Лекция.

Древний Китай: формирование основ государства и общества

План:
1. История Древнего Китая
2. Трансформация чжоуской структуры и возникновение империи
3. Формирование основ китайской конфуцианской империи при Хань

В отличие от Индии Китай – страна истории. Начиная с глубокой

древности умелые и старательные грамотеи-летописцы фиксировали на
гадательных костях и панцирях черепах, бамбуковых планках и шелке, а
затем и на бумаге все то, что они видели и слышали, что происходило вокруг
них и заслуживало упоминания. Отсюда – гигантское, практически
необозримое количество письменных источников, которые, в сочетании с
обильными данными археологии, дают богатый материал для реконструкции
политических событий, социальных процессов, мировоззренческих идей. Не
все источники и далеко не во всем заслуживают полного доверия: стоит
напомнить, что значительная часть текстов – прежде всего трактаты
религиозно-этического содержания, но частично также и исторические
сочинения – имеет явно дидактический характер. Одно несомненно: все
древнекитайские тексты, или почти все, сыграли огромную роль в
последующей ориентации страны и народа, китайской цивилизации.
Канонизированные потомками такие тексты, и прежде всего те из них, в
которых излагались учение древнекитайского мудреца Конфуция и
связанный с этим учением взгляд на вещи, на мир, на человека, на общество
и государство, сыграли в истории и культуре Китая не меньшую роль,
нежели доктрины брахманизма, буддизма и индуизма в судьбах Индии. И
хотя между китайским и индийским взглядами на мир было нечто общее в
самом глубинном мировоззренческом аспекте – именно то, что отличало
Индию и Китай в этом плане от ближневосточно-средиземноморской
системы мировоззренческих ценностей, – китайская цивилизация всегда
была уникальной и во многом расходилась со всеми остальными, включая и
индийскую. А по некоторым пунктам разница между Китаем и Индией была
огромной.
Начать с того, что если в Индии определенный кармой и пожизненно
фиксированный социальный статус индивида почти не предоставлял
простора для престижных устремлений и это сыграло существенную роль в
устремлении людей в сторону поиска мокши и нирваны, в направлении к
впечатляющим, но практически мало полезным упражнениям и ухищрениям
аскезы и йоги, то в Китае, напротив, каждый всегда считался кузнецом
своего счастья в земной жизни. Социально-политическая активность, едва
заметная в Индии, здесь была – как, впрочем, и на Ближнем Востоке и тем
более в Европе – основой стремления к улучшению жизни и личной доли
каждого. При этом характерно, что если в ближневосточно-
средиземноморском регионе такого рода активность со временем стала
всерьез подавляться религией, призывавшей к царствию небесному либо
настаивавшей на божественном предопределении (именно такого рода идеи
были характеры для мировых монотеистических религий, христианства и
ислама), то в Китае активный акцент на поиски земного счастья, сделанный
еще Конфуцием, продолжал неизменно существовать всегда. И это далеко
еще не достаточно отмеченное специалистами обстоятельство сыграло
существенную роль как в истории страны, так и в жизни ее народа,
социальную активность которого трудно переоценить. Можно сказать, в
частности, что именно с древности ведется отсчет небывалой насыщенности
китайской истории массовыми народными движениями.
2. Несмотря на отчетливо выраженную этническую
суперстратификацию, суть которой сводилась в момент завоевания к
привилегированному положению завоевателей-чжоусцев, социальное,
правовое и имущественное неравенство в раннечжоуском Китае были еще не
слишком заметными. Конечно, особа правителя-вана была священной, и
образ жизни его и его окружения соответственно выделялись на общем фоне.
Это же касается, пусть в меньшей степени, и удельной знати. Но, если судить
по первым документам об инвеституре и по археологическим раскопкам,
отличия не были велики. Правители не слишком отличались в образе жизни
от своих подданных, что, к слову, было позже запечатлено и в преданиях о
мудрых древних правителях. Постепенно, однако, положение изменялось.
Усиливалось престижное потребление в верхах. Усложнялась структура
привилегированных слоев как в чжоуских столицах, так и в разраставшихся
уделах. Все большее количество сановников и аристократов, воинов-
дружинников, а также обслуживавших их нужды ремесленников и слуг
выделялось из среды общинного крестьянства и жило за его счет. Возникали
новые города – центры уделов. Строились крепости, дворцы, храмы, амбары,
склады, дороги и иные крупные сооружения. Внутренняя жизнь страны
усложнялась, причем это касалось едва ли не в первую очередь и
крестьянской общины.
Увеличивалось количество земледельцев, осваивались новые земли,
создавались новые поселки, причем этот процесс, как упоминалось, шел
параллельно с ликвидацией этнической и правовой грани между чжоусцами
и нечжоусцами, с этнической консолидацией в рамках уделов, будущих
царств, жители которых все более осознавали себя как люди царства Цзинь
или Лу, как жители Сун или Ци. Менялись формы землепользования и
налогообложения. В исконных чжоуских землях постепенно отмирала
известная со времен Инь практика отработок на больших полях. В
нечжоуских по происхождению уделах уходило в прошлое взимание дани. С
Сюань-вана на смену тому и другому пришла десятина-чэ. Крушение
Западного Чжоу и выход на передний план системы царств означали
перенесение центра тяжести социально-экономического развития внутрь
этих царств, где при общей схожести развитие в каждом отдельном случае
приобретало свои особые очертания.
Субъектами власти-собственности в царствах были их правители. Но часть
своих прерогатив они уступали владельцам уделов-кланов, которые ревниво
заботились об увеличении своего престижного потребления, содержали при
своих дворах ремесленников и торговых чиновников-агентов,
осуществлявших производство и обмен изделиями, в том числе предметами
роскоши. Судя по данным источников, в молодости такого рода торговым
агентом был и знаменитый позже реформатор Гуань Чжун. С разрастанием
количества привилегированного и незанятого в земледелии населения, с
увеличением престижного потребления и общей массы избыточного
продукта, концентрировавшегося в основном в городах, в чжоуском Китае
стала ощущаться тенденция к индивидуализации потребления, к
приватизации.
Эта тенденция, наиболее ощутимо проявлявшаяся среди социальных верхов
и обслуживавшего их персонала, затронула также и общинное крестьянство,
в среде которого шел процесс имущественного расслоения. Наделы –
особенно на вновь освоенных землях – все чаще практически закреплялись за
отдельными семьями, владевшими ими из поколения в поколение. Семейно-
клановые группы дробились на малые семьи, которым выделялась их доля
семейного надела. Если эта доля была мала, семьи, как уже говорилось,
переселялись и осваивали новые территории, которые более прочно
закреплялись за ними и их потомками. Видимо, этот процесс, шедший в VII–
VI вв. до н.э. уже в достаточно широких масштабах, способствовал
приватизации, т.е. индивидуализации потребления и частному рыночному
обмену произведенной продукцией.
Среди древнекитайских источников, как и древнеиндийских, практически нет
столь привычных для ближневосточной древности документов
хозяйственной отчетности или юридических сделок, как нет и
законодательного регулирования частноправовых и имущественных
взаимоотношений, по меньшей мере до периода Хань. Частично это может
быть объяснено характером самих отношений, частично – их сравнительно
неразвитым уровнем. Может быть, здесь сыграла свою роль общая
ориентация древнекитайского общества на этическую норму. Как бы то ни
было, но данные об интересующих специалистов экономических процессах
крайне лаконичны.
Известно, например, что в ряде чжоуских царств в VI в. до н.э. были
проведены важные реформы, суть которых сводилась к изменению характера
налогообложения и упорядочению централизованной администрации. По-
видимому, основной целью реформ был учет вновь возникавших и,
возможно, на первых порах ускользавших от внимания властей свободных от
налогообложения земледельческих поселений. Речь шла о том, чтобы всех
земледельцев обложить налогом в соответствии с количеством земли,
находившейся в распоряжении каждого двора. Известно также, что уже в VI
в. до н.э. крестьянская община в большинстве царств привычно делилась на
дворы-домохозяйства и измерялась именно числом таких дворов. Этот факт
косвенно свидетельствует о том, что дворы в деревне существовали в
качестве независимых хозяйств и что одни хозяйства могли быть богаче
других. Другими словами, малоземельные могли арендовать излишки у
богатых либо батрачить на них. Косвенно о том же говорят встречающиеся в
текстах упоминания о необходимости поимки беглых – с их уходом царство
теряло тружеников и налогоплательщиков, – о мерах для улучшения условий
жизни вдов, сирот, обездоленных (таких проблем в нерасчлененной
традиционной патриархальной общине практически не бывает – они
возникают с разложением этой общины).
3. Свое правление ханьский Гао-цзу (Лю Бан) начал с серии указов и
реформ, направленных на восстановление порядка и создание
оптимальных форм управления империей. Прежде всего он отменил
систему легистского законодательства с ее казарменной дисциплиной и
жестокими наказаниями провинившихся. Была объявлена широкая
амнистия, а все вернувшиеся в родные места обретали прежний статус
и ранг, им возвращались их поля и дома. Налог с крестьян был снижен
до 1/15, а затем даже до 1/30 доли урожая, а солдаты армии Лю Бана
освобождались от налогов на 12 лет. Правда, взамен власти ввели
 подушную подать с населения, которую должны были платить все
совершеннолетние, от 15 до 56 лет. Восстанавливались разрушенные
строения и сооружения, особенно ирригационные. Были освобождены
многие государственные и частные рабы.
Империя, как и в эпоху Цинь, была поделена на области, уезды и волости,
причем представители общин получили даже большее, чем ранее,
представительство в управлении волостями и уездами, где они теперь стали
своего рода опорой власти, сотрудниками уездного начальника. Столь же
резко, как и циньские правители, – а кое в чем даже и резче, – ханьские
императоры ограничивали частных собственников. Богатые купцы
облагались тяжелыми налогами, причем всем незнатным богачам, не
имевшим престижного социального ранга, было запрещено пользоваться
каретами, одеваться в шелка и тем более занимать государственные
должности. По-прежнему резко выделялись статусом и местом в обществе
чиновники, большинство которых ориентировалось на конфуцианские
нормы, связанные с культом высокой (нередко лишь показной) морали,
уважением к традициям и семейно-родовым связям. Этот последний момент
сыграл свою роль и в организации управления. Не вся страна была поделена
на области и уезды. Некоторая ее часть была пожалована в виде
наследственных уделов раннечжоуского типа родственникам и
приближенным Лю Бана, что рассматривалось в качестве проявления
высшего благоволения императора и было явной данью древней традиции.
После смерти Лю Бана (195 г. до н.э.) выявилась недальновидность этого
акта. Новые владельцы уделов стали все очевидней проявлять
сепаратистские тенденции. Дело кончилось мятежом нескольких из наиболее
крупных удельных правителей, с трудом подавленным императором Цзин-
ди, который после этого сильно ограничил права владельцев уделов,
запретил им иметь свое войско и назначать в уделах своих чиновников. В
результате этих нововведений наследственные владения к середине II в. до
н.э. превратились в нечто вроде кормлений с весьма ограниченными правами
их владельцев. Но окончательный удар по удельным владениям нанес
знаменитый ханьский император У-ди, крупнейший и известнейший из
правителей Хань, за долгий период правления которого (140–87 гг. до н.э.)
были заложены идейные и институциональные основы китайской
конфуцианской империи, просуществовавшей с тех пор без заметных
структурных изменений вплоть до XX в. Именно У-ди в 121 г. до н.э. издал
специальный указ, согласно которому наследственные уделы должны были
обязательно делиться между всеми многочисленными детьми их владельцев.
Этот указ практически ликвидировал и без того не слишком устойчивый в
древнем Китае принцип майората (точнее – права одного, не обязательно
старшего, чаще выбранного отцом наследника на родовое владение), что
практически означало исчезновение быстро дробившихся уделов.
Во времена У-ди ханьская империя была поделена на 102 области с
ответственными перед центром губернаторами. Была установлена сильная
бюрократическая администрация, в которой важную роль играли цензоры-
прокуроры с правом действенного контроля. Для выкачивания денег из
разбогатевших частных собственников была возобновлена система откупов и
продажи рангов. У-ди ввел государственную монополию на выплавку железа
и добычу соли, чеканку монет и изготовление вина (здесь часто как раз и
действовала система откупов). Были проведены крупные конфискации земли
и рабов у чересчур разбогатевших собственников. Вместе с тем некоторым из
них предоставили возможность занимать определенные должности, как
правило, при условии, что это будет ими хорошо оплачено. Словом, вся
система администрации У-ди была скорректирована таким образом, чтобы
максимально усилить государство, сделать наиболее эффективной
центральную администрацию и выкачать как можно больше средств из
кармана частных собственников, предоставляя некоторым из них за это
определенные, до того запретные для них привилегии и к тому же используя
их знания и опыт в организации необходимых производственных
предприятий (система откупов и т.п.).
Казалось бы, здесь много от легизма. И это действительно так. Но при всем
том нет оснований говорить о реставрации легистских методов. Суть
процесса в ином – в гармоничном синтезе легизма и конфуцианства на
конфуцианской основе. Для такого синтеза были, несмотря на кажущиеся
антагонизмы между обеими враждующими доктринами, немалые
объективные причины. Обе доктрины были социально ориентированными,
рационалистичными, обе ставили во главу угла благо государства и народа и
считали министров и чиновников важнейшим инструментом осуществления
необходимой для этого политики. Различия на этом фоне оказались менее
значимыми, нежели того можно было ожидать. Суть их сводилась к тому, что
легисты делали упор на кнут, дабы покорить своей воле не понимающий
собственного блага народ, который для его же пользы следует ослабить и
подчинить сильной власти, тогда как конфуцианцы делали упор на пряник,
стремясь управлять с помощью обрядов, ритуалов, этики и традиций. В
синтезированном ханьском конфуцианстве нашли свое место и легистский
кнут, и конфуцианский пряник, причем и то и другое – во имя единой общей
цели, т.е. укрепления централизованной администрации сильного
государства, которая к тому же опиралась бы не только и не столько на
насилие, сколько на веками отработанные нормы, традиции, на
апробированную систему социальных и моральных ценностей.
Отцом ханьского конфуцианства считается Дун Чжун-шу (187– 120 гг. до
н.э.), создавший новую государственную идеологию на основе наиболее
приемлемых для этого идей и нововведений всех других, включая не только
легизм, но также и моизм, даосизм, частично некоторые другие
второстепенные доктрины китайской древности. При этом его, равно как и
всех его последователей на протяжении тысячелетий, никогда не смущал
идейно-философский эклектизм новой синтезированной системы ханьского
конфуцианства. И это объяснялось даже не столько прагматизмом
мышления, что было всегда свойственно китайским мыслителям, сколько
трезвым практицизмом целеустановки: главным в новой доктрине были не
столько идеи сами по себе, сколько выстроенная на их основе гигантская
всеохватывающая система образа жизни и организации управления, норм и
институтов. В рамках этой системы все ее многочисленные элементы,
несмотря на их гетерогенное происхождение, достаточно удачно
гармонировали и подкрепляли друг друга во имя упоминавшейся уже
великой цели. И цель эта практически была достигнута: начиная с У-ди
конфуцианский императорский Китай, несмотря на взлеты и падения, смену
периодов централизации и децентрализации, катастрофические кризисы,
мощные крестьянские восстания и завоевания со стороны северных
кочевников, – словом, несмотря на все испытания, всегда существовал в мало
изменявшемся по сравнению с Хань виде и даже более того, возрождался из
пепла в случае особо острых кризисных ситуаций все в том же раз и навсегда
генетически закодированном виде, лишь с второстепенными
модификациями.
У-ди вел активную внешнюю политику. При нем на севере были потеснены
гунны, на юго-западе присоединена территория протогосударства Намвьет,
на востоке захвачена часть Кореи. Но наибольшим успехом внешней
политики У-ди следует считать путешествия Чжан Цяня, проникшего в
поисках союзников против гуннов далеко на запад и описавшего многие
страны Средней Азии (Фергана, Бактрия, Парфия и др.). После возвращения
Чжан Цяня вдоль пройденного им маршрута была проложена торговая
дорога, знаменитый Великий шелковый путь. Восточно-туркестанская часть
этого пути с лежавшими вдоль него небольшими оазисами-
протогосударствами была на некоторое время подчинена ханьской власти,
распространившей свое влияние до припамирских районов. Торговля по
Великому шелковому пути способствовала интенсивному культурному
обмену: на запад, в Рим шли китайские шелка и другие раритеты, на восток, в
Китай, – некоторые сельскохозяйственные культуры (виноград, гранаты),
изысканные изделия (стекло, драгоценности, пряности), подчас даже
диковинные звери. Но наиболее ценившимся предметом китайского импорта
из Средней Азии были знаменитые ферганские аргамаки. Собственно, с
желания заполучить этих столь высоко ценившихся в Китае лошадей и
начались походы У-ди на Фергану, сыгравшие вскоре после возвращения
Чжан Цяня важную роль в открытии нового торгового пути.
После смерти У-ди ханьский Китай вступил в затяжную полосу стагнации, а
затем кризиса и упадка. Ослабление эффективности власти центра
способствовало усилению активности частного собственника, что влекло за
собой разорение тружеников-налогоплательщиков и тем самым ударяло по
интересам казны. Для облегчения участи крестьян в середине I в. до н.э. были
сделаны некоторые налоговые послабления, но это мало помогло. В стране в
обстановке углублявшегося административного хаоса и неэффективности
власти все большую силу приобретали так называемые сильные дома, т.е.
богатые землевладельческие аристократические кланы. Как известно,
начиная с Хань, все получавшие большие должностные оклады и
обогащавшиеся к тому же неправедными способами сановники и чиновники
обычно вкладывали свои доходы в землю и тем самым становились
частными собственниками. В условиях эффективной власти центра это
противоречие легко снималось: любой причастный к власти собственник, как
о том уже упоминалось, всегда четко сознавал, что его статус и престиж
зависят от его причастности к власти, тогда как его интересы собственника
при этом второстепенны. Соответственно причастные к власти и
действовали. Несколько иначе складывалась ситуация, по крайней мере в
Китае, в условиях кризисов.
Как представитель аппарата власти, чиновник должен был ограничивать
собственника, включая и свои интересы. Но коль скоро казна пустела, а
жалованье соответственно выдавалось нерегулярно или не полностью,
чиновник, во-первых, начинал жестче давить на земледельцев, выжимая из
крестьян, и без того обедневших, все новые и новые поборы, что вело к
разорению деревни и дальнейшему углублению кризиса, а во-вторых,
оказывал все большее внимание интересам частных собственников, в
конечном счете своим собственным. Складывалась парадоксальная ситуация.
Личные интересы влиятельных домов страны вступали в противоречие с
интересами казны, т.е. государства. Результатом были дальнейшее
ослабление государства и политическая децентрализация его, причем на
местах все более решающей и практически уже не управляемой силой
становились местные богатеи, сильные дома. Тем самым ситуация еще более
усложнялась, становилась критической. Только решительные реформы могли
выправить дело, и это хорошо понимали в центре.

Основнпя литература:
1.Васильев Л. С. История Востока. В 2-х томах. М., 1993. Т. 1. (или любое
другое изд-е). История Востока: В 6 т. М., 1995. Т.
2. Восток в средние века / Отв. ред. Л. Б. Алаев, К. З. Ашрафян (или изд-е
2000 г.). История стран Азии и Африки в средние века: Учебник для вузов. В
2-х ч. М., 1987.
3. Коновалова И. Г. Средневековый Восток. Учебное пособие для вузов. М.,
2007.
Дополнительная литература:
4. Классическая поэзия Индии, Китая, Японии. М., 1977. Классическое
конфуцианство: переводы, статьи, комментарии. СПб., 2000. Т. 1.
5. Конфуций. Изречения. Книга песен и гимнов / Пер. с кит. М., 2000.

6. Конфуций. Уроки мудрости / Пер. с древнекит. Сост., вступ. ст., коммент.

М.А. Блюменкранца. М.; Харьков, 2001.
6. Крестьянская война в IX в. Из «Синь Тан шу» // Хрестоматия по истории
средних веков: В 3 т. / Под ред. акад. С.Д. Сказкина. Т. 1:
7. Раннее средневековье. С. 71-82. Материалы по экономической истории
Китая в раннее средневековье / Пер с кит. А.А. Бокщанина и Лин Кюнъи. М.,
1980. налогообложении в VIII в. (Из «Синь Тан шу») // Там же. С. 54-55.
Промыслы и налоговая политика Танской империи в VII-IX вв. // Там же. С.
56- 61 Религии Китая. Хрестоматия / Сост. Е.А. Торчинов. СПб., 2001.

ВВЕДЕНИЕ Интерес к Востоку в наши дни огромен, он всесторонен и

всеобъемлющ: история и культура, общество и государство, человек и
религия – все это сегодня в центре внимания как самих жителей стран
Востока, стремящихся к самопознанию и самоидентификации, так и
представителей иной, западной, европейской традиции. Такого рода интерес
далеко не случаен: начало XXI века с его глобальными проблемами,
чувством неуверенности побуждает многих обратиться к поисками корней,
первоистоков (как известно, история начиналась именно на Востоке –
Ближнем Востоке), повернуться лицом к более стабильному,
консервативному и во многом более гармоничному Востоку. Кроме того,
многое в современном мире вплотную связано с Востоком – достаточно
напомнить о феномене развивающихся стран с их острейшими
экономическими, демографическими и социокультурными проблемами, пути
решения которых пока далеко не найдены. И это не может не волновать мир,
подавляющее большинство населения которого живёт именно в
развивающихся странах, в первую очередь в странах Востока. Не следует
забывать и о возрастающей на наших глазах активности мусульманского,
арабского мира, об острейших противоречиях во взаимоотношениях двух
цивилизаций – Востока и Запада. В Средние века страны Востока не
представляли собой единого целого. В цивилизационном плане на
средневековом Востоке выделялись ареалы исламской (Малая Азия, арабские
страны Ближнего Востока и Северной Африки, Иран, Средняя Азия,
Северная Индия, часть Южной и Юго-Восточной Азии), китайско-
конфуцианской (Китай, Корея, Вьетнам), японской, индобуддийской (Южная
Индия, Юго-Восточная Азия), африканской (Африка южнее Сахары)
цивилизаций. Каждая из этих цивилизаций обладала собственными
культурно-историческими ценностями, формами организации политической,
экономической и социальной жизни. Поэтому употребляемый в
историографии применительно к странам Азии и Африки термин «Восток» в
значительной мере условен. Он принадлежит сознанию европейцев, которые
наделяли это понятие не только географическим, но и ценностным смыслом,
имея в виду разницу между европейскими (точнее - западноевропейскими)
странами и неевропейским миром. Точно так же понятие «Средние века»
первоначально было выработано в европейской историографии Нового
времени на материале западноевропейской истории. Впоследствии этот
термин стал использоваться и применительно к истории стран Азии и
Африки, хотя выделение «средневекового» периода их истории не столь
очевидно, как для Западной Европы. В особенности это касается обществ с
многовековой и непрерывной культурной традицией (Китай или Индия), а
также народов Африки южнее Сахары, многие из которых в период
Средневековья сохраняли родоплеменной строй.