43.Проблема свободы в современной практической фиософии.

Законы свободы — это «фундамент» ценностного самоопределения человека

Словосочетание «законы свободы» не привычно для русского языка, и потому кажется каким-то
искусственным, так как «закон» и «свобода» обычно мыслятся россиянами как полные противоположности:
закон – это предел, ограничение, даже насилие, а свобода − беспредельное, неограниченное, вольное. Поэтому
философское понятие «закона свободы» нужно разъяснять и обосновывать самым тщательным образом, чтобы
преодолеть устоявшийся стереотип их не сочетаемости. А от преодоления этого стереотипа будет зависеть и
понимание оснований или «фундамента» ценностного самоопределения человека: будут ли этим
«фундаментом» законы свободы или что-то иное, например, религиозные авторитеты или народные обычаи и
привычки. В любом случае ценностное самоопределение предполагает ценностный выбор, от которого будет
зависеть стратегия человеческой жизни.
Как уже доказал И.Кант в своей «Критике чистого разума», свобода является особой
причинностью, отличной от причинности природы [3]. Если в материальной природе все явления и процессы
подчинены пространству и времени, то источник свободы нужно мыслить вне пространства и времени, т.е. в
самом человеческом разуме, в спонтанном волеизъявлении человека.
Любая причинность должна иметь свои законы, т.е. общие последовательно повторяющиеся
отношения между явлениями. Если законы природы заданы каждому живому существу помимо его воли, то
законы свободы создаются самими людьми, и на протяжении человеческой истории они постоянно
переосмысливаются и совершенствуются.
Законы свободы должны упорядочить, организовать человеческое поведение, общение, формы и
средства коммуникации, чтобы каждый человек мог стать достойным счастья. Это будет зависеть от самих
людей, принимающих и утверждающих эти законы.
Так как свобода разделяется нами на внешнюю и внутреннюю, то мы должны рассмотреть сначала
законы внешней свободы, а затем законы внутренней свободы. Прежде всего, речь пойдёт о законах внешней
свободы, с помощью которых индивидуальная человеческая воля может найти себе предметное выражение в
конкретном пространстве и времени и при этом допустить возможные волеизъявления других индивидов.
Законы внешней свободы есть законы права.
Что такое внешняя свобода? Точное, философско-правовое определение даёт известный
российский юрист, правозащитник Сергей Егоров в книге «Аксиоматические основы теории права»:
«Внешняя свобода − свобода (способность, возможность) действовать в обществе в соответствии со своей
внутренней свободой тем или иным образом, преследуя те или иные цели» [2;31]. Внешняя свобода возможна
только в обществе, среди других людей, стремящихся к своим жизненным целям.
Переходя к рассмотрению законов внешней свободы, т.е. необходимых предписаний,
общеобязательных норм человеческого поведения, мы также можем сослаться на 5 аксиому С.Н. Егорова,
согласно которой «Все люди имеют равные права на внешнюю свободу» [2;32]. Пожалуй, эта аксиома,
действительно, является основой разумного, справедливого регулирования современной общественной жизни.
Конечно, потребовались тысячелетия, чтобы человечество пришло к этой мысли, к пониманию её
общечеловеческого значения и основополагающей роли в областях морали, права, политики и религии. После
того, как она стала достоянием всего человечества, мы уже не можем от неё отказаться ни под каким
предлогом. И это обстоятельство заставляет нас искать справедливую формулу согласования равных прав на
внешнюю свободу.
Эта, почти математическая задача, предполагает 6 аксиому Егорова: «Внешняя свобода людей
должна быть ограничена». Только при условии ограничения животного произвола каждого человека, можно
обеспечить и гарантировать право на личную внешнюю свободу. Без такого ограничения задача согласования
равных прав на внешнюю свободу будет не разрешима.
Обратимся к кантовскому всеобщему закону права. Он гласит: «Поступай внешне так, чтобы
свободное проявление твоего произволения было совместимо со свободой каждого, сообразной со всеобщим
законом». Сравним кантовскую формулировку с 7 аксиомой Егорова: «Внешняя свобода
человека может ограничиваться только требованиями обеспечения внешней свободы других
людей».
Обе формулировки предполагают, что другие люди могут препятствовать моей внешней свободе
(у Канта − «свободному произволению»), и тогда у меня есть три варианта поведения:
·я буду с ними воевать, бороться, отстаивая свою свободу;
·я перестану с ними общаться, например, уеду от них в другое место;
·я попытаюсь с ними договориться на взаимовыгодных условиях.
Первый вариант может быть смертельно опасным для всех, а потому от него лучше отказаться,
ведь разумные люди не хотят умирать. Второй вариант менее опасен для всех, но он не даёт возможности для
взаимовыгодного сотрудничества и порождает недоверие, изоляционизм, догматизм, т.к. без постоянного
общения с другими людьми замедляется, а то и вовсе прекращается процесс совершенствования человека.
Отказ от общения может быть лишь временным тактическим приёмом в решении конфликтной ситуации.
Наилучшим способом согласования моей внешней свободы с внешней свободой других людей
будет договор, полезный для всех. В основе такого договора должен находиться естественный,
прагматический интерес каждого человека − «жить хорошо» и «по-своему». Подтверждение этому мы
находим во 2 аксиоме Сергея Егорова «Каждый человек хочет жить хорошо» и вытекающем из неё 1
следствии «Только сам человек решает, что для него хорошо».
Взаимовыгодный договор в свою очередь предполагает, что каждый из его участников действует
добровольно, сознавая свою личную выгоду, т.е. реализуя с его помощью свои жизненные цели.
Могут ли разные люди, преследующие разные жизненные цели, между собой договориться?
Конечно, могут, если у них есть взаимный интерес друг к другу. Но в то же время, согласно 8 аксиоме
С.Егорова, «люди склонны нарушать нормативные границы внешней свободы других людей и своей
собственной», из чего следует, что даже добровольно принятые на себя обязательства люди могут не
выполнять по самым разным причинам. Склонность к нарушениям правил и договоров есть не что иное, как
проявление произвола, своеволия человека, неограниченного никакими законами. Этот природный эгоизм
(абсолютная произвольность) является главным источником человеческой деятельности, тем энергетическим
центром, из которого питаются все человеческие желания («то, что хочу»). Но без его ограничения и
концентрации энергии на определённых видах деятельности человек не сможет раскрыть свои задатки в
сообществе с другими людьми.
Такое ограничение животного произвола нуждается во внешнем принуждении, на которое человек
сам должен дать согласие, чтобы ограничить свои произвольные действия и других людей ради своей же
пользы и общего блага. Тогда это принуждение не будет насилием, а будет выражать необходимую форму
согласования противоположных человеческих намерений, оно будет относиться к мыслимой общей разумной
воле, выраженной во всеобщем законе. Именно об этом говорит Кант в формулировке всеобщего закона права.
Без возможности принуждения нельзя представить порядок в обществе, ведь мы знаем о естественной
склонности каждого человека нарушать границы внешней свободы, т.е. естественной склонности проявлять
насилие, обманывать других и следовать своим животным инстинктам. На протяжении нескольких
тысячелетий природа человека не изменилась. Поэтому любое общество нуждается в правопорядке,
основанном на возможности принуждения граждан к его поддержанию.
Как известно, длительное время возможность принуждения основывалась на праве сильного, и
потому было односторонним. Правители могли принуждать, а большинство только подчинялись.
Несправедливость таких отношений очевидна для разумного существа, а следовательно, они не могут быть
добровольными, общепринятыми и устойчивыми. Произвольное насилие одних людей над другими не может
не вызвать сопротивления, т.е. обратного насилия.
На каком основании человек сможет добровольно согласиться на возможность внешнего
принуждения своей воли, на ограничение своей внешней свободы?
Разум подсказывает − только в том случае, если это принуждение будет взаимным, т.е. равно
действующим на всех граждан. Итак, речь будет идти о «законе взаимного принуждения,
необходимо согласующегося со свободой каждого, кто руководствуется принципом всеобщей свободы» [4;
256].
Взаимность принуждения предполагает, что мы признаём всякого другого человека свободным, а
следовательно, вменяемым существом, и тем самым провозглашаем и поддерживаем принцип «всеобщей
свободы». Закон взаимного принуждения требует, во-первых, равенства всех граждан в возможности
реализации своей внешней свободы, а, во-вторых, равной ответственности за нарушение границ внешней
свободы других людей.
Конкретизацию законов внешней свободы мы можем найти в современном международном праве
и законодательствах большинства развитых стран. При этом нужно учитывать, что само содержание этих
юридических законов во многом зависит от понимания внутренней свободы и её законов, т.е. законов морали.
Итак, мы переходим к рассмотрению законов внутренней свободы или моральных законов.
Исторически первой формулой морального закона является «золотое правило нравственности»,
которое, по словам известного российского философа Абдусалама Гусейнова, появляется в 7-6 веках до н.э. в
разных человеческих цивилизациях [1]. Мыслители большинства культур того времени (китайской,
индийской, арабской, европейской, еврейской и др.) сознают необходимость взаимного ограничения
человеческого произвола с помощью универсального правила − «не делай другим того, чего не пожелаешь
себе».
Это правило оказывается самоочевидной истиной или аксиомой морального опыта для самых
разных людей. Её самоочевидность обнаруживается вместе с распадом родоплеменных отношений аграрного
общества и формированием городских сообществ и государственных структур управления. Как отмечает
академик Гусейнов, золотое правило нравственности содержит стратегию поведения, направленную против
таких принципов первобытного общества: 1) против изначального разделения людей на «своих и чужих» и 2)
против коллективной ответственности индивидов в рамках родовой общности [1; 2]. Золотое правило требует
признания равенства всех людей, которые включены в круг твоего общения, а также предполагает
индивидуальную ответственность за совершаемые поступки. Эти новые моральные понятия вытесняли
частные, родовые представления о правилах и нормах общественной жизни, противопоставляя им
общечеловеческие нормы культуры.
В золотом правиле нравственности также содержится признание человека главной причиной
собственных поступков, ибо у человека есть власть делать или не делать что-либо в отношении других людей.
При этом человек должен допустить, что другие люди, такие как же и он, и они желают того же что и ты, и не
желают того же. Опыт непосредственного человеческого общения показывает правильность такого
взаимоуподобления людей: люди не хотят умирать, не хотят испытывать боль и мучения, не хотят болеть и
голодать, и напротив, хотят жить счастливо, т.е. жить с удовольствием, хотят быть здоровыми, сытыми и жить
по своей воле.
Таким образом, золотое правило является моральной формулой взаимности, когда ты можешь
мысленно поставить себя на место другого и в своём воображении испытать то, что может испытать другой
человек.
Вместе с тем необходимо видеть, что золотое правило является именно запрещающей нормой,
которая требует «не делать» того, что может быть вредным и опасным для тебя и для других людей.
Запрещающий характер этой морального закона имел большое значение для начального этапа становления
человеческой цивилизации, когда требовалось прежде всего обуздание человеческой животности, дикости и
естественного эгоизма ради интересов каждого и общества в целом. Но с развитием цивилизации
запрещающая норма уже не могла удовлетворить интересы человеческого разума, поэтому не случайно, что
ветхозаветные запрещающие заповеди Моисея были дополнены новозаветными заповедями блаженства
Иисуса Христа. Христос учит прежде всего тому, что «нужно делать». Он не отказывается от великих
запретов Моисея (10 заповедей), он дополняет их утвердительными правилами – заповедями блаженства,
которые сводятся к единой заповеди «возлюби ближнего своего»[1].
Мы можем утверждать, что золотое правило нравственности как запрещающая норма выполняет
правоохранительную функцию в жизни общества, так как она защищает права и интересы
других людей от моего личного произвола. Но при этом оно не даёт ясного утвердительного
ответа на моральный вопрос − «что я должен делать?», а этот вопрос является смыслообразующим, т.е. без
ответа на него человек не видит смысла в своих действиях.
Именно поэтому в XVIII веке немецкий философ Иммануил Кант подверг критике золотое
правило нравственности как недостаточную формулу морального закона. По мнению Канта, золотое правило
не отвечает на вопрос − «почему человек должен быть нравственным?» и что он собственно «должен делать?»,
чтобы быть нравственным существом.
Конечно, предполагается, что с самого раннего детства человек учится основным моральным
понятиям и правилам: что нужно делать и чего делать нельзя. Ответственность за это начальное моральное
воспитание ложится на родителей и ближайшее окружение, но во взрослой жизни человеку важно самому
понять, разобраться со своими моральными понятиями и принципами, самому убедиться в их правильности.
Поэтому кантовский вопрос «что я должен делать?» имеет отношение прежде всего к каждому
самостоятельному разумному человеку, который хочет быть уверенным в своей правоте. Для этого нужны
убедительные доводы разума.
Кант понимает, что разумный человек не может найти твёрдую нравственную опору ни в
привычном социальном опыте, ни в природных закономерностях, ни в боге, так как для его собственного
разума и воли все эти инстанции будут сомнительными, внешними и, в конечном счете, не убедительными.
Если мы хотим найти всеобщий закон морали, то он должен корениться в разуме и в воле каждого
человека и ясно отвечать на вопрос «что я должен делать?». С требованиями этого закона человек должен
согласиться добровольно, а не по внешнему принуждению. Это возможно только в том случае, если сам
человек предпишет себе закон. Только при таком самозаконодательстве человек будет уверен в правильности
своего морального решения (будет понимать это своим разумом), а потому его воля будет тверда в
исполнении принятого решения.
Возможность морального самозаконодательства разума является величайшим проявлением
человеческой свободы. Но каким образом моя воля может претендовать на то, чтобы быть волей каждого
разумного существа? Каким должен быть моральный закон, чтобы быть всеобщим законом свободы? Эти
вопросы подводят нас к понятию категорического императива или безусловного повеления, с которым мог бы
согласиться каждый здравомыслящий человек и признать его требование справедливым. То, что
категорический императив может быть всеобщим моральным законом − необходимо доказать.
Кант предпринимает такое доказательство в сочинении «Основоположение к метафизике нравов»,
написанном в 1785 году. Мы не будем сейчас воспроизводить всю кантовскую логику этого доказательства,
так как об этом уже много написано специальной философской литературы [7]. Нам важно увидеть суть
кантовского обоснования, т.е. понять те основания, аргументы, которые убеждают во всеобщей
справедливости морального закона.
Категорический императив предназначен быть пробным камнем, т.е высшим судьёй для всех
человеческих намерений и уже совершённых поступков. Как закон он призван проверять моральные качества
правил поведения или максим конкретного человека. Критерием оценки будет универсализуемость принятого
человеком правила (максимы), т.е. процедура в ходе которой сам человек проверяет своё моральное правило
на себе: проводит мысленный эксперимент − «если бы его собственная воля обратилась на него в качестве
обобщенной, универсализированной, узаконенной» [6]. Такой эксперимент предполагает, что я сам должен
дать разрешение другим людям поступать со мной так, как я поступаю или хочу поступить.
Кант настаивает на том, что моральный человек должен прежде всего судить самого себя, свои
личные (субъективные) правила поведения или максимы с точки зрения мирового судьи, т.е. от имени всего
человечества. Чтобы судить себя от имени всего человечества, нужно представить себя законодателем всего
человечества и превратить свою максиму во всеобщий закон. Пожалуй, это колоссальная ответственность −
дать закон поведения каждому человеку, и одновременно величайшее могущество, свобода − самому писать
законы, обязательные для всех людей.
Такой мировой масштаб мышления свободы и ответственности раздвигает границы любого
эгоизма и себялюбия, и делает человека творцом собственного морального мира, в котором сам человек будет
вместе со всеми другими людьми подчиняться собственным законам. Прямо скажем, эксперимент
не для слабонервных, и не для слабоумных, ведь мировым законодателем должен быть решительный и умный
человек, готовый здраво оценить возможные последствия своего законотворчества.
Категорический императив гласит: «Поступай только по такой максиме, относительно которой ты
в то же время можешь желать, чтобы она была всеобщим законом» [5; 143].
Эта основная формула морального закона, по словам известного российского философа Эриха
Соловьёва, предполагает, что при проверке максимы своего поступка мы должны ответить на два главных
вопроса:
1) «годится ли в принципе правило моего поступка для того, чтобы служить одним из оснований
(целостности) человеческого сообщества?»
2) «согласен ли я сам жить в обществе, где это правило обрело бы силу закона, охраняемого
государством?» [6;77].
Приведём конкретный пример. Родители хотят счастья своему взрослому сыну и считают своим
моральным долгом отговорить его от женитьбы на женщине, которую он любит, но которая не нравится им.
Родители настаивают на своей правоте, так как у них большой жизненный опыт. Взрослый сын настаивает на
своём решении жениться на любимой женщине. У родителей возникает затруднительная моральная ситуация:
продолжать своё противодействие сыну или принять его решение и смириться с ним?
Попробуем провести универсализацию максимы родителей: сын всегда должен слушаться мнения
своих родителей при выборе своей будущей супруги. В результате универсализации этого правила получается
следующий вывод: каждый сын, не зависимо от возраста, должен всегда следовать мнению своих родителей
при выборе будущей супруги.
Итак, как должны будут ответить родители на два вышеприведённых вопроса. Во-первых, может
ли их требование сыновнего послушания в выборе будущей супруги быть основанием всего человеческого
сообщества? Это значит, что без согласия родителей ни один сын не имел бы права жениться. Во-вторых,
согласны ли сами родители жить в обществе, в котором выбор невесты всегда зависит от воли родителей
жениха? Получается, что решение родителей всегда будет решающим, и с этим решением взрослый сын
должен будет смириться, и как следствие, жениться на угодной родителям, но не любимой женщине, или
вовсе остаться свободным холостяком.
Конечно, родители могут настойчиво принять свою максиму в качестве всеобщего закона, но они
должны учесть все возможные последствия такого закона. Не будет ли такой закон насилием над волей
каждого взрослого мужчины, решившего вступить в брак с любимой женщиной без согласия родителей? Не
заставит ли этот закон жить в браке с нелюбимыми женщинами? И не увеличит ли он число одиноких
холостяков?
Даже беглый обзор такого всеобщего закона показывает его несостоятельность в качестве
надёжного регулятора общественных отношений. Но даже если родители решаться настаивать на
правильности этого закона, то тем самым они узаконят своё насилие, а родительское насилие в отношении
совершеннолетнего человека не может считаться морально приемлемым. Известная литературная фраза
Тараса Бульбы «Я тебя породил, я тебя и убью!» является атрибутом родоплеменной, догражданской жизни,
основанной на безусловном авторитете и насилии старших и вышестоящих. При таком насилии нельзя
говорить о свободе всех совершеннолетних людей.
 Против такого рода насилия Кант выдвигает ещё одну формулировку категорического
императива: «Поступай так, чтобы ты никогда не относился к человечеству, как в твоём лице, так и в лице
всякого другого, только как к средству, но всегда в то же время и как к цели» [5;169]. В этической литературе
эта формулировка получила название «формулы персональности».
Кант был убеждён в том, что каждый разумный человек обладает свободой воли как своим
неотъемлемым атрибутом, а потому всё, что человек делает не по своей воле, без своего согласия будет
внешним насилием по отношению к его личности. Крайней формой такого насилия будет рабство. Поэтому
родительская опека над взрослыми детьми может быть рассмотрена как
разновидность насилия.
Так применяя вторую формулу категорического императива к данной ситуации с женитьбой сына,
мы можем сделать вывод, что взрослый сын оказывается «средством» реализации родительских интересов, так
как они решают за него, что сделает его наиболее счастливым. Они лишают возможности взрослого человека
сделать собственный жизненный выбор, т.е. превращают его в несвободное и безответственное существо. А
если он действительно послушает родителей и откажется от любимой женщины, то затем может не найти
другой любви и будет всю оставшуюся жизнь винить родителей в насилии, а себя в слабоволии. Хотя может
быть родительское наставление и окажется правильным, и сын не будет торопиться со свадьбой и лучше
узнает свою невесту, и сам откажется от неё. Но это будет уже его личный выбор, за который он будет
отвечать сам.
Таким образом, категорический императив также как и золотое правило нравственности прежде
всего содержит в себе запрещающие нормы, которые должны ограничить животный произвол всех
действующих лиц и вместе с тем защитить свободу воли каждого лица. Совместить это ограничение воли и
свободу воли возможно только по всеобщему закону. Для этого Кант применяет третью формулу
категорического императива, которую также называют «формулой автономии». Она гласит: ««поступай по
такой максиме, которая в то же время содержит в себе свою собственную всеобщую значимость для каждого
разумного существа» [5;197].
В этой формулировке Кант подчёркивает важнейшее значение собственного выбора человека той
максимы поведения, которая будет ограничивать произвольность этого выбора в соответствии с интересами
всех других людей. Ведь каждый другой человек должен рассматриваться мною как обладающий свободой
воли, и если я в качестве морального законодателя предписываю другим законы поведения, то должен
принимать во внимание возможность согласования своего частного интереса с интересами всех других людей.
Это требует добровольного самоограничения своих желаний, направленных на свободу других лиц.
Так в нашем случае, родителям естественно хотелось бы, чтобы сын всегда слушался их и
считался с их родительским мнением, но если это желание не согласуется с личным интересом взрослого
сына, то оно нарушает границы его свободы воли и становится деспотизмом. А раз нет взаимного согласия
интересов, то и нет всеобщей значимости правила. Такое естественное родительское желание не может стать
всеобщим законом.
Подводя итог нашему краткому рассмотрению категорического императива, мы можем
зафиксировать тройную процедуру моральной проверки максимы поступка. Во-первых, максима проверяется
на её формальную всеобщность (по первой формуле − может ли она быть всеобщим законом?), во-вторых, она
проверяется по её целеполаганию (по второй формуле − не используется ли человек только как средство?), и,
в-третьих, испытывается причинная составляющая (по третьей формуле − даёт ли своё согласие человек на
общезначимый закон?).
В ходе такого обстоятельного испытания максима поступка либо признаётся общезначимой, а
следовательно, соответствующей моральному закону, либо нет. Если человек убедился в том, что его максима
моральна, то он с полным правом может отстаивать её несмотря ни на какие преграды и возражения: его разум
и воля будут находиться в твёрдом единстве.
Действие морального закона, говорит Кант, мы обнаруживаем с самих себе, когда испытываем
чувство «уважения» к закону, который мы сами наложили на себя и который является следствием нашей воли.
«Когда я непосредственно познаю нечто как закон для себя, я познаю это с уважением, которое означает
просто сознание подчинения моей воли закону, без посредства других влияний на мое чувство.
Непосредственное определение воли законом и сознание этого определения называется уважением, так что
последнее рассматривается как действие закона на субъект, а не как причина, порождающая закон. Уважение
есть, собственно, представление о ценности, которая заставляет меня поступаться себялюбием» [5;83].
Какой закон мы можем «уважать», во-первых, не принимая во внимание его материальных
последствий, а во-вторых, так, чтобы воля могла считаться доброй без всякого ограничения? Таким законом
может быть, по Канту, только «всеобщая законосообразность действий вообще», согласно которой я не
должен никогда поступать иначе, «как только по такой максиме, относительно которой я мог бы также желать,
чтобы она стала всеобщим законом». При этом необходимо исключить из такого
 закона всякое эмпирическое содержание, которое могло бы привнести природное принуждение в
нашу волю, чтобы придать ему чисто формальный характер самопринуждения.
Именно самопринуждение будет тем необходимым атрибутом морального закона человеческой
свободы, который отличает его от законов природы, принуждающих нас действовать определённым образом
помимо нашей воли. Принуждая самого себя по собственному усмотрению к всеобщему способу поведения,
человек обретает самовластие, становится господином самому себе. Это та самая автономия воли, которая
порождается самозаконодательством человеческого разума и выводит человека из природного мира сплошной
необходимости и несвободы.
Итак, свободный человек действует по своей воле, имея перед собой понятие закона (внешнего и
внутреннего), которое будет направлять и контролировать само волеизъявление. А так как действия человека
всегда целесообразны, то свобода будет выступать в качестве средства для достижения человеческих целей.
Главной, обобщающей целью и ценностью человеческой жизни всегда было и будет − счастье.
Стереотип «не свободы» у современной российской молодёжи: социально-философский анализ
Социальный факт: большинство российских студентов не свободны
Надежды российских реформаторов на то, что новые поколения россиян будут иметь иное, не
тоталитарное, демократическое, свободное сознание пока не подтверждаются ни общественной практикой, ни
социологическими опросами.
Так, по результатам социологических опросов студентов Пензенского государственного
университета, проводившихся с 2011 по 2014 годы, в котором приняло участие около 1000 человек, от 75 до
100 % (в разных группах) считают себя не свободными людьми. И это поколение, рождённое после 1993 года,
в новой России. Важно учитывать, что молодые россияне вполне осмысленно считают себя несвободными
людьми, и приводят следующие аргументы:
·мы экономически зависим от своих родителей:
·мы должны учиться;
·мы должны выполнять нормы морали и права, чтобы жить в обществе;
·мы зависим от тех правил и норм, которые предписывают нам родители.
В итоге, мы не свободны, так как от многого зависим и не можем делать то, что нам хотелось бы.
Это типичные объяснения причин своей не свободы указывают на характерный русский стереотип
в понимании «свободы». «Свобода» мыслится как полная (абсолютная) независимость ни от кого и ни от чего.
Идея такой абсолютной независимости, по сути, является фантастической, т.е. идеей-фикс; она
является своего рода протестом человека против всякого сдерживания его желаний, его воли. Обычно она
созревает в условиях рабства, деспотизма, жёсткого подавления внешней и внутренней свободы человека,
когда хочется вырваться из «рабских цепей» и остаться одному. Такой «школой рабства» для меня, например,
была служба в Советской Армии. Я помню, с какой радостью уезжал оттуда, почти, как освободился из
тюремного заключения.
Итак, идея свободы как абсолютной независимости предполагает противопоставление личного Я
человека всем другим волящим субъектам и всем обстоятельствам, которые могут оказать какое-либо
принудительное воздействие на волю человека. Вероятно, что такая абсолютная непринуждённость
корениться в детском сознании, которое ещё не связано знанием норм, ответственности и чувством вины за их
нарушение. Но как только человек вступает в социальное общение и включается в систему взаимодействий,
его детский эгоцентризм начинает разрушаться, и либо превращается в
прекрасную мечту о безответственной вседозволенности и отсутствии любых обязанностей,
которая остаётся желанной мечтой для несвободного бытия человека, либо под влиянием рассудка
существенно преобразуется в практическое понятие свободы, основанной на сосуществовании разумных,
деятельных существ в одном жизненном пространстве.
Нас будет интересовать именно первая альтернатива, когда человек сознаёт своё несвободное
состояние и при этом мечтает о безответственной вседозволенности, о полном самоволии. Её осмысление
является важной задачей современной практической философии.
Я утверждаю, что воспроизводство идеи абсолютной свободы в массовом сознании современных
россиян (в том числе новых поколений) является следствием сохранения базовой структуры социально-
политических и экономических отношений российского социума или Матрицы русского традиционного
сознания.
Русская Матрица и «не свобода»
«Матрицу традиционного сознания» часто отождествляют с «культурным кодом», «культурным
ядром», «национальным характером», «национальным менталитетом», которые определяют специфику
народного сознания и поведения. Большинство учёных сосредотачивают своё внимание на содержательных
аспектах традиционного сознания, на социокультурной специфике народного менталитета, того или иного
национального характера, тем самым подчёркивая своеобразие и уникальность каждого этноса и народа.
 Для нашего исследования важно то, что характерно для всех традиционных культур, т.е. их общая
структура сознания. Эта структура традиционного сознания выражает родо-мифологический тип мышления,
сложившийся у разных народов за длительный период их доиндустриального развития и сохраняющий своё
влияние в последующие эпохи. Как отмечает отечественный историк культуры С. Гавров, «культура любого
этноса содержит черты, общие для всех народов, всего человечества, так называемые «антропологические
универсалии», в которых выражаются общечеловеческие ценности и уникальные, этноспецифические
культурные черты»[2].
Для мифологического мышления характерно вертикальное структурирование мира, при котором
задаётся принципиальная оппозиция «верха» и «низа», «неба» и земли», противоположность «мужского» и
«женского» и др. При этом структурирование «вертикали» происходит по трём основным уровням: высший,
срединный и низший.
Первый уровень обычно называется «небесным» или религиозно-метафизическим.
Второй уровень можно назвать «властно-распорядительным», он является посредником между
небом и людьми.
Третий уровень мы называем «социально-родовым».
1. «Религиозно-метафизический» уровень; 2. «Властно-распорядительный» уровень; 3.
«Социально-родовой»уровень.
Такой взгляд на мир основан на религиозной идее абсолютного господства «Неба» над «землёй» и
людьми, и включает в себя посредническую роль земной Власти в отношениях между ними. Эта
посредническая роль обычно сакрализуется и связывается с деятельностью земных правителей − фараона,
царя, императора, вождя и др.
Таким образом, связующим началом между этими 3 уровнями будет так называемая «властная»,
«отеческая вертикаль» или вертикаль принуждения, идущая от высшей власти Неба (отца небесного) к
конкретному земному правителю (хозяину своей земли) и затем к подвластному народу, отцам рода. Именно
она обеспечивает иерархию подчинения в традиционном обществе.
В начале своих исследований я считал, что эта властная вертикаль является единственным и
главным стержнем традиционного мировоззрения. Но в ходе дальнейшего изучения традиционного сознания,
пришёл к выводу, что есть ещё одна связующая вертикаль, которая выполняет амортизирующую и
предохраняющую функцию. Я назвал её «материнской вертикалью» или вертикалью любви. Она защищает
властную вертикаль от опасных потрясений в виде неверия в богов, в святость правителя или неуважения к
отечеству, а также она предохраняет всю систему традиционных отношений от любых произвольных
изменений. Не случайно, что именно женщины являются строгими хранителями народных обычаев и
ритуалов, и воспроизводят их через воспитание новых поколений.
«материнская» 2. «отеческая»
Устойчивость Матрицы традиционного сознания во многом обеспечивается за счёт
взаимодополнительности этих двух вертикалей любви и принуждения и их разнонаправленности.
«Материнская вертикаль» направлена снизу-вверх: это возвышающее и спасающее чувство начинается от
любви родной матери и завершается в заботе божьей матери. «Отеческая» (властная) вертикаль как вертикаль
принуждения направлена сверху-вниз и должна оправдать необходимость подчинения членов общества,
сложившейся системе Власти.
Так, например, в русском традиционном сознании она проявляется в трёх основных образах:
На высшем уровне – Богоматерь;
На срединном − Мать-земля (Родина — Мать)
На родовом − родная мать
Так мы начали выстраивать русскую Матрицу традиционного сознания, достроим Матрицу. Для
этого введём основные понятия властной или отеческой вертикали:
− Бог-Отец,
− Царь-батюшка
− родной Отец.
Богородица Бог — «Царь всех Царей» — 1 уровень
Мать-земля Русский Царь — наместник Бога на земле
(Родина) (Отечество) — 2 уровень
Родная мать Родной отец-кормилец — 3 уровень
Благодаря этой тройной связанности «материнской» и «отеческой» вертикалей создаётся
устойчивость и структурная упорядоченность всей социальной системы. Тем самым задаётся общая структура
традиционного космоса.
В этой ментальной структуре традиционного космоса нет никакой личной свободы, понимаемой
как равноправие или право на индивидуальную самореализацию. В этой структуре доминирует способность
властного, волевого самоутверждения неких высших лиц от имени высших, общих
 интересов и соответствующее рабское подчинение всех остальных. При этом «несвободное», а
точнее рабское состояние большинства получает религиозно-метафизическое оправдание в русском
официальном Православии с помощью стереотипа «мы все рабы божьи». Приверженность к этому
религиозно-метафизическому стереотипу нейтрализует любые рациональные доводы против возможности
абсолютной свободы как вседозволенности или всемогущества, и еще больше укрепляет сознание своей
несвободы.
Такая структура общественных отношений сохраняется до тех пор, пока она выгодна
большинству, которое будет заинтересовано в своём несвободном состоянии; при этом сохраняется личная
заинтересованность конкретного индивида в сознании своей несвободы благодаря тому, что снижает
(ослабляет) личную ответственность за свои решения и поступки[3]. Так, если я действую несвободно, то и не
должен отвечать за все последствия своих деяний. Этот прагматический резон может быть очень весомым в
суровых природно-климатических условиях и социальных условиях ограниченной внешней свободы
большинства людей[4].
При этом русская мечта о вседозволенности остаётся для многих наших сограждан именно
сокровенной мечтой, которая сдерживается рассудком, страшащимся социальных наказаний за проявленную
вседозволенность; но как только рассудок сознаёт отсутствие «пригляда за собой» и возможную
безнаказанность, то не упустит шанс реализовать запретные желания, т.е. пожить по-своему, хоть немного, но
в «полный кайф».
Итак, теперь я могу дать исходное определение: «несвобода» − это совокупность зависимостей,
которые связывают человеческий произвол, и подчиняют поведение человека нужде или чужим требованиям.
Несвобода будет проявлять себя по-разному на трёх уровнях Матрицы, подчиняя человеческое
умонастроение традиционным установкам и стереотипам.
На 1 уровне Матрицы (религиозно-метафизическом) несвобода проявляет себя как сознание
зависимости человеческой жизни от высших (небесных, сверхъестественных) сил. Сознание этой зависимости
предполагает зависимость разума от веры. Разум оказывается «в плену у веры», при этом границы между
ними оказываются ещё не установленными.
На 2 уровне Матрицы (властного принуждения) несвобода выступает в виде бесправия,
принудительного подавления самоволия, самовластия, личной гражданской независимости, т.е. в том числе
она предстаёт в качестве неволи.
На 3 уровне (социально-родовом) несвобода выражается в материальной нужде, которая
заставляет человека всеми возможными средствами бороться за своё выживание и продолжение своего рода.
Процесс освобождения человека (человечества) можно представить как постепенное продвижение
от низшего (3 уровня борьбы за физическое выживание) к среднему уровню (равноправия, гражданской
независимости) и затем к высшему уровню моральной автономии, основанной на самозаконодательстве
человеческого разума. Это естественный путь развития личности и общества «снизу-вверх»: от животной
удовлетворённости к разумному самоопределению жизни. В ходе этого освобождения сначала достигается
материально — экономическая самодостаточность, и связанный с ней материальный достаток, позволяющий
думать не только о физическом выживании, но и иметь другие интересы, в том числе и социально-
политические.
Эти иные интересы («хотения») для своей реализации требуют правовых возможностей, т.е.
предполагают систему взаимных обязательств и ограничений − то самое гражданское законодательство,
которое будет гарантировать каждому гражданину реализацию его частных интересов.
Дальнейший ход освобождения личности обычно вполне закономерно приводит к принятию
собственной системы ценностей, основанной на моральной автономии человека. Итогом такого развития
личности и общества становится достижение позитивной свободы.
При переходе от политико-правовой несвободы к свободному состоянию неизбежно происходит
борьба за власть, за господство, за право жить по-своему. Н
освободиться от традиционных религиозно-метафизических установок, которые составляют
идейно-смысловой каркас традиционного несвободного состояния человека.
К ним относятся следующие:
1) религиозный фатализм, в основе которого лежит идея божественной предопределённости
жизни;
2) метафизический догматизм, основанный на идее неизменности всего мирового порядка;
3) религиозно-метафизический фанатизм и идея мессианства
Освободиться от этих установок, возможно прежде всего с помощью светского образования и
научного, гуманистического мировоззрения. Преодолеть несвободное состояние на религиозно-
метафизическом уровне не просто, так как это уровень «веры», т.е. личных и коллективных убеждений,
которые формируются у человека с раннего детства.
Дадим краткий анализ указанного идейно-смыслового каркаса традиционной веры.
 1. Вера в предопределённость жизни позволяет человеку традиционного общества снять с себя
ответственность за личный выбор, или предлагает вовсе не выбирать самому, а положиться на некую высшую
авторитетную волю (ей передать право выбора) или положиться «на авось». Отказываясь от выбора, человек
снимает с себя ответственность за последствия своих поступков, считая их «судьбой» и смиряясь с ними.
Идея предопределённости жизни имеет особое психотерапевтическое значение в трагические
периоды жизни, в условиях высокой степени неопределённости и рискованности жизни, например, на войне
или в зоне чрезвычайного бедствия. Там обычно говорят: «чему быть, того не миновать», «один раз умирать»,
«на всё воля свыше» и т.п., тем самым человек смиряется со своим зависимым, несвободным положением и
терпеливо ожидает своей участи.
В мирных, безопасных условиях жизни эта идея перестаёт играть такую психотерапевтическую
функцию, а потому естественным образом ослабевает в массовом сознании, и уступает первенство идее
свободы воли и свободы выбора. Поэтому в современных мирных и безопасных условиях сосуществования
большинства людей эта идея нуждается в искусственном «подогревании» с помощью создания чрезвычайных
условий, мобилизационных режимов или с помощью развязывания военных действий.
Некоторые традиционные субъекты прямо заинтересованы в такого рода «подогревах»
общественных настроений.
Метафизический (мировоззренческий) догматизм тесно связан с идеей предопределённости, и
обычно выражается в признании абсолютной заданности мира и неизменности его порядка. Из этого следует,
что общественная жизнь должна подчиняться неизменным нормам и правилам (т.е. некоему
«предустановленному порядку») по аналогии с законами природы. Типичным догматическим принципом
будет высказывание: «так было, так есть и так будет».
Метафизический фанатизм и идея мессианства являются мировоззренческими дополнениями
основных традиционных постулатов. Догматизм в мышлении чаще всего ведёт к фанатизму в поведении, так
как человек убеждённый в абсолютной правильности своих идей и принципов будет фанатически следовать
им в своём поведении, не подвергая свои убеждения критической рефлексии, проверке через сопоставление с
убеждениями других людей.
В условиях закрытого традиционного социума такие проверки, сравнения были почти
невозможными, поэтому коллективные убеждения долгое время не изменялись. Но с переходом к открытому
миру, к интеграции и всеобщей коммуникации такие коллективные убеждения требуют перепроверки,
обстоятельной ревизии и переоценки.
Крайней формой фанатического умонастроения является вера в собственное мессианство или
высшее предназначение своего народа, сообщества. Это умонастроение может быть очень опасным для
нестабильного, переходного общества, и самое интересное, что оно актуализируется именно в периоды такой
нестабильности, социальной турбулентности, и может захватывать маргинальные слои общества. Его
типичными выражениями являются следующие: «наш народ − богоносец», «наш народ − освободитель
человечества», «мы − носители единственно правильной веры и морали», «наша
правда − самая правдивая» и т.п.
Идея мессианства опасна тем, что опираясь на непроверяемые, подчас фантастические идеи, она
приобретает социально-практическую направленность и начинает быть важным ориентиром для практической
деятельности людей. Например, национал-социалистическое или большевистское мессианство, мессианство
исламских или христианских фундаменталистов.
Научно-философское разоблачение мессианства наталкивается на ряд существенных препятствий,
и прежде всего, на личную фанатическую убеждённость носителей этой идейной программы, которая будет
защищена правом на свободу мысли и вероисповедания, и подкреплена внутренней готовностью этих
носителей отдать свои жизни ради своей миссии.
Вместе с тем только всеобщее право может защитить остальных членов общества от
распространения тех мессианских идейных программ, которые нарушают гражданские права, свободы и
ущемляют интересы других лиц. В демократических обществах мессианство становится обычной причудой
для людей с девиантным поведением, а потому не имеет большого общественного резонанса и влияния. В
авторитарных и деспотических обществах мессианство часто используется самими властями для поддержания
в массовом сознании иррациональных настроений, для отвлечения от реальных проблем экономики и
политики.
«Всеобщее право» достигается при буржуазно-демократическом устройстве общества и
предполагает преодоление несвободы большинства как бесправия. Для обоснованного перехода к этому
второму уровню Матрицы нужно ответить на фундаментальный вопрос: почему все взрослые люди должны
иметь равные права, т.е. равные возможности? И мужчины, и женщины, и представители разных социально-
экономических сословий, и имеющие разное образование, разные интеллектуальные и физические
способности. На каком основании должно утверждаться равноправие, т.е. политическая и правовая свобода
всех дееспособных граждан?
 Таким основанием может быть понимание равноценности человеческой разумности, которое
предполагает признание единства человеческого разума и его общезначимости. Только через это признание
можно подойти к равноценности каждой разумной личности.
Первые попытки философов объяснить равноправие через общечеловеческую природу были не
очень удачными, так как под природой в большей степени понималось физико-биологическое существо
человека, которое имеет существенные отличия у мужчин и женщин, людей разных возрастов, у
представителей разных рас и этносов. Физико-биологическая детерминация во многом подчиняла себе
разумность человека, сводя её к рассудочной способности целесообразного, прагматичного поведения.
Активные поиски этой общечеловеческой природы начинаются в XVII веке, и только в конце XVIII столетия в
практической философии И.Канта они завершаются морально-правовым обоснованием равноценности
каждого разумного лица через присущее ему право человечества. Кант не случайно говорит, что главный
вопрос философии «что такое человек?», ибо от решения этого вопроса зависит не только система
практической философии, но и вся система управления обществом.
Наглядным примером может служить сталинская Россия, в которой была запрещена генетика как
наука о врождённых различиях между людьми, передающихся по наследству. Генетика была замещена
политической идеологемой о всеобщем биологическом равенстве людей, из которого выводилось социально-
политическое «равенство» рабочих и крестьян и экономическое уравнивание всех трудящихся.
Эта идеологема строго подчиняла себе всю советскую систему воспитания, образования,
экономических отношений и управления обществом. Как мы знаем из новоевропейской истории, эта
идеологема была создана английским политическим философом Джоном Локком в конце 17 столетия для
борьбы с феодальными стереотипами о природном неравенстве людей (сознание новорождённого – это
«чистая доска»), и для начальной стадии становления буржуазно-демократического общества она имела
несомненное революционно-освободительное значение. Так как сломать многовековой стереотип можно было
только с помощью другого радикального стереотипа. Эпоха Просвещения подхватила его и сделала лозунгом
буржуазных революций 18-19 веков. А так как в России преодоление феодально-крепостной системы
затянулось до Октябрьской революции 1917 года, то локковская идеологема о всеобщем равенстве людей
также имела важное
освободительное значение для большинства советских людей сталинской эпохи. Идея самой
возможности «стать всем, кто был никем» вдохновляла миллионы малообразованных и наивных людей. Но
позитивный потенциал этой идеологемы быстро исчерпывается при формировании рыночной экономики и
демократического гражданского общества, так как реальная конкуренция и многообразие человеческих
интересов вступают с ней в непримиримый конфликт.
Преодоление не свободы на 3 уровне Матрицы (социально-родовом) возможно при условии
формирования институтов частной собственности. Именно наличие частной собственности является
необходимым условием социально-экономической независимости человека, его личной свободы. Частная
собственность является источником и гарантом личного достоинства человека и его свободы. Моя
собственность, «моё», начиная с моего тела, моего сознания и заканчивая моими вещами, − это неотчуждаемое
основание, которое формирует личностное сознание; это основание фундирует волю человека поступать так,
как он хочет, при этом согласуя свою волю со свободой других людей.
Таким образом, мы можем утверждать, что формирование свободного общества предполагает
системную трансформацию всех уровней традиционного сознания, которая наталкивается на мощное
сопротивление устоявшихся стереотипов сознания и общественных привычек.
Между внешним и внутренним произволом
После социально-философской реконструкции Матрицы русского традиционного сознания, мы
можем вернуться к нашему социологическому исследованию. Оно показывает, что большинство молодых
россиян – 65% (опрошенных студентов ПГУ) боятся произвола, и не столько со стороны других, сколько
собственного. Этот страх укоренён в нашей социокультурной традиции властного господства и повиновения.
Так, произвол со стороны других привычно воспринимается как естественный, а собственный произвол
кажется недопустимым и катастрофическим (иногда допустимым и только в воображении), так как обычно это
связано с частичной потерей рассудка, т.е. с опьянением, сильной страстью, возмущением или эйфорией.
В этих аномальных состояниях человек выплёскивает всё наболевшее, все свои сокровенные
желания, чувства, мысли − реализует свою вседозволенность, свой произвол, тем самым пытаясь разрушить те
нормы и правила, которые стесняли его свободу. Но так как это разрушение происходит нерассудочно,
безответственно, то оно мыслиться как детское баловство, шалость, как возможность «выпустить пар», чтобы
затем надолго или на какое-то время погрузиться в оцепенение и рабское повиновение. Эти «детские
шалости» могут быть даже прощены властными «родителями» (наставниками) в знак милости и высшего
благоволения, и для того, чтобы укрепить у «несмышленых подданных» мысль о недопустимости личного
произвола.
 Недопустимость, запрещённость личного произвола обычно объясняется тем, что он является
губительным для общества и самой личности. «Что, если все будут делать то, что им захочется? Наступит
хаос!». Из этого утверждения делается очень важный вывод: люди должны делать то, что им не нравится ради
их же личного блага и блага общего.
Этот логический переход является необоснованным, и прямо скажем, ложным. Воображаемая
(гипотетическая) ситуация всеобщего произвола может произвести сильное впечатление на детское (наивное)
сознание своими предполагаемыми катастрофическими последствиями, а порождаемый страх будет сковывать
человеческое самоволие, творческую инициативу и свободу выбора.
− А вдруг, если я буду действовать самовольно, по своему усмотрению, выйдет что-то не то?
Вдруг это не одобрят другие? Может лучше делать то, что говорят другие, более опытные и авторитетные
люди?
После этих сомнений в собственных силах, открывается путь к принятию ложного вывода:
− Я должен делать то, что мне не нравится, потому что так предписывает «общественный долг»,
т.е. внешняя воля (общественные нормы и правила поведения). Выполняя этот общественный долг, я служу
обществу, укрепляю общественный порядок, я полезен людям.
Эти объяснения не могут преодолеть самого внешне-принудительного характера выполнения
обязанностей. У человека будет отсутствовать внутреннее согласие (его одобрение)
предполагаемой деятельности, его личное «Я хочу» (собственное желание делать это), а потому такая
деятельность будет превращаться в «каторгу», просиживание рабочего времени или безвольное жертвование
собой ради чьих-то интересов. Всё это не позволяет человеку проявлять свою волю и способности, и в итоге,
делает его несчастным придатком («винтиком») социальной системы.
Более опасным последствием принятия такой внешней воли как обязательного долга является то,
что эта внешняя воля может быть несправедливой, или просто насилием, унижающим человеческое
достоинство и нарушающим права и свободы личности. Но для того, чтобы дать такие оценки
«общественному долгу» человек должен быть самостоятельно мыслящим субъектом, говоря по-кантовски,
имеющим мужество пользоваться собственным разумом. Ведь чтобы осмелиться сказать «нет», или высказать
сомнение в справедливости «общественных предписаний», нужно проявить силу воли и совершить
мужественный поступок.
Это вовсе не значит, что любая обязанность должна быть отвергнута, а лишь та, которая
противоречит разумным понятиям человека о справедливости, добре, законности, правах и свободе личности.
Если человек не находит такого противоречия, то общественные обязанности (например, правила морали и
нормы права) должны приниматься как собственные свободные решения человека, как его собственная воля.
Эти обязанности будут результатом собственного разумного выбора человека, а, следовательно, актом
добровольного согласия, т.е. свободы. И когда человек утверждает, что он обязан выполнять обязанности,
которые ему не нравятся, и что тем самым он не свободен, то он либо лукавит (так как если бы очень не хотел,
то не выполнял бы их), т.е. является хитрецом —обманщиком, либо является трусом, который не осмеливается
отказаться от исполнения чужой воли, и превращает себя в зависимого человека (раба).
Получается, что те люди, которые считают себя не свободными − либо хитрецы, либо трусы. Это
серъёзное обвинение, которое может многим не понравиться, но на то есть веские основания, которые,
конечно, можно попытаться оспорить.
Возвращаясь к опросу студентов нашего университета, я хотел бы представить в виде логического
квадрата 4 разные позиции, которые были высказаны при письменном ответе на другой вопрос: «Считаете ли
Вы других людей свободными?»:
1) «Ни один человек не свободен»; (Е)
2) «Пока я не свободна»; (О)
3) «Некоторые люди свободны»; (I)
4) «Каждый человек свободен» (А)
Эти разные суждения представили студенты 1 курса историко-филологического факультета ПГУ.
В их ответах преобладают 1 и 2 позиции, и в явном меньшинстве 3 и 4. Когда большинство из этих студентов
говорили, что они не свободны, то в качестве главных аргументов приводили свою зависимость от родителей,
экономическую несамостоятельность и зависимость от государства. При оценке других людей, в том числе и
экономически самостоятельных, они также видят их не свободными.
Очень любопытную точку зрения высказала одна студентка группы «Лингвистика». В отношении
себя она написала: «Я не всегда свободна, так как могу от чего-то зависеть». И после этого написала о других
людях следующее: «Все люди свободны, так как каждый по-своему понимает свободу».
В этих суждениях проявляется переход от внешнего к внутреннему аспекту свободы, к её идейно-
смысловому характеру, обусловленному возможностью личного выбора человека. При этом внешний аспект
свободы представляется почти не возможным, так как связан с множеством природных и социальных
зависимостей человека, что собственно, и даёт основание говорить о не свободном состоянии человека во
многих жизненных ситуациях.
Выходит, что современные молодые люди акцентируют внимание именно на внешнем аспекте
свободы, т.е. на материальных возможностях деятельного поведения (по принципу «делаю, что хочу»), а не
только на внутренних морально-психологических и рефлексивных состояниях (по принципу «думаю, что
хочу»).
Прагматическое сознание современных молодых людей чётко оценивает наличие многих
объективных препятствий (в том числе и виде сдерживающих факторов) для реализации их различных
желаний. Но они также понимают необходимость этих сдерживающих факторов («тормозов»), чтобы
предотвратить произвол (ни в чём не ограниченную свободу), который почти всеми оценивается явно
негативно. При этом различие между свободой и произволом оказывается не столь существенным; однако
свободабольшинством оценивается как не возможная в реальной жизни, а произвол как вполне возможный
способ поведения человека.
У одного студента обнаружилось очень показательное противоречие. Он написал о себе и других
людях, что «он сам и другие не могут быть свободными». А давая определение произволу, написал:
«Произвол − это нарушение свободы другого человека». Допуская произвол, он должен допустить
существование изначальной свободы, которую можно нарушить.
Получается, что «произвол» является первичным актом, реальным способом поведения человека в
отличие от «свободы», которая мыслится как некое недостижимое состояние человека и общества. Но так как
произвол предполагает свободу в качестве того, что должно быть нарушено, то мы должны признать
изначальную реальность свободы. Тут возникает видимость противоречия, с которой нужно разобраться.
В ходе своего произвольного поведения человек нарушает некую «свободу» других людей,
действуя при этом свободно, иначе бы он не отвечал за свои поступки. Как же согласовать этот вывод об
изначальной «свободе» с утверждением, что «свободы нет», и «свободных людей нет»?
Для практической жизни наличие такого логического противоречия не является большой
проблемой. Но если это противоречие затрагивает мотивы поведения и личную ответственность за
последствия поступков, то их наличие начинает раздражать рассудок и требует разрешения.
Следуя за Кантом, я полагаю, что свобода существует только как идея нашего разума, и она не
может существовать в материальном мире как вещь или материальное состояние. Поэтому для строгих
эмпириков, прагматиков и материалистов человеческая свобода является чистой фикцией, вымыслом. Среди
опрошенных студентов таковых оказалось большинство.
Что будет значить наш теоретический вывод для практической жизни человека и общества?
Итак, если свободы нет… . Следовательно, все люди живут и действуют не свободно, под
влиянием разных зависимостей (естественных причин и социальных обстоятельств), которые будут
предопределять поведение человека, в том числе и его личный выбор. Это значит, что на самом деле никакого
личного выбора нет, так как каждый поступок человека будет предопределён разными объективными
причинами.
Но как тогда быть с произволом, существование которого признают все люди? Произвол тоже
будет результатом действия надличностных факторов, не зависящих от воли самого человека? И тогда с
произволом мы ничего не можем сделать, не можем им управлять?
Удивительно, но выходит так, что мой произвол от меня не зависит; он вроде бы мой, так как я его
совершаю, и другие это понимают, и вместе с тем не мой, ведь я что-то делаю под действием разных причин.
Следовательно, если мой произвол направлен на других людей, то каковы бы ни были
последствия, другие люди должны понимать, что не я, не моя воля является причиной этих последствий
(благоприятных или неблагоприятных), поэтому они должны осуждать только моё тело (включая мозг),
которое зависит от многих объективных причин, или вовсе не должны осуждать меня, а с пониманием
относиться к моему «не свободному произволу». Ведь бессмысленно, например, осуждать пчелу, которая
кого-то укусила, следуя своему инстинкту. Хотя обычно мы хотим наказать пчелу, которая нас больно
укусила, так же как обычно людьми применяются телесные наказания за различные нарушения общественных
норм и правил.
Итак, мы вышли на очень интересное понятие «не свободного произвола». Попробуем вдуматься в
это понятие, в котором одновременно признаётся реальность человеческого произвола и реальность
несвободы. По смыслу − это вынужденные действия, за которые человек не должен отвечать как
разумная личность.
«Не свободный произвол», «благодать» и судьба
Итак, перед нами встаёт фундаментальный теоретический вопрос: как возможно общество,
состоящее из не свободных людей?
Из этого следуют два возможных способа управления не свободными людьми:
 Тотальный внешний контроль и жёсткое (механическое – деспотическое) принуждение
человеческих тел к определённому порядку;
Социальное внутреннее программирование индивидуальных сознаний с помощью «единоверия» и
«единомыслия».
Например, в дореволюционной России за первый способ управления отвечали такие
государственные институты как система администрирования, полиция, армия, а за второй − церковь как
главный идеологический институт.
В советской России за первый способ отвечали госаппарат, милиция, спец. службы, армия, а за
второй способ управления (идеологический) − КПСС, комсомол, пионерия, профсоюзы, и другие
общественные организации.
Кто будет управлять не свободными людьми? Свободные или не свободные? Пожалуй, что не
свободные люди, ведь мы допустили общество не свободных. Хотя возникает соблазн считать правителей
свободными, но не нужно забывать, что у властных правителей ещё больше зависимостей, чем у простых не
свободных граждан.
Итак, не свободными управляют ещё более не свободные. Управляющие более остро сознают
свою зависимость от могущественных сил, обстоятельств и различных факторов, к тому же на них возложена
ответственность за судьбы остальных не свободных, всего народа. Они выполняют миссию спасения своего
народа от возможных угроз и врагов.
Вера в эту миссию власти является необходимым закрытым программным кодом (не подлежащим
осмыслению и изменению), который настраивает так называемую «вертикаль принуждения» в качестве
основной структуры для реализации указанных способов управления несвободными людьми. Этот закрытый
программный код в качестве идеи должен быть принят «на веру» абсолютным большинством верующих
людей, ибо это есть только «истина веры», не проверяемая опытом и разумом. Церковь как социальный
институт веры и государственные институты должны внушить эту идею спасительной миссии власти всем не
свободным членам сообщества, всем «рабам божиим».
Эта вера в спасительную миссию власти (властителя, государя, вождя) растворяет личную
ответственность членов общества и представителей власти в некоем мистическом трансцендентном бытии,
дарящем власть и обязывающем подчиняться.
Получается, что ни у кого нет выбора, каждый должен выполнять предписанное Свыше – в этом
суть не свободного произвола.
Попробуем детально разобрать это понятие. В его основе будет лежать «произвол», т.е.
самовластие, самоволие, желание жить по своему, без всякого надзора и контроля. Но прилагательное «не
свободный» вступает в видимое противоречие с основными смыслами «произвола», и получается «не
свободное самовластие, несвободное самоволие» и т.д.
На первый взгляд, получается какая-то смысловая неуместность, и даже абсурдность. Хотя
попробуем вникнуть в смысл прилагательного «не свободный». Это какой? Обычно говорят: зависимый, не
самостоятельный, рабский, не имеющий своей воли. Так, большинство моих студентов говорили, что они от
многого зависят, а потому и несвободны.
Попробуем использовать прилагательное «зависимый» вместо «не свободный»; получается
«зависимое самовластие», «зависимое самоволие», т.е. не абсолютное, а зависящее от более сильной власти
или воли, или благодати, или ещё чего-то.
«Зависимый произвол» − это произвол, который зависит не только от моей воли, но и от других
волений (велений). Например, когда я делаю не то, что хочу. Ведь я делаю это, значит, мой произвол будет
здесь присутствовать. Но делаю это не по своей воле, так как не хочу этого, т.е. под влиянием более сильной
воли, чем моя, некоей высшей воли, которую можно назвать благодатью.
Невидимой «связкой» между противоположными состояниями зависимости человека и его
произволом может быть именно «благодать». Понятие «благодати» мы будем использовать вне огромного
историко-религиозного и социокультурного контекста, а лишь как функциональное понятие, которое, во-
первых, примиряет произвол человека с его несвободным состоянием за счёт некоей высшей силы, высшего
содействия, а, во-вторых, подчиняет произвол человека существующему социальному порядку распределения
благ ради некоторого «общего блага». Побуждение к «общему благу», идущее от «благодати», подчиняет себе
естественное стремление к личному благу, и делает произвол зависимым (не свободным).
Таким образом, «благодать» − это та высшая сила, которая действует на произвол (на самоволие
как способность выбирать самому) человека и подчиняет его своим «благим» целям. Не случайно, что
«благодать» является важнейшим религиозно-мистическим понятием христианства, с помощью которого
объясняется необходимость человеческой не свободы (подневольности) для достижения «общего» и личного
«блага» (включая спасение души).
 Вместе с тем «благодать» как посредник между изначальным человеческим произволом и не
свободой утверждает очень интересное понятие «судьбы», т.е. предрешённости человеческих деяний.
Благодать, идущая свыше, определяет сам выбор человека, т.е. его судьбу.
В этом отношении примечательно недавнее высказывание президента России Владимира Путина
по поводу присоединения Крыма к РФ: «На референдуме они сделали свободный выбор своей судьбы!» (18
марта 2014 г.). Крымчане вроде бы сделали выбор по своей воле, но этот выбор уже был предрешён высшей
благодатью, т.е. является судьбой, которую нельзя изменить. А самое главное, что судьбу и не выбирают.
Можно выбирать своё настоящее, будущее, свои желания, жизнь или смерть, но не судьбу. Так, известный
культуролог Сергей Аверинцев даёт следующую характеристику «судьбы»: «Идея судьбы как
противоположность идеи свободы социальна и постольку исторична. Первобытное общество предполагает
тождество свободы и несвободы для своих членов, не отделивших ещё своей личной сущности от родового
бытия»[5].
Так что же на самом деле имел в виду президент Путин? Этого я не знаю, но могу лишь
предположить, что говорил он, прежде всего о «судьбе» как благодати, данной народам Крыма (и всей
России), а не о свободном выборе. «Благодать» важна результатом, и этот результат предрешён заранее; при
этом может возникать видимость свободного выбора, и эта видимость важна для тех, кто принял «благодать»
как высшую волю, ведь иначе они будут чувствовать себя подневольными.
Выходит, что «свободный выбор своей судьбы» есть не что иное, как принятие чьей-то высшей
воли как благодати. Не будем, конечно, сомневаться в том, что крымчане осознанно и по своей воле сделали
выбор за присоединение к России. Меня-то заинтриговала именно фраза президента, которая может быть
оговоркой. Но я думаю, что это не оговорка, а именно смысловая установка российского правителя − люди
могут совершать свободный выбор своей судьбы.
Может показаться, что эта установка не признаёт фатальности человеческой жизни, её
предопределённости, а напротив, подчёркивает способность человека к самоопределению своей жизни, но при
внимательном рассмотрении оказывается, что это лишь видимость. Судьба определяется благодатью, не
зависящей от выбора человека, а указание на свободу выбора будет не существенным заигрыванием с
чувством личного достоинства, мол, «человек сам выбрал это».
Можно, конечно, оправдать президента тем, что он употребил слово судьба для усиления
эмоционального воздействия на зрителей, так сказать, в пафосном порыве победоносной риторики. Допустим,
что так, но сам по себе речевой шаблон представляет большой интерес для практической философии.
Может быть, стоит обратить внимание на вышеприведённое определение Сергея Аверинцева,
согласно которому идея судьбы социальна и исторична, а, следовательно, в XXI веке, в России она будет
мыслиться особым образом. Но при этом не изменится общий смысл понятия «судьбы» − это
противоположность свободы, − то, что не зависит от выбора человека. Почти как у стоиков:
добровольное следование судьбе может дать человеку субъективное ощущение некоторой свободы и
некоторые удовольствия.
Или может быть понятие «судьбы» мыслится президентом Путиным в иной перспективе, типа,
«мы сами делаем свою судьбу»? Если так, то он должен признать всех своих подданных свободными людьми,
обладающими свободным произволом. Как юрист по образованию, и глава исполнительной власти, он
понимает, что без этого признания нельзя требовать личной ответственности от своих подданных; но как
авторитарный единоличный правитель также понимает, что на такой огромной территории легче управлять не
свободными людьми, добиваясь от них единоверия, единомыслия и послушания.
Не свободный произвол большинства является огромным энергоресурсом, богатейшим
биоматериалом, мощным средством для осуществления грандиозных государственных (имперских) задач и
программ. Кроме того не свободный произвол порождает деятельность вообще, которая управляется извне
(Свыше), например, верховной властью. При этом создаётся видимость, что не свободные люди сами творят
свою судьбу, которая предписана решениями верховной власти.
Подводя итог нашему рассуждению, можно сделать вывод, что в сознании современной
российской молодёжи до сих пор сохраняются фундаментальные традиционные стереотипы, в том числе и
стереотип личной не свободы. Эти стереотипы постепенно, очень медленно трансформируются под влиянием
буржуазно-демократических процессов, но вместе с тем они активно используются верховной властью для
сохранения её монопольного положения.

В ходе этого освобождения сначала достигается материально — экономическая

самодостаточность, и связанный с ней материальный достаток, позволяющий думать не только о физическом
выживании, но и иметь другие интересы, в том числе и социально-политические.
Эти иные интересы («хотения») для своей реализации требуют правовых возможностей, т.е.
предполагают систему взаимных обязательств и ограничений − то самое гражданское законодательство,
которое будет гарантировать каждому гражданину реализацию его частных интересов.
 Дальнейший ход освобождения личности обычно вполне закономерно приводит к принятию
собственной системы ценностей, основанной на моральной автономии человека. Итогом такого развития
личности и общества становится достижение позитивной свободы.
При переходе от политико-правовой несвободы к свободному состоянию неизбежно происходит
борьба за власть, за господство, за право жить по-своему. Но для победы в этой борьбе необходимо
44.ЛОЖЬ КАК ПРЕДМЕТ СОВРЕМЕННЫХ СОЦИАЛЬНО-ЭТИЧЕСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЙ
На стыке веков, а тем более тысячелетий люди почему-то начинают вдумчивее относиться к
простым и давно известным заповедям, например, «не убий», «не лги», «не укради» и др. Наверное, само
время подталкивает к тому, чтобы вновь продумать глубокий жизненный смысл этих норм.
Современные философы пытаются осмыслить внутренние коллизии и приходят к разным
результатам. Например, немецкий философ Конрад Лиссманн констатирует следующее: «мы все лжём, без
исключения; лгать для нас – это не только удовольствие и потребность, мы лжём не только из собственной
выгоды и необходимости, но и из радости от заблуждения, неистинного высказывания». С ним полностью
согласен российский философ Борис Шалютин: «Всепроникающее присутствие лжи в человеческом мире
очевидно. Лгут все. Спросите встречного, доводилось ли ему сказать неправду, и если он ответит «нет» –
можете быть уверены, что перед вами отъявленный лжец».
Если ложь нравится людям, она удобна для них, то зачем все эти разговоры о моральных нормах и
заповедях, не лучше ли вовсе отказаться от невыполнимого требования «не лги». Тем более что некоторые
мыслители настаивают на врождённости наших характеров. Ещё в начале XIX века Артур Шопенгауэр
«утешал» своих современников мыслью о том, что «кто каким народился – таким и останется». Поэтому все
рассуждения моралистов об исправлении человеческого рода просто бессмысленны.
Однако Бенжамен Констан – открытый оппонент Иммануила Канта и один из активных
сторонников права на ложь, понимал, что совершенный отказ от принципа правдивости ведёт к разрушению
общества, так как «будут ослаблены все основы морали». Следовательно, необходимо искать основание для
исключений из всеобщего и безусловного долга правдивости. Одним из них является известный принцип цель
оправдывает средства.
Насколько применимо это основание для оправдания права на благонамеренную и
человеколюбивую ложь? И был ли прав Кант, категорически запрещая всякую ложь? Попробуем найти ответы
у современных философов.
Если цель оправдывает средства…
В современной отечественной философии об этом основании рассуждает известный философ–
этик Абдусалам Гусейнов. В статье, посвящённой этике Льва Троцкого, он пишет, что если благие цели могут
оправдать самые жестокие и бесчеловечные средства их достижения, то значит, эти средства не имеют
автономии, они должны быть полностью подчинены намеченным «благим» целям. Возникает явное
противоречие между сомнительными средствами и благими целями. «Диалектически-резиновые формулы»,
пишет он, «позволяют оправдать любые преступления, сохраняя при этом маску приличия». Только
содержательное и субъектное единство целей и средств позволяет избежать страшных злоупотреблений и
последствий.
По мнению Гусейнова, из этого следует: «Именно средства выявляют истинный смысл целей».
Это будет прямым подтверждением , что ложь в качестве средства достижения благородной цели (например,
спасения жизни человека) остаётся всё же позорным и опасным поступком, вовлекающим участников
ситуации в цепь непредсказуемых последствий, которые, будучи порождёнными ею, несут на себе следы
«позорности» и «опасности».
Это хитроумное прагматическое основание (цель оправдывает средства), действительно,
нуждается в философском разоблачении, без которого невозможно понять и кантовского отношения ко лжи.
Так, если мы имеем доброе намерение – цель спасти своего друга от злоумышленника, и используем для этого
неправдивые высказывания, т.е. ложь в качестве необходимого средства, возникает вопрос: может ли доброе
намерение (мотив поступка) нейтрализовать негативные качества лжи (как средства)?
Ответ на этот вопрос предполагает понимание того, что намерение и высказанная ложь относятся,
говоря точным юридическим языком, к разным сторонам дела. Субъективное намерение претендует на то,
чтобы «исправить» объективно негативное действие, в данном случае неправдивое высказывание.
Субъективное намерение имеет иное моральное качество, чем допускаемое ради него действие,
следовательно, эмпирический результат, скорее всего, будет не совпадать с намерением.
А. Гусейнов категорически возражает против всякого рода обмана в статье «Красно поле рожью, а
речь ложью». Он пишет: «Ложь во спасение невозможна. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Это
хитроумная уловка Сатаны». Он обращает внимание на строгое соблюдение морального требования «не лги»,
которое играет фундаментальную роль в жизни любого сообщества. По поводу кантовского требования
«всегда быть правдивым» он проявляет умеренную сдержанность. С нравственным идеалом правдивости
нужно быть осторожными, ведь, как говорили в ХIХ веке, тираны больше всего ценят в своих подданных
искренность. Политическая реальность требует умолчания.
Прекрасно понимая эти непростые обстоятельства, он настаивает на недопустимости лжи в
качестве «намеренного искажения истины», но при этом вынужден допустить легальные (разрешённые)
формы обмана, ибо «они не губительны для общественной жизни, поскольку речь идет о четко обозначенных
общественно-контролируемых отступлениях от нравственного принципа». Конечно, эти «отступления»
касаются, прежде всего, деятельности государства и системы политической власти, для которых право на ложь
оказывается допустимым и даже необходимым условием функционирования.
Мы не можем согласиться с тем, что моральный закон у Канта принуждает нашу волю подобно
закону природы, и тем самым делает нас безответственными за последствия моральных действий. Кант
убеждён, что человек сам принимает ту или иную максиму поступка, и, конечно, осознает свою
ответственность именно за выбор максимы и за правомерность деяния. Мы можем считать себя
ответственными за все возможные эмпирические последствия моральной и правомерной максимы, но это
будет лишь нашим частным делом, нашей внутренней виной, которая не может получить ни публичного
морального осуждения, ни юридической квалификации.
Также мы не согласны с трактовкой Гусейновым этической стратегии Канта, которая якобы
ориентирует человека только на взаимные обязанности людей друг к другу или на всеобщий закон поведения,
теряя при этом долг «перед конкретным лицом в конкретной ситуации, реализующийся в единичности
поступков». Речь идёт о конкретно-индивидуальных отношениях, а точнее моральных обязанностях, которые
могут зависеть только от нашего личного отношения к другому лицу и нашего личного понимания
сложившейся моральной ситуации.
Представим себе, что мы оказались в кругу недоброжелателей, которые хотят получить от нас
достоверную информацию, чтобы использовать её против наших близких родственников. Должны ли мы быть
откровенными с этими людьми? Конечно, нет. Но должны ли мы их обманывать? Если и не должны, то вполне
можем допустить обман в качестве средства защиты. Такое моральное решение будет произвольным, и
конечно, оно будет нами оправданно, так как мы поступили благоразумно. Но насколько может
распространяться наше благоразумие? Зачем человеку брать на себя чрезмерную ответственность за других
людей, т.е. браться за то, что он не в силах сделать или предотвратить? Ведь любая ответственность (не говоря
уже о чрезмерной) – это тяжелое бремя, от которого можно устать и потерять всякий интерес к другим людям,
даже, к своим близким.
Таким образом, Кант намерен снять с человека чрезмерную ответственность за других людей
(конечно, если это не дети). Самостоятельные и совершеннолетние лица должны отвечать сами за себя и перед
собой. Чрезмерная ответственность означает расширение круга обязанностей, а следовательно и прав по
отношению к другим людям, что в свою очередь может ограничивать их пространство свободы. Кант считает
опекунство за взрослыми людьми просто унизительным, а потому требует, чтобы забота о других людях не
превращалась в добродушное насилие по легкомыслию.
Гусейнов находит в этой стратегии кенигсбергского философа некую моральную опасность, а
именно, что следование всеобщему долгу может снимать с индивида «моральную ответственность за
практические результаты поступка, за сам поступок в его конкретном выражении, идя в этом направлении
настолько далеко, что ему, как мы видели, разрешалось сохранять чистую совесть (сознание своего
достоинства) даже при соучастии в убийстве…». Получается так, что Кант оправдывает соучастника убийства.
Это уже юридическая квалификация поступка и её следует проверить.
Ложь разрушает человека
Обманы, совершённые человеком в его жизни, надолго сохраняются в памяти и при любом
воспоминании создают зоны аффективного напряжения. Мозг пытается устранить подобное напряжение, во-
первых, с
помощью самообмана и вытеснения мучительной информации (забывания), а во-вторых, через
признание. В первом случае страх перед наказанием или публичным порицанием усиливает внутренний
конфликт между внутренним моральным законом и совершённым поступком, что в свою очередь порождает
многочисленные дисфункции организма. Во втором случае, когда человек решается быть искренним, то
снимает с себя груз обмана и умолчания. Чистосердечное признание восстанавливает естественную
целесообразность мышления и речи, снимает конфликт и возвращает личность к нормальному состоянию.
Мы выдвигаем следующую гипотезу: отказ от общения оберегает, а искренность лечит…
В мировой практике человечества давно закрепились такие утверждения, как «молчание – золото»
и «рассказать правду – снять с души камень». Чаще всего эти утверждения не находили согласия между собой,
потому что в реальной жизни у большинства людей практиковалась и оправдывалась скрытность. В качестве
компенсации предлагалась церковная исповедь. Тайна исповеди была предназначена защитить
исповедующегося от возможных материальных рисков и наказаний, и в то же время помогала снять моральное
напряжение.
Если же человек решался публично быть правдивым, подчас рискуя своей жизнью и не только ею,
то обычно его называли глупцом, хотя в редких случаях он становился героем. Мужественность правдивого
человека всегда восхищала слабых и малодушных, нередко вызывая приступы зависти, и вместе с тем пугала
представителей власти. Поэтому властелины народов предпочитали ложь и скрытность, чтобы рассчитывать
на слабых и малодушных подданных.
Не случайно, что в народном и языке закрепилось возвышенное отношение к правде и правдивым
людям. Быть причастным к правде–истине, значит не просто что-то знать, но и уметь пользоваться этим
знанием по своему усмотрению и убеждению.
 Человек несёт своё знание жизни, людей, мира утверждая и объясняя собственную жизнь, а
потому искренность необходима для простоты и цельности человеческой жизни – здорового долголетия и
счастья.
45..понятие общества. Общество как система. Понятие информационного общества.
Понятия общества и системы
Современный американский социолог Н. Смелзер определяет общество как «объединение людей,
имеющее определенные географические границы, общую законодательную систему и определенную
национальную (социально-культурную) идентичность».
При всей тесной взаимосвязи таких важнейших и широко употребимых понятий, как «общество»,
«страна» и «государство», их необходимо строго разграничивать. Страна -- это понятие, отражающее
преимущественно географическую характеристику части нашей планеты, определенной границами
независимого государства. Государство -- понятие, отражающее главное в политической системе страны и
поэтому выступающее в качестве важнейшей категории, прежде всего политологии. Общество -- понятие,
непосредственно характеризующее социальную организацию страны и поэтому занимающее центральное
место в системе категорий социологии.
Понятие «общество» применимо к любой исторической эпохе, к любому по численности
объединению (группе) людей, если это объединение отвечает следующим признакам (по Э. Шилзу):
· объединение не является частью какой-либо более крупной системы (общества);
· браки заключаются между представителями данного объединения;
· оно пополняется преимущественно за счет детей тех людей, которые уже являются его
признанными представителями;
· объединение имеет территорию, которую считает своей собственной;
· у него есть собственное название и своя история;
· оно обладает собственной системой управления;
· 7)объединение существует дольше средней продолжительности жизни отдельного индивида;
· 8)его объединяет общая система ценностей (обычаев, традиций, норм, законов, правил, нравов),
которую называют культурой.
Нетрудно догадаться, что подобным критериям соответствуют и современные державы,
насчитывающие сотни миллионов граждан, и древние племена, умещавшиеся на территории нынешнего
городского микрорайона. У тех и других имеются кровнородственные системы, свои территория, название,
культура, история, управление, а самое главное -- они не являются частью другого целого.
В общем и целом признавая, что общество есть продукт взаимодействия людей, социологи, как в
прошлом, так и сегодня нередко по-разному отвечали на вопрос о том, что конкретно служит первоосновой
объединения людей в общество. Так, Э. Дюркгейм видел ее в надындивидуальной общности коллективных
представлений, чувств, верований, в солидарности как «коллективном сознании», противостоящем
природному эгоизму; М. Вебер -- в ориентированных на других действиях; Э. Шилз -- в общности
центральной власти, территориальной целостности и согласии центра и периферии.
Очевидно, что во всех этих определениях в той или иной степени выражен подход к обществу как
к целостной системе элементов, находящихся в состоянии тесной взаимосвязи. Такой подход к обществу
называется системным. Основная задача системного подхода в исследовании общества состоит в объединении
различных знаний по поводу общества в целостную систему, которая могла бы стать единой теорией
общества.
Информационное общество -это общество, в котором большинство работающих занято
производством, хранением, переработкой и реализацией информации, особенно высшей ее формы - знаний.
· решена проблема информационного кризиса, т.е. разрешено противоречие между
информационной лавиной и информационным голодом;
· обеспечен приоритет информации по сравнению с другими ресурсами;
· главной формой развития станет информационная экономика;
· в основу общества будут заложены автоматизированные генерация, хранение, обработка и
использование знаний с помощью новейшей информационной техники и технологии;
· информационная технология приобретет глобальный характер, охватывая все сферы социальной
деятельности человека;
· формируется информационное единство всей человеческой цивилизации;
· с помощью средств информатики реализован свободный доступ каждого человека к
информационным ресурсам всей цивилизации;
46.В статье исследуется специфика матрицы русского традиционного сознания, причины и
последствия её распада. Социально-этическое исследование не претендует на естественнонаучную точность и
математическую проверяемость своих выводов, но оно должно стремиться к той степени объективности. Для
того чтобы задать общие критерии объективности нашего исследования, мы будем использовать понятие
«матрицы традиционного сознания» (МТС), которое является аналогом понятия «паттерн»
Особенности матрицы русского традиционного сознания
До недавнего времени мы полагали, что у матрицы русского традиционного сознания есть только
одна системообразующая вертикаль − «отеческая» . Но внимательное изучение работ русского философа
Григория Федотова[3] привело нас к необходимости признания второй вертикали, которая дополняет
«отеческую» вертикаль и выражает действительную полноту человеческой жизни − это «материнская»
вертикаль. Противоположная направленность этих вертикалей («сверху-вниз» и «снизу-вверх») создаёт очень
устойчивую, и при этом взаимодополняющую систему общественных отношений в России, позволяющую
удерживать такую огромную территорию в относительной безопасности
Структурирование матрицы происходит по 3 основным уровням, связывающим между собой
вертикали системы:
1. Религиозно-метафизический − божественный уровень;
2. Социо-природный − «земной» уровень;
3. Конкретно-социальный − «родовой» уровень
Первую вертикаль мы будем называть «материнской» или вертикалью «любви по-русски» Для
традиционного сознания, погруженного в стихию природной и родовой жизни, любовь означает:
Во-первых, половое влечение, нацеленное на продолжение рода;
Во-вторых, родительскую заботу о своих близких родственниках, и прежде всего, бескорыстную
материнскую любовь;
В-третьих, преданность своему роду-народу, предполагающую жертвенность ради его сохранения.
Эта сила вызывает подъём всех чувств и других сил, т.е. возвышает человека, как бы отрывая его от
животного (земного) эгоизма, своего «живота» как жизни. Поэтому «материнская» вертикаль будет иметь
направление «снизу-вверх»: от животного полового влечения к божественной идеальной любви, непорочной
любви Богоматери.
Главным субъектом «родового» уровня выступает женщина-мать – родительница. Именно
материнство хранит закон родовой жизни − наш род должен быть всегда, и жизнь должна продолжаться.
Этот закон родовой жизни выводит нас на второй уровень матрицы, на уровень «земной любви».
«Мать-земля» для русского сознания является источником закона родовой жизни; она содержит в себе все
силы плодородия, в том числе и женского, которое опять же зависит от плодородия земного. Мать-земля
является в русской традиционной культуре символом общего рождающего чрева и одновременно
поглощающего умерших членов рода в их могилах. Традиционное родовое (языческое − по-христиански)
обожествление матери-земли было усилено православным учением о Богородице как пресвятой матери
Божией и воплощённой Премудрости Божией и получило особое религиозно-метафизическое значение в
русской православной культуре.
Таким образом, мы переходим на третий уровень «материнской» вертикали − «небесной —
божественной любви», которая предстаёт в образе пресвятой Богородицы – «небесной заступницы». Согласно
исследованиям Сергея Аверинцева, русский образ Богородицы содержит в себе 4 аспекта греческой богини
мудрости Афины Паллады, от которой и происходит византийско-православное представление о Богородице.
Первый аспект − девственность, второй − материнство, третий − любовь к устроенным и благозаконным
городам людей, четвёртый − готовность заступиться за города перед гневающимся верховным богом и тем
спасти их[7].
Итак, на родовом уровне «материнской вертикали» чувство любви является естественной
привязанностью к родной матери или кормилице; чаще всего оно является чувством благодарности за
подаренную жизнь. Вместе с тем, родительская любовь к своим чадам является естественной привязанностью
к своему творению и благодарностью природе и Высшей покровительнице.
На уровне земном чувство любви предстаёт в виде «детской привязанности» к родной земле-
матушке, к Родине. Это естественное чувство патриотизма во многом иррационально, и всегда дорого
смертному человеку как большинство детских воспоминаний.
На божественном − «небесном» уровне чувство любви оказывается «детской надеждой» на
милость, помощь и защиту высших сил в лице Царицы Небесной − Богородицы. Она представляется в
качестве божественной матери, укрывающей всех чад своих от бед и напастей. Её защитный покров даруется
всем православным верующим. Естественное чувство зависимости человека от высших сил (над которыми
человек не властен) порождает религиозную надежду-веру в содействие благоволящих покровителей, которое
может нейтрализовать, защитить от влияния губительных сил[9].
аков же образ Царя в русском народном (традиционном) сознании?
Многие исследователи отмечают, что образ Царя является для русского народного сознания в
целом положительным и в нём преобладают символические и сакрально-мифологические характеристики[13].
Это вполне объясняется длительным отсутствием в России массовой письменной культуры и достоверной
политической информации. Устное народное творчество формировало образ идеального правителя под
контролем служителей Церкви, которые и были проводниками государственной политики.
Итак, какие же черты приписывал русский народ своему Царю?
Во-первых, место русского Царя во вселенной − между Небом и землёй, ведь он Божий избранник,
он является орудием высшего божественного промысла. Поэтому на него можно смотреть только снизу-вверх.
Во-вторых, русский Царь − «божий помазанник», только ему дарована самим Богом особая
благодать − устраивать всё на русской земле, но не по своему хотению, а по божьему повелению. А потому
воля Царя − закон.
В-третьих, по мнению народа, если Царь и ошибается, то не по своей вине, а по вине своих
приближённых, хитрых и корыстных советчиков, бояр и вельмож, а потому многие несправедливости на земле
Царю прощаются.
В-четвёртых, в XVII веке в народном сознании сложилась мечта о добром «Царе-батюшке»,
ставшая впоследствии важной идеологемой русской самодержавной власти. «Царь-батюшка» символизирует
близость верховного правителя к простому народу,
В-пятых, «Царь» символизирует все превосходные степени человеческих возможностей и сил −
ума-разума, справедливости, милосердия, мужества и веры предков. Именно поэтому он должен разрешать все
возникающие конфликты и междоусобные распри
В-шестых, русский «Царь» — самодержец является хранителем веры «дедов и отцов»,
защитником истинной христианской православной веры и хранителем «Третьего Рима» В-седьмых, царская
власть − это самовластие или волюнтаризм, проистекающий из божественного всемогущества[15]. «Могу
делать всё, что захочу − как царь» − этот стереотип сильно отпечатался в общественном сознании русского
народа, и стал прообразом абсолютной свободы
Основные структурные функции «русского Царя» посредническая или мистико-религиозная. Она
выражается в посреднической роли русского Царя между Небом и землёй, административная –
непосредственно вытекает из первой, так как роль единственного посредника между Богом и народом даёт
русскому Царю абсолютную власть, пасительная или мессианская прежде всего оправдывает насильственные
методы управления своим народом и полный произвол Царя, при опоре на первую функцию.
Также нужно отметить, что доминантным отношением «отеческой» властной вертикали является
принуждение, основанное на страхе:
— на метафизическом уровне − это страх перед гневом Божьим;
— на государственном уровне – это страх перед гневом Царя;
— и на родовом уровне − это страх перед гневом отца-родителя
В качестве способа воздействия на народное сознание институт святых выполнял две основные
функции: воспитательно-поучительную и психотерапевтическую.
Воспитательно-поучительная функция религиозной святости заключается в формировании
нравственно-религиозных образцов мышления и поведения, которые должны были служить живыми
примерами христианского образа жизни
Психотерапевтическая функция святости была не менее важной, так как усиление политического и
экономического насилия, подавление всякого самоволия, т.е. личной свободы и самостоятельности со времён
Ивана Грозного вело к росту протестных настроений, недовольства и различных возмущений.
о мнению российского историка Л.А. Черной, православная вера имеет три основания, которые
вполне вписываются в структуру отеческой вертикали[18].
На метафизическом уровне русский православный человек должен «веровать в святую Троицу и
Пречистую Богородицу, поклоняться кресту Христову и святым небесным бесплотным силам, и всем святым».
На земном уровне русский православный человек должен почитать и повиноваться церкви и царю,
«покаряться и правдою служить».
На конкретно-социальном уровне русский православный человек должен «чинно устраивать свой
дом, семью, хозяйство» в строгом соответствии с установленными церковью и царём правилами − «чинами».
Таким образом, будет установлено «благочиние».
Основные «разрывы» в структуре Матрицы, их причины и последствия
Первый «разрыв» возможен в том случае, если народ заподозрит не подлинность царской власти
(«Царь не настоящий»), и это грозит временной смутой и приходом настоящего «Царя».
Второй «разрыв» возможен в том случае, если ставится под сомнение божественное
происхождение царской власти и правитель государства перестаёт мыслиться «наместником Бога на земле».
Не «разрывы», а «ослабления» материнской вертикали:
Богоматерь - Мать-земля - Родная мать
− Ослабление семейно-родового культа почитания и любви к матери (сиротство, бездомность,
безродность). Ослабление института традиционной семьи, в частности, материнства в индустриальном и
постиндустриальном обществе.
 − Ослабление общественного культа почитания Матери-земли
(хищническое отношение к земле как источнику наживы; «расколдовывание» природы; переход к
индустриальной цивилизации и целерациональным ценностям)
− Ослабление религиозного культа почитания Богородицы как небесной заступницы
47.СОВРЕМЕННЫЕ ЛОВУШКИ ДЛЯ ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА:
МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ
Понятие, происхождение и функции «ловушек для практического разума»
Под практическим разумом мы будем понимать способность человека опираться в своих
поступках на собственную свободную волю и на собственные принципы поведения, включающие в себя
технико-прагматические и моральные императивы[1].
Классическое определение практического разума дал известный философ Иммануил Кант ещё в
конце XVIII века. По его словам, практический разум имеет дело с тем, что «возможно благодаря свободе»,
т.е. с должным, с тем, что зависит от человека и может находиться в его власти[2]. Кроме должного, есть ещё
и сущее, т.е. сфера природы, включая её неизменные закономерности, над которыми люди не властны.
Сфера интересов практического разума − это сфера человеческого могущества, власти, к которой
относятся мораль, право, политика, экономика и религия. В традиционных (докапиталистических) обществах
эта сфера была монополизирована господствующей властью, и поэтому для большинства людей была
запретной и чреватой страшными наказаниями. Вся сфера должного находилась под жёстким контролем
церкви и государства, властвующей элиты, которые были заинтересованы в сохранении выгодных им норм,
правил и законов. Для этого изменчивые человеческие законы, нормы и правила, создаваемые самими
людьми, намеренно уподоблялись и приравнивались к вечным и неизменным законам природы, законам
необходимости. Как в природе существуют неизменные законы, вечный Порядок вещей, так должно быть и в
обществе: «так было, так есть и так будет!» − такова главная мировоззренческая установка традиционного
сознания.
Эта традиционная установка долгое время использовалась властителями разных стран для
сохранения своего монопольного положения, и только в XVII веке была раскрыта её фиктивность и не
справедливость. Первыми это сделали англичане, затем в XVIII веке американцы, французы, голландцы и
немцы, а потом уже до этого понимания начали доходить и другие народы. Так, российские интеллектуалы
открыли ложность этой традиционной установки ещё в начале XIX века, но до массового сознания это
доходит с большим трудом, так как разумному пониманию препятствуют многочисленные «ловушки».
«Ловушками для практического разума» мы будем называть те морально-практические правила и
нормы («максимы»), которые удерживают человека в состоянии несвободы как феноменальное существо,
зависящее от законов природы, обстоятельств, судьбы, других людей (от природных и социальных условий).
К числу таких правил и норм обычно относятся предрассудки (необоснованные утверждения), стереотипы
(коллективные упрощённые привычки мышления) и догмы (не проверяемые религиозно-метафизические
утверждения), предназначенные поддерживать и сохранять неизменный общественный Порядок.
Как отмечает Кант, в самознании человека соперничают два разных закона: моральный закон
разума и закон себялюбия, укоренённый в чувственности. Моральный закон основан на «свободе
произволения», предполагает автономию воли и самозаконодательство практического разума. А закон
себялюбия является источником несвободы, и подчиняет себе моральный закон[3].
Господство закона себялюбия усиливает (гипертрофирует) идею материально-природной
необходимости до тотального фатализма, и порождает фиктивный религиозно-метафизический постулат о
всеобщей предопределённости жизни человека и общества. Тем самым это господство задаёт внутренний
порядок мышления или умонастроение человека, которое выполняет, согласно Канту, роль «первого
основания принятия максим», т.е. принимает или не принимает правила и нормы поведения[4]. Так,
умонастроение несвободного человека отвечает за блокирование тех идей и правил, которые противоречат его
основным постулатам несвободы.
Умонастроение несвободного человека ориентируется на традиционные стереотипы, привычки,
которые в свою очередь выполняют важные социально-адаптивные функции:
1. Эти традиционные «стереотипы» являются выгодными (удобными) для людей, вынужденных
выживать в экстремальных (природно-климатических и социально-экономических) условиях, т.е.
находящихся в постоянном смертельном страхе за свою жизнь и жизнь своих родных и близких. Именно в
таких условиях экстремального выживания они формировались, и подтвердили свою действенность на опыте
многих поколений.
2. Они являются коллективными привычками мышления людей, вынужденных выживать сообща,
вместе спасаться. Поэтому единоверие и единомыслие представляются им необходимыми
условиями выживания-спасения. Не случайно, многие современные политические и религиозные
лидеры настаивают на том, что «Главное для нас − это единство, единомыслие, а свобода − вторична, иначе не
выживем и не спасёмся».
 3. Привычки и стереотипы предназначены упростить понимание происходящего в мире и
однообразить отношение человека к происходящему вокруг него. Эти функции являются необходимыми для
человеческого сознания, а потому естественным образом возникает потребность в такого рода упрощённых и
однообразных представлениях, не требующих постоянных интеллектуальных усилий.
4. Устойчивая воспроизводимость традиционных «стереотипов» также обусловлена тем, что они
часто паразитируют на естественном человеческом страхе смерти. Они могут отвлечь от мыслей о смерти с
помощью авторитетного и властного указания конечных целей человеческой жизни − «ради чего умереть?».
Тем самым они подчиняют различные частные цели и интересы человеческой жизнедеятельности неким
общественным интересам.
При каких условиях стереотипы сознания превращаются в «ловушки»?
К таким условиям можно отнести: демократизацию общественной жизни, вызванную
усложнением социально-экономических и политических отношений в период становления буржуазного
общества, развитие частнособственнической рыночной экономики, а также рост образованности членов
общества и расширение роли научной рациональности. Именно в этих условиях традиционные стереотипы
превращаются в существенные препятствия для модернизации общественной жизни. Они перестают быть
эффективными идеологическими средствами социально-экономического развития общества, и становятся
источниками консервации общественных отношений.
Мы можем выделить следующие основные функции «ловушек для практического разума»:
1. Эмоциональное блокирование информации, противоречащей сложившимся стереотипным
(архетипическим) смыслам-отношениям, т.е. постулатам несвободы, которое должно сопровождаться сильной
эмоциональной реакцией неприятия[5].
2. Внутреннее (психологическое) подавление естественного любопытства по отношению ко всему
другому, в том числе инакомыслящим людям, иначе верующим, с иным образом жизни (моделями поведения),
типа «нам не нужно знать другое».
3. Прагматичное формирование однообразных, предсказуемых общих целей жизнедеятельности и
средств их достижения в рамках сложившейся системы общественных отношений (согласно обычаям и
традициям предков).
4. Культурно-воспитательная ориентация на великое героическое прошлое, которое должно быть
предметом общей гордости и образцом для подражания.
В итоге, «ловушки» предназначены рационально-психологически «усмирить» свободный
произвол (самоволие) членов социума, и направить их деятельную энергию на воспроизводство и укрепление
данной системы общественных отношений, т.е. Порядка господства и подчинения.
Матрица традиционного сознания как методологическая модель изучения «ловушек»
Философский анализ «ловушек» будет опираться на методологическую модель Матрицы
традиционного сознания, которая предполагает иерархическую структуру, состоящую из трёх
мировоззренческих уровней[6]:
Первый уровень мы называем «небесным» или религиозно-метафизическим.
Второй уровень можно назвать «властно-распорядительным», он является посредником между
небом и людьми.
Третий уровень мы называем «социально-родовым».
При этом нужно обратить внимание на главенствующую роль ловушек 1 уровня – религиозно-
метафизических, так как они являются теми постулатами несвободы, которые будут определять содержание
«стереотипов» второго и третьего уровня. Наиболее сильное влияние эти постулаты оказывают на стереотипы
2 уровня – властно-распорядительные установки, а затем уже более слабое воздействие на социально-родовые
стереотипы.
Основными постулатами несвободы мы будем считать следующие:
1. На всё воля Свыше;
2. Мы − рабы Божьи;
3. Мы не свободны, так как всегда зависим от многих условий жизни и обстоятельств;
4. Мы должны признать над собой Господина-Властителя.
Эти религиозно-метафизические ловушки предназначены обосновать полную зависимость жизни
человека от различных господствующих высших сил, и прежде всего, от Господа-Бога в христианско-
православном варианте, чтобы человек понял и принял своё несвободное состояние. Такое обоснование
опирается на природный детерминизм и естественную зависимость человека как биологического существа от
законов материальной природы. Онтологической основой традиционных ловушек 1 уровня будет строгий
детерминизм (причинная обусловленность) всех природных явлений, их полная зависимость от законов
природы. Этот строгий детерминизм переносится на социальную сферу и получает религиозную подоплёку
уже в виде полной зависимости человеческой жизни от всемогущей воли Господа-Бога (в христианском
варианте) или неодолимой судьбы (в позднеантичном варианте).
 Из этого строгого детерминизма и выводится несвобода человека: невозможность
самоопределения и изменения своей жизни, кроме нравственно-религиозного исправления в рамках
предписанной нормы. Человек должен осознать свою ничтожность перед неумолимым и беспощадным
мировым порядком. Единственным утешением для такого несвободного человека является надежда на
милость властвующего Господина или благоволение высших сил, и прежде всего на чудо, которое опять же
почти не зависит от усилий и решений самого человека. Эти мировоззренческие установки, по сути, являются
«идеологическими стабилизаторами» традиционного (доиндустриального) общества, так как позволяют
обеспечивать общественный Порядок путём устрашающего принуждения большинства членов общества к
послушанию, повиновению и не сопротивлению господствующей воле. Именно устрашающее принуждение
характерно для ловушек 1 уровня − это страх перед неким высшим наказанием, страх разрушения мирового
Порядка и неизбежного наказания. Эти и другие страхи должны сковывать самоволие человека, подавлять в
нём бунтарство, недовольство существующим Порядком. В качестве компенсации за испытываемое
недовольство, неудовлетворённость жизнью обычно предлагается надежда на иной мир, на Царство Небесное.
Поэтому ловушки 1 уровня имеют именно религиозно-метафизический смысл, так как без обращения к
религиозному сознанию они не могут «работать», так как не будут убедительны, не будут служить
мотиваторами поведения большинства несвободных людей.
Теория и технология «обезвреживания ловушек» 1 уровня
Какой смысл имеет утверждение «на всё воля Свыше»? Обычно это утверждение подразумевает,
что жизнь человека находится полной зависимости от неких высших сил, включая других людей, различные
обстоятельства и провидение. Из этого утверждения следует, что от самого человека почти ничего не зависит,
и следует полностью полагаться на судьбу, или вышестоящую волю господина. Но так ли это на самом деле?
Так ли реально живут люди? Ведь даже глубоко верующие в Бога люди, разве не решают каждый раз
самостоятельно, не сами ли выбирают между добром и злом? Конечно, сами. И было бы совершенно
абсурдным считать, что за нас кто-то всё решает и предопределяет нашу жизнь. При этом нельзя отрицать
многих естественных и социальных зависимостей человека. Каждый человека от многого зависит, и прежде
всего, от материально-экономических условий, начиная со своей генетики, и заканчивая необходимостью
ежедневно утолять жажду и заботиться о своих близких, но также необходимо учитывать и так называемую
«культурную наследственность», которая формируется у человека с первых дней его жизни[7]. Несмотря на
имеющиеся объективные зависимости, человеческий разум не позволяет утверждать полную, неодолимую
зависимость жизни от некоей господствующей воли или закономерности, ведь даже раб, обречённый на
гибель от непосильного труда, мечтает обрести свободу, и не редко обретает её.
Второе утверждение о том, что «мы все рабы Божьи» опять же указывает на полную зависимость
человека от воли некоего высшего Господина. Но рабское состояние человека отрицает свободу воли и
свободу выбора между добром и злом. Конечно, раб может постоянно принуждаться к тому, чтобы следовать,
например, добру, но в этом случае он будет похож на машину, управляемую чужой волей, а не на разумное,
самодеятельное существо, живущее по своей воле и по своему разумению выполняющее заповеди
(волю) Бога. Для деспотической системы властвования над людьми очень удобно и выгодно утверждать такое
рабство перед высшим Господином, а, следовательно, чисто механически распоряжаться их жизненной
энергией, силой и другими способностями. И тогда главным противником ловушек 1 уровня становится
собственный разум человека, способный к критическому анализу сложившегося порядка и способного понять
свою самодеятельную, свободную природу.
«Твой разум − враг твой, отрекись от него!» − эта примитивная установка действует особенно
эффективно в сочетании с практической установкой на необходимость верить в чудеса. Дело в том, что эта
установка на веру в чудеса, по сути, парализует собственный разум человека, и вместе с тем его волю, так как
не побуждает человека самому приобретать новые знания, и формировать собственные цели и жизненные
стратегии, т.е. проявлять свою волю. Ведь чудо − это нечто необъяснимое, иррациональное, обычно
нарушающее законы природы и идущее от некоей таинственной высшей воли, перед которой нужно смиренно
склониться.
Вера в чудеса разрушает доверие к собственному разуму, его собственным законам и могуществу
знания, ведь «чудеса» противоречат общим закономерностям природы и общества, на которые опираются
люди в своей практической деятельности. Конечно, чудесные, необычные события могут возбудить
воображение и чувства, расширить эмоциональную сферу сознания, но при этом вера в чудеса предполагает
необъяснимость этих событий, их сверхъестественный характер и некую высшую волю, которая их творит по
своему усмотрению. При этом воля самого человека оказывается почти парализованной.
Таким образом, основной задачей ловушек 1 уровня является порабощение собственного разума
человека. Отказ от собственного разумения превращает человека в несвободное существо, в средство
достижения чужих интересов, которые обычно прикрываются общественными или некими высшими
интересами.
 Чтобы поработить разум, во-первых, его нужно смутить необъяснимыми явлениями жизни,
напугать болью, голодом, войной (различными жизненными страданиями), во-вторых,
парализоватьаргументами сверхъестественной веры (например, ссылками на чудеса), и, в третьих, подчинить
частные цели человека неким высшим интересам или абсолютным истинам (догмам). В итоге должны быть
достигнуты − послушание и покорность, основанные на единоверии. Именно общая, коллективная вера
создаёт особую психо-эмоциональную среду, в которой под действием общего настроения ослабевает
индивидуальная разумность и личная воля человека, и человек как биосоциальное существо инстинктивно
(почти механически) больше склоняется к общему публичному мнению и поведению. Поэтому для
большинства традиционных обществ характерно, прежде всего, обязательное распространение единой веры
(религиозной или светской, как в Советском Союзе), так как именно единоверие, навязываемое или
поддерживаемое государственной и церковной властью, позволяет сохранять и поддерживать монополию
Порядка.
Для идеологического поддержания и оправдания деспотического Порядка властвования также
могут быть использованы дополнительные стереотипы-ловушки, типа «Бог терпел, и нам велел» и «Не судите
и не судимы будите», «На том свете всем воздастся».
Они предназначены укрепить сознание своего несвободного положения в этой жизни
религиозными аргументами, используя для этого образ Бога-жертвы, искупающего человеческие грехи ценой
своей жизни. Первая дополнительная ловушка утверждает, что в своей жизни верующий человек должен
смиренно и безмолвно всё терпеть, включая любые несправедливости, обиды и насилие, т.е. всё, что будет
предписано Свыше. Это очень хитроумная ловушка, которая признаёт терпение и кротость высшими
добродетелями верующего человека. Но если возникает угроза для существования самой системы власти, то
кротость должна превратиться в праведный гнев, а послушание − в безумную отвагу, а заповедь «не убей»
чудесным образом становится призывом − «убей врага и умри за царя!».
Вторая и третья дополнительные ловушки («Не судите и не судимы будите», «На том свете всем
воздастся») окончательно порабощают человеческий разум, по сути, стерилизуют его, превращая в
инструмент реализации чужой, вышестоящей воли. Запрет на собственные суждения о происходящем в этом
мире, и последующая отсылка к иному миру как миру справедливости и добра, означает признание этого мира
греховным, несовершенным, а большинство людей неисправимыми грешниками, погрязшими во зле.
Следовательно, в этом мире ничего нельзя изменить, конечно, прежде всего, Порядок властвования, а потому
остаётся только смиренно ждать и готовиться к переходу в мир иной.
При этом любое публичное порицание или выраженное недовольство в адрес действующей
Власти считается греховным, недозволительным и даже преступным.
И здесь мы имеем дело с так называемой переходной ловушкой от 1 ко 2 уровню Матрицы: «Вся
власть от Бога», а потому повинуйся любому начальству, так как не нам – грешным судить о делах
властвующих лиц, на то будет высший, божий суд в ином мире.
Таким образом, ловушки 1 уровня должны подчинить собственный разум человека интересам
государственной Власти, которая получает сакральный, священный характер и претендует на абсолютную
монополию, на неизменность и неприкосновенность установленного Порядка отношений господства и
подчинения.
Рассмотренные нами ловушки 1 уровня или «постулаты нсвободы» могут быть отнесены, говоря
языком Лейбница и Канта, к принципам «ленивого разума»[8], который не хочет преодолевать
фаталистическое умонастроение и додумывать до конца свой выбор и его последствия. Это нежелание
мыслить самостоятельно, а, следовательно, брать на себя ответственность за результаты своего мышления
естественно для временно несвободного человека, например, для ребёнка, раба или холопа. Но взрослому,
совершеннолетнему человеку такое нежелание может быть вменено в вину как отказ от моральной
обязанности быть разумным существом.
48
Сегодня на географической карте планеты не осталось ни «белых пятен», куда еще не проник
человек, ни пространств, не затронутых деятельностью человека или ее последствиями. Биосфера Земли
подвергается мощному воздействию различных видов человеческой деятельности. Сегодня силы человека,
вооруженного техникой, сравнимы с силами природы, а порой превосходят их. Поэтому перед человечеством
возник целый ряд ранее неизвестных проблем, от решения которых зависит его существование. Эти проблемы
получили название глобальных по той причине, что они затрагивают не отдельные регионы или страны, а
человечество в целом. Можно выделить следующие характерные черты глобальных проблем.
Во-первых, это такие проблемы, которые затрагивают интересы не только отдельных людей, но
могут повлиять на судьбу всего человечества, т.е. на перспективы будущего развития мира.
Во-вторых, глобальные проблемы не решаются сами собой и даже усилиями отдельных стран.
Они требуют целенаправленных и организованных усилий всего мирового сообщества. Нерешенность
глобальных проблем может привести в будущем к серьезным и, возможно, необратимым последствиям для
человека и его среды обитания.
В-третьих, глобальные проблемы тесно связаны одна с другой. Поэтому очень трудно даже
теоретически вычислить и систематизировать их и разработать систему последовательных шагов для их
решения.
Прежде чем принимать какие-либо конкретные действия по решению определенной проблемы, ее
необходимо досконально изучить, выявить специфические черты, определить возможные последствия этой
проблемы и создать проект ее ликвидации. Метод изучения глобальных проблем получил название
глобального моделирования. Особая роль в разработке и применении глобального моделирования
принадлежит Римскому клубу - организации западных ученых, бизнесменов, политиков и общественных
деятелей, занятых выработкой мер по предотвращению глобальных угроз. Клубом была проведена целая серия
исследований роста мировой цивилизации. Исследователи пришли к заключению, что при сохранении
существующих тенденций уже в первой четверти 3-го тысячелетия человечество может прийти ко всеобщей
катастрофе, которая грозит технической цивилизации, т.е. цивилизации, основанной на использовании машин
и индустриальной технологии. Выступив в начале 70-х гг. с провозвестием катастрофы члены клуба выделили
следующие глобальные проблемы, которые создают угрозу существованию человечества в целом:
- гонка вооружений и угроза развязывания ядерной войны; - загрязнение окружающей среды и
Мирового океана, истощение природных ресурсов; - рост народонаселения на планете, расширение зон
бедности, нищеты.
Был сделан вывод, что необходимо ограничить развитие производства, а также значительно
замедлить рост численности населения планеты.
Из всех глобальных проблем демографическая проблема сегодня оказывается основной.
Остальные проблемы возникают в связи с увеличением числа людей на Земле. Демографическая обстановка
на планете существенно меняется. Процесс прироста населения Земли неравномерен. В развитых странах
приросты минимальны, либо их вовсе
нет. Здесь прослеживается удивительная зависимость: в тех странах, где экономическая и
политическая ситуация складывается неблагополучно, население увеличивается быстрее.
В настоящее время все еще сохраняется угроза термоядерного пожара. Хотя договоры о
сокращении стратегических ядерных арсеналов подписаны и соблюдаются, но еще ни в одном ядерном
государстве не приобрели статус закона. На сегодняшний день уничтожено лишь несколько процентов
огромных ядерных запасов. Процесс ядерного разоружения может растянуться на длительный срок и при этом
не исключается захват ядерных арсеналов со стороны террористических групп. Поэтому одна из важнейших
предпосылок будущего - устранение угрозы ядерного уничтожения.
Проблема экологии связана с уничтожением лесов, интенсивной земледельческой деятельностью,
с ростом больших городов и увеличением городского населения, со значительным развитием сети железных и
автодорог. Сжигание органического топлива (угля, нефти, газа), уничтожение лесов и обработка почвы
повысили за последнее столетие содержание углекислого газа в атмосфере на 15 %. В связи с этим происходит
общее потепление климата, что может привести к таянию льдов в Антарктиде и Гренландии, в результате чего
произойдет значительное повышение уровня Мирового океана, а это грозит уничтожением значительных
территорий. Экологический кризис проявляется как нарушение естественного равновесия в результате
чрезмерных перегрузок природной системы, многократного превышения допустимых норм загрязнения
окружающей среды. Поэтому если люди хотят жить, не уничтожая природную основу своего существования,
они должны помочь природе справиться с этими перегрузками, которые они сами на нее возложили.
В подходе к решению экологических проблем можно выделить три основные стратегии
деятельности:
- ограничительная, - стратегия оптимизации, - стратегия замкнутых циклов.
Ограничительная стратегия предлагает ограничение развития производства и потребления.
Сторонники данной стратегии настаивали на «нулевом росте», требуя немедленного закрытия экологически
вредных производств.
Стратегия оптимизации предполагает нахождение оптимального уровня взаимодействия общества
и природы, который не должен превышать критического порога загрязнения. Он должен быть таким, чтобы
был возможен обмен веществ между обществом и природой, не отражающийся отрицательно на состоянии
окружающей среды.
Стратегия замкнутых циклов предполагает создание производств изолированных от воздействия
на окружающую среду. Замкнутые циклы возможны при использовании биотехнологии, позволяющей
перерабатывать неорганические отходы производства в органические вещества, которые вновь могут быть
использованы для создания полезных человеку продуктов.
Рубеж 20-21 веков должен (по мнению философов) стать эпохой утверждения новых технологий в
сфере производства, быта, общественной организации, политики, общения и государственной жизни. Однако,
важно, чтобы достижения человеческого ума и духа помогли человечеству выбрать наименее опасный путь
развития в будущую цивилизацию. Философы говорят о «гуманистической революции», которая призвана
соотнести социальное развитие с запросами человека, с его интересами. В сознании мыслителей
укореняется мысль, что наиболее стойким и перспективным может оказаться лишь такой строй,
который будет соотноситься с мерками самого человека, его запросами.
Сегодня уже созрело представление о том, что мы находимся на переломном этапе вступления в
новое историческое измерение. С напряженным вниманием всматривались христианские богословы в 2000-й
год от Рождества Христова, умножались грозные пророчества. В настоящее время весьма актуальна
«философия конца», которая пронизывает текст Откровения Святого Иоанна Богослова. Все чаще говорится о
появлении Антихриста и о втором пришествии Христа. Один за другим ставятся зловещие диагнозы, что мир
находится на одной из последних ступеней духовной нищеты и деградации, что очень скоро на головы людей
обрушатся невиданные ранее войны, губительные для Земли, ураганы, землетрясения, что не менее 90 %
людей будет уничтожено и т.д. Поэтому различные концепции глобального развития характеризуются как
поиск «стратегии выживания». Речь уже пошла не о том как «жить», а о том как «выжить», и это не может не
вызвать глубокой озабоченности у всех мыслящих людей. Прежде всего, человек должен относиться к
другому человеку с любовью. Это будет общество, живущее на узах братства и солидарности, а не на кровных
или почвенных узах; общество, которое даст человеку возможность господства над природой через
творчество, создание, а не разрушение; общество, в котором каждый будет обладать чувством
индивидуальности и переживать самого себя как личность.