).
ТСТЯ – Толковый словарь татарского языка. Казань, 1977 (т. 1); 1979 (т. 2); 1981
(т. 3).
ТСУЯ – Толковый словарь узбекского языка. М., 1981 (т. 1, 2).
Научное издание
СОВРЕМЕННЫЙ КАРАЧАЕВО-БАЛКАРСКИЙ ЯЗЫК
В двух частях
ЧАСТЬ I
ФОНЕТИКА, ФОНОЛОГИЯ, ОРФОЭПИЯ, ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ,

ЛЕКСИКОЛОГИЯ, ФРАЗЕОЛОГИЯ, ЛЕКСИКОГРАФИЯ, МОРФЕМИКА,
МОРФОНОЛОГИЯ, СЛОВООБРАЗОВАНИЕ
Макет обложки А. М. Иевлева

Корректор Т. М. Ачабаева
Компьютерная верстка Н. Т. Расторгуевой
Подписано в печать 22.08. 2016. Формат 70х100 1/16
Печать офсетная. Times New Roman. Бумага офсетная.
Усл. п. л. 36,4. Тираж 1000 экз. Заказ № 261
ООО «Печатный двор»
360000, КБР, г. Нальчик. ул Калюжного, 1
Тел./факс 8(8662) 74-11-33
е-mail: printhоuse07@gmail.com

Sovremennyj Karachaevo Balkarskij Yazyk. CHast 1.

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Sovremennyj Karachaevo Balkarskij Yazyk. CHast 1.

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Кабардино-Балкарский научный центр РАН

ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований»

ФОНЕТИКА, ФОНОЛОГИЯ, ОРФОЭПИЯ, ГРАФИКА И ОРФОГРАФИЯ,

Печатается по решению Ученого совета

Автор и руководитель проекта:

Авторы первой части:

© КБНЦ РАН, 2016

Author and project manager:

ГЛАВА 1. Фонетика. Фонология. Орфоэпия. Графика и орфография . . . . . . . . . . . . . 25

ГЛАВА 2. Лексикология. Фразеология. Лексикография

2.1.2.7.1. Общие сведения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167

3.1.3. Словообразовательные морфемы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 261

3.3.5.1.3. Словообразование наречий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 378

Необходимость подготовки настоящего издания назрела давно и стала

на различных территориях, значительно отдаленных друг от друга (примерно с

ниях общеупотребительных слов (напр. ёзен карач. «ущелье», балк. «долина,

«корона», жума «молитва, совершаемая в мечети по пятницам», жубуран

9) лучшее по сравнению с литературным языком сохранение закона син-

он прибыл (куда-л.)», баргъанлай + ыбызгъа «как только мы прибыли (куда-л.)»

тын[ш’ч’]ыкъ «по-тихоньку», жыгъыш- > [ж’]ыгъы[ш’] – «бороться» (спорт.),

лекта, отличающими его от ч-дж/ж диалекта считались цокание и зокание,

Объясняется это следующими обстоятельствами: фонетика исследовалась в

вполне соответствующая требованиям теории языкознания, унификация через

исследований других проблем [Хаджилаев, 1961: 93; 1970: 7–14; Хабичев,

Третья особенность заключается в том, что синтаксически закрепленная

Изучение словообразования карачаево-балкарского языка началось лишь с

орфографии карачаево-балкарского языка ряд лингвистов высказывали пред-

ФОНЕТИКА. ФОНОЛОГИЯ. ОРФОЭПИЯ.

Речь как конкретное говорение звуковая, имеет физическую природу, яв-

спечивающих единообразие написаний, орфоэпия – произносительные нормы.

просы взаимодействия родственных и неродственных языков, расположенных

Звуковая сторона языка выполняет образующую и опознавательную

речевой такт и иметь смысловую и синтаксическую цельность, их следует

Фонетическая транскрипция имеет свои принципы и правила. Основными

11) ударный гласный |а| после мягкого согласного обозначается точкой

тонами, а непериодические – звуки, называемые шумами. Речь содержит

1. Вокальность – невокальность. К вокальным относятся гласные и сонорные

рекурсия – переход к артикуляции следующего звука или переход к нейтраль-

1.1.2. Система вокализма

В современном карачаево-балкарском языке восемь гласных звуков: |а|, |э|,

Отмеченные артикуляционные признаки гласных карачаево-балкарского

Следует отметить, что характеристики гласных звуков карачаево-балкарского

деленным или менее определенным, что нередко приводит к его позиционным

(для поездки)», ит «собака» – эт «мясо», иш «работа, занятие, труд, деятель-

Существует мнение, что «в словах эгеч «сестра», эркек «самец» начальный

дифтонгоид: йючюнчю «третий», йюйюрюбюзнюкю «принадлежащий нашей семье» [Грам-

заднеязычных – более заднюю артикуляцию (къар «снег», агъаз «ласка», хал

Ни характер соседних согласных, ни место ударения в слове, ни структура

1.1.2.2. Фонетические явления комбинаторного характера,

Вводные замечания. Речь представляет собой не просто последователь-

По закону сингармонизма качеством гласного первого слога в слове опре-

притяжательных, родительного и винительного падежей, а также словообра-

Следовательно, в карачаево-балкарском языке, в отличие от других тюрк-

2. Из формы причастия 3-го лица прошедшего времени: баргъанды > бар-

Опираясь на то, что эти формы встречаются и в художественных произ-

1.1.3. Система консонантизма

Система карачаево-балкарских согласных включает 25 звуков: |б|, |г|, |гъ|, |д|,

Особняком стоит согласный звук |h|, который одними исследователями вы-

ются на звонкие и глухие, различие которых заключается в степени напряжен-

особенно |у| и |ю|, губно-губные согласные в этой позиции подвергаются неко-

По месту Губные Язычные

В начале и середине слова между гласными он употребляется свободно, а в

имствованиях, которые в карачаево-балкарский язык пришли из русского языка

Звук |ф|, в отличие от |в|, произносится без голоса, но более напряженно, с