Poezia Katalonii

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ПОЭЗИЯ
КАТАЛОНИИ
Составитель
Елена Зернова
ИЗДАТЕЛЬСТВО САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

УДК 82-1
ББК 84(4)
П67
Составитель Е. Зернова
Предисловие Ж. Маргарита
Комментарии Е. Зерновой
Рекомендовано к публикации
научной комиссией филологического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета
Поэзия Каталонии / сост., коммент., предисл.,

П67 послесл. Е. Зерновой; предисл., послесл. Ж. Маргари-
та. — СПб.: С.-Петерб. гос. ун-т, 2017. — 336 с.
ISBN 978-5-288-05767-0
В антологии впервые в России полностью представлены
все этапы истории каталонской поэзии — от ΧΙΙ в. до настоя-
щего времени — на примерах творчества ее виднейших поэтов
(представлены стихотворения и фрагменты прозы). Часть пере-
водов выполнена специально для данной антологии.
Для широкого круга читателей.
УДК 82-1
ББК 84(4)
© Е. Зернова, составление, предисловие,

послесловие, комментарии, 2017
© Ж. Маргарит, предисловие,
послесловие, 2017
© Переводчики, наследники, 2017
© Санкт-Петербургский государственный
ISBN 978-5-288-05767-0 университет, 2017
2
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Подобная цветку речь каталонца,

язык и гор, и моря, и полей.
Блай Бонет
Поэтическое искусство Каталонии чрезвычайно бо-

гато и разнообразно. Уже в XII столетии на территории
современной Каталонии существовала виртуозная лири-
ка, созданная трубадурами, ставшая эталонной для того
времени и вошедшая в золотой фонд мировой литерату-
ры. Для литературы и философии Средневековья важней-
шее значение имело творчество каталонца Рамона Лью-
ля. В эпоху Ренессанса Каталония подарила миру поэта
Аузиаса Марка. Новый расцвет поэзии в Каталонии —
это эпоха романтизма. В каталонской литературе XIX в.
главной фигурой, несомненно, является великий поэт
Жасинт Вердагэ, его творчество получило всемирную из-
вестность еще при жизни автора. Поэтом, столь же зна-
чимым для мирового искусства, на рубеже XIX–XX сто-
летий стал Жуан Марагаль. Блестящая плеяда поэтов
появляется в Каталонии уже в самом начале ХХ в.: Жу-
зеп Карне, Карлес Риба, Жуан Салват-Папасейт и др.
В период франкистского режима многие поэты
вынуждены были покинуть родину, каталонский язык
оказался под официальным запретом и литература
Каталонии, разумеется, переживала серьезный кризис.
После смерти Франко каталонские поэты получили
возможность вновь говорить в полный голос на своем
родном языке. В настоящей антологии их творчество
заняло свое достойное место.
3
В нашей стране сборники, посвященные поэзии Ка-

талонии, уже выходили. Но благодаря настоящей анто-
логии русский читатель впервые может познакомиться
с ката-лонской поэзией за почти тысячелетний период
ее раз-вития — от XII в. до начала XXI столетия.
Ряд переводов выполнен специально для данной ан-
тологии (в «Содержании» они даются под звездочками).
Е. Зернова
4
ПРЕДИСЛОВИЕ
1. Политический контекст
В 1971 г. после первого исполнения гимна Организа-
ции Объединенных Наций1 в штаб-квартире этой органи-
зации в Нью-Йорке Генеральный секретарь ООН У Тан
наградил великого каталонского виолончелиста Пау Ка-
залса медалью Мира. Затем, уже вне протокола, Казалс
обратился к Генеральной Ассамблее со следующими сло-
вами:
I am a Catalan. Today, Catalonia is just a province of
Spain. But what was Catalonia? Catalonia was the greatest na-
tion in the world. I will tell you why. Catalonia had the first
parliament, long before England. Catalonia had the first Unit-
ed Nations. All the Catalan authorities in the XIth century met
in a city in France, at that time Catalonia, to talk about peace.
In the XIth century!
I have not played the cello in public for many years2, but
I feel the time has come to play again. I am going to play
a melody from Catalan folklore, “El cant dels ocells”. Birds
sing when they are in the sky. They sing “Peace, peace, peace”
and that is a melody that Bach, Beethoven and other great
1
«Гимн Организации Объединенных Наций», известный так-
же как «Гимн Мира» для оркестра (музыка Пау Казалса, текст
английского поэта Уистана Хью Одена), был впервые исполнен
24 октября 1971 г. по случаю 25-й годовщины Организации Объ-
единенных Наций. — Здесь и далее примеч. переводчика.
2
Казалс, проживавший во французской Каталонии, после
окончания Испанской гражданской войны в 1939 г. принял ре-
шение никогда не играть на виолончели за пределами Катало-
нии до тех пор, пока не падет диктатура Франко.
5
composers have admired and loved. What is more, it was born

from the soul of my people, the Catalans3.
Я бы хотел предложить русскому читателю краткое

объяснение этих слов. В качестве единой общности, не
только лингвистической, но и национальной, Каталония,
насчитывающая в настоящее время 7,5 миллионов чело-
век, существует по обе стороны Пиренеев вдоль побере-
жья Средиземного моря с 987 г., когда область, известная
под именем Испанская Марка и созданная в свое время
каролингской империей в качестве военного бастиона для
охраны своей территории от захвативших Пиренейский
полуостров мусульман, провозгласила независимость от
империи. Позднее, в 1164 г., она присоединилась к сосед-
нему королевству Арагон, что привело к расцвету ката-
лонской нации. В течение нескольких последующих сто-
летий Каталония становится одним из главных регионов
в Европе, великой морской империей, владения которой
простираются по всему Западному Средиземноморью,
включая Валенсию, Балеарские острова, Сицилию, Кор-
сику, Сардинию, где до сих пор сохраняется каталанский
язык, а также Неаполь. Именно на территории Катало-
нии в этот период возникает войско, признанное лучшей
пехотой мира, — альмогавары4.
3
«Я каталонец. Сегодня Каталония — это всего лишь одна из
провинций Испании. Но чем была Каталония когда-то? Катало-
ния была величайшей нацией мира. И скажу вам, почему. Имен-
но в Каталонии появился первый парламент, задолго до англий-
ского. В Каталонии возникли первые Объединенные Нации. В
XI веке все власти Каталонии встречались в одном городе Фран-
ции, в те времена принадлежавшем Каталонии, чтобы погово-
рить о мире. В XI веке!
Я уже много лет не играл на виолончели на публике, но чув-
ствую, сейчас пришло время снова сыграть. Я исполню мелодию
из каталонского фольклора «Песнь птиц». Птицы поют, когда они
в небе. Они поют «Мир, мир, мир», и этой мелодией восхища-
лись, ее любили Бах, Бетховен и другие великие композиторы. Но
что еще важнее, она родилась в душе моего народа, каталонцев».
4
Альмогавары — лёгкая пехота, прославившаяся во время
христианской реконкисты Пиренеев, самая сильная часть хрис-
6
В 1410 г. происходит объединение Каталонии с Кас-

тилией, и с этого момента начинается упадок каталон-
ской нации. Каталонию ждет судьба области, зажатой ме-
жду двумя крупными государствами, образовавшимися
в XV столетии, что приводит к постепенному территори-
альному поглощению страны могущественными соседя-
ми, кульминационной точкой которого становится отде-
ление испанской Каталонии на юге от французской Ка-
талонии на севере. Этот губительный для нации процесс
завершается в XVII в. упразднением органов самоуправ-
ления, а Война за испанское наследство, закончившаяся
в 1714 г. осадой и взятием Барселоны королевскими вой-
сками, стала для каталонцев национальным поражени-
ем. После падения Барселоны была отменена каталон-
ская конституция, закрыты каталонские университеты
и запрещено официальное использование каталанского
языка.
В последней трети XIX столетия в Каталонии начи-
нается этап возрождения каталонских национальных цен-
ностей (так называемая Ренашенса) и попытка восста-
новления утраченных институтов самоуправления. Этот
период продолжается до 1923 г., когда в стране устанав-
ливается диктатура генерала Примо де Риверы, занимав-
шего позицию откровенного испанского национализма и
великодержавности. Упразднив все органы каталонского
самоуправления, испанское государство не только нала-
гает строжайший запрет на любое проявление политиче-
ской самостоятельности, но и ставит перед собой цель
разрушения и уничтожения каталонской идентичности,
прежде всего через грубейшие нападки на язык: как пре-
подавание каталанского языка, так и его использование
в публичных актах находятся под категорическим запре-
том. И эта ситуация продлится практически вплоть до
смерти другого диктатора, генерала Франко, последовав-
шей в 1977 г., с небольшим перерывом на республикан-
ский период (1932–1939), завершившийся гражданской
тианской армии: благодаря своей дисциплине и бесстрашию аль-

могавары на равных боролись с тяжёлой конницей противника.
7
войной и победой фашистов. Именно в такой обстанов-

ке вырос я: ни в детстве, ни в юности я не имел возмож-
ности получить никакого образования на каталанском
языке, кроме подпольного и домашнего.
Начиная с 1977 г., когда после смерти Франко в стра-
не произошли демократические преобразования, испан-
ская Каталония приступила к процессу возрождения утра-
ченных ценностей, что постепенно стало вызывать серь-
езные опасения федерального правительства и в конеч-
ном итоге привело в 2010 г. к ограничению Автономного
статута Каталонии. Многие каталонцы расценили такое
решение как оскорбительное, отнимающее у них право
на самоопределение и попирающее национальное досто-
инство. В июле 2010 г. в Барселоне состоялась самая мас-
совая мирная демонстрация в истории Каталонии: на ули-
цы вышло более миллиона людей, требующих признания
каталонской независимости. Начался процесс попытки
отделения от Испании, совпавший с серьезным экономи-
ческим кризисом; результаты этого процесса в настоя-
щий момент представляются весьма неопределенными.
Однако совершенно очевидно, что демократические пре-
образования, проводимые внутри монархии, навязанной
самим же генералом Франко, явились скорее механизмом
сохранения старой Испании в соответствии со знамени-
тым изречением Лампедузы («Все должно измениться,
чтобы все осталось по-старому»)5, нежели подлинным
демократическим обновлением.
2. Литературный контекст
Каталонская литература начинается во второй по-
ловине XII в. с религиозных текстов и поэзии трубаду-
ров, процветавшей на каталонских землях в XII–XIII вв.
Гильем де Бергеда и Сервери Жиронский являются
наиболее значительными представителями трубадурской
5
Томази ди Лампедуза, Джузеппе (1896–1957), «Леопард»
(1957), гл. 1. Афоризм является перефразировкой изречения фран-
цузского журналиста Альфонса Карра: «Чем больше все меня-
ется, тем больше все остается по-старому» («Осы», 1849).
8
поэзии Каталонии. Однако истинную славу каталонской

культуры составляют три великие фигуры литературы
Средневековья: Рамон Льюль, Аузиас Марк и Жуанот
Марторель. Рамон Льюль (1232–1315) — одна из наи-
более значительных и крупных личностей средневеко-
вого европейского мира и первый мыслитель, писавший
философские трактаты на романском языке. В своих на-
учных и литературных произведениях Льюль заложил ос-
новы национального литературного языка. Вторая выдаю-
щаяся фигура — Аузиас Марк (1397–1459), крупнейший
каталонский поэт уровня и величия Данте, творивший в
блестящую эпоху XV столетия, открывшего двери евро-
пейскому Возрождению. Это поэт, который окончатель-
но порывает с провансальским влиянием и феодальной
культурой и возводит любовную поэзию до вершин мо-
ральной и духовной значительности, сохраняя в ней при
этом исконно земную силу. Наконец, Жуанот Марто-
рель — писатель, создавший в середине XV в. роман «Ти-
рант Белый», произведение, ознаменовавшее собой важ-
нейший рубеж в развитии европейской прозы: недаром
уже в XVII в. в 6-й главе I тома «Дон Кихота» Сервантес
называет роман Мартореля «лучшей книгой в мире».
В XVI–XVIII вв., на фоне блестящего расцвета лите-
ратуры в Испании и Франции, в Каталонии происходит
политический и культурный упадок, завершившийся, как
было сказано выше, окончательным упразднением авто-
номии и попранием национальных культурных ценно-
стей. На протяжении нескольких столетий каталонская
культура всячески подавлялась, насильственно насажда-
лись кастильский язык и культура. Преодолеть глубочай-
ший кризис каталонской культуре удается лишь к сере-
дине XIX столетия, с началом важнейшего этапа в ее ис-
тории, получившего название Ренашенса (Возрождение),
когда Каталония вновь обретает свой культурный пульс,
а каталанский язык снова дарит миру фигуры первой ве-
личины.
По-настоящему удивительна та быстрота, с которой
нашей культуре удается преодолеть пропасть «потерян-
ных» столетий, что со всей очевидностью демонстри-
9
рует жизнеспособность языка, подобно мощному пото-

ку грунтовых вод упорно проторяющего себе путь под
политической пустошью. На мой взгляд, для понимания
огромного усилия, совершенного деятелями каталонской
культуры в поисках утраченного времени, весьма выра-
зительным, хотя и неоднозначным, могло бы быть срав-
нение с английской и русской литературами: первыми
авторами, творчество которых ознаменовало собой на-
ступление эпохи каталонского возрождения были поэты
Жасинт Вердагэ (1845–1902), сыгравший роль перво-
проходца, как Уолт Уитмен или Пушкин, и Жуан Мара-
галь (1860–1911), ставший нашим Томасом Харди. Рус-
ский эквивалент подобрать сложнее, но я, пожалуй, скло-
няюсь к такому прозаику, как Чехов. Как и великий ан-
глийский поэт на своем языке, Марагаль переносит ка-
талонскую поэзию из XIX столетия в XX. Поэт Жузеп
Карнэ (1884–1970) — это своего рода Джон Бетжемен
или Валерий Брюсов, Карлес Риба (1893–1959) вполне
мог бы взять на себя роль одновременно Николая Гуми-
лева и Осипа Мандельштама, а в какой-то степени и ка-
талонского Томаса Стернза Элиота, только гораздо ме-
нее авангардного, Жуан Салват-Папасейт (1894–1924)
мог бы быть нашим Рупертом Бруком и одновременно
Владимиром Маяковским. Наконец, Жузеп Висенс Фош
(1893–1987) занял бы нишу Эзры Паунда и в определен-
ной степени Бориса Пастернака периода увлечения сим-
волизмом.
На протяжении сорока тяжелейших лет франкистской
диктатуры, наступившей после поражения республики
в гражданской войне, все, что касалось национальных
каталонских институтов, языка и культуры, подавлялось
самым жестоким образом. Однако мрачной фашистской
Испании, вышедшей победительницей в братоубийствен-
ной схватке, не удалось уничтожить национальное само-
сознание каталонского народа: культурный импульс Ре-
нашенсы, вопреки всем в высшей степени неблагопри-
ятным условиям этого периода, продолжал оказывать
влияние на литературную действительность Катало-
нии. Каталонская поэзия отнюдь не пришла в упадок,
10
как можно было бы предположить, а напротив, оказалась

удивительно жизнеспособной; более того, в ней возник-
ли фигуры поистине глобального масштаба, способство-
вавшие ее окончательному возрождению. Основными
поэтами, внесшими свою неоценимую лепту в литера-
турный процесс того времени, помимо Карлеса Рибы и
Ж. В. Фоша, которые продолжали творить, были Салва-
дор Эсприу (1913–1985), творчество которого исполне-
но суровой силы Филипа Ларкина или Анны Ахматовой
периода «Реквиема», Жуан Виньоли (1914–1984), кото-
рого можно сравнить с такими фигурами, как Роберт
Грейвс или Марина Цветаева, Габриэл Ферратэ (1922–
1972), чье творчество напоминает нам Шемаса Хини,
возможно, с некоторыми отголосками поэзии Эдгара Ли
Мастерса или Сергея Есенина.
С Габриэла Ферратэ, Сальвадора Эсприу, Жуана Ви-
ньоли и Микела Марти-и-Пола начинается поколение по-
этов, родившихся в XX столетии, однако еще до граж-
данской войны; их детство прошло под знаком раскола
общества и братоубийственной бойни. Остальных авто-
ров, представленных в настоящей антологии, мы можем
назвать современными поэтами; за исключением Марии
Мерсэ Марсал и Микела Бауса, ушедших из жизни до-
статочно молодыми, они здравствуют поныне. Это поэты,
которые сначала росли в послевоенном мире жесточай-
ших франкистских репрессий, мрачном, закрытом, поли-
цейском государстве, а затем жили в условиях диктату-
ры, которая, надо сказать, так до конца и не изжила себя
в нашем, ныне демократическом, обществе. Все эти по-
эты, как, впрочем, это происходит во всем мире, сотво-
рили себя сами, выбрав по своему вкусу то или иное из
творческих направлений, предлагаемых мировой поэти-
ческой традицией. Если мне будет позволено личностное
сравнение, то я как поэт ощущаю себя современником
испанца Франсиско Бринеса, американца Филипа Левай-
на или русских Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадули-
ной и Иосифа Бродского. И вряд ли я смогу сказать, ка-
ким поэтам я в большей степени обязан своим литера-
турным формированием и поэтической жизнью: Жуану
11
Марагалю и Жуану Виньоли, творившим на моем род-

ном языке, Томасу Харди и Филипу Ларкину, писавшим
на английском, или же русским Анне Ахматовой, Евге-
нию Евтушенко…, а может быть, тому стихотворению
Владимира Маяковского, которое я с юности ношу в сво-
ем сердце: «Товарищу Нетте, пароходу и человеку».
Сант Жуст Десверн, январь 2014 г.
Ж. Маргарит
12
XII–XV века
14
БЕРЕНГЕР ДЕ ПАЛОУ
* * *
Мне любы веселье и пенье,

и радость быть с дамой моей,
которая мне всех милей,
с которой познал упоенье;
она обладает ключами
от дивных сокровищ — сей клад
надежные стражи хранят.
II
Поистине мне — наслажденье

вассалом быть, преданным ей,
внимать сладким звукам речей,
любое исполню веленье,
чтоб только угодным быть даме;
но встречу неласковый взгляд, —
и жизни уже я не рад.
III
В каком бы я ни был смятенье,

спешу к своей даме скорей,
увижу ее — и сильней
я к ней ощущаю влеченье,
ее прославляю стихами,
15
она — идеал, и навряд

меня в льстивой лжи обвинят.
IV
Прекрасна она, без сомненья,

всех женщин стройней и нежней,
учтивей, скромней и умней,
я страсти смирил нетерпенье,
ее упиваясь речами,
коль с ней я расстался, — закат
и ночь мне о ней говорят.
Услышьте мое откровенье,

подруга, что мне всех нужней:
в любви признаваясь своей,
не верю в свое пораженье,
а верю: любим буду вами,
меня, что к вам страстью объят,
одарите счастьем стократ.
16
* * *
Ах, дама прекрасна лицом,

прекрасней не сыщется стана,
а голос звенит ручейком,
прельщающим нас постоянно,
когда бы мольбам моим внять захотела,
то сердцем моим навсегда б завладела,
но я ведь, увы, убеждался не раз,
что страсти огонь в ее сердце погас.
II
Любви ей язык не знаком,

хотя и поем неустанно
мы все ей о чувстве своем;
да, ведомо нам безобманно:
не любит она; но настолько умело
скрывает бесстрастность свою, что всецело
мы — слуги ее, и отрадой для нас —
уйдя от нее, к ней вернуться тотчас.
17
ГИЛЬЕМ ДЕ КАБЕСТАНЬ
* * *
Когда впервые вас я увидал,

то, благосклонным взглядом награжден,
я больше ничего не возжелал,
как вам служить — прекраснейшей из донн.
Вы, Донна, мне одна желанной стали.
Ваш милый смех и глаз лучистый свет
меня забыть заставили весь свет.
и, голосом, звенящим, как кристалл,
и прелестью бесед обворожен,
С тех самых пор я ваш навеки стал,
и ваша воля — для меня закон.
Чтоб вам почет повсюду воздавали,
лишь вы одна — похвал моих предмет.
Моей любви верней и глубже нет.
Я к вам такой любовью воспылал,
что навсегда возможности лишен
любить других. Я их порой искал,
чтоб заглушить своей печали стон,
едва, однако, в памяти вы встали,
и я, в разгар веселья и бесед,
смолкаю, думой нежною согрет.
Не позабуду, как я отдавал
перед разлукой низкий вам поклон,—
одно словцо от вас я услыхал —
и в горе был надеждой окрылен.
И вот, когда доймут меня печали,
порою радость им идет вослед.
18
Ужели ей положите запрет?

Снося обиду, я не унывал,
а веровал, любовью умудрен:
чем больше я страдал и тосковал,
тем больше буду вами награжден.
Да, есть отрада и в самой печали…
Когда, бывает, долго счастья нет,
уменье ждать — вот весь его секрет.
Ах, если б другом вы меня назвали!
Так затрепещет сердце вам в ответ,
что вмиг исчезнет всех страданий след.
19
* * *
Я сердцем таю,
забыв весь мир порой,
воображаю
вас, Донна, пред собой.
Стихи слагаю
я только вам одной,
изнемогаю,
томим своей мечтой.
Как от любви бежать?
Где б ни укрылся, глядь,
любовь уже опять
мной овладеть готова.
Отверженный сурово,
вновь стану воспевать
ваш нрав, красу и стать.
Я почитаю
любви завет святой,
не уступаю
я прихоти пустой,
о вас мечтаю,
не нужно мне другой.
И счастье знаю,
и одержим тоской.
О Донна, вам под стать
на свете не сыскать!
Так мог ли вам давать
я клятвы суеслова!
Нет, не забыть былого,
и невозможно снять
с себя любви печать.
Зачем другого
искать в чужих краях?
Блеск жемчуговый
в смеющихся устах,
груди шелковой
20
мерцанье при свечах —

все это снова
предстанет в светлых снах.
(Коль так я б верен был
Царю небесных сил,
меня б он в рай пустил…)
Всех донн других объятья
за ваш поклон отдать я
немедля бы решил —
так ласков он и мил.
Дня прожитого
не помню, чтоб во прах
не падал снова
пред вами я в мечтах.
Одно бы слово,
чтоб я по вас не чах!
Огня б живого,
любви у вас в очах!
Ужель за весь свой пыл
ее не заслужил?
А иначе бы жил —
немало, как собратья,
даров бы мог собрать я.
О них я не тужил:
ваш дар меня манил.
чтобы страдать я
не стал еще сильней,
чтоб мог стяжать я
награду стольких дней,
к вам шлю заклятье —
мольбу любви моей.
Пусть без изъятья
вы всех вокруг щедрей,
но, Донна, буду рад
одной лишь из наград,
она мне во сто крат
других даров дороже.
А коль желанья тоже
и вас ко мне стремят,
21
блаженству нет преград!

Могу ль не знать я,
кто в мире всех милей!
Могу воздать я
и славу только ей.
Лицеприятья
нет в похвале моей.
Нет вероятья,
чтоб стал я холодней.
Дары волхвов назад
я все верну подряд —
пусть только подарят
мне дар, ни с чем не схожий:
пусть, этой нежной кожи
впивая аромат,
уста мои горят!
Касаясь нежной кожи
и поцелуи множа,
о милая, чего же
уста не посулят —
и правду возвестят!
Раймон! Ну до чего же
я духом стал богат,
вкусив любви услад!
22
* * *
Как тот, чей взор в листве густой

приметил нежный вешний цвет,
не дрогнув перед высотой,
рву розу, коей краше нет.
Сумел Господь столь безупречной
ее красою наделить,
что подобает ей служить
смиренно в жизни быстротечной.
Весельем полон и тоской,

влюблен в очей чистейший свет,
неверной, трепетной рукой
с ланит стираю влажный след.
За это благодарный вечно,
готов любовь свою таить:
ведь тем, что надобно хранить,
не завладеет первый встречный.
За правду я стою горой,

мне лесть претит и злой навет:
весельчака сразит стрелой
любовь, и знает целый свет,
что та стрела бесчеловечно
любому может грудь пронзить,
но также к жизни пробудить
от дрёмы легкой и беспечной.
Ах, сжалилась бы надо мной,

нарушив строгости обет,
чтоб я душе моей больной
признанием убавил бед.
Ведь муки длятся бесконечно,
раз я решился полюбить
ту, что сумела всех затмить
от гор до области заречной.
23
В высокой башне, за стеной, —

звезда, что ярче всех комет.
Бог сотворил ее такой,
и для любого не секрет -—
она прекрасней всех, конечно, —
так всякий станет говорить,
ну, разве сможет возразить
калека, зрением увечный.
Возвышен так душевный строй,

изыскан так ее привет,
что мне, ей-ей, любви другой
не нужно до скончанья лет.
Дано ей в жизни скоротечной
мир доброй волей одарить
и благолепьем усмирить
злоречья гомон бессердечный.
24
* * *
Сладостно-злая
грусть, что Амор мне дал,
жжет, заставляя
песней унять накал
страсти: пылая,
я б вас в объятьях сжал,
но, столь желая,
я вас лишь созерцал.
Что ж, я в ваших руках;
видя гневный их взмах,
превращаюсь я в прах,
так как верен обету;
к вам стремлюсь, будто к свету,
я, блуждая впотьмах;
вас я славлю в стихах.
Пусть, гнев являя,

Амор вас охранял,
премного зла я
из-за него приял,
радость былая
ушла, я грустен, шал:
любви желая,
от ее плачу жал.
От любви я исчах,
с вами я нежен в снах,
наяву ж — не в ладах,
напоказ всему свету.
За какую монету
Вы мой примете страх?
Ибо я вновь в бегах.
Эскиз к портрету
я набросать хотел:
улыбку эту,
25
стан, что строен и бел.

когда б воспету
мной, как воспеть я смел
вас, быть завету
с Богом — в раю б я пел!
Вам я служить готов
ради десятка слов;
мне дареных платков
не храню, не ищите!
Нет во мне прежней прыти,
нежных дам тщетен зов.
Мой алтарь — ваш альков.
Я рад рассвету:
едва он заалел,
любви примету
я в нем найти успел;
не вняв запрету,
я пал, лишь вас узрел;
увы, поэту
любить — один удел.
Неприветлив ваш кров,
нрав ваш тверд и суров,
я лишен всех даров:
что ж, кто может — берите!
Только мне разрешите
ждать, что дрогнет засов,
коль мой жребий таков.
Тоскою рвите
сердце мне пополам,
но в дом впустите
Амора — пусть он сам
в тайном укрытье
возведет себе храм;
слух свой склоните
к слезным моим мольбам.
Причиняя мне вред,
злом вы полните свет;
26
коль одну из бесед

вы б вели с прямотою,
молвив, чего я стою,
любите вы иль нет,
я б не ждал столько лет.
Я слаб в защите —
крепость без боя сдам;
милость явите —
честь будет призом вам;
знать не велите
зависти к королям:
быть в вашей свите
мне приятней, чем там.
Коль пошлете мне вслед
лишь прохладный привет,
им я буду согрет.
Ах, любви полнотою
душу мою — пустою
оставлять вам не след.
Что ни жест, то запрет!
Пусть ваш ответ — запрет,

вас считаю святою
и стремлюсь со тщетою
свой исполнить обет,
худших не чая бед.
Ах, Раймон, красотою

в рабство взят ваш сосед,
жертва ее побед.
27
ГИЛЬЕМ ДЕ БЕРГЕДА
* * *
— Ласточка, ты ведь мне спать не даешь —

хлопаешь крыльями, громко поешь!
Донну свою, за Жирондой-рекою,
зря прозывал я Надеждой Живою, —
не до тебя мне! Что́ песенка эта
бедному сердцу, чья песенка спета!
— Добрый сеньор! Вы послушайте всё ж

то, что давно мне сказать невтерпеж:
к вам я ведь послана Донной самою:
будь, мол, я тоже касаткой ручною,
я бы слетала к нему на край света.
Верен ли мне? Ведь ни слова привета!
— Ласточка! Сколь же я был нехорош!

Встретил ворчаньем, а ты мне несешь
радость нежданною с песней лесною.
Всё же прости, хоть прощенья не стою.
Милостью Божьей да будешь согрета,
милая вестница счастья и света!
— Добрый сеньор! Где же силы найдешь

Донны ослушаться: всюду, мол, сплошь
ты побывай и, любою ценою,
другу напомни про данное мною —
перстень заветный, застежку колета
и поцелуй в подкрепленье обета.
28
— Ласточка! Донне известно давно ж:

мне ненавистны измена и ложь!
Но короля не оставлю — весною
с ним на Тулузу идем мы войною.
Я у Гаронны, в лугах ее где-то,
насмерть сражаться готов без завета.
— Добрый сеньор! Храбреца не запрешь

даже у Донны в светелке. Ну что ж!
С Богом, воюйте! Но не успокою
Донну я вестью досадной такою!
Гневаться будет, — а перышки мне-то
после отращивать целое лето…
29
* * *
Эта песенка на грани

острословия и брани
(сочинял — перо изгрыз)
о Маркизе Матаплане,
что коварен, словно лис.
Ах, Маркиз, Маркиз, Маркиз,
вы коварны, словно лис.
II
Под Сомейрасом зубами

состязались вы с камнями,
да они не поддались;
этот подвиг в Божьем храме
повторить бы вам на бис.
III
Не рука у вас, а балка,

за нее и грош дать жалко;
хоть в лепешку расшибись,
не сгибается хваталка,
только тяжко тянет вниз.
IV
Коль вам кто-то доверяет,

тот, скажу, с огнем играет, —
многие ведь обожглись;
30
вечером вас избегает

тот, с кем днем вы обнялись.
И того проклясть бы надо,

кто кричит: мол, мне услада —
содомитский ваш каприз, —
ибо веры нашей чада
от распутства отреклись.
31
* * *
Вы падки, государь, на наслажденья,

любителем чужих прослыли жен.
Признайте же все ваши согрешенья —
быть может, будет ваш порок прощен.
Всем очевидна истина простая,
что если ныне женщина иная
полюбит вас — то с целью лишь одной:
обогатиться вашею казной.
И тысячею марок, без сомнения,

родитель ваш бы не был соблазнен —
не взял бы он маркизу в окруженье,
чтоб увести несчастную в полон,
порочным побужденьям потакая.
Сибиллу ожидала доля злая:
Раймон Тимур сказал, что даме той —
коль не солгал — не справиться с тоской.
Свое теперь я выскажу вам мненье,

король, что посрамлен и пристыжен!
Графини де Безье вам подношенье —
сто замков, и при каждом есть донжон.
Судьбина и ее ждала лихая:
бедняжка, вам всецело доверяя,
доверивши вам весь достаток свой,
чуть было не столкнулась с нищетой.
Король Кастильский окружен почтеньем

и добродетелями наделен.
Своим войскам отдайте повеленье,
о, государь, сойтись под сень знамен,
графине бескорыстно помогая.
Пусть лихоимцев разбежится стая,
что замок осаждает родовой,
лелея замысел преступный свой.
32
Тулузский граф, вас ждет любовь большая,

коль явитесь, маркизу защищая.
Верните ей утраченный покой,
раз любите ее вы всей душой.
33
НА СМЕРТЬ ПОНСА ДЕ МАТАПЛАНА
В кручине я, в слезах,
известьем поражен:
мой друг и мой патрон,
маркиз де Матаплана,
в сраженье умерщвлен —
из сердца рвется стон.
Отпет во всех церквах,
он в наших чтим краях
и мир покинул рано.
II
Все в горе и скорбях —

да, был учтив, умен
и честью наделен
маркиз де Матаплана.
Отваги не лишен,
он сдаться мог в полон —
но, доблестный в боях,
повержен был во прах
он саблей басурмана.
III
На деле, не в мечтах,
на небо вознесен
и зрит Господень трон
маркиз де Матаплана.
Он чтил Христов закон —
и будет он прощен,
как праведный монах
в спасительных стенах —
хоть не имел он сана.
34
IV
Я каюсь во грехах —
ведь мною оскорблен
и, верно, возмущен
был Понс де Матаплана.
В последней схватке он
мной был бы защищен
когда б не подлый страх,
что встал в моих глазах,
как облако тумана.
Велик во всех делах,

хоть мною огорчен.
Немало я смущен,
о, Понс де Матаплана!
Ваш гений оценен —
им каждый восхищен.
Мне ведом ваш размах,
и нет в моих словах
ни лести, ни обмана.
35
ГЕРАУ ДЕ КАБРЕРА
НАСТАВЛЕНИЕ
(фрагменты)
I
О, Кабра-жоглар,
ничтожен твой дар,
манеры дурны, позаимствован тон;
ты песни слагай,
но ум напрягай,
своим вдохновением будь окрылён.
II
Ты скверный певец
и скверный игрец,
ты плох, как я думаю, с многих сторон:
скрипит твой смычок,
хрипит твой басок,
в бретонских руладах ты просто смешон.
III
Учитель твой мил,
но, как ни учил,
уменью жогларскому ты не учён —
ни беглости рук,
ни редкостных штук,
и в танцах гасконских ты полный долдон.
36
IV
Не знаешь баллад,
кансон, серенад —
они для тебя, как несбыточный сон;
бездарны стихи
и шутки плохи,
изюминки нет ни в одной из тенсон.
V
Известен тебе ль
искусник Рюдель?
Напев его свеж, и язык обновлён.
Велик Маркабрюн
гармонией струн,
а ты слышал звон, да не знаешь, где он.
VI
И где тебе, друг,
вкусить от наук,
когда ты видал лишь родной небосклон?
Великий наш Карл
геройством сверкал,
но что тебе песнь стародавних времён?
VII
А я одолел
гористый предел,
к испанцам пришёл, не страшился препон,
узрел Ронсеваль,
где бранная сталь
бойцам нанесла жесточайший урон.
VIII
Двенадцать бойцов
от вражеских ков
37
погибли, их предал злодей Гвенелон,

и сотню других
бойцов удалых
забрал вероломный Марсилий в полон.
IX
Не знаешь ты их,
деяний былых —
ни старых преданий, ни новых кансон;
уж лучше платок
накинь на роток,
молчок — твоя лучшая песнь, убеждён!
X
Не знаешь, профан,
чем славен Роллан,
как будто он не был вовеки рождён;
и кем был Артур —
ты пуст, балагур,
ты словно бы вышел вчера из пелён.
....................................
XVI
О чём пел Давид,
чья арфа гремит,
городишь ты вздор, и не будешь прощён;
а сколько вранья
наслушался я
про Рим, что спалил император Нерон!
....................................
XXI
Толкуешь ты нам —
а мне был бы срам! —
как некогда был погублён Илион;
38
Ай, славный знаток —

всё спутал, что мог,
изрядный ты путаник, из ряду вон!
....................................
XVIII
О чём ты поёшь,
и сам не поймёшь —
и где тебе петь, как Овидий Назон,
про то, как Пирам
молился богам,
от любящей Тисбы стеной отделён!
....................................
XXXI
Ни слух усладить,
ни речь возгласить —
нет, Кабра, плохой из тебя Цицерон;
ступай-ка, глупец,
в загон для овец —
там, Кабра, и кнут для тебя припасён.
39
ПОНС Д’ОРТАФА
* * *
В неразумии своем
я страдаю, как в бреду.
Кто я? Где? Куда бреду?
Ночью мучаюсь и днем.
То надежда, то тревога,
то мне зябко, то тепло,
жизнь и смерть, добро и зло —
мало мне всего и много.
II
Я в отчаяньи таком,
что с собою не в ладу;
я к отшельникам уйду,
я покину отчий дом.
Прогнала меня с порога
та, к которой так влекло, —
но, предательствам назло,
только к ней ведет дорога.
III
Счастье быть всегда вдвоем

я с любимой не найду:
рядом с ней терплю беду,
40
рядом с ней горю огнем!

В чем лекарство? Где подмога?
Как на сердце тяжело!
Все темней ее чело,
не найти любви предлога.
IV
Столько боли — но при том

да сгорю я, как в аду,
да в нужду навек впаду,
если с кем сойдусь тайком.
Я не вынесу подлога,
только с нею мне светло —
только ей мое тепло,
красота и сила слога!
Я мечтаю об одном:
жить с любезной, как в меду, —
так в блаженстве проведу
жизнь, к которой я влеком.
О, покайся, недотрога,
чтоб от сердца отлегло,
чтобы счастье нас вело
до последнего итога!
41
РАМОН ВИДАЛЬ ДЕ БЕЗАЛУ
СУД ЛЮБВИ
(фрагмент)
В веселые былые времена,

когда любовь, правдива и верна,
и вежество цвели, не то, что ныне,
в Эскойле, в достославном Лимузине
жил рыцарь смелый и собой приятный,
чистосердечный и к тому же знатный;
во всех делах ждала его удача —
но имени вам не скажу; тем паче,
что сам его не знаю, ей-же-ей,
поскольку он на родине своей
ни титула не приобрел, ни званья,
вполне простительно мое незнанье.
Ни графом не был он, ни королем,
о коих слух разносится кругом.
Был замок у него, земли кусок —
но, сердцем благороден и высок,
стремился он исправить положенье,
и было во все дни ему везенье,
что б он ни делал, как я погляжу:
везде — удача. Что еще скажу?
Да, так возвысился тот рыцарь смелый
и в ратном деле донельзя умелый,
служивший честно, преданно и верно,
что в тыщу раз и более, наверно,
его ценили, чем иных графьев;
а он же, во главе своих полков,
42
охотно шел в кровавое сраженье,

чтоб с честью выполнить свое служенье.
Тот добрый рыцарь так известен стал,
что всяк его любил и привечал,
барон ли, граф, иль пэр любого званья —
всяк звал его на пир и на ристанье,
себе повсюду ровней почитая.
И вот, в те времена, припоминаю,
когда наш рыцарь начал путь к вершине,
жила одна сеньора в Лимузине,
была и благородной, и пригожей,
и замужем за тамошним вельможей,
который в оба за женой глядел.
И все-таки наш рыцарь осмелел
и полюбил ее любовью знатной.
а даме это было так приятно,
такую пылкость в нем она нашла,
что родовитостью пренебрегла
и не сочла любовь сию позорной.
Как говорил Бернарт из Вентадорна:
«В любви блага земные не подмога».
Так, что когда наш рыцарь понемногу
уверился в сей склонности сердечной,
уже не вел себя, как встарь, беспечно,
зато заметно он повеселел,
вознесся духом, ликом посветлел,
себя на дерзкие свершенья подвигая:
чураясь подлых дел, любовь благая
за подвиги дается и служенье.
И дама, если есть в ней разуменье,
и опыт жизненный, и ухищренье,
могла бы впасть в такое заблужденье,
быть столь упрямой, чтобы заиметь
такого рыцаря, чтоб он не мог посметь
являться ко дворам высоким самым?
Вам ведомо ль, как рыцарь ради дамы
хранит пыл юности до седины?
Когда его достоинства видны,
когда он сердцем чист, и мудр, и прям.
43
Да, то — урок для благородных дам:

когда приметны смелость, ум и стать,
любовь благая будет прирастать.
Отважный рыцарь свой возвысит род,
а подлый трус — совсем наоборот:
ведь низости с отвагой не ужиться,
удача же к отважному стремится,
к тем, кто великодушен и не глуп,
и избегает тех, кто сердцем скуп,
чему примером не один барон.
Вот потому и молвил Пердигон:
«О благородстве знаю лишь одно:
кто чтит его, тому оно дано».
Вот вам наиправдивейший пример.
Поэтому достойный кавалер,
начавши куртуазное служенье,
когда у дамы выше положенье,
когда она богаче и знатней,
во всем старается сравняться с ней.
Чтоб был не только зван, но и избран,
он не стоит пред ней, как истукан,
безмолвный, разодетый в пух и прах,
но в бой идет, врагам внушая страх,
отважно бьется, не жалея сил, —
как некогда Рамбаут говорил —
послушайте, вам то прибавит знанья:
«Для госпожи готов я на дерзанье,
и на смиренье, и на упованье,
но если б не любовное призванье,
я бы навек застыл, как изваянье,
и ни к чему б не прилагал старанье —
лишь ел, и пил, и избегал страданья,
всегда храня Рамбаута прозванье».
Наш рыцарь, не стремясь иметь прозванье
Рамбаута, взял имя Добромил;
а госпожа, чтобы умерить пыл
тех, кто готов судить, рядить, гадать,
сочла за благо рыцаря призвать,
чтоб низких чувств не заподозрил свет —
44
беда, коли у знатной дамы нет

молвою признанного кавалера.
Когда к моим словам у вас нет веры,
послушайте, что Мираваль сказал,
который более Париса знал
в любови толк и разрешал все споры:
«Зачем, скажите, выберет сеньора
того, кто верный, честный, не спесивый?
Из страха пред молвою злоречивой,
стремясь всецело избежать позора
и честь свою вовек не потерять,
любовь благую дама предпочтет,
а в ней никто такого не найдет,
на что бы можно было попенять».
Вот так, я мыслю, можно избежать
наветов, сплетен и поносных слов.
Прошло уж более семи годов
с тех пор, как дама рыцаря призвала
и всюду благосклонно принимала.
Наш рыцарь это истинно ценил
и в знак служения всегда носил
рукав, колечко, разные даренья.
Однажды в день Святого Воскресенья
отправился тот рыцарь, как обычно,
сеньоре нанести визит привычный,
и к ней домой, как следует, пришел.
Вы полагаете, что там нашел
он ласку, и улыбку, и привет?
Так вот: вы правы, и ошибки нет:
никто с сеньорой в этом не сравнился.
А рыцарь наш, как только объявился,
уселся тотчас с госпожою рядом,
и было видеть их — отрада взглядам,
и душам праведным — отдохновенье.
Но рыцарь, вовсе потеряв терпенье,
задумался, без меры исступленный,
и речью куртуазной и ученой
поведал, сколь неистов страсти пыл,
сколь долго верность даме он хранил,
45
сколь долго ей служил, и пусть она

теперь ему за все воздаст сполна:
ведь нынче у него не только честь,
но и имение, и знатность есть;
он, к ней стремясь, возвысился на диво —
так вот, не будет разве справедливо
унять его любовное томленье:
он в этом не находит прегрешенья;
не похоть тут, но верная любовь,
и ей ты, госпожа, не прекословь:
в высокой страсти не бывает зла,
куда бы нас она ни завела;
ведь говорят старинные преданья,
что нет на свете большего страданья,
чем ждать и ждать, надежду потеряв.
Тут дама обнаружила свой нрав,
промолвив горделиво и сурово:
«О Боже мой, я пожалеть готова,
что некогда к тому склонила взор,
кто нынче стыд сулит мне и позор!
Какое горе вы мне причинили!
Вам мало, что друг друга мы любили
и преданно, и нежно, и светло?
Сама себе я причинила зло,
оставив ради вас избранных круг —
так и Бернарт промолвил, верный друг:
«Кто я таков, не знаю; в этом — благо»;
любовь и честь дает нам, и отвагу».
46
СЕРВЕРИ ЖИРОНСКИЙ
ДОРОЖНАЯ ПЕСЕНКА
Не живите с вашим мужем,

милая Жанна!
Не живите с вашим мужем —

староват он и недужен,
II
Не живите больше с мужем —

он осла дурного хуже,
III
Не живите с глупым мужем —

он неверен вам к тому же,
IV
Не ложитесь больше с мужем —

он осла глупей и хуже,
47

вам давно любовник нужен,
VI

ваш дружок ничуть не хуже,
48
СТИХИ О ПАЛАЧЕ И ШУТЕ
Не нужно думать, что палач и шут

подобны и почти одно и то же!
Шуты нам всех милее и дороже —
кто скажет «нет», те попросту солгут.
Палач — дурной, его душонка злая,
а шут — святой, и он достоин рая.
II
Святой Генис по ремеслу был шут.

Имел он друга, чуть себя моложе.
И шут, и друг его, наверно, тоже
теперь в раю, где ангелы поют.
Шут всё отдаст — судьба его такая.
Палач зубаст — сожрет, не размышляя.
III
В Аррасе был подвижник — тоже шут,

известный нам — через него Ты тоже
чудес явил весьма немало, Боже!
Зато палач жестокосерден, лют,
милей всего злодею кровь людская,
он хоть кого убьет, не разбирая.
IV
Ведь Фивы спас от Александра шут —

а Александр иных царей был строже!
И если б не забавник-шут, то кто же
избавить мог бы покоренный люд?
О том молва гласит, не уставая;
она права, злодея порицая.
49
Преславный Даурель был тоже шут.

Он отдал сына на мученья, Боже!
Таких героев забывать негоже —
я перечислить многих мог бы тут.
Шут веселит, народу помогая,
палач казнит, злодейство совершая.
VI
Корысти нет во мне — ведь я не шут,

и у меня с шутом ничто не схоже.
Их ремесло я уважаю всё же —
и рыцари, и короли их чтут.
Скажу, как есть, хваленье завершая:
шутам и честь, и слава вековая!
50
* * *
Между Леридой моей

и Бельвисом тёк ручей,
повстречал я там пастушку,
пастушок разлёгся с ней
на лужайке меж лилей,
целовал дружок подружку;
и, любуясь на простушку,
я подумал про девчушку,
что в Кастилии, ей-ей,
не найти цветка милей,
как подстроить ей ловушку?
II
На овцу я бросил взгляд —

вижу, что её солдат
потихоньку умыкает;
я вскричал: — «Будь трижды клят!» —
Устыдился дерзкий хват
и с позором отступает,
в перебранку не вступает;
я же, как душа желает,
увожу овечку в сад
и тотчас бегу назад,
где пастушка отдыхает.
III
Воротясь, я в сей же миг

слышу безутешный крик:
— «Что за горе мне, злосчастной!
Ах, как мой урон велик!
Злой удел меня постиг!
51
Радость неги сладострастной

обернулась в час ненастный
этой горестью ужасной!
Не встречали ль меж гвоздик
вы овечку, где родник,
Сервери, сеньор мой ясный?»
IV
— «Дева милая, она

будет вам возвращена,
ну, а какова награда?»
— «За овечку я сполна
вам, сеньор, воздать должна,
вашей милой стать я рада,
коль нужда, смириться надо».
Привели овцу из сада,
а пастушка: — «Я вольна,
мне не по сердцу цена,
не про вас, сеньор, услада».
— «Стыд вам, дева, и позор

нарушать наш уговор».
— «Каюсь, я хитрила с вами,
так уж водится, сеньор,
вы, скажу я вам в укор,
сотню раз солгали сами;
я смеюсь над хитрецами!
Кто не счёлся в срок долгами,
тот не больно-то хитёр.
Мы умеем дать отпор,
нас не проведёшь словами».
VI
— «Дева, не делю я пламя

со строптивыми сердцами
52
и не лягу рядом с той,

что не хочет лечь со мной.
Но должок ещё за вами!»
VII
— «Вы играете правами,

лишь бы взять любой ценой,
теша умысел дурной.
Пусть рассудит казус мой
Пейре, наш инфант благой».
VIII
— «Я же доверяюсь даме,
Сверхдостойной и святой,
веря истине простой:
без любви с её дарами
нет услады никакой».
53
ЭСПИНГАДУРА
Пусть ветер лют, и ливни льют,

мужчины сквозь дождь и ветер пройдут,
мужчины сквозь дождь и ветер пройдут.
Влюблённые все преграды пройдут,

пусть ветер лют, и ливни льют,
а следом и те, кого здесь не ждут,
радушной встречи мужья не найдут,
их высмеют дамы и проведут,
II
Дети резвятся и песни поют,

бегут по лугам, где цветы цветут,
цветы и птицы песни поют,
и птицы поют,
и птицы поют,
III
Мне любо то, что они стерегут,

в доспехах идут,
а путь их крут.
54
IV
И я Сверхдостойную славлю тут,

и славу инфанту струны поют,
инфанту Пейре славу поют.
55
* * *
Как тот, что долгий день провёл в скитанье,

и вдруг его настигла тьма ночная,
и должен он идти сквозь мрак, не зная,
куда ступить, какие испытанья
он встретит, жить ему иль умереть —
так я бреду, и мочи нет терпеть,
когда покажется зари сиянье.
II
Увы — мне суждено в ночи блужданье!

С пути я сбился, а кругом лихая
лютует ночь; бреду, не разбирая,
что впереди; какие испытанья
мне суждено в ночи преодолеть?
Гроза ярится, хлещет ветра плеть —
зачем же медлишь ты, зари сиянье?
III
Та ночь, стеснившая моё дыханье, —

то наш обманный век, ловушка злая,
юдоль скорбей — вся наша жизнь земная:
так говорит Священное Писанье.
Дитя, рождаясь в мир, дабы скорбеть,
исходит криком. Боже, дай узреть
мне верный путь! Даруй зари сиянье!
IV
К возлюбленной подруге на свиданье

не прихожу во мраке никогда я,
отверг я мрак, лишь свету доверяя,
56
при нём бессильны тёмные деянья;

моя подруга ныне, как и впредь,
не станет перед клеветой робеть.
Кляну я ночь, люблю зари сиянье.
Иной любовник видит наказанье

в приходе утра; страстию пылая,
он жаждет ночи без конца и края
и новый день встречает гневной бранью.
А мне во тьме услады не иметь,
и сердца даже страстью не согреть,
и жду я не дождусь зари сиянья.
VI
О, донна, ты — зари обетованье,

ты нас ведёшь к добру, звездой блистая,
хвалою освящу свои уста я,
природной красоте посильной данью;
столь совершенна, какова ты есть,
ты для супруга радость, гордость, честь,
опора истины — зари сиянье.
VII
Хочу заре я песней порадеть —

ведь без неё и дню не заалеть,
не встанет солнце без её сиянья.
VIII
Хочу я короля Майорки петь,

чьим доблестным делам в веках греметь —
служа ему, пою зари сиянье.
57
АРНАУТ КАТАЛАН
* * *
Я в Ломбардии, бывало,
к милой сердцу приходил —
Донна ласково встречала,
словно я ей тоже мил.
Как-то раз наедине

с ней шалили мы сначала,
но свершить случилось мне
то, что Донна запрещала.
С этой встречи всё пропало:

был я мил, а стал немил.
Прежде Донна привечала, —
чем же я не угодил?
Всё неясно, как во сне.

Ну, за что она серчала?
Я ведь дал понять вполне,
как мила она мне стала.
58
* * *
I
Боже правый, дух смятен,
отдаюсь в святые руки,
крестные Ты принял муки,
Богоматерью рожден,
не взыщи за смертный грех,
шалость, глупость, стих и смех,
что влачил в ночи пустой.
Сын Мадонны пресвятой,
Христе Боже, будь не строг,
подводя судьбы итог,
дай мне милости простой.
II
Боже, сердцем сокрушен:
постигал грехов науки
лишь от глупости и скуки,
злобным веком искушен,
слов и дел, коварных вех
даже не упомню всех.
Оттого молю: постой,
Ради Матери святой
Милосерден буде, Бог,
чтобы бедный грешник смог
обрести в тиши покой.
III
Царь небесный, бури стон,
гром и грохот града гулкий,
рьяных вод поток в излуке,
лишь Тобою приручен.
лишь развяжешь ветра мех,
ввергнет в бездну, в блуд и грех
Искуситель род людской,
59
в гнет железною пятой.

Человек не одинок.
за его душою — Бог.
Дай мне милости святой.
IV
Бог мой, тленом обойден,
лгали книжники — о, злюки! —
что глупы и близоруки,
по Писанью воскрешен,
Ты явился без помех
искуплением для всех.
Умоляю день-деньской
со слезами и тоской:
не пускай смерть на порог,
встречусь с ней, настанет срок
под дубовою доской.
V
Пресвятая, окрылен:
чистотой Твоей от муки,
от беды и от разлуки
силой горней защищен.
Радость, сонм земных утех,
что останутся из тех,
кои красят путь земной —
славить дивный образ Твой,
чтоб, когда мой грозный Бог
призовет меня в чертог,
оказаться пред Тобой.
VI
Боже, не сочти за грех,
изо всех земных утех
я прошу не клад златой:
жизни скромной и простой.
Стих мой — верности залог.
Он восславить только смог
милосердный образ Твой.
60
НАРОДНЫЕ РОМАНСЫ
ГРАФ АРНАУ
— Вы одна ли в этот вечер,

женушка родная?
Вы одна ли в этот вечер,
вдовушка честная?
Нет, одна я не бываю,
граф Арнау милый,
Нет, одна я не бываю,
Господи, помилуй!
Кто же с вами вечеряет,
Кто же с вами вечеряет,
— Бог и Пресвятая Дева,
граф Арнау милый.
Бог и Пресвятая Дева,
— Ну а где же дочки ваши,
Ну а где же дочки ваши,
— В спальню я их отослала,
к ниткам да иголкам,
В спальню я их отослала,
вышивают шелком.
— А нельзя мне их увидеть.
61
А нельзя мне их увидеть,

Напугаются уж больно,
Ну пускай меньшую только,
женушка родная,
Ну пускай меньшую только,
вдовушка честная.
— И меньшую, граф Арнау,
вам не уступлю я,
И меньшую, граф Арнау,
тоже ведь люблю я.
— Замуж дочкам не пора ли,
Замуж дочкам не пора ли,
— Без приданого не выдашь,
Без приданого не выдашь,
— У окна, под половицей,
кожаный мешочек,
там уж, вдовушка честная,
хватит вам на дочек.
Ну а где служанки ваши,
Ну а где служанки ваши,
— Серебро на кухне чистят,
не жалеют мела.
Серебро на кухне чистят,
чтоб не потускнело.
— А нельзя мне их увидеть,
А нельзя мне их увидеть,
62
Ну а где же слуги ваши,
Ну а где же слуги ваши,
Спят они на сеновале,
Спят они на сеновале,
Хорошенько им платите,
женушка родная.
Хорошенько им платите,
вдовушка честная,
По усердью им и плата,
По усердью им и плата,
Как же в дом-то вы проникли,
Граф Арнау милый?
Как же в дом-то вы проникли,
Господи, помилуй?
— Сквозь оконную решетку,
Сквозь оконную решетку,
— Ай, так вы ее спалили,
граф Арнау милый!
Ай, так вы ее спалили,
— Не коснулся я решетки,
Не коснулся я решетки,
— Ай, у вас глаза дымятся,
63
Ай, у вас глаза дымятся,

— То мои грехи выходят,
Оскорбительные взгляды,
— Ай, у вас дымятся губы,
Ай, у вас дымятся губы,
Криводушье и злоречье,
— Ай, у вас дымятся руки,
Ай, у вас дымятся руки,
То мои грехи выходят,
Нечестивые объятья,
Ай, у вас дымятся ноги,
Ай, у вас дымятся ноги,
По кривым путям хожденье,
— Что это за шум я слышу,
граф Арнау милый?
Что это за шум я слышу,
— Это конь мой бьет копытом,
Это конь мой бьет копытом,
64
— Ячменя ему подсыпьте,

Ячменя ему подсыпьте,
— Нет, ячмень он есть не станет,
жеиушка родная.
Ест он проклятые души,
— Ну а где приют вам дали,
Ну а где приют вам дали,
— Где же, как не в преисподней,
Где же, как не в преисподней,
— Почему же в преисподней,
Почему же в преисподней,
— За обманы да бесчестья,
За обманы да бесчестья,
И не нужно поминаний,
И не нужно поминаний,
Ведь от этих поминаний
Нет мне облегченья.
Ведь от этих поминаний
Только злей мученья.
И пускай заложат камнем,
и пускай заложат камнем,
вдовушка честная,
ход, к монашенкам ведущий,
65
в монастырь Святой Агеды,

Петухи никак запели,
Петухи никак запели,
— Да уже как раз и полночь,
Да уже как раз и полночь,
— Ну тогда хоть на прощанье
облегчите муку.
Ну тогда хоть на прощанье
дайте же мне руку!
— Да вы мне ее сожжете,
Да вы мне ее сожжете,
66
ДАМА ИЗ АРАГОНА
Есть в Арагоне юная дама,

солнцу равная красой;
кудри золотые вьются
до земли у дамы той.
(Ох, как искусно, Анна Мария,
Ты крадешь сердец покой!)
Кудри матушка ей чешет,
взявши гребень золотой;
каждый локон — загляденье,
чудо — волосок любой,
волосков атласные пряди
облегают стан прямой.
Ей сестричка их заплетает
гладкой, ровною косой;
косу крестная кропит ей
ароматною водой,
а невестка перевивает
разноцветною тесьмой.
С дамы брат очей не сводит,
горд красавицей сестрой;
с ней на ярмарку он едет
и, не стоя за ценой,
серьги, кольца выбирает
для сестрицы дорогой,—
от их тяжести платочек
чуть не рвется кружевной,
«Братец, братец мой! К обедне
ты сходи, прошу, со мной!»
В храм войдет — алтарь мгновенно
блеск удваивает свой;
капли розами расцветают,
коль черпнет води святой.
Место уступить все дамы
ей спешат наперебой;
67
на полу сидят все дамы,

ей же ставят стул резной.
Капеллан, забыв молитвы,
путает одну с другой;
певчий вовсе умолкает,
от смущенья сам не свой.
«Кто ж она? Кто эта дама,
столь прекрасная собой»?
Скажет: «Дочь»,— король французский,
здешний — назовет сестрой.
Кто не верит, пусть вглядится
в башмачка узор цветной:
арагонский герб с французским
он увидит пред собой.
68
УЗНИКИ ЛЕРИДЫ
Как в Лериде, славном граде,

все узники вместе сидят,
сидят и поют они песню,
а было их сто пятьдесят.
Их песню слушала дева,
под окном тюрьмы затаясь.
Они ее увидали
и песню прервали тотчас.
«Что ж, узники, вы не поете,
иль вам помешала я?»
«Ах, как же нам петь, сеньора?
Темница наша страшна,
сидим без воды и хлеба,
гуляем в день только раз,
и часто злой тюремщик
гулять не пускает нас».
«Ах, пойте, узники, пойте,—
я скоро вызволю вас».
И вот с мольбой о подарке
приходит к отцу она.
«Дитя мое, Маргарида,
чем я одарю тебя?»
«Ах, батюшка мой родимый,
ключи от тюрьмы мне дай!»
не быть тому никогда:
назначена казнь на завтра —
им всем петля суждена».
пощаду милому дай!»
кто милый твой? Отвечай!»
он высок, и рус, и удал».
69

его прежде всех казнят».
пусть вешают и меня!»
не быть тому никогда».
Из золота были петли,
перекладина — из серебра,
вся виселица цветами
была разубрана.
Кто ни проходит мимо —
нежный вдохнет аромат,
и в память о бедном влюбленном
слова молитвы звучат.
70
МОРЯК
Сидит на морском берегу

юная дева,
вышивает шелком платок
для королевы.
Стежок кладет за стежком,
проворна иголка…
Работа к концу, да беда —
больше нет шелка.
Тут бригантина плывет.
«Ах, ради Бога!
Шелк не везешь ли, моряк?
Дай мне немного!»
Ей отвечает моряк
сильный и смелый:
«Какой тебе надобен шелк,
алый иль белый?»
«Я вышиваю платок
пунцовым шелком…»
«Ну так взойди на корабль,
выбери с толком».
Запел моряк, и под звуки
его напева,
наскучив шелк выбирать,
уснула дева.
Корабль отплыл; тут она

от сна восстала:
глядит вокруг, а земли —
как не бывало!
Берег родной от нее
где-то далеко.
71
В открытом море корабль

плывет одиноко.
«Верни на берег меня,

о, сделай милость!
Мне страшно в море, моряк!» —
дева взмолилась.
«Чтоб стала ты мне женой,

взял на душу грех я…»
«Нас три сестры, но была
прекрасней всех я.
За герцога вышла одна,

за графа другая,
но стану, на горе себе,
женой моряка я.
Лишь бархат носят да шелк

мои сестры ныне,
а мне, видно, век щеголять
придется в холстине».
«Ты в золоте станешь ходить,

жить будешь безбедно:
отец мой — английский король,
а я — принц наследный.
Семь лет я тебя искал,

прекрасная дева:
я в Англии буду король,
а ты — королева».
72
ДОН ЛУИС
Сколько б лет еще, галерник,

я месил морскую воду,
но любовь меня скрутила,
и я вымолил свободу.
Граф покаяться велел мне
сразу, как сойду на сушу,
но, еще на сходнях стоя,
облегчил я свою душу.
К тетушке иду сначала,
наш старинный герб над входом.
«Тетушка, да вы всё та же,
не осилить вас невзгодам!»
«Тот, кто это мог сказать бы,
на семь лет к веслу прикован».
«Тетушка, он — перед вами,
и свободен от оков он.
Тетушка, молю, скажите,
матушка моя здорова ль?»
«Дон Луис, она в могиле —
горя-то ведь было вдоволь».
«Тетушка, скажите, жив ли
батюшка мой? Что с ним стало?»
«Дон Луис, давно ослеп он —
слез-то пролито немало».
«Тетушка, скажите, жив ли
брат мой? Вот бы повидаться!»
«К маврам он попал в неволю,
вряд ли ты увидишь братца».
«Тетушка, а что с женою?
Тетушка, ну хоть полслова!»
«Замуж собралась мерзавка —
стало быть, нашла другого.
Завтра, говорят, венчанье —
милость им нужна Господня…»
73
«Тетушка, молю, скажите,

дома ли она сегодня?»
«Дома, говоришь, племянник…
Дом она уже сменила,
новый-то у самой церкви,
у Святого Михаила».
«Тетушка, сейчас уйду я.
Плащ мне принесите старый,
да у вас моя гитара,
эх, отвык я от гитары».
Песню он запел, и тотчас
муж проснулся беззаконный:
«Вы послушайте, мой ангел,
что за горестные стоны, —
так могли бы петь сирены
или рыбы в море пенном…»
«Ах, сеньор, при чем тут рыбы
и зачем тут петь сиренам?!
Вы нас разлучили с мужем,
это он поет, горюя…»
«Ах, так вот вы как, сеньора!
Что ж, тогда его убью я».
«Прежде вы меня убейте —
мне одной не жить на свете!»
Муж убит был ровно в полночь,
женщина же — на рассвете.
И когда, ликуя, души
выпорхнули прочь из тела,
это были белый голубь
со своей голубкой белой.
74
РАМОН ЛЬЮЛЬ
ПЕСНЬ РАМОНА
Создатель жизнь в меня вложил,

чтоб я добру всегда служил,
а я во зле коснел, грешил
и гнев Господень заслужил.
Христос мне Истину внушил,
чтоб я в любви ко благу жил.
Я исповедался с утра:
покаяться пришла пора,
дабы ступить на путь добра.
Дана молитва мне, мудра,
любовь, надежда — ей сестра,—
и вот душа моя бодра,
Я школу создал, духом яр,

которой славен Мирамар:
словам Христа да внемлет мавр.
Где виноград растет и лавр,
там слезный ток и вздохов жар,
любя, принес я Богу в дар.
Был мною людям разъяснен

великий Троицы канон.
Бог-сын был Девою рожден,
помазанником наречен,
и, в человеке воплощен,
сошел с небес на землю Он.
75
Чтоб грешных чад спасти своих,

смерть принял Иисус за них,
в громах вознесся грозовых;
и будет добрых Он и злых
судить за все деянья их,
не слыша жалоб никаких,
К науке приобщась моей,

всяк истину познает в ней,
избегнет лжи, ее сетей:
крещенье примут иудей и мавр,
раскается злодей, вкусив науки новой сей.
Взял крест и возлюбил я Ту,

в ком Матерь грешникам я чту;
я от нее помоги жду,
когда вершу свою страду.
Любовь в душе своей блюду,
скорбя и радуясь, иду.
Я беден, стар, гоним я тут,

и мне не в помощь знатный люд;
я взялся за великий труд,
был путь мой и тернист, и крут,
и вот как справедлив наш суд:
меня не любят и не чтут.
В любви, как в глубине морской,

хочу найти смерть и покой,
и мне не страшен никакой
злой князь, церковный иль мирской,
хоть горько, что тиран такой
сбивает с толку род людской.
Пусть Бог нам вестника пошлет,

чтоб подтвердил он, вестник тот,
что Бог есть человек и род
чрез Деву от людей ведет;
да будет мне Она оплот,
от преисподней да спасет.
76
Хвала Тому, кто так велик!

Когда б мой пыл Его достиг,
чтоб свет Его в меня проник!
Но может отвратить Он лик:
грехи вершил я что ни миг
и сочинил я много книг.
Где б ни был я, творить хочу

добро, да мне не по плечу,
и вот досадую, ропщу,
а все ж, коль правде я учу,
для книг своих я получу
у Бога то, чего ищу.
Молюсь, чтоб дал мне здравье Бог,

свободу, радость без тревог
и святостью меня облек,
чтоб грех какой-то, иль порок,
иль тот, кто гневен и жесток,
власть надо мною взять не мог.
Вели, Творец, земле своей,

стихиям, травам, твари всей
мне не вредить в юдоли сей.
Пошли мне истинных друзей,
всех праведней, мудрей, верней,
чтоб славе я служил Твоей.
77
О ПРАЗДНОСТИ
О, праздный брат,
что леностью объят,
в подобье смерти ищешь ты отрад!
Когда умрешь,
как ты слова найдешь,
чтоб оправдать бездельной жизни ложь?
Увы! Мой слух

к речам рассудка глух,
и каяться не склонен праздный дух,
стенать, тужить,
чтоб милость заслужить,
хоть знаю сам, что мне не вечно жить;
да вот беда:
чураюсь я труда,
хоть создан, чтоб творить добро всегда.
Когда ж и впредь
я буду в зле коснеть,
придется мне за то в огне гореть!
78
ОБ УПОВАНИИ
Когда денница озарит восток

и разоденется любой цветок,
чтоб красоту его умножить мог
свет упованья,
я тотчас исполняюсь ликованья
и веры в благость той, кто Матерь мирозданья,
и я спешу
на исповедь и Господа прошу
на путь меня наставить, коль грешу:
да повелит,
чтоб искупил я множество обид,
что сам нанес, во зло себе и в стыд,
тем, кто творит молитвы Пресвятой,
врачующей добром и красотой;
и верю: после исповеди той
всяк грех уйдет
и больше на меня не нападет,
раз Господу я честный дал отчет.
79
ОБ УТЕШЕНИИ
Бог утешенье людям шлет,

напоминая им про гнет,
что претерпел за весь их род.
А мне вот утешенья нет
при виде стольких зол и бед,
бесславящих наш грешный свет.
Кто б мог без слез перенести
то, что Спаситель не в чести
у тех, кого хотел спасти?
Мне горько, что так много тех,
кто каждый день впадает в грех,
хоть ад их ожидает всех.
Кто доброго отверг, когда
он за своих испил стыда,
тому и власть любви чужда.
Бог тех утешит, кто не мстит,
кто добр, и любит, и простит,
надеется, не лжет, не льстит.
Кто набожен и терпелив,
кто верен долгу, справедлив —
утешится, пусть он гневлив.
Кто мнит, что Господом любим,
но безутешен, коль гоним,—
не бескорыстен, Бог не с ним.
Кто, не страшась утрат, невзгод,
радеет лишь о благе, —
тот и утешенье обретет.
Нет утешенья для того,
в ком зло познало торжество,—
Бог отвернется от него.
80
КНИГА О РЫЦАРСКОМ ОРДЕНЕ
(фрагмент)
Господь, всеблагой и преславный, всё сущее в себе

заключающий: в милости Твоей и благоволении берет
начало сия книга, повествующая о рыцарском ордене.
ПРОЛОГ
1. Подобно семи планетам, которые суть тела небес-

ные, а посему опекают и направляют тела земные, я раз-
делил мою «Книгу о рыцарском ордене» на семь частей,
памятуя о том, что рыцари наделены превосходящими
простолюдинов положением и достоинством, дабы управ-
лять ими и заботиться о них. В первой части речь пой-
дет о предназначении рыцарства. Во второй — об обя-
занностях рыцарства. В третьей — об испытании, кото-
рому должно подвергать оруженосца, вознамерившегося
стать рыцарем. В четвертой — об обряде посвящения
в рыцари. В пятой — о символике рыцарского вооруже-
ния. В шестой — о рыцарских обычаях и нравах. В седь-
мой — о почестях, которые надлежит воздавать рыцарю.
2. Случилось как-то в одной стране, что некий муд-

рый рыцарь, который долгие годы поддерживал рыцар-
ский орден своей дерзновенной и беспримерной добле-
стью и которого долго хранила мудрая судьба во славу
рыцарства во время войн и турниров, штурмов и битв, за-
думавшись над тем, что дни его сочтены и что для рат-
ных дел он по старости уже не годится, решил отныне
вести жизнь отшельника. Он отказался от своих имений,
оставив их детям, уединился в густом лесу, обильном
источниками и плодоносящими деревьями, построил се-
бе шалаш и удалился от мира, дабы телесная дряхлость,
вызванная старостью, не обесчестила того, чью честь
мудрая судьба столь долго хранила. И задумался рыцарь
81
о смерти, размышляя о времени, стремительно текущем

из века в век, и понял он, что близок к объяснению всего
происходящего.
3. В лесной чаще, в которой поселился рыцарь, была

живописная поляна, которую украшало древо, всё усы-
панное плодами. Неподалеку от этого древа протекал яс-
ный, сверкающий ручей, питавший влагой поляну и все
растущие окрест деревья. Рыцарь имел обыкновение по-
сещать ежедневно этот уголок, дабы возноситься мыс-
лями и молитвами к Господу, которому он воздавал хва-
лу за ту неизъяснимую благодать, коей был осенен на
протяжении всей своей жизни.
4. Как-то ранней весной некий достославный король,

преисполненный достоинств и добродетелей, созвал свой
двор. Привлеченный громкой славой, которой пользовал-
ся двор этого короля, решил отправиться к нему некий
достойный оруженосец, один, без попутчика, верхом на
своем коне, вознамерившись быть посвященным в ры-
цари; и так утомился он в пути, что, сидя в седле, задре-
мал. В это же самое время рыцарь, уединившийся в лес-
ной чаще для покаяния, пришел по обыкновению к ис-
точнику, дабы, отрешившись от тщеты сего мира, созер-
цать Господа.
5. Воспользовавшись тем, что оруженосец заснул, его

конь свернул с дороги, углубился в лес и брел по нему
по своему усмотрению, пока не оказался у ручья, где ры-
царь пребывал в молитве. Как только рыцарь увидел ору-
женосца, он прервал молитву, устроился в тени дерева
на живописной поляне и погрузился в чтение книги, ко-
торую носил с собой в сутане. Конь стал пить из источни-
ка воду, а дремавший доселе оруженосец, почувствовав,
что конь остановился, проснулся и увидел перед собой
рыцаря, старого годами, длиннобородого, с длинными
прядями волос и в рваной одежде; от суровой аскезы был
он изможден и худ; от непрестанных рыданий поблекли
его глаза, да и весь его облик выдавал в нем человека
82
праведной жизни. Велико было их удивление, когда узре-

ли они друг друга, ибо рыцарь долгое время, с тех пор
как оставил он свет и расстался с оружием, провел в уеди-
нении; а оруженосец дивился тому месту, в котором он
очутился.
6. Спешился оруженосец, почтительно приветствуя

рыцаря, и отвечал ему рыцарь со всей возможной учти-
востью, и расположились они на мягкой траве друг про-
тив друга. Догадался рыцарь, что оруженосец, оказывая
ему честь, не хочет говорить первым, и сказал:
— Друг мой, каковы ваши планы, откуда вы путь дер-
жите и зачем вы сюда прибыли?
— Господин мой, — ответил оруженосец, — пронес-
ся слух, что один достославный король вознамерился
устроить великое празднество, дабы во время оного не
только самому вступить в рыцарский орден, но посвятить
в рыцари и других баронов — своего королевства и за-
предельных стран; потому-то я и направляюсь к его дво-
ру, дабы быть посвященным в рыцари. А в этом уеди-
ненном месте я оказался благодаря моему коню, кото-
рый забрел сюда, пока я спал, сморенный многодневной
усталостью.
7. Стоило лишь рыцарю услышать о рыцарстве, как

вспомнил он о рыцарском ордене и обо всем том, что
связано с рыцарями, вздохнул он и глубоко задумался, па-
мятуя о высокой чести, которая была ему, благодаря его
многолетней принадлежности к рыцарству, дарована. И
спросил оруженосец рыцаря, погрузившегося в воспо-
минания, о чем задумался он. Рыцарь ответил:
— Сын мой, я думаю о рыцарском ордене и о высо-
ком предназначении рыцаря, призванного поддерживать
славу рыцарства.
8. Оруженосец попросил рыцаря поведать ему о ры-

царском ордене и о назначении человека сохранять и при-
умножать славу, дарованную ему Господом.
83
— Что слышу я, сын мой! — воскликнул рыцарь. —

Тебе неведомо, в чем заключаются обычаи и установле-
ния рыцарства? Как же ты можешь мечтать о рыцарстве,
если не имеешь представления об установлениях рыцар-
ства? Ибо невозможно быть опорой ордена, о котором не
имеешь представления, равно как нельзя и любить орден
и всё, что с ним связано, если неведом тебе сам орден и
все те козни, которые против ордена замышляются. И ни
один рыцарь, не сведущий в рыцарстве, не смеет посвя-
щать в рыцари, ибо беспутен тот рыцарь, который на-
путствует другого рыцаря и наставляет его в рыцарских
устоях и обычаях, сам не имея о них представления.
9. Выслушав упреки и порицания рыцаря оруженос-

цу, вознамерившемуся стать рыцарем, оруженосец ска-
зал рыцарю:
— Господин мой, если бы вы сочли возможным про-
светить меня в устоях рыцарства, полагаю, что я вполне
способен был бы их усвоить и следовать рыцарским обы-
чаям и установлениям.
— Друг мой, — сказал ему рыцарь, — обычаи и уста-
новления заключены в этой книге, которую я время от
времени перечитываю, дабы не забывать о милости и
благорасположении, которыми Господь меня одарил, ибо
ко славе и процветанию рыцарского ордена я приложил
немало сил; и если рыцарь всем, что ни есть в нем, обя-
зан рыцарству, то и сам он должен быть готов пожертво-
вать всем ради рыцарства.
10. Рыцарь протянул книгу оруженосцу; и, прочитав

ее, тот понял, что рыцарь — это один из тысячи, избран-
ный, которому предначертан наиблагороднейший удел;
осознал он устои и обычаи рыцарства и, поразмыслив не-
много, сказал:
— Хвала Создателю за то, что привел он меня во-
время в это место, где открыли мне глаза на рыцарство,
к которому я столь долго стремился, не ведая ни благо-
родства его установлений, ни славы, которой Господь
одарил всех тех, кто принадлежит к рыцарскому ордену.
84
11. Дорогой друг, — сказал рыцарь, — дни мои сочте-

ны, недолго мне осталось жить; и если книга эта предна-
значена для того, чтобы вновь утвердились на земле бла-
гочестие, верность и устои, которые должны воцариться,
дабы мог рыцарь поддерживать свой орден, возьми, сын
мой, эту книгу ко двору, к которому ты направляешься,
и просвети с ее помощью всех тех, кто вознамерился
стать рыцарем; храни ее хорошенько, ибо теперь ты ее
обладатель, если только тебе дорог рыцарский орден. А
когда ты уже будешь посвящен в рыцари, заверни в на-
ши края и поведай мне о тех, кто, став рыцарями, не
подчинился рыцарскому уставу.
12. Рыцарь благословил оруженосца, и оруженосец

взял книгу, сердечно попрощался с рыцарем и, сев на ко-
ня, в веселом расположении духа отправился на празд-
нество. Прибыв ко двору, он поведал о книге, показав ее
благочестивому королю и всем его приближенным, и до-
бился того, что всякий, кто мечтал быть посвященным
в рыцари, мог переписать книгу, дабы каждый раз, пере-
читывая ее, вспоминать о рыцарском ордене.
85
ПЕРЕ МАРК
* * *
Дни человека к смерти чередой

стремят его от самого рожденья,
и не прервется путь ни на мгновенье
во сне, на отдыхе иль за едой:
назначен срок, и вот живет он, зная,
что смерть его в небытие вернет,
в болезни, в здравье, в счастье, средь невзгод, —
но участь людям не дана иная.
Известно, не объедешь стороной

смерть строгую, напрасны ухищренья,
богатство, норов, власть, сопротивленье;
но неизвестен день кончины злой —
как, где, когда придет, всех подминая,
ни щит, ни ров, ни замок не спасет —
и мудреца, и дурня унесет:
мы все — одно, все та же персть земная.
Нам ведомо, что всех конец такой

ждет рано или поздно; тщетно рвенье.
Сколь быстрое у времени теченье!
Но человек не помнит правды той:
любуется собою, почитая
свой ладный стан, лик ясный, и влечет
мирская жизнь его, мирской почет,
и обольщает чувств игра пустая.
86
Но вспомним же, как сотворен любой.

Мы все — лишь соков мерзостных смешенье;
в нечистом лоне вспомним заточенье
и чем питает мать нас той порой,
как страждет, нас из лона извергая,
а мы с великим плачем в свой черед
вступаем в лживый мир, что обречет
на муки нас, казня и обжигая.
Что можешь ты сказать, старик гнилой?

Ведь из-за хворей жизнь твоя — мученье!
Смерть шлет тебе свое предупрежденье,
а ты внимать не хочешь вести злой.
Как в смрадном гноище свинья тупая,
в грехах своих гваздаешься, и вот
язык твой суесловит, спорит, лжет,
дух подлый у тебя, а длань скупая.
Тебе постичь умом бы и душой,

что всем нам жизнь приносит измененья:
разор — богатым, бедным — возвышенье,
большим стал малый, малым стал большой,
с недугом юный борется, страдая,
и прежде старца быстро в гроб сойдет,
а старый мнит, что льва сильнее кот,
кончины для себя не ожидая.
Лишь Богу ведомо, зачем дурной,

безумец, лжец приял бразды правленья;
кто добрым был в нужде и подчиненье,
злым станет, коли лен получит свой;
монах, что в Грассе жил, свой нрав смиряя,
епископом гордыню обретет;
иному бы пасти в Террассе скот,
а он вершит судьбу большого края.
Кто хочет Богу верным быть слугой

и в этом мире жить без огорченья,
87
пусть вверится Господню попеченью

и радости не требует другой.
Бог знает сам, кому конец, карая,
или недуг тяжелый Он пошлет,
и правит нами с горних Он высот,
по воле испытанья избирая.
Я слышал, как промолвил, умирая,

святой отец в печали: «Счастлив тот,
кто в пастухах жизнь прожил без забот:
мирская честь вас удалит от рая».
Я, Пере Марк, к Создателю взываю:

пусть мужество и волю мне пошлет,
чтоб с радостью сносил я груз невзгод
и не гордился, блага принимая.
88
* * *
Деву чту я, коль стыдлива,

рыцаря — коль меч остер,
даму — коль наряд красивый,
а слугу — коль в деле спор,
а коня — коль пышногривый
и покорен воле шпор,
неустанный, нестроптивый.
Люб мне бег его ретивый

там, где людно и простор,
и люблю глядеть, как живо
пышет и дымит костер,—
пусть не дремлет враг кичливый,
что, затеяв ратный спор,
сжат осадой терпеливой.
В милой нрав мне люб игривый,

чтоб была не из притвор,
станом тонкая на диво,
пусть мне тешит плоть и взор,
любит пусть меня правдиво,
не за деньги иль убор,
и верна, и незлобива.
И по нраву мне учтивый,

обходительный сеньор,
храбрый, честный, справедливый,
всем открывший дом и двор
и презревший речи льстивой
низкий и ненужный сор,
щедрый и правдолюбивый.
И люблю зимой дождливой

до зари войти в притвор,
89
пусть ведет тихоречиво

клирик с Богом разговор,
ибо пенья переливы
оглашать должны собор
лишь в день праздника счастливый.
90
АНСЕЛЬМ ТУРМЕДА
ВОСХВАЛЕНИЕ ДЕНЕГ
Если ты деньгой богат,

не засудят, не казнят —
адвокатом станет кат,
лишь тряхни мошною.
Деньги могут в мудреца

мигом превратить глупца
и тихоню в наглеца,
в грешника святого.
В деньгах корень зол и благ,

в них причина войн и драк.
Станет в церкви кто «за так»
петь «Beati quorum»?
Деток радует их вид,

преподобный кармелит
требы ради них творит,
ради них он спляшет.
Толстым выглядит худой,

если с толстой он мошной.
Только скажешь «на!», глухой
в тот же миг услышит.
Деньги — лучший из врачей.

Мавр, католик, иудей,
91
еретик и иерей —
все в Мамону верят.
Ради денег мир живет,

с ними дураку почет,
праведник за них солжет —
это ли не чудо!
Деньги надобно копить,

стоит ради них убить.
Сможешь ты за них купить
и престол святейший.
Избери благую цель,

набивай себе кошель.
Твердо знай: Святой Кошель
нынче правит миром.
92
СТРОФЫ О СМУТЕ
В КОРОЛЕВСТВЕ МАЙОРКА
(фрагмент)
Я ранним утром встал

(а было то весною)
и на коне помчал
тенистою тропою;
деревья надо мною,
как свод, сплелись, и вдруг
широкий вижу луг
с зеленою травою.
Я замер, ослеплен:
столь яркими лучами
струился небосклон;
луг был покрыт цветами.
За крепкими стенами
из тесаных камней
открылся замок мне,
сверкая куполами.
Все изумляло взгляд:

царящих над долиной
высоких башен ряд
и мощные куртины.
Прекраснее картины
припомнить я не мог.
Прозрачный плыл поток
извилистой ложбиной.
Проворны и быстры,
там рыб ловили птицы,
а в волнах осетры
резвились и плотицы,
и плыли вереницей
огромные угри,
93
старались пескари
поглубже в дно зарыться.
С седла я соскочил,
исполнен восхищенья,
и обойти решил
столь дивное строенье.
Вдруг слышу приглашенье:
«Вступите к нам, сеньор!»
Я кверху поднял взор,
застыв от изумленья,
В бойнице увидал
я девичьи ланиты.
Вдруг с шумом мост упал,
ворота мне открыты;
на каменные плиты
взошли семь юных дев
в нарядах королев,
что жемчугом расшиты.
На нежных шеях их
горят сапфиры, лалы,
а в косах золотых
блестят, багряно-алы,
чудесные кораллы;
ласкают мне глаза
гранаты, бирюза,
смарагды и опалы.
Мне радостен прием,

приветливый на диво;
все девы, встав кружком,
взирают неспесиво,
так статны и красивы.
Тут ближе подошла
что всех милей была
и молвила учтиво:
94
«Вас в гости звать, сеньор,

приятно мне и мило.
Нам в замке с давних пор
так одиноко было,
печально и уныло.
Для жительниц сих мест
отраден ваш приезд», —
и голову склонила.
Ведет меня с собой;

чуть мы с моста спустились,
ворота за спиной
со скрипом затворились,
и мне в саду явились
еще немало дев,
но вмиг среди дерев
они, смутясь, укрылись.
То был предивный сад:

лимоны, апельсины,
черешня, виноград,
орех, миндаль, маслины;
в ряд с ягодою винной —
айва и абрикос,
а с вишней персик рос,
тутовник, мандарины.
Столь пышной и густой

листвой они одеты,
что вопреки самой
природе было это,
как будто стужа лета,
как будто зимний зной.
Никто красы такой
не зрел с начала света.
Повсюду на ветвях,
листвой укрыты, пели
95
десятки певчих птах,

звенели и свистели,
сливая в хоре трели;
без счету голосов —
от прим и до басов —
звучали, как в капелле.
А меж дерев цветы:

тут встал нарцисс, белея,
здесь алых роз кусты,
там нежная лилея;
цвели левкои, млея,
благоухал жасмин,
душистый розмарин
ласкала ипомея.
И, солнцем осиян,
пять звонких струй вздымая,
там в центре бил фонтан;
его вода живая,
алмазами блистая,
светла и весела,
каналами текла,
чудесный сад питая.
96
АНДРЕУ ФЕБРЭ
* * *
Тот день, что отделил меня от вас,

и сердце отделил мое от плоти;
без сердца я — но вы его найдете:
оно при вас, владычица, сейчас;
вот почему я к вам, моей сеньоре,
печалясь, посылаю свой упрек:
от сердца моего я так далек,
что с каждым днем мое сильнее горе.
Два сердца с вами — их не различить

под вашей властью, правой и счастливой;
но ежели какой-нибудь ревнивый
соперник их помыслит разлучить,
вы моему сначала прикажите,
и вступится оно за вашу честь,
и будет эту службу с честью несть —
оставьте страхи при такой защите!
Два сердца бьются рядом, без препон,—

поэтому я жив, пока вы живы:
мое в разлуке сердце обрели вы,
а я в разлуке был его лишен;
и посему не ведайте сомнений —
нет сердца у меня другим дарить,
зато вдвойне вы можете хранить
мне верность, оградясь от оскорблений.
97
Послушливее сердца в мире нет,

клянусь вам, благородная сеньора:
все сделает легко и без укора,
лишь бы любить вас до скончанья лет
наперекор любому, кто блаженство
при виде вас не может ощутить,
и ваше целомудрие почтить,
и оценить все ваше совершенство!
Все краше вы; ваш мимолетный взгляд

в душе рождает грезы и посулы;
не знаю от Испании до Пулы
я никого, кто вами в плен не взят;
вы самых дерзновенных за собою
уводите, встречая на пути;
любовь, молю: спаси и защити
мое завоеванье всеблагое!
Мой ангел, красота преград не знает:

кто беден — вам за благость воздает,
кто знатен — почитает вас, но тот,
кто благороден,— вас обожествляет.
Посылка
Мой ангел, не возьмет меня могила,
молитесь — и осилю все мученья.
Пречистой Деве сладостны моленья —
ах, если бы и мне в них место было!
98
БАЛЛАДА
Мое блаженство, горе, ангел мой!

Вдали от вас я дни влачу без цели.
Зачем же, преисполнясь добротой,
вы жизнь мою, увы, не пожалели?
Раздавленный, как жалкий муравей,
оплакал я любовь свою былую.
Нет, если я не ваш, то я — ничей:
Скорее, Смерть, прерви судьбу такую!
Покинутый, обманутый судьбой,

без веры, без опоры,— неужели
отвергнут я возлюбленною, той,
какую мир не видывал доселе,
бесчувственной к тому, кто всех верней,
кто даже и не глянет на другую?
Нет, если я не ваш, то я -— ничей:
скорее, Смерть, прерви судьбу такую!
Я в черный час пленен был щедротой

и сладостью, сокрытой в этом теле,
поскольку обесславлен я молвой,
гласящей, что ко мне вы охладели.
Но кто найдет желание скромней?
Я лишь по службе преданной тоскую.
Любовь моя, вернитесь поскорей —

я красоты и благости взыскую.
99
К ПОХОДУ НА МАВРОВ
Сирвента
Исполненный печали непомерной,

бесстрашный голос прозвучал в зените:
«О христиане! Или смерть примите,
иль оградите Господа от скверны!
Гроб приснославный держат басурмане
в своей неверной скинье год за годом —
их покоряя праведным походом,
явите Бога в славе и в страданье!
Пришла пора святого воздаянья —

да будет в мире власть креста отныне!
Кто поруганью предавал святыни,
где б ни был, не избегнет наказанья.
Пусть будет отвоевана Гранада,
пусть нехристей настигнет ваша ярость,
чтоб ни следа в долинах не осталось
от этого злокозненного стада!..»
Вперед! Нам уготована награда:

с язычниками битву начинаем,
веселие победы нашей чаем —
а большей чести и желать не надо!
Ждет иноверцев вечная геенна,
оружием сразим их и проклятьем,
отмщения теперь не избежать им,
поскольку наша мощь благословенна.
Вся бездна преисподней постепенно

заполнится лавиной нечестивых —
сумеет удержать ли, поглотив, их,
чтобы никто не вырвался из плена?
Тогда сам дьявол может испугаться,
не успевая справиться со всеми.
100
Но мы воскликнем: «Наступило время

еретикам в пучину погружаться!»
Подобно палым листьям, что кружатся

под жарким ветром, дующим с востока,—
арабам, туркам, маврам из Марокко
под натиском святым не удержаться.
Захватим их селенья и мечети
в сраженье беспощадном и суровом,
покуда мавры именем Христовым
не ввергнуты в расставленные сети!
О Матерь Божья, Ты одна на свете

прибежище взыскующего сердца:
любого одолеем чужеверца,
когда услышишь Ты молитвы эти.
Пускай любовь Спасителя и сила
нам ниспошлет Твое благоволенье,
чтобы за нашу веру и раденье
Ты всех нас вечной жизнью одарила.
101
ЖОРДИ ДЕ САН ЖОРДИ
* * *
Всегда со мною ваш прекрасный образ,

он сердце веселит мне днем и ночью,
затем что, вашей красотой любуясь,
я в памяти запечатлел ваш облик,
и даже смерть над ним теперь не властна,
а коль придется мне сей мир покинуть,
могильщики мои воочью узрят
над мертвым ликом знамение ваше.
Как малое дитя с душой безгрешной

пред алтарем в восторге замирает,
завороженное блистаньем злата,
и боле ничего не хочет видеть,
так я, любуясь всею статью вашей,
не нагляжусь на ваши совершенства,
и подле вас я забываю Бога,
в любовное блаженство погруженный.
Любовь оковы на меня надела,

в темницу ввергла; я как будто заперт
на все запоры в сундуке дубовом,
и не под силу мне освободиться,
зане любовь питаю к вам такую,
что сердце так льнет к вам и так страшится
хоть па минуту разлучиться с вами
и крепко лишь любовью к вам, голубка.
102
Вы столь пленительны, сколь величавы,

и красота, вам данная от Бога,
блистательней каменьев драгоценных,
мучительней и беспощадней терний.
Среди подруг подобны вы рубину,
что прочие каменья затмевает,
иль ястребу, что воспаряет в небо
высоко над пернатыми другими.
Вся плоть моя истомлена любовью,

какой не ведал ни один мужчина;
любви такой, что в сердце мне проникла,
ни в чьей груди доселе не бывало.
Я от любви, как мудрый Аристотель,
пылаю и лишаюсь разуменья;
и с вами я повсюду неразлучен,
как с кельею монах, как палец с ногтем.
О смилуйтесь, прекраснейшая дама,

правдивая и чуждая злонравья!
Не допустите от любви погибнуть
того, кто любит вас сильнее прочих,
вам делавших подобные признанья;
вы — дерево с животворящей сенью,
примите же меня под вашу кущу
и знайте: ваш я ныне и навеки.
Бесценнейший рубин, вы благородством

затмили всех на белом свете сущих,
затем что в вас единой воплотилась
вся доблесть и краса Пентисилеи.
103
* * *
В чужих стенах и в стороне чужой,

с родными и сеньором разлученный,
и телом несвободен, и душой,
всех благ лишенный, скорби обреченный,
не ведая, где ныне все друзья,
ни помощи не видя, ни участья,
я здесь томлюсь; скорбит душа моя,
но есть отрады у меня в несчастье.
Был роскошью пресыщен прежде я,

а ныне, у тюремщиков под властью,
ценю превыше пышного шитья
те цепи, что стянули мне запястья.
Пускай судьба неласкова ко мне,
но все ж не прокляну моей темницы,
затем что здесь со мною наравне
немало доблестных мужей томится.
Я утешаюсь тем, что на войне

служила королю моя десница.
Враги числом нас превзошли вдвойне,
но бились мы, как подобает биться.
Утешен я и тем, что без утрат
не знал бы, сколь бесценны обретенья,
и все же горько мне, что дни летят,
а мы напрасно чаем избавленья.
Я все бы претерпел, но во сто крат

невыносимей то, что в заточенье
мы о событьях судим наугад
и подкрепить надежду на спасенье
нам нечем; и печалюсь я о том,
что в просьбах Сфорца смысла нет нимало,
и оттого слабею с каждым днем,
иссяк задор н мужество пропало.
104
То, что всечасно вижу я кругом,

всю цену для меня бы утеряло,
когда б не Бог, которым я ведом,
чья длань меня в невзгодах поддержала,
и не король, что нас отсель спасет,
поскольку все мы знаем несомненно:
кто честно послужил сеньору, тот
сеньором будет вызволен из плена!
Посылка
О государь, вы рыцарства оплот!
Так не забудьте тех, кто неизменно
в бою готов был положить живот,
оружьем защищая сюзерена.
105
СПОР МЕЖДУ ГЛАЗАМИ, СЕРДЦЕМ

И РАССУДКОМ
Красавица моя! Вы столь желанны

и сердцу, и рассудку, и глазам,
что спор ведут все трое беспрестанно,
кто более из них любезен вам,
Я им помочь не в силах, право слово,
и так они пылают все втроем,
что распрями допечь меня готовы,
и я сгораю, мнится мне, живьем.
Глаза твердят, что упредят любого

в искусстве оценить вас, да притом
их доля незавидна и сурова:
они вам часто жертвовали сном
и слезы проливали дни и ночи,
а если вы являлись им во сне,
то мучились они еще жесточе,—
и с ними соглашаюсь я вполне.
А сердце, глаз нимало не пороча,

твердит: невместно быть нам наравне,
мол, этот свет, что источают очи,—
не в них самих горит он, а во мне.
К тому ж глаза в любимой зрят отраду,
а сердце горевать обречено,
и потому, признать по чести надо,
заслуживает первенства оно.
Рассудок утверждает, что награды

те двое недостойны все равно,
а он, рассудок, дни и ночи кряду
воспоминанье пестует одно,
не ведая ни отдыха, ни срока,
где вы, что вы, гадая и казнясь,
106
но не таит ни одного упрека,

а только служит вам и славит вас.
От спорщиков дождаться трудно проку!

Вся троица пред вами напоказ:
вот сердце, уязвленное жестоко,
глаза, что слезы точат всякий час,
рассудок, угодивший в злые сети,
и я погиб, коль тою же рукой,
что навязала мне раздоры эти,
не будет вновь дарован мне покой.
Посылка
О дама Изабель, зачем в секрете
вы держите доныне выбор свой?
все трое страждут пуще, чем от плети,
вас в судьи призывая вперебой.
Вторая посылка
Я, Изабель, молю вас об ответе,
не в силах сладить с пыткою тройной:
скажите — кто вам всех милей на свете?
Решите спор и сжальтесь надо мной!
107
АУЗИАС МАРК
* * *
Где сыщешь ты спасительный совет,

о сердце, если жизнь твоя — помеха?
Ты любишь слезы и не любишь смеха —
как вынесешь ты боль грядущих лет?
К чему дни жизни длить несовершенной?
Смерть ждет тебя, навстречу ей спеши:
всё дальше от тебя приют души,
когда от смерти ты бежишь блаженной.
Она манит отдаться ей смиренно

и слезы радости струит из глаз;
мне слышится ее певучий глас:
«Мой друг, покинь сей дом, чужой и бренный.
Тебе дарю я высшую из льгот,
досель не ведомую детям праха:
ведь я спешу лишь к тем, кто полон страха,
но медлю с теми, кто меня зовет».
Жизнь на себе власы, рыдая, рвет,

и вопиет, и со смятенным ликом
она сулит мне в ужасе великом
именья, изобилие щедрот,
но зов ее мне страшен и докучен,
как смерти зов — избраннику судьбы;
кто свыкся с болью и тщетой мольбы,
тому и голос смерти сладкозвучен.
108
Дивлюсь: любой влюбленный неразлучен

с надеждой гордой; но когда бы он
узнал, какой любовью я сражен,
он был бы опытом моим научен.
Любовь кляня, все дали бы зарок
губительной не поддаваться власти,
но расскажи я о блаженстве страсти —
и проклянут дни без ее тревог.
К кому еще Амур был так жесток?

Я тяжко ранен горестной любовью;
исходит, истекает сердце кровью,
скудеет животворной влаги ток
от горькой скорби, и душа больная
целенья и подмоги не найдет:
я изнемог под бременем невзгод,
но чашу скорби изопью до дна я.
Лилея средь чертополоха, знаю,

что жизнь свою в сем мире я избыл:
лишась надежд, я душу погубил,
и кара мне назначена земная.
109
ДУХОВНАЯ ПЕСНЬ
Коль без Тебя нам нет к Тебе дороги,

дай руку мне иль за волосы вздерни,
а коль моя рука Твоей не ищет,
втащи меня к себе хотя б насильно.
Хотел бы я идти к Тебе навстречу,
да не могу, а почему — не знаю:
свобода воли мне дана, нет спора,
я сам не ведаю, что мне помехой.
Хочу восстать из праха — и не в силах,

тому причиной — тяжесть прегрешений;
покуда смерть не вынесла вердикта,
прими меня в число Твоих, Всевышний;
пусть сердце черствое мое смягчится
Твоею кровью, исцелившей стольких,
кто маялся подобным же недугом;
но медлишь Ты и, стало быть, разгневан.
Не столько разумом я согрешаю,

сколь отягчаю волю я виною.
О, помоги мне! Но мольбы — безумье:
Ты тем поможешь, кто себе поможет,
и тех, кто тянется к Тебе, Ты призришь,
для них Твои объятия раскрыты.
Что делать мне, коль помощи не стою
и, знаю сам, стараться б мог усердней?
Прости, что говорю с Тобой в безумье!

Слова мои порождены тревогой.
Страшусь я ада — и к нему иду я,
хотел бы возвратиться вспять — не властен.
Но помню я: разбойнику спасенье
Ты даровал, хоть и не по деяньям,
и дух Твой веет, где Тебе угодно,
а как и почему — не ведать смертным,
110
Пусть я дурной христианин на деле —

в том не виню Тебя и чужд я гнева;
я знаю: все, что Ты содеешь, — благо,
Ты прав, даруя жизнь и смерть даруя,
Ты справедлив во всех Твоих веленьях,—
безумен тот, кто на Тебя восстанет.
Любовь ко злу, неведение блага —
лишь из-за них Тебя не помнят люди.
Тебя молю я укрепить мне сердце,

чтоб с волею Твоей я слил желанья,
и коль от мира мне немного проку,
подаждь мне силы, чтоб его отринуть,
и дай вкусить хоть малую частицу услад,
что праведнику Ты даруешь:
пусть плоть моя, мятежница слепая,
обрящет утоленье и уймется.
О, помоги мне, Боже! Двинуть пальцем

я не могу без Твоего веленья!
Так прочно зло во мне укоренилось,
что кажется мне горькой добродетель.
О, сжалься, Боже! Обнови мне дух мой —
он по моей вине к добру не склонен;
и если смертью искуплю грехи я,
она мне будет сладким покаяньем.
Во мне любовь к Тебе слабее страха,

и сознаюсь я в прегрешенье этом;
моя надежда смущена тревогой,
а чувства все — в неистовом боренье.
Ты справедлив и благ, я это вижу,
и вижу: Ты мирволишь недостойным,
по прихоти одаришь, обездолишь —
дрожит и праведник,— мне ль не страшиться?
Коль Иов праведный страшился Бога,

что делать мне, погрязшему в ошибках?
В аду не существует время, знаю,—
111
и ужас чувствую при мысли этой.

Душа сотворена, чтоб узреть Бога,
и вот, узрев, кощунственно бунтует;
такое зло под стать не человеку —
и где же, кто идет путем подобным?
Молю Тебя, жизнь сократи мне, Боже,

покуда худшего я не изведал;
живу я в скорби — и развратной жизнью,
и вечной смерти я страшусь безмерно.
Зло — в мире сем, в том — вечное мученье.
Возьми меня, когда сподоблюсь блага:
не знаю, что за польза мне в отсрочке —
пред странствием не ведают покоя.
Скорблю о том я, что не в должной мере

скорбеть могу о муках бесконечных:
ведь скорбь подобная чужда природе,
нам не познать ее и не измерить.
Но если так, то жалки оправданья,
что ада не страшусь, как подобает;
алкаю неба я, но рвеньем скуден;
слаб страх мой — и слаба моя надежда.
Коль представляешься ты нам гневливым,

тому виной — неведение наше;
Ты милостив всегда и неизменно,
что мнится злом, на самом деле — благо.
Прости мне, Боже, что Тебя винил я,
я признаю, что я один виновен:
Твои деянья зрел я оком плоти —
так одари слепую душу зреньем!
С Твоею волею моя в раздоре,

я враг Тебе, когда хочу быть другом.
О, помоги мне в этой злой напасти!
Не мерь заслуг моих, иль я отчаюсь;
не в радость мне, что жизнь так долго длится,
и страшно мне, что ей предел положен;
112
живу скорбя: мое желанье слабо,

а мой рассудок помрачен смятеньем.
Ты — тот предел, где кончатся пределы,

то благо Ты, что мерою всем благам,
и тот не добрый, кто с Тобой не сходен.
Кто угодит Тебе, тот имя Бога
и человечность высшую обрящет,
Твоею волей став Тебе подобным,
тогда как тот, кто дьяволу потрафит,
да примет имя своего владыки.
Коль цель конечная есть в этом мире,

она не истинна, не осчастливит:
она ведь — лишь начало завершенья,
насколько нам судить доступно, смертным.
Философы, что сами жизнь прервали,
в разладе с миром были и с собою,
а стало быть, им правда не открылась
и людям проку нет от их учений.
Коль есть благое в иудейской вере

(она ведь райских врат не отворяет),
то лишь одно: она — начало нашей
и вкупе с ней единство образует.
И всякая людская цель желанью
не даст ни отдыха, ни завершенья,
но без нее мы высшей не достигнем:
Предтеча возвестил нам о Мессии.
И тем, кого прельщает цель иная,

не знать покоя, не обресть опоры;
всем ведомо, и тонкости излишни:
лишь Ты один хотенья утоляешь.
Как реки устремляют бег свой к морю,
так все в Тебе пресуществятся цели.
Чтоб возлюбить Тебя, подаждь мне силы:
пусть страх мой превозможется любовью!
113
А коль приять любовь я не способен,

усиль мой страх, дабы не смел грешить я:
отринув грех, отрину я привычки,
что от любви к Тебе меня уводят,
и те, кто от Тебя меня отторгли,
да сгинут, ибо жизнь мою сгубили.
Продли мне дни, молю Тебя, о Боже:
мне кажется, на путь я вышел верный.
Как оправдаться мне перед Тобою,

когда держать ответ в смятенье буду?
Ты мне дорогу указал прямую,
а я ее серпом опасным выгнул.
Хотел бы распрямить, да не под силу —
так помоги мне, всемогущий Боже;
какой удел Ты мне готовишь, знать бы:
Ты зришь его, хоть он сокрыт в грядущем.
Молю Тебя мне ниспослать не здравье,

не милости природы и Фортуны,
но лишь любовь к Тебе, великий Боже:
я знаю твердо — нет завидней блага.
Неведома мне высшая услада,
покуда не готов ее постичь я,
но знает самый грубый из мужланов,
что в мире ни одна с ней не сравнится.
Когда страшиться смерти перестану?

Когда воспламенюсь к Тебе любовью,
что невозможно без презренья к жизни —
соделай так, чтобы свою презрел я,
и все, что ныне мне на плечи давит,
окажется внизу и под стопами:
кто львиного не убоится когтя,
тому осиное не страшно жало.
О Боже, умертви во мне все чувства,

чтоб никаких желаний я не ведал,
не только грешных и богопротивных,
114
но даже тех, что для Тебя не важны.

Хочу я думать о Тебе едином,
хочу искать к Тебе прямой дороги —
соделай так, и если отступлюсь я,
к мольбам моим замкни свой слух навеки.
Не дай скорбеть мне о мирских усладах —

ведь эта скорбь любви к Тебе мешает,
а я в плену докучливой привычки;
в былом я отягчил себя грехами,
но я не хуже многих нерадивых,
кому Ты дал все то, о чем прошу я;
молю Тебя, ко мне проникни в душу,
ведь Ты входил и в худшие, Создатель.
Католик я, но холод чувств ленивый

мне не дает согреться жаром веры,
а я потворствую безвольно чувствам
и верю в рай умом да по уставу.
О да, мой дух вседневно наготове,
но чувства медлят, чуждые Познанью;
так помоги же мне, пусть пламя веры
зажжет все то, что холодом объято.
Меня Ты создал, чтобы спас я душу,

и знаешь, верно, что ее гублю я.
Коль так и есть, зачем меня Ты создал,
ведь знание Твое непогрешимо?
Верни меня в небытие, Всевышний,—
всё лучше, чем страдать в темнице вечной;
я верю — как сказал Ты об Иуде, —
что лучше б не родиться человеку.
О, если б умер я, прияв крещенье,

не возвратился бы в объятья жизни,
а сразу заплатил бы долг свой смерти
и ныне б никаких не знал сомнений!
Страшатся ада смертные сильнее,
115
чем наслаждений рая вожделеют:

познали муки мы, по ним и судим,
а рая чувствами познать не можем.
Дай силы мне, чтоб отомстил себе я:

Тебе перечил я — и я виновен.
А не смогу — карай мне плоть, всевластный,
но дух щади, ведь он — Твое подобье.
Но наипаче сделай твердой веру,
неколебимой сделай Ты надежду.
Тогда исполнюсь я любовью к ближним;
а коль взмолюсь о плоти, Ты не внемли.
Когда же сердце наконец смягчится

и обольюсь я сладкими слезами!
Раскаянье — вот их родник извечный,
вот ключ, что нам врата небес откроет;
а покаянье — горьких слез источник,
любви в слезах тех меньше, больше страха;
и все ж пошли мне горьких в изобилье,
они — надежная дорога к сладким.
116
* * *
Мечтами упивается иной,

в безумье обретая наслажденье,—
вот так и я храню в воображенье
лишь прошлое, оно всегда со мной;
и знает скорбь, меня подстерегая,
что все равно во власть к ней попаду:
я от грядущего добра не жду,
и лишь в былом дана мне часть благая.
Я пору нынешнюю отвергаю,

влюблен в ничто, в минувшее давно —
вот радость, что познать мне суждено,
и без нее в скорбях изнемогаю.
Так осужденный смертной казни ждет,
и свыкся он давно с такою долей,
но вот прельстят его пощадой, волей —
и без отсрочки смерть к нему грядет.
Пусть лучше жизнь моя во сне пройдет:

мысль умертвив, Бог усыпит страданье!
Злосчастен тот, кому врагом — сознанье
и с ним лишь о докуках речь ведет,
а коль захочет дать ему отраду,
как неразумная поступит мать:
дитяти та не в силах отказать,
коль с плачем у нее попросит яду.
Уж лучше бы терпеть мне годы кряду

одну лишь скорбь, не добавляя к ней
ту память о блаженстве прежних дней,
что порождает горечь и досаду.
Увы мне! Радость в скорбь обращена,
удвоит муку отдых сей ненужный;
вот так, отведав лакомства, недужный
с любою пищей боль вкусит сполна.
117
Отшельник, позабывший времена,

когда в миру среди друзей он жил,
не вспомнит то, чем прежде дорожил,
коль с гостем не воскреснет старина.
И выйдет вновь минувшее на свет,
и в настоящем оживет оно,
но гость ушел, и на душе темно,
и скорбь спешит за радостью вослед.
О ясная умом, коль много лет

любви, ее, как червь, разлука гложет,
и только твердость выстоять поможет,
завистник же подаст худой совет.
118
ШЕСТАЯ ПЕСНЬ О СМЕРТИ
Я некогда себя влюбленным мнил,

но вижу, сколь мала любовь моя,
хотя ее великой счел бы я,
когда бы с большинством себя сравнил;
но коль припомню славные дела
всех данников любви былых времен.
нет места моему средь их имен,
и мною не заслужена хвала.
Она, кого любил я, умерла —

свидетель смерти, я остался жить,
хоть должен был бы ей вослед спешить,
когда б великою любовь была.
Идти путем возлюбленной готов,
желал бы, мнится мне, того — и все ж
я вижу сам, желанье это — ложь,
ведь смерть приходит, коль от сердца зов.
Когда ее скрыл гробовой покров,

молил я смерть, судьбу свою кляня:
«Состраждя страсти, не оставь меня!» —
и я не умер после этих слов.
О сердце черствое, что в этот час
не захлебнулось в собственной крови!
Побольше благости, чуть-чуть любви —
и горе выставлено напоказ.
Кто б полной мерой выстрадал, молясь,

всю скорбь, которой смерть облек Господь?
О зло жестокое, нстлишь ты плоть,
велишь — и молодость оборвалась!
Страшась, что вечность мук — его удел,
дух отлетит неведомо куда;
услады все исчезнут без следа.
Какой святой пред смертью не робел?
119
И кто бы полной мерой восскорбел

о смерти собственной или чужой?
Ту боль никто не ощутит душой,
тем паче тот, кто смерти не хотел.
О зло жестокое, что разлучит
сердца, стучавшие так долго в лад!
Мир чувств моих смятением объят,
меж тем как дух бесчувственно молчит»
Друзей мое страданье огорчит,

завистника порадует оно:
ему блаженство находить дано
в чужой беде, коль случай улучит.
Я стражду, как могу, и боль терплю,
а чуть забудусь, сам себе я мщу;
услад и радостей я не ищу,
о вечном плаче Господа молю.
И все ж не так уж мало я люблю,

чтоб не влажнить слезам лицо мое:
грущу, коль вспоминаю жизнь ее,
и о кончине, как могу, скорблю.
Вот все, что я могу,— рассказ правдив;
и я бы предпочел, не утаю,
скорей утратить мысль, чем скорбь мою,
но коль не мертв я, слаб любви призыв.
Невелика любовь того, кто жив,

хотя его любимой больше нет;
пусть помнит это и покинет свет,
затворника прозванье заслужив.
120
* * *
Пусть радуется праздникам народ,

хваленья Богу множа и забавы,
пусть внемлет песням о деяньях славы,
толпясь в садах и близ градских ворот,
а я пойду бродить среди надгробий
и с душами погибшими вступлю
в беседу, ибо я один делю
плач тех, кто страждет в адовой утробе.
Всяк ищет в мире сем свое подобье,

а посему чуждаюсь я живых;
они же, устрашась скорбей моих,
как мертвеца, бегут меня в ознобе.
Царь Кипра к нехристю попал в полон,
но безнадежнее мой жребий странный:
вовек мне цели не достичь желанной,
и мой недуг не будет исцелен.
Был Прометей к утесу пригвожден,

и сколько птица печень ни клевала,
плоть, вырастая вновь, не убывала;
но я на муку горше осужден:
мне гложет сердце червь, палач умелый,
другой мне гложет мозг, и не прервут
они вовеки свой жестокий труд,
раз мне счастливого не знать удела.
Когда б, взяв жизнь мою, смерть не посмела

виденье взять, что мне всего милей,
я ныне б не был благодарен ей,
что не в земле мое нагое тело,
познавшее блаженство лишь в мечтах,
алкавшее блаженства неустанно;
но лишь тогда любить я перестану,
когда душа навек оставит прах.
121
И если есть мне место в небесах,

мне надобно — дабы сбылось желанье —
не только зреть владыку мирозданья,
но знать, что вы в раскаянье, в слезах
услышали весть о безвинной смерти
того, кто принял муки ради вас;
будь так, я встретил бы последний час,
как самый жданный в дольной круговерти.
Лилея средь чертополоха, верьте:

смерть от любви — не выдумка моя.
Узнав, что смертью этой умер я,
правдивость вести правдой чувства мерьте.
122
XIX век
124
БОНАВЕНТУРА КАРЛЕС АРИБАУ
ОДА К РОДИНЕ
Прощай, земля родимая, прощай навек,

прощайте, гордые лазоревые горы,—
прикованы к вам неизменно наши взоры:
ваш обрести покой желал бы человек.
Прощай и ты, Монсень. Седые тучи, снег
твою главу венчают; ты, наш страж бессонный,
взираешь вниз, во тьму расщелины бездонной,
в безбрежном море судна созерцаешь бег.
Я знал твое чело в дни юности моей,

как только можно знать лицо отца родного,
и мне была знакома речь ручья любого,
как голос матери иль плач моих детей.
Уже не видеть мне приветливых полей,
не слышать горных рек гортанного напева,—
так аромат своих цветов теряет древо,
безжалостной рукой лишенное корней.
Насмешница судьба! Куда ни кину взгляд —

повсюду вижу я кастильских башен стены;
отныне песни трубадуров вдохновенных
до слуха моего — увы! — не долетят.
Что ж, вновь извилистый увижу Льобрегат,
быть может, поднимусь в родные горы снова,—
но, кроме славных песен времени былого,
ничем я не утешусь, ничему не рад.
Мне — наслажденье говорить на языке,
125
на коем писаны земли моей законы,

девизы воинов, что в битвах непреклонны,—
хотя бы и висела жизнь на волоске.
Будь проклят тот, кто, оказавшись вдалеке
от родины, язык родной знать не желает,
чье сердце — если он о доме вспоминает —
не замирает в горькой муке и тоске.
Язык родной! Я с материнским молоком

его впитал, с ним жизни мне пройти дорогу,
на нем я ежедневно обращаюсь к Богу
и думы еженощные мои — на нем.
Лишь мой родной язык моей душе знаком,
а значит, скверна лживых слов ей не знакома, —
и вновь душа моя к прекрасному влекома,
и песнь рождается и жжет уста огнем.
Рождается — и жаждет выразить она

любви священный жар и горечь злой разлуки.
О, языка родного сладостные звуки,—
как будто юность мне моя возвращена!
Рождается — и, гордых помыслов полна,
она всем странам возвещает величаво,
что языка родного не померкнет слава —
ни в наши дни, ни в будущие времена.
126
ЖАСИНТ ВЕРДАГЭ
ДОН ЖАУМЕ НА САН ЖЕРОНИМО
Чтобы взором объять Каталонию,

Жауме Первый, король арагонцев,
на суровый пик Сан-Жеронимо
восходит с восходом солнца.
Под стать исполину — башня,
под стать изваянью — подножье!
Одни орлы здесь гнездятся
на жестком каменном ложе;
они только небо видят,
он видят и землю тоже.
Широка она и прекрасна,
его сердца страсть и забота!
В его небе — птицы и ангелы,
на полях его — тучные всходы,
его праздники подданным в радость,
сплочены они в семьи любовью,
у границ его — зоркие стражи,
в его гаванях наготове
так и ждут попутного ветра
флот военный и флот торговый.
Его рощи волна целует,
льнет звезда к челу венценосца
под огромным крылатым небом —
под шатром короля-колосса.
Ему крепостью — край Пиренейский,
а престолом — высокие горы,
а периной — зеленые чащи,
127
а коврами — цветущие долы,

по которым Привольно вьются
ручейки, сливаясь в потоки,—
словно стайка угрей серебристых
в изумрудном резвятся поле.
Видит он берега Льобрегата
и Бесоса пышные рощи —
узнает их по зелени яркой,
словно по аромату розу.
Города вкруг него толпятся,
словно стадо овечек кротких,
ввечеру утоливших жажду,
ожидающих утра в дреме.
Ему шепчет о Лериде Льена,
о кормилице Рима в прошлом
Альбиоль говорит о древней,
как сама земля, Таррагоне,
Пучмаль говорит о Серданьях,
двум кошницам с пветамн подобных,
Монсень — о Жироне и Вике,
Альбера — о Росельоне,
Уржель — о золоте житниц,
о градирнях белых — Карлона,
Монжуик — о самой любимой
изо всех городов Барселоне.
Он глядит — и ширится сердце,
восхищенное Каталонией.
«Что мне сделать для родины милой?
взговорил он, любовью полон.—
Пожелай звезду она с неба —
я достану, вот мое слово!»
«Не хочу я звезды небесной,—
отвечал ему тихий голос,—
у меня на челе сияет
та звезда, что затмила все звезды.
Отними двух сестер у мавра,
им похищенных мне на горе,
когда одна собирала
у моря перлов пригоршни,
128
а другую в лебяжьей стае

заприметил стервятник-коршун».
Голубиным оком он глянул —
разглядел вдалеке Майорку
в ореоле лучей рассветных
парящей меж небом и морем.
Валенсию он не увидел,
различил у черты окоема
валы вкруг садов султанши
вместо стен и башен дозорных.
Он из ножен меч вынимает,
его голос рокочет громом:
«Отчего вы не сбросили ига,
сестры милой моей Каталонии?
Я к ногам своим кину мавра,
что посмел вас держать в полоне!»
Если б видели его мавры,
убежали бы, пленниц бросив,
как бежали они без оглядки
прочь от милой его Каталонии,
когда Роланд в нечестивых
с Каниго́ запустил шестопером.
Он к земле лицо обращает,
с кем беседовал, ищет оком:
золотой алтарь у Пречистой
есть в молельне самой высокой;
у Пречистой уста раскрыты,
больше нет никого в часовне.
Острый меч он с себя слагает,
на колени падет с мольбою:
«Помоги мне, дева Мария,
полонянкам вернуть свободу!
Дай руке моей мощь и крепость,
дай отваги сердцу крутому!
Меня звали Жауме Прекрасным
до того, как взошел я на гору,—
стану Жауме Завоеватель,
коль вернусь к тебе,— вот мое слово!»
129
SUM VERMIS
Non vivificatur nisi prius moriatur

E carcere ad oethere.
Dant vincula pennas.
Воззри, о Боже, под стопы свои

на бренное, бессильное, нагое
ничтожество, затерянное в бездне.
Я, жалкий червь земной, на миг единый
пришел в сея мир, чтоб копошиться в персти.
Мне колыбелью было семя праха,
и прах мой новым семенем падет.
Мне нечего отдать тебе, о Боже!
Ты ж возлюбил меня ничтожно малым,
лишенным и провиденья, и славы.
Ты властен надо мной: развей меня

сухой листвой по ветру иль росою
на чахлую былинку урони,
а хочешь — сделай жертвой для закланья.
Пусть я — ничто, тебе принадлежу я,
я твой, и лишь тебе — любовь моя.
Ты властен надо мной, я ж недостоин
подножья твоего — так вырви древо
бесплодное с корнями, и разбей
меня, и сокруши, и уничтожь!
Прийдите ко мне, печаль и муки,

мой крест, мое сокровище и радость,
возвысь меня, укрась гвоздями длани!
Венчай меня, Голгофы горький лавр!
Сегодня для меня вы непосильны,
но завтра мне даруете блаженство.
Страдание, пронзи меня шипом;
укрой меня покровом, поношенье;
130
забрызгай очи грязью, клевета:

ты, нищета, влачи меня в пыли.
Хочу я быть комком дорожной глины,

чтобы меня всечасно попирали;
хочу, чтобы меня, как сор ненужный,
бросали из дворцового окна,
с высокой башни — в черный, смрадный ров.
Дорогу к высоте мне прегради —
не стану я роптать; пусть будет бедность —
сокровищем моим, и униженье —
величьем, и страдание — блаженством.
Отныне стану я копить насмешки

и оскорбленья — перлы и топазы
для своего небесного венца.
Умри, меня измучившая плоть, —
я изнемог под ношею твоею;
тебя пожрет могила и вернешься
во прах, из коего ты вышла, ибо
ничтожен я, sum vermis et non homo.
Я с хлопотливой гусеницей схож,

что, поедая листья шелковицы,
себе из шелка ткет роскошный саван.
Я тку свой саван из пеньки страданий;
но в коконе гробницы, Иисусе,
преображусь, как Ты — от смерти к жизни,
и радужные крылья обрету,
чтобы с Тобой к Твоей подняться славе.
131
СКАЛА ДЬЯВОЛА
В ночь пред новым годом

так и жди беды;
пляшут в блеске молний
черные боры,
и раскаты грома
рушатся с вершин.
Знать, задумал дьявол,
расшатав гранит,
опрокинуть глыбу
с гор на монастырь.
Каменной кувалдой
дьявол кряж долбит,
бьет в скалу тараном —
дубом вековым,
рвет ее когтями
и клыком крушит,
воет и хохочет,
плачет и визжит.
Пусть, в утес вгрызаясь,
камень в прах крошит —
может, обломает
когти о гранит.
Боже! Накренился
к бездне верх скалы!
Где же Та, что аду
противостоит?
Иноков от смерти
снидет ли спасти,
станет ли покровом
кротких чад своих?
Иноки страшатся
козней сатаны,
132
Темноликой Деве
шлют они мольбы:
«Дьявол нас обвалом
хочет раздавить!
Слышишь ли Ты, Мати,
грозный гул лавин?
Гонит их нечистый
к нам на монастырь!
Миг еще промедлишь —
и погибли мы!
Помоги нам, Мати,
мы Твои сыны!»
И достигли рая
иноков мольбы —
мать ли не услышит
зова чад своих?
Золотые цепи
с неба пали вниз,
шаткую громаду
мимо пронесли.
Гром семижды грянул —
и кусок скалы,
пролетев над храмом,
рухнул с крутизны,
и паденья грохот
бурю перекрыл.
Вспенились потоки,
воды вспять пошли.
Льобрегат взметнулся,
вышел из теснин;
содрогнулись кручи
и зубцы вершин,
чая, что приходит
их последний миг.
Иноки вскричали:
«Чудо! Спасены!
133
Близ Тебя, Мария,

бури не страшны,
ибо нас покровом
осеняешь Ты!
Мати, сколь Твоими
сладко быть детьми!»
А скала, надежно
утвердясь, стоит
под спасенным храмом,
над волной реки.
Под скалою дьявол
заключен в тиски.
Он ревет, как прежде,
нет лишь прежних сил:
каменная глыба
на его груди,
на разбитых лапах —
рухнувший гранит.
134
РОЗАЛИЯ
Fulcite me floribus, stipate me malis:

quia amore langueo
Поутру выходит в сад
Розалия,
чтоб нарвать букет гвоздик,
белых лилий.
Видит — мальчик рвет цветы
светлоликий.
«Не бери моих цветов,
мальчик милый!»
«А зачем тебе цветы,
Розалия?»
«Иисусу я бы их
подарила».
«Ну, а я их подарю
своей милой».
«Для нее в моем саду
есть крапива,
не отдашь цветы добром —
вырву силой!»
Отняла — смеется он,
ясен ликом;
понимает Иисус
вашу хитрость;
это хитрости любви,
ее игры.
«За цветы мои тебе
дам другие».
«Лучше сердце подари
мне девичье!»
«Но и ты взамен свое
подари мне!»
Так и сталось; вдруг она
чувств лишилась —
135
видно, счастье было ей

не по силам.
А предатель соловей
тайну выдал
звонкой трелью, рассыпным
переливом.
Вышла матушка, слезу
уронила,
как увидела без чувств
Розалию.
«Что с тобой, мое дитя,
приключилось? »
«Роза сладостным шипом
уязвила».
«Я булавкой золотой
его выну».
«И алмазной не извлечь
шип незримый».
«Чем тебя мне исцелить,
свет мой милый?»
«Розой, ранившей меня,
и гвоздикой».
Мать постель ей среди роз
постелила.
«Отчего вздохнула ты,
свет мой милый?»
Дочь — ни слова ей в ответ,
одержима
тем, кто прячется меж роз
и гвоздики,
улыбаясь ей, бежит
между лилий.
Расцвели в лугах цветы,
небо сине.
136
БЕДНОСТЬ
Она царица всего.

Святой Франциск
Я все утратил: имя и богатство,

и славу с ее горестной ценой.
Но с бедностью меня связало братство,
а гордость насмеялась надо мной.
Все радости пожертвовал я вере
навек, во имя радости иной,
но странно — я не чувствую потери,
и только крылья бьются за спиной.
Ото всего решил я отказаться,
и стало легче бремя бытия;
но, если с чем-то жалко расставаться,
Господь мне говорит: «А как же я?»
137
В ФОРМЕ КРЕСТА
Все то, что есть вокруг и рядом,

все — очертания креста:
и птицы, реющие в небе,
и черной мачты высота;
густые ветви сосен; встреча
тропы с еще одной тропой;
гребец, склоняющийся к веслам,
и проповедник над толпой;
ребенок, к матери бегущий,
и тот, кто молится, сквозь страх
и горе воздевая руки,
подобно птице в небесах.
138
ПЕТЕРБУРГ
(фрагменты)
На станции Гатчина (это императорская резиденция),

в десяти шагах от железной дороги, стоит великолепная
часовня русской архитектуры. Она посвящена Петру I,
которого русские почитают как святого. Здесь он пред-
стает с хоругвью в руках, на которой изображен Иисус.
Деревянная с тонкой резьбой дверь застеклена, с тем что-
бы верующие, находясь в поезде, могли обратиться к Бо-
гу; на ее белых стенах видны вкрапления голубого — не-
изменного цвета куполов. Аналогичную часовню можно
встретить почти на всякой станции по дороге в Петер-
бург. Все они возникли благодаря набожности и щедро-
сти императоров, которые ежедневно здесь проезжают.
Весь этот значительный отрезок пути охраняется не-
сколькими вооруженными солдатами; они прохажива-
ются туда-сюда в местах ненадежных или там, где есть
угроза появления нигилистов.
Первое, что видишь при въезде в столицу, это клад-
бище: настоящий лес схизматических крестов, в тени ко-
торых спят, чтобы никогда не проснуться, несколько по-
колений. Город мертвых у врат города живых в класси-
ческой стране динамита не может не произвести впечат-
ления на путешественника. R. I. P.*
Санкт-Петербург, 25 мая
Вчера во второй половине дня мы прибыли сюда;
дождь лил как из ведра, к чему русские вполне привыч-
ны, в отличие от нас, испанцев. Выстроившись в ряд пе-
ред станцией, путешественников ожидают экипажи. По-
видимому, это зимние сани, на удивление открытые и не
защищающие от непогоды. Кучера ходят в голубых су-
конных халатах на меху, подвязывая их красными с го-
лубым узором поясами, в высоких сапогах на четырех-
*
Requiescat in pace (лат.) — покойся с миром.
139
пяти подошвах и в круглых шапках полпяди в высоту,

расширяющихся кверху, со средней величины полями.
Подобная шапка не уступает в экстравагантности костю-
му, который придает их бородатым запущенным лицам
вид людей из мира иного. Женщины и мужчины не про-
сто тепло одеты — они нагружены одеждой; штатские и
военные носят такое длинное и тяжелое платье, что едва
могут передвигаться, причем столь особенное одеяние
подчеркивает богатство состоятельных граждан и самую
горькую нищету бедняков.
Тотчас по прибытии я на свой страх и риск отпра-
вился один на поиски католической церкви, которая не
замедлила показаться, как мать, что выходит навстречу
ищущему ее сыну. Найдя ее закрытой (было уже поздно),
я спросил, где живет викарий или настоятель. В доме на-
стоятеля располагалась доминиканская община, обита-
тели которой, узнав, что я из Испании, родины их отца-
основателя, обняли меня и расцеловали в обе щеки. Ес-
ли бы они знали, что Вик находится довольно далеко от
фамильного дома Гусманов, может быть, они не приня-
ли меня столь восторженно. Настоятель, лысый старичок
почтенной наружности и ангельского сердца, встречает
посетителей (а это могут быть и схизматики с нападка-
ми и обвинениями, свойственными состоянию нетерпи-
мости, в котором они пребывают) облаченным в сутану,
белую, как оставшиеся на его голове волосы, застегну-
тую как халат и похожую на оба предмета. Он с чувством
рассказывает мне, что сокращается и приходит в упадок
община, состоящая из пожилых и старых, как он сам, бра-
тьев, что нет надежды на ее обновление, которое столь
необходимо этой древней и плодоносной земле Господ-
ней.
......................................................................................
26 мая
Нет числа церквям, церквушкам и часовенкам, они —
первое и самое драгоценное украшение столицы России.
Не найти ни одной площади, ни сколько-нибудь значи-
тельной улицы, ни одного перекрестка, где бы не было
140
отлично освещенной церкви, распахивающей двери на-

встречу путешественнику, ослепляя его убранством ви-
зантийских запрестольных образов, образов Спасителя,
Пресвятой Девы и Святых, ласково смотрящих на при-
хожан и улыбающихся, подобно звездам на золотом не-
бе. В каждом доме и в каждой лавке есть свои образа;
иногда и снаружи, при входе, в небольшой витрине мож-
но увидеть образ святого, наполняющий улицу небесным
светом своего взгляда и пробуждающий в земных серд-
цах божественные помыслы. Схизматики перед скром-
ным образом, как и перед роскошным храмом, снимают
головной убор; так поступают кучер и господин, кресть-
янин и горожанин, бедняк и богач; все трижды кланяют-
ся, крестясь, но не касаются левого плеча: ото лба ведут
(лучше сказать, роняют) почти сомкнутые пальцы до поя-
са, а затем к правому плечу. Внутри храма, крестясь, дол-
го кланяются и целуют землю, и это рождает подозре-
ния, что их благочестие показное, скорее внешнее, чем
внутреннее, что оно больше на устах и в руках, чем в
сердце, где, если благочестие подлинное, оно сопровож-
даемо любовью Господа, чьей дщерью оно является.
......................................................................................
Дворцов, украшающих берега Невы, целые дюжины.
Не знаю, из-за суровости ли здешнего климата, неудач-
ной архитектуры или из-за того, что выстроились моно-
тонной шеренгой, как солдаты, они не производят ожи-
даемого впечатления.
Суровые климатические условия сказываются на ча-
стных и общественных садах. Деревья на длинных буль-
варах вдоль Невы сегодня, 26 мая, стоят голые, без еди-
ного листочка, как в разгар зимы, ожидая праздника Пя-
тидесятницы, который здесь, верно, наступит ко дню свя-
того Иоанна. Восемь месяцев в году они видят свои на-
гие стволы в больших естественных прудах, питающихся
под землей водой реки, и наблюдают, как эта река замер-
зает у их ног, превращаясь в толстый лед, по которому
катаются на коньках озорные мальчишки, играя в дого-
нялки и в снежки. За садами Нева собирает в единый
141
пучок все свои ответвления, чтобы торжественно войти

в Балтийское море.
Нева, как и прочие северные реки, огромна, но ее во-
ды погружаются на ходу в ленивую дремоту, так что для
пересечения российских земель им необходимо больше
времени, чем понадобилось потоку людей, посланных
в Россию Наполеоном, бо́льшая часть которых осталась
там спать вечным сном. Эти реки весьма широки, но не
глубоки и до того спокойны, что невозможно опреде-
лить, в какую сторону они текут. Наши Тэр и Льобре-
гат — струйки из носика кувшина по сравнению с ними,
но они движутся, бегут и прыгают, и не только игра и
прыжки их занимают: они работают и помогают людям,
которые осели на их берегах и стянули их красивыми
каменными мостами. Льобрегат, только народившись,
сделав три шага от колыбели, уже приводит в движение
мельничные жернова; Нева умирает, не передав своей си-
лы ни одному заводу. Как транспортные пути северные
реки не имеют себе равных; наши же столько трудятся,
столько теряют крови, что, дойдя до моря, уже не имеют
ни капли, а реки России приходят к морю полноводны-
ми, словно бы богатый купец к миллионеру, и подносят
ему трехпалубный корабль в обмен на стотонный паро-
ход. А когда они надуваются от гордости и им приходит
фантазия, они поднимают голос и пенистые гривы так,
что само море, кажется, боится и отступает перед их мча-
щимися табуном волнами.
142
ЖУАН АЛКОВЭ
ВОСПОМИНАНИЕ О СОЛЬЕРЕ
Мой друг, виденье детства сплети из тонкой пряжи,

ты знаешь этот город, что зеленью богат,
и Сольера долину меж каменистых кряжей,
где каждое жилище имеет выход в сад.
…Владыкой в этом доме был отдых полуденный;

хозяйка, опасаясь, что вскрикну невзначай,
к губам прижала палец; а за дверьми — зеленый
и золотой от солнца колышущийся рай.
Тот сад мне был приютом, лимона сень густая —

беседкой; на траву я бросался, вился рой
звенящих насекомых, причудливо блистая;
былинки щекотали мое лицо порой.
Стояли стебли строем зеленой колоннады,

от почвы до верхушек мой взгляд их обнимал,
и, словно баядеры, творящие обряды,
цветы меж изумрудных качались опахал.
Тогда впервые тайна раскрылась предо мною,

ребяческого сердца смутилась тишина;
девчонка пробежала с распущенной косою,
была она, как нимбом, лучом обведена.
Застрявшую колючку извлечь она спешила,

с опаской огляделась, пуглива и легка,
143
приподняла вдруг юбку и ножку обнажила,

и я увидел кожу белее молока.
И сердце задержало пред чистой наготою

свое биенье; щеки горели, как в огне.
О, детское смятенье — наивное, святое —
когда бы, вместе с верой, вернулось ты ко мне!
И мальчик стал мужчиной… Таинственная сила

вселилась в куст колючий и ранила шипом
сокрытый мрамор Евы, что в первый раз дарила
мне терпкий плод познанья, не ведая о том.
Ту девочку я больше не видел… Наступила

пора, и к незнакомке пригнал меня порыв.
Всю суть мою бездушно она преобразила,
сожгла меня, со мною огня не разделив…
Мой друг, виденье детства сплети в воображенье,

ты ловишь сетью ритма стрекозий хоровод,
так бережно и нежно твое прикосновенье,
что с крылышек ни атом у них не опадет!
144
РЕЛИКВИЯ
Фонтан иссохший,
хромой сатир,
мой сад заглохший,
ребячий мир…
Знать, в добрый час я
сюда попал.
Фонтан мой бесслезный, фонтан мой безгласный,
ты слезы мне дал!
Не я ль забредал
как будто вчера лишь в дремучие травы,
в цветущую сень,
где знали мы лучшие в жизни забавы?
Мы слушали пенье фонтана весь день,
смотрели на рыбок в пруду неглубоком,
хватали улиток, ловили жуков
и руки царапали в кровь ненароком,
забравшись в боярышник, полный шипов.
И — странное диво
дворянского парка, —
склонясь прихотливо,
как темная арка,
росла, не спросясь, вековая олива.
В заботливой ласке
суки узловатые к нам простирались,
чтоб мы забирались
на них без опаски.
И, самую толстую ветвь оседлав,
качели веревками к ней привязав,
мы снова и снова
взлетали, смеялись, восторгом объяты,
покуда не меркло сиянье заката,
почти колдовского.
Казалось бы мне,
что жизнь прожитую
я видел во сне,
145
когда бы не раны, что в сердце ношу я,

когда бы не свежая боль этих ран,
раскрывшихся снова
затем, что давно онемел мой фонтан.
Уже тридцать лет пронеслось бестолково,

а здесь сиротливо
со старой оливы
истлевшей веревки свисает кусок —
печальный залог
того, что осталось от мира былого…
Фонтан иссохший,
хромой сатир,
мой сад заглохший,
ребячий мир…
146
ГОСТЬ
Рубену Дарио
Явился к нам гость вдохновенный, он лиру

держал, чуть касаясь звенящей струны;
дыхание вешнее зимнему миру
принес он, дыхание знойной страны.
В нас имя его отзывается звоном,
как крик петуха, что зарю прокричит,
иль звоном стального копья, отраженным
ударом о щит.
Он — радостный ливень, питающий древо

поэзии; дерзостный Пигмалион,
дал трепет и жизнь, и движение он
холодному лону изваянной девы.
Он мед достает из глубин сердцевины,
недобранный там нерадивой пчелой;
идет он — и розы горят, как рубины,
гремят родники величавой хвалой.
Он перлы находит и в сердце развязной
служанки порока; покров власяницы
не скроет от зоркого зовы соблазна
во взгляде нетронутой отроковицы;
он видит святого в скиту его старом
и храм, отраженный в волнах колдовских,
где селезень утку преследует с жаром
под пристальным взором гранитных святых.
Он мчит на Пегасе стезей Дон Кихота;
он Музы античной умножил щедроты;
пыльцою возросшего в сельве цветка
легенду Ламанчскую он опыляет
и стройные амфоры строф наполняет
от каждого брызжущего родника.
Обходит с товаром он веси земные,
купец-мореход, он приносит нам клад —
147
лесных светляков бриллианты живые,

а грубым соотчичам шлет он впервые
с Киферы и Крита певучих цикад.
Парит первобытной Америки кондор,
дыханием моря над Римом несом, —
мы видим на древнем гнезде его контур,
на кладке, насиженной мертвым орлом.
Он — древний дикарь с полудённою кровью,
языческий жар сочетающий с новью,
он — полный сиянья
прозрачный фиал,
где, семя проклюнув, во славе восстал
цветок мирозданья.
Никто, уподобясь спартанским эфорам,

не смог бы его осудить приговором,
не смог бы поставить поэту в вину,
что лире придал он седьмую струну.
Божественный, древний огонь вдохновенья,
над миром расколотым вейся и рей!
Не ты ли один нас зовешь к единенью,
стирая барьеры меж двух лагерей?
Кануна пророк иль канона хранитель?
Античная страсть обновилась тобой —
возлюблен богами поэт-возмутитель!
Утесы прибой
ударами точит.
Я знаю, куда он идет, чего хочет, —
он взгляда не прячет, встречая людей.
Открыла Поэзия, старый учитель,
паломнику Остров в исходе путей,
где вновь он увидит ее отраженье
в пылающем зеркале воображенья.
148
ЖУАН МАРАГАЛЬ
ДУХОВНАЯ ПЕСНЬ
Господь, коль так прекрасен мир земной,

в глазах у нас привольно отраженный,
что можешь Ты нам в жизни дать иной?
Вот почему я дорожу влюбленно

дарами тела, сердца, и лица,
и глаз моих… И так боюсь конца!
Какими чувствами еще познать мне
синь небосвода над грядою горной,
и даль морскую, и сиянье солнца?
Дай чувствам вечный Твой вкусить покой —
и небосвод не нужен мне другой.
Того, кто повелел: «Остановись!»

из всех мгновений лишь мгновенью смерти,
мне не понять, Господь, — хотел бы я
такое множество мгновений бытия
остановить, увековечить в сердце…
А вдруг «увековечить» — выдать смерти?
Но что тогда такое жизнь?
Тень времени, что мчится быстротечно?
Обманы зренья, то бишь близь и даль?
Подсчеты — мало, много, бесконечно —
неверные: ведь всё есть всё; а жаль…
Не все ль равно! Здесь, в этом мире сложном,

столь временном, столь разном и большом,
149
здесь, на земле, творящей все трудом,

мой дом, Господь; и разве невозможно,
чтоб здесь же был мне и небесный дом?
Я — человек, мне человечья мера,
чтоб верить и надеяться, дана:
коль и надежда здесь моя, и вера —
сочтешь ли там, что то — моя вина?
Там, у Тебя, где небо и светила,
хочу я человеком быть опять:
коль все, что сотворил Ты, глазу мило,
коль власть Твоя глаза мне сотворила,
чтоб видел я, — зачем же их смыкать?
Одно лишь бытие мне нужно — это!
Господь, Ты есть, я знаю, только — где Ты?
В глазах моих мир схож с Тобою весь…
Внуши же мне, Господь, что сам Ты — здесь.
Когда ж, настигнут роковым мгновеньем,
я смертные глаза свои сомкну,
дай новые глаза мне, с новым зреньем —
и я на лик вселенский Твой взгляну,
и смерть да будет высшим мне рожденьем!
150
ОДА К ИСПАНИИ
Испания, выслушай слово сына,

хоть мой язык — не испанский:
мне край родной его подарил,
извечно с бедой знаком;
на нем с тобой мало кто говорил
и много кто — на твоем.
Много кто про пример Сагунто твердил,

про смерть во имя отчизны:
память твоя и слава твоя —
память и слава небытия:
жила ты в печали.
Я буду с тобой говорить о другом:

что толку лить кровь напрасно?
По жилам струясь, кровь жизни равна,
жизнь ныне и присно дарит она;
кровь пролитая — смерть.
Так много ты размышляла о смерти,

так мало — о том, как жить:
на верную гибель сынов обрекла,
посмертным почестям рада была,
в тризнах ты празднества обрела,
печальная матерь!
Я видел: ты корабли провожала,

что сыновей твоих к смерти несли;
ликуя, стремились они в никуда,
а ты распевала гимны, горда,
словно в безумье!
Где корабли? Где твои сыновья?

У ветра спроси, у волн разъяренных:
погибли все, тебе некого ждать.
151
Опомнись, осиротевшая мать,

пролей материнские слезы!
Ищи же, ищи спасенья от бед,

в слезах обрети и мудрость, и радость,
вспомни о жизни, стан распрями,
глаза подними —
и увидишь ты радугу в пору ненастья,
Испания, где ты? Не вижу тебя.

Я голос возвысил — меня ты не слышишь?
Тебе непонятен запретный язык?
Твой слух от слов сыновних отвык?
Прощай, Испания!
152
НОВАЯ ОДА БАРСЕЛОНЕ
Куда ты спешишь, Барселона, душа Каталонии?

Ты одолела гору, тебе нипочем стена,
и спешишь ты вперед, дома раскидав привольно,
свободой своей великою словно опьянена.
«Вижу я Пиренеи и снега их румяные,

там, внизу, Каталония к их подножью легла,
и спешу… Для нее я распахнула объятья,
и спешу, ведь любовь меня в путь повела».
Погоди, Барселона! Оглянись — за тобою

море блеском заполнило весь окоем,
к синеве устремляются белые сёла,
ширь ее окаймляя в свете солнца живом,
и бежишь ты от моря?..
«Из моря пришла я,

в эту высь забралась я, чтоб на море взирать,
ухожу, и не двигаюсь, и раскрыла объятья,
чтобы всю Каталонию к себе в сердце вобрать».
Море видишь другое ты, что бурлит и недвижно:

горы солнцем любуются, их улыбка нежна.
Чтобы столько земли и моря ты могла обнять, Барселона,
нужны тебе крепкие руки, мощная грудь нужна.
«Могу я обнять и больше моря, суши, селений:

любовь в груди моей ширится — и с нею ширится грудь,
и силу я ощущаю, какой не ведала прежде,
вся я преображаюсь — и облик, и самая суть».
Тогда торопись, торопись, торопись, Барселона,

чтобы стать такою, как должно, стать другою тебе пора;
величава ты и пригожа, и гордишься статью своею,
но должна научиться многому, чего не знала вчера.
153
Ты жестока, груба, хитра, труслива —

всё так! Но, Барселона, ты смешлива:
ведь небосвод твой яснолик!
Тщеславна ты, дерзка, упряма:
ты судомойка, что пролезла в дамы, —
чуть что, срываешься на крик.
Ты в трубы трубишь, бьешь в литавры,

щедра на ветви пальм и лавры,
хоругви блещут, плещет стяг,
и кличешь в голос чернь, готовую толпиться
вкруг гения и вкруг тупицы,
и праздновать любой пустяк.
Но празднество минет, восторг твой схлынет,

и пыл остынет,
и ты ни за грош
впадешь в апатию, лень, безразличье,
своих великих лишишь величья
да при том осмеешь.
Напялишь ты, охотница рядиться,

убор монахини и платье светской львицы,
и музы флер, и шарф, что блестками расшит;
но ты изменчива — в неистовстве раздора
черница, муза, нимфа и сеньора
отбросит и парик, и тонкие манеры
и явится шальной мегерой,
монашку втопчет в грязь и монастырь спалит,
чтоб снова возвести — из самых мощных плит.
Смерть взрывает сеть улиц твоих смешливых,

твой воздух истомный,
взрывает — неожиданна, неминуема, вероломна —
и тоже смеется — глумливо:
смех, брызжущий кровью!
Грязь твоих мостовых, Барселона,
перемешана с кровью.
А еще у тебя над морем гора высокая есть,
154
замок стоит на вершине, и там готовится месть,

но свершится на улицах людных вдоль склона!
И есть у тебя твоя Рамбла, красавица-щеголиха,
и есть предместья, где тихо, где воздух свеж и хорош,
где — так близко от улиц твоих, тонущих в гаме,
под дымными облаками, которые застят свет нам, —
готовят поля пшеничные в покое ветхозаветном
дань, что ты с них ежегодно берешь.
А рядом — еще одна Рамбла, более протяженная,
но другая — голодная, нищая, прокаженная, —
в темноте рассыпает огней своих адских дрожь.
Но ни смрад,
ни грязь, ни отбросы, что кажешь ты без стыда,
ни провода,
что сплетаются над тобой в паутину,
ни дым из бессчетных труб над твоими домами,
ни пламя
факелов, что распря раздувает в пожар опасный,
опозорить не властны
небо, что над тобою,
кроткое и голубое,
всё оно поглощает, всё прощает и преображает,
и посылает забвенье, утешенье и радость:
ты утратишь тысячекратно
мир — и тысячекратно он вернется обратно.
В твоей восточной стороне — перст Божий! —

вознесся храм, с цветком гигантским схожий,
дивясь, что сотворил его народ,
угрюмый, к тяжбам и вражде готовый,
глумящийся над всем, что есть святого,
и занятый тщетой своих забот.
Но храм средь нищеты и ярости, и дыма
стоит — не всё ль равно! — высокий, нерушимый,
и богомольцев будущего ждет.
Какая есть, такой тебя люблю я,
неверную и вздорную, и злую,
155
и пусть готовы мы тебя стыдиться —

ты словно с приворотным зельем чаша.
Да, Барселона, и в грехах ты — наша,
ты наша, Барселона-чаровница!
156
* * *
Взрасти любовь свою раздумьем и разлукой —

невиданным цветком раскроется она;
отвергни торный путь с его извечной скукой
и, путь свой выстрадав, пройди его сполна.
И будь страданию и скорби благодарен:

дороже нет даров, чем бескорыстье слез,
всех слаще поцелуй, что ветром был подарен,
всех пламенней слова, что ты не произнес.
Та, что предстанет въявь,— совсем не та, что мукой

и поклонением твоим сотворена.
Взрасти любовь свою раздумьем и разлукой —
невиданным цветком раскроется она.
157
СЛЕПАЯ КОРОВА
На сучья натыкаясь головою,

неверной поступью бредет корова
к воде. Совсем одна. Она слепа.
Мальчишка угодил ей камнем в глаз,
и глаз разбитый вытек, а второй
бельмом подернулся: слепа корова.
Бредет на водопой дорогой прежней,
но без уверенности прежних дней
и без товарок: да, совсем одна.
Товарки по холмам и вдоль обрывов,
по берегам и в тишине лугов
пасутся в разнотравье, и бренчат
бубенчики… Она бы оступилась.
Вот опускает морду, до воды
не дотянулась, пятится… И все же
вернулась, наклонилась, пьет спокойно.
Пьет без охоты. Голову свою —
огромную, рогатую — вздымает
ввысь, к небесам, трагическим движеньем,
на мертвые глазницы опускает,
моргая, веки — и бредет обратно
дорогами, что ей не позабыть,
не видя света под палящим солнцем,
помахивая медленно хвостом.
158
САНТЬЯГО РУСИНЬОЛ
И З К Н И Г И «М О Л И Т В Ы»
КРАСОТЕ
Когда человеческий дух застывает над земным тле-

ном, охваченный неизъяснимым восторгом, знайте — он
увидел красоту.
Когда струны сердца вдруг на миг замирают, чтобы

тут же затрепетать с новой силой, знайте — они почув-
ствовали красоту.
Когда душа вся устремляется к дверцам глаз, знай-

те — мимо проходит красота.
Самое изысканное утешение приносит нам красота.
Самое подлинное наслаждение, самый мечтательный

восторг, самое сладостное упоение дарит нам красота;
красота воспламеняет в нас самые благородные устрем-
ления и порождает страстное желание удостоиться ее
великодушного взгляда и возвыситься в ее глазах.
Красота — это гармония, коей так страстно жаждет

душа.
Это наслаждение, коим грезит дух.

159
Это благоуханная эссенция, что подобно фимиаму

поднимается из глубины материи и, приняв форму обла-
ка, окутывает сердце человека.
Это райский поцелуй, одаряющий любовью все, к че-

му он прикасается.
Это идеал, который, прежде чем отправиться в возвы-

шенный полет, нежится на лебедином перышке, на бар-
хате цветов, в глубине глаз, на женских устах, на деви-
чьей груди.
Это спокойствие небес, безмятежно взирающих на

доброту.
Это золотая пыльца, что упала с крыльев ангелов,

когда они порхали у самой земли.
* * *
Красота дремлет в каменном угле в виде алмаза.
В глубине раковины — превратившись в белую жем-

чужину.
В уголках губ — облачившись в нежную улыбку.
В мыслях — в облике поэтических строф.
Коралл в морской пучине, звезда на небосводе, свет

в глубине тьмы, любовь в сердце, счастливая надежда и
ослепительная мечта на пути земного странствия — все
это красота.
Свет красоты, проникая в человеческое существо

сквозь дверцы глаз, озаряет мрак жизни, усмиряет пламя
страстей и разжигает огонь разума; он подавляет низ-
менные инстинкты и пробуждает жажду рая.
160
Тот, кто не видит красоты, слеп духом, болен душой,

пребывает в плену черной мглы; он влачит жалкое суще-
ствование, погрузившись в вязкий полусон, неприкаянно
бродит по планете, натыкаясь на закрытые двери, уныло
пересекает зеленые долины, не слыша шороха листвы,
пения птиц, шума моря, гула водопада.
* * *
Когда красота пробуждается ото сна, она распахива-
ет врата дня.
Когда засыпает, зажигает звезды на небе.
Когда она проходит мимо, облака, облачившись в пур-

пур и злато, величественно сопровождают ее к колесни-
це Авроры или к восхитительному прощальному закату.
Когда она останавливается, вокруг расцветает целое

поле цветов, рождаются творения искусства, повсюду
расходятся лучи гармонии, а поэзия пробуждается ото сна
и поет песни счастья.
Когда она грезит, грезят все поэты.
Когда плачет, содрогаются все души.
А когда она предается молитвам, замолкает человек,

замолкает ветер, замолкают голоса леса, распахиваются
врата рая, и ангелы преклоняют пред ней колена.
* * *
..........................................................................................
О, красота! Счастливы те, кто видит и слышит тебя,

кто ощущает трепет в твоем присутствии, кто узнает те-
бя по шагам и поклоняется тебе как высшей силе, кто
оплакивает твое отсутствие, кто всегда и всюду грезит о
тебе и молится о твоем благополучии.
161
О, как пойдут сим молитвам четки из мрамора, раду-

ги и струн лиры! Искусство — это вечная молитва тебе,
а художники — твои самые преданные поклонники.
ГОТИЧЕСКИМ СОБОРАМ
Если смерть возвела пирамиды, поклонение форме

воздвигло мраморный Парфенон, а радость жизни рас-
шила причудливым узором чудесную Альгамбру, то рели-
гиозное рвение побудило усердное человечество рассе-
ять по всему миру католические соборы, вонзив их в зем-
лю и вознеся до самых небес.
И вот на ниве мистицизма, над которой дух распро-

стер крылья своих страстных желаний и устремлений,
взошла каменная поросль; орошенная человеческими
слезами и сдобренная идеями художников, вскоре она
превратилась в огромный лес башен и шпилей. Там, где
ставили крест, напоминавший таинственное древо, рас-
кинувшее ветви для объятий, возникал собор, вознося до
самого неба символ христианства; там, где находила при-
ют молитва, расцветало целое соцветие колонн; там, где
вечные паломники преклоняли колена, дабы призвать на-
дежду, им являлся будто ниспосланный с небес храм. Зем-
ля плодоносила творениями духовного искусства, и вот
уже каждая долина обзаводилась своим христианским си-
луэтом, каждое селенье — своей колокольней, выделяв-
шейся на фоне местных домиков, а пустынные горы пе-
чально смотрели, как рядом гордо возносятся вверх иные
громады, стройнее и изящнее их, грациознее и наряднее.
Эти каменные глыбы были сакральными книгами, ко-

торым люди доверяли свои несчастья, свои страхи, свои
радости и неудачи и где они внимали преданиям о свя-
тых и пророках; это был духовный ковчег, где находили
оправдание всем мукам, где взывали к милости, воспла-
менялись верой и отрекались от бытия земного; это бы-
ла священная обитель, дарующая приют несчастным и
обездоленным под сенью красоты, ласковый покров для
162
тех, кто несет холод в душе, спасительная хижина для

странников, лечебница для страждущих, уютный дворец
для бедных.
Сердце человека требовало, чтобы все, чего оно жаж-

дет и не находит на земле, художник изваял в камне; что-
бы все то бессмертное, что предстает пред ним в царстве
грез, было запечатлено певцами веры на величественных
соборных фасадах; чтобы все надежды и страхи о поту-
стороннем мире, все великие примеры и воспоминания,
все прекрасное из прошлого и будущего, все стихи и прит-
чи о первых днях сотворения земли и последних вздохах
сего мира — все было запечатлено в храмах, и каждый
мог прочесть это. О великой священной истории напо-
минали выстроившиеся в ряд фигуры апостолов, предва-
ряемые непорочным образом Девы Марии с Младенцем
Христом на руках, о ней возвещали расположившиеся
в аркатурных фризах пророки, ее превозносили из своих
ниш святые великомученики с пальмой мученичества
в руке. Ангелы на шпилях походили на застывших в по-
лете птиц в мистическом оперении; апокалиптические
монстры, драконы, змеи и химеры являли собой симво-
лы зла, что затаились по углам в надежде увлечь поддав-
шиеся искушению души в бездну тьмы. Добро подле зла,
добродетель против порока, любовь рядом со злодеяни-
ем, мрак ада против света небес сплелись воедино на
страницах священной книги, демонстрируя верующему
всю глубину страданий несчастного человечества и целый
ворох надежд и обещаний. Храм был великой мольбой и
сакральным камнем, пронзительным предсмертным кри-
ком и спасительной соломинкой, тысячью древних пре-
даний и волшебным костром, освещающим людям путь
во мраке жизни.
Сколько раз странник мысли, останавливаясь перед

соборным порталом, испытывал вдохновение, рождав-
шееся в самой глубине его существа! Сколько раз терза-
емый сомнениями страждущий, взирая на вашу красоту,
чувствовал, как в нем зарождается крепящая дух вера!
163
Сколько, о, сколько раз пытавшийся прочесть вас, дойдя

до сердца книги, испытывал редчайшее облегчение, упои-
тельное вдохновение, жажду неземной любви! О готиче-
ские соборы! Только с помощью ангелов художники ве-
ры могли воздвигнуть вас; лишь по высшей воле сия та-
инственная красота могла спуститься на землю; и только
небесные силы могли вдохновить человека на создание
вашего изысканного, словно королевская мантия, обла-
чения, причудливо вытканного заботливой рукой, дабы
укрыть наши закоченевшие души…
164
ИЗ КНИГИ
«МАКСИМЫ И КОВАРНЫЕ МЫСЛИ»
Труд называют добродетелью те, кому не надо ра-

ботать, дабы провести тех, кто эту работу делает.
Больные, страдающие болезнями, которые не могут

заразить, не вызывают большого сострадания.
Женщина, стремящаяся походить на мужчину, долж-

на понимать, что это выглядит так же нелепо, как и муж-
чина, подражающий женщине.
В день, когда станет возможным угадывать мысли,

те, кто попробуют это сделать, умрут от стыда.
Из всех способов обманывать людей серьезный вид

наносит самый большой вред.
Молодые люди хотят, чтобы их хвалили, потому что

они молодые, а старики требуют, чтобы их почитали,
потому что они старые: все дело в календаре.
Революция — это победа амбициозных низов над ле-

нивыми верхами.
Чем больше у человека врагов, тем больше людей

приходят на его похороны.
Тот, кто стремится отыскать истину, заслуживает на-

казания в виде ее обнаружения.
Если бы нельзя было рассказывать о своих болезнях,

больных было бы много меньше.
Лучшие любовные письма написаны теми, кто не был

влюблен.
165
Мужчины завоевывают женщин, чтобы поведать об

этом друзьям, а женщины завоевывают мужчин, чтобы
скрыть это от подруг.
Врачи зарабатывают на жизнь с помощью больных.

Больные теряют здоровье с помощью врачей. Последнюю
болезнь никто не сможет излечить. Остальные проходят
сами.
Женщина подобна скрипке: она звучит чисто или

фальшивит в зависимости от того, кто на ней играет.
Если, как утверждают, собственность — это воров-

ство, то в тот день, когда она будет принадлежать всем,
мы все окажемся ворами.
Человек, которому при жизни ставят памятник, мо-

жет сам пойти на свои похороны.
Когда художник не имеет успеха у публики, он ду-

мает, что виноваты все, кроме него.
Женщинам нравится демонстрировать ноги и при-

крывать голову. Всем нравится выставлять напоказ луч-
шее, чем, на их взгляд, они располагают.
Любители алкоголя губят жизнь. Приверженцы воды

сберегают ее, чтобы потом не знать, что с ней делать.
Мужчина, влюбившийся в женщину много старше

себя, — скрытый археолог.
Тому, кто изобрел алкоголь, следует поставить па-

мятник. Он делает грустных веселыми, а плохих — идио-
тами.
Есть люди, которые тратят всю молодость на изуче-

ние нескольких языков. А когда они овладевают ими, то
не знают, что сказать.
166
Разнообразие претензий бесконечно. Даже у того, кто

претендует на то, что у него их нет вовсе.
Мы все говорим глупости. Однако только философы

изрекают их совершенно серьезно.
Лучшее время брака — его начало и конец. А наи-

худшее — тридцать лет между ними.
Люди, которые творят добро, чтобы им воздалось за

него в другой жизни, — ростовщики своей души.
Обманывать людей по одному гораздо сложнее, чем

обманывать тысячи разом; поэтому у оратора меньше
заслуг, чем у адвоката или знахаря.
Красивая жена — это опасность. Некрасивая жена —

это опасность и несчастье.
Правители всегда плохи, даже если они самые из-

бранные представители своего народа.
Мужчина, который делает счастливой одну женщи-

ну, — хороший человек. Мужчина, который делает счаст-
ливыми многих женщин, — беспутный.
Наивность — веселая книга. Опытность — книга пе-

чальнейшая.
Когда человек прав, он не кричит, а когда неправ,

кричит, чтобы изобразить, что прав.
Гигиена — это способ продлить жизнь, сделав ее не-

выносимой.
Попытка женщины притворяться молодой между со-

рока и пятьюдесятью годами — героизм. После пятиде-
сяти это уже драма.
167
Тот, кто признает свои ошибки, делает это лишь для

того, чтобы, освободившись от их груза, совершать но-
вые.
Нет более трогательной драмы, чем чтение завеща-

ния. И это при том, что в этой пьесе нет главного героя.
168
XX век
170
ЖУЗЕП КАРНЭ
ВЕРНОСТЬ
Даже если б меня ослепили мечом,

добела раскаленным, узнал бы я все же
каждый дом твой: тот, пахнущий ладаном,— Божий,
этот, пахнущий мятою, мельника дом,
эти — пекарей, в тесто подмешанной сдобой,
отличался бы каждого запах особый,
и, лаванду вдохнув, я бы мигом узнал
домик По, вечно бывшего хворым,
и паленым несло бы из дома, в котором
старый жил коновал.
Даже если б из памяти выжгло бедою

все, чем жил я, то слух настороженный мой,
он ловил бы здесь голос дороги самой:
эта улица к речке ведет, к водопою,
эта — прямо к базару с его кутерьмой.
это — площадь, кипят здесь по праздникам танцы,
а на этом углу, вся в закатном багрянце,
появлялась она,
вон тупик —там катают шары дотемна,
а вот это — большак,-— на простор беспредельный
выплывал ты, качаясь в корзине седельной,
и отец напевал, погоняя осла,
и дорога до самого неба текла.
Даже если б, исчадья великой измены,

города полонили все мысли мои,
171
я душой бы рванулся к тебе и, блаженный,

так и жил в забытьи.
Заливался бы дрозд у реки, в перелеске,
серебрился бы девичий смех на мосту,
засыпая бы, я уносил в темноту
листьев шум и воды хлопотливые всплески.
Каждый знак межевой, каждый узкий облог

возрождал бы меня, возвращал бы тебя мне,
И, как здешний, как тутошний, вновь бы я мог
все кусты примечать по дороге и камни.
У ручья, широко оглядевшись кругом,
увидав тебя в пестрой, цветущей рубахе,
улыбнулся бы я, и таким пустяком
показались бы все мои горькие страхи.
172
НАПАДЕНИЕ
Снаружи ветер бесновался —

не знаю, где я оказался
и кто здесь говорил со мной.
Спросонья отвечал я что-то,

была мучительна дремота,
и эта ночь, и мрак ночной.
Я собеседника не видел,
но знал, но чувствовал: он тут,
и пробурчал: «А ну еще раз,

погромче, не сочти за труд».
Язвителен и злобно-вкрадчив,
он отозвался в тот же миг:
«Зачем вдали от мест родимых

здесь этот мается старик?
Он — полутруп. Неужто небо

коптить не тошно самому?»
Я вздрогнул, словно от ожога,

вскочил и бросился к нему:
«Живешь ты, злобой обжигая,

пусть я умру в чужой стране,
но знай: всегда, везде, пока я

дышу,— родная, колдовская,
как сердце, Родина — во мне!»
173
ЗАЩИТА
То, что казалось перечнем утрат,

не обретало мира в нашем плаче, —
всем существом я вечной битве рад:
живое и не может жить иначе.
Чужбина. Вечер. Полыхнул закат

в окно, за мной следящее незряче.
Всё затихает… Но какой заряд
смятенья в этой тишине стоячей!
Сейчас в моей каморке закипит

всё та же битва — с тучей эвменид
и с ангелом сойдусь, как в чистом поле.
Израненным шагает к смерти тот,

кто послаблений от судьбы не ждет:
святее всех — венец безмолвной боли.
174
* * *
Так поздно, что не до прогулок, —

кивают мне из темноты
знакомого старого сада
и листья, и дни, и цветы.
Как будто потерянный путник,

я робко ступаю во тьме,
и призраки скорбной сирени
вздыхают, себе на уме.
О ночь — острова одиночеств.

И звон колокольный вдали
волной омывает единой
живущих и тех, что ушли.
175
* * *
Сподобь нас, Боже, умереть,

как умирает лето,—
отполыхал его пожар,
но искорками света,
уже прощального, жнивье
так бережно согрето.
Мне хорошо идти вдвоем
с неярким солнцем этим,
его дорога все прямей —
дойдем и не заметим.
К тебе, любимая, приду
я с гроздью золотою,
и мы ощиплем эту гроздь,
у притолоки стоя,
оставив на потом слова
любви или разлада.
И пусть уже сползает с гор
вечерняя прохлада,
и пусть колышется листва,
дивясь потемкам ранним,—
на всю оставшуюся жизнь
мы эту гроздь растянем.
176
КАРЛЕС РИБА
* * *
Воительница, чья стопа крылата,

прозрев душою утро жарких сеч,
касается одетых в латы плеч
и в бой зовет — для боя, не для злата,
и воины берут тяжелый меч.
Так Радость может душу разбудить

и выстроить слова, как рать для битвы,
я их взрастил, но мне их не судить —
мне только возносить за них молитвы
и ритм полета в небесах ловить.
Ты, Радость, под сверкающие стяги

сманила жизнь мою. Ведь слово для меня —
живая кровь, семь лет томленья и огня…
Победа не зависит от отваги,
верни ж мне песнь хоть на исходе дня!
Но нет — в закатном свете с вышины

гляжу с тоской вослед моим дружинам
и новые собрать пытаюсь воедино:
лишь кинешь кляч — и, гордости полны,
вновь за тобой уйдут мои сыны.
177
* * *
О Дух, мгновенной милостью прельстило

тебя желание — и ты осиротел;
без сладостных созвучий опустел,
без слов живых свою утратил силу.
А если в глубине опустошенья

томление на самом дне таится,
и Радость, как крыло бессмертной птицы,
тревожит плоть, пророча песнопенье?
Ожил священный пламень в темноте,

из пепелища феникс ввысь взлетел —
неистовый мой Дух, не жди забвенья;
смел ты зреть себя в последней наготе.
178
* * *
Uns wiegen lassen, wie

Auf schwankem Kahne der See
Блажен, кто и под небом чуждых стран

не покоряется жестокой власти
зрачков любви; в водовороте страсти
не различает каменный обман;
кто ценит день как часть единой дани

и мерит новый день прожитым днем,
кто не идет извилистым путем,
распутывая нить воспоминаний;
блажен, кто не глядит назад, где мгла

былого гасит зарево святое —
надежду, что в залог грядущего покоя
нам Смерть на этот краткий миг дала;
кто к завтрашнему дню отверг влеченье;

кто, бросив весла, хоть ладья хрупка,
на дно ложится, глядя в облака,
подвластный только тайному теченью…
179
КАНТЕ ХОНДО
Я и не знал, что тишь глухая,

льдяное обнажив ядро,
расколется — в пыли дорог
единый путник, ввысь бросая
единый вопль, единый стон,

вскричит чрез ночь к своей надежде,—
неведомо ему, что между
землей и небом обречен
на гибель стон — в усталой вере

умерших матерей взойдет
такой же стон и отопрет
от века запертые двери
времен и лиц, что длятся без конца.

И розою ветров раскроются сердца.
180
* * *
Издалека выкликну имя твое, о Суний многоколонный!

Радостно призову твое верное солнце, владыку
морей и ветров,—
и явится воспоминание в брызгах ликующей соли,
воссияет твой мрамор — античный и чистый (я тоже
стремлюсь к этой доле).
У подножия твоего белоснежного взлета,
под смеющеюся волною — изломанные колонны:
изувеченный временем храм полон презрения к ним,
спящим в веках…
Он, белый, на круче — не спит.
По белому маяку моряк выверяет пути,
путник, впитавший пьянящее имя твое,
видит сквозь голый дубняк твои стены — чрезмерные,
как всеведение богов,
изгнаннику светится через мрачные чащи
мощь твоя — о соразмерный, о призрачный! —
силу суля ему биться с жестоким Роком,
и богатеть от раздаренных благ,
и оставаться чистым — даже в руинах.
181
ЗЕРКАЛО
Меня догнал прозрачный вихрь

и, повинуясь жесткой воле
моих зрачков, во тьме затих,
но воссоздал меня, чтоб шел я
все дальше, к самой глуби сна

без берегов, где полвселенной
вмещается и где видна
вторая половина — в бренной,
неверной плоти. Я любим,

а может, завистью храним,
покуда длится отраженье…
Я, взор остановив, сберег

в невидимой стене виденье:
нас двое здесь — кто Зверь, кто Бог?
182
ВСЯКАЯ ТВАРЬ ДА ВОССЛАВИТ…
Господь, когда бы внять Ты захотел:

Тебе кричу, презрев земное знанье,
но крик теряется в Твоем молчанье —
Ты всякой твари положил предел.
Без веса плоти, в утро я взлетел,

ведомый песней Твоего дыханья,
но обнаружил в сердце мирозданья
лишь зло и горечь — общий наш удел.
Тогда, приняв на душу плоти вес, —

пловцом — в залив, пантерой — в темный лес, —
я погрузился в глубину любви,
Душа — на дне, и радость на устах…

И вот — огнями в мутных зеркалах
мне претворились Милости Твои.
183
ЖУАН САЛВАТ-ПАПАСЕЙТ
НИЧТО НЕ ИСЧЕЗАЕТ
Ничто не исчезает, все живет,
и вечности любая малость стоит.
И даже ночь и ту запишем в счет,
когда земля оденется росою,
И, скинув свой ночной убор,
смущенная заря потупит взор,
своей любуясь красотою.
Ничто не исчезает, все живет.
Оставим глупые расчеты.
Стоит над миром вечная весна,
о берег плещет вечная волна,
пьянит вино, здоровьем пышут щеки,
и зеленеют листья круглый год.
Ничто не исчезает, все живет,
и время не идет, а длится.
И, сколько ни зови, смерть не придет,
а если и придет, что ж, значит, наш черед —
мы в землю ляжем, чтобы вновь родиться.
Ты не увидишь слез на наших лицах —
всегда улыбка на устах,
как апельсин, открыта и проста,
Ничто не исчезает, все живет.
Все радуется жизни и поет:
«Пусть гибнет роза, не успев родиться,
но вечной завязью круглится
у юных матерей живот».
184
ТЫ ПРИШЛА
Ты пришла, и, твоей красотою задета

за живое,
смущенно
промолвила розам сирень:
«Можно лопнуть от зависти, глядя на девушку эту —
как прекрасна она
и смугла,
словно солнечный день.
И как гордо ступает, сердца обжигая пожаром,

ну а взглянет — весь мир запоет в унисон».
Ты пришла, и я снова, как школьник, влюблен.
Крикну имя твое —
и откликнется жаворонок.
185
КАК ОНО БУДЕТ ЗАВТРА
Мне запретили выходить.

Лежу —
не жалуюсь.
Я завтра встану, может быть,
и вот что будет завтра.
Увижу цветы
на подоконнике
и солнечный свет в окне.
Я поднимусь потихоньку,
и станет весело мне.
По лестнице
молочница
сбежит, бидоном звеня,
и мне опять захочется
ее обнять.
Но она рассмеется и убежит.
И с кипой газет под мышкой,

спрыгнув с трамвайной подножки,
будет шустрый мальчишка
выкрикивать заголовки.
Навстречу попадется почтальон печальный

и разведет руками, как всегда.
Не надо, старина, не огорчайся,
мне писем неоткуда ждать.
Зато увижу в небе самолет.

Закинув голову, замру на тротуаре.
И кто-то, может, сам пилот,
мне крикнет сверху: «Все в порядке, парень!»
186
А наши соседки,
хозяюшки.
в такую-то рань, боже мой,
глядишь —уже возвращаются
с кошелками домой.
А в кошелках у них
не пусто,
а в кошелках у них
капуста.
Хозяин крутит мельницу за стойкой

соседнего кафе.
А мимо девушки бегут веселой стайкой,
и он кричит им что-то вслед.
И будет смех звучать так звонко и так молодо.

И будет пахнуть кофе свежемолотым.
И ребятня перевернет все кверху дном:

ура! не надо в школу —
сегодня
выходной.
И будут лошади стоять послушно,

а кучера дремать, поднявши кнут.
Им будет скучно.
И я налью себе вина чуть-чуть.
Горячий супчик на столе,

краюха хлеба.
И, может быть, друзья
придут меня проведать,
порадоваться за меня,
Так оно будет завтра,

если я завтра встану.
187
А если я не встану
и дело мое труба —
что ж, видать, не судьба.
Друзья, не надо плакать понапрасну

и обо мне скорбеть.
Ведь остаетесь вы.
И в мире все прекрасно:
и Жизнь,
и Смерть.
188
ЖУЗЕП ВИСЕНС ФОШ
* * *
Природа мирозданья через Разум

открыта мне. И им бессмертен я.
И в темной путанице бытия
подвластно время моему приказу,
Я — человек. И пошлости проказу

отвергну я. И пусть душа моя.
наезженная, словно колея,
как дар приемлет мир. Хоть и не сразу
дается счастье. Жаркая рука

сплетает, самовластна и легка,
узор свой, вдохновенно с Богом споря,
Мой сон и бред — из глины и песка.

И плещутся о грудь мою века,
как плещутся о дамбу волны моря.
189
* * *
Я часто вижу: жалок, неприкаян,

над пропастью отвесной, как во сне,
средь скал, чей вид безжизненен и странен,
блуждаю я в неведомой стране.
И, вскрикивая, руки я ломаю,

их простирая к горней вышине,
но глухи небеса. И никакая
случайная звезда не светит мне.
Я вечен сам в себе. Передо мной

пейзаж тысячелетний. Здесь порога
родного узнаю ступень. Я свой
на гребнях гор, в пустыне снеговой.

Я — завлеченный происками Бога
в ловушку. Или Дьявола игрой.
190
* * *
Когда закат окрасит в охру камни,

спешишь ко мне сквозь душных улиц зной.
Смолкает гомон птичий, и с тоской
цветы, поникнув, вянут под ногами.
Усталый, с пересохшими губами —

случайный гость в юдоли этой злой,—
я взят сюда на временный постой,
мой дом — на кручах гор, за облаками.
Тянусь к тебе, но скука гонит в спину.

Глухая к зову завтрашнего дня,
меня ты всасываешь, как в трясину.
И не прорвать бездумную рутину,

в себе уравнивающую всех и вся,
чтоб вычеркнуть из времени меня.
191
* * *
На выходе из метро, связанный по рукам и ногам

бородатыми таможенниками, я увидел, как Марта
садится в поезд, уходящий к границе. Я хотел
улыбнуться ей, но многоголовая толпа, ощетинившаяся
штыками, увлекла меня за собой, и кто-то поджег лес.
От хрупких лестниц солнечных перронов

на зов морских гудков в распахнутый простор
отходят поезда с хрустальным звоном
будить покой полей и птичий гомон рощ.
Не ты ли, ускользая, как сквозь пальцы,

взгляд зыбкий пряча в бледности зари,
рассеянной рукой слова разлуки чертишь
в лесу остекленевших слез и фраз.
Увлечена толпою бесшабашной,

бесстрашно ты уносишься туда,
где остов сокола на пыльных скалах сохнет
у моря, вытоптанного богами.
Мне не вернуть тебя. Я заблудился.

Я только мальчик, позабывший адрес,
изруганный и взятый на поруки.
Просрочен паспорт мой. И я устал.
Мой самый лучший, самый звездный сон

ты, скомкав, запихала в чемоданы.
У перевала хмурый часовой,
затвором лязгая, кричит: «Измена!»
И ниц склонились рваные знамена.
192
ТРОЕ, ДВОЕ, ОДИН, НИКОГО
Нас было трое баловней небес,

задаренных лазурью и плодами,
когда предутренний курится лес
и детский плач трепещет над горами.
Нас было двое, выигравших приз,

подставив грудь под копья звездной стужи,
когда с пустынных набережных бриз
в ночах ослепших слизывает лужи.
Я был один — тень, равная другим,

неясный росчерк сна на досках пирса,
когда февраль, предчувствием томим,
в сетях зари заледенелой киснет.
И — никого. Лишь волн холодных сталь,

когда от ливней сатанеют листья,
и тот, другой, уже уходит вдаль,
расправив парус белоснежно-чистый.
193
МАРИЯ МАНЕНТ
* * *
Дрожь лучей, виноградника свежесть, свирель —

соловей несмолкающий плачет и стонет.
За деревьями даль утомленная тонет,
и полоска хлебов вьется в гору, как хмель.
Полночи птица, ты эхом печали
срываешь усталые слезы светил;
и розы отцветшие землю устлали,
где мысли блуждают, лишенные сил.
Эти светлые слезы и роз аромат
незримо смешались под небом полночи.
Звездный плач аромат увяданья упрочил,
О! Души безутешной глубокий разлад!
И опять с приближением новой весны
оживает печаль твоя, птица ночная,
боль душа растворит, молчаливо внимая
легкой грусти лучей… О! Как розы нежны!
194
ТЕНЬ
Печалью соловьиной благоухает сад,

мой сон увенчан ею; дыханьем неги чистой
струится апельсинов цветущих аромат…
О соловей, ты весь — из звезд и мглы душистой!
Но схлынут сновиденья — и снова на ветвях

лишь снег, а на тропинке, луною освещенной,
все та же тень с улыбкой, замерзшей на устах,
как инея узор на розе обреченной.
195
ОДА УТРЕННИМ ВОЗАМ
Кровати скрип сквозь дымку грез

или, пока цвет окон ал,
жую укроп под стук колес,
а мой пропахший хлебом воз
в предместье сонное въезжал?
Возов протяжный скрип сквозь сон

доносится, въедаясь в плоть.
И бубенцов тревожит звон —
мотив прозрачный, ритма взлет, —
как будто конь в кровать впряжен.
Ночная пряжа вплетена

в ту упряжь с позолотой блеклой.
Медь бубенцов лишает сна
тускнеющие стекла окон.
Лишь смутно лошади видна
звезда над пропастью глубокой.
И дальше грезы путь увлек,

где хвойный запах на вершине.
Небес натянут тонкий шелк,
дрожь фонаря на парусине,
как путеводный огонек,
звездой нетленной в дымке синей.
196
МОГИЛА РИЛЬКЕ
Покоишься в углу
погоста, на скале. В тени уступа,
заросшего плющом — пустяк тому
февральская метель, — крест приютился грубый,
как у простых крестьян и пастухов.
Надгробная плита, будто ларец с приданым,
подернута резьбой. От солнца и снегов
крест поседел под стать ночным туманам.
Зато похвалиться вправе могила пышным гербом

на щите горделивом; знак величья былого
австрийской земли, он царит над холмом
роковым, где твое замуровано слово.
Сюда схоронилось чело, вожделевшее пуще всех благ

тихой сени и покоя.
Когда альпийский ветер, снегом кроя
увядшую траву, торопит чинный шаг
идущих мимо горцев — в руках лоза, как лира,—
им невдомек, что скрыта этим плющом лазурь
твоих детских, испуганных глаз, что не знавшее мира
сердце твое под крестом здесь отдыхает от бурь.
197
ЖУАН ВИНЬОЛИ
НИЧТО, ЛИШЬ ДЫМ
Поэзия отдаляет мнимое

и подводит к реальности.
Память: все равно что затеряться где-то там,
а на поверку всего лишь здесь, за
прозрачными завесами.
И что же ты видишь?
Ничто, лишь дым.
Истинно говорю вам,
ничто не творится истины ради, но
творящим словом молчания.
198
КАМЕННАЯ ОТАРА
Я недреманный пастух: я слежу

ночью и днем за стадами скал,
что пасутся от века и не уходят
из этой глуши, где я молча смотрю
на мерцающую гладь моря вдали.
Наше время уснуло: не проходит
мимо нас путник. От солнца днем
лопаются шишки. Я чую дух
августа, треск ветки.
Никакая овчарка не заходится лаем.
Потихоньку и я обращаюсь
камнем. Ночами смотрю в небосвод.
Укутавшись крепко под дубом,
я очень скоро усну.
199
КАК БЫ МЫ НИ ОБНИМАЛИСЬ
Как бы мы ни обнимались и ни полнили рот

ртом и ни сливались телами,
мы никогда — не одно. Всякий раз
попытка не тратить лишних слов,
коварней которой нет.
Драгоценнее вкус малых и скрытых
вещей, многое открывающих.
Ясный день из грез и огня

нас возвращает туда, откуда мы родом.
200
ТЕПЕРЬ УЖЕ ПОЗДНО
Du musst dein Leben ändern.

Рильке
Накрыла птица горы над морем
и земные равнины,
увидала: пашут, сеют, убирают,
с гиканьем несутся
за обезумевшими конями.
Горели костры
всю ночь, искр
не унимали дожди.
Пламя дошло
до уже пламеневшего дома,
и стала вереница людей
передавать ведра, до краев полные водой
из старых колодцев,
друг другу по цепочке и метать их
в огонь, убивать его, но огонь упивался
десятками, сотнями ведер.
Сошлась вся деревня.
Женщины плачут,
всю пшеницу повыжгло,
догорают стога.
Ночные кони
на испепеленном току топтали
снопы, уцелевшие лишь в распахнутых
глазах тех, кто все
утратил.
— Исполненный ровного
ритма, тропы, ведущей
в самое сердце реальности,
я должен вернуться к закону
древних стихов и не стремиться
вслед неясным словам.
Помнишь,
как кузнец раздувал мехами
201
огонь, как подковывал

мулов, коней, кобыл,
Запах паленых
копыт?
Неустанное
упорство огня.
202
* * *
В ясном зачине
этих стихов парит большая птица,
я видел, как она тронула горную вершину
в величественном кружении
полета.
Прочее —
воспоминания и слова.
Я мальчиком
пробую прыгать через
гаснущие костры.
Добавь туда желтизны
душистой соломы.
И, конечно, не забудь
яркой синевы, чтобы на ней
проступали ершистые твердокаменные
очертания гор,
сланец крошится
— гризайль
мыслей, грез.
Припади к ночи.
Слушай птиц, смотри, как
рождается день.
Вновь начни видеть
глазами ребенка.
Вновь начни читать,
все равно теперь уже поздно.
Ты должен жить по-иному.
203
РОЗА ЛЕВЕРОНИ
ОПУСТЕВШИЙ ДОМ
На улице — весна, и до меня

доносится садов благоуханье;
закрытые решетками, они
мне, как и прежде, «здравствуй» говорят.
Но тот порог, что мне давно знаком, —
он негостеприимен и враждебен.
Опустошив наш дом, недобрый ветер
унес все то, что дорого мне было.
Здесь, в доме, некогда жильцами были
жизнь и любовь; но, как ослепший глаз,
окно сейчас показывает мне
всю наготу печального жилища
На стеклах — пыль безмолвия, сквозь них
с трудом увидишь комнаты, в которых
друзьями были мне во время оно
мечты и дети, одарявшие теплом.
Теперь ты — сирота в саду растущей пальмы;
здесь птицы, щебеча, тебя будили —
ты возвращалась в мир, где было небо
безоблачное да благоуханье роз.
Другие птицы и другое небо
«день добрый» говорят тебе теперь,
и мир, возможно, ласков, как и прежде,
но все же солнца свет приносит боль.
Отныне будет у твоих мечтаний,
вне всякого сомненья, цвет печали,
ты будешь тосковать по саду детства,
204
по опустевшему, покинутому дому.

Иду по улице воспоминаний… Мы —
среди чужих людей — столь одиноки!
Но все же остается пальма детства —
залогом незабвенья и надежд.
205
ОСЕНЬ
Это — обморок роз в час закатный

над дорожками грустных садов.
Это — томность листвы под прохладной
лаской полуленивых ветров.
Это — тихая музыка листьев,

что кружатся над мокрой землей,
над водою озер серебристых, -—
где они обретают покой.
Это — песня все та же. Все та же,

что нам осень поет каждый год.
Это — чары земные, и даже
это — боль, что мне силы дает.
206
ПОКОЙ
Коль кипарис и благородная олива

твой вечный сон оберегают столь ревниво
и над тобою бдит, сияя, снежный пик,
что полнит кротостью твой бесконечный миг;
коль голос серебра затишье оживляет,
и блещут небеса, и дымка тает,
над Кодалетом бьют колокола;
коль на устах полей улыбка расцвела;
коли земля тебя с любовью приютила
и поступь тяжкую в паренье обратила;
коль над полуночью твоею звездный свет
проворно прогонял любой тревоги след;
я буду петь Творца, что от печали темной
спасает, и тебе оставлю дар свой скромный:
мой взгляд, открытый мирной белизне
тугого паруса на голубой волне;
мой взгляд, следящий за чудесной силой
в полете чистом чайки легкокрылой;
и сердце на ковре текучего стекла
сине-зеленых бездн, кривых, как зеркала.
Я буду петь Творца за длительность покоя,
что купол памяти смыкает над тобою,
где кипариса тень и шапки снежных гор
и моря синева, любимый твой простор.
207
ТЕМА С ВАРИАЦИЯМИ
Мне б ладью и паруса,

я бы зори в сеть ловила,
с неба две звезды сняла
и в сережки превратила!
вот бы мне приволье было,
берега и острова,
всё бы радость мне сулило.
в порт бы я не заходила,
стала б миром мне ладья,
если б был со мною милый!
208
СОНЕТ РАЙНЕРУ МАРИЯ РИЛЬКЕ
Ты жил под вечным знаком нежной розы,

что украшала твой заветный сад,
и в песнях у тебя — волненье грезы
и тонкий, несравненный аромат.
Ты находил поэзию для прозы.

Как ярко огоньки ее блестят,
где птичьи песни льются, словно слезы,
где серафимы светлые летят!
Во всем ты видел тайное значенье.

Оно тебе — как точка отправленья,
оно — твой порт, береговая твердь.
И пламя страсти, что чистейшим было,

в конце тебе удачу подарило:
ведь вместе с розою ты принял смерть.
209
ЗАВЕЩАНИЕ
Когда мой час настанет вечного покоя,

то пусть меня укроет небо голубое,
пусть распахнутся крылья чайки молчаливой
над побережьем сердцу милого залива.
Пусть кипарис, олива, роза огневая
меня проводят в путь последний, осеняя.
Пусть белый парус станет стягом над оградой,
забвенья белый стяг — он для меня отрада.
Пусть буду ощущать, покоясь под землею,
что я — травинка в поле Божьего покоя.
210
САЛВАДОР ЭСПРИУ
НАБРОСОК ПЕСНОПЕНИЯ В СОБОРЕ
О, как меня тяготит

мой жалкий, закосневший, обветшалый край
и как мне хочется уехать
куда-нибудь на север,
где, по рассказам, все опрятны,
сметливы, независимы, бодры,
зажиточны и тороваты.
Мои земляки меня как один осудят:
«Для человека отчий дом покинуть —
то, что для птицы позабыть гнездо».
А я, издалека, лишь усмехнусь
над застарелой мудростью и обычаями
моего отсталого народа.
И все же никогда я этого не сделаю
и проживу здесь до самой смерти.
Ведь я и сам такой же жалкий и такой же косный,
а вдобавок
я отчаянно, до боли привязан
к моей неотесанной,
нищей, унылой, злосчастной родине.
211
СЛОВА
Какой тоской исполнены

слова — обоз неторопливых
телег, нагруженных
останками твоими, воскресным
тошнотворным вечерком
и безотчетным страхом. Захлопнулись
друзья и книги, плотно сжаты
губы вещей. И подмастерья
свирепые серых людей
травят тебя за выстраданные
возвраты к Богу. Ты силишься
забиться в глубь
твоей зимы, чтобы разжечь
из вороха воспоминаний
последний костерок. Затем, когда твой взгляд
потухнет, ты прикорнуть
готов. Но тут
к тебе на ощупь пробирается
завернутая в шелковистую ночь
твоя фарфоровая боль, и ты,
из леденящей глубины воды,
разбиваешь забытые голоса,
целехонькое старое стекло слов.
212
ОЛИВЫ
Велит мне тайный голос

разгадывать загадку, что именую жизнью.
Я, одинокий авгур, толкующий предвестья,
что сокол в небе чертит,
хотел бы за собою вести к рассветам дальним
мучительные сны
других людей. Когда бы дано мне было право
служить им, побежденным,
я шествие печали
преобразил бы в гибель на поле славы, чтобы
над городом спасенным
высоко в небе ясном
знамена трепетали!
И обрели бы сразу стихи мои бессмертье мечей,
и, над землею моей всевластно рея,
вечный свет бы струился
сквозь серебро седое
оливковых деревьев.
213
СТИХИ ЗА ГРАНЬЮ ПУТИ
Цвет серебра седого

своим стихам хотел бы
придать я — благородный
цвет серебра седого.
Передо мной маячит

смерть, что лицо так сходно
с моим, что в тайне сходства
ищу я образ тучи
мелькнувшей, плеск уснувший
моря, былые вёсны.
Иду, грустен, свободен,

под оком смерти — к свету
сквозь серебро седое
моих стихов.
214
КНИГА МЕРТВЫХ
Вот ты идешь, незнающий, незваный,

по торному и древнему пути,
которым сможешь только раз пройти,
пока — нежданно — именем твоим не назовется смерть.
Ты не вернешься. Помни же про то
простое, что любить так просто: и дом,
и лодку в сини моря — белый росчерк, -—
и золото неспешное зимы
на голых лозах, и над ширью луга
сень дерева. Постигни и люби
жизнь дерева святую, голос ветра
средь веток, что всегда воздеты к свету.
215
ГАБРИЭЛ ФЕРРАТЭ
ОСЕННЯЯ КОМНАТА
На полпути застряли жалюзи:

так горечь, заслонившая полсердца,
еще от мира нас не отделяет.
Но тридцать семь просветов-горизонтов
уже ты забываешь. Этот свет
был прежде цвета меда, а теперь
стал цветом запаха созревших яблок…
Как медлен мир, как медлен мир, как медлен
огонь минут, мучение часов,
сгорающих так быстро!.. Наш приют
ты вспомнишь ли?
«Ведь я его люблю.
И голоса рабочих за стеною…
Кто это?»
Каменщики. Строят дом.
«Они поют обычно, а сегодня
я их не слышу. То кричали, пели,
то вдруг — молчат…»
Как медленно летит
листва неясных чьих-то голосов,
нас окружая шорохом… Дремотной
листвой моих опавших поцелуев
твое покрыто тело… И бесплотной
становится листва былого лета
и дни, распахнутые для любви…
А кожа у тебя еще, как прежде,
то светит солнцем, то блестит луной.
216
РУКИ
Вагон метро. В толкучке я схватился

за поручень у самой двери. Вдруг
мне на руку легла ее рука —
и так легко легла и невесомо,
как тень руки. Я обернулся и —
стал молодым. Подобно ей. Она,
похожая на драную козу,
худущая, усталая, стояла,
закрыв глаза, И вот моя рука
без моего согласья, но в согласье
с ее рукой, в порыве обладанья
запретного, внезапно с ней слилась.,.
Я был так юн, неопытен, не знал,
что предпринять, что сделать… И тогда
я сделал вид, что это не моя
рука, и не взглянул до остановки
на наши руки… Порвалась
басовая струна виолончели.
217
С ИЗНАНКИ
С изнанки будет так: неудержимый ливень

пылающего августа; мальчишеские ноги,
согнутые на краю трамплина;
апрельская сирень, подобная прыжку
борзой; паук, неторопливо выводящий письмена
голода; зверь — на задворках, в сумерках — о двух
головах и четырех ногах; стремительная рыба,
скользящая в запруде, как смычок;
девочки на быстрых
велосипедах — золотое с голубым;
пес, подыхающий от жажды; смрадный
рассвет над рынком, рассеченный фарами
грузовика; и ласковые руки…
Все — о сокрытом. О себе — ни слова.
218
АРИСТОКРАТЫ
О Борхес, Лоуэлл — аристократы

Америки! Вам так близка
ее история и так вам ненавистна,
как мне — близка и ненавистна наша.
Но нет, мне не дано в моих стихах,
как вам, вдаваться в мелочи. Одна моя гадливость
(она уже оглохла от всеобщей немоты)
и есть, возможно, доказательство того, что я живу
так, как ступни цыганки дышат и живут под коркой
грязи,—
я не патриций: я произношу
одни банальности, я тот плебей,
который никогда не прикасался слухом
к неторопливым и живым воспоминаньям
дома, опустошенного и ставшего колодцем страха.
219
БЛАЙ БОНЕТ
КАТАЛАНСКИЙ ЯЗЫК — САМЫЙ

КРАСИВЫЙ В МИРЕ
Дубов величье, стройность тополей,

смех родника младенчески-счастливый,
миндальные деревья и оливы,
шалфей, куст ежевики, сельдерей,
и яблоки, и груши — нет вкусней,
крестьянский дом, овчарни и овины,
трава — что шелк, утеса склон пустынный,
округлый молочай, болтун-ручей,
лишайник — желтый, как дукат старинный,
трель птичья и молчание камней,
лес в паутине света и теней,

лаванда, васильков убор узорный,
тимьян, осока, гладь воды озерной,
снег на вершинах, ветер-суховей,
не молкнущий вовеки шум ветвей
прибрежных сосен, свет лучистый солнца,
дарящего нам жар любви своей,
и море — всех прекраснее морей…
Подобная цветку, речь каталонца —
язык и гор, и моря, и полей.
220
ПОРТРЕТ И АВТОПОРТРЕТ
Искусство движется дальше, нежели человек искусства:

оно обнажает память, раскрывает предысторию.
Вот почему костюм обязан быть персонажем,
укрывающим живое, но безымянное тело.
Так все начиналось. Голубыми утрами
он одевался в черное, брал под мышку портфель
фиалкового цвета, а черный цвет альпаки —
хорошо проглаженной шерсти, — когда он встал перед
дверью,
воскликнул менторским тоном:
— Я был сотворен когда-то в этой самой прихожей,

теперь я брожу по свету, как вода по каналам,
брожу по ближним землям и брожу по дальним,
стараясь в каждой крупице увидеть величие мира.
Чтобы здесь оказаться, я распался на части —
не знаю, где повстречался, не знаю, с Кем, и услышал
не знаю что, и не знаю, что сказал бы в ответ,
когда б не случилось того, что…
Когда дерево больше не хочет листьев, они опадают
сами —
а птичье молоко найдется и на Майорке.
221
ЛЮБОВНЫЕ ИГРЫ
Море поет: ли-ла, ли-ла.

Слушает песню смуглянка-скала.
— Что это значит: ли-ла, ли-ла?
— Что ты, скала, понять не смогла?
— Прости меня море, ли-ла, ли-ла,
нежную песню волна создала,
но я создана безмолвно смотреть
в воды твои, что прозрачней стекла.
Море нахлынет, ли-ла, ли-ла,
Море отхлынет, ли-ла, ли-ла.
Море, мне песня твоя так мила,
лазурные кудри твои так мягки,
что брошусь однажды в объятья твои —
исчезнет скала;
Там, где стояла скала смугла,
слышаться будет: ли-ла, ли-ла…
222
ПРИГОТОВЛЕНИЕ К СМЕРТИ
Плач
Не отсекайте ростки моей боли.
Дайте полынью наполнить уста.
Срежьте с меня бубенцы былой славы,
срежьте и флейты, рожденные ветром.
Кожи моей обожженной не раньте

белого льна тонкотканной рубашкой.
Пусть, как мертвец, ставший камнем, пребуду
в долгом и жестком спокойствии алтаря.
Я не могу говорить, ибо рот мой

— урна закатного солнца, шафрана цветы —
рот мой распух от ударов, какие нанес мне
Тот, Кого я возлюбил. Белая в небе луна…
223
ЛЮБОВЬ
Голая, застывшая, спит вода.

Небо высокое подарило ей синее платье,
расшитое крыльями.
Оделась вода,
но она одинока!
Овечка отбилась
от белого,
мирного и шерстяного.
Плачет.
Но вот заглянула в воду.
Стала зеркальным сном
воздушная тень.
Та, в синем платье,

в теплую шерсть
закуталась.
Одна пьет другую,
и вместе заблеяли обе,
едины…
224
МАРИУС САМПЕРЕ
ВЕЧНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Однажды я родился, и это было всерьез,

жил единственный раз и умер.
И вот там — словно отблеск — я вспомнил все:
как я жил, как я умер,
и миг, когда я все вспомнил.
И, дойдя до мгновения
повторного воспоминания,
стал живым, вспоминая жизнь,
жизнь за жизнью, что теперь непрестанно
покидает меня из бездонной,
все отражающей памяти. Я не знаю
сколько раз воскресал
в зеркалах своей смерти. Но знаю,
что забвения нет, и сейчас
вспоминаю, что вспоминаю и вспоминаю…
Какая же хрустальная мать
смилуется надо мной во тьме?
225
* * *
Я знаю, нет ничего иного,

только сущее, лишь оно достоверно:
масло, уксус, домашний очаг,
подаянье скупое дождя,
слепое синеокое небо.
А что ж незримое? Что прежняя любовь?

Сна забытье? День, прорастающий
из семени заката? И колдовские сумерки
рождающий закат? Деревьев размышления,
для крон своих из недр
тянущих соки, скелетов голод,
непрошенная смерть, подземная вода,
мечтающая стать фонтаном?
Что знаете, что скажете об этом?
226
* * *
Возможно, родина моя не в «да», а в смерти,

и из цемента создано творенье.
Возможно, в «да» мое отечество, не в смерти,
и слово это — суть само рожденье.
Я сам родился, верю, — и поверьте:

сей мир — рассудка моего созданье.
Возможно, я — дитя всех на планете
и всех людей единое собранье.
Был час шестой; и мой отец-старик,

открывши очи, поднимался вмиг,
снедаем жаждой, ставил кофе на огонь,
горячий, обжигающий, не тронь,

он осторожно выпивал его,
и ветер нес отца к мгновенью моего происхожденья.
227
МИКЕЛ МАРТИ И ПОЛ
ПОЧТИ ЧЕСТВОВАНИЕ
Состарятся все книги, и, быть может,

никто их не раскроет, плоть же вечно
пребудет опечаленной. Забыть
настолько о грядущем — вот задача
нелегкая, и так же трудно время
связать узлом и, наконец, припомнить,
что жить еще не начал — а уже
торжественно и тайно подступает
развязка. Прикоснись к волне глазами,
уставшими не видеть; наслаждений
сотри следы; пускай вокруг тебя
все сделается вдруг таким весомым
и трепетным, что если на полшага
отступишь — перестанешь быть собой.
Что в счет идет сегодня? — ствол древесный,
от бурь предохраняющий пространство,
один, под натиском потока жизни,
или стрела, что на пути обратном —
разящий свет! — тебя избрала целью;
ты ждешь ее, ликуя и страшась.
Состарятся все книги, но быстрее
состаришься ты сам: полускептичен,
полупокорен, соберешь в охапку
надежды с безнадежностью, посмотришь
на бесконечность чистым, чистым взглядом,
228
свободным от тревог и треволнений,

в желании притворном утаить
мятежный жест — немногим он понятен,
но от тебя уже неотделим.
229
* * *
Прошу так немного, лишь самую малость —

возможность работать, как до сих пор:
сообразно со строгим порядком,
установленным древним законом.
В сочинении стихов — моя суть
и спасение. Так же, как в чтении
и прочих вещах — повседневных, банальных.
Прошу так немного и буду просить
еще меньше, по мере того как годы поставят
отметки на коже усталой. Тогда, может быть,
мне хватит одного — писать.
Размышляю об этом — и не пугаюсь.
Представляю все это без всякой тоски:
одиночество в качестве друга.
230
* * *
Этот шум, что доносится, не от дождя.

Уже давно не идут дожди.
Пересохли источники, и пыль собирается
на улицах и в домах.
Этот шум, что доносится, не от ветра.

Ветер запрещен, чтобы не поднималась
пыль, которая покрывает все,
и чтобы не стало — как они говорят —
невозможно дышать воздухом.
Этот шум, что доносится, не от слов.

Слова запрещены, чтобы
не подвергать опасности
хрупкую неподвижность воздуха.
Этот шум, что доносится, не от мыслей.

Они запрещены, чтобы не рождалась
необходимость говорить
и не разразилась бы — неизбежно — катастрофа.
И все-таки этот шум не перестает доноситься.
231
* * *
Я прошу немногого:
говорить, не меняя голоса,
ходить без костылей,
любить, не спрашивая разрешения,
писать без прописей.
Или, если угодно:

любить, не меняя голоса,
ходить без прописей,
говорить, не спрашивая разрешения,
любить без костылей.
Или, если угодно:

любить, не меняя голоса,
писать без костылей,
ходить, не спрашивая разрешения,
говорить без прописей.
Или, если угодно…
232
ОЛЬГА ШИРИНАКС
* * *
Время верных зеркал

отражается
в море моем.
Я созерцаю одна
гаснущий в волнах хрусталь,
солнце в песчаности тел.
233
* * *
Сочатся гранатом и ластятся шелком китайским

мои хризантемы. Подобно стихам — распускаются
в ответ на порыв сумасбродного ветра.
Но позже, подобно стихам —
опадут, унесутся куда-то.
И в дне наступившем — дне мертвых —

я слышу поэтов, поющих далёко на севере,
за морем где-то, в стране, где известны пути.
Пропавшая Сильвия Плат с созвездия Орион,
Вирджиния Вульф, что плывет к маяку,
Росалия, сидящая на скамейке
из камня, и Дикинсон, льющая слезы средь белых цветов
о любви, ушедшей или не встреченной.
К подножию слов неизвестных поэтов поставлю

мои хризантемы. И только одна
останется у меня. Ведь ночь так длинна, день так краток,
я — жива, они же — рядом со мной.
234
* * *
Придя в себя,
увижу я потом
на горизонте серых, как асфальт,
твоих очей, как умирают
мои зрачки.
Дж. Унгаретти
«Кораблекрушения»
Морское дуновенье принесло

соль губ твоих и имя. Все томленье
целует мягко мне язык, потом
теряется, как в кораблекрушенье.
Ни в море, ни на небе нет дорог,

что нам бы о любви напоминали —
и нужно каждый день писать стихи,
чтоб краски яркость больше не теряли.
Все это только голые слова,

что сотканы из света и из тени,
любовно кожей тела рождены
в невозвратимой череде рождений.
235
ЖУАН МАРГАРИТ
ТЕНЬ ДРУГОГО МОРЯ
Чайки летят вослед кораблю,

плывущему к островам.
Многие годы ты бороздил воды иных земель,
скрытые горизонтом иных языков.
Резкие крики чаек
сопровождают тебя в пути.
И, вероятно, отыщется место, где волны
слов умрут, и ты
останешься совершенно один.
Путь, не ведущий к смерти, —
путь в никуда.
236
РОССИЯ-МАТЬ
Тогда, зимою, в шестьдесят втором,

свет в изголовье брезжил постоянно,
покуда из рассветного тумана
не залепечут блики за окном.
Толстого мы читали неустанно,

и, слыша лай собак за пустырем,
я видел бег саней в лесу ночном,
волшебную прогулку из романа.
В ту зиму в Барселоне выпал снег,

нас одевали хлопья, как во сне,
мир онемел за сферою стеклянной.
Когда же воздух снова потеплел,

моим глазам предстала ты, Ракел,
почти Карениной, прекрасной Анной.
237
АВТОПОРТРЕТ
Шинелью дезертира, что с войны

осталась мне, кровать моя прикрыта.
Я ночью чувствовал прикосновенье
суровое давно минувших лет,
что мне не принесли большого счастья.
От прошлого осталось волчье братство
да меланхолия — при созерцанье
пейзажей, что от времени поблекли.
Осталась у меня любовь, однако
нет философии, нет ничего
от стихотворца проклятого; страшно —
но обхожусь я без идеализма.
Бывает, слезы у меня струятся,
туманя стекла тусклые очков.
Подобна жизнь шинели дезертира.
238
МОЯ ОДА К БАРСЕЛОНЕ
Город идет за тобой следом.

Кавафис
Я сроду здесь не ощущал ни ласки

родимой речи, ни благословенных
традиций — лишь гражданскую войну,
где начинается мое былое.
Я к ней тянулся — без гроша в кармане —
она же не глядела на меня.
Я в юности успел в нее влюбиться,
теперь мы хорошо друг друга знаем:
ни ей не обмануть меня своими
глазами, на которых тени ночи,
ни мне не обмануть ее стихами.
Уйду — за мною следом не пойдет.
Чтоб разлучиться с нею, уходить
не нужно никуда. Но временами,
перед зарей, нежданно для меня
я вздрагиваю, как услышу отзвук
шагов, что раздаются предо мной
по улицам пустынным.
239
СОНЕТ ДВУХ ГОРОДОВ
А красное — рожденье в Барселоне,

и черное — в Париже смертный час.
Лео Ферре. «Спасибо, Сатана»
Отель «Грядущее». Пора прощаться.

Париж, последний вечер и закат.
И дар судьбы: уменье улыбаться,
хотя тебе почти что шестьдесят.
И дар судьбы: быть любящим, любимым.
Пусть для печали много есть причин, -—
нам состраданье да не будет мнимым.
И дар судьбы: две дочери. И сын.
И дар судьбы: наш город за окном,
он — нереален на закатном фоне.
Ферре, Верлен, паденье капель с крыш,
всё — в черно-красном отблеске ночном.
А красное — рожденье в Барселоне,
и черное — ночь, поезд на Париж.
240
БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ В ТУМАНЕ
Миндальные деревья зябли

в серой вуали инея,
но ливни ворвались, словно ряженые,
и трава стерла зеркало льда.
На глазах у зимы разогретый воздух
уже завораживал ложью крылья
серых бездомных птиц на обнаженных деревьях.
И вот в одну лишь теплую ночь,
когда отражение тьмы таяло в зеркалах,
на миндальных деревьях распустились цветы.
Ты тоже пришла ко мне в пору стужи
и одиночества: ветер любви
растопил серый иней. А цветы, забытые нами
исходили весенним благоуханием
в стылом пространстве — обжигающий снег
недолговечных белых цветов. Я с грустью
вспоминаю о них зимой, которая
заморозила их за одну только ночь.
241
КОГО ЛЮБИТ ГИЛБЕРТ ГРЕЙП?
На вечернем субботнем сеансе

мы увидели фильм, жестокий и нежный,
фильм о мальчике-инвалиде.
В полутемном зале, взяв друг друга за руки,
мы, твоя мать и я, разрыдались
под тяжестью долгих лет
предчувствия смерти — она тем более несправедлива,
что после нас останешься ты беспомощной.
Вспомни нас счастливыми: все же мы были такими.
Беспомощные глаза Жуаны
делают нашу смерть еще более горькой,
но нашу жизнь — еще более полной любви.
242
ТЫ ЖИВЕШЬ НЕ В СВОЕ ВРЕМЯ
Ты живешь не в свое время. Жестокие слова,

и для меня они подобны поражению,
но сейчас я уже не знаю, в каком бою,
и какое время было моим. Мучительно
быть никем, ошибаться
поездом, потерять чемодан,
проспав, проехать мимо,
а теперь, уставшим и без свежего белья,
очутиться в дрянной гостинице с одной, да и то
несчастливой звездой — она, наверное, и есть моя.
Я отброшу все, что осталось от меня-неудачника,
но поэтом — останусь. Выходит,
что я к тому же ошибся веком,
и это — Париж, а я — Верлен.
243
ДОЖДЬ
Шепот дождя, что оракула глас,

падает на землю свысока.
Я по аллее у моря сейчас
долго бреду, защищенный пока
от непогоды и ветра. Не раз

вспомнил я дождь, что, как воин полка,
выполнить чей-то стараясь приказ,
шел низким берегом у маяка.
Там привыкал я без родины жить.

Моря чужого морщинилась гладь.
Там привыкал я без родины жить.
Но, Арибау, к родимой земле

я возвратился и в силах поднять
слово, как парус на корабле.
244
АСТАПОВО
В рассветный час, когда лишь тиканье

часов звучит во мгле,
я представляю, как восьмидесятилетний старец
бежит на русском поезде, идущем к югу,
к несуществующему югу, куда стремятся старики.
Толстой боялся той зимы,
он много лет носил ее в себе.
И, тем не менее, преследовал ее
до железнодорожно-смертного одра,
слушая, как телеграф настукивает
самый короткий и жестокий из его рассказов.
Он хотел испытывать не только холод,
но его поезд навечно погребен
под снегом, который падает в ночи
на тихой станции Астапово.
Я начал свое бегство намного раньше,
поскольку у него я научился
тому, что нужно выйти на конечной
на полной скорости. Тогда у смерти
уже не будет времени подать нам знак,
покачивая фонарем,
— она мгновенно переводит стрелки.
245
МИКЕЛ БАУСА
БЕСКОНЕЧНО ЦВЕТИСТЫЙ ГИМН
Как оливковая роща, Господи, как оливковая роща или

носилки, полные ликующей мякины, как шествие меч-
тателей — мечтателей и печальных странников — скро-
ется вся моя радость и вся моя смелость в морской глу-
бине. Если ты хочешь ночи, о человек, если ты хочешь
цветущих тополей, если ты хочешь видеть рощи смоков-
ниц и пенные волны, заставь умолкнуть все флейты рас-
света и иди, иди по торжествующему пути праха. Уходи,
унося с собой только мантию марихуаны и чистейшее
слово наслаждение на устах. Если ты хочешь, о чело-
век, увидеть возвышеннейшие миражи ночи и услышать
оглушительный набат дня, танцуй, танцуй и слушай ве-
селые песни людей богемы, их громогласные флейты. —
О человек, вся грусть уже стала твоей, и ты, подняв серп,
сможешь безмолвно крикнуть об этом сверхзеленым го-
рам. О человек, все наслаждение, вся замшелая скорбь,
все бесплодные дни, и смрадная любовь, и безмятежное
спокойствие пилигрима — твои. Я говорю тебе это, по-
тому что — смотри: все камни пляшут, всякий камень
танцует, всякая белизна темнеет в тумане под звуки ад-
ских псалмов. Если ты хочешь ночи, о человек, скажи: Я
хочу услышать рассветные колокола.
246
* * *
Если с неба льется грусть

и блестит в клубах тумана
краска на автомобилях,
светофоры, обезумев,
прорезают грязь и слякоть
на углах промокших улиц;
если вечером с работы
ты выходишь удрученный
и подавленный, и дождь,
дождь такой — что ждут слепые,
хмурятся в глазницах арок,
как терпеть ты можешь слежку
глаз — дурных, безумных или —
взгляд уродливых зрачков!
Летаргия, мрак, ошибка,
дождь, озноб, упадок духа,
груз всеобщих разрушений
так тебя переполняют,
что ты будешь рад схватиться
за услышанную песню.
247
* * *
Не подняться — ну и пусть!
На крутом и голом склоне,
омерзительном до рвоты,
ни осины, ни березы,
чтобы взять и уцепиться…
Но еще подумать надо,

как добраться мне до неба.
Вот и лестницу я вижу:
смело отправляюсь в путь.
248
МАРТА ПЕСАРРОДОНА
IN MEMORIAM
Моль не ест платья;

но изнашивается горе,
и пустота, словно агрессор, захватывает его место,
когда, в конце концов, оно проходит.
Поэт живет в том, кто им восхищен;

когда он был человеком, все заставляли его
служить и, как хорошо известно,
лишь пыль, смутное воспоминанье, безмолвное
горе остаются от него.
Я думаю о том, что сказал старик Обри —

он жил в Блумсбери, на чердаке.
«Когда умирает мудрец,
какими сирыми мы становимся!»
Обри говорил о Шекспире.
Книги по истории — это порок,

который разрешает полиция.
А жизнь — это способ бороться
с оружием, с утренним горем.
Но истина — в ином
249
АННА ГОРЕНКО
Твоим не обладая даром,

так или этак, все мы были
полумонашки и полублудницы,
полусвятые и полумирские.
Без чистоты твоей

мы были лишены
написанного на твоем роду
таланта перевоплощенья.
В моем твореньи
нет ни павлинов белых,
ни музыки духовной,
ни старинных лоций.
Меж тем в творении твоем

ты малолетних плакс
не балуешь сластями
и не выносишь истеричных женщин.
Нет в наше время героизма,

присущего тем дням, когда жила ты.
Поэтому, возможно, почести
тебе мы воздаем,
особенно твоим стихам, в которых

сверкают золотые иглы
твоей премудрости, которой ни единая
не изменяет мысль.
И о тебе поэтому мы пели

не меньше, чем стихов ты сотворила,
и ревностно тебя запечатляли
графитом, кистью, фотообъективом.
Поэтому ты будешь оставаться
250
такою близкой и такой далекой

от всех завоеваний наших
и поражений.
Твоим не обладая даром,

как ты, однако, мы страдаем,
полумонашки и полублудницы,
полусвятые и полумирские.
251
В КАРФАГЕН С МУЗЫКОЙ ПЕРСЕЛЛА
Памяти Карлеса Рибы

Не знаю, враждебен ли был ко мне какой-либо бог,
когда я начала писать…
(Не знаю, осталась ли еще пыль
в ваших книгах стихов,
стоящих ровным строем напоказ
в библиотеках
фабрикантов моего народа.)
Но я прекрасно знаю,
что за мифом есть боль,
за историей — варварство.
Я прекрасно знаю, что Дидона —
это роль, слишком уместная
для любой женщины;
и Вергилий, и Овидий,
и Вы сами могли воспеть ее.
Я знаю, что Пигмалион не является
братом, не похожим
на стольких прочих;
ни Эней — любовником
менее оседлым,
чем Улисс,
которому Вы отдали голос нашей земли.
Delenda est —?
Нет! Вы
были
достаточно определенны:
«Поэзию следует искать там,
где известно, что она есть»,
Не ведая,
враждебен ли нам какой-либо бог,
мы начали упорно
писать, и писать, и писать.
252
В РОЛИ САРЫ БЕРНАР
Ты появилась, и повсюду
и слезы, и аплодисменты —
ты покорила их, теперь
тебя все любят безусловно.
И больше уж тебе не нужен

театр великий и капризный,
достаточно дощатой сцены
(для самой заурядной жизни).
Теперь тебе уже неважно,

случится или нет премьера,
придет ли публика, и все же
день ото дня пустеют ложи.
Да, ты хотела быть звездою,

и, тем не менее, боялась
статей и сплетен и боялась
прикинуться самой собою.
Увы, но остальные роли

играют все-таки другие,
они по-своему в итоге
интерпретируют всю драму.
253
НАРСИС КОМАДИРА
ГОЛУБЫЕ ИРИСЫ
Какую нежную кожу дарите вы объятиям ветра,

голубые ирисы.
Апрель уже принес нам
ужас смерти, ужас раздавленной плоти и разбитых
костей, а в это время дети
невинно щебетали среди цветов, срывая
ростки, такие же хрупкие, как деревья. Они еще ничего
не знали.
Но полет крыла, на закате, легким касанием
затмил их взор туманом страшной догадки,
пронзительная черта исказила безмятежность их лбов,
и они испуганно смотрят на нас,
а нежный апрельский ветер колышет ирисы.
Голубые ирисы, цветущие на мягкой земле,

голубые ирисы в садах богатых домов,
голубые ирисы, по-деревенски растущие на берегу, —
все ирисы
утешают нас в апреле нежностью своей кожи,
и опьяняют нас
своим грустным ароматом, в котором чувствуется
дыханье больного ребенка.
254
ДОМ КИТСА
Иглы острее в сердце боль вошла

с дождем и зеленью, дождем омытой,
но времени утраченного мгла
сокрыла строки старых книг раскрытых.
В твое сажусь я кресло в reeding room

и озираюсь, словно виноватый.
И нет покоя мне от горьких дум,
и нет твоей эпохи аромата.
Сколь многого ты сделать не успел!

Зачем недуг был дан тебе в удел?
И где друзья и Фанни дорогая?
Давно нет соловьев в твоем саду.

Твоя судьба. И я давно не жду,
что будет мне дана судьба другая.
255
ГЛУБОКИЕ ВОДЫ
Свет августовский, в буйном изобилье,

всех демонов своих плясать сегодня
заставил; но, усталостью повержен,
тяжелым камнем падает навстречу
безбрежным сумеркам — его спасенью
от груза постоянства.
Он падает; я также. Соскальзываю плавно,

а сверху так надменно
глядит луна в ущербе,
всё подсластить пытаясь насмешкой безмятежной —
и я тону в глубоких водах моих сомнений.
256
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
И снова запах старой винной пробки нам

приносит маленький уютный рай;
нарезанный редис и сельдерей,
и заливное, и ликеров ряд.
И ограждает хрупкая стена

сознание от чувства; на плите —
два каплуна на медленном огне,
фарш из орехов и из слив готов.
Истома обволакивает нас.

Воспоминания ворчат под звон
бокалов, под разноголосый хор.
Ну что ж, смирись с тем, что уже ты — дед.
Распад семьи; от центра к краю бег

времени не задержать никак;
ветвь остролиста — ягоды висят,
как символ, и смеются над тобой.
257
ПЕРЕ ЖИМФЕРРЭ
СИСТЕМЫ
Поэзия — это
система вращающихся зеркал,
гармонично скользящих,
перемещающих свет и тени в примерочной: почему
стекла такие гладкие? В разговоре
за накрытым столом и под тихую музыку я сказал бы
тебе, любимая,
что то или другое отражение — это стихотворение
или один из его аспектов: можно написать
про великую княжну, расстрелянную в Екатеринбурге,
и когда алое солнце заглядывает в окна, мне
вспоминаются
ее голубые глаза… Провел я долгие часы
в ночных поездах, читая детективы
(оставаясь дома одни, мы открывали шкафы),
и однажды ночью, на пути в Берн, двое мужчин
целовались в моем купе,
потому что я вышел, или спал, или в темноте меня
не было видно
(рука тянется к руке, а тело к телу) — и вот зеркало
поворачивается,
и картина пропадает: реальность и вымысел,
условность и вещи, знакомые нам,
свет в зимнем лесу,
связь событий, едва уловимая в игре зеркал,
поступки, разбивающиеся о нереальное,
кислота, разъедающая старые фотографии,
желтизна, изъяны, ржавчина и мох, стирающие образы,
258
гудрон, пачкающий лица молодым людям в канотье, —

все, что однажды вечером погибло вместе
с велосипедами
и цветной слайдовской пленкой, опущенной в кювету,
когда тела под проявителем двигались, как
при замедленной съемке.
(Вокруг ослепшей примерочной — там разбитое
зеркало —
вертится все это стихотворение.)
259
СЛОВО К ВАЯТЕЛЮ
Это оттого, что Жуан Миро находит камень.

Это оттого, что Жуан Миро
взялся за камень. Глядите, какая здесь солнечная влага
и вкус травы,
зеленый вкус травы
у прожилок зеленого камня —
Глагол, весь из прожилок скал.
Это оттого, что Жуан Миро прикасался к камням;
один из них — словно ручеек в усадьбе.
Это оттого, что Жуан Миро исследует камни —
блеск храма Ваала, блеск моря Ура и Астарты,
блеск факела в Элевсинском ущелье, блеск оливкового
ствола.
Это оттого, что Жуан Миро слушает камни —
колокола цвета краснозема или мышьяковой обманки,
колокольчики — тонкие, словно рассвет,
бронзовый звон в мрачном подвале у знахаря,
золотые колокола в ярко-желтом зале
и всплеск утиных крыльев беспросветной осенней ночью.
Все голоса самоцветов
и отблески их,
град кристаллов, поющих подобно свирели,
камень, алеющий в сумерках
и призраки травы по темным расщелинам,
и зеленый капюшон ботаника,
и куртка минеролога,
и знахарь, взыскующий самоцветов среди лесных зарниц,
что терпит ливень на тропе -—
но дождь его не мочит:
он ему нипочем
из-за могущества каждого камня.
А теперь небо закрыло карточный домик, что прежде
пылал,
и в глубине облачного шкафа светится лишь один
камень —
подарок из мрака и света, что нашел Жуан Миро.
260
СОНЕТ
Прежде, чем затеплилась звездами синяя тьмы подоплека,

боль подбитой сороки окрасила небо карминовой мглой.
Силуэты деревьев, знамена полудня — ресницы, и веко
одинокого ярого ока, черной розы, бесстыдно нагой.
Я судьбы своей знаки читал

на воде и на плахе древесной,
в блудных тучах ее письмена,
в дымной гриве шафранного дня.
Что за голос меня призывал?
Что за край — величавый безвестный?
Что за скудное пастбище —
царство падений, слепого огня?
Эти дебри, меня ослепившая плоть

в шумнолиственном храме,
обнаженное тело богини, сверкнувшее, словно клинок,
одержимое жаром полудня, само воплощенное пламя —
это тело бессмертно, и плоти мужской

обнаженный росток,
моей плоти, восторгами сточенной
и побежденной дарами, —
после вскрика — лишь пепел и дым, а зачем? —
невдомек!
261
СОЛНЦЕСТОЯНИЕ
Исторгло лето труп закоченелый

весны. И не увидит больше глаз,
как волны колыхаются уныло,
отливом мертвенным сияя. Сено
закончилось, а дерево срубить
и сжечь собрались. Скольким подарило
воителям ты зимние квартиры,
о, сердце человеческое! Летом
покою нет от лихорадки. Жар
мою пронзает прожитую жизнь —
и солнце черным кажется. Были мы
хранителями шахматных фигур —
ладей да пешек, что толпой статистов
на деле оказались? Тишина:
не за горами осень. И металл
под каблуком ломается. Твое
прозрачно небо, лето! Отражает
морская гладь алмаз луны сокрытой,
что ярче солнца светится. Слова
межу прочерчивают. Письмена
тигриную терзают плоть. Огнем
начертаны таинственные знаки
для мертвецов. Влюбленный различает
за сладостным объятьем темноту.
А корни неподвижны. Как тела,
они молчаньем вскормлены.
Страна, где засуха свирепствует, широко
глаза раскрыла. Карканье воронье
сапфировое небо кровянит —
и гибнут отблески земного света.
262
СКАЗАНИЕ
Миф неохватней, чем язык.

Он из костей и мышц сплетен,
концами шпаг и веретен
он в сладость запятой проник.
Миф — только запах, смутный лик

воспоминаний, дальний звон,
лишь эхо взрыва, гул времен,
воркующей голубки клик.
Всего лишь звук, всего лишь свет

иль отблеск света: им одет
в храм вечной ночи тайный вход.
Живем, чтоб воплотиться в миф,

и в храме, что построил скиф,
смерть нас отметит и добьет.
263
МИКЕЛ ДЕСКЛОТ
ПЕСНЯ, ЧТОБЫ НАУЧИТЬСЯ ЛЕТАТЬ
Скрипка реки,
зонтик луны,
озер васильки,
улыбка сосны.
Птичье крыло,
дай мне достичь
небес глубины.
Роза ветров,
дюны спина,
башни стогов,
кипариса струна.
дай мне достичь
небесного дна.
Змейки дорог,
хлеба загар,
лужайки кружок,
яблонь нектар.
мне бы солнца достичь
и не сгореть, как Икар.
264
ПЕСНЯ СМОТРИТЕЛЯ МАЯКА
Этот смотритель всегда

зажигает свет от луны.
До пят у него борода,

голос — шелест волны.
Он тысячу лет здесь живет,

он видел семьсот штормов,
и, глядя на море, поет

о горькой судьбе моряков.
Деву — и может, не зря —

он ждет, завидев суда.
«Алая, словно заря,

она приплывет сюда.
Ей путь укажет меж скал

огонь, что светит сквозь мрак.
Та, кого долго ждал,

поднимется на маяк».
Этот смотритель всегда

зажигает свет от луны.
До пят у него борода,

голос — шелест волны.
265
ПЕСНЯ УЗНИКА
Еще ночь под ружьем,

И заря не взялась за винтовку.
Борис Пастернак
В эту ночь, запачканную гноем,

что забил дороги и колеса,
в эту ночь ты мне нужней, чем прежде,
спящая, бессонная, далекая,
чтоб заполнить бездну простыней
(и постель мне — мертвенней пустыни),
чтобы разделить со мною страх,
что наполовину скрыт от взглядов,
тело оросить твое слезами,
пусть скорее прорастет в нем семя
грозового облака титанов —
ждут они зачатия ребенка,
чтобы мы сплелись с тобой, как прутья,
чтобы мы смогли построить вышку,
на которой, втайне от небес,
нами будет создано дитя
— варвар, восстающий против зла,
что щетинит простыни штыками.
266
МАРИЯ МЕРСЭ МАРСАЛ
ДЕВИЗ
Соль на рану — и пусть кровоточит она!

Пусть меня, побежденную горечью моря,
победить не сумеют горячкою горя!
Пусть же с ног не собьет меня сплина волна!
Плющ на парус! И соль на тенета ресниц —

чтобы видеть опять миражами пустыни
зелень берега — там, за границею синей!,
чтоб следить за полетом как звезд, так и птиц!
Соль открытого моря! И небо — открыто!

Соль на кромке, куда не доходит волна —
пусть меня сотворит она крепче гранита!
Соль на рану — и пусть кровоточит она!

Соль, которой меня, словно сетью, поймали
в неизменно-изменчивом лунном провале!
267
* * *
Да разве хоть один любовник смог

так обнимать меня, желанья полный,
как обнимают тело твои волны?!
Я — берег, дюны, скалы и песок.
Воспоминанье о грядущем и
тень прошлого — а ты ее зерцало,
мне гостем и хозяином ты стало,
живу в тебе, сильней меня сожми.
И ты живешь во мне, ты в заточенье —

вода, где голоса земли слышны,
где уничтожен солью след войны.
Ты слышишь ли, как ост в остервененье

отыскивает порт моей вины?
С тобой я, море, — в вечном единенье.
268
* * *
Друг мой, будем жизнь кусать!

Пусть любовь грызет нам губы!
Кровью договор скрепить
под луной с тобой мне любо.
Кровью договор скрепить.
В заговоре чувств с тобою
в петлю безрассудства лезть.
В омут страсти — с головою!
Друг мой, будем жизнь кусать
под гранатовой луною.
269
СЕКСТИНА-ЗЕРКАЛО
Огнь не вырастет древом из глуби земли,

лишь тебе вырастать в благоденствии секса,
где поднимется страсть среди серого сора.
Далеко от преград, обведенных мечом,
тьма и рок обнялись, и возрос жаркий час —
он похищен у корня великого древа.
Он похищен у корня великого древа —
огнь не вырастет древом из глуби земли.
Тьма и рок обнялись, и возрос жаркий час —
только я взращена в благоденствии секса
далеко от преград, обведенных мечом,
где поднимется страсть среди серого сора.
Одеваюсь я в «нет» — против серого сора.
Одеваюсь я в «да» — утверждением древа.
Знать не знаю границ, проведенных мечом;
в самом сердце объятой восстаньем земли,
приглашая всю зелень на таинство секса,
подтверждаю, что вспыхнул, как зарево, час.
Подтверждаешь, что вспыхнул, как зарево, час.
Одеваешься в «нет» — против серого сора.
Приглашая всю зелень на таинство секса,
одеваешься в «да» — утверждением древа.
В самом сердце объятой восстаньем земли
знать не знаешь границ, проведенных мечом.
Если любят — тогда не танцуют с мечом,
и часы не укажут минуту и час.
В роднике, что забил среди дня из земли,
вновь луна выплывает над кучами сора.
Мое имя сплетаешь ты с кроною древа
средь сиреневых сумерек, в таинстве секса.
Средь сиреневых сумерек, в таинстве секса,
если любят — тогда не танцуют с мечом.
Твое имя сплетаю я с кроною древа,
и часы не укажут минуту и час.
270
Вновь луна выплывает над кучами сора

в роднике, что забил среди дня и земли.
Ты, и я, и земля — означение секса,
зарываем мы сор, и ломаем мы меч.
Пусть же царствует час в горькой сладости древа.
271
* * *
Потому что прежде, чем ты являешься,

между нами проходит воздух.
М. Деборд-Вальмор
Плющ,
военная победа,
сестра
иностранка, внезапно ставшая явью:
Как понять твой язык,
варварский, резкий, он раздирает кожу мою
до крови — вызов, не оставляющий мне
даже ног, чтобы сбежать!
Какие глаза и какие руки — нет, не мои —
смогли бы увидеть тебя наощупь,
как красоту, ставшую плотью,
обнаженную на моем животе?
Не могу не думать с тоской об ушных раковинах,
что ловили твой голос,
когда ты была только тенью
шелестящей листвы, только желанием,
запахом дыма за дальним
лесом, звучанием барабанов, —
там, далеко, чистым листом в клюве голубя, где я писала
растительный алфавит послания твоего,
живую поэму, на которую не ожидала ответа, —
иное дело сейчас, и я знаю, что я не знаю: какой это
был бы ответ.
Но несмотря ни на что, я называю тебя победой,
воинственный плющ, сестра, иностранка.
272
* * *
Моя бездомная любовь.

Вот тень моей любви бездомной.
Пронзила пуля тень моей любви бездомной.
И скрыли листья пулю, что пронзила тень
моей любви бездомной.
Ветер смел листву, что скрыла пулю, которая
пронзила тень моей любви бездомной.
Глаза мои остались с ветром, сорвавшим листья,
что скрыли пулю, которая пронзила тень
моей любви бездомной.
Моя любовь — лишь отражение в глазах, которые
остались с ветром, сорвавшим листья,
что скрыли пулю, которая пронзила
тень моей любви бездомной.
273
ВИНЬЕТ ПАНЬЕЛЬЯ
ЗЕРКАЛО ОТСУТСТВИЯ
Рассвет вселенную казнит,

а с ним и мир разрублен на куски.
Подглядываешь в щелку тамбура —
полоску между тьмой и светом:
как будто рама, рампа или лифт.
Дверь приоткрыта, в ночь обращена,
и в полусвете лестничный пролет —
не жизнь, а полпути.
И ты в сомнении: закрыть ли дверь?
Когда её закроешь —
то в тишине родится сожаленье
и пустота приблизится.
Назад два шага. Снова открываешь
другую дверь и с ужасом находишь
свой взгляд,
что поглощает зеркало отсутствия.
274
ПЛАЧ ПО КИПАРИСУ
Чтоб видеть, как ты вырастешь, дитя,

мы на рассвете приступили к ритуалу
земли и жизни, древнему, как та
столетняя олива, что нас чтит,
как чтим ее мы...
Но с тобой — не как с другими вышло:
ты — не росла!
Не помогли ни ласка, ни молитвы.
И дочь
ушла от нас.
Как кипарис засохший,
что не смог укорениться в обители
земли,
так юная душа твоя
не зацвела средь нас
в саду цветов, у стен, увитых розой.
275
ОДА УТРАЧЕННОМУ ПОРТРЕТУ

АННЫ АХМАТОВОЙ
Ушла краса, лишь тень осталась,

и ловкости былой уж нет,
и колдовство очей пропало,
и не звучит чеканный стих.
Но образ твой мне как икона,
когда ты шепчешь средь толпы
из реквиема отрешенно,
непокоренная, стихи.
276
АЛЕКС СУЗАННА
ЗИМА
Дождь, а с ним и огонь —

добрые друзья человека.
Человека читающего,
пишущего письма, затерянного меж воспоминаний:
каждое хочет быть единственным…
Но и влюбленных тоже,
чьи нежные слова,
дойдя до губ,
пеной мягкой растворятся…
Добрые друзья, пожалуй, человека вообще:
звоном своим, блеском своим
нас отрезают от того, что вне нас — от мира,
и вот мы заперты в комнате,
как заперты внутри самих себя —
от всего далеки, в сладкой покорности
неумолимой силе,
что правит нами державно:
и только мы теперь подданные, и
только мы — повелители.
Жизнь становится вскоре

нескончаемой цепью разоблачений…
а мы — зрители, одинокие и безгласные.
277
УЕДИНЕНИЕ НА РОНЕ (КОНДРИЁ)
Зимним дождливым утром,

когда кажется, что жизнь — на глазах,
взирающих на нее, — расползается по швам,
по реке поднимался тяжелый баркас.
Некий странник раздвинул занавески
гостиничного окна
и увидел, как течет полноводная река,
как упрямо идет против теченья баркас,
груженый углем,
что накрыт зеленым брезентом.
Человек знает, что привело его сюда
в это раннее воскресное утро,
но еще не знает, что означает
увиденное: баркас,
упорно идущий против теченья реки
и неподвижно застывший в его глазах…
Таковы, вероятно, и дни нашей жизни:

река несет их
с легкостью к морю,
но вдруг возникает
упрямый баркас,
идущий против теченья — в поисках
несуществующих гаваней.
278
Вместо
послесловия
279
280
К РУССКИМ ЧИТАТЕЛЯМ *
Шестьдесят с небольшим лет я прожил в XX веке.

И сколько бы ни продлилась моя жизнь в веке XXI, я все
равно останусь поэтом прошлого века — века, когда в Ка-
талонии очень важную роль сыграла русская литера-
тура, в то время как каталонская литература в России
была уделом лишь узкого крута специалистов. Поэтому,
дорогие читатели, я приветствую вас с радостью: эта
антология будет для вас шагом к знакомству с каталон-
ской литературой, и это приветствие — прежде всего
проявление любви, которую пробудило во мне творче-
ство русских писателей. Осознание вашей литературы и
любовь к ней пришли через преодоление больших труд-
ностей.
Революционный настрой в Европе первой трети XX в.
вызвал в Каталонии огромный интерес к вашей литера-
туре; возможно, самым ярким проявлением этого инте-
реса стал выход в свет романа «Анна Каренина» в вели-
колепном переводе Андреу Нина, выполненном в 1933 г.
и до сих пор не утратившем актуальности. Но большая
часть литературы, которая до нас доходила, доставалась
нам уже после советской цензуры. Наша Республика про-
играла гражданскую войну (1936–1939), и пришедший
к власти фашистский режим, который просуществовал
затем вплоть до 1977 г., со своей стороны также приме-
нил фильтр цензуры. И тем не менее мы продолжали
знакомство с вашей литературой. Помню, как удивлена
*
Обращение «К русским читателям» написано Жуаном Мар-
гаритом специально для двуязычной антологии «Тень другого
моря. Современная каталонская поэзия», изданной Издательст-
вом Санкт-Петербургского университета в 2000 г. (составитель
Е. Зернова).
281
была Елена Зернова, увидев в моем доме книги по рус-

ской литературе на каталанском и испанском языках,
большая часть которых были куплены мною в молодо-
сти, в 50–60-х годах. В нашей стране переводы произве-
дений русских писателей были не редкость: это были
подержанные книги, которые мы покупали на книжных
развалах, некоторые из них были изданы в самом начале
века такими издательствами, как «Мауси», «Антонио Ло-
пес» или «Ла-Наве»; в основном это были произведения
Толстого, Достоевского, Тургенева, Леонида Андреева
и Горького. Через такие издательства, как «Риалп», мы
знакомились также с поэзией XIX в., с творчеством как
Пушкина, Лермонтова, Некрасова или Шевченко, так и
А. К. Толстого или Полонского. После гражданской вой-
ны в Испании еще переиздавались некоторые произведе-
ния этих авторов, когда, наконец, в 50-х годах стали по-
являться в испанском издательстве «Агилар» великолеп-
ные издания в кожаном переплете полного собрания со-
чинений Достоевского, Толстого, Гоголя, Чехова. Все эти
книги были для меня той литературой, без которой я не
был бы тем, кто я есть, — ни как личность, ни как поэт.
Но поскольку наша цензура пропускала очень не-
много из послереволюционной русской литературы, мне
пришлось пользоваться, как и в случае большого числа
запрещенных литературных произведений (включая и на-
ши), аргентинскими и мексиканскими изданиями: они в
значительной мере спасли для меня культуру 60–70-х го-
дов, творчество Маяковского и Есенина. Во время поез-
док во Францию, которые утоляли мою литературную и
кинематографическую жажду, я находил антологии, где
фигурировали дотоле не известные мне имена русских
поэтов — эмигрировавших или оставшихся в России, ре-
прессированных или выживших. В этих книгах я впер-
вые встретился с творчеством таких поэтов, как Баль-
монт, А. Белый, Блок, Гумилев, М. Кузмин, Ахматова
или Мандельштам, а затем от Ходасевича или Цветаевой
до Вознесенского, Смелякова или Беллы Ахмадулиной.
Это знакомство всегда было неполноценным, доступны-
ми оказывались лишь немногие стихи, да и то в переводе
282
с русского на французский, но, тем не менее, мне уда-

валось почувствовать насыщенный аромат этой поэзии.
И хотя временами при переводе красота и поэтический
смысл произведения могут теряться (яркий пример — по-
эзия Пушкина), все же можно сказать, что красота и по-
этичность сохраняются в любом, даже несовершенном
переводе.
Несколько особых случаев. Во-первых, Маяковский.
С конца 50-х годов у меня было полное собрание его со-
чинений, выпущенное издательством «Платина» в Буэ-
нос-Айресе. Во-вторых, Пастернак, творчество которого,
несмотря на нашу диктатуру, стало хорошо известно бла-
годаря его Нобелевской премии. И третий случай — это
Евгений Евтушенко, который, возможно, благодаря сво-
им двум поездкам в нашу страну — в первой половине
60-х годов, т. е. в расцвет франкизма, и в начале 90-х —
был хорошо представлен нашими издательствами.
Наконец, интерес к творчеству русских поэтов полу-
чил особый толчок в 1984, 1990 и 1991 гг., когда у нас бы-
ли опубликованы воспоминания Надежды Мандельштам,
Нины Берберовой и Ольги Ивинской соответственно. Не-
посредственные участники событий объясняли нам то,
что доходило до нас через фильтры трех цензур — на-
шей, вашей и цензуры той массы европейских интеллек-
туалов, которые в течение стольких лет помогали под-
держивать ее. Начиная с последнего десятилетия в ре-
зультате серьезных перемен, произошедших в России,
Испании и Каталонии, произведения Блока, Мандель-
штама, Ахматовой и, особенно, Цветаевой стали перево-
дить гораздо больше, чем когда-либо. В частности, про-
изведения двух последних поэтесс были переведены на
каталанский язык в соавторстве с Моникой Згустовой на-
шей коллегой Марией Мерсэ Марсал, умершей в прош-
лом году.
Наконец, многочисленные переводы произведений
Бродского, который получил особую известность после
своего изгнания и эмиграции в Соединенные Штаты, а за-
тем и Нобелевской премии, отмечают наши встречи с ва-
шей литературой в конце XX в.
283
Говорят, что человек влюбляется не в кого-то, а в са-

му любовь к кому-то. Мне хотелось бы, чтобы это при-
ветствие, как это часто бывает между влюбленными, до-
несло до вас всю мою любовь к русской литературе.
Что касается нас — поэтов, представленных в этой ан-
тологии, — то нам не хватит слов, чтобы выразить свою
благодарность всем тем поэтам, переводчикам и препо-
давателям, которые потрудились над созданием этой кни-
ги, продолжив вашу славную традицию поэтических пе-
реводов и тем самым оказав нам большую честь.
Для тех читателей, которые мало о нас знают, скажу,
что мы пишем на языке маленькой древней страны с бо-
гатыми культурными традициями, расположенной между
Францией и Иберийским полуостровом. В эпоху, когда
складывались государства Европы, наша страна не смог-
ла или не захотела иметь свою собственную судьбу —
в отличие от других народов, также оказавшихся в слож-
ных исторических условиях, например Польши.
Произведения, включенные в эту антологию, — толь-
ко малая часть того, что написано плеядой поэтов Ката-
лонии. Мне бы хотелось, чтобы, если вам будет созвуч-
на поэзия каталонских авторов, вы имели в виду, что это
лишь вершина айсберга нашей культуры и что нам пред-
шествовало творчество многих других поэтов — и оно
ждет вашего прочтения. Было бы замечательно, если бы
вы смогли узнать нас через нашу литературу так, как мы
знаем вас по вашей литературе.
Барселона, 6 января 2000 г.
Жуан Маргарит
284
ДАЛЕКИЕ, НО БЛИЗКИЕ*
В 1993 г. в Сантьяго де Компостела был подписан до-

говор о сотрудничестве между Автономным правитель-
ством Галисии и СПбГУ и создании Центра галисий-
ских исследований, который я возглавила. Со временем
Центр расширил рамки своей деятельности и стал свое-
образным очагом изучения миноритарных культур Испа-
нии в Петербурге.
С одной стороны, в этом большую роль сыграли тра-
диции ленинградской романистической школы, где все
культурные общности Испании всегда считались в рав-
ной степени достойными внимания и изучения. А с дру-
гой, мне кажется, что не только у меня, но и в целом у ис-
панофилов Петербурга особый интерес направлен к Ис-
пании северных широт — Галисии, Каталонии, Стране
Басков. Пожалуй, самые тесные связи сложились у Пе-
тербурга со столицей Каталонии Барселоной, нашим го-
родом-побратимом.
Кстати, ученые уже давно высказали по этому пово-
ду интересную гипотезу. По их мнению, люди разных на-
циональностей, проживающие на севере (или юге) двух
стран, обнаруживают гораздо больше сходных черт в ха-
рактере, чем южане и северяне одной страны. Географи-
ческое и природное расположение оказывается важнее,
чем искусственно созданные границы. Оно становится
доминантой национального характера.
Восемнадцать лет работы Центра были плодотвор-
ными. Важнейшим направлением стала переводческая
и издательская деятельность. Мы познакомили русского
*
Данный текст — очерк из сборника «Невский — Рамбла:
встречное движение» (СПб., 2011).
285
читателя с малоизвестной в России литературой Гали-

сии, Каталонии и Страны Басков. Сейчас Центр активно
сотрудничает с Институтом Рамона Льюля при Женера-
литете Каталонии, который многое делает для продвиже-
ния каталонской культуры в мире. Результатом этого со-
трудничества стали двуязычные сборники каталонской
поэзии1. Презентации наших книг с приглашением испан-
ских писателей регулярно проходят в СПбГУ, Институте
Сервантеса в Москве, а также в Барселоне, Сантьяго,
Мадриде…
А начиналось всё достаточно прозаически. Когда я
впервые в 1990 г. в рамках договора о сотрудничестве ме-
жду СПбГУ (тогда еще ЛГУ) и Барселонским централь-
ным университетом приехала для научной работы и чте-
ния лекций в Барселону, интерес каталонцев ко всему,
что происходило в нашей стране в те первые годы пере-
стройки, был необычайно велик. И когда узнали, что на
филологическом факультете работает русская, говорящая
по-испански и даже немного по-каталански, меня стали
приглашать в самые разные аудитории. Просили расска-
зать о том, как мы, обычные русские люди, переживаем
столь кардинальные перемены в стране. Беседы длились
часами, публика была разношерстная, и вопросы задава-
лись подчас необычные и наивные. В ворохе информа-
ции, поступавшем из нашей страны, действительно было
трудно разобраться. Единственное, в чем все тогда были
1
Тень другого моря : Современная каталонская поэзия : дву-
язычное изд. / сост. Е. Зернова. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2000; Вре-
мя верных зеркал : Двадцать каталонских поэтесс ХХ столетия /
сост. Е. Зернова. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2001; 40 после 39 : анто-
логия современной каталонской поэзии : двуязычное изд. / сост.
Е. Зернова. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2002; Марсал М.-М. Моя без-
домная любовь : двуязычное изд. / сост. Е. Зернова. СПб. : Изд-во
СПбГУ, 2002; Маргарит Ж. Огни мгновений : двуязычное изд. /
сост. Е. Зернова. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2003; Ширинакс О. Сады
над морем : двуязычное изд. / сост. Е. Зернова. СПб. : Изд-во
СПбГУ, 2003; Леверони Р. Недосказанная мечта : двуязычное изд. /
сост. Е. Зернова. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2004; Жоу Д. Слова из
огня и пепла : двуязычное изд. / сост. Е. Зернова. СПб. : Изд-во
СПбГУ, 2004.
286
уверены: нам сейчас очень нелегко. Меня поразила уди-

вительная доброжелательность каталонцев, готовность
оказать помощь русскому народу, к которому многие ис-
панцы еще со времен гражданской войны (1936–1939)
испытывали особое расположение и симпатию. Помню,
как по окончании бесед, некоторые из которых проходи-
ли в маленьких городках и сельских домах культуры, ис-
панцы подходили ко мне со свертками и сумками. В них
были аккуратно сложены банки сгущенки, мясные и рыб-
ные консервы, знаменитая каталонская колбаса — бути-
фарра — и прочая «гуманитарная помощь для русских
друзей». Приходилось терпеливо объяснять, что я не мо-
гу всё это увезти и что лучше с подобными вопросами
обращаться в советское консульство. Многие потом так
и делали.
Одна из встреч состоялась на историческом факуль-
тете университета, в Центре женских исследований. Ор-
ганизаторов семинара прежде всего интересовало, какую
роль в процессе перестройки играет советская (русская)
женщина и как изменилось ее положение в обществе. Я
выступила с докладом на основе исследований, проведен-
ных научным центром «Женщины России», созданным
доцентом социологического факультета Валентиной Уша-
ковой. Однако вопросы, последовавшие после доклада,
мало чем отличались от тех, на которые мне приходилось
отвечать в гораздо менее подготовленной аудитории. На-
пример, доступны ли русским женщинам автоматические
стиральные машины и кухонные комбайны, как мы справ-
ляемся с двойной нагрузкой на работе и дома, помогают
ли нам наши мужья, кто легче переносит тяготы пере-
стройки — мужчины или женщины; наконец, правда ли,
что резко возросло количество случаев мужского наси-
лия в семье и что в России нет общественных институ-
тов, призванных бороться с таким насилием.
На фоне этих «социальных» вопросов явным диссо-
нансом прозвучал тот, что задала организатор семинара
Мариона Рибальта: знакомы ли в России с творчеством
каталонских поэтов. Отвечая на него, я вспомнила два из-
данных в начале 80-х годов сборника каталонской поэ-
287
зии — московский «Огонь и розы»2 и ленинградский «Из

каталонской поэзии»3. Однако вынуждена была признать,
что современная каталонская поэзия нам практически не-
известна.
Интерес Марионы Рибальты был не случаен: ее
муж — известнейший в Испании поэт, мэтр каталонской
поэзии, лауреат многочисленных литературных премий
Жуан Маргарит.
В их гостеприимный дом в элитном пригороде Барсе-
лоны я была приглашена буквально на следующий день.
Войдя в гостиную, с удивлением увидела висящую на
стене фотографию хозяина дома с Евгением Евтушенко.
Оказывается, в 80-е годы русский поэт выступал в Барсе-
лоне и гостил у Жуана Маргарита, который впоследствии
даже перевел (с английского подстрочника) несколько
стихотворений Евтушенко. Мой новый знакомый оказал-
ся истинным фанатом русской литературы. Ни в одном
доме в Испании я не видела такого полного собрания
классиков русской литературы на испанском и каталан-
ском языках. Жуан вдохновенно рассказывал мне, ка-
кую важную роль сыграла русская литература и культура
в его художественном формировании. Кстати, по профес-
сии Жуан Маргарит — архитектор (он принимал учас-
тие в строительстве гениального творения Антони Гауди
«Саграда Фамилия») и вообще человек необыкновенно
интересный. Именно встреча с ним и наши долгие бесе-
ды о похожести русской и каталонской души вдохнови-
ли меня на создание двуязычной антологии каталонской
поэзии. Работа над ней объединила замечательную ко-
манду петербургских переводчиков (как опытных, так
и начинающих — студентов СПбГУ). Антология к на-
стоящему времени насчитывает уже десять томов.
В предисловии к первому тому Жуан Маргарит на-
писал: «Книги Достоевского, Толстого, Гоголя, Чехова,
Мандельштама, Ахматовой, Блока, Гумилева и многих
2
Огонь и розы : Из современной каталонской поэзии / сост.
С. Гончаренко. М. : Прогресс, 1981.
3
Из каталонской поэзии / сост. З. Плавскин, Вс. Багно. Л. :
Художественная литература, 1984.
288
других великих русских мастеров слова были для меня

той литературой, без которой я не был бы тем, кто я
есть, — ни как личность, ни как поэт». Кстати, назвали
мы первый том, в который вошли произведения восем-
надцати современных каталонских поэтов, по названию
стихотворения Жуана «Тень другого моря» («L’ombra
d’altre mar»). Так с берегов теплого Средиземного моря
до нас, живущих на берегах моря северного, Балтийско-
го, донесся пронзительный голос каталонской поэзии, во-
бравшей в себя все краски волшебной страны, которая ее
породила.
Свою картину для обложки подарил нам еще один из-
вестный деятель каталонской культуры — Нарсис Кома-
дира, стихи которого также были представлены в сбор-
нике. Розовые скалы с глубокими расщелинами и паль-
мы на фоне ослепительно синего моря как нельзя лучше
передают не только природные доминанты Каталонии, но
и самую суть характера каталонцев. Проявляющаяся под-
час внешняя суровость скрывает внутреннюю открытость
и доброжелательность, надо только понять, как проник-
нуть в расщелины каталонской души, чтобы тебя ласко-
во приняли волны теплого моря сердечности…
Так получилось, что в первом томе нашей антологии
в основном были представлены поэты-мужчины. Это ока-
залось несправедливым по отношению к многочислен-
ным и интереснейшим поэтессам, голос которых ныне
звучит в Каталонии всё громче. И тогда возникла идея
выпустить специальный том, посвященный каталонской
женской поэзии: «Двадцать поэтесс двадцатого столе-
тия». Работа над этой книгой, вышедшей в 2001 г., пода-
рила мне множество интереснейших встреч и знакомств,
некоторые из которых переросли в тесную дружбу. Так
я познакомилась с Виньет Паньельей, поэтом, прозаиком,
литературным критиком, а на момент нашего знакомства
и директором Национальной библиотеки Каталонии. Как
и Жуан Маргарит, Виньет — знаток и искренняя поклон-
ница русских поэтов и прозаиков. В юности, в 80-е го-
ды, находясь в Париже, она случайно попала на творче-
ский вечер Иосифа Бродского. Услышав, как поэт читает
289
свои стихи на незнакомом ей языке, она впервые отчетли-

во осознала, что поэзию можно слушать и воспринимать
как музыку. Виньет рассказывала мне, что до этого даже
представить себе не могла, как это восхитительно. Вы-
ступление Бродского положило начало знакомству юной
студентки с творчеством русских поэтов, которое приве-
ло ее к поистине всепоглощающему увлечению поэзией
Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Начинающая по-
этесса перечитала все доступные переводы произведений
наших великих соотечественниц на испанский, француз-
ский, английский языки, досконально изучила их биогра-
фии и написала несколько стихотворений и эссе, посвя-
щенных судьбам этих выдающихся женщин. Кстати, во
время своего недавнего визита в наш город, где она на-
ходилась по приглашению Комитета по внешним связям
правительства Санкт-Петербурга, Виньет Паньелья пер-
вым делом попросила меня сводить ее в Фонтанный Дом
(дом-музей Анны Ахматовой). Это посещение вдохно-
вило ее на создание нового цикла стихов об Анне Горен-
ко. Одновременно каталонская поэтесса занимается пере-
водом стихотворений Марины Цветаевой с французских
подстрочников. Впрочем, я обещала ей в скором време-
ни сделать подстрочники каталонские.
В свою очередь, Виньет Паньелья пробудила во мне
интерес к выдающейся фигуре каталонского модерниз-
ма — художнику, писателю, публицисту и обществен-
ному деятелю Сантьяго Русиньолу. В результате на рус-
ском языке впервые была опубликована в моем переводе
его знаменитая «Повесть о сеньоре Эстеве», вызвавшая
интерес у читателей и тут же исчезнувшая с прилавков
книжных магазинов. А недавно в издательстве СПбГУ
вышла биография Русиньола, написанная Виньет Пань-
ельей. Одним словом знакомство с Каталонией, с ее сто-
лицей Барселоной и с ее литературой продолжается…
С каждым годом я всё больше и больше убеждаюсь
в схожести характеров испанцев и русских. Это и не-
которая безалаберность, нежелание всё планировать на-
перед, извечная надежда на авось, которая не слишком
свойственна, к примеру, скандинавам, англичанам или
290
немцам. Кроме того, нас роднит радушие и гостеприим-

ство, открытость и сентиментальность, а также нередкое
преобладание чувств над разумом.
Как и Россия, Испания — страна на стыке культур.
Это самая юго-западная точка Европы; Испания всегда
жила несколько обособленно. Ее отделяют от Европы Пи-
ренеи, которые стали своеобразным «замком» на дверях
страны для тех, кто хотел сюда добраться из другой ча-
сти континента. На протяжении долгой истории в Испа-
нию чаще и быстрее попадали из Африки, чем из Евро-
пы. Поэтому здесь до сих пор очень сильно мавритан-
ское влияние в самых разных областях культуры.
Россия концентрирует в себе пограничную культуру
Европы и Азии, а Испания — Европы и арабской Афри-
ки. Потому Испанию, как и Россию, «аршином общим
не измерить»…
Мексиканский писатель Карлос Фуэнтес в одном из
своих романов подметил, что в Европе только две страны,
две нации являются по-настоящему эксцентричными —
не в смысле экстравагантности характера, а в смысле на-
хождения вне центра и общепринятых норм. Это Испа-
ния и Россия. Такое любопытное наблюдение с другой
стороны Атлантики лишний раз подтверждает, что наши
народы всегда с легкостью смогут понять друг друга.
Е. Зернова
291
292
Комментарии
293
294
• XII–XV века •
Беренгер де Палоу
(?–1165)
Первый из известных каталонских трубадуров, однако
сведения о нем весьма скудны. Проживал в графстве Рус-
сильон, был бедным, но доблестным и умелым рыцарем.
Его перу приписывают 11 дошедших до нас стихотворений,
все они посвящены теме куртуазной любви. Имел славу не
только хорошего поэта, но и искусного музыканта.
Гильем де Кабестань
(?–1212)
Поэт, получивший особую известность благодаря ро-
мантической легенде о беззаветной любви и мученической
смерти. Его легендарное жизнеописание рассказывает, что,
будучи вассалом графа Раймона Руссильонского, трубадур
страстно полюбил его жену, которая ответила ему взаимно-
стью. Ревнивый муж убил Кабестаня, а сердце его, сварив,
подал на обед супруге. Когда та узнала, что за блюдо она
отведала, то заявила, что никогда не осквернит своих уст
никакой другой едой, и покончила с собою, бросившись
с балкона. По приказу арагонского короля убийца был за-
точен в тюрьму, а убитые — похоронены. Легенда «о съе-
денном сердце» оставила след в литературе: ее использо-
вал в «Декамероне» Боккаччо (день 4, новелла 9), обыгры-
вал в своих произведениях Петрарка. Стендаль приводит
полный текст легендарного жизнеописания Гильема де Ка-
бестаня в своем знаменитом трактате «О любви». До наше-
го времени дошло семь кансон Кабестаня, воспевающих
всепоглощающую любовь.
295
«Я сердцем таю…»
Дары волхвов… — золото, ладан и миро (благовонное ма-
сло), по евангельской легенде, принесенные тремя восточны-
ми мудрецами, чтобы почтить новорожденного Христа.
Раймон — друг или покровитель поэта.
«Сладостно-злая…»
Эта меланхолическая кансона дошла до нашего времени
в 22 рукописях, что свидетельствует о ее огромной популяр-
ности.
Гильем де Бергеда
(1130?–1195 / 1996)
Самый плодовитый каталонский трубадур XII в. До нас
дошло более 30 его стихотворений. Знатный сеньор, могу-
щественный феодал, он участвовал во множестве сражений,
своим строптивым нравом заслужил немилость короля Аль-
фонса I и был брошен в тюрьму; пал от руки солдата, наня-
того одним из его заклятых врагов. Гильем де Бергеда про-
славился стихами в жанре сирвент (строфических песен,
в которых обрабатывались политические и дидактические
сюжеты). В них трубадур безжалостно, не стесняясь в вы-
ражениях, обличает своих многочисленных врагов, высме-
ивая их пороки.
«— Ласточка, ты ведь мне спать не даешь…»
Жиронда — эстуарий рек Гаронна и Дордонь во Франции.
Открывается в Бискайский залив.
«Эта песенка на грани…»
…о Маркизе Матаплане — маркизу Понсу де Матаплана
посвящены, по меньшей мере, 5 сатирических сирвент Гильема
де Бергеда, написанных между 1172 и 1185 гг. В них трубадур
высмеивает моральные и физические пороки своего врага.
Сомейрас — совр. Сомьер, город во Франции, департамент
Гар, регион Лангедок-Руссильон.
«Вы падки, государь, на наслажденья…»
Сирвента адресована Альфонсо II (1157–1196), королю
Арагона, графу Барселоны, Жироны, Осоны, Безалу и Серда-
296
ни с 1162 г. и Прованса и Жеводана в 1167–1171 гг. под име-

нем Альфонсо I. У поэта были весьма непростые отношения
с монархом: пользуясь покровительством короля, он не раз
восставал против него и подвергал монаршие действия едкой
критике. В данной сирвенте трубадур не только осуждает по-
ступок государя, но и призывает правителей соседних госу-
дарств выступить против него.
Марка — в средневековой Европе название счетно-весо-
вой единицы и монеты.
Сибилла (окс. Сибьюла) — реальное историческое лицо,
владелица замка Кастельгали (Бажес, Каталония), которая
18 декабря 1178 г. вынуждена была отдать свой замок королю.
Безье — феодальное владение на юге теперешней Фран-
ции.
Донжон — главная башня в европейских феодальных
замках.
Король Кастильский — Альфонсо VIII Благородный (1155–
1214), король Кастилии с 1158 г.
Тулузский граф — граф Тулузы Раймонд V (1148–1194),
ярый противник Альфонса II.
На смерть Понса де Матаплана
Знаменитый плач (разновидность персональной сирвен-
ты, создаваемой по образцу средневековой траурной песни) на
смерть Понса де Матаплана. Традиционно считается прочув-
ствованным выражением искреннего раскаяния поэта, который
при жизни маркиза безжалостно высмеивал его в своих сти-
хах. Однако исследователь трубадурской поэзии Антони Ро-
сель, основываясь на тщательном анализе текста и биографии
трубадура, пришел к выводу, что, представляющаяся на пер-
вый взгляд традиционным плачем, данная сирвента по сути
своей является такой же песней насмешки и злословия, как и
многие другие сочинения Гильема де Бергеда (см.: Rossell A.
Els trobadors catalans : Dinsic. Barcelona, 2006. С. 115–120).
Герау де Кабрера
(ум. в 1161)
Знатный дворянин и трубадур, прославившийся поэмой
«Наставление». Распространенный в трубадурской поэзии
жанр наставления (ensenhamen), пространной поэмы дидак-
297
тического и критического содержания, считается одной из

разновидностей сирвенты. Произведение Герау де Кабре-
ра — важнейший историко-культурный документ эпохи,
представляющий литературную панораму Каталонии свое-
го времени и повествующий о требованиях, предъявляемых
к творчеству и репертуару жогларов. Обращаясь к живуще-
му в его замке жоглару Кабре, поэт упрекает его в невеже-
стве и лени и призывает расширить репертуар исполняе-
мых им песен за счет сюжетов героического французского
эпоса и песен в духе рыцарской поэзии.
Наставление
Кансона — куртуазная любовная песня.
Тенсона — стихотворный диалог двух поэтов, диспут на
любовные, политические или философские темы.
Рюдель, Джауфре (ок. 1100 — после 1148) — провансаль-
ский трубадур, творческая деятельность с 1125 по 1148 г.
Маркабрюн (? — ок. 1149) — трубадур гасконского проис-
хождения, считается основоположником тёмного стиля в поэ-
зии трубадуров.
Карл — Карл I Великий (742/747 или 748 — 814) — король
франков с 768 (в южной части с 771) г., король лангобардов
с 774 г., герцог Баварии c 788 г., император Запада с 800 г.
…песнь стародавних времён — имеется в виду «Песнь
о Роланде», старофранцузская эпическая поэма, повествующая
о битве отряда франков под командованием Роланда с мав-
рами.
Ронсеваль — Ронсевальское ущелье, где произошла битва.
Гвенелон, Марсилий — персонажи поэмы.
Артур — король Артур — легендарный вождь бриттов V–
VI вв., разгромивший завоевателей-саксов; центральный герой
британского эпоса и многочисленных рыцарских романов.
Давид — царь Давид — второй царь Израиля, младший
сын Иессея (Ишая) из Вифлеема. Царствовал 40 лет (ок. 1005 —
65 до н. э.).
Нерон — Нерон Клавдий Цезарь Август Германик, рим-
ский император, правивший c 54 по 68 г. Известный своей
беспредельной жестокостью и деспотизмом, Нерон приобрел
репутацию такого сумасброда и злодея, что ему был приписан
ужасный пожар (64 г.), который истребил большую часть го-
рода Рима и поверг в нищету большинство населения города.
298
Илион — поэтическое название Трои, древнего укреплён-

ного поселения в Малой Азии у побережья Эгейского моря,
недалеко от входа в пролив Дарданеллы. Илион воспет в поэ-
ме Гомера «Илиада».
Овидий Назон — Публий Овидий Назон (43 до н. э. —
18 н. э.), древнеримский поэт, работавший во многих жанрах,
но более всего прославившийся любовными элегиями и двумя
поэмами — «Метаморфозами» и «Искусством любви».
Пирам, Тисба — герои одного из мифов, вошедших в по-
эму Овидия «Метаморфозы», первые смертные, полюбившие
друг друга без вмешательства богов, античные прообразы Ро-
мео и Джульетты.
Понс д’Ортафа
(1170?–1246)
Знатный дворянин и трубадур. До наших дней дошло
лишь две его песни. Кансона «Я настолько утратил свой
разум…» (зд. «В неразумии своем…») по праву считается
жемчужиной каталонской куртуазной лирики.
Рамон Видаль де Безалу

(1196?–1252)
Трубадур, начинавший как профессиональный жоглар
при дворе графа Матапланы. Прославился прежде всего
своими нарративными поэмами: «Урок ревнивцам», «Суд
любви» и др. Его перу принадлежит также старейший из
неолатинских грамматических трактатов, на котором в даль-
нейшем основывались каталонские, провансальские и ита-
льянские поэты, «Правила сочинения стихов», созданные
по заказу короля Жауме I.
Суд любви
Эскойл — ныне французский департамент Дордонь, в Сред-
ние века входивший в регион Лимузен (Лимузин).
Бернарт из Вентадорна — Бернарт де Вентадорн
(ок. 1140 — 1200) — провансальский трубадур. Сохранилось
45 его кансон.
Пердигон — провансальский трубадур (годы творчества
1190–1212). Сохранилось 14 его произведений, в том числе
три кансоны с мелодиями. Как поэт пользовался популярно-
299
стью у современников: об этом свидетельствует частое цити-

рование его произведений другими трубадурами.
Рамбаут — Раймбаут Оранский (ок. 1140/1145 — 1173) —
трубадур и один из самых могущественных сеньоров Прован-
са. Писал в изысканной манере, заимствуя всё лучшее из тём-
ного и лёгкого стилей. До нас дошло около 40 его песен.
Мираваль — Раймон де Мираваль — провансальский тру-
бадур (ок. 1160 — 1220). В 45 своих песнях Мираваль, при-
верженец «легкой манеры», обнаруживает себя искуснейшим
знатоком куртуазной любви.
Парис — в древнегреческой мифологии сын троянского
царя Приама. К юноше Парису обратились три богини — Ге-
ра, Афина и Афродита — с просьбой рассудить, кто из них
должна владеть золотым яблоком с надписью «Прекрасней-
шей». Парис присудил это яблоко богине любви Афродите. В
благодарность за это Афродита помогла ему похитить самую
красивую из смертных женщин — Елену, супругу спартанско-
го царя Менелая, что послужило причиной Троянской войны.
Стремясь всецело <…> вовек не потерять — здесь, как
и в оригинале, нарушена общая для всего стихотворения си-
стема рифмовки.
Сервери Жиронский (Гильем де Сервера)

(1259?–1285)
Крупнейший представитель рыцарской поэзии второй
половины XIII в., творивший при дворе Жауме I Завоева-
теля, короля Арагона, Валенсии и Майорки, а также графа
Барселоны. Поэтическое наследие Сервери обширно и раз-
нообразно по жанрам, темам, поэтическим формам. Сохра-
нилось 114 любовных песен и 5 нарративных произведений
этого автора. Помимо разработки традиционных для тру-
бадурской поэзии жанров куртуазной лирики Сервери об-
ращается к формам, заимствованным из народного фольк-
лора. Для его творчества характерны новаторские тенден-
ции, проявившиеся, прежде всего, в языке.
Дорожная песенка
Самый известный образец так называемой виадейры, осо-
бого жанра каталонской трубадурской поэзии, представляю-
щего собой ритмическую песню, предназначенную для облег-
300
чения тягот дальнего пути. Форма заимствована из народного

поэтического творчества.
Стихи о палаче и шуте
В переводе этого стихотворения слово «шут» (в оригина-
ле joglar, от лат. joculare — «играть, потешать») используется
в широком смысле, обозначая человека искусства, чье призва-
ние — развлекать людей.
Святой Генис — имеется в виду Святой Генесий, покро-
витель актеров. Согласно легенде, однажды Генесий-мим пред-
ставил пародию на таинство Крещения перед императором
Диоклетианом. Однако во время представления произошло
чудо: когда по сюжету комедии его крестили, актер воистину
уверовал во Христа. Диоклетиан, убедившись в истинности
веры Генесия, велел префекту Плавциану пытать мима, пока
тот не откажется от обретенной веры. Генесий не отрекся от
Христа и был обезглавлен. Христианская церковь причислила
его к лику святых.
Аррас — город во Франции, ныне столица департамента
Па-де-Кале. Согласно легенде, в аррасском соборе во время
эпидемии чумы Дева Мария вручила двум жогларам чудодей-
ственную свечу, расплавленный воск от которой, смешанный
с водой, спасал от страшной болезни. Этой легенде посвящена
кантига 259 «Песен о Святой Марии» Альфонса X Мудрого.
Ведь Фивы спас от Александра шут — имеется в виду
фиванский поэт Пиндар (ок. 520 — 442 до н. э.), с именем ко-
торого связан высший этап в развитии греческой лирики. Сла-
ва Пиндара в Греции была так велика, что когда Александр
Македонский покорил восставшие Фивы, он, повелев разру-
шить город до основания, сохранил только храмы богов и дом
Пиндара, потомкам которого, единственным во всем городе,
была сохранена свобода.
Даурель — герой провансальской средневековой эпической
поэмы «Даурель и Бетон», жоглар, который ради спасения
сына своего господина пожертвовал жизнью собственного ре-
бенка.
«Между Леридой моей…»
Лерида — один из древнейших городов Каталонии, сыг-
равший важную роль в ее истории, столица одноименной про-
винции.
301
Бельвис — город в Каталонии, входит в провинцию Ле-

рида.
Пейре, наш инфант благой… — имеется в виду будущий
Педро III (кат. Пейре III) (1239–1285), король Арагона и Ва-
ленсии, граф Барселоны, король Сицилии, сын Жауме I Заво-
евателя.
Эспингадура
Разновидность старинной баллады шутливого содержания,
иногда трактуется как «танцевальная песня». Особый жанр
каталонской трубадурской песни, название которого происхо-
дит от старокаталанского глагола espingar, означающего «иг-
рать на флейте или свирели». Из всех образцов этого доста-
точно популярного среди трубадуров жанра до наших дней
дошла лишь эспингадура Сервери Жиронского.
«Как тот, что долгий день провёл в скитанье…»
Хочу я короля Майорки петь… — во владения короля
Жауме I Завоевателя (1207–1276), покровителя Сервери, вхо-
дил остров Майорка, отвоеванный им у арабов.
Арнаут Каталан
(1219–1253)
Каталонский трубадур, автор 5 кансон, 3 тенсон и од-
ной религиозной песни.
«Я в Ломбардии, бывало…»
Ломбардия — административный регион в Италии. Сто-
лица — Милан.
Народные романсы
Граф Арнау
В основу романса легла средневековая легенда, восходя-
щая к XI в., о «великом грешнике» графе Арнау. Популяр-
ность легенды на протяжении многих веков подтверждается
тем, что многие ее эпизоды связываются с различными селе-
ниями, замками и монастырями Каталонии.
Узники Лериды
Лерида — см. примеч. к стихотворению Сервери Жирон-
ского «Между Леридой моей…»
302
Дон Луис
Параллелью этому каталонскому романсу в испанском
(кастильском) фольклоре является романс «Сильнее смерти
любовь» (перевел Д. Самойлов):
Юный граф к любимой прибыл
из-за моря-океана.
И коня поить повел он
в день святого Иоанна.
И покуда конь пьет воду,
граф поет в тоске и неге.
Птицы слушают ту песню,
останавливаясь в небе.
Путник, слыша эту песню,
забывает про усталость,
и моряк на этот голос
поворачивает парус.
Вышивала королева,
Альба-Нинья почивала.
«Поднимайтесь, Альба-Нинья,
и откиньте покрывало,
и услышьте песнь русалки,
лучшей песни не бывало».
«Что вы, матушка, ведь это
не русалка распевает.
Это граф, в меня влюбленный.
Он от страсти умирает.
Как найти такое средство,
что страданья умеряет?»
«Ах, проклятье этой песне!
Если королевну любит,
прикажу его убить я,
и тебя он не погубит».
«Если вы его казните,
то и я умру при этом»…
В полночь он простился с жизнью,
умерла она с рассветом.
И она, как королевна,
под плитой лежит алтарной,
ну а он, потомок графов, —
рядом с той плитой алтарной.
303
И над ней взрастает роза,

а боярышник — над графом.
Куст растет, растет и роза,
птицы песнь поют в кустах им.
Ветки тянутся друг к другу
и друг друга обнимают.
А которые не могут,
в одиночестве вздыхают.
Королева в дикой злобе
вырубить кусты велела,
юный рыцарь горько плакал,
совершая это дело.
От нее взлетела цапля,
от него — могучий сокол.
И они летают парой
в небе вольном и высоком.
Рамон Льюль
(1232–1315)
Выдающийся каталонский философ, теолог, логик, про-
заик, поэт, миссионер и педагог, родоначальник каталон-
ской литературы. Родился на Майорке, в молодости зани-
мал привилегированное положение при будущем короле
Жауме II. В тридцатилетнем возрасте пережил душевный
кризис, заставивший его пересмотреть жизненные принци-
пы и посвятить себя религиозно-подвижнической и просве-
тительской деятельности. Создатель грандиозного по сво-
им масштабам свода знаний средневекового человека, «Ве-
ликой науки», вызывавшей восхищение во всей Европе.
Первым перешел в своих философских трудах с латыни на
национальный язык, внеся тем самым весомый вклад в раз-
витие европейской культуры.
Песнь Рамона
Я школу создал…, / которой славен Мирамар… — в 1276 г.
король Жауме II и папа Иоанн XXI одобрили предложение Ра-
мона Льюля основать на Майорке, на мысе Мирамар, монас-
тырь, предназначенный для воспитания молодых людей и обу-
чения их восточным языкам для миссионерской деятельности.
304
К науке приобщась моей… — имеется в виду «Великая

наука».
О праздности. Об уповании. Об утешении

Являясь, по существу, самостоятельными произведения-
ми, эти стихотворения входят в состав стихотворного цикла
«Лекарство от прегрешений».
Книга о рыцарском ордене

Книга была написана в 1275 г. Имела большое хождение
в списках — как на каталонском языке, так и в переводах на
французский и английский языки. Возможно, книга Льюля
оказала определенное воздействие на автора «Дон Кихота».
Текст печатается по изд.: Льюль Р. Книга о Любящем и
Возлюбленном. СПб., 1997 (Литературные памятники).
Подобно семи планетам… — до XVI в. считалось, что пла-
нет (блуждающих звезд) всего семь: Солнце, Луна, Меркурий,
Венера, Марс, Юпитер, Сатурн — и они обращаются вокруг
Земли.
…я разделил мою «Книгу о рыцарстве» на семь час-
тей… — Льюль, как и его современники, верил в магическое
значение числа «семь».
…некий достославный король… — скорее всего, речь идет
о Жауме II, короле Майорки, который был покровителем Ра-
мона Льюля.
Пере Марк
(ок. 1336–1413)
Представитель знатного валенсийского рода, прини-
мавший участие в политических распрях своего времени.
Сражался на стороне каталонцев и арагонцев против коро-
ля Кастилии Педро Жестокого и был взят в плен принцем
Уэльским Эдуардом, Черным принцем. Автор поэтических
произведений любовного и политического содержания, до
наших дней дошли 3 поэмы и 9 стихотворений поэта.
«Дни человека к смерти чередой…»

Стихотворение является вариацией на тему знаменито-
го рассуждения римского философа Луция Аннея Сенеки
305
в XXIV письме «Нравственных писем к Луцилию», на кото-

рое откликнулось немало средневековых европейских поэтов.
Ансельм Турмеда
(ок. 1352–1430)
Уроженец острова Майорка, францисканский монах, он
отправился в Северную Африку обращать в христианство
арабов, там публично отрекся от христианской веры и пе-
решел в мусульманство; закончил свои дни в Тунисе. Один
из немногих европейских авторов, создававших свои про-
изведения как на каталанском, так и на арабском языках.
Его «Книга добрых увещеваний» (1398) — собрание притч
и афоризмов на различные темы морали, вплоть до конца
XIX в. была чрезвычайно популярна в Каталонии и исполь-
зовалась в качестве хрестоматийного произведения в шко-
лах, несмотря на то что благочестивые советы в ней окра-
шены в иронические и даже сатирические тона.
Строфы о смуте в королевстве Майорка
В 1262 г. Майорка, в силу завещания Жауме I, отвоевав-
шего ее у арабов, стала независимым государством. В 40-е го-
ды XIV столетия она была присоединена к Арагону. Вся по-
следующая история средневековой Майорки отмечена борь-
бой между сельским и городским населением и восстаниями
крестьян.
Андреу Фебрэ
(1375?–1444?)
Родился в городе Вик, в семье ремесленника. Получил
хорошее образование и в юном возрасте был принят на
службу в королевскую канцелярию в качестве писаря. Позд-
нее играл заметную роль при дворе Альфонса V Велико-
душного, став известным дипломатом и военным. Принимал
участие в итальянских походах, способствовавших проник-
новению ренессансных веяний на Пиренейский полуостров.
Заметный вклад в развитие каталонской культуры внес сво-
им переводом дантовского «Ада» (1429). Сохранившиеся
15 оригинальных стихотворений созданы в традициях про-
вансальской поэзии.
306
«Тот день, что отделил меня от вас…»

Пула — имеется в виду либо Апулия, область на юго-вос-
токе Апеннинского полуострова, либо город на о. Сардиния,
которая была завоевана Арагоном в 1323–1324 гг.
К походу на мавров
В 1398 г. в ответ на пиратское нападение мавров на при-
брежный поселок Торребланка каталонцы отправили в Север-
ную Африку эскадру, высадившуюся неподалеку от Туниса. По-
ходу был придан характер священной войны против неверных.
Пусть будет отвоевана Гранада… — с 1252 г. Гранад-
ский эмират оставался единственным оплотом арабских вла-
дений на Пиренейском полуострове. Его отвоевание у мавров
в 1492 г. ознаменовало собой завершение Реконкисты.
Жорди де Сант Жорди

(1399–1424?)
Один из самых ярких каталонских лириков, в творчест-
ве которого отчетливо прослеживается влияние куртуазной
трубадурской поэзии. Родился в Валенсии и с юного возрас-
та служил при дворе Альфонса V Великодушного, пользуясь
покровительством монарха. Принимал участие в экспеди-
циях на Корсику, Сардинию и в Неаполь. Интерес к италь-
янской поэзии, и особенно к творчеству Петрарки, отразил-
ся на всем творчестве поэта.
«Всегда со мною ваш прекрасный образ…»
Пентисилея — дочь Арея и Отреры, царица амазонок; во
время Троянской войны она пришла на помощь троянцам и бы-
ла убита Ахиллом. Когда Ахилл увидел прекрасную и моло-
дую героиню умирающей, он воспылал любовью к ней.
«В чужих стенах и в стороне чужой…»
Сфорца, Франческо (1401–1466) — основатель миланской
ветви династии Сфорца, знаменитый кондотьер.
Аузиас Марк
(1393–1459)
Крупнейший ренессансный поэт Каталонии. Сын Пере
Марка, он принадлежал к знатному валенсийскому роду,
307
служил при дворе Альфонсо V и принимал участие в ита-

льянской военной кампании. Первым из каталонских поэтов
решительно порвал с провансальской традицией. Сохрани-
лось 128 поэтических произведений, принадлежащих перу
Аузиаса Марка. Его творчество оказало заметное влияние
на дальнейшее развитие поэзии не только Каталонии, но
и всей Испании.
Духовная песнь
…и дух Твой веет, где Тебе угодно… — реминисценция из
Библии: «Дух дышит, где хочет» (Иоанн, 3: 8).
Философы, что сами жизнь прервали… — имеются в ви-
ду античные философы, прежде всего стоики.
…я верю — как сказал Ты об Иуде, — / что лучше б не ро-
диться человеку — «Горе тому человеку, которым Сын Че-
ловеческий предается; лучше бы этому человеку не родиться»
(Матфей, 26: 24).
Шестая песнь о смерти
В цикле «Песен о смерти», состоящем из 6 стихотворе-
ний, по всей вероятности, оплакивается вторая жена поэта,
Жуана Эскорна.
«Пусть радуется праздникам народ…»
Царь Кипра к нехристю попал в полон… — имеется в виду
король Кипра Жан де Лузиньян (Жан или Иоанн II), захвачен-
ный в 1426 г. в плен султаном Египта и выкупленный в 1427 г.
• XIX век •
Бонавентура Карлес Арибау
(1798–1862)
Основоположник романтической поэзии Каталонии. По-
эт, журналист, политический деятель, экономист, основа-
тель Философского общества Каталонии. Родился в Барсе-
лоне, был активным сотрудником журнала «Эль Эуропео»,
где появляются первые статьи, обосновывающие искусство
романтизма. Именно в этом журнале 24 августа 1833 г. уви-
дело свет самое известное произведение Арибау, ода «К ро-
308
дине», послужившая отправной точкой для движения куль-

турного возрождения Каталонии (Ренешансы).
Ода к родине
Монсень — вершина одноименной горной гряды в окрест-
ностях Барселоны.
Льобрегат — река в провинции Барселона.
Жасинт Вердагэ
(1845–1902)
Великий поэт Каталонии XIX столетия, сыгравший
огромную роль в формировании каталонской литературы.
Благодаря его творчеству, венчающему поэзию Ренашенсы,
каталонский язык становится одним из самых совершенных
литературных языков Пиренейского полуострова. Сын кре-
стьянина, священник, он обрел известность не только в Ка-
талонии, но и за ее пределами, прежде всего благодаря двум
крупным стихотворным произведениям: эпическим поэмам
«Атлантида» и «Каниго». Его перу принадлежат также мис-
тические стихи и лирика в духе народных песен.
Дон Жауме на Сан Жеронимо

…Жауме Первый, король арагонцев… — Жауме I Завое-
ватель (1208–1276), король Арагона и Каталонии с 1213 г. От-
воевал у арабов Балеарские острова, Валенсию и Мурсию.
Сан-Жеронимо — Сант Жерони, вершина горы Монтсер-
рат в 50 км от Барселоны. В этом горном массиве расположен
основанный в IX в. знаменитый бенедиктинский монастырь,
величайшая святыня Каталонии и ее патриотический символ.
С пика высотой 1236 м в хорошую погоду можно увидеть не
только Каталонию, но также часть Валенсии, Арагона и Бале-
арских островов.
Бесос — Безос, река в Каталонии; начинается в Пиренеях
и впадает в Средиземное море около Барселоны.
Лерида, Альбиоль, Таррагона, Жирона (Жерона), Вик, Ур-
жель, Карлона — старинные каталонские города, игравшие
важную роль в истории страны.
Льена — гора в Арагоне.
309
Пучмаль, Альбера, Каниго — горные массивы, а также вер-

шины гор в Пиренеях.
…о Серданьях… — имеются в виду Сарданьи, две погра-
ничные области, примыкающие со стороны Франции и Испа-
нии к Пиренеям. В Средние века обе они принадлежали Ара-
гону.
Росельон — Руссильон, провинция в южной Франции ме-
жду Пиренеями и Средиземным морем. Главный город — Пер-
пиньян. В Средние века принадлежала Каталонии.
Монжуик — Монтжуик, гора в Барселоне.
…когда Роланд в нечестивых / с Каниго запустил шесто-
пером — речь идет об одном из знаменитых героев эпических
сказаний Карла Великого. Его прототипом был франкский
маркграф, который погиб в битве с басками в 778 г. в Ронсе-
вальском ущелье (Пиренеи), прикрывая отступление франков.
В эпосе баски были заменены маврами.
Sum vermis
«Sum vermis et non homo» (лат.) — «Я же червь, а не чело-
век» (Псалтырь, 21: 7). К этой строке в европейских литерату-
рах восходит немало стихотворений, в которых она либо под-
хватывается, либо переосмысляется, либо опровергается.
Скала Дьявола
Темноликой Деве / шлют они мольбы… — имеется в виду
Чёрная Дева Монсерратская — высоко почитаемое скульптур-
ное изображение Девы Марии с Младенцем, хранимое в мо-
настыре Монсеррат. Название скульптуры определил темный,
почти черный цвет лица и рук Девы.
Розалия
Fulcite me floribus, stipate me malis: quia amore langueo
(лат.) — «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками,
ибо я изнемогаю от любви» (Песнь Песней, 2: 5).
Петербург
Очерк «Петербург» входит в книгу Жасинта Вердагэ «По-
ездки и путешествия» (1887). В России каталонский писатель
побывал в 1884 г. Так как Вердагэ был священником, его в на-
шей стране более всего интересовали вопросы религии; боль-
шинство страниц очерка — это описания отправления службы
в православных храмах и описания петербургских церквей.
310
Текст печатается по книге: Образ Петербурга в Испании.

СПб., 2003.
Вик — город неподалеку от Барселоны, в соборе которого
Вердагэ служил священником.
…далеко от фамильного дома Гусманов… — основатель
ордена доминиканцев Доминго де Гусман (1175–1221) родил-
ся в городке Калеруэга (Кастилия).
…ко дню святого Иоанна — к 24 июня (это день летнего
солнцестояния, который в России называется днем Ивана Ку-
палы).
Жуан Алковэ
(1854–1924)
Родился на острове Майорка. Представитель майоркин-
ской поэтической школы рубежа веков. Свою литератур-
ную деятельность Алковэ начал как испаноязычный поэт в
1887 г. Однако с годами в нем крепла потребность внести
свой вклад в возрождение каталонской культуры. На ката-
лонском языке Алковэ выпустил два поэтических сборни-
ка: «Надвигающиеся сумерки» (1909) и «Библейские сти-
хи» (1918). Обращение к родному языку для Жоана Алковэ
было связано с идеей, которая стала в последний период
его творчества определяющей: «ввести искусство в русло
народной жизни». В поэзии Алковэ стремление к объектив-
ному изучению предмета и скульптурность формы, усвоен-
ные им у французских поэтов-парнасцев, сочетаются с не-
посредственным и тонким ощущением природы.
Воспоминание о Сольере
Сольер — город на острове Майорка.
Гость
Рубен Дарио (наст. имя — Феликс Рубен Гарсиа Сармьен-
то; 1867–1916) — никарагуанский поэт и прозаик. Глава ис-
пано-американского модернизма. Дарио оказал большое влия-
ние на поэтов Пиренейского полуострова, начинавших свою
литературную деятельность на рубеже веков. Неоднократно
бывал в Испании, в том числе и в Каталонии. Алковэ в своем
стихотворении «Гость» использует мотивы, образы и темы
поэзии Дарио.
311
Пигмалион — в греческой мифологии царь и скульптор

с острова Кипр, влюбившийся в изваянную им статую Гала-
теи. Вняв мольбам Пигмалиона, Афродита оживила статую.
Этот сюжет получил многочисленные интерпретации в миро-
вом искусстве (самая известная из них — пьеса Бернарда Шоу
«Пигмалион», 1913).
Сельва — лес Южной Америки.
Фиал (поэт.) — сосуд: чаша, употреблявшаяся в Древней
Греции для пиров и возлияний богам.
Эфоры — коллегия высших должностных лиц в Спарте.
Жуан Марагаль
(1860–1911)
Крупнейший поэт рубежа веков, основоположник ка-
талонского модернизма. Начиная с Марагаля, каталонские
поэты осознают себя творцами не только национальной, но
и всеевропейской культуры. Родился в Барселоне, учился
на юридическом факультете. Блестяще владел всеми фор-
мами каталонского стиха и виртуозно соединял в своем
творчестве традиционные и новаторские тенденции. Для его
творческого метода характерен «культ живого слова», на
базе которого складывается новая поэтическая школа.
Духовная песнь
Вершинное произведение поэта и одно из самых знамени-
тых в каталонской поэзии стихотворений. Перекликается с од-
ноименным произведением Аузиаса Марка. «Духовную песнь»
Жуана Марагаля перевел на испанский язык глава «Поколения
1898 года» Мигель де Унамуно (1864–1936), высоко ценив-
ший творчество каталонского поэта (он перевел также и сти-
хотворение «Слепая корова»). Кроме этого Унамуно посвя-
тил Марагалю обширное стихотворение «Барселонский кафед-
ральный собор» (сборник «Стихи», 1907); приводим фрагмент
(перевел В. Андреев):
Говорит Барселонский собор:

Каменное чрево мое очищают от грязи
молитвы в разноязыких одеждах,
одинокий единый шепот,
всеобщий псалом и стон.
312
Придите ко мне, когда распря

наносит вашему сердцу раны,
тень моя животворит
ради забвения злобы земной,
тень моя — мирный вечный источник,
который дарует вам небо для утешенья.
Придите ко мне, ибо всех я могу вместить,
в моих объятиях все вы — братья друг другу,
я — небесный шатер здесь, на земле,
всемирная родина человека.
Того, кто повелел: «Остановись!» / из всех мгновений лишь
мгновенью смерти… — имеется в виду Фауст, герой одно-
именной трагедии Иоганна Вольфганга Гете. Заключая сделку
с Мефистофелем, Фауст просит прервать свое земное суще-
ствование в тот миг, когда он достигнет наивысшего счастья.
В конце трагедии, произнеся слова: «Остановись, мгновенье,
ты прекрасно!», он падает мертвым.
Ода к Испании
Стихотворение является откликом на поражение Испании
в войне с США 1898 г., в результате которой страна лишилась
своих последних заокеанских колоний.
…пример Сагунто… — город в провинции Валенсия. Про-
славился подвигом своих жителей во время второй Пуни-
ческой войны. После ожесточенной восьмимесячной осады
в 219 г. до н. э. войсками Ганнибала они предпочли сгореть
в огне, но не сдаться.
Новая ода Барселоне
Грязь твоих мостовых, Барселона, / перемешана с кро-
вью — автор имеет в виду события «кровавой барселонской
недели» в июле 1909 г., когда после волнений среди новобран-
цев, отправляемых в Марокко, где Испания вела войну, в Бар-
селоне начались массовые выступления, которые были жесто-
ко подавлены правительством. В русской поэзии есть стихо-
творение, являющееся откликом на события «кровавой неде-
ли» в Каталонии. Оно написано Оскаром Лещинским (?–1919)
в Барселоне в 1913 г. В стихотворении упоминается испан-
ский педагог и анархист Франсиско Феррер (1859–1909), уби-
тый во время подавления восстания барселонцев правитель-
ственными войсками.
313
Монжуих
Тихо стонущий ветер Средиземного моря
К голубой полуночи, утомившись, затих.
В небе месяц зеркальный и зеркальные звезды;
И как страж на вершине стоит Монжуих.
Распростерлись над морем из таинственных бо́йниц
Одичавшие жерла, как стая химер…
А над крепостью призрак каталонских восстаний
И с простреленной грудью Франсиско Феррер.
А еще у тебя над морем гора высокая есть, / замок сто-
ит на вершине… — на горе Монжуик, что возвышается над
Барселоной, в 1640 г., после восстания каталонцев против ис-
панского абсолютизма, по приказу короля Филиппа IV была
построена крепость для пресечения выступлений в защиту на-
циональных прав.
Рамбла — центральная улица (набережная) Барселоны.
…вознесся храм, с цветком гигантским схожий… — име-
ется в виду собор Sagrada Familia (Святое семейство), строи-
тельство которого была начато в 1884 г. по проекту каталон-
ского архитектора Антонио Гауди (1852–1926).
Сантьяго Русиньол
(1861–1931)
Ярчайшая фигура каталонского модернизма, живопи-
сец, прозаик, поэт, драматург, публицист. Родился в Барсе-
лоне в обеспеченной семье каталонских буржуа. Получил
художественное образование. Как живописец прославился
изображением старинных садов. Несколько лет жил и тво-
рил в Париже, на Монмартре. На протяжении всей жизни
выступал ярым поборником тотального искусства, которо-
му подвластны любые художественные способы самовы-
ражения. Незаурядная, разносторонне одаренная личность,
Русиньол по праву признан душой художественного аван-
гарда Каталонии рубежа веков.
Рубен Дарио в стихотворном послании жене аргентин-
ского поэта Леопольда Лугонеса (сборник «Бродячая пес-
ня», 1908), повествуя о своих путешествиях, рассказывает
о пребывании на острове Мальорка и упоминает Рамона
Льюля и Сантьяго Русиньола (как живописца):
314
Я по улицам неторопливо гуляю,

полной грудью ветра всего мира вдыхаю,
я блаженствую здесь, здесь я — словно в раю.
Замерев, перед домом Рамона стою.
….........................................................
Остров — чудо, бесспорно любого пленит он.
Здесь сам воздух искусством высоким пропитан.
Русиньол побывал на Мальорке недавно,
солнца свет передать он умеет столь славно!
Перевел В. Андреев
Из книги «Молитвы»
Первая в пиренейской литературе книга стихов в прозе,
вышедшая в свет в 1897 г. и явившая собой истинный образец
симбиоза искусств, за который ратовали приверженцы модер-
низма. В издании были представлены не только тексты Руси-
ньола, но и музыка к ним в виде нотных записей (композитор
Эрик Морера), а также графические иллюстрации (художник
Микел Утрильо).
Готическим соборам
Парфенон — один из самых величественных храмов Древ-
ней Греции, посвященный богине Афине, центр афинского
Акрополя. Построен в 447–437 гг. до н. э. архитекторами Ик-
тином и Калликратом на фундаменте более раннего храма,
также посвященного Афине.
Альгамбра — архитектурно-парковый ансамбль, располо-
женный на холмистой террасе в восточной части города Гра-
нада (Андалусия, Испания). Основное развитие получил во
времена правления мусульманской династии Насридов (1230–
1492), при которых Гранада стала столицей Гранадского эми-
рата на Иберийском полуострове, а Альгамбра — их резиден-
цией.
• XX век •
Жузеп Карнэ
(1884–1970)
Основоположник движения «ноусентистов» («девяти-
сотников»), один из крупнейших каталонских поэтов XX в.,
драматург, журналист, переводчик. Родился в Барселоне,
315
там же закончил университет по специальностям «право»

и «философия». Был редактором нескольких крупных жур-
налов, сотрудником Института каталонских исследований.
Состоял на дипломатической службе. Во время Граждан-
ской войны встал на сторону Республики, после ее пора-
жения эмигрировал в Мексику, позднее переехал в Бель-
гию, где преподавал в университете. Умер в Брюсселе.
Защита
Эвмениды (эринии) — в греческой мифологии богини мще-
ния, обитательницы Аида. У римлян эринии отождествлялись
с фуриями.
«Сподобь нас, Боже, умереть…»
Это и следующее за ним стихотворения входят в цикл
«Сподобь нас, Боже» из сборника Карне «Прекрасная земля,
прекрасный народ» (1918). Первые строки стихотворений дан-
ного цикла заимствованы из «Хроники» Рамона Мунтанэ
(1265–1336), в художественном отношении самой яркой из
средневековых каталонских хроник.
Карлес Риба
(1893–1959)
Самый значительный поэт младшего поколения «ноу-
сентистов», известный литературный переводчик, внесший
неоценимый вклад в развитие каталонской словесности. Ро-
дился в Барселоне, изучал философию и литературу в уни-
верситете. Преподавал классическую филологию в Неза-
висимом университете Барселоны. После победы франки-
стов эмигрировал во Францию, однако в 1943 г. вернулся
на родину. Перевел на каталанский язык «Одиссею» Гоме-
ра, творения Эсхила, Софокла, Еврипида, Плутарха, Ксено-
фонта, книги Ветхого завета, а также многие произведения
классиков европейской, в том числе и русской литературы.
Уже первый сборник оригинальных стихов поэта «Первая
книга стансов» (1919), по единодушному мнению критиков,
могла бы служить достаточным основанием для признания
Карлеса Рибы одним из лучших поэтов Каталонии XX сто-
летия.
316
«Блажен, кто и под небом чуждых стран…»

Uns wiegen lassen, wie / Auf schwankem Kahne der See
(нем.) — «Пусть нас убаюкает качающийся челн озера». Стро-
ки из стихотворения «Мнемозина» (третий вариант) немецко-
го поэта Фридриха Гёльдерлина (1770–1843).
Канте хондо
Разновидность андалузской народной песенной поэзии,
в которой текст, мелодия и исполнение находятся в нераз-
рывном единстве, что свидетельствует о ее древнем происхож-
дении.
«Издалека выкликну имя твое, о Суний многоколонный!..»
Суний — мыс на юго-восточном побережье Аттики, омы-
ваемый Эгейским морем. Здесь находится знаменитый дори-
ческий храм Посейдона (V в. до н. э.).
Жуан Салват-Папасейт
(1894–1924)
Один из самых ярких представителей авангардистской
поэзии Каталонии. Родился в Барселоне в семье матроса. С
детства испытывал нужду и вынужден был самостоятельно
зарабатывать на хлеб. Не имея возможности учиться в
университете, серьезно занимался самообразованием. Ак-
тивно сотрудничал с левой прессой, публикуя статьи анти-
буржуазного, нередко анархического содержания. Под-
линная слава пришла к поэту уже после смерти, в 60-е го-
ды XX столетия, когда его поэтическое наследие обрело
новую жизнь благодаря художественному движению «Но-
ва кансо» («Новая песня»).
Жузеп Висенс Фош

(1894–1987)
Поэт, прозаик и эссеист. Родился под Барселоной, сын
потомственного кондитера. Начинал изучать право в Барсе-
лонском университете, но ушел со второго курса. В 1917 г.
опубликовал первые стихи. Сотрудничал с различными
журналами, издавал визуальную поэзию, статьи о теории
317
и практике авангардного искусства. Был близок к сюрреа-

лизму. Дружил с Дали, Миро, Лоркой, Элюаром, активно
пропагандировал их творчество.
Мария Манент
(1898–1988)
Поэт, прозаик, литературный критик, переводчик и дея-
тель культуры. Родился в Барселоне, изучал торговое дело
и иностранные языки. Оставаясь верным традициям ноу-
сентистов, он также заявил о себе как поэт-символист. Его
творчество отличает безукоризненный вкус, артистическое
чутье и высокая культура. Каталонская культура обязана ему
прекрасными переводами англоязычных, японских и китай-
ских поэтов.
Жуан Виньоли
(1914–1984)
Один из самых именитых каталонских поэтов XX сто-
летия, оказавший сильнейшее влияние на развитие совре-
менной поэзии Каталонии. Родился в Барселоне. Рано остал-
ся без отца, познал нужду и с ранней юности вынужден был
работать, чтобы прокормить семью. Занимался самообра-
зованием, много читал. Начал писать стихи под впечатле-
нием от поэзии Рильке. Его творческое наследие составля-
ют более 500 стихотворений, объединенных в 17 поэтиче-
ских сборников. Лауреат ряда литературных премий, в чи-
сле которых и испанская Национальная премия в области
поэзии.
Теперь уже поздно
Du musst dein Leben ändern (нем.) — «Жить ты должен по-
иному» — строка из стихотворения австрийского поэта Рай-
нера Марии Рильке (1875–1926) «Архаический торс Аполло-
на», перевел И. Беланин.
Роза Леверони
(1910–1985)
Одна из лучших каталонских поэтесс XX в., лауреат
многих литературных премий. Родилась в Барселоне в со-
318
стоятельной семье, имевшей итальянские корни. Получив

высшее образование на факультете филологии и филосо-
фии Барселонского университета, она затем также окончи-
ла Высшую библиотечную школу, работала библиотекарем
в университете. Гражданская война в Испании резко изме-
нила спокойное течение ее жизни, приведя в ряды культур-
ного сопротивления режиму. Лирика Розы Леверони — это
отражение противоречия и хрупкого равновесия, сущест-
вовавшего между окружающим миром и жизнью поэтессы,
она сочетает глубину и искренность чувства с изысканной
красотой поэтических образов.
Сонет Райнеру Мария Рильке
Рильке — см. примеч. к стихотворению Виньоли «Теперь
уже поздно».
Салвадор Эсприу
(1913–1985)
Крупнейший представитель каталонской словесности
нашего времени, выдающийся поэт, прозаик, драматург. Ро-
дился в маленьком поселке провинции Жирона в семье но-
тариуса, детство провел в приморском городке Ареньс-де-
Мар. Один из представителей так называемого поколения
гражданской войны, творчество которого проникнуто тра-
гическим мироощущением. Для каталонской молодежи, при-
шедшей в поэзию в 70-е годы, Эсприу стал и литератур-
ным, и духовным наставником. Его своеобразие как поэта
проявляется и в языке, гармонично сочетающем лексику ар-
хаическую, библейскую и разговорную, подчас диалектную.
Удостоен многочисленных наград и премий, почетный док-
тор университетов Барселоны и Тулузы, неоднократно но-
минировался на Нобелевскую премию по литературе.
Книга мертвых
В Древнем Египте «Книга мертвых» — сборник гимнов
и религиозных текстов, помещаемый в гробницу с целью по-
мочь умершему преодолеть опасности потустороннего мира
и обрести благополучие в посмертии. «Тибетская книга мёрт-
вых» — наиболее распространённое на Западе название тибет-
ского буддийского текста «Бардо Тхёдол». Содержит подроб-
319
ное описание состояний-этапов (бардо), через которые, соглас-

но тибетской буддийской традиции, проходит сознание чело-
века, начиная с процесса физического умирания и до момента
следующего воплощения (реинкарнации) в новой форме.
Габриэль Ферратэ
(1922–1972)
Поэт, переводчик, лингвист, историк литературы и ли-
тературный критик. Родился в промышленном городе Реус.
Его семья на протяжении нескольких поколений занима-
лась экспортом вина. Получил филологическое образование,
преподавал в Барселонском автономном университете, ру-
ководил одним из барселонских издательств. Поэтическое
творчество Ферратэ ограничено рамками одного десятиле-
тия: изданные на протяжении 60-х годов три его поэтиче-
ских сборника были в 1968 г. объединены в итоговой книге
«Женщины и дни». Покончил с собой на пороге пятидеся-
тилетия.
Аристократы
Борхес, Хорхе Луис (1899–1986) — аргентинский прозаик,
поэт и публицист.
Лоуэлл, Роберт (1917–1977) — американский поэт, драма-
тург и литературный критик, представитель исповедального
направления в поэзии.
Блай Бонет
(1926–1997)
Известный каталонский поэт, прозаик, искусствовед.
Родился на Майорке. Изучал греческий и латинский языки,
но вынужден был оставить учебу из-за болезни легких, не
покидавшей его на протяжении всей жизни. Его творче-
ство отмечено поисками собственного поэтического языка,
новаторских форм самовыражения, особенно проявивши-
мися в сборнике «Евангелие от одного из многих» (1997),
удостоенного премии Карлеса Рибы. В 1990 г. был награж-
ден Крестом Святого Георгия, вручаемым правительством
Каталонии.
320
Приготовление к смерти
…Тот, Кого я возлюбил — отсылка к «Книге о Любящем
и Возлюбленном» Рамона Льюля.
Мариус Сампере
(р. 1928)
Поэт, публицист и музыкальный деятель. Родился в Бар-
селоне в семье госслужащего. Получил музыкальное обра-
зование и в течение нескольких лет руководил одним из
ансамблей движения «Нова Кансо». Как поэт заявил о себе
в 60-е годы, когда был опубликован его первый поэтиче-
ский сборник на каталанском языке «Человек и предел»,
удостоенный премии Карлеса Рибы. Является лауреатом
и других престижных литературных премий, среди которых
особо следует отметить Национальную премию в области
литературы (2003).
Микел Марти и Пол

(1929–2003)
Известный поэт, прозаик, публицист, переводчик. Ро-
дился в небольшом городке Рода-де-Тер в рабочей семье.
В 14 лет начал работать на текстильной фабрике, где тру-
дилась его мать. Много читал, занимался самообразованием.
Первый же сборник его стихов «Слова на ветру» (1954) был
замечен читателями и критиками и получил литературную
премию «Малая медведица». Тяжелая болезнь, поразившая
поэта в начале 70-х годов, не позволяла ему нормально
двигаться и говорить, и он полностью посвятил себя лите-
ратурному творчеству, постепенно превратившись в одного
из самых читаемых каталонских поэтов (суммарный тираж
его сборника «Дорогая Марта» превзошел 100 000 продан-
ных экземпляров). Многие стихи Марти и Пола положены
на музыку.
Ольга Ширинакс
(р. 1936)
Известная каталонская поэтесса и прозаик, автор 15 по-
этических сборников, многочисленных романов и книг для
321
детей. Родилась и живет в Таррагоне. Получила консерва-

торское образование и преподавала музыку. В 1978 г. стала
первым лауреатом возобновленных после более чем соро-
калетнего перерыва традиционных Цветочных игр (состя-
заний поэтов). Впоследствии была увенчана почетным ти-
тулом «Мастер веселой науки», который вручается облада-
телям трех высших наград этих поэтических соревнований
(Живой цветок, Золотая роза и Серебряная фиалка). Явля-
ется также лауреатом ряда престижных литературных пре-
мий Каталонии, в том числе премии Сант Жорди, Рамона
Льюля, Карлеса Рибы, Жузепа Пла и др.
«Сочатся гранатом и ластятся шелком китайским…»
Сильвия Плат (1932–1963) — американская писательни-
ца. Покончила жизнь самоубийством.
Вирджиния Вульф (1882–1941) — английская писательни-
ца. Автор романа «К маяку».
Росалия — Росалия де Кастро (1837–1885) — испанская
(галисийская) поэтесса.
Дикинсон, Эмили Элизабет (1830–1886) — американская
поэтесса.
«Морское дуновенье принесло…»
Унгаретти, Джузеппе (1888–1970) — итальянский поэт.
Его сборник «Кораблекрушения» вышел в 1919 г.
(р. 1938)
Один из самых маститых поэтов современной Катало-
нии. Архитектор, профессор Барселонского политехниче-
ского университета. Родился в небольшом поселке Санау-
жа в провинции Лерида, в семье архитектора и учительни-
цы. Как поэт, пишущий на каталанском языке, стал извес-
тен в начале 80-х годов, когда опубликовал сборник «Тень
другого моря» (1981). К настоящему времени Маргарит —
автор 28 поэтических книг, лауреат многочисленных лите-
ратурных премий, в том числе Национальной премии в об-
ласти поэзии (2008) и Поэтической премии Латинского ми-
ра (2013). Его произведения отличают широта тематиче-
322
ского охвата, большая поэтическая культура, отшлифован-

ный, ясный и чистый язык и глубоко личностный, слегка
меланхоличный взгляд на явления окружающего мира.
Моя ода к Барселоне
Кавафис, Константинос (1863–1933) — поэт из Алексан-
дрии, широко признанный величайшим из всех писавших на
новогреческом языке.
Сонет двух городов
Лео Ферре (1916–1993) — франко-итальянский поэт, пе-
реводчик, певец и композитор.
Верлен, Поль (1844—1896) — французский поэт, один из
основоположников литературного импрессионизма и симво-
лизма.
Кого любит Гилберт Грейп?
Имеется в виду главный герой фильма американского ре-
жиссера Лассе Халльстрема «Что гложет Гилберта Грейпа?»
(1993).
Дождь
Но, Арибау, к родимой земле / я возвратился… — см. в наст.
изд. оду Бонавентуры Карлеса Арибау «К родине».
Астапово
Астапово — железнодорожная станция (в нынешней Ли-
пецкой области), на которой умер Лев Толстой.
Микел Бауса
(1940–2005)
Один из самых самобытных каталонских поэтов, нова-
тор, выделявшийся на общем фоне современных литерато-
ров своим вербальным и социальным радикализмом. Родил-
ся на Майорке в семье башмачника. В двадцать лет пере-
ехал в Барселону, изучал философию и литературу. Первый
же сборник стихов «Прекрасная история» (1962) принес ему
известность. Был удостоен нескольких национальных пре-
мий за стихи и прозу, однако не вписывался в литератур-
323
ную среду и всегда сторонился ее. Почти не давал интер-

вью, последние годы провел в полном одиночестве. В его
литературном наследии выделяется внежанровая книга «Пе-
реворот» (1998), объединяющая фрагменты стихов, афори-
стической прозы и др. Критика называла его наследником
Кафки, Вальзера и Гомбровича.
Марта Песарродона
(р. 1941)
Поэтесса, прозаик, литературный критик и переводчик.
Родилась в городе Терраса. С раннего возраста увлеклась
поэзией; первый сборник ее стихов вышел, когда поэтессе
было двадцать лет. Получив филологическое образование,
преподавала испанский язык в ряде университетов Европы.
Активно занималась просветительской деятельностью по
продвижению каталонской культуры в мире. Перевела на
каталанский язык произведения Вирджинии Вульф, Дорис
Лессинг, Сьюзен Зонтаг и Эрики Джонг. Лауреат Нацио-
нальной премии в области литературы.
In memoriam
In memoriam — лат. «В память».
Старик Обри — имеется в виду Джон Обри (1626–1697) —
английский писатель и антиквар, известный в первую очередь
как автор занимательных биографий великих англичан, а во
вторую — как первый исследователь многих британских древ-
ностей, включая Стоунхендж.
Анна Горенко
Горенко — настоящая фамилия Анны Ахматовой. В сти-
хотворении использованы мотивы поэзии Ахматовой.
В Карфаген с музыкой Перселла

Пёрселл, Генри (1659? — 1695) — английский композитор,
представитель стиля барокко. Автор оперы «Дидона и Эней»
(по «Энеиде» Вергилия).
Улисс — латинизированная форма греческого имени ми-
фического царя Итаки Одиссея.
324
Delenda est — «Cartago delenda est» — «Карфаген должен

быть разрушен» — фраза, которой заканчивал свои речи в рим-
ском сенате Марк Порций Катон (234–149 до н.э.), неприми-
римый враг Карфагена.
В роли Сары Бернар
Сара Бернар (1844–1923) — французская актриса, кото-
рую в начале XX в. называли «самой знаменитой актрисой за
всю историю».
Нарсис Комадира
(р. 1942)
Поэт, художник, театральный деятель, искусствовед,
один из крупнейших деятелей современной каталонской
культуры. Первый поэтический сборник — «Холодная лихо-
радка» — вышел в 1966 г. Затем опубликовал более 15 сти-
хотворных книг. Неоднократно удостаивался литературных
премий Каталонии.
Дом Китса
Китс, Джон (1795–1821) — английский поэт-романтик.
Фанни — Фанни Брон, возлюбленная Китса. Их помолвка
состоялась в декабре 1819 г. Когда в начале следующего года
у поэта открылось сильное легочное кровотечение, Фанни от-
казалась от предложения Китса (он понимал, что скоро умрет)
расторгнуть помолвку.
Рождественская ночь
Остролист — вечнозеленый кустарник с ядовитыми крас-
ными ягодами.
Пере Жимферрэ
(р. 1945)
Поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, вид-
нейшая фигура своего поколения, один из представителей
дебютировавшего в 60–70-е годы течения «Новисимос»
(«Новейшие»). Создает стихи как на каталанском, так и на
испанском языках. Родился в Барселоне, изучал филосо-
фию и литературу в Барселонском университете. Член Ис-
панской королевской академии (1985), лауреат Националь-
325
ной премии по литературе (1998), премии королевы Софии

(2000), премии Октавио Паса за эссеистику (2006) и др. По-
эзия Жимферрэ сложилась под воздействием испанского
барокко, поэтики О. Паса, С. Элиота и У. Стивенса, насы-
щена культурными реалиями, образами живописи и кино,
автобиографична и рефлексивна. Лирика и эссе Жимферрэ
переведены на основные европейские языки.
Слово к ваятелю
Жуан Миро (1893–1983) — каталонский художник, скульп-
тор и график. Направление его творчества — абстрактное ис-
кусство.
Микел Десклот
(р. 1952)
Поэт, переводчик, преподаватель каталонского языка.
Печатается с 1971 г. Автор более 10 поэтических сборни-
ков. Неоднократно становился лауреатом литературных пре-
мий Каталонии.
Песня, чтобы научиться летать
В стихотворении Десклота использованы образы и прие-
мы поэзии Жака Превера (1900–1977) — французского поэта,
близкий к сюрреалистам.
Песня узника
Еще ночь под ружьем, / И заря не взялась за винтовку —
цитата из поэмы Бориса Пастернака «Девятьсот пятый год»
(1926).
Мария Мерсэ Марсал
(1952–1998)
Яркая, самобытная поэтесса, прозаик, переводчик. Ро-
дилась в Барселоне. Окончила Барселонский университет по
специальности классическая филология, преподавала ката-
ланский язык и литературу в средней школе. С юности при-
нимала активное участие в борьбе за признание каталон-
ских национальных ценностей. Не менее активно участвова-
ла в феминистском движении, возглавляла женскую секцию
Каталонского центра ПЕН-клуба. В творчестве поэтессы
326
нашли воплощение практически все формы каталонской

поэзии — от изощренной строфики и рифмовки средневе-
ковых трубадуров до современного верлибра. В 1989 г. она
объединила свои поэтические произведения в книгу, нося-
щую знаменательное название «Упраздненный язык». Бла-
годаря переводам Марии Мерсэ Марсал в каталонский ли-
тературный обиход было введено творчество Анны Ахма-
товой и Марии Цветаевой.
Секстина-зеркало
Секстина — стихотворение на две рифмы (твердая форма),
состоящее из шести строф, каждая из которых включает по
шесть стихов. Каждая новая строфа повторяет конечные слова
предыдущей строфы.
«Плющ, военная победа, сестра…»
Марселина Деборд-Вальмор (1786–1859) — крупнейшая
поэтесса французского романтизма.
Виньет Паньелья
(р. 1954)
Поэтесса и публицист, автор многочисленных работ по
истории каталонской культуры, музейный работник. Роди-
лась в курортном городке Ситжес, известном своими бога-
тыми культурными традициями. Окончила филологический
факультет Барселонского университета, затем прошла спе-
циализацию в области библиотечного дела. Несколько лет
возглавляла Национальную библиотеку Каталонии, в на-
стоящее время является директором Консорциума музеев
Ситжеса. Опубликовала 15 поэтических сборников, многие
из которых награждены литературными премиями.
Зима 1941 года
Стихотворение посвящено Марине Цветаевой.
Крылья пустоты
Икар — в древнегреческой мифологии сын Дедала и ра-
быни Навкраты, известный своей необычной смертью. Соглас-
но легенде, чтобы спастись с острова Крит от разгневанного
327
царя Миноса, Дедал смастерил для себя и сына крылья, скреп-

ленные воском, и наказал сыну лететь над Эгейским морем на
малой высоте. Однако Икар настолько увлекся полётом, что
забыл наставление отца и взлетел очень высоко, приблизив-
шись слишком близко к Солнцу. Лучи Солнца растопили воск,
в результате Икар упал и утонул в море, которое и получило
в этой части название Икарийского.
Алекс Сузанна
(р. 1957)
Поэт, переводчик, литературный критик, издатель, об-
щественный деятель. Ведет большую работу по пропаганде
каталонской поэзии. В настоящее время — директор Ин-
ститута Рамона Льюля. Его первый стихотворный сборник
«Память тела» (1980) получил премию Микела де Палола.
Сборник «Годичные кольца» (1991) был удостоен премии
Карлеса Рибы.
Уединение на Роне (Кондриё)
Кондриё — город во Франции на реке Рона (неподалеку
от города Лион).
Е. Зернова
328
СОДЕРЖАНИЕ
Зернова Е. От составителя ................................................................ 3

Маргарит Ж. Предисловие. Перевела Е. Зернова ......................... 5
XII–XV века
Беренгер де Палоу
*«Мне любы веселье и пенье…» Перевел В. Андреев .................. 15
*«Ах, дама прекрасна лицом…» Перевел В. Андреев ................... 17
Гильем де Кабестань
«Когда впервые вас я увидал…» Перевела В. Дынник ................. 18
«Я сердцем таю…» Перевела В. Дынник ....................................... 20
*«Как тот, чей взор в листве густой…» Перевела
А. Миролюбова .......................................................................... 23
«Сладостно-злая…» Перевел А. Найман........................................ 25
Гильем де Бергеда
«— Ласточка, ты ведь мне спать не даешь…» Перевела
В. Дынник .................................................................................. 28
*«Эта песенка на грани…» Перевел В. Андреев ............................ 30
*«Вы падки, государь, на наслажденья…» Перевел
А. Родосский ............................................................................. 32
*На смерть Понса де Матаплана. Перевел А. Родосский .............. 34
Герау де Кабрера
*Наставление (фрагменты). Перевела М. Квятковская................ 36
Понс д’Ортафа
*«В неразумии своем…» Перевел М. Яснов .................................. 40
Рамон Видаль де Безалу
*Суд любви (фрагмент). Перевела А. Миролюбова....................... 42
329
Сервери Жеронский
*Дорожная песенка. Перевел А. Родосский .................................. 47
*Стихи о палаче и шуте. Перевел А. Родосский ........................... 49
*«Между Леридой моей…» Перевела М. Квятковская .............. 51
*Эспингадура. Перевела М. Квятковская .................................... 54
*«Как тот, что долгий день провёл в скитанье…» Перевела
М. Квятковская ....................................................................... 56
Арнаут Каталан
«Я в Ломбардии, бывало…» Перевела В. Дынник ....................... 58
*«Боже правый, дух смятен…» Перевел В. Литус ...................... 59
Народные романсы
Граф Арнау. Перевел Д. Шнеерсон ............................................... 61
Дама из Арагона. Перевела Д. Далгата ........................................ 67
Узники Лериды. Перевела М. Квятковская ................................. 69
Моряк. Перевела И. Чежегова ...................................................... 71
Дон Луис. Перевел Д. Шнеерсон ................................................... 73
Рамон Льюль
Песнь Рамона. Перевела А. Косс ................................................... 75
О праздности. Перевела А. Косс .................................................... 78
Об уповании. Перевела А. Косс ..................................................... 79
Об утешении. Перевела А. Косс .................................................... 80
Книга о рыцарском ордене (фрагменты). Перевел Вс. Багно...... 81
Пере Марк
«Дни человека к смерти чередой…» Перевела А. Косс ............... 86
«Деву чту я, коль стыдлива…» Перевела А. Косс........................ 89
Ансельм Турмеда
Восхваление денег. Перевел Л. Цывьян ........................................ 91
Строфы о смуте в королевстве Майорка (фрагмент). Перевел
Л. Цывьян ................................................................................. 93
Андреу Фебрэ
«Тот день, что отделил меня от вас…» Перевел М. Яснов .......... 97
Баллада. Перевел М. Яснов ............................................................ 99
К походу на мавров. Сирвента. Перевел М. Яснов ...................... 100
330
Жорди де Сан Жорди

«Всегда со мною ваш прекрасный образ…» Перевела
Е. Баевская .............................................................................. 102
«В чужих стенах и в стороне чужой…» Перевела Е. Баевская.. 104
Спор между глазами, сердцем и рассудком. Перевела
Е. Баевская .............................................................................. 106
Аузиас Марк
«Где сыщешь ты спасительный совет…» Перевела А. Косс ...... 108
Духовная песнь. Перевела А. Косс ............................................... 110
«Мечтами упивается иной…» Перевела А. Косс......................... 117
Шестая песнь о смерти. Перевела А. Косс ................................... 119
«Пусть радуется праздникам народ…» Перевела А. Косс.......... 121
XIX век
Бонавентура Карлес Арибау
Ода к родине. Перевел В. Андреев ................................................ 125
Жасинт Вердагэ
Дон Жауме на Сан Жеронимо. Перевела М. Квятковская ......... 127
Sum vermis. Перевела М. Квятковская ........................................ 130
Скала Дьявола. Перевела М. Квятковская .................................. 132
Розалия. Перевела М. Квятковская .............................................. 135
*Бедность. Перевела К. Дьяконова ............................................... 137
*В форме креста. Перевела К. Дьяконова .................................... 138
Петербург (фрагменты). Перевела О. Николаева ........................ 139
Жуан Алковэ
Воспоминание о Сольере. Перевела М. Квятковская ................ 143
Реликвия. Перевела М. Квятковская ........................................... 145
Гость. Перевела М. Квятковская .................................................. 147
Жуан Марагаль
Духовная песнь. Перевела А. Косс ............................................... 149
Ода к Испании. Перевела А. Косс................................................. 151
Новая ода Барселоне. Перевела А. Косс....................................... 153
«Взрасти любовь свою раздумьем и разлукой…» Перевела
А. Косс ..................................................................................... 157
Слепая корова. Перевела А. Косс ................................................. 158
331
Сантьяго Русиньол
* И з к н и г и « М о л и т в ы ». Перевела Е. Зернова
Красоте ........................................................................................... 159
Готическим соборам...................................................................... 162
* И з к н и г и « М а к с и м ы и к о в а р н ы е м ы с л и ».
Перевела Е. Зернова ............................................................... 165
XX век
Жузеп Карнэ
Верность. Перевел Д. Шнеерсон ................................................... 171
Нападение. Перевел Д. Шнеерсон ................................................ 173
Защита. Перевел Д. Шнеерсон ...................................................... 174
*«Так поздно, что не для прогулок…» Перевела
М. Игнатьева.......................................................................... 175
«Сподобь нас, Боже, умереть…» Перевел Д. Шнеерсон ............ 176
Карлес Риба
«Воительница, чья стопа крылата…» Перевела
А. Миролюбова ....................................................................... 177
«О Дух, мгновенной милостью прельстило…» Перевела
А. Миролюбова ....................................................................... 178
«Блажен, кто и под небом чуждых стран…» Перевела
А. Миролюбова ....................................................................... 179
Канте хондо. Перевела А. Миролюбова ....................................... 180
«Издалека выкликну имя твое, о Суний многоколонный!..»
Перевела А. Миролюбова ....................................................... 181
Зеркало. Перевела А. Миролюбова ............................................... 182
Всякая тварь да восславит… Перевела А. Миролюбова ............. 183
Жуан Салват-Папасейт
Ничто не исчезает. Перевел В. Михайлов..................................... 184
Ты пришла. Перевел В. Михайлов ................................................ 185
Как оно будет завтра. Перевел В. Михайлов ................................ 186
Жузеп Висенс Фош

«Природа мирозданья через Разум…» Перевел В. Михайлов .... 189
«Я часто вижу: жалок, неприкаян…» Перевел В. Михайлов ...... 190
«Когда закат окрасит в охру камни…» Перевел В. Михайлов.... 191
332
«От хрупких лестниц солнечных перронов…» Перевел

В. Михайлов ............................................................................. 192
Трое, двое, один, никого. Перевел В. Михайлов .......................... 193
Мария Манент
«Дрожь лучей, виноградника свежесть, свирель…» Перевел
Н. Сухачев ............................................................................... 194
Тень. Перевел Н. Сухачев .............................................................. 195
Ода утренним возам. Перевел Н. Сухачев.................................... 196
Могила Рильке. Перевел Н. Сухачев ............................................ 197
Жуан Виньоли
*Ничто, лишь дым. Перевела Д. Синицына ................................. 198
*Каменная отара. Перевела Д. Синицына .................................... 199
*Как бы мы ни обнимались. Перевела Д. Синицына .................. 200
*Теперь уже поздно. Перевела Д. Синицына ............................... 201
*«В ясном зачине…» Перевела Д. Синицына .............................. 203
Роза Леверони
*Опустевший дом. Перевел В. Андреев ........................................ 204
*Осень. Перевел В. Андреев .......................................................... 206
*Покой. Перевела Д. Синицына .................................................... 207
*Тема с вариациями. Перевела А. Косс ........................................ 208
*Сонет Райнеру Мария Рильке. Перевел А. Родосский .............. 209
*Завещание. Перевел В. Андреев .................................................. 210
Салвадор Эсприу
Набросок песнопения в соборе. Перевел Вс. Багно .................... 211
Слова. Перевел Вс. Багно .............................................................. 212
Оливы. Перевела А. Косс .............................................................. 213
Стихи за гранью пути. Перевела А. Косс ..................................... 214
Книга мертвых. Перевела А. Косс ................................................ 215
Габриэл Ферратэ
Осенняя комната. Перевел М. Яснов ............................................ 216
Руки. Перевел М. Яснов ................................................................. 217
С изнанки. Перевел М. Яснов ........................................................ 218
Аристократы. Перевел М. Яснов ................................................... 219
333
Блай Бонет
Каталанский язык — самый красивый в мире. Перевел
В. Андреев ............................................................................... 220
Портрет и автопортрет. Перевел М. Яснов .................................. 221
Любовные игры. Перевел В. Андреев ........................................... 222
Приготовление к смерти. Перевел В. Андреев ............................. 223
Любовь. Перевела М. Толстая ..................................................... 224
Мариус Сампере
Вечное воспоминание. Перевел Д. Басов..................................... 225
«Я знаю, нет ничего иного…» Перевела С. Корзакова .............. 226
«Возможно, родина моя не в „да“, а в смерти…» Перевел
Г. Царев ................................................................................... 227
Микел Марти и Пол
Почти чествование. Перевел В. Петров ...................................... 228
*«Прошу так немного, лишь самую малость…» Перевела
Е. Гущина ................................................................................ 230
*«Этот шум, что доносится, не от дождя…» Перевела
М. Абрамова ........................................................................... 231
*«Я прошу немногого…» Перевела М. Абрамова ...................... 232
Ольга Ширинакс
«Время верных зеркал…» Перевела А. Яковлева ........................ 233
«Сочатся гранатом и ластятся шелком китайским…»
Перевела А. Яковлева ............................................................. 234
«Морское дуновенье принесло…» Перевел А. Родосский ......... 235
Тень другого моря. Перевел В. Андреев ....................................... 236
Россия-мать. Перевела М. Квятковская ...................................... 237
Автопортрет. Перевел А. Родосский ............................................ 238
Моя ода к Барселоне. Перевел А. Родосский ............................... 239
Сонет двух городов. Перевел В. Андреев ..................................... 240
Белые цветы в тумане. Перевела Е. Голубева.............................. 241
Кого любит Гилберт Грейп? Перевел В. Андреев ...................... 242
Ты живешь не в свое время. Перевела К. Кокочева.................... 243
Дождь. Перевел В. Андреев ........................................................... 244
Астапово. Перевела Ю. Юрченко ................................................. 245
334
Микел Бауса
Бесконечно цветистый гимн. Перевела Ю. Юрченко ................. 246
«Если с неба льется грусть…» Перевела Ю. Юрченко ............... 247
«Не подняться — ну и пусть!..» Перевел В. Петров .................. 248
Марта Песарродона
In memoriam. Перевел В. Андреев ................................................. 249
Анна Горенко. Перевел В. Васильев ............................................. 250
В Карфаген с музыкой Перселла. Перевела О. Николаева ......... 252
В роли Сары Бернар. Перевел А. Красильников .......................... 253
Нарсис Комадира
Голубые ирисы. Перевела Е. Голубева ......................................... 254
Дом Китса. Перевел А. Красильников........................................... 255
Глубокие воды. Перевел В. Петров ............................................. 256
Рождественская ночь. Перевел В. Андреев .................................. 257
Пере Жимферрэ
Системы. Перевел А. Родосский ................................................... 258
Слово к ваятелю. Перевел А. Родосский ...................................... 260
Сонет. Перевела М. Квятковская ................................................. 261
Солнцестояние. Перевел А. Родосский......................................... 262
Сказание. Перевела М. Квятковская............................................ 263
Микел Десклот
Песня, чтобы научиться летать. Перевел В. Андреев .................. 264
Песня смотрителя маяка. Перевел В. Андреев ............................. 265
Песня узника. Перевел В. Андреев ................................................ 266
Мария Мерсэ Марсал
Девиз. Перевел В. Андреев ............................................................ 267
«Да разве хоть один любовник смог…» Перевел В. Андреев ..... 268
«Друг мой, будем жизнь кусать!..» Перевел В. Андреев ............. 269
Секстина-зеркало. Перевел В. Андреев ........................................ 270
«Плющ, военная победа, сестра…». Перевел В. Андреев ........... 272
«Моя бездомная любовь…» Перевела М. Толстая ..................... 273
Виньет Паньелья
Зеркало отсутствия. Перевела А. Слепцова ................................. 274
Плач по кипарису. Перевел Ю. Шашков ..................................... 275
335
Ода утраченному портрету Анны Ахматовой. Перевел

Ю. Шашков............................................................................. 276
Алекс Сузанна
Зима. Перевел В. Петров .............................................................. 277
*Уединение на Роне (Кондриё). Перевел В. Андреев .................. 278
Вместо послесловия
Маргарит Ж. К русским читателям. Перевела Т. Воронина ..... 281
Зернова Е. Далекие, но близкие ................................................... 285
Комментарии. Е. Зернова ............................................................ 295
Литературно-художественное издание
ПОЭЗИЯ КАТАЛОНИИ
Обложка А. В. Самойловой
Подписано в печать 13.06.2017. Формат 84108 1/32.

Усл. печ. л. 17,64. Уч.-изд. л. 18,64.
Плановый тираж 500 экз. 1-й завод — 70 экз. Заказ № .
Издательство Санкт-Петербургского университета.

199004, С.-Петербург, В.О., 6-я линия, 11.
Тел. (812)328-96-17; (812)328-44-22
publishing@spbu.ru publishing.spbu.ru
Типография Издательства СПбГУ.
199034, С.-Петербург, Менделеевская линия, д. 5.
336

Poezia Katalonii

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Poezia Katalonii

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИЗДАТЕЛЬСТВО САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

Поэзия Каталонии / сост., коммент., предисл.,

© Е. Зернова, составление, предисловие,

Подобная цветку речь каталонца,

Поэтическое искусство Каталонии чрезвычайно бо-

В нашей стране сборники, посвященные поэзии Ка-

composers have admired and loved. What is more, it was born

Я бы хотел предложить русскому читателю краткое

В 1410 г. происходит объединение Каталонии с Кас-

тианской армии: благодаря своей дисциплине и бесстрашию аль-

войной и победой фашистов. Именно в такой обстанов-

поэзии Каталонии. Однако истинную славу каталонской

рует жизнеспособность языка, подобно мощному пото-

как можно было бы предположить, а напротив, оказалась

Марагалю и Жуану Виньоли, творившим на моем род-

Мне любы веселье и пенье,

Поистине мне — наслажденье

В каком бы я ни был смятенье,

она — идеал, и навряд

Прекрасна она, без сомненья,

Услышьте мое откровенье,

Ах, дама прекрасна лицом,

Любви ей язык не знаком,

Когда впервые вас я увидал,

Ужели ей положите запрет?

мерцанье при свечах —

блаженству нет преград!

Как тот, чей взор в листве густой

Весельем полон и тоской,

За правду я стою горой,

Ах, сжалилась бы надо мной,

В высокой башне, за стеной, —

Возвышен так душевный строй,

Пусть, гнев являя,

стан, что строен и бел.

коль одну из бесед

Пусть ваш ответ — запрет,

Ах, Раймон, красотою

— Ласточка, ты ведь мне спать не даешь —

— Добрый сеньор! Вы послушайте всё ж

— Ласточка! Сколь же я был нехорош!

— Добрый сеньор! Где же силы найдешь

— Ласточка! Донне известно давно ж:

— Добрый сеньор! Храбреца не запрешь

Эта песенка на грани

Под Сомейрасом зубами

Не рука у вас, а балка,

Коль вам кто-то доверяет,

вечером вас избегает

И того проклясть бы надо,

Вы падки, государь, на наслажденья,

И тысячею марок, без сомнения,

Свое теперь я выскажу вам мненье,

Король Кастильский окружен почтеньем

Тулузский граф, вас ждет любовь большая,

НА СМЕРТЬ ПОНСА ДЕ МАТАПЛАНА

Все в горе и скорбях —

Велик во всех делах,

погибли, их предал злодей Гвенелон,

Ай, славный знаток —

Счастье быть всегда вдвоем