2.

1 ПОВЕСТЬ О ДРАКУЛЕ КАК БЕЛЛЕТРИСТИЧЕСКИЙ ПАМЯТНИК

XV век - переломный момент в развитии русской культуры. Обусловлено

это, прежде всего, политическими причинами: окончательное падение
ордынского ига, образование русского централизованного государства,
идеологическое переосмысление образа правителя — все это явилось отправной
точкой к созданию принципиально новых литературных памятников, которые и
отображали взгляды и идеи, транслируемые общественностью того времени.
Стоит отметить, что в XV веке беллетристическая литература только начала
испытывать новую веху в своем развитии; она еще не имела конкретной
жанровой определенности. Так, одни памятники переписывались как отдельные
сочинения индивидуального характера, другие примыкали к церковной или
публицистической литературе1. Идейное содержание многих памятников
древнерусской словесности, в том числе и публицистических,
беллетристических, было переосмыслено, что позволяет исследователю
посмотреть и оценить представления средневековых писателей и книжников.
Прежде всего, нам представляется важным сравнить Повесть о Дракуле с
другими произведениями беллетристического и, как следствие, определить
место исследуемого сказания в литературе.
Интересно сравнить «Повесть о Дракуле» с «Повестью о старце,
просившем руки царской дочери»: в обоих произведениях лежат фольклорные
сюжеты, но присутствуют и разительные отличия. Прежде всего, сюжет
«Повести о старце» несложен и не претендует на историчность, наличествуют
анонимные персонажи, речи которых лаконичны2. Отличительной чертой
является и «учительский» смысл в «Повести» (подтверждение евангельских
слов). Напротив, в «Повести о Дракуле» мы совсем не найдем черт церковной
литературы с ее назидательным характером; сюжет ее амбивалентен, а
1
Истоки русской беллетристики / отв. ред. Я.С. Лурье. – Изд-во Наука, М.;Л., 1970. 597 с.
2
Там же. С. 321 – 322.
центральной персонаж - Влад Цепеш - подлинная историческая личность.
Однако, историчность «Повести» едва ли стоит преувеличивать: ни в русских
летописях, ни в самом тексте повести имя «господаря» не называется; читатель
мог только догадываться о ком идет речь, еще и при условии, что он имеет
представление о сношениях Руси с соседними странами и политическими
вехами того времени. Относительно отсутствия упоминания имени Дракулы
высказал свое предположение О. Талмазан, которое в связи с этим заключалось
в значительном авторском вымысле, присутствующим в «Сказании»3.
Еще одно произведение из перечня «отречённых» книг - «басни и
кощуны» о Соломоне и Китоврасе. Эти сказания, как и Повесть о Дракуле, во
многом перекликались с западными рассказами и имели разные вариации.
Поведение Китовраса во многом сходно с поведением Дракулы: он так же как
бы состязается в остроумии, говорит притчами, загадывает загадки4. Наконец,
роднит эти два памятника и их общее присутствие в сборниках книгописца
Ефросина. Известно, что книжник питал интерес к «ложным», «отреченным»
книгам, в составе которых были как библейские апокрифы, так и «неполезные»,
«злые» повести5. Видимая схожесть обнаруживается и в «Стефаните и
Ихнилате», где софизмы последнего во многом напоминают самооправдание
Дракулы по поводу своих злодеяний. Стоит отметить, что «Стефанит и
Ихнилат» в болгаро-русской редакции в сильной мере подверглось
интерполяциям. Русские книжники помещали вставки нравоучительного
характера, а первичная басенная сущность была трансформирована, за счет чего
произведение получило более дидактический вид и имело теперь своим
источником, например, такой сборник афоризмов, как «Пчела»6. Тем не менее,

3
Талмазан О. Авторский вымысле в «Сказании о Дракуле воеводе» // Философский
политолог. 2018. №3. С. 4.
4
Истоки русской беллетристики. Указ. соч. С. 327.
5
Лурье Я.С. Русские современники возрождения: книгописец Ефросин, дьяк Федор Курицын.
Изд-во Наука, Л., 1988. – 164 с.
6
Истоки русской беллетристики. Указ. соч. С. 349.
остается важным другое: для русского книжника XV века «Стефанит и
Ихнилат» остается памятником чуждым ввиду отсутствия четкой авторской
позиции и неоднозначности героев: читателю предоставляется самому
идентифицировать их. В композиционном плане мы видим схожесть с
«Повестью о Дракуле»: оба памятника имеют многозначный сюжет. Однако,
как справедливо замечает А. Ранчин в своей статье, Китоврас и и Ихнилат -
диковинные твари, к которым не может быть применима ни нравственная мера,
ни религиозно-политическая оценка. Дракула же - человек, реальный
исторический персонаж и современник автора. Ввиду этого лишь с последним
можно соотносить проблему праведной и «злой» власти7.
Повествовательная (беллетристическая литература) воспринималась по-
разному и зачастую - весьма противоречиво. Так, в списках XVII в текст
Повести о Дракуле претерпел изменения. Я.С. Лурье связывает это со
стремлением переписчиков дать ясную оценку персонажу, а сюжетное
повествование сделать более однозначным и определенным8. Сюжетное
построение Повести о Дракуле было амбивалентным и, следовательно,
сложным для понимания. Минимизация авторской оценки Дракулы и
отсутствие морализаторства сделала соблазнительным для переписчиков
«распрямить» сюжет, превратить его в дидактический и более традиционный.

2.2 КОРРЕЛЯЦИЯ ИДЕЙ «ПОВЕСТИ» С СОЧИНЕНИЯМИ ИВАНА

ПЕРЕСВЕТОВА
В предыдущем параграфе было проведено сравнение «Повести о
Дракуле» с другими памятниками беллетристической литературы.
Представляется важным теперь сопоставить плоды творчества Пересветова с
объектом данного исследования – Сказанием о Дракуле воеводе. Историки по-
7
Ранчин. А. Мо
8
Лурье Я.С. Повесть о Дракуле: исследование и подготовка текстов / Я.С. Лурье. М.;Л. : Изд-
во АН СССР, 1964. – 231 с.
разному оценивали степень влияния «Повести» на Пересветова. Так, Ю.А.
Яворский считал, что Пересветов стремился противопоставить «светлые
образы» мудрых правителей (воеводы Петра в «Сказании о воеводе волосском»
и частично Магмету) жестокому Дракуле9. В.Ф. Ржига10 и Я.С. Лурье11
утверждали, что сочинения Пересветова явились продолжениями идей повести.
А.Д. Седельников12 и вовсе не обнаруживает в сказаниях Пересветова
литературного использования мотивов «Повести».
Иван Семенович Пересветов - один из ярчайших представителей русской
общественно-политической мысли середины XVI века, выходец из Великого
княжества Литовского. В исторической литературе первым на Пересветова
обратил внимание Н.М. Карамзин. Он заключает: «сей затейник именем
мудрого Воеводы Молдавского советует царю сделать все великое и хорошее,
что было им уже сделано: взять Казань, издать законы, всегда иметь войско на
границах, и проч.»13. Таким образом, Карамзин утверждает, что сочинения были
написаны много позже от реальных исторических событий. Исследователь,
вероятно, исходил из того, что до нас не дошло ни одного списка сочинений не
только XVI в, но и первой четверти XVII в, а все сохранившиеся восходят к
протографам XVII в (полный список) и к Хронографу 1617 г (неполный),
которые сложились в кругах Посольского приказа, а большой пожар 1626 г
свершил судьбу части и этих источников14. Сходной точки зрения

9
Яворский Ю.А. К вопросу об Ивашке Пересветове, публицисте XVI века.Тип. Т.Г.
Мейнандера, Киев, 1908. – С. 16.
10
Ржига В.Ф. И.С. Пересветов, публицист XVI века. – Изд-во Книга по требованию, М., 2015.
С. 50.
11
Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси – М.;Л. : Изд-во
Акад. наук СССР, 1955. – С. 182.
12
Седельников А.Д. Две заметки по эпохе Ивана Грозного. // Сб. ст. к 40-летию деятельности
академика А.С. Орлова. М., 1934. - С. 164–173.

13
Карамзин Н.М. История государства российского, кн. 3. Т. 9 : СПБ, 1821. – Примеч. 849.
14
Зимин А.А. Указ. соч. С. 251.
придерживается и С.М. Соловьев, который полагал, что сочинения Пересветова
были написаны «в оправдание поступков Иоанновых»15.
Иного мнения придерживались историки, которые обратили внимание на
конкретные исторические сведения, имеющиеся в текстах. Так, А.А. Зимин
заключает, что сочинения Пересветова были составлены до осени 1549 г16.
Интересную деталь заметил В.Ф. Ржига: он полагал, что упоминание в
Сказании о Магмете-салтане о «новых чудотворцах» связано ни с чем иным, как
с церковным собором 1547 г, на котором было установлено празднование 23
русских святых. Однако трудно с полной определенностью сказать, имел ли в
виду Пересветов церковный собор 1547 г или 1549 г17. Важным остается другое:
окончательная редакция сочинений относится к 1549 г, то есть непосредственно
к периоду всех событий. Немаловажным вопросом остается и особенность
состава и структуры пересветовских сочинений. Дело в том, что долгое время
считалось, что все сочинения, тематически связанные единым сюжетом,
представляли собой единый трактат. Попытку дифференциации впервые
предпринял В.Ф. Ржига, который выделил из общего числа Сказание о
Магмете-салтане, Сказание о книгах и Большую и Малую челобитные18.
Продолжая данный подход, В. Филипп разделил сочинения на три группы, в
первую из которых он заключил тексты, связанные с падением Царьграда, во
вторую - наиболее поздние произведения, явившиеся вторичной выработкой
основного сюжета, в третью - обе челобитные, которые писались одновременно
и изначально задумывались как единое произведение19. А.А. Зимин, в свою
очередь, высказал и доказал предположение о том, что весомым основанием

15
Соловьев С.М. История России с древнейших времен, кн. 2. Т. 6 : Изд-во Общественная
польза, СПБ, 1887. – С. 169.
16
Зимин А.А. Указ. соч. С. 270.
17
Ржига В.Ф. Указ. соч. С. 11.
18
Там же. С. 4.
19
Philipp W. I. Peresvetov und seine Schriften zur Erneueruns des Moskauer Reiches,
"Osteuropische Forschungen", N. F., Bd 20, 1935. – P. 10-14.
считать все произведения за авторством Пересветова было единство
стилистических особенностей, особенность языка и их словарный состав20.
Следующее, что представляется важным выяснить в работе - авторская
позиция Ивана Пересветова и особенность социально-политических взглядов,
проявившихся через призму его текстов. Представляется фундаментальным тот
факт, что отношение к истории складывалось у Пересветова под воздействием
тех общественных настроений, которые явились реакцией на Ферраро-
Флорентийскую унию 1439 г и падение Царьграда в 1453 г. Его интересует,
почему пала Византия, какова роль возвышения Московской Руси. По
замечанию А.В. Каравашкина, пересветовская публицистика напоминает
человеку о его высоких обязанностях, чтобы по мере сил предотвратить
"отмщение", следствием которого может стать гибель Московского
государства21. Важный уточняющий тезис изложил и А.А. Зимин: «русская
действительность - основной источник вдохновения Пересветова. Все
сочинения этого публициста, имевшие своей целью выработать проект
общественно-политических преобразований, исходили из конкретно-
исторических задач, стоявших к середине XVI века перед Российским
государством»22. В.Ф. Ржига полагал, что Пересветов был знаком с Повестью
Нестора Искандера, а также сделал предположение о влиянии на автора повести
о Дракуле и теории «Москва – Третий Рим»; он отрицает возможное иноземное
влияние на Пересветова23. В. Вальденберг проводил параллель с другими
древнерусскими публицистами и Пересветовым: так, сопоставление правды и
веры он видит в перенятии идей «Хожения» Даниила Заточника, обличение
суда – у Максима Грека, мысли о высоком назначении царя – у Филофея,
Зимин А.А. Указ. соч. С. 254.
20

21
Каравашкин А.В. Историософия и пути воплощения авторской позиции в
публицистическом сборнике Ивана Пересветова / Герменевтика древнерусской литературы ;
Ин-т мировой литературы им. А.М. Горького РАН. - №10. - 2000. - С. 280-326.

22
Зимин А.А. Указ. соч. С. 272.
23
Ржига В.Ф. Указ. соч. С. 49 – 52.
призыв к войне с иноплеменниками – у Вассиана Рыло24. Однако, А.А. Зимин
утверждает, что сходство отдельных идей и схожая тематика едва ли могут
означать использование публицистом текстов этих авторов. Основные
сочинения Ивана Пересветова были задуманы как непосредственное развитие
идей «Повести об основании и падении Царьграда» Нестора Искандера25. Он
также прослеживает отражение идей «Мерила Праведного» Ивана-Волка
Курицына, в частности, его изречений о праведном суде, которые присутствуют
и сказаниях Пересветова26. Сочинения Пересветова посвящены двум основным
темам: критике боярского произвола в годы малолетства Ивана IV и проектам
общественно-политических преобразований (которые, по мнению публициста,
следовало осуществить в России). Здесь важно сделать уточняющую ремарку:
Пересветов отнюдь не был ярым противником боярства: он всецело стоит на
почве признания феодальной иерархии, но хочет заменить принцип
родовитости личной выслугой, храбростью и мудростью. В каком-то смысле
автор предвосхищает отмену местничества в 1682 году, но на момент написания
сочинений фактор родовитости как основа для системы назначения на высшие
должности остается непоколебимым: пережитки феодальных отношений и не
достигшая в сообразной степени централизация органов управления не
позволяли перенести представления Пересветова на канву реальности. Таким
образом, можно констатировать, что сочинения Пересветова - больше, чем
публицистический памятник: они имели под собой конкретную цель и посыл,
явились своего рода «наказом» государю, опережали свое время.
Особую важность имеет проблема сопоставления правды и веры в
пересветовских сочинениях. Общепринятая точка зрения такова, что эти два
понятия противопоставляются. Так, например, А.Ф. Замалеев пишет, что для

24
В. Вальденберг. Древнерусские учения о пределах царской власти. Тип. А. Бенке,
Петроград, 1916. - С. 334.
25
Зимин А.А. Указ. соч. С. 272 – 273.
26
Там же. С. 412.
Пересветова характерен гуманистический взгляд на религию, и его признание
первенства правды над верой явилось крайней границей отрицания веры27. С
этой точкой зрения спорит А.В. Каравашкин: на примере Сказания о Магмете-
салтане он констатирует, что торжество «правды» в государстве Магмета –
лишь промежуточный этап, за которым должно последовать воссоединение
«правды» и «веры»28. Действительно, при обращении к тексту «Сказания о
книгах» мы увидим, что Магмет сначала выступает в привычной роли тирана,
как и Дракула в «Повести». Затем, под влиянием молитв патриарха Анастасия,
Магмет решается принять христианскую веру, но, по мнению Пересветова,
именно сеиты «совратили его с пути божественного». Царь турок
противопоставляется царю греков - Константину, который «потерял правду»,
приняв унию. Таким образом, по Пересветову, только в Русском государстве
сохранилась истинная вера, параллельно с которой нужно ввести еще и
«правду», т. е. осуществить общественно-политические реформы по турецкому
образцу. Здесь отчетлива видна двойственность позиции Пересветова
относительно турецкого вопроса: явная идеализация образа Магмета и
турецкого строя идет в параллель с внешнеполитической программой Руси -
борьбе с Казанским ханством, что всецело поддерживалось публицистом. Едва
ли можно проследить подобное противоречие в «Повести о Дракуле», где
«неверные иноплеменники» имеют однозначную негативную оценку, а борьба
Дракулы с ними оценивается в позитивном ключе. Занятен и тот факт, что
Магмет, как и Дракула - иноверец, только в первом случае Пересветов
сознательно «сглаживает углы», называя Мехмеда христианским или хочет
видеть его таковым; во втором же - автор акцентирует особое внимание на
отступничестве Дракулы и переходе его в католическую, «ложную» веру.
Примечательно, что в Повести о Дракуле эпизод вероотступничества Дракулы
27
Замалеев А.Ф. Философская мысль в средневековой Руси (XI – XVI вв) : Изд-во Наука, Л.,
1987. – 248 с. – сноска 23.
28
Каравашкин А.В. Указ. соч. С. 291.
является едва ли не единственным, на который автор дает однозначную и
определенную оценку, выражая свое осуждение. Вместе с этим, как
констатирует А.А. Зимин, это занятное обстоятельство никак не отразилось на
характеристике Дракулы: будучи православным, он совершал злодеяния и
одновременно вел борьбу с турками. То же самое он делал и после «впадения в
латинство». Таким образом, образ Дракулы остается противоречивым на всем
протяжении повести29. Попытаемся привести пример из другого литературного
жанра - «Житие Стефана Пермского», где язычники сначала преследовали
святого, а приняв христианство - полюбили. В данном контексте нам
представляется важным не сама идея принятия веры как перерождение и
переосмысление, а изменение отношения к герою у других лиц. Куда труднее
провести параллели и найти точки соприкосновения во взглядах двух авторов
касательно государственного строя и управления. Очевидно, что в сочинениях
Пересветова мы видим подчеркивание необходимости господства в России
централизованного управления и сильной власти. Известно, что Иван
Пересветов написал сказание для представления царю Ивану IV, однако был ли
он в действительности знаком с текстом - остается тайной30. Важно другое:
Пересветов идентифицирует Мехмеда II как идеального монарха и ставит его и
предложенный им государственный строй в пример Ивану IV. Едва ли можно
наблюдать подобные тенденции в «Повести о Дракуле»: не только
анекдотическая форма изложения и отсутствие моральной оценки персонажа,
но и избежание автором называть Дракулу по имени подтверждает тот факт, что
повесть создавалась явно не для целей, ставящихся в сочинениях
пересветовских. Несмотря на ряд существенных сюжетных, текстуальных и
идейных отличий, герои обоих произведений имеют исторически временную
29
Там же. С. 414.
30
Бедирхан Зиянак. Османская империя Мехмеда II (1444–1481) как прообраз «идеального
государства» в творчестве русского мыслителя Ивана Пересветова / Вестник АГУ. – №2. –
2022. – С. 35–43.
приуроченность. Так, в «Сказании о Магмете-салтане», центральный герой
которого - Мехмед II - реальный исторический персонаж, царь Османской
империи, а Дракула - Влад III Цепеш - царь княжества Валахия.
Основательно переходя к сравнению пересветовских сочинений со
«Сказанием о Дракуле воеводе», стоит обратить внимание на личности самих
правителей - Махмета-салтана и Дракулу. Дракула, как и Махмет - правитель,
обладающий острым умом и незаурядными способностями. По убедительному
утверждению А.А. Зимина, их роднит стремление искоренить зло в своей
стране, не останавливаясь перед жестокими мерами31. Так, Махмет говорит: «А
не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без
грозы»32. Оба правителя карают смертью всех, кто творит «неправду» и
несправедливость и используют для этого жестокие методы: у Мехмета -
сдирание кожи с живых, у Дракулы - посажение на кол, но у последнего этим
далеко не ограничивается список казней. Однако, если для Магмета казни -
лишь средство для утверждения в стране правды, для Дракулы - жестокость
зачастую является самоцелью33. Действительно, автор «Повести» намеренно
показывает взаимосвязь борьбы Дракулы с разбойниками и его любви к казням
и извращениям. Более того, Дракула не отделяет те факторы, с какими следует
бороться правителю: так, он расправляется с разбойниками, как с нищетой,
сжигая бедняков, собранных в церкви. Для Магмета же наказание, прежде
всего, мера устрашения - «для того, чтобы лиха не множилося». Еще более
явное различие видно и в вопросе законодательства. Магмет учреждает законы
и проводит их кодификацию и, что важно - выдает своим «правовым судьям»
судебные книги и возлагает ответственность за судопроизводство на своих
агентов. В «Повести о Дракуле» же мы не наблюдаем подобных введений:

31
Там же. С. 412.
32
Сочинения И. Пересветова. Подгот. текст А.А. Зимин ; Под ред. Д.С. Лихачева ; Коммент.
Я.С. Лурье. Изд-во АН СССР. – Ин-т русской литературы, Л., 1956. – С. 151 – 161.
33
Там же. С. 414.
правитель вершит справедливость единолично, и зачастую это превращается в
самосуд без опоры на письменные источники права. По утверждению А.А.
Зимина, суд у Пересветова не только должен быть «прямым», т. е.
справедливым, но и отвечать боярским интересам34. У Дракулы же не
наблюдается какая-либо ориентация на знать. Пожалуй, самом яркое отличие
произведений связано с аспектом религиозным. В «Сказании о Магмете-
салтане» прослеживается многократное упоминание Бога и его верховенство.
Магмет говорит: «Господь Бог разгневался на царя Констянтина и на велможи
его и на все царство греческое неутолимым гневом своим святым, что они
правдою гнушалися и не знали того, что Бог любит силнее всего правда»35. По
Пересветову, несправедливый суд расценивался как несоответствие
христианской морали и вместе с тем - преступным. В «Повести о Дракуле»
божественный аспект едва ли имеет место: Дракула не только не оправдывает
свои злодеяния богоугодием, но и не чувствует над собой Его превосходство,
несмотря на христианскую свою веру. Особенно показательным в этом
отношении является эпизод с монахами: тот монах, кто осудил Дракулу за
жестокость, а посаженных на кол назвал мучениками - был казнен. Все эти
расхождения А.А. Зимин определяет различными политическими взглядами
Пересветова и автора Повести о Дракуле, предположительно - Федора
Курицына. Пересветов - убежденный сторонник самодержавия, который
излагает в своих сочинениях проекты по укреплению Русского
централизованного государства. Федор Курицын же, будучи близок к С.И.
Ряполовскому и Патрикеевым, которые возглавляли боярскую оппозицию,
разделял взгляды последних. Именно поэтому в образе Дракулы
преимущественна тирания, а противоречие в этом образе А.А. Зимин объясняет
противоречием во взглядах самого Федора Курицына36.

34
Там же. С. 414.
35
Сочинения И. Пересветова. Указ. соч. С. 153.
36
Там же. С. 414 – 415.