Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
ИСТОРИЯ
ДРЕВНЕРУССКОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ
Рикардо Пиккио
Выдающийся итальянский славист. Как профессор
университетов Флоренции, Рима, Неаполя,
Колумбийского университета (Нью-Йорк) и Йельского
университета (Нью-Хейвен) внес большой вклад в
развитие славистики и русистики в Италии и США. Член
Американской и Европейской академий медиевистики.
Иностранный член Российской академии наук, академий
Софии, Варшавы, Кракова и Братиславы, почетный
доктор многих университетов.
РИКАРДО п и к к и о
ИСТОРИЯ
ДРЕВНЕРУССКОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ
Издательство «Кругъ»
Москва
2002
ББК 83.3 (2 Рос = Рус)
Пи 32
Перевод
И. В. Дергачевой, Е. JI. Лившиц, С. Г. Яковенко
Пиккио Р.
Пи 32 История древнерусской литературы. М.: Кругъ, 2002. —352 с.
© Р. Пиккио, 2002
ISBN 5-7396-0371-4 © Издательство «Кругь», 2002
Рикардо Пиккио, «Slavia Orthodoxa»
и история древнерусской литературы
КИЕВСКАЯ ЭПОХА
(XI—XII века)
Глава первая
Зарождение литературы
и киевская цивилизация
ВЛАДИМИР И ХРИСТИАНИЗАЦИЯ
Переводы
ЛИТУРГИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ
АПОКРИФЫ
АГИОГРАФИЯ
4*
52 История древнерусской литературы
настоящее время текст кратко называется «Сказание о Борисе и Глебе».
Автор неизвестен, атрибутирование его монаху Иакову, предложенное
более столетия назад, не было доказано. Текст, впрочем, не имеет
цельности, что свидетельствует о вставках и переработках. Его
происхождение и влияние на другие аналогичные произведения
восстанавливается с трудом. Возможно, «Сказание» следует мотивам,
уже разработанным ранее и частично присутствующим также в
летописях. Кульминационными пунктами повествования являются
убийство двух князей, их плачи, их молитвы, их святая кротость.
Действуют на этом фоне вечные силы: Бог, которому вверяются
мученики, и дьявол:
«Видѣвъ же дияволъ и искони ненавидяи добра человѣка, яко
вьсю надежю свою на Господа положилъ есть святыи Борись, начать
подвижьнѣи бываати, и обрѣтъ, яко же преже Каина набратоубииство
горяща, тако же и Святопълкь. По истинѣ въторааго Каина улови
мысль его, яко да избиеть вся наслѣдьникы отьца своего, а самъ
приимьть единъ вьсю власть...»6
П овествование течет плавно, в нем вы деляю тся лиш ь
размышления и монологи мучеников, библейские цитаты. Конечное
нравоучение чисто церковного характера: ничего не стоят
политическое могущество и богатство, если они лишены религиозного
вдохновения. Борис предпочитает смертные муки намерению поднять
оружие для завоевания престола: «Аше пойду въ домъ отьца своего,
то языци мнози превратять сьрдьце мое, яко прогнати брата моего,
яко же и отьцъ мои преже святаго крещения, славы ради и княжения
мира сего, и иже все мимоходить и хуже паучины. То камо имамъ
приити по ошьствии моемь отсюду? Какъ ли убо обрящюся тъгда?
Кыи ли ми будеть отвѣтъ? Къде ли съкрыю мъножьство грѣха моего?
Чъто бо приобрѣтоша преже братия отьца моего или отьць мои? Къде
бо ихъ жития и слава мира сего, и багряница и брячины, сребро и
золото, вина и медове, брашьна чьстьная и быстрии кони, и домове
красьнии и велиции, и имѣния многа, и дани, и чьсти бещисльны, и
гърдѣния, яже о болярѣхъ своихъ? ... Нѣсть помощи ни оть кого же
сихъ... Тѣмь и Соломонъ, все прошьдъ, вься видѣвъ, вся сътяжавъ и
съвъкупивъ, рече расмотривъ вьсе: “Суета и суетие суетию буди”...»7.
Христианская мудрость Бориса — красноречивый пример для
русских князей. Через образ святого сына Владимира Киевская
Церковь стремится внушить новую концепцию власти и новую мораль
русской православной столице, всегда подвергавшейся опасности
династических распрей. Более того, само могущество Владимира и
’ПСРЛ.Т.2. С. 266-267.
Часть вторая
МЕСТНЫЕ ЛИТЕРАТУРЫ
(ХІІ-ХѴ века)
Тлава первая
1Пушкин А. С. Поли. собр. соч. в 10-ти томах. 2-е изд. М., 1958. Т. 7. С. 307.
Местные литературы 83
1792 г. публицист и драматург П. А. Плавильщиков. В начале 1797 г.
один из наиболее знаменитых литературных представителей своего
времени, поэт М. М. Херасков, представляя второе издание своей
поэмы «Владимир», явно ссылался на «Слово». Весной того же года
Η. М. Карамзин вступил в более широкий разговор по поводу «Слова»
в статье, посвященной в целом русской литературе и опубликованной
на французском языке гамбургским журналом «Le spectateur du Nord».
Обращаясь к европейскому читателю, Карамзин стремился показать,
насколько дух русской поэзии соответствует в то время международно
принятым канонам национально-народных традиций. Это его усердие
в действительности привело к очень существенной ошибке. В самом
деле, он сравнил поэтический памятник, недавно открытый в России,
с песнями Оссиана, «фабрикация» которых Макферсоном еще не была
доказана. Это неосторожное сравнение сохранится в сознании
поколений критиков, даже если, говоря откровенно, в целом можно
найти лишь немного общего между претензиями к «Ancient Epic
Poem... Translated from the Gaelic Language» —сочинению гениального
шотландского фальсификатора — и к «Слову», совершенно
своеобразному риторическому изложению «истории» Игоря
Святославича.
Разногласия между публикациями скептиков XVIII в. и
романтическим патриотизмом привели к формированию
литературных группировок в обществе, которое при отсутствии
политических партий стремилось в мире литературы - тем более в
связи со средневековой рукописью - дать выход своей собственной
потребности в дискуссии. Процесс по «обвинению» «Слова» привел
к необходимости исследовать вопрос - не мог ли быть текст
«сфабрикован» самим Мусиным-Пушкиным или кем-нибудь из тех,
кто доставил его ему. Поскольку лишь чрезвычайно умелый
фальсификатор мог бы выткать похожий словесный узор, началась
дискуссия, которая продолжалась до наших дней и которая
продолжается, чтобы, с одной стороны, прославить знания русских
эрудитов рубежа XVIII —XIX в. и, с другой стороны, чтобы прославить
или превознести поэтические достоинства изучаемого текста.
Благодаря всем этим историко-филологическим баталиям в XIX
и в XX в. были добыты богатые научные трофеи. На сегодняшний
День мы располагаем данными, которые могут позволить нам
переосмыслить всю проблему с точки зрения новых и более широких
Перспектив. На деле, однако, трудно изучать «Слово», уходя от
Критических схем, которые уже существуют и подчеркивают тем или
Иным образом его исключительность. Историк литературы еще не
Имеет достаточных оснований вставить этот текст в отчетливо
очерченную главу истории древнерусской литературы, прежде чем он
84 История древнерусской литературы
не проинформирует своих читателей о современной полемике, на
которой мы как раз остановились.
Перед лицом масштабных действий, связанных с учеными
изысканиями, проводимыми сторонниками «подлинности» «Слова»,
традиция «скептической» школы выглядит скорее ограниченной и
кроме того прерывистой. Среди «скептиков», хотя и в различной
степени, —такие исследователи, как Η. П. Румянцев (1754 — 1826),
М. Т. Каченовский (1775 - 1842) и О. Сенковский (1800 - 1858).
Решительное наступление против «Слова» было, однако, предпринято
в нашем столетии —прежде всего по инициативе французского
слависта Андре Мазона (1881 —1967), который частично использовал
аргументы, сформулированные другим французским исследователем
Луи Леже (1843 - 1923). На скептические утверждения Мазона,
которые имеют целью окончательно доказать, что «Слово» —это
«фальшивка» XVIII в., в энергичном полемическом тоне ответил из
Соединенных Штатов Америки находящийся там в эмиграции русский
филолог Роман Якобсон (1896 - 1982). Якобсон убежден, как,
впрочем, преобладающее большинство современных исследователей
на Западе и в России, не только в том, что «Слово» является
действительно средневековым произведением, но и в том, что его
можно датировать (в первоначальной редакции, которую сам Якобсон
попытался лингвистически реконструировать) временем, ненамного
отстоящим от событий, главным действующим лицом которых в 1185 г.
был Игорь Святославич.
Аргументы, представленные Якобсоном на основе внушительного
количества дат, были не только широко приняты на Западе, но также
высоко оценены в России, где местные «скептики» были осуждены
официальной наукой. Некоторым русским «скептикам», как,
например А. А. Зимину (1920 —1980), была затруднена публикация
большей части их собственных исследований.
Действительно, кажется трудным на современном уровне наших
знаний гарантировать правильность гипотез о «подделке» ХѴПІ в. Чем
больше «Слово» будут исследовать и постигать, тем отчетливее будет
ощущение, что никто в XVIII в. не мог «сфабриковать» ничего
подобного. Остается, тем не менее, убедиться, отдавая предпочтение
его подлинности, на самом ли деле можно датировать текст в том виде,
а в котором мы его знаем, концом XII в. Остальные гипотезы остаются
открытыми, и среди них гипотеза, которая не противоречит тому, о
чем свидетельствует весь комплекс письменной цивилизации Древней
Руси: о том, что текст мог быть переделан, адоптирован или
скомпилирован в эпоху, которую необходимо уточнить (во всяком
случае в «древнюю» эпоху), писцами-редакторами на основе более
ранних текстов. Если бы эта гипотеза оказалась убедительной, то едва
Местные литературы 85
ли было бы целесообразным искать возможного автора среди
современников Игоря Святославича. Имена, которые предлагались
в связи с этим (от некоего писца Тимофея до певца Митусы и военного
предводителя Рагуила Добрынича), могли бы всего лишь указать нам
некоторые пути определения источников или образцов дошедшего
до нас текста.
Исследования по поводу возможного «фальсификатора» дали
возможность пролить свет на среду, в которой сохранилось «Слово».
Внимание исследователей остановилось в связи с этим на
архимандрите Спасо-Ярославского монастыря Иоиле (в миру
Быковский). Существовали мнения, что именно он был тем, кто
продал Мусину-Пушкину всю коллекцию рукописей, часть которой
составлял сборник № 323, позднее сгоревший в Москве в 1812 г. В то
же время последние исследования Г. Н. Моисеевой указывают в
качестве инициатора всей этой сделки Ростовского и Ярославского
архиепископа Арсения Верещагина, которому даже принадлежит
решение закрыть в 1787 г. Спасо-Ярославский монастырь,
«секуляризировавшее» в определенном смысле также его книжное
достояние. Архимандрит Иоиль был довольно образованным
монахом. Его хорошее знакомство с латинской и польской культурой
должно было воспитать в нем критический образ мышления. Из этого
отнюдь не следует, что сборник № 323 произвел на него какое-то
особое впечатление, поскольку, как кажется, речь шла об обычной,
привычным образом составленной антологии. Кроме «Слова», в нее
были включены: «Хронограф», относящийся к эпохе Смутного
времени, «Временник» и другие сочинения.
«Обвиняемые» —архимандрит Иоиль или архиепископ Верещагин
-должны были бы быть оправданы, по крайней мере за недостатком
доказательств. Но даже если бы внешние условия передачи текста
оказались нормальными, «обвинители» могли и могут все же
постоянно настаивать на недостатке прямых документальных
подтверждений. До сих пор это серьезное затруднение ученые
изыскания могли разрешить лишь отчасти.
Первое указание на текст, заимствованный из «Слова» и который
можно действительно отнести к древнерусской эпохе, было найдено
К. Ф. Калайдовичем. Он обнаружил на последнем листе «Апостола»
1307 г. запись, в которой говорится: «Сего же лет(а) быс(ь) / / бои на
руськой земли, ми / / хаилъ съ юрьемъ о кня//женье новгородьское
при / / сихъ князехъ сеюиіется / / и ростяше оусобицамъ. //гыняіие жизнь
наши / / в князехъ которы и ве//ци скоротишася ч(е)л(о)(фвкомъ »2.
22Тамхе.
96 История древнерусской литературы
повеления Бога, который предписал ему дать им возможность пройти
через его землю «потому что Господь, Бог твой, ожесточил дух его и
сердце его сделал упорным» (Второзаконие. 2, 30). За этот грех
гордыни Сигон был разбит и взят в плен.
Речь идет, таким образом, о типическом «тематическом ключе»,
который в соответствии с принятой схемой справедлив для многих
сочинений Slavia Orthodoxa, и это позволяет нам интерпретировать
весь текст в свете одной общей темы, которая приводится в
соответствие с истиной Писания.
Если мы примем во внимание это недвусмысленное обращение к
Священному Писанию, то вся история, воскрешенная и
прокомментированная в «Слове», не только прояснится, но будет
также приведена в соответствие с «моралью басни», содержащейся в
летописях. В обширном повествовании Ипатьевской летописи
плененный Игорь в конце концов освобождается от воинственного
высокомерия. Он раскаивается, он со смирением преклоняет колени,
и с этого момента он невредим. Действительно, в «Слове» не хватает
этой сцены раскаяния. Здесь, однако, лично присутствует Бог, который
«Игореви князю ... путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю
Рускую, кь отню злату столу». Духовное освобождение высокомерного
князя, как кажется, является частью общей повествовательной схемы,
которую рассказчик «Слова» мог считать уже хорошо известной его
читателям-слушателям. Можно также заключить, что в «Слове» жена
плененного, Ярославна, чья песнь-молитва представляет собой
образец чрезвычайной поэтической силы всего повествования,
вымолила это освобождение: «...Ярославнынъ гласъ слышитъ,
зегзицею незнаема рано кычеть. “Полечю, —рече, —зегзицею по
Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каялѣ рНщѣ, утру князю кровавый
его раны на жестоцёмъ его т,ѣлтЬ”.
Ярославна рано плачетъ въ Путивл^ на забралѣ, аркучи: “О в^тре
ветрило! Чему, господине, насильно вѣеши? Чему мычешй
хиновьскыя стрѣлкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вой?
Мало ли ти бяшетъ гор^ подъ облакы в*Ьяти, лелѣючи корабли на
синѣ мор*к? Чему, господине, мое веселие по ковылию развоя?”
Ярославна рано плачетъ Путивлю городу на забороліі, аркучи: “О,
Днепре, Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю
Половецкую. Ты лелѣялъ еси на ce6*k Святославли носады до пльку
Кобякова. Възлеліш, господине, мою ладу къ мнѣ, а быхъ не слала
кь нему слезь на море рано”.
Ярославна рано плачетъ въ Путивл^ на забрал*Ь, аркучи: “Светлое
и тресв^тлое слънце! Всѣмъ тепло и красно еси! Чему, господине,
простре горячюю свою лучю на ладѣ вой? Въ пол*Ь безводна жаждею
Местные литературы 97
имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче”»23.
Молитва звучит более как «языческая», чем христианская, даже
если, например, пытаться усмотреть в «тресветлом солнце» намек на
Бога —Единого и Троичного. Но истинный Бог, христианский Бог
Руси, появляется в «Слове» сразу же после этой жалобы удрученной
вдовы, и, как нам говорит повествователь, именно этот Бог - который
теперь кажется склонным к состраданию - указывает Игорю путь к
спасению. Поэтому с точки зрения дидактико-символической
структуры вполне справедливо читать «Слово» как вариант схемы,
справедливой также и по отношению к Ипатьевской летописи:
безумное предприятие, спровоцированное гордыней, —поражение и
плен —спасение духовное и материальное.
Достаточно ли этого объяснения для того, чтобы, по крайней мере,
отчасти разрешить некоторые из наших многочисленных
интерпретационных сомнений?
Остается фактом, что такие фрагменты, как молитва-жалоба
Ярославны, не прекращают изумлять читателя других
многочисленных древнерусских текстов, в которых трудно найти
следы подобного рода поэзии.
Если мы остановимся затем на центральной части повествования,
где говорится о Руси, потрясенной трагедией, и где безумное
предприятие Игоря поставлено в связь с распрями князей, у нас еще
более усиливается ощущение, что этот текст является средоточием
многих мотивов.
Так, в этой же части ярко подчеркнут мотив осуждения князя —
высокомерного и безрассудного. В «Золотом слове» великий князь
Святослав так выражает осуждение действий Игоря и Всеволода:
«Тогда великий Святъславъ изрони злато слово, слезами смѣшено, и
рече: “О, моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала
Половецкую землю мечи цвѣлити, а себѣ славы искати. Нъ нечестно
одолѣсте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца
въжестоцемъ харалузѣ скована, а въ буести закалена. Се ли створисте
моей сребреней сгЬдиігЬ!”»24
Пространная ораторская часть в центре повествования позволяет
рассказчику совершать тематические «прыжки» с большой
риторической смелостью. Поскольку речь идет о несчастье, которое
принесли на «Русскую землю» княжеские междоусобицы, кажется
позволительным перепрыгивать с одной земли на другую, от одного
персонажа к другому. Это прием, который можно отнести либо на
счет таланта яркого повествователя, либо техники опытного и
утонченного компилятора-соавтора. Некоторые из этих «прыжков»
*ЧГамже~ С 384.
34Там же. С. 380.
7 — 1723
98 История древнерусской литературу
позволяют угадывать контуры завершенных в себе историй,
независимых также и в отношении дидактического комментария
рассказчика. Таким образом можно объяснить места, в которых
дважды кратко изложен «провоцирующий» память «эпос Всеслава»:
«На седьмомъ вѣігЬ Трояни връже Всеславъ жребий о дѣвицю себ'Ь
любу. Тъй клюками подпръся о кони, и скочи кь граду Кыеву, и дотчеся
стружиемъ злата стола Киевскаго. Скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ
въ плъночи изъ Бѣла-града, обѣсися синѣ мьпгЬ, утръже вазни с три
кусы: отвори врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу, скочи
влъкомъ...
Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а сам въ
ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутораканя,
великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому в Полотскѣ
позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а он въ
Киев'Ь звонъ слыша. Аще и вѣща душа в дръзѣ тѣлгѣ, нъ часто б'Ьды
страдаше. Тому вѣщей Боянъ и пръвое пршгЬвку, смысленый рече:
“Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божиа не минута!”»25.
В этих сценах, заимствованных из преданий, также можно
обнаружить многочисленные ассоциации. В первом эпизоде любовь
к женщине, хитрость, связанная с конем, и бегство из города с
военными хитростями —этих элементов достаточно, чтобы поверить,
что местные традиции пересеклись с реминисценциями историй о
Трое. Во второй картине ночное скитание князя-волшебника с
отчетливо выраженными мотивами превращения человека в волка
должно было восприниматься как хорошо известный сюжет, на
который достаточно лишь намекнуть. Сразу же появляется в этом
месте текста Боян —поскольку повествование начинается с истории
и заканчивается мифом. Волк Всеслав (следует помнить, что во
вступлении Боян также «растекался... серым волком по земле»)
преграждает путь Хорсу —божеству утраченного Олимпа языческого
славянского мира. Хоре не единственный из прародительских богов,
появляющийся в хитросплетениях христианских мотивов, которые
создает «Слово». Голос рассказчика то тут, то там воскрешает в памяти
Дажьбога —солнечное божество княжеского рода, Стрибога —бога
ветров, а также странные фигуры Дива —разновидность демона
языческой древности и плохо идентифицируемого «Тмутороканского
идола».
Читатель может попытаться увидеть в этих воспоминаниях о
давней славянской демонологии ностальгию по язычеству - по
контрасту с господствующим письменным законом православного
христианства. Сомнение, однако, ослабевает почти сразу же, как
“ Тамже. С. 386.
7*
100 История древнерусской литературы
РАЗВИТИЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ И РЕЛИГИОЗНОГО
КРАСНОРЕЧИЯ
11 Зарубин Η. Н. «Слово Даниила Заточника» по редакциям XII —XIII вв. Л., 1932. С. 59.
8 — 1723
114 История древнерусской литературы
адрес переяславского князя с восхвалением собственных достоинств
и критикой княжеских подручных. В результате получается мозаика
риторических формул, юмористических реплик, народных изречений.
Даниил - не настоящий книжник, что и определяет его манеру
выражать свои мысли, представляющую для нас исключительный
интерес. В то время как в «клерикальной» литературе фактически
сохранились лишь отдельные реминисценции народного языка,
«Моление», по всей видимости, постоянно черпает из
первоисточника. Только желание расцветить, украсить и
«облагородить» тон повествования побуждает автора прибегать к
церковнославянской риторике. В целях наших исследований
структуры древнерусского стиля данный текст позволяет нам
рассматривать ученые схемы как конечную, а не начальную ступень
для реконструкции местной языковой атмосферы. Этот текст полезнее
для нас, нежели полностью народный, так как позволяет проследить
в обратном порядке путь, указанный в других источниках, переходную
фазу между двумя способами выражения в ином диалектическом
соотношении.
Начало «Моления» высоко торжественное, со всем традиционным
эпико-ораторскими арсеналом: «Вострубим убо, братие, аки в
златокованную трубу, въ разумъ ума своего и начнемъ бити в
сребреныя арганы во известие мудрости, и ударимь в бубны ума
своего, поюще в богодохновенныя свирѣли, да восплачются в нас
душеполезныя помыслы. Востани, слава моя, востани, псалтыр и
гусли!»12
Обращаясь далее к князю, Даниил как бы в доказательство своей
высокой учености прибегает к цитатам из Священного Писания,
интерпретируя их на свой манер и делая соответствующие выводы.
Там, где Библия превозносит молчание, он видит побуждение к речи
(«Глаголет бо святое писание: “Просите и приимете”; Давид рече: “Не
сут р*Ьчи, ни словеса, их же не слышатся гласи ихъ”. Мы же не
умолчимъ, но возглаголемъ к господину своему всемилостивому
князю Ярославу Всеволодичю»13). Заключительная часть полностью
построена на игре изречений, пословиц, традиционных афоризмов.
Речь Даниила напоминает нам пространную речь крестьянина (или
деревенского священника), непременно прибегающего к примерам,
чтобы пояснить мысль, и пересыпающего свои высказывания
пословицами, афоризмами, подходящими к случаю выражениями.
Это обилие цитат навело на мысль о том, что «Моление» является
ничем иным, как сборником нравоучений, в котором послание
14Тамже. С. 55.
15Там же. С. 54.
116 История древнерусской литературы
твои яко облакь силенъ, взимая от моря воды —от богатьства дому
твоего, труся в руцѣ неимущих. Тѣмь и аз вжадах милосердия
твоего...»16
Особый интерес представляют соображения Даниила
относительно того, какие пути для него открыты, если князь не захочет
ему помочь: жениться на богатой или же стать монахом. Но ни одна
из этих возможностей его не привлекает: «...Лутче бо ми трясцею
болѣти: трясца бо, потрясчи, пустить, а зла жена и до смерти сушит...
Лучши ми есть тако скончати живот свои, нежели, восприимши
ангельскии образь, Богу солгати. Лжи бо рече мирови, а не Богу...»17
Шутливый тон не является доминирующим. Даниил, как мы уже
отмечали, черпает сентенции как из «народной мудрости», так и из
Священного Писания или риторических композиций. Финал
«Моления» патриотичен и торжественен: «Не дай же, Господи, в полон
земли нашей языкомъ, незнающим Бога, да не рекут иноплеменницы:
гдѣ есть богь их. Богь же нашь на небеси и на земли. Подай же имъ,
Господи, Самсонову силу, храбрость Александрову, Иосифово
целомудрие, Соломоню мудрость, Давидову кротость; умножи люди
своя во веки под державою твоею, да тя славит вся страна и всяко
дыхание человѣче. Слава Богу во веки, амин»18.
Возможно, в будущем у нас появятся более надежные данные,
благодаря которым мы сумеем понять место Даниила и его
произведений в контексте древнерусской культуры. В настоящий
момент «Моление» остается изолированным явлением, и можно
говорить лишь о его связи с местной литературной традицией
Переяславля Северного. Даже эпитет «Заточник» —«узник» —нам не
ясен. Можно предположить, что необычный самоучка находился в
тюрьме или же более поздние переписчики спутали его с другим
Даниилом, отбывавшим наказание. Во всяком случае, «Моление»,
как мы теперь знаем, дает нам представление о функции и
происхождения ритма древнерусской прозы, подобно тому как
карикатура может лучше высветить существенное в лице, чем
стандартная фотография.
°Тамжс. С. 88.
120 История древнерусской литературы
выделяться два центра, оспаривающие великокняжеские права: Тверь
и Москва. В конце концов успех достается Москве, и тогда начинается
новый этап в русской истории.
Отсутствие преемственности по отношению к киевской
цивилизации становится еще более очевидным, если московскую
власть рассматривать только как продукт эпохи татарского
владычества. До 1147 г. название Москва не упоминается ни в одной
летописи (в XIII в. маленький центр был известен также как
«Кучково»). Менее, чем за сто лет, с конца XIII в., благодаря
деятельности ловких князей, хорошо ориентирующихся в обстановке
интриг и насилия, царивших в империи Орды, Москва утверждается
как первый по значимости русский город. Здесь находится резиденция
не только великого князя, но и митрополита, то есть высшего
духовного лица. В годы правления Ивана Калиты (1325—1340) и
двадцатилетием позже при Дмитрии Ивановиче Донском, ее власть
над другими землями окончательно упрочивается. Победив своих
русских соперников, Москва выступает против более могущественных
противников: на Западе - против Литовского государства, к тому
времени занявшего обширные территории Древней Руси, а на Востоке
- против Золотой Орды.
Процесс политических изменений внутри славянского мира,
подчиненного татарам, определяет начало особого «средневековья»,
по отношению к которому память о Киеве приобретает примерно те
же функции, что римская античность в латинском мире. Новые
княжества, пока московская гегемония не проявила еще себя во всей
имперской реставраторской полноте, сохраняют характер местных
государств, в которых общий «русский дух» будет соответствовать
«римской идее» романо-варварских королевств (не надо, однако,
принимать эту историческую параллель слишком уж буквально,
забывая о специфике политико-культурных условий). На смену
«местным литературам» эпохи феодальной раздробленности Киевской
Руси придут в XV в. «областные литературы». В XVI и XVII в. Москва
приложит все усилия, чтобы из Московского князя сделать царя всея
Руси. Центристская политика Московии окажется одновременно и
«возрожденческой», и имперской. В свете великой идеи Slavia
Orthodoxa, объединенного и мощного под эгидой князя-
первосвященника, московские войска будут приветствовать как
священное орудие религиозного и национального возрождения, в то
время как с точки зрения новых особенностей концепции местного
патриотизма в мелких княжествах они будут рассматриваться как
безжалостные полчища, жаждущие завоеваний. Культура московского
периода означает последний тяжкий период накануне новой эпохи (и
мы окажемся уже в XVIII в.!), в которой традиция Slavia Orthodoxa
Местные литературы 121
* Там же.
4Тамже. С. 89-90.
140 История древнерусской литературы
литературной эволюции, стоит рассмотреть еще несколько ее
аспектов, которые лучше иллюстрируют соединение истощившейся
киевской традицией и новых тенденций славяно-балканского
происхождения, осуществленное в начале XV в. Использование
метафор и поиск ритма, характерные для киевской прозы, полностью
сохраняются в XV веке, но адаптируются к менее линейной просодике.
В то время как летописи и сочинения ораторского искусства XI—XII
веков ритмически организовывались на повторении глагольных и
именных форм, сознательно создающих паузы между двумя
отдельными фразами, как бы отличая «границу» в конце каждого
«стиха», композиционное «плетение» Епифания опирается на эффект
крещендо, согласующийся с нагнетанием синонимов, умелых
переносов и игре, построенной на фонетических контрастах,
соответствующих концептуальным построениям. Не отказываясь от
более древней стилистической базы, Епифаний сознательно стремится
обогатить ее. В восхвалении Стефана, в ходе изложения Епифаний
описывает трудное ремесло «плетущего слова»: « Д а и а з ъ
м н о го гр е ш н ы й и н ер азум н ы й, последоі/Ά сл о весем ъ похвАленіи τΒοπχτ»,
слово п л е т й ц и н слово п л о д а щ и , н сл о в о м ъ п о ч т н т н м н а щ и , н С
сло вес похвАленіе съкирАА, н приіѵ вретАА, н п р и п л е т а л , пакы глагола:
что ещ е т а нАрекоу: бш ж а зА влоуж ^ ы иим ъ , іѵ в р ѣ т А т е л А
ПОГЫБШИМЪ ...»5
Сам пишущий словно бы подавлен грузом своей словесной игры,
и в какой-то момент его начинают одолевать сомнения, не оперирует
ли он лишь пустыми словами. Епифаний сравнивает свою работу
писателя с более конкретными с человеческой точки зрения деяниями
самого пермского епископа, и тогда за изысканным стилистическим
и смысловым рисунком возникают более живые, яркие образы, и на
какое-то мгновение техника подчиняется поэзии. Но передышка
скоро кончается, и вновь берет верх аналитическая работа: «Горе мні,
ГЛАГОЛЮЩОу Н не ТВОрАЩ Оу, о у ч а щ у н не ЧЮЮЩОу, НО Б6 СПЛ0ДНАА,
ОуВЫ М НІі, ВНХСА см ок овн и ц а , л н с т в іе токмо едино имНкю, ЛИСТЫ
книж ное т о к м о обращ аю , и л и с т в іе м ь кн и ж н ы м ь п и сл н ьем ь, токмо
Х валю са, а плода д о в р о д ѣ т е л и не имѣю...»6
Епифаний Премудрый не является агиографом в полном смысле
этого слова, —то есть в традиционном представлении. Как главное
его произведение «Житие святого Стефана Пермского», так и другой
текст, посвященный Сергию Радонежскому, впоследствии
переработанный Пахомием Логофетом, соединяет в себе формы
агиографического жанра и проповеди. Формалистические тенденций,
АМБИЦИИ МОСКВЫ
АМБИЦИИ НОВГОРОДА
же изыде яко тма изъ сосуда, и ста яко конь пред юЬльею святаго, яко
же треб^ святому...”; И умыслиша тако: “Посадимъ его на плоть на
реку на Волхов... И егда посаженъ бысть святитель Божий Иоанн на
плоть, на реігЬ на Волховѣ...”»29
Текст неоднороден. Везде видны «швы» — работа писателя-
компилятора. Описанию народного гнева из-за «греха» Иоанна
предшествует цитата из Священного Писания, явно вставленная более
поздним редактором, который «включается» в повествование
традиционной фразой: «На предлежащее же возвратимся...»
Более «официальные», хотя и не менее богатые чудесными
мотивами, столь любимыми народной традицией, содержатся в
«Повести о Варлааме Хутынском», написанной прославленным
Пахомием Логофетом. За Варлаамом сохраняется привилегия
чудесным образом защищать город от чумы и пожара, а также от
московских поползновений. В отличие от Иоанна, Варлаам не
представляется своим согражданам персонажем вечно живым и
«современным». Варлаам Хутынский спит в своей могиле и только в
час величайшей опасности встает из гроба, чтобы грозить, приводить
в смятение и защищать. Образ поднимающегося из могилы святого
предстает на фоне апокалиптических картин. От чумы, ниспосланной
ангелами-мстителями, вооруженными луками, погибает множество
грешников, чья вина записана в книгах, находящихся у неумолимых
ангелов-хранителей. Князь Иван III осмелился приблизиться к гробу
Варлаама, но оттуда внезапно поднялось пламя и обратило его в
бегство. В других легендах таким же святотатством представляется
новгородским верующим попытка Ивана III открыть гроб
архиепископа Моисея, символа религиозной независимости
новгородцев от Московского митрополита.
Ряд произведений новгородской литературы XV в. был создан
после падения города. В них звучит боль и слышатся жалобы по поводу
поражения, ознаменовавшего конец республики и позволившего
перевезти в Москву как военный трофей городской колокол. Падение
Новгорода предваряли знамения и прорицания. В одной из церквей,
когда художники изобразили Христа, благословляющего верующих
простертыми перстами, Божественная рука сжималась трижды, а затем
глас Спасителя возвестил: «Писари, писари, о писари! не пишите Мя
благословящею рукою, напишите Мя сжатою рукою, Азъ бо въ сей
руцѣ Моей сей Великий Новградъ держу; а когда сия рука Моя
распространится, тогда будетъ граду сему скончание». В «Житии
Зосимы и Савватия» (написано в начале XVI в. иноком Досифеем)
рассказывается об ужасном видении преподобного Зосимы: во время
«ВЗЯТИЕ ПСКОВА»
ЛИТЕРАТУРА МОСКОВИИ
(XVI-XVII в.)
Глава первая
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕЧЕНИЯ
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ТЕЧЕНИЯ
АРИСТОКРАТЫ
ПРАКТИКИ
будеть так добро. Какъ лутче, так дѣлайте! Сами выдаете, как себѣ с
нимълотите, а мігЬ до того ни до чего дела неть!... Богъ же мира и
Пречистыя Богородицы милость, и чюдотворца Кирила молитвы буди
со всеми вами и нами. Аминь. А мы вамъ, господие мои и отцы, челомъ
биемъ до лица земнаго»20.
Хотя Иван Грозный сведущ в истории, политике и религии, в
формальных требованиях литературы, разбирается в
церковнославянском и русском языковом наследии, он все же остается
писателем по вдохновению. Он не создает ни ученых трактатов, ни
исторических произведений. Для него литературная деятельность не
«праздность» гуманистов, не уход от повседневных забот. У него,
напротив, всякая страница несет на себе отпечаток мысли человека,
полностью поглощенного ролью правителя. Такой сугубо
практический подход не ведет, однако, к стилистическому
обезличиванию. Иван Грозный —не бюрократ, а созидатель, и в этом
таится секрет творческого начала в его литературном искусстве.
Мы обращали внимание на то, что в Московии XVI в. партия
самодержца идеологически сливается с дворянской и вместе они
создают оппозицию старой аристократии. Выразителем и теоретиком
этого союза выступал Иван Пересветов, который в явно новаторских
публицистических произведениях истолковывал его гуманную
значимость. О нем самом, о его жизни, участии в государственных
реформах эпохи Ивана Грозного мы имеем лишь отрывочные
сведения. Его произведения, которые вызывают все больший интерес
среди историков литературы, языка и политической мысли, не дошли
до нас как самостоятельные тексты, а только в составленных позже
сборниках.
Иван Семенович Пересветов происходил из русских земель
Великого княжества Литовского, подчиненных польской короне. Хотя
мы и не имеем достоверных документов, можно предполагать, что он
принадлежал к достаточно знатному роду, который не был связан
общими интересами с крупными «магнатами» (по социальной школе
соответствующими московским боярам), но и не имел
непосредственного отношения к мелкой знати, ревниво относящейся
к своей независимости по отношению к короне. Его политические
взгляды сложились в сложном мире ягеллонской Польши и соседних
государств, включенных в сферу польского влияния в силу
амбициозной династической политики краковских государей. Верный
в первые свои годы королю Сигизмунду I, Пересветов участвовал в
войне за наследование венгерского трона на стороне
трансильванского претендента Яна Запольи против сторонников
ИМПЕРСКАЯ РИТОРИКА
их, погибающая надежа наша. И днесь мимо, иде день добраго жития
нашего, и зайде красное солнце от очию нашею, и свѣт померче. О
горы! покрыйте нас! О земле мати, раздвигай уста своя нынѣ скоро и
пожри нас, чад своих, живых, да не видимъ горкия смерти сея, внезапу
со единаго пришедшия вдруг на всѣх нас! БтЬжимъ, казанцы, да не
умрем!”»30
После победы —триумф. Иван Грозный возвращается в Москву,
и толпы сбегаются к его кортежу: «Вси старейшины града, богатии и
убозии, юноши и дгЬвы, и старцы со младенцы, и чернцы и черницы,
и спроста —все множество безчисленое народа московскаго и с ними
же вси купцы иноязычныя: турцы и армены, и нѣмцы, и литва, и
многия странницы»31.
Все радуются при виде царя, кланяются до земли, ликуют и
восхищаются: «Онъ же посреди народа тихо путем прохожаше, на
царстемъ коне своемъ ѣздя со многимъ величаниемъ и славою
великою... бяше бо оболченъ во весь царский санъ, яко на свѣтлый
день Воскресения Христа, Бога нашего, во златная и сребряная
одежда: и златый вѣнецъ на главѣ его с великим жемчюгом и
камениемъ драгимъ украшен, и царская порфира о плещу его, и
ничтоже ино видгЬти и у ногу его развѣ злата и сребра, и жемчюга, и
камения многоцѣннаго... И послы нагайския, и послы польского
короля, и послы дацкаго короля, и послы свицкого короля, и посол
волоский, и купцы англиския земли. И тии вси послы же и купцы
такоже дивляхуся, глаголюще, яко: “Н*Ьсжь мы видали ни в коих
царствах, ни в своих, ни в чюжих, ни на коемъ же царѣ, ни на королях
сицевыя красоты и силы, и славы великия!”»32
Аналогичные и еще более яркие примеры патриотической и
преданной монархии риторики этой эпохи содержатся в «Повести о
прихожении литовского короля Стефана... на великий и славный
богоспасаемый град Псковъ...». Полный вариант заглавия-оглавления
дает представление о переплетении старых и новых мотивов в
повествовании, вдохновленном идеалами приверженцев самодержавия
и руссоцентриотов эпохи Ивана Грозного: «Повѣстъ о прихожении
литовского Стефана великим и гордым воинством на великий и
славный богоспасаемый град Псковъ; откуды и како и коим образом
попусти его Богь на русскую землю, грех ради наших, и како великою
милостию Пребезначальныя Троицы к нам грешным християном ото
града Пскова со студом многим и великимъ срамом отиде».
Действие «Повести» относится к кампании Стефана Батория,
который в 1582 г. вынужден был снять долгую осаду с Пскова.
30Там же. С. 518,520.
31 Там же. С. 546.
32Там же. С. 546,548.
Литература Московии 239
ОБРАЩЕНИЕ К УСТНОЙ ТРАДИЦИИ
Великая защита
17*
Глава третья
Закат Slavia Orthodoxa
СЕКУЛЯРИЗАЦИЯ ПОВЕСТИ
дома, каждый раз крича в подходящий момент: «Се мужъ мой от купли
приехалъ»53. Три греховодника были осуждены воеводой. Так мудрая
жена получила деньги, отомстила лжецам и спасла свою честь.
Если не достаточно интриги и смысла рассказа для доказательства
его народных истоков и отнюдь не современного и не новаторского
его характера, то стоит учесть уровень автора и читателя, который
демонстрирует техника изложения. Как и в старых деревенских
историях, прямая речь часто повторяется, чтобы читатель не потерял
нить повествования и хорошо запомнил его основные моменты: «Тому
ж преждереченному гостю Карпу Сутулову прилучися время ехати на
куплю свою в Литовскую землю. И шед удари челомъ другу своему
Афанасию Бердову: “Друже мой любиме, Афанасе! Се ныне приспе
Mwk время ехати на куплю свою в Литовскую землю, азъ оставляю
жену свою едину в доме моем; и ты же, мой любезнейши друже, жену
мою, о чем теб^ станет бити челомъ, во всем снабди...” Карпъ же
шедъ к жене своей и сказа ей: “Азъ быль у друга своего Афанасия и би
челомъ ему о тебѣ...” И минувши уже тому 3 года... она же шетъ ко
другу мужа своего, ко Афанасию Бердову, и рече ему... Онъ же на ню
зря очима своими и на красоту лица ея велми прилежно, и разжигая к
ней плотию своею, и глаголаша к ней... И шед вскоре, и призвавъ к
себіі отца своего духовнаго, и рече ему: “Отче мой духовны, что
повелиши о семь сотворити, понеже мужъ мой отиде на куплю свою
и наказавъ мне: “...Иди ко другу моему, ко Афанасию Бердову, и онъ
тебе по моему совету дастъ тебе денегъ сто рублевъ”. Н ыегЬ. .. азъ идохъ
ко другу мужа моего, ко Афанасию Бердову, по совету мужа своего.
Он же рече ми: “Азъ ти дамъ сто рублевъ, толко буди со мною на ночь
спать”... И рече ей отецъ духовный... И шедъ от него на архиепископевъ
двор... “О велики святы, что ми повелевавши о семь сотворити, понеже
мужъ мой купецъ славен зело, Карпъ Сутуловъ, отиде на куплю свою
в Литовскую землю...” И как мужь мой поехал на куплю свою и
наказалъ мн*Ь: “...ты по моему совету приди ко другу моему, ко
Афанасию Бердову,, и онъ по моему приказу дастъ тебе... денегъ сто
рублевъ...”»54
Подобные повести XVII в. едва ли заслуживают быть
включенными в рамки «литературы». Они не привлекли бы нашего
внимания, если бы своей примитивностью не отражали тенденцию
упадка культуры, о котором мы говорили выше, что, по нашему
мнению, является наиболее характерной особенностью
рассматриваемой эпохи. Изменение формальных ценностей в
сравнении с церковной литературой особенно очевидно, так как
РОЖДЕНИЕ ТЕАТРА
64См.: Богоявленский С. К. Московский театр при царях Алексее и Петре. М., 1914. С. 8.
19*
292 История древнерусской литературы
УСТНАЯ ТРАДИЦИЯ
Скрытая сокровищница русского фольклора
БЫЛИНЫ
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ
ДУХОВНЫЕ СТИХИ
СКАЗКА
ОБЩИЕ РАБОТЫ
Cizevskij D. History of Russian Literature from the eleventh century to the end of
the Baroque. S.Gravenhage, 1962.
Fedotov G. P. A Treasury of Russian Spirituality. New York; Evanston, 1965.
Fennell J.f Stokes A. Early Russian Literature. London, 1974.
Gorlin М., Bloch-Gorlina R. Etudes litteraires et historiques. Paris, 1957.
Gudzy N. K. History of early Russian Literature. Transl. from the second Russian
edition by S.Wilbur Jones. Introduction by Gleb Struve. New York, 1949.
Ingham N. W. Genre-Theory and Old Russian Literature / / Slavic and East European
Journal. 1987. Vol. 31. № 2. P. 238-341.
Історія украінськоі літератури. Киів, 1954. Т. I.
Lenhoff G. Categories of Early Russian Writing / / Slavic and East European Journal.
1987. Vol. 31. № 2. P. 259-271.
LjackijE. Historickyprehledruskeliteratury. I: Star6 rusk6 pisemnictvi. Praga, 1937.
Lo Gatto E. Le piu belle pagine della letteratura russa. I. Milano, 1957.
Lo Gatto E. Storia della letteratura russa. Firenze, 1964.
Lo Gatto E. Storia della letteratura russa. Vol. I: Dalle origini a tutto il secolo XVI.
Roma, 1928.
Picchio R. Models and Patterns in the Literary Tradition of Orthodox Slavdom / /
American Contributions to the Seventh Congress of Slavists. II. The Hague —Paris,
1973. P. 439-467.
Seemann K.-D. Genres and the Alterity of Old Russian Literature / / Slavic and East
European Journal. 1987. Vol. 31. № 2. P. 246-258.
Stender-Petersen A. Geschichte der russischen Literatur. Munchen, 1957;
Stender-Petersen A., Congrat-Butlar S. Anthology of Old Russian Literature. New
York, 1954;
Tschizevskij D. Geschichte deraltrussischen Literatur im 11., 12. und 13. Jahrhundert
Kiever Epoche. Frankfort, 1948.
Zenkovsky S. A. Medieval Russia’s Epic, Chronicles and Tales. New York, 1963.
Адрианова-Перетц В. П. Древнерусская литература и фольклор. Д., 1974.
Актуальные задачи изучения русской литературы ХІ-ХѴІІ веков / / ТОДРЛ.
Т. XX. 1964.
Архангельский А. С. Из лекций по истории русской литературы. Литература
Московского Государства (конец ХѴ-ХѴІІ вв.). Казань, 1913.
Будовниц И. У Общественно-политическая мысль древней Руси ХІ-ХІѴ вв.
М., 1960;
Буслаев Ф. И. Историческая хрестоматия церковно-славянского и древне
русского языков. 1-е изд. М., 1861.
Бычков В. В. Русская средневековая эстетика XI—XVII века. М., 1995.
Владимиров П. В. Древняя русская литература киевского периода XI—XIII
веков. Киев, 1900.
Водовозов Н. В. История древней русской литературы. М., 1958 и 1962.
Грузинский А. Е. История русской литературы до XIX в. Т. I: Допетровская
литература. М., 1916.
Грушевський М. Історія украінськоі літератури. Киів;Львів, 1923—1925.
Гудзий Η. Κ. История древней русской литературы. 7-е изд. М., 1966.
Гудзий Н. К. Хрестоматия по древней русской литературе ХІ-ХѴШ веков. М., 1955.
320 История древнерусской литературы
СПРАВОЧНЫЕ ИЗДАНИЯ
Арсеньев А. В. Словарь писателей древнего периода русской литературы IX—
XVIII веков (862-1700 гг.). СПб., 1882;
Библиография советских русских работ по литературе ХІ-ХѴІІ вв. за 1917—
1957 гг. / Сост. Η. Ф. Дробленкова. М.; Л., 1961.
Библиография советских работ по древнерусской литературе за 1945-1955 гг.
/Сост.: В. А Колобанов, О. Ф. Коновалова, М. А СалминаРед.:Д. С. Лихачев.
М., 1956.
Библиография работ по древнерусской литературе, опубликованных в СССР
1958-1967 гг. Ч. І-ІІ. / Сост. Η. Ф. Дробленкова. Л., 1978-1979.
Библиография работ по древнерусской литературе, опубликованных в СССР
1968—1972 гг. / Сост. Η. Ф. Дробленкова. СПб, 1996.
Библиография работ по древнерусской литературе, опубликованных в СССР
1973-1987 гг. Ч. I—III. СПб., 1995-1996.
Библиография работ по древнерусской литературе, опубликованных в СССР
(России) 1988-1992 гг. СПб., 1998.
Будовниц И. У Словарь русской, украинской, белорусской письменности до
XVIII века. М., 1962.
Литература Древней Руси: Биобиблиографический словарь./Сост,
Л. В. Соколова; Под ред. О. В. Творогова. М., 1996.
Литература и культура Древней Руси. Словарь-справочник / Под ред.
В. В. Кускова. М., 1994.
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1: XI - первая половина
ХГѴ в. Л., 1987.
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Словарь книжников и
книжности Древней Руси. Вып. 2: вторая половина ХІѴ-ХѴІ вв. Ч. 1—2. Л.,
1987-1988.
Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.З: XVII в. Ч. 1-3 СПб.,
1992-1998.
КИЕВСКАЯ ЭПОХА
Зарождение литературы и киевская цивилизация
Аттапп А. М. Storia della chiesa russa e dei paesi limitrofi. Torino, 1948.
Ammann A. M. Untersuchungen zur Geschichte der kirchlichen Kultur und des
Библиография 323
religiosen Lebens bei den Ostslaven. Heft I: Die Ostslavische Kirche im
jurisdiktionellen Verband der byzantinischen Grosskirche (988—1459). Wurzburg,
1955.
Borriero P L. Storia della letteratura bulgara con un profilo della letteratura paleoslava.
Milano, 1957.
Djaparidze D. Medieval Slavic Manuscripts. A Bibliography of Printed Catalogues.
Foreword by P.Pascal. Cambridge, Mass., 1957.
DujCevI. Medioevo bizantino-slavo. Vol. I: Saggidi storia politicaeculturale. Roma,
1965.
Dvomik F. Les Slaves, Byzance et Rome au IX sifccle. Paris, 1926.
EckA. Le Moyen Age russe. Preface De H.Pirenne. Paris, 1933.
Gordillo M. Compendium Theologiae Orientalis. Romae, 1950.
Lo Gatto E. Storia della Russia. Firenze, 1946.
Maver G. Slavi / / Enciclopedia italiana. Vol. XXXI.
Paszkiewicz H The Making of the Russian Nation. London, 1963.
Paszkiewicz H. The Origin of Russia. London, 1954.
Picchio R. In merito alia tradizione testuale russa antica / / Studi in onore di ACronia.
Padova, 1967.
Picchio R. Osservazioni sulla tradizione stilistica nella letteratura russa antica / / Rivista
di letterature modeme e comparate. XI. 2. Firenze, 1958.
Raes A. Introductio in Liturgiam Orientalem. Romae, 1947.
Woltner M. Die altrussische Literatur im Spiegelbild der Forschung / / Zeitschrift
fur Slawische Philologie. XXI. 1952; XXIII. 1955; XXVII. 1959.
Адрианова-Перетц В. П. Очерк поэтического стиля древней Руси. М.; JL, 1947.
Ангелов Б. Ст. Из старата българска, руска и сръбска литература. София, 1958.
Вагнер Г. К. К вопросу о новом сознании Киевской Руси X—XII веков / /
Герменевтика древнерусской литературы. М., 1995. Сб. 8. С. 16-23.
Голубинский Е. Е. История русской церкви. М., 1901—1904.
Гребенюк В. П. Принятие христианства и эволюция героико-патриотического
сознания в русской литературе XI—XII вв. / / Герменевтика древнерусской
литературы. М., 1995. Сб. 8. С. 3—15.
Греков Б. Киевская Русь. М.; Л., 1953.
Ефимов А. И. История русского литературного языка. М., 1954.
Иконников В. С. Опыт исследования о культурном значении Византии в
русской истории. Киев, 1869.
История культуры древней Руси. М.; Л., 1948 и 1951.
Левин В. Д. Краткий очерк истории русского литературного языка. М., 1958.
Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956.
МахновецъЛ. Е. Украінські письменники. Біо-бібліографічний словник. Киів,
1960. Т. I.
Обнорский С. П. Очерки по истории русского литературного языка старшего
периода. М., 1946.
Очерки истории культуры славян. М., 1996.
ПЛДР: XI - начало XII века. М., 1978.
Панченко А. М. Эстетическое аспекты христианизации Руси / / Русская
литература. 1988. JSfe 1. С. 50-54.
Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988—
1237 гг.) СПб., 1996.
21*
324 История древнерусской литературы
Переводы
Mazon A. Lе centaure de la tegende vieux-russe de Salomon i Kitovras I I Revue des
Etudes Slaves. VII. 1-2.
Архангельский А. С. Творения отцов церкви в древнерусской письменности.
Извлечения из рукописей и опыты историко-литературных изучений. Казань,
1889.
Велковска Е. Трактаты на Георги Хировоск “За тропите”, неговият славянски
превод и византийската риторическа традиция / / Старобългарска литература.
19. 1986. С. 75-83.
Владимиров П. Научное изучение апокрифов-отреченных книг в русской
литературе во второй половине XIX столетия. Киев, 1900.
Изборник 1076 года / Изд. подг. В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина,
В. Г. Демьянов, Г. Ф. Нефедов. М., 1965.
Буланин Д. М. Древняя Русь / / История русской переводной художественной
литературы. Т. I. СПб., 1995. С. 17-73.
Верещагин Е. М. История возникновения древнего общеславянского
литературного языка. Переводческая деятельность Кирилла и Мефодия и их
учеников. М., 1997.
Кусков В. В. Поэтическая фразеология “Изборника” 1076 г. / / Герменевтика
древнерусской литературы: ХІ-ХѴІІ вв. М., 1989. Сб. 1. С. 52-73.
Лихачев Д. С. Возникновение русской литературы. М.; Л., 1952.
Мещерский Н. А. Источники и состав древней славяно-русской переводной
письменности ІХ-ХѴ веков. Л., 1978.
Орлов А. С. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства
ХІІ-ХѴІІ веков. Пг., 1921.
Остромирово Евангелие 1056-57 / Под ред. И. К. Савинкова. СПб., 1889.
Памятники древнерусской церковно-учительной литературы / Под ред.
А. И. Пономарева. СПб., 1894.
Повесть о Варлааме и Иоасафе. Л., 1985.
Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран.
М., 1963.
Соболевский А. И. Особенности русских переводов домонгольского периода /
/ Труды IX археологического съезда. Т. I.
Сперанский М. Н. Из истории русско-славянских литературных связей. М.,
1960.
Сперанский М. Н. Славянские апокрифические евангелия. М., 1895.
Тихонравов Н. С. Памятники отреченной русской литературы. М., 1963.
Шевырев С. История русской словесности. М., 1860.
Яцимирский А. И. Библиографический обзор апокрифов в югославянской и
русской письменности. Пг., 1921.
Библиография 325
Развитие самостоятельной литературы
Cyzevska Т. ZuVladimir Monomachund Kekaumenos//Wienerslavisches Jahibuch.
1952. Bd.2. S. 157-160.
Des Metropoliten Ilarion Lobrede auf Vladimir den Heiligen und
Glaubensbekenntnis nach der Erstausgabe von 1884 neu herausgegeben, eingeleitet
und erlautert von L. Muller. Wiesbaden, 1962.
Die altrussische Nestorchronik. / Herausgegeben von R.Trautmann. Leipzig, 1931.
La chronique dite de Nestor / Editee par L.Leger. Paris, 1884.
Minissi N. Criteri e metodi nella edizione e recensione della Povest’ vremennych let
/ / Ricerche Slavistiche. V. 1957.
Muller L. Neure Forschungen Uber das Leben und die kultische Verehrung der
heiligen Boris und Gleb / / Slavistische Studien zum V Internazionalen
Slavistenkongress in Sofia. 1963.
Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба. СПб., 1916.
Барац Г. М. Собрание трудов по вопросу о еврейском элементе в памятниках
древне-русской письменности. Т. I—II. Берлин, 1924—1927.
Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963.
Богуславський С. А. Пам’ятки XI—XVIII вв. про князів Бориса та Шба. Киів,
1928.
Веневитинов М. Хождение Игумена Даниила в Святую землю в начале XII в.
СПб., 1877.
Воронин Н. Н. “Анонимное” сказание о Борисе и Глебе, его время стиль и
автор / / ТОДРЛ. JL, 1957. Т. 13.
IUnnuyc А. А. К характеристике новгородского владычного летописания XII—
XIII вв. / / Великий Новгород в истории средневековой Европы: К 70-летию
В. Л. Янина. М., 1999. С. 350-360.
Глушакова Ю. П. О путешествии игумена Даниила в Палестину / / Проблемы
общественно-политической истории России и славянских стран. Сб. статей
к 70-летию акад. М. Н. Тихомирова. М., 1963.
Данилов В. В. О жанровых особенностях древнерусских хождений / / ТОДРЛ.
М.; Л., 1962. Т. 18. С. 21-37.
ДёпманГ.-Д. Древнерусское благочестие в “Поучении” Владимира Мономаха
//Тысячелетие крещения Руси. М., 1988. С. 199-205.
Жданов И. Н. Сочинения. СПб., 1904-1907.
Заболотский П. Легендарный и апокрифический элемент в Хождении
Игумена Даниила / / Русский филологический вестник. 1—2, 3-4. 1889.
Ивакин И. М. Князь Владимир Мономах и его поучение. М., 1901.
Кучкин В. А. Поучение князя Владимира Мономаха / / Древнерусские
письменные источники. М., 1988. С. 13-15.
Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.;
Л., 1947.
МолдованА. М. “Слово о законе и благодати” Илариона. Киев, 1984.
Никольский Н. К. Материалы для повременного списка русских писателей и
их сочинений (X—XI вв.). СПб., 1906.
Норов А. С. Путешествие игумена Даниила по Св. земле в начале XII в. СПб.,
1864.
Орлов А. С. Владимир Мономах. М.; Л., 1946.
326 История древнерусской литературы
МЕСТНЫЕ ЛИТЕРАТУРЫ
Разорение русской земли
Besharov J. Imagery of the Igor’ tale in the light of Byzantino-Slavic poetic theory.
Leida, 1956.
Birnbaum H. Das M olenie Daniila Zatochnika und das Problem seiner
GenrezugehCrigkeit / / Zeitschrift fiir Slawistik. 42. 1997. N. 3. P. 328-344.
Cantare della gesta di Igor. / A cura di R.Poggioli. Torino, 1954.
Cizevska T. Glossary of the Igor’ Tale. London; L’Aja; Paris, 1966.
Cizevskij D. Ober den Stil der Galizisch Volynischen Chronik j I Sudost Forschungen.
XII. Mtinchen, 1954.
Gorlin M. Le Dit de la mine de la terre russe et la mort du grand prince Jaroslav / /
Revue des Etudes Slaves. XXVTII. Paris, 1947.
Gorlin M. Бёгаріоп de Vladimir, pr0dicateur de Kiev / / Revue des Etudes Slaves.
XXIV. Paris, 1948.
Jakobson R. Selected Writings. IV. Slavic Epic Studies. L’Aja; Paris, 1966.
Kirill von Turov, Zwei Erzalungen. Nach der Ausgabe von Kalajdovii 1821 mit einer
Einleitung von D.Tschizevskij / / Slavische Propylaen. Mtinchen, 1964.
La geste du Prince Igor’. Epopee russe du douzieme sidcle. / Texte etabli, traduit et
Библиография 327
commente sous la direction d’H. Gregoire, de R. Jakobson et de M. Szyftel, assistes
de A. Joffe. New York, 1948.
MazonA. Le Slovo d’Igor //T h e Slavonic and East European Review. XXVII. 1949.
MazonA. Le Slovo d’Igor. Paris, 1940.
Menges Κ. H. The Oriental Elements in the Vocabulary of the Oldest Russian Epos,
the Igor’ Tale: Slovo о Pulku Igoreve. New York, 1951.
Pacini L. Slovo о polku Igoreve. Napoli, 1946.
Philipp W. Ober das Verhaltnis des “Slovo о pogibeli Russkoj zemli” zum Zitie
Aleksandra Nevskogo I I Forschungen zur Osteuropaischen Geschichte. V. Berlin,
1957.
Pope R. О характере влияния византийской литературы на оригинальную
литературу южных и восточных славян / / American Contributions to the Seventh
International Congress of Slavists. Vol.II. The Hague - Paris, 1973. P. 486-488.
Soloviev A. Die Dichtung vom Untergang Ruslands I I Die Welt der Slaven. IX, 3,
1964.
Soloviev A. Le Dit de la mine de la terre russe / / Byzantion. XXII, 1953.
Vaillant A. Cyrille de Turov et Gregoire de Nazianze / / Revue des Etudes Slaves.
XXVI. Paris, 1950.
Адрианова-Перетц В. П. Слово о полку Игореве. Библиография изданий,
переводов и исследований. М.; Л., 1940.
Бегунов Ю. К. К вопросу об изучении Жития Александра Невского / / ТОДРЛ.
Л., 1961. Т. 17.
Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века “Слово о погибели
русской земли”. М.; Л., 1965.
Бернбаум X., Романчук Р. Кем был загадочный Даниил Заточник? / / ТОДРЛ.
СПб., 1997. Т. 50. С. 576-602.
Боброва Е. И. Первые итальянские переводы “Слова о полку Игореве” / /
ТОДРЛ. Л., 1958. Т. 14.
Владимиров П. И. Литература Слова о полку Игореве со времени его открытия
(1795) по 1894 г. / / Университетские известия. N9 4. Киев, 1894.
Воинские повести древней Руси / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л.,
1949.
Воронин Η. Н. Даниил Заточник / / Исследования и материалы по
древнерусской литературе. Древнерусская литература и ее связи с новым
временем. М., 1967. С. 54-101.
Воронин Η. Н. Политическая легенда о Киево-Печерском патерике / / ТОДРЛ.
Л., 1955. Т. 11.
Головенченко Ф. М. Слово о полку Игореве. Библиографический очерк,
перевод, пояснения к тексту и переводу. М., 1963.
Гонсьорсъкий А. Галицько-волинський літопис. Киів, 1958.
Гудзий Н. К. Где и когда протекала литературная деятельность Серапиона
Владимирского? / / Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и
языка. Т. XI. 1952.
Гудзий Н. К. Литература “Слова о полку Игореве” за последнее двадцатилетие
(1894-1913). Критико-библиографический очерк//ЖМНП. N° 2. СПб., 1914.
Гудзий Н. К. О “Слове о погибели Русской земли” / / ТОДРЛ. Л., 1956. Т. 12.
Данилов В. В. Слово о погибели Русскыя земли / / Вестник Ленинградского
университета. 14. Серия языка и литературы, 3. 1963.
328 История древнерусской литературы
ЛИТЕРАТУРА МОСКОВИИ
Чувство литературы в XVI веке
DantiA. Ivan Peresvetov: osservazioni e proposte / / Ricerche Slavistiche. XII. 1964;
DenisoffE. Maxime le Grec et lOccident. Paris; Louvain, 1943.
Derbriefwechsel Iwans der Schrecklichen mit dem Fursten Kuibskij (1564—1579).
/ Herausgegeben von A. Stahlin. Leipzig, 1921.
Duchesne E. Le Stoglav ou les cent chapitres. Paris, 1920.
Fennell J. The Correspondence between Prince A. M. Kurbsky and Tsar Ivan ГѴof
Russia 1564-1579. Cambridge, 1955.
Klostermann R. A. Maxim Grek in der Legende. Stuttgart, 1934.
Seebohm Th. M. Ratio und Charisma. Ansatze und Ausbildung eines philosophischen
und wissenschaftlichen Weltverstandnisses im Moskauer Russland. Bonn, 1977.
334 История древнерусской литературы
Великая защита
Unbegaun В. О. Russian Versification. Oxford, 1956.
Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-
XVIII вв. Лейда, 1950.
Демин А. С. Писатель и общество в России ХѴІ-ХѴІІ веков. (Общественные
настроения). М., 1985.
Демократическая поэзия XVII века. / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц и
Д. С. Лихачева. М.; Л., 1962.
Дробленкова Η. Ф. Новая повесть о преславном Российском царстве и
современная ей агитационная патриотическая письменность. М., 1960.
336 История древнерусской литературы
УСТНАЯ ТРАДИЦИЯ
Afanasjev А. N. Antiche fiabe russe. / А сига di G.\fenturi, pref. di F. Venturi. Torino,
1955.
Jakobson R. Selected Writings. IV. Slavic Epic Studies. L’Aja-Paris, 1966.
Lo Gatto E. Studi di letterature slave. Roma, 1926. Т. I.
Propp B. Ja. Canti popolari russi. / А сига di G.Venturi. Torino, 1965.
Sokolov J. II folclore russo. Torino, 1953.
Адрианова-Перетц В. Я Древнерусская литература и фольклор / / ТОДРЛ. Л.,
1949. Т. 7.
Азбелев С. Я. Былины об отражении татарского нашествия / / Русский
фольклор. 1971. Вып. 12. С. 161—180.
Азбелев С Я О происхождении песен, посвященных Грозному царю Ивану
Васильевичу// Русский фольклор: Материалы и исследования. СПб., 1996.
Т. 29. С. 60-79.
Академические школы в русском литературоведении /Отв. Ред.
П. А Николаев. М., 1975.
Акимова Т. М. Структура былинного цикла о Садко / / Вопросы литературы и
фольклора. Воронеж, 1972. С. 153-166.
Андреев Я Я. Русский фольклор. Хрестоматия. М.; Л., 1956.
Аникин В. Я. Русский фольклор. М., 1987.
Аникин В. Я. Русская народная сказка. М., 1977.
Аникин В. Я Фольклор как часть древнерусской культуры (Некоторые
первоочередные задачи изучения) / / Древняя Русь. Вопросы медиевистики.
2000. № 1. С. 51-60.
22*
340 История древнерусской литературы
Хам (библ.) 68
Херасков М. М. 83
Хлопко 252
Хоре 38
Предисловие.............................................................................................5
Глава 2. Переводы..................................................................................31
Литургические тексты, 32 - Апокрифы, 35 -
Агиография, 8 - Сборники, летописи, повести, 39
Библиография...................................................................................... 317
Именной указатель.............................................................................343
Рикардо Пиккио
История древнерусской литературы
ЛР №066332 от 23.02.1999
Издательство «Кругъ»
Тел./факс: (095) 243-5103
http://www.krugh.ru
E-mail: info@krugh.ru
ISBN 5-7396-0371-4
9 “785739 603715