САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ (ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИ-

ВЕРСИТЕТ)
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК (САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)
РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ (МОСКВА)
РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. А.И.ГЕРЦЕНА (САНКТ-ПЕ-
ТЕРБУРГ)
РУССКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ (САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЕ ФИЛОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОНД ПОДДЕРЖКИ СОЦИОГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ И ОБРАЗОВАТЕЛЬ-
НЫХ ПРОГРАММ «ИНТЕРСОЦИС»

РУССКИЙ ЛОГОС:
ГОРИЗОНТЫ ОСМЫСЛЕНИЯ

Russian Logos: Horizons of Interpretation

Материалы
международной философской конференции

25–28 сентября 2017 г.

Том 1

Международный фонд
поддержки социогуманитарных исследований и образовательных программ
«Интерсоцис»
Издательство РХГА

Санкт-Петербург
2017
250 Эпохи русского марксизма: философия как идеология
4. Н.П. [Н. Плотников] С.Л. Франк в Берлинском университете // Исследования по истории
русской мысли: Ежегодник за 2003 год [6] / Под ред. М.А. Колерова. М.: Модест Колеров,
2004. С. 557–561.
5. Оболевич Т. Семен Франк. Штрихи к портрету философа. М.: Издательство ББИ.
6. Письма С.Л. Франка к Н.А. и П.Б. Струве (1901–1905) / Предисл. М.А. Колерова и Н.С. Плот-
никова. Публ. и комм. М.А. Колерова // Путь. 1992. № 1. С. 263–311.
7. Плеханов Г.В. О книге С. Франка. (С. Франк. Теория ценности Маркса и ее значение. Крити-
ческий этюд. СПб., 1900) // Сочинения. Т. XI. М.: Госиздат, 1928. С. 348–357.
8. Струве П. [Рец. на:] С. Франк. Теория ценности Маркса и ее значение // Мир Божий. 1901.
№ 8. С. 113–117.
9. Франк С.Л. Воспоминания о П.Б. Струве // Франк С.Л. Непрочитанное… Статьи, письма,
воспоминания. — М.: Московская школа политических исследований, 2001. С. 394–582.
10. Франк С.Л. Дневник // Франк С.Л. Саратовский текст / Сост. А. А. Гапоненков, Е.П. Никити-
на. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. — С. 31 след.
Ольга Федоровна Иващук / Olga Ivashchuk
Э.В. ИЛЬЕНКОВ И АВТОНОМИЯ ФИЛОСОФСКОГО ПОЛЯ
Аннотация: В фокусе статьи — эпизод творческой биографии советского марксиста Э.В. Ильен-
кова. Автор анализирует содержание работ Ильенкова в институциональном контексте их
возникновения и демонстрирует, что смысл события, вписанного в эти работы, заключается
в утверждении автономии философского поля. Это ставит под вопрос правомерность квалифи-
кации всего советского марксизма в качестве идеологии. С другой стороны, философия Ильен-
кова проявляет породившую ее культурную специфику, является рефлексией на эту культуру,
и постольку все же есть ее идеология.
Ключевые слова: автономия поля, предмет философии, Ильенков, советская философия,
диалектика, рефлексивная культура.
E.V. Ilyenkov and an autonomy of the philosophical field
Abstract: The focus of the article is an episode of the creative biography of the Soviet Marxist
E.V. Ilyenkov. The author analyzes the content of Ilyenkov’s work in connection with institutional
events and demonstrates that the meaning of this work lies in the assertion of the autonomy of the
philosophical field. This calls into question the legitimacy of qualifying as an ideology the whole of
Soviet Marxism. On the other hand, Ilyenkov’s philosophy shows the cultural specificity that gave
rise to it, as a reflection on this culture and in so far its ideology.
Keywords: autonomy of the field, subject-matter of Philosophy, Ilyenkov, Dialectics, reflexive culture.
Если препарировать советскую философию под углом зрения, согласно которому
все «эпохи русского марксизма» подпадают под подозрение как формы идеологии
(как это имеет место в Программе настоящей конференции, где «за рамкой идео-
логии» оказывается только постсоветская философия), идеологию же понимать по
Марксу, как «извращенную форму, в которой» господствующий класс «выдает свои
особые интересы за всеобщие интересы» [1; c. 167], то феномен Э.В. Ильенкова ока-
жется вдвойне трудным случаем.
1. Гипотеза, которая попыталась бы ассоциировать марксиста Ильенкова со
статусом вольного или невольного прислужника режима, сразу наталкивается на
контрпример, точнее, их серию, позволяющую выстроить гипотезу от противного.
Если проследить профессиональное становление Э.В. Ильенкова, даже самое нача-
ло этого становления — от знаменитых «Тезисов» 1954 г. до первой кульминации —
монографии «Диалектика абстрактного и конкретного в “Капитале” К. Маркса» [2],
мы увидим, что каждая веха на этом отрезке обходилась Ильенкову очень доро-
го. За «Тезисы» их с В. Коровиковым как «философских развратников» [3; 4, с. 81]
изгнали из МГУ, публикация первой монографии стоила ему, помимо туберкулеза
легких, целой серии аутодафе на партсобраниях разных уровней. Это со стороны
институциональной.
Анализ же происходившего с содержательной стороны показывает: центр тя-
жести «Тезисов» состоит в попытке конституировать то, что П. Бурдье назвал бы ав-
тономией философского поля [5; с. 84].
Е.Э. Иллеш в недавно изданной книге, посвященной «делу Ильенкова» [3], сре-
ди прочих документов приводит архивные материалы обсуждения этого «дела»
на партсобрании сектора диалектического материализма Института философии,
в котором Ильенков работал после ухода из МГУ. Во время очередного судилища,
которое длилось два дня и собирало в каждый из них по 80 человек, зав сектором
251
252 Эпохи русского марксизма: философия как идеология
П.Т. Белов, обеспокоенный тем, что «эта антинаучная концепция проникла в ... Ин-
ститут», в очередной раз (после ряда аналогичных осуждений в МГУ) призвал кол-
лектив осудить ошибки Ильенкова, а Ильенкова — в очередной раз «осознать свою
вину перед страной и партией» [4; с. 83].
Ильенков, отвечая на выступление Белова, вместо ожидаемых покаянных ре-
чей повел разговор о предмете философии. Он говорил, что стремится очистить
точку зрения классиков марксизма на философию, которая в советской философии
оказалась понятой превратно, но это превратное понимание положили в основу
академических курсов философии, диалектического материализма (пример —
учебник Г. Александрова, который сменил должность директора ИФ на пост мини-
стра культуры СССР как раз в 1954 г.), тогда как оно «ведет к опошлению марксизма»
[3; с. 84]. Пошлой Э.В. Ильенков называет позицию, согласно которой философия —
это наука о мире в целом.
По Ильенкову, последняя исторически оправданная форма такого подхода – это
гегелевская система. После нее «не только к философии, но и ко всем наукам было
предъявлено требование, чтобы они умели рассматривать явления в их движении
и развитии, чтобы все науки о природе при исследовании явлений использовали
диалектико-материалистический метод» [4; с. 84], и если бы эта задача была реше-
на — в особой науке о мире в целом просто не было бы нужды. Но и поскольку она
еще не решена, в притязании склеивать мир, не исследуя его самостоятельно, нет
ничего, кроме паразитизма, а задачей остается учить творчески, т.е. диалектиче-
ски, мыслить, и для этого философия и должна изучать мышление как свой особый
предмет.
Таким образом, в философии следует различать: 1) ее универсальный метод
(диалектику), который универсален не как одно уравнение с разными подстановоч-
ными переменными, один закон для всех случаев жизни, но как метод, всякий раз
достраиваемый специфическими способами разрешения противоречий тех харак-
теристик, которые исследуются в каждой конкретной предметной области в каждой
науке; 2) и ее специфический предмет, которым она обладает, подобно всем другим
наукам: как теория, философия занимается только познающим мышлением, кото-
рое понято не как одна из психических способностей индивида, но как межиндиви-
дуальный процесс полагания всеобщих характеристик предметного мира челове-
ческой культуры (позже Ильенков обобщит это в своей концепции идеального [6]).
Ильенков обращает внимание аудитории, которая считает себя марксистской,
что положения классиков об этом даже не упоминались в курсе диалектического
материализма, и это-то и была ревизия, правда, далеко не творческая, а объек-
тивистская и близкая к позитивизму. П. Бурдье мог бы добавить относительно от-
торгаемого Ильенковым созерцательного объективизма, что «такая точка зрения
свойственна тому, кто занимает достаточно высокую позицию в социальной струк-
туре; социальный мир видится оттуда как представление… а практики — только как
театральные роли, исполнение партий или реализация планов» [9; c. 43]. И учебник
министра можно считать иллюстрацией такого положения дел.
Отторгает Ильенков и дипломатию своего научного руководителя Т.И. Ойзер-
мана: «Проф. Ойзерман по этому вопросу говорит: “От прежней философии остает-
ся одно учение о мышлении: логика, диалектика как учение о мире в целом”». На
нее Ильенков реагирует: «Но это софистика» [4; с. 86], потому что Маркс, прочитан-
ный таким образом, — это Маркс с точностью до наоборот.
Если же предмет философской теории — познающее мышление, то удержать
свой предмет она может, только рассматривая всякое содержание под углом зрения
основного вопроса философии — сквозь призму отношения всеобщего и единично-
Ол ь га Ф е д о р о в н а И ва щ у к 253
го в любой из его вариаций: отношения мышления и бытия, субъекта и объекта,
бытия и сущего, рассудка и чувственности, сознания и предмета и т.д. Там, где нет
постановки этой проблемы, там нет поля философской работы. И такое понимание
предмета философии не может не вести за собой в качестве следствия того, что об-
винители Ильенкова называли «аполитичностью», «отрывом от практики» [4; с. 72]
и квалифицировали как политическую ошибку. Это и означает, по сути, вменение
Ильенкову того, что его теория автономизирует философское поле.
Кроме того, достижение любым полем автономии, независимости от непо-
средственной игры сил поля собственно политического или экономического являет-
ся признаком развитости этого поля, и критерий ее — накопление капитала в этом
поле в порядке, обратном порядку собственно политическому (идеологическому).
В случае Ильенкова опять-таки сами обвинения свидетельствуют о факте такого
накопления. Характерно признание В.И. Стемпковской: «Давайте на партийном
бюро честно сознаемся, что в секторе, например, не так-то просто выступить против
Ильенкова, когда в теоретическом отношении он стоит на голову выше зав. Секто-
ром» [4; c. 61].
Но почему декларация автономии поля, которая ближайшим образом озна-
чает «аполитичность», параллель, отсутствие пересечения интересов с собственно
политическими играми, – или даже, как это бы выглядело у П. Бурдье, самим не-
признанием или неузнаванием политической подоплеки автономных игр означает
легитимацию этого неузнанного основания — вызвала такую жесткую каратель-
ную реакцию? Герой «Политической онтологии» М. Хайдеггер, виртуоз автоном-
ной игры, был вознесен режимом, а аполитичный Ильенков претерпел практиче-
ски пытки, едва не унесшие его жизнь («Едвальд» – так шутливо подписывался он
в письмах друзьям из клиники в 1957 г.). Только ли в «элементарной зависти», как
объясняет это И.А. Раскин [4; с. 91], тут дело?
2. Есть основания думать, что дело не так просто. Ряд обвинений бросает свет
на те трансгрессии, которые позволил себе Ильенков, и позволяет очертить те нор-
мы, которые не всегда явно проступают именно потому, что молчаливо разделя-
ются всеми участниками действа, и без них, без знания этого имплицитного кода,
подобный сценарий не мог быть даже разыгран.
Здесь показателен сюжетный поворот, связанный с попыткой издательства
Дж. Фельтринелли получить в 1957 г. рукопись готовящейся книги Ильенкова для из-
дания в Италии. Этот случай затмил собой даже положительную рецензию на книгу
«Молодой Гегель» Д. Лукача (ставшего в 1956 г. мятежным министром), написанную
Ильенковым вместе с Л.К. Науменко и Г. Зайделем и напечатанную в «Вопросах фи-
лософии» [7] за несколько месяцев до венгерских событий.
Э.В. Ильенков отдал рукопись, но вскоре, по совету отца, который, в свою оче-
редь, получил указание от Б.С. Рюрикова (зам. зав. отдела культуры ЦК КПСС), за-
брал ее обратно и сам пришел с признательными показаниями в партбюро. Ука-
зание последовало в связи с тем, что издательство Фельтринелли немного ранее
выпустило книгу Б. Пастернака «Доктор Живаго», сделав тем самым неугодным ЦК
свое «политическое лицо».
За «допущенные ошибки» Ильенков после всех разборов признан заслужива-
ющим исключения из партии, но получил строгий выговор с предупреждением, за
«непартийное, антипатриотическое поведение» [4; c. 72]. Наказание кажется несо-
размерным преступлению. Кому и зачем было «нужно пресечь связи членов партии
с иностранцами без ведома парторганизации» [3; c. 92]? Какие «секреты» [3; c. 71]
стремились «беречь от врагов» те, кто выступал с позиции обвинителя? Наконец,
почему сам Ильенков, который на голову выше своих обвинителей, отвечает им
254 Эпохи русского марксизма: философия как идеология
в­ серьез, т.е. апеллирует к содержанию своих работ, все время его актуализируя,
вместо того, чтобы просто формально «покаяться», т.е. считает это содержание со-
размерным тому дискурсу, который в отношении его развили его инквизиторы?
Возможно, достичь релевантного контекста, в котором эти факты выглядели
бы логично, нам поможет своего рода этнологический подход, который позволит
принять во внимание не только идеологию как «мысли господства», продуцируе-
мые правящим классом и навязываемые остальным, но и ту специфику культурной
связи, относительно которой ни для кого из ее представителей не существует «вы-
бора — быть или не быть людьми своей эпохи» [8; с. 83].
Контуры искомой специфики проявляются как раз в линиях разлома, разделив-
ших участников этого действа.
Партийные функционеры ведут себя характерным образом, вполне гомоло-
гичным тому, что можно прочитать у П. Бурдье в описании стратегий, сохраняю-
щих собственность рода, только здесь в этой роли не просто семейная группа, но
супер-коллектив, гомологичность которого с описываемыми у Бурдье зиждется на
том, что в обоих случаях это собственник неделимого состояния. И для него «все
средства хороши, чтобы защитить целостность состояния и избежать возможного
раздела владений». Род «условно отождествляется с совокупностью обладателей
правами собственности на состояние... статус “хозяина дома”, хранителя и гаран-
та имени, престижа и интересов группы, включает в себя не только права на соб-
ственность, но и чисто политическое право господствовать в группе и в особенности
представлять семью и вовлекать ее в отношения с другими группами... Согласно ло-
гике этой системы … глава “дома” обладал монопольной властью в сфере внешних
сношений и, в частности, в крупных сделках, совершаемых на [внешнем] рынке»
[9; с. 126], младшие в иерархии «не имели доступа к какой бы то ни было информа-
ции и тем более к контролю над финансами семьи» [9; с. 125].
В обоих случаях мы имеем дело с редистрибутивной социальной организаци-
ей, которая в Европе миниатюризировалась [10; с. 41] и может существовать только
в рамках семьи, тогда как в нашем случае ее масштаб — государственный. Базис
такой группы П. Бурдье называет экономикой добросовестности, ее характеризует
«институционально организованное и гарантированное неузнавание, образующее
принцип обмена дарами и… вообще любой символической работы, нацеленной на
то, чтобы с помощью фикции бескорыстного обмена превратить неизбежные и не-
избежно корыстные отношения… в свободно выбранные отношения взаимообме-
на, а на более глубоком уровне — превратить произвольные отношения эксплуата-
ции … в отношения устойчивые... В составе труда по воспроизводству сложившихся
отношений… что столь же необходимо для существования группы, как и воспроиз-
водство экономических основ ее существования, труд, необходимый для сокрытия
функции обменов, занимает не меньшее место, чем труд, потребный для испол-
нения этой функции» [9; c. 96]. Только место генеалогических отношений, институ-
ционально гарантирующих добросовестность обменов, измеряя степень доверия
степенью дальности родства, здесь занимает иерархическая сеть парторганизаций.
Обнаружить контуры скрываемого помогают эксцессы, которые «показыва-
ют, как дорого стоит поддержание в действии экономики, которая отказывается
признавать себя таковой». Как это происходит, показывает пример, разобранный
П. Бурдье: «году в 1955-м один кабильский каменщик… скандализировал всех, по-
сле окончания работы уйдя домой, вместо того чтобы принять участие в обеде, тра-
диционно устраивавшемся в его честь… и запросив сверх платы за рабочий день…
еще денежную компенсацию обеда; …требовать вместо обеда его денежный экви-
валент значило кощунственно опрокинуть формулу, посредством которой символи-
Ол ь га Ф е д о р о в н а И ва щ у к 255
ческая алхимия пыталась претворить и труд, и его оплату в безвозмездные дары;
это значило разоблачить прием, постоянно используемый для сохранения видимо-
сти с помощью коллективно согласованного притворства… нельзя было не ощутить
как скандал или вызов чью-то попытку заявить о конвертируемости обеда в день-
ги, выдавая тем самым самую тайную и самую общеизвестную из тайн (ведь
ее охраной заняты все), нарушая закон молчания, благодаря которому экономика
“добросовестности” получает поддержку коллективного самообмана… эта эконо-
мика добросовестности порождает такую странную инкарнацию homo economicus,
как … “добросовестный человек” (niya … означает ребенка, который еще не умеет
говорить, в отличие от … расчетливого ума), … который не занимается никаким об-
меном с участием денег и вступает лишь в отношения, основанные на полном дове-
рии, который знать не знает, в отличие от барышника, о всяких гарантиях, которыми
обставляются меркантильные сделки, — о залогах, свидетелях, письменных доку-
ментах. Соглашения заключаются тем легче… и тем полнее полагаются на “добро-
совестность”, чем генеалогически ближе участвующие в них группы или индивиды;
и обратно, чем более обезличенным оказывается отношение… тем менее шансов,
что сделка вообще будет заключена» [9; с. 98–99].
Хотя в ситуации с Ильенковым мы не имеем дела с финансами и конвертиру-
емостью дара в деньги, все же есть основания считать его ситуацию гомологичной
вышеописанной, поскольку и у самого Бурдье она имеет парадигматическое значе-
ние, будучи призванной продемонстрировать, что и за пределами экономики в узком
смысле мы можем благодаря его методу вычленять отношения, гомологичные эко-
номическим, свою — более тонкую, символическую – экономику. Финансовый об-
мен здесь синоним универсального общения на «внешнем рынке». Для безопасного
(с точки зрения стратегий сохранения рода как собственника) доступа к «внешнему
рынку» надо находиться на месте представляющего род главы рода или его уполно-
моченного. Притязание сделать это с любого другого места означало бы непосред-
ственно «универсализацию рынка», универсализацию общения, перетягивание на
себя прерогатив субъектности, как и всякая инициатива, предпринятая в обход ос-
вящения со стороны «главы дома», со всеми вытекающими последствиями, включая
отказ магического механизма, благодаря которому символический капитал, сконцен-
трированный в руках «главы дома», конвертировался в его материальные выгоды.
Ильенков так же скандализировал сообщество и так же выдал тайну его ил-
люзий, как кабильский каменщик. Именно поэтому он и стал опасен для власть
предержащих («главы дома», определяемого по неделимой собственности), ведь
он дезавуировал тем самым их легитимирующее символическое оружие. А его
марксизм, найди он при попустительстве властей достаточно сторонников, мог
бы пошатнуть коллективную иллюзию и потому был чреват субверсией режима.
И сам он вызвал брожение и отклик, и помимо него возникали подобные флукту-
ации. Так, обвинители отмечали, что Н.Ф. Овчинников подобным же образом отка-
зался в сборнике по философским вопросам естествознания ссылаться на решения
XX съезда партии [4; с. 72]. С этой позиции в «глупости и мракобесии» прослежи-
вается вполне последовательная «практическая логика» стабилизирующего себя
родового единства редистрибутивного типа.
Таким образом, с одной стороны, надо различать марксизм как официальную
идеологию в СССР, механизм сокрытия расчетливости власти, нацеленный на фор-
мирование габитуса наивного и лояльного niya, – и тот марксизм, который был для
нее опаснее всех остальных версий инакомыслия.
С другой стороны, Ильенков, наступив на больное место власти, чреватое раз-
рывом коллективной illusio, не совершил этого извне, он разрушал игру, действуя
256 Эпохи русского марксизма: философия как идеология
как наивный niya, актуализируя ее же динамические возможности, т.е. не пере-
ставая быть ее частью, находя в ней самой тот потенциал, который мог позволить
ей трансформироваться изнутри и из собственных запросов — аналогично тому,
как это происходило в тех культурах, которые развивались как первооткрыватели
и в собственном ритме, а не догоняющим образом.
То, что именно он оказался соразмерным пространству, внешнему по отноше-
нию к локальности СССР, универсальному коммуникативному пространству, оказал-
ся востребованным в нем, — свидетельство того, что он двигался в таких формах
идеологии, которые, не переставая отражать специфику породившей их культуры
и даже благодаря этому, были одновременно формами конкретно-всеобщего дви-
жения, преодолевающими изнутри локальной культурной формы ее ограниченные
рамки, были формами, в которых не партикулярный интерес выдавался за всеоб-
щий, но само всеобщее основание человеческой культуры нашло особенное во-
площение, специфический способ размыкания, трансцендирования локальности
в универсальность.
С писок литератур ы
1. Маркс К. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3.
2. Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса. М.: Изда-
тельство АН СССР, 1960.
3. Ильенков и Коровиков. Страсти по тезисам о предмете философии (1954–1955). М.: Изда-
тельство «Канон+» РООИ Реабилитация, 2016.
4. Эвальд Ильенков: От абстрактного к конкретному. Крутой маршрут. 1950–1960. Москва:
Издательство «Канон+» РООИ Реабилитация, 2017.
5. Бурдье П. Политическая онтология М. Хайдеггера. М.: Праксис, 2003.
6. Ильенков Э.В. Истоки мышления. Диалектика идеального. Москва: Книжный дом Либро-
ком, 2010.
7. Зейдель Г., Ильенков Э.В., Науменко Л.К. Молодой Гегель // Вопросы философии, 1956,
№ 5. С. 181–184.
8. Аверинцев С.С. Император Юлиан и становление «византизма» // Традиция в истории
культуры. М.: Наука, 1978.
9. Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.
10. Петров М.К. Самосознание и научное творчество. Ростов-на-Дону: ИРУ, 1992.
Дмитрий Константинович Куликов / Dmitry Kulikov
МАРКСИСТСКИЙ ЛОГОС Э. ИЛЬЕНКОВА
Аннотация: Доклад посвящен рассмотрению идей Э.В. Ильенкова, представляющих своео-
бразную и целостную философскую систему. Показано, как на принципе материалистического
понимания истории и монизма в теории познания в работах Ильенкова выстроена концепция
мышления, идеального, культуры и личности.
Ключевые слова: Э.В. Ильенков, идеальное, мышление, диалектика, личность.
E.V. Ilyenkov’s marxist logos
Abstract: The article deals with E.V. Ilyenkov’s ideas that form an original and integral philosophical
system. It is shown how in Ilyenkov’s works a conception of thinking, ideal, culture and personality
is being built based on the principle of a materialistic understanding of history and monism in the
theory of knowledge.
Keywords: E.V. Ilyenkov, ideality, thinking, dialectics, personality.
Э.В. Ильенков обычно воспринимается как носитель идеологической линии марк-
сизма-ленинизма в отечественной философии. Идеология ставила перед фило-
софией задачу обоснования необходимости социализма в России, руководящей
роли партии, её непререкаемого авторитета в вопросах мировоззрения. Однако
сам Ильенков понимал марксизм-ленинизм как применение материалистического
историзма и диалектики к вопросам познания, к наукам о человеке и обществе.
Ключевые идеи Ильенкова связаны между собой в последовательную теоретиче-
скую систему и образуют своеобразный марксистский логос.
М арксизм
В оценках, даваемых творчеству Э.В. Ильенкова его последователями и друзь-
ями [1; 2; 3], признаётся, во-первых, что это марксизм, развивающий линию клас-
сической европейской философии, а во-вторых, подчёркивается культурное свое-
образие мысли Ильенкова. Его называют европейцем, но «русского, пушкинского,
замеса и размаха» [3, с. 11]. В.М. Межуев объясняет, что интенции мысли Ильен-
кова, свойственные именно русскому, а не западному самосознанию, проявляют-
ся в защите Ильенковым культуры [1, с. 52]. А.Д. Майданский считает, что Ильен-
ков «навряд ли смог бы вписаться в генеральный тренд эволюции марксистской
мысли», поскольку западные марксисты «отрицали диалектику ради формальной
логики или же пытались примирить диалектику с формальной логикой, изгоняли
диалектику из природы и ограничивали сферу её применимости “общественным
бытием”» [4, c. 34].
Своё понимание исторического смысла марксизма Э.В. Ильенков изложил в до-
кладе «Маркс и западный мир», предназначенном для симпозиума в Университете
Нотр-Дам в США (1965) [5]. Идеи Маркса, согласно Ильенкову, есть от начала и до
конца плод «западной культуры», продукт развития внутренних противоречий ка-
питализма. Эволюция взглядов Маркса — это осуществлённое понимание того, что
необходим научный анализ причин распространения идей коммунизма в Европе.
Другая мысль этого доклада касалась практики осуществления идей коммунизма
в не-западном мире. Для Ильенкова — это неизбежный этап в развитии стран по
пути Запада. Все тоталитарные издержки этого — плод действия пережитков, сдер-
живающих развитие.
257