Опыт и особенности стилистической адаптации малайских нарративных

текстов разных жанров в русском переводе

Подход к переводу вообще и к переводу с восточного языка в

частности определяется двойственностью задачи, которую ставит перед
собой переводчик. Первая из них — преобразование текста, принадлежащего
той или иной литературной традиции, — как правило, весьма далекой для
читателя, — в текст, становящийся частью русской письменной культуры.
Вторая — передача в переводе важнейших текстологических особенностей
оригинала, его духа, нюансов смысла. Очевидно, что обе эти задачи обычно
воплощаются в двух типах перевода: художественном, адресованном самому
широкому читателю, и так называемом филологическом, порой практически
дословном. Последний адресован, как правило, читателю-профессионалу,
знакомому с традицией и способному в полной мере оценить удачность
словарных эквивалентов, предложенных переводчиком.

Поскольку оба типа переводов адресованы разным читателям, их

справочный аппарат также различен. В «художественных» изданиях
преобладают сноски страноведческого характера (чаще всего постраничные):
толкование реалий, для которых не существует русского эквивалента. В
изданиях для профессионалов, именуемых академическими, нередко
избирается филологический тип перевода, сопровождаемый справочным
аппаратом (комментарии, текстологические примечания, глоссарии и т.д.).
Примером второго типа изданий является серия «Письменные памятники
Востока» как своего рода образец академического издания.

Предметом настоящей статьи стала работа ее автора над переводом

семи малайских письменных памятников, созданных между XIV и первой
половиной XIX в.1. Имена создателей большинства из них неизвестны.
Достоверное авторство и датировку имеют лишь два сочинения, относящихся
к XVII и XIX вв. соответственно. По жанру переведенные нами памятники

1
Библиографию переводов см. в списке литературы.
также разнообразны: это историческая хроника, волшебно-авантюрный
роман с продолжением, малайская переработка цикла источников,
восходящих к древнеиндийскому эпосу «Махабхарата», обрамленная
повесть, дидактический трактат для правителей и, наконец, мемуары о
событиях I половины XIX в., вышедшие из печати в 1849 г.

Первым (хотя и поныне неопубликованным) опытом был перевод

безавторской волшебно-авантюрной «Повести о Бедняке» (Hikayat Si
Miskin)2. Как и большинство других сочинений жанра хикайат, он тесно
связан с устной традицией. Стилистика «Повести» не представляла
сложности при переводе: главным подспорьем при построении фразы были
приемы русского фольклорного нарратива, присущие и малайскому
оригиналу, — такие, например, как препозиция сказуемого в фразе
(«Побежал Бедняк мимо базара», «Так и жили они день за днем»),
практическое отсутствие причастных и деепричастных оборотов,
преобладание сочинительной, а не подчинительной связи в сложных
предложениях. Планируемое нами издание «Повести» может быть
адресовано широкому кругу читателей, и необходимости в сложном
источниковедческом аппарате не возникает. Толкование тех или иных
этнографических реалий будет дано в постраничных сносках или в глоссарии
(примером таких изданий малайских письменных памятников могут служить
«Сказание о Панджи Семиранг» в переводе Л.Колосса [] и «Сказание о санг
Боме» в переводе Л.А.Мерварт []).

Сказанное в полной мере относится и к «Повести о Бахтиаре» —

памятнике, известном на мусульманском Востоке во множестве версий [ ].
Наш перевод, стилистически близкий предыдущему, был ориентирован на
широкую читательскую аудиторию, однако издание преследовало и
исследовательскую задачу: ей предпосылалось источниковедческое
предисловие, а за текстом перевода следовали приложения, глоссарий и
библиография. Здесь, как и в случае с «Повестью о Бедняке», перевод
2
Оригинальное издание [ ]. Изложение сюжета памятника см. [ ].
выполнялся на основе книжных публикаций, и на текстологическом уровне
эти сочинения не рассматривались.

Первым опытом академического перевода стала «Повесть о махарадже

Маракарме» [ ] — «сиквела» уже упомянутой «Повести о Бедняке».
Написанный в 40-х гг. XIX в., этот памятник в полной мере следует
стилистике своего прототипа. Источником для публикации послужил
уникальный манускрипт из фондов санкт-петербургского Института
восточных рукописей РАН3. Издание осуществлялось в рамках серии
«Памятники письменности Востока» (вып. CXXIX), что и предопределило
его характер. Помимо перевода текста рукописи, выдержанного в той же
стилистике, что и два упомянутых выше сочинения, книга содержала
исследовательское, текстологическое по характеру, предисловие и
сопровождалась латинской транслитерацией источника и его оригинальной
копией на CD-ROM, приложенной к книге. Подобный состав издания
диктовался уникальностью обнаруженного в рукописи текста, который тем
самым впервые вводился в научный оборот. Адресат этой книги, как и
других публикаций этой серии, — филологически мотивированный читатель,
интересующийся, среди прочего, историей памятника, обстоятельствами его
возникновения и функционирования в читающей среде.

Перевод «Повести о победоносных Пандавах» («Памятники

письменности Востока» CXXXVII) был выполнен нами на основе рукописи
из фондов Королевского Азиатского Общества (Лондон)4. Издание в полной
мере соответствовало стандартам серии и содержало, помимо предисловия,
весь необходимый исследовательский аппарат. Непосредственными
источниками «Повести о победоносных Пандавах» были сюжеты на темы
«Махабхараты», перекочевавшие в малайскую традицию из древнеяванских
эпических сочинений и репертуара театра плоских кожаных кукол (wayang),
3
Два других списка «Повести о махарадже Маракарме» из той же коллекции датируются началом ХХ в. и, по
всей очевидности, являются копиями первого, датируемого 1844 или 1848 г. манускрипта [ с.10–12].
4
Издание оригинального текста памятника в транслитерации на латиницу с нашим исследовательским
предисловием было осуществлено в Куала Лумпуре в 2018 г. [].
пересказанные или переведенные на малайский не позднее XV в. Автор (или
компилятор) «Повести» следовал традиционной эпической стилистике:
интонация, ритм, структура фразы сближали его с другими памятниками
малайской нарративной прозы. Адресатом перевода здесь является
компетентный читатель, знакомый, пусть и понаслышке, с эпической
традицией Древней Индии. Помощь в восприятии этого объемного и
сложного текста дает исследовательская статья, где более четко показана
сюжетная структура памятника и рассматриваются другие филологические и
источниковедческие вопросы — как правило, не интересующие читателя
«массового».

Беллетризованная хроника «Повесть о раджах Пасея» (XIV в.) [ ], самая

ранняя из хроник Нусантары, стилистически принадлежала все той же
традиции малайского эпического нарратива, поэтому ее перевод на русский
язык больших проблем не представлял. Занимательность сюжета, изобилие
художественных приемов и мотивов, присущих изящной словесности,
позволяют рассматривать «Повесть» как в исторической, так и в
литературной перспективе. Опубликованная в академической серии
(«Письменные памятники Востока» CXLIV) и снабженная
исследовательским аппаратом, она адресована любому интересующемуся
читателю, а не только профессиональному востоковеду.

Не углубляясь в вопрос о жанровой специфике каждого из названных

выше сочинений, уместно подчеркнуть общность их повествовательной
манеры и ее близость к традиции устных эпических сказаний – вернее,
манере их письменной фиксации в стиле книжного нарратива 5. Этот стиль,
присущий сюжетному повествованию, нередко именуется «хикайатным» (от
hikayat — повесть, история), в отличие от стиля «китабного» (от kitab —
книга религиозной, учительной направленности).

5
Образцами подобной фиксации может служить литературная запись т.наз. сказаний
«утешителей печалей», осуществленная в 1886-1887 гг. [ ], а также запись устной версии
«Повести о раджах Пасея» (1931 г.) [ ].
 Стилистическая адаптация зерцала для правителей Бухари ал-
Джаухари «Корона царей» (1603 г.) [ ] в русском переводе оказалась
непростой задачей. Текст, написанный по следам «Совета владыкам» ал-
Газали и некоторых других сочинений богословского и дидактического
характера, в нарративном плане был неоднороден. В нем присутствовали два
пласта, которые можно обозначить как «наставление» и «история», а их
стиль — как «китабный» или же «хикайатный» [ , 438-439]. «Китабным»
фрагментам, описывающим ту или иную добродетель идеального правителя,
присущи тяжеловесность, нагромождение фраз, соединяемых между собой
союзами dan (и), lagi (и, еще) и karena (поскольку). Последнее слово отнюдь
не указывало на причинно-следственную связь: оно заменяло собой все то же
«и». Чтобы «китабные» фрагменты как-то читались по-русски, приходилось
членить текст на отдельные фразы, снимая соединительный союз.

Характерной особенностью «наставлений» были повторы, когда одно и

то же слово неоднократно встречалось почти на каждой строке. Очевидно,
повторы никак не заботили пишущего или же служили средством закрепить
наставление в памяти читателя. В этом случае в переводе мы были
вынуждены прибегать к синонимии. Напротив, фрагменты, выдержанные в
«хикайатном» стиле — небольшие сюжеты, иллюстрирующие то или иное
поучение, — сложности при переводе не представляли.

Автобиографическая «История Абдуллаха» [ ], принадлежащая перу

основоположника малайской литературы нового времени — Абдуллаха бин
Абдулкадира Мунши (1796/7–1854) в стилистическом плане сложнее всех
упомянутых выше сочинений. Адресованная самому широкому кругу
читателей, эта книга описывает бурные события I половины XIX в.,
увиденные сквозь призму личной судьбы ее автора: преподавателя, писца,
переводчика, типографа и, наконец, литератора.

Образованный, владеющий несколькими языками Абдуллах обратился

к написанию мемуаров по настоятельной просьбе своего друга,
американского миссионера Алфреда Норта, и описал в ней, среди прочего,
исторические события, свидетелем которых он был. Книга адресована
самому широкому кругу читателей, и ее перевод должен отвечать целому
ряду условий, — прежде всего, в плане стилистики.

Владея в совершенстве приемами малайского традиционного

нарратива, Абдуллах в своей книге отдал должное практически всем жанрам
— как изящной литературы, так и «литературы пользы». «Хикайатное»,
сюжетное повествование перемежается у него с вкраплениями
«наставлений», где в «китабном» стиле толкуется суть описанных ранее
событий, а также стихотворными переложениями некоторых эпизодов
(syaʻir), лирическими стихами (pantun), пословицами и поговорками,
призванными разнообразить рассказ. Приемы (и трудности) перевода здесь
те же, что и в вышеназванной «Короне царей», хотя «наставления» у
Абдуллаха более лапидарны.

Отдельную проблему представляли диалоги. Желая подробно и

документально воспроизвести какой-то разговор, Абдуллах нанизывает одна
за другой вводные реплики с одними и теми же «сказал—ответил» (kata—
jawab), порой до двадцати раз подряд. При переводе приходилось искать
синонимы, что при длинном диалоге не так уж легко. Еще одной проблемой
было нагромождение глаголов действия в одной фразе, что по-русски просто
не звучало. Подспорьем в этом случае явились причастные и деепричастные
обороты, немного облегчавшие тяжеловесную конструкцию.

Наиболее сложными для перевода были отрывки, представляющие

собой вариации «наставлений», но как таковые не маркированные и
значительно более пространные. В них писатель считал своим долгом
растолковать для самых непонятливых, повторяя одно и то же на все лады,
какие-то уже прозвучавшие ранее соображения. Эта особенность присуща в
основном финальным разделам книги, где автор тщится представить свой
труд как образец «литературы пользы», т.е. поучительной. Более или менее
гладко передать по-русски эти пассажи получалось не всегда. Примеры
перевода таких фраз также даны в приложении.

Подводя итоги сказанному выше, следует вновь обратиться к

поставленной нами задаче — превращению иноязычного текста в факт
русской письменной культуры.