Хазарский альманах- 17, 2020

Институт славяноведения РАН
Институт востоковедения
им. А. Е. Крымского НАН Украины
Международный Соломонов университет
Хазарский
альманах
Том 17
Хазарский альманах 2020
Москва
2020
17
Хазарский
альманах
Том 17
Москва 2020
УДК 94
Х 15
Утверждено к печати
Ученым советом Института славяноведения РАН
Рецензенты:
А. А. Турилов, кандидат исторических наук
Л. А. Беляев, член-корреспондент РАН
Хазарский альманах / Ред. кол.: О. Б. Бубенок (глав. ред.),

В. Я. Петрухин (зам. глав. ред.) и др. – Москва: Индрик, 2020. –
Т. 17. – 408 с.
ISBN 978-5-91674-597-9 DOI: 10.31168/91674-597-9
Настоящий том ежегодника был подготовлен к выпуску в период

между двумя знаменательными датами: 100-летием О. Прицака в
2019 г. и 70-летием В. Я. Петрухина в 2020 г. Оба ученых хорошо
известны научному миру как исследователи истории не только Ха-
зарского каганата, но и Древней Руси. Поэтому и материалы 17-го
тома «Хазарского альманаха» соответствуют исследовательским
интересам ученых.
Тематика публикуемых в этом году статей очень разнообразна.
В альманахе представлены археологические работы, посвященные
изучению памятников салтовской культуры в степном Подонье, в
бассейне Северского Донца и в Крыму. Среди них следует специ-
ально выделить исследования, поднимающие вопросы сохранения
Правобережного Цимлянского городища и Саркела. Особый интерес
представляют статьи по истории хазар, дунайских болгар и печене-
гов. Немало внимания уделено вопросам истории Древней Руси и
контактов восточных славян и скандинавов с населением Хазарского
каганата. Имеется в данном томе также рубрика «Хроника».
Открывает издание статья, посвященная юбилею В. Я. Петрухи-
на, а завершают его материалы к 100-летию О. Прицака.
ISBN 978-5-91674-597-9 © Институт славяноведения РАН, 2020

© Коллектив авторов, 2020
Редакционная коллегия:
О. Б. Бубенок (главный редактор), доктор ист. наук, профессор

(г. Киев)
В. С. Аксёнов, канд. ист. наук (г. Харьков)
К. В. Бондарь, канд. филол. наук (г. Тель-Авив, Израиль)
П. Б. Голден, доктор ист. наук (PhD in History), заслуженный
профессор Ратгерского университета (г. Вест Виндзор, США)
А. Б. Головко, доктор ист. наук, ст. н. с. (г. Киев)
Ю. Н. Кочубей, канд. филол. наук, ст. н. с. (г. Киев)
Т. М. Калинина, канд. ист. наук, ст. н. с. (г. Москва)
В. В. Майко, доктор. ист. наук (г. Симферополь)
В. Я. Петрухин (заместитель главного редактора), доктор ист. наук,
профессор (г. Москва)
Е. Б. Рашковский, канд. ист. наук (г. Москва)
С. Б. Сорочан, доктор ист. наук, профессор (г. Харьков)
Цв. Степанов, доктор (исторических) наук, профессор (г. София,
Болгария)
А. И. Уткин, доктор ист. наук, профессор (г. Киев)
В. С. Флёров, канд. ист. наук, ст. н. с. (г. Москва)
А. А. Хамрай, докт. филол. наук, ст. н. с. (г. Киев)
ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
17-й том «Хазарского альманаха» был подготовлен в период меж-

ду двух знаменательных дат: в 2019 г. исполнилось 100 лет со дня
рождения патриарха украинского и американского хазароведения
О. Прицака; в 2020 г. исполняется 70 лет со дня рождения заместите-
ля главного редактора «Хазарского альманаха» В. Я. Петрухина. Оба
ученых хорошо известны научному миру как исследователи истории
не только Хазарского каганата, но и Древней Руси. Широта научных
интересов юбиляров (включая и полемику между ними) наложила свой
отпечаток и на содержании 17-го тома «Хазарского альманаха».
Открывает том рубрика, посвященная 70-летию В. Я. Петрухина,
активного члена редколлегии и автора «Хазарского альманаха»
(с первого его выпуска). Хазароведческие интересы В. Я. Петрухина
освещены в статье Б. Е. Рашковского. Так, под редакцией и с ком-
ментариями В. Я. Петрухина увидели свет два издания русского пе-
ревода книги Н. Голба и О. Прицака «Еврейско-хазарские документы
X в.» (1997, 2003). Для ученых Восточной Европы выход этого иссле-
дования на русском языке был крайне важен, так как англоязычная
версия была тогда малодоступна. В этом издании впервые увидел
свет русский перевод уникального документа – письма, характери-
зующего финансовое положение еврейской общины домонгольско-
го Киева и являющегося древнейшим актовым источником по исто-
рии еврейских общин средневековой Восточной Европы.С 2000 г.
В. Я. Петрухин – координатор междисциплинарного «Хазарского про-
екта». Благодаря его участию смогли состояться и получили поддерж-
ку археологические исследования целого ряда важнейших памятни-
ков – городища Самосделка в дельте Волги, гибнущего вследствие
От редколлегии 5
эрозии донских берегов Цимлянской Правобережной крепости (ее ис-

следованиям посвящен раздел настоящего выпуска).
Как всегда, в настоящем томе «Хазарского альманаха» содер-
жатся статьи по салтовской археологии. Так, статья В. С. Аксёнова
посвящена находкам бараньих астрагалов в катакомбных захороне-
ниях Верхнесалтовского археологического комплекса. Автор статьи
анализирует 332 астрагала из 49 катакомб и привлекает также для их
изучения данные этнографии и фольклора осетин. Благодаря это-
му удалось установить любопытный факт: функции астрагалов были
многообразны – они могли использоваться как предмет для игр и слу-
жить деталью одежды («держалка»), а могли наделяться сакральны-
ми свойствами и играть роль амулетов. В статье В. В. Колоды пред-
ставлен богатый вещевой комплекс, выявленный близ с. Варваровка
в Харьковской обл., анализ предметов из которого приводит иссле-
дователя к выводу, что это был клад кузнеца. Находки здесь были
изготовлены как из черных, так и из цветных металлов: мастер, оста-
вивший данный комплекс, владел не только кузнечным ремеслом,
но и бронзолитейным. Автор статьи относит находки к памятникам
салтовской культуры и датирует их серединой VIII – серединой Х в.
Нельзя не согласиться с его мнением, что эта находка – очередное
доказательство высокого уровня развития ремесла у населения ле-
состепной территории Хазарского каганата. Статья Л. Ю. Пономарёва
посвящена локализации памятников салтовской культуры в централь-
ной и северной частях Керченского полуострова. Исследователь от-
мечает, что данная тема недостаточно разработана, так как обычно
акцентируют внимание на памятниках восточной части полуострова.
Автор предлагает свою классификацию исследованной группы памят-
ников, дает их локализацию, проиллюстрированную их расположени-
ем на карте, и выявляет закономерности в их размещении.
Одним из направлений салтовской археологии является сохра-
нение уже известных археологических объектов для будущих иссле-
дователей. В этом отношении весьма показательны такие памятники,
как находящиеся на Нижнем Дону Правобережное Цимлянское горо-
дище и Саркел. Первый памятник разрушается водами Цимлянского
водохранилища, а второй, уже исследованный частично, – ушел
под воду. Поэтому сегодня исследования на этих памятниках очень
актуальны. В связи с этим для будущих исследователей может ока-
заться очень полезной статья В. С. Флёрова, посвященная изучению
Правобережного Цимлянского городища в 2003–2006 гг. и процессам
6 «Хазарский альманах». Том 17. Москва 2020
его разрушения. За истекший период не только проводились раскоп-

ки, но и определялась скорость обрушения берега водохранилища
у крепости: от 10–20 см до 1,4 м в год. Прогнозы, к сожалению, не-
утешительны: в ближайшие 50–75 лет водохранилище полностью
уничтожит городище.
Эти вопиющие факты должны побудить ученых более активно из-
учать артефакты данных памятников, пока есть такая возможность.
На фоне этого особое значение приобретает статья Д. А. Моисеева,
посвященная черепице с Правобережного Цимлянского городища.
Благодаря анализу технологических и морфологических отличитель-
ных черт материала автором была установлена глубокая взаимосвязь
технологий производства местной черепицы с Юго-Западным Крымом.
Он высказывает предположение, что привнесенная технология обжи-
га оранжевоглиняной и сероглиняной черепицы отражает адаптацию
к местным условиям и традициям. Автор также считает, что черепицу
городища можно разделить на две хронологически группы: раннюю –
времени строительства крепости (оранженвоглиняная) и более позд-
нюю, относящуюся ко времени ее существования (сероглиняная).
Расположенное на другом берегу Дона Левобережное Цимлян-
ское городище – Саркел – было затоплено водами Цимлянского во-
дохранилища. Большой интерес представляет коллективная ста-
тья, содержащая отчет подводного обследования крепости Саркел
в 2019 г. Полученные данные были сопоставлены с картами городи-
ща и отчетами археологов XIX и XX вв. об исследованиях Саркела
и совпали с высокой точностью. Прогнозы обнадеживающие: совре-
менное состояние Саркела позволяет продолжить его археологиче-
ские исследования.
Особым направлением в археологии может являться проблема
культурных связей населения салтовской культуры со славянским ми-
ром и Скандинавией: оно имеет особый смысл, поскольку «Хазарский
альманах» издается последние годы под грифом Института сла-
вяноведения РАН. Ярким подтверждением этого является статья
В. В. Мурашёвой, посвященная находке подвески на городище Супруты.
В IX в. территорию городища занимают славяне – носители роменской
культуры, которые впоследствии попали в подчинение к Хазарскому
каганату. Это и должно было отразиться на материальной культуре.
По мнению В. В. Мурашёвой, свидетельством салтовского влияния яв-
ляется серебряная литая подвеска с нечетким изображением, вариан-
ты интерпретации которого предлагаются в статье.
В статье В. С. Нефёдова рассматриваются предметы салтовского

происхождения и подражания им, найденные в длинных курганах
на территории Смоленского Поднепровья и Подвинья. В хазарский пе-
риод это была территория кривичей. В статье приведен каталог таких
вещей – всего 52 предмета, найденных в смоленских длинных курганах.
В каталоге содержатся краткие сведения о комплексах, из которых про-
исходят артефакты, авторе и годе раскопок. Все это позволило автору
статьи сделать вывод, что салтовские вещи проникали на земли кри-
вичей с середины или 3-й четверти VIII в. по 2-ю четверть или середи-
ну X в., а это указывает на развитый и стабильный характер торговых
связей смоленских кривичей с югом Восточной Европы.
Статья Т. А. Пушкиной поднимает проблему культурного влияния
носителей салтовской культуры на русь эпохи викингов. Поясная гар-
нитура, распространившаяся на Руси и в Скандинавии, – это только
небольшая часть салтовского материала. По мнению Т. А. Пушкиной,
эти вещи могли оказаться на рассматриваемой территории в числе
трофеев военных походов русов и скандинавов, входивших в состав
древнерусской дружины.
И конечно же, центральное место в 17-м томе «Хазарского альма-
наха» занимают статьи, посвященные самим хазарам и их соседям.
Особо следует выделить исследование Т. М. Калининой «Битвы ара-
бов и хазар за Дербент и Баланджар в первой половине VII в.», где сно-
ва поднимается вопрос о достоверности информации арабо-персид-
ских историков IX–X вв. о действиях войск Арабского халифата вокруг
Дербента и хазарского города (или реки) Баланджар в начале – середи-
не VII в. Критический анализ источников позволил автору статьи присо-
единиться к выводу о недостоверности ряда сообщений об этих собы-
тиях. Особенно интересно наблюдение, что упоминание хазар и тюрков
порознь объясняется недостаточными знаниями арабских писателей.
Статья Ю. М. Могаричева и А. В. Сазанова посвящена характеру
хазарского присутствия в раннесредневековой Сугдее (Судаке), а точ-
нее – статусу Сугдеи в хазарское время. Исследователи отмечают,
что по этому вопросу существуют два противоположных мнения: одни
исследователи считают Сугдею хазарским городом, а другие – визан-
тийским. Авторы статьи присоединяются к последнему мнению и счи-
тают, что Сугдея в VIII–IX вв. являлась византийским городом.
Оригинальный подход продемонстрирует статья Цв. Степанова – автор
сравнивает два раннесредневековых государства – Хазарию и Дунайскую
Болгарию в период VIII – начала X в. сквозь призму государственной
модели и религии. В результате удалось прийти к интересному выводу:

в IX в. Болгария видимо догнала и даже опередила Хазарию в отноше-
нии государственной модели. Причину этого автор статьи видит, в пер-
вую очередь, в принятии болгарами христианства. Это позволило завер-
шить процесс централизации Болгарии и достичь большей – по сравнению
с Хазарией – гомогенизации болгарской народности.
Как известно, непосредственными соседями хазар в IX – первой
половине X в. были печенеги, которые оказали существенное вли-
яние на ход событий как в Восточной, так и в Центральной Европе.
Однако мы мало знаем о происхождении этого народа. Решить эту
проблему на лингвистическом материале попытался в своей ста-
тье О. А. Мудрак. В исследовании анализируется в основном пе-
ченежская лексика из трактата Константина Багрянородного «Об
управлении империей». В результате, О. А. Мудрак пришел к выво-
ду, что на лексику печенегов повлияла осетинская языковая общ-
ность с некоторыми западнокавказскими включениями.
Говоря о соседях Хазарского каганата, конечно же, нельзя обой-
ти вниманием Русь. Непосредственно этим вопросам посвящено не-
сколько статей в настоящем томе «Хазарского альманаха». В своей
статье Е. А. Мельникова поставила вопрос: почему в древнесканди-
навских источниках отсутствуют какие-либо упоминания о торговых
поездках скандинавов через Русь (и Хазарию) в Византию? При этом
известно большое количестве сообщений об их военной деятельности
там в Х–XII вв. Автор статьи предполагает, что после захвата Киева
и консолидации власти киевские князья успешно перекрыли доступ
в Византию независимым от нее скандинавским торговцам.
Тематику Древней Руси продолжает статья А. А. Роменского, где
рассматривается проблема территориального устройства государ-
ства Рюриковичей Х – первой половины XI в. По мнению автора ста-
тьи, держава киевских князей Х в. представляется типичной ран-
несредневековой «варварской» политией, в которой их реальная
власть не выходила за пределы укрепленных протогородских цен-
тров. Исследователь также считает, что этноплеменные общности
восточных славян имели собственную политическую элиту, и их от-
ношения с русью ограничивались лишь некоторыми повинностями.
Однако в Х–XI вв. происходит постепенная инкорпорация элит руси
и славян. Поэтому автор статьи считает, что представления иссле-
дователей об административной реформе или политическом пере-
устройстве на Руси в конце Х в. не находят подтверждения. По его
мнению, изменения в системе родового совладения князей устанав-

ливаются лишь после 1054 г. («ряд» князя Ярослава).
О Древней Руси речь идет также в статье гебраиста Б. Е. Рашков-
ского, посвященной анализу известного фрагмента комментария
Йефета – караимского экзегета второй половины X в. – к 38 гла-
ве книги пророка Иезекииля, которая содержит упоминания о Руси,
Хорасане и Славянах. По мнению автора статьи, с двумя последни-
ми отождествляются, соответственно, библейские Мешех и Тубал.
Арабским ар-Рус при этом переводится еврейское выражение «наси
рош», в данном контексте означающее «главный князь», или «вер-
ховный правитель». Вполне возможно, что это первое свидетельство
средневековой еврейской библейской экзегезы о Руси. Особую цен-
ность представляет полная публикация всего комментария Йефета
бен Эли на первые шесть стихов 38 главы книги Иезекииля.
Раздел «Хроника» содержит информацию, отражающую между-
народное признание деятельности члена редколлегии и постоянного
автора «Хазарского альманаха» Валерия Сергеевича Флёрова: в сто-
лице Болгарии Софии в октябре 2019 г. ему было торжественно вруче-
но удостоверение почетного члена Национального археологического
института (с музеем) при Болгарской академии наук за выдающийся
вклад в развитие археологической науки в Болгарии и за плодотвор-
ное сотрудничество с археологами Болгарии. Эта награда была при-
урочена к 150-летию Болгарской академии наук. Кроме того, в теку-
щем 2020 г. 2 сентября Валерию Сергеевичу Флёрову исполняется
75 лет. Редколлегия «Хазарского альманаха» поздравляет Валерия
Сергеевича со знаменательными в его жизни событиями.
И завершает том рубрика “In memoriam”. Она посвящена 100-ле-
тию известного украинско-американского тюрколога Омеляна Прицака.
Открывает рубрику статья В. Я. Петрухина, в которой, прежде всего, от-
мечается, что ученый «был известен как востоковед, специалист по ал-
тайским языкам, чьи разработки активно использовались при реше-
нии проблем исторической лексикографии, в том числе воздействия
тюркских («восточных») языков на славянские и древнерусский». По мне-
нию В. Я. Петрухина, О. Прицак «унаследовал традиции украинской на-
уки, формировавшиеся М. С. Грушевским». Автор статьи также считает
О. Прицака «евразийцем»; его взгляды существенным образом отлича-
лись от позиций официозной советской исторической науки, в частности
взгляды О. Прицака на скандинавское происхождение термина «Русь».
Но наиболее вызывающей для советских историков стала публикация
О. Прицаком вместе с Н. Голбом так называемого Киевского письма

(или Письма киевских евреев) в то время, когда в СССР подобные пу-
бликации «ассоциировалось с враждебной пропагандой». Конечно,
В. Я. Петрухин не согласен с идеями О. Прицака, что Киев основал ха-
зарский военачальник, а также c тем, что власть хазар над Киевом про-
должалась и в Х в.; тем не менее это исследование О. Прицака, по мне-
нию В. Я. Петрухина, способствовало дальнейшему развитию науки.
Завершает рубрику и том историографическая статья О. Б. Бубенка
и О. Д. Василюк, специально посвященная хазароведческим иссле-
дованиям О. Прицака. Для украинских востоковедов празднование
100-летнего юбилея О. Прицака имеет особое значение: он является
основателем Института востоковедения им. А. Е. Крымского в системе
Национальной академии наук Украины. В статье отмечается, что на фор-
мирование интереса к хазарам молодого ученого оказал влияние
его учитель академик А. Е. Крымский, который написал монографию
«История хазар». О. Прицак сделал все возможное, чтобы ознакомить
научный мир с этой работой своего учителя. Однако пик хазароведче-
ских исследований О. Прицака пришелся на его послевоенную жизнь
в Германии (ФРГ) и США. С 1964 по 1990 г. он работал в Гарвадском уни-
верситете. За период жизни на Западе Омелян Йосипович успел напи-
сать немало работ по истории и религии хазар.
Среди них особо следует выделить большую статью “The Khazar
Kingdom’s Conversion to Judaism” (1978) и написанную совместно
с Н. Голбом монографию “Khazarian Hebrew Documents of the Tenth
Century” (1982). Новым этапом в жизни ученого стало его возвращение
на Украину еще в советское время – в 1991 г. В результате им был соз-
дан академический Институт, носящий имя его учителя. После этого
не оставлял Омелян Йосипович и занятия хазароведческими иссле-
дованиями. Большим событием в то время стал выход в 1997 г. рус-
скоязычного перевода монографии О. Прицака и Н. Голба «Хазарско-
еврейские документы Х в.». По замечаниям авторов статьи, именно
русский перевод книги вызвал очень бурную критическую реакцию
среди историков Восточной Европы, хотя нашлись у данного иссле-
дования и последователи. В 1998 г. Омелян Йосипович уже навсегда
покинул Украину и провел последние годы жизни в США.
Редколлегия «Хазарского альманаха» выражает надежду, что
17-й том альманаха заинтересует широкий круг читателей, и не толь-
ко из числа хазароведов, ибо затронутые здесь вопросы выходят да-
леко за пределы собственно хазарской проблематики.
I
Юбилеи
Б. Е. Рашковский
К ЮБИЛЕЮ
ВЛАДИМИРА ЯКОВЛЕВИЧА ПЕТРУХИНА
25 июля 2020 года исполняется 70 лет заместителю главного ре-

дактора «Хазарского альманаха» Владимиру Яковлевичу Петрухину.
Юбиляр – историк, археолог, известнейший и авторитетнейший
специалист в области истории и культуры средневековой Восточной
Европы, не нуждается в специальном представлении на страницах на-
шего альманаха: В. Я. Петрухин работает в составе редколлегии аль-
манаха с момента его создания в 2002 г. Однако коль скоро старинный
и почтенный жанр поздравления требует следования определенным
канонам, в дальнейшем изложении мы будем полагаться на них. А да-
лее, как было сказано летописцем: «по ряду положим числа».
Владимир Яковлевич родился в 1950 г. в подмосковном городе
Пушкино в семье, происходившей частью из крестьян Московской гу-
бернии, частью из гильдейских купцов города Брест-Литовска, оказав-
шихся в Центральной России после «Великого отступления» русской
армии с территории западных губерний в годы Первой мировой войны.
Историей и археологией юбиляр был увлечен с ранних лет.
В школьные годы участвовал в работе «Клуба юных археологов»
при Музее истории Москвы, находившемся тогда на Новой пло-
щади в здании церкви Иоанна Богослова под Вязом. Кружком ру-
ководил увлеченный москвовед, позднее – главный археолог
Москвы Александр Григорьевич Векслер. Интерес к истории при-
вел Владимира Яковлевича в 1967 г. на кафедру археологии
исторического факультета МГУ, где он защитил дипломную рабо-

ту под руководством Д. А. Авдусина (1918–1994) – одного из веду-
щих специалистов по средневековой славяно-русской археологии.
Участие в семинаре Авдусина определило главную тему занятий
Владимира Яковлевича на долгие годы – вопрос о соотношении
письменных источников с археологическими памятниками. Как вспо-
минает об этом сам В. Я. Петрухин, тема была предложена ему
Д. А. Авдусиным во время Смоленской археологической экспедиции
К юбилею В. Я. Петрухина 13
сезона 1969 г. [Петрухин, 2019, с. 8]. Этой теме, рассмотренной

на материалах памятников древнерусского курганного некрополя
IX–X вв. в Гнёздове, были посвящены дипломная работа и кандидат-
ская диссертация молодого исследователя.
В 1972 г., защитив дипломную работу, Владимир Яковлевич по-
ступает в аспирантуру Исторического факультета МГУ по кафедре
археологии. Итогом обучения стала защита кандидатской диссер-
тации «Погребальный культ языческой Скандинавии», также подго-
товленная под руководством Д. А. Авдусина. В этой работе молодой
археолог исследовал языческий погребальный ритуал в Гнёздове
в контексте скандинавской мифологии.
Занятия в семинаре Авдусина и участие в работе Гнёздовской экс-
педиции положили начало формированию В. Я. Петрухина как специа-
листа в подлинно междисциплинарной сфере исследований взаимос-
вязи славянских, скандинавских, финно-угорских, тюркских и иранских
культур Восточной Европы в эпоху формирования Древнерусского
государства. Здесь нельзя не сказать и о том, что само по себе от-
стаивание тезиса о скандинавском происхождении начальной руси
(прослеживаемое на материалах некрополя и поселения в Гнёздове)
в условиях казенной советской борьбы против «норманизма» требо-
вало от исследователей немалого интеллектуального мужества1.
Еще в студенческие годы Владимир Яковлевич стал активным
участником полевых археологических экспедиций. Кроме исследо-
ваний в Гнёздове он получил огромный опыт полевых исследований
в экспедициях на территориях России, Средней Азии (Хорезм) и дру-
гих регионов бывшего СССР.
Участие в археологических исследованиях и изучение истории
Восточной Европы молодой кандидат наук сочетает с работой в из-
дательстве «Советская энциклопедия», где он участвует в подго-
товке и издании энциклопедии «Мифы народов мира» в 2-х томах
(М., 1980–19822). В исследовании проблематики раннесредневеко-
вой истории Восточной Европы В. Я. Петрухин много и плодотворно
1
Показательна в этом отношении судьба одной из первых публикаций Вла-
димира Яковлевича – «Погребения знати эпохи викингов по данным археологии и
литературных памятников» [Петрухин, 1976, c. 153–171]. Редакцией были сняты
первые два слова в заглавии статьи – «Похороны руса», отсылающие читателя к
знаменитому рассказу Ибн Фадлана, хотя дальнейшее ее содержание осталось
неизменным. Подробнее об этой публикации см.: [Петрухин, 2011, с. 73].
2
Неоднократно переиздавалась. Последний раз – в 2008 г.
сотрудничает с коллегами как из поколения Учителей (Д. А. Авдусин

(1918–1994), А. Я. Гуревич (1924–2006), С. А. Плетнёва (1926–2008),
так и со сверстниками – специалистами по финно-угорским языкам
и культурам (Е. А. Хелимский, 1950–2007), средневековой археоло-
гии (Л. А. Беляев, Т. А. Пушкина, В. С. Флёров), западноевропейской
медиевистике и скандинавистике (Е. А. Мельникова), исторической
поэтике фольклора (О. В. Белова).
В 1980-е – первой половине 1990-х гг. в ходе работы над ком-
ментариями к книге Х. Ловмяньского [Ловмяньский, 1985, с. 230–
290] и сочинению византийского императора Константина Багря -
но родного «Об управлении империей» [Константин Багряно-
родный, 1991, c. 291–332] вышла серия статей, написанных им
в соавторстве с Е. А. Мельниковой, которые кардинально изме-
нили оценку русско-скандинавских отношений периода возник-
новения Древнерусского государства после нескольких десяти-
летий официального «антинорманизма». Важнейшей среди них
была статья обосновывающая и возвращающая в пользование от-
ечественной историографии скандинавскую этимологию названия
«русь» [Мельникова, Петрухин, 1989, c. 24–38]. Немалое значение
имели исследования летописного «Сказания о призвании варя-
гов», выявившие его историческую подоснову – соглашение между
предводителем одного из скандинавских отрядов и местной знатью
[Мельникова, Петрухин, 1991, c. 219–229; Мельникова, Петрухин,
1995, c. 44–57]. Наконец, впервые в международной историографии
им и его коллегами был поставлен вопрос об «обратных» влияниях
восточноевропейского мира на древнескандинавский [Мельникова,
Петрухин, Пушкина, 1984, c. 50–65].
В 1992 г. В. Я. Петрухин становится старшим (ныне – главным)
научным сотрудником отдела Истории средних веков Института сла-
вяноведения РАН. В стенах института Владимир Яковлевич участву-
ет в редактировании и написании статей для словарей «Славянские
древности» (М., 1995–2012) и «Славянская мифология» (М., 1995;
2-е изд. М., 2014), готовит эти издания к печати как член редколле-
гии, много и плодотворно работает над проблемами ранней истории
славян и их соседей, Древней Руси, а также еврейско-славянских ли-
тературных, культурных и религиозных связей.
В 1994 г. Владимир Яковлевич защищает докторскую диссертацию,
на основе которой публикует монографию «Начало этнокультурной
истории Руси IX–XI вв.»3. Становление Древнерусского государства

к началу XI в. представлено в книге как итог сложнейших процессов эт-
нокультурного синтеза, затронувшего в качестве его непосредствен-
ных участников не только восточных славян, скандинавов и хазар,
но и представителей многих других народов Восточной Европы. В ее
первом издании В. Я. Петрухин вводит в научный оборот российской
историографии новый источник – Таблицу народов средневекового ев-
рейского хронографа – книги «Иосиппон», критическое издание которой
в 2-х томах незадолго до того было подготовлено израильскими гебра-
истом Давидом Флуссером [Флуссер, 1978–1980]. Географические пред-
ставления и терминология первой главы средневекового переложения
«Истории иудейской войны» Иосифа Флавия вводятся исследователем
в контекст изучения древнерусской «Повести временных лет».
На переломе 1980–1990-х гг. были сняты многие важнейшие иде-
ологические табу не только со скандинавской, но и с хазарской про-
блематики начальной русской истории, и последующие два десяти-
летия оказались необыкновенно плодотворными для российского
и украинского хазароведения. Деятельность В. Я. Петрухина как ор-
ганизатора науки памятна всем хазароведам, кто в эти годы только
начинал свои исследования, и тем, кто продолжал работать в науке.
В 1999 и 2001 гг. состоялись международные коллоквиумы по хазар-
ской тематике в Иерусалиме (Институт бен Цви) и в Москве (Институт
славяноведения РАН и центр «Сэфер»). Владимир Яковлевич уча-
ствовал в них в качестве одного из активнейших организаторов.
Кроме того, В. Я. Петрухин был постоянным руководителем хазар-
ской секции на московских международных конференциях по иуда-
ике, организованных центром «Сэфер».
Под редакцией и с комментариями Владимира Яковлевича уви-
дели свет два издания русского перевода книги Н. Голба и О. Прицака
«Еврейско-хазарские документы X в.» (Москва–Иерусалим, 1997
и 2003). В этом издании увидел свет русский перевод уникального
документа – письма, характеризующего финансовое положение ев-
рейской общины домонгольского Киева и являющегося (независи-
мо от его датировки, остающейся и поныне дискуссионной) древней-
шим актовым источником по истории еврейских общин средневековой
3
Первое издание – Москва–Смоленск, 1995; значительно расширенные изда-
ния – «Русь в IX–X веках» (М., 2012 и М., 2014 – 3-е издание получило академиче-
скую премию им. Д. С. Лихачева в 2015 г.).
Восточной Европы; его значимости посвящены многие статьи

«Хазарского альманаха».
Благодаря работам в рамках международного и междисципли-
нарного «Хазарского проекта», многолетним (с 2000 г.) координато-
ром которого является В. Я. Петрухин, смогли состояться и были
поддержаны археологические исследования целого ряда важ-
нейших памятников – Самосдельского городища в дельте Волги
и Цимлянской Правобережной крепости, гибнущей вследствие эро-
зии донских берегов, и др. И хотя «Хазарский проект» оказался
в 2010-е гг. в центре интересов ученого, он никогда не оставлял и ар-
хеологический памятник своего «научного детства» – Гнёздово, ор-
ганизуя практику студентов РГГУ и НИУ ВШЭ в сотрудничестве с ар-
хеологическими экспедициями МГУ и Исторического музея, а также
Смоленским университетом, где под его руководством начал дей-
ствовать «полевой» историко-археологический семинар.
Наконец, нельзя не сказать и о том, что Владимир Яковлевич, со-
четая комплексные исследования археологических памятников и сред-
невековых текстов, является также выдающимся преподавателем, чьи
лекции в РГГУ, Высшей школе экономики, на полевых школах по иу-
даике вдохновили множество студентов, аспирантов и магистрантов
на занятие наукой. Владимир Яковлевич воспитал учеников в таких об-
ластях, как история Древней Руси, славяно-русская и хазарская архео-
логия и гебраистика. В. Я. Петрухин получил заслуженную известность
и признание как популяризатор науки. Здесь нельзя не отметить напи-
санных им книг и учебных пособий для школьников [Петрухин, 1998]
и студентов (в соавторстве с Д. С. Раевским) [Петрухин, Раевский,
1998 (2-е изд. – 2004, 3-е изд. 2018)]. Хазарские документы под ре-
дакцией В. Я. Петрухина также включены в хрестоматию «Древняя
Русь в свете зарубежных источников» (М., 2009) (о чем в свое время
мечтал еще А. П. Новосельцев4). Широкому читателю предназначены
его популярные книги по скандинавской, славянской и финно-угор-
ской мифологии.
В заключение хочется пожелать Владимиру Яковлевичу долгих
лет жизни, (закончив этот материал словами тоста): как говорится,
до ста двадцати лет!
Об этом мне рассказывали сам юбиляр и профессор-исламовед Д. Ю. Арапов,

4
ныне, к сожалению, покойный.

Литература
Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под ред. Г. Г. Литав-

рина, А. П. Новосельцева. М., 1991.
Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985.
Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Название «Русь» в этнокультурной истории
древнерусского государства (IX–X вв.) // История СССР. 1989. № 8. С. 24–38.
Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. «Ряд» легенды о призвании варягов
в контексте раннесредневековой дипломатии // Древнейшие государ-
ства на территории СССР. 1990 г. М., 1991. С. 219–229.
Мельникова Е .А., Петрухин В. Я. Легенда о призвании варягов и становление
древнерусской историографии // Вопросы истории. 1995. № 2. С. 44–57.
Мельникова Е. А., Петрухин В. Я., Пушкина Т. А. Древнерусские влияния
в культуре Скандинавии раннего средневековья // История СССР. 1984.
№ 3. С. 50–65.
Петрухин В. Я. Погребения знати эпохи викингов по данным археоло-
гии и литературных памятников (Скандинавский сборник. Вып. XXI).
Таллин, 1976. С. 153–171.
Петрухин В. Я. Славяне. М., 1998.
Петрухин В. Я. Русь и вси языцы. М., 2011.
Петрухин В. Я. Д. А. Авдусин и скандинавские древности // Край смолен-
ский. 2019. № 2. С. 8–11.
Петрухин В. Я., Раевский Д. С. Очерки истории народов России в древно-
сти и раннем средневековье. М., 1998 (2-е изд. – 2004, 3-е изд. – 2018).
Флуссер Д. Книга Иосиппон. Т. 1–2 (иврит). Иерусалим, 1978–1980.
B. E. Rashkovskiy
For Vladimir Petrukhin on his 70th Birthday
Summary
This article is dedicated to the 70th Birthday of Deputy Chief Editor of “Khazar
Almanac” – Vladimir Petrukhin, the famous researcher of the Ancient Rus’ and the
Khazar khaganate. Studying the Early Medieval history of Eastern Europe, V. Petrukhin
he stood firm in anti-panslavistic positions. He assigned a leading role not only to the
Slavs, but also to the Scandinavians and the Turks. The Khazars were among of them.
V. Petrukhin is author of many publications on these areas of research.
K e y w o r d s : V. Petrukhin, Ancient Rus’, Khazar khaganate, anti-panslavistic
positions, Scandinavians, Khazars.
II
Статьи и публикации
В. С. Аксёнов
БАРАНЬИ АСТРАГАЛЫ В ПОГРЕБАЛЬНОМ
ОБРЯДЕ АЛАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ
ВЕРХНЕ-САЛТОВСКОГО
АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА
История открытия и исследования катакомбных захоронений

у с. Верхний Салтов, приведших впоследствии к вычленению памят-
ников салтово-маяцкой археологической культуры из общей массы
древностей последней четверти I тыс. н. э. юга Восточной Европы,
начинается в далеком 1900 г. За более чем столетие исследований
катакомбных захоронений салтово-маяцкой культуры ученым уда-
лось пролить свет на многие вопросы, связанные с материальной
и духовной культурой аланского населения, оставившего захороне-
ния в грунтовых катакомбах на территории верхнего Подонцовья.
Этому способствовал многочисленный и разнообразный погребаль-
ный инвентарь (оружие, орудия труда, личные украшения, металли-
ческие детали одежды, амулеты и т.п.), который сопровождал захо-
роненных в катакомбах людей. Однако вниманием были обойдены
надпяточные кости ноги мелкого рогатого скота – астрагалы, кото-
рые представляют интерес для реконструкции быта и обществен-
ной жизни аланского населения бассейна Северского Донца в эпо-
ху раннего средневековья.
Уже первые исследователи погребальных комплексов Салтова
отмечали присутствие в инвентаре ряда катакомбных захоро-
нений бараньих астрагалов, которые интерпретировались ими
В. С. Аксенов 19
как игральные кости. Так, первые исследователи могильника при опи-

сании захоронений неоднократно упоминали о находке астрагалов,
рассматривая их исключительно как игральные кости [Бабенко,
1914, с. 452, 454, 462–464, 477; Покровский, 1905, с. 483]. Бараньи
астрагалы в захоронениях Верхнего Салтова были обнаружены
и при последующих работах на могильнике в 1946–1948 гг. экспеди-
ций Харьковского госуниверситета под руководством С. А. Семенова-
Зусера [Семенов-Зусер, 1949, с. 118, 122, 132; Семенов-Зусер,
1952, с. 283, рис. 6], и при работах в 1959–1961 гг. на могильнике
Кочетокской археологической экспедиции Института археологии
АН УССР [Березовец, 1959–1961, с. 21, 25–26]. Все эти астрагалы,
по мнению исследователей, применялись для игр, похожих на совре-
менную игру в бабки, а вырезанные на некоторых астрагалах зна-
ки следует рассматривать как знаки собственности отдельных вла-
дельцев [Шрамко, 1962, с. 286].
Возобновление работ на могильнике в 1984 г. экспедицией
Харьковского исторического музея сначала под руководством В. Г. Бо-
родулина, а затем и автора данной работы позволило существенно рас-
ширить наши знания о данной категории погребального инвентаря алан-
ского населения Верхнего Салтова. На сегодняшний день в результате
работ экспедицией музея на главном участке могильника у с. Верхний
Салтов (ВСМ-I) исследовано 76 катакомб и 17 грунтовых захоронений,
на ВСМ-III – 25 катакомбных и 6 грунтовых захоронений и на ВСМ-IV –
150 погребальных комплексов (133 катакомбы, 6 дромосов без камер,
11 погребений в ямах разной конструкции). Астрагалы в количестве
332 экземпляров представлены в 49 погребальных комплексах могиль-
ника (в 48 катакомбах и 1 грунтовом погребении) (см. табл.).
Сохранность найденных астрагалов разная. Одни кости со-
хранились хорошо, другие представляют собой легкую пористую
структуру с частичными утратами. На их сохранность повлияли
условия, сложившиеся в погребальной камере (влажность, нали-
чие кислорода, состав грунта и т.п.) и место их расположения в за-
хоронении (непосредственно рядом с телом человека, в стороне
от тел погребенных людей). В результате этого вес астрагалов хо-
рошей сохранности, в зависимости от размера, колеблется от 5 до
12 грамм, тогда как вес астрагала плохой сохранности значитель-
но ниже – 2,33–4 грамма.
Количество астрагалов в одном погребальном комплексе коле-
блется от 1 до 46 (катакомба № 15 ВСМ-I) (табл.). В 12 катакомбах
Таблица
Астрагалы в погребальных комплексах
Верхне-Салтовского катакомбного могильника
№ Кол- Кол- Расположение Тип I – со следами обработки Тип II

кат./ во во астрагалов без
погр. чел. астра- у у дру- вид 1 – слегка подточенный вид 3 – без следов подточки, следов
галов та- голо- гое но со следами обработки обра-
за вы место А Б В Г Ж А Б В Г Е Ж ботки
не сквоз- граф- утя- «глаз- со сквоз- не- граф- утя- «глаз-
имеет ное фити же- ки» сле- ное сквоз- фити же- ки
др. отвер- лен дами отвер- ное лен
следов стие обра- стие отвер-
отбра- ботки стие
тотки
биток
138 + +
(ВСМ-IV) 2 1 (1)
48 + +
(ВСМ-I) 4 1 (1)
11 + + +
(ВСМ-I) 2 9 (1) (8)
39 + + + + +
(ВСМ-I) 3 14 (1) (13) (3) (1) (10)
погр. 16 + + + + +
(ВСМ-I) 1 3 (2) (1) (1) (1)
астрагал с отверстием
16 3 1 + +
(ВСМ-IV) (1)
60 3 1 +
(ВСМ-I) (1)
51 2 1 +
(ВСМ-I) (1)
75 3 1 +
(ВСМ-IV) (1)
67 3 2 + +
(ВСМ-IV) (1) (1)
7 2 2 + + +
(ВСМ-IV) (1) (1)
17 2 2 + +
(ВСМ-IV) (1) (1)
116 2 3 + + +
(ВСМ-IV) (1) (1) (1)
40 3 3 + + +
(ВСМ-IV) (2) (1) (1)
14 2 2 + +
(ВСМ-IV) (1) (1)
28 4 3 + +
(ВСМ-I) (2) (1)
36 4 3 + +
(ВСМ-I) (1) (2)
72 /1 4 3 + + +
(1) (1) (1)
72 /2 4 + + +
(ВСМ-IV) (1) (2) (1)
140 2 4 + +
(ВСМ-IV) (2) (2)
73 1 4 + + + + +
(ВСМ-IV) (2) (1) (1)
121 3 5 + + + +
(ВСМ-IV) (3) (1) (1)
89 /1 2 1 +
(1)
89 /2 1 +
(1)
запол- 5 + + +
нение (2) (1) (2)
(ВСМ-IV)
10 2 9 + + + + + +
(ВСМ-IV) (2) (1) (1) (1) (1) (3)
73 4 12 + + +
(ВСМ-I) (5) (2) (7)
96 /3 4 4 +
(4)
96 /4 3+9 + +
(ВСМ-IV) (2) (3+7)
29 3 23 + + + +
(ВСМ-I) (1) (1) (1) (20)
30 /1 5 + +
(1) (1)
35 +
30 /3 (1) +
+ (30)
30 /2 (1)
+
30 /5 (1)
(ВСМ-IV)
69 3 36 + + + + + +
(ВСМ-I) (7) (2) (1) (1) (25)
15 4 45 + + + +
(ВСМ-I) (21) (12) (13)
астрагал
76 2 1 + +
(ВСМ-IV) (1)
98 2 1 + +
(ВСМ-IV) (1)
29 3 1 + +
(ВСМ-IV) (1)
95 2 1 + +
(ВСМ-IV) (1)
139 2 1 + +
(ВСМ-IV) (1)
6 2 1 + +
(ВСМ-IV) (1)
99 2 2 + +
(ВСМ-IV) (2)
33 3 2 + +
(ВСМ-IV) (2)
137 5 3 + + +
(ВСМ-IV) (1) (2)
146 1 3 + + +
(ВСМ-IV) (1) (2)
130 2 3 + +
(ВСМ-IV) (3)
3 2 4 + + +
(ВСМ-IV) (2) (2)
51 4 4 + +
(ВСМ-IV) (4)
39 1 5 + + +
(ВСМ-IV) (2) (3) (5)
115 2 5 + + +
(ВСМ-IV) (1) (4)
26 2 4 + + +
(ВСМ-I) (2) (2)
126 2 7 + + +
(ВСМ-IV) (5) (2)
9 3 7 + +
(ВСМ-IV) (7)
2 3 20 + + + +
(ВСМ-III) (5) (1) (14)
39 2 2 + +
(ВСМ-IV) (2)
332 44 26 7 1 50 3 18 4 2 180
было обнаружено по одному астрагалу, в 7 катакомбах – по два,

в 8 погребальных комплексах – по три, в 5 катакомбах – по четыре
кости, в 3 катакомбах – по пяти астрагалов, в 4 катакомбах – по семи
астрагалов, в двух – по девяти, в одной – 12 астрагалов, в одной –
14 астрагалов, в одной – 16, в одной – 20, в одной – 23, в одной – 35,
в одной – 36, в одной – 46 надпяточных костей барана. При этом надо
учитывать, что катакомба являлась семейной усыпальницей, и коли-
чество погребенных в камере колеблется от одного (кат. № 19, 39, 73
ВСМ-IV) до пяти человек (кат. № 30, 96 ВСМ-IV). Поэтому в катаком-
бах с большим количеством костяков астрагалы могли принадлежать
как одному из погребенных людей, так и сразу нескольким, костяки ко-
торых находились в камере. И установить, кому из погребенных лю-
дей они принадлежали, не всегда представляется возможным.
В зависимости от различных следов искусственной обработки най-
денные в катакомбах Верхнего Салтова астрагалы можно отнести к не-
скольким видам. Для этого мы воспользовались типологией для играль-
ных астрагалов, предложенной Б. Г. Петерсом по материалам античного
времени Северного Причерноморья [Петерс, 1986, с. 81–83].
Так, в исследованных погребальных комплексах представ-
лены пять астрагалов-битков (кат. № 11, 39, 48, погр. № 16 ВСМ-I,
и кат. № 138 ВСМ-IV) (рис. 1). Данные астрагалы отличают от других
просверленные в них отверстия, заполненные свинцом. Вес данных
битков колеблется от 11,55 грамм (кат. № 48 ВСМ-I) до 17,48 грамм
(погр. № 16 ВСМ-I). Четыре из пяти битков относятся к астрагалам
I типа (со следами обработки), вида 3Е (без следов подточки и сто-
ченности, утяжеленных) (по Б. Г. Петерсу) (рис. 1: 1–3, 5). Биток
из грунтового погребения № 16 ВСМ-I относится к I типу, виду 1,
но его одновременно следует отнести к астрагалам нескольких раз-
новидностей: имеющим сквозное отверстие для подвешивания (Б);
имеющим на поверхности граффити (В) и утяжеленным (Г) (рис. 1: 4).
Присутствие в погребальных комплексах Верхнего Салтова астрага-
лов-битков однозначно указывает на существование у данного алан-
ского населения игр в кости на выбивание – типа таких игр, как баб-
ки у русских, альчики у осетин, асык/ашик у казахов и других кочевых
народов [Гагиев, 1980, с. 64–65]. Особенно отчетливо это демон-
стрирует захоронение подростка (№ 1) в катакомбе № 39 (ВСМ-I),
при костяке которого было обнаружено 14 таранных косточек бара-
на. Биток лежал между тазобедренным суставом правой ноги погре-
бенного и кистью его правой руки, тогда как остальные 13 астрагалов
располагались кучкой в районе грудной клетки подростка. В данном

случае логично предположить, что в захоронении находился набор
для игры конкретного индивида.
Поэтому неудивительно, что в погребальных комплексах присут-
ствовали и астрагалы без каких либо следов дополнительной обра-
ботки (тип II по Б. Г. Петерсу), которые могли быть задействованы
как в играх на выбивание, так и в разнообразных играх на ловкость.
Астрагалы без каких либо следов дополнительной обработки были
встречены в 32 погребальных комплексах (всего 180 экз.). Количество
бараньих астрагалов без каких-либо следов обработки в одном по-
гребальном комплексе колеблется от 1 до 30 (табл.).
Эту группу астрагалов дополняют надпяточные кости баранов,
у которых заметны следы незначительной подточенности с одного
или двух боков (тип I, вид 3А). Таких астрагалов в нашей коллекции
насчитывается 44 экземпляра. Подтачивали астрагалы для более
надежного их примыкания к поверхности при падении при проведе-
нии игр на вбрасывание, а также для более устойчивого их положе-
ния при играх на выбивание [Петерс, 1986, с. 81].
Надпяточные кости мелкого рогатого скота типа II и типа I вид 3А
из-за своей многочисленности, по-видимому, следует рассматривать
в качестве основной массы предметов, использовавшихся аланским
населением Верхнего Салтова для разнообразных игр с астрагала-
ми (на выбивание, на вбрасывание, на ловкость).
Остальные найденные астрагалы относятся в основном к двум
видам: астрагалы со следами подточки и со сквозным отверсти-
ем (тип I, вид 1Б) (рис. 2: 1, 3, 4, 9, 13; рис. 3: 6, 12, 13; рис. 4: 14,
15); астрагалы без следов подточки со сквозным отверстием (тип I,
вид 3Б) (рис. 2: 2, 5, 6–9, 11, 12, 14–16; рис. 3: 1–3, 7–9, 11, 14; рис. 4:
1–8, 10, 11–13; рис. 5: 1–4). Астрагалов относящихся к типу I–1Б –
26 экземпляров, а к типу I–3Б – 50 экземпляров. Еще на трех астра-
галах со следами подточки присутствуют незаконченные отверстия
для подвешивания (тип I, вид 3В) – катакомбы № 10 и № 89 ВСМ-IV,
№ 69 ВСМ-I (рис. 5: 5–7).
Имеющиеся на астрагалах отверстия, просверленные в них для
подвешивания, большинством исследователей рассматриваются
как указание на то, что они использовались в качестве подвесок-а-
мулетов. Это было обусловлено распространенным у многих наро-
дов степной полосы Евразии, в том числе и индоиранского проис-
хождения, устоявшимся представлением о том, что баран является
символом изобилия, благодати, плодородия, могущества, удачи

и славы. Барана связывали с небесной сферой, считалось, что он яв-
ляется воплощением божества Фарна [Чибиров, 1983, с. 98].
В надпяточных костях барана делалось сквозное отверстие, ко-
торое располагалось на одном из продольных боковых гребней кости
и соединяло зачастую извилистую боковую сторону астрагала с его
передней вогнутой стороной (шах – циг)1, у основания одного из рож-
ков. То, что отверстие делалось именно в этом месте, вероятно, объ-
ясняется тем фактом, что здесь сквозное отверстие в кости можно
было сделать относительно легко и быстро, не прилагая больших
усилий. Это подтверждается и наличием астрагалов, которые при до-
статочно хорошей сохранности имеют разрушения именно в месте
нахождения отверстия для подвешивания (кат. № 39, 73 ВСМ-I, № 10,
30 72 ВСМ-IV) (рис. 2: 8; рис. 3: 1; рис. 4: 2, 6). Интересно, что в па-
мятниках других народов и культур сквозные отверстия в астрага-
лах зачастую проделывались в других местах – в центральной их ча-
сти или между рожками [Кызласов, 1960, рис. 53: 1, 3; Петерс, 1986,
табл. XVI: 1–4, 9, 15, 17, 18, 19; XVII: 12–16, 19, 21, 23–25; Стрельник,
Хомчик, Сорокіна, 2009, рис. 1: 3, 7–11; 2: 3, 4; 4: 3, 6]. Возможно, эта
разница в месте расположения отверстия на астрагалах была обу-
словлена разным способом использования или традицией ношения
косточек барана у разных народов и в разное время.
Всего на пяти астрагалах из Верхнего Салтова сквозные отвер-
стия располагались иначе, чем в большинстве найденных надпя-
точных костей. На двух астрагалах (кат. № 69 ВСМ-I, № 121 ВСМ-
IV) сквозное отверстие проходило сквозь тело кости, соединяя ее
лицевую вогнутую и заднюю выгнутую стороны (фир – циг) (рис. 2:
15; рис. 5: 13). Астрагал из катакомбы № 96 ВСМ-IV имел два сквоз-
ных перпендикулярных друг другу отверстия, одно из которых со-
единяло боковые стороны кости (шах – тау), а другое – выпу-
клую и противоположную ей вогнутую стороны надпяточной кости
(фир – циг) (рис. 4: 14). Еще на трех астрагалах (кат. № 51, 69 ВСМ-I,
№ 17 ВСМ-IV) отверстие располагалось в углублении вогнутой сто-
роны и выходило в одну из двух боковых сторон кости (циг – шах
или циг – тау) (рис. 2: 9, 14; рис. 3: 14). Иное расположение отвер-
стия на данных костях позволяет предположить и другое их пред-
назначение, отличное от астрагалов-амулетов. Возможно, данные
1
Здесь и далее используются осетинские названия сторон у астрагала.
косточки барана использовались как детали одежды, аналогичные

известным у хакасов «держалкам», когда в отверстие в астрагале
пропускался и завязывался ремешок, на противоположном конце ко-
торого висел мешочек с огнивом, трутом и кремнем. При этом астра-
гал с прикрепленным на ремешке мешочком затыкался сбоку за опо-
ясок или поясной ремень [Кызласов, 1960, с. 141, прим. 5].
Интересно, что среди астрагалов с отверстием для подвешивания
присутствуют экземпляры, у которых была слегка подточена одна из бо-
ковых сторон. Чаще всего на найденных астрагалах оказывалась подто-
ченной боковая сторона с названием тау (рис. 2: 1, 3, 4; рис. 3: 6, 12, 13;
рис. 4: 15), что должно было, по-видимому, способствовать более часто-
му выпадению при подбрасывании извилистой боковой стороны – шах,
т.е. самого дорогого положения при игре на вбрасывание (если исклю-
чить вставание астрагала на свои рожки) [Гагиев, 1980, с. 66]. Вероятно,
данные кости со слегка подточенной боковой стороной при игре на вбра-
сывание приносили их владельцу выигрыш, что и обусловило их пере-
делку со временем в подвески-амулеты. Данный факт подтверждает на-
личие астрагала с отверстием для подвешивания (кат. № 73 ВСМ-IV),
обе стороны и один бок которого имеют несквозные отверстия – «глаз-
ки», обозначающие цену сторон (1, 2, 4) (рис. 5: 9). «Глазки» (несквозные
отверстия) присутствуют на вогнутой стороне (4) и одном из боков (1)
одной надпяточной кости из комплекта астрагалов, найденных в ката-
комбе № 10 ВСМ-IV (тип I, вид 3Ж) (рис. 5: 8). Астрагалы с «глазками»
рассматриваются большинством исследователей как прообраз играль-
ных костей (кубиков) [Клейн, 1997, с. 53–54], что однозначно указывает
на существование у аланского населения Верхнего Салтова игр на вбра-
сывание. Подтверждается это присутствием в катакомбе № 12 ВСМ-IV
(1984 г.) костяного игрального кубика, на сторонах которого выгравиро-
ваны точки от 1 до 6 [Хоружая, 2009, рис. 6: 31].
Возможно, не случайно, что на семи астрагалах с отверстиями
для подвешивания на их выпуклой стороне присутствовали граффи-
ти (погр. № 16, кат. № 36, 73 ВСМ-I, № 7, 40, 73, 121 ВСМ-IV) (рис. 3:
5, 10; рис. 4: 9; рис. 5: 13), которые могли быть нанесены на астра-
галы, как когда они еще применялись для игры, так и после их пре-
вращения в подвеску-амулет. Вообще же граффити были выявлены
на 21 астрагале из 9 погребальных комплексов Верхнего Салтова
(погр. № 16, кат. № 15, 29, 36, 73 ВСМ-I, № 7, 10, 40, 73, 121 ВСМ-
IV). Зачастую на один погребальный комплекс приходился один
(кат. № 29, погр. № 16 ВСМ-I, кат. № 10, 40, 73, 121 ВСМ-IV), реже два
астрагала с граффити (кат. № 36, 73 ВСМ-I). И только в катакомбе

№ 15 ВСМ-I количество астрагалов с граффити составляло 9 экзем-
пляров. Набор астрагалов из этой катакомбы был самым многочис-
ленным и состоял из 46 астрагалов, 21 из которых имели отверстия
для подвешивания, т.е. служили подвесками-амулетами2.
Граффити на выпуклой стороне имели и некоторые астрагалы
без отверстий для подвешивания (кат. № 29 ВСМ-I, кат. № 2 ВСМ-III,
кат. № 10, 72 ВСМ-IV) (рис. 5: 10–12, 14–17), один из которых был
слегка подточен с одного бока (кат. № 72 ВСМ-IV) (рис. 5: 11).
Граффити на астрагалах представлены знаками, имеющими самые
широкие аналогии среди знаков, найденных на памятниках не толь-
ко салтово-маяцкой культуры, но и других культур Евразии [Флёрова,
1997, с. 55–59]. Так, на астрагалах нанесены граффити в виде «пря-
мой решетки» (рис. 5: 10), «открытой лесенки» (рис. 5: 12–14), в виде
квадрата (рис. 3: 4; рис. 5: 11), квадрата со вписанным в него крестом
(рис. 5: 16, 17), квадрата с решеткой внутри него (рис. 3: 5), квадра-
та, перечеркнутого крест-накрест диагоналями (рис. 3: 10; рис. 5: 15),
треугольника (рис. 4: 9). Все эти знаки связаны с широко известными
символами, олицетворяющими вертикальное и горизонтальное стро-
ение мира, «мировое дерево» [Флёрова, 1997, с. 58]. И только на од-
ном астрагале из набора, происходящего из катакомбы № 15 ВСМ-I,
нанесен рисунок-граффити в виде «снежинки» [Хоружая, 2009, рис. 12:
28]. Данный знак широко распространен в качестве тамги. Однако та-
кая однозначная трактовка его в данном случае вряд ли правильна,
если вспомнить о семантике других знаков на астрагалах. Вероятнее,
что данный знак, процарапанный на астрагале, символизирует гори-
зонтальное строение мира, не переданное при помощи другого симво-
ла. Нанесение на выпуклую сторону астрагала с отверстием для под-
вешивания указанных выше символов должно было, по мнению его
владельца, только усилить силу уже существующего амулета.
Однако нанесение на астрагалы граффити, по-видимому, могло
производиться и с другой целью. Здесь необходимо вспомнить на-
бор из 67 надпяточных косточек барана из катакомбы № 4 Верхне-
Салтовского могильника, среди которых 8 имели просверленное
2
К сожалению, в настоящее время в коллекции Харьковского исторического
музея им. Н. Ф. Сумцова данный набор астрагалов не был обнаружен, поэтому
описание и рисунки граффити на астрагалах приводятся по отчету автора раскопок
В. Г. Бородулина.
отверстие, а на 14 были зафиксированы различные знаки [Семенов-

Зусер, 1952, с. 283, рис. 6]. На части этих астрагалов, по мнению
Г. Ф. Турчинова, присутствовали меты, в которых исследователь ви-
дит осетинские слова (из дигорского и иронского диалектов) – «удача»
(астрагал № 1), «цель» (№ 2), «достаток» (№ 3), «удача» (№ 4), «мо-
гила» (№ 6), «доблесть» (№ 7), «цель» (№ 8), «тягота» (№ 10), «сча-
стье» (№ 11), «благополучный/невредимый» (астрагал № 12) [Турчинов,
1990, с. 115–117]. Таким образом, в расшифровке Г. Ф. Турчинова слова
и меты на астрагалах из данной катакомбы Верхнего Салтова обозна-
чают различные стороны человеческой личности и жизни. И если это
признать верным, то данные астрагалы, скорее всего, использовались
для гадания. На возможное использование бараньих астрагалов сал-
товским населением для гаданий указывали и другие исследователи
[Нахапетян, 1989, с. 74–75, 83, Флёрова, 1997, с. 55–59].
В захоронениях могильника представлены астрагалы, взятые
как из правой, так и из левой ноги животного. Подсчет по хорошо сохра-
нившимся астрагалам показывает, что население Верхнего Салтова,
по-видимому, не отдавало предпочтение косточкам, взятым из какой-то
одной ноги животного, так как количество астрагалов, взятых из левой
и правой ноги, различается несущественно – 56,4% и 43,6% соответ-
ственно. Граффити чаще представлены на косточках, взятых из пра-
вой ноги животных, тогда как все пять «битков» и две игральные кости
с «глазками» оказались сделанными на астрагалах, взятых из левой
ноги животного. Что касается астрагалов с отверстием для подвеши-
вания (амулетов), то для них чаще использовались косточки из пра-
вой, чем из левой ноги барана (55,7% против 44,3% соответственно).
При этом в каждом конкретном случае данные показатели существен-
но разнятся. Так, в катакомбе № 69 ВСМ-I из 36 астрагалов только
9 были взяты из правой ноги животного, а остальные 27 – из левой
ноги, а отверстия для подвешивания присутствовали на двух над-
пяточных костях из левой ноги и на одной с правой ноги животного,
еще на одном астрагале с правой ноги барана было начато отверстие
для подвешивания. Надпяточные кости барана в катакомбе № 2 ВСМ-III
были представлены 14 и 6 астрагалами, взятыми с левой и с пра-
вой ног животного соответственно. Так как в этой камере астрагалы
располагались двумя группами по 14 и 6 астрагалов в кучке у голов
двух погребенных людей (рис. 6: 1), то соблазнительно предположить,
что рядом с покойниками лежали астрагалы, взятые только из одной
ноги барана – левой или правой. Однако, к сожалению, распределение
надпяточных косточек барана по кучкам в данном захоронении изна-

чально не было зафиксировано. В катакомбе № 29 ВСМ-I, где астра-
галы также располагались двумя группами по 14 и 9 надпяточных
косточек барана возле одного покойника (рис. 7: 1), зафиксированы
16 левых и 7 правых астрагалов. Можно предположить, что салтов-
цы в силу каких-то причин при отборе астрагалов для своих нужд,
отдавали предпочтение косточкам, взятым из левой ноги животного.
Возможно, это связано с воззрениями в контексте бинарных оппози-
ций «правый–левый / мужской–женский».
Следует отметить, что астрагалами-амулетами довольно часто
становились кости, у которых один из боков был преднамеренно под-
работан. Чаще это был бок – противоположный боку, считавшему-
ся наилучшим (выигрышным) при разнообразных играх на вбрасы-
вание. В таком случае можно предположить, что для превращения
игральной кости в подвеску-амулет предпочтение отдавалось астра-
галу, неоднократно приносившему победу в играх, т.е. обладающе-
му большой удачей, везением.
Расположение астрагалов в погребальных камерах Верхнего
Салтова показывает, что отведенное для них место носило неслучай-
ный характер. Фиксируется несколько мест нахождения астрагалов:
непосредственно на теле погребенного; рядом с костяком конкретно-
го человека; в стороне от костяков людей, что не позволяет опреде-
лить, кому из погребенных они могли принадлежать. Разное место на-
хождения надпяточных костей барана в камере, как представляется,
было обусловлено тем предназначением, которое они играли в жиз-
ни погребенного человека, а также той функцией, какую отводили им
живые родственники умершего, помещая их в захоронение.
Если астрагалы принадлежали конкретному человеку, то они ле-
жат: 1) в районе пояса или у кисти одной из рук; 2) возле головы по-
гребенного человека; 3) возле ног человека; 4) среди посмертных
даров, предназначенных конкретному покойнику.
Так, бараньи надпяточные косточки, которые использовались
в качестве битков, в трех из пяти случаев располагались в районе
таза погребенного человека, у кисти одной из рук. В катакомбе № 39
ВСМ-I биток находился у костей таза подростка, тогда как осталь-
ные 13 астрагалов лежали кучкой у его черепа (рис. 6: 2). В катаком-
бе № 96 ВСМ-IV на поясе погребенного ребенка (№ 3) рядом с набо-
ром из двух ножей лежали четыре астрагала (рис. 8: 1). Размещение
астрагалов в районе пояса погребенного, иногда вместе с ножами,
элементами поясной гарнитуры, бронзовыми бубенчиками, отмеча-

лось еще В. А. Бабенко (например: кат. № 9, 14, 44, раскопки 1911 г.)
[Бабенко, 1914, с. 452, 454, 464]. Они, возможно, находились в сумоч-
ках и могли представлять наборы для игр, помещенные в камеру вме-
сте с их владельцами. Наборы для игры в виде кучки астрагалов мог-
ли располагаться и у головы одного из погребенных в камере людей.
Так, в катакомбе № 2 ВСМ-III астрагалы располагались в виде двух
кучек из 6 и 14 экземпляров у черепов погребенных № 1 и № 3 соот-
ветственно (рис. 6: 1). В катакомбе № 29 ВСМ-I все 23 астрагала при-
надлежали молодому мужчине и располагались двумя группами у его
сабли. Кучка из 9 астрагалов, среди которых находились два астрага-
ла с отверстием для подвешивания и один астрагал с граффити, рас-
полагалась у рукояти сабли (рис. 7: 1), тогда как остальные 14 астра-
галов образовывали цепочку вдоль сабельного клинка.
Астрагалы с отверстием для подвешивания, выполнявшие роль
амулетов, зачастую располагались на теле погребенного человека
(дети в возрасте до 10 лет). Так, в катакомбе № 140 ВСМ-IV все че-
тыре астрагала с отверстием для подвешивания были найдены по-
парно в районе пояса ребенка (рис. 9: 1) вместе с бронзовыми спи-
ралевидными пронизями, тремя бронзовыми литыми бубенчиками
и пятью бисеринами синего цвета. Вероятно, они могли быть как под-
вешенными к поясу, так и вплетенными вместе с бубенчиками и бу-
сами в косы. В катакомбе № 72 ВСМ-IV, содержавшей захоронения
четверых детей младшего возраста, у двоих погребенных астрагалы
находились в районе пояса. У одного ребенка (№ 1) астрагал с от-
верстием для подвешивания находился у правой тазовой кости, у ле-
вой тазовой кости лежали еще два астрагала, один из которых имел
граффити (рис. 10: 1). У второго ребенка (№ 2) на поясе вместе с же-
лезным ножом было обнаружено четыре астрагала, два из которых
имели отверстие для подвешивания (рис. 10: 1).
Довольно часто единичные астрагалы и их наборы располага-
лись в стороне от тел погребенных людей, и связать их с конкрет-
ным покойником не представляется возможным. При этом они лежат
рядом с остатками жертвенной пищи, представленными керамиче-
ским сосудом и/или костью животного. Так, в катакомбах Т-образного
типа (№ 28, 36, 60, 73 ВСМ-I, № 3, 6, 7, 10, 16, 29, 30, 39, 51, 67, 96,
99, 115, 116, 121, 126 ВСМ-IV) астрагалы найдены в левом ближнем
углу камеры или у ее боковой стенки, за головами людей [Аксёнов,
2015, рис. 3: 8; Аксёнов, 2016, рис. 1: 1, 30; рис. 6: 1], там, где обычно
оставлялась жертвенная пища. Так, в катакомбе № 29 ВСМ-IV меж-

ду левой боковой стенкой погребальной камеры и черепом ребен-
ка (№ 2) одиночный астрагал лежал рядом с трубчатой костью мо-
лодой особи МРС (рис. 7: 2). В камере катакомбы № 69 ВСМ-I, где
были обнаружены останки троих человек, слева от входа в камеру
компактно лежали 36 астрагалов и трубчатая кость овцы (рис. 11: 2).
Так же располагались астрагалы и в погребальной камере катаком-
бы № 73 ВСМ-I (рис. 11: 1). Такое же расположение астрагалов было
отмечено в катакомбах, раскопанных под руководством В. А. Бабенко
(№ 6, 1912 г.), С. А. Семенова-Зусера (№ 1, 17 1946 г., № 2 1947 г.)
и Д. Т. Березовца (№ 16, 17) [Бабенко, 1914, с. 477; Березовец, 1959–
1961, с. 25, 26; Семенов-Зусер, 1946, с. 2, 23; Семенов-Зусер, 1947,
с. 3]. Помещение надпяточных костей барана в погребальных каме-
рах рядом с жертвенной пищей имело совершенно другую цель, чем
просто обеспечить едой умерших на время перехода из мира живых
в мир мертвых. Так как баран у осетин считался символом изобилия,
плодородия, счастья и богатства, то в контексте воззрений pars – pro
totius помещение в могилу астрагалов, возможно, преследовало сразу
несколько целей. Во-первых, они выступали зрительным свидетель-
ством имущественного положения умершего в мире живых (количе-
ство надпяточных косточек барана в могиле отражало количество го-
лов МРС у покойного/его семьи). Во-вторых, в потустороннем мире
кости превращались в целое животное, и таким образом обеспечи-
вали достойную жизнь покойнику в мире мертвых. В-третьих, поме-
щение астрагалов в могилу вместе с покойным должно было способ-
ствовать размножению скота в мире живых [Флёрова, 2001, с. 108].
Так, у многих кочевых народов астрагалы зарывали в землю в наде-
жде, что в стаде хозяина, сделавшего это, прибавится столько же го-
лов овец, сколько он зарыл овечьих астрагалов [Сунчугашев, 1963,
с. 149]. В-четвертых, если это были игральные кости умершего чело-
века, то помещенные в могилу астрагалы символизировали его уда-
чу, которую покойник забрал с собой на тот свет.
Значительно реже астрагалы в катакомбах Верхнего Салтова
лежали в ногах погребенных людей. В катакомбах с продольным
расположение погребальных камер относительно дромоса астра-
галы находились в том же левом ближнем углу погребальной ка-
меры, что и в Т-образных катакомбах, но отдельно от жертвенной
пищи, которая оставлялась в головах погребенных людей (ката-
комбы № 26 ВСМ-I, № 9, 14, 98 ВСМ-IV) (рис. 12: 2). При этом здесь
лежали как астрагалы без следов дополнительной обработки (тип II),

так и астрагалы со следами подточки (тип I, вид 1А) и с просверлен-
ным отверстием для подвешивания (тип I, вид 1Б, 3Б). Реже набо-
ры астрагалов, лежавшие в ногах погребенных людей, представлены
в Т-образных катакомбах могильника (№ 15, 40 ВСМ-I, № 17 ВСМ-IV)
(рис. 12: 1) [Хоружая, 2009, рис. 8: 1]. В ногах погребенного ребенка
лежали астрагалы и в грунтовом погребении № 16 ВСМ-I (рис. 10: 2).
В состав наборов астрагалов в данных захоронениях так же входи-
ли надпяточные кости барана без следов обработки (типа II), астрага-
лы с подточкой, астрагалы с отверстиями для подвешивания, а также
астрагалы с нанесенными граффити (кат. № 15, погр. № 16 ВСМ-I), би-
ток (погребение № 16). Интересно, что самый большой на сегодняш-
ний день по количеству набор астрагалов (67 экземпляров) также нахо-
дился в ногах погребенного человека, в специально сделанном в полу
камеры углублении (кат. № 4, 1948 г.) [Семеров-Зусер, 1952, с. 283].
В отдельных случаях астрагалы одновременно располагались
сразу в нескольких отмеченных выше местах. Так, в той же катаком-
бе № 4 (1948 г.) из раскопок С. А. Семенова-Зусера, помимо 67 астра-
галов, располагавшихся в ногах погребенного мужчины, еще два
астрагала без всяких следов дополнительной обработки лежали у ко-
ленного сустава его правой ноги. Два астрагала без следов предна-
меренной обработки были обнаружены в районе пояса погребенных
людей в катакомбе № 39 ВСМ-IV, тогда как еще три надпяточные
косточки барана без следов обработки лежали в левом ближнем
углу камеры рядом с остатками жертвенной пищи (рис. 9: 2). В райо-
не пояса погребенного № 4 в катакомбе № 96 ВСМ-IV было найдено
3 астрагала, а еще 9, два из которых имели отверстия для подвеши-
вания, лежали за черепом погребенного в левом ближнем углу по-
гребальной камеры (рис. 8: 2).
Таким образом, рассмотренные материалы катакомбных захоро-
нений могильника у с. Верхний Салтов показывают, что астрагалы
из ног овец и баранов являлись важным элементом в погребальном
обряде, а следовательно – и в жизни аланского населения, оставив-
шего данный некрополь.
Существует несколько гипотез применения астрагалов в погре-
бальном обряде индоевропейского и индоиранского населения степ-
ной полосы Восточной Европы эпохи поздней бронзы и раннего желе-
за [Грищук, 2013, с. 24–34; Ковалева, 1990, с. 59–71; Литвиненко, 2005,
с. 74–86; Сотникова, 2014, с. 26–34]. Наиболее полно существующие
гипотезы применения астрагалов народами Восточной Европы рас-

смотрены В. В. Цимидановым, который свел их к нескольким основ-
ным позициям: а) астрагалы служили амулетами; б) астрагалы при-
менялись в переходных обрядах; в) астрагалы являлись игрушкой
детей и подростков; астрагалы служили для игры взрослых; д) астра-
галы использовались в календарных играх, имеющих ритуально-ма-
гическое направление [Цимиданов, 2001, с. 222]. В. В. Цимиданов
отметил, что с течением времени и при переходе от культуры к куль-
туре семантика, связанная с использованием астрагалов, изменя-
лась: от астрагалов как элементов в ритуальных играх и помещения
их в могилы лиц, связанных при жизни с ритуальной средой (сруб-
ная эпоха), до превращения их в амулеты (позднескифское время)
[Цимиданов, 2001, с. 236, 244], При этом исследователь считает, ссы-
лаясь на данные этнографии, что игры с астрагалами могут существо-
вать параллельно с практикой использования их в качестве амуле-
тов. По наблюдениям В. В. Цимиданова, игровые наборы астрагалов
из погребальной практики индоиранского населения степей постепен-
но выпадают, а находимые в захоронениях таранные кости МРС яв-
ляются, в основном, амулетами [Цимиданов, 2001, с. 244].
Астрагалы как элемент материальной культуры у народов юга
Восточной Европы эпохи раннего средневековья рассматривались
также в ряде специализированных работ [Закирова, 1988, с. 233;
Сергеева, 2002, с. 50–58; Флёрова, 2001, с. 108–111]. По мнению
В. Е. Флёровой, астрагалы в этот хронологический период могли упо-
требляться как амулеты, как детали идольчиков, как застежки, в при-
борах для добывания огня, для игры, для гаданий [Нахапетян, 1989,
с. 73–89; Флёрова, 2001, с. 108].
Материалы захоронений Верхне-Салтовского катакомбного мо-
гильника показывают, что надпяточные кости МРС (барана, овцы)
у населения, оставившего данный памятник, использовались для раз-
нообразных игр, как подвески-амулеты и, вероятно, в качестве специ-
альных деталей одежды («держалок»).
Присутствие в погребениях астрагалов без дополнительной об-
работки и костей-битков свидетельствует о распространении у дан-
ного населения какой-то разновидности игры на выбивание, типа
«тохси» у осетин [Гагиев, 1980, с. 63–64]. Обнаружение астрагалов
с «глазками», с подточенным одним боком/стороной, а также одно-
го игрального кубика, следует рассматривать как свидетельство
о знакомстве населения с играми на вбрасывание, т.е. на «удачу».
Астрагалы без каких-либо следов обработки могли использоваться

данным населением и в играх «на ловкость», главная задача в кото-
рых определялась как «подбрось–собери–поймай».
Необходимо отметить, что астрагалы в катакомбах Верхнего
Салтова сопровождают костяки детей, подростков и – реже – мо-
лодых мужчин (кат. № 15, 29 ВСМ-I, № 30 ВСМ-IV). Тем самым под-
тверждаются данные этнографии – о том, что в игры с астрагалами
у осетин играли в основном дети и юноши, хотя не чужды они были
и взрослым мужчинам [Гагиев, 1980, с. 65]. При этом играли обычно
в зимнее время года до весны, до прилета ласточек [Гагиев, 1980,
с. 65] и зачастую на льду (сказание «Как Сосрыко убил Богатыря
Мукару, сына Пара») [Нарты…, 1989, с. 133, 135].
Обнаружение надпяточных костей барана рядом с остатка-
ми жертвенной пищи или в месте, где ее зачастую оставляли, по-
зволяет предположить, что в этом случае астрагалы, несмотря
на то что они использовались для игр, выступали символами благо-
получия, изобилия, благодати, плодородия. Известно культовое ис-
пользование астрагалов в молениях, направленных на то, чтобы бо-
жество даровало здоровое (мужское) потомство [Гагиев, 1980, с. 65;
Чибиров, 1983, с. 99]. У осетин известно высказывание, когда здоро-
вого и красивого мальчика сравнивают с альчиком барана [Чибиров,
1984, с. 121]. В сказаниях о нартах, в описании игр с бараньими астра-
галами четко просматривается заложенная в них идея плодородия
и изобилия: «Вот Созырыко бросил (астрагал), и сколько в три дня
намолотит человек, столько из того альчика высыпалось проса…»
[Нарты…, 1989, с. 111]. В другом рассказе Созырыко взял два астра-
гала, ударил один о другой, и «появилась пашня размером в двенад-
цать участков, и каждый участок двенадцатью мерами зерна засеян»
[Нарты…, 1989, с. 138]. Эта связь бараньих астрагалов с идеей плодо-
родия, здоровья и благополучия обусловливала то, что они использо-
вались населением Верхнего Салтова как амулет-оберег. Нанесение
на некоторые астрагалы граффити направлено было только на усиле-
ние их магических свойств. Хотя нельзя исключить и того, что астра-
галы с граффити могли использоваться для гаданий.
Все выше изложенное указывает на многообразие функций бара-
ньего астрагала у аланского населения, оставившего Верхне-Салтов-
ский могильник: от предмета для игр и детали одежды («держалка»)
до элемента, наделенного сакральными свойствами и выполняюще-
го роль амулета.
Рис. 1.
Битки из захоронений могильника у с. Верхний Салтов:
1 – кат. № 11 ВСМ-I; 2 – кат. № 39 ВСМ-I; 3 – кат. № 48 ВСМ-I;
4 – погр. № 16 ВСМ-I; 5 – кат. № 138 ВСМ-IV
Рис. 2.
Астрагалы с отверстиями для подвешивания из катакомб Верхнего
Салтова: 1–3 – кат. № 28 ВСМ-I; 4, 5 – кат. № 29 ВСМ-I;
6–8 – кат. № 39 ВСМ-I; 9 – кат. № 51 ВСМ-I; 10 – кат. № 36 ВСМ-I;
11, 12 – кат. № 40 ВСМ-I; 13 – кат. № 60 ВСМ-I; 14–16 – кат. № 69 ВСМ-I
Рис. 3.
Астрагалы с отверстиями для подвешивания из катакомб
Верхнего Салтова: 1–5 – кат. № 73 ВСМ-I; 6, 7 – погр. № 16 ВСМ-I;
8 – кат. № 10 ВСМ-IV; 9, 10 – кат. № 7 ВСМ-IV; 11, 12 – кат. № 14 ВСМ-IV;
13 – кат. № 16 ВСМ-IV; 14 – кат. № 17 ВСМ-IV
Рис. 4.
Астрагалы с отверстиями для подвешивания из катакомб
Верхнего Салтова: 1–4 – кат. № 30 ВСМ-IV; 5 – кат. № 67 ВСМ-IV;
6–8 – кат. № 72 ВСМ-IV; 9 – кат. № 73 ВСМ-IV; 10 – кат. № 75 ВСМ-IV;
11, 12 – кат. № 89 ВСМ-IV; 13 – кат. № 116 ВСМ-IV; 14, 15 – кат. № 96 ВСМ-IV
Рис. 5.
Астрагалы с отверстиями для подвешивания, с «глазками», с граффити
из катакомб Верхнего Салтова: 1–4 – кат. № 140 ВСМ-IV; 5, 8 – кат.
№ 10 ВСМ-IV; 6 – кат. № 69 ВСМ-I; 7 – кат. № 89 ВСМ-IV; 9 – кат. № 73
ВСМ-IV; 10 – кат. № 2 ВСМ-III; 11 – кат. № 72 ВСМ-IV; 12 – кат. № 29 ВСМ-I;
13 – кат. № 121 ВСМ-IV; 14, 15 – кат. № 36 ВСМ-I; 16 – кат. № 10 ВСМ-I;
17 – кат. № 40 ВСМ-I
Рис. 6.
Захоронения Верхнего Салтова с астрагалами:
1 – кат. № 2 ВСМ-III; 2 – кат. № 39 ВСМ-I
Рис. 7.
1 – кат. № 29 ВСМ-I; 2 – кат. № 29 ВСМ-IV
Рис. 8.
1 – погр. № 3 кат. № 96 ВСМ-IV; 2 – погр. № 4 кат. № 96 ВСМ-IV
Рис. 9.
1 – кат. № 140 ВСМ-IV; 2 – кат. № 39 ВСМ-IV
Рис. 10.
Захоронения Верхнего Салтова с астрагалами.
1 – кат. № 72 ВСМ-IV; 2 – погр. № 16 ВСМ-I
Рис. 11.
1 – кат. № 73 ВСМ-I; 2 – кат. № 69 ВСМ-I
Рис. 12.
1 – кат. № 40 ВСМ-I; 2 – кат. № 26 ВСМ-I
Аксёнов В. С. Пуговицы из раковины моллюсков у аланского населе-

ния салтово-маяцкой культуры (по материалам катакомбных мо-
гильников бассейна Северского Донца) // Хазарский альманах. Т. 13.
М., 2015.
Аксёнов В. С. Подвески-амулеты в виде коней из катакомбных захоронений
Верхне-Салтовского могильника: типология и хронология // Хазарский
альманах. Т. 14. Москва, 2016.
Бабенко В. А. Дневник раскопок 1911 года // Труды XV археологического
съезда в Новгороде 1911 года. Т. 1. М., 1914.
Березовец Д. Т. Отчет о раскопках раннесредневековых памятников
у с. Верхний Салтов, Старосалтовского района Харьковской об-
ласти в 1959 –1961 гг. // Архів Інституту археології НАН України.
ф. о. 3984.
Гагиев С. Г. Осетинские национальные игры. Орджоникидзе, 1980.
Грищук О. М. Астрагали як елемент поховального обряду населення дні-
про-донецької бабинської культури // Донецький археологічний збірник.
№ 17. Донецьк, 2013.
Закирова И. А. Косторезное дело Болгара // Город Болгар: Очерки ремес-
ленной деятельности. М., 1988.
Ковалева И. Ф. Срубные погребения с набором альчиков // Исследования
по археологии Поднепровья. Днепропетровск, 1990.
Литвиненко Р. О. Поховання культурного кола Бабино з астрагалами //
Древности 2005. Харьков, 2005.
Нарты. Осетинский героический эпос. Кн. 2. М., 1989.
Нахапетян В. Е. О назначении знаков на астрагалах (салтово-маяцкая
культура) // Ранние болгары в Восточной Европе. Казань, 1989.
Клейн Л. С. Происхождение нуля или древнейшая эволюция игры в кости
между Дунаем и Индом // Стратум: структуры и катастрофы. Сборник
символической индоевропейской истории. СПб, 1997.
Кызласов Л. Р. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котло-
вины. М., 1960.
Нахапетян В. Е. О назначении знаков на астрагалах (салтово-маяцкая
культура) // Ранние болгары в Восточной Европе. Казань, 1989.
Петерс Б. Г. Косторезное дело в античных государствах Северного При-
черноморья. М., 1986.
Покровский А. М. Верхне-Салтовский могильник // Труды ХП археологиче-
ского съезда в Харькове в 1902 году. Т 1. М., 1905.
Семенов-Зусер С. А. Верхнесалтовский могильник. Раскопки 1946 года //

Архів Музею археології Харківського національного університету іме-
ні В. Н. Каразіна.
Семенов-Зусер С. А. Раскопки Верхнесалтовского могильника в 1947 году //
Архів Музею археології Харківського національного університету іме-
ні В.Н. Каразіна.
Семенов-Зусер С. А. Розкопки коло с. Верхнього Салтова 1946 р. // Архе-
ологічні пам’ятки УРСР. Т. 1. Київ, 1949.
Семенов-Зусер С. А. Дослідження Салтівського могильника // Археологічні
пам’ятки УРСР. Т. 3. Київ, 1952.
Сергєєва М. С. До історії ігри в бабки в Київській Русі // Археологія. 2002. № 4.
Стрельник М. О., Хомчик М. А., Сорокіна С. А. Гральні кості (II тис. до н.е. –
XIV ст. н.е.) з колекції Національного музею історії України // Археологія.
2009. № 2.
Сотникова С. В. Детские погребения с наборами альчиков и роль игры
в обществах степного населения эпохи бронзы // Вестник археологии,
антропологии и этнографии. № 2(25). Тюмень, 2014.
Сунчугашев Я. И. Материалы по народным играм хакасов // Ученые запи-
ски ХНИИЯЛИ. Вып. IX. 1963.
Турчанинов Г. Ф. Древние и средневековые памятники осетинского письма
и языка. Владикавказ, 1990.
Флёрова В. Е. Резная кость юго-востока Европы IX–XII веков. СПб, 2001.
Флёрова В. Е. Граффити Хазарии. М., 1997.
Хоружая М. В. Катакомбные захоронения главного Верхнее-Салтовского
могильника (раскопки 2004 года) // Степи Европы в эпоху средневеко-
вья. Т. 7. Хазарское время. Донецк, 2009.
Цимиданов В. В. Астрагалы в погребениях степных культур Восточной
Европы эпохи поздней бронзы и раннего железа // Археологический
альманах. № 10. Донецк, 2001.
Чибиров Л. А. Аграрные истоки культа животных у осетин // Советская эт-
нография. 1983. № 1.
Чибиров Л. А. Древнейшие пласты духовной культуры осетин. Цхинвали,
1984.
Шрамко Б. А. Древности Северского Донца. Харьков, 1962.
V. S. Aksyonov
Sheep Anklebones in the Burial rite of the Alanian Population
of the Verkhniy Saltov Archaeological complex
Summary
The article is dedicated to the study of using of sheep anklebones in the
burial rite of the Alanian population of the Saltovo-Mayack culture in the Seversky
Donets Basin. The article describes the characteristics of 332 anklebones,
which were found in 49 burial complexes of the catacomb cemetery in the village
Verkhniy Saltov (Upper Saltov) by the expeditions of N.F. Sumtsov (Kharkiv
Historical Museum) in 1984–2018. The collection contains almost all types and
kinds of anklebones. Most artifacts are published for the first time. The material
studied illustrates the existence of a variety of knockout games, throw-ins, and
luck games among the Alanian population of Verkhniy Saltov. Anklebones
with drilled holes were used as amulets. The properties of such amulets were
enhanced by applying graffiti on them. Anklebones with graffiti could also be
used for fortune foretelling. In the Verkhniy Saltov catacombs anklebones often
accompany the bones of children, adolescents and, more rarely, young men. The
location of anklebones in the burial chambers of Verkhniy Saltov shows that the
place reserved for them was not accidental. Anklebones amulets and anklebones
pendants were often found in the belt of the buried people. Sets for games were
located near the person, at the head or at the feet. Anklebones lying together with
the remnants of sacrificial food or in the place where it was often left, suggests
that in this case they were symbols of well-being, abundance, grace, fertility, and
should ensure a comfortable life for the deceased person in the after world.
K e y w o r d s : anklebones, dice, headstock, game, Saltovo-Mayack culture,
the Alans.
Т. М. Калинина
БИТВЫ АРАБОВ И ХАЗАР ЗА ДЕРБЕНТ
И БАЛАНДЖАР
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ VII В.
История завоевания арабами опорного пункта хазар, города

Дербента (Баб ал-Абваб – «Ворота ворот» арабских источников)
в VII в. и сражения за город (или город за рекой) Баланджар источ-
никами датируется и излагается по-разному. Рассказы более поздних
арабских авторов, как правило, зависят от более ранних; сведения
о походе (и походах) обрастают различными подробностями – веро-
ятнее всего, недостоверными – такими как диалоги участников, из-
лишне выразительные подробности похода или нескольких походов,
случившихся более чем за 200 лет до жизни историков. Они отра-
жают не полный ход событий, а содержат лишь краткую информа-
цию или яркий эпизод; якобы правдивые, но на самом деле недо-
стоверные данные; иной раз соединение разных походов в один
[Гараева, 2002, с. 441].
В арабской литературе при рассказе о передаваемых событи-
ях была особенно важна опора на предшественников, передача ин-
формации со ссылками на авторитет – система «иснада» [Али-заде,
2007а, с. 163]. Далеко не все авторы придерживались такого поряд-
ка, как и передачи имен своих предшественников, на что сетовали
востоковеды [Халидов, 1985, с. 75].
Характерным примером, вызвавшим многочисленные споры уче-
ных, являются рассказы историков IX–X вв. о появлении в начале
VII в. арабов в Дербенте и битве за хазарский город Баланджар,

расположенный за Дербентом. Ал-Балазури, ал-Йа‘куби, Ибн ал-Фа-
ких считали, что сражение произошло «за рекой Баланджар»; Ибн
А‘сам ал-Куфи и Халифа ибн Хаййат, источники Дербент-намэ, пи-
сали, что битва происходила у города Баланджар «за Дербентом».
Локализация города и реки не поддается уверенному отождествле-
нию, тем более что в арабских источниках встречается имя «ба-
ланджар», или «баранджар», как этническое и даже как генеалоги-
ческое (обзор см.: [Шихсаидов, 1986а, с. 81–82, с. 11; Новосельцев,
1990, с. 122–123; Бейлис, 2000, с. 44, примеч. 4]). Археологи склон-
ны идентифицировать город с развалинами близ с. Верхний Чир-
Юрт на р. Сулак [Магомедов, 1983, с. 46–51; Плетнёва, 1999/5750,
с. 180–185].
Халифа ибн Хаййат ал-‘Усфури (ум. 240/854 или 243–244/858 г.]
был историком и продолжал традицию хадисоведения, поскольку
происходил из семьи ученых-богословов. Он часто, но не всегда,
ссылался в своей «Истории» («Та’рих»), которая освещала период
622–846 гг., на рассказы потомков участников событий, их предше-
ственников. Книга написана в погодном изложении, иной раз с точ-
ными датами.
Главным информатором в сведениях о событиях на Кавказе был
учитель Халифы Абу Халид Йусуф б. Са‘ид ал-Басри (ум. 190/805–
806 г.); он ссылался так же на данные Хишама б. ал-Калби
(ум. 204/819–820 г.), Абу ал-Хаттаба ал-Асади и Абу Бара ан-Нумай-
ри (годы их жизней неизвестны) [Сипенкова, 1980, с. 76–81; Бейлис,
2000, с. 32–35, 45, примеч. 1,2; Гараева, 2002, с. 442]. Халифа ибн
Хаййат пользовался известиями разных источников относительно
арабо-хазарских войн, не поясняя разночтения в изложении событий.
Он отмечал мнения некоторых людей («а говорят…»), что ха-
лиф ‘Умар (633–644) отправил арабского полководца Салмана ибн
Раби‘а к хазарскому городу Баланджару, но поместил эту информа-
цию под годом 649/650, когда ‘Умара уже не было в живых. В том
же году, по данным других информаторов Халифы ибн Хаййата, ха-
лиф ‘Усман (644–654) назначил Салмана правителем Арминийи
(Арминийей, а не Арменией, арабские авторы называли наместниче-
ство Халифата, куда в разные времена входили не только Армения,
но и другие части Закавказья). Наш автор приводил слова своих пе-
редатчиков, что Салман заключил мир с жителями ряда городов
и областей, а в битве при Баланджаре был убит, что произошло
Т. М. Калинина 51
в 649/50 г. Однако далее автор сообщал со слов других лиц о гибе-

ли Салмана в 650/51 г., не приводя никаких аргументов в пользу той
или иной даты. Дербент автор не упоминал [Халифа, 1967, р. 132,
138–139; Бейлис, 2000, с. 35–36; Гараева, 2002, с. 445–446].
Итак, Халифа использовал разные источники с неодинаковыми
датировками и не анализировал их достоверность.
Ал-Балазури. Об Абу-л-‘Аббасе Ахмаде ал-Балазури сведений
немного. Он родился в Египте; известно о персидском происхожде-
нии его предков. Жил во времена правления халифов ал-Мутавак-
киля (847–861), ал-Муста‘ина (862–866) и ал-Му‘тамида (870–894) гг.,
умер в 892 г. Его книга «Завоевание стран» («Китаб футух ал-бул-
дан») дает краткий обзор арабских завоеваний от Мухаммада до со-
временников. Автор передавал известия о войнах Халифата, опи-
раясь на несохранившиеся труды писателей, таких как Мухаммад
ибн Са‘д, ал-Вакиди, Абу-л-Хамид ибн Джа‘фар, его отец и многие
другие, а также собирал сведения у потомков оставшихся в живых
и устные предания [Becker–[Rosenthal], 1986, p. 971–972]. Наш автор
до известной степени критически относился к известным ему расска-
зам и предоставлял читателям версии, которые считал наиболее ве-
роятными, что не означает точность и правдивость его сообщений.
В «Книге завоевания стран» автор описывал походы арабов
по областям и регионам мира, но не приводил точных дат и не всег-
да называл своих информаторов. В ряде случаев ал-Балазури пе-
речислял свои источники в целом, но конкретную информацию пе-
редавал без ссылок [Гараева, 2002, с. 461–462].
Историк, ссылаясь на неких авторов (он часто употреблял обо-
роты: «другие передают…», «говорят…» и т.п.), утверждал, что халиф
‘Усман после ссоры между военачальниками Хабибом ибн Масламой
(616–672) и Салманом ибн Раби‘а из-за добычи, полученной в битве
с византийцами, отдал приказ последнему о походе в Арран (когда –
не ясно). Однако ниже ал-Балазури написал, что, по мнению неких
«других», Салман вступил в Арминийу, захватил трофеи и пленных,
а в 644/45 г. отправился на помощь не Хабибу ибн Масламе (617–
622), а сначала к Валиду ибн ‘Укбе (ум. 680), а затем к Му‘авии (603–
680). После войны с византийцами между Хабибом и Салманом воз-
ник спор из-за раздела добычи или из-за власти, вплоть до угрозы
убийства. Ал-Балазури отмечал, что первая версия ему кажется бо-
лее правильной и называет нескольких надежных, по его мнению,
информаторов [Балазури, 1927, с. 9].
Возвращаясь к деятельности Салмана, ал-Балазури писал,

что Салман по приказу ‘Усмана направился в Арран и занял город
Байлакан, заключив мирный договор; на условиях мира с податя-
ми он занимал города Барда’а, Шамкур, Кабалу, также договари-
вался с владетелями Шакки, Маската, Шабирана, «царями гор», го-
рода Дербента. Однако жители Дербента после его ухода заперли
за ним ворота, и Салман был встречен хазарским хаканом с кон-
ницей за рекой Баланджар, где был убит вместе с четырьмя тыся-
чами мусульман. Речь здесь идет о событии в правление халифа
‘Усмана [Балазури, 1927, с. 14; Ал-Балазури, 1866, p. 194–195, 203–
204]. Известия о взятии красивейшего города Шамкур, о договорах
с правителями ряда городов и областей, в частности Дербента, а так-
же о битве Салмана за рекой Баланджар, после того как жители
Дербента заперли за ним ворота, и гибели Салмана повторяются
в труде Ибн ал-Факиха (см. ниже).
Ал-Йа‘куби был выходцем из семьи высокопоставленных чинов-
ников, которые, как и он сам, жили в Закавказье и имели достовер-
ные известия о происходящих там событиях. Он родился в Багдаде,
жил в Арминийи и Хорасане, Индии, Палестине, Египте. Сохранились
два его труда – «Книга стран» («Китаб ал-булдан») и «История»
(«Та‘рих»), в которой есть известия о военных событиях на Кавказе
[Muhammad Qasim Zaman, 2002, р. 257–258; Крачковский, 1957, с. 151;
Новосельцев, 1990, с. 24].
Данные о Салмане ибн Раби‘а имеются в его «Истории»;
они весьма схожи с рассказами ал-Балазури; по-видимому, имеют
основой один и тот же источник. Ал-Йа‘куби рассказывал о назначе-
нии Салмана ибн Раби‘ наместником Арминийи халифом ‘Усманом
в 644/45 г., после чего Салман договорился о мирных соглашениях
с рядом городов Кавказа, но в битве с хазарами за рекой Баланджар
был убит. Хронология не приводится [Ал-Йа‘куби, 1883, т. 2, p. 194;
Якуби, 1927, с. 5].
Ибн ал-Факих. Материалов о его жизни нет. Его имя (Ибн ал-Фа-
ких ал-Хамазани) показывает, что он сам или его предки происходи-
ли из города Хамазан в Ираке. Известно, что около 903 г. он напи-
сал «Книгу стран», которая сохранилась в сокращенной редакции,
составленной в XI в. ученым Али аш-Шайзари [Крачковский, 1954,
с. 156; Новосельцев, 1999, с. 11]. Три рукописи этого сокращенного
варианта легли в основу критического издания в серии “Bibliotheca
geographorum arabicorum” [Ибн ал-Факих, 1885]. В начале ХХ в.
в Мешхеде была найдена рукопись труда Ибн ал-Факиха XIII в.

[Валидов, 1924, р. 237–248]. Книга Ибн ал-Факиха являет собой ком-
пиляцию сведений, взятых из других трудов, как географического со-
держания, так и исторических. Иной раз автор изменял текст перво-
источника [Massé, 1986, р. 761–762].
Сведения (без дат) о Салмане ибн Раби‘а в Азербайджане
и Дагестане, рассказы о его походах в города Кабалу, Шакки, другие
места, к владыкам Ширвана и прочим «царям гор», к области Маскат
и Шабиран, а также в Дербент – с мирными соглашениями, а также
фрагмент о том, что жители Дербента закрыли город, после чего
Салман был встречен хазарским хаканом с конницей, о битве «за
рекой Баланджар» и гибели Салмана с 4 тысячами мусульман почти
полностью совпадают с данными ал-Балазури и ал-Йа‘куби, что гово-
рит об использовании общего первоисточника. Сам автор называет
имя неизвестного информатора, а также некие предания – возможно,
намек на арабские переводы сасанидской хроники «Хвадай-намак»
(«Книга государей», «Книга владык») – среднеперсидский свод иран-
ских эпических преданий и придворных хроник, кодифицированный,
по-видимому, лишь при Йездегерде III [Новосельцев, 1990, с. 11;
Буниятов, 1965, с. 17].
Ибн А‘сам ал-Куфи (ум. 314/927 г.). О жизни автора известий
нет. Его «Книга завоеваний» («Китаб ал-футух») посвящена истории
Халифата от вступления на престол Абу Бакра (632 г.) до кончины
халифа ал-Муста‘ина (866 г.). В ней, без датировки, подробно пове-
ствуется об истории арабо-хазарских войн. Сочинение было известно
по извлечениям из персидского перевода труда, сделанного в 1199 г.
(«Тарих-и Бал‘ами») и более поздних сочинений на персидском
и тюркском языках («Дербент-наме», «История Ширвана и Дербента»,
Хафиз-и Абру и др.). Ал-Куфи не был популярен среди современников
и более поздних авторов, вероятно, вследствие его шиитских воззре-
ний, угадываемых в его «Книге завоеваний», а также по причине ча-
стого добавления легендарных известий, едва ли синхронных цитат
действующих лиц, красочных, но мало достоверных подробностей,
и т. д. [Дорн, 1844, с. 1–25; 67–98; Zeki Validi Togan, 1939, S. 396–402;
Саидов, Шихсаидов, 1979, с. 5–64; Гараева, 2002, с. 443].
В «Рассказе о походе Салмана ибн Раби‘а в страну Азербайджан
и завоевании других стран» ал-Куфи сообщил, что Салман подчи-
нил Арминийу при халифе ‘Усмане; тех, кто воевал с ним, он унич-
тожал, но тех, кто изъявлял покорность, не трогал и заключал
перемирие с выдачей охранной грамоты. Он написал, что Салман

прибыл в Дербент, где встретил трехсоттысячное войско хазар. Хакан
хазар ушел из города, а Салман совершил рейд в Йаргу (Таргу)
и Баланджар; в битве же при Баланджаре Салман погиб. Ибн А‘сам
ал-Куфи в это повествование вставил речи действующих лиц, кра-
сочные подробности и эмоциональные характеристики, что снижа-
ет доверие к его рассказам [Ибн А‘сам ал-Куфи, 1974, т. 2, с. 111–114;
Шихсаидов, 1986а, с. 15–16; Гараева, 2002, с. 442].
Итак, версии вышеуказанных авторов не совпадают в датах на-
значения Салмана наместником Арминийи, времени появлении его
в Дербенте, как и гибели при Баланджаре (городе или реке), при этом
разночтения существуют у одних и тех же писателей, что объясня-
ется использованием разных источников. В вышеуказанной более
или менее краткой информации о Салмане ибн Раби‘а и его дея-
тельности в ал-Дербенте и Баланджаре ал-Балазури и ал-Йак‘уби
не упоминают ни хазар, ни тюрок; Ибн А‘сам ал-Куфи называет ха-
зар и их хакана, Халифа ибн Хаййат не называет ни хазар, ни хака-
на; Ибн ал-Факих упоминает хакана, но не говорит в этом фрагмен-
те о хазарах.
Абу-Джа‘фар Мухаммад ибн Джарир ат-Табари (839–923), уро-
женец г. Амул в Табаристане, получил классическое образование
Он много путешествовал, бывал в Рее, Багдаде, Басре, Куфе, посе-
тил Сирию и Египет. Остальное время жизни он провел в Багдаде,
изучал и преподавал богословие, генеалогию, право и другие нау-
ки. Им была составлена многотомная «История пророков и царей»
как дополнение к богословскому труду «Тафсир» («Комментарий»,
«Толкование») Корана. В «Истории пророков и царей» представлено
очень много исторической информации; она является особенно важ-
ной еще и потому, что ее автор часто (хотя и не всегда) передавал
имена своих информаторов. Со времени после хиджры ат-Табари по-
вествовал о походах и завоеваниях в погодном изложении и дово-
дил свою историю до 915 г. Он опирался на данные таких извест-
ных историков, как Ибн Са‘д, ал-Мада’ини, ал-Вакиди, Абу Михнаф;
Халифа б. Хаййат, Ибн Исхак и др. [Bosworth, 2000, р. 11–15; Кузнецов,
2007, с. 82].
Информация об арабо-хазарских войнах весьма обширна,
но при этом в изложении присутствуют легендарные, временами из-
лишне подробные, эмоциональные вставки, источником которых были
известия Сайфа б. ‘Умара (ум. около 170 г.х.) [Donner, 1997, р. 102–103].
Как более поздние арабские историки, так и современные исследо-

ватели полагали, что его материалы были недостоверными, иной раз
просто выдуманными [Landau-Tasseron, 1991, р. 1–2; Гараева, 2002,
с. 446, примеч. 340]. Это мнение подтверждается на примере рас-
сказа о завоевании Джурджана (Гиркании) в 642/43 г. и приведенного
ат-Табари текста охранной грамоты, который исследователи и пере-
водчики считают сомнительным и тенденциозным вследствие автор-
ства Сайфа ибн ‘Умара; отмечено, что приводимый договор также,
вероятно, подложен, хотя и составлен, может быть, по образцу дей-
ствительно существовавших документов [Материалы по истории
туркмен…, 1939, с. 84, примеч. 3). Ат-Табари зачастую приводил раз-
ные версии одного и того же события, не делая попыток какого-либо
критического анализа приводимых сведений [Бартольд, 1963, с. 47].
Поэтому не все материалы ат-Табари являются достоверными, их
следует сверять с данными других источников.
Ат-Табари подробно описал события 642/43 гг. [Ат-Табари, 1879,
с. 1801, 2263; Ат-Табари, 1900, с. 1200, 1217]. Он писал, назвав це-
почку передатчиков информации, что халиф ‘Умар (633–644) послал
в Дербент полководца Cураку ибн ‘Амра (ум. 651), в авангард был на-
значен ‘Абд ар-Рахман ибн Раби‘а, вероятно, брат Салмана, и еще
два военачальника были поставлены во фланги. Салман же дол-
жен был распоряжаться трофеями. Именно ат-Табари привел речь
Шахрибараза, по версии ат-Табари, правителя Дербента, контроли-
ровавшего горные проходы: «Я нахожусь вблизи свирепого врага
и различных народов неблагородного происхождения. Не подобает
благородному и умному [человеку] помогать подобным этим [врагам]
или же обращаться за помощью к ним против благородных и знат-
ных. Знатный близок знатному, где бы он ни был. Я не имею ниче-
го общего ни с ал-Кабком (народами Кавказа. – Т. К.), ни с ал-Ар-
маном. Вы одержали победу над моей страной и моим народом.
Теперь я принадлежу вам, рука моя вместе с вашими руками, я по-
винуюсь тому, чему и вы, да благословит Аллах нас и вас. Наша
джизья вам – это помощь вам и выполнение [всего] того, что вы по-
желаете. Не унижайте нас джизьей: вы ослабите нас против ваше-
го врага» [Табари, 1879, с. 2664; Шихсаидов, 1986а, с. 72–73; Гараева,
2002, с. 447]. После одобрения халифом ‘Умаром (633–644) договор
был заключен. Исследователи не ставят под сомнение его суще-
ствование, возможно, потому, что ниже показан текст аналогичного
договора с Муганом, а также потому, что договор подписан реально
действовавшими военачальниками ‘Абд ар-Рахманом ал-Бахили,

Салманом ибн Раби’а ал-Бахили, Букайром ибн ‘Абдаллахом, а под-
писал и засвидетельствовал его Марзи ибн Мукаррин [Ат-Табари,
1879, с. 2665–2666; Шихсаидов, 1986а, с. 73; Гараева, 2002, с. 448].
Судя по контексту, Шахрибараз считает своими врагами тюрок, неза-
висимые народы Кавказа, т.е. тех, кто был в тот момент явным вра-
гом, а также, возможно, Армению, включенную тогда в зону влияния
Византии.
Ат-Табари включил в повествование беседу, после мирного под-
чинения города, ‘Абд ар-Рахмана с Шахрибаразом, который не со-
ветовал полководцу идти на завоевание Баланджара. Однако ‘Абд
ар-Рахман заявил, что со своим героическим войском он может взять
не только Баланджар, но даже дойти до легендарной стены, которую
воздвиг некогда Зу-л-Карнайн (Александр Македонский) против злоб-
ных народов Йаджудж и Маджудж (библейские Гог и Магог) [Gog and
Magog…, 2009]. ‘Абд ар-Рахман совершил поход на Баланджар и взял
его без кровопролития, что произошло во время правления халифа
‘Умара, дошел до города ал-Байда’ и совершил еще один поход, за-
вершившийся миром [Табари, 1879, с. 2668; Шихсаидов, 1986а, с. 74;
Гараева, 2002, с. 449). В 650/51 г. ‘Абд ар-Рахман управлял Дербентом
[Ат-Табари, 1879, с. 2844; Шихсаидов, 1986а, с. 75]. Ат-Табари, со слов
передатчиков информации еще раз подтвердил, что ‘Абд ар-Рахман
воевал против тюрков и в правление ‘Умара, и при ‘Усмане, а убит был
при последнем. В повествование включены также разговоры тюрок
между собой о силе и непобедимости арабов, которым помогают анге-
лы. По словам рассказчика, тем не менее тюрки сразились с войском
‘Абд ар-Рахмана, и в битве ‘Абд ар-Рахман погиб и был взят Аллахом
на небо [Ат-Табари, 1879, с. 2669; Гараева, 2002, с. 449]. Вместо него
сражение возглавил его брат Салман ибн Раби‘а, который прошел да-
лее через Гилян в Джурджан. Тюрки же забрали тело ‘Абд ар-Рахмана,
с помощью которого они стали вызывать дождь.
В 644/45 гг., по данным ат-Табари, Салман ибн Раби‘а воевал в Арми-
нийи и Византии, в 650/51 г. городом управлял ‘Абд ар-Рахман [Ат-
Табари, 1879, с. 2844; Шихсаидов, 1986а, с. 75; Гараева, 2002, с. 451]. Туда
был направлен военачальник Хузайфа вместе с Салманом, в 650/53 г.
по приказу халифа ‘Усмана, где, как он считал, было недостаточно сил
арабских воинов под руководством ‘Абд ар-Рахмана, поскольку местное
население стало вести себя неподобающим образом. Далее речь идет
о 652/53 г., когда, со слов информатора ат-Табари, повторяются сведения
о просьбе халифа пойти в поход на Дербент Салмана ибн Раби‘а;

а также о нескольких походах ‘Абд ар-Рахмана на Баланджар и его (а
не Салмана ибн Раби‘а, как в книгах ал-Балазури и других вышеозна-
ченных источников) гибели «на девятом году правления ‘Усмана», т. е.
в 653 г. [Ат-Табари, 1879, с. 2856, 2889, 2892; Шихсаидов, 1986а, с. 75–
76; Гараева, 2002, с. 451–452].
До этого момента ат-Табари называл врагов арабов тюрками;
здесь же в его повествовании появляются вместо них хазары и по-
вторяется версия о чудодейственном воздействии тела ‘Абд ар-Рах-
мана, могущего вызывать дождь. Еще раз повторяется рассказ о бит-
ве при Баланджаре и гибели ‘Абд ар-Рахмана.
В повествование ат-Табари включены такие детали, как упоми-
нание стены (ар-радм) – сюжет из Корана (см. выше), а также беседа
между ‘Абд ар-Рахманом, Шахрибаразом и неким неизвестным о сте-
не Йаджуджа и Маджуджа [Ат-Табари, 1879, с. 2669–2671].
Все указанные сюжеты, многократное их повторение со слов раз-
ных информаторов, включение в эпизоды таких маловероятных со-
бытий, как речи действующих лиц, а также легендарные мотивы – все
это говорит о то, что в целом к повествованию ат-Табари следует от-
носиться с большой осторожностью.
Учитывая сообщения других историков, о которых речь шла выше,
можно полагать, что первое появление арабов у Дербента произошло
не в 642/43 г., во время правления ‘Умара, как писал ат-Tабари cо слов
недостоверного информатора Сайфа ибн ‘Умара, а позже, когда у вла-
сти стоял ‘Усман. В отношении хронологии, таким образом, более пра-
вы историки ал-Балазури, ал-Йа‘куби, Ибн А‘сам ал-Куфи и Халифа
ибн Хаййат, которые датируют появление арабов у Дербента и битву
за Баланджар годами 652, 653–654. ‘Абд ар-Рахман не фигурирует
в повествованиях этих авторов, однако именно он был одним из тех,
кто подписал мирный договор с жителями Дербента, по данным ат-Та-
бари. Если вспомнить замеченную историками недостоверность при-
веденного ат-Табари со слов Сайфа ибн ‘Умара договора с жителями
Джурджана в том же году, то можно предположить и неточную дати-
ровку договора с правителем Дербента. Активное участие Салмана
в действиях на Кавказе заставляет предполагать именно его, а не ‘Абд
ар-Рахмана, гибель у Баланджара в 652/53 г. Романтические перего-
воры ‘Абд ар-Рахмана с правителем Дербента Шахрибаразом приво-
дят к мысли о недостоверности или очень малом участии этого лица
в событиях вблизи Дербента.
Такие же разночтения существуют и в отношении того, чье тело

стало фетишем тюрков для вызывания дождя. Эта притча в другом ва-
рианте (без погибшего человека) об обладании тюрками-огузами вол-
шебным камнем, способным вызывать дождь, пересказывается в тру-
дах Ибн ал-Факиха и персидского писателя XI в. Гардизи [Асадов, 1993,
с. 68, примеч. 101; Гмыря, 2002, с. 33–42]. Вероятно, в данном случае
таким фетишем стало тело погибшего Салмана ибн Раби‘а.
Сокращенный вариант «Истории» ат-Табари был переведен
на новоперсидский язык в 963 г. Абу ‘Али Мухаммадом Бал‘ами
(ум. 363/974 г. или 382/992 г.), везиром при дворе Саманидов в Бухаре
[Khaleghi-Motlagh, p. 971–972].
В свою книгу «Тарих-и Табари» автор не включал иснады,
как и альтернативные версии одного и того же события, поэтому его
сочинение короче труда ат-Табари. Но Бал‘ами приводил дополни-
тельную информацию, хотя проверить ее редко удается. Есть ве-
роятность того, что Бал‘ами, кроме материалов ат-Табари, включал
в свой текст сведения из «Книги завоеваний» Ибн А‘сама ибн ал-Ку-
фи. Возможно, одной из причин того, что Бал‘ами взялся за перевод
труда ат-Табари на персидский язык, была возникшая при Саманидах
потребность подчеркнуть необходимую для верхов арабов близость
иранцев к ортодоксальному исламу [Spuler, 1962, p. 126–132].
Большая часть многочисленных сохранившихся рукописей
Бал‘ами воспроизводит позднейшую редакцию сочинения, вос-
ходящую, вероятно, к началу XII в. Критического издания «Тарих-и
Табари» Бал‘ами нет; его отсутствие отчасти, видимо, связано с су-
ществованием огромного числа рукописных списков и литографий
сочинения [Dunlop, 1987, р. 984–985; Dunlop, 1954, р. 58; Гараева,
2002, с. 443–444]. Существовали переводы некоторых рукописей
Бал‘ами на разные языки; первое время историки принимали сочи-
нение Бал‘ами за труд ат-Табари [Дорн, 1844, с. 1–25, 67–98; Гаркави,
1870, с. 72–81].
Переводя текст ат-Табари о событиях начала VII в. на Кавказе,
Бал‘ами объединил два рассказа ат-Табари: «Завоевание Азербай-
джана» и «Завоевание ал-Баба» [Гараева, 2002, с. 458, прим. 389].
Наместника Дербента наш автор именует не Шахрибаразом (как ат-Та-
бари), а Шахрийаром. Речь этого владетеля Дербента (в списке, ко-
торым пользовалась Н. Гараева) изменена по сравнению с текстом
ат-Табари: «К нему прибыл Шахрийар и заключил мир на том усло-
вии, чтобы не платить джизью. Он сказал так: “Я нахожусь между двух
врагов: один – хазары, а другой – русы, а они – враги всего мира, осо-
бенно арабов. [Арабам] надо воевать только с ними. Вместо того чтобы
облагать меня джизьей, давайте воевать с русами1 своими средствами
и своим оружием. Прогоним их, чтобы они не выходили из своей стра-
ны. Мы против джизьи и хараджа, поскольку нам надо воевать каж-
дый год”») [Гараева, 2002, с. 458]. Исследовательницей отмечено: «Из
семи списков “Тарих-и Табари” Бал‘ами, хранящихся в СПбФ ИВ РАН,
самый ранний (датирован 972/1564–1565 г.), текст которого приводится,
имеет поздние интерполяции о русах, отсутствующие в других списках
[Бал‘ами, рук.]» [Гараева, 2002, с. 458, прим. 395]. А. П. Новосельцев,
изучавший рукописи Бал‘ами в РНБ, писал, что в пяти поздних рукопи-
сях, одна из которых – на чагатайском языке, имеется сообщение о ру-
сах. Кроме того, он отмечал, что в 643 г. русы упомянуты в Анонимной
всеобщей истории (конец XV в.) и в сочинении «Тарих-е кипчак» XVII в.
(рукопись XVIII в.) [Новосельцев, 2000, с. 273, примеч. 56]. Характерно,
что все рассмотренные рукописи поздние – не ранее XV в.
Бал‘ами более кратко воспроизводит рассказ ат-Табари о со-
бытиях вокруг Дербента; есть и некоторые изменения. Так, в ответ
‘Абд ар-Рахмана Шахрийару (у ат-Табари – Шахрибаразу) о том,
что он не позволит пропускать сюда врагов, Бал‘ами вставил отсут-
ствующий у ат-Табари текст: «В этих ущельях (“дербендах”) у русов
в… [пропуск в тексте] есть падишах и много городов, и всё это назы-
вают Баланджаром» [Гараева, 2002, с. 459]. Далее автор приводит бе-
седу ‘Абд ар-Рахмана с халифом ‘Умаром, где появляются этнонимы
хазар и алан, «связанные с тюрками, которых не было в тексте ат-Та-
бари». Эти слова являются поздней вставкой» [Гараева, 2002, с. 459,
примеч. 401]. Имеется также фрагмент относительно воинственно-
сти мусульман и помощи им от ангелов (этот рассказ ат-Табари более
обширен и изменен); о возвращении невредимого ‘Абд ар-Рахмана
в Дербент, последующей гибели этого военачальника у Баланджара
и превращении тюрками тела ‘Абд ар-Рахмана в фетиш, с помощью
которого они испрашивали дождь. Бал‘ами повторяет с красочны-
ми вставками, но более кратко историю ат-Табари о железной стене
между двух гор – стене Йаджуджа и Маджуджа, известной из Корана
[Коран, 18:92–96; Али-заде, 2007б, с. 144–145; Пиотровский, 1991,
с. 119], хотя в Коране невозможно определить реальное местополо-
жение ее, и рассказ о перстне Шахрийара.
1
См. мою статью: [Калинина, 2020].
Вставки и изменения в тексте ясно показывают авторство самого

Бал‘ами.
Информацией ат-Табари в рассказе об арабо-хазарских войнах
пользовался Ибн-ал-Асир (1160–1233), который родился в семье вы-
сокопоставленного чиновника близ Мосула, получил хорошее обра-
зование, много путешествовал по городам Ирака, Сирии, Палестины,
Хиджаза. Он принимал участие в сражениях против крестоносцев
в Сирии и Иерусалиме, возглавлявшихся Салах ад-Дином. Позднее
он посвятил себя наукам, изучению и передаче хадисов, литерату-
ры, а также выполнял поручения атабеков Мосула. Он был знаком
с выдающимися учеными и литераторами Ибн Халликаном, Йакутом
ал-Хамави и др. [Lewis, 1960, р. 724, 725].
Широко известен его «Полный свод по истории» («ал-Камил фи-т-
та’рих») о мусульманских государствах домонгольского и монгольско-
го периодов до 1231 г. Имеется полный критический текст сочинения
Ибн ал-Асира на основе нескольких рукописей [Ибн-ал-Асир, 1869].
Повествуя о времени до 915 г., автор привлекал информацию ран-
них авторов (ал-Балазури, Ибн А‘сама ал-Куфи, ат-Табари). Данные
ат-Табари Ибн ал-Асир сокращал и прибегал к некоторой переработ-
ке для связности в изложении событий; в ряде случаев он приводил
отсутствующие у ат-Табари сведения, поскольку пользовался полной
редакцией труда последнего [Материалы по истории туркмен…,
1939, с. 37; Richards, 1982, р. 76–108; Камолиддин, 2005, с. 15–16;
Гараева, 2002, с. 444].
Данные Ибн ал-Асира в главе «О завоевании ал-Баба» в целом
повторяют известия ат-Табари. Однако Ибн ал-Асир полностью ис-
ключил фольклорные мотивы, встречающиеся у ат-Табари и Бал‘ами.
Повторяя данные ат-Табари, он несколько раз говорит о деяниях тю-
рок и хазар вместе. Учитывая, что автор жил во второй половине XII –
первой трети XIII в., этот текст не означает вставку новых данных.
Скорее это пояснения к тексту ат-Табари, который в своем повество-
вании пишет то о тюрках, то о хазарах в этих эпизодах.
Еще с XVIII в. в России известна хроника «Дербент-намэ», посвя-
щенная истории города Дербента. Она написана в XVII в. и, веро-
ятно, разными авторами. Существует около 40 списков этого труда
на персидском, турецком, арабском языках, как и на языках наро-
дов Дагестана. Варианты текста Дербент-намэ часто различаются
и хронологически, и по содержанию. Источниками служили тексты
Ибн А‘сама ал-Куфи, ал-Балазури, ал-Йа‘куби, ат-Табари, Бал‘ами,
есть аналогии с «Историей Ширвана и Дербента» Маммуса ал-Лак-

зи, которую изложил в сокращенном варианте турецкий исто-
рик Мюнаджжим-Баши. Подробно об этом памятнике см.: [Минорский,
1963, с. 23–25; Саидов, Шихсаидов, 1979, с. 5–64] (здесь же перевод
арабского текста по наиболее ранней и полной рукописи)]. Поход
Салмана ибн Раби‘а ал-Бахили на Дербент датирован здесь 661/62 г.,
что явно ошибочно.
Данные ат-Табари встречаются в сочинении Аббас-Кули-Аги
Бакиханова (1794–1847) «Гюлистам-и Ирам» [http://drevlit.ru/texts/b/b_
bakihanov2.php], азербайджанского просветителя, писателя и поэ-
та. Труд «Гюлистан-и Ирам» («История восточной части Кавказа»)
был посвящен автором истории Ширвана и Дагестана с древности
до 1813 г. Автор привлек известия множества старинных иноязычных
источников, в том числе ат-Табари или Бал‘ами в рассказе о VII в.
В его кратком рассказе фигурируют Шахрийар (не Шахрибараз),
который назван потомственным правителем области Ширван (не
Дербенда), заключившим договор с арабским военачальником
Суракой ибн ‘Амром на условиях охраны границ вместо внесения
дани. После смерти Сураки правителем Дербента был назначен ‘Абд
ар-Рахман ибн Раби‘а, который, по словам А. Бакиханова, проводил
операции по покорению горских территорий и обращению их населе-
ния в ислам, а умер он при халифе ‘Усмане. Таким образом, имеется
сходство, но и разночтения с текстом ат-Табари. Коротко передается
легенда ат-Табари (и Бал‘ами) о перстне Шахрийара.
А. Бакиханов приводит и сведения «Дербент намэ» о взятии
Дербента и последующей битве у Баланджара, где погиб Салман ибн
Раби‘а, ошибочно датируя эти события, вслед за «Дербент-намэ»,
664 г. Таким образом, данные А. Бакиханова являют собой поздний
и смешанный пересказ ранних источников.
Материалы Бал‘ами и Ибн ал-Асира, как и поздних источников,
о завоевании арабами Дербента восходят к сведениям ат-Табари.
Ряд исследователей полагали, на основе исторических и текстоло-
гических изысканий, что ат-Табари и следовавшие за его повество-
ванием Бал‘ами и Ибн ал-Асир передавали недостоверные указания
на время этого события ввиду несоответствия данных источников
[Артамонов, 2001, с. 250–251; Гараева, 2002, с. 441].
Большая часть историков рассматривает известия указанных
авторов как вполне реальные. Полагают, что первые появления
арабов у Дербента в 642/43 гг. носили разведывательный характер
[Шихсаидов, 1986б, р. 7; Семёнов, 2011, с. 21]. Д. Данлоп не сомневал-

ся в достоверности арабских известий и, следуя за данными ат-Та-
бари, полагал, что арабы ворвались в земли севернее Дербента
в 642 г.; первый арабский военачальник, Букайр ибн ‘Абдаллах, был
направлен в Дербент еще в 641 г., затем туда прибыл Сурака ибн
‘Амр и с ним ‘Абд ар-Рахман ал-Бахили; там правил персидский на-
местник Дербента Шахрибараз, окруженный недружественными на-
родами: как полагал Д. Данлоп, это были, кроме хазар, находившие-
ся под влиянием Византии грузины и армяне [Dunlop, 1954, р. 45–48].
По мнению Л. Тер-Гевондяна, походы Салмана ибн Раби‘а в вос-
точное Закавказье были тесно связаны с общей политикой захва-
тов арабами земель Армении и Кавказа и происходили в середине
50-х гг. VII в. [Тер-Гевондян, 1977, с. 43–44].
Л. Б. Гмыря полагала, что события, описанные ат-Табари и следо-
вавшими за его рассказами историками, абсолютно достоверны: ара-
бы в 642/43 г. начали завоевательные походы на юго-восточные про-
винции Хазарского каганата (современный Прикаспийский Дагестан),
военные операции против хазар на Северо-Восточном Кавказе были
известны как «поход против тюрок» или «поход на Баланджар», где
Дербент стал опорной базой для этих вылазок [Гмыря, 1995, с. 80;
2012, с. 3–26].
М. В. Кривов, следуя данным ат-Табари, упоминал о появле-
нии арабов у Дербента Салмана ибн Раби’а и ‘Абд ар-Рахмана
ибн Раби‘а, о выдаче охранной грамоты персидскому коменданту
Шахрибаразу (или Шахрийару) и о гибели кого-то из двух арабских
военачальников, но относил эти события к середине 50-х гг. VII в.
[Кривов, 2002, с. 103].
А. К. Аликберов считал, что в 643–44 г. первая экспедиция ара-
бов произошла под предводительством братьев Салмана б. Раби‘а
и ‘Абд ар-Рахмана б. Раби‘а ал-Бахили; в 653/54 г. образовался союз
тюрков с хазарами, по данным Ибн ал-Асира (не все авторы разде-
ляли тюрок и хазар в начале VII в.). Исследователь полагал также,
что речь шла о разных хазарах: после 32/652–653 г. название хазар
благодаря арабам распространилось на большую часть тюркютов
из рода Ашина [Аликберов, 2010, с. 56, 59].
А. Р. Шихсаидов разделял события в арабо-восточнокавказ-
ских отношениях на три этапа, исходя из полного доверия к сооб-
щениям арабских авторов. Первый этап автор отсчитывал от пер-
вых походов арабов в начале 40-х гг. до конца 50-х гг. VI в., когда
в течение 20 лет арабы старались укрепиться в Дербенте и пред-

принимали рейды севернее города (по точным, как считал автор,
датировкам ат-Табари). Известия ат-Табари относительно этой пер-
вой стадии А. Р. Шихсаидов предлагал считать конспективными,
в то время как данные Ибн А‘сама ал-Куфи и ал-Балазури – раз-
вернутыми и более информативными [Шихсаидов, 1986б, с. 28].
Р. И. Гаджиев относил первое появление арабских войск в Дербенте
к 643 г.; он тоже полагал, что до середины VII в. рейды арабских войск
в Дагестан имели целью только разведку и захват добычи [Гаджиев,
2006, с. 14]. И. Г. Семёнов считал, что в начале 40-х гг. VII в. набе-
ги арабов на Баланджар и ал-Байда’ также могли осуществляться,
но лишь как кратковременные разведывательные походы. Для уточ-
нения битвы при Баланджаре исследователь привлек данные армян-
ского историка Себеоса, писавшего о походе арабов через ущелье
Джора (Дербентский проход), где они потерпели поражение; Себеос
датировал эти события тринадцатым годом правления византийско-
го императора Константина II, т.е. 653/54 г. Сопоставление этой даты
с материалами арабо-персидских историков (652/53 г.), позволило
исследователю уточнить ее: 653 г. [Семёнов, 2011, с. 21, со ссылка-
ми: История императора Иракла…, 1862, с. 164; Большаков, 1993,
c. 167–168, 252, примеч. 57].
До середины 40-х гг. VII в. основные силы арабов были задей-
ствованы в борьбе с Византией; в 645 г. здесь воевал и Салман ибн
Раби‘а, а в качестве союзников византийцев были тюрки (по-види-
мому, хазары) [Большаков, 2000, с. 163–164]. Вероятнее всего, араб-
ские авторы не могли определить, точно ли хазары были тюрками,
откуда и двойное их наименование – то тюрки, то хазары. Основные
события вокруг Дербента и Баланджара происходили не в начале
40-х гг., а в середине VII в. А. П. Новосельцев считал, что вслед-
ствие длительности периода от событий VII в. до их изложения араб-
скими историками IX–X вв., а также привлечения устной традиции
в описании событий произошла путаница: на начальном этапе дей-
ствий арабских войск в Восточном Закавказье руководящую роль
играл ‘Абд ар-Рахман ибн Раби‘а, о котором писали ат-Табари, а вслед
за ним Бал‘ами и Ибн ал-Асир, Салман же играл второстепенную роль
[Новосельцев, 1990, с. 174].
Однако, как писал О. Б. Большаков, «для передатчиков… были
важны не точная хронология и порядок событий, а героическая гибель
Салмана и его соратников… Одни и те же эпизоды в разных вариантах
включаются историками в повествования о разных годах с разрывом

в десять лет. Сопоставление этих рассказов со сведениями армянских
историков не всегда помогает» [Большаков, 1993, с. 170].
Я полагаю, что слепо опираться на данные ат-Табари, Бал‘ами
и Ибн ал-Асира было бы неверным подходом к проблеме определе-
ния хронологии происходивших событий. Учитывая недостоверность
источников и общее положение войск арабов на Кавказе и вокруг
Дербента, следует относить эпизоды вокруг него ко времени прав-
ления халифа ‘Усмана, ближе к середине 50-х гг. VII в. Что же касает-
ся этнонимов «тюрки» и «хазары», то их следует считать равнознач-
ными; авторы IX в. называли один и тот же народ хазар по-разному
вследствие недостаточности собственных знаний.
Источники и литература
Али-заде А. А. Иснад // Исламский энциклопедический словарь. М., 2007а.

Али-заде А. А. Йаджудж и Маджудж // Исламский энциклопедический сло-
варь. М., 2007б.
Аликберов А. К. Ранние хазары (до 652/3 г.), тюрки и Хазарский каганат //
Хазары: миф и история / Khazars: Myth and History. Москва–Иерусалим,
2010.
Артамонов М. И. История хазар. М., 1991 (2-е изд.).
Асадов Ф. М. Арабские источники о тюрках в раннее средневековье. Баку, 1993.
Бакиханов Аббас-Кули-ага. Гюлистан-и Ирам: Редакция, коментарии, приме-
чания и указатели академика АН Аз СССР З. М. Буниятова. Баку, 1991.
Ал-Балазури, 1866 – Liber expugnationis regionum, auctore Imámo Ahmed
ibn Jahja ibn Djábir al-Beladsori, quem e codice leidensi et codice Musei
Brittannici / M. J. de Goeje. Lugduni Batavorum, 1866.
Балазури (ал-Балазури). Книга завоевания стран / Пер. П. К. Жузе //
Материалы по истории Азербайджана. Баку, 1927.
Бал‘ами, 1867 – Chronique de Abou-Djafar-Mohammad-ben-Yezid Tabari, trad.
sur la version persane d’Abou-Ali-Mohammad Bel‘ ami / M. Zotenberg. T. I–
IV. Paris, 1867–1874.
Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Бартольд В. В.
Сочинения. Т. I. М., 1963.
Бартольд В. В. Извлечение из сочинения Гардизи «Зайн ал-ахбар».
Приложение к «Отчету о поездке в Среднюю Азию с Научною целью».
1983–1984 гг. // Бартольд В. В. Сочинения. Т. VIII. М., 1973.
Бейлис В. М. Сообщения Халифы ибн Хаййата ал-‘Усфури об арабо-хазар-

ских войнах в VII–VIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы.
1998 г. Памяти члена-корреспондента РАН А. П. Новосельцева. М., 2000.
Большаков О. Г. История халифата. Т. 2. Эпоха великих завоеваний (633–
656). М., 1993.
Буниятов З. М. Азербайджан в VII–IX вв. Баку, 1965.
Валидов А. З. (Зеки Валиди Тоган). Мешхедская рукопись Ибн-уль-Факиха //
Известия РАН. VI серия. № 1–11. Пг., 1924.
Гаджиев Р. И. Первые походы арабов и начало распространения исла-
ма на Восточном Кавказе (середина VII – первая половина VIII в.).
Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Махачкала, 2006.
Гараева Н. Сведения арабских и персидских источников о походах к северу
от Дербента (22/642-43 и 119/737 гг.) // История татар с древнейших вре-
мен в семи томах. Т. I. Народы степной Евразии в древности. Казань, 2002.
Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских.
СПб., 1870.
Гмыря Л. Б. Страна гуннов у Каспийских ворот. Махачкала, 1995.
Гмыря Л. Б. Обряд вызова дождя в стране гуннов Прикаспия в VІІ в. н.э.
по данным армянских и арабских источников // Материалы конферен-
ции. Древнетюркский мир: история и традиции. Казань: Институт исто-
рии АН РТ, 2002.
Гмыря Л. Б. Правовые нормы в Хазарском каганате на раннем этапе исто-
рии (середина VII – первая треть VIII в.) // Вестник Института истории,
археологии и этнографии. 2012. № 2.
Дорн Б. А. Известия о хазарах восточного историка Табари, с отрывка-
ми из Гафизъ-Абру, Ибн-Ал-земъ-Эль-Куфи и др. Статья академика
Б. А. Дорна // Журнал министерства народного просвещения. 1844.
Т. XLIII. Отд. II.
Ибн А‘сам ал-Куфи, 1974 – Kitabu’l Futuh by Abu Muhammad Ahmad ibn A‘tham
al-Kufi / Ed. by Sayid Abdu’l Wahhab Bukhari. Т. 2. Hyderabad, 1974.
Ибн А‘сам ал-Куфи, 1981 – Ибн А сам ал-Куфи, Абу Мухаммад. Книга заво-
еваний: Извлечения по истории Азербайджана VII–IX вв. Пер. c араб.
яз. З. М. Буниятова. Баку, 1981.
Ибн ал-Асир, 1869 – Ibn-El-Athiri Chronicon quod perfectissimum inscribitur.
Volumе tertium. Annos H. 21–59 continens, ad fidem codicum Londinensium
et Parisinorum. Edidit Carlos Johannes Tornberg. Lughuni Batavorum,
E. J. Brill, 1869.
Ибн ал-Факих, 1885 – Compendium libri Kitâb al-Boldân auctore Ibn al-Fakîh
al-Hamadhâni... / M. J. De Goeje. Lugduni Batavorum, 1885.
История императора Иракла. Сочинение епископа Себеоса, писателя

VII века. Пер. с армянского. СПб., 1862.
ал-Йа‘куби, 1883 – Ibn Wadhih qui dicitur al-Ja‘qûbi. Historiae / M. Th. Houtsma.
T. I, II. Leiden, 1883.
ал-Йа‘куби, 1927 – Я’куби. История / Пер. П. К. Жузе // Материалы по исто-
рии Азербайджана. Баку, 1927.
Калинина Т. М. Шахрибараз/Шахрийар – наместник Дербента и русы в про-
изведении Бал‘ами // Древнейшие государства Восточной Европы.
2019–2020 год: Дипломатические практики античности и средне-
вековья. Отв. ред. тома Б. Е. Рашковский. М.: Университет Дмитрия
Пожарского, 2020 (в печати).
Камолиддин Ш. С. Предисловие // Ибн ал-Асир. Ал-Камил фи-т-та’рих
(«Полный свод истории»). Избранные отрывки. Пер. с араб. яз., при-
меч. и коммент. П. Г. Булгакова. Доп. к пер., примеч. и коммент., введ.
и указ. Ш. С. Камолиддина. Ташкент–Цюрих, 2005.
Караулов Н. А. Сведения арабских географов IX–X вв. по Р.Х. о Кавказе,
Армении и Азербайджане // Сборник материалов для описания мест-
ностей и племен Кавказа (СМОМПК). Тифлис, 1901. Вып. 29. Отд. 1.
С. 1–73 (ал-Истахрий); 1902. Вып. 31. Отд. 1. С. 1–57 (Ибн ал-Факих);
1903. Вып. 32. Отд. 1. С. 1–63 (Ибн Хордадбэ, Кудама, Ибн Русте,
ал-Я‘кубий; 1908. Вып. 38 (ал-Масудий).
Кривов М. В. Византия и арабы в раннем средневековье. СПб., 2002.
Кузнецов В. А. Написать мир. Структуризация прошлого в ранней арабо-му-
сульманской историографии // Диалог со временем. Специальный вы-
пуск: Исторические мифы и этнонациональная идентичность. М., 2007.
Магомедов М. Г. Образование Хазарского каганата. М., 1983.
Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда X–XI вв. М., 1963.
Материалы по истории туркмен и Туркмении. Т. 1. М.: Институт Востоко-
ведения, 1939.
Новосельцев А. П. Восточные источники о славянах и Руси VI–IX вв.
(2е изд.) // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998 г. Памяти
члена-корреспондента РАН А. П. Новосельцева. М., 2000.
Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной
Европы и Кавказа. М., 1990.
Пиотровский М. Б. Йаджудж и Маджудж // Ислам: энциклопедический сло-
варь / Отв. ред. С. М. Прозоров. М., 1991.
Плетнёва С. А. Очерки хазарской археологии. Москва–Иерусалим, 1999/5759.
Cаидов М. С., Шихсаидов А. Р. «Дербенд-наме» (к вопросу об изучении) // Восточ-
ные источники по истории Дагестана (Сборник статей). Махачкала, 1979.
Семёнов И. Г. Образование Хазарского каганата и его военно-политические

отношения с Арабским халифатом во второй половине VII–VIII веке.
Автореф. дисс. … докт. ист. наук. Нальчик, 2011.
Сипенкова T. M. «История» Халифы ибн Хайата как источник по исто-
рии арабских завоеваний на Кавказе и в Закавказье // Историография
и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. 5. Л., 1980.
Ат-Табари, 1897–1901 – Annales quos scripsit Abu Djafar Mohammed ibn Djarir
at-Tabari / Ed. M. J. De Goeje. Ser. I–III. Lugduni-Batavorum, 1879–1901:
Prima series. Pars I. 1879–1881. – P. 1–528; Prima series. Pars II. 1881–
1882. – P. 528–1072; Secunda series. Pars III. 1885–1889. – P. 1305–2017;
Tertia series. Pars I. 1879–1880. P. 1–459.
Ат-Табари, 1987 – История ат-Табари. Избранные отрывки / Пер. с араб.
В. И. Беляева. Доп. к пер. О. Г. Большакова и А. Б. Халидова. Ташкент, 1987.
Тер-Гевондян А. Н. Армения и Арабский халифат. Ереван, 1977.
Халифа ибн Хаййат. Та’рих / Акрам Дийа’ ал-‘Умари. Ан-Наджаф, 1386/1967
(на араб. яз.).
Халидов А. Б. Арабские рукописи и арабская рукописная традиция. М., 1985.
Шихсаидов А. Р. Арабские источники IX–X вв. и вопросы социально-эко-
номического и военно-политического положения раннесредневеково-
го Дагестана // Источниковедение средневекового Дагестана. Сб. ста-
тей. Махачкала, 1986а.
Шихсаидов А. Р. Книга ат-Табари «История посланников и царей» о наро-
дах Северного Кавказа // Памятники истории и литературы Востока.
Период феодализма. Статьи и сообщения. М., 1986б.
Becker C. H. – [Rosenthal F.] Al-Baladhuri // Encyclopaedia of Islam. New ed.
Leiden: Brill, 1968.
Bosworth C. E. Al-Tabari, Abu Dja‘far Muhammad b. Djarir // Encyclopaedia of
Islam. New ed. Leiden: Brill, 2000. Vol. X.
Donner F. M. Sayf b. ‘Umar // Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden: Brill, 1997.
Vol. XI.
Dunlop D. M. Bal‘ami // Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden: Brill, 1987. Vol. I.
Dunlop D. M. The History of the Jewish Khazars. Prinston (N. J.): Princeton
University Press, 1954.
Gog and Magog in Early Syrian and Islamic Sources. Salam’s Quest for
Alexander’s Wall / Ed. by Emeri van Donzel, Andrea Schmidt, with a
contribution by Claudia Ott. Leiden and Boston: Brill, 2009.
Khaleghi-Motlagh Dj. Amirak Bal‘ami // Encyclopædia Iranica, I/9. P. 971–
972. – [http://www.iranicaonline.org/articles/amirak-balami (accessed on
30 December 2012].
Kurat Akdes Nimet. Abu Muhammad Ahmad b. A‘tham al-Kufi’s Kitab al-Futuh
and its Importance concerning the Arab Conquest in Central Asia and the
Khazars // Ankara Üniversitesi Dil ve Tarih-Coğrafiya Fakültesi Dergisi. 1948.
Vol. VI. S. 385–425; 1949. Vol. VII. Part 2. S. 255–282.
Landau-Tasseron E. Sayf ibn ‘Umar in medieval and modern scholarship // Islam.
1991. № LXVII.
Lewis B. Ibn al-Athir ‘Izz al-Din Abu ‘l-Hasan ‘Ali // Encyclopaedia of Islam. New
ed. Leiden: Brill, 1960. Vol. III.
Massé H. Ibn al-Fakih // Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden: Brill; London,
Luzaca &Co, 1986. Vol. III.
Minorski V. F. A History of Sharvan and Darband in the 10th–11th centuries.
Cambridge, 1958.
Muhammad Kasim Zaman Muhammad. Al-Ya‘qubi // Encyclopaedia of Islam. New
ed. Leiden: Brill, 2002. Vol. XI.
Richards D. S. Ibn al-Athir and the Later Parts of the Kamil: A Study of Aims and Methods //
Medieval Historical Writing in the Christian and Islamic World. London, 1982.
Spuler В. The Evolution of Persian Historiography // Historians of the Middle
East / Eds. Lewis B., Holt P. M. London–New York–Toronto: Oxford University
Press, 1962.
Zeki Validi Togan A. lbn Fadlan’s Reisebericht (Abhandlungen für die Kunde des
Morgenländes, Вd. 24. No. 3) Leipzig: F. A. Brockhaus, 1939.
T. M. Kalinina
The Battles of the Arabs and the Khazars for Derbent and Balanjar
During the First Half of the 7th Century AD
Summary
The author of the article once again turns to the analysis of known information
of Arab-Persian historians of the 9 th –10 th centuries AD about the actions of
the troops of the Arab caliphate around Derbent and the Khazar city (or river)
Balanjar in the early to middle of 7th century AD. Based on a critical analysis and
comparison of these sources, the author joins the conclusion made before him
and some other historians about the unreliability of a number of messages and the
reason for this phenomenon. The chronology of events attributed to the middle of
the 7th century AD. Mention of the Khazars and Türks is separately explained by
insufficient knowledge of Arab writers аbоut these peoples.
K e y w o r d s : Arab caliphate, Derbent, Khazars, Türks, Arab-Persian
historians, authenticity of messages.
В .В. Колода
КЛАД РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОГО КУЗНЕЦА
НА ХАРЬКОВЩИНЕ
В конце полевого сезона 2017 г. близ с. Варваровка Волчан-

ского района Харьковской области был случайно выявлен и пе-
редан в археологическую лабораторию Харьковского педунивер-
ситета набор железных и бронзовых предметов. Выезд на место
и проведенные небольшие раскопки увеличили количество арте-
фактов [Колода, 2017а, с. 30–33]. В дальнейшем общение с чело-
веком, первым сделавшим эту находку, позволило собрать весь
комплекс полностью, после чего продолжились его лабораторные
и теоретические исследования. Их результаты и представлены
в данной статье.
Место выявления данного набора предметов находилось в гу-
стом лиственном лесу природного происхождения в ≈0,8–0,9 км
к востоку от СВ края с. Варваровка (рис. 1). Склон глубокой бал-
ки был сильно изрезан окопами немецкого опорного пункта времен
Второй мировой войны. На поверхности прослеживается большое
количество «закопушек» несанкционированных поисковиков, рос-
сыпи немецких и советских патронов, гильзы от снарядов и иных
«предметов войны», свидетельствующих об интенсивных боях
1943 г. за освобождение Харьковщины. Работа на месте обнару-
жения комплекса в раскопе небольшой площади (16,5 м2) культур-
ного слоя не выявила: под дерновым слоем подзолистого черно-
зема (0,15 м) располагался супесчаный предматерик (0,10–0,15 м),
под которым – материковый песок. Все предметы, выявленные

нами и до нас, располагались компактно на площади менее 1 м2.
Отсутствие культурного слоя (керамика, угли, зола, обмазка, кости
животных – в раскопе не выявлены), компактное расположение пред-
метов – все это свидетельствует в пользу того, что данный ком-
плекс предметов представляет собою «клад» – комплекс специаль-
но сокрытых предметов, наиболее ценных для его владельца. Кроме
того, следует отметить, что каких-либо древних поселений в округе
Варваровки до сего дня не выявлено. Процесс их обнаружения ос-
ложнен тем, что округа сильно заросла лесом, а также пригранич-
ным режимом данной территории и большим количеством матери-
алов времен Второй мировой войны.
Культурно-хронологическая, равно как и социально-професси-
ональная, интерпретация комплекса может быть выяснена исходя
из состава его предметов. К их описанию и анализу мы и приступаем.
По материалу изготовления все предметы можно разделить на две
группы: железные и бронзовые, с которыми вместе был найден об-
ломок точильной плитки из мелкозернистого песчаника (рис. 3: 11).
В свою очередь, артефакты из железа по своему предназначению
делятся на две группы: орудия труда и предметы быта, первая из ко-
торых в общем составе комплекса представляется доминирующей
(табл. 1). Большинство изделий такой категории, как «орудия труда»
связаны с металлообработкой (11 шт.), значительно меньше ремес-
ленных орудий общего назначения (3), со специализированной обра-
боткой органического сырья (дерево, кость, рог) связано всего 2 ору-
дия; единственное орудие можно связать с такой отраслью сельского
хозяйства, как скотоводство, – пружинные ножницы для стрижки овец
(рис. 3: 1).
Орудия металлообработки
К ним относятся: наковальня, два молотка, пара клещей, пробой-

ник, трое напильников, ножницы по металлу, а также обломок ручки
шарнирного орудия для удерживания. Кроме того, в рассматривае-
мом комплексе есть две железные заготовки: небольшой продолго-
ватый брусок трапециевидного сечения (рис. 2: 13) и узкая несколько
изогнутая полоса (рис. 2: 5), которые можно связать с упомянутыми
орудиями железообработки.
В. В. Колода 71
Таблица 1
Сводная информация о «стандартизированных»
хозяйственных наборах
Предметы
Ремесло
Сельское кочевого быта
и про-
хозяйство и воинского
мыслы
снаряжения
керамика
прочее
дерево, кожа, кость
металлообработка
общ. назначения
конская упряжь
Памятник, комплекс
скотоводство
котёл / вилка
земледелие
вооружение
Государев Яр-1* 6 1 2 1
Государев Яр-2 5 1 2
Государев Яр-3 6 1
Государев Яр-4 5 1
Государев Яр-5 5 2 1 1 3 1 1
Государев Яр-6 1 1 1
(сохр. частично)
Государев Яр-1 (КВВ) 4 5 2 1 1 1 1
Государев Яр-1 (КВВ) 5 1 5 1 1
гор. Мохнач 8 1 1 2 4 1 5 2
(раск. Х, компл.-71)
сел. Мохнач-П 15 1 5 1
(раск. I, компл.-36)
сел. Мохнач-П 17 2 1 4 4 1
(раск. I, компл.-37)
сел. Маяцкое-2 11 1 1 3 1
(компл.-47)
сел. Маяцкое-2 4 2 6 5 5 2 2 11
(компл.-53)
Варваровка 1 3 11 2 1 1(5) ≈20
(клад кузнеца)
* Во время предыдущей публикации данной таблицы комплексы памятника «Госу-

дарев Яр» были ошибочно даны под названием «Государственный Яр» [Колода,
2013, с. 117, табл. 1], за что автор и редакция альманаха приносят свои извинения.
Наковальня (рис. 2: 1) – относится к традиционным для салтов-

ской археологической культуры переносным наковальням-встав-
кам, которые в рабочем состоянии своей зауженной нижней ча-
стью крепились в деревянную основу. Размеры изделия составляют
9,5 × 6,4 × 6,5 см, вес – 1,2 кг.1 Аналогичные по предназначению, фор-
ме и размерам изделия известны на степных, лесостепных и крымских
памятниках Хазарского каганата [Баранов, 1990, с. 81; Колода, 2002,
с. 74, рис. 2: 2; Колода, 2013, с. 164, илл. 3, 6: 5; Колода, 2014, с. 69,
рис. 1: 3; Михеев, 1985, с. 89, рис. 35: 7–10].
Инструменты ударного действия представлены двумя проуш-
ными молотками: кузнечным и слесарным, а также пробойником.
Кузнечный молоток (рис. 2: 9) – предназначенный, прежде всего,
для работы с небольшой по массе горячей заготовкой, имел следую-
щие размеры: 11,5 × 3 × 2,5 см и вес 310 г. Аналогичные изделия широко
известны на памятниках Подонья [Колода, 2002, с. 75, рис. 2: 1; Колода,
2012, с. 32, илл. 4: 4; Колода, 2013, с. 75, илл. 3, 6: 4; Колода, 2014,
с. 69, рис. 1: 1; Колода, 2016, с. 320, рис. 2: 5; Колода, 2017б, с. 42,
рис. 2: 5; Колода, Колода, 2009, с. 207, рис. 3: 3; Михеев, 1985, с. 89,
рис. 35: 13–15]. Следует отметить, что вес этих изделий находился,
как правило, в пределах 180–200 г, что не позволяло обрабатывать тя-
желые массивные заготовки (например: лемехи, чересла, хозяйствен-
ные топоры), но не утомляло при работе с менее массивными издели-
ями: клинковое оружие, ножи, стремена, удила и т.п. Наш молоток был
несколько тяжелее, что давало возможность мастеру работать с заго-
товками и изделиями более широкого диапазона.
Слесарный молоток (рис. 2: 8) – предназначенный, скорее все-
го, для работы с холодным металлом и, возможно, с малыми
по весу и размерам заготовками. Он имел следующие размеры:
8 × 1 × 1,7 см и вес 49,1 г. Аналогичные по весу молотки реже, чем
рассмотренные ранее, но все же встречаются на памятниках бассей-
на р. Дон [Колода, 2014, с. 69, рис. 1: 2; Колода, Колода, 2009, с. 207,
рис. 3: 3; Михеев, 1985, с. 89, рис. 35: 12]. Их небольшие бойки (от
0,4 × 0,4 до 1,0 × 1,5 см) и весом (до 100 г) позволяли использовать дан-
ный инструмент не только для слесарных работ с черным металлом,
но и для холодной обработки цветных металлов (нельзя исключать их
использование и в ювелирном деле).
Наиболее тяжелая из зафиксированных салтовских наковален весила 5,650 кг

1
[Михеев, 1985, с. 89].

Пробойник (рис. 2: 2) – представлял собою небольшой 4-х-гран-

ный в сечении стержень с размерами 11 × 1 × 0,4 см. Среди инстру-
ментария салтовских кузнецов этот инструмент также не редкость
[Колода, 2002, с. 75, рис. 2: 5 –7; Колода, 2014, с. 69, рис. 2: 3;
Колода, 2016, с. 321, рис. 3: 4, 6; Колода, 2017б, с. 44, рис. 3: 4, 6;
Колода, Колода, 2009, с. 207, рис. 3: 5; Михеев, 1985, с. 89, рис. 35:
20, 21; Фронджуло, 1968, рис. 11: 1]. Длина известных к настоящему
времени пробойников у салтовских кузнецов колеблется в пределах
5,0–18,5 см, но большинство их имеет длину ≈10 см. Вероятно, это
наиболее удобный размер соответствующий антропометрическим
данным человеческой ладони, в которой зажимался данный инстру-
мент во время использования.
К орудиям, предназначенным для удержания горячей заготов-
ки или обрабатываемого изделия, относятся, прежде всего, два эк-
земпляра клещей, которые представляют различные типы данной
категории шарнирных инструментов: «с короткими челюстями и гу-
бами» (рис. 2: 4) и «с длинными челюстями и губами» (рис. 2: 7)
[Михеев, 1985, с. 89]. Аналогии как первой [Колода, 2002, с. 74,
рис. 2: 3; Колода, 2012, с. 32, илл. 4: 3, 5; 2014, с. 70, рис. 1: 4–6;
Колода, 2016, с. 320, рис. 2: 1, 2; Колода, 2017б, с. 42, рис. 2: 1, 2;
Колода, Колода, 2009, с. 208–209, рис. 3: 2; Михеев, 1985, с. 89, рис. 35:
23, 24, 29] так и второй [Михеев, 1985, с. 89, рис. 35: 25] разновид-
ностям клещей известны в салтовской среде2. Следует лишь заме-
тить, что «короткочелюстных / короткогубых» известно значитель-
но больше. Обломок еще одного шарнирного орудия для удержания
представлял собою сохранившуюся на значительную длину одну их
тонких рукоятей (рис. 2: 6). Скорее всего, ранее это были клещи-цан-
ги. Такие шарнирные инструменты имеют узкие длинные изогнутые
под углом концы, которые используются для захвата и удержания
предметов с вертикальным краем (например: тигли или ювелирные
изделия). Это довольно редкие инструменты для салтовских масте-
ров, они выявлены лишь на селище Мохнач-П [Колода, 2016, с. 321,
рис. 3: 9, 2; Колода, 2017б, с. 44, рис. 3: 9]. Известны они и в Киевской
Руси [Древняя Русь..., 1985, табл. 104: 3].
2
Известны еще одни клещи из поселения Тау-Кипчак (Крым): по терминоло-
гия автора публикации – «щипцы» [Баранов, 1990, с. 81]; но в виду отсутствия их
изображения или сноски на него мы не можем отнести данный инструмент к опре-
деленной разновидности.
К режущим инструментам металлообработки относятся нож-

ницы и напильники из рассматриваемого комплекса. Ножницы
(рис. 2: 3), предназначенные для разрезания тонкого листового ме-
талла, хорошо известны по материалам раскопок поселений сал-
товской культуры [Колода, 1993, с. 10, табл. ХХII: 2; Колода, 2013,
с. 76, илл. 3, 6: 6; Колода, 2014, с. 70, рис. 2: 5; Михеев, 1985, с. 89,
рис. 35: 26–28]. Три напильника (рис. 2: 10–12) имеют полукруглое
или прямоугольное (трапециевидное) сечение рабочей части и сла-
бо сохранившуюся (в виду коррозии) мелкую однорядную насеч-
ку на рабочих поверхностях. Общая длина каждого инструмен-
та составляет 20, 25 и 24 см; размеры их рабочей части: 16 × 2;
13 × 1,2 и 11,5 × 1,2 см соответственно. Это довольно редкие арте-
факты салтовской культуры. Аналогии слесарным напильникам из-
вестны в Сухой Гомольше, но там (в виду пребывания предметов
в огне), четко прослеживается мелкая двухрядная перекрещиваю-
щаяся насечка на обеих плоскостях и ребрах [Колода, 2012, с. 32,
илл. 4: 1, 2; 5: 1–4]. Еще один сильно корродированный напиль-
ник известен в одном из комплексов Государева Яра [Колода, 2013,
с. 76, илл. 3, 6: 2].
Ремесленные орудия общего назначения
К ним относятся нож, шило и небольшой топорик. Черешковый

нож представлен небольшим обломком (рис. 3: 2), длина которого
6,5 см. Длина шила, изготовленного из круглого в сечении стерж-
ня диаметром 0,6 см, составляет 9 см (рис. 3: 8), его рабочий кон-
чик обломан. Эти изделия имеют многочисленные и широкие ана-
логии в салтовской среде. К уникальным инструментам относится
небольшой проушной топорик. Он создан из единой железной поло-
сы, которую согнули в месте крепления рукояти и расклепали, а за-
тем заточили лезвие на противоположной стороне (рис. 3: 3). Его
общая длина – 7,5 см, ширина лезвия – 1,5 см, вес – 41 г. Аналогии
этому инструменту нам не известны. Вероятно, его могли использо-
вать в качестве кузнечного зубила при работе с небольшими по весу
и толщине заготовками, возможно – для работы с цветным метал-
лом или при мелких операциях с мягким органическим материалом
(дерево, кость).
Орудия обработки органического сырья

(дерево, кость, рог)
К этой группе инструментов относится два напильника с грубой од-

норядной косой насечкой на одной из сторон рабочей части (рис. 3:
5, 6). К рукояти они крепились с помощью черешка. Больший из них
был несколько обломан со своего рабочего конца (рис. 3: 8). Его че-
решок для крепления рукояти был несколько смещен в сторону, про-
тивоположную рабочей поверхности инструмента (вероятно, чтобы
размашистым движениям мастера не мешала рукоять). Его общая дли-
на составляла 20 см (в целом виде, вероятно, на 1–1,5 см длиннее)
при максимальной ширине – 1,3 см. Длина рабочей поверхности этого
инструмента составляла не менее 16 см. Меньший напильник сохра-
нился на 15,5 см, но его изначальная длина была, вероятно, 17–18 см,
из которых рабочая поверхность составляла ≈13 см, при максималь-
ной ширине в 1,7 см (рис. 3: 5). Аналогичные напильники известны,
хотя и в незначительном количестве: на селище Мохнач-П в лесостеп-
ной зоне Хазарии [Колода, 2016, с. 321, рис. 5: 3; Колода, 2017б, с. 46,
рис. 5: 3] и на Правобережном Цимлянском городище (в степной зоне)
[Михеев, 1985, с. 73, рис. 31: 5; Плетнёва, 1994, рис. 50: 8, 9].
Предметы бытового обихода из железа
Кроме железных орудий труда, в составе комплекса выявлен

и ряд бытовых предметов различной сохранности, часть которых
(сохранившаяся во фрагментах) могла служить сырьем для будущих
изделий из черного металла.
Обращает на себя внимание мощный плавно изогнутый крюк
(рис. 3: 9). Он изготовлен из прямоугольного в сечении стержня
(1,0 × 0,8 см), который в месте изгиба переходит в восьмигранник
(1,3 × 1,0 см). Длина изделия – 11,5 см. С противоположной от остро-
го крюка стороны расположена шляпка, несущая на себе следы
ударного воздействия (ее размеры – 1,7 × 1,4 см). Аналогии данно-
му изделию нам не известны. Затруднительна и его интерпретация.
В наборе был и сложнопрофильный костылек с одним загнутым кон-
цом (рис. 3: 4). Его размеры в найденном состоянии: 13,7 × 1,8 см
при толщине до 0,5 см. Аналогии ему также не известны, и назначе-
ние гипотетично. Во фрагментарном состоянии в составе комплекса
находились: край котла (ведра ?) с приклепанным петельчатым уш-

ком (рис. 3: 12) – 3,5 × 3,5 см; петля с витым стержнем (рис. 3: 10) –
3,5 × 15 см; обойма с боковым отверстием (рис. 3: 13) диаметром
3,2 см (возможно, край втулки от копья), небольшой предмет прямоу-
гольного сечения (рис. 3: 7) – 3,5 × 0,7 × 0,5 см – возможно отрублен-
ная при изготовлении кузнечного изделия лишняя часть материала
или небольшая заготовка. Кроме того, найден небольшой обломок
железного изделия неясной формы и назначения (сырье ?).
Таким образом, железные артефакты представлены орудиями
труда, предметами быта и кузнечным сырьем.
Артефакты из бронзы также можно разделить на три группы
по их предназначению: 1) части доспеха, 2) украшения, 3) сырье
и полуфабрикаты.
Части доспеха
В рассматриваемом комплексе было обнаружено 5 панцир-

ных пластин различной формы, веса и сохранности (рис. 4: 1–5; 5:
1–5). Все они были выпуклыми. Большинство из них имело отвер-
стия для нашивки их на мягкую основу. Толщина листа, из которого
они были сделаны, составляла 0,5–0,7 мм. Остатки пластинчатого
доспеха – крайне редкие находки для кочевников евразийской сте-
пи конца I тыс. н. э. [Криганов, 2012, с. 84; Степи Евразии..., 1981,
с. 37]. Их изображения также единичны [Степи Евразии..., 1981, с. 37,
рис. 21: 2]. Практически все выявленные панцирные пластины сде-
ланы из железа [Криганов, 2012, с. 84, рис. 45; Степи Евразии...,
1981, рис. 17: 21]. Нам известна лишь одна бронзовая пластина с се-
ребряным поверхностным украшением, которую мы можем условно
отнести к доспеху [Колода, 2019, с. 20, рис. 1: 2]. Поэтому наша ин-
терпретация данных пластин не безусловная; не исключено, что эти
пластины могут быть частью конского нагрудного украшения.
Украшения
Эта группа изделий представлена рядом фрагментированных,

бракованных или сильно изношенных изделий. К последним следу-
ет отнести щиток зооантропоморфной ажурной фибулы толщиною
1,9 мм (рис. 4: 8; 5: 14) – без иглы и приемника, сильно изношенной.

На его верхней части прочерчено граффити в виде литеры «А», кото-
рая повернута по часовой стрелке на 900. Точной аналогии этой фи-
булы нам неизвестно, но по морфологическим признакам, она вполне
вписывается в схему эволюции зооантропоморфных фибул третьей
четверти I тыс. н.э., предложенную О. М. Приходнюком. Исходя из его
схемы, наша находка может быть отнесена к «зооморфным многогла-
вым фибулам» и датирована концом VII – началом VIII в. [Приходнюк,
2000, с. 57–59, рис. 3; 4; 7]. В анализируемый комплекс была вклю-
чена и бракованная отливка браслета с неубранными литейными за-
усеницами (рис. 4: 7; 5: 11). Здесь же находились три части неболь-
шой наборной серьги (рис. 4: 15; 5: 13).
Сырье и полуфабрикаты
К этой категории артефактов из цветного металла следует отнести,

прежде всего, небольшой брусок медесодержащего сплава (рис. 4: 6;
5: 8), бронзовый лом (8,5 г) – обломки тонкостенных пластин толщиною
0,05 см (рис. 4: 12), а также узкую медную ленточку, сложенную вдвое
и перевитую, которая дошла до нас в трех фрагментах (рис. 4: 14; 5: 7).
Аналогией нашему бруску по размеру и весу может служить наход-
ка медно-свинцового слитка в салтовском слое городища Короповы
Хутора [Колода, 2005, с. 172, рис. 1: 4]. К полуфабрикатам относятся
4 бронзовые пластинки толщиною, 0,03–0,05 мм. Одна из них имела
два отверстия, в одно из которых было вставлено кольцо из бронзо-
вой проволоки (рис. 4: 9; 5: 6). Две пластинки имели прямоугольную
форму и боковые выемки (рис. 4: 10, 11; 5: 9, 10). Еще одна пластинка
была дважды перегнута в виде обоймы (рис. 4: 13; 5: 12).
В целом же все изделия из цветного металла можно считать сы-
рьем для отливки бронзовых изделий. Ни одна из находок этой груп-
пы не имеет вида законченного изделия, готового к использованию.
Общий вес этого сырья в комплексе составляет 314,5 г.
* * *
Большинство орудий труда не дают усомниться в том, что
перед нами набор предметов салтовской культуры. Небезынтересно
сравнить новый комплекс с рядом иных хозяйственных комплексов, ко-
торые выделены нами четыре года назад и которые содержат наборы
предметов, включающие одни и те же категории: орудия сельского хо-

зяйства, орудия ремесла и промыслов, а также предметы кочевого быта
и воинского снаряжения (табл. 1). Это сравнение приводит нас к ниже-
следующему выводу. Несмотря на некоторую близость Варваровского
комплекса иным, он все же отличается доминированием кузнечных
инструментов и почти полным отсутствием земледельческих орудий
и конской упряжи. Эти факты свидетельствует в пользу того, что клад
принадлежал именно профессиональному кузнецу, который в минуту
опасности спрятал его для лучшей сохранности далеко от места по-
селения в надежде использовать его в дальнейшем. Наличие в кладе
орудий труда общего назначения (нож, топорик, точило, шило и пара
напильников для мягкого сырья), а также бронзовых предметов не ме-
няют дела. Основным занятием спрятавшего эти предметы было изго-
товление изделий из черного металла, которое он сочетал с бронзо-
литейным делом. В то время кузнец мог весьма успешно сочетать эти
занятия. Свидетельством тому являются мастерские кузнецов на горо-
дище Мохнач и селище Мохнач-П. В первом случае среди чернометал-
лургического лома и заготовок были найдены две бронзовые сережки
с пустотелыми подвесками из серебряной фольги [Колода, 2002, с. 73,
рис. 4: 8]. Во втором случае в наборе инструментов кузнеца выявлена
железная ложка-льячка [Колода, Колода, 2009, с. 207, рис. 3: 6].
Несмотря на то что в комплексе присутствует фибула, которую
по морфологическим признакам можно отнести к концу VII – началу
VIII в., она, в силу значительной изношенности и сырьевого предна-
значения, не может считаться датирующей. Поэтому в данный мо-
мент автор считает корректным датировать проанализированный
комплекс общими рамками существования салтовской культуры –
серединой VIII – серединой Х в. н.э.
Рис. 1.
Место обнаружения комплекса: 50011’37’’N; 36044’12’’ при h =161
(+/– 5 м) [Wikimapia.org]
Рис. 2.
Металлообрабатывающие инструменты (1–4, 6–12) и заготовки (5, 13);
все – железо
Рис. 3.
Инструменты (1–6, 8, 11) и предметы быта (7, 9, 10, 12, 13);
1–10, 12, 13 – железо; чернозем, 11 – камень
Рис. 4.
Цветнометаллические артефакты комплекса (фото)
Рис. 5.
Цветнометаллические артефакты комплекса (прорисовка)
Баранов И. А. Таврика в эпоху средневековья. Киев, 1990.

Древняя Русь: город, замок, село. М., 1985.
Колода В. В. Отчет об археологических исследованиях Средневековой экс-
педиции Харьковского государственного педагогического университе-
та в урочище Роганина (1993 год) / НА ИА НАН Украины. № 1993/46.
Колода В. В. Усадьба средневекового кузнеца на Мохначанском городище //
ХА. Т. Ι. Харьков, 2002.
Колода В. В. Работы 2004 г. на городище и селище Коробовы Хутора // АДУ
2003–2004 рр. Вип. 7. Київ, 2005.
Колода В. В. Еще одна группа салтовских артефактов из Сухой Гомольши //
СМАК. Вип. 2. Харків, 2012.
Колода В. В. Два салтовских комплекса из Государева Яра // СМАК. Вип. 3.
Харків, 2013.
Колода В. В. Специализированные ремесленные инструменты салтовско-
го периода на городище Мохнач // АДІУ. Вип. 13. Археологія: можливо-
сті реконструкційю Вип. 2. Київ, 2014.
Колода В. В. Уникальный жилищно-хозяйственный комплекс салтовской
культуры на селище Мохнач-П // ХА. Т. 13. М., 2015.
Колода В. В. Специализированные ремесленные инструменты, их роль
и место среди орудий труда на салтово-маяцком селище Мохнач-П //
Археология восточноевропейской лесостепи: материалы II-ой
Международной научной конференции. Воронеж, 18–20 декабря 2015 г.
Воронеж, 2016.
Колода В. В. Отчет о работе на городище Мохнач Змиевского района
Харьковской обл. в 2017 г. / НА ИА НАН Украины. № 2017/б.н. 2017а
Колода В. В. Спеціалізовані знаряддя як відображення рівня ремісничого
виробництва на селищі «Мохнач-П» у салтівський час // АДІУ. Вип. 22.
Археологія: дослідження, експерименти, реконструкції. Вип. 1. Київ,
2017б.
Колода В. В. Зерновая яма со следами культовой деятельности на городи-
ще Мохнач // LAUREA IІІ. Античный мир и Средние века: Чтения памяти
профессора Владимира Ивановича Кадеева. Харьков. 2019.
Колода В. В., Колода Т. А. Кузнечная мастерская нового ремесленного цен-
тра лесостепной Хазарии // ХА. Т. 8. Киев–Харьков, 2009.
Криганов А. Військова с права кочівників Північного Причорномор’я кінця
ІV – початку ХІІІ століть. Суми, 2012.
Михеев В. К. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков, 1985.
Плетнёва С. А. Правобережное Цимлянское городище. Раскопки 1958–

1959 гг. // МАИЭТ. Т. IV. Симферополь, 1994.
Приходнюк О. М. Фибулы Пастырского городища // Археология восточно-
европейской лесостепи. Вы. 14. Евразийская степь и лесостепь в эпо-
ху раннего средневековья. Воронеж, 2000.
Степи Евразии в эпоху средневековья. М. 1981.
Фронджуло М. А. О раннесредневековом ремесленном производстве
в юго-восточном Крыму // Археологические исследования раннесред-
невекового Крыма. Киев, 1968.
Список сокращений
АДІУ – Археологія і давня історія України, Київ.

АДУ – Археологічні дослідження в Україні, Київ.
МАИЭТ – Материалы по археологии, Истории и этнографии Таврии,
Симферополь.
НА ИА НАН Украины – Научный архив Института археологии Национальной
академии наук Украины, Киев.
СМАК – Салтово-маяцька археологічна культура: проблеми та дослідження.
Харків.
ХА – Хазарский альманах. Киев, Москва, Харьков.
V. V. Koloda
Early-Medieval Blacksmith’s Buried Treasure in Kharkovshchyna
Summary
The plentiful material complex, a blacksmith’s buried treasure, that was dis-
covered near Varvarovka in Kharkov oblast (Ukraine), is analyzed in the article.
A set of crafting tools included a portable framed anvil, two hammers, two tongs,
snips, a punch, and three files. Some forging stock and remains of other things
of a black metal were found here as well. Besides, the complex consisted of two
files for processing of soft natural materials (wood, bone or horn), sheep shears,
and the general purpose implements: a knife, an ax, and a stitching awl. Also,
there were artifacts made of nonferrous metal, which played the role of raw ma-
terials for bronze-casting production.
All this points to the fact that a craftsman, who left the mentioned complex,
not only mastered smithcraft, but also was a bronze foundry worker; it was typical
for the end of the 1st millennium AD. Most of the founded tools have robust anal-
ogies with the ancientries of the Saltov archaeological culture of the middle of
the 8th – middle of the 10th centuries. The discovered complex is a further proof
of high level of craft development among the population of the forest-steppe ter-
ritory of the Khazar Khaganate.
K e y w o r d s : Saltov (Saltovo-Mayaki) culture, Kharkov oblast, Khazar
Khaganate, smithcraft, bronze-casting production, tools.
Е. А. Мельникова
КУПЦЫ-СКАНДИНАВЫ И КИЕВСКАЯ РУСЬ
НА ПУТИ В ВИЗАНТИЮ В Х–XI вв.
Деятельность скандинавов в Византии в отечественной и зару-

бежной литературе традиционно характеризуется как наемничество
и торговля. Так, об «интенсивном обмене товарами и услугами» пишет,
например, Э. Пильц [Piltz, 1998, p. 486]. Правда, приведенные ею обшир-
ные и разнообразные материалы (в значительной части указывающие
лишь на поездки скандинавов в Византию, но не на их торговую дея-
тельность) привели ее к выводу о том, что торговые связи с Византией
были преимущественно опосредованными, и таким посредником меж-
ду ними была Русь. К сходному выводу пришел и Я. Ферлуга, отме-
тивший незначительность следов торговой активности скандинавов
с Византией в Скандинавии [Ferluga, 1987, S. 639–642]. Однако вопрос,
почему прямые торговые связи скандинавов1 с Византией в IХ–ХI вв. –
в противоположность военной деятельности и при бесспорной пре-
стижности византийских материальных и культурных импортов (см.
ниже: [Malmer, 1981, p. 128]) – не получили распространения, похоже,
даже не ставился исследователями. Ответ на этот вопрос я постара-
юсь предложить в этой статье, посвященной Владимиру Яковлевичу
Петрухину, – как небольшое дополнение к его собственным и нашим
общим работам о скандинавах в Восточной Европе.
1
Я имею в виду исландцев, норвежцев, шведов, данов. Скандинавов, осевших
в Восточной Европе в VIII – первой половине X в., я условно называю русью/русами.
* * *
Исландские королевские и родовые саги – наиболее информа-
тивный, но вместе с тем и наиболее сложный для исторической ин-
терпретации источник, – содержат крайне мало сведений о событиях
IX–X вв. Они отразились в виде сюжетных мотивов в так называе-
мых сагах о викингах. В них действие многих эпизодов локализу-
ется в Восточной Европе, но в северо-западной, наиболее знако-
мой скандинавам ее части с центром в Ладоге [Мельникова, 2019б].
Передвижения скандинавов далее на восток и юг по Волжскому
пути в Булгарию и Хазарию, оживленная торговля в арабском мире
вплоть до Багдада, военные столкновения с хазарами и арабами
на Кавказе, столь подробно засвидетельствованные восточными
источниками (см.: [Древняя Русь…, 2009]), почти полностью стер-
лись из исторической памяти скандинавов XIII–XIV вв. Лишь в двух
саговых сюжетах отразилась когда-то интенсивная деятельность
скандинавов на Волжском пути. Первый связан с пребыванием
Олава Харальдссона на Руси у Ярослава Мудрого, который, соглас-
но саге, предлагает Олаву «взять то государство, которое зовется
Вулгарией»; ее однозначно отождествляют с Волжской Булгарией
[Джаксон, 2012, с. 370–372]. Второй сюжет, возможно, восходит к вос-
поминаниям о «каспийских походах русов» через Хазарию: в «Саге
об Ингваре Путешественнике» сюжет о вреде, причиненном войску
Ингвара где-то на востоке женщинами, может быть смутным отго-
лоском неудачного похода русов на Бердаʻа в 943/944 г. [Глазырина,
2000; Коновалова, 1999]. В скандинавской географической традиции
восточное направление экспансии норманнов в Восточной Европе
отразилось в возникновении хоронима Serkland, производного, ве-
роятно, от лат. sericum «шелк» и обозначавшего изначально зем-
ли от Каспийского моря до Передней Азии, откуда в Скандинавию
мог попадать шелк, а позднее весь мусульманский мир [Мельникова,
1986, с. 216]. К древнейшей скандинавской топонимии Восточной
Европы, возможно, относится гидроним Olkoga|Alkoga, приведен-
ный в списке рек в небольшой заметке «Великие реки», написанной
не позднее начала XIV в. Этот гидроним можно соотнести как с на-
званием Волги, так и Волхова, но первое представляется более ве-
роятным, во-первых, из-за окончания -ga, вероятно, передающего
финскую гидронимическую основу < -jogi/-joki «река» (ср. Пинега,
Молога и др.) и, во-вторых, из-за присутствия гидронима Kuma, кото-
рый может быть сопоставлен с гидронимом Кама [Мельникова, 1986,
Е. А. Мельникова 89
с. 151–157 (особенно с. 154–155)]2. Наконец, на карте мира ок. 1250 г.,

автор которой использовал как европейские образцы, так и собствен-
но скандинавскую географическую традицию, названо Каспийское
море в латиноязычной форме Caspies, помещенное в список наро-
дов, обитавших на Кавказе и в Средней Азии: “Massagete. Caspies.
Colchi Seres Bactria Hircania Armenia…” [Мельникова, 1986, с. 103–
112 (цитата на с. 105)].
Если почти полное отсутствие сведений о торговой деятельно-
сти скандинавов на Волжском пути и их противоречивых отношени-
ях с Хазарией вполне объяснимо, с одной стороны, большой времен-
ной дистанцией и спецификой отражения событий IX–X вв. (в форме
сюжетных мотивов в сагах о викингах), а с другой (и это, видимо,
главное), практически полным прекращением связей с этим регио-
ном Европы в последующее время, то контакты с Византией того же
Х в. представлены в письменных текстах, как современных событи-
ям (скальдические стихи, ранние рунические камни), так и XIII–XIV вв.
(родовые и королевские саги). Память о них, очевидно, поддержи-
валась сохранением этих контактов в XII–XIV вв. (паломничества,
участие в Крестовых походах и др.), а также чрезвычайно высо-
ким престижем Византийской империи. Однако отразилась в пись-
менных источниках лишь одна сторона деятельности скандинавов
в Византии – военная служба.
Наемничество в Византии в X – начале XII в. запечатлелось
в скальдических стихах (X–XII вв.) и надписях на рунических камнях
(XI в.) и оставило глубокий след в исторической памяти скандинавов
времени записи саг (XIII–XIV вв.) (см.: [Davidson, 1976; Blöndal, 1978;
Scheel, 2015]). Вот, например, в конце XI в. некий Рёгнвальд зака-
зал знаменитому мастеру-рунографу Эпиру мемориальный памятник
в честь своей матери и дополнил традиционную надпись гордели-
выми словами «Руны велел высечь Рёгнвальд. Он был в Грикланде
предводителем войска» [Мельникова, 2001, № Б-Приложение 1.22,
с. 352–353]. Местечко, где установлен этот камень шириной
в 5 м и высотой 3 м, – Эд (Упланд, Средняя Швеция) – находи-
лось на пересечении торговых путей и было богатой усадьбой, ко-
торой владели предки Рёгнвальда. О его благосостоянии говорит
уже то, что он мог позволить себе воздвигнуть подобный камень
2
Безоговорочно отождествляет Olgoga с Волгой Т. Н. Джаксон [Джаксон, Ка-
линина, Коновалова, Подосинов, 2007, с. 306–307].
и пригласить одного из лучших мастеров своего времени. Можно

предполагать, что Рёгнвальд был местным хёвдингом, который со-
брал окрестных искателей богатства и славы, и со своей дружиной
отправился в далекую Византию (Grikkjar, Grikkland) – источник зем-
ных благ. Не в составе ли его дружины побывали «в Греции» его со-
седи, Свейн и Торир, в память о которых поблизости установлена
не менее роскошно орнаментированная стела, также высеченная
Эпиром? [Мельникова, 2001, № Б-Приложение 1.21, с. 352]. О таких
же искателях богатства и славы в Византии сообщают еще около
28 стел, по преимуществу из Средней Швеции (Свеаланда); на 19-и
из них упоминается, что «ездивший в Грецию» там и погиб, – веро-
ятно, служа в византийском войске.
Для этих воинов уже ко времени воздвижения рунических кам-
ней, т.е. не позднее конца Х в., возникает специальное обозначение –
grik(k)fari «ездивший в Грецию», а в надписях на камнях специаль-
но отмечается прибыльность таких поездок: там «добыли золото»
некие Хедин и Олав; Кабби «приобрел наследство», т.е. богатство,
ставшее его наследством, Харальд с братом уехали «далеко за зо-
лотом» [Мельникова, 2001, Б-Приложение 1.6; 11; 15; Б-III.5.8]. Но путь
через реки Восточной Европы в Византию был обнаружен скандина-
вами по меньшей мере столетием раньше.
Исландские родовые саги, записанные в XIII в., но сохранившие
память о событиях Х–XI вв., рассказывают или упоминают о десят-
ках исландцев, совершивших более или менее удачные поездки
в Византию. По внутренней хронологии родовых саг, древнейшие
упоминания о таких поездках содержит в «Сага о Хравнкеле Годи
Фрейра» (записана, вероятно, в конце XIII в.), где рассказывается
о двух таких предприятиях. Первое условно датируется 937–944 гг.:
исландец Торкель Светлая Прядь, сын Тьоста и брат годи Западных
фьордов, «провел семь лет в Миклагарде (Константинополе. – Е. М.)
и ходил под рукой конунга Гарды»3. Выражение «ходящий под ру-
кой» (handgenginn) однозначно указывает на военную службу Торкеля
в Византии, хотя и совсем не обязательно под непосредственным
командованием императора: близость к византийскому императору
3
“Hefi ek verit útan sjau vetr ok farit út í Miklagarð, en em handgenginn Garðsko-
nunginum, en nú em ek á vist með bróður mínum, þeim er Þorgeirr heitir” [Hrafnkels saga
Freysgoða, 1950, kар. IX; Сага о Хравнкеле Годи Фрейра, 1999, с. 28 (с уточнениями
автора)].
скандинавского воина, получение из его рук даров и различных по-

честей – топос в древнескандинавской литературе.
Вторая упомянутая в саге поездка исландца в Византию условно
датируется временем до 950 г. Некий Эйвинд сын Бьярни «стал куп-
цом (farmaðr)4 и уехал в Норвегию и пробыл там зиму. Потом он от-
правился в чужие страны и остался в Миклагарде и снискал располо-
жение конунга греков и прожил там некоторое время»5. Как и Торкель,
Эйвинд провел в Византии продолжительное время – можно пола-
гать, что он поступил на военную службу.
На протяжении Х в. в Константинополе побывали и другие ис-
ландцы: Берси Белый, ставший дружинником императора Йона
(Иоанна), и Финнбоги Сильный [Finnboga saga…, 1959, kap. XVIII–
XX]; Грис Сэмингссон (ок. 970–980 гг.), который снискал «большой
почет от стольного конунга»6. Кольскегг (вскоре после 989 г.) – пер-
вый известный нам «предводитель войска вэрингов» (hofðingi fyrir
væringjarlið: [Njáls saga, 1954, kар. LXXXI; Сага о Ньяле, 1956, с. 575]
и др.). Ко второй половине Х в. относятся первые упоминания «гре-
ков» и «Греческого моря» в скальдической поэзии – в поэмах Эгиля
Скаллагримссона [Finnur Jónsson, 1913–1916, s. 202–203]. С начала
XI в. сообщения о поездках скандинавов в Византию насчитываются
десятками, но судя по ним, там бывали исключительно воины, нани-
мавшиеся в имперскую армию и флот, о чем упоминают и византий-
ские источники с начала Х в.7.
Тем удивительнее, что среди них практически нет сообщений
о скандинавских купцах, отправившихся в Византию с или за ценны-
ми товарами – прежде всего шелком и предметами роскоши, которые
появляются в Скандинавии уже в IX в. [Duczko, 1999; Androshchuk,
2013, p. 193–116]. Единственным, насколько мне известно, прямым
сообщением о торговле скандинава в Византии является упомянутый
4
Впрочем, слово farmaðr дословно значит «путешественник» и применялось
не только к купцам (ср.: “a seaman, sea-faring man”: [Cleasby, Vigfusson, 1975, р. 144].
5
“Eyvindr gerðist farmaðr ok fór útan til Nóregs ok var þar um vetrinn. Þaðan fór hann
ok út í lönd ok nam staðar í Miklagarði ok fekk þar góðar virðingar af Grikkjakonungi ok var
þar um hríð”: [Hrafnkels saga Freysgoða, 1950, kap. III; Сага о Хравнкеле Годи Фрейра,
1999, с. 19 (с уточнениями автора)].
6
“Hann… fengið þar mikla sæmd af stólkonunginum” [Hallfreðar saga..., 1977, kар. II].
7
О ранних свидетельствах участия росов в имперских войсках в византийских
письменных источниках см.: [Щавелев, 2017, с. 86–90]; по археологическим данным
см.: [Androshchuk, 2013, р. 91–117].
выше рассказ о поездке Финнбоги Сильного в Константинополь по по-

ручению норвежского ярла Хакона для взыскания долга с исланд-
ца Берси Белого, который семь лет назад «поселился в Грикланде,
и там служит конунгу, которого зовут Йон, знатному хёвдингу. Теперь
сделался Берси дружинником Йона конунга и [был] в большой мило-
сти». Прибыв в Грикланд, Финнбоги «поселился невдалеке от палат
конунга. Они вели торговлю с местными жителями». Встретившись
с императором Йоном, Финнбоги излагает ему свое поручение, по-
лучает обещание «подумать об этом деле» и предложение остать-
ся на зиму «и свободно заниматься торговлей с нашими людьми»8.
Получив долг и богатые подарки от императора, а также прозвище
rammi «Сильный», Финнбоги возвращается в Норвегию. Сага, напи-
санная, вероятно, в первой половине XIV в., романтизирует героя –
реальное лицо, упомянутое в «Книге о занятии земли» (гл. 71), – ис-
пользуя распространенные повествовательные мотивы саг о древних
временах и родовых саг. При этом хронологические ориентиры саги
не согласуются между собой. Согласно внутренней хронологии саги
Финнбоги должен был родиться между 925 и 931 гг., а в Норвегию
и Византию он отправился, как говорится в саге, в возрасте 18 лет,
т.е. в 940-е гг. Однако в это время хладирским ярлом был Сигурд сын
Хакона; его отец Хакон сын Грьотгарда был союзником Харальда
Прекрасноволосого, который умер ок. 933 г., а его сын Хакон Могучий
был фактическим правителем Норвегии в 971–995 гг. Частое отож-
дествление «конунга Йона» с Иоанном Цимисхием также недосто-
верно: побывать в Византии при Иоанне Цимисхии, который взошел
на престол в 969 г., Финнбоги никак не мог. Поскольку других импера-
торов с именем Иоанн в Х в. не было, предполагается, что автор саги
использовал имя одного из последующих императоров: Иоанна II
Комнина (1142–1143), Иоанна III Дуки Ватаца (1222–1254), Иоанна IV
Дуки Ласкариса (1254–1261) [Blöndal, 1978, р. 196], т.е. императора
Иоанна (Йона), но современного не Финнбоги, а автору саги. Эти
хронологические неувязки и беллетризированный характер как саги
в целом, так и данного рассказа (см., например, мотивацию прозвища
8
“Нann sé kominn út í Grikkland en þar ræður fyrir konungur sá er Jón heitir og
ágætur höfðingi. Nú hefir Bersi gerst hirðmaður Jóns konungs og vel virður”; “Fer Finn-
bogi hljóðlega og tekur sér herbergi skammt frá konungs aðsetu. Þeir hafa kaupstefnu
við landsmenn”; “Nú skuluð þér hér í vetur vera og eigið frjálslega kaup við vora menn”
[Finnboga saga ramma, Kар. 18–20. – Цит. по: https://www.sagadb.org/finnboga_saga_ramma].
героя – «Сильный», которое было дано ему императором, посколь-

ку Финнбоги поднял помост с сидящем на троне императором и его
приближенными) заставляют с крайней осторожностью относиться
к упоминанию о торговой деятельности Финнбоги в Византии: не ис-
ключено, что оно отражает представления автора саги, жившего
в ганзейскую эпоху, когда торговля была естественным занятием
многих исландцев и норвежцев – в отличие от наемничества.
Еще одним, но еще более сомнительным свидетельством торгов-
ли скандинавов в Византии является уже упомянутый рассказ о по-
ездке исландца Эйвинда сына Бьярни, которая условно датируется
950 г. в «Саге о Хравнкеле годи Фрейра». Эйвинд едет в Норвегию
в качестве купца (farmaðr), после чего отправляется в Миклагард
(Константинополь), где проводит «некоторое время». Поездки ис-
ландцев в Норвегию с торговыми целями были регулярны, и упоми-
нание об этом вполне обыденно. Однако о продолжении торговой
деятельности Эйвинда на востоке сага не упоминает, и значитель-
но более вероятно, что он поступил в Империи на военную службу,
как и другие его соотечественники.
Надо отметить, что сообщений о торговых поездках скандинавов
за пределы Скандинавских стран в исландских сагах не так много,
особенно в сравнении с рассказами и упоминаниями о их военных
предприятиях, но все они говорят о торговых связях с Новгородом,
Англией и Ирландией. В шведских рунических надписях XI в. увеко-
вечивается память о человеке, который «часто плавал в Земгалию
на корабле с дорогими товарами», а также о некоем Дьярве, получив-
шем весы у земгальца [Мельникова, 2001, № Б-III.5.13; Б-III.7.18]. Саги
неоднократно рассказывают о купцах, исландцах и норвежцах, торго-
вавших на Руси. Древнейшее из таких упоминаний относится ко вто-
рой половине IX в.: исландец Бьёрн получил прозвище Шкура, пото-
му что «он был великим путешественником, Ездоком-в-Хольмгард
и купцом, часто ездил на восток, и у него были лучшие шкуры на про-
дажу, чем у большинства других купцов, и поэтому его прозвали
Бьёрн-Шкура» [Литовских, 2018]. Речь, однако, идет исключительно
о поездках в Новгород [Джаксон, 1989; Джаксон, 2012, с. 327–329],
где на торге скандинавы приобретают драгоценные ткани – вероят-
но, византийского производства, богатые одежды, меха, в том числе
для перепродажи в Западной Европе, предметы роскоши: украшения,
столовую утварь и др., а также рабов (рабынь). Здесь же они встре-
чаются с купцами из других стран: согласно «Пряди о Хауке Длинные
Чулки» по «Большой саге об Олаве Трюггвасоне» (ок. 1300 г.), Хаук

покупает драгоценный плащ, отделанные золотом, у торговца-грека
[Джаксон, 2012, с. 626–627]; по хронологии саги его поездка датиру-
ется первой третью Х в. Возможно, уже во второй половине 1020-х гг.
был заключен первый торговый договор с одной из Скандинавских
стран – Норвегией [Мельникова, 2011, с. 354–370].
В 22-х надписях отношения заказчиков памятника и поминаемого
определяются словом félagi (от liggja fé, дословно: «складывать иму-
щество») «компаньон, сотоварищ», которое могло относиться к участ-
никам викингского грабительского похода, но чаще, особенно в сагах,
означало складников – купцов, ведших совместную торговлю за пре-
делами Скандинавии [Мельникова, 2001, с. 62–64; Мельникова, 2011,
с. 345–353]. Однако в связи с поездками в Византию этот термин
упоминается только один раз – на камне, найденном на о. Березань
в устье Днепра и датируемом второй половиной XI в.: «Грани сде-
лал этот холм по Карлу, своему сотоварищу» (félagi) [Мельникова,
2001, № А.2.1, с. 200–202]. Род занятий Грани и Карла и цель их по-
ездки остаются неясными: они могли быть как воинами, так и купца-
ми и направляться как в Византию, так и на Ближний Восток, или воз-
вращаться оттуда.
Таким образом, древнескандинавские источники, уверенно сви-
детельствуя о торговле с Новгородом, практически совсем не от-
разили прямые торговые контакты с Византией.
Если не об отсутствии таковых, то, по крайней мере, об их незна-
чительности, вероятно, говорят и довольно скудные византийские
импорты в Скандинавии, сосредоточенные в основном на востоке:
в Свеаланде и на Готланде. Древнейшим свидетельством контак-
тов скандинавов с Византией считается монета чеканки 776/7 г.
из Петергофского клада, зарытого в самом начале IX в., с грече-
ским граффити ΖΑΧΑΡΙΟΥ (gen. от Ζαχαρίας) [Мельникова, Никитин,
Фомин, 1984, с. 26–47]. Для IX в. наиболее показательны монеты им-
ператора Феофила (829–842) и три печати (найдены в Хедебю, Рибе
и Тиссё) патрикия Феодосия [Androshchuk, 2013, р. 95].
Византийские монеты начинают поступать в Скандинавию уже
в эпоху Великого переселения народов (известно ок. 900 солидов
этого времени из Швеции и Дании [Kromann, 1989, S. 84]). C VII в.
и вплоть до XII в. в Скандинавию приходят фоллисы (их число неве-
лико, и они представлены единичными находками [Kromann, 1989,
S. 88]), а с 800 г. появляются милиарисии (древнейшие – 6 монет
императора Феофила, 803–842 гг., найденных в Швеции, из них четы-

ре – в Бирке), число которых не превышает 600: ок. 500 из Швеции (из
них 104 милиарисия найдено в одном кладе – из Оксарве, Готланд),
40 из Дании, 20 из Норвегии и 19 из Финляндии [Kromann, 1989, S. 88;
см. также: Hammarberg, Malmer, Zachrisson, 1989; Androshchuk, 2013,
р. 113–117], причем обнаруживаются они в основном в кладах се-
редины ΙΧ – середины Х в. только вместе с восточными монетами
[Androshchuk, 2013, р. 115], что говорит о сложении комплексов монет
в Восточной Европе. 23 золотые номисмы происходят с о. Готланд,
из Дании и Норвегии [Duczko, 1999, р. 293], из них 16 представлены
в кладе из Хён (Hoen), Норвегия [Audy, 2016, р. 144]. При этом 24%
всего количества найденных византийских монет были превращены
в подвески, в том числе все номисмы из клада из Хён [Audy, 2016,
р. 151]. По сравнению с 90 000 восточных монет, найденных в ма-
териковой Швеции и на о. Готланд, византийский монетный импорт
ничтожен и вряд ли указывает на интенсивность торговых связей
с Византией. Он свидетельствует скорее о том, что византийские мо-
неты высоко ценились и были престижны [Malmer, 1981, p. 128; Audy,
2016, р. 165].
Более репрезентативны находки фрагментов изделий из шелко-
вых тканей [Lopez, 1945] – их необычно большое число концентриру-
ется в Бирке. Они найдены примерно в 70 погребениях, как мужских,
так и женских [Hägg, 2016 с литературой]. Вывоз шелка, однако, стро-
го контролировался византийскими властями [Haussig, 1981; Ferluga,
1987, p. 635–639]. Иное дело – подарки отрезов шелка или изделий
из него. Согласно «Повести временных лет», Ольга перед отъез-
дом из Константинополя получила в дар «злато и сребро, паволо-
ки и съсуды различныя» [Лаврентьевская летопись, 1997, стб. 61].
Исландец Болли сын Болли, побывав в Византии, «не желал носить
никакой другой одежды, кроме одеяний из пурпурных и других доро-
гих тканей…Он был в тех дорогих одеждах, которые ему подарил ко-
нунг Миклагарда. Кроме того, на нем был пурпурный плащ…»; пур-
пурные одежды были и на его 12 спутниках9. Это и другие подобные
9
“Bolli hafði mikið fé út og marga dýrgripi er höfðingjar höfðu gefið honum… Нann
vildi engi klæði bera nema skarlatsklæði og pellsklæði… Bolli ríður frá skipi við tólfta
mann. Þeir voru allir í skarlatsklæðum, fylgdarmenn Bolla… Hann var í pellsklæðum er
Garðskonungur hafði gefið honum. Hann hafði ysta skarlatskápu rauða” [Laxdæla saga,
kap. LXXVII. – Цит. по: https://www.snerpa.is/net/isl/laxdal.htm; Сага о людях из Лосо-
сьей долины, 1956, с. 436].
сообщения саг подтверждаются археологическим материалом.

По наблюдениям И. Хэгг, ряд погребенных в Бирке воинов были оде-
ты в шелковые одежды; в одном случае удалось даже восстановить
покрой одеяния – византийского скарамангия, верхней одежды, ко-
торую носили военнослужащие, чиновники и придворные, а также
сам император [Hägg, 1984, S. 218]. Могли изделия из шелка попа-
дать в Византию и транзитом: драгоценный (шелковый?) плащ, от-
деланный золотом, был куплен Хауком в Новгороде у торговца-гре-
ка (см. выше).
Находки ценных украшений, предметов культа и утвари собствен-
но византийского производства, а не русского по византийским об-
разцам, единичны [Duczko, 1999].
Таким образом, если письменные источники сообщают о мно-
гочисленных скандинавах-наемниках в Византии, как в составе им-
ператорской гвардии, так и в полевых войсках и на флоте, то ар-
хеологический материал свидетельствует о существовании связей
Скандинавии с Византией, особенно во второй половине Х – XI в.,
однако он не дает оснований говорить о сколько-нибудь регулярных
прямых торговых контактах.
Между тем, восточные и византийские источники содержат ин-
формацию о торговле ар-рус, или росов, в Византии10, причем уже
с третьего десятилетия IX в. Ибн Хордадбех, прекрасно осведомлен-
ный в силу своей официальной должности о международных кон-
тактах в Восточной Европе и на Переднем Востоке, пишет о том,
что с купцов-русов «берет десятину властитель Рума (Византии. –
Е. М.)» [Древняя Русь…, 2009, с. 30], т.е. в арабском мире было из-
вестно о том, что русы приходят в Византию с торговыми целями.
Это сообщение Ибн Хордадбеха присутствует в ранней редакции
его «Книги путей и стран» и, соответственно, датируется временем
не позднее 840-х гг. [Коновалова, Мельникова, 2018, с. 163]. Оно не-
двусмысленно свидетельствует о проникновении скандинавских
торговцев в Византию практически одновременно с появлением
в Константинополе послов-свеев, назвавшихся росами, от некоего
Я не рассматриваю здесь сообщения о торговле русов по Волжскому пути

10
[Noonan, 1994 и др.]. Надо лишь отметить, что как сообщения восточных писателей
(в частности Ибн Фадлана), так и нумизматические данные указывают на то, что
существовали прямые торговые связи между Скандинавскими странами и Волж-
ской Булгарией [Kovalev, 2013, p. 96; Ковалев, 2017].
«кагана» [Annales Bertiniani, 1883, p. 19–20; Shepard, 1995; Назаренко,

2010, c. 19–20]. Из слов Ибн Хордадбеха, однако, остается неясным,
каких именно скандинавов он имел в виду: приходящих непосред-
ственно из Скандинавии или уже осевших в Восточной Европе (в
Ладоге). Скорее всего, он вообще не делал различия между теми
и другими и знал только, что они приходят из земли славян, отчего
и причислил их к роду славян (если эта фраза не является поздней-
шей вставкой).
Очевидно, что такие появления были нечастыми и мало замет-
ными в системе обширных торговых связей Византии. Не случайно
в 860 г. патриарх Фотий, свидетель осады Константинополя росами
и участник обороны города, не называет напавших незнакомым ви-
зантийцам народом, а «народом незаметным, народом, не бравшим-
ся в расчет, народом, причисляемым к рабам» [Кузенков, 2003, с. 57].
Формулировки Фотия предполагают, что к 860 г., в Византии уже были
достаточно хорошо знакомы с росами11, но они не привлекали вни-
мания и не вызывали интереса у властей ни как торговые партнеры,
ни как военная сила, угрожающая Империи или пригодная для ис-
пользования: как угроза – до событий 860 г. как наемники – до нача-
ла Х в., как торговые партнеры – вплоть до 10-х гг. Х в.
Таким образом, на протяжении большей части IX в. торговые
плавания скандинавов в Византию были спорадическими, осущест-
вляемыми отдельными отрядами, которые, вероятно, использова-
ли различные маршруты, в том числе и Днепровский, о котором пи-
шет Ибн Хордадбех [Коновалова, Мельникова, 2018, с. 167–168].
Однако редкость этих поездок почти на всем протяжении IX в. не вы-
зывала еще необходимости в сколько-нибудь постоянных стоянках,
и только к концу этого столетия возникают эмпории, обслуживавшие
11
Предполагаемое скандинавское происхождение отца Евдокии Ингерины,
наложницы императора Михаила III и жены императора Василия Македоняни-
на, Ингера, митрополита Никеи в 825 г., на основании его имени, возводимого к
др.-сканд. Inger [Mango, 1973], крайне мало вероятно. По справедливому мнению
С. Р. Тохтасьева, «очень непросто представить себе норманна в качестве митро-
полита одной из важнейших церквей Империи уже в 1-й четверти IX в.». Учитывая
широкое распространение во всех германских языках ономастической основы Ing-/
Yng-, значительно более вероятно возведение имени отца Евдокии к германскому
двухосновному имени (ср. др.-англ. *Ingi-gēr, рунич. *Ingi-gæirR). По предположению
С. Р. Тохтасьева, отец Евдокии мог происходить из лангобардов [Тохтасьев, 2018,
с. 365–366], по предположению А. С. Щавелева – из готов, расселившихся в феме
Опсикий [Щавелёв, 2012].
Днепровский путь: Гнёздово в начале пути и Киев в его централь-

ной части. Их появление знаменует интенсификацию движения
по Днепровскому пути и, соответственно, увеличение числа торго-
вых предприятий скандинавов – военные отряды, едущие с целью
грабежа или найма на службу, в таких стоянках нуждались в значи-
тельно меньшей степени.
В последующие почти 50 лет сообщения о присутствии скандина-
вов в Византии вообще отсутствуют, хотя переписка двух императо-
ров, германского Людовика II и византийского Василия I, от которой
сохранилось лишь письмо Людовика 871 г., где обсуждается титул
«каган» [Назаренко, 2010, с. 22–24], говорит, по крайней мере, о не-
однократных появлениях скандинавов в Византии, но не дает ника-
ких оснований определить, откуда приходили эти скандинавы. Тот же
характер носит и сообщение Льва VI Мудрого (в трактате «Тактика»,
написанном между 904 и 912 гг.) о том, что корабли росов, неболь-
шие и быстрые, прибывают в Византию по рекам [Щавелев, 2016].
На протяжении полустолетия, разделяющего проповеди патриарха
Фотия 860 г., который назвал росов «народом незаметным», «не при-
нимаемым в расчет», и «Тактикой» Льва Мудрого, осведомленного
о путях росов в Византию, росы не только стали достаточно хорошо
известным византийцам народом, но и начали, по меньшей мере,
с начала Х в. использоваться имперскими властями в военных пред-
приятиях (обзор см.: [Щавелев, 2017, с. 86–90]). В начале – первой
половине Х в. византийские источники отмечают присутствие отря-
дов росов в морских операциях против арабов, причем эти отряды
насчитывали по несколько сотен человек: 700 воинов в 911 г., семь
кораблей с 415 людьми в 935 г., 584 росов и 45 юношей при них в 949 г.
[Constantine…, 2012, р. 651, 660–678]. Такое количество наемников вряд
ли могло набираться из числа осевших в Восточной Европе сканди-
навов. Скорее, бóльшая их часть была выходцами непосредственно
из Скандинавии – именно о них и рассказывают исландские родовые
саги, именно их, нанятых для захвата Киева, отправляет в Византию
Владимир Святославич в 978 г.
Собственно купцы-скандинавы – но уже осевшие в Восточной
Европе – хорошо известны в Византии самое позднее с 911 г., ког-
да был заключен первый известный нам договор с византийски-
ми властями, который касался, прежде всего, торговых отношений.
Заключенный в 944 г. русско-византийский договор не только посвя-
щен торговле, но перечисляет в качестве свидетелей 26 «купцов»,
среди которых два носят славянские имена, один – финское (?), осталь-
ные – скандинавские. Подробно пишет об организации торговли росами
в Константинополе Константин VII Багрянородный в трактате «Об управ-
лении империей» (начало 950-х гг.) [Константин Багрянородный, 1989,
с. 44–51]. Он же упоминает в справочнике «О церемониях», написанном
в 963 г. или позже, купцов, сопровождавших княгиню Ольгу: их количе-
ство достигает 44 человек [Constantine…, 2012]. Почти столетие спу-
стя, Скилица сообщает об убийстве на рынке русского купца, что, спро-
воцировало в 1043 г. неудачный поход на Константинополь Владимира
Ярославича [Литаврин, 1967].
Однако во всех этих случаях торговые операции в Византии совер-
шают отнюдь не выходцы непосредственно из Скандинавии. Константин,
безусловно считая росов скандинавами, пишет только о тех росах и их
архонтах, которые прочно обосновались в Киеве. Здесь они обитают,
отсюда отправляются в полюдье по подвластным им территориям,
сюда «подплатежные» им славяне доставляют моноксилы и здесь мо-
ноксилы затем оснащаются для плавания в Византию [Константин
Багрянородный, 1989, с. 44–47]. Константин прямо не говорит о целях,
которые преследуют росы, отправляясь в Константинополь, но упоми-
нание рабов, которых в цепях проводят по суше при преодолении по-
рога Айфор, а также грузов, которые переносят на плечах, с очевидно-
стью указывает на торговый характер этих поездок.
Вряд ли вызывает сомнение общее мнение¸ что в Константинополь
росы везли на продажу рабов и ценности (пушнину, воск, мед), полу-
ченные ими в ходе полюдья. Подавляющее большинство купцов, за-
свидетельствовавших договор 944 г., судя по их именам, – скандина-
вы. Однако вряд ли столь серьезная миссия могла быть возложена
на случайных только что прибывших скандинавов – скорее это были
более или менее профессионализировавшиеся к этому времени
люди, регулярно занимавшиеся дальней торговлей12, возможно, жив-
шие в различных центрах подвластной Рюриковичам территории.
Точно так же и в свите княгини Ольги не могли оказаться случайные
люди. И в том, и в другом случае это должны были быть проверенные
и доверенные члены княжеского окружения, имеющие опыт плаваний
в Византию. Они должны были быть и неплохими воинами, способны-
ми защитить себя и свои товары – не случайно, по рассказам исланд-
ских саг, торговля нередко перетекала в вооруженное столкновение
12
О выделении профессиональных купцов см.: [Перхавко, 2008, с. 29–75].
и наоборот, а, по словам Константина Багрянородного, преодолеваю-

щим Днепровские пороги росам постоянно приходилось нести стражу
и отражать нападения печенегов. Таким образом, в византийских источ-
никах, сообщающих о торговых отношениях со скандинавами, речь идет
о киевской руси, а не о жителях Скандинавии.
Так же и русско-византийские договоры заключаются «великими
князьями рускими» – скандинавами, но уже осевшими и закрепившимися
в Киеве и, как Игорь, уже частично ассимилировавшимися в славянской
среде (ср. славянские имена у членов княжеского рода: Святославъ,
Володиславъ, Передъслава). В текстах договоров недвусмысленно
подразумеваются купцы (гости), если и не из Киева, то из других цен-
тров «Руской земли», подвластной киевскому князю. Так, в договоре
под 907 г. гости «поидучи же домовь, в Русь (выделение мое. – Е. М.)
за ся, да емлют у царя вашего на путь брашно… елико имъ надобе»
[Лаврентьевская летопись, 1997, стб. 31]. В договоре 944 г. идентич-
ность «сълов и гостей» определяется словами «от рода рускаго», т.е.
они – скандинавы (что подтверждается подавляющим большинством
имен послов и купцов), но живущие на территории, на которую распро-
страняется власть «рускаго» (киевского) князя. Именно князь и его «бо-
ляре» посылают в Византию своих послов и купцов, удостоверяя их
лояльность золотыми и серебряными печатями и княжескими грамо-
тами [Лаврентьевская летопись, 1997, стб. 48]. Речь, таким обра-
зом, идет исключительно о тех послах и купцах, которых русский
князь сам посылает в Византию, или о тех воинских контингентах,
которые киевский князь отправляет в Византию по просьбе импе-
ратора, а не о неких самостийно «приходящих» скандинавах – не-
зависимых торговцах, воинских отрядах или отдельных викингах,
собирающихся наняться на службу в империи. Их возможное появле-
ние в Византии также оговорено в договоре 944 г.: приходящие «без
грамоты» подлежат аресту до выяснения их намерений у киевско-
го князя, а в случае их вооруженного сопротивления они могут быть
убиты без компенсации [Лаврентьевская летопись, 1997, стб. 48].
Судя по употреблению притяжательных местоимений («преданы бу-
дуть намъ» и «възвѣстимъ князю вашему»), это положение внесено
в текст договора византийской стороной. Очевидна нежелательность
для византийских властей подобных визитов.
Однако в упорядочении русско-византийских связей, как свиде-
тельствует договор 944 г., заинтересована не только византийская,
но и русская сторона. Инициатива введения «удостоверительных
грамот» принадлежит не византийцам, а самому киевскому князю:

«ныне же увѣдѣлъ есть князь вашь посылати грамоты ко царству
нашему» [Лаврентьевская летопись, 1997, стб. 48]. В этом разделе
речь идет о послах и купцах. Ниже оговаривается процедура найма
на военную службу: «Аще ли хотѣти начнеть наше царство от васъ
вои на противящаяся намъ, да пишемъ къ великому князю ваше-
му, и послетъ к намъ, елико же хочемъ» [Лаврентьевская лето-
пись, 1997, стб. 52]. Практическое действие этой статьи договора от-
ражено, по меньшей мере, в двух рассказах «Повести временных
лет»: об обязательстве княгини Ольги послать военный контингент
в Византию [Лаврентьевская летопись, 1997, стб. 62–63] и об от-
правке Владимиром в Византию взбунтовавшихся варягов, участво-
вавших во взятии Киева в 978 г. [Лаврентьевская летопись, 1997,
стб. 79] с сопроводительной грамотой. Тем самым устанавливался
жесткий контроль киевских властей над поездками с целью как тор-
говли, так и наемничества в Византию из Восточной Европы. Не слу-
чайно во многих случаях в сагах отмечается, что прежде чем попасть
в Византию, скандинав проводил некоторое время (год и больше)
на службе у «конунга Гардарики». Разумеется, киевские князья в се-
редине Х в. могли более или менее успешно контролировать только
Днепровский путь, и проникновение «несанкционированных» отрядов
скандинавов в Византию по Дону, Днестру или другим рекам не ис-
ключалось. Но византийцы обходились с такими отрядами жестко –
в полном соответствии с условиями договора: так, некий Хрисохир,
родич князя Владимира, пришел к Константинополю с 800 воинами
и хотел поступить на военную службу. Опасаясь неприятностей, ви-
зантийские власти предложили отряду вести переговоры, сложив
оружие. Русы не подчинились, прорвались через Дарданеллы, одер-
жав победу над пропонтидским стратигом, и вышли в Эгейское море,
но около о. Лемнос были окружены византийским флотом. Хрисохир
снова отказался выполнить условия византийцев и был разгромлен
[Ioannes Scylitzae…, 1973, р. 367–368]13. Вероятно, подобная участь
постигла не одного Хрисохира.
Таким образом, с середины Х в. осуществлять поездки
в Византию скандинавы (как другие, некиевские, группировки росов,
осевших в Восточной Европе, так и пришедшие непосредственно
13
О датировке похода и возможной идентификации Хрисохира см.: [Литаврин,
2000, с. 223–227; Цукерман, 2009, с. 222].
из Скандинавии), могли только с согласия киевского князя (и его

«бояр»), хотя первые, еще, видимо, мало эффективные попытки
ограничить несанкционированный доступ в Византию, делаются
уже в тексте договора, помещенном под 907 г., где ответственность
за «благонадежность» прибывающих русов возлагается на киевско-
го князя: «да запретить князь словомъ своим приходящимъ руси здѣ,
да не творять пакости в селѣх в странѣ нашей» [Лаврентьевская ле-
топись, 1997, стб. 31]. Это условие не конкретизировано и выглядит
скорее общим пожеланием: если киевский князь мог запретить сво-
им дружинникам, отправлявшимся в Константинополь для торгов-
ли или службы, грабить встречавшиеся на пути поселения и города
(впрочем, неясно, насколько действенным было для них его «слово»),
то трудно представить себе, каким образом он мог «своим словом»,
пусть и подтвержденным силой его дружины, воспрепятствовать про-
ходу вооруженных отрядов с севера даже мимо Киева, не говоря уже
о других возможных выходах в Черное море [Мельникова, 2019а].
Заинтересованность Византии в воспрепятствовании появлению
независимых отрядов викингов вполне понятна – они представляли
серьезную угрозу для Империи в Х в. Но, видимо, киевский князь имел
не меньше оснований не допускать независимых купцов-скандинавов,
нежели византийские власти. С одной стороны, отряды воинов-скан-
динавов были опасны обосновавшимся в Восточной Европе русам,
хотя условия плаваний по рекам существенно снижали фактор нео-
жиданности и тем самым степень опасности. Тем не менее столкнове-
ния между их отдельными группами были неизбежны, и если в сагах
о викингах эти столкновения отразились в одном из распространен-
ных сюжетных мотивов – нападении героя-скандинава на «конунга
Гардарики» [Мельникова, 2019б, с. 351–355], то в «Повести временных
лет» мы находим прямой рассказ о борьбе двух групп скандинавов:
нападении войска Олега (Helgi) на обосновавшихся в Киеве скандина-
вов под главенством Аскольда и Дира (Höskuldr и Dyrr/Dyri), убийстве
последних и вокняжении Олега в Киеве (изменение в «Новгородской
первой летописи», т.е. в «Начальном своде», ролей Олега и Игоря
Рюриковича сути повествования не меняет).
С другой стороны, речь в соответствующих статьях идет
не столько о военных отрядах (условия их доступа в Византию огова-
риваются ниже в отдельной статье), сколько о купцах, которые долж-
ны получать грамоты стандартизированного содержания: «послахъ
корабль селико». Текст договора прямо указывает на то, что поездки
в Византию могут совершаться только с разрешения верховного

правителя Киевской Руси. Выдаваемые князем грамоты служили
как «удостоверениями» благонадежности приезжающих, так и своего
рода лицензиями на торговлю. Если первая функция грамот обеспе-
чивала интересы византийских властей, то вторая отвечала потреб-
ностям киевской элиты и фактически устанавливала исключитель-
ное право киевских русов на торговлю с Византией.
Монополизация византийской торговли была жизненно важ-
на для киевских властей – в условиях военно-торговой экономи-
ки [Мельникова, 2017] торговля составляла для элиты важнейший
источник материального обеспечения, получения сверхприбыли
и приобретения предметов роскоши, маркирующих ее социальный
статус. Военная элита скандинавского происхождения, укрепив-
шись в Киеве, не имела исконных земельных владений, т.е. источ-
ника доходов производящего хозяйства, сколь бы незначительны
они ни были. Правители Киева и их окружение были изначально обо-
соблены от местного населения, и их экономическое обеспечение
полностью зависело от степени контроля над торговыми путями14
и местным населением, от размера подвластной территории, успеха
военных походов, т.е. от интенсивности и успешности военной и тор-
говой деятельности. Присутствие конкурентов – независимых куп-
цов-скандинавов – было для киевской руси крайне нежелательным:
оно могло существенно снизить доходы руси и поставить под угрозу
не только благополучие, но и само существование военной элиты,
которое обеспечивалось мощным (по тому времени) профессиональ-
ным войском, требовавшим значительных затрат на его содержание
и экипировку. Торговая монополия15 предотвращала утечку прибыли
и позволяла концентрировать доходы от торговли в княжеской казне.
14
Обеспечение свободного прохода из Киева в Византию было настолько важ-
ной задачей для элиты формирующейся политии, что одной из первых военных
акций киевских князей стала борьба с уличами, занимавшими территорию южнее
Киева по Днепру и преграждавшими свободное передвижение из Киева к устью
Днепра, завершившаяся их разгромом и вытеснением на новые места [Щавелев,
2017, с. 92 и примеч. 52].
15
Формы контроля над торговлей, как кажется, существенно различались в
среднеднепровской и волховско-ильменьской политиях. В последней, судя по сооб-
щениям восточных писателей, купцы могли свободно передвигаться по Волжскому
пути (ср. описание купцов-русов у Ибн Фадлана), но с них взималась торговая
пошлина [Древняя Русь…, 2009, с. 55 («Худуд ал-Алам»); c. 59 (Гардизи)].
Глазырина Г. В. Формирование устной традиции: сюжет о походе русов

на Берда‘а в восточных памятниках и рассказ «Саги об Ингваре» о ги-
бели скандинавов на востоке // Восточная Европа в древности и сред-
невековье: Историческая память и формы ее воплощения. XII Чтения
памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто. М., 2000. С. 155–165.
Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. Тексты,
перевод, комментарий. Изд. 2-е испр. и доп. М., 2012.
Джаксон Т. Н. Отражение торговли Новгорода со Скандинавией в древне-
скандинавской письменности // Скандинавский сборник. Вып. XXXII.
Таллинн, 1989. С. 117–128.
Древняя Русь в свете зарубежных источников. Т. 3. Восточные источники.
М., 2009.
Джаксон Т. Н., Калинина Т. М., Коновалова И. Г., Подосинов А. В. «Русская
река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой ге-
ографии. М., 2007.
Ковалев Р. К. О роли русов и волжских булгар в импорте североиранских
дирхемов в Европу во второй половине Х – начале ХI в. // Древнейшие
государства Восточной Европы. 2015 г. Экономические системы
Евразии в ранее Средневековье / Отв. ред. тома А. С. Щавелев.
М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2017. С. 95–143.
Коновалова И. Г. Походы русов на Каспий и русско-хазарские отноше-
ния // Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию
В. Т. Пашуто / Под ред. Т. Н. Джаксон, Е. А. Мельникова. М., 1999.
С. 111–120.
Коновалова И. Г., Мельникова Е. А. Древняя Русь в системе евразийских
коммуникаций. М., 2018.
Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под ред.
Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. (Древнейшие источники по исто-
рии народов СССР). М., 1989.
Кузенков П. В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси
в средневековых письменных источниках // Древнейшие государства
Восточной Европы. 2000 г. Проблемы источниковедения. М., 2003.
С. 3–172.
Лаврентьевская летопись / Под ред. Е. Ф. Карского; Предисл. Б. М. Клосса.
М., 1997. (Полное собрание русских летописей. ПСРЛ; Т. 1)
Литаврин Г. Г. Русско-византийские отношения в XI–XII вв. // История
Византии. Т. 2. М., 1967. С. 347–353.
Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XII в.). СПб., 2000.
Литовских Е. В. Древнерусско-исландские связи в Х–XIII вв.: Бьёрн-Шкура
«Ездок в Новгород» // Восточная Европа в античности и средневеко-
вье. XXX Юбилейные Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто:
М., 2018. С. 184–189.
Мельникова Е. А. Древнескандинавские географические сочинения. Тексты,
перевод, комментарий. (Древнейшие источники по истории народов
СССР). М., 1986.
Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. Новые находки и ин-
терпретации. (Древнейшие источники по истории Восточной Европы).
М., 2001.
Мельникова Е. А. Скандинавия и Русь. Избр. Статьи / Под ред. Г. В. Гла-
зыриной, Т. Н. Джаксон. М., 2011.
Мельникова Е. А. Экономические системы в эпоху возникновения государ-
ства: Древняя Русь и Скандинавские страны // Древнейшие государства
Восточной Европы, 2015 год: Экономические системы Евразии в ран-
нее Средневековье. М., 2017. С. 390–440.
Мельникова Е. А. Скандинавы в Восточной Европе: от стихийного пото-
ка к государственному регулированию // Российская история. 2019а.
№ 4. С. 66–81.
Мельникова Е. А. Восточноевропейский мир IX–X вв. в древнесканди-
навской письменности: формы репрезентации // У истоков и источ-
ников: на международных и междисциплинарных путях. К 70-летию
А. В. Назаренко. М., 2019б. С. 327–344.
Мельникова Е. А., Никитин А. Б., Фомин А. В. Граффити на куфических мо-
нетах из Петергофского клада начала IX в. // Древнейшие государства
на территории СССР. 1982 г. М., 1984. С. 26–47.
Назаренко А. В. Западноевропейские источники. М., 2010 (Древняя Русь
в свете зарубежных источников. Т. 4).
Перхавко В. Б. История русского купечества. М., 2008.
Сага о людях из Лососьей долины / Пер. В. Г. Адмони, Т. И. Сильман //
Исландские саги / Ред., вступит. ст. и примеч. М. И. Стеблин-
Каменского. М., 1956. С. 253–439.
Сага о Ньяле / Пер. С. Д. Кацнельсона, В. П. Беркова, М. И. Стеблин-Камен-
ского // Исландские саги / Ред., вступит. ст. и примеч. М. И. Стеблин-
Каменского. М., 1956. С. 441–758.
Сага о Финнбоги Сильном / Пер. Ф. Батюшкова. М., 2002 (1-е изд. СПб., 1885).
Сага о Хравнкеле Годи Фрейра / Пер. О. А. Смирницкой // Исландские саги.
Т. 2. СПб., 1999. С. 15–46.
Тохтасьев С. Р. Язык трактата Константина Багрянородного De adminis-

trando imperio и его иноязычная лексика. СПб., 2018.
Цукерман К. Наблюдения над сложением древнейших источников летопи-
си // Борисо-глебский сборник. Вып. 1. Париж, 2009.
Щавелев А. С. «Держава Рюриковичей» в первой половине Х в.: хроноло-
гия, территория и социальная структура // Петербургские славянские
и балканские исследования / Studia Slavica et Balcanica Petropolitana.
№ 1. СПб., 2017. С. 82–112.
Щавелев А. С. Известие о «северных скифах» («росах») в трактате
«Тактика» византийского императора Льва VI Мудрого // Историческая
география. Т. 3. М., 2016. С. 236–250.
Щавелев А. С. К этнической идентификации знатных византийцев по име-
ни Ингер (конец VIII – начало IX в.) // Восточная Европа в древности
и средневековье: Миграция, расселение война как факторы полито-
генеза. XXIV Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто. М., 2012.
С. 281–285.
Androshchuk F. Vikings in the East. Essays on Contacts along the Road to
Byzantium (800–1100). Uppsala, 2013.
Annales Bertiniani (Annales Bertiniani s.a. 839) // Monumenta Germaniae
Historica. Scriptores rerum Germanicum in usum scholarum / Ed. G. Waitz.
T. V. Hannover, 1883. S. 19–20).
Audy F. How were Byzantine coins used in Viking-Age Scandinavia? // Byzantium
and the Viking World / Ed. F. Androshchuk, J. Shepard, M. White. Uppsala,
2016. P. 141–168.
Blöndal S. The Varangians of Byzantium: An Aspect of Byzantine Military History /
Trans. by Benedikt S. Benedikz. Cambridge, 1978.
Cleasby R., Vigfusson G. An Icelandic-English Dictionary. Oxford: Clarendon
Press, 1975.
Constantine Porphyrogennetos. The Book of Ceremonies / Transl. A. Moffatt and
M. Tall with the Greek edition of the Corpus scriptorium historiae byzantinae.
Vol. 2. Canberra, 2012.
Davidson H. R. Ellis. The Viking Road to Byzantium. London: George Allen &
Unwin LTD, 1976.
Duczko W. Byzantine Presence in Viking Age Sweden: Archaeological Finds
and their Interpretation // Rom und Byzanz im Norden. Mission und
Glauberwechsel im Ostseeraum während des 8.–14. Jahrhunderts / Hrsg.
M. Müller-Wille. Stuttgart, 1999. P. 291–311.
Ferluga J. Der byzantinische Handel nach Norden // Untersuchungen zu Handel
und Verkehr der vor- und frühgeschichtlichen Zeit in Mittel- und Nordeuropa.
Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1987. Teil IV: Der Handel der
Karolinger- und Wikingerzeit / Hrsg. K. Düwel, H. Jankuhn, H. Siems, and
D. Timpe. S. 616–642.
Finnboga saga ramma // Kjalnesinga saga / Jóhannes Halldórsson gaf út. (Íslenzk
Fornrit 14). Reykjavík: Hið Íslenzka Fornritafélag, 1959.
Finnur Jónsson. Lexikon poeticum antiquæ linguæ septentrionalis. Ordbog over
det norsk-islandske skjaldesprog. København, 1913–1916.
Hägg I. Birkas orientaliska praktplagg // Fornvännen. 1984. Årg. 78. S. 204–220.
Hägg I. Silk in Birka // Byzantium and the Viking World / Ed. F. Androshchuk,
J. Shepard, M. White. Uppsala, 2016. P. 281–304.
Hägg I. Silks in Birka // Byzantium and the Viking World / Ed. F. Androshchuk,
J. Shepard, M. White. Uppsala: Uppsala Universitet, 2016. P. 281–304.
Hallfreðar saga Vandræðaskálds / Bjarni Einarsson bjó til prentunar. Reykjavík, 1977.
Цит. по: URL https://www.snerpa.is/net/isl/hallfr2.htm (доступ 20.12.2019).
Hammarberg I., Malmer B., Zachrisson T. Byzantine Coins Found in Sweden.
Stockholm, 1989 (Commentationes de nummis saeculorum IX–XI in Suecia
repertis. N.S. 2).
Haussig S. W. Der Seidenhandel über die Chazaren mit Byzanz und
Skandinavien // Les pays du Nord et Byzance / Red. par Rudolf Zeitler.
Uppsala, 1981. S. 187–194.
Hrafnkels saga Freysgoða, IX / Udg. Jón Helgason. København: Munksgaard, 1950.
Ioannes Scylitzae Synopsis Historiarum / Rec. Io. Thurn. Berolini et Novi Eboraci, 1973.
Kovalev R. Were there Direct Contacts between Volga Bulğâria and Sweden in the
Second Half of the Tenth Century? The Numismatic Evidence” // Archivum
Eurasiae Medii Aevi. Vol. 20. Wiesbaden, 2013. P. 67–102.
Kromann A. Mønterne fra Byzanz // Bysans och Norden / Red. E. Piltz. Uppsala, 1989.
S. 81–90.
Laxdæla saga / E. O. Sveinsson gaf út (Íslenzk fornrit. B. V). Reykjavík, 1934.
Lopez R.S. Silk Industry in the Byzantine Empire // Speculum. 1945. Vol. 20. P. 1–42.
Malmer B. The Byzantine Empire and the Monetary History of Scandinavia during
the 10th and 11th Century A. D. / Les pays du Nord et Byzance / Red. par
Rudolf Zeitler. Uppsala, 1981. S. 125–129.
Mango С. Eudocia Ingerina, the Normans, and the Macedonian Dynasty // Zbornik
Radova Vizantološkog Instituta.. Т. XIV–XV. Beograd, 1973. Р. 17–27.
Njáls saga / Einar Ól. Sveinsson gaf út. Reykjavík, 1954 (Íslenzk Fornrit, XII).
Noonan T. S. The Vikings in the East: Coins and Commerce // Developments
Around the Baltic and the North Sea in the Viking Age [The Twelfth Viking
Congress/Birka Studies, vol. 3]. Eds. Ambrosiani B., Clarke H. Stockholm.
1994. P. 215–236.
Piltz E. Varangian Companies for Long Distance Trade: Aspects of Interchange

between Scandinavia, Rus’ and Byzantium // Byzantium and Islam in
Scandinavia. Acts of a Symposium at Uppsala University Jine 15–16 1996 /
Ed. E. Piltz. Uppsala, 1998. P. 85–106.
Scheel R. Skandinavien und Byzanz. Bedingungen und Konsequenzen mit-
telalterlicher Kulturbeziehungen. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2015.
Theil 1–2.
Shepard J. The Rhos Guests of Louis the Pious: Whence and Wherefore? // Early
Medieval Europe. 1995. Vol. 4. P. 41–60.
E. A. Melnikova
Scandinavian Merchants and the Kiev Rus’ People
on the Road to Byzantium in the 10th to 11th centuries AD
Summary
The absence of any information about trade voyages of Scandinavians to
Byzantium in the 10th to 12th centuries AD in Old Norse written sources asks for
an explanation especially as there exist multitude of mentions of Scandinavians
serving as mercenaries there. The article aims to demonstrate that the free ac-
cess to Byzantine markets was blocked by the Kiev princes for ‘independent’ mer-
chants. The new warrior elite of the emerging Middle-Dnieper polity depended on
the war-and-trade economy and the realization in Byzantine of the goods acquired
as tributes was a vital necessity for it. This radical measure eliminated competi-
tors who could significantly diminish the profits of the Kiev Rus’.
K e y w o r d s : trade, Byzantium, Scandinavian merchants, the Kiev Rus’
people.
Ю. М. Могаричев, А. В. Сазанов
«ХАЗАРСКАЯ СУГДЕЯ» –
ИСТОРИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
ИЛИ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ МИФ?
История Крымского полуострова «хазарского времени» (VIII –

середина X в.) является одним из самых «популярных» и дискус-
сионных периодов в крымской медиевистике. Основные вопросы,
по которым разворачиваются дискуссии среди современных иссле-
дователей, это: время прихода хазар на полуостров; кто доминиро-
вал в Крыму в «хазарский период» – хазары, Византия (в каком ре-
гионе и в какое время) или был установлен кондоминиум; основные
этапы хазарской экспансии в Крым; проблема салтово-маяцкой ар-
хеологической культуры на полуострове.
По мнению авторов настоящей работы, в истории полуострова
VIII–X вв. можно выделить несколько этапов.
I. Конец VII – середина VIII в. Выход хазар к границам полуостро-
ва, вынудивший византийские власти выплачивать им дань. При этом
хазары за вознаграждение принимали участие и во внутренних ви-
зантийских конфликтах, выступая на стороне то одной, то другой
партии.
II. 50–60-е гг. VIII – 70-е гг. VIII в. Переселение части населения
Хазарского каганата с разрешения и под контролем византийских вла-
стей на территорию Крыма (в основном на Керченский полуостров).
III. 80-е гг. VIII в – первая половина 30-х гг. IX в. Экспансия хазар
в Юго-Западную часть Крыма, а последовавший за подавлением
выступления местного населения (восстание Иоанна Готского) за-

хват ими большей части полуострова.
IV. Вторая половина 30-х гг. IX в. – 70–80-е гг. IX в. Ослабление
хазарского господства в Крыму приводит к созданию Византией
здесь фемы Климатов (впоследствии переименованной в фему
Херсон). К концу этого периода хазары, несмотря на попытки удер-
жаться в Крыму, были вынуждены его покинуть.
V. Конец IX – середина X в. Попытки хазар совершать походы
в Крым, который они, вероятно, продолжали считать своей землей,
в основном пресекаемые византийскими властями [Могаричев и др.,
2017].
Дискуссии ведутся и в отношении статуса Сугдеи в рассматри-
ваемый период. Этот памятник до сих пор остается археологиче-
ски малоизученным. Особенно это касается раннесредневековых
слоев. Немногочисленные археологические комплексы Судака ана-
лизировались И. А. Барановым, А. И. Айбабиным, А. В. Джановым,
В. В. Майко, С. Б. Сорочаном, А. В. Сазановым и Ю. М. Могаричевым
(см. подробнее: Могаричев и др., 2009, с. 104–175; Могаричев, Саза-
нов, Сорочан, 2017, с. 91–96, 158–159, 175–177]. При этом исследо-
ватели пришли к прямо противоположным выводам: от констатации
подчиненности Сугдеи хазарам и выделения «хазарских археологи-
ческих комплексов» до интерпретации памятника как классического
византийского города.
В ряде наших публикаций мы, проанализировав археологические
и письменные источники, выдвинули гипотезу: весь раннесредне-
вековый период Сугдея принадлежала Византии. Скорее всего, са-
мые ранние археологические комплексы могут быть отнесены к VI –
первой половине VII в. и второй половине VII в., а строительство
здесь укреплений следует датировать последней четвертью VI в.
[Могаричев и др., 2009, с. 104–174; Могаричев, Сазанов, Сорочан,
2017, с. 91–96, 175–177]. В ранневизантийское время Сугдея служи-
ла форпостом на северных рубежах империи и охраняла морские ка-
ботажные маршруты между Херсонесом и Боспором.
По мнению Ю. М. Могаричева и С. Б. Сорочана, источники позво-
ляют предполагать изменение административно-территориального
устройства Боспора в конце VI в. Возможно, избавившись от тюркской
угрозы (вторая половина 70-х – начало 80-х гг. VI в.), византийская
администрация Крыма несколько корректирует свою систему управ-
ления территорией бывшего Боспорского царства. В Крыму место
Ю. М. Могаричев, А. В. Сазанов 111
разрушенного тюрками города Боспора занимает новая крепость

Сугдея. Управление же землями на Азиатском Боспоре осущест-
влялось с Таманского полуострова. Вероятно, вернуться к Боспору
как административному центру византийцы были вынуждены, ког-
да хазары закрепились на Азиатском Боспоре, то есть не ранее на-
чала VIII в., а скорее всего – в середине этого столетия [Могаричев,
Сорочан, 2015а; Могаричев, Сорочан, 2015б, с. 206–207].
В положении Сугдеи в VIII – первой половине IX в. не произошло
существенных изменений. Имевшие место в историографии попытки
связать те или иные комплексы с тюркскими или хазарскими святи-
лищами следует признать несостоятельными. Ни в одном из случаев
реально не был зафиксирован «кочевнический» комплекс. Сугдейцы
хоронили в обычных для христиан плитовых могилах и в земляных
склепах [Могаричев и др., 2009, с. 104–174; Могаричев, Сазанов,
Сорочан, 2017, с. 175–177].
Анализ судакского архива моливдовулов, проведенный Е. В. Сте-
пановой, показал: византийцы не ушли из Сугдеи в период якобы го-
сподства на этой территории Хазарского каганата: «…если бы Сугдея
полностью находилась во власти хазар, то печатей этого периода
в Судаке не было бы найдено. Уничтоженной оказалась бы и самая
ранняя часть печатей, относящихся ко второй половине VI – пер-
вой половины VIII в., поскольку архив византийских документов вряд
ли бы сохранился при хазарах. Напротив, спад византийской актив-
ности в данном регионе не только не наблюдается, но отмечает-
ся даже значительный подъем. Прежде всего, это касается торго-
вых связей города, которые, судя по сфрагистическому материалу,
в это время сохранялись. Подтверждением служит печать Косьмы,
главного коммеркиария Понта (речь идет о Понте Полемониакском,
расположенном на Южном побережье Черного моря). Она датиру-
ется серединой или второй половиной IX в. В Сугдею продолжали
вести товары, в том числе медь, о чем свидетельствует уникальная
для византийской сфрагистики печать второй половины VIII – нача-
ла IX в., принадлежавшая Феофану, халкопрату – торговцу медью. …
Подводя итоги анализа второго – “хазарского” периода существо-
вания судакского архива, нельзя не заметить, что уже тот сфраги-
стический материал, который имеется сейчас в нашем распоряже-
нии, позволяет говорить о том, что византийцы не ушли из Сугдеи
в VIII–IX вв. Особый интерес вызывают печати главных логофетов,
самые ранние из которых датируются IX в. Их наличие позволяет
говорить о том, что и в это время Сугдея находилась в постоянном

контакте со столицей империи. Учитывая же характер деятельности
этих чиновников и большое количество их печатей можно предполо-
жить, что и в IX в. на территории Сугдеи шел сбор налогов, что вряд
ли было возможно на враждебной Византии территории. При реше-
нии проблем, связанных с оценкой исторических процессов в Юго-
Восточной Таврике в этот период, данный сфрагистический матери-
ал нельзя не учитывать» [Степанова, 2001, с. 101–104] (см. также:
[Могаричев и др., 2009, c. 175–192; Степанова, 2005; Stepanova, 2003;
Степанова, Шандровская, 2004 и др.]).
Показательна также находка в Судаке золотых монет Констан-
тина V. Исследовавшая их В. В. Гурулева пришла к выводу, что они,
несомненно, были в обращении, причем именно среди грекоязыч-
ного населения города. Свидетельством этого являются граффи-
ти в виде греческих букв на некоторых из монет и обрезанные края
денег. Это говорит о санкционированной местными византийскими
властями акции. Даже то, как были обрезаны эти монеты, говорит
о том, что делали это не варвары, а подданные Византийской импе-
рии [Гурулева, 2004].
Таким образом, нами был сделан следующий вывод:
1. На всем протяжении существования Сугдеи, вплоть до ге-
нуэзского времени, прослеживается преемственность материаль-
ной культуры. Она выражается как в архитектуре жилых построек,
фортификации, погребальных сооружениях, так и в характере ке-
рамического комплекса. Архитектурные особенности построек од-
нозначно указывают на их византийское происхождение. Наличие
варварского компонента в керамическом комплексе является ти-
пичным для провинциально-византийских городов, каковым несо-
мненно и являлась Сугдея.
2. Предпринимавшиеся исследователями попытки связать те
или иные комплексы с тюркскими или хазарскими святилищами сле-
дует признать несостоятельными.
3. Анализ письменных, нумизматических, сфрагистических источ-
ников и их сравнение с данными археологии однозначно указывает
на то, что на протяжении всего рассматриваемого периода Сугдея была
и оставалась провинциально-византийским городом, принадлежность
которого Византии абсолютно очевидна. Соответственно, концепцию
о существовании «Крымской Хазарии» с центром в Сугдее следует при-
знать историографическим мифом» [Могаричев и др., 2009, с. 165–166].
В 2017 г. были опубликованы две работы А. И. Айбабина с одним

и тем же показательным названием «Хазарская Сугдея» и практи-
чески идентичным текстом [Айбабин, 2017а; Айбабин, 2017б], в кото-
рых данный исследователь повторил свою более раннюю позицию
по данному вопросу [Айбабин, 1999, с. 194, 205; Айбабин, 2003].
Мы не оспариваем право каждого автора отстаивать свое видение
исследуемой им научной проблемы. Однако уважаемый оппонент
«не заметил» ни наших работ, ни работ других исследователей, вы-
воды которых противоречат его точке зрения. Это вынуждает нас
еще раз обратиться к данному вопросу.
Основные положения А. И. Айбабина: «В процессе раско-
пок на территории Сугдеи не выявлены культурные слои или по-
стройки ранее последней четверти VII в.» [Айбабин, 2017а, с. 306];
«В первой половине VIII в. благодаря динамичному росту экономики
Восточного Крыма Сугдея стала важным хазарским торговым пор-
том региона. Вероятно, в начале столетия хазары создали в горо-
де таможню» [Айбабин, 2017а, с. 306]; «Самое раннее сообщение
о Св. Стефане Сугдейском содержится в Минологии, составленном
в конце X или в начале XI в. В нем, после рассказа о мученичестве
Стефана Нового, сказано о высылке в Сугдею Стефана» [Айбабин,
2017а, с. 307]; в полемике с С. А. Ивановым, относящим создание
Жития Стефана Сурожского к иконоборческому времени, отмечает-
ся: «Однако использование в житии (Армянском. – Авт.) ревностно-
го иконопочитателя эпитета благочестивый по отношению к одно-
му из инициаторов иконоборчества (Константину Копрониму. – Авт.)
скорее свидетельствует о поздней дате армянской версии жития.
Армянский агиограф, за давностью лет, видимо, и не знал обо всех
реалиях борьбы с иконами в Византии» [Айбабин, 2017а, с. 308]; упо-
минаемый в Житии Стефана Сурожского Юрий (Георгий) Тархан под-
чинялся наместнику хазарского кагана, ставка которого находилась
в Боспоре [Айбабин, 2017а, с. 308].
В своих работах мы попытались проанализировать все исследо-
ванные раннесредневековые комплексы Сугдеи, в том числе пока-
зать и ошибочность выводов А. И. Айбабина [Могаричев и др., 2009,
с. 104–174; Могаричев, Сазанов, Сорочан, 2017, с. 91–96, 175–177].
Учитывая, что уважаемый оппонент «игнорирует» наше мнение
или, по крайней мере, не приводит каких-либо дополнительных ар-
гументов для системы своих доказательств, наша позиция остает-
ся неизменной: археологические материалы позволяют считать,
что основание византийцами Сугдеи произошло за столетие до «по-

следней четверти VII в».
Как показала Е. В. Степанова (см. выше), анализ судакского
архива печатей (да и археологический контекст) однозначно пози-
ционируют Сугдею как византийский город. Версия о «хазарской
таможне» представляется очевидным нонсенсом. Отметим, что ни-
каких контраргументов против подобной гипотезы А. И. Айбабин
не приводит.
Очевидно, пассаж из Минология Василия II является не первич-
ной информацией, основанной на недошедших до нас древних до-
кументах, а вторичной по отношению к Житию Стефана Сурожского:
«Подвиг святых, которые вместе со св. Стефаном Новым приняли
мученичество за святые иконы. Многие из стратиотов, опять же пра-
вославных, уволенные без средств к существованию, стали мона-
хами. Но и их самих убил беззаконный царь (Константин V. – Авт.)
в наказание. А также еще одного, Василия по имени, (царь) осле-
пил и повредил пинком его внутренности, когда услышал, что тот
говорил о поклонении святым иконам. И в таком состоянии тот был
сослан, и после травмы скончался. А другой, будучи заключен-
ным в (темнице) Состенее, подвергся отрезанию носа, был сослан
в Херсон, где его намеревались убить, бежал в Хазарию, в которой
стал епископом и позднее скончался. Другой же, Стефан по име-
ни, был сослан в Сугдию и многим принес пользу, (там) обрел ко-
нец жизни» [Могаричев и др., 2009, с. 202–203]. Напомним, в са-
мом тексте Жития Стефана Нового упоминаний о ссылке Стефана
в Сурож нет [Васильевский, 1912, с. 349]. Появление в данном источ-
нике (похожее сообщение о ссылке некого Стефана в Сугдею со-
держится и в Синаксаре Константинопольской церкви (рукопись de
Sirmond) [Delehaye, 1902]) рассматриваемого сюжета может быть
вставкой авторов конца Х – первой четверти ХI в, стремившихся под-
черкнуть масштабность репрессий Константина Копронима и знако-
мых уже с «переработанной» редакцией Жития Стефана Сурожского
[Могаричев, Сазанов, Сорочан, 2017, с. 501].
Следует также заметить, что в греческих вариантах синакса-
рей ничего не сообщается о последующем епископстве в Сугдее
ссыльного Стефана. Эта информация прису тствует только
в Великих Четьих-Минеях [Васильевский, 1912, с. ССVIII–ССIХ]
и вполне могла быть вставлена русским редактором, несомнен-
но знакомым с Житием Стефана Сурожского и отождествившим
репрессированного Стефана с одноименным и известным ему

сурожским епископом. Отметим, что сам факт ссылки в Сугдею
свидетельствует исключительно в пользу византийской, а не ха-
зарской, принадлежности города и прочных позиций там цен-
тральной власти. Высылка константинопольскими властями
опальных деятелей в «хазарскую Сугдею» выглядела бы оче-
видным нонсенсом.
Положительное отношение к Константину V прослеживается
не только в Армянском Житии Стефана Сурожского, но и в Церковно-
Славянском. Армянское Житие: «И спустя немного дней сдох ока-
янный царь, и по заслугам отправилась душа его в тартары преис-
подней. После него царствовал Костандинос, сын Коприна, (муж)
с христианской верой и благочестием. И привезли от Лазаров, из го-
рода Керча, дочь царя Вирха в жены Костандиносу, и было имя цари-
цы Ерини. А по прибытию царицы, соответственно имени (ее) настал
мир во всей стране. И поскольку прежде царица Ерини была на-
слышана о славе чудес святого Степанноса, сказала царю: “Желаю
попросить у тебя нечто”. И говорит (тот): “Проси, как и желаешь”.
И говорит (она): “Желаю, чтобы освободил заключенных епископов”.
И тотчас выведя, освободил всех, и отправил святого Степанноса
на царском корабле в престол его» [Могаричев и др., 2009, c. 63–
64]. Церковно-Славянское: «И сказала она (супруга Константина V. –
Авт.) своему мужу: «Господин царь, отец твой посадил в темницу на-
шего архиепископа Стефана Сурожского, молю тебя, если любишь
меня, отпусти его!». Царь послал за ним и приказал так, чтобы его
привели к нему. И в то время родился у царя сын, и крестил его свя-
той Стефан. Царь же, одарив, отпустил святого Стефана на кора-
бле с великой честью в Сурож на свою кафедру» [Могаричев и др.,
2009, c. 50]1. Следовательно, пиетет автора Жития по отношению
1
Отметим, что близкую к А. И. Айбабину точку зрения высказал А. Ю. Виногра-
дов: «С. А. Иванов предложил датировать ранний слой оригинального Жития кон-
цом VIII – началом IX в. по благожелательному упоминанию Константина V Копро-
нима в армянском переводе. Однако эта гипотеза маловероятна по двум причинам:
1) благочестивый Копроним есть только в армянской версии (что легко объяснить
равнодушием армянского редактора к постхалкидонским византийским реалиям),
тогда как в славянской версии (отражающей более полный текст Жития) он описан
негативно, то есть его характеристика в греческом оригинале неясна. … Поскольку
же первые материальные свидетельства существования Жития относятся к нача-
лу XIV в. то значит, в нынешнем виде (с посмертными чудесами) оно могло быть
к Константину Копрониму, с большой долей вероятности, при-

сутствовал уже в протографе. Соответственно, этот аргумент
А. И. Айбабина не может рассматриваться с точки зрения отрица-
ния датировки Жития иконоборческим временем.
Как мы попытались показать [Могаричев и др., 2009, с. 209–210],
вероятно, царь Вирхор Армянского Жития – отражение должности
и имени некоего не то византийского чиновника, не то хазарского пред-
ставителя (хотя первое более правдоподобно). Что касается Георгия
Тархана, то, несомненно, речь идет о христианине. У него и имя хри-
стианское – Георгий, и к Стефану он обращается «Отец святой», и цер-
ковь во имя св. Троицы он должен построить: «И был в то время царь
Вирхор, (который) проживал в Керчи; вызвал (он) князя Сухты, имя ко-
торого был Георг, прозвище Тархан, по какой-то причине; и этот опа-
сался ехать. Пришедши к святому Степанносу, рек: “Отец святой, зо-
вет меня царь, и надвое делится мысль моя, дескать, зачем должен
звать меня”. Говорит святой: “Не опасайся, сынок, к добру суть твой
вызов этот; зовет тебя, чтобы по мирскому определению женить тебя
на женщине; но, ты не соединишься с женой три года, а через три
года придешь и построишь церковь во имя Святой Троицы, и после
соединишься с женой, и впоследствии возвеличишься и прославлен-
ным станешь”, как и вправду случилось» [Могаричев и др., 2009, с. 64].
Что же касается его должности, то можно предполагать, что в первона-
чальном варианте она обозначалась как архонт [Могаричев, Сазанов,
Сорочан, 2017, с. 508–509]. Поэтому, сюжет с Георгием Тарханом никак
не может свидетельствовать о хазарской зависимости Сугдеи.
Таким образом, несмотря на публикации А. И. Айбабина, мы счи-
таем, что весь комплекс источников показывает, что Сугдея в VIII–
IX вв. являлась византийским городом. Конечно, нельзя исключать
на каком-то этапе, возможно – в 80-х гг. VIII в. (в момент обострения
византийско-хазарских отношений в Крыму и подавления восстания
Иоанна Готского в Готии), появления какого-то представителя кагана,
занимавшегося сбором податей, однако говорить о принадлежности
города хазарам нет никаких оснований.
составлено в любой момент между началом XI и концом XIII в., однако заметная
путаница в истории и искажения реалий говорят, скорее, в пользу поздней даты»
[Виноградов, 2017, с. 59]. Как видим, «благожелательное» отношение к Констан-
тину V налицо и в славянской версии. Поэтому отказываться от датировки древ-
нейшей редакции источника иконоборческим временем нет никаких оснований.
Отметим, недавно А. И. Айбабин совместно с Э. А. Хайрединовой

опубликовали результаты исследований некрополя Боспора VII –
первой половины VIII в. (99 могил) [Айбабин, Хайрединова, 2018].
Несмотря на постулируемую авторами гипотезу о захвате Боспора
хазарами «между 661 и 665 гг.» и уничтожении ими «большей части
города» [Айбабин, Хайрединова, 2018, c. 50], а также, учитывая до-
статочно большое число захоронений, никаких свидетельств хазар-
ского нашествия и погрома, который, естественно должен был отраз-
иться в материалах некрополя, авторы не приводят.
Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симфе-

рополь, 1999.
Айбабин А. И. Памятники крымского варианта салтово-маяцкой культуры
в Восточном Крыму и степи // Крым, Северо-Восточное Причерноморье
и Закавказье в эпоху средневековья (IV–XIII века). М., 2003.
Айбабин А И. Хазарская Сугдея // Материалы по археологии, истории и эт-
нографии Таврии. Симферополь, 2017а. Вып. XXII.
Айбабин А. И. Хазарская Сугдея // История Крыма. Т. I. М., 2017б.
Айбабин А. И., Хайрединова Э. А. Ранневизантийский некрополь Боспора //
Античная древность и средние века. Вып. 46. Екатеринбург, 2018.
Васильевский В. Г. Житие Стефана Нового // Васильевский В. Г. Труды. Т. II.
Вып. 2. СПб., 1912.
Васильевский В. Г. Житие св. Стефана Сурожского // Васильевский В. Г.
Труды. Т. 3. СПб., 1915.
Виноградов А. Ю. Где крестился князь Владимир? Новые источники и но-
вые версии // Русь эпохи Владимира Великого: государство, церковь,
культура. М., 2017.
Гурулева В. В. Золотые монеты Константина V (741–775), найденные
в Судаке. // Сугдейский сборник. Киев–Судак, 2004.
Могаричев Ю. М., Сазанов А. В., Степанова Е В., Шапошников А. К. Житие
Стефана Сурожского в контексте истории Крыма иконоборческого вре-
мени. Симферополь, 2009.
Могаричев Ю. М., Сазанов А. В., Сорочан С. Б. Крым в «хазарское» время
(VIII – середина X в.): вопросы истории и археологии. М, 2017.
Могаричев Ю. М., Сорочан С. Б. К вопросу об эволюции администра-
тивно-территориального устройства Боспора во второй половине
VI–VIII вв. // ИРЕСИОНА. Античный мир и его наследие. Вып. IV. Белгород,
2015а.
Могаричев Ю. М., Сорочан С. Б. К вопросу об административно-территори-
альном устройстве Боспора во второй половине VI–VIII вв. // Добруджа.
Вып. 30. Добрич: Силистра, 2015б.
Степанова Е. В. Судакский архив печатей: предварительные выводы //
Античная древность и средние века. Вып. 32. Екатеринбург, 2001.
Степанова Е. В. Печати из Судака (к вопросу об интерпретации) // Сугдей-
ский сборник. Вып. II. Киев–Судак, 2005.
Степанова Е. В., Шандровская В. С. Еще раз о Судакском архиве печа-
тей // Античная древность и средние века. Вып. 35. Екатеринбург, 2004.
Delehaye H. Propylaeum ad Acta sanctorum. Novembris. Synaxarium eccl. Con-
stantinopolitanae e Codice Sirmondiano. Brussel, 1902.
Stepanova E. New Finds in Sudak // Studies in Byzantine Sigillography. Vol. 8.
Washington, 2003.
Yu. M. Mogarichev, A. V. Sazanov

“Khazarian Sougdea” – Historical Reality
or Historiographical Myth?
Summary
The authors revises controversial issue on Sougdea status in “Khazar Period”.
In authors` view, full range of sources show that Sougdea in 8th –9th century AD
was Byzantine city and there is no indication of the Khazarian government.
K e y w o r d s : Sougdea, city, Byzantine, Khazar, controversial issue.
О. А. Мудрак
ПЕЧЕНЕЖСКИЕ ИМЕНА И НАЗВАНИЯ1
Этническое отождествление исторического народа или общ-

ности в значительной мере опирается на лексический матери-
ал, приписываемый данному народу. Кроме примеров нейтраль-
ной или культурной лексики, которая довольно редко фигурирует
в исторических памятниках, часто самой обычной возможностью
является этимологизация личных имен представителей этих на-
родов. Так, этническая составляющая социальной страты «Русь»
в Приднепровье X в. хорошо прослеживается при помощи этимо-
логического анализа личных имен знатных персон, подписавших
договоры с Византией. Она демонстрирует абсолютное преобла-
дание германских, а точнее – скандинавских имен, см. показатель-
ный разбор в [Ostrowski, 2011]. Стоит отметить, что все эти име-
на присутствуют в одном месте и в одном памятнике, т. е. взяты
из одного источника.
Такого же типа анализ применим и в других случаях, где на ма-
териалах одного источника в одном и том же контексте демонстри-
руются лексемы, связанные с конкретным народом. В качестве объ-
екта исследования был выбран печенежский лексический материал,
который фигурирует в труде Константина Багрянородного «Об управ-
лении империей». В сложившейся исторической традиции печенегов
воспринимают как один из тюркских народов, что, в первую очередь,
1
Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ 19-012-00160 «Внутренний
этимологический словарь нахских языков. Нахские основы».
связано с экстраполяцией лингвистического наименования тюркских

языков на соответствующий этнический термин в различных истори-
ческих памятниках. Однако ошибочность экстраполяции такого типа
очевидна даже на материале труда Константина Багрянородного, где
под номинацией Τούρκοι (= Турки) описываются венгры, говорящие
на языке финно-угорской языковой группы. В арабо-персидской тра-
диции также существуют случаи, где славяне трактуются как одно
из подразделений большого народа «турков». В лучшем случае со-
отнесение с «турками» может характеризоваться как знакомство упо-
минаемого народа с коневодческой культурой.
Для анализа был взят печенежский лексический материал
из 37 главы «О народе пачанакитов», который включает в себя
личные имена правителей, названия печенежских подразделе-
ний («фем»), а также названия крепостей. Русский перевод это-
го памятника [Константин Багрянородный, 1991] снабжен ком-
ментариями с тюркскими этимологиями Н. А. Баскакова. Именно
эти этимологии привлекаются многими историками как аргумент
тюркской языковой идентификации печенегов. В памятнике гово-
рится следующее:
«...Да будет ведомо, что вся Пачинакия делится на восемь фем,
имея столько же великих архонтов. А фемы таковы: название первой
фемы Иртим, второй – Цур, третьей – Гила, четвертой – Кулпеи, пя-
той – Харавои, шестой – Талмат, седьмой – Хопон, восьмой – Цопон.
Во времена же, в какие пачинакиты были изгнаны из своей страны,
они имели архонтами в феме Иртим Ваицу, в Цуре – Куела, в Гиле –
Куркутэ, в Кулпеи – Ипаоса, в Харавои – Каидума, в феме Талмат –
Косту, в Хопоне – Гиаци, а в феме Цопон – Батана...» [Константин
Багрянородный, 1991, с. 157]
«...Должно знать, что четыре рода пачинакитов, а именно: фема
Куарцидур, фема Сирукалпеи, фема Вороталмат и фема Вула-
цопон, – расположены по ту сторону реки Днепра по направлению
к краям [соответственно] более восточным и северным, напротив
Узии, Хазарин, Алании, Херсона и прочих Климатов. Остальные же
четыре рода располагаются по сю сторону реки Днепра, по направле-
нию к более западным и северным краям, а именно: фема Гиазихопон
соседит с Булгарией, фема Нижней Гилы соседит с Туркией, фема
Харавои соседит с Росией, а фема Иавдиертим соседит с подпла-
тежными стране Росии местностями, с ультинами, дервленинами,
лензанинами и прочими славянами».
О. А. Мудрак 121
«...Должно знать, что по сю сторону реки Днестра, в краю, об-

ращенном к Булгарии, у переправ через эту реку, имеются пу-
стые крепости: первая крепость названа пачинакитами Аспрон, так
как ее камни кажутся совсем белыми; вторая крепость Тунгаты,
третья крепость Кракнакаты, четвертая крепость Салмакаты, пя-
тая крепость Сакакаты, шестая крепость Гиэукаты...» [Константин
Багрянородный, 1991, с. 159].
Для понимания данных источника ниже приведены подразде-
ления (фемы) печенегов в порядке, принятом у Константина Багря-
нородного. При подаче учтены как краткие, так и полные названия
подразделений, представленные во втором отрывке. Они отделены
двумя косыми чертами //. Далее, после наименования фемы, при-
водится имя ее правителя. Завершает информацию о фемах ука-
зание на сопредельные границы. При анализе соседей 4-х подраз-
делений, «расположенных по ту сторону Днепра», предполагается,
что порядок подачи печенежских названий прямо соответствует по-
рядку названий граничащих территорий, т. е. фемы A1, B1, C1, D1 гра-
ничат в том же порядке с отдельно перечисленными областями A 2,
B2, C2, D2. Для этих случаев использована помета «звездочка» * –
перед указанием соседствующей местности. Таким образом, фор-
мы с предшествующей звездочкой актуальны для печенегов «по ту
сторону Днепра», т. е. восточных подразделений. После наименова-
ний в скобках приводятся написания иноязычной лексики, включая
существующие варианты.
1 Иртим (Ἠρτήμ, Ἠρτὴμ) // Иавдиертим (Ἰαβδιερτὶμ), Иавдиирти
(Ἰαβδιερτὶ);
…имели архонтами в феме Иртим – Ваицу (Βάϊτζαν );
граничит с «подплатежными стране Росии местностями, с ульти-
нами, дервленинами, лензанинами и прочими славянами».
2 Цур (Τζούρ, Τζοὺρ) // Куарцицур (Κουαρτζιτζοὺρ);
...в Цуре – Куела (Κούελ);
восточное подразделение, пограничье – *Узия.
3 Гила (Γύλα) // фема Нижней Гилы (τοῦ κάτω Γύλα) // Хавуксингила
(Χαβουξιγγυλὰ, Χαβουξιγγυλά);
...в Гиле – Куркутэ (Κουρκοῦται);
этой филе соседствует Туркия (= Венгрия).
4 Кулпеи (Κουλπέη) // Сирукалпеи (Συρουκάλπεη);
...в Кулпеи – Ипаоса (Ἰπαόν);
восточное подразделение, пограничье – *Хазария.
5 Харавои (Χαραβόη) // Харавои;

...в Харавои – Каидума (Καϊδούμ);
«фема Харавои соседит с Росией».
6 Талмат (Ταλμάτ, Ταλμὰτ) // Вороталмат (Βοροταλμὰτ);
…в феме Талмат – Косту (Κώσταν);
восточное подразделение, пограничье – *Алания.
7 Хопон (Χοπόν, Χοπὸν) // Гиазихопон (Γιαζιχοπὸν);
…в Хопоне – Гиаци (Γιαζή);
соседствующая территория – (дунайская) Булгария.
8 Цопон (Τζοπόν, Τζοπὸν) // Вулацопон (Βουλατζοπόν, Βουλατζοσπόν);
…в феме Цопон – Батана (Βατᾶν);
восточное подразделение, пограничье – *Херсон и климаты.
Ниже дается иллюстрация расположения печенежских фем, сде-
ланная на основе карты из русского издания памятника [Константин
Багрянородный, 1991]. Наименования фем даны в транскрипции это-
го перевода.
Имена правителей
Сначала будут рассмотрены личные имена правителей. Выше

они даны во вторых строках, начинающихся с многоточий. Следует
обратить внимание, что имена правителей стоят в винительном паде-
же, и Βάϊτζαν отражает основу на -ας, Ἰπαόν – основу на -ος, Κώσταν –
основу на -ας, Βατᾶν – основу на -ας. Это является греческим освое-
нием иноязычных основ на конечный гласный, и подача в переводе
последнего имени правителя 8-й фемы как «Батан» является непра-
вильной, хотя для имен 1-го и 6-го правителей это было понято пра-
вильно. При анализе имен разбираются тюркские этимологии, а так-
же даются альтернативные сравнения с языками Северокавказского
ареала. В первую очередь привлекаются стандартно-тюркские язы-
ки – общность огузской, кыпчакской и карлукской подгрупп, т. е. ос-
новная масса тюркских языков за исключением языков Сибири и чу-
вашского языка.
*Bá ica- (1). У Н. А. Баскакова [Баскаков, 1960, с. 129] при этимоло-
гизации на тюркском материале говорится про имя 1-го правителя,
что «Майчан – уменьшительное от “бай” (господин)». Им по неясной
причине был взят редкий вариант разнописи Μάϊτζαν. Необходимо
отметить, что станд.-тюрк. основа *bā j значит не ‘господин’, а ‘бо-
гач; богатый’. Кроме того, редкий уменьшительный суффикс вида
-ča характерен для образований названий животных, а не людей,
ср. в туркм. bajtal-ča ‘кобылка, кобылица’ от bajtal ‘кобыла’, taj-ča ‘же-
ребеночек’ от taj ‘жеребенок’, öküz-če ‘двугодовалый бычок’ от öküz
‘бык’. Также при тюркском словоизменении с помощью окончания -ča
образуется сравнительный падеж (экватив), в части языков исполня-
ющий функцию продольного падежа. Предположение, что имя явля-
ется застывшей падежной формой типа «как богач», также кажется
довольно сомнительным.
Осетинское мужское имя Bajca, Bajci, Bajco (Байца, Байци, Байцо)
[Цогоев, 1990, с. 11a].
*Kúel (2). По Н. А. Баскакову, имя 2-го правителя Куэл – “глупо-
ватый”. Вид тюрк. основы и место фиксации такого слова остаются
неясными. По фонотактике данное слово не выглядит как тюркская
основа.
Как прямое соответствие со значительной долей неуверенности
можно привлечь осетинское мужское имя ирон. Ḳʷɨllɨ, Ḳʷɨllɨχ (Къуыллы,
Къуыллых) [Цогоев, 1990, с. 41a], которое, в свою очередь, может
быть связано с диг. нейтральными существительными ḳullä ‘грыжа

в области паха’ или с диг. ḳulluχ ‘хромой’. Также отмечено ирон. муж-
ское имя qʷɨla при диг. параллели qula (Хъуыла, Хъула) [Цогоев, 1990,
с. 64b]. Но оба приведенных выше сравнения предполагают специ-
фическое ирон. развитие гласных уже к X в., что кажется довольно
маловероятным. Возможно, для этимологизации этого имени следует
привлечь диг. qʷälä-läs känun ‘безобразничать; шататься, гулять (без
дела, бесцельно)’, где второй корень läs- именной части словосочета-
ния значит ‘плестись, тащиться; ползать’. Однокоренными с интере-
сующей частью являются диг. дериваты qʷälek ‘шатание (без дела)’,
qʷälleng ‘безобразный, возмутительный, неприглядный, вопиющий’
при примере: qʷälleng ḳäs ‘безобразный дом (так говорят про дом, се-
мью, где нет порядка, морали, где не придерживаются элементарных
этических норм поведения)’, qʷäl-qʷäl ‘свободное шатание, трясение,
качание’. Таким образом, это имя или прозвище, если оно происхо-
дит от указанного корня, может значить «шатун».
*Kurkú tɛ (3). Имя 3-го правителя, трактуемого как Коркут, связы-
вается с тюркизмом кыпчакского или огузского типа, образованным
от понудительной формы глагола *qorqu-t- ‘пугать’, т. е. букв. «Испугай».
Это имя отмечено в огузском фольклоре, ср. название туркменского
памятника «Книга моего деда Коркута». У Н. А. Баскакова имя непра-
вильно переведено как “тот, кого следует бояться” для формы им-
ператива. При тюркской интерпретации остается неясным конечный
гласный имени.
Ср. осетинское ирон. мужское имя Ḳurči (Къурчи) [Цогоев, 1990,
с. 42a], которое может восходить только к исходному *Ḳork-e. По мо-
дели образования собственных имен в данном случае представлен
(вокативный?) суффикс -e. Надо учитывать, что в византийской за-
писи может быть зафиксировано не личное имя, а фамилия, образо-
ванная от личного имени, с регулярным осет. суффиксом мн. числа
-tä, т. е. *Ḳorku-tä от имени *Ḳork с выбором после конечного веляр-
ного согласного «соединительного» гласного -u- (в рус. графике -у-)
не по иронскому, а по дигорскому типу морфонологических чередова-
ний. Само имя является кавказизмом, судя по начальному глоттали-
зованному согласному. Источниками для него могут быть убых. q̇ ərgu
‘грохочущий, с резким звуком, гремящий’ (2805) или лучше ‒ инг.
ḳorig, кист. ḳʷarhig ‘детеныш, птенец’ (384). Также интересна первая
часть в названии диг. села ḳurḳuzin (Къуркъузин), где во второй части
сложного слова может быть корень zinnun ‘виднеться, появляться,
показываться, казаться’ при zind ‘появление’, zingä ‘видный, замет-

ный, значительный, отчетливый; знатный; известный’ или zing ‘огонь;
искра; горящий уголек’, или даже zin-tä ‘подземные духи, джинны’.
*Ipaó - (4). Имя 4-го правителя трактуется как Й(а)пан. Связь его
с станд.-тюрк. основой *jap- ‘делать, создавать, приготовлять’ не оче-
видна и противоречит греч. передаче первого гласного.
Осетинское мужское имя диг. Ep:ä, Ep:i, Ep:o (Еппæ, Еппи, Еппо),
ирон. Ip:a (Иппа) [Цогоев, 1990, с. 35b]. Оно может восходить к запад-
нокавказской основе ПАТ *jĭ ba, ПАК *jĕ ba, убых. *jebè ‘сирота’ (689)
или ПНах. *epo-m, -r ‘суслик, хомяк’ (2122) (> инг. ep, аккин. ē pa, шар.
ē po) с типичным зоонимическим личным именем (см. ниже список
таких имен). Хотя, если учесть перевод названия фемы и языковой
источник этимологии, то здесь просто записана ПАТ *ji-pa – атри-
бутивная конструкция «его сын» (834). Компонент -ипа (в рус. гра-
фике) вплоть до настоящего времени маркирует знатные абхазские
фамилии.
*Kaidú m (5). Имя 5-го правителя Кайдум не объясняется.
Интересна осет. параллель для имени, отражаемая в ирон. сло-
воформе ḳäj-t:-imä «с супругами» (-t:- = -d:-) от ḳaj ‘супруг, супруга’.
Также не исключено, что это форма того же совместного падежа
от основы ḳajad ‘брак, супружество’. То есть, это может быть частью
фразы, характеризующей правителя, вторично переосмысленной
как личное имя. В случае если в памятнике все же зафиксировано
реальное личное имя правителя, то можно привлечь осет. мужское
имя Qajt:a, Qajt-mäz (Хъайтта, Хъайтмæз) (-t:- = -d:-), ирон. Qajt-mɨrzä
(Хъайтмырзæ) и аффиксальные дериваты Qajti, Qajto, Qajtɨq, Qajtɨqo
(Хъайти, Хъайто, Хъайтыхъ, Хъайтыхъо) [Цогоев, 1990, с. 63a, 63b],
с предположением об его оформлении совместным падежом или на-
правительным -mä, т. е. «к Кайде».
*Kō ́ ̣sta- (6). По Н. А. Баскакову, имя 6-го правителя «Котан (или
Коста) – “стрела героя, сама разыскивающая врага”». Первый вари-
ант записи имени не отмечен ни в каких разнописях. Перевод, несмо-
тря на свою поэтичность, не отражает известных тюркских основ.
Осетинское мужское имя Ḳost, Ḳosta, Ḳostan (Къост, Къоста, Къостан)
[Цогоев, 1990, с. 41b], ср. имя известного поэта основоположника совре-
менного литературного осетинского языка Косты Хетагурова.
*Giazē ̣ (7). По Н. А. Баскакову, имя 7-го правителя выглядит
как Йазы / Йазай (?). Станд.-тюрк. основа *jazɨ значит ‘степь, рав-
нина’ и вряд ли может быть личным именем. К тому же, трактовка
греческой гаммы как j- в анлаутной позиции неочевидна. При записи

звучания имени можно просто использовать последовательность ια-.
Осетинские мужские имена Gäʒa, Gäʒal (Гæдза, Гæдзал) и вари-
ант (?) Gäza ~ Gäzzä, Gäzä, Gäzäl, Gäzäw (Гæза, Гæзза, Гæзæ, Гæзæл,
Гæзæу) [Цогоев, 1990, с. 22a, 22b]. Но ср. также имя Ḳiazo (Къиазо)
(Цогоев, 1990, c. 41a), если здесь передача начального глоттализо-
ванного согласного через звонкий аналог.
*Batá - (8). По Н. А. Баскакову вслед за Дь. Неметом, Бота или
Ботан – ‘новорожденный верблюд’, станд.-тюрк. *bota ‘верблюжонок’
что неточно соответствует по фонетике греческой записи первого
гласного.
Осетинские мужские имена Bata, Bate (ирон. Bati), Bato (Бата,
Бате, Бати, Бато), Bäta, Bätä (Бæта, Бæтæ), Bäṭa, ирон. Bäṭi (Бæтъа,
Бæтъи) [Цогоев, 1990, с. 11b, 12a, 13a], причем последнее имя, име-
ющее глоттализованный согласный, может быть связано с диг. сло-
вом baṭaj ‘вспыльчивый (человек), скороспелый’.
При любой этимологизации существуют два подхода ‒ корне-
вая этимология с установлением смысла слова, которое впослед-
ствии стало личным именем, а также находка прямых параллелей
в родственном языке. Последний подход является более сильным
и в какой-то мере житейски привычным, так как личные имена об-
разуют особое поле лексики, которое соотносится только с людь-
ми, и где не всякий элемент имеет прозрачное толкование внутри
языка. Продолжение именника древнего народа в современном
языке указывает на преемственность культуры номинации людей,
и в значительной мере ‒ языка. Вышеприведенные параллели по-
казывают, что прямые соответствия в осетинском ономастиконе
имеют печенежские имена Байца, Епао, Коста, Гязи, Бата, т. е. 5 из
8 имен. С меньшей степенью уверенности осет. этимология возмож-
на для Куэла, Кайдума и даже Куркутэ. Даже если каждый из по-
следних случаев оценивать как треть совпадения, то это уже 75%.
При тюркской этимологизации на материале многочисленных близ-
кородственных языков станд.-тюрк. группы прямое совпадение до-
пустимо в 1 случае, что дает даже при приятии всех тюркских этимо-
логий всего 41%, а это далеко не так, учитывая значение и звучание
находимых тюрк. параллелей.
Таким образом, найден только один этноязыковой комплекс, в ко-
тором в прямом виде фигурируют имена вождей печенежских фем.
И это ‒ осетинский ономастикон.
Названия печенежских фем
Ниже представлен разбор этимологизаций наименований пече-

нежских подразделений. Он построен по такой же модели подачи ма-
териала, которая была использована для имен правителей.
*Ē ̣rtẹ̄ ́ m, *Iavdi-ertím (1). По Н. А. Баскакову [Баскаков, 1960, с. 129]:
«Племя Иртим (в расширенном варианте ‒ Иавдиертим) соответ-
ствует тюрк. Йабды Эрдим ‒ “отличающееся заслугами”». В дан-
ной «тюркской» фразе представлен несуществующий тюркский гла-
гол в финитной форме 3-го лица ед. числа прошедшего времени,
который стоит в начале (!) словосочетания в нарушение осново-
полагающих правил тюркского синтаксиса. Тюрк. *erδem ~ *eδrem
‘мужская доблесть’ имеет серединный межзубный спирант, кото-
рый, за исключением якутского языка, нигде не отражается в виде
глухого согласного -t-. Со смычным глухим согласным в тюрк. от-
мечается только засвидетельствованное в памятниках слово *ertim
‘бренность, преходящесть, мимолетность’ [Clauson, 1972, p. 207, 212];
маловероятно, что оно может быть привлечено для наименования
объединения.
По своему устройству название этого подразделения напомина-
ет имя правителя 5-ой фемы *Kaidúm. И при осет. этимологии это на-
звание следует интерпретировать как словосочетание с окончанием
совместного падежа -imä. Данный падеж оформляет форму мн. чис-
ла ирон. ärd-tä (ärd-tɨ-) от осет. имени существительного ирон. ard /
диг. ard, art [Абаев, 1958, c. 60] ‘клятва; присяга’. В «полном имени»
первая часть может соответствовать ирон. ävdiw ‘демон, (?) колдун’ /
диг. ävdew ‘демон, бес, злой дух’ [Абаев, 1958, c. 199], т.е. «с колдов-
скими клятвами». Но скорее, исходя из фонетических причин неотра-
жения конечного губного сонанта -w, лучше просто привлечь осет.
числительное avd / ävd- ‘семь’ и предполагать, что оно стоит в род.
падеже, отражая посессивную конструкцию присяги, клятвы семи
(богам). Семерка описывается как «излюбленное число в фолькло-
ре» [Абаев, 1958, c. 82], а этот оборот перекликается с аланским на-
званием Феодосии Αρδαβδα, переводимым как «(город) семи богов»
[Абаев, 1958, c. 61, 83], точнее по современному синтаксису: «клятв ‒
семь», или как сложное слово «клятво-семерка». Таким образом, это
словосочетание *ävd-i ärdt-imä может значить «с клятвами семи (бо-
гов)», т. е. «присягнувшие семи (богам)». Налицо перекличка этого
названия фемы со скифской и аланской традициями.
*Cúr, *Kuarci-cúr (2). По Н. А. Баскакову, Куарцицур «соответ-

ствует тюрк. Куэрчи Чур ‒ “голубой чур” (где “чур” ‒ должностное
лицо)». Тюркская основа *gȫk ‘синий, зеленый’ имеет серединный
смычный велярный согласный, который может выпадать лишь в не-
которых языках сибирского ареала, что является позднейшей ин-
новацией. Основа *gȫkerčin во всех языках-потомках значит толь-
ко ‘голубь’. В данном случае явное фонетическое несоответствие
для первого слова. Стоит учесть, что в чув., кирг., туркм. и совре-
менных карлукских языках слово čor(-ɨ) значит ‘раб, слуга, слу-
жанка’, т. е. за пределами первых тюркских кочевых империй эта
основа имеет отрицательную коннотацию. А это дополняет неуве-
ренности к привлечению данной тюркской основы для самоназва-
ния подразделения.
Есть осет. ирон. cur / диг. cor, cor-i ‘край, конец’, послелог ‘около,
близ, к (требующий род. падеж у предшествующей именной осно-
вы ‒ в осет. диг. -i)’. От этого корня происходит диг. cojrag ‘крайняя
скотина при молотьбе’ ([Абаев, 1958, c. 316] ‒ с одиночным сближе-
нием с ареальным рус. словом чур ‘край, грань, предел’). Для «пол-
ного имени» этой фемы стоит привлечь ирон. ḳord / диг. ḳʷar, ḳʷard
‘группа, стая, множество’ [Абаев, 1958, c. 637], предполагая вторич-
ную ассимиляцию последовательности -τιτζοὺ- в -τζιτζοὺ-. Исходно это
«полное имя» выглядело как *ḳʷard-i cor или *ḳʷart-t-i cor (что точнее
по фонетике) и значило «край сообщества» или «край сообществ»
(для второго варианта), т. е. в некой степени «Украина».
*Gǘla, *Xavuksig-gülá (3). По Н. А. Баскакову, «Племя Гила (рас-
ширенный вариант ‒ Хавуксингила) соответствует тюрк. Кабукшин
Йула ‒ “йула цвета древесной коры” (где “йула” или “гила”, “дьюла”
у мадьяр, ‒ должностное лицо с весьма высоким титулом)». При ин-
терпретации словосочетания на тюркском материале первое слово
должно представлять собой вторичный диминутив от основы *qāpuq
‘кожура, покрытие, оболочка, кора’. В лучшем случае было бы значе-
ние «корочка» без всякой цветовой коннотации. По фонетике умень-
шительный аффикс *-čɨn ~ *-čun переходит в спирант только в ногай-
ских языках кыпчакской подгруппы и в части алтайских и хакасских
языков и диалектов. Процесс перехода в спирант старой тюркской
аффрикаты является довольно поздним и ограничен этими ареа-
лами. К моменту записи слов, т. е. к X в., его еще явно не было. Тем
более что от данной основы в языках-потомках скорее представ-
лен диминутив *-čaq с широким гласным. В греч. не происходило
перехода гаммы в j- перед огубленными и широкими гласными.

Соответственно, сравнение с «титулом», восходящим к тюрк. *ǯula,
является неправильным.
Здесь можно привлечь осет. ирон. gʷɨl-vänd-tä känɨn ‘толпиться,
собираться группами, тесниться’ / диг. gul-vänd-tä ‘толпы, сборища;
косяки’, gulvändtä känun ‘тесниться, толпиться’. Во второй части со-
хранившегося сложного имени представлено слово «намерение»,
или «путь», а первая часть отражает освоенное заимствование
из ПНах. *gulo- ‘сходка, собрание; собираться; гуртом’ (1446), имею-
щее параллель ПАТ *gùla ‘сосед’ (2506). «Полное имя» следует трак-
товать как два раздельных слова и не интерпретировать дигамму
как сочетание -ng-. Кроме того следует учесть схожесть графем букв
«кси» и «дзетты» в почерках унциал и минускул: и , а также
и соответственно. Исходя из этого, можно предпола-
гать конъектуру *Xavuʒig ~ *Xavuzig для первого слова «полного име-
ни» и привлечь как соответствие осет. ирон. χawäʒ:ag / диг. χawäʒ:ag
(= -c:-) ‘упавший, выпавший; отшатнувшийся, отскочивший; шаткий’ –
дериват от глагола χaw-un ‘падать’. Интересно, что другой дериват
от того же глагола ирон. χawäg:ag / диг. χawäg:ag имеет значения ‘бес-
приютный, изгой’ наряду со значениями ‘выпавший, отпавший’. Здесь
наблюдается перекличка значений с греч. наименованием «Нижняя
Гила» для этого объединения. Таким образом, это «павшее (или от-
павшее) сборище, толпа».
*Kulpéē ,̣ *Süru-kálpeē ̣ (4). По Н. А. Баскакову: «Племя Кулпеи (рас-
ширенный вариант ‒ Сирукалпеи) соответствует тюрк. Суру Кулбэй ‒
‘серый кулбэй’ (где “кул” ‒ часть титула или имени, а “бэй” ‒ “го-
сподин”)». Тюрк. основа *suru ‘серый’ распространена в кыпчакских
и карлукских языках. Похожее огузское слово туркм. sūr ‘светло-ко-
ричневая смушка высшего сорта’ сюда не относится, а соответ-
ствует чув. sъ̊ vъ̊ r ‘суслик’. Данное тюркское ареальное название
цвета используется только в отношении окраса шерсти и масти жи-
вотных, что ограничивает его сочетаемость, например, с людьми.
Тюркская основа kül, точнее ‒ köl, встречается в титулатуре Второго
Тюркского каганата применительно к конкретным лицам. В качестве
второй части сложений с этой основой присутствует слово со зна-
чением «принц», а в средневековых источниках ‒ «визирь». В це-
лом, оно скорее имело значение ‘соправитель’. Тюрк. вариант осно-
вы вида bej < пратюрк. *be̊ γ появляется только в кыпчакских языках
и при позднейшем развитии в некоторых огузских языках (турецком,
азербайджанском). Титул обозначал владетеля самого низкого ран-

га и происходит от среднекитайского слова со значением «сотник».
Интерпретация названия племени крайне сомнительна и по разви-
тию фонетики предполагаемых частей противоречит соотнесению
Н. А. Баскакова печенегов с огузами.
Пока можно найти некоторые осет. параллели только для «усе-
ченного имени». Ср. диг. qälfun ‘бодро продвигаться вперед’, при-
частие ‒ qälfäg ‘активный, проявляющий активность, бодро про-
двигающийся (вперед)’. Или для варианта с первым огубленным
гласным ‒ диг. qulf känun ‘литься через край; навалиться всей мас-
сой, толпой’, что предполагает значение для именной части «навал,
накат». Если помимо осет. привлекать западнокавказский материал,
то интересно ПАТ *šü̯ -ra ‘красить; краска’ при однокоренном убых.
*šüšǜ-n ‘чернить’ (120) и ПАТ *qǝ̀ lpa ‘шапка, шляпа’ [отражающее ста-
рое сложение ПАТ *qày ‘голова’ (933) и ПАТ *-pa- ‘закрыть; крышка’
(2715)]. ‒ «Черные клобуки»?
*Xaravóē ̣ (5). По Н. А. Баскакову: «Племя Харавои соответствует
тюрк. Кара Бэй ‒ “черный господин”». При такой интерпретации вто-
рая часть сложного слова не соответствует написанию в названии
4-й фемы. Очевидно, что это разные по фонетике части. В данном
большом ареале переход тюрк. *q > χ характерен только для чув.
Но тюрк. основа *be̊ γ в чувашском дает pü / pə̊v-, а в ранне-чув. пе-
риод звучала как *be̊ h. Кроме того, эта основа не значит ‘господин’,
а только ‘владетель’ или ‘правитель’. Для названия подразделения
его использование довольно странно.
Данной основе хорошо фонетически соответствует осет.
ирон. qaru ‘способности, энергия, воля, сила, предприимчивость’ /
диг. qarwä ~ qawrä (> qarä) ‘сила, энергия, мощь; доблесть; способ-
ность, дарование’ (< *qar(ä)wä) ([Абаев, 1973, c. 267] ‒ данное слово
трактуется как заимствование из балкарского языка, что неверно,
и заимствование имеет обратное направление). То есть, название
этого подразделения значит «Доблесть».
*Talmát, *Borotalmát (6). По Н. А. Баскакову: «Вороталмат соот-
ветствует тюрк. Боро Толмач – “темный переводчик”». Однако пер-
вое слово значит не ‘темный’, а ‘серый’ и является позднейшим мон-
голизмом, распространенным преимущественно в языках Сибири.
Исторической параллелью этому монгольскому слову является тюрк.
основа *bōř , станд.-тюрк. *bōz со значениями ‘мел, глина; серый’. Вряд
ли оно могло сочетаться с наименованием «переводчик».
В Йосиппоне фигурирует один из сыновей Тогармы этнарх

‫[ טילמץ‬ṭilməṣ] [Коковцов, 1932, с. 75]. Это наименование соответству-
ет осет. ирон. tälmac / диг. Tälmac ~ tälmaci ‘перевод, переводчик’
при диг. глаголе tälmäc-un ‘замечать, подмечать, отмечать, наблю-
дать’ и его дериватах tälmäcäg ‘наблюдатель; замечающий, под-
мечающий, отмечающий, примечающий; наблюдающий; засекаю-
щий’. Данное слово довольно интересно. Ср. ПНах. *talmažav и слав.
*tъlmačь ‘переводчик’, венг. tolmács, тюрк. *dɨlmač с неясной аффик-
сацией, но в нов.-уйг. Tilmäži (!), что однозначно указывает на за-
имствование в тюрк. языках. «Первоисточник всех этих слов ищут
в языке митанни ‒ talami ‘переводчик, толмач’ (см. Клюге-Гётце 109)»
[Фасмер, 1971, c. 72] ‒ т. е. в хурритском языке! Ср. семитские па-
раллели – араб. talmada ‘брать в ученики’, евр. tālmūd ‘учение, уче-
ба’, которые подстраиваются под глагольную основу с начальным
префиксом. В первой части «полного имени» данной фемы возмож-
но представлена основа, фигурирующая в осетинском нартовском
эпосе в названии одного из трех главных родов ирон. burä-tä / диг.
borä-tä (с показателем мн. ч.) – род Бората. Этот род характеризуют-
ся специализацией в разведении скота и торговле. Название этого
подразделения значит «переводчики…» или «наблюдатели из рода
Бората», и оно соответствует др.-рус. названию кочевого племени
«толковины».
*Xopón, *Giazixopón (7). По Н. А. Баскакову: «Гиазихопон соот-
ветствует тюрк. Йазы Копон (где Йазы – собственное имя, встреча-
ющееся еще раз у Константина ниже и в перечне имен печенежских
“архонтов”, а “копон” ‒ титул должностного лица)». Как уже отмеча-
лось выше, станд.-тюрк. *jazɨ значит ‘степь, равнина’ и вряд ли мо-
жет быть личным именем. Под титулом, по-видимому, понимается
qapγan прозвище второго правителя Второго Тюркского каганата
при котором началась гражданская война, но это слово, похоже,
представляет собой отглагольное имя со значением «захватчик,
узурпатор (?)».
Учитывая пограничное с Булгарией положение данной фемы,
для первой части «полного имени» можно привлечь осет. *geʒ- ‘на-
против’, сохранившееся в диг. geʒäj-geʒmä ‘друг против друга; про-
тивостоящий’ (первая часть в отложительном падеже, а вторая ‒
в направительном). Но также вполне естественно предполагать,
что в первой части стоит имя правителя этой фемы в род. паде-
же с закономерным окончанием -i. Само «краткое имя» устроено
по продуктивной модели, также отмечаемой в названии следую-

щей фемы. Оно имеет осет. суффикс относительного прилагатель-
ного -on, оформляющий основу *qop- или *χop-. Вполне возможно,
что это освоенный булгаризм типа “χop-, продолжавший пратюрк.
*qop ‘весь, полностью’. Однако модель словообразования в этом
и последующем случаях не является тюркской. Также стоит обра-
тить внимание на ПАК основу *ɋo:pa > адыг. qo:p ‘угол’ (2082) (при
освоении кавказизмов в осет. *q отражается как χ). Тогда назва-
ние этой фемы перекликается с современным тур. Буджак (Bucak)
‘угол’ и слав. *ǫ glъ ‘угол’, т. е. наименованиями этой географической
территории у устья Дуная. Итак, название «полного имени» значит
«(из совокупности?, угла?) Гязия» или «из противолежащего (угла?
или совокупности?)».
*Copón, *Bula-copón (8). По Н. А. Баскакову: «Вулацопон соответ-
ствует тюрк. Була Чопон (где Була ‒ собственное имя, а “чопон” ‒
“чабан”, т. е. пастух)». Под личным именем, наверное, понимается
тюрк. *bulan ‘лось; олень’, имеющий распространение в Поволжье,
Казахстане и Южной Сибири. Соотношение с именем хазарского
правителя возможно, но необязательно, ср. для последнего ПНах.
*bulHon ~ -m ‘зубр’ (406). Слово ‘пастух’ ‒ тюрк. čopan является позд-
ним заимствованием (с заменой запрещенного начального š- на č-)
из перс. šupān ‘пастух’, авест. *fšupāna- «страж скота» [Фасмер, 1971,
c. 308]. «Пастух лосей (оленей)» выглядит странно для племенного
названия.
«Краткое имя» устроено по модели, описанной выше для пре-
дыдущего названия фемы. Оно имеет осет. адъективный суффикс
-on, присоединенный к именной основе ирон. c̣up: / диг. c̣op: (= -b:-)
со значениями ‘вершина, верхушка, крона; макушка; клок шер-
сти’. Данная основа в осет. является кавказизмом и заимствована
из картв. источника (> груз. c̣oṗ i ‘высокая шапка’). В мохев. диал.
груз. языка представлено уже заимствование освоенного осет. сло-
ва и в этом диалекте записано груз. отыменное прилагательное в вы-
ражении č̣opiani kudi ‘шапка с остроконечным верхом’. Диг. значение
‘шерсть’ появляется как отражение развития значения ‘клок шерсти
на макушке’, и оно отмечается в периферийном мегр. слове č̣obi ‘во-
лос’ [Абаев, 1958, c. 337, 338]. По фонетике, из осет. источника это
слово проникает и в слав. *čubъ ‘чуб, хохол’. В первой части «полного
имени» фемы вполне возможен ориентализм ‘булат’ в случае значе-
ния второй части как «остроконечная шапка». Тогда в греч. передаче
предполагается закономерное опрощение последовательности *-ττζ-

в -τζ-. В собственно осет. представлено ирон. bolat / диг. bolat ‘сталь,
булат’, но, судя по соответствию гласных, эта основа уже сама заим-
ствована из нахского источника (чеч. bōlat, инг. bolat). В случае приня-
тия этой этимологии предполагается общее значение «(имеющие)
стальные остроконечные шапки, стальные шишаки», что находит пе-
рекличку с др.-перс. tigra-xauda – названием подразделения кочевни-
ков с «островерхними шапками», а также с типичным видом боевых
шлемов на данной территории. В случае первичности значения ‘клок
волос, макушка’ = «чуб» для первой части «сложного имени» стоит
привлечь ПАК *bǝlāc (= *bulāc) ‘косматый, лохматый, кудлатый’ (453)
с ожидаемым опрощением последовательности *-τζτζ- в -τζ- в греч.
Ср. также западнокавказскую этимологию для соседствующей фемы
Сирукалпеи (4). Тогда название этого подразделения должно значить
«с лохматыми чубами» или «с косматой макушкой», что также нахо-
дит параллели в традиционных адыгских и казацких мужских приче-
сках. Опять же, стоит повторить, что названия двух последних фем
устроены по осет. модели.
Итак, можно довольно уверенно утверждать, что большинство
названий подразделений (фем) печенегов интерпретируется на базе
осетинского языка, как и личные имена. Хотя также небезынтересно
отметить и западнокавказский языковой материал.
Названия крепостей
В описании печенегов упоминаются названия 6-ти крепостей

или укрепленных населенных пунктов. Для них также была пред-
принята попытка найти тюркские этимологии. Ниже по использован-
ной выше модели рассматриваются названия крепостей.
1 Аспрон (Ἄσπρον) – греч. название образовано от άσπρος
‘беловатый’. Крепость так названа по характерному внешнему виду,
как указывается автором.
В следующих ниже названиях отождествляется общая вторая
составная часть, с первым озвонченным по фонотактике согласным
в одном из случаев. По Н. А. Баскакову, «вторая составная часть
большинства названий, звучащих… как “гатый” или “катый”, озна-
чает “укрепление”». Это неправильно. В тюрк. языках есть прилага-
тельное *qạttuγ ‘твердый, жесткий, крепкий’, которое не встречается
в виде имени существительного без деривационных аффиксов, и это

слово нигде не имеет значение ‘крепость’. К тому же, постпозитивная
позиция прилагательных в тюркских языках запрещена.
Эта часть соответствует осет. диг. katä ‘навес, образуемый высту-
пом верхнего этажа дома над нижним’ или kät ‘конюшня, навес (и да-
лее)’ ([Абаев, 1958, c. 590] ‒ соотнесение с перс. kad ‘дом’). Значение
первого осет. слова отражает наименование, по крайней мере, двух-
этажного здания. Второе слово правильно считать осет. заимство-
ванием из ПЗК *kă ta ‘селение; овчарня’ (649), судя по всему, именно
оно и присутствует во второй части названий этих топонимов.
2 *tungátɛ (Τουγγάται, Тунгаты). По Н. А. Баскакову, «Тунгаты ‒
Тун-катай, т. е. “мирная крепость”». Привлечена уникальная форма
из словаря Махмуда Кашгарского tun ‘спокойствие, невозмутимость’
(hapax legomenon), которая справедливо трактуется как неясный ва-
риант общетюркского *tɨ̄ n с тем же значением [Clauson, 1972, p. 513].
Осет. основа прилагательного ирон. tɨng / диг. tong (< *tŏ ng) ‘креп-
кий, твердый’ с буквальным отражением значения ‘крепость’ в сло-
жении «Крепкое (строение, селение)».
3 *kraknakátɛ (Κρακνακάται, Кракнакаты). По Н. А. Баскакову, «Карак-
катай, т. е. “сторожевая крепость”». Тюрк. слово, которое имеется в виду,
*qara-q является именным производным от глагола ‘смотреть’ и зна-
чит только ‘зрачок; глаз’ в языках-потомках. Как правило, это имя
фиксируется в языках восточно-кыпчакского и южно-сибирского
ареалов.
Ср. диг. kereke ‘чудесный непробиваемый панцирь’ при ирон.
cerečɨ zʁär ‘чудесный цереков панцирь’, с вторичным фонетическим
развитием ожидаемой формы “čerečɨ. В диг. языке существует суф-
фикс относительных прилагательных -in [Исаев, 1966, c. 95], и здесь
наименование крепости восходит к *kerekin(ä), т. е. «Панцирное»,
что довольно хорошо по своему смыслу.
4 *salmakátɛ (Σαλμακάται, Салмакаты). По Н. А. Баскакову, «Салма-
катай, т.е. “патрульная крепость”». Такого слова для «патруля» не от-
мечено в тюркских языках. Есть только существительное *salma ‘ло-
шадиная перевязь; узлы, завязки; вага (для быков)’.
Первая часть на материале осет. языка и сопредельных языков
Предкавказья не находит хорошей этимологии. Непонятно и соотно-
шение с южно-рус. словом шалман ‘низкопробная забегаловка, при-
тон’, также не имеющим этимологического толкования. Учитывая,
что перечисляемые крепости были расположены «по сю сторону
Днестра» здесь может быть название, образованное от венг. szalma

‘солома; соломенный’, т.е. это «Соломенное».
5 *Sakakátɛ (Σακακάται, Сакакаты). По Н. А. Баскакову, «Сака-
катай, т. е. “крепость на сваях”». В тюрк. языках встречается слово
*saqa ‘подножье горы; лиман’. Значение ‘кол, свая’ отмечено только
для каз. saqa, которое сосуществует с вариантом saγa, закономерно
восходящим к указанному корню. Происхождение этого казахского
корня не вполне ясно, не исключен монгольский источник.
Ср. осет. прилагательное, дающее ирон. saɋ: (= -q:-) / диг. saq
‘бравый, доблестный, храбрый’. Т.е. это «Доблестное (селение,
строение)».
6 *Giajukátɛ ~ *Giɛukátɛ (Γιαιουκάται, Гиэукаты). По Н. А. Баскакову,
«Иайу-катай, т.е. “военная крепость”». Существует тюрк. основа *ǯaγɨ
‘враг’. В атрибутивной функции это слово обозначает «вражеский».
В некоторых современных языках развивается вторичное значение
«война». По законам исторической фонетики в виде jaju оно не долж-
но быть и не встречается ни в одном из тюркских языков.
Возможно искаженное осет. диг. ʁäwaj ‘наблюдение, присмотр; ох-
рана; зашита’. Т.е. это «Защитное, Сторожевое (селение, строение)».
Таким образом, из пяти печенежских названий крепостей четы-
ре имеют осет. этимологию, не говоря уже об общей модели устрой-
ства названий со второй осет. частью.
Заслуживает внимания пассаж Константина Багрянородного,
присутствующий в конце 37-й главы: «Должно знать, что пачинаки-
ты называются также кангар (Κάγγαρ), но не все, а народ трех фем:
Иавдиирти, Куарцицур и Хавуксингила как более мужественные
и благородные, чем прочие, ибо это и означает прозвище кангар».
При передаче этого термина для данного памятника отмечаются
разнописи Κάγκαρ, Βάγκαρ [Constantinus Porphyrogenitus, 1967, p. 170],
имеющие параллель для вариантов наименования хазар ‒ Χαζάρους,
Βαζάρους. Это позволяет предполагать возможную исходную форму
вида *Χάγγαρ ~ *Χάγκαρ для наименования самых благородных ро-
дов. Она может отражать осет. титул в варианте с первым неогублен-
ным гласным, отмеченным в обоих языках: ирон. χäntgar и χʷɨndäǯir /
диг. χändägar ‘правитель’ и χundäger ~ χundeger ‘султан; старший,
главный из ханов’ (< *χomdäger ~ *χundäger) ‘турецкий султан’ < перс.
xūn(d)kar < «xudāvand-kar ‘суверен, независимый’ [Абаев, 1989, c. 174].
Этот термин встречается в еврейско-хазарских памятниках в виде
‫[ חנגרין‬χǝngǝrin, h-] в переписке Хасдая ибн Шапрута при названии
страны и как титул ‫[ חמקר‬χǝmḳǝr] 2a/21 в письме Шехтера. Кроме

того, этот термин в виде латинизированного наименования Hungaria
стал применяться для нового государства, созданного венграми по-
сле миграции в Придунавье. Здесь небезынтересен текстовый сю-
жет в следующей 38-й главе, где Константин Багрянородный описы-
вает вручение хазарским хаганом титула архонта турок (= венгров)
сначала Леведии, а потом Арпаду.
Любопытно обратить внимание на вид печенежской одежды, опи-
санный Константином Багрянородным,: «живут... имея следующие
особые признаки (чтобы отличаться от тех (гузов) и чтобы показать,
кем они были и как случилось, что они отторгнуты от своих): ведь
одеяние свое они укоротили до колен, а рукава обрезали от самых
плеч, стремясь этим как бы показать, что они отрезаны от своих
и от соплеменников». Данный покрой мужского халата с обрезанны-
ми по локоть рукавами и полой, доходящей до колен, представля-
ет собой описание известной «черкески», названной по имени наро-
да, ее носившего. Само название этого народа имеет только осет.
Этимологию ‒ ирон. cärgäs / диг. cärgäs ‘орел’, которая имеет иран.
параллели, а в похожем консонантном облике отмечается в согд.
črks ‘вид хищной птицы’ [Абаев, 1958, c. 302, 303]. Наименование
народа по хищной птице продолжает традиции северокавказского
ареала, ср. самоназвание цезов ce-zi (с суффиксом одушевленного
мн. числа) от цез. ce (-jes, -jebi) "b ‘орел’ < ПЦез. *cĕ ̀ m̯ ’(jə) (242); осет.
ирон. mäq(q)ɨl ~ mäqäl ‘кобчик, коршун, ястреб; ингуш’ < ПНах. *ma-
qqȧlȧ ‘коршун’ (420).
В западнокавказском убыхском языке фиксируется слово pšinā ̀ ʁa
со значением “cherkesska, a type of Circassian tunic, fit tight around
the chest with a flared lower portion to allow the legs to be free while rid-
ing a horse” [Fenwick, 2007]. То есть это ‒ букв. некая «печенежка».
Сам этноним, известный по греческой, грузинской и древнерусской
передачам, по своей фонотактике не может быть тюркизмом, судя
по начальному глухому согласному p-, отсутствующему в исконных
тюркских основах. В арабо-персидских памятниках фиксируемые
формы с начальным b- связаны с устройством арабского алфавита,
где отсутствует согласный p (исторически перешедший в f), а в гре-
ческой, грузинской и древнерусской традициях отмечается именно
глухой согласный. Этимологизация этого названия возможна только
на западнокавказской почве. Ср. ПАТ *pàče ‘вождь, руководитель, во-
жак; сторожевая птица (!)’, ПАК *pa:še ‘вождь, руководитель, вожак’,
*paše-n ‘предводительствовать, быть передовым, ведущим; подве-

сти к чему-л.’, *pašenəʁa ‘руководство; первенство, лидерство’, убых.
*pačè ‘вождь, руководитель, вожак’ (3702).
Эта основа имеет северокавказскую этимологию, где этот ко-
рень обозначает военного вождя. Фонетические соответствия
согласных убых. языка указывают на заимствование названия
«черкески» из адыгско-кабардинского источника, где произошел
исторический переход аффрикаты в соответствующий спирант.
Форма названия этнонима Πατζινάκιται с характерным осет. суффик-
сом мн. числа -tä, присутствующая у Константина Багрянородного,
также может указывать на адаптацию этого названия в осетинской
среде. Следует обратить внимание на присутствие греч. форманта
мн. числа -ιται у того же самого автора при передаче названий сла-
вянских племен Δρουγουβιται, Εζεριται, где данный суффикс отра-
жает характерный слав. суффикс *-čь, *-či, образующий этнонимы
и имена людей. К тому же при византийском обычном наименова-
нии Πατζινάκοι дублирующий вариант с суффиксом -ιται встреча-
ется только для наименования чужеземных печенегов, но нигде
не отмечены такие варианты мн. числа как *Αλανιται, *Σκλαβιται
или *Σκλαβηνιται, *Τουρκιται и т.д.
На языковые следы осет. языка на территории Восточной
Европы уже указывалось в авторских работах «Заметки по иноя-
зычной лексике хазарско-еврейских документов» [Мудрак, 2016]
и «Основной корпус восточноевропейской руники» [Мудрак, 2017].
Существует еще два единовременных комплекса неясных и явно
нетюркских имен с данной территории, имеющих осет. этимоло-
гию. Другими словами, тот же языковой источник обнаруживается
при этимологизации негерманских личных имен участников догово-
ра «от рода Русского» (ПВЛ, под 6420 (912) г. и 6453 (945) г.). При аб-
солютном доминировании германских имен часть из них имеет на-
тянутую герм. этимологию или не этимологизируется вовсе. Ниже
представлены имена такого типа. Германская этимологизация взя-
та из 12-й главы Д. Островского “Pagan past and Christian identity in
the Primary Chronicle” [Островский, 2011].
912 г.
1. Гуды ‒ герм. Gunnar является нефонетичной параллелью.
Осет. мужское имя ирон. Gʷɨda, Gʷɨdal, Gʷɨdi, Gʷɨdo / диг. Guda,
Gudi, Gudik:a, Gudina, Gudo (Гуда, Гуди, Гудикка, Гудина, Гудо; Гуыда,
Гуыдал, Гуыди, Гуыдо) [Цогоев, 1990, c. 25a, 25b].
2. Актеву ‒ герм. Angantyr является нефонетичной параллелью.

Осет. мужское имя Aχte, Aχtol (Ахте, Ахтол) [Цогоев, 1990, c. 8b].
В данном памятнике имя представлено с суффиксом, встречающим-
ся в других личных осет. именах: Азау [Цогоев, 1990, c. 6a], Аркъау,
Арса-у (при существующем Арсæг) [Цогоев, 1990, c. 7b], Ахлæу
[Цогоев, 1990, c. 8b], Æпсау [Цогоев, 1990, c. 9b], Бæлау [Цогоев,
1990, c. 12b], Беста-у (при существующем Бестол) [Цогоев, 1990,
c. 14a], ирон. Бурдзи-у / диг. Бурдзе-у (при существующем Бурдзи)
[Цогоев, 1990, c. 17b], Быдзе-у (при существующем Быдзи) [Цогоев,
1990, c. 18a] и т.д..
945 г.
3. Каницаръ Предъславинъ ‒ Kanitzar for Predslava без отождест-
вления первого имени.
Осет. мужское имя Qänʒärgäs (Хъæндзæргæс) [Цогоев, 1990,
c. 64a], соответствующее диг. qänʒärgäs ‘орел’ < историческое сло-
жение *qän-cärgäs с последующим озвончением первого согласно-
го второй основы. См. ниже группу зоонимических имен. осет. языка.
В данном случае предполагается утеря четвертого слога при пере-
даче имени.
Купцы:
4. Гомолъ ‒ герм. Gal является нефонетичной параллелью.
Осет. мужское имя Gämäl (Гæмæл) [Цогоев, 1990, c. 22b], соот-
ветствующее диг. gämäl ‘насторожившийся; настороженный; приго-
товившийся (к самозащите)’.
5. Куци ‒ герм. Kussi является нефонетичной параллелью.
Осет. ирон. мужское имя Kʷɨci, Kʷɨcɨk:, Kʷɨcɨri и, возможно, Kci
(Куыци, Куыцыкк, Куыцыри, Кци) < *kuci- [Цогоев, 1990, c. 40b].
6. Фуръ (с записью через букву «ферт» во всех списках) ‒ герм.
Thor является нефонетичной параллелью.
Осет. диг. существительное fur ‘баран (нехолощеный)’, которое
органически входит в группу типично зоонимических имен. Ср. ниже
выборку осет. личных имен с диг. параллелями:
ирон. Уырыс [Цогоев, 1990, c. 59b] ‒ диг. urs ‘жеребец’; диг. Тускъа
[Цогоев, 1990, c. 57b] ‒ диг. tusḳa ‘кабан’; ирон. Хъыбыл [Цогоев, 1990,
c. 65a] ‒ диг. qibil ‘поросенок’; диг. Хъидзо [Цогоев, 1990, c. 64b] ‒
диг. qizon ‘поросенок’; диг. Костин [Цогоев, 1990, c. 40a] ‒ диг. kost
‘двухгодовалый кастрированный козел, баран’; Уæрки [Цогоев,
1990, c. 59a] ‒ диг. wärki ‘барашек’ дет.; Гала, Гале/и, Гало/у, Галыкк
[Цогоев, 1990, c. 20a, 20b] ‒ диг. gal ‘бык’; ирон. Бугъа, Бугъу / диг.
Богъа, Богъи [Цогоев, 1990, c. 16a, 16b] ‒ диг. boʁa ‘бык-производи-

тель’; Домбай [Цогоев, 1990, c. 28a] ‒ диг. dombaj ‘зубр’; ирон. Были /
диг. Були [Цогоев, 1990, c. 18b, 17b] ‒ диг. buli ‘буйвол’ дет.; ирон.
Рувас / диг. Робæс [Цогоев, 1990, c. 49b] ‒ диг. räwbes ‘лань’, robas
‘лиса’; Сикъо [Цогоев, 1990, c. 52b], Скъа, Скъи, Скъиа [Цогоев, 1990,
c. 52b] ‒ диг. siḳe ‘серна’; ирон. Саги / диг. Саге, Саго [Цогоев, 1990,
c. 50a] ‒ диг. sag ‘олень’; ирон. Собыкъа [Цогоев, 1990, c. 53a] ‒ диг.
sobaq ‘антилопа’; ирон. Сæгуыт [Цогоев, 1990, c. 51b] ‒ диг. sägut
‘косуля’; Цæукъил [Цогоев, 1990, c. 66a] ‒ диг. c̣äw ‘козел’, c̣äwḳa
‘козленок’; ирон. Бодзи, Бодзы, Бодзыкъа, вторично Будзу, Будзи,
Будзыкк / диг. Бодзо, Бодзе, Бодзекка [Цогоев, 1990, c. 16a, 17a] ‒
диг. boʒo ‘козел-вожак’; ирон. Мысти, Мыстул [Цогоев, 1990, c. 46a] /
диг. Мистала, Мистъа [Цогоев, 1990, c. 44b] ‒ диг. mistä ‘мышь’;
Гæлæу, Гæлуа [Цогоев, 1990, c. 22b] ‒ диг. gäläw ‘крыса’; ирон. Бæдул,
Бæди / диг. Бæдолæ, Бæдо, Бæдой [Цогоев, 1990, c. 12b] и ? Бадал,
Бадала [Цогоев, 1990, c. 10b] ‒ диг. bädolä ‘детеныш’; ирон. Куыдз-
æг, Куыдзан, Куыдзе, Куыдзи, Куыдзо, Куыдзой, Куыдзыго, Куыдзын /
диг. Кудза, Кудзан, Кудзе, Кудзи, Кудзой [Цогоев, 1990, c. 40b] ‒ ирон.
kʷɨʒ / диг. kuj ‘собака’; Гацци [Цогоев, 1990, c. 21a] ‒ диг. gac:a ‘сука’;
ирон. Къæбыс, Къæбыти / диг. Къæбус, Къæбутдзæв [Цогоев, 1990,
c. 41a] ‒ диг. ḳäbis, ḳäbuci ‘щенок’; Уæрхæг ‒ *‘волк’ [Абаев, 1989, c. 96],
ирон. Бирæгъ [Цогоев, 1990, c. 15a] ‒ диг. beräʁ ‘волк’; ирон. Сæлавыр
[Цогоев, 1990, c. 51b] ‒ диг. sälawr ‘куница’; ирон. Самыр / диг. Самур,
Самурбег [Цогоев, 1990, c. 50a] ‒ samur ‘соболь’; ирон. *Цумахъ /
диг. Цомахъ [Цогоев, 1990, c. 66b] ‒ диг. comaq ‘лев’; Арс-æг, Арсен,
Арсу, Аслан [Цогоев, 1990, c. 7b, 8a] ‒ диг. ars ‘медведь’; Хъæбæло
[Цогоев, 1990, c. 64a] ‒ диг. qäbolä ‘медвежонок’; диг. Цъеу [Цогоев,
1990, c. 67a] ‒ диг. c ̣ew ‘птица’; Цæргæс [Цогоев, 1990, c. 65b] ‒ диг.
cärgäs ‘орел’; Уари, Уариго, Уарихъан [Цогоев, 1990, c. 58b] ‒ диг. warij
‘сокол’; диг. Микъа, Микъала [Цогоев, 1990, c. 44b] ‒ диг. miḳili ‘кобчик’;
Мæхъæл ‘ингуш’; Мæхъи [Цогоев, 1990, c. 44b] ‒ ирон. mäɋ:ɨl ‘скопа,
кобчик, коршун’ / диг. mäqul ‘стрепет’; ирон. Дзыба, Дзыбо, Дзыбыл,
Дзыбыла, Дзыбын [Цогоев, 1990, c. 34a] / диг. Дзиба, Дзиби, Дзибка,
Дзибла, Дзибо, Дзибокка, Дзибола, Дзибу, Дзибул, Дзибула, Дзибыл,
Дзибыла [Цогоев, 1990, c. 32b, 33a] ‒ диг. ʒibä ‘курица, цыпленок, пти-
ца’ дет.; ирон. Карчи, Кæрчи [Цогоев, 1990, c. 39a] ‒ диг. kark (kärkitä)
‘курица’, kärki ‘покровитель диких птиц’.
7. Тилеи, (Лавр. ‒ Тилен) ‒ герм. Tirr является нефонетичной
параллелью.
Осет. мужское имя ирон. ирон. Tilɨm / диг. Teli (Тилым, Тели) [Цогоев,
1990, c. 55b, 56b], связанное с диг. Telako ~ tilako ‘подхалим, подли-
за’, производным от глагола telun (til-) ‘кивать’.
8. Синко (Радз. ‒ Синоко, акад. ‒ Синъко, Ипат. ‒ Синько) Боричь
(Лавр., в ост. ‒ Биричь) ‒ герм. Sveinki Borich с первым нефонетич-
ным отождествлением и второй неясной частью.
Осет. диг. мужское имя Sinḳa (Синкъа) [Цогоев, 1990, c. 52b], ко-
торое может быть связано с диг. словом sink:oj ‘праздношатающий-
ся’. Отчество восходит к осет. мужскому имени Borä, Borɨqo (Борæ,
Борыхъо) [Цогоев, 1990, c. 16a], соответствующему осет. нартовскому
bora-tä ‒ фратрия купцов и скотоводов. Если же верны все остальные
списки, кроме Лаврентьевского, то тогда можно привлечь осет. ирон.
мужское имя Biräʁ (Бирæгъ) [Цогоев, 1990, c. 15a], то же, что и диг.
beræʁ ‘волк’.
В списке купцов остается неясным имя Апу бьксарь (Лавр.),
в ост. ‒ Апоубкарь. Герм. сближение Aksbrand является нефонетич-
ной параллелью. Может быть, это арабизм ābū baqqār, где baqqār
значит ‘владелец стада, пастух’?
Таким образом, записи печенежской лексики у Константина
Багрянородного позволяют соотносить этот народ или политиче-
ское объединение с осетинской языковой общностью с некоторыми
западнокавказскими включениями. Следует учитывать, что в при-
влеченной осет. лексике довольно часто присутствуют освоенные
кавказизмы. Интересно проследить сохранение наименования пече-
негов в топонимии. Существует название п. Печенеги в Харьковской
области недалеко от Салтова, с. Печенюги в Новгород-Северском
районе Черниговской области, с. Печенежин Коломойского района,
Ивано-Франковской области. Показательно, что Жигулевские горы,
окаймляющие самое узкое место Самарской излучины Волги, фигу-
рируют у Идриси как Печенежские горы. Это место было средото-
чием пиратской вольницы, а само слово Жигули (устар. Вариант ‒
Жегули) явно отражает осет. ирон. ǯigul ‘обыск’ при диг. параллели
ʒägolä ~ degolä, что хорошо согласуется с родом занятий находив-
шихся здесь поволжских печенегов и еще раз подчеркивает их язы-
ковую характеристику. Тюркские языковые заимствования стан-
дартно-тюркского вида надежно фиксируются только со времени
появления половцев.
Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. I.

Москва–Ленинград, 1958.
Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. II.
Л., 1973.
Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. III.
Л., 1979.
Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. IV.
Л., 1989.
Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Указатель.
М., 1995.
Баскаков Н. А. Тюркские языки. М., 1960.
Бигулаев Б. Б., Гагкаев К. Е., Кулаев Н. Х., Туаева О. Н. Осетинско-русский
словарь, с приложением грамматического очерка осетинского языка
В. И. Абаева. Орджоникидзе, 1970.
Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века. Москва–
Иерусалим, 1997.
Исаев М. И. Дигорский диалект осетинского языка, Фонетика, морфология.
М., 1966.
Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л., 1932.
Константин Багрянородный. Об управлении империей / Пер. под ред.
Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. М., 1991.
Мудрак О. А. Заметки по иноязычной лексике хазарско-еврейских докумен-
тов // Хазарский альманах. Т. 14. М., 2016. C. 349–379.
Мудрак О. А. Основной корпус восточноевропейской руники // Хазарский
альманах. Т. 15. М., 2017. С. 296–416.
Таказов Ф. М. Дигорско-русский словарь – Русско-дигорский словарь.
Владикавказ, 2015.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. IV. М., 1973.
Цогоев В. Г. Ирон нæмтты дзырдуат. Словарь осетинских личных имен.
Орджоникидзе, 1990.
Clauson, Sir Gerard. An Etymological Dictionary of Pre-Thirteenth-Century
Turkish. Oxford, 1972.
Constantine Porphyrogenitus. De Administrando Imperio / Ed. Gy. Moravcsik, English
translation by R. J. H. Jenkins. Harvard University, Washington DC, 1967.
Fenwick R. Ubykh-English Dictionary. 2007.
Golb N., Pritsak O. Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century. Cornell
Univ. Press, Ithaca, 1982.
Golden P. B. Khazar Studies. An Historico-Philological Inquiry into the Origins of

the Khazars. Vol. 1. Budapest, 1980.
Ostrowski D. Pagan Past and Christian Identity in the Primary Chronicle //
Historical Narratives and Christian Identity on a European Periphery: Early
History Writing in Northern, East-Central, and Eastern Europe (c. 1070–
1200). Turnhout, 2011.
Ostrowski Donald. Povest’ vremennykh let / http://hudce7.harvard.edu/~ostrowski/pvl/
Авторские компьютерные базы
Этимологическая база данных западнокавказских языков (abadet, более

3500 вхождений).
Этимологическая база данных нахских языков (naxet, более 3000 вхождений).
Этимологическая база данных цезских и дидойских языков (cezet, около
2300 вхождений).
букв. буквально Языки:

в. век авест. авестийский
дет. детское аккин. аккинский
диал. диалект, араб. арабский
диалектное венг. венгерский
др.- древне- герм. германский
ед. единственное греч. греческий
(число) груз. грузинский
мн. множественное диг. дигорский
(число) евр. еврейский
ост. остальные инг. ингушский
род. родительный иран. иранский
(падеж) ирон. иронский
см. смотри картв. картвельский
ср. сравни кирг. киргизский
станд.- стандартно- кист. кистинский
устар. устаревший мегр. мегрельский
ч. число мохев. мохевский
осет. осетинский
ПАК праадыго- слав. славянский

кабардинский тур. турецкий
ПАТ праабхазо- туркм. туркменский
тапанский тюрк. тюркский
перс. персидский убых. убыхский
ПНах. пранахский уйг. уйгурский
пратюрк. пратюркский цез. цезский
ПЦез. працезский чув. чувашский
рус. русский шар. шаройский
O. A. Mudrak
Pecheneg Proper Names and Place Names
Summary
This article offers an etymological and structural analysis of Pecheneg
proper names and place names cited in “De Administrando Imperio” (written by
Constantine Porphyrogenitus). The Turkic etymologies of these words are quite
irregular and have a big problem with semantics. But exceeding part of Pecheneg
names can be interpreted rather easily as having Ossetic language origin and
can be translated from this language. Some exceptions are the words fixed in
West-Caucasian languages. The result of this investigation shows a new view of
ethnic circumstances along the Khazar boarders which excludes a domination
of Turkic elements.
K e y w o r d s : Pechenegs, etymology, loanwords, Ossetic language, West-
Caucasian language, North-Caucasian language, Turkic language.
В. В. Мурашёва
НЕОБЫЧНАЯ ПОДВЕСКА
С ГОРОДИЩА СУПРУТЫ
Городище Супруты расположено в Щёкинском р-не Тульской обл.,

на мысу правого коренного берега р. Упы (правого притока р. Оки).
Площадь городища невелика – около 0,6 га. Памятник является
многослойным и содержит слои верхнеокской, мощинской, ромен-
ской культур и XII–XIII вв. [Григорьев, 2002, c. 214–217]. С наполь-
ной северо-западной стороны находится вал высотой до 5 м и ров
перед ним глубиной до 1 м. Возведение системы укреплений отно-
сится к мощинскому периоду, в более позднее время они не возоб-
новлялись. Начиная с 1950-х гг. памятник исследовался Тульской
археологической экспедицией исторического факультета МГУ под ру-
ководством С. А. Изюмовой. В 1996 г. материалы из раскопок по-
ступили в ГИМ. Доследование нераскопанных участков культурного
слоя производилось в 1995–1996 гг. А. В. Шековым и в 1999–2002 гг.
А. В. Григорьевым. К сожалению, материалы раскопок городища
Супруты до настоящего времени были введены в научный оборот
лишь фрагментарно.
В IX в. территорию городища занимают славяне-роменцы.
Носители роменской культуры, по мнению А. В. Григорьева, пришли
на Днепровское Левобережье с территории Подунавья и попали
на земли в той или иной степени подчиненные Хазарскому каганату.
Ранняя зависимость от каганата заложила основы их дальнейше-
го развития. Реализации большого экономического потенциала,
В. В. Мурашёва 145
основанного на освоении славянскими племенами с их традицией

хлебопашества плодородных земель, способствовала их подчинен-
ность Хазарскому каганату. Это выражалось как в определенных го-
сударственных гарантиях безопасности, так и в возможностях то-
варного обмена и получения качественной ремесленной продукции
[Григорьев, 2000, c. 176].
Поселение относится к раннему этапу заселения славянами бас-
сейна р. Упы. Система расположения памятников этого региона сви-
детельствует о том, что основной целью освоения данных терри-
торий был контроль над речными путями. Поселения расположены
в отрыве друг от друга (на расстоянии 20–40 км), не образуя каких-ли-
бо «гнезд», и связаны с главными реками региона. Именно р. Упа, ве-
роятно, была связующим звеном между бассейнами рр. Оки и Дона.
О том, что этот участок пути активно функционировал в эту эпо-
ху, говорит большая концентрация кладов IX в. в бассейне р. Упы
[Григорьев, 2003, с. 49–51]. На ранних этапах поступления арабско-
го серебра в Восточную Европу, Донской путь (наряду с Волжским
и по Северскому Донцу) играл важнейшую роль [Кропоткин, 1978,
c. 111–113; Калинина, 1986, c. 80]. Целенаправленное создание
сети поселений на важнейшей территории, связывающей Донскую
и Волжскую водные системы, возможно, объясняется политикой
Хазарского каганата, стремящегося к контролю над торговыми пу-
тями Восточной Европы.
Супруты играли особую роль в системе поселений бассей-
на р. Упы. Расположение поселения в центре территории позволя-
ло контролировать все ответвления торгового пути. Находки весов
и гирек, высокая концентрация изделий из драгоценных металлов,
многочисленные предметы вооружения указывают на особый ста-
тус жителей поселка [Григорьев, 2003, с. 52]. Отличает Супруты
от других поселений региона и обилие находок скандинавского про-
исхождения. Феномен данного памятника, очевидно, обусловлен
как его расположением на границе сфер влияния варяжских кня-
зей и Хазарии (проходила в бассейне Оки [Леонтьев, 1996, c. 209;
Петрухин, 2001, c. 139]), так и вхождением в систему Донского реч-
ного пути [Григорьев, 2000, c. 211].
Коллекция артефактов с территории этого небольшого адми-
нистративного и ремесленного центра содержит предметы различ-
ного этно-культурного происхождения: славянского, скандинавско-
го, финно-угорского, хазарского (салтовского). Среди украшений
Рис. 1.
Подвеска с городища Супруты
Рис. 2.
Бляшка с изображением Сэнмурва
«восточного» облика – серебряная литая подвеска с невнятным изо-

бражением (рис. 1). Центральное поле обрамлено двойным гладким
ободком, вдоль края подвески – три пирамидки, каждая из которых
составлена тремя «каплями» псевдозерни.
Ключ к расшифровке орнамента дает поясная бляшка, найден-

ная на Северном Кавказе (более точно место указать невозмож-
но; хранится в частной коллекции) (рис. 2). Серебряная позолочен-
ная бляшка содержит изображение крылатой собаки – Сэнмурва.
Изображения чудовища, созданного из частей тел различных живот-

ных: голова собаки, передние лапы льва, птичьи крылья, павлиний
хвост, встречается в сасанидском, согдийском, раннеисламском и ви-
зантийском искусстве [Compareti, 2006, p. 189]. Иногда, как и в слу-
чае с рассматриваемой бляшкой, зооморфные мотивы дополнены
растительными – высунутый язык фантастического чудовища пре-
вращается в трилистник, а хвост больше напоминает растительный
побег, состоящий из шести остроовальных листьев. Появление рас-
тительных мотивов обусловлено, вероятно, тем, что согласно зоро-
астрийской мифологии, отраженной в литературе, Сэнмурв должен
обитать на верхушке древа жизни (дерева всех семян), и следова-
тельно, этот персонаж связан с культом плодородия. «И обиталище
Сэнмурва – на дереве всех семян, исцеляющем от зла; и каждый
раз, когда он поднимается, тысяча веток из дерева вырастает, и ког-
да садится, тысячу веток ломает и семена с них рассыпает» [Тревер,
1937, c. 12–13].
Совершенно очевидно, что бляшка, аналогичная найденной
на северо-кавказской территории, послужила образцом для созда-
ния подвески, найденной в слое городища Супруты. Смысл изделия
с петлей для подвешивания кольца был изменен, возможно, не по-
нят даже самим мастером, и драгоценная накладка на мужской пояс
была преобразована в данном случае в женскую подвеску к оже-
релью. Замечательное изображение превратилось в бессмыслен-
ное нагромождение линий. Впрочем, при вращении подвески на 180°
(рис. 1, в) картина проясняется, и образ крылатой собаки вполне
угадывается в смутном, неясном изображении. Сохранение пропор-
ций, схемы, размеров изделия, пирамидальных выступов из псевдо-
зерни по краям – все эти детали свидетельствуют о том, что пояс-
ная бляшка была использована в качестве первоначальной модели
для оттиска в глину и дальнейшей отливки. Нечеткий характер изо-
бражения заставляет предполагать, что супрутский экземпляр был
не первичной отливкой. Вполне возможно, что процесс деградации
декора – свидетельство многоэтапного копирования. Никаких следов
пуансонного орнамента, прекрасной проработки деталей, позоло-
ченного фона не фиксируется. Оборотная сторона подвески гладкая
(рис. 1, б), свидетельств былого наличия штифтов (рис. 2, б) для кре-
пления к ремню не сохранилось.
Отдельной проблемой является вопрос о происхождении бляш-
ки, послужившей первоначальной моделью для изготовления
подвески. Поясную накладку с изображением Сэнмурва можно от-

нести к кругу предметов «постсасанидского стиля», который полу-
чил распространение в эпоху начальной истории Арабского хали-
фата и наследовал традиции предшествующей эпохи. Этот термин
ввел в научный оборот шведский археолог Туре Арне, к этому стилю
он относил и декор продукции ювелиров салтово-маяцкой культур-
ной общности [Arne, 1914].
На территории Восточной Европы известна (из опубликован-
ных) лишь еще одна поясная бляшка c изображением крылатой со-
баки. Она найдена в погребении 24 Больше-Тиганского могильника
[Халикова, 1976, c. 170, рис. 11, 15]. Поясные украшения с сюжет-
ными изображениями, в том числе и с изображениями фантастиче-
ских существ, таких как крылатый конь и крылатая собака Сэнмурв,
А. В. Комар относит к кругу памятников типа Субботцев и связыва-
ет их с древними венграми в эпоху пребывания их на территории
Восточной Европы [Комар, 2018, c. 128]. В процессе складывания
«субботцевский» стиль поясов испытал, по мнению исследовате-
ля, китайское, тюрко-согдийское и кыргызское влияния [Комар, 2016,
c. 554].
Тем не менее бляшку-прототип для супрутской подвески невоз-
можно однозначно, несмотря на «сюжетное» изображение, отнести
к «субботцевскому» кругу, так как отсутствует один из главных при-
знаков стиля – «узелковый» бордюр. Несмотря на отсутствие точных
аналогий, общая морфология изделия, наличие петли с подвешен-
ным кольцом, прекрасно и безошибочно проработанное изображение
мифологического персонажа – указывают на «восток», скорее все-
го, на территорию салтово-маяцкой культурной общности как на ме-
сто изготовления изделия. Так или иначе, супрутская подвеска мо-
жет быть отнесена к «хазарскому» блоку артефактов из культурного
слоя городища.
Соблазнительно высказать также гипотезу, хотя и недоказуемую,
об изготовлении подвески скандинавским ювелиром, ведь именно
скандинавы в эпоху викингов питали пристрастие к экзотическим
восточным предметам, что неоднократно отмечалось в литерату-
ре [Kleingärtner, 2014, p. 288]. Так, например, салтовские бляшки,
перевернутые вверх ногами, использовались в составе ожерелий
Бирки [Jansson, 1986, S. 80–91], известен такой случай и в Гнёздове
[Пушкина, 2007, c. 325–331].
Григорьев А. В. Северская земля в VIII – начале IX века по археологиче-

ским данным. Тула, 2000.
Григорьев А. В. Городище Супруты // Археологическая карта России.
Тульская обл. Ч. 2. М., 2002.
Григорьев А. В. Структура начального заселения славянами бассейна
р. Оки // Вопросы археологии, истории, культуры и природы верхнего
Поочья. Материалы Х Региональной научной конференции. Калуга,
2003.
Калинина Т. М. Торговые пути восточной Европы IX века (По данным Ибн
Хордадбеха и Ибн ал-Факиха) // История СССР. 1986. № 4. С. 68–82.
Комар А. В. Поясные наборы с «мифологическими» сюжетами // Between
Byzantium and the steppe. Eds. A. Miháczi-Pálfi & Z. Mazek. Budapest:
Kódex Könyvgyártó Kft., 2016. С. 545–556.
Комар А. В. История и археология древних мадьяр а эпоху миграции / Komar
Olekszij. A korai magiarság vándorlásának történeti emlékei. Budapest, 2018.
Кропоткин В. В. О топографии кладов куфических монет IX в. в Восточной
Европе // Древняя Русь и славяне. М., 1978.
Леонтьев А. Е. Археология мери. К предыстории Северо-Восточной Руси.
М., 1996.
Петрухин В. Я. «Русский каганат», скандинавы и Южная Русь: средневеко-
вая традиция и стереотипы современной историографии // Древнейшие
государства Восточной Европы. 1999. М., 2001.
Пушкина Т. А. Сувениры Аустрвег // У истоков древнерусской государствен-
ности. К 30-летию археологического изучения Новгородского Рюрикова
Городища и Новгородской областной археологической экспедиции.
СПб., 2007. С. 325–331.
Тревер К. В. Сэнмурв-Паскудж, собака-птица. Л., 1937.
Халикова Е. А. Больше-Тиганский могильник // Советская археология. 1976.
№ 2. С. 158–178.
Compareti М. The So-Called Senmurv in Iranian Art: A Reconsideration of an
Old Theory // Studi linguistici e orientali in onore di Fabrizio A. Pennacchietti,
Wiesbaden, 2006. P. 305–323.
Jansson J. Gurtel und Gurtelzubehor // Birka-II:2 / Ed. G. Arwidsson. Stocholm:
Almqvist & Wiksell International, 1986. S. 77–108.
Kleingärtner S. Reuse of foreign object // Vikings. Life and legend / Ed. by
G. Williams, P. Pentz, M. Wemhoff. London: The British Museum, 2014. 288 p.
V. V. Murashova
Unusual pendant from the settlement of Supruty
Summary
The article is devoted to the publication of a pendant with an uncertain image
found on the settlement of Supruty (IX – beginning of Xth centuries in Tula region).
Features of the material culture of this site, due both to its location on the border
of spheres of influence of the Varangians and the Khazars (in the Oka basin),
and the entry into the system of the Don River Route. The key to deciphering the
image is a belt plaque depicting a winged dog – Senmurv from a private collection
originating from the North Caucasus. Such a plaque served as a model for the
manufacture of Supruty pendant. The meaning of the image was misunderstood
by the master who made the decoration. The pendant is part of the block of
“eastern” products from Supruty, the site with the main Slavic (Romny culture)
population.
K e y w o r d s : Slavonic site Supruty, belt mounds, Senmurv.
В. С. Нефёдов
ДРЕВНОСТИ САЛТОВСКОГО КРУГА
В СМОЛЕНСКИХ ДЛИННЫХ КУРГАНАХ
Археологическая культура смоленско-полоцких длинных курга-

нов VIII–X вв. (КСДК) традиционно связывается с кривичами сред-
невековых письменных источников или с ранними этапами форми-
рования этой этнокультурной общности. Аналогии погребальному
инвентарю из смоленско-полоцких длинных курганов часто находят
в Юго-Восточной Прибалтике; тот же регион рассматривается, хотя
и не всегда, в качестве исходного для формирования КСДК [Шмидт,
1970; Шмидт, 2012, с. 55, 62; Енуков, 1990, с. 127–128]. Однако не-
достаточно изученными остаются археологические источники, кото-
рые характеризуют связи КСДК с югом Восточной Европы и отражают
ее сходство с культурами, расположенными южнее и юго-восточнее
Смоленского Поднепровья1.
В настоящей работе рассмотрены предметы салтовского про-
исхождения и подражания им, найденные в длинных курганах
на территории Смоленского Поднепровья и Подвинья. Несмотря
на то, что многие из этих вещей опубликованы в числе других ма-
териалов трупосожжений, в целом они остаются как бы не заме-
ченными исследователями. Под древностями салтовского круга
мы понимаем изделия, характерные для салтово-маяцкой культуры
1
Настоящая работа представляет собой переработанный вариант статьи:
[Нефёдов, 2002].
и родственной ей культуры ранних волжских болгар, а вне их ареа-

лов являющиеся «импортами» в широком смысле слова. То, что не-
которые из них были распространены и за пределами Восточной
Европы, в данном случае не существенно. Ниже приведен каталог
таких вещей в смоленских длинных курганах. В нем содержатся крат-
кие сведения о комплексах, из которых происходят предметы, авто-
ре и годе раскопок. Информация об архивных материалах, преды-
дущих публикациях, если они были, и местах хранения коллекций
опущена. Предметы из раскопок В. И. Сизова в основном хранят-
ся в Государственном историческом музее (Москва), из раскопок
Е. А. Шмидта и С. С. Ширинского – в Смоленском государственном
музее-заповеднике.
Ременная гарнитура
Пряжки. По-видимому, литые бронзовые пряжки, найденные

в смоленских курганах КСДК, в подавляющем большинстве не яв-
ляются местными изделиями. Значительную часть из них состав-
ляют пряжки, характерные для салтово-маяцкой культуры и при-
надлежащие к четырем типам по классификации С. А. Плетнёвой
[Плетнёва, 1989, с. 77].
Тип 1. Бесщитковые с трапециевидной рамкой. 5 экз. (Шишкино
(Городок), к. 1, п. 1 и 2 (В. И. Сизов, 1881 г.); Дроково, к. II (В. И. Сизов,
1881 г.); Шугайлово, к. 7, п. 1 (Е. А. Шмидт, 1966 г.); Сельцо (Ярцево),
к. 12, п. 2 (С. С. Ширинский, 1984 г.)) (рис. 1: 1–5). Пряжка из Дрокова
более примитивна, чем типичные салтовские экземпляры, и, види-
мо, является подражанием. Язычок одной из пряжек, найденных
в Шишкине (рис. 1: 1), был железным – возможно, это результат
ремонта.
Тип 2. С овальной или подтреугольной рамкой и щитком в виде
широкой прямоугольной рамки. Как и во всех щитковых пряжках сал-
товского круга, язычок соединен с рамкой при помощи шарнира.
3 экз. (Арефино, к. 2, п. 1 (Е. А. Шмидт, 1952 г.); Сельцо (Ярцево), к. 12,
п. 2 (С. С. Ширинский, 1984 г.) – 2 экз.) (рис. 1: 6, 7). Соединительные
стержни сделаны из железа. Язычки пряжек из Сельца не литые, а ко-
ваные, что не соответствует «стандартным» экземплярам этого типа.
Тип 3. С овальной или подтреугольной рамкой и щитком в виде
узкой прямоугольной рамки. 3 экз. (Купники, к. 3, п. 1 (Е. А. Шмидт,
В. С. Нефёдов 153
1965 г.); Шугайлово, к. 6, п. 2 (Е. А. Шмидт, 1970 г.); Заозерье, к. 63,

п. 4 (Е. А. Шмидт, 1981 г.)) (рис. 1: 8–10). Соединительные стержни
сделаны из железа. Пряжка из Шугайлова не имеет шарнирного со-
единения язычка с рамкой, поэтому ее следует считать дериватом.
Тип 4. С подтреугольной рамкой и пятиугольным щитком без ор-
намента. 1 экз. (Дроково, к. 4 (В. И. Сизов, 1881 г.)) (рис. 1: 11).
Из множества железных пряжек отметим только крупные
D-образные подпружные (3 экз.), две из которых найдены в Шугайлове,
к. 7, п. 1 (Е. А. Шмидт, 1966 г.) (рис. 1: 12), одна – в Заозерье, к. 64,
п. 2 (Е. А. Шмидт, 1984 г.) [Шмидт, 2008, табл. 85: 10]. Они многократ-
но встречены в погребениях салтово-маяцкой культуры, в то время
как для КСДК являются очень редкими.
Бляшки и наконечник. 8 экз. (бронза).
В Слободе-Глушице, к. 11, п. 2 (Е. А. Шмидт, 1959 г.) найдены де-
тали поясного набора, включавшего наконечник типа 5 и две бляш-
ки: типа 4 первого вида и типа 1 третьего вида по классификации
С. А. Плетнёвой [Плетнёва, 1989, с. 78, 80] (рис. 1: 16–18). Бляшки
типа 4 не имеют в салтово-маяцкой культуре стандартной формы.
Ближайшей аналогией экземпляру из Слободы-Глушицы можно на-
звать бляшку из Верхне-Салтовского могильника [Плетнёва, 1967,
рис. 44: 29]. Пряжка, входившая в поясной набор, – железная бес-
щитковая подпрямоугольная с вогнутыми боковыми сторонами, ти-
пична для КСДК [Шмидт, 1963, рис. 3: 21].
Цельнолитая бляшка с кольцом типа 6 второго вида по классифи-
кации С. А. Плетнёвой происходит из Колодни, к. 8 (А. Н. Лявданский,
1926 г.) (рис. 1: 19). В качестве ближайших аналогий можно приве-
сти бляшки из Крыма и из кат. 11 Старо-Салтовского могильника
[Айбабин, 1977, рис. 2: 6, 40, 43; Аксёнов, 1999, рис. 6: 15].
В состав поясного набора из Цурковки, к. 2, п. 3–4 (Е. А. Шмидт,
1956 г.) входили 3 литые бляшки в виде цветка (рис. 1: 20).
Они не принадлежат к «классической» салтовской поясной гарни-
туре, однако напрямую связаны с раннесалтовскими древностями.
Очень близкие по форме экземпляры происходят из поясного на-
бора в п. 215 Нетайловского могильника [Комар, 1999, табл. 3: 74;
Бэлiк, 2002, рис. 1: 2] (рис. 2: 5). Очевидно, нетайловские и цурков-
ские бляшки представляют собой дериваты более сложных сере-
бряных бляшек, найденных в курганах «с квадратными ровиками»
Нижнего Подонья – в к. 6 Веселовского I и к. 1, п. 2 Саловского I мо-
гильников [Мошкова, Максименко, 1974, табл. XXIX: 2, 3; Копылов,
Иванов, 2007, рис. 17: 2–4], а также в Кайбелах, к. 7, п. 4 на Средней

Волге [Сташенков, 2003, рис. 3: 1] и п. 122 Пановского могильни-
ка на Средней Цне [Материальная культура…, 1969, табл. 18: 10]
(рис. 2: 1–3), где похожие бляшки входили в состав поясных наборов
того же круга. Бляшки из Нетайловки по форме ближе к прототипам,
чем цурковские. Бляшки из салтовского склепа возле Баклинского
городища в Крыму [Баранов, 1990, рис. 51: 7] и из Стерлитамакского
могильника в Башкирии [Ахмеров, 1955, табл. VIII] также являют-
ся дериватами бляшек из курганов «с квадратными ровиками»,
но более далекими от первоначальных прототипов, чем цурковские
(рис. 2: 4, 7, 8).
Еще одна раннесалтовская бляшка найдена в Сельце (Ярцеве),
к. 17 (С. С. Ширинский, 1985 г.). Она круглая, декорирована в виде
цветка-розетки (рис. 1: 21). По форме и декору очень близка бляшкам
сбруйных наборов из курганов «с квадратными ровиками»: упомяну-
того выше комплекса Саловский I, к. 1, п. 2 [Копылов, Иванов, 2007,
рис. 8: 6–10] и Кривая Лука XXVII, к. 5 [Фёдоров-Давыдов, 1984,
рис. 7: 3] (рис. 2: 9, 10), однако они серебряные, литые и имеют кре-
пежные штифты, тогда как бляшка из Сельца тисненая, без штифта,
но с маленьким отверстием в центре. Очевидно, она является под-
ражанием дорогим экземплярам из элитарных раннесалтовских по-
гребений. Аналогичные по форме и технологии круглые бронзовые
бляшки входили в состав сбруйного набора из п. 245 Красногорского
могильника [Аксёнов и др., 1996, рис. 4: 35], но их декор, в отличие
от экземпляра из Сельца, весьма далек от литых раннесалтовских
прототипов (рис. 2: 12).
Другие детали гарнитур. 3 экз.
Характерный салтовский предмет – бронзовая так назы-
ваемая лировидная подвеска – происходит из Шугайлова, к. 7,
п. 1 (Е. А. Шмидт, 1966 г.) (рис. 1: 14). Принадлежит к варианту 1б
по классификации А. В. Комара [Комар, 1999, с. 126]. Почти иден-
тичные экземпляры найдены в к. 5 могильника Кривая Лука XXVII,
п. 174 Сухо-Гомольшанского могильника, Верхне-Салтовском
и Маяцком (на селище) могильниках [Фёдоров-Давыдов, 1984,
рис. 7: 8; Крыганов, 1989, рис. 2: 19; Покровский, 1905, табл. XXII:
103; Винников, Плетнёва, 1998, рис. 41: М]. Лировидные подвески
служили соединителями ремней конской сбруи [Крыганов, 1989,
с. 107]. Экземпляр из Шугайлова найден с двумя упомянутыми выше
подпружными пряжками, а также массивной подпрямоугольной
железной пряжкой [Шмидт, 2013, рис. 18: 3]. По-видимому, к лиро-

видным подвескам относится и фрагмент из Шишкина (Городок), к. 1,
п. 2 (В. И. Сизов, 1881 г.). В настоящее время (после неудачной ста-
рой реставрации) сохранился обломок кольца с декоративным вы-
ступом и литой кольцевидной петлей основы подвески (?) (рис. 1:
15а). Во время находки кольцо с выступами было целым, но полно-
стью покрытым окислами (рис. 1: 15б – [Чернягин, 1941, табл. VII: 2]).
Предположительно это часть лировидной подвески того же вариан-
та, но более поздней разновидности [Комар, 1999, с. 126. Табл. 3: 86;
Плетнёва, 1962, рис. 2: 7].
Литая бронзовая ременная обойма происходит из Арефина,
к. 4 (В. И. Сизов, 1881 г.) (рис. 1: 13). Аналогии ей известны в сал-
товских погребениях: в к. 8 могильника под Мелитополем, кат. 30
Маяцкого могильника, кат. 18 на Маяцком селище, п. 30 Мандровского
могильника, в могильнике Пятницкое [Болтрик, Комар, 2005, рис. 2:
5, 6; Флёров, 1984, рис. 15: 11, 12; Винников, Плетнёва, 1998,
рис. 76: З–К; Винников, Сарапулкин, 2008, рис. 47: 41; Михеев, 1985,
рис. 12: 4]. Массивные литые обоймы, наиболее близкие экземпляру
из Арефина, являлись элементами конской сбруи.
Украшения и детали костюма (бронза)
Перстни. Относятся к двум типам по классификации С. А. Плет-

нёвой [Плетнёва, 1989, с. 115].
Тип 1 (?). Литые со вставкой, закрепленной в углублении щитка
крестообразно расположенными лапками. 1 экз. (Сельцо (Ярцево),
случайная находка (?) (В. И. Сизов, 1903 г.)). Перстень отличает-
ся определенным своеобразием. Во-первых, его щиток не круглый
или овальный, а ромбический и вместо вставки украшен литым деко-
ром в виде равностороннего креста с «бутоном» в центре. Во-вторых,
по внешней стороне кольца проходит узкий желобок, делящий его
вдоль на две равные части (рис. 3: 1). Последняя особенность ино-
гда встречается на салтовских перстнях других типов, например,
из кат. 69 Дмитриевского могильника [Плетнёва, 1989, рис. 61]. Тем
не менее отнесение этого предмета к собственно салтовским изде-
лиям остается проблематичным.
Тип 2. Литые с гладким щитком. 1 экз. (Сельцо (Ярцево), к. 6,
п. 1 (С. С. Ширинский, 1983 г.)) (рис. 3: 2).
Амулет. Найден в Шишкине (Городок), к. 1, п. 1 (В. И. Сизов, 1881 г.).

Принадлежит к типу 3 по классификации С. А. Плетнёвой [Плетнёва,
1989, с. 96]. В отличие от многих подобных «якоревидных» амулетов,
имеет завершения в виде головок верблюдов (одна из них облома-
на), а не птиц (рис. 3: 3). Амулеты с такими же головками происходят
из кат. 37 Верхне-Салтовского могильника, а также из мордовских мо-
гильников Лядинского и Крюковско-Кужновского, п. 313 [Аксёнов, 1998,
рис. 1: 14; Ястребов, 1893, табл. III: 2; Материалы…, 1952, табл. XVIII:
4]. В последнем случае амулет был использован в качестве завер-
шения сложной подвески к поясу. Вероятно, и экземпляр из Шишкина
не использовался по прямому назначению.
Бубенчики. Относятся к трем типам по классификации С. А. Плет-
нёвой [Плетнёва, 1989, с. 107].
Тип 1. Литые с вертикальными насечками. 4 экз. (Дроково,
к. 4 (В. И. Сизов, 1881 г.) – 2 экз.; Михейково (В. И. Сизов, 1899 г.);
Сельцо (Ярцево), к. 2 (В. И. Сизов, 1903 г.) (рис. 3: 4, 7, 8). Бубенчик
из Михейкова, в отличие от остальных, имеет крестовидную, а не ли-
нейную прорезь и богаче орнаментирован. Видимо, он, а также срав-
нительно крупные бубенчики из Дрокова предназначались для укра-
шения конской сбруи.
Тип 2. Литые маленькие гладкие. 1 экз. (Арефино, к. 1,
п. 1 (Е. А. Шмидт, 1952 г.)) (рис. 3: 9). Имеет линейную прорезь, типич-
ную для бубенчиков этого типа, как и типа 1.
Тип 3. Штампованные, спаянные из двух продольных полови-
нок, часто с крестовидной прорезью. 2 экз. (Соловьево (Пищино),
к. 4 (В. И. Сизов, 1899 г.); Заозерье, к. 52, п. 1 (Е. А. Шмидт, 1982 г.)).
От бубенчика из Соловьева сохранилась только верхняя половина
(рис. 3: 6). Бубенчик из Заозерья (рис. 3: 5) железный, что не харак-
терно для салтово-маяцкой культуры. Точно такие же, только чуть
большего размера, найдены в к. Л-13 Гнёздова [Нефёдов, 2001, рис. 1:
5]. В салтовских и раннеболгарских древностях известны иден-
тичные по форме бронзовые экземпляры: из склепа 18 Лучистого,
кат. 2 на Маяцком селище, Дмитриевского и Больше-Тарханского мо-
гильников [Айбабин, 1993, рис. 10: 17; Винников, Плетнёва, 1998,
рис. 73: У; Плетнёва, 1989, рис. 57; Генинг, Халиков, 1964, табл. XV: 7].
Вероятно, железные бубенчики типа 3, найденные в Смоленском
Поднепровье, являются подражаниями салтовским.
Пуговицы. Именуются так же грушевидными подвеска-
ми, поскольку в КСДК, в отличие от салтово-маяцкой культуры,
часто использовались именно так. Все находки отлиты из брон-

зы, т.е. принадлежат к типу 1 по классификации С. А. Плетнёвой
[Плетнёва, 1989, с. 107]. Делятся на три варианта.
Вариант 1. Без выраженной шейки между петлей и нижней ча-
стью. 2 экз. (Михейково, к. 1 (В. И. Сизов, 1899 г.); Сельцо (Ярцево),
к. 15, п. 2 (С. С. Ширинский, 1985 г.)) (рис. 3: 10, 11).
Вариант 2. С узкой шейкой. 3 экз. (Арефино (В. И. Сизов) – 2 экз.;
Заозерье, к. 60, п. 1 (Е. А. Шмидт, 1979 г.)) (рис. 3: 12, 13).
Вариант 3. С расширением на шейке. 7 экз. (Шишкино (Городок),
к. 1, п. 2 (В.И. Сизов, 1881 г.)2 – 2 экз.; Михейково, к. 1 (В. И. Сизов,
1899 г.); Дроково, к. 10, п. 2 (Е. А. Шмидт, 1957 г.); Заозерье, к. 60,
п. 1 (Е. А. Шмидт, 1979 г.); Сельцо (Ярцево), к. 12, п. 2 (С. С. Ширинский,
1984 г.) – 2 экз. (рис. 3: 14–19).
Пуговицы варианта 1 и идентичные по форме штампованные
типа 2 по классификации С. А. Плетнёвой наиболее распростране-
ны в салтово-маяцкой культуре. Пуговицы вариантов 2 и 3 встре-
чаются на салтовских и близких им памятниках значительно
реже, но все же таких примеров довольно много. В числе близ-
ких аналогий приведем экземпляры из кат. 62 Дмитриевского,
кат. 8 и 10 Старо-Салтовского могильников, Верхне-Салтовского
могильника, к. 1, п. 7 Новинковского I, к. 24, п. 9 Новинковского II
и к. 37, п. 4 Брусянского II могильников, п. 66 Больше-Тарханского
и п. 851 Танкеевского могильников, п. 297 Крюковско-Кужновского
могильника [Плетнёва, 1989, рис. 56; Аксёнов, 1999, рис. 3: 6, 4:
4; Покровский, 1905, табл. XXI: 77; Сташенков, 1995, рис. 8: 2, 3;
Матвеева, 1997, рис. 107: 15; Багаутдинов и др., 1998, табл. LII: 1;
Казаков, 1992, рис. 13: 12, 65: 17; Материалы…, 1952, табл. XXXVII:
9]. Преобладание пуговиц вариантов 2 и 3 в смоленских длинных
курганах при их сравнительно редкой встречаемости в салтовских
и раннеболгарских древностях указывает на возможность изготовле-
ния части этих изделий в ареале КСДК. Однако против такого пред-
положения свидетельствует тот факт, что литые украшения вообще
не очень характерны для КСДК, поскольку ее носители, очевидно,
испытывали серьезный дефицит цветных металлов.
2
В первой версии статьи в числе пуговиц варианта 3 были учтены также два
экземпляра из Шишкина, к. 2. (1881 г.). Однако погребение в этом кургане, скорее
всего, не относится к КСДК [Нефёдов, 2012, с. 272].
Хозяйственные и бытовые предметы (железо)
Удила. Дроково, к. 1 (В. И. Сизов, 1881 г.). На грызлах сохра-

нился один прямой («гвоздевидный») псалий (рис. 4: 1). Относятся
к типу 1, варианту 2 по классификации А. В. Крыганова [Крыганов,
1989, с. 106]. Удила с эсовидными и более поздними прямыми пса-
лиями широко распространены в кочевнических и близких им куль-
турах Евразии VIII–X вв., в том числе в салтово-маяцкой.
Дужка от котла. Арефино, к. 12 (Е. А. Шмидт, 1978 г.) (рис. 4: 2).
Аналогичные детали котлов – частая находка на салтовских по-
селениях [Ляпушкин, 1958, рис. 17; Плетнёва, 1967, рис. 39: 19;
Артамонова, Плетнёва, 1998, рис. 18, 25], иногда котлы встречают-
ся в погребениях [Болтрик, Комар, 2005, рис. 2: 15–19].
Нож. Заборье, к. 1, п. 3 (Е. А. Шмидт, 1954 г.). Частично сохра-
нилась его костяная рукоять (рис. 4: 3). Принадлежит к группе III
по классификации Р. С. Минасяна [Минасян, 1980, с. 70, 72]. Такие
ножи массово представлены в салтово-маяцкой культуре, а их на-
ходки в лесной зоне Восточной Европы могут рассматриваться толь-
ко как «импорты».
Керамика. Единственной керамической формой из курганов
КСДК, которая предположительно связывается с древностями сал-
товского круга, является «кувшинчик», найденный в Шугайлове, к. 1,
п. 2 (Е. А. Шмидт, 1966 г.). Он сделан на гончарном круге, на дне при-
сутствует клеймо в виде креста в круге (рис. 4: 4). Сосуд красновато-
го цвета, тесто очень плотное, без видимых невооруженным глазом
примесей, поверхность тщательно заглажена, лощение отсутству-
ет. Ничего общего с местной керамикой он не имеет. На его бли-
зость к салтовской столовой посуде уже указывалось в литературе
[Енуков, 1990, с. 91], хотя точных соответствий этой находке в мате-
риалах Юго-Восточной Европы нам неизвестно. Некоторое сходство
с шугайловским сосудом по форме можно увидеть, например, в от-
дельных разновидностях кружек из Верхне-Салтовского могильни-
ка и Саркела [Покровский, 1905, табл. XXIII: 117, XXIV: 114; Аксёнова,
2002, рис. 5: 4; Плетнёва, 1959, рис. 7: 1]. Однако они, как правило,
серые и покрыты лощением, что вообще отличает столовую керами-
ку салтово-маяцкой культуры.
Таким образом, нами проанализировано 52 предмета салтовско-
го круга и их дериватов из 31 погребения в 13 могильниках КСДК
на территории Смоленского Поднепровья и Подвинья (рис. 5). Этот
список явно неполон, поскольку не были рассмотрены, например, же-

лезные подпрямоугольные пряжки, которые имеют многочисленные
аналогии на памятниках салтово-маяцкой культуры и частично могли
поступать в ареал КСДК с юго-востока или изготавливаться на ме-
сте по салтовским образцам. К сожалению, определить это в каждом
конкретном случае чрезвычайно сложно. Необходимо также учиты-
вать, что все погребения КСДК совершены по обряду трупосожжения,
преимущественно на стороне [Енуков, 1990, с. 29–30], поэтому боль-
шинство предметов из цветных металлов утрачено еще до раскопок,
независимо от их методики и условий дальнейшего хранения кол-
лекций. Тем не менее очевидно, что наличие предметов салтовского
круга является характерным признаком КСДК в восточной части ее
ареала. В этом регионе салтовские древности представлены в боль-
шинстве крупных и сравнительно хорошо исследованных могильни-
ков, составляя одну из самых многочисленных групп привозных изде-
лий. Погребальные памятники с находками этих вещей расположены
на территории расселения смоленских кривичей более-менее рав-
номерно, хотя к северо-западу, в Смоленском Подвинье, их количе-
ство закономерно сокращается.
Примечателен «ассортимент» металлических изделий салтов-
ского круга из смоленских длинных курганов. В основном это пряжки,
фрагменты наборных ремней, бубенчики и пуговицы, причем отно-
сительно много деталей конской сбруи. В то же время в погребени-
ях КСДК отсутствуют, например, салтовские серьги, которые часто
встречаются на поселениях и в кладах соседней роменской культуры
[Григорьев, 2005, с. 93–94; Мурашёва, 2015], а также амулеты (един-
ственное исключение – «якоревидный» амулет, по форме напомина-
ющий распространенные в КСДК биэсовидные подвески). Очевидно,
в погребения попадали только такие салтовские изделия, которые ис-
пользовались местным населением в парадном костюме или в быту,
а также для престижной экипировки верхового коня, которого сжига-
ли на погребальном костре вместе с владельцем. Остальные салтов-
ские вещи из цветных металлов, надо полагать, шли на переплавку.
Наличие местных (?) подражаний может свидетельствовать о воз-
никновении определенной «моды» на некоторые из этих изделий, за-
ставлявшей восполнять дефицит оригиналов. Из сказанного следует,
что юго-восточное направление торговых и культурных связей явля-
лось одним из главных для носителей этой археологической куль-
туры и что поступление изделий салтовского круга в Смоленское
Поднепровье было не случайным эпизодом, а длительным процес-

сом. Для характеристики этого процесса необходимо хотя бы в об-
щих чертах рассмотреть его хронологию.
Дробная хронология КСДК пока не разработана, и ее созданию
могла бы помочь синхронизация с древностями других культур и тер-
риторий, для которых удовлетворительно обоснованные хроноло-
гические колонки существуют или разрабатываются. Для датировки
комплексов КСДК с изделиями салтовского круга именно последние
целесообразно использовать в качестве индикаторов синхронизации.
Современные хронологические систематизации поясных гар-
нитур Юго-Восточной Европы эпохи формирования Хазарского
каганата и салтово-маяцкой культуры представлены в работах
А. В. Комара [Комар, 1999; 2010] и И. О. Гавритухина [Гавритухин,
2005]. Достоинство обеих систем заключается в широком терри-
ториальном охвате как датируемых материалов, так и источников,
привлекаемых для синхронизации, а также в использовании ком-
плексного подхода к их анализу и интерпретации. При определенных
различиях в методах и закономерном несовпадении выделяемых
хронологических горизонтов, интересующая нас в данном случае пе-
риодизация «раннесалтовских» гарнитур 2-й четверти – конца VIII в.
у обоих исследователей практически совпадает. А. В. Комар пред-
ложил также относительную хронологию наборных поясов и некото-
рых других категорий артефактов «классической» салтово-маяцкой
культуры конца VIII – середины X в. [Комар, 1999, с. 129–131; Комар,
2018, рис. 39]. В то же время возможности хронологического члене-
ния женских украшений и деталей костюма салтовского круга пока
остаются крайне ограниченными.
Абсолютная датировка Цурковки, к. 2, п. 3–4 в рамках 2-й по-
ловины VIII в. была обоснована без привлечения салтовских ана-
логий [Нефёдов, 2000, с. 195–197]. Данные, представленные в этой
работе, позволяют уточнить сделанные ранее выводы. Поясные
наборы, в состав которых входили прототипы цурковских бляшек
в виде цветка (рис. 2: 1–3) и самые близкие к цурковским бляшки
из Нетайловки (рис. 2: 5), относятся к фазе 2 горизонта I (середина –
3-я четверть VIII в.) по А. В. Комару [Комар, 1999, с. 129; 2010, с. 185–
186, 189, рис 5: 34–39] или к горизонту Саловского-Романовского
(2-я – 3-я четверть VIII в.) по И. О. Гавритухину [Гавритухин, 2005,
с. 412–414]. Поясные наборы из Крыма [Баранов, 1990, рис. 51: 2, 3,
7] и Стерлитамака, содержавшие их поздние дериваты (рис. 2: 7, 8),
датируются переходным горизонтом I/II (конец VIII в.) по А. В. Комару

[Комар, 1999, табл. 4: 19; 2018, рис. 59: 31, 32]. Следовательно, бляш-
ки из Цурковки, стоящие значительно ближе к прототипам, были из-
готовлены не позднее 3-й четверти VIII в.
Такую же хронологическую позицию занимает круглая сбруй-
ная бляшка из Сельца, к. 17. Погребения в курганах «с квадратными
ровиками», содержавшие близкие ей прототипы (рис. 2: 9, 10), так-
же относятся к фазе 2 раннесалтовского горизонта I по А. В. Комару
или горизонту Саловского-Романовского по О. И. Гавритухину.
Наличие в к. 1, п. 2 Саловского I могильника, где найдены прототи-
пы бляшек из Цурковки и Сельца, солида Льва III 725–732 или 737–
741 гг. [Комар, 2010, с. 189; Копылов, Иванов, 2007, с. 132], позволяет
датировать это погребение временем не ранее середины VIII в. и под-
тверждает датировку обеих разновидностей «раннесалтовских» бля-
шек из Смоленского Поднепровья 3-й четвертью этого столетия.
Пряжки типа 2 по С. А. Плетнёвой характерны для горизонтов I
и I/II по А. В. Комару или Саловского-Романовского и Барановки
по И. О. Гавритухину, а пряжки типа 1 – для горизонтов I/II и II (ко-
нец VIII – 1-я треть IX в.) салтово-маяцкой культуры по А. В. Комару
[Комар, 1999, с. 125, 129–130; Комар, 2018, рис. 39; Гавритухин, 2005,
с. 412–414]. Комплекс Сельцо, к. 12, п. 2, в котором присутствуют
пряжки обоих типов, синхронизируется с переходным горизонтом I/II
(конец VIII в.). Дата остальных погребений КСДК с такими пряжками
не столь определенна, поскольку сочетания индикаторов синхрони-
зации в них отсутствуют. Тем не менее Арефино, к. 2, п. 1 с пряжкой
типа 2 можно предварительно датировать серединой – 2-й полови-
ной VIII в., а погребения с пряжками типа 1 – в пределах конца VIII –
1-й половины IX в. Комплекс Шугайлово, к. 7, п. 1 с пряжкой типа 1, ли-
ровидной подвеской варианта 1б по А. В. Комару и двумя железными
подпружными пряжками синхронизируется с горизонтом I/II, посколь-
ку этот вариант подвески занимает промежуточную позицию между
наиболее ранними и «классическими» салтовскими разновидностя-
ми [Комар, 1999, с. 126, 129]. Шишкино, к. 1 (1881 г.), п. 2, в котором
найден обломок предположительно более позднего варианта лиро-
видной подвески совместно с пряжкой типа 1, вероятно, синхронен
салтовскому горизонту II (около 1-й трети IX в.).
Поясной набор из Слободы-Глушицы, к. 11, п. 2 типичен для хро-
нологического горизонта II, что довольно точно определяет дату по-
гребения. Тем же периодом, по мнению А. В. Комара, датируются
пряжки типа 4 (Дроково, к. 4 (1881 г.)) и цельнолитые бляшки с коль-

цом, аналогичные найденной в Колодне, к. 8.
К более позднему времени из деталей поясов относятся пряж-
ки типа 3 по С. А. Плетнёвой, существовавшие на протяжении гори-
зонтов II–IV, т.е. как минимум до 1-й трети X в. [Комар, 1999, с. 130].
Инвентарь двух из трех погребений КСДК с этими пряжками содер-
жит четкие маркеры X в.: односторонний составной гребень груп-
пы 2 по классификации О. И. Давидан [Давидан, 1962, с. 100–101]
(Заозерье, к. 63, п. 4) и плетеную цепочку (Шугайлово, к. 6, п. 2);
впрочем, экземпляр из второго погребения – это дериват пряжек
типа 3 (см. выше).
Для определения хронологии других комплексов из смоленских
длинных курганов с предметами салтовского круга данных чрезвы-
чайно мало. Следует подчеркнуть, что разновидности бронзовых бу-
бенчиков и пуговиц, многократно встреченные в смоленских длинных
курганах, широко распространены уже в самых ранних погребени-
ях лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры и в могильни-
ках Новинковского типа на Самарской Луке, т.е. в комплексах VIII в.
В некоторых трупосожжениях КСДК бубенчики и пуговицы встречены
с салтовскими пряжками и выше синхронизированы с хронологиче-
скими горизонтами I/II–II (Дроково, к. 4 (1881 г.); Шишкино, к. 1 (1881 г.),
п. 2; Сельцо, к. 12, п. 2). Ряд других погребений с украшениями и де-
талями костюма салтовского круга из смоленских длинных курганов
может относиться и к более позднему времени.
Приведенные данные позволяют сделать вывод о том, что сал-
товские вещи проникали в восточную часть ареала КСДК на протяже-
нии почти всего периода существования этой культуры, с середины
или 3-й четверти VIII в. по 2-ю четверть или середину X в., что указы-
вает на развитый и стабильный характер торговых связей смолен-
ских кривичей с югом Восточной Европы. По-видимому, максимум по-
ступления металлических изделий салтовского круга в Смоленское
Поднепровье и Подвинье приходится на 2-ю половину VIII – 1-ю по-
ловину IX в. Затем интенсивность этого процесса снизилась, одна-
ко он не прекращался до исчезновения салтово-маяцкой культуры,
о чем свидетельствует наличие характерных предметов в погребе-
ниях КСДК «не раннего» X в.
Необходимо обратить внимание на находки женских укра-
шений КСДК в пяти катакомбах Верхне-Салтовского могильни-
ка – по-видимому, единственного памятника салтово-маяцкой
культуры, в материалах которого они известны в настоящее вре-

мя. Из кат. 1 (1911 г.) и кат. 93 (2008 г.) происходят значительные
фрагменты головных венчиков с крупными спиральными пронизка-
ми, биэсовидными и трапециевидными подвесками [Федоровский,
1914, рис. 1; Аксёнов, Лаптев, 2009, рис. 3: 23–26, 28] (рис. 6: 1, 2).
Другие погребения – кат. 5 (1904 г.), кат. 14 (1947 г.), кат. 42 (1986 г.) –
содержали отдельные трапециевидные подвески, в том числе с об-
ломками спиральных пронизок [Комар, 2017, с. 123, рис. 3: 15, 24].
Во всех этих случаях речь идет о жгутовых головных венчиках, ти-
пичных (наряду с ленточными) для металлического женского убора
КСДК. В них не использовались пластинчатые обоймы-разделите-
ли; крупные трапециевидные подвески прикреплялись к спираль-
ным пронизкам венка с помощью биэсовидных подвесок или це-
почек [Шмидт, 2008, с. 37]. Пропорции трапециевидных подвесок
из Верхне-Салтовского могильника и композиции их декора, нане-
сенного характерным набором штампов и пуансонов, являются, кро-
ме способа крепления к головному венчику, надежными критерия-
ми их принадлежности к КСДК.
А. В. Комар отнес элементы поясных наборов из кат. 5 (1904 г.)
и 14 (1947 г.) к хронологическому горизонту II, из кат. 93 (2008 г.) – к го-
ризонту III салтово-маяцкой культуры [Комар, 2017, с. 123]. Вероятно,
кат. 1 (1911 г.), в которой не обнаружено деталей пояса, датирует-
ся более ранним периодом: ее инвентарь содержит довольно ред-
кий амулет в виде головы барана [Федоровский, 1914, рис. 1], анало-
гия которому происходит из кат. 14 Старо-Салтовского могильника
[Аксёнов, 1999, рис. 6: 39], отнесенной к фазе 2 горизонта I [Комар,
1999, с. 129]. Прессованный декор трапециевидных подвесок из этого
погребения идентичен таковому на экземплярах из Пнёвой Слободы,
к. 1, п. 1 – комплекса VIII в., более вероятно, 2-й половины столетия
[Нефёдов, 2000, c. 196, рис. 1: 16] – и Арефина, к. 2, п. 1 с раннесал-
товской пряжкой типа 2 по С. А. Плетнёвой (см. выше).
Отсутствие в пяти упомянутых катакомбах Верхне-Салтовского
могильника каких-либо иных женских украшений КСДК (например,
височных колец) не позволяет безоговорочно считать погребен-
ных женщин уроженками Смоленского Поднепровья и Подвинья.
Возможно, заимствование единственного четко определенного эле-
мента металлического женского убора смоленско-полоцких криви-
чей было «капризом моды» внутри небольшой группы местного алан-
ского населения. Тем не менее сами эти украшения, независимо
от места их производства, могли быть изготовлены только носите-

лями традиций КСДК. Учитывая явную разновременность катакомб
с кривичскими головными венчиками, они указывают на существова-
ние непосредственных контактов населения верховьев Северского
Донца и Смоленского Поднепровья, имевших место в течение дли-
тельного времени, как минимум нескольких десятилетий.
Очевидно, эти торговые и культурные связи осуществлялись
через территории Верхнего Поочья и отчасти Верхнего Подесенья
(точнее, Посеймья), заселенные носителями роменской культуры –
северянами и вятичами (см.: [Григорьев, 2005; Енуков, 2005, с. 145–
200; Прошкин, 2011]). Поэтому не вызывает сомнений, что роменское
население обычно играло роль посредника при контактах смолен-
ских кривичей с районами Верхнего Подонья, в результате которых
в Смоленское Поднепровье и Подвинье поступали не только салтов-
ские металлические изделия, но и стеклянные бусы, а также некото-
рое количество серебряной монеты. Это подтверждается, в частно-
сти, одинаковой динамикой распространения древностей салтовского
круга в КСДК и роменской культуре. Его максимум на славянских
памятниках Левобережного Поднепровья и Верхнего Поочья при-
ходится на волынцевский и раннероменский этапы (середина VIII –
1-я половина IX в.), что связывается с периодами наибольшей поли-
тической зависимости указанных регионов от Хазарского каганата
[Григорьев, 1990, с. 51; Григорьев, 2000, с. 124, 174–183]. Вместе
с тем маловероятно, чтобы эта зависимость простиралась и на тер-
ритории, расположенные далеко в глубине лесной зоны, в том чис-
ле на восточную часть ареала КСДК. Во всяком случае, письменные
источники такую версию не подтверждают. Распространение у смо-
ленских кривичей с середины – 3-й четверти VIII в. изделий сал-
товского круга и других товаров «юго-восточного» происхождения
должно рассматриваться как результат налаженных торговых и куль-
турных связей между Смоленским Поднепровьем, Верхним Поочьем
и северо-западными районами Хазарского каганата.
Рис. 1.
Детали салтовской ременной гарнитуры из смоленских длинных курганов.
1 – Шишкино, к. 1 (1881 г.), п. 1; 2, 15 – Шишкино, к. 1 (1881 г.), п. 2; 3,
7 – Сельцо, к. 12, п. 2; 4, 12, 14 – Шугайлово, к. 7, п. 1; 5 – Дроково, к. II
(1881 г.); 6 – Арефино, к. 2, п. 1; 8 – Купники, к. 3, п. 1; 9 – Заозерье, к. 63,
п. 4; 10 – Шугайлово, к. 6, п. 2; 11 – Дроково, к. 4 (1881 г.); 13 – Арефино,
к. 4 (1881 г.); 16–18 – Слобода-Глушица, к. 11, п. 2; 19 – Колодня, к. 8;
20 – Цурковка, к. 2, п. 3–4; 21 – Сельцо, к. 17
Рис. 2.
Типологические ряды раннесалтовских поясных бляшек в виде цветка (1–8)
и сбруйных бляшек в виде розетки (9–12). 1, 9 – Саловский I;
2 – Веселовский I; 3 – Пановский; 4, 8 – Стерлитамак; 5 – Нетайловка;
6 – Цурковка; 7 – Бакла; 10 – Кривая Лука XXVII; 11 – Сельцо;
12 – Красная Горка
Рис. 3.
Салтовские украшения и детали костюма из смоленских длинных курганов.
1 – Сельцо; 2 – Сельцо, к. 6, п. 1; 3 – Шишкино, к. 1 (1881 г.), п. 1;
4 – Дроково, к. 4 (1881 г.); 5 – Заозерье, к. 52, п. 1; 6 – Соловьево, к. 4;
7 – Михейково; 8 – Сельцо, к. 2 (1903 г.); 9 – Арефино, к. 1, п. 1; 10,
18 – Михейково, к. 1; 11 – Сельцо, к. 15, п. 2; 12 – Арефино; 13,
14 – Заозерье, к. 60, п. 1; 15 – Шишкино, к. 1 (1881 г.), п. 2; 16, 17 – Сельцо,
к. 12, п. 2; 19 – Дроково, к. 10, п. 2
Рис. 4.
Салтовские бытовые предметы из смоленских длинных курганов.
1 – Дроково, к. 1 (1881 г.); 2 – Арефино, к. 12; 3 – Заборье, к. 1, п. 3;
4 – Шугайлово, к. 1, п. 2
Рис. 5.
Могильники КСДК Смоленского Поднепровья и Подвинья
с находками вещей салтовского круга. 1 – Шугайлово; 2 – Заозерье;
3 – Дроково; 4 – Шишкино; 5 – Михейково; 6 – Сельцо; 7 – Соловьево;
8 – Заборье; 9 – Купники; 10 – Колодня; 11 – Цурковка; 12 – Арефино;
13 – Слобода-Глушица
Рис. 6.
Фрагменты жгутовых головных венчиков КСДК из Верхне-Салтовского
могильника. 1 – кат. 1 (1911 г.) (по А. С. Федоровскому); 2 – кат. 93 (2008 г.)
(по В. С. Аксёнову, А. А. Лаптеву).
Айбабин А. И. Салтовские поясные наборы из Крыма // СА. 1977. № 1.

Айбабин А. И. Могильники VIII – начала X в. в Крыму // МАИЭТ. Вып. III. Сим-
ферополь, 1993.
Аксёнов В. С. Исследования Верхне-Салтовского катакомбного могильни-
ка // Археологiчнi вiдкриття в Украïнi 1997–1998 рр. Киïв, 1998.
Аксёнов В. С. Старосалтовский катакомбный могильник // Vita Antiqua. Киïв.
1999. № 2.
Аксёнов В. С., Крыганов А. В., Михеев В. К. Обряд погребения с конем у на-
селения салтовской культуры (по материалам Красногорского могильни-
ка) // Материалы I тыс. н. э. по археологии Украины и Венгрии. Киев, 1996.
Аксёнов В. С., Лаптев А. А.К вопросу о славяно-салтовских контактах (на
примере катакомбы № 93 могильника у с. Верхний Салтов) // Древности
2009. Харьков, 2009.
Аксёнова Н. В. Назначение и символика гончарных клейм Средневековья
(по материалам салтовской культуры) // Stratum plus. 2001–2002. Санкт-
Петербург–Кишинев–Одесса–Бухарест, 2002. № 5.
Артамонова О. А., Плетнёва С. А. Стратиграфические исследования
Саркела-Белой Вежи (по материалам работ в цитадели // МАИЭТ. Вып. VI.
Симферополь, 1998.
Ахмеров Р. Б. Могильник близ г. Стерлитамака // СА. Вып. XXII. 1955.
Багаутдинов Р. С., Богачев А. В., Зубов С. Э. Праболгары на Средней
Волге (у истоков татар Волго-Камья). Самара, 1998.
Баранов И. А. Таврика в эпоху раннего средневековья (салтово-маяцкая
культура). Киев, 1990.
Болтрик Ю. В., Комар А. В. Хазарский курган на правом берегу р. Молочной //
Днепро-Донское междуречье в эпоху раннего средневековья. Воронеж, 2005.
Бэлiк О. О. Пояснi набори горизонту Столбище–Старокорсунська з позо-
вань лiсостепового донського варiанту салтiвскоï культури (до пробле-
ми хронологiï) // Вiсник Схидноукраïнського нацiонального унiверсите-
ту iм. В. Даля. Луганськ, 2002. № 9.
Винников А. З., Плетнёва С. А. На северных рубежах Хазарского кагана-
та. Маяцкое поселение. Воронеж, 1998.
Винников А. З., Сарапулкин В. А. Болгары в Поосколье (Мандровский мо-
гильник). Воронеж, 2008.
Гавритухин И. О. Хронология эпохи становления Хазарского каганата
(элементы ременной гарнитуры) // Хазары. Евреи и славяне. Т. 16.
Иерусалим–Москва, 2005.
Генинг В. Ф., Халиков А. Х. Ранние болгары на Волге (Больше-Тарханский

могильник). М., 1964.
Григорьев А. В. Некоторые замечания по поводу украшений роменской
культуры // Проблемы археологии Южной Руси. Киев, 1990.
Григорьев А. В. Северская земля в VIII – начале XI века по археологиче-
ским данным. Тула, 2000.
Григорьев А. В. Славянское население водораздела Оки и Дона в конце I –
начале II тыс. н. э. Тула, 2005.
Давидан О. И. Гребни Старой Ладоги // АСГЭ. Вып. 4. Л., 1962.
Енуков В. В. Ранние этапы формирования смоленско-полоцких кривичей
(по археологическим материалам). М., 1990.
Енуков В. В. Славяне до Рюриковичей. Курск, 2005.
Казаков Е. П. Культура ранней Волжской Булгарии. М., 1992.
Комар А. В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной
Европы (вопросы хронологии) // Vita Antiqua. Киïв, 1999. № 2.
Комар А. В. К дискуссии о хронологии раннесредневековых кочевнических
памятников Среднего Поволжья // Культуры евразийских степей вто-
рой половины I тысячелетия н. э. (вопросы межэтнических контактов
и межкультурного взаимодействия). Самара, 2010.
Комар А. В. Ивахниковский клад (время сокрытия и культурные связи комплек-
са) // Stratum plus. Санкт-Петербург–Кишинев–Одесса–Бухарест, 2017. № 5.
Комар А. В. История и археология древних мадьяр в эпоху миграции.
Budapest, 2018.
Копылов В. П., Иванов А. А. Погребение знатного воина хазарского времени из могиль-
ника Саловский // Средневековые древности Дона. Москва–Иерусалим, 2007.
Крыганов А. В. Вооружение и войско населения салтово-маяцкой культуры
(по материалам могильников с обрядом трупосожжения) // Проблемы
археологии Поднепровья. Днепропетровск, 1989.
Ляпушкин И. И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне Дона //
МИА. 1958. № 62.
Матвеева Г. И. Могильники ранних болгар на Самарской Луке. Самара, 1997.
Материалы по истории мордвы VIII–XI вв. Моршанск, 1952.
Материальная культура средне-цнинской мордвы VIII–XI вв. Саранск, 1969.
Минасян Р. С. Четыре группы ножей Восточной Европы эпохи раннего сред-
невековья (к вопросу о появлении славянских форм в лесной зоне) //
АСГЭ. Вып. 21. Л., 1980.
Михеев В. К. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков, 1985.
Мошкова М. Г., Максименко В. Е. Работы Багаевской экспедиции в 1971 г. //
Археологические памятники Нижнего Подонья. Т. II. М., 1974.
Мурашёва В. В. Серьги славян Хазарского каганата // Города и веси сред-

невековой Руси: археология, история, культура. Москва–Вологда, 2015.
Нефёдов В. С. О времени возникновения культуры смоленско-полоцких
длинных курганов // Археология и история Пскова и Псковской земли.
1996–1999. Псков, 2000.
Нефёдов В. С. Салтовские древности в смоленских длинных курганах //
Гiстарычна-археалагiчны зборнiк. Мiнск, 2002. № 17.
Нефёдов В. С. Археологический контекст «древнейшей русской надписи»
из Гнёздова // Тр. ГИМ. Вып. 24. Археологический сборник. Гнёздово.
125 лет исследования памятника. М., 2001.
Нефёдов В. С. Смоленское Поднепровье и Подвинье в период формирования
Древнерусского государства по археологическим данным // ДГВЕ. 2010 год.
Предпосылки и пути образования Древнерусского государства. М., 2012.
Плетнёва С. А. Керамика Саркела – Белой Вежи // МИА. 1959. № 75.
Плетнёва С. А. Подгоровский могильник // СА. 1962. № 3.
Плетнёва С. А. От кочевий к городам: Салтово-маяцкая культура // МИА. 1967. № 142.
Плетнёва С. А. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский архео-
логический комплекс. М., 1989.
Покровский А .М. Верхне-Салтовский могильник // Труды XII Археологи-
ческого съезда. Т. 1. М., 1905.
Прошкин О. Л. Чертово городище. Освоение славянами Верхнего Поочья.
Калуга, 2011.
Сташенков Д. А. Новые детали погребального обряда памятников ранне-
болгарского времени в Самарском Поволжье // Средневековые памят-
ники Повложья. Самара, 1995.
Сташенков Д. А. Раскопки Кайбельского средневекового могильника в 1953–
1954 годах // Вопросы археологии Поволжья. Вып. 3. Самара, 2003.
Фёдоров-Давыдов Г. А. Погребения хазарского времени из урочища
«Кривая Лука» в Нижнем Поволжье // Проблемы археологии степей
Евразии. Кемерово, 1984.
Федоровский А. С. Дневник раскопок Верхне-Салтовского могильника 18–
22 сентября 1911 г. // Вестник Харьковского историко-филологическо-
го общества. Вып. 5. Харьков, 1914.
Флёров В. С. Маяцкий могильник // Маяцкое городище. М., 1984.
Чернягин Н. Н. Длинные курганы и сопки (археологическая карта) // МИА. 1941. № 6.
Шмидт Е. А. Длинные курганы у д. Слобода-Глушица // Третьяков П. Н.,
Шмидт Е. А. Древние городища Смоленщины. М.–Л., 1963.
Шмидт Е. А. К вопросу об этнической принадлежности женского инвентаря
из смоленских длинных курганов // МИСО. Вып. 7. Смоленск, 1970.
Шмидт Е. А. Заозерье. Археологический комплекс IV–XII веков. Смоленск, 2008.

Шмидт Е. А. Кривичи Смоленского Поднепровья и Подвинья (по археоло-
гическим данным). Смоленск, 2012.
Шмидт Е. А. Шугайлово (комплекс археологических памятников). Смоленск, 2013.
Ястребов В. Н. Лядинский и Томниковский могильники Тамбовской губернии //
МАР. СПб., 1893. № 10.
АСГЭ – Археологический сборник Государственного Эрмитажа

ГИМ – Государственный исторический музей
ДГВЕ – Древнейшие государства Восточной Европы
КСДК – культура смоленско-полоцких длинных курганов
МАИЭТ – Материалы по истории, археологии и этнографии Таврии
МИА – Материалы и исследования по археологии СССР
МИСО – Материалы по изучению Смоленской области
МАР – Материалы по археологии России
СА – Советская археология
V. S. Nefedov
Artefacts of Saltovo sphere in Smolensk long barrows
Summary
The author studies the metalic artefacts of Saltovo origin and their imitations
found in the graves of Long barrows culture from the 8th–10th cent. in Smolensk re-
gion – details of belts, ornaments and household objects – totally ca. 50 finds from
13 cemeteries. The chronological analysis demonstrate that Saltovo artefacts were
widespread in the Eastern part of Smolensk Long barrows culture almost during the
whole period of its existence, from early to late graves. Maximum of the penetration
of these objects in Smolensk part of Dniepr basin falls to the 2nd half of the 8th – the
1st half of the 9th cent. The author supposes that Saltovo artefacts were imported to
the studying region generally through the Upper Seim and the Upper Oka basins,
which was inhabited by Slavonic population of Romny culture. However there were
also direct connections between inhabitants of the south-west regions of the Khazar
Khaganate and the Slavonic population built Smolensk long barrows.
K e y w o r d s : Smolensk long barrows culture, Saltovo-Mayack culture,
Slaves, Khazar Khaganate, interrelations.
Л. Ю. Пономарёв
САЛТОВО-МАЯЦКИЕ ПАМЯТНИКИ
ЦЕНТРАЛЬНОЙ И СЕВЕРНОЙ ЧАСТИ
КЕРЧЕНСКОГО ПОЛУОСТРОВА
(МАТЕРИАЛЫ
К АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ КАРТЕ)
На Керченском полуострове памятники салтово-маяцкой куль-

туры впервые были выделены Ю. Ю. Марти и В. Ф. Гайдукевичем
в 30-е гг. прошлого столетия (Тиритака, Мирмекий), но все они рас-
полагались в окрестностях Керчи [Марти, 1941, с. 31–36; Гайдукевич,
1952а, с. 49 –52, 126 –127, 163; Гайдукевич, 1952б, с. 177–179;
Гайдукевич, Леви, Прушевская, 1941, с. 137]. Отдаленные от города
районы полуострова, включая центральную и северную его часть,
в довоенные годы оставались «белым пятном» на археологических
картах. При этом если о некоторых расположенных здесь античных
памятниках было известно хоть что-то, раннесредневековые памят-
ники представлялись полной загадкой.
В послевоенные годы попытку исправить это положение пред-
приняли сотрудники Керченского историко-археологического музея.
В 1949 г. дирекция музея обратилась к руководству историко-архе-
ологического сектора Крымской научно-исследовательской базы
АН УРСР с предложением о проведении совместных археологических
разведок на побережье Азовского моря. Основная их цель предусма-
тривала выявление остатков поселений «раннеславянского времени»
в Крыму1. Одновременно, руководство музея выступило с предложе-

нием о включении в состав работавших на Керченском полуострове
экспедиций Государственного музея изобразительных искусств им.
А. С. Пушкина (ГМИИ) и Института истории материальной культуры
(ИИМК) специалистов в области славянской археологии и палеоли-
та [Баукова, 2008, с. 191]. Однако эту новацию археологи-античники
не поддержали, комплексные экспедиции так и не были организованы.
Положение стало меняться к лучшему только со второй полови-
ны 50-х гг. ХХ в., после того как внутренние районы Керченского по-
луострова охватили широкомасштабными археологическими развед-
ками. И хотя, как и прежде, приоритет отдавался изучению античных
древностей, в поле зрения исследователей попали десятки ранне-
средневековых памятников, датировавшихся – без указания их куль-
турной принадлежности – VIII–IX вв.
В 1954–1955 гг. археологические разведки в северной части полу-
острова предприняла экспедиция Отдела древней и средневековой
истории ИА АН УССР под руководством П. Н. Шульца. К сожалению,
результаты этих работ так и не были опубликованы. Краткие сведе-
ния об исследованных им раннесредневековых памятниках привел
А. Л. Якобсон в одной из своих монографий. В частности он упомянул
о небольших разведочных раскопках, предпринятых П. Н. Шульцем
на поселении и могильнике VIII–IX вв. в окрестностях с. Песочное.
На поселении был найден хорошо сохранившийся пифос с амфорой
внутри, а на могильнике раскопано несколько плитовых погребений
[Якобсон, 1970, с. 28, пункты 73, 75].
В 1950-е гг. к исследованиям на полуострове приступил Восточно-
Крымский отряд ИА АН СССР под руководством И. Т. Кругликовой.
В рамках поставленных задач основное внимание она планирова-
ла уделить античным памятникам, но благодаря активному участию
в работах отряда общественного инспектора по охране памятников
культуры В. В. Веселова разведки приняли комплексный характер.
С 1949 по 1964 г. в числе прочих открытых В. В. Веселовым памят-
ников на археологическую карту Керченского полуострова было на-
несено около 170 салтово-маяцких поселений. С учетом античных
1
Поставленная руководством музея задача, а также использованная в доку-
менте терминология не отвечали археологическим реалиям, но вполне соответ-
ствовали идеологическим установкам и официальной исторической доктрине тех
лет [cм.: Брайчевський, 2002, с. 175–184; Юрочкин, Майко, 2017, с. 157–231].
Л. Ю. Пономарёв 177
памятников, на территории которых были обнаружены немногочис-

ленные фрагменты керамики VIII – первой половины X в., таких пун-
ктов стало насчитываться свыше 250. К сожалению, результаты его
исследований практически не публиковались и поэтому остались не-
известными широкому кругу исследователей. И только совсем недав-
но Институтом археологии РАН были частично изданы полевые днев-
ники В. В. Веселова, что впервые позволило составить более-менее
точные карты салтово-маяцких памятников Керченского полуостро-
ва. При этом оказалось, что значительное их количество располага-
лось в центральной и северной его части [Веселов, 2005].
В 1959 г. разведки в центральной части полуострова провела
Крымская экспедиция ИА АН СССР под руководством С. Н. Бибикова.
Они носили маршрутный характер, а в качестве приоритетного на-
правления избрали изучение античных памятников. В процессе
работ попутно были обследованы два поселения в окрестностях
с. Виноградное и с. Чапаевка, датированные подъемным материа-
лом VIII–IX вв. [Лесков, Збенович, 1962, с. 270].
Первую целенаправленную попытку изучения раннесредневе-
ковых памятников на Керченском полуострове в 1960 г. предпри-
нял Д. Л. Талис [Талис, 1960; Гадло, 2004, с. 71]2. Возглавляемая им
Восточно-Крымская экспедиция Государственного исторического му-
зея обследовала мыс Казантип, участок побережья Казантипского за-
лива между с. Азовское и с. Верхнезаморское, а также окрестности
с. Королёво, с. Птичное, с. Калиновка, с. Марфовка, с. Новосёловка
и с. Тамарино, расположенных в центральной, северо-западной
и юго-западной части полуострова. В итоге, при активном уча-
стии В. В. Веселова, было обследовано 38 поселений, на 23 из них
(60,52%) зафиксировали находки второй половины VIII – первой по-
ловины X в. Кроме того, в «Сводной ведомости» В. В. Веселова упо-
минается еще несколько поселений и других археологических объек-
тов, открытых в процессе разведок Восточно-Крымской экспедиции
ГИМ, однако в отчет Д. Л. Талиса они по неизвестной нам причине
не были включены [Веселов, 2005, с. 149–155, №№ 397, 403, 405, 406,
417, 418, 419, 426, 427, 439, 442, 449, 464]. К сожалению, результаты
2
Экспедиция работала на Керченском полуострове с 12 августа по 24 сентября
1960 г. Основной состав: ст. н. с. ГИМ Д. Л. Талис (руководитель), В. В. Веселов
(научный сотрудник, с 25 августа по 11 сентября). В разведках на мысе Казантип
принимал участие Ю. В. Учаев [Талис, 1960, с. 1; Веселов, 2005, с. 11].
этих работ не были своевременно доведены до издательского уров-

ня. В результате большая часть открытых в 1960 г. поселений вто-
рой половины VIII – первой половины X в. осталась неизвестной ар-
хеологам-медиевистам, и только некоторые из них были нанесены
на карту-схему «Южное Приазовье в период Хазарского каганата
(конец VII – начало X в.)», составленную А. В. Гадло [Гадло, 1968а,
с. 60, № 62, 65–67, 70–72, 74]. Основная же часть материалов раз-
ведок Д. Л. Талиса была введена в научный оборот лишь несколько
лет назад [Пономарёв, 2012, с. 479–511].
В 1962 г. разведки раннесредневековых поселений на Керченском
полуострове продолжил Приазовский археологический отряд
Ленинградского государственного университета под руководством
А. В. Гадло [Гадло, 1963; Гадло, 1968а, с. 59–60; Гадло, 1968б, с. 78;
Гадло, 1971, с. 62–63; Гадло, 2004, с. 71; Пономарёв, 2008, с. 255–256].
Поставленная перед ним задача предусматривала изучение ранне-
средневековых памятников в районах, примыкающих к Азовскому
морю с севера и юга. План работ включал в себя: обследование из-
вестных и выявление новых памятников салтово-маяцкой культуры,
поиск хронологически и генетически предшествующих им памятни-
ков, а также памятников эпохи Тмутараканского княжества.
На Керченском полуострове экспедиция проработала с 9 сен-
тября по 5 октября 1962 г.3 Работы велись методом маршрутных
разведок, привязанных в основном к открытым в 1956–1961 гг.
В. В. Веселовым раннесредневековым памятникам, и сводились
к визуальному их осмотру, составлению глазомерного плана и сбо-
ру подъемного материала. Приоритетным первоначально избра-
ли «тмутараканский» период, поэтому особое внимание сосре-
доточили на прибрежном участке северо-восточной оконечности
Керченского полуострова между мысом Ени-Кале и мысом Фонарь,
где еще в XIX в. был найден моливдовул Ратибора – наместника
князя Всеволода в Тмутаракани. Допускалось также, что памятники
этого времени могли находиться на мысе Казантип, в северо-вос-
точной части которого был случайно найден горшок, аналогичный,
по мнению А. В. Гадло, «русским горшкам X–XIII вв.» [Талис, 1960,
3
В состав отряда входили: А. В. Гадло (начальник, аспирант кафедры архео-
логии ЛГУ) и студенты – Ю. П. Калошник, П. И. Морозов, Н. Н. Юркина, А. А. Орлов.
Существенную помощь экспедиции оказал В В. Веселов.
с. 15; Веселов, 2005, с. 73, № 303/404.-5; Гадло, 1963, с. 3]4. Однако

памятников эпохи Тмутараканского княжества на Керченском полу-
острове найти так и не удалось. В связи с этим работы продолжи-
лись на салтово-маяцких памятниках, открытых незадолго до этого
В. В. Веселовым. В северной части полуострова были обследова-
ны поселения в окрестностях с. Калиновка, с. Азовское, с. Мысовое,
с. Королёво5, а в центральной части – поселения у с. Новониколаевка
и с. Репьевка.
К сожалению, работы по составлению археологической карты
А. В. Гадло в дальнейшем не продолжил и следующие два полевых
сезона сосредоточил усилия на раскопках поселений у с. Пташкино
и пос. Эльтиген. Результаты своих разведок он использовал при со-
ставлении карты «Южное Приазовье в период Хазарского кагана-
та (конец VII – начало X в.)», опубликованной в 1968 г. На эту карту
в пределах Керченского полуострова А. В. Гадло нанес 41 поселе-
ние, из которых 25 приходилось на его центральную и северную
часть [Гадло, 1968а, с. 60, № 45–85]. В дальнейшем она была поло-
жена в основу всех мелкомасштабных археологических карт сал-
тово-маяцких памятников Крыма. Остальные материалы разведок
А. В. Гадло, включая карты-схемы, глазомерные планы поселе-
ний, фотографии и рисунки подъемного материала, были опубли-
кованы лишь четыре десятилетия спустя [Зинько, Пономарёв, 2013,
с. 435–471].
С середины 1960-х гг. и до настоящего времени салтово-маяц-
кие памятники Керченского полуострова целенаправленно не изу-
чались. Тем не менее их список пополнился десятками ранее неиз-
вестных поселений и могильников, обнаруженных преимущественно
в процессе разведок и раскопок античных памятников. К сожале-
нию, как и прежде, они за редким исключением не публиковались.
Соответственно, большая их часть не была введена в научный обо-
рот, а поэтому осталась неизвестной широкому кругу исследова-
телей-медиевистов, которые в это время основное внимание пе-
реключили на средневековые памятники Юго-Западного Крыма
4
Горшок обнаружен местным жителем в 1954 г. и был передан в Керченский
историко-археологический музей. Он представляет собой обычный салтово-маяц-
кий кухонный горшок, украшенный горизонтальным и волнообразным рифлением
на тулове и с клеймом на дне в виде креста в круге.
5
В отчет о разведках 1962 г. результаты обследования этих памятников А. В. Гад-
ло не включил, поскольку незадолго до него их обследовал Д. Л. Талис [Талис, 1960].
и Южнобережья. Что особенно досадно, были преданы забвению

результаты многолетних исследований В. В. Веселова, а также раз-
ведок Д. Л. Талиса. Результатом явилось то, что публиковавшиеся
до конца прошлого столетия археологические карты салтово-маяц-
ких памятников Крыма не отражали применительно к Керченскому
полуострову реальной ситуации и нуждались в существенных до-
полнениях и корректировке [Якобсон, 1970, с. 27–29, рис. 1, 68–82;
Баранов, 1981, рис. 1; Баранов, 1990, рис. 1, 2–46; Айбабин, 1999,
рис. 78; Плетнёва, 2000, рис. 104].
Составление такой карты следует рассматривать в качестве од-
ной из приоритетных задач в изучении салтово-маяцких древностей
Восточного Крыма, при этом она должна быть реализована в рам-
ках комплексной программы, которая включила бы в себя полную
публикацию и ревизию архивных материалов, а также планомерные
и широкомасштабные разведки с использованием современных ме-
тодик и технологий.
Предварительная работа в этом направлении пока что продела-
на только для салтово-маяцких памятников южной части, восточной
(между долиной р. Джерджава и Тобечикским озером) и северо-вос-
точной оконечности Керченского полуострова [Пономарёв, 2011,
с. 343–378; Пономарёв, 2009, с. 499–514; Бейлин, Пономарёв, 2018,
с. 24–36]. Опубликованы также материалы разведок Д. Л. Талиса
и А. В. Гадло [Пономарёв, 2012, с. 479–511; Зинько, Пономарёв, 2013,
с. 435–471].
В рамках данной публикации приведен краткий обзор салто-
во-маяцких поселений и могильников центральной и северной ча-
сти Керченского полуострова. При этом особое внимание уделено
только тем из них, местоположение и атрибуция которых не вызывает
сомнений. Упомянуты и остальные памятники, открытые в основном
разведками В. В. Веселова. К сожалению, реалии тех лет не позволи-
ли ему использовать во время разведочных работ крупномасштаб-
ные топографические карты, в связи с чем исследователь вынужден
был ограничиться составлением глазомерных планов и схем с при-
вязкой памятников к ближайшим населенным пунктам и географи-
ческим объектам. В результате, поскольку в основной массе они по-
вторно не исследовались, их точное местоположение определить
в большинстве случаев не представляется возможным. Кроме того,
подъемный материал, датированный В. В. Веселовым VIII–IX вв.,
как правило, не сопровождался рисунками в полевых дневниках.
Таким образом, большая часть сохранившейся полевой докумен-

тации археологических разведок В. В. Веселова подлежит серьез-
ной научной ревизии. Впрочем, как показал предыдущий опыт рабо-
ты с его «Сводной ведомостью», исследователь выделял памятники
этого времени с высокой степенью надежности, опираясь, прежде
всего, на находки обломков амфор причерноморского типа и сал-
тово-маяцких горшков, которые он уверенно атрибутировал. К тому
же консультации в этом отношении ему на протяжении нескольких
лет оказывали Д. Л. Талис и А. В. Гадло, с которыми он плодотвор-
но сотрудничал, принимая участие в их разведочных экспедициях
на Керченском полуострове в 1960 и 1962 гг. Это дает веские основа-
ния нанести на археологическую карту бóльшую часть выделенных
В. В. Веселовым памятников второй половины VIII – первой полови-
ны X в., однако следует подчеркнуть необходимость их повторного
обследования.
Все выявленные салтово-маяцкие памятники нанесены мною
на карту Керченского полуострова, которую, разделив на пять ча-
стей, привожу в конце статьи (см. рис. 1–5).
Поселения и могильники
второй половины VIII – первой половины X в.
1. Поселение Карпечь (рис. 1, 1). Обнаружено в 1960 г. В. В. Весе-

ловым и в этом же году обследовано Д. Л. Талисом [Веселов, 2005,
с. 83, 133, № 361/240.-1; Талис, 1960, с. 29, табл. XX, 1–3; Якобсон,
1970, с. 27, № 68]. Расположено в 0,8 км к СВ от ныне не существу-
ющего с. Птичное (бывш. Карпечь) и 2,8 км к СЗ от с. Фронтовое.
Занимает восточный склон балки, в 0,2 км к востоку от искусствен-
ного ставка. Площадь поселения около 5 га. Подъемный материал
представлен фрагментами причерноморских бороздчатых амфор,
салтово-маяцких горшков, столовой посуды и высокогорлых кувши-
нов с плоской ручкой.
2. Поселение Фронтовое (рис. 1, 2). Обнаружено в 1960 г.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 82, 144, № 356/348.-4]. Распо-
ложено вдоль западного и восточного склонов балки, пересекаю-
щей с. Фронтовое (бывш. Кой-Асан). Подъемный раннесредневеко-
вый материал представлен фрагментами причерноморских амфор
и салтово-маяцких горшков. По мнению В. В. Веселова, поселение
представляло собой группу отдельных «хуторков», занимавших прак-

тически всю территорию современного села.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 82–83, 145, № 358/350.-6]. Распо-
ложено в 0,8 км к ЮВ от с. Фронтовое, на восточном берегу искус-
ственного ставка. Подъемный раннесредневековый материал пред-
ставлен фрагментами причерноморских амфор.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 83, 145, № 360/352.-8]. Располо-
жено в 2 км к югу от с. Фронтовое, на вершине возвышенности сре-
ди невысоких курганов. Подъемный раннесредневековый материал
представлен фрагментами причерноморских амфор.
5. Поселение Батальное (рис. 2, 5). Обнаружено в 1959 г.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 66, 127, № 263/177.-1]. Расположено
в 2,2 км к северу от с. Батальное (бывш. Арма-Эли) и в 0,25 км к за-
паду от искусственного ставка. Занимает склон небольшой балки
и вершину возвышенности к северу от нее. Среди подъемного ран-
несредневекового материала встречаются фрагменты причерномор-
ских амфор и высокогорлых кувшинов с плоской ручкой.
6. Поселение Батальное (рис. 2, 6) Обнаружено в 1959 г.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 66–67, 127, № 267/181.-5]. Располо-
жено в 4 км к ЮЗ от с. Батальное рядом с небольшим искусственным
ставком. Подъемный раннесредневековый материал представлен
фрагментами причерноморских бороздчатых амфор.
7. Поселение Батальное (рис. 2, 7). Обнаружено в 1959 г.
жено в 3 км к ЮЗ от села (зданий бывшего совхоза). Подъемный ран-
несредневековый материал представлен фрагментами причерно-
морских амфор с бороздчатым рифлением.
8. Поселение Чапаевка II (рис. 3, 8). Открыто в 1959 г. В. В. Ве-
селовым, в 1960 и в 1962 гг. обследовано Д. Л. Талисом и А. В. Гадло
[Талис, 1960, с. 28, № 31; Веселов, 2005, с. 79, 131, № 336/223.-2;
Кругликова, 1975, № 226; Кругликова, 1984, с. 75, карта 9, № 226;
Лесков, Збенович, 1962, с. 270; Гадло, 1968а, с. 60, № 74; Баранов,
1990, рис. 1, 32; Пономарёв, 2012, с. 493, № 26] 6. Расположено
6
Следует также заметить, что в одной из публикаций А. В. Гадло, а также на
карте, составленной им по материалам разведок Д. Л. Талиса и собственных раз-
ведок 1962 г., оно имеет двойное название Чапаевка–Калиновка (Чапаево-Кали-
в 0,4–0,8 км к северу от с. Калиновка (до 1957 г. в его пределах суще-

ствовало два села – с. Калиновка (бывш. Курпе) и с. Чапаево (бывш.
Астабань) на его северо-восточной окраине). Протяженность посе-
ления в направлении север–юг составляет около 1 км [Гадло, 1971,
с. 63]. В 1960 г. был обследован южный участок поселения, локали-
зованный в 0,4 км к северу от с. Калиновка. На распаханном поле
примерно в 100 м к востоку от дороги, соединяющей пгт. Ленино
и с. Семёновка, прослежены остатки 12 построек в виде каменных
развалов диаметром около 8 м. Подъемный раннесредневековый
материал представлен в основном фрагментами причерноморских
бороздчатых амфор и салтово-маяцких горшков, украшенных врез-
ным горизонтальным и волнообразным орнаментом [Веселов, 2005,
рис. 215; 217]. Здесь же был найден фрагмент венчика сероглиняно-
го лощеного сосуда [Веселов, 2005, рис. 216].
9. Поселение Чапаевка ( рис. 2, 9). Открыто в 1957 г.
жено на северной и восточной окраине бывш. с. Чапаево к восто-
ку от небольшого искусственного ставка (северо-восточная окраи-
на совр. с. Калиновка). Подъемный раннесредневековый материал
В. В. Веселовым не охарактеризован.
10. Поселение Красный Кут (рис. 2, 10). Открыто в 1957 г.
жено на южном и юго-западном склонах возвышенности в 3,5 км
к ЮЗ от с. Заводское (бывш. Красный Кут). Подъемный раннесред-
невековый материал представлен немногочисленными фрагмента-
ми причерноморских амфор и салтово-маяцких горшков.
11. Поселение Насыр (рис. 2, 11). Обнаружено в 1959 г.
жено на восточном мысу обмелевшей древней бухты, в 1,7 км к СЗ
от ныне не существующего с. Набережное (бывш. Насыр) и в 0,2 км
от берега Азовского моря. Культурный слой мощностью 0,3–0,4 м
прослежен вдоль полевой дороги на протяжении 0,1 км. Подъемный
раннесредневековый материал представлен фрагментами причер-
номорских бороздчатых амфор.
новка), поскольку незадолго до этого (в 1957 г.) оба эпонимных населенных пункта
были объединены в одно село [Гадло, 1963, с. 5; Гадло, 1968а, с. 60, № 74; Гадло,
1971, с. 62–63]. В 1990-е гг. в научный обиход вошли названия Чапаево и Калиновка
[Баранов, 1990, рис. 1, 32; Айбабин, 1999, рис. 78, 95].
12. Поселение Насыр (рис. 2, 12). Обнаружено в 1959 г.

жено на небольшой возвышенности и в котловине примерно в 1 км
к северу от ныне не существующего с. Набережное и в 0,3 км к ВЮВ
от предыдущего поселения. Среди раннесредневекового подъемно-
го материала выделены фрагменты салтово-маяцких горшков.
13. Поселение Королёво (рис. 2, 13). Открыто в 1962 г.
А. В. Гадло, в 1963 г. обследовано А. Л. Якобсоном [Гадло, 1962, с. 5;
Якобсон, 1970, с. 28, № 71, рис. 1, 71]. Расположено в 3 км к югу
от с. Королёво (бывш. Коджалар Русский), на южном склоне холма.
Подъемный раннесредневековый материал представлен многочис-
ленными фрагментами причерноморских амфор и салтово-маяцких
горшков.
14. Поселение Королёво (рис. 2, 14). Открыто в 1957 г. В. В. Ве-
селовым, в 1960 г. и 1962 г. обследовано Д. Л. Талисом и А. В. Гадло
[Талис, 1960, с. 28–29, № 32; Веселов, 2005, с. 71–72, 128, № 294/190.-
1; Кругликова, 1975, № 219; Кругликова, 1984, с. 75, карта 9, № 219;
Гадло, 1968а, с. 60, № 78; Баранов, 1990, рис. 1, 41; Айбабин, 1999,
рис. 78, 97; Пономарёв, 2012, с. 493–494, № 27]. Расположено вдоль
северной окраины с. Королёво на южном склоне возвышенности,
на вершине которой, в 50 м к северу от поселения, находится песча-
ный карьер. Подъемный раннесредневековый материал представ-
лен фрагментами причерноморских бороздчатых амфор [Талис, 1960,
табл. XIX, 5, 6; Пономарёв, 2012, рис. 16, 5, 6].
15. Поселение Красногорка (рис. 2, 15). Открыто в 1957 г.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 70, № 291/188.-1]. Расположено
на северной окраине с. Красногорка (бывш. Кенегез), примерно
в 0,1 км к югу от трассы Симферополь–Керчь. Занимает западный
склон возвышенности. Среди подъемного раннесредневекового ма-
териала преобладают фрагменты причерноморских бороздчатых ам-
фор и салтово-маяцких горшков.
16. Поселение Песочное (рис. 3, 16). Открыто в 1960 г. Д. Л. Тали-
сом и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 16, № 6; Веселов, 2005, с. 69,
149, № 280/395.-2; Пономарёв, 2012, с. 488, № 8]7. Расположено
7
Поскольку в окрестностях с. Песочное обнаружено несколько поселений VIII –
первой половины X в., какое из них обозначено на опубликованных археологиче-
ских картах как поселение Песочное, установить не удалось [Гадло, 1968а, с. 60,
№ 70; Баранов, 1990, рис. 1, 28; Айбабин, 1999, рис. 78, 90]. Видимо, на одном из
в 0,4 км к северу от с. Песочное (бывш. Мескечи, в дневниках

В. В. Веселова иногда упоминается как дер. Пески). Среди неболь-
ших песчаных дюн и ям, образовавшихся вследствие добычи песка
местными жителями, зафиксировано скопление керамики VIII – пер-
вой половины X в., преимущественно обломков причерноморских ам-
фор с мелким зональным и бороздчатым рифлением [Талис, 1960,
табл. XI, 2; Пономарёв, 2012, рис. 8, 2].
17. Поселение Песочное (рис. 3, 17). Открыто в 1960 г. Д. Л. Тали-
сом и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 16, № 7; Веселов, 2005, с. 69,
149, № 281/396.-3; Пономарёв, 2012, с. 488, № 9; рис. 8, 1; 17, 9].
Расположено в 0,7 км к СЗ от центральной части с. Песочное. В русле
пересохшего ручья обнаружены тонкие прослойки культурных напла-
стований, камни и отдельные фрагменты керамики. Среди подъем-
ного материала преобладали стенки причерноморских бороздчатых
амфор и обломки лепной посуды.
18. Поселение Песочное II (рис. 3, 18). Открыто в 1960 г. Д. Л. Та-
лисом и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 17, № 8; Веселов, 2005,
с. 69, 149, № 283/398.-5; Кругликова, 1975, 199; Кругликова, 1984,
с. 75, карта 9, № 199; Пономарёв, 2012, с. 488, № 10, рис. 17, 10].
Расположено в 1,1 км к ЮЗ от с. Песочное. На территории, площа-
дью около 8 га зафиксированы остатки 10 построек, прослежен-
ные на дневной поверхности в виде каменных развалов диаметром
10–15 м. Расстояние между ними варьируется в пределах 40–50 м.
Большую часть находок составляли обломки хиосских, гераклейских,
синопских и фасосских амфор. Отсюда же происходят немногочис-
ленные фрагменты причерноморских бороздчатых амфор.
19. Поселение Песочное III (рис. 3, 19). Открыто в 1960 г.
Д. Л. Талисом и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 17, № 9; Веселов,
2005, с. 69–70, 149, № 284/399.-6; Кругликова, 1975, № 200; Кругли-
кова, 1984, с. 75, карта 9, № 200; Пономарёв, 2012, с. 488–489, № 11,
рис. 8,1; 17, 11]. Расположено в 0,15–0,20 км к югу от центральной
части села, в 40 м южнее кладбища и 50 м к востоку от дороги
с. Песочное – с. Астанино. На территории молодого сада Д. Л. Талис
этих поселений в 1954 г. П. Н. Шульцем были проведены разведочные шурфовки.

Известно лишь, что исследованный им участок располагался близ села, в 0,5 км
от берега Азовского моря. В одном из шурфов был раскопан хорошо сохранив-
шийся пифос, внутри которого находилась причерноморская амфора [Якобсон,
1970, с. 28, № 75].
зафиксировал скопление раннесредневековой керамики. Собранный

подъемный материал представлен в основном керамикой второй по-
ловины VIII – первой половины X в. Среди находок выделяются: об-
ломок горловины пифоса, украшенный вертикальными бороздками,
нанесенными многозубчатым штампом, стенки и ручки причерномор-
ских амфор с мелким зональным и бороздчатым рифлением, вен-
чики и стенки салтово-маяцких горшков, орнаментированные зубча-
тыми вдавлениями и сплошным горизонтальным рифлением [Талис,
1960, табл. XII, 3–7; Пономарёв, 2012, рис. 9, 2, 3, 5, 6].
20. Поселение Песочное (рис. 3, 20). Открыто в 1960 г. Д. Л. Та-
лисом и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 18, № 10; Веселов, 2005,
с. 70, 149, № 285/400.-7; Пономарёв, 2012, с. 489, № 12, рис. 8, 1; 17,
12]. Расположено в 0,3 км к югу от с. Песочное и на расстоянии 0,15–
0,35 км к западу от дороги, ведущей в с. Астанино. На территории
фруктового сада были зафиксированы локальные скопления кам-
ней, находившиеся на расстоянии 25–40 м друг от друга. Наиболее
крупные из них достигали диаметром 10–15 м. Подъемный ранне-
средневековый материал представлен немногочисленными облом-
ками причерноморских амфор и высокогорлых кувшинов с плоской
ручкой [Талис, 1960, табл. XIII, 1–4; Пономарёв, 2012, рис. 10, 5, 6].
21. Плитовый могильник близ с. Песочное. Открыт в 1954 г.
П. Н. Шульцем. В этом же году им были раскопаны четыре плитовые
могилы, но материалы раскопок не опубликованы [Якобсон, 1970,
с. 28, № 75]. Установить точное местоположение могильника пока
не удалось.
22. Поселение Азовское (рис. 3, 22). Открыто в 1959 г. С. А. Се-
мёновым, В. Э. Куниным и В. В. Веселовым. В 1962–1963 гг. посе-
ление осмотрели А. В. Гадло и А. Л. Якобсон [Талис, 1960, с. 2–12,
№ 1; Гадло, 1963, с. 5; Гадло, 1968а, с. 60, № 71; Веселов, 2005, с. 70,
127–128, № 286/186.-1; № 287/187.-2; Якобсон, 1970, с. 28, пункт 70,
рис. 1, 70; Баранов, 1990, рис. 1, 29; Пономарёв, 2010, с. 363–
368]. Расположено на пересыпи между Акташским озером и бере-
гом Казантипского залива. Вытянуто на 2 км к ЮЮВ от с. Азовское
(бывш. Колай, центральная усадьба лесхоза «Азовское», «Поселок
Азовское») по направлению к урочищу Мысок и ныне не существую-
щему с. Плавни (бывш. Чегерчи, совр. урочище Плавни). Занимаемая
поселением территория представляет собой участок молодой пес-
чано-ракушечной равнины высотой 2–3 м над уровнем моря с не-
большими всхолмлениями, вытянувшимися в направлении СЗ–ЮВ
и расположенными без видимого порядка на расстоянии от 20

до 500 м друг от друга. С 1949 г. эта территория оказалась в преде-
лах искусственного лесопарка, ограниченного с северо-востока пес-
чаным пляжем, практически полностью уничтоженным в 1950-е гг. ка-
рьером по добыче песка.
В «Сводной ведомости» В. В. Веселова в 0,3 км, 0,4 км и 0,6 км
к западу, югу и СЗ от с. Азовское упоминаются еще три поселения
VIII – первой половины X в., но Д. Л. Талис рассматривает их как со-
ставные части этого же поселения площадью 3,5 × 0,8 км [Талис,
1960, с. 4; Веселов, 2005, с. 70, № 287/187.-2; 288/401.-3; 289/402.-4].
В 1959 г. при распашке одного из участков под лесопосадки к югу
от усадьбы лесхоза рабочими был обнаружен пифос. Тогда же эту
территорию осмотрели сотрудники Керченского музея С. А. Семёнов
и В. Э. Кунин, отметившие на поверхности скопления раннесредневе-
ковой керамики. В этом же году поселение обследовал В. В. Веселов.
На составленном им схематическом плане, в 0,8 км к ЮВ от усадьбы
лесхоза нанесены четыре «небольших кургана», на которых были за-
фиксированы скопления раннесредневековой керамики, в том числе
причерноморских амфор с бороздчатым и мелким зональным рифле-
нием на корпусе.
В 1960 г. к работам на поселении приступил Д. Л. Талис.
Основное внимание исследователь сосредоточил на всхолмлени-
ях, представлявших собой округлые в плане песчаные насыпи, рас-
паханные плантажным плугом на глубину до 0,9 м. Некоторые из них
были уже едва различимы на поверхности, высота других варьиро-
валась от 0,3 до 0,7 м, и только три из них достигали высотой около
1,6–1,7 м. На их поверхности, помимо керамики, были прослежены
скопления необработанных известняковых камней.
Первым Д. Л. Талис раскопал всхолмление № 2, входящее в груп-
пу из пяти всхолмлений, расположенных на юго-восточной окраине
с. Азовское. В северо-западной его части обнаружили пифос [Талис,
1960, с. 6, 7, 9; табл. V, 1; Пономарёв, 2012, рис. 3, 1]8. Остальные наход-
ки были представлены причерноморскими амфорами с бороздчатым
и мелким зональным рифлением, высокогорлыми кувшинами с пло-
ской ручкой и салтово-маяцкими горшками [Талис, 1960, табл. V, 2;
VI, 2, 4–6; Пономарёв, 2012, рис. 3, 2, 3; 4, 3–6; 5, 2, 4, 5, 9].
Еще один пифос был найден в 1959 г. в распаханном всхолмлении, располо-

8
женном в 0,6 км к ЮЗ от всхолмления № 2.

В 0,23–0,30 км к ЮВ от всхолмления № 2 шурфами были ис-

следованы всхолмления № 3, 4, 5, размеры которых составляли:
15 × 15 × 0,7 м; 10 × 9 × 0,35 м и 30 × 25 × 0,9 м. Немногочисленные
фрагменты керамики были найдены только в их верхнем перепахан-
ном слое, на глубине до 0,4–0,6 м. Гораздо чаще они встречались
на поверхности всхолмлений и между ними. Большая их часть пред-
ставлена причерноморскими амфорами с бороздчатым и мелким зо-
нальным рифлением на корпусе [Талис, 1960, табл. VI, 3; VII, 1, 3;
Пономарёв, 2012, рис. 4, 2; 5, 1, 3, 6, 8], высокогорлыми кувшинами
с плоской ручкой и обломками салтово-маяцких горшков, часть сте-
нок которых украшена сплошным горизонтальным рифлением [Талис,
1960, табл. VII, 6, 10, 11; Пономарёв, 2012, рис. 5, 7, 10, 11]. Здесь же
впервые на Керченском полуострове был обнаружен обломок кот-
ла с внутренними ручками-ушками [Талис, 1960, с. 12, табл. VI, 1;
Пономарёв, 2012, рис. 4, 1].
Материалы, полученные в процессе раскопок, позволили
Д. Л. Талису прийти к следующим выводам. Разбросанные по всей
его площади всхолмления имели естественное происхождение,
в пользу чего, по его мнению, свидетельствовали характер их вза-
имного расположения и структура самих насыпей. В VIII – первой
половине X в. их использовали для размещения «каких-то жилых
или хозяйственных сооружений», представлявших собой «легкие
деревянные постройки», возможно – «юртообразные» [Талис, 1960,
с. 13]. Впоследствии это уходящее в область чистых предположе-
ний заключение Д. Л. Талис облек в более категоричную форму
[Талис, 1974, с. 94]. Отчасти, в более осторожной форме, его под-
держал А. Л. Якобсон, оставивший характер построек под вопросом
[Якобсон, 1970, с. 28]. Спустя три десятилетия в дискуссию вклю-
чился А. В. Гадло, согласившись с тем, что на одном из всхолмле-
ний были раскопаны «остатки жилища в виде округлой в плане жер-
девой конструкции». При этом в качестве ближайших им аналогий
он привел юртообразные жилища Дмитриевского и Правобережного
Цимлянского городищ [Гадло, 2004, с. 78, 122, прим. 37]. На мой
взгляд, любая дискуссия относительно раскопанного Д. Л. Талисом
комплекса пока что может носить исключительно прикладной харак-
тер, поскольку было исследовано только одно всхолмление, куль-
турный слой которого к тому же оказался полностью переотложен
распашкой. Назначение этих объектов еще предстоит выяснить,
но уже сейчас можно говорить о том, что, по крайней мере, часть
из них – в насыпи которых были обнаружены пифосы – использова-

лись для размещения хозяйственных комплексов.
23. Поселение Азовское (рис. 3, 23). Открыто в 1960 г. Д. Л. Талисом
и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 12; Веселов, 2005, с 70, № 289/402.-4;
Пономарёв, 2012, с. 485, № 2, рис. 17, 2]. Расположено в 0,6 км к запа-
ду от СЗ окраины с. Азовское. В отличие от В. В. Веселова, Д. Л. Талис
рассматривал его как составную часть предыдущего поселения. На тер-
ритории поселения обнаружены развалы камней, крупные обломки пи-
фосов, фрагменты причерноморских амфор, салтово-маяцких горшков
и поливной керамики желтовато-зеленого оттенка.
24. Поселение Мысовое (рис. 3, 24). Открыто в 1957 г.
В. В. Веселовым, в 1960, 1962, 1963 гг. осмотрено Д. Л. Талисом,
В. В. Веселовым, А. В. Гадло и А. Л. Якобсоном [Гадло, 1968а, с. 60,
№ 72; Баранов, 1990, рис. 1, 30; Веселов, 2005, с. 73, 75, № 300/195.-
2, № 310/411.-12; Талис, 1960, с. 14, № 2; Кругликова, 1975, с. 275,
№ 241; Кругликова, 1984, с. 75, карта 9, № 241; Пономарёв, 2012,
с. 485, № 3, рис. 17, 3; Масленников, Литвинюк, 2014, с. 43–44,
№№ 15–17]9. Расположено на северной окраине с. Мысовое (бывш.
Казантип Русский), у подножия южного склона эллиптической рифо-
вой гряды мыса Казантип. В 1957 г. в 100 м к востоку от сельского
клуба в отвалах котлована строящегося погреба-ледника рыбколхо-
за В. В. Веселовым была собрана многочисленная раннесредневе-
ковая керамика, в том числе причерноморские амфоры, салтово-ма-
яцкие горшки и ойнохои скалистинского типа [Веселов, 2005, с. 73,
128, № 300/195.-2]. Спустя три года в 70 м к северу от села и 120–
150 м к СВ от колхозного погреба-ледника (между полевой дорогой
к известняковому карьеру и домом братьев Трегубовых) на распа-
ханном участке площадью 60 × 90 м Д. Л. Талис зафиксировал ско-
пления камней и керамики, относящейся «к эллинистическому пе-
риоду, первым векам нашей эры и эпохе раннего средневековья»
[Талис, 1960, с. 14].
Наиболее многочисленную группу находок на поселении со-
ставляет раннесредневековая керамика. Помимо причерномор-
ских бороздчатых амфор она представлена в основном обломками
9
Античная керамика [Кругликова, 1975, № 241] была собрана в СВ части посе-
ления, но не в 0,15 км к востоку от с. Мысовое, как указано в монографии И. Т. Круг-
ликовой, а на северной окраине села, в 120–150 м к СВ от колхозного погреба-
ледника [Талис, 1960, с. 14].
салтово-маяцких сероглиняных и красноглиняных горшков, покрытых

сплошным и зональным горизонтальным рифлением, а также фраг-
ментом стенки сероглиняного лощеного сосуда [Талис, 1960, табл. IX,
2–4, 6, 7, 8; Х, 1, 4; Пономарёв, 2012, рис. 7, 1, 2, 4, 6].
В 1962 г. поселение осмотрел А. В. Гадло [Гадло, 1963, с. 5]. Спустя
год его обследовал А. Л. Якобсон, обнаруживший зольник с толче-
ными морскими раковинами. Собранный им подъемный материал
включал фрагменты причерноморских амфор с бороздчатым и мел-
ким зональным рифлением, салтово-маяцких горшков, украшенных
многорядной волной и горизонтальным рифлением, лощеных сосу-
дов, а также обломки венчика и стенок пифоса и черепицы с массив-
ным низким бортиком. На одну из черепиц был нанесен рельефный
знак в виде буквы «Υ» [Якобсон, 1970, с. 28, пункт 68, рис. 1, 68].
25. Поселение Маяк (рис. 3, 25). Открыто в 1960 г. Д. Л. Талисом
и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 15, № 3; Веселов, 2005, с. 73, 150,
№ 303/404.-5; Пономарёв, 2012, с. 487, № 5, рис. 17, 5; Масленников,
Литвинюк, 2014, с. 40, № 5]. Расположено в урочище Кошара,
в 0,30–0,35 км к СЗ от Казантипского маяка на СВ оконечности мыса
Казантип. Немногочисленный подъемный материал представлен
мелкими фрагментами лепной посуды и невыразительными облом-
ками «сосудов коричневой и оранжевой глины». В 1954 г. местным
жителем в расщелине скалы на территории поселения был найден
салтово-маяцкий сероглиняный горшок, тулово которого украшало
сплошное горизонтальное рифление, а плечики – многорядная вол-
на. На дне горшка было оттиснуто рельефное клеймо в виде креста
в круге [Талис, 1960, с. 15; Гадло, 1963, с. 3; Веселов, 2005, с. 73]. Эта
находка позволила Д. Л. Талису предварительно классифицировать
памятник как небольшое поселение VIII – первой половины X в.
26. Поселение Зеленый Яр (рис. 3, 26). Открыто в 1959 г.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 66, 127, № 270/184.-1; Якобсон,
1970, с. 28, № 72]. Расположено в 1 км к северу от с. Зеленый Яр
(бывш. Тышлы-Яр) и в 0,3 км к северу от железной дороги. Занимает
восточный склон балки, вдоль которой пролегает грунтовая дорога,
ведущая к побережью Азовского моря. На пашне В. В. Веселовым
были зафиксированы развалы бутового камня, фрагменты причер-
номорских амфор и салтово-маяцких горшков.
27. Поселение Верхнезаморское (рис. 4, 27). Открыто
в 1960 г. Д. Л. Талисом и В. В. Веселовым [Талис, 1960, с. 19–20,
№ 13; Веселов, 2005, с. 61, 151, № 237/420.-1; Кругликова, 1975,

с. 490, № 15, рис. 11, 1; 18, 15]10. Расположено на западной окраи-
не с. Верхнезаморское (бывш. Верхне-Заморское, Гапки Заморские,
Заморск). Занимает среднюю часть узкого мыса (западная граница
поселения локализована в 0,8 км к востоку от его оконечности), огра-
ниченного с севера песчано-ракушечным пляжем, а с юга балкой,
вытянутой в направлении СЗ–ЮВ. Подъемный раннесредневековый
материал представлен в основном фрагментами причерноморских
бороздчатых амфор и салтово-маяцких горшков.
28. Поселение Верхнезаморское (рис. 4, 28). Открыто в 1960 г.
2005, с. 61–62, 151, № 238/421.-2; Пономарёв, 2012, с. 490, № 16, рис. 11,
1; 18, 16]. Расположено в 0,30–0,35 км к ЮЗ от с. Верхнезаморское
на северном склоне балки, вытянувшейся в направлении СЗ–ЮВ.
Керамика второй половины VIII – первой половины X в. представле-
на фрагментами причерноморских амфор [Талис, 1960, табл. XIV, 3;
Пономарёв, 2012, рис. 11, 3].
29. Поселение Верхнезаморское (рис. 4, 29). Открыто в 1960 г.
2005, с. 62, 151, № 239/422.-3; Пономарёв, 2012, с. 490, № 17, рис. 11,
1; 18, 17]. Расположено в 0,9 км к западу от с. Верхнезаморское
на южном склоне балки. Подъемный материал представлен фраг-
ментами причерноморских бороздчатых амфор.
30. Поселение Нижнезаморское (рис. 4, 30). Открыто в 1960 г.
2005, с. 62, 151, № 240/423.-1; Пономарёв, 2012, с. 491, № 18, рис. 18,
18]. Расположено в 1 км к западу от с. Нижнезаморское (Нижнее
Заморское, до 1948 г. насел. пункт рыбпромысла близ Заморска)
в урочище «Белые пески». Позднее поселение было уничтожено ка-
рьером по добыче кварцевого песка. Раннесредневековая и античная
керамика была обнаружена на небольших песчаных дюнах высотой
до 7–10 м. Среди находок преобладали фрагменты причерноморских
амфор с бороздчатым и мелким зональным рифлением и стенки сал-
тово-маяцких горшков [Талис, 1960, табл. XV, 1–3; Пономарёв, 2012,
рис. 12, 1–3].
10
В окрестностях с. Верхнезаморское Д. Л. Талис обнаружил три поселения,
но, в отличие от В. В. Веселова, он рассматривает их как один памятник [Талис,
1960, № 13].
31. Поселение между станцией Пресноводное и с. Зеленый

Яр (рис. 3, 31). Открыто в 1960 г. Д. Л. Талисом и В. В. Веселовым
[Талис, 1960, с. 22, № 17; Веселов, 2005, с. 68, 152, № 275/428.-6,
276/429.-7; Пономарёв, 2012, с. 492, № 22, рис. 17, 22]11. Расположено
в 1,2–1,4 км к СВ от с. Зеленый Яр и в 0,55–0,75 км к северу от же-
лезной дороги. Занимает восточный склон балки в урочище «Серые
скалы», пересекающей железную дорогу в направлении юг–север,
в 50 м к западу от железнодорожного столба с отметкой 55/56 км.
Подъемный материал собран на склонах балки и в лесопосадках
на площади 200 × 80 м. Находки представлены керамикой второй по-
ловины VIII – первой половины X в., в том числе обломками причер-
номорских амфор и салтово-маяцких горшков [Талис, 1960, табл. XVI,
3, 4; Пономарёв, 2012, рис. 13, 3, 4].
32. Поселение между станцией Пресноводное и с. Зеленый
Яр (рис. 3, 32). Открыто в 1960 г. Д. Л. Талисом и В. В. Веселовым
[Талис, 1960, с. 23, № 19; Веселов, 2005, с. 69, 152, № 278/431.-9;
Пономарёв, 2012, с. 492, № 24, рис. 17, 24]. Расположено на запад-
ном склоне балки урочища «Серые скалы», в 0,1 км к востоку от ки-
лометрового столба 54/55 км и в 0,2 км к северу от железной доро-
ги. Подъемный раннесредневековый материал собран на площади
150 × 60 м и представлен фрагментами причерноморских бороздча-
тых амфор и стенками салтово-маяцких горшков со сплошным и зо-
нальным горизонтальным рифлением [Талис, 1960, табл. XVI, 5–9;
Пономарёв, 2012, рис. 13, 5–9].
33. Поселение Слюсарево I (рис. 2, 33). Обнаружено в 1967 г.
Астанинским отрядом Керченской экспедиции ИА АН УССР
(Э. В. Яковенко, Д. В. Деопик). Расположено в 0,3 км к ЮЗ от ныне
не существующего с. Слюсарево (бывш. Кашик-Джармай), на высо-
ком обособленном холме в долине р. Самарли между двумя водо-
раздельными грядами, идущими в широтном направлении [Кислый,
2012, с. 212–213, рис. 6]. Верхний горизонт поселения на основании
находок причерноморских амфор, столовой посуды и салтово-ма-
яцких горшков датирован Э. В. Яковенко VIII–IX вв. [Яковенко, 1968,
Поскольку в окрестностях ст. Пресноводная и с. Зеленый Яр находится не-

11
сколько поселений VIII – первой половины X в. [Веселов, 2005, № 184, 424, 427–429,
431], установить, какие из них нанесены на археологические карты как поселения
Пресноводное и Зеленый Яр, не представляется возможным [Гадло, 1968а, с. 60,
65–66; Якобсон, 1970, с. 28, № 72, рис. 1, 72; Баранов, 1990, рис. 1, 26, 27; Айбабин,
1999, рис. 78, 89].
с. 12–13]. В 1983 г. он был прослежен А. Е. Кислым и на другом участ-

ке поселения [Кислый, 1985, с. 282]. На скальных выступах юго-вос-
точного и южного склона холма в 1967 г. были обнаружены остатки
древней каменоломни, материалы исследований которой являют-
ся предметом дискуссии. Следы разработки камня прослеживались
в виде круглых отверстий шпуров, вытянутых по одной линии. Здесь
же были обнаружены 29 круглых выемок диаметром 0,45–0,60 м, вы-
сеченных отдельными группами в глыбах известняка и скалистых вы-
ступах [Яковенко, 1968, с. 13–15]. По мнению Э. В. Яковенко, на ме-
сте древней каменоломни в античный период разместился крупный
винодельческий комплекс. Соответственно, выемки интерпретиро-
вались как тарапаны. Однако ни на одном из них не были обнару-
жены сливы, к тому же отсутствовали приемные ванны и датирую-
щий материал, которые позволили бы согласиться с точкой зрения
исследовательницы.
Совершенно иную интерпретацию комплекса предложил
В. М. Маликов, по мнению которого каменоломня функционирова-
ла в VIII–X вв. и специализировалась на изготовлении ротационных
известняковых жерновов [Баранов, 1990, с. 72]. Однако, помимо того
что на вершине этого же холма находилось небольшое салтово-ма-
яцкое поселение, другими – более весомыми – аргументами предпо-
ложение В. М. Маликова не подтверждается. Во-первых, на террито-
рии, занимаемой каменоломней, отсутствуют обломки бракованных
изделий. Во-вторых, излишне трудоемким и нерациональным вы-
глядит сам процесс получения заготовок жерновов, которые, следуя
логике исследователя, вырубались в монолитной скале, оставляя
на ее поверхности округлые выемки. Таким образом, каменоломня,
если и функционировала в рассматриваемую эпоху, то с производ-
ством жерновов связана не была. Окончательный ответ на этот во-
прос может быть получен только в случае комплексного изучения
памятника или более обстоятельной публикации материалов раз-
ведок Э. В. Яковенко.
34. Поселение Державино I (рис. 4, 34). Открыто в 1960 г.
В. В. Ве селовым и Д. Л. Талисом [Талис, 1960, с. 20–21, № 15;
Веселов, 2005, с. 60, 152, №№ 228/432, 229/433.-1,2; Кругликова, 1975,
с. 491, № 19, рис. 18, 19]. Расположено в 0,6 км к востоку от киломе-
трового столба железной дороги 61/62 км и в 0,6 км к ЮЗ от ныне
не существующего с. Державино (бывш. Аджиэли). Занимает южный
склон и подошву возвышенности к северу от железной дороги. В на-

правлении З–В протяженность поселения составляет 0,9–1,0 км,
а в направлении С–Ю варьируется в пределах 60–150 м. На распа-
ханных участках прослеживаются остатки построек в виде развалов
мелких камней и переотложенный культурный слой, представляю-
щий собой грунт пепельного оттенка, насыщенный костями живот-
ных. Подавляющее большинство находок, собранных в западной
части поселения, представлено фрагментами античной керамики.
Помимо нее, были найдены ручки причерноморских амфор. В восточ-
ной части поселения на участке протяженностью около 0,1 км преоб-
ладали обломки лепной орнаментированной посуды эпохи бронзы.
Незначительную часть находок составляли фрагменты амфор IV–
III вв до н. э. и причерноморских амфор середины VIII – X в.
35. Поселение Державино III (рис. 4, 35). Открыто в 1960 г.
В. В. Веселовым и Д. Л. Талисом [Талис, 1960, с. 21–22, № 16;
Веселов, 2005, с. 60, 153, № 231/435.-4; Кругликова, 1975, № 182;
Кругликова, 1984, с. 75, карта 9, № 182; Пономарёв, 2012, с. 491,
№ 20, рис. 18, 20]. Расположено в 0,25 км к югу от ныне не существу-
ющего с. Державино. Занимает вершину невысокой возвышенности
площадью 200 × 250 м. Подъемный материал представлен облом-
ками амфор и лепных сосудов первых веков нашей эры, а также ке-
рамикой второй половины VIII – первой половины X в., в том числе
фрагментами причерноморских бороздчатых амфор и стенок салто-
во-маяцких горшков со сплошным горизонтальным рифлением на ту-
лове [Талис, 1960, табл. XVI, 1, 2; Пономарёв, 2012, рис. 13, 1, 2].
36. Поселение Державино II (рис. 4, 36). Открыто в 1960 г.
В. В. Веселовым и Д. Л. Талисом [Талис, 1960, с. 22, № 16; Веселов,
2005, с. 60, 153, № 230/434.-3; Кругликова, 1975, № 181; Кругликова,
1984, с. 75, карта 9, № 181; Пономарёв, 2012, с. 491–492, № 21,
рис. 18, 21]. Расположено в 0,55 км к югу от с. Державино. На терри-
тории поселения выявлены остатки не менее 8 построек, просле-
женных в виде развалов камней диаметром около 15 м. Среди на-
ходок преобладали фрагменты позднеантичных и причерноморских
амфор середины VIII –X в.
37. Поселение на городище Белинское (рис. 4, 37). Городище
расположено на южной окраине ныне не существующего с. Дер-
жавино, в 1,5 км к ЮВ от с. Белинское (бывш. Палапан). Занимает
обособленное плато площадью 12,4 га, окруженное с трех сторон
балкой Аджиэльская. В 1970-е гг. обследовалось Восточно-Крымской
археологической экспедицией ИА АН СССР [Масленников, Чевелев,

1981, с. 79, № 9; Масленников, 1998, с. 252–253; Зубарев, Седых,
2013, рис. 1]. С 1996 г. систематически раскапывается экспедицией
Тульского государственного педагогического университета под руко-
водством В. Г. Зубарева. Античное городище датируется рубежом I–
II вв. н. э. – первой третью / первой половиной V в. н. э. [Зубарев, 2001,
с. 56–58; Зубарев, 2002, с. 124–125; Зубарев, Седых, 2013, с. 250–274].
Позднее его территорию заняло салтово-маяцкое поселение, о чем
еще до начала раскопок свидетельствовала керамика VIII–X вв., со-
бранная на поверхности городища [Зубарев, 2000, с. 63].
Наиболее отчетливо горизонт салтово-маяцкого поселения про-
слежен в его восточной части, где были обнаружены остатки жилых
и хозяйственных построек, загородки, зольник и хозяйственные ямы
[Зубарев, Смекалов, 2014, с. 222, рис. 11; 12; Зубарев, Ярцев, 2014,
с. 86; Зубарев, Сон, 2014, с. 41; Зубарев, Пономарёв, Ефименок, 2014,
с. 260; Майко, Зубарев, Ярцев, 2016а, с. 320; Майко, Зубарев, Ярцев,
2016б, с. 98–104; Майко, Зубарев, Ярцев, 2016в, с. 263–264; Ярцев,
2014, с. 102, 105; Зубарев, Ярцев, Смекалов, 2017, с. 90–92, рис. 7;
Зубарев, Ярцев, 2018, с. 53, 54; Зубарев, Майко, Ярцев, 2018, с. 195–
201; Зубарев, 2008, с. 239, 243, № 52, рис. V, 9]. Возможно, в это же
время были повторно использованы кольцевые конструкции («ка-
менные круги»), исследованные на раскопе «Восточный» в 2008–
2012 гг. Рядом с кругами обнаружена нижняя часть вкопанного пифоса
[Зубарев, Ярцев, 2014, с. 86–99, рис. 1]. Этим же временем датируют
несколько безинвентарных захоронений, раскопанных в восточной
части городища [Зубарев, Майко, Ярцев, 2017, с. 355].
38. Поселение на некрополе городища Белинское (рис. 4, 38).
Некрополь исследуется с 2005 г. экспедицией Тульского государ-
ственного педагогического университета под руководством В. Г. Зуба-
рева [Зубарев, Ланцов, 2006, с. 316–339]. Расположен он в 1,5 км
к югу от с. Белинское и в 0,6 км к востоку от городища. В 2012 г. в цен-
тральной части некрополя раскопан склеп № 19 II – первой половины
III в. н. э., состоящий из дромоса и погребальной камеры (4,8 × 3,6 м),
вырубленных в материковой скале [Зубарев, Сон, 2013, с. 48–49,
рис. 1]. После ограбления он длительное время находился в забро-
шенном состоянии. В VIII – первой половине X в. его погребальная
камера, уже частично заполненная натечным грунтом, возможно, ис-
пользовалась пастухами в качестве временного жилища или убе-
жища. В пользу этого свидетельствуют слой золы, а также следы
воздействия высоких температур на стенах и блоках перекрытия по-

гребальной камеры. К сожалению, материала, датирующего этот го-
ризонт, обнаружить не удалось, но, возможно, к рассматриваемому
периоду относятся крест и тамгообразный знак, вырезанные на се-
веро-восточной стене погребальной камеры [Зубарев, Леонтьева,
Пономарёв, 2013, с. 204–212; Зубарев, Пономарёв, Ефименок, 2014,
с. 259; Майко, Зубарев, Ярцев, 2016а, с. 320, рис. 1, 2а, 2б].
Повторно был использован и склеп № 23, исследованный в цен-
тральной части некрополя в 2014–2015 гг. В восточном углу его ка-
меры вырезан крест в сочетании с тамгообразным знаком. В запол-
нении дромоса найден известняковый блок с вырезанным на нем
крестом, а в камере склепа, среди скопления костей, были обнару-
жены три костяных футляра-игольника, характерных для салтово-
маяцкой культуры, два из которых украшены геометрическим и сю-
жетным орнаментом. Этим же временем датируются и некоторые
другие находки, в том числе фрагменты котла с внутренними уш-
ками, ножи, железная пряжка, бронзовые перстни с плоским щит-
ком и бронзовая подвеска для серьги. В свою очередь, вырублен-
ные в стенах камеры склепа привязи для мелкого рогатого скота
свидетельствуют о том, что какой-то период он использовался в хо-
зяйственных целях. Наиболее сложными для понимания оказались
находки разрозненных и раздробленных костей людей и животных,
зафиксированные в виде 11 изолированных друг от друга групп. В ка-
честве рабочей, но при этом вполне аргументированной версии до-
пускается возможность того, что в склепе совершалось ритуаль-
ное захоронение, связанное с языческими культами и верованиями
салтово-маяцкого населения [Майко, Зубарев, Ярцев, 2016а, с. 320,
322–324; рис. 1, 3а, 3б, 4–7; Зубарев, Майко, Ярцев, 2017, с. 348–363;
Пономарёв, Никитаев, Зубарев, 2018, с. 176–188].
Кроме того, в 2016–2017 гг. в западной части некрополя были
обнаружены остатки круглой в плане постройки (возможно, коша-
ры), разделенной перегородками и оборудованной очагом. Материал
из заполнения представлен причерноморскими амфорами и салто-
во-маяцкими горшками [Зубарев, Майко, Ярцев, 2017, с. 355; Зубарев,
Ярцев, 2018, с. 54].
39. Плитовый могильник у городища Новоотрадное (рис. 4,
39). Открыт в 1982 г. И. Т. Кругликовой. Расположен на восточном
склоне холма к ЮЗ от античного городища Новоотрадное. Городище
находится на СВ окраине с. Новоотрадное (Ново-Отрадное, бывш.
Аджи-Бай) и занимает вершину холма в 0,5 км к западу от устья

р. Аджиэли и в 1,5 км к СВ от северной оконечности Узунларского
вала [Кругликова, 1998, с. 143, 163, рис. 1]. В 1982–1983 гг. на терри-
тории некрополя И. Т. Кругликова раскопала 7 ограбленных и частич-
но разрушенных плитовых могил. Немногочисленный погребальный
инвентарь представлен обломком железного перстня, ножом и сал-
товской проволочной серьгой с бронзовой пронизкой [Кругликова,
1998, с. 163, рис. 14, 3].
40. Поселение Новониколаевка (рис. 5, 40). Открыто в 1962 г.
В. В. Веселовым, в этом же году обследовано А. В. Гадло [Гадло, 1963,
с. 6–7, № 4; Гадло, 1968а, с. 60, № 68; Веселов, 2005, с. 162, № 535;
Зинько, Пономарёв, 2013, с. 438, № 4, рис. 17, 3]. Расположено на за-
падной и юго-западной окраине с. Новониколаевка (бывш. Качан).
С ЮВ к нему примыкает искусственный пруд. Подъемный материал
выявлен на площади 250 × 150 м и представлен фрагментами лепной
посуды эпохи бронзы, амфор IV–III вв. до н. э., а также керамики вто-
рой половины VIII – первой половины X в., в том числе причерномор-
скими амфорами, салтово-маяцкими горшками и стенками ойнохой
скалистинского типа, украшенными росписью белым ангобом.
41. Плитовый могильник в с. Новониколаевка (рис. 5, 41). Открыт
в 1983 г. во время строительства школьного тира в центральной части
с. Новониколаевки. Занимает южный склон и вершину небольшой воз-
вышенности к северу от здания сельского совета. В 1963 г. обнаживши-
еся в бортах двух траншей 9 могил исследовал сотрудник Керченского
историко-археологического музея В. Н. Холодков [Холодков, 1984, с. 20].
Плитовые могилы имели в плане прямоугольную и трапециевидную
форму. Плиты перекрытия не сохранились. Ориентированы могилы
в направлении ЗЮЗ–ВСВ, ЮЗ–СВ, ЮЮЗ–ССВ и сооружены из хоро-
шо обработанных известняковых плит, установленных на продоль-
ное узкое ребро. В изголовной плите одной из них вырублена арко-
видная ниша, а на продольной плите другой вырезана тамга в виде
Е-образного знака. Практически все могилы оказались ограбленными,
и лишь в двух из них обнаружены: рифленый бронзовый бубенчик, се-
ребряный амулет в виде фигурки козла, проволочная бронзовая серь-
га, бронзовый перстень с плоским щитком и обломки костяного иголь-
ника [Холодков, Иванина, Пономарёв, 2005, с. 332–337].
42. Поселение Алексеевка (рис. 5, 42). Обнаружено в 1952 г.
экспедицией ИИМК под руководством В. Д. Блаватского и ошибоч-
но отнесено к «сарматскому» времени [Блаватский, Шелов, 1955,
с. 102, пункт № 6; Гадло, 1968а, с. 60, № 64; Баранов, 1990, рис. 1,

23; Айбабин, 1999, рис. 78, 85]. Расположено к СВ от с. Алексеевка
(бывш. Чумаш-Такил), в 4 км к северу от трассы Симферополь–
Керчь. Занимает вершину пологого холма (300 × 150 м), находяще-
гося на берегу обводненной балки. В 1954 г. раскопки на нем провел
Д. Б. Шелов (нач. отряда И. Т. Кругликова). В процессе исследова-
ний в южной части поселения открыт двухкамерный дом. Керамика
из заполнения постройки и субструкции пола представлена фраг-
ментами пифоса, причерноморскими амфорами, высокогорлым кув-
шином с плоской ручкой, салтово-маяцкими горшками, обломками
поливной миски, ойнохоей скалистинского типа [Шелов, 1957, с. 98–
103]. Находки позволяют датировать время прекращения функцио-
нирования постройки не ранее второй половины IX в.
В. В. Веселовым, повторно обследовано им в 1964 г. [Веселов, 2005,
с. 55, 124, № 209/152.-1]. Расположено в 0,8 км к СЗ от с. Алексеевка,
на западном берегу обводненной балки. Раннесредневековый подъ-
емный материал представлен фрагментами причерноморских амфор
и салтово-маяцких горшков.
В. В. Веселовым, повторно обследовано им в 1964 г. [Веселов,
2005, с. 55–56, 124, № 210/153.-2]. Расположено к востоку и югу
от с. Алексеевка. На территории поселения В. В. Веселовым просле-
жено три отдельных скопления керамики. Первое – у подножия южно-
го склона возвышенности, в 0,2 км к востоку от села. Второе – в 0,2 км
к югу от села и третье – зольник – в 0,4 км к югу от села. Среди подъ-
емного раннесредневекового материала выделены обломки при-
черноморских амфор с бороздчатым и мелким зональным рифле-
нием, салтово-маяцкие горшки и фрагмент высокогорлого кувшина
с плоской ручкой [Веселов, 2005, с. 55–56, 124, № 210/153.-2].
45. Поселение Тасуново (рис. 5, 45). Обнаружено в 1959 г. В. В. Ве-
селовым, повторно осмотрено им в 1964 г. [Веселов, 2005, с. 54–55,
124, № 204/147.-5]. Расположено в 1,6 км к западу от с Тасуново (бывш.
Кош-Кую) на южном склоне возвышенности к северу от балки, вытянув-
шейся в направлении ЗВ. Подъемный раннесредневековый материал
представлен причерноморскими бороздчатыми амфорами.
46. Поселение Калиновка (Горностаевка-II) (рис. 5, 46).
Обнаружено в 1959 г. [Веселов, 2005, с. 55, 124, 206/№ 148.-7; Круг-
ликова, 1975, с. 263, № 102]. Расположено в 2 км к ЮВ от ныне
не существующего с. Калиновка (бывш. Сеит-Эли) и 4 км к СВ

от с. Горностаевка (бывш. Мариенталь). Подъемный раннесредне-
вековый материал представлен причерноморскими бороздчатыми
амфорами.
47. Поселение Кош-Кую (рис. 5, 47). Поселение расположено
в 4,5 км к востоку от с. Горностаевка по обеим сторонам от трас-
сы Симферополь–Керчь. В 2017 г. на нем были проведены спаса-
тельные археологические работы, предусмотренные первым эта-
пом строительства автомобильной трассы «Таврида». Раскопами,
заложенными на площади 26 тыс. кв. м, поселение было разреза-
но в направлении СВ–ЮЗ на протяжении 450 м. Как оказалось, оно
представляет собой многослойный комплекс памятников от эпохи
позднего мезолита до нового времени [Куликов, 2018, с. 164–173].
Находки «хазарского» времени представлены фрагментом причер-
номорской бороздчатой амфоры и бронзовым перстнем (стеклянная
вставка овальной формы утрачена) с четырьмя лапками-зажимами.
Жилые и хозяйственные комплексы этого периода на исследован-
ном участке обнаружены не были [Куликов, 2018, с. 168].
48. Плитовый могильник Конрат (рис. 4, 48). Открыт в 2014 г.
В 2015 г. разведочные раскопки на нем проведены экспедицией
Историко-археологического музея-заповедника «Неаполь Скифский»
под руководством Ю. П. Зайцева. Расположен он на восточной оконеч-
ности одного из локальных участков водораздельного хребта (с наи-
высшими вершинами г. Вулкан (Чалучар) высотой 145,3 м и г. Чанлугар
высотой 157,9 м), вытянувшегося в широтном направлении в 1,0–1,5 км
к северу от трассы Симферополь–Керчь и к востоку от дороги, веду-
щей к пгт. Багерово. В центральной части он разделен Джанакбатской
балкой, в которой находится Андреевское водохранилище. К севе-
ру от него находится урочище Андреевка, где располагалось одно-
именное и ныне не существующее село (бывшая дер. Джанакбат,
или Джанкой). К востоку пролегают Кушайресинская балка и балка
Соленая, прорезавшие хребет в меридиональном направлении, к ЮВ
находится урочище Городище, а к ЮЗ – урочище Хлебозавод. В 2014 г.
на территории памятника выявили курганную группу, в 2015 г. одна
из насыпей была раскопана. Как оказалось, она представляла со-
бой естественную возвышенность, в пределах которой в «хазарское»
время было совершено два захоронения. Одно из них – погребение
№ 2 – было полностью разрушено, но среди разрозненных костей по-
гребенного были обнаружены многочисленные находки, в том числе
салтово-маяцкий горшок, бусины и бронзовые подвески. Погребение

№ 1 представляло собой плитовую могилу, впущенную, вероятно,
в разрушенный античный склеп, вырубленный в скальном массиве.
В ней было совершено захоронение ребенка в возрасте 10–12 лет.
У левой нижней конечности погребенного обнаружен фрагментиро-
ванный железный нож, а в районе грудной клетки свинцовое кони-
ческое пряслице. В нишах продольных плит могилы, слева и справа
от черепа, находились лепной кухонный горшок и лощеная орнамен-
тированная кубышка [Майко, Пономарёв, 2018, c. 294–309].
49. Поселение «Городище 11 км» (рис. 4, 49). Расположено
на двух холмах к северу от трассы Симферополь–Керчь, в 15 км к за-
паду от Керчи. В 2017 г. 4-м отрядом Крымской новостроечной ар-
хеологической экспедицией ИА РАН исследована южная часть по-
селения площадью более 16 тыс. кв. м. Как оказалось, поселение
представляет собой сложный археологический комплекс, включа-
ющий объекты эпохи бронзы, строительные комплексы римского,
«хазарского» и нового времени. В СВ части раскопа исследованы
две постройки салтово-маяцкого поселения. Одна из них – помеще-
ние 6 прямоугольной формы размерами 5,4 × 5,2 м. Внутри расчи-
щен очаг и ямы для столбов. Помимо обломков керамики, в ней были
найдены фрагмент ножа и наконечник железной черешковой ромбо-
видной стрелы. С ЮВ к помещению 6 примыкает еще одна прямоу-
гольная постройка – помещение 7 размерами 4,0 × 3,5 м, стены кото-
рого на отдельных участках сложены в «елочку» [Свиридов, Язиков,
Топоривская, Фролов, 2018, с. 328, рис. 9; 10; Свиридов, Язиков, 2018,
с. 215, 226, 227, рис. 6; 12, 3, 4].
50. Поселение Биели ( рис. 4, 50). Поселение открыто
В. В. Веселовым в 1963 г. [Веселов, 2005, с. 166, № 578]. Расположено
в Бигельской балке, примерно в 0,8 км к югу от с. Октябрьское
и в 0,25–0,30 км к югу от г. Бигельская (г. Насыпная, высота 121,3 м,
Митридатский хребет) [Шестаков, 2017, с. 176–179]. С СЗ оно огра-
ничено насыпью заброшенного известнякового карьера, в централь-
ной части разделено руслом Бигельского ручья. Среди разновре-
менного подъемного материала В. В. Веселов отметил керамику
второй половины VIII – первой половины X в. Повторное обследо-
вание памятника, проведенное Д. В. Бейлиным в 2015 г., подтверди-
ло предложенную исследователем дату и показало наличие куль-
турного слоя этого времени. В 2017 г. на поселении провел раскопки
Ю. Л. Белик. На исследованном им участке были открыты остатки
нескольких построек салтово-маяцкого поселения и деревни Биели

XVI–XVIII вв. [Белик, 2018, с. 35–39].
51. Поселение на городище Артезиан (рис. 4, 51). Античное го-
родище Артезиан (первая половина IV в. до н. э. – начало IV в. н. э.),
открыто В. Г. Зубаревым в процессе разведок, проводившихся
Восточно-Крымской археологической экспедицией ИА АН СССР
под руководством А. А. Масленникова в 1986 г. С 1989 г. и по настоя-
щее время оно исследуется Артезианской археологической экспеди-
цией (до 1994 г. Артезианский отряд ВКАЭ ИА АН СССР/РАН) под ру-
ководством Н. И. Винокурова [Зубарев, Масленников, 1987, с. 49;
Винокуров, 1997, с. 62–63; Винокуров, 1998, с. 56]. Расположено в цен-
тральной части одноименного урочища на месте ныне не существую-
щей деревни Паша-Салын (Сердюково) в 2,5 км к СЗ от с. Чистополье
и 4,5 км к востоку от побережья Азовского моря. Занимает плоскую
возвышенность, ограниченную с юга, севера и запада глубокими бал-
ками. В южной балке, по которой в древности протекала река, нахо-
дятся действующие артезианские источники.
В процессе раскопок на городище была исследована площадь
свыше 6805 кв. м, при этом на всех раскопах, за исключением не-
большого разведочного раскопа IV площадью 30 кв. м, были вы-
явлены многочисленные салтово-маяцкие жилые, хозяйственные,
культовые и погребальные комплексы второй половины VIII – пер-
вой половины X в. [Винокуров, 2014, рис. 4; Винокуров, 2002, с. 191–
193; Винокуров, 2004а, с. 63–77; Винокуров, 2011, с. 56–63, рис. 1–3;
Винокуров, Пономарёв, 2015а, с. 46–53; Винокуров, Пономарёв,
2015б, с. 18–22; Винокуров, Пономарёв, 2016а, с. 175–183; Винокуров
Пономарёв, 2016б, с. 115–122; Винокуров, Пономарёв, 2016в, с. 44–
50; Винокуров, Пономарёв, 2016г, с. 82–124].
На раскопе I, расположенном в центральной, наиболее возвы-
шенной части городища, выявлены загон для скота овальной в пла-
не формы, остатки трех прямоугольных жилых построек, три практи-
чески полностью разрушенные полуземлянки, хозяйственные ямы,
жертвенник, грунтовое погребение, ритуальные захоронения людей
и животных, совершенные в ямах, котлованах и сооружении, напо-
минавшем колодец. Здесь же были прослежены многочисленные
котлованы перекопов, образовавшиеся в результате добычи камня
из разрушенных античных построек [Винокуров, Пономарёв, 2016д,
с. 186–232]. На раскопе II, заложенном в южной части городища,
обнаружены одиночная грунтовая могила, остатки двух каменных
построек, котлованы двух полуземлянок и котлованы многочислен-

ных перекопов [Винокуров, Пономарёв, 2015в, с. 160–195]. На раско-
пе III зафиксированы котлован полуземлянки с совершенным в нем
захоронением, остатки двухкамерной постройки, фрагменты камен-
ных фундаментов еще двух сооружений, ритуальные комплексы
и захоронения, зольники, несколько хозяйственных ям и котлова-
нов перекопов [Винокуров, Пономарёв, 2015г, с. 28–42; Винокуров,
Пономарёв, 2016е, с. 266–300].
52. Поселение на городище Багерово-Северное (рис. 4, 52).
Обнаружено в 1986 г. разведками ВКАЭ ИА АН СССР. Расположено
в 2 км к северу от пгт. Багерово, на древнем береговом клифе, вда-
ющемся в обширную долину Карамского (Бабчикского) урочища.
Его центральная часть занимает высокий холм с крутым северным
склоном и плоской вершиной размерами 23 × 23,5 м. С юга и запа-
да к нему примыкает небольшое плато. В 1988 и 1991 гг. неболь-
шие раскопки на городище проведены Артезианским отрядом ВКАЭ
под руководством Н. И. Винокурова. Тогда же в его культурном слое
был выделен горизонт салтово-маяцкого поселения. Фрагменты ке-
рамики VIII–X вв. встречались и среди подъемного материала. В ЮЗ
части городища Н. И. Винокуровым был заложен раскоп, площадь
которого в 2002 г. увеличили до 400 кв. м. В центральной и северной
его части на уровне горизонта салтово-маяцкого поселения иссле-
дован котлован, образовавшийся в результате добычи камня из ан-
тичных построек. В плане он имел форму неправильного овала, его
размеры достигали 12,5 × 11,0 м, глубина варьировалась в пределах
0,15–045 м. Его заполнял гумус темно-коричневого (почти черного)
оттенка с большим количеством мелкого щебня и бутового камня.
В заполнении были найдены раковины виноградных улиток, кусоч-
ки шлака и цемянки, древесные угольки, кости животных, обломки
керамики античного и раннесредневекового времени (причерномор-
ские бороздчатые амфоры и салтово-маяцкие горшки) [Масленников,
1998, с. 116, рис. 76, 1; Винокуров, 1998, с. 25–27; Винокуров, Пигин,
2016а, с. 50–54; Винокуров, Пигин, 2016б, с. 37–39; Винокуров, 2004б,
с. 163–166; Винокуров, 2012, с. 64–74, рис. 28; 32].
53. Поселение на городище Золотое-Берег (Золотое I) (рис. 4,
53). Открыто в 1953 г. в процессе разведок, проводившихся Восточно-
Крымским отрядом экспедиции ИИМК АН СССР под руководством
И. Т. Кругликовой [Кругликова, 1975, с. 270, № 188]. Расположено
на берегу Азовского моря в 0,6 км к югу от мыса Чегене и к северу
от пансионата Керченского рыбколхоза на окраине с. Золотое

(бывш. Чегене). Занимает территорию площадью около 1,3 га к югу
от небольшого скалистого мыса и с трех сторон ограниченную бере-
говыми клифами. С восточной стороны античное поселение защища-
ли ров и вал. В 1990 г. в процессе охранных раскопок Артезианского
отряда ВКАЭ (Н. И. Винокуров) в слое гумуса были обнаружены не-
многочисленные фрагменты причерноморских амфор и салтово-ма-
яцких горшков [Винокуров, 1998, с. 30; Винокуров, 2012, с. 78–79, 84,
рис. 34, 1].
54. Поселение Чегене-I (Золотое-Восточное I) (рис. 4, 54).
Открыто в 1954 г. И. Т. Кругликовой [Кругликова, 1975, с. 271, № 191].
Расположено в 2 км к северу от с. Золотое, в бухте за мысом Чегене.
В 1988 гг. небольшие раскопки на поселении проведены Артезиан-
ским отрядом ВКАЭ (Н. И. Винокуров). В слое гумуса, помимо ан-
тичной керамики, обнаружены фрагменты причерноморских амфор
и салтово-маяцких горшков [Винокуров, 1998, с. 58–59; Винокуров,
2012, с 321–323, рис. 162]. За пределами бухты, к востоку, в неболь-
шой седловине между возвышенностями, образованными выхода-
ми известняка, прослежены следы размежевания клеров в виде ва-
лов, ориентированных с севера на юг. Некоторые из них прорезаны
раннесредневековыми каменными загородками (загонами для скота).
В 1976 г. А. А. Масленниковым были раскопаны две загородки диаме-
тром 28–30 м, сложенные из необработанных камней. Внутри одной
из них исследованы 4 могилы, содержащие одно или два захоронения.
Погребенные уложены на спину головой на запад. В могилах обнару-
жены бронзовые перстни, браслеты и бусы, позволившие датировать
их VIII в. К сожалению, материалы этих раскопок, за исключением не-
большой заметки в «Археологических открытиях», до сих пор не опу-
бликованы [Масленников, Бердникова, 1977, с. 332–333].
55. Поселение Чегене-II (рис. 4, 55). Обнаружено в 1986 г. сот-
рудником ВКАЭ Т. Н. Смекаловой. Расположено в большой бухте
к северу от поселения Чегене-I, отделено от него скалистой грядой.
С запада оно ограничено побережьем Азовского моря, с севера, юга
и востока – известняковыми кряжами. Среди подъемного материа-
ла, помимо античной керамики, встречаются фрагменты причерно-
морских амфор и салтово-маяцких горшков. К раннесредневековому
периоду относятся каменные загородки и загоны для скота, распо-
лагавшиеся на верхней террасе поселения [Винокуров, 1998, с. 59–
61; Винокуров, 2012, с. 323–324, рис. 162].
56. Поселение «Полянка» (рис. 4, 56). Поселение расположено

в 5 км к западу от мыса Зюк на берегу бухты в небольшой долине,
ограниченной в востока и ЮВ скалистым холмом. Исследовалось
оно в 1984–1987 гг. отрядом ВКАЭ (нач. отряда В. К. Голенко), в 2007 г.
работы на памятнике возобновились и проводятся по нынешний
день [Голенко, 1989, с. 72; Масленнников, 1998, рис. 80; Кузина,
Масленников, 2015, рис. 1]. В 1985 и 2016 гг. на поселении были
раскопаны остатки жилых построек и вымосток, датированных VIII–
IX вв. Связанный с ними горизонт в культурном слое выражен очень
плохо [Масленников, 1987, с. 368; Супренков, Масленников, Кузина,
2018, с. 240].
57. Поселение Ивановка (рис. 5, 57). Обнаружено в 1963 г.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 170, № 608]. Расположено
на ЮВ окраине с. Ивановка (бывш с. Джапар), где было зафиксиро-
вано небольшое скопление керамики VIII–X вв.
58. Поселение на городище Илурат (рис. 5, 58). Городище рас-
положено в 0,25 км к ЮВ от с. Ивановка и в 17 км к ЮЗ от Керчи.
Занимает СВ оконечность скалистого плато. Первые исследова-
ния на городище провели П. А. Дюбрюкс и И. П. Бларамберг. С 1947
по 1960 г. оно раскапывалось Боспорской археологической экспеди-
цией ЛО ИИМК, под руководством В. Ф. Гайдукевича. В 1950 г. нали-
чие на нем керамики VIII–X вв. среди подъемного материала отме-
тил В. В. Веселов [Веселов, 2005, с. 166, № 572]. С середины 1960-х
и до начала 1980-х гг. (1966, 1968, 1970, 1972, 1976–1981 гг.) городи-
ще исследовалось И. Г. Шургая. С 1982 по 1994 г. работы на нем про-
вел В. А. Горончаровский. В 1950 г. на участке раскопа III близ запад-
ного угла городища В. Ф. Гайдукевичем открыт двухкамерный дом,
частично перекрывший одну из позднеантичных построек. В его за-
полнении были найдены салтово-маяцкие горшки и фрагмент мас-
лобойки [Гайдукевич, 1952в, с. 108–110, рис. 45; 47; Гайдукевич, 1952г,
с. 42; Гайдукевич, 1958, с. 134–137, рис. 147; Гайдукевич, 1981, с. 87,
108; Якобсон, 1958, с. 476–477]. На других участках каких-либо остат-
ков раннесредневековых сооружений и следов хозяйственной дея-
тельности проследить не удалось.
59. Поселение на некрополе Илурата (Илуратском плато)
(рис. 5, 59). Поселение расположено на античном некрополе к югу
от города-крепости Илурат I–III вв. н. э. и занимает восточный уча-
сток скалистого плато (1,0 × 0,3-0,4 км), разделенного неглубокой
безымянной балкой протяженностью около 1 км [Хршановский, 2011,
с. 373, рис. 1]. Возможно также, что его территория включала и при-
легающий к нему с ЮВ участок Чурубашской балки, в пределах ко-
торого среди подъемного материала встречаются обломки причер-
номорских амфор и салтово-маяцких горшков. Впервые о некрополе
упомянул П. А. Дюбрюкс, отметивший к югу от крепости «поле мерт-
вых» с «гротами» [Дюбрюкс, 2010, I, с. 80–81, 310]. В 1947 г. и 1968–
1976 гг. раскопки на некрополе провел М. М. Кубланов, с 1948
по 1953 г. он исследовался В. Ф. Гайдукевичем, в 1982–1983 гг. –
В. А. Горончаровским, а с 1984 г. – В. А. Хршановским. В итоге были
исследованы многочисленные погребальные и ритуальные ком-
плексы I–IV вв. н. э., в частности, удалось установить, что некото-
рые из склепов, а также обнаруженные на территории некрополя
ритуальные комплексы – так называемые каменные круги (округлые
в плане сооружения, заглубленные в скальный материк и надстро-
енные каменными стенами) и близкие им по функциональному на-
значению прямоугольные сооружения были повторно использованы
во второй половине VIII – первой половине X в., но уже в основном
в качестве жилищ и хозяйственных сооружений.
В 1970 г. в южной части некрополя М. М. Кубланов раскопал
склеп-катакомбу № 19, вероятно, использовавшуюся в качестве вре-
менного жилища. В ней были зафиксированы пятна очагов, найдены
нижние части двух причерноморских амфор и наконечник черешко-
вой железной стрелы [Кубланов, 1976, с. 102–103, 108, рис. 1, 1, 2; 2;
Кубланов, 1983, с. 124–125, рис. 13, 1, 2; Хршановский, 2012, с. 530].
В таком же качестве использовался и склеп-катакомба № 6, раско-
панный в 1968 г. в южной части некрополя примерно в 50 м к ССВ
от склепа № 19. На нижней площадке его дромоса был зачищен ого-
роженный каменными плитками очаг, а в заполнении найдены обломки
причерноморских амфор с мелким зональным рифлением [Кубланов,
1971а, с. 185; Кубланов, 1971б, с. 81, рис. 32; 33, 1; 34, 1, 3].
Кроме склепов-катакомб, повторно были использованы скле-
пы № 52, № 32, № 213, № 220 и № 225, сооруженные из каменных
блоков. В склепе № 52 дромос подвергся перестройке, а в запол-
нении погребальной камеры были зафиксированы пятна костров
[Кубланов, Хршановский, 1989, с. 14]. В склепе № 32 были вырубле-
ны привязи для мелкого рогатого скота [Кубланов, 1979, с. 95, 97,
рис. 3; Хршановский, 2011, с. 405, рис. 20, 1]. Такие же привязи были
вырублены в стенах склепов № 213, № 220 и № 225 [Хршановский,
2010(1), с. 463, рис. 2; Хршановский, 2011, с. 386, 391, 396, рис. 11, 4;
13, 3; 15, 4]. Кроме того, на плитах пола и нижних блоках стен склепа
№ 213 были прослежены «следы огня» [Хршановский, 2011, с. 386],
а в дромосе склепа № 225 устроили лестницу из плоских камней
[Хршановский, 2009, с. 312; Хршановский, 2011, с. 396, рис. 15].
Что касается «каменных кругов», первые два из них были раско-
паны В. Ф. Гайдукевичем, который в качестве одной из возмож-
ных версий предложил рассматривать эти необычные сооружения
как «остатки какого-то значительно более позднего кочевнического
стойбища» [Гайдукевич, 1950, с. 188]. Спустя несколько лет он уточ-
нил их возможную датировку и функциональное назначение, атрибу-
тировав как «остатки загонов для скота или обрамление юрт кочевни-
ческого стойбища» VIII–IX вв. [Гайдукевич, 1952в, с. 111; Гайдукевич,
1958, с. 138]. Однако в дальнейшем, по мере того как число раско-
панных «каменных кругов» стало увеличиваться, появились веские
основания интерпретировать их как святилища-«тризницы» с хро-
нологическими рамками в пределах конца III – первой половины
V в. н. э. [Хршановский, 1988, с. 20–27; Хршановский, 2014, с. 178–
179]. Одновременно удалось установить, что в VIII–X вв. большин-
ство «каменных кругов» были вновь использованы, но уже в совер-
шенно иных целях, в большинстве своем, видимо, в качестве жилищ
и для хозяйственных нужд.
Так, в двух «кругах», раскопанных в 1940 г. В. Ф. Гайдукевичем,
на уровне каменных кладок были обнаружены обломки сосудов
с «поясками гребенчатого рифления», отнесенные им к раннесредне-
вековому времени [Гайдукевич, 1950, с. 188]. В 1968 г. в одном из «кру-
гов», исследованных М. М. Кублановым в СВ части Илуратского пла-
то, была расчищена вымостка, на уровне которой были выявлены
золистые пятна, кости животных и керамика, датированная VIII–IХ вв.
[Кубланов, 1971а, с. 186; Хршановский, 2015, с. 146].
В 1970–1972 гг. М. М. Кублановым на ЮЗ окраине некрополя был
раскопан еще один «каменный круг», внутри которого был возведен
однокамерный, прямоугольный в плане дом. М. М. Кубланов отнес
постройку к VII–VIII вв., однако обнаруженные в ее заполнении при-
черноморская амфора с бороздчатым рифлением и салтово-маяцкие
горшки позволяют датировать ее не ранее второй половины VIII в.
[Кубланов, 1979, с. 96–97, рис. 1, 5; 4; Кубланов, 1983, с. 122].
В 1984 г. еще один «круг» со следами вторичного использо-
вания в СЗ части плато (в 185 м к югу от городища) исследовал
В. А. Горончаровский. К сожалению, материалы его раскопок до сих
пор не опубликованы. Известно лишь, что внутри «круга» была

расчищена каменная стенка, сложенная в «елочку» [Горончаровский,
1987, с. 321].
В 1995–1997 гг. на СЗ окраине некрополя В. А. Хршановский от-
крыл еще одно необычное ритуальное позднеантичное сооружение
(№ 162), которое, в отличие от остальных, имело прямоугольную
форму. На уровне верхнего, жилого, горизонта в нем были выявле-
ны каменные загородки. Его находки керамики датируют второй по-
ловиной VIII – первой половиной X в., из них опубликованы фраг-
менты ойнохои скалистинского типа и несколько салтово-маяцких
горшков [Ханутина, Хршановский, 2003, с. 318–320, рис. 8, 13–15].
В 2009–2010 гг. в северной части плато В. А. Хршановский раско-
пал сооружение № 228. В плане оно имело прямоугольную форму
(внутренние размеры 3,0-3,1×4,6-4,7 м) и было ориентировано по ли-
нии СЗ–ЮВ. С трех сторон его ограничивали стены высотой до 1 м,
а с ЮВ стороны, где, возможно, находился вход, границей сооруже-
ния служили уложенные на грунт обработанные блоки. В заполне-
нии обнаружена керамика второй половины VIII – первой половины
Х в., в том числе фрагмент пифоса, причерноморская амфора с мел-
ким зональным рифлением и салтово-маяцкие горшки. По мнению
В. А. Хршановского, его постройка датируется III–IV вв., а повтор-
но оно было использовано в VIII – первой половине IX в. [Тульпе,
Хршановский, 2011, с. 228–236].
В 2009 г. в 5 м к северу от святилища № 228 В. А. Хршановский
открыл «святилище» № 229 округлой в плане формы, размерами
3,0 × 5,0 м, ориентированное по оси СЗ–ЮВ. Оно представляло со-
бой вырубленную в скальном массиве полость (жертвенную яму?),
окруженную мощной кольцевой кладкой. По мнению исследователя,
оно было возведено в IV в. и, возможно, вторично использовалось
в VIII–IX вв. [Зинько, Хршановский, 2011, с. 122, рис. 3; Хршановский,
Буйских, 2013, с. 110–111; Хршановский, Буйских, 2014, с. 94].
И наконец, в 2011–2013 гг. В. А. Хршановским было исследова-
но ритуальное сооружение № 230. В нижней части оно представля-
ло собой округлый котлован диаметром 2,5–2,8 м и глубиной около
1,5 м, вырубленный в материковом суглинке. По краю его окружала
кольцевая кладка высотой до 0,4 м. Возведено сооружение было
не позднее IV в., а в VIII–IX вв. его использовали повторно, о чем сви-
детельствуют найденные в заполнении котлована фрагменты сал-
тово-маяцких горшков [Хршановский, Буйских, 2013, с. 111, рис. 1;
Хршановский, Буйских, 2014, с. 95, рис. 2; Хршановский, 2014, с. 179;

Хршановский, 2015, с. 142–144, рис. 1; 2].
Всего же с 1984 по 2013 г. в восточной части Илуратского плато
было раскопано 7 «каменных кругов» и два близких им по назначению
сооружения прямоугольной формы [Хршановский, 2015, с. 146]. Вместе
с «обитаемыми» склепами они и дают общее представление о салтово-
маяцком поселении, разместившемся на территории некрополя.
60. Поселение Михайловка (рис. 5, 60). Обнаружено в 1963 г.
В. В. Веселовым, повторно осмотрено им в 1964 г. [Веселов,
2005, с. 170, № 606]. Расположено к ЮЗ от искусственного ставка
на юго-западной окраине ныне не существующего с. Михайловка,
в 2 км к западу от с. Ивановка. Подъемный материал представлен
многочисленными фрагментами причерноморских бороздчатых ам-
фор и салтово-маяцких горшков.
61. Поселение на городище Михайловка (рис. 5, 61). Открыто
в 1962 г. В. В. Веселовым. В 1963–1975, 1978–1984, 1987 гг. раскопки
на городище проводил Михайловский отряд Причерноморской экспеди-
ции (в дальнейшем – Михайловская экспедиция) ИА АН СССР под ру-
ководством Б. Г. Петерса. Античное городище расположено в 1 км к югу
от трассы Симферополь–Керчь на вершинах и склонах холмистой гря-
ды (урочище Михайловская гряда), ограниченной с запада и севера рус-
лом высохшей реки [Петерс, 1965, с. 119; Петерс, 1978, с. 117, рис. 1;
Корженков, Овсюченко, Ларьков, Мараханов, Рогожин, Сударев, 2018,
с. 117, рис. 2]. В 1979 г. в восточной части городища им был выделен ран-
несредневековый горизонт, стратиграфически которому соответствовал
слой 11 (VI), датированный исследователем концом VIII – первой полови-
ной IX в. К сожалению, более подробная характеристика этого горизон-
та ни в одной из публикаций Б. Г. Петерса приведена не была [Петерс,
1980, с. 325; Петерс, 1985а, с. 26; Петерс, 1985б, с. 343].
62. Плитовый могильник на городище Михайловка (рис. 5, 62).
Частично раскопан Б. Г. Петерсом в 1983 г. на участке раскопа XXXII,
в 0,6 км к ЮВ от античной цитадели. Одна из четырех раскопанных мо-
гил представляла собой обычное христианское погребение, ориенти-
рованное на ЮЗ, в то время как в других могилах покойники были захо-
ронены головой на юг. В торцевых плитах трех могил высечены ниши
арковидной и трапециевидной формы. В погребениях зачищены оди-
ночные и парное захоронения. Находки представлены бронзовыми
серьгами с подвесками из серебряных шариков и стеклянной пронизи,
бронзовой пирамидальной ворворкой, бронзовой печаткой-амулетом,
бронзовым перстнем с четырьмя лапками-зажимами и вставкой из си-

него стекла, железным перстнем и кольцами. Б. Г. Петерс датировал
могильник концом VIII – первой половиной IX в. [Петерс, 1985б, с. 343;
Ольховский, Петерс, 1991, с. 151–158].
63. Поселение Сокольское (рис. 5, 63). Обнаружено в 1956 г.
жено в 3 км к СВ от ныне не существующего с. Сокольское (бывш.
Сараймин), между двумя холмами к ЮВ от полевой дороги, ведущей
в с. Приозерное. Среди подъемного материала исследователь отме-
тил фрагменты причерноморских бороздчатых амфор.
64. Поселение Сокольское (рис. 5, 64). Обнаружено в 1963 г.
В. В. Веселовым [Веселов, 2005, с. 171, № 612]. Расположено в 3 км
к СВ от с. Сокольское на восточном берегу балки, ориентированной
в направлении ЮЗ–СВ. Подъемный раннесредневековый материал
представлен немногочисленными фрагментами причерноморских
бороздчатых амфор.
65. Поселение Сокольское (Сокольское II) (рис. 5, 65). Обнаружено
в 1956 г. В. В. Веселовым, повторно осмотрено им в 1963 г. [Веселов,
2005, с. 43, 118, № (166) 157/100.-3; Кругликова, 1975, с. 269, № 166].
Расположено в 0,9–1,0 км к ЗСЗ от с. Сокольское. Занимает западный
и южный склоны возвышенности на западном берегу Сарайминской бал-
ки. Подъемный раннесредневековый материал представлен немногочис-
ленными фрагментами причерноморских бороздчатых амфор.
66. Поселение Репьевка (рис. 5, 66). Открыто в 1962 г. В. В. Весе-
ловым и А. В. Гадло [Гадло, 1963, с. 7, № 5; Веселов, 2005, с. 164,
№ 553; Баранов, 1990, рис. 1, 24; Айбабин, 1999, рис. 78, 87; Зинько,
Пономарёв, 2013, с. 439, № 5, рис. 17, 3]12. Расположено на северной
окраине ныне не существующего с. Репьевка (в археологической ли-
тературе упоминается также как с. Репьево, бывш. Айман-Кую, в 4 км
к ЮВ от с. Горностаевка), к западу от дороги, соединяющей трас-
су Симферополь–Керчь и с. Пташкино. У подножия возвышенности
А. В. Гадло была собрана немногочисленная керамика IV–III вв. до н. э.,
VIII – первой половины X в. и позднесредневекового времени. Подробная
характеристика подъемного материала в отчете не приведена.
12
В выборочную сводку раннесредневековых памятников Крыма, опубликован-
ную в 1970 г., А. Л. Якобсон включил еще одно поселение Репьевка с подъемным
материалом «III–IV вв. и VIII–IX вв.», обследованное им в 1963 г. к югу от села
[Якобсон, 1970, с. 28, пункт 77, рис. 1, 77].
67. Поселение Репьевка (рис. 5, 67). Открыто в 1962 г. А. В. Гадло

[Гадло, 1963, с. 4; Зинько, Пономарёв, 2013, с. 439, № 6, рис. 17, 3].
Расположено у южного подножия возвышенности на северной окра-
ине с. Репьевка, в 0,3 км к востоку от дороги, соединяющей трассу
Симферополь–Керчь и с. Пташкино. На пашне среди камней обнару-
жены два обломка высокогорлых кувшинов с плоской ручкой и обло-
мок «светлоглиняной амфоры с мелким рифлением», относящейся,
по мнению А. В. Гадло, к «известному типу амфор XI–XII вв.». К ка-
кому конкретно из них, автор, к сожалению, не уточнил [Гадло, 1963,
с. 4, рис. 2; Гадло, 1968а, с. 64; Гадло, 2004, с. 116].
В итоге в публикацию было включено 67 памятников, из них 62
с различной степенью уверенности могут быть классифицированы
как салтово-маяцкие поселения. К сожалению, лишь немногие из них
были раскопаны (15 поселений). На остальных поселениях работы
ограничились преимущественно визуальными наблюдениями и сбо-
ром подъемного материала. На двух объектах, получивших услов-
ные названия поселения Маяк и Кош-Кую, пока что обнаружены толь-
ко отдельные находки второй половины VIII – первой половины X в.,
поэтому характер этих памятников остается под вопросом.
Тем не менее сравнительно небольшие по объему результаты,
полученные в процессе изучения салтово-маяцких поселений цен-
тральной и северной части Керченского полуострова, уже и на дан-
ном этапе позволяют составить о них общее представление, вполне
достаточное для сравнения с другими памятниками этой же культу-
ры в сопредельных регионах.
В частности, удалось подтвердить ряд выявленных ранее зако-
номерностей в их размещении и, прежде всего, тот факт, что боль-
шая часть салтово-маяцких поселений располагалась в восточной
части Керченского полуострова, видимо, тяготея к Боспору и проле-
гавшим по Керченскому проливу морским торговым коммуникациям.
Северо-западная часть полуострова была заселена не столь плот-
но. Большая часть известных здесь поселений концентрировалась
преимущественно на побережье Азовского моря и в долинах степных
рек. В зависимости от ландшафтно-топографических условий посе-
ления центральной и северной части Керченского полуострова мож-
но разделить на две группы. Поселения первой группы располага-
лись на побережье Азовского моря и занимали берега заливов, бухт,
пологие площадки мысов и морские террасы. Во вторую группу объ-
единены поселения, обнаруженные в отдаленных от моря районах
полуострова. Как правило, они занимали долины степных рек, балки

с сезонными водотоками, южные склоны холмистых гряд и возвышен-
ностей. Гораздо реже заселялись безводные вершины плато и остан-
цевых холмов. Причем большая часть салтово-маяцких поселений
располагалась на месте заброшенных поселений и городищ антично-
го времени. И это вполне логично, поскольку в античный период были
освоены наиболее благоприятные для проживания и ведения хозяй-
ственной деятельности территории, к тому же остатки стен и фун-
даментов древних построек являлись источником готового к исполь-
зованию строительного материала. Особого внимания заслуживают
поселения, расположившиеся на территории позднеантичных некро-
полей (некрополи Илурата и городища Белинское), практический ин-
терес к которым обозначился в основном благодаря склепам, которые
за короткий отрезок времени и без особых усилий можно было при-
способить в качестве жилищ и для хозяйственных нужд.
Что касается салтово-маяцких могильников, их на Керченском по-
луострове обнаружено гораздо меньше, поскольку, в отличие от посе-
лений, они не имеют каких-либо признаков на дневной поверхности.
Все они были обнаружены случайно, чаще всего в процессе раско-
пок других памятников либо проводившихся на их территории строи-
тельных работ. К тому же исследованы были лишь некоторые из них,
и небольшими площадями, а результаты раскопок если и публикова-
лись, то, как правило, в виде тезисов или не в полном объеме. Таким
же образом можно охарактеризовать и салтово-маяцкие погребаль-
ные памятники центральной и северной части Керченского полуостро-
ва. Они представлены пятью плитовыми могильниками, захоронения
в которых были совершены по христианскому обряду. Как и поселения,
они датируются второй половиной VIII – первой половиной X в.
К сожалению, все найденные салтово-маяцкие памятники се-
верной и центральной части Керченского полуострова охватить од-
ной публикацией не удалось. Информация о некоторых из них еще
не доведена до издательского уровня. Большая же часть остальных
памятников, выявленных, преимущественно В. В. Веселовым, не име-
ет точных топографических привязок и надежно подтвержденной да-
тировки. Составление их полной археологической карты осуществимо
лишь в рамках комплексной многолетней программы, включающей ре-
визию материалов всех без исключения работавших в этом регионе
археологических экспедиций, а также планомерные и широкомасштаб-
ные разведки с использованием современных методик и технологий.
Рис. 1.
Салтово-маяцкие памятники
Керченского полуострова
(Ак-Монайский перешеек)
Рис. 2.
Салтово-маяцкие памятники Керченского полуострова
(северо-западная часть)
Рис. 3.
(мыс Казантип и его окрестности)
Рис. 4.
(северо-восточная часть)
Рис. 5.
(окрестности с. Новониколаевка, с. Марфовка и с. Приозерное)
Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симфе-

рополь, 1999.
Баранов И. А. Некоторые итоги изучения тюрко-болгарских памятников
Крыма // Плиска-Преслав. Т. 2. София, 1981.
Баранов И. А. Таврика в эпоху раннего средневековья (салтово-маяцкая
культура). Киев, 1990.
Баукова А. Ю. Археологічна діяльність Керченського музею у другій поло-
вині 40-х – у 50-х рр. ХХ ст. // Научный сборник Керченского заповед-
ника. Вып. II. Керчь, 2008.
Бейлин Д. В., Пономарёв Л. Ю. Северо-Восточная оконечность Керченского
полуострова: памятники второй половины VIII – первой половины X в.
(предварительные материалы к составлению археологической карты) //
Бахчисарай: археология, история, этнография. Бахчисарай–Белгород,
2018.
Белик Ю. Л. Некоторые особенности использования традиционных строи-
тельных приемов на поселении Биели // XIX Боспорские чтения. Боспор
Киммерийский и варварский мир в период античности и средневеко-
вья. Традиции и инновации. Материалы международной научной кон-
ференции. Керчь, 2018.
Блаватский В. Д., Шелов Д. Б. Разведки на Керченском полуострове //
Краткие сообщения Института истории материальной культуры.
Вып. LVIII. 1955.
Брайчевський Ю. М. Кримська сесія 1952 р. // Ruthenica. Т. I. Киев, 1952.
Веселов В. В. Сводная ведомость результатов археологических разведок
на Керченском и Таманском полуостровах в 1949–1964 гг. // Древности
Боспора. Supplementum II. М., 2005.
Винокуров Н. И. Работы в Ленинском районе // Археологические исследо-
вания в Крыму 1994 год. Симферополь, 1997.
Винокуров Н. И. Археологические памятники урочища Артезиан в Крымском
Приазовье. М., 1998.
Винокуров Н. И. Феномен человеческих жертвоприношений в античное
и средневековое время (по материалам ритуальных захоронений
Крымского Приазовья) // Боспорский феномен: погребальные памят-
ники и святилища. Материалы международной научной конференции.
Ч. 1. СПб., 2002.
Винокуров Н. И. Практика человеческих жертвоприношений в анти-
чное и средневековое время (по материалам раскопок ритуальных
захоронений в Крымском Приазовье) // OPUS: междисциплинарные

исследования в археологии. Вып. 3. М., 2004а.
Винокуров Н. И. Периодизация и хронология городища Багерово-
Северное // Боспорский феномен: проблемы хронологии и датировки
памятников. Материалы международной научной конференции. Ч. 1.
СПб., 2004б.
Винокуров Н. И. Погребальные комплексы античного и средневеково-
го времени: разрыв традиции или преемственность (на примере го-
родища и некрополя Артезиан) // XII Боспорские чтения. Боспор
вья. Взаимовлияния культур. Материалы международной научной кон-
Винокуров Н. И. Археологические памятники в Крымском Приазовье (по
материалам ААЭ 1988–2011). Saarbrücken, 2012.
Винокуров Н. И., Пигин А. П. Топографические работы на археологическом
памятнике «Багерово-Северное» // Геопрофи. № 3. М., 2016а.
Винокуров Н. И., Пигин А. П. Топографические работы 2015 г. на архео-
логическом памятнике «Багерово-Северное» // Таврические студии.
Симферополь, 2016б. № 10.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Салтово-маяцкие комплексы городища
Артезиан (по материалам раскопок 1994–2010 гг.) // Таврические сту-
дии. Исторические науки. № 7. Симферополь, 2015а.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Салтово-маяцкое поселение на антич-
ном городище Артезиан (Керченский полуостров) // LAUREA I. Чтения
памяти профессора Владимира Ивановича Кадеева. Материалы.
Харьков, 2015б.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Южный участок салтово-маяцкого посе-
ления на городище Артезиан (по материалам исследований на раско-
пе II) // Проблемы истории, филологии, культуры. № 3(49). Москва–
Магнитогорск–Новосибирск, 2015в.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Жилищные и хозяйственные комплексы
салтово-маяцкого времени в центральной части городища Артезиан //
Древности Боспора. Т. 19. М., 2015г.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Жилые и хозяйственные постройки сал-
тово-маяцкого поселения на городище Артезиан (Керченский полу-
остров) // Материалы международной научно-практической конфе-
ренции, посвященной 25-й годовщине Комратского государственного
университета 4 февраля 2016. Наука, образование, культура. Т. II.
Комрат, 2016а.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. К хронологии и периодизации городи-

ща Артезиан в средневековый период (предварительные данные) //
Стародавнє Причорномор’я. Вип. 11. Одеса, 2016б.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Салтово-маяцкие погребения на городи-
ще Артезиан // Таврические студии. № 10. Симферополь, 2016в.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Салтово-маяцкое поселение на горо-
дище Артезиан (краткий обзор по результатам исследований 1989–
2010 гг.) // Хазарский альманах. Т. 14. М., 2016г.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Центральный участок салтово-маяцкого
поселения на городище Артезиан (по итогам исследований на раско-
пе I в 1989–2001 гг.) // Проблемы истории, филологии, культуры. № 1(51).
Москва–Магнитогорск–Новосибирск, 2016д.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Центральный участок салтово-маяцкого
поселения на городище Артезиан (по итогам исследований на раско-
пе III в 2002–2010 гг.) // Боспорские исследования. Вып. XXXIII. Керчь,
2016е.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Культовые комплексы салтово-маяцко-
го поселения на городище Артезиан (по материалам раскопок 1994–
2010 гг.) // Проблемы истории, филологии, культуры. № 1(55). Москва–
Магнитогорск–Новосибирск, 2017а.
Винокуров Н. И., Пономарёв Л. Ю. Мертвые среди живых: погребаль-
ные салтово-маяцкие комплексы на городище Артезиан // Древности
Боспора. Т. 21. М., 2017б.
Гадло А. В. Отчет о работе средневекового археологического отря-
да Ленинградского ордена Ленина Государственного Университета
им. А. А. Жданова на территории Керченского полуострова в 1962 году.
Л., 1963 // Научный архив Института археологии Национальной
Академии наук Украины (ИА НАНУ), № 1962/41. 1962.
Гадло А. В. Проблема Приазовской Руси и современные археологические
данные о южном Приазовье VIII–X вв. // Вестник Ленинградского уни-
верситета. Т. 14. Вып. 3. 1968а.
Гадло А. В. Раннесредневековое селище на берегу Керченского пролива
(по материалам раскопок 1963 года) // Краткие сообщения Института
археологии. Вып. 113. 1968б.
Гадло А. В. Этнографическая характеристика перехода кочевников к оседло-
сти (по материалам Восточно-Крымской степи и предгорий VIII–X веков) //
Этнография народов СССР. Л., 1971.
Гадло А. В. Предыстория Приазовской Руси. Очерки истории русского кня-
жения на Северном Кавказе. СПб., 2004.
Гайдукевич В. Ф., Леви Е. И., Прушевская Е. О. Раскопки северной и за-

падной частей Мирмекия // Материалы и исследования по археологии
СССР. № 4. М.–Л., 1941.
Гайдукевич В. Ф. Боспорский город Илурат // Советская археология. 1950.
Т. XIII.
Гайдукевич В. Ф. Раскопки Тиритаки в 1935–1940 гг. // Материалы и иссле-
дования по археологии СССР. № 25. М.–Л., 1952а.
Гайдукевич В. Ф. Раскопки Мирмекия в 1935–1938 гг. // Материалы и иссле-
дования по археологии СССР. № 25. М.–Л., 1952б.
Гайдукевич В. Ф. Раскопки Тиритаки, Илурата и Мирмекия // Краткие сооб-
щения Института истории материальной культуры. Вып. XLV. 1952в.
Гайдукевич В. Ф. Боспорские города в свете археологических исследова-
ний последних двух десятилетий // Археология и история Боспора. Т. I.
Симферополь, 1952г.
Гайдукевич В. Ф. Илурат (Итоги археологических исследований 1948–1953 гг.) //
Материалы и исследования по археологии СССР. № 85. М.–Л., 1958.
Гайдукевич В. Ф. Боспорские города (Уступчатые склепы. Эллинистическая
усадьба. Илурат). Л., 1981.
Голенко В. К. Исследования на поселении Полянка // Скифия и Боспор. Архе-
ологические материалы к конференции памяти академика М. И. Рос-
товцева. Ленинград, 14–17 марта 1989 года. Новочеркасск, 1989.
Горончаровский В. А. Исследование городища и некрополя Илурата //
Археологические открытия в 1985 году. М., 1987.
Дюбрюкс П. Собрание сочинений: В 2 т. / Сост. и отв. ред. И. В. Тункина; под-
гот. текстов И. В. Тункиной и Н. Л. Сухачева; пер. с франц. яз. Н. Л. Суха-
чева. Т. I. СПб., 2010.
Зинько В. Н., Пономарёв Л. Ю. Разведки А. В. Гадло на Керченском по-
луострове в 1962 г. (в свете современных археологических данных) //
Боспорские исследования. Вып. XXVIII. Симферополь–Керчь, 2013.
Зинько В. Н., Хршановский В. А. Раскопки некрополей Илурата и Китея //
Археологічні дослідження в Україні – 2010. Київ–Полтава, 2011.
Зубарев В. Г. Античное поселение у села Белинское (предварительные
итоги раскопок в 1996–1999 годах) // Древности Боспора. Т. 3. М., 2000.
Зубарев В. Г. К вопросу о времени существования городища «Белинское» //
175 лет Керченскому Музею Древностей. Материалы международной
конференции (27–29 июля 2001 г.). Керчь, 2001.
Зубарев В. Г. Некоторые вопросы позднеантичной истории Европейского
Боспора по результатам раскопок городища у с. Белинское // Древности
Боспора. Т. 5. М., 2002.
Зубарев В. Г., Ланцов С. Б. Некрополь городища «Белинское» (предваритель-

ные результаты первых раскопок) // Древности Боспора. Т. 10. М., 2006.
Зубарев В. Г. Изделия из кости с городища «Белинское» и его некрополя //
Древности Боспора. Т. 12. Ч. 1. М., 2008.
Зубарев В. Г., Леонтьева В. А., Пономарёв Д. Ю. Некоторые вопросы истории
Европейского Боспора во второй половине III в. н. э. (по материалам раско-
пок склепа № 19 некрополя городища «Белинское») // XIV Боспорские чте-
ния. Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и сред-
невековья. Археологический объект в контексте истории. Материалы
международной научной конференции. Керчь, 2013.
Зубарев В. Г., Майко В. В., Ярцев С. В. Новый склеп с раннесредневековыми
материалами из раскопок некрополя городища Белинское // Боспорские
исследования. Вып. XXXV. Керчь, 2017.
Зубарев В. Г., Майко В. В., Ярцев С. В. Керамический комплекс средневе-
кового времени городища Белинское // Боспорский феномен. Общее
и особенное в историко-культурном пространстве античного мира.
Материалы международной научной конференции. Ч. 1. СПб., 2018.
Зубарев В. Г., Масленников А. А. Историческая география Европейского
Боспора по Клавдию Птолемею // Советская археология. 1987. № 3.
Зубарев В. Г., Пономарёв Д. Ю., Ефименок В. А. Новый склеп с полу-
циркульным перекрытием римского времени из раскопок некропо-
ля городища «Белинское» // Боспорские исследования. Вып. ХХХ.
Симферополь–Керчь, 2014.
Зубарев В. Г., Седых Е. Е. Планировка и основные этапы застройки городи-
ща «Белинское» во II – первой половине V в. н.э. // Боспорские иссле-
дования. Вып. XXVIII. Симферополь–Керчь, 2013.
Зубарев В. Г., Смекалов С. Л. Культурно-исторический ландшафт городища
«Белинское» // Древности Боспора. Т. 18. М., 2014.
Зубарев В. Г., Сон Н. А. Исследования городища «Белинское» и его некро-
поля // Археологічні дослідження в Україні – 2012. Київ, 2013.
Зубарев В. Г., Сон Н. А. Исследования городища «Белинское» и некрополя
(предварительные итоги) // Археологічні дослідження в Україні – 2013.
Київ, 2014.
Зубарев В. Г., Ярцев С. В. Новый сакральный комплекс на городище
«Белинское» в Восточном Крыму // Проблемы истории, филологии,
культуры. № 1(43). Москва–Магнитогорск–Новосибирск, 2014.
Зубарев В. Г., Ярцев С. В., Смекалов С. Л. Археологические исследования
2016 года на городище «Белинское» в Восточном Крыму // Таврические
студии. № 12. Симферополь, 2017.
Зубарев В. Г., Ярцев С. В. Археологические исследования 2017 года на го-

родище и некрополе «Белинское» в Восточном Крыму // История и ар-
хеология Крыма. Вып. VIII. Севастополь, 2018.
Кислый А. Е. Исследования в Восточном Крыму // Археологические откры-
тия 1983 года. М., 1985.
Кислый А. Е. Планиграфия памятников Каменской культуры в Восточном
Крыму // Древности Боспора. Т. 16. М., 2012.
Корженков А. М., Овсюченко А. Н., Ларьков А. С., Мараханов А. В., Рого-
жин Е. А., Сударев Н. И. Следы сильных землетрясений на Михайлов-
ском городище (Керченский полуостров, Крым) // Древности Боспора.
Т. 22. М., 2018.
Кругликова И. Т. Сельское хозяйство Боспора. М., 1975.
Кругликова И. Т. Сельская территория // Археология СССР. Античные госу-
дарства Северного Причерноморья. М., 1984.
Кругликова И. Т. Поселение у деревни Ново-Отрадное // Древности Бос-
пора. Т. 1. М., 1998.
Кубланов М. М. Раскопки в районе с. Ивановки // Археологические иссле-
дования на Украине в 1968 г. Информационные сообщения. Вып. III.
Киев, 1971а.
Кубланов М. М. Исследование некрополя Илурата // Краткие сообщения
Института археологии. Вып. 128. 1971б.
Кубланов М. М. Новые памятники некрополя Илурата // Краткие сообщения
Института археологии. Вып. 145. 1976.
Кубланов М. М. Новые погребальные сооружения Илурата // Краткие сооб-
щения Института археологии. Вып. 159. 1979.
Кубланов М. М. Раскопки некрополя Илурата. Итоги и проблемы // Научно-
атеистические исследования в музеях: использование культовых пред-
метов в атеистических экспозициях. Л., 1983.
Кубланов М. М., Хршановский В. А. Некрополь Илурата: раскопки 1984–
1988 годов // Проблемы религиеведения и атеизма в музеях. Л., 1989.
Кузина Н. В., Масленников А. А. О раннем поселении вблизи городища
«Полянка» в Крымском Приазовье. Ч. 1. // Вестник Нижегородского уни-
верситета им. Н. И. Лобачевского. № 1. 2015.
Куликов А. В. Поселение Кош-Кую (Республика Крым, Ленинский район) //
Города, селища, могильники. Раскопки 2017. Материалы спасательных
археологических исследований. Т. 25. М., 2018.
Лесков А. М., Збенович В. Г. Археологические разведки на Керченском полу-
острове в 1959 г. // Археология и история Боспора. Т. II. Симферополь,
1962.
Майко В. В., Зубарев В. Г., Ярцев С. В. Раннесредневековые материалы го-

родища «Белинское» в Восточном Крыму // Древности Боспора. Т. 20.
М., 2016а.
Майко В. В., Зубарев В. Г., Ярцев С. В. Хозяйственные ямы средневе-
кового поселения в восточной части городища античного времени
«Белинское» // Таврические студии. № 10. Симферополь, 2016б.
Майко В. В., Зубарев В. Г., Ярцев С. В. Христианизация салтовского на-
селения Восточного Крыма. Исследователи и исследования // XVII
Боспорские чтения. Боспор Киммерийский и варварский мир в пе-
риод античности и средневековья. Исследователи и исследования.
Материалы международной научной конференции. Керчь, 2016в.
Майко В. В., Пономарёв Л. Ю. Салтово-маяцкий могильник Конрат на Кер-
ченском полуострове (по результатам раскопок 2015 г.) // История и ар-
хеология Крыма. Вып. VII. Симферополь, 2018.
Масленников А. А., Бердникова Л. А. Раскопки в районе с. Золотое
на Керченском полуострове // Археологические открытия 1976 года.
М., 1977.
Масленников А. А., Литвинюк Н. А. Археологические памятники на мысе
Казантип // Научные записки заповедника «Мыс Мартьян». Вып. 5. Ялта,
2014.
Масленников А. А., Чевелев О. Д. Новые памятники античного времени
на северном побережье Керченского полуострова // Краткие сообще-
ния Института археологии. Вып. 168. 1981.
Масленников А. А. Исследование античных памятников Крымского
Приазовья // Археологические открытия 1985 года. М., 1987.
Масленников А. А. Эллинская хора на краю ойкумены. Сельская территория
европейского Боспора в античную эпоху. М., 1998.
Ольховский В. С., Петерс Б. Г. Раннесредневековые материалы Михай-
ловского археологического комплекса // Проблемы археологии Север-
ного Причерноморья (к 100-летию основания Херсонского музея древ-
ностей). Херсон, 1991.
Петерс Б. Г. Раскопки городища у с. Михайловка в 1963 г. // Краткие сооб-
щения Института археологии. Вып. 103. 1965.
Петерс Б. Г. Михайловское городище античного времени // Проблемы со-
ветской археологии. М., 1978.
Петерс Б. Г. Михайловская экспедиция // Археологические открытия 1979 года.
М., 1980.
Петерс Б. Г. О работах Михайловской экспедиции (1963–1983 гг.) // Краткие
сообщения Института археологии. Вып. 182. 1985а.
Петерс Б. Г. Исследования Михайловской экспедиции // Археологические

открытия 1983 года. М., 1985б.
Плетнёва С. А. Очерки хазарской археологии. Москва–Иерусалим, 2000.
Пономарёв Д. Ю., Никитаев А. В., Зубарев В. Г. Антропологический мате-
риал из склепа № 23 некрополя городища «Белинское» в Восточном
Крыму // История и археология Крыма. Вып. VII. Симферополь, 2018.
Пономарёв Л. Ю. К истории археологического изучения салтово-маяцких
памятников Керченского полуострова (30–60 гг. ХХ в.) // Боспорские ис-
следования. Вып. XIX. Симферополь–Керчь, 2008.
Пономарёв Л. Ю. К археологической карте средневековых памятников вос-
точной оконечности Керченского полуострова // Боспорские исследо-
вания. Вып. XXI. Симферополь–Керчь, 2009.
Пономарёв Л. Ю. К вопросу о «юртообразных жилищах» на салтово-маяц-
ком поселении у с. Азовское (Керченский полуостров) // XI Боспорские
чтения. Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности
и средневековья. Ремесла и промыслы. Материалы международной
научной конференции. Керчь, 2010.
Пономарёв Л. Ю. К археологической карте памятников VIII – первой поло-
вины X в. южной части Керченского полуострова // Боспорские иссле-
дования. Вып. XXV. Симферополь–Керчь, 2011.
Пономарёв Л. Ю. О разведках и раскопках Д. Л. Талиса на Керченском
полуострове в 1960 г. // Боспорские исследования. Вып. XXVI.
Симферополь–Керчь, 2012.
Свиридов А. Н., Язиков С. В., Топоривская М. А., Фролов В. В. Поселение
Городище 11 км (Республика Крым, Ленинский район) // Города, сели-
ща, могильники. Раскопки 2017. Материалы спасательных археологи-
ческих исследований. Т. 25. М., 2018.
Свиридов А. Н., Язиков С. В. Многослойное поселение «Городище 11 км»
(Республика Крым, Ленинский район) // Древности Боспора. Т. 23. М., 2018.
Супренков А. А., Масленников А. А., Кузина Н. В. Работы Восточно-Крымской
археологической экспедиции Института археологии РАН // Археоло-
гические открытия. 2016 г. М., 2018.
Талис Д. Л. Отчет о работе Восточно-Крымской экспедиции Государст-
венного исторического музея в 1960 г. // Научный архив Научный ар-
хив Института археологии Национальной Академии наук Украины
(ИА НАНУ). № 1960/42. 1960.
Талис Д. Л. Росы в Крыму // Советская археология. 1974. № 3.
Тульпе И. А., Хршановский В. А. Новый комплекс хазарского време-
ни на Илуратском плато // Боспорский феномен: население, языки,
контакты: Материалы международной научной конференции (Санкт-

Петербург, 22–25 ноября 2011 г.). СПб., 2011.
Ханутина З. В., Хршановский В. А. Ритуальные сооружения на некрополе
Илурата // Боспорские исследования. Вып. III. Керчь–Симферополь, 2003.
Холодков В. Н. Раннесредневековый некрополь в селе Ново-Николаевка
Ленинского района Крымской области // Проблемы истории и архе-
ологии Восточного Крыма. Перечень работ участников конференции
1–3 августа 1984 г. Керчь, 1984.
Холодков В. Н., Иванина О. А., Пономарёв Л. Ю. Раннесредневековый
могильник в с. Ново-Николаевка // VI Боспорские чтения. Боспор
вья. Периоды дестабилизаций и катастроф. Материалы международ-
ной научной конференции. Керчь, 2005.
Хршановский В. А. Позднеантичные погребения на некрополе Илурата //
Научно-атеистические исследования в музеях. Л., 1988.
Хршановский В. А. Раскопки некрополей Китея и Илурата в 2008 г. //
Археологічні дослідження в Україні – 2008. Київ, 2009.
Хршановский В. А. Каменотесы и камнерезы: от ремесла к искусству (по ма-
териалам некрополей Илурата и Китея) // XI Боспорские чтения. Боспор
вья. Ремесла и промыслы. Материалы международной научной кон-
Хршановский В. А. Склепы I – первой половины II в. н. э. на Илуратском
плато // Древности Боспора. Т. 15. М., 2011.
Хршановский В. А. Склепы-катакомбы на Илуратском плато: типология,
хронология, проблемы этнокультурной принадлежности // Древности
Боспора. Т. 16. М., 2012.
Хршановский В. А. Археологические исследования Илуратского плато
(ретроспектива и перспектива) // Погребальная культура Боспорского
царства. Материалы Круглого стола, по священного 100-летию со
дня рождения Михаила Моисеевича Кубланова (1914–1998) (Санкт-
Петербург, 25–26 ноября 2014 г.). СПб., 2014.
Хршановский В. А. Круглые святилища на Илуратском плато. Проблемы
хронологии и этнокультурной принадлежности // Таврические студии.
Исторические науки. № 7. Симферополь, 2015.
Хршановский В. А., Буйских А. В. Работы на некрополе Китея и Илуратском
плато // Археологічні дослідження в Україні – 2012. Київ–Луцьк, 2013.
Хршановский В. А., Буйских А. В. Работы на некрополе Китея и Илуратском
плато // Археологічні дослідження в Україні – 2013. Київ–Луцьк, 2014.
Шелов Д. Б. Раскопки средневекового поселения в Восточном Крыму //

Краткие сообщения Института истории материальной культуры.
Вып. LXVIII. 1957.
Шестаков С. А. Находки из урочища Биэли // Таврические студии. № 12.
Симферополь, 2017.
Юрочкин В. Ю., Майко В. В. Готы, скифы, славяне: этнические кульбиты
крымской археологии послевоенной епохи // Неизвестные страницы
археологии Крыма: от неандертальцев до генуэзцев: коллективная мо-
нография. СПб., 2017.
Якобсон А. Л. Раннесредневековые поселения Восточного Крыма // Мате-
риалы и исследования по археологии СССР. № 85. М.–Л., 1958.
Якобсон А. Л. Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной
Таврики // Материалы и исследования по археологии СССР. № 168.
Л., 1970.
Яковенко Э. В. Разведка у с. Слюсарево Крымской области // Археологичес-
кие исследования на Украине в 1967 г. Информационные сообщения.
Вып. II. Киев, 1968.
Ярцев С. В. К вопросу о датировке нового сакрального комплекса на го-
родище «Белинское» в Восточном Крыму // Классическая и византий-
ская традиция. 2014: материалы VIII международной конференции.
Белгород, 2014.
L. Yu. Ponomarev
Saltovo-Mayack monuments of the central
and northern part of the Kerch peninsula
(Materials to the archaeological map)
Summary
The article provides a brief overview of the Saltovo-Mayack settlements and
burial grounds located in the central and northern part of the Kerch Peninsula.
Unfortunately, only a few of the settlements were excavated. The work was limit-
ed to visual observations and the collection of finds on the surface.
Most of the Saltovo-Mayack settlements were located in the eastern part of
the Kerch Peninsula. The northwestern part of the peninsula was less densely
populated. The settlements found here were concentrated mainly on the coast
of the Azov Sea and in the valleys of the steppe rivers. Depending on the land-
scape and topographical conditions of the settlement can be divided into two
groups. The settlements of the first group were located on the coast of the Azov
Sea. They occupied the shores of bays, coves, flat areas of capes and sea ter-
races. The second group includes settlements found in areas of the peninsula
that are remote from the sea. They occupied the valleys of the steppe rivers, the
southern slopes of hills and hills. The tops of the plateau and the hills were much
less frequently settled. At the same time, most of the Saltovo-Mayack settlements
were located on the site of abandoned settlements and ancient settlements. The
settlements that are located on the territory of late antique necropolis deserve
special attention. They were inhabited thanks to the crypts, which were used as
dwellings and for household needs.
The burial Saltovo-Mayack monuments are represented by five slab cem-
eteries, the burials in which were made according to the Christian rite. Like the
settlements, they date from the second half of the 8th to the first half of the 10th
centuries.
K e y w o r d s : Saltovo- Mayack sites, Kerch peninsula, settlements, burial
grounds, coast of the Azov Sea.
Т. А. Пушкина
К ПРОБЛЕМЕ ВОЗДЕЙСТВИЯ ВОСТОКА
НА СКАНДИНАВИЮ И РУСЬ В РАННЕМ
СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Вопрос о культурном влиянии Востока на Скандинавию периода

викингов был рассмотрен более 100 лет назад известным шведским
археологом Т. Арне [Arne, 1914]. Знаток скандинавской и восточной
археологии, прекрасно владевший русским языком и благодаря это-
му знавший российские (а потом и советские) публикации, Т. Арне
обратил внимание на археологический материал – сосуды, пред-
меты прикладного и ювелирного искусства, предметы вооружения,
происходившие как с территории Древней Руси, так и с террито-
рии Скандинавии, но по своему облику или деталям оформления
восходящие к «восточным древностям». Основные контакты меж-
ду Севером и Востоком, по мнению автора, происходили на торго-
вых путях Восточной Европы, проходивших по территории раннего
периода становления Древней Руси и связывавших Скандинавию
с Хазарией и арабским Востоком. Одним из проявлений культурно-
го влияния Востока стало распространение поясных наборов в муж-
ском костюме – с этим можно связать какое-то количество находок
поясной гарнитуры в погребениях эпохи викингов. Позднее вопрос
о времени появления и стилистике поясных наборов на примере ма-
териалов могильника Бирки (Швеция) был рассмотрен И. Янсоном,
который отталкивался от высказанного ранее предположения
[Jansson, 1986].
Т. А. Пушкина 229
Поясные накладки так называемого восточного типа, в первую

очередь, украшенные стилизованным изображением лотоса, как пи-
сал Т. Арне, имели хазарское происхождение и проникли на террито-
рию Скандинавии по Волжскому пути [Arne, 1914, p. 93, 96].
Исследования поясной гарнитуры населения салтово-маяцкой
культуры показало, что в IX в. на территории Хазарского кагана-
та распространился единый стиль художественного оформления
и техники исполнения этих предметов. Собственно салтовские из-
делия этого времени, как правило, выполненные из серебра и за-
частую покрытые позолотой, достаточно выразительны. Считается,
что их ассортимент был связан с запросами воинской среды и мог
производиться в мастерских, которые располагались в ставках во-
енных предводителей [Фонякова, 1986, с. 45]. Украшенные изобра-
жением лотоса, его бутона, нескольких цветков и побегов, поясные
накладки наиболее часто встречаются в салтовских древностях
Восточной Европы, относимых к IX – началу X в. и встречающих-
ся на широкой территории от Дагестана до Левобережной Украины
[Комар, 1999, с. 130].
Отдельные поясные бляшки «восточного типа» появились на тер-
ритории юго-западной Финляндии и Средней Швеции в раннем пе-
риоде викингов (конец VIII – конец IX в.). К этому времени относятся
редкие единичные находки ременных накладок, которые здесь были
использованы в качестве нагрудных украшений [Arne, 1914, fig. 232;
Kivikoski, 1973, S. 813, 912; Jansson, 1988, S. 610]. Ременные бляшки,
характерные для мужского костюма населения лесостепных районов
Восточной Европы, но превращенные в женские украшения, найдены
в нескольких районах Скандинавии в погребениях IX–X вв. и кладах
X в. [Jansson, 1986, S. 81–84, 89–90]. Превратить поясные накладки
в подвески было очень просто. В первую очередь в качестве подвески
были использованы бляшки с отлитой вместе с ними петелькой, к ко-
торой в поясных наборах алано-болгарских племен Восточной Европы
прикреплялись дополнительные узкие ремешки. Кроме того, в нагруд-
ное украшение легко превращались бляшки с утраченными литыми
петельками или горизонтальной прорезью вдоль нижнего края, к кото-
рым местными мастерами приделывалось пластинчатое ушко из тон-
кой согнутой полоски металла. Именно такие бляшки-подвески из-
вестны в нескольких финских и шведских могильниках.
Большинство находок поясных бляшек, использованных
не по прямому назначению, происходит из могильника Бирки. Здесь
в 21 погребении найдено 55 серебряных позолоченных бляшек,

украшавших женские ожерелья. Как правило, в ожерелье оказыва-
ется только одна бляшка-подвеска (12 погребений); в пяти погре-
бениях оказалось по две бляшки-подвески и в каждом из трех –
3, 11 и 13 бляшек. Часть подвесок – это характерные для степных
наборов поясные накладки, отлитые вместе с петелькой [Arbman,
1943, Taf. 95:2, 3, 4; 96:8; 96:17, 18]. В нескольких случаях в нагруд-
ное украшение превращены типичные поясные бляшки с длин-
ной узкой прорезью вдоль нижнего края, к рамке которых допол-
нительно прикреплены пластинчатые петли-ушки [Arbman, 1943,
Taf. 96:2a; 96:3a].
К одним из наиболее ранних относятся превращенные в под-
вески бляшки из погребений Бирки, совершенных «около 800 года»
[Jansson, 1978, S. 398]. Примерно треть подобных находок из Бирки –
это поясные бляшки, украшенные характерным для салтовского при-
кладного искусства изображением трилистника или лотоса.
Время изготовления большинства бляшек, вошедших в состав
нагрудных украшений жительниц Бирки, на основании восточноев-
ропейских аналогий может быть определено как первая половина,
но не позднее 40-х гг. X в. Примечательно, что погребения с бляшка-
ми-подвесками не содержат монет младше 925 г. Отдельно прикре-
пленные петельки, превратившие поясные накладки в нагрудные
женские украшения, очень характерны. Они согнуты из узких сере-
бряных полосок с 2–3 рельефными продольными валиками [Arbman,
1943, Taf. 95:2; 96:1, 2; 96:3a, 7, 12, рис. 1: 6, 7].
В свое время Т. Арне предположил, что поясные накладки так на-
зываемого восточного типа, в первую очередь, украшенные стили-
зованным изображением лотоса, имели хазарское происхождение
и проникли на территорию Скандинавии по Волжскому пути [Arne,
1914, p. 93, 96]. По мнению И. Янссона, основная масса восточных
поясных накладок, датированных X в., может происходить из стран
халифата, Хазарии, Волжской Болгарии или южных и юго-восточных
районов Руси, для населения которых поясные наборы являлись
обычной частью воинского снаряжения. Важно отметить основной
ареал и время наибольшего распространения деталей поясной гар-
нитуры, происходящих из таких известных памятников, как Киевский
могильник, Гнёздовский и Тимеревский археологические комплексы.
По наблюдению В. В. Мурашёвой, для погребений этих могильников
характерно значительное число накладок, выполненных в традициях
волжско-болгарских ремесленных центров второй половины X в. (от

53 до 89%). Мода же на наборные пояса в среде древнерусских дру-
жинников распространяется, судя по всему, не ранее середины X в.
[Мурашёва, 2000, c. 84, 93, табл. на с. 95].
Среди материалов древнерусских раннегородских и так называ-
емых дружинных некрополей X в. практически нет поясных наборов,
украшенных характерными серебряными салтовскими или хазар-
скими бляшками VIII – первой половины X в., но отмечены отдель-
ные случаи превращения ременных накладок в женское украше-
ние. В работе В. В. Мурашёвой 2001 г. указаны всего 9 находок
ременных бляшек, использованных в качестве женского украшения
[Мурашёва, 2001, c. 55] – Гнёздово (4 экз), Седнев (1 экз.), Тимерево
(1 экз), Михайловское (2 экз), Владимирские курганы (1 экз). На са-
мом деле их несколько больше – автор не учла опубликованные на-
ходки из киевского некрополя (1 экз.), подвески в составе гнёздов-
ского клада 1867 г. (2 экз), а так же ряд неопубликованных находок
из раскопок гнёздовского поселения. Кроме того, о нескольких новых
находках стало известно после 2001 г.
Так, серебряная бляшка удлиненной формы, дополненная ушком
для подвешивания, обнаружена в киевском погребении 124, совер-
шенном не ранее середины X в. [Каргер, 1958, c. 210, табл. XXVIII].
Превращенная в подвеску полукруглая серебряная бляшка входи-
ла в состав ожерелья погребения 459 тимеревского могильника, да-
тированного авторами раскопок концом X – началом XI в. [Фехнер,
Недошивина, 1987, c. 81, рис. 7]. Погребение первой половины X в.
Михайловского могильника (кургана № 1) содержало две круглых
восточных бляшки, одна из которых служила подвеской [Мурашёва,
1999, c. 31, рис. 11, 1].
Гнёздово – памятник, наиболее насыщенный деталями ремен-
ной гарнитуры, отсюда происходит более 39% учтенного материала
[Мурашёва, 2000]. Большинство обнаруженных в Гнёздове ременных
бляшек было изготовлено в традициях черниговской и волжско-бол-
гарской школ X в. – на это указывают их форма, декор и технология
[Мурашёва, 2000, c. 95]. Использование ременной бляшки в качестве
женского украшения для Гнёздова (как и для других «дружинных»
памятников) не характерно – практически все они являлись деталя-
ми ременной гарнитуры. Находки бляшек-подвесок отмечены здесь
в погребениях только дважды (всего 4 экземпляра), причем в этих
случаях серебряные бляшки превращены в украшение с помощью
характерных для скандинавского ремесла приемов – прикрепление

пластинчатого ушка. Оба названных погребения относятся к середи-
не – второй половине Х в. К этим находкам можно добавить еще две
типичные серебряные маленькие накладки (также с прикрепленны-
ми к ним характерными ушками) из разрушенного культурного слоя
Центрального городища и две бляшки из клада 1867 г. [Гущин, 1936,
табл. III:14]. Клад был датирован последней третью X в. [Гущин, 1936,
c. 53]. Новые находки серебряных сканно-зерненых украшений и со-
став денежно-вещевого клада, обнаруженного в Гнёздове в 1993 г.,
близкого по набору серебряных украшений кладу 1867 г. и датиро-
ванному 50-ми гг. X в. [Пушкина, 1996, c. 186], дают основание пред-
положить более раннюю дату выпадения комплекса 1867 г. – тре-
тью четверть X в., что в целом не сильно меняет его хронологию.
Обращает на себя внимание время, к которому можно отнести со-
державшие эти предметы гнёздовские комплексы, – не ранее се-
редины Х в. В связи с этим вспомню еще две находки – типологи-
чески относительно ранние бляшки, происходящие из культурного
слоя Рюрикова Городища, датированного временем не позднее тре-
тьей четверти Х в. Обе серебряные бляшки украшены изображени-
ем трилистников, обе использовались как нагрудные украшения –
у них спилены шпеньки на оборотной стороне, а у одной прикреплено
ушко из узкой рубчатой пластины. Однако автор публикации указы-
вает прямые аналогии этим находкам в материалах конца VIII – IХ в.
[Дорофеева, 2013, c. 236–237, рис. 1, 3, 4].
Видимо, это были отдельные, случайно попавшие в названные
центры предметы. Во всех рассмотренных случаях бляшки были пре-
вращены в украшения с помощью прикрепления стандартного ушка
из рубчатой пластинки, что обычно для скандинавской ремесленной
традиции, но не характерно для местной культуры.
Вслед за Арне Янссон отмечал, что благодаря тесным связям
между Русью и Скандинавией в течение среднего периода викин-
гов (т.е. в конце IX – второй половине X в.) скандинавы усвоили вос-
точную моду в одежде, включающей поясной набор [Jansson, 1997,
p. 799]. Что понимается под «тесными связями» и каким образом
скандинавы получали возможность непосредственно познакомить-
ся с элементами восточной культуры?
Очень выразительными в связи с этой темой, на мой взгляд, яв-
ляются еще несколько предметов, в числе которых ряд экзотических.
Среди них – единственные в своем роде находки, обнаруженные
в Вестерётланде (Швеция) и Гнёздове [Пушкина, 2007, c. 325–331).

В обоих случаях для изготовления украшений использованы ма-
ленькие пятиугольные бляшки с изображением трилистника и про-
цветшего лотоса. Отлитые из серебра и позолоченные бляшки (по
3 экземпляра в каждом случае) закреплены на поверхности глад-
кой серебряной пластины (находка из Вестерётланда) и серебряной
сасанидской монеты (находка из Гнёздова) (рис. 1: 1, 4). Орнамент
и форма бляшек, образующих лицевую сторону этих предметов,
характерны для поясных наборов салтово-маяцкой культуры, осо-
бенно для памятников ее лесостепного варианта [Фонякова, 1986,
c. 37–39, 44]. Аналогичные по форме и орнаментации бляшки най-
дены в погребениях таких классических памятников IX – начала X в.,
как Верхне-Салтовский и Дмитриевский могильники [Покровский,
1905, табл. XXI:53; Плетнёва, 1989, рис. 36], Агачкалинского могиль-
ника IX–X вв. в Дагестане [Смирнов, 1951, c. 117, рис. 1, 2]. Находки
таких же накладок, отдельных и в наборах, происходят с террито-
рии Среднего Поволжья, тесно связанного с Хазарским каганатом –
они известны в нескольких погребениях IX в. Лядинского и Больше-
Тиганского (VIII – первая половина IX в.) могильников [Ястребов, 1893,
табл. VI:5; Халикова, 1976, рис. 11:8–9]. Таким образом, по всем при-
знакам сами бляшки в составе гнёздовской и шведской находок мож-
но датировать довольно широко от IX – по первую половину X в.
Вся композиция гнёздовской находки превращена в подвеску
с помощью ушка в виде согнутой узкой серебряной ленты, укра-
шенной рельефными продольными валиками. Ушко закреплено
при помощи одного из шпеньков верхней бляшки (каждая бляшка
имеет по три шпенька), пробившего край монеты. Поверхность
всех бляшек сильно потерта. Сама подвеска, видимо, долго была
в употреблении – ушко перетерлось, и украшение хозяйкой было
потеряно.
В данном случае особенно интересна одна находка среди опи-
санной выше небольшой группы украшений, входивших в состав
ожерелий в Бирке. Это бляшка-подвеска из погребения 184, отно-
сящегося к раннему периоду Бирки, который датируется в пределах
IX – начала X в. [Arbman, 1943б, Taf. 96:9] (рис. 1, 3). Серебряная по-
золоченная бляшка удивительно похожа на каждую из трех, образую-
щих лицевую сторону гнёздовской подвески, и превращена в украше-
ние с помощью такого же ушка. Подвеска из Бирки как бы связывает
гнёздовскую подвеску с находкой из Вестерётланда. Последнюю
отличают от гнёздовской только две небольшие детали: закрепле-

ние бляшек не на монете, а на гладкой (?) пластине, тоже серебря-
ной, и отсутствие ушка.
Находки предметов, вырезанных из полудрагоценных камней
или украшенных ими, для территории Восточной и Северной Европы
раннесредневекового времени единичны и являются уникальны-
ми – пальцев обеих рук хватит для их подсчета1. К их числу отно-
сятся печати и инталии, или вставки для перстней. Так, при раскоп-
ках гнёздовского селища в переотложенном культурном слое рубежа
IX/X – начала XI в. была найдена сердоликовая печать-инталия, от-
носящаяся к широко распространенным в VI–VII вв. в Закавказье
и Южном Прикаспии сасанидским печатям [Вешнякова, 1995, c. 68,
рис. 1]. Находки сасанидских печатей и подражаний им известны
на целом ряде памятников Северного Кавказа [Прокопенко, 2009].
Халцедоновая печать того же типа, но отличающаяся от гнёздовской
изображением, найдена в Ростове Великом в напластованиях конца
XI – начала XII в. [Леонтьев, 2016, c. 37–41, рис. 2, 1, 2]. Подобная
находка того же времени обнаружена в одном из погребений перио-
да викингов в Уппланде (Средняя Швеция), где она была использо-
вана в качестве бусины в составе ожерелья (! – Т. П.) [Jansson, 1988,
S. 587, Abb. 11].
Также с территории Средней Швеции происходят три сердоли-
ковых амулета в виде жука-скарабея, ближайшая аналогия которым
известна среди материалов хазарского агачкалинского могильника
IX–X вв. Два из них найдены на поселении Бирки, один – в погребе-
нии могильника на западном побережье оз. Мелар [Jansson, 1988,
S. 588, Abb. 12]. Аналогичный предмет, но исполненный более не-
брежно, имеется в коллекции находок из Старой Ладоги [Давидан,
1988, c. 110–111, рис. 1, 1]. Кроме того, в культурных напластованиях
Х в. Старой Ладоги были найдены две несущие на себе благожела-
тельные арабские надписи вставки перстней, сердоликовая и хру-
стальная [Кирпичников, 2009, рис. 8, 9]. Перстень с арабской надпи-
сью на сердоликовой вставке происходит их тимеревских курганов
[Фехнер, Недошивина, 1987, c. 82]. Очень показательны два «вос-
точных» перстня из шведской Бирки [Jansson, 1988, S. 578, Abb. 6].
Первый из них – серебряный с аметистовой вставкой, украшенной
1
Бусы из сердолика или горного хрусталя в значительном количестве хорошо
известны по материалам погребений, и они в данном случае не учитываются.
вырезанным словом «аллах», второй – с сердоликовой вставкой

в серебряной оправе, декорированной завитками и восточными
пальметтами. Оба перстня использовались в качестве нагрудных
украшений.
Небольшая бронзовая статуэтка, изображающая сидящего
на цветке лотоса Будду, была найдена на одной из террас при раскоп-
ках поселения периода викингов на о. Хельго в Средней Швеции
[Holmqwist, 1961, p. 88, fig 18–20, pl. 21–22]. Иконография и манера ис-
полнения позволили отнести статуэтку к изделиям кашмирских ре-
месленников и датировать ее VI–VII вв. [Jansson, 1988, S. 629, Abb. 34;
Завьялов, 1995, c. 137–142, рис. 1]. Дополняют этот небольшой список
найденные в Естрикланде бронзовая курильница с арабской надпи-
сью, лампа и несколько фрагментов бронзового светильника, вероят-
но, изготовленные на территории Ирака в IX в. [Jansson, 1988, S. 621–
622, Abb. 31A].
Определить характер происхождения предметов, необычных
или чуждых для данной местной культуры, особенно, если они еди-
ничны, довольно трудно. Обычно их считают импортом и рассматри-
вают как доказательство осуществления дальних торговых связей.
Но такое объяснение приемлемо, на мой взгляд, по отношению к из-
делиям, представленным заметным количеством находок или сво-
еобразными сериями.
Отмеченная редкость описанных здесь находок позволяет пред-
полагать какие-то особые причины, объясняющие их появление вда-
ли от мест изготовления и правильного использования. С учетом
ограниченности и нерегулярности торговых связей Древней Руси
и Скандинавии IX–X вв. – они могли оказаться дарами, сувенирами
или трофеями [Даркевич, 1973].
География находок, в том числе и редких для лесной зоны
Восточной Европы и Скандинавии конца IX–X вв. бляшек восточно-
го (хазарского) происхождения, достаточно выразительна – преиму-
щественно они происходят из пунктов, расположенных на важнейших
водных магистралях (Волжской и Волховско-Днепровской). Причем
зачастую именно из тех пунктов, где убедительны археологические
следы пребывания скандинавов.
Как известно, скандинавы появились на Севере Руси в середи-
не VIII в., а в IX в. их присутствие в Поволховье достаточно хорошо
подтверждается материалами Старой Ладоги и Рюрикова Городища
и отражено отдельными выразительными находками этого времени
в районе Верхней Волги. Для X в. отмечается более широкое распро-

странение скандинавских древностей, иллюстрирующих пребывание
скандинавских дружинников, ремесленников и прочего люда на тер-
ритории Древней Руси: многочисленные находки происходят с тер-
ритории Верхнего и Среднего Поднепровья, районов Чудского озера,
Приладожья, Волго-Окского междуречья [Pushkina, 1997, p. 83–91].
Совершенно очевидно, что скандинавы входили во все социаль-
ные группы древнерусского населения [Stalsberg, 1988, S. 466–467;
Jansson, 1997, p. 9–63]. Больше всего возможностей познакомиться
с восточным миром было у дружинников, значительную часть кото-
рых составляли выходцы из Скандинавии, известные арабским ав-
торам под именем русов. Безусловно, прямолинейно проецировать
сообщения письменных источников на археологический материал
нельзя, но игнорировать эти сведения все-таки не стоит.
Судя по сообщениям арабских авторов IX–X вв., русы активно
участвовали в военных кампаниях на стороне Хазарского кагана-
та в период со второй половины IX – по середину X в. [Минорский,
1963, c. 150].
Известно о нескольких так называемых каспийских походах ру-
сов. Первый из них, по сообщению табаристанского историка Ибн
Исфандейра, которое подвергается сомнению [Новосельцев, 1990,
c. 243], состоялся между 864 и 884 гг., и русы прошли вдоль побе-
режья Южного Прикаспия. В начале X в. русы предпринимают еще
один или два похода – по этому поводу существуют некоторые раз-
ногласия между исследователями.
Учитывая события, происходившие на Восточном Кавказе меж-
ду 909 и 912 гг. (борьба хазар с закавказскими мусульманами),
А. П. Новосельцев предположил, что был только один поход русов,
состоявшийся между 909 и 914 гг. Ученый был склонен связывать
его с выполнением Русью договора (или договоров) между Олегом
и Византией – империей, имевшей, как известно, враждебные от-
ношения с арабскими правителями, расширявшими свое влияние
на Кавказе. Эта тенденция беспокоила и Хазарию [Новосельцев,
1990, c. 213]. Эту мысль поддержала И. Г. Коновалова, предполо-
жившая, что в 909 или 910 г. русы были направлены из Киева для вы-
полнения одного из пунктов договора с Византией или, что звучит
довольно интересно, – это была личная инициатива норманнов, ко-
торым нечего было делать после византийского похода [Коновалова,
1999, c. 115]. Русам надо было как-то добраться из Поднепровья
на Каспийское побережье, и путь их лежал через территорию сал-

тово-маяцкой культуры и земли Хазарского каганата.
Выдержка из ал-Масуди: «…Когда суда русов дошли до хазар-
ских войск, размещенных у входа в пролив, они снеслись с хазар-
ским царем [прося разрешения] пройти через его землю, спуститься
вниз по его реке, войти в реку и таким образом достичь Хазарского
моря… с условием, что они отдадут ему половину добычи, захва-
ченной у народов, живущих у этого моря. Он разрешил им совер-
шить это, и они вошли в пролив… [дошли до города Атиль] и пройдя
мимо достигли устья, где река впадает в Хазарское море. Суда рус-
сов разбрелись по морю и свершили нападение на Гилян, Дейлем,
Табаристан, Абаскун, стоящий на берегу Джурджана, на нефтя-
ную область (Апшерон) и на земли, лежащие по направлению
к Азербайджану… Они рассылали отряды, которые грабили и жгли…
Когда русы набрали добычи и им наскучили их приключения, они дви-
нулись к устью Хазарской реки и снеслись с хазарским царем, кото-
рому послали денег и добычи, как это было договорено между ними»
[Минорский, 1963, c. 199–200]. Можно только догадываться, что еще
кроме арабского монетного серебра составило военную добычу воз-
вращавшихся из похода русов.
Далее события развивались довольно драматично. Мусульмане
Итиля и мусульмане, состоявшие в войске хазарского правителя, воз-
мущенные действиями русов, разоривших поселения их единоверцев
в Прикаспии, с молчаливого согласия кагана, который вроде бы даже
пытался предупредить русов, собрали войско и «спустились вниз
по реке, ища встречи с ними (русами). Когда они оказались лицом
к лицу, русы оставили свои суда... Битва длилась 3 дня. Русы были
преданы мечу, убиты и утоплены. Спаслись из них около 5000, кото-
рые на своих судах пошли к той стороне, что ведет к стране Буртас
(т.е. к правому или западному берегу Волги. – Т. П.). Они бросили
свои суда и двинулись по суше. Некоторые из них были убиты бур-
тасами, другие попали к булгарам-мусульманам, которые также поу-
бивали их. Всего убито было около 30 000» [Минорский, 1963, c. 200].
Вероятно, количество погибших русов сильно преувеличено араб-
ским автором. Во всяком случае, какая-то часть уцелевших в этой
битве русов, видимо, двинулась по «домам». А. П. Новосельцев об-
ратил внимание на то, что после разгрома под Итилем русы двига-
лись по суше, и там они столкнулись с болгарами. Исследователь
предположил, что оставшиеся в живых русы могли разделиться
на два отряда: один двинулся на север вверх по Волге, чтобы пройти

во «Внешнюю Русь», а другой – через хазарские владения на запад,
в сторону Киева [Новосельцев, 1990, c. 244]. Не думаю, что при этом
русы обходили стороной поселения салтово-маяцкой культуры, рас-
положенные между Волгой и Днепром.
Г. С. Лебедев прослеживал четыре волны поступления восточ-
ного серебра на территорию Скандинавию в течение периода ви-
кингов, связывая с ними появление восточных монет в инвентаре
могильника Бирки. Отмеченная автором динамика выпадения вос-
точного серебра в погребениях раннегородского центра Средней
Швеции в общих чертах согласуется с наблюдениями нумизматов
о характере поступления дирхама на Север, но только объясняет-
ся ими по-иному. Три из четырех волн поступления арабских мо-
нет в Бирку Г. С. Лебедев объяснял удачным возвращением ви-
кингов из восточных походов, в том числе и в Южный Прикаспий
[Лебедев, 1985, c. 252–255]. Такое заключение спорно, но тем
не менее очень привлекательно. Вероятно, наиболее удачливые
из участников военных походов везли с собой не только арабское
монетное серебро.
Рис. 1.
Ременные бляшки и подвески: 1 – Гнёздово;
2 – Верхне-Салтовский могильник; 3 – Бирка, 4 – Вестерётланд,
Швеция. Рисунки А. С. Дементьевой.
Вешнякова К В. Сасанидская печать из Гнёздова // Древние культуры и тех-

нологии. СПб., 1995.
Гущин А. С. Памятники художественного ремесла Древней Руси X–XIII вв. Л., 1936.
Давидан О. И. Скарабей из Старой Ладоги // АСГЭ. Вып. 29, Л., 1988.
Даркевич В. П. К истории торговых связей Древней Руси // КСИА. Вып. 138.
М.–Л., 1973.
Дорофеева Т. С. Круглые привески с Городища под Новгородом (по матери-
алам раскопа 2011 г.) // Археология и история Пскова и Псковской зем-
ли. Семинар имени академика В. В. Седова. Материалы 58-го заседа-
ния. Москва–Псков, 2013.
Завьялов В. А. К вопросу о происхождении статуэтки Будды из Хельго //
Археологические вести. Вып. 4. СПб, 1995.
Каргер М. К. Древний Киев. Т. I. М.–Л., 1958.
Кирпичников А. Н. Историческое наследие Старой Ладоги // Археологи-
ческие открытия 1991–2004 гг. Европейская Россия. М., 2009.
Комар А. А. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной
Европы (вопросы хронологии) // Vita antique. № 2. 1999.
Коновалова И. Г. Походы русов на Каспий и русско-хазарские отноше-
ния // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию
В. Т. Пашуто. М., 1999.
Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., ЛГУ, 1985.
Леонтьев А. Е. Сасанидская гемма из Ростова Великого // КСИА. Вып. 245.
Ч. 2. М., 2016.
Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербента. М., 1963.
Мурашёва В. В. Курган 1 из Михайловского (Опыт атрибуции и датировки) //
Труды ГИМ. Вып. 111. М., 1999.
Мурашёва В. В. Древнерусские ременные наборные украшения X–XIII вв.). М., 2000.
Мурашёва В. В. Бляшки-подвески с территории Древней Руси // XIV конфе-
ренция по изучению скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докла-
дов. Москва–Архангельск, 2001.
Пушкина Т. А. Новый гнёздовский клад // Древнейшие государства
Восточной Европы. 1994. Новое в нумизматике. М., 1996.
Пушкина Т. А. Сувениры Аустрвега // У истоков русской государственности.
К 30-летию археологического изучения Новгородского Рюрикова Городища
и Новгородской области археологической экспедиции. СПб, 2007.
Прокопенко Ю. А. Сасанидские геммы (и инталии) и подражания им из па-

мятников Северного Кавказа // Из истории культур народов Северного
Кавказа. Вып. 1. Ставрополь, 2009.
Смирнов К. Ф. Агачкалинский могильник – памятник хазарской культуры
Дагестана // КСИИМК. Вып. XXXVIII. 1951.
Фонякова Н. А. Лотос в растительном орнаменте металлических изделий
салтово-маяцкой культуры VIII–IX вв. // СА. 1986. № 3.
Халикова Е. А. Больше-Тиганский могильник // СА. 1986. № 2.
Ястребов В. Н. Лядинский и Томниковский могильники // Материалы по ар-
хеологии России. СПб, 1893.
Arbman H. Birka. I. Die Gräber. Tafeln. Stockholm–Uppsala, 1943.
Arbman H, Birka. II. Die Gräber. Text. Stockholm-Uppsala, 1941.
Arne T. La Suede et l’Orient. Uppsala, 1914.
Holmqwist W. Excavation at Helgö, I. Report for 1954–1956. Stockholm, 1961.
Jansson I. Ett rembeslag av orientaliske typ funnet på Island. Vikingatidens orien-
taliske Bälten och deras eurasiska sammanhang // Tor. 1975–1977. Vol. XVII.
Uppsala, 1978.
Jansson I. Gürtel und Gürtelzubehör vom orientalischen Typ // Birka II:
2. SystematischeAnalysen der Graberfunde. Stockholm, 1986.
Jansson I. Wikingerzeitlicher orientalischer Import in Skandinavien // Bericht der
Römisch-Germanischen Kommission. Band 69. Mainz am Rhein, 1988.
Jansson I., Warfare, trade or colonization? Some general remarks on the east-
ern expansion of the Scandinavians in the Viking period // The Rural Vikings
in Russia and Sweden. Ed. by P. Hansson. Örebro, 1997.
Kivikoski E. Die Eisenzeit Finnlands. Helsinki, 1973.
Pushkina T. Scandinavian finds from Old Russia. A survey of their topography and
chronology // The Rural Vikings in Russia and Sweden. Ed. by P. Hansson.
Örebro, 1997.
Stalsberg A. The Scandinavian Viling Age finds in Rus’. Overview and analy-
sis // Bericht der Römisch-Germanischen Kommission. Band 69. Mainz am
Rhein, 1988.
АСГЭ – Археологический сборник Государственного Эрмитажа

ГИМ – Государственный исторический музей
КСИА – Краткие сообщения института археологии АН СССР
КСИИМК – Краткие сообщения института истории материальной культуры
СА – Советская археология
T. A. Pushkina
The problem of the eastern impact on Scandinavia and Rus’
in the early Middle Ages
Summary
Swedish archaeologist T. Arne was first who examined the contacts of North
Europe and East in 1914. He considered appearance of the belts, decorated with
the metallic platelets of the Khazarian origin in Scandinavia as result of these
contacts. The collection of the objects of the “Eastern origin” is diverse and waist
of the belts set is a small fraction of the archaeological material. Unique for ancient
Russia as well as for the Viking age Scandinavia objects could appear there as
the trophies of the military marches of the Russians and Scandinavians, who were
part of Old-Russian retinue.
K e y w o r d s : Old Rus’, Khazaria, Saltovo belts.
А. А. Роменский
К ПРОБЛЕМЕ ТЕРРИТОРИАЛЬНОЙ
ОРГАНИЗАЦИИ ГОСУДАРСТВА РЮРИКОВИЧЕЙ
В Х – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XI В.
В пространной статье Начальной летописи под 6496 г., состав-

ленной из нескольких сюжетов (поход на Корсунь, изложение «сим-
вола веры», краткой истории вселенских соборов и «латинских
ересей», крещение киевлян, начало «учения книжного» на Руси),
имеется перечень сыновей Владимира Святославича с указани-
ем доставшихся им княжений [Лаврентьевская летопись, 1926,
стб. 121; Ипатьевская летопись, 1908, стб. 105–106; Новгородская
первая летопись…, 1950, с. 159; Ostrowski, 2003, p. 945–948]. Другой
подобный список, помещенный в летописи ранее (под 6488 г.), на-
зывает состав семьи Крестителя Руси с существенными отличиями
[Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 80; Ипатьевская летопись,
1908, стб. 67; Новгородская первая летопись…, 1950, с. 128–129;
Ostrowski, 2003, p. 571–573]. Эти краткие тексты вызвали массу ин-
терпретаций и комментариев, значительно превышающих перво-
источник и по информативности, и по объему. Тем не менее пробле-
ма достоверности летописных матрикулов, а также верификации их
сведений остается в полной мере не решенной.
Если «каталог» жен и детей Владимира под 6488 г. охотно ис-
пользовался для историко-генеалогических разысканий [Baumgarten,
1927, p. 7–9; Baumgarten, 1932, p. 38–40; Войтович, 1990, c. 11–16;
Войтович, 1992, с. 20–24; Войтович, 2000, с. 122–123; Войтович,
2006, с. 243–279; Пчелов, 2001а, с. 153–178; Пчелов, 2001б, с. 75–81;

Милютенко, 2008, с. 349–360; Толочко, 2008, с. 9–11], то в строках
статьи 6496 г. исследователи усматривали, прежде всего, свидетель-
ство об «административной реформе» князя, коренном преобра-
зовании принципов управления в возглавляемом им государстве
[Карамзин, 1989, с. 155; Иловайский, 1876, с. 75–77; Грушевський,
1904, с. 470–471; Греков, 1953, с. 473; Рыбаков, 1982, с. 384–385;
Брайчевський, 1993, с. 147–153; Толочко О. П., Толочко П. П., 1998,
с. 104–105; Карпов, 2004, с. 303–307; Войтович, 2006, с. 239; Ричка,
2012, с. 12–14; White, 2013, p. 186]. Суть реформы заключалась в за-
мене этноплеменных славянских общностей на наместничества, рас-
пределении главных центров «державы Рюриковичей» между сы-
новьями киевского суверена [Карпов, 2004, c. 303–304; Войтович,
2006, c. 239; Горский, 2017, c. 22–23]. Мнения о полномочиях столи-
цы и регионов разделились: кому-то Владимир представлялся, со-
образно с духом времени, неограниченным монархом, наделившим
сыновей лишь правами своих представителей на местах [Карамзин,
1989, c. 155], кому-то – лишь верховным арбитром, под присмо-
тром которого «уповательно независимо» управляли его дети
[Стриттер, 1800, c. 77–78] или главой своеобразной федерации
городских и сельских «миров»-общин [Любавский, 1918, c. 100–101].
Ученые полагали, что вместе с отпрысками в отдаленные края Руси
отправились и контролирующие их лица («пестуны», «кормильцы»,
«советники», бояре и «ратные люди»), хотя текст источника умалчи-
вает о них [Карамзин, 1989, c. 155; Погодин, 1871, c. 52; Иловайский,
1876, с. 75–77; Карпов, 2004, с. 305]. Очевидно, вместе с выдвиже-
нием на должности близких родственников князь устранял местных
правителей (называемых, сообразно вкусу исследователей, князь-
ями либо «старейшинами»)1 и возлагал на своих наместников не-
кие репрезентативные, военные и фискальные функции. Об этом
предмете можно судить лишь на основании сообщения о конфликте
1
Давняя полемика о «старцах градских», упоминаемых летописью примени-
тельно к эпохе Владимира, привела большинство исследователей к убеждению,
что эти персонажи – не что иное как книжный конструкт, а не реальные социаль-
ные категории Х в.; при своем мнении, впрочем, остаются представители «школы
Фроянова», для которых важно во что бы то ни стало обнаружить на Руси родопле-
менные истоки местного городского самоуправления. См.: [Лукин, 2010б, с. 12–30;
Лукин, 2017, с. 291–292; Вілкул, 2012; Мавродин, Фроянов, 1974; Фроянов, Дворни-
ченко, 1988, с. 37–38].
А. А. Роменский 245
Владимира с княжившим в Новгороде сыном – Ярославом. Подобно

всем новгородским посадникам, последний должен был отдавать
две тысячи гривен «центру», оставляя тысячу на нужды собственной
дружины, но сообразил, что всеми финансами можно распорядить-
ся и самому. Такая «налоговая децентрализация» не могла понра-
виться отцу, нуждавшемуся в средствах для постройки фортифика-
ционных сооружений, возведения городов и борьбы с печенегами.
Князь-отец приказал готовить дороги («требить путь») и «мостить
мосты» для войны, и лишь вследствие его болезни и скорой смерти
«Бъ҃ не дасть дьӕволу радости» [Лаврентьевская летопись, 1926,
стб. 130; Ипатьевская летопись, 1908, стб. 114–115; Новгородская
первая летопись…, 1950, с. 168]2.
Чтобы понять, вносил ли Владимир какие-либо изменения в ад-
министративно-территориальное устройство своего государства,
следует кратко остановиться на этапах его сложения. Фактическим
основателем «державы Рюриковичей»3 выступил князь Олег (Хельги),
объединивший на рубеже IX и X вв. владения Рюрика в Приладожье
и Приильменье с территориями Среднего Поднепровья, где также
орудовали скандинавы, скорее всего, представлявшие конкурирую-
щую группу4. Убив оппонентов, Олег и его дружина захватили власть
и постепенно распространили ее на окружающие славянские пле-
мена. С этого времени раннесредневековая полития в Восточной
Европе имеет признаки двойственной структуры с главными центра-
ми на севере (Ладога, Рюриково Городище-Новгород) и юге (Киев,
Чернигов, Витичев, Вышгород, позже Переяславль). Признание стар-
шинства Киева как главного центра «Русьской земли» сочеталось
с необходимостью контроля за северными пунктами на пути «из
Варяг в Греки», ведущий из которых – Новгород (Хольмгард) – посто-
янно находился под надзором княжеских наместников (как правило,
2
Интерпретацию событий см.: [Poppe, 1995, s. 15; Карпов, 2001, c. 54–77; То-
лочко, 1996, с. 73–75; Толочко, 2002, с. 32–33; Фроянов, 2012, с. 70–73].
3
Термин, предложенный С. В. Бахрушиным, представляется уместным (см.:
[Бахрушин, 1938]; см. также: [Щавелев, 2015a]).
4
Признавая условность летописной даты захвата Олегом Киева, исследова-
тели тем не менее спорят о времени этого события: между 890 и 910 гг. [Франклин,
Шепард, 2000, с. 146–158]; после 895 – до 911 г. [Zuckerman, 1995, p. 268–269; Zuck-
erman, 2000, p. 117; Цукерман, 2003, с. 90]; около 900 г. [Щавелев, 2016, с. 536]. Хро-
нологическим индикатором являются находки арабских дирхемов, самые ранние
из которых относятся к началу Х в. (около 905 г.) [Noonan, 1987, p. 396].
старших сыновей или ближайших родственников) [Щавелев, 2017,

с. 31–33]5. Проблема дуализма власти Олега и Игоря в начале Х в.,
в которой исследователи усматривали аналогию к политическому
устройству Хазарского каганата [Толочко, 1990, с. 51–56; Бейлис,
1992; Калинина, 2003, с. 213–215; Петрухин, 2011, с. 106–108], мо-
жет объясняться именно этим фактором. В дальнейшем в Новгороде
княжит Святослав, сын «архонта Росии» Игоря, а вскоре после за-
нятия последним отцовского престола северный город передается
его младшему сыну Владимиру [Константин Багрянородный, 1989,
с. 44; Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 69; Ипатьевская лето-
пись, 1908, стб. 57; Новгородская первая летопись…, 1950, с. 122].
Вопреки пренебрежительному отношению к новгородцам в летопис-
ном тексте, такой выбор, напротив, должен был упрочить положе-
ние княжича в борьбе за власть, предоставить ему дополнитель-
ные преимущества и ресурсы. В ходе Балканских войн Святослав
задумывается о переносе своей столицы в Переяславец, ближе
к Византии и средиземноморским торговым путям [Новгородская
первая летопись…, 1950, с. 120; Лаврентьевская летопись, 1926,
стб. 67; Ипатьевская летопись, 1908, стб. 55]6, но его итоговое по-
ражение и заключение договора с ромеями в 971 г. означали неуда-
чу этой попытки.
Отношения «находников»-Рюриковичей со славянскими пле-
менными потестарными образованиями, иногда называемыми
5
Дискуссия о хронологии и месте возникновения северного центра политии
русов продолжается. В. Л. Янин отмечает, что в первой половине Х в. на месте
будущего Новгорода существовало три поселка, ставших основой Славенского,
Неревского и Людина концов, в то время как Городище было резиденцией Рюрика и
Олега [Янин, Арциховский, 1971, c. 41–42; Янин, 2008, c. 27–28]. Е. Н. Носов считает,
что летописный Новгород IX–X вв. (он же Хольмгард скандинавских саг и Νεμογαρ-
δάς Константина Багрянородного) можно отождествить с Рюриковым Городищем
[Nosov, 2000, p. 165–168; Носов и др., 2017, c. 23–28; Носов, 2017]. Есть попытки
локализации Хольмгарда на Днепре в районе Гнёздово [Войтович, 2015а; Войто-
вич, 2015б; Войтович, 2016, с. 99] и даже экзотическая версия его расположения
на Волыни, впрочем, малообоснованная [Диба, 2014; Диба, 2017].
6
Вопрос о соотнесении летописного Переяславца с каким-либо из городов
Первого Болгарского царства остается открытым. В качестве возможных вариан-
тов называют столицу, Великий Преслав (который не находится на Дунае), либо
так называемый Малый Преслав (Преславицу), локализация которого отличается
у различных исследователей [Златарски, 2007, с. 580; Дуйчев, 1972, с. 196–202;
Oikonomidès, 1983; Diaconu, 1987].
«славиниями», первоначально ограничивались сбором дани (πά-

κτον, tributum), а также даров и приношений в ходе «полюдья», меха-
низм которого описан Константином Багрянородным [Константин
Багрянородный, 1989, с. 50, 330]7. По словам источника, в ноябре
«архонты росов» выходят из Киева и отправляются в «полюдия»,
что именуются «кружением» (εἰς τὰ πολύδια, ὃ λέγεται γύρα), где и пре-
бывают до апреля. Зависимые от руси этносоциальные группы так-
же должны были участвовать в масштабных военных походах Олега,
Игоря и их преемников. Взамен киевские князья гарантировали сла-
вянскому и угро-финскому населению безопасность, защищая его
от других претендентов на распоряжение ресурсами – Хазарского
каганата и тюркских кочевников на юге, других скандинавских ко-
нунгов и ярлов на севере. Установление властных прерогатив Олега
по отношению к радимичам и северянам как раз и выражалось в при-
своении «хазарской» дани, облегченной в целях получения полити-
ческого имиджа в борьбе с могучим соперником [Лаврентьевская
летопись, 1926, стб. 24; Ипатьевская летопись, 1908, стб. 17]. В не-
которых случаях аннексия «славиний» происходила силовым путем
(древляне, уличи, северяне, вятичи), в других же – посредством пе-
реговоров (поляне, радимичи)8.
7
Большинство исследователей отождествляют «полюдье» и дань [Рыбаков,
1982, с. 318–325; Новосельцев, 2000; Толочко, 2015, с. 214–218]. Более корректной
представляется точка зрения, указывающая на специфику полюдья в сравнении с
другими сборами и его постепенную трансформацию (см.: [Приселков, 1941, с. 235;
Фроянов, 1996, с. 448–484]). Упоминая о «кормлении» росов в подконтрольных им
«славиниях», Константин Багрянородный не пишет о сборе дани. «Осеннее полюдье
даровное» отличается от дани и в грамоте Мстислава Великого и его сына Всево-
лода Новгородскому Юрьеву монастырю 1130 г.: [Грамоты…, 1949, с. 140 (№ 81)].
Во время полюдья князь и его семья совершали объезд подвластной территории,
решали различные административные, хозяйственные и другие вопросы. Институт
полюдья эволюционировал в домонгольский период. Анализ летописных сообщений
о полюдье под 1154, 1190 и 1200 гг. см.: [Стефанович, 2013; Стефанович, 2015].
8
Этапы экспансии «державы Рюриковичей» и классификацию славянских по-
тестарных образований см.: [Щавелев, 2015а; Щавелев, 2015б; Щавелев, 2017]. Со-
ветская историография усматривала в Восточной Европе наличие «межплеменных
объединений» или «союзов племен» на основании главным образом этнографиче-
ских параллелей, приведенных Л. Г. Морганом и Ф. Энгельсом. Такой подход иногда
встречается и сегодня [Толочко, 2005, с. 66; Фроянов, 2012, с. 669], но большей
частью подвергается критике. Другая крайность – отрицание вслед за Ф. Куртой ка-
ких-либо реалий за летописными этнонимами, которые представляются результатом
искусственного конструирования в интеллектуальной культуре [Curta, 2001, p. 349;
Сведения Константина Багрянородного о «славиниях» целесоо-

бразно сопоставить с наиболее ранним (IX–X вв.) перечнем славян-
ских этнонимов, содержащимся в документе, получившем название
«Баварского географа», и данными «еврейско-хазарской» переписки
(большинство идентификаций остаются дискуссионными) [Константин
Багрянородный, 1989, с. 44, 50, 156; Лаврентьевская летопись, 1926,
стб. 6, 10–13; Коковцов, 1932, с. 98–100, прим. 4; Голб, Прицак, 1997,
с. 136; Назаренко, 1993, с. 13–14; Назаренко, 2001, с. 53–54]9:
Таблица 1.
Этнонимы Восточной Европы в раннем средневековье
DAI (cap. 9, 37) Начальная Баварский Еврейско-

летопись географ хазарские
документы10
Οἱ Ρῶς Русь Ruzzi ‫רוסי‬
Βερβιάνοι (cap. 9) / Δερβλενίνοι (cap. 37) Древлѧне
Σεβέριοι (cap. 9) Сѣверъ Seravici11 ‫( סוור‬С-в-р)
Tolochko, 2008; Толочко, 2015, с. 76–77]. Вопрос о сути «славиний» окончательно не

решен; вероятно, решающую роль в их формировании играла самоидентификация,
о которой трудно судить. Сопоставление сведений письменных источников и архео-
логических данных также не всегда проясняет проблему. См.: [Горский, 2004, с. 9–35;
Лукин, 2010а; Филипчук, 2013, с. 119–130; Данилевский, 2014].
9
Современные исследователи относят «Баварский географ» ко второй поло-
вине IX или началу Х в.: [Назаренко, 2001, с. 61; Bishoff, 2004, S. 221–222; Войтович,
2008, с. 43; Щавелев, 2015б, с. 107; Казанский, Цукерман, 2017, с. 16–17].
10
Этнонимы Пространной редакции письма царя Иосифа Хасдаю ибн Шапруту
отождествляются с северянами и вятичами со времен А. Я. Гаркави [Гаркави, 1881,
с. 81]; этноним «Славиюн», употребленный в характерной для арабского множе-
ственного числа форме, исследователь относил к какому-либо из подвластных
хазарам племен, называя радимичей (не упоминающихся в других, кроме летописи,
источниках). П. К. Коковцов считал, что этим термином называются ильменские
словене, большинство специалистов согласны с ним [Коковцов, 1932, с. 99–100].
Аналогии к данным еврейско-хазарской переписки находят в арабских источниках:
Ибн Русте и Гардизи упоминают о городе «Вантит», локализация которого спорна,
ал-Истахри называет «Салавийа» как «самый отдаленный вид» славян: [Калинина,
Коновалова, 2009, с. 44, 85; Щавелев, 2015б, с. 108–110].
11
Этноним, несомненно, следует искать на юге Восточной Европы. Среди
разнообразных версий его локализации представляется наиболее убедительным
Δρουγουβίτοι (cap. 9) Дреговичи
Κριβίτζοι / Κριβηταιηνοί (cap. 9) Кривичи

Λενζανῆνοι (cap. 9) / Λενζενίνοι (cap. 37) Lendizi12
Ουλτίνοι (cap. 37) Оулучи Unlici
Тиверьци Attorozi /
Atturezani13
Бужане Busani
Вѧтичи ‫וננתית‬
(В-н-н-тит)
αἱ λοιπαὶ Σκλαβηνίαι / οἱ λοιποί Σκλάβοι14 Словѣни ‫צלויוז‬
(С-л-виюн)
Данническая зависимость славян не означала ликвидации

местных правящих элит – скорее, их постепенную инкорпорацию.
отождествление с летописными северянами (см.: [Zeuss, 1837, S. 623; Войтович,

2008, с. 60]). Другая версия, отождествляющая северян и Zerivani «Баварского ге-
ографа» [Щавелев, 2015б, с. 110], представляется менее вероятной. Последних,
не исключено, можно соотнести с населением «Червенских городов» [Назаренко,
1993, с. 34–35; Войтович, 2008, с. 57].
12
Большинство исследователей сопоставляют Lendizi с Λενζανῆνοι / Λενζενίνοι
Константина Багрянородного. А. С. Щавелев размещает их на Днепре, отождествляя
с полянами, что представляется все же недостаточно аргументированным [Щавелев,
2014; Щавелев, 2015б, с. 106]. Исследователь считает, что слово «водоемы» (λίμνη),
встречающееся в источнике, корректнее относить не к притокам Днепра, а к его ста-
рицам или рукавам; «горы» же (ὄρη) являются киевскими из предания о трех брать-
ях-основателях. Семантика «стоячей воды», «озера» или болота вполне подходит
и к болотам Припяти, что же касается «гор», то, вероятнее всего, здесь отразилось
южнославянское понимание слова как лесистой местности: [Константин Багряно-
родный, 1989, с. 317–318]. К тому же византийский автор относит эти топографические
характеристики не только к «лендзянам», но и ко всем «славиниям»; таким образом,
лендзяне вполне могли бы располагаться в верховьях Припяти или между Саном и
Стырью [Labuda, 1986, str. 283–286; Назаренко, 1993, с. 31–33; cf.: Sorlin, 2000, p. 346].
13
Вероятно, этнонимы дублетные. Гипотезу об отождествлении с тиверцами
выдвинул уже П. Шафарик, наряду с этим, сближавший их с «туровцами»: [Szaf-
arzyk, 1844, s. 154]; см. также [Назаренко, 1993, с. 31, прим. 36; Войтович, 2008,
с. 54]. К. Цукерман в недавней работе счел уличей и тиверцев названиями одной
и той же общности, сопоставление последних с Attorozi видится исследователю
гадательным [Казанский, Цукерман, 2017, с. 17].
14
Свидетельство Константина Багрянородного лишено конкретики. Вероятнее
всего, под «другими славиниями» подразумевались не только ильменские словене,
но и другие неназванные этнические общности.
Не исключено, что представители местных элит, наряду с членами

княжеского рода, упоминаются в договорах с Византией под име-
нами «свѣтлых и великих кн҃зь» /, находящихся «под рукою» Олега
и Игоря15. Существование региональных элит, сохранявших опре-
деленную степень автономии, засвидетельствовано источниками,
упоминающими о князьях древлян (Мал), вятичей (Ходота), скан-
динавских правителях, не связанных с родом Рюрика (Рогволод)
[Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 56, 75–76, 248]. Есть основа-
ния полагать, что в Восточной Европе Х – первой половины XI в. по-
литическая власть, особенно на региональном уровне, еще не была
исключительным достоянием одной династии.
Правители «державы Рюриковичей» первоначально не были в со-
стоянии непосредственно контролировать всю номинально подчинен-
ную им гигантскую территорию. Государственные функции сводились
к сбору дани и добыче ресурсов путем внешней экспансии, вслед-
ствие чего их полития не имела разветвленного бюрократического
аппарата на местах [Стефанович, 2012, с. 293–294; Галенко, 2004,
15
В историографии продолжается полемика о том, кем являлись подвласт-
ные архонту Киева «князья». Согласно одной точке зрения, это представители
клана русов, связанные не только деловыми отношениями, но и родством; со-
гласно другой – локальные предводители. См.: [Толочко О П., Толочко П П., 1998,
с. 69–71; Назаренко, 2009в, с. 412–414; Назаренко, 2010, с. 299–300; Стефано-
вич, 2011; Стефанович, 2012, с. 377–440; Филипчук, 2013, с. 259; Толочко, 2013,
с. 11–12]. Основные источники – списки послов в русско-византийских договорах
911 и 944 гг., а также пассаж «Книги церемоний» о составе посольства Ольги в
Константинополе – кажется, представляют преимущество гипотезе о кровном род-
стве: DC непосредственно упоминает «родственников архонтиссы», ее племянника,
людей сына Святослава [Constantine Porphyrogennetos, 2012, p. 597–598]; в тракта-
те 944 г. названы послы от самого Игоря, его племянника и жены, а также других
русов и их жен (примечательно, что женщины отправляют своих представителей
наравне с мужчинами [Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 46–47]. Представ-
ляется, что обе концепции можно примирить. Несомненно, правящая верхушка
социума русов была объединена родственными связями. Анализ имен послов под-
тверждает их скандинавское происхождение; вероятно, они пользовались особым
северогерманским архаическим диалектом [Николаев, 2017, c. 15]. Но наряду со
скандинавскими именами в преамбуле договора встречаются и славянские: варяг
Улеб представляет интересы некоего Володислава, а Каницар – Предславы. Не
являются ли последние правителями местных «славиний», чьи интересы также
отстаивались в Константинополе? Примечательно, что славянское имя носит и сын
Игоря (Свѧтославъ, или Σφενδοσθλάβος); этот факт доказывает, что ассимиляция
«находников»-скандинавов среди славян, сопровождаемая симбиозом их элит,
началась уже к середине Х в.
с. 49–50; Щавелев, 2015а, с. 332]. Не будет большим преувеличени-

ем утверждать, что для руси Х в. термины «власть» и «государство»
отождествлялись с княжеской дружиной, «первым среди равных»
в которой был архонт Киева. В зимнее время года осуществление ад-
министративных функций, вероятно, происходило во время «кормле-
ния» дружины среди пактиотов (полюдья); в летний период «началь-
ная русь» вместе с зависимыми племенами осуществляла военные
и торговые экспедиции [Константин Багрянородный, 1989, с. 44–50].
Непрочность внутреннего устройства «державы» доказывает необхо-
димость постоянного силового подчинения «славиний», которые ис-
пользовали любую смену власти в Киеве как повод для отделения.
Константин Багрянородный называет и основные крепости зави-
симых от руси пактиотов. Сопоставим их с древнейшими городами /
укрепленными пунктами, известными по письменным и археологи-
ческим источникам:
Таблица 2.
Древнейшие (прото)города Руси
DAI Другие источники

Νεμογαρδάς16 Новгород (Рюриково городище)
Μιλινίσκα Смоленск (Гнёздово)17
Τελιούτζα Любеч?18
Τζερνιγῶγα Чернигов (Шестовица?)19
16
Νεβογαρδάς, согласно конъектуре Дж. Бьюри [Bury, 1906, p. 543]. Отождест-
вление А. Н. Кирпичниковым этого города со Старой Ладогой видится маловероят-
ным [Кирпичников, 1988, с. 55; Sorlin, 2000, p. 338]; нельзя исключить, что ойконим
DAI относится к княжеской резиденции – Городищу (см. версию Е. Н. Носова: [Nosov,
2000, p. 165–168]).
17
Археологи не находят в Смоленске культурного слоя Х – первой половины
XI в.; таким образом, Гнёздово остается ближайшим топонимом, который можно
соотнести со сведениями DAI [Ершов и др., 2017, с. 80].
18
Единственным основанием для отождествления этого ойконима с Любе-
чем является порядок расположения «крепостей пактиотов» на днепровском пути
[Constantine Porphyrogenitus, 1962, p. 30; Константин Багрянородный, 1989, с. 313;
Petrukhin, 2000, c. 360]. Недавно появилась версия отождествления с Полоцком,
впрочем, также вызывающая сомнения [Козлов, 2018].
19
Исследователи отмечают, что Шестовица являлась центром скандинавов –
воинов и торговцев, возникшим около 900 г. и погибшим от пожара к 960-м гг. Тем
Βουσεγράδ Вышгород20
Κιοάβα (Σαμβατάς)21 Киев
Βιτετζέβη Витичев
Сеть опорных пунктов на Балто-черноморском торговом пути

и составляла государство, в котором правили «варяги из Заморья»,
потомки легендарного Рюрика. Самые важные стратегические цен-
тры, прежде всего Киев и Новгород, находились непосредственно
под контролем «архонта росов» или управлялись его наместника-
ми (посадниками). Институт наместников лучше всего прослежива-
ется в Новгороде, причем в Х в. они, как правило, были близкими
не менее возникновение Чернигова более корректно относить к середине Х в. Чер-

нигов, в отличие от Шестовицы, следует считать в первую очередь сакральным
центром и княжеской резиденцией. Такое распределение функций напоминает
Бирку и Ховгарден в Скандинавии [Androščuk, 2000; Kovalenko, 2000, p. 253]. Если
предположение о том, что материалы для «росского» досье DAI собирались при
предшественнике Константина Багрянородного – Льве VI и отражают ситуацию на-
чала Х в., верно [Howard-Jonston, 2000, p. 327–332], нельзя исключить, что ойконим
Τζερνιγῶγα может применяться именно к Шестовице. Впрочем, остается возможной
и более поздняя датировка 9 главы источника [Филипчук, 2012; Филипчук, 2013,
c. 127]. Традиционно составление DAI относят к 948–952 гг. [Bury, 1906, p. 522;
Constantine Porphyrogenitus, 1967, p. 11; Sorlin, 2000, p. 341].
20
Летопись называет Вышгород городом княгини Ольги, на его содержание
шла третья часть древлянской дани [Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 60;
Ипатьевская летопись, 1908, стб. 49]. Упоминание «Ольжина города» и села под-
тверждает, что женщины входили в состав правящей элиты в обществе русов. Ма-
ловероятно усматривать в этом свидетельстве намек на феодальные отношения в
их классическом понимании [Карпов, 2012, с. 123]. Наиболее вероятно, что княгиня
выполняла в Вышгороде административные функции; нельзя исключить, что эта
княжеская резиденция была основана ею. Примечателен в этом контексте диалог
Рюриковых «бояр» Аскольда и Дира с киевлянами, передаваемый в ПВЛ: варяги
спросили у местных жителей: «чий се градок?», в ответ его жители указали на уже
умерших трех братьев-основателей как представителей власти [Лаврентьевская
летопись, 1926, стб. 20–21].
21
Значение термина Σαμβατάς остается загадочным (cм.: [Constantine Porphyro-
genitus, 1962, p. 31–33; Константин Багрянородный, 1989, c. 315–316]). Современ-
ные исследователи чаще всего поддерживают тюрко-хазарскую (sambat – верхняя
крепость [Бруцкус, 1924; Zuckerman, 2000, p. 117; Назаренко, 2009а, c. 386–387] или
еврейско-хазарскую этимологию, связывающую топоним с рекой Самбатион, упо-
минающейся в текстах Талмуда [Голб, Прицак, 1997, с. 210; Petrukhin, 2000, p. 362].
Все же не менее вероятным представляется скандинавское истолкование слова как
места стоянки для ледунга [Melin, 2003], тем более что в той же 9 главе DAI после-
довательно упоминаются скандинавские (росские) и славянские названия порогов.
родственниками киевского князя [Янин, 1962, с. 47]. Согласно све-

дениям источников, в Новгород (и далее в Ладогу) отправился ут-
вердивший Игоря в Киеве Олег, затем в нем правил Святослав, сын
Игоря, некие посадники Ярополка, Владимир, его дядя Добрыня и сы-
новья последнего – Вышеслав и Ярослав [Новгородская первая ле-
топись…, 1950, с. 110, 122, 126, 129; Лаврентьевская летопись,
1926, стб. 55, 79]22. Посадники, вероятно, существовали и в других
городах, захваченных или основанных русами; во всяком случае,
они упоминаются в составе княжеских приближенных на пиру в честь
возведения церкви Преображения Господня в Василеве под 996 г.
[Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 125; Ипатьевская лето-
пись, 1908, стб. 109; Новгородская первая летопись…, 1950, с. 166;
Толочко, 2011, с. 138]. Но их полномочия вряд ли распространялись
за пределы крепостей, на более отдаленные территории, где распо-
ряжались представители славянских элит.
Установление «уставов» и «уроков» княгиней Ольгой во вре-
мя ее командировки в Новгород должно было несколько нормали-
зовать хаотичный, основанный на грубой силе порядок осуществле-
ния власти [Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 60; Ипатьевская
летопись, 1908, стб. 49; Ричка, 2009, с. 47–48; Карпов, 2012, с. 113–
139]. Именно в таком виде он и достался князю Владимиру, отец ко-
торого предпочитал не заниматься внутренними делами. Изучение
списка городов в статье 6496 г. ставит перед нами одну из загадок.
Здесь не названы важнейшие протогородские центры, существовав-
шие в Х в. (Чернигов-Шестовица, Любеч, «Милиниска»-Гнёздово), зато
упоминаются новые ойконимы – Туров, Ростов, Муром, Тмутаракань.
Уже С. М. Соловьев задавался вопросом, почему ни один из сыно-
вей князя не получил удел на днепровском левобережье [Соловьев,
2001, с. 102]. Очевидно, правы те исследователи, кто предполагает,
что среднее Поднепровье – «Русьская земля» в узком смысле сло-
ва – изначально составляла неразрывное владение генеалогически
старшего в роде Рюриковичей [Насонов, 1951, с. 42–46; Назаренко,
2008, с. 36; Назаренко, 2009б, с. 42]. Собираясь уйти в Подунавье,
Святослав передал «Русьскую землю» старшему сыну, что, видимо,
22
Примечательно, что список новгородских князей в НПЛмл начинается с Вы-
шеслава, а новгородских посадников – с легендарного Гостомысла и Костянтина
Добрынича, при этом сам Добрыня, как и его предшественники – посадники князя
Ярополка, пропущен [Новгородская первая летопись…, 1950, с. 161, 164].
не предполагало наделения его какими-то полномочиями за ее пре-

делами. Владимир в конце Х – начале XI в. оставался верховным ар-
битром в своей семье, будучи старшим – и по возрасту, и по статусу.
Однако что представляла собой семья Крестителя Руси и насколько
достоверны сведения о ней? Обратимся к перечням Владимировичей.
Таблица 3.
Семья князя Владимира в Начальной летописи
Статья 6488 (980) г. Статья 6496 (988) г.

и бѣ же Володимеръ побѣженъ похо- бѣ бо оу него сн҃въ .в҃ı . Въıшеславъ
тью женьскою . и бъıша ему водимъıӕ . . Изѧславъ . Ӕрославъ . Ст҃ополкъ
Рогънѣдь юже посади на Лъıбеди . иде- Всеволодъ . Стославъ. Мьстиславъ .
же нъıне стоить сельце Предъславино Борисъ . Глѣбъ . Станиславъ . Позвиз-
. ѿ неӕже роди . д҃ . сн҃ъı . Изеслава . дъ . Судиславъ . и посади Въıшеслава
Мьстислава . Ӕрослава . Всеволода в Новѣгородѣ . а Изѧслава Полоть-
. а . в҃ . тчери. ѿ Грекинѣ . Ст҃ополка скѣ. а Ст҃ополка Туровѣ. а Ӕрослава
. ѿ Чехинѣ . Въıшеслава . а ѿдругоѣ Ростовѣ. оумершю же старѣишему.
Ст҃ослава . и Мьстислава. а ѿ Болгаръı- Въıшеславу Новѣгородѣ . посадиша
ни Бориса и Глѣба Ӕрослава Новѣгородѣ . а Бориса
Ростовѣ. а Глѣба Муромѣ. Ст҃ослава
Деревѣхъ. Всеволода Володимери.
Мьстислава Тмуторокани
Различие между перечнями княжеских детей несомненно: их со-

ставители исходили из разных целей. В статье 6488 г. летописец груп-
пирует сыновей и дочерей князя от каждой из его жен. Текст слу-
жит логическим продолжением рассказа о блудной жизни младшего
Святославича в язычестве. Через восемь лет он упоминает княжи-
чей в связи с их административными функциями и умалчивает о до-
черях, не игравших политической роли [Лаврентьевская летопись,
1926, стб. 80, 121; Ипатьевская летопись, 1908, стб. 67, 105–106;
Новгородская первая летопись…, 1950, с. 129, 160]. Списки потом-
ков Владимира противоречат друг другу: в первом из них приоритет
достается детям Рогнеды (Изяславу, Мстиславу, Ярославу, Всеволоду,
Предславе и их неназванной сестре), вслед за ними именуются сы-
новья «грекини», «чехини», «другой» супруги и «болгарыни». Особое
внимание автора к Рогнеде не вызывает сомнений. Она, единственная
среди жен и наложниц киевского правителя до крещения, фигурирует
под собственным именем. Летописец детально повествует о подроб-

ностях ее несчастливого замужества (позднее Суздальская летопись
возвращается к этому сюжету, дополняя его новыми сведениями)
[Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 75–80, 299–301; Ипатьевская
летопись, 1908, стб. 64, 67; Новгородская первая летопись…, 1950,
с. 126, 129]23. Повышенный интерес к Рогнеде среди прочих княжеских
спутниц объясняется тем, что именно ее дети, прежде всего Изяслав
и Ярослав, и их потомки, сыграли главную роль в последующей по-
литической истории Руси.
Княжичи из перечня 6496 г. распределены по возрасту на «стар-
ших» и младших». Старшие сразу наделяются полномочиями
(Вышеслав, Изяслав, Ярослав, Святополк), в то время как их более
молодые братья – лишь после смерти старших. В отличие от спи-
ска 6488 г., на первое место выдвинут сын «чехини» Вышеслав.
Составитель этого перечня подчеркивает старшинство княжича,
правившего в Новгороде в конце Х – начале XI в. [Лаврентьевская
летопись, 1926, стб. 121; Ипатьевская летопись, 1908, стб. 105–
106; Новгородская первая летопись…, 1950, с. 161]. Новгородский
престол обычно становился первой ступенью к киевскому, следова-
тельно, именно Вышеслав должен был занять место отца. Его ран-
няя смерть положила начало блистательной политической карье-
ре Ярослава, пребывавшего раньше на далекой северо-восточной
окраине. Трое княжичей – Станислав, Позвизд и Судислав – вооб-
ще не получают уделов, причем первые два больше не упоминают-
ся в источниках [Войтович, 2006, с. 273–274, 277]. Судиславу, скорее
всего, достался Псков (древнейшие списки ПВЛ об этом умалчива-
ют, в отличие от поздних летописей, свидетельства которых выгля-
дят весьма вероятными [Патриаршая, или Никоновская летопись,
1862, с. 57; Летописный сборник…, 1863, с. 113]); позднее «самов-
ластец» Ярослав удерживал его в заточении, поверив клевете (ви-
димо, усматривая в брате соперника) [Лаврентьевская летопись,
1926, стб. 151; Ипатьевская летопись, 1908, стб. 139]. Нигде боль-
ше не фигурирует княживший на Волыни Всеволод, очевидно, рано
23
Различные интерпретации сюжета о сватовстве Владимира к Рогнеде см.:
[Карпов, 2004, с. 17–18; Данилевский, 2004, с. 167–169; Литвина, Успенский, 2006,
с. 335–354; Литвина, Успенский, 2011, с. 117; Литвина, Успенский, 2013; Михе-
ев, 2010; Ричка, 2012, с. 16; Ричка, 2013, с. 36–39; Литвина, Успенский, 2018,
с. 126–150].
скончавшийся24. Упоминающийся в обоих перечнях Владимировичей

Святополк, происходивший, по летописному истолкованию, «от двою
отцю» [Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 78], очевидно, все-та-
ки был сыном старшего из Святославичей, Ярополка, и основывал
именно на этом свои претензии на верховную власть25.
А. А. Шахматов считал, что классификация детей Владимира «по
женам» под 980 г. возникла в результате редакторской работы лето-
писца, опиравшегося на отдельную «повесть о Владимире» и пере-
числение сыновей князя в статье 6496 г. Сведения о них сводчик, ви-
димо, соединил механически [Шахматов, 1908, с. 137–138]. Очевидно,
в тексте упомянуты не все супруги и дети женолюбивого правителя:
например, полностью пропущено потомство от порфирородной прин-
цессы Анны; об одних сыновьях составитель умалчивает, зато других
(Мстислава) упоминает дважды. Таким образом, список 6488 (980) г.
не может служить основанием для установления действительного
старшинства детей будущего Крестителя Руси, он является примером
позднейшей редактуры. И. Н. Данилевский отметил, что список 6488 г.
составлен по образцу списка сыновей Иакова в Книге Бытия; его сооб-
ражения дополнил С. М. Михеев, отметив структурное сходство переч-
ней и вставку сведений о «грекыне» – супруге Ярополка, отобранной
Владимиром [Данилевский, 2004, с. 169–174; Михеев, 2009, с. 59–68].
Исследователь заключает, что автор перечня использовал текст хроно-
графа, близкого к «Летописцу Еллинскому и Римскому» [Михеев, 2009,
24
Иногда его отождествляют с женихом Сигрид Гордой, Виссавальдом, которого
по ее указанию сожгли в бане [Снорри Стурлусон, 1980, с. 126; Войтович, 2006, с. 273].
Расправа Сигрид над Виссавальдом напоминает месть Ольги древлянам, застав-
ляя усматривать в легенде отражение неких реально существовавших преставлений
[Лаврентьевская летопись, 1926, стб. 57]. Ритуальное омовение в бане и позже было
важной частью свадебного обряда на Руси [Балашов и др., 1985, с. 105–107].
25
Подтверждение родственных связей Святополка с Ярополком исследова-
тели находят в изображении двузубой тамги этого князя, в отличие от трезубца
Владимира и его сыновей [Котляр, Смолий, 1990, с. 85; Сотникова, 1995, с. 193;
Войтович, 2006, с. 248] (см. также: [Михеев, 2017, с. 19]). Предполагаемое отцовство
Ярополка объясняет личные мотивы его сына в убийстве других Владимировичей
(Бориса, Глеба, Святослава), которые приходились ему лишь сводными братьями.
Политические убийства были в целом характерны для рассматриваемой эпохи, но
Святополк приобрел нелестную репутацию вследствие того, что его жертвы, как
и он сам, были христианами, в отличие от ситуации 978–980 гг. Показательно, что
ни один политический переворот не привел к попытке реставрации язычества в
той или иной форме, в отличие от Первого Болгарского царства [Златарски, 2007,
с. 44–59, 247–254; Гюзелев, 1969, с. 465–469].
с. 68–71]. С этим выводом можно было бы согласиться в случае уверен-

ности в том, что древнейший Хронограф уже существовал в XI в. и был
использован в Печерском летописании (как и полагал А. А. Шахматов).
Однако в настоящее время концепция «Хронографа по великому изло-
жению» подвергнута критике. Т. Л. Вилкул отмечает, что нет оснований
относить древнейший из памятников, якобы восходящих к «Хронографу
по великому изложению», – Троицкий хронограф – ко времени раньше
XII в., сомнительно и использование в нем летописи более ранней, чем
ПВЛ [Вілкул, 2015, с. 93–95]. Следовательно, вопрос об источниках пе-
речня остается открытым.
В свою очередь, перечень 6496 г. также видится вставкой в лето-
пись. Это особенно очевидно из текста НПЛмл, в которой несколько
ниже (после рассматриваемого текста) помещены списки киевских
и новгородских князей, киевских митрополитов и новгородских ар-
хиепископов, а также посадников и епископий [Новгородская пер-
вая летопись…, 1950, с. 160–165]. В литературе давно замечена би-
блейская парадигма этой фабулы – сравнение двенадцати сыновей
князя с двенадцатью коленами Израилевыми», тем более уместное,
что Владимир в своей деятельности сопоставляется с Соломоном,
а в тексте обильно цитируется Псалтирь, приписываемая другому
царю Израиля, Давиду [Иловайский, 1876, с. 75; Данилевский, 2004,
с. 169–172]. Сомнение в соответствии списка реалиям рубежа Х–
XI вв. усиливается и тем, что компетентный саксонский хронист-со-
временник, Титмар Мерзебургский, упоминает лишь о трех сыновьях
почившего в глубокой старости «короля Руси», Ярославе (Iarizlavus),
Святополке (Zentepulcus) и, вероятно, Борисе, а также девяти не-
известных другим источникам дочерях [Die Chronik des Bischofs
Thietmar, 1935, S. 489, 530–531; Назаренко, 1993, с. 166–167, прим. 51].
Разумеется, иностранный очевидец не называет полный состав кня-
жеской семьи, упоминая лишь тех, кто включился в активную борьбу
за отцовское наследство. Но полного перечисления всех потомков
Владимира нет и в летописном матрикуле26. С. М. Михеев помещает
семерых княжичей в своей реконструкции первоначального списка,
отмечая, что сведения о Борисе и Глебе являлись вставкой – изна-
чально братья-мученики не упоминались в перечне [Михеев, 2009,
26
Свидетельство Титмара о «венерином набедренике» заставляет предпо-
ложить, что женолюбие правителя не исчезло и после крещения [Die Chronik des
Bischofs Thietmar, 1935, S. 489; Мусин, 2016, с. 180–189].
с. 145]. Причины отсутствия в первоначальной редакции списка трех

последних княжичей – Станислава, Позвизда и Судислава – иссле-
дователь не раскрывает27.
Попытаемся вкратце представить историю сложения списков
Владимировичей в составе Начальной летописи. Современные иссле-
дователи выделяют нарративные и анналистические истоки древней-
шего русского летописания [Назаренко, 2016, с. 598–600; Гимон, 2016,
с. 772]. Описание княжения Владимира в ПВЛ построено, очевидно,
на сочетании тех и других: рассказ о событиях до 997 г. сконструиро-
ван на основе данных эпического источника, первоначально лишен-
ного хронологических маркеров («Древнейшего сказания»)28, тогда
как скупая информация о последующих годах до 1014 г. почерпнута
из кратких заметок анналистического характера, содержащих лишь
даты смертей членов княжеской фамилии. Многочисленные объяс-
нения этой «лакуны» в летописном нарративе указывали на фантом-
ный «свод 996 г.», после окончания которого сводчик прибег к заим-
ствованию сведений из княжеского помянника Десятинной церкви29.
Однако древнейшие сохранившиеся синодики (помянники) на Руси,
как правило, не содержат дат упокоения поминаемых лиц, ограничи-
ваясь лишь их именами (иногда называя и мирские, и крестильные).
Маловероятно, чтобы гипотетический помянник Десятинной церкви
отличался в этом плане от Любечского или Киево-Печерского [Зотов,
1892, с. 25–29; Голубев, 1892]. Оперируя Десятинным помянником,
летописец не мог бы обнаружить хронологических указаний30. Зато
они часто встречались в анналистических записях, примеры которых
хорошо известны. В этом контексте примечательно недавнее обна-
ружение группы «исторических» граффити, выполненных на шту-
катурке Георгиевского собора новгородского Юрьева монастыря,
27
Присоединимся к точке зрения С. М. Михеева в том, что перечень сыновей
Владимира в Анонимном Сказании об убиении свв. Бориса и Глеба, несомненно,
вторичен по отношению к летописному [Михеев, 2009, с. 80–85].
28
О «Древнейшем сказании» см.: [Цукерман, 2009, с. 189–206; Михеев, 2011,
с. 57–59; Гиппиус, 2012, с. 41–42].
29
В интерпретации А. А. Шахматова характеристика Владимира под 6504 г.
восходит к «Древнейшему своду», вслед за чем следуют выписки из помянника:
[Шахматов, 1908, с. 161–164]; см. также: [Назаренко, 2001, с. 378–379]. О «своде
996 г.» см.: [Черепнин, 1948; Рыбаков, 1963, с. 173–192; Толочко, 2003, с. 14–15].
30
Древнейший источник подобного рода – запись о родственниках болгарского
правителя Бориса-Михаила на листах Чивидальского Евангелия [Documenta histo-
riae…, 1877, p. 382–383].
касающихся событий 1160-х гг. [Гиппиус, Седов, 2015, с. 462–490;

Гимон, 2016, с. 757]31. Такие хронологические заметки мы встречаем
и в составе контроверсийной, вызвавшей много ученых дискуссий
«Памяти и похвалы» некоего Иакова, приписываемые в классической
историографии «писателю XI в.»32. Вероятно, записи последних лет
княжения Владимира могли быть извлечены из источника подобного
рода [Назаренко, 2016, с. 598]. Нельзя исключить, что перечень сыно-
вей князя также был извлечен летописцем-сводчиком из краткой ан-
налистической заметки. Ее создание естественнее всего связывать
со становлением почитания Бориса и Глеба как первых русских свя-
тых, истоки которого прослеживаются уже в первой половине XI в.
Вероятно, в этом списке фигурировали сыновья Владимира, упомя-
нутые в статье 6496 г., но без указания конкретных «столов» и очеред-
ности вокняжения, что явилось уже плодом интерпретации летопис-
ца. Таким образом, этот перечень представляется следующим: «бѣ
бо оу него сн҃ въ .в҃ı . Въıшеславъ . Изѧславъ . Ӕрославъ . Ст҃ополкъ
Всеволодъ . Стославъ. Мьстиславъ . Борисъ . Глѣбъ . Станиславъ
. Позвиздъ . Судиславъ» . В отличие от С. М. Михеева, я считаю,
что братья Борис и Глеб изначально упоминались в тексте, так как их
почитание в княжеской семье следует предполагать в первую оче-
редь. Окончательный вид список обрел уже во время включения в ле-
топись (не позже последней четверти XI в.).
Текст 6488 г. представляется результатом дальнейшей рефлек-
сии книжника, попытавшегося сопоставить детей князя и его жен
и распределить их подобно сыновьям библейского Иакова. Автор,
работающий над имеющейся у него противоречивой информацией,
уже не располагал полными данными о составе княжеской семьи,
сведения о которой приходилось восстанавливать ретроспектив-
но. Главная идея, которой он при этом руководствовался – доказать
законность распределения власти на Руси в пределах одного кня-
жеского рода, и его конкретной ветви – Ярославичей. Конструируя
«административную реформу» князя Владимира, он, таким образом,
придавал большую древность и авторитет той системе княжеских от-
чин, которая сложилась во второй половине XI – XII в.
31
Н. И. Милютенко считает, что источником летописи могли быть «поминаль-
ные надписи» на стенах Десятинной церкви [Милютенко, 2008, c. 356–357].
32
В недавних работах полемика о «Памяти и похвале» возобновилась. См.:
[Введенский, 2016; Арістов, 2016; Гимон, 2018; Гимон, 2019].
В конце Х в. не произошло существенной трансформации поли-

тического порядка. Вопреки представлениям исследователей, эт-
ноплеменные общности Х в. не исчезли и позже, в первой половине
следующего столетия: новгородские словене и северяне выступа-
ют союзниками князя Ярослава в борьбе за власть в Киеве, а дале-
кие вятичи остаются проблемой даже для Владимира Мономаха33.
Существование наместничеств параллельно с властью местных ре-
гиональных элит фрагментарно прослеживается и раньше, в эпоху
Олега, Игоря и Святослава, его нельзя возводить к реформаторско-
му замыслу Владимира «Красного солнышка».
Осознавались ли современниками действия Владимира –
разделение территорий меж ду сыновьями – как реформа?
Представляется, что нет. Князь следовал уже укоренившемуся в его
роде обычаю. И он сам, и его отец Святослав до вокняжения в Киеве
занимали новгородский престол; Святослав в 971 г., так же, как и его
младший сын, поручил свои владения сыновьям. «Исчезновение»
некоторых «славиний» объясняется не сознательным замыслом ре-
форматора, а фактом увеличения княжеской семьи ввиду особо от-
меченного в источниках женолюбия Владимира. Одномоментное
изменение сложившегося политического устройства в конце Х в. вы-
глядит маловероятным. Да и, собственно, говорить о стабильной
системе передачи высшей власти в это время еще не приходится.
Хрупкий баланс сил внутри «державы Рюриковичей», базировав-
шийся на типичном для раннего средневековья родовом совладе-
нии, нарушался каждый раз после смерти верховного арбитра, и его
приходилось восстанавливать силой, что и демонстрируют усобицы
975–978 и 1015–1019 гг.34 Лишь знаменитый «ряд Ярослава» 1054 г.
впервые устанавливает систему сеньората на Руси и вырабатыва-
ет определенную преемственность политического строя [Назаренко,
2008, с. 31–37].
См. противоположные мнения: [Горский, 2017; Щавелев, 2017, с. 37–45].

33
Недавно Д. М. Котышев поставил вопрос о том, можно ли считать государ-

34
ством раннесредневековую политию русов в Восточной Европе. По его мнению,

это вождество, имеющее двухуровневую структуру [Котышев, 2018, с. 24–26].
Принимая выводы о руси как корпорации, нельзя не отметить, что ей очень близки
аналогичные социумы варварской периферии – политии Пястов, Пржемыслови-
чей, держава Кнута Великого и др. На наш взгляд, наличие политических центров
и социальной стратификации свидетельствует о том, что Русь Х в. все же можно
считать государством, пусть и с определенной долей условности.
Арістов В. Ю. Походження історичних повідомлень «Пам’яті та похвали кня-

зю Володимиру» Якова Мніха // Ruthenica. Т. 13. Київ, 2016.
Балашов Д. М., Марченко Ю. И., Калмыкова Н. И. Русская свадьба. Свадебный
обряд на верхней и средней Кокшеньге и на Уфтюге (Тарногский район
Вологодской области). М., 1985.
Бахрушин С. В. «Держава Рюриковичей» // ВДИ. 1938. № 2.
Бейлис В. М. Ибн Фадлан о двоевластии у русов в 20-е гг. Х в. // Образование
древнерусского государства: спорные проблемы. Чтения памяти чл.-
корр. АН СССР В. Т. Пашуто. М., 1992.
Брайчевський М. Ю. Адміністративна реформа Володимира Святого (Оцінка
проблеми за літописною статтею 988 року) // Записки Наукового това-
риства імені Т. Г. Шевченка. Т. 225. Львів, 1993.
Бруцкус Ю. Письмо хазарского еврея от Х в.: новые материалы по истории
Южной России времен Игоря. Берлин, 1924.
Введенский А. М. Об источнике Проложного жития княгини Ольги // Восточная
Европа в древности и средневековье. М., 2016.
Вілкул Т. Л. «Старьци» та «старѣишины» в «Повісті временних літ» і дав-
ньослов’янському Восьмикнижжі // УІЖ. 2012. № 5.
Вілкул Т. Л. Літопис і хронограф. Студії з текстології домонгольського київ-
ського літописання. Київ, 2015.
Войтович Л. В. Генеалогія династії Рюриковичів. Київ, 1990.
Войтович Л. В. Генеалогія династій Рюриковичів і Гедиміновичів. Київ, 1992.
Войтович Л. В. Князівські династії Східної Європи (кінець IX – початок
XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне до-
слідження. Львів, 2000.
Войтович Л. В. Княжа доба на Русі: портрети еліти. Біла Церква, 2006.
Войтович Л. В. «Баварський географ»: проблеми локалізації слов’янських
племен // Проблеми слов’янознавства. Вип. 57. 2008.
Войтович Л. В. Гольмгард: де правили руські князі Святослав Ігоревич,
Володимир Святославич та Ярослав Володимирович // УІЖ. 2015а. № 3.
Войтович Л. В. Хольмгард-Новгород: загадки истории Руси Х – первой по-
ловины XI в. // Вестник Удмуртского университета. Серия. 5: История
и философия. № 1. Ижевск, 2015б.
Войтович Л. В. Скандинавські горизонти князя Володимира Святосла-
вовича // Княжа доба. Історія і культура. Вип. 10. Львів, 2016.
Галенко О. І. Три загадки Константина Багрянородного про полюддя //
Ruthenica. Вип. 3. Київ, 2004.
Гаркави А. Я. Русь и русское в средневековой еврейской литературе //

Восход. Т. 1. СПб., 1881.
Гимон Т. В. К проблеме зарождения историописания в Древней Руси // ДГВЕ.
2013: Зарождение историописания в обществах древности и средне-
вековья, М., 2016.
Гимон Т. В. Исторические заметки из «Памяти и похвалы» Иакова Мниха и за-
рождение древнерусского историописания // У истоков и источников на меж-
дународных и междисциплинарных путях. Юбилейный сборник в честь
Александра Васильевича Назаренко / Отв. ред. Ю. А. Петров. М., 2018.
Гимон Т. В. Князь Владимир и письменность // ДГВЕ 2017–2018. Ранние фор-
мы и функции письма / Отв. ред. тома Т. В. Гимон. М., 2019.
Гиппиус А. А. К реконструкции древнейших этапов истории русского лето-
писания // Древняя Русь и средневековая Европа: возникновение го-
сударств. Материалы конференции, М., 2012.
Гиппиус А. А., Седов В. В. Надпись-граффито 1198 г. из Георгиевского собо-
ра Юрьева монастыря // Города и веси средневековой Руси: археология,
история, культура. К 60-летию Н. А. Макарова. Москва–Вологда, 2015.
Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы Х в. / Науч. ред.
В. Я. Петрухин. Москва–Иерусалим, 1997.
Голубев С. Т. Древний помянник Киево-Печерской лавры (конца XV и начала
XVI ст.) // ЧИОНЛ. Вып. 6. Киев, 1892.
Горский А. А. Русь: от славянского расселения до Московского царства. М., 2004.
Горский А. А. Владимир Святой и формирование государственной территории
Руси // Макаров Н. А., Назаренко А. В. (отв. ред.). Русь эпохи Владимира
Великого: государство, Церковь, культура. Москва–Вологда, 2017.
Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Отв. ред. С. Н. Валк. М.–Л., 1949.
Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953.
Грушевський М. С. Історія України-Руси. Т. 1: До початку XI в. Львів, 1904.
Гюзелев В. Князь Борис Първи. България през втората половина на IX век.
София, 1969.
Данилевский И. Н. Повесть временных лет: герменевтические основы
источниковедения летописных текстов. М., 2004.
Данилевский И. Н. Восточнославянские «племенные союзы»: реальность
или летописная легенда? // Книга картины Земли. Сборник статей
в честь Ирины Геннадиевны Коноваловой. М., 2014.
Диба Ю. І. Батьківщина святого Володимира: Волинська земля у подіях
Х ст., Львів, 2014.
Диба Ю. І. Ще раз про літописний «Новгород» IX–X ст. (нотатки з приводу
нової публікації Є. Носова) // Містознавчі студії: становлення наукового
напрямку: програма та тези доповідей наукової конференції з нагоди

ювілею професора Г. П. Петришин, Львів, 2017.
Дуйчев И. Българско средневековие. Проучвания върху политическата
и културната история на средневековна България. София, 1972.
Ершов И. Н., Кренке Н. А., Муренцева Т. Ю., Олейников О. М., Раева В. А.
Источниковая база по археологии Смоленска VIII–XIII вв. // РА. 2017. № 1.
Златарски В. Н. История на българската държава през средните векове, 1:
Първо Българско царство, 2: От славянизацията на държавата до па-
дането на Първото царство. София, 2007.
Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и чернигов-
ском княжестве в татарское время. СПб., 1892.
Иловайский Д. И. История России. Т. 1. М., 1876.
Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908.
Казанский М., Цукерман К. Уличи // Palaeoslavica. Vol. 25. Cambridge Mass., 2017.
Калинина Т. М. Интерпретация некоторых известий о славянах в «Ано-
нимной записке» // ДГВЕ. 2001 г.: Историческая память и формы ее во-
площения, М., 2003.
Калинина Т. М., Коновалова И. Г. Арабо-персидские источники // Древняя
Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. Т. 3: Восточные
источники. М., 2009.
Карамзин Н. М. История государства российского / Отв. ред. А. Н. Сахаров.
Т. 1. М., 1989.
Карпов А. Ю. Ярослав Мудрый. М., 2001.
Карпов А. Ю. Владимир Святой. М., 2004.
Карпов А. Ю. Княгиня Ольга. М., 2012.
Кирпичников А. Н. Ладога и Ладожская земля VIII–XIII вв. // Историко-
археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные пробле-
мы. Славяно-русские древности. Вып. 1. Л., 1988.
Козлов С. А. К вопросу о географической идентификации хоронима «Телиуца»:
Любеч или Полоцк? // Византийский мир: реалии и интерпретации: тезисы
докладов XIV научных Сюзюмовских чтений. Екатеринбург, 2018.
Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в Х в. Л., 1932.
Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод,
комментарий / Под ред. Г. Г. Литаврина и А. П. Новосельцева. М., 1989.
Котляр Н. Ф., Смолий В. А. История в жизнеописаниях. Киев, 1990.
Котышев Д. М. Русская земля в среднем Поднепровье: от потестарных
структур к раннему государству // Палеоросия. Древняя Русь: во вре-
мени, в личностях, в идеях. № 2(10). СПБ., 2018.
Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. 1. Вып. 1. Л., 1926.
Летописный сборник, именуемый Тверскою летописью // ПСРЛ. СПб., 1863.

Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Выбор имени у русских князей в X–XVI вв.:
династическая история сквозь призму антропонимики. М., 2006.
Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. «Не хочю розути робичича»: сватовство кня-
зя Владимира к Рогнеде в свете древнескандинавской правовой тра-
диции // ДРВМ. № 3. М., 2011.
Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Казус с Рогнедой: сватовство Владимира
в свете дохристианской правовой традиции Скандинавии // ДГВЕ.
2011 г. Устная традиция в письменном тексте. М., 2013.
Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Похвала щедрости, чаша из черепа, зо-
лотая луда: контуры русско-варяжского культурного взаимодействия.
М., 2018.
Лукин П. В. Восточнославянские «племена» и их князья: конструирование
истории в Древней Руси // Предания и мифы о происхождении власти
эпохи средневековья и раннего Нового времени. М., 2010а.
Лукин П. В. «Старцы» или «старшие»? О терминологии славянской племенной
знати // Славяноведение. 2010б. № 2.
Лукин П. В. «Но преблагии Богъ не хотя смерти грѣшникомъ»: начальное
летописание об эпохе Владимира Святого и литературные параллели
летописным рассказам // Макаров Н. А., Назаренко А. В. (отв. ред.). Русь
эпохи Владимира Великого: государство, Церковь, культура. Москва–
Вологда, 2017.
Любавский М. К. Лекции по древней русской истории до конца XVI в. М., 1918.
Мавродин В. В., Фроянов И. Я. «Старцы градские» на Руси Х в. // Культура
средневековой Руси. Л., 1974.
Милютенко Н. И. Святой равноапостольный князь Владимир и крещение
Руси. Древнейшие письменные источники. СПб., 2008.
Михеев С. М. «Святополкъ сѣде в Киевѣ по отци». Усобица 1015–1019 годов
в древнерусских и скандинавских источниках. М., 2009.
Михеев С. М. Легенда о Владимире и Рогнеде и скандинавская традиция
(к параллели с легендой о сыновьях Хейдрека) // Именослов. История
языка, история культуры. СПб., 2010.
Михеев С. М. Кто писал «Повесть временных лет»?, М., 2011.
Михеев С. М. Княжеские печати с тамгами и атрибуция знаков Рюриковичей
XI–XII вв. // ДРВМ. № 4. М., 2017.
Мусин А. Е. Князь Владимир Святой и культура Киевской Руси глазами Титмара
Мерзебургского // Княжа доба. Історія і культура. Вип. 10. Львів, 2016.
Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI вв. Тексты, пе-
ревод, комментарий. М., 1993.
Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные

очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М., 2001.
Назаренко А. В. Древнерусское династическое старейшинство «по ряду»
Ярослава Мудрого и его типологические параллели – реальные и мни-
мые // Данилевский И. Н., Мельникова Е. А. (отв. ред.). Ярослав Мудрый
и его эпоха. М., 2008.
Назаренко А. В. К спорам о происхождении названия Киева, или о важно-
сти источниковедения для этимологии // Назаренко А. В. Древняя Русь
и славяне (историко-филологические исследования). М., 2009а.
Назаренко А. В. «Ряд» Ярослава Мудрого в свете европейской типологии //
Назаренко А. В. Древняя Русь и славяне (историко-филологические ис-
следования). М., 2009б.
Назаренко А. В. Территориально-политическая структура Древней Руси
в первой половине Х в.: Киев и «внешняя Русь» Константина Багряно-
родного // Сложение русской государственности в контексте раннесред-
невековой истории Старого Света. СПб., 2009в.
Назаренко А. В. Η ΕΞΩ ΡΩΣΙΑ: к политической географии Древнерусского
государства середины Х в. // Gaudeamus Igitur. Сборник к 60-летию
А. В. Подосинова. М., 2010.
Назаренко А. В. Достоверные годовые даты в раннем летописании и их
значение для изучения древнерусской историографии // ДГВЕ. 2013:
Зарождение историописания в обществах древности и средневеко-
вья. М., 2016.
Николаев С. Л. К этимологии и сравнительно-исторической фонетике имен
северо-германского (скандинавского) происхождения в «Повести вре-
менных лет» // Вопросы ономастики. Вып. 14. Екатеринбург, 2017.
Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Отв. ред.
А. Н. Насонов. М.–Л., 1950.
Новосельцев А. П. Арабские источники об общественном строе восточных
славян IX – первой половины Х века (полюдье) // ДГВЕ. 1998. Памяти
чл.-кор. РАН А. П. Новосельцева. М., 2000.
Носов Е. Н. От Городища к Новгороду или все же от Новгорода к Городищу?
(к истории названия центра Северной Руси) // Культурний шар. Статті
на пошану Г. Ю. Івакіна, Київ, 2017.
Носов Е. Н., Плохов А. В., Хвощинская Н. В. Рюриково Городище. Новые
этапы исследований, СПб., 2017.
Патриаршая, или Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. 9. СПб., 1862.
Петрухин В. Я. «Русь и вси языци»: Аспекты исторических взаимосвязей:
Историко-археологические очерки. М., 2011.
Погодин М. П. Древняя русская история до монгольского ига. М., 1871.

Присёлков М. Д. Киевское государство второй половины Х в. по визан-
тийским источникам // Ученые записки ЛГУ. Серия исторических наук.
Вып. 8. № 73. Л., 1941.
Пчелов Е. В. Генеалогия древнерусских князей. М., 2001а.
Пчелов Е. В. Рюриковичи. История династии. М., 2001б.
Ричка В. М. «Вся королівська рать» (Влада Київської Русі). Київ, 2009.
Ричка В. М. Володимир Святий в історичній пам’яті, Київ, 2012.
Ричка В. М. «И просвѣти ю крещеньем святым» (Християнізація Київської
Русі), Київ, 2013.
Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963.
Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982.
Снорри Стурлусон. Круг земной / Изд. подгот. А. Я. Гуревич, Ю. К. Кузь-
менко, О. А. Смирницкая, М. И. Стеблин-Каменский. М., 1980.
Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 1. М., 2001.
Сотникова М. П. Древнейшие русские монеты X–XI вв. Каталог и иссле-
дование. М., 1995.
Стефанович П. С. Кого представляли послы «от рода рускаго» в договоре
руси с греками 944 г.? // ДРВМ. 2011. № 3.
Стефанович П. С. Бояре, отроки, дружины: военная элита Руси в Х–XI вв.
М., 2012.
Стефанович П. С. Об эволюции древнерусского полюдья // Русь, Россия:
Средневековье и Новое время. Вып. 3, М., 2013.
Стефанович П. С. Полюдье по летописным данным 1154–1200 гг. // ДРВМ.
2015. № 4.
Стриттер И. История российского государства. СПб., 1800.
Толочко О. П. До питання про сакральні чинники становлення князівської
влади на Русі у IX–X ст. // Археологія. 1990. № 1.
Толочко П. П. Володимир Святий. Ярослав Мудрий. Київ, 1996.
Толочко П. П. Ярослав Мудрий. Київ, 2002.
Толочко П. П. Русские летописи и летописцы Х–ХIII вв. СПб., 2003.
Толочко П. П. Древнерусская народность: воображаемая или реальная.
СПб., 2005.
Толочко П. П. О происхождении Ярослава Мудрого // Данилевский И. Н.,
Мельникова Е. А. (отв. ред.). Ярослав Мудрый и его эпоха. М., 2008.
Толочко П. П. Власть в Древней Руси Х–ХIII вв. СПб., 2011.
Толочко П. П. Витоки давньоруської державності // Археологія. 2013. № 1.
Толочко А. П. Очерки начальной руси. Санкт-Петербург–Киев, 2015.
Толочко О. П., Толочко П. П. Київська Русь. Київ, 1998.
Филипчук А. М. Систематизация прошлого: досье о росах императора Кон-

стантина VII Багрянородного // Древняя Русь и средневековая Европа:
возникновение государств. Материалы конференции. М., 2012.
Филипчук О. М. Studia Byzantino-Rossica. Експансія, війна та соціальні зміни.
Чернівці, 2013.
Франклин С., Шепард Д. Начало Руси: 750–1200 / Пер. с англ. Н. Л. Лутецкой
и Д. М. Буланина; ред. Д. М. Буланин. СПб., 2000.
Фроянов И. Я. Рабство и данничество у восточных славян. СПб., 1996.
Фроянов И. Я. Древняя Русь IX–XIII вв. Народные движения. Княжеская
и вечевая власть. М., 2012.
Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988.
Цукерман К. Два этапа формирования древнерусского государства //
Археологія. 2003. № 1.
Цукерман К. Наблюдения над сложением древнейших источников лето-
писи // Цукерман К. (отв. ред.). Борисо-Глебский сборник / Collectanea
Borisoglebica. Paris, 2009.
Черепнин Л. В. Повесть временных лет, её редакции и предшествующие ей
летописные своды // Исторические записки. Т. 25. М., 1948.
Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908.
Щавелев А. С. Еще раз об идентификации и локализации славянского «пле-
мени» Λενζανῆνοι / Λενζενίνοι / * lędjane // Вспомогательные и специаль-
ные науки истории в ХХ – начале XXI в.: призвание, творчество, обще-
ственное служение историка. М., 2014.
Щавелев А. С. Захват территорий славянских племен «державой Рюрико-
вичей» в первой половине Х в. // Восточная Европа в древности и средне-
вековье. Государственная территория как фактор политогенеза. М., 2015а.
Щавелев А. С. Славянские «племена» Восточной Европы Х – первой поло-
вины XI в.: аутентификация, локализация и хронология // Studia Slavica
et Balkanica Petropolitana. № 2. СПб., 2015б.
Щавелев А. С. К датировке захвата Киева князьями Олегом и Игорем
Рюриковичем (летописная дата, византийские источники и археоло-
гия) // Вспомогательные исторические дисциплины в современном на-
учном знании. М., 2016.
Щавелев А. С. «Племена» восточных славян: этапы завоевания и сте-
пень зависимости от державы Рюриковичей в Х в. // Макаров Н. А.,
Назаренко А. В. (отв. ред.). Русь эпохи Владимира Великого: государ-
ство, Церковь, культура. Москва–Вологда, 2017.
Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962.
Янин В. Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008.
Янин В. Л., Арциховский М. Х. Происхождение Новгорода (к постановке про-

блемы) // История СССР. 1971. № 2.
Androščuk F. Černigov et Šestovica, Birka et Hovgarden: le modèle urbain scandi-
nave vu de l’Est // Kazanski M., Nercessian A., Zuckerman C., eds. Les cen-
tres proto-urbains russes entre Scandinavie, Byzance et Orient. Paris, 2000.
Baumgarten N. Généalogies et mariages occidentaux des Rurikides Russes du
X-e au XIII-е siècle. Roma, 1927.
Baumgarten N. Saint Vladimir et la conversión de la Russie. Roma, 1932.
Bishoff B. Katalog des festländischen Handschriften des neunten Jahrhunderts.
Bd. 2. Wiesbaden, 2004.
Bury J. B. The Treatise De administrando imperio // BZ. Bd. 15. 1906.
Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio. Vol. 2. Commentary /
By F. Dvornik, R. J. H. Jenkins, B. Lewis, G. Moravscik, D. Obolensky,
S. Runciman; ed. by R. J. H. Jenkins. L., 1962.
Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperio / Ed. G. Moravscik,
transl. R. J. H. Jenkins // CFHB. Vol. 1. Washington, 1967.
Constantine Porphyrogennetos. The Book of Ceremonies: in 2 vols / Transl. by
A. Moffatt and M. Tall with the Greek edition of the Corpus scriptorum histo-
riae byzantinae. Canberra, 2012.
Curta F. The Making of the Slavs. History and Archaeology of the Lower Danube
Region, c. 700–500. Cambridge, 2001.
Diaconu P. De nouveau à propos de Presthlavitza // Süd-Ost Forschungen. Bd. 46. 1987.
Die Chronik des Bischofs Thietmar von Merseburg und ihre korveier Überarbeitung /
Hgb. Von R. Holtzmann // MGH SS. Rer. Germ. Bd. 9. Berlin, 1935.
Documenta historiae Chroatiae periodum antiquam / Ed. Fr. Rački // MSHSM.
T. 7. Zagrebiae, 1877.
Howard-Jonston J. The De administrando Imperio: a Re-examination of the
Text and a Re-evaluation of its Evidence about the Rus // Kazanski M.,
Nercessian A., Zuckerman C. (eds.). Les centres proto-urbains russes entre
Scandinavie, Byzance et Orient. Paris, 2000.
Kovalenko V. La période ancienne de l’histoire de Černigov // Kazanski M.,
Labuda G. Polska, Czechy i Ruś w kraju Lędzian w drugiej polowie X wieku //
Rocznik Przemyski. T. 24/25. 1986.
Melin E. “Sambatas” and the City Names in Ch. IX of Constantine Porphyro-
genetus ‘De Administrando Imperio’ // Die Welt der Slaven. Bd. 48. 2003.
Noonan Th. S. The Monetary History of Kiev in the Pre-Mongol Period // HUS.
Vol. 11. No. 3/4. 1987.
Nosov E. Rjurikovo Gorodišče et Novgorod // Kazanski M., Nercessian A.,

Zuckerman C. (eds.). Les centres proto-urbains russes entre Scandinavie,
Byzance et Orient. Paris, 2000.
Oikonomidès N. Presthlavitza, the Little Preslav // Süd-Ost Forschungen. Bd. 42. 1983.
Petrukhin V. Les villes (gardar) sur la “Voie de Varègues aux Grecs // Kazanski M.,
Poppe A. Spuscizna po Wlodzimierzu Wielkim. Walka o tron Kijowski 1015–1019 //
Kwartalnik Historyczny. T. 102. No. 3–4.
Sorlin I. Voies commerciales, villes et peuplement de la Rôsia au Xe siècle d’après
le De administrando imperio de Constantin Porphyrogénète // Kazanski M.,
Szafarzyk P. Słowiańskie starożytności. T. 2. Poznań, 1844.
The Pověst’ vremennykh lět. An Interlinear Collation and Paradosis / Ed. by
D. Ostrowski. Cambridge (MA), 2003.
Tolochko O. P. The Primary Chronicle’s Etnography Revisited: Slavs and
Varangians in the Middle Dnieper Region and the Origin of the Rus’ State //
Garipzanov I. H., Geary P., Urbańczyk P. (eds.). Franks, Northmen and Slavs:
Identities and State Formation in Early Medieval Europe. Turnhout, 2008.
White M. Military Saints in Byzantium and Rus, 900–1200. New York, 2013.
Zeuss K. Die Deutschen und die Nachbarstämme. München, 1837.
Zuckerman C. On the Date of the Khazars Conversion to Judaism and the
Chronology of the Kings of the Rus Oleg and Ihor. A Study of the Anonymous
Khazar Letter from the Genizah of Cairo // REB. Vol. 53. 1995.
Zuckerman C. Deux étapes de la formation de l’ancien État russe // Kazanski M.,
ВДИ – Вестник древней истории

ДГВЕ – Древнейшие государства Восточной Европы
ДРВМ – Древняя Русь: вопросы медиевистики
НПЛмл – Новгородская первая летопись младшего извода
ПВЛ – Повесть временных лет
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
РА – Российская археология
УІЖ – Український історичний журнал

ЧИОНЛ – Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца
BZ – Byzantinische Zeitschrift
CFHB – Corpus fontium historiae byzantinae
DAI – De administrando imperio
DC – De cerimoniis aulae byzantinae
HUS – Harvard Ukrainian Studies
MGH SS rer. Germ. – Monumenta Germaniae Historica. Scriptores rerum
Germanicarum in usum scholarum.
MSHSM – Monumenta spectantia historiam Slavorum Meridionalium
REB – Revue des etudes byzantines
A. Romensky
On the Problem of Territorial Organization of Rurikids State
in the 10th – the First Half of the 11th Centuries AD
Summary
The article deals with the problem of the territorial structure of the state of
Rurikids in the 10th – the first half of 11th century AD. The statehood of the Kievan
princes in the 10th century AD seems to be a typical early medieval “barbaric” pol-
ity in which their real power did not extend beyond the fortified protocity centers.
The analysis of the sources (the Primary Chronicle, the treatises of Constantine
Porphyrogenitus, the Jewish-Khazar documents, the “Bavarian Geographer”) al-
lows us to identify most of the toponyms of various written traditions. Ethnic tribes
of the Eastern Slavs had their own political elite. Their relations with the Rus’ were
limited only to collecting tribute, “feeding” the prince and his retinue during visita-
tion of the territories (“poliudie”), as well as participation in foreign policy military ac-
tions. Despite the differences between the ruling elite of Rus’ and the Slavs, there
is a gradual incorporation of it in the 10th–11th centuries AD. The ethnic tribal groups
of the Slavs do not disappear even in the first half of the 11th century AD. The lists of
sons of Prince Vladimir in the chronicle articles at 6496 (988) and 6488 (980) seems
to be a textual insert. A possible source of it is the annalistic record. The views of
researchers on administrative reform or political reorganization in Rus’ at the end of
the 10th century do not find any confirmation. The changes in the system of corpus
fratrum are established only after 1054 (the testament of Prince Yaroslav).
K e y w o r d s : Primary Chronicle, Constantine Porphyrogenitus, lists of
sons of Vladimir, Slavic communities, Rus’, political structure.
Boris E. Rashkovskiy
AR-RUS IN MEDIEVAL JUDAEO-ARABIC
BIBLICAL COMMENTARY?
(A TRIBUTE TO ABRAHAM
ELIYAHU HARKAVY)1
The publication of this short note in the 17th volume of the Khazar
Almanac, devoted also to Vladimir Petrukhin’s jubilee, is a great honor for
me. The present study is an homage to V. Petrukhin’s role in the renew-
al of Judaic studies in Post-Soviet Russia and especially in the field of the
research of early medieval sources for East-European history written in
Hebrew and other Jewish languages. Another kind of homage is my refer-
ence to Abraham Eliyahu Harkavy who was the first researcher and pub-
lisher of the earliest evidences on the history of East-European peoples
(especially the Khazars and the Rus’) written in Judaeo-Arabic [Harkavy,
1877; 1880; 1897; Гаркави, 1882]2.
In the following paper I’m going to present a version of the text of one
of the earliest Judaeo-Arabic accounts concerning some East-European
and Eurasian steppe peoples, which is preserved in Biblical commentaries
1
I am grateful to Dr. Timofey Guimon (Institute of the World History of Russian Acad-
emy of Sciences, Moscow) and Dr. Dan Shapira (University of Ramat-Gan, Israel) for
their help and commentaries in time of my work with English text of this paper. I am solely
responsible for the conclusions made further.
2
There are some other important studies in this field (especially [Polak, 1951; Ankori,
1957, p. 64–79; Поляк, 2001,с. 86]) but they all are based only Harkavy’s publications and
not on independent manuscript evidences.
written by Yefet ben Eli, a 10th century Jerusalemite Jewish Karaite au-
thor. The fragments of this text – a part of the commentary on the book
of Ezekiel (Ez. 38:1–6 and 39:1) – were cited by Harkavy in his two short
works, one in Russian [Гаркави, 1882, с. 239–241] and one in Hebrew
[Harkavy, 1880, p. 1–2]. Harkavy cited a manuscript of Yefet’s commen-
tary on Ezekiel, which evidently originated from the collections of Abraham
Firkovitch. Such kind of identification of the manuscript seems to be un-
doubted, because according to Harkavy, he discovered this evidence
between the manuscripts of Imperial Public Library in St. Petersburg3
[Harkavy, 1880, p. 1–2]. Unfortunately, the manuscript of Yefet’s commen-
tary used by Harkavy for his work can hardly be identified because in the
1870s and 1880s the manuscripts of Firkovitch collections did not have
any shelfmarks. However, now we can identify some of the manuscripts of
the Firkovitch 2nd collection, containing Yefet’s commentary on Ezek. 38.
Harkavy was acquainted with one of them. We can only speculate which
one of those manuscripts served as basis for two his above-mentioned
publications.
Little is known about Yefet ben Eli himself. Due to his full Arabic name
and especially nisbah (Abu-l-Hasan al-Lavi al-Basri) we know that he orig-
inated from Lower Mesopotamia and belonged to a Levitical family. He
lived for the most part of his life in Jerusalem, where he (while belonging
to a Karaite group called “Aveley Tsiyyon” or the “Mourners of Zion”) wrote
his commentary to the Bible. Dates of his birth and death are unknown.
His commentary on the Book of Daniel, which is considered to be his last
work, contains the dates of Byzantium’s conquest of Antioch, Tarsus and
Ayn Zarba (i.e. the years 962, 965 and 969) [Margoliuoth, 1889, p. VI].
In the same work, the author states that 2300 years have passed since
the Exodus (988 CE), and that the Muslim religion has been existing for
400 years in his days [Margoliuoth, 1889, p. 137, 152]. The 400th year of
Hijra was the year 1010 CE. So, as the latest work of ben Eli dates to the
period between the end of the 980s and the beginning of the 1010s, his
commentary on the Book of Ezekiel was probably finished by the end of
the 980s. An additional argument in favor of an earlier date for the com-
mentary on Ezekiel (Ezek. 47:22–23) is provided by a passage on Khazars,
which are mentioned as a group converted into the Jewish religion: “al-Kha-
zar al-ladhina dakhalu fi-d-din fi waqt al-galut” [see: Рашковский, 2014,
esp. p. 260–263].
3
Today it is the National Library of Russia.
B. E. Rashkovskiy 273
As for the manuscripts used as the basis for this work, I should, first,
mention a complete version of Yefet’s commentary copied in 1686–1688 in
a brilliant eastern semi-cursive script by a karaite scribe Daniel ben Moshe
ha-Melammed ben Josiah Fayruz from Cairo. Now this manuscript is kept
in the Institute of the Oriental Manuscripts4 of the Russian Academy of
Sciences. That is one of the volumes of ben Eli’s commentaries, preserved
in the collection of Fayruz family [Gintsburg, 2003, p. 87]5. The shelfmark
of the manuscript in I. Guintsburg catalogue is B 135.
Another manuscript used for this publication belongs to the
2nd Collection of Abraham Firkovitch. Its shelfmark in the Manuscript de-
partment of the National Library of Russia is Evr-Arab I 3464. The manu-
script is not dated. It is written on the oriental paper with no watermarks.
The fragment with the commentary of on Ezek. 38:1–6 is on folios 1b–4a.
It starts with the title “In the name of the Lord God of Israel, may his name
be blessed – the 3d part (‫ )אלגזו אלתאלת‬of the commentary on the book
of Ezekiel”. The title is written in square letters. Another manuscript con-
taining the text in question is Evr.-Arab. I 3909. This manuscript is also not
dated and written on paper in oriental semi-cursive script without water-
marks. The commentary on verses 1–6 of the book of Ezekiel appear in
this manuscript on folio 108.
Finally, at least a part of Yefet’s commentary on Ezekiel 38:1–
6 (the verses 5–6) is preserved in Evr-Arab I 177 (fol. 181–182 and 190).
According to its colophon (on fol. 226a) the manuscript was finished in
13356. There are also some other manuscripts that I used while working
on this paper. Those manuscripts will be named separately.
4
In 1818–1930 – the Asiatic Museum of Russian Academy of Sciences, than later in
1934–1956 – the Institute of Oriental Studies; than in 1956–2007 Leningrad (and since
1991 – Saint Petersburg) Branch of the Institute of Oriental Studies of Soviet (and since
1991 – again Russian) Academy of Sciences, and now since 2007 – Institute of the Ori-
ental Manuscripts.
5
Later, in 19 th century this collection arrived Crimea, where in 1916 it has become
the part of the “Karaite people’s library” (Karay bitikligi) in Eupatoria. Afterwards, in
1931 this collection was sent to the Institute of the Oriental Studies in Leningrad (today
it is the Institute of the Oriental manuscripts of the Russian academy of Sciences in
St.-Petersburg). See more about this manuscript in [Старкова, 1965]. K. B. Starko-
va was eager to publish this work already in 1960s. [Старкова, 1965,с. 205]. For the
additional information on this manuscript, see a printed catalogue by Jonah Gintsburg
[Gintsburg, 2003, p. 87].
6
To be precise the final day of the work of a scribe named Shmuel ben Yosef was the
29 of Tammuz coinciding with the Islamic month Dhu’l-Qa’dah of 735.
th
In his commentary on Ezek. 38:1–6, Yefet identifies some Biblical na-

tions and realities with peoples of his time. For example, Meshech, men-
tioned in Ezek. 38:2 is called Khorasan – the region of Eastern Iran and
Iranian speaking lands in Central Asia. The word as-Şaqaliba or the Slavs
is used in this context in order to identify the Biblical land of Tubal which in
the original meaning of the book of Ezikiel existed (as well as Meshech) in
the 1st part and the middle of the 1st millennium BCE in Eastern Anatolia
[Yamauchi, 1976, p. 243–245].
In fact, there are many problems with the translation and the identifi-
cation of the word roš (‫ )ראש‬which literary means “head” and in conjunc-
tion with the word nasi (‫)נשיא‬, meaning “prince”, clearly should be translat-
ed as “the chief prince”. Most of the modern translations understand this
clause in the above-mentioned way, but a misunderstanding of ‫ ראש‬as a
term for a title of a ruler or a name of the nation is also well known. For the
first time it occurs in the Septuagint where the Hebrew expression ‫נשיא ראש‬
is translated as ἄρχοντα Ῥώς.
In both his publications [Harkavy, 1880, p. 2; Гаркави, 1882, c. 139–
140] Harkavy indicates that before the discovery of Yefet’s evidence on
Rus’ this interpretation of Ezek. 38:2 was known only from the quotation
in “Sefer ha-Osher” or the “Book of Reaches”, written by a 11th –12th cen-
tury Constantinople Karaite Jacob ben Reuven. Harkavy demonstrates
that the printed text of this book7, created as an epitome of earlier Jewish
Karaite Hebrew and Judaeo-Arabic commentaries, contains the censored
version of Jacob ben Reuven’s commentary to Ezek. 38:2. The word
“‫ ”רוסיים‬or the Ruses is changed for the “goyyim” (‫)גויים‬, meaning sim-
ply Non-Jews in the printed edition [Jacob ben Reuben, 1836, fol. 10a].
The whole pericope as Harkavy cites in the Hebrew version of his pub-
lication looks as follows:
.‫ משך כורוסניים ותובל היא שקלביניא‬.‫ מע‘ נשיא לרוסיים שמם בלשון הקדש ראש‬.8‫נשיא ראש‬
[Harkavy, 1880, p. 2]9
Appeared in Gözlev (Eupatoria) in Crimea in 1836.

7
Here and afterwards, the text in bold letters contains the original Biblical text and
8
Hebrew words in the main Judaeo-Arabic text.

9
Mss. C11. fol. 120a of the Institute of Oriental manuscripts of Russian Academy of
Sciences.
The prince (of) Roš. Meaning the prince of Ruses, whose name is
Roš in the Holy Tongue. Meshekh are the Khorasanians. Tubal is Sclavinia.
We can only speculate how deep could be Jacob ben Reuven’s real
acquaintance with the peoples Eastern Europe and Central Asia mentioned
in his adaptation of Yefet’s commentary to Ezek. 38:2. Was he really in-
fluenced by a tradition of understanding of the text in Septuagint, while liv-
ing in the cultural Greek-speaking milieu? As for me, I only can say that I
doubt if the Hebrew title Nasi (leader, chieftain, or prince) can be under-
stood here as an equivalent of the Old Russian and Old Church Slavonic
word Kniaz’. As for the people of Rus’ themselves, he could have been ac-
quainted with them very well because of the regular commercial and diplo-
matic contacts between Rus’ and Byzantium in the time of his life.
It seems to be evident that Jacob ben Reuven’s interpretation of the
verse (Ezek. 38:2) is not original in any case and follows the one of Yefet
ben Eli in all its important details. The only substantial difference is a
change of Arabic term Şaqaliba to the Greek word Sclavinia. The last
form of the word clearly indicates that Jacob ben Reuven really knew the
Greek ethnic term indicating the Slavic speaking peoples.
Another difficulty is the lack of manuscript evidence on the Rus’ in two
of three available for me manuscripts of Yefet’s commentary on the Book
of Ezkiel. In those manuscripts the translation of Hebrew word Roš in this
context is really attested as ar-Rum that can be understood as an indication
of Rome or Byzantium. The mixture between ar-Rus (‫ )אלרוס‬and ar-Rum
(‫ )אלרום‬can easily be explained as a result of misspell between the Hebrew
letters “samekh” and “mem sofit”. The reading ar-Rum instead of ar-Rus
occurs in the manuscripts B 135 (fol. 292a) and Evr.-Arab. I 3464 (fol. 1b,
2a) and only in the manuscript Evr.-Arab. I 3909 (fol. 180a) there is a clear
and evident reading ar-Rus. However, even here the letter “samekh” in
words ar-Rus and Khorasan looks the same as “mem sofit” in the word
Adam one line above10.
A Middle Eastern Karaite (or Rabbanite) Jew of the 2nd part of the
10 century could refer to the Byzantian Empire as “enemy of Israel” in
th
the context of its “Reconquista” in Levant under Nikephoros Phokas (963–

969), John Tzimiskes (969–976) and Basil II (976–1025), and persecutions
and forced conversions under Romanos I Lekapenos (919–944). However,
10
The original digitalized manuscriptis are available with the help of Israel National Li-
brary manuscript database: https://web.nli.org.il/sites/NLIS/en/ManuScript/ (12.04.2020). The
number manuscript Evr.-Arab. I 3909 microfilm in Israel National Library catalogue is F 57630.
the identification of Hebrew Roš in the original text of Yefet’s commentary

with the Byzantians and not the Rus' seems doubtful. There are four im-
portant reasons for this. Firstly, the reading “ar-Rus” instead of ar-Rum
makes possible the wordplay between the Hebrew word Roš and Judeao-
Arabic ar-Rus. Secondly, there is a clear evidence of Jacob ben Reuven
that Constantinople Karaites translated and understood the ethnic term ar-
Rus of Yefet’s commentary to Ezek. 38:2 as the name of Rus’ after only a
hundred years since this work was finished. Thirdly, MS. Evr–Arab I 3909
confirms the reading ar-Rus. Finally, the appearance of the form ar-Rum
in the later manuscript tradition also could be a result of the usage of this
ethnic term in relation to Rum, now designating the Ottoman Empire or its
metropolitan province – Rumelia. Thus, it could be a rationalistic recon-
struction of the text by later medieval scribes. Moreover, as I have stated
before, at least one of the manuscripts (B 135) containing the form ar-Rum
instead of ar-Rus originated from Ottoman Egypt.
There are two more ethnic and toponymical terms of East-European
and Central Asian origin mentioned in Yefet’s commentary on Ezek. 38:1–
6. The first is Bab al-Abwab or Derbend – the port on the eastern coast
of the Caspian Sea. Yefet was well acquainted with that place and men-
tioned it at least two times in his commentaries on Jeremiah 50:25
and Daniel 11:40–44 [Margoliouth, 1889, p. 133; Рашковский, 2016,
с. 68–69].
The second one is at-Turk identified with Togarma of Ezek. 38:6. This
word served to Muslim historians and geographers of the time as an in-
dication of nomadic and semi-nomadic Turkic speaking population living
to the north from the Islamic countries. The identification of the north-
ern barbarians with the descendants of Togarma in Jewish, Christian
and Muslim tradition is based on the evidence of this single verse of the
book of Ezekiel. The author of the Book of Josippon, an elder contem-
porary of Yefet ben Eli, attests it in the first chapter of his work. There
exists one more evidence of Yefet’s commentary on Ezekiel with a men-
tion of the “land of Turks” (‫ )בלאד אלתרך‬in a commentary to Ezek. 27:14
(Evr-Arab. I 177. fol. 190b)11.
Hereinafter I give the text of Yefet’s commentary on Ezek. 38:1–6,
based on the Ms. Evr-Arab I 3464 with the variants from the Mss. Evr-
Arab I 3909, Evr-Arab I 177 of Russian National Library, and B 135 of the
Institute of the Oriental Manuscripts with an English translation.
11
In the MS. B 135 (fol. 204a) there is a form ‫בלד אלתרך‬.
12
‫בשם יוי אלוהי ישראל יתש‬
‫אלגזו אלתאלת מן תפסיר ספר יחזקאל‬
.‫ויהי דבר יהוה אלי לאמר‬
‫ בן אדם שים‬.‫וכאן כטאב אללה אליי קולא‬
‫פניך אל גוג ארץ המגוג נשיא ראש משך‬
‫ יא אבן אדם אגעל‬.‫ותובל והנבא עליו‬
15
‫ וכראסאן‬14‫ ארץ אלמגוג שריף אלרום‬13‫קצדך אלי גוג‬
‫ דכר גוג אלדיהו‬.‫ואלצקאלבה ותנבא עליה‬
‫אכר עדו לישראל אד הו קץ מלחמה ובעדה‬
17
‫ והם אלדין‬16‫יתוטא אלעאלם למסיחה ולעבידה‬
‫ נהרי כוש בצבים‬18‫יגיבון בקאיא ישראל מן ענד‬
‫ובפרדים ובכרכרות והם איצא יאתון בגואהר‬
‫נפיסה אלתי יזיין בה אלקדס וכל דלך דכרה‬
‫קבל בני אלקדס תם קאל בעדה בעשרים וחמש‬
\fol.2а\
‫ אעלם אן גוג הוא אסם אלמלך ומגוג‬.‫שנה לגלותינו‬
19
‫הו אסם אלקביל כקו גמר ומגוג ומדי ויון ותובל‬
‫ודכר מעה תלת קבאיל גיר קבילה אעני מגוג‬
‫ וישבה‬20‫והואלי אלתלתה הם ראש משך תובל‬
‫ אסמהם באלאבראני ראש ויקרב‬21‫אן אלרום‬
.‫אנהם מן בני יפת איצא וכדלך תובל מבני יפת‬
‫ אלואחד מן בני שם‬.‫ואמא משך פהם אתנין‬
12
The title of the third part of the commentary (in square script) exists only in the Mss
Evr-Arab I 3464. The Hebrew text of the book of Ezekiel in MS Evr-Arab I 3464 is also in
the square script.
13
The original text contains here the Hebrew form ‫ גוג‬instead of Judaeo-Arabic ‫יאגוג‬
(or ‫ ﯾﺎﺟوخ‬in Arabic).
14
Both manuscripts (B 135 and Evr-Arab. I 3464) have here and downwards “ar-Rum”
(‫ )אלרום‬instead of ar-Rus. The orthography here can be compared to the word “Khorasan”
(‫ )כרסאן‬which is written next to it. The correct form ar-Rus exist only in the Ms. Evr.-Arab
I 3909. For the details see note #10.
15
In Evr-Arab I 3464 ‫ וכראסאן‬is written on the margins of the page (fol. 1b). The first
“alef” is above the rest of the word between “samekh” and “resh”.
16
The text here is given according to Mss. B 135. Evr-Arab I 3464 has another form
of plural (‫ )עבאדה‬here.
17
Mss B 135 has ‫אלדי‬
18
The word in Mss (Evr-Arab I 3464) is written above the line.
19
In Mss B 135 the last two words are omitted.
20
In B 135 al this clause is shortened: ‫ודכר מעה ג קבאיל והם ראש משך ותובל‬
21
This is the reading in Mss B 135 and Evr.-Arab I 3464. The correct form ‫ אלרוס‬is
kept in Ms. Evr-Arab. I 3909.
‫‪278‬‬ ‫‪«Хазарский альманах». Том 17. Москва 2020‬‬
‫כקו וגתר ומשך ואלתאני מן בני יפת כקו ומשך‬

‫ותירס והדה אלמדכור הוא איצא מן בני יפת‬
‫מתל אכותה‪ .‬פערף אנה יגמע קבילה מע‬
‫תלת‪ 22‬קבאיל מן בני עמה גיר מא ינחשר מנהא‬
‫אליהא מן סאיר אלאמם לכן האולי אלמדכורין‬
‫הם אלגבורים‪ 23‬ומעולה עליהם‪ .‬ואמרת‬
‫כה אמר אדני יהוה הנני אליך גוג נשיא‬
‫‪/fol. 2b/‬‬
‫ראש משך ותירס‪ :‬וקל כדי קאל אלרב‬
‫אלאלאה הא אנא עליך יא גוג שריף ראש משך‬
‫ותובל‪ :‬מעני קו הנני אליך יריד בה באלנקמה‬
‫מתל קו פי פרעוה והר שעיר וגירהם‪.‬‬
‫ושבבתיך ונתתי החים בלחייך והוצאתי‬
‫אותך את כל חילך סוסים ופרשים לבשי‬
‫מכלול כולם קהל רב צנה ומגן תפשי חרבות‬
‫כולם‪ .‬וארדדך ואגעל אלמהאר‪ 24‬פי לחייך‬
‫ואכרגך מע כל גישך כילא ופרסאנא לבאס‬
‫אקביא כלהם גוקא כבירא אצחאב אלתרס‬
‫ואלדרקא צאבטי אלסיף כלהם‪ :‬קאל פי קו‬
‫‪25‬‬
‫ושובבתיך אנה קצד בה אלי אלבקאיא אלתי‬
‫אנפלחת מן מן עסכר מלך הצפון אלתי קיל פיהא‬
‫ועלה באשו ותעל צחנחו פהם אלדי יתור גוג‬
‫‪/л3а/‬‬
‫אלי אלמגי וקיל אנה מן לפט אלעתו ומענאה הו‬
‫אנה יפרד באפראד רדיה עליה פהי אלתי‪ 26‬תעתיה‬
‫ותהלכה כמא סנשרח דלך פי אלפצל אלדי בעדה‬
‫‪27‬‬
‫וקו ונתתי חחים בלחייך הו קול לפרעה ונתתי מתב‬
‫חחים בלחייך לכנה גדב פרעה מן קצבה אלמלך‬
‫אלי טרף עמלה והדא יגדבה מין אקצא באב‬
‫אלאבואב אלי הדה אלבלד‪.‬ודכר עסכרה פמנה‬
‫אלרגאלה כקו ואת כל חילך ומנהם רכאב אלכיל‬
‫כקו סוסים ופרשים תם דכר לבאסהם בקו לבשי‬
‫מכלול תם דכר אלאת חרבהם פקאל צנה ומגן‬
‫‪22‬‬
‫‪.‬ג – ‪Mss. B 135‬‬
‫‪23‬‬
‫‪.‬אלגבארה – ‪Mss. B 135‬‬
‫‪24‬‬
‫‪.‬אלמהאד – ‪Mss. B 135‬‬
‫‪25‬‬
‫‪ here.‬אלדי ‪Mss B 135 has‬‬
‫‪26‬‬
‫‪ here.‬אלדי ‪Mss B 135 has‬‬
‫‪27‬‬
‫‪The word is written on the margins by another hand.‬‬
‫ פרש כוש ופוט‬.‫תפשי חרבות כלם‬

‫ פארס ואלחבש‬:‫אתם כלם מגן וכובע‬
:‫ותפת מעהם כלהם אצחאב אלדרקה ואלכודה‬
‫ערף אנה יגי פרס והו מן אלשרק ואנמא כוש‬
/л3b/
‫ופוט פאן אצלהם מן אלגרב לאנהם מן בני חם והם‬
‫באלקרב מן עמל מצר כמא דכרהם פי פצל מצרים‬
‫ וישבה אנהם‬28‫כקו כוש ופוט ולוד וכל הערב וכוש‬
‫ מלך הצפון מן מלך מצר פי וקת רגועה אלי‬29‫גומע‬
‫אלשאם והו אלדי קיל פיה ומשל במכמני הזהב‬
‫ובכל חמודות מצרים ולובים וכושים במצעדיו‬
‫פערף אן כושים ולובים יגין מעה כקו וכושים‬
‫ולובים במצעדיו פאלדי יבקא ינצאפו אלי גוג‬
‫ויגון מעה וערף אנהם איצא אצחאב אלדרק‬
‫ולבאס אלכודה גמר וכל אגפיה בית‬
‫תוגרמה ירכתי צפון את כל אגפיו עמים‬
‫ גמר וכל אפואגהא דאכל אלתרך‬:‫רבים אתך‬
‫צדור אלשמאל וכל אפוגהא שעוב‬
‫ אעלם אן גמר הו מן‬:‫כתירה מעך‬
/4a/
‫בני יפת וכדלך תוגרמה לאנה אדכל כוש ופוט‬
‫פי אלוסט מן חית אנהם גבארה מתל אלעסאכר‬
‫אלתי תקדם דכרהא פדלך דכרהם תם‬
In the name of the Lord God of Israel, may his name be blessed – the
beginning of the 3d part of the commentary on the book of Ezekiel. And
the word of the LORD came unto me, saying30:
And there was a speech from God to me telling31: Son of man, set thy
face against Gog, the land of Magog, the chief prince of Meshech and Tubal,
and prophesy against him. Oh, Son of man incite your intention on Gog of
28
This is the reading of the last word in Mss. Evr-Arab I 3464 and B 135. The correct
reading ‫ כוב‬exist in Mss. Evr-Arab. I 3909.
29
Ms. B 135 – ‫אגתמע‬.
30
I cite the English translation of Masoretic text according to the version of JPS Tana-
kh, except some place where its translation of some words is not correct.
31
He and downwards I give the English translation of Yefet’s translation of Biblical
verses into Judaeo-Arabic with an underscore.
the Land of Magog the ruler of ar-Rum32, Khorasan, and as-Şaqaliba and
prophesy against him. Gog, which is the worst enemy of Israel is mentioned
because it is the end of the war (Dan 9:26) and afterwards the world will be
prepared for His Messiah and his servants. Those are the rest of Israel or
the ones who are coming from the rivers of Kush (Zeph. 3:10) in litters, (and)
upon mules, and upon dromedaries33 (Is. 66:20) and they will come with the
precious jewels that will be used to decorate Jerusalem and all that is men-
tioned before the rebuilding of Jerusalem. Afterwards it is written: “in the five
and twentieth year of our captivity” (Ezek. 40:1). Be aware that Gog is the
name of the King and Magog is a Name of a tribe like it is written: “Gomer,
and Magog, and Madai, and Javan, and Tubal34” (Gen. 10:2). With him three
nations are mentioned35. And none of them is called Magog36. Those three
are Rosh, Meshech and Tubal. And it’s possible that ar-Rum37 are called
Rosh in Hebrew. Possibly they are also the descendants of Japheth as
well as Tubal. But as for Meshech, there are two of them. The one is the
descendant of Shem as it is said: Geter and Meshech (1 Chr. 1:17) and
the second is a descendant of Japheth as it is said: “Meshech and Tiras”
(Gen. 10:2). This above mentioned is also a descendant of Japheth like the
others. And you should know that a tribe will gather together with tree oth-
er tribes (descending) from his cousins, but the rest of the peoples are not
added to them because those nations mentioned above are mighty and the
hope is on them. And say, Thus saith the Lord GOD; Behold, I am against
thee, O Gog, the chief prince of Meshech and Tubal. And say thus says the
God the Lord: Oh, Gog the ruler of Rosh, Meshech and Tubal I am against
you. The meaning of the words “Behold, I am against thee” is a revenge as
in the words (addressed to) the Pharaoh and the Mountain of Seir38 and oth-
ers. And I will turn thee back, and put hooks into thy jaws, and I will bring
thee forth, and all thine army, horses and horsemen, all of them clothed
32
The manuscripts Evr-Arab I 3464 and B 135 have here the word ar-Rum (Rome or Byz-
antium) instead of “ar-Rus” (the Rus’) as a result of misspell between the letters “mem sofit” and
samekh”. The adequate reading “ar-Rus”(‫ )אלרוס‬exists only in the Mss. Evr-Arab 3909, fol. 108a.
33
The text in Is. 66:20 contains the word “qirqaroth”. The word “dromedaries” for its
translation is more correct translation than the “swift beasts” of JPS Tanakh.
34
Javan and Tubal are omitted in Mss B 135
35
In Ezek. 38:2
36
This phrase is omitted in Mss B 135.
37
Both manuscripts (Evr-Arab I 3464 and B 135) have ar-Rum instead of ar-Rus here.
The correct reading “ar-Rus” exists in the Mss. Evr-Arab I 3909.
38
A euphemism for Edom – an eternal enemy of biblical Israel. The words “Edom”
and “Seir” were often used as an indication of the Christendom in medieval Jewish texts.
with all sorts of armour, even a great company with bucklers and shields,
all of them handling swords. I shall throw you back and put a stick39 into
your jawbone and I shall take you out with all your army: horses and cav-
aliers all clothed in better protecting (armors). They all have their shields,
and leather shields and holding swords. The words «And I will turn thee
back refer to those that shall escape from the army or the King of the North
(Dan. 11:7–15, 40), as it is said: “his foulness may come up, and his ill sa-
vour may come up”» (Joel 2:20), which is going to revenge Gog for his com-
ing. It is said that those are the words of pride and their meaning is that he
is going to be divided in parts and will be recalcitrant and will be destroyed,
as we will explain further. The expression «and put hooks into thy jaws» is
addressed to the Pharaoh: “but I will put hooks in thy jaws”» (Ezek. 29:4).
That’s why the Pharaoh is expelled from his royal residence to the extrem-
ity of his dominions and this expulsion comes from Bab al-Abwab40 to this
City41. The mention of his army and its men is like the saying: "and all thine
army" (Ezek. 38:4). And their clothing is mentioned in the saying “all sorts of
armour”. The meanings of their weaponry are mentioned: “with bucklers and
shields, all of them handling swords”. Persia, Ethiopia, and Libya with them;
all of them with shield and helmet. Al-Fars, al-Habash and T-f-t42 with them
are the owners of shield and helmet. You should know, that the coming of
Persia is from the east and as for Ethiopia and Libya their roots are from the
West, because they are the descendants of Ham. They are close to the re-
gions of Egypt, as it written: “Ethiopia, and Libya, and Lydia’ and all the min-
gled people, and Chub43” (Ezek. 30:5) and it is possible that it is a gathering
together of the kings of North and the King of Egypt in time of his coming
back to Syria. It is the one predicted in the words: But he shall have power
over the treasures of gold and of silver, and over all the precious things of
Egypt: and the Libyans and the Ethiopians shall be at his steps (Dan. 11:43).
You should know that the Ethiopians and the Libyans would come with him
as it is said: Libyans and the Ethiopians shall be at his steps (Dan. 11:43).
But some of them will leave and join to Gog and will come with him. And
39
Arabic ‫ – ِﻣ َﮭ ﺎ ٌر‬a stick, used for driving a Bactrian camel.
40
That’s an Arabic name of Derbend, a sea-port and an important fortress on the
Caspian sea.
41
Meaning, perhaps Jerusalem, where the commentator himself used to live.
42
Unidentified place. Possibly this ethno-geographic term can be identified with Tibet.
I am grateful to Dr. Dan Shapira for this identification.
43
Because of misspell the text of two Mss. (Evr.-Arab I 3464 fol. and B 135 fol. 293) contains
here a not correct reading: Cush. The correct variant Сhub is preserved in the Mss. Evr-Arab I 3909.
you should also know that they are the owners of shield and clothed in hel-
mets. Gomer, and all his bands; the house of Togarmah of the north quar-
ters, and all his bands: and many people with thee. Gomer with all his troops
with Turks with all their troops and many nations with you. You should know
that Gomer is one of the sons of Japheth as well as Togarmah that’s why
he made Kush and Put enter whence they are heroes like the hosts men-
tioned before and that’s why their mention is over.
Bibliography
Гаркави А. Я. Русь и русское в средневековой еврейской литературе //

Восход. 1882. № 1. С. 239–251.
Поляк А. Восточная Европа IX–X вв. в представлениях Востока // Славяне
и их соседи. Вып. 10. М., 2001. С. 79–107.
Рашковский Б. Е. Хазары и иудаизм в библейских комментариях Йефета
бен Эли. Новый еврейских источник по истории Восточной Европы //
Judaica Ukrainica. Vol. 3. Київ, 2014.P. 256–271.
Рашковский Б. Е. Дербент (Bab al-Abwab) в контексте культуры Средне-
векового Ближнего Востока // Схiдний свiт. 2016. № 2–3. С. 66–78.
Старкова К. Б. О публикации и исследовании памятников еврейско-араб-
ской литературы // Семитские языки. Вып. 2. Ч. 1. М., 1965. С. 205–215.
Ankori Zv. Karaites in Byzantium. The Formative Years, 970–1110. New York–
Jerusalem, 1957.
Gintsburg I. I. Catalogue of Jewish Manuscripts in the Institute of the Oriental
Studies. New York–Paris, 2003.
Margoliuothn D. S. A Commentary on the Book of Daniel by Jephet ibn Ali the
Karaite / Еd. and tranls. by D. S. Margoliuoth. Oxford, 1889.
Yamauchi E. Meshech, Tubal, and Company: A Review Article // JETS 1976.
Vol. 19. P. 239–247.
Harkavy A. Divrey Abraham // ha-Maggid №39 (10.10.1877). P. 357. (In Hebrew)
Harkavy A. Likutim al-dvar ha-kuzarim // Harkavy A. Meassef Nedahim. St. Peters-
burg, 1878–1880. (In Hebrew)
Harkavy A. Rav Saadiah Gaon al-Dvar ha-Kuzarim // Semitic studies in Memory
of Rev. Dr. Alexander Kohut, ed. by George A. Kohut. Berlin, 1897. P. 244–
247. (Reprint: Jerusalem, 1972). (In Hebrew)
Polak A. Khazarya. Toldot mamlakha Yehudit be-Eyropa. Tel-Aviv, 1951. (In Hebrew)
Jacob ben Reuben. Sefer ha-Osher. Gözlev, 1836. (In Hebrew)
Manuscripts
B 135 Yefet ben Eli on Ezekiel. Cairo, 1686–88, Institute

of the Oriental Manuscripts (RAS)
C11 Sefer ha-Osher by Jacob ben Reuben on Hebrew Bible
Evr-Arab I 177 Yefet ben Eli on Ezekiel
Abbreviation
Ezek. The book of Ezekiel
Dan. The book of Daniel
JETS Journal of the Evangelical Theological Society
Zeph. The book of Zephaniah
Is. The Book of Isaiah
Б. Е. Рашковский
ар-Рус в средневековом иудео-арабском

комментарии к Библии?
(Памяти А. Я. Гаркави)
Со времен А. Я. Гаркави [Гаркави, 1882; Harkavy, 1878–80] в историо-

графии известен фрагмент комментария Йефета бен Эли – караимского
экзегета второй половины X в. к 38 главе книги пророка Иезекииля, содер-
жащий упоминаниями о Руси, Хорасане и Славянах. С двумя последними
отождествляются, соответственно, библейские Мешех и Тубал. Арабским
ар-Рус при этом переводится еврейское выражение «наси рош», в данном
контексте означающее «главный князь» или «верховный правитель». Это
упоминание принимается за первое свидетельство средневековой еврей-
ской библейской экзегезы о Руси.
В статье приводится полная публикация всего комментария Йефета
бен Эли на первые шесть стихов 38 главы книги Иезекииля, содержащие
упоминания о странах и народах Восточной Европы и Центральной Азии:
Хорасане, руси, славянах, Баб ал-Абвабе и тюрках.
К л ю ч е в ы е с л о в а : Йефет бен Эли, книга пророка Иезекииля,
Русь, славяне, Мешех, Тубал, комментарий.
Ts. Stepanov
FROM ‘STEPPE EMPIRES’/‘SUPER-COMPLEX
CHIEFDOMS’ TO ‘EARLY STATES’: THE CASE
OF DANUBE BULGARIA AND KHAZARIA
(RELIGIOUS ASPECTS)1
Within the scope of a conference paper, it would prove difficult to

outline every aspect of the correlation between the type of state and the
religion/religions professed in it, which is why here I shall mainly attempt
to outline a general framework for this correlation. My study is based
on data concerning two early medieval states, Khazaria and Danube
Bulgaria. The analysis will be mostly limited to sources from the 8th –
9th centuries. These two states have been chosen quite deliberately, since
their typology of origin is similar in many details, as well as the time – the
first half and, respectively, the middle of the 7th century, and the place
of their emergence – the region north of the Caucasus and surrounding
the Caspian Sea, the Black Sea and the Sea of Azov, and, finally, due to
the fact that both states adopted one of the three monotheistic religions
as a ‘state’ religion. Of course, for those interested in a more general
and comparative perspective on the issue of the connection between
the adoption of one of the world religions with the process of state
development in steppe Eurasia, I would like to recommend the well-known
1
This text was presented as a paper at the Eighth International Conference on Medi-
eval History of the Eurasian Steppe entitled ‘Nomads and Their Neighbors in the Middle
Ages’, Sofia, 20–23 November, 2019.
Ts. Stepanov 285
article of Anatolii Khazanov, published in 1994 and entitled ‘The spread

of world religions in Medieval nomadic societies of the Eurasian steppes’
[Khazanov, 1994, p. 11–33; also see: Stepanov, 2010, p. 64–84, 119–125;
Petrukhin, 2016, p. 285–291].
This is the moment to say a few words as to when a given political
formation can be viewed as a ‘state’, and here I shall be using definitions
and criteria proposed by the “scientific qagan” of steppe Eurasian stud-
ies, Prof. Peter Golden. In his opinion, and on a basic level, in order to
speak of a ‘state’ we should have, firstly, a defined territory, usually with
a metropolis; secondly, a centralized, supreme leadership (ruling house
or clan) supported by an ideology (often combined with a religious sys-
tem) justifying its rule; thirdly, centralized administrative offices (and offi -
cers) to carry out the management of the polity; fourth, these officers to
have the monopoly over the means of force (to prevent fragmentation, for
instance), and fifth, a system of taxation, including tribute, to support the
polity. To this may be added some kind of institutional memory plus some form
of writing. In his words, the typical nomads used different types of farm-
ing based on the varying environmental conditions and, consequently,
did not create the same forms of political organizations; in addition, they
rarely achieved and met all of the above criteria (for more details, see:
[Golden, 2018, p. 317–332]).
It has long been known that while Christianity became the choice of
the Danube Bulgarians, the Khazar elite embraced Judaism. At the same
time, it should be noted that there is an important difference between
the two cases with regard to the above-mentioned religions: the fact that
in Khazaria, from the very beginning, e.g. some time between, rough-
ly, ca. 740 and ca. 861 [Golden, 2007, p. 56] Judaism became the reli-
gion mainly of the state‘s elite and their immediate circle, while the rest
of the population remained true to either their pagan (traditional) faith or
to one of the other two monotheistic religions, Islam or Christianity. In my
view, this fact will play a significant role in relation to the further fate of
both state formations. I presume that one of the main reasons for the fi-
nal disappearance of Khazaria, in general between 965 and 969, as a re-
sult of the strikes of Kievan Rus‘ against the Khazars, would be due to the
lack of homogeneity in Khazar society, which, in turn, came as a conse-
quence of the lack of a single and exclusive religion in the khaganate. It
is important to be noted, however, that “missionary activities were forbid-
den by Judaism” and, therefore, “the converted ruler [of Khazaria] did not
need to convert all his subjects as was the case in Christian and Muslim
traditions” [Petrukhin, 2016, p. 289; also see: Khazanov, 1994, p. 18]. This
fact is crucial for one who wants to better understand the difference be-
tween Danube Bulgaria after its Christianization and the Khazar lands af-
ter the adoption of Judaism there.
At the same time, what do we see in Danube Bulgaria? By adopting a
single religion that was obligatory for all subjects of the state, the Danube
Bulgars succeeded in creating a far more homogeneous society after the
second half of the 9th century (post 860s), thus upholding themselves as
a people and their state idea even two centuries after Danube Bulgaria
came under the rule of the Byzantine basilei in 1018. Let us focus on the
following: the conquest of the Khazars by Sviatoslav of Kiev was accom-
plished quite quickly, from the middle to the end of the 960s. It was in that
same time, when the attacks of this same Russ’ian prince against the
Danube Bulgarians also led to a serious disturbance in the state life of
the Bulgarian tsardom. But the conquest of the eastern part of the tsar-
dom in 971, i.e. almost simultaneously with Khazaria‘s demise under the
attacks of Kievan Rus’, although begun by Sviatoslav from 968 onwards,
was not carried out by them, but by the most powerful Empire in Europe
and the Eastern Mediterranean of the time, Byzantium. The Byzantines,
however, were forced to wage relentless wars with the western part of
the Bulgarian tsardom for more than thirty years, before finally placing it
under their full control in 1018. It seems, then, that since Byzantium, the
most powerful state of the time, needed so many years and several mili-
tary campaigns and operations in the lands of the Bulgarians in order to
completely conquer them, this endurance of the Bulgarian resistance must
be due not only to the martial qualities of the Bulgarians themselves, but
also to reasons of a structural and mental nature. First of all, we should
mention the Christian faith and the gradual imposition of a greater homo-
geneity in Bulgarian society, but at the same time also the introduction of a
somewhat different cultural and political model, that of the Christian ‘tsar-
dom’. During the 10th century, the Bulgarians incorporated in this model
the new Christian (in essence, Byzantine) political doctrines, while retain-
ing some features from their own pagan past, which I might describe as
‘steppe imperial’. A few years ago, I expressed the opinion that this ‘double
legitimization’ was a key feature of the early medieval society in Bulgaria
during the post-Christianization period and, in general, until the 11th cen-
tury [Степанов, 2007, с. 197].
Did such or a similar ‘double legitimization’ exist in Khazaria after the
adoption of Judaism? And if so, why did it not provide the society with
Ts. Stepanov 287
sufficient stability and homogeneity? A number of scholars have already

commented on the doubling between Judaism and the Turkic (and steppe)
principle in Khazaria (see: [Zhivkov, 2015, p. 17–126] with the literature cited
there), so here, again, we have a synthesis between a monotheistic religion
with the so-called nomadic (Turkic) statehood. The latter has recently been
marked with the term ‘super complex chiefdom’ (to cite Nikolai Kradin, for
instance) [Kradin, 2003, p. 73–87; Kradin, 2009, p. 25–51; Крадин, 2016,
c. 91–115; also see: Тортика, 2006, с. 141, 503–504], while some authors
still prefer the older definition, ‘steppe empire’ or ‘khaganate/qaganate’
[Grousset, 1939; Golden, 2001, p. 39–45; Степанов, 2005; Тортика,
2006, c. 134–145; Stepanov, 2010]. Boris Rashkovskii, for instance, claims
that after the Judaization, the Khazar ruling elite retained their traditional
Turkic ethnic identity, the latter being clearly visible in the letter written by
the khagan-bek Joseph to Hasdai ben/ibn Shaprut of Cordoba. Rashkovskii
concludes that this correspondence is an example of a ‘double ethno-con-
fessional identity’ [Рашковский, 2014, c. 252–271, at 268]. Against this
background, it should be said that the Danube Bulgarians had an even more diffi-
cult fate than the Khazar elite did, after they adopted Christianity after 864, and
then a bit later (after 893) also the Slavic alphabet. As a result, the Bulgarian
elite did not only have to unite the Bulgarian ‘principles’ with Christianity,
like the Khazars did with the Turkic ‘principles’ and Judaism, but also to
add the Slavic ‘principle’ to the Bulgarian one, in its sense of a sacred
language for all the subjects of Danube Bulgaria from the 890s onwards.
Nevertheless, after their Christianization, the Danube Bulgarians managed
to create a more homogenous state than Khazaria!
And so, both political formations had the same starting point, the
steppe empire. For Khazaria it was legitimate, since most probably a rep-
resentative of the Ashina clan fled to Khazaria after the collapse of the
Western Turkic Khaganate, thus enabling the Khazars to prolong the ex-
istence of the First Turkic Khaganate (see: [Артамонов, 1962, c. 170–
171; Гадло, 1979, c. 136; Голден, 1993, c. 211–233, at 219; Golden, 1990,
p. 263; Семёнов, 2010, c. 5–14, at 7; Семёнов, 2018, c. 289–301, at 293;
cf. Новосельцев, 1990, c. 89, 134; Цукерман, 2002, c. 521–534]. At the
same time, the state formation of Kubrat could not be called a ‘khaga-
nate’, if the information preserved in the sources is to be strictly adhered
to, although in reality it was just that (details see, in: [Степанов, 2016,
с. 193–212]). As the Bulgars set foot on the Balkan Peninsula, howev-
er, the descendants of the Kubrat Bulgars led by Asparukh (d. 701), oc-
cupied lands of the Christian Roman Empire/Byzantium and so for them
the firm ‘response’ to the Roman/Byzantine basic postulates was more

than obligatory, at least during the first century of Danube Bulgaria’s exis-
tence (more see in: [Божилов, 1995, c. 11–72, esp. 17, 44–49; Божилов,
2017, c. 38, 376–379, 397–399, 414; Степанов, 1999, passim; Stepanov,
1998, p. 247–254]. In terms of typology, both Bulgaria and Khazaria had
to overcome similar obstacles in their path of development, both resist-
ing very strong opponents in the south during the 7th –9th centuries. The
Danube Bulgars, as has already been said, faced off against the Christian
Byzantines, while the Khazars stood against the Muslim Arabs, respec-
tively. In this ‘challenge-and-response’ situation, both political formations
reached, in my opinion, a stage of ‘early statehood’ already before the
end of the 8th century. The Khazars, however, were quite typical follow-
ers of the ‘steppe empire’, since formally their domains were located in
the steppe of Western Eurasia to a far greater degree than those of the
Bulgars, and, besides, they ruled over ethnic groups that were far more
diverse in origins and levels of (economic) development in comparison
with the Danube Bulgars.
It was Tatiana Kalinina who has recently once again raised the ques-
tion of whether Khazaria could be called a ‘steppe empire’, after having
existed for so many years. For her, the written sources do not offer a clear
answer [Калинина, 2015, c. 134]. She cites Nikolai Kradin and his vision
of Khazaria as a “quasi-imperial state-like structure”. Kradin names the six
most significant signs of this type of statehood, namely: 1) the dominance
of clan ties; 2) the existence of officials dependent on redistribution; 3) the
lack of a legalized governance system in written form, which is also con-
firmed by Al-Masoudi and Ibn Hawqal (cf. the issue of the various judg-
es in Khazaria); 4) the lack of an institutionalized judicial sphere, i.e. there
are no special judicial authorities; 5) the absence of a well-defined model
in the redistribution and tax collection from subjects; and 6) very poor de-
velopment of the state apparatus: the availability of data only regarding a
khagan, shad/beq and some titles of officials and civil servants (e.g., tu-
dun) [Крадин, 2007, c. 81]. On this basis, the conclusion of T. Kalinina is
as follows: Khazaria was a “poorly developed state with a mixed nomadic
and sedentary population that declined because of the underdevelopment
of state structures” [Калинина, 2015, c. 134].
On the contrary, István Vásáry claims that Khazaria was marked by
some very important characteristics of statehood, namely a well devel-
oped tax system and а state hierarchy. Moreover, he adds, the khaganate
was “the most developed state in Eastern Europe” in the 8th–9th centuries
Ts. Stepanov 289
[Вашари, 2017, с. 211]. While he is right claiming that Khazaria was the
most powerful and developed state in Eastern Europe in the 8th centu-
ry, Vásáry missed the fact that Danube Bulgaria not only managed to
catch up with the Khazars in the first half of the 9th century, but even to
surpass Khazaria in the second part of that same century [Степанов,
Forthcoming; also see Флёров, 2011, c. 220, 222–223].
I believe, nevertheless, that linking the decline and subjugation of
Khazaria solely to the underdevelopment of the state structures is not suf-
ficient to explain the above processes, if we fail to explicitly include as an
additional factor the lack of homogeneity due to the presence of too many
religions in the Khazar khaganate.
With the exception of the much stronger control over long-distance
trade among the Khazars (details see in: [Noonan, 1985, p. 243–258;
Noonan, 2007, p. 207–244; Kovalev, 2004, p. 97–129; Zhivkov, 2015,
p. 147–170]), both of the here compared state formations demonstrate
a similar level of economic development during the 8th –9 th centuries,
traceable mostly thanks to archaeological finds. This development,
of course, could not be described as ‘feudalism’ and remains to be
adequately typologized (on feudalism in Khazaria see: [Плетнёва, 1982,
с. 10, 103, 106]; contra: [Тортика, 2006, c. 33, 504; Калинина, 2015,
c. 129]; also see: [Флёров, 1993, c. 119–133; Флёров, 2010, c. 113–136,
esp. 125 ff.; Noonan, 1995–1997, p. 253–318]). Especially for Bulgaria,
on that same problem, see: [Даскалов, 2018, c. 294–330], and also:
[Степанов, 2002, c. 23–38].
It seems to me that the greater dynamics in the process of the cre-
ation and development of the state and its structures can be seen among
the Danube Bulgars, which is probably yet another reason for the latter
to be able to build a state more stable than the Khazar one. I shall permit
myself to propose the following model for the description of this dynam-
ics in the political process in Danube Bulgaria from the late 8th to the ear-
ly 10th century (more details see in: [Степанов, Forthcoming]). And so, at
the end of the 8th century, there are still a number of features present that
are typical for the ‘steppe empire’ stage. By the first few decades of the
9th century, however, a movement towards the establishment of the typi-
cal ‘early state’ can be observed; this stage will last until the 860s. The in-
creased centralization of Bulgaria during the rule of Krum (802–814) and
Omurtag (814–831) [Николов, 2005, с. 88–98, with the literature cited
there], and especially after the Christianization gave a new impetus to the
development of a more modern statehood in comparison with the Khazar
one. The Bulgar Omurtag imitated the Byzantine basilei following some
Byzantine rituals, titles, fashions, etc. [Бешевлиев, 1992, с. 82–84, 87–
88; Stepanov, 2001, p. 1–19; Curta, 2006, p. 162–163; Sophoulis, 2012,
р. 291, 303–305; Sophoulis, 2015, p. 63–74], which, in the words of Panos
Sophoulis [Sophoulis, 2015, p. 63–74], was aimed at facilitating the incor-
poration of the conquered Christian population into the Bulgar khanate. For
Sophoulis, however, the question as to the identification of the Christians
with the khanate after 814 is still problematic and thus, he says, it is “hard
to determine” whether all these Omurtag’s measures were indeed success-
ful [Sophoulis, 2015, p. 69].
Also, to the pressure from Byzantium, which contributed to the in-
creased centralization and ‘modernization’ of the Danube Bulgars in the
first half of the 9th century, we should also add the ‘pressure’-and-chal-
lenge provided by the Franks after 820s (details see in: [Gjuselev, 1966,
S. 15–39; Ronin, 1985, р. 39–57; Данчева-Василева, 1999, с. 70–
71; Божилов, 2017, c. 316–320. Especially on the ‘modernization’, see:
[Степанов, 2000, c. 212; Stepanov, 2005, р. 263–279, and cf. Curta,
2006, p. 157–159]. Khazaria clearly did not endure such strong pres-
sure during the 9 th century, either from the Arabs, from Byzantium, or
Khwarezm (although there is evidence of Christians and Muslims among
the Khazars, as well as of missionary work carried out in the Khazar
lands by representatives of these two monotheistic religions) (details see
in: [Dunlop, 1954 (2nd ed., 1967); Golden, 1992, р. 241–243; Стефанов,
2003, с. 173–196; Петрухин, 2019, c. 213–231]! Following the 870s,
Danube Bulgaria began to advance towards the type of state known as
‘barbarous state’, i.e. like the Western European states after the col-
lapse of the Roman Empire, which saw the synthesis of the Roman-and-
Christian principles with Germanic ones. Later, during the reign of the
Bulgarian Tsar Simeon (893–927), after the first decade of the 10th cen-
tury, the Bulgarians progressed towards a new cultural and political
model, the so-called Christian ‘tsardom’s model. However, it still bore
certain features of the ‘steppe heritage’, which is evident in the state ad-
ministration and especially in the title practice (more see in: [Бакалов,
1985; Степанов, 1999; Степанов, 2007, 197–204; Атанасов, 1999;
Гюзелев, 2007; Жеков, 2007; Славова, 2010]). This finding, in turn,
goes hand in hand with the above conclusion, namely the existence of
an exclusive religion among the Bulgarians after the third quarter of the
9 th century, which allowed for an even greater homogenization of the
society in Danube Bulgaria. It is thus clear from the proposed model of
Ts. Stepanov 291
Danube Bulgaria’s development that I do not share the opinion of the

late Bulgarian professor Ivan Bozhilov, who maintained in a number of
his books and articles from the past three decades that the Bulgar state-
hood prior to the Christianization could be described with the term ‘bar-
barous’ state (for instance see: [Божилов, 1992, c. 3–34; Божилов,
1995, c. 11–76; Божилов, 2017, c. 37, 412–414]). The careful handling
of facts makes it possible to outline quite clearly and far more precise-
ly the stages in the dynamic development of the political state model of
Bulgaria from the late 7th to the early 10th century. In this regard, I com-
pletely agree with Peter Golden, that “statehood is usually a process that
evolves over time. It can be interrupted. It can be accelerated” [Golden,
2018, р. 317–332].
At the same time, Khazaria, from the very beginning of its existence
as a state in the mid-7th century and until its demise, and regardless of
the gradual adoption of Judaism there during the 8th–9th centuries (on this
very controversial problem see: [Pritsak, 1981, № XI; Zuckerman, 1995,
p. 238–270; Shepard, 1998, p. 11–34; Kovalev, 2005, p. 220–253; Golden,
2007, p. 123–162; Бубенок, 2016, с. 65–81]), shall remain first of all a kha-
ganate, i.e. will bear the distinctive features of the ‘steppe’ statehood and
thus shall not achieve the homogenization of its subjects within a single
‘national’ body.
To conclude, let me point to two statements, the first one by Valerii
Flerov, namely that Danube Bulgaria was created “in line with European
and not Asian history” [Флёров, 2010, c. 124], and the second one – by
Peter Golden, who claims that other states of nomad origin like those of the
Bulgars (on the Balkans and along the Volga River) were a result of con-
quest; at the same time they were “formed beyond the western steppes”
[Golden, 2018, p. 317]. So, it seems that both these claims are quite in
place when comparing the historical path of Bulgaria with Khazaria and,
in particular, when we search for correlation between the type of state and
its religion as significant factors in the dynamic development of these two,
and in general also other, political formations of the Early Middle Ages.
Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962.

Атанасов Г. Инсигниите на средновековните български владетели. Корони,
скиптри, сфери, оръжия, костюми, накити. Плевен, 1999.
Бакалов Г. Средновековният български владетел (Титулатура и инсигнии).
София, 1985.
Бешевлиев В. Първобългарски надписи. Второ преработено и допълнено
издание. София, 1992.
Божилов Ив. Раждането на средновековна България (нова интерпретация) //
Исторически преглед, 1992, № 1–2, 3–4.
Божилов Ив. Седем етюда по средновековна история. София, 1995.
Божилов Ив. История на средновековна България. Т. 1: Варварска България.
София, 2017.
Бубенок О. Б. Так когда же хазары приняли иудаизм? // Хазарский альманах.
Т. 14. М., 2016.
Вашари И. История на стара Вътрешна Азия. Превод от унгарски Цв. Лакова.
София, 2017.
Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV–X вв. Л., 1979.
Голден П. Государство и государственность у хазар: власть хазарских кага-
нов // Феномен восточного деспотизма: Структура управления и власти.
М., 1993.
Гюзелев В. Кавханите и ичиргубоилите на българското ханство-царство
(VII–XI в.). Пловдив, 2007.
Данчева-Василева А. Западноевропейската политика на средновековна
България през IX–XI в. // Старини, I, 1999.
Даскалов Р. Големите разкази за Българското средновековие. Б. м.: Рива, 2018.
Жеков Ж. България и Византия. Военна администрация VII–IX в. София, 2007.
Калинина Т. М. Проблемы истории Хазарии (по данным восточных источ-
ников). М., 2015.
Крадин Н. Кочевники Евразии. Алматы, 2007.
Крадин Н. Политическая антропология о происхождении государства //
Древнейшие государства Восточной Европы 2014. Москва, 2016.
Николов Г. Н. Централизъм и регионализъм в ранносредновековна България.
София, 2005.
Петрухин В. Я. Русь христианская и языческая. Историко-археологические
очерки. Санкт-Петербург, 2019.
Ts. Stepanov 293
Плетнёва С. А. Кочевники Средневековья. Поиски исторических законо-

мерностей. М., 1982.
Рашковский Б. Хазары и иудаизм в библейских комментариях Йефета бен
Эли. Новый средневековый еврейский источник по истории Восточной
Европы // Judaica Ukrainica. В. III. Киев, 2014.
Семёнов И. Г. О происхождении династии хазарских каганов и времени об-
разования Хазарского каганата // Восток / Oriens. 2010. № 5.
Семёнов И. Г. К языковой принадлежности гуннов Восточного Кавказа //
Archivum Eurasiae Medii Aevi. Bd. XXIV. Wiesbaden, 2018.
Славова Т. Владетел и администрация в ранносредновековна България.
Филологически аспекти. София, 2010.
Степанов Цв. Власт и авторитет в ранносредновековна България (VII – ср. IX в.).
София, 1999.
Степанов Цв. Средновековните българи. Нови факти, интерпретации, хи-
потези. София, 2000.
Степанов Цв. Цивилизационно равнище на българите до Х век: другите
за нас и ние за себе си // История на българите: изкривявания и фал-
шификации. Т. 1. София, 2002.
Степанов Цв. Българите и Степната империя през Ранното средновеко-
вие: Проблемът за Другите. София, 2005.
Степанов Цв. Защо българите «изискват своето» и «не дават чуждото»
или за дългия път от «степната империя» до християнското царство //
Проблеми на прабългарската история и култура. Т. 4. Част 2. (Доклади
от Петата Международната среща «Прабългарите и техните съседи
през V–Х в.». Варна, април 2004). София, 2007.
Степанов Цв. Болгарские государственные образования IV–IX вв.: От вож-
дества к раннему государству // Древнейшие государства Восточной
Европы 2014. Отв. ред. Т. Н. Джаксон. М., 2016.
Степанов Цв. Българската държавност през IV – средата на IX век:
проблеми на типологията // Плиска – Преслав: В чест на 70-го-
дишнината на доц. Павел Георгиев / Ред. Ив. Йорданов и др.
(Forthcoming).
Стефанов П. (архимандрит). Религиите на хазарите // Българи и хазари
през Ранното средновековие / Ред. Цв. Степанов. София, 2003.
Тортика А. А. Северо-западная Хазария в контексте истории Восточной
Европы. Харьков, 2006.
Флёров В. С. О социальном строе в Хазарском каганате (на материалах
Маяцкого могильника) // Социальная дифференциация общества (по-
иски археологических критериев). М., 1993.
Флёров В. С. «Города», «замки», «феодализм» в Хазарском каганате.

Проблемы исследований // Хазары: Миф и история / Ред. А. К. Алик-
беров и др. Москва–Иерусалим, 2010.
Флёров В. С. «Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая
реальность. Москва–Иерусалим, 2011.
Цукерман К. О происхождении двоевластия у хазар и обстоятельства их
обращения в иудаизм // Материалы по археологии, истории и этногра-
фии Таврии. Вып. IX. Симферополь, 2002.
Curta F. Southeastern Europe in the Middle Ages 500–1250. Cambridge, 2006.
Dunlop D. The History of the Jewish Khazars. Princeton, N. J., 1954 (2nd ed., 1967).
Gjuselev V. Bulgarisch-fränkische Beziehungen in der ersten Hälfte des IX. Jhs. //
Byzantinobulgarica, II, Sofia, 1966.
Golden P. Khazar Studies. An Historico-Philological Inquiry into the Origins of the
Khazars. Vol. 1. Budapest, 1980.
Golden P. The Khazars // The Cambridge History of Early Inner Asia / Ed.
D. Sinor. Cambridge, 1990.
Golden P. An Introduction to the History of the Turkic Peoples. Ethnogenesis and
State-Formation in Medieval and Early Modern Eurasia and the Middle East.
Wiesbaden, 1992.
Golden P. Ethnicity and State Formation in Pre-Činggisid Turkic Eurasia.
Bloomington, IN, 2001.
Golden P. The Conversion of the Khazars to Judaism // The World of the Khazars:
New Perspectives. Selected Papers from the Jerusalem 1999 International
Khazar Colloquium Hosted by the Ben Zvi Institute / Eds. P. B. Golden,
H. Ben-Shammai and A. Róna-Tas. Leiden–Boston, 2007.
Golden P. The Stateless Nomads of Central Eurasia // Empires and Exchanges
in Eurasian Late Antiquity: Rome, China, Iran, and the Steppe, ca. 250–750 /
Eds. N. Di Cosmo and M. Maas. Cambridge, 2018.
Grousset R. L’empire des steppes. Paris, 1939 (repr. 1960).
Khazanov A. The Spread of World Religions in Medieval Nomadic Societies
of the Eurasian Steppes // Nomadic Diplomacy, Destruction and Religion
from the Pacific to the Adriatic / Eds. M. Gervers and W. Schlepp.
Toronto, 1994.
Kovalev R. K. What Does Historical Numismatics Suggest about the Monetary
History of Khazaria in the Ninth Century? – Question Revisited // Archivum
Eurasiae Medii Aevi. Vol. XIII. Wiesbaden, 2004.
Kovalev R. K. Creating Khazar Identity through Coins: The Special Issue Dirhams
of 837/8 // East Central and Eastern Europe in the Early Middle Ages / Ed.
F. Curta. Ann Arbor, 2005.
Ts. Stepanov 295
Kradin N. Nomadic Empires: Origins, Rise, Decline // Nomadic Pathways in Social

Evolution / Eds. N. Kradin et al. Moscow, 2003.
Kradin N. State Origins in Anthropological Thought // Social Evolution & History.
VIII. 2009. № 1.
Noonan Th. Khazaria as an Intermediary between Islam and Eastern Europe
in the Second Half of the Ninth Century: The Numismatic Perspective //
Archivum Eurasiae Medii Aevi. Vol. V. Wiesbaden, 1985.
Noonan Th. The Khazar Economy // Archivum Eurasiae Medii Aevi. Vol. IX.
Wiesbaden, 1995–1997.
Noonan Th. Some Observations on the Economy of the Khazar Khaganate //
The World of the Khazars: New Perspectives. Selected Papers from the
Jerusalem 1999 International Khazar Colloquium Hosted by the Ben Zvi
Institute / Eds. P. Golden, H. Ben-Shammai, and A. Róna-Tas. Leiden–
Boston, 2007.
Petrukhin V. Choice of Faith in the Turkic Empires: East and West – the Uighurs
and the Khazars // Central Eurasia in the Middle Ages. Studies in Honour
of Peter B. Golden / Ed. by I. Zimonyi and O. Karatay. Wiesbaden, 2016
[Turcologica, Bd. 104].
Pritsak O. The Khazar Kingdom’s Conversion to Judaism // Pritsak, Om., Studies
in Medieval Eurasia. London, Variorum Reprints, 1981.
Ronin V. The Franks on the Balkans in the Early Ninth Century // Etudes bal-
kaniques. 1985. № 1.
Shepard J. The Khazars’ Formal Adoption of Judaism and Byzantium’s Northern
Policy // Oxford Slavonic Papers [New Series] 31, 1998.
Sophoulis P. Byzantium and Bulgaria, 775–831. Leiden–Boston, 2012.
Sophoulis P. Incorporating the Other: Shaping the Identity of the Christian
Community in Early Medieval Bulgaria // Cyrillomethodianum. X X.
Thessaloniki, 2015.
Stepanov Cv. Periphery as Universe // Byzantinoslavica. LIX. 1998. № 2.
Stepanov Ts. The Bulgar Title Reconstructing the Notions of Divine
Kingship in Bulgaria, AD 822–836 // Early Medieval Europe. X. 2001. № 1.
Stepanov Ts. Rulers, Doctrines, and Title Practices in Eastern Europe, 6th–9th Cen-
turies // Archivum Eurasiae Medii Aevi. Vol. XIV. Wiesbaden, 2005.
Stepanov Ts. The Bulgars and the Steppe Empire in the Early Middle Ages: The
Problem of the Others. Leiden–Boston, 2010.
Zhivkov B. Khazaria in the Ninth and Tenth Centuries. Leiden–Boston, 2015.
Zuckerman C. On the Date of the Khazars’ Conversion to Judaism and the
Chronology of the Kings of the Rus Oleg and Igor // Revue des Études
Byzantines. LIII. 1995.
Ц. Степанов
От степных империй к сверхсложным вождествам
и ранним государствам: Дунайская Болгария и хартия
(религиозный аспект)
Резюме
Автор сравнивает два раннесредневековые государства, Хазарию
и Дунайскую Болгарию, в период VIII – начала X вв., сквозь призму госу-
дарственной модели и религии. В рамках IX в. Болгария, видимо, догнала
и даже опередила Хазарию в отношении государственной модели. В осно-
ве этого развития стояло не только противостояние с двумя могуществен-
нейшими христианскими государствами того времени – Византией и им-
перией франков, но и принятие христианства болгарами. Оно позволило
завершить процесс централизации Болгарии, уже начавшийся в первой
половине IX в., и достичь – в сравнении с Хазарией – большей гомогени-
зации болгарской народности и, в результате, новой христианской импер-
ской, или скорее – царской, модели государственности.
К л ю ч е в ы е с л о в а : Дунайская Болгария, Хазария, «раннее»
государство, суперкомплексное вождество, религии.
III
Исследования Правобережного
Цимлянского городища
Д. А. Моисеев
ЧЕРЕПИЦА ПРАВОБЕРЕЖНОГО
ЦИМЛЯНСКОГО ГОРОДИЩА
Изготовление черепицы и сооружение из нее крыш является ха-

рактерной античной традицией. Для варварских народов периферии
римского, а впоследствии и византийского миров знакомство с ней
означало включение в общий большой процесс соприкосновения,
взаимодействия и инкорпорации в том или ином виде в Античную
и Византийскую цивилизации. Таким образом, черепица для памят-
ников хазарского круга становится своеобразным репером важных
исторических, культурных, социальных и экономических процессов.
Кроме нее подобное наполнение можно проследить у кирпичей, пли-
ток, штукатурки и в целом в античной технологии возведения крепо-
стей (из известняковых блоков, обожженного и сырцового кирпича)
[Флёров, 2014, с. 152–153].
Особую роль черепицы как исторического и археологическо-
го источника обусловливает то, что она известна на данный момент
только на пяти нижнедонских памятниках хазарского культурного
круга: Саркеле [Флёров, 2014, с. 109–111], Семикаракорском городи-
ще1 [Моисеев, 2015; Флёров, 2014, с. 140–147], Камышином городи-
ще2, городище Бударка [Ларенок, 2017, с. 153, 156], и Правобережном
1
Далее используется сокращение – СГ.
2
Визуальное обследование памятника и его подъемного материала выполнено
автором.
Цимлянском городище3 [Флёров, 2014, с. 119–128]. Строительная ке-

рамика последнего ранее уже вводилась в научный оборот [Моисеев,
2017б; Флёров, 2014, с. 119–128]. В работе В. С. Флёрова, несмотря
на достаточно широко представленный материал, не ставилась за-
дача максимально полно опубликовать черепицу. Моя же статья была
сосредоточена не на конкретных материалах ПЦГ, а на изучении их
места в черепичной индустрии VIII–ІХ вв. в Причерноморском регио-
не. Таким образом, необходимость новой работы, специально посвя-
щенной керамидам и калиптерам ПЦГ и технологии их производства,
остается актуальной задачей изучения хазарских древностей4.
ПЦГ находится в нижнем течении р. Дон. Объект известен
с 40-х гг. XVIII в. Его археологическое изучение было начато в 1939 г.
под руководством И. И. Ляпушкина (1939 г.). Впоследствии ра-
боты велись под руководством С. А. Плетнёвой (1958–1959 гг.)
и В. С. Флёрова (1987–1988, 1990 и 2003–2010 гг.) [Флёров, 2014, с. 111,
117–118]. Стратиграфически это достаточно простой объект. Начало
хазарского периода крепости, а соответственно и строительства обо-
ронительных сооружений, приходится на рубеж VIII–IX вв. Гибель –
на 40-е гг. ІХ в. [Флёров, 2014, с. 103, 111]. Соответственно, черепицу,
известную на ПЦГ, можно отнести к первой половине IX в. А заим-
ствование строительных технологий и сами по себе технологии изго-
товления черепицы, которые были привнесены на Нижний Дон из ви-
зантийского мира [Флёров, 2014, с. 137], – к рубежу VIII–IX вв.
Черепица происходит из участков исследования, которые при-
легают к юго-восточной оборонительной стене городища. Видимо,
крепость не имела плотной регулярной застройки5, и сооружения,
имевшие крыши, группировались у оборонительных стен. Несмотря
на наличие находок черепицы, открыть ни один черепичный завал
в «культурном слое» не удалось. Все керамиды и калиптеры проис-
ходят из переотложенного горизонта, который можно связать с унич-
тожением стен ПЦГ в 40-х гг. XVIII в. казаками.
«Материнским регионом» технологий изготовления черепицы
для ПЦГ несомненно является Крым [Моисеев, 2017б, с. 156; Флёров,
3
Далее используется сокращение – ПЦГ.
4
Автор выражает благодарность Валерию Сергеевичу Флёрову за возмож-
ность использовать в данной публикации материалы его раскопок.
5
Работы С. А. Плетнёвой [Плетнёва, 1994, с. 280] и В. С. Флёрова [Флёров, 1996,
с. 9–21; Флёров, 2014, с. 128] выявили здесь полуземлянки.
Д. А. Моисеев 299
2014, с. 103, 127–128]. При этом ценность черепичного комплекса

ПЦГ крепости для изучения строительной керамики региона дает
надежный хронологический репер для некоторых редких морфоло-
гических элементов. Он относится к рубежу VIII–IX вв. – времени,
для которого практически нет надежных хроноиндикоторов, не най-
дено комплексов.
Для описания керамид и калиптеров из раскопок ПЦГ была ис-
пользована методология работы со средневековой строительной ке-
рамикой Юго-Западного Крыма6. В пользу именно такого методологи-
ческого решения говорило то, что технология производства здешней
керамики была заимствована из Крыма, следовательно, и методоло-
гия описания нижнедонского материала должна быть также близкой;
подобная методология уже была успешно апробирована при издании
черепицы СГ [Моисеев, 2015, с. 156]. Центральной отличительной осо-
бенностью использованного описания черепицы является ее связь
с реальными технологическими процессами в древности. Т. е. каждая
категория описания фиксирует и характеризует изменения и вариации
того или иного этапа производства: подготовки глиняной массы, изго-
товления матрицы или отдельной ее части и т. д. Тем не менее чере-
пица ПЦГ имеет свои локальные особенности технологии. Поэтому
была применена только одна классификационная категория – груп-
па. Она выделялась по особенностям глиняной массы и приемам об-
жига продукции, т. е. изделиям одной «мастерской».
Черепица ПЦГ была разделена на две группы (оранжевоглиня-
ная, или группа І, и сероглиняная, или группа ІІ). На правомерность
выделения находок именно в группы указывает огромная разница
в использованных технологиях их обжига7: окислительный у оран-
жевоглиняной черепицы и восстановительный у сероглиняной.
Подгруппы как узкие хронологические группы продукции одного гон-
чарного центра не выделялись. Причиной этому было короткое вре-
мя выпуска подобных керамид и калиптеров. Можно сказать, что при-
меняемое в исследовании членение черепицы на группы, по сути,
отвечает критериям разделения находок на подгруппы (продукция
одного гончарного центра на коротких промежутках, 50–150 лет).
Однако это подразумевает, что выпуском черепицы ПЦГ занимался
6
Подробнее о методике см. работы: Моисеев, 2014, с. 281–283; Моисеев, 2017а,
с. 7–8.
7
Подробнее см. ниже.
один гончарный центр. Такая гипотеза, по мнению автора, требует

специального исследования и археологического открытия таких «гон-
чарных центров».
Кроме материалов из раскопок ПЦГ и аналогий им, в статье ис-
пользуются результаты археологического эксперимента по изуче-
нию технологии производства средневековой строительной кера-
мики Юго-Западного Крыма. Он проводился весной, летом и осенью
2018 г. в балке Сутлю-Дере, Гераклейский полуостров (территория
г. Севастополь).
Керамиды и калиптеры
Правобережного Цимлянского городища
Группа І, оранжевоглиняная черепица. Представлена керами-

дами и калиптерами оранжевоглиняного рыхлого хорошо промешан-
ного теста с примесью песка, формирующего структуру черепка и яв-
ляющегося естественной примесью, мелкой кварцевидной дресвы,
пустотами, часто неплотного обжига (серого цвета внутри черепка).
Немаловажной отличительной чертой, которая зачастую присут-
ствует на фрагментах группы І, является серый цвет в сердцевине
черепка [Флёров, 2014, фото 2, 668]. Технологическое объяснение
этому явлению кроется в том, что древние мастера не могли вы-
держать необходимое (достаточное) время обжига при температу-
ре 1000–1200 градусов. Эту черту керамид группы І можно выделить
в своеобразный брак.
Подобную сердцевину керамиды удалось повторить во время ар-
хеологического эксперимента по производству средневековых кера-
мид Юго-Западного Крыма (рис. 11, 1). Отметим, что в обжиге в печи
во время эксперимента принимали участие керамиды из четырех
глинищ, в том числе и из-под ПЦГ8. Обжиг при температуре 1000–
1200 градусов проходил 54,5 часов. В результате керамиды трех гли-
нищ приобрели ровный оранжево-красный окрас как снаружи, так
8
Место забора образцов глины находилось на берегу Цимлянского водохрани-
лища (в оголениях коренных пород глин в его прибойной линии) прямо под ПЦГ. По
окончанию эксперимента можно констатировать, что сырье группы І не бралось из
названного глинища и геологического горизонта – отличия скола эксперименталь-
ной черепицы от ориганальной находки с ПЦГ были слишком очевидны.
и внутри. И только керамиды одного глинища оказались серыми вну-

три. Этот эксперимент показал, что для разных сортов глины (раз-
ных по своему химическому составу) необходимо разное время об-
жига для прохождения всех химических процессов на всей толщине
черепка. Получение такого брака во время экспериментального об-
жига можно объяснить неопытностью экспериментатора. Таким об-
разом, и древние мастера, изготовившие черепицу группы І, также
могли по неопытности или от неумения обращаться с местной гли-
ной не выдерживать должную продолжительность обжига. Наличие
в группе І изделий плотного обжига все-таки заставляет склониться
к версии неопытных черепичников.
Один из вопросов, который непосредственно связан с описанием
черепицы по технологическим признакам и обжигом в целом, – это
то, где изделия обжигали. В историографии нижнедонской средневе-
ковой черепицы закрепилось мнение об отсутствии керамических пе-
чей и преобладании кострового обжига [Токаренко, 2009, с. 538–539;
Флёров, 2014, с. 126]. В свою очередь, позволю себе не согласиться
с такой категоричностью. Дело в том, что общий вид черепиц груп-
пы I как минимум не дает оснований отбросить возможность обжига
в печи. Ровный цвет поверхности изделия, общее качество обжига,
отсутствие сети трещин и даже серая серцевина некоторых оран-
жевоглиняных керамид в целом имеют аналогии в Юго-Западном
Крыму, где повсеместно использовались черепичные печи. Они хо-
рошо известны археологически [Моисеев, 2014, с. 278–280; Моисеев,
2017а, с. 57–68; Якобсон, 1979, с. 39–60, 155–157]. Кроме этого, тех-
нологические характеристики, подобные черепице ПЦГ, удалось
воспроизвести во время археологического эксперимента с обжигом
в печи.
Керамиды группы І обнаружены исключительно во фрагментах,
поэтому реконструировать даже их примерные линейные размеры
не представляется возможным. Однако мы можем составить общее
представление об их составных частях: боковых бортах (рис. 1, 1–3;
рис. 2; рис. 3, 1–15, 17, 19–28), верхнем крае (ЛВБ9) (рис. 1, 1–3; рис. 2,
1–2), полях со следами ремонтов матриц (рис. 2, 2) и коленчатых из-
гибах (рис. 3, 17, 19–28).
Боковые борта керамид (рис. 1, 1–3; рис. 2; рис. 3, 1–15, 17, 19–28)
высотой 1,4–1,9–2,7 см – одни из наиболее массовых и ярких
9
ЛВБ – сокр. от «ложный верхний борт».
находок черепицы на ПЦГ. В. С. Флёров указывал, что их форма

имеет большую вариативность [Флёров, 2014, с. 120]. Согласившись
с этим утверждением, сделаю несколько важных уточнений, осно-
ванных на опыте работы с крымскими коллекциями черепицы и ре-
зультатами археологического эксперимента. Все имеющиеся в на-
личии боковые борта относятся к единому варианту конструкции
матрицы. В крымских реалиях их можно было бы отнести к так на-
зываемому хронологическому классу [Моисеев, 2017а, с. 8–9, 30–31,
138, рис. 42]. Под этим понятием подразумеваются изделия, изго-
товленные одним мастером или мастерами, которые жили одновре-
менно и пользовались одними и теми же правилами изготовления
матриц так, что они и их боковые борта, оказывались практически
идентичными.
Боковые борта группы І – прямоугольные, без видимых попыток
придать им некую форму перехода от бокового борта к полю кера-
миды. Изредка попадаются боковые борта трапециевидной формы
(рис. 2, 18–19; рис. 3, 4–6, 8). Некоторые из них имеют следы щепе-
ния10 (рис. 2, 18). Несомненно, что это непреднамеренное повреждение
дерева, которое могло образоваться либо во время неумелого изго-
товления матрицы, либо во время эксплуатации и износа дерева. Это
подтверждает то, что основной формой бокового борта в поперечном
сечении оранжевоглиняных керамид был прямоугольник.
Археологический эксперимент показал, что при изготовлении
матрицы можно подходить к вопросу формирования бокового бор-
та двояко: либо оставлять край доски, формирующей внутреннюю
грань борта, без дополнительной обработки (рис. 11, 2а), либо этот
край подрезать и дорабатывать (рис. 11, 2b). В первом случае полу-
чается прямоугольный в сечении борт с отличиями в высоте и ши-
рине верхней грани. Эти признаки зависят исключительно от толщи-
ны применяемой доски и конкретных особенностей сборки матрицы.
В свою очередь, если мастер подрезает торцевой край доски на ма-
трице, то это уже дополнительная операция, которая может свиде-
тельствовать о неких переменах в ремесле и, соответственно, быть
хроноиндикатором.
Боковые борта керамид группы І ПЦГ могут быть несколько ото-
гнуты наружу (рис. 2, 2; рис. 3, 5–6, 8–10, 16, 21; рис. 3, 11, 19, 22, 26).
Такая особенность получалась при извлечении заготовки из матрицы
10
Мелкий выкол волокон дерева по слоям.
сразу после формовки. Согласно данным эксперимента, глина мог-

ла сильно прилипать к съемным боковым доскам керамиды (если
они были увлажнены или не были достаточно просыпаны абсорбен-
том вроде золы) и когда их снимали, то слегка оттягивали и иногда
даже отрывали борта (рис. 11, 3). Характерным дополнительным при-
знаком такого брака при извлечении заготовки из матрицы является
образование небольших микротрещин и швов под основанием бо-
кового борта. Они присутствуют и на материалах ПЦГ (рис. 1, 1–3;
рис. 2, 4–7, 9–11, 13–14, 16–17, 19, 21; рис. 3, 2–3, 21–22, 26–28). Кроме
этого, на керамидах прослежен особый способ скрыть этот произ-
водственный брак. Он имел вид пальцевых промазок под основани-
ем бокового борта (рис. 1, 1; рис. 2, 2, 4, 15, 20; рис. 3, 1). Отметим,
что пальцевые промазки могли использоваться и для скрытия друго-
го брака – некачественной формовки бокового борта (рис. 1, 1; рис. 2,
12; рис. 3, 20, 27). Особенно ярко это можно проследить на фрагмен-
те из раскопок 1988 г. (рис. 1, 1). Такой брак образовывался при нару-
шении технологии закладки глины в матрицу, в результате чего вну-
тренняя поверхность бокового борта получалась неровной и рваной.
Подобный технологический признак указывает на неумелость «ма-
стеров», проводивших формовку. Встречается также на керамидах
гончарного центра Суаткан в Юго-Западном Крыму в материалах
конца VIII – начала IX в. – наиболее ранних на территории гончар-
ного центра и относящихся к началу производства здесь черепицы
[Моисеев, 2017а, с. 32–33].
Верхний край у керамид группы І либо пустой, либо там присут-
ствует ЛВБ (рис. 1, 1–3; рис. 2, 1–3). Ранее этому морфологическому
признаку керамид ПЦГ уже было посвящено отдельное исследование
[Моисеев, 2017б, с. 150–154]. В целом ЛВБ на данный момент мож-
но считать датирующим и исчерпывающе описанным для крымского
материала [Моисеев, 2017а, с. 23–27]. ЛВБ может быть представлен
в трех вариациях: в виде срезанного края керамиды (рис. 1, 2–3; 2,
2–3), рельефного выступа (закраины) высотой 0,1–0,3 см (рис. 1, 1–2;
рис. 2, 1), слабо заметной борозды, которая намечает ЛВБ (рис. 1, 1).
Все его виды могут присутствовать на одном фрагменте. Древние
мастера пытались спрятать этот элемент, срезая его. Скорее всего
это связано с тем, что ЛВБ понижал показатели защиты от влаги кон-
струкции кровли. Это позволяет допустить, что он был разновидно-
стью брака или износа матрицы. ЛВБ получался из-за недостаточно
плотной подгонки верхних планок-основ матрицы и дощечек ее поля.
Признак, достаточно часто встречающийся на керамидах всего из-

вестного на сегодняшний день ареала распространения «тыльного»
способа: в Крыму, Грузии и на Нижнем Дону [Моисеев, 2017а, с. 153].
Часть ЛВБ среди керамид группы І на ПЦГ является достаточно низ-
кой. Тоже можно сказать и про крымскую черепицу.
Остается не описанным еще один специфический способ скрыть
ЛВБ – это особый вид глубокой подрезки. Она располагалась
на верхнем краю керамиды в месте перехода бокового борта в поле
керамиды (рис. 1, 2; рис. 2, 3–4). Мастера вырезали двумя срезами
(горизонтальный и сверху вниз под углом примерно 450) стык борта
и поля на длину 4,1–6,6–9,5 см. Этот прием, как и ранее описанный
подрез верхнего края, применялся в целях улучшить подгонку кера-
мид одна к другой на кровле и избавиться от закраины (ЛВБ). Прямых
аналогий этому признаку пока не обнаружено. Отдаленно эти подре-
зы напоминают способ формирования бокового борта керамид СГ
[Моисеев, 2015, с. 159–160, 170–172, рис. 2–4]. Также подобное под-
резание, но на гораздо большей длине, можно найти на керамидах
гончарного центра Херсонес середины – 2-й половины ІХ в. (рис. 3,
3). Отметим, что в случае СГ применялась очень неумелая вариа-
ция «лицевого» способа производства, а в Херсонесе – «тыльный»
способ, такой же, как и на ПЦГ.
Следы ремонтов матриц (рис. 2, 2, 5) являются наиболее по-
казательным признаком керамид группы І ПЦГ, который доказыва-
ет использование матриц крымской конструкции. Они представле-
ны отпечатками швов и перекрывающих их ремонтных скоб (рис. 2,
5) и специфическим отпечатком квадратной скобы без следов швов
в ее районе (рис. 2, 2). Один такой отпечаток встречен на боковом
борту. Расположение ремонтов именно на этих частях является тра-
диционным для крымской черепичной индустрии [Моисеев, 2017а,
с. 106, 108, 114, 136, рис. 10, 3–5; 12, 1, 4; 18, 2; 40, 9], а аналогии мож-
но обнаружить, к примеру, и на Таманском городище [Чхаидзе и др.,
2017, с. 276, ил. 25, 5].
Коленчатые изгибы (рис. 3, 17, 19–28) представлены одной фор-
мой. Они имеют вид тупого угла, «хвост» не параллелен боковому
борту и намечает дополнительное незначительное сужение кера-
миды на нижнем краю. Имеет длину 3,5–4,6 см. На тыльной стороне
на коленчатом изгибе имеется характерная подрезка для упроще-
ния установки керамиды на кровлю (рис. 3, 20–21, 24, 28). Колено –
короткое, нижнее ребро (место соединения бокового борта и поля)
не всегда параллельно верхнему (место соединения верхней и вну-

тренней боковой грани бокового борта). Как и в случае с боковым
бортом, коленчатые изгибы не обладают никакой вариацией форм,
в отличии, к примеру, от крымских синхронных аналогов [Klenina et
al. 2018с, p. 167–173]. Это лишний раз доказывает, что производство
керамид группы I ПЦГ проходило на достаточно узком промежутке
времени и технология не успела претерпеть изменений.
В конце описания керамид группы І необходимо отдельно оста-
новиться на одном фрагменте поля (рис. 10). Он имеет рельефный
выступ. Его можно трактовать двояко: либо это брак поля матри-
цы (наплыв глины?), либо это единственный на данный момент из-
вестный фрагмент с ремесленной меткой. В пользу второй интер-
претации может говорить правильность контуров элемента. Однако
пока преждевременно ставить под сомнение высказанную ранее
В. С. Флёровым мысль об отсутствии ремесленных меток на чере-
пице ПЦГ [Флёров, 2014, с. 122, 147].
В качестве итога можно сделать важный вывод – все керамиды
группы І были изготовлены «тыльным» способом, т. е. с использовани-
ем деревянных матриц. В пользу этого говорят следы их ремонта, ЛВБ
и деформации боковых бортов. Они характерны повреждениям, полу-
чаемым керамидой во время изъятия из матрицы. Этот вывод можно
назвать одним из самых важных для изучения черепицы ПЦГ.
Калиптеры группы І обнаружены во фрагментах (рис. 5, 3–8;
рис. 6) и достаточно крупных частях (рис. 5, 1–2), которые дают воз-
можность реконструировать как минимум ширину изделия. Она со-
ставляет около 16,0 см. Поперечное сечение калиптеров показывает
невысокую дугу со слабо выраженной клиновидной формой (рис. 5,
1, 4, 6; рис. 6, 5, 7). Важными составными частями калиптеров груп-
пы І являются манжеты (рис. 5, 1–2, 4, 6–8; рис. 6, 1), их «хвосты»
(рис. 5, 3) и нижние борта (рис. 6, 3, 5–14).
Манжеты имеют трапециевидную форму уступа в продольном
сечении со снижением толщины до 1/3 или до 1/2 толщины поля
(рис. 5, 1–2, 4, 6–8; рис. 6, 1). Кроме этого, верхний край калипте-
ра имеет дополнительный морфологический элемент – тупоуголь-
ные подрезки верхних углов на длину «хвоста», манжета и, частич-
но, поля изделия (рис. 5, 1–2, 4, 6). Их глубина составляет 1,1–1,8 см
в конце подрезки. Примерная длина подрезки – 10,4 см. Нижний борт
калиптеров І группы имеет трапециевидную в сечении форму и вы-
соту 0,4–0, см над полем.
Нижний борт калиптера – крайне редкий морфологический при-

знак, аналогии которому найдены в материалах из раскопок на терри-
тории средневекового города Бакла в Юго-Западном Крыму [Талис,
1968, с. 184, рис. 3]. Еще один нижний борт калиптера (плохо вы-
ражен) происходит из храма на х. Тузлух (рис. 12). Хронологически
обе аналогии относятся к широким хронологическим рамкам ІХ в.
[Тесленко, 2015, с. 268; Талис, 1968, с. 187–189, рис. 2, 4–6]. Находки
из раскопок Баклы и храма на х. Тузлух принадлежат группе керами-
ческого теста, которое было изготовлено гончарным центром Бодрак
в хронологическом промежутке между VIII в. и I-й половиной X в.
[Моисеев, 2018, с. 171; Яшаева и др., 2018, с. 121].
Наличие крайне редкого нижнего борта у калиптеров группы І
и калиптеров гончарного центра Бодрак VIII – I-й половины X в. мо-
жет указывать не просто на расположение «материнского» регио-
на [Флёров, 2014, с. 103, 127–128], но и на «материнский» гончарный
центр оранжевоглиняной черепицы ПЦГ. На данный момент это до-
пущение можно принять как рабочую гипотезу.
Группа ІІ, сероглиняная черепица, представлена керамидами
и калиптерами сероглиняного плотного хорошо промешанного те-
ста с примесью извести, песка.
Отличия группы ІІ от оранжевоглиняной черепицы кроются
не просто в количестве (группа ІІ крайне малочисленна [Флёров,
2014, с. 122]), цвете черепка и его особенной прочности, а более
глубокими факторами. Это совершенно иная технология обжига
[Флёров, 2014, с. 122]. Здесь речь идет даже не о том, где имен-
но могли обжигать такую черепицу (на костре, в яме или печи),
а о принципиально ином его подходе к процессу обжига. Данный тип
обжига можно определить как восстановительный [Бобринский,
1978, с. 238; Волкова, Цетлин, 2015, с. 56, 58–59]. С использова-
нием такого же типа обжига изготовлены и все традиционные ке-
рамические формы салтово-маяцкой культуры: горшки, кувшины
и прочие сосуды.
Как можно оценить технологические отличия сероглиняных чере-
пиц группы ІІ от оранжевоглиняных и крымского ассортимента строи-
тельной керамики как «материнского» региона черепичных техноло-
гий ПЦГ? Ответ на этот вопрос невозможно получить без описания
и сопоставления морфологии изделий.
В целом необходимо отметить некоторую миниатюрность серог-
линяных изделий при близости формы бортов и коленчатых изгибов
оранжевоглиняным изделиям. Также отметим, что группа ІІ сохраня-

ет пропорции группы І.
Керамиды группы ІІ обнаружены исключительно во фрагмен-
тах, поэтому реконструировать их линейные размеры не пред-
ставляется возможным. Однако мы можем составить общее пред-
ставление об их составных частях: боковых бортах (рис. 4; рис. 8),
верхнем крае (ЛВБ) (рис. 4, 3–4), фрагментах со следами ремонтов
матриц (рис. 7, 12; рис. 8; рис. 9, 1–2) и коленчатых изгибах (рис. 4,
14–19; рис. 8).
Боковые борта керамид группы II (рис. 4; рис. 8) – прямоу-
гольной формы (высокая вариативность не прослежена), высо-
той 1,6–1,9–2,5 см. Иногда имеют незначительный наклон от цен-
тра керамиды и характерный шов в месте соединения внутренней
грани и поля (рис. 4, 3, 15–18; рис. 8). Подобная деформация,
как и в случае с оранжевоглиняными керамидами, могла появиться
во время снятия боковых планок матрицы для извлечения из нее
заготовки.
Верхний край у керамид группы ІІ имеет ярко выраженные сле-
ды доработки. Она может быть представлена, во-первых, в виде сре-
занного края керамиды (рис. 4, 3). В этом случае мастера пытались
убрать ЛВБ. Этот вид доработки аналогичен такому же на керами-
дах группы І. Во-вторых, это полный срез верхнего края керамиды
с полем и бортами (рис. 4, 2). Точная глубина такого среза неиз-
вестна, но вряд ли он был слишком широкий. Скорее это еще один
метод борьбы с ЛВБ, и это указывает на то, что срез имел ширину
до 0,7–1,0 см.
Сам ЛВБ, кроме тех ситуаций, где он был срезан, имеет вид
рельефного выступа (закраины) высотой 0,1–0,3 см (рис. 4, 4).
Глубокой подрезки внутренней части бокового борта на верхнем
краю не обнаружено.
Следы ремонтов матриц (рис. 7, 12; рис. 8; рис. 9, 1–2) просле-
жены также хорошо, как и на керамидах группы І ПЦГ. Это лишний раз
доказывает наличие этих орудий в производстве сероглиняных че-
репиц. Ремонты матриц представлены швами с перекрывающими их
ремонтными скобами (рис. 8; рис. 9, 1–2), швами без скоб (рис. 7, 12)
и просто структурой древесины и дощечек матрицы (рис. 7, 12).
Коленчатые изгибы (рис. 4, 14–19) представлены одной фор-
мой. Они имеют вид тупого угла, «хвост» не параллелен боково-
му борту и намечает дополнительное незначительное сужение
керамиды на нижнем крае. Коленчатый изгиб имеет длину 2,1–3,1–

4,7 см. Колено короткое, его нижнее ребро (место соединения боко-
вого борта и поля) не всегда параллельно верхнему (место соедине-
ния верхней и внутренней боковой грани бокового борта).
Калиптеры группы ІІ обнаружены исключительно во фрагмен-
тах, поэтому реконструировать их не представляется возможным.
Для них известны «хвосты» манжетов (рис. 7, 1–3), фрагменты поля
с боковым краем (рис. 7, 4–7) и нижние края (рис. 7, 8–11).
Форма манжетов неизвестна. Видимо, снижение толщины поля
керамиды в месте перехода на «хвост» составляет до 1/2 толщины
поля. Обращает на себя внимание удивительно тонкая стенка «хво-
ста» при ее достаточной прочности. Боковые края калиптеров име-
ют подрезки (рис. 7, 4–7). Всего их три: торцевой части края и две
последовательных на лицевой стороне. Лицевые подрезки имеют
общую ширину около 1,0 см. Встречен один фрагмент нижнего края
с лощением лицевой поверхности (рис. 7, 10). Нижний край не име-
ет борта. Но встречен один фрагмент со слабо выраженным ниж-
ним бортом (рис. 7, 11). Отметим, что похожая форма нижнего бор-
та известна на фрагменте производства гончарного центра Бодрак
(раскопки храма на м. Тузлух) (рис. 12).
Как показывает обзор сероглиняной черепицы (группа ІІ), осо-
бенно керамид, ее морфология практически ничем не отличается
от оранжевоглиняной (группа І). Совпадает наличие ЛВБ и способы
скрыть его, деформации бокового борта при изъятии только что от-
формованной черепицы из матрицы, форма коленчатого изгиба, ре-
монты швов матриц, манжет и форма его дуги. Главными отличия-
ми при этом можно назвать наличие у калиптеров группы І нижних
бортов и подрезок на верхних углах, а у черепиц группы ІІ и подре-
зов в три приема края у калиптеров, отсутствие нижних бортов на ка-
липтерах (если есть – то слабовыраженные) и лощение лицевой по-
верхности калиптеров.
Имея подобный перечень отличий и факт значительной разни-
цы в технологии обжига групп можно выдвинуть следующее пред-
положение. Скорее всего, группа ІІ является незначительно более
поздним материалом, нежели группа І (может относиться ко вре-
мени существования крепости против времени ее строительства).
В пользу этого говорит следующее. Во-первых, технология обжига,
не известна в «материнском» регионе черепицы ПЦГ. С другой сто-
роны, этот способ обжига применялся в салтово-маяцкой культуре
для производства кухонной и столовой керамики. Таким образом,

группу ІІ, вернее способ ее обжига, можно назвать доместификаци-
ей привнесенной извне технологии. Во-вторых, у калиптеров груп-
пы ІІ отсутствуют нижние борта. В целом можно сказать, что нали-
чие нижнего борта является хронологическим признаком «ранних»
калиптеров для Крыма. В группе продукции VIII – 1-й половиной X в.
гончарного центра Бодрак они относятся к наиболее «раннему» ас-
сортименту. В-третьих, это незначительное количество сероглиняной
черепицы. Это косвенно может указывать на снижение спроса на ке-
рамические кровельные материалы после первого всплеска строи-
тельной активности во время сооружения ПЦГ.
Несмотря на все указанные отличия технологии производства
оранжевоглиняной и сероглиняной черепицы, их объединяет единая
традиция изготовления. Керамиды и калиптеры ПЦГ без сомнений
были произведены «тыльным» способом. На это указывает три фак-
та: «расчесы» от протяжки доски, срезающей излишки глины (рис. 2,
7), отпечатки швов деревянной матрицы и их ремонтов и деформа-
ция боковых бортов (шов под основанием бокового борта и наклон
от центра). «Тыльный» способ подразумевает использование дере-
вянной матрицы, в которой вырезались все рельефные части буду-
щей черепицы, а тыльная сторона формировалась трамбовкой гли-
ны и удаления ее излишков срезанием.
При первой публикации черепицы ПЦГ наличие матриц в про-
изводстве, а значит и «тыльного» способа производства, было по-
ставлено под сомнение [Флёров, 2014, с. 120, 122]. По этой причине
отдельно опишем все известные следы, указывающие на использо-
вание матриц.
Фрагмент поля керамиды, группа ІІ, № 88 (рис. 9, 1–2). Через весь
фрагмент проходит грань, которая отмечает уступ – изменение толщины
поля на 0,1 см. Тыльная сторона гладкая – без уступа. Перпендикулярно
шву имеется прямоугольная впадина (длина не менее 10,7 см) с пра-
вильными прямоугольными углами (глубина 0,2 см) – это отпечаток ре-
монтной скобы. Шов делит ее пополам. На краю фрагмента находится
еще одна подобная скоба, но меньшей длины (не менее 6,5 см). Она
(глубина 0,2 см) незначительно развернута против часовой стрелки от-
носительно перпендикулярного положения к шву.
Фрагмент нижнего правого угла керамиды, группа ІІ,
№ 638 (рис. 8). На левом краю фрагмента, параллельно продольному
сечению керамиды проходит шов. Он отсечен отпечатком ремонтной
скобы. Она имеет вид впадины с правильными прямоугольными угла-

ми длиной не менее 7,3 см (глубина 0,2 см). Ниже скобы шов имеет
вид валика высотой 0,2 см, шириной 0,2–0,3 см. На крымских анало-
гиях так выглядит шов, который образовывается из-за плохой подгон-
ки дощечек поля матрицы (одна оказывается незначительно выше/
ниже соседней или неплотно примыкает).
Фрагмент поля керамиды, группа ІІ, № 652 (рис. 7, 12). По цен-
тру фрагмента проходит валик высотой до 0,1–0,2 см. В верхней ча-
сти шов имеет вид незначительного углубления.
Фрагмент верхнего левого угла керамиды, группа І, № 441
(рис. 2, 2). В верхней части фрагмента, под основанием бокового
борта и в 1,9 см от верхнего края имеется квадратный отпечаток.
Его нижняя правая половина отмечена незначительным изменени-
ем рельефа (до 0,05 см) и лишь дает контур скобы (?). Верхняя ле-
вая половина имеет значительное понижение рельефа (до 0,2 см).
Возможно, перед нами отпечаток не скобы, а шляпки гвоздя, кото-
рым ремонтировали матрицу.
Фрагмент бокового борта керамиды, группа І, № 443 (рис. 2, 5).
Через всю верхнюю грань борта керамиды проходит незначитель-
ный валик (высотой 0,1 см, шириной 0,1 см). Перпендикулярно шву
имеется отпечаток от ремонтной скобы в виде прямоугольной впади-
ны (длина 1,44 см) с правильными прямоугольными углами (глубина
0,2 см). Незначительно развернута относительно перпендикулярно-
го положения к шву по часовой стрелке. Наличие таких отпечат-
ков не оставляет сомнений в использовании деревянных матриц
и «тыльного» способа при производстве черепиц ПЦГ.
В целом, рассмотренный материал позволяет сформулиро-
вать несколько важных выводов относительно развития технологии
производства керамид и калиптеров Правобережной Цимлянской
крепости.
Во-первых, мы можем уверенно сказать, что технология про-
изводства черепицы на ПЦГ была привнесена из Юго-Западного
Крыма. Ее характерными чертами на керамидах стали: отпечатки
от швов составных частей деревянных матриц, их ремонты, харак-
терные повреждения при выемке сырых заготовок из деревянных
матриц, попытки скрыть брак производства в результате износа ма-
триц и вообще сам факт использования деревянных матриц как та-
ковых. Все перечисленные черты имеют широкие аналогии среди
крымских черепичных находок.
Во-вторых, технология («тыльный» способ производства) была

достаточно хорошо усвоена на месте и даже пережила в некото-
ром смысле переосмысление и доместификацию. Главным обра-
зом, это выразилось в изменении способа обжига – с окислительного
на восстановительный, хорошо знакомый местной салтово-маяцкой
культуре.
В-третьих, несмотря на хорошее восприятие крымских техноло-
гий и даже их усовершенствование (восстановительный обжиг зна-
чительно уменьшил показатели волопоглощения, а значит и в целом
улучшил качество продукции), местное производство отличалось
простотой и некоторой примитивностью по сравнению с «материн-
ским» регионом. В частности, изготовление черепицы не стало на-
столько массовым, как в Юго-Западном Крыму. На это указывает
почти полное отсутствие ремесленных меток, которые неким обра-
зом участвовали в организации производства, а также то, что пред-
положительно более поздняя группа сероглиняной черепицы встре-
чается значительно реже, а значит и в целом была произведена
в меньших масштабах. Несомненно, «неумелостью» мастеров мож-
но объяснить и плохую формовку боковых бортов. Косвенно под-
тверждением сделанного вывода является и то, что подобный брак
боковых бортов и в Крыму характерен для только что основанных
гончарных центров.
В-четвертых, можно уверенно сказать, что несмотря на свою пе-
риферийность, традиция изготовления черепицы ПЦГ принадлежит
к большой технологической общности «тыльного» способа в Крыму,
Тамани и Грузии. За непродолжительное время (около полувека)
своего развития она смогла пережить процесс деградации нижнего
борта на калиптерах (на оранжевоглиняных есть и хорошо выраже-
ны, на сероглиняных выражены плохо), который синхронно прошел
как минимум в одном гончарном центре (Бодрак) в Крыму.
Пример исследования керамид и калиптеров ПЦГ показывает
мощнейший потенциал для дальнейшего изучение строительных
материалов из нижнедонских хазарских крепостей. В перспекти-
ве исследование кирпичей, плитки, штукатурки и технологии стро-
ительства и планировки оборонительных сооружений не только
сможет расширить археологический бэкграунд памятников, но и от-
крыть новые особенности исторического развития этого региона
и Причерноморья, а также византийского мира в целом.
Рис. 1:
а – Правобережное Цимлянское городище, фото с воздуха,
черным контуром указан раскоп 7 (предоставил В. С. Флёров);
b – оранжевоглиняные (группа І) керамиды ПЦГ
Рис. 2.
Оранжевоглиняные (группа І) керамиды ПЦГ
Рис. 3.
Оранжевоглиняные (группа І) керамиды ПЦГ
Рис. 4.
Сероглиняные (группа ІІ) керамиды ПЦГ
Рис. 5.
Оранжевоглиняные (группа І) калиптеры ПЦГ
Рис. 6.
Оранжевоглиняные (группа І) калиптеры ПЦГ
Рис. 7.
І. Сероглиняные (группа ІІ) калиптеры ПЦГ. ІІ. Фрагмент стенки
сероглиняной керамиды со следами волокон дерева и шва матрицы
Рис. 8.
Фрагмент нижнего правого угла сероглиняной (группа ІІ) керамиды
со следами шва матрицы и ремонтной скобы
Рис. 9.
І. Фрагмент стенки сероглиняной (группа ІІ) керамиды со следами шва
матрицы и ремонтных скоб. ІІ. Керамиды производства гончарного центра
Херсонес из раскопок «пещерного» храма на м. Виноградный
Рис. 10.
Фрагмент стенки оранжевоглиняной (группа І) керамиды
со ремесленной меткой (?) или брака поля деревянной матрицы
Рис. 11.
Эксперимент по изготовлению средневековой керамиды:
1 – скол керамиды, изготовленной из глины месторождения в устье
р. Бельбек (Крым) с серой серцевиной; 2 – процесс изготовления
внутренней грани трапециевидного бокового борта на деревянной
матрице; 3 – деформация бокового борта керамиды (полное раскрытие
шва под основанием бокового борта) при снятии боковых досок матрицы
Рис. 12.
Калиптер производства гончарного центра Бодрак VIII–IX вв.
Бобринский А. А. Гончарство Восточной Европы. М., 1978.

Волкова Е. В., Цетлин Ю. Б. Некоторые проблемы экспериментального изуче-
ния обжига сосудов // Самарский научный вестник. № 3(12). Самара, 2015.
Ларенок П. А., Завершинская М. П. Городище «Бударка» // VII «Анифимовские
чтения» по археологии Западного Кавказа. Социально-экономическое
развития населения Западного Кавказа в древности и средневе-
ковье: Материалы международной археологической конференции
(г. Краснодар, 31 мая – 2 июня 2017 г.). Краснодар, 2017.
Моисеев Д. А. Керамиды «хазарского» и «фемного» времени из раскопок
Илькинского производственного центра // Степи Европы в эпоху сред-
невековья. Т. 12. Хазарское время. Донецк, 2014.
Моисеев Д. А. Технология производства строительной керамики из раско-
пок Семикаракорского городища (конец VIII – начало IX в.) // Хазарский
альманах. Т. 13. М., 2015.
Моисеев Д. А. Культурные и экономические связи Юго-Западного Крыма
и Таманского полуострова. Симферополь, 2017а.
Моисеев Д. А. Морфология керамид Правобережного Цимлянского горо-
дища: к вопросу о связи с крымским и таманским производством чере-
пицы // Хазарский альманах. Т. 15. М., 2017б.
Моисеев Д. А. Строительная керамика из раскопок «пещерного города» Эски-
Кермен в 1936–1937 гг.: каталог предметов из фондов Бахчисарайского му-
зея–заповедника // Археологія і давня історія України. Вып. 4(29). Київ, 2018.
Плетнёва С. А. Правобережное Цимлянское городище. Раскопки 1958–
1959 гг. // Материалы по истории, археологии и этнографии Таврии
(МАИЭТ). Вып. IV. Симферополь, 1994.
Талис Д. Л. Черепицы с метками из раскопок Баклинского городища //
Советская археология. № 2. М., 1968.
Тесленко И. Б. Керамика // Древности Семидворья I. Киев, 2015.
Токаренко С. Ф. Технология изготовления кирпичей Семикаракорской кре-
пости. Опыт реконструкции // Степи Европы в эпоху средневековья.
Т. 7. Донецк, 2009.
Флёров В. С. Правобережная Цимлянская крепость (проблемы планигра-
фии и стратиграфии) // Российская археология. 1996. № 1.
Флёров В. С. Строительные материалы византийского происхождения
в хазарских крепостях Нижнего Дона // Калинина Т. М., Флёров В. С.,
Петрухин В. Я. Хазария в кросскультурном пространстве. Историческая
география. Крепостная архитектура. Выбор веры. М., 2014.
Чхаидзе В. Н., Виноградов А. Ю., Ёлшин Д. Д. Средневековый храм

на Таманском городище и его архитектурный контекст // Труды Госу-
дарственного Эрмитажа. Т. 86: Монументальное зодчество Древней
Руси и Восточной Европы эпохи Средневековья. СПб., 2017.
Якобсон А. Л. Керамика и керамическое производство средневековой
Таврики. Л., 1979.
Яшаева Т. Ю., Денисова Е. А., Голофаст Л. А., Моисеев Д. А. Христианский
комплекс на Девичьей горе в свете новых археологических исследо-
ваний // ІІІ Свято-Владимирские чтения: Материалы международной
научной конференции, посвященной 1030-летию Крещения Руси.
Севастополь, 2018.
Klenina E. Ju., Moisieiev D. A., Biernacki A. B. The building ceramics of the
Byzantine Chersonesus Taurica: form and chronology // Novae. Studies
and Materials: Sacrum et Profanum. Haec studia amici et college Andrei
B. Biernacki septuagennio dicant. Vol. VI. Poznań, 2018.
D. Moisieiev
Tiles from the Right-Bank Tsimlyanskaya Fortress
Resume
This article is about a phenomenon of tiles (tegulae and imbrexes) from the
Right-Bank Tsimlyanskaya Fortress and their production technology. The deep re-
lationship between the tile production technologies of the Right-Bank Tsimlyanskaya
Fortress and the South-Western Crimea was investigated due to the detailed anal-
ysis of the technology and morphology of the material. It can bee seen in the same
traces and deformations of the “rear” mode of production on Crimean and Right-
Bank Tsimlyanskaya Fortress tiles. Also specific features were discovered that
show that the Right-Bank Tsimlyanskaya Fortress tiles were made by inexperi-
enced craftsmen. The comparison of the roasting technologies of orange-clay and
gray-clay tiles allowed to formulate two important hypotheses for the history and ar-
chaeology of the site. At first, a new look at the imported technology was taken by
the Khazar “masters” and it was adapted to the local conditions and traditions. At
second, the Right-Bank Tsimlyanskaya Fortress tiles can be divided into two chron-
ologically different groups: the earlier from the time of the fortress construction (or-
ange-clay) and the later from the time of the fortress lifetime (gray-clay).
K e y w o r d s : Right-Bank Tsimlyanskaya Fortress, tiles, South-Western
Crimea, roasting technologies, adaptation, two chronologically different groups.
Ю. Г. Ткаченко, С. А. Хохлов, И. О. Горлов,
М. Н. Бардашов, Р. Н. Садеков, С. М. Фазлуллин
ЛОКАЛИЗАЦИЯ И СОВРЕМЕННОЕ
СОСТОЯНИЕ ЛЕВОБЕРЕЖНОГО
ЦИМЛЯНСКОГО ГОРОДИЩА –
САРКЕЛ (БЕЛАЯ ВЕЖА)
Левобережное Цимлянское Городище Саркел (Белая Вежа) –

древнее поселение на Дону, которое было затоплено при создании
Цимлянского водохранилища в 1952 г. Точные координаты его место-
нахождения не сохранились.
Крепость построена около 840 г. на Дону в западной стороне
волго-донской переволоки. По просьбе правителей Хазарии – ка-
гана и бека, обратившихся к византийскому императору Феофилу,
строительство велось при посредничестве византийских инженеров,
во главе с Петроной Каматиром.
Первые раскопки городища предпринимались В. И. Сизовым еще
в XIX в. [Сизов, 1889, с. 274–275]. Материалы раскопок крепостных
сооружений и внутренних строений Саркела, по археологической
номенклатуре – Левобережного Цимлянского городища, известны
по публикациям М. И. Артамонова [Артамонов, 1956; Артамонов,
1958; Артамонов, 1962, с. 288–321 и др.], но, главным образом,
по статье участника Волго-Донской археологической экспедиции
П. А. Раппопорта (1959) [Калинина, Флёров, Петрухин, 2014, с. 103].
В мае 2019 г. АНО Русское Океанографическое Сообщество
(РОС) совместно с участниками исследовательской группы «Морское,
Ю. Ткаченко, С. Хохлов, И. Горлов, М. Бардашов, Р. Садеков, С. Фазлуллин 327
речное и подводное наследие» кафедры музеологии ФИИ РГГУ про-

водили экологические исследования, целью которых была оценка
современного состояния затопленных территорий. Работы велись
с борта судна РОС «Аксидиан». Для получения сведений о состоянии
затопленных ландшафтов производилась съемка донной поверхно-
сти с применением гидролокатора бокового обзора (ГБО), который
позволяет составить карту поверхности дна и карту глубин методом
гидроакустического сканирования.
В работе использовался эхолот Lowrance HDS 7 Gen2 двухчастот-
ный 80/200 кГц, мощность излучения: 250/32 Вт RMS. Образующий
угол диаграммы направленности 120°/60°соответственно. Излучатель
гидролокатора бокового обзора (ГБО) модели LSS-2, двухчастотный
455/800 кГц. Имеет встроенный излучатель обзора мертвой зоны
гидролокатора – эхолот высокого разрешения, работающий также
на частотах 455 и 800 кГц. Максимальная среднеквадратичная мощ-
ность: RMS 500 Вт. Угол вертикальной диаграммы направленности
каждого из боковых излучателей на частоте 455 кГц: 55°. Система по-
зиционирования: 16-канальный GPS приемник, приемник поправок
WAAS. Внутренняя антенна.
При анализе полученного акустического изображения были вы-
делены особенности рельефа, имеющие, предположительно, антро-
погенное происхождение: «ров», «насыпь», «возвышенность» око-
ло 3 м высотой, «крутой обрыв» с падением глубины с 14 до 20 м
(рис. 1). Глубины отмечены оттенками от белого до черного – в со-
ответствии с легендой в левом нижнем углу (белый соответствует
11 м глубины, черный – 20 м глубины).
Авторы статьи сопоставили координаты исследуемого райо-
на с немецкой военной картой 1942 г. (масштаб 1:200000). Из всех
карт, доступных авторам, эта обладает наибольшей детализа-
цией (рис. 2). Согласно ей, до затопления исследуемый район
находился на небольшой возвышенности, расположенной се-
веро-восточнее хутора Попов и был ограничен с востока ста-
рым руслом Дона (ериком). Это полностью соответствует опи-
санию Саркела, данному археологом В. И. Сизовым в отчете
для VI Археологического съезда в Одессе, проходившего в 1884 г.
[Сизов, 1889, с. 274–275]:
«Цимлянская станица лежитъ на правомъ берегу Дона; вер-
стахъ въ четырехъ отъ станицы, по другую сторону рѣки,
по направленію къ востоку, находится т. н. «Попово городище»,
расположенное вблизи «Поповыхъ хуторовъ». Недалеко отъ го-

родища приходится переѣзжать чрезъ т. н. «старый» Донъ, об-
разующій въ настоящее время не протокъ, а ерикъ; отъ этого
ерика отдѣляется Чигонацкій ерикъ, обтекающій съ восточной
стороны Попово городище. Самое городище занимаетъ возвы-
шенность, ограниченную съ одной стороны вышеупомянутымъ
ерикомъ, а съ южной и западной сторонъ – искусственно выры-
той широкой канавой, представляющей въ настоящее время су-
хое русло» [Сизов, 1889, с. 274–275].
Исходя из близости района обнаружения аномалий к району
предполагаемого нахождения затопленного городища и особенно-
стей рельефа, совпадающих с описанием В. И. Сизова, была выдви-
нута гипотеза о том, что обнаруженные особенности рельефа обу-
словлены нахождением на этой территории городища Саркел.
Для проверки гипотезы была произведена более детальная пло-
щадная съемка донной поверхности с использованием ГБО и осу-
ществлен водолазный поиск.
Глубина дна при погружении составила 11–12 м. Температура
воды на дне была около 10 градусов. Видимость составля-
ла 1–2 м. Обследование показало, что дно засыпано песком и ра-
ковинами двустворчатых моллюсков. В отдельных местах были
обнаружены песчаные обнажения, на которых проглядывали ка-
менные гряды и лежали квадратные обожженные кирпичи разме-
ром примерно 30 х 30 х 5 см. Именно из подобных кирпичей был
построен город Саркел (рис. 3).
Карту дна, полученную с помощью гидролокатора, авторы нало-
жили на наиболее детальный план городища, сделанный еще в XIX в.
инженером-топографом Поповым и вошедший в отчет В. И. Сизова
для VI Археологического съезда в Одессе (1889) [Сизов, 1889]
(рис. 4). Масштаб плана указан в саженях. Авторы сочли, что это
так называемая казенная сажень, равная 7 английским футам,
или 2,13 м. Такое предположение было сделано, поскольку на мас-
штабной линейке плана городища 1889 г., помимо саженей, присут-
ствуют еще английские дюймы (рис. 5).
План был выровнен на север – в соответствии с указанным
на карте направлением. Далее на него был наложен слой получен-
ных данных: карты глубин и мозаики ГБО (рис. 4).
Чтобы убедиться в тож дественности рельефа на плане
Саркела 1889 г. и рельефа на карте дна, полученной с помощью
гидролокатора, авторы предлагают обратить внимание на следую-

щие их особенности (рис. 4):
1. «Сухое русло», обозначенное на плане В. И. Сизова. Русло это
соответствует данным ГБО и просматривается как ров (темная по-
лоса в этом месте).
2. Русло старого Дона в правой части. Оно соответствует резкому
увеличению глубины с 14 до 20 м на карте глубин.
3. Возвышенность между двумя руслами.
4. Залив в старом русле Дона.
5. Спад высот в северо-западной части плана городища.
На основании приведенных выше данных авторы приходят к вы-
воду о подтверждении гипотезы соответствия обнаруженного объек-
та Левобережному Цимлянскому городищу – Саркел (Белая Вежа).
Современное состояние
Левобережного Цимлянского городища
Саркел как затопленный археологический комплекс, помимо на-

учного интереса, непосредственно связанного с историей хазар, об-
ладает рядом уникальных свойств и уникальных же особенностей его
нахождения. Саркел был частично раскопан, тщательно исследован
и вновь оказался примерно в том же состоянии, в котором он был
до археологических раскопок. Это делает его чрезвычайно ценным
объектом для изучения влияния затопления на археологические объ-
екты и позволяет in situ изучать процессы, происходящие с истори-
ческими поселениями на затопленных территориях.
Кроме этого, на Саркеле можно проверять всевозможные методы
дистанционного зондирования и сравнить получаемые данные с дан-
ными отчетов исследований до затопления. Это, в свою очередь,
превращает исследуемый объект в своеобразный полигон для про-
верки методов дистанционного зондирования и сравнения резуль-
татов конкретных приборов.
Данные, собранные экспедицией 2019 г., показали, что памятник
сильно занесен донными отложениями, такими как песок и ракушки.
Но, несмотря на это, авторам удалось обнаружить проступающие
из-под песка структуры памятника, такие как стены и границы шур-
фов. Кроме того, результаты водолазного поиска показали наличие
кирпичей на поверхности дна.
Благодаря локализации памятника, появилась возможность

сделать наложения полученных данных мозаики ГБО на различ-
ные сохранившиеся планы раскопок и данные аэрофотосъемки,
проведенной до затопления Цимлянского водохранилища
в 1950-х гг.
Для исследования были собраны сведения из различных источ-
ников (план из отчета В. И. Сизова [Сизов, 1889], план 1950-х гг.
из книги М. И. Артамонова [Артамонов, 1962, с. 302], данные аэро-
фотосъемки и план раскопок 1950-х гг. [Белецкий, 1959, с. 90–95]).
На основании собранных источников была сделана попытка выде-
лить проступающие из-под песка структуры памятника и соотнести
их с имеющимися планами.
Локализация и поиск проступающих структур объекта были про-
ведены в несколько этапов.
1. Привязка полученной карты подводного рельефа (карты глу-
бин и мозаики ГБО) к собранным планам рельефа, составленным
до затопления памятника. Привязка непосредственно плана раско-
пок 1950-х гг. к полученной карте глубин и мозаике ГБО.
2. Комплексный анализ данных с использованием данных аэро-
фотосъемки 1950-х гг., планов раскопок 1950-х гг. и полученной кар-
ты глубин и мозаики ГБО.
Привязка плана раскопок к рельефу

(1889–1950–2019)
Для привязки плана раскопок к рельефу был выбран план 1950-х гг.
из книги М. И. Артамонова [Артамонов, 1962, с. 302] (рис. 6). На этом
плане обозначен как окружающий рельеф, так и план самого горо-
дища, что позволяет получить координаты стен городища и в даль-
нейшем привязать к ним план раскопок.
Все три плана – 1887 г., 1950-х гг. и полученные данные
2019 г. – были совмещены в соответствии с масштабными линей-
ками. Соответствия планов были установлены также по старому
руслу Дона и по рву, в результате чего было найдено местопо-
ложение плана раскопок, соответствующее составленной карте
дна (рис. 6).
Комплексный анализ данных
Для дальнейшего анализа были использованы следующие

данные:
– полученная с использованием ГБО карта дна (мозаика ГБО);
– построенная с использование эхолота карта глубин;
– аэрофотосъемка 1950-х гг.;
– план раскопок 1950-х гг. [Белецкий, 1959, с. 90–95].
Данные аэрофотосъемки
1950-х гг.
Коррекция аэрофотографий (рис. 7, верхняя часть) произво-

дилась в соответствии с топографическими планами городища
и окрестностей, составленными во время раскопок 1950–1951 гг.
Сущность коррекции сводилась к аффинному преобразованию пер-
спективного изображения в изображение, максимально приближен-
ное к ортофотоплану.
Наложение данных ГБО

на ортофотоплан аэросъемки 1950-х гг.
Как показали погружения на месте, дно сильно занесено мелкими

ракушками и песком, но, несмотря на это, на полученной с исполь-
зованием ГБО карте дна (мозаике) просматриваются структуры, со-
ответствующие плану (рис. 8) (рис. 7, средняя часть).
Комплексное совмещение планов
Наложения карты глубин, слоя данных ГБО (мозаики) на соз-

данный ортофотоплан (рис. 7, нижняя часть) также показали соот-
ветствия объектов, структур и углов. Кроме того, на карте глубин
просматриваются места, где не проводились раскопки, как более
высокие (светлее), а там, где проводились, более глубокие (темнее).
Углы относительно севера этих возвышенностей также соответству-
ют углам плана.
Данных, собранных экспедицией 2019 г., недостаточно для де-

тального исследования влияния затопления на археологический
памятник. В координации со студенческой археологической экс-
педицией «По следам строителей Саркела» (НИУ Высшая школа
экономики, руководители В. Я. Петрухин и В. С. Флёров) планиру-
ется новая экспедиция с использованием большего спектра обору-
дования. Авторы надеются, что будет проведена магниторазведка
и низкочастотное акустическое исследование с использованием
профилографа. Такие работы, возможно, помогут выявить ранее
не раскопанные структуры памятника, а также будут востребованы
для отработки методики применения комплексных дистанционных
исследований в подводной археологии и новых геофизических ме-
тодов в интересах археологической науки.
Рис. 1.
Карта дна в районе, сделанная гидролокатором бокового обзора (ГБО)
Рис. 2.
Фрагмент немецкой карты 1942 г.
Стрелкой показано расположение городища Саркел
Рис 3.
Подводная фотосъемка места погружения
Рис. 4.
(Слева) План из отчета В. И. Сизова 1887 г. [Сизов, 1889, с. 274–275]
(Справа) Наложения на него карты глубин и данных ГБО (мозаики ГБО).
Установление соответствия плана и отснятого рельефа дна
Рис. 5.
Соответствие масштабов, полученных данных ГБО и плана В. И. Сизова
[Сизов, 1889]. Сажень была принята в соответствии 1 сажень = 2,13 м
Рис. 6.
(Слева) План 1950-х гг. из книги М. И. Артамонова [Артамонов, 1962, с. 302]
(Справа) Привязка плана раскопок к рельефу. Наложение полученных
данных рельефа дна 2019 г. на планы 1889 и 1950 гг.
Рис. 7.
(Верхняя часть) Данные аэрофотосъемки. Скорректированный
ортофотоплан и план раскопок 1950-х гг. [Белецкий, 1959, с. 90–95].
(Средняя часть) Наложение на данные аэрофотосъемки данных ГБО
(мозаики ГБО) и плана раскопок (в соответствии)
(Нижняя часть) Наложения слоя карты глубин, слоя данных ГБО
(мозаики ГБО) на план аэрофотосъемки 1950-х гг.
Рис. 8.
Данные ГБО. (Мозаика ГБО) и наложение на нее плана
раскопок 1950-х гг. [Белецкий, 1959, с. 90–95] в соответствии
с найденными координатами плана
Артамонов М. И. Хазарская крепость Саркел // Acta archaeologica Acade-

miae Scientiarum Hungaricae. № VII. Budapest, 1956.
Артамонов М. И. Саркел – Белая Вежа // Труды Волго-Донской археологи-
ческой экспедиции. Т. I. (МИА № 62). М.–Л., 1958.
Белецкий В. Д. Жилища Саркела – Белой Вежи // Труды Волго-Донской ар-
хеологической экспедиции Т. II. (МИА, № 75) 1959.
Калинина Т. М., Флёров В. С., Петрухин В. Я. Хазария в кросскультурном
пространстве: историческая география, крепостная архитектура, вы-
бор веры. М., 2014.
Сизов В. И. Раскопки в двух городищах близ Цимлянской станицы на Дону //
Труды VI Археологического съезда в Одессе. Т. IV. Одесса, 1889.
Yu. G. Tkachenko, S. A. Khokhlov, I. O. Gorlov,

M. N. Bardashov, R. N. Sadekov, S. M. Fazlullin
Localization and Сurrent Status of the Left Bank Tsimlyanskaya
Fortress – Sarkel (Belaya Vezha)
Summary
In May 2019, the flooded in 1952 Left-bank Tsimlyanskaya Fortress – Sarkel
(Belaya Vezha) was localized. The discovery was made using sonar readings and
the subsequent diving search. The data obtained were compared with maps of the
fortess and reports of 19th and 20th century archaeologists concerning Sarkel’s re-
search and coincided with high accuracy. The current state of Sarkel allows him
to continue his archaeological research. In addition, it can become a kind of test-
ing ground for testing modern remote geophysical research methods.
K e y w o r d s : Left-bank Tsimlyanskaya fortress, Sarkel (Belaya Vezha),
diving search, maps of fortress, geophysical research methods.
В. С. Флёров
РАБОТЫ НА ПРАВОБЕРЕЖНОМ
ЦИМЛЯНСКОМ ГОРОДИЩЕ В 2003–2006 ГГ.
И ПРОЦЕССЫ ЕГО РАЗРУШЕНИЯ
Правобережное Цимлянское городище хорошо известно ар-

хеологам, в сферу интересов которых входит Хазарский каганат,
что позволяет в данной публикации не описывать его во всех под-
робностях и деталях, отраженных в публикациях М. И. Артамонова,
И. И. Ляпушкина, С. А. Плетнёвой и других авторов.
Местоположение городища по современному административно-
му делению: Ростовская обл., Цимлянский район, в километре север-
нее поселка Саркел (бывш. Винсовхоз).
Изначально городище располагалось на правом берегу Дона, от-
сюда и его современное наименование, а после создания Цимлянского
водохранилища оказалось уже на его правом берегу. Водохранилище
и положило начало катастрофе, продолжающейся по настоящее вре-
мя. Оно не только затопило всю пойму Дона, расстилавшуюся у подно-
жия городища, но с середины 1950-х гг. стало беспрерывно разрушать
коренной правый берег (в еще большей степени разрушается левый
низкий берег). К моменту раскопок С. А. Плетнёвой в 1958–1959 гг. бе-
реговой обрыв успел приблизиться к восточной крепостной стене, а за-
тем началось и ее разрушение. В течение всех полевых сезонов моих
раскопок городища я наблюдал этот процесс воочию (илл. 1).
Первый этап моих раскопок на городище – 1987–1988 гг.,
1990 г. [Флёров,1994, 1996] – был прерван прекращением их
государственного финансирования через Институт археологии РАН,

вызванного так называемой перестройкой, приведшей к дезоргани-
зации археологической деятельности в стране. Попытки найти иные
финансовые источники для продолжения работ оказывались неу-
дачными, и я их прекратил, переключившись на подготовку к публи-
кации результатов раскопок могильника Клин-Яр III в 1983–1986 гг.
В 1992 г. я писал: «В условиях экономического краха и отсут-
ствия жесткого законодательства по охране памятников археоло-
гии надеяться на большие раскопки на нем [Правобережном горо-
дище] не приходится» [Флёров, 1992, с. 13]. С тех пор положение
не изменилось.
Работы на городище возобновились только в 2003 г. О пер-
вых трех годах нового этапа исследований городища в публика-
циях содержится только краткая информация [Флёров, Петрухин,
2004а, 2004б; Флёров, Ермаков1, 2005; они же, 2006; они же, 2007;
они же, 2009; Флёров, Ермаков, Зиливинская, 2005]. Отмечу,
что в эти же годы экспедиция занималась разведками в окрестно-
стях Правобережного Цимлянского городища, шел мониторинг со-
стояния городищ Камышино и Семикаракорское.
Работы 2003 г.
Состояние Правобережного городища
Продолжить раскопки Правобережного городища помог случай.

В мае 2003 г. В. Я. Петрухин (Институт славяноведения РАН) со-
общил мне о программе сбора информации о состоянии городищ
Хазарского каганата в рамках «Хазарского проекта» Высшей школы
гуманитарных исследований им. С. Дубнова и попросил принять уча-
стие в поездке на городище. Предполагалось и создание видеофиль-
ма о городищах Хазарского каганата (съемки состоялись, но фильм
не был завершен).
При осмотре городища в обращенном к Цимлянскому водохра-
нилищу береговом обрыве были замечены торчавшие из него не-
сколько плит песчаника из основания восточной крепостной стены
1
Сергей Николаевич Ермаков по образованию инженер. Однако, не будучи
профессиональным археологом, он с 1986 г. выполнял в моих экспедициях самые
разнообразные функции, включая непосредственное участие в раскопках.
В. С. Флёров 341
(илл. 2). На одной из этих плит лежал блок из нижнего слоя ее кладки
(илл. 3: 1). Эти находки создавали впечатление, что в толще городи-
ща могли скрываться и другие остатки восточной крепостной стены.
Появилась необходимость принять решение: возобновлять раскопки
на восточной стене или отказаться от них, полагая, что найденные
плиты и блок являются ее последними остатками. Сомнения вызыва-
лись тем, что по завершении первого этапа раскопок у меня сложи-
лось впечатление, что от восточной стены сохранился только ее юж-
ный отрезок, который был полностью раскопан к 1990 году [Флёров,
1994, с. 493, рис. 2]. Севернее, как я тогда полагал, стена уже успе-
ла обрушиться в Цимлянское водохранилище. Это представление
возникло из-за неверной оценки направлений кромки обрыва и са-
мой крепостной стены.
Летом 2003 г. я вернулся на городище для более тщательно-
го осмотра берегового обрыва и оценки перспективности начала
раскопок вдоль него. Поездка финансировалась упомянутым выше
«Хазарским проектом»2.
Предстояло определить, к каким реперам привязать откры-
тые плиты и блок восточной стены. Реперы времен раскопок
И. И. Ляпушкина в 1939 г. и С. А. Плетнёвой в 1958–1959 гг. не со-
хранились. Установленного мною в 1987 г. у северо-западного угла
раскопа 6 репера – бетонный столбик длинною в полметра – на ме-
сте не оказалось. Вероятно его «удалили» местные жители.
На замену исчезнувшим было установлено девять бетонных ре-
перов вдоль обрыва (соответственно вдоль восточной оборонитель-
ной стены) на всем его протяжении – от северо-восточного угла кре-
пости до южного.
2
Мне неоднократно задавали вопрос: что такое «Хазарский проект»? Попро-
бую коротко, в пределах моей компетенции, ответить на него. Он не был какой-либо
организованной структурой. По сути это частная инициатива двух человек, В. Я.
Петрухина и Е. Я. Сатановского, Президента Российского Конгресса (РЕК) в 90-е гг.
XX века. Суть ее состояла в финансировании РЕКом исследований ряда городищ
Хазарского каганата. В число избранных попало и Правобережное Цимлянское
городище [Флёров, 2006; Аржанцева, Петрухин, Флёров, 2009]. РЕК финансировал
наши раскопки до 2010 г. включительно. Не могу не отметить, что РЕК не требовал
расходования предоставленных им денег строго по определенным статьям (проезд,
приобретение оборудования, аренда помещений, заплата рабочим и пр.). Такие
условия благоприятно отражались на процессе всей работы экспедиции. Иссле-
дователь имел возможность расходовать деньги по своему усмотрению, чего не
допускает ни один из существующих научных фондов.
По этим реперам-маячкам на протяжении многих лет можно бу-

дет, как мы надеялись, отслеживать скорость разрушения восточ-
ной стороны крепости Цимлянским водохранилищем. Если в момент
заполнения водохранилища эрозия была нулевая – водохранили-
ще заполнило долину Дона с ее устоявшимися тысячелетиями по-
логими склонами, то к настоящему времени она достигла максиму-
ма, т. е. эрозия разрушает берег по всей его высоте, от уреза воды
до поверхности городища. Уровень наполняемости водохранилища
меняется из года в год. Он зависит от стока Дона на протяжении
каждого года и от сбросов плотины Цимлянского гидроузла. В пер-
вые годы максимальные разрушения берегу наносила вода, осо-
бенно в штормы.
С образованием обнаженного (непокрытого растительностью)
берегового обрыва на смену губительному действию водохранили-
ща пришла ветровая (эоловая) эрозия. Ее действие, насколько мне
известно, никто не измерял, но его последствия должны все боль-
ше и больше вызывать беспокойство. Дело в том, что основные под-
стилающие городище геологические слои – это толща в десятки ме-
тров обычного песка, легко выдуваемого даже при едва заметном
ветре. В засушливые годы действие ветровой эрозии усиливается.
При полном отсутствии ветра действует другая не менее разруши-
тельная сила: в жаркие месяцы перегретый над поверхностью во-
дохранилища воздух, сталкиваясь с препятствием – крутым берего-
вым обрывом, разрушает его песчанистый массив.
Пагубное воздействие на обрыв под городищем оказывают
и зимы с неустойчивыми температурами, с чередой заморозков и от-
тепелей, в том числе в течение суток.
Одним словом, нет таких естественных факторов, которые
не вели бы к непрерывному разрушению городища, – от измене-
ний наполняемости водохранилища до погодных и сезонных. В ос-
нове всех разрушительных процессов, конечно, само сооружение
водохранилища3.
Разрушается не только склон под городищем, но вся бере-
говая полоса на протяжении нескольких километров на север
и на юг от него. Место расположения городища заметно возвышается
над окрестным и обозримым с него пространством правового берега
3
То же происходит на всех водохранилищах страны. В европейской части Рос-
сии в наибольших масштабах – на Волге [Бурдин, 2005].
водохранилища4. Высота столь неестественно возникшего и посто-

янно обрушающегося берегового склона равна у северной оконечно-
сти городища примерно 43 м, в центре, против группы плит – 44,24 м
(илл. 1: 2). Под городищем береговой обрыв обнажен от самого вер-
ха до уреза водохранилища. Его наклон равен в среднем 40º, но есть
гораздо более крутые участки.
Сверху вниз видимые в обрыве напластования располагают-
ся следующим образом (илл. 3, илл. 4). Вся обращенная к водохра-
нилищу восточная сторона городища перекрыта песком эолового
происхождения, нанесенным ветром с середины прошлого века.
Непосредственно у края обрыва его толща местами достигает 1,0 м.
В ней коренится растительность степных видов. При раскопках в по-
следующие годы было найдено подтверждение дате начала обра-
зования песчаного наноса: две стоявшие под ним вскрытые метал-
лические консервные банки указанного времени. По мере удаления
от обрыва толща песка уменьшается, западной стороны городища
песок не достигал.
Непосредственно под песком залегал сплошной развал облом-
ков белых известняковых блоков восточной крепостной стены. Его
белый цвет не позволяет его спутать с какими-либо другими отло-
жениями. Высота этого слоя в среднем до 0,5 м. Он, в свою очередь
лежал на плитах ракушечника и плотного песчаника, из которых со-
оружено основание стены. Большинство плит, как и блоков, были
растащены казаками еще в середине XVIII в.
Ярко выраженного и визуально различимого собственно куль-
турного слоя времени функционирования крепости в районе цен-
трального отрезка восточной крепостной стены нет. Плиты и бло-
ки восточной стены лежали непосредственно на подстилавшем
их слое эпохи бронзы 5 . За отрезок времени между примерно кон-
цом II – началом I тыс. до н.э. и концом VIII – началом IX в. сте-
рильная прослойка не накопилась на месте будущей крепости; есть
лишь отдельные линзы песка в 1–3 см толщиной. Объяснить это
можно, на мой взгляд, только действием ветра, не позволявшим на-
капливаться на месте будущей крепости каким-либо отложениям.
Надо принимать во внимание, что данное место – самое высокое
4
Более высокую точку занимает только соседнее Камышино городище.
Никто из археологов, посещавших наши раскопки с 2008 г., на этот феномен
5
внимания не обратил.
и продуваемое на обозримом с городища отрезке западного берега

Дона, а теперь водохранилища.
Как показали мои работы 1987–1990 гг., культурные отложения
на южном углу крепости (раскоп 6) представлены не сплошным сло-
ем, а только отдельными скоплениями золы, костей и чешуи рыб,
многочисленными фрагментами керамики и разного вида вещами.
Начавшиеся с 2006 г. раскопки вдоль внутренней стороны восточ-
ной крепостной стены (раскоп 7) дали иную картины. Здесь не было
мощных скоплений золы и костей рыб, а все находки, включая кера-
мику, немногочисленные вещи и обломки керамических строитель-
ных материалов находились в развале блоков. Этот феномен еще
потребует объяснения.
Ниже, под отложениями крепости, залегал темный песчани-
стый примерно полуметровый слой эпохи бронзы (о проблемах
его выделения см.: [Флёров, 1994, с. 480–482]). В отдельных ме-
стах он до черноты окрашен золой и углями. Толщина его коле-
блется в пределах 20–50 см. Не будучи специалистом, я не в со-
стоянии его датировать. Слой маркирован характерными лепными
горшками и, скорее всего, относится к периоду поздней бронзы.
Найдено и одно жилище с двумя реконструируемыми сосудами.
Помимо керамики, в слое встречаются обломки кремня и единич-
ные фрагменты керамики энеолитического облика [Флёров, 1994,
с. 516, рис. 25].
В историко-археологической литературе Правобережное
Цимлянское городище традиционно фигурирует как раннесредне-
вековый памятник. Как выяснилось в ходе раскопок, начатых еще
в 1987 г. и продолжающихся по настоящее время, он является двух-
слойным. Верхний слой содержит остатки белокаменной крепости;
нижний – поселения бронзового века, которое, в свою очередь, ле-
жит на мощной свите осадочных пород, к описанию которых перехо-
жу (илл. 4). При этом, не будучи геологом, могу допустить термино-
логические и иные ошибки.
Слой поселения эпохи бронзы лежит на более чем двухметровом
красноватом суглинке. Граница между слоем бронзы и суглинком не-
четкая. Только раскопками можно установить, занимало поселение
всю площадь мыса или же лишь отдельные его участки.
Особого внимания заслуживает нижележащая свита из напла-
стований относительно плотного песчаника, образующих нависа-
ющие «козырьки». Еще на несколько метров ниже – такая же свита
в несколько метров толщиной, а далее вниз идет почти сплошной

массив песка со слоями разной плотности. Над зеркалом водохрани-
лища его мощность не менее 30 м (на август 2003 г.). Вот эта неустой-
чивая толща и является самой разрушающейся. По мере ее осыпа-
ния над ней начинают выступать козырьки указанных свит. В какой-то
критический момент они обламываются, падают, и процесс повто-
ряется. С падением козырька падает очередная часть лежащего
над ним суглинка и соответственно лежащих над ним культурных
слоев. Вся описанная 40-метровая толща подстилается окаменев-
шим песчаником, крыша которого лежит примерно на несколько ме-
тров выше зеркала водохранилища. Этот песчаник является (если
я правильно выражаюсь) берегообразующим. Окаменевший песчаник
постоянно подвергается воздействию прибоя, покрыт характерными
вымоинами, но все-таки достаточно стойко сопротивляется разруше-
нию. Но по мере осыпания берегового массива периодически гиб-
нет растительность, которая местами появляется на обрыве и тем
самым закрепляет его.
Работы 2004–2005 гг.
Из установленных в августе 2003 г. вдоль восточного края

городища девяти реперов (бетонные столбики сечением 12  12 см.,
длинною до метра каждый) к августу 2004 г. на месте остался
один – номер 7. Некоторые из реперов обнаружены сброшенными
с обрыва. Было совершенно очевидно, что уничтожение реперов
не было «шалостью», но проведено преднамеренно.
Благодаря единственному сохранившемуся реперу 7 (вко-
пан у северной стенки раскопа 6) мы все-таки смогли найти лун-
ки исчезнувших и установить новые массивные реперы. Директор
местного ДРСУ В. Н. Белецкий для использования в качестве
реперов безвозмездно выделил бетонные блоки (бордюрные
плиты) весом по несколько десятков килограммов, которые были
вкопали на замену уничтоженным реперам и в тех же точках. Увы,
к сезону 2005 г. исчезли и они. К 2017 г. на месте из всех вкопанных
первоначально остался только репер 7.
В том же 2005 году установлен новый репер (бордюрный блок)
на западной стороне городища. Он должен служить «централь-
ным». Его местоположение зафиксировано на плане городища,
но на местности он не виден, закопан ниже современной поверхно-

сти. Сохраняется по настоящее время. Его точное местоположение
(координаты) открытой публикации не подлежит.
Продолжились наблюдения за верхней кромкой берегового
обрыва. По мере ее продвижения, в обрыве появлялись новые плиты
основания крепостной стены (илл. 5: 1). В итоге была составлена схе-
ма продвижения кромки обрыва и появления новых плит. Последних
становилось все больше (илл. 5: 2). Позднее стало понятно, что они ле-
жали в середине основания восточной крепостной стены.
На август 2004 г. получены следующие результаты промеров
от каждого репера до обрыва (илл. 2).
Реперы 1 и 2. Заметного обрушения не произошло. Отмечу
особо, что репер 2 стоял на дне траншеи С. А. Плетнёвой периода
1958–1959 гг.
Репер 3. Произошло не обрушение, но пока лишь сползание,
вываливание кромки обрыва примерно на 1 м. Такое сползание
предшествует большому обрушению.
В точках 4–9 обрушение произошло. Это не случайно, так
как наиболее интенсивно эрозия обрыва происходит именно
в центральной и южной частях городища.
Репер 4. Обрушилось 30 см.
Репер 5. Обрушилось 10 –20 см. Исчез висевший в обрыве
против этой точки известняковый блок восточной крепостной стены,
зафиксированный в 2003 г.
Репер 6. Обрушилось примерно 80 см.
Репер 7. Расположен на раскопе 6/1987–1990 гг., у его северной
стенки. Обрушения кромки обрыва не зафиксировано.
Репер 8. Расположен на раскопе 6. Обрушение – 75 см.
Репер 9. Самый южный (стоял на южном отвале раскопа 6).
Обрушение восточной кромки обрыва – 10 см.
Итак, с лета 2003 по лето 2004 г минимальное обрушение
кромки обрыва составило 10 см, максимальное – 80 см. Эрозия
обрыва иллюстрируется исчезновением блока восточной стены
и обнажением в обрыве новых плит основания восточной крепостной
стены.
Разумеется, приведенные цифры отражают частный случай.
Скорость разрушения правого берега водохранилища меняется
из года в год.
Таблица 1 содержит результаты моих замеров уже за два года.
Таблица I.
Правобережное Цимлянское городище.
Продвижение кромки обрыва
№№ О б р у ш и л о с ь (см.)
реперов с августа 2004 г с августа 2003 г
по август 2005 г по август 2005 г
1 60 60
2 15 15
3 23 23
4 70 100
5 50 140
6 30 110
7 0 0
8 +15 (участок вываливается) 75
9 10 20
Установка новых реперов взамен уничтоженных не могла про-

изводиться с абсолютной точностью. Тем не менее измерения про-
должались и в 2006 г., хотя по разным причинам не по всем точкам.
Результаты с 2005 по 2006 г. отражены в табл. 2.
Таблица 2.
Правобережное Цимлянское городище.
Продвижение кромки обрыва с 2005 по 2006 г.
Замеры (см.) в кратчайшем произвольном направлении
от реперов к обрыву
1 2 3
Реперы, с августа 2005 Примечания

№№ по август 2006 (см.)
1 Замер не произведен
2 15 Репер уничтожен
4 35
5 30
7 15
8 +5 Ситуация не ясна
9 0
К о м м е н т а р и и к т а б л и ц е : После уничтожения бетонно-

го репера 1 мы не смогли обнаружить его места из-за густой травянистой
растительности на кромке балки.
Не удалось точно установить и место репера 2, расположенного в тран-
шее 1958 г. С. А. Плетнёвой. Это наиболее досадная потеря.
Не сделан замер по кратчайшему направлению к обрыву от репера 6.
Вероятно, произошла какая-то ошибка в моей записи 2005 г. Но в направ-
лении на восток обрушение составило около 35 см.
При указанной выше возможности непроверяемых погрешностей

совершенно очевидно, что наибольшему разрушению подвергает-
ся средняя часть линии восточной крепостной стены напротив
реперов 4, 5, 6. Это обусловлено строением массива обрыва в этом
месте. Проще говоря, здесь наиболее сыпучие слои песка. По краям
же городища осыпание несколько тормозится задернованными бал-
ками, так называемыми Верхней и Нижней (см.: Отчеты 2003–2005 гг.
в Научном архиве Института археологии РАН).
Пережитый нами опыт с уничтожением реперов убедительно по-
казал, что на любом исследуемом памятнике необходима установка
большой серии долговременных прочных и замаскированных репе-
ров. В противном случае невозможна привязка к раскопам предше-
ственников и, как в нашем случае с Правобережным городищем, не-
возможно фиксировать изменение состояния самого памятника.
Что касается поверхности городища, то она сохраняется в за-
дернованном виде, местами покрывается кустарником и отдельны-
ми деревьями.
Показательны данные Федерального государственного учрежде-
ния «Управление водными ресурсами Цимлянского водохранилища»
(ФГУ «УВРЦВ») о продвижении кромки коренного берега водохранили-
ща. Непосредственно в зоне городища УВРЦВ наблюдения не проводи-
лись. Они велись севернее, у станицы Хорошовской, и южнее у хутора
Крутого.
У ст. Хорошовской (в 5 км севернее городища) с 1953 по 2003 г.

бровка коренного берега отступила на 142,05 м, в частности, в 1995–
2003 г. – на 9,55 м. Средняя величина обрушения берега за послед-
нее десятилетие составляет около 1 м. Минимально в 1997 г – 0,05 м.;
максимально в следующем 1998 г. – 1,85 м. Еще более различалась
скорость отступления кромки берега в 2002 и 2003 гг. – соответствен-
но 4,20 м и 0,15 м.
Аналогична картина в 3 км южнее Правобережного городища,
у х. Крутого, где берег заметно ниже. Еще И. И. Ляпушкин [Ляпушкин,
1958, с. 149] зафиксировал у х. Крутого салтово-маяцкое поселе-
ние. Я его уже не застал; обрыв вплотную приблизился к усадьбам
хутора. Для этого пункта имеются данные только за 1995–2003 гг. –
5,24 м. Отличие от данных по Хорошовской связаны, в первую оче-
редь, со строениями берегов и, вероятно, с особенностями воздей-
ствия на них водной массы и ветра в разных точках.
Уже это подтверждает мои наблюдения о неравномерности
во времени скорости обрушения Цимлянского городища.
О неравномерности эрозии берегового обрыва я писал в Отчете
2003 г., еще не располагая никакими замерами. Причина неравномер-
ности заключается в том, что сыпучая многометровая толща песка,
подстилающая городище, переслаивается разной мощности пласта-
ми песчаника и ракушечника. Они-то и служат основной опорой об-
рыва, его арматурой. По мере выдувания песка они постепенно об-
нажаются, но продолжают поддерживать массив берегового обрыва.
В зависимости от толщины такие обнажающиеся «козырьки» могут
висеть не один год. При этом обрушение культурного слоя городища
идет очень медленно или на отдельных участках вообще не проис-
ходит длительное время, что мы и зафиксировали. Но когда масса
нависшего над обрывом «козырька» становится критической, то про-
исходит его обрушение. И это вызывает значительное одномомент-
ное обрушение верхней кромки обрыва вместе с культурными на-
пластованиями и всем их содержимым. Такие громадные обломки
загромоздили прибрежное пространство перед городищем. Иногда
вес их может достигать тонны и более.
Разумеется, обрушение городища было видно на глаз и без моих
замеров. Производись они с целью определить, с какой скорость
идет данный процесс не только в целом, но главным образом на раз-
ных участках вдоль восточной крепостной стены. Было необходимо
выбрать наиболее перспективный участок для раскопок. При очень
скромных средствах я не был в состоянии копать вдоль всей восточ-

ной стороны крепости.
Постепенно сформировался еще один вопрос, который следова-
ло разрешить на не очень далекую перспективу: за какой срок горо-
дище погибнет полностью? О переработке берегов Цимлянского
водохранилища существует обширная литература. Так, Н. А. Шумова
(Институт водных проблем РАН) пишет: «В последние годы одним
из наиболее обсуждаемых вопросов является продолжающаяся ак-
тивность переработки берегов водохранилищ [Назаров, 2011]. На ос-
нове материалов натурных наблюдений за скоростью разрушения
берегов делается вывод о том, что в ближайшие десятилетия про-
цессы переработки берегов водохранилищ не снизят темпы свое-
го развития. Время показало, что относительно быстрая и окон-
чательная стабилизация абразионных, абразионно-оползневых
и абразионно-обвальных берегов водохранилищ не происходит»
[Шумова, 2017, с. 96].
В заключительном разделе своей статьи Н. А. Шумова прихо-
дит к традиционному выводу: «гидрологический режим водохрани-
лища является ведущим фактором процесса разрушения берегов»
[Шумова, 2017, с. 103]. Вероятно, с этим выводом в целом можно со-
гласиться. Что касается берега непосредственно у Правобережного
Цимлянского городища, то для него этот тезис неверен. Наблюдая
за ним с 1987 г., т.е. в течение более тридцати лет, я пришел к твер-
дому заключению, что водный режим водохранилища сегодня дав-
но перестал как-либо влиять на берег у подножия городища. Здесь
линия уреза воды остается стабильной, неизменной. Основной раз-
рушающий фактор – воздушные потоки, разрушающие массив пе-
ска под городищем. Мое заключение построено на результатах
наблюдений за конкретными недвижимыми ориентирами у подно-
жия городища в течение указанного выше периода. Заблуждение
Н. А. Шумовой, как и других авторов, проистекает из того, что при-
брежная зона Цимлянского городища специально не изучалась ги-
дрологами, геологами и специалистами близких профилей, а такое
изучение крайне необходимо.
Существуют конкретные данные о переработке берегов
Цимлянского водохранилища за определенных периоды. Схема од-
ного из них представлена на илл. 6. Обратим внимание на данные
по ст. Хорошовской – пункту наиболее близкому к Правобережному
городищу, у которого отступление береговой линии к 1972 г.
составило 97 м. Признаю, перенос данных по ст. Хорошовской

на Правобережное городище не совсем корректен, но показателен
сам по себе.
Гораздо больший интерес представляет карта прогноза перера-
ботки берегов 6. Для нас это прогноз полного уничтожения городи-
ща Цимлянским водохранилищем (илл. 7). К сожалению, масштаб
карты не позволяет по прилагаемой шкале точно определить годы
исчезновения мыса, на котором расположено Правобережное го-
родище. Полагаю, что последние его остатки исчезнут с лица зем-
ли уже в промежутке 50–75 лет. Раньше или позже произойдет это
печальное событие, значения не имеет. Меры по спасению един-
ственного в своем роде памятника археологии должны были быть
приняты лет 25 назад. Будут ли они приняты, скажем, в ближай-
шие 5–10 лет? В условиях прогрессирующего обнищания страны
даже мечтать об этом не следует, хотя первоначально необходимая
сумма невелика, около 100 млн. рублей.
Разрушение восточной крепостной стены оставило и свои ре-
альные следы. В 2004 и 2005 гг. у подножия центральной части
городища на пляжной полосе обнаружены блок с декором и пли-
та, вытесанная из плотного ракушечника (илл. 8: 1, 2). Они вы-
пали из восточной стены крепости. Оба предмета чрезвычайно
интересны.
Первые находки на Правобережном Цимлянском городище фраг-
ментов блоков с декорированной лицевой стороной были сделаны
еще в 1939 г И. И. Ляпушкиным [Ляпушкин, 1958, с. 134, рис. 24].
«Мастера так умело производили теску камней, что, сглаживая по-
верхность, одновременно наносили на неё с помощью тонких, едва
уловимых линий своеобразный орнамент в виде различных геоме-
трических фигур – ромбов, квадратов и т.д.» [Ляпушкин, 1958, с. 135].
В последующие годы я нашел десятки обломков блоков с декором.
Далеко не на всех линии были «едва уловимыми». На большинстве
линии врезаны глубоко, и не заметить их было просо невозможно.
И. И. Ляпушкин применил к «фигурам» на блоках термин «орнамент».
Он более привычен для керамических сосудов. Я стал применять
6
Карта предоставлена мне одним из коллег, к сожалению, без указания име-
ни ее составителя и данных об издании. Легко заметить, что основа карты та же,
что и для карты, изданной (переизданной?) В. М. Стародубцевым и В. А. Богданец
(илл. 6).
иной термин – декор, часто употребляемый в описании архитектур-

ных сооружений и их элементов. В 2009 г. обломки декорирован-
ных блоков были подняты сотрудниками нашей экспедиции у подно-
жия соседнего, так же гибнущего, городища Камышино. На блоках
стен иных крепостей Хазарского каганата, включая Маяцкую
и Верхне-Ольшанскую на р. Тихая Сосна в Воронежской области
и Хумаринскую на Северном Кавказе, декор не встречен.
Вторая находка – плита из ракушечника. Этот вид строительного
материала мне был известен по раскопкам башни в 1988 г. на южном
углу крепости. Такими плитами в ней был вымощен сквозной проход
[Флёров, 1994, с. 494, рис. 3].
Раскопки в 2006 г.
По организационным причинам раскопки удалось начать только

в конце полевого сезона. Выбор места был предопределен предше-
ствующими трехлетними наблюдениями за плитами в обрыве. Тем
не менее первые квадраты расположили чуть севернее скопления
плит, чтобы выявить его северную границу (илл. 9) В дальнейшем
предполагалось расширять раскоп в южном направлении.
Проблема заключалась в том, как расположить раскоп длинной
осью. Направление «север–юг» исключалось, так как раскоп врезал-
ся бы в край городища углом. Малопригодным было направление
по линии С–ЮЗ. Задача состояла не только в том, чтобы максималь-
но приблизить направление раскопа к линии обрыва. Помимо про-
чего, я ориентировался и на план Ивана Сацыперова 1743 г., на ко-
тором обозначено направление всех стен крепости.
В итоге, отказавших от классических схем, я расположил раскоп
длинной осью произвольно. Основным ориентиром для размещения
раскопа был ближайший репер 5.
Раскопками 1987 г. была точно определена ширина крепостной
стены – 4,20 м, поэтому с некоторым запасом, чтобы захватить и вну-
тренний край стены, рассчитывалась ширина нового раскопа.
Ориентированный по направлению обрыва раскоп получил сле-
дующие размеры: длина (северо-западная стенка) – 12,00 м, се-
веро-восточная – чуть более 6,50 м, юго-западная – 4,50 м. Юго-
восточная граница раскопа – обрыв с торчащими из него плитами
(илл. 10).
Поверхность на месте будущего раскопа была покрыта густой вы-

сокой растительностью, высохшей и новой. Северо-восточная гра-
ница пересекала неясную еще впадину (далее выяснилось, что это
перекоп).
Вопрос о том, вскрытие каких напластований нас ожидало, а так-
же – на какой глубине залегала подошва крепостной стены, – не сто-
ял, все это было прекрасно видно в срезе обрыва вплоть до крыши
«материка». Сверху лежал массив наносного (эолового происхожде-
ния) песка, под ним развал обломков блоков крепостной стены, кото-
рые, в свою очередь, перекрывали плиты ее основания. Было неиз-
вестно, на какую ширину сохранилась восточная крепостная стена
и каково ее реальное направление на данном участке.
Раскоп получил очередной порядковый номер «7». Последний
раскоп С. А. Плетнёвой имел № 5/1959, мой раскоп на южном углу
городища имел № 6. Пониманию вскрываемых слоев способствовал
опыт раскопок 1987, 1988, 1990 гг.
Стратиграфия. Мощность слоя песка по юго-западной его стен-
ке составляла 85 см. Мощность по длинной северо-западной стенке
колебалась от 85 до 130 см. Песок не содержал никаких посторонних
включений, тем более не мог содержать культурных остатков времен
существования крепости (илл. 11).
После снятия песка, как и ожидалось, появился развал мелких
и больших обломков блоков в смеси с пылевидным серым грунтом
(илл. 12), среди которых встречались фрагменты керамики, черепи-
цы, керамических плиток, а так же обломки блоков с декором.
Найден и один целый блок, хотя и расколовшийся вдоль на две
части, длиной 80, шириной 15 см.
Несмотря на то что все поверхности крупных обломков
были самым тщательным образом осмотрены, граффити на них
не обнаружено.
В целом описанное скопление блоков надо признать случайным.
Образовалось оно при разборе крепости казаками.
Плиты основания крепостной стены. Разведочная тран-
шейка. Снятие развала блоков на остальной площади раскопа про-
должалось вплоть до того момента, когда мы наткнулись на лежащие
горизонтально in situ три плиты и стоявшую рядом с ними половину
блока. Плиты и блок находились в 3,50 м от обрыва, что было совер-
шенно неожиданно, так как я полагал, что торчащие в обрыве плиты
являются последними остатками основания восточной крепостной
стены. Стало очевидным, что на месте раскопа основание стены со-

хранилось едва ли не на всю ширину.
Эти три плиты примерно обозначили северную границу сохра-
нившегося участка кладки плит. Плиты не расчищались и были слег-
ка присыпаны для сохранения (о причинах см. ниже).
Находка указных трех плит потребовала скорректировать план
дальнейшей работы на раскопе. Стало весьма вероятным, что юж-
нее, т.е. в кв. 2 и 3 основание стены сохранилось еще лучше (не
считая плит уже упавших с обрыва). Это необходимо было выяс-
нить. Дальнейшее снятие пласта обломков блоков было прекращено,
а для выяснения ситуации решено по границе кв. 2 и кв. 3 прокопать
узкую траншейку разведочного назначения и планировать дальней-
шие действия в зависимости от результата.
Траншейка шириной в пределах полуметра была прокопана
от обрыва до северо-западной длинной стенки раскопа. Прогноз под-
твердился. В траншейке открылась сплошная не затронутая позд-
нейшими перекопами кладка из плит (илл. 10, илл. 13) местного пес-
чаника и ракушечника. Как и на всех ранее нам известных, на этих
плитах также не было никаких следов обработки.
Из находок 2006 г. выделю три предмета: обломок блока с деко-
ром, уникальные серый кирпич и керамическое изделие, относяще-
еся к строительным материалам.
Обломок блока из кв. 2 с декором «косая сетка» (илл. 14: № 21).
Типологически он близок декору на блоке, поднятом на берегу водо-
хранилища (илл. 8: 1), но выполнен неумело, небрежно. В последую-
щие годы на раскопе 7 найдены и другие варианты сетки, как с ром-
бическими, так и с прямоугольными ячейками.
Совершенно необычный экземпляр кирпича. Только толщина –
4,5 см. – объединяет его с саркелскими красноглиняными кирпичами,
в большом количестве представленными на городище. Все прочие
признаки другие.
Сероглиняный кирпич с залощенной верхней плоскостью (илл. 14:
№ 14) до настоящего времени остается единственным в своем роде
из найденных на городище. Его тщательно промешанная глина после
обжига осталась по всей толще серой. В глине мельчайший песок
и включения белых частиц, отдельные до 1 см. Подобные примеси
могут иметь естественное происхождение. Верхняя постель кирпи-
ча плоская, залощеная до блеска; видны отдельные широкие поло-
сы лощения. Нижняя постель и боковины не залощены, шероховаты.
Аналоги этому кирпичу мне неизвестны. Он столь тщательно сфор-

мован, что первоначально возникла мысль, не относится ли он к бо-
лее поздним временам.
Фрагмент керамического изделия явно строительного назначе-

ния, к которым на Правобережном Цимлянском городище, относят-
ся кирпичи обожженные, черепица (керамиды и калиптеры) и плитки.
От изделия сохранился только угол размером 8  11 см при толщине
не менее 4 см (илл. 15, илл. 16). Поверхности заглаженные, почти за-
лощеные. Цвет на поверхности и в изломе одинаков: светло-оранже-
вый. В целом просматривается тщательная отделка, что как-то не со-
относится с массовым производством. Обращу внимание на глину
с естественными примесями мельчайшего песка. Структура на изло-
ме чешуйчатая, что резко отличает данный фрагмент от прочих стро-
ительных материалов. Но главное отличие все-таки состоит в слож-
ном профиле с двумя четко выраженными продольными гранями.
В Отчете о раскопках 2006 г. я предположительно отнес данную на-
ходку к керамическим плиткам.
Крымский автор А. Д. Моисеев, изучавший черепицу как Семи-
каракорского городища, так и Правобережного, и сам участник его
раскопок последнего в 2017 г., любезно поделился своим мнение
о рассматриваемом фрагменте. Он полагает, что фрагмент при-
надлежит черепице условно называемой «лаконика», которая «для
этого времени является репером традиции черепичного производ-
ства характерного Болгарии»7. В Крыму этот исследователь относит
к данному виду некоторые экземпляры из печей в балке Суаткан. Не
уверен, что в определении данного фрагмента А. Д. Моисеев прав.
В музеях Болгарии аналоги мне не встретились.
В 2007 г. работы в кв. 1–3 продолжились, в результате чего было
открыто наполовину сохранившееся основание прямоугольной баш-
ни (номер IV) с узким проходом (илл. 17) и получена серия новых на-
ходок; им будет посвящена специальная публикация.
7
Письмо Д. А. Моисеева автору от 26.06.2019 г.
Илл. 1.
Правобережное Цимлянское городище:
1 – вид с запада; 2 – вид с юго-востока, с берега Цимлянского
водохранилища
Илл. 2.
Правобережное Цимлянское городище, план 2003 г.
(Р1–Р9 – реперы; репер Р7 сохранился)
Илл. 3.
Правобережное Цимлянское городище:
1 – плиты и блок из основания восточной крепостной стены, фото 2003 г.;
2 – разрезы по кромке обрыва (см. илл. 4)
Илл. 4.
Стратиграфия верхних напластований в береговом обрыве
(фотография выполнена под углом с берега Цимлянского
водохранилища, с расстояния 50–60 м
Илл. 5.
Смещение кромки обрыва с 2003 по 2005 г.:
1 – Измерения смещения, рабочий момент; 2 – Смещение кромки
обрыва, плиты, входившие в снование восточной крепостной стены
Илл. 6.
Типы берегов и смещение береговой линии к 1972 г.:
1 – абразионный тип берега; 2 – абразионно-оползневый;
3 – абразионно-обвальный; 4 – низкий ровный затопляемый;
5 – бухтовый; 6 – аккумулятивный (смещение береговой линии показано
цифрами в метрах) в метрах) (по: [Стародуцев, Богданец, 2016])
Илл. 7.
Типы берегов Цимлянского водохранилища, фактическое (по 1972 г.)
и ожидаемое смещение береговой линии
Типы переформирования берегов:
1 – абразионный; 2 – абразионно-оползневый; 3 – абразионно-
обвальный; 4 – низкий ровный берег затопления; 5 – бухтовый;
6 – аккумулятивный; 7 – смещение береговой линии, цифрой показан
наибольший размыв берега на участке, м; 8 – наибольший объем
размытого материала в м² на погонный метр берега на участке
или створе
Илл. 8.
Выпавшие из напластований Правобережного Цимлянского городища
на берег водохранилища фрагмент белого известнякового блока (1)
и плита из ракушечника (2)
Илл. 9.
Раскоп 7 на Правобережном Цимлянском городище, 2006 г.
Илл. 10.
Раскоп 7/2006 с разведочной траншейкой и частично раскрытыми
плитами основания восточной крепостной стены (полностью расчищены
в 2007 г.)
Илл. 11.
Раскоп 7/2006, стратиграфия
Илл. 12.
Раскоп 7/2006 в процессе раскопок. На переднем плане скопление
блоков восточной крепостной стены. Вид с востока.
Илл. 13.
Разведочная траншейка на раскопе 7. Рабочий снимок; вид с запада
Илл. 14.
Обломки блока с декором (№ 21/2006) и сероглиняного кирпича
(№ 14/2006)
Илл. 15.
Обломок керамического изделия (архитектурной детали?).
См. илл. 16
Илл. 16.
Обломок керамического изделия (архитектурной детали?).
См. илл. 15
Илл. 17.
Плиты основания северной половины башни IV
по состоянию на август 2007 г.
Белыми крестиками отмечены плиты, упавшие в обрыв
до августа 2008 г. К 2018 г. обрушились все плиты.
Аржанцева И. А., Петрухин В. Я., Флёров В. С. К итогам и перспективам

работы «Хазарского проекта» (2000–2008) // Евроазиатский еврейский
ежегодник, 5769 (2008/2009) М., 2009.
Бурдин Е. А. Волжская Атлантида: трагедия великой реки. Ульяновск
(Симбирск), 2005.
Ляпушкин И. И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р. Дон //
Труды Волго-Донской археологической экспедиции. Т. I / Материалы
и исследования по археологии СССР. № 62. М.–Л., 1958.
Назаров Н. Н. Устойчивое функционирование водохранилищ // Совре-
менные проблемы водохранилищ и их водосборов. Т. 1: Гидро- и гео-
динамические процессы. Труды Международной научно-практической
конференции. Пермь, 2011.
Стародубцев В. М., Богданец В. А. Динамика береговой линии Цимлян-
ского водохранилища // SWorld – 11–18 October 2016. – http://www.
sworld.education/conference/year-conference-sw/the-content- of-
conferences/archives-of-individual-conferences/oct-2016 scientific
researches and their practical application. modern state and ways of
development ‘2016.
Флёров В. С. Правобережное Цимлянское городище. Некоторые проблемы
изучения // Средневековые кочевники и городская культура Золотой
Орды. Тез. докл. конф. Волгоград, 1992.
Флёров В. С. Правобережное Цимлянское городище в свете раскопок
в 1987–1988, 1990 гг. // Материалы по археологии истории и этногра-
фии Таврии. Вып. IV. Симферополь, 1994.
Флёров В. С. Донские крепости Хазарии: былое и настоящее // Восточная
коллекция. № 2(25). М., 2006.
Флёров В. С. Ермаков С. Н. Цимлянское водохранилище – зона археоло-
гического бедствия (По итогам работы экспедиции «Хазарский про-
ект в 2004 г.) // Историко-археологические исследования в Азове
и на Нижнем Дону в 2003 г. Вып. 21. Азов, 2005.
Флёров В. С., Ермаков С. Н. Исследования и проблема сохранения горо-
дищ хазарского времени на Нижнем Дону. Третий полевой сезон экс-
педиции «Хазарский проект» // Историко-археологические исследова-
ния в Азове и на Нижнем Дону. Вып. 22. Азов, 2006.
Флёров B. C., Ермаков С. Н. Хазарский каганат: гибнущие памятники
на Цимлянском водохранилище // Археологические открытия – 2005.
М., 2007.
Флёров В. С., Ермаков С. Н. Хазарский каганат: городища Правобережное

Цимлянское, Камышевское, могильник Овчинников // Археологические
открытия – 2006. М., 2009.
Флёров В. С., Ермаков С. Н., Зиливинская Э. Д. Памятники Хазарского ка-
ганата на Цимлянском водохранилище // Археологические открытия –
2004. М., 2005.
Флёров В. С., Петрухин В. Я. Хазарские крепости под угрозой // Еврейские
новости. М., 2003. № 25(050), июль.
Флёров В. С., Петрухин В. Я. Крепости Хазарии и золотоордынский могиль-
ник на Нижнем Дону // Археологические открытия – 2003. М., 2004а.
Флёров В. С., Петрухин В. Я. «Хазарский проект» и проблемы сохранения
городищ каганата на Нижнем Дону // Историко-археологические ис-
следования в Азове и на Нижнем Дону в 2003 г. Вып. 20. Азов, 2004б.
Шумова Н. А. Анализ динамики разрушения берегов Цимлянского водохра-
нилища // Аридные системы. Т. 23, № 3(72). М., 2017.
V. S. Flyorov
Works on the Right bank of the Tsimlyansk settlement
in 2003–2006 and the processes of its destruction
Summary
The Tsimlyansk fortress on the right-bank of Don is a monument of the
Khazar Khaganate in the Lower Don basin, containing ruins of limestone blocks.
The first stage of its research took place in 1987, 1988, 1990 at the southern cor-
ner of the fortress.
Since 2003, the works were transferred to the Eastern wall of the fortress,
destroyed by the Tsimlyansk reservoir. From 1952 to 2002, the right Bank of the
reservoir collapsed on 140–150 m. 2003–2005 were dedicated exclusively to the
determinate the rate of collapse of the shore of the reservoir near the fortress. It
is established that the speed is from 10–20 cm to 1.4 m per year. According to
forecasts of geomorphologists, for the next 50–75 years the reservoir will com-
pletely destroy the settlement.
Excavations was concentrated at sector 7, where the preserved section of
the Eastern wall of the fortress was found and described.
K e y w o r d s : Right-bank Tsimlyansk fortress, Khazar Khaganate, Lower
Don, research stage, Tsimlyansk reservoir, bank collapse.
Кураторы Соглашения о сотрудничестве
Археологического института с музеем Болгарской академии наук
и Института археологии Российской академии наук
Евгения Коматарова и Валерий Флёров. Москва, апрель 2019 г.
IV
Хроника
ПРИСУЖДЕНИЕ В. С. ФЛЁРОВУ ЗВАНИЯ

ПОЧЕТНОГО ЧЛЕНА НАЦИОНАЛЬНОГО
АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА С МУЗЕЕМ
ПРИ БОЛГАРСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК
Валерий Сергеевич Флёров – постоянный член редколлегии

«Хазарского альманаха» – с особым интересом относился к важней-
шим для истории хазар проблемам болгарской средневековой архео-
логии: в 1975–1982 гг. он участвовал в работах советско-болгаро-вен-
герской экспедиции института археологии АН СССР, в конце 1980-х гг.
вместе с болгарскими коллегами Л. Дончевой-Петковой и Р. Рашевым
исследовал Правобережное Цимлянское городище, постоянно зани-
мался исследованием раннесредневековых крепостей в Болгарии.
В 2019 г. В. С. Флёров был избран почетным членом Археологи-
ческого института и Музея Болгарской Академии наук. Редколлегия
поздравляет Валерия Сергеевича с получением заслуженного по-
четного звания!
V
In memoriam
В. Я. Петрухин
К ЮБИЛЕЮ О. ПРИЦАКА
О. И. (в русской версии википедии – Омельян Иосифович) Прицак

в советский период был известен как востоковед, специалист по ал-
тайским языкам, чьи разработки активно использовались при ре-
шении проблем исторической лексикографии, в том числе воздей-
ствия тюркских, «восточных») языков на славянские и древнерусский
(ср. [Баскаков, 1985]). Выпускник Львовского университета (1940),
О. Прицак унаследовал традиции украинской науки, формировав-
шиеся М. С. Грушевским (чью многотомную «Историю Украины-Руси»
Прицак издавал уже в созданном им при Гарвардском университе-
те Украинском институте) и непосредственным учителем Прицака –
востоковедом академиком А. Е. Крымским1.
Для официозной советской науки эти традиции были неприем-
лемы, как и евразийские интересы Прицака: актуальность его ис-
следований стала очевидной с концом советской эпохи, когда на-
чали преодолеваться стереотипы историографии и цензурные
запреты. К таким запретам относилась проблема происхожде-
ния имени русь, и в 1991 г. журнал «Вопросы языкознания» (№ 6)
по инициативе зам. главного редактора акад. Н. И. Толстого опу-
бликовал в серии «По страницам зарубежных изданий» проблем-
ную статью О. И. Прицака «Происхождение названия RŪS/RUS’». Его
1
Известный востоковед погиб в ссылке, куда был сослан в 1941 г. Первая часть
монографии А. Е. Крымского «Iсторiя хазарiв…» была опубликована в 7-м томе
«Хазарского альманаха» в 2008 г.
историческая концепция была известна по книге «Происхождение

Руси», первый том которой был издан в Кембридже (Масс.) в 1981 г.
Ее евразийский размах был воспринят негативно (см.: [Мельникова,
1984]), но идеи, как правило, связанные с неприятием традицион-
ной для лингвистов скандинавской этимологии имени русь, воз-
действовали на историографию, часто без упоминания автора.
Определенная (а часто беспредельная) свобода в поисках истоков
мигрирующих этниконов, ассоциирующихся с русью (от славянских,
кельтских и германских до аланских и даже индоарийских аналогий),
увязывается с трансконтинентальными миграциями племен, а в ран-
несредневековый период – с трансконтинентальной торговлей.
Таковы давняя гипотеза о раннем (IX в.) пути русских купцов («ругов»)
из баварского Подунавья в Прагу, Краков и Киев (и далее в Хазарию),
развиваемая ныне А. В. Назаренко, более близкая кельтским ассо-
циациям О. Прицака (рутены – русь), гипотеза о кельтском происхож-
дении имени русь А. Г. Кузьмина и т. п. Представления о «торговой
парадигме» предопределяли конструкции разных историков, начи-
ная, по крайней мере, с В. О. Ключевского и А. Пиренна; А. Е. Мусин
продемонстрировал близость «модернизирующего» наименова-
ния начальной Руси «Ост-европейской компанией» у А. П. Толочко
представлениям О. Прицака и более ранним концепциям Р. Пайпса
[Мусин, 2015].
Поиски новых решений старых проблем, очевидно, определяли
подход О. Прицака к письменным источникам, как давно известным,
так и вновь открытым. Историков Древней Руси в советский период
потрясло открытие (в 1962 г.) американским гебраистом Норманом
Голбом среди многочисленных документов каирской генизы так на-
зываемого Киевского письма: шок был связан даже не с содер-
жанием самого письма, где был упомянут Киев (Кийов), а с тем,
что этот документ был написан еврейским письмом – в те времена
все еврейское ассоциировалось с враждебной пропагандой; пред-
ложенная Н. Голбом датировка (Х в.) означала, что это древнейший
собственно «русский» документ, содержащий древнейшее упоми-
нание Киева. Голб, признанный специалист по еврейской палео-
графии2, не занимался восточноевропейским еврейством и при-
гласил О. Прицака участвовать в издании письма. Документ был
См. о нем юбилейную заметку Л. А. Беляева и В. Я. Петрухина в «Хазарском

2
альманахе» (Т. 15. М., 2017).

В. Я. Петрухин 381
издан в Лондоне в 1982 г., издание и интерпретация письма вызва-

ли полемику, продолжающуюся по сей день (см. из последних об-
зорных работ: [Торпусман, 2019]).
В 1997 г. под моей редакцией издательство «Гешарим» выпу-
стило первое русское издание книги (см. второе изд.: [Голб, Прицак,
2003]). Редактор должен был реагировать на неординарное реше-
ние проблем начальной (Х в.) русской истории в интерпретации
О. Прицака. Нееврейские имена просителей, подписавших письмо,
О. Прицак считал тюркскими – хазарскими; «резолюция», помещен-
ная в нижнем левом углу документа, была написана тюркскими ру-
нами. Опираясь на эти наблюдения американский (в 1980-е гг.) автор
отрицал адекватность летописного изложения начальной русской
истории, настаивая на том, что власть хазар над Киевом продол-
жалась в Х в. (а не прекратилась с вокняжением Аскольда и Дира
в 860-е гг., когда русь овладела путем из варяг в греки). В возник-
шей тогда полемической переписке между редактором и автором
О. Прицак настаивал, что Киев нигде в ранних восточных источни-
ках не ассоциировался со славянами: действительно, в арабской
традиции, восходящей к последней трети IX в., Куйаба / Киев счи-
тался центром руси – ар-рус (и русь в этих источниках не отож-
дествлялась со славянами). Дискуссия, в том числе возражения
О. Прицака, представлялась продуктивной и была помещена в при-
ложении к книге.
Едва ли не самым дискуссионным лексическим объектом
Киевского письма остается руническая надпись. О. Прицак интер-
претировал ее как резолюцию – «(я) прочёл», что могло относить-
ся к хазарскому чиновнику в Киеве, разрешившему использование
документа. Представляя сложность интерпретации рунических над-
писей из Хазарии, ни одна из которых убедительно не читалась (см.
статью О. А. Мудрака и полемику с ней в «Хазарском альманахе»,
Т. 15), я обратился к рунологам за консультацией. С .Г. Кляшторный
не решился предложить собственное чтение, но скептически выска-
зался о чтении американского коллеги; прокомментировать ситуа-
цию для очередного (2003) издания книги взялся В. В. Напольских,
давший скептический комментарий (см.: [Голб, Прицак, 2003, с. 221–
225]). Впоследствии О. А. Мудрак предложил близкую по смыслу ин-
терпретацию надписи – «следует разрешить» [Мудрак, 2017, с. 359]
(ср.: [Торпусман, 2019, с. 141 и сл.]). Между тем, руническая надпись
действительно имеет особое значение для понимания и датировки
письма, ибо собственно еврейское письмо («прото-квадратное»

по характеристике российского палеографа – см.: [Jakerson, 2014])
предполагает широкую датировку, использование же руники может
действительно относиться к хазарскому времени.
Наконец, уже после смерти О. Прицака (2006) С. Г. Кляшторный
предположил продуктивность его гипотезы о связи топонима Киев
с именем хорезмийского вазира рубежа VIII и IX вв. Ахмада б. Куйа
в контексте «ранних славяно-тюркских контактов» [Кляшторный,
2009]. Впрочем, А. Торпусман [Торпусман, 2014, с. 53] интерпрети-
ровал одну из подписей на Киевском письме как славяно-еврейский
«оксюморон» – Гостята бар Кий бар коген, прочитав имя Киабар (обо-
значение хазарского племенного объединения кавар, по Прицаку)
как с лавянский антропоним. Не могу не вспомнить в связи с этим,
что мой последний (телефонный) разговор с О. Прицаком касал-
ся как раз киевской микротопонимики: происхождения имени Киев
мы не касались, гора Хоривица слишком напоминала библейскую
гору Хорив, я спросил у собеседника, что он думает по поводу име-
ни горы Щекавица. О. И. ответил, что ему есть что сказать, но своим
знанием со мной, скептиком, он делиться не будет, пока не опублику-
ет текст с развернутой аргументацией. Насколько мне известно, пу-
бликация не появилась… Вероятно, в архиве ученого найдется еще
немало работ, которые будут стимулировать появление неординар-
ных гипотез и развитие науки.
В. Я. Петрухин 383
Баскаков Н. А. Тюркская лексика в «Слове о полку Игореве». М., 1985.

Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы Х века / Пер. с англ.
В. Л. Вихновича. Науч. ред. В. Я. Петрухина. Москва–Иерусалим, 2003.
Кляшторный С. Г. Ранние свидетельства славно-тюркских контактов //
Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой
истории Старого света: материалы международной конференции, со-
стоявшейся 14–18 мая 2007 года в Государственном Эрмитаже / Труды
Государственного Эрмитажа. Т. XLIX. СПб., 2009. С. 203–207.
Мудрак О. А. Основной корпус воcточноевропейской руники // Хазарский
альманах. Т. 15. М., 2017. С. 296–416.
Мельникова Е. А. Историзация мифа или мифологизация истории? По поводу кни-
ги О. Прицака «Происхождение Руси» // История СССР. 1984. № 4. С. 201–209.
Мусин А. Некоторые мысли, возникающие после прочтения новых книг.
Об «Очерках начальной Руси», составленных Алексеем Петровичем
Толочко. Рец. на: Толочко П. П. Очерки начальной Руси. Киев; СПб,
2015 // Княжа доба: історія і культура / Відп. ред. В. Александрович;
Львів, 2016. Вип. 10. С. 242–257.
Торпусман А. Вокруг «Киевского письма». К 35-летиию опубликования докумен-
та. Полемические заметки // Хазарский альманах. Т. 17. М., 2019. С. 117–152.
Jakerson S. Несколько палеографических ремарок к датировке «Киевского
письма» // Кенааниты: евреи в средневековом славянском мире / Jews
and Slavs. Vol. 24. Москва–Иерусалим, 2014. С. 204–214.
Torpusman A. Где и когда возникала первая община Кенаанитов? //
Кенааниты: евреи в средневековом славянском мире / Jews and Slavs.
Vol. 24. Москва–Иерусалим, 2014. С. 52–57.
V. Petrukhin
To the Anniversary of O. Pritsak
Summary
th
This paper is dedicated to the 100 anniversary of Omeljan Pritsak who was
a famous historian on the Khazars and Ancient Rus’ studies. O. Pritsak inherited
the traditions of Ukrainian history science, formed by M. S. Grushevsky and acad-
emician A. Krymsky. Some works of O. Pritsak are of special interest, because
are dedicated to the origin of the term Rus’ and the content of the Kievan Letter.
K e y w o r d s : Omeljan Pritsak, anniversary, Khazars, Ancient Rus’, Kievan Letter.
О. Б. Бубенок, О. Д. Василюк
ИСТОРИЯ И РЕЛИГИЯ ХАЗАР
В ИССЛЕДОВАНИЯХ ОМЕЛЯНА ПРИЦАКА
(К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ)
В 2019 г. ученые многих стран отметили 100-летний юбилей

выдающегося историка и ориенталиста современности Омеляна
Прицака, которого по праву считают своим соотечественником граж-
дане не только Украины, но США и Германии. Развитию науки в этих
странах О. Прицак посвятил лучшие годы своей жизни. Его по пра-
ву считают одним из наиболее крупных специалистов в области из-
учения средневековых кочевников Евразии. И в этом конгломерате
народов и государств Омелян Йосипович особенно выделял хазар,
которые до Руси создали в Восточной Европе империю.
Необходимо отметить, что на формирование интереса О. При-
цака к изучению истории хазар оказал большое влияние его учи-
тель – академик А. Е. Крымский. А. Е. Крымский и О. Прицак в своих
трудах неоднократно отмечали, насколько большое значение для из-
учения истории Украины имеют достоверные знания о ее восточных
соседях. Значительное внимание они уделяли и миграционным про-
цессам на просторах Евразии. Поэтому неудивительно, что их объ-
единял общий интерес к такой непростой для исследования теме,
как история хазар.
Интерес О. Прицака к прошлому хазар появился именно под вли-
янием академика А. Е. Крымского. Однако, к сожалению, о хазаро-
ведческих исследованиях А. Е. Крымского по истории хазар ученые
О. Б. Бубенок, О. Д. Василюк 385
узнали лишь после смерти академика, и то лишь по окончании

Второй мировой войны, благодаря стараниям близких ему людей,
среди которых был тогда молодой О. Прицак. Как известно, конец
20-х гг. ХХ в. был непростым и в жизни Агафангела Крымского. Его
постепенно начали снимать почти со всех постов, отстранять от ра-
боты, лишать привычной среды. Арестовали многих его коллег и род-
ственников. И все же в это время он плодотворно трудился над не-
сколькими своими большими исследованиями, среди которых была
и «История хазар». Наталья Дмитриевна Полонская-Василенко после
ареста и смерти мужа, академика Н. П. Василенко, также была уво-
лена отовсюду и перепечатывала рукописи Агафангела Ефимовича,
в частности «Историю хазар». Поэтому неудивительно, что именно
у нее оказалась рукопись этой работы А. Е. Крымского.
Н. Д. Полонская-Василенко сыграла важную роль в сохранении
для потомков этого фундаментального труда. По этому поводу еще
в 1949 г. в украинском эмигрантском журнале «Украина: украиноведе-
ние и французская культурная жизнь» (ч. 2) в статье-некрологе в честь
А. Крымского от «его личной подруги, известной исследовательни-
цы нашего прошлого» (Н. Д. Полонской-Василенко. – Авт.) было ска-
зано: «Судьба литературного наследия Крымского не известна мне.
Он оставил много не напечатанных работ, которые я, по его поруче-
нию, передала в Библиотеку Академии наук. Там были История укра-
инской литературы, История Хазар... Остались ли они в Киеве, или их
вывезли немцы – я не знаю, хотя тогдашний директор Библиотеки
уверял меня, что они целы, но их могли вывезти в последнюю мину-
ту. К счастью для науки, молодой ученик А. Крымского д-р О. Прицяк
смог вывезти некоторые из работ Крымского (они были в несколь-
ких экземплярах). Среди них “Историю хазар”. Неизвестна и судь-
ба ценной библиотеки Крымского, которую он передал в Академию
Наук» [Н. Д., 1949, с. 128]. И уже вскоре О. Прицак подтвердил эту
информацию. Их волнение было вызвано еще и тем, что Мария
Ефимовна Крымская, которая оставалась в доме брата после его
ареста (а как теперь известно, и смерти) начала распродавать кни-
ги из библиотеки, арабские ковры и другие ценные вещи из кварти-
ры, как писал О. Прицак к И. Крипьякевичу в августе 1942 г. после по-
лучения письма от Н. Полонской-Василенко. Удалось спасти лишь
остатки библиотеки. Чтобы остановить эту распродажу, О. Прицак
советуется с И. Крипьякевичем, не обратиться ли к профессо-
ру В. Симовичу, руководившему в 1942–1944 гг. Научным фондом
при УЦК, который оказывал помощь ученым, чтобы тот выделил сред-
ства Н. Д. Полонской-Василенко для дальнейшей передачи Марии
и Николаю Крымским [Фелонюк, 2015, с. 274].
В 1973 г. была напечатана статья Н. Д. Полонской-Василенко, к со-
жалению, посмертная, специально посвященная работе А. Е. Крым-
ского «История хазар». Там она сообщает очень важную информацию
о О. Прицаке: «В 1941 г., после начала войны с Гитлером, Крымский,
который был в Крыму, отправился в Звенигородку. Связь с Киевом
поддерживал его слуга Мельниченко; в помещении Крымского жила
его сестра, которая использовала возможность пожить в Киеве, пока
брат был в Звенигородке. Как-то, видимо в самом начале июля, при-
вез Мельниченко мне три пакета с рукописями и письмо Крымского.
Он писал, что посылает мне рукописи “Истории хазар” и просит поме-
стить в надежном месте. Время было неспокойное. Все боялись эва-
куации, и некому было передать рукопись. Я передала на сохранение
в Библиотеку Академии». Чуть позже, как оказалось, благодаря вме-
шательству О. Прицака удалось вывезти из Киева и спасти часть руко-
писи. Об этом Н. Д. Полонская-Василенко сообщает: «Поэтому, когда
приехал в Киев ученик академика Крымского, на которого он возла-
гал большие надежды, г. Омелян Прицак, я передала ему один из па-
кетов. Два остались в Библиотеке». Н. Д. Полонская-Василенко об-
ратила внимание на отсутствие в опубликованных списках работ
академика А. Е. Крымского его большой работы о хазарах. Учитывая
это, она отметила: «Поэтому копия рукописи, которую я передала
проф. О. Прицаку, приобретает еще большую ценность. Может, он стал
уникатом». Однако проф. О. Прицак в письме к Н. Д. Полонской-
Василенко, датированном 27.Х.1971, в ответ на ее вопрос по этому
поводу отметил, что она передала ему в пакете только «одиночные
части». О. Прицак в том же письме далее писал: «Очевидно, если
бы я имел к диспозиции полный текст, то, безусловно, давно бы эту ра-
боту опубликовал. Все же еще в 1965 году я опубликовал в немецком
переводе основное из той части труда Крымского, которая мне была
доступна: его интерпретацию революции кабаров. По моему, издан-
ная мною выдержка из монографии Крымского включает в себя самое
важное открытие, и поэтому я считал своим долгом ознакомить с ним
научный мир» [Полонська-Василенко, 1973, с. 142–145].
Монография Агафангела Крымского «История хазар» была фактиче-
ски первым исследованием хазарской истории, которое было построено
по хронологическому, а не проблемному принципу. Именно благодаря
Омеляну Прицаку научный мир впервые узнал об этом исследовании

академика А. Е. Крымского, которое он тщательно оберегал и вопреки
тяжелым военным временам забрал с собой в эмиграцию.
Вообще Омелян Прицак, которого Агафангел Крымский считал
очень талантливым, несмотря ни на что решил продолжить свое об-
разование. Поэтому еще во время войны он переехал в Германию,
где в Берлинском университете слушал лекции выдающихся востоко-
ведов – профессоров Р. Гартмана, А. фон Габайн и Г. Шедера. Как пи-
сал позже О. Прицак в письме, его переезд в Берлин устроил лично
Рихард Гартман, который сам занес документы в деканат [Фелонюк,
2015, с. 275]. Впоследствии Омелян Йосипович вслед за учителя-
ми переехал в Гёттинген, где сначала продолжил учебу в универси-
тете, потом преподавал, а в 1948 г. успешно защитил диссертацию
«Караханидские исследования».
Именно здесь вышла в печати его первая работа по хазарской
проблематике. Речь идет о рецензии на труд польского востоковеда
А. Зайончковского «Из исследований по хазарскому вопросу», кото-
рая вошла в сборник “DerIslam” еще в 1949 г. В ней О. Прицак вспом-
нил о работе академика Крымского «Пролегомены к истории хазар»,
которая, по его словам, была напечатана в Киеве в 1941 г. в научном
журнале «Мовознавство» («Языкознание») на украинском языке [Der
Islam, 1949, S. 98]. О. Прицак указал, что эта работа А. Е. Крымского
«к сожалению, еще не известна многим исследователям» [Der Islam,
1949, S. 98]. Однако, как оказалось, именно эта работа украинского
академика так и не была напечатана в этот роковой 1941 год. Не ме-
нее драматичной оказалась и судьба другой, гораздо более крупной,
работы А. Е. Крымского «История хазар», отдельные части из кото-
рой сумел сохранить О. Прицак.
Так, уже в 1965 г. О. Прицак в опубликованное в “Ural-Altaische
Jahrbűcher” исследование “ ‫ ﯾوار‬Yowárund Κáβαρ Κāwar” включил раз-
дел из монографии А. Е. Крымского, который он подал в переводе
на немецкий язык [Pritsak, 1965, S. 390]. На сегодня эта публикация
1
О. Прицака представляет библиографическую редкость . В частности
1
Работа состоит из нескольких частей. Сначала О. Прицак пишет об эпигра-
фической экспедиции 1722 г., единственной в своем роде. Дело в том, что когда
русский царь Петр I отправился на Волгу, чтобы «дать бой персам в открытом
поле», он обратил внимание на руины города Болгар. Остановившись возле старой
столицы на постой, Петр приказал казанскому губернатору Алексею Петровичу
Салтыкову сделать копии из арабских и армянских надписей и перевести их на
она ценна тем, что к ней приложен отрывок из работы А. Е.Крымского

«История хазар» в немецком переводе. О. Прицак отметил, что в этом
труде автор ответил на вопрос о причинах «революции кабаров»
IX в. и установил, когда началось бегство кабаров из Хазарии.
А. Е. Крымский пытался установить основные события тех времен,
о которых нет детальной информации в источниках. Так, Константин
Порфирородный лишь вскользь описывает «междоусобицу, которая
проходила в Хазарии и была несчастливой для хазар-кабаров» (при-
вела в дальнейшем к их бегству). Пытаясь реконструировать собы-
тия борьбы за власть, А. Е. Крымский приводит аналогии с события-
ми во Франции VIII в., Аббасидском халифате IX в. или у сельджуков
XII в. По мнению А. Е. Крымского, в то время «венгерские орды» уже
русский. Для этой работы был приглашен талантливый татарский ахун Кадирмамет
Сьюнгалеев и переводчик округа Юсуф Ижбулатов. Они скопировали и перевели
47 надписей. Оригинал их работы остался в Казани, а копию отправили в Москву.
К сожалению, эта экспедиция не стала началом систематического исследования
и изучения этого важного памятника культуры. Как пишет О. Прицак, «она стала
лишь одним из многочисленных капризов тирана Петра» [Pritsak, 1965, S. 378–395].
В то же время казанский митрополит Тихон использовал булгарские надгробия с
надписями для строительства церкви в Булгаре. Материалы первой экспедиции
1722 г. сохранились лишь частично. Во время большого пожара города Казани в
1815 г. сгорел казанский экземпляр. Московская копия исчезла, и ее не могут найти
после революции 1917 г., как установил в 1929 г. С. Е. Малов. Между тем, в 1762 г. по
поручению российского правительства старший лейтенант Свечин посетил Казан-
скую губернию. Он подготовил отчет об артефактах Булгарии, к которому добавил
копию русского перевода казанского оригинала 1722 г. (47 надписей). Отчет Свечи-
на был опубликован лишь в 1879 г. российским историком Н. Калачевым. В 1768 г.
в Казань прибыл известный натуралист, позже академик Иван Иванович Лепехин.
Он заинтересовался булгарскими древностями. Он включил в свой «Дневник»
46 переведенных ранее и обработанных надписей. Этот «Дневник» был дважды
издан в Санкт-Петербурге в 1771 и 1795 гг. Копии Свечина и Лепехина более или
менее идентичны. В то же время обе они содержат много ошибок, прежде всего, в
передаче исламских и булгарских имен. К счастью, сделанные авторами ошибки
не идентичны, что позволяет реконструировать русский перевод экспедиции 1722 г.
Гораздо хуже обстоят дела с текстами на арабском. С казанского оригинала еще
до пожара 1815 г. была сделана единственная копия, также с многочисленными
ошибками. Этот экземпляр был выполнен для Юлиуса Клапрота, который опубли-
ковал эти тексты со своим французским переводом в 1831 г. в журнале “Nouveau
Journal Asiatique”. Именно это издание стало основой монографии И. Н. Березина.
Далее приводятся некоторые примеры надписей экспедиции 1722 г., как они были
прочитаны эпиграфами XVIII в. [Pritsak, 1965, S. 378–382], а потом – отрывок из
работы А. Е. Крымского [Pritsak, 1965, S. 382–392], после которого представлена
лингвистическая часть работы [Pritsak, 1965, S. 382–392].
заняли Леведийские степи. К ним и должны были бежать кабары,

дальше на запад, за Дон, в Северное Причерноморье. В этом случае
можно сказать, что О. Прицак сделал важное дело, потому что озна-
комил научную общественность с очень интересной гипотезой свое-
го учителя [Pritsak, 1965, S. 382–392]. Как видим, А. Е. Крымский ока-
зал большое влияние на становление научного интереса О. Прицака
к прошлому хазар. Заканчивается статья лингвистическим разделом,
где О. Прицак пришел к выводу, что термин «кабар» должен означать
на тюркских языках слово «беглец» [Pritsak, 1965, S. 382–392].
Необходимо напомнить, что на момент этой публикации Омелян
Прицак уже стал профессором Гарвардского университета. До этого
он по нескольку лет преподавал в университетах Гамбурга, Сиэтла
и один семестр в Гарварде. Но с 1964 г. и вплоть до выхода на пен-
сию в 1990 г. О. Прицак работал профессором тюркологии и исто-
рии Центральной Азии в Гарвардском университете. Как видим, зна-
чительная часть его хазароведческих исследований была написана
именно в Гарварде. Там же, при Гарвардском университете, он осно-
вал научно-исследовательский Институт украинских исследований.
Печатным органом этого центра стал основанный также О. Прицаком
журнал “Harvard Ukrainian Studies”.
В 1978 г. в этом периодическом издании О. Прицак публикует
свою знаменитую статью “The Khazar Kingdom’s Conversion to Judaism”
[Pritsak, 1978, p. 261–281]. Эта статья посвящена времени и обстоя-
тельствам иудаизации хазар. О. Прицак был склонен доверять как со-
общению ал-Мас‘уди, так и информации Иегуды Галеви. Он обратил
внимание на пассаж в книге «Кузари» Иегуды Галеви (первая глава
в первом параграфе), где сказано: «И вспомнилось мне, что я слы-
шал однажды доводы ученого раввина, бывшего при дворе хазар-
ского царя, который перешел в еврейскую веру около четырехсот
лет назад» [Иегуда Галеви, 1980, с. 27]. Кроме того, в первой гла-
ве есть интересный фрагмент диалога: «46. Сказал Кузари: Сколько
же лет от сотворения мира насчитываете вы сейчас? 47. Сказал
рабби: Четыре тысячи пятьсот лет...» [Иегуда Галеви, 1980, с. 45].
Получается, что 4500 году еврейской эры должен соответствовать
740 год от Рождества Христова. Что касается ал-Мас‘уди, то он сооб-
щал: «Жители столицы – мусульмане, христиане, иудеи и язычники.
Иудеями являются: царь, его окружение и хазары его рода (джинс).
Царь принял иудейство во время правления халифа Харун ар-Раши-
да (170–98 гг. х. / 786–814)» [Минорский, 1963, с. 193].
По мнению О. Прицака, мусульманские авторы ал-Мас‘уди (Х в.)

и ад-Димашки (XII в.), датируя иудаизацию хазар временем правле-
ния Харуна ар-Рашида (786–809), имели в виду вторую стадию иудаи-
зации хазар, что должно соответствовать времени реформ Обадии
из Письма Иосифа. В соответствии с этим первая стадия должна от-
носиться ко времени Булана из Письма Иосифа, который жил за не-
сколько десятилетий до своего наследника Обадии. А это совпадает
с датой, предложенной Иегудой Галеви, – непосредственно после по-
ражения хазар в последней войне с арабами, т. е. после 737 г. Кроме
того, О. Прицак считал, что хазары могли принять иудаизм благодаря
контактам с представителями трансконтинтальной еврейской торго-
вой корпорации радания [Pritsak, 1978, p. 277–278].
До О. Прицака Д. М. Данлоп считал, что быстрому принятию
иудаизма хазарами способствовало поражение хазарской армии от во-
йск мусульман, возглавляемых Мерваном, в 737 г. угроза насильствен-
ной исламизации, по мнению Д. М. Данлопа, привела к тому, что каган
хазар устроил описанный в хазарско-еврейских документах диспут
и после этого поспешил принять «модифицированный иудаизм».
И он считал, что Иегуда Галеви как раз и дает дату этого события –
740 г. христианской эры. И только позже, по мнению исследовате-
ля, «около 800 г. потомок кагана принял раввинистический иудаизм»
[Dunlop, 1954, p. 170]. Источником для данной исторической реконструк-
ции Д. М. Данлопа стали сочинения Иегуды Галеви и ал-Мас‘уди.
Этой проблемой до О. Прицака занимался также М. И. Артамонов.
Он опирался в первую очередь на данные хазарско-еврейской пе-
реписки. М. И. Артамонов считал, что иудаизм хазары начали при-
нимать при легендарном князе Булане, но «именно Обадий основал
династию, к которой принадлежал Иосиф». В соответствии со сво-
ей интерпретацией событий М. И. Артамонов начал выводить офи-
циальную дату принятия иудаизма хазарами от времени правления
не Булана, а Обадии. Поэтому исследователь попытался определить
время иудаизации так: «Из вероисповедания одного из знатных ха-
зарских родов (Булана) иудейство при Обадии стало религией пра-
вящей верхушки Хазарского государства, религией царя и кагана.
Именно поэтому принятие хазарами иудейства Масуди датирует вре-
менем Харун-ар-Рашида, т. е. концом VIII – началом IX в. ... Время
реформ Обадии, а следовательно – и его царствования, определя-
емое достаточно узкими пределами правления этого халифа, может
быть еще более сжато» [Артамонов, 1962, с. 279–280].
Как видим, подход О. Прицака к решению этой проблемы был бо-

лее оригинальным и новаторским. Исследователь все же был скло-
нен доверять информации хазарско-еврейских документов. Именно
это предопределило направление дальнейших изысканий ученого.
В 1982 г. вышла в свет монография “Khazarian Hebrew Documents
of the Tenth Century”, подготовленная О. Прицаком вместе с чикагским
гебраистом Норманом Голбом [Golb, Pritsak, 1982]. Для нас особый
интерес представляет история появления данной работы. В своем
интервью Виталию Черноиваненко в ноябре 2017 г. супруги Норман
и Рут Голбы сообщили, что в 1962 г. Норман Голб обнаружил в би-
блиотеке Кембриджского университета ранее неизвестное письмо
еврейской общины. Как оказалось, это письмо было найдено в гени-
зе Каирской синагоги, но имело отношение к общине евреев Киева.
Тогда-то Норман Голб столкнулся с проблемой, потому что ему нужен
был специалист, который бы хорошо разбирался в вопросах истории
евреев и хазар Восточной Европы. Наиболее подходящим для тако-
го сотрудничества оказался тогда еще молодой профессор Омелян
Прицак. Поэтому Норман Голб предложил ему сотрудничество, кото-
рое касалось изучения и дальнейшей публикации Киевского письма.
Омелян Прицак с большим интересом откликнулся на данное пред-
ложение. 60-е гг. ХХ в. были отмечены активным сотрудничеством
между двумя учеными [Интервью…, 2017].
В интервью не содержится точной даты начала этого сотрудни-
чества. Однако, по наблюдениям В. В. Черноиваненко, в личных де-
лах ученых, находящихся соответственно в Чикагском университе-
те и Киево-Могилянской академии, сохранились их письма, самые
ранние из которых датируются второй половиной 60-х гг. ХХ в. В ито-
ге это сотрудничество и привело к выходу в свет вышеуказанной ан-
глоязычной монографии “Khazarian Hebrew Documents of the Tenth
Century” [Golb, Pritsak, 1982], в которой часть разделов была написа-
на Норманом Голбом, а остальные – Омеляном Прицаком.
Книга посвящена исследованию двух оригинальных ивритоязыч-
ных средневековых текстов – документа Шехтера и Письма киев-
ских евреев. Первый уже был достаточно известен в научном мире,
в то время как второй – совершенно не известен гебраистам. Ученые
сумели доказать, что эти тексты являлись подлинными средневеко-
выми письменными памятниками, а не копиями. Киевское письмо до-
статочно часто использовали в качестве доказательства распростра-
нения иудаизма среди незнатных хазар. Среди имен лиц, которые
подписали этот документ, содержатся антропонимы не только еврей-

ского, но и тюркского (хазарского) происхождения. На основании это-
го О. Прицак сделал вывод: «...географическое происхождение текста
в сочетании со специфическим характером имен, а также слова, напи-
санные хазарскими тюркскими рунами, показывают, что отправители
письма или их предки были прозелитами хазарского происхождения...
Новый документ – Киевское письмо, – таким образом, подтверждает
и демонстрирует действительность других еврейских текстов, име-
ющих отношение к хазарским евреям. Он также вместе с этими до-
кументами показывает, что хазарский иудаизм не замыкался в кругу
правителей, но пустил корни по всей территории Хазарии, достиг-
нув даже пограничного города Киева» [Golb, Pritsak, 1982, p. 35–44].
Касался в этой работе О. Прицак и вопроса причастности хазар к ос-
нованию Киева. Однако наибольшую дискуссию эта книга вызвала не-
много позже, когда была переведена с английского на русский язык.
Но к этому более подробно мы вернемся ниже.
1988 год также стал знаменательным в хазароведческих иссле-
дованиях О. Прицака, ибо тогда вышли в свет две важные рабо-
ты ученого. Первая –“The Pre-Ashkenazic Jews of Eastern Europe in
Relation to the Khazars, the Rus’ and the Lithuanians” – для хазарове-
дов представляет несомненный интерес. В ней О. Прицак выделя-
ет в истории доашкеназских евреев Восточной Европы три периода:
1) хазарский – 650–960 гг.; 2) древнерусский – 960–1360 гг.; 3) литов-
ский – 1360–1495 гг. По мнению исследователя, все прекратилось
в 1495 г., когда литовский князь Александр изгнал евреев с террито-
рии Великого княжества Литовского [Pritsak, 1988а, p. 3].
Особое внимание О. Прицак уделил распространению иудаизма
на территории Хазарского каганата. По мнению ученого, хазарская
элита создала громадную империю – Каганат. Однако это не озна-
чало, что все там были иудеями. О. Прицак справедливо критикует
романтические взгляды на это проблему средневекового еврейского
ученого Иегуды Галеви, а также необоснованные предположения со-
временного исследователя Артура Кестлера. Как считал О. Прицак,
иудеями в Хазарском каганате могли быть лишь представители ев-
рейской диаспоры и часть хазарской элиты, но не все из правящих
слоев общества. Они могли проживать в основном в городах и кре-
постях. Ученый даже дает приблизительную цифру хазарских иуде-
ев – всего лишь 30 500. Этого было явно мало для такой громадной
территории, как Хазарский каганат. О. Прицак считал, что из них лишь
8000 могли быть включены в состав языческой Руси. Это составляло

2/7 от местного городского населения. По мнению О. Прицака, после
крещения Руси в 988 г. количество этих иудеев могло значительно
уменьшиться [Pritsak, 1988а, p. 3–7].
Другая работа О. Прицака “Turkological Remarkson Constantine’s
Khazarian Mission in the Vita Constantini” подвергает сомнению до-
стоверность сообщаемых в «Житии Константина» сведений о хаза-
рах. Так, О. Прицак обращает внимание на то, что до сих пор нет
четкого представления о местонахождении упомянутых в «Житии»
«Каспийских ворот». По мнению одних ученых, они представля-
ли собой Дарьяльский проход. По мнению же других, это мог быть
Керченский пролив [Pritsak, 1988б, p. 295]. Далее в работе О. Прицак
отмечает, что процесс иудаизации хазарской верхушки был нелег-
ким и он проходил три стадии. Сначала была приватная конверсия
в иудаизм хазарского мажордома, который принадлежал к иранско-
му купеческому роду Bolċan, что могло произойти около 730 г. Это
в конечном счете привело к тому, что весь клан мажордома перешел
в новую религию между 799 и 809 гг. Спустя 30 лет мажордом обратил
в иудейскую религию представителей правящей тюркской династии,
откуда происходили каганы хазар [Pritsak, 1988б, p. 296].
По мнению О. Прицака, около 835 г. несколько традиционных
кланов, среди которых были кабары, восстали против мажордома
и его иудаизма. Но после подавления этого восстания мажордом по-
степенно стал перетягивать власть на себя. Как отметил О. Прицак,
Константин Багрянородный при описании обстоятельств сооружения
крепости Саркел в 833 г. упоминает еще обоих – и кагана, и бека-
мажордома. Однако после 833 г., считает О. Прицак, сведения о ка-
гане как о реальном правителе хазар практически исчезают из до-
кументов. Поэтому исследователя смущает то, что в сохранившихся
до наших дней списках «Жития Константина» главным действующим
лицом у хазар выступает каган, в то время как его заместитель прак-
тически не участвует в событиях. Поэтому, по мнению О. Прицака,
Мефодий, который считается автором «Жития…», опирался на нере-
альные данные. Это и ставит под сомнение достоверность «Жития
Константина» [Pritsak, 1988б, p. 297–298].
Новый этап в хазароведческих исследованиях О. Прицака со-
впал с переездом его в тогда еще советскую Украину в 1991 г., где
им был основан Институт востоковедения в системе Академии
наук Украины. В Институте востоковедения им. А. Е. Крымского
НАН Украины с момента основания учреждения в 1991 г. немало

внимания уделялось изучению истории хазар и Хазарского кагана-
та. Это было связано с тем, что основатель Института – академик
О. И. Прицак уже был широко известен в научном мире как специа-
лист по хазарским исследованиям [Pritsak, 1978; Golb, Pritsak, 1982].
Кроме того, он был учеником академика А. Е. Крымского, который,
как уже отмечалось, написал большую работу «История хазар».
Поэтому сразу же О. И. Прицак поставил вопрос о публикации этой
2
монографии в Украине .
Уже 19 сентября 1991 г., т. е. еще до официального основания
Института востоковедения, О. Прицак выступил на научном семи-
наре с докладом, посвященном Хазарскому каганату. В нем внима-
ние акцентировалось на влиянии хазарского фактора на процесс
становления и развития Киевской Руси. Ученый обратил внимание
на то, что даже князь Владимир имел титул кагана. Обращалось
также внимание на то, что древнерусские города были построены
по хазарской системе «городов-саттелитов». Академик также под-
нял вопрос о характере религий в степных империях. Все они, по его
определению, были толерантны к другим религиям и вероисповеда-
ниям [Ксьондзик, 1993, с. 142–143].
Важным событием для ориенталистов стало празднование в 1995 г.
100-летнего юбилея известного украинского арабиста А. П. Кова-
левского. По этому случаю в мае того же года состоялась междуна-
родная научная конференция в Харькове. Среди организаторов это-
го форума был и Институт востоковедения им. А. Е. Крымского НАН
Украины. От Института из Киева прибыли О. Прицак, В. С. Рыбалкин,
Э. Г. Цыганкова и др. Были также докладчики из Крымского отделения
Института востоковедения им. А. Е. Крымского. Значительное число
докладов касалось как жизненного и научного пути А. П. Ковалевского,
так и истории Восточной Европы в раннее средневековье, то есть
в хазарский период. Тогда же на пленарном заседании выступил
О. Прицак с докладом «Протомонголы в хазарском Закавказье»
[Пріцак, 1995,с. 49–50].
К сожалению, эта мечта О. Прицака осуществилась уже после смерти учено-

2
го. Так, в 2008 г. в 7-м томе «Хазарского альманаха» была напечатана так называ-
емая первая часть «Истории хазар» на языке оригинала (украинском) [Кримський,
2008, с. 19–139].А в 2018 г. Институт востоковедения им. А. Е. Крымского издал
отдельной книгой основную, так называемую вторую, часть монографии А. Е. Крым-
ского «История хазар» также на украинском языке [Кримський, 2018].
Чуть позже, в 1996 г., в журнале «Східний світ» была напечата-

на статья О. Прицака «Протомонголы в хазарском Закавказье». Она
была опубликована в специальном выпуске журнала, посвященном
100-летию А. П. Ковалевского. Основой для этой статьи стал упомя-
нутый ранее одноименный доклад О. И. Прицака, прочитанный им
в 1995 г. в Харькове на конференции. В этой статье автор опровер-
гает общераспространенное мнение, что монголы якобы появились
как отдельная политическая сила в Евразии лишь в ХІІІ в. во времена
Чингисхана. По данным раннесредневековых китайских источников,
это произошло значительно раньше. Протомонгольские названия
были зафиксированы в раннее средневековье не только на север-
ной границе Китая, но и на Кавказе – на землях Хазарской импе-
рии. Так, автор статьи приводит более 30 таких этимонов, которые
встречаются в христианских и мусульманских источниках. По мне-
нию О. И. Прицака, 12 из них из языка Кай, 8 – от сабиров, 6 – от ава-
ров и 2 – от Ku’-mo [Пріцак, 1995–1996].
Большим событием в мире науки стал выход в 1997 г. русско-
язычного перевода монографии О. Прицака и Н. Голба «Хазарско-
еврейские документы Х в.» [Голб, Прицак, 1997]. Основой для этого
издания послужила одноименная англоязычная работа, опубли-
кованная в 1982 г. [Golb, Pritsak, 1982]. Русскоязычное издание вы-
шло под грифом Института востоковедения им. А. Е. Крымского
и Национальной библиотеки им. В. И Вернадского НАН Украины,
а также Института славяноведения и балканистики РАН. Наличие
русскоязычного издания было крайне необходимо исследователям
Восточной Европы, так как англоязычная версия тогда еще остава-
лось малодоступной для них.
Как уже упоминалось, монография была посвящена исследо-
ванию двух ивритоязычных текстов, имеющих непосредственное
отношение к хазарским иудеям: документу Шехтера и Письму ки-
евских евреев. Во вступлении к русскоязычному изданию Н. Голб
и О. Прицак отметили: «До сих пор в английских и американских пу-
бликациях не было предпринято попытки перепроверить и уточнить
чтение основного еврейского манускрипта, содержащего сведения
относительно хазар, а также сделать его научный перевод на англий-
ский язык... Сверх того, первый из текстов, рассмотренных в этой ра-
боте, прежде не публиковался. Открытый в 1962 г. среди фрагментов
Каирской генизы, хранящихся в Кембриджской библиотеке, он яв-
ляется в некотором отношении наиболее ценным средневековым
текстом, относящимся к истории хазар...» [Голб, Прицак, 1997, с. 10].

Следует напомнить, что часть разделов этой монографии была на-
писана Норманом Голбом, а другие разделы – О. Прицаком.
Говоря о научном значении этой монографии, ответственный ре-
дактор русскоязычного издания В. Я. Петрухин особенно отметил на-
учную позицию О. Прицака: «Известный востоковед, О. Прицак при-
ложил немало усилий для того, чтобы преодолеть те стереотипы,
которые сложились в европейской исторической науке в отношении
кочевников и их роли в истории Восточной Европы. В этом смысле
его концепция примыкает к теориям евразийства (и построениям оте-
чественного историка В. А. Пархоменко), интерес к которым возобно-
вился после многочисленных публикаций Л. Н. Гумилева и собствен-
но “евразийцев”» [Петрухин, 1997, с. 195]. Однако В. Я. Петрухин,
как и многие восточноевропейские ученые, категорически не был со-
гласен с предложенной О. Прицаком гипотезой об основании Киева
хазарами [Петрухин, 1997, с. 197–198].
По мнению О. Прицака, форма наименования Киева в виде
Kuyaba встречается в источниках не ранее первой половины X в.
Именно в то время военным министром в Хазарском государстве
3
был предводитель арсиев Ахмад б. Куйа . О. Прицак посчитал это
не простым совпадением и попытался связать происхождение на-
звания города Kuyaba с именем отца предводителя арсиев – Куйа.
Лингвистически это обоснование выглядит следующим образом:
в восточных иранских языках, к которым относятся хорезмийский
и согдийский (надо вспомнить, что только хорезмиец мог занимать
пост главы вооруженных сил Хазарии), суффикс прилагательных
-awa- был типичным; если суффикс -awa- добавить к имени *Kuja, тог-
да в соответствии с фонетическими законами возможно только слово
3
В данном случае имеется ввиду фрагмент из сочинения ал-Мас‘уди «Мурудж
ад-Дзахаб», написанного в первой половине X в. Так, ал-Мас‘уди сообщает: «Боль-
шинство в этом городе (или стране) составляют мусульмане, так как из них состоит
царское войско. Они известны в городе как ал-ларисийа (арсийа, арисийа и т. д.), и
они являются переселенцами из окрестностей Хорезма. В давние времена после
возникновения ислама в их стране разразилась война и вспыхнула чума (засуха
и мор), и они переселились к хазарскому царю. Они доблестны и храбры и служат
главной опорой царя в его войнах. Они остались в его владениях на определенных
условиях, одним из которых было то, что они будут открыто исповедовать свою
веру, иметь мечети и призыв к молитве; также что должность царского вазира бу-
дет сохраняться за ними, как и в настоящее время вазиром является один из них,
Ахмад б. Куйа (или Куба)…» [Минорский, 1963, с. 193–194].
*Kujaba – древнейшая форма наименования Киева [Голб, Прицак,

1997, с. 75–76]. В соответствии с этим был сделан вывод, который со
стороны некоторых исследователей вызвал резкие возражения: Киев
возник не ранее VIII в., а наименование Киев не встречается раньше
начала X в. Поэтому ничто не мешает нам полагать, что хорезмиец
Куйа, министр вооруженных сил Хазарии, послуживший прототипом
Кия летописей, и был основателем (или строителем) Киевской крепо-
сти. Таким образом, название Киева в его древнейшей неславянской
форме, с точки зрения лингвистики, отражает его хорезмийское (вос-
точноиранское) происхождение. Однако в культурном и политическом
отношении оно должно быть признано хазарским (каварским и оно-
гурским) элементом. В соответствии с этим, по мнению О. Прицака,
Киев оставался под властью хазар до 30-х гг. X в., пока не был за-
хвачен князем Игорем. Что же касается Олега, то он, по убеждению
О. Прицака, никогда не правил в Киеве. Кроме того, происхождение
полян, центром которых был Киев, О. Прицак склонен был связывать
с хазарами [Голб, Прицак, 1997, с. 66–96].
П. П. Толочко категорически не согласился с выводами
О. Прицака и как самый главный аргумент против версии об осно-
вании Киева хазарами приводил данные археологии, в соответ-
ствии которым памятники салтовской культуры в Киеве весьма ред-
ки [Толочко, 1996, с. 35–39]. Следует отметить, что эти аргументы
повторяются буквально дословно во многих работах П. П. Толочко
[Толочко, 2000; Толочко, 2001]. Однако если принять эту точку зре-
ния, то нельзя отрицать того, что летописи сообщают об уплате по-
лянами дани хазарам. Следовательно, отношения жителей города
и хазарской метрополии могли носить обычный даннический харак-
тер. А это предполагает наличие в городе максимум небольшого гар-
низона постоянных хазарских войск и торговой хазарско-еврейской
колонии. Кроме того, вещи салтовского типа имеют распростране-
ние и за пределами Хазарского каганата как результат торгово-эко-
номических связей. Поэтому незначительные археологические на-
ходки салтовского типа не могут подтверждать, что Киев подчинялся
хазарам, и в то же время не могут отрицать этого.
Как уже отмечалось, не менее категорично о гипотезе О. Прицака
высказался в своих комментариях к книге «Хазарско-еврейские до-
кументы X в.» и В. Я. Петрухин: «О. Прицак в большей мере ориен-
тирован на еврейско-хазарские документы, сквозь призму которых
он и рассматривает русскую историю. Отсюда попытка реконструкции
русской истории, во многом вступающая в противоречие с собствен-

но древнерусскими и иными источниками». Особые возражения
у В. Я. Петрухина вызвала предложенная О. Прицаком периодизация
событий в истории Киева: «...и русская летопись, и восточные источ-
ники сообщают о том, что Киев принадлежал Руси уже в IX в. и отту-
да Олег совершил свой победоносный поход на Византию, о чем сви-
детельствует договор с греками 911 г. Однако именно эта концепция
была некритично воспринята как свидетельство хазарско-иудейского
ига, угрожавшего не только зарождавшейся русской государственно-
сти, но и формирующейся русской православной культуре на протя-
жении всего X и даже XI века». Относительно же легенды об основа-
телях Киева В. Я. Петрухин был не менее категоричен: «Вместе с тем
очевидно, что киевская легенда о трех братьях – основателях города
имеет книжный характер: имена братьев выводятся русскими книж-
никами из наименований киевских урочищ. Это делает малоперспек-
тивными попытки искать исторические прототипы для основателей
Киева – будь то легендарный славянский Кий или реконструируемый
хазарский Куйя» [Петрухин, 1997, с. 196–197, 211–212].
В ответ на эти замечания О. Прицак привел новые аргументы
в пользу своей гипотезы: «Наш анализ, который легко может про-
верить любой арабист, заключает в себе очень важные факты
из истории Восточной Европы: 1) Ни один арабский источник девя-
того века не упоминает имени Киев. 2) Киев выступает в арабской
географической литературе впервые около 930–950 гг. 3) Ни один
арабский источник десятого столетия не связывает Киев со славя-
нами. 4) Географы ал-Истахри и Ибн Хаукаль впервые упоминают
Киев около 930–950 гг. как политическую единицу, параллельную
Руси и Булгару /на Волге/ и независимую от обоих. 5) Эти же гео-
графы не называют Киев как один из трех центров Руси, а как место
пребывания князя одного из трех видов Руси» [Голб, Прицак, 1997,
с. 224–225].
Однако не все ученые отнеслись скептически к этой работе
О. Прицака. Наприимер, А. Торпусман совсем недавно опублико-
вал в 16-м томе «Хазарского альманаха» большую статью, специ-
ально посвященную Киевскому письму. По этому поводу исследова-
тель отметил: «Выдающееся открытие было с огромным интересом
встречено научным миром. Правда, и в самых благожелательных от-
кликах обычно выражалось несогласие с тем или иным истолкова-
нием текста “Письма” его публикаторами» [Торпусман, 2019, с. 121].
А. Торпусман выступил на защиту ряда аргументов О. Прицака,

выражая явное несогласие с подходом П. П. Толочко. Позицию
П. П. Толочко исследователь представил следующим образом:
«Вместо того, чтобы радоваться появлению уникального материа-
ла по истории Киева, ученый явно стремится преуменьшить значе-
ние памятника. Так предвзято отнесся к Киевскому письму наибо-
лее квалифицированный украинский специалист по истории старшей
поры; ученые меньшего ранга уже никак не стыдились своего “не-
вежества”, начисто игнорируя документ» [Торпусман, 2019, с. 123].
В свою очередь, А. Торпусман предложил версию изложения обсто-
ятельств и времени появления Киевского письма, несколько отлич-
ную от варианта О. Прицака. При этом в заключение он заметил,
что «Киевское письмо ждет новых подходов и новых исследовате-
лей» [Торпусман, 2019, с. 149].
Кроме второго издания книги «Хазарско-еврейские документы
Х в.» и упомянутых статей, в киевский период своей жизни О. Прицак
написал и опубликовал еще ряд работ по хазарской тематике [Пріцак,
1991а; 1991б; 1992]. В 1998 г. Омелян Йосипович уже навсегда поки-
нул Украину и провел последние годы жизни в США. Но и в этот пе-
риод он не прерывал связи с Украиной, хотя это был уже не самый
продуктивный этап в его научной деятельности. Он умер в 2006 г.,
не дожив до 90-летия три года.
Отметим, что после смерти ученого личный архив и библиотека
Омеляна Йосиповича Прицака были переданы в Национальный уни-
верситет «Киево-Могилянская академия», где они хранятся в науч-
4
но-исследовательском Центре ориенталистики его имени . Там же
можно найти материалы, касающиеся хазароведческих исследова-
ний ученого. В рукописях можно увидеть, как тщательно он готовился
к написанию каждой статьи – составлял карты, каталожные карточки,
делал выписки из разных изданий, причем на разных языках. Так, на-
пример, возьмем раздел под названием «Главные события во време-
на правления трех королей Хазарии». Текст начинается на украинском
языке, далее следует на английском, и снова на украинском, а затем
на немецком. То есть, как и его учитель А. Е. Крымский, в научной ра-
боте О. Прицак мог использовать информацию на многих языках.
4
Выражаем благодарность за помощь в работе над статьей руководителю
научно-исследовательского Центра ориенталистики имени Омеляна Прицака
к. и. н. Т. М. Сидорчук.
Хазароведческие исследования Омеляна Прицака были напи-

саны в Германии, Соединенных Штатах, Украине. И всюду он не за-
бывал вспоминать об Агафангеле Крымском. В его воспоминаниях
мы читаем: «Короткое время, которое я имел счастье находиться
в аспирантуре у Крымского в Киеве (апрель–октябрь, 1940), дало
мне возможность познакомиться с его лабораторией-библиотекой,
методом работы и способностью анализировать восточные источ-
ники. Наши научные встречи касались главным образом истории
Хазарского каганата, который Крымский справедливо считал пря-
мым предшественником Киевского государства. С тех пор еще се-
годня (в частности в последние годы) я много времени посвящал
и посвящаю истории хазар, – и таким образом отдаю дань своему
учителю, который меня ввел в эту очень интересную сферу истории
Украины» [Пріцак, 1991, с. 74].

Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы Х века. Москва–Иеру-
салим, 1997.
Иегуда Галеви. Кузари / Пер. с иврита Г. Липш. Иерусалим, 1980.
Интервью Виталия Черноиваненко с Норманом и Рут Голбами (Чикаго,
ноябрь 2017 г.) // Источник: Youtube-канал Украинской ассоциации иу-
даики. – bit.ly/UAJS_youtube
Кримський А. Ю. Історія хазарів з найдавніших часів до Х віку. Частина перша //
Хазарскийальманах. Т. 7. Киев–Харьков–Иерусалим, 2008.
Кримський А. Ю. Історія хазар. Київ. 2018.
Ксьондзик Н. Науковий семінар Інституту сходознавства ім. А. Ю. Крим-
ського АН України // Східний світ. 1993. № 1.
Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербента X–XI вв. М., 1963.
Н. Д.[Полонська-Василенко Н.] Агантангел Кримський // Україна: україноз-
навство і французьке культурне життя. Ч. 2. Париж, 1949.
Петрухин В. Я. Послесловие и комментарии // Голб Н., Прицак О. Хазарско-
еврейские документы Х века. Москва–Иерусалим, 1997.
Полонська-Василенко Н. Академік Агатангел Юхимович Кримський.
1871–1941. (Століття з дня народження та тридцятиліття з дня
смерті) // Український історик. Нью-Йорк–Мюнхен, 1971. № 3 – 4
(31–32).
Полонська-Василенко Н. Наукова спадщина А. Ю. Кримського (У справі ру-

копису «Історії хазар») // Український історик. Нью-Йорк–Мюнхен, 1973.
№ 3–4(39–40).
Пріцак О. Мій шлях історика // Пріцак О. Історіософія та історіографія
Михайла Грушевського. Київ–Кембрідж, 1991.
Прицак О. Протомонголы в хазарском Закавказье // IV Всесоюзная конфе-
ренция востоковедов. Восток: Прошлое и будущее народов. Махачкала,
1–5 октября. М., 1991а.
Пріцак О. Ми близькі з часів хазар // Радянська Україна. 8 лютого, 1991б.
Пріцак О. Хозарська держава – попередниця Київської Русі (видання з ко-
ментарем одного розділу «Історії Хозар» А. Кримського) // Віче. Київ,
1992. Липень.
Пріцак О. Протомонголи в Хозарському Закавказзі // На честь заслуженого
діяча науки України Андрія Петровича Ковалівського (1895–1969 рр.).
Тезиміжнародної наукової конференції, присвяченої 100-річчю від дня
народження. Харків, 1995.
Пріцак О. Протомонголи в хозарському Закавказзі // Східний світ. 1995. № 2;
1996. № 1.
Толочко П. Київська Русь. Київ, 1996.
Толочко П. П. Хозаро-іудейське заснування Києва: до історіїміфу // Київ сь
кастаровина. Київ, 2000. № 6(336).
Толочко П. П. Миф о хазаро-иудейском основании Киева // Российская ар-
хеология. 2001. № 2.
Торпусман А. Вокруг «Киевского письма». К 35-летию опубликования доку-
мента. Полемические заметки // Хазарский альманах. Т. 16. М., 2019.
Фелонюк А. З листів Омеляна Пріцака до Івана Крип’якевича // Україна–
Польща: історична спадщина і суспільна свідомість. Вип. 8. Київ, 2015.
DerIslam. Band 29.1949.
Dunlop D. M. The History of the Jewish Khazars. 2nd ed. New York: Prinston
University Press, 1954.
Golb N., Pritsak O. Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century. Ithaca–
London: Cornell University Press, 1982.
Pritsak O.Reviewon: Dunlop D. M. The History of the Jewish Khazars. Princeton,
1954 // UAJb. 1954. Bd. 26. H. 3–4.
Pritsak O. ‫ راﻮﯾ‬Yowárund Kάβάρ Kāwar // Ural-Altaische Jahrbűcher (UAJb). 1965.
Vol. 36.
Pritsak O. The Khazar Kingdom’s Сonversion to Judaism // Harvard Ukrainian
Studies. 1978. Vol. 2. № 3.
Pritsak O. Khazars // Dictionary of the Middle Ages. Vol. 7. New York, 1982.
Pritsak O. The Pre-Ashkenazic Jews of Eastern Europe in Relation to the Khazars,

the Rus’ and the Lithuanians // Ukrainian-Jewish Relations in Historical
Perspective / Еd. Peter J. Potichnyj and Howard Aster. Edmonton–Alberta,
1988а.
Pritsak O. Turkological Remarks on Constantine’s Khazarian Mission in the Vita
Constantini // Orientalia Christiana Analecta. № 231. Roma, 1988б.
Pritsak O. Khazaria // The Oxford Dictionary of Byzantium / Ed. Alexander
P. Kazhdanet al. Vol. 2. New York–Oxford, 1991а.
Pritsak O. Khazars // The Oxford Dictionary of Byzantium / Ed. Alexander
P. Kazhdan et al. Vol. 2. New York–Oxford, 1991б.
O. B. Bubenok, O. D. Vasуlyuk
The History and Religion of the Khazars in the Studies
of Omeljan Pritsak (to the 100-th Anniversary)
Summary
In 2019, the scholars from many countries celebrated the 100th anniversa-
ry of Omeljan Pritsak who was a famous historian and orientalist of the pres-
ent. He was one of the largest experts in the Khazar studies. The academician
A. Krymsky influenced on O. Pritsak’s interest to the studying of Khazar history.
Further O. Pritsak used some parts from monograph “The History of Khazars”
by A. Krymsky.
During his Germany period O. Pritsak began to study the Khazar histo-
ry. In the USA he continued the Khazar studies at Harvard University in 1964–
1990. There he wrote the works on this topic. Among them are the monograph
“Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century” (with N. Golb) and many
papers.
In 1991 O. Pritsak returned to Ukraine where he founded the A. Krymsky
Institute of Oriental studies in the Ukrainian Academy of Sciences. As a result, the
Khazar problems are submitted in the editions and conferences of the Institute of
Oriental studies. In 1997 “Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century”
was published in Russian. O. Pritsak wrote his last works on the Khazar problem
in 1991–1998 during his new Ukrainian period.
K e y w o r d s : O. Pritsak, A. Krymsky, Khazar studies, Harvard University,
A. Krymsky Institute of Oriental studies, monograph, papers.
СОДЕРЖАНИЕ
От редколлегии ............................................................................ 4
I. Юбилеи ...................................................................................... 11
Рашковский Б. Е.
К ЮБИЛЕЮ ВЛАДИМИРА ЯКОВЛЕВИЧА ПЕТРУХИНА ............ 11
II. Статьи и публикации .......................................................... 18
Аксёнов В.С.
БАРАНЬИ АСТРАГАЛЫ В ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ
АЛАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ВЕРХНЕ-САЛТОВСКОГО
АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА .......................................... 18
Калинина Т.М.
БИТВЫ АРАБОВ И ХАЗАР ЗА ДЕРБЕНТ И БАЛАНДЖАР
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ VII в. ....................................................... 49
Колода В. В.
КЛАД РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОГО КУЗНЕЦА
НА ХАРЬКОВЩИНЕ ...................................................................... 69
Мельникова Е. А.
КУПЦЫ-СКАНДИНАВЫ И КИЕВСКАЯ РУСЬ
НА ПУТИ В ВИЗАНТИЮ В Х–XI вв. ............................................. 87
Могаричев Ю. М., Сазанов А. В.
«ХАЗАРСКАЯ СУГДЕЯ» – ИСТОРИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
ИЛИ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ МИФ? ........................................ 109
Мудрак О. А.
ПЕЧЕНЕЖСКИЕ ИМЕНА И НАЗВАНИЯ ..................................... 119
Мурашёва В. В.
НЕОБЫЧНАЯ ПОДВЕСКА С ГОРОДИЩА СУПРУТЫ ................ 144
Нефёдов В. С.
ДРЕВНОСТИ САЛТОВСКОГО КРУГА
В СМОЛЕНСКИХ ДЛИННЫХ КУРГАНАХ .................................... 151
Пономарёв Л. Ю.
САЛТОВО-МАЯЦКИЕ ПАМЯТНИКИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ
И СЕВЕРНОЙ ЧАСТИ КЕРЧЕНСКОГО ПОЛУОСТРОВА
(МАТЕРИАЛЫ К АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ КАРТЕ) ......................... 175
Пушкина Т. А.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ К ВОПРОСУ О ВОЗДЕЙСТВИИ ВОСТОКА
НА СКАНДИНАВИЮ И РУСЬ В РАННЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ ... 228
Роменский А. А.
К ПРОБЛЕМЕ ТЕРРИТОРИАЛЬНОЙ
ОРГАНИЗАЦИИ ГОСУДАРСТВА РЮРИКОВИЧЕЙ
В Х – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XI в. ................................................. 243
Rashkovskiy B. E.
AR-RUS IN MEDIEVAL JUDAEO-ARABIC BIBLICAL
COMMENTARY?
(A TRIBUTE TO ABRAHAM ELIYAHU HARKAVY) ....................... 271
Stepanov Ts.
FROM ‘STEPPE EMPIRES’/‘SUPER-COMPLEX CHIEFDOMS’
TO ‘EARLY STATES’: THE CASE OF DANUBE BULGARIA
AND KHAZARIA (RELIGIOUS ASPECTS) .................................... 284
III. Исследования Правобережного
Цимлянского городища ............................................................ 297
Моисеев Д. А.
ЧЕРЕПИЦА ПРАВОБЕРЕЖНОГО
ЦИМЛЯНСКОГО ГОРОДИЩА........................................................ 297
Ткаченко Ю. Г., Хохлов С. А., Горлов И. О.,

Бардашов М. Н., Садеков Р. Н., Фазлуллин С. М.
ЛОКАЛИЗАЦИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ
ЛЕВОБЕРЕЖНОГО ЦИМЛЯНСКОГО ГОРОДИЩА – САРКЕЛ
(БЕЛАЯ ВЕЖА) ............................................................................... 326
Флёров В. С.
РАБОТЫ НА ПРАВОБЕРЕЖНОМ ЦИМЛЯНСКОМ ГОРОДИЩЕ
В 2003–2006 гг. И ПРОЦЕССЫ ЕГО РАЗРУШЕНИЯ .................. 339
IV. Хроника ................................................................................... 376
ПРИСУЖДЕНИЕ В. С. ФЛЁРОВУ
ЗВАНИЯ ПОЧЕТНОГО ЧЛЕНА НАЦИОНАЛЬНОГО
АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА С МУЗЕЕМ
ПРИ БОЛГАРСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК ....................................... 376
V. In memoriam ............................................................................. 379
Петрухин В. Я.
К ЮБИЛЕЮ О. ПРИЦАКА ............................................................ 379
Бубенок О. Б., Василюк О. Д.

ИСТОРИЯ И РЕЛИГИЯ ХАЗАР В ИССЛЕДОВАНИЯХ
ОМЕЛЯНА ПРИЦАКА (К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ) ... 384
Khazarskii al’manakh / Editors: O. B. Bubenok (Head),
V. Ja. Petrukhin (Deputy Heads), etc. Moscow: Indrik Publ., 2020. –
Vol. 17. – 408 p.
ISBN 978-5-91674-597-9 DOI: 10.31168/91674-597-9
The 17th volume of Yearbook was prepared between two significant

dates: the 100th anniversary of Omelian Pritsak (2019) and the 70th birt-
day of Vladimir Petrukhin (2020), the researchers of the Khazarian Kha-
ganate, as well as of Old Rus’. That is why the materials of the 17th vol-
ume of the Khazarian almanac corresponds to the research interests of
these Scholars. The subject of the articles is very diverse. The almanac
presents archaeological works dedicated to study of the sites of Saltovo
culture in the Don steppe, in the basin of the Seversky Donets and in the
Crimea. Among them is the studies concentrated on the research of the
Right-bank Tsimliansk fortress and Sarkel. The articles on the history of
the Khazars, Danube Bulgarians and the Pechenegs present particular
interest. Much attention is paid to the history of Old Rus’ and contacts
between the Eastern Slavs and Scandinavians with the population of the
Khazarian Khaganate. The Chronical note is devoted to Valeriy Flyorov.
Научное издание
Хазарский альманах
Том 17
И З Д АТ Е Л Ь С Т В О « И Н Д Р И К »
Оригинал-макет А.С. Старчеус
По вопросу
приобретения книг
издательства «Индрик»
обращайтесь по тел.:
+7(495)938–01–00
www.indrik.ru
market@indrik.ru
Формат 70×100 1/16. Печать офсетная.

25,5 п. л. Тираж 300 экз.
Отпечатано в ОАО «Первая Образцовая типография»
Филиал «Чеховский печатный Двор»
142300, Московская область, г. Чехов, ул. Полиграфистов, д. 1
www.chpd.ru, sales@chpk.ru, 8(495)988-63-87
Хазарский
альманах
Том 17
Хазарский альманах 2020
Москва
2020
17

Хазарский альманах- 17, 2020

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Хазарский альманах- 17, 2020

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Институт славяноведения РАН

Хазарский альманах 2020

Международный Соломонов университет

Хазарский альманах / Ред. кол.: О. Б. Бубенок (глав. ред.),

ISBN 978-5-91674-597-9 DOI: 10.31168/91674-597-9

Настоящий том ежегодника был подготовлен к выпуску в период

ISBN 978-5-91674-597-9 © Институт славяноведения РАН, 2020

О. Б. Бубенок (главный редактор), доктор ист. наук, профессор

17-й том «Хазарского альманаха» был подготовлен в период меж-

эрозии донских берегов Цимлянской Правобережной крепости (ее ис-

его разрушения. За истекший период не только проводились раскоп-

В статье В. С. Нефёдова рассматриваются предметы салтовского

модели и религии. В результате удалось прийти к интересному выводу:

мнению, изменения в системе родового совладения князей устанав-

О. Прицаком вместе с Н. Голбом так называемого Киевского письма

25 июля 2020 года исполняется 70 лет заместителю главного ре-

исторического факультета МГУ, где он защитил дипломную рабо-

сезона 1969 г. [Петрухин, 2019, с. 8]. Этой теме, рассмотренной

сотрудничает с коллегами как из поколения Учителей (Д. А. Авдусин

истории Руси IX–XI вв.»3. Становление Древнерусского государства

Восточной Европы; его значимости посвящены многие статьи

Об этом мне рассказывали сам юбиляр и профессор-исламовед Д. Ю. Арапов,

ныне, к сожалению, покойный.

Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под ред. Г. Г. Литав-

История открытия и исследования катакомбных захоронений

как игральные кости. Так, первые исследователи могильника при опи-

№ Кол- Кол- Расположение Тип I – со следами обработки Тип II

было обнаружено по одному астрагалу, в 7 катакомбах – по два,

располагались кучкой в районе грудной клетки подростка. В данном

символом изобилия, благодати, плодородия, могущества, удачи

косточки барана использовались как детали одежды, аналогичные

астрагала с граффити (кат. № 36, 73 ВСМ-I). И только в катакомбе

отверстие, а на 14 были зафиксированы различные знаки [Семенов-

надпяточных косточек барана по кучкам в данном захоронении изна-

элементами поясной гарнитуры, бронзовыми бубенчиками, отмеча-

оставлялась жертвенная пища. Так, в катакомбе № 29 ВСМ-IV меж-

лежали как астрагалы без следов дополнительной обработки (тип II),

гипотезы применения астрагалов народами Восточной Европы рас-

Астрагалы без каких-либо следов обработки могли использоваться

Аксёнов В. С. Пуговицы из раковины моллюсков у аланского населе-

Семенов-Зусер С. А. Верхнесалтовский могильник. Раскопки 1946 года //

История завоевания арабами опорного пункта хазар, города

VII в. арабов в Дербенте и битве за хазарский город Баланджар,

в 649/50 г. Однако далее автор сообщал со слов других лиц о гибе-

Возвращаясь к деятельности Салмана, ал-Балазури писал,

в Мешхеде была найдена рукопись труда Ибн ал-Факиха XIII в.

перемирие с выдачей охранной грамоты. Он написал, что Салман

Как более поздние арабские историки, так и современные исследо-

действовавшими военачальниками ‘Абд ар-Рахманом ал-Бахили,

о просьбе халифа пойти в поход на Дербент Салмана ибн Раби‘а;

Такие же разночтения существуют и в отношении того, чье тело

Вставки и изменения в тексте ясно показывают авторство самого

есть аналогии с «Историей Ширвана и Дербента» Маммуса ал-Лак-

[Шихсаидов, 1986б, р. 7; Семёнов, 2011, с. 21]. Д. Данлоп не сомневал-

в течение 20 лет арабы старались укрепиться в Дербенте и пред-

включаются историками в повествования о разных годах с разрывом

Али-заде А. А. Иснад // Исламский энциклопедический словарь. М., 2007а.

Бейлис В. М. Сообщения Халифы ибн Хаййата ал-‘Усфури об арабо-хазар-

История императора Иракла. Сочинение епископа Себеоса, писателя

Семёнов И. Г. Образование Хазарского каганата и его военно-политические

В конце полевого сезона 2017 г. близ с. Варваровка Волчан-

под которым – материковый песок. Все предметы, выявленные

К ним относятся: наковальня, два молотка, пара клещей, пробой-

* Во время предыдущей публикации данной таблицы комплексы памятника «Госу-

Cúr, Kuarci-cúr (2). По Н. А. Баскакову, Куарцицур «соответ-